Восхождение

13 ноября 1982 г. на страницах «Правды» появилась краткая биографическая справка о новом генсеке. Для нас она представляет особую ценность не только потому, что была опубликована при жизни Юрия Владимировича, но и потому, что, безусловно, прошла его цензуру. В ней говорится: «Юрий Владимирович Андропов родился 15 июня 1914 г. в семье железнодорожника на станции Нагутская Ставропольского края».

Вскоре после «восшествия на престол» Ю.В. Андропов сообщил Е.И. Чазову о следующем факте: «Недавно, – с возмущением заявил он, – мои люди вышли в Ростове на одного человека, который ездил по Северному Кавказу – местам, где я родился и где жили мои родители, и собирал о них сведения».

Почему же интерес к родословной генсека вызвал у него возмущение?

Оказывается, как только он взошел на вершину власти, поползли слухи о его еврейском происхождении. О. Платонов утверждает, что первые сведения об этом появились 9 декабря 1982 г. в № 46 швейцарского журнала «Интерниформацион».

Насколько же они были обоснованы? На этот счет у нас имеется свидетельство самого Юрия Владимировича. «Мою мать, сироту, – рассказывал он Е.И. Чазову, – младенцем взял к себе в дом богатый купец, еврей». Сначала утверждалось, что мать Юрия Владимировича имела фамилию Эренштейн, потом появилась версия, что ее фамилия была Файнштейн. И только совсем недавно стало известно, что ее звали Евгения Карловна Флекенштейн.

В 2004 г. И.А. Минутко опубликовал фрагмент из автобиографии Ю.В. Андропова, в которой говорится: «Мать моя родителей не помнила, ибо в младенческом возрасте была подкинута в семью купца Флекенштейна и воспитывалась в ней до шестнадцати лет. Рано вышла замуж и вскоре после моего рождения развелась с мужем. Ее второй муж, мой отчим – Федоров Виктор Алексеевич. В его семье я воспитывался вплоть до окончания железнодорожной школы в 1930 г., до начала самостоятельной жизни».

Д. Бабиченко утверждает, что приемных родителей Евгении Карловны звали Карл Францевич и Евдокия Михайловна, что жили они в Москве по адресу: Лубянка, д. 26, что Карл Францевич был «выборгским уроженцем», торговал часами и ювелирными изделиями и что в 1915 г. после знаменитого антинемецкого погрома, в результате которого, видимо, пострадала и его лавка, он умер.

В справочной книге «Вся Москва» Карл Францевич Флекенштейн фигурирует по указанному адресу уже в 1895 г.. Сначала как владелец «часового магазина», а с 1896 г. и как ювелир («золотые и серебряные изделия»). В справочной книге «Вся Москва» на 1897–1900 гг., кроме Карла Францевича, по тому же адресу упоминается Карл Александрович Флекенштейн. В том же издании на 1901 и 1902 гг. значится только Карл Францевич. В 1903 г. и 1905 гг. ни Карла Александровича, ни Карла Францевича обнаружить не удалось. В 1904 и 1906 гг. снова фигурирует один Карл Францевич.

В издании 1907 и 1908 гг. нет ни Карла Александровича, ни Карла Францевича, но по указанному адресу появилась Евдокия Михайловна Флекенштейн.

В 1909 Евдокия Михайловна указана вместе с Карлом Александровичем. В изданиях 1910 и 1911 гг. упоминаются Карл Александрович и Евгения Карловна, с 1912 по 1914 г. – Карл Александрович, Евгения Карловна и Евдокия Флекенштейны. В 1915–1916 гг. Евгения Карловна и Евдокия Флекенштейны указаны без Карла Александровчиа, в 1917 г. значится только Е.М. Флекенштейн, причем по другому адресу – Александровская площадь, д.9/1.

Сначала Карл Александрович фигурировал как домовладелец (1897–1899 гг.), затем без указания этого факта и рода занятий (1900). С 1909 по 1914 г. он значится как торговец «ювелирными вещами».

Были ли Карл Александрович и Карл Францевич разными людьми или же это один и тот же человек, мы пока не знаем.

Поскольку Евгения Карловна появляется на страницах «Всей Москвы» в 1910 г. как преподавательница женской гимназии Ф.Ф. Мансбах, получается, что она родилась не позднее 1892 г. и в 1914 г. ей было не менее 22 лет.

Исходя из того, что с 1915 г. Евгения Карловна перестала фигурировать в названной справочной книге как учительница, можно предполагать, что это было связано с ее замужеством. А если учесть, что до 1916 г. она жила в Москве, возникает вопрос, как Юрий Владимирвоич мог в 1914 г. родиться на станции Нагутская? На основании этого сделано заключение, что после смерти первого мужа мать Ю.В. Андропова вышла замуж вторично и только после этого уехала на Ставрополье.

В связи с этим обращают на себя внимание следующие расхождения. В одном случае Юрий Владимирович писал, что вскоре после его рождения Евгения Карловна «развелась с мужем», в другом – что его отец умер. Первоначально он утверждал, что лишился отца «в двухлетнем возрасте», то есть в 1916 году, затем было установлено, что его отец умер в 1919 г..

Кто же был его отцом?

В печати можно встретить целый набор фамилий: Андропуло\ Андропян, Либерман. Однако никаких доказательств на этот счет не приведено.

Входе специального расследования партийными органами было установлено, что накануне революции предки Ю.В. Андропова по отцу жили в Ростове-на-Дону. Дед был инспектором реальных училищ, отец – инженером путей сообщения.

Сам Юрий Владимирович называл своим отцом Владимира Константиновича Андропова, отмечая при этом, что он имел братьев в Ростове-на-Дону, учился в институте путей сообщения, был исключен за пьянство, после чего работал железнодорожным служащим.

По имеющимся сведениям, в 1921 г. Евгения Карловна снова вышла замуж, а в 1929 г. умерла. С 1923 г. Ю.В. Андропов жил с отчимом в городе Моздок и именно здесь закончил семилетнюю фабрично-заводскую школу.

В уже упоминавшейся официальной биографической справке сказано: «Шестнадцатилетним комсомольцем Ю.В. Андропов был рабочим в г. Моздок Северо-Осетинской АССР, затем его трудовая биография продолжилась на судах Волжского пароходства, где он работал матросом».

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы свидетельствуют, что в течение двух лет после окончания школы Юрий Владимирович работал сначала на телеграфе, потом киномехаником в Клубе железнодорожников. С 1932 по 1936 г. мы видим его не матросом на судах Волжской флотилии, а учащимся Рыбинского техникума водного транспорта.

В 1936 г. он стал секретарем комсомольской организации техникума, в 1936–1937 гг. – комсоргом на местной судоверфи, в 1937 г. его приняли кандидатом в члены партии и назначили заведующим отделом пионеров Рыбинского горкома ВЛКСМ, в 1937–1938 гг. он – секретарь, с 1938-го – первый секретарь Ярославского OK ВЛКСМ.

Итак, за два года вчерашний выпускник техникума стал первым секретарем обкома комсомола.

Ю.В. Андропов несомненно отличался редкими способностями. Однако для проделанной карьеры этого было недостаточно.

Важную роль здесь несомненно сыграли сталинские репрессии, которые в буквальном смысле этого слова расчистили комсомольскому вожаку путь наверх. Но и этого было недостаточно. От него требовалась не только незапятнанная биография, но и активность в борьбе за «чистоту рядов» партии, что он, судя по имеющимся сведениям, и продемонстрировал. К этому следует добавить, что, по некоторым данным, именно в 30-е годы Ю. В. Андропов стал негласно сотрудничать с НКВД.

В 1936 г. Юрий Владимирович вступил в брак с Ниной Енгалычевой, вместе с которой учился в техникуме. В том же году у них родила дочь Евгения, в 1940 г. сын Владимир.

Тогда же Ю.В. Андропов был переведен на работу в Петрозаводск. Уехав на новое место, он оставил жену с двумя малолетними детьми в Ярославле и больше никаких отношений со своей первой семьей не поддерживал. Что послужило причиной развода, мы не знаем. Но даже если допустить, что в нем была виновата жена, возникает вопрос: чем провинились дети?

В Петрозаводске Ю.В. Андропов женился вторично – на Татьяне Филипповне Лебедевой. У них появились сын Игорь и дочь – Ирина.

В 1940-м Ю.В. Андропов возглавил ЦК ЛКСМ Карелии. Когда отмечается этот факт, не всегда учитывается, что в то время Петрозаводск был столицей не автономной, как сейчас, а союзной Карело-Финской ССР. Это означает, что накануне Великой Отечественный войны Юрий Владимирович переместился не по номенклатурной горизонтали, а по вертикали, т. е. сделал важный шаг в своей политической карьере.

По некоторым данным, в 1938 г. Л. П. Берия приказал прекратить агентурную вербовку номенклатурных работников. Между тем существует версия, будто бы Ю.В. Андропов продолжал сотрудничать с органами государственной безопасности и в Петрозаводске. Называют и фамилию его куратора – «Гусев».

Далее в официальной биографической справке говорится: «С первых дней Великой Отечественной войны Ю.В. Андропов – активный участник партизанского движения в Карелии. После освобождения в 1944 г. города Петрозаводска от финских захватчиков Ю.В. Андропов – на партийной работе».

Однако карельским следопытам не удалось найти тот партизанский отряд, в котором сражался их знаменитый земляк. Это дает основание думать, что его партизанское прошлое имеет такое же отношение к действительности, как и плавание Ю. В. Андропова на судах Волжской флотилии в качестве матроса.

В связи с этим авторы книги «Команда Андропова» внесли в приведенную официальную версию некоторые коррективы: «С самого начала Великой Отечественной войны Ю.В. Андропов – куратор подготовки и формирования частей специального назначения, диверсионно-разведывательных групп и отрядов, деятельный участник партизанского движения в Карелии».

В 1944 г. его перевели на партийную работу и избрали вторым секретарем Петрозаводского, т. е. столичного горкома, в 1947 г. он стал вторым секретарем ЦК Компартии Карело-Финской ССР. Для того, чтобы правильно оценить этот факт, необходимо учесть, что вторым секретарям ЦК компартий республик отводилась роль «комиссаров» ЦК КПСС.

В 1948 г. грянуло известное «ленинградское дело». Его жертвами стали и некоторые товарищи Ю.В. Андропова. Среди них оказался первый секретарь ЦК Компартии Карело-Финской ССР Г.Н. Куприянов, который опекал Юрия Владимировича и содействовал его карьере. Однако, по имеющимся сведениям, Ю.В. Андропов не только отмежевался от Г. Н. Куприянова, но и заклеймил его как «бандита».

Можно встретить мнение, что самого Ю.В. Андропова спас от репрессий председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР О.В. Куусинен. Однако никаких доказательств в пользу этой версии до сих пор не приведено. Зато известно, что Отто Вильгельмович потому прожил долгую жизнь, что никогда и никого не спасал.

В 1951 г., вскоре после того, как завершилось «ленинградское дело» и еще продолжалась кампания против космополитизма, Ю.В. Андропов пошел на повышение. Его перевели в Москву, где он стал инспектором Отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КПСС.

Чтобы иметь более точное представление о характере этого выдвижения, следует учесть, что Отдел партийных, профсоюзных и комсомольских органов был создан в 1948 г. на основе Управления по проверке кадров партийных органов и играл роль «отдела кадров» аппарата партии. С 30 декабря 1950 г. по 16 февраля 1952 г. его возглавлял Семен Денисович Игнатьев, который 11 июля 1951 г. был направлен представителем ЦК в МГБ, а с августа 1951 г. по март 1953 г. возглавлял это министерство.

С.Д. Игнатьева на посту заведующего отделом сменил Николай Михайлович Пегов (16 февраля – 27 октября 1952), а его – Аверкий Борисович Аристов (27 октября 1952 – 16 апреля 1953), который после XIX съезда КПСС одновременно был избран секретарем ЦК КПСС. С приходом А.Б. Аристова Ю.В. Андропов сделал еще один шаг в своей карьере – стал заведующим подотдела или же сектора.

Но тут умер И.В. Сталин. Аппарат ЦК КПСС начали чистить, в результате чего Ю.В. Андропова перевели в МИД. После небольшой стажировки в «скандинавском отделе», он был назначен «заведующим 4-м Европейским отделом», затем советником советского посольства в Венгрии, а в 1954 г. – послом.

По свидетельству В.А. Крючкова, в 1955 г. Венгрия представляла собою одну из самых благополучных стран Центральной Европы, население которой в целом доброжелательно относилось к Советскому Союзу. И вдруг в 1956 г. после XX съезда КПСС всего лишь за несколько месяцев, три из которых приходились на лето, ситуация в стране приобрела взрывоопасный характер и на улицах Будапешта пролилась кровь.

Какую роль в этих событиях играл Ю.В. Андропов, еще предстоит выяснить. По имеющимся сведениям, они привели к психологическому стрессу у его жены, пережил инфаркт и он сам.

В начале 1957 г. Юрий Владимирович вернулся на Старую площадь и был назначен заведующим вновь созданного Отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Через пять лет, в ноябре 1962 г. его избрали секретарем ЦК КПСС, и он вошел в число руководителей партии.

Широко распространено сусальное изображение Ю.В. Андропова.

Но вот, что писал о нем один из его помощников А.И. Вольский: «Он был суровый человек. Никогда не интересовался личными делами подчиненных, не спрашивал: «Как семья, дети?». Ко всем обращался на «вы», по имени-отчеству. Некоторые считали его безжалостным».

С этой характеристикой трудно не согласиться, если вспомнить, как Юрий Владимирович поступил со своими детьми от первого брака, как он вел себя во время «ленинградского дела».

Возвращение Ю.В. Андропова в Москву и переход на верхнюю ступеньку партийной иерархии совпали по времени с переводом в Москву Отто Вильгельмовича Куусинена. В 1957 г. он не только был избран секретарем ЦК КПСС, но и введен в состав Президиума ЦК КПСС. И это несмотря на то, что к тому времени ему было уже 76 лет.

О.В. Куусинен участвовал в социал-демократическом движении Финляндии с 1904 г., в 1918 г. был одним из руководителей восстания в Финляндии, в 1919 г. принимал участие в создании Коминтерна, многие годы был секретарем ИККИ (Исполнительного комитета Коминтерна), сначала у Г.Е. Зиновьева, затем у Н.И. Бухарина. В 1923 г. входил в состав группы работников ИККИ, которая была отправлена в Германию для организации революции, в середине 20-х годов активно громил троцкистско-зиновь-евскую оппозицию, в 1939 г. был назначен премьером Демократической Республики Финляндии, но вместо Хельсинки оказался в Петрозаводске. В 1952 г. был введен И.В. Сталиным в Президиум ЦК КПСС, а в 1953 г. после смерти вождя выведен из него.

Это дает основание думать, что в 1957 г. Н.С. Хрущеву понадобился не сам О.В. Куусинен, а его зарубежные связи еще довоенных времен.

«В 60-е годы, – вспоминает A.C. Черняев, – когда Андропов заведовал Отделом соцстран в ЦК, он создал у себя консультантскую группу, «мозговой трест», как его называли».

Руководителем этой группы стал Федор Михайлович Бурлацкий.

«Андропов, – читаем мы в его воспоминаниях, – поручил мне создать и возглавить группу консультантов-советников, которые занимались бы проблемами преобразования в странах социализма, прежде всего внутри СССР, а также принципами отношений между двумя супердержавами. В нее вошли известные ныне ученые и публицисты: Г. Шахназаров, Бовин, А. Г. Арбатов, О. Богомолов, Л. Делюсин, В. Петренко, М. Титаренко. Андропов называл нас «аристократами духа»«.

Таким образом, возглавив Отдел по связям со странами «народной демократии», Ю.В. Андропов фактически стал руководителем подготовки и проведения тех рыночных реформ в Венгрии и Чехословакии, о которых шла речь ранее.

Оценивая его деятельность на этом посту, Г.Х. Шахназаров утверждал, что «Юрий Владимирович был в тот момент бесспорно самым прогрессивно мыслящим из партийных руководителей». Возникает вопрос, как мог стать «прогрессивным» человек с таким прошлым, которое было у Ю.В. Андропова (и личным, и политическим)?

Но разве «либеральные» реформы 50-х годов не были начаты теми, кто еще совсем недавно подписывал расстрельные списки? Это касается и Л. П. Берии, и Г.М. Маленкова, и Н.С. Хрущева. Разве не был причастен к репрессиям развенчавший их в 1964 г. Н.М. Шверник? Разве не было либеральных колебаний у Сталина, и разве не он первым поднял вопрос о покаянии? Но как можно утром быть диктатором, а вечером либералом?

Рядовые «коммунисты» могли колебаться вместе с генеральной линией партии. А что определяло колебания И.В. Сталина или Н.С. Хрущева? На кого ориентировались они? Ответ может быть только один: на те финансово-промышленные круги Запада, с которыми они сотрудничали и которые на определенных условиях поддерживали их, а может быть, и диктовали условия этого сотрудничества.

Вернувшись из Будапешта в Москву, Ю.В. Андропов сразу же стал верным «хрущевцем». Н.С. Хрущев не только обратил на него внимание, но и увидел в нем перспективного соратника. Ф. Бурлацкий вспоминал, как однажды в 1963 г. Ю.В. Андропов пришел с какого-то заседания и сообщил, что Н.С. Хрущев назвал его одним из своих возможных преемников.

Показательно, что в апреле 1964 г. Ю.В. Андропову было доверено выступить с докладом на торжественном заседании, посвященном очередной годовщине со дня рождения В.И. Ленина. Этот факт дает основание думать, что Н.С. Хрущев собирался двигать 50-летнего Ю.В. Андропова в Политбюро. Но именно в это время произошел партийный переворот, и Н.С. Хрущев оказался в отставке.

Ю. В. Андропов не только знал о подготовке переворота, но, по утверждению И. Г. Воронова и Д.С. Полянского, принимал участие в его подготовке. Это позволило ему после падения Н.С. Хрущева не только сохранить свой пост, но и укрепить положение.

Как Ю.В. Андропов оказался в числе заговорщиков, еще предстоит выяснить. Не исключено, что это было связано со смертью самого влиятельного его покровителя в руководстве партии О.В. Куусинена, который скончался 17 мая 1964 г. Оставшись без такой поддержки и, видимо, зная расклад сил, Юрий Владимирович сделал выбор не в пользу Н.С. Хрущева.

«Выступая после октябрьского Пленума ЦК КПСС, на котором изгнали Хрущева, перед руководством нашего отдела с докладом, – вспоминал Ф.М. Бурлацкий, – Андропов бросил такую фразу: «Теперь мы пойдем более последовательно по пути XX съезда». Помнится, это резануло слух почти всем участникам совещания, уже наслышанным о предстоящем крутом развороте от идей этого съезда».

«Я зашел к нему после совещания, – рассказывает Ф.М. Бурлацкий, – и предложил кратко, буквально на трех страницах, изложить программу деятельности нового руководства. Он согласился. И я написал программу из 5 пунктов: 1) осуществление экономической реформы на основе развития товарных и денежных отношений; 2) внедрение достижений технологической революции; 3) переход к научному управлению и преодоление коррупции и бюрократизма; 4) сосредоточение партии на идеологических проблемах и передача функций управления экономикой правительству; 5) формирование новых демократических институтов на принципах общенародного государства».

По свидетельству Ф. Бурлацкого, «в конце 1964 г.» Ю.В. Андропов изложил эту программу Л.И.Брежневу и А.Н. Косыгину «во время совместной поездки в Польшу», но поддержки с их стороны не получил. «Это, – утверждает Ф.М. Бурлацкий, – сыграло не последнюю роль в его перемещении из партийного аппарата в КГБ, чему он сопротивлялся до последней возможности».

Однако от отставки Н. С. Хрущева до перехода В.Ю. Андропова на Лубянку прошли почти три года. И в течение этого времени Ю.В. Андропов продолжал придерживаться либерального курса.

Г.Х. Шахназаров вспоминает, как во время одной из встреч с ним в 1964–1965 гг. Юрий Владимирович заявил: «Машина, грубо говоря, поизносилась, ей нужен ремонт». «Капитальный», – вставил я. «Может быть, капитальный, но не ломать устои, они себя оправдали. Причем реформы нужны и в экономике, и в политике… Советам больше прав дать, чтобы они действительно хозяйствовали. А не бегали по всякому пустяку в райком или даже в ЦК. Позволить людям избирать себе руководителей… Но в чем я абсолютно убежден: трогать государство можно только после того, как мы по-настоящему двинем вперед экономику… В Политбюро крепнет убеждение, что всю нашу хозяйственную сферу нужно хорошенько встряхнуть. Особенно скверно с сельским хозяйством».

«Юрий Владимирович, – читаем мы в воспоминаниях Г.Х. Шаханазарова далее, – воодушевился и долго рассказывал, как он представляет себе реформу сельской экономики, затем о назревших нововведениях в промышленности и финансах. Все, что он говорил, было по направленности своей близко к тому, что затем стало чуть ли не постоянным лейтмотивом выступлений и принимавшихся на партийных форумах программ. Это был план хотя и неглубокой, не структурной, но достаточно серьезной реформы, которая в конечно счете был официально провозглашена, детально документирована в решениях правительства и умерла тихой, естественной смертью».

В данном случае имеется в виду экономическая реформа 1965 г.

Одновременно с этим Ю.В. Андропов считал необходимым изменение внешней политики советского государства и возвращение к разрядке, с которой начинал свое правление Н.С. Хрущев.

Однако, по утверждению Г.А. Арбатова, в январе 1965 г. накануне заседания Консультативного комитета ОВД Ю. В. Андропов потерпел поражение. Его предложения были отвергнуты. «Главным реальным результатом начавшейся дискуссии в верхах, – пишет Г.А. Арбатов, – стало свертывание наших предложений и инициатив, направленных на улучшение отношений с США и странами Западной Европы. А побочным – на несколько месяцев – нечто вроде опалы для Андропова (он сильно переживал, потом болел, а летом слег с инфарктом)».

Действительно, в личном деле Юрия Владимировича зафиксировано, что летом 1965 г. он пережил микроинфаркт. Что произошло в следующем 1966 г., мы пока не знаем. Но в этом году последовал новый микроинфаркт. И тогда же была сделана попытка отправить Ю.В. Андропова на пенсию.

Врачи 4-го управления, вспоминает Е.И. Чазов, «не разобравшись в характере заболевания, решили, что Андропов страдает тяжелой гипертонической болезнью, осложненной острым инфарктом миокарда, и поставили вопрос о его переходе на инвалидность. Решалась судьба политической карьеры Андропова, а стало быть, и его жизни».

В связи с этим «летом 1966 года» для консультирования Ю.В. Андропова были приглашены Е.И. Чазов и академик Е. В. Тареев, которые пришли к выводу, что самое уязвимое место у их пациента не сердце, а почки. После того, как в процесс лечения были внесены соотвествующие изменения, «не только улучшилось самочувствие Андропова, но и полностью был снят вопрос об инвалидности, и он вновь вернулся на работу».

Однако в прежней должности Ю.В. Андропов проработал недолго.

 

Во главе КГБ

Если верить А.И. Микояну, «в начале 1967 г.» «к нему с предложением принять участие в борьбе против группы Л.И. Брежнева» обратилась «комсомольская» группа, под которой тогда понимали двух бывших комсомольских секретарей, а затем председателей КГБ СССР В.Е. Семичастного, А.Н. Шелепина и их соратников. А. И. Микояну предложили «с учетом его авторитета в партии, выступить на Пленуме первым, после чего высказались бы остальные и вопрос о смещении Л.И. Брежнева был бы решен», но он якобы «отклонил это предложение».

Сведения об этом, по всей видимости, дошли до Леонида Ильича, и 18 мая 1967 г. В. Е. Семичастный совершенно неожиданно для него был отправлен в отставку, а его преемником стал Ю.В.Андропов.

Это было время, когда в руководстве партии шла острая борьба вокруг вопроса, куда идти дальше.

«В 1967 году, – вспоминал А.Е. Бовин, бывший тогда помощником генерального секретаря, – стали обдумывать возможность демократизации политической системы». Неслучайно, видимо, к этому году относится завершение первой редакции книги

А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» и первой редакции книги P.A. Медведева «К суду истории», появление письма А.И. Солженицына к съезду писателей СССР с требованием отмены цензуры, публикация на страницах «Комсомольской правды» статьи Ф.М. Бурлацкого и Л. Карпинского с предложением об отмене театральной цензуры, попытка политической реабилитации Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и Л.Д. Троцкого.

21 июня 1967 г. Ю. В. Андропов был избран кандидатом в члены Политбюро, 27 апреля 1973 г. его перевели в члены Политбюро, в декабре 1973 г. произвели в генерал-полковники, в 1974 г. к 60-летию со дня рождения он стал Героем Социалистического Труда, в 1976 г. получил воинское звание генерала армии.

Деятельность Ю.В. Андропова на посту председателя КГБ СССР еще ждет своего исследователя. Это касается и разведки, и его деятельности на внутреннем фронте. Если первое направление еще долго будет оставаться скрытым от глаз исследователей, то второе постепенно становиться доступным для изучения.

«С приходом в Комитет государственной безопасности, – вспоминал В.В. Гришин, – Ю.В. Андропов отменил все меры по демократизации и некоторой гласности в работе госбезопасности, осуществлявшиеся Н.С. Хрущевым, по существу восстановив все то, что было при Сталине».

И далее: «Он добился восстановления управлений госбезопасности во всех городах и районах, назначил работников госбезопасности в НИИ, на предприятия и учреждения, имеющие оборонное и какое-либо важное значение. Органы безопасности были восстановлены на железнодорожном, морском и воздушном транспорте, а также в армии и военно-морском флоте. Вновь стали просматриваться письма людей, почта разных организаций. Восстановил систему «активистов» и «информаторов», а проще доносчиков в коллективах предприятий, учреждений, по месту жительства. Опять начали прослушивать телефонные разговоры как местные, так и междугородные. Прослушивались не только телефоны. С помощью техники КГБ знал все, что говорилось на квартирах и дачах членов руководства партии и правительства… Органы госбезопасности фактически стали бесконтрольны». «Руководители управлений и комитетов [госбезопасности] стали непременными членами руководства партийных органов в центре и на местах».

Казалось бы, располагая такой властью, КГБ имел возможность не только иметь полное представление о том, что происходит в стране, но и в зародыше пресекать любые антигосударственные явления.

Однако здесь обнаруживается, что, с одной стороны, возглавляемый Ю.В. Андроповым КГБ действительно вел активную борьбу с диссидентством, с другой стороны, поддерживал и даже инициировал его.

Особенно ярко это проявилось в истории с мемуарами Н.С. Хрущева. По воспоминаниям его сына, мемуары были переправлены за границу и там изданы по инициативе и при участии советского журналиста В. Левина, известного под псевдонимом Виктор Луи, который не только был связан с КГБ, но и непосредственно встречался по поводу этих мемуаров с Ю.В. Андроповым. А когда они уже были за границей, Ю.В. Андропов направил в ЦК КПСС возмущенную записку, в которой не только поставил руководство партии в известность о их появлении за рубежом, не только выразил беспокойство по поводу ущерба, который может нанести их публикация Советскому Союзу, но и сообщил о предпринимаемых мерах по недопущению этого.

Хорошо также известно, что P.A. Медведев писал свою книгу о сталинизме «К суду истории» с благословения Ю.В. Андропова. Летом 1967 г., когда книга была написана, Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС поставил вопрос о привлечении ее автора к уголовной ответственности. Как отреагировал на это Ю.В. Андропов? Он предложил создать специальную комиссию с участием P.A. Медведева и «поручить ей анализ причин и природы политики «культа личности И.В. Сталина».

Ни одно, ни другое предложение поддержки не получило. Тогда 4 августа 1968 г. Ю.В. Андропов направил в ЦК КПСС новую записку, в которой рассматривал возможность подготовки книги, посвященной сталинской эпохе, под «партийным контролем» и подчеркивал, что «при этом не следовало бы исключать возможность привлечения Медведева» к этой работе.

Одной из самых крупных провокаций советских спецслужб в послевоенные годы была операция, которую условно можно назвать «Солженицын». Подобный же характер имела и операция «Сахаров». Обе были начаты под руководством B.C. Семичастного, но раскручены уже под руководством Ю.В. Андропова. Причем если А.Д. Сахарова КГБ, судя по всему, использовал «втемную», то

А.И. Солженицын, как уже отмечалось, сотрудничал с органами госбезопасности по крайней мере с 1945 г. Между тем и один, и другой заявляли, что СССР – это большой концлагерь.

Считая, что Ю.А. Андропов «дирижировал исподволь диссидентским движением», уже упоминавший A.C. Черняев утверждает: «Андропов придумал диссидентское движение, раскрутил его, а потом сам же его давил и душил». «Это, – считает Анатолий Сергеевич, – ему нужно было, чтобы доказать своим «коллегам» что он настоящий коммунист».

Рискну высказать гипотезу. Диссиденты нужны были Ю.В. Андропову не только для того, чтобы можно было демонстрировать Западу существование инакомыслия в СССР («Новый мир», «Молодая гвардия», Театр на Таганке, Высоцкий), но и для давления на консервативную часть руководства партии, а также для подготовки кадров будущих либеральных реформ.

Однако, по утверждению В.М. Чебрикова, с середины 70-х годов Ю.В. Андропов прекратил разговоры о реформах. Это было время, когда, с одной стороны, произошло обострение «холодной войны», с другой стороны, заболел Л.И. Брежнев.

Именно в это время Ю.В. Андропов начинает задумываться над возможностью отстранения Л.И. Брежнева от власти. Ранее уже приводились воспоминания Ф.М. Бурлацкого о том, как в 1963 г. Н.С. Хрущев назвал Ю.В. Андропова одним из возможных своих преемников. По свидетельству Ф.М. Бурлацкого, Ю.В. Андропов воспринял слова Н.С. Хрущева вполне серьезно. Это значит, что уже тогда он допускал возможность восхождения на вершину власти. Со ссылкой на А. Е. Бовина A.C. Черняев тоже утверждает, что «Андропов еще с 60-х годов мечтал стать генеральным секретарем».

Если первоначально Ю. В. Андропов тщательно скрывал свои честолюбивые стремления, то в середине 70-х годов, вероятно, кому-то приоткрыл карты. 9 марта 1975 г. A.C. Черняев записал разговор с Г.Х. Шахназаровым, который сказал «по секрету», что ему из интимных источников достоверно известно, что изначальная мечта и ставка «председателя» – стать Генеральным после Брежнева.

Обратите внимание. Запись A.C. Черняева относится ко времени, когда Л.И. Брежнев перенес очередной инфаркт и впервые заговорили о возможном отстранении его от власти. Именно к 1975 г. относятся истоки и несостоявшегося «заговора» Н.В. Подгорного.

Зенькович H.A. утверждает, правда, без указания на источники, что в 1976 г. существовал план, который предполагал перевод Л.И. Брежнева на пост председателя Президиума Верховного Совета СССР, назначение на пост председателя Совета Министров Ф.Д. Кулакова и избрание генсеком Ю.В. Андропова.

Никаких сведений о том, что до 1975–1976 гг. Ю.В. Андропов предпринимал какие-либо действия, направленные на то, чтобы обеспечить себе продвижение к заветному креслу, пока неизвестно.

Но появившиеся слухи, по всей видимости, едва не испортили его отношения с Л.И. Брежневым. По свидетельству И. Е. Синицына, это произошло в конце 1976-го – начале 1977 г.. А. Байгушев утверждает, что примерно в то время Ю.М. Чурбанов заявил М.С. Горбачеву, что песенка Ю.В. Андропова спета. Показательно, что в конце ноября Ю.В. Андропов заболел и пробыл в больнице не менее двух месяцев. «О том, что именно в начале 1977 года «днепропетровская мафия» начала свою первую атаку на Андропова и к середине того же года Юрий Владимирович оказался на грани удаления его Брежневым из Политбюро и из Комитета государственной безопасности», позднее Юрий Владимирович сам рассказал своему помощнику И.Е. Синицыну.

Однако гроза прошла стороной. Вместо Ю. В. Андропова за бортом оказался Н. В. Подгорный. 27 мая 1977 г. на пленуме ЦК КПСС без всяких объяснений и предварительных разговоров он был выведен из состава Политбюро ЦК КПСС. Одновременно пленум принял решение об освобождении его от обязанностей председателя Президиума Верховного Совета СССР и назначении на этот пост Л.И. Брежнева.

По свидетельству И.Е. Синицына, именно в 1977 г. формируется трио (Ю.В. Андропов, A.A. Громыко, Д.Ф. Устинов) и положение Ю. В. Андропова укрепляется. Более того, в июле 1978 г. было подписано постановление, на основании которого КГБ был выведен из структуры Совета Министров и приобрел самостоятельный статус.

Бывший тогда референтом Ю.В. Андропова И.Е. Синицын считает, что, видимо, «именно в то время» Юрий Владимирович «решил начать серьезную борьбу за власть».

К тому времени за десять лет пребывания во главе КГБ, как заметил в одном из интервью М. Любимов, «Андропов внедрил чекистов во все звенья государственной машины. Заместители руководителей «организации» сидели в самых разных организациях». На вопрос, зачем это делалось, М. Любимов ответил: «Это смотрится как подготовка к каким-то свершениям».

В связи с этим обращает на себя внимание то, что именно в 1977 г. Ю.В. Андропов представил в Политбюро ЦК КПСС записку, в которой информировал его о том, что ЦРУ «разрабатывает планы по активизации враждебной деятельности, направлений на разложение советского общества и дезорганизацию социалистической экономики», в связи с чем поставлена задача «осуществлять вербовку агентуры влияния» и с их помощью не только создавать трудности в развитии СССР, но и «способствовать качественным изменениям в различных сферах жизни нашего общества и прежде всего в экономике, что приведет в конечном счете к принятию Советским Союзом многих западных идеалов» [1152]Крючков В.А. Личное дело. Кн.2. С. 389–390.
.

Как явствует из воспоминаний В.И. Варенникова, данный вопрос был вынесен на обсуждение Политбюро, но какое решение было принято, мы пока не знаем. Известно лишь, что Политбюро постановило ознакомить с содержанием данной записки других руководителей советского государства. Так об этом узнал от В.В. Щербицкого В.И. Варенников.

В том, что США стремились внедрить свою агентуру в самые разные органы власти нашей страны, нет ничего удивительного. Удивительно было бы, если бы они не делали этого. Но неужели до 1977 г. КГБ не задумывался над такой возможностью и видел свою цель только в борьбе со шпионажем? Конечно, нет. Даже если бы там сидели совершенно убогие лица, они не могли не знать об изданной еще в 1963 г. книге А. Даллеса «Искусство разведки», переизданной в нашей стране под названием «Искусство шпионажа», где достаточно четко сформулирована задача проникновения во все сферы советского общества.

В чем же заключался смысл андроповской записки? И почему она появилась именно в 1977 г.?

Одно из двух: или это была дымовая завеса, цель которой заключалась в том, чтобы создать видимость тревоги КГБ по поводу происходящего «разложения советского общества» и возможного утверждения в Советском Союзе «западных идеалов», или же Ю.В. Андропов хотел подтолкнуть руководство партии на проведение чистки партийного и государственного аппарата.

Обращает на себя внимание и то, что в 1977 г. при активном участии КГБ начинается наступление на криминальное подполье. Причем не только в провинции, но и в Москве. Самым громким из этих дел было знаменитое «рыбное дело», получившее название «Океан». В связи с этим заслуживают проверки появившиеся в самое последнее время сведения, будто бы во второй половине 70-х годов Ю.В. Андропов начал собирать материал на окружение Л. И. Брежнева и членов его семьи.

Появились и более сенсационные сведения.

Так, бывший сотрудник КГБ СССР С. Кугушев утверждает, что «в конце 1970-х годов Андропов из особо приближенных лиц создал замкнутую, своего рода тайную организацию внутри КГБ СССР по образцу то ли оруэлловского Братства, то ли на манер народовольческого подполья, то ли в духе масонской ложи. Сам он общался всего с несколькими избранными, ближайшими соратниками. Они, в свою очередь, имели по пяти – семи «завербованных» каждый. Те же, в свою очередь, становились главами своих пятерок. И так далее. Получалась пирамидальная иерархическая структура, разбитая на пятерки, незнакомые между собой. Взаимодействие шло только через руководителей некоей «ложи» внутри уже аморфной компартии и постепенно костенеющего Комитета госбезопасности».

Это свидетельство имеет настолько необычный характер, что невольно вызывает реакцию отторжения. Тем более, что никаких доказательств в обоснование этой версии не приведено. Однако не будем спешить с выводами и обратимся к воспоминаниям главного кремлевского врача..

По признанию Е.И. Чазова, он встречался с Ю.В. Андроповым «регулярно», «один-два раза в месяц». «Обычно это было по субботам в его уютном кабинете на площади Дзержинского». Если бы Евгений Иванович на этом поставил точку, его встречи с шефом КГБ можно было бы объяснить тем, что Ю.В. Андропов принимал его как начальника Четвертого Главного управления Минздрава. Однако далее Евгений Иванович позволил себе следующее признание: «Несколько раз наши встречи происходили на его конспиративной квартире, в доме старой постройки, на Садовом кольце недалеко от Театра сатиры».

Чтобы понять, какую ошибку допустил Евгений Иванович, необходимо учесть, что конспиративные квартиры существуют для встреч с агентурой. Причем в одной из дореволюционных инструкций о работе с секретными сотрудниками подчеркивалось, что прежде чем приглашать секретного сотрудника на конспиративную квартиру, необходимо проверить его надежность. И это вполне понятно – зная конспиративную квартиру, не представляет труда установить за ней наблюдение и таким образом «засветить» посещающую ее агентуру.

Но в таком случае мы должны признать, или Е.И. Чазов обнародовал факт своего сотрудничества с КГБ, или же его связывали с Ю.В. Андроповым какие-то другие, более близкие отношения.

Обращает на себя внимание и то, что в Ю.В. Андропов обсуждал с Е.И. Чазовым не только вопросы, входившие в его компетенцию как главного кремлевского врача, и то, что доверял ему некоторые свои тайны, и то, что использовал его в целях, не имеющих никакого отношения к медицине (вспомним его поездку в Киев к В.В. Щербицкому в 1975 г.).

Александр Проханов утверждает, что «был сформирован так называемый кружок Андропова, неформальный закрытый клуб, где воспитывались люди, журналистский корпус, референты генсеков, мидовцы, политологи, туда входили молодой Примаков, Арбатов, Бовин, деятели культуры, интеллектуалы. Так готовился кадровый ресурс будущей перестройки».

По некоторым данным, в Москве в Оружейном переулке существовала специальная «явочная квартира». «Здесь, будучи и секретарем ЦК, и председателем КГБ, Андропов, который исключительно большое внимание уделял полной конфиденциальности своих взглядов и сущности и особенно тщательно хранил их от зарубежных разведок, проводил неформальные встречи с представителями научной, творческой интеллигенции, диссидентами, руководителями спецслужб».

Вопрос о том, с кем встречался Ю.В. Андропов в Оружейном переулке и на других конспиративных квартирах, еще ждет своего исследователя.

