– Ну да. Ты, вроде, утверждал, что ее нет в природе?

– Конечно, нет! Информация это всего лишь сведения, находящиеся в нашем сознании. Или записанные на каких-то носителях − на папирусе, глиняных табличках, магнитной ленте. О чем? О чем угодно. О том, что хоть кому-то показалось интересным.

– Ладно. А носители информации − явления природы?

– Да.

– А записанные на них тексты, все эти буковки, циферки?

– Да.

– А это разве не информация?

– Нет. Буквы можно напечатать случайным образом, и они ничего не будут значить.

– Вот лежит книга. Она содержит информацию?

– Для нас с тобой да, а для соседской кошки − нет. Ее интересует совсем другая информация. О наличии мышей в подвале и собак во дворе. Значит, и наше, и кошкино восприятие мира субъективно.

– Но в субъективном смысле информация есть?

– Конечно! Иначе ни одно живое существо не выживет. Да что там существо! Цивилизация долго не протянет. По большому счету, накопленные человечеством бесплотные знания ценнее, чем все наши богатства. Никакие разрушения от стихийных бедствий или войн не сравнятся с потерей информации. Если у людей отнять память и знания, мы тут же провалимся в каменный век…

– И выйдем на работу в звериных шкурах?

– Даже из дома не все выйдут, а уж до работы вообще мало кто доберется. В бытовой технике запутаемся, автобус завести не сможем − будем ходить вокруг него, как папуасы. Люди окажутся совершенно беспомощны. Все производственные процессы остановятся, прекратится подача электроэнергии, воды, тепла. Начнутся аварии, катастрофы с многочисленными жертвами. Но и медицина окажется бессильной. Человечество погрузится в пучину хаоса…

– Сюжет для триллера. Вспомнить все!

– Но вспомнить никто ничего не сможет. Люди превратятся в толпу дикарей и бросятся грабить магазины и склады. Главной ценностью станут продукты питания, а не бесполезные машины и телевизоры. А тем более деньги. А когда запасы продуктов иссякнут, горожане хлынут в провинцию. Начнется смертельная борьба за личное выживание. Законов не будет. Воцарится культ силы. Человечество начнет стремительно деградировать…

– И цивилизация обречена?

– Нет! Окажется, что остался один человек на планете, сохранивший память. Это ученик седьмого класса, хулиган, двоечник и второгодник Вовочка Сидоров, по кличке Сидор. Именно его скудные знания из ненавистной школьной программы спасут человечество. Именно он научит людей пользоваться колесом, спичками и унитазом…

– Да, начинать нужно с этого.

– А также раскроет много других сокровенных тайн природы. Его назначат главным мудрецом планеты. Он будет выступать в ведущих институтах и лучших концертных залах, под овации публики продекламирует людям алфавит и таблицу умножения. Мало того, в доступной ему форме поведает закон Архимеда…

– Да ну?!

– Ну, как же: «Если тело вперто в воду, не утонет оно сроду. Его выпрет спод-туды сила выпертой воды».

– Браво! А теорему Пифагора?

– Разумеется: «Пифагоровы штаны на все стороны равны».

– А закон Бойля-Мариотта?

– Боюсь, что нет. И все же научное сообщество будет с трепетом внимать каждому его слову. Толпа секретарей будет записывать все его высказывания, а лучшие умы человечества будут прилагать титанические усилия, чтобы найти в них хоть какой-то смысл. Все, что он произнесет, будет занесено в огромную книгу в роскошном переплете, которая станет предметом культа. А мутность этих высказываний породит несколько религиозных течений, которые будут соперничать в трактовках его учения. Разумеется, будет введена единая мировая валюта под названием «сидор», с его портретом на банкнотах. А вся планета покроется его памятниками из самого лучшего гипса…

– Что-то похожее есть у Марка Твена. «Янки при дворе короля Артура». К сожалению, сюжет неоригинальный.

– Ничего подобного! У Твена герой попал в прошлое, а у меня в будущее. У него умный учит глупых, а у меня наоборот. У Твена комедия, а у меня антиутопия. Есть разница? Нужно только как-то объяснить, почему всем людям отшибло память.

– Ну, это просто! Козни враждебной цивилизации.

– Подходит. А начинаться фильм, как и все триллеры, будет с идиллической картинки. Добропорядочная американская семья выезжает за город, на пикник. Все резвятся на травке, играют в серсо и крикет, кушают сэндвичи с кока-колой и так далее. А в это время тайно подкравшиеся космолеты инопланетян направляют на мозги землян телепатические лучи, стирающие память…

– А почему Сидору не стерли?

– А стирать было нечего. При сканировании его мозга приборы инопланетян не зафиксировали никаких признаков умственной деятельности.

– Ну что же, сюжет в духе Голливуда. Пиши сценарий. Сделай свой субъективный бред объективным явлением искусства.

– Повторяю еще раз: информация это не явление природы. А всего лишь отражение внешнего мира в сознании живых существ.

– Когда изрекаешь мудрость, старайся не моргать. Иначе, кто же тебе поверит?

– Ну, ты-то ее несешь, не моргнув глазом.

– Ты знаешь, что такое дезоксирибонуклеиновая кислота?

– А ты знаешь, что такое дихлордифенилтрихлорметилметан?

– Не знаю, и знать не хочу! Я говорю о наследственной информации.

– Это ДДТ!

– «Причем тут полотенце?»! В ДНК содержится информация?

– Да.

– Она зависит от наблюдателя?

– Нет.

– Является ДНК объективным явлением природы?

– Да.

– Что и требовалось доказать. С помощью ДНК живая природа накапливает, сохраняет и тиражирует информацию о самой себе. Для передачи признаков вида потомкам…

– Постой, постой! Это интересно. Именно в живой природе. Да, пожалуй, ты прав. Выходит, живая природа это качественно иное состояние материи. Информационное. Удивительно! Это надо обдумать…

– Обдумай. Тебе это будет особенно полезно. Как практикующему кибернетику. Скажу больше: жизнь как форма существования материи без информации невозможна. Теперь ты согласен, что информация − объективное явление природы?

– Не всей природы, а только живой. И к твоим черным дырам никакого отношения не имеет. Мы действительно не знаем, что происходит за так называемым горизонтом событий черной дыры. Но это не значит, что там теряется какая-то информация. Невозможно потерять то, чего не имеешь. Нельзя смешивать объективные явления природы с нашим субъективным их восприятием.

– Похоже, это чисто терминологический спор. О том, как назвать явление.

– Лично меня в черных дырах поражает другое − ничем не ограниченная сила гравитации. Которая, кажется, действует абсолютно на все, что есть во Вселенной…

– На все, кроме нематериальных объектов. Таких, как человеческое сознание, мышление, та же информация…

– А жаль! Представляешь, если бы плохие, тяжелые мысли тянули голову человека вниз, а легкие, добрые − наоборот, поднимали, возносили. Тогда святые люди парили бы над землей, а всякие подонки ползали бы внизу и пресмыкались, как гады.

– И сразу было бы ясно, что у человека за душой.

– А добрый человек в любой момент мог бы подумать о чем-то возвышенном и воспарить над грешным миром. Здорово, а? Хоть в булочную слетать, хоть на дачу. И транспорт не нужен, и пробки не страшны.

– А захотел опуститься, вспомнил своего начальника. Или тёщу.

– А какие народнохозяйственные перспективы открываются! Срочная доставка почты, всякого рода высотные работы…

– Метеорологов можно запускать в небо, вместо зондов…

– Давно пора. В стратосферу их. Чтобы прогнозы давали нормальные.

– Или скорая помощь, когда врачи влетают в окно пациента…

– Да, это очень нужно. А еще аэрофотосъемка, патрулирование границ и дорог…

– Боюсь, с патрулированием возникнут проблемы. Пограничников придется обеспечивать летающими собаками. Да и святых гаишников найти непросто. Их набитые карманы тянут вниз.

– А можно к родственникам махнуть, в Караганду. Или в отпуск, к морю.

– С чемоданами?

– Если подъемной силы хватит. А кому-то придется лететь без багажа, нызэнько-нызэнько…

– Ну, можно и налегке. Все равно хорошо: ни проблем с билетами, ни душных вагонов. Плыви себе в вечернем небе, ориентируйся по звездам и плюй вниз, на грешников…

– Которые будут с грустью смотреть на косяки перелетных курортников…

– А сколько интересных сюжетов можно придумать! Например, сценарий фильма «Любовь окрыляет». Допустим, юной девушке предстоит сделать выбор между двумя женихами. Ее руки добиваются молодой и красивый, но витающий в облаках поэт и приземленный, циничный богач. Героиня в растерянности. Ей хочется и романтической любви, и материального благополучия…

– Как я ее понимаю!

– И это не смешно. В душе красавицы сумятица чувств. Ключевой эпизод сюжета − решающее объяснение. Влюбленный юноша тайно влетает в открытое девушкой окно. Он вносит в ее будуар волшебный запах небесной свежести, сверкающие брызги далеких звезд, ароматы цветущих полей, волнующее дыхание морского прибоя. Он обращается к возлюбленной со страстным монологом и клянется в любви. Решайся, любимая: сейчас или никогда! Она вся трепещет, в отчаянии заламывая руки. И в этот миг раздается громкий стук в дверь и резкий, неприятный голос…

– Богач?

– А кто же еще! И это голос самой судьбы. Пора! Последние сомнения отброшены, выбор сделан. Героиня отвергает все материальные соблазны и тут же легко всплывает в воздух. Взявшись за руки, влюбленные вылетают в распахнутое окно. Прекрасная пара в белоснежных одеждах, развеваемых воздушными волнами, плавно поднимается в вечернее небо, освещаемая розовым закатом…

– Красиво. И это хэппи-энд?

– Еще нет. Взбешенный богач взламывает дверь будуара и, увидев улетающую парочку, срывает со стены старинное коллекционное ружье, украшенное инкрустацией…

– Ружье в будуаре? Оригинально.

– Это же классика жанра. Еще Чехов говорил, если в будуаре юной красавицы висит ружье, оно обязательно должно выстрелить…

– Если в будуаре юной красавицы висит ружье, ей нужно обратиться к психиатру. Как и ее ненормальным родителям.

– А кто из героев мировой литературы ведет себя нормально? Одиссей? Гамлет? Или Дон Кихот?

– Ого! Значит, речь идет о шедевре на уровне Гомера?

– Не важно. Важно то, что ружье таки стреляет. С ужасным криком: «Так не доставайся ж ты никому!» богач нажимает курок…

– Спусковой крючок.

– Ну, ты и зануда! У тебя талант литературного критика…

– Прошу без оскорблений!

– Итак, ружье стреляет. Жестокая судьба направляет руку ревнивца, и безжалостная пуля попадает в цель. Слышится слабый вскрик, и алая кровь обагряет белоснежное платье беглянки. Словно подстреленная на лету птица, она вздрагивает, ее взгляд туманится, рука выскальзывает из руки любимого, и девушка камнем падает вниз. С громким криком юноша устремляется вслед за ней, но поздно − белое изломанное пятно недвижимо распласталось на зелени лесной опушки. В беспамятстве падает он на окровавленную грудь любимой, и горькие рыдания сотрясают его красивое тело. Он целует бледнеющие губы и закрывает ее прекрасные голубые глаза, которые никогда больше не ответят нежностью и любовью его страстному взору…

– Где мой чистый платочек? Увы, нет его…

– Да его у тебя отродясь не было!

– Но всплакнуть можно?

