— Виктор Дэниэл Дадли, признаете ли вы себя виновным в убийстве Грейс Хейворд Дадли, совершенном шестого мая 200* года?

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

— Доброе утро, милая! — приветствовал супругу Глорию адвокат Брендон О’Брайан, на днях отпраздновавший свой пятьдесят шестой день рождения.

Несмотря на достаточно солидный возраст, Брендон был строен, худощав, темные волосы почти не тронула седина — со спины его можно было принять за юношу. Как опытнейшему специалисту с тридцатилетней практикой О’Брайану несколько раз предоставлялась возможность получить должность судьи, а затем, весьма вероятно, занять кресло окружного прокурора, с которого лет через пять ему бы светило быть избранным губернатором штата. Но он отвергал подобную перспективу, искренне веря, что только на адвокатском поприще сможет принести максимальную пользу обществу.

Брендон поцеловал жену, как всегда обворожительную, и принялся за утренний кофе. Глория, ответив ему улыбкой, села напротив.

Время для миссис О’Брайан текло намного медленнее, чем для ее мужа. Еще в юности Глория получила квалификацию психоаналитика, но по специальности никогда не работала. Выйдя замуж, она посвятила себя семье. Теперь, когда сыновья выросли, выучились, женились и зажили собственной жизнью, Глория наполняла свое время тем, что занималась благотворительностью. Она участвовала то в одном, то в другом проекте и являлась соучредительницей целой дюжины различных фондов.

— Милый, — заговорила миссис О’Брайан, — мне вчера звонила Лиз Кларк.

— Да? Как ее дела?

— У них в семье опять несчастье.

— Что случилось? — спросил Брендон, откладывая в сторону газету.

— Помнишь, я тебе рассказывала: у Лиз есть сводная сестра. Так вот, сейчас ее муж обвинен в убийстве.

— А поточнее?

— Он убил невестку — жену своего брата — и хотел покончить с собой.

— Так… — Брендон отодвинул недопитый кофе. — Почему же Лиз не обратилась прямо ко мне? Она ведь для этого звонила?

— Собственно… она не просила о помощи — ей надо было с кем-то поделиться.

— Я непременно взялся бы за это дело!

— Кажется, они уже наняли адвоката. И потом… как я поняла, у ее сестры сейчас неважно с деньгами… Наверное, они решили, что твои услуги им не по карману.

— О чем ты говоришь, Глоу! — воскликнул Брендон. — От их семьи я не взял бы ни цента!

— Лиз же не знала об этом, — улыбнулась Глория. — Когда она позвонит, я скажу ей.

Брендон молчал, нахмурив лоб.

— Все ожидали, что после смерти мужа Лиз вскоре выйдет замуж, — продолжала Глория. — Странно, что она до сих пор одна. Я знаю: у нее были соискатели… Конечно, Стивен не оставил ее без гроша… Но хватит ли ей этих денег, чтобы поставить детей на ноги? Они еще такие маленькие…

— Это ее дело, Глоу, — отрезал Брендон. — Не нам осуждать ее.

— Конечно! Разве я осуждаю?

— Не знаю… Было бы неплохо, если бы ты иногда интересовалась ее жизнью.

Глория промолчала.

— Хорошо, — сказал Брендон, поднимаясь. — Я разузнаю об этом деле. Если Лиз будет звонить… Нет, я позвоню ей сам.

Проводив мужа на работу, миссис О’Брайан заторопилась: у нее было запланировано много дел, которым она посвящала первую половину дня. Занятость ее никогда не распространялась на вечер или уик-энд — это было святое! Чего нельзя было сказать о мистере О’Брайане — возвращался он поздно, частенько прихватывая в пользу работы и выходные. Это однако не отражалось на распорядке дня миссис О’Брайан: с давних пор Глория определила для себя, что главное дело ее жизни — исполнение обязанностей «жены своего мужа». Образцовой жены! Принцип, которому она и следовала неукоснительно более четверти века. За исключением разве что того недолгого периода, когда на счастливом горизонте ее супружества появилась харизматичная личность Стивена Кларка…

О’Брайан был по натуре урбанистом, его не раздражал шум городских улиц, людская толчея — в ней он чувствовал себя как рыба в воде. Поэтому жить Брендон всегда предпочитал в центре. До конторы было рукой подать — даже пешком он мог добраться туда за десять минут. Но сегодня Брендон нарочно выбрал окольный путь. Он ехал по длинным улицам, а в голове у него неотвязно крутилась новость, рассказанная женой.

«Почему Лиз не посоветовалась сначала со мной?» — подумал Брендон и тут же ощутил хорошо знакомое чувство пробуждающегося профессионального азарта. Адвокат еще не знал никаких подробностей, но сразу понял, что это дело, суть которого укладывалась в одном предложении, может оказаться неординарным.

Он решил не ограничиваться теми сведениями, которые намеревался сегодня же получить из официальных источников, а съездить в ближайшее время к Лиз и расспросить ее обо всем. Брендон знал, что жена сделала бы это быстрее и лучше, но Глория, с ее повышенной потребностью помогать другим, проявляла по отношению к Лиз и ее детям поразительную черствость. Правда, этому можно было найти объяснение.

Лиз являлась вдовой его давнего друга — писателя Стивена Кларка, умершего три года назад. А Глория была одно время увлечена Стивеном. И хотя чувство ее так и не нашло взаимности, та пылкая влюбленность, которую Брендон умудрялся долго не замечать и о которой узнал лишь случайно, по-видимому, не остыла в Глории до сих пор… Конец недолгим размолвкам четы О’Брайан положила смерть Кларка, случившаяся при не до конца выясненных обстоятельствах. Брендон, тяжело переживавший его безвременную кончину, с еще бóльшим рвением погрузился тогда в работу. У Глории подобной возможности не было…

Вечером того же дня адвокат набрал номер Лиз Кларк.

— Брендон, как я рада! — защебетала она в трубку. — Спасибо, что не забываете.

— Как вы поживаете? Как дети?

— Очень подросли, особенно Лиззи — так вытянулась за год! Вы давно у нас не были, а дети все время вас вспоминают. Стиви до сих пор возится с игрушечной яхтой, что вы ему подарили, помните?

— Да-да… — Брендон понизил голос: — Лиз, жена рассказала мне о ваших проблемах…

— Ах, это ужасно! — глубоко вздохнула она.

— Скажите: ваша сестра…

— Да, это моя сестра по отцу, — перебила Лиз. — Мы воспитывались в разных семьях, и у нас большая разница в возрасте. Но последнее время мы с ней стали очень дружны. Поэтому я так тяжело переживаю ее горе.

— Вы ведь знаете: у меня большой опыт ведения подобных дел.

— Спасибо, только сестра уже наняла адвоката — говорят, известного.

— Я имел в виду… если вам понадобится совет, я всегда готов помочь.

— Да, конечно, Брендон! Я вам очень благодарна! А если бы вы заехали к нам завтра? Я расскажу все подробно.

— Не знаю… — замялся он, про себя подумав, что приглашение Лиз весьма кстати, — завтра вряд ли получится… хотя… Я позвоню вам.

2

Дом Кларков, расположенный в живописном пригороде, утопал в густой зелени. Живой изгородью его окружали кусты розовых роз, которые цвели почти все лето и осень без перерыва.

Это были самые простые, дикие розы — из тех, что зовут шиповником. Некрупные и неяркие, цветы эти манили к себе насыщенным запахом — они источали терпкий, приторно-сладкий аромат. Стоило только вдохнуть этот аромат, как тут же в сáмой его сердцевине проявлялось матово-бархатное, королевское благородство, присущее одним лишь розам. При виде этих некичливых благоухающих красавиц невозможно было не остановиться, не улыбнуться и не поддаться на искушение, чуть наклонившись, вновь ощутить такой знакомый, но каждый раз изумительно новый, пьянящий аромат.

Друг Брендона обожал розы, с самого детства питая к ним необъяснимую, прямо-таки мистическую страсть. Раньше, когда у Стивена намечалось какое-нибудь знаменательное событие или встреча, достаточно было прихватить с собой несколько роз, чтобы на весь вечер сделать его счастливым. Купив загородный дом, Кларк засадил розами весь палисадник.

В саду за домом тоже росли розы — всех сортов и оттенков. Это были садовые цветы. Они могли похвастаться пышностью и великолепием, но, в отличие от своих простых сестер, получив благодаря человеку и броскую красоту, и безупречные формы, садовые розы в значительной степени утратили способность источать свой неповторимый аромат — чуть ли не главную их миссию.

Розы были и в доме. Они стояли в несметном количестве ваз, которые приобретала сама Лиз. Поэтому дом Кларков всегда был наполнен благоуханием.

Брендон задержался возле одного из кустов. Удивительно, но из всех чувственных раздражителей именно запахи — мимолетные, случайно пойманные — способны будить в нас самые яркие воспоминания. В долю секунды запахи извлекают из дальних глубин памяти какую-нибудь одну, пронзительно-реальную картину, потрясая, оглушая, но и даруя при этом трепетную возможность во всей полноте чувств заново пережить давно минувшее…

Брендону не раз уже случалось испытывать на себе силу этой природной магии, погружаясь то в раннее детство, то в юность. Но волшебный аромат роз… он мог ассоциироваться у Брендона только со Стивом. И сейчас запах воскресил в памяти не столь давнюю сцену, когда во время похорон Кларка розами было усыпано чуть ли не все кладбище…

…Тот день пролетел, как в тумане. Стоя у гроба друга и с трудом сдерживая слезы, О’Брайан подумал: «Какое спокойное у него сейчас лицо… Никогда прежде не было оно таким… даже когда он спал…» Картина эта так сильно врезалась Брендону в память, что помимо воли всплывала перед ним вновь и вновь.

И сегодня у Брендона опять защемило сердце от этого воспоминания. Он снова подумал о том, как тесно и надолго переплелись однажды их с Кларком судьбы. Чтобы в один миг все оборвалось… Последние полтора года до трагической гибели Стивена они и вовсе не встречались — о смерти друга Брендон узнал из утренних газет. А ведь бывало время, когда они виделись чуть ли не каждый день и не мыслили жизни друг без друга…

Брендону не хотелось сейчас вспоминать о причине размолвки со Стивеном, в которой немалую роль сыграла Глория. Он и так слишком часто думал об этом, постоянно ощущая на дне души мутноватый осадок из вины и тоскливой горечи — чувств, которые испытывают живущие по отношению к безвременно ушедшим.

И Брендон О’Брайан, ускорив шаг, направился к дому.

Дверь отворила сама Лиз Кларк, на руках она держала младшую дочку — воздушное, ангелоподобное создание, такое же светлое и сияющее, как и мать, но только с карими глазами. Стив так и не успел узнать, что в третий раз станет отцом, — девочка родилась после его смерти.

Лиз жила с детьми в этом загородном доме, занимаясь исключительно их воспитанием. Книги Стивена все еще были в моде, и миссис Кларк продолжала благополучно существовать на деньги от их переиздания. Брендон был знаком с Лиз вот уже лет двадцать, а она оставалась все такой же — легковесной и незатейливой во всем. Женщины подобного типа — на вид хрупкие, будто прозрачные — пробуждают в мужчинах «инстинкт защитника», потребность опекать, ограждать их от жизненных невзгод, хотя на самом деле ни в какой защите эти женщины не нуждаются. И Глория, конечно, вчера была права на ее счет, как всегда, права…

Лиз и при муже не раз поддавалась на искушения. Последний романчик — с литературным агентом Джеком Хаггерсом — она закрутила под самым носом у супруга. Стивен Кларк был человеком проницательным — легкие интрижки жены не ускользали от его взгляда. Но он предпочитал ничего не замечать. А может быть, считал несерьезным то, что происходит на его глазах и как бы под присмотром. Кларк был старше жены на десять лет и любил ее до самозабвения. Он имел за плечами богатый жизненный опыт и понимал, что Лиз отвечает ему не менее пылким чувством. Ведь не все мы созданы таковыми, чтобы блюсти верность друг другу, тем более в браке. Возможно даже, легкомыслие жены служило Стивену как писателю стимулом к творчеству… Так или иначе, семейная жизнь Кларка оказалась хоть и недолгой, но безгранично счастливой, и прервана была только его смертью.

— Проходите, садитесь, — приветливо пригласила Лиз. — Я только уложу Аманду. А потом сварю вам кофе.

— Не беспокойтесь, — сказал Брендон, усаживаясь в одно из кресел в центре гостиной. — Вы так и обходитесь без няни?

Лиз тяжело вздохнула:

— Хорошая няня — это такая редкость в наши дни. Мне пришлось выгнать трех подряд, пока я не нашла Роуз. И теперь та же проблема. — Лиз замолкла и с улыбкой смотрела на Брендона, ожидая, что он спросит что-нибудь еще.

— Поговорите с моей женой. Уверен: она сыщет вам подходящую кандидатку. А сейчас… простите, Лиз, но у меня не так много времени… — сказал Брендон, опасаясь, что она опять начнет рассказ о судьбе бедной няни Роуз с подробным перечислением всех ее неоценимых достоинств.

Этот рассказ он слышал уже раз пять: о том, как в позапрошлом году Роуз, с благой целью украсить макушку высокой рождественской елки, влезла на старую стремянку, с которой и навернулась, сломав себе шею. Всякий раз — едва Брендон представлял взбирающуюся наверх тощую, угловатую Роуз — вместо слез сочувствия его начинал раздирать изнутри идиотический хохот. История няни и в самом деле идеально подходила для черной комедии.

— Да-да, я мигом, — пролепетала в ответ Лиз. Малышка у нее на руках капризно захныкала, и мать, покачивая ее, поспешила наверх в детскую.

Брендон, оставаясь сидеть посреди гостиной, в задумчивости подпер голову рукой. Старшие дети Лиз играли здесь же: светлоглазая тоненькая девочка шести лет с тем же именем, что и мать, и точная ее копия, и подвижный как ртуть мальчик — чуть помладше — с необычайно шкодливой веснушчатой физиономией.

К сожалению, О’Брайан был не из тех добрых дяденек, едва завидев которых, дети хлопают в ладоши и, позабыв обо всем на свете, с хохотом взбираются к ним на спину. Этот серьезный взрослый джентльмен в очках представлялся им столь внушительным, что любые панибратские отношения с ним исключались в принципе. Брендон знал, что дети его часто сторонятся, но что уж тут поделаешь — в воспитании сыновей он тоже участвовал только собственным авторитетом.

Профессия давно стала для О’Брайана способом существования. Специализацией его были тяжкие уголовные преступления. С головой погрузившись в очередное дело, Брендон продолжал обдумывать его иногда сутками напролет. Естественно, адвокату было не до того, чтобы снизойти до ребячьих проблем.

Поэтому-то девочка сейчас, опустив глазки, молчаливо играла с куклой на диване, а ее непоседливый братишка — видимо, изображая разбойника — бегал с игрушечным пистолетом по комнате. Его кудрявая рыжая головенка мелькала то тут, то там. Временами он останавливался и с насмешливой улыбкой поглядывал на гостя. О’Брайан же не находил ничего лучше, чем виновато улыбаться в ответ. Наконец мальчику надоело бегать и прыгать, и он ненадолго притих.

Брендон встал с кресла и, сделав несколько шагов, остановился.

Вот он и снова в доме покойного друга. В бытность хозяина Брендон заезжал сюда всего пару раз. Да… если б знать тогда…

Так или иначе, жизнь текла дальше, и Стивена в ней больше не было…

Но не в этом доме. Хотя Стив не прожил в нем и двух лет, его незримое присутствие ощущалось повсюду. Все здесь было, как при его жизни. Правда, отнюдь не стараниями Лиз, а скорее оттого, что она не очень любила перестановки, да и за порядком в доме следила не слишком усердно.

В глубине гостиной, рядом с окном, выходящим в сад, стоял рабочий стол Кларка. Стивен любил писать именно за этим столом, а не в своем кабинете наверху. Брендон подошел ближе, провел рукой по краю столешницы… Стол, за которым умер Стив…

Последний роман так и остался незавершенным — его, следуя нехитрым трафаретам, дописывал Джек Хаггерс, литературный агент Кларка. Примечательно, что роман был автобиографическим — как будто Стивен подводил итог своей жизни… Джек скомкал конец романа, повыбрасывал целые пласты повествования из середины, не зная, как их завершить, и выпустил под кричащим названием «Адское пламя». Как намеревался назвать роман сам автор, осталось неизвестным. Тем не менее роман имел шумный успех, был экранизирован и переведен на другие языки.

Лиз нравилось дарить при случае один из мужниных романов, поэтому она всегда держала их под рукой. Вот и сейчас несколько экземпляров красочного издания «Адского пламени» лежали на письменном столе. Брендон взял книгу в руки и, раскрыв наугад, прочел в середине страницы выделенный курсивом текст:

«Всё живое знает боль. Целясь, мы не думаем, чтó чувствует тот, в кого мы попадаем… Но даже если человек будет испытывать боль одновременно с теми, кому ее причинил, это не остановит насилия. Нет, оно не прекратится и тогда…»

Брендон опустил книгу и задумался. Стивену всегда удавалось в двух-трех предложениях выразить и описать то, для изложения чего ему потребовался бы целый лист.

«Наверное, это и есть главное свойство таланта, — подумал Брендон, — уметь в сжатом, образном виде преподнести те неясные, расплывчатые мысли и чувства, которые зреют в нас и которые мы не в силах четко сформулировать».

Он положил книгу на прежнее место и снова сел в кресло.

В дверях появилась Лиз с маленьким подносом в руках.

— У Аманды все время проблемы со сном. Сегодня опять проснулась ни свет ни заря, а потом хныкала все утро, — пожаловалась она, расставляя чашки на столе. — Вот, как вы любите — с корицей.

— О, благодарю!

— Я думаю, дети нам не помешают? — сказала Лиз, садясь напротив Брендона.

— Безусловно, нет. Лиз, я бы хотел, чтобы вы сразу… — начал он, но договорить не успел.

— Стиви! — вдруг вскрикнула Лиз, с ужасом глядя на ноги Брендона.

Тот посмотрел вниз и от души расхохотался — в то время как взрослые обменивались первыми фразами, малыш успел залезть под столик, за которым они сидели, и потихоньку развязать шнурки на ботинках гостя. Только вот связать их вместе уже не получилось — мать быстро схватила сына за шкирку и вытащила из-под стола.

