Среда, 30 октября 1991 года. Мадрид

«Боинг» президента Соединенных Штатов, зарегистрированный в ВВС страны под номером «Air Force One», заходил на посадку, за ним следовал однотипный «Air Force One». Оба «Джамбо» (они похожи друг на друга как близнецы, вплоть до одинаковых номеров на фюзеляже; в одном самолете летит президент, а в другом, используемом также как резервный для экстренных случаев, его окружение) везли в Мадрид американского президента в сопровождении огромного количества журналистов на мирные переговоры, которые должны были состояться между Израилем и всеми его арабскими соседями, включая сирийцев и палестинцев, как частью иорданской делегации.

Месяцами перед этим театральным представлением американский президент действительно верил, что он может поспособствовать перемене того окостеневшего порядка, который десятилетиями царил в регионе. Чтобы привести правое правительство Ицхака Шамира к столу переговоров международной мирной конференции президент США использовал свое особое средство давления. До того времени ни одному американскому президенту не хватало мужества на использование этого средства. Против желаний возмущенной еврейской общины Джордж Герберт Буш заморозил все гарантии кредитов Израилю, которые на следующие пять лет составляли 10 миллиардов долларов. И это было не наказанием за создание поселений в оккупированных Западной Иордании и Секторе Газа (эти поселения США считали незаконными), но средством, чтобы принудить завязшее в финансовых трудностях правительство Израиля сесть за стол переговоров.

Этим своим решением президент поставил себя у всех еврейских организаций Соединенных Штатов в черный список и стал рассматриваться как злейший враг Израиля. По всему Израилю были развешаны плакаты, изображавшие Буша в головном уборе фараонов. Под изображением можно было прочесть: «Мы пережили фараонов, мы переживем и Буша». Шамир назвал поведение президента США словом Ам-Буш (непереводимая игра слов: «ambush» значит «засада», «удар в спину»). Израильские посланцы в ускоренном темпе посещали все еврейские общины в США и готовили там нападки на Буша. Они неустанно питали средства массовой информации всяческой критикой любых его шагов. Одновременно они пытались убедить его вице-президента Дэна Куэйла в том, что он все равно остается их любимцем, и что действия президента никак не влияют на их хорошее мнение о Куэйле.

Эта «любовная афера» с вице-президентом была не нова; это стало почти правилом с самой даты основания Израиля. Каждый раз, когда президент не был с Израилем на дружеской ноге, еврейским организациям предписывалось подлизываться к вице-президенту. Так было при Эйзенхауэре, которого Израиль воспринимал как худшего американского президента в истории (хотя, по иронии судьбы, вице-президент Никсон, которого рассматривали как друга, сразу стал врагом, стоило ему самому стать президентом). Это стояло и за мощной поддержкой Джонсона, который в первый год своего правления почти удвоил американскую помощь Израилю, после того, как Кеннеди подверг очень жесткой критике ядерную программу Израиля, считая ее первым и самым опасным шагом к распространению атомного оружия в регионе, – не говоря уже о том факте, что семью Кеннеди всегда воспринимали как антисемитскую, начиная с Джозефа Кеннеди, отца Дж. Ф.К., которого считали сочувствующим нацистам. Эта политика стояла и за ненавистью к Никсону и любовью к Форду. Потом пришел Картер, чье правление вообще рассматривалось как сплошная ошибка во всем, что касалось Израиля, ошибка, которая стоила Израилю Синайского полуострова в обмен на прохладный мир с Египтом.

А теперь еще этот мирный процесс, который привел в движение один из этих идиотов из «Кантри-Клаба». Тихий крик Шамира о помощи должен был остановить процесс, потому что он думал, что тот приведет к компромиссу и заставит Израиль отдать землю взамен мира, а не мир взамен мира, как планировал Шамир. Строительство на оккупированных территориях было форсировано при безоговорочном содействии министра жилищного строительства Шарона.