– Нет, еще нельзя. Хотя финал драмы близок. В полном отчаянии безутешный влюбленный посылает проклятия жестокой судьбе и ни в чем не повинным небесам. И вдруг страстный огонь решимости вспыхивает в его наполненных слезами глазах. Он резко взмывает в высоту, а затем, сложив руки-крылья, бросается вниз. Все кончено. Два юных тела застывают в вечном объятии на прекрасной и жестокой земле, отнявшей своих детей у неба. И лишь хищный коршун, одиноко парящий в бездонной синеве, видит, как теплый летний вечер осторожно укрывает их силуэты пеленой прозрачных летних сумерек…

– Трогательно, слов нет. Но в целом сюжет банальный. И называется он «лебединая верность». Для Голливуда слабоват. А вот в Индии может проканать. Богач должен быть толстым раджой − в тюрбане, украшенном павлиньим пером и огромным бриллиантом. А невеста в сари, с красной точкой во лбу и кольцами в носу. А жених в белых кальсонах на босу ногу. Ну, и добавить экзотики − павлинов, слонов, йогов, бедных родственников и мелких злодеев. И приправить все это танцами, роскошными интерьерами и нарядами.

– Ладно, я согласен на Болливуд. И даже на гонорар в рупиях.

– Увы, юноша, и сюжет, и гонорар имеют умозрительный характер. Потому что гравитация это физическое, а не духовное явление. И живем мы в материальном мире, с его неизменно действующими законами.

– Жаль. А почему вообще физические законы действуют именно так, а не иначе? И что такое вообще физические законы?

– Это информация.

– Вот!

– Это выражение наших знаний об устойчивых соотношениях параметров окружающего мира. В данное время, в нашей области Вселенной.

– А что, физические законы могут зависеть от времени и места?

– А хрен его знает! Мало ли что творится в тех же черных дырах…

– И все же? Почему, например, в законе Ньютона сила поля тяготения падает с квадратом расстояния? А если бы с кубом? Или в прямой пропорции? Что изменилось бы вокруг нас?

– Чтобы это смоделировать, нужно произвести чудовищные вычисления. Но, скорее всего, Вселенная с такими свойствами материи просто не могла бы существовать. Думаю, что все посыпалось бы к чертовой матери…

– Всего лишь из-за одного закона?

– Всего лишь из-за одной цифры в показателе.

– А тебя это не удивляет? Не кажется, что все это слишком разумно устроено? И на макро– и на микроуровне. Тех же бозонов, мюонов и прочих микрочастиц ровно столько, сколько нужно, наверняка лишних нет. А межатомные силы? Почему они действуют именно так, а не иначе? Почему гравитации разрешено их преодолевать, извлекая скрытую в материи энергию? А заодно производя разнообразные вещества. Почему звезды светят долго и стабильно, поставляя энергию планетам, терпеливо обеспечивая условия для возникновения жизни. Снова и снова возникает этот вопрос.

– На который у меня нет ответа.

– Уж слишком все подогнано и притерто в природе. Как будто кто-то специально придумал свойства материи в ее разнообразных видах. Подобрал элементную базу на все случаи жизни. Установил минимально необходимый набор фундаментальных взаимодействий. Задал степени свободы и границы их действия. Повертел в руках, отрегулировал и запустил игрушку. Эту самую твою саморегулирующуюся Вселенную, единственно возможный вечный двигатель. Зачем? Чего он хочет?

– Да просто забавляется! Рассматривает узоры калейдоскопа. В одном месте сложилась одна планетная система и зародилась какая-то форма жизни, в другом месте − другая. Одна развивается так, другая иначе. Одни цивилизации гибнут, самоуничтожаются, другие стагнируют без особых амбиций, третьи интенсивно развиваются, пытаются вырваться за пределы своих планет и звездных систем. А этот некто с интересом наблюдает: что получится?

– Но у него есть какая-то цель?

– Это недоступно нашему пониманию. Может быть, и нет. Во Вселенной идет Великая Игра, результат которой никому заранее не известен. Ее интерес как раз и заключается в спонтанности, непредсказуемости происходящего, в ожидании чего-то неизвестного, что может произойти. В каждое мгновение материя во что-то воплощается, трансформируется, приобретает иные формы, меняет свою сущность.

Реальность возникает, самосоздается…

– Но зачем? Чем это все завершится, в конце концов?

– В том-то и дело, что это никому неизвестно. Именно в этом заключается великий смысл самой Игры. Чтобы увидеть финал, спектакль нужно доиграть до конца.

– Значит, конец все-таки будет? А ты говорил, что Вселенная бесконечна во времени.

– Трудно сказать. Я считаю, что представление должно длиться вечно. Чтобы дать шанс произойти Всевозможному.

– То есть, целью Игры является Игра? Цель − ничто, Игра − все?

– Может, и так. Чтобы Великий Зритель в любой момент мог войти и посмотреть. Наскучило − зевнул и вышел.

– А если этому Некто надоест однообразие спектакля, и он, разочарованный, смахнет игрушки со стола?

– Это и будет конец света. А может, и не будет.

– А мы тоже участвуем в этом вселенском безобразии?

– А как же! Помимо нашего желания. Просто потому, что существуем. Нам предоставлена роль в этом спектакле, наравне с другими мыслящими формами материи. А воспользуемся мы этим шансом или нет, зависит от нас самих. При этом все цивилизации находятся в равных условиях, без изгоев и любимчиков. Но по ходу действия выявляются солисты и статисты…

– А в чем мы, собственно говоря, соревнуемся?

– В развитии. В поиске неизведанного. В познании сущего. Материя порождает разум и его посредством пытается познать саму себя. Познает − значит, выполнит свою сверхзадачу.

– Допустим, это когда-нибудь произойдет. А дальше что?

– Великое Ничто. А может, Вечная Музыка. А может, Великое Счастье…

– И будет тебе, красавчик, счастье. Если позолотишь ручку.

– Но до этого конечного знания нам бесконечно далеко. Есть мнение, что оно вообще недостижимо. Чем больше людям удается узнать, тем больше возникает новых вопросов, новых направлений науки. Расширению сферы познания нет пределов, а наши возможности ограничены. В конце концов, не хватит умов всего человечества для дальнейшего осмысления окружающего мира. Это заметил еще Станислав Лем. Кроме того, добывать новые знания становится все труднее, это требует все больших затрат. Так что перспективы полного познания природы весьма туманны…

– Еще один детский вопрос. Мы свободны в деяниях? Или нами кто-то управляет?

– Явных признаков какого-то вмешательства не заметно. Но оно может быть устроено очень хитро, самым естественным образом. Например, может выглядеть как наши собственные желания. Или наоборот − неестественно, в виде неких чудесных событий…

– Чудо как инструмент управления человечеством? Забавно.

– А что такое чудо, по большому счету? Некое событие чрезвычайно малой вероятности. Необъяснимый факт, ожидать повторения которого нереально, а искать закономерности бессмысленно. Кстати, вот тебе тема для диссертации: «Влияние чудес на историю человечества». Займись, если есть желание.

– А ты?

– А мне история совершенно неинтересна. Это единственная наука, если ее можно так назвать, которая не открывает ничего нового. Ну, разве что выявляет, постфактум, скрытые причины происшедших событий. Мне вообще неинтересно, что было и как было. Скажу больше, мне не слишком интересно и то, что происходит сейчас. И даже то, что будет. Мне интересно, как должно быть.

– Ни фига себе! Да у тебя замашки диктатора. Таких, как ты, нужно убивать. Морально. А уж к власти − и на пушечный выстрел. А то начнете эксперименты над людьми…

– Успокойся, я теоретик. Мирская суета мне чужда. А высшие силы, если они есть, никому ничего не навязывают. Им это не нужно. Им интересно наблюдать, как мы сами выкарабкиваемся из своих проблем. Чего достигли, как развиваемся…

– А тебя не смущает, что твои фантазии противоречат признанным теориям? Например, тепловой смерти Вселенной. Есть мнение, что рано или поздно все звезды погаснут, и Вселенная застынет во мраке…

– Ерунда! Теория тепловой смерти Вселенной ошибочна.

– Ничего себе! А закон увеличения энтропии?

– Законы термодинамики это не физические законы. А феноменологические, выведенные на основе практических наблюдений в локальных системах. В космических масштабах они не действуют.

– Потому что не вяжутся с твоей гипотезой?

– Разумеется. Законы термодинамики отражают стремление любой системы к равновесному энергетическому состоянию. Но если система не изолирована от внешней среды, она обменивается энергией и с ней. То есть, находится в состоянии термодинамического равновесия поглощения-излучения энергии, с температурой на уровне энергии подпитки. Вроде нашей планеты, получающей устойчивый поток энергии от Солнца…

– А потом эта энергия рассеивается в космосе. Это и есть нарастание энтропии.

– И это очень хорошо. Энтропия − очень полезная штука. Если, конечно, не пугать ею маленьких детей. Без нее существование Вселенной вообще было бы невозможным.

– С какой стати?

– Начнем с того, что она гарантирует стабильность состояния вещественных объектов. Если бы атомы не сбрасывали избыток энергии соседям, она бы неограниченно накапливалась и разрушала их. Кроме того, это свойство обеспечивает перетоки энергии в любых вещественных системах. Внутренний энергообмен это своеобразная форма жизни неживой материи. А внешнее излучение таких систем, которое выглядит как нарастание энтропии, обеспечивает распространение энергии в пространстве. Если бы этого не происходило, во Вселенной царил бы полный застой.

– Значит, энергия все-таки рассеивается?

– Во Вселенной она не теряется. И мы об этом уже говорили. Само по себе спонтанное возникновение новых звезд из космической пыли опровергает гипотезу о тепловой смерти Вселенной.

– То есть, энтропия стремится рассеять энергию, а гравитация ее собирает?

– Да. Есть время разбрасывать фотоны, и время их собирать.

– А если вся энергия равномерно распределится в пространстве? Все звезды погаснут, планеты остынут, туманности рассеются. Это и будет тепловая смерть Вселенной.

– Но для этого все частицы вещества должны находиться на специально подобранных расстояниях, чтобы не сближаться и не отталкиваться, никак не взаимодействовать друг с другом. Добиться такого состояния даже при желании невозможно. К тому же такая система будет чрезвычайно неустойчивой. Малейшая флуктуация выведет ее из равновесия.

– Не факт. Если плотность распределения материи будет очень низкой, случайные отклонения общего покоя не нарушат. Колебнутся и встанут на место. Все частицы будут находиться в точках минимального потенциала. А для выведения их из равновесия понадобится энергия. Которой уже не будет. И вывести Вселенную из такого состояния не удастся никому и никогда. Умерла, так умерла. Эту мертвую царевну не разбудят ничьи поцелуи.

– Ты будешь смеяться, но эту же идею недавно выдвинул Н. Рубинов. Но в гораздо более глубокой, философской форме. Зашел он тут ко мне на прошлой неделе, а я как раз собрался устроить субботник. Он как увидел меня с мокрой тряпкой, с порога заорал: «Ты что, с ума сошел? Не трогай пыль!». Спрашиваю: «Почему?». А он заявляет: «Пыль всегда лежит на своем месте, и не любит, когда ее беспокоят. А будучи затронута, набрасывается на возмутителя спокойствия. Любая уборка вредит здоровью человека и сокращает его дни на этой земле»…

– А я считал, что наоборот.

– Это тривиальное мнение. А вот Н. Рубинов мыслит глобальными категориями. Он мне целую лекцию прочитал. Насчет того, что пыль это объективное явление природы, а культурный человек должен жить в гармонии с окружающей средой…

– В симбиозе с пылью? Это что-то новое в экологии.

– Подозреваю, что его прогрессивные идеи найдут немало сторонников среди мужской части населения. Мало того, он утверждает, что сама идея наведения какого-либо порядка порочна по своей сути. Потому что в природе нет, и не может быть полного порядка. В принципе. Потому что это будет полный застой. Потому что из состояния Абсолютного порядка Вселенной развиваться уже некуда. Абсолютный порядок это и есть конец света.

– Ничего себе! Вот это масштаб!

– Чувствуешь, какие философские вершины берет мужик?

– Когда ему нужно оправдать свою лень. А чего он заходил?

– Денег занять на выпивку.

– Понятно.

– Как видишь, Н. Рубинов тоже сомневается в реальности идеального порядка. Сама неустойчивость такой распределенной системы свидетельствует в пользу моей концепции Вселенной.

