– Привет! Как отдыхаешь?

– Как видишь, скромно. А ты, я вижу, уже взбодрился?

– Да так, чисто символически. День рождения отмечали у знакомого…

– Хорошее дело. Считай, день прошел не зря.

– Да ну! Выпить-то выпили, а интереса нет. Вроде и разговор за столом, и анекдоты, и ржачка, а все не то…

– Ну, что же, на ловца и зверь бежит. Есть одна тема. Давно подбираюсь…

– Ну-ну?

– А скажи-ка мне, мил человек: что такое время?

– Да это и ребенок знает: день да ночь − сутки прочь! Прошла зима − настало лето, спасибо партии за это!

– Не прикидывайся дурачком!

– На эту тему есть анекдот. На вопрос учителя, что такое время, все ученики показывали на часы и бойко давали «правильный» ответ: в сутках двадцать четыре часа, в часе шестьдесят минут и так далее. И только Алик Эйнштейн глубоко задумывался над этим «простым» вопросом, производя впечатление недоумка…

– И это анекдот? Я просто умираю от смеха…

– Да, анекдот, в его исконном смысле. Тот же Пушкин, работая над «Маленькими трагедиями», задумывался: правдив ли анекдот о том, что Сальери отравил Моцарта?

– Уржаться можно. У предков было сильное чувство юмора.

– А они на эти дела смотрели не так примитивно, как мы. От одних анекдотов смеялись, от других роняли слезу, от третьих впадали в романтическую меланхолию. Кстати, и у нас есть суровые анекдоты такого рода. Вот, например…

– Хочешь выжать из меня скупую мужскую слезу?

– В одной бедной семье было три дочери, которых долго не брали замуж. Случилось так, что в их доме остановился заезжий молодец. Он познакомился со старшей сестрой, женился на ней и увез за три моря. Через некоторое время родители получают от него письмо: «С глубоким прискорбием сообщаю, что после внезапной болезни ваша дочь умерла…». А скоро приезжает и он сам и горюет вместе с опечаленной семьей. Но дело молодое, он влюбляется в среднюю дочь, женится и забирает ее с собой. Через некоторое время от него приходит письмо, которое родители раскрывают с тревогой, но судьбы не избежать: «С глубоким прискорбием сообщаю, что ваша средняя дочь скоропостижно скончалась…». Семья в трауре, но все же принимает его в его искреннем, безутешном горе. Постепенно жизнь берет свое, между ним и младшей дочерью вспыхивает любовь, и, невзирая на опасения родителей, она идет под венец и уезжает с добрым молодцем…

– Добрым?!

– Из сказки слов не выкинешь. И вот, через некоторое время…

– Нет! Только не письмо!

– Увы. Бедные родители дрожащими руками вскрывают конверт. И как ты думаешь, с чего начинается письмо?

– С глубоким прискорбием…

– Слабо, молодой человек! Письмо начиналось словами: «Вы будете смеяться, но…».

– Да, это сильно.

– Думаю, что сделано в Одессе.

– А ведь над этим смеяться грешно.

– А Цветаева говорила: «Я слишком сама любила смеяться, когда нельзя».

– И к чему это ее привело?

– Время было такое.

– Да, времена не выбирают. Кстати, о времени. Ты ушел от моего вопроса.

– А говорить, собственно, не о чем. В природе нет такого явления, как время.

– Как нет?!

– Да это давно известно. Даже Достоевский об этом писал. И древние греки об этом догадывались. Время, как реальный объект, не входит ни в один из физических законов.

– А школьные задачки? Из пункта А в пункт В со скоростью V?

– А это не физические законы. Это описания неких событий, происходящих в материальном мире. И время в них принимается абстрактной данностью…

– Я тоже, помнится, сначала путался: скорость меняется, расстояние меняется, время меняется. Пока не стал воспринимать время как некий абсолютный метроном, меру других явлений.

– Именно так его понимал и Ньютон.

– Значит, есть какое-то универсальное вселенское время, которое ни от чего не зависит? Какие-то единые часы?

– Нет таких часов. Точнее говоря, их может быть сколько угодно − хоть для явлений микромира, хоть для судеб звезд и галактик. Но само по себе время не имеет никаких природных свойств. Оно проявляется в длительности и последовательности происходящих с материей событий.

– Что-то ты мудришь. По-твоему, не было «вчера»? Не будет «завтра»? Может, и программы «Время» не будет?

– Программа «Время» будет всегда! В любые времена и при любой погоде. И начнется она в двадцать один час, даже если само время остановится.

– Ну, вот!

– А еще через несколько часов закончится «сегодня» и начнется «завтра». И в часе по-прежнему шестьдесят минут…

– И все это, по-твоему, не время?

– Нет, это абстракция. Шкала для удобства измерений. Любые регулярные природные явления пригодны для этого. Например, вращение Земли вокруг своей оси и вокруг Солнца. А в исламском мире для этого используется лунный месяц − период оборота Луны вокруг Земли. А еще есть колебания каких-то эталонных атомов…

– А если бы Земля не вращалась, времени бы не было?

– Не было бы. В привычном нам смысле.

– То есть, все бы остановилось, ничего бы не происходило?

– С какой стати?

– Ну, время же остановится, значит, все остановится. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! И все мы станем бессмертными.

– Размечтался! Биологический механизм твоей жизни запущен твоими родителями. Которые в тот момент часов не наблюдали. И функционирует твой организм по программе, заданной наследственным аппаратом. Поэтому для тебя лично ничего не изменится. Кроме того, что времени, в обыденном смысле, не будет. Не будет суток, значит, нечего будет делить на часы, секунды и так далее.

– Но часы-то будут идти!

– А что они будут отмерять?

– Движение времени.

– Какого? Их шкала будет абсолютно условной.

– Не важно. Они будут показывать, сколько прошло времени.

– От чего?

– От какого-то события. Ты же сам говорил, что Вселенная пульсирует, изменяется. В ней все время что-то происходит.

– Браво! Я вижу, мои идеи овладевают массами. Это приятно. Действительно, пока во Вселенной есть хоть какое-то вещество или излучение, с ними будут происходить какие-то события…

– А если все прекратится? Допустим, энтропия победила во всемирном масштабе, и наступила та самая тепловая смерть Вселенной. Никаких событий нет, и нигде ничего не происходит. Остались только часы. Они ведь будут показывать время?

– Они будут показывать свою работу: движение пружины, колесиков, стрелок…

– По-твоему, часы не фиксируют, а именно создают время?

– Создают и тут же фиксируют. При условии, что кроме часов, больше ничего нет.

– Значит, часы − источник времени?

– Да.

– А ветер дует потому, что деревья качаются?

– Не знаю, как ветер, но время действительно идет потому, что деревья качаются.

– Если бы маленький Эйнштейн рассказал это на уроке, он бы продолжил свое образование в сумасшедшем доме.

– Такова судьба истинных гениев.

– Ну, ладно. А если остановятся последние часы? Время тоже остановится?

– Обратно не угадал. Если за этим будет кто-то наблюдать, то время продолжится. Потому что в самом наблюдателе происходят события. Например, пищеварение.

– Какое пищеварение? Откуда пища в пустой Вселенной? Будет абсолютный дефицит. Даже самый захудалый деревенский продмаг покажется ему царством изобилия. Ни одной съедобной молекулы твой наблюдатель не достанет. И никакой блат ему не поможет.

– А он вообще может быть без пищеварения. Но если при этом будет мыслить, время будет существовать.

– А если задремлет, время остановится?

– Однозначно. Если полностью отключится. И не будет храпеть.

– А проснется − время пойдет?

– Конечно.

– Значит, он сам себе будет создавать время?

– Да. Сколько захочет.

– Бред какой-то.

– Ничем не могу помочь.

– Выходит, время это вообще что-то умозрительное?

– Так оно и есть. Всего лишь набор чисел, некая информация. В общем, фикция.

– Ничего себе фикция! Вся наша жизнь основана на времени. Люди всегда планируют свое время − на день, месяц, год…

– Свои дела они планируют, а не время. Время уже запланировано − календарем.

– Но ведь бывает, что-то изменяется в зависимости от времени, а что-то нет.

– В эту короткую фразу ты ухитрился уместить две ошибки. Во-первых, в природе нет ничего неизменного. В любой точке Вселенной всегда что-то происходит. Вещество и энергия находятся в непрерывном взаимодействии. Это априорное свойство материи, оно и обеспечивает вечную динамику Вселенной.

– А почему? Кто запустил этот вечный двигатель?

– Никто. Источник и причина любых событий − разнообразие форм материи и неравномерность ее распределения в пространстве. Излучение звезд, возникновение сверхновых из газопылевых облаков, энергомассообмен на планетах это объективные процессы, и нет оснований полагать, что они когда-нибудь прекратятся. Во Вселенной должно что-то происходить, иначе зачем она нужна?

– А вот висит в межзвездном пространстве какой-то камень, и ничего с ним не происходит, никакого энергомассообмена…

– А вот и происходит! Кругом же звездочки светятся, согревают его, одинокого. А ему от этого веселее.

– Понятно. А взаимосвязь с пространством? Современная наука не мыслит времени без пространства. И наоборот.

– У времени и пространства нет ничего общего. Разве что само время можно условно назвать пространством всевозможных событий. Но не более того. А вот отношения пространства и материи это отдельная интересная тема…

– Стоп! А дедушка Эйнштейн, с его четырехмерным пространственно-временным континуумом?

