Они не виделись с Галей уже две недели. Ну Люда-то не звонила – понятно почему: событие на событии сидит и событием погоняет, кроме того, нога. А вот почему Галя ни разу за это время не позвонила – это вопрос. И Люда собиралась ей его задать. Но вышло все по-другому. Впрочем, как всегда.

Они пришли в баню одновременно. Галя выглядела как-то странно, то ли отдохнула, то ли влюбилась. Люде все было несподручно начать разговор, а Галя была молчалива и ничего не спрашивала.

– Вот! Это тебе! – Галя достала кулон на цепочке и надела Люде на шею. – Папа Римский. Настоящий, из Рима.

– Откуда это у тебя? – Люда разглядывала золотой рельефик Папиной головы.

– Говорю же, из Рима…

– Ты за это время в Рим съездила?

– Съездила, – как-то вяло пробормотала Галя, натягивая шапку с ушками. – Пошли, а то холодно.

– Да-да, – заторопилась Люда.

И вот они уже примостились на верхнем полке забитой до отказа сауны.

– Как это ты поехала? Даже и разговора никакого не было, – все допытывалась Люда.

– Да дура потому что. Ты как начала про Америку, я вдруг тоже решила: что же это я-то никуда не еду… И тут деньги как раз получила. Ну, думаю, махну-ка куда-нибудь… Например, в Италию. А потом думаю, махну-ка вместе с Сидоровым. Ну и махнула… – Она начинала говорить шепотом, но к концу говорила во весь голос.

– И как Италия?

– Италия ничего. Убедилась в своих предположениях насчет молодости нашей. Ну не в своих… Это мы с Гумилевым так думали. Короче, там действительно на каждом шагу то тебе Средневековье, то тебе античность. Везде напоминания, какие они, итальянцы, древние, старые, то есть большие. Ни подмолодиться тут, ни поребячиться. Возраст обязывает.

– Ну ты даешь!

– Нет, правда! Вот представь, что ты родилась в новостройках, которые в чистом поле построены. И ничего-то ты другого не знаешь. Ни корней, ни истории. Живешь своим жалким умишком. А там на тебя со всех Сторон авторитеты, шедевры. Это, знаешь ли, давит.

– Не понимаю, – насторожилась Люда. Что-то за всеми этими разглагольствованиями стояло другое.

– Ну уж тебе-то, как архитектору, это должно быть понятно, мне кажется. – Она почти кричала, все больше раздражаясь.

– Сидоров? – догадалась наконец Люда.

– Сидоров собирается уйти в монастырь. – Это она сообщила шепотом в самое ухо Людмиле.

– Пошли! А то я сейчас задохнусь в этой духоте, – распорядилась Люда.

В их любимом предбаннике, куда они решили выбраться из душной парилки, уже сидели, и им пришлось тащиться в раздевалку. Они завернулись в полотенца и простыни, уселись рядышком на одном месте и шепотом продолжали говорить.

– Сидорову сначала все очень нравилось. Потом он стал задумываться, а после Рима замолчал совсем.

– Это он там решил?

– Не знаю. Сообщил он мне это уже здесь.

– Галь, да не расстраивайся. Он же такой! Это очередное увлечение!

– Почему же увлечение?

– Ну блажь! Блажь!

– Почему же блажь? – вдруг обиделась Галя. – Он же не дурак какой-нибудь! Он себя ищет.

– И вот нашел?.. Ты что, серьезно, что ли?

– А почему бы и нет?

– Сколько их уже было, этих поисков! – Люда никак не могла попасть в ее тон.

– Теперь он говорит, что нашел! – вызывающе шепнула Галя.

Вдруг Люда поняла, что Гале нравится решение Сидорова.

– Ты его любишь, и поэтому, что бы он ни вытворял, все принимаешь…

– Ну и что? Да, я его люблю! И его есть за что любить! В моей жизни самое главное – любовь!

И это говорила рассудительная, практичная Галя! А может, так и надо? За любимым на край света…

– Галка, ты вместе с ним рехнулась! – покачала головой Люда.

– Почему это рехнулась? – Галя снова обиделась, но потом добавила уже миролюбиво: – Поедем к нам, поговори с ним, сама увидишь.

– Конечно, пойдем!

Они кое-как домылись и поехали к Гале. Люда решила во что бы то ни стало разобраться во всем и помочь подружке. Не все же она будет в девочках ходить. Галя столько для нее делает, а она только берет! Хватит! Теперь она должна действовать!