Так как это была уже не первая его выходка сегодня, Стивен Кларк-младший был отшлепан и с ревом и грохотом водворен в детскую. Даже сестра, добровольно составившая ему компанию, не могла сгладить яркое воспоминание о несвязанных шнурках. Да, видно, горечь неудачи была слишком велика — о ней свидетельствовал дикий вой, еще долго доносившийся из детской. Каждый раз, когда вой достигал душераздирающих высот, Брендон, несмотря на серьезность разговора, не мог сдержать улыбки.

«Как повторяемся мы в наших детях! — думал О’Брайан, завязывая шнурки. Он представил на минуту своих — уже взрослых — сыновей. Какими они были в детстве? И сразу же ему припомнились два пай-мальчика, сидящие друг против друга, каждый с книжкой в руках. — Хотим мы этого или нет — в детях отпечатываются и заостряются все наши черты…»

— Крикун не разбудит малышку? — спросил он, указывая наверх.

— Нет-нет, я уложила ее на балконе, — ответила Лиз. — Знаете, со стороны сада у нас такая тишина — как на другой планете.

— Здесь тоже не шумно, — заметил Брендон.

— Нет, здесь совсем не то. А в саду сейчас так хорошо… только персики уже отцвели… — мечтательно произнесла Лиз. — Хотите, спустимся в сад?

Он покачал головой.

— Лиз, вы пригласили меня, чтобы рассказать…

— Ах, это несчастье, такое несчастье! — сразу померкнув, в голос запела она. — Бедная, бедная Трини!

— Да, расскажите мне, будьте добры, — попытался остановить ее излияния Брендон.

— Понимаете, у них такая прекрасная семья… — всхлипывая, произнесла Лиз, — то есть… нет, я даже не знаю, с чего начать, — она расстроенно взмахнула руками. — Давайте вы будете спрашивать, а я — отвечать.

— Хорошо, — согласился Брендон. — Но мои вопросы могут показаться вам немного казенными…

— Ничего-ничего! Спрашивайте.

Он сел чуть ровнее.

— Ваш зять обвинен в убийстве, так?

— Да!.. Ах, Грейс, бедная Грейс! — опять запричитала Лиз.

— Грейс — это ваша сестра?

— Не-е-ет, — вдруг нахмурилась она, словно Брендон сказал что-то оскорбительное. — Ее убил Вик. Ах, если бы Сэм мог предполагать!

— Кто такой Сэм?

— Брат Вика! — выпалила она и, замолчав, уставилась на него.

Брендон вздохнул — разговор с Лиз требовал изрядного запаса терпения.

— Нет, Лиз, похоже, так у нас не получится. Попробуйте рассказать сами.

— Господи, да у меня столько всего в голове!

Брендон почувствовал, что начинает уставать. Все-таки по телефону она говорила куда продуктивнее. К несчастью, он не успел детально ознакомиться с делом и теперь, чтобы хоть что-то понять, вынужден был вытягивать подробности из миссис Кларк.

«Для чего еще она годится, кроме постели? Может быть, она хорошая мать? И что находил в ней Стивен? — в который раз подумал Брендон. — Ведь на протяжении стольких лет он любил ее одну. Да, любовь зла…»

— Понимаете, Лиз, — снова начал Брендон, — я бы сейчас хотел уяснить общую картину… Я ведь не веду это дело.

— А почему вы его не ведете?

— Простите?

— У вас получилось бы гораздо лучше, — с наивной улыбкой сказала она.

Брендон повел головой и откашлялся.

— Я не веду это дело, потому что ваша сестра наняла другого адвоката — не меня, — медленно проговорил он, стараясь, чтобы его слова прозвучали максимально корректно.

— А вы знаете этого адвоката? — спросила Лиз.

— Да, я немного знаком с ним: это Остин Ламмерт, недавно он выиграл громкое дело о киднеппинге.

— Он хороший защитник?

— Что я могу сказать… Звезд с неба не хватает, выполняет все, что от него требуется, но не более. Он не из тех, кто будет вкладывать душу в свою работу. А в нашем деле это иногда сказывается роковым образом. Но это ваш выбор.

— А нельзя сделать так, чтобы вы тоже взяли это дело?

— Нет, это исключено.

— Жаль, — вздохнула Лиз. — Ну а если… просто из интереса?

Брендон с трудом сдерживал растущее раздражение. Любую другую, будь она, к примеру, даже его клиенткой, он бы сейчас послал подальше.

— Защита обвиняемого — серьезная работа, а не развлечение! — громко произнес он.

Лиз испуганно заморгала.

«При всех прочих обстоятельствах приятнее все-таки иметь более соображающую супругу», — решил Брендон.

— Лиз, — сказал он тоном ниже, — раз уж вы пригласили меня… Начните хотя бы с того… Просто расскажите о семье вашей сестры.

— Да-да… я постараюсь… — На этот раз Лиз начала говорить более связно, почти не замолкая в течение получаса, так что Брендону уже не приходилось каждую минуту ее переспрашивать.

«Слава богу!» — мысленно перекрестился он.

Лиз рассказывала долго — с отступлениями и обилием бесполезных подробностей. У Брендона давно выработалась привычка слушать подобные излияния вполуха. Чтобы не терять попусту времени, он продолжал обдумывать текущие дела, зная, что внимание сработает в нужный момент, выудив из словесной мишуры самое важное. Перед адвокатом постепенно проступала картина трагедии целой семьи, а его подсознание уже выстраивало в четкий ряд мотивы, улики, алиби, автоматически расставляя по местам фигуры в новой игре.

— Я все хорошо объяснила? — Лиз смотрела вопросительно, часто хлопая длинными ресницами.

— Да, вполне, спасибо. Значит, Виктор Дадли убил свою невестку, будучи с ней в интимной связи… Тяжелое обвинение, — мрачно резюмировал О’Брайан. — Лиз, как вы думаете, — спросил он, выдержав короткую паузу, — почему после смерти мистера Чарльза Дадли младший сын остался с носом?

— Ну, не совсем так… Хотя по сравнению с тем, сколько получил Сэм, Вику достались сущие крохи.

— Виктор был с отцом в плохих отношениях?

— Нет! — возмущенно ответила Лиз. — Просто в их семье такая традиция: всё наследует старший сын. Содержание завещания было известно заранее. Никого из родственников это не удивило — все уважали волю мистера Дадли.

— Понятно. У братьев большая разница в возрасте?

— По-моему… — протянула Лиз, глазами поискав ответ на потолке, — четыре года.

— Они ладили между собой?

— Да.

— Их отношения как-то изменились после смерти отца?

— Нисколько… — испуганно протянула Лиз. Ей вдруг показалось, что она на допросе или же ее проверяют на детекторе лжи, и если она ляпнет сейчас что-нибудь невпопад, случится непоправимое. Но с какой стати и почему, ответить она бы не смогла.

— Чем занимаются оба брата? — продолжал Брендон.

Лиз тупо уставилась на него, словно не слышала вопроса. Адвокату пришлось кашлянуть, чтобы вывести ее из ступора.

— Сэм был торговым представителем… в компании отца, — промямлила наконец Лиз, — теперь он глава компании, а Вик работает… то есть работал… ой, я забыла… кажется, он окончил химический факультет.

О’Брайан кивнул и, прекратив расспросы, на минуту задумался. Лиз облегченно вздохнула и вновь осмелела:

— Знаете, Брендон, мне почему-то кажется… Нет — я уверена!

— В чем? — автоматически отреагировал он.

— Вик не виноват! — выпалила она. — Правда-правда! Мое чутье меня никогда не подводит.

Брендон грустно улыбнулся:

— Чтобы выиграть дело, одного чутья недостаточно. Много лет назад, защищая Стивена, я тоже чувствовал, что он не виноват. Но, как вы знаете, я тогда проиграл…

— Да, — расстроенно кивнула Лиз, — значит, Вика все равно осудят? Нет никаких шансов?

— Шансы есть даже у висельника… — «Хотя бы шанс вдохнуть еще один глоток воздуха», — подумал про себя Брендон.

Лиз смотрела умоляюще:

— Помогите Вику выпутаться. Вы сможете его спасти!

— Помочь могу пока только советом — участвовать в процессе не имею права. На суде постараюсь быть. Но это еще не скоро — следствие только началось.

— Да, сестра сообщила мне, что они ждут результатов каких-то важных экспертиз.

— В любом случае, Лиз, — сказал Брендон, поднимаясь, — держите меня в курсе. При моей занятости я могу что-то упустить.

— Виктор Дэниэл Дадли, признаете ли вы себя виновным в убийстве Грейс Хейворд Дадли, совершенном шестого мая 200* года?

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

Пять месяцев со дня первого визита О’Брайана к Лиз Кларк пролетели быстро. Слушания по делу Виктора Дадли должны были состояться в конце октября. К началу процесса О’Брайан изучил все доступные материалы, не раз еще побывал у Лиз, познакомился с миссис Тринити Дадли, кроме адвоката Ламмерта побеседовал с рядом других причастных к делу лиц — короче говоря, предпринял все, что было возможно в его статусе стороннего наблюдателя. Не сделал он только одного — не встретился с Виктором Дадли.

Что-то все время отводило: деловые встречи, поездки, непредвиденные обстоятельства. Пару недель назад О’Брайан уже позвонил было в тюрьму, но ему ответили, что обвиняемый Дадли загрипповал и свидания с ним временно отменяются. Какие-то силы постоянно отталкивали Брендона от Вика, и вполне вероятно, что источник, их питавший, таился в его же подсознании. Где-то в глубине Брендон считал, что разговор с обвиняемым лишь исказит истинную картину происшедшего, которая, как ему казалось, начала перед ним вырисовываться.

…О’Брайан сидел в правой половине зала суда, ближе к присяжным, и наблюдал всю гамму переживаний на лице подсудимого: недоумение и покорность, отчаяние и надежду, страх и отрешенность, быстро сменявших друг друга. Что это: гениальная игра или истинные чувства? Вначале Брендон не мог отделаться от мысли, что воспринимает сегодняшний процесс как нечто зрелищно-театральное, — скорее фарс, а не трагедию. Однако чем дальше продвигалось заседание, тем быстрее меркли эмоции Дадли, сменившись вскоре одной — тяжелой подавленностью.

На суде обвиняемые ведут себя по-разному. Но в большинстве своем это обычные люди, и редко кому из них удается сохранять спокойствие под напором испытующих взглядов. Впрочем, встречаются и «рекордсмены самообладания». Трудно сказать, что помогает человеку, когда он оказывается в незавидном положении подсудимого: внутренние качества, стойкая уверенность в собственной правоте или что-то иное…

Стоило О’Брайану ненадолго задуматься, как тут же в его памяти всплыл тот давний процесс, на котором подсудимым был Стивен Кларк… А ведь все происходило в этом же зале суда. Да, конечно, именно здесь… Брендон глянул по сторонам, и ему вдруг почудилось, что он перенесся на десятилетия назад. Удивительно, но он до сих пор помнил все в деталях, даже те скупые фразы, которыми они со Стивеном обменивались во время заседания. Тогда они еще были друг для друга только адвокатом и клиентом. Странно представить!

— Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

— Я не буду говорить, скажи ты, как надо.

— Ваша честь, мой подзащитный отказывается от последнего слова.

Мог хотя бы сейчас сказать, что раскаиваешься. Я ведь тебя просил!

— Я не раскаиваюсь.

— Решение будет не в твою пользу.

— Оно будет таким в любом случае.

— Да, но приговор…

— Стивен Джадж Кларк, суд присяжных признал вас виновным в убийстве первой степени с отягчающими обстоятельствами, посему…

…Молодому, полному сил и энергии человеку, в котором жизнь бьет ключом, вдруг объявляют, что очень скоро — такого-то числа, в таком-то месте и в такой-то час — он умрет. Дикость! В это невозможно поверить! Стив, наверное, и не поверил — очень уж спокойным он выглядел в ту минуту.

— Ну что: комедия окончена? Чего ты побледнел, Брендон? Ждал новостей повеселее?

— Я думал… будет хотя бы пожизненное…

— Да? И что бы я, интересно, делал с этим пожизненным?

— Ладно… не отчаивайся! У меня уже все готово — завтра же я подам апелляцию.

— Ты очень на нее рассчитываешь?

— Да. Она составлена грамотно. У нас есть шансы. Зачем ты отказался от последнего слова? Уверен: это повлияло на приговор. Сказал бы только, что не хотел этого. Что тебе стоило?

— Но… я хотел этого! Не надо апелляции, Брендон…

Когда произнесли приговор, О’Брайан почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица. Хотя уже с середины процесса стало ясно, что провал неизбежен, он все равно надеялся на удачу, надеялся до последнего. Но присяжные поверили тогда подсудимому, а не ему, защитнику…

Кому поверят они сегодня?..

Присяжные… с окаменелыми лицами — все как на подбор! Подбором присяжных можно добиться желаемого вердикта как для защиты, так и для обвинения. Обычно это делается в заведомо глухих делах — с сомнительными уликами, отсутствием свидетелей. Вряд ли такая необходимость была сегодня.

То, что жюри присяжных подобрано в пользу обвинения, Брендон заметил сразу. Не было в нем ни сердобольных старушек, традиционно сочувствующих молодым людям, ни мужчин в возрасте подсудимого, от которых можно ожидать понимания. Из двенадцати присяжных трое были афроамериканцами, двое — латиноамериканцами. И это в «белом» штате, где процент цветного населения невысок! Причем женщин в жюри оказалось восемь, то есть в два раза больше, чем мужчин. А дамы, как известно, существа безжалостные… Похоже, кому-то очень нужно, чтобы Дадли ни при каких условиях не оказался оправдан.

«Суд над всеми преступлениями, кроме государственных, должен быть судом присяжных», а потому его следует принять как некую божественную данность: как день и ночь, море и твердь, небо и звезды на нем!

Но вся беда в том, что присяжные — тоже обыкновенные люди. Каких бы моральных устоев заседатели ни придерживались, на их решение в большей степени влияет рост налогов, сварливый шеф, подрастающие дети, а еще — цены на бензин, наводнение в соседнем штате и пронесшийся где-нибудь за две тысячи миль торнадо, и даже то, не слишком ли поздно и плотно они вчера поужинали.

«„Суд присяжных состоит из двенадцати человек, которые собираются, чтобы решить, чей адвокат лучше“, — припомнилось О’Брайану. — Кто это сказал? Наверняка американец!»

Брендон и прежде задавался вопросом, как это можно: прийти с улицы и спустя несколько часов решить чью-то судьбу? Участь присяжных всегда казалась ему незавидной, при том, конечно, что каждый из них сознает, какой груз ответственности взваливает на свои плечи, садясь в кресло за лакированной перегородкой. Иначе… «Пожалуй, присяжных стоит водить на экзекуции — в приказном порядке, — подумал он. — Чтоб еще до принятия присяги они знали: присутствовать при казни человека, которого они признáют виновным, — их святая обязанность! Некоторые из них после этого — уж точно! — не смогут до конца дней своих спокойно заснуть. И возможно, желающих исполнить „почетную гражданскую обязанность“ тогда сильно поубавится».

О’Брайан снова поглядел на Дадли — тот походил сейчас на человека, безропотно принявшего свою участь. Судья обратился к Вику с очередным вопросом, но тот ничего не ответил, низко опустив голову. Брендону передалось ощущение полной безысходности и покинутости, от него исходившее, и он почувствовал, что помимо воли начинает сопереживать подсудимому.

Виктор Дадли будто повторял сейчас трагическую судьбу Стивена Кларка.

«Ба! Да они ведь родственники! — вспомнил Брендон. — Хотя и не кровные, конечно… Такие разные внешне и по характеру… Но как много схожего в их судьбах! Оба убили близких им женщин, оба осуждены…» — Сомнений в том, что сегодня будет вынесен обвинительный вердикт, у Брендона уже не оставалось. — «Но Стивен отчаянно твердил, что убил он, а Вик наперекор всему кричит об обратном… А были ли они знакомы? По всей видимости… Дадли женат уже семь лет. Надо же: почти совпадает с женитьбой Кларка. Как все переплетено в этом мире!..»

2

Виктор Дадли, естественно, был знаком со Стивеном Кларком. Они изредка сталкивались — в основном на семейных торжествах, — едва кивнув друг другу при встрече. Трини и Лиз начали тесно общаться только последние несколько лет — когда миссис Кларк уже стала вдовой. Побеседовать с глазу на глаз Вику и Стиву суждено было лишь единожды — на юбилее мистера Чарльза Дадли в январе 200* года, ровно за три месяца до смерти Кларка.

Весь тот вечер жена занималась гостями, и Вик, не любивший многолюдные сборища, будучи предоставлен сам себе, держался подальше от говорливых родных. В поисках уединения он забрел, наконец, в одну из дальних комнат отцовского дома, где и застал Кларка, тоже без своей дражайшей половины. Его именитый родственник, в белом с сиреневатым отливом костюме, вальяжно рассевшись на диване, потягивал виски с содовой. Это был представительный мужчина лет сорока, с копной волнистых светло-каштановых волос и проницательным взглядом.

Вику не раз приходилось слышать разговоры о Стивене Кларке, о его непростой судьбе. Большинство из них Вик, как всегда, пропускал мимо ушей, запомнилось ему только, что, по мнению окружающих, Стивен — человек захватывающе интересный. И вот невзначай представилась возможность побеседовать. Но у Вика вдруг перехватило дыхание, и он оробел, как школьник.

Завораживало уже то, что Кларк был писателем. С детства у Вика сложилось представление о писателях как о не совсем обычных людях. Для него романисты были кем-то вроде «поводырей по Зазеркалью», потому что они многие вещи понимают глубже, чем простые смертные. Именно писателям дано и видеть, и слышать, и знать то, что другим неведомо, и ходить туда, куда другим заказано. Несомненно, что этому способствовала мать Вика, миссис Джулия Дадли, которая много читала им с братом, начиная с самого раннего возраста, и не только сказки, но и всякие взрослые истории, сопровождая чтение подробными комментариями и рассказами о людях, их сочинивших.

Кларк, уловив смущение Вика, смотрел иронично-выжидающе. Не заговорить сейчас выглядело бы просто невежливо.

— Скажите… — Вик запнулся, не зная, как учтивее обратиться: по имени или лучше: «мистер Кларк»? — Скажите, а как это — быть писателем? Можно ли этому научить?

— Научить писать? — переспросил Стивен. — Конечно! Это так же просто, как выучить зайца стучать на барабане.

— Вы шутите, а я серьезно спросил.

— Я тоже серьезно, — ответил Кларк, ставя стакан на столик. — Садитесь, — он рукой указал на стоящее рядом кресло.