– Слушай, ты все это выдумал сам или где-то вычитал?

– Может, и вычитал. Да разве все упомнишь! Знаешь, как это бывает − пересказываешь книгу, а где забудешь − сам приврешь. Так сказать, устное народное творчество. И не корысти ради, а токмо для развлечения местного населения.

– Должен сказать, что получается это у тебя довольно складно.

– Мерси. Но я же не один такой. Еще Ньютон признавался, что видел дальше других, потому что стоял на плечах титанов. А Монтень говорил, что истина и доводы разума принадлежат всем, и они не в большей мере достояние тех, кто высказал их впервые, чем тех, кто высказал их впоследствии. Я же не требую от тебя неразглашения наших бесед.

– А зачем вообще тебе все это нужно?

– А что, по-твоему, должен сделать в жизни каждый мужчина?

– Ну, посадить дерево, построить дом, вырастить сына…

– А еще написать книгу и придумать собственную концепцию Вселенной.

– И ты начал с самого простого?

– С самого главного. А посадить дерево я всегда успею.

– Ладно. С тобой ясно. А простому человеку это зачем? Ну, хотя бы мне. Завтра утром я приду на работу, достану бумаги, продолжу писать свои алгоритмы − и что мне до прогрессивного человечества?

– Ничего. Так же, как и ему до тебя. Оно и без тебя обойдется.

– Допустим, без меня. А вот другие люди строят дома, пекут хлеб, добывают уголь, учат детей, ведут поезда, плавят сталь − им это все зачем? Чем поможет в жизни?

– Как ни странно, поможет. Бывают случаи, когда житейский опыт не спасает человека. А решение принимать нужно. Посоветоваться с умными людьми? Да, можно. А если один умный скажет одно, а другой − другое? С одной колокольни видится так, с другой − иначе. И здесь тебя не выручат ни советы со стороны, ни профессиональные знания. А эти идеи выручат. Помогут вникнуть в суть явления, решить, как нужно поступить в том или ином случае. И может оказаться, что все вокруг неправы, а ты прав. Потому что знаешь главное, потому что понимаешь глобальные законы бытия. Если человек видит цельную картину мира, ему уже ничего не страшно. Все остальное становится на свои места. Это великое дело − знать истину! Ты сможешь оценить любого человека, независимо от его возраста, званий, положения. Ты увидишь, кто умен, а кто блуждает в потемках. Открыв любую книгу, с первых страниц поймешь, стоит ли ее читать. И как бы ни расхваливали новое платье короля, ты будешь видеть его наготу. Это знание даст тебе полную уверенность в жизни. Разве этого мало?

– Ну, прямо гимн какой-то, «познания морю безбрежному». Может, мне встать?

– Можешь сидеть. Я все сказал. Sapienti sat.

– А если эта твоя доморощенная философия не имеет ничего общего с реальностью?

– А это неважно.

– Ничего себе! Как же она будет помогать в быту?

– Ценность мышления не только в самой истине, но и в процессе ее постижения.

– А без этого ты уже не можешь?

– Пока нет полного понимания, испытываю какое-то беспокойство. Словно камешек в ботинке. Или насекомое под рубашкой.

– Органчик в голове? Не дает покоя?

– Вроде того. Наверное, это мой роковой недостаток. Я где-то читал, что каждого человека есть свой роковой недостаток, определяющий его судьбу. Хотя он может об этом и не догадываться. У тебя он какой?

– Не знаю.

– Подумай на досуге. Потом проверим.

– А ты к врачам не пробовал обратиться? Наверное, таких беспокойных как-то лечат, успокаивают…

– «Не делай, чтобы я вспилил, скажи, что ты пошутил»!

– Да, я пошутил. А если без шуток, какая тебе польза от этих бредней? Разве ты от этого стал жить лучше? Чего-то добился? Достиг высот в науке? Или сделал карьеру?

– Нет.

– А другие сделали и достигли. И достигли потому, что занимались делом, а не пустыми фантазиями.

– Чего достигли? Чему завидовать? Кому? Твоим начальникам? Их убогой судьбе? Не смеши мои тапочки. Или сидеть в каком-нибудь паршивом НИИ, вымучивать диссертацию? По теме, которую подскажет шеф, в обмен на научные и прочие услуги? И всю жизнь заниматься мышиной возней, рыться в каком-то псевдонаучном мусоре? И эти перспективы ты хочешь предложить мне, вольному философу? Да как ты смеешь?!

– Ну ладно, не заводись. Я имел в виду другое. Почему бы тебе эти твои гениальные открытия как-то не реализовать? Или хотя бы проверить?

– Зачем? Я вообще не хочу останавливаться на какой-то теме, ограничивать круг своих интересов. Физика − прекрасная наука, но я, по своей природе, не могу быть верен одной даме…

– Кто бы сомневался! И все же. А вдруг в этом псевдонаучном бреде есть смысл? Не жалко, если он умрет вместе с тобой?

– Но я же тебе все рассказал. Бери, продолжай, развивай. Но имей в виду, что на это придется положить всю жизнь. Да-да, именно так!

Для начала потребуется получить соответствующее образование, доказать способность к научной работе. Потом заиметь какой-то авторитет в научном мире, иначе тебя и слушать не станут. А потом долго и мучительно ждать опытной проверки своих идей. И лет этак через двадцать-тридцать гипотеза может подтвердиться. А если нет? На что потрачена жизнь?

– На попытку доказать какую-то ерунду.

– И зачем тебе это нужно?

Обрывки этого разговора долго вертелись в моем воспаленном мозгу. Как всегда, после драки, появлялись блестящие реплики, убийственные вопросы, остроумные ответы. Не оставляло чувство досады − проиграл на своем же информационном поле. Почему сам не допер до этой ДНК? А вот он продумал свою умозрительную конструкцию, закруглил, увязал. Особенно зацепила эта его Большая игра с непредсказуемым финалом. И самопознание материи как конечная цель развития. Интересно! Неужели сам придумал? Правильно или нет − хрен его знает! А выглядит красиво. Теперь понятно, откуда в нем эта самоуверенность. Придумал себе какую-то бредовую теорию и возгордился. Думает, что постиг великую истину. Если бы так! Но какие амбиции у шалопая! Ему неинтересно как было и как есть. И даже как будет. Ему важно как должно быть. А этот его роковой недостаток? Органчик в голове. Он, видите ли, не может жить без полного миропонимания. И почему он роковой? Чушь какая-то. Снова эти его шуточки. Впрочем, есть такой недостаток и у меня, есть! И не один. Но чего это я так завелся? Ну, поболтали от нечего делать. Ну, наплел он каких-то дурацких идей. Да и своих ли? Нахватался чего-то в научно-популярных журналах. В материалах общества «Знание» для отдаленных кишлаков. Разве он вникает серьезно в тему, разве погружается в глубины предмета? Конечно, нет. Скачет по верхушкам. А полузнание хуже незнания, это профанация науки, верхоглядство, самообман. А я уши развесил, внимаю «великим» мыслям, восхищаюсь отточенностью формулировок. И не стыдно? Нет, не стыдно.

Время шло, и, похоже, их отношения с Мариной подошли к той самой черте, за которую он никогда не переступал. Встречаясь с Марией, мы нередко говорили об этой паре, признавая ее идеальной. Я восхищался им, а она Мариной. Они были близкими подругами и наверняка обсуждали и нас. Не знаю, насколько подробно и искренне женщины делятся друг с другом сердечными тайнами, но Мария несколько раз намекала, что Марина в последнее время явно не в духе. Значит, в их отношениях что-то не ладится. Но меня это не огорчило, а даже обрадовало. Точнее говоря, обнадежило. А вот по его поведению ничего понять было нельзя. То ли он умел держать чувства в узде, то ли ему все это было по фигу. «А, может, там и нет никаких чувств?» − с тайной надеждой думал я.

В конце декабря потеплело, прошли дожди и съели только что выпавший снег. Новый год приближался в серости, сырости и слякоти. Уныние природы полностью соответствовало моему внутреннему состоянию. Бывают такие периоды жизни, когда все плохо. Работа, личная жизнь, и даже погода. Отношения с Марией застыли в каком-то неопределенном состоянии, а в глубине души тлела какая-то безнадежная полунадежда-полуболь. Работа тоже превратилась в неприятную обузу. Я вдруг почувствовал бессмысленность того, чем занимался в своей организации. Зачем они нужны, эти алгоритмы, которые я упорно пишу на разлинованных листах бумаги? Разве программисты сами не знают методов обработки информации? Конечно, знают. Организация данных, контроль их достоверности, обработка и выдача на печать − их рутинная работа. Есть ли им какая-то польза от моих алгоритмов? Или я всего лишь бесполезное промежуточное звено? Так зачем мне это поручили, зачем ввели такую должность? Считается, что разделение труда повышает суммарную производительность труда коллектива. Но так ли это? Надо заметить, что в те годы программирование, да и любая деятельность, связанная с ЭВМ, казались чем-то недоступным для непосвященных, почти мистическим. И основания для этого были − неразвитость системного обеспечения требовала от программистов изобретения собственных приемов работы. Операционные системы были примитивными. Фактически, программисту выделялось лишь небольшое количество времени центрального процессора и какое-то пространство на голом участке магнитной ленты или диска. В этих скудных условиях задачей была не столько сама программа, сколько структурирование информации и способы ее хранения на магнитных носителях. И делал это всяк по-своему, кустарными способами. Загруженные своими специфическими проблемами, программисты хотели заниматься лишь четко сформулированными задачами, по принципу, как говорил Райкин: «К пуговицам претензии есть?». А беспокойную работу по анализу технологических процессов, их формализации, полноте и достоверности информации выполняли постановщики задач, которые и отвечали за конечный результат. Вот эта ответственность и оправдывала мою деятельность. Но была ли эффективной эта специализация? А если программист, общаясь напрямую с технологом-заказчиком, лучше усвоит и реализует задачу? Эти сомнения постоянно портили мне настроение. Я снова и снова вспоминал тот давний наш разговор о работе и его саркастическое отношение к моей профессии. Неужели и в этом он прав?

Настроение было невеселым. А в последние дни декабря передо мной вдруг проявилась реальная перспектива провести новогоднюю ночь в одиночестве. Мария предупредила, что всегда встречает новый год дома, с родителями и младшим братом. И я словно провалился в пустоту. Считая себя самодостаточным человеком, я всегда утверждал, что не знаю страха одиночества, что умному человеку если и может быть скучно, то лишь в толпе, но наедине с собой − никогда. А здесь вдруг отчетливо почувствовал какую-то холодящую тоску. Никогда прежде со мной такого не было. В детстве Новый год − теплый семейный праздник с неизменной счастливой елкой, в студенческие годы − разудалое веселье в компании однокурсников. Но здесь все было иначе: взрослые мужчины расходились по своим семьям, подругам, компаниям, и общежитие практически полностью пустело. Что делать? Найти для компании такого же никому не нужного мужика, молча напивающегося в неуютной, холодной комнате? Чтобы коротать новогоднюю ночь вместе с таким же неудачником? Это невозможно! Почему государство не устраивает какие-то мероприятия для одиноких людей? Может, и встретятся там два одиночества. Нет, не встретятся. Потому что Новый год − семейный, а не холостяцкий праздник.

Как ни странно, бойкая Марина тоже оказалась сторонницей традиционных семейных ценностей. Я полагал, что их отношения с Сергеем подошли к стадии знакомства с родителями. Да и повода лучше не придумаешь. Но оказалось, что это не так, предложения не последовало. Его это явно задело, хотя он сам наверняка отказался бы под каким-то предлогом. Впрочем, свято место пусто не бывает, и он без проблем определился, с кем можно легко и весело провести новогоднюю ночь. Это была секретарша директора, яркая и отвязная блондинка, вульгарная, на мой взгляд, особа. В этом случае ему явно изменил вкус. Я не мог себе представить, на кого можно было поменять Марину. Но это случилось.

