Баиловский узник

Весной 1908 г. в канцелярию бакинского градоначальника генерал-майора М. А. Фольбаума поступил рапорт временно исполнявшего обязанности начальника местной сыскной полиции Азбукина, в котором говорилось: «В ночь на 25 сего марта лично мною с чинами сыскной полиции совершен обход разных притонов, посещаемых всякого рода преступными лицами, причем задержано несколько подозреваемых лиц, в числе задержанных оказался житель селения Маквини Кутаисской губернии и уезда Коган Бесович Нижерадзе, при котором найдена нелегальная переписка, и потому Нижерадзе передан мною в распоряжение господина начальника Бакинского жандармского управления».

Где именно и при каких обстоятельствах был арестован Нижерадзе, в рапорте не говорилось. Не отмечено это и в протоколе № 406 от 25 марта 1908 г. о его задержании, тоже подписанном Азбукиным. В этом протоколе Нижерадзе именуется не Коганом, а Гайосом. В нем зафиксировано, что при обыске у него была обнаружена паспортная книжка, выданная 7 апреля 1906 г., что в Баку он прибыл «с родины» «восемь месяцев» назад, т. е. в июне 1907 г., что вначале жил на Биби-Эйбате, а затем в «Московско-Кавказском товариществе», что был конторщиком в Союзе нефтепромышленных рабочих и являлся корреспондентом газеты «Гудок».

Был ли одновременно с протоколом о задержании составлен протокол об обыске задержанного и если да, то какова его судьба, неизвестно.

В списке арестованных в ту ночь одновременно с Г. Б. Нижерадзе значится и П. А. Джапаридзе, причем напротив его фамилии отмечено: «водворен по месту звания и жительства».

25 марта по распоряжению начальника Бакинского ГЖУ полковника Е. М. Козинцева Г. Б. Нижерадзе был заключен в тюрьму, а 26 марта адъютант этого ГЖУ поручик Алексей Никитич Боровков получил распоряжение начать переписку в порядке «Положения о государственной охране» по выяснению политической благонадежности задержанного. 30 марта А. Н. Боровковым было подписано Постановление № 1 о начале переписки, и в этот же день он ознакомился с переданными ему из сыскной полиции «нелегальными» материалами, обнаруженными у Г. Б. Нижерадзе.

Из протокола № 1 об осмотре вещественных доказательств:

«1. Два с половиной листа, озаглавленные „Резолюция представителей Центрального комитета по делу о расколе Бакинской организации РСДРП“. Имеется подпись: представитель Центрального комитета Герман Андрианов. Дата: 15 марта 1908 г. Баку. 2. Шесть клочков бумаги с заметками, касающимися партийной работы. 3. Лист бумаги, печатный, следующего заглавия…». Далее в протоколе шли: 4. Журнал «Гудок». 5. Конверт с прошением. 6. Газета «Промысловый вестник» и 7. Газета «Баку».

Ознакомившись с этими материалами, А. Н. Боровков постановил приобщить к делу «Резолюцию» и «шесть клочков бумаги».

1 апреля задержанный был допрошен, и сразу же обнаружилось, что под фамилией Нижерадзе скрывался И. В. Джугашвили. На допросе он показал:

«В настоящее время я не принадлежу ни к какой политической противозаконной партии или сообществу. В 1902 г. я привлекался к делам Кутаисского ГЖУ за пропаганду по делу о забастовке. Одновременно с этим привлекался к делам Тифлисского ГЖУ по делу о Тифлисском комитете социал-демократов. В 1904 г., зимой, я скрылся из места ссылки, откуда я поехал в г. Лейпциг, где пробыл около [11 месяцев]. Около восьми месяцев тому назад я приобрел паспорт на имя дворянина Кайоса Нижерадзе, по которому и проживал. Обнаруженный при обыске у меня номер журнала „Гудок“ принадлежит мне. В журнале я состоял сотрудником. Рукопись, обнаруженная у меня при обыске и озаглавленная „Резолюция представителей ЦК по делу о расколе в БК РСДРП“, мне не принадлежит. Рукопись эта была прислана в Союз нефтепромышленных рабочих на имя редакции журнала „Гудок“. Больше я ничего не могу показать» (фото 24).

Отвечая на вопрос «Был ли за границей?», И. В. Джугашвили вначале категорически заявил: «Не был». В протоколе эти слова взяты в скобки, а рядом написано: «В Лейпциге в 1904 году». Подобная информация содержится и в «литере Б». При ее заполнении на вопрос «Был ли за границей?» И. В. Джугашвили ответил: «В Лейпциге в 1904 г. с целью скрыться от преследования».

Бросается в глаза еще одна деталь. После слов «больше я ничего не могу показать» дописано: «Из Лейпцига я вернулся после Высочайшего Манифеста 17 октября 1905 г. В Лейпциге я жил более года». Перед нами явная попытка задним числом расширить время «пребывания» за границей и подтянуть возвращение оттуда к осени 1905 г., когда вслед за Манифестом 17 октября последовал указ 21 октября об амнистии.

Мы знаем, что в 1904 г. И. В. Джугашвили не ездил за границу. Что же заставило его изменить свои первоначальные показания и дать сведения, не соответствующие действительности? Объяснение этому, по всей видимости, следует искать в том, что версия о пребывании за границей означала, что в течение этого времени им не могло быть совершено никаких противозаконных действий в России.

Если бы за границей И. В. Джугашвили пробыл 11 месяцев, то вернуться в Россию он мог в конце 1904 — начале 1905 г. Следует отметить, что в 1903–1905 гг. в Лейпциге находился М. Давиташвили и что на Кавказ он вернулся именно в начале 1905 г. Это дает основание полагать, что, выдвигая версию о поездке за границу, И. В. Джугашвили пытался пустить следствие по ложному следу.

Получив такую информацию, поручик А. Н. Боровков обязан был проверить ее достоверность. Вместе с тем требовалось выяснить, чем занимался задержанный после «возвращения» из-за границы, насколько соответствовала действительности его версия о том, что «Резолюция представителей Центрального комитета» попала к нему из Союза нефтепромышленных рабочих, каково происхождение «шести клочков бумаги с замечаниями, касающимися партийной работы». Однако, если судить по выявленным документам, до конца мая никаких следственных действий по данному делу А. Н. Боровков не производил.

22 мая последовало решение об отстранении его от переписки и передаче ее помощнику начальника Бакинского ГЖУ ротмистру Федору Виссарионовичу Зайцеву.

По существовавшим правилам сразу же после ареста и возбуждения переписки требовалось составление «литеры А», а после первого допроса — «литеры Б». Однако «литера А» появилась на свет только 11 апреля, и только после этого в 7-м делопроизводстве Департамента полиции было заведено дело под № 2329.

Что же касается «литеры Б», то она появилась лишь 23 мая 1908 г., т. е. на следующий день после принятия решения об отстранении А. Н. Боровкова от переписки, а в Департаменте полиции была зарегистрирована еще позже, 4 июня 1908 г. Знакомство с «литерой Б» обнаруживает некоторые расхождения между ней и Другими документами. Прежде всего из нее явствует, будто бы обыск был произведен «25 марта в квартире Джугашвили» и основанием для ареста послужили «агентурные сведения о [его] политической неблагонадежности, а также обнаруженная при обыске переписка, указывающая на принадлежность Джугашвили в качестве члена к Бакинскому комитету РСДРП».

Передача дела Ф. В. Зайцеву произошла 30 мая, когда А. Н. Боровков подписал последнее постановление:

«1908 г. мая 30 дня в г. Баку. Я отдельного корпуса жандармов поручик Боровков, согласно предписания начальника Бакинского ГЖУ от 22 сего мая за № 2948 постановил: настоящую переписку для дальнейшего производства представить отдельного корпуса жандармов ротмистру Зайцеву».

Формально последний приступил к производству переписки 6 июня, но уже 31 мая им были направлены необходимые запросы в Кутаисское и Тифлисское ГЖУ, а также в Дидилиловское волостное правление. Подобный же запрос ротмистр Ф. В. Зайцев обязан был направить в Бакинское охранное отделение. Однако то ли он «забыл» это сделать, то ли полученный оттуда ответ до нас не дошел.

Первым на сделанные запросы уже 13 июня ответил Кутаис.

«Вследствие отношения от 31 мин[увшего] мая за № 3092 доношу, — сообщал начальник Кутаисского ГЖУ, — что крестьянин Дидилиловского сельского общества Тифлисской губернии и уезда Иосиф Виссарионов Джугашвили действительно привлекался при вверенном мне пункте в 1902 г. к дознанию в качестве обвиняемого в преступлении, предусмотренном 251 ст. Улож. о наказаниях, причем преступная деятельность его заключалась в том, что он был главным руководителем и учителем батумских рабочих в их рабочем революционном движении, сопровождавшемся разбрасыванием прокламаций с призывом к бунту и к ниспровержению правительства. Опознать же Джугашвили по представляемой при сем фотографической карточке ввиду давности времени никто из чинов вверенного мне пункта и полиции не мог.

К сему считаю нужным присовокупить, что названный Джугашвили, как видно из дел вверенного мне пункта, в том же 1902 г. привлечен был к дознанию в качестве обвиняемого при Тифлисском губернском жандармском управлении по делу о „Тифлисском кружке РСДРП“, по каковому делу являлся одним из главных виновных».

Тифлисское губернское жандармское управление, прежде чем ответить на письмо из Баку, обратилось с соответствующим запросом в Тифлисское охранное отделение, откуда 17 июня 1908 г. под грифом «Секретно» был направлен следующий ответ:

«С представлением настоящей переписки начальнику Тифлисского ГЖУ имею честь донести его высокоблагородию, что о поименованном здесь Джугашвили в делах охранного отделения имеются следующие сведения.

В 1902 г. Джугашвили привлекался при Тифлисском ГЖУ к дознанию обвиняемым по делу „О тайном кружке РСДРП в городе Тифлисе“, за что на основании Высочайшего повеления, последовавшего в 9-й день июля 1903 г., был выслан административным порядком в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции сроком натри года и водворен в Балаганский уезд Иркутской губернии.

5 января 1904 г. Джугашвили из места водворения скрылся и разыскивался циркуляром Департамента полиции от 1 мая 1904 г. за № 5500, в котором указаны подробные приметы Джугашвили.

По негласным сведениям 1903 г., Джугашвили состоял во главе Батумского комитета с[оциал]-демократической] р[абочей] партии и в организации был известен под кличкой Чопур. По тем же сведениям, в 1904 и 1906 гг. проживал в Тифлисе и занимался нелегальной деятельностью. Приложение: фотографическая карточка.

За начальника Тифлисского охранного отделения губернский секретарь Нарышкин».

Есть основания утверждать, что тифлисская охранка располагала и другими данными об И. Джугашвили (в частности, это касается вопроса о его аресте и побеге из-под стражи в 1905 г.), но почему-то не сочла необходимым включить их в свое письмо. В любом случае ее ответ перечеркивал версию о том, что до начала 1905 г. И. В. Джугашвили находился за границей и в политической деятельности не участвовал.

Письмо охранного отделения было получено Тифлисским ГЖУ 18 июня и здесь зарегистрировано под № 4959. Ознакомившись с ним, начальник этого управления и одновременно по должности начальник Кавказского районного охранного отделения полковник А. М. Еремин карандашом начертал резолюцию: «Нет ответа о том, действительно ли лицо, изображенное на карточке, есть Джугашвили. Е[ремин]. 18.VI». По его распоряжению был поднят архив, и снизу на полях письма Тифлисского охранного отделения появилась следующая карандашная запись:

«<…> 2–232–234–290–4/902–102–113–133–138–139–146–148–152–153–155—<…>—201–190/902–74–79–81–89–90–114–163–166–188–228–263–267–271–365—<…>—389–399–417–444–464–486–489–494–515–533–549—[555]—558—[570]—585».

По всей видимости, это номера дел Тифлисского ГЖУ с указанием листов, на которых упоминалась фамилия И. В. Джугашвили.

24 июня Тифлисское ГЖУ направило своим бакинским коллегам следующий ответ:

«Возвращая фотографическую карточку Иосифа Виссарионова Джугашвили, сообщаю, что по имеющимся в сем управлении сведениям, он в 1902 г. был привлечен при Кутаисском ГЖУ обвиняемым по 251 статье Улож. о наказ., 21 июня того же 1902 г. Джугашвили был привлечен при сем управлении к дознанию о тайном кружке РСДРП по обвинению в преступлении, предусмотренном 1 ч. 251 ст. Улож. о наказ. Дознание это разрешено административным порядком, и Джугашвили по высочайшему повелению от 9 июля 1903 г. был выслан под гласный надзор полиции на 3 года в Восточную Сибирь. 5 января 1904 г. Джугашвили из места ссылки скрылся и разыскивается циркуляром Департамента полиции от 1 мая 1904 г. за № 5500. Установить личность Джугашвили по карточке не представляется возможным, так как [его] фотографической карточки в управлении не имеется, а лицо его никто не помнит. Подполковник (подпись)».

Что сразу же бросается в глаза в этом ответе? Тифлисское ГЖУ не включило в него сведения охранного отделения о нелегальной деятельности И. В. Джугашвили в Тифлисе в 1904 и 1906 гг. Вопреки фактам, был подписан такой ответ, который вполне согласовывался с версией И. В. Джугашвили о его отсутствии на Кавказе в 1904 г.

Не удалось установить, обращался ли ротмистр Ф. В. Зайцев с запросом в Департамент полиции, но 17 июля 1908 г. здесь была составлена «Справка по Регистрационному отделу», сохранившаяся в 7-м делопроизводстве и содержавшая сведения о наличии в Департаменте полиции документов об И. В. Джугашвили: «О[собый] [отдел]. 1904. Д. 5–11—Б (26165); 1898. Д. 5–59-А (8517); 1902. Д. 825. Ч. 16 (7633/903); 1903. Д. 521. Ч. 7; VII дел-во. 1902. Д. 175 (15134, 16727, 18007); 1902. Д. 214 (12171); 1902. Д. 175. Ч. 4 (11451,6418 В); 1901. Д. 171 (5415,6381); 1902. Д. 630. Ч. 1 (1742 Б); 1902. Д. 2–27 (22145 Г); 1902. Д. 630 (9698,9725,9754, 12436); [Особый отдел]. 1904.Д. 6,ч.313; 1898.Д. 5–52-В (2571–1813/903)».

Трудно сказать, когда именно это произошло, но, вероятнее всего, после отстранения поручика А. Н. Боровкова из следственного дела исчезла упоминаемая выше «Резолюция представителя Центрального комитета». Вместо нее сейчас в деле находится резолюция конференции Бакинской организации РСДРП по поводу произошедшего в ней раскола, причем не на двух с половиной, а на одном листе. Непонятна и судьба «шести клочков бумаги с заметками, касающимися партийной работы», так как сохранившиеся «заметки» представляют собой выписки из программы РСДРП, причем сделаны явно не рукой И. В. Джугашвили.

Ротмистр Ф. В. Зайцев, удовлетворившись полученными ответами, 1 августа 1908 г. прекратил переписку, и 4 августа начальник Бакинского ГЖУ генерал-майор Е. М. Козинцев подписал подготовленное Ф. В. Зайцевым постановление:

«Постановление № 4287. 1908 г. августа 4-го дня в гор. Баку. Я, начальник Бакинского губернского жандармского управления генерал-майор Козинцев, рассмотрев оконченную производством переписку по собиранию сведений о выяснении степени политической благонадежности назвавшегося Кайосом Нижерадзе и в действительности оказавшегося Иосифом Виссарионовым Джугашвили, нашел следующее: 25 марта сего года чинами бакинской сыскной полиции был задержан неизвестный, назвавшийся жителем села Маклаки Кутаисской губернии и уезда Кайосом Нижерадзе, при обыске которого найдена была переписка партийного содержания.

Произведенной по сему делу перепиской в порядке охраны выяснено, что Нижерадзе — крестьянин Дидилиловского сельского общества Иосиф Виссарионов Джугашвили, привлекавшийся в 1902 г. при Кутаисском губернском жандармском управлении по 251 ст. и при Тифлисском по 1 ч. 251 ст. Уложения о наказаниях. Последнее дознание было разрешено административным порядком, и Джугашвили по высочайшему повелению от 9 июля 1903 г. был выслан в Восточную Сибирь (под надзор полиции на 3 года), откуда скрылся и разыскивался циркуляром Департамента полиции от 1 мая 1904 г. за № 5500. Иосиф Джугашвили с 25 марта сего года содержится под стражей в Бакинской тюрьме. Полагал бы Иосифа Виссарионова Джугашвили водворить под надзор полиции в Восточную же Сибирь сроком на три года. Постановил: настоящую переписку препроводить на распоряжение г. бакинского градоначальника. Подлинное подписал генерал-майор Козинцев».

Знакомство с постановлением не может не вызвать удивления. Содержавшаяся в нем фраза «разыскивался циркуляром Департамента полиции от 1 мая 1904 г.» создавала иллюзию, будто бы к моменту ареста И. В. Джугашвили розыск был прекращен. Действительно, за четыре года после его побега амнистия объявлялась дважды: 11 августа 1904 г. в связи с рождением наследника престола Алексея и 21 октября 1905 г. по случаю перехода к конституционной форме правления.

Однако в Манифесте 11 августа 1904 г. об административно-ссыльных говорилось: «Лицам, подвергнутым в том же (т. е. административном порядке. — А.О.) порядке тюремному заключению свыше шести месяцев, ограничению в праве избрания места жительства свыше одного года или гласному надзору полиции также свыше одного года, сократить срок взыскания на одну треть по удостоверении в добром поведении отбывающего взыскания». Очевидно, что на И. В. Джугашвили эта амнистия не распространялась, так как к моменту ее объявления он находился в бегах, что явно не свидетельствовало о его «добром поведении».

Не подпадал он и под действие Указа 21 октября 1905 г. Хотя его 6 ст. предусматривала освобождение лиц, находившихся под гласным надзором полиции, но содержала одно очень важное примечание: «В отношении лиц, подвергнутых административным взысканиям в пределах Кавказского края, в сем пункте указанные меры применяются наместником нашим на Кавказе по мере умиротворения сего края». Между тем никаких сведений о том, что к весне 1908 г. розыск И. В. Джугашвили был прекращен, обнаружить не удалось.

Обращает на себя внимание и то, что если в рапорте Азбукина говорилось об обнаружении у задержанного К. Нижерадзе «нелегальной переписки», то в постановлении Бакинского ГЖУ она превратилась в «переписку партийного содержания». Атак как после Манифеста 17 октября 1905 г. в России появились легальные партии, «переписка партийного содержания» могла не иметь криминального характера.

Таким образом, Бакинское ГЖУ сделало все возможное, чтобы создать впечатление, будто бы главная вина И. В. Джугашвили заключалась в побеге из ссылки и проживании по чужому паспорту. А поскольку 9 июля 1903 г. он был приговорен к трем годам гласного надзора полиции и после побега 5 января 1904 г. за ним числилось два с половиной года неотбытой ссылки, получается, что Бакинское ГЖУ предлагало увеличить срок наказания всего лишь на полгода.

Подписав 4 августа 1908 г. постановление по итогам переписки, начальник Бакинского ГЖУ Е. М. Козинцев в тот же день направил ее материалы бакинскому градоначальнику М. А. Фольбауму.

М. А. Фольбаум поддержал предложение ГЖУ о высылке И. В. Джугашвили в Сибирь на 3 года и 27 августа (№ 17004) направил его дело вместе с документами еще семи арестантов в Департамент полиции.

«Представляя при сем 8 протоколов, составленных во всем согласно циркуляра Департамента полиции от 30 марта 1906 г. за № 9290, — писал генерал-майор М. А. Фольбаум, — я в интересах обеспечения государственного порядка и общественной безопасности ходатайствую перед Вашим Высокопревосходительством о высылке всех перечисленных лиц в местности и на сроки, указанные в представляемых протоколах».

В этот же день, 27 августа, градоначальник уведомил Особый отдел по полицейской части Канцелярии наместника на Кавказе о высылке копий названных выше документов в его адрес:

«При этом препровождаю в Особый отдел для сведения копию с представления мною к министру внутренних дел от 27 августа 1908 г. № 17004 и приложением (8 протоколов) о высылке из пределов Бакинского градоначальства поименованных в этих протоколах лиц как вредных для общественного спокойствия и государственной безопасности с подчинением на местах ссылки гласному надзору полиции».

Существовавшие нормативные документы предписывали, чтобы представляемые в Департамент полиции материалы содержали протокол, в котором бы в лаконичной форме излагались суть дела и обоснование предлагаемого решения. Именно этим требованиям не соответствовал протокол, касавшийся И. В. Джугашвили. Он был предельно краток: «Обвиняется в предосудительных деяниях, изложенных в при сем прилагаемом постановлении начальника Бакинского ГЖУ от 4 августа 1908 г. № 4287».

Сохранился доклад № 10 Департамента полиции Особому совещанию, образованному согласно 34 ст. «Положения о государственной охране» 26 сентября 1908 г. В докладе фигурировали 29 человек. Шестым в этом списке значился И. В. Джугашвили.

Предложение Департамента полиции было сформулировано следующим образом: «6) Иосифа Джугашвили выслать в Тобольскую губернию на три года под гласный надзор полиции».

Представленные материалы были рассмотрены Особым совещанием при МВД в тот же день, 26 сентября. В отношении шести человек предлагаемый губернским жандармским управлением срок ссылки Совещание сократило с трех до двух лет, среди них был И. В. Джугашвили. Причем все они вместо Сибири получили возможность отбывать срок гласного надзора полиции в Вологодской губернии.

Несмотря на то что постановление Особого совещания противоречило не только букве закона, но и назначению данного учреждения, 29 сентября оно было утверждено министром внутренних дел П. А. Столыпиным.

 

Самый долгий этап

8 октября 5-е делопроизводство Департамента полиции сообщило о принятом решении бакинскому градоначальнику:

«Выслать под гласный надзор полиции в Вологодскую губернию на 2 года: крестьян Иосифа Виссарионова Джугашвили, Харитона Яковлева Огурцова, Ивана Сергеева Уварова, Павла Федорова Калинина, Аршака Осипова Казарова, Ивана Иванова Денисова и мещан Захара Андреева Вербицкого, Константина Владимирова Белецкого, Григория Серафимова Тарасова, Годю Янкелева Черняховского, Якова Давидова Зевина, Мейера Самуилова Авербаха, Кеворка Мирзадянова Багианца, Якова Григорьева Ходорова и мещанку Хасю Абрамову Гурарье». Остальные 14 из 29 человек были высланы в другие губернии Российской империи.

В канцелярии бакинского градоначальника это письмо было зарегистрировано 20 октября 1908 г. Получается, что дорога от Петербурга до Баку заняла 12 дней. На письме имеются две пометки: «Получено во 2-м отд. 23 октября 1908 г. Настольный реестр вх. № 12635» и «К исп[олнению]. Скорее. 24/10».

Однако и после такой резолюции бюрократическая машина продолжала работать на холостом ходу. Только 4 ноября градоначальник дал распоряжение полицмейстеру поставить И. В. Джугашвили в известность о принятом решении и выслать его в Вологодскую губернию с «первым же отходящим этапом».

Складывается впечатление, что кто-то сознательно задерживал исполнение распоряжения Департамента полиции.

Считается, что из Баку И. В. Джугашвили ушел по этапу 9 ноября 1908 г. Что же касается его прибытия на место ссылки в город Сольвычегодск Вологодской губернии, то, согласно документам, сюда его доставили 27 февраля 1909 г..

Получается, что путь из Баку в Сольвычегодск занял 110 дней, без малого четыре месяца. Это почти равно продолжительности всех остальных этапов И. В. Джугашвили вместе взятых. Между тем дорога от Баку до Сольвычегодска по железной дороге требовала всего нескольких суток.

Где же произошла задержка и чем она была вызвана?

Отправлению ссыльного на этап предшествовало заполнение так называемого «открытого листа» с краткими сведениями об этапируемом и описанием его примет. Чаще всего это делалось в день отправления этапа. «Открытый лист» И. В. Джугашвили имеет номер 2068 и датирован 9 ноября 1908 г. Нетрудно, правда, заметить, что цифра «9» представляет собой исправленную цифру «6».

Как правило, арестантов отправляли на этап партиями, и номер «открытого листа» означал номер этапной партии. Пока удалось обнаружить только один «открытый лист» с № 2068. Зато в нашем распоряжении имеется шесть «открытых листов» № 2065, датированных 9 ноября, и четыре «открытых листа» № 2071, датированных 8 ноября. В них значатся фамилии тех же лиц, которые фигуровали в приведенном выше письме 5-го делопроизводства Департамента полиции от 8 октября и подлежали высылке вместе с И. В. Джугашвили из Баку в Вологодскую губернию.

Это значит, что в начале ноября все эти лица были объединены как минимум в три этапные партии и за каждой из них закреплен номер, в соответствии с которым их планировалось отправить из Баку. Однако партия ссыльных № 2068, которую предполагалось отправить на этап 6 ноября, покинула Баку не ранее 9 ноября одновременно с этапной партией № 2065, которая должна была быть сформирована не позднее 6 ноября. В то же время «открытый лист» № 2071 никак не мог иметь дату 8 ноября. Это значит, что с оформлением и отправкой трех указанных этапных партий произошел какой-то сбой.

Сохранились воспоминания Акима Михайловича Семенова, который был арестован в 1908 г. в Дагестане и по свидетельству которого в Ростове-на-Дону в арестантском вагоне, прибывшем из Баку, он встретился с И. В. Джугашвили. Вместе они следовали по маршруту Ростов-на-Дону — Курск — Москва, после чего их пути разошлись. Имеются также воспоминания Василия Тимофеевича Скоморохова, высланного в Вологодскую губернию из Харькова и утверждавшего, что он познакомился с И. В. Джугашвили в Тульском централе. «Здесь, — вспоминал В. Т. Скоморохов, — мы встретились с четырьмя грузинами. В числе их был И. В. Джугашвили. Одет он был в толстовку, полуботинки, брюки навыпуск, в кепке. Из Тульского централа нас вместе с этими четырьмя грузинами направили в Москву (в Бутырскую тюрьму)».

На сохранившихся «открытых листах» этапов № 2065 и 2071 имеются пометки, сделанные синим карандашом, — «Москва», регистрационный номер (от 5055 до 5069) и дата черными чернилами — 21 ноября. Подобная же пометка («Москва»), но без даты и регистрационного номера видна и на «открытом листе» № 2068. Это позволяет утверждать, что отправленные вместе с И. В. Джугашвили из Баку в Вологодскую губернию ссыльные не позднее 21 ноября уже находились в Москве.

По имеющимся мемуарным свидетельствам, здесь они действительно были помещены в Бутырскую тюрьму. В этой тюрьме И. В. Джугашвили встретил своего земляка, бывшего тифлисского рабочего, участника железнодорожной стачки 1900 г. Лаврентия Захаровича Самчкуашвили, а также познакомился с луганским рабочим Петром Алексеевичем Чижиковым. Оба тоже следовали в Вологду, откуда затем были отправлены в город Тотьму. Л. З. Самчкуашвили прибыл туда 19 января, П. А. Чижиков — 9 февраля 1909 г..

Описывая свой путь дальше, В. Т. Скоморохов вспоминал: «Здесь (т. е. в Москве. — А.О.) нас продержали четыре дня». «Из Москвы, — читаем мы в воспоминаниях В. Т. Скоморохова далее, — всех вместе направили в Ярославль (Коровицкая каторжная тюрьма). Здесь нас продержали три дня и из Ярославля отправили в Вологду (Вологодская пересыльная тюрьма). Здесь нас продержали три дня и из Вологодской пересыльной тюрьмы разослали по своим районам. Меня, в частности, выслали в Тотьму… тов. Сталин со своей группой грузин остался в Вологодской пересыльной тюрьме».

Если исходить из воспоминаний В. Т. Скоморохова, не позднее 28 ноября И. В. Джугашвили уже мог быть в Вологде. Однако если М. С. Авербах и его жена X. А. Гурарье добрались до Вологды через месяц, то все остальные ссыльные, отправленные вместе с И. В. Джугашвили из Баку, были доставлены туда только в конце января 1909 г..

Как же совместить почти двухмесячную задержку И. В. Джугашвили в Москве с утверждением В. Т. Скоморохова о том, что их этап, в котором находился и И. В. Джугашвили, был отправлен из Москвы далее через четыре дня после прибытия?

Знакомство с «открытыми листами» товарищей И. В. Джугашвили по этапу позволяет обнаружить следующий факт: по их прибытии в Москву здесь была проведена тщательная проверка соответствия содержавшегося в «открытых листах» описания примет действительности, и во многих случаях эти описания подверглись корректировке. В подобной процедуре нет ничего необычного, так как она предусматривалась существовавшими правилами. Однако на практике проверка достоверности сведений, содержащихся в «открытых листах», чаще всего производилась лишь тогда, когда возникали подозрения, что следуемый по этапу арестант является не тем, за кого он себя выдает.

О том, что такие факты могли иметь место, свидетельствует, например, нахождение в этапе № 2065, следовавшем из Баку в Вологду, Якова Григорьевича Ходорова, под именем которого в действительности скрывался Гирш Берович Рысс. По постановлению Ташкентской судебной палаты от 27 октября 1907 г. он должен был отбыть 3 года тюремного заключения, но сумел бежать, перебрался в Баку и отсюда уже по другому делу и под другой фамилией был отправлен в ссылку, о чем жандармам стало известно только по его прибытии в Вологду.

В связи с этим заслуживают внимания воспоминания члена партии «Гнчак» Багдасара Овчияна. Отмечая факт ареста И. В. Джугашвили в 1908 г., он писал: «После бегства из тюрьмы т. Сталин вторично появился на горизонте в Баку в 1910 г.».

Во время пребывания И. В. Джугашвили в бакинской тюрьме действительно была сделана попытка организации побега всех арестантов камеры № 3, в которой он сидел. Но, как явствует из воспоминаний, этот побег не удался.

«Надо вспомнить о попытках к бегству всей третьей камеры во главе со Сталиным, — писал, например, Б. Бибинейшвили. — Одна из таких попыток была близка к успеху — железные решетки были перепилены (большей частью самим Сталиным), веревка из простыни для спуска была готова. Еще 5–10 минут, и они очутились бы на воле. Но вовремя не был подан сигнал извне, и побег не состоялся».

Как же тогда объяснить утверждение Багдасара Овчияна? Подвела ли его память или же кроме широко известной, но не удавшейся попытки побега, имела место и другая, оказавшаяся успешной? В этом отношении показательно, что Б. Бибинейшвили писал не о попытке, а о «попытках к бегству». Следовательно, арестантами третьей камеры, в которой сидел И. В. Джугашвили, предпринимались и другие усилия, чтобы вырваться на волю.

И действительно, имеются сведения, что после неудавшегося побега, о котором шла речь ранее, появилась мысль заменить И. В. Джугашвили на кого-либо из находившихся на воле. Первоначально выбор пал на уже упоминавшегося рабочего И. Бокова. Предполагалось, что он явится в тюрьму в день свидания, по его окончании смешается с заключенными и уйдет с ними в тюремную камеру, а И. В. Джугашвили вместо него выйдет из тюрьмы вместе с посетителями. Несмотря на то что за содействие побегу грозило тюремное заключение, И. Боков согласился участвовать в этой операции. Однако в самую последнюю минуту партийная организация отказалась от его услуг.

Почему?

Ответ на этот вопрос мы находим в воспоминаниях Ильи Павловича Надирадзе, который в 1908 г. сидел вместе с И. В. Джугашвили в бакинской тюрьме. Они были не только земляками, но и жили в Гори в соседних домах. Более того, когда Е. Г. Джугашвили, узнав об аресте сына, приехала весной 1908 г. в Баку, именно И. П. Надирадзе и его жена устраивали ей свидание с ним.

«В 1908 г. (не помню какого числа), — вспоминал И. П. Надирадзе, — привели в Баиловскую тюрьму товарища Сталина, которого я знал еще в детстве по Гори… привели в нашу камеру… В камере № 3 помещались товарищ Серго Орджоникидзе, Павел Сакварелидзе, Григорий Сакварелидзе, я и другие. Старостами политического корпуса были избраны заключенными я, тт. Андрей Вышинский и Юстус… Андрей был прикреплен к кухне, Юстус к пересыльной, а я к административной части».

Рассказав далее о неудачной попытке побега всей камеры № 3, И. П. Надирадзе отмечал:

«Вскоре после этого в тюрьму прибыл из Кутаисской губернии этап, следуемый в административную ссылку по разным губерниям России… Среди них оказался молодой человек т. Жвания, партийности которого я не помню. Посоветовавшись между собой, старосты, т. е. я и тт. Вышинский и Юстус, решили Сосо проводить „на сменку“. С этой целью был вызван т. Жвания, с которым нам удалось договориться и получить его согласие о том, что при уходе этапа вместо него под его фамилией уйдет И. В. Сталин. <…> Настал день отправки, начали перекликать на этап. Послышался выкрик „Жвания“, тут Сосо расцеловал нас и тихо проговорил: „До свидания, товарищи“ <…>. Было красиво наблюдать, как товарищ Сталин с сумкой, одетый в теплую шубу, шагал своей медленной и твердой походкой. Он не „провалился“ и ушел благополучно. Через месяц по уговору мы получили письмо, что он на воле. По истечении времени был отправлен в этап т. Жвания».

В 1937 г. И. П. Надирадзе обратился с письмом к А. Я. Вышинскому. Он просил его подтвердить, что сидел в Баиловской тюрьме за политическое убийство и что они вместе принимали участие в организации описанного выше побега И. В. Джугашвили. Эти сведения необходимы были И. П. Надирадзе для получения персональной пенсии. Удалось обнаружить ответ А. Я. Вышинского, датированный 7 июля 1937 г. А. Я. Вышинский подтверждал все, о чем просил его И. П. Надирадзе, за исключением последнего: «Что же касается факта организации товарищу Сталину смены в Сольвычегодск вместо административного ссыльного Жвания, то, к сожалению, этот факт вследствие запамятования, очевидно, удостоверить не могу, хотя и помню, что тогда же в Баилрвской тюрьме находился административно-ссыльный Жвания».

Маловероятно, чтобы в 1937 г. человек не только решился приписать себе несуществующие заслуги, связанные с И. В. Сталиным, но и на основании этого стал бы хлопотать о пенсии перед столь высоким лицом, каким был в это время генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский, а затем, несмотря на то что тот отказался подтвердить факт его участия в организации побега вождя, оставил свои воспоминания на этот счет и передал их в партийный архив.

В связи с этим заслуживает проверки версия о том, что 9 ноября 1908 г. из Баку с «открытым листом» № 1068 под фамилией И. В. Джугашвили ушел по этапу в Вологду арестант Жвания, а под фамилией Жвания был взят на этап И. В. Джугашвили. Это могло произойти не позднее 24 октября, так как этим днем датирован «открытый лист» Владимира Готфридовича Юстуса (№ 1920), который, по воспоминаниям И. П. Надирадзе, принимал участие в этой замене.

Не исключено, что когда около 21 ноября этапную партию, в которой находился Жвания, доставили в Москву, обнаружилось, что он не тот, за кого выдает себя. Это привело к задержке в Бутырской тюрьме всех арестантов, следовавших из Баку. И только после того как настоящего И. В. Джугашвили удалось задержать, он, а вместе с ним и остальные арестанты, шедшие по этапу в Вологду, получили возможность следовать дальше.

Одним из тех, с кем И. В. Джугашвили оказался в Вологодской пересыльной тюрьме, был рабочий Урочь-ярославских паровозовагоноремонтных мастерских Ф. В. Блинов, отбывавший ссылку в Вологодской губернии.

«…Наш этап прибыл в Вологодскую пересыльную тюрьму, — вспоминал он, относя свое прибытие в Вологду к декабрю 1908 г. — Меня поместили в камеру № 3, где находилось около 20 политических заключенных. В камере было холодно, сыро, и многие заболевали. Ежедневно в тюрьме умирало от тифа несколько человек… Мое внимание привлек молодой человек лет 28… В камере его звали тов. Коба. Он недавно прибыл по этапу, издалека, из Бакинской тюрьмы». Из тех событий, которые запомнились Ф. В. Блинову за время пребывания в Вологде, можно отметить побег из тюрьмы одного арестанта, шедшего по этапу в Сибирь. «Вскоре — писал Ф. В. Блинов, — меня отправили в ссылку в Вельск, а Кобе начальник губернии назначил местом жительства Сольвычегодск». Из других ссыльных, находившихся в вологодской тюрьме, Ф. В. Блинову запомнился товарищ И. В. Джугашвили по нарам — арестант Смирнов.

Когда именно И. В. Джугашвили прибыл в Вологду, остается неизвестным. Единственным источником, дающим некоторое представление на этот счет, являются следующие слова из письма на имя сольвычегодского исправника: «По прибытии названного лица в г. Вологду г. начальник губернии 27 сего января (1909 г. — А.О.) назначил местом жительства ему город Сольвычегодск».

Сразу же после того как Особое совещание при МВД приняло постановление о высылке И. В. Джугашвили в Вологодскую губернию, 5-е делопроизводство Департамента полиции уведомило об этом вологодского губернатора, и 16 октября 1908 г. в канцелярии губернского правления на И. В. Джугашвили было заведено специальное дело № 1903, которое сейчас хранится в РГАСПИ.

По прибытии И. В. Джугашвили в Вологду губернатор должен был уведомить о его прибытии ГЖУ, и здесь под № 136 появилось дело «О состоящих под гласным надзором полиции Михаиле Иванове Дрожжеве, Иосифе Виссарионове Джугашвили, Филиппе Васильеве Добрине и Фраиме-Хацкеле Ицкове Динзбурге. Началось 6 марта 1909 г. Кончилось 22 июля 1911 г. На 24 л.».

«Открытый лист», с которым И. В. Джугашвили был отправлен из Вологды в Сольвычегодск, нам неизвестен. По одним данным, он был составлен начальником Вологодского исправительного арестантского отделения 29, по другим — 31 января. Остается неясной и дата отправления И. В. Джугашвили далее по этапу. По всей видимости, он покинул Вологду 1 февраля 1909 г. Этим числом датировано его письмо из Вологодской пересыльной тюрьмы, адресованное грузинскому социал-демократу Льву (Левану) Дмитриевичу Кизирия и подписанное «Коба П».

Путь из Вологды в Сольвычегодск лежал через Вятку. Здесь фамилия И. В. Джугашвили под № 4 появилась в «Именном попутном списке гражданских арестантов, отправленных из Вятки до Сольвычегодска» 2 февраля. На списке имеется пометка: «Иосиф Джугашвили остался в Вятке, старший конвоя не принял из тюрьмы. Рядовой (подпись)».

Оставленный в Вятке И. В. Джугашвили был передан в распоряжение местного полицмейстера. Об этом свидетельствует запись № 561 в «Регистрационном журнале Вятского городского полицейского управления прибывших и проезжающих политических ссыльных через г. Вятку за 1908–1909 гг.»: «Время поступления — февраль, 4», «фамилия, имя, отчество — Джугашвили Иосиф Виссарионов», «откуда — из Вологды при открытом листе начальника исправительного арестантского отделения от 31 января за № 527».

Ответ на вопрос о причине оставления И. В. Джугашвили в Вятке дает выписка из «Журнала Вятской губернской земской больницы на 1908 и 1909 гг.». В этом журнале под № 696 мы читаем: «Время поступления: 8 февраля. Джугашвили Иосиф Виссарионов, арестант Вятской тюрьмы. Название болезни — [Typhus recurxens]». Кроме него с этим же диагнозом в больницу было положено еще четыре арестанта.

Здесь И. В. Джугашвили находился до 20 февраля, после чего его вернули в местную тюрьму и оттуда взяли на этап. В «Регистрационном журнале Вятского городского полицейского управления прибывших и проезжающих политических ссыльных через г. Вятку за 1908–1909 гг.» в графе «Куда выбыл» против фамилии И. В. Джугашвили значится: «26 февраля на Котлас».

Из Вятки до Котласа можно было добраться только по железной дороге, а из Котласа до Сольвычегодска — санным путем по льду реки Вычегды. Как явствует из рапорта уездного полицейского исправника В. Н. Цивилева, сюда И. В. Джугашвили прибыл 27 февраля 1909 г. «при открытом листе начальника Вологодского исправительного отделения от 29 января за № 415/522».

Нельзя не обратить внимание на то, что в Вятку И. В. Джугашвили доставили «при открытом листе начальника [вологодского] исправительного арестантского отделения от 31 января за № 527», а из Вятки в Сольвычегодск — «при открытом листе начальника вологодского исправительного отделения от 29 января за № 415/522». Что это? Путаница в оформлении документов? Или же под фамилией И. В. Джугашвили следовали два совершенно разных человека.

 

В северном захолустье

Уездный город Сольвычегодск располагался на высоком берегу реки Вычегды в 27 км от железнодорожной станции Котлас.

«Первая сольвычегодская ссылка тов. Сталина, — писал один из его биографов, В. Холодовский, — продолжалась 116 дней, и от нее не осталось сколько-нибудь значительных архивных данных и воспоминаний».

Направив И. В. Джугашвили для отбывания ссылки в Сольвычегодск, губернатор уведомил об этом сольвычегодского уездного исправника В. Н. Цивилева. И здесь в канцелярии уездного полицейского правления 10 февраля 1909 г. появилось дело № 17 «О крестьянине Иосифе Виссарионове Джугашвили». Оно могло бы дать некоторое представление об этом эпизоде в его биографии, однако, несмотря на то что делу удалось пережить Гражданскую войну, разыскать его не удалось.

По прибытии на место ссылки ссыльные обязаны были давать расписку о том, что они ознакомлены с правилами отбывания гласного надзора полиции. 27 февраля 1909 г. такую расписку «дал» и И. В. Джугашвили. Однако нетрудно заметить, что под ней стоит не его подпись. Это настолько очевидно, что в свое время, когда производилось изъятие из архивов сталинских автографов, данный документ был оставлен без внимания.

Хотя И. В. Джугашвили прибыл в Сольвычегодск 27 февраля, надзор полиции был установлен за ним только 5 марта. В этот день сольвычегодский исправник направил полицейскому надзирателю Сольвычегодска следующее распоряжение: «Предписываю Вашему благородию учредить гласный надзор за прибывшим 27 февраля с. г. в г. Сольвычегодск административно-ссыльным крестьянином села Диди Лило Тифлисской губернии и уезда Иосифом Виссарионовым Джугашвили».

«Где жил товарищ Сталин в период первой своей ссылки в 1908–1909 гг., выяснить так и не удалось, — констатировал уже после Великой Отечественной войны директор местного сталинского музея. — Никто из местных жителей этого указать не мог, а весь политический архив, в котором, вероятно, были эти сведения, был увезен несколько лет тому назад в г. Великий Устюг», где оставался неразобранным и фактически недоступным исследователям. Позднее, уже в 1952 г., фонды сольвычегодского уездного полицейского исправника и сольвычегодского уездного полицейского управления передали в Государственный архив Архангельской области.

Одним из первых, кого И. В. Джугашвили мог встретить в Сольвычегодске, был член ЦК РСДРП Иосиф Федорович Дубровинский, доставленный сюда на две недели раньше, 13 февраля. Однако уже 1 марта И. Ф. Дубровинский бежал.

О том, с кем контактировал здесь И. В. Джугашвили и как протекала его жизнь, сохранились лишь отрывочные сведения. Прежде всего это сведения о выдаче ежемесячного пособия в размере 7 руб. 40 коп. за март-июнь 1909 г., в которых фигурирует его фамилия, а также о двух собраниях ссыльных: 25 мая (на мосту) и 12 июня (в лесу).

Из протокола, составленного полицейским надзирателем Колотовым, явствует, что в ночь с 11 на 12 июня за городом у разложенного на берегу Вычегды костра было застигнуто около 15 человек, из числа которых в протоколе фигурируют ссыльные Антон Федорович Богатырев, Петр Филиппович Дементьев, Иосиф Виссарионович Джугашвили, Сергей Поликарпович Курочкин, Варвара Васильевна Полуботок, Исаак Менделевич Свердлов, Минард Петрович Соликвенко, Сергей Семенович Шкарпеткин, а также освобожденные от надзора полиции Попов и Петровская. В этом же протоколе значатся поднадзорные Давид Пинькович Иоффе, Михаил Ильич Оплачко и Николай Семенович Захаров, не признавшие свое участие в этом «сборище».

Кто кроме перечисленных выше лиц входил в круг общения И. В. Джугашвили во время его первой сольвычегодской ссылки, еще предстоит выяснить.

Что же касается названных лиц, то из их числа особого внимания заслуживает Стефания Леандровна Петровская (р. ок. 1886). Родилась она в Одессе. Ее отец, Леандр Леандрович, католик, потомственный дворянин, служил в земской управе и на улице Степовой имел собственный дом. Мать рано умерла, и детей воспитывала мачеха Наталья Васильевна. В 1902 г. Стефания закончила Первую Мариинскую гимназию и поступила на Высшие женские курсы. В сентябре 1906 г. она оставила родной город и уехала в Москву. Здесь почти сразу же была арестована, но, правда, вскоре (16 декабря) из-за отсутствия улик освобождена. В начале 1907 г. ее привлекли к переписке при Московском ГЖУ по новому делу и летом того же года выслали в Вологодскую губернию сроком на 2 года. Первоначально она отбывала ссылку в Тотьме. 4 января 1908 г. вологодский губернатор распорядился о ее переводе в Сольвычегодск. Здесь она вступила в гражданский брак со ссыльным Павлом Семеновичем Трибулевым, который 14 октября 1908 г. тоже получил разрешение переехать из Вельска, в Сольвычегодск.

И хотя в нашем распоряжении нет сведений об отношениях И. В. Джугашвили и С. Л. Петровской в ссылке, показательно, что, отбыв положенный срок, она отправилась не в Москву, откуда была выслана, и не в Одессу, где находились ее родные, а в совершенно незнакомый ей Баку. Есть основания думать, что сюда она последовала за И. В. Джугашвили.

Оказавшись в ссылке, И. В. Джугашвили сразу же стал готовиться к побегу.

«Весной 1909 г., — вспоминал С. Я. Аллилуев, — я получил от товарища Сталина письмо. Он писал из города Сольвычегодска, куда его сослали осенью 1908 г. Товарищ Сталин просил меня сообщить ему точный адрес моей квартиры и место работы. Я немедленно выполнил эту просьбу».

1 мая 1909 г. некто, подписавшийся именем Владик, из Тифлиса обратился с письмом в Киев. В нем говорилось: «Сосо (Коба) пишет из ссылки и просит прислать денег на обратное путешествие». Письмо было адресовано студенту Киевского университета Степану Адамовичу Такуеву, принадлежавшему к партии «Дашнакцутюн». Не позднее 5 мая 1909 г. он был арестован, привлечен при Киевском ГЖУ к дознанию по обвинению в хранении нелегальной литературы и 23 сентября 1909 г. приговорен Киевской судебной палатой к полутора годам заключения, поэтому никакой помощи И. В. Джугашвили оказать не смог. Судя по всему, не получил ее Коба и от Владика, под именем которого скрывался Владимир Тер-Миркуров.

Необходимые для побега деньги были собраны среди ссыльных. По воспоминаниям Т. П. Суховой, их сбором занимались Сергей и Антон, по всей видимости, упоминаемые ранее Антон Богатырев и Сергей Шкарпеткин. Чтобы не дать полиции оснований привлечь жертвователей этих денег к ответственности за соучастие в организации побега, деньги были переданы И. В. Джугашвили в виде карточного выигрыша.

«И вот, — вспоминала М. Крапина, — накануне побега он (И. В. Джугашвили. — А.О.) в клубе сел играть в карты и покрыл кон 70 руб., а за городом в деревне у учительницы был ему приготовлен сарафан, и Иосиф Виссарионович, переодевшись крестьянкой, бежал. Его до берега проводила учительница Мокрецова. Там он на лодке переправился через Вычегду и бежал».

От Сольвычегодска до Котласа ходил пароход. Однако И. В. Джугашвили не рискнул воспользоваться им и отправился в дальнее путешествие на лодке. Если учесть дефект его левой руки, то станет понятно, что ему одному преодолеть 27 верст, отделявшие Сольвычегодск от Котласа, было непросто, поэтому в путь он отправился не один.

Среди лиц, которые оказались причастны к этому побегу, находилась Т. П. Сухова. «Сергей (Шкарпеткин. — А.О.) и Антон (Богатырев. — А.О.), — вспоминала она, — сообщили мне, что они завтра поедут провожать его (И. В. Джугашвили. — А.О.) до станции на лодке. Я попросила их взять и меня с собой, и на другой день утром мы вчетвером сели в лодку и поехали вниз по Вычегде, Северной Двине… К вечеру мы были в Котласе. Поезд стоял на путях».

Время побега — среди бела дня — было выбрано не случайно. Обычно полицейские стражники проверяли наличие ссыльных утром, поэтому отсутствие И. В. Джугашвили могло быть обнаружено только на следующий день, утром 25-го, о чем и свидетельствует запись в «Настольном реестре» сольвычегодского уездного исправника. К этому времени сопровождавшие И. В. Джугашвили до Котласа ссыльные имели возможность вернуться обратно. «На другой день рано утром, — вспоминала Т. П. Сухова, — мы были уже дома. Наше отсутствие не было замечено». А И. В. Джугашвили уже находился вне пределов досягаемости. От Котласа до Вятки раз в сутки ходил один пассажирский поезд, который отправлялся в 17.44. Сев на него днем 24-го, И. В. Джугашвили рано утром 25-го, в 7.52, добрался до Вятки, откуда имел возможность уже в 11.25 отправиться далее, в Петербург.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Баиловский узник

 

1 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 523. Л. 1; Д. 627. Л. 2; ГИАА. Ф. 498. Оп. 1. Д. 176. Т. 2. Л. 73 (фотокопия).

 

2 РГАСПИ. Оп. 1. Д. 5050. Л. 1; Государственный исторический архив Азербайджана (далее — ГИАА). Ф. 498. Оп. 1. Д. 176. Т. 2. Л. 75–76.

 

3 Там же. Д. 175. Л. 38; Д. 176. Ч. 2. Л. 70.

 

4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627. Л. 21.

 

5 Там же. Л. 20.

 

6 Там же. Л. 20 об.

 

7 Там же. Л. 23–24 об.

 

8 Там же. Л. 25 об.-26.

 

9 Там же. Л. 25 об.

 

10 ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1908. Д. 2329. Л. За.

 

11 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627. Л. 26.

 

12 Там же. Л. 29.

 

13 ГАРФ. 7Д. 1908. Д. 2329. Л. 1.

 

14 Там же. Л. 2а-3а; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 98. Л. 3–4.

 

15 Там же. Д. 627. Л. 29.

 

16 Там же. Л. 16–26 об., 29 об.

 

17 Там же. Л. 30–31. Опубликовано: Красный архив. 1941. № (105). С. 3–4.

 

18 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 100а. Л. 1–1 об.

 

19 Там же. Л. 1.

 

20 Там же. Коллекция документов Департамента полиции (далее — КДДП). Папка № 2. Л. 136.

 

21 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 100а. Л. 1.

 

22 Там же. Д. 627. Л. 33.

 

23 ГАРФ. 7Д. 1908. Д. 2329. Л. 4.

 

24 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627. Л. 13.

 

25 Там же. Л. 18–19.

 

26 Там же. Л. 35–35 об.; Д. 98. Л. 6; ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1908. Д. 2329. Л. 5 (литера Г.).

 

27 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. 627. Л. 7. Опубликовано: Красный архив. 1941. № (105). С. 4.

 

28 Полное собрание законов. Собрание третье. Т. XXIV. 1904 г. СПб., 1907. Отд. I. С. 869.

 

29 Там же. Т. XXV. 1905 г. СПб., 1908 г. Отд. I. С. 767.

 

30 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627. Л. 6.

 

31 Там же. Д. 627. Л. 7.

 

32 Там же. Л. 37.

 

33 Там же. Л. 38.

 

34 Там же. Л. 36.

 

35 Этот документ содержится в деле № 2701. Ч. 1 5-го делопроизводства Департамента полиции за 1908 г. (Л. 55–56), которое продолжает значиться в ГАРФ, но обнаружить его удалось в РГАСПИ. Здесь оно первоначально было включено в состав фонда № 558 (Оп. 4. Д. 101), а затем передано в Коллекцию документов Департамента полиции, где находится и сейчас (Папка № 2).

 

36 Там же. КДДП. Папка № 2. Л. 56.

 

37 Там же.

 

Самый долгий этап

 

1 ГИАА. Ф. 46. Оп. 3. Д. 90. Л. 430; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627. Л. 41. Ср.: КДДП. Папка № 2. Л. 56.