– Никакого континуума в природе нет. Это абстракция. Математическая модель. И как раз абстрактный взгляд на время является причиной многих заблуждений. Например, создает иллюзию возможности бегать по шкале времени туда-сюда, что приводит к многочисленным заблуждениям и беспочвенным фантазиям.

– Ну, ты великий опровергатель!

– Не знаю. Я понимаю время как непрерывный поток событий и процессов. Все, что происходит во Вселенной, вокруг нас, во мне, в тебе, и вообще с любыми материальными объектами − часть этого всеобщего потока. Все события имеют различную интенсивность и длительность и зависят от форм воплощения материи, ее концентрации в пространстве и других факторов. С философской точки зрения, события материального мира это основополагающие понятия, отделяющие бытиё от небытия. А отсутствие каких-либо событий есть небытиё в самом общем смысле слова. Но время здесь ни при чем. Материя изменяется сама по себе. Но именно то, что события, происходящие с материей, немгновенны, и порождает время. А ты не задумывался: для чего вообще существует время? Зачем оно нужно матушке-природе?

– А хрен его знает! Течет себе и течет.

– Есть такое понятие как причинность. Материя не может моментально перейти из одного состояния в другое, минуя промежуточные стадии. Длительность и дискретность событий требуется для реализации последовательности ее изменений. Например, сложные химические элементы формируются в недрах звезд поэтапно, из более простых. И в институт не поступишь из детского сада, даже если закончишь его с отличием. А животные на Земле не могли возникнуть раньше растений…

– А курица раньше яйца?

– Нет, яйцо раньше курицы. Иначе бы яйца жили в природе самостоятельно.

– Представляешь этот триллер? Почище «Носа» Гоголя.

– Короче говоря, неодномоментность и дискретность событий обеспечивают их причинно-следственную связь. Это заметил еще Козьма Прутков: «Если бы все прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало бы существовать наряду с будущим, кто был бы в силах разобрать: где причины и где последствия?». Благодаря наличию времени создаются условия для накопления изменений и усложнения материальных объектов.

– То есть, время нужно природе для развития?

– Я бы осторожнее применял термин «развитие». Изменение это не всегда развитие.

– Но почему? Если каждое последующее событие является результатом предыдущего, то они должны накапливаться, и материя должна все более усложняться. А это и означает развитие.

– В локальном смысле. Это не значит, что процесс имеет глобальный характер.

– Но если развитие происходит с материей в локальных точках пространства, то, аккумулируясь в масштабах Вселенной, оно должно приводить к развитию Вселенной в целом.

– Не обязательно.

– Ты против всеобщего развития? Позор тебе! От лица прогрессивного человечества.

– Каким бы прогрессивным ни было человечество, если Солнце взорвется, здесь все разлетится «вдребезги пополам». Как тебе такое развитие? Подозреваю, что любое локальное усложнение рано или поздно завершается разрушением. То есть, изменения материи носят характер бесконечных пульсаций агрегации-рассеяния…

– Что-то вроде вечно кипящего космического бульона?

– Да, это адекватный образ Вселенной.

– И этим ты хочешь убить концепцию Большого взрыва?

– К сожалению, временем ее убить невозможно.

– То-то же! А ты слышал о замедлении и ускорении времени?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, известно, что мастера восточных единоборств умеют замедлять время во время поединка…

– Это миф. На самом деле речь идет о скорости событий. Благодаря энергетическому выбросу мастер успевает совершить множество боевых действий за короткое время, и, если противник так же не ускорится, то не успеет отразить удары. Такое же ощущение возникает в минуты смертельной опасности. А в животном мире скорость движений это вообще вопрос выживания…

– А по себе ты этого не замечал? Бывает, что время просто летит, а порою тянется мучительно долго. Иногда целый день уходит впустую, как ни старайся, а потом вдруг за час горы свернешь. И этот бессмысленный день потом кажется мгновением, а насыщенный событиями час − очень долгим.

– Это тоже субъектив. Помнишь, что сказала старуха Изергиль в рассказе Горького, после трагического завершения истории любви? На вопрос «А что было потом?» она ответила, что больше ничего не было. Хотя после этого была большая жизнь…

– Большая? Какие-то семьдесят − восемьдесят оборотов Земли вокруг Солнца.

– А то и меньше − кому сколько отведено.

– Как мало, если вдуматься! И в эти десятки оборотов укладывается абсолютно все, что дано тебе в этом мире, вся твоя судьба…

– Природе это по барабану. Как распорядишься этим сроком − твое дело.

– Значит, чем больше событий, тем богаче жизнь человека?

– Это, смотря каких событий. Суетиться еще не значит жить полноценно. Вообще-то говоря, скорость потока времени для человека определяется средней скоростью происходящих вокруг него событий. На Манхэттене и на Аляске она разная. Но каждый из нас интуитивно чувствует, успевает за временем или отстает.

– А кто-то и опережает.

– Да, скорость прогресса зависит от количества и активности людей, опережающих свое время. Кто-то сказал, что одни люди катят наш мир в будущее, а другие с испугом вопрошают: «Куда катится этот мир?!». Но успевать приходится, иначе окажешься на обочине жизни.

– А я слышал про мудреца, который спокойно сидел на пороге своей хижины, дожидаясь, пока убежавшая куда-то в поисках счастья толпа прибежит обратно с высунутыми языками.

– Может, в древности и бегали по кругу, но теперь пелетон рвет только вперед. Кто не успел, тот опоздал. Навсегда.

– Ну, и как надо жить? «Задрав штаны, бежать за комсомолом»?

– Я бы сказал, жить надо так, чтобы было интересно.

– Выходит, самую интересную жизнь проживают авантюристы? Дон Жуан, Калиостро, Казанова? И прочие проходимцы?

– Ну, почему только проходимцы? А Петр Первый, Наполеон, Македонский? А Леонардо да Винчи! А Микеланджело, Шекспир, Пушкин, Моцарт! И Льву Толстому можно позавидовать, и Чайковскому, и Чаплину. И даже несчастному Ван Гогу. Насыщенность жизни зависит не только от количества событий. Вряд ли Эйнштейн мог похвастаться дуэлями и любовными похождениями…

– А Пушкин мог!

– А наша культура от этого выиграла?

– Слетать бы туда, на Черную речку, разогнать их там…

– Ага! Тоже мечтаешь поправить историю? С автоматом Калашникова на Куликовскую битву, а? Или в отряд к Спартаку с гранатометом. А раненого Чапаева прикрыть не хотел?

– Хотел.

– А Есенина спасти? А Маяковского удержать? А Цветаеву?

– Хотел бы.

– А знаешь, сколько найдется таких желающих? Исправить ошибки Бога. Разыскать в Австрии и придушить маленького Адика Шилькгрубера. Своими руками! Миллионы!

– Ну, и в чем проблема?

– Вот и я вас об этом спрашиваю.

– И все же, почему? Почему потомки не могут исправить худшие страницы своего и нашего прошлого? Искоренить историческое зло? Ведь в бесконечном будущем человечество достигнет бесконечного могущества.

– Значит, это невозможно. Значит, не будет его, бесконечного могущества. Или бесконечного будущего.

– А жаль. Скольких несчастий можно было бы избежать. Не пустить в тот страшный день ребенка на реку, а выпившего мужа за руль. Отговорить сестру от замужества, а подругу от полета на том проклятом авиарейсе. Да вообще не выпустить его в полет! Кто-то не попал бы в тюрьму, кто-то под трамвай, кто-то под венец…

– «Ах, зачем пошел я в пику, а не в черву?». Соломки, значит, подстелить? Если все кинутся исправлять прошлое, оно будет меняться беспрерывно. Это будет полный бардак. Одни школьники всех замучат: будут все время летать в предыдущую четверть − исправлять двойки. Чтобы избежать отцовского ремня.

– Ну и прекрасно. Зато любой грешник сможет сконструировать себе безупречную биографию. Представляешь, каким идеальным станет мир?

– Ну ладно, уговорил! Гони сюда свою машину времени. Наведем порядок в мрачном средневековье. Исправим ошибки матушки-истории.

– А может, для начала, разобраться с собственным прошлым?