Он сделал это демонстративно, но, похоже, не оценил всех последствий своего поступка. Но я уже знал его жизненные установки. Человек должен быть свободен от любых обстоятельств внешнего и внутреннего мира, от собственных слабостей, от любых привязанностей и привычек. И, прежде всего, от телесных, от тех, которые приносят нам удовольствия, а потом незаметно забирают над нами власть. Свобода выше всего! Никакого кофе, никакого пива. Не говоря уже о курении и выпивке. Точнее говоря, ничего из этого не исключается, но привыкать нельзя ни к чему. При этом в его поведении не было крайностей, рахметовского фанатизма. Он во всем знал меру. Не знаю, слышал ли он что-нибудь о восточных принципах срединного пути, но следовал им неизменно. В этом наши взгляды совпадали:

– Поддаваясь слабостям, мы своими руками убиваем свою свободу.

– В эти ловушки люди попадают по собственной глупости, кого ни спроси. Начинается с детской бравады, с подражания взрослым. Сопливый мальчишка хочет выглядеть крутым чуваком, показать, что не маменькин сынок. Выходит во двор, прикуривает от чьей-то сигареты, затягивается, сплевывает сквозь зубы, винцо потягивает из бутылки…

– Да, есть такое дело. До сих пор помню вкус дешевого яблочного вина и крошек сургуча на губах. Когда пускали по кругу бутылку, перед танцами…

– Да знаю я это все! Мне отец не запрещал, но кое-что объяснил. Да я и сам все понял. Я тогда уже спортом занимался, не было ни времени, ни интереса к этому пацанству. В армии начал было курить, но скоро бросил эту дурь.

– А у меня все было по-взрослому. Я же четыре года курил − со старшей группы детского сада до третьего класса. Самокрутки из сухих листьев делали. А в четвертом классе завязал. Как отрезал!

– Это круто! Уважаю. Недавно в троллейбусе слышал похожий разговор. Один школьник жаловался другому, что никак не может бросить курить. А тот давал ему советы, делился своим опытом. Я чуть не заржал. Комедь! Мой отец всю войну прошел с самокруткой в зубах, после войны лет двадцать смолил − по пачке «Беломора» в день. А когда врачи сказали, что матери вредит табачный дым, бросил с первого раза. Но далось ему это нелегко…

– А я вообще считаю, что это не мужское дело.

– Женское, что ли?

– Конечно! У баб больше причин для курения. Несчастная любовь, например. Или наоборот, чтобы интересный субъект сигарету помог зажечь. Тут можно и руки показать ухоженные, и маникюр. И дымок выпустить из красивых губ. А у мужиков что? Одно баловство. Ну, бывает, конечно, когда нужно хоть чем-то согреться. Скажем, если машину ремонтировать на морозе. А по большей части − мальчишество, детский сад. Да еще повод посачковать. Перекур за перекуром − лишь бы не работать.

Людей, по их отношению к жизни, можно разделить на аскетов и гедонистов. Это различие заметно даже в менталитете народов − достаточно вспомнить британцев и французов. Меня в те годы тоже привлекала философия стоицизма, ибо стоицизм − ипостась духовного начала в человеке. Нельзя привыкать ни к уюту, ни к комфорту, даже к теплой воде при умывании. Я даже спал на совершенно плоской подушке. Зачем? Чтобы не было проблем уснуть в походных условиях, хоть на голой земле. Смешно? Может быть. В молодости мы склонны к радикальным идеям и поступкам. Но один из его принципов все же вызывал мои сомнения:

– Нельзя зависеть от личных привязанностей. Ни от собаки, ни от кошки.

– Ни от человека?

– Тем более.

– Но ведь мы в ответе за тех, кого приручили.

– А зачем приручать?

– Больше вопросов нет.

Да, он искусно уходил от привязанностей, которые грозили семейными узами. Но в этот раз его теория полной независимости дала сбой. Как говорится, и на старуху бывает проруха. Эта новогодняя ночь имела серьезные последствия. И не только для него.

Но мне-то как быть? Накануне я, в отчаянии, еще раз позвонил Марии, надеясь неизвестно на что. Путаясь в словах, я пытался уговорить ее пойти со мной в ресторан. И ей, и мне было понятно, что это блеф. Какой ресторан? О чем речь, если туда даже в будний день попасть невозможно? Никогда ранее я не чувствовал себя таким жалким и растерянным. Даже вспоминать стыдно. Но делать нечего − пришлось готовиться к новогодней ночи самостоятельно. У меня уже была закуплена бутылка шампанского, какие-то консервы, кусок колбасы − знатное угощение в новогоднюю ночь! На елочном базаре я подобрал несколько оборванных веточек и зачем-то купил пару свечей. Почти до двенадцати я провалялся на койке с книгой в руках под бормотание радиоприемника, потом достал нехитрую снедь, открыл бутылку и наполнил шампанским граненый стакан. С последним ударом курантов я его осушил, загадав желание никогда больше не встречать новый год в столь камерной обстановке. И сравнение с камерой в тот момент не показалось мне преувеличением. С грустью вспоминал я развеселые студенческие годы. Накануне новогодней ночи мы заранее договаривались с соседками по этажу, где и как собираемся, подбирали музыку, закупали продукты и напитки, в веселой суматохе готовили стол, а потом рассаживались вокруг него на сдвинутых койках, и начинался бесшабашный студенческий гульбарий. Сначала, под дешевое вино и салаты, провожали уходящий год, потом, под бой курантов, хлопали пробками шампанского, кричали «ура», и выбегали в коридор, куда вываливал народ из соседних комнат, где стреляли хлопушки, летело конфетти, где все обнимались и целовались, кто в шутку, кто всерьез. Потом компании перемешивались, начинались танцы и неформальное общение, случайные и неслучайные знакомства, часто переходящие в дальнейшие отношения. Потому что новогодняя ночь в студенческом общежитии это действительно волшебная ночь, ночь, в которую сбываются многие накопившиеся желания. Но здесь была совсем другая ночь − одинокая и унылая. И меня вдруг остро пронзила мысль, что те, прежние, новогодние ночи уже никогда не повторятся. Никогда! Что они уже для других, молодых, незнакомых. А для меня это уже прожитый кусок жизни, и он остался в безвозвратном прошлом. И это уже неизменно, уже навсегда. «Никогда» и «навсегда» − страшные, если вдуматься, слова. Я сидел в неуютной, холодной комнате, и сердце моё истекало печалью. Обычно торжественные звуки гимна в новогоднюю ночь тонут в громких возгласах, поздравлениях, смехе, но в этот раз он звучал в мертвой тишине пустого общежития, и все более походил на траурный марш. Это впечатление усиливала окружающая обстановка. Моя попытка создать хоть какой-то уют в холостяцком жилье привела к обратному результату: хвойный запах от поставленных в стакан еловых веточек и стеариновая свеча на столе создали в пустой комнате вполне похоронную атмосферу. Оставалось только накрыть недопитый стакан кусочком хлеба. Я закусывал шампанское килькой в томатном соусе, вылавливая ее из банки алюминиевой ложкой, а в голове вертелось хрестоматийное: «Где стол был яств, там гроб стоит». А гимн тяжелой поступью ступал по моей душе, и его суровая неумолимость («Партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведет») не оставляла никаких надежд на лучшее. Это была одна из худших ночей в моей жизни. Наверное, именно такие праздники сокращают количество холостяков на земле − и в прямом, и в переносном смысле. Сидя за своим праздничным столом, я тупо допивал шампанское, заедал его кильками и размышлял, как докатился до жизни такой. Через некоторое время этот пир во время чумы мне надоел, захотелось слегка развлечься и потянуло на общение, к людям. Я спустился в вестибюль общежития, к предполагаемому источнику развлечения − телевизору. Люди, в количестве трех человек, сидели по отдельности в пустом помещении «красного уголка» и молча смотрели в черно-белый экран. Новогодний «Голубой огонёк» был в самом разгаре. Эдуард Хиль, со своей знаменитой улыбкой от уха до уха, ходил между столиками, за которыми сидели окаменевшие передовики производства, и бодрым голосом распевал про потолок ледяной и дверь скрипучую. Натужная жизнерадостность передачи только усиливала унылость окружающей обстановки. Скоро мне это веселье надоело, и я ушел спать.

В первый день нового года принято начинать новую жизнь. Эта добрая традиция прочно укоренилась в сознании нашего человека. Утреннее первоянварское состояние, собственное отражение в зеркале, сам вид послепраздничного стола − все подталкивает людей к этому позитивному решению. Не был исключением и я. Провалявшись полдня в постели и продумав планы новой, правильной жизни, я был вполне готов к их реализации. Но до этого предстояло прожить еще один праздничный день, и прожить достойно. На этот раз я серьезнее отнесся к гастрономическому обеспечению вечера и нажарил полную сковородку картошки на сале. Добавив к ней банку консервированных помидоров и бутылку вина, я был вполне удовлетворен своим праздничным столом. Ужин при свечах выдался на славу. И рука невольно потянулась к перу, чтобы выразить всю гамму охвативших меня чувств.

И это написал человек, которому едва исполнилось двадцать шесть! Сейчас этот образец вселенской скорби выглядит вполне пародийно, но в тот момент мне было не до шуток. Впрочем, юный Лермонтов тоже жаловался на то, что годы проходят, всё лучшие годы. Воистину, только в цветущем возрасте возможно столь трагическое восприятие мира. Даже пенсионеры смотрят в будущее с большим оптимизмом. Неужели все было так плохо? Сегодня в это верится с трудом. Но даже со скидкой на поэтическое преувеличение заметно, что переживал я тогда сильно. В молодости наши чувства обострены, и негативные эпизоды жизни порою воспринимаются как полный крах бытия. Так же, как в детстве нас делает совершенно несчастными случайно сломанная машинка.

Январь был не лучше декабря. Грязными, гнилыми зимами расплачиваются жители южных регионов за щедрое тепло лета. Унылая пора, очей очарованье иногда растягивается на все зимние месяцы. Снег то выпадает, то снова тает, разводя под ногами бурую, липкую грязь. В северных краях природа компенсирует людям сумеречное время года снежной свежестью, бодрящим морозцем, искристыми сугробами. Здесь этого не было и в помине. Снег с дождем, слякоть и мерзкая жижа под ногами утомляли душу. Слои грязного снега на газонах то нарастали, то оттаивали, обнажая неестественную зелень травы. К этому было трудно привыкнуть. Увы, совершенства нет даже в природе.

Но этот январь был тяжелым не только для меня. Узнав о его связи с секретаршей, Марина пришла в бешенство. Об этом я услышал от Марии. Я представлял себе, как она была убита его изменой. И не только его предпочтением, но и самим сравнением, которое он допустил своим поступком. Она прервала все отношения с ним. Должен признаться, что меня эта новость не огорчила. Я даже испытывал какое-то злорадство: ага, не все коту масленица! Я не знал, как он сам переносил этот разрыв, потому что мы не общались несколько недель. Пару раз пересекались на встречных курсах, на ходу обмениваясь приветствиями. Он выглядел каким-то озабоченным, и я не считал возможным навязываться с разговорами. Но в конце января, в один из субботних вечеров, он сам зашел ко мне. Я лежал на койке, перелистывая поэтический сборник «Пять тысяч любимых строк». Приемник был настроен на радиостанцию «Маяк». Это была круглосуточная и единственная по тем временам радиопередача, которую можно было слушать без отвращения. Каждые полчаса она сообщала новости, а остальное время было заполнено музыкой. В тот момент звучала песня из кинофильма «Ирония судьбы». «Мне нравится, что вы больны не мной…» негромко напевала Алла Пугачева. К моему удивлению, он был в своем обычном иронично-покровительственном расположении духа:

– Привет! Чем занимаешься в столь мерзкую погоду? Стишками душу согреваешь?

– Да, чего-то зябко на душе. Но и у тебя, как я заметил, тоже неприятности…

– Неприятности? Что ты имеешь в виду?

