После того, как мой собеседник Ясин покинул ресторан, меня наполнило странное ощущение. Я впервые был лицом к лицу и на одном уровне с членом ООП и увидел, что он приятный человек.

Когда он проходил по улице мимо окна, я долго смотрел ему вслед, пока он не скрылся за углом.

Мне нужно было убить еще почти два часа времени, до того, как я смогу сделать договоренный звонок. Эфраим рассчитал, что два часа более чем достаточно. Если до этого времени в Моссад не взвоют сирены тревоги, то мы в безопасности.

Это был важный и опасный момент операции. Если что-то пойдет неправильно, то вся программа будет сорвана. Эфраима, вероятнее всего, убьют где-то в тюремной камере, а я взберусь на самый верх в моссадовском списке смертников.

Казалось, что время остановилось. В нормальных условиях офицер Моссад после проведения операции либо направляется на следующее дело, причем, торопясь, чтобы успеть вовремя, или возвращается в «укрытие», т.е. на конспиративную квартиру, где пишет отчет или докладывает о сделанном своему руководителю. За исключением короткого промежутка времени, когда офицер направляется с задания или на задание, он почти никогда не остается один.

Я не люблю бродить вдоль витрин, ожидание мне всегда давалось тяжело. У меня никогда не хватало терпения чем-то заполнить время. Я бродил взад-вперед, не зная, куда себя деть, пока время ползло со скоростью черепахи.

Я решил позвонить отцу в Небраску, но затем отказался от этой идеи. Если дело прогорит, не хватало еще, чтоб и его потащили вместе со мной. Я позвоню ему, когда буду знать, что я в безопасности. Я верил, что Эфраим поступает правильно, и я буду делать то, что...

Мои мысли внезапно оборвались. На другой стороне улицы мое внимание привлек человек в длинном черном пальто. Он стоял у киоска и с деловым видом намазывал «хот дог» горчицей. Я еще раньше видел его в ресторане, где я сидел с человеком из бюро ООП. Он зашел туда почти сразу после нас и занял место в отдалении.

Он заметно избегал смотреть в мою сторону, по чему сразу узнаешь любителя. Я немного прошел по тротуару назад и прижался поближе к стене, откуда я наблюдал за ним. По моим оценкам, он давно должен был бы уже начать есть свой «хот дог», если он не поливал его горчицей только чтобы выиграть время, стоя у киоска. Я вспомнил, что и в ресторане он был не один, а еще с одним человеком.

Я стал внимательно осматривать улицу в поисках его напарника. Человек в длинном пальто и с «хот догом» выглядел как кто-то с Ближнего Востока. Он мог быть кем угодно: от нью-йоркского полицейского итальянского происхождения до сирийского разведчика – и, с той же вероятностью, он мог быть агентом Моссад.

Я медленно повернулся и, совсем не напрягаясь, просматривал улицу дальше. Я заметил человека, который стоял у входа книжного магазина и держал в руке маленькую сумку. Он рассматривал меня через отражение в стекле витрины Он стоял на расстоянии менее трех метров. Его присутствие просто поразило меня; я не ожидал увидеть его так близко. Это был второй человек из ресторана. То, что он действовал столь непрофессионально, меня почему-то обидело – он не соблюдал правила игры. Я предположил, что оба либо сыщики-любители, либо принадлежат к какой-то маленькой спецслужбе.

Я вошел в книжный магазин, пройдя прямо мимо него. Мне нужно было узнать, на какого дьявола работают эти клоуны.

Несколько минут я перелистывал какую-то книгу и взвешивал возможные варианты моих действий. Большинство из того, чему меня учили, в этой ситуации совсем не годилось, например вызов подкрепления или упражнение по наблюдению и определению цели. Меня не защищали местные власти или еще кто-либо, на кого я мог бы положиться.