 

2 ГИАА. Ф. 46. Оп. 3. Д. 90. Л. 430.

 

3 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 627. Л. 42.

 

4 Биографическая хроника // Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. М., 1946. С. 412.

 

5 Открытый лист 9 ноября 1908 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628. Л. 2 (открытый лист).

 

6 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 4206 (П. Ф. Калинин), 4210 (Г. Я. Черняховский), 4211 (Я. Д. Зевин), 4212 (М. С. Авербах), Д. 4213 (Я. Г. Ходоров), 4214 (X. А. Гурарье).

 

7 Там же. Д. 4204 (X. Я. Огурцов), 4205 (И. С. Уваров), 4208 (З. А. Вербицкий, 4209 (К. В. Белецкий).

 

8 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 339–340 (А. М. Семенов).

 

9 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 26. Л. 4 (В. Т. Скоморохов).

 

10 Там же.

 

11 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 4204 (X. Я. Огурцов). Л. 3; Д. 4205 (И. С. Уваров). Л. 2; Д. 4206 (К. В. Калинин). Л. 2; Д. 4208 (3. А. Вербицкий). Л. 2; Д. 4209 (К. В. Белецкий). Л. 3; Д. 4210 (Г. Я. Черняховский). Л. 2; Д. 4211 (Л. Д. Зевин). Л. 2; Д. 4212 (М. Е. Авербах). Л. 2; Д. 4213 (Я. Г. Ходоров). Л. 6; Д. 4214 (X. А. Гурарье). Л. 2.

 

12 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628. Л. 2.

 

13 Там же. Д. 631. Л. 21.

 

14 Запись беседы с земляком Л. З. Самчкуашвили грузинским историком Матиашвили. Тбилиси. 16 июля 1996 // Архив автора.

 

15 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 631. Л. 21.

 

16 ГАРФ. Ф. 102. 5Д. 1908. Д. 2503. Ч. 11. Л. 2; ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4274. Л. 7об.

 

17 ГАРФ. Ф. 102. 5Д. 1908. Д. 2803. Ч. 5. Л. 2.

 

18 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 26. Л. 4 (В. Т. Скоморохов).

 

19 Там же.

 

20 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4280. Л. 6 (Х-д. А. Гурарье).

 

21 Там же. Ф. 18. Оп. 2. Д. 4204 (Огурцов). Л. 26., Д. 4205 (Уваров). Л. 3 об., Д. 4206 (Калинин). Л. 3 об., Д. 4208 (Вербицкий). Л. 3 об., Д. 4209 (Белецкий). Л. 4 об., Д. 4210 (Черняховский). Л. 3 об., 4211 (Зевин). Л. 3 об.

 

22 Там же. Д. 4213. Л. 1–2, 5, 9.

 

23 ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 37. Л. 122.

 

24 Заря Востока. 1935. 4 окт. (Б. Бибинейшвили).

 

25 Гори. 49. Л. 17–18.

 

26 ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 35. Л. 47–48.

 

27 Там же. Л. 41.

 

28 Там же. Л. 43–46.

 

29 Там же. Д. 13. Л. 195.

 

30 ГАВО. Ф. 108, Оп. 1. Д. 4197. Л. 2.

 

31 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 33–39 (Ф. В. Блинов).

 

32 Там же. Д. 628. Л. 3–3 об.

 

33 Там же. Д. 628. 34 л.

 

34 Там же. Д. 632. 21 л.; ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4645. 10 л.; ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 1. 19 л.

 

35 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 276. Л. 27; Д. 628. Л. 4.

 

36 Там же. Д. 104. Л. 1.

 

37 Там же. Д. 79. Л. 489–497; Д. 630. Л. 495–498.

 

38 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 75.

 

39 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 629. Л. 1.

 

40 Там же. Д. 104. Л. 1.

 

41 Там же. Д. 103. Л. 1.

 

42 Там же. Д. 104. Л. 1.

 

43 Там же. Д. 628. Л. 4; Ф. 71. Оп. 10. Д. 276. Л. 27.

 

В северном захолустье

 

1 Советский музей. 1939. № 12. С. 7.

 

2 Холодовский В.: 1) Сольвычегодск // Наша страна. 1939. № 12. С. 37; 2) В городе Сольвычегодске // Советская милиция. 1939. № 21–22. С. 38.

 

3 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 276. Л. 9.

 

4 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. 63. Конверт 1, 21.

 

5 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 27. Л. 9.

 

6 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628. Л. 5.

 

7 ГААО. Ф. 1462. Оп. 3. Д. 19. Л. 45.

 

8 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 102.

 

9 Там же. Л. 11.

 

10 ГААО. Ф. 1187 (Сольвычегодский уездный исправник) и 1455 (Сольвычегодское уездное полицейское управление).

 

11 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 2574. Л. 28–29, 34.

 

12 ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 942. Л. 22 (март), 28 (апрель), 37 (май) и 43 об. (июнь).

 

13 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 60. Л. 3, 38, 59; Д. 63. Конверт 15.

 

14 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 7. Д. 2083. Л. 15–16.

 

15 См., например: ПААО. Ф. 859. Оп. 10. 39. Л. 1–2; Д. 45. Л. 4–6 (М. Крапина); ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 710 (С. Л. Петровская); РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 208 (М. П. Крапина); Л. 265–271 (Т. Сухова); ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 3992 (Татьяна Петровна Сухова); Ф. 108. Оп. 5. Д. 603. Л. 1–6 (Сергей Шкарпеткин).

 

16 Там же. Д. 2372 (С. Л. Петровская); Ф. 18. Оп! 2. Д. 2507 (Павел Семенович Трибулев). ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 710. Л. 11 об.

 

17 Там же. Л. 13.

 

18 Аллилуев С. Я. Встречи с товарищем Сталиным: отрывки из воспоминаний // Правда. 1939. 22 дек.

 

19 ГИАГ. Ф. 94. Оп. 1. Д. 222/14. Л. 56.

 

20 Там же. Л. 74, 80, 97; ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1909. Д. 1815. Л. 1–10.

 

21 ГААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 67. Л. 26.

 

22 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 270 (Т. П. Сухова).

 

23 Там же. Л. 208 (М. Крапина).

 

24 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 30: Летнее движение 1909 г. СПб. 1909. Отд. 5. С. 9–10.

 

25 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 270 (Т. П. Сухова).

 

26 ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 965. Л. 331 об.

 

27 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 270 (Т. П. Сухова).

 

28 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Летнее движение. С. 108–109.

 

29 Там же.

 

Под фамилией Тотомянц

Дорога от Вятки до Петербурга требовала около полутора суток. В столицу И. В. Джугашвили мог прибыть уже 26 июня в 22.40.

Одним из первых, кого он посетил здесь, был С. Я. Аллилуев. «Как-то вечером, — вспоминал он, — я шел по одной из улиц Литейной части и вдруг увидел, что навстречу мне идет товарищ Сталин. Обрадованный, я бросился к нему. Товарищ Сталин рассказал мне, что он бежал из ссылки, добрался до Питера, пошел по указанному мною адресу, но не застал меня дома <…>. Товарищ Сталин пошел ко мне на работу, но и здесь меня не застал. Пришлось ему долгое время бродить по улицам Петербурга. Я помог устроиться товарищу Сталину на конспиративной квартире у дворника Савченко».

Дворника Савченко звали Канон Демьянович. Он был братом уже упоминавшегося Мирона Савченко. Канон жил на Воскресенском проспекте и, по свидетельству Е. Д. Стасовой, оказывал большевикам услуги. «Он был на хорошем счету у полиции. Все старшие дворники, как и швейцары, — писала она, — состояли на службе у полиции, и, следовательно, за ними не следили. И когда случалось что-нибудь экстренное, например, нет у меня явки, нет возможности спрятать на ночь приезжего, я спокойно шла к Канону, и он в дворецкой прятал приезжего».

Но в этот раз И. В. Джугашвили нашел приют не в дворецкой Канона Савченко, а у его брата Кузьмы, который служил в Кавалергардском полку, по одним данным, вахтером, по другим — завхозом (Захарьевская улица, дом 22, угол Потемкинской улицы). Здесь Кузьма Демьянович имел комнату, в которой и жил. Правда, в конце июня 1909 г. он находился в больнице, поэтому у него И. В. Джугашвили приютил не он сам, а брат жены Канона Демьяновича Иван Николаевич Мельников.

Среди тех лиц, с которыми И. В. Джугашвили встречался в Петербурге, нам известны Николай Гурьевич Полетаев и Вера Лазаревна Швейцер.

«Лично я, — вспоминала В. Л. Швейцер, — познакомилась с товарищем Сталиным в 1909 г., работая в Питере, где я была связана с Русской группой большевистского ЦК РСДРП, с Иннокентием (И. Ф. Дубровинским) и Макаром (В. П. Ногиным). Держала связь с фракцией РСДРП 3-й Государственной Думы и рядом подпольных организаций Питера, Москвы, Киева, Ростова-на-Дону, Баку, Тифлиса и с отдельными товарищами — Сталиным, Серго Орджоникидзе, Спандаряном и другими. Это была большевистская центральная техническая группа по связям в России… в конце июня 1909 г. товарищ Сталин бежал из сольвычегодской ссылки и приехал в Питер с целью организовать центральную легальную партийную газету. Рано утром ко мне на явку (на Высшие женские курсы профессора Раева, Гороховая, 20) забежал Сильвестр Тодрия, сообщил мне о приезде товарища Сталина — Кобы и передал задание устроить встречу Сталина с Полетаевым. Сильвестр Тодрия, кавказский рабочий, большевик, в то время работал в Питере вместе со своей женой Соней Цимаковой по связи с конспиративными квартирами и нелегальными типографиями. И в тот же день на квартире члена 3-й Государственной Думы большевика Полетаева было устроено узкое совещание об издании газеты».

Из Петербурга на Кавказ И. Джугашвили отправился не позднее 7 июля. Первый известный нам документ о его пребывании здесь — это агентурное донесение, полученное Бакинским охранным отделением 12 июля от секретного сотрудника по кличке Фикус:

«Приехавший, скрывшийся из Сибири, сосланный туда из Гори, социал-демократ, известный в организации под кличкой „Коба“ или „Сосо“, работает в настоящее время в Тифлисе (приметы). Завтра из Балаханов приедут вместе с Роруа, Мачарадзе и Джапаридзе, около 9 часов утра можно будет видеть [их] на Балаханском вокзале».

Это сообщение сопровождают следующие пометки: «Сообщено районному охранному отделению», «Будет установлено наружное наблюдение», «22 июля за № 9804 запрошен горийский уездный начальник, по сообщению коего „Сосо“ и „Коба“ неизвестны (вх. № 6926)», «В район. Запросить о результатах установки и приметах», «Роруа — Чодришвили».

15 июля под кличкой Молочный И. В. Джугашвили был в Баку взят в наружное наблюдение. В сводке внутреннего агентурного наблюдения за июль 1909 г. он сразу же фигурирует как член Бакинского комитета РСДРП.

17 июля было получена информация из другого источника. Секретный сотрудник по кличке Михаил сообщал: «В Баку приехал „Коба“, известный на Кавказе деятель социал-демократической партии. Приехал он из Сибири, откуда, вероятно, бежал, так как он был выслан в 1909 г. Он был в Областном комитете представителем от Бакинской организации и несколько раз ездил на съезды. Здесь он займет центральное положение и сейчас же приступит к работе».

Это сообщение тоже сопровождалось резолюцией: «Принять меры к установке, после чего „Коба“ будет взят в постоянное наблюдение». «Запрос в район: установлен ли и какие приняты меры».

Таким образом, И. Джугашвили почти с самого начала был взят как в наружное, так и внутреннее наблюдение. И охранке стало известно, что она имеет дело с одним из виднейших деятелей социал-демократического движения на Кавказе.

Казалось бы, Бакинское охранное отделение должно было приложить максимум усилий для того, чтобы установить личность Кобы. Однако оно демонстрировало удивительный непрофессионализм. Только в августе ему удалось выяснить, что Коба проживает под именем Оганеза Вартановича Тотомянца. Можно было бы ожидать, что после этого охранка сделает соответствующий запрос в Департамент полиции и получит ответ, что никто с такими именем, отчеством и фамилией не высылался и по этой причине не мог бежать из ссылки. А это позволило бы сделать вывод о том, что Коба проживал по чужому или же по фальшивому паспорту. Почему-то бакинская охранка «не догадалась» сделать подобный запрос.

Это тем более странно, что под кличкой Фикус скрывался бывший тифлисский рабочий Николай Степанович Ериков, который жил в Баку под фамилией Бакрадзе и знал И. В. Джугашвили еще по Тифлису 1901 г., а кличка Михаил, по всей видимости, принадлежала Михаилу Коберидзе, который когда-то учился в Тифлисской семинарии в одном классе с С. Девдориани, затем был в вологодской ссылке и по возвращении заведовал в Баку Народным домом. Он тоже был знаком с И. В. Джугашвили.

Однако шли дни, проходили месяцы, а Бакинское охранное отделение, агентурную работу в котором возглавлял ротмистр Петр Павлович Мартынов, по-прежнему оставалось в неведении: кто же такой Коба? И это несмотря на то, что данная партийная кличка была известна бакинской охранке по крайней мере с 1907 г.

В начале августа, как и было положено, Бакинское охранное отделение представило в Департамент полиции сводку агентурных сведений за июль, и о появлении Кобы в Баку стало известно Особому отделу Департамента полиции. Здесь в картотеке Коба фигурировал с 1904 г., поэтому Особому отделу не представляло труда обратить внимание на то, что Бакинское охранное отделение водит его за нос. На удивление, Особый отдел отнесся к поступившей ему информации Бакинского охранного отделения без всяких сомнений.

Возвращение И. В. Джугашвили из ссылки ознаменовалось активизацией деятельности Бакинской организации РСДРП. Уже в августе после длительного перерыва возобновилось издание подпольной большевистской газеты «Бакинский пролетарий». Пятый номер был издан 20 июля 1908 г. Шестой вышел, по одним данным, 1-го, по другим — 5 августа 1909 г..

9 августа Фикус сообщил: «Джапаридзе уехал в предположенную поездку. 5 августа вышел № 6 „Бакинского пролетария“, возобновленного после значительного промежутка. Статьи писали Джапаридзе, „Коба“ и „Бочка“. „Тимофей“ работает в типографии. Типография помещается в городе. „Бакинский пролетарий“ вышел в количестве около 600 экземпляров, из которых 500 разошлись в Балаханах».

Это агентурное донесение, представленное в Департамент полиции, сопровождалось следующим пояснением: «Типография помещается в одном из домов, посещаемых Джапаридзе, Кобой, Бочкой и Тимофеем, наружное наблюдение за которыми продолжается. При получении известий о приступлении к печатанию следующего номера „Пролетария“ означенные лица и дома, отмеченные посещением, будут ликвидированы».

Вскоре после выхода шестого номера «Бакинского пролетария» хозяин дома, где размещалась типография, потребовал перевода ее в другое место. «„Коба“ говорил, — сообщил Фикус 16 августа, — что квартира с техникой должна ремонтироваться, и хозяин требует ее очищения к 1 сентября. Бакинский комитет озабочен приисканием новой квартиры и выпуском следующего номера „Пролетария“ еще на старой квартире. Хотя не все статьи еще готовы, но к набору имеющегося материала уже приступлено. Коба посещает типографию почти ежедневно».

Из донесения Михаила 24 августа: «Джапаридзе вернулся в Баку и сообщил, что вскоре по отъезде он обнаружил у себя пропажу чемодана, в котором были изобличающие его документы. Приехал лишь для устройства своих дел по секретарству и должен вскоре уехать, так как опасается ареста».

Уезжая, П. А. Джапаридзе передал свои секретарские обязанности, а следовательно, и свои связи И. В. Джугашвили, к которому перешли все технические обязанности по руководству Бакинской организацией большевиков.

Несмотря на то что охранка собиралась ликвидировать типографию Бакинского комитета РСДРП в момент печатания седьмого номера «Бакинского пролетария», 27 августа он благополучно вышел в свет.

В № 6 и 7 этой газеты была опубликована статья И. В. Джугашвили «Партийный кризис и наши задачи», в которой он ставил вопрос о необходимости, по примеру «Искры», для возрождения партии приступить к изданию общерусской партийной газеты, но чтобы она выходила не за границей, а в России, и не подпольно, а открыто. По сути дела, поднимался вопрос о перенесении руководящего центра партии из-за границы в Россию. Здесь же была опубликована подготовленная И. В. Джугашвили корреспонденция «Из партии», которая содержала «Резолюцию Бакинского комитета о разногласиях» в расширенной редакции «Пролетария». С одной стороны, Бакинский комитет солидаризировался с позицией В. И. Ленина и его сторонников в борьбе против «отзовизма», с другой — заявлял, что, несмотря на разногласия, «совместная работа обеих частей редакции является возможной и необходимой».

На следующий день после выхода седьмого номера «Бакинского пролетария», 28 августа, неожиданно для многих был арестован Сурен Спандарян. 8 сентября Михаил сообщил Бакинскому охранному отделению: «Арестом „Тимофея“ очень напуганы; предполагают: многие и техника известны, поговаривают уже, что делать в случае провала техники. Шаумян, опасаясь новых арестов и разгрома социал-демократов, бежал». Слух о «бегстве» С. Г. Шаумяна не имел под собой никаких оснований, но вопрос о перемещении типографии был решен. Из агентурного донесения 8 сентября: «Новую квартиру для типографии подыскивает сейчас „Коба“… Вероятно, найдут в крепости и переедут в нее те же два работника, что работают и сейчас — один русский и одна девица. Переезд состоится через неделю».

Показательно, что именно в эти дни И. В. Джугашвили оставил Баку и выехал в Тифлис. 12 сентября 1909 г. секретный сотрудник Уличный сообщил: «Известный с-д работник — большевик Коба („Сосо“) приехал в Тифлис и возобновил работу в партии». Резолюция: «Выяснить личность „Кобы“». «Приезжал из Баку в сентябре 1909 г. Сталин (Коба), — читаем мы в биографии Е. Д. Стасовой. — Провел несколько заседаний Тифлисского комитета. Интересовался финансами. И в течение двух-трех дней создал комиссию Красного креста».

Едва И. В. Джугашвили вернулся из Тифлиса, как в Баку начали циркулировать сведения о грозящем провале типографии. Эти сведения нашли отражение в донесении секретного сотрудника Михаила от 24 сентября, который уточнял, что их «передала женщина, работавшая в помещении на Бондарной улице, 66. Женщина эта после своего заявления уехала в Одессу».

Из донесения Фикуса от 27 сентября: «Недели полторы назад (т. е. около 17 сентября. — А.О.), еще до переноса техники, распространился в организации слух о провале техники. Работавшие в ней женщина и мужчина отказались от работы, и он (ее муж) уехал в Одессу. Женщина также скрылась. Вслед за тем „Бочка“ (Б. Мдивани. — А.О.) рассказал „Роруа“ (З. Чодришвили. — А.О.), что к нему и „Кобе“ явился неизвестный человек и передал, что жандармскому управлению типография известна и что управление собирается арестовать весь Бакинский комитет вместе с типографией, как только в ней будет приступлено к печатанию следующего номера „Пролетария“. После этих слухов типографию постановили переместить, и тогда же ее разобрали ночью и перенесли через крышу в соседний дом. Затем шрифт частями перенесли в разные места, третьего дня, в пятницу. Разобранный станок на арбе из старой квартиры перевезли в Балаханы, где он теперь и находится около промысла Шибаева. По окончании установки техники квартира ее станет известной».

Как информировал 20 сентября Бакинское охранное отделение Михаил, «из дома № 66 по Бондарной улице типография [была] вывезена ночью 16 сентября и перемещена в доме рядом; машина разобрана; часть ее и часть шрифта осталась в доме № 64 по Бондарной улице, часть увезена в Армянскую слободку. Шрифт был там же, но вчера большая его часть в мешках, в которых он связан по отдельным литерам, помещена в квартире „Петербуржца“ в д. 495 в Крепости, небольшая часть шрифта в Баилове».

Следовательно, перемещение типографии произошло между 16 и 19 сентября, а сведения об угрозе ее провала появились еще раньше. Одновременно с этим появились и слухи о провокации. Прежде всего они касались названных ранее «мужчины и женщины», которые работали в типографии. Это были супруги Александр Пруссаков и Евдокия Козловская.

По свидетельству А. Хумаряна, события развивались следующим образом. Однажды совершенно неожиданно для всех исчез муж. Через некоторое время на имя жены пришла телеграмма. Ее содержание А. Хумарян по памяти передавал следующим образом: «Я в Одессе. Приехал благополучно. Остановился у такого-то (фамилии не помню). Собери побольше денег и приезжай по известному тебе адресу. Ваня». По случайности эта телеграмма попала в руки А. Хумаряна, который сразу же поставил о ней в известность Вано Стуруа. А на следующий день поинтересовался у Е. Козловской: от кого была телеграмма, на что получил ответ — от матери.

И факт исчезновения А. Пруссакова, и неискренность Е. Козловской вызвали подозрения у их товарищей, в связи с чем последняя была подвергнута допросу. Не сумев дать убедительных объяснений, она сразу же после этого тоже исчезла. По свидетельству В. Стуруа, супруги А. Пруссаков и Е. Козловская совершили какую-то аферу за спиной партийной организации, были пойманы на ней и, опасаясь партийного суда над ними, предпочли скрыться, что было истолковано некоторыми как свидетельство их связи с охранкой.

Тогда же, по свидетельству Якубова, П. А. Джапаридзе получил сведения о связях с охранкой секретаря Союза нефтепромышленных рабочих Николая Леонтьева. На заседании Бакинского комитета РСДРП, на котором с участием П. А. Джапаридзе и И. В. Джугашвили обсуждался данный вопрос, было решено отправить Н. Леонтьева в другое место и там убить. Обвинение в провокации предъявили ему И. В. Джугашвили и Якубов, после чего Н. Леонтьев двое суток находился под домашним арестом. «На третий день» ему «купили билет, но, — вспоминал Якубов, — он не поехал. Потом просился поехать в Питер, откуда привезет оправдание. В это время уезжал Николай Петербуржец, и ему было поручено в Питере узнать подробнее о Леонтьеве. Уехали туда Николай Леонтьев и Николай Петербуржец. А через неделю или полторы получаем письмо от Петербуржца, что установлено, что Николай Леонтьев провокатор. Он провалил экспедицию литературы, которая проходила через Финляндию. Потом он работал в Смоленске под кличкой „Демьян“ — и там была провалена организация».

Несмотря на то что для обвинения А. Пруссакова, Е. Козловской и Н. Леонтьева у Бакинского комитета РСДРП не имелось уличающих доказательств, было решено выпустить листовку с обвинением их в провокации.

«Ввиду множества распространившихся в последнее время слухов о провале техники, — доносил 28 сентября Михаил, — Бакинский комитет решил выпустить прокламацию, отпечатав ее в частной типографии. Прокламация написана Кобой и содержит в себе изложение мер, принятых Б[акинским] к[омитетом] для спасения техники и объявление о ряде провокаторов, обнаруженных в организации. Таковыми объявляются: бывшие наборщики в типографии Александр Пруссаков, жена его Дуня Козловская, Фирсов Балаханский, Сашка Романинский и Николай Леонтьев — бывший секретарь Союза нефтепромышленных рабочих».

На следующий день, 29 сентября, такая листовка действительно появилась. Она была издана в типографии «Арамазд». В ней отмечалось, что охранке удалось установить местонахождение подпольной типографии («техники») и она планировала захватить ее в момент печатания № 8 «Бакинского пролетария», а «для отвода глаз охранка искала „технику“ не там, где она помещалась, а в Балаханах через своих агентов: Фирсова Балаханского и Сашку Романинского», и далее сообщалось: «Бывшие наши „техники“, работавшие в нашей нелегальной типографии уже три года, Александр Пруссаков (слесарь из Петербурга, среднего роста, брюнет, смуглое лицо, лет 30–32) и жена его Дуня Козловская (ткачиха из Петербурга, низенькая, серые глаза, лет 27–29) уже несколько месяцев состоят на службе у охранки», «объявляется также провокатором бывший секретарь Союза нефтепромышленных рабочих Николай Леонтьев, недавно арестованный с мирзоевцами и потом освобожденный. В Москве и за границей известен как провокатор Демьян».

В сводке агентурных донесений Бакинского охранного отделения за сентябрь 1909 г. в разделе «Меры» по поводу приведенного выше (28 сентября) сообщения Михаила значится: «Фирсов предупреждается; остальные отделению неизвестны».

Из этого явствует, что из пяти человек, объявленных агентами бакинской охранки, с ней был связан только один человек. А поскольку в это время местное губернское жандармское управление имело лишь одного секретного сотрудника по кличке Эстонец, обвинения в провокации, выдвинутые против остальных лиц, названных в листовке, не имели под собой оснований.

11 октября Фикус сообщил: «Приехал Алеша Джапаридзе, нот чует у своей жены, днем его нигде нельзя видеть, его очень скрывают. Сегодня или завтра „Коба“ едет в Тифлис для переговоров о технике». В этот же день жандармы нагрянули на квартиру П. Джапаридзе. Вот как вспоминала этот эпизод его жена В. Ходжишвили:

«Октябрь 1909 г. У нас на квартире Иосиф Сталин и Серго Орджоникидзе. Вдруг появляется помощник пристава с двумя городовыми с целью ареста Джапаридзе. Моментально сообразив, что арест одновременно трех, очевидно, большевиков был бы большой удачей, помощник пристава решил предварительно получить такое разрешение и пошел созвониться с начальством. Охранять счастливую находку он оставил городовых: одного у парадного, другого у черного хода. Мы стали раздумывать, каким образом дать возможность уйти Сталину и Серго. Ясно было, что надо спровадить одного из городовых. 10 рублей „на расходы“ спасли положение: один из городовых был послан за папиросами, а Сталин и Орджоникидзе, воспользовавшись этим, быстро ушли. Каково было бешенство помощника пристава, вернувшегося в нашу квартиру и заставшего только А. Джапаридзе».

В этом эпизоде много странного. Так как арест П. Джапаридзе был произведен по распоряжению Бакинского охранного отделения, почему для этого были выделены простые полицейские, а не жандармы? Почему помощник пристава, который имел право задержать и доставить в участок любых лиц, оказавшихся в квартире арестованного, не сделал этого, а пошел куда-то «звонить»? Почему городовые были оставлены не в квартире, а у парадного и черного хода? И почему вместе с И. В. Джугашвили и Г. К. Орджоникидзе не бежал П. А. Джапаридзе?

Вскоре после этого эпизода И. В. Джугашвили уехал в Тифлис. 18 октября Михаил доносил:

«Скорым поездом № 11 в 6 час. вечера „Коба“ выехал в Тифлис на конференцию. Там будет решаться вопрос об издании общего для Кавказа органа „Кавказский пролетарий“ и другие, связанные с этим вопросы. На этой неделе „Коба“ вернется и сейчас же приступит к постановке техники. Кому перейдет это дело в случае его ареста — неизвестно, почему это крайне нежелательно, так как во всех отношениях повредит делу».

Пометка: «По выяснении того, что назначенный на вокзале пост наружного наблюдения не видел выезда „Молочного“ („Кобы“), срочно телеграфировано начальнику районного [охранного] отделения о встрече „Молочного“ в Тифлисе с указанием цели его поездки».

19 октября начальник Бакинского охранного отделения Мартынов телеграфировал начальнику Тифлисского охранного отделения:

«Арест „Кобы“ безусловно нежелателен в виду грозящего провала агентуры и потере освещения предстоящей ликвидации местной организации и ее техники».

Поездка И. В. Джугашвили в Тифлис по времени совпала с одним важным событием. Дело в том, что 21 сентября 1909 г. Германия выдала России арестованного в Берлине два года назад С. А. Тер-Петросяна (Камо), который 12 октября был доставлен в Тифлис и передан в руки местного ГЖУ.

Еще 20 сентября 1909 г. Департамент полиции за подписью М. Е. Броецкого запросил Кавказское районное охранное отделение: «Вследствие представленной 27 августа за № 109982 агентурной отчетности по городу Баку за июль месяц 1909 г. по РСДРП Департамент полиции просит ваше высокоблагородие сообщить о результатах установки бежавшего из Сибири „Сосо“ (кличка „Коба“) <…>, а равным образом уведомить, какие приняты <…> меры».

Это означало, что Департамент полиции взял данный вопрос на контроль. Начальник Тифлисского ГЖУ А. М. Еремин, по всей видимости, запросил Бакинское охранное отделение и только после этого, через месяц, 24 октября (!) дал ответ, который гласил:

«Вследствие предложения Департамента полиции 30 минувшего сентября за № 136706 Кавказское районное охранное отделение доносит, что, по сообщению начальника Бакинского охранного отделения, бежавший из Сибири „Сосо“, кличка в организации „Коба“, является по установке жителем гор. Тифлис Оганесом Вартановым Тотомянцем, на каковое имя он имеет паспорт, выданный тифлисским полицмейстером с 12 мая сего года за № 982 на один год».

В Тифлисе И. В. Джугашвили очень быстро попал в поле зрения местного охранного отделения. В сводке агентурных данных по Тифлису за ноябрь 1909 г. мы читаем:

«Коба (Сосо) может проживать у своего шурина, бывшего воспитанника Тифлисской дворянской гимназии Василия Ратиева, живущего где-то в районе первого участка». И далее: «Василий Ратиев оказался дворянином Василием Фаддеевичем Ратиевым, 20 лет. Проживает в д. 17 — Хухуни по Пассанаурскому переулку, за его квартирой учреждено наблюдение». Шурин — брат жены. Но жена И. В. Джугашвили имела фамилию Сванидзе. Поэтому В. Ф. Ратиев, видимо, был шурином того двойника, под фамилией которого Джугашвили проживал в Тифлисе.

Уже после того как И. В. Джугашвили вернулся из Тифлиса в Баку, 1 декабря 1909 г. Тифлисское охранное отделение информировало Тифлисское ГЖУ: «Сосо (Коба), упомянутый в записке вверенного Вам районного охранного отделения от 9 ноября за № 14536, известен как видный социал-демократ, по установке в Баку он значится как житель г. Тифлиса О. В. Тотомянц. В охранном отделении имеются агентурные сведения, что „Коба“ (Сосо) есть И. В. Джугашвили (выписка агентурных сведений от 25 ноября № 10790). Точно выяснить личность „Кобы“ (Сосо) не представлялось возможным».

5 ноября секретный сотрудник Бакинского охранного отделения Михаил сообщал: «Коба все еще в Тифлисе… приедет он, вероятно, на следующей неделе», а 12 ноября он же доносил: «Коба на днях приехал из Тифлиса». Это дает основание утверждать, что И. В. Джугашвили вернулся в Баку не ранее 5 — не позднее 12 ноября 1909 г.

12 ноября из Тифлиса И. В. Джугашвили направил письмо в редакцию издававшейся за границей газеты «Пролетарий»: «Ваше недавнее письмо с адресами получено. Получено также предыдущее (3 недели назад) тоже с адресами через То[рошелид]зе. По обстоятельствам провокации у нас и некоторым другим мы не могли ответить. Но теперь все улеглось <…>. Ваша приписка к нашей резолюции о разногласиях в расширенной редакции „Пролетария“ (№ 49 „Пр“), а также беседа с петербургскими большевиками еще более убедили нас в неправильной организационной политике редакции». В письме, по сути дела, осуждалось решение редакции газеты «Пролетарий» об удалении из ее состава сторонников «отзовизма».

30 ноября бакинская почта проштамповала открытку, которая была послана И. В. Джугашвили в Сольвычегодск Татьяне Петровне Суховой: «Вопреки обещаниям, помнится, неоднократным, до сих пор не посылал Вам ни одной открыточки. Это, конечно, свинство, но это факт. И я, если хотите, при-но-шу изви-не-ния. От Ст[ефании] (Петровской. — А.О.) получите письмо. А пока примите привет. Мне живется в общем хорошо, если хотите, даже очень хорошо. Мой адрес: Баку. [Каменистая]. Бюро увечных. Дондарову. Для Осипа. Где Антон и Сергей? Пишите. Осип».

Вскоре по возвращении И. В. Джугашвили из Тифлиса в Баку в «ноябре или декабре 1909 г., — вспоминала Н. Н. Колесникова, — с явкой к С. Г. Шаумяну от Петербургского комитета прибыл партийный генерал — М. Е. Черномазов, якобы по поручению В. И. Ленина. У него на руках был список актива большевистской организации, собрав его через некоторое время (явилось 20–25 человек), М. Черномазов стал у каждого „спрашивать имя, фамилию, партийную кличку, если таковая есть“ и какую работу и где он ведет». Далее он потребовал у каждого списки членов их кружков, а также заявил, что старые явки в Петербурге провалены, а новые можно получить только у него.

Такое поведение М. Черномазова у многих вызвало отрицательную реакцию. И, если верить воспоминаниям, на одном из собраний И. В. Джугашвили публично назвал его провокатором.

2–23 января 1910 г. в Париже состоялось заседание Пленума ЦК РСДРП, на котором было решено пополнить состав ЦК и создать его Русское бюро.

«Приблизительно в конце февраля 1910 г., — вспоминал об этом М. И. Фрумкин (Германов), — приехал в Москву из-за границы с Пленума ЦК В. П. Ногин (Макар). Основная его задача была организовать часть ЦК, которая должна работать в России. В эту русскую часть, по соглашению с меньшевиками, должны были войти три их представителя. <…>. Но эта тройка категорически отказалась вступать в грешную деловую связь с большевиками». Тогда на «совещании пишущего эти строки с Ногиным было решено предложить ЦК утвердить следующий список пятерки — русской части ЦК: Ногин, Дубровинский — Иннокентий (приезд его из-за границы был решен), Р. В. Малиновский, И. Сталин и Владимир Петрович Милютин <…>. Сталин был нам обоим известен как один из лучших и более активных бакинских работников. В. П. Ногин поехал в Баку договариваться с ним».

Так в партийных кругах кандидатура И. В. Джугашвили стала рассматриваться на роль одного из лидеров РСДРП.

Воспоминания М. И. Фрумкина подтверждаются другими источниками. «Названный „Макар“, упомянутый в докладе моем № 502 с. г., — сообщал 17 (30) мая 1910 г. в Департамент полиции заведующий Заграничной охраной Красильников, — был командирован для объезда Кавказа и некоторых других областей с целью найти кандидатов в Центральный комитет взамен выбывших Романа, Михаила и Юрия».

Факт приезда В. П. Ногина на Кавказ подтверждает агентурное донесение секретного сотрудника Бакинского ГЖУ Дубровина. «14 и 15 марта, — сообщал он, — в Балаханах и Баку находился член ЦК РСДРП, интеллигент, работал летом 1906 г. в Бакинской организации под кличкой „Макар“,где был избран делегатом на Лондонский съезд и в Лондоне избран членом ЦК. Цель приезда его заключалась главным образом в том, чтобы объединить работавшие самостоятельно фракции социал-демократов, большевиков и меньшевиков».

Есть сведения, что из Баку В. П. Ногин «на время выехал в Тифлис, затем опять вернулся в Баку».

О своей поездке на Кавказ вспоминал и сам В. П. Ногин: «Вторично мне пришлось быть в Баку в начале 1910 г. Это был год запустения. Тяжелые впечатления остались у меня на этот раз от Баку. Я приехал туда в качестве члена ЦК для ознакомления организации с решениями последнего пленума ЦК, бывшего в январе 1910 г. в Париже <…>. Из открытых активных работников прошлого периода я встретил лишь тов. Ст. Шаумяна, который работал в качестве заведующего одним из промыслов. Тут же я встретил тов. Габриеляна, и в глубоком подполье находился тов. Сталин (Коба)…».

Однако поездка В. П. Ногина оказалась безрезультатной. Не исключено, что свою роль здесь сыграл конфликт, который возник внутри Бакинского комитета РСДРП и в центре которого оказался вопрос о провокации. Как мы уже знаем, когда осенью 1909 г. появилась листовка с обвинением в провокации пяти членов Бакинской организации РСДРП, убедительных данных для этого не существовало. Ситуация еще более обострилась после того, как Н. Леонтьев снова вернулся Баку.

«Николай Леонтьев появился в Балаханах <…>, — сообщил 23 октября 1909 г. Фикус, — 22 октября был в [библиотеке] Совета съезда и говорил Серегину и Толмачеву (безработный, недавно вышедший из тюрьмы), что он требует партийного суда над собой и просит их передать Бакинскому комитету, что он просит вызвать его в определенное место, в определенное время, где он даст комитету свои объяснения, и если после этого комитет его обвинит, он согласен быть немедленно убитым». Такой шаг с его стороны, по свидетельству Якубова, имел своим следствием то, что у Н. Леонтьева появились сторонники, которые стали требовать его оправдания.

Если учесть, что обвинение против Н. Леонтьева было основано только или же главным образом на основании сведений, полученных Бакинским комитетом из охранки, и никаких доказательств в их подтверждение И. В. Джугашвили как автор листовки привести не мог, ход, сделанный Н. Леонтьевым и явно подсказанный ему в местном ГЖУ, ставил Бакинский комитет РСДРП в сложнейшее положение. Пойти на гласное разбирательство выдвинутого им обвинения он не мог, так как такое разбирательство должно было повести или к раскрытию источника информации, или же к реабилитации Н. Леонтьева. А нежелание И. В. Джугашвили и поддерживавшей его части Бакинского комитета РСДРП идти на суд с Н. Леонтьевым невольно порождало недоверие к ним.

Видимо, тогда же, как вспоминал рабочий И. П. Вацек, долгое время бывший кассиром Бакинского комитета РСДРП, появились сведения о связях с охранкой заведующего Народным домом Михаила Коберидзе, после чего И. В. Джугашвили явился к нему и потребовал, чтобы он назвал тех лиц, которые были им провалены.

Обращает на себя внимание и следующий эпизод, нашедший отражение в воспоминаниях Г. Варшамян: «Еще один интересный момент, — ютмечала она, — товарища Сталина встречает на улице один из работников охранного отделения и говорит ему: „Я знаю, что Вы революционер или социал-демократ (я не знаю, как он сказал), вот, возьмите этот список, сюда включены товарищи, которые в ближайшее время должны быть арестованы“. В списке 35 человек. Этот список получил Сосо от совершенно незнакомого человека, это было очень поразительно. Немедленно был созван Бакинский комитет. Список не был оглашен, кто именно должен был провалиться, но было предложено наметить 11 человек, из которых мы могли бы выбрать новый Бакинский комитет. В числе этих 11 была моя фамилия. Значит, в списке 35 меня не было».

В этих условиях и возник конфликт внутри Бакинского комитета РСДРП.

15 марта 1910 г. Фикус сообщал: «В Бакинском комитете все еще работа не может наладиться. Вышло осложнение с „Кузьмой“. Он за что-то обиделся на некоторых членов комитета и заявил, что оставляет организацию. Между тем присланные Центральным комитетом 150 руб. на постановку большевистской техники, все еще бездействующей, находятся у него, и [он] пока отказывает[ся] их выдать. „Коба“ несколько раз просил его об этом, но он упорно отказывается, очевидно, выражая „Кобе“ недоверие».

«16 сего марта, — сообщал секретный сотрудник Бакинского ГЖУ Дубровин, — состоялось заседание Бакинского комитета <…>. Между членами <…> комитета Кузьмой и Кобой на личной почве явилось обвинение друг друга в провокаторстве. Имеется в виду суждение о бывших провокаторах: Козловской, Пруссакове и Леонтьеве, а в отношении новых провокаторов решено предавать их смерти».

Очевидно, что в данном случае Кузьма и Коба обвиняли друг друга не в связях с охранкой, а в провокационной деятельности. И яблоком раздора было отношение к трем названным выше лицам, которых не все считали провокаторами. Судя по всему, не видел достаточных оснований для обвинения названных лиц в провокации и Кузьма.

Отголоски этого конфликта, по всей видимости, нашли отражение в воспоминаниях меньшевика Р. Арсенидзе. «…В 1908–1909 гг., как передавали мне знакомые большевики, — вспоминал он, — у них сложилось убеждение, что Сталин выдает жандармам посредством анонимных писем адреса неугодных ему товарищей, от которых он хотел отделаться. Товарищи по фракции решили его Допросить и судить (большевики и меньшевики были разделены). Не знаю, из каких источников, но они уверяли меня, что жандармерия, по их сведениям, получила адреса некоторых товарищей большевиков, написанные рукой, но печатными буквами, и по этим адресам были произведены обыски, причем арестованными оказывались всегда те, которые вели в организации борьбу с Сосо по тому или иному вопросу. На одно заседание суда (их состоялось несколько) вместо Кобы явилась охранка и арестовала всех судей. Коба тоже был арестован на улице по дороге в суд. И судьи, и обвиняемые очутились в Бакинской тюрьме».

Примерно то же, писал другой меньшевик, Г. Уратадзе: «В 1909 г. бакинская большевистская группа обвинила его (И. В. Джугашвили. — А.О.) открыто в доносе на Шаумяна и предала его партийному суду. Состоялся суд, но состав суда был арестован в тот же день, а Сталина арестовали, когда он шел на суд».

Оставляя в стороне совершенно неверную датировку событий, следует отметить, что приведенные свидетельства вызывают сомнения. Никаких доказательств в пользу этой версии до сих пор не приведено, и обнаружить их не удалось. Более того, утверждения о том, что И. В. Джугашвили, стремясь убрать С. Г. Шаумяна как конкурента, писал на него доносы, не выдерживает никакой критики. За время с 1907 по 1910 г. С. Г. Шаумян был арестован только один раз — 30 апреля 1909 г., когда И. В. Джугашвили находился в Сольвычегодске. Следующий арест С. Г. Шаумяна последовал 30 сентября 1911 г., когда И. В. Джугашвили сам находился в тюрьме, причем не в Баку, а в Петербурге.

К этому следует добавить, что Кузьма — это не С. Г. Шаумян, как считают некоторые авторы, а Сергей Дмитриевич Сильдяков, который до 1909 г. работал в Москве и входил в состав Московского комитета РСДРП, затем уехал в Баку, вошел в состав Балаханского районного и Бакинского городского комитетов и стал секретарем Союза нефтепромышленных рабочих. В 1911 г. он эмигрировал в США.

Не исключено, что в основе приведенных выше слухов о трениях во взаимоотношениях И. В. Джугашвили и С. Г. Шаумяна лежал конфликт И. В. Джугашвили с С. Д. Сильдяковым, который, видимо, сомневался в справедливости обвинений, выдвинутых И. В. Джугашвили в адрес Е. Козловской, А. Пруссакова и Н. Леонтьева, и настаивал на проведении специального партийного расследования на этот счет.

Узел, завязавшийся внутри Бакинского комитета, был разрублен охранкой.

23 марта 1910 г., ровно через неделю после упомянутого ранее заседания комитета, И. В. Джугашвили был арестован.

«Находясь в тюрьме, — читаем мы в воспоминаниях Г. Уратадзе, — члены суда решили закончить суд в тюрьме, но тюремные условия не способствовали этому. Потом Сталина сослали, и дело заглохло».

«Здесь, — отмечал А. Арсенидзе, — началась снова переписка и организация суда, но дело до конца довести не удалось. Коба заблаговременно был сослан в Вологодскую губернию, а судьи — в другие места. Проверить сообщение знакомого большевика я не имел возможности».

 

Опять в тюрьме

Сообщая об аресте И. В. Джугашвили в Департамент полиции, начальник Бакинского охранного отделения ротмистр П. П. Мартынов писал 24 марта 1910 г.:

«Упоминаемый в месячных отчетах (представленных мною от 11 августа минувшего года за № 2681 и от 6 сего марта за № 1014) под кличкой „Молочный“, известный в организации под кличкой „Коба“ — член Бакинского комитета РСДРП, являвшийся самым деятельным партийным работником, занявшим руководящую роль, принадлежавшую ранее Прокофию Джапаридзе (арестован 11 октября минувшего года — донесение мое от 16 того же октября за № 3302), задержан по моему распоряжению чинами наружного наблюдения 23 сего марта. К необходимости задержания „Молочного“ побуждала совершенная невозможность дальнейшего за ним наблюдения, так как все филеры стали ему известны, и даже назначаемые вновь, приезжие из Тифлиса, немедленно проваливались, причем „Молочный“, успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу. Проживая всюду без прописки и часто у своей сожительницы Стефании Леондровой Петровской, „Молочный“ имел в минувшем году паспорт на имя Оганеса Вартанова Тотомянца».

Сохранился рапорт о задержании И. В. Джугашвили: «1910 г. марта 23 дня, город Баку. Ко мне, дежурному околоточному надзирателю 7-го участка г. Баку Шамриевскому, агентом охранного отделения был доставлен в управление участка неизвестного звания молодой человек, который при допросе показал, что он происходит из жителей селения Диди Лило Тифлисской губернии и уезда, Иосиф Виссарионов Джугашвили, определенного места жительства не имеет. При личном его обыске при нем оказалось: бессрочная паспортная книжка за № 4682, выданная управлением бакинского полицмейстера 16 июля 1907 г. на имя жителя селения [Богаи] Елисаветпольской губернии и уезда Захара Крикоряна Меликянца, одно письмо на русском языке на имя Стефании, два письменных отрывка с разными цифрами и заметками». Далее сообщалось, что задержанный признался в побеге из вологодской ссылки. Обращает на себя внимание, что Бакинское охранное отделение, если верить его донесению, только после задержания Кобы установило, что под этой кличкой скрывался И. В. Джугашвили. «По справкам оказалось, что он разыскивается циркуляром Департамента полиции от 19 августа 1909 г. за № 151385/53».

В тот же день в 8-м участке г. Баку была задержана С. Л. Петровская. «Названные лица, — сообщал П. П. Мартынов в Департамент полиции, — заключены под стражу и со сведениями и протоколами обысков переданы мною начальнику Бакинского ГЖУ от 23 сего марта за № 1272». Характеризуя результаты обысков, П. П. Мартынов писал: «У задержанного Джугашвили при личном обыске кроме подложного документа ничего не обнаружено».

Приняв арестованных, Бакинское ГЖУ 26 марта на основании «Положения об охране» возбудило переписку о выяснении политической благонадежности И. В. Джугашвили и С. Л. Петровской. Так в Бакинском ГЖУ появилось дело № 4228 «По исследованию политической благонадежности крестьянина Тифлисской губернии Иосифа Виссарионова Джугашвили и дворянки Херсонской губернии Стефании Леонардовны Петровской. Начато 24 марта 1910 г. Кончено 25 июня 1910 г. На 41 л.».

Ведение переписки было поручено поручику Николаю Васильевичу Подольскому.

В тот же день, 26 марта, И. В. Джугашвили и С. Л. Петровская были допрошены. Сохранились протоколы их допросов № 1 и 2.

Признав факт побега из ссылки, И. В. Джугашвили заявил: «Принадлежащим себя к каким бы то ни было политическим партиям не считаю. В Баку я проживаю уже около 6 месяцев. Жил я здесь без прописки. Ночевал, где придется. Положение мое было довольно неустойчивое. Искал я себе какое-либо место, но нигде не находил. <…> В Баку я купил у одного неизвестного мне лица бессрочную паспортную книжку, выданную Управлением бакинского полицмейстера на имя Захария Крикорова Меликянца, но по ней я не жил, ибо жил без прописки. Отобранное у меня при обыске письмо на русском языке адресовано Петровской, которое по просьбе одной женщины я еще не успел передать Петровской. Со Стефанией Леандровной Петровской я познакомился находясь в ссылке в г. Сольвычегодске Вологодской губернии. Отобранный у меня по обыску печатный лист — копия „Комиссии промышленной гигиены при Обществе врачей г. Баку“, получена мною от неизвестного мне лица в клубе под названием „Знание — сила“ в Черном городе. Клочок бумаги от бланка для сообщения бюджетных сведений при Комиссии промышленной гигиены при Обществе врачей г. Баку. В крепости в д. № 495 я не проживал и паспорт на имя Оганеса Вартанова Тотомянца никогда не имел. С Петровской я вообще никогда не жил и в сожительстве не состоял».

С. Л. Петровская тоже отрицала свою причастность к революционному подполью, но признавала свою интимную связь с И. В. Джугашвили.

26 марта 1910 г. была начата переписка, в этот же день составлена «литера А». 1 апреля ее зарегистрировали в Департаменте полиции, и здесь в 7-м делопроизводстве появилось дело № 737.

На следующий день, 27 марта, поручик Н. В. Подольский направил вологодскому губернатору письмо, в котором ставил его в известность об аресте И. В. Джугашвили и далее спрашивал: «Не встретится ли надобности в названном лице и как следует поступить с задержанным?» Как будто бы он не знал, что на основании розыскного циркуляра губернатор обязан был потребовать возвращения И. В. Джугашвили в Вологду. Так и получилось. 5 апреля вологодский губернатор направил в Бакинское ГЖУ письмо, в котором отмечал, что И. В. Джугашвили «надлежит выслать в Вологодскую губернию для отбывания определенного ему г. министром внутренних дел двухгодичного срока».

Одновременно 27 марта Бакинское губернское жандармское управление направило запросы в Кутаисское и Тифлисское ГЖУ:

«Прошу распоряжения о высылке из дел вверенного Вам управления справки о политической благонадежности крестьянина Тифлисской губернии и того же уезда селения Диди Лило Иосифа Виссарионова Джугашвили, 30 лет от роду, и не привлекался ли к делам политического характера».

Письмо Бакинского ГЖУ было составлено таким образом, как будто бы Н. В. Подольский хотел ограничиться только информацией, имевшейся в жандармских управлениях и касавшейся только привлечения И. В. Джугашвили к политическим делам.

Несмотря на это, Тифлисское ГЖУ, как и было положено, прежде чем ответить на письмо своих бакинских коллег, сделало соответствующий запрос в местное охранное отделение.

2 апреля оттуда был направлен следующий ответ:

«Джугашвили Иосиф Виссарионов розыскивается циркуляром Департамента полиции от 19 августа 1909 г. за № 151385/53 ст. 15479 и по обнаружении подлежит обыску и аресту и препровождению в распоряжение вологодского губернатора. Остальные имеющиеся в охранном отделении о названном Иосифе Джугашвили сведения подробно изложены в донесении начальнику Тифлисского ГЖУ от 8 июня 1908 г. за № 2269. Начальник Тифлисского охранного отделения (подпись)».

Перед нами явная, отписка. С одной стороны, половину письма составляет ссылка на циркуляр о побеге, который не мог быть неизвестен Тифлисскому ГЖУ, а с другой стороны, охранное отделение ни словом не обмолвилось о том, что в 1909 г. И. В. Джугашвили по крайней мере дважды приезжал в Тифлис и занимался там нелегальной деятельностью.

Получив это письмо, Тифлисское ГЖУ, как и в 1908 г., предпочло обойти стороной сведения из биографии И. Джугашвили, относящиеся к периоду после 1904 г. (3 мая 1910 г. № 7735 на № 399):

«Джугашвили Иосиф Виссарионов, крестьянин селения Диди Лило Тифлисского уезда и губернии, 23 л. от роду, в 1902 г. как член революционного комитета был привлечен в числе других лиц при вверенном мне управлении сначала к переписке в порядке Положения о государственной охране „О Тифлисском кружке РСДРП и образованном им тайном Центральном комитете“, а затем и к формальному в порядке 1035 ст. Уст. угол. суд. — дознанию о том же тайном комитете РСДРП в качестве обвиняемого в преступлении, предусмотренном 250 ст. Ул. о наказ.

Переписка о Джугашвили и других по сообщению Департамента полиции от 17 июля 1903 г. за № 4305 по высочайшему повелению 9 июля 1903 г. разрешена в административном порядке с тем, чтобы выслать под надзор полиции в Восточную Сибирь на 3 г. каждого.

Кроме того, по имеющимся в делах Управления сведениям, Джугашвили в 1902 г. привлекался при Кутаисском ГЖУ в городе Батуме. Дознание о Джугашвили производством было закончено к 1 сентября 1902 г., препровождено прокурору Тифлисской судебной палаты, но чем таковое разрешено в делах управления, сведений нет.

Полковник (подпись)».

А пока шла эта переписка, товарищами И. В. Джугашвили предпринимались усилия, направленные на то, чтобы облегчить его участь. В мае 1910 г. им удалось добиться его перевода в тюремную больницу.

«Мы, — вспоминала Елизавета Адамовна Есаян, — старались сделать все, чтобы т. Сталина перевели в тюремную больницу, где он был бы в сравнительно лучших условиях, чем в общей камере тюрьмы. Для этого вот что мы сделали. В тюремной больнице тогда сидел некто Горячев, у которого был туберкулез 3-й степени. Мы взяли его мокроту и сдали в городскую больницу на анализ доктору Нестерову. Этот последний был пьяница и большой взяточник. За деньги мы получили от него листок диагноза туберкулеза 3-й степени на имя т. Сталина. Благодаря этому диагнозу удалось т. Сталина перевести в тюремную больницу. Через 3 месяца т. Сталина приговорили к высылке из Баку».