Вик покорно сел.

— Вот что я скажу вам, молодой человек, — продолжил Стивен, поглядев пристально на собеседника. — В нашем деле желающих учить хоть отбавляй. Они надают вам кучу советов, уговорят тоннами «глотать» чужие книги, чтобы набраться в них опыта, скажут, что писать нужно от зари до зари и изо дня в день. Насуют разных учебников о том, как «делать бестселлеры», и тому подобное. Мой вам совет: выкиньте все это из головы! Учебники здесь не помогут. Просто сядьте и попробуйте что-нибудь написать. И если начнет получаться, если в какой-то момент почувствуете, что вас затянуло, что не в силах оторваться — это ваше! С того времени не слушайте больше никого, кроме себя самого. Пишите столько, сколько хотите, когда хотите и о чем хотите. Подражать вначале вы будете обязательно, даже если за всю жизнь прочли не более десятка книг. Потом это пройдет. Всё! Остальные рецепты ненадежны и далеко не универсальны. И будьте готовы, что дальше идти придется одному. Писательство — путь долгий и одинокий.

Кларк снова взял в руки стакан. Вик во все глаза смотрел на него.

— Да, спасибо… А в чем все-таки секрет успеха?

— Секрет? — рассмеялся Стивен. — Для меня иногда большой секрет, как заставить себя приняться за дело! Простите, забыл ваше имя…

— Вик.

— Так вот, Вик. Когда я сажусь работать, то работаю как одержимый. И всегда пишу только то, что чувствую, не думая о деньгах и славе. Других секретов у меня нет! — заверил Кларк.

Вик опустил глаза, не выдержав его насмешливого взгляда.

— Но… я не знаю, с чего начать. О чем писать?

— Вы не оригинальны, Вик! — ответил Стивен. — Точно таким же вопросом задавался и я когда-то. Давайте так: возьмите для начала крутую харизматичную личность и сочините о ней какую-нибудь невероятную историю. Уверяю вас: читателю это понравится. Американцы любят яркого, сильного, пускай даже неправдоподобного героя. Вас сразу заметят и станут ждать продолжения. А дальше все пойдет по накатанной дорожке.

Вик поблагодарил улыбкой и, расхрабрившись, спросил:

— Вы не пишете стихов?

Стивен покачал головой.

— А у меня иногда получаются…

— И с юных лет аккуратно записываете их в тетрадь, которую прячете под подушкой?

— Вы опять смеетесь…

— Нет, Вик, не обижайтесь! Просто я хочу, чтоб вы поняли: писать «в стол» — самое пустое занятие. Раз есть у вас что-то за душой, смело бросайте это в мир. Тогда только и узнáете цену своим виршам. Даже если окажется, что они никуда не годятся, — все равно: как минимум найдете хоть одного, но своего читателя.

— На всяк товар купец найдется? — вяло усмехнулся Вик.

— Хотя бы и так. Но очень может быть, что этот ваш читатель будет стоить целой толпы… И знайте: урок нужен в первую очередь вам. А иначе будете без конца блуждать в потемках собственных рефлексий. Не существует «писателей для себя». Это шизофрения.

Кларк испытующе смотрел на собеседника, откинув руку на спинку дивана. Вик снова потерялся под его взглядом, не зная, чем продолжить разговор. Повисла неловкая пауза. По правде сказать, он не был готов к беседе на столь отвлеченную и туманную тему, как творчество.

Стивен, похоже, понял это:

— А ведь мы с вами, кажется, родственники?

— Да, — подтвердил Вик, — свояки. — И, заметив, что Кларк нахмурился, пояснил: — Наши жены — сестры.

— Вот как! — радостно подхватил Стивен. — Значит, мы друзья по несчастью? Скажите, Вик: ваша жена часто вам изменяет?

— Изменяет? — удивился Вик. — Нет!

— Как так «нет»? Они же сестры. Вы еще скажите, что вы у нее первый! — с вызовом бросил Кларк.

— Именно так… — ответил ошарашенный Вик.

Стивен отпил немного виски:

— Ни в чем нельзя быть уверенным до конца, Вик. Даже в том, что кирпич, которому суждено упасть на вашу голову, упадет на нее как следует, — изрек он и, поняв, что Вик озадачен его словами, продолжил: — Но не волнуйтесь, всё не так страшно. Главное — твердо знать: она ваша! И тогда… ее легкие измены, — Стивен поднял вверх стакан, — вы можете утопить в половине стакана виски.

— Вы много пьете, — неожиданно для себя ляпнул Вик.

— Однако, молодой человек… вам не откажешь в правдолюбии! И вы всегда так: говорите то, что думаете?

— Простите… — стушевался Вик, — я не хотел…

— Да ладно, я пошутил, — приободрил его Стивен. — Я не обижаюсь по пустякам. А что до выпивки, то, во-первых, «много» — понятие относительное. И потом… я столько лет не мог взять в рот ни капли…

— Из-за болезни? — простодушно спросил Вик.

— Болезнь? — усмехнулся Стивен. — Да… пожалуй… и притом тяжелая!

«Над чем он опять смеется? Или мне показалось?» — подумал Вик. Стивен Кларк производил на него двоякое впечатление — притягивал и вместе с тем подавлял.

— …Спасало только курево, — чуть помолчав, добавил Стивен, чем окончательно сбил Вика с толку.

— Просто… когда вы работаете… — начал тот.

— Вы хотите знать, на трезвую ли голову я пишу? Отнюдь. Обычно одна-две рюмки неразбавленного скотча — и я готов к деятельности, — то ли в шутку, то ли всерьез поделился Кларк. — Впрочем, это не для каждого, — с этими словами он допил свой стакан до дна.

В эту минуту, слепя яркими блестками, которыми было усыпано ее короткое черное платье, в комнату влетела миссис Трини Дадли.

— Вик, вот ты где! Опять увиливаешь, — прервала она их затянувшийся разговор. — Меня уже замучили вопросами: куда подевался младший сын мистера Дадли? Ты почему мобильник с собой не берешь? Простите, мистер Кларк, но мы сегодня принимаем гостей…

Стивен понимающе кивнул.

Вообще-то, без помощи невестки прекрасно обошлись бы как сам Чарльз Дадли, так и его гости. В доме было полно прислуги — и постоянной, и специально нанятой по случаю торжества. Но Трини на этот раз добровольно взвалила на себя обязанности хозяйки. Роль владелицы большого особняка была так мила сердцу Трини Дадли, что она не уставала примерять ее на себя и, казалось, ради этого была бы не прочь из невестки хозяина переквалифицироваться в его жены.

Трини махнула Вику рукой, чтобы тот не задерживался, и исчезла.

— Ваша жена — бойкая особа, — заметил Стивен. — Ну что ж, Вик, договорились: что-нибудь напишете — приносите. Поглядим. Рад был побеседовать!

Вик кивнул и, поднявшись, направился к двери. На пороге Кларк окликнул его:

— И вообще, Вик, будьте активнее — действуйте! Или заведите себе любовницу.

3

Суд продолжился после недолгого перерыва. Садясь на прежнее место, О’Брайан только сейчас заметил рядом с собой миссис Тринити Дадли — она коротко кивнула ему. Взгляд у нее был суровый.

«Подсудимый упорно отрицает свою вину — несомненно, тут приложил руку Ламмерт, — продолжал размышлять Брендон. — Для защиты, в отсутствие веских доказательств, подобная тактика иногда оказывается спасительной. Но… при сегодняшнем составе жюри… — Брендон обвел взглядом застывшие лица заседателей, — скорее все будет наоборот… Если бы Дадли признался, то еще мог бы рассчитывать на их снисхождение», — подумал он, уловив перемену в настроении присяжных.

С одной стороны, виновность Вика трудно было оспаривать — она лежала на поверхности. Чувствовалось, что все уже в зале — от судьи до секретаря — не сомневаются в ней. С другой стороны, Брендона все-таки кое-что смущало…

В первую очередь, чтобы совершить столь тяжкое преступление, надо иметь веские причины. К убийству могли привести и какие-нибудь сложные обстоятельства. Ни того, ни другого у подсудимого, казалось, не было. Кроме того, Вик совсем не походил на классического «любовника-ревнивца». Обвинение же делало ставку именно на эту версию: «Убийство с целью замести следы».

Спору нет — внешность обманчива. На своем веку О’Брайан повидал немало и сам мог порассказать о серийных убийцах с лицами херувимов. Но все же большого труда стоило представить Вика в роли злодея, стреляющего в безоружную женщину, губящего и свою любовь, и свое будущее дитя. Для присяжных это могло стать решающим аргументом к оправданию подсудимого, если бы не полное отсутствие у него алиби на фоне достаточно полного совпадения всех улик.

Не было ли чего-то еще, что могло подтолкнуть его к убийству? Чувствовалось, что здесь не все сходится… И странно — никого в зале, кажется, не смущало абсолютное бездействие защиты. Ламмерт все время отмалчивался — и там, где надо было лишь парировать выпады обвинения, и там, где слова его могли иметь реальный вес.

«Адвокат не защищает клиента, а топит. Старательно топит… Старательный адвокат Ламмерт… Действует явно по заказу. Чей заказ? Кому так нужно, чтобы парень получил по максимуму?» — Брендон вздохнул, теперь уже искренне пожалев, что дело Дадли не попало ему в руки.

Сколько сейчас Вику? Двадцать восемь? Стивену, когда его осудили, тоже было двадцать восемь… Почти четверть века минуло, а что с тех пор изменилось? Разве что усовершенствована сама процедура… и оплошности, какая вышла у них со Стивеном Кларком, ожидать не приходится.

Смертная казнь… Чем она станет для Дадли? Только не наказанием, не карой. Он и в последнюю минуту будет повторять, что невиновен. Слышать такое от приговоренного — жуткое испытание, потому что, каким бы кровавым маньяком он ни был, в эту минуту ему начинаешь верить!

Еще одна — никем не просчитанная — издержка смертной казни: несоразмерность ее воздействия на каждого конкретного человека в отдельности. Конечно, подобное можно сказать о любом виде наказания, но высшая мера — она же исключительная — для кого-то может стать и запредельной… Для одного казнь — скорое избавление от опостылевшего существования, вероятно, даже от необходимости самому накладывать на себя руки — и таких, вопреки ожиданию, оказывается немало — то есть почти благо. Для другого — необъятный ужас, который превращает все оставшиеся дни в ад.

«Да, этому парню придется нелегко, — подумал Брендон. — Это Стивен мог рассуждать о жизни на краю смерти. Такое дано не каждому… Хватит ли у него сил самому сделать последние шаги?» — И тут Брендон поймал себя на мысли, что еще до вынесения приговора думает о казни Вика как о непреложном факте. «Дурной знак!» — решил он.

Меж тем все материалы следствия были оглашены, все свидетели допрошены, стороны высказались. Борьба — если она и была — осталась позади. Суд подходил к концу.

Брендона, как всегда, подпирали неотложные дела, в перерыв он отлучился, съездив на полчаса в свою контору, и едва успел к продолжению заседания. Присяжные были уже на своих местах.

«Недолго же они совещались!» — подумал Брендон.

Дальше уже все пошло быстро. Заседатели вынесли вердикт: «Виновен». Судья удовлетворенно кивнул и тут же начал зачитывать приговор. Пока он произносил все положенные, невообразимо длинные фразы, Вик внимательно на него смотрел, внимательно слушал… Но вот судья замолчал, и на некоторое время стало абсолютно тихо. Ни возгласа радости, ни вздоха облегчения, ни — как это нередко бывает — крика отчаяния.

Виктор медленно повернулся — он смотрел в зал, но не искал взглядом кого-то конкретно, а как будто хотел спросить: правда ли то, что было сейчас произнесено, не ослышался ли он? И все в зале, включая тех, которые только что единодушно признали его убийцей, теперь, когда приговор был произнесен, почему-то не могли без содрогания смотреть ему в глаза и, будто по команде, потупили взор.

О’Брайан, не отдавая себе отчета, сделал было то же самое, но, быстро стряхнув оцепенение, поднял голову и посмотрел на осужденного. Вик ответил ему долгим отчаянным взглядом, от которого Брендона передернуло: это был взгляд человека, по горло затянутого зыбучими песками…

— Не делай этого, прошу тебя! Не делай того, о чем минуту спустя ты горько пожалеешь. Дай его сюда. Дай мне пистолет…

— Миссис Тринити Дадли, сколько лет вы состоите в браке с подсудимым?

— Семь лет.

— Он был хорошим семьянином?

— В общем, да.

— Случались между вами размолвки, ссоры?

— Ну… как у всех.

— За последнее время не изменилось ли отношение мужа к вам?

— Да. Мне казалось… он не всегда искренен со мной.

— Отмечали вы несдержанность, агрессивность в поведении мужа? Не было ли у него депрессивного состояния?

— Нет, ничего такого.

— Как вы считаете: способен ли ваш муж убить?

— Протестую, ваша честь! Вопрос не по существу дела.

— Протест принимается. Замечание представителю обвинения: постарайтесь впредь быть более корректным в своих вопросах.

— Хорошо, ваша честь. Я могу продолжать?

— Продолжайте.

— Скажите, миссис Дадли: вы знали, где ваш муж хранит оружие?

— Нет. Я вообще не имела представления о том, что он купил пистолет. Если б я только знала, что у него на уме!..

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

Брендон возвращался от Лиз поздним вечером, порядком уставший. Но о потраченном времени не жалел — разговор с Лиз принес свои плоды. Скорее всего, то, о чем она ему рассказала, было правдой, и отчим действительно развратничал с Трини. Тогда многое становилось понятным.

Помнится, в молодые годы они с женой много дискутировали на эту тему. Глория тогда готовила материал для научного исследования о проблеме насилия в семье.

Жертвы насилия — прирожденные мстители, вернее, жизнь сделала их таковыми. Боль и стыд, испытанные в детстве, жгучим клеймом впечатываются в их души, заставляют жить с постоянным ощущением, будто клеймо это горит ярким пламенем и заметно всем и каждому, как бы глубоко ни старались они его упрятать. Свою затаенную боль эти люди пытаются глушить алкоголем, наркотиками, часто злоупотребляют едой, сексом, некоторых из них влекут экстремальные, непредсказуемые ситуации. Но подчас скрытая до поры агрессивность, как распрямившаяся пружина, находит жесткий выход…

Если женщина в детстве подверглась насилию, ненависть и желание мстить всему «роду мужскому» остаются в ней на всю жизнь.

Да, съездил он не зря! Надо обязательно еще раз самому поговорить с Трини — помощник тут не справится.

Брендон пытался пока в общих чертах нарисовать себе внутренний портрет Трини Дадли, проследить ее детство, юность, период взросления вплоть до настоящего времени. Но даже самые смелые из его предположений были бледным оттиском по сравнению с контрастной черно-белой реальностью…

Детство Тринити Дадли, урожденной Монро, нельзя было назвать ни спокойным, ни счастливым. Сколько себя помнила, Трини видела дома одни бесконечные трудности.

От семейных неурядиц она часто спасалась в зале кинотеатра, расположенного в двух кварталах от их дома. Здесь ее ждал совершенно иной мир. Сидя в первом ряду на скрипящем обтертом кресле, с замиранием сердца ждала она того мгновения, когда свет начнет гаснуть и в кромешной тьме вновь произойдет чудо — девочка по имени Трини Монро вдруг перестанет существовать и воспарит к засиявшему полотну. Разве могло такое произойти дома — перед стареньким, вечно бубнящим телевизором? Все карманные деньги Трини тратила на кино, и бывало, что экранные сказки заменяли ей и обеды, и ужины. Глядя на анилиновый рай, казавшийся ей большей реальностью, чем серая повседневность, она твердила себе: «У меня будет так же! У меня все это будет!», свято веря, что рано или поздно ее жизнь станет точь-в-точь такой, как на экране, даже если придется для этого ограбить банк!

Денег в доме хронически не хватало, поэтому Трини подрабатывала где ни попадя: разносила газеты, мыла посуду, потом работала в закусочной, нянчилась с чужими детьми. Ей было абсолютно все равно, что делать, лишь бы оставалось время для ежедневного «кинопогружения». Кино превратилось для нее в наркотик. Даже попробовав в двенадцать лет марихуану, Трини не получила такого кайфа, какой давал ей светящийся в темном пространстве прямоугольник натянутого полотна.

Это был ее мир, где удивительным образом перемешивается естественное и фантастическое. Здесь она находила все: и сокрушительные бездны, и звездные вершины. Другая бездна — куда менее романтичная — ждала ее дома…

Отчим Мэтью Маккейг относился к падчерице как к половой тряпке: в лучшем случае не замечал, в худшем — поддавал ногами. Проворства Трини было не занимать — с малых лет она научилась уворачиваться от его мощных ручищ, единственное, что требовалось, — все время быть начеку. Ее младшие братишки страдали от подзатыльников куда чаще.

Мэтью обратил на падчерицу внимание сразу, едва та повзрослела. Трини было уже тринадцать, и она прекрасно понимала, чего хочет от нее отчим. Он не брал ее силой, поэтому внезапное приобщение к миру взрослых ей даже понравилось. Особенно то, что все должно было происходить в строжайшей тайне — не только от матери, но и от всех вокруг. Так продолжалось года два, пока Мэтью не начал зверски пить. Напившись, он неизменно лез к падчерице. Ему теперь было наплевать, что подумает жена или кто другой. И скоро о его непотребном поведении знали уже многие.

Вот тут-то и начался настоящий кошмар. Трини пришлось испытать все: ловить косые взгляды соседей, слышать на каждом шагу перешептывания за своей спиной, выносить недвусмысленные намеки и издевательства одноклассников. К тому времени секс с отчимом уже потерял для нее всякий интерес. Но отвертеться от потных ласк Мэта было практически невозможно. Если Трини пыталась где-нибудь спрятаться, он все равно находил ее и тогда уже брал силой.

Трини уходила из дома, болталась целыми днями неизвестно где, но потом, голодная и злая, снова возвращалась. Мэтью, как ни странно, не накидывался на нее с кулаками — хотя мать поколачивал регулярно, — а, наоборот, принимался задабривать. И Трини скоро нашла в том выгоду — начала трясти из отчима деньги и на шмотки, и на развлечения. Можно сказать, что она научилась зарабатывать на собственном несчастье.

Но ночью, лежа лицом к стенке, Трини посылала на голову отчима все мыслимые и немыслимые проклятья. Сжимая под одеялом кулаки, она ревела от сознания собственного бессилья. Она ненавидела Мэта, но еще больше она ненавидела себя за то, что не может достойно отомстить.