О чем речь! Конечно, не помешало бы. Какую бы праведную жизнь ни прожил человек, найдется, что в ней изменить в лучшую сторону. У каждого из нас в глубинах памяти есть полузабытые чуланы, в которых хранятся нехорошие воспоминания. Заглядывать в них не хочется − болезненно. Как я мог так поступить тогда? Со мной ли это было? Стыдно-то как, Господи! Что я наделал? Это немыслимо, невозможно! Я же считал себя приличным человеком. Учился в советской школе, читал хорошие книги, слушался старших, носил пионерский галстук. Нет, сначала звездочку. И носил ее с гордостью. А галстук уже из чувства долга. А комсомольский значок − потому что это было нужно. А партбилет, слава Богу, вообще не носил. Но дело же не в этом. Ведь ничего не помогло. Почему, зачем я так поступил? Нет, лучше не вспоминать. А тот случай на совещании? Господи, что я тогда нес?! Страшно вспоминать. Что на меня нашло, что это было за помрачение? Когда же это было? Семнадцатого сентября, примерно в двенадцать часов. Или после обеда? Слетать, стереть, уничтожить! Вернуть бы назад, переиграть, сказать совсем иначе. Да вообще не выступать! Не зря говорят: молчи, дурак, за умного сойдешь. Ладно, успокойся. Ты что, один такой? Знаешь, что люди творят, а потом с этим живут? Ну, живут, и что? Тебе-то от этого не легче. Это их грех, а тебе отвечать за себя. Боже, сколько ошибок, сколько глупостей! А с этой? А с этим? Если бы сейчас туда, в то время, я бы ему прямо в морду, в его наглую, подлую рожу − все бы сказал! Все, что о нем думаю. И о его методах руководства, и о хамском отношении к людям − все от души, от чистого сердца − прямо в морду! Вылетел бы с работы? Ну и пусть! И плевать! Какая разница, где инженерить? Зато не висело бы на душе. Но если бы только это! А тот вечер, в конце марта. Зачем я так себя повел по отношению к ней? Почему не высказал всего, что было на душе? Почему не сказал откровенно, от всего сердца: «Прощай, дорогая! Как идет тебе эта темно-вишневая шаль, но наша встреча была ошибкой. Я, конечно, во всем виноват, но давай не будем усугублять». И если бы я это ей тогда сказал, мы были бы намного более счастливы. И, возможно, не только мы.

Где она, машина времени? Куда звонить, как вызывать? С шашечками, без шашечек − по любому тарифу, за любые деньги. Два счетчика, шеф! Гони, тут недалеко, какой-то десяток лет. Нет, лучше подальше − на двадцать. Но если уж тронулись, давай на тридцать − там была главная развилка. Вот именно туда, в тот июльский день. Ага, вот и он! Все, шеф, тормози! Спасибо, быстро доехали. Нет, ждать не стоит, дальше я сам. И сдачи не надо.

– Увы, мой юный друг, слетать некуда. Никакого прошлого нет. Это тоже абстракция.

– Как это нет? Прошлое есть у всех! У меня оно точно есть!

– Поздравляю.

– И у тебя есть! И у твоих многочисленных подруг тоже. А у некоторых и последствия этого прошлого.

– Последствия прошлого могут быть, а самого прошлого нет.

– Ну, ты многих успокоил! Отпустил грехи. Кто чего ни натворил − все забыто, все прощено, все грехи списаны…

– Никто не забыт и ничто не забыто! Прошлого нет, но память о нем живет в наших сердцах. Та самая дырявая, субъективная память, с каждым днем все менее подробная, все более расплывчатая…

– А документы, вещественные доказательства? Те же египетские пирамиды − немые свидетели веков.

– Да, есть. Сами, кстати, тоже непрерывно меняющиеся, стареющие. Между прочим, одна из ошибок режиссеров в том, что они показывают старую мебель и пожелтевшие газеты в руках героев, полагая, что достигают этим исторической правды. А ведь в те давние времена все это было новым.

– Значит, есть подтверждения происшедших событий?

– Да, есть. Но их можно скрыть. Или уничтожить.

– Но люди-то помнят!

– И все по-разному. Не зря говорят: врет, как свидетель. Как заметил Станислав Ежи Лец, в действительности все было не так, как на самом деле.

– Но было!

– Да сплыло. К тому же люди смертны. Нет человека − нет памяти. А если не остается ни памяти, ни материальных следов, то и прошлого нет. Концы в воду. В данном случае − в Лету. Так же, как у каждого из нас, в истории всех народов есть постыдные страницы, о которых не хочется вспоминать. Лучше бы их не было. Так и делают. Поэтому иные страны имеют непредсказуемое прошлое.

– Страшное дело, если вдуматься!

– Обыкновенное. Но каким бы ни было это сказочное прошлое, его уже нет. Слетать на машине времени некуда. Билет дается только в один конец. «One Way Ticket». «Синий поезд мчится ночью голубой…».

– «Кондуктор, нажми на тормоза!».

– Нет таких тормозов. Все. Поезд ушел. Безвозвратно. «И время ни на миг не остановишь…». Я вообще думаю, что самое страшное наказание за наши грехи именно в том и состоит, что нельзя изменить происшедшего. Вот эта невозможность исправить свои плохие поступки более всего терзает человеческую душу. Если и есть какие-то загробные муки, то они именно такие, моральные.

– Это верно. Иной раз даже застонешь от какого-то воспоминания.

Понимаешь, что изменить уже нельзя. И даже из памяти не выкинешь.

– А это и есть голос совести. Душевные муки помогают избежать ошибок в будущем. Как говорил К. Прутков: «Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок». А искреннее раскаяние их облегчает…

– Опять проповеди пошли?

– Покайся, сын мой. Не упорствуй в своих заблуждениях. Спаси свою грешную душу…

– Ладно, хватит! Слезай с амвона.

– Короче говоря, прошлого нет. И нечего бродить под сенью девушек в цвету по кавказскому меловому кругу в поисках утраченного времени…

– Кстати, о кругах. Стоит ли возвращаться на круги своя, в родные пенаты?

– Не знаю. Но это всегда разочарование. Лучшее лекарство от ностальгии.

Да, ностальгия. Кому из нас не хотелось вернуться в город детства? В тот самый, о котором так проникновенно пела Эдита Пьеха: «Где-то есть город, тихий, как сон, пылью тягучей по грудь занесен. В медленной речке вода как стекло. Где-то есть город, в котором тепло. Наше далекое детство там прошло». И я тоже когда-то жил в таком провинциальном городке. Да, он был именно таким! Совпадает все, до малейших подробностей. И тихая, чистая речка в зарослях камышей и кувшинок, и горячий песок, по которому бегал босиком счастливым солнечным летом, и огромные сугробы, в которых тонул городок морозными зимами, и золотые стволы сосен, уходящие в бездонную глубину неба с неподвижными облаками, и жаркая послеполуденная тишина, в которую погружался сонный поселок, когда казалось, что время замедлилось, почти остановилось. Но нет! Оно не останавливалось ни на миг − оно шло, бежало, летело. И унесло нас далеко-далеко…

И вот однажды это случается, и ты возвращаешься в город своего детства. И еще только въезжая в его одноэтажные окраины, с волнением смотришь по сторонам, пытаясь угадать знакомые места. Как все изменилось! Но вот, за поворотом, открывается районный стадион, знакомый с самых детских лет. Сколько раз гоняли здесь мяч с пацанами, а как болели за свою команду! Сейчас он пуст, запущен, и через центр поля ведет протоптанная дорожка − наверное, так кому-то удобнее ходить. А вот и парк. Он тоже совсем другой − молодой, недавно посаженный. Да, конечно, он красив: здесь и клены, и липы, и каштаны, и подстриженная травка. А в наши годы здесь росли огромные тополя, а в его глубине, рядом с раковиной деревянной, выкрашенной зеленой краской эстрады и вкопанными в землю скамейками, была огорожена танцплощадка, на которой субботними и воскресными вечерами устраивались танцы. Наивные, провинциальные танцы, на которых до скрипа крутили одни и те же пластинки, с любимыми песнями тех далеких лет, как сейчас говорят, хитами очередного летнего сезона. И какие прекрасные это были песни! Их полузабытые, случайно прозвучавшие в нынешнее время мелодии сладкой болью обнимают вздрогнувшее сердце и переносят в те далекие времена, когда нам было пятнадцать, шестнадцать, семнадцать: «У моря, у синего моря, со мною ты рядом, со мною…», «Не грусти и не плачь, как царевна Несмеяна, это глупое детство прощается с тобой…», «Падает снег, ты не придешь больше…», «Прошла любовь, прошла любовь, по ней звонят колокола. Прощай, любовь, прощай, любовь, как хорошо, что ты была…». Да, прощай, любовь, прощай первая, или какая там по счету, юношеская влюбленность. Легкая, невинная, начатая на танцплощадке, случайно, с приглашения приглянувшейся девушки, с неизменными проводами избранницы до ее дома, деревянного дома с голубыми наличниками, с традиционным палисадником, за которым виднеется огонек в окне (родители еще не спят) и склоняются распускающиеся багровые георгины, у ограды которого вы будете долго стоять со своим юношеским самозабвенным трепом ни о чем, потому что он совершенно неважен, а важно то, что тебя тянет к ней, юной, стройной, еще волнующе незнакомой. И это конец августа, и воздух уже свеж и прохладен, и твой пиджак укрывает нежные девичьи плечи, зябнущие под ситчиком, и ты полуобнимаешь ее гибкую талию и тянешься к ее губам, а она слабо отталкивается от твоей груди, и это больше похоже на ласку, чем на сопротивление. И ей давно бы надо идти домой, но расставаться никак не хочется. И вы смотрите вместе в бесконечную глубину усеянного звездами неба, и они отражаются в ее темных зрачках: «Смотри, какое небо звездное, смотри, звезда летит, летит звезда…». А по небу прочеркиваются полоски космических пылинок, и вы пытаетесь успеть заметить их полет и загадать желание. Но это так и не удается, и в глубине души ты понимаешь, что все равно оно не сбудется. Потому что уже конец августа, и через несколько дней тебе нужно ехать в далекий столичный, студенческий город, а она останется в этом маленьком городке с его обыденной скучной жизнью и будет вместе с ним погружаться в уже близкую осень, а потом в долгую-долгую зиму. Будет ли она вспоминать о тебе, будет ли на что-то надеяться? Этого ты уже никогда не узнаешь. Потому что скоро с головой окунешься в бурную студенческую жизнь, в которой, конечно же, не останется места для воспоминаний об этом случайном знакомстве. Прощай же, старый парк, прощай, юношеская влюбленность! Прощай, юность, неповторимая, единственная.