В связи с этим следует обратить внимание на свидетельство

В.А. Крючкова о том, что шеф КГБ «свободно изъяснялся на английском языке». А.Е. Бовин считает, что это миф. Однако один из врачей Юрия Владимировича А.Г. Чучалин тоже утверждает, что его пациент знал английский язык. О том, что, перейдя со Старой площади на Лубянку, Юрий Владимирович изучал английский язык, пишет и его биограф Л. Млечин.

Спрашивается: для чего Ю.В. Андропову понадобилось это? Ведь, насколько известно, за границу дальше «социалистических стран» он никогда не выезжал, а документы с английского языка на русский ему могли переводить квалифицированные переводчики.

Но тогда получается, что в Москве Ю.В. Андропову приходилось иметь дело с иностранцами. Причем довольно часто. И хотя здесь тоже можно было использовать переводчиков, с некоторыми из своих собеседников шеф КГБ желал встречаться без свидетелей.

Неудивительно, что Юрий Владимирович перемещался по Москве, соблюдая все правила конспирации. «Теперь уже можно, наверное, рассказать, что на оперативной машине имелись сменные номера – четыре спереди и четыре сзади, – рассказывает бывший шофер Ю.В. Андропова Владимир Андреевич Рыжиков. – Располагались они словно веером. Достаточно было заехать в переулок, нажать кнопку, и номера менялись. Кроме того, некоторый запас номеров всегда хранился в багажнике. За одну поездку приходилось производить эту нехитрую операцию раза два».

И далее: «В тонкости оперативной работы хозяин меня никогда не посвящал. Бывало, я отвозил Юрия Владимировича по определенному адресу и сразу уезжал, чтобы не «светиться». Потом он звонил в гараж или мне в машину, и я его забирал».

Можно было бы подумать, что подобные меры предпринимались для того, чтобы не привлекать к машине руководителя КГБ внимания. Однако, оказывается, это делалось и во избежания слежки. «Смотришь в зеркало заднего обзора: «Юрий Владимирович, вроде за нами «хвост». «Надо уходить».

Кого же в Москве мог опасаться председатель КГБ и кто здесь мог следить за ним?

 

Реформатор или консерватор?

В оценке того, с какими намерениями Ю.В. Андропов пришел к власти, можно встретить диаметрально противоположные мнения.

«План Андропова по спасению социализма, – утверждал А.Н. Яковлев, – если судить по его высказываниям, состоял в следующем: в стране вводится железная дисциплина сверху донизу, координированно идет разгром инакомыслия, ожесточается борьба с коррупцией и заевшейся номенклатурой, под строгим контролем происходит умеренное перераспределение благ сверху вниз, проводится партийная чистка. Убираются из номенклатуры все, кто неугоден КГБ… Меня, например, поразило его предложение «О лицах, представляющих особую опасность для государства в условиях военного времени». Андропов заранее готовил списки для арестов и лагерей».

Между тем 15 ноября 1982 г. «Шпигель», 19-го «Цайт», 21-го «Ньюсуик» выступили с заявлениями, что бывший шеф КГБ СССР не более не менее как «либерал», причем «с прозападным уклоном». На страницах журнала «Цайт» утверждалось, что новый генсек говорит «по-фински, по-венгерски, немного по-немецки, играет в теннис, любит джазовую музыку, абстрактное искусство».

Все это, мягко говоря, не соответствовало действительности.

Но тогда получается, что западные средства массовой информации, которые в Советском Союзе не именовались иначе как «продажные» и характеризовались как рупор монополистического капитала, которые еще совсем недавно изображали бывшего шефа КГБ душителем свободы и демократии, как по мановению невидимой дирижерской палочки начали отмывать его от вылитых на него ушатов грязи и создавать ему совершенно другой ореол.

Р.Г. Пихоя утверждает, что «слухи об Андропове», как «просвещенном диктаторе, не чуждом западных ценностей» стали распространяться на Западе по меньшей мере «с начала 1982 г.».

Как явствует из воспоминаний бывшего советского ученого И.З. Земцова, эмигрировавшего в Израиль, о том, что «Андропов – скрытый реформатор», что он считает «возможным и необходимым проведение глубоких и чуть ли не радикальных преобразований в советской политике», что он «эрудит», «любитель музыки» и т. д., он услышал еще раньше – в 1981 г., причем исходили они из Москвы, чуть ли не с самой Лубянки

Можно понять, почему Ю. В. Андропову хотелось казаться на Западе либералом, но как и почему к созданию подобного образа подключилась западная печать?

В связи с этим обращает на себя внимание следующая запись в дневнике A.C. Черняева. 20 декабря 1982 г. в разговоре с ним уже известный нам академик Г.А. Арбатов признался, что именно благодаря ему Ю.В. Андропов «так быстро отмылся от Лубянки». «Это я, – заявил он, – со своей международной репутацией создал ему реноме на Западе, да и у нас».

Откуда же у советского академика было такое влияние на Западе?

Георгий Аркадьевич Арбатов родился в 1923 г. в Херсоне. С самого начала Великой Отечественной войны был призван в армию. В 1944 г. после ранения и демобилизации поступил в МГИМО, который закончил в 1949 г. Но вместо МИДа оказался в Издательстве иностранной литературы. С 1953 по 1957 г. заведовал отделом в журнале «Вопросы философии», в 1957–1959 гг. – в журнале «Новое время».

Здесь на него обратил внимание О.В. Куусинен, при содействии которого он, видимо, стал консультантом в журнале «Коммунист» (1959–1960), затем обозревателем журнала «Проблемы мира и социализма» (1960–1963), а с 1963 г. заведующим сектором Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР. Но проработал он здесь недолго. В 1964 г. Ю.В. Андропов пригласил его консультантом в Отдел ЦК КПСС по связям коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Когда в 1967 г. был создан Институт США и Канады АН СССР, Г.А. Арбатов стал его директором. В 70-е годы рассматривалась возможность избрания его секретарем ЦК КПСС, но это предложение не получило поддержки.

Будучи директором института, в декабре 1967 г. на Погоуш-ской конференции, которая проходила в Москве, Г.А. Арбатов познакомился с американским профессором Генри Киссинджером, который к этому времени уже был известен в Советском Союзе как автор солидного исследования «Ядерное оружие и внешняя политика».

Генри Альфред Киссинджер родился в 1923 г. в Германии, эмигрировав в США, он в 1943 г. получил здесь гражданство. В 1950 г. закончил. Гарвардский университет и стал его преподавателем.

Г. Киссинджер обратился к Г.А. Арбатову с не совсем обычным предложением – передать советскому руководству предложение администрации президента США о желании начать неофициальные переговоры по Вьетнаму.

Почему выполнение столь деликатной миссии было поручено именно ему? Оказывается, Г. Киссинджер был не простым профессором. Среди журналистов циркулировали сведения, что он являлся «воспитанником Рокфеллера». Отличало его от других профессоров и то, что с 1957 г. он принимал участие в заседаниях Бильдербергского клуба, сначала нерегулярно (1964, 1966, 1971, 1973, 1974), затем ежегодно (1977–2008).

Полученное предложение Г.А. Арбатов передал в Кремль и «спустя примерно месяц» отправился в свою первую поездку в США. Это дает основания предполагать, что в конце 1967 г. через Г.А. Арбатова и Г. Киссинджера Вашингтон установил с Москвой неофициальный канал связи.

После того, как в ноябре 1968 г. на выборах одержал победу Ричард Никсон, Г.Киссинджер был назначен его помощником по национальной безопасности, а с 1973 по 1977 г. занимал пост государственного секретаря США. И хотя после этого он ушел в отставку, но продолжал играть в политике неофициальную роль: с 1977 по 1981 г. входил в руководство СМО, был членом Трехсторонней комиссии.

Между тем Г.А. Арбатов продолжал поддерживать с Г. Киссинджером контакты, причем их «деловые отношения» «с годами переросли в дружеские».

Среди тех, с кем Г.А. Арбатов познакомился в США в одну из первых своих поездок, он называет Аверелла Гарримана.

Уильям Аверелл Гариман (1891–1986) – сын железнодорожного магната, закончил Йельский университет. Получив после смерти отца крупное наследство, он вместе с братом основал в 1911 г. банкирский дом «Братья Гарриман», который в 1931 г. была преобразован в банк «Братья Браун и Гарриман». Кроме того, он входил в директорат моргановского банка «Гаранти траст компани». В 1925–1928 гг. был одним из владельцев Чиатурской марганцевой концессии. Занимал видное положение в окружении Д. Рузвельта, в частности представлял интересы США в Москве, играл важную роль в укреплении советско-американских отношений.

А. Гарриман принял Г.А. Арбатова не где-нибудь, а у себя дома. Уже одно это свидетельствует, что в качестве посредника между ними выступало очень влиятельное лицо. Об этом же свидетельствует и то, что когда во время первой встречи Г.А. Арбатов изъявил желание познакомится с кем-нибудь из руководителей Пентагона, А. Гарриман сразу снял трубку телефона и позвонил заместителю министра обороны США Дэвиду Паккарду.

Как явствует из воспоминаний Г.А. Арбатова, в начале 70-х годов он познакомился с Д. Бушем-страшим. Джордж Герберт Уокер Буш родился в 1924 г. Его отец Прескот Шелдон был партнером банка «Браун бразерс, Гарриман энд компании». Закончив Йельский университет, тот самый, который кончал и Гарриман, Д. Буш некоторое время занимался бизнесом, а затем ушел в политику. В 1971–1972 гг. он был представителем США при ООН.

Очень скоро после знакомства отношения между Г.А. Арбатовым и Д. Бушем переросли официальный характер и стали неофициальными. Бывая в США, Г.А. Арбатов близко сошелся не только с самим Д. Бушем, но и его семьей. Подобные отношения они поддерживали за исключением двух лет: 1976–1977 гг., когда Д. Буш возглавлял ЦРУ. После победы Р. Рейгана на президентских выборах Д. Буш, которого Г.А. Арбатов тоже характеризует в мемуарах как одного из своих «старых друзей», стал вице-президентом США.

Подобные дружеские связи открывали перед А.Г. Арбатовым выход на самые влиятельные американские средства массовой информации, в том числе и на журнал «Ньюсуик» (Newsweek. Новости недели), который возник в 1937 г. на основании созданной Гарриманом газеты «Тудей». По крайней мере с 1961 г. журнал входил в издательскую империю газеты «Вашингтон пост» и был самым тесным образом связан с Трехсторонней комиссией, одним из основателей и руководителей которой являлся Дэвид Рокфеллер.

Дэвид Рокфеллер родился в 1915 г. и был младшим сыном известного нефтяного короля Джона Рокфеллера. Закончив Гарвардский (1936) и Чикагский (1940) университеты, он с 1942 по 1945 г. находился в армии, причем, что немаловажно, служил в разведке. С 1946 г. почти вся его жизнь была связана с крупнейшим американским кредитным учреждением – Чейз нэшнл бэнк, преобразованным затем в Чейз Манхэттен корпорейшн, занимавшим в середине 80-х годов 3-е место среди банков США и 30-е среди международных банков. Это был первый иностранный банк, который в 1973 г. получил возможность открыть свое представительство в Москве. Главным лицом, с которым контактировал Д. Рокфллер в СССР, был А.Н. Косыгин.

Среди немногих советских деятелей, которые были удостоены быть названы в мемуарах Д. Рокфеллера как его знакомые, фигурирует и Г.А. Арбатов. Из воспоминаний Г.А. Арбатова явствует, что он познакомился с Дэвидом Рокфеллером в США в 1969 г. и «с тех пор встречался [с ним] много раз» [1204]Арбатов Г.А. Моя эпоха в лицах и событиях. С. 189.
.

Рекламируя Ю.В. Андропова среди своих американских друзей как либерала, Г.А. Арбатов тем самым пытался пробудить в них надежды на возможность либерального реформирования СССР.

О том, что Советский Союз стоит на пороге серьезных перемен, на Западе стали говорить на рубеже 70 – 80-х гг. В 1981 г. НТС издал сборник материалов, в котором была сделана попытка спрогнозировать эти перемены. Он так и назывался «Россия в эпоху реформ». Свои надежды на реформы в СССР лидеры НТС связывали с существованием в СССР «конструктивных сил». По их утверждению, это были его люди «в верхнем слое советского общества»: «директора предприятий», «командиры полков», «настоящие ученые», на которых в сложившихся условиях и ложится задача осуществить переворот в стране.

Осенью 1981 г. в США среди русских эмигрантов была проведена специальная дискуссия на тему о предстоящих реформах в СССР. Предметом дискуссии стал документ под названием «Основы обновления народного хозяйства СССР». В апреле 1982 г. он был опубликован на страницах журнала «Посев» и положил начало более широкого обсуждения эмигрантами вопроса о возможности перехода Советского Союза к рыночной экономике, вопроса о смене политического режима в нашей стране 1 марта 1982 г. журнал «Тайм» опубликовал статью Ричарда Пайнсона «Размышления о советском кризисе», в которой утверждалось, что после смерти Брежнева у советского руководства будет только два пути: или война, или реформы.

1 января 1984 г. в США вышла книга бывшего советского полковника КГБ Анатолия Голицына «Новая ложь вместо старой. Коммунистическая стратегия обмана и дезинформации». Книга была начата в 1969 г., завершена в 1981–1982 гг. и подготовлена к печати в 1983 г..

Излагая содержание ее предпоследней, 25-й главы, один из рецензентов писал, что автор книги «предсказал события послеб-режневской фазы: новый генсек начинает демонстративную либерализацию и вводит элементы экономики свободного рынка, в значительной степени исчезает цензура, появляются свободные политические партии, наступает сверхразрядка в глобальном масштабе и подписание беспрецедентных соглашений о разоружении, советские войска выводятся из Афганистана, разрушается Берлинская стена, в Польше власть берет «Солидарность», в Чехословакии на политическую сцену возвращается Дубчек, в СССР Андрей Сахаров играет официальную политическую роль – и это все в книге, которая была закончена в 1983 году».

Насколько же эти прогнозы соответствовали действительности?

По воспоминаниям Л.И. Абалкина, в 1982 г., еще до смерти Л.И. Брежнева, он был включен в рабочую группу по подготовке статьи для Ю.В. Андропова ко дню рождения К. Маркса и «оказался на Волынской даче». «Со статьи о Марксе, – утверждал Г. Арбатов, – идейно и началась перестройка».

В целом эта статья не выходила за рамки общепринятых догм. И если отличалась от других подобных же публикаций, то скорее по форме, чем по содержанию. В то же время в ней подчеркивалось, что «марксизм – не догма», приветствовалось стремление разобраться в том, что такое социализм, и отмечалась необходимость «трезво представлять, где мы находимся», т. е. на какой стадии развития.

Выступая на июньском 1983 г. Пленуме ЦК КПСС, Ю.В. Андропов заявил: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности. Особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок» [1215]Андропов Ю.В. Речь на Пленуме ЦК КПСС 15 июня 1983 г. // Там же. С. 294.
.

Так впервые с высокой трибуны открыто, хотя и очень осторожно был поставлен вопрос о необходимости более глубокого и серьезного изучения закономерностей и механизмов функционирования советского общества, особенно экономики.

Приведенное высказывание Ю.В. Андропова было не случайным. Как уже отмечалось, хотя он и называл советское общество социалистическим, но таковым его не считал: «Какой там, к черту, развитой социализм, нам до простого социализма еще пахать и пахать».

Крамольный характер этого высказывания станет понятен, если учесть, что официальная печать утверждала, что социализм в нашей стране был построен еще в 30-е годы, что в 60-е годы он приобрел зрелый характер и что впереди уже маячил коммунизм. И хотя Третья программа выполнена не была, официально никто не решался признать это.

Для понимания взглядов Ю.В. Андропова принципиальное значение имеет еще один факт. По утверждению А. Вольского, однажды в его присутствии и в присутствии Е.К. Лигачева Юрий Владимирович заявил: «Нельзя же не заметить, что мы проиграли экономическое соревнование капиталистическому способу производства».

Обратите внимание: не «может проиграть» и не «проигрываем», а «проиграли». Это значит, что мысли Ю.В. Андропова должны были быть заняты не тем, как «пропахать» путь до «простого социализма», а как организовать отступление или же капитуляцию.

А.И. Байгушев утверждает, что пытаясь заглянуть в будущее советского общества, Юрий Владимирович предсказывал, что если ничего не делать, то «нажитые торговлей громадные теневые капиталы захотят легализоваться и взорвут советскую власть».

Из этого вытекало только два варианта действий: или уничтожить «теневую экономику» с помощью репрессивных мер, или же легализовать «теневой капитал» путем перехода к многоукладной экономике.

«Андроповский» вариант 1983 г., – утверждает сын Ю.В. Андропова Игорь, – по существу, был посвящен всестороннему изучению реальной системы, построенного в стране социализма».

По свидетельству Н.И. Рыжкова, к этой работе было привлечено несколько десятков самых разных учреждений и научных коллективов, в том числе: Институт экономики АН СССР, Институт экономики мировой системы социализма, Научно-исследовательский институт финансов, Научно-исследовательский институт экономики при Госплане СССР.

В некоторые учреждения, привлеченные к подготовке реформ, КГБ направил своих представителей. «Когда пришел Андропов, – вспоминал Ф.Д. Бобков, – мы тогда буквально через несколько месяцев в Институте социологии создали закрытый сектор нашего Пятого управления, послали туда 15 наших офицеров. Во главе отдела встал заместитель директора института. На базе этого отдела потом и рос институт».

«Первое, – пишут авторы книги «Третий проект», – что сделал Андропов – это заказал исследования нескольким независимым группам аналитиков и экономистов на тему: «Почему мы отстаем от Запада?»…В одной из таких групп, созданной при только-только назначенном председателе Госкомтруда Баталине, работал и один из авторов этой книги – Сергей Кугушев», уже известный нам как сотрудник КГБ. Руководителем этой группы стал работник Госплана СССР Борис Сухаревский, а главным двигателем Григорий Меликян (при Б.Н. Ельцине – министр труда). Проанализировав сложившееся положение, названная рабочая группа пришла к выводу о «грядущем тотальном кризисе». Мы, утверждает С. Кугушев, знали, что «такие же доклады буквально по всем ключевым и острым вопросам ложились на рабочий стол Юрия Владимировича…».

В 1983 г. к этой же работе был привлечен ИМЭМО. В одной из записок, подготовленной им по просьбе Госплана СССР, отмечалось, что «если советская экономика и дальше будет развиваться на тех же принципах, то где-то в последнее десятилетие XX века мы резко откатимся назад, примерно на 7-е место по ВНП, окажемся в глубоком экономическом кризисе».

«Наша аналитическая работа тогда, в 1982–1984 годах, – пишет М.С. Горбачев, – не сводилась к констатации бед в народном хозяйстве. Мы стремились выявить причины нарастания кризисных явлений, определить пути оздоровления экономической ситуации. И тут выявился ряд мнений, определивший практическую деятельность руководства на ряд лет вперед… Мнения расходились».

«Ученые, не связанные с ведомственными интересами, – отмечает М.С. Горбачев, – считали основной причиной отставания страны то, что мы, по существу, «проглядели» новый этап научно-технической революции. .. Такую позицию разделяли Г.И. Марчук, П.Н. Федосеев, А.И. Анчишкин, Г.А. Арбатов, А.Г. Аганбегян, О.Т. Богомолов, Т.И. Заславская, Е.М. Примаков, ВА Медведев, СА Ситарян. РА Белоусов, И.И. Лукинов, В.А. Тихонов и другие ученые, принимавшие участие в дискуссиях».

«Они доказывали, что дело не только в ошибках, недооценке научно-технического прогресса, но и в архаичности хозяйственного механизма, жесткой централизации управления, гипертрофии плана, отсутствии серьезных экономических стимулов».

Помощник Ю.В. Андропова В.В. Шарапов утверждает, что именно Ю.В. Андропов первым стал употреблять понятие «перестройка».

По мнению Игоря Владимировича Андропова, время пребывания его отца у власти было временем, когда В ЦК КПСС «намечались контуры будущих преобразований».

Выступая 6 января 1989 г. на встрече с деятелями науки и культуры, М.С. Горбачев отметил, что «апрельский Пленум мог состояться лишь на основе огромной предварительной работы в предшествовавшие годы», в результате чего на свет появилось сто десять документов. «Это – заключения академиков, писателей, крупных специалистов, общественных деятелей» и т. д..

По другим данным, когда умер Ю. В. Андропов, было подготовлено «около 120 исследований, проведенных под его патронажем. Они-то и составили основу программы ограниченных реформ, явленную миру на Апрельском пленуме в 1985 году».

Эти документы отложились как в ЦК КПСС, так и в Совете Министров СССР. Отложились они также в личных архивах Н.И. Рыжкова и Г.Х. Шахназарова.

Одним из таких документов был доклад Т. И. Заславской «Проблемы совершенствования социалистических производственных отношений и задачи экономической социологии», который был издан в количестве 70 экземпляров и под грифом «Для служебного пользования» разослан «ограниченному кругу лиц».

Правда, сохранить его в тайне не удалось. В частности с некоторыми сокращениями он был опубликован осенью того же года журналом «Посев».

После этого, по словам Татьяны Ивановны Заславской, «все экземпляры были конфискованы КГБ». Однако это, по всей видимости, не коснулось библиотек, так как в Петербурге в Российской национальной билиотеке «Новосибирский доклад» сохранился и с ним может ознакомиться любой желающий. В 1989 г. его полный текст появился за границей, а в 2002 г. – в России.

В докладе давалась критическая характеристика экономического состояния СССР и указывался выход из создавшегося положения: отказ от жесткой административной системы управления экономикой и ее децентрализация.

«Е.К. Лигачев, – вспоминает A.B. Коржаков, – неоднократно публично говорил, что у Ю.В. Андропова был глубоко продуманный план коренного реформирования страны, ее властных структур, политической системы».

И хотя вряд ли этот «план» имел документальный характер, на основании воспоминаний и некоторых других источников можно получить ориентировочное представление о том, в каком направлении шла разработка программы задуманных Ю. В. Андроповым преобразований.

 

У истоков программы экономической реформы

По свидетельству Н. И. Рыжкова, бывшего тогда заместителем председателя Госплана СССР, в воскресенье 20 ноября 1982 г. Ю.В. Андропов пригласил его к себе и, поставив в известность о намерении создать Экономический отдел ЦК КПСС, предложил ему возглавить этот отдел. Н.И. Рыжков согласился и 22 ноября был утвержден Пленумом ЦК КПСС в должности секретаря ЦК.

Выступая на упомянутом пленуме, Ю. В. Андропов сказал: «В последнее время немало говорят о том, что надо расширять самостоятельность объединений и предприятий, колхозов и совхозов. Думается, что настала пора для того, чтобы практически подойти к решению этого вопроса. На этот счет даны поручения Совмину и Госплану. Действовать тут надо осмотрительно. Провести, если нужно, эксперименты, взвесить, учесть и опыт братских стран. Расширение самостоятельности должно во всех случаях сочетаться с ростом ответственности, заботы об общенародных интересах».

«В застойном 1982 г. меня, – вспоминает Т. Корягина, – в то время старшего научного сотрудника Научно-исследовательско-го института при Госплане СССР привлекли к работе по разработке экономических реформ» .

«Спустя две недели после смерти Брежнева (т. е. около 24 ноября, сразу же после пленума ЦК КПСС. – АО.), – утверждает Т.И. Корягина, – по решению Политбюро была создана рабочая группа, целью которой стала теоретическая разработка экономической реформы… Работали мы при Межведомственном совете по изучению опыта стран – членов СЭВ, причем трудиться приходилось под грифом «секретно». Состояла «рабочая группа» из работников Госплана, Совмина, министерств, ведомств и науки».

15 декабря 1982 г. Совет Министров СССР поручил Госплану СССР подготовить «предложения по дальнейшему расширению хозяйственной самостоятельности предприятий и объединений и усилению их ответственности за результаты работы».

12 февраля Н. К. Байбаков направил H.A. Тихонову «Тезисы доклада о расширении хозяйственной самостоятельности промышленных объединений и предприятий и повышении их ответственности за результаты хозяйственной деятельности». 5 мая предложения Госплана были рассмотрены на совещании в Совете Министров СССР. Совещание высказало рекомендации по дальнейшей доработке этих предложений .

Через некоторое время после ноябрьского пленума примерно в середине декабря, когда формирование Экономического отдела уже подходило к концу, Ю.В. Андропов пригласил к себе М.С. Горбачева, В.И. Долгих, Н.И. Рыжкова и поставил перед ними задачу: разобраться в состоянии экономики, а также наметить пути и методы ее реформирования.

Для правильного понимания деятельности этой «тройки», необходимо учесть, что она не была оформлена официально, поэтому не имела официальных полномочий. По существу, это было личное поручение генсека трем названным лицам. Поэтому их встречи не протоколировались, а принимаемые решения письменно не оформлялись. Несмотря на то, что Н.И. Рыжков возглавлял Экономический отдел, главную роль в этой тройке играл М.С. Горбачев, поскольку он являлся членом Политбюро.

«Считаю, – пишет Н. И. Рыжков, – что истоки перестройки относятся к началу 83-го года, к тому времени, когда Андропов поручил нам – группе ответственных работников ЦК КПСС, в том числе мне и Горбачеву, подготовить принципиальные предложения по экономической реформе».

«Еще за два года до столь разрекламированного апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС, – вспоминает А.И. Лукьянов, – Ю. Андропов пришел к выводу о необходимости разработать программу перестройки промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она проходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачев, Н. Рыжков, В. Долгих… Ряд видных представителей науки и производства».

В результате этого, как пишет Н.И. Рыжков, «в начале 83-го» началась работа по подготовке «долгосрочной программы кардинальной перестройки управления народным хозяйством» [1254]Рыжков Н.И. Перестройка: история предательства. С. 46–47.
.

Считая, что «просто размонтировать коммунистическую систему нельзя – наступит хаос», Ю. В. Андропов, – как считают М. Калашников и С. Кугушев, – в поисках «выхода из тупика» решил встать на путь конвергенции, т. е. сочетания элементов плановой и рыночной экономки.

Отмечая, что истоки перестройки следует искать уже в статье Ю.В. Андропова о Карле Марксе, Л.И. Абалкин отмечает, что «в тех наметках» была заложена идея «рынка».0 том, что Ю.В. Андропов планировал переход к рыночной экономике, свидетельствовал и его сын Игорь.

«Юрий Владимирович, – вспоминал А.И. Вольский, – мучительно переживая сложившееся положение дел, искал выход на пути ограниченных рыночных реформ. Естественно, с приоритетом государственной собственности и при сохранении «командных высот».

Вспоминая тот год, генерал Л.Г. Ивашов, возглавлявший секретариат министра обороны Д.Ф. Устинова, сообщает: «В записках, которые мне, как начальнику секретариата члена Политбюро, приходилось читать, говорилось, например, что плановая система хороша, но социалистическое соревнование уже не является решающим стимулом в развитии народного хозяйства, нужно переходить на рыночные отношения. Именно Андропов стал предлагать частичный отход от 100-процентного планирования: надо оставлять резервы предприятиям».

Летом 1982 г. в беседе с работником аппарата ЦК КПСС В.Н. Севруком В.Ю. Андропов заявил, что главный способ поднять сельское хозяйство – это дать, как в Венгрии, «колхознику возможность быть хозяином произведенного продукта». А для этого «надо развязать руки предприимчивым людям». Пусть будут «частные маленькие мастерские, магазинчики, рестораны на подряде у коллектива. Ну, зачем их тянуть в железные лапы министерств». Но, конечно «крупная промышленность, оборонка, природные ресурсы должны быть только общенародным достоянием».

По свидетельству уже упоминавшейся Т.И. Корякиной, когда в ноябре 1982 г. была создана их «рабочая группа, целью которой стала теоретическая разработка экономической реформы», то главная задача этой реформы была сформулирована как «развитие частного и кооперативного сектора в народном хозяйстве Советского Союза с учетом опыта стран – членов СЭВ».

Вспоминая о деятельности этой группы, Т.И. Корягина утверждает: «Уже тогда был заложен курс на акционирование, частную собственность, определены раскрепощение цен, переход к рыночной экономике смешанного типа».

Когда в 2008 г. я поинтересовался у Н.И. Рыжкова, были ли ими тогда получены от Ю.В. Андропова какие-либо указания, он ответил на это примерно так: «Нам было предложено подготовить проект перехода к многоукладной рыночной экономике, который предполагал создание рядом с государственным частного сектора ».

В.А Крючков тоже утверждал, что, планируя экономическую реформу, Ю.В. Андропов имел в виду «многоукладность в экономике, включая частную собственность» [1263]Владимир Крючков: «В разговорах на другие темы он становился обычным человеком» // Известия, 2004. 9 февраля. С. 15.
.

«В конце 1983 г. – вспоминает профессор Тартуского университета М. Л. Бронштейн, – мне довелось лично познакомиться с Михаилом Горбачевым. По поручению Андропова тот собрал для обмена мнениями группу ученых – рыночников». Это были «сторонники реформирования с повышением степени самостоятельности и ответственности на уровне предприятий и регионов»: М. Бронштейн, Т. И. Заславская, А. Келнынш, В. Тихонов.

Во время встречи речь шла «о введении модели нэпа», т. е. о создании многоукладной рыночной экономики. «Вроде бы установилось взаимопонимание».

О том, что обсуждение проблемы нэпа не было случайностью свидетельствует то, что не позднее 10 декабря 1983 г. издательство «Прогресс» опубликовало очередной том «Истории марксизма», который фактически реабилитировал Н.И. Бухарина как теоретика.

В 2002 г. на страницах газеты «Стрингер» появилось сенсационное интервью некоего Вячеслава Сергеевича К.. Как установил О. Греченевский, «К» – это уже упоминавшийся С.В. Кугушев, бывший сотрудник КГБ СССР – один из авторов книги «Третий проект». На страницах «Стрингера» С. В. Кугушев поделился некоторыми своими воспоминаниями и соображениями по поводу планов Ю.В. Андропова.

По его словам, стремясь сохранить Советский Союз как «одну огромную корпорацию, обладавшую финансовой независимостью, хозяйственной замкнутостью и колоссальным технологическим потенциалом», шеф КГБ считал необходимым создание внутри этой «корпорации» «крупных объединений», которые, получив право «выходить на мировые финансовые и фондовые рынки» могли бы привлекать в советскую экономику «западный капитал» и с его помощью поднимать свой технологический уровень.

Иначе говоря, Ю.В. Андропов считал необходимым использовать для ускорения научно-технического развития нашей страны такое средство, как совместные предприятия с участием иностранного капитала.

Данный факт подтверждают воспоминания Н.И. Рыжкова и А.Н. Яковлева.

По свидетельству Н.И. Рыжкова, Ю.В. Андропова «интересовали проблемы хозяйственного расчета и самостоятельности предприятий, концессий и кооперативов, совместных предприятий и акционерных обществ» [1272]Ненашев М.Ф. Последнее правительство СССР. Личные свидетельства. Диалоги. М., 1993. С. 23–24 (интервью Н.И. Рыжкова).
.

Слово «концессия» происходит от латинского «соncessio» («разрешение» или «уступка») и означает передачу государством кому-либо «в эксплуатацию на определенных условиях» предприятий, природных ресурсов и других видов принадлежащей ему собственности. Как говорится в «Энциклопедическом словаре» 1964 г. издания, «международные концессии являются одним из орудий экономического и политического подчинения слаборазвитых стран империалистическими державами». В нашей стране концессии получили известность в годы нэпа, когда правительство с их помощью попыталось привлечь иностранный капитал в советскую экономику.

Это означает, что, собираясь осуществить переход к многоукладной экономике, Ю.В. Андропов тоже планировал привлечь в нее иностранный капитал, используя для этого такие средства, как концессии и совместные преприятия.

В связи с этим Институт мировой экономики и международных отношений получил задание специально проработать этот вопрос и представить свои предложения.

«В начале 1984 года, – вспоминал его директор А.Н. Яковлев, – институт направил в ЦК записку о необходимости создания совместных предприятий с зарубежными фирмами. Предлагалось создать три типа предприятий: с западными странами, с социалистическими и развивающимися. Наши предложения аргументировались назревшими задачами постепенного вхождения в мировой хозяйство. Меня пригласил к себе секретарь ЦК Николай Рыжков и, надо сказать, проявил большой интерес к этой проблеме, расспрашивая о деталях предложения, поддержал его общую направленность».

Исходя из этого, можно утверждать, что Ю.В. Андропов не собирался ограничиваться косметическим ремонтом советской экономки и планировал радикальные ее изменения, предполагавшие переход СССР к многоукладной рыночной экономике. Иначе говоря, он собирался осуществить то, что возглавляемый им Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран начинал делать еще в 60-е годы в странах «народной демократии» и то, что до этого предлагали советские экономисты-рыночники.

«Именно в начале 83-го, – пишет Н.И. Рыжков, – эти «крамольные мысли» стали обретать плоть, «оказавшись в основе долгосрочной программы кардинальной перестройки управления народным хозяйством» [1276]Рыжков Н.И. Перестройка: история предательства. С. 46–47.
.

Как конкретно протекала эта работа, еще предстоит выяснить, когда исследователи получат доступ к необходимым документам.

Т. И. Корягина утверждает, что, «продумывая реформы», Ю.В. Андропов «ставил задачи гораздо шире и объемнее, чем его… преемники», однако очень скоро «мы поняли, что Юрий Владимирович так и не смог убедить Политбюро в необходимости реформы экономической системы страны». Поэтому когда «в мае

1983 г.» «первые разработки» этой группы «были направлены в Политбюро, они претерпели такие метаморфозы, что дальнейшее задание группы было сформулировано уже как развитие «индивидуального и кооперативного труда » вместо прежней формулировки «развитие частного и кооперативного сектора в народном хозяйстве Советского Союза».

К осени 1983 г., когда Ю.В. Андропов «стал сильно болеть» и руководство группой перешло «к людям Черненко», утверждает Т. И. Корякина, рабочая группа, в которую она входила, была распущена.

Из этого Т. Корягина сделала вывод о том, что первоначальные замыслы Ю.В. Андропова потерпели неудачу.

Однако с ней трудно согласиться. Есть основания думать, что Ю. В. Андропов: а) во-первых, разделял намечавшиеся преобразования в экономике на ближайшие и отдаленные, т. е. собирался разработать две программы: программу-минимум и программу-максимум и эта работа, судя по всему велась параллельно, и б) прежде, чем ломать старое и вводить новое, он считал необходимым проверить это на практике в виде эксперимента.

Отмечая, что «Андропов заводил разговор об экономической реформе и даже поручил тогдашнему председателю Госплана СССР Николаю Байбакову продумать параметры такого эксперимента», A.C. Грачев пишет: «Из стадии продумывания эксперимент так и не вышел».

Это не соответствует действительности.

14 июня 1983 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление № 659 «О проведении экономического эксперимента в ряде министерств по расширению хозяйственной самостоятельности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению ответственности за результаты своей работы».

В постановлении были названы отрасли, которые с 1 января 1984 г. должны были перейти на эксперимент, а также изложено его содержание. Главное место в нем занимали две идеи: а) сокращение плановых показателей и б) расширение прав предприятий в использовании фондов и денежных средств.

1 августа 1983 г. Совет Министров СССР принял постановление № 1479, которым была создана специальная Комиссия по руководству экономическим экспериментом.

Как пишет Игорь Юрьевич Андропов, в 1983 г. «было решено начать с января 1984 г. несколько крупномасштабных экспериментов, охватывавших предприятия шести важнейших министерств». О масштабах этого эксперимента свидетельствуют следующие цифры. Так, ограниченный хозрасчет с правом директоров по договорам брать заказы «со стороны» был введен на 1850 предприятиях Белоруссии, Литвы и Украины.

Пытаясь реконструировать круг тех проблем, которыми был занят Ю.В. Андропов, собираясь начать экономические преобразования, следует также отметить, что когда после смерти Л.И. Брежнева открыли его сейф, в нем обнаружил ту самую записку о научно-техническом прогрессе, которая была подготовлена в начале 70-х годов к так и не состоявшемуся пленуму по научно-техническому прогрессу.

М.С. Соломенцев вспоминал, что вскоре после избрания Ю.В. Андропова генсеком он напомнил ему «о намерении Брежнева обсудить на пленуме ЦК вопрос о научно-техническом прогрессе». Юрий Владимирович обещал подумать. И уже 28 августа 1983 г. было опубликовано Постановление ЦК КПСС и СМ СССР «О мерах по ускорению научно-технического прогресса в народном хозяйстве», которое, правда, во многом имело лишь декларативный характер.

Среди прочих представленных Ю.В. Андропову записок была и записка на тему о необходимости возвращения к идее создания ОГАС. Правда, в ней шла речь не о проекте В.М. Глушкова, а необходимости приглашения в СССР английского ученого Стаффорда Бира, который в 1971–1973 гг. разрабатывал подобный же проект в Чили для правительства С. Альенде.

Имеются сведения, что Ю.В. Андропов не только положил начало разработки программы экономической реформы, которая должна была привести к созданию многоукладной экономики, но и задумывался над вопросом о подготовке для нее новых кадров.

Если верить С.В. Кугушеву, генсек «решил пойти по пути Ленина, который в 1910-х годах создал во французском городке Лонжюмо партийную школу для подготовки будущей коммунистической элиты. А поскольку внутри страны некому было готовить специалистов для новой экономики, сам собою напрашивался вывод, что их необходимо готовить «за пределами страны, на основе иностранного опыта».

С этой целью, по утверждению С. В. Кугушева, под его руководством была сформирована первая группа стажеров, в которую вошло около двадцати человек. «В роли Люнжюмо» было решено «использовать Международный институт прикладного системного анализа» (МИПСА) (International Institute for Applied Systems Analysis – NASA, И И АСА), а «идеологический контроль» за «стажерами» возложить на сотрудников КГБ, которые в связи с этим были направлены «под крышу» Госстроя СССР и уже оттуда командированы за границу.

МИПСА был создан в 1972 г. по инициативе Римского клуба в замке Аксенбург под Веной. Важную роль в его создании сыграл МакДжордж Банди (McGeorge Bundy), брат которого Уильям с 1964 по 1974 г. входил в директорат Совета по международным отношениям, а с 1972 по 1984 г. был редактором его печатного органа «Foreign Affairs». Первым председателем Совета МИПСА стал заместитель председателя ГКНТ при Совете Министров СССР Д.М. Гвишиани, бывший в то время официальным членом Римского клуба от нашей страны.

В Интернете можно встретить сведения, будто бы в 1983–1985 годах целый ряд молодых советских экономистов (П. Авен, Е. Гайдар, K. Кагаловский, В. May, В. Потанин, Б. Федоров, А. Чубайс, А. Шохин, Е. Ясин и некоторые другие) были посланы на стажировку в Институт экономических отношений Общества Монт Пелерин, созданного в 1947 г. такими известными экономистами – сторонниками свободного рынка, как Ф.А. Хайек и М. Фридман. Однако найти подтверждение этой информации не удалось.

Проделав определенную подготовительную работу, Ю.В. Андропов решил вынести вопрос о разработке экономической реформы на декабрьский 1983 г. Пленум ЦК КПСС. По всей видимости, в связи с этим 28 ноября 1983 г. ЦЭМИ направил Ю.В. Андропову записку «О разработке комплексной программы развития и совершенствования системы управления народным хозяйством».