Тремя годами позже Мэтью Маккейг неожиданно скончался. Вернувшись как-то вечером в изрядном подпитии домой, он упал и ударился виском об угол стола. Жена нашла его только наутро. Трини к тому времени уже вышла замуж и была беременна первым ребенком. Узнав о смерти Мэта, она даже вздохнула пару раз. Что ж, на этот раз за нее отомстила судьба. А жаль… Именно тогда она поняла, что месть — чувство сладкое, хоть и с пикантной горчинкой.

Пока же, оставаясь в домашних застенках, Трини существовала как бы в двух измерениях. Единственными островками счастья, помогавшими ей выжить, оставались киносказки. Но едва только жизнь вступала в конфликт с миром грез, становилось до того тошно и гадко, что уже не крик рвался из души, а вой. И чем прекраснее была очередная сказка, струившаяся на нее с экрана, тем сильнее оказывалось наступавшее вслед отчаяние. В эти минуты Трини ощущала дикую, неодолимую боль и тоску, и только самоудовлетворение в ванной служило ей маленькой разрядкой.

Трини Монро нельзя было назвать идеалисткой. Она давно уже вывела для себя, что деньги — это бумажки, приносящие удовольствия. Но ее не устраивало «усредненное благосостояние». Она хотела стать богатой, очень богатой! А для этого надо было во что бы то ни стало пробиться в самые высокие слои общества. Трини была уверена: настоящая жизнь только там, наверху. И начинается она с той минуты, когда можешь, не кривя душой, сказать себе: «Да, я богат!» А до этого — только мрак и грязь, и больше ничего!

Но Трини вовсе не собиралась добывать счастье упорным трудом — следовать рецепту «американской мечты» не входило в ее планы. Богатство должно было свалиться на нее сразу — с небес! Пока же выход из порочного круга, в котором ее мотало, виделся только один: удачно выйти замуж и как можно скорее.

В семнадцать лет, проводя летом неделю в молодежном лагере, она познакомилась с Виком Дадли. Сын состоятельных родителей, робкий и покладистый. Да она будет из него веревки вить! Какое-то время Трини казалось, что она вытащила тот самый, заветный, билет. Она была в восторге! Слух ласкало даже то, как фамилия Вика гармонирует с ее именем, образуя новое, экзотическое сочетание: «Тринидад Ли».

Но скоропалительное замужество обернулось самой примитивной прозой. Трини и опомниться не успела, как, будто сами собой, завелись дети. Работать теперь приходилось намного больше, чем в юности, а чтобы сходить в кино, не хватало не только времени, но часто и денег. Ни ожидаемого богатства, ни свободы жить ничего не делая, она не получила. Конечно, это было все же лучше, чем сбегáть от монстра-отчима и скитаться по углам, но надежды на хрустальный замок рухнули. Оставалось только смириться с безбедным существованием, которое в перспективе мог обеспечить ей Вик.

Но разве об этом она мечтала? Ей все так же грезились наряды, усыпанные неподдельными бриллиантами, собственные яхты, виллы, самолеты и острова в океане.

Трини не видела радости в заботах материнства. Глядя с детства на вымотанную, дерганую мать, на болтающихся под ногами сопливых братишек, благодаря которым в доме никогда не залеживалось съестное, Трини понимала, что дети — это оплошность, недоразумение, плата за утехи любви, в лучшем случае — обязанность и необходимость, но никак уж не радость и счастье. Поэтому из Трини вышла странная мать. Нельзя сказать, что она ненавидела сыновей, но относилась к ним, словно чужая тетя.

Вик, напротив, бывал с мальчиками излишне мягок, а это, конечно, было не совсем то, что им требовалось от отца. Детям, наверное, пошло бы на пользу, если бы родители отдали их на время в закрытый пансион, и чем раньше, тем лучше.

У Трини оставалась последняя надежда: может быть, хоть толстосум Чарльз Дадли оставит им что-нибудь? Она знала, что фирма уже практически перешла к Сэму, но была уверена, что дед не обидит любимых внуков. Обработкой свекра Трини и собиралась заняться в самое ближайшее время. Внезапная смерть мистера Чарльза перечеркнула все ее планы. Вышло хуже некуда. Если не считать весьма скромных подарков, сделанных дедом еще при жизни, семья Вика не получила из его немалого наследства практически ничего.

Больше надеяться было не на что. Год пролетал за годом, а заветный анилиновый рай отодвигался все дальше к горизонту.

На этой почве Трини стала все чаще впадать в депрессию. Чтобы выбраться из тягостного состояния, она начинала без удержу сорить деньгами, покупая кучу бесполезных вещей. Надо сказать, что Трини и раньше «заносило», она не могла приучить себя жить по средствам, часто неуемными тратами ставя мужа в неловкое положение.

Вик Дадли прощал жене все ее причуды, а она бессовестно злоупотребляла его терпением, потому что давно вывела для себя формулу: «Вика легко обидеть, но трудно сделать так, чтобы он всерьез обиделся».

На седьмом году супружества, только выкарабкавшись из очередной депрессии, Трини почувствовала едва заметную перемену в поведении мужа. Вик сам — повышенным вниманием, предупредительностью — способствовал тому, что к Трини закралось сомнение. Никаких доказательств у нее еще не было, но она сердцем почуяла неладное. Несмотря на то, что в постели Вик старался вести себя как прежде — а может быть, как раз благодаря этим стараниям, — Трини быстро поняла: у мужа появилась любовница!

Наконец однажды после того, как Вик весь вечер ходил за ней хвостом с телячьими нежностями, Трини, распахнув в мужнино отсутствие шкаф, принялась с остервенением перебирать рубашки, поднося одну за другой к носу, будто желая «унюхать» соперницу.

Но как раз это ей было недоступно. С духами у Трини давно сложились напряженные отношения. Еще в детстве она умудрилась два раза за сезон переболеть гриппом, после чего нос перестал различать тонкие запахи. Поэтому ей было все равно, каким парфюмом надушиться, и чем сильнее и резче был аромат, тем лучше. Не в состоянии отличить один номер «шанели» от другого, Трини выбирала духи по их стоимости и по внешнему виду. Как-то раз, прочитав в дамском журнале, что парфюм в вытянутом флаконе считается самым изысканным, стала покупать только такие.

Ей было не ощутить запаха соперницы, но внутреннее чутье работало безотказно. Трини просмотрела в шкафу все костюмы, вывернула все до единого карманы — ничего! Прошерстила полки сверху донизу. И на нижней нашла… Нет, это был не платок со следами губной помады, не волос блондинки или скомканные трусики, это был тугой кожаный футляр. Она вытащила его, расстегнула кнопку и извлекла на свет божий новенький, сверкающий сталью пистолет…

2

Утром Кристофер Литгоу приехал в контору на полчаса раньше обычного и теперь терпеливо ожидал патрона, прохаживаясь в приемной. Работая у О’Брайана второй год, он успел усвоить многие методы начальника. И в первую очередь — главный принцип: к любому вопросу не подходить поверхностно, а стараться как можно глубже вникнуть в суть.

Все наставления Литгоу слушал с неукоснительным вниманием. Чаще предпочитая не комментировать замечания босса, а молча кивать, потому что еще с юности следовал почерпнутому из литературы, которую поглощал тогда в огромном количестве, золотому принципу: «Лучше помалкивать и казаться глупцом, нежели открыть рот и не оставить в том сомнений».

Впрочем, глупцом Кристофера Литгоу никто и не отважился бы назвать. О’Брайан с его знанием людей моментально оценил деловые качества нового подчиненного и пока еще ни разу в них не усомнился.

В последние дни Литгоу с тревогой отмечал, что босс в разговоре с ним именует двадцативосьмилетнего Дадли «мальчишкой». Дело в том, что самому Кристоферу только-только исполнилось двадцать пять, и он изо всех сил старался выглядеть солиднее. Для этого пару месяцев назад даже отпустил усики, но потом спешно их сбрил, потому что, как-то раз глянув утром в зеркало, уловил в своем облике что-то от Чарли Чаплина.

Держался Кристофер с неизменным достоинством, обладал превосходной осанкой, хорошими манерами, то есть имел набор качеств, безотказно действующий на клиентов, — те сразу понимали, что имеют дело с профессионалом. Поэтому все опасения Литгоу были напрасными — все-таки «молодость — это недостаток, который быстро проходит».

Едва переступив порог конторы, О’Брайан увидел Криса Литгоу, стоящего у двери его кабинета.

— Виктор Дадли левша, — кратко доложил тот.

Даже зная расторопность Литгоу, Брендон все-таки немного опешил, услышав то, разузнать о чем только собирался ему поручить.

— Я в курсе, — сказал он, окинув помощника одобрительным взглядом.

— А пистолет был у него в правой руке.

— Дадли переучивали в детстве.

— Большинство переученных все равно многое делает левой, — настойчиво продолжал Литгоу. — И потом… мне кажется, если человек выстрелит в себя, пистолет сразу выпадет из его рук.

— Необязательно, — покачал головой О’Брайан, — как правило, мышцы не успевают разжаться. Сомневаетесь — проконсультируйтесь у криминалистов.

— Есть еще нестыковка: ночной клуб «Ревущая сова» в пятницу начинает работать только в десять.

— Так… И шестое мая…

— Не было исключением, — завершил фразу Литгоу.

— Вот это дельная информация, — похвалил О’Брайан. — К тому времени, вероятно, даже полиция уехала… Как вы думаете, Литгоу?

— Да, патрон, — ответил тот, неопределенно улыбаясь.

— Но вы, я вижу, пока не вполне удовлетворены результатами? Продолжайте поиски, Кристофер! — вдохновил его Брендон. — Все, что наскребете, — сразу мне на стол. Договорились? Да, и еще: поинтересуйтесь, пожалуйста, имеются ли сведения о том, что левши более склонны к совершению немотивированных действий. Что говорит статистика? Проводились ли на этот счет какие-нибудь исследования?

Литгоу быстро кивнул и вышел.

О’Брайан был доволен помощником — все-таки в сообразительности парню не откажешь. Значит, консьерж на суде привирал — уже хлеб! Брендон не сомневался, что Литгоу не остановится на достигнутом и в ближайшее время нароет в деле Дадли еще всякой всячины.

Но на следующей неделе адвокатская контора О’Брайана подверглась прямо-таки нашествию серьезных клиентов — все сотрудники оказались под завязку загружены. И Литгоу пришлось взяться за новое сложное дело.

Встреча с Трини тоже отодвигалась…

— Мистер Поллак, подтверждаете ли вы, что видели вечером шестого мая мистера и миссис Смит?

— Да, они пришли в шесть часов.

— Приходил ли еще кто-нибудь вслед за ними?

— Нет. Никто больше уже не входил и не выходил.

— Хорошо. Расскажите, что было дальше.

— Так вот: где-то в начале восьмого я почувствовал, что стало сильно дуть, и поднялся проверить, не открылась ли где форточка. С площадки между вторым и третьим этажом я заметил, что дверь в квартиру Смитов распахнута. Мне это показалось странным. Я подошел к двери, спросил, не случилось ли чего, но никто не ответил. В это время я увидел спускающегося мистера Уилкса — он собирался прогулять своего пса. Мистер Уилкс согласился помочь мне, и мы вместе вошли…

— Продолжайте, пожалуйста. Вы обнаружили чету Смит лежащими на полу без признаков жизни. Так?

— Да. Вы знаете, я здорово испугался — увидеть такое…

— Понятно. И вы сразу вызвали полицию?

— Да-да. Они приехали очень быстро — через пару минут, я и не ожидал. Потом подъехала скорая.

— Что же, мистер Поллак, все ясно. Благодарю за точные ответы. Передаю свидетеля представителю защиты.

— У меня нет вопросов, ваша честь.

— Вы уверены, мистер Ламмерт?

— Да. После виртуозной работы моего оппонента мне и сказать-то нечего.

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

Дела у Остина Ламмерта шли как по маслу. Несмотря на последний провальный процесс, от клиентов отбоя не было, их денежки плавно, немелеющей рекой текли адвокату в карман. Контора его росла и ширилась.

Ламмерт открыл дверь нового, недавно арендованного офиса и хозяйским взглядом оглядел помещение. Все секретари были при деле, то есть на посылках, а на столе уже несколько минут надрывно звенел телефон. Адвокат неторопливо подошел к аппарату и снял трубку.

— Адвокатская контора Ламмерта! — не без удовольствия произнес он и тут же услышал возбужденный голос:

— Ламмерт! В чем дело? Подавайте апелляцию! Вы пропустили уже все сроки!

Остин Ламмерт не смог сдержать улыбки. Компромат, которым щедро поделился с ним Дрейк, был теперь его щитом и оружием. С ним он чувствовал себя как никогда уверенно.

— Мистер О’Брайан, если не ошибаюсь? Однако, коллега… вы меня удивляете — все-то вам неймется! Я ведь сказал, что не нуждаюсь в советчиках.

— Казнь Виктора Дадли назначена на пятое декабря, — продолжал кричать Брендон, — то есть ровно через две недели! Вы должны сегодня же подать апелляцию! Чего вы ждете?

— Мистер О’Брайан, кто из нас адвокат Дадли: вы или я? Позвольте мне самому решать, что и когда я должен делать.

— Ламмерт, вы действуете преступно! На суде у обвинения была толпа свидетелей, у вас ни одного! О чем это говорит — только о вашей лености и тупости! А «открытая входная дверь»? Как вы могли допустить, чтобы такая существенная деталь из алиби вдруг превратилась в улику?!

Ламмерт расхохотался в трубку.

— Ваша халатность вам дорого обойдется! — не унимался О’Брайан. — Я добьюсь, чтобы вас лишили лицензии!

— О как! А не у вас ли, дорогой коллега, однажды уже отбирали лицензию? Многим до сих пор непонятно, как вам удалось выпутаться.

Брендон замолчал — выпад Ламмерта сразил его не меткостью, но неожиданностью.

— Вы, я вижу, без дела не сидели… — наконец проговорил он. — Собрали на меня досье?

— Да, наскреб немного… — продолжал Ламмерт, сейчас он чувствовал себя на коне. — И еще кое-что такое, о чем оч-чень любопытно было бы узнать служащим вашей конторы, да и не только им, я думаю! — Последнюю фразу Ламмерт вставил просто так — «для усиления эффекта», не имея в виду ничего конкретного.

Скорее всего, он следовал еще одному из постулатов Дрейка, гласившему примерно следующее: «Ни один адвокат не может похвастаться тем, что в его практике нет таких фактов, которые он хотел бы скрыть». Ламмерт знал, что играет наверняка, но даже не подозревал, насколько точным окажется выстрел.

У Брендона перехватило дыхание: «А вот это удар ниже пояса. Надо поскорее взять себя в руки».

— Поговорите с женой Дадли, — упавшим голосом произнес он, — там есть неувязки…

— Всего доброго, коллега! — резко оборвал разговор Ламмерт. — Не суйте нос в мои дела, и я не стану интересоваться вашими.

Ламмерта теперь не тревожили никакие угрозы — компромат, как он только что убедился, был весьма действенный. Конечно, у О’Брайана есть связи во влиятельных кругах, вплоть до генерального прокурора и губернатора штата… И немногим ранее он, несомненно, мог бы добиться, чтобы Ламмерта отстранили от ведения дела. Но сейчас, по завершении суда, проведенного без каких-либо отступлений от процессуальных норм… да еще и под председательством почтенного Герберта Смайлза в качестве судьи… Нет, О’Брайан машет кулаками после драки — это ясно.

«Откуда он мог узнать?» — первое, что подумал Брендон, немного придя в себя. Каким образом Ламмерту удалось копнуть так глубоко? Недаром, видно, сказано, что все тайное становится явным…

По правде говоря, Брендон был больше растерян, чем испуган. Ему бы сейчас хоть частичку той невозмутимости, которой обладал Стивен! Стивен… Стив… Все его любили… даже тот, кто недолго с ним общался, тут же попадал под власть его обаяния. Просто встречаются иногда в жизни люди, которых невозможно не полюбить. И пресловутая ориентация не имеет к этому никакого отношения. Нет ничего удивительного, что и Глория была им увлечена. Может быть, потому она и реагировала так болезненно, узнав про их со Стивом связь…

«В конце концов, мы теперь с женой квиты!» — рассудил задним числом Брендон.

О’Брайана не беспокоило, что́ станут говорить о его пристрастиях в светских, немного консервативных кругах их штата. Не боялся он осуждения со стороны сыновей и других родственников. Его семья, несмотря на приверженность католицизму и старым традициям, была достаточно терпимой: допускала браки с иудеями, переход в другую религию, разводы и тому подобное. Он живет в свободной стране, черт возьми! И сейчас ему предоставляется возможность оценить, так ли широки пределы этой хваленой свободы?

Пострадать — и основательно — могла только его репутация юриста. Ведь все переворачивалось с ног на голову. Получалось, что он спасал не просто человека, которого считал невиновным, а предмет страсти — своего любовника! А всю жизнь проповедуемые гуманистические идеалы служили ему лишь прикрытием? Да, картинка рисовалась развеселая — лакомый кусок для недругов и конкурентов! С какой же радостью они наперебой кинутся обливать его потоками грязи, от которой до конца дней не отмоешься!

Брендон представил на минуту несчастное лицо жены, слышащей за спиной грязные сплетни о нем, и понял, что надо оградить Глорию от подобной напасти, чего бы это ни стоило. Нельзя допустить, чтобы история его взаимоотношений с Кларком вышла наружу и хоть как-то еще раз коснулась Глории. Ламмерт, по всей видимости, начнет действовать, только если его крепко прижать, потому что знает: с него самогó тоже перышки посыплются. Придется оставить его в покое. Проклятье! Опять Остин Ламмерт, будто скользкая рыба, вырвался у него из рук!

Но надо же спасать мальчишку — это сейчас главное. Отсрочить исполнение приговора. Времени совсем немного. Чем, собственно, еще он может помочь?

И в эту минуту Брендону вдруг пришло в голову, что тогда, на суде, проводя мысленно параллели между судьбами Стива и Вика, не заметил одного и, может быть, главного отличия, — в противоположность тому, давнему процессу в виновности Виктора Дадли он не сомневался…

Брендон ехал по слегка припорошенным осенней листвой городским улицам.