Да, прошлое остается только в нашей памяти. И вот ты идешь по городу детства, по самым памятным местам, и не узнаешь их. Многое снесено, что-то перестроено, стали другими улицы, дома, деревья. Как сказал поэт: такое же, и все другое. Но вдруг мелькнет какая-то случайно сохранившаяся деталь и вызовет вспышку воспоминаний. Даже слеза набежит. Вот здесь полвека назад была старая одноэтажная школа, в которую ты когда-то робко вошел, держась за руку молодой, нарядной, красивой мамы. А вот здесь, недалеко, у того, еще деревянного моста, ты зимой спускался с горки и, въехав в сугроб, распорол колено об осколок стекла, и этот шрам остался на всю жизнь. А вон там, подальше, видны огромные старые ивы − они еще сохранились! А ведь и тогда, сорок лет назад, они были большими, и ты забирался на них и оглядывал с высоты покачивающихся на весеннем ветру ветвей свой поселок и окрестные луга, залитые паводком до самого горизонта. Ах вы, милые старушки, вы еще живы! Да, многое из того, что в памяти хранилось как яркое и большое, теперь выглядит каким-то невзрачным, как будто состарившимся. А ведь так оно есть. Сколько лет прошло! Да и ты сам, дружок, уже совсем не тот. Тебя здесь уже никто не помнит, и ты идешь по улице своего детства, взволнованный, растроганный, а тебя никто не узнаёт. В твоих родных местах! Ни друзей, ни знакомых. Разъехались, разлетелись по миру, а кого-то уже и нет в живых. И вот, наконец, с увлажнившимися глазами, подходишь к месту, где раньше стоял родительский дом. Его давно уже снесли, и никаких следов не осталось. На его месте выстроили новое здание, и прохожие с удивлением поглядывают на незнакомого пожилого человека, стоящего у ограды и вглядывающегося в глубину двора. Кругом идет обычная жизнь, и нынешние жители ходят по городу твоего детства, занимаются своими обыденными делами. И это уже их город, а не твой. Все просто, буднично, и ничего общего с той цветной, кинематографической картиной, которая хранится в памяти. А ведь это был двор моего детства! Крикнуть бы людям: «Это я − Сашка Белов! Я здесь жил, рос, гонял в футбол, дружил, дрался, лазил по этим крышам. А под этим деревом (каким большим и старым оно стало!) в первый раз поцеловал соседскую девочку в ее прохладную щеку, тотчас вспыхнувшую румянцем. Это было все мое, родное! Где эта девочка? Где оно, мое детство?». Но нет, не крикнешь. Прислонишься щекой к коре этого дерева, прикроешь глаза и окунешься в былое. И снова поплывут воспоминания, живые картины прошлого: «Ведь это было! Было! Прямо здесь! И тот весенний вечер, и шелест молодой листвы, и закатный луч солнца, осветивший нежный профиль, и ее глубокий, счастливо-испуганный взгляд, и неведомая сила, которая потянула мои пересохшие губы к ее бархатной, персиковой щеке, и свежий, молодой весенний воздух, вздымавший юную грудь». И хочется поцеловать шершавую кору этого родного дерева, и ты тайком это сделаешь. И, наконец, по-настоящему поймешь, что прошлого уже нет, и никогда больше не будет.

– Я хочу вернуться туда! «Дайте до детства плацкартный билет!».

– «Тихо кассирша ответит: билетов нет…». И никогда не будет. И даже вернувшись в родные места, в прошлое все равно не вернешься. Это лишь туманный образ в нашей слабеющей памяти…

– И никакой надежды?

– Никакой. Что такое прошлое? Поток раз и навсегда свершившихся событий. В мире непрерывно что-то происходит − природные явления, человеческая деятельность, поступки людей. В каждый миг неисчислимое множество частиц и волн материи, из которых все это состоит, меняет свою конфигурацию, приобретает другой вид. Все это наслаивается, переплетается. Как все это можно вернуть, хотя бы на год, на день, на час назад?

– А если подробно зафиксировать, где что лежит, а потом восстановить?

– Никаких носителей не хватит. А если выхватить самое важное, это будет всего лишь театральная постановка в псевдоисторических декорациях. Что давно и мастерски делает Голливуд…

– Значит, нужно именно перенестись в прошлое!

– Но куда? Где находится материальный мир прошлого в данный момент? Ведь планета Земля занята настоящим. А всякие параллельные миры и альтернативные истории это не более чем досужие фантазии…

– Ну, ты рассуждаешь в каких-то упрощенных материальных категориях…

– Но ведь ты хочешь слетать туда лично? Вот я и спрашиваю: куда перенесется твое физическое тело?

– А я слышал более простое объяснение. Путешествия в прошлое невозможны из-за нарушения принципа причинности. Если бы человек вернулся в прошлое, он мог бы там убить самого себя, лишив будущего и этого самого путешествия в прошлое.

– Дело даже не в потенциальном конфликте с самим собой. Допустим, появится здесь какой-то старик, в котором ты узнаешь будущего себя, и скажет: «Здравствуйте, я ваша тетя. Я приехал к вам из будущего, и буду у вас жить» − что ты будешь с ним делать?

– Я с ним тут же выпью! А он мне расскажет всю правду, ничего не утаит…

– Не уверен, что тебя это обрадует. А что будешь делать утром? Как ты объяснишь людям, кто это такой?

– Скажу, что это мой тамбовский дедушка.

– А куда ты его устроишь? Как будут жить два человека с одинаковыми паспортами? Кто настоящий, а кто дубликат?

– Да пусть сам устраивается! Его же сюда не приглашали.

– Нехорошо. Так относиться к самому близкому человеку.

– А что ему тут делать? Приличные люди в гостях долго не задерживаются…

– Сама недопустимость прописки нескольких экземпляров одного и того же гражданина по одному адресу делает путешествия во времени юридически невозможными.

– Довод весомый.

– А принцип причинности действительно задает однонаправленность времени и уникальность происходящего. Что бы мы ни сделали, это навсегда отпечатывается на ленте времени. Об этом гениально сказал поэт Дербенев: «А мир устроен так, что все возможно в нем, но после ничего исправить нельзя». Поэтому советую задуматься над своим поведением…

– Нет такой темы, которую бы ты не ухитрился завершить нравоучением.

– Записывай, студент: путешествия во времени невозможны. Потому, что путешествовать некуда. Ни прошлого, ни будущего нет. Да и настоящего тоже…

– Ничего себе!

– «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь».

– Ну, ты даешь! Ну и перспективы открываешь! То, что сейчас нет жизни, это понятно, но была хоть надежда на будущее. Так ты и будущее отнимаешь…

– Успокойся, наше будущее гарантировано Конституцией.

– Ну, слава Богу! И какое оно?

– Светлое, конечно. Некое размытое радужное пятно в конце тоннеля. В общем, прекрасное далеко. То есть, плод нашего больного воображения.

– И нельзя сказать, что с нами будет через час?

– Можно предположить, с некоторой вероятностью. В действительности может произойти все, что угодно. Никакого предопределенного будущего нет.

– А какое есть?

– В том-то и дело, что никакого нет! Но какое-то обязательно будет. Чувствуешь разницу?

– Нет, не чувствую. Но точно знаю, что будет сегодня, завтра, через неделю…

– Не зарекайся. Как говорят в народе, все под Богом ходим. «Но каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг»…

– Прощайте, други, не поминайте лихом. Ухожу в гастроном за кефиром. Вернусь ли − не знаю. Если не судьба, считайте коммунистом. Простите, братцы, за все хорошее…

– Бог простит.

– Аминь. И что ты мне пожелаешь в эти роковые минуты?

– Поменьше наглой самоуверенности. Не все в этом мире зависит от тебя. Но, понимая его закономерности, ты сможешь избежать некоторых неприятностей, предстоящих тебе в будущем. А некоторых − не сможешь.

– Почему?

– Хотя бы потому, что не отличишь их от приятностей.

– А тебе самому не хочется заглянуть в будущее? Хоть одним глазком! Что будет через десять лет, через двадцать? Какими мы будем в то время? Чем будем заниматься? Что нас будет интересовать, радовать, огорчать?

– Всю правду скажу, бриллиантовый, только ручку позолоти. А линия жизни у тебя длинная, но кривая. И будет тебе дальняя дорога и интерес в казенном доме. И пиковая дама на сердце ляжет. Только обманет она тебя. И черного человека опасайся, с большими ушами, начальника своего. А детей у тебя будет двое. И будешь ты каждый день ходить на работу, а по выходным заниматься домашними делами. А радовать тебя будет квартальная премия, рыбалка и долгожданная, но пожизненная должность начальника отдела. А еще импортная мебель, купленная в рассрочку, и турпоездка в Болгарию. А огорчать тебя будет совместная жизнь с тещей, долгая очередь на квартиру и плохая игра сборной по футболу. А надежды на то, что соберешься с силами и всем им чего-то докажешь, оставь. Где она, твоя начатая было диссертация? Пылятся пожелтевшие листы на дальней полке. Зато растет живот, и лысину скрывать все труднее…

– Эка невидаль! Насчет игры сборной это и я могу предсказать. Но в целом картина безрадостная. Неужели нет других вариантов?