25 июня ротмистр Федор Иванович Гелимбатовский, который заменил Ф. В. Зайцева на посту помощника начальника Бакинского ГЖУ, постановил переписку прекратить, С. Л. Петровскую освободить, а И. В. Джугашвили подвергнуть новой административной ссылке. 26 июня он как временно исполняющий обязанности начальника Бакинского ГЖУ подписал соответствующее постановление, в котором после изложения результатов переписки говорилось:

«Принимая во внимание все вышеизложенное, я полагал бы: настоящую переписку в отношении Петровской ввиду отсутствия данных, которые указывали бы на ее участие в период проживания ее в г. Баку в деятельности каких-либо противоправительственных сообществ, прекратить без всяких для нее последствий. Что же касается Джугашвили, то ввиду упорного его участия, несмотря на все административного характера взыскания, в деятельности революционных партий, в коих он занимал всегда весьма видное положение и ввиду двухкратного его побега из мест административной высылки, благодаря чему он ни одного из принятых в отношении его административных взысканий не отбыл, я полагал бы принять высшую меру взыскания — высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет».

Узнав о принятом решении, И. В. Джугашвили 29 июня обратился к градоначальнику с прошением:

«Ввиду имеющегося у меня туберкулеза легких, констатированного тюремным врачом Нестеровым и врачом Совета съезда одновременно в начале мая с. г., после чего я все время лежу в тюремной больнице, — честь имею покорнейше просить Ваше превосходительство назначить комиссию врачей для освидетельствования самочувствия по состоянию своего здоровья, что комиссия подтвердит сказанное выше упомянутыми врачами, и, принимая во внимание, что при аресте ничего предосудительного не найдено у меня, покорнейше прошу Ваше превосходительство применить ко мне возможно меньшую меру пресечения и по возможности ускорить ход дела. Одновременно с этим прошу Ваше превосходительство разрешить мне вступить в законный брак с проживающей в Баку Стефанией Леандровой Петровской. 1910. 29 июня. Проситель Джугашвили».

На следующий день, 30 июня 1910 г., он направил на имя бакинского градоначальника новое прошение:

«Его превосходительству г. градоначальнику г. Баку содержащегося под стражей в Баиловской тюрьме Иосифа Виссарионовича Джугашвили

ПРОШЕНИЕ

От моей жены, бывшей на днях в жандармском управлении (речь идет о С. Л. Петровской. — А.О.), я узнал, что г. начальник жандармского управления, препровождая мое дело в канцелярию Вашего превосходительства, вместе с тем считает от себя необходимым высылку меня в Якутскую область. Не понимая такой суровой меры по отношению ко мне и полагая, что недостаточная осведомленность в истории моего дела могла породить нежелательные недоразумения, считаю нелишним заявить Вашему превосходительству следующее.

Первый раз я был выслан (в административном порядке) в Иркутскую губернию в 1903 г. на 3 года. В 1904 г. я скрылся из ссылки, в следующем же (1905-м) был амнистирован. Второй раз я был выслан в Вологодскую губернию на 2 года, причем на первом же допросе в конце апреля или начале мая 1908 г. мною чистосердечно было заявлено ротмистру Боровкову и начальнику Зайцеву о бегстве из ссылки в 1904 г., об амнистии и т. д., в чем нетрудно удостовериться, просмотрев соответствующий протокол, снятый вышеупомянутыми чинами жандармского управления. Между прочим, результатом такого моего заявления явилась упомянутая высылка в Вологодскую губернию, ибо ничего предосудительного у меня не было найдено, а других улик кроме проживательства по чужому виду не имелось. В 1909 г. самовольно уехал из Вологодской губернии, о чем при аресте же было заявлено мною чинам жандармского управления. Причем ничего предосудительного не было у меня найдено.

Делая настоящее заявление, покорнейше прошу Ваше Превосходительство принять его во внимание при обсуждении моего дела. Иосиф Джугашвили. 1910 г. 30 июня».

Оставляя в стороне вопрос о соответствии подобного прошения революционной этике (а то, что оно не делало чести И. Джугашвили как революционеру, очевидно), следует отметить, что оно поражает своей беспомощностью. Автор прошения ссылался на амнистию 1905 г. и в качестве доказательства указывал на протокол допроса 1908 г., однако, во-первых, подобная ссылка сама по себе ничего не значила, а во-вторых, в протоколе допроса 1908 г. вопрос об амнистии даже не затрагивался. Автор утверждал, что ничего предосудительного у него в 1908 г. обнаружено не было, между тем именно обнаружение у него «предосудительных» материалов явилось причиной его ареста. Делая подобные утверждения, И. В. Джугашвили мог рассчитывать только на то, что никто его утверждения проверять не будет.

Однако исполняющий обязанности бакинского градоначальника полковник Мартынов не отреагировал на его прошения. Более того, усмотрев в его просьбе о медицинском освидетельствовании стремление облегчить меру наказания, он дал согласие на это только после окончательного решения данного дела и 29 июля направил материалы переписки исполняющему обязанности наместника на Кавказе, полностью соглашаясь с предложением начальника Бакинского ГЖУ. К письму градоначальника, согласно циркуляра Департамента полиции за № 76010 от 25 февраля 1909 г., было приложено дело № 75 за 1910 г..

3 августа 1910 г. в Особом отделе канцелярии наместника, который возглавлял Георгий Логгинович Львович, было заведено дело «По ходатайству бакинского градоначальника о высылке под надзор полиции Ивана Сверчкова и Иосифа Джугашвили».

Из Особого отдела материалы переписки поступили в Судебный отдел этой же канцелярии, во главе которой стоял Николай Федорович Вебер, имевший трех помощников-делопроизводителей: Семена Андреевича Гамкрели, Людвига Михайловича Леоновича и Аркадия Евгеньевича Стрельбицкого. Один из них должен был готовить представление дела И. В. Джугашвили в Особое совещание при наместнике.

К сожалению, текст журнала заседания этого совещания пока неизвестен, но удалось обнаружить выписку из него:

«Журнал № 30 состоявшегося 12 августа 1910 г. заседания Особого совещания, образованного согласно распоряжения наместника е. и. в. на Кавказе под председательством помощника по гражданской части наместника е. и. в. в составе нижеследующих должностных лиц: члена Совета наместника т. с. [Михаила Павловича] Гаккеля, тифлисского губернатора д. с. с. [Михаила Александровича — Любич] — Ярмолович-Лозина-Лозинского, по делам, касающимся Тифлисской губернии, представителя прокурорского надзора Тифлисской судебной палаты д. с. с. [Арсения Антоновича] Скульского, за директора Канцелярии наместника, заведующего Особым отделом по полицейской части канцелярии коллежского советника [Георгия Логгиновича] Львовича и и. д. старшего помощника делопроизводителя поручика [Людвига Михайловича] Леоновича слушало… XV. Представление и. д. бакинского градоначальника от 29 июля 1910 г. за № 3890 об административной высылке в отдаленные места Сибири сроком на пять лет содержащегося в Бакинской тюрьме крестьянина селения Диди Лило Тифлисской губернии и уезда Иосифа Виссарионова Джугашвили как лица вредного для общественного спокойствия.

Резолюция… Ознакомившись с изложенным, совещание полагает: сообщить бакинскому градоначальнику о необходимости отправления Джугашвили в место его прежней высылки для отбытия остающегося срока гласного надзора и вместе с тем ввиду проявленной Джугашвили за время нелегального проживания в г. Баку вредной деятельности воспретить ему жительство в пределах Кавказского края сроком на 5 лет в порядке п. 4 ст. 27 Учр. упр. Кавказского края. Т. II Св. зак., по продолж. 1910 г.».

Из Особого совещания принятое решение было передано в Особый отдел канцелярии наместника, и оттуда на имя исполняющего обязанности бакинского градоначальника было направлено следующее сообщение:

«Рассмотрев представленную Вашим высокоблагородием от 29 июля с. г. за № 3890 переписку об исследовании политической благонадежности содержащегося в Бакинской тюрьме крестьянина села Диди Лило Тифлисской губернии и уезда Иосифа Виссарионова Джугашвили и принимая во внимание, что он, будучи выслан в Вологодскую губернию в порядке ст. 34 Положения об охране, из места высылки скрылся и разыскивается циркуляром Департамента полиции от 19 августа 1909 г. за № 151385/53 [и. д. начальника Ш. В. на Кавказе поручик Крит] [поручил] указать Вам на необходимость отправления Джугашвили в место его прежней высылки для отбытия остающегося срока гласного надзора полиции. Помимо того, ввиду проявленной Джугашвили за время нелегального проживания в г. Баку вредной деятельности генерал от инфантерии Шатилов признал соответственным воспретить [ему] жительство в пределах Кавказского края сроком на пять лет».

Только после этого 31 августа бакинский градоначальник направил на имя начальника Бакинского ГЖУ письмо, в котором говорилось: «Содержащийся в бакинской тюрьме административный арестант Иосиф Виссарионович Джугашвили возбудил ходатайство о разрешении ему вступить в законный брак с проживающей в г. Баку Стефанией Леонардовной Петровской». Градоначальник, видимо, не исключал, что за этим ходатайством могло скрываться какое-то другое намерение, а поэтому запрашивал на этот счет мнение ГЖУ. Ответ был дан 10 сентября. ГЖУ не возражало против заключения данного брака, о чем 23 сентября бакинский градоначальник уведомил заведующего отделением бакинской тюрьмы.

Однако это разрешение уже не застало И. В. Джугашвили в Баку.

7 сентября он был ознакомлен с извещением № 10445 от 27 августа 1910 г. о запрещении ему проживать на Кавказе в течение 5 лет, а 9/10 сентября бакинский градоначальник направил «спешное арестантское предписание» № 18221 на имя полицмейстера с предложением «с первым отходящим этапом отправить названного Джугашвили в распоряжение вологодского губернатора».

Между тем, пока это распоряжение проходило по ступеням чиновничьей иерархии, в ночь с 14 на 15 сентября 1910 г. бакинская охранка совершила набег на квартиру Михаила Семеновича Васильева и Зелика Соломоновича Розенгауза, которая находилась в крепости в доме Дадашева. Здесь были обнаружены ручная типография и архив Бакинской организации РСДРП. Информируя Департамент полиции о результатах обыска, начальник Бакинского охранного отделения П. П. Мартынов писал: «Означенные рукописи послужат к изобличению арестованных мною ранее Спандаряна, Иосифа Джугашвили (нелегальный Тотомянц)… и других, так как содержат в себе указания на их партийную принадлежность».

Что же это были за рукописи? В протоколе осмотра вещественных доказательств, изъятых во время обыска 15 сентября 1910 г., значилось:

«33. Записка на узком листке линованной в квадрат бумаги, написанная фиолетовым химическим карандашом, следующего содержания: „17 октября 1909 г. согласно решения Бакинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии получил от представителей Биби-Эйбатского отделения „Гуммета“ 30 руб. на нужды техники. Секретарь Бакинского комитета, Коба“…

35. Рукопись на 11 листах писчей бумаги под заглавием „Собрание конференции БО РСДРП 25 октября“ <…>. Ораторами выступают „Апостол“, „Коба“, „Саратовец“, „Петербуржец“, „Тимофей“, „Фиолетов“, „Коля“, „Степан“, „Нико“, „Павел“, „Ваня“, „Федор“, „Вано“, „Семен“, „Эфендиев“, „Бочка“».

Поскольку охранке уже было известно, что Коба — это И. В. Джугашвили, достаточно было проведения графологической экспертизы для того, чтобы не только установить принадлежность ему названной выше расписки, но и использовать в качестве вещественного доказательства протокол названной выше конференции Бакинской организации РСДРП. Таким образом, на руках у охранки были документы, которые позволяли привлечь И. В. Джугашвили к судебной ответственности по обвинению в принадлежности к запрещенной партии, ставящей перед собой цель свержения существующей власти, что, в свою очередь, открывало возможность вынесения приговора о заключении его в тюрьму, осуждения на каторжные работы или же высылки в Сибирь на вечное поселение.

Однако напрасно торжествовал ротмистр П. П. Мартынов.

20 сентября в управлении бакинского полицмейстера на имя И. В. Джугашвили был составлен «открытый лист» № 151, означавший включение его в этапную партию: «Приметы: лета — 30, рост — 2 аршина 6 вершков (171 см. — А.О.), лицо — рябоватое (первоначально было написано „чистое“, затем это слово было зачеркнуто. — А.О.), глаза, волосы, брови, усы — черные, нос умеренный, особые приметы — над правой бровью родинка. Левая рука вывихнута и в локте не разгибается».

23 сентября 1910 г., именно в тот день, когда градоначальник изъявил согласие на брак С. Л. Петровской и И. В. Джугашвили, последний был взят на этап. Не позднее чем через пять дней его доставили в Ростов-на-Дону, о чем свидетельствует пометка на «открытом листе»: «Отправлен после медицинского осмотра сентября 28 дня 1910 г. Врач ростовской-на-дону тюрьмы» (подпись).

Обнаруженные 15 сентября документы и существовавшие правила позволяли вернуть И. В. Джугашвили не только с этапа, но и из ссылки для предания суду на основании новых данных. Однако уличавшие его рукописи почему-то не «заговорили».

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Под фамилией Тотомянц

 

1 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 30. Летнее движение (с 18 апреля/1 мая). СПб., 1909 г. С. 108–109.

 

2 Алилуев С. Я. Встречи с товарищем Сталиным: отрывки из воспоминаний // Правда. 1939. 22 дек.

 

3 ГААО. Ф. 1323. Оп. 1. Д. 945. Л. 9.

 

4 Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3-е изд. М., 1988. С. 49.

 

5 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 564. Л. 1 (Канон Демьянович Савченко); Д. 565. Л. 1–2 (Кузьма Демьянович Савченко).

 

6 В тексте ошибочно указано «июля».

 

7 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 21–22.

 

8 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 28 об. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 5.

 

9 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 28 об.-29.

 

10 Там же. Л. 26 об.

 

11 Там же. Л. 30 об.; Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 5.

 

12 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 31.

 

13 Там же. Л. 32.

 

14 В картотеке Департамента полиции фамилия О. В. Тотомянца фигурирует только с лета 1909 г. Нет ее и в розыскных циркулярах Департамента полиции за 1907–1909 гг. // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 149.

 

15 Перегудова З. И. Политический сыск России. 1880–1917 гг. М., 2000. С. 244.

 

16 ГИАГ. Ф. 153. Оп. 1. Д. 3453. Л. 28.

 

17 ГААО. Ф. 1323. Оп. 1. Д. 1012. Л. 5–6.

 

18 Вацек И. П. Воспоминания о своей жизни и революционной деятельности в Закавказье // РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 15. Д. 213. Л. 247.

 

19 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 26–37.

 

20 Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. М., 1946. С. 144, 393.

 

21 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 38–39. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2(105). С. 5–6.

 

22 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 38 об.

 

23 Там же.

 

24 Там же.

 

25 Там же.

 

26 Там же. 1910. Д. 5–6-Б.Л. 18–18 об. Опубликовано: Рабочее движение в Азербайджане в годы нового революционного подъема. 1910–1914: Документы и материалы. Ч. 2. Баку, 1967.

 

27 Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 168.

 

28 Там же. С. 146–158.

 

29 ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1909. Д. 3420. Л. 2 об. (литера Б.); Там же. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 54–60.

 

30 Там же. Л. 54 об.; Опубликовано: Красный архив. 1941.№ 2 (105).С. 6.

 

31 Там же.

 

32 Левидова С. М., Салита Е. Г. Елена Дмитриевна Стасова: Биографический очерк. Л., 1969. С. 173.

 

33 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 56 об.

 

34 Там же.

 

35 Там же. Л. 57об.-58об. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 7.

 

36 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 55об. Опубликовано: Красный архив. 1942. № 2 (105). С. 7.

 

37 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 649. Л. 369–370 (А. Хумарян); Бакинский рабочий. 1931. 25 апр. (А. Хумарян).

 

38 Там же; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 649. Л. 370–373 (А. Хумарян).

 

39 Гори. Д. 380. Л. 2 (В. Стуруа).

 

40 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 649. Л. 370–373 (А. Хумарян).

 

41 Там же. Д. 658. Л. 446. Опубликовано: Заря Востока. 1924. 28 апр. (С. Якубов).

 

42 Там же.

 

43 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 58 об. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 7–8.

 

44 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 56 об.

 

45 Там же. Л. 47–48.

 

46 Там же. Л. 58 об.

 

47 Там же. Л. 51.

 

48 Там же. Л. 66 об.

 

49 Жизнь — подвиг: Воспоминания о П. А. Джапаридзе. Баку, 1979. С. 61.

 

50 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 67–68.

 

51 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 109. Л. 1.

 

52 ГИАГ. Ф. 153. Оп. 1. Д. 1501. Л. 59, 69. По другим данным, Камо был доставлен в Тифлис 19 октября (Бибинейшвили Б. Камо. М., 1934. С. 232–233).

 

53 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 41.

 

54 Там же. Л. 61. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 10.

 

55 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. д. 5–61-А. Л. 183 об.-184.

 

56 Удалось выявить двух человек, которые носили имя Фаддей и имели фамилию Ратиев: Ратиев Фаддей Шалвович (Тифлисский листок. 1894.18 янв.) и Ратиев Фаддей Петрович (ГАРФ. Ф. 102. 5Д. 1907. Д. 19–9. Л. 604).

 

57 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 67. Л. 25.

 

58 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 82–83. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 11.

 

59 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 83 об. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2(105). С. 11.

 

60 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 26. Л. 1.

 

61 Там же. Д. 4372. Л. 1.

 

62 Колесникова Н. Н. По дорогам подполья: Из воспоминаний. Баку, 1973. С. 105–108; Джанибекян В. Провокаторы: Воспоминания, мысли и выводы. М., 2000. С. 260–273; ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 2815,3200 (М. Е. Черномазов).

 

63 ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 15. Л. 286–287.

 

64 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 2. М., 1971. С. 534.

 

65 Пролетарская революция. 1922. № 5. С. 231–232.

 

66 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5. Л. 118.

 

67 Там же. Д. 5–7-Б. Л. 10–10 об.

 

68 Там же. Л. 11.

 

69 Ногин В. 1906 г. в Баку // Заря Востока. 1924. 28 апр.

 

70 Там же.

 

71 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 5–3-А. Л. 68 об.

 

72 Заря Востока., 1924. 28 апр. (Якубов).

 

73 Вацек И. П. Воспоминания о своей жизни и революционной деятельности в Закавказье // РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 15. Д. 213. Л. 247.

 

74 Гори. Д. 167. Л. 2.

 

75 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5–6-Б. Л. 26 об.

 

76 Там же. Л. 11 об., 18; Каптелов Б. И., Перегудова З. И. Был ли Сталин агентом охранки? // Родина. 1989. № 5. С. 68.

 

77 Арсенидзе Р. Из воспоминаний о Сталине // Новый журнал. Нью-Йорк, 1963. Кн. 72. С. 224.

 

78 Уратадзе Г. Воспоминания грузинского социал-демократа. Standford, 1968. С. 67.

 

79 Акопян Г. С. Степан Шаумян: Жизнь и деятельность. 1878–1918. М., 1973. С. 76–77, 83.

 

80 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 1730. Л. 1–3.

 

81 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5–6-Б. Л. 18–18 об. Опубликовано: Рабочее движение в Азербайджане в годы нового революционного подъема. 1910–1914. Документы и материалы. Ч. 2. Баку, 1967.

 

82 Уратадзе Г. Воспоминания грузинского социал-демократа. Standford. 1968. С. 67.

 

83 Арсенидзе Р. Из воспоминаний о Сталине. С. 224.

 

Опять в тюрьме

 

1 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5–6-Б. Л. 18–18 об. Опубликовано: Рабочее движение в Азербайджане в годы нового революционного подъема. 1910–1914: Документы и материалы. Ч. 2. Баку, 1967.

 

2 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 635. Л. 35.

 

3 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5–6-Б. Л. 18 об.

 

4 Там же. Л. 18 об. -19; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 635. Л. 36.

 

5 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5–6-Б. Л. 19.

 

6 Там же.

 

7 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 635. Л. 26–72.

 

8 Там же. Л. 41–43 (И. В. Джугашвили).

 

9 Там же. Л. 44–46 (С. Л. Петровская).

 

10 Там же. Л. 41 об.-42.

 

11 Там же. Л. 44.

 

12 Там же. Д. 124. Л. 12.

 

13 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628. Л. 13.

 

14 Там же. Л. 14.

 

15 ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 5. Д. 208. Л. 119.

 

16 Там же. Л. 118.

 

17 Там же. Л. 139–140.

 

18 Там же. Оп. 2. Ч. 1. Д. 16. Л. 292–293 (Елизавета Адамовна Есаян).

 

19 Кавказский календарь на 1911 г. Тифлис, 1910.

 

20 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 635. Л. 68–70.

 

21 Там же. Л. 24–25.

 

22 Там же. Оп. 11. Д. 1290. Л. 31–32; ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 67. Л. 63.

 

23 ИИП. Ф. 456. Оп. 14. Д. 110–113. Л. 1–2.

 

24 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 635. Л. 70.

 

25 Там же. Л. 26–72.

 

26 Кавказский календарь на 1910 г. Тифлис, 1909. С. 31.

 

27 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 130.

 

28 Кавказский календарь на 1910 г. Тифлис, 1909. С. 31.

 

29 Там же.

 

30 ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 5. Д. 280. Л. 148–150.

 

31 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 130. Л. 6–7; Д. 208. Л. 123.

 

32 Там же. Д. 635. Л. 74 об.

 

33 Там же. Л. 91.

 

34 Там же. Л. 94.

 

35 Там же. Л. 19.

 

36 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 7. Д. 2083. Л. 27.

 

37 Рабочее движение в Азербайджане в годы нового революционного подъема. 1910–1914: Документы и материалы. Ч. 2. Баку, 1967. С. 135.

 

38 ГИАГ. Ф. 113. Оп. 2. Д. 841. Л. 136.

 

39 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628. Л. 17.

 

40 Там же. Л. 18 об.

 

Вторая сольвычегодская ссылка

На этот раз дорога до Вологды заняла максимум 18 дней. Сюда И. В. Джугашвили был доставлен не позднее 6 октября. Этим числом датирована «Ведомость о прекращении розыска». 12 октября последовало распоряжение губернатора: «Отправить в Сольвычегодск». 18-го И. В. Джугашвили взяли на этап, и 29-го он снова был там, откуда бежал.

Где именно поселился И. В. Джугашвили по возвращении в Сольвычегодск, мы не знаем. Известно, что во время второй сольвычегодской ссылки он жил в домах Григорова и Кузаковой. Однако единственный источник, свидетельствующий о его проживании по первому адресу, — донесение сольвычегодского исправника в Вологодское ГЖУ от 2 мая 1911 г. — содержит дату: 29 декабря. Имеем ли мы в данном случае дело с опиской (и вместо 29 декабря следует читать 29 октября) или же первоначально И. В. Джугашвили проживал по другому адресу, остающемуся нам неизвестным, сказать сложно.

Когда И. В. Джугашвили прибыл в Сольвычегодск, уездный исправник В. Н. Цивилев заготовил постановление «О привлечении к ответственности за самовольную отлучку по ст. 63 „Устава о наказаниях“ сбежавшего и возвращенного поднадзорного Джугашвили». Но никаких сведений о его привлечении к ответственности за побег обнаружить не удалось.

Одновременно В. Н. Цивилев направил запрос в Тифлис с просьбой представить сведения о личности и семейном положении И. В. Джугашвили. Обычно подобные запросы делались в том случае, если возникали сомнения, что ссыльный или арестованный является тем, за кого себя выдает. Что же могло вызвать подобные сомнения у исправника В. Н. Цивилева, если И. В. Джугашвили уже был знаком ему по первой сольвычегодской ссылке?

За время отсутствия И. В. Джугашвили в Сольвычегодске произошли значительные перемены. Не только резко сократилась общая численность ссыльных, но и изменилась сама их жизнь. Свидетельство об этом оставила одна из ссыльных, Серафима Васильевна Хорошенина. Родилась она около 1887 г. в селе Баженово Ирбитского уезда Пермской губернии в семье учителя, закончила Ирбитскую женскую гимназию, затем уехала в Саратов, там была арестована и 19 сентября 1909 г. выслана в Вологодскую губернию на 2 года.

2 сентября 1910 г. С. В. Хорошенина писала: «Плохо живут в нашем Сольвычегодске. Даже внешние природные условия отвратительны. Такая скудная, бедная природа. Только и жить тут мещанам. И верно, городок совсем мещанский. Ничего не коснулось жителей, ничему не научились их жители. Но еще безотраднее жизнь ссыльных. Знаете, полицейские условия довольно сносные, но ссыльные не живут, они умерли. Живет каждый по себе, до другого мало дела. Сойдясь, не находят разговоров. Была когда-то жизнь, и жизнь кипучая. Были и фракции, и колонии, было много кружков, но теперь нет ничего. Только вспоминаем о прежней жизни — осталась библиотечка, но библиотечка так себе. В существующую же земскую библиотеку ссыльные должны вносить 3 руб. залога, а это, конечно, непосильно ссыльным. Даже совместных развлечений нет, и ссыльные топят тоску в вине. Я тоже иногда выпиваю».

В эту жизнь на 8 месяцев предстояло погрузиться и И. В. Джугашвили. Застал ли он здесь кого-нибудь из старых знакомых, установить пока не удалось. Можно лишь отметить, что в это время здесь отбывал ссылку его земляк — писатель Ирадион Хаситашвили (Евдошвили). Здесь же он познакомился с эсером Семеном Суриным, ставшим позднее провокатором. От С. Сурина И. Джугашвили впервые услышал о ссыльном Вячеславе Михайловиче Скрябине, незадолго перед тем покинувшем Сольвычегодск (он находился здесь с ноября 1909 по март 1910 г.) и уехавшем в Вологду (позднее он получил известность под фамилией Молотов). С. Сурин переписывался с В. М. Скрябиным и сообщил ему о приезде нового ссыльного. Так началось заочное знакомство И. В. Джугашвили и В. М. Молотова.

Поскольку все предпринимавшиеся в 1910 г. попытки восстановить единый ЦК РСДРП оказались безуспешными, 22 ноября 1910 г. большевистский центр потребовал немедленного созыва нового Пленума ЦК в составе находящившихся на воле и продолжавших работать его членов, а также поставил вопрос о возвращении ему переданных в общую партийную кассу денег. Согласно существовавшей договоренности, после такого требования Пленум ЦК должен был быть созван не позднее трех месяцев, т. е. до 22 февраля 1911 г..

Проявленная большевистским центром решительность, особенно с учетом заявления о возвращении денег, означала, что он намерен взять дело восстановления общепартийного руководства в свои руки.

Вряд ли, находясь в Сольвычегодске, И. В. Джугашвили знал обо всем этом. Но, обосновавшись на новом месте, он дал знать о себе за границу и 30 декабря 1910 г. получил оттуда письмо, которое, судя по всему, имело своей целью выяснить, с одной стороны, его позицию по вопросу о путях возрождения партии, а с другой — возможность привлечения его к общепартийной деятельности.

На следующий же день И. В. Джугашвили дал ответ. Он положительно оценивал ленинскую тактику объединения с меньшевиками-партийцами и далее писал:

«По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назовите ее, как хотите, — Русской частью Цека или вспомогательной группой при Цека — это безразлично. Но такая группа нужна как воздух. Как хлеб <…>. С этого, по-моему, и пойдет дело возрождения партийности. Не мешало бы организовать предварительное совещание работников, признающих решения Пленума, конечно, под руководством Цека <…>. Теперь о себе. Мне остается 6 месяцев. По окончании срока я весь к услугам. Если нужда в работниках в самом деле острая, то я могу сняться немедленно <…>. Адреса для посылок: 1) Сольвычегодск Вологодской губернии, Ивану Исааковичу Богомолову, 2) Сольвычегодск Вологодской губернии, Петру Михайловичу Серафимову. Адрес для переписки со мной: Сольвычегодск Вологодской губернии, дом Григорова, — Николай Александрович Вознесенский».

Письмо И. В. Джугашвили было перехвачено и перлюстрировано, причем в результате проведенного расследования выяснилось, что хотя все три названные фамилии были вымышленными, но на них из-за границы уже приходила корреспонденция.

О том, что в начале 1911 г. с И. В. Джугашвили действительно велись переговоры об организации побега, свидетельствует другое его письмо, которое 24 января 1911 г. он направил в Москву на имя В. С. Бобровского:

«Пишет Вам кавказец Сосо, — помните, в четвертом году в Тифлисе и Баку. Прежде всего мой горячий привет Ольге, Вам, Германову (обо всех вас рассказывал мне И. М. Голубев, с которым я и коротаю мои дни в ссылке). Германов знает меня как Ко…б…а (он поймет). Мог ли я думать, что Вы в Москве, а не за границей… Помните ли Гургена (старый Михо). Он теперь в Женеве… и „отзывает“ думскую фракцию социал-демократов. Размахнулся старик (может быть, рехнулся. — А.О.), черт возьми. Я недавно вернулся в ссылку („обратник“), кончаю в июле этого года. Ильич и Ko зазывают в один из двух центров, не дожидаясь окончания срока. Мне же хотелось бы отбыть срок (легальному больше размаха), но если нужда острая (жду от них ответа), то, конечно, снимусь. А у нас здесь душно без дела, буквально задыхаюсь. О заграничной „буре в стакане воды“, конечно, слышали: блоки Ленина — Плеханова, с одной стороны, и Троцкого — Мартова — Богданова, с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: „Пусть, мол, лезут на стенку, сколько их душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится“. Это, по-моему, к лучшему. Мой адрес: Сольвычегодск Вологодской губернии, политическому ссыльному Иосифу Джугашвили».

В одной из первых биографий И. В. Сталина говорится: «Весной 1911 г. он по предложению ЦК партии бежал опять из ссылки в Петербург, где жил здесь под фамилией Иванов, ночевал у Силы Тодрия». В 1935 г. на страницах журнала «Борьба классов» была опубликована статья «Товарищ Сталин в Петербурге. 1911–1913 гг.», автор которой, И. Бас, упоминая о письме И. В. Джугашвили от 31 декабря 1910 г., писал: «Вскоре после этого письма тов. Сталин бежал из ссылки и приехал по поручению ЦК в Петербург». В 1937 г. в печати появилась статья Е. Ярославского «Пражская конференция партии большевиков», в которой, упомянув названное выше письмо И. В. Джугашвили, он тоже отмечал: «„Снялся“ товарищ Сталин через месяц после этого».

Позднее версия о побеге И. В. Джугашвили из второй сольвычегодской ссылки исчезла со страниц печати. Может быть, она была лишена оснований? Нет, побег имел место. На этот счет мы имеем свидетельство самого И. В. Сталина. 7 июня 1926 г. в связи с рассмотрением Закавказской контрольной комиссией ВКП(б) персонального дела работника Народного комиссариата внешней торговли СССР А. И. Иванянца (Иваняна) И. В. Сталин обратился с письмом на имя члена этой комиссии Мирзабекянца:

«Довожу до Вашего сведения согласно Вашей просьбе о некоторых необходимых Вам фактах, имеющих отношение к т. Иваняну: 1) Живя нелегально в Вологде в 1911 году, я провел у т. Иваняна две или три ночи по его приглашению, 2) Он (Иванян) жил тогда на одной квартире с Татариновым и его (Татаринова) женой, где я и столовался около недели, 3) Он (Иванян) устроил меня (после двухдневной ночевки у него) у ссыльного Доррера, где я прожил недели две или больше, 4) Я получил от ЦК 70 рублей на побег по адресу, данному мне Иваняном, 5) Денег этих мне не передал т. Иванян, а показал лишь телеграмму о присылке для меня указанной суммы (в телеграмме было вытравлено несколько слов), причем т. Иванян не мог объяснить ни „пропажу“ денег, ни факт вытравления из телеграммы нескольких слов, 6)Впоследствии, приехав за границу, в ЦК я получил все документы, говорящие о том, что действительно было послано для меня в Вологду по адресу, данному Иваняном, 70 рублей, что эти деньги не пропали, а были получены адресатом в Вологде» (фото 28).

Из этого письма явствует, что в 1911 г. на протяжении двух-трех недель ссыльный И. В. Джугашвили нелегально проживал в Вологде.

История, описанная И. Джугашвили, нашла отражение в воспоминаниях большевика С. В. Малышева, тоже отбывавшего ссылку в Вологодской губернии: «Товарищу Сталину были посланы деньги на дорогу. Чтобы не вызвать подозрений у полиции, эти деньги были высланы в Вологду на имя одного ссыльного студента, который должен был передать их Сталину. Студент этот, ничего общего с большевиками не имевший, получив деньги, забрал их себе, и товарищ Сталин выехать в это время из ссылки не смог». Это значит, что И. В. Джугашвили все-таки решил бежать и даже добрался до Вологды, но из-за отсутствия денег вынужден был вернуться обратно.

Ни в фонде Вологодского ГЖУ, ни в других архивных фондах пока не удалось обнаружить сведений об этом побеге, однако побывавшая в июле 1944 г. в Архангельске и Вологде сотрудница ИМЭЛ С. Эвенчик писала: «Очень интересна переписка сольвычегодского исправника с Вологодским жандармским управлением: выявляются подробности побега И. В. Сталина в Петербург в 1911 г.».

О том, что побег действительно имел место, свидетельствуют и воспоминания В. Л. Швейцер: «В конце февраля товарищ Сталин под предлогом лечения выехал из Сольвычегодска в Вологду. По его просьбе ссыльный большевик Саммер, жена которого работала в больнице, получил фиктивную справку о нахождении товарища Сталина в больнице на излечении. А сам товарищ Сталин приехал в Питер».

Когда именно это могло быть, пока можно лишь предполагать.

Арам Исаакович Иванянц, учившийся до этого в Томском технологическом институте, был выслан на Север 18 января 1911 г., в Вологду он прибыл 3 февраля и 5 февраля подал прошение с просьбой разрешить ему остаться здесь. По всей видимости, в тот же день он был освобожден из-под стражи, так как именно этим числом датировано его прошение о выдаче пособия. Таким образом, И. В. Джугашвили мог встретиться с А. Иванянцем не ранее 5 февраля 1911 г.

Нельзя не обратить внимание на то, что в доме Григорова И. В. Джугашвили проживал лишь до 10 января 1911 г. Существует мнение, что в этот же день он перешел на жительство в дом М. П. Кузаковой, который располагался напротив, и жил в нем до окончания срока ссылки. В свое время происхождение этой даты приписывали самой хозяйке дома. Однако, как явствует из домовой книги, до 18 февраля здесь проживала жена ссыльного Карла Мицита (известного латышского боевика, ставшего провокатором) Юлия Филипповна Матвеева, поэтому И. Джугашвили был прописан по новому адресу лишь 20 февраля. Показательно и другое. В доме М. П. Кузаковой И. В. Джугашвили прописался вместе с Серафимой Хорошениной (фото 27).

В связи с этим есть основания предполагать, что побег И. Джугашвили из Сольвычегодска мог иметь место между 24 января и 20 февраля.

«Положение о полицейском надзоре, учрежденном по распоряжению административной власти» 12 марта 1882 г. допускало временную отлучку ссыльного из места ссылки. Причем разрешение давалось: «1) в пределах уезда местным начальником полиции, 2) в пределах губернии — местным губернатором и 3) в другую губернию — министром внутренних дел». «Поднадзорному, получающему разрешение на отлучку, — читаем мы в „Положении о полицейском надзоре“, — выдается проходное свидетельство и маршрут».

Эта процедура продолжала действовать и в 1911 г. Касаясь ее, начальник Вологодского ГЖУ писал: «Все без исключения отлучки ссыльных в губернии разрешаются губернатором», «по каждому ходатайству ссыльного об отлучке запрашивается заключение губернского жандармского управления, каковое и делается сообразно имеющихся о ссыльном сведений. Свое решение г. губернатор ставит обыкновенно согласно с означенным заключением».

Следовательно, если И. В. Джугашвили покинул Сольвычегодск между 24 января и 20 февраля совершенно легально, он должен был предварительно договориться с И. А. Саммером, пройти медицинское освидетельствование и получить согласие ГЖУ на поездку в Вологду. Между тем никаких документов на этот счет пока не обнаружено. Не их ли изымали из архива ГЖУ во второй половине 40-х гг.?

Прописавшись 20 февраля в доме М. П. Кузаковой, И. В. Джугашвили и С. В. Хорошенина фактически вступили в гражданский брак. Однако вместе они прожили всего несколько дней. 24 февраля сольвычегодский уездный исправник В. Н. Цивилев сообщил в Вологодское ГЖУ: «Согласно предписания г. вологодского губернатора от 12 февраля с. г. за № 623, состоящая в г. Сольвычегодске под гласным надзором полиции Серафима Васильевна Хорошенина 23 сего февраля отправлена этапным порядком в г. Никольск для отбывания дальнейшего срока гласного надзора полиции».

Уходя на этап, С. В. Хорошенина, по всей видимости, не смогла попрощаться с И. В. Джугашвили, поэтому передала ему прощальную открытку.

За неделю до этого, 16 февраля 1911 г., начальник Вологодского ГЖУ направил в Сольвычегодск уездному исправнику предписание усилить наблюдение за И. В. Джугашвили с целью недопущения побега. 20 февраля это распоряжение было получено, и 21-го В. Н. Цивилев сообщил, что надзор за И. В. Джугашвили усилен и проверка его наличия будет производиться не один, а два раза в день. Как явствует из «Наряда № 8» сольвычегодского уездного правления, начатого 31 декабря 1910 г. и содержащего помесячные сведения о ссыльных, в марте 1911 г. И. В. Джугашвили находился под наблюдением стражника А. В. Бачурихина, а в апреле — июне — стражника Н. И. Клишева.

Прошло около месяца. 14 марта последовало распоряжение Вологодского ГЖУ о производстве обысков у ряда ссыльных. Среди них был и И. В. Джугашвили. Обыску него был произведен 18 марта. 15 апреля последовало распоряжение Вологодского ГЖУ о производстве новых обысков среди ссыльных Сольвычегодска. Оно было получено 22 апреля, 29-го И. В. Джугашвили был обыскан снова. Во время этого обыска у него в кармане пиджака обнаружили «четыре письма от 23 и 25 февраля, 16 марта и 13 апреля от ссыльной Хорошениной из г. Никольска» и два адреса: московский и ростовский.

К сожалению, сведения о пребывании И. В. Джугашвили во второй сольвычегодской ссылке так же скупы, как и во время первой. Кроме ведомости на получение ежемесячного пособия за первую половину 1911 г. его фамилия фигурирует в некоторых других документах: 19 апреля он посетил местный театр, за что из его пособия была вычтена стоимость билета — 25 коп., 2 мая его фамилия фигурирует в донесении уездного исправника, а 12 мая и 29 июня — в агентурных сообщениях секретного сотрудника Вологодского ГЖУ Пацевича:

12 мая: «Ссыльные социал-демократы в Сольвычегодске: Иван Петров Петров, Иван Матвеев Голубев, Николай Матвеев Ильин, Александр Яковлев Шур (еврей), Ирадион Исааков Хаситов, Федор Игнатьев Сятковский, Иосиф Виссарионов Джугашвили, Михаил Алексеев Каландадзе, Георгий Алексеев Коростелев и Григорий Иванов Жайворонков решили между собой организовать социал-демократическую группу и стали устраивать собрания в квартирах Голубева, Джугашвили, Шура, а иногда и у Петрова. В собраниях читаются рефераты и обсуждаются вопросы о текущем политическом моменте, о работе Государственной Думы, как использовать в партийных интересах это обстоятельство, если возникла бы между Россией и Китаем война. Цель этих собраний — подготовка опытных пропагандистов среди ссыльных. Агитация среди крестьян пока не ведется. Техники и библиотеки нет. Население относится к ссыльным довольно сочувственно, но никто из них на собраниях не участвует. На имя Сятковского получается из Москвы по два номера „Социал-демократа“, из коих второй экземпляр предназначается для Великого Устюга. Заведует теперь газетами Коростелев и хранит их у своей квартирной хозяйки».

29 июня: «Работа среди социал-демократов (ссыльных) в г. Сольвычегодске идет довольно успешно; в скором времени фактически возникнет социал-демократическая фракция и начнутся членские денежные сборы. Кто будет этим заведовать, еще не установлено. Часто происходят небольшие собрания под видом вечеринок, пикников, прогулок, на которых участвуют Шур, Коростелев, Гривский, Лавров, Герасимов, Жайворонков и другие. Литература (газеты) получается в закрытых пакетах из-за границы, адреса часто меняются».

26 мая И. В. Джугашвили были возвращены изъятые у него при обыске письма С. В. Хорошениной, а накануне, 25 мая, он был застигнут полицией на собрании ссыльных, за что был приговорен к трем суткам тюремного заключения и с 23 по 26 июня отбывал этот срок в местной тюрьме.

Как позднее утверждала М. П. Кузакова, хозяйка дома, в котором жил И. В. Джугашвили, выйдя из тюрьмы, ее квартирант у нее уже больше не появлялся.

На этот факт можно было бы и не обращать внимание, если бы не одно обстоятельство. В последние годы в печати стали циркулировать сведения, будто бы после отъезда И. В. Джугашвили из Сольвычегодска у М. П. Кузаковой родился ребенок, которого молва называла его сыном. И хотя судить о достоверности этих сведений очень трудно, нельзя не обратить внимание на то, что слухи о сольвычегодском «романе» вождя появились задолго до революции.

4 сентября 1911 г. из Омска И. В. Джугашвили было направлено письмо, автором которого, судя по всему, был упоминавшийся ранее большевик А. П. Смирнов (Фома). С ним И. В. Джугашвили встречался на IV и V съездах партии, а затем, в январе 1909 г., по всей видимости, сидел в Вологодской пересыльной тюрьме. В 1910 г. после побега из ссылки А. П. Смирнов принимал участие в восстановлении ЦК РСДРП, но был снова арестован и отправлен в Нарымский край. В упомянутом письме, адресованном И. В. Джугашвили, говорилось: «О тебе слышал, что еще раз поженился». Подобный слух мог дойти до А. П. Смирнова только из Сольвычегодска.

 

Два месяца на воле

27 июня истек срок ссылки И. Джугашвили, и 6 июля он был отправлен из Сольвычегодска в Вологду.

«Отъезд товарища Сталина из Сольвычегодска произошел внезапно… Придя однажды домой, хозяйка увидела, что вещей нет, квартиранта нет и только деньги (квартирная плата), оставленные под салфеткой стола, красноречиво указывали на то, что квартирант выбыл совсем».

Информируя об этом начальника Вологодского ГЖУ, сольвычегодский уездный исправник писал 6 июля:

«Сообщаю Вашему высокоблагородию, что состоящий в городе Сольвычегодске под гласным надзором полиции крестьянин села Диди Лило Тифлисского уезда и губернии Иосиф Виссарионов Джугашвили за окончанием срока высылки 27 июня сего года освобожден от надзора полиции и по проходному свидетельству 6 сего июля выбыл на жительство в г. Вологду, при этом присовокупляю, что Джугашвили за последнее время проживания в г. Сольвычегодске замечен в сходке в среде ссыльных, за что по обязательному постановлению г. вологодского губернатора от 18 июня 1911 г. за № 360 отбывал наказание под арестом при полиции с 23 по 26 июня в течение трех дней».

В проходном свидетельстве, которое было выдано И. Джугашвили, отмечалось, что он не имеет права отклоняться от указанного ему маршрута и «по сему свидетельству не может проживать нигде, кроме города Вологды, а по приезде в этот город обязан не позднее 24 часов со времени своего приезда лично предъявить его местной полиции».

Проходное свидетельство, выданное И. В. Джугашвили, было выписано для следования на пароходе. А поскольку прямого пароходного сообщения между Сольвычегодском и Вологдой не существовало, первоначально необходимо было добраться до Котласа. Между Сольвычегодском и Котласом, как мы уже знаем, курсировал пароход, который делал за день два рейса туда и обратно. В 00.00 из Котласа шесть раз в неделю (кроме ночи со среды на четверг) отправлялся пароход на Вологду. Он проходил мимо Великого Устюга и Тотьмы и через двое с половиной суток достигал конечного пункта. Поэтому, выехав из Сольвычегодска 6 июля, И. В. Джугашвили мог добраться до Вологды 9 июля.

Между тем проходное свидетельство было предъявлено им вологодскому полицейскому управлению 16 июля 1911 г. Причина этого, по всей видимости, заключалась в том, что регулярное сообщение между Котласом и Вологдой продолжалось только «до спада воды — около 1 июля». «На время мелководья приблизительно около 1 июля движение пароходов между Вологдой и Устюгом, — говорится в „Официальном указателе железнодорожных, пароходных и других сообщений“ на 1911 г., — по особому расписанию, а иногда и совсем прекращается до осеннего прибытия воды».

Тогда же (16 июля) И. В. Джугашвили обратился к губернатору с прошением разрешить ему проживание в Вологде в течение двух месяцев. 19-го такое разрешение было дано, 21-го с ним был ознакомлен И. В. Джугашвили. По приезде в Вологду он остановился в доме Бобровой на Малокозленской улице, получив разрешение остаться в Вологде, в этот же день перебрался в дом Новожилова по Калачной улице (третий полицейский участок), а с 27 августа жил на Мало-Екатерининской улице в доме Беляевой.

24 июля, через неделю после того как И. В. Джугашвили обосновался в Вологде, за ним было установлено наружное наблюдение, в материалах которого он фигурирует под кличкой Кавказец. Наблюдение велось Вологодским губернским жандармским управлением. Однако в его фонде удалось обнаружить только копию «Книги для записи сведений филеров по наружному наблюдению по гр. с-д с 1 января 1910 г.». Копии материалов наружного наблюдения хранятся в бывшем Партийном архиве Архангельской области, в бывшем Партийном архиве Вологодской области и в ГАРФ, в фонде Петербургского охранного отделения. Причем в последнем случае отмечено: «Подлинные документы из дела МП Особого хранения № 18, 1911 г., л. 1–51, переданы на постоянное хранение в Институт Маркса — Энегельса — Ленина по акту 20 сентября 1936 г.». Однако в РГАСПИ обнаружить эти подлинники не удалось. Здесь в фонде И. В. Сталина (оп. 4) тоже хранятся только копии этих материалов: дела № 145 (24–26 июля, 1,9,10, 13–18, 22 августа — 3, 5–6 сентября) и № 634 (25–27 июля, 1,9,10, 13 августа — 3 и 5, 6 сентября). Кроме того, в нашем распоряжении имеются ежемесячные сводки наружного наблюдения, представлявшиеся Вологодским губернским жандармским управлением в Департамент полиции.

По приезде в Вологду И. В. Джугашвили познакомился с «Рабочей газетой» и сразу направил в ее редакцию письмо:

«В редакцию „Рабочей газеты“ от Кобы (Ивановича). Из № 4 „Рабочей газеты“ узнал, что Вами послано Кобе письмо, ответа на которое требуете от него. Заявляю, что никакого письма от Вас не получал, старые адреса провалены, новых у меня нет, и я лишен возможности переписываться с Вами. О чем Вы могли мне писать? Быть может, не лишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но работать буду лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет — я в этом уверен — слишком малопроизводительна. Было бы хорошо предварительно побеседовать о плане работы и т. п. с кем-либо из ваших, ну хотя бы из русской части ЦК. Более того, это, по-моему, необходимо, если, конечно, русская часть ЦК функционирует. Словом, я готов — остальное Ваше дело. Может быть, я сузил вопрос и забежал вперед… Тогда повторите Ваше письмо. Жду ответа. Коба. P. S. Вы, конечно, догадались, что я уже свободен…»

О том, что к этому времени И. В. Джугашвили был известен в партийных кругах за пределами Кавказа и представлял собой авторитетную фигуру, свидетельствует письмо ссыльного Моисея Михайловича Лашевича. Бывший служащий Одесского отделения Лионского кредита, высланный в Вологодскую губернию за принадлежность к Николаевской организации РСДРП, он 17 августа 1911 г. направил письмо из Яренска в Париж. Отмечая усиление влияния меньшевиков среди яренских ссыльных, М. М. Лашевич писал: «Затем один из них списывается с „Кобой“, он сейчас в Вологде, и тот пишет, что „ставить целью работы лаять на ликвидаторов и впередовцев он не может и над такими людьми, которые лают, он только может издеваться“. Сам Коба так пишет. Чего же больше, и они торжествуют».

Еще 28 мая — 4 июня в Париже состоялось совещание членов ЦК РСДРП, на котором планировалось рассмотреть два вопроса: о созыве Пленума ЦК и о подготовке общепартийной конференции. А поскольку Заграничное Бюро ЦК в вопросе о созыве Пленума заняло отрицательную позицию, совещание, на котором преобладали большевики, приняло решение о недоверии Заграничному бюро ЦК и взяло созыв конференции в свои руки. 1/14 июня было решено организовать Российскую организационную комиссию (РОК). С этой целью в Россию были направлены Б. А. Бреслав, И. Гольденберг-Мешковский, М. Н. Мандельштам-Лядов, Г. К. Орджоникидзе, А. И. Рыков, Д. М. Шварцман.

Имеются сведения, что И. В. Джугашвили планировалось привлечь или в большевистский центр, или в организационный комитет по созыву конференции.

Первоначально конференцию планировалось созвать в конце сентября — начале октября в Кракове. Но осуществить этот замысел не удалось. Немаловажное значение в этом отношении имел арест А. И. Рыкова, при обыске у которого были обнаружены явки. Правда, Г. К. Орджоникидзе и Д. М. Шварцману удалось объехать ряд городов и получить согласие целого ряда партийных организаций на участие в конференции, после чего в сентябре в Баку состоялось заседание РОК.

Видимо, именно летом 1911 г. было решено возложить на И. В. Джугашвили обязанности разъездного агента ЦК РСДРП. Об этом свидетельствует направленная 18 августа в Департамент полиции «агентурная записка» о революционном подполье Тулы, в которой говорилось: «В Вологде в настоящее время проживает отбывающий или уже отбывший срок административной высылки серьезный эсдек, носящий партийный псевдоним „Коба“. Этому „Кобе“ удалось через тульскую публику списаться с заграничным партийным центром, и он в настоящее время получил предложение взять на себя выполнение функций агента ЦК. „Коба“ на предложение согласился и ждет лишь присылки необходимых для путешествия средств».

Об этом же 23 августа информировал Вологодское ГЖУ секретный сотрудник Пацевич: «Последний, — сообщал он, имея в виду И. В. Джугашвили, — временно поселился в Вологде, так как ему необходимо заручиться явками и выяснить, куда затем ехать».

Если до этого И. В. Джугашвили оставался в глазах Департамента полиции местным партийным работником и наблюдение за его деятельностью входило в обязанности местных охранных отделений, то возложение на него обязанностей агента ЦК означало вхождение его в состав руководящих работников партии. В связи с этим он автоматически попадал в списки лиц, деятельность которых являлась объектом внимания Департамента полиции.

Уже 20 августа начальник Вологодского ГЖУ полковник М. А. Конисский сообщил в Московское охранное отделение о том, что Коба — это И. В. Джугашвили и что по выезде его будет сопровождать наблюдение.

Понимая, что в Вологде И. В. Джугашвили сделал временную остановку и в любое время снова может перейти на нелегальное положение, М. А. Конисский 21 августа 1911 г. обратился к начальнику Московского охранного отделения П. П. Заварзину с предложением:

«Принимая во внимание, что Джугашвили очень осторожен и вследствие этого наблюдением легко может быть потерян, являлось бы лучшим производство обыска и ареста его ныне же в Вологде, ввиду чего и прошу сообщить, имеются ли в вашем распоряжении такие данные о Джугашвили, которые могли бы быть предъявлены к нему по возбуждению о нем дела, и не имеется ли препятствий с вашей стороны к обыску теперь же у этого лица».

Логика полковника М. А. Конисского была проста: не дожидаясь, когда И. В. Джугашвили исчезнет, начать против него новую переписку и, используя агентурные данные, на основании «Положения об охране» отправить его в новую административную ссылку. С точки зрения профилактики такой шаг был вполне понятен и оправдан.

Однако Московское охранное отделение 25 августа разрешение на обыск и арест не дало. «Обыск Джугашвили недопустим, — телеграфировал начальник отделения П. П. Заварзин, — в случае отлучки сопровождайте наблюдением, одновременно телеграфируйте мне о времени и направлении поездки».

Давая такое распоряжение, П. П. Заварзин руководствовался совершенно другими соображениями. Он знал, что готовится общепартийная конференция и что к этой деятельности намечено привлечение И. В. Джугашвили. Поэтому он был нужен ему как «меченый атом», с помощью которого можно было установить связи ЦК РСДРП в России.