– Мария говорила, что Марина чем-то расстроена…

– И ты считаешь, что это мои неприятности?

– Ну, все-таки. Вы ведь дружили. Если не сказать больше…

– Я вижу, ты принимаешь близко к сердцу нашу дружбу. Даже слишком близко. И за кого ты больше беспокоишься?

– За тебя, конечно.

– Ну, спасибо, не ожидал. Но почему за меня? Кто из нас расстраивается?

– Ну, и за нее тоже…

– Понятно. И чем ты можешь нам помочь?

– Ну, давай я поговорю с ней…

– Вот как?! И о чем, интересно?

– Ну, объясню ей, что это была случайность…

– Ну вот, ты уже знаешь про какую-то случайность. И даже то, что это была именно случайность, а не закономерность.

– Конечно, зная тебя, можно бы считать и закономерностью. Но, зная Марину, в это не хочется верить. По-моему, это не тот случай, чтобы так шутить…

– Тебе-то откуда знать?

– Ну ладно, не лезь в бутылку. Я же по-хорошему…

– Может, ты думаешь, что я пришел к тебе за утешением?

– Вообще-то я полагал, что могу чем-то помочь. Мы же все-таки немало общались, все вместе. Да и они подруги с Марией…

– А может, это я тебе смогу помочь? Давай я о чем-нибудь поговорю с Марией.

– Опять твои шуточки…

– А, впрочем, как хочешь. И вообще, разве я могу запретить тебе общаться с твоими друзьями?

– В данном случае речь идет о твоих.

– Да ради Бога! Если тебе больше заняться нечем. И благородство не дает покоя.

– Ну вот, начали за здравие…

– Ладно, не буду тебе мешать. Отдыхай.

– Ну, пока.

Вот и поговорили. Словно камень лег на душу. Этого мне только не хватало! Он явно был на взводе, и завелся с полуоборота. А ведь виноват я. И дернул же меня черт! Зачем было лезть в их отношения? Похоже, там действительно все не в порядке. Да, неприятно. Но ведь я искренне хотел помочь. И это правда. Никакого тайного умысла не имел. Или все же имел? Подспудный, самому незаметный умысел. Неужели я непроизвольно искал его разрешения на общение с Мариной? Да, похоже, так оно и есть. Вот это да! Вот оно что проявилось, всплыло наружу. Выходит, человек сам себя до конца не знает? Не подозревает, на что способен? Что же нами управляет? Разум, чувства, инстинкты? Головной мозг или спинной? Да чего теперь гадать! А что делать? Честнее всего было бы забыть об этом разговоре. Но ведь дело не только во мне. Ведь это действительно шанс помирить друга с его девушкой. Звучит как-то фальшиво. Но ведь так оно и есть. Что ни говори, это мой долг. Кто, если не я? Что бы там ни было подспудного, этот шанс упускать нельзя.

Но на следующий день я задумался. Как я буду разговаривать с Мариной? Защищать его, представлять невинной овечкой? Это смешно. Что я знаю об их отношениях? И зачем я вообще влез в это дело? Проявил благородство, бескорыстную мужскую дружбу? Даже это сомнительно. Да и нужна ли ему моя помощь? Что-то не заметно, чтобы сильно переживал. Вон как легко согласился. Или только делает вид, что ему все до фонаря? Может, действительно рассчитывает на меня. Но разве его поймешь! То ли всерьез говорит, то ли свои шуточки отпускает. Но в этот раз, кажется, завелся, значит, и его это достает. А уж Марине точно не все равно. Но как с ней разговаривать? И как вообще встретиться, какой придумать повод? Позвонить по телефону? Нет, сразу поймет, в чем дело. Посоветоваться с Марией? Может не так понять, она ведь тоже возмущена. Или ей расскажет, из женской солидарности. Нет, нужно устроить как бы случайную встречу.

Делать нечего − обещания нужно исполнять. Я знал, что у них есть занятия в субботу, и решил подкараулить ее возле института. Она вышла с группой однокурсниц, и среди них, как назло, была Мария. Я наблюдал из-за угла, как они веселой стайкой перебежали дорогу и всей гурьбой погрузились в подошедший автобус. Нет, здесь не получится. Пришлось изменить тактику. В следующую субботу я ждал ее у дома, в микрорайоне новостроек, где она жила со своими родителями. Угадать время окончания занятий было трудно, и мне пришлось дожидаться ее более часа. Я порядком озяб, прохаживаясь вдоль ее дома и поглядывая на остановку. Наконец, она вышла из автобуса и торопливо направилась к дому. Я вышел ей навстречу. Увидев меня, она слегка опешила и приостановилась. Вслед за удивлением по ее лицу пробежала тень неудовольствия, и она, нахмурившись, сухо ответила на мое приветствие. Я тоже попытался изобразить удивление и сказал, что иду от своего сотрудника, книголюба, который живет неподалеку, и с которым мы обмениваемся литературой. Я даже приготовил несколько книжных новинок как повод для начала разговора. Но это не понадобилось, потому что она сразу все поняла и, насмешливо взглянув на меня, спросила напрямую:

– Так ты парламентер, что ли? Где же твой белый флаг?

– Ну что ты, Марина! Я по своей воле…

– Ах, вот как! Значит, тебе это больше нужно?

– Погоди-погоди! Он тоже сильно переживает. Но ты же его знаешь…

– И знать не хочу!

– Да я и слова в его защиту не скажу! Я сам этим шокирован. Никак не ожидал. И предположить не мог…

– Ну, так о чем речь?

– Но мы же все-таки друзья. И порвать все вот так сразу…

– Вот и я о том же. О предательстве. О том, что можно порвать все и сразу…

– Ну, почему сразу о предательстве? У всех есть свой круг общения…

– Круг? Интересный круг!

– Да я и сам не могу этого объяснить! Я и предположить не мог, что они знакомы. Я, конечно, знаю ее. А кто ее не знает? Все бывали в приемной директора. Но сам я таких обхожу стороной…

– Ну вот, а теперь сможешь познакомиться. И даже подружиться. Скажи мне, кто твой друг…

– Я не думаю, что там речь идет о дружбе.

– А о чем же, интересно?

– Марина, ну зачем цепляться к словам?

– Если ты думаешь, что дело в этой крашеной секретутке, ты глубоко ошибаешься…

– Марина!

– Да, он этим обидел, оскорбил меня. Я не понимаю: зачем, за что?! Но ладно, пусть меня. Но ведь и себя тоже! Как он мог? Так испачкаться, так низко пасть! Не понимаю, не могу понять…

– Марина, ты слишком категорична, слишком резка…

– Втоптал в грязь все лучшее, чистое. Зачем? Что он получил взамен? Ты можешь мне это объяснить? Нет? Какие же вы, мужики… Нет слов. Чем больше вас узнаю, тем больше презираю. Одни − слабаки, ничтожества с комплексами, другие − самодовольные, циничные типы, которым нужно только одно. Казалось − встретился один достойный, так и тот предал. Что вы за люди? Да и люди ли вы вообще?

– Ну, ты даешь! Просто мужененавистница…

– А что я еще могу думать? Что можно испытывать к вам, кроме презрения?

– Марина, я понимаю, как ты обижена. Но ведь это случайность, поверь. Неужели тебе самой не приходилось общаться со случайными и даже неприятными тебе людьми?

– Общаться? Что вы, мужики, понимаете под этим словом?

– Ну, просто общаться. Ты же на танцах не всем отказывала?

– Да, приходилось. Но я сама не искала такого общения. Как некоторые. Выходит, ему, бедняжке, было неприятно с ней общаться? Может, пожалеть его за это? Он что, благородную миссию какую-то выполнял? Или больше некому было развлечь эту общедоступную особу?

– Да я сам об этом ничего не знаю! Слышал со стороны…

– Интересно! Что же у вас за дружба такая? Живете рядом, как соседи, встречаетесь каждый день…

– Извини, Марина, но у мужчин это немного иначе. Обстоятельствами личной жизни обычно не делятся…

– Значит, все-таки речь идет о личной жизни…

– Ну как трудно с тобой говорить! На каждом слове ловишь…

– А знаешь, когда такое бывает? Когда неправое дело защищаешь. А правду, как помнишь из классики, говорить легко и приятно.

– Честно говоря, я не ожидал, что ты придашь этому случаю такое значение. А это действительно случай, не более того. Попробуй его понять − он ведь тоже почувствовал себя отвергнутым. Остаться одному в новогоднюю ночь − можешь себе это представить? Признаюсь тебе: эту новогоднюю ночь я провел в одиночестве, в этой проклятой общаге, в холодной, пустой комнате. Страшно вспомнить! Потому что Мария, как и ты, тоже считает Новый год семейным праздником. Мне трудно ее в этом обвинять, но это была худшая ночь в моей жизни. Неужели и он должен был так страдать?

– Ах вы, бедняжки! Какое испытание − подумать только! И это сильные мужчины, отважные воины, первопроходцы…

– Ну, причем здесь это!

– А предать это лучше?! И чего после этого стоят все ваши слова? Как можно вам доверять? Как можно на вас опереться в жизни?

– Да ничего там не было! Если ты сомневаешься, давай я с ним поговорю, узнаю подробности…

– Подробности?! Ничего себе! За кого ты меня принимаешь?

– Марина!

– Ну ладно, хватит! Этот разговор мне надоел. Противно это все. Да и домой пора, родители к обеду ждут.

– Да, понимаю, извини. Но все же, можно будет еще встретиться, поговорить с тобой? Ты же знаешь, как я ценю нашу дружбу…

– Ну, не знаю. Посмотрим. Но эту тему обсуждать я больше не собираюсь.

– Хорошо. Можно я тебе позвоню на неделе?

– Эта неделя очень напряженная. Разве что в пятницу…

– Договорились. Ну, до свидания.

– Пока.

Разговор был тяжелым, как и следовало ожидать, и все же я возвращался в приподнятом настроении. Она не только согласилась поговорить, но даже сама затронула эту тему. Конечно, проявила полную непримиримость. Но разве могло быть иначе? А мои доводы хоть и отвергла, но они были выслушаны, и свою роль сыграют. А может и хотела их услышать? Ведь не прервала разговор сразу. Но как остра на язык! А какая реакция, какая логика! Не каждый мужик так сможет. Загнала меня в угол, как боксер-профессионал новичка-любителя. Но это ладно. Самое главное, согласилась на следующую встречу. Для первого раза более чем достаточно.

Я ничего не сказал ему об этом разговоре. Ведь особых результатов пока не было. В пятницу, как и договорились, я позвонил Марине. Разговор был коротким, но она сказала, что по воскресеньям занимается в республиканской библиотеке. Это было, фактически, согласие на встречу. Я был, как говорится, на седьмом небе.

Воскресным утром я уже был в читальном зале библиотеки. Через некоторое время появилась и она. Увидев меня, она слегка кивнула и, разложив книги и тетради, углубилась в свои конспекты. Примерно через час она отложила их в сторону и встала из-за стола. Я тут же вышел следом за ней в вестибюль. Она была строга и немногословна, но назвала время, когда закончит занятия. Я тоже набрал каких-то журналов, чтобы скоротать время. В назначенный час она закончила занятия и собрала конспекты. Мы вышли из библиотеки вместе, и я предложил немного пройтись. Мы направились в сторону парка, того самого парка, где я впервые увидел их вместе с Марией, веселых и беззаботных. С той теплой осени не прошло и полугода, а казалось, что это было давным-давно. Да и окружающий пейзаж был совсем другим, нерадостным. Когда я напомнил ей о том счастливом вечере, она вдруг заговорила сама. Заговорила взволнованно, даже с каким-то надрывом. Похоже, она переживала происходящее намного глубже и острее, чем можно было предполагать, зная ее независимый характер. Это был страстный монолог, в котором чувствовались с трудом сдерживаемые слезы и совершенно несдерживаемые обида и возмущение. Я едва успевал вставлять в этот обличительный поток какие-то замечания, которые оставались без внимания. Щеки ее пылали, грудь вздымалась, глаза были наполнены слезами, голос временами срывался. Дрожащей рукой она все время поправляла выбивавшуюся из-под шапочки бронзовую прядь. Это была все та же независимая, гордая львица, но истекающая кровью, страдающая от невыносимой боли. Сильнейший укол жалости и любви пронзил мое сердце, и я вдруг остро, близко почувствовал ее всю − ее страдающую душу, ее нежное тело, такое близкое и родное. Какая-то неведомая сила бросила меня к ней. Я обнял ее и прижал к себе, словно пытаясь защитить от всех бед. Резко и сильно оттолкнувшись, она с негодованием взглянула на меня: ты что?! Я сбивчиво стал оправдываться, пытаясь объяснить, что сочувствую ей, что понимаю ее переживания, ее чувства. Но она уже взяла себя в руки, ее глаза высохли и теперь горели негодованием уже по отношению ко мне, чего я совсем не желал:

– Что ты себе позволяешь?!