Теперь он понимал, что ничего особенно не боится. Да вовсе и не страшен этот Ламмерт — жучишка навозный! Кто рассказал ему про лицензию? Дрейк, конечно. Да того самогó можно так пугнуть — мокрое место останется! А что до Стивена Кларка… так он уже три года как в могиле. И пусть только кто осмелится посягнуть на его светлое имя!

Но с чем О’Брайану никак не удавалось справиться — это с подавленностью, которая оставалась после разговора с Ламмертом. Брендон вдохнул глубже и вновь ощутил тянущую боль в груди — в области старого пулевого ранения, того самого ранения, едва не стоившего ему жизни, которое он получил во время бегства со Стивеном. Брендон ненадолго остановился, устало опустил руки на руль. Борьба требовала сил, и немалых. А силы — как нарочно — вдруг оказывались на нуле.

Придется еще посидеть над делом Дадли: заново взвесить все мотивы, улики, нестыковки. И любым способом добиться отсрочки — благо путей для этого предостаточно. Надо решить, каким из них удобнее сейчас воспользоваться.

Одно Брендон О’Брайан знал точно: сцепляться с Остином Ламмертом он пока не станет.

Брендон не был уверен, что именно его угрозы подействовали на Ламмерта, но апелляцию тот все-таки подал, потому что через пару дней Литгоу доложил: дело Виктора Дадли передано на доследование. Осужденному таким образом даровалось еще как минимум несколько месяцев жизни…

2

Первые дни после суда Вик пребывал в состоянии шока: в положенное время он вставал, в положенное время ложился, выполняя все действия бессознательно. Когда же чувства стали понемногу возвращаться, сразу навалилась зревшая внутри боль — невыносимая, неистовая. Она терзала и рвала на части, не отпуская ни на минуту. Но это не была боль от только что зажившей раны, хотя он ощущал ее физически. Вик страдал от гнетущих мыслей — о брате, жене, детях, о погибшей Грейс. Страдал от невозможности доказать свою невиновность. Но еще больше — от полного одиночества.

Вика никто не навещал. Тюрьма «*…филд» славилась строгими порядками, за осужденным зорко следили. Гулять его теперь выводили отдельно от других заключенных — в чистый, ухоженный дворик с цветником в центре. От остального мира двор был отгорожен высокой стеной. Душевая тоже была отдельная. Кроме угрюмых и на редкость неразговорчивых охранников, ни одной живой души вокруг.

Вик даже не подумал о том, что мог бы потребовать своего адвоката, напрочь исчезнувшего после суда, или, на худой конец, пожаловаться на недомогание и вызвать доктора. Кроме того, его обязан был сейчас посещать служитель церкви. Проходил день за днем, но никто не появлялся.

Пару раз Вик пощелкал кнопками на пульте, потом на самóм телевизоре, но экран не вспыхнул в ответ. У охранников он спрашивать не стал, а те не торопились помочь.

Казалось, что, осудив Вика на смерть, мир людей тут же от него отвернулся, словно человек по имени Виктор Дадли, бывший прежде органичной этого мира частью, мгновенно перестал существовать.

Измучившись от пытки постоянно быть наедине с самим собой, Вик начал грезить о скором конце. Но когда и в самом деле осталось уже немного, боль мало-помалу начала стихать, а вскоре исчезла вовсе.

И тут вдруг на смену ей пришел страх. Страх поглотил его целиком. Вик часами сидел на кровати, обхватив колени руками, и трясся мелкой дрожью. Он понимал, что страх этот простой, биологический, скорее даже животный, что его можно и нужно побороть, но… легче не становилось.

Начальник тюрьмы, мистер Стэнли Миллер, тоже не заходил. Он имел репутацию неподкупного цербера, редко делавшего поблажки своим подопечным. Но иногда — особенно когда его ни о чем не просили — в порыве гуманности разрешал такие вещи, заикаться о которых заключенным не пришло бы и в голову. По тюрьме постоянно ходили байки о том, что одному смертнику напоследок привели в камеру проститутку, а другой — пожизненно заключенный — отправился со своей подружкой в месячный отпуск на Гавайи. Но чего не напридумываешь, мотая срок в одиночке?

В конце третьей недели Вику стало казаться, что он сходит с ума. Ночи пошли тревожные, полные сновидений, особенно под утро. Снились разные запутанные истории, вспомнить которые по пробуждении не удавалось. Еще в постели, эмоционально возбужденный от пережитого во сне, он старался ухватить хоть что-то, какую-то ниточку. Казалось, если припомнить одну мелкую деталь, то вся история, весь его долгий сон тут же всплывет. Вик тер лоб, изо всех сил напрягая память, будто знал: там, в этих снах сокрыто что-то очень важное сейчас для него. Но все попытки кончались безрезультатно — вспомнить, что же ему снилось, он не мог. И это было мучительно.

Когда жить — по его подсчетам — оставалось не более недели, Вику объявили об отсрочке, которая вначале показалась манной небесной. Но очень скоро обернулась новой пыткой — безнадежного, тягостного ожидания.

Буквально за день до того вдруг объявился Ламмерт.

— Хреново выглядишь, — начал он, не здороваясь, — и глаза красные.

— Господи, — изумился Вик, — откуда ж ты взялся? Я и забыл, что у меня есть адвокат.

— Был занят, по горло занят, — заторопился Ламмерт. — Кто-нибудь приходил к тебе?

Вик поднял глаза: в словах адвоката, ему показалось, забрезжила надежда. Наверное, кто-то собирается прийти — Трини или… Сэм?.. Но Ламмерт отодвинул от стола единственный имевшийся в камере стул и, усевшись на него, молча уставился на подзащитного.

Вик опустил голову:

— Нет… Никого не было… Они считают, я их опозорил — такое почтенное семейство… и такое омерзительное убийство!

— Их можно понять.

— Нет! Это бесчеловечно! Почему мне никто не поверил?! Ведь я сказал правду!

Ламмерт прищурился:

— А ты сказал ее до конца?

Вик промолчал.

— Всю защиту мне пришлось выстроить на песке, — продолжал адвокат, — на одних твоих заверениях в невиновности. Все показания были против тебя.

— …И ведь никому из этих людей я не сделал ничего плохого… — пробормотал как бы про себя Вик, — никому… кроме Сэма…

— Хотя бы один свидетель!

— Он… есть… — тихо проговорил Вик.

Адвокат подозрительно на него покосился.

— У меня есть свидетель, — повторил Вик. — Ты прав: я сказал правду не до конца. Но я и не мог сказать ее… Хочешь знать, как все было?

— Ты собираешься менять показания?

— Нет.

— Тогда лучше не надо, — металлическим голосом предупредил Ламмерт.

— Мне казалось… если бы я тебе рассказал… мне стало бы легче… — Вик провел рукой по воспаленным глазам. — Да, конечно… лучше не надо… — проговорил он в сторону.

— Апелляцию я подал, — поспешил переменить тему адвокат, — но шансов ноль. Что еще для тебя сделать?

— Не знаю… — покачал головой Вик. — Хочу увидеть детей.

— У тебя и так должно быть свидание с родственниками — накануне… Потерпи немного.

— Нет, я хочу сейчас… если можно… — Вик отвернулся, стараясь подавить рыдание, подступившее к горлу.

Ламмерт встал.

— Чего ты боишься? — сказал он, опуская руку на плечо подзащитному. — Больно не будет — уснешь, как младенец. Очень многие мечтают о том, чтобы так спокойно уйти.

Вик развернулся к нему лицом:

— Остин, я не убийца!

Адвокат тяжело вздохнул.

— Но ты-то веришь, что я невиновен? — дрожащим голосом спросил Вик, в душе он надеялся, что Ламмерт сразу и не задумываясь скажет: «Да, верю!»

Но тот повел бровями и произнес:

— Обязан верить.

Вик медленно опустил голову: это был не ответ — это была могильная плита, из-под которой, он понял, ему уже не выбраться…

— Подсудимый, квартира, в которой вы встречались с убитой, была арендована год назад неким Джоном Смитом…

— Квартиру снял я — под вымышленным именем.

— Вы арендовали ее для свиданий с миссис Грейс Дадли?

— Да.

— Но ведь это… не самый комфортабельный район?

— Мне там понравилось: много зелени, тихо.

— Еще бы! Если не считать, что в клубе напротив гремит, не умолкая, музыка.

— Это ночной клуб, они открываются только вечером.

— Как и вечером шестого мая? Клуб ведь работал в тот день?

— Да…

— Консьерж Поллак утверждает, что именно из-за громкой музыки не расслышал выстрелов.

— Он спал, когда мы вошли.

— Интересно! И часто мистер Поллак пренебрегал своими служебными обязанностями?

— Не помню… Но тогда он спал.

— Допустим. Но консьерж прекрасно вас запомнил. Он даже описал, во что ваша спутница и вы были одеты.

— Он же видел нас и прежде…

— Да, но по показаниям мистера Сэмюэла Дадли, в день убийства на его жене было платье, которое она приобрела накануне.

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

Последний месяц Брендона замучила лютая бессонница, грозящая перейти в хроническую. Легкие снотворные, которыми он обычно пользовался, помогать перестали. На работе он еще как-то держался, но к концу дня уже едва стоял на ногах. И тем не менее вечером Брендон всячески оттягивал отход ко сну, прекрасно зная, что впереди не спасительный отдых, а очередное мучение.

Увидев, что муж время от времени прикладывает руку к груди, Глория настояла на его визите к врачу. Брендон никогда на здоровье не жаловался и с большой неохотой выкроил день для экспресс-обследования, которое, впрочем, никаких серьезных отклонений не выявило. Несомненно, что недомогание его было связано с длительным переутомлением. Он и сам это понимал. Поэтому Глории не пришлось как обычно — месяцами — убеждать мужа в том, что необходимо брать отпуск.

Надо сказать, что с юности Брендон был легок на подъем. Свою родную страну он исколесил вдоль и поперек еще в студенческие годы. В дальнейшем — в том числе и по роду деятельности — ему неоднократно приходилось бывать в различных местах, часто далеко за пределами своего штата. Да и сейчас, едва подворачивалась возможность, он немедля отправлялся в путь.

Отпускá же — обычно недолгие — Брендон предпочитал проводить за границей. Его не привлекали ни роскошные пляжи на морских побережьях, ни горные вершины, ни девственные леса, ни дальние экзотические страны. Будучи урбанистом, то есть «человеком города», он и для отдыха выбирал крупные исторические центры, явное предпочтение отдавая Европе.

«Я „обозреваю ногами“», — любил повторять он.

Знакомство с каждым новым городом Брендон начинал с того, что долго бродил по улицам, окунаясь то в прошлое, то в настоящее, проникаясь заботами, печалями, радостями жителей, — только так, «на ощупь», мог он почувствовать дух города и навсегда запечатлеть его в своей памяти.

Путешествовать Брендон предпочитал с женой. И Глория, которой ничего не оставалось, как следовать за любимым мужем, с годами превратилась в такую же заядлую туристку-пешехода и не представляла уже, как можно отдыхать иначе.

Англия, Испания, Франция, Голландия, Греция… — казалось, не было уже ни одного государства на карте Европы, которое бы они не посетили. Но каждый раз, собираясь на отдых и раскрывая рекламный проспект, Брендон убеждался, что есть еще множество мест, куда хотелось бы съездить и где просто стыдно ни разу не побывать. Он обожал свежие впечатления, но были у него при этом и любимые уголки, которые очаровали однажды и с неизменной силой влекли к себе. Особенно много таких мест он находил в Италии. Последний раз Брендон был там несколько лет назад, но без жены. У Глории тогда возникли временные проблемы в связи с возрастной перестройкой организма, и врачи не рекомендовали ей менять климат. Поэтому той весной короткий тур по Италии они совершили вдвоем со Стивом. Венеция, Пиза, Неаполь, Рим, Флоренция… Кажется, это было уже так давно… а на самом деле каких-то пять или шесть лет назад…

…Перед статуей Давида в Галерее Академии — он помнил — они долго стояли молча.

— Не видел ничего совершеннее, — проговорил наконец Стивен.

Брендон насмешливо улыбнулся в ответ — можно было ожидать, что он сейчас скажет: «Конечно, ведь это Микеланджело!» Но он вдруг произнес:

— А я видел, — и на вопрос в глазах друга пояснил: — Тебя в твои двадцать восемь…

— Ты мне льстишь, — смутился Стивен, — но все равно приятно. Похвала — влага живительная!

Из Галереи они вышли опьяненные. Созерцание божественно прекрасных образцов на некоторое время оторвало обоих от действительности. Они молча брели по улицам Флоренции, каждый был погружен в глубины своего внутреннего мира.

Но уже через несколько кварталов, на старинной площади взору их предстал необъятных размеров средневековый собор с гигантским апельсиноподобным куполом. Налюбовавшись на разноцветное мраморное кружево его фасада, друзья отправились дальше и, пройдя совсем немного, оказались на следующей площади. И тут Стив остолбенел, когда перед дворцом с башней увидел вдруг еще одного Давида.

— М-да… — протянул он, — похоже, он бежал быстрее нас.

— Это копия, — пояснил Брендон, — но оригинал прежде стоял именно здесь.

— С первого взгляда не отличишь, — сказал Стивен, подходя ближе. — И что, есть еще клоны?

— Кроме Италии в мире их всего два или три. Причем один — в Лас-Вегасе.

— Да ладно тебе! — не поверил Стив.

— Правда — полноразмерная копия. Он стоит там перед входом в казино.

Услышав это, Стивен расхохотался:

— Нехило! Не пора ли и нам с тобой в Лас-Вегас? Ты ведь за всю жизнь не просадил в казино ни цента, верно?

— В рулетку не играл, — подтвердил Брендон.

— Пора наверстывать упущенное! — воодушевился Стивен. — Слушай, а что они имели в виду, когда ставили его туда? Наверное, это их мечта о вышибале?

— Владельцы казино? — спросил Брендон. — Мне кажется, они хотели сказать: «Заходи, если ты так же бесстрашен».

— А по-моему, так: «Подумай, прежде чем входить — на выходе можешь остаться в том же, в чем этот малый!» — продолжал Стив, покатываясь со смеху.

— Нет, наоборот: «Будешь ли ты выглядеть так же круто, когда выйдешь?»

Они начали прикалываться и озорничать, как мальчишки, соревнуясь в острословии, и дошли в конце концов до непристойностей. Но тут Стив вдруг сразу перестал смеяться и серьезным тоном произнес:

— Все прекрасное прекрасно своей неповторимостью. Одна только попытка повторить губительна и для самых совершенных творений…

Они до вечера бродили по городу, любовались на закате его панорамой со смотровой площадки, где Стивен опять чуть не упал со смеху, обнаружив там еще одного Давида. Город гениев, Флоренция, медленно одевался в вечерний пурпур, последние лучи солнца освещали их лица, они стояли, положив руки на плечи друг другу, и обоих не покидало пьянящее чувство любви и полноты жизни…

— Знаешь, — сказал Стивен по возвращении, — а я рад, что ты меня туда вытащил. Давай съездим куда-нибудь еще. Мне понравилось!

Но отдохнуть вместе больше им уже не пришлось…

Брендону часто вспоминалась эта поездка со Стивеном, особенно последнее время.

В своей семье О’Брайан пользовался исключительным правом определять место отдыха. На этот раз он долго не раздумывал, потому что почувствовал: его снова неодолимо тянет в Италию. Да и Глория давненько там не была и, конечно, с восторгом встретит предложение мужа — ей так нравятся маленькие города и старинные замки Умбрии.

Как всегда перед отпуском, у О’Брайана накопилась масса вопросов, требовавших безотлагательного решения. Адвокаты его конторы вели параллельно два сложных дела, слушания которых не могли состояться без личного участия патрона. Поэтому поездка в Европу, запланированная на Рождество, отодвинулась сначала на неделю, потом на две, а потом еще и еще. В Рим чета О’Брайан вылетела только в конце февраля.

В предпоездочной суете Брендон не забыл о судьбе Виктора Дадли и специально съездил к главному прокурору штата, с которым был давно и хорошо знаком. Днем раньше Литгоу доложил: Ламмерт разродился еще одной пространной апелляцией. Брендон сразу же позвонил Лиз и сообщил ей, что есть реальные перспективы отстоять Вика. Уезжая, он не сомневался, что казнь снова отсрочена.

2

Наступил март. Отсрочка, предоставленная Дадли, истекала. И теперь Вику предстояло тяжелое испытание — встреча с детьми.

Один раз ему уже давали разрешение на свидание с семьей — в преддверии Рождества. Но к концу того же дня объявили, что свидание состояться не может, не потрудившись объяснить причину. Вик подозревал, что дело в Трини. Когда еще до суда он отважился, наконец, позвонить домой, жена сразу заявила, что не желает с ним разговаривать и не позовет детей. Он пытался дозвониться по мобильным, но ни один номер не отвечал. Впрочем, сейчас она вряд ли откажется прийти и не лишит его возможности увидеть сыновей.

Вик боялся даже подумать, что будет, когда он снова их увидит. Вспоминал детей совсем маленькими, потом пытался представить их повзрослевшими, какими они станут, когда вырастут. Но мысли тянули его назад, к реальности. Во что выльется эта встреча? Господи, только не море слез! Что сказать им на прощанье? Какие найти слова?!

Вик то не мог дождаться встречи, то холодел от мысли, что она уже совсем скоро. В тревоге о детях он и думать забыл о том, чтó ждет его вслед за этим свиданием…

…Его привели в отдельное помещение с зарешеченным окном.

«Слава богу, что здесь, а не за перегородкой с мерзкой надписью „Стекло не трогать!“» — подумал Вик.

Охранник снял с него наручники и вышел. На некоторое время Вик остался один. Может быть, это было сделано и ненамеренно, но если да, то вполне по-джентльменски — в стиле начальника Миллера: дети хотя бы не увидят, как привели их отца.

Вик оглядел комнату: вблизи окна стояли стол и пара стульев, он собрался было сесть на один из них, как дверь отворилась и вошла Трини, а за ней и мальчики. Увидев детей, Вик остолбенел.

Они подросли, но изменились не так сильно, как ему представлялось. Несколько секунд сыновья стояли в нерешительности, потом дружно бросились к отцу, повисли на его руках, стали наперебой сообщать свои новости, накопившиеся за время, пока они были в разлуке. Вик совсем потерялся, не успевал отвечать и только, улыбаясь, гладил то одного, то другого по голове.

— Пап, папочка, мы так по тебе соскучились! — сказал младший сын, обхватив отца за шею. — Почему ты нам не звонил?

— Я звонил, Эйби, но…

— Да, мама отобрала у нас мобилы — мы плохо себя вели, — признался Эйбл.