Несмотря на наружное наблюдение, И. В. Джугашвили, по всей видимости, удалось сделать поездку в Петербург. «После объезда нелегальных организаций, — вспоминала В. Швейцер, — в начале августа (ст. ст.) в Питер приехал Серго Орджоникидзе и здесь встретился с товарищем Сталиным. Серго передал ему директиву от Ленина, рассказал о положении дел, сообщил, что Сталина вызывает Ленин приехать за границу для обсуждения внутрипартийных дел. От Серго Сталин узнал, что он для усиления большевистского влияния введен в состав Заграничной организационной комиссии (ЗОК) по созыву партийной конференции».

Можно ли верить этим воспоминаниям? Ответ на этот вопрос дает письмо к Н. К. Крупской из Петербурга, автором которого, вполне возможно, был Д. С. Постоловский: «Тов. Коба приезжал сюда, но не знаем, куда девался. Предполагаем, что арестован».

Г. К. Орджоникидзе совершил свою поездку по России в июле. 6 августа он уже находился в Баку. Дорога из Петербурга до Баку требовала 3–4 дней, поэтому с И. В. Джугашвили Серго мог встретиться не позднее 2–3 августа. В дневниках наружного наблюдения за Кавказцем четыре «окна»: 28–31 июля, 2–8 и 11–12 августа, 4 сентября. Это дает основание предполагать, что И. В. Джугашвили мог встречаться с Г. К. Орджоникидзе или между 28 и 31, или же 2–3 августа.

Среди тех лиц, с которыми И. В. Джугашвили поддерживал в Вологде контакты, можно назвать уже упоминавшихся А. И. Иванянца и Н. П. Татаринова, а также закончившего к этому времени свой срок и переселившегося сюда из Тотьмы П. А. Чижикова, фигурирующий в документах под кличкой Кузнец. С последним у И. В. Джугашвили сложились наиболее близкие отношения.

24 августа начальник Вологодского ГЖУ поставил в известность Тульское ГЖУ о том, что П. А. Чижиков обратился к некоему Георгию (им был провокатор Андрей Сергеевич Романов) с просьбой помочь ему деньгами для переезда в Тулу, в связи с чем последний послал ему 6 руб. и посоветовал обратиться за более серьезной помощью к бывшему студенту Московского университета уроженцу Гори Константину Авгаровичу Паниеву, высланному 16 мая 1911 г. в Вологодскую губернию.

Есть основания думать, что на самом деле П. А. Чижиков был озабочен поисками денег не для себя. Основанием для такого предположения является письмо И. М. Голубева, адресованное И. В. Джугашвили: «Я был уверен, что ты гуляешь где-нибудь по Другим городским улицам. Вот получил вчера из Т[улы] от приятеля письмо, из которого узнаю, что ты не сдвинулся с места, также по старому коптишь в полуссыльном положении. Печально дела обстоят, когда так. Где искать причину в задержке? В причинах, не зависящих от них, или в нашем бестолковом „правительстве“? Судить не берусь, да и толку от этого не будет никакого. Приятелю головоломку задал, полагая, что задержка зависит от них, но они оправдываются — говорят, что они тут ни при чем и что наоборот они приложили к ускорению все от них зависящее, но… Два парня сложились и послали на паях. Ну что тебе эти 6 руб. Так что же ты намерен предпринимать теперь? Неужели ждать? Ведь с ума можно сойти от безделья».

Но И. В. Джугашвили не сходил с ума от безделья. В конце августа были зафиксированы его встречи с незнакомой наружному наблюдению барышней, которая получила кличку Нарядная. Под этой кличкой значилась ученица седьмого класса Тотемской гимназии Пелагея Георгиевна Онуфриева (р. ок. 1894), дочь состоятельного крестьянина из селения Усть-Ерга Ягрышской волости Сольвычегодского уезда. В Вологду она приехала 23 августа к своему жениху Петру Алексеевичу Чижикову, с которым познакомилась в 1909–1910 гг., когда он отбывал в Тотьме ссылку. Но поскольку П. А. Чижиков днем был занят на работе, его невесту развлекал И. В. Джугашвили. И хотя их знакомство продолжалось недолго, о характере сложившихся между ними отношений свидетельствует то, что, когда И. В. Джугашвили собрался покидать Вологду, П. Г. Онуфриева подарила ему свой нательный крестик вместе с цепочкой и попросила у него на память его фотографию. Фотографироваться И. В. Джугашвили не пожелал и преподнес ей в качестве подарка книгу П. С. Когана «Очерки западноевропейской литературы» (Т. 1. 4-е изд. М., 1909), оставив на ней надпись: «Умной, скверной Поле от чудака Иосифа».

В Вологде И. В. Джугашвили пробыл недолго.

«Наблюдая 6 сентября на станции Вологда за отходящими пассажирскими поездами, — отмечалось в дневнике наружного наблюдения за И. В. Джугашвили, — в 3 часа 45 минут пополудни пришел на вокзальную площадь „Кавказец“, имея при себе два места багажа: небольшой чемодан и узел, по-видимому постель, и сел в вагон 3-го класса отходящего в 4 часа 15 минут поезда № 3 в г. Петербург, где оставил багаж, вышел обратно из вагона, и тут же подошел к нему „Кузнец“, а перед отходом поезда перешел со своим багажом в другой вагон, а „Кузнец“ ушел перед отходом поезда из вокзала, попрощавшись с „Кавказцем“, и поезд отправился. Сел „Кавказец“ после третьего звонка, следуя в пути, два раза проходил „Кавказец“ вагоны. На станции Чебсара „Кавказец“ из вагона во время стоянки поезда вышел с неизвестным человеком».

Позднее, 4 октября, в Вельске при обыске у ссыльного Пинхуса Заславского было обнаружено письмо, полученное им из Вологды от М. М. Лашевича, куда к этому времени перебрался последний. В нем говорилось: «Здесь был Филя. Забрал Кобу и уехал». Не исключено, что Филя — это тот незнакомый мужчина, с которым И. В. Джугашвили выходил на станции Чебсара.

А пока И. В. Джугашвили следовал в Петербург, обгоняя его, туда полетела телеграмма: «Поездом третьим выехал Джугашвили под наблюдением филера Ильчукова. Прошу принять. Подробности почтой. Ротмистр Попель».

В столицу поезд прибыл в 8.40. И. В. Джугашвили был передан филерам Петербургского охранного отделения и почти сразу же ими утерян. Толи, избавляясь от «хвоста», И. В. Джугашвили потерял своего спутника, то ли, не желая обнаруживать новые явки, с вокзала он один пошел по старому адресу, к С. Я. Аллилуеву, а не застав его, отправился в центр города и здесь на Невском проспекте совершенно случайно встретил Сильвестра Тодрию. От него он вернулся на вокзал за вещами и здесь снова был взят в наблюдение.

По воспоминаниям С. Аллилуева, ночь с 7 на 8 сентября И. В. Джугашвили провел у С. Тодрии.

Согласно дневнику наружного наблюдения, с вокзала он поехал в гостиницу «Россия» и здесь был оставлен до утра, а 8 сентября в 9.15 при выходе из гостиницы снова оказался под наблюдением филеров.

С. Я. Аллилуев утверждал, что в этот день И. В. Джугашвили посетил его квартиру, а поскольку за ним была обнаружена слежка, то он переправил его на квартиру рабочего Забелина, где И. В. Джугашвили и провел следующую ночь.

Несколько иную картину рисуют сохранившиеся дневники наружного наблюдения. Из гостиницы «Россия» наружное наблюдение провело И. В. Джугашвили на Невский проспект в дом 106, (кв. 34), где проживали Сильвестр Тодрия и прибывший 5 сентября из Батума Иоганн Герасимович Жожиашвили. Здесь И. В. Джугашвили пробыл около двух часов и около 11.30 отправился в дом № 134 на этом же проспекте, где посетил подъезд, в котором находились квартиры 9, 10 и 11. Из проживавших в них лиц внимание охранки привлекли Сура Янкель-Фраимовна Готесман, 27 лет, дочь каменец-подольского купца, прибывшая в столицу 18 августа 1911 г., хозяин квартиры Абель Шевелевич Левенсон, 35 лет, мещанин Могилевской губернии, живший по этому адресу с 3 августа 1906 г., Моисей Шевелевич Левенсон, 21 год, ученик Петербургской консерватории, прибыл в Петербург 26 августа 1911 г., Элька Шевелевна Левенсон, 30 лет, повивальная бабка, прибыла из Сестрорецка 27 июля 1911 г., Лейзер Абрамович Берсон, 35 лет, аптекарский помощник, прибыл из Смоленска 6 ноября 1911 г..

На Невском проспекте в доме № 134 И. В. Джугашвили тоже пробыл около двух часов и в 13.30 с неизвестным, проживавшим в доме № 106, отправился на Пушкинскую улицу, дом № 8, в столовую. Здесь его уже ждал мужчина, с которым он приехал из Вологды. Пробыв 15 минут, т. е. около 14.00, И. В. Джугашвили и неизвестный ушли. Дойдя до Литейного проспекта, они сели в трамвай и поехали на Сампсониевский проспект, 16. Здесь находился дежурный пункт «Общества 1886 года», где с весны 1911 г. работал С. Я. Аллилуев. Приехав туда в 14.20, они ушли в 17.30. С. Я. Аллилуев вспоминал, что по этому адресу его действительно посетили С. Тодрия и И. В. Джугашвили. После этого И. В. Джугашвили снова был потерян и взят в наблюдение только в 23.15, когда вернулся в гостиницу. Через некоторое время он вышел с неизвестным, проживавшим на Невском проспекте, к памятнику Александру III и пробыл здесь до 00.45, после чего возвратился в гостиницу.

8 сентября Петербургское охранное отделение направило в Вологду запрос: «Телеграфируйте, в случае выезда Джугашвили, кроме Вологды, имеется ли препятствие к аресту». Ответ последовал тут же: «Прошу не подвергать аресту, выезде сопровождать наблюдением. Подробности почтой. Ротмистр Попель».

Однако на следующее утро, 9 сентября, в 7.50 в гостиницу «Россия» явилась полиция. И. В. Джугашвили вынужден был назвать свою настоящую фамилию, после чего он был отправлен в Александро-Невскую полицейскую часть. По одним данным, «при обыске были найдены записная книжка, географическая карта, одно письмо не на русском языке и две фотографические карточки: одна — группа и одна маленькая, одно лицо», по другим («литера Б») — «паспорт на имя крестьянина Орловской губернии Петра Чижикова и записная книжка со сборником фраз на немецком языке, в коих может встречаться надобность при поездке по железной дороге в Берлине, и отдельных немецких слов (глаголов)». В этот же день И. В. Джугашвили был помещен в Петербургский дом предварительного заключения.

 

Вологодская ссылка

Любопытная деталь: сообщив 9 сентября об аресте И. В. Джугашвили Московскому охранному отделению и Вологодскому ГЖУ («Джугашвили проживал нелегально. Сегодня арестован. № 883»), петербургская охранка «забыла» поставить об этом в известность Департамент полиции. Но поскольку Департамент полиции держал Кобу в поле зрения, 17 сентября вице-директор Департамента С. Е. Виссарионов сам запросил охранное отделение о его судьбе. Только после этого в этот же день охранное отделение сообщило в Департамент полиции об аресте И. Джугашвили и о том, что проведение переписки о нем «передается начальнику Петербургского ГЖУ на предмет исследования степени его политической благонадежности».

Получается, что на протяжении восьми дней арестованный И. В. Джугашвили продолжал числиться за Петербургским охранным отделением. Не спешило оно с передачей его жандармам и далее. Спрашивается: для чего, если не собиралось производить переписку? По всей видимости, здесь, в охранном отделении, И. В. Джугашвили пытались если не завербовать, то по крайней мере расколоть и получить хоть какие-либо сведения.

13 сентября в Петербургском охранном отделении на него была заполнена регистрационная карта, И. В. Джугашвили сфотографировали (фото 29) и, по всей видимости, подвергли допросу.

2 октября охранка поставила в известность о задержании И. В. Джугашвили Петербургское ГЖУ, 6 октября в ГЖУ поступили материалы, связанные с этим задержанием, 7-го числа оно возбудило переписку в порядке «Положения об охране», которая была поручена полковнику Александру Федоровичу Соболеву. Этим числом датирована и «литера А» № 19440.

Материалы этой переписки неизвестны. О ней мы можем судить только по тому делу, которое под № 2093 было заведено в 7-м делопроизводстве Департамента полиции.

К своим обязанностям А. Ф. Соболев подошел педантично. Прежде всего он постарался документально проверить основные вехи биографии своего подследственного (в частности, это касается даты его рождения — 6 декабря 1878 г.). 10 октября он обратился с запросом в Департамент полиции, и 13 октября на свет появилась «Справка по Регистрационному отделу», на основании которой к 20 октября была подготовлена соответствующая справка Департамента полиции. В названном выше деле № 2093 сохранился черновой вариант справки, из которого явствует, что при ее подготовке были вычеркнуты слова об обнаруженных у И. В. Джугашвили в 1908 г. при аресте вещественных доказательствах.

В этом же деле отложилась переписка между Петербургским ГЖУ и Департаментом полиции с 14 октября по 2 ноября, из которой следует, что ГЖУ пыталось перевести записи на грузинском и немецком языках в записной книжке, изъятой у Джугашвили, а также «на четвертушке, сложенной пополам» бумаги, но получило отказ Департамента полиции в помощи. Только после этого И. В. Джугашвили был допрошен. Это произошло 12 ноября, «литера Б» № 23045 была составлена 16-го числа, а на следующий день, 17-го, принято решение о прекращении переписки. Имея на руках необходимые сведения о прошлом обвиняемого, А. Ф. Соболев предложил выслать его «в пределы Восточной Сибири под гласный надзор полиции сроком на пять лет».

Это предложение было поддержано начальником Петербургского ГЖУ генерал-майором Митрофаном Яковлевичем Клыковым, который 17 ноября подписал соответствующее постановление и в этот же день при отношении № 2374 направил материалы переписки градоначальнику. 18-го была оформлена «литера Г» № 23318, и Петербургское ГЖУ поставило в известность о завершении переписки Департамент полиции. Когда именно ее материалы поступили в 5-е делопроизводство Департамента полиции и как они проходили по другим инстанциям, остается неизвестно, так как заведенное в 5-м делопроизводстве дело обнаружить не удалось. Известно лишь, что 5 декабря новым министром внутренних дел А. А. Макаровым было утверждено решение Особого совещания при МВД, которое гласило: «Подчинить Джугашвили гласному надзору полиции в избранном им месте жительства, кроме столиц и столичных губерний, на три года, считая с 5 декабря 1911 г.». «По объявлении настоящего постановления И. Джугашвили избрал местом жительства город Вологду».

9 декабря отношением № 78913 Департамент полиции уведомил об этом Петербургское охранное отделение, которое 16 декабря 1911 г. направило полученную информацию в Вологодское губернское жандармское управление: «Сообщая об изложенном и препровождая при сем согласно циркуляра Департамента полиции от 29 января 1911 г. за № 66074 фотографическую карточку Джугашвили, охранное отделение уведомляет, что названное лицо 14 сего декабря выбыло в Вологду с проходным свидетельством за № 23603. Приложение: фотографическая карточка».

С формальной точки зрения решение Особого совещания представляется вполне допустимым. Однако если учесть, что Департамент полиции располагал агентурными данными, свидетельствовавшими о продолжении И. В. Джугашвили прежней революционной деятельности и о повышении его внутрипартийного статуса, принятое решение нельзя не назвать странным. Это касается и срока ссылки, и предоставления И. В. Джугашвили возможности выбора ее места, и направления его туда не по этапу, а с проходным свидетельством.

Получив на руки проходное свидетельство «на свободный проезд из г. С.-Петербурга в гор. Вологду», И. В. Джугашвили вышел на волю. До Вологды он должен был добираться самостоятельно. Такая форма административной высылки не была редкостью, однако обычно она применялась к лицам, которые не совершили каких-либо крупных преступлений и, что самое главное, наказывались впервые. За спиной И. В. Джугашвили было уже десять лет жизни профессионального революционера и не один побег, поэтому предоставление ему возможности добираться до места новой ссылки самостоятельно по существу означало создание условий для нового побега.

Вызывает удивление и то описание примет, которое было включено в проходное свидетельство и которым в случае нового побега должны были при розыске руководствоваться жандармы: «Приметы: лета — 30–32, рост — средний, волосы — черные, глаза — карие, лоб — низкий, нос — большой, прямой, усы — темнорусые, бороду бреет». И все. Ни слова об особых приметах, например, о следах оспы на лице, о дефекте левой руки. Приведенное описание отличалось не только отсутствием в нем особых примет, но и неточностью тех, которые были включены в описание.

Дело в том, что на регистрационной карте, приложенной к фотографии, которая была сделана 13 сентября 1911 г., значится: рост — 171 см, а в описании примет, включенном в проходное свидетельство, сказано: «рост — средний», что тогда на языке правоохранительных органов означало 165 см.

Это же касается и возраста. После ареста 9 сентября была установлена точная дата рождения И. В. Джугашвили — 6 декабря 1878 г., а значит и установлен его точный возраст: 32–33 года. На фотографии 13 сентября 1911 г. И. В. Джугашвили выглядит значительно старше. Поэтому, указывая его возраст в пределах от 30 до 32 лет, Петербургское охранное отделение грешило против истины.

Таким образом, оно не только давало И. В. Джугашвили возможность сразу же по выходе на волю совершить новый побег, но и, дезориентируя жандармов, тем самым в случае побега осложняло его обнаружение и задержание. Если бы это касалось нового охранного отделения где-нибудь в захолустье, это можно было бы списать на неопытность и непрофессионализм, однако столичная охранка имела огромный опыт розыскной работы, который во многом был образцом для других органов политического сыска.

Поэтому можно предположить: или под фамилией И. В. Джугашвили в Вологду был отправлен другой человек, или же отмеченные погрешности в описании его примет были сделаны сознательно.

Путь из Петербурга до Вологды по железной дороге не превышал 18 часов, однако, выйдя на свободу 14 декабря, И. В. Джугашвили прибыл туда только 24-го.

Где же он находился на протяжении этого времени? Ответ на этот вопрос мы находим в воспоминаниях В. Л. Швейцер:

«В декабре 1911 г. Иосифа Виссарионовича выпустили из петербургской тюрьмы и выдали ему проходное свидетельство о направлении его в вологодскую ссылку под надзор полиции. Сталин сумел на некоторое время скрыть свои следы и с проходным свидетельством в кармане остаться в Питере. Как только нам стало известно, что Сталин скрывается от полиции на Петербургской стороне в квартире Цимаковых, мы сейчас же вместе с Суреном Спандаряном пошли к Сталину. Во дворе был деревянный домик с застекленной мансардой. В этой полухолодной комнате и находился Сталин <…>. Перед отъездом на (Пражскую. — А.О.) конференцию у меня на квартире было узкое совещание. На этом совещании были товарищ Сталин, Спандарян, Серго и другие <…>. На этот раз товарищ Сталин пробыл в Питере 10 дней и уехал в Вологду на место ссылки».

По закону ссыльный, получивший на руки проходное свидетельство, обязан был выехать к месту ссылки в течение недели, в противном случае его должны были доставить туда принудительно, а в случае его исчезновения он считался в побеге. Следовательно, с 22 декабря И. В. Джугашвили находился в самовольной отлучке. И, видимо, неслучайно в одной из своих анкет он утверждал, что в декабре 1911 г. им был совершен очередной побег.

Добирался ли он до Вологды сам или же был доставлен туда принудительно, мы не знаем.

По получении информации о высылке И. В. Джугашвили в Вологду в канцелярии губернского правления на него было заведено дело № 231 «По отношению петербургского градоначальника о высылке в избранное место жительства крестьянина Иосифа Виссарионова Джугашвили». 21 декабря еще одно дело (№ 301) появилось в Вологодском ГЖУ, 27 декабря — дело № 231 в канцелярии вологодского полицмейстера.

Одним из первых документов, который лег в него, был «Список о состоящем под гласным надзором полиции». Обычно список составлялся на основании проходного свидетельства и некоторых других документов и подписывался полицмейстером. Толи чиновник канцелярии был очень занят, то ли И. В. Джугашвили, несмотря на свое революционное прошлое, вызвал расположение к себе, но ему была предоставлена возможность самому заполнить этот список, более того, он не ограничился этим и поставил под списком свою подпись, в результате чего получилось «полицмейстер — Джугашвили».

В Государственном архиве Вологодской области сохранилась справка, составленная 23 марта 1933 г. и посвященная установлению мест проживания И. В. Джугашвили во время вологодской ссылки. В ней говорится: «Прибыл 24 декабря 1911 г. и остановился на квартире по Золотушной набережной в д. 27, теперь набережная Осоавиахима, д. 41, где проживал по 7 февраля 1912 г., а с 7 по 15 февраля проживал в доме Константиновой, угол Пятницкой и Обуховской улиц, откуда 16 февраля переехал в дом Горелова по Леонтьевскому ручью, д. № 7, откуда 29 февраля 1912 г. скрылся».

Сразу же по прибытии в Вологду И. В. Джугашвили посетил П. А. Чижикова и в этот же день отправил в Тотьму П. Г. Онуфриевой открытку с изображением Афродиты:

«24 декабря. Ну-с, „скверная“ Поля, я в Вологде и целуюсь с „дорогим“, „хорошим“ „Петенькой“. Сидим за столом и пьем за здоровье „умной“ Поли. Выпейте же и вы за здоровье известного Вам „чудака“ Иосифа».

Вскоре по прибытии И. В. Джугашвили в Вологду за ним снова было установлено наружное наблюдение. Из копии «Книги для записи сведений филеров по наружному наблюдению» явствует, что он находился в поле зрения жандармов 31 декабря 1911 г., 1, 4, 8, 13, 15, 18, 21, 26, 29 января, 2, 9, 13 февраля 1912 г. В нашем распоряжении имеется также копия «Журнала наружного наблюдения за Кавказцем», в котором почему-то отсутствует запись 1 января, но зато имеются записи 2 января, 18, 23 и 26 февраля.

Получается, что или во время вологодской ссылки наружное наблюдение за И. В. Джугашвили было эпизодическим, или же большая часть материалов наружного наблюдения нам неизвестна.

В списке ссыльных города Вологды на 15 февраля 1912 г. фигурируют 54 человека. Кроме П. А. Чижикова И. В. Джугашвили контактировал с Афроимом Левановичем Бейрахом, Марией Берковной Гершанович, Семеном Коганом, Мейером Абрамовичем Черновым и некоторыми другими.

Среди тех лиц, с которыми И. В. Джугашвили мог познакомиться в Вологде, следует также назвать уже упоминавшегося выше М. М. Лашевича. Последний, переведенный из Яренска в Вологду, 10 октября 1911 г. был здесь арестован. 27 декабря губернатор распорядился освободить его из-под стражи и оставить в Вологде до окончания срока ссылки. Поселился М. М. Лашевич на Златоустенской улице в доме Новожилова. 23 января 1912 г. Особое совещание МВД постановило отправить его на 3 года в Нарымский край, и не ранее 17 февраля он снова был взят на этап.

В Вологде И. В. Джугашвили имел возможность сблизиться со ссыльными, знавшими В. М. Молотова, и через них получить его адрес. По свидетельству последнего, именно во время пребывания И. В. Джугашвили в Вологде они начали переписываться.

А пока И. В. Джугашвили осматривался на новом месте, в Праге открылась партийная конференция. Она проходила с 5 (18) по 17 (30) января 1912 г. На конференции присутствовали 18 человек:

4 — от заграничной организации: Л. Б. Каменев, В. И. Ленин, И. Пятницкий, Н. А. Семашко, 14 — от России: А. К. Воронин, Ф. И. Голощекин, М. И. Гурович, А. И. Догадов, П. А. Залуцкий, Я. Д. Зевин, Г. Е. Зиновьев, Р. В. Малиновский, П. Онуфриев, Г. К. Орджоникидзе, А. С. Романов, Л. П. Серебряков, С. С. Спандарян, Д. М. Шварцман. Двое делегатов (Р. В. Малиновский и А. С. Романов) были провокаторами.

Конференция постановила издавать легальный партийный орган — газету «Правда», рассмотрела вопрос о выборах в Государственную Думу и избрала новый Центральный комитет, в который вошли Ф. И. Голощекин, Г. Е. Зиновьев, В. И. Ленин, Р. В. Малиновский, Г. К. Орджоникидзе, С. С. Спандарян, Д. М. Шварцман. На первом же заседании ЦК в его состав были кооптированы И. С. Белостоцкий и И. В. Джугашвили, а также намечены в качестве кандидатов на случай провала А. С. Бубнов, М. И. Калинин, А. П. Смирнов, Е. Д. Стасова и С. Г. Шаумян. «Избраны члены Русского бюро ЦК (по терминологии участвовавших в заседаниях цекистов — Исполнительное бюро), — доносил Р. В. Малиновский, — куда вошли: Тимофей, Серго и Коба, к ним присоединен в роли разъездного агента Филипп (Голощекин. — А.О.); всем поименованным лицам назначено жалованье по 50 руб. в месяц». Секретарем Русского бюро стала Е. Д. Стасова.

По приезде в Вологду И. В. Джугашвили направил письмо в большевистский центр. Его содержание пока неизвестно, но известна реакция на него. 9 февраля Н. К. Крупская писала Г. К. Орджоникидзе: «Получила письмо от Ивановича, развивает свою точку зрения на положение дел, адрес обещает дать через месяц. Видно, что страшно оторван от всего, точно с неба свалился. Если бы не это, его письмо могло бы произвести гнетущее впечатление. Жаль. Очень жаль, что он не попал на конференцию».

«13 февраля 1912 г., — вспоминала В. Л. Швейцер, — тов. Сталин писал мне из Вологды в Петроград на курсы Раева и спрашивал, вернулись ли Серго и Сурен с Пражской конференции. Эта открытка была написана условным текстом за подписью „С“ и вошла в число документов нашего судебного дела как письмо „о занятиях иностранными языками“».

10 февраля Г. К. Орджоникидзе находился в Петербурге, в этот день он направил отсюда письмо за границу, в нем ни слова не было об И. В. Джугашвили, 24-го он писал уже из Киева и сообщал о своей поездке в Вологду к И. В. Джугашвили: «Окончательно с ним столковались; он остался доволен исходом дела». Не исключено, что Г. К. Орджоникидзе посетил Вологду 18 февраля, когда наружное наблюдение зафиксировало встречу И. В. Джугашвили с «неизвестным мужчиной». Г. К. Орджоникидзе проинформировал его о результатах конференции, сообщил о кооптации в ЦК, снабдил явками и деньгами для побега.

15 февраля, перед тем как покинуть Вологду, И. В. Джугашвили направил в Тотьму П. А. Онуфриевой новую открытку: «Уваж-мая П. Г.! Ваше письмо передали мне сегодня, и я тотчас же направил его по адресу, т. е. на станцию Лугтомга Северной ж. д. (там служит Петька). По старому адресу больше не пишите, так как там никого нет больше из нас (я тоже перебрался). Если понадобится мой адрес, можете получить у Петьки. За мной числится Ваш поцелуй, переданный мне через Петьку. Целую Вас ответно, да не просто целую, а горячо (просто целовать не стоит). Иосиф». Последние слова сопровождала изображенная на открытке скульптурная пара, слившаяся в поцелуе (фото 30).

29 февраля 1912 г. «около 2 час. ночи, без надлежащего разрешения, забрав часть ценного своего имущества», И. В. Джугашвили «выбыл из гор. Вологды неизвестно куда, будто бы по своим делам на неделю».

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Вторая сольвычегодская ссылка

 

1 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 54. Л. 7.

 

2 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 628. Л. 15,16.

 

3 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4645. Л. 5; Холодовский В. 1) В городе Сольвычегодске // Советская милиция. 1939. № 21–22. С. 38; 2) Сольвычегодск // Наша страна. 1939. № 12. С. 37.

 

4 Анисимов Н. Дом-музей И. В. Сталина в Сольвычегодске и в Вологде // Советский музей. 1939. № 12. С. 7.

 

5 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 1. Д. 270. Л. 23; ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 18.

 

6 Холодовский В.: 1) Сольвычегодск. С. 37; 2) В городе Сольвычегодске С 38

 

7 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 27. Л. 12.

 

8 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4670. Л. 1–2.

 

9 Там же. Л. 9–10.

 

10 Там же. Д. 4898.

 

11 Там же. Ф. 18. Оп. 2. Д. 4564; Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999. С. 297.

 

12 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5., пр. 1. Л. 45–45 об.

 

13 Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. М., 1946. С. 209–212.

 

14 Там же. С. 211–212; ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 13.

 

15 Анисимов Н. Дом-музей И. В. Сталина в Сольвычегодске и в Вологде. С. 8.

 

16 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 2. Опубликовано: Заря Востока. 1925. 23 дек.

 

17 Невский В. И. Материалы для биографического словаря социал-демократов, вступивших в российское рабочее движение от 1880 до 1905 г. Вып. 1. Пг., 1923. С. 239.

 

18 Бас И. Товарищ Сталин в Петербурге // Борьба классов. 1935. № 7–8. С. 111–112.

 

19 Ярославский Е. М. Пражская конференция партии большевиков // Партийное строительство. 1937. № 2. С. 46.

 

20 Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. М., 1990. С. 402–403; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5097. Л. 1.

 

21 Малышев С. В. Моя работа в «Правде» // Большевистская печать. 1937. № 5. С. 22.

 

22 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 22.

 

23 Там же. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 37 (В. Л. Швейцер).

 

24 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 4988. Л. 16.

 

25 Там же. Л. 13.

 

26 Там же. Л. 9. См. также: Л. 24.

 

27 Там же. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 18.

 

28 Правда Севера. 1949. 9 дек.; Новый Север. 1949. 11 дек.; Известия. 1949. 14 дек.

 

29 Однако в неопубликованном варианте ее воспоминаний значится дата: «20 февраля 1911 г.». ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 43. Л. 7 (М. П. Кузакова). Ср.: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 103, 213 (М. П. Кузакова).

 

30 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 28. Л. 1–2.

 

31 Добряков В. И. Краткий систематический свод действующих законоположений и циркулярных распоряжений, относящихся до обязанностей чинов губернских жандармских управлений по наблюдению за местным населением и по производству дознаний. СПб., 1903. С. 343.

 

32 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 277а. Ч. 2. Л. 337, 343.

 

33 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4670. Л. 13.

 

34 Это письмо было обнаружено у него во время обыска 29 апреля 1911 г. (ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 40). Из домовой книги С. В. Хорошенина была выписана 22 февраля 1911 г. (ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 28. Л. 1).

 

35 ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 1093. Л. 42 об.

 

36 Там же. Л. 43.

 

37 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 629. Л. 2–3.

 

38 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 45.

 

39 ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 1093. Л. 101 об.

 

40 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 40.

 

41 ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 1092. Л. 3 об. (январь), 11 об. (февраль), 18 об. (март), 23 об. (апрель), 27 (май), 28 (июнь).

 

42 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 215; ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 8. Л. 1–3; Д. 27. Л. 11.

 

43 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 1. Д. 270. Л. 23.

 

44 Существует мнение, что под кличкой Пацевич скрывался ссыльный Евстафий Осипович Недзвецкий (РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 276. С. 73).

 

45 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4704. Л. 200–201.

 

46 Там же. Л. 202.

 

47 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 27. Л. 11–12.

 

48 ГААО. Ф. 1187. Оп. 1. Д. 1089. Л. 56–56 об.

 

49 Протокол о привлечении к ответственности И. В. Джугашвили и еще трех ссыльных к ответственности за нарушение порядка был составлен уездным исправником 31 мая (ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 27. Л. 17), 16 июня губернатор распорядился о наказании их тремя сутками содержания под стражей (Там же. Л. 18), о чем они были поставлены в известность 23 июня (Там же. Л. 19).

 

50 Там же.

 

51 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 216–217 (М. П. Кузакова).

 

52 Сухотин Я. Бастарды красного вождя. Документальный рассказ о двух неизвестных сыновьях И. В. Сталина — Константине Кузакове и Александре Джугашвили-Давыдове // Час пик. 1995. 21 окт.

 

53 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 62. Л. 4 (автобиография А. П. Смирнова).

 

54 ГАВО. Ф. 108. Оп. 2. Д. 235. Л. 28; ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 2. Л. 41–42.

 

Два месяца на воле

 

1 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 276. Л. 94–95.

 

2 Там же. Д. 647. Л. 102.

 

3 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4645. Л. 8.

 

4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4333. Л. 1.

 

5 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Летнее движение 1911 г. СПб., 1911. Отд. V. С. 9–10.

 

6 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4334. Л. 1.

 

7 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Летнее движение 1911 г. Отд. IV. С. 8.

 

8 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4334. Л. 1.

 

9 Там же. Д. 4335. Л. 1.

 

10 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 4997. Л. 1; Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 29; Красный архив. 1941. № 2(105). С. 17.

 

11 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4645. Л. 10.

 

12 Там же. Д. 5058. Л. 29.

 

13 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 16. 52 л.

 

14 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 2, 3.

 

15 ГАРФ. Ф. 111. Оп. 1. Д. 1110а. 51 л.

 

16 Там же. Л. 52.

 

17 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 145. Л. 1–30.

 

18 Там же. Д. 634. Л. 97–116 об.

 

19 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1911. Д. 5–14—В (Вологодская губерния).

 

20 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 30. Л. 1.

 

21 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 34–35.

 

22 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 2. М., 1971. С. 611.

 

23 Там же. С. 614.

 

24 Большевики. М., 1990. С. 113–114. См. также: Остроухова К., Познер С. Важнейшие даты подготовки и созыва Пражской конференции РСДРП // Красный архив. 1937. № 8. С. 165–197; Жаров Л. И., Кузнецов Н. И. О подготовке Пражской конференции РСДРП // Исторический архив. 1958. № 5. С. 3–22.

 

25 Остроухова К., Познер С. Важнейшие даты подготовки и созыва Пражской конференции РСДРП. С. 168.

 

26 Большевики. С. 114.

 

27 Там же. С. 139.

 

28 Там же. С. 139–140.

 

29 Там же. С. 140.

 

30 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1911. Д. 5–83. Л. 17–18.

 

31 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4704. Л. 205.

 

32 Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 17.

 

33 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1911. Д. 267. Л. 1–5.

 

34 Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 18–19.

 

35 Швейцер В. Л. Воспоминания рядового подпольщика // РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 42.

 

36 Жаров Л. И., Кузнецов Н. И. О подготовке Пражской конференции РСДРП. С. 11.

 

37 Некоторые даты из подпольной партийной работы Г. К. Орджоникидзе // Красный архив. 1936. Т. 5 (78).

 

38 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 145. Л. 1–30; Д. 148. Л. 1–22.

 

39 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 4989, 5255, 5256.

 

40 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 2. Л. 20, 27.

 

41 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5377. Л. 25 об.

 

42 Там же. Д. 647. Л. 70–81 (П. Г. Фомина-Онуфриева).

 

43 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5255. Л. 32. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 19–20.

 

44 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 19, 32. 15 сентября М. М. Лашевич был отправлен из Яренска в Кадников, а затем получил разрешение поселиться в Вологде (Там же. Ф. 108. Оп. 1. Д. 352. Л. 8, 35).

 

45 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 19.

 

46 Там же. С. 20.

 

47 Аллилуев С. Я. Встречи с тов. Сталиным (отрывки из воспоминаний) // Правда. 1939. 22 дек.

 

48 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 20.

 

49 Аллилуев С. Я. Встречи с тов. Сталиным…

 

50 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 20.

 

51 Аллилуев С. Я. Встречи с товарищем Сталиным…

 

52 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 148. Л. 9, 12–13.

 

53 В адресной книге «Весь Петербург» на 1912 г. в доме 134 по Невскому проспекту значится дочь купца Готесман Сура Фраимовна (С. 233).

 

54 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 148. Л. 14–16.

 

55 В адресной книге «Весь Петербург» на 1912 г. значится только один человек с такой фамилией: домовладелец, купец 1-й гильдии, совладелец банкирского дома «Г. Вавельберг» Осип (Иосиф) Сигизмундович Берсон (Весь Петербург на 1912 г. СПб., 1912. С. 75).

 

56 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 148. Л. 9, 14–15.

 

57 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 20.

 

58 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 659. Л. 60–61.

 

59 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 20.

 

60 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 659. Л. 60–61.

 

61 Там же. Д. 148. Л. 9.

 

62 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 19.

 

63 Там же.

 

64 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 148. Л. 21.

 

65 Там же. Л. 21 об.

 

66 Там же. Д. 166. Л. 7.

 

67 ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1911. Д. 2093. Л. 3.

 

Вологодская ссылка

 

1 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 21.

 

2 ПАВО. Ф. 3837. Оп. 5. Д. 2. Л. 39. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2(105). С. 21.

 

3 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1911. Д. 267. Л. 17.

 

4 Там же. Л. 18. Опубликовано: Красный архив. 1941. № 2(105). С. 21.

 

5 В этот же день была составлена «Справка по Регистрационному отделу» (ГАРФ. 7Д. 1911. Д. 2093. Л. 13а-13б).

 

6 Этим числом было датировано отношение начальника Петербургского охранного отделения № 18274 о передаче И. В. Джугашвили в распоряжение Петербургского ГЖУ (Там же. Л. 1. См. также: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 166. Л. 1).

 

7 Там же. Л. 10.

 

8 Там же. Л. 1; Весь Петербург на 1912 г. С. 173.

 

9 ГАРФ. 7Д. 1911. Д. 2093. 22 л. Фотокопия; см. также: ОО. 1911. Д. 267. «Об Иосифе Виссарионове Джугашвили по кличке Коба», 26 л., фотокопия; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 166.

 

10 Там же. Л. 7.

 

11 Там же. Л. 12.

 

12 Там же. Л. 13.

 

13 Там же. Л. 14.

 

14 Там же. Л. 14, 16.

 

15 Там же. Л. 17–22.

 

16 Там же. Л. 7–8.

 

17 Там же. Л. 5.

 

18 ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1911. Д. 2093. Л. 5а-6.

 

19 Там же. Л. 2.

 

20 Там же.

 

21 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 23.

 

22 Там же.

 

23 Там же.

 

24 Там же.

 

25 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 173. Л. 1.

 

26 Там же. Л. 5 (регистрационная карта с тройной фотографией).

 

27 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 261. Д. 171. Л. 6 об.

 

28 Там же. 7Д. 1911. Д. 2093. Л. 7а.

 

29 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Зимнее движение 1911–1912 гг. Отд. III. С. 139.

 

30 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 23.

 

31 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5248. Л. 2–3; Красный архив. 1941. № 2 (105). С 23.

 

32 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 45–47 (В. Л. Швейцер).

 

33 Там же. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4343. Л. 3.

 

34 Там же. Оп. 4. Д. 645.

 

35 ГАРФ. Ф. 1764 Оп. 1. Д. 39; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 172. См. также: ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 20.

 

36 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 18; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 173. См. также: ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 4.

 

37 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 18. Л. 7–10.

 

38 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 4997. Л. 1. См. также: ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 6. Л. 1.

 

39 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 2. Д. 76. Л. 1 об.

 

40 Там же. Л. 1–1об.

 

41 Там же. Оп. 4. Д. 634. Л. 143–151. См. также: ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–14-В. Л. 4.

 

42 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 145. Л. 34–50.

 

43 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5307. Л. 58–75.

 

44 ПААО. Ф. 859. Оп. 10. Д. 39. Л. 1–2.

 

45 ГАВО. Ф. 108. Оп. 1. Д. 5058. Л. 32, 35.

 

46 Там же. Оп. 5. Д. 352. Л. 8, 12.

 

47 Там же. Л. 13–14. Оп. 1. Д. 5307. Л. 64–65.

 

48 Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999. С. 297.

 

49 Пражская конференция РСДРП 1912 г.: Сборник документов. М., 1937; Протоколы Пражской конференции // Коммунист. 1988. № 8 и 9; Зиновьев Г. Е. Воспоминания. Прага. 18–30 января 1912 г. // Известия ЦК КПСС. 1989. № 5. С. 185; Он же. Малиновский // Там же. № 6. С. 184–209; Большевики. С. 153–159.

 

50 Там же. С. 170, 173.

 

51 Там же. С. 173; Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3-е изд. С. 99.

 

52 РГАСПИ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5. пр. 2. Л. 190. Опубликовано: Белякова С. Г., Володарская Л. М. Из переписки ЦК РСДРП с местными большевистскими организациями. 1911–1912 гг. // Вопросы истории КПСС. 1964. № 10. С. 78.

 

53 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 48 (В. Л. Швейцер).

 

54 Красный архив. 1939. Т. 6 (97). С. 115; Москалев М. Русское бюро ЦК большевистской партии. 1912—март 1917 г. М., 1947. С. 55.

 

55 Там же. С. 55–56.

 

56 Некоторые даты из подпольной партийной работы Г. К. Орджоникидзе. 1903–1912 гг. С. 21.

 

57 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 2. Д. 75. Л. 2.

 

58 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 25.

 

В новой роли

Бежав в ночь с 28 на 29 февраля из Вологды, И. В. Джугашвили направился в Москву. Зимой 1911–1912 гг. ночью из Вологды на Москву можно было уехать только поездом № 5, который отходил в 1 час 17 минут, а прибывал в 19 часов 55 минут.

Здесь, в Москве, находился член ЦК РСДРП Р. В. Малиновский, адрес которого И. В. Джугашвили мог получить от Г. К. Орджоникидзе. Между тем, поскольку Р. В. Малиновский был намечен кандидатом в депутаты Государственной Думы от рабочей курии и ему нужен был соответствующий трудовой стаж, 14 февраля он поступил на завод В. Фермана, который находился в селении Ростокино в восьми верстах от Москвы. По словам Р. В. Малиновского, здесь он проработал семь месяцев и за это время «только один раз видел партийного человека» — Серго Орджоникидзе.

Посетив квартиру Р. В. Малиновского и, видимо, застав в ней только его жену Стефанию с детьми, И. В. Джугашвили направился далее, в Петербург. Этот визит привел к тому, что в столицу он прибыл не один, а в сопровождении агентов наружного наблюдения Московского охранного отделения. Обнаружив за собой слежку, И. В. Джугашвили с вокзала направился к С. И. Кавтарадзе, который в это время продолжал учиться в Петербургском университете.

«В один из зимних холодных и мрачных петербургских дней, — вспоминал С. И. Кавтарадзе, — часов в 11 утра я сидел над каким-то курсом. Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Сталин (Коба). Это было неожиданно. Я знал, что он находился в ссылке. С обычным веселым и приветливым выражением лица, несмотря на трескучий мороз, в демисезонном пальто, он после первых приветственных слов, не раздеваясь, сказал: „Я у тебя некоторое время побуду“. — „Какой может быть разговор… Раздевайся, согревайся, я сейчас организую чай“. — „Не надо. Я немного отдохну. Но вот в чем дело: я сейчас из Москвы. С поезда прямо к тебе <…>. В Москве на вокзале я заметил слежку, и, представь себе, когда я вышел здесь из вагона, увидел того же самого шпика, который и проводил меня до твоего подъезда. Сейчас он торчит на улице“». Было решено ждать до вечера, и только с наступлением темноты И. В. Джугашвили покинул квартиру С. И. Кавтарадзе.

По имеющимся сведениям, отсюда он «отправился на квартиру рабочего, который жил на Выборгской стороне», а затем, «установив связи с большевистской организацией, приняв участие в заседании П[етербургского] к[омитета], посетив собрание представителей рабочих партийных ячеек Василеостровского района, где были одобрены решения Пражской конференции», «через неделю уехал на Кавказ». Существует мнение, что это произошло 12 марта. Сделав остановку («от поезда до поезда») в Ростове-на-Дону, он встретился с В. Л. Швейцер, после чего отправился дальше. 16 марта Бакинское охранное отделение получило информацию от секретного сотрудника Фикуса о пребывании И. В. Джугашвили в Тифлисе.

Здесь ему предоставил кров учитель школы Общества учительниц Машек Казарович (Лазаревич) Агаян, сестра которого Люсик являлась женой известного армянского художника Мартироса Сарьяна. Школой заведовала Е. Д. Стасова, а среди ее преподавателей были М. П. Вохмина, С. Н. Карабинова, М. И. Кумиашвили, А. Овьян, А. П. Саксаганская, жена Сурена Спандаряна О. В. Спавдарян. В Тифлисе И. В. Джугашвили встретился с Е. Д. Стасовой, которая после Пражской конференции стала секретарем Русского бюро ЦК РСДРП, и, по всей видимости, с С. С. Спандаряном, которого вскоре после этого арестовали.

25 марта (7 апреля) 1912 г., когда И. В. Джугашвили еще находился на Кавказе, Н. К. Крупская направила в Киев письмо, в котором писала: «Необходимо немедленно отправить в Питер Ивановича». Киев в данном случае представлял собой не только передаточный пункт. Здесь в это время находился Г. К. Орджоникидзе, о чем свидетельствует его письмо, адресованное отсюда 29 марта на Кавказ: «Все благополучно довез». Сюда же для Г. К. Орджоникидзе и Г. Л. Пятакова направил 30 марта письмо с характеристикой положения в Бакинской организации РСДРП и И. В. Джугашвили.

В воскресенье 1 апреля И. В. Джугашвили выехал в Петербург. В Ростове-на-Дону он снова сделал остановку («от поезда до поезда») и снова имел встречу с В. Л. Швейцер, а затем направился в Москву, где мог быть уже 3–4 апреля и где его ждал Г. К. Орджоникидзе.

Подчеркивая, что за время работы на заводе В. Фермана он ни с кем из товарищей по партии не контактировал, Р. В. Малиновский утверждал: «…До сентября 1912 г. видел только один раз партийного человека — это Серго Кавказца, члена ЦК. Видел его ночью в ресторане в Москве, и так как ему некуда было деться, то мы ночью пешком пошли в деревню (8 верст от Москвы) ко мне. Он у меня в деревне (жена жила в Москве) переночевал, и я никому ничего о нем не говорил».

4 апреля, видимо, сразу после встречи с Р. В. Малиновским, Г. К. Орджоникидзе был взят в наружное наблюдение. Из материалов этого наблюдения нам известно, что 7 апреля он имел встречу с прибывшим в Москву И. В. Джугашвили: «Серго… оставался все время в гор. Москве и встретился здесь 7 апреля с прибывшим из г. Баку неизвестным: последний, по агентурным сведениям, оказался упоминаемым в предыдущих моих представлениях Центровиком „Кобой“, кооптированным в ЦК».

Среди тех вопросов, решением которых были заняты в Москве И. В. Джугашвили и Г. К. Орджоникидзе, особое значение имел финансовый вопрос. Именно отсюда они направили письмо на имя одного из лидеров германской социал-демократии, Клары Цеткин, в котором ставили ее в известность о восстановлении ЦК РСДРП и предлагали вернуть находящиеся у нее на хранении деньги РСДРП. «В Москве же тов. Сталин и Орджоникидзе, — писала С. М. Познер, — организовали финансовую комиссию при ЦК. О создании этого органа тов. Сталин сообщил в Тифлис».

В Москве они пробыли недолго и 9 апреля отправились в Петербург. В тот же день начальник Московского охранного отделения П. П. Заварзин телеграфировал начальнику Петербургского охранного отделения:

«9 апреля Николаевского вокзала поездом № 8 выехали Москвы Петербург центровики эсдеки Серго и кооптированный Коба. Примите наблюдение, филеров Андреева, Атрохова, Пахомова верните. Ликвидация желательна, но допустима лишь местным связям без указания источников Москву».

10 апреля Г. К. Орджоникидзе прибыл в Петербург, был взят в наблюдение филерами Петербургского охранного отделения и 14 апреля арестован. Что касается И. В. Джугашвили, то на его счет в нашем распоряжении имеются две версии. Одна из них принадлежит Петербургскому охранному отделению, другая — В. Л. Швейцер.

18 апреля за начальника Петербургского охранного отделения Еленский информировал Департамент полиции: «Иосиф Виссарионов Джугашвили прибыл в столицу 10 сего апреля и был взят филерами отделения в наблюдение. Вечером того же 10 апреля он был проведен в д. 22 по Константиновскому проспекту в квартиру № 19 кутаисского гражданина Ноя Мелитоновича Гванцеладзе, где и остался ночевать. 11 апреля Джугашвили из указанного дома не вышел, и до настоящего времени взять его в наблюдение не удалось. Меры к обнаружению его приняты».

Если же верить В. Л. Швейцер, которая 10 апреля встречалась с Г. К. Орджоникидзе, то, обнаружив за собой слежку в Москве, Г. К. Орджоникидзе и И. В. Джугашвили решили, что Г. К. Орджоникидзе поедет дальше, а И. В. Джугашвили перед самым отходом поезда выскочил из вагона и остался в Москве. «Незамеченный шпиками, — вспоминала В. Л. Швейцер, — товарищ Сталин вернулся с вокзала. Он пробыл в Москве несколько дней, не выходя из конспиративной квартиры. Написал там первомайскую листовку, напечатанную потом в Тифлисе». А вечером 12 апреля снова отправился в путь и утром 13-го прибыл в Петербург. «13 апреля в Питере появился товарищ Сталин. Иосиф Виссарионович нелегально остановился на квартире у товарища Полетаева… В эти дни товарищ Сталин руководил газетой „Звезда“. Я помню, как товарищ Сталин пришел ко мне на квартиру и принес с собой несколько готовых статей для газеты „Звезда“. Жила я тогда на Коломенской, д. 5, кв. 50».

Кому же верить? По всей видимости, доверия заслуживает свидетельство В. Л. Швейцер, так как 24 апреля, т. е. через 6 дней после того как Петербургское охранное отделение проинформировало Департамент полиции о прибытии И. В. Джугашвили в Петербург, оно вынуждено было признать, что 10-го в поезде Кобы не оказалось. Это значит, что филеры вместо И. В. Джугашвили взяли под наблюдение кого-то другого, тоже приехавшего из Москвы, по всей видимости, вместе с Г. К. Орджоникидзе.

К этому времени фамилия И. В. Джугашвили была уже включена в очередной розыскной циркуляр Департамента полиции, однако не в «список А», в котором содержались фамилии лиц, подлежавших аресту, а в «список Б», в котором обычно фигурировали фамилии тех, чье местонахождение требовалось установить.

Вот эта часть циркуляра:

«Б. 23220. Иосиф Виссарионович Джугашвили: а) крестьянин Тифлисской губернии и уезда, с. Диди Лило, 31 г., профессия — конторщик, бухгалтер, б) мать Екатерина — 55 л., г. Гори Тифлисской губернии, <…> г) рост средний, волосы черные, глаза карие, лоб низкий, нос большой, прямой, усы темно-русые, <…> е) скрылся из г. Вологды 29 февраля 1912 г., ж) постановление МВД,<…> з) подчинен надзору в избранном месте жительства, кроме столиц и столичных городов, и) по обнаружении подчинить надзору, указанное условие — уведомить вологодского губернатора <…>, к) 8-е делопроизводство — № 4092 и 4108».

12 апреля 1912 г. за вице-директора Департамента полиции А. М. Еремин направил в Петербургское охранное отделение письмо:

«Вследствие сообщенных Вашему Высокоблагородию начальником Бакинского охранного отделения 6 апреля 1912 г. за № 1379 сведений о члене Центрального комитета Российской социал-демократической партии Иосифе Виссарионове Джугашвили, выбывшем 1 сего апреля из Баку в Петербург, Департамент полиции просит Вас уведомить, прибыло ли названное лицо в столицу, присовокупляя, что Джугашвили подлежит аресту и привлечению к переписке в порядке охраны как лицо, принадлежащее к Российской социал-демократической партии».

Это письмо было равнозначно распоряжению об аресте.

После того как И. В. Джугашвили вернулся в Петербург и поселился к квартире Н. Г. Полетаева, последний привлек его к участию в издании газеты «Звезда». 15 апреля на ее страницах были опубликованы статьи И. В. Джугашвили «Новая полоса», «Либеральные фарисеи», «Беспартийные чудаки» и «Жизнь побеждает», 17 апреля — «Они хорошо работают», 19 апреля — «Тронулись» и «Как готовятся к выборам», 22 апреля — «Выводы».

Именно в эти дни в свою завершающую стадию вступила подготовка первого номера газеты «Правда».

«Это было в середине апреля 1912 г., — вспоминал И. В. Сталин, — вечером на квартире у т. Полетаева, где двое депутатов Думы (Покровский и Полетаев), двое литераторов (Ольминский и Батурин) и я, член ЦК (как нелегал сидел в бесте у „неприкосновенного“ Полетаева), сговорились о платформе „Правды“ и составили первый номер газеты».