Правая клика в Моссад рассматривала эту ситуацию как смертельный кризис и решила взять дело в свои руки и решить проблему раз и навсегда. Они думали, что Шамир и сам бы приказал им это, если бы не был так сильно подавлен политикой. Как и многие люди до них в бесчисленных странах и ведомствах они хотели сделать то, что, собственно, так же хотело и руководство, но не могло этого открыто потребовать – израильская версия полковника Оливера Норта, но намного опаснее.

Для этой клики было совершенно ясно, что ей нужно сделать. Буш 30 октября при открытии мирных переговоров в Мадриде окажется без своего надежного доверенного окружения. Во время события всегда будет царить высочайшая готовность, как при всех мероприятиях по поддержанию безопасности там, где в одном месте собирается так много потенциальных врагов.

Кроме того, здесь были все, кто выступал против переговоров: палестинские экстремисты, иранцы и ливийцы, не говоря уже об униженных иракцах с их бесконечным призывом к мести за войну в Персидском заливе.

Испанское правительство мобилизовало более десяти тысяч полицейских и гражданских гвардейцев. К ним добавились американская спецслужба, советский КГБ и все спецслужбы стран-участниц переговоров.

Королевский дворец в Мадриде был в это время самым безопасным местом на Земле, если, конечно, к кому-то в руки не попали бы планы обеспечения безопасности, и он не смог бы найти в них брешь. И это было как раз то, что собирался сделать Моссад. С самого начала было понятно, что вину за произошедшее свалят на палестинцев, что раз и навсегда сломит их ожесточенное сопротивление и сделает из них наихудших врагов американцев.

Группа «Кидон» вытащила трех палестинских экстремистов из их убежища в Бейруте и привезла в специальный лагерь в пустыне Негев. Их звали Бейдждун Саламех, Мохаммед Хусейн и Хусейн Шанин.

Одновременно звучали многочисленные угрозы убийства президента. Одни были реальны, другие – ложными тревогами. Моссад внес свою лепту, уточняя угрозу, которая якобы исходила от группы Абу Нидаля. Моссад знал, что это имя гарантирует привлечение внимания после события. Итак, если что-то произойдет, то средства массовой информации быстро прореагируют и скажут: «Мы знали это, и не забывайте, кто впервые об этом сказал».

За несколько дней до события испанская полиция услышала, что три террориста направляются в Мадрид и, возможно, что-то затевают.

Так как Моссад имел все планы безопасности, для него не составило бы труда подвести «киллеров» так близко к президенту, как им хотелось. В последующей за покушением панике агентам Моссад, несомненно, удалось бы убить «преступников», чем Моссад смог бы похвастаться как своей второй победой. Они очень сожалели бы, что не смогли уберечь президента США, но ведь его защита, в конечном счете, не была их работой. При таком количестве всех задействованных сотрудников служб безопасности и при мертвых убийцах было бы чрезвычайно трудно узнать, где была брешь в системе безопасности. Кроме того, некоторые из стран-участниц, как, например, Сирия, были известны, как поддерживающие террористов. И если это знают, то легко можно было предположить, где же была та самая брешь.

Моссад действовал наверняка.

Эфраим позвонил мне в четверг, 1 октября. По его голосу я заметил, что он находится в состоянии сильного стресса. – Они хотят убить Буша, – сказал он. Сначала я вообще ничего не понял. Я подумал, он имеет в виду, что они хотят расправиться с президентом в политическом смысле. Я знал, что готовились несколько книг против него и клеветническая кампания, обвиняющая его в предполагаемой причастности к скандалу «Иран-контрас» (что, как я точно знал, было полной чепухой).

– Ну и что? Они уже давно этим занимаются?

– Я имею в виду, действительно убрать, убить!

– О чем это ты? Ты что, шутишь? На это они никогда не отважатся.

– Не будь наивным, – сказал он. – Они хотят сделать это во время мирных переговоров в Мадриде.

– Почему ты не позвонишь в ЦРУ? Я думаю, это все-таки не маленькая операция, которая тебя не касается.