Из книжного магазина я увидел, как первый бросил свой «хот дог» в урну и перебежал через дорогу. Человек у дверей двинулся к перекрестку, где встретил партнера. Они перебросились парой слов за несколько секунд и тот, кто был в длинном пальто, указал на книжный магазин. Человек с сумкой спустился вниз по улице и пожал плечами. «Длинное пальто» кивнул и подошел ближе к двери магазина, пока другой побежал в том направлении, которое он только что указал.

Удивительно: эти дураки даже умеют думать, хотя и не достаточно хорошо. Охотнее всего я вышел бы и поговорил с человеком в длинном пальто, сделал бы ему выговор, и предложил бы проделать все еще раз с самого начала. Во мне что-то было такое внутри, что побуждало к такому приколу. Но ни время, ни место этому не способствовали, ведь, в конце концов, это они по той или иной причине хотели поставить мне мат. Не нужно быть гением, что бы кого-то убить. Мне надо было сконцентрироваться и найти решение, ведь у меня не был целый день в запасе. Я только надеялся, что они оба не только эротичные приманки, на которые я должен был клюнуть.

Я точно знал, что они следили за мной с того времени, как я зашел в ресторан, может быть, они шли по моему следу еще когда я покинул бюро ООП. Внезапно время полетело для меня пугающе быстро. У меня оставался только час до звонка, который я должен был сделать, и до этого времени мне нужно было кое-что выяснить.

План возник в моей голове внезапно, как молния. Я вышел из магазина и в течение десяти минут медленно шел по улице в южном направлении, останавливаясь у каждой витрины, чтобы не потерять из виду моего шутника. На 47-й улице я быстро свернул в сторону и скрылся в первом попавшемся магазине. Это был большой магазин электроники. Теперь я был вне их поля зрения. Если в деле было больше людей, чем эти двое, то мое постоянное движение в одном направлении усыпило их бдительность (у нас это называлось оперативным сном) и выстроило как бы в цепь одного за другим. Был маленький шанс того, что один из них обогнал меня, но это было очень маловероятно. Собственно, я не верил, что их больше чем те двое, которых я видел. Теперь я был готов к следующему шагу.

Я подождал, пока человек с сумкой прошел мимо магазина и удостоверился, что он меня потерял. Он осмотрелся по всем сторонам, пока не появился человек в длинном пальто. Они взглянули на магазин электроники, но не смогли увидеть меня. Как я и предполагал, человек в длинном пальто послал своего дружка вниз по улице поискать меня там, пока он сам пошел в обратном направлении. Я их разделил.

Я вышел из магазина. Длинное пальто повернулся ко мне спиной, а другой как раз зашел в магазин. Я быстро пробежал мимо человека в пальто на перекрестке и пошел по 40-й улице в западном направлении. Если он не хотел меня потерять, он должен был последовать за мной. И он пошел.

Я только раз в жизни был на рыбалке – во время моего короткого посещения отца в США, когда мой отец ловил рыбу. Но сейчас мне доставляло удовольствие наблюдать, как рыбка клюнула, и я медленно потянул леску.

Мы пять минут прошли в одном направлении. Я хотел, чтобы дистанция между ними его партнером сохранялась как можно большая. Мы почти подошли к району автовокзала «Порт-Оторити», не самой лучшей части города с бесчисленными секс-шопами и пип-шоу. Местность хорошо подходила для моего плана, и я подготовился к моему второму исчезновения.

На углу Седьмой Авеню и 41-й улицы я внезапно остановился у пешеходного перехода. Я хотел быть уверен, что Длинное пальто все еще идет за мной. К счастью я чуть-чуть отошел в сторону, иначе рыбка столкнулась бы со мной. Что касается оперативного сна, то этот тип был ходячим анекдотом. Худшего любителя я еще не встречал в своей жизни. Но он знал, чего хочет.

Даже самые отсталые спецслужбы Ближнего Востока обладали привилегией научиться основным методикам наружного наблюдения у французов, американцев или русских, не говоря уже о тех, кого мы сами тренировали. Этот тип был «частник» и свое профессиональное образование он получил из телефильмов или дешевых детективов.