Одним из инициаторов издания «Правды» являлся большевик Виктор Александрович Тихомирнов. Сын казанского купца-миллионера, он после смерти отца получил по наследству около 300 тыс. руб. и в 1911 г. предложил В. И. Ленину оказать материальную поддержку в издании легальной большевистской газеты в России. Предложение было принято, закреплено решением Пражской конференции и через ставшего к этому времени студентом Петербургского политехнического института В. М. Молотова, с которым В. А. Тихомирнов был хорошо знаком и которого именно он приобщил к революционной деятельности, эти деньги были внесены в кассу большевиков, а В. М. Молотов привлечен к организации самой газеты.

Существует мнение, что именно он стал первым секретарем редакции «Правды». Однако первоначально эти функции были возложены на Федора Федоровича Ильина, получившего известность под фамилией Раскольников. Это дает основание считать, что именно весной 1912 г. Ф. Ф. Раскольников познакомился с И. В. Джугашвили. Ф. Ф. Раскольников исполнял свои обязанности около месяца, 22 мая 1912 г. он был арестован, и только после этого секретарские обязанности начал исполнять В. М. Молотов.

Первый номер «Правды» вышел в свет в воскресенье 22 апреля. В этот день И. В. Джугашвили покинул квартиру Н. Г. Полетаева и отправился, по некоторым сведениям, на встречу с В. М. Молотовым. Защищенная депутатским иммунитетом квартира Н. Г. Полетаева находилась под наблюдением Петербургского охранного отделения, поэтому едва И. В. Джугашвили покинул ее, как сразу же был арестован.

 

Нарым: туда и обратно

Арестованный на улице И. В. Джугашвили был препровожден в Дом предварительного заключения, передан охранному отделению и подвергнут допросу. Ни протокол его задержания, ни протокол обыска, ни протокол допроса нам неизвестны. Информируя Департамент полиции об этом аресте, Петербургское охранное отделение сообщало: «Иосиф Виссарионов Джугашвили 22 сего апреля арестован на улице. При аресте он заявил, что определенного места жительства в городе Петербурге не имеет. При личном обыске у Джугашвили ничего преступного не обнаружено». На письме имеется резолюция: «Сообщить в Баку об аресте Джугашвили и спросить Петербургское охранное отделение, что дальше будет с Джугашвили, так как он [член] ЦК».

Сохранился запрос Департамента полиции в Петербургское охранное отделение: «Вследствие записки от 22 апреля 1912 г. за jsfo 5941 Департамент полиции просит Ваше Высокоблагородие сообщить сведения о дальнейшем направлении дела члена Центрального комитета Российской социал-демократической партии Иосифа Джугашвили». Это означало, что Департамент полиции берет переписку по поводу выяснения политической благонадежности И. В. Джугашвили под свой контроль.

Первый связанный с этим расследованием документ, который имеется в нашем распоряжении, — «литера А» о возбуждении переписки. Датированная 4 мая, она в этот же день за № 6658 была направлена в 7-е делопроизводство Департамента полиции. 8 мая здесь появилось дело № 922. Из «литеры А» явствует, что переписка была возбуждена 26 апреля и поручена ротмистру Петербургского ГЖУ Павлу Васильевичу Юдичеву. Однако слова «начальник Петербургского ГЖУ» в «литере А» забиты на пишущей машинке, и подписана она за начальника Петербургского охранного отделения подполковником Еленским, а в графе «Место возбуждения переписки» указано «Петербург».

Из этого следует, что Петербургское охранное отделение сделало попытку представить «литеру А» от имени Петербургского ГЖУ, а когда эта попытка не удалась, представило от своего имени. Следовательно, И. В. Джугашвили не был передан ГЖУ. Данный факт полностью подтверждает справка Петербургского охранного отделения от 7 марта 1913 г., в которой говорится: «22 апреля 1912 г. Джугашвили был вновь арестован в Петербурге и привлечен к переписке в порядке Положения о государственной охране при Петербургском охранном отделении».

Если обратиться к «Положению об охранных отделениях», утвержденному 9 февраля 1907 г., то мы увидим, что оно давало им возможность производить «исследования политической благонадежности отдельных лиц» (параграф 24). Но параграф 28 конкретизировал это право следующим образом: «Если поступившие начальнику Охранного отделения сведения не дают основания к немедленному возбуждению формального дознания и следствия, то начальник Отделения приступает на основании 253 ст. Уст. угол, суд. к проверке и разработке означенных указаний путем негласного расследования, причем если событие или состав преступления не подтвердятся, то буде по данному делу не было составлено формальных актов, расследование остается без дальнейших последствий, в противном случае производство направляется: 1) в местное ГЖУ, если перепиской выяснена политическая неблагонадежность кого-либо, вызывающая только необходимость дальнейшего Дознания для внесения дела в Особое совещание, образованное на основании 33 и 34 ст. Положения об охране и 2) в ГЖУ в порядке ст. 1035–10 ст. Уст. угол. суд. для направления прокурорскому надзору, если для принятия мер, указанных в пункте 1, нет достаточных оснований, причем дальнейшее расследование, если таковое окажется необходимым, производится жандармским управлением».

Однако никаких документов, свидетельствующих о том, что Петербургское охранное отделение, завершив переписку, передало ее материалы в Петербургское ГЖУ, ни в фонде Петербургского губернского жандармского управления, ни в фонде Петербургского охранного отделения, ни в фонде Департамента полиции обнаружить не удалось. Не удалось обнаружить их и в личном фонде И. В. Сталина.

Кроме «литеры А» в деле № 922 имеется еще только один документ на двух листах — «литера Б», «литера Г» о завершении переписки отсутствует. Первая заверительная запись в деле № 922 была сделана в Ленинградском отделении Центрархива 4 марта 1925 г. Она гласит: «В сем деле пронумеровано три (3) листа». Это значит, что все остальные документы исчезли из дела ранее этой даты.

Несмотря на то что переписка была возбуждена 26 апреля, «литера А» и «литера Б» датированы одним числом — 4 мая. Между тем уже на следующий день, 5 мая, вся переписка была направлена петербургским градоначальником в МВД (№ 6756). Столь же оперативно бумаги прошли Департамент полиции, Министерство юстиции и были представлены в Особое совещание. Складывается впечатление, что кто-то очень хотел, чтобы И. В. Джугашвили поскорее вышел за стены тюрьмы.

Особое совещание постановило выслать И. В. Джугашвили в Нарымский край на 3 года. Если учесть, что после высылки И. В. Джугашвили в Вологду он стал членом ЦК РСДРП и что на его счету была целая серия побегов, а также принять во внимание два года и девять месяцев неотбытой им ссылки, решение Особого совещания не может не вызвать удивления.

С арестом И. В. Джугашвили завершилась ликвидация Русского бюро ЦК РСДРП. К этому необходимо добавить, что еще раньше «провалился» агент ЦК Филипп (Ф. И. Голощекин), а Р. В. Малиновский, как мы знаем, до осени вынужден был «залечь на дно». На воле оставались только И. С. Белостоцкий, Д. М. Шварцман и Е. Д. Стасова.

В этих условиях Е. Д. Стасова сделала попытку восстановить разрушившиеся связи и с этой целью 10 июня отправилась из Тифлиса в Петербург. Но именно в этот день произошло событие, которое обрекло ее усилия на провал: в Тифлисе был произведен обыск на квартире Якова Микиртумовича Мгеброва, а 11 июня последовал обыск на квартире Марии Петровны Вохминой, в результате чего в руки жандармов попали не только архив Тифлисской организации, но и документы Русского бюро ЦК РСДРП. А когда Е. Д. Стасова добралась до столицы, здесь 16 июня она тоже была обыскана и арестована. Вскоре после этого за решеткой оказался Д. М. Шварцман.

Департамент полиции имел возможность арестовать И. С. Белостоцкого, но его не трогали, по всей видимости, для подстраховки Р. В. Малиновского. К тому же И. С. Белостоцкий не отличался необходимой опытностью и связями. Поэтому летом 1912 г. деятельность ЦК РСДРП оказалась почти полностью парализованной.

Описывая провал двух архивов в Тифлисе, В. Швейцер отмечала, что в захваченных документах часто упоминался Сосо, Коба, Иванович, Васильев, поэтому была опасность, что Сталина тоже привлекут к тифлисскому делу. Тем более что на руках у полиции находились две листовки, написанные Сталиным, а «обвинительный акт, написанный на 60 страницах и свыше 1000 страниц самого судебного дела состоял из материалов о работе товарища Сталина в Русской группе ЦК и в подпольных организациях Питера, Москвы и Кавказа за период с конца 1910, 1911 и 1912 гг.».

Как и в 1910 г., возникла угроза привлечения И. Джугашвили к судебному делу. Однако и на этот раз находившиеся в руках жандармов улики против И. В. Джугашвили использованы не были. Более того, принадлежавшие ему рукописи были идентифицированы как рукописи С. С. Спандаряна. С. С. Спандаряну ничего не стоило доказать необоснованность этих улик. Но он не стал оспаривать авторство приписываемых ему рукописей, так как понимал, что в руках жандармов и без них имелось достаточно документов для привлечения его к ответственности.

Несмотря на то что И. В. Джугашвили не фигурировал в качестве обвиняемого по этому делу, позднее, как отмечала В. Л. Швейцер, «все документы и обвинительный акт нашего дела целиком перешли в революционный архив Сталина». Сейчас их нет в личном фонде Сталина. Это дает основание думать, что они находятся в Архиве Президента Российской Федерации.

14 июня 5-е делопроизводство Департамента полиции направило два отношения: № 69935 — на имя петербургского градоначальника и № 69936 — томскому губернатору, которыми поставило их в известность о решении Особого совещания выслать И. В. Джугашвили в Нарымский край. Через полторы недели, 23 июня, о необходимости высылки И. В. Джугашвили «в распоряжение томского губернатора» была уведомлена Петербургская губернская тюремная инспекция. Обычно такое распоряжение давалось градоначальником. На этот раз оно исходило от Петербургского охранного отделения.

На следующий день, 24 июня, исполняющий обязанности петербургского градоначальника выслал на имя томского губернатора «Список с указанием материального положения Джугашвили и его фотографическую карточку».

27 июня по получении из Департамента полиции названного выше письма в канцелярии Томского губернского правления появилось специальное дело «О высылке в Нарымский край под гласный надзор полиции Иосифа Джугашвили».

Считается, что И. В. Джугашвили взяли на этап 2 июля. Подобный вывод, по всей видимости, был сделан на основании того, что именно этим числом датирован «открытый лист № 6793». В сопроводительном письме, адресованном томскому полицейскому управлению, говорилось: «Петербургская губернская тюремная инспекция препровождает упомянутого арестанта этапным порядком при открытом листе от сего числа за № 6793 на распоряжение томского губернского правления».

В «открытом листе», подписанном за помощника губернского тюремного инспектора М. Кучиевым, было отмечено, что И. В. Джугашвили высылается по распоряжению Петербургского охранного отделения. Включенные в «открытый лист» приметы во многом повторяли их описание, данное Петербургским охранным отделением 14 декабря 1911 г.: «приметы: лета — 32, рост 2 аршина 6 вершков (171 см. — А.О.), лицо чистое, глаза — черные, волосы, брови, усы — черные, нос большой, особые приметы — прочерк».

И на этот раз не были указаны оспенные пятна и малоподвижность левой руки, но если в конце 1911 г. И. В. Джугашвили имел рост 165 см, то в середине 1912 г. — 171 см.

По всей видимости, письмо Петербургской губернской тюремной инспекции было отправлено вместе с этапом, и сохранившийся на нем регистрационный штамп Томского губернского правления (№ 6273 от 12 июля 1912 г.) означает, что в этот день И. В. Джугашвили прибыл в Томск. О его прибытии губернское правление обязано было поставить в известность Томское ГЖУ, и там на свет должно было появиться специальное дело. Однако оно нам неизвестно.

На «открытом листе», с которым И. В. Джугашвили прибыл в Томск, имеется штамп: «Томское уездное полицейское управление. 18 июля 1912 г.». Этим же числом датированы «Список о состоящем под гласным надзором (полицейским) Иосифе Джугашвили», а также расписка И. В. Джугашвили о том, что он ознакомлен с правилами содержания под гласным надзором полиции. Направляя 27 июля два последних документа на имя губернатора, исполняющий обязанности томского уездного исправника писал: «Во исполнение предписания от 19 минувшего июля за № 2091 представляю Вашему Превосходительству список и подписку на вновь прибывшего под гласный надзор полиции в Нарымский край Иосифа Виссарионова Джугашвили и доношу, что он 18 текущего июля отправлен в Нарымский край на пароходе „Колпашевец“».

Показательно, что томский губернатор поставил в известность томского уездного исправника о высылке И. В. Джугашвили в его распоряжение (отношение № 2091), а также препроводил его фотографию и «Список» с биографическими сведениями о нем (отношение № 2093) на следующий день после того, как тот уже покинул Томск. На основании полученных документов 24 июля в Томском уездном полицейском управлении («по секретному столу») было заведено дело № 2784 «О высылке под гласный надзор полиции в Нарымский край Иосифа Виссарионова Джугашвили на 3 года с 8 июня 1912 г.».

В 1912 г. между Томском и Нарымом курсировал только один пароход. Он выходил из Томска по вторникам в 14.00, к вечеру делал остановку в селении Усть-Томь, на следующий день — в селе Колпашево и в этот же день вечером прибывал в Нарым, а, возвращаясь обратно, отходил из Нарыма по субботам, тоже делал две остановки и прибывал в Томск по понедельникам, рано утром.

Так как И. В. Джугашвили выбыл из Томска 18 июля, в среду, то это был внеочередной рейс, по всей видимости, только до Колпашева, куда пароход мог прибыть уже 19-го. Здесь И. В. Джугашвили должен был ожидать рейса обычного парохода, который выходил из Томска 24-го, 25-го прибывал в Колпашево и в этот же день приходил в Нарым. Поэтому в Колпашеве И. В. Джугашвили находился почти целую неделю.

«В 1912 г., — вспоминал С. Верещак о своей новой встрече с И. В. Джугашвили, — я встретился с ним в Нарымском крае, в селе Колпашево. Там он провел несколько дней до переезда в Нарым. В Колпашево в это время жили Свердлов, Лашевич, Иван Никитич Смирнов и другие видные теперь коммунисты. Коба пообедал со мной и Семеном Суриным, с которым я жил в Колпашеве вместе. Сурин оказался приятелем Кобы. Они вместе раньше бывали в вологодской ссылке и вместе работали в Петрограде».

Из статьи в «Правде» за 26 декабря 1939 г.: «В июле 1912 г. тов. Сталин прибыл на место ссылки в Нарым. Расположенный на берегу Оби, окруженный лесами и болотами, Нарым ничем не отличался от обычного села, хотя считался заштатным городом. До революции в нем насчитывалось лишь 150 домов и немногим более тысячи жителей. Заброшенный в таежной глуши, далеко от железной дороги, Нарым был слабо связан с миром. А месяца три в году — весной и летом — совсем оторван от жизни. В Нарыме тов. Сталин поселился у крестьянина Якова Агафоновича Алексеева в маленьком деревянном домике на краю переулка, у озера. В проходной половине избы жили хозяева — семья из 9 человек, другую комнату занимали политические ссыльные, обычно квартировали у Алексеева два-три человека». Хозяйку дома звали Ефросинья Ивановна. Наблюдение за И. В. Джугашвили было поручено старшему полицейскому надзирателю Титкову.

В Нарыме И. В. Джугашвили пробыл 38 дней.

По свидетельству С. Верещака, в Нарымском крае существовало два бюро или две организации содействия побегам, по всей видимости, одна эсеровская, другая социал-демократическая. Долгое время они бездействовали, с появлением И. В. Джугашвили ожили. Последовала целая серия побегов. Бежал и И. В. Джугашвили.

Обычно ссыльные на лодках по Оби (против течения) добирались до Томска, а оттуда по железной дороге до Европейской России. И. В. Джугашвили бежал на пароходе, который по субботам из Нарыма уходил в Томск.

«Дело было под осень, — вспоминал его хозяин Я. А. Алексеев, — день какой был, не помню. Товарищ Сталин попросил нас с братом отвезти его на пристань. В сумерках мы втроем пошли к лодке. Когда пришли на берег, товарищ Сталин спросил: „Доедем на ней?“ Мы ответили: „Доедем“. Сели тихонько в лодку-однодеревку, поехали в ту сторону. Ехали стороной протоки, потом выехали на Обь. Ночь была темная, без луны, морок был — пасмурно. Товарищ Сталин уехал так, вроде никто не знал. Я сидел на корме, брат — на гребе, товарищ Сталин — в середине. Когда пристали к берегу, товарищ Сталин вышел, попрощался с нами. Сказал, что, может, вернется, может — нет: едет, мол, в Колпашево. От нас больше никто не убегал».

По всей видимости, ночью И. В. Джугашвили незаметно сел на пароход, а утром в субботу 1 сентября выбыл на нем из Нарыма.

Покинув Нарым на пароходе, И. В. Джугашвили мог добраться до Томска в понедельник 3 сентября около 5 часов утра по местному времени. Разница между местным и петербургским временем составляла 4 часа 39 минут, поэтому 5.00 соответствовало 9.39 по петербургскому времени.

Томск стоял в стороне от Сибирской магистрали, но его соединяла с ней железнодорожная ветка, которая выходила на станцию Тайга. На этой линии курсировали четыре поезда, которые выходили из Томска в 2.50, 10.10, 12.20 и 17.20. Остается неизвестным, далеко ли от железнодорожного вокзала находилась речная пристань, а поэтому могли И. В. Джугашвили успеть на вокзал к 10.00, но у него была полная возможность добраться до него к отходу следующего поезда, т. е. к 12.20. В первом случае поезд прибывал на станцию Тайга в 13.15, во втором — в 15.35.

Как дальше добирался И. В. Джугашвили до Петербурга, мы не знаем. Единственный источник, который имеется на этот счет в нашем распоряжении, это воспоминания машиниста паровоза А. Аавика:

«В сентябре 1912 г. я вел товарный поезд от станции Тайга до станции Болотная. На первом разъезде, в 9 верстах от станции Тайга, поезд остановил начальник или дежурный по станции, точно не помню. Через 5 минут ко мне на паровоз подошел начальник разъезда, принес путевку и просил меня взять с собой одного политического беженца до станции Болотная. Это он сказал мне тихо на ухо. Далее он просил меня передать этого пассажира на станции Болотная следующему машинисту, который должен был вести мой поезд дальше, до Новониколаевска (ныне Новосибирск)». Однако на станции Болотная пассажир исчез. Этим пассажиром, по утверждению А. Аавика, был И. В. Джугашвили.

2 сентября, на другой день после его исчезновения, как обычно, полицейский надзиратель Титков явился на квартиру Алексеевых и не обнаружил И. В. Джугашвили. В этот же день им был составлен рапорт на имя пристава 5-го стана Томского уезда:

«Проверяя по обыкновению каждый день свой участок административно-ссыльных в городе Нарыме, сего числа я зашел в дом Алексеевой, где квартируют Джугашвили Иосиф и Надеждин Михаил, из них первого не оказалось дома. Спрошенная мною хозяйка квартиры Алексеева заявила, что Джугашвили сегодняшнюю ночь не ночевал дома, и куда отлучился, не знает. Надеждин же, его товарищ, заявил, что Джугашвили в субботу 1 сентября уехал в село Колпашево Кетской волости».

6 сентября исполняющий обязанности пристава 5-го стана Касьянов обратился к старшему полицейскому надзирателю в селе Колпашево Кочневу с требованием выяснить, находится ли И. В. Джугашвили в селе Колпашево и если да, то немедленно вернуть его обратно. Одновременно был составлен рапорт об исчезновении Джугашвили на имя Томского уездного полицейского управления. До 6 сентября Касьянов ждал не случайно. Дело в том, что 5-го в Нарым приходил очередной пароход из Томска, на котором И. В. Джугашвили мог вернуться из Колпашева. Но его на нем не оказалось.

В Томск рапорт мог уйти не ранее субботы 8 сентября. Но, по всей видимости, Касьянов ждал получения официального ответа из Колпашева и отослал свой рапорт только 15-го, так как в Томске он был зарегистрирован 18 сентября. Ответ Кочнева из Колпашева датирован 19 сентября, Касьянов направил его томскому уездному полицейскому исправнику 26 сентября, уйти из Нарыма он мог с пароходом, который отправлялся 29 сентября, а был зарегистрирован в уездном полицейском управлении лишь 13 октября.

17 октября томский уездный исправник поставил в известность об исчезновении ссыльного И. В. Джугашвили губернатора, и только после этого 3 ноября последний распорядился начать поиски беглеца.

 

Петербург — Краков — Петербург

А пока еще только-только начинали поиски И. В. Джугашвили в Томске, он уже был в Петербурге. Считается, что сюда он вернулся 12 сентября.

И на этот раз одним из первых, с кем он встретился здесь, стал С. И. Кавтарадзе. Встреча произошла на Невском проспекте возле Дома № 14 «в пятом часу дня». «Вид у него, — вспоминал С. И. Кавтарадзе, — был неподходящий для Невского проспекта. Он оброс бородой, на голове измятое кепи, одет в поношенный пиджак сверх черной блузы, брюки тоже измяты, ботинки стоптаны. Вид пролетария мастерового резко бросался в глаза на фоне респектабельного Невского проспекта. „Я из Нарыма, — сообщил Сталин, — добрался до Питера довольно благополучно… Но вот беда: явки есть, ходил, никого не застал… Хорошо, хоть тебя встретил“».

С. И. Кавтарадзе отправил И. В. Джугашвили сначала на Коломенскую улицу (дом № 44), а вечером отсюда перевел его на Саблинскую улицу (дом № 10), в квартиру, хозяйкой которой была «некая контрадмиральская вдова». И там, и там жили студенты-грузины. Расставаясь, С. И. Кавтарадзе дал И. В. Джугашвили на всякий случай еще один адрес: Широкая улица, д. 12.

Обосновавшись в столице, И. В. Джугашвили посетил квартиру Стасовых. Здесь он получил не только некоторые бумаги, которые удалось спасти во время ареста Е. Д. Стасовой, но и, что самое главное, кассу ЦК РСДРП, которую она успела передать брату. Где И. В. Джугашвили хранил полученные средства, мы не знаем. Обращает на себя внимание лишь то, что по возвращении в столицу он, видимо, через М. М. Лашевича, тоже бежавшего из ссылки в Петербург, познакомился со служащим Русского для внешней торговли банка Александром Ефимовичем Аксельродом.

И. В. Джугашвили появился в столице в тот момент, когда там в свою решающую стадию вступила избирательная кампания в IV Государственную Думу. «Сталин, — вспоминал рабочий А. Е. Бадаев, — приехал в Петербург в сентябре за несколько дней до выборов уполномоченных на заводах и фабриках и сразу окунулся в гущу движения».

Пытаясь оказать влияние на предстоявшие выборы уполномоченных, жандармы в ночь с 13 на 14 сентября произвели в городе массовые аресты, в результате чего почти полностью был разгромлен Петербургский комитет РСДРП. Но еще до этого провала комитетом была создана специальная избирательная комиссия, в которую вошли Н. Н. Батурин (Замятин), присяжный поверенный Николай Николаевич Крестинский, служащий Русского торгово-промышленного банка Тихон Иванович Попов, получивший позднее известность как «золотой комиссар», служащий Волжско-Камского коммерческого банка Макс Александрович Савельев, присяжный поверенный Аркадий Александрович Самойлов и С. У. Яковлев, род занятий которого неизвестен. 16 сентября, в день выборов уполномоченных, на заводах и фабриках столицы состоялось заседание этой комиссии. Принимал ли в нем участие И. В. Джугашвили, мы не знаем.

Если обратиться к имеющейся биографической литературе об И. В. Джугашвили, складывается впечатление, что вплоть до конца октября 1912 г. он находился в столице. Однако еще в 1940 г. бывший батумский рабочий Г. Н. Гомон передал в ИМЭЛ свои 4 воспоминания, из которых явствует, что осенью 1912 г. он встретил И. В. Джугашвили в Батуме. Факт его пребывания в 1912 г. на Кавказе нашел отражение и в воспоминаниях Давида Папиташвили, который, правда, писал, что «видел его в Тбилиси летом 1912 г.». По всей видимости, в качестве свидетельства этого пребывания следует рассматривать и те воспоминания, в которых приезд И. В. Джугашвили датируется 1911 г..

Путь на Кавказ лежал через Москву. Там в глубоком подполье находился Р. В. Малиновский, который утверждал, что после упоминавшегося свидания с Г. К. Орджоникидзе он не встречался со своими товарищами по партии «до сентября 1912 г.». Видимо, к этому времени относится неудачная попытка его встречи с И. В. Джугашвили: «С Кобой, хотя он был, не виделись, перепутали время встречи, а домой я пойти не мог». Для того чтобы отправиться на эту встречу, Р. В. Малиновскому требовалось покинуть Ростокино. В связи с этим обращает на себя внимание, что 19 сентября он был уволен с завода В. Фермана за прогул. Если учесть, что И. В. Джугашвили мог прибыть в Москву около 18 сентября, а не позднее этого числа имел место прогул Р. В. Малиновского, то напрашивается вопрос, не был ли связан этот прогул с приездом И. В. Джугашвили в Москву.

Обращают на себя внимание еще две детали. Во-первых, Р. В. Малиновский отмечал, что, уйдя в глубокое подполье, он восстановил связи с ЦК только в сентябре 1912 г. А так как, по утверждению Р. В. Малиновского, до сентября он ни с кем из членов ЦК, следовательно, и с единственным бывшим до 12 октября 1912 г. на воле И. С. Белостоцким, не встречался, это означает, что возвращение Р. В. Малиновского к политической деятельности осенью 1912 г. произошло после возвращения И. В. Джугашвили из нарымской ссылки. Во-вторых, по свидетельству Р. В. Малиновского, после увольнения с работы он отправился в Петербург: «В сентябре переехал в Петроград, московская охранка передала меня в Департамент полиции, а там я встретился в Белецким».

Даже если из Москвы И. В. Джугашвили выехал 18-го, в Баку он мог быть не ранее 21-го, а в Тифлисе не ранее 22-го. Чем была вызвана эта поездка, сказать пока трудно. Но нельзя не учитывать, что 24 сентября произошло одно очень важное в истории партии большевиков событие. В этот день на Каджорском шоссе под Тифлисом под руководством бежавшего к этому времени из Метехского замка Камо была сделана неудачная попытка новой экспроприации. Не была ли связана поездка И. В. Джугашвили на Кавказ с этой экспроприацией?

В обратный путь он отправился не позднее 28 сентября и не позднее 1 октября снова был в Москве. Косвенно факт его пребывания в Москве осенью 1912 г. подтверждают материалы переписки, к которой он был привлечен в 1913 г. Так, касаясь вопроса об обнаруженном у него самоучителе немецкого языка, И. В. Джугашвили «объяснил, что таковой был взят им в конце прошлого года у одного знакомого в Москве, где он был проездом, но назвать этого знакомого отказался». «Из объяснений названного Джугашвили, — читаем мы в материалах этой же переписки, — видно, что в сентябре прошлого года он [в Москве] проездом в Петербург останавливался в течение того времени у одного своего знакомого, назвать фамилию которого отказался».

Если допустить, что в Москве И. В. Джугашвили провел один-два дня, то в Петербург он мог вернуться не позднее 3 октября, так как 4-го уже принимал участие в заседании Петербургского комитета РСДРП.

«4 октября, — писал об этом заседании сам И. В. Джугашвили, — поздно вечером, накануне выборов выборщиков, нам стало известно, что уездной комиссией „разъяснены“ уполномоченные наиболее крупных заводов (Путиловского и прочие). Через час собирается Исполнительная комиссия Петербургского комитета вместе с представителем ЦК и, составив новый список выборщиков, выносит решение об однодневной забастовке протеста. Ночью в тот же день собирается путиловская заводская социал-демократическая группа и принимает решение Петербургского комитета. 5-го начинается путиловская забастовка. Бастует весь завод. 7-го (в воскресенье) собирается заводская социал-демократическая группа Невского судостроительного завода и присоединяется к решению Петербургского комитета. 8-го бастует весь завод. За ним идут прочие фабрики и заводы. Бастуют не только „разъясненные предприятия“, но и не „разъясненные“ (Паль). А также те, которые по „правилам о выборах“ не имели права выбирать по рабочей курии. Бастуют из солидарности. <…> 8 октября поздно ночью становится известным, что губернская комиссия по выборам кассирует выборщиков, отменяет „разъяснения“ уездной комиссии, „восстанавливает в правах“ путиловцев, привлекает к выборам большее число предприятий. Рабочие торжествуют победу».

«За несколько дней до съезда уполномоченных, на котором предстояло избрать выборщиков от рабочей курии Петербурга, — вспоминал один из современников тех событий, — 10/23 октября за Невской заставой (Сапожников переулок, д. 5, кв. 26) на квартире рабочего В. Савинова состоялось собрание, на котором присутствовали более 20 представителей от разных районов Петербурга и на котором обсуждалась тактика поведения на предстоявшем съезде уполномоченных и следовавшем за ним собрании губернских выборщиков. Среди участников собрания (Богданов Павел, Лашевич (Мишка Шибаев)) на квартире В. Савинова находился и И. В. Джугашвили. Здесь были намечены кандидаты в выборщики».

«После этого совещания т. Сталин и Лашевич остались у Савинова в комнате, выработали наказ депутату, немного поспали… а рано утром ушли. После мне говорил Д. И. Иванов., что Сталин и; Лашевич от меня были у него на квартире Огородников пер., д., кажется, 27… где якобы вносили поправки в „Наказ“». «Сталин, — вспоминал В. Савинов, — остался у меня ночевать, чтобы написать проект „Наказа“, о котором мы так много говорили на совещании», а утром он «ушел на квартиру к другому нашему путиловцу, Иванову».

По возвращении с Кавказа И. В. Джугашвили, по всей видимости, нашел приют в квартире присяжного поверенного Абрама Павловича Лурье. Когда и как они познакомились, требует выяснения, но можно отметить, что А. П. Лурье был женат на Татьяне Александровне Словатинской, которая в 1908–1910 гг. работала в Баку, и по этой причине у нее и И. В. Джугашвили могли быть общие знакомые. Возможны и другие объяснения. Т. А. Словатинская родилась в Вильно, с которым был связан ставший в 1901 г. ее мужем Абрам Павлович Лурье. Между тем его двоюродный брат Арон Сольц находился в дружеских отношениях с упоминавшимся выше Н. Н. Крестинским, который тоже происходил из Вильно. На А. П. Лурье И. В. Джугашвили мог выйти и через М. И. Фрумкина, который по работе в Петербурге был знаком с Э. А. Сольц и Т. А. Словатинской.

Квартира А. П. Лурье находилась на 16-й линии Васильевского острова. «В 1912 г., — вспоминала Т. А. Словатинская, — бежав из ссылки, И. В. Джугашвили приехал в Петербург. В это время у меня на квартире жил А. А. Сольц, или, как считал старший дворник, господин Кац <…>. Однажды он сказал, что приведет товарища, кавказца <…>, и тут выяснилось, что этот кавказец с партийной кличкой Василий уже несколько дней живет у Арона, не выходя из комнаты <…>. Так я познакомилась со Сталиным <…>. В то время Иосиф Виссарионович руководил кампанией по выборам в Государственную Думу. Примерно с неделю он жил с нами. Я как связной ПК выполняла и его поручения, главным образом по связи с людьми, передаче каких-либо партийных документов».

Если подходить к воспоминаниям Т. А. Словатинской буквально, то И. В. Джугашвили прожил в ее квартире около 10 дней: «несколько дней» до знакомства и «примерно с неделю» после.

Другой квартирой, в которой жил в Петербурге по возвращении с Кавказа И. В. Джугашвили, по всей видимости, была квартира студента Политехнического института В. М. Молотова, который в это время занимал должность секретаря редакции газеты «Правда» и с которым И. В. Джугашвили не мог не контактировать. Поскольку В. М. Молотов был арестован 14 ноября 1912 г., а в 20-х числах октября И. В. Джугашвили уехал сначала в Москву, потом за границу, то, вероятнее всего, они могли жить вместе в октябре после возвращения И. В. Джугашвили с Кавказа.

По воспоминаниям А. Е. Бадаева, после первого съезда уполномоченных И. В. Джугашвили выступал на ряде собраний и совещаний, посвященных выборам.

«Один раз, — утверждала Т. А. Словатинская, — по заданию ЦК у меня на квартире было проведено собрание представителей Районов. Собрались товарищи с Выборгской стороны — двое, из-за Невской заставы, с Путиловского завода и др. Сталин вел собрание и предложил мне секретарствовать. На повестке дня того совещания был вопрос о подготовке к выборам в Государственную Думу. Разбирали кандидатуры. Выдвинули товарищей Бадаева и Н. Д. Соколова».

14 октября в Петербурге прошли дополнительные выборы уполномоченных по рабочей курии,17 октября в городской думе состоялся второй съезд уполномоченных, на котором был оглашен «Наказ» и от большевиков были избраны три выборщика: А. Е. Бадаев, Игнатьев (провокатор) и Костюков, а 20-го собрание выборщиков делегировало из своей среды в Государственную Думу А. Е. Бадаева.

«Вечером того дня, когда на собрании выборщиков Петербургской губернии состоялись выборы депутата от рабочей курии и стало известно о победе большевистского кандидата (т. е. 20 октября. — А.О.), — вспоминал А. Е. Бадаев, — в редакции „Правды“ под руководством Сталина состоялось конспиративное совещание, на котором я присутствовал как вновь выбранный депутат от питерских рабочих <…>. Тут же тов. Сталин заявил: надо депутатам-большевикам во что бы то ни стало поехать за границу к Ленину».

После петербургских выборов И. В. Джугашвили направился в Москву, где на 25 октября тоже было назначено совещание выборщиков. Здесь в Государственную Думу был избран Р. В. Малиновский. Через два дня после этого, 28 октября, И. В. Джугашвили выехал обратно и 29-го в 13.30 был в Петербурге. С Московского вокзала он направился на Пушкинскую улицу в дом № 17, где, по всей видимости, жил С. И. Кавтарадзе, и пробыл там с 14.00 до 18.45, затем вместе с ним («со студентом университета») посетил ресторан Федорова, после чего в 21.30 был потерян филерами Петербургского охранного отделения. Из сохранившихся подлинных дневников наружного наблюдения явствует, что филеры тщетно пытались его обнаружить до конца декабря 1912 г., после чего поиски были прекращены.

Показательно, что только 27 октября Р. В. Малиновский счел возможным проинформировать Московское охранное отделение о пребывании И. В. Джугашвили в Москве. «„Коба“ был задержан весной текущего года в Петербурге, — доносил он, — и административно выслан в Нарымский край, откуда бежал, съездил за границу и, возвратившись в Петербург, в течение полутора месяцев работал при редакции газеты „Правда“ по вопросам текущей избирательной кампании. В настоящее время ему поручено организовать поездку за границу попавших в члены Государственной Думы выборщиков по рабочим куриям. Вопрос о поездке означенных депутатов от Петербургской губернии уже решен в положительном смысле. Костромских и владимирских депутатов по поручению „Кобы“ отправится приглашать депутат от Московской губернии Малиновский, депутатов Харьковской и Екатеринославской на этих днях по его же „Кобы“ поручению едет приглашать Петр Петрович (рабочий Василий Григорьевич Шумкин)».

По всей видимости, 29 октября 1912 г. через Финляндию И. В. Джугашвили выехал в Краков. 31 октября вечерним поездом из Москвы туда же отправился Р. В. Малиновский. «Избранные члены Государственной Думы Бадаев от г. Петербурга, Малиновский от г. Москвы вместе с бывшим членом Думы Полетаевым, — доносил 7 ноября секретный сотрудник Петербургского охранного отделения Порозов (под этой кличкой скрывался Петр Игнатьевич Игнатьев. — А.О.), — около 1 сего ноября уехали в Париж в Центральный комитет РСДРП за получением надлежащих инструкций и личных переговоров с Лениным».

Дорога от Петербурга до Стокгольма требовала два дня, не менее двух дней необходимо было, чтобы от Стокгольма через Берлин добраться до Кракова. Следовательно, в Кракове И. В. Джугашвили мог появиться не ранее 2/15 ноября.

Сюда были приглашены все депутаты от рабочей курии, но на этот призыв откликнулись только Р. В. Малиновский и М. К. Муранов. Кроме них на совещании присутствовали В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев, И. В. Джугашвили.

В «Биохронике» В. И. Ленина заседание членов ЦК РСДРП датируется следующим образом: «ноябрь, 12 или 13 (25 или 26)». Однако не позднее 12 ноября Р. В. Малиновский уже вернулся в Москву, так как в этот день отсюда выехал в Петербург. Одним из вопросов, который обсуждался на этом заседании, был вопрос о внутрипартийном единстве; как явствует из заявления И. В. Джугашвили от 19 ноября, при обсуждении этого вопроса он голосовал за объединение всех фракций, кроме ликвидаторов.

Сохранилось письмо И. В. Джугашвили от 12 (25) ноября из Кракова в Петербург по адресу: Забалканский проспект, д. 75, изд. «Просвещение», Елене Васильевне Хорошавиной: «Здравствуй, друг! Кое-как добрался до места. Видел всех. Одна просьба к Вам: напишите немедля: 1. Был ли митинг у Путилова и прошел ли наказ? 2. Что вообще нового в Питере? Очень прошу (собственно, просим) Вас немедленно сообщить в сию же минуту по получении этого письма. P. S. Пишу по адресу, который я Вам оставил. Эту газету передайте Смоленскому и братии».

14 ноября, когда открылась Государственная Дума, И. В. Джугашвили находился в Кракове. Об этом свидетельствует письмо, которое 23 ноября (6 декабря) было отправлено им из Кракова в Петербург на имя А. Е. Аксельрода (перлюстрировано и зарегистрировано в Департаменте полиции 27 ноября). В письме шла речь о думской фракции РСДРП и необходимости подготовки к 9 января.

К этому времени вопрос об отъезде И. В. Джугашвили, видимо, был уже предрешен, так как за два дня до этого, 21 ноября (4 декабря), В. Ленин рекомендовал В. И. Невскому писать И. В. Джугашвили в Петербург. В Петербурге последний мог быть не ранее 25-го.

В качестве члена ЦК РСДРП он дважды пересекал русско-австрийскую границу. Причем один раз по так называемому «полупаску». «Полупасками» «назывались проходные свидетельства, по которым ездили жители приграничной полосы и с русской, и с галицийской стороны». Причем во время одного из этих переходов И. В. Джугашвили едва не оказался в руках полиции или же пограничной стражи. Провала ему удалось избежать только благодаря помощи, оказанной ему совершенно незнакомым австро-венгерским сапожником.

В Петербурге И. В. Джугашвили появился тогда, когда социал-демократическая фракция IV Государственной Думы готовилась к выступлению в ней со своей декларацией.

В Думу от рабочей курии было избрано 13 человек: шестеро большевиков (А. Е. Бадаев, М. К. Муранов, Р. В. Малиновский, Г. И. Петровский, Ф. Н. Самойлов, Н. Р. Шагов), шестеро меньшевиков (А. Ф. Бурьянов. И. Н. Маньков, М. И. Скобелев, В. И. Хаустов, Н. С. Чхеидзе, А. И. Чхенкели) и один беспартийный депутат — Е. И. Ягелло. Председателем фракции стал Н. С. Чхеидзе, его заместителем — Р. В. Малиновский, который к этому времени занял в партии большевиков особое положение.

Одним из депутатов, с которым И. В. Джугашвили контактировал особенно часто, был А. Е. Бадаев. «С т. Сталиным, — вспоминал он, — я встречался в редакции и других местах. Иногда эти встречи и совещания устраивались у меня на квартире, куда т. Сталин приходил, всячески скрываясь от шпиков».

По свидетельству Г. И. Петровского, он познакомился с И. В. Джугашвили на заседании фракции, где, по всей видимости, обсуждался текст ее декларации и шли горячие споры с меньшевиками. Об этом же свидетельствуют и воспоминания А. Е. Бадаева. Кроме И. В. Джугашвили как представителя ЦК РСДРП в подготовке декларации участвовали меньшевики С. Ежов (Цедербаум), В. Левицкий (Цедербаум), Е. Маевский (Гутовский) и некоторые другие. Имеются сведения, что именно в это время И. В. Джугашвили на квартире С. Тодрии встречался с Н. Н. Жорданией и С. Джибладзе.

Разработка декларации еще не была завершена, когда Н. К. Крупская 1/14 декабря направила через А. Е. Аксельрода письмо в Россию. В нем она писала: «Васильева (т. е. И. В. Джугашвили. — А.О.) как можно скорее гоните вон, иначе не спасем, а он нужен и самое главное уже сделал». В этом же письме она подчеркивала необходимость встречи заграничной части ЦК РСДРП (Г. Е. Зиновьева и В. И. Ленина) с большевиками-депутатами Государственной Думы.

Необходимость этой встречи стала еще более очевидной, когда 7 декабря Р. В. Малиновский огласил в Думе декларацию социал-демократической фракции. Представляющая компромисс между большевиками и меньшевиками, подвергшаяся редактированию со стороны Департамента полиции, она в некоторых вопросах расходилась с Программой партии. В частности, вопреки Программе в декларацию под влиянием меньшевиков было включено положение о культурно-национальной автономии, создававшее иллюзию возможности решения национального вопроса в условиях существовавшего в России политического режима и ориентировавшее рабочих на национальное обособление. Это вызвало обеспокоенность со стороны В. И. Ленина, о чем свидетельствует письмо Н. К. Крупской, адресованное 7/20 декабря на имя И. В. Джугашвили и Р. В. Малиновского: «Сегодня, — писала она, — получили ваше известие о том, что большинство кооператива (т. е. социал-демократической фракции IV Государственной Думы. — А.О.) водворило опять национально-культурную автономию в угоду еврейским националистам». Критически оценивая этот факт, она сообщала о посылке статьи по национальному вопросу и еще раз напоминала о необходимости приезда депутатов-большевиков («шестерки») за границу для обсуждения с ними при участии членов ЦК РСДРП дальнейшей деятельности в Думе.

О том, какое значение Г. Е. Зиновьев и В. И. Ленин придавали этой встрече, свидетельствует письмо Н. К. Крупской, отправленное из Кракова в Петербург тоже на адрес А. Е. Аксельрода 9/22 декабря: «Для К. Ст. Дорогой друг, наконец, сегодня получили от вас более или менее подробное письмо. Между прочим, не совсем ясно, кажется, вы собираетесь, вопреки условию, сами не приехать на P. X. вместе с 4 друзьями. Если это так, то мы самым категорическим образом против этого протестуем. Безусловно, абсолютно категорически настаиваем на вашем приезде. Много вопросов ставится ребром <…>, так что независимо даже от условий вашего здоровья ваше присутствие, безусловно, обязательно. И мы категорически требуем его. Вы не имеете права поступить иначе».

На следующий день, 10/23 декабря, последовало новое письмо: «Васильеву. Дорогой друг. Дела В[етрова] ставят все вверх дном и грозят разрушить нашу здешнюю базу как раз в тот момент, когда можно было бы надеяться на плодотворную работу. Мы настаиваем на том, чтобы приезжие (вы обязательно должны быть в их числе) привезли с собой самые точные и самые детально-подробные Цифровые данные о бюджете В[етрова] — как о доходах, так и о расходах». Для обсуждения данного вопроса на квартире А. Е. Бадаева было созвано специальное совещание членов социал-демократической фракции большевиков. На этом совещании Г. И. Петровский во второй раз «виделся с товарищем Сталиным».

О принятом решении была уведомлена заграничная часть ЦК РСДРП, и 14/27 декабря Н. К. Крупская уже с уверенностью писала: «Надеемся, что скоро приедут к нам Вася и Вера с детьми».

Перед отъездом за границу И. В. Джугашвили принял участие в решении еще одной важной задачи — восстановлении Петербургского комитета РСДРП.

15 декабря секретный сотрудник Порозов сообщил: «6 декабря в д. № 4 по Школьному переулку (за Нарвской заставой. — А.О.) состоялось нелегальное собрание, на коем присутствовали 7 человек от рабочих разных городских заводов и 4 интеллигента, а именно: Михаил Егорович — брюнет среднего роста, „Сергей Иванович“ — шатен, среднего роста, в пенсне, „Михаил“ — среднего роста, полный, коренастый, приехавший, по-видимому, из Одессы, и „Коба“, он же „Василий“ — среднего роста, худощавый, лицо оспенное, без бороды (бреет), небольшие усы, лет 30–35, кавказского типа. „Коба“ является представителем ЦК РСДРП. На собрании трактовалось о характере деятельности социал-демократической партии в настоящий момент и было предложено принять меры к образованию Петербургского комитета РСДРП. Существующая в Петербурге „Социал-демократическая группа“, переименованная в „Межсоюзную комиссию“, имеет также войти в состав образуемого Петербургского комитета. В этой группе находится в настоящее время молодая барышня, интеллигентка, указавшая следующую явку: Забалканский проспект, угол Софийской улицы, д. 61/1, кв. 50, Вере Новиковой — для Мани».

Через неделю Порозов уже мог поставить охранное отделение в известность о завершении формирования нового ПК РСДРП. «Несколько дней тому назад, — сообщал он 22 декабря, — сорганизовался Петербургский комитет РСДРП, в состав коего вошли: „Михаил Егорович“, „Сергей Иванович“, „Михаил“ <…>, „Валентин“, рабочий фабрики Паля, бывший выборщик в Государственную Думу Михаил Иванович Зайцев и рабочий Путиловского завода Савенков. Представителем от Центрального комитета является „Коба“, он же „Василий“».

15 декабря 1912 г. занятия Государственной Думы были прерваны на рождественские каникулы, и И. В. Джугашвили через несколько дней снова отправился в Краков. Это была его последняя до 1917 г. поездка за границу.

 

В последний раз за границей

На этот раз И. В. Джугашвили тоже добирался до Кракова через Финляндию. Организация его поездки была поручена финскому рабочему А. В. Шотману, который привлек к этому делу другого финского рабочего-большевика, Эйно Абрамовича Рахью.

Чтобы исключить возможность обнаружения И. В. Джугашвили дежурившими на Финляндском вокзале филерами, было решено вывезти его из города на маневровом паровозе и посадить в поезд на одной из ближайших к городу железнодорожных станций. С подобной просьбой Э. А. Рахья обратился к одному из своих знакомых, машинисту Эмилю Копонену. Перед тем как отправиться в это путешествие, на квартире у последнего (Финляндский проспект, дом № 10, квартира № 54) было проведено совещание, участниками которого, по воспоминаниям Э. А. Рахьи, кроме И. В. Сталина были М. И. Калинин, М. К. Муранов, Г. И. Петровский, Ф. Н. Самойлов, А. В. Шотман. Ожидался приход Р. В. Малиновского, но он не явился. Обсуждались два вопроса: о работе в Государственной Думе и о поездке в Краков.

Поставив 22 декабря 1912 г. Петербургское охранное отделение в известность о восстановлении ПК РСДРП и планируемом в Кракове совещании, секретный сотрудник Порозов отметил: «Представитель Центрального комитета Коба дня четыре тому назад уехал за границу». Это значит, что И. В. Джугашвили из Петербурга в Краков выехал около 18 декабря.

Э. Копонен довез его на своем паровозе то ли до станции Левашово, то ли до Парголово. Там И. В. Джугашвили сел на поезд, идущий в Финляндию, и с русским паспортом пересек границу на станции Белоостров. В Финляндии, по одним данным, Иван Абрамович Рахья, по другим — Исидор Воробьев (позднее председатель Союзтабактреста) помог И. В. Джугашвили добраться до города Мариенгам на берегу Финского залива, где уже с финским паспортом И. В. Джугашвили сел на пароход и отправился дальше.

Маршрут его путешествия неизвестен. Но поскольку Мариенгам был связан пароходным сообщением с Германией, вероятнее всего, что путь И. В. Джугашвили в Краков лежал через Германию. Эта дорога требовала не менее трех дней, поэтому в Кракове И. В. Джугашвили мог появиться не ранее 21 декабря.

Отсюда примерно 28 декабря 1912 г. (10 января 1913 г.) он отправил в Россию письмо, адресованное Л. Б. Каменеву: «Ну-с, жду ответа, адреса и вообще письма. Я останусь в Кракове еще недели 1 1/2. Вас[илий]». Приписка, видимо, Г. Е. Зиновьева: «Большой привет. Публика вся превосходная. Дело будет почище, чем в Праге. Жаль, что Вас нет. Григорий».

По одним данным, совещание началось 26-го, по другим — 28 декабря 1912 г. и продолжалось до 1 января 1913 г. по ст. ст..

Вернувшись из Кракова, Р. В. Малиновский уже 8 января 1913 г. информировал Департамент полиции: «Заседание ЦК РСДРП с партийными работниками происходило с 28 декабря по 1 января 1913 г. <…> Присутствовали: Ленин, Зиновьев, Надежда Константиновна Крупская, члены Государственной Думы Малиновский, Петровский и Бадаев, Валентина Николаевна Лобова <…>, рабочий Медведев <…>, поручик <…> Трояновский <…>, жена Трояновского Галина — бывшая партийная работница на юге и Коба».

Кроме того, в этом совещании участвовала Ольга Самойловна Вейланд («латышка»). Она родилась в 1893 г. в Одессе в семье служащего. В 1910 г. поступила на Высшие женские курсы в Киеве, здесь познакомилась с Евгенией Богдановной Бош, через нее приобщилась к деятельности революционного подполья и в январе 1912 г. вступила в РСДРП. Принимала участие в подготовке Пражской конференции. В связи с арестами в Киеве уехала за границу, где пробыла около года. Жила в Париже и Вене.

В Вене в 1912–1913 гг. находились сестра Е. Б. Бош Галина Федоровна Розмирович и ее гражданский муж А. А. Трояновский. С ними О. С. Вейланд приехала в Краков и оказалась участницей совещания членов ЦК с депутатами Государственной Думы. Правда, на самом совещании она не присутствовала. Ей было доверено охранять вход в комнату, в которой происходили заседания.

30 декабря 1912 г. (12 января 1913 г.) И. В. Джугашвили направил из Кракова в Петербург на имя Александра Ефимовича Аксельрода следующее письмо: «Для Шибаева. Очень извиняюсь, что не мог до сих пор написать. Отсюда ничего не могу прислать для Пека — говорю об обещании. Дело в том, что атмосфера здесь невозможная, все заняты до безобразия, заняты черт знает как. Вам самим придется написать. Что касается Пека, то он пришлет свой на днях через господина Берга. Передай привет нарымцу (Голощекину. — А.О.) и Андрею (Свердлову. — А.О.), что оба они, оказывается, приняты на службу. У меня здесь дела идут в общем недурно. Пусть Андрей подождет. Твой В.».

Краковское совещание восстановило не только Центральный комитет, но и две коллегии внутри самого ЦК. «Современный ЦК, — информировал Департамент полиции Р. В. Малиновский, — составляют: 1) Ленин, 2) Зиновьев, 3) Коба, 4) Петровский, член Государственной Думы, 5) Малиновский, член Государственной Думы, 6) Свердлов (Светлов), 7) Филипп, 8) Спица, 9) Белостоцкий», агентами ЦК были назначены «выборщик Савинов» по Московской губернии, Михаил по Петербургской и Шотман по Гельсингфорсу.

«Созданы, — сообщал Р. В. Малиновский далее, — по примеру прежних лет „Русское“ и „Заграничное“ Бюро ЦК партии. В состав Заграничного Бюро ЦК избраны „Ленин“ и „Зиновьев“. В качестве секретаря им придана Крупская. В „Русское Бюро“ ЦК избраны „Коба“, „Андрей Уральский“ и депутаты Петровский и Малиновский. Последние, имея и без того ряд сложных обязанностей, будут посещать собрания Бюро и участвовать в его работе по очереди. Секретарем „Русского бюро“ ЦК избрана Валентина Николаевна Лобова».

Таким образом, после Краковского совещания главными фигурами в Русском бюро стали И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов, причем если учесть, что И. В. Джугашвили не только имел больший революционный опыт и более давние связи в Петербурге, именно ему по возвращении в Россию предстояло занять руководящее положение в Русском бюро ЦК. Если после Пражской конференции он стал одним из лидеров партии большевиков, Краковское совещание открывало перед ним перспективу превращения в главную фигуру российской части ЦК.

Среди тех вопросов, которые рассматривались на Краковском совещании, был и вопрос о финансах. Всего за 1912 г. ЦК израсходовал 42 826 франков, к началу года в его кассе оставалось 7500 франков. Но если в первой половине года расход составлял 33 229 франков, то во второй — 9596 франков. Это было связано не только с разгромом ЦК, но и с сокращением денежных поступлений. За первую половину приход составил 3974 франка, за вторую — 830, всего 4804. Следовательно, дефицит достиг 30 522 франков. Каким образом он был покрыт, мы не знаем.