Эта идея нашла отражение в обращении Ю.В. Андропова к участникам пленума: «Назрел вопрос, – писал он, – о разработке программы комплексного совершенствования всего механизма управления» народным хозяйством».

Предложение было поддержано пленумом и воспринято как руководство к действию. Несмотря на отсутствие Ю.В. Андропова, декабрьский 1983 г. Пленум ЦК КПСС принял постановление о дальнейшем совершенствовании управления народным хозяйством. На основании этого 4 января 1984 г. Президиум Совета Министров СССР постановил предложить всем ведомствам подготовить свои предложения по вопросу о совершенствовании управления народным хозяйством и поручил Госплану подготовить «Программу комплексного совершенствования механизма управления».

12 января 1984 г. Н. А. Тихонов созвал совещание, на котором со ссылкой на решения Декабрьского Пленума ЦК КПСС 1984 г. поставил задачу «обобщить результаты проделанной работы по улучшению управления и планирования, совершенствования стиля и методов хозяйствования и подготовить предложения об организации дальнейшей работы в этой области с указанием важнейших проблем, основных этапов работы, сроков их выполнения и состава необходимых для этого работников, имея в виду обеспечить завершение всей этой работы в сроки, позволяющие учесть разработанную систему мероприятий в плане на 12-ю пятилетку» (т. е. до конца 1985 г.).

6 февраля 1984 г. председатель Госплана Н.К. Байбаков направил в Совет Министров соображения по поводу поставленной перед ним задачи «Об организации работы по подготовке программы комплексного совершенствования механизма управления». Среди прочих мер он предложил создать для руководства этой работой специальную комиссию Политбюро по совершенствованию управления народным хозяйством.

Такая комиссия действительно была создана, но это произошло уже после смерти Ю.В. Андропова.

 

Контуры реформы политической системы

Намечавшаяся Ю.В. Андроповым программа реформ предполагала радикальную перестройку не только экономики, но и политической системы.

«По мнению отца, – вспоминал И.Ю. Андропов, – преобразования следовало сначала произвести в промышленности и сельском хозяйстве и только потом – взвешенно, осторожно – перестройка должна была распространиться на политические институты, постепенно подвигая их в сторону демократизации. Любой разрыв между этими процессами отец считал гибельным».

«Большие надежды» он возлагал «на демократизацию внутрипартийной жизни».

Выступая на июньском Пленуме ЦК КПСС 1983 г, Ю.В. Андропов заявил: «Мы в своем общественном развитии подошли сейчас к такому историческому рубежу, когда не только назрели, но и стали неизбежными глубокие качественные изменения в производительных силах и соответствующее этому совершенствование производственных отношений», а также «во всех тех формах общественной жизни, которые принято называть надстройкой ».

Вспоминая свои беседы с Ю.В. Андроповым, Г.А Арбатов писал, что он «считал необходимым развитие демократии»: «по тогдашним временам идеи, которые он высказывал, были смелыми, хотя сейчас показались бы очень скромными».

Об этом же вспоминает и Ханс Модров. В одном из разговоров с членом ЦК СЕПГ Бруно Маловым Г.Х. Шахназаров «поведал, что получил предложение Андропова разработать предложения, каким образом можно было бы демократизировать общество и партию. Шахназаров изложил кое-что на бумаге и подал это Андропову. Тот внимательно изучил эти идеи, но отложил их в сторону, заметив, что людей надо сначала накормить и одеть, прежде чем они смогут заниматься политикой».

Это значит, что Ю.В. Андропов не отверг предложения Г.Х. Шахнозарова, но признал их несвоевременными. Г.Х. Шахнозаров издал две книги воспоминаний, однако содержание своих предложений, к сожалению, не раскрыл.

Однако имеющиеся воспоминания позволяют судить, в каком направлении работала мысль генсека. По свидетельству В.М. Чебрикова, Ю.В. Андропов вполне серьезно рассматривал проблему альтернативности выборов. «Еще в середине 70-х, – вспоминал В.М. Чебриков, – Юрий Владимирович часто и подробно рассуждал о необходимости демократизации…Он, например, считал, что на выборах в Верховный Совет должен быть не один, а несколько кандидатов». «А почему бы не проводить выборы в Верховный Совет по-настоящему, – заявил он однажды, – чтобы можно было выбрать среди нескольких кандидатов».

12 октября 1983 г. Ю.В. Андропов дал поручение продумать вопрос об усовершенствовании системы выборов. Причем он допускал «возможность расширения некоторых «демократических процедур» уже на ближайших выборах в Верховный Совет СССР.

В связи с этим следует обратить внимание также на то, что при Л.И. Брежневе возродилась идея о «необходимости разграничения функций партийных и государственно-хозяйственных органов», идея, которая, как мы помним, возникла еще при И.В. Сталине.

«На каждом съезде партии и почти на каждом Пленуме, – пишет В.А. Медведев, – говорилось о необходимости решительной борьбы с подменой государственных и хозяйственных органов партией, но сдвиги если и происходили, то в сторону усиления партийного контроля и диктата».

Говоря о позиции Ю.В. Андропова по этому вопросу, В.В. Шарапов пишет: «Его беспокоило, что партия из политического органа превращается в хозяйственный механизм, подменяя тем самым Советскую власть. Но ведь еще Ленин предупреждал, что самая страшная беда будет, если партия превратится в государственный аппарат».

О том, что Ю.В. Андропов считал необходимым изменить роль партии в обществе, пишет и другой член его команды А.Г. Сидоренко: «Он считал необходимым, чтобы «она постепенно освобождалась от несвойственных ей функций».

«Большинство из нас, – пишет Н.И. Рыжков, – не очень понимало, почему партийные комитеты должны безраздельно руководить экономикой».

Как мы помним, Ю.В. Андропов с этой идеей выступал еще в 60-е годы. В 70-е годы этот вопрос попытался поднять А.Н. Косыгин. Однако встретил серьезное сопротивление со стороны Л.И. Брежнева и его ближайшего окружения.

Между тем позиции А.Н. Косыгина и Ю.В. Андропова в этом вопросе существенно расходились. Если первый выступал за ликвидацию отраслевых отделов ЦК и перенесение центра руководства экономикой из Центрального Комитета в Совет Министров, то второй шел в этом отношении значительно дальше.

«Он, – вспоминал об Ю.В. Андропове Е.И. Синицын, – приходил к выводу, что промышленностью должны управлять не отделы ЦК КПСС, параллельные им отделы Совмина и Госплана, а отраслевые банки… Юрий Владимирович полагал, что его план идет дальше реформы Косыгина, выводит предприятия из-под мелочной опеки райкомов, обкомов и отделов ЦК»

Став генсеком, Ю.В. Андропов уже 7 декабря 1982 г. выразил тревогу по поводу «срастания ответственных работников аппарата ЦК с министерствами». Но когда он попытался поставить вопрос о необходимости практического решения данного вопроса, то столкнулся с сильным сопротивлением. Ему возражали: «Если первые секретари партийных комитетов отдадут экономику на откуп хозяйственникам – у нас все развалится».

Считая необходимым освобождение партии от руководства экономикой, Ю.В. Андропов понимал, что «подобная реформа не стыкуется с «руководящей ролью КПСС». Со ссылкой на В.А. Крючкова М. Вольф утверждал, что при Ю.В. Андропове «обсуждалась даже возможность допустить существование других партий». «Думаю, – заявил позднее В.А. Крючков, – что при Андропове или позже мы ввели бы также плюрализм мнений, множественность партий (которую мы ввели в 1990 году, отменив статью 6 Конституции СССР о руководящей роли КПСС)».

«Беспокоило его, – пишет о Ю.В. Андропове Г.А. Арбатов, – и состояние межнациональных отношений в стране – видимо, еще работая в КГБ, он лучше других знал, насколько оно опасно».

Для того чтобы понять, о чем идет речь, следует учесть, что в дореволюционной России правящая элита в основном была русской. Революция способствовала развитию национальных окраин и впервые привела здесь к власти так называемых «инородцев». Экономический и культурный подъем, имевший место в союзных республиках, сопровождался консолидацией национальных элит и стремлением их к самостоятельности.

«Отличие нынешнего национализма в том, – писал A.C. Черняев, – что его главным носителем является именно республиканский аппарат, а истоки его в том, что «бывшие колониальные окраины» живут много лучше, чем российская «метрополия», они богаче и чувствуют свои возможности».

И далее: «Нелюбовь и даже ненависть к русским растет на почве распространения убеждения (которое, кстати, широко внедряют сами местные партийный и государственный аппараты – как алиби для себя), что все идет плохо потому, что все сверху зажато, а там – вверху сидят русские и руководят некомпетентно, неграмотно, глупо».

В 1983 г. Э. Баграмов направил Андропову записку «О некоторых вопросах национальной политики», в которой затрагивал грузинский, абхазкий, осетино-ингушский, армяно-азербайджанский (Карабах), карачаево-черкесский, эстонский вопросы. В августе П. Лаптев сообщил, что записка понравилась Андропову.

О том, что Ю.В. Андропова действительно серьезно занимал национальный вопрос, явствует из воспоминаний А.Е. Бовина, А.И. Вольского, Н.И. Рыжкова, Г.Х. Шахназарова.

По свидетельству Н.И. Рыжкова, Юрий Владимирович обращал внимание на то, что до революции в России на официальном уровне не использовалось понятие «национальность», а использовалось понятие «вероисповедание». Обращал он внимание и на то, что понятие «национальность» не существовало в США. Поэтому обдумывал возможность отменить его и в СССР.

При этом речь шла не только об отмене соответствующей графы в анкетах. Как вспоминал А.И. Вольский, перед ним была поставлена совершенно конкретная задача: «ликвидировать построение СССР по национальному принципу».

Насколько удалось установить, впервые А.И. Вольский сообщил об этом в 2002 г. в интервью «Московскому комсомольцу». «Вызывает меня однажды Юрий Владимирович и говорит: "У нас слишком много субъектов СССР. Давайте сведем их все в 15–16 экономических регионов и сделаем их, как штаты в США. Ведь разделение по национальному признаку не характерно ни одной стране мира, кроме нашей! Так что вы продумайте и начертите мне карту этих регионов!".

Этот же эпизод нашел отражение в интервью А.И. Вольского, которое посмертно было опубликовано на страницах «Коммерсанта».

«Как-то генсек меня вызвал: «Давайте кончать с национальным делением страны. Представьте соображения об организации в Советском Союзе штатов на основе численности населения, производственной целесообразности, и чтобы образующая нация была погашена. Нарисуйте новую карту СССР».

По свидетельству Аркадия Ивановича, сначала он пытался решить эту задачу сам, затем привлек на помощь академика Евгения Павловича Велихова. Они «сидели почти месяц», в результате было подготовлено «15 вариантов» нового административного деления нашей страны. В одном случае А.И. Вольский утверждал, что они с Е.П. Велиховым «нарисовали» «29 округов», в другом случае, что последний вариант предполагал разделение СССР на 41 штат».

Поскольку в 1983 г. население СССР составляло около 270 млн., на каждый штат могло приходиться не более 7 млн. чел. В это время в Молдавии проживало 4 млн., в Прибалтике – 8 млн., в Закавказье – 15 млн., в Белоруссии – 10, в Казахстане – 15, в Средней Азии – 30, на Украине – 50, в Россия – 140.

Следовательно, планируемая реформа должна была повести к децентрализации главным образом двух республик: Украины (7–8 штатов) и России (около 20).

«Закончили, – вспоминал А.И. Вольский, – красиво оформили, и тут Юрий Владимирович слег. Не случись этого, успей он одобрить «проект», с полной уверенностью скажу: секретари ЦК, ставшие впоследствии главами независимых государств, бурно аплодировали бы мудрому решению партии».

Что же должны были представлять эти новые административные единицы? К сожалению, А.И. Вольский оставил этот вопрос открытым. Но из его воспоминаний явствует, что Ю. В. Андропов прямо поставил перед ними задачу перекроить карту страны «по типу Штатов», что он хотел, чтобы новые административные единицы были «как штаты в США» и в окончательном варианте эти новые административные единицы прямо называл «штатами».

Если так, то «советские штаты» должны были иметь свою конституцию и свои законы, т. е. иметь такой же статус, как и союзные республики.

О том, что подобный проект мог встретить поддержку на местах, свидетельствуют воспоминания Ханса Модрова. Вспоминая о Г.В. Романове, X. Модров писал: «К началу 80-х годов он предложил концепцию «Интенсификация-90». С ее помощью он хотел для начала обеспечить динамичное развитие Ленинградской области, предоставив ей больше самостоятельности. Я думаю, он хотел поднять ее до ранга союзной республики».

Однако речь шла не только о создании на территории СССР нескольких десятков «штатов». Как утверждал А.И. Вольский, желая «провести коренную реформу госустройства СССР», Ю. В. Андропов одновременно «мечтал о межрегиональных рынках» [1340]Озерова М. Спаситель с Лубянки // Московский комсомолец. 2002.19 ноября. С. 2 (интервью А.И. Вольского «Андропов хотел перестройки»).
.

Какая же могла быть связь между разделением страны на «штаты» и созданием «межрегиональных рынков»? Получается, что создаваемые в результате административной реформы «штаты» должны были стать субъектами рыночных отношений. Это наводит на мысль, что Ю. В. Андропов обдумывал возможность введения так называемого регионального хозрасчета.

По утверждению бывшего директора ЦЭМИ Н. П. Федоренко, идея «регионального хозрасчета» действительно возникла «в начале 80-х годов».

Но своими корнями она уходит еще в 60-е годы, когда два новосибирских экономиста Борис Павлович Орлов и Рувин Исакович Шнипер поставили вопрос о необходимости заинтересовать в результатах труда не только предприятия, но и отдельные регионы.

В последующем эта идея разрабатывалась коллективом новосибирских экономистов во главе с Александром Григорьевичем Гранбергом, который в марте 1984 г. на семинаре «Анализ и моделирование социально-экономического развития экономических районов и их взаимодействие» выступил со специальным докладом на эту тему.

«Идея, – объяснял он позднее, – состояла не в том, чтобы скопировать «хозрасчет» предприятий, а в том, чтобы расширить экономические права и ответственность региональных звеньев, сделать их экономическими субъектами», т. е. наделить их в области экономики определенными правами».

И далее: «Я со своими соратниками начинал с региональных и межрегиональных моделей централизованной экономики. Постепенно у нас созревало понимание того, что регион – это не только часть единого народнохозяйственного комплекса, что необходимо устанавливать связь между расходами и доходами на территории, между эффективностью экономики региона и тем, что он получает из центра в виде фондов для развития социальной сферы». «Проблема ставилась так: как построить экономические связи, чтобы они стали эффективными не только для страны в целом, но и для каждой республики, каждого региона».

Поиски путей решения этой проблемы привели к мысли о необходимости предоставить регионам экономическую самостоятельность, чтобы они могли рассчитывать не на средства из союзного бюджета, а на результаты своей экономической деятельности. Так родилась идея регионального хозрасчета.

Не отрицая существования сторонников этой идеи в столице, Н.П. Федоренко пишет, что ее разработка велась «главным образом за пределами Москвы». Причем «одним из ведущих «теоретиков» в данной области стал эстонский профессор Бронштейн».

Как мы уже знаем, в конце 1983 г. он познакомился с М.С. Горбачевым, когда тот по поручению Ю.В. Андропова собрал группу экономистов для обсуждения вопроса о планируемой экономической реформе. По воспоминаниям М.Л. Бронштейна, приглашенные М.С. Горбачевым экономисты были «сторонниками реформирования» экономики «с повышением степени самостоятельности и ответственности» не только «на уровне предприятий», но и «регионов» [1347]Бронштейн М. На рубеже эпох. С. 49.
.

М.Л. Бронштейн не пишет, как далеко в «повышении степени самостоятельности» отдельных регионов, они предполагали тогда идти. Но нельзя не учитывать, что в кабинете М.С. Горбачева речь шла «о введении модели нэпа», т. е. о переходе к рыночной, многоукладной экономике. Это означало, что рассматривалась возможность предоставления предприятиям полного хозяйственного расчета. Поэтому не исключено, что тогда же рассматривалась и проблема «регионального хозрасчета».

Подводя итог этого обмена мнений, М.Л. Бронштейн отмечал: «Вроде бы установилось взаимопонимание».

Однако между предприятием и регионом существует одно принципиальное различие. Предприятие – это закрытая система, огражденная «забором», имеющая вход и выход, а регион – система открытая. Следовательно, чтобы она могла более или менее самостоятельно распоряжаться своими ресурсами, ее тоже необходимо «закрыть».

Регион мог предпринимать любые меры по повышению эффективности своей экономики, но союзное правительство имело возможность использовать плоды этой эффективности в своих интересах с помощью только двух инструментов: цены и денежной эмиссии. Что можно противопоставить этому? Ничего эффективнее собственной валюты и таможенного контроля люди пока не придумали.

Но таможня и собственная валюта предполагают границы, а границы не только пограничников и собственные войска, но и собственность на землю. Все это невозможно без права устанавливать свои законы.

«Экономическая самостоятельность, – писал академик Н.П. Федоренко, – предполагает защиту регионального рынка, а защитить его можно только известными всему миру способами: собственной валютой, а значит, таможнями, а значит, границами и т. д.». «Таким образом, невинная с виду идея со скромным названием на самом деле являлась экономическим обоснованием сепаратизма».

Таким образом, в то самое время, когда А.И. Вольский готовил разделение СССР на несколько десятков штатов, М.С. Горбачев обсуждал идею расширения хозяйственной самостоятельности отдельных административных единиц и создания «межрегиональных рынков».

Но если эти две идеи (разделение СССР на несколько десятков штатов и перевод их на региональный хозрасчет) были взаимосвязаны между собой, их реализация могла не оживить, а взорвать Советский Союз. Неудивительно поэтому, что позднее М.С. Горбачев обвинял «новосибирских экономистов» в том, что они якобы «доказывали целесообразность распада Союза».

Помощник Ю.В. Андропова В.В. Шарапов утверждает, что Ю.В. Андропов первым стал употреблять не только понятие «перестройка», но и понятие «гласность».

«Важной задачей, – писал Г.А. Арбатов, – Андропов также считал улучшение отношений руководства с интеллигенцией». В 1983 г. перед отъездом на юг он поручил Г.А. Арбатову «подготовить записку к крупному (это было его выражение) разговору об отношениях и работе с интеллигенцией… Складывалось впечатление, что он отходит от первоначального замысла «малых дел», готовится поставить крупные, жизненно важные вопросы».

«Вскоре, – пишет Г.А. Арбатов, – я отправил ему свою записку, некоторое время спустя он по телефону меня поблагодарил и сказал, что читал ее, многое в ней ему показалось интересным и он надеется вскоре со мною ее обсудить, чтобы дать поставленным вопросам ход».

В своей записке Г. А. Арбатов ставил вопрос о пересмотре роли Главлита: «Его дело – не допускать выхода в свет контрреволюции, порнографии и выдачи государственных тайн. И все».

Следовательно, речь шла об отмене цензуры, а значит, об идеологическом плюрализме, что по существу предполагало отказ партии на монополию на идеологию. И это вполне логично, если допускалась возможность демократизации общества и перехода к политическому плюрализму, т. е. многопартийности.

По всей видимости, Ю. В. Андропов планировал скорректировать политику государства и в отношении церкви. Основанием для такого предположения служит тот факт, что в 1983 г. по его распоряжению церкви вернули Свято-Данилов монастырь, который затем был отреставрирован и стал резиденцией патриарха.

«Да, – пишет A.C. Грачев, – в разговорах с близкими ему сподвижниками в Кремле Андропов называл своей целью «позволить советскому обществу то, что позволяет себе Запад: большую свободу мнений, информированности, разнообразия в обществе и искусстве».

Иначе говоря, демократизация общества рассматривалась как постепенный процесс, развитие которого ставилось в зависимость от успехов в экономике.

Таким образом, Ю.В. Андропов обдумывал план радикальной перестройки советского общества, которая должна была захватить все его сферы: экономику, систему партийного и государственного управления, идеологию и т. д. Причем речь шла не о косметическом ремонте, а о создании совершенно новой модели советского общества

Н.И. Рыжков считает, что предполагалось реформировать его по китайскому варианту. Такого же мнения придерживался и А.И. Вольский . Однако с этим трудно согласиться.

Во-первых, для китайского варианта характерно сохранение руководящей роли партии, между тем как Ю.В. Андропов имел в виду отстранение партии от власти и переход к многопартийной системе. Во-вторых, для китайского варианта характерно сохранение монополии партии на идеологию и связанной с этим цензуры, в то время, как Ю.В. Андропов предполагал отказаться от цензуры и, следовательно, перейти к идеологическому плюрализму. В-третьих, китайский вариант предполагает сохранение унитарного государства, а тот вариант преобразований, который начал разрабатывать Ю.В. Андропов, имел своей целью децентрализацию управления страной по типу США.

Поэтому в основе разрабатываемой Ю.В. Андроповым программы реформ лежала идея конвергенции. Отмечая, что новый генсек готов был пойти на конвергенцию, Ф.М. Бурлацкий приводил слова Ю.В. Андропова, что «Запад должен пройти свою часть пути навстречу нам».

Какими темпами новый генсек собирался идти к этой цели, мы не знаем. По одним воспоминаниям, планируемая перестройка должна была составить целую эпоху в истории нашей страны, охватывающую примерно 15–20 лет. По другим, хотя планы «еще только вынашивались», и «этот процесс» развивался очень медленно, Ю.В. Андропов считал: «нужно ускоренно осуществить совершенствование всей политической и экономической системы» [1364]Генсек из КГБ. 12 ноября 1982 года Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран Ю.В. Андропов // Красная звезда. 2002.12 ноября (интервью А. Бондаренко с В. В. Шараповым).
.

Кто же прав? Для ответа на этот вопрос, прежде всего следует учесть, что начатый 1 января 1984 г. эксперимент требовал не менее двух лет. Если взять еще год на подведение итогов, получится, что экономическая реформа должна была начаться примерно в 1987 г.

К тому времени Ю.В. Андропов собирался внести некоторые коррективы в политическую систему. Так, уже в декабре 1982 г. он поднял вопрос о необходимости ограничения власти партии, а осенью 1983 г. дал указание подумать о возможности внесения коррективов в систему предстоявших в 1984 г. выборов.

Показательно, что мысль Ю.В. Андропова в отношении необходимых реформы работала в том же направлении, в котором работала и мысль американской администрации.

17 января 1983 г. Р. Рейган подписал «Директиву 75», в которой ставилась задача: «Способствовать в допустимых для нас рамках процессу перемен в Советском Союзе в направлении большего плюрализма в политической и экономической системах при постепенном сокращении власти привилегированной правящей элиты».

Мы не знаем, чем руководствовался и какие цели перед собою ставил Ю.В. Андропов. Что же касается США, то они исходили из того, что децентрализация советского общества открывает возможность для разрушения советского государства как единой корпорации.

«Экономическая децентрализация, – считал 3. Бжезинский, – будет неизбежно означать политическую децентрализации», а «децентрализовать» советскую империю «значит вызвать ее распад».

На мой вопрос, в чем они видели свою главную задачу, В.А. Медведев ответил – раскрепостить советское общество, устранить все, что связывало его внутренние силы или же, как он сам это сказал, прежде всего «развинтить» старую систему. Но ведь если «развинтить» систему, она просто развалится.

В связи с этим Н.И. Рыжкову мною был задан другой вопрос, думали ли они о возможных издержках экономической реформы. Ведь даже у лекарств есть противопоказания. Желая заострить проблему, я сформулировал ее так: создавая яд, готовили ли вы противоядие. Ответ был отрицательным.

А ведь у них перед глазами был опыт Венгрии, Польши, Югославии, которые к 1985 г. имели суммарный внешний долг только по долгосрочным кредитам более 60 млрд. долл. Причем долг появился всего лишь за 10–15 лет и был связан с проведением экономических реформ. Учитывал ли Ю.В. Андропов негативный опыт «рыночного социализма»?

Собираясь реформировать советское общество, Ю.В. Андропов считал необходимым прекратить «холодную войну» и вернуться к разрядке. Среди тех идей, которые в этой связи рассматривались в ближайшем окружении генсека следует назвать идею заключения договора между ОВД и НАТО о неприменении силы а) по отношению друг к другу, б) по отношению к участникам собственных блоков, в) по отношению к третьим странам.

Подписание такого договора, писал Г.А. Арбатов, прежде всего означало бы отказ от «доктрины Брежнева», т. е. от защиты, как говорили тогда, «завоеваний социализма» в других странах военными средствами. В первую очередь это, конечно, касалось Польши, ситуация в которой по-прежнему оставалась напряженной, так как платить по внешнему долгу становилось все труднее и труднее.

Отказ от «доктрины Брежнева» в тех условиях по существу означал отказ от борьбы за сохранение своего влияния в Центральной Европе, т. е. предоставление странам этого региона возможности повернуться лицом к Западу.

Заключение договора о неприменении силы, несомненно, имело бы своим следствием вывод советских войск из Афганистана и отказ от военной помощи другим странам.

По свидетельству Н.И. Рыжкова, при Ю.В. Андропове рассматривался также вопрос о вступлении СССР в МВФ и ГАТТ, т. е. вопрос об интеграции СССР в мировую экономику.

Таким образом, тот прогноз, который на рубеже 1983–1984 гг. сделал А. Голицын о будущей политике нового генсека, не был лишен оснований. А это значит, что не был лишен оснований и тот ореол «либерала», который начали создавать вокруг имени Ю.В. Андропова западные средства массовой информации.

 

Первые кадровые перемены

Став генсеком, Ю.В. Андропов уже 18 ноября произвел перераспределение обязанностей в Политбюро.

Особые полномочия получил К.У. Черненко: «Товарищ Черненко, – заявил Юрий Владимирович, – по моему мнению, должен заниматься вопросами, которыми занимался я, плюс вопросы КГБ, МВД и вообще весь Административный отдел, Отдел парторганов, Общий отдел и Отдел писем. Надо сосредоточить внимание товарища Черненко на вопросах идеологической работы ЦК: отдел пропаганды, культуры, науки и высших учебных заведений. Ему же поручить вопросы Секретариата ЦК».

По существу это означало заключение компромисса между двумя внутрипартийными группировками: той, которую возглавлял Ю.В. Андропов, и той, во главе которой находился К.У. Черненко. Как показывают дальнейшие события, цель этого компромисса заключалась в том, чтобы, расширив полномочии К.У. Черненко, затем постепенно превратить его в декоративную фигуру. Поэтому, когда Г.А. Арбатов сделал попытку ускорить этот процесс и столкнуть Ю.В. Андропова с К.У. Черненко, он, несмотря на свои международные связи, на пол года оказался в опале.

22 ноября Пленум ЦК КПСС освободил А.П. Кириленко от обязанностей секретаря ЦК и вывел его из Политбюро, перевел из кандидатов в члены Политбюро Г.А. Алиева, который стал заместителем председателя Совета Министров СССР, и утвердил секретарем ЦК КПСС Н.И. Рыжкова, возглавившего Экономический отдел ЦК. Тогда же в связи с переходом на должность второго секретаря К.У. Черненко был освобожден от руководства Общим отделом, преемником которого стал его заместитель – K.M. Боголюбов.

Так было положено начало кадровым переменам.

По свидетельству В. Прибыткова, эта политика, которую он не совсем удачно, назвал «омолаживанием», сразу же вызвала сопротивление В.В. Гришина, Д.А. Кунаева, H.A. Тихонова, К.У. Черненко и В.В. Щербицкого.

Но дело заключалось не только в «омолаживании». «Хорошо помню, – пишет о Ю.В. Андропове Е.И.Чазов, – что первое, с чего он начал – борьба с коррупцией и преступностью».

16 декабря был отстранен от обязанностей министр внутренних дел СССР Н. А. Щелоков, на его место назначен В. В. Федорчук. Этим Ю.В. Андропов убивал двух зайцев. С одной стороны, он начинал чистку одного из важнейших министерств, с другой стороны, освобождал место для назначения на пост председателя КГБ своего бывшего заместителя В. М. Чебрикова.

Поразительно, но В.М. Чебриков, который сыграл в истории нашей страны очень важную, до сих пор не оцененную по достоинству роль, незаслуженно остается на периферии внимания историков. Портрет В.М. Чебрикова еще предстоит нарисовать. В данном случае ограничимся только некоторыми характеристиками, которые удалось обнаружить в мемуарной литературе.

Аттестуя его как «всегда спокойного и доброжелательного человека», В. А. Кирпиченко пишет: «Чебрикову претили дворцовые интриги, атмосфера угодничества и клановая солидарность воцарившихся в Кремле днепропетровцев».

«Молчаливый, строгий и немногословный» – так характеризует его другой сотрудник КГБ Виктор Георгиевич Буданов.

«Он был немного замкнутый, – вспоминает Е.К. Лигачев, – на первый взгляд, суровый, но спокойный, надежный человек, и мы все ему верили. Он один из немногих, кто мог… возразить с должным тактом. Попытаться убедить и провести свою линию».

«Казался он всегда хмурым и строгим человеком, – пишет бывший дипломат Ю. Квицинский, – но в беседе производил благоприятное впечатление. Говорил просто и откровенно».

Иным запомнился он генералу КГБ Виктору Валентиновичу Иваненко: «Чебриков скучный был человек, ни одного свежего слова от него добиться было невозможно. На совещаниях у него люди тосковали, выходили из его кабинета с пустой головой».

Более категоричен на этот счет бывший охранник В.М. Чебрикова: «Это был жесткий армейский человек. Строгий начальник. Никаких вопросов, сантиментов, только служба, устав и инструкция. Подчиненным общение с ним не доставляло удовольствие».

По другим сведениям, В.М. Чебриков был не просто «суровым руководителем», но и «жестким до жестокости», за что имел в КГБ прозвище Ошпаренный.

Очень скупыми сведениями мы располагаем и о семье В.М. Чебрикова. В книге H.A. Зеньковича «Самые секретные родственники» ей посвящено всего полстранички. Известно лишь, что он был женат на своей однокласснице, что звали ее Зинаида Моисеевна, что прожил он с нею 52 года, что имел дочку Валентину и внучку.

Воспоминаний В.М. Чебриков не оставил и за всю свою жизнь очень неохотно дал только несколько интервью. И это неслучайно. Ему было что скрывать.

Хотя формально вторым человеком в партии был К.У. Черненко, который вел заседания Секретариата ЦК КПСС, а в отсутствие Ю.В. Андропова и Политбюро, но, как пишет помощник К.У. Черненко В. Прибытков, «по степени доверия» генсека вторым человеком в партии очень скоро стал М.С. Горбачев, а К.У. Черненко незаметно оказался в «ссылке без ареста».

Начав кадровое обновление и не рассчитывая на И. В. Капитонова, Ю.В. Андропов привлек к этому М. С. Горбачева и начал искать для этой неблагодарной работы технического исполнителя. Так в поле его зрения оказался первый секретарь Томского обкома КПСС Е. К. Лигачев.

Егор Кузьмич начинал свою партийную карьеру секретарем райкома в Новосибирске, затем там же стал секретарем обкома по идеологии, в 1961 г. его перевели в аппарат ЦК на должность заведующего сектором, потом назначили заместителем заведующего Отдела агитации и пропаганды, а через некоторое время – заместителем заведующего Отделом организационно-партийной работы Бюро ЦК КПСС по РСФСР.

В своих мемуарах Егор Кузьмич пишет, что когда ему надоела аппаратная работа, он попросился из столицы в провинцию и был избран первым секретарем Томского OK КПСС.

Однако нельзя не отметить, что это произошло в 1965 г., когда Бюро ЦК КПСС по РСФСР было ликвидировано и Е. К. Лигачев, как ставленник Н.С. Хрущева, мог вообще оказаться не у дел. Поэтому его шаг был хорошо продуман. Имея за плечами 45 лет, он еще мог рассчитывать вернуться с должности первого секретаря обкома в Москву, но завяз в Томске на 18 лет.

Таким образом, вытягивая Е.К. Лигачева в Москву, Ю.В. Андропов надеялся использовать накопившиеся в нем обиды к брежневскому окружению. Возможно, имело значение и то, что Егор Кузьмич был женат на дочери репрессированного советского военного, а значит, не мог питать симпатий к И.В. Сталину.

В апреле 1983 г. Егор Кузьмич был назначен вместо И.В. Капитонова заведующим Отделом организационно-партийной работы, т. е. поставлен на кадры. Тем человеком, который способствовал возвращению Е.К. Лигачева в Москву, был А. А. Громыко, а тем, который организовывал этот перевод, – М.С. Горбачев, знавший Егора Кузьмича с 1969 г.

«Как я и предполагал, – пишет Е.К. Лигачев, – с весны 1983 г. началось быстрое обновление партийных и хозяйственных кадров… Когда речь шла о том, чтобы кому-то посоветовать уйти в отставку, с этим человеком сначала беседовал я… Когда же речь шла о назначении, о выдвижениях, то с этой целью людей приглашал к себе Горбачев, именно он объявлял им приятную новость».

Из этого явствует, что именно М.С. Горбачеву была доверена главная роль в той чистке партийно-государственного аппарата, которую начал Ю.В. Андропов, а на Е.К. Лигачева была возложена черная работа.

О том, что Ю.В. Андропов готовил М.С. Горбачева на роль второго лица в партии, свидетельствует и то, что именно ему весной 1983 г. он поручил выступить с докладом, посвященным дню рождения В.И. Ленина.

Говоря о кадровых переменах на вершине власти, нельзя не отметить, что 29 мая 1983 г. умер Арвид Янович Пельше (1899–1983), который с 1966 г. возглавлял такое важное учреждение, как Комиссия партийного контроля. Освободившуюся вакансию занял М. С. Соломенцев, бывший до этого председателем Совета министров России.

15 июня 1983 г. пленум избрал В.И. Воротникова, который с должности первого секретаря Краснодарского крайкома был переведен на освободившееся место председателя Совета Министров РСФСР, кандидатом в члены Политбюро, а первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Г.В. Романова – секретарем ЦК. Одновременно пленум рекомендовал Ю.В. Андропова на должность председателя Президиума Верховного Совета СССР.17 июня 1983 г. Верховный Совет утвердил его в этой должности.

По всей видимости, руководствуясь принципом «береженого Бог бережет», Юрий Владимирович заменил Ю. С. Сторожева на посту начальника 9-е управления КГБ СССР своим выдвиженцем – Ю. С. Плехановым. Юрий Сергеевич Плеханов (1930–2002) с 1951 по 1965 г. находился на комсомольской и партийной работе, с 1965 по 1967 г. был помощником Ю.В. Андропова как секретаря ЦК КПСС, с 1967 г. работал в КГБ СССР.

Важную роль в аппарате партии играл управляющий делами ЦК КПСС, пост которого занимал уже упоминавшийся B.C. Павлов. По рекомендации М.С. Горбачева его заменил Николай Ефимович Кручина.

По утверждению ВА Медведева, при Л.И. Брежневе существовал своеобразный «узкий рабочий кабинет», в состав которого входили управляющий делами ЦК КПСС Г.С. Павлов, первый заместитель Отдела организационно-партийной работы H.A. Петровичев, заведующий Отделом науки и учебных заведений С.П. Трапезников, заведующий Отделом пропаганды Е.М. Тяжельников, заведующий Общим отделом K.M. Боголюбов. С приходом Андропова их всесилию был положен конец. Г.С. Павлова и С.П. Трапезникова отправили на пенсию, H.A. Петровичева перевели в Комитет по профтехобразованию, Е.М.Тяжельникова – назначили послом в Румынию.

Отдел науки и учебных заведений возглавил Вадим Андреевич Медведев. В. А. Медведев родился в 1929 г. в Ярославской области, где его отец сначала возглавлял волостной совет, затем работал в кооперации. В 1937 г. его исключили из партии, но не арестовали. В 1939 г. семья Медведевых переехала под Ленинград в город Всеволожск. В 1951 г. Вадим Андреевич закончил экономический факультет ЛГУ, в 1955 г. защитил кандидатскую диссертацию. Сначала работал в ЛГУ, потом – в ЛИИЖТе, после чего возглавил кафедру в Ленинградском технологическом институте. В 1967 г. защитил докторскую диссертацию. 20 марта 1968 г. его избрали секретарем Ленинградского горкома партии по идеологии, а 2 января 1971 г. назначили заместителем заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС. Однако в аппарате ЦК он не прижился и в 1978 был назначен ректором Академии общественных наук при ЦК КПСС.

Отдел агитации и пропаганды возглавил Борис Иванович Стукал и н, который до этого с 1970 г. руководил Государственным Комитетом по делам издательств, полиграфической промышленности и книжной торговли СССР.

По имеющимся сведениям, «за 15 месяцев (с середины ноября 1982-го по середину февраля 1984 г.)» «было сменено 18 союзных министров и приравненных к ним лиц и переизбрано 37 первых секретарей OK, КК КПСС, ЦК КП союзных республик».

Наиболее интенсивно шло кадровое обновление в правоохранительных органах. Назначив В.В. Федорчука министром внутренних дел СССР, Ю.В. Андропов направил туда для усиления этого ведомства 150 офицеров КГБ. В частности, генерал КГБ СССР Александр Николаевич Стерлигов возглавил Московское управление БХСС. Начав кадровую чистку Министерства внутренних дел СССР, В.В. Федорчук, по одним данным, уволил за три года «88 тысяч человек», по другим, «около ста тысяч».

Кадровые перемены, начатые Ю.В. Андроповым, еще ждут своего исследователя. Однако нельзя не отметить их противоречивый характер.

Достаточно назвать возвышение Г.А. Алиева. И дело не только в том, что мы до сих пор не знаем, как ему удалось избежать мобилизации в армию в годы войны, и не только в том, что, работая в органах госбезопасности, он использовал свое положение для любовных утех, и не только в том, что прославился щедрыми подарками и таким низкопоклонством перед Кремлем, в котором его, наверное, превосходил только Э.А. Шеварднадзе. В Азербайджане к середине 80-х годов процветали приписки, взятки, казнокрадство и произвол. Будучи первым секретарем компартии этой республики, Гейдар Алиевич сам признавался, что может гарантировать отсутствие коррупции только среди членов ЦК своей партии .

У многих вызвало удивление возвышение Г.В. Романова. И не только потому, что за ним тянулся след не развеянного к тому времени мифа о «свадьбе в Таврическом дворце». У Григория Васильевича была слава любителя спиртного. Один из секретарей ЦК КПСС рассказывал мне, как в его присутствии М.А. Суслов позвонил Г.В. Романову в Ленинград, а потом сказал: «Ничего не понял. Опять лыко не вяжет».

Еще более странным был перевод на пост заведующего Общим отделом Клавдия Михайловича Боголюбова, который с 1963–1965 гг. был заместителем, а с 1965 по 1982 г. первым заместителем заведующего этого отдела, т. е. правой рукой К.У. Черненко.