Мне не нравилось иметь дело с любителями: они непредсказуемы. Профессионалы для меня приятнее: у них к делу не примешиваются личные мотивы. Намного лучше чувствуешь себя, когда знаешь, что тот, с кем ты имеешь дело, пришел за чем-то определенным и оставит тебя в покое, как только получит это. Если он хочет тебя ликвидировать, то хотя бы сделает это быстро и чисто.

Зажегся зеленый свет, и я перешел улицу, мой «хвост» шел прямо за моей спиной. На первом углу я круто свернул налево, а потом снова направо. Остановившись перед входом секс-шопа, я подождал, пока мой «хвост» не появился на углу и не заметил меня, и зашел в магазин.

Я знал, что он постоит пару минут перед входом, а затем войдет. Так он выигрывал время, чтобы подумать, ведь тут он был один.

В витрине, служащей также прилавком, я увидел большой выбор примечательных сексуальных штучек, от удивительных муляжей мужских членов до презервативов с шипами. В углу ящика лежали серебристые наручники. Я купил несколько металлических жетончиков и наручники, продавец быстро отдал мне сдачу и снова облегченно обратился к своему журналу. Я отошел назад, где горела красная неоновая вывеска «Фильмы» и прошел по слабо освещенному коридору, в котором с двух сторон стояли отдельные кабинки, как в раздевалке общественного бассейна. На каждой кабинке был номер, и висела в рамке картинка, изображающая сцену из показываемого внутри фильма.

Я шел так, чтобы мой «хвост» подумал, что я знаю это место и могу воспользоваться запасным выходом или, возможно, встретиться внутри с кем-то. Значит, он должен был следовать за мной. Я вошел в кабинку в конце коридора, запер дверь, бросил в прорезь жетончик и нажал включающую кнопку. Кабина была не больше туалета, в углу стоял маленький трехногий стул. Стены были покрашены черной краской, а напротив двери на высоте примерно полутора метров в стену был встроен экран. Никаких других кнопок не было, потому и звук нельзя было регулировать. Фильм начался с показа крутой тройки. Мужчина обладал весьма мощным «оружием», что, казалось, сильно воодушевляло обеих женщин; в любом случае стонали они очень громко. Я детальнее осмотрел кабинку, я искал щелку, через которую смог бы наблюдать за моим приятелем. В фанерной стенке на краю была маленькая дыра, откуда выпал гвоздик.

Я встал на стул и взглянул через дырку – как раз в нужный момент. Я увидел человека в длинном пальто, который, осматриваясь по сторонам, дошел до конца коридора. Когда он убедился, что запасного выхода нет, то попробовал дверцу напротив. Она была занята, он попробовал мою кабинку, и, наконец, зашел в кабинку с противоположной стороны под углом от моей. Я мог видеть, что он оставил дверцу немного приоткрытой, чтобы наблюдать за коридором. Я вынужден был признать: для новичка это было не глупо.

Я подождал пару минут, пока он устраивался поудобнее. Затем я открыл свою дверь, вышел и встал так, что он не мог меня увидеть. Я закрыл за собой дверь, сжимая в правом кулаке металлические жетоны. Я был один в коридоре, но мне следовало поторопиться – в любой момент кто-то мог войти в коридор или выйти из кабинки. Я подошел к его кабинке и рванул дверь. Видимо, он сидел на корточках, обозревая коридор, и теперь был совершенно ошеломлен.

У меня не было возможности обходиться с ним тактично, ведь у меня не было ни пистолета, ни какого другого оружия, чтобы объяснить ему всю серьезность положения. Переступив через него, я вошел в кабинку. Кулаком с зажатыми жетончиками я вмазал ему по черепу, пока он смог раскрыть рот. Мои быстрые действия достигли желаемого обескураживающего эффекта. В шоке он повалился на колени перед темным экраном.

Я запер дверь, взял его руку, вывернул ее ему за спину, прижал его лицом к экрану, а своим коленом уперся ему в крестец. Так я полностью скрутил его и держал под контролем.

