Царь пустыни – песок на колеснице, запряженной дыбящимся от страсти хамсином, носился над утопающим в зелени и крови Израилем. Он сыпал на головы обреченных вечно страдать желтую пыль и разбрасывал по улицам белоснежных городов свои безжизненные дары...
Вся квартира была устлана драными шалями белесых лохмотьев пыли. Они лежали на столе, креслах, полу, свешивались со шкафов....
Ступая босыми ногами по праху утрешнего хамсина, Аглая подошла к окну, закрыла его. Отправилась в ванную, набрала полное ведро воды. Вымывая следы пустынного варварства, она думала и думала о Вульфе.
Впрочем, это были не мысли, а призраки, миражи. Картины фантазии и полотна мечты.
...На этих полотнах были нарисованы лубочные райские пейзажи, грубые морские волны, шалаш...
...Шалаш сначала был совсем маленький, потом превратился в замок с башенками. Вертикальные мозаики на стенах были залиты отблесками восходящего счастья.
...Она рисовала на затканной солнцем веранде цветных животных и песочные часы. Знаки, символы и заклинанья любви.
...Она рисовала его рядом, почему-то в рыцарских доспехах.
Выливая коричневую воду в унитаз, туда же веселая Аглая слила и эту невесомую картинку.
Она знала за собой одну особенность – как только мозг начинает живописать на пустом месте подобные – архиреальные – картинки – все, конец. Этого не будет никогда.
Наверное, это уже случилось в каком-то близком, но невидимом мире – а здесь воплощаться – скучно. Не будет этого. Ни-за-что.
«А жалко», – подумала Аглая и набрала еще ведро.
Грязная вода во второй раз с хрюканьем унеслась в канализацию.
За ней следом – и еще один воздушный замок, очень похожий на ханаанский шатер.
...Над этим шатром абсолютно безгрешная ночь рассыпала алмазы любви по горячим телам, а потом от них зажигала звезды.
Помыв пол в третий раз, Аглая утопила вместе с водой в унитазе еще одну непретворенность. Лунные пейзажи Мертвого моря были в этой непретворенности... И поцелуи, которые стекали все ниже...
Пол заблестел, как Аглаины умытые счастливыми неправдами глаза. Она сменила воду лилиям, вспомнила, как стояла у своего подъезда, прижавшись спиной к стене, как вложила в ладонь Вульфа ключ, как он нес ее, почти бездыханную, как она не хотела сопротивляться ни одному его движению, и как ей не хватает его, и его ласки, и... побежала в комнату, потому что ей показалось, что звонит телефон. Но лишь показалось...Она чиркнула спичкой, от которой отлетел кусочек серы и обжег ее, закурила... Вместо картинок перед глазами теперь болтался табачный дым.
От дыма, хамсина, от одиночества... и от бесконечности этого одиночества... у нее жутко заломило в затылке. С отвращением допив кофе, она проглотила таблетку от головной боли и ушла до самого вечера в себя.
Вечером ненадолго вернулась, что-то еще почистила и помыла, и снова спряталась в маленьком улиточном домике, который давным-давно, когда еще была маленькой, выстроила себе из не попрошенных игрушек и не полученных подарков.