Люда не часто бывала в их трехкомнатной квартире кооперативного когда-то дома. Мама у Сидорова была золотой свекровью. Их восьмилетняя дочка Аглая полностью была на ней, они и жили в одной комнате. У Гали с Сидоровым было по комнате. Сидоров творил в своей самой маленькой. Галя жила в самой большой, так как половину ее занимал рояль. Он был задвинут в угол, потому что Галя давно бросила музыку – с тех пор, как начала зарабатывать деньги. Правда, ее способ зарабатывания денег был уникальным. Она говорила, что в городе только один человек мог делать то же самое. Этот человек и она соединяли нотный текст с речевым на компьютере. Спрос на такую работу с каждым годом рос, и поэтому они не составляли конкуренцию друг другу.

Когда Люда вошла в квартиру, там царила гробовая тишина.

– Мама с Аглаей уехали в Павловск, – объявила Галя. – Сходи к Сидорову, а я пока кофе сварю.

Сидоров смирно сидел у окна и читал толстенную книгу.

– О, Людочка! – улыбнулся он ей. – Очень рад тебя видеть. Как живешь?

– Да я-то ничего живу. А у вас тут события… – Люда решила не темнить, а сразу приступить к делу.

– Тебе Галина сказала?

– Да.

– Ну иди сюда! Садись! Поговорим!

Люда села на стул рядом с его креслом.

– Да, видишь ли, решил.

– Так тебя берут?

– Как «берут»?

– Ну принимают?

– Я еще не просился. – Он снова улыбнулся. Благостно так, но не противно, не деланно, не сладко.

– Ну а если тебя возьмут, как же твои? Ты их согласен бросить на произвол?

– Что ты говоришь, на какой произвол? Все под Богом ходим.

– Это так, конечно… – Люда поморщилась: начинается…

– Да нет, Людочка, ты меня неправильно поняла.

– Почему неправильно? – Люда решила говорить с ним жестко: пусть не представляет перед ней блаженного.

– Люда, каждый монашествующий может отмолить всех своих родных на три поколения назад и на три поколения вперед.

– Я такого не слышала…

– Так вот, это я тебе говорю! Теперь будешь знать! – сказал он наставительно. И потом продолжал уже смиренным голосом: – Я ни для Галины, ни для Глаши, ни для матери моей в жизни ничего хорошего не сделал, да и смогу ли… Вот я и решил им послужить. А если меня не будет рядом, так Галине только легче будет: лишний рот уйдет, а уж остальных-то прокормить она прокормит.

Тут в комнату вошла Галя. На пальцы одной руки за ручки были нанизаны чашки, и еще она умудрялась держать джезву, в другой между пальцев была зажата дымящаяся сигарета, а в ладони она держала сахарницу.

– Давайте, ребята! – скомандовала она.

– Галина! Я же просил… мы же договаривались… – стараясь сдержать неудовольствие, заметил Сидоров.

– Ой, Сидоров, милый, прости! – Она попыталась погасить сигарету, но руки все-таки были заняты.

Сидоров вскочил ей на помощь.

– Слушай! Пойдем-ка лучше на кухню, – миролюбиво предложил он. – Там и я с вами покурю вдруг.

– Ты что, бросил? – изумилась Люда, наблюдая за этой сценой. Ведь она прекрасно знала, что он выкуривал по две пачки за день.

– Ну не то чтобы совсем… но стараемся.

– Молодец! И сколько ты уже… бросаешь?

– Он еще в Италии начал, – скромно похвасталась мужем Галя.

Люда сняла с Галиных пальцев чашки, и все гуськом направились в коридор. Когда они вошли на кухню, Люду поразил идеальный порядок.

– Кто это у вас развлекается?

– Да вот решили, что нет неважных вещей. И теперь по очереди моем посуду: я и Сидоров, Аглая еще мала, а мама, ты знаешь, не любительница кухни.

Все закурили.

– Ты знаешь, Сидоров, что я решила? – вдруг объявила Галя.

– Что, моя радость?

– Я закончу балет.

– Галчоночек, я так рад за тебя! Может, тебе рояль выдвинуть?

– Может, и выдвинуть…

– Я сейчас! – И Сидоров удалился.

Да, в этой семье происходили какие-то чудеса. Обычно постоянно пререкающиеся, постоянно соревнующиеся и соперничающие во всем, сегодня эти двое ворковали как голубки. И не поймешь, что это: поза или любовь и согласие, бьющие через край?

– Вы прям как… – У Люды вертелось в голове сравнение, но она никак не могла его произнести.

– Как старосветские помещики? – помогла ей Галя. – Похоже, да?

В это время из Галиной комнаты раздались скрежещущие звуки, что-то с грохотом упало на пол, и снова появился сам Сидоров.

– Ты, наверное, не знаешь, Галка писала балет «Мцыри», – объявил он.

– По Лермонтову?

– Ну по Лермонтову, конечно. Но либретто мое, – скромно добавил Сидоров.

– Он мне такое либретто написал! – Галя с обожанием взглянула на мужа. – Хочешь почитать?