– Значит, не хочешь будущего с борщами, с тещей, с лысиной?

– Где ты видел тещу с лысиной?

– Разговорились два мужика: « – Вы поразительно похожи на мою тещу. Если бы не усы. − Но у меня нет усов! − Зато у моей тещи они есть».

– Лучше уж с усами, чем с лысиной.

– Ну, вот и определился. Поздравляю.

– Нет, мне больше нравится перспектива, которую предлагает Н. Рубинов.

– А он что, тоже уносится беспокойной мыслью в светлое будущее?

Какой неуемный гений! На фантастику перешел, что ли?

– Как-то поддавали вместе, на литературные темы, и он поведал мне свою заветную мечту: «Я часто думаю, как мы будем жить через десять, двадцать лет. Что будет в стране, в мире? Куда шагнет прогресс? Наверное, космонавты уже слетают на Марс. Эх, какое будет время! А какими мы будем? Лет через двадцать, а? Я уже буду членом Союза писателей, заслуженным литератором республики. Мои книги будут продаваться везде! Зайдешь в любой магазин и свободно купишь мою книгу. Или собрание сочинений. А захочешь, иди в библиотеку − бери и читай. Они будут стоять на одной полке с Толстым, Достоевским, Пушкиным. А ты, знаешь, кем будешь? Министром энергетики! Не веришь? Точно тебе говорю. У тебя будет персональная «Волга». И у меня тоже будет, только у тебя черная, а у меня белая. Ты сядешь в «Волгу» и приедешь ко мне в гости. У меня будет трехкомнатная квартира, в центре города, возле парка. Там будет вся обстановка: импортная мебель, чешская люстра, японский цветной телевизор, финский холодильник, пианино, на стенах ковры. Полы, конечно, паркетные. А в стенке будет бар, зеркальный. Не веришь? Точно будет. Открою, скажу: выбирай! Вино − любое, коньяк − любой! И даже виски это ихнее. Нет, водки в баре не будет. А в холодильнике будет! В запотевшей бутылке, чистая, как слеза. А пока хозяйка закуску приготовит, мы с тобой сядем в шезлонги с аперитивом. Знаешь, что такое аперитив? Выпивка перед обедом. А после обеда будем пить коктейли, со льдом. Или абсент. Ты абсент пробовал? Я тоже нет. Но в баре у меня он будет! Обязательно. И даже текила, это водка мексиканская. Мне же придётся принимать зарубежных гостей, иностранных писателей. А почему нет? Ну, это уже когда пойдут переводы на другие языки. Не веришь? Точно тебе говорю, вот посмотришь. И сам я буду ездить за границу, читать лекции. А жена у меня будет профессором филологии, в институте будет преподавать. И дочка будет там учиться. А у тебя будет сын, в политехническом. И мы их познакомим. Сомневаешься? А я тебе говорю: будет! Если хочешь чего, обязательно будет. Захочешь стать министром − обязательно станешь! А я стану знаменитым писателем! И мы с тобой, солидные, в костюмах, в галстуках, будем сидеть вот как сейчас, и вспоминать, как жили двадцать лет назад в этой общаге. Какие были молодые, как встречались, поддавали, думали о будущем. И что ты сомневался, а я тебе говорил, как оно будет. Не веришь? Давай поспорим. На ящик абсента? Давай! Все, через двадцать лет проверим. Увидишь, что я тебе правду сказал. Ну, давай еще по одной, за будущее. Эх, и жизнь будет! Мы тогда будем совсем другими − солидными, знаменитыми. Но в душе останемся пацанами. И будем ходить в гости − ты ко мне, я к тебе. Будем сидеть и вспоминать, как жили раньше. И что ты мне не верил, а я тебе все это говорил…». И так далее, по кругу.

– И ты веришь в его алкогольный оптимизм? В эти воспоминания о будущем? Н. Рубинов видит мир сквозь розовые очки. Навевает человечеству сон золотой.

– Да, греет душу собутыльника светлой мечтой. Как и положено мастеру социалистического реализма.

– Ну что же, начинай копить на абсент…

– А можно ли вообще предсказать, что нас ждет?

– Теоретически − да, практически − нет. Для этого придется установить всевозможные зависимости, построить функции всех процессов, экстраполировать их во времени. А еще учесть вероятностный фактор. Задача неподъемная.

– А если ограничиться самыми важными параметрами?

– Так и прогноз будет ни о чем.

– Ладно. А почему все-таки нельзя слетать в будущее?

– Я же тебе объяснял: потому что лететь некуда.

– Как некуда? Да в эту же комнату, но ровно через год. Через год мы с тобой в этот же день будем сидеть здесь и поддавать, и вдруг появятся еще два таких же чувака, но из сегодняшнего дня. Что тут такого? Раскупорим бутылочку, расскажем им новости за отчетный период, какие лотерейные билеты покупать…

– Размечтался! Ничего еще не будет. Не случатся события, которые создадут будущее. В каждое мгновение вокруг нас происходит огромное количество выборов вариантов дальнейшей реальности. Поэтому и номера в лотерее выпадут другие. Да и самой комнаты может не быть. Если вдруг снова будет землетрясение.

– Ну, на развалинах посидим. Если дождя не будет.

– Да тот же принцип нарушения причинности не позволит. Будем выпивать, например, и я будущий назову себя прошлогоднего салагой, а он обидится и даст мне по морде, а я его бутылкой по башке, и он, не дай Бог, окочурится. Что тогда?

– Но он окочурится уже в новом времени. Значит, на тебя будущего не повлияет.

– Но и в свое прошлое уже не вернется, исчезнет. Откуда же я возьмусь через год?

– А хрен тебя знает! Ты все время куда-то пропадаешь.

– А что я буду делать с собственным трупом?

– Оплачешь и похоронишь. С подобающими почестями. А потом отсидишь срок. За самоубийство.

– В нашем уголовном кодексе нет наказания за самоубийство.

– А надо бы ввести. Вплоть до высшей меры.

– И обоих в одну могилу?

– А почему нет?

– А я тогда еще пару экземпляров вызову из прошлого. Всех не перебьете, гады!

– Что-то нас далеко занесло.

Много лет спустя известный астрофизик Стивен Хокинг провел эксперимент: опубликовал объявление о том, что в определенное время и в конкретном месте ждет гостей из будущего. Значительность фигуры ученого и общеизвестность эксперимента не оставляли сомнения, что он останется в истории науки. Но в назначенный час гости из будущего не прибыли на званый ужин. Этим опытом Хокинг фактически закрыл тему путешествий во времени. На самом деле опыт имел умозрительный характер, а его результат был ясен априори. Потому что время это однонаправленный поток событий. Будущее имеет вероятностный характер, настоящее − одномоментная реализация возможных вариантов его воплощения, а прошлое − навсегда застывшая картина происшедшего.

– Ну и что в итоге? Какая разница − что понимать под временем? Все равно каждый остается со своим прошлым, сегодняшним днем и каким-то будущим…

– Было бы странно, если бы я открыл что-то новое в этой старой, как мир, теме. Люди размышляли над этим тысячелетиями. В одной древней восточной притче три мудреца заспорили о том, что важнее для человека: прошлое, настоящее или будущее…

– И что?

– Так ничего и не решили.

– Понятно. Все это, конечно, забавно, но я бы не советовал афишировать эти идеи.

– Почему?

– Сказать людям, что у них нет ни прошлого, ни будущего? Да и самого времени тоже нет? Большинство сочтет тебя придурком, и правильно сделает. А если кто поверит?

– И хорошо! Истина не может принести вреда.

– Кому нужна истина, убивающая надежду? Ведь люди живут ради будущего.

– И правильно делают! Об этом и речь. Все эти идеи глубоко оптимистичны. Их можно проповедовать с любой трибуны: «Отбрось негативный груз прошлого − его уже нет! Осталось то, что ты сделал, и в этом главная ценность твоей жизни. Помни уроки прошедших событий и делай из них правильные выводы. Сохрани в душе все лучшее и строй на этом свое будущее. Не верь, что оно предопределено и от человека ничего не зависит. Твое будущее зависит именно от тебя! Его нет, но ты можешь его создать!».

Да, время неумолимо, и те далекие семидесятые, славные годы нашей молодости, уходят в прошлое. И вместе с нашим поколением постепенно уходит и память о них. Уходят наши миры, наши радости и печали, наши будни и праздники, такие редкие, но такие счастливые. Уходит все то, что нам было близко и дорого. Давно растаяли в туманной дали надежды и мечты, позабылись разговоры и горячие споры − все, что мы любили, к чему стремились, что казалось новым, необычным, интересным, что так волновало нас в те далекие времена. Сейчас, сорок лет спустя, все это кажется наивным и старомодным, как некогда и нам казались безнадежно устаревшими интересы, мнения, песни и шутки наших родителей − все то, что и было их и нашей жизнью. Единственной, неповторимой, давно ушедшей жизнью. Прав старина Экклезиаст, прав.

Занятия в парашютном клубе продолжались. Второй прыжок тоже оказался психологически непростым, но было уже намного легче. А начиная с третьего, даже появилась какая-то уверенность. Конечно, при каждой команде инструктора «Готовсь!» адреналин по-прежнему зашкаливал в крови, но теперь я уже отчетливо видел все вокруг и по-настоящему наслаждался самим спуском. Сожаление было только в том, что эти чувства нельзя было разделить с Мариной. Они с Марией больше не ходили в парашютный клуб.