Как выяснилось потом, пишет Е.К. Лигачев, «Боголюбов защитил докторскую диссертацию, которую за него написал другой человек». «Кроме того, оказалось, что ему выдали подложную справку… об участии в боевых действиях на фронте в годы Великой Отечественной войны… Пользуясь своим служебным положением, сумел получить Государственную премию за прокладку пневмопочты между зданиями ЦК на Старой площади и Кремлем. А лауреатом Ленинской премии он стал вместе с архитекторами за проектирование и создание зала заседания Пленумов ЦК», выяснилось также, «что он получил несколько десятков тысяч рублей за издание томов резолюций Пленумов ЦК КПСС», хотя эта работа входил а в его прямые обязанности».

И вот такому человеку Ю.В. Андропов доверил не только все партийные секреты, но и возможность регулировать ту информацию, которая поступала к нему лично.

Нельзя назвать удачным с государственной точки зрения и выдвижение М.С. Горбачева.

 

«Овечий царь»

М.С. Горбачев родился 2 марта 1931 г. в селе Привольное Молотовского (позднее – Красногвардейского) района Ставропольского края. В 1938 г. пошел в школу. Через три года началась война. С августа 1942 г. по 1943 г. вместе с семьей находился в оккупации. В следующем году снова сел за школьную парту.

Учился он хорошо. Активно участвовал в общественной жизни. В 1946 г. его приняли в комсомол, вскоре избрали заместителем комсорга школы, затем – комсоргом. В 1948 г. «за отличную уборку урожая» он «был награжден орденом Трудового Красного Знамени». Дважды участвовал в районных комсомольских конференциях. В 1950 г. его приняли кандидатом в члены ВКП(б), избрали членом райкома комсомола.

Закончив школу в 1950 г. с серебряной медалью, М.С. Горбачев поступил на юридический факультет Московского университета На первом курсе стал комсоргом группы, на втором – комсоргом курса. В 1952 г. его приняли в партию, избрали заместителем секретаря комсомольского бюро факультета по идеологии. После университета направили в прокуратуру Ставропольского края.

Буквально через десять дней после прибытия в Ставрополь он занял место заместителя заведующего отдела агитации и пропаганды крайкома ВЛКСМ. В 1956 г. М.С. Горбачева избирают первым секретарем Ставропольского горкома ВЛКСМ, в 1958 г. – вторым секретарем крайкома ВЛКСМ, в 1961 г. – первым.

Весной 1962 г. Михаила Сергеевича перевели на партийную работу, избрали парторгом крайкома по трем сельским районам.

1 января 1963 г. он стал заведующим отделом партийных органов сельского крайкома, в 1964 г. – заведующим организационного отдела крайкома партии.

26 сентября 1966 г. его избрали первым секретарем Ставропольского горкома. В 1968 г. он вернулся в крайком, но уже на должность второго секретаря, причем вопреки желанию первого секретаря крайкома Л. Н. Ефремова. В 1970 г. Л.Н. Ефремова неожиданно перевели в Москву, а его наследником на посту первого секретаря крайкома стал М.С. Горбачев.

Таким образом, за 15 лет он прошел путь от молодого специалиста до первого человека в крае. Поскольку Ставрополье славилось овцеводством, Л.И. Брежнев называл Ставропольский край «овечьей империей», а М.С. Горбачева – «овечьим царем».

С этого времени он входит в состав партийной элиты. Мы видим его делегатом XXII (1961), XXIV (1971), XXV (1976), XXVI (1981) съездов КПСС. В 1971 г. Михаил Сергеевич стал членом ЦК КПСС. Одновременно его избрали депутатом Верховного Совета СССР: восьмой созыв (1970–1975), девятый созыв (1975–1980), десятый созыв (1980–1985).

Имеются сведения, что после того, как М.С. Горбачев возглавил Ставропольский крайком партии, ему предлагали портфели заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС, министра сельского хозяйства СССР, генерального прокурора СССР заместителя председателя Госплана СССР.

27 ноября 1978 г. после смерти Ф.Д. Кулакова Пленум ЦК КПСС утвердил М.С. Горбачева в должности секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству.

К этому времени в ЦК КПСС было 11 секретарей, из них в Политбюро, кроме него, не входили пятеро: И.В. Капитонов (секретарь ЦК КПСС с 6.12.65), В.И. Долгих (с 18.12.72), М.В. Зимянин (с 5.03.76), Я. П. Рябов (с 25.10.76), К.В. Русаков (с 24.05.77).

В этом списке М.С.Горбачев был самым «молодым» во всех отношениях. Несмотря на это, именно ему 27 ноября 1979 г., т. е. ровно через год после переезда в Москву, было отдано предпочтение, и он стал кандидатом в члены Политбюро.

Кроме него, кандидатами в члены Политбюро тогда были: Ш.Р. Рашидов (с 31.10.61), П.Н. Демичев (с 16.11.64), М.С. Соломенцев (с 23.11.71), Б. Н.Пономарев (с 19.05.72), Г.А. Алиев (с 5.03.76), В.В. Кузнецов (с 3.10.77), Э.А. Шеварднадзе (с 27.11.78). Из них Михаил Сергеевич имел самый маленький «кандидатский» стаж. Но именно он 21 октября 1980 г. стал членом Политбюро.

1979 г. был неурожайным, 1980 г. – тоже, 1981 г. – еще хуже. «Со времен коллективизации, – пишет М. Геллер, – не было таких плохих урожаев, зато никогда не делал такой стремительной карьеры руководитель, отвечавший за сельское хозяйство». А. Югов выражался на этот счет еще более резко: «Влияние Горбачева росло обратно пропорционально количеству собранного зерна».

Такова внешняя сторона биографии М.С. Горбачева.

В чем же секрет успеха его карьеры?

Как установил Б. Кучмаев, трудоустройству выпускника МГУ в крайкоме ВЛКСМ содействовал бывший второй секретарь Молото вс ко го РК ВЛКСМ П. Ларионов, который в то время занимал пост главного редактора областной газеты «Молодой ленинец». Оказывается, его жена в 1950 г. давала Мише Горбачеву рекомендацию для вступление в партию.

Дальнейшей карьере М.С. Горбачева во многом способствовало то, что с 1955 по 1964 г. в Ставрополе сменилось пять первых секретарей крайкома (И.П. Бойцов, И.К. Лебедев, Н.И. Беляев, Ф.Д. Кулаков, Л.Н. Ефремов). И каждый производил кадровые перестановки.

Особенно Михаил Сергеевич приглянулся Федору Давыдовичу Кулакову. После отставки Н.С. Хрущева Ф. Д. Кулакова отозвали в Москву, вскоре избрали секретарем ЦК КПСС, возложив на него руководство Сельскохозяйственным отделом, а затем ввели в состав Президиума ЦК КПСС. Уехав в столицу, Ф.Д. Кулаков продолжал двигать М.С. Горбачева. По свидетельству Л.Н. Ефремова, за М.С. Горбачевым стояли и другие влиятельные силы в Москве.

Заслуживает проверки версия, что М.С. Горбачев пользовался поддержкой И.В. Капитонова, с которым якобы был знаком еще со студенческих лет. В 1964 г. последний стал секретарем ЦК КПСС и возглавил Отдел организационно-партийной работы, т. е. работу с кадрами. Существует мнение, что именно И.В. Капитонов «в 1968 г. настоял на избрании М.С. Горбачева вторым секретарем Ста в ро п о л ьс ко го крайкома КПСС».

Ф. Д. Кулаков был выдвиженцем К.У. Черненко, который с 1965 г. заведовал Общим отделом ЦК КПСС и находился в близких отношениях в Л.И. Брежневым. По всей видимости, через Ф. Д. Кулакова произошло сближение М.С. Горбачева с К.У. Черненко. Этому способствовало так же то, что Константин Устинович и его семья периодически приезжали отдыхать в Кисловодск. «Мы, – вспоминал позднее Михаил Сергеевич о нем, – знали давно друг друга. Еще когда я работал на Ставрополье, к нам приезжала семья Черненко. У нас были очень хорошие человеческие отношения».

В 1969 г. таким же образом Михаил Сергеевич познакомился с Ю.В. Андроповым, когда он приехал на Ставрополье отдыхать. С этого момента между ними произошло сближение и Юрий Владимирович стал одним из покровителей М.С. Горбачева.

Однако самым влиятельным покровителем М.С. Горбачева несомненно был М.А. Суслов, который в 1939–1944 гг. возглавлял Ставропольский (тогда: Ордженикидзевский) крайком партии и, по некоторым сведениям, с тех пор «поддерживал знакомства с некоторыми земляками и даже родственниками Горбачева».

Имеются данные, будто бы М.А. Суслов «лично знал его отца». Вспоминая о М.А. Суслове, М.С. Горбачев пишет: «Михаила Андреевича я знал давно, со Ставропольем у него были крепкие связи». О том, что «Горбачева в Политбюро выдвигал Суслов», утверждал помощник Ю.В. Андропова В.В. Шарапов. А Ю.М. Чурбанов писал, что М.С. Горбачеву «покровительствовал только Суслов».

Однако для той карьеры которую проделал М.С. Горбачев, нужны были не только связи, но и определенные личные качества.

Описывая свои студенческие годы, Михаил Сергеевич утверждает, что он отличался среди других студентов «радикализмом» и пользовался на факультете славой «чуть ли не диссидента». Между тем знавший его в те годы А. Байгушев утверждает, что в студенческие годы М.С. Горбачев был «ярым сталинистом».

Это свидетельство подтверждают документы. В марте 1953 г. партийное бюро юридического факультета МГУ констатировало, что не все студенты «понимают задачу глубокого изучения трудов товарища Сталина». В качестве образца для подражания в этом отношении были названы трое. Первым среди них фигурировал М.С. Горбачев. Когда на партийном собрании факультета ему было предоставлено слово, он счел необходимым упрекнуть не только студентов, но и преподавателей: «Изучение работ И.В. Сталина и материалов XIX съезда обязывает поднять уровень научно-исследовательской работы, но наши профессора и преподаватели, очевидно, не изучили глубоко эти материалы».

Неслучайно, когда в 1953 г. умер И.В. Сталин и начались кадровые перемены, дальнейшее продвижение М.С. Горбачева по карьерной лестнице застопорилось, а на последнем курсе (1954–1955) он был понижен в «чине» и возвращен в комсорги курса.

Подобную «ортодоксальность» он продолжал демонстрировать и позднее. Так, в мае 1969 г на заседании Бюро крайкома. Михаил Сергеевич принимал участие в «избиении» доцента кафедры философии Ставропольского сельскохозяйственного института Ф.Б. Садыкова за его книгу о противоречиях социализма, а в августе в разборе подобного же дела заведующего Сельскохозяйственного отдела «Ставропольской правды» Г.И. Мирного. Причем если М.С. Горбачев требовал его исключения из партии, крайком ограничился строгим выговором.

Одна из особенностей М.С. Горбачева как руководителя заключалась в том, что он очень быстро и активно реагировал на инициативы вышестоящего начальства. А.Н. Яковлев вспоминал, что впервые услышал его фамилию в 50-е годы, когда была выдвинута идея создания ученических производственных бригад. Еще не успела высохнуть краска соответствующего постановления, как в ЦК КПСС поступила информация, что идея подобных бригад уже успешно реализуется на Ставрополье.

Когда М.С. Горбачев возглавил Ставропольский крайком ВЛКСМ, оказалось, что край отстает от других регионов по степени участия молодежи в комсомоле. Прошло немного времени, и край из отстававших по этому показателю превратился в передовой. Как же удалось добиться этого? Очень просто. Михаил Сергеевич распорядился принимать в комсомол по разнарядке целыми бригадами..

Подобным же образом Михаил Сергеевич решал и другие вопросы. После того, как в 1961 г. на XXII съезде КПСС была поставлена задача сближения города и деревни, появилась идея ликвидации бесперспективных деревень. Сама по себе она отражала неизбежный процесс перемещения населения из деревни в город и была направлена на более рациональное использование в сельской местности как рабочих рук, так и инфраструктуры.

Проблема заключалась не в том, нужно или не нужно было ликвидировать малонаселенные деревни, а в том, как это сделать, чтобы не пострадали интересы простых людей и выиграло производство. Решение этой задачи предполагало одновременно расширение жилищного строительства и благоустройство в тех селениях, которые предстояло укрупнять. Необходимо было также увеличить автомобильный парк колхозов и совхозов, провести необходимые дорожные работы и т. д. Все это требовало денег и времени.

Став в 1968 г. вторым секретарем крайкома, М.С. Горбачев добился того, чтобы уже 24 декабря того же года крайком принял решение о ликвидации 750 из 1250 населенных пунктов края как бесперспективных.

Между тем жилищное строительство и благоустройство не поспевали за перемещением населения, транспортных средств для доставки колхозников и рабочих совхозов на удаленные поля не хватало. К тому же все это оборачивалось возрастанием расходов рабочей силы и материальных средств на единицу сельскохозяйственных угодий, а значит, удорожанием производства и сокращением его рентабельности.

В 1970 г. Михаил Сергеевич возглавил крайком. К этому времени перед деревней была поставлена важная задача завершения комплексной механизации сельского хозяйства. Исходя из совершенно верной идеи о том, что решение этой задачи лежит на пути создания животноводческих комплексов, М.С. Горбачев развернул строительство овцеводческих ферм. По некоторым данным, за несколько лет на территории края появилось около ста подобных сооружений.

Однако в народе их сразу же прозвали крематориями. Объясняется это тем, что железобетонные сооружения не были приспособлены для содержания скота. Неудивительно, что через некоторое время большинство овцеводческих комплексов, на строительство которых были затрачены миллионы рублей, оказались брошенными и сейчас возвышаются в ставропольских степях как памятники бесхозяйственности.

Но все это было потом. А в 70-е годы Михаил Сергеевич рапортовал о досрочном введении в строй одного комплекса за другим.

Между тем за 1971–1975 гг. Ставропольский край не только не увеличил поголовье овец, а даже наоборот потерял более 2,5 млн. голов. Себестоимость шерсти с 1970 по 1980 г. увеличилась почти вдвое, из рентабельной отрасли овцеводство превратилось в убыточную.

Одной из заслуг Михаила Сергеевича на посту первого секретаря крайкома считается строительство Большого ставропольского канала. По проекту его должны были пустить в 1976 г. М.С. Горбачев добился, чтобы вторая очередь канала вступила в действие на 14 месяцев раньше. Она была торжественно открыта 1 ноября 1974 г.

Но поскольку строители спешили, они вынуждены были отступать от некоторых технических требований. Прежде всего, это касалось глубины канала и облицовки его русла. В результате планировалось довести орошение до 50 % посевов, удалось повысить этот показатель только до 20 %. Возник перерасход воды, что повело к удорожанию обслуживания канала, подъему грунтовых вод и, как следствие этого, растущему из года в год засолению почв и выбытию их из землепользования. Достигнув к 1974 г. рекордного урожая 20 ц/га, выше этого уровня Ставрополье уже не поднималось. Огромные деньги в буквальном смысле этого слова ушли в песок.

«В настоящее время, – пишет В.А. Казначеев, – в крае орошается 414,5 тысячи гектаров земель, а подтапливается более двух миллионов. Фактически один орошаемый гектар подтапливает, губит пять гектаров богарных земель». Более того, «уже сегодня в крае подтоплено около 300 населенных пунктов».

Но это сейчас. А тогда в Москве восхищались тем, что еще одна важная стройка досрочно завершена.

В 1977 г. М.С. Горбачев прославился на всю страну благодаря так называемому ипатовскому методу уборки урожая. Однако несмотря на то, что он был широко разрекламирован, практического применения не получил, даже на Ставрополье. Главная причина этого заключалась в том, что его эффективность существовала только на бумаге.

Это свидетельствует о том, что Михаила Сергеевича беспокоили не сами проблемы, которые ему приходилось решать, а прежде всего то, чтобы хорошо выглядеть в глазах начальства.

Когда Михаил Сергеевич стал генсеком, Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС начал готовить к публикации его избранные труды. В связи с этим Б. Кучмаеву было предложено сверить цифры одной из записок М.С. Горбачева 1977 г. с документами, на которые он в ней ссылался.

И тут обнаружилось, что они не совпадают. Решив разобраться, в чем дело, Б. Кучмаев запросил данные краевого статистического управления. Оттуда представили другие цифры. Однако, как отмечает Б. Кучмаев, и данные краевого статистического комитета не могли претендовать на точность: они расходились с данными, представленными из районов.

Это означает, что при М.С. Горбачеве в Ставропольском крае на всех уровных власти имело место искажение отчетности, которое известно нам под названием «приписки».

«Далеко не случайно, – пишет бывший следователь Генеральной прокуратуры Н.В. Иванов, – что наибольший размах приписок во многих отраслях сельскохозяйственного производства – по хлопку, зерну, виноградарству, шерсти и др. – приходится на 1978–1984 гг., когда секретарем ЦК КПСС и куратором этого сектора экономики был Горбачев».

И вот такого человека Ю.В. Андропов не только приблизил к себе, но и доверил ему подбирать кадры для задумываемой им перестройки. Неужели он не знал его истинной цены?

 

Борьба против коррупции

Важную роль в начавшейся кадровой чистке сыграла борьба с коррупцией.

«В 1983 г. – пишут Т.Х. Гдлян и Н.В. Иванов, – в различных точках страны… расследовалось немало уголовных дел о коррупции и других должностных преступлениях номенклатуры». Особую известность среди них приобрело так называемое «узбекское дело».

E. K. Лигачев утверждает, что инициатором расследования этого дела был заведующий Сектором среднеазитатских республик возглавляемого им отдела Виктор Ильич Смирнов, который представил ему специальную записку на этот счет.

В. И. Смирнов родился в 1929 г. Закончив педагогический институт в Вышнем Волочке Калининской области, с 1951 г. находился сначала на комсомольской, затем на партийной работе. Его карьере во многом способствовало обучение в Высшей партийной школе и АОН при ЦК КПСС. В 1966 г. его избрали секретарем Калининского обкома КПСС, в 1975-м назначили заведующим упоминавшегося сектора ЦК КПСС.

Е.К. Лигачев пишет, что, ознакомившись в запиской В.И. Смирнова, он довел ее до сведения Ю.В. Андропова, который предложил ему встретиться с первым секретарем ЦК КП Узбекистана Ш.Р. Рашидовым. Во время этой встречи, которая состоялась «в конце августа», Е.К. Лигачев сообщил ему о намерении создать комиссию для проверки имеющихся в ЦК КПСС данных о негативных явлениях в республике.

Комиссию возглавил заместитель заведующего Общим отделом ЦК КПСС К. Н. Могильниченко, который «занимался, как и прежде, подбором и расстановкой кадров по всей стране и одновременно, как секретарь парткома ЦК, направлял деятельность партячейки на Старой площади».

«Комиссия ЦК, которую возглавил заместитель заведующего отделом К.Н. Могильниченко, – пишет Е.К. Лигачев, – принципиальный, предельно честный человек, вскрыла в Узбекистане поистине вопиющие нарушения».

Такова версия возникновения «узбекского дела», которую дает в своих воспоминаниях Е.К. Лигачев.

Между тем инициатива возбуждения этого дела исходила не от ЦК КПСС, а от КГБ СССР. Причем, по утверждению генерала КГБ Н. С. Леонова, возникло оно еще в 70-е годы, когда «руководитель КГБ Узбекистана» представил Ю.В. Андропову «обширную докладную о невероятных безобразиях и правонарушениях, творившихся в республике с ведома и под прикрытием авторитете Рашидова». Тогда Ш. Рашидову удалось отбить этот удар.

Но вскоре после смерти Л.И. Брежнева органы КГБ без санкции республиканского руководства, а значит, с санкции Кремля, начали оперативную разработку начальника ОБХСС УВД Бухарского облисполкома А. Музафарова.25 апреля в Узбекистан были направлены следователи Прокуратуры СССР Т.Х. Гдлян и Н.В. Иванов, и 27 апреля А. Музафаров был арестован с поличным.

Так возникло «бухарское дело», которое положило начало «узбекскому делу». Но тогда получается, что В.И. Смирнов ударил в колокола, когда тревога уже была поднята.

В связи с этим невольно возникает два вопроса: зачем Е.К. Лигачев приписал В.И. Смирнову инициативу войны с коррупцией в Узбекистане? И почему В.И. Смирнов, если он, действительно, был принципиальным человеком, ограничился постановкой вопроса только об Узбекистане, как будто бы приписок, коррупции и хищений не было в других республиках Средней Азии?

Не так давно В.И. Смирнов издал книгу воспоминаний. Можно было бы надеяться, что из нее мы узнаем детали этой истории, но Виктор Ильич предпочел обойти ее стороной. Это дает основания думать, что он подал свою записку или по чьему-то поручению, или же для того, чтобы отвести огонь от себя. Опубликованная им книга свидетельствует, что он не относится к числу «героев» и непонятно зачем в таком виде его понадобилось выставлять Е.К. Лигачеву?

Начатое КГБ расследование бухарского дела показало, что оно не ограничится Бухарой, преступные связи отсюда вели в другие области и в столицу республики. Когда был собран достаточный материал, Ю.В. Андропов вызвал к себе Ш.Р. Рашидова и познакомил его с ним. «Я, – вспоминал А.М. Александров-Агентов, – сам видел, как Рашидов вышел из его кабинета бледный как бумага». Учитывая, что 1 сентября Ю.В. Андропов улетел в Крым, можно утверждать, что упоминаемая встреча состоялась не позднее августа, т. е. именно тогда, когда, по воспоминаниям Е.К. Лигачева, он под влиянием записки В.И. Смирнова решил поднять перед Ю.В. Андроповым вопрос о положении дел в Узбекистане.

1 сентября 1983 г. бухарское дело из КГБ было передано в Прокуратуру СССР. Вскоре после этого, 31 октября 1983 г. Ш.Р. Рашидова не стало. По одной версии, он умер своей смертью, по другой – покончил самоубийством.

А пока начинало раскручиваться «узбекское дело», в Москве разворачивалась своя война против коррупции.

Еще 30 октября 1982 года был арестован директор московского гастронома № 1 (Елисеевский. – >4.0.) Юрий Соколов. «Это, – пишет P.A. Медведев, – было предупреждение не только «хозяину» московской торговли Н. Трегубову, но и Виктору Гришину… Еще до назначения на крупный пост в торговле Соколов некоторое время работал личным шофером Гришина. У Соколова имелось три судимости… Проверка гастронома № 1 привела к аресту еще 14 работников этого магазина. Узнав об этом, покончил самоубийством директор гастронома № 2 на Смоленской площади Сергей Нониев».

2 июня 1983 г., в Москве были проведены новые аресты торговых работников, в результате чего за решеткой оказалось 575 человек.

17 ноября 1983 г. КГБ направил в ЦК записку с предложением дать в печати информацию о рассмотрении в Верховном Суде РСФСР уголовного дела по фирме «Гастроном» и ГУТ Мосгорисполкома. 23 ноября Секретариат предложил опубликовать такую информацию в «Известиях», «Московской правде» и «Вечерней Москве».

11 декабря 1983 г. Верховный суд СССР приговорил директора Елисеевского магазина Юрия Константиновича Соколова к высшей мере наказания – расстрелу.

Однако дело не ограничилось только торговлей.

Именно в 1983 г. Генеральная прокуратура СССР и Комиссия партийного контроля при ЦК КПСС начали расследование дела Н.А Щелокова. Незадолго до своей смерти А.Я. Пельше проинформировал членов Секретариата ЦК КПСС о некоторых результатах этого расследования. Согласно этой информации, в Министерстве внутренних дел был создан кооператив для реализации конфискованных у преступников ценностей, «куда пускали только избранных».

Едва только началось это расследование, как 19 февраля 1983 г. неожиданно умерла жена Н. А. Щелокова. И хотя следствие пришло к выводу о самоубийстве, бывший следователь Генеральной прокуратуры В. Калиниченко не исключает, что она могла быть убита мужем.

На июньском пленуме 1983 г. H.A. Щелоков и С.Ф. Медунов были выведены из ЦК КПСС.

Рассматривая борьбу с коррупцией, которая развернулась после смерти Л.И. Брежнева, нельзя не обратить внимание, что она имела избирательный характер.

Приписки хлопка в Узбекистане действительно имели место. А разве их не было в других хлопкосеющих республиках, в том числе в Азербайджане, который до 1982 г. возглавлял Г.А. Алиев.

Коррупция получили широкое распространение в Краснодарском крае, который возглавлял С. Ф. Медунов, но, как пишет В.А. Казначеев, «в Ставропольском крае ее было не меньше». Процветала она и в солнечной Грузии, которую возглавлял Э.А. Шеварднадзе.

Злоупотребления властью имели место в МВД СССР, руководителем которого был H.A. Щелоков, но они процветали и в Министерстве иностранных дел, которое возглавлял A.A. Громыко, и в Министерстве внешней торговли, которым правил Н. С. Патоличев.

Торговая «мафия» широко раскинула свои сети в Москве, бывшей вотчиной В.В. Гришина, но подобная же картина наблюдалась и в Ленинграде, откуда в 1983 г. в Москву для укрепления кадров был переведен Г.В. Романов. А история с мотороремонтным заводом на станции Сиверской под Ленинградом вообще является уникальной. Завод был построен, принят в эксплуатацию, пущен, больше года отчитывался о выполнении плана, и вдруг оказалось, что он существует только на бумаге.

Это почище хлопковой аферы.

Таким образом, мы видим, что противоречивый характер имели не только первые кадровые перемены, но и начавшаяся борьба с коррупцией. Это наводит на мысль, что она использовалась лишь как средство для кадровой чистки партийного и государственного аппарата.

Неслучайно именно при Ю.В. Андропове был выпущен на экраны уже поминавший кинофильм «Из жизни фруктов», в котором впервые заявлялось о существовании в нашей стране мафии. Если учесть, что именно под знаменем борьбы с мафией через несколько лет начнется массовая чистка партийного и государственного аппарата, получается, что первый шаг на этом пути был сделан еще Ю.В. Андроповым.

 

Первые идеологические перемены

«В кругах либеральной интеллигенции, – пишет профессор Тартуского университета П. Рейфман, – с приходом Андропова связывали большие надежды. По слухам, он ценил модернистскую живопись, с интересом относился к современному западному искусству, любил песни Высоцкого, высоко ставил его «Охоту на волков» («так это же я»)».

Появление Ю.В. Андропова на вершине власти ознаменовалось двумя скандалами.

Еще в 1981 г. на страницах «Нашего современника» появился роман М.А. Алексеева «Драчуны». Это была первая советская публикация, посвященная голоду 1932–1933 гг.. Однако дело заключалось не только в том, что этот факт был предан широкой огласке. По существу, роман бросал тень на сложившиеся к тому времени в советской литературе представления о благотворном влиянии коллективизации на деревню и ее итогах к концу первой пятилетки. А это порождало много других вопросов. Центральная пресса никак не отреагировала на роман М. Алексеева, зато саратовский журнал «Волга» в октябре 1982 г. откликнулся на него статьей М. Лобанова «Освобождение». И хотя статья прошла цензуру, после публикации она была подвергнута высочайшему осуждению, а руководство журнала административным взысканиям.

Более широкий резонанс имела история с драмой A.C. Пушкина «Борис Годунов» в Театре на Таганке. Подготовка к ее постановке велась с начала 1982 г..10 ноября состоялась генеральная репетиция. Через месяц спектакль был представлен художественному совету. «На показе была вся театральная Москва и все начальники, которые вскоре ушли и не стали даже ничего обсуждать», а «власти тут же запретили спектакль».

Позднее Ю. Любимов объяснил это тем, что Самозванец появлялся на сцене в матросском бушлате (по свидетельству

A.C. Черняева, «в тельняшке и с маузером»). В этом цензура якобы увидела намек на Ю. В. Андропова, который когда-то был матросом. Давая такое объяснение, Ю. Любимов лукавил.

Матрос с маузером (неважно, в бушлате или в тельняшке) – это символ революции. Неслучайно войско Самозванца щеголяло в шинелях времен гражданской войны.

«Кроме костюмов, напоминающих о советской истории (например, стражники царя были одеты в кожаные пальто, которые носили комиссары и чекисты), – пишет П. Рейфман, – все содержание пьесы не понравилось чиновникам, принимавшим спектакль. Главный конфликт возник по поводу финальной сцены: Самозванец, в современной одежде, объявив себя царем, обращался к зрителям: «Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович».

Позднее помощник Ю.В. Андропова В. Шарапов признал, что судьбы «Бориса Годунова» решалась на самом высшем уровне. Причем Юрий Владимирович «не рекомендовал» этот спектакль потому, что в нем опричники появлялись на сцене «в тельняшках и кожаных куртках как комиссары революции».

В запрещении этого спектакля некоторые увидели показатель того, что ничего, кроме репрессий, ждать от генсека с Лубянки не следует. Вспоминаю разговор в начале 1983 г. со своим бывшим научным руководителем, известным ленинградским историком Валентином Семеновичем Дякиным. В то время я оказался перед необходимостью покинуть Ярославль, где работал в пединституте. На мой вопрос, можно ли устроиться в Ленинграде, Валентин Семенович сказал: «Сейчас Вам лучше самому ехать в Сибирь».

Однако для меня первой ласточкой грядущих идеологических перемен после смерти Л.И. Брежнева стало появление в двенадцатом номере журнала «Вопросы истории» небольшой заметки, посвященной 60-летию академика П.В. Волобуева.

Дело в том, что еще совсем недавно, в начале 70-х годов, в ходе борьбы с так называемом «новым направлением» в советской исторической науке В.П. Волобуев был не только освобожден от должности директора Института истории АН СССР, но и изгнан из института.

Что же вменялось ему в вину? Отмечу только два «преступления». Во-первых, представители «нового направления» поставили под сомнение руководящую роль партии большевиков в свержении монархии и способность пролетариата к гегемонии в социалистической революции. Во-вторых, ими была сделан попытка доказать, что в российской деревне начала XX в. господствовали не капиталистические, а полукрепостнические отношения, из чего делался вывод о складывании предпосылок не для социалистической, а буржуазно-демократической революции в России. Какое значение это имело для понимания история советского общества, представить нетрудно.

Реабилитация П.В. Волобуева означала возвращение на страницы печати и тех проблем, которыми занимались представители «нового направления», и тех взглядов, которых они придерживались.

Уже весной 1983 г. мы получили подтверждение этого, когда в «Дружбе народов» появилась повесть Василя Быкова «Знак беды», посвященная безрадостной судьбе белорусского крестьянства накануне и в годы Великой Отечественной войны. Прочитав эту повесть, A.C. Черняев записал, что в ней автор «берет под прицел всю философию советской истории».

Одним из показателей этого было продолжение начатой еще в 1982 г. дискуссии о противоречиях социализма. В 1983 г. появилась книга A.C. Ципко «Некоторые философские аспекты теории социализма», которая сразу же была признана крамольной и изъята из продажи. «Свою изъятую из продажи за «идеологические ошибки» книгу – вспоминает А. Ципко, – с дарственной надписью я сумел передать Горбачеву через его помощника еще в конце 1983 г.». В следующем 1984 г. дискуссия была продолжена. К ней присоединились «Правда» и «Коммунист».

13 марта 1983 г. А. С. Черняев отметил в своем дневнике: «Как развивается эра Андропова? Самое заметное – в прессе. Нет хвастовства, много критики, серьезный разговор о текущих проблемах, никакой боязни перед «критиками» и клеветниками социализма «там». Критикой захватываются все более высокие эшелоны. Министерское звание уже не спасет… Видно намерение создать новую общественную атмосферу».

В сентябре-декабре 1983 г. я совершенствовал свое педагогическое мастерство на ФПК МГПИ им. Ленина. Многих слушателей тогда поразили совершенно необычные лекции по истории революционного движения 1860-х годов и по истории 1920 – 1930-х гг. В первом случае наш слух резала непривычная критика Н.Г. Чернышевского, во втором – критика сталинских пятилеток. Совсем недавно за подобные лекции можно было иметь неприятности.

Однако еще более важно для понимания политики Ю.В. Андропова то, что происходило не на сцене, а за кулисами. Не то, что делалось, а то, что еще готовилось.

«Вскоре после смерти Л.И. Брежнева при Ю.В. Андропове, – вспоминал сотрудник Международного отдела ЦК КПСС С.М. Меньшиков, – было принято решение о подготовке новой редакции Программы КПСС, которую предстояло принять на очередном съезде партии в 1986 году. Работа по составлению этого документа началась заблаговременно – в 1983 году».

«Как всегда, на загородной даче засела очередная группа, в которую входили представители Отдела пропаганды, а также директор Института США и Канады Георгий Арбатов, политический обозреватель «Известий» Александр Бовин и только что назначенный директором ИМЭМО Александр Яковлев. Отбор группы был странным, т. к. в нее не вошли такие видные идеологи того времени, как главные редактора «Правды» Виктор Афанасьев и «Коммуниста» Ричард Косолапов, директор Института философии АН Георгий Лукич Смирнов и другие».

«По-видимому, – отмечал С.М. Меньшиков, – на таком составе группы настоял новый Генсек Юрий Андропов, который лично знал Арбатова и Бовина, работавших в руководимом им Отделе социалистических стран ЦК еще до его перемещения в КГБ. Знал ли он об особых настроениях этой группы? Не мог не знать».

Намереваясь перестраивать советскую политическую систему, Ю.В. Андропов собирался вернуться к вопросу о культе личности Сталина и сталинских репрессиях.

Не позднее февраля 1983 г. в ЦПА ИМЯ при ЦК КПСС началась полистная проверка фонда И.В. Сталина, который в то время практически был закрыт для исследователей. Это свидетельствует о том, что вскоре после смерти Л.И. Брежнева началась подготовка к передаче фонда на открытое хранение.

Как уже отмечалось, еще в 1981 г. Т. Абуладзе с благословения Э. А. Шеварднадзе начал писать сценарий для фильма «Покаяние». По свидетельству его соавтора Наны Джанелидзе, сценарий был закончен при жизни Л.И. Брежнева, после чего Тенгиз Абуладзе отнес его к Э. А. Шеварднадзе. И «начались долгие дни ожидания» . По другим сведениям, сценарий был готов к концу 1982 г.. Э. А. Шеварднадзе «фактически выступил тайным продюсером картины». «Для постановки картины правительство Грузии выделило 900 000 рублей, тогда это считалось огромной суммой»«.

Нужно очень плохо представлять советскую эпоху и совершенно не иметь представления об Эдуарде Амвросиевиче, чтобы хотя бы на минуту допустить, что он мог сделать это на свой страх и риск. Ясно, что, идя на такой «подвиг», он согласовал свои действия в Москве. Весь вопрос заключается только в том, с кем?

Чтобы облегчить возможности работы над фильмом, Э.А. Шеварднадзе предложил, чтобы «Покаяние» «снималось по заказу грузинского телевидения и им же финансировалось. Это избавило авторов от необходимости утверждать сценарий в Москве, союзный кинокомитет лишь уведомили о том, что Абуладзе приступает к съемкам нового фильма».

К лету 1983 г. все эти проблемы были решены. И «съемочная группа отправилась в четырехмесячную экспедицию в Батуми». Однако, когда съемки были завершены, Т. Абуладзе ждал неожиданный удар. Отснятые пять тысяч метров кинопленки «по вине проявочной лаборатории» оказались браком.

18 ноября его настиг новый удар – один из актеров Гега Кобахидзе, игравший роль внука главного героя фильма Варлаама, был задержан в батумском аэропорте при попытке угона самолета.

Казалось бы, это поставило крест на творческом замысле Т. Абуладзе. Однако 31 января 1984 г. Э. А. Шеварднадзе не только поздравил его с 60-летием, но и пожелал завершения работы над фильмом. Это означало, что фильм нужен, история с Г. Кобахидзе не является помехой для продолжения работы над ним, а необходимые денежные средства будут изысканы.

Почему Ю.В. Андропов считал необходимым возвращение к теме сталинских репрессий? Может быть для того, чтобы продолжить начатую еще в 1953 г. реабилитацию незаконно репрессированных лиц? Но это можно было делать и без антисталинской кампании в средствах массовой информации. Следовательно, главная цель заключалась в другом. Готовясь к атаке на И. В. Сталина, Ю.В. Андропов, как и Н.С. Хрущев, тем самым начинал идеологическую подготовку к демонтированию созданной им политической системы.

В то самое время, когда Т. Абуладзе снимал свой фильм, издательство «Молодая гвардия» при участии известного ленинградского историка Виталия Ивановича Старцева начало готовить к печати книгу под названием «За кулисами видимой власти». Книга была посвящена такой необычной в СССР теме, как масонство.

Впервые о масонстве я узнал в студенческие годы, знакомясь с литературой о декабристах, и был уверен, что все это осталось в прошлом. И вдруг в начале 1968 г. к нам на исторический факультет Псковского педагогического института приехал известный американист Николай Николаевич Яковлев.

Выступая перед студентами, он сделал заявление, значение которого я стал понимать только позднее. H.H. Яковлев сообщил, что в ближайшее время предстоит пересмотр многих сложившихся представлений о характере и пружинах развития исторических событий, что сейчас разрабатывается, скоро получит освещение в печати и будет внедряться в общественное сознание идея о действии тайных, закулисных сил – масонства, причем не только в прошлом, но и в настоящем.

Как сообщил в 1991 г. в беседе со мной В.И. Старцев, впервые он познакомился с проблемой масонства в 1965 г., а стал заниматься ею как исследователь в 1967 г.. Позднее он заявил, что «начал изучать влияние русских масонов на образование и деятельность Временного правительства» «еще в 1965 г.», а в 1967 г. уже подал в издательство «Наука» «заявку и проспект популярной книжки «Загадка «Астреи» на 10 авторских листов».

Было ли это простым совпадением или же таким образом предполагалось вынести проблему масонства на страницы советской печати и привлечь к ней самое широкое внимание, о чем поведал нам H.H. Яковлев, еще требует выяснения. Однако тогда этот замысел осуществлен не был.

Следующая попытка привлечь наше внимание к проблеме российского масонства начала XX в. была сделана в 1972 г. В этом году он снова предложил издательству «Наука» книгу о ложе «Астрея» и снова получил отказ. Тогда же была зарублена статья Эрнста Генри «Эволюция международного масонства», которая уже была отредактирована и сдана в набор. И все-таки именно в 1972 г. вопрос о российском масонстве начала XX в. был вынесен на страницы нашей печати. Это сделал в примечании к одной из своих статей ленинградский историк Р.Ш. Ганелин.

Однако привлечь внимание к этой проблеме удалось только после того, как в 1974 г. с ведома и благословения возглавляемого Ю.В. Андроповым КГБ издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом выпустило книгу H.H. Яковлева «1 августа 1914 г.». После этого в 1976 г. увидела свет упоминавшаяся статья Э. Генри, в 1978 г. В.И. Старцев коснулся масонской проблемы в своей книге «Революция и власть», а в 1980 г. в книге «Внутренняя политика Временного правительства».

Вокруг этих публикаций сразу же развернулись горячие споры, в ходе которых некоторые из названных авторов были обвинены в возрождении идеи о жидо-масонском заговоре и чуть ли не в черносотенстве.

30 октября 1979 г. на заседании Бюро отделения истории АН СССР был вынесен доклад И.И. Минца «Об освещении роли масонства в революциях в России», который в 1980 г. был опубликован. Главная идея И.И. Минца сводилась к тому, что, не преувеличивая роли масонства, необходимо сделать его предметом серьезного научного изучения.