– Но я, наверное, ничего не понимаю в «либреттах»…

– Это ничего. Ты просто прочти и скажи, как тебе! – предложил автор либретто.

– Ну хорошо.

И Сидоров снова удалился.

– Понимаешь, у нас началась совершенно новая жизнь… – начала Галя восторженно, как только за Сидоровым закрылась дверь. – Я так счастлива! Ты только не смейся, я понимаю, что со стороны это выглядит забавно. Теперь ты видишь, что он рассуждает очень здраво?

– Да, может быть…

– А у меня ощущение, что мы только поженились и у нас медовый месяц!

– Знаешь… – Люда не знала, что ответить, и вдруг вспомнила универсальное изречение. – Как кажется, так и есть.

Галин восторг, конечно, все оправдывал. Не все ли равно, за что любить человека… Главное – любить!

– Правда? Как я рада, что ты меня понимаешь! Хватит уже деньги эти считать! Надо творчеством заниматься.

Люда вдруг поймала себя на том, что она то заражается их энтузиазмом и даже завидует им, то вся эта идиллия начинает казаться каким-то чудовищным враньем, плохо сыгранным спектаклем. Разбираться в чужих отношениях – дело неблагодарное. Если им нравится так, то пусть и делают, что хотят, и свидетели здесь, уж во всяком случае она в качестве судьи, здесь неуместны. Она стала с нетерпением ждать, когда Сидоров принесет наконец свое либретто, чтобы немедленно уйти. Но как только он появился, вскочила Галя:

– Я сейчас тебе его отсканирую!

Они остались вдвоем с Сидоровым. И тут неожиданно Сидоров уселся прямо перед ней и заговорил торжественно:

– Ты знаешь, Людмила, что я тебе скажу…

Люда даже испугалась. Сидела не шелохнувшись, во все глаза следя за Сидоровым.

– У тебя-то ни семьи, ни обязательств… – начал он.

– Я ведь… – попыталась Люда рассказать ему о Стиве, о предполагаемом замужестве.

– Что «ведь»? – перебил он ее строго. – Галка говорила, что ты в Америку собралась! Так нечего тебе там делать! – отчеканил он.

– Но я… – снова открыла она рот.

– Галка говорила, что ты на какой-то там тренинг собралась… Все! Прошло время тренингов! Пойми! Ерунда это все! – Он мгновение помолчал и как прокурор вынес окончательный приговор: – Я думаю, что тебе надо посвятить себя Богу…

Люда окаменела с открытым ртом. В горле у нее пересохло. Наконец она пришла в себя и, откашлявшись, робко заметила:

– Никита, но я ведь даже в церковь не хожу.

– А надо! – Голос его еще больше окреп. Он поднял вверх указательный палец: – В этом твое предназначение! Я понял!

Тут, к счастью, вошла Галя, отдала Людмиле экземпляр либретто, и та с радостью вырвалась из Никитиных наставлений.

Она сделала всего несколько шагов от их парадного, нога так заныла, что впору было вернуться. В бане почти не болела, а тут… Но она решила добрести до Малого и поймать машину.

Вот всегда так: когда уж совсем некуда деться или когда очень спешишь, никто не останавливается! Люда простояла минут пятнадцать, голосуя каждой легковушке. Наконец остановился «Мерседес» или какой-то фирмач, во всяком случае. Он был сосредоточен, почти не обернувшись к ней, раскрыл дверцу:

– Куда надо?

Сначала Люда даже перепугалась и в нерешительности замерла перед распахнутой дверцей. Он повторил:

– Куда едем?

Люда пролепетала адрес.

– Давай быстрей!

Люда уселась рядом и только теперь поняла, что он слушает музыку. А музыка была из той, другой жизни. «Но-вый по-во-рот… И мо-тор ре-вет…» Мотор не взревел, но прибавил оборотов. Они мчались по пустынному городу. Кажется, водитель хотел уложить весь путь в песню. Это не удалось, конечно. И он выключил радио, когда песня кончилась. Со всей скорости затормозил, взвизгнув колесами. Люда что-то пролепетала про плату…

– Да не мелочись ты… – буркнул он, протягивая руку перед ее носом к ручке дверцы, открыл ее и, только она успела выбраться из машины, с места развернулся и на прежней скорости рванул в обратную сторону. Это почему-то очень обидело Люду.

Поднимаясь по лестнице, она все думала, что же происходит с ней. Все кругом пытаются вмешаться в ее жизнь. Наставляют, поучают, опекают. Вот хоть этот дядька со своей машиной. Конечно, хорошо, что он остановился. На кой она ему была нужна, а ведь остановился и повез, куда надо ей. Как маленькую девочку. А Сидоров уж и совсем.