Я совершал прыжки регулярно, а он изредка. В ту пятницу я зашел к нему, чтобы узнать, собирается ли он завтра на аэродром. Был и еще один вопрос, который мне нужно было выяснить. Вечерело. Он, как обычно, лежал на койке с книгой в руках, а на магнитофоне крутилась кассета с записями Simon&Garfunkel. Их нежные голоса, переплетающиеся с мелодичными переборами гитар, заполняли комнату. Слегка уменьшив звук, он кивнул мне на соседнюю койку. В парашютный клуб он не собирался, так как имел на завтрашнюю субботу другие планы, но одобрил мою дисциплинированность. Потом речь зашла о предстоящем мероприятии. Он напомнил мне о том давнем зимнем разговоре, когда я пытался его отговорить. Действительно, теперь у меня уже не было прежнего панического страха перед прыжками, и я реально оценивал возможность задуманного дела.

После того майского концерта мы не встречались с Мариной почти месяц. Шла весенняя сессия, и она была занята экзаменами. Максималистка во всем, она училась отлично и, без сомнения, шла к своему заслуженному красному диплому. Мне все это было еще памятно, и я старался ее не беспокоить, хотя давалось мне это с трудом. Та майская встреча не только не потускнела в памяти, но становилась все ярче, пополняясь незамеченными вначале деталями, которым воображение придавало какие-то особенные смыслы. В конце концов, я не выдержал и решил взглянуть на нее хоть одним глазком. В субботу я снова пришел в библиотеку. Марина сидела на своем обычном месте, у окна. Увидев меня, она кивнула мне дружелюбно и даже, как мне показалось, приглашающе. Это меня ободрило, и я, в порыве наглости, сел рядом с ней, на свободное место. Она вопросительно взглянула на меня, но я, прижав палец к губам, раскрыл одну из своих книг. Она снова углубилась в свои конспекты, а я пытался читать, но мне это не удавалось. Я смотрел в книгу, но краем глаза видел ее точеный профиль в обрамлении завитков волос. Говорят, женщины чувствуют мужской взгляд даже затылком, и здесь было что-то похожее. Я не смотрел на нее напрямую, но она явно чувствовала мое внимание, а я чувствовал, что она тоже не может сосредоточиться на содержании своих конспектов. Наконец я решился ее потревожить. Аккуратно вырвав из тетради листок, я написал на нем несколько строк и подвинул к ее локтю (как нежен изгиб ее руки, как хочется прижаться к нему губами!):

Она прочитала куплет и иронично взглянула меня:

– А я где-то уже слышала такую интонацию. Вы плагиатор, молодой человек.

– Музыка народная, а слова льются прямо из сердца…

Хотя мы разговаривали негромко, кто-то с недовольным видом оглянулся на нас, и мне пришлось прижать руку к груди в извиняющемся полупоклоне. Дальше мы общались только в письменной форме. Прикусив кончик ручки, она ненадолго склонилась над листком и быстро что-то написала на нем, после чего подвинула его в мою сторону:

Ее ответ был быстрым, словно укол шпагой. Ну, что же, продолжим поэтический турнир. Немного посопев, я написал следующую строфу, на которую она тут же незамедлительно ответила. Через несколько минут листок был заполнен трехстишиями:

И это подействовало! Она закрыла свои конспекты и собрала книги. Мы вышли в солнечную благодать летнего дня и направились давно знакомой дорогой к нашему любимому парку. По пути она слегка поругала меня за прерванные занятия и взяла слово не делать этого больше − до ее последнего экзамена, до конца июня. Я охотно повинился, и мы вошли в прохладную, уютную тень, под кроны больших деревьев. Лето еще только разгоралось, и молодая листва весело сверкала всеми оттенками зелени в пронизывающих ее солнечных лучах. Как хороша природа в начале лета, и как много оно само нам обещает, какие надежды дарит! В эти волшебные, быстролетящие недели мы сами словно летим по жизни в радостном ожидании любви, счастья, чего-то неопределенно прекрасного. Именно в таком романтическом воодушевлении я находился в тот момент, и мне хотелось передать ей это ощущение душевного полета. Я вдохновенно нес какую-то ахинею, а она ее благосклонно слушала, и была, как никогда, оживлена, весела и открыта. Возможно, дело было и не во мне, а ей самой хотелось ненадолго отвлечься от напряжения экзаменов, надоевших учебников и конспектов. Да это и неважно! Обрадованный ее дружелюбием, я много и удачно шутил, временами вызывая ее искренний, звонкий смех. Казалось, она смотрит на окружающий мир новыми глазами, как бы открывая его для себя заново, как человек, вернувшийся к жизни после длительной болезни. Мы болтали о чем-то малозначимом, о каких-то фильмах, которые она не могла видеть, занятая экзаменами. Потом я рассказал ей о перипетиях своего недавнего первого прыжка, с юмором интерпретируя его подробности, и она тоже вспомнила свои впечатления от этого незабываемого приключения. Рассказывая о забавных эпизодах прошедших событий, я старательно обходил темы, связанные с Сергеем и Марией. Сама она словно забыла о них. Наконец, она взглянула на часы и сказала, что ее ждут дома. Я проводил ее, как обычно, до троллейбуса.

Я был окрылен этой встречей. Я летел домой, словно на крыльях, с непроизвольной улыбкой на лице, и, наверное, выглядел глуповато. Но какое это имело значение! Душа моя пела. Глядя с вершины прожитых лет, понимаешь, что именно эти часы душевного подъема, само предвкушение чего-то труднодостижимого, волшебного, вожделенного и есть высшая эмоциональная точка счастья. Потому-то само его реальное воплощение уже не кажется таким острым и восхитительным.

Ах, молодость, беспечная молодость, как ты наивна, как самонадеянна! Ты озарена отсветами будущего, того самого «прекрасного далеко», неизвестного, волшебного, счастливого. И мы, юные и самонадеянные, верим, что оно будет, обязательно будет! И поэтому никакие трудности, неудачи, невзгоды текущего бытия не лишают нас оптимизма. Все некрасивое, нехорошее кажется нам временным, преходящим, мы знаем, что все это скоро уйдет, закончится, исчезнет, и начнется новая, замечательная жизнь. А между тем она идет своим чередом, в будничных делах и заботах, а будущее снова отодвигается, оставаясь таким же туманным. Постепенно мы взрослеем и в середине жизненного пути настолько погружаемся в текущие заботы, что напрочь забываем о нем. Нам не до отвлеченных мечтаний. Но вот однажды, случайно остановившись на бегу, вдруг осознаем, что будущее исчезло, что есть только настоящее. Что ждать уже особенно нечего, что ничего лучшего уже не будет. А это как раз и означает, что будущее наступило, что мы на вершине жизни. А с вершины, как известно, все дороги ведут вниз. И мы оглядываемся вокруг и с грустью замечаем, что ничего «сказочного» в этом свершившемся будущем нет, а есть совершенно обычная материальная жизнь, в чем-то лучшая, а в чем-то худшая, чем была раньше. Но совершенно не такая неопределенно-розово-голубая и сияющая, какой виделась из мечтательной юности. И уже то наше далекое, полузабытое прошлое кажется нам светлым и радостным, и мы, ностальгически вздыхая, вспоминаем его, невольно отсеивая из него все негативное и преувеличивая положительное. А главное, воспринимаем ушедшую беспечную молодость, и ту нашу неистребимую веру в лучшее, и само то давнее предвкушение счастья как истинное счастье.

На следующий день, немного успокоившись, я поумерил свои эмоции. Да, в своих мечтах мы склонны улетать далеко от реальности. Но была ли сама Марина так же воодушевлена этой встречей? Мне очень хотелось в это верить. Я надеялся, что наши отношения наконец-то сдвинулись с мертвой точки, и теперь будут развиваться только по восходящей. Лиха беда − начало! Не может быть, чтобы она не чувствовала моего отношения, не верила словам, которые льются из глубины души. Конечно, в тот, прошлый, раз она не обрадовалась моему признанию и ничего не ответила, но ведь и не отказала наотрез. С учетом ее прямого характера, это о чем-то говорит. Да ведь с тех пор многое изменилось. Конечно, девушка она гордая и независимая. Даже ему не покорилась. А может, она до сих пор думает о нём, не может забыть? Не хотелось бы сравнения. Но оно есть, никуда не денешься. А может, я сам неправильно веду себя, не по-мужски? Ведь она сильная личность, и ей нужен такой же сильный, уверенный в себе человек, надежная опора. Значит, нужно показать ей это, нужно проявить характер. И правда, чего это я все время прошу, извиняюсь, кланяюсь? Где моя гордость, где мужское достоинство? Нет, нужно сделать какой-то сильный ход, как-то раскачать ситуацию. Я, конечно, не считал себя ни ковбоем, ни плейбоем, но вспомнив о том давнем разговоре насчет мужской инициативы, решил проявить ее. Да, нужно показать ей мужскую силу и твердость характера. Диких, необъезженных кобылиц нужно покорять.