В таком положении ЦК не мог вести активную политику. «Выяснилось, — читаем мы в одном агентурном донесении, — что благодаря отсутствию средств в пределах России на партийном содержании может жить только один представитель ЦК. Таковым, несмотря на свои отказы по принципиальным соображениям, назначен „Коба“, коему и ассигновано по 60 руб. в месяц. „Ленин“ получает от „Правды“ по 100 руб. в месяц; таковую же сумму получает от редакции названной газеты и „Зиновьев“».

В связи с этим Краковское совещание постановило: «Поручить депутатам Петровскому и Малиновскому обратиться в городе Москве к Кржижановскому, Никитичу (Л. Б. Красину. — А.О.) и некоему Радченко и в Петербурге к присяжному поверенному Соколову, а по указанию последнего и к другим лицам — с просьбой ссудить или помочь добыть деньги. Фактически все переговоры с перечисленными лицами будет вести ныне прибывшая в г. Москву жена Максима Горького (Андреева), которая связалась с проживающим здесь по М. Никольскому переулку Павлом Карловичем Штербергом».

По окончании совещания И. В. Джугашвили на некоторое время задержался в Кракове. Судя по всему, ему было предложено принять участие в подготовке очередного, тридцатого номера издававшейся в эмиграции газеты «Социал-демократ», для которой им были написаны две статьи: «Выборы в Петербурге» и «На пути к национализму».

Именно в это время (в начале 1913 г.) Департаментом полиции было перлюстрировано письмо: «Здравствуй, друже. Целую тебя в нос по-эскимосски. Скучаю без тебя чертовски. Скучаю, клянусь собакой. Не с кем погулять. Не с кем по душам поболтать, черт тебя задави. Неужели все-таки не переберешься в Краков?» Несмотря на то что автор письма полицией установлен не был, есть основания думать, что оно вышло из-под пера И. В. Джугашвили. Это письмо представляет собой очень интересный документ. Оно не только ярко характеризует его автора, но и показывает, что чувствовал он себя в Кракове не очень уютно, а та работа, которой он занимался, не радовала его.

Через некоторое время после окончания Краковского совещания И. В. Джугашвили отправился в Вену и поселился на квартире, которую снимал сын бакинского купца депутат Государственной Думы Матвей Иванович Скобелев. Здесь, в Вене, И. В. Джугашвили впервые встретил Н. И. Бухарина и столкнулся с Л. Д. Троцким.

«В 1913 г., — вспоминал Троцкий, — в Вене, в старой габсбурговской столице, я сидел в квартире Скобелева за самоваром. Сын богатого бакинского мельника Скобелев был в то время студентом и моим политическим учеником… Мы пили душистый русский чай и рассуждали, конечно, о низвержении царизма. Дверь внезапно распахнулась, без предупредительного стука на пороге появилась незнакомая мне фигура невысокого роста со смуглым отливом лица, на котором ясно видны были следы оспы». Не поздоровавшись, не сказав ни слова, незнакомец налил чая и молча удалился. Это был И. В. Джугашвили.

Другой квартирой, на которой И. В. Джугашвили жил в Вене, была квартира Трояновских. «К нам на квартиру, — вспоминала жившая с ними О. С. Вейланд, — ежедневно приходил Бухарин и одно время жил т. Сталин».

Одна из причин задержки И. В. Джугашвили в Вене была связана с переработкой им своей статьи «Марксизм и национальный вопрос», первый вариант которой находился в редакции журнала «Просвещение». Об отношении к этой работе свидетельствует письмо Кобы, адресованное Р. В. Малиновскому: «Вена. 2 февраля (20 января. — А.О.) 1913 г. „Василий“ в Петербург. Роману Вацлавовичу Малиновскому. Пески. Мытнинская, 25, кв. 10. От Василия. Здравствуй, дружище. Пока сижу в Вене и… пишу всякую ерунду. Увидимся. Прошу ответить на следующие вопросы: 1) Как дела с „Правдой“? 2) Как у вас, во фракции, дела? 3) Как поживает группа? 4) Как чувствуют себя А. Ш. и Би[на], 5) Как чувствует себя Алексей?

Обо всем этом ничего определенного не знает Ильич и волнуется. Если у тебя нет времени, пусть Б[адаев] немедля напишет. Передайте Ветрову, чтоб он не печатал „Национальный вопрос“, а переслал его сюда. Адрес: Вена. Шленбрунер Шлеестрассе, № 30, 7, г. Трояновскому. Статью нужно прислать по возможности сегодня же. Письмо Б-ны в Вену получено. Галина шлет ей и тебе привет. Галина говорит, что оставленное ей тобою письмо она передала Ильичу для передачи тебе, но Ильич, очевидно, забыл передать тебе. Я буду скоро у Ильича и постараюсь отобрать у него для пересылки тебе. Привет Стефании с реб. Твой Василий».

Из этого письма явствует, что 20 января/2 февраля 1913 г. И. В. Джугашвили находился в Вене и, вероятнее всего, жил у Трояновских.

22 января (4 февраля) из Вены А. А. Трояновский направил в Петербург две телеграммы: одну в адрес редакции журнала «Просвещение»: «Ждем статью Сталина о национальном вопросе. Почему не шлете», другую на имя Р. В. Малиновского: «Справьтесь, пожалуйста, не умер ли случайно Ветров. Ни слова не пишет и номера не выпускает. Что сие значит… Василий очень просит вернуть его статью по национальному вопросу сюда к нам».

23 января статья наконец была получена. На следующий день, 24 января (6 февраля), А. А. Трояновский телеграфировал в редакцию «Просвещения»: «Статью Сталина вчера наконец получил. Спасибо».

Только после этого И. В. Джугашвили получил возможность внести в статью необходимые дополнения и исправления. Главным образом это касалось использования работ австрийских социал-демократов по национальному вопросу. А поскольку познания самого И. В. Джугашвили в этой области были ограничены, в качестве переводчика его консультировала Ольга Вейланд. Имеются сведения, что некоторую помощь ему мог оказывать также Н. И. Бухарин.

В курсе этой работы находился и В. И. Ленин. В первой половине февраля 1913 г. он писал А. М. Горькому: «Насчет национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для „Просвещения“ большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы».

Доработка статьи (после ее получения) заняла около двух-трех недель, после чего не позднее 14 февраля И. В. Джугашвили отправился в обратный путь и не позднее 16-го был в Питере.

 

Преданный Малиновским

18 февраля Департамент полиции перехватил письмо, посланное из Петербурга и датированное 17 февраля. Анализ его стилистических особенностей дает основание утверждать, что оно вышло из-под пера И. В. Джугашвили. В нем говорилось: «Ну-с, друзья, приехал. Пока ничего определенного не могу сообщить. Вакханалия арестов, обысков, облав — невозможно видеться с публикой, нужно подождать до 21 февраля. Успел видеться только с шестеркой. Результат — „приветствие работницам“ семи депутатов… С Ветровым увижусь завтра. Закупорился, черт, никак не найдешь… Наши сплошь заболели. До следующего письма. Привет Галине. Галочке пришлю шоколадку (Галина Розмирович — жена Трояновского. — А.О.). Жду с нетерпением латышку, — хочу поехать с ней в Ригу, одному поехать скушно».

В Петербурге И. В. Джугашвили поселился на Шпалерной улице в доме № 44–6, в квартире № 32, которую снимали депутаты Государственной Думы А. Е. Бадаев и Ф. Самойлов.

Ко времени его возвращения произошло событие, которое имело для партии большевиков особое значение. «Как-то на Рождество, зимой 1912–1913 гг., — вспоминал бывший присяжный поверенный А. Никитин, — пришли ко мне товарищи Александр Николаевич Потресов и Дан (Федор Ильич Гурвич) и сказали, что они получили из Вологды, из ссылки письмо от Плетнева или кого-то другого, которые сообщали, что подозревают Малиновского в сношениях с охранным отделением».

По свидетельству Л. О. Дан (урожденной Цедербаум), на страницах газеты «Луч» появилась заметка, автор которой обозначил свою фамилию буквой «Ц» и в которой он впервые открыто бросил подобное обвинение в адрес Р. В. Малиновского. Автором статьи был меньшевик Циоглинский, но большевики решили, что «Ц» — это Цедербаум, поэтому в семью Цедербаумов был направлен И. В. Джугашвили. Как вспоминала Л. О. Дан, «к ней на квартиру пришел, добиваясь прекращения порочащих Малиновского слухов, большевик Васильев (среди меньшевиков его называли Иоська Корявый). Это был не кто иной, как Сталин-Джугашвили».

Между тем почти сразу же по возвращении в Петербург, благодаря как раз Р. В. Малиновскому, И. В. Джугашвили попал в поле зрения Департамента полиции. 20 февраля вице-директор Департамента полиции С. Е. Виссарионов сообщил Петербургскому охранному отделению: «Помянутый в записке Вашего Высокопревосходительства от 13 февраля за № 2756 „Коба“, в установке Джугашвили, вернулся в Петербург; настоящее его местожительство неизвестно, но имеются сведения, что он останавливается в Петербурге по адресу: Большой Сампсониевский проспект, д. 16, (кв. 63)».

Среди тех вопросов, от которых во многом зависела деятельность ЦК РСДРП и которые прежде всего встали перед И. В. Джугашвили по возвращении в Россию, особое значение имели два: о деньгах и дальнейшем издании газеты «Правда».

В отсутствие И. В. Джугашвили для переговоров по этому поводу в Петербург специально был вызван отбывавший ссылку в Астрахани С. Г. Шаумян. Первоначально планировалось именно на него возложить обязанности технического редактора. Однако в значительной степени под влиянием Р. В. Малиновского его кандидатура была отклонена и на эту должность приглашен М. Е. Черномазов, о чем И. В. Джугашвили и сообщил С. Г. Шаумяну.

Об этом свидетельствует письмо неизвестного автора, адресованное С. Г. Шаумяну и относящееся к февралю 1913 г.:

«Никитич обещал в случае его переезда в Питер предоставить тебе работу. Л. Манташев ответил моему посланнику, что для тебя сделает все, если продажа его фирмы не состоится (фирма Манташев и Ko продается „Генеральному обществу“, которое образовалось из Лионозова, Каспийско-Черноморского, Мазута и Каспийского товарищества, еще, кажется, Шихова и др. Директором намечается А. О. Гукасов). У них теперь совещание здесь. Все нефтяные короли в Питере. Фролов тоже здесь. Он иногда бывает у них во время совещаний, и он думает, что эти фирмы сольются. После этого совещания лично схожу к Манташеву. Он ничем кроме беговых лошадей, говорят, не интересуется (адрес его — Морская, 59). Кроме того, после амнистии намечалось преобразование редакции „Правды“. Предполагалось составить коллегию во главе с тобой (с согласия Ильича), которая взяла бы эту газету в руки. Это отняло бы у тебя (и меня) несколько вечерних часов. Без тебя я тут ни ногой… Я о всех этих комбинациях имел разговор с К-ба, который, как он мне говорил после, написал тебе, судя по его словам, несколько иное (он, между прочим, заболел 23 февраля, как раз накануне был у меня, и уже обнаружились признаки болезни)».

26 февраля Департамент полиции перлюстрировал еще одно письмо из Петербурга, которое было направлено в Германию (по адресу: Бреславль, Гумбольтштрассе, владельцу табачной фабрики Густаву Титце) и ошибочно датировано 25 февраля. Автор этого письма тоже не был установлен. Однако есть основания думать, что оно принадлежало И. В. Джугашвили.

Учитывая новизну и значимость этого документа, привожу его полностью:

«Здравствуй, друг! Получили ли мое первое письмо?

1) В кооперативе дела обостряются. Наши стоят крепко. Те наступают, собственно, наступали. Но теперь роли переменились. Посмотрим, что выйдет. Я рад, что № 3 (Малиновский. — А.О.) и № 6 (Петровский. — А.О.) работают дружно. Одно нехорошо: сведущих лиц нет. Я один не смогу угнаться за всем. Помогайте.

2) В В. (по всей видимости, речь идет о редакции газеты „Правда“. — А.О.) дела неважно обстоят. У нас в руках все права, но сил нет, легальных сил. Система руководства извне ни к чему, это все сознают. С № 46 я буду посылать по статье или по две, но это не есть, конечно, руководство. Повторяю, нужны люди, но внутри В. и непременно легальные. Мы хотим пригласить Сурена и [Молония]. Пусть Ильич немедля напишет нам: имеет ли он что против такого приглашения. Алексей пропал куда-то. Как только появится на горизонте, поймаем и пристроим. А он должен появиться. Д. Бедный обеспечен. Бина уехала в Москву по делу московской газеты. Должно быть, дела пойдут хорошо. Да, представьте себе, Ольминский сделался зубастым, клянусь собакой… Даже химик — эх-ма…

3) Ветрова увижу сегодня, не могу никак поймать, закупорился, черт, ввиду вакханалии арестов. Напишу о нем.

4) Виделся с Крассом (Н. Г. Полетаевым. — А.О.). Говорили с вечера до утра, черт меня дери. Денег у него, по-видимому, нет. „Около 3000, пожалуй, достану“. Я сказал, что „рублей 1000, пожалуй, достанем“. Он обрадовался и сказал, что если это нужно, то он „сегодня же“ поедет, лишь бы дали ему деньги на проезд. Ввиду денег я ответил уклончиво, тем более что № 3 очень недоверчиво относится к нему. Условия Красса: 1) дать ему, Крассу, газету на старых звездовских началах, т. е. он хозяин и нанимает, кого найдет нужным. Само собой понятно, он, Красс, по-старому бек и будет на страже в духе соответствующем, 2) у него в редакции будут кроме него самого Гегечкори и Покровский. Причем Гегечкори требует, чтобы Костров был принят в число сотрудников, на что Красс согласен. Красс думает провести Гегечкори. Он не поместит ни одной статьи Кострова, хотя формально последний будет числиться сотрудником, и таким образом мало-помалу подвергнет Гегечкори такой же эволюции, какой он подверг одно время Покровского. Словом, маленькая авантюра. Я ему сказал, что могу ответить не ранее двух недель. Он поехал в Москву к Никитичу по „частным делам“, а ходят слухи, что едет за деньгами. Быть может, не мешало бы дать ему рублей 100 на поездку к вам. Стоит ли, право, не ручаюсь… Я еще поговорю с ним.

5) Дела с библиотекой „Правды“ пока стоят. Существование „Прибоя“ мешает делу. „Прибой“ организован на паевых началах (14 членов), причем более половины беки (хотя ничего антиликвидаторского не хотят, но ждут положительной работы). Беда в том, что № 3, кажется, уже завлекли, и теперь ему (№ 3) трудно выпутаться. Но он выпутается, конечно. Пока приходится ждать. Проклятие, безлюдие сказывается во всем…

6) Как дела с ЦО? Если хотите, я могу дать ЦО обзор двухмесячной борьбы-работы в Питере. Кажется, нелишне будет. Сообщите, если нужно.

7) У нас из ЦО известий мало. Если есть у вас человек, пусть приедет с ношей (только умело и чисто) к № 3. Адрес знаете. Перед отправкой сообщите. Нужны ЦО и „Известия“ до зарезу. Несколько сот штук.

Семерка и „Луч“ в ссоре. Семерка хочет пригласить людей для того, чтобы осудить Дана. Мы своей компанией хотим их еще больше рассорить.

Друзья, немедля пришлите бакинские адреса: хотим организовать скандал Скобелеву».

Вечером 23 февраля 1913 г. на Калашниковской бирже был организован бал-маскарад, сбор от которого должен был пойти на благотворительные цели. Не исключено, что часть этих средств планировалось использовать ЦК РСДРП для своих нужд. Одним из организаторов этого мероприятия был друг М. И. Фрумкина присяжный поверенный Николай Николаевич Крестинский.

Кто пригласил И. В. Джугашвили на бал-маскарад, выяснить не удалось, но показательно, что, прощаясь с ним в этот вечер, Р. В. Малиновский, встречавшийся перед тем с директором Департамента полиции С. П. Белецким, уже знал, что на Калашниковской бирже И. В. Джугашвили будет арестован.

О том, что произошло дальше, через несколько дней сообщила газета «Луч» в статье «Арест во время маскарада»:

«В воскресенье, 24 февраля, в 12 ч. ночи в помещении Калашниковской биржи во время проводившегося там концерта-маскарада, устроенного с благотворительной целью, явились чины охранной полиции и заявили дежурившему в зале полицейскому чину, что среди гостей на маскараде присутствует лицо, подлежащее личному обыску и аресту. Один из агентов охранного отделения был допущен на концерт. В буфетной комнате агент указал полицейскому чиновнику на неизвестного, сидящего за столиком, занятым группой лиц, среди которых находились члены Государственной Думы. Неизвестный был приглашен следовать за полицейским чином и после безрезультатного обыска арестован и передан чинам охранного отделения. Назвать себя при аресте неизвестный отказался».

Почти сразу же после ареста И. В. Джугашвили Департамент полиции перехватил следующее письмо из Петербурга в Краков для В. И. Ленина:

«Пишу Вам, как влюбленный, каждый раз прилагаю „портрет“. Ах, дядя, в сем виде я был на днях ввержен в узилище. Вам, вероятно, уже написали об этом. Увы. Не придется Вам радоваться моему освобождению, так как позавчера „ввержен бысть“ наш милый „дюша-грузинчик“. Черти его принесли или какой дурак привел на свой „вечер“. Это было прямо нахальство идти туда. Я не знал о его пребывании в Питере и был ошарашен, узревши его в месте людне. „Не уйдешь“, — говорю. И не ушел. Все теперь на бобах, и я в частности. Мы уже стали толковать о реорганизации… и назначили День для детального обсуждения, но… Мне было приятно узнать от Василия, что Вы относитесь ко мне любовно… Кто-то мешает. Ума не приложу, кто… Изъятие грузина прямо сразило меня. У меня такое чувство, что и я скачу по тропинке бедствия, как и всякий другой, кто будет способствовать обновлению редакции. „Кто-то“ мешает, и „кто-то“ сидит крепко».

Это письмо, по сути дела, было сигналом о провокации в верхах партии. Однако Краков на подобные предупреждения почему-то не реагировал.

Выше уже отмечалось, что на Краковском совещании в состав Русского бюро были введены И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов, а обязанности его третьего члена по очереди должны были исполнять Р. В. Малиновский и Г. И. Петровский. После того как 10 февраля был арестован Я. М. Свердлов, а 23 февраля — И. В. Джугашвили, в Русском бюро остались только два члена — Р. В. Малиновский и Г. И. Петровский, причем первый занял в нем лидирующее положение.

Поскольку И. В. Джугашвили был арестован в ночь с субботы на воскресенье, можно было ожидать, что Петербургское охранное отделение рапортует о его задержании не ранее понедельника, 25-го. Однако его начальник уже утром 24-го поставил в известность о произошедшем ночью аресте как директора Департамента полиции, что было не совсем обычно, но вполне понятно, так и министра внутренних дел, факт явно неординарный. И тогда же, утром 24-го, директор Департамента полиции С. П. Белецкий дал Особому отделу распоряжение срочно составить справки на И. В. Джугашвили и Ф. Голощекина. Заказ на справку с грифом «экстренно» был получен Регистрационным отделением Центрального справочного алфавита в 12.38, в 13.50 «Справка по ЦСА» на четырех листах была представлена в Особый отдел, после чего началось срочное составление самой справки об И. В. Джугашвили. В этот же день она была представлена С. П. Белецкому.

«Вследствие приказания Вашего превосходительства, — писал заведующий Особым отделом А. М. Еремин, — имею честь представить краткие справки на членов Центрального комитета Российской социал-демократической партии Шаю Голощекина и Иосифа Джугашвили».

В чем заключалась причина подобной спешки, остается неизвестным. Однако обращает на себя внимание то, что если справка на Ф. Голощекина отложилась в архиве Особого отдела Департамента полиции, то подобная же справка на И. В. Джугашвили сохранилась не только в архиве Департамента полиции, но и в архиве Управления дворцового коменданта. Возникает вопрос: не была ли она составлена по распоряжению дворцовой полиции? И не явилось ли это распоряжение причиной столь экстренного ее составления? Если принять такое допущение, получается, что дворцовая полиция получила информацию об аресте И. В. Джугашвили сразу же после его задержания.

Две недели И. В. Джугашвили числился за Петербургским охранным отделением, и только 7 марта охранка передала его Петербургскому губернскому жандармскому управлению. 11 марта здесь на основании «Положения об охране» была начата переписка по выяснению его политической благонадежности. Вести ее было поручено полковнику Леониду Николаевичу Кременецкому, о чем свидетельствует заполненная в этот день «литера А» № 5690, на основании которой 13 марта в 7-м делопроизводстве появилось дело № 392 «По наблюдению за производящейся в порядке Положения о государственной охране переписке о крестьянине Иосифе Джугашвили».

Трудно сказать почему, но внимание Л. Н. Кременецкого привлекло этапирование И. В. Джугашвили из Баку к месту первой сольвычегодской ссылки, и он сделал попытку проверить связанную с ним документацию. Направленный им запрос поставил бакинского градоначальника в тупик. Не обнаружив в своей канцелярии необходимых материалов, он 28 марта обратился к полицмейстеру с просьбой сообщить, «было ли донесено об исполнении предложения г. градоначальника от 4 ноября 1908 г. за № 4204 о высылке этапным порядком в Вологодскую губернию Иосифа Виссарионова Джугашвили и, в утвердительном случае, когда и за каким номером». 30 марта полицмейстер доложил, что «сообщение о высылке Джугашвили в Вологодскую губернию [было] послано в канцелярию бакинского градоначальника 30 ноября 1908 г. за № 2068». Как явствует из справки, приложенной к этому ответу, «по общей регистратуре № 2068 в получении не значится». 7 июня градоначальник обратился к полицмейстеру с вопросом, нет ли ошибки в его ответе. После почти двухмесячного размышления, 2 августа, полицмейстер ответил, что ошибки в его ответе нет, но установить «по разносным книгам, под чью расписку сдали пакет под № 2068, не представляется возможным ввиду ветхости и недостачи последнего». 10 августа градоначальник запросил копию уведомления № 2068 от 30 ноября 1908 г. В Баку не удалось обнаружить и копию этого документа. Поэтому 31 августа бакинский градоначальник обратился с просьбой «прислать копию с уведомления бакинского полицмейстера» о высылке И. В. Джугашвили в Вологодскую губернию. Бакинский градоначальник обратился к вологодскому полицмейстеру. Только после этого поступило сообщение о том, что отношение бакинского полицмейстера № 2068 было получено 15 ноября 1908 г. и 5 марта 1909 г. за № 2307 отослано по месту водворения И. В. Джугашвили сольвычегодскому уездному исправнику.

Чем примечательна эта переписка? Одно из двух: или в канцеляриях бакинского градоначальника и полицмейстера не существовало порядка в делопроизводстве, или же некоторые материалы, связанные с высылкой И. В. Джугашвили в 1908 г., исчезли Уже к 1913 г.

13 марта состоялся первый допрос И. В. Джугашвили, и на его основе 15 марта была составлена «литера Б» № 6083. Судя по всему, в этот же день было произведено фотографирование и оформление регистрационной карты. На этот раз переписка продолжалась немногим более месяца. 18 апреля она была завершена. 19-го генерал-майор Митрофан Яковлевич Клыков подписал постановление, в котором предлагалось вернуть И. В. Джугашвили в Нарымский край «на срок по усмотрению Особого совещания». 20 апреля в Департамент полиции была направлена «литера Г» № 8654, а материалы переписки препровождены петербургскому градоначальнику. 23-го за № 9270 он представил их в Министерство внутренних дел, откуда через 5-е делопроизводство они поступили в Особое совещание. В связи с этим в 5-м делопроизводстве появилось дело № 245. Ни в фонде Департамента полиции, ни в личном фонде И. В. Сталина обнаружить его не удалось. 7 июня министр внутренних дел Н. А. Маклаков утвердил постановление Особого совещания, в соответствии с которым И. В. Джугашвили подлежал высылке в Туруханский край на четыре года.

Если учесть, что на счету И. В. Джугашвили было два года десять месяцев неотбытой нарымской ссылки, а Департамент полиции имел полное представление о его положении внутри партии, то принятое решение нельзя не признать либеральным.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

В новой роли

 

1 Кавтарадзе С. И. Из воспоминаний о товарище Сталине. Ворошиловград, 1936. С. 3–4.

 

2 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других сообщений. Зимнее движение 1911–1912 гг. Отд. III. С. 136–137, 142–143.

 

3 Розенталь И. С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время. М., 1996. С. 82.

 

4 Дело провокатора Малиновского. М., 1992. С. 143, 164.

 

5 Кавтарадзе С. И. Из воспоминаний о товарище Сталине. С. 3–4.

 

6 Ленинградская правда. 1939. 17 нояб.

 

7 Мительман М. Сталин в Петербурге // Литературный современник. 1939. № 12. С. 134.

 

8 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 53 (В. Л. Швейцер).

 

9 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–7-В. Л. 29 об.

 

10 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 534. Л. 1–3 (М. К. Агаян).

 

11 Эмексузян В. С. Сурен Спандарян. Красноярск, 1982. С. 27–28.

 

12 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 540. Л. 60.

 

13 Познер С. М. Из истории революционной деятельности тов. Сталина в годы революционного подъема // Исторические записки. Т. 30. М., 1949. С. 89.

 

14 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5085. Л. 1. Опубликовано: Рабочее движение в Азербайджане в годы нового революционного подъема (1910–1914 гг.): Документы и материалы. Ч. 1. Баку, 1967. С. 201.

 

15 Там же. С. 205; Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 25.

 

16 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 54.

 

17 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5. пр. 2. Л. 2246. Опубликовано: Красный архив. 1941. Т. 2(105). С. 26.

 

18 Дело провокатора Малиновского. С. 143.

 

19 Лурье М. Сталин в Петербурге в годы революционного подъема. С. 33.

 

20 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 234; Красный архив. 1941. Т. 2(105). С. 26; Джанибекян В. Провокаторы. Воспоминания, мысли и выводы. М., 2000. С. 49.

 

21 Познер С. М. Из истории революционной деятельности товарища Сталина в годы революционного подъема. С. 90–91. См. также: ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 236.

 

22 Там же.

 

23 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 235.

 

24 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 26.

 

25 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 15. При публикации этого документа из него было исключено упоминание фамилии Н. М. Гванцеладзе (Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 26).

 

26 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 55, 56, 63.

 

27 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 249–249 об.; Красный архив. 1941. Т. 2(105). С. 26.

 

28 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 2. Л. 249–249 об.

 

29 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 136а. Л. 1.

 

30 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 12.

 

31 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Ч. 1. Д. 1027 (Н. Г. Полетаев). 27 л. Частично опубликовано: Полетаев Н. Г. Как родились «Звезда» и «Правда» // Правда. 1925. 5 мая.

 

32 Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. М., 1946. С. 225–247.

 

33 Там же. Т. 5. М., 1947. С. 130.

 

34 Аросев А. В. М. Молотов // Энциклопедический словарь библиографического института Гранат. Т. 41. Ч. 2. С. 62–63; Денике Ю. Купеческая семья Тихомировых // Новый журнал. Нью-Йорк, 1962. № 68. С. 281–286.

 

35 Там же. С. 282; Савельев С. Наше старое боевое знамя // Большевистская печать. 1939. № 5. С. 15; Москалев М. Русское бюро ЦК большевистской партии. 1912 — март 1917 г. М., 1947. С. 84.

 

36 Федор Раскольников о времени и о себе: Воспоминания, письма, документы Л., 1989.

 

37 Раскольников Ф. Пламенная большевистская газета // Большевистская печать. 1939. № 5. С. 20; Шидловский Г. Конференции, обыски, разгромы, аресты… // Там же. С. 27.

 

38 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 70 (В. Л. Швейцер).

 

39 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 2 об. (литера Б.).

 

Нарым: туда и обратно

 

1 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 2–3 (литера Б.).

 

2 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 17; Ср.: Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 26.

 

3 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В. Л. 16.

 

4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 1.

 

5 Там же. Л. 3.

 

6 Там же. Л. 1.

 

7 Там же. Д. 214. Л. 13 об.

 

8 Перегудова З. И. Политический сыск в России. 1880–1917 гг. М., 2000. С. 397–398.

 

9 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 186. Л. 2–3.

 

10 Там же. Л. 4.

 

11 Там же. Л. 1–2.

 

12 Там же. Д. 190. Л. 3.

 

13 Там же.

 

14 Эмексузян В. С. По ленинскому пути: члены Русского бюро ЦК РСДРП и его агенты в сибирской ссылке. 1912 — февраль 1917 г. Красноярск, 1979. С. 24.

 

15 ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 5. Д. 244. Л. 199–200; Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3-е изд. С. 100.

 

16 Кровицкий Г. А. Путь старого большевика: К 60-летию Е. Д. Стасовой. М., 1933. С. 51.

 

17 ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1913. Д. 1413. Л. 26.

 

18 Там же.

 

19 Кровицкий Г. А. Путь старого большевика. С. 51.

 

20 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5, пр. 3. Л. 1д.; Шварц-Шварцман Д. В. Из революционного прошлого (Киевская организация РСДРП и Пражская конференция) // Вопросы истории КПСС. 1967. № 1. С. 115–120.

 

21 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 20. Л. 74–75.

 

22 Там же. Л. 74 (В. Л. Швейцер).

 

23 Там же Л. 75.

 

24 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 1–2, 5; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 3–4. Опубликовано с сокращениями: Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 27.

 

25 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 7.

 

26 Там же. Л. 5. 25 июня «Список о состоящем под гласным полицейским надзором» И. В. Джугашвили был составлен в Петербургском доме предварительного заключения (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4, Д. 190. Л. 5–6).

 

27 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. 20 л.

 

28 Биографическая хроника // Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 418.

 

29 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 9.

 

30 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 7.

 

31 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 9.

 

32 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 7.

 

33 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 9.

 

34 Там же. Л. 10–11; Оп. 1. Д. 4356. Л. 1–4.

 

35 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 9; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4354. Л. 1.

 

36 ГАРФ. Ф. 1764. Оп. 1. Д. 40. Л. 8.

 

37 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 1–4.

 

38 Там же. Л. 5–7.

 

39 Там же. Д. 190.

 

40 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. СПб., 1912. Отд. V. С. 7.

 

41 Дни. 1928. 24 янв. (С. Верещак).

 

42 Песикина Е. В Нарыме // Правда. 1939. 26 дек.

 

43 Дни. Париж, 1928. 24 янв. (С. Верещак).

 

44 Песикина Е. В Нарыме // Правда. 1939. 26 декабря.

 

45 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. Отд. V. С. 7.

 

46 Там же. С. VIII.

 

47 Там же. II отд. С. 188.

 

48 Там же.

 

49 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 437–438 (А. Аавик).

 

50 Там же. Д. 190. Л. 15. Опубликовано: Нарым: Очерки и статьи. Новосибирск, 1936. С. 13–14; Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 27.

 

51 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 190. Л. 16.

 

52 Там же. Л. 15 об.

 

53 Там же.

 

54 Там же. Л. 17.

 

55 Там же. Л. 17 об.

 

56 Там же. Л. 18.

 

57 Там же. Л. 19.

 

Петербург — Краков — Петербург

 

1 Мительман М. Сталин в Петербурге (1912–1913 гг.) // Литературный современник. 1939. № 12. С. 139.

 

2 Кавтарадзе С. И. Из воспоминаний // Октябрь. 1942. № 11. С. 100.

 

3 Там же. С. 101–102.

 

4 Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. 3-е изд. С. 101.

 

5 ГАВО. Ф. 18. Оп. 2. Д. 3844 (А. Е. Аксельрод).

 

6 Бадаев А. Е. О Сталине // Правда. 1939. 19 дек.

 

7 Великанова А. Я., Кондратьев Б. И., Почебут Г. А. На пути ко второму штурму. Большевики Петрограда между двумя революциями. 1907–1917. Л., 1974.

 

8 Весь Петербург на 1914 г. С. 340, 578, 583; ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1910. Д. 5. пр. 3. Л. 20–21.

 

9 Там же.

 

10 Мительман М. Сталин в Петербурге. С. 132–147; Познер С. М. Из истории революционной деятельности товарища Сталина в годы революционного подъема. С. 94–95.

 

11 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 381. Л. 16–17 (Г. Н. Гомон).

 

12 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 665. Л. 364–365.

 

13 Гори. Д. 448. Л. 1–4 (В. Л. Швейцер); ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 42. Л. 268 (Саркисян).

 

14 Дело провокатора Малиновского. С. 143.

 

15 Материалы следственной комиссии ЦК РСДРП по делу Малиновского (май-ноябрь 1914 г.) // Вопросы истории. 1993. № 9. С. 109.

 

16 Дело провокатора Малиновского. С. 164.

 

17 Там же. С. 143.

 

18 Деятели революционного движения в России. Т. 5. Ч. 1. С. 298.

 

19 Дело провокатора Малиновского. С. 143.

 

20 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. Отд. II. С. 68–71, 124–125.

 

21 Бибинейшвили Б. Камо. М., 1934. С. 325–326.

 

22 Официальный указатель железнодорожных, пароходных и других пассажирских сообщений. Вып. 36: Летнее движение 1912 г. Отд. II. С. 68–71, 124–125.

 

23 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. Л. 6.

 

24 Там же. Д. 209. Л. 1–2.

 

25 Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 272.

 

26 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 263. Л. 3 (В. Савинов); Правда. 1939. 19 дек. (В. Савинов).

 

27 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 263. Л. 2–3 (В. Савинов).

 

28 Правда. 1939. 19 дек. (В. Савинов).

 

29 Трифонов Ю. Исчезновение. М., 1988. С. 40.

 

30 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 1782. Л. 11 (Т. А. Словатинская).

 

31 Там же. Ф. 71. Оп. 15. Д. 470. Л. 5, 26 (Т. А. Словатинская).

 

32 Изнаирский С. Н. Н. Н. Крестинский: Материалы к биографии // Из глубины времен. Вып. 11. СПб., 1999. С. 174.

 

33 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2035. Л. 4. (М. И. Фрумкин).

 

34 Трифонов Ю. Исчезновение. С. 40.

 

35 Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999. С. 297.

 

36 Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. Большевистская фракция IV Государственной Думы и революционное движение в Петербурге. М., 1932. С. 35.

 

37 Трифонов Ю. Исчезновение. С. 40.

 

38 Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 35.

 

39 Там же. С. 36–37; Лурье М. Сталин в Петербурге в годы революционного подъема. С. 89.

 

40 Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 40.

 

41 Бадаев А. Е. О Сталине // Правда. 1939. 19 дек.

 

42 Дело Малиновского // Речь. 1917. 17 июня.

 

43 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–57-В.Л. 34 (в этот день встречался и обедал с С. И. Кавтарадзе).

 

44 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 157. Л. 1–59. В ходе этого наблюдения охранка проверяла адреса Серафимы Меликовны Заваровой, Иоганна Герасимовича Жожикашвили, Ноя Мелитоновича Гванцеладзе, Суры Янкелевны-Фраимовны Готесман, Сильвестра Ясиевича Тодрии, Владимира Григорьевича Козлова, Абеля Шевелевича Левенсона и Моисея Шевеливича Левиисона (Там же. Л. 18–27).

 

45 Там же. Д. 193. Л. 2–3.

 

46 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–58-Б. Л. 55 об.

 

47 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 3. М., 1972. С. 52.

 

48 Розенталь И. С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время. С. 90.

 

49 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5170. Л. 1.

 

50 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 531. Л. 158.

 

51 Государственная Дума. Четвертый созыв: Стенографические отчеты. Сессия первая. Ч. 1. СПб., 1913. С. 3.

 

52 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 531. Л. 331–332.

 

53 Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 3. С. 55.

 

54 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. М., 1957. С. 191.

 

55 Аллилуева А. С. Воспоминания // Роман-газета. 1947. № 1 (13). С. 38.

 

56 Члены Государственной Думы. IV созыв. СПб., 1912.

 

57 Петровский Г. И. Воспоминания о «Правде» // Правда. 1922. 5 мая.

 

58 Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 42.

 

59 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 560. Л. 1; ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3939. Л. 1 (Г. И. Петровский).

 

60 Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 60–61.

 

61 Самойлов Ф. Н. По следам минувшего. М., 1940.

 

62 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 208.

 

63 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 532. Л. 62–63.

 

64 Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 60–61; Дело провокатора Малиновского. С. 42; Большевистская фракция IV Государственной Думы. Л., 1938.

 

65 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 532. Л. 96.

 

66 Там же. Л. 101–101 об.

 

67 Там же. Л. 134–135 об.

 

68 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 560. Л. 1; ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3939. Л. 1 (Г. И. Петровский).

 

69 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 532. Л. 158.

 

70 Там же. ОО. 1912. Д. 5–58-Б. Л. 63 об.

 

71 Там же. Л. 64–65.

 

72 Там же. Л. 64 об.-65; Великанова А. Я., Кондратьев Б. П., Почебут Г. А. На путях ко второму штурму.

 

73 Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. С. 90.

 

В последний раз за границей

 

1 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3941. Л. 1 (Э. Рахья).

 

2 Там же.

 

3 Там же. Л. 1–2; Ленинградская правда. 1939. 17 нояб.

 

4 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1912. Д. 5–58-Б. Л. 67 об.

 

5 ЦГАИПД. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 3941. Л. 3, 9.

 

6 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 189. Л. 65; Ф. 558. Оп. 1. Д. 4899. Л. 1.

 

7 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 2. С. 65; Большевики. 3-е изд. М., 1990. С. 195.

 

8 РГАСПИ. Ф. 4. Оп. 3. Д. 42. Л. 15.

 

9 Там же. Ф. 124. Оп. 1. Д. 233. Л. 3–5.

 

10 Там же.

 

11 Исторический архив. 1960. № 2. С. 25.

 

12 РГАСПИ. Ф. 4. Оп. 3. Д. 42. Л. 15 об.

 

13 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–46-Б. Л. 4 об.

 

14 Там же.

 

15 Там же. Л. 4.

 

16 Там же. Л. 4–4 об.

 

17 Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 271–284, 285–289.

 

18 РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 189. Л. 59.

 

19 Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 47. М. И. Скобелев, читаем мы в материалах Департамента полиции, относившихся к 1913 г., «убежденный социал-демократ, поддерживает материально издающуюся в городе Вена газету „Правда“» (донесение от 9 октября 1912 г. № 4107) (ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 307. Л. 185).

 

20 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 211.

 

21 Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 46.

 

22 Там же.

 

23 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 233. Л. 5.

 

24 См. с. 367, 373.

 

25 Там же. Ф. 558. Оп. 1. Д. 47. Л. 1.

 

26 Там же. Ф. 30. Оп. 1. Д. 4. Л. 1; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 881. Л. 261.

 

27 Там же. Л. 267.

 

28 ГАСПИ. Ф. 30. Оп. 1. Д. 3. Л. 1; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 881. Л. 305.

 

29 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 433 (О. Вейланд).

 

30 Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 1. М., 1990. С. 220.

 

31 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 162.

 

32 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 882. Л. 251.

 

Преданный Малиновским

 

1 Основанием для такого заключения прежде всего является то, что в данном письме применительно к Ветрову употребляется выражение «закупорился, черт». Это же выражение тоже в отношении Ветрова мы встречаем в другом письме из Петербурга, которое было перлюстрировано 26 февраля 1913 г., что указывает на принадлежность их одному и тому же человеку. Между тем в этом последнем письме используется выражение «клянусь собакой», которое широко использовал И. В. Джугашвили.

 

2 В 1913 г. День работницы отмечался 17 февраля (Луч. 1913. 17 февр.).

 

3 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 882. Л. 251; ОО. 1913. Д. 5–57-Б. Л. 21.

 

4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 659. Л. 1 (Ф. Н. Самойлов).

 

5 Дело провокатора Малиновского. С. 34.

 

6 Из архива Л. О. Дан. Амстердам, 1987. С. 101.

 

7 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–57-В. Л. 55.

 

8 С. Г. Шаумян был выслан в Астрахань на 5 лет 1 октября 1911 г. и приезжал в Петербург нелегально (Акопян Г. С. Степан Шаумян: Жизнь и деятельность. 1878–1918. М., 1973. С. 84, 87).

 

9 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 307. Л. 113–115. См. также: РГАСПИ. Ф. 160. Оп. 1. Д. 2. Л. 55.

 

10 Там же. Л. 54–58; Ф. 558. Оп. 4. Д. 211. Л. 1–4; ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 307. Л. 113–115.

 

11 Там же. Д. 5–57-Б. Л. 36.

 

12 Там же.

 

13 Там же. Д. 5–57. Л. 73.

 

14 Дело провокатора Малиновского. С. 216.

 

15 Арест во время маскарада // Луч. Петербург. 1913. 26 февр.

 

16 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 882. Л. 344–344об.; ОО. 1913. Д. 5–57. Л. 94.

 

17 Там же. Д. 5–57. Л. 115–115 об.

 

18 Там же. Л. 108–109.

 

19 Там же. 1912. Д. 5–57-В. Л. 59.

 

20 Там же. Л. 36–39; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 197. Л. 1–5.

 

21 Там же. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–57-В. Л. 59; Д. 5–57. Л. 94.

 

22 Там же. Л. 60.

 

23 Там же. Л. 96 (И. В. Джугашвили).

 

24 РГИА. Ф. 1328. Оп. 2. Д. 58. Л. 244–244 об.

 

25 Во главе дворцовой полиции в это время стоял полковник Борис Андреевич Герарди, отец которого служил на Кавказе и был кумом горийского аптекаря К. И. Шепфа (РГИА. Ф. 1343. Оп. 36. Д. 25670. Л. 7).

 

26 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. Л. 1, 12–14. Частично опубликовано: Красный архив. 1941. № 2 (105). С. 30.

 

27 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. В деле 26 листов. Бывшие в нем документы сохранились не полностью. Об этом свидетельствует отсутствие в нем «литеры Г» и постановления Особого совещания. Первая заверительная запись датирована 7 апреля 1925 г. (Л. 27).

 

28 Там же. Д. 627. Л. 45.

 

29 Там же. Л. 45 об.

 

30 Там же.

 

31 Там же. Л. 46.

 

32 Там же. Л. 47 об.

 

33 Там же. Л. 48.

 

34 Там же. Л. 51–51 об.

 

35 Там же. Л. 52.

 

36 Там же. Д. 214. Л. 8–9.

 

37 18 марта была составлена «Справка по Центральному справочному алфавиту» (Там же. Л. 16–18).

 

38 Там же. Л. 5–7. Опубликовано: Красный архив. 1941.Т. 2(105). С. 31–32.

 

39 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 214. Л. 2.

 

40 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 31.

 

41 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 2.

 

42 Каталог Департамента полиции.

 

43 Красный архив. 1941. Т. 2 (105). С. 32.

 

Первые полгода

25 июня из Дома предварительного заключения И. В. Джугашвили был переведен в Петербургскую пересыльную тюрьму и 1 июля «при открытым листе тюремной инспекции за № 6431» взят на этап. 4 июля, когда он еще находился в пути, в Красноярске в канцелярии губернатора на свет появилось дело «О высылке в Туруханский край под гласный надзор полиции на 4 года Иосифа Джугашвили». На его обложке имеются четыре пометки, по всей видимости, указывающие на другие дела, в которых фигурировала эта фамилия: Д. 245/1913, 170/914, 83/915, 28/916. Подобная же пометка (36/14) имеется в самом деле (Л. 2).

Первый документ, открывающий это дело, — письмо Департамента полиции на имя енисейского губернатора от 18 июня 1913 г. с сообщением о высылке И. В. Джугашвили в Туруханский край на четыре года. Однако письмо пронумеровано как лист № 2. Уже один этот факт свидетельствует о том, что содержавшиеся в данном деле документы дошли до нас не полностью.

Высылка И. В. Джугашвили в Туруханский край должна была повести к возникновению еще как минимум двух подобных же дел: в Енисейском губернском жандармском управлении и Енисейском уездном полицейском управлении. Ни одно из этих дел нам неизвестно. Неизвестна и регистрационная карта Енисейского розыскного пункта на И. В. Джугашвили.

Дорога от Петербурга до Красноярска заняла полторы недели. 11 июля И. В. Джугашвили был уже в «столице» Енисейской губернии, 15 числа с первой же оказией его отправили дальше, в Туруханский край.

И потянулась за бортом тайга, замелькали редкие сибирские деревни. Чем ближе пароход приближался к месту ссылки, тем шире становился Енисей. От находившегося на границе Туруханского края станка Осиново Енисей разливался настолько широко, что с одного берега невозможно было разглядеть другой, так как он сливался с горизонтом. «Енисей здесь широк, — писал Я. М. Свердлов, — считают, пять верст». Плывя на пароходе, И. В. Джугашвили должен был почувствовать, что на этот раз ему предстоит отбывать необычную ссылку. В этом его еще более должна была убедить телеграфная линия, которая тянулась вдоль Енисея на север и доходила до села Монастырского. А поскольку другой дороги кроме Енисея не существовало, перехватить беглеца не представляло труда.

20 июля, когда И. В. Джугашвили еще находился в пути, В. И. Ленин из Кракова направил ему денежным переводом 120 франков, что по тогдашнему курсу составляло около 60 руб. 27 июля в Поронино открылось очередное партийное совещание с участием членов ЦК РСДРП. На этом совещании было решено организовать И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлову побег. Сразу же по возвращении в Россию Р. В. Малиновский проинформировал о принятом решении Департамент полиции. И уже 25 августа в адрес Енисейского ГЖУ за подписью и. о. директора Департамента полиции А. Т. Васильева полетело письмо с сообщением о подготовке побега названных лиц и рекомендацией принять все необходимые меры к его недопущению.

Долгое время «столицей» Туруханского края был заштатный город Туруханск. Затем она была перенесена в село Монастырское. Сюда И. В. Джугашвили прибыл 10 августа, т. е. на 26-й день пути.

В рассматриваемое время «хозяином» Туруханского края был полицейский пристав Иван Игнатьевич Кибиров. Имеющиеся в воспоминаниях указания на его осетинское происхождение позволили установить, что в 1906–1907 гг. он занимал должность помощника письмоводителя Бакинского городского полицейского управления. В «Кавказском календаре на 1908 г.» он фигурирует в качестве помощника пристава 3-го, а в справочнике «Весь Баку на 1908 г.» помощника пристава 6-го участка. Затем, в 1910 г., мы снова видим его в канцелярии Бакинского полицейского управления. С 1911 г. фамилия И. И. Кибирова исчезает из «Кавказского календаря», зато появляется в «Памятной книге Енисейской губернии». Перевод И. И. Кибирова в Туруханск, несомненно, был связан к какими-то должностными прегрешениями и представлял для него почетную ссылку.

16 августа 1913 г. И. В. Джугашвили написал на имя туруханского пристава заявление: «Сим имею честь заявить, что постоянных источников существования у меня не имеется, ввиду чего и прошу сделать представление куда следует о том, чтобы мне выдавали положенное пособие».

Считается, что по прибытии в Туруханский край И. В. Джугашвили был направлен для отбывания срока ссылки в село Костино. До сих пор никаких документальных данных на этот счет не приведено. Между тем сохранились документы 1913 г., в которых И. В. Джугашвили значится как проживающий в станке Мироедиха. Удалось, в частности, обнаружить «Требовательскую ведомость об отпуске пособия от казны лицам, состоящим под гласным надзором полиции в Туруханском крае Енисейской губернии на сентябрьскую треть 1913 г.», т. е. на сентябрь — декабрь. В этой ведомости И. В. Джугашвили тоже фигурирует как проживающий на станке Мироедихд, причем против его фамилии имеется пометка «вновь прибывший». А в графе «С какого времени надлежит назначить пособие?» указано: «С 10 августа 1913 г., 15 руб.». Это дает основание утверждать, что первоначально И. В. Джугашвили был направлен для отбывания ссылки в Мироедиху, которая находилась на 25 верст южнее села Монастырского, и только затем переведен в Костино, располагавшееся на 138 верст южнее Мироедихи.

Когда именно и почему это произошло, остается не совсем ясным. Не ясно и то, почему данный факт официальная историография предпочитала обходить стороной. В поисках ответа на данный вопрос нельзя не обратить внимание на то, что здесь, в Мироедихе, отбывал ссылку И. Ф. Дубровинский, утонувший в Енисее при до конца не выясненных обстоятельствах в мае 1913 г..

После смерти И. Ф. Дубровинского осталась библиотечка, которая на некоторое время оказалась бесхозной. По некоторым мемуарным данным, по прибытии в ссылку И. В. Джугашвили «конфисковал» ее в свою пользу и тем самым сразу же вызвал недовольство других ссыльных. Если принять эту версию во внимание, сразу же станет понятно и то, почему И. В. Джугашвили через некоторое время предпочел перебраться в Костино, и то, почему официальные биографы И. В. Сталина предпочитали не вспоминать о его пребывании в Мироедихе.

В Мироедихе И. В. Джугашвили пробыл около двух недель. В начале сентября мы видим его уже в Костине. Об этом свидетельствует доверенность на имя начальника почтового отделения в селе Монастырском, написанная 1-го числа: «Сим заявляю, что посылки и корреспонденцию, получаемые на имя Иосифа Виссарионовича Джугашвили, должны быть переправлены в деревню Костино, где живу ныне и буду жить впредь. Мне передали, что на мое имя [уже] получена денежная повестка, причем почему-то до сих пор не передана мне, должно быть, по какому-либо недоразумению или, быть может, по забывчивости почтальона. Прошу означенную повестку переслать в Костино».

О том, с кем должен был И. В. Джугашвили отбывать свой срок в селе Костино, мы можем узнать из «Списка административно-ссыльных Туруханского края, состоящих под гласным надзором полиции к 1 января 1914 г.». В нем кроме И. В. Джугашвили на «станке Костинском» значатся Николай Петрович Хачидзе, Алексей Уплисович Хачидзе, Исидор Истомович Хачидзе и Леонид Павлович Яковлев.

Прибыв в село Монастырское, И. В. Джугашвили сразу же направил в Краков Г. Е. Зиновьеву (по адресу: ул. Любомирская, д. 37), новое письмо: «Я, — писал он, — как видите, в Туруханске. Получили ли письмо с дороги? Я болен. Надо поправляться. Пришлите денег. Если моя помощь нужна, напишите, приеду немедля. Пришлите книжки Ейштрассера, Панекука и Каутского. Напишите адрес. Мой адрес: Киев, Тарасовская, 9–43, Анна Абрамовна Розенкранц для Эсфири Финкельштейн. Это будет внутри. От них получу. Для Н. К. от К. Ст-на».

Предлагая свои услуги и обещая приехать немедля, И. В. Джугашвили не подозревал, что это будет его самая долгая и самая трудная ссылка. По прибытии в Туруханский край он узнал, что в 15 верстах от Монастырского в селе Селиваниха отбывает ссылку Я. М. Свердлов. 29 августа 1913 г. здесь же поселился Ф. Голощекин. Не позднее 20 сентября И. В. Джугашвили нанес им визит.

27 сентября Я. М. Свердлов писал Р. В. Малиновскому: «Дорогой Роман! Не знаю, успеет ли дойти это письмо до начала распутицы… Только простился с Васькой, он гостил у меня неделю. Получил наши письма, отправленные неделю назад? Завтра утром он уже уедет из Монастыря домой. Теперь сюда придвинулся телеграф. Через месяц, вероятно, все будет уже закончено. Если будут деньги, мы пошлем вам в Питер телеграмму. Теперь вот наша просьба. Если у тебя будут деньги для меня или Васьки (могут прислать), то посылай по следующему адресу: Туруханск Енисейской губернии, с. Монастырское, Карлу Александровичу Лукашевиц. И больше ничего, никаких пометок для кого и тому подобное не надо. Одновременно пошли или мне, или Ваське открытку с сообщением об отправке и пометь при этом цифру. Вот и все. Прошлой почтой мы писали тебе, просили о высылке газет и журналов. Сделай, что можешь. Всего доброго, всяческих успехов, привет всем друзьям. Жму крепко руку.

P. S. Прилагаемое письмо передай, пожалуйста, по назначению. Лучше всего лично. Помнишь „Soleil“? Да, письмо, само собой, можешь предварительно сам прочесть. Если найдешь удобным обратиться за тем же без письма — можешь. Но я полагаю, что с письмом лучше. Еще раз всего доброго. Я[ков].».

1 октября новое совещание ЦК РСДРП(б) подтвердило прежнее решение об организации И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлову побега и о выделении для этой цели 100 руб..