– Марина, извини! Ты была так взволнована. Я нечаянно. Чтобы как-то успокоить, утешить…

– Не надо меня утешать!

– Ну, прости. Я же говорю, это было чисто инстинктивно. Я и сам не ожидал…

– Не можешь управлять своими чувствами?

– Но это же не самые худшие чувства, поверь мне…

– Вот как? Твоих не самых худших чувств хватает и на меня, и на Марию?

– Но ты же знаешь, что Мария сейчас болеет. А я ведь забочусь совсем не о себе…

– Это благородно! Твой друг, как ты утверждаешь, страдает душевно, а подруга − телесно, а ты в это время утешаешь меня. Причем без малейшего моего желания, и к тому же в такой развязной форме.

Наверное, они тоже оценят твое бескорыстное великодушие, когда узнают об этом…

– Ну, зачем ты так? Я постоянно звоню Марии. Может, даже надоел ее родителям…

– Ну, ладно. Я не собираюсь вникать в ваши отношения. И мне уже пора домой.

– Марина, погоди минутку. Как-то все несуразно получилось. Я ведь совсем не хотел тебя обидеть. Наоборот, собирался отвлечь, поговорить о литературе. Помнишь, в прошлый раз говорил тебе об одном моем знакомом…

– Спасибо, но я сегодня не настроена на литературные беседы.

– Ну, ладно. Можно и в другой раз…

– В другой? Даже не знаю. Если ты собираешься меня утешать таким образом, это мне не нужно. Лучше удели внимание Марии.

– Да я просто хотел поделиться, узнать твое мнение…

– Ну, ладно. На сегодня хватит.

– До свидания.

Ну и ну! Что же я натворил? Она ведь заговорила первой, и говорила искренне, откровенно. Можно сказать, раскрыла душу. А я все испортил. Не сдержался. Неужели я действительно такой неуправляемый тип? Но какая реакция, какой негатив! Обидно. Никакого отклика, никакого тепла, никакой доброты. Ничего утешительного. Плохи мои дела.

Я брел по городу, как убитый. Смеркалось. В воздухе висела мелкая изморось. Окружающий пейзаж был бесцветен и уныл, и на душе у меня было так же тускливо. Серые коробки домов тонули в наползающих сумерках. Потемневшие от промозглой сырости деревья упирались корявыми сучьями в пустое, мутное небо. Кучки грязного снега на обочинах только усиливали унылость природы. И это зима?! По улицам ползли заляпанные грязью машины, по тротуарам брели угрюмые прохожие. Женщина с недовольным видом, раздраженно бурча, волокла за руку сопливого, хныкающего ребенка. Подвыпивший мужик в расстегнутом пальто, похожий на Василенко, ругался с женой у пивного ларька. Невзрачная, как полевая мышка, девушка в жалком, промокшем пальтишке и серой вязаной шапочке стояла на автобусной остановке и плакала, прикрывая скомканным платочком лицо с подтекшей тушью. Мерзкого вида старик в затасканной телогрейке, с бурой, драной кошкой на голове и авоськой пустых бутылок в руке, рылся в мусорном баке. Рядом с ним стояла тощая, дрожащая собака с намокшей шерстью и грязными лапами. Никому не нужная старушка в дурацкой круглой шапке, напоминавшая сморщенную Рину Зеленую, упорно тащила за собой сумку-тележку с вихляющимся, скрипящим, доводящим до исступления, колесом. Какой-то алкаш блевал за углом продмага, от дверей которого так тошнотворно пахнуло тухлой капустой, что захотелось к нему присоединиться. Все вокруг было покрыто мелкой, липкой грязью. С противным криком, словно брошенные кем-то черные тряпки, быстро и косо пролетела стая ворон. Небо, свинцовое как мерзости русской жизни, и мелкий, нудный дождь доводили окружающую обстановку до полной невозможности. Вселенская жалость к себе и к этим несчастным людям, ко всей нашей убогой жизни охватила меня. Ужасный день, ужасный разговор, ужасное настроение. Безысходность жизни казалась всеобщей, полной и окончательной. Хотелось напиться до положения риз. Или хотя бы до чертиков. Это был тот самый случай, когда стресс нужно было снимать немедленно и самым проверенным способом. Что я и сделал, укрывшись от жестокости и несправедливости мира в своей холостяцкой конуре. Я достал нехитрую снедь, раскупорил бутылку и поставил на магнитофон кассету с лирическими песнями. Я потихоньку напивался, а молодое вино и красота мелодий постепенно растворяли мою тоску. Душа оттаивала под голоса Дассена, Руссоса, Ободзинского, которые пели о мимолетности любви, о несбывшихся мечтах, о несвершившемся счастье: «Льет ли теплый дождь, падает ли снег…», «Гуд бай, май лав, гуд бай…», «И не то чтобы да, и не то чтобы нет…». Мысли мои вновь и вновь обращались к ней: «Марина, прости меня за эту дерзость. Поверь, я поддался искреннему чувству. Я не ожидал, что моя жалость так тебя обидит. Но я видел, как ты страдала, и мое сердце тоже обливалось болью. Нет, это не для тебя! Ты не должна страдать ни минуты. Ты достойна счастья, достойна самого лучшего в этом мире. Поверь, мне больно видеть, как тяжело ты переносишь этот разрыв, и я хочу тебе помочь. Тебе, тебе, а не ему! Да, он удивительный человек, он достоин тебя, и вы кажетесь идеальной парой, и пусть у вас все сложится хорошо. И все же, все же… Нет, я не могу сказать о нем ничего плохого, я сам восхищаюсь им, его разносторонними талантами. И я бы признал его совершенство, если бы не его отношение к женщинам. Обычное, банальное, потребительское − невинное с мужской точки зрения. Он никогда не скрывал, что для него это не более чем развлечение. Возможно, это единственная его слабость, но именно она сейчас важнее всего. Я не знаю всей силы ваших чувств, но не верю в серьезность его намерений, не верю в тот исход ваших отношений, на который ты рассчитываешь. Поверь: я честен перед тобой. И перед ним. И я не считаю, что даже в мыслях предаю его сейчас. Я говорю о том, что он и сам прекрасно знает, и с чем всегда честно согласится. Но и это его не оправдывает. Я хочу вам добра, и в первую очередь тебе, и я буду стараться вам помочь, даже понимая тщетность моих усилий. Но я не могу этого простить ему, когда речь идет о тебе. Ведь он может найти себе много других женщин, жаждущих его любви, пусть даже временной. Нет, он не имеет права обманывать тебя, доставлять тебе страдания! Никто не имеет на это права. Но ты не услышишь этих слов от меня − ты должна сама это понять. Прости же меня, если можешь».

Ни в следующее воскресенье, ни через неделю Марина в библиотеку не пришла. Как выяснилось впоследствии, она тоже перенесла грипп, бродивший в то время по городу. А еще через неделю я снова с волнением увидел ее в читальном зале. Она похудела и побледнела, и выглядела повзрослевшей, как это бывает после болезни. Мне показалось, что она изменилась не только внешне, но и внутренне. Кризис прошел? Она заговорила со мной спокойно и серьезно. И мы снова шли из библиотеки тем же путем, через парк. Погода улучшилась, стоял легкий морозец, дорожки парка подсохли, и сквозь темные скелеты деревьев пробивалось низкое зимнее солнце. В его бледном свете ее оживленное прежде лицо казалось усталым и задумчивым. В нем появилась даже какая-то растерянность, а главное, что больно кольнуло мое сердце, исчезла та самая ее волшебная улыбка. За весь вечер мне лишь пару раз удалось развлечь ее какими-то шутками, но и при этом в ее полуулыбке присутствовала горечь. Она была немногословна, и это тоже было не похоже на нее, быструю в реакциях, острую на язык. Богиня сошла с небес на землю. Ее глаза не лучились смехом, как прежде, а по задумчивому лицу пробегали облачка волнения, готовые, как мне показалось, пролиться влагой. И в этой своей растерянности она показалась мне настолько близкой и родной, что я снова почувствовал ту самую острую жалость, которая и есть одно из сильнейших проявлений любви. Но теперь, наученный болезненным опытом, я сумел подавить волну жалости, поднявшуюся в душе. Я попытался развлечь ее, но затеянный мною разговор о каком-то фильме, не поддержанный ее интересом, незаметно угас, словно костер из отсыревших веток. Опасаясь затронуть болезненные темы, я заговорил о себе, о том, что мы скоро собираемся в Карпаты, кататься на лыжах. При слове «мы» она взглянула на меня, и я добавил, что он тоже едет с нами. Все так же молча она шла рядом, а я рассказывал подробности предстоящей поездки и предполагаемого горнолыжного отдыха. Было непонятно, насколько ей это интересно, но она слушала меня, не перебивая. Когда я увлекся особенностями горнолыжной техники, она прервала меня вопросом: когда мы возвращаемся? Услышав, что это будет накануне восьмого марта, она молча кивнула. Стало понятно, что во всем этом разговоре ее интересует только он. И тогда я осторожно заговорил о нашем общении, кратко пересказал несколько последних бесед о поэзии. Эта литературная тема явно показалась ей более занятной, потому что она слушала меня более внимательно и даже вставила несколько замечаний. Она не спешила домой, как в прошлый раз, и, казалось, не замечала, что мы делали уже третий круг по парку. А когда я привёл ей несколько образцов трагических стансов Н. Рубинова, даже слегка улыбнулась. Было похоже, что за прошедшее время ее обида несколько ослабела, перегорела в переживаниях, и она настроена уже не столь непримиримо. Я даже решился рассказать подробнее о подготовке к поездке, о настроениях Сергея. Конечно, мне пришлось немного преувеличить его душевные страдания. Она слушала молча, без прежнего негодования, вспыхивавшего при одном упоминании его имени. Так же молча она отреагировала на мой вопрос, может ли он ей позвонить. После этого она быстро простилась и пошла к остановке троллейбуса.

На этот раз мне было, чем отчитаться. Довольный достигнутым результатом и даже слегка возбужденный, я сразу же зашел к нему, чтобы поделиться своим успехом. Не вдаваясь в детали, пересказал суть наших разговоров, а главное − то, что она не возразила против возможного общения. Он выслушал меня совершенно индифферентно, поблагодарил за помощь и перевел разговор на другую тему. Эта сухая реакция обидела меня, но я не подал вида. Ну, что же, мавр сделал свое дело, мавр должен уйти. Я выходил из его комнаты в смешанных чувствах: удовлетворение от сделанного доброго дела уступало место обиде. А также горечи от того, что у меня теперь нет поводов для встреч с Мариной.