В 1981 г. А.Я. Аврех написал книгу «Масоны и революция», в которой сделал попытку показать, что масонство в дореволюционной России представляло собою настолько эфемерное явление, что не заслуживает даже серьезного разговора. Но эта книга была опубликована только в годы перестройки.

«Было время, – писал В.А. Крючков, – когда к масонству относились как к чему-то сказочному… Потом выяснилось, что это серьезное дело, которым надо бы заниматься».

Утверждая, что когда-то в КГБ относили масонство к сказочным явлениям, В.А. Крючков никак не мог иметь в виду зарубежье, так как о существовании масонства за границей можно было прочитать даже в Большой советской энциклопедии. Причем в первом ее издании 1938 г. говорилось: «Численность масонов в настоящее время определяется приблизительно в 4–5 млн. чел.», в третьем констатировалось: «В 60-х годах XX в. в мире насчитывается около 8 млн. членов масонских лож»

Следовательно, заявление В.А. Крючкова о первоначальном неведении КГБ по поводу масонства имеет смысл только применительно к Советскому Союзу. В таком случае становятся понятны его слова, что когда «Комитет заинтересовался этой проблемой», он столкнулся с непреодолимым препятствием: «чтобы ее размотать по-настоящему, нужно было, чтобы ею занималось и высшее политическое руководство», «а там такого желания не было». В результате, утверждал В.А. Крючков, «наша информация надлежащим образом не оценивалась».

Из этого признания вытекают следующие выводы: КГБ удалось установить, что масонские связи из-за границы вели в Советский Союз, причем к лицам, занимавшим видное место в партийно-государственной номенклатуре, а поскольку «высшее политическое руководство» не дало на это согласие, получается, что масонские нити вели к самому руководству.

Слухи об этом начали циркулировать в нашей стране по меньшей мере с 70-х годов. Именно тогда я впервые услышал от В.И. Старцева, будто бы масоном был М.В. Молотов. Называли масоном Н.М. Шверника. Высказывались предположения о принадлежности к масонству О.В. Куусинена.

На рубеже 70 – 80-х годов в самиздате появилась книга А.М. Иванова «Логика кошмара», в которой со ссылкой на Хасана Джема («Масонство в мире и в Турции» – Стамбул, 1976) был опубликован список «советских масонов», получивший название «турецкого списка». Кого там только не было: и Н.К. Байбаков, и Л.М. Каганович, и П.Н. Поспелов, и М.А. Суслов, и И. Эренбург, и др.

4 декабря 1981 г. писатель Ф. Чуев не только довел эти слухи до В.М. Молотова, но и поинтересовался, действительно ли он масон? Вячеслав Михайлович отшутился, но выразил уверенность в существовании масонства в СССР и допустил возможность его внедрения в КПСС. Когда через год Ф. Чуев снова вернулся к этой теме, В.М. Молотов признал существование масонства в СССР еще в те времена, когда он был у власти, и заявил: «Масоны, конечно, старались около правительства кое-кого своего иметь».

Если это понимал В.М. Молотов, об этом не могли не знать советские спецслужбы. Но тогда они обязаны были вести работу по выявлению и обезвреживанию масонской агентуры в СССР. И действительно, существуют сведения, будто бы в «КГБ многие годы существовал отдел по борьбе с сионизмом и масонством».

Мы не знаем, как КГБ боролось с проникновением масонства в СССР.

Но известно, что когда в 1980 г. книга А.М. Иванова «Логика кошмара», в которой автор утверждал, будто бы в 1953 г. в нашей стране произошел переворот и власть захватили жидомасоны, появилась в самиздате, она была изъята из обращения и уничтожена, а сам автор арестован и предан суду.

Отмечая факт существования слухов о «внедрении масонов в советское руководство», журналист Н. Добрюха попытался вызвать В.А. Крючкова на откровения, но, по его словам, бывший руководитель КГБ разговаривать на эту тему «категорически» не пожелал.

Когда начали распространяться слухи о еврейском происхождении Ю. В. Андропова, тогда же появились слухи и о его принадлежности к масонству. В конце января 1984 г., когда книга «За кулисами видимой власти» готовилась к печати, версию, будто бы Ю.В. Андропов – масон со ссылкой на «венгерских националистов» обнародовал американский журнал «Атлантик ревю».

Что стоит за всем этим, пока можно лишь предполагать. Ясно только одно. Масонская проблема существует и требует изучения. Требует выяснения и вопрос о том, с какой целью к этой проблеме пытался привлечь внимание Ю.В. Андропов.

В связи с этим обращает на себя внимание следующий факт. В 1938 г. в первом издании БСЭ отмечалось, что «масоны являются сторонниками сохранения буржуазной демократии и, в частности во Франции, выступают на стороне Народного фронта», а в фашистских государствах подвергаются преследованиям.

В 1954 г. во втором издании БСЭ говорилось: «В настоящее время масонство представляет одно из реакционных движений в капиталистических странах и имеет наибольшее распространение в США, где находится его организационный центр». Таким образом, за шесть лет масонство из прогрессивного превратилось в реакционное.

Прошло двадцать лет. И в 1974 г. в третьем издании БСЭ в числе бывших масонов были названы некоторые видные прогрессивные деятели, а о самом масонстве было сказано, что на протяжении всего его существовании против него «с клерикальных позиций» вел борьбу Ватикан.

Это означает, что к середине 70-х годов в глазах руководства советского государства масонство снова утратило свой реакционный характер. Идея о том, что масонство является неоднородным, была положена и в основу книги «За кулисами видимой власти».

 

Операция РЯН

Избрание Ю.В. Андропова на пост генсека совпало с резким обострением международной обстановки.

«В 1983 г., – пишет бывший советский посол в Вашингтоне А.Ф. Добрынин, – произошло дальнейшее ухудшение советско-американских отношений, они оказались, пожалуй, на самой низкой точке со времени начала холодной войны . Более того, по мнению некоторых военных, холодная война и гонка вооружений к 70 – 80-м годам достигли такого обострения, что шло балансирование на «грани войны».

Между тем, как уже отмечалось, Ю.В. Андропов считал необходимым возвращение к разрядке. Показателем этого является то, что буквально на следующий день после смерти Л. И. Брежнева 11 ноября был освобожден лидер «Солидарности» Лех Валенса, а 19 декабря в Польше отменено военное положение.

Однако американская администрация никак не отреагировала на подобные действия.

«Все это, – считал А.Ф. Добрынин, – явилось прямым следствием того, что администрация Рейгана продолжала упорно добиваться военно-стратегического превосходства США над СССР и общего изменения соотношения сил на международной арене в пользу Запада».

Ставя вопрос: «Опасался ли СССР военного нападения США?», А.Ф. Добрынин давал на него следующий ответ: «Могу засвидетельствовать, что и Хрущев, и Брежнев, и Андропов, и Черненко со всей серьезностью задавались этим вопросом». И хотя они были уверены, что подобное нападение «не может произойти в любой момент и внезапно», на исходе брежневской эпохи советское руководство стало серьезно задумываться над подобной перспективой».

«Надо сказать, – пишет А.Ф. Добрынин, – что президентство Рейгана вызвало у нашего руководства, в частности у Андропова и Устинова, впечатление и даже убеждение в том, что новая администрация США активно готовится к возможной ядерной войне. В результате этого Политбюро по инициативе Андропова санкционировало специальную директиву нашим разведслужбам (по линии КГБ и Генштаба) организовать тщательный сбор информации о возможных планах США и НАТО совершить внезапное ядерное нападение на СССР».

В зарубежных средствах массовой информации начало этой разведывательной операции, получившей название «РЯН» (или «РАЯН»), т. е. «Ракетно-ядерное нападение», относят к маю 1981 года.

Действительно в мае 1981 г. Ю. В. Андропов выступил на расширенной конференции КГБ в Москве и произнес здесь «драматическую речь». «Он, – пишут О. Гордиевский и К. Эндрю, – заявил, что новая американская администрация активно готовится к ядерной войне и что существует возможность нанесения Соединенными Штатами первого ядерного удара. В соответствии с этим Политбюро решило, что теперь основной задачей операций советской внешней разведки должен стать сбор военно-стратегической информации о ядерной угрозе США и НАТО. К удивлению большей части аудитории, Андропов сообщил, что КГБ и ГРУ впервые будут сотрудничать в разведывательной операции мирового масштаба под кодовым названием «РЯН».

«Это, – пишет А.Ф. Добрынин, – была самая крупномасштабная послевоенная разведывательная операция, продолжавшаяся с 1981-го по 1984 год под кодовым названием «РЯН» (ракетно-ядерное нападение). Все наши резиденты за рубежом получили детальную инструкцию по сбору такой информации. Об особой важности «раскрытия» подобных возможных американских планов «первого ядерного удара» подчеркивалось в течение 1983 г., когда антисоветская риторика Рейгана достигла пика. И только в 1984 г. эти опасения в Кремле стали ослабевать».

Можно встретить мнение, будто бы операция РЯН не имела под собой никаких оснований и была порождена маниакальной подозрительностью руководства СССР.

Действительно ли Советскому Союзу ничто не угрожало?

Ранее уже отмечалось, что США встали на путь подготовки войны с Советским Союзом уже в 1945 г. В декабре 1960 г. появился на свет «Единый комплексный оперативный план» (Single Integrated Operating Plan – SIOP) – СИОП-1, который предусматривал нанесение по Советскому Союзу и Китаю 3500 ядерных ударов. К середине 1961 г. этот план был скорректирован и получил название СИОП-2. В соответствии с ним предполагалось нанесение ядерного удара не только по СССР, но и его союзникам.

Как пишет A.C. Орлов, в 1967 г. США «завершили создание стратегической триады. В нее входили 1054 пусковые установки МБР «Минитмен-1», «Минитмен-2», «Титан-2», 656 ракет «Поларис А-2» и «Поларис А-3» на 41 подводной лодке, а также 615 тяжелых бомбардировщиков В-52, вооруженных сверхзвуковой крылатой ракетой «Хаунд Дог», и средних бомбардировщиков В-58. Общее число стратегических носителей составляло 2325. В СССР тогда всех носителей ядерного оружия было немногим более 600, в том числе 2 атомные подводные лодки (32 пусковые установки)».

Утвержденный в 1967 г. Пентагоном новый план под кодовым названием СИОП-3 ставил задачу доведение количества ядерных зарядов до 10 тысяч.

К этому времени в нашей стране уже шла работа по созданию системы противоракетной обороны, получившей название А-35. Однако хотя она была успешно испытана 4 марта 1961 г., но поступила на вооружение только в 1971 г. и почти сразу же устарела.

Дело в том, что в августе 1968 г. США произвели испытания межконтинентальных баллистических ракет «Минитмен-3» и «Посейдон» с разделяющими головными частями (РГЧ). В 1970–1971 гг. они стали поступать на вооружение американской армии. Между тем противостоять американским ракетам с РГЧ советская система ПРО А-35 не могла. В таких условиях возникал соблазн нанесения ядерного удара по СССР.

Возможность подобного развития событий в руководстве нашей страны обсуждалась давно. А. Бовин вспоминает, как еще в 1965–1966 г. помощник Л.И. Брежнева В. А. Голиков заявил: «Мировая война на подходе», «надо считаться с этим».

Не ранее 1967 – не позднее 1969 г., у нас в Псковском пединституте, где я тогда учился, выступал лектор (не помню его военного звания), который заявил, что Генеральный штаб считает военное столкновение с США вполне реальным. Поэтому рассматривается вопрос об изменения военной доктрины с тем, чтобы внести в нее положение о возможности нанесения упреждающего удара.

Взяв на вооружение баллистические ракеты с РГЧ, США обновили свой план ведения войны против СССР, в результате чего в 1971 г. на свет появился СИОП-4, предусматривавший доведение ядерных зарядов до 16 тысяч.

В 1975 г. модернизация стратегических ядерных сил США на основе ракет с РГЧ завершилась. И разрядка сменилась новым витком «холодной войны». Именно в 1975 г. появился новый план ведения войны США против СССР – СИОП-5. Он ставил задачу доведение ядерных зарядов до 25 тысяч (и это несмотря на подписанные в 1972–1973 гг. соглашения). Тогда же в прежнюю доктрину была внесена существенная корректировка – достижение мирового господства «путем устрашения и ведения ограниченных войн».

Приведенный материал свидетельствует, что мир на протяжении всего послевоенного периода балансировал на грани ядерной войны, которую готовили США. Причем подобные опасения существовали не только у руководства СССР.

Изменилось ли что-нибудь в этом отношении к 1981 г.?

В марте 1980 г. был утвержден СИОП-6, который ставил задачу доведения ядерных зарядов до 40 тыс. и предусматривал три сценария развития событий: а) ответный удар, б) ответно-встречный удар и в) нанесение упреждающего удара [1595]Сибирский Б. Сверхзадача – мировое господство // Новости разведки и контрразведки. 1996. № 14(71).
.

По свидетельству бывшего сотрудника ЦРУ Карела Кехера, победив на выборах в ноябре 1980 г. и вступив в должность президента в январе 1981 г., Рональд Рейган почти сразу же дал указание обновить ядерную концепцию США. К этой работе были привлечены сотрудники ЦРУ, среди которых оказался и Карел Кехер.

«В 1981 году, – заявил он в интервью, – я вплотную занялся изучением той проблемы, которой интересовалась Москва, – изменением стратегической ядерной концепции США, проводившимся параллельно с пересмотром доктрины ядерной войны – так называемого Сводного варианта оперативного плана (Single Integrated Operational Plan – SIOP), который, как уже отмечалось, допускал возможность нанесения превентивного удара» [1597]Там же.
.

Характеризуя эту работу, К. Кехер отметил: «Разработчики новой концепции исходили из того, что США могли не просто выстоять в таком конфликте, но победить. И это означало фундаментальный пересмотр прежнего подхода, когда ядерное оружие рассматривалось только как оружие сдерживания. Де-факто в новой концепции ядерное оружие становилось оружием нападения».

И далее: «Американцы были уверены, что имеют такое сверхточное оружие, что могут ударить по какой угодно цели безошибочно. Поэтому они исходили из того, что первым же ударом» будут уничтожены не только руководство страны, «но и все центры, откуда возможно было бы руководить ответным нападением или обороной». «Разработчики концепции исходили из того, что при соблюдении этого плана война могла бы закончиться за три месяца победой США».

Знало ли руководство СССР об этом плане?

Да, из своих агентурных источников. Одним из них был Карел Кехер.

К. Кехер родился в 1934 г. в Братиславе. Закончил Пражский университет. В 1965 г. был направлен Службой государственной безопасности ЧССР в США. Там поступил в Колумбийский университет и в 1969 г. получил степень доктора философии. Поскольку его научным руководителем оказался Збигнев Бжезинский, через некоторое время К. Кехера взяли в Аналитический отдел ЦПУ, где он проработал более 10 лет. В ноябре 1984 г. его арестовали по обвинению в шпионаже, но уже в феврале 1986 г. обменяли на советского диссидента Анатолия Щаранского.

Таким образом и та «ядерная тревога», которая возникла в Москве в 1981 г., и та операция «РЯН», на осуществление которой в том же году были брошены все силы советской разведки, являлись неслучайными.

 

О «звездных войнах»

О том, что на рубеже 70 – 80-х годов в холодной войне между СССР и США наметились важные изменения, свидетельствует записка, представленная директором ИМЭМО А.Н. Яковлевым

10 августа 1984 г. в ЦК КПСС. В это записке обращалось внимание на то, что со второй половины 70-х годов противостояние между СССР и США вступило в новый этап, для которого было характерно то, что американская администрация поставила перед собою задачу «искусственно подорвать хозяйственный прогресс в СССР» и фактически начала развязывать экономическую войну против СССР.

«Именно в начале 80-х годов, – отмечает бывший американский разведчик Питер Швейцер, – президентом США Р.Рейганом вместе с несколькими избранными и особенно доверенными советниками разрабатывается конкретный план развала социалистического лагеря, ослабления экономической мощи и влияния Советского Союза. По признанию К. Уайнбергера, для этого «была принята широкая стратегия, включающая также и экономическую войну. Эта супертайная операция, проводимая не в содействии с союзниками, а с использованием других средств». Так началось стратегическое наступление, имеющее своей целью перенесение центра битвы супердержав в советский блок и даже в глубь самой Страны Советов».

Некоторое представление об этой деятельности США дает книга самого Питера Швейцера «Победа. Роль тайной стратегии администрации США в распаде Союза и социалистического лагеря», которая была написана, что называется по горячим следам, в 1995 г. переведена на русский язык и издана в Минске.

«Цель и средства наступления, – пишет П. Швейцер, – были обозначены в серии секретных директив по национальной безопасности (NSDD), подписанных президентом Рейганом в 1982 и 1983 годах, – официальных документах президента, направленных советникам и департаментам, касающихся ключевых проблем внешней политики. Как всегда в таких случаях, они шли под грифом «совершенно секретно». Эти директивы по многим аспектам означали отказ от политики, которую еще недавно проводила Америка».

Вот только некоторые из этих документов, фигурирующие в книге П. Швейцера. «Подписанная в марте 1982 года [директива] «NSDD-32» рекомендовала «нейтрализацию» советского влияния в Восточной Европе и применение тайных мер и прочих методов поддержки антисоветских организаций в этом регионе. Принятая Рейганом в ноябре 1982 г. [директива] «NSDD-66», в свою очередь, объявляла, что цель политики Соединенных Штатов – подрыв советской экономики методом атаки на ее «стратегическую триаду», т. е. на базовые средства, считавшиеся основой советского хозяйства. Наконец, в январе 1983 г. Рейган подписал [директиву] «NSDD-75», в которой Соединенным Штатам рекомендовалось не только сосуществование с советской системой, но и фундаментальное ее изменение. Некоторые из этих директив имели своей целью проведение Америкой наступательной политики, результатом которой должно быть ослабление советской власти, а также ведение экономической войны, или войны за ресурсы».

В 1981 г. директор ЦРУ У. Кейси представил записку, в которой предлагались конкретные меры в отношении СССР, направленные на его разрушение. Особое место среди них отводилось снижению цен на нефть. В связи с этим в апреле 1981 г. Р. Кейси посетил Саудовскую Аравию и начал переговоры об увеличении экспорта нефти в обмен на продажу оружия.

В 1983 г. американское казначейство представило президенту доклад, в котором говорилось, что «падение цен на нефть на международном рынке до 20 долларов за баррель могло бы снизить энергетические расходы в США на 71,5 млрд. долларов в год», что, по мнению авторов доклада, будет способствовать росту производства в США и ударит по финансам Москвы. С этой целью началось давление на Саудовскую Аравию.

Если с 1973 по 1981 г. официальная, средневзвешенная цена нефти за тонну увеличилась с 25 долл. до 258, то уже в 1982 г. она снизилась до 250, в 1983 – до 216, а в 1984 – до 211.

Одновременно началось падение цен на золото. В начале 1980 г. на лондонской бирже за унцию давали 653 дол., в начале 1981 – 506, в начале 1982 – 387. За два года цена упала более чем на 40 %. Это ударило по основным золотодобывающим странам, одной из которых был СССР.

Воспользовавшись возникшими трудностями и принимая во внимание неурожай 1981–1982 гг., поставивший СССР в сложное продовольственное положение, некоторые международные финансовые круги стали расширять «кредитную войну» против СССР.

8 марта 1983 г. Р. Рейган выступил с резкой антисоветской речью и назвал СССР «империей зла» и призвал мировое сообщество к борьбе с нею, а 23 марта огласил так называемую стратегическую оборонную инициативу, СОИ, которая была оценена как заявка на подготовку к «звездным войнам». Р. Рейган заявил о намерении США создать противоракетную систему, способную «перехватить и уничтожить стратегические баллистические ракеты прежде, чем они достигнут нашей территории или территории наших союзников». Речь шла о разработке лазерного оружия, которое предполагалось разместить в космосе. Через два дня американский президент подписал директиву № 85, которая предусматривала организационные и финансовые меры по реализации программы СОИ.

В ответ на это Советский Союз объявил с 1983 г. односторонний мораторий на вывод в космос противоспутникового оружия. Однако США не только не поддержали эту инициативу, но и вообще никак не отреагировали на нее. И это неудивительно, так как буквально накануне, в 1982 г. они начали разработку программы «Высокая граница», предусматривавшей размещение в космосе 432 спутников, каждый из которых должен был иметь на борту до 40–50 ракет.

16 января 1984 г. на свет появилась директива № 119 «об ускоренном осуществлении научно-исследовательской программы в рамках СОИ. 27 марта возникла Организация по осуществлению СОИ (SDIO), которую возглавил генерал-лейтенант Джеймс Абрахамсон». Прошло менее трех месяцев и 10 июня в Тихом океане были проведены разрекламированные испытания по перехвату МБР на высоте 160 км. За ними последовала целая серия подобных испытаний: 6 сентября 1985 гг., 27 июня и 11 сентября 1986 г., которые характеризовались в печати как свидетельство того, что США близки к созданию лазерного оружия.

После того, как в марте 1983 г. Р. Рейган назвал СССР империей зла, а затем провозгласил создание СОИ и в печати открыто заговорили о возможности новой мировой войны, в США появились публикации известного американского астрофизика Карла Сагана (Cagan) из Корнельского университета, в которых он попытался нарисовать картину возможных последствий глобальной ядерной войны. Главное его утверждение сводилось к тому, что в результате пожаров произойдет такой выброс в атмосферу пепла и пыли, что на определенное время солнечные лучи будут не способны достигать поверхности земли, в результате чего на это время над планетой установится ночь.

Когда эти публикации стали известны в Москве, группа ученых во главе с академиком Никитой Николаевичем Моисеевым решила создать научную картину последствий ядерной войны с учетом множественности факторов, используя для этого компьютерную технику. Решение было принято в мае, расчеты проведены в июне – июле 1983 г. Они были выполнены сотрудниками Вычислительного центра АН СССР В.В. Александровым и Г.Л. Стенчиковым. 31 октября результаты расчетов были доложены на одном из форумов в США. Доклад имел сенсационный характер.

Расчеты показали, что в результате ядерных взрывов в воздух поднимутся миллионы тонн грунта. Черное покрывало из сажи, пыли, пепла, золы, гари и дыма горящих городов, сел, деревень и лесных массивов в течение трех месяцев окутает почти всю Землю и сделает невозможным проникновение через него солнечных лучей, В результате чего действительно начнется «ядерная ночь». Но солнечные лучи – это не только свет, но и тепло, и энергия. Прекращение доступа солнечной энергии повлечет за собой резкое похолодание, температура может упасть на 15–50 градусов, в результате чего «ядерная ночь» приведет к возникновению «ядерной зимы», причем на всей планете. А поскольку прежняя температура восстановится только через год, к жертвам, которые понесет человечество и живой мир от ядерного оружия, прибавятся еще большие жертвы от ядерной зимы: погибнут около 80 % растительности, почти все птицы и млекопитающие.

 

Советский Союз отвечает на вызов

Политика США заставила СССР форсировать гонку вооружения.

В 1945–1954 гг. соотношение между двумя странами в области испытания ядерного оружия выглядело следующим образом: США – 51 испытание, СССР – 14, в 1955–1964 гг. соответственно 333 и 152, в 1965–1974 гг. – 296 и 160, в 1975–1984 гг. – 171 и 236.

Если при И. В. Сталине США превосходили СССР по количеству ядерных испытаний в 3,6 раза, при Н. С. Хрущеве – 2,2 раза, в первой половине правления Л. И. Брежнева – в 1,9 раза, то в конце его правления и при первых его преемниках уступали СССР в 1,4 раза.

Таблица 9. Ядерные испытания в США и СССР

Источник: Мораторий объявлен народом. Последует ли Невада примеру Семипалатинского полигона? // Известия. 1990. 3 октября

В то же время «под покровом соглашения об ограничении стратегических вооружений ОСВ-1, заключенного в 1972 году, – пишет О. Гриневский, – СССР смог увеличить число своих межконтинентальных баллистических ракет в 7 раз, а боеголовок на них – в 20 раз».

К этому следует добавить, что с 1945 по 1991 г. США получили около 600 тонн оружейного урана и плутония, СССР не менее 700. В результате Советский Союз сумел почти догнать США по количеству и превзойти их по мощности ядерных боезарядов.

Если США произвели первые испытания ракет с разделяющимися головными частями (РГЧ) в 1968 г., то в 1973 г. они появились и у Советского Союза. Поэтому когда в 1975 г. США завершили модернизацию своих стратегических ракетных войск, ракеты с РГЧ стали поступать на вооружение Советской армии. В таких условиях оказались несовершенными и советская, и американская система ПРО. Это, по всей видимости, и стало одной из причин подписания договора 1972 г. об ограничении ПРО.

Но, заключив упомянутый договор, обе стороны не отказались от продолжения научных исследований в этой области. Наиболее успешно они шли в нашей стране. Еще в августе 1970 г. у нас состоялись успешные испытания противоракетной системы ПКО ИС-М «с тепловой головкой наведения». Так была создана новая система – А-135 с самонаводящимися противоракетами, которая была взята на вооружение 1 июля 1979 г. США смогли создать такую же систему только к 1985 г.

В рамках подписанных в 1972–1973 гг. соглашений продолжалось совершенствование как межконтинентальных ракет, так и ракет средней дальности. 11 марта 1976 г. на вооружение Советской армии поступили новые ракетные комплексы – «Пионер». Через несколько месяцев первый ракетный полк «Пионер», который в случае войны в течение нескольких минут мог нанести удар по любой точке Западной Европы, был дислоцирован в Гомельской области. В 1978 году началось массовое размещение «Пионеров» на западных границах СССР, что «вызвало переполох в Западной Европе».

Одновременно численность Советской армии была увеличена с 2,4 млн. человек в начале 60-х гг. до 4,5 млн. к середине 80-х годов. Это была самая крупная армия в мире. Даже в Китае она насчитывал 4,1 млн. чел. На вооружении Советской армии находилось 1398 МБР, 924 пусковые установки БРПЯ и 162 ТБ, которые были оснащены 10 тыс. ядерными боезарядами, а кроме того – 8207 боевых самолетов, 4014 боевых вертолетов, 1723 пусковых установок тактических ракет, 63 900 танков, 76 520 бронетранспортеров, 66880 ракетных установок залпового огня, орудий и минометов, 260 подводных лодок, в том числе 113 атомных, 157 крупных боевых надводных кораблей, в том числе 4 авианосца. 670 тыс. советских солдат несли военную службу за пределами своей страны, главным образом в Центральной Европе.

В середине 80-х годов Советский Союз обладал огромным военным потенциалом и к началу 1987 г. уступал США «только по производству авианосцев, тяжелых бомбардировщиков и ядерных крейсеров». Причем по торговле оружием СССР занимал «ведущее место в мире – 30 млрд. долларов».

Характеризуя политику СССР и США, Б. М. Уткин пишет: «Стороны не скрывали своих планов, даже не маскировали подготовку и развязывание войны. Шла открытая проба сил на различных возможных театрах военных действий – в Польше, Афганистане, Африке, на Кубе и т. д. Ставка делалась на ядерную войну, но противники отдавали себе отчет о ее последствиях. Поэтому лихорадочно наращивали обычные вооружения, в этом Запад обгонял СССР. Но и СССР наращивал обычные вооружения: по количеству и качеству танков нам не было равных в мире. СССР отставал в подготовке к отражению реально нарастающей агрессии особенно по двум направлениям: во-первых, в высокоточном оружии и способах борьбы с ним, во-вторых, в системе управления вооруженными силами во время войны».

Дело в том, что к началу 80-х годов «противник развернул не только группировки войск на всех театрах военных действий, но и реальные, функционирующие по законам военного времени органы управления. США и НАТО не искали новых вариантов: их коалиционные группировки и способы управления ими были схожи с периодом Второй мировой войны».

«Повторить трагедию 1941 г. допустить было нельзя, – пишет Б.М. Уткин, – поэтому весьма плодотворной оказалась концепция создания и заблаговременного развертывания, в соответствии с планом войны, органов управления». В связи с этим в 1979 г. было создано первое, рассчитанное на ведение военных действий Главное командование войсками дальневосточного направления. Генеральный штаб считал необходимым развертывание таких же структур и на других направлениях, прежде всего западном.

«Первая командно-штабная тренировка с участием созданных на это время главных командований на Западном и Юго-Западном театрах военных действий, – пишет М.Н. Терещенко, – была проведена в апреле 1980 г.». «В последующем (1980–1984 гг.) была проведена целая серия подобных оперативно-стратегических учений».

В 1982 г., еще при Л.И. Брежневе, советское правительство призвало администрацию США сделать совместное заявление о неприменении ядерного оружия. Однако ответа на это предложение не последовало. Это могло означать, что в Вашингтоне действительно готовы нанести по СССР ракетно-ядерный удар. Поэтому в Кремле возник вопрос: что делать?

«Мало кто знает, – пишет О. Гриневский, – что в это же время (имеется в виду 1982 г. – АО.) советское руководство активно обсуждало вопрос: объявить или не объявить публично об отказе от обязательства не применять ядерное оружие первыми?».

«Вопреки устоявшемуся мнению, – отмечает О. Гриневский, – у советского руководства единства взглядов не было. Или, точнее, существовало два уровня подхода к ней». Если политическое руководство страны заявляло об отказе от ядерной войны, то военное руководство придерживалось другой стратегии. Она «предусматривала разработку конкретных операций и подготовку войск к широкомасштабным наступательным операциям» и «применению ядерного оружия, в том числе первыми» [1634]Там же. С. 354.
.

В мае 1983 г. состоялись военные учения под кодовым названием «3апад-83». Они проводились «на базе Прибалтийского военного округа и Балтийского флота, а также ряда объединений других видов Вооруженных Сил».

«Официально Советский Союз всегда заявлял, что не применит первым ядерное оружие, но на деле, – утверждает О. Гриневский, – все обстояло по-другому. На военных учениях (например, «3апад-83») отрабатывались операции нанесения превентивного удара по странам НАТО в случае получения достоверной информации о готовящемся ядерном нападении».

Учения «3апад-83» «предусматривали нанесение более 100 ядерных ударов по территории ФРГ и последующий выход советской армии к Ла-Маншу».

В то же время отрабатывалась деятельность Главного командования войск Западного направления.

Комментируя эти учения, В.И. Варенников писал: «Несколько слов о переходе в наступление с целью срыва готовящегося нападения и ведении наступательной операции. На этом учении мы опробовали (это было впервые после войны) вариант действий наших Вооруженных Сил в начале войны, когда с получением достоверных данных о готовящейся агрессии решением высшего военно-политического руководства страны организуется и осуществляется внезапный удар всеми возможными огневыми средствами (артиллерия, авиация и т. д.), а также проводится наступательная операция с целью срыва нападения противника и разгрома его войск. То есть нанести превентивный удар».

Рассказывая об учениях «3апад-83» и отмечая, что они «целиком» были «детищем Главного оперативного управления Генштаба», В.В. Варенников констатировал, что позицию Генерального штаба в этом вопросе разделяли далеко не все «(даже в руководстве Министерства обороны)».

«Оппоненты считали, – отмечал он, – что такого характера действия могут вызвать у народов мира отторжение и неверие в нашу миролюбивую политику, нас обвинят в агрессии. В связи с этим у нас к ним (оппонентам) были встречные вопросы: для нас не является уроком начальный период Великой Отечественной войны и нам надо, чтобы это повторилось? А бандитские действия США во Вьетнаме, Гренаде, Гватемале, Ливии…».

«Что же касается нашего упреждающего удара в целях разгрома ударной группировки агрессора, который изготовился в приграничной зоне для нападения на нашу страну, – разъяснял

В.В. Варенников, – то действовать вероломно мы не намерены: предварительно по дипломатическим каналам, конечно, будет сделано предупреждение с категорическим требованием – немедленно отвести войска и прекратить подготовку нападения. Если это требование выполнено не будет, угрозу, которая нависла над Отечеством, мы обязаны снять любыми средствами».

В 1983 г. странам-участницам Варшавского Договора был предложен для подписания мобилизационный план, который предусматривал меры на тот случай, если «Запад развяжет войну против социалистических стран». Предполагалось, что «в этом случае жесткое руководство всей военной организации переходит в руки Москвы».

 

Ядерная тревога 1983 г

Одним из показателей того, насколько напряженной была международная обстановка в 1983 г., могут свидетельствовать следующие данные, приводимые «Военно-историческим журналом»:

«Только за январь-август 1983 года и только в районе Курильской гряды самолеты ВВС США 9 раз нарушали советскую границу. В ряде случаев эти нарушения несомненно планировались. Так, например, 4 апреля 1983 года самолеты с опознавательными знаками США не только вторглись в советское воздушное пространство, но и принялись демонстративно отрабатывать условное бомбометание по советским наземным целям».

А затем грянуло 1 сентября 1983 г. В этот день на Дальнем Востоке был сбит очередной нарушитель воздушного пространства СССР, которым оказался пассажирский самолет.

«1 сентября, – читаем мы в дневнике A.C. Черняева, – сбили южнокорейский самолет «Боинг-747» с 269 пассажирами на борту над Сахалином… Ясно, что американцы подстроили нам эту провокацию. Трагедия же в том, что мы ей поддались».

Однако, как было установлено позднее, «Боинг-747» упал в море через 10 минут после того, как советский летчик Геннадий Осипович сообщил о том, что сбил самолет-нарушитель. Но тогда получается, что в ту ночь на Дальнем Востоке было сбито, как минимум, два самолета, из которых, по крайней мере, один был военным.

В связи с этим появилась версия, согласно которой в ночь с 31 августа на 1 сентября на восточных рубежах нашей страны произошел воздушный бой между советскими и американскими военными самолетами, в результате которого был сбит нарушивший советское воздушное пространство южнокорейский «Боинг».

Самое удивительное в этой истории то, что названная версия появилась не в советских, а зарубежных средствах массовой информации и советские средства массовой информации, которые, казалось бы, были заинтересованы в ее распространении, предпочли обойти ее вниманием.

Это очень напоминает историю в высадкой в 1969 г. американских космонавтов на Луну. Почти сразу же в иностранной печати было обращено внимание на некоторые неувязки в «лунных репортажах», а затем обнародована версия, будто бы никакой высадки американцев на Луну не было, а весь «лунный репортаж» транслировался из Голливуда.

Независимо от того, является ли эта версия обоснованной или же нет, можно было бы ожидать, что советская пропаганда сразу же ухватиться за нее. Однако мы узнали о ней только после того, как был уничтожен Советский Союз и рухнул «железный занавес».

Еще продолжали бушевать страсти вокруг сбитого южнокорейского самолета, как в ночь с 25 на 26 сентября мир оказался на грани ядерной войны. На один из советских пунктов ПРО поступила информация о пуске с территории США стратегической ракеты. Согласно инструкции, находившийся на дежурстве офицер обязан был немедленно объявить ядерную тревогу. Однако прежде чем сделать это, он перепроверил полученную информацию. К счастью, она оказалась ошибочной.

Через несколько дней после этого A.A. Громыко должен был выступить в ООН. Однако губернаторы штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси не дали согласие на приземление его самолета на подведомственных им аэродромах. Это был скандал. Администрация президента согласилась принять его на одной из военных баз. Но A.A. Громыко демонстративно отказался от полета в США.

А через несколько дней произошло событие, смысл и значение которого тогда, наверное, не поняли даже те, против кого оно была направлено.

К началу 80-х годов США удалось создать космический корабль многоразового использования «Шаттл». 10 октября 1983 г. когда «Шаттл» совершал свой 13-й полет и пролетал над Казахстаном на высоте 363 км, «возникли нарушения в работе связи и электронного оборудования», а американские космонавты почувствовали «недомогание».

Что же произошло?

Когда американская программа «Спейс Шаттл» стала приближаться к завершению, советские военные увидели в создании «космического челнока» возможность использования его в качестве супербомбардировщика, «способного при сходе с орбиты сделать спецнырок и нанести ядерный удар по Москве».

Между тем, «в 1983 году начались весьма перспективные исследовательские работы – «Фон-2» – в области создания оружия в противовес американской Стратегической оборонной инициативе. В результате появились разработки по электромагнитному оружию», способному поражать «радиоэлектронное оборудование противника». Одной из таких разработках стал проект под кодовым названием «Терра».

Осенью 1983 г. Д.Ф. Устинов «предложил использовать комплекс «Терра» для сопровождения «шаттлов». Один из них – «Челленджер»… – и «подсветили» 10 октября 1983 г..

Тем временем США начали подготовку к размещению в Западной Европе новых ракет «Першинг-2», способных противостоять «Пионерам» и накрыть европейскую часть СССР буквально за несколько минут. В ответ на это в конце октября Ю.В. Андропов заявил, что Советский Союз отказывается от моратория «на развертывание советских ядерных средств средней дальности в европейской части СССР» и будет вынужден разместить ракеты повышенной дальности на территории ГДР, ЧССР, в океанах и морях».

В этот момент 2 ноября в Западной Европе начались военные учения НАТО «Эйбл Арчер-83», в ходе которых принимали участие ракетно-ядерные войска и отрабатывались действия, связанные с нанесением по противнику ядерного удара. Особенно настораживали два момента: во-первых, Москва не была уведомлена об этих учениях, во-вторых, в них были задействованы главы всех стран, входящих в НАТО.

Когда в Москве стало известно об этом, возник вопрос: а не происходит ли под видом учений развертывание армий и подготовка к нанесению по СССР ядерного удара? На всякий случай советские войска были приведены в состояние боеготовности и «в ГДР переброшены стратегические бомбардировщики с ядерным оружием».

«6 ноября, – пишет бывший советский разведчик О. Гордиевский, – Центр направил в лондонскую резидентуру подробный перечень возможных признаков подготовки к внезапному ядерному нападению» и «указал график» якобы существующего «западного плана первого удара». В связи с этим перед резиденту рой была поставлена задача взять под контроль деятельность определенного круга лиц Великобритании, которые могли принимать участие в переговорах с американцами, а также «ключевых объектов Министерства обороны, подземных командных пунктов и бункеров для центральных и региональных правительственных структур, офисов НАТО в Англии, британских и американские ядерных авиабаз, баз атомных подводных лодок, ремонтных баз и складов боеприпасов…, разведцентров».

По имеющимся сведениям, эта тревога достигла пика, когда 9 ноября в состояние повышенной боевой готовности были приведены все американские базы вокруг Советского Союза. Советское командование немедленно приняло ответные меры: в частности были «приведены в полную боевую готовность переброшенные в ГДР стратегические ядерные бомбардировщики», которые ждали только команды, чтобы взмыть в воздух и устремиться к соответствующим целям.

Драматизм ситуации усиливало то, что именно в это время Ю.В. Андропов находился в больнице и, следовательно, был оторван от тех средств оперативной связи, которые имелись в Кремле.

К тому времени уже существовала специальная система для принятия оперативного решения об отражении ракетно-ядерно-го нападения, которая могла сработать только при согласованном решении главы государства и министра обороны. В связи с этим у каждого из них появился спутниковый телефон, который позднее получил название «Казбек». Первый такой телефон был оборудован в 1983 г. в Кунцевской больнице, где тогда находился Ю.В. Андропов. Позднее этот телефон стал мобильным и получил название «ядерного чемоданчика».