Около 20 октября И. В. Джугашвили «получил от одного товарища из Питера предложение переехать — переселиться в Питер». «Он, — уточнял И. В. Джугашвили, — писал, что предложение исходит не от него лично, и если согласен переселиться, деньги на дорогу будут». По всей видимости, таким образом И. В. Джугашвили получил сообщение о принятом ЦК РСДРП решении организовать ему побег. Можно не сомневаться, какой ответ был дан им на это предложение.

Через неделю И. В. Джугашвили пишет письмо в Петербург на имя Т. А. Словатинской с сообщением своего нового адреса и просьбой переслать ему оставшуюся в Петербурге в Доме предварительного заключения одежду. Текст этого письма нам неизвестен, но о его содержании мы можем судить на основании его письма от 10 ноября.

Вскоре после этого на имя И. В. Джугашвили в Туруханск пришла первая посылка. На сохранившейся почтовой повестке имеются: а) штамп, свидетельствующий, что посылка прибыла 21 октября, б) сделанная рукой И. В. Джугашвили запись: «По этой повестке доверяю получить мою посылку господину туруханскому отдельному приставу. 5 ноября 1913» и в) еще один штамп, означающий, что посылка была получена И. И. Кибировым 7 ноября.

10 ноября И. В. Джугашвили пишет дополнение к своему предшествующему письму на имя Т. А. Словатинской:

«10 ноября. Письмо лежит у меня две недели вследствие испортившейся почтовой дороги. Татьяна Александровна, как-то совестно писать, но что поделаешь — нужда заставляет. У меня нет ни гроша. И все припасы вышли. Были кое-какие деньги, да ушли на теплую одежду, обувь и припасы, которые здесь страшно дороги. Пока еще доверяют в кредит, но что будет потом, ей-богу, не знаю… Нельзя ли будет растормошить знакомых (вроде крестьянского) и раздобыть рублей 20–30? А то и больше. Это было бы прямо спасение, и чем скорее, тем лучше, так как зима у нас в разгаре (вчера было 33 градуса холода). А дрова не куплены в достаточном количестве, запас в исходе. Я надеюсь, что, если захотите, достанете. Итак, за дело, дорогая. А то „кавказец с Калашниковской биржи“ того и гляди [пропадет]… Адрес знаете, шлите прямо на меня (Туруханский край, Енисейская губерния, деревня Костино и прочее). Можно в случае необходимости растормошить Соколова, и тогда могут найтись денежки более 30 руб. А это было бы праздником для меня.

12 ноября. Милая, дорогая Татьяна Александровна, получил посылку. Но ведь я не просил у Вас нового белья, я просил только своего, старого, а Вы еще купили новое, израсходовались, между тем жаль, денег у Вас очень мало. Я не знаю, как отплатить Вам, дорогая, милая-милая.

20 ноября. Милая. Нужда моя растет по часам, я в отчаянном положении, вдобавок еще заболел, какой-то подозрительный кашель начался. Необходимо молоко, но… деньги, денег нет. Милая, если добудете денежки, шлите немедля телеграммой. Нет мочи ждать больше…»

Письмо было перлюстрировано и отточия содержатся в его копии.

Приведенное письмо — яркий человеческий документ, особенно если учесть, что он вышел из-под пера будущего диктатора. Не менее красноречиво в этом же отношении и письмо И. В. Джугашвили к Р. В. Малиновскому:

«От Иосифа Джугашвили. Конец ноября. Здравствуй, друг. Неловко как-то писать, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов холода), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахару, ни мяса, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и одеяние с обувью). А без запасов здесь все дорого: хлеб ржаной 4 коп. фунт, керосин 15 коп., мясо 18 коп., сахар 25 коп. Нужно молоко, нужны дрова, но… деньги, нет денег, друг. Я не знаю, как проведу зиму в таком состоянии… У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе — и к Петровскому, и к Бадаеву. Моя просьба состоит в том, что если у социал-демократической фракции до сих пор остается „Фонд репрессированных“, пусть она, фракция, или лучше бюро фракции, выдаст мне единственную помощь хотя бы в рублей 60. Передай мою просьбу Чхеидзе и скажи, что и его также прошу принять близко к сердцу мою просьбу, прошу его не только как земляка, но главным образом как председателя фракции. Если же нет больше такого фонда, то, может быть, вы все сообща выдумаете где-нибудь подходящее. Понимаю, что вам всем, а тебе особенно, некогда, нет времени, но, черт меня подери, не к кому больше обращаться. А околеть здесь, не написав даже одного письма тебе, не хочется/ Дело это надо устроить сегодня же и деньги переслать по телеграфу, потому что ждать дальше — значит голодать, а я и так истощен и болен. Мой адрес знаешь: Туруханский край Енисейской губернии, деревня Костино. Иосиф Джугашвили.

Далее. Мне пишет Зиновьев, что статьи мои по „национальному вопросу“ выйдут отдельной брошюрой, ты ничего не знаешь об этом? Дело в том, что если это верно, то следовало бы добавить к статьям одну главу (это я мог бы сделать в несколько дней, если только дадите знать), а затем я надеюсь (вправе надеяться), что будет гонорар (в этом злосчастном крае, где нет ничего кроме рыбы, деньги нужны как воздух). Я надеюсь, что ты в случае чего постоишь за меня и выхлопочешь гонорар… Ну-с, жду от тебя просимого и крепко жму руку, целую, черт меня дери… Привет Стефании, ребятам. Привет Бадаеву, Петровскому, Самойлову, Шагову, Миронову (по всей видимости, это ошибка, и следует читать: Муранову. — А.О.). Неужели мне суждено здесь прозябать четыре года?. Твой Иосиф.

Только что узнал, что, кажется, в конце августа Бадаевым пересланы для меня в Ворогово (Енисейский уезд) не то 20, не то 25 рублей. Сообщаю, что я их не получил еще и, должно быть, не получу до весны. За все свое пребывание в туруханской ссылке получил всего 44 рубля из-за границы и 25 рублей от Петровского. Больше я ничего не получал. Иосиф».

Именно в ноябре, когда закончилась распутица и установился санный путь, к И. В. Джугашвили пришли не только первые деньги, но и открытка от Р. В. Малиновского, в которой тот, явно конспирируя, писал: «Брат, пока продам лошадь, запросил 100 руб.». Это, видимо, было сообщение о возможной присылке 100 руб., выделенных ЦК для организации побега. В конце ноября эта сумма действительно была прислана в Монастырское, но не на имя И. В. Джугашвили, а на имя Я. М. Свердлова, что И. В. Джугашвили расценил как намерение вытащить из ссылки только Я. М. Свердлова.

Тогда же, в конце ноября, пришло письмо от Г. Зиновьева (из-за границы оно было отправлено 26 октября / 9 ноября), который сообщал, что брошюра И. В. Джугашвили по национальному вопросу готовится к печати, обещал прислать положенный ему гонорар, а также просимые им книги для работы над национальным вопросом далее.

7 декабря И. В. Джугашвили направил Г. Е. Зиновьеву открытку: «Пишу открытку — так лучше. Письмо от 9 ноября получил. Книжки Каутского и прочих еще не получил. Скверно. Сейчас у меня под руками новая брошюра Кострова (на грузинском языке), и мне хотелось бы коснуться заодно всех. Еще раз прошу прислать. Кстати. Получил повестку о какой-то посылке (кажется, книги) из Тифлиса. Не те ли самые книги? Очень рад (еще бы!), что ваши дела на родине идут удовлетворительно. Да иначе и не могло быть: кто и что может устоять против логики вещей? Рад, что разрыв во фракции произошел теперь, а не полгода назад: теперь никому из мыслящих рабочих не покажется разрыв неожиданным и искусственным… Получил всего 45 р. (Берн) и 25 (от Петр.). Больше ничего ни от кого не получал пока. У меня начался безобразный кашель (в связи с морозами). Денег ни черта. Долги. В кредит отказывают. Скверно. Видел А[ндрея]. Устроился недурно. Главное — здоров. Он, как и К. Ст., пропадает здесь без дела… Требуется адрес для (часть текста прочесть невозможно. — А.О.): Туруханский край (Енисейская губерния), дер. Костино, Мокееву. Ну. Жму руки…».

9 декабря 1913 г. И. В. Джугашвили отправил Г. Е. Зиновьеву новую открытку: «…В своем письме от 9 ноября пишете, что будете присылать мне мой „долг“ по маленьким частям. Я бы хотел, чтобы Вы их прислали возможно скоро по каким бы маленьким частям ни было (если деньги будут, шлите прямо на меня в Костино). Говорю это потому, что деньги нужны до безобразия. Все бы ничего, если бы не болезнь, но эта проклятая болезнь, требующая ухода (т. е. денег), выводит из равновесия и терпения. Жду. Как только получу немецкие книги, дополню статью и в переработанном виде пошлю… Ваш Иосиф».

По свидетельству С. Я. Аллилуева, в конце декабря 1913 г. он тоже получил от И. В. Джугашвили письмо, в котором тот просил его выслать через А. Е. Бадаева денег.

Вскоре после встречи Нового года И. В. Джугашвили обратился к Г. Е. Зиновьеву с новым письмом: «И января. Почему, друг, молчишь? За тебя давно писал какой-то Н., но, клянусь собакой, я его не знаю. От тебя нет писем уже 3 месяца. Дела… Новость: Сталин послал в „Просвещение“ большую-пребольшую статью „О культурно-национальной автономии“. Статья, кажется, ладная. Он думает, что получит за нее порядочный гонорар и будет таким образом избавлен от необходимости обращаться в те или иные места за деньгами. Полагаю, что он имеет право так думать. Кстати, в статье критикуется брошюра Кострова (на грузинском языке) в связи с общими положениями культур-автономистов. Ну-с, жму руку. Мой привет знакомым».

Видимо, именно эту статью имел в виду С. Я. Аллилуев, который писал, что им было получено от И. В. Джугашвили письмо на имя Р. В. Малиновского и к нему была приложена какая-то статья. О том, что она дошла до адресата, свидетельствует письмо Г. Е. Зиновьева от 12/25 марта 1914 г. на имя А. А. Трояновского, в котором он писал: «От Сталина пришла большая статья против новой книжки Кострова (Нирадзе) о культурно-национальной автономии. Затрагивает только эту тему. Останетесь довольны».

29 января 1914 г. директор Департамента полиции С. П. Белецкий направил в Красноярск телеграмму, в которой сообщал, что 28 января «для организации побега» И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлову кроме посланных ранее 100 руб. отправлено еще 50. В связи с этим Департамент полиции снова обращал внимание жандармов на принятие мер по недопущению побега.

О том, что такой перевод действительно был направлен И. В. Джугашвили, свидетельствует письмо И. И. Кибирова на имя начальника Енисейского ГЖУ ротмистра В. Ф. Железнякова. «Сообщаю Вашему высокоблагородию, — писал И. И. Кибиров 30 января 1914 г., — что на имя административно-ссыльного Иосифа Джугашвили в туруханском почтовом отделении получено три перевода по телеграфу, один из Петербурга от Т. Виссарионовича Джугашвили на 50 руб., второй из Тифлиса от Александры Семеновны Монаселидзе на 10 руб. и третий из Петербруга от А. Е. Бадаева на 25 руб., всего 85 руб., и Джугашвили лишен казенного пособия за февраль, март, апрель, май, июнь и июль 20 дней. Хотя Джугашвили их еще не получил из почты, но это обстоятельство, по моему мнению, не может препятствовать лишению пособия».

Сохранилась и повестка, адресованная И. В. Джугашвили из Петербурга, на получение перевода в 50 руб. На повестке три почтовых штампа. Один из них дает основание думать, что перевод пришел в Туруханск 17 января 1914 г. Второй штамп — 2 февраля 1914 г. — свидетельствует о времени оформления доверенности И. В. Джугашвили на ее получение: «По этой повестке доверяю получить деньги (50 руб.) господину отдельному приставу Туруханского края», а третий штамп — 19 февраля 1914 г. — относится к записи: «Выдано по доверенности туруханскому отдельному приставу». 8 февраля из Петербурга пришел еще один перевод, тоже на 50 руб. Их И. В. Джугашвили 17 февраля тоже доверил получить И. И. Кибирову, которому они и были выданы 19 февраля.

Таким образом, если принять во внимание две эти повестки и приведенное выше письмо И. И. Кибирова, в начале 1914 г. И. В. Джугашвили получил как минимум 135 руб.

27 февраля И. В. Джугашвили обратился с письмом к некоему Г. Белинскому во Францию:

«Т-щ! По слухам, в Париже существует „Общество интеллектуальной помощи русским ссыльным“, а вы, оказывается, состоите его членом. Если это верно, прошу Вас прислать мне франко-русский карманный словарь и несколько номеров какой-либо английской газеты. Ваш адрес получил от ссыльного Бограда. Сведения обо мне, если они Вам понадобятся в связи с присылкой книг, можете получить у Ю. Каменева, коему, кстати, шлю свой сердечный привет. Административно-ссыльный Иосиф Джугашвили. Мой адрес: Туруханский край (Енисейской губ.), деревня Костино, адм. — ссыльн. Иосифу Вис. Джугашвили».

24 февраля секретный сотрудник Енисейского розыскного пункта Кирсанов сообщил: «Гласно-поднадзорные Джугашвили и Свердлов предполагают с места высылки бежать. Если не удастся на юг, то на первом же из ожидающихся летом к устью Енисея пароходе». Резолюция: «Джугашвили и Свердлова выселить на станок севернее с. Монастырского, где нет других ссыльных, и специально для наблюдения за ними приставить двух надзирателей».

В связи с этим И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов были поставлены в известность об их переводе на север в станок Курейка. Об этом решении туруханского пристава Я. М. Свердлов сообщал домой своей сестре Сарре Михайловне: «…Пишу на лету лишь пару строк. Меня и Иосифа Джугашвили переводят на 180 верст севернее, на 80 верст севернее Полярного круга. От почты оторвали. Последняя раз в месяц через ходока, который часто запаздывает, практически не более восьми-девяти почт в год». Я. М. Свердлов сообщил также, что за получение денег на четыре месяца лишен пособия и просил прислать денег на другое имя.

 

История одного конфликта

На новое место И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов были отправлены 11 марта 1914 г. В этот день Я. М. Свердлов сообщил в письме: «Меня переводят на 200 верст севернее за Полярный круг. Отправляют надзирателей двоих с нами — со мной и Иосифом Джугашвили… Через один-два дня будет новый станок, где будем жить, — Курейка».

«В марте 1914 г., — вспоминал Иван Михайлович Тарасеев, — из станка Костино в Курейку привезли ссыльных И. В. Сталина и Я. М. Свердлова. Привезли на двух лошадях надзиратель Лалетин и возчик. Возчик в Курейке знал только Тарасеевых, а поэтому заехал на квартиру к Тарасееву Алексею Яковлевичу».

А вот свидетельство А. С. Тарасеева: «Помню, в марте товарищ Сталин с товарищем Свердловым приехали на лошадях в Курейку. Попросились к нам на квартиру. Мы пустили их обоих».

По утверждению Александра Тарасеева, «домов в Курейке было восемь, не считая старой покосившейся и заброшенной избы Якова Тарасеева». Их хозяевами были братья Алексей и Семен Яковлевичи Тарасеевы (совладельцы), Федор Тарасеев и Афанасий Калашников (совладельцы), Павел [Яковлевич] Тарасеев, Михаил Андреевич Тарасеев, Петр [Степанович], Степан и Филипп Салтыковы и семья Перепрыгиных. По другим данным, почти полностью совпадающим с приведенными выше, у Михаила Тарасеева отчество было Александрович и владельцем одного из домов был не Степан, а Иван Филиппович Салтыков. В этих 8 домах жило 67 человек: 38 мужчин и 29 женщин. В среднем на один дом приходилось 8–9 человек.

Наиболее близко И. В. Джугашвили сошелся с Федором Андреевичем Тарасеевым, который в 1912 г. привлекался к ответственности по 3 ч. 103 ст. Уголовного уложения. По этой же статье в 1912 г. проходил и Федор Михайлович Тарасеев. Однако 10 апреля 1913 г. Красноярский окружной суд на основании 4 п. XVIII отд. высочайшего указа 21 февраля 1913 г. об амнистии оправдал Ф. А. Тарасеева, а 15 июля 1913 г. и Ф. М. Тарасеева.

Чтобы не лишиться ежемесячного пособия, И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов наладили получение денег через Алексея Яковлевича Тарасеева.

Оказавшись на глухом станке, где нетрудно было потерять даже счет времени, И. В. Джугашвили отправил 16 марта заявление на имя начальника Главного тюремного управления с просьбой вернуть ему часы, изъятые у него 24 апреля 1913 г. во время пребывания его в Доме предварительного заключения.

20 марта 1914 г. И. В. Джугашвили через Г. И. Петровского обратился с письмом к Р. В. Малиновскому:

«Товарищ Петровский! Прошу передать Роману. Побеспокоил Вас потому, что адреса Романа не знаю. Василий.

От Василия. 20 марта 1914 г. Енисейская губерния.

Месяцев пять тому назад я получил от одного товарища из Питера предложение приехать — переселиться в Питер. Он родом грузин, и ты его знаешь. Он писал, что предложение исходит не от него лично и что, если согласен переселиться, деньги на дорогу будут. Я ему написал ответ еще месяца четыре назад, но от него нет никакого ответа до сих пор. Не можешь ли ты в двух словах разъяснить мне это недоразумение.

Месяца три назад я получил от Кости открытку, где он писал: „Брат, пока продам лошадь, запросил 100 руб.“ Из этой открытки я ничего не понял и никаких 100 руб. не видел. Да, по другому адресу тов. Андрей получил их, но я думаю, что они принадлежат ему и только ему. С тех пор я не получил от Кости ни одного письма.

Не получал также ничего уже четыре месяца от сестры Нади.

Короче, целая куча недоразумений. Все это я объяснил так: были, очевидно, разговоры о моем переселении на службу в Питер. Но разговоры разговорами остались, и выбор Кости остановился на другом, на Андрее, потому и послали сто <…>. Верно ли я говорю, брат? Я прошу тебя, друг, дать мне прямой и точный ответ. Очень прошу не отвечать мне молчанием, как делал ты до сих пор. Ты знаешь мой адрес. Ясный ответ нужен не только потому, что многое зависит от него, но и потому, что я люблю ясность, как и ты, надеюсь, во всем любишь ясность. Пришли заказным. Привет твоим друзьям. Привет Стефании, поцелуй ребят».

Направляя это письмо, И. В. Джугашвили еще не знал, что никакого ответа от Р. В. Малиновского он уже не получит, так как ровно через месяц, 22 апреля, товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский поставит председателя Государственной Думы М. В. Родзянко в известность о том, что Р. В. Малиновский является секретным сотрудником Департамента полиции, а 8 мая последний положит на стол М. В. Родзянко заявление о сложении с себя полномочий депутата Государственной Думы.

22 марта Я. М. Свердлов писал с нового места: «Нас двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы встречались в ссылке, другой. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни».

Этот индивидуализм заключался в том, что И. В. Джугашвили не был приучен к домашнему хозяйству и пытался переложить на своего товарища все заботы по дому. А нужно было пилить и колоть дрова, носить воду, топить печь, готовить обед, мыть посуду, подметать пол и т. д..

Есть основания полагать, что вскоре после этого письма во взаимоотношениях И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова произошли крупные перемены. «Прожили они у нас, — писал А. С. Тарасеев, — до конца мая. Потом мы стали дом переносить, и товарищ Сталин перешел на квартиру к Перепрыгиным, а товарищ Свердлов уехал в Туруханск».

В этом свидетельстве содержится по меньшей мере две неточности.

Во-первых, имеются воспоминания Александра Михайловича Тарасеева, из которых явствует, что от А. Я. Тарасеева И. В. Джугашвили вначале перебрался к Петру Степановичу Салтыкову (по другим данным, некоторое время он жил у Филиппа Салтыкова), но пробыл здесь лишь около 20 дней, после чего перешел к Перепрыгиным. «Это были сироты без отца и матери, — вспоминал Ф. А. Тарасеев, — пять братьев (Иона, Дмитрий, Александр, Иван, Егор. — А.О.) и две сестры (Наталья и Лидия. — А.О.). Самому меньшему было 12 лет».

Во-вторых, из Курейки Я. М. Свердлов уехал не весной, а осенью 1914 г. Поэтому если бы его переезд от А. Я. Тарасеева действительно был связан с переносом дома на другое место или его ремонтом, то можно было бы ожидать, что Я. М. Свердлов поселится в одном из названных выше домов вместе с И. В. Джугашвили. Однако от А. Я. Тарасеева Я. М. Свердлов переселился к Ивану Филипповичу Салтыкову.

Точная дата переселения И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова от А. Я. Тарасеева неизвестна. Из воспоминаний явствует, что это произошло «к Пасхе». Имея в виду первого из них, Анфиса Степановна Тарасеева уточняла: «Так он и прожил у нас до Страстной недели». В 1914 г. Пасху отмечали 6 апреля, а Страстная неделя продолжалась с 31 марта по 5 апреля. Следовательно, И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов не прожили вместе даже месяца, и то, что они, покинув дом А. Я. Тарасеева, стали жить раздельно, не имело никакого отношения к переносу этого дома на новое место.

Невольно рождается мысль: не было ли это связано с конфликтом между ними? О том, что между ними действительно что-то произошло, прямо писал в своих воспоминаниях питерский рабочий Борис Иванович Иванов, который тоже отбывал ссылку в Туруханском крае и так передавал слова Я. М. Свердлова на этот счет: «По прибытии в ссылку я поселился в его хижине, но вскоре он не стал со мною разговаривать и дал понять, чтобы я освободил его от своей персоны, и я тогда стал жить отдельно от него».

Как явствует из письма Я. М. Свердлова Л. И. Бессер 27 мая 1914 г., к этому времени он и И. В. Джугашвили жили уже раздельно.

«Со мной (в Курейке) товарищ… — писал он. — Мы хорошо знаем другу друга. Притом же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех мелочах… С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся».

Об остроте произошедшего конфликта мы можем судить на основании других писем Я. М. Свердлова. 27–29 июня 1914 г. он писал жене: «Со своим товарищем мы не сошлись характером и почти не видимся, не ходим друг к другу». И это на станке, где было всего 8 домов. Возвращаясь к этому же вопросу в письме к жене от 16 ноября 1914 г., Я. М. Свердлов писал: «Ты же знаешь, родная, в каких гнусных условиях я жил в Курейке. Товарищ, с которым мы были там, оказался в личном отношении таким, что мы не разговаривали и не виделись».

Некоторые авторы видят причину конфликта в несовместимости характеров двух вождей партии большевиков. Не отрицая роли этого фактора, в то же время нельзя не обратить внимание на то, что разлад между И. В. Джугашвили и Я. М. Свердловым по времени совпал с некоторыми другими событиями в Курейке.

Прежде всего имеется в виду резкое обострение отношений между И. В. Джугашвили и стражником И. Лалетиным.

«В мае 1914 г. туруханский пристав вынужден был после настоятельных требований товарища Сталина сменить стражника Лалетина, на место Лалетина был поставлен Михаил Мерзляков». По воспоминаниям последнего, когда он в мае 1914 г. появился в Монастырском и предложил свои услуги в качестве стражника, то И. И. Кибиров заявил своему помощнику Ивановскому: «Вот и пошлем Мерзлякова в Курейку, а то административно-ссыльный Джугашвили настоятельно требует сменить его охранника, как бы не нажить греха».

Последние слова свидетельствуют о том, что взаимоотношения между И. В. Джугашвили и И. Лалетиным достигли угрожающего характера. И действительно, имеются сведения, что во время одного из столкновений со своим подопечным И. Лалетин ранил его шашкой. Что послужило причиной обострения их отношений, остается неясным. Но вот как описывал один из конфликтов между ними Федор Андреевич Тарасеев:

«Как-то вечером весной 1914 г., — вспоминал он, — мы наблюдали такую картину: жандарм пятился к Енисею и трусливо махал обнаженной шашкой впереди себя, а товарищ Сталин шел на него возбужденный и строгий со сжатыми кулаками. Оказывается, в этот день товарищ Сталин сидел дома, работал и не выходил на улицу. Жандарму показалось это подозрительным, он и решил проверить. Без спроса ворвался в комнату, и товарищ Сталин в шею выгнал этого мерзавца».

Если вспомнить невозмутимость И. В. Джугашвили, которую отмечали даже его противники, то привести его в ярость мог не сам факт подобного появления, а то, что И. Лалетин стал свидетелем какой-то интимной сцены.

С учетом этого обращают на себя внимание слухи, которые когда-то циркулировали в эмиграции и нашли отражение в упоминавшейся выше книге Льва Нусбаума (Эссад-бея). В соответствии с ними, находясь в туруханской ссылке, И. В. Джугашвили совершил свой последний побег, который якобы был связан с романом, возникшим между И. В. Джугашвили и одной из местных девушек.

«Ночью, — живописал Л. Нусбаум, — она прокрадывалась к нему в избушку. Девушка делила с ним ночлег, ей нравился молчаливый мужчина с лицом, покрытым следами оспы… Но отец девушки узнал об этом. Топор, который сверкает в таких случаях, тяжел и остр. Сталин очень хорошо знал об этом. С первым же пароходом, который шел вниз по реке, он покинул Сибирь», но «через несколько месяцев он опять был в руках полиции и возвращен на прежнее место ссылки».

Насколько же заслуживает доверия приведенная версия? Мы уже видели, какие нелепые слухи готовы были поддерживать и распространять об И. В. Сталине его политические противники. Но в данном случае оказывается, что подобные слухи циркулировали не только в эмиграции, но и среди местного населения.

«В местах своей последней ссылки, — писал, например, Д. А. Волкогонов, — как рассказывал мне старый большевик И. Д. Перфильев, сосланный в эти края уже в советское время, у Сталина была связь с местной жительницей, от которой появился ребенок. Сам „вождь“, разумеется, никогда и нигде не упоминал об этом факте».

Об этом же слышала С. И. Аллилуева в ближайшем окружении вождя. «Тетки, — вспоминала она, — говорили мне, что во время одной из сибирских ссылок он жил с местной крестьянкой и что где-то теперь живет их сын, получивший небольшое образование и не претендующий на громкое имя». В 1990 г. в печати было названо и имя этой «местной жительницы».

«Народная молва гласит о том, — читаем мы в книге А. Колесника „Хроника жизни семьи Сталина“, — что до революции у Сталина было еще двое детей. Первый ребенок умер младенцем, а второй, Александр, появился на свет в 1917 г. от Лидии Платоновны Перепрыгиной, у которой Сталин жил на квартире в ссылке. Позднее Сталин якобы дважды просил отдать ему малыша, но мать его на это не пошла. Уже нет в живых ни Лидии Платоновны, ни Александра, которые могли бы подтвердить это или опровергнуть. Судьба этих двух людей такова. Лидия Платоновна в 20-е гг. вышла замуж за Якова Давыдова, который усыновил мальчика. У них родилось еще 8 детей. Сам Александр Яковлевич окончил в Дудинке школу, работал в РК комсомола, закончил техникум связи в Красноярске, участвовал в Великой Отечественной Войне, в звании майора был уволен из рядов Вооруженных Сил, после чего работал производителем работ на одном из объектов в Красноярске, где и умер в 1967 г.».

По свидетельствуя. Сухотина, в 1917 г. Л. П. Перепрыгина родила сына, «которого нарекли Александром и записали в метрическом свидетельстве как Джугашвили».

В свое время А. В. Антонов-Овсеенко со слов О. Г. Шатуновской заявил, будто бы данный эпизод из биографии И. В. Сталина при Н. С. Хрущеве рассматривался в Политбюро ЦК КПСС. «Во время туруханской ссылки, — писал он, — Коба изнасиловал 13-летнюю дочь хозяина избы, у которого квартировал. По жалобе отца жандарм возбудил уголовное дело. Пришлось И. Джугашвили дать обязательство повенчаться с потерпевшей. Первый ребенок родился мертвым, потом появился на свет мальчик». «Документы по этому делу, — писал А. В. Антонов-Овсеенко, — зачитал на заседании Политбюро в 1964 г. Серов».

До недавнего времени можно было лишь строить предположения о том, насколько соответствует действительности приведенное свидетельство. Однако в самое последнее время была рассекречена и стала доступна исследователям записка председателя КГБ при СМ СССР И. А. Серова, в которой нашел отражение данный факт. Сейчас она хранится в РГАСПИ в фонде И. В. Сталина и в конце 2000 г. частично была введена в научный оборот ведущим научным сотрудником Института росийской истории РАН Б. Илизаровым:

«…По рассказам гр-ки Перелыгиной, — информировал Н. С. Хрущева в 1956 г. И. А. Серов, — было установлено, что И. В. Сталин, находясь в Курейке, совратил ее в возрасте 14 лет и стал сожительствовать. В связи с этим И. В. Сталин вызывался к жандарму Лалетину для привлечения к уголовной ответственности за сожительство с несовершеннолетней. И. В. Сталин дал слово жандарму жениться на Перелыгиной, когда она станет совершеннолетней. Как рассказывала в мае с. г. Перелыгина, у нее примерно в 1913 г. родился ребенок, который умер. В 1914 г. родился второй ребенок, который был назван по имени Александр. По окончании ссылки Сталин уехал, и она была вынуждена выйти замуж за местного крестьянина Давыдова, который и усыновил родившегося мальчика Александра. За все время жизни Сталин ей никогда не оказывал никакой помощи. В настоящее время сын Александр служит в армии и является майором» (фото 34).

В Курейке не было ни одной семьи с фамилией Перелыгины. Поэтому в данном случае мы имеем дело с неверной передачей фамилии Перепрыгина. Но несмотря на эту ошибку, а также некоторые другие неточности, записку И. А. Серова можно рассматривать как документальное подтверждение истории, описанной Л. Нусбаумом. Именно эта история могла стать причиной конфликта между Я. М. Свердловым и И. В. Джугашвили. А поскольку И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов стали жить раздельно в конце марта — начале апреля, а в мае стражник И. Лалетин был заменен М. А. Мерзляковым, есть основания думать, что описанная выше история произошла не ранее конца марта — не позднее середины мая. Причем, судя по всему, это произошло еще до начала навигации, так как, покидая Курейку, И. Лалетин едва не утонул в Енисее, провалившись сквозь начавший таять весенний лед.

О том, что переселение И. В. Джугашвили от Тарасеевых к Перепрыгиным было связано с конфликтом, косвенно свидетельствуют и воспоминания Ивана Михайловича Тарасеева. «Общался И. В. Сталин, — вспоминал он, — больше всего с Перепрыгиными и Тарасеевой Ольгой Ивановной, которая всегда стряпала ему хлеб». По воспоминаниям Арсения Петровича Иванова, «пекла хлеб товарищу Сталину» и его мать Дарья Алексеевна. И. М. Тарасеев объяснял это тем, что «Перепрыгины — девочки были маленькие и стряпать не умели».

Однако это объяснение не выдерживает критики. Во-первых, сразу же возникает вопрос: а кто же «стряпал хлеб» для самих Перепрыгиных? А во-вторых, не следует забывать, что самой младшей из сестер Перепрыгиных — Лидии в 1914–1916 гг. было 13–16 лет. В деревне к этому времени даже при живых родителях девочки уже умели хозяйничать по дому. Поэтому тот факт, что, поселившись у Перепрыгиных, И. В. Джугашвили обращался за помощью по хозяйству в другие семьи, свидетельствует, что между квартирантом и хозяевами дома с самого начала были недобрососедские отношения.

Не исключено, что весной — летом 1914 г. в Курейке имели место и другие события, требующие специального внимания исследователя. Дело в том, что когда в середине марта 1914 г. И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов были доставлены в Курейку, здесь отбывали ссылку несколько уголовников. Как явствует из воспоминаний, через некоторое время сюда пожаловал сам И. И. Кибиров и «очистил Курейку от этих сожителей». В воспоминаниях не уточняется, когда именно это произошло. Однако если учесть, что к приезду М. А. Мерзлякова (конец мая — начало июня 1914 г.) в Курейке кроме И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова других ссыльных не было, можно предполагать, что удаление уголовников произошло не позднее второй половины мая, когда на Енисее началась навигация.

Что же могло произойти в Курейке экстраординарного, чтобы сюда пожаловал И. И. Кибиров? Вполне возможно, что одной из причин этого мог быть конфликт И. В. Джугашвили с И. Лалетиным, другой — драма, которая произошла в семье Перепрыгиных и к которой оказался причастен ссыльный И. В. Джугашвили. Но если бы все ограничивалось только названными фактами, за приездом И. И. Кибирова не последовало бы удаления уголовников из Курейки. В связи с этим обращает на себя внимание появившееся в печати сообщение, будто бы «летом 1914 г. на пароходе „Рагна“ норвежской Сибирской торговой компании бежал в Западную Европу Северным морским путем при содействии директора-распорядителя этой компании Йонаса Лида один из товарищей Сталина по курейской ссылке». А поскольку кроме И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлова других политических ссыльных в Курейке не было, то побег совершить мог только кто-то из уголовников.

С учетом этого особое значение приобретает мемуарное свидетельство Федора Андреевича Тарасеева, который писал: «Я, [как] и другие, часто Сталину и Свердлову давал лодку. Жандарм хотел взять подписку, чтобы я им лодку не давал, но я подписку не дал. Меня хотели посадить в тюрьму».

Существовавшие правила запрещали ссыльным без разрешения полиции не только иметь собственные лодки, но и пользоваться лодками местных жителей, поэтому требование стражника о подписке, предъявленное Ф. А. Тарасееву, вполне понятно, стражника можно было бы понять и в том случае, если бы за неисполнение этого требования он угрожал тюрьмой. Но для того чтобы поставить вопрос о предании Ф. А. Тарасеева суду, требовались другие, более серьезные основания. Возникает вопрос: не пытались ли И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов, используя лодку Ф. А. Тарасеева, совершить в начале навигации побег?

Если о жизни Я. М. Свердлова весной — летом 1914 г. мы имеем некоторое представление на основании его писем, то о жизни И. В. Джугашвили в эти месяцы мы почти ничего не знаем. Один из немногих документов, связанных с этим периодом в его биографии, — это его письмо Г. Е. Зиновьеву:

«20 мая. Дорогой друг, — писал он. — Горячий привет вам, В. Фрею. Сообщаю еще раз, что письмо получил. Получили ли мои письма? Жду от вас книжек Кострова. Еще раз прошу прислать книжки Штрассера, Панекука и К. К. Очень прошу прислать какой-либо (общественный) английский журнал (старый, новый, все равно — для чтения, а то здесь нет ничего английского и боюсь растерять без упражнения уже приобретенное по части английского языка). Присылку „Правды“ почему-то прекратили. Нет ли у вас знакомых, через которых можно было бы добиться ее регулярного получения? А как Бауэр? Не отвечает? Не можете ли прислать адреса Трояновского и Бухарина? Привет супруге Вашей и Н. Крепко жму руку. Где [Рольд]. Я теперь здоров».

В июле И. В. Джугашвили был доставлен из Курейки в село Монастырское. Об этом свидетельствует следующий рапорт, сохранившийся в РГАСПИ:

«Его высокоблагородию господину туруханскому отдельному приставу надзиратель за административными ссыльными в ст. Курейка Сергей Хорев. Рапорт. При сем имею честь представить Вашему высокоблагородию распоряжение енисейского губернского управления за № 125 административно-ссыльного Иосифа Джугашвили и административно-ссыльного Ивана Космыля за 2293 и № 306. Надзиратель ст. Курейка Сергей Хорев. 1914… июля». Число в этом рапорте не проставлено. Но в нашем распоряжении имеются сведения, что 5 июля 1914 г. И. В. Джугашвили получил бандероль из Петербурга. Это дает основание предполагать, что в начале июля он находился в селении Монастырское. Здесь его ждала приятная встреча. 25 июня 1914 г. сюда был доставлен из Канского уезда Енисейской губернии С. С. Спандарян.

В конце навигации И. В. Джугашвили вместе с Я. М. Свердловым снова посетили село Монастырское. На этот раз здесь он встретился с прибывшей в Туруханский край 25 сентября В. Л. Швейцер. «В 1914 г. в конце сентября, — вспоминала она, — когда последняя баржа пришла в Туруханский край… я застала тов. Сталина в селе Монастырском. Он гостил здесь у Сурена Спандаряна». С этого момента С. С. Спандарян и В. Л. Швейцер стали самыми близкими для И. В. Джугашвили людьми.

На этот раз в Курейку И. В. Джугашвили возвратился один, так как 23 сентября Я. М. Свердлов получил разрешение переселиться в Селиваниху.

 

Отшельник из Курейки

О том, чем, вернувшись в Курейку, был занят И. В. Джугашвили, о чем он думал и что переживал, можно лишь предполагать. В этой связи показательно письмо, адресованное им 25 ноября жене С. Я. Аллилуева Ольге Евгеньевне. В этом письме он впервые просил не о деньгах и вещах, а о том, чтобы его не забывали. «Я, — писал И. В. Джугашвили, — буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге».

Где именно И. В. Джугашвили встретил Новый 1915 г., мы не знаем. Известно лишь, что 3 января 1915 г. им было написано письмо в Петербург на имя Елены Николаевны Рудановской (урожденный Шнейерсон). Текст его нам неизвестен, и о нем мы знаем со слов самой Е. Н. Рудановской. «Сегодня, — писала она С. С. Спандаряну 6 февраля 1915 г., — получила письмо от Иосифа».

По свидетельству В. Швейцер, зимой 1914/1915 г. она вместе с С. Спандаряном посетила Курейку. «Мы, — вспоминала она, — пробыли у Иосифа Виссарионовича двое суток» и, забрав его с собой, вернулись в Монастырское.

О времени этого визита можно судить на основании двух доверенностей, оформленных И. В. Джугашвили на получение посылок. Одна из них, датированная 24 февраля, была выписана на С. С. Спандаряна, вторая, датированная 26 февраля, — на И. И. Кибирова. На последней из них тем же днем отмечено и получение посылки. Это означает, что в этот день И. В. Джугашвили находился в селе Монастырском. Об этом же свидетельствует и письмо С. С. Спандаряна, датированное 27 февраля. В нем говорилось: «Сейчас Иосиф у меня гостит».

После этого И. В. Джугашвили опять вернулся в Курейку. И снова потянулись дни одиночества.

4 мая 1915 г., когда на Енисее началась навигация, из Красноярска в Туруханский край была отправлена очередная партия ссыльных. С нею в конце мая — начале июня в село Монастырское прибыл бывший народник, а позднее видный издатель Владимир Львович Бурцев. Из Монастырского его отправили для отбывания срока гласного надзора полиции в село Богучанское. Можно не сомневаться, что когда И. В. Джугашвили стало известно о приезде В. Л. Бурцева, у него не могло не возникнуть желание встретиться с ним. Дело в том, что к этому времени последний получил широкую известность разоблачением провокаторов. Между тем неожиданное почти для всех исчезновение Р. В. Малиновского с политической сцены сопровождалось распространением слухов о его связях с охранкой.

Остается неизвестным, приезжал ли И. В. Джугашвили в Монастырское в начале навигации, но известно, что он находился здесь в середине лета 1915 г. В июле сюда прибыли сосланные на поселение члены большевистской фракции IV Государственной Думы: А. Е. Бадаев, М. К. Муранов, Г. И. Петровский, Ф. Самойлов, Н. Р. Шагов, а также Л. Б. Каменев и еще трое их сопроцессников (Воронин, Линде, Яковлев).

«Вскоре после нашего приезда, — вспоминал Ф. Самойлов, — в квартире Петровского и Каменева было устроено собрание всех находившихся там в ссылке большевиков, на котором были кроме нас, девяти сопроцессников, товарищи Я. М. Свердлов, К. Т. Новгородцева, Спандарян, его жена Вера Лазаревна, товарищ Масленников, Сергушова, приехавший специально на это собрание товарищ Сталин (из Курейки за 200 верст ниже села Монастырского), Филипп Голощекин (не помню откуда) и еще кто-то, всего около 18 человек» (фото 36 и 37). «На второй-третий день» после совещания И. В. Джугашвили уехал. По свидетельству В. Л. Швейцер, он пробыл в селе Монастырском около недели. По всей видимости, именно в это время («ранее 8 августа 1915 г.») В. И. Ленин получил его письмо, о содержании которого нам ничего пока не известно.

Вернувшись в Курейку, И. В. Джугашвили вскоре снова появился в Монастырском. 20 августа 1915 г. С. С. Спандарян писал В. И. Ленину: «Иосиф шлет вам всем свой горячий привет». Через месяц, 28 сентября, в очередном письме за границу С. С. Спандарян отмечал: «Мы сейчас с Иосифом на расстоянии 150 верст друг от друга, но, должно быть, скоро, после окончания распутицы, увидимся, тогда напишем».

Осенью 1915 г. в Монастырское прибыла новая партия ссыльных, среди которых находился питерский рабочий Борис Иванович Иванов. От В. Л. Швейцер он узнал, что скоро в Монастырское показаться местному врачу должен приехать И. В. Джугашвили. По свидетельству Б. И. Иванова, И. В. Джугашвили прибыл по первому же санному пути в нартах, запряженных четырьмя собаками, в сопровождении местного охотника, появился в оленьем сакуе, в оленьих сапогах и оленьей шапке. Войдя в дом к С. С. Спандаряну, он поцеловал его в щеку, а В. Л. Швейцер два раза в губы. При этом, как живописал Б. И. Иванов, она оба раза вскрикивала: «Ах, Коба! Ах, Коба!»

На этот раз приезд И. В. Джугашвили в село Монастырское совпал с приездом сюда В. Л. Бурцева, который получил разрешение отбывать гласный надзор полиции в Твери. Как вспоминала В. Л. Швейцер, перед отъездом его посетил И. В. Джугашвили и передал ему что-то для пересылки за границу.

По всей видимости, этот приезд И. В. Джугашвили в село Монастырское имел место около 10 ноября, так как этим днем датировано его письмо за границу в большевистский центр:

«Дорогой друг! Наконец-то, получил ваше письмо. Думал было, что совсем забыли раба божьего — нет, оказывается, помните еще. Как живу? Чем занимаюсь? Живу неважно. Почти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг? Что касается национального вопроса, не только „научных трудов“ по этому вопросу не имею (не считая Бауэра и пр.), но даже выходящих в Москве паршивых „Национальных проблем“ не могу выписать из-за недостатка денег. Вопросов и тем много в голове, а материалу — ни зги. Руки чешутся, а делать нечего. Спрашиваете о моих финансовых делах. Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь. А почему вы об этом спрашиваете? Не завелись ли у вас случайно денежки и не думаете ли поделиться ими со мной? Что же, валяйте! Клянусь собакой, это было бы как нельзя более кстати. Адрес для денег тот же, что для писем, т. е. на Спандаряна.

А как вам нравится выходка Бельтова о „лягушках“? Не правда ли: старая, выжившая из ума баба, болтающая вздор о вещах для нее совершенно непостижимых.

Видел я летом Градова (Л. Б. Каменева. — А.О.) с компанией. Все они немножечко похожи на мокрых куриц. Ну, и „орлы“!..

Между прочим… Письмо ваше получил я в довольно оригинальном виде: строк десять зачеркнуто, строк восемь вырезано, а всего-то в письме не более тридцати строчек. Дела… Не пришлете ли чего-либо интересного на французском или на английском языке? Хотя бы по тому же национальному вопросу. Был бы очень благодарен. На этом кончаю. Желаю вам всем всего-всего хорошего. Ваш Джугашвили».

Летом 1915 г. вскоре после прибытия в Туруханский край члены большевистской фракции IV Государственной Думы и их сопроцессники были переведены в Енисейск и его уезд. По всей видимости, во время описываемого приезда И. В. Джугашвили в село Монастырское ему удалось получить их адреса, и в конце 1915 г., несмотря на данную им выше оценку, он вступил с ними в переписку. Позднее Г. И. Петровский утверждал, что в 1915–1916 гг. получил от И. В. Джугашвили два-три письма.

Другим его адресатом стал Л. Б. Каменев. Сохранилось письмо И. В. Джугашвили к нему, направленное в Яланскую волость Енисейского уезда и датированное 5 февраля 1916 г.: «Здравствуй, дорогой друг. Писем я от тебя не получал никаких. В ответ на вопрос Григория о планах моей работы по национальному вопросу могу сказать следующее. Сейчас я пишу две большие статьи: 1) национальное движение в его развитии и 2) война и национальное движение. Если соединить в один сборник 1) мою брошюру „Марксизм и национальный вопрос“, 2) не вышедшую еще, но одобренную к печати большую статью „О культурно-национальной автономии“ (та самая, справку о которой ты наводил у Авилова),

3) постскриптум к предыдущей статье (черновик имеется у меня),

4) национальное движение в его развитии и 5) война и национальное движение — если, говорю, соединить все это в один сборник, то, быть может, получилась бы подходящая для упомянутого в твоем письме Сурену издательства книга по теории национального движения».

Далее в письме излагалась авторская концепция этой книги и его понимание национального вопроса. «У меня мало материала по национальному вопросу. Хотелось бы иметь хотя бы „Национальные проблемы“ с первого номера. Где их достанешь? Написал в Россию, но когда пришлют и пришлют ли вообще?» Далее И. В. Джугашвили обращался к Л. Б. Каменеву с просьбой передать это письмо В. И. Ленину.

Многие ссыльные очень нуждались. Именно это толкнуло некоторых из них на ограбление кладовой фирменного магазина компании Ревельон, занимавшейся заготовкой пушнины в Туруханском крае. В кладовой-магазине хранились в основном сахар и пушнина. Заведовал магазином ссыльный большевик Мартын Тылок. Среди тех, кто был посвящен в это ограбление и принимал Участие в покупке сахара по бросовой цене, оказались В. Л. Швейцер и С. С. Спандарян. Когда начались допросы, ссыльный Иван Алексеевич Петухов подсказал приставу И. И. Кибирову, с чего следует начать поиски. После этого были произведены обыски, и грабителей нашли. Произошедшее событие раскололо ссыльных Туруханского края. Если одни поставили вопрос об объявлении И. А. Петухову бойкота, то другие выступили в его защиту. С. С. Спандарян был в числе первых, Я. М. Свердлов среди последних. Тогда сторонники бойкота И. А. Петухова потребовали созыва общего собрания ссыльных и включения в список бойкотируемых Я. М. Свердлова.

«К этому обвинению Свердлова, — вспоминал Б. И. Иванов, — была выдвинута клеветническая версия о том, что он тесно связан с полицией по политическому сыску, что он разложился морально. Здесь имели место еще обвинения в том, что Свердлов дает уроки немецкого языка кому-то из полицейского управления. К этому делу был пришит товарищ Свердлова Голощекин, который как зубной врач-дантист пломбировал зубы кому-то из полицейских и их женам».

Когда вопрос о созыве собрания был решен, Я. М. Свердлов и еще 8 человек (Б. Иванов, Филипп Голощекин, Денис Долбежкин, Сергушев, Валя Сергушева, Писарев, Булатов, Петухов) отказались участвовать в разбирательстве. Семь человек (по всей видимости, социал-демократы И. Владыкин, А. Масленников, С. Спандарян, В. Швейцер, анархисты Шахворостов, Хахалкин и пэпэсовец И. Пивон) проголосовали за осуждение Петухова.

«Среди воздержавшихся при голосовании об исключении Петухова был Иосиф Джугашвили, свое воздержание он объяснил тем, что он считает, что надо было исключать обоих, т. е. Петухова и Свердлова».

Ожесточение среди ссыльных дошло до того, что через пять дней после возвращения И. В. Джугашвили в Курейку была сделана попытка избить Б. И. Иванова. Пострадал и подоспевший Ф. Голощекин. Во время этого конфликта у С. С. Спандаряна случился нервный припадок. «Через несколько дней он тяжело заболел. Кроме нервного расстройства у него появилась болезнь горла, шла кровь через горло».

В конце зимы И. В. Джугашвили снова появился в Монастырском. «Март в Туруханском крае, — писала В. Л. Швейцер, — был последним месяцем санной дороги, в апреле уже наступала распутица — бездорожье. Это бездорожье для Курейки продолжалось до середины мая, только тогда можно было на лодках переправиться по Енисею. Товарищ Сталин, чтобы успеть использовать дорогу до распутицы, приехал в 1916 г. в Монастырское. Нужно было переправить последнюю почту за границу и в центр России».

По всей видимости, во время этого приезда И. В. Джугашвили было отправлено в Швейцарию на имя Попова следующее письмо, датированное 25 февраля:

«Здравствуй, друг! Послал закрытое письмо. Посылаю открытку. Все это в ответ на твое письмо, где ты слишком уж много распространяешься о „науке“ и о „научных трудах“ всяких там „людей науки“, о национальном вопросе и пр. Кстати, напиши мне, пожалуйста, какова судьба статьи К. Сталина „О культурно-национальной автономии“, вышла ли она в печать, а может быть, и затерялась где-нибудь? Больше года добиваюсь и ничего не могу узнать. Пошли мне открытку с весточкой о статье. „Летопись“ читаешь? Что за мешанина, прости господи! Жму руку. Крепко. Горячий привет друзьям. Чем занимаюсь? Конечно, даром не сижу. Твой Иосиф».

К приезду И. В. Джугашвили болезнь С. С. Спандаряна зашла настолько далеко, что, как писала В. Л. Швейцер, на «семейном совете» было решено добиваться его перевода в другое, более благоприятное для его здоровья место. В связи с этим 1 марта 1916 г. С. С. Спандарян направил депутату Государственной Думы Пападжанову телеграмму: «Нахожусь тяжелом положении, болен, невозможно жить Туруханском крае, могу добиться климатически лучшие условия, прошу исходатайствовать. Ссыльнопоселенец С. С. Спандарян».

Из Монастырского И. В. Джугашвили уехал не ранее 12 марта 1916 г. В этот день он вместе с группой товарищей (И. Владыкин, A. Масленников, И. Пивон, С. Спандарян, В. Швейцер) подписал письмо в редакцию журнала «Вопросы страхования».

Затем И. В. Джугашвили вернулся в Курейку. «Это, — отмечала B. Швейцер, — была его последняя встреча с Суреном Спандаряном».

 

Последний побег

4 апреля Министерство юстиции направило енисейскому губернатору запрос по поводу прошения С. С. Спандаряна и предложило прокурору Красноярского окружного суда произвести его медицинское освидетельствование. 26 апреля губернатор ответил, что за время ссылки С. Спандарян ни в чем предосудительном замечен не был. Как только началась навигация, в Монастрыское прибыл товарищ прокурора Телегин и в его присутствии 26 мая С. С. Спандарян прошел медицинское обследование, которое обнаружило у него запущенную форму туберкулеза. 13 июня протокол обследования был направлен в Министерство юстиции, после чего пришло разрешение на перевод С. С. Спандаряна в другое место. 20 июня он получил на руки проходное свидетельство и 1 июля в сопровождении В. Л. Швейцер выехал в Енисейск. 8 августа Николай II дал согласие на освобождение С. Спандаряна от вечного поселения и разрешил ему повсеместное проживание за исключением столиц и столичных губерний, причем в течение первых пяти лет под надзором полиции. 26 августа из Енисейска С. С. Спандарян в сопровождении В. Л. Швейцер выехали в Красноярск. Здесь через две недели, 11 сентября, он умер.

До этого, как мы уже видели, И. В. Джугашвили регулярно встречался со С. С. Спандаряном. Более того, с началом навигации он в любом случае приезжал в Монастырское, чтобы отправить свои письма, получить прибывшую на его имя корреспонденцию, а также причитавшееся ему денежное пособие, сделать запас продуктов. На этот раз, вплоть до отъезда С. С. Спандаряна из села Монастырского, И. В. Джугашвили здесь так и не появился.

Данный факт можно было бы понять, если бы И. В. Джугашвили тяжело заболел и оказался прикован к постели. Но ничего подобного нам не известно. Где же он находился в мае — июне 1916 г. и что делало невозможным его приезд в село Монастырское?

В 1988 г. на страницах газеты «Советская культура» была опубликована беседа с журналистом А. Лазебниковым, который на склоне своей жизни поведал о разговоре, который он имел в 1935 или 1936 г. с Б. И. Ивановым «…Я, — передавал А. Лазебников слова Б. И. Иванова, — был в ссылке, жил в Курейке с Джугашвили. Все время пока он находился там, в нашей маленькой колонии большевиков постоянно случались провалы. Мы решили поговорить начистоту, так сказать, по „гамбургскому счету“. Назначили день собрания большевиков в Курейке, но Джугашвили на него не явился. А назавтра мы узнали, что он исчез из Курейки — ушел в побег».

К приведенному свидетельству следует относиться с особой осторожностью, так как автор передавал содержание разговора, имевшего место полвека назад.