Я бросил металлический жетончик в щель под экраном и нажал красную кнопку. Фильм начался мгновенно, но я почти ничего не видел из-за головы моего приятеля. Он не двигался. Но даже если б он и захотел что-то сделать, то мало что смог бы. Все произошло для него слишком быстро. Я склонился к его уху, чтобы он лучше понимал меня при громких стонах с экрана женщины с большими грудями.

– Как тебя зовут?

Человек молчал. Я видел, как сильно он зажмурил глаза в ожидании удара.

– Ты можешь спокойно закрыть глаза, козел, но твои уши открыты. Я спрашиваю в последний раз, как твое имя?

– Марвин. Его голос дрожал.

– На кого ты работаешь, Марвин?

– Ни на кого. Я ни на кого не работаю.

– Зачем ты следишь за мной, Марвин? Я говорил тихо, почти дружелюбным голосом.

Он попытался повернуть голову, чтобы увидеть меня, но я еще выше вывернул ему руку, так что она почти ломалась; парень застонал.

– На кого ты работаешь, Марвин?

– Я уже сказал тебе, ни на кого. Я частный сыщик. Я здесь по одному делу.

– По какому делу?

– Я не могу тебе сказать. Это секрет. Убери руки. У меня есть права, ты знаешь.

Мне стало ясно: он думает, что его схватил полицейский. Я вытащил наручники и защелкнул одним из браслетов его руку за спиной. Свободную часть я держал в той же руке, которой схватил его за волосы. Если он захотел бы опустить руку, то сам себя потянул бы за волосы. Свободной рукой я достал шариковую ручку.

– Ты хочешь получить мой автограф, Марвин?

– Что?

– Хочешь ли ты получить мой автограф?

– Что еще за автограф? Он попытался встать, но я прижал его плечо еще сильнее коленом. Теперь я смог увидеть на экране громадного негра, который трахал женщину. Ее крики стали громче, кто-то попытался открыть дверь. Я чуть посильнее сжал его руку. Но я не хотел, чтобы он закричал.

–Ты сломаешь мне руку, парень, ты сломаешь мне руку. Пожалуйста, отпусти мою руку.

– Это шариковая ручка, Марвин. Я снова заговорил монотонным голосом, когда вдавил кончик стержня ему в щеку. Большегрудая женщина задвигалась еще быстрее. – Я медленно вставлю стержень тебе в ухо и буду давить, пока не смогу поставить автограф на твоем мозгу. Подумай об этом, Марвин.

– О чем ты говоришь? В его голосе звучал панический ужас, когда он почувствовал острие стержня в своем ухе. Я знал, что теперь он думает, что имеет дело с сумасшедшим, с маньяком, которому доставляет удовольствие причинять ему боль. – Что ты хочешь? Что ты хочешь от меня?

– Ты следил за мной, Марвин, а мне это совсем не нравится. Я хочу узнать, почему и кто тебя послал. Я вдавил ручку еще сильнее, держа его руку железной хваткой. В маленьком помещении стало жарко, и я нервничал из-за этого. Мне нужен был ответ, хотя я уже представлял, с кем имею дело.

– Я же тебе говорил. Он всхлипывал. Я видел слезу, покатившуюся по его щеке, она сверкала голубоватым светом в отблесках телевизора. Женщина достигла оргазма, из-за чего Марвина было совсем трудно понять.

– Я же тебе говорил, я частный сыщик.

– А я хочу знать, на кого ты работаешь, Эркюль Пуаро? Я снова надавил на ручку: еще пара миллиметров и я бы серьезно поранил его.

– Отпусти меня. Ты не можешь так поступать.

Я подвигал ручкой, и парень сильно стукнулся об экран, пытаясь отклониться. Зажегся красный свет, и надпись потребовала заплатить еще, что я и сделал. Шоу должно было продолжаться.

– Я хочу сказать это тебе очень четко, Марвин. Если ты не заговоришь, то я вытащу ручку через твое второе ухо и все равно узнаю от твоего приятеля то, что хочу узнать. Возможно, как раз сейчас он отвечает на пару вопросов моих друзей.