– Я буду звонить всем в европейских разведках, кого я знаю. Но в американской я никого не знаю, в любом случае, никого, кому я мог бы доверять.

– Что я должен делать?

– Мы с нашей стороны должны сделать, все что сможем. Но ничего не может стать известным общественности. Я хочу, чтобы ты это опубликовал. Если они узнают, что американцам это известно, тогда есть шанс, что они не станут это делать.

Я знал, что он сказал правду. Если я направлю на это общественное внимание и смогу опубликовать план, то это больше поспособствует остановке акции, чем все, что смогут сделать все разведки вместе взятые. Фокус состоял лишь в том, чтобы это опубликовать, не выглядев при этом сумасшедшим с очередной теорией заговора, которые всем уже надоели. Я должен был сделать так, чтобы это прозвучало в относительно маленьком кругу, и надеяться, что эти сведения просочатся наружу. Если это не получится, то мне нужно будет связаться с различными репортерами и сообщить им точные факты.

Мне как раз представилась подходящая возможность, когда я был в качестве докладчика приглашен от ближневосточного дискуссионного кружка на обед в здание парламента Канады в Оттаве. Это был свободный мозговой центр, поддерживаемый Национальным советом по канадско-арабским отношениям, председателем которого был бывший парламентарий-либерал Йэн Уотсон. Цель этой группы состоит в том, чтобы информировать парламентариев и дипломатический корпус о тех вещах, к которым не имеют свободного доступа средства массовой информации, и способствовать диалогу с Ближним Востоком.

На обеде присутствовали около двадцати членов мозгового центра и пара парламентариев. Я кратко рассказал им о целях Моссад и об опасности, исходящей от него каждой мирной инициативе в регионе. Я сказал еще, что, по моему мнению, дела обстоят так, что единственный шанс для мира на Ближнем Востоке состоит в прекращении американской финансовой помощи Израилю. Я подчеркнул, что львиная доля этой помощи направляется в Западную Иорданию и в поселения, которые, очевидно, являются самым главным камнем преткновения для любой мирной инициативы. Потом я попросил задавать мне вопросы.

Меня спросили, что будет делать Моссад, чтобы подорвать нынешний мирный процесс. Я сказал, что, согласно источникам, которыми я располагаю, и на основе моего личного опыта в Моссад, для меня не будет сюрпризом, если как раз сейчас готовится заговор с целью убить президента Соединенных Штатов и переложить ответственность за это преступление на экстремистскую палестинскую группировку.

Как мне позднее стало известно, один из участников встречи позвонил бывшему конгрессмену из штата Калифорния по имени Пит Макклоски. Он передал ему основные пункты высказанного мной мнения, а так, как этот человек был старым и близким другом президента, то он чувствовал себя обязанным предпринять какие-либо действия.

15 октября Макклоски позвонил мне. Он объяснил, что узнал от своего друга о моем выступлении и хотел узнать, существует ли, по моему мнению, реальная угроза или я сказал это просто так. Я ответил, что, как мне кажется, угроза президенту очень серьезна. Я сказал также, что оповещение об этой угрозе, наверное, будет достаточным, чтобы устранить ее, потому что в противном случае ее осуществление станет очень рискованным.

Он сказал, что приедет через пару дней в Оттаву и спросил меня, готов ли я с ним встретиться. Я не видел для этого никаких препятствий, и мы договорились на 19 октября.

Я встретил Пита в отеле «Вестин» и мы спустились в маленькое кафе, где просидели несколько часов. Этот человек задавал мне вопросы, касающиеся всех возможных аспектов. Мне было ясно, что он ищет точные сведения, чтобы позднее смочь доказать, что реальная угроза существует. Я, конечно, не мог сказать ему, что я получил информацию из первых рук, но я дал ему понять, что я не совсем оторван от Моссад. Это само по себе было рискованно. Я сделал это в первый раз. Но я думал, что для этого были очень веские причины и я должен был это сделать.