11 ноября учения были завершены, и мир мог вздохнуть спокойно.

Для того, чтобы лучше понять драматизм складывавшейся в начале 80-х годов международной ситуации, следует отметить, что именно в это время в нашей стране шла форсированная разработка совершенно новой ракеты, получившей название командной.

Поскольку главным фактором, сдерживающим ядерную войну, является понимание неотвратимости ответного ядерного удара, американской ставке на первоочередное уничтожение центра управления советскими вооруженными силами следовало противопоставить способность советских ракет нанести ответный удар даже в случае утраты ими связи с центром управления.

С этой целью в нашей стране велась разработка ракеты, которая могла бы сама, т. е. автоматически подниматься в воздух. Предполагалось, что при утрате связи с центром команду на ее пуск даст специальный компьютер. В свою очередь, поднявшись в воздух, эта ракета должна была дать команду на пуск всем уцелевшим ракетно-ядерным установкам. Таким образом, даже в случае уничтожения командного центра и всего руководства СССР советские ракеты могли сами выйти на заданные им траектории и нанести ответный удар по противнику.

Эта система имела кодовое название «Периметр», а командная ракета называлась «Мертвая рука». Работа над этим проектом была начата еще в 1974 г. В декабре 1979 г. начались испытания «Мертвой руки», завершившиеся в марте 1982 г. В январе 1985 г. она заступила на боевое дежурство. Первые сведения о ней появились в печати в 1993 г.

14 ноября в Западную Европу прибыли первые «першинги». 22 ноября германский бундестаг дал согласие на размещение американских ракет средней дальности в ФРГ. В ответ на это 23 ноября советская делегация покинула женевские переговоры по сокращению ядерных вооружений среднего радиуса действия.

Одновременно советское руководство решило начать размещение своих ракет средней дальности в странах Центральной Европы. 25 декабря 1983 г. в ГДР и ЧССР были размещены две ракетные бригады – 30 установок. А 1 января 1984 г. Ю.В. Андропову доложили о размещении американских ракет «першинг-2» в Англии и ФРГ.

Когда в ноябре 1983 г. О. Гриневский встретился с начальником Генерального штаба Н. В. Огарковым, тот заявил ему, что дело идет к военному столкновению между США и СССР. При этом он сказал: «Запомни хорошенько: мы не собираемся дожидаться, когда на нас нападут, как это было в 1941 году. Мы сами начнем наступление, если нас вынудят к этому… Мы вправе назвать это нашим ответным ударом, не дожидаясь, когда противник начнет забрасывать нас ракетами».

А поскольку советские стратегические ракеты в Центральной Европе и в европейской части СССР не представляли никакой угрозы для США, появилась идея вернуться к тому плану, который существовал в Генеральном штабе еще при И.В. Сталине. Когда в 40-е годы Москве стало известно, что США готовят войну против СССР, было решено создать военный плацдарм против США на Чукотке.

В 1948 была сформирована специальная 14-я десантная армия под командованием генерала Николая Николаевича Олешева (1906–1970). В сентябре того же года ее начали перебрасывать на Чукотку, где она был дислоцирована в бухте Провидения.

Летом 1949 г. на Дальнем Востоке началось формирование авиационного отряда для сопровождения бомбардировщиков.

В августе отряд был переброшен на Чукотку и разместился здесь на аэродроме Маркова .

Позднее этот авиационный отряд был преобразован в 95-ю истребительную авиационную дивизию. Чтобы понять значение этого, необходимо учесть, что тогда авиационная дивизия насчитывал около ста самолетов. В октябре 1952 г. 95-я дивизия была передислоцирована в поселок Анадырь, а затем на основании директивы Генерального штаба № 0013 от 11 ноября 1953 г. переведена в Белоруссию.

В 1992 г. H.H. Остроумов поведал о том, как летом 1952 г. главнокомандующий ВВС П.Ф. Жигарев собрал генералов и поставил их в известность о том, что он «получил указание товарища Сталина приступить к формированию 100 дивизий реактивных бомбардировщиков фронтовой авиации». Среди мест базирования этой бомбардировочной армады были названы Камчатка и Чукотка. Закипела работа, но после смерти Сталина в 1953 г. она была прекращена.

И вот теперь через тридцать лет снова вернулись к этой идее. Теоретически она рассматривалась еще в 1982 г.. А в 1983 г. «СССР начал подготовку к размещению ракет средней дальности на Чукотке. Расчеты показали, что с чукотских плацдармов эти ракеты могут за 5–8 минут «накрыть» все Западное побережье США». Для охраны создаваемого плацдарма на Чукотке была выделена 99-я мотострелковая дивизия.

Существует мнение, что в конце 1983-го – начале 1984 г. мир снова, как и в 1962 г. во время Карибского кризиса, оказался перед угрозой военного конфликта между СССР и США. Причем некоторые историки считают даже, что в середине 80-х годов эта угроза была еще более серьезной, чем в начале 60-х годов.

 

Стоял ли мир на пороге Третьей мировой войны?

Однако прежде чем делать на этот счет соответствующие выводы, необходимо установить, не представляло ли все это большую политическую игру.

Сейчас уже известно, что распропагандированные испытания лазерного оружия в США были неудачными. В 1988 г. Конгресс США опубликовал 900-страничный доклад, главный вывод которого сводился к тому, что «в обозримом будущем» создание СОИ вообще невозможно. Знала ли это администрация США в 1983 г.? Оказывается, знала.

Позднее заместитель советника по вопросам национальной безопасности при Р. Рейгане Роберт Мак-Фарлейн признался, что это была его идея: «раскрутить на полную катушку создание ПРО под аккомпанемент пропагандистских фанфар», а затем «когда запрещение ПРО станет главной целью советской политики», пойти на это, «но в обмен на существенное сокращение или запрещение тяжелых МБР», по которым СССР далеко опережал США.

Это значит, что со стороны США вся военная истерия представляла собою шантаж, направленный на то, чтобы запугать СССР. В связи с этим возникает вопрос: понимало ли это руководство нашей страны?

После выступления Р. Рейгана, провозгласившего подготовку к «звездным войнам», по постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР была создана специальная комиссия, председателем которой был назначен академик Е. Велихов, а заместителем генерал В.И. Варенников. «Эта комиссия, – вспоминал В. И. Варенников, – была вывезена за город, и в течение нескольких дней, проводя заседания только в бункере, мы… выработали стратегически правильную линию для нашего государства».

К сожалению, даже в 2001 г. В.И. Варенников не счел возможным озвучить принятые решения. Но, исходя из тех материалов, которые имеются в нашем распоряжении, некоторое представление на этот счет получить можно. «В реальность угрозы СОИ, – пишет бывший пресс-секретарь М.С. Горбачева A.C. Грачев, – в Москве не верили. Комиссия академика Евгения Велихова, созданная еще при Андропове, пришла к заключению, что эта система эффективно работать не будет. По другим, правда, косвенным данным, комиссия Е. Велихова пришла к выводу, что создание СОИ – вообще нереально.

Дело в том, что работа над созданием лазерного оружия велась в СССР с начала 70-х годов и не дала положительных результатов.

Конструктор первых советских систем противоракетной обороны Герой Социалистического Труда Г. В. Кисунько писал о лазерном или «СВЧ-оружии»: «В его основе лежит внешне заманчивая, но технически абсурдная идея поражать боеголовки ракет не противоракетами, а сфокусированными радиолучами в диапазоне сверхвысоких частот». Почему же эта идея была абсурдной? А потому, что «для реально действующего СВЧ-оружия нужны гигантские энергетические мощности, в тысячи раз превосходящие сумму мощностей всех электростанций земного шара» [1681]Кисунько Г. Деньги на оборону. Четыре монолога о секретах «закрытой» науки. Публикацию подготовил В.Абрамов // Советская Россия. 1990. 5 августа. См. также: Шаболов В. Угрожает ли нам СОИ // Известия. 1988. 23 сентября; Борис Резник// Известия. 1991.18 и 24октября, 18 ноября.
.

Следовательно, руководство нашей страны понимало, что поднятая на Западе истерия вокруг «СОИ» – это не более чем широкомасштабная информационная акция.

Можно было бы ожидать, что оно разоблачит администрацию США. Однако этого не последовало. Более того, что Е.П. Велихову было дано распоряжение разработать систему мер, способных парализовать размещенное в космосе лазерное оружие. И это поручение было выполнено. Оно известно в литературе как «ассиметричный ответ» на «Стратегическую оборонную инициативу» Р. Рейгана.

Но если Е.П. Велихов считал невозможным создание лазерного оружия, какой смысл имел «ассиметричный ответ»? А.Ф. Добрынин объясняет это тем, что советское руководство (т. е. Ю.В. Андропов), несмотря на мнение ученых и военных, считало, что создание СОИ возможно, причем в реально обозримом будущем.

На чем могла основываться такая уверенность? Одно из двух: или его дезинформировала внешняя разведка, возглавляемая

В.А. Крючковым, или «антисимметричный ответ» тоже представлял собою лишь ход с советской стороны в той игре, которая разворачивалась между руководством двумя державами.

Авторы книги «Третий проект» выдвинули гипотезу, согласно которой Ю.В. Андропов сознательно пошел на обострение международной обстановки, чтобы запугать Запад, а затем, когда необходимый эффект будет достигнут, пойти на разрядку и выторговать более выгодные условия соглашения – вхождение в «единую Западную цивилизацию».

Если принять эту версию, получается, что блефовали обе стороны.

В связи с этим обращают на себя внимание следующие факты.

Оказывается, в конце 1983 – начале 1984 г., когда Н.В. Огарков предупреждал О. Гриневского о возможности нанесения Советским Союзом упреждающего удара по США, а Министерство обороны готовилось к развертыванию военного плацдарма на Чукотке, Генеральный штаб начал разрабатывать план возможной ликвидации ядерного оружия к 2000 г.

Как уже отмечалось, результаты проведенной в нашей стране под руководством академика H.H. Моисеева работы по определению возможных последствий ядерной войны уже в октябре

1983 г. были обнародованы в США. После этого один из сотрудников H.H. Моисеева В. В. Александров был приглашен в знаменитую Ливерморскую национальную лабораторию им. Э. Лоуренса (Lawrence Livermore National Laboratory, LLNL) и поддерживал с нею контакты вплоть до 1985 г., когда бесследно исчез.

Свое название эта лаборатория получила по названию города Ливермор в штате Калифорния. Формально она входит в структуру Калифорнийского университета, фактически является научным центром Министерства энергетики США, занимающимся наряду с подобной же лабораторией в Лос– Аламосе разработкой ядерного оружия и решением других проблем национальной безопасности.

В связи с этим возникает вопрос, возможно ли было сотрудничество между этой лабораторией и АН СССР, если бы США и СССР в это время готовились к войне друг с другом, и она могла начаться со дня на день?

31 декабря 1997 г. на страницах «Лос-Анджелес тайме» появилась статья с интригующим названием «The Gavrilov channel, the KGB-CIA hotline» («Канал Гаврилова, горячая линия КГБ – ЦРУ»). К сожалению, найти эту статью в Интернете, даже на сайте газеты не удалось. Однако в 1998 г. с ее содержанием нас познакомили «Новости разведки и контрразведки». Из этой публикации явствует, будто бы в начале 80-х годов, именно тогда, когда «холодная война» достигла своего наивысшего накала, между КГБ и ЦРУ начал действовать тайный канал связи.

Можно было бы ожидать, что эта информация вызовет волну журналистских расследований как у нас, так и за океаном. Ничего подобного не произошло. Невольно возникла мысль, что обнародованная «Лос-Анджелес тайме» версия представляла собою газетную «утку». Однако в 2003 г. появилась книга бывшего сотрудника ЦРУ М. Бирдена и журналиста Д. Ройзена «Главный противник», в которой версия о существовании «канала Гаврилова» получила подтверждение.

Из названных публикаций явствует, что «канал Гаврилова» начал действовать в 1983 г., т. е. в период короткого пребывания у власти Ю.В. Андропова, когда КГБ возглавлял В.М. Чебриков. По одной версии, инициатива его создания исходила от ЦРУ, по другой – от КГБ. Установленная между КГБ и ЦРУ тайная связь осуществлялась по двум каналам: первый представлял собою прямой телефонный провод между Лубянкой и Лэнгли, второй – конфиденциальные встречи представителей двух названных ведомств в Вене.

«Первыми сотрудниками ЦРУ, участвовавшими в этих встречах», были «Бертон Гербер, который был тогда руководителем отдела ЦРУ по делам СССР и стран Восточной Европы вместе с Дэвидом Бли, руководившим контрразведкой в ЦРУ». С советской стороны в первых встречах участвовали Рэм Красильников, возглавлявший первый, американский отдел В ГУ КГБ СССР и Леонид Ефимович Никитенко.

Можно было бы понять, если бы такой канал возник в годы Второй мировой войны, когда СССР и США являлись союзниками. Можно было бы понять, если бы такой канал начал действовать во время разрядки. Но как объяснить его появление именно тогда, когда обе стороны почти открыто бряцали оружием и допускали возможность возникновения ядерной войны. О каком сотрудничестве двух разведок к таких условиях могла быть речь?

Или «канал Гаврилова» действительно был создан для сотрудничества КГБ и ЦРУ и тогда следует признать, что военная истерия 1982–1984 гг. представляла собой спектакль, или же, если международные отношения действительно балансировали на грани войны, то «канал Гаврилова» был создан не для сотрудничества, а для тайных переговоров.

 

О «гранитной скамейке»

В тот самый момент, когда развернулась борьба с коррупцией, когда началась разработка программы модернизации страны, когда противостояние между СССР и США, казалось бы, приблизилось к роковой черте, Ю.В. Андропов умер.

В медицинском заключении говорится: «Адропов Ю.В., 1914 г. рождения, страдал интерстициальным нефритом, нефросклерозом, вторичной гипертонией, сахарным диабетом, осложнившимся почечной недостаточностью».

Приведенный перечень «хворей» должен был создать впечатление, что генсек являлся безнадежно больным человеком. Однако со всеми этими болезнями он дожил почти до 70 лет и мог жить дальше.

Как мы уже знаем, первые проблемы со здоровьем возникли у Ю.В. Андропова в середине 60-х годов.

«Когда я пришел в КГБ в октябре шестьдесят седьмого, – рассказывает бывший заместитель председателя КГБ Владимир Пирожков, – болезнь почек была у него к тому времени уже много лет, но она не слишком мешала ему жить» [1694]Макаров Д. Кто отравил Юрия Андропова? // Аргументы и факты. 1999. № 25. 23 июня.
.

3 сентября 1969 г. умер глава Северного Вьетнама Хо Ши Мин. Для прощания с ним Ю.В. Андропов и А.Н. Косыгин были направлены в Ханой. На обратном пути они сделали остановку в Пекине. А когда вернулись в Москву, Юрий Владимирович заболел. Попросивший журналиста Д. Макарова не называть его имя «высокопоставленный генерал КГБ» заявил, что после выздоровления Ю.В. Андропов в своем узком кругу сказал: «Китайцы меня чем-то отравили».

По всей видимости, этим, просившим не называть его имя генералом был уже упоминавшийся В. П. Пирожков, который через пол года после публикации Д. Макарова дал интервью и открыто подтвердил данный факт.

Как утверждает Д. Макаров, в 1977 г. (возможно, в конце 1976 г.) Ю.В. Андропов совершил тайную поездку в Афганистан.

«Когда мы провожали его в Москве в аэропорту, он легко взбежал по трапу в самолет, – вспоминал В.М. Чебриков. – Вернувшись через несколько дней обратно, он не мог даже самостоятельно сойти с трапа вниз. Его спускали на носилках и прямо из аэропорта увезли в ЦКБ». Что же произошло с Андроповым в Кабуле? «Это была вирусная инфекция – нечто вроде ветрянки… Болезнь Андропова поначалу окружили глубокой тайной. Даже для высшего руководства КГБ».

Однако полностью скрыть этот факт не удалось. 21 января 1977 г. A.C. Черняев отметил в дневнике: «Андропов болеет уже два месяца». Это значит, что он заболел в конце ноября 1976 г.

«Когда Андропов вернулся из Кабула, я несколько раз пытался с ним встретиться, но всякий раз мне говорили, что Ю.В. очень занят, – рассказывает Владимир Пирожков. – Это удалось мне только через две недели. Он все еще находился в ЦКБ, но ему уже разрешали гулять… В парке около двухэтажного особняка, где всегда лечился Андропов… мы с ним и встретились… Если бы я заранее не знал, что передо мной Ю.В., я бы его не узнал: все лицо его было покрыто какой-то ужасной коростой. Передвигался он с большим трудом».

«В КГБ шепотом говорили, что Андропова в Афганистане отравили… Болезнь наложила на Андропова неизгладимый отпечаток. Поначалу у него даже выпали брови, сильно поредели и поседели волосы, стали случаться неожиданные обмороки».

Правда, и на этот раз все закончилось благополучно. Более того, те, кто встречался с Ю.В. Андроповым в конце 70-х – начале 80-х годов отмечают, что он был достаточно энергичен и невероятно работоспособен.

В качестве примера можно привести свидетельство A.B. Коржакова, который в конце 1982 г. сразу же после избрания Ю.В. Андропова генсеком был приглашен в его охрану. «Мне, – вспоминает он, – было известно, что его беспокоят почки. Но, по моим наблюдениям, он не производил впечатления серьезно больного человека. Был энергичен, без физического напряжения садился в машину, выходил из нее, поднимался по лестницам, правда, бегом не занимался».

«Проблемы со здоровьем у Юрия Владимировича, – утверждает A.B. Коржаков, – не носили острого характера. Ему вполне хватало лекарственной терапии. И вдруг в одночасье, на глазах у нас, ситуация с его лечением стала быстро меняться».

Было ли это совпадением, сказать пока сложно, но обострение болезни Ю.В. Андропова началось вскоре после отставки H.A. Щелокова.

В связи с этим появились слухи, будто бы жена отправленного в отставку министра внутренних дел, который жил с Ю.В. Андроповым в одном подъезде, совершила на него покушение, в результате которого пуля задела у него почку и его здоровье начало быстро ухудшаться. По мнению H.A. Зеньковича, основанием для возникновения этого слуха явились два факта: самоубийство Светланы Петровны Щелоковой, произошедшее 19 февраля 1983 г. и отсутствие «после этого» Ю. В. Андропова на работе «в течение трех недель».

Никаких доказательств приведенная версия до сих пор не получила. Более того, близкие к Ю.В. Андропову лица категорически отвергают ее. И с этим трудно не согласиться. 13 марта 1983 г.

A.C. Черняев отметил в дневнике, что Ю.В. Андропов болен уже «полтора месяца», т. е. с конца января – начала февраля. В медицинском заключении говорится, что Ю.В. Андропов «в связи с прекращением функций почек находился на лечении гемодиализом («искусственная почка»)» с февраля 1983 г.».

Следовательно, он заболел за две-три недели до самоубийства С.П. Щелоковой.

Что же произошло с Юрием Владимировичем?

Ответ на этот вопрос мог бы дать его лечащий врач Валентин Ефимович Архипов. Однако он ушел из жизни, не только не опубликовав воспоминаний, но и не дав ни одного интервью.

Что касается Е.И. Чазова, то он отвечает на поставленный вопрос так: «Прогрессирующее заболевание почек, которое нам удавалось компенсировать более 16 лет, привело, как мы и ожидали, к прекращению функции почек».

И далее: «В начале 1983 года произошло то, чего мы давно боялись… В организме катастрофически стало нарастать содержание токсичных веществ… С тяжелым чувством, понимая всю безысходность, ведущие наши специалисты – академик медицины Н. А. Лопаткин, профессор Г. П. Кулаков и другие – вместе с нами приняли решение начать использование искусственной почки». «Мы вынуждены были перейти на проведение гемодиализа – периодическое очищение крови от шлаков, которые почти не выводились из организма».

И хотя это звучит почти безнадежно, само по себе произошедшее не могло быть причиной смерти. Этот факт отмечается и в медицинском заключении: «Проводившееся лечение, – говорится в нем о гемодиализе, – обеспечивало удовлетворительное самочувствие и работоспособность».

Как совершенно справедливо отмечает H.A. Зенькович, «канцлер Австрии Бруно Крайский, оказавшись в сходной с Андроповым ситуации, много лет продолжал свою активную государственную деятельность». И действительно, он родился на три года раньше Ю.В. Андропова, в 1911 г., а умер на шесть лет позже, в 1990 г.

«Я помню, – вспоминал А.И. Вольский, – ко мне приехал Арманд Хаммер, спрашивает: «Хотите, чтобы Андропов остался жив?» – «Естественно». – «Тогда поезжайте в Австрию, у канцлера Бруно Крайского точно такая же болезнь. Его врач изобрел новое лекарство». «Я полетел в Вену, привез оттуда два бачка, но наши врачи сказали, что не знакомы с этим препаратом, а потому отказались его применять» .

«В «кремлевской» больнице в Кунцеве, называвшейся Центральной клинической больницей, были оборудованы специальная палата и операционная для проведения этой процедуры. Дважды в неделю Андропов приезжал для проведения гемодиализа».

«Не волнуйтесь, успокаивали его, – вспоминает A.B. Коржаков, – Эту процедуру мы будем проводить с вами не чаще двух раз в неделю». Обещали, что все вскоре нормализуется, и тогда можно будет перейти на один раз в неделю, а потом еще реже. На самом деле все оказалось совершенно иначе. После двухразовых процедур в неделю через небольшое время перешли на трехразовое, потом на четырехразовое, затем на ежедневное и в конце концов его перестали отключать от аппарата вовсе».

Этот процесс растянулся почти на целый год.

Поскольку состояние здоровья Ю.В. Андропова не улучшалось, возник вопрос о пересадке почки. В связи с этим для консультаций из США был приглашен известный специалист в этой области – доктор Альберт Рубин.

Альберт Рубин (1927–2008) закончил Массачусетский технологический университет и Корнельский медицинский колледж. Посвятив себя медицине, он в 1957 г. провел первый опыт использования гемодиализа, а в 1977 г. осуществил первую в мире пересадку почки. В 1983 г. А. Рубин не только возглавлял больницу в Нью-Йорке, но и преподавал в Университете Рокфеллера. Неудивительно поэтому, что в 2008 г. Дэвид Рокфеллер поставил свою подпись под его некрологом.

Е.И. Чазов утверждает, что А. Рубин был приглашен в Москву только по медицинским каналам и что его визит имел строго конфиденциальный характер. Действительно, он не привлек к себе внимание прессы. Но это как раз и представляется странным, так как сохранение конфиденциальности этой поездки зависело не только от А. Рубина

Есть в этой истории еще одна загадка. Как мы знаем, в 1983 г. отношения между США и СССР достигли самого напряженного состояния за весь послевоенный период. Поэтому возникает по крайней мере два вопрос: а) был ли в такой ситуации Государственный департамент заинтересован в продлении жизни Ю.В. Андропова? и б) мог ли в таких условиях Ю.В. Андропов рассчитывать на медицинскую беспристрастность А. Рубина?

По словам Е.И. Чазова, А. Рубин нашел состояние пациента настолько тяжелым, что предложил не производить пересадку почки и использовать для поддержания здоровья больного другие средства.

Отчего же тогда, спрашивается, умер Ю.В. Андропов?

Если верить медицинскому заключению, все дело заключалось в том, что «в конце января 1984 г. состояние ухудшилось в связи с нарастанием дистрофических изменений во внутренних органах и прогрессирующей гипотонией ». Эти два фактора, если верить медицинскому заключению, привели к «нарастанию» «сердечно-сосудистой недостаточности» и «остановке дыхания».

Таким образом из медицинского заключения явствует, что до конца 1983 г. состояние Ю.В. Андропова было более или менее удовлетворительным и только в начале 1984 г. произошло ухудшение, а 9 февраля он умер. И хотя в медицинском заключении об этом прямо не говорится, оно подводит читателей к выводу, что все это было порождено почечной недостаточностью.

В связи с этим распространено мнение, что Юрий Владимирович Андропов «умер от отказа обеих почек».

Но умер он не от этого.

И обострение его состояния произошло не в конце января 1984 г., а на четыре месяца раньше.

1 сентября Ю.В. Андропов провел последнее заседание Политбюро и на следующий день улетел в Крым.

«В течение длительного времени, – пишет Е. И. Чазов, – сначала в связи с болезнью Брежнева, а затем Андропова – я никак не мог получить почетный диплом в старейшем университете им. Шиллера в Йене (Германия). Звание почетного доктора университета мне было присуждено за комплекс работ в области кардиологии».

В сентябре, когда Ю.В. Андропов отдыхал в Крыму, здоровье его стало улучшаться. «Воспользовавшись относительно благополучной ситуацией и договорившись с моими немецкими коллегами, – читаем мы в воспоминаниях Е.И. Чазова далее, – я вылетел в Германию».

В тот самый день, когда должно было состояться вручение диплома почетного доктора, и Евгений Иванович уже собирался в университет, «вдруг появился человек в немецкой военной форме» и сообщил, что виновника торжества просят срочно «соединиться с Москвой по специальной связи». Через 20 минут Е.И. Чазов услышал голос первого заместителя председателя КГБ СССР. В.А. Крючков сообщил ему о резком ухудшении состояния Ю.В. Андропова и попросил «срочно вылететь из Йены прямо в Крым».

Извинившись перед руководством университета, Е.И. Чазов отправился в аэропорт. Через некоторое время здесь появился вертолет, который доставил его в Берлин. Там на военном аэродроме его уже ожидал Ил-62. Поздно ночью Евгений Иванович был в Симферополе, откуда его сразу же доставили в санаторий, где находился Ю.В. Андропов. «Если не ошибаюсь, – пишет Е.И. Чазов, – это было 30 сентября 1983 года».

Что же произошло в Крыму?

«Почувствовав себя хорошо, – пишет Е.А. Чазов, – Андропов забыл о наших предостережениях и решил, чтобы разрядить, как ему казалось, больничную обстановку дачи, съездить погулять в лес. Окружение не очень сопротивлялось этому желанию, и он с большим удовольствием, да еще легко одетый, несколько часов находился в лесу». Речь идет не о прогулке в лес, а о поездке на другую дачу («Дубрава-1»), расположенную в горах. По всей видимости, в день этой поездки М.С. Горбачев разговаривал с Ю.М. Андроповым по телефону. «Настроение у него, – отмечает Михаил Сергеевич, – было прекрасное, давно такого не было». А буквально «через два-три дня» пришло известия, что «со здоровьем Юрия Владимировича стало совсем плохо». «Что там произошло, – отмечает М.С. Горбачев, – как он простудился – все эти медицинские детали описаны у Чазова».

«Надо знать коварный климат Крыма в сентябре, – читаем мы в воспоминаниях главного кремлевского врача, – на солнце кажется, что очень тепло, а чуть попадешь в тень зданий или леса – пронизывает холод. К тому же уставший Андропов решил посидеть на гранитной скамейке в тени деревьев. Как он сам нам сказал позднее – он почувствовал озноб, почувствовал, как промерз, и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. На второй день у него развилась флегмона» [1731]Чазов Е.И. Здоровье и власть. С. 189.
.

В.Ф. Грушко утверждает, что в 1990 г. во время отдыха в Крыму, он вместе с начальником местного 9-го управления УКГБ по Крымской области Л.Н. Толстым («он на самом деле был одним из прямых потомков великого писателя») посетил то самое место в горах, «где в последний раз побывал Андропов». «Толстой рассказал, что Андропов, пройдясь немного пешком, присел на скамейку передохнуть. Неожиданно он сказал, что чувствует сильный озноб. Его состояние ухудшалось на глазах. Теплая одежда не помогала. Андропова срочно отправили самолетом в Москву и поместили в больницу». «Я сидел на той самой мраморной скамейке».

Итак, по утверждению руководителя 4 управления, резкое ухудшение состояния здоровье Ю.В. Андропова произошло после его поездки в горы и было связано с простудой. Убедительность этой версии придал своими мемуарами бывший заместитель председателя КГБ СССР В.Ф. Грушко.

С тех пор ее повторяют все, кто касается данной проблемы.

Однако она не выдерживает критики.

 

Что случилось в Крыму?

Мы не знаем, что рассказывал Л.Н. Толстой в 1990 г. Однако в 2001 г. он дал интервью, из которого вырисовывается совершенно другая картина. По его словам, когда Ю.В. Андропов решил съездить в «Дубраву-1», службе Госохраны Крыма было поручено подготовить там «места его остановок во время прогулок. Лесники и сотрудники КГБ за несколько дней сделали и установили на двух полянах деревянные лавки и покрыли их пледами. Да и места подобрали такие, где не было сильных сквозняков, тени и влажности».

С интервью Л.Н. Толстого перекликается интервью бывшего заместителя начальника охраны Ю. В. Андропова подполковника Бориса Клюйкова. Он сообщил, что когда осенью 1983 г. на даче в горах Юрий Владимирович побывал на рыбалке и после этого решил посидеть на берегу горной реки, то сидел на обыкновенном деревянном стуле, причем тепло одетый и с наброшенным на плечи пледом.

«В тот день, – читаем мы в интервью Л.Н. Толстого, – Андропов в армейской накидке и с пледом провел на полянах и в резиденции «Дубрава-1» несколько часов. При этом был очень задумчив. В «Дубраве-1» накрыли скромный обед. Юрий Владимирович произнес тост за хорошую прогулку, мы выпили по бокалу шампанского. Причем сам Андропов не пил. Потом уехали обратно».

Таким образом, история с гранитной или мраморной скамейкой по меньшей мере требует доказательств. На сегодняшний день это лишь версия, находящаяся в противоречии с другими фактами.

Но самое главное в другом. Независимо от того, была скамейка гранитной или мраморной, она не могла иметь никакого отношения к флегмоне, якобы появившейся «на следующий день» у Ю.В. Андропова.

Поскольку не все читатели имеют медицинское образование, откроем Большую медицинскую энциклопедию. Из нее явствует, что флегмона (от греч. phlegmone – жар, воспаление) – это гнойное воспаление клетчатки, возникающее в результате проникновения в нее микроорганизмов .

Поэтому флегмона – это не следствие простуды, как уверяет в своих воспоминаниях академик Е.И. Чазов, а результат заражения.

Следовательно, и поездка в горы, и гранитная скамейка понадобились главному кремлевскому врачу не для объяснения ухудшения состояния здоровья Ю.В. Андропова, а для сокрытия причины его заражения. И очень странно, если не сказать подозрительно, что такой осторожный человек, как генерал В.Ф. Грушко (а его, казалось бы, никто не тянул за язык), счел необходимым принять участие в распространении этой дезинформации.

Поскольку Е.И. Чазов попытался скрыть факт заражения генсека, в поисках причины этого обратимся к литературе.

Как говорится к Большой медицинской энциклопедии, «проникновение микробов в клетчатку происходит чаще всего при открытых повреждениях, реже – путем гематогенного заноса из септического очага». Флегмона может иметь и постинъекционный характер: «в большинстве случаев» это «связано с внесением в ткани человека микроорганизмов при недостаточной стерилизации (особенно при кипячении) шприцов, инъекционных игл, лекарственных препаратов». Бывает, что флегмона возникает в результате «введения высококонцентрированных лекарственных растворов, которые способны вызывать в месте инъекции зону асептического некроза». Особенно это касается тех случаев, когда «лекарственное вещество, предназначенное для мышечного введения, ошибочно вводится подкожно».

Для понимания характера флегмоны очень важно знать место ее нахождения. В своих мемуарах Е.И. Чазов полностью обходит этот вопрос стороной, и только из его интервью журналу «Коммерсант-власть», которое он дал весной 2001 г., мы узнали, что гнойник возник Ю. В. Андропова на спине.

И хотя Ю.В. Андропов отдыхал не в районном, а в кремлевском санатории, и его обслуживали самые лучшие медицинские работники, можно допустить, что заражение генерального секретаря и возникновение у него гнойного воспаления было следствием чьей-то халатности или непрофессионализма. Можно допустить и то, что именно эту халатность или непрофессионализм пытался с помощью «гранитной скамейки» скрыть Е.И. Чазов, чтобы таким образом переложить ответственность за это с медицинского персонала 4-го управления, которое он возглавлял, на охрану генсека, которая находилась в ведении 9-го управления.

Однако все остальное очень трудно списать на халатность и непрофессионализм.

Любое заболевание имеет так называемый «инкубационный период». В связи с этим необходимо учитывать, что различаются четыре вида флегмоны: а) серозная, б) гнойная, в) гнилостная и в) некротическая.

«Флегмона, – говорится в Большой медицинской энциклопедии, – начинается с развития серозного воспаления», которое затем превращается в гнойное, а при определенных условиях и в гнилостное. В результате этого «возникают мелкие диссеминированные участки некроза», «которые в последующем сливаются в обширные очаги некрозированной клетчатки», что свидетельствует о появлении некротической флегмоны.

Таким образом, флегмона проходит в своем развитии четыре этапа. И хотя этот процесс может развиваться с разной скоростью, он измеряется не часами, а днями [1743]Христюк В.М. Постинъекционные воспалительные процессы (абсцессы и флегмоны). М., 1985. С. 6.
.

А поскольку возникновение и развитие флегмоны сопровождается ухудшением состояния человека («повышается температура», появляются «озноб и тахикардия», «наблюдается местная гипертермия»), то появление у Ю.В. Андропова озноба во время поездки в горы означает, что к этому времени его заражение уже произошло. Поэтому вызывает удивление, что медицинский персонал (и лечащий врач в том числе), если верить Е.И. Чазову, обнаружил флегмону только на следующий день после поездки в горы.

Но дело не только в этом. Возникает другой вопрос: сколько же времени прошло от обнаружения флегмоны до экстренного возвращения Е.И. Чазова из Йены?

Если исходить из воспоминаний Е.И. Чазова, он отправился в ГДР только для получения диплома почетного доктора, т. е. примерно на три дня (день приезда, день вручения и день отъезда). Но тогда получается, он пробыл в Йене всего два дня: 29 и 30 сентября. Когда он вылетал из Москвы, Юрий Владимирович чувствовал себя хорошо. Если допустить, что именно в этот день он и отправился в горы, получается, что Евгения Ивановича вызвали в Крым сразу после обнаружения флегмоны.

А «когда рано утром (т. е. 1 октября. – АО.), – пишет Е.И. Чазов, – вместе с нашим известным хирургом В. Д. Федоровым мы осмотрели Андропова, то увидели распространяющуюся флегмону, которая требовала срочного оперативного вмешательства». После этого Ю. В. Андропов был отправлен из Крыма в Москву.

Некоторое представление о том, в каком состоянии к этому времени находился Ю.В. Андропов, дает интервью Л.Н. Толстого. По его свидетельству, в аэропорт Юрия Владимировича везли «в реанимационной машине». «Трап, отмечает он, – подали не со стороны здания аэропорта, а со стороны летного поля», и «мы под руки завели Андропова в самолет».

Итак, получается, что около 29 сентября Юрий Владимирович чувствовал себя хорошо, а через день уже не мог ходить. Так быть не могло. Но тогда следует признать, что поездка в горы имела место не около 29 сентября, а намного раньше. И действительно, по свидетельству Л.Н. Толстого, Ю.В. Андропова госпитализировали «через неделю» после этой поездки.

Но тогда следует признать, что флегмона была обнаружена до визита Е.И. Чазова в Йену. В таком случае поездка Ю.В. Андропова в горы не могла не быть согласована с 4-м управлением. Следовательно, сдвинув ее на время своего пребывания в ГДР, Е.И. Чазов тем самым попытался скрыть данный факт.

Но зачем?

Если флегмона была обнаружена на следующий день после поездки в горы, т. е. около 25 сентября, получается, что на протяжении нескольких дней лечащий врач В.Е. Архипов, который якобы отличался такой щепетильностью в отношении медицинской тайны, ничего не делал для того, чтобы остановить развитие флегмоны. В результате она была запущена настолько, что достигла своей крайней, некротической стадии, у больного, по признанию самого Е.И. Чазова, началась гангрена [1749]Чазов Е.И. Здоровье и власть. С. 189.
и к 1 октября он потерял способность самостоятельно передвигаться.

Это уже трудно назвать халатностью.

Но даже если допустить непрофессионализм личного врача Ю.В. Андропова и всего медицинского персонала Нижней Ореадны, где находился генсек, за неделю 4-е управление могло привлечь к его лечению самых квалифицированных специалистов из Москвы.

Правда, Е.И. Чазов пытается создать видимость, что узнал о флегмоне постфактум. Однако если ее обнаружили около 25 сентября, то его обязательно должны были поставить в известность об этом: или личный врач Ю.В. Андропова Е.Е. Архипов, или главный врач санатория, или охрана генерального секретаря.

Можно допустить, что бывшему главному кремлевскому врачу неудобно признаваться, что он не только самоустранился от вмешательства в этот вопрос, но и, оставив своего пациента в тот момент, когда его состояние стало ухудшаться, отправился за границу. Но не менее вероятно, что таким образом он пытался создать себе алиби.

Вспомним, как, уговорив в январе 1982 г. М.А. Суслова лечь на диспансеризацию и санкционировав использование для его профилактического лечения нового лекарства, Е.И. Чазов тоже уехал из Москвы. Что последовало за этим, мы знаем.

Таким образом, если появление флегмоны можно списать на халатность медицинского персонала, то в их действиях после обнаружения флегмоны допустимо искать состав преступления.

Когда 1 октября Ю.В. Андропова доставили в Москву, его сразу же отвезли в Центральную кремлевскую больницу.

«Учитывая, что может усилиться интоксикация организма, – пишет Е.И. Чазов, – в Москве, куда мы возвратились, срочно было проведено иссечение гангренозных участков пораженных мышц. Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала» [1751]Там же. С. 189.
.

Это свидетельство вызывает много вопросов.

Неужели гангрена страшна только тем, что ведет к усилению «интоксикации организма»? Почему было решено ограничиться только «иссечением гангренозных участков», а не удалением пораженных флегмоной тканей, т. е. удалением порождающих ее микроорганизмов? И какая была связь между «подорванными» «силами организма» и «незаживаемостью» «послеоперационной раны»?

«Мы, – пишет Е.И. Чазов далее, – привлекли к лечению Андропова все лучшие силы советской медицины. Однако состояние постепенно ухудшалось – нарастала слабость, он опять перестал ходить, рана так и не заживала. Нам все труднее и труднее было бороться с интоксикацией».

Издав в 2000 г. новые воспоминания, Евгений Иванович счел необходимым скорректировать первоначальную версию о болезни Ю.В. Андропова: «В связи с простудой у него развился абсцесс, который оперировал академик В.Д. Федоров. К сожалению, организм потерял сопротивляемость, и ликвидировать гнойный процесс не удалось »

Даже если бы Евгений Иванович был коновалом, все равно он должен был знать, что «абсцесс» и «флегмона» – это разные виды воспалительного процесса. Если абсцесс представляет собой локализованное воспаление, то флегмона – это воспаление растекающееся. Поэтому для ликвидации абсцесса бывает достаточно его вскрытия и удаления гноя. Что касается флегмоны, то здесь очень важно своевременно остановить процесс ее растекания, процесс расширяющегося поражения ткани клетчатки.