И снова потянулись однообразные, скучные дни. Жизнь шла своим чередом, в работе, в будничных делах и заботах. Следует заметить, что жили мы в те годы бедновато. Мне, молодому специалисту, моей инженерской зарплаты хватало лишь на текущую, довольно скудную жизнь − на питание, кино, театр, покупку некоторых книг, журналов и каких-то бытовых мелочей. При этом я старался выбирать продукты подешевле, а на рынок мог сходить разве что из любопытства. Не припомню случая, чтобы я там что-нибудь покупал, хотя глаза разбегались. Сэкономив на чем-то, я мог один раз в месяц сводить девушку в кафе, но не более того. И никаких других способов пополнить бюджет не было, потому что все были обязаны работать там, где лежала их трудовая книжка. Без нее можно было устроиться лишь на какую-то сезонную работу, потратив на это свой отпуск. Впрочем, в те славные годы не хватало не только денег, но и хороших товаров. Дефицит был хроническим. Об этом лучше всех сказал Жванецкий в своей знаменитой миниатюре о складе, которую так замечательно показали Ильченко и Карцев. Да, очереди за продуктами повседневного спроса были самой характерной чертой жизни советского человека. Даже хлеба в продаже было всего два-три вида. Помню, я очень любил булочки с изюмом, так называемые «калорийки». Это были, пожалуй, самые доступные мне кондитерские изделия из тех, что завозились в булочные. Были еще какие-то плюшки, калачи, иногда рулетики с маком. Но и это еще нужно было успеть купить, пока не разобрали. Перед закрытием магазинов в них можно было застать разве что знаменитые «нарезные» батоны по 13 копеек да «кирпичи» черного хлеба. Разве мог я тогда представить, что тридцать лет спустя буду окидывать равнодушным взглядом полки кондитерских отделов с разнообразными булками, печеньями, пирожными, и конфетами всевозможных сортов? И ничего этого не буду покупать именно из-за калорийности. И что при полном продуктовом изобилии буду по утрам давиться безвкусной овсяной кашей, а вечером жевать вареную морскую рыбу, столь ненавистную по воспоминаниям о советских «рыбных» четвергах. То есть, питаться тем же, чем и в скудные «совковые» времена, но уже добровольно. Сейчас, когда прилавки гастрономов завалены различными колбасами, сырами и деликатесами, я по-прежнему покупаю ту самую морскую капусту, но уже не вынужденно, а из соображений полезности. Но тогда, в изголодавшемся СССР мнение об излишней питательности еды было абсолютно немыслимым. Все было наоборот: люди выбирали наиболее калорийные продукты, а в лечебных целях больным даже назначалось так называемое «усиленное» питание. Естественно, даже при самой острой ностальгии по советским временам я не могу забыть их изнуряющий продовольственный дефицит. Впрочем, в семидесятых снабжение было все же лучше, чем в предыдущие годы. Во всяком случае, люди не томились в очередях за хлебом, как это бывало раньше. В крупных городах можно было, отстояв очередь, приобрести колбасу, масло, сыр. С мясом было сложнее, но, если повезет, его тоже можно было купить. Но для всей страны продовольствия не хватало, и поездки в Москву за продуктами были обычным занятием жителей пригородов. Да, так мы тогда жили.

Тот судьбоносный разговор состоялся, можно сказать, случайно, в будний день. «А день, какой был день тогда? Ах да, среда». Помню, что задержался на работе, потом зашел в какие-то магазины, и в общежитие вернулся уже после восьми. На ужин у меня был традиционный кусок вареной колбасы с батоном и чай с печеньем. Но мой чайник был пуст, потому что снова отключили воду. Как назло, очень хотелось пить, и я отправился к нему:

– Привет! Чайком не угостишь? Я воды опять забыл набрать.

– Ну, привет! Да я и сам собирался. Только заварка будет грузинская.

– Да мне все равно. Пить хочется, как из пушки. А вот печенье, «Целинное».

– Да хрен бы с ним! Располагайся. Я сейчас, только подогрею…

– Но смотри, не теряй бдительности. В общаге участились случаи хищения кипятка. Мне на прошлой неделе пришлось вот также брать воду в долг у Игоря Ивановича. Поставил чайник на газ и отлучился буквально на пять минут − так успели всю воду слить, даже на стакан не оставили.

– А ты в милицию не заявлял?

– Подозреваю, что это преступление останется нераскрытым. Вернувшись с чайником и парой вымытых чашек, он залил кипятком заварку:

– Пускай постоит пару минут. Давай свое печенье, а у меня, кажется, остался мармелад. Маловато, конечно, для полного счастья, но согреться можно.

– Не в этом дело!

– А в чем?

– Если бы я знал! Я бы давно ездил на черной «Волге».

– Только не надо! Не надо делать умный вид.

– Да нет, я так, просто…

– И докладывайте!

– Вы слышали, что за последние полвека уровень Мирового океана поднялся на полтора сантиметра?

– А вам известно, сколько диких животных находятся на грани вымирания? Из-за хищнической политики империалистов.

– А вы знаете, как нещадно эксплуатируют колонизаторы природные ресурсы беднейших стран Азии, Африки и Латинской Америки?

– А известно ли вам, как тревожно сейчас на Ближнем Востоке?

– Еще бы! Из-за происков американской военщины, протянувшей свои мерзкие щупальца…

– Только не надо здесь вот этого! Не надо иронизировать.

– Вот и я о том же. Чего-то отношения запутались…

– Да, надо бы поговорить.

– На трезвую голову? Боюсь, без бутылки не разберешься.

– Для этого дела найдём другой повод. Более приятный. А для начала хочу поблагодарить за помощь. Хотя я тебя и не просил.

– Да я и сам не знаю, помог ли? Может, только навредил…

– Ну, почему? Мы встретились с Мариной, поговорили по душам. Но лучше бы не встречались.

– Да, я знаю, Мария рассказывала. Нашла коса на камень?

– Это верно, камешек непростой. Можно сказать, алмаз.

– Не поддается обработке?

– Заметил? Не ты один такой. Мужским вниманием она, конечно, не обделена. Но и я не привык к такому отношению.

– И что, серьезно разругались?

– Милые ругаются − только тешатся. Но если это начинается так рано, поневоле задумаешься. А мне и без того есть над чем размышлять.

– Выводит из душевного равновесия?

– Ну, как бы это сказать помягче…

– Понятно. Затягивает в серьезные отношения. Но это же естественно.

– Смотря для кого.

– Но ведь все равно придется определяться. Рано или поздно все там будем.

– На мой взгляд, рановато.

– Значит, не все мосты сжег?

– Посмотрим. Но речь не только обо мне. Пока ты наслаждался общением с Мариной, я пару раз встретился с Марией…

– Интересно! Она мне ни звука.

– Ну, я тоже решил помочь тебе. Мне кажется, ваши отношения тоже нельзя назвать идеальными. Хотя и развиваются они намного спокойнее. Даже слишком спокойно, на мой взгляд…

– Но я же тебя не просил!

– Дело не только в тебе. Хочу заметить, что мои дружеские отношения с Марией намного дольше твоих…

– И насколько они дружеские?

– Очень дружеские.

– Ничего себе!

– Но насчет платонической грани можешь быть спокоен. Во всяком случае, с моей стороны. А за нее я отвечать не могу.

Вот это да! Интересно, как далеко зашли эти их платонические отношения? И насколько можно ему верить? Разве кому-то удавалось устоять перед его обаянием? Значит, и Мария не смогла. И он фактически это признал. Но Мария, как легко она отдалась ему! Не отдалась, конечно. И все же отдалась, отдалась душой! А это главное, остальное − дело времени и техники. А что я вообще знаю об их предыстории? Что у них там было раньше? И даже если ничего такого не было, все равно выходит, что обе выбрали его. А он, видишь ли, играет в благородство, великодушно оставляет мне одну из них. Ну, спасибо! Но как теперь с ней встречаться, как объясняться? Неужели все они западают на альфа-самцов, стоит их только поманить пальцем? Неужели среди них нет верных? Верных? А я сам? Мне ли рассуждать о верности? Разве Марию устраивает мое к ней отношение? Разве она не чувствует моего интереса к Марине? Конечно, чувствует. И наверняка знает о наших встречах. И, наверное, много чего себе нафантазировала. И, по правде говоря, не без оснований. Разве я бескорыстно взялся ему помогать? Чего скрывать, я ведь обрадовался их ссоре, хоть и не подаю вида. А знает ли Марина о его встречах с ее подругой? Да, отношения действительно запутались. Как говорится, все смешалось в доме Облонских.

– Ну, и Мария, ну и тихоня…

– А ведь это еще только начало отношений. Цветочки…

– И ты считаешь, что нельзя верить ни одной из них?

– Ну, как тебе сказать? Если обратиться к классикам, ответ скорее отрицательный. В мировой литературе больше негативных примеров. И житейский опыт это подтверждает. Так что делай сам выводы о женской верности и мужской дружбе.

– А разве не бывает женской дружбы?

– Это две большие разницы. Женская дружба всего лишь развлечение. Любая из них, не задумываясь, предаст подругу и перехватит ее мужчину, если он будет ей нужен. Что значат отношения с подругой в сравнении с женским счастьем?

– А у мужиков такого не бывает?

– А помнишь песню: «Уйду с дороги, таков закон: третий должен уйти»?

– В теории, может, и так…

– И в жизни тоже. Но лучше вообще не вмешивать баб в мужские дела. Обязательно внесут разлад. Сам видишь, что получается.

– Это верно. Но, честно говоря, странно слышать от тебя разговор о дружбе. Ты больше похож на одинокого волка…

– Да, есть такое явление в природе. Хоть и редкое. Одиночке всегда тяжелее. Это выбор сильных.

– И я о том же.

– Но человек все-таки не волк, ему без общения тяжело. Бывает, что хочется отвести душу. И сейчас тот самый случай. Есть серьезный разговор. Но начинать придется издалека…

– Может, все-таки сбегать за бутылкой?

– Не стоит. Да и поздно уже. А история такая. Был у меня когда-то армейский друг, Димкой его звали. Хороший был парень − надежный, упертый. Мы с ним были «не разлей вода». Кто не служил, не поймёт. Это, когда за друга до конца. Бывало, в увольнительной, на танцах со шпаной схлестнемся − один другого прикрываем. Однажды окружили нас человек семь. Вижу: кастеты надевают. Мы тоже ремни намотали, стали спиной друг к другу, и пошла метелица. Десантные полусапожки нас сильно выручали. Морячки своей формой пижонят, но у нас, в ВДВ, форма самая лучшая − хоть на парад, хоть в бой, хоть в драку…

– Ну и как, отбились тогда?

– Да, нормально. Троих вырубили, пока милиция не засвистела. Тогда уж деру дали…

– Такие байки все дембеля рассказывают.

– А как без этого? Короче, нормально служба шла да плохо кончилась. Перед самым дембелем учения были. Крупные, много техники и народу собрали − танки, «катюши», БТР, пехота. А нас забрасывали в тыл условного противника, чтобы нанести скрытый удар. У нас тогда уже по несколько десятков прыжков было, дело привычное. Но в этот раз как-то муторно было у меня на душе. Как будто чувствовал. А Димка, наоборот, веселый был − последние учения. В самолёте все время шутил. Ну, вышли на точку, отвалилась крышка, пошли мы шеренгой. Он пошел, я за ним. Вижу его впереди себя четко, на фоне желтого поля. Тут меня дернуло − парашют раскрылся, кругом купола вспыхивают. Ищу взглядом Димона, и вдруг как холодом обдало, вижу: уходит вниз. Конечно, нас учили на этот случай, отрабатывали экстремальные ситуации. Ну, там при отказе основного купола, при запутывании в стропах, при схождении в воздухе. Когда на купол попадаешь, или на крышу здания несет, на провода, на дерево. «Запаску! Дергай запаску!» − ору, как будто он может услышать. Да тогда уже автоматы были, на случай, если сознание потерял или в ступор вошел. Потом вижу: мелькнуло белое, обрадовался. Но рано − запасной тоже не раскрылся полностью. Мотается сзади, перехлестнуло. Вот этого забыть никак не могу, этого бессилия. Только что сидели рядом в брюхе самолета, травили анекдоты, видел его смеющиеся глаза, а сейчас он камнем падает вниз. Если бы знать заранее, можно было подойти в воздухе, сцепиться, спуститься на одном. Такие случаи были. Но это был не тот случай. Я, когда приземлился, не выдержал − упал, завыл, бил кулаками землю. Но меня быстро привели в чувство − учебно-боевую задачу надо выполнять.