И действительно, Б. И. Иванов отбывал ссылку не в Курейке, а сначала в селе Монастырском, затем в Туруханске. Никаких провалов здесь среди ссыльных не было и не могло быть, так как нелегальной деятельностью они не занимались. Однако вполне возможно, что после инцидента с Б. И. Ивановым (попытка его избиения) часть ссыльных собиралась весной 1916 г. (после начала навигации) обсудить это событие и выразить порицание его участникам и организаторам. Поэтому в приведенном свидетельстве самое главное — это утверждение о том, что И. В. Джугашвили накануне подобного обсуждения исчез из Курейки.

Насколько же соответствует действительности это утверждение? Никаких документальных сведений на этот счет обнаружить не удалось, но удалось найти воспоминания стражника М. А. Мерзлякова, из которых явствует, что в 1916 г. он, обязанный ежедневно проверять наличие своего подопечного, не видел его почти «целое лето». Если верить его объяснениям, он разрешил И. В. Джугашвили одному рыбачить на острове Половинка, располагавшемся по течению Енисея ниже Курейки: «И выезжал он в 18 верстах на целое лето. На целое лето. Там рыбачил». «Я, — отмечал М. А. Мерзляков, — только слухами пользовался, что он не убежал». При этом сам же М. А. Мерзляков удивлялся: «Пустое (нежилое) местечко Половинка. Пески. Где он только там рыбачил? Никто другой там не был».

Итак, отсутствие И. В. Джугашвили летом 1916 г. в Курейке подтверждается свидетельством человека, который обязан был ежедневно проверять его местонахождение.

В этом свидетельстве много странного. Во-первых, как И. В. Джугашвили один мог отправиться в столь далекое путешествие (а 18 верст по реке, тем более по Енисею — это большой и непростой путь), если у него не сгибалась левая рука и он не мог долго сидеть на веслах? Во-вторых, какой смысл могло иметь подобное путешествие на ненаселенный, песчаный, т. е. почти не имевший растительности, остров, тем более в одиночку и особенно на все лето? В-третьих, если «никто другой там не был», откуда М. А. Мерзляков мог знать о том, что его подопечный находился на этом острове?

Иначе говоря, если свидетельство М. А. Мерзлякова об отсутствии И. В. Джугашвили в Курейке летом 1916 г. заслуживает доверия, то утверждение о его пребывании на острове Половинка вызывает сомнение.

В связи с этим обращают на себя внимание воспоминания А. Е. Бадаева о его встрече с И. В. Джугашвили, произошедшей в 1916 г. в городе Енисейске. Сюда сосланные в Сибирь депутаты IV Государственной Думы были переведены из Туруханского края не позднее 22 августа 1915 г. В феврале — марте 1916 г. А. Е. Бадаев находился в Красноярске, а затем вернулся в Енисейск, где и встретил 1917 г. Между тем Л. Б. Каменев, Ф. В. Линде, М. К. Муранов и Яковлев получили возможность переселиться в Ачинск, Ф. Н. Самойлов и Н. Р. Шагов были переведены в Минусинск, а Г. И. Петровский отправлен в Якутскую область, в результате этого летом 1916 г. (не ранее второй половины июля — не позднее конца августа) А. Е. Бадаев остался в Енисейске один.

А поскольку ни Г. И. Петровский, ни Ф. Н. Самойлов, хотя и оставили воспоминания, но не упоминают в них о приезде И. В. Джугашвили в Енисейск, можно утверждать, что его встреча с А. Е. Бадаевым произошла здесь не ранее второй половины июля — конца августа 1916 г. Может быть, она была связана с призывом И. В. Джугашвили на военную службу? Для ответа на этот вопрос обратимся непосредственно к воспоминаниям А. Е. Бадаева. «Когда товарищ Сталин приезжал из Туруханска в Красноярск, — отмечал он, — нам удалось обойти всех полицейских и охранников. Он заехал к нам в Енисейск, и мы тут встретились… Как мы ни конспирировали, но ссыльные узнали, что у нас был товарищ Сталин».

Если бы в данном случае речь шла о приезде И. В. Джугашвили в Енисейск в качестве призывника-новобранца, то он должен был появиться здесь открыто, и не один, а с целой партией ссыльных, призванных на военную службу. По этой причине ему не нужно было «конспирировать» от других ссыльных. А поскольку на военную службу И. В. Джугашвили был отправлен в середине декабря 1916 г. и обратно в Туруханский край уже не возвращался, его встреча с А. Е. Бадаевым в Енисейске могла произойти не позднее середины декабря 1916 г.

О том, что появление И. В. Джугашвили в Енисейске не имело никакого отношения к его призыву на военную службу, говорит другое свидетельство А. Е. Бадаева. «Однажды, — писал он, — власти вызвали Сталина в Красноярск. На обратном пути, обманув бдительность конвоя, он сумел пробраться к нам в Енисейск, где к тому времени мы отбывали ссылку».

Все это вместе взятое дает основание поставить вопрос об очередном побеге И. В. Джугашвили из ссылки.

Что же могло толкнуть его на этот отчаянный шаг? Не исключено, что новое осложнение с братьями Перепрыгиными. Как явствует из приведенной выше записки И. А. Серова, Л. П. Перепрыгина имела от И. В. Джугашвили двух детей: «…Примерно в 1913 г., — говорится в этой записке, — родился ребенок, который умер. В 1914 г. родился второй ребенок, который был назван по имени Александр». Если учесть, что И. В. Джугашвили поселился в Курейке в марте 1914 г., то первый ребенок мог появиться на свет не ранее декабря этого года, а второй — не ранее 1916 г. По сведениям А. Колесника, Александр родился в начале 1917 г. Следовательно, И. В. Джугашвили снова вступил в связь с Л. П. Перепрыгиной весной 1916 г. На этой почве между ним и ее братьями вполне мог возникнуть новый и еще более острый конфликт, единственным выходом из которого являлось бегство.

Если весной — летом 1916 г. И. В. Джугашвили действительно совершил побег из Курейки, то после его задержания и возвращения обратно, свидетелем чего, видимо, и был А. Е. Бадаев, должны были последовать репрессии.

И действительно, имеются воспоминания о том, что осенью 1916 г. был арестован крестьянин села Курейка Федор Андреевич Тарасеев. Его обвинили в том, что он дал И. В. Джугашвили лодку, и приговорили к полутора годам тюремного заключения.

Следующей жертвой должен был стать стражник М. А. Мерзляков, который на протяжении всего отсутствия И. В. Джугашвили дезинформировал И. И. Кибирова, докладывая о присутствии своего подопечного в Курейке. Ни местное полицейское начальство, ни более высокие власти не предприняли против него никаких санкций, и этим самым как бы признали убедительность его версии о пребывании И. В. Джугашвили на острове Половинка.

Получается, что полицейские власти проявили заинтересованность в сокрытии самого побега И. В. Джугашвили. Можно понять, почему пытался скрыть этот факт М. А. Мерзляков. Но для чего это нужно было его начальству? Тем более если сам факт побега был установлен.

О том, что «исчезновение» И. В. Джугашвили весной — летом 1916 г. из Курейки действительно было связано с конфликтом между ним и семьей Перепрыгиных, свидетельствует то, что по возвращении обратно он поселился не на старом месте, а в новом доме Алексея Яковлевича Тарасеева. «Товарищ Сталин, — вспоминала Анфиса Степановна Тарасеева, — осенью 1916 г. пожил у нас, а потом опять перешел к Перепрыгиным». По всей видимости, между ними и И. В. Джугашвили снова произошло примирение. Перепрыгина Лида, которой уже шел семнадцатый год, ждала ребенка.

Только по возвращении в Курейку И. В. Джугашвили узнал об отъезде С. С. Спандаряна, но дальнейшая его судьба в селе Монастырском, видимо, никому не была известна. Поэтому И. В. Джугашвили написал С. Я. Аллилуеву. «Помню еще одно письмо, в котором тов. Сталин спрашивал, нет ли у меня каких-либо сведений о Сурене Спандаряне… — вспоминал С. Я. Аллилуев. — Я узнал о преждевременной смерти тов. Спандаряна. Эту печальную весть мне пришлось сообщить тов. Сталину в Курейку». А пока письмо И. В. Джугашвили добиралось до Петербурга, на его имя с известием о смерти С. С. Спандаряна было направлено письмо от В. Л. Швейцер. Но поскольку последний пароход из Енисейска уже ушел, ее письмо пролежало на почте до тех пор, пока Енисей не покрылся льдом и не установился санный путь. К этому времени в Красноярск пришло и письмо С. Я. Аллилуева. Но когда оно было доставлено в Монастырское, «его (И. В. Джугашвили. — А.О.) уже там не было».

 

Призыв на военную службу

13 октября 1916 г. на имя туруханского пристава было направлено распоряжение енисейского губернатора за № 25210 о призыве на военную службу административно-ссыльных.

«В октябре 1916 г., — вспоминала Швейцер, — царское правительство решило призвать всех административно-ссыльных отбывать воинскую повинность <…>. Пристав Туруханского края Кибиров <…> быстро составил первую партию из девяти ссыльных для отправки в Красноярск». Среди призванных на военную службу оказался и И. В. Джугашвили.

Если исходить из слов В. Швейцер, может сложиться впечатление, что отбор ссыльных для призыва в армию был делом И. И. Кибирова. Это не соответствует действительности.

3 ноября 1916 г. в газете «Енисейский край» появилось сообщение, в котором говорилось: «Как нам передают, местными военными властями отдано распоряжение о призыве на военную службу значительного числа политических административно-ссыльных, находящихся в пределах Енисейской губернии. По полученным нами сведениям, губернской администрацией были составлены списки всех подлежащих призыву политических ссыльных и представлены на рассмотрение Департамента полиции, которым часть ссыльных была исключена из этих списков ввиду особой неблагонадежности таковых лиц. Ссыльным, подлежащим призыву, уже разосланы повестки по месту жительства на сборный пункт».

Поскольку при составлении списка призывников во внимание принималась их благонадежность, можно не сомневаться в том, что губернская администрация прежде всего руководствовалась мнением местного губернского жандармского управления. Как же в этот список могла попасть фамилия И. В. Джугашвили, чей революционный стаж превышал 15 лет, на счету которого была целая серия побегов, который принадлежал к «пораженческой партии» и являлся одним из ее руководителей? Еще более странно выглядит его включение в список призывников, если учесть факт его возможного побега в 1916 г. и дефект левой руки, делавший невозможным пребывание на службе. Удивляет не только то, что фамилия И. В. Джугашвили была включена в список призывников, но и то, что она не вызвала возражений со стороны Департамента полиции.

К сожалению, до сих пор не удалось обнаружить никаких документальных данных, связанных с этим призывом на военную службу, в том числе и о получении И. В. Джугашвили призывной повестки. Единственное свидетельство на этот счет — воспоминания стражника М. А. Мерзлякова, по утверждению которого, получив повестку, И. В. Джугашвили попрощался и сразу же выехал в село Монастырское. По другим данным (воспоминания Александра Михайловича Тарасеева), «…Иосиф Виссарионович уехал из Курейки вместе с надзирателем Мерзляковым. Повез их Салтыков Леонтий Степанович».

Имеющиеся мемуарные свидетельства по-разному называют и время, когда это произошло. По воспоминаниям жителя Курейки Ивана Степановича Салтыкова, И. В. Джугашвили призвали в армию «под осень». По другим данным, он покинул Курейку в Миколин день, т. е. 6 декабря.

Если учесть, что распоряжение губернатора о призыве ссыльных на военную службу было дано 13 октября и что к 3 ноября ссыльным уже были разосланы повестки, то, вероятнее всего, И. В. Джугашвили покинул Курейку не позднее ноября 1916 г. И действительно, в нашем распоряжении имеется письмо группы ссыльных, которое было направлено из села Монастырского в Петроград в редакцию журнала «Современный мир» и датировано 20 ноября. Среди подписавших его фигурирует и фамилия И. В. Джугашвили. Однако, покинув Курейку, И. В. Джугашвили, по всей вероятности, до отправки призывников побывал там еще раз.

12 декабря Я. М. Свердлов писал М. С. Ольминскому: «У нас взяли на войну около 20 административных. Сегодня лишь отправили. Среди других призывников и Сталин, который жил все время на глухом станке вдали от товарищей. Не знаю, занимался ли он литературной работой в ссылке». Сохранился рапорт И. И. Кибирова на имя енисейского губернатора от 20 декабря 1916 г., в котором сообщалось, что И. В. Джугашвили был «отправлен в партии в распоряжение красноярского уездного воинского начальника как подлежащий призыву на воинскую службу» 14 декабря. Получается, что Я. М. Свердлов датировал отъезд И. В. Джугашвили из Монастырского 12, а И. И. Кибиров — 14 декабря. Причина этого расхождения, по всей видимости, заключается в том, что призывники были отправлены не одной, а двумя партиями.

«Угнали 12 и 14 декабря на военную службу из нашей среды 9 политических ссыльных: Джугашвили, Филинова, Иванова, Вильсона, Ярового и других», — писал Петухову Боград.

Об этом же свидетельствует и корреспонденция, опубликованная 17 января 1917 г. на страницах газеты «Енисейский край»: «Призыв в войска политических административно-ссыльных коснулся и нашего края. По готовым спискам Департамента полиции призвали 20 человек. Призваны следующие лица: Н. Топоногов, И. Джугашвили, Б. Иванов, Филинов, Ж. Вильсон, Панюшкин, Яровой, Н. Орлов и Крузе. Остальные 10 человек почти все с уголовным прошлым. Со сборного пункта села Монастырского 12 декабря была отправлена первая партия в 10 человек, 14-го отправили вторую партию в 6 человек, последних же 4 захватили по пути со станков, расположенных выше с. Монастырского».

И. В. Джугашвили, по всей видимости, был отправлен в Красноярск со второй партией, 14 декабря 1916 г. В. Л. Швейцер утверждала, что И. В. Джугашвили покинул село Монастырское один в сопровождении специального стражника. По свидетельству Б. И. Иванова, И. В. Джугашвили добирался до Красноярска с партией ссыльных, в которую входил и он. «На первой подводе, — вспоминал Б. И. Иванов, — ехал стражник Кравченко, а за первой подводой с урядником стояли нарты, в которых ехал Джугашвили». «Ехали мы все время по льду Енисея, другой дороги не было».

В нашем распоряжении пока нет документальных данных о времени прибытия призывников в Красноярск. Что же касается воспоминаний, то они дают очень противоречивую информацию. Так, В. Л. Швейцер утверждала, что ссыльные прибыли в Красноярск перед Новым годом. Вещь практически нереальная. Б. И. Иванов называл несколько разных дат. Самое близкое по времени к данному событию свидетельство на этот счет — сообщение, появившееся в газете «Енисейский край» 8 февраля 1917 г.: «На днях прибыла первая партия административно-ссыльных Туруханского края, призванных для отбывания воинской повинности». Поскольку в газету данная информация поступила не позднее 7 февраля, то слова «на днях» могли означать, что первая партия ссыльных прибыла в Красноярск не позднее 4 февраля.

О том, как развивались события дальше, мы имеем несколько несовпадающих между собой свидетельств Б. И. Иванова. 29 декабря 1940 г. в беседе с С. М. Познер он заявил: «Когда мы приехали в Красноярск, мы попросили наших стражников отпустить нас, дав им честное слово, что мы вернемся. Они поверили нам и отпустили нас, и вот, кто где смог, там и остановился. Я остановился на квартире Шлихтера. Где остановился тов. Сталин, я не знаю. Дня четыре-пять мы были без надзора, а потом стражники сдали нас военному начальству». Из этого явствует, что ссыльные были переданы в распоряжение начальника губернского военного присутствия около 8–9 февраля.

Позднее Б. И. Иванов описывал этот эпизод из своей биографии несколько иначе. «Перед тем как отправиться к воинскому начальнику, — отмечал он, — Джугашвили обратился к стражнику Кравченко с просьбой разрешить остаться в Красноярске на несколько дней ему и мне. Я был удивлен, когда Кравченко мне и ему, Джугашвили, разрешил остаться в Красноярске на неделю, отложив явку к воинскому начальнику», когда «стражник разрешил этот отпуск, я неделю жил в квартире большевика Шлихтера, а он, Джугашвили, прожил в Красноярске три недели у раб[очего] <…> Самойлова».

Таким образом, если первоначально Б. И. Иванов утверждал, что по прибытии в Красноярск были расконвоированы все новобранцы, то затем стал заявлять, что подобная мера была применена только к нему и И. В. Джугашвили, причем по просьбе последнего. Если первоначально он утверждал, что не знал, где остановился И. В. Джугашвили, то позднее стал называть его адрес. Если первоначально он утверждал, что они находились без конвоя около четырех-пяти дней, то теперь увеличил этот срок для себя до недели, а для И. В. Джугашвили до трех недель.

По свидетельству В. Л. Швейцер, прибыв в Красноярск, И. В. Джугашвили сразу же телеграммой вызвал ее к себе, и она приехала в Красноярск, застав его на квартире Самойлова. 3 февраля 1941 г. начальник архивного отдела УНКВД Красноярского края Вавилов обратился к В. Л. Швейцер с письмом. «Мы, — писал он, — обнаружили документы, подтверждающие Ваши сведения, что Сталин останавливался у Самойлова Ивана Ивановича, который в то время проживал по М-Качинской улице в доме Серебрякова № 17, но есть некоторые расхождения в том, что найденные документы показывают на место жительства Самойлова не в доме № 17 по М-Качинской улице, а в доме № 15, принадлежавшем в то время владельцу Носову, жившему рядом с Серебряковым».

Имеются свидетельства о том, что во время пребывания в Красноярске на квартире «некоего Ломджария» И. В. Джугашвили встречался со своими земляками, отбывавшими здесь ссылку. На квартире А. Г. Шлихтера он познакомился с оставившим воспоминания ссыльным А. Байкаловым, а «в маленьком доме на окраине Красноярска» навестил известного ему по Вологде и Петербургу большевика С. В. Малышева. В это же время в Красноярске находились брат Иннокентия Дубровинского Яков, Н. Л. Мещеряков, родственник А. И. Рыкова, известный позднее историк-эмигрант Б. И. Николаевский, М. И. Фрумкин и некоторые другие.

Не позднее 9 февраля И. В. Джугашвили предстал перед медицинской комиссией. «Врачи, — писал А. Байкалов, — признали Сталина негодным к военной службе. Его левая рука была вывихнута в детстве, и так как сустав был плохо вправлен, то рука в локте почти не сгибалась».

14 февраля 1917 г. Красноярское городское полицейское управление донесло в 1-е отделение Енисейского губернского правления:

«При отношении красноярского уездного военного начальника от 9 февраля с. г. за № 3851 препровожден в полицейское управление освобожденный вовсе от военной службы находящийся под гласным надзором полиции в Туруханском крае Иосиф Виссарионов Джугашвили — ратник ополчения 1 разряда призыва 1903 г., который был препровожден названному военному начальнику туруханским отдельным приставом на предмет поступления на военную службу, причем Джугашвили заявил полицейскому управлению, что срок полицейского надзора окончит через 4 месяца и что в случае отправления его в Туруханский край он проведет в пути следования до Туруханска 2 месяца, а поэтому в виду так назначенного срока надзора он желает возбудить ходатайство о разрешении ему окончить надзор полиции в городе Красноярске или каком-либо другом месте, не столь отдаленном от Туруханского края. Донося о вышеизложенном, полицейское управление просит 1-е отделение губернского управления дать указания, как следует поступить в данном случае с Джугашвили, за которым здесь учрежден надзор полиции, впредь до получения просимого указания».

16 февраля (в документе ошибочно указано — «января») 1917 г. И. В. Джугашвили подал на имя енисейского губернатора прошение, в котором говорилось: «Сим имею честь просить Ваше превосходительство разрешить мне остаться до окончания срока ссылки (до 9 июня 1917 г.) в городе Ачинске ввиду имеющихся у меня в этом городе шансов на заработки» (фото 39). По воспоминаниям В. Л. Швейцер, в это время она находилась в Красноярске и приведенный текст прошения был написан в ее присутствии.

17 февраля губернатор дал согласие на отбывание И. В. Джугашвили остающегося срока ссылки в Ачинске. «Енисейский губернатор Гололобов, бывший депутат III Государственной Думы и член Союза русского народа, разрешил Джугашвили доканчивать срок ссылки в Ачинске». 21 февраля Красноярское городское полицейское управление сообщило в Енисейское губернское управление:

«Полицейское управление доносит первому отделению губернского управления, что административно-ссыльному Туруханского края Иосифу Виссарионову Джугашвили выдан путевой вид 20 числа сего февраля за № 215 до города Ачинска, куда он и выбыл сего же числа, о чем сообщено ачинскому уездному исправнику и начальнику Енисейского ГЖУ того же числа за № 215. Помощник полицмейстера (подпись)».

 

Из Ачинска в Петроград

Ачинск находится на Сибирской железной дороге западнее Красноярска. Выехав из Красноярска 20 февраля, в Ачинск И. В. Джугашвили мог приехать 21-го числа. Одна из первых, с кем он встретился здесь, была В. Л. Швейцер. Она жила вместе со ссыльной А. В. Померанцевой.

«Приехал товарищ Сталин, — вспоминала В. Л. Швейцер, — рано утром прямо ко мне на квартиру. Жила я в доме Шатырской на Никольской улице № 43. Этот дом стоял на краю города при въезде в Ачинск», «у меня тов. Сталин прожил несколько дней».

Это значит, что у В. Л. Швейцер и А. В. Померанцевой И. В. Джугашвили пробыл не менее чем до 23 февраля.

Именно в этот день в столице начались рабочие волнения, которые привели к падению монархии. Однако цензура не пропускала в печать сообщений об этом. Под контролем правительства находился и телеграф. Поэтому некоторое время Ачинск оставался в полном неведении о том, что в это время происходило на улицах столицы.

С Никольской улицы И. В. Джугашвили, по свидетельству В. Л. Швейцер, «перебрался в самостоятельную квартиру, в одну комнатку на первом этаже деревянного дома по улице Иркутской, 13, угол Гимназической». «Когда он пришел к нам, — вспоминала. дочь хозяйки дома Феклы Кирилловны Чернявской Валентина Павловна Филиппова, — то вещей у него никаких не было… Одет был в черное пальто, в серой папахе, при выходе завсегда поднимал воротник».

Обосновавшись в новом доме, И. В. Джугашвили «дня три не был прописан», это значит, что он мог прописаться в Ачинске около 27 февраля, т. е. именно тогда, когда в Петрограде началось восстание столичного гарнизона и власть фактически перешла в руки Государственной Думы. Но Ачинск продолжал оставаться в стороне от развивавшихся событий.

По всей видимости, сразу по прибытии в Ачинск И. В. Джугашвили дал телеграмму в Петроград с указанием своего нового местонахождения. «Вскоре после того как он перешел к нам, через неделю или немного больше (т. е. примерно 2–3 марта. — А.О.), — вспоминала В. П. Филиппова, — почтальон принес письмо в красном конверте, и по почтовой печати я узнала, что из Петербурга».

В это время в Ачинске находились ссыльные Франц Карлович и Прасковья Денисовна Врублевские, Лев Борисович Каменев, Фридрих Вильгельмович Линде, Матвей Константинович Муранов, Николай Петрович Осинкин, Александра Владимировна Померанцева, Вера Лазаревна Швейцер и Яковлев.

Особое положение среди ссыльных занимал Л. Б. Каменев, который в качестве бухгалтера состоял на службе в Ачинской конторе Русско-Азиатского банка, размещавшейся в доме купца Патушанского. Вместе с Л. Б. Каменевым в Ачинске находилась его жена Ольга Давидовна Бронштейн, сестра Л. Д. Троцкого. По некоторым данным, квартира Л. Б. Каменева была своеобразным салоном, в котором собирались местные ссыльные. Имеются сведения, что его посещал и И. В. Джугашвили. «Во время своих поездок, — вспоминал А. Байкалов, бывший в это время членом Правления Енисейского Союза кооперативов, — я заходил к Каменевым провести с ними вечер. Джугашвили, или, как мы к нему в разговоре обращались, Осип, был у них частым гостем».

Описывая быт своего квартиранта, В. П. Филиппова отмечала: «Из дома он уходил или утром рано и приходил после обеда, или же после обеда и приходил поздно ночью», «к нему часто приходила женщина, чернявенькая, нос греческий, в черном жакете, и они подолгу сидели, а потом он выходил ее провожать и сам закрывал двери». Кроме этой женщины, безусловно Веры Швейцер, И. В. Джугашвили, по словам В. П. Филипповой, однажды посетили двое мужчин: один, похожий на Н. А. Некрасова, второй — на Я. М. Свердлова.

В конце февраля — начале марта в Ачинске появился Влас Мгеладзе. По свидетельству М. К. Муранова, он сразу же направился к И. В. Джугашвили, которого давно и хорошо знал по Кавказу, однако, если верить воспоминаниям, тот не только не подал ему руку, но и не стал с ним разговаривать. Причина этого могла заключаться в том, что во время войны была установлена связь В. Мгеладзе с «Союзом освобождения Украины», который, как известно, тесно сотрудничал с германским Генеральным штабом.

Днем 2 марта власть в Петрограде перешла к Временному правительству, а вечером Николай II отрекся от престола в пользу своего брата великого князя Михаила Александровича. В этот же день из столицы в Ачинск полетела телеграмма: «Петроград. Ачинск. Депутату Муранову. Все в руках народа. Солдаты, Временное правительство, президиум. Тюрьмы пусты, министры арестованы, государыня охраняется нашими. Кронштадт наш, окрестности и Москва примыкают». Тогда же новый товарищ министра юстиции дал распоряжение об освобождении находящихся на поселении депутатов IV Государственной Думы. Вслед за этим подобную же телеграмму направил сам министр юстиции А. Ф. Керенский:

«Военному губернатору. Иркутск. Енисейскому губернатору. Красноярск. 2 марта 1917 г. Подтверждаю предписание товарища министра о немедленном и полном освобождении членов Государственной Думы Петровского, Муранова, Бадаева, Шагова и Самойлова и возлагаю на вас обязанность под личной вашей ответственностью обеспечить им почетное возвращение в Петроград. Член Государственной Думы, министр юстиции гражданин А. Керенский».

Уже «2 марта к вечеру о событиях в Петрограде знал чуть ли не весь город (имеется в виду Ачинск. — А.О.), но все об этом говорили шепотом. Телеграммы печатать полиция не разрешила».

«В день, когда мы получили телеграмму, — вспоминала А. В. Померанцева, — был базарный день. Я решила, что крестьяне с базара разъедутся и ничего не узнают, побегу к ним и скажу, что царя нет, царя свергли. На пути я встретила тов. Сталина. Сталин посмотрел на мое возбужденное лицо и спросил: „Куда вы бежите?“ Я говорю: „Бегу на базар, надо сказать крестьянам о перевороте“. Он одобрил, и я побежала скорее известить крестьян».

Была ли А. В. Померанцева первой, от кого И. В. Джугашвили узнал о перевороте, мы не знаем. Неизвестно и то, чем именно занимался он в этот день. Можно лишь отметить, что А. В. Померанцева писала: «Когда мы получили телеграмму о февральском перевороте, мы не были организованы и не успели собраться».

Только «3-го утром от губернатора была получена телеграмма: „Дальнейшую задержку в печатании телеграмм считаю бесцельной“. Часам к одиннадцати 3 марта Общество народного образования <…> выпустило экстренную телеграмму о событиях. После обеда была выпущена вторая телеграмма».

То, о чем 2-го говорили шепотом, теперь было объявлено официально.

После этого ачинские большевики «устроили собрание в доме Долина» и выступили с воззванием, которое было бы подписано депутатом IV Государственной Думы М. К. Мурановым. Для его тиражирования, по всей видимости, использовали печатную машинку, которую можно было достать в Ачинском отделении Русско-Азиатского банка.

К следующему дню стало известно, что накануне великий князь Михаил Александрович отказался принять корону и предложил решить вопрос о власти Учредительному собранию. Так в России пала монархия. Тогда же, 4 марта, в Ачинске к 12 часам дня появилось воззвание М. К. Муранова, днем М. К. Муранов выступил на собрании представителей местного гарнизона, а вечером в 19.00 в Народном собрании под руководством ачинского городского головы П. Ф. Усакина открылось собрание, в котором приняло участие около 500 человек. Собрание избрало М. К. Муранова своим председателем, и он сразу же предоставил слово Л. Б. Каменеву. На этом собрании было принято решение направить телеграмму на имя великого князя Михаила Александровича с приветствием по случаю его отказа от престола.

По логике вещей вечером 4 марта И. В. Джугашвили должен был присутствовать на собрании в городской думе и бороться за принятие им наиболее радикальных решений. Между тем в нашем распоряжении имеются две несовпадающие между собой версии о его местонахождении вечером 4 марта. Обе они исходят от В. Л. Швейцер. В одном случае она утверждала, что 3 и 4 марта, «все дни», И. В. Джугашвили провел в военном городке, 4-го вернулся оттуда поздно и на собрание в городскую думу не пошел. В другом случае она писала, что И. В. Джугашвили пришел в думу, когда Л. Б. Каменев закончил свое выступление.

Чему же верить? Ответ на этот вопрос в свое время дал сам И. В. Сталин на заседании Исполнительного комитета Коммунистического интернационала в 1926 г., где он припомнил Л. Б. Каменеву эпизод с посылкой телеграммы великому князю Михаилу Александровичу. На этом заседании И. В. Сталин заявил: «Я узнал на другой день об этом от самого т. Каменева, который зашел ко мне и сказал, что допустил глупость».

Из этого вытекает, что вечером 4 марта И. В. Джугашвили не присутствовал на собрании в городской думе. Никаких сведений о посещении им военного городка обнаружить не удалось, а само свидетельство В. Л. Швейцер на этот счет вызывает большие сомнения. Поэтому перед исследователями встает вопрос: где же находился И. В. Джугашвили 4 марта 1917 г. и что помешало ему принять участие в собрании, которое проходило в городской думе?

7 марта в газете «Енисейский край» было опубликовано сообщение о том, что в этот день депутат М. К. Муранов из Ачинска выезжает в Петроград. В Ачинском музее когда-то хранилась листовка, в которой говорилось: «Сегодня, 7 марта, проводы депутата Муранова, уезжает в 2 часа дня с поездом № 1. Желающие проводить соберутся на площади к 12 ч. дня». Находясь в 1940 г. в г. Ачинске, В. Л. Швейцер, ознакомившись с этой листовкой, написала на ней: «В это же время вместе с Мурановым уехал т. Сталин из гор. Ачинска». Однако несколько лет спустя «в специальной справке от 14 марта 1947 г. тов. Швейцер пишет: „Митинг в честь отъезда ссыльных состоялся 7 марта 1917 г., но уехали мы 8 марта 1917 г. днем“».

О том, что И. В. Джугашвили уехал из Ачинска в Петроград днем, свидетельствовал и М. К. Муранов:

«Выехали из Ачинска днем. Мы ехали на лошадях, до вокзала 4 версты, а ехали мы шагом, потому что много было провожатых, которые шли пешком. Около меня ехали Сталин, Каменев, Швейцер и еще несколько человек. Мы ехали на разных извозчиках».

Между тем, по воспоминаниям жителя Ачинска Якова Степановича Крючкова, он отвозил И. В. Джугашвили на железнодорожную станцию ночью. «На телегу, — вспоминал он, — сели Шатырская Устинья, Никитина Марина Лаврентьевна, Алексеев и Никитин. Вместе с ними рядом со мною сел на телегу Сталин, больше не помню, кто с ним был», «было около полуночи».

О том, что И. В. Джугашвили покинул Ачинск не днем, а ночью, вспоминала и В. П. Филиппова: «В первых числах марта, какого числа, не помню, еще днем он сказал, что сегодня уезжаю. Мы долго не ложились спать — эта женщина в этот вечер была с ним. Поздно ночью, часов в 12 или даже позднее, они вышли, попрощались с нами и при выходе он сказал этой женщине — подожди, скоро все уладится, все будет иначе. С собой понесли какой-то сверток». Позднее В. Л. Швейцер уточнила, что при отъезде И. В. Джугашвили от него была унесена пишущая машинка.

Обращение к расписанию движения пассажирских поездов показывает, что зимой 1916/1917 гг. через Ачинск на запад проходили четыре пассажирских поезда: 9.47,12.15,14.37 и 16.53 (по местному времени). Следовательно, из Ачинска в Петроград можно было уехать только днем. Как же совместить с этим воспоминания Я. С. Крючкова и В. П. Филипповой?

По всей видимости, И. В. Джугашвили узнав о произошедших событиях, ночью выехал в Красноярск, а затем по возвращении оттуда — днем в Петроград. Не этим ли объясняется его отсутствие 4 марта 1917 г. на собрании в городской думе?

Когда утром 12 марта поезд с Л. Б. Каменевым, М. К. Мурановым и другими ссыльными прибыл в Петроград, вместе с ними находился и И. В. Джугашвили.

«12 марта (старый стиль) 1917 г., — вспоминала В. Л. Швейцер, — утром тов. Сталин приехал в Петроград. Шел мягкий пушистый снежок. Стоило нам выйти из вагона на платформу, как на нас пахнуло политической и революционной жизнью столицы <…>. Сливаясь с толпой, мы пошли по Невскому <…>. Беседуя с нами, тов. Сталин незаметно подошел к Таврическому дворцу».

Одной из первых, с кем встретился И. В. Джугашвили в Таврическом дворце, была Е. Д. Стасова, которая отвела их «во двор», где в это время находились М. С. Ольминский, Н. Г. Полетаев и некоторые другие члены редакции газеты «Правда». Здесь же, в Таврическом дворце, была и Е. Б. Бош с директивами от В. И. Ленина.

«В тот же вечер, — вспоминала В. Л. Швейцер, — состоялось расширенное заседание ЦК на квартире товарища Ольминского. В совещании участвовали тов. Сталин, М. Ольминский, В. Молотов, Е. Стасова, Н. Полетаев, М. Муранов, Е. Бош, В. Швейцер и другие товарищи».

На этом совещании И. В. Джугашвили, Л. Б. Каменев и М. К. Муранов совершили редакционный переворот, взяв редакцию газеты «Правда» в свои руки.

14-го вышел номер «Правды», в котором сообщалось: «В воскресенье, 12 марта, вернулся из ссылки один из пяти депутатов от рабочих в Государственной Думе т. М. К. Муранов». В этом же номере были опубликованы статьи Л. Б. Каменева и И. В. Джугашвили. Статья последнего появилась под псевдонимом Сталин.

Так начался новый этап в его жизни. Под фамилией Сталин он не только получил известность, но и вошел в историю.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Первые полгода

 

1 ГАРФ. Ф. ГТУ. Оп. 2. 1914. Д. 1288. Л. 23.

 

2 Там же.

 

3 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218.

 

4 Там же. Л. 2.

 

5 О кадровом составе этих учреждений см.: Памятная книжка Енисейской губернии на 1913 г., Красноярск, 1913. С. 43.

 

6 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 8.

 

7 Там же.

 

8 Список населенных пунктов Енисейской губернии. Красноярск, 1911. С. 380–382.

 

9 Исторический архив. 1956. № 5. С. 116.

 

10 Иванов Б. Товарищ Сталин и Свердлов в Туруханской ссылке // ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 63. Л. 7.

 

11 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 3. М., 1972. С. 126.

 

12 Большевики. М., 1990. С. 215.

 

13 Завьялов В. Товарищ Сталин в Туруханске // Красноярский рабочий. 1939. 21 дек.

 

14 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 483.

 

15 Там же. Д. 218. Л. 11.

 

16 Памятная книжка Енисейской губернии на 1913 г. С. 26.

 

17 Из прошлого Сталина // Возрождение. 1929. 12 янв.

 

18 Кавказский календарь на 1907 г. Тифлис, 1906. С. 106.

 

19 Кавказский календарь на 1908 г. Тифлис, 1907. С. 111; Весь Баку на 1908 г. Баку, 1908. С. 113.

 

20 Кавказский календарь на 1910 г. Тифлис, 1909. С. 973.

 

21 Кавказский календарь на 1911 г. Тифлис, 1910. С. 500–501.

 

22 Памятная книжка Енисейской губернии на 1913 г. С. 26.

 

23 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4500. Л. 1.

 

24 Иосиф Виссарионович Сталин: Краткая биография. 2-е изд. М., 1947. С. 55.

 

25 ГАКК. Ф. 827. Оп. 1. Д. 21. Л. 4.

 

26 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 463. Л. 1–2.

 

27 Креер А. М. Иосиф Дубровинский (Иннокентий). М., 1962. С. 63. См. также: Байкалов А. Мои встречи с Осипом Джугашвили // Возрождение. Р., 1950. Тетрадь 8. С. 117.

 

28 Трифонов Ю. Исчезновение. М., 1988. С. 36–37; Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. М., С. 383.

 

29 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4336. Л. 1.

 

30 Там же. Д. 462. Л. 2.

 

31 Там же. Оп. 1. Д. 48. Л. 1.

 

32 Свердлова К. Т. Яков Михайлович Свердлов. М., 1985.

 

33 Эмексузян В. С. Сурен Спандарян. Красноярск, 1982. С. 65.

 

34 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 220. Л. 1.

 

35 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 3. С. 147.

 

36 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 52. Л. 1.

 

37 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1913. Д. 5–25-Б. Л. 4.

 

38 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4234. Л. 1.

 

39 Там же. Оп. 2. Д. 74. Опубликовано: Трифонов Ю. Исчезновение. С. 560–563.

 

40 ГАРФ. Ф. 102. 00. 1914. Д. 5–25-Б. Л. 4–4 об.

 

41 Там же. Л. 2–2 об.

 

42 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 52. Л. 1.

 

43 Там же.

 

44 Там же. Д. 49. Л. 1.

 

45 Там же.

 

46 Там же. Оп. 2. Д. 89. Л. 1.

 

47 Там же. Оп. 4. Д. 659. Л. 73–74.

 

48 Там же. Оп. 1. Д. 5168. Л. 1.

 

49 Там же. Оп. 4. Д. 659. Л. 75.

 

50 Там же. Ф. 30. Оп. 1. Д. 20. Л. 1.

 

51 Завьялов В. Товарищ Сталин в Туруханске // Красноярский рабочий. 1939. 21 декабря.

 

52 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4235. Л. 1–2.

 

53 Там же. Д. 4337. Л. 1–2; Оп. 4. Д. 4235. Л. 1–2.

 

54 Там же. Д. 460. Л. 1. Зарегистрировано в Енисейском розыскном пункте 15 февраля 1914 г.

 

55 Там же. Оп. 1. Д. 51. Л. 1–2.

 

56 Там же. Оп. 4. Д. 234. Л. 1–2.

 

57 Там же. Л. 2.

 

58 ГАРФ. Ф. 102. ОО. Д. 5–25-Б. Л. 27; Завьялов В., Свердлова К. Т. Яков Михайлович Свердлов. М., 1985. С. 176.

 

История одного конфликта

 

1 Москалев М. А. И. В. Сталин в сибирской ссылке. Красноярск, 1942. С. 141.

 

2 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 257.

 

3 Там же. Д. 581. Л. 5, 8 (моя нумерация).

 

4 Там же. Д. 662. Л. 198–199.

 

5 Там же.

 

6 Там же. Л. 478.

 

7 ГАРФ. Ф. 102. 7Д. 1913. Д. 5–17. Л. 164–165, 228.

 

8 ГАКК. Ф. Р—827. Оп. 1. Д. 27. Л. 136.

 

9 ГАРФ. Ф. ГТГУ. Оп. 2. 1914. Д. 1288. Л. 25.

 

10 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 52. Л. 1.

 

11 Розенталь И. С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время. М., 1996. С. 138.

 

12 Свердлов Я. М. Избранные сочинения. М., 1957. С. 268.

 

13 ГАРФ. Ф. 5449 (Б. И. Иванов). Оп. 1. Д. 63. Л. 7.

 

14 Там же. Оп. 4. Д. 581. Л. 5, 8 (нумерация моя).

 

15 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 19, 22.

 

16 Там же. Д. 662. Л. 251–256.

 

17 Свердлова К. Т. Яков Михайлович Свердлов. 4-е изд. С. 178.

 

18 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 19, 22.

 

19 Москалев М. А. И. В. Сталин в сибирской ссылке. С. 146–147.

 

20 Там же. С. 142.

 

21 Новое время. 1914. 6 апр.

 

22 ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 75. Л. 25 (Б. И. Иванов).

 

23 Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. С. 383.

 

24 Свердлов Я. М. Избранные произведения. Т. 1. С. 276–277.

 

25 Там же. С. 276; ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 75. Л. 13 (Б. И. Иванов).

 

26 Свердлов Я. М. Избранные произведения. Т. 1. С. 280.

 

27 ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 63. Л. 7; Д. 75. Л. 25.

 

28 Москалев М. А. И. В. Сталин в сибирской ссылке. С. 142.

 

29 Там же. С. 142–144.

 

30 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 240 (Л. П. Перепрыгина-Давыдова), 267 (Ф. А. Тарасеев).

 

31 Москалев М. А. Сталин в сибирской ссылке. С. 142 (см. также с. 148).

 

32 Essad bei. Stalin. Berlin, 1931. S. 223–224.

 

33 Волкогонов Д. А. Сталин: Политический портрет. М., 1996. Т. 1. С. 41.

 

34 Аллилуева С. И. Только один год. N.Y., 1969. С. 330–331.

 

35 Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. Харьков, 1990. С. 60.

 

36 Сухотин Я. Бастарды красного вождя // Час пик. 1995. 21 окт.; Рохлин А. Где прятали незаконнорожденного сына Сталина? // Московский комсомолец. 1996. 22 июня.

 

37 Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. С. 388.

 

38 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1288. Л. 15–16. См. также: Известия. 2000. 8 дек.

 

39 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 35 (М. А. Мерзляков).

 

40 Там же. Д. 662. Л. 257–258.

 

41 Там же. Л. 46–47.

 

42 Там же. Л. 257–258.

 

43 Там же. Л. 478–479.

 

44 Там же.

 

45 Был ли Сталин агентом охранки? М., 1999. С. 450.

 

46 РГАСПИ. Ф. 86. Оп. 1. Д. 112. Л. 36.

 

47 Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999. С. 202; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 533. Л. 1–5.

 

48 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5169. Л. 1.

 

49 Там же. Оп. 4. Д. 236. Л. 1–2. На рапорте имеются штамп: «2 августа 1914 г.» и пометки «К № 125, л. 306/ С. 14 г.», «Л. Д. /30».

 

50 Там же. Д. 406. Картотека.

 

51 Сурен Спандарян: Статьи, письма, документы. М., 1982. С. 341; Эмексузян В. С. Сурен Спандарян. С. 64.

 

52 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1.Д. 10. Л. 22 (В. Л. Швейцер); Швейцер В. Л. Сталин в туруханской ссылке: Воспоминания подпольщика. М., 1940. С. 19–20.

 

Отшельник из Курейки

 

1 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 55. 1. 1.

 

2 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1915. Д. 5–79-Б. Л. 44.

 

3 Швейцер В. Л. Сталин в туруханской ссылке. С. 30–31, 32.

 

4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4338. Л. 1.

 

5 Там же. Д. 4339. Л. 1.

 

6 Сурен Спандарян: Статьи, письма, документы. С. 284. 27 февраля датируется и письмо Сталина Ленину из Монастырского (Ф. 558. Оп. 1. Д. 53. Л. 1).

 

7 ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1915. Д. 165–2. Л. 178; Д. 307–2. Л. 217 об.; Воспоминания В. Л. Бурцева // Новый журнал. 1962. Кн, 69. С. 188–190.

 

8 Самойлов Ф. Большевистская фракция IV Государственной Думы в енисейской ссылке перед Февральской революцией // Пролетарская революция. 1927. № 2–3(61–62). С. 222.

 

9 Там же. С. 224–225.

 

10 Там же.

 

11 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 582. Л. 20–21.

 

12 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 3. С. 365.

 

13 Сурен Спандарян: Статьи, письма, документы. С. 284.

 

14 Там же. С. 285.

 

15 ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 75. Л. 28.

 

16 Там же. Ф. 102. ОО. 1915. Д. 307–2. Л. 217об.; Бурцев В. Л. Воспоминания // Новый журнал. 1962. Нью-Йорк, Кн. 69. С. 195.

 

17 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 427 (В. Л. Швейцер).

 

18 Там же. Оп. 1. Д. 54. Л. 1–3.

 

19 Там же. Оп. 4. Д. 560. Л. 2. Письма были изъяты при обыске Г. И. Петровского летом 1916 г.

 

20 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 56. Л. 1–3. Письмо было перлюстрировано: ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1915. Д. 165. т. 6. Л. 123, 124–125.

 

21 Там же. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 75. Л. 77–79.

 

22 Там же. Л. 79.

 

23 Там же. Л. 82–83.

 

24 Там же. Л. 84.

 

25 Там же. Л. 86–89.

 

26 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 358.

 

27 Там же. Оп. 1. Д. 57. Л. 1.

 

28 Там же. Оп. 4. Д. 662. Л. 359 (В. Л. Швейцер).

 

29 ГАРФ. Ф. 124. Оп. 54. Д. 8. Л. 1.

 

30 Биографическая хроника // Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. М., 1946. С. 423.

 

31 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 359 (В. Л. Швейцер).

 

Последний побег

 

1 ГАРФ. Ф. 124. Оп. 54. Д. 8. Л. 4.

 

2 Там же. Л. 6.

 

3 Там же. Л. 7.

 

4 Там же. Л. 10, 13.

 

5 Там же. Л. 9.

 

6 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 360 (В. Л. Швейцер).

 

7 Москалев M. A. И. В. Сталин в сибирской ссылке. С. 184; Сурен Спандарян: Статьи, письма, документы. С. 342.

 

8 ГАРФ. Ф. 124. Оп. 54. Д. 8. Л. 23.

 

9 Сурен Спандарян. Статьи, письма, документы. С. 295.

 

10 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 359 (В. Л. Швейцер).

 

11 Лазебников А. Линии судьбы (подготовила М. Колманова, главы из книги) // Советская культура. 1988. 16 июня.

 

12 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 112. В самих воспоминаниях М. А. Мерзлякова это свидетельство не имеет четкой временной привязки, но ее нетрудно определить, исходя из их содержания. Так, касаясь первого лета в Курейке, М. А. Мерзляков писал о своем подопечном, что «он по первости не отлучался» из станка, а «на второе лето несколько раз просился поехать в Монастырское» (Там же). Следовательно, утверждение об отсутствии И. В. Джугашвили в Курейке на протяжении всего лета могло относиться только к 1916 г.

 

13 Там же. Л. 118.

 

14 Там же.

 

15 Там же.

 

16 Самойлов Ф. По следам минувшего. М., 1934. С. 524–528.

 

17 Там же. С. 529; ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1916. Д. 5–25-Б. Л. 41.

 

18 Самойлов Ф. По следам минувшего. С. 535; Виноградов Л. Федор Самойлов. М., 1961. С. 63.

 

19 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 234 (Г. И. Петровский); Самойлов Ф. По следам минувшего. С. 535.

 

20 Там же.

 

21 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 553.

 

22 Бадаев А. Е. О Сталине // Правда. 1939. 19 дек.

 

23 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1288. Л. 16.

 

24 Там же. Ф. 86. Оп. 1. Д. 112. Л. 36.

 

25 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 105–141.

 

26 Там же. Ф. 86. Оп. 1. Д. 112. Л. 17.

 

27 Правда. 1939. 22 дек. (С. Я. Аллилуев).

 

28 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 360.

 

29 Правда. 1939. 22 дек. (С. Я. Аллилуев).

 

Призыв на военную службу

 

1 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 14.

 

2 Швейцер В. Л. Сталин в туруханской ссылке: Воспоминания подпольщика. С. 44.

 

3 Енисейский край. 1916. 3 нояб.

 

4 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 139 (М. А. Мерзляков); 259 (И. М. Тарасеев).

 

5 Там же. Л. 257.

 

6 Правда. 1939. 18 дек.

 

7 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 488.

 

8 Там же. Оп. 1. Д. 4313. Л. 1.

 

9 Свердлов Я. М. Избранные произведения: Статьи, речи и письма. М., 1976. С. 99.

 

10 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 14.

 

11 ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 74. Л. 73.

 

12 Енисейский край. Красноярск, 1917. 17 янв.

 

13 Биографическая хроника // Сталин И. В. Сочинения. Т. 2. С. 423.

 

14 Швейцер В. Л. Сталин в туруханской ссылке. С. 44.

 

15 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 53–54.

 

16 ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 74. Л. 74.

 

17 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 53.

 

18 Там же. Л. 287–288 (В. Л. Швейцер).

 

19 Там же. Л. 53.

 

20 Енисейский край. 1917. 8 февр.

 

21 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 55 (Б. И. Иванов).

 

22 ГАРФ. Ф. 5449. Оп. 1. Д. 74. Л. 78–79 (Б. И. Иванов). См. также: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 582. Л. 12.

 

23 Там же. Д. 662. Л. 288–289; Швейцер В. Л. В ачинской ссылке (из воспоминаний) // Известия. 1937. 12 марта.

 

24 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 27. Л. 12.

 

25 Гори. Д. 235. Л. 1–2 (М. Лишхи).

 

26 Байкалов А. Мои встречи с Осипом Джугашвили // Возрождение. Париж, 1950. Тетрадь 8. С. 117.

 

27 Большевистская печать. 1937. № 5. С. 24 (С. В. Малышев).

 

28 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. I. Д. 2035. Л. 6 (М. И. Фрумкин).

 

29 Там же. Д. 1263. Л. 6 (Н. Л. Мещеряков).

 

30 Был ли Сталин агентом охранки? М., 1999. С. 342.

 

31 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2035. Л. 6. (М. И. Фрумкин).

 

32 Байкалов А. Мои встречи с Осипом Джугашвили. С. 117.

 

33 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 15.

 

34 Там же. Оп. 1. Д. 4357. Л. 1.

 

35 Там же. Оп. 4. Д. 582. Л. 11.

 

36 Там же. Д. 218. Л. 17.

 

37 Байкалов А. Мои встречи с Осипом Джугашвили. С. 117.

 

38 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 218. Л. 19.

 

Из Ачинска в Петроград

 

1 РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 2. Д. 1549; Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 392 (В. Л. Швейцер).

 

2 Там же.

 

3 Там же.

 

4 Там же. Д. 667. Л. 92 об.

 

5 Там же. Л. 93 об.

 

6 Там же. Л. 93.

 

7 Там же. Ф. 124. Оп. 2. Д. 248; Ф. 161. Оп. 1. Д. 43. Л. 48; Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 395 (Швейцер В. Л.).

 

8 Там же. Д. 667. Л. 99, 113.

 

9 Там же. Л. 395–397.

 

10 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 649. Л. 234 (М. К. Муранов).

 

11 Байкалов А. Мои встречи с Осипом Джугашвили С. 117.

 

12 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 92 об., 94.

 

13 Там же. Д. 582. Л. 23.

 

14 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 50, 496.

 

15 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 43. Л. 25.

 

16 Известия. 1917. № 7. 3 марта.

 

17 Там же.

 

18 Ачинск в исторические дни // Енисейский край. 1917. № 52. 7 и 8 марта.

 

19 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 544.

 

20 Там же.

 

21 Ачинск в исторические дни // Енисейский край. 1917. 7 марта.

 

22 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 544 (А. В. Померанцева).

 

23 Енисейский край. 1917. 7 марта.

 

24 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 662. Л. 275 (В. П. Филиппова).

 

25 Ачинск в исторические дни // Енисейский край. 1917. 7 марта.

 

26 Там же; РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 43. Л. 24.

 

27 Там же.

 

28 Там же.

 

29 Там же. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 85 об. (В. Л. Швейцер).

 

30 Там же. Д. 582. Л. 6 (В. Л. Швейцер).

 

31 Волкогонов Д. А. Сталин. Т. 1. М., 1996. С. 53.

 

32 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д.662. Л. 40.

 

33 Енисейский край. 1917. 7 марта.

 

34 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 136.

 

35 Там же.

 

36 Там же. Л. 145.

 

37 Там же. Оп. 649. Л. 233.

 

38 Там же. Д. 662. Л. 67–67 об. (Я. С. Крючков).

 

39 Там же. Д. 649. Л. 97–98 (Я. С. Крючков).

 

40 Там же. Л. 93.

 

41 Там же. Д. 662. Л. 275.

 

42 Официальный указатель железнодорожных пароходных и других пасса жирских сообщений. С ноября 1916 г. Пг., 1916. Отд. III. С. 160.

 

43 РГАСПИ. Ф. 161. Оп. 1. Д. 16. Л. 2–3.

 

44 Там же. Л. 4.

 

45 Там же.

 

46 Шляпников А. Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год. Т. 2. М. 1992. С. 444–446.

 

47 Правда. 1917. 14 марта.

 

48 Там же.

 

49 Там же.