Поэтому, подменив понятие «флегмоны» понятием «абсцесса», Е.И. Чазов попытался нейтрализовать свои первоначальные откровения по поводу того, что произошло с Ю.В. Андроповым в Крыму, и сознательно исказил представление о характере его заболевания.

Зато в своих новых воспоминаниях Евгений Иванович признал, что ухудшение состояния Ю.В. Андропова было связано не с тем, что из-за ослабления организма не удалось добиться заживаемости «послеоперационной раны», а с тем, что не удалось «ликвидировать гнойный процесс».

Как явствует из Большой медицинской энциклопедии, несмотря на то, что флегмона – это растекающееся гнойное воспаление, чаще всего она достигает барьера, за пределами которого ее распространение приостанавливается. И только в исключительных случаях «наблюдаются прогрессирующие формы флегмоны, при которых воспаление, быстро распространяясь, захватывает обширные участки клетчатки и вызывает тяжелую интоксикацию, а нередко – септическое состояние».

Получается, что у Ю.В. Андропова флегмона не только приобрела редкую «прогрессирующую форму», но и здесь развивалась по самому худшему сценарию, достигнув «септического состояния».

Причиной этого Е.И. Чазов называет то, что «организм потерял сопротивляемость», т. е. способность иммунной защиты от поражающих клетчатку микроорганизмов.

Но ведь рана не заживала не только потому, что произошло ослабление организма, но и потому, что продолжался гнойный процесс, а гнойный процесс продолжался не только потому, что «организм потерял сопротивляемость», но и потому (и это самое главное), что из него не был удален источник загноения.

Как же тогда можно называть проведенную 1 октября операцию успешной?

Вспоминая о болезни Ю.В. Андропова в 2001 г., Е.И. Чазов признался корреспонденту журнала «Коммерсант-власть» Е. Жирнову: «У него начался сухой некроз. Ему удаляли гноившиеся куски, а они не заживали. Первый раз его оперировали 1 октября 1983 г. Федоров и Малиновский. Не помогло» [1756]Жирнов Е . «Человек с душком». Штрихи к портрету Юрия Андропова // Коммерсант-власть. 2001. № 15. 6 февраля.

Не будем придираться к стилю. Удаленные куски ткани не могут заживать. Автор интервью, конечно, имел в виду остающуюся после операции рану. Но одно дело, если рана просто не заживала, другое дело, если она продолжала гноиться. Таким образом, в 2001 г. Евгений Иванович признался, что проведенная 1 октября операция на самом деле была неудачной. И неудачными были все остальные хирургические вмешательства, так как не достигали главного – ликвидации источника загноения.

В связи с этим заслуживает внимания еще одно признание Е.И. Чазова: «Погиб он (Андропов. – АО.) нелепо. Я себя ругаю, что не уследил. У него на спине образовался гнойник. И он не заживал. И начался сепсис, заражение крови, от которого он в конце концов и погиб» [1757]Там же.
.

Если верить этому признанию, а у нас нет никаких оснований ставить его под сомнение, получается, что опубликованное в феврале 1984 г. медицинское заключение было сфальсифицировано с целью сокрытия действительной причины смерти Ю. В. Андропова.

На самом деле Ю.В. Андропов умер не от почечной недостаточности, а от заражения крови. Это уже не подходит под определение «халатность». Но это трудно назвать и непрофессионализмом. Невольно возникает вопрос о преступлении.

И если Е.И. Чазов уверен в своей невиновности, он должен не отмалчиваться, не отделываться возмущением и противоречивыми репликами, а потребовать профессиональной экспертизы истории болезни и лечения Ю.В. Андропова накануне его смерти.

 

Письмо без ответа

29 августа В.И. Воротников записал в дневнике: «Зашел к К.У. Черненко, который возвратился из отпуска». Однако «несмотря на полуторамесячный отдых в Крыму, он выглядел неважно».

Делая эту запись, Виталий Иванович не знал, что в августе К.У. Черненко отдыхал не только в Крыму, но и в больнице.

Зенькович H.A. пишет, что первым нарушил обет молчания и приоткрыл эту тайну помощник К. У. Черненко В. Прибытков. Однако книга В. Прибыткова «Аппарат», на которую ссылается Н. Зенькович, увидела свет в 1995 г., а рассказанная им история появилась в печати уже в 1992 г. И поведал о ней Е.И. Чазов.

Отметив, что летом 1983 г. К.У. Черненко отправился в Крым, он сообщил: «Отдыхавший там же, в Крыму, министр внутренних дел Федорчук, которого активно поддерживал Черненко, прислал ему в подарок приготовленную в домашних условиях копченую рыбу».

«У нас, – пишет Евгений Иванович далее, – было правило – проводить строгую проверку всех продуктов, которые получало руководство страны. Для этого как в Москве, так и в Крыму были организованы специальные лаборатории. Здесь же то ли охрана просмотрела, то ли понадеялись на качественность продуктов, которые прислал близкий знакомый, к тому же министр внутренних дел, короче – такой проверки проведено не было».

«К несчастью, рыба оказалась недоброкачественной – у Черненко развилась тяжелейшая токсикоинфекция с осложнениями в виде сердечной и легочной недостаточности. Выехавшие в Крым наши ведущие специалисты вынуждены были из-за тяжести состояния срочно его транспортировать в Москву», так как возникли опасения «за исход болезни». С тех пор история с копченой рыбой не сходит со страниц книг и статей. Однако, как заявил в интервью Антону Колесникову В. В. Федорчук, летом 1983 г. он находился не в Крыму, а в Москве. Поэтому рыбу семье Черненко принес не он, а его зять, причем, если исходить из содержания интервью, не в копченом, а в натуральном, сыром виде.

Но самое главное в другом. Упомянутую рыбу ел не только Константин Устинович, но и все члены его семьи, между тем отравился только он. Одного этого достаточно, чтобы поставить версию Е.И. Чазова под сомнение.

Зачем понадобилось ему бросать тень подозрения на В.В. Федорчука, остается загадкой. То ли для того, чтобы списать на него допущенную охраной К.У. Черненко халатность, то ли для того, чтобы скрыть факт имевшего место покушения. Во всяком случае, из больницы К.У. Черненко вышел инвалидом.

«С октября 1983 г., – пишет Е.И. Чазов, имея в виду Ю.В. Андропова, – он перестал непосредственно руководить Политбюро, ЦК, Верховным Советом СССР и не появлялся в Кремле». В связи с этим помощник К.У. Черненко В. Печенев утверждает, что с того времени, как Юрий Владимирович Андропов снова лег в больницу, «вся реальная власть» в партии, а значит, и в стране «полностью» сосредоточилась «в руках Черненко». В отсутствие Ю.В. Андропова на лидерство как глава правительства стал претендовать H.A. Тихонов.

«В связи с болезнью генсека, – пишет М.С. Горбачев, – заседания Политбюро и Секретариата вел Черненко. Лишь изредка он поручал мне вести Секретариат… Тихонов предпринял попытку взять на себя председательствование на Политбюро, но это не прошло. Прежде всего из-за Юрия Владимировича, который хотя и находился в тяжелом состоянии, ясности ума не терял».

На этой же почве произошло обострение отношений между H.A. Тихоновым и М.С. Горбачевым. «Как-то, – вспоминает Михаил Сергеевич, – еще в дни пребывания Андропова в Крыму, он сказал мне в телефонном разговоре, чтобы я обязательно выступил в качестве заключающего прения на Пленуме ЦК, который намечался на ноябрь». «Я стал обдумывать выступление, анализировать политические и практические итоги прошедших девяти месяцев. Как раз в этот момент из отпуска вернулся Тихонов. Узнав о том, что я намерен выступить на Пленуме, он тут же позвонил Андропову и заявил, что, поскольку слово предоставят Горбачеву, обязан выступить и он». Ю.В. Андропов не стал возражать.

Юрий Владимирович не желал выпускать из рук бразды правления и не оставлял надежды вернуться в Кремль.

«Первые недели после операции, – пишет Е.И. Чазов, – Андропов, хотя и был подавлен всем случившимся, но продолжал еще работать в больнице – принимал своих помощников, проводил даже небольшие заседания, читал присылаемые материалы, принимал решения». Подобным же образом характеризовал положение дел и А.И. Вольский. «Начиная с октября 1983 г. Юрий Владимирович уже был тяжело болен. Но даже когда он находился в больнице, не было ни одного дня, чтобы он не приглашал к себе тех или иных руководителей, своих помощников и не обсуждал с ними важнейшие вопросы страны…»

Подтверждение этого мы находим в воспоминаниях Г.А. Арбатова и А.Е. Бовина.

Как явствует из воспоминаний А.Е. Бовина, 1 сентября Ю.В. Андропов позвонил ему, «сказал, что завтра уезжает в отпуск» и предложил «к возвращению» подготовить записку по национальному вопросу. А.Е. Бовин составил такую записку и 30 сентября представил ее П.П. Лаптеву. После операции Ю.В. Андропов ознакомился с запиской, сделал на ней пометки и предложил А.Е. Бовину доработать ее с учетом сделанных им замечаний.

Подобную же записку, посвященную проблеме творчества и интеллигенции, Ю. Андропов поручил подготовить Г.А. Арбатову и после операции тоже ознакомился с нею.

Первоначально, по утверждению Е.И. Чазова, «никто, кроме врачей, не знал истинного состояния Ю. Андропова». Но иностранными журналистами было замечено, что после встречи с американскими сенаторами, которая имела место 18 августа, Ю.В. Андропов перестал появляться на людях.

Это особенно стало бросаться в глаза осенью, когда в связи с гибелью южнокорейского самолета произошло дальнейшее обострение советско-американских отношений и за рубежом поднялась волна антисоветской истерии. Многие ожидали, что глава советского государства появится перед телекамерами, однако все ограничилось только тем, что 29 сентября в советской печати появилось «заявление» Ю.В. Андропова, а 27 октября его ответы на вопросы газеты «Правда».

После 18 августа Ю.В. Андропов не принимал участия ни во встречах с главами и представителями иностранных государств и братских партий, которые посещали Москву, ни в общественно-политических мероприятиях, которые проходили в столице. Причем, если первоначально это объяснялось его нахождением в отпуске, что соответствовало действительности, затем, когда отпуск слишком затянулся, появилась версия о том, что генеральный секретарь простудился.

Драматизм ситуации обнаружился в начале ноября, когда Ю. В. Андропов оказался неспособным участвовать в торжественном заседании, посвященном 66-й годовщине Октябрьской революции, а затем в праздничной демонстрации 7 ноября. Это был первый случай, когда глава советского государства не участвовал в подобных торжествах.

Если до этого никто, кроме врачей, не имел представления о реальном состоянии здоровья Ю.В. Андропова, и Агитпроп мог объяснять его отсутствие на людях «простудой», теперь стало очевидно, что дело не в «простуде». И если советские средства массовой информации на этот счет хранили молчание, за рубежом отсутствие Ю.В. Андропова на трибуне Мавзолея 7 ноября вызвало оживленные толки.

Но даже члены Политбюро не имели на этот счет полного представления. Судя по всему, они подняли этот вопрос перед К.И. Черненко только 10 ноября, т. е. только после ноябрьских праздников, когда собрались на очередное свое заседание. И только 17-го Константин Устинович проинформировал Политбюро о состоянии здоровья Ю.В. Андропова, причем, судя по всему, не вдаваясь в подробности. «О том, что Ю.В. Андропов находится в ЦКБ, – записал в этот день в дневнике В.И. Воротников, бывший кандидатом в члены Политбюро, – я узнал лишь сегодня».

Если верить Е.И. Чазову, «в середине (ноября) 1983 г.», т. е. после ноябрьских праздников, Ю.В. Андропов заговорил с ним «о бесперспективности своего положения». Однако имеющиеся в нашем распоряжении мемуарные свидетельства лиц, которые контактировали с ним в это время, свидетельствуют, что Юрий Владимирович не терял надежду на выздоровление до самого последнего момента.

По всей видимости, именно в это время в окружении Ю.В. Андропова возникли подозрения, что ухудшение его здоровья имеет искусственный характер. По свидетельству Ф.М. Бурлацкого, к Юрию Владимировичу явился один из его помощников и заявил: «Ходят упорные слухи, что кто-то через врачей мстит вам за борьбу с коррупцией… Надо бы тщательно проверить». Отмечая этот факт, Ф. Бурлацкий утверждает, что Ю.В. Андропов отнесся к подобным подозрениям с сомнением и не дал согласия на их проверку.

Однако факты говорят о другом. «Мне, – вспоминает Е.И. Чазов, – позвонил Чебриков, председатель КГБ, которого я хорошо знал, и попросил заехать к нему. В новом здании КГБ вежливый секретарь Чебрикова тут же проводил меня в его новый кабинет, который своей официальной помпезностью разительно отличался от уютного кабинета Андропова в старом здании».

«Чебриков, – читаем мы в воспоминаниях Н.И. Чазова далее, – был явно смущен, растерян и не знал, как начать разговор. Думаю, что играло роль то, что он знал уровень наших отношений с Андроповым. «Знаете, Евгений Иванович, я получил официальное письмо от сотрудников КГБ, в котором они пишут о недостатках в лечении Андропова и требуют моего вмешательства в обеспечение процесса лечения». «И он показал мне письмо, которое, к моему удивлению, было подписано людьми, совсем недавно высказывавшими восхищение тем, что нам удалось так долго сохранять работоспособность Андропова». Позднее Евгений Иванович уточнил, что одним авторов этого письма являлся начальник 9-го управления КГБ СССР генерал Юрий Сергеевич Плеханов.

Поскольку воспоминания Е.И. Чазова были опубликованы в 1992 г., а В.М. Чебриков умер в 1999 г. и не поставил эти воспоминания под сомнение, к описанному эпизоду можно относиться с доверием.

Как отреагировал Е.И. Чазов на сообщение шефа КГБ?

«Стараясь сдержать свое возмущение, я ответил, что не собираюсь отчитываться перед двумя сотрудниками КГБ, подписавшими письмо и ничего не понимающими в медицине. Если необходимо, я, как член ЦК, где и когда угодно – на Пленуме ли ЦК или в печати – могу рассказать или представить в письменном виде всю ситуацию, связанную с болезнью Андропова, в том числе и причины обострения болезни» [1794]Чазов Е.И. Здоровье и власть. С. 191
.

Если Е.И. Чазов действительно отреагировал на информацию В.М. Чебрикова таким образом, эту реакцию трудно не назвать странной.

Во-первых, Евгений Иванович хорошо понимал, что ни перед членами ЦК КПСС, ни тем более в печати никто не позволит ему выступить с информацией о состоянии Ю.В. Андропова и причинах обострения его болезни. Во-вторых, и это самое главное, вряд ли члены ЦК КПСС разбирались в медицине лучше тех двух сотрудников КГБ СССР, которые обратились с письмом к руководителю КГБ.

Поэтому, если Е.И. Чазов действительно был уверен в правильности лечения Ю.В. Андропова и готов был дать по этому поводу отчет, то его следовало дать не членам ЦК КПСС, а независимой медицинской комиссии.

Но послушаем Евгения Ивановича дальше: «Кроме того, сотрудники КГБ, присутствующие на консилиумах, знают мнение ведущих ученых страны о характере болезни и проводимом лечении. Они знают мнение и ведущего специалиста США, профессора Рубина, с которым встречались. Кроме того, они следят за каждым шагом и действием профессоров и персонала».

Поскольку болезнь Ю.В. Андропова стала приобретать необратимый характер не из-за почек, то ссылка на «ведущих ученых страны» и «профессора Рубина» была рассчитана только на то, чтобы увести разговор от причины обострения болезни Ю.В. Андропова осенью 1983 г. в сторону.

В заключение Е.И. Чазов выложил на стол самый главный козырь – он обратил внимание В.М. Чебрикова на то, что он более чем кто-нибудь заинтересован в сохранении жизни Ю.В. Андропова.

И хотя этот козырь мог произвести впечатление только на сентиментальных барышень, В.М. Чебриков, если верить Е.И. Чазову, после него дрогнул. Правда, не потому, что устыдился того, что дал повод подумать, будто бы сомневается в профессионализме Евгения Ивановича.

«Видимо, где-то внутри у него, – пишет Е.И. Чазов, – появилось сожаление, что он поднял вопрос о письме. Кто знает, а может быть, я изменю своим принципам и сделаю достоянием всех членов Политбюро и ЦК тот факт, который знали очень немногие, в частности он и я, факт, что дни Андропова сочтены» [1797]Там же. С. 192.
.

Из этого явствует, что к середине ноября В. М. Чебриков уже знал, что генсек безнадежно болен. Кто мог посвятить его в это? Только Е.И. Чазов. Следовательно, к тому времени они уже обсуждали состояние Ю.В. Андропова. Может быть, даже не один раз.

Когда и как произошло это, оба предпочли умолчать. Однако есть основания утверждать, что разговор имел место во второй половины октября, когда решался вопрос о возможности участия Ю.В. Андропова в праздничных торжествах. Как глава КГБ В.М. Чебриков должен был знать, будет ли присутствовать на них генеральный секретарь, а это значит, следует ли принимать для его охраны соответствующие меры.

Но тогда получается, что уже в октябре, через две-три недели после первой операции, Е.И. Чазов информировал шефа КГБ о безнадежном положении генсека.

Что должен был сделать шеф КГБ, получив такую информацию? Во-первых, немедленно довести ее до сведения членов Политбюро, в крайнем случае, до сведения К.У. Черненко. Во-вторых, поставить вопрос о необходимости проведения консилиума. Ведь речь шла о жизни главы государства. Между тем шеф КГБ не только предпочел сохранить полученную информацию в тайне от руководителей партии и государства, но и отверг возможность привлечения к решению вопроса о судьбе генсека других специалистов.

«Считайте, что этого разговора не было,  – заключил он, – а письмо я уничтожу. И еще: ничего не говорите Андропову» [1798]Чазов Е.И. Здоровье и власть. С. 192
.

Если бы письмо на имя В.М. Чебрикова пришло в обычном порядке, он был обязан в течение месяца дать ответ его авторам и копию своего ответа оставить в архиве КГБ СССР.

Но, вероятнее всего, Ю. С. Плеханов передал это письмо В.М. Чебрикову из рук в руки. Следовательно, оно нигде не было зарегистрировано, и, кроме двух его авторов и шефа КГБ, никто о нем больше не знал. В таких условиях В.М. Чебриков мог после беседы с Е.И. Чазовым уничтожить письмо и не оставить в архиве его следов.

Имел ли он право проигнорировать его?

Для ответа на этот вопрос необходимо учесть, что появлению упомянутого письма предшествовало возникновение у Ю.В. Андропова флегмоны, непринятие мер по ее ликвидации, повлекшее за собой возникновение угрозы гангрены, неудачная операция и такое лечение прооперированного участка, следствием которого стало, заражение крови.

Поэтому авторы письма имели все основания обратить внимание руководителя КГБ на подобные факты, поставить перед ним вопрос о необходимости проведения расследования и принятия соответствующих мер. Если все это было проявлением халатности и непрофессионализма, требовалась немедленное обновление медицинского персонала. Подобное обновление было тем более необходимо, если во всем этом был злой умысел.

Из этого вытекает, что В.М. Чебриков совершил должностное преступление и фактически отдал судьбу Ю.В. Андропова в руки Е.И. Чазова.

Зачем же тогда он вызывал Е.И. Чазова на Лубянку? С одной стороны, чтобы предупредить его о поступившем сигнале, с другой стороны, чтобы в случае необходимости иметь возможность утверждать, что он не оставил письмо без последствий.

Вернувшись с Лубянки, Е.И. Чазов обдумал сложившуюся ситуацию и понял, что, несмотря на заверения В.М. Чебрикова, над ним начали сгущаться тучи. Тем более, что у него возникло ощущение, что за письмом двух сотрудников КГБ стоял не кто-нибудь, а сам Ю.В. Андропов. «Зная Ю. Плеханова, его осторожность, дружеские отношения со мной, – пишет Евгений Иванович, – сейчас я почти уверен, что письмо было написано с подачи самого Андропова».

Сделав такое заявление, Е.И. Чазов тем самым признал, что к середине ноября Ю.В. Андропов перестал доверять ему как врачу. А, может быть, и не только как врачу.

Этого не мог не понимать и В. М. Чебриков.

А поскольку он продемонстрировал нежелание бороться за жизнь Ю.В. Андропова, это означает, что фактически вместе с Е.И. Чазовым они приговорили его к смерти. Если, конечно, подобный сговор не произошел раньше.

Подобное поведение В.М. Чебрикова вызывает удивление, если учесть, что по своему характеру он был лишь исполнителем и отличался осторожностью.

Но кто мог подвигнуть шефа КГБ на такие действия?

 

Как Ленин в Горках

Разговор с В.М. Чебриковым заставил Евгения Ивановича «задуматься о необходимости информировать руководство страны о возможном неблагоприятном исходе болезни». Так писал Е.И. Чазов в 1992 г. В тех воспоминаниях, которые были изданы им в 2000 г., он утверждает, что «во второй половине ноября» считал положение Андропова бесперспективным. А в 2001 г. в интервью журналисту Евгению Жирнову заявил, что Ю.В. Андропов был обречен «уже в октябре 1983 г.».

Однако если «уже в октябре» Е.И. Чазов пришел к выводу о безнадежном положении главы государства, то почему решил поставить Политбюро ЦК КПСС в известность лишь «о возможном неблагоприятном исходе болезни»? И только во второй половине ноября? И только после разговора с В.М. Чебриковым?

В первом издании своих воспоминаний Е.И. Чазов писал, что, когда положение Ю.В. Андропова стало ухудшаться, он спросил его: кого следует поставить в известность, если его положение станет безнадежным: Ю. В. Андропов назвал Д. Ф. Устинова.

Из второго издания воспоминаний Е. И. Чазова явствует, будто бы Ю. В. Андропов сам заговорил с ним на эту тему и предложил в крайнем случае обратиться за советом к Д.Ф. Устинову («В начале ноября Юрий Владимирович попросил никого не информировать о состоянии его здоровья, а если возникнет необходимость посоветоваться – обратиться к Устинову»).

Именно Д.Ф. Устинова, если верить Е.И. Чазову, он после разговора с В.М. Чебриковым и посвятил в состояние дел Юрия Владимировича. На следующий день тот пригласил шефа КГБ, познакомил его с полученной информацией, и было решено поставить в известность К. У. Черненко. Вечером Е. И. Чазов имел разговор с Константином Устиновичем.

«Как я и ожидал и как предсказывал Ю. Андропов, – пишет Е.И. Чазов, – информация для, казалось бы, узкого круга лиц всколыхнула весь политический Олимп. Ко мне посыпались телефонные звонки Н. Тихонова, А. Громыко и других деятелей».

24 ноября К.У. Черненко проинформировал членов Политбюро о своей встрече с Ю. В. Андроповым, сообщил, что Юрий Владимирович беспокоится по поводу здоровья и добавил: «Об этом же говорится и в записке в Политбюро, которую представил начальник Четвертого главного управления академик Чазов».

Это дает основание предполагать, что записка Е.И. Чазова была представлена не ранее 17 – не позднее 23 ноября 1983 г. и что именно к этому времени относится его разговор о здоровье Ю.В. Андропова и с В.М. Чебриковым, и с Д.Ф. Устиновым, и с К.У. Черненко

В связи с этим следует отметить, что на ноябрь 1983 г. был запланирован пленум ЦК КПСС. Поскольку Ю.В. Андропов желал участвовать в нем, а состояние здоровья не позволяло ему этого, встал вопрос о переносе пленума на другое время. Между тем существовало одно обстоятельство, которое ограничивало возможности переноса пленума. Дело в том, что он должен был рассмотреть план развития народного хозяйства и бюджет СССР на следующий год, после чего их требовалось утвердить на сессии Верховного Совета. И все это необходимо было сделать до конца года.

Первоначально существовала надежда, что к пленуму Юрия Владимировича удастся поставить на ноги. После того, как Е.И. Чазов проинформировал К.У. Черненко, что смерть Ю.В. Андропова может произойти «в ближайшее время», тянуть с пленумом не имело смысла.

1 декабря 1983 г. Политбюро приняло необходимое решение. Через день A.C. Черняев записал в дневнике: «Пленум откладывали, откладывали и все-таки назначили на 26 декабря».

«В это время, – пишет Е.И. Чазов, – в Кунцевскую больницу, где находился Андропов, для диспансеризации был госпитализирован Горбачев. Андропов, узнав об этом, попросил его зайти. Я предупредил Горбачева о тяжести состояния Андропова и плохом прогнозе заболевания. Он был вторым человеком в Политбюро, который знал, что дни Генерального секретаря сочтены». Если в первом варианте своих воспоминаний Е.И. Чазов не указал, когда именно это произошло, то во втором варианте отметил, что Михаил Сергеевич лег в больницу в декабре. Во время разговора с Е.И.Чазовым М.С. Горбачев сообщил ему о своем намерении рекомендовать Ю.В. Андропову ввести В.И. Воротникова и М.С. Соломенцева в Политбюро, В.М. Чебрикова избрать кандидатом в члены Политбюро, а Е.К. Лигачева – секретарем ЦК КПСС. На следующий день он посетил Юрия Владимировича и мог довести до него свои предложения.

4 декабря, в воскресенье, В.И. Воротников отметил в дневнике: «Беседовал в М.С. Горбачевым. Он был у Ю.В. Андропова в ЦКБ». «Состояние его здоровья плохое. Его посещают помощники. Иногда Черненко». Во время этого разговора Михаил Сергеевич предложил Виталию Ивановичу позвонить Ю.В. Андропову в больницу.

Смысл этого стал понятен В.И. Воротникову только через день, когда 6 декабря он снова встретился с М.С. Горбачевым и узнал от него, что он «имел еще одну беседу с Ю.В. Андроповым в ЦКБ» («Выглядит очень плохо. Исхудал. Ослаб»), во время которой последний «предложил произвести изменения в составе Политбюро» и ввести в него В.И. Воротникова.

Исходя из этого можно утверждать, что М.С. Горбачев лег на диспансеризацию 2 декабря и 3-го имел первую встречу с Юрием Владимировичем. 5 декабря, по всей видимости, встречался с ним вторично и договорился о том, чтобы произвести на пленуме указанные выше кадровые перемещения.

В связи с этим в середине декабря Е.К. Лигачев был приглашен к Ю.В. Андропову на собеседование. Вспоминая этот визит в ЦКБ, Егор Кузьмич пишет: «Палата выглядела скромно: кровать, рядом с ней несколько медицинских приборов, капельница на кронштейне. А у стены – маленький столик, за которым сидел какой-то человек. В первый момент я не понял, что это Андропов». На лице у Юрия Владимировича Е.К. Лигачев увидел «печать близкой кончины». «Юрий Владимирович был одет не столько по-больничному, сколько по-домашнему – в нательную рубашку и полосатые пижамные брюки».

В декабре Политбюро заседало 1, 8, 15, 22 и 26 числа. Это дает основание предполагать, что вопрос об изменениях в руководстве ЦК КПСС был решен 22 декабря. На этом заседании, кстати, Политбюро одобрило текст выступления Ю. В. Андропова на предстоявшем Пленуме.

24 декабря 1983 г., как обычно по субботам, Юрия Владимировича посетил А. И. Вольский. «До этого, – вспоминал Аркадий Иванович, – отправил с фельдъегерьской связью проект его выступления на Пленуме (пожалуй, лучше сказать так, подготовленные ранее вместе с ним тезисы выступления). Когда в 12 часов я вошел к Андропову, тезисы были явно просмотрены». В целом текст получил одобрение, но за прошедшую неделю (т. е. с 17 декабря. – Л.О.) Ю.В. Андропов решил внести в них два дополнения. Одно не имело принципиального характера, второе, в конце текста следует привести полностью:

«Товарищи члены ЦК КПСС, по известным вам причинам я не могу принимать в данный период активное участие в руководстве Политбюро и Секретариатом ЦК КПСС. Считал бы необходимым быть перед вами честным: этот период может затянуться. В связи с этим просил бы Пленум рассмотреть вопрос и поручить ведение Политбюро и Секретариата ЦК товарищу Горбачеву Михаилу Сергеевичу».

«С этим документом, – вспоминал А.И. Вольский, – я приехал на Старую площадь и познакомил с ним самого близкого Андропову по работе в ЦК человека (он трудится до сих пор). Познакомил с мнением Андропова еще одного помощника Генерального секретаря. Мы долго думали над этой фразой и все-таки решили, не имея на то, может быть, права, оставить у себя одну копию… Но, как и положено, материал официально передали заведующему Общим отделом (впоследствии он был исключен из партии) для (распечатки) участникам Пленума». Позднее А.И. Вольский уточнил, что имел в виду K.M. Боголюбова.

«История этого текста, – вспоминает М.С. Горбачев, – по существу, стала мне известна лишь спустя годы, после публикации воспоминаний Вольского. До этого ходили только смутные слухи. А суть такова: в конце выступления содержался тезис о том, что в связи со своей тяжелой болезнью, исходя из государственных интересов и стремясь обеспечить бесперебойность руководства партией и страной, Генеральный секретарь предлагает поручить ведение Политбюро Горбачеву. Когда накануне Пленума текст выступления Юрия Владимировича был роздан членам Политбюро, а затем – в красном переплете – членам ЦК, там этого тезиса и подобных слов не было».

Пленум ЦК КПСС открылся в понедельник 26 декабря.

О том, как развивались события дальше, есть две версии.

«Когда, – вспоминал А.Вольский в 1990 г., – я пришел на

Пленум, эти тезисы, или, как их тогда «деликатно» называли, «текст речи», раздавали его участникам. Получив текст на руки, я вдруг с ужасом обнаружил, что там нет последнего абзаца». «Я, – пишет А.Вольский далее, – попытался что-то выяснить, получить, какое-то объяснение, но все кончилось тем, что мне было прямо сказано: не лезьте не в свое дело».

По другой, более поздней версии, А.И. Вольский узнал о случившемся немного позже: «Идет заседание пленума. Черненко зачитывает доклад Юрия Владимировича, и – представь! – этих важнейших слов так и не прозвучало. – Начинаю расспрашивать, никто ничего не знает. Напасть какая-то».

Что в такой ситуации должен был сделать А.И. Вольский? Немедленно информировать о случившемся Ю.В. Андропова. Пленум работал два дня. Исправить положение дел еще было можно. Однако Аркадий Иванович понимал, что если К.У. Черненко отважился на такой шаг, значит, судьба Ю.В. Андропова предрешена. Поэтому А.И. Вольский предпочел отмолчаться.

27-го Пленум ЦК КПСС завершил свою работу. Он перевел В.И. Воротникова и М.С. Соломенцева из кандидатов в члены Политбюро, а также избрал М.В. Чебрикова кандидатом в члены Политбюро и Е.К. Лигачева – секретарем ЦК.

«Когда, – вспоминал А. И. Вольский, – я пришел после Пленума к себе на работу и выслушал по телефону от Юрия Владимировича столько резких слов, сколько не слышал за 58 лет жизни – слов грозных, гневных и каких еще угодно, я понял, что он ничего не знал об этом». Ю. В. Андропов заявил, что его помощники должны были сразу же поставить его в известность, как только получили на руки текст его выступления.

По другой версии, А.И. Вольский получил нагоняй от Ю.В. Андропова сразу же после того заседания пленума, на котором был оглашен текст генсека. «Вконец расстроенный, отправляюсь к себе и слышу в кабинете звонок. Андропов. «Как вы посмели не отдать мою правку? Вы понимаете, что натворили?» Как мог, оправдываюсь: «Юрий Владимирович, готов поклясться, отдал все из рук в руки». – «Ладно, я с вами еще разберусь».

Если описанная А.И. Вольским история действительно имела место, то она по существу свидетельствует, что в конце декабря 1983 г. Ю.В. Андропов фактически был отстранен от власти.

Кто же мог пойти на такой шаг? «Прежде всего, – писал А.И. Вольский, – тогдашний Предсовмина Тихонов и второй секретарь ЦК – а если пользоваться нынешней терминологией, заместитель Генерального секретаря – Черненко», но вряд ли подобное решение было возможно без В.М. Чебрикова и Д.Ф. Устинова.

В связи с этим обращает на себя внимание следующий факт. Е.И. Чазов утверждает, что однажды он стал свидетелем телефонного разговора Ю. В. Андропова с Н.И. Рыжковым, ходе которого

Юрий Владимирович якобы «спросил Рыжкова: «Николай Иванович, если я уйду на пенсию, какое материальное обеспечение вы мне сохраните?» Не ручаюсь за точность фразы, но смысл ее был именно таков. На другом конце провода Рыжков, по моему впечатлению, настолько растерялся, что, видимо, не знал, что ответить. И Андропов закончил разговор словами вроде: «Вы там подумайте о том, что я сказал».

Когда в одной из бесед с Н.И. Рыжковым я поинтересовался, имел ли место такой разговор, он не только дал отрицательный ответ, но и выразил удивление самой постановкой вопроса. И действительно, не следует забывать, что в конце 1983 – начале 1984 г. Николай Иванович был лишь секретарем ЦК КПСС, т. е. не входил в состав Политбюро, причем хотя и возглавлял Экономический отдел, но не имел никакого отношения к проблемам «материального обеспечения» членов Политбюро.

Мы уже видели, что Евгений Иванович не лишен авторской фантазии. Однако поскольку у него не было никаких оснований придумывать сам разговор, вероятнее всего он исказил его содержание. Поэтому мы будет рассматривать приведенный фрагмент из воспоминаний Е.И. Чазова как свидетельство того, что в его присутствии в той или иной форме был затронут вопрос о возможной отставке Ю.В. Андропова.

Подобная версия находит подтверждение в воспоминаниях М.С. Горбачева. «В один из дней декабря, – вспоминает он, – едва я переступил порог своего кабинета, вбежал Рыжков: «Только что позвонил Юрий Владимирович. Он в ужасном состоянии. Спрашивает: «Так вы на Политбюро приняли решение о замене Генерального секретаря?» Я ему: «Да вы что, Юрий Владимирович, об этом и речи никакой не было!». Но он не успокаивается».

«Вскоре, – пишет Е.И. Чазов, имея в виду разговор Ю.В. Андропова с Н.И. Рыжковым, – позвонил взволнованный М. Горбачев и, рассказав о разговоре, попросил успокоить, Андропова – ни у кого и в мыслях нет ставить вопрос об отстранении его от власти».

М.С. Горбачев утверждает, что после встречи с Н.И. Рыжковым он «немедленно созвонился с врачами и договорился, что на следующий день они пропустят» его к Андропову. «Я знаю доподлинно, – утверждал Аркадий Иванович, – что через несколько дней (после пленума. – Л.О.) в больницу к Юрию Владимировичу, чтобы успокоить его, ездил Михаил Сергеевич Горбачев».

Вероятнее всего, описываемый эпизод произошел на следующий день после пленума, т. е. 28 декабря или же 29 декабря, в день заседания Политбюро, а встреча М.С. Горбачева с Ю.В. Андроповым состоялась 29 или 30 декабря.

Сообщая об этой встрече, М.С. Горбачев пишет: «Когда я вошел в палату, он сидел в кресле и попытался как-то улыбнуться. Мы поздоровались, обнялись. Происшедшая с последней встречи перемена была разительной. Передо мною был совершенно другой человек. Осунувшееся, отечное лицо серовато-воскового цвета. Глаза поблекли, он почти не поднимал их, да и сидел, видимо, с большим трудом. Мне стоило огромных усилий не прятать глаза и хоть как-то скрыть испытанное потрясение».

Существует версия, согласно которой Ю.В. Андропов не хотел сдаваться. Поэтому решил «собрать заседание Политбюро прямо в своей больничной палате, чтобы Горбачева избрали Генсеком прямо тут же, при нем». Согласно этой версии, когда об этом стало известно в Политбюро, противники Юрия Владимировича «надавили» на врачей и те заверили Ю. В. Андропова, что его положение улучшается. Ознакомившись с таким заключением, он решил не форсировать события.

Однако Е.И. Калгин утверждает, что такая встреча все-таки имела место, и подчеркивает, что на этой «на последней, незадолго до кончины, встрече Андропова в больнице с членами Политбюро Горбачева не было».

Хотя В.И. Долгих и Н.И. Рыжков не присутствовали на этой встрече, но допускают возможность того, что Ю.В. Андропов мог пригласить в ЦК Б если не всех, то по крайней мере некоторых членов Политбюро. Значит ли это, что М.С. Горбачев не был удостоен такого доверия?

Чтобы понять это, необходимо обратить внимание на следующие факты.

Не позднее 6 января (пятница) открылась сессия Верховного Совета РСФСР, на которой из 12 членов Политбюро не было только четверых: Ю. В. Андропова, М. С. Горбачева, Д. А. Кунаева и Г.В. Романова. 27 января (в пятницу) открылась XXV Московская городская партийная конференция, на которой в качестве гостей были те же самые 8 членов Политбюро. Подобным же образом обстояло дело и на следующий день.

Почему в обоих случаях отсутствовал Ю.В. Андропов, понятно. Понятно и отсутствие ДА Кунаева, который находился в Алма-Ате. Что же касается Г.В. Романова, то в начале января он представлял советскую делегацию на съезде Германской коммунистической партии, а в конце января был в Ленинграде на торжествах, связанных с 40-летием снятия полной блокады Ленинграда и с награждением Ленинградской области орденом Октябрьской Революции.

А где был М.С. Горбачев? Ответ на этот вопрос, по всей видимости, дает дневник В.И. Воротникова, из которого явствует, что 20 января 1984 г. М.С. Горбачев звонил ему из Пицунды и поздравлял с днем рождения.

Вероятно, с понедельника 2 января до воскресенья 29-го 1984 г. М.С. Горбачев находился в отпуске.

 

Ставропольский след

Обострение болезни Ю.В. Андропова имело своим следствием обострение борьбы на вершине власти. И нет ничего удивительного в том, что в ее эпицентре оказался М.С. Горбачев.

Вспоминая об этом и имея в виду своих противников, М. С. Горбачев пишет: «Еще в 1983 году, когда здоровье Андропова стало стремительно ухудшаться, мне сказали, что эти люди заняты поисками компрометирующих Горбачева данных. К «охоте» были подключены даже административные органы. И когда я стал генсеком, то узнал об этом со всеми подробностями» .

К сожалению, Михаил Сергеевич до сих не предал гласности упомянутые им подробности. Однако кое-что о них нам все-таки известно.

Выступая в апреле 1990 г. на XXI съезде ВЛКСМ, М.С. Горбачев сообщил, что еще в 1973–1974 гг. в Ставрополе он выдержал острое столкновение с преступными силами, после которого на него стали фабриковать компромат. Через два года в интервью «Комсомольской правде» он уточнил: «Меня в 1974 г. пробовал прижать Щелоков, когда я начал в Ставрополе снимать взяточников в милиции».

В своих мемуарах М.С. Горбачев посвятил этому сюжету целый раздел, который так называется «Острая схватка».

Детализируя приведенную версию, он пишет: «В 1973 г. на Ставрополье сложилась серьезная криминогенная обстановка: преступления, волна за волной, прокатывались по городам и поселкам… Десятки комиссий ничего вразумительного не дали, и тогда я собрал старых отставников-юристов – надежных, независимых ни от кого людей, попросил разобраться».