— Даже в школу не давала, — пожаловался вслед за братом Кейн.

— А теперь у меня новый, — радостно сообщил Эйбл, — и другой номер. Ты запиши!

— Но… здесь неважная связь…

— А мама сказала, ты по делам уехал, — пробурчал, глядя исподлобья, Кейн.

Вик нахмурился, но ответить не успел, потому что Эйбл вдруг спросил:

— Папа, но тебя ведь скоро выпустят, правда?

Вик замолк, уставившись на мальчика.

«Господи, они же ничего не знают… — вдруг дошло до него. — Как это может быть?! Неужели им не объяснили? Кто-то ведь должен был… Трини… Почему она не сказала? Кому еще, как не ей… Не начальнику же тюрьмы!» — Он повернулся к жене, но та смотрела в сторону.

Вик взял сына за плечи и присел, чтобы быть с ним вровень:

— Нет, Эйби… — произнес он голосом, прозвучавшим откуда-то издалека. — Завтра меня увезут отсюда…

— Увезут? Куда? — испугался мальчик.

Что говорить дальше, Вик не знал — все-таки дети уже не такие маленькие, чтобы им можно было так беззастенчиво врать.

— Далеко… на один остров…

— Ты будешь там жить? Мы приедем к тебе?

Вик покачал головой:

— Это очень-очень далеко, малыш. Может быть, мы нескоро увидимся… Но папа всегда будет помнить о вас, где бы он ни был. Слышишь, Эйби? — Он притянул сына к себе.

Кейн стоял рядом насупившись.

— Поэтому вы оба… должны мне пообещать, — продолжал Вик, — что… пока меня не будет с вами… вы вырастете отличными парнями! Идет?

Дети, обалдевшие от услышанного, молчали. Вик привстал, привлек к себе и старшего сына, поцеловал обоих.

Трини безучастно смотрела в окно — она не любила слезливые мелодрамы. Вик еще раз потрепал сыновей по голове, потом подошел к жене.

— Почему ты их не подготовила? — спросил он вполголоса.

— Не твоя забота, — отрезала она.

— Это жестоко… Не хочешь поцеловать меня? Больше ведь… не придется…

— Нет. Есть вещи, которые нельзя забыть, Вик!

— Даже сейчас?

Трини не ответила.

— Ладно… Спасибо, что привела их… Как Сэм? — с трудом выжал он из себя.

— Сэм болен.

Эта фраза с детства была так привычна для Вика, что он только кивнул в ответ.

— Трини… я очень виноват перед тобой, — произнес он, стараясь говорить еще тише.

— Это ничего не меняет, — чуть помедлив, сказала она.

— Трини, послушай… — Вик посмотрел в сторону детей — те стояли смирно и не отрываясь, глядели на отца. — Ты должна знать: я не убийца!

Она раздраженно вздохнула:

— Молись, Вик! Бог все устроит по справедливости.

— Да… Но, по-моему, Он от меня отвернулся…

— Ну, как он? — спросил мистер Миллер, глядя сквозь решетку на Вика, лежащего неподвижно на спине.

— Да был ничего, но после свидания совсем раскис. По-моему, даже того, — охранник покрутил пальцем у виска. — Пока мы его вели, все толковал про какой-то остров.

Начальник понимающе кивнул:

— Я зайду позже.

Спустя несколько минут появился врач.

— Встаньте, я осмотрю вас, — сказал он.

— Не хочу… не хочу вставать… — прошептал Вик.

— Ладно, лежите. Но мне все равно придется вас осмотреть… позднее. Что-нибудь беспокоит?

Вик прижал руку к груди и закашлялся:

— Душит.

— Это нервное. Я назначу успокоительное.

— Уколов… не надо… — попросил Вик.

— Пожалуйста: могу дать в таблетках, — согласился доктор, — только будет не так эффективно.

От таблеток не то чтобы полегчало, а наоборот: руки и ноги стали как ватные, и затошнило. Ко всему прочему, Вик потерял ориентацию во времени, не представляя, сколько еще осталось — может, часы, может, минуты. Для него теперь, все равно что для твари бессловесной, не существовало ни прошлого, ни будущего, а было одно только здесь и сейчас.

Вновь возник доктор, заставив на этот раз подняться и раздеться. Выслушал стетоскопом грудь и спину, измерил давление, провел ладонью по коже, пощупал бицепсы, велел сказать «а-а», снова уложил, усердно помял живот и в конце осмотра заглянул даже в трусы.

— Все на месте? — вяло спросил Вик, удивившись, что способен еще острить.

Сразу за доктором вырос священник, особенно зачастивший последние дни. А из-за его спины уже нетерпеливо выглядывал, ожидая своей очереди, начальник тюрьмы…

— Не делай этого, прошу тебя! Не делай того, о чем минуту спустя ты горько пожалеешь. Дай его сюда. Дай мне пистолет…

— Виктор Дэниэл Дадли, признаете ли вы себя виновным в убийстве Грейс Хейворд Дадли, совершенном шестого мая 200* года?

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

Утром Кристофер Литгоу, переполненный информацией и готовый к новым свершениям, спешил к вызвавшему его начальнику.

«Что-то стряслось…» — понял Крис, едва переступив порог кабинета.

Шеф сидел, опустив руки на стол, и смотрел прямо перед собой, никак не реагируя на появление помощника. Он производил впечатление не только что вернувшегося из отпуска человека, а тяжелобольного, которому объявили фатальный диагноз. Кристофер остановился посреди кабинета, нерешительно поглядывая на шефа.

Прошла минута-другая, прежде чем О’Брайан поднял голову — взгляд у него был растерянный. Он молча кивнул Литгоу на стул.

— Я чувствую себя так, будто меня подставили… Да так оно и есть… — проговорил Брендон. — Конечно, никто не обязан был действовать по моей указке… но все же… Я считал, что слово главного прокурора чего-нибудь да стоит! — Он снова замолчал, остановив на Кристофере неподвижный взгляд.

Тот сидел зайчиком, еще не понимая, что случилось, и быстро перебирал в уме возможные варианты.

— Вы же знаете, — мертвенным тоном произнес О’Брайан, — пока я был в отъезде, они казнили Дадли.

Литгоу вздохнул и виновато опустил глаза.

— Наверное, я слишком много взвалил на себя… и потому положился на одно лишь обещание… Теперь я задаюсь вопросом: «А если бы на его месте был мой сын?» Мальчишка вдвое моложе меня… — О’Брайан остановился и нервно закашлялся. — Что ж? Отныне они могут спать спокойно: Всемогущий и Справедливый Закон исправно защитил их, избавив от зловещего ужаса дышать с Виктором Дадли одним воздухом!

Кристофер чуть не улыбнулся на эти слова: ему очень нравилось профессиональное умение Брендона говорить «как по писаному» — оно так эффектно выглядит в завершающих речах в суде! — и пожалел, что шеф ограничился сейчас лишь одной фразой.

— Я думаю… если разговор шел только об отсрочке… — вставил он, — то не лучше ли быстрая смерть, чем десять-пятнадцать лет в ее ожидании?

— Можно сказать, что вы мыслите верно, коллега, — на удивление спокойно ответил Брендон, но Крис уже понял, что это затишье перед бурей. — Но давайте проследим путь, который проходит преступник, оказавшись за решеткой. Он, как часто это бывает, совершает преступление в юности, лет двадцати от роду, а то и меньше — чаще под воздействием наркотиков, либо на фоне регулярного их употребления, — затем всю сознательную — в прямом смысле, то есть уже без наркотиков — жизнь он проводит в тюрьме. А десяток лет в строгой изоляции — это действительно целая жизнь! Жизнь, которая проходит в непрерывном ожидании казни, с неотвязной мыслью, что смерть уже не за горами. За это время он успевает не единожды испытать и потерю надежды, и ее воскрешение. И вот зрелому человеку лет тридцати пяти сообщают, что с его делом в конце концов разобрались, и пришел черед заплатить по счету. Ему и так крупно повезло, ведь он получил — пока Правосудие сомневалось — столько лет форы! Когда он отдаст свою жизнь как долг, все вокруг наконец будут удовлетворены. И в первую очередь — алчущие мести родственники жертв. Не понимаю только: неужели эта смерть примирит их с Богом, с Судьбой? Сделает счастливыми?!

— Большинство рассматривает смертную казнь в качестве превентивной меры, — уточнил помощник.

— Не как наказание, а как средство предупреждения преступности… — автоматически распространил его слова Брендон. — Но ведь это чудовищно, Литгоу! Мистера Стоуна, застрелившего мистера О’Нила, приговаривают к смерти за совершенное преступление, а не для того, чтобы он в будущем не застрелил мистера Джонса или миссис Хьюз! А множество людей — включая и облеченных властью — не видят здесь никакой разницы! Наоборот — считают, что в том только и состоит смысл смертной казни! В их системе взглядов изначально постулируются два положения. Первое: один человек — при определенных обстоятельствах — не может и не должен прощать другого, прощение не безгранично и допустимо лишь до известных пределов, а всепрощение — невозможно, потому как это уже Богово! (À propos, если «Бог простит…», то тогда уж и «Бог покарает»?) И второе: человек, совершивший особо тяжкое преступление, исправлению не подлежит. Ничто уже и никогда — ни люди, ни среда, ни время — неспособны его изменить! Что, по-вашему, из этого вытекает? — Кристофер приосанился, собираясь ответить, но Брендон продолжал дальше: — Никого не волнует, что осужденный, за убиением которого они будут ревностно следить, может быть уже совершенно другим… Ведь преступник не только ел, пил и испражнялся все эти долгие годы. Он был заперт наедине с самим собой, а потому обречен на постоянную мыслительную деятельность. Даже если он так же плюет вам в лицо и кричит, что ни в чем не раскаивается, что, окажись на свободе, убьет вас при первой же возможности. Все равно… я знаю: эти годы не прошли даром. В таких условиях трудно не измениться! Речь не о том, что преступник полностью переродился — хотя и такое вероятно — и его пора отпускать на волю. Но жить, каждый день ощущая над собой карающий меч Правосудия, — само по себе жесточайшее наказание! Поэтому, хотим мы этого или нет, но перед нами уже иной индивидуум. Получается что-то вроде судебной ошибки — одного человека наказывают за грехи другого! И наша с вами задача, Литгоу, — костьми лечь, но не дать этой ошибке случиться! — Брендон глубоко вдохнул, потянув вниз узел галстука.

Кристофер внимательно следил за эмоциональными речами начальника, попутно обдумывая кое-что свое.

— Меня больше всего страшит участь палача, — отважился высказаться он, когда О’Брайан замолчал. — «Заставлять человека по долгу службы лишать другого человека жизни несовместимо с цивилизованным обществом», — отчеканил он, старательно цитируя проштудированную литературу. — Такой работы быть не должно!

— Да, Крис, — устало кивнул Брендон, — потому что после нее невозможно оставаться человеком. А участь врача вас не страшит? Начать хотя бы с того, что изобретатель известной машины по отрезанию голов был модным парижским доктором! Позже было узаконено присутствие врача во время казни. Теперь в его обязанность входит не только констатация смерти и вскрытие трупа. Казнь посредством смертельной инъекции осуществляет специально подготовленный медперсонал! Врач, ставший палачом… Он, приносивший Клятву Гиппократа, первая заповедь которой — «Не навреди!» Не пора ли уже пересмотреть слова этой клятвы и первой в ней поставить заповедь, данную Моисею: «Не убий!»? В нашем штате процедура казни еще и непозволительно, садистски затянута. Начальник тюрьмы, священник, судья, прокурор — все кому не лень — подходят в последнюю минуту к приговоренному, уже стянутому ремнями, и напутствуют его одной и той же фразой: «Умрите с миром, умрите с миром, умрите с миром…» Что это может означать? В этих словах мне слышится лишь одно: «Прости нас, грешных, тебя убивающих!»… — Брендон тряхнул головой и, не давая бедному Кристоферу опомниться, резко сменил тему: — Так, что там с делом Фергюссона?

— Слушание послезавтра. У нас трое надежных свидетелей. Прокурор настаивает на пожизненном — на большее не замахивается, — отрапортовал помощник.

— Замечательно! Вы хорошо поработали, Литгоу.

— Спасибо, — улыбнулся тот. — Да, еще… Помните, вы говорили, что Дадли — переученный левша? Так вот: один из сотрудников фирмы, работавший с ним, помнит, что Виктор всегда держал ручку левой рукой. Будучи ранен, Дадли также зажал рану левой — она была в крови. — Кристофер на секунду остановился, заметив напряженное внимание шефа. — Кроме того, отпечатки на оружии очень странно локализованы: только там, где рука сжимала пистолет… — будто до этого к нему прикасались в перчатках.

О’Брайан вскинул брови:

— Когда вы это узнали?

— Вскоре после вашего отъезда, — ответил Литгоу. — Поэтому мне кажется логичным предположить, что пистолет все-таки…

— Достаточно! — Брендон медленно снял очки и провел ладонью по лицу.

…Вот и свершилось оно, самое ужасное из всех зол… — ошибка, намного страшнее, чем та, о которой он недавно толковал… Брендон закрыл на мгновенье глаза — жестокий спазм стянул грудь, так что несколько секунд он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Стало нестерпимо больно, и он — уже привычным жестом — приложил руку к груди, все же отметив, что это правая рука…

Но боль, которую Брендон ощутил сейчас в своей душе, была куда нестерпимее: Виктор Дадли невиновен!..

Кристофер, увидев резкую перемену, произошедшую с начальником, стал бормотать о медицинской помощи, но Брендон покачал головой в ответ.

— Что вы наделали, Литгоу? — сдавленно прошептал он. — Почему не нашли меня?!

Крис опешил — минуту назад его хвалили, и вдруг…

— Но, сэр… Я же был занят делом Фергюссона… А уезжая, вы сказали мне, что Дадли получил новую отсрочку и можно не торопиться.

— Да, Кристофер… я знаю. — О’Брайан поднялся.

Следовало бы сейчас извиниться перед Литгоу — упрек был незаслуженным. Но Брендон почувствовал, что слова застревают в горле. Он вышел из-за стола и молча покинул кабинет, оставив в нем перепуганного помощника.

Давно О’Брайан не испытывал столь сильного потрясения — пожалуй, с тех самых пор, когда должны были казнить Кларка. И опять, как много лет назад, он брел по городским улицам, а в голове беспорядочно теснились мысли — одна другой чернее.

Непоправимое, невосстановимое, то, чего он боялся больше всего, все-таки произошло… Казнь невиновного. Может ли в храме Фемиды случиться более страшное?!

«У меня тогда появилось ощущение какого-то фарса, — подумал Брендон, вспоминая суд над Виктором Дадли. — Но чем закончился этот фарс?.. Действительно, finita la commedia!» Так и не встретился с Трини Дадли… и что особенно тяжело — с ее погибшим мужем… И пусть формально Вик не был его клиентом, Брендон воспринимал его гибель как личную трагедию.

«Я пенял недоумку Ламмерту на то, что ему плевать на своего подзащитного. Но собственное мнение о Дадли составил, так и не поговорив с ним, не узнав, чтó он за человек, — продолжал терзаться Брендон. — Я старался быть беспристрастным, но на самом-то деле лишь потакал собственным слабостям. А лучше сказать: боялся пойти у них на поводу! Боялся, что снова подпаду под власть сочувствия к обвиняемому. Почему я был так убежден в виновности Дадли? Что сбило меня с толку? Предельная простота и убедительность улик? Но ведь я с самого начала видел, что мотивы преступления — самое слабое звено… вернее, не было у него никаких мотивов! А были одни только нестыковки в деле, которые росли, росли как снежный ком. И постоянное беспокойство внутри… Ощущение, что истина где-то на поверхности… Почему я не доверился интуиции? Не задумался глубже… Если бы я не был уверен в его виновности, мои действия наверняка оказались бы успешнее, и Вик Дадли был бы сейчас жив! А, да что теперь говорить!»

Брендон лишь на секунду закрыл глаза и тут же наскочил на прохожего. Лицо показалось знакомым — вроде он где-то видел этого человека. Нет, ошибся… Брендон извинился и, завернув за угол, огляделся по сторонам. Он шел по хорошо известным местам, но не мог припомнить ни названий улиц, ни определить, где сейчас находится.

И тут с немалым удивлением он понял, что стоит прямо перед своей машиной, а все это время блуждал, видимо, по кругу. Возвращаться в контору, заниматься какими-либо делами сегодня было уже невозможно. Брендон открыл дверцу «мерседеса», сел за руль, но, вставив ключ в зажигание, задержал руку.

Теперь, в тишине и прохладе комфортабельного салона, Брендон стал мыслить рациональней. Дадли, естественно, не воскресить. Но ведь существует тот, за чье преступление Вик расплатился, — кто-то же сделал эти два выстрела! — и он сейчас на свободе! Кто мог убить Грейс Дадли? Вернее, кто покушался на жизнь их обоих — Вика и Грейс? И был заинтересован в том, чтобы подставить Вика… Неужели обманутый муж — Сэм? Да, большинство сложных дел в результате укладываются именно в такие, примитивные схемы…

Брендон устало положил руки на руль. Вычислить убийцу должен он сам — больше некому… и потом…

«Это мой долг перед памятью Вика Дадли!» — решил он.

2

Следующим утром Брендон приехал в контору раньше обычного, первым же делом распорядившись вызвать к себе Литгоу — сразу, как тот появится.

Всего через пару минут Кристофер с побитым видом предстал перед ним. Похоже, помощник тоже начал корить себя за случившееся, может быть, неосознанно подражая в этом шефу.

— Так, Литгоу: я хочу, чтобы вы отложили на время все порученные дела, — приказным тоном начал Брендон, — и снова занялись делом Дадли. Нужна полная перепроверка.

— Но… завтра у меня слушания в суде.

— Я помню. Начните сразу, как освободитесь. И прошу вас: не упускайте из виду любые, самые незначительные подробности.

— У меня еще информация, — начал Литгоу, выслушав наставления шефа. О’Брайан пристально посмотрел на него. — В день убийства Грейс Дадли полицию и скорую вызывал женский голос.

— Консьерж? — спросил Брендон, пытаясь припомнить. — Какой у него голос?

— С хрипотцой, женский не напоминает, — без промедления отрапортовал помощник.

— Помнится, консьерж удивлялся, что полиция приехала очень быстро, — тут он не соврал. Значит, первым тела обнаружил не он… — размышлял вслух Брендон.