Я знал, когда у нее был последний экзамен, и позвонил в тот же день. Как и следовало ожидать, она сдала сессию на отлично, и была в хорошем настроении. Я предложил встретиться, сходить в кино, да и просто погулять, поболтать, расслабиться после напряжения экзаменов, и она согласилась. На следующий день, вечером, мы встретились у подъезда ее дома, и я предложил пройтись до кинотеатра пешком. Лето было в разгаре, погода стояла жаркая. Марина выпорхнула из подъезда, как легкий мотылек. На ней было светлое, воздушное платье и изящные босоножки. Она была оживлена, как и в прошлый раз, рассказывала о забавных случаях прошедшей сессии и смеялась моим шуткам, когда я вспоминал какие-то хохмы из своего студенческого прошлого. Я поинтересовался ее планами на лето, и она сказала, что собирается на море, в Крым, где у ее родителей есть дальние родственники.

Выйдя на свежий воздух после окончания сеанса, мы направились к центральному парку. Фильм нам тоже понравился, это был, кажется, «Мимино». Потом говорили о последних музыкальных новинках, о только что вышедшем диске Аллы Пугачевой «Зеркало души». Я сомневался в композиторских способностях певицы, а Марина защищала ее творческие эксперименты. Отстаивая права женщин, она, похоже, затрагивала очень волновавшую ее тему. Я, вспоминая наши беседы в общежитии, старался с юмором отвечать на ее резкие выпады в адрес мужчин. Она мне решительно возражала, и разговор незаметно вылился в серьезный спор. Разгорячившись, она была очень категорична:

– Да за что вас уважать? Раньше − да, было за что. Мужчина был охотником и воином, защищал семью, рисковал жизнью. А сейчас? Придет с работы и завалится на диван с газетой. А после ужина сидит перед телевизором со своим дурацким футболом…

– Марина, погоди! Мы же не в каменном веке. Слава Богу, люди уже не зависят от добычи на охоте. Разве это плохо? Неужели ты хотела бы жить в пещере?

– А что взамен? Чем вы теперь занимаетесь? Ерундой, мышиной возней. Достойным делом заняты единицы, остальные на подхвате, бегают на задних лапках перед начальством. А с работы приходят и отыгрываются на домашних, начинают командовать, строить из себя хозяев жизни. И слова им не скажи поперек. А бывает, что и руки распускают, по пьяному делу. Ничтожества!

– Ну, ты просто амазонка! Скифская воительница. За свободу и независимость женщин. От семейных оков.

– Да разве в этом дело? Человеком надо быть.

– И все же у тебя очень радикальные взгляды. Не ожидал. Я, правда, в детстве сам испытывал что-то похожее. Какую-то ревность к любому упоминанию о женском превосходстве. Пока не понял, что это были преувеличения, мужские комплименты.

– Вот-вот! Даже этим вы стараетесь унизить женщин.

– Но и ты напрасно всех одной краской мажешь. Речь, конечно, не обо мне, но у мужиков, слава Богу, серьезных дел хватает. Могу судить по энергетике, в которой работаю. На электростанциях, в электросетевом хозяйстве − знаешь, какие там бывают нагрузки? И в доменных цехах люди вкалывают, и на вредных производствах. А каково монтажникам, зимой, где-то на седьмом этаже, на ветру? А шоферам, в мороз, пробиваться по трассе?

– А женщины разве не работают в горячих цехах? И на стройках, и на фермах, и у станка. А на ткацких фабриках, весь день на ногах? А после смены еще по магазинам в очередях, да ребенка из садика забрать. А потом еще ужин приготовить. А уборка, а стирка? Ведь практически все делают женщины, и хозяйство на них, и дети…

– Да знаю я это все! А раньше было еще хуже. Вспоминаю, как тяжело матери приходилось − нас троих и отца накормить, обстирать и дом в порядке содержать. Жили в сельской местности − ни воды в доме, ни отопления. Готовить еду и греть воду приходилось в печке. А белье зимой полоскали на реке, в полынье. Страшно вспоминать, как мама отогревала дыханием свои замерзшие в ледяной воде руки. До сих пор сердце кровью обливается…

– Ну вот! А вы? Я поражаюсь: неужели вам, мужикам, не стыдно быть посторонним предметом в доме?

– Ну, почему посторонним? Есть же и какие-то мужские дела, и детьми многие занимаются. Конечно, чем комфортнее жизнь, тем меньше потребность в физической силе. И тем больше роль женщин, и в семье, и в обществе…

– И только?

– Не только. Но среди всех способностей женщин есть одна важнейшая, недоступная мужчинам. Хотя они к этому тоже слегка причастны, в начальной стадии. Да и кормить ребенка грудью мужчина не может, при всем желании …

– Вот оно! Вот это вы всегда говорите, чтобы загнать женщин на кухню, к борщам и пелёнкам. Да нет никаких различий!

– Ну, как нет? Адам и Ева чем-то отличаются друг от друга…

– Ну да, на какие-то двести граммов. А то и меньше. И это повод для неравенства? Все эти ваши якобы объективные обоснования − чушь полная. Насчет природных особенностей организма. Плевать на эту вашу объективность!

– Ну, я не знаю. Все же семья всегда была главной ценностью для женщины.

– Вот-вот! Только это и держит нас в этой кабале − страх одиночества. Хоть какая-то да семья, хоть замухрышка да мой. А какая жизнь у нее с ним, это уже невидимые миру слезы. Сколько женщин мучается с нелюбимыми мужьями! Ради детей, ради того, чтобы не остаться одинокой…

– Погоди-погоди! Но ведь мужика тоже нужно понять. Вот пришел он с работы, уставший, голодный, после той самой грязной канавы под дождём, наломавшись за день − ведь ему тоже нужно отдохнуть. Пусть даже на диване, у телевизора, с газетой или футболом. Укрыться в теплой норке, рядом с ласковой женой. Которая создает ему уют, а не проблемы. А если он не отдохнет, у него завтра будет плохая охота и плохая добыча. Это она понимает?

– А у жены какая жизнь? Кто ее понимает? На ней и работа, и дети, и его накормить, чтобы на диване отдыхал. А что взамен?

– А что делать? Если жизнь такая. Разве нас, мужиков, не давит ее рутина? Еще как! Но мы-то понимаем ее объективность.

– А женщины не хотят этого понимать! Мужикам легко рассуждать. Они могут уйти в свои дела, дурацкие увлечения, рыбалку, футбол, и им этого достаточно. А женщину это не утешит…

– А что утешит? Любовь? Ну, так кто же против?

– Ага, вот о чем речь! О той самой супружеской обязанности? Исполнил по-быстрому, молча, потом отвернулся к стене и захрапел. И вся любовь? О какой любви можно говорить, о каких отношениях? Что вы в этом понимаете? Любовь это неустанный труд души. Да что вам объяснять!

– Что делать, мужчины − грубоватый народ.

– Думаю, что не все. Есть достойные примеры…

– Я вижу, ты ищешь какой-то идеал, но где-то не там. Слишком тонко чувствующий мужчина − это уже не мужчина. Конечно, такие встречаются. В сфере искусства немало людей с тонким душевным устройством. И соответствующей ориентацией…

– Но не все же такие!

– О чем речь! Есть и другие прекрасные примеры возвышенного отношения к женщине. Например:

– Да, знаменитое посвящение А. П. Керн. Образец высокой поэзии и настоящего отношения к женщине.

– Настоящего? А ты знаешь, что он потом писал об этой встрече своим друзьям? Причем матерными словами. Извини, но я тебе этого повторить не могу. А ты не слышала? И чему вас учат в институтах?

– Пошлости не учат.

– Понятно. И что, мы за это бросим камень в «солнце русской поэзии»? Нет, конечно. Попалась на жизненном пути красивая женщина, и великий поэт отреагировал естественно, как нормальный мужчина.

– Значит, все вы такие.

– Правильный вывод. Извини, что разочаровал. Кстати, самые лирические стихи Пушкин написал как раз о любовницах, под влиянием страсти. Насколько мне известно, своей супруге он не посвятил гениальных стихов.

– Печально.

– Марина, ты как-то идеалистически смотришь на мир.

– А разве я требую чего-то особенного, запредельного?

– Пойми, мужское мировосприятие сильно отличается от женского. Да в той же поэзии. Кого ни возьми − Лермонтова, Есенина, Окуджаву, Высоцкого − тема любви не занимает у них главного места. А женская, наоборот, насквозь пронизана чувствами, душевными переживаниями. Цветаева, Ахматова, Ахмадулина − у всех любовь на первом месте.

– А Петрарка?

– Да это клинический случай! Мужик явно тронулся умом на этой почве.

– Вот-вот. Это и есть ваше отношение к настоящей любви.

– Марина, я тебе говорю искренне. Тонкости чувств от мужчин ожидать не стоит. А вот внимания, заботы, сочувствия − можно. Только ему об этом нужно аккуратно напоминать. И тогда он устыдится и попытается что-то изменить в своем поведении. Конечно, потом он снова забудет, по своей природе. Значит, женщина обречена об этом думать за двоих.

– Обречена, да. Это самое точное слово.