Я заметил, что он задумался. От отчаяния его глаза были широко раскрыты. Всякая надежда, что друг спасет его, исчезла. Ему стало ясно, что я знаю больше, чем он предполагал. Он попытался проанализировать ситуацию, но это было не в моих интересах. Я должен был что-то сделать, чтобы закончить это дело быстрее. Оставив ручку в ухе, я сильно рванул его за голову. Из-за неожиданности этого шага он был шокирован – когда он уже хотел говорить, то получил новую боль.

– Я из JDL, понимаешь? Из Лиги защиты евреев. Мы наблюдаем за бюро палестинских бандитов. Мы видели, как ты выходил оттуда, и подумали, что ты работаешь для них, или что-то вроде того. Итак, мы хотели узнать...

– Что вы хотели узнать?

– Кто ты. Кто ты, тысяча чертей! Откуда нам было знать, что ты полицейский.

– Кто послал тебя?

– Раввин. Он говорит нам, что мы должны делать. Никого не волнует, что происходит с нами. Мы должны сами защищать себя. Евреи должны защищать себя, иначе гойи нас всех уничтожат. Ты еврей?

– Нет.

– Значит, ты тоже не знаешь, что у палестинцев есть план уничтожения всех евреев. И американское правительство помогает им в этом.

– Что, черт побери, ты несешь? Наверное, я слишком сильно ударил тебя по голове.

– Мы этого им не позволим! Подожди и ты увидишь! Мы перебьем их всех раньше! Человек начал выкручиваться. Я слегка ослабил хватку, встал и поднял его за скрученную за спиной руку. Ручка все еще торчала в его ухе. В помещении ничего не было, к чему я мог бы его привязать. И я не мог его оставить тут без сознания, не рискуя, что он сейчас встанет и убежит. Он больше не представлял для меня угрозы, поэтому о его смерти не могло быть и речи, не говоря уже обо всей той дряни, какую она повлекла бы за собой.

Я вынул ручку и расстегнул его ремень.

– Что ты делаешь?

– Раздеваю тебя, мой мальчик.

– Зачем? Его голос был полон страха. – Что ты хочешь сделать со мной?

– Ничего, если ты будешь хорошо себя вести. Расстегни пуговицы твоих брюк, пусть они спадут.

Его брюки упали на пол. После пяти минут толкотни он был совсем голым. Я сложил все его вещи в его же пальто, связал их в узел и взял под мышку. Он лежал на коленях, лицом к экрану, руки за спиной в наручниках.

– Теперь я оставлю тебя, – сказал я и засунул несколько жетончиков в щель. У тебя есть десять минут для развлечений, потом можешь делать, что хочешь.

– Но ты не можешь меня так оставить. Не бери всю одежду, пожалуйста, – умолял он. В кабинке было очень жарко, но он дрожал. Я боялся, что он сейчас навалит кучу на пол и на мои ботинки. Мне полностью хватало вони, уже исходящей от него.

– Или мы делаем так, или я тебя убью. Ты должен понять, что я не могу позволить тебе выйти сразу за мной. Что тебе нравится больше?

Ответа не последовало. Он тихо всхлипнул. Я вышел из кабинки и, закрывая дверь за собой, услышал, как он со стоном упал на пол. Я посочувствовал парню. Это место не очень годилось, чтобы бегать голяком. Но я знал, что не поступил бы так с хорошим человеком. Я ненавидел людей из Лиги защиты евреев или, как их многие называют, еврейских нацистов (великий парадокс нашего времени).

Проходя мимо человека у окошка кассы, я сказал, не глядя на него: – В кабинке номер четыре сидит человек, который там пристает к людям. Продавец посмотрел на закрытый занавес, который вел в коридор. Уже в дверях я бросил: – Он голый и хочет, чтобы его наказали или что-то еще.