— В подъезде проживает всего три женщины, — продолжал Литгоу. — Две из них были в то время в отъезде, третья лежала в больнице с переломом ноги.

— Вам сказал об этом консьерж?

— Да. То есть, нет, — быстро поправился Кристофер, — его сменщик. Могли быть еще какие-то женщины — например, заходившие в гости. Но если не считать Грейс Дадли, то…

— Да уж ясно, что не она вызывала полицию! — усмехнулся Брендон.

— Кроме того, в деле упоминается один мужчина — жилец с собакой.

— Он проходил в качестве свидетеля?

— Нет.

— Найдите его и поскорее! — Брендон сокрушенно покачал головой: — Кстати, Крис, когда вы разузнали все это?

— Вчера, — простодушно ответил тот.

Шеф улыбнулся — помощник не переставал удивлять его, — но хвалить больше не стал. Опустив глаза, он снова задумался. С какого-то момента все улики вдруг логично и четко стали выстраиваться в пользу Вика Дадли. Вернее, теперь уже только в его оправдание…

— Значит, Дадли все-таки… — решился прервать молчание Литгоу.

— Да, невиновен, — договорил за него О’Брайан. — «Это хуже, чем преступление. Это ошибка». Окиньте взглядом все факты, которые сами насобирали, — и сразу увидите, чтó за картина перед вами. Впрочем, чтобы понять это, достаточно было и одного…

— Отпечатки… — прошептал Литгоу.

— Все дело в том, Крис, что для людей истина недостижима в принципе, — продолжал Брендон. — По большому счету, любой казненный в мире казнен по ошибке, поскольку не существует — и никогда не существовало — абсолютно точной системы доказательств вины человека в совершенном преступлении. Вердикт присяжных, как и приговор судьи, не означает истину в последней инстанции, ибо выносится людьми. Ошибки в суде предотвратить невозможно — они такой же атрибут Правосудия, как судейская мантия! История юриспруденции знает огромное число примеров, когда неопровержимые на первый взгляд доказательства оказывались цепью случайных совпадений, свидетели добросовестно заблуждались, а обвиняемые признавали вину в преступлениях, которых не совершали! Я уже не говорю о том, что свидетелей можно подкупить или запугать, обвиняемого заставить сознаться обманом, психологическим давлением или пытками, а улики и результаты экспертизы подделать. Вряд ли в том, что я сейчас сказал, вы открыли для себя что-то новое. Думаю, вы могли бы подкрепить мои слова массой достойных примеров.

— Да, — тихо отозвался Литгоу.

— Крис, начните, пожалуйста, с того… — быстро проговорил О’Брайан, еще не остыв от взволнованной речи. — Мне нужно полное досье на Сэма Дадли.

Убийца… — кто он? Нанятый Сэмом киллер или — как предполагал Вик — давний знакомый Грейс? А может быть, и то, и другое в одном лице? Где его искать?

В своей работе Брендону не раз приходилось вести детективную деятельность — заниматься розыском запропастившихся свидетелей и улик. Но никогда еще перед ним не стояла такая конкретная задача, как сейчас. И он, будто человек, впервые вышедший на лед, откровенно растерялся.

«Одна надежда на молодца Литгоу!» — подумал Брендон.

Результатов работы Кристофера Литгоу долго ждать не пришлось — ровно через неделю на столе О’Брайана лежала пухлая папка с материалами, в которых был прослежен весь жизненный путь Сэмюэла Дадли, начиная с рождения и до сего дня, полный послужной список и в дополнение — пачка фотографий. Брендон взглядом оценил внушительный объем папки, потом взял ее в руки, прикидывая вес.

— Спасибо, — лаконично поблагодарил он. — Есть что-то еще?

— Жильца с собакой найти не удалось — никто в доме его не помнит, а фамилия не значится в документах. У меня подозрение, что консьерж Поллак его просто выдумал.

— Или ему подсказали, чтó говорить, — добавил Брендон. — До сáмого приезда полиции консьерж спал — об этом, конечно, позаботились заранее. А жильца приплел себе в оправдание — ход довольно скользкий, но, как видите, сработало.

Кристофер кивнул и без промедления продолжил:

— Тринити Дадли за полгода до убийства пользовалась услугами сыскного агентства «Стэнфорд — О’Брайан».

«Вот это поворот!» — ахнул про себя Брендон.

— Следила за мужем?

— Да.

— Хорошо, Литгоу, — проговорил он, отодвигая папку с досье. — Пока достаточно. Можете заняться другими делами.

3

Ну что ж? Раз он давно не виделся со своими сыновьями, то об этом ему напомнила сама судьба.

Старшему сыну Брендона, Джеффри, шел уже двадцать восьмой год, он, так же как и отец, занимался юридической практикой.

Еще до суда, понимая, что вероятность смертного приговора для Дадли высока, Брендон подумывал над тем, не попытаться ли перевести Вика в тюрьму соседнего штата, где законы либеральнее и, самое важное, отменена смертная казнь, — чтобы его там и судили. Однако для такого перевода необходимы были какие-то основания, либо пришлось бы употребить очень мощные методы давления. Брендон собирался поговорить на эту тему с Джеффри, который состоял партнером в находившейся там адвокатской конторе. Но потом… просто не хватило времени.

Младший сын, Тимоти, окончил вслед за братом юридический факультет, но, в отличие от Джеффри, учился без особого энтузиазма. Зубрежка, неизбежная в юриспруденции, удручала Тима. Интереснее всего оказывались лекции с разбором сложных, запутанных дел, неординарных процессов. Проще говоря, Тима занимала детективная сторона дела. Но его привлекали случаи не со стандартным набором ходов, которыми изобилуют книжки и фильмы детективного жанра, а максимально правдивые, имевшие место в реальной жизни и каких не придумать ни одному беллетристу. По остальным же предметам Тим, что называется, тянул лямку. Вдобавок ко всему на последнем курсе его — как и отца в свое время — угораздило влюбиться. Натура увлекающаяся, Тимоти О’Брайан предмету своего увлечения уделял немало внимания, из-за чего чуть не завалил выпускные экзамены.

Поэтому, когда он сообщил отцу, что собирается на пару с сокурсником открыть частное сыскное агентство, Брендон не очень удивился. Конечно, не самое лучшее начало карьеры… Раньше О’Брайану казалось, что такого рода деятельность — прибежище неудачников. Но чем бы дитя ни тешилось…

Брендон положил досье Сэма в нижний ящик стола, поднялся и, накинув плащ, отправился к сыну. Адрес он помнил хорошо: место для конторы — тихое и неприметное — Тим подыскивал с другом, но не арендовал его до тех пор, пока выбор не одобрил отец. И, как полагал Брендон, скорее в дань уважения, чем из-за денег, которые Тиму пришлось на первых порах у него одолжить.

Тимоти нисколько не переживал, что доходы его пока были значительно ниже, чем у брата. Возможно, работая сейчас даже рядовым адвокатом, он имел бы более высокий заработок. Впрочем, каковы были финансовые успехи агентства «Стэнфорд — О’Брайан», оставалось тайной даже для Брендона. Но, надо полагать, дела у Тима шли неплохо, потому что деньги он отдал раньше условленного срока.

Первая влюбленность Тима браком не увенчалась. Впрочем, годом позже он благополучно женился — почти сразу вслед за Джеффом.

…Тимоти О’Брайан — худощавый молодой человек — сидел за столом, пощелкивая клавишами компьютера. Он был элегантен, не по возрасту деловит, в манерах проглядывала не наигранная светскость. На сияющем полировкой столе царил редкостный порядок — никаких записок, папок, документов — перед Тимом лежали только лист бумаги и ручка.

О’Брайан-младший, поднявшись, приветствовал отца — казалось, он нисколько не удивлен его появлением в своем кабинете.

— Тимми, я к тебе по делу, — начал Брендон, опустившись на стул напротив сына.

— Слушаю, папа.

Тим болтливостью не отличался, говорил немного, четкими, взвешенными фразами. Иногда, правда, можно было решить, что он — для большего впечатления — напускает на себя глубокомысленную важность. Но отец знал, что это не так и под задумчивостью сына всегда скрывается напряженная работа ума.

— …Погиб безвинно осужденный человек, — через силу проговорил Брендон. — Моя вина в том, что я мог воспрепятствовать этому, но… не приложил должных усилий. Теперь я обязан восстановить его честное имя.

Тим внимательно слушал.

— Твой клиент? — спросил он.

— Нет. Разве я бы допустил, чтобы казнили моего подзащитного?! Ты же прекрасно знаешь! — возбужденно воскликнул Брендон. — Ты можешь помочь мне, — чуть спокойней произнес он.

— Говори.

— Примерно полтора года назад в твое агентство обращалась некая Тринити Дадли. Меня интересуют любые сведения о ней. Надеюсь, у тебя сохранились материалы…

— Нет, я не могу, — тихо, но твердо ответил Тим, — все, что касается клиентов, — это конфиденциальная информация.

Брендон замолчал, уставившись на сына.

— Да, все правильно, — сказал он после минутного раздумья. — Другого ответа я и не ожидал.

— Если потребуется помощь иного рода, я всегда…

— Пока нет. Спасибо, — прервал Брендон, поднимаясь.

«Все нормально. Тим молодчина — настоящий профи! — думал он по пути. — Но что странно: когда я ехал сюда, у меня не было сомнения в том, что через пару минут я получу исчерпывающую информацию. Все-таки авторитет отца… Я считал, для Тима это святое… — Брендон припомнил себя в начале карьеры. — Наверное, я поступил бы так же. Если, конечно, не считать…» — Уже в то время он имел репутацию адвоката на редкость честного и неподкупного, но… как вскоре выяснилось, на компромисс он был способен более иных прочих…

Нет, не так — то, что произошло тогда, связано исключительно со Стивом. Ведь ничего даже отдаленно напоминавшего ту давнюю историю в его жизни больше не было! Да, все случилось только из-за того, что он встретил Стивена Кларка…

После ухода отца Тим ненадолго задумался, потом, повернувшись на стуле, открыл дверцу стенного сейфа. Отчеты о проделанной работе, сведения об объектах наблюдения и розыска, а также сведения о клиентах он предпочитал хранить именно здесь, а не в компьютере, считая такой способ более надежным. Помедлив еще секунду, Тим О’Брайан выдвинул из сейфа ящик картотеки с указателем на букву «Д»…

— Подсудимый, пистолет, из которого были сделаны оба выстрела, принадлежал вам. Объясните: каким образом он мог попасть в руки убийцы — неизвестного человека?

— Не знаю… Наверное, он украл его.

— Зачем убийце потребовалось именно ваше оружие?

— Может быть… чтобы свалить вину на меня?

— Где вы хранили оружие?

— Пистолет лежал в шкафу в спальне. Так… только для безопасности… Что в этом особенного?

— Кто еще знал, где находится оружие?

— Никто.

— Даже ваша жена?

— Нет. Раньше пистолет лежал в ящике письменного стола.

— Почему же вы перенесли его в спальню? Вы опасались за свою жизнь? Вам кто-то угрожал?

— Нет… Не знаю… просто перенес…

— Насколько я помню, у вас с женой общая спальня. Могла миссис Тринити Дадли обнаружить пистолет в шкафу, скажем… случайно?

— Это был мой шкаф. У нас нет привычки рыться в вещах друг друга.

— Значит, вы утверждаете, что ворвавшийся преступник первым выстрелом ранил вас, а вторым убил Грейс Дадли?

— Я не видел, как он стрелял в Грейс. Я сразу потерял сознание.

— Предположим. Тогда каким же образом пистолет оказался в вашей руке?

— Наверное… он потом вложил пистолет мне в руку.

— Да, исходя из вашей версии… Хотя… вы же ничего не помните!

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

Брендон вернулся в свою контору. Чувство неловкости и легкой досады, которое осталось после разговора с сыном, все еще не покидало его.

Погрузившись в кожаное кресло, О’Брайан снял очки и, закрыв глаза, сжал пальцами переносицу — привычный жест, сопутствовавший серьезным размышлениям.

Итак, Трини Дадли знала об измене мужа…

Еще утром Брендон думал, что, скорее всего, первым его шагом станет визит к ней. Прибегать к помощи Лиз он больше не собирался. Правда, вспоминая, насколько недружелюбна была с ним Трини, Брендон понимал: разговор предстоит не из легких.

Теперь все становилось стократ сложнее. Последние сведения, которые выложил ему Литгоу — интересно, как он все-таки вышел на Тима? — в корне меняли представление о Трини Дадли.

Брендон медлил, прикидывая варианты. Наконец, резко выдвинув ящик стола, достал пухлое досье Сэма и принялся его изучать. Он читал все подряд, с самого начала, ничего не пропуская, хотя большинство фактов были ему уже известны.

Описание диагноза Сэма Дадли размещалось на двух страницах. Сложные термины громоздились один на другой, мешая ухватить суть. Брендон недовольно покачал головой и полез в Интернет. Прокопавшись там с полчаса, он пришел к выводу, что с детства Сэм страдал малыми эпилептическими припадками, а также был подвержен резким перепадам настроения и приступам немотивированной агрессии. Многие годы он принимал болеутоляющие и успокаивающие средства, в состав которых могли входить и наркотические вещества…

Брендон засиделся допоздна, но прочитать досье до конца не успел. А главное, так и не решил, к кому из них первому — Сэму или Трини — он отправится.

Протекал за часом час, складываясь в дни, а Брендон все медлил. Все-таки миссис Дадли интриговала его больше… Он чувствовал, что именно у этой особы сможет добыть важную для него информацию. Несколько раз он порывался набрать номер Трини, но рука словно немела в тот миг.

В конце концов О’Брайан решился и начал звонить Сэму. Но ни один телефон не отвечал. Дозвониться удалось только в компанию Дадли. Однако секретарь, ответивший ему, навел столько тумана, что у Брендона создалось впечатление, будто о его звонке знали заранее. Выходило так, что договориться о встрече он сможет не ранее, чем через месяц!

«Значит, судьба!» — подумал Брендон и решительно вырвал из ежедневника листок с адресом Трини.

2

Направляясь первый раз в дом Виктора Дадли, Брендон старался не думать о том, как станет смотреть в глаза той, чей муж был недавно казнен. Он также искренне надеялся, что не встретит там Лиз Кларк. Видеть ее сейчас было для Брендона, пожалуй, еще тяжелее — ведь именно ей он обещал спасти Вика!

О’Брайан понимал, что идет ва-банк, начиная поиски истины с женщины, которая лжесвидетельствовала в суде. Но он был не из тех, кто меняет по пути свои решения.

Он не стал звонить и просить о встрече и теперь терпеливо ждал, нажимая на кнопку в подъезде. Миссис Дадли ответила только после второго, долгого звонка. Брендон быстро поднялся на третий этаж. Трини стояла в дверях, смотрела холодно, выжидающе. Ему показалось, она не сильно удивлена его внезапным визитом.

Выглядела Трини неплохо, но что-то новое, едва уловимое сквозило во взгляде. Ожесточение? Отчаяние?..

По дороге сюда Брендон не продумывал разговор в деталях, он старался настроиться психологически. Если в суде бурные, эмоциональные речи неизменно приносили ему успех, то сейчас, наоборот, требовались спокойствие и выдержка.

«Главное — не давать воли чувствам!» — повторял он себе.

О’Брайан слегка поклонился миссис Дадли, она жестом пригласила его войти.

Он сразу отметил, что квартира имеет очень стандартный, даже казенный вид. Но в гостиной, куда провела гостя Трини, внимание его тут же привлекли три полотна, развешенные в шахматном порядке на левой от окна стене.

Простые сельские пейзажи. Не очень большого формата, без обрамления. Но каким теплом веяло от них! Какие яркие, сочные краски, сколько света! Даже в той маленькой, висевшей ниже двух других и изображавшей осеннее ненастье картине. Разглядывая пейзажи, Брендон ощутил радость и умиротворение, невольная улыбка тронула его губы.

— Это Вика, — бросила Трини.

— Ваш муж собирал картины? — спросил Брендон, переводя взгляд.

— Сам нарисовал.

— Совсем неплохо. Кажется, они написаны маслом?

Трини пожала плечами:

— Развлекался в юности.

Брендон повернулся и, наконец, с трудом выдавил из себя слова, которые следовало бы произнести чуть раньше:

— Я очень сожалею, миссис Дадли…

Трини посмотрела на него.

«Да что уж там!» — читалось в ее взгляде.

— Дело дрянь, — неизвестно к чему сказала она и недвусмысленно уставилась на гостя: может быть, он все-таки соизволит объяснить, зачем пришел?

— Понимаете ли… — неуклюже начал Брендон, — у меня есть деловые предложения к мистеру Сэму Дадли. Но мне не удалось с ним связаться, сколько ни старался. Я рассчитываю на вашу помощь, миссис Дадли…

— Зря, — буркнула себе под нос Трини.

— Простите?

— Зря рассчитываете. Уж кому-кому, а адвокату я помогать не стану!

Такой ответ развеселил Брендона.

— Может быть, присядем? — предложил он.

Трини, ничего не ответив, плюхнулась в стоявшее рядом кресло и сразу закурила. О’Брайан сел напротив.

— Значит, вы не любите адвокатов? Очень распространенное мнение. Но позвольте спросить: к кому первому вы побежите, если даже наступят на хвост вашей кошке?

— К ветеринару! — зло отрезала Трини. — Вы защищаете развратников, насильников и убийц — из шкуры вон лезете, доказывая их невиновность! Скажете, что неправда?

— Мой долг, — возразил Брендон, — не избавлять преступников от наказания, а следить, чтобы в отношении них были соблюдены все законы, суд был беспристрастным, а приговор — справедливым. И самое главное — чтобы не осудили безвинного!

— Все равно, — продолжала она, нервно стряхивая пепел, — если светит кругленькая сумма, вы докажете, что черное — белое, а белое — черное. Наизнанку вывернетесь, но добьетесь оправдания. Вся ваша братия такова!

Во время разговора становилось заметным, что рот у Трини немного великоват, особенно сейчас, когда он чересчур энергично двигался на искаженном от злобы лице.

— Не стоит, миссис Дадли, по одному-двум адвокатам, с которыми вы имели дело, судить об остальных, — спокойно продолжал Брендон. — Да будет вам известно, что бóльшую часть дел я веду совершенно бесплатно.

Трини презрительно фыркнула.

— Хорошо, — твердо произнес он, решив прервать дискуссию о низости адвокатов, — скажите хотя бы: в городе ли мистер Дадли?