«Комиссия, – читаем мы в мемуарах М.С. Горбачева далее, – которую я создал, вскрыла грубейшие нарушения законности в самих органах внутренних дел края…По итогам работы комиссии в крае мы приняли крутые меры: сняли всех генералов в управлении МВД с занимаемых постов, перешерстили уголовный розыск, отдел борьбы с хищениями собственности, следственный отдел, другие службы, подтянули партийную организацию. Все стало выходить наружу. Пытался застрелиться начальник следственного отдела, на совести которого были тяжкие должностные преступления».

«За один месяц, – подчеркивает Михаил Сергеевич, – в населенных пунктах стало спокойней… по числу зарегистрированных преступлений край с 11-го места опустился на 67-е в России… Ставропольцы наступили на хвост Щелокову… министр заволновался», началась «тяжба с ним», которая «продолжалась до его снятия с поста министра».

Действительно, в начале 70-х годов в Ставропольском крае имел место рост преступности, действительно в 1974 г. вопрос о деятельности ставропольской милиции рассматривался на заседании крайкома, действительно после этого начальник местного управления И. С. Выскубенко был освобожден от занимаемой должности.

Однако события развивались совсем не так, как их описывает М.С. Горбачев.

Прежде всего, из материалов Ставропольского крайкома КПСС явствует, что инициатива рассмотрения вопроса о положении дел в местной милиции исходила не от крайкома, а от начальника Следственного отдела краевого УВД В. П. Овинникова (не того ли самого, который потом «пытался» застрелиться?). 7 сентября 1973 г. он направил в крайком партии на имя М.С. Горбачева специальную записку о безобразиях, творящихся в местной милиции.

Однако М.С. Горбачев не проявил к ней интереса.

Между тем 25 сентября того же года заместитель министра внутренних дел СССР Б. Викторов направил в Ставропольский крайком письмо, которым поставил его в известность, что министерство получило служебный рапорт В. Овинникова о творившихся в местном УВД безобразиях и в отличие от крайкома оперативно провело служебное расследование, которым были «установлены серьезные недостатки в деятельности органов внутренних дел края». Далее в письме сообщалось, что «справка о результатах проверки направлена начальнику УВД Ставропольского края тов. Выскубенко для принятия мер, направленных на устранение имеющихся крупных недостатков в деятельности органов внутренних дел края. Кроме того, ему предложено рассмотреть вопрос о строгом наказании должностных лиц, допустивших нарушения законности». «Вопрос об ответственности руководства УВД Ставропольского крайисполкома, – говорилось в письме Б. Викторова, – МВД СССР имеет в виду рассмотреть после получения доклада УВД о принятых мерах по устранению допущенных недостатков».

Из этого явствует, что руководство МВД СССР не только быстрее крайкома отреагировало на рапорт В.П. Овинникова, но и не встало на защиту своих ставропольских подчиненных.

Только после этого крайком затребовал от местного УВД объяснения, а от МВД – материалы проведенного должностного расследования. Объяснительная записка заместителя начальника краевого УВД В. Жижина была направлена в крайком 23 октября, материалы служебного расследования из Следственного отдела МВД – 25 октября.

Видимо, только тогда, в конце октября – начале ноября 1973 г., М.С. Горбачев «собрал старых отставников-юристов – надежных, независимых ни от кого людей» и попросил их «разобраться», после чего 8 января 1974 г. на заседания крайкома был вынесен вопрос «О фактах нарушений социалистической законности в деятельности органов внутренних дел края».

Крайком констатировал: «В работе уголовного розыска и следственного аппарата УВД некоторых городских и районных отделов милиции допускаются факты нарушения социалистической законности, необоснованные отказы в возбуждении и прекращение уголовных дел, необъективное ведение следствия, случаи фальсификации проверочных и следственных материалов, незаконное задержание граждан».

Считая, что все это было результатом падения дисциплины и требовательности в органах внутренних дел, крайком возложил ответственность за это на начальника УВД Выскубенко и его заместителей: Жижина, Шмаргалова и Черных. Однако вопрос об их отставке на заседании крайкома не поднимался. И. С. Выскубенко отделался выговором, даже не строгим, Жижин получил «выговор с занесением в учетную карточку».

О том, что у крайкома не было серьезных претензий к руководству местного УВД, свидетельствует то, что 16 августа 1974 г. в связи с 60-летием И. С. Выскубенко был награжден Почетной грамотой крайкома и крайисполкома и только после этого 8 октября того же года крайком принял постановление: «Освободить т. Выскубенко И. С. от должности начальника УВД Ставропольского крайисполкома».

Если бы он был освобожден от должности как не справившийся со своими обязанностями, этот факт обязательно нашел бы отражение в постановление крайкома. Следовательно, И.С. Выскубенко или был отправлен на пенсию, или же переведен на другую должность.

Следует отметить, что хотя руководство милиции на краевом уровне утверждалось крайисполком, а на районом уровне – райисполкомом, ни одного руководящего работника милиции они не могли освободить от занимаемых должностей без согласования МВД.

И действительно, если исходить из воспоминаний В.А. Казначеева, получается, что Михаил Сергеевич сумел убедить в необходимости кадровых перемен в руководстве местного УВД первого заместителя министра внутренних дел генерал-полковника

B.C. Папутина, которого знал по партийной работе, а тот, в свою очередь, – H.A. Щелокова.

Характеризуя значение произведенных кадровых перемен в местном управлении МВД, М.С. Горбачев отмечает, в результате этого «по числу зарегистрированных преступления край с 11-го места опустился на 67-е в России». Однако Б. Кучмаев пишет, что на самом деле преступность на Ставрополье после 1974 г. не только не сократилась, а наоборот, увеличилась. Следовательно, произведенная кадровые перемены в руководстве ставропольской милиции не имела никакого отношения к наведению порядка.

Таким образом, оказывается, никакой «острой схватки» между М.С. Горбачевым и МВД СССР в 1973–1974 гг. не было. А поэтому вплоть до 1977 г. он сохранял нормальные отношения с его руководством. В пользу этого говорит тот факт, что в 1976–1977 гг. он с распростертыми объятиями принимал Ю. М. Чурбанова.

И только после этого между ними действительно пробежала кошка.

«Я, – заявил в одном их интервью Ю.М. Чурбанов, – «сцепился» с Горбачевым еще в Ставрополе, когда он там был первым секретарем обкома партии». Когда это произошло, Юрий Михайлович не уточнял. Однако если учесть, что он стал заместителем министра внутренних дел в ноябре 1977 г., а в ноябре

1978 г. М.С. Горбачев был уже в Москве, это могло быть не ранее 1977 – не позднее 1978 гг.

Ю.М. Чурбанов утверждает, что М. С. Горбачев был связан с «цеховиками». «Мы, – заявил он в интервью газете «Россия», – разработали комбинацию по этим самым «цеховикам». Заслали

30 оперативников – грамотных, толковых и хорошо подготовленных профессионалов. Запретили им селиться в гостиницах. Иначе сразу бы пошел слух, стоило только предъявить удостоверение. Разместились они по частным домам. И мы стали собирать… материалы о Горбачеве»

В 1978 г. собиравшийся на него материал не понадобился, но он мог понадобиться в 1983–1984 гг. «Лигачев и Шеварднадзе, – пишет A.B. Шубин, – вспоминали, как Горбачев рассказывал им, что в МВД существовала группа, собиравшая «компромат» на Горбачева по ставропольскому периоду его работы». «Как сообщил нам Эдуард Шеварднадзе, – пишет Л. Тимофеев, – в 1984 г. в МВД были люди, которым было приказано во что бы то ни стало откопать компромат на Горбачева в ставропольский период его работы».

Когда М.С. Горбачев уже был генсеком, к нему обратился с письмом один его старый знакомый, занимавший в тот момент пост заместителя министра внутренних дел. Он поставил Михаила Сергеевича в известность, что «была команда покопаться» в его прошлом и что «санкционировала ее высокое руководство».

«Один его старый знакомый» – это Борис Кузьмич Елисов. «Наш земляк, – пишет Б. Кучмаев. – Молодым парнем Борис Кузьмич попал в районную милицию… Эта стезя сблизила его с Горбачевым – тогдашним комсомольским вожаком»

Борис Кузьмич Елисов родился в 1926 г. в селе Благодарном Северо-Кавказского края. Закончил ленинградскую школу политических работников милиции. Был начальником Кисловодского городского отделения милиции, затем – заместителем начальника УВД Ставропольского края, в 1966–1970 гг. возглавлял Министерство охраны общественного порядка Чечено-Ингушской АССР, в 1970–1975 – УВД Ростовской области, с 1975 г. в чине генерал-полковника был начальником Управления охраны общественного порядка МВД СССР.

Б. К. Елисов сообщил, что «команда о проверке деятельности ставропольского руководства шла от очень высоких лиц из ЦК. И задание имела союзная прокуратура». В.В. Федорчук, который в 1982–1986 гг. возглавлял Министерство внутренних дел, позднее отмечал, что какие-то криминальные сведения («взятки, подношения – в общем большие суммы») о М.С. Горбачеве собирались, но уверял, что не имел к этому никакого отношения: «Все это всплыло без меня».

Тогда же всплыло еще одно дело – «дело Лобжанидзе».

В 1982 г. под следствием оказались заместитель министра торговли РСФСР П. С. Лукьянов, начальник Главкурортторга того же министерства Д.Д. Гончаров и его заместитель Б.Г. Дроздов. В ходе следствия обнаружились факты взяточничества, а среди занимавшихся подношениями назван директор треста столовых и ресторанов сначала в Ессентуках, потом в Кисловодске Николай Павлович Лобжанидзе.

Как вспоминал позднее Н.П. Лобжанидзе, в 1983 г. его вызвали в Москву, пригласили в Генеральную прокуратуру СССР и якобы потребовали показания на М.С. Горбачева. От дачи таких показаний он отказался, а когда вернулся в гостиницу «Россия», обнаружил, что у него был произведен обыск. Не успел он придти в себя, как ему сообщили из Кисловодска, что там тоже был обыск, причем его лишили полномочий депутата горсовета, а дочь исключили из института. Узнав об этом, Николай Павлович бросился домой, но на одной из станций увидел объявление, из которого явствовало, что его объявили во всесоюзный розыск. От отчаяния он хотел покончить с собой. Написал прощальное письмо жене, бросился в море, но его спас какой-то прохожий. После этого Николай Павлович ушел в бега.

На самом деле допрос в Генеральной прокуратуре состоялся 10 февраля 1983 г., из Москвы Н.П. Лобжанидзе скрылся 11-го и только после этого был произведен обыск у него дома и его вывели из состава горсовета, причем объявление о его розыске было дано лишь «через месяц».

Из этого явствует, что Николай Павлович перешел на нелегальное положение сразу же после посещения Генеральной прокуратуры, а письмо жене о самоубийстве представляло собою попытку замести следы.

То, что Н.П. Лобжанидзе, как говорится, был не в ладу с законом, не вызывает сомнения. Проблема заключается в другом: а) имели ли допущенные им нарушения закона корыстный характер, как первоначально установил суд, или же они были вызваны другими целями, в чем уверял сам Н.П. Лобжанидзе, и б) пыталась ли прокуратура получить у него действительные показания о криминальной деятельности М.С. Горбачева или же требовала его оговора?

Можно было бы допустить, что Н.П. Лобжанидзе выдумал эту историю в качестве самооправдания. Однако позднее удалось получить документальное ее подтверждение, которое не было опровергнуто заинтересованными в этом лицами.

Но кто мог дать следователю команду на «разработку» секретаря ЦК КПСС, члена Политбюро? Только Генеральный прокурор СССР. Но сам он решился бы на такой шаг лишь в одном случае – если бы получил распоряжение свыше: или от заведующего Отделом административных органов ЦК КПСС, или от члена Политбюро, курировавшего тогда правоохранительные органы. И первый, и второй вряд ли могли сделать это без генерального секретаря.

Но тогда получается, что команда проверить М.С. Горбачева исходила от Ю.В. Андропова. В пользу этого говорит и нашедший отражение в дневнике В.И. Воротникова слух, будто бы к проверке ставропольского прошлого М.С. Горбачева имел отношение В.М. Чебриков. Бывший генерал КГБ О.Д. Калугин допускал возможность наличия «материалов о ставропольском периоде в жизни Горбачева» в возглавлявшемся В.М. Чебриковым ведомстве.

Один из биографов М.С. Горбачева Б. Кучмаев, который когда-то работал в аппарате Ставропольского крайкома, утверждает, что он никогда и ничего не слышал о взяточничестве Михаила Сергевича. Самым слабым его местом было гостеприимство.

Действительно, многие отмечают, что Михаил Сергеевич был хлебосольным хозяином и не жалел денег на прием гостей из Москвы. Возникает вопрос, а откуда у него были деньги? Может быть, это делалось за счет представительских расходов?

Когда я поставил этот вопрос перед бывшим вторым секретарем Ставропольского крайкома В.А. Казначеевым, он сразу же дал на него отрицательный ответ, отметив незначительные размеры выделяемых для этого сумм. «Как же вы выходили из положения?» – поинтересовался я. И Виктор Алексеевич ответил: «Совершенно законно. Часть расходов оплачивали председатели колхозов, часть проходила через бюджеты санаториев и домов отдыха».

Этот секрет Виктор Алексеевич уже давно раскрыл в печати: «Приглашая гостей, приезжавших на отдых, – пишет он, – Михаил Сергеевич никогда не платил из своего кармана. Расплачивались за него председатели колхозов».

Как утверждает В.А. Казначеев, еще в комсомольские годы, «втершись в доверие Кулакова», Михаил Сергеевич стал обзаводиться «в крае нужными людьми на случай, если потребуются расходы для ответных приглашений. Мне рассказывал чуть ли не со слезами на глазах бывший председатель колхоза Благодарненского района Цинкер Леонид Ефимович, сколько раз за молодого Горбачева он оплачивал банкеты в Кисловодском «Храме воздуха», а когда председателя обвинили в незаконном расходовании колхозных средств, Михаил Сергеевич, уже будучи первым секретарем крайкома, даже не подпустил к себе Цинкера, чтобы хотя бы выслушать его».

Таким образом, получается, что в Ставрополье существовала своеобразная система «налогообложения» директоров колхозов и совхозов, с помощью которой первый секретарь крайкома мог демонстрировать свою гостеприимность. А это значит, что секретарь крайкома стимулировал нарушение законов руководителями предприятий.

Нетрудно понять, что и председатели колхозов, и директора санаториев, которым было доверено участвовать в этом, делали это не бескорыстно. За это крайком должен был с ними чем-то расплачиваться. Но тогда получается, что за счет колхозов и санаториев крайком получал скрытые взятки.

Имеются сведения, что к этому были причастны и другие «отрасли».

Признавая, что в Ставропольском крае тоже существовала коррупция, ВА Казначеев пишет: «Об этом красноречиво свидетельствует… дело Карловой (директора ликерно-водочного завода), расследование которого продолжалось более пяти лет и тихонько было спущено на тормозах, так как многие ниточки его тянулись и в горком, и в крайком партии, которым руководил ТОГДА Михаил Сергеевич».

Бывший сотрудник аппарата ЦК КПСС В. Легостаев утверждал, что «именно в горбачевскую пору Ставрополье приобрело славу родового гнезда советской мафии».

Однако дело заключалось не только в «гостеприимстве», но и в некоторых личных чертах характера Михаила Сергеевича.

Специально подчеркивая «сопротивление узаконенному партийному барству» со стороны М.С. Горбачева, его биографы пишут, что, став первым секретарем крайкома, он «продолжал ходить на работу пешком», а «Раиса Максимовна большую часть из 23 лет, прожитых в Ставрополе, избегала обкомовский распределитель, предпочитая ходить в обычные магазины», «и в Ставрополе, и в Москве принципиально не посещала ни спецмагазины, ни ателье».

В июне 2009 г. я разыскал в Ставрополе тот дом на улице Морозова, № 7, в котором жил М.С. Горбачев. И трижды прошел путь от него до здания крайкома. Это заняло у меня 5–7 минут.

«Когда меня избрали секретарем ЦК, – пишет М.С. Горбачев, – у меня было всего три костюма. Перевозить в Москву нам было практически нечего, кроме библиотеки».

А вот как запомнил первую встречу с ним В.И. Болдин: «Одет он с претензией на шик. Коричневых тонов костюм, сшитый хорошим мастером, импортная и, видимо, весьма дорогая кремовая сорочка, в тон коричневые галстук и полуботинки. Впечатление, что все сшито только вчера и еще не успело помяться».

«К комфорту, роскоши, – пишет В.А. Казначеев, – тяга у него с РМ была всегда». В.А. Казначеев рассказывает, как возмущался этим брат Раисы Максимовны – Евгений, бывший писателем: «Откуда при ваших вполне нормальных зарплатах столько денег, дорогие вещи, редкие книги и картины, некоторые из которых целое состояние стоят. Они даже не всякому музею по карману».

По утверждению Аллы Ивановны Казначеевой, когда Михаил Сергеевич возглавил крайком, Горбачевы стали жить по-барски: «Дома их обслуживала целая рать лучших специалистов. Парикмахер, портниха, косметолог. Закрепили домашнего повара, официант был Сергей, горничная».

Если это соответствует действительности, Раисе Максимовне не нужно было ходить в ателье и даже магазины.

Отмечая в упоминавшемся интервью газете «Россия», что М.С. Горбачев был связан с «цеховиками», Ю.М. Чурбанов утверждает, что «они отстегивали ему и мадам Горбачевой». Поэтому, когда в 1977–1978 гг. началась проверка этих связей, то, если верить Ю.В. Чурбанову, были получены данные о таких суммах, которые не снились даже южнокорейскому президенту.

Тот факт, что после этого интервью Ю.М. Чурбанова М.С. Горбачев не стал для защиты своей чести обращаться в суд и не опроверг его в средствах массовой информации, дает основание относиться к нему с доверием.

Не опроверг Михаил Сергеевич и утверждения М.А. Коробейникова, который работал вместе с ним в Ставрополе третьим секретарем крайкома: «Богат он уже тогда был несказанно».

«У меня перед глазами сцена его переезда в Москву, – вспоминает В.А Казначеев, – когда он забирал свои вещи из апартаментов первого секретаря крайкома партии. Книги и бумаги перевозил Ильченко Николай Кириллович, его помощник. В комнате отдыха, примыкавшей к кабинету, стоял сейф, ключ от которого находился лишь у Горбачева. Сейф он открыл, достал кейсы. Ильченко ему: «Михаил Сергеевич, давайте я понесу». «Нет, это я никому не могу доверить, понесу сам»

Что Михаил Сергеевич хранил в этих кейсах, мы не знаем. Можно, конечно, допустить – документы. Однако то, что он мог забрать с собою, хранить в сейфе не требовалось, а то, что требовалось хранить в сейфе, он не мог забрать с собой.

 

Последний месяц Андропова

По свидетельству Ф. Бурлацкого, один из помощников Андропова рекомендовал пригласить врачей из-за границы, в частности, воспользоваться предложением президента Австрии, но Юрий Владимирович якобы отклонил это предложение. Однако в январе 1984 г. в Москву вторично был вызван Альберт Рубин.

Каким был результат его консультации, Е.И. Чазов умалчивает.

И все-таки Юрий Владимирович не собирался уходить с политической сцены. «В начале января 1984 г. – вспоминает Г.А. Арбатов, – я его видел в последний раз. Тогда с группой товарищей мы по его поручению готовили проект традиционной речи к намеченным на февраль выборам в Верховный Совет СССР». На самом деле выборы в Верховный Совет СССР состоялись в воскресенье 4 марта 1984 г..

«Предполагалось, что либо речь эта будет оглашена кем-то на собрании избирателей, либо, если позволит здоровье, он произнесет ее сам перед телекамерой». Обратите внимание, после Нового года Юрий Владимирович еще собирался выступать перед телекамерами с обращением к избирателям.

Когда Г. Арбатов пришел в больницу, Ю. В. Андропов принял его, сидя «в зубоврачебном кресле». «Потом, – писал Г.А. Арбатов, – я узнал, что в эти дни с ним также встретилось еще несколько людей, которых он давно знал, с которыми долго работал. Через пару недель Андропова не стало». А поскольку Юрий Владимирович умер 9 февраля, получается, что знакомые Г.А. Арбатова продолжали его посещать по крайней мере до 26 января.

Вопрос о том, кого Ю.В. Андропов принимал и с кем беседовал в начале 1984 г., заслуживает специального исследования. В данном случае ограничимся только теми фактами, которые удалось обнаружить в литературе.

«В середине января» Ю.В. Андропова посетил К.У. Черненко.

18 января состоялась последняя встреча Ю.В. Андропова с Н.И. Рыжковым: «Вопреки моим ожиданиям, – пишет Николай Иванович, – он не лежал – сидел у письменного стола в глубоком кресле укрытый пледом. Поразительно, как он поседел, стал совсем белым».

20 января 1984 г. Ю.В. Андропов позвонил В.И. Воротникову и поздравил его с днем рождения.

По утверждению Д. А. Волкогонова, незадолго до смерти Ю.В. Андропова «где-то в конце января» его посетил Д. Ф. Устинов.

28 января датировано «одно из последних писем, отправленных от имени Андропова». Оно было подписано им и адресовано Р. Рейгану.

Если 18 января Ю.В. Андропов принимал Н.И. Рыжков, сидя у письменного стола, то затем, если верить пульманологу академику Александру Григорьевичу Чучалину, Юрий Владимирович перестал вставать.

Несмотря на это, пишет А.Г. Чучалин, «Андропов сохранял ясный ум, хотя у него отказали печень, почки, легкие и ему вводили внутривенное питание». Трудно представить человека, у которого не работали бы печень и почки, невозможно представить человека, у которого не работали бы легкие.

«Двое охранников ухаживали за ним как за малым ребенком. Видеть Андропов мог только одним глазом, но читал много – около четырехсот страниц в день. Среди книг, которые он заказывал для чтения, были романы Достоевского и Льва Толстого, произведения Салтыкова-Щедрина. В последние дни охранники переворачивали ему страницы, так как сам он уже не мог этого делать. Андропов просматривал практически все литературные журналы, смотрел телевизионные программы «Время» и «Новости», говорил о живописи, читал свои стихи ».

Но самое удивительное, Ю.В. Андропов продолжал общаться со своими товарищами по Политбюро и подчиненными, «он приглашал к себе для беседы или обсуждения проблем членов руководства, своих помощников, а также некоторых личных друзей и знакомых».

В конце января – начале февраля («за неделю – полторы до смерти Юрия Владимировича») его с очередной папкой документов посетил А.И. Лукьянов.

«По-прежнему, – вспоминал Е.И. Чазов, – мы встречались с Устиновым и обсуждали развитие событий, связанных с болезнью Андропова. После одной из встреч с Андроповым Устинов сказал, что тот видит своим преемником Горбачева. «Да и я считаю, что это правильный выбор. Нам нужен молодой, толковый руководитель, которого знает партия…. он продолжит то, что начал Юрий Владимирович. Надо сделать все, чтобы этого добиться». Примерно так говорил нам с Чебриковым Устинов» [1916]Чазов Е.И. Здоровье и власть. С. 194.
.

«Меня удивило только то, – читаем мы в воспоминаниях Е.И. Чазова далее, – что через неделю или десять дней после этого разговора Устинов сказал мне: «Знаешь, надо Черненко ознакомить со всей ситуацией, и, хотя он и знает в общем о прогнозе заболевания, но надо еще раз подчеркнуть, что в ближайшее время все может случиться» [1917]Там же.
.

Можно было бы подумать, что Е.И. Чазова «удивил» сделанный не имеющим никакого отношения к медицине министра обороны прогноз о возможной «ближайшее время» смерти его друга. Однако если исходить из смысла приведенных воспоминаний, получается, что Евгений Иванович удивился, что ему рекомендовали ознакомить с этим прогнозом К.У. Черненко, а не М.С. Горбачева.

Как мы помним, в «Медицинском заключении о болезни и причинах смерти Андропова Юрия Владимировича» сказано:«… в конце января 1984 г. состояние ухудшилось в связи с нарастанием дистрофических изменений во внутренних органах и прогрессирующей гипотонии».

«Все его помощники, – вспоминал сын Ю.В. Андропова, – с которыми довелось общаться, подчеркивали, что он был дееспособным практически до самого последнего дня – сознание ему отказало, наверное, за неделю до смерти» [1919]Андропов И.Ю. «Отец не собирался так рано уходить» (беседу вел А. Гамов) // Комсомольская правда. 1994. 17–20 июня.
, т. е. около 2 февраля.

Причем если Д.А Волкогонов писал, что «последние несколько дней до кончины Андропов не приходил в сознание», то из воспоминаний Е.И. Чазова явствует, что это было не так: «В конце января 1984 года, – пишет он, – из-за нарастающей интоксикации у Андропова стали появляться периоды выпадения сознания» [1921]Чазов Е.И. Здоровье и власть. С. 196.
.

Это значит, что в последнюю неделю Юрий Владимирович находился не в коме, а периодически терял сознание.

«Ю. Андропов, – пишет Е.И. Чазов, – медленно угасал. Мне было больно смотреть на него, лежащего на специальном беспролежневом матрасе, малоподвижного, с потухшим взглядом и бледно-желтым цветом лица больного, у которого не работают почки. Он все меньше и меньше реагировал на окружающее, часто бывал в забытьи», он «умирал у нас на руках, и мы были бессильны что-нибудь сделать для его спасения».

В этих условиях вопрос о том, кто заменит Ю. В. Андропова на посту руководителя государства, стал приобретать практическое значение.

М.С. Горбачев утверждает, что Ю.В. Андропов хотел видеть на этом посту его. Этой же версии придерживается Е.И. Чазов. М. С. Горбачева на посту генсека видели многие сотрудники аппарата ЦК КПСС. Сам он, по всей видимости, тогда понимал, что это нереально. Поэтому пытался подвигнуть на участие в борьбе за «престол» Д.Ф. Устинова. Но тот это предложение отклонил.

Имеются сведения, что на роль преемника умершего генсека претендовали два человека: А.А.Громыко и К.У. Черненко. «В ожидании кончины Андропова, – пишет В.М. Фалин, – Громыко нацелился на пост Генерального секретаря».

Предварительно данный вопрос был решен «четверкой, в которую вошли A.A. Громыко, H.A. Тихонов, Д.Ф. Устинов и К.У. Черненко. «Разговор в «узком кругу», – пишет М.С. Горбачев, – происходил в кабинете одного из заместителей заведующего общим отделом ЦК».

О том, что подобная встреча действительно имела место, Е.И. Чазов слышал от Д.Ф. Устинова после смерти Ю.В. Андропова: «Знаешь, Евгений, – заявил он без всякого вступления, – Генеральным секретарем ЦК будет Черненко. Мы встретились вчетвером – я, Тихонов, Громыко и Черненко. Когда началось обсуждение сложившегося положения, я почувствовал, что на это место претендует Громыко, которого мог поддержать Тихонов…Видя такую ситуацию, я предложил кандидатуру Черненко, и все со мной согласились» .

О том, что кандидатуру К.У. Черненко выдвинул Д.Ф. Устинов, а поддержал H.A. Тихонов, пишет и О. А. Захаров.

М.С. Горбачев со ссылкой на одного из своих сотрудников, который называл источником информации известного советского дипломата Г. М. Корниенко, а тот – A.A. Громыко, утверждает, что эта встреча состоялась «сразу же после смерти Андропова».

Однако вот что мы узнаем из воспоминаний Е.И. Чазова. Рассказав о своих откровениях с Д.Ф. Устиновым и В.М. Чебриковым по поводу состояния Ю. В. Андропова, Евгений Иванович пишет: «После один (Д.Ф. Устинов. – АО.) предлагает на пост Генерального секретаря больного Черненко, а второй (В.М. Чебриков. – АО.), чтобы подчеркнуть преемственность, приводит его к умирающему Андропову» [1931]Чазов Е.И. Здоровье и власть. С. 202.
.

Получается, что вопрос о передаче власти К.У. Черненко был решен в узком кругу при живом Ю.В. Андропове.

Когда сразу же после его смерти М.С. Горбачев предложил Д.Ф. Устинову стать генсеком, тот сказал: «Пусть тянет Черненко». Это служит косвенным свидетельством того, что вопрос о преемнике Ю.В. Андропова к этому времени в «узком кругу» уже был решен.

«Мне трудно забыть эту сцену, – пишет главный кремлевский врач, – Чебриков, видимо, для того чтобы подчеркнуть свою лояльность, позвонил Черненко и то ли рекомендовал, то ли попросил навестить Андропова. Страшно было смотреть на бледного, с тяжелой одышкой Черненко, стоявшего у изголовья большой специальной (с подогревом) кровати, на которой лежал без сознания страшно изменившийся за время болезни его политический противник. Зачем нужен был этот жест? Чтобы на следующий день на секретариате ЦК Черненко мог сказать, что он навестил умирающего Андропова».

Если Е.И. Чазов не случайно употребил слово «секретариат», который заседал по вторникам, то описанный визит мог иметь место в понедельник 6 февраля. Но тогда получается, что «четверка» (A.A. Громыко, H.A. Тихонов, Д.Ф. Устинов и К.У. Черненко) распорядились наследством еще живого Ю.В. Андропова не позднее 6-го числа.

Именно в это время в Москву для прощания с Юрием Владимировичем был вызван его сын. «7 февраля 1984 г., – пишет И.Г. Земцов, – сына Андропова, Игоря, срочно вызвали из Стокгольма». Данный факт подтверждает и сам Игорь Юрьевича. «Я вернулся из Стокгольма, куда уехал в ноябре 83-го, за два дня до смерти отца (т. е. 7 февраля. – АО.), в сознании его уже не застал».

Смерть Ю.В. Андропова, как и смерть Л.И. Брежнева, породила много слухов. В связи с этим заслуживает внимания следующее сенсационное сообщение, которое в 2001 г. опубликовал корреспондент журнала «Коммерсант-власть» Е. Жирнов: «Как рассказывал мне один из бывших руководителей 4-го главного управления Минздрава, – пишет он, – когда в руководстве страны пришли к согласию в том, что следующим генсеком станет Черненко, ночью вся аппаратура, поддерживающая жизнь Андропова, была отключена. Не надолго. Ровно на столько, чтобы он скончался».

Е. И. Чазов, к которому Е. Жирнов обратился за разъяснением, разумеется, «сказал, что это неправда».

И действительно есть свидетель, который утверждает, что утром 9 февраля все было нормально. «Утром, – вспоминает уже известный нам Борис Клюйков, – ко мне вышла медсестра и говорит: «Борь, что-то Юрий Владимирович есть не хочет. Иди, может быть, ты уговоришь». Я зашел к нему: «Юрий Владимирович, поесть надо». Помог ему поесть, побрил его. Все было нормально».

Это значит, что днем 9 февраля Юрий Владимирович не только был жив, но и снова находился в сознании.

«Потом я вышел, – вспоминает Б. Клюйков, – а буквально через полчаса началась необычная врачебная суета… Я зашел в палату и наблюдал медленное угасание пульса. Это случилось… у меня на глазах».

Получается, что Е. Жирнова дезинформировали. Но не будем спешить с выводами. Поскольку Б. Клюйков не имел права оставлять Ю.В. Андропова одного, значит, в палате с ним должен был находиться кто-то еще. В 2007 г. этот кто-то решил нарушить молчание и дал интервью Дмитрию Гордону. Им оказался A.B. Коржаков, который утверждает, что днем 9 февраля Юрий Владимирович действительно потерял сознание.

«Я был свидетелем событий последнего дня жизни Юрия Владимировича. Мы все в белых халатах находились в палате Андропова. Он лежал на медицинском столе, подключенный к аппарату. Находился… в коме».

В это время, днем 9 февраля, по утверждению A.B. Коржакова, в ЦКБ появились незваные гости. «Приехал Черненко (он был тогда вторым лицом в партии), с ним Плеханов, начальник 9-го управления КГБ, назначенный на этот пост Андроповым, ну, естественно, охрана Черненко и другие лица».

A.B. Коржаков не указал, когда это было. Но некоторое представление на этот счет получить можно. Дело в том, что 9 февраля 1984 г. приходилось на четверг, а по четвергам заседало Политбюро. Заседало оно и в тот день. Известно, что К.У. Черненко проинформировал коллег «о резком ухудшении состояния здоровья Андропова», отметил, что «хотя врачи делают все возможное, но положение критическое». Заседание продолжалось с 11. 00 до 14. 00.

Следовательно, Константин Устинович отправился в Кунцево после 14.00 и мог появился в ЦКБ не ранее 14.30.

Что же привело его сюда?

Как явствует из интервью A.B. Коржакова, войдя в палату Ю.В. Андропова, Ю.С. Плеханов без всяких объяснений приказал начальнику охраны В.А. Иванову отдать ему ключи от сейфа, где хранились папки с секретными документами, которые переходили «по наследству» от генсека к генсеку. Передача ключей символизировала смену власти.

Одновременно с этим, как явствует из интервью A.B. Коржакова, была отключена система поддержания жизнеобеспечения Ю.В. Андропова. Между тем, отмечает A.B. Коржаков, «больной был хоть и без сознания, но еще живой… Агония могла продолжаться несколько месяцев». В связи с этим следует обратить внимание на то, что 9 февраля Ю.В. Андропов находился в бессознательном состоянии уже не первый раз. Поэтому трудно было сказать, можно было его снова вывести из этого состояния или же нет. С этой точки зрения отданное К.У. Черненко распоряжение, по мнению A.B. Коржакова, следует квалифицировать как «эвтаназию».

После того, как система жизнеобеспечения Ю.В. Андропова была отключена, охрану, видимо, сняли: «Смерть, – утверждает A.B. Коржаков, – не при мне наступила». Согласно «медицинскому заключению», это произошло в 16.50.

Зная характер К.У. Черненко и его состояние здоровья, следует исключить возможность единоличного принятия им подобного решения. Маловероятно и то, чтобы оно принималось на заседании Политбюро. Вероятнее всего данный вопрос был решен «узким кругом».

В связи с этим обращает на себя внимание следующий факт. На утреннем заседании Политбюро было принято решение «об отсрочке визита Г.А. Алиева в Дамаск». Даже если бы это обычный плановый визит, его перенос на другое время все равно должен был быть вызван какими-то серьезными обстоятельствами.

Между тем в данном случае визит был экстраординарным. Касаясь этого эпизода, Г. Алиев позднее вспоминал: «В 1984 г.

меня срочно направили в Дамаск». Оказывается, КГБ сообщил, что «между Хафизом Асадом и его братом Рифатом, возглавлявшим сирийскую службу секретной информации, происходят столкновения», в связи с чем возникла угроза смены «режима или руководства в Сирии». Поэтому Г. Алиев был «срочно» направлен в Дамаск.

И вдруг, когда Г.А. Алиев уже готовился к этому визиту, было решено подождать с отъездом. Как будто бы члены Политбюро уже знали, что через несколько часов Ю.В. Андропов умрет, и Г.А. Алиев понадобится для участия в избрании нового генсека.

«Агент ленинградского КГБ, вернувшийся из Москвы вскоре после смерти Андропова, – пишет О.Д. Калугин, – сообщил: «Среди персонала Первого медицинского института, связанного с 4-м управлением Минздрава, циркулируют разговоры о загадочной смерти Генерального секретаря ЦК КПСС. По мнению ряда специалистов, в ГУ есть люди, которые на ранних стадиях болезни Андропова умышленно вели неправильный курс лечения, что впоследствии привело к его безвременной кончине».

12 июля 1984 г. издававшаяся в Париже «Русская мысль» отмечала: «По Москве упорно ходят слухи, что Андропов умер не естественной смертью, а был отравлен». Подтверждая этот факт, А.И. Байгушев пишет, что, согласно этим слухам, Ю.В. Андропова «остановила мафия».

Подобные слухи продолжали ходить и позднее. «Андропова отравили, я в этом уверен. При современной медицине с его болезнями можно было бы еще долго жить, но он кому-то сильно мешал и уж слишком вовремя умер, – убежден профессор Гавриил Попов. – Возможно, это сделал кто-то из врачей». «Ю.В. отправили на тот свет те, кто не хотел прихода к власти Горбачева, на которого Андропов очень надеялся, – сказал мне бывший сотрудник ЦК, попросивший не называть его фамилию».

О том, что смерть Ю.В. Андропова имела странный характер, пишет Л.Г. Ивашов. «Да, у него были больные почки. Но специалисты знают, что в зависимости от выбора лекарств болезнь можно или приглушить, или стимулировать». Между тем, после того, как Ю.В. Андропов стал генсеком, в развитии его болезни произошло обострение.

Как мы помним, 9 февраля 1984 г. в 14.00 завершилось заседание Политбюро, а в 18.00, т. е. через час после смерти Ю.В. Андропова В.И. Воротников был вызван на новое, экстренное заседание Политбюро.

Открыв вечернее заседание Политбюро, Константин Устинович сообщил о смерти Ю.В. Андропова. Тут же был решен вопрос о создании Комиссии по его похоронам и председателем назначен К.У. Черненко. По свидетельству Д. Кунаева, на этом же заседании «председатель Совета Министров Тихонов внес предложение рекомендовать Пленуму ЦК КПСС кандидатуру К.У. Черненко на пост генсека».

10 февраля A.C. Черняев записал в своем дневнике: «Полтретьего сообщили, что вчера в 16.50 умер Андропов». В советских газетах подобное сообщение появилось еще позже – 11 февраля. Между тем американцы узнали о смерти советского генсека из «Вашингтон пост» уже утром 10-го.

На 11, 12, 13 и 14 февраля был объявлен траур. Похороны состоялись 14-го. На них, как и на похороны Л.И. Брежнева, тоже съехались главы многих государств. И снова Р. Рейган вместо себя направил в Москву Д. Буша-старшего.

Вспоминая эти дни, работник ЦК КПСС С.Н. Карнаухов писал: «На похоронах Ю.В. Андропова особо запечатлелось посещение Колонного зала Джорджем Бушем-старшим, тогда вице-президентом США. Он подъехал на джипе, из него выскочили дюжие молодцы в американской военной форме. Довольно бесцеремонно растолкали людей, толпившихся у подъезда Дома Союзов, через который пропускали зарубежных представителей. Обладай я тогда даром провидения, то американская манера вести себя в чужом доме навела бы меня на мысль: «Хозяин приехал».

«Февральский день 1984 года, когда на Красной площади хоронили Андропова, выдался морозный и солнечный».

По свидетельству С. Меньшикова, «Черненко свою речь над могилой Андропова произносил хрипловато и сбивчиво, как бы не чувствуя себя подлинным хозяином положения. И отъезжал незаметно, без визга колес – это был самый тихий и неприметный из наших генсеков».

«Поминки, – вспоминал А.Е. Бовин, – состоялись в Ново-Огарево 14 февраля. Вся семья. Крючков и кто-то из замов. Помощники: Лаптев, Шарапов, Вольский. Из аппарата: Рахманин, Лигачев, Кручина, Владимиров, мы с Арбатовым, Чебриков – за тамаду».

И ни одного члена Политбюро.

Даже М. С. Горбачева.