Он даже не встал, видимо, не мог ни при каких обстоятельствах оставить кассу без присмотра, а только потянулся к телефону. Никто не обращал на меня внимания, когда я смешался с толпой, вышедшей на улицу во время обеденного перерыва. Я бросил узел с одеждой к ногам нищего, сидящего в проходе между двумя кирпичными домами. Его стеклянистые глаза не видели, что на него свалилось. Медленно он начал развязывать узел, и как только нащупал бумажник, быстро бросил все в закупочную тележку из магазина и скрылся с ней в узком проходе.

Я вскочил в автобус и вовремя прибыл в «Крайслер-Сентер», чтобы позвонить. В Израиле был вечер, я дозвонился легко, и Эфраим был почти сразу же на связи. Его голос принес мне облегчение – что-то, чему можно было доверять. И тот факт, что он был у телефона, сам говорил за себя. Только в этот момент я заметил, как я нервничал из-за возможных последствий, которые могла бы принести неудача на этой ранней стадии нашей операции.

– Я предполагаю, что ты сделал то, что должен? – спросил он с интонацией инквизитора.

Он все еще не был уверен, что не арестован до сих пор только потому, что я не действовал по плану, а не потому, что я «чистый».

– Да. Я был в бюро и поговорил с человеком, который там работает. Мы выпили кофе, и я передал ему сообщение.

– Что он сказал? Хотя этот телефон Эфраима не прослушивался, а я звонил со случайного автомата, мы не могли рисковать.

– Он не был удивлен тем, что я сказал. Он это все знал и его босс, очевидно, тоже.

– Он сказал еще что-то?

– Что в его фирме тоже есть люди, которые думают как мы, но что время для сделки быстро проходит. Он сказал, что рынок для переговоров может перейти в руки противника, и мы вынуждены будем иметь дело с людьми, которые нам, вероятно, не понравятся.

– Я понимаю. Я ожидал чего-то подобного. По крайней мере, и он теперь знает, что в нашей фирме есть люди, которые хотят делать дела. Даже по телефону я почувствовал, что он улыбнулся. Он, очевидно, почувствовал то же облегчение, что и я.

– У тебя были проблемы?

– Ну да, у меня был посетитель, и выяснилось, что он участник одной местной радикальной группы.

– Из наших людей?

– Так можно было бы сказать. Это были люди Меира. Я имел в виду их вождя, так называемого раввина Меира Кахане.

– Ты шутишь.

– Вовсе нет. Я их стряхнул. Все в порядке. Кто-то из наших людей заметил что-нибудь?

– Точно нет. Я узнал, что место вообще не под наблюдением. И если кто-то делает это по-другому, то он не рассказывал об этом. Это место рассматривают как место для политики, которое нас непосредственно не касается.

– Я предполагал, что это то, за чем наблюдают эти шпики из JDL.

– О'кей, Виктор. Теперь стань невидимкой. Исчезни. И Эфраим сказал совсем медленно: – Ты понял, что я имею в виду?

– Да.

– Ты посетишь кого-нибудь?

– Да. Я сейчас же позвоню ему и завтра полечу туда. Когда я в следующий раз услышу или увижу тебя?

– Имей терпение, это продлится недолго. Я позвоню тебе туда. Подумай над тем, что я тебе сказал. Ты останешься там, пока я тебе не скажу, что ты можешь выходить. Ясно?

– Да, но назови мне хотя бы предполагаемое время, настаивал я. – Если я поеду в гости, мне нужно знать временные рамки визита.

– Я тебе не могу этого сказать.

– Что? Дни, недели или сколько?

– Ну, точно не больше двух недель.

–Это чертовски долго.

– У нас чертовски много дел. Я тебе позвоню туда.

– А если я тебе позвоню, чтобы узнать, как идут дела?

Эфраим знал значение признаков жизни для того, кто сидит на холоде. То, что можно куда-то позвонить, а не только сидеть и ждать, что позвонят тебе, очень важно. – Позвони и оставь сообщение, если меня не будет. Сообщение, о котором мы договорились.

– Я сделаю так.

Эфраим повесил трубку. Я снова был в Нью-Йорке один. В Израиле была ночь. Я вернулся в мотель. Я чувствовал, как пропала та глухота, что возникла у меня после событий второй половины дня.