– Говорят, есть допустимый процент смертности, на учениях…

– Да, есть. И если он будет превышен, командиры получат замечания.

– Понятно. А сам-то потом не боялся прыгать?

– Да я и раньше не боялся. А тут вообще пофигизм какой-то появился. Да это уже последние прыжки были. Помню, Димка все рвался к невесте, дни считал. До сих пор, бывает, приснится − уснуть не могу. Словно виноват перед ним. Все вертится в башке: мог выручить тогда или нет?

– Да что толку теперь? Только душу мотать…

– А память-то не выключишь. И вот задумал я один прыжок. Который еще никто не делал. Короче, прыгают два человека, один с двумя парашютами, другой вообще без парашюта. В воздухе нужно сблизиться и передать другому запасной…

– А зачем тебе это? Разве этим оправдаешься?

– А дал это обещание себе. И ему. С ним бы я пошел на это, не задумываясь.

– Я представил себе эту картину, и мне стало не по себе. Прыгнуть с километровой высоты без парашюта! А вдруг что-то помешает? А если не удастся сблизиться?

– А если уронят парашют при передаче?

– Если уронят, он улетит вверх.

– Но если что-то не так, у того, кто прыгает без парашюта, нет шансов.

– Ну почему? Есть шанс удержаться на одном. Но это тоже тяжёлый случай…

– И ты это серьезно? Готов поставить на карту жизнь?

– А это и есть проверка. Как у Высоцкого: «А когда ты упал со скал, он стонал, но держал». Но мне пока такой не попадался…

– И ты предлагаешь это мне?

– Подумай.

Вот это да! Ну и предложение! Лестно, конечно. Но ведь это безумие. Зачем ему это нужно? Оправдаться перед другом? За что? Разве он в чем-то виноват? И что он этим докажет? Или хочет сделать что-то невозможное? Преодолеть себя, проверить на вшивость? Зачем? Дурь какая-то. Мальчишеская дурь. Это ведь в детстве нас легко поймать на то самое: «А слабо?». Прыгнуть с моста, перебежать по льдинам реку, прокатиться на крыше вагона, пройти по карнизу пятого этажа. Дескать, струхнул? Ножонки задрожали, кишочки заурчали? Ты пацан или сявка? Сколько подростков гибнет и калечится из-за этой детской глупости! Из-за мальчишеского самоутверждения. Но взрослому мужику это зачем? Кому и чего доказывать? А, может, это дурацкая шутка? Очередной его розыгрыш, проверка на вшивость? Хорошо, если так. Надо проверить. Но как завести разговор, чтобы не показать слабину? Нужно что-то придумать, какой-то вопрос по технике прыжков.

На входе из вестибюля в жилые этажи общежития была небольшая загородка, в которой сидели вахтеры. Рядом, на стене, висела полочка, в ячейки которой по первым буквам фамилий жильцов раскладывали приходящую им корреспонденцию. В тот вечер я нашел в своей ячейке конверт без обратного адреса, подписанный женским почерком. Войдя в комнату, я достал из конверта несколько листов в клеточку. Письмо было от Марии. Мы не виделись с ней больше месяца, с тех пор, как она заболела, и я, увлеченный новыми отношениями, стал забывать о ней. Это было неожиданное и необычное письмо. На его первой странице было написано несколько строк красным цветом:

«Добрый вечер, дорогой мой человек! Прости за сумбур, за само это письмо. У меня нет желания ни перечитывать, ни переписывать то, что вылилось из души само собой. Да и очень болезненно это. Ведь это не школьное сочинение ради хорошей оценки, хотя и похоже на письмо Татьяны. Так пусть будет, как есть. Verba volant, scripta manent».

Я перевернул лист и стал читать написанные крупным, бегущим почерком слова:

«Я решилась написать, потому что мы давно не встречались, и неизвестно, когда встретимся. Но это не упрек с моей стороны. Я понимаю, что все было объективно, как ты любишь выражаться. Сначала я болела, потом ты был чем-то сильно занят. И я даже не хочу спрашивать, чем. Наверное, чем-то очень важным, более важным, чем общение с близким человеком. Но не мне об этом судить.

В последнее время я стала бояться белизны бумаги, а ведь раньше она просто притягивала меня к себе. Даже ей, чистой, верной, не могу раскрыть душу. Потому что больно притрагиваться к ране, лучше ее не трогать, пока не зажила. Но все же на бумаге можно сказать то, что никак не выговаривается вслух.

Ты говорил о том, что я не должна заставлять тебя говорить о несформировавшемся, непроверенном чувстве. Но что было думать мне, едва выжившей после того, первого предательства, оставаясь в неведении и сомнении, с разбитой, раздробленной душой? Ведь мы уже не так юны, чтобы сказать себе: «Ничего страшного, можно и поиграться. Все самое лучшее, настоящее еще впереди». Впереди? Будет ли оно? Могу ли я тебе верить? И снова слезы наворачиваются на глаза, прости.

Иногда я начинаю проклинать момент нашей встречи и хочу вырвать из памяти их все, но тут же ужасаюсь этому − нет! Я рада, рада нашей встрече, потому что моя жизнь без нее была бы намного более бедной. И все же, все же… Да, в нашем общении много интересного, оно обогащает меня, но оно не такое, как мне хочется. А хочется мне быть с тобой живой, веселой, простой, даже глупой. Не умничать и не притворяться. Потому что все это лишнее, пустое, ненужное. Потому что эти умные и красивые разговоры разделяют, а не сближают нас. Я хочу говорить совсем о другом, о настоящем − о нас, о наших чувствах. Но это почему-то не получается, и я ли в этом виновата? Да, я выгляжу серьезной, и тому есть причина. Ты знаешь о той душевной ране, которую мне нанесли, и после тех страданий я не могу быть прежней веселой и легкомысленной девчонкой. Но я хочу, я мечтаю, чтобы кто-то вернул мне простую радость жизни! Я так надеюсь на это, так этого жду. Неужели ты этого не видишь, не чувствуешь?

Ах, как мне трудно, но я так хочу лучшего, хорошего! Как мне быть, как этого добиться? Нет − вздыхаю я − это просто слабость. Но пусть, пусть! Почему я не могу быть слабой? Да, я хочу простого человеческого счастья, и не стыжусь в этом признаться. Это не ново? Да. Все этого хотят? Да, я согласна и с этим. Я признаю, что ничем не лучше других женщин, мечтающих об этом самом женском счастье. Ну и пусть! Пусть я ничем не лучше, но ведь и не хуже! Неужели я этого не достойна? Ответь мне, успокой мое больное сердце, которое хочет тепла. И не только дружбы, но и теплого человеческого чувства.

Сейчас поздняя ночь, из приемника звучит очень грустная мелодия − прямо, как будто моя душа поет и плачет. Как хочется припасть к надежной, сильной груди, как хочется доброй, теплой, нежной силы − чтобы чувствовать себя пусть обычной и слабой, но любимой женщиной.

Это поет Мирей Матье: «Прости мне этот маленький каприз…».

Прости и ты меня за эти случайные строки, дорогой мой человек».

Прочитав это письмо, я был поражен его эмоциональностью. Я и представить себе этого не мог. Как же обманчива внешность! Как трудно людям понять друг друга. Как мы слепы, не видя того, что происходит в душе близкого человека! Я долго не мог прийти в себя, взволнованный этим искренним излиянием чувств, этим отчаянным призывом к любви.

Но хуже всего было то, что мне нечего было на него ответить.

Зимой проходили занятия в парашютной секции ДОСААФ. Во время наземного обучения изучается техническое оснащение, порядок укладки, техника безопасности, подготовка к прыжку, отделение от самолета, действия в воздухе, при контакте с землей, в особых случаях и еще много чего, связанного с прыжками. Нужно не только знать, как и что делать во время отделения от самолета, свободного падения, самого спуска на парашюте, но и отработать все навыки до автоматизма. Как и в любом, ранее неизвестном вопросе, выясняется масса важных подробностей. Парашют − довольно сложное сооружение, и каждая его часть многократно проверяется на надежность. Каждый имеет индивидуальный паспорт, срок службы и допустимое количество прыжков. При укладке проверяется каждая деталь, ни малейших повреждений не допускается. Сначала удивила сама возможность уложить многометровое сооружение в небольшой мешок. А когда увидел, что такое подвесная система, даже обрадовался. Стало ясно, что с таким громоздким оборудованием предложенную им авантюру совершить невозможно, и я уже спокойно ходил на занятия, уверенный в том, что из этой затеи ничего не выйдет.

В южных краях комфортная погода держится с апреля по октябрь, а несколько зимних месяцев, действительно отвратительных, можно и перетерпеть. А еще лучше в это время выбраться в горы или в какие-то другие морозные и снежные места. Исходя из этого, необремененный семьей, я брал половину отпуска зимой, а оставшиеся дни использовал по мере необходимости, распределяя свой отпускной период на весь год. Обычно совмещал отпускные отгулы с праздничными днями, получая еще одну-две свободные недели в году. И мне этого было вполне достаточно, поскольку более длительный отдых неизменно превращается в нудную обязанность.

Поездка в Карпаты была назначена на конец февраля. Не поздновато ли? Но Виктор Федорович заверил нас, что в горах снег лежит чуть ли не до мая. В воскресенье, накануне отъезда, готовились к горнолыжному отдыху. С собой брали только личные вещи, а весь спортивный инвентарь предполагалось получить на месте. Само собой, он взял гитару, а я радиоприемник. Накануне отъезда, уже собравшись, сидели у него в комнате и обсуждали, на что потратить оставшиеся две недели отпуска. Он планировал в августе махнуть на море. Решив, что он уже забыл о том давнем разговоре и рискованном проекте, я с юмором отозвался обо всей этой парашютной сбруе и нереальности самой идеи. Однако он довольно резко оборвал меня, сказав, что никаких технических проблем не видит и считает этот вопрос решенным. Мне не оставалось ничего другого, как согласиться.

Ехать в Закарпатье предстояло на автобусе, отъезд был назначен на семь утра. Значит, на месте сбора нужно быть без четверти, а вставать не позже шести. Заведя будильник, я лег пораньше, но долго не мог уснуть. Сумбур в личной жизни, суета сборов и предстоящая поездка, а более всего последний разговор вывели меня из равновесия. В возбуждённом состоянии человеку спится неспокойно, и приходят странные сны. Как известно, в форме сновидений наш мозг обрабатывает информацию и впечатления предыдущего дня, а в периоды опасности и неопределённости пытается смоделировать возможные негативные ситуации, чтобы найти из них выход. Каждый может вспомнить эти кошмары, в которых мы пытаемся избежать какой-то страшной опасности, а подсознание изобретает все новые ухищрения воображаемого противника, заставляя нас искать пути к спасению. Большинство фильмов ужасов изображает такую же всемогущую силу, неумолимо преследующую героя. Но наши ночные кошмары намного ярче и реалистичнее киношных ужастиков, и превосходят их по немыслимости сюжетов. Правда, потом они быстро тускнеют и стираются из памяти, поскольку выполнили свою психологическую функцию. Таким же тревожным был и мой сон в ту ночь. Мне снилась наша авантюра. Все было, как и положено в кошмаре. Нелепые случайности ставили нас в смертельно опасные ситуации, а мы лихорадочно искали и каким-то чудом находили спасение. Пока не случилось непоправимое.

Я проснулся в холодном поту. Нет, это невозможно! Это немыслимо, этого нельзя допустить. Нужно еще раз поговорить с ним, переубедить. Или отказаться? Но ведь это значит признаться в трусости. Как быть? Мысли мои ходили по кругу, не приводя к приемлемому решению. Наконец, я снова задремал.