В следующее воскресенье, 20 октября, Макклоски был в Вашингтоне, где принимал участие во встрече комиссии по национальным и коммунальным услугам. Он жил в отеле «Феникс Парк», откуда он позвонил в службу безопасности Белого Дома. Его направили к специальному агенту Секретной службы Аллану Диллону по адресу 1050, Коннектикут Авеню, Северо-запад, Вашингтон, Федеральный округ Колумбия.

Пит послал Диллону по факсу копию памятной записки, которую он написал после встречи со мной. В тот же день он встретился с Доном Пенни, бывшим адъютантом в Белом Доме во времена президента Форда, который рассказал Питу историю обо мне. Меня совсем не удивило, когда Пит сообщил мне, что он услышал от Пенни обо мне: он, мол, слышал от сенатора Сэма Нанна и из других источников в ЦРУ, что я предатель Израиля и совершенно ненадежный человек. И если он пойдет у меня на поводу, то сам себя потащит под обстрел. Пит спрашивал потом сенатора обо мне, но Нанн не смог припомнить ни одного разговора, где упоминал бы меня. В это же время Роуланд Эванс, известный в Вашингтоне газетный автор, сообщил, что он много месяцев назад спрашивал обо мне сотрудников ЦРУ, и те сказали ему, что я «настоящий».

Я объяснил Питу, что Дон Пенни, вероятно, является частью грязной кампании травли против меня, которая охватила все части политической и разведывательной арены; при этом использовались люди вроде Дона Пенни, потому что он, видимо, должен был оплатить какой-то долг. Пит провел 22 октября беседу с агентом Терри Галлахером из службы охраны дипломатического корпуса американского МИД и в тот же день встретился с Алланом Диллоном из Секретной службы.

24 октября в Секретной службе захотели побеседовать со мной. Они послали через американское посольство в Оттаве официальный запрос канадской внутренней контрразведке CSIS. Американский агент пришел ко мне в сопровождении сотрудника CSIS.

Я рассказал им, что может, по моему мнению, произойти, при этом я не упоминал о том факте, что я узнал это от активного сотрудника Моссад. Но я дал им понять, что у меня есть связи, прежде всего, чтобы защищать самого себя.

Сведения просочились в прессу, и Джек Андерсон в своей постоянной колонке опубликовал всю историю. То же самое сделала Джейн Хантер в ее информационном письме, читать который стоило абсолютно всем, кто занимался Ближним Востоком и хотел быть объективно проинформирован о новейших событиях в этом регионе.

Я был глубоко убежден, что президент во время своей поездки в Мадрид уже не будет подвергаться непосредственной опасности, в то же время было бы лучше проводить ему там как можно меньше времени. Но решение об его ликвидации из-за этого не было отменено, а только отсрочено и перепланировано. Я указал американскому специальному агенту на то, что президент на борту своего самолета «Air Force One» очень уязвим, как от зенитных ракет, так и от взрывчатки, пронесенной на борт в заранее подготовленном багаже не вызывающего подозрений репортера, например, в фотооборудовании или в магнитофоне.

От Эфраима я позднее узнал, что сразу после посадки президентского самолета в Мадриде в американское посольство поступила по телефону угроза о заложенной бомбе, из-за чего часть здания была очищена от людей, пока там находился президент. Но от оставшегося плана пришлось отказаться, и три палестинца, натасканных на несостоявшееся покушение, чьи имена и описания были уже сообщены испанской полиции, так и не были выпущены из заключения в пустыне Негев. Затем их привезли в исследовательский центр в Нес-Зийоне, где и убили.

31 октября президент снова был в Вашингтоне и хотел посетить свой дом в Кеннебанкпорте, который был поврежден штормом, опустошившим все побережье. Секретной службой был подготовлен и распространен среди пассажиров «Air Force One» меморандум, в котором было написано: « Мы располагаем очень эффективной системой, чтобы помешать террористам проводить акты саботажа на борту самолета. Тем не менее, существует одно слабое место. Речь идет в данном случае о личном багаже, который заносится на борт самолета из автоколонны незадолго до вылета».