В возбуждении спора она была очень хороша, и я, отвлекаясь от разговора, невольно любовался ею. Было еще совсем светло, солнце только склонялось к горизонту. Его косые лучи, пробиваясь сквозь зелень молодой листвы, освещали ее стройную фигуру в легком платье, вспыхивали золотом в пышной прическе. И этот ее воздушный облик в закатных лучах вдруг остро напомнил ту нашу первую встречу. И вновь волнение охватило меня, но в этот раз мне не хотелось его сдерживать. Аллея, по которой мы шли, была безлюдна, и я понял, что лучшего момента может и не быть. Не придумав ничего лучшего, я применил тот самый не совсем честный прием, и неожиданно, словно нечаянно, наступил ей на ногу. Она резко повернула голову, взмахнув копной золотисто-каштановых волос, а в глазах ее полыхнуло зеленое пламя. Ого! Вот оно. Но я был готов к подобной реакции, и ответил ей прямым жестким взглядом. Никаких извинений! Несколько секунд наши зрачки напряженно боролись, пытаясь превозмочь взаимное сопротивление, но голубой поток моей воли все же погасил зеленое пламя ее глаз и хлынул в их раскрывшуюся глубину. «Прощаю» − ответил ее взгляд, и я, с силой притянув ее к себе, впился в долгожданную сладость губ. Это было какое-то помрачение рассудка, но в этот раз я не хотел сдерживать себя. Ее упругая, спортивная фигура напряглась, но я еще сильнее сжал ее в объятиях. Через несколько мгновений ее сопротивление ослабело, руки уже не упирались, а лежали на моей груди, веки опустились, и она мягко и покорно отдалась объятию моего напряженного тела. Время и пространство растворились в страстном поцелуе. Казалось, он длился бесконечно долго. Наконец, она откинула голову и взглянула мне в глаза. Покорена? Не тут-то было! Ее затуманенный взор быстро прояснился, и она с неожиданной силой оттолкнулась от моей груди. В ее глазах полыхнула непримиримость дикой кошки, и я невольно отпрянул. Ничего себе! Ну и воля, ну и самообладание! Я сам с трудом приходил в себя. О, Боже, как прекрасна она была в своем чувственном смятении. Улыбка сошла с ее лица, на щеках алел румянец, а грудь вздымалась от бурного дыхания. Как мне хотелось снова обнять ее тонкую, гибкую талию, нежно и сильно прижать к себе, слиться с ее телом! Прикасаться к ней, чувствовать бархатистую нежность ее кожи, гладить ее руки, плечи, спину, припасть губами к вожделенной нежности шеи, вдохнуть дурманящий аромат волос. Каким сладким было ее дыхание! Какими желанными казались только что принадлежавшие мне губы! Она резко отвернулась и, не говоря ни слова, быстро пошла по аллее парка. Я бросился за ней, но она повернулась и, вытянув руку останавливающим жестом, сказала: «Нет!». В растерянности я глядел ей вслед, словно провожал взглядом сказочную синюю птицу, только что трепетавшую в моих руках. А она уходила все дальше в сумеречную тень липовой аллеи, и вместе с ее удаляющимся силуэтом в мою душу вливалась тупая ноющая боль.

Я позвонил ей на следующий день, но трубку сняла ее мать и ответила, что Марины нет дома. Через пару дней я позвонил снова и услышал тот же ответ. Теперь она была совершенно недоступна. Вновь и вновь я обвинял себя в глупой самонадеянности: зачем я сделал это, зачем так грубо, по-дурацки разорвал ту тонкую нить, которая связала нас? Ах, дурак, тебе опять не хватило своего ума! Никогда, никогда не нужно слушать чужих советов! Да и нужен ли ум в этих тонких делах? Сердце, свое сердце − вот лучший советчик. Ведь я чувствовал, что делаю что-то не то. Ненужное, неправильное. Зачем я сделал это, зачем? Показал мужскую силу? Разве так ее нужно показывать? Но неужели это все? Неужели нельзя простить? Неужели она не даст мне шанса оправдаться? Как быть дальше? Позвонить еще раз и снова вызвать раздражение ее родителей? Караулить у дома, пытаясь вымолить прощение? Нет! Это унизительно, это вызовет только презрение. Что же делать?

Ах, Марина, Марина! Она заполнила собой всю мою душу. Тень ее волшебной улыбки, смеющиеся глаза, весь ее летящий облик стояли перед моим внутренним взором, всплывали в сновидениях, переплетаясь с всплывающими из памяти сюжетами морских приключений. В этих мечтаниях неизменно фигурировал необитаемый остров, на котором оставались только она и я. Вот она, вольная рыбачка, непреклонная большевичка и я, благородный белый офицер, вдвоем на пустынном берегу. Я ранен, а она рвет на себе рубашку и перевязывает мою окровавленную грудь, и я вижу прямо над собой ее взволнованное лицо, чувствую сладкое дыхание, вырывающееся из алых губ, замечаю вспышки чего-то вожделенно белого, проглядывающего сквозь разорванную рубашку, а ее бережные прикосновения, переходящие в ласку, сводят меня с ума. И дальше моя фантазия разыгрывалась уже не на шутку. А еще лучше в тропиках. Я, молодой ученый, направляюсь в Южную Америку для научных исследований, и она, недоступная в своей красоте и богатстве, дочь крупного латифундиста, возвращается из Европы, после окончания пансиона, в имение своего отца. Я наблюдаю за ней издали, но стесняюсь своей бедности и не решаюсь подойти. Но вот налетает ужасный шторм, разбивает бригантину о прибрежные рифы и выбрасывает нас, единственных выживших, на необитаемый остров. Моё плечо пробито осколком мачты, я лежу в беспамятстве на берегу лагуны и сквозь бред замечаю над собой ее прекрасное лицо в обрамлении спутанных волос, вижу, как она рвет на своей груди неуместные здесь кружева и склоняется надо мной. И снова начинает работать мое неуемное воображение, которое уводит меня очень-очень далеко. А может быть и так: она − предводительница пиратов, морская душа, огневолосая Грануаль, отчаянная разбойница, а я офицер королевского флота. Мы сражаемся с ней в абордажной схватке и оба падаем за борт. Корабли уплывают вдаль, а нас выбрасывает все на тот же необитаемый остров. И снова она склоняется надо мной, пытаясь перевязать остатками одежды мои кровоточащие раны, нанесенные ее же рукой…

Семидесятые, золотые семидесятые! Они остались в памяти своими незабвенными мелодиями. Какая это была музыка! Свежая, необычная, ожидаемая и всегда радостно неожиданная. С каким интересом мы ее ждали! Как отбирали любимое, записывали на магнитофоны, обменивались записями, радовались новым звездам на музыкальном небосводе. Одни из них светили долго и ярко, другие вспыхивали и тут же гасли. Но все они несли нам радость, все остались в нашей благодарной памяти. Да, мы были истинными меломанами, ценили энергетику и гармонию этих мелодий, пусть даже не понимая текстов. Наш бескорыстный и непредвзятый интерес не всегда совпадал с их популярностью там, у них, на Западе, но нам были неважны заграничные рейтинги, мнения критиков и даже западной публики. Мы искренне любили их за красоту музыки. И до сих пор они, наши любимые исполнители, уже постаревшие, малоизвестные в своих странах ранее и полностью забытые ныне, приезжают к нам на гастроли и собирают полные залы благодарных слушателей. Спасибо же вам, далекие музыканты, композиторы и поэты, от мальчиков и девочек, живших в те годы в городах и поселках огромной страны. Спасибо за то, что скрашивали нашу жизнь, за те минуты радости, которые дарили нам своей музыкой, сами не ведая того. Спасибо за то, что были фоном наших юношеских влюбленностей, наших сбывшихся и несбывшихся надежд, нашей молодости.

Вот и тем летним вечером я лежал на койке и слушал любимую кассету, пеструю смесь записей с различных грампластинок и радиопередач. Звучала популярная в то время «What Can I Do» группы Smokie. Рыдающий голос Криса Нормана вполне соответствовал моему душевному состоянию. Что я могу сделать, что? Я глядел в раскрытое окно и думал о своей безответной любви. Думы мои были безрадостными, безнадежными и бессмысленными, и только музыка облегчала душевную боль. Резкий стук в дверь вывел меня из прострации, а внезапно распахнувшаяся дверь явила знакомый образ. Его появление было неожиданным − я давно его не видел, он снова где-то долго пропадал. Но это была одна из тем, включая личную жизнь, которые мы по умолчанию уже не затрагивали. И снова он был в явном подпитии и веселом настроении:

– Ну, привет! Те же лица и в тех же позах. И не стыдно, перед лицом бодрствующих товарищей?

– Опять взбодрился? В вашем игривом поведении появляются нездоровые тенденции…

– Да так, чисто символически. Издержки популярности среди местного населения.

– Кто бы сомневался! Но Козьма Прутков предупреждал: от малых причин бывают большие последствия…

– Не в этом дело!

– А в чем, в конце концов?

– А хрен его знает!

– Кончай придуриваться! Ты же у нас великий мудрец. Сидишь в башне из слоновой кости, великие истины постигаешь. Отвечай, если уж явился ни свет, ни заря, на ночь глядя.

– Вот это по-нашему! Узнаю брата Колю. По радушному приему. Разве так встречают заморских гостей? Ты меня сначала напои-накорми, в баньке попарь, спать на перине уложи, а потом уже спрашивай, кто я такой и чего приперся.

– Будет тебе и пух, и перина, и перо в одно место. Коли всю правду не скажешь. Признавайся как на духу: в чем она, высшая мудрость жизни?

– Опять ты меня пытаешь. Как буржуины Мальчиша-Кибальчиша.