— Сэм? — переспросила Трини, быстро затушив сигарету. — Он уже третий месяц в клинике. Сэм Дадли потерял остатки разума, если он у него вообще когда-то был.

Брендон удивленно поднял брови.

— У Сэма раздвоение личности, — глухо продолжала она. — Лавры убийцы не дают ему спокойно спать!

— То есть… Сэм приписывает себе убийство, в котором был обвинен его брат?

— Он и есть убийца, — четко произнесла она.

— Вы хотите сказать…

— Сэм застал Вика в постели с Грейс и стрелял в них обоих. Если бы Вик не умудрился выжить, это было бы двойное убийство.

Брендон онемел. Он дернул вниз узел галстука и вскочил, чуть не опрокинув кресло.

— Вы знали, что убийца — Сэм, и ничего не сделали, чтобы спасти мужа? Вы… были там?!

Трини скривилась в улыбке:

— Если бы меня там не было, вряд ли бы Сэм отважился второй раз нажать на курок.

Брендон смотрел на собеседницу и не верил своим ушам.

Невероятно! То, что произошло мгновение назад, не укладывалось у него в голове. Внезапное признание миссис Дадли выглядело настолько неправдоподобным, насколько чудовищным казалось преступление, соучастницей которого она, по всей видимости, была.

— Вик знал, кто убийца… видел вас… — пробормотал Брендон, с трудом приходя в себя.

— Нет, Вик меня не видел. Я вошла, когда Сэм уже выстрелил в него.

— Вик был невиновен… — продолжал Брендон, — но ему никто не верил…

— Правильно, — с издевкой в голосе сказала Трини. — Вы ведь тоже не поверили.

Он сделал несколько шагов по комнате, размышляя вслух:

— Вы следили за мужем, украли ключ от двери, которую потом не смогли закрыть… Затем позвонили в полицию…

— Я не звонила.

— Кто же — голос был женский…

— Откуда мне знать?! — раздраженно рявкнула она.

Брендон остановился прямо напротив. Ему все еще казалось, что Трини его эпатирует, разыгрывает дрянную комедию.

— Это Сэм вложил пистолет в руку брата? — жестко спросил он.

— Сэм? — Трини медленно подняла на него глаза. — Какое там! Его так трясло после всего, что пришлось сделать ему укол. Он уснул прямо у меня в машине. В таком состоянии можно наделать кучу нелепостей, поэтому я снова поднялась — проверить, все ли там чисто. Грейс была мертва, у Вика пульс еще прослушивался.

— …Видели, что Вик жив… и подсунули ему пистолет… Вы же этим подписали ему смертный приговор!

Она гордо вскинула голову:

— Я лишь отомстила!

— Оставив детей без отца!

— Им не нужен такой отец!

— Проще было тут же пристрелить его.

— Нет. Так вышло гораздо лучше.

— Боже правый… Почему вы мне все это рассказали? — опомнился наконец Брендон. — Вы не боитесь?

— Чего?

— Что съесть вас не составит для меня труда?

— Пойдете в полицию? Да кто вам поверит? Единственный свидетель — он же убийца — невменяем. Все улики сходятся, как одна. Кому придет охота ворошить все это? Зачем? Чтобы поднимать мертвеца из могилы?

— Ваш муж был невиновен!

— Я не считаю его невиновным!

— Он расплатился за убийство, которого не совершал!

— Что ж? Не надо было разыгрывать из себя благородного мальчика… Впрочем… — добавила она, подумав, — Вик сыграл неплохо. Вот только Сэм подкачал…

Брендон не мигая смотрел на Трини, стараясь понять ход ее мыслей.

— А вы — хороший режиссер, — наконец проговорил он. — Ведь устранив их обоих — Вика и Грейс, — вы могли бы потом женить на себе богатенького Сэма, — вывел он неожиданно для себя. — Тем более что Вика вы знали хорошо, слишком хорошо. Но не Сэма… И потом все пошло не так. Верно?

Его слова произвели на Трини тягостное впечатление. Она побагровела, губы сжались, а глаза чуть не повылезали из орбит.

Брендон изумился: «Ого! Похоже, я попал в точку!»

Миссис Дадли и в самом деле не ожидала, что кто-то сможет вот так, с лета разгадать ее далеко идущие намерения. Она вдруг рванула с кресла, будто ее ужалили.

— Слушайте, вы! — задыхаясь, прохрипела она. — Не стройте из себя детектива! А не то я… Короче, катитесь отсюда!

Покидая дом Дадли, Брендон вновь взглянул на осенний пейзаж Вика, теперь показавшийся тоскливым и напряженным.

«Как все-таки настроение отражается на восприятии», — подумалось ему.

3

…Ну вот, он и узнал, наконец, истину…

Рассказанное Трини совпадало практически идеально с картиной преступления. Теперь он знал все подробности убийства, видел его сейчас так ярко, словно недавно побывал на том месте. Но… не с чем даже было идти в полицию.

Трини права: кто поверит сказанному в приватной беседе с глазу на глаз? Тот, кого сочли убийцей, казнен, настоящий убийца в дурдоме, свидетелей ноль… Только Сэм мог подтвердить, что Вик не стрелял. Но для этого он должен был признаться, что стрелял сам!

Брендон доехал до центра и, выйдя из машины, побрел, куда глаза глядят.

Образ погибшего Виктора Дадли не выходил у него из головы. Насколько мужественным оказался этот хрупкий с виду молодой человек! Оставшись один против всех, он предпочел смерть, но так и не выдал брата, перед которым чувствовал себя глубоко виноватым. Какая же непомерная тяжесть была у него на душе, когда он уходил!..

Мысли эти терзали и рвали Брендона, словно когтями. Совершенно обессиленный, он прислонился к стене дома, мимо которого шел. Поднял глаза вверх — здание показалось знакомым. Что могло быть с ним связано? Брендон тряхнул головой, силясь припомнить. И вдруг в ужасе отшатнулся — он стоял у того самого подъезда, из которого вышел полчаса назад. Он вернулся к дому Виктора Дадли! Опять он блуждал по кругу!

Брендон перешел на другую сторону и торопливо зашагал прочь.

Он ничего не понимал: куда ему бежать — в полицию, в прокуратуру, к Тиму? Мысли смешались в голове, он брел, уже вовсе ни о чем не думая. В какую-то минуту ему вдруг зверски захотелось покурить — для такого трезвенника, как Брендон, желание редкостное.

О’Брайан завернул в первую подвернувшуюся питейную забегаловку и, подойдя к барной стойке, попросил не пачку сигарет и не джин-тоник, а двойной скотч.

— Со льдом? — уточнил официант при виде столь респектабельного господина.

Брендон покачал головой.

Мысли под воздействием спиртного сразу стали вязкими, однообразными.

«Так и не поговорил с Виком… Хоть раз посмотрел бы ему в глаза и все бы понял… — Брендон вспомнил, как в конце судебного заседания они с Виком Дадли встретились глазами. Вспомнил взгляд Вика, в котором было всё… — Я должен был понять… и поверить… но… не поверил… Права… она права: не поверил!..» — Глубоко вздохнув, Брендон поднял голову вверх, стараясь отогнать неожиданно подступившие слезы.

— Повторить! — бросил он слегка удивленному официанту.

«Больше, чем нужно», — едва внятно пробормотал ему рассудок.

Когда Брендон, так и не протрезвев, вернулся поздно вечером домой, Глория сразу поняла: у мужа крупные неприятности, очень крупные…

О’Брайан проснулся к полудню, совершенно разбитый. Впервые в жизни он напился до такой степени, что не помнил, как добрался до дому, и теперь ему было неловко перед женой.

Брендон и Глория составляли на редкость удачную семейную пару. Их чувства давно уже переросли «любовь-влюбленность» и находились где-то на полпути между «любовью-привязанностью» и «любовью-преклонением».

«Как же она, бедняжка, верно, перепугалась!» — подумал Брендон. И тут же припомнил Стивена, который иногда надирался как сапожник, а на следующее утро был чист как стеклышко. «Да, мне до него далеко… во всех отношениях», — решил Брендон, потирая виски.

Он привел себя в порядок энергичным умыванием, затем позвонил в контору. И уже по пути в гостиную стал придумывать, что бы такое сказать жене. Но Глория, не обратив внимания на виноватый вид мужа, повела себя так, будто ничего не случилось. Брендон, от души благодарный за это, с облегчением вздохнул.

Рассуждать вполне трезво Брендон начал только по дороге на работу. И первое, о чем ему подумалось, было: «Да не бред ли все это?» Все, что наговорила ему вчера эта странная женщина.

Он припомнил ту нервозность, смешанную с крайней враждебностью, с которой она его встретила. Если она насочиняла, то зачем? Чтобы сбить его с толку? Или покрывая кого-то?

О’Брайан припарковал машину и, закрыв глаза, облокотился на руль. Он стал снова прокручивать мотивы-факты-улики. Картина преступления выстраивалась, как по нотам. Да, весь ужас был в том, что Трини Дадли сказала ему правду.

Но что означает ее дерзкая исповедь? Похоже, именно «лавры убийцы» застили ей глаза. Или же это был жест крайнего отчаяния? Решиться на подобное признание можно только под кайфом! Да, так оно и есть! Она вела себя с ним, словно в горячечном бреду.

И тут новая идея пришла ему в голову: Трини могла накачивать Сэма наркотиками. Учитывая то, что тот многие годы принимал определенные их дозы в качестве лекарств, сделать это было легко. Не случайно же у нее в машине оказался наготове шприц с лекарством.

Стоп! Если все правда, то могла ли она рассказать еще кому-нибудь? Кому? Лиз, например, или Ламмерту? Нет — смахивает на самоубийство… Но ему-то она рассказала!

«Теперь она, кажется, ликует. А что будет, когда она опомнится?» — подумал Брендон, уже выходя из машины.

…О’Брайан тяжело опустился в кресло, раскрыл досье Сэма и снова углубился в чтение. На этот раз его интересовала финансовая сторона, а конкретно — содержание завещания Чарльза Дадли.

Это была типичная, уныло-длинная бумага, знакомство с которой мало кому бы доставило удовольствие. Однако в середине завещания Брендон наткнулся на небольшую — набранную чуть ли не петитом — оговорку, которая гласила, что в случае преждевременной смерти Сэмюэла Дадли и при отсутствии у того наследников состояние переходит к его брату Виктору. Грейс Дадли в расчет не шла — по брачному договору, в случае смерти мужа она оставалась при своих деньгах.

«Ого! — подумал Брендон. — А ведь красотке Трини было все равно, кого из них убрать. Если бы не подвернулся Вик со своим адюльтером, ее жертвой вполне мог бы стать Сэм. Узнав об измене мужа, она поставила на Сэма и… промахнулась. Впрочем, тот со своим здоровьем мог, наверное, сбрендить и от передозировки. Может быть, это вовсе и не сумасшествие, а последствия приема наркотиков?»

Брендон посидел немного, размышляя, потом вызвал Литгоу и поручил ему найти консьержа, дежурившего в день убийства.

— К сожалению, поговорить с консьержем Поллаком не получится, — тут же ответил тот. — Он уволился и уехал. Возможно, даже за пределы страны.

Брендон угрюмо кивнул. Он уже перестал удивляться той быстроте, с какой Кристофер Литгоу преподносил ему сведения, в достоверности которых можно было не сомневаться. К хорошему, как известно, привыкаешь быстро.

— Выясните, пожалуйста, где находится на лечении Сэмюэл Дадли и когда я могу с ним встретиться.

Кристофер удивленно приподнял брови:

— Вы, видимо, не дочитали до конца, — он кивнул на лежащее на столе досье. — Последний лист, там сказано…

Брендон с недовольным видом распахнул папку и прочел вслух первую фразу:

— …временно ушел с поста директора… — Затем быстро пробежал глазами всю страницу. — Что, все так плохо? — спросил он, поднимая голову.

— Похоже, да. Мистер Дадли абсолютно неадекватен.

— Значит, побеседовать с ним невозможно?

Литгоу скептически улыбнулся и покачал головой в ответ.

О’Брайан вздохнул и, немного помедлив, отпустил помощника. И когда тот закрыл за собой дверь, с остервенением захлопнул папку с досье.

Страх разоблачения — вот что заставило скупердяя Сэма выложить непомерную сумму за провал дела. Становилось понятным и его поведение на суде. Сэмюэл Дадли спасал собственную шкуру и ничего больше.

«Боже мой, опять все сходится!» — изумленно подумал Брендон.

Будто скатывались вниз потоки грязи, обнажая светлый лик напрасно погибшего и раскрывая истинных злодеев и убийц.

Но поступок Трини… он выходил за рамки логики.

«Надо действовать, — решил Брендон, — пока она не натворила чего-нибудь еще. Неизвестно, кто больше повредился умом: Сэм или эта красотка».

Конечно, никакая не полиция, не прокурор и не Комиссия по помилованию. Это дело он доведет до конца сам, не полагаясь на помощников и детективов. Вопрос чести!

— Подсудимый утверждает, что не знаком с предполагаемым убийцей. И даже не представляет, каким образом в руках у того могло оказаться его, подсудимого, личное оружие. Допустим…

Итак, господа присяжные, представьте себе такую картину: неизвестный вам человек пробирается в ваш дом, крадет ваше оружие, местонахождение которого известно только вам , чтобы из этого оружия вас же и убить, изобразив случившееся как ваше самоубийство. Согласитесь: довольно странный для убийцы путь!

Очевидно, что в действительности все было гораздо проще…

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

Несмотря на то, что О’Брайан не давал ему больше конкретных поручений, Литгоу продолжал поиски по делу Дадли.

В сотый раз проверяя дело «на вшивость», Крис обнаружил вопиющую ошибку, граничащую с беззаконием, которая никому так и не бросилась в глаза. А именно: при проведении генетической экспертизы для исследования был взят только генетический материал Виктора Дадли и погибшего плода — материал Сэмюэла Дадли по непонятным причинам не использовался.

С новой информацией, как всегда с утра, Литгоу поспешил в кабинет шефа.

О’Брайан в это время подытоживал в уме реальные улики. Набиралось негусто. Кроме пистолета в правой руке, локализации отпечатков да пропавшего консьержа — что и уликой-то назвать нельзя, — практически ничего…

Брендон внимательно выслушал помощника. Что ж, еще одна капля на мельницу.

Вику инкриминировали в первую очередь то, что убийство он совершил, узнав о беременности Грейс. Но, выходит, отцом мог быть и Сэм… Тогда это отягощает уже его вину.

Брендон не стал разочаровывать Криса, которому его находка представлялась очень важной. На самом деле никакой погоды она сейчас не делала.

В умении Литгоу держать язык за зубами О’Брайан не сомневался. Однако ничего из признаний Трини Дадли передавать ему не стал. Просто потому, что сам все еще не был убежден в их искренности.

Он долго молчал, задумчиво глядя на помощника. Несомненно, что Литгоу и сам уже о многом догадывается… Тот покашлял и, заморгав, опустил глаза.

— Кристофер… Могу я попросить вас… — наконец проговорил Брендон. — Необходимо, чтобы Трини Дадли стал известен ряд обстоятельств… Короче, она должна понять, что улик у нас гораздо больше, чем на самом деле. Сумеете?

— Без проблем! — отчеканил тот.

Брендон снова пристально на него посмотрел.

— Это не поручение — просьба, — повторил он. — И еще: постарайтесь разыскать консьержа. Только осторожно, хорошо?

Кристофер энергично кивнул.

В том, что со временем улик отыщется достаточно, Брендон не сомневался. Но сейчас он чувствовал: надо торопиться. Очень хотелось прищучить еще и Ламмерта, припереть мерзавца к стенке, чтоб неповадно было! Деньги за работу тот получил вполне легально, но о подтасовках в деле наверняка знал. И генетическая экспертиза — только первая ласточка.

2

— Меня интересует именно эта квартира, — повторил Брендон, поднимаясь в сопровождении консьержа по лестнице. — Сколько она уже пустует? — как бы невзначай спросил он.

— Больше года — с прошлой весны.

— Так давно?

Консьерж забубнил что-то про затянувшийся ремонт, проблемы с сантехникой.

— Спасибо, — прервал его Брендон, — я хочу осмотреть ее самостоятельно.

Он прошел по сравнительно длинному для небольшой квартиры коридору, в конце которого с обеих сторон были двери. Распахнул на удачу левую.

Спальня…

Брендон обернулся. Отсюда, из спальни, даже если дверь остается открытой, невозможно увидеть того, кто идет по коридору, пока он не окажется в проеме, а уж тем более не видно стоящего с ним рядом.

Он оглядел комнату.

Посреди — широкая кровать, накрытая серебристым шелковым покрывалом. Слева, на окнах — портьеры в тон покрывалу. Справа — не очень уместный в спальне низкий столик и два кресла. И, не считая прикроватных тумбочек, никакой другой мебели.

Брендон снова перевел взгляд на покрывало. Абстрактный рисунок на нем давал полет фантазии, позволяя увидеть то диковинных чешуйчатых рыб, то невиданных птиц…

…Внезапно в коридоре раздаются шаги… ближе… еще ближе…

— Там кто-то есть! — в ужасе шепчет Грейс.

Вик быстро разворачивается лицом к двери.

На пороге комнаты с каменным лицом стоит Сэм. В руке у него оружие.

Грейс, истерически взвизгнув, бросается к окну, волоча за собой покрывало.

Сэм наводит пистолет в ее сторону.

— Нет! — кричит Вик, вскакивая с постели.

Прикрывая наготу одной рукой, другую он протягивает навстречу брату, стоящему в пяти шагах.

— Не делай этого, прошу тебя! Не делай того, о чем минуту спустя ты горько пожалеешь. Дай его сюда. Дай мне пистолет, Сэм!

Старший из братьев Дадли нажимает на курок.

Гремит выстрел.

Вик падает.

Увидев его распростертым на полу, с кровавым пятном на груди, Сэм столбенеет, рука его медленно опускается.

В эту секунду из-за его спины выходит женщина, лица которой Грейс разглядеть не успевает, и, обхватив обеими руками руку Сэма, крепко сжимает ее, помогая завершить начатое.

Гремит второй выстрел…

…Так оно было? Или почти так…

Брендон вернулся в прихожую.

Завидев его, консьерж продолжил перечисление: в квартире еще укрепили рамы, установили дополнительные электрические розетки, поменяли замок на входной двери.

— Замок? — переспросил Брендон.

— Ну да. У нас всегда так делается, когда меняется съемщик.

— Понятно. Значит, старый был исправен.

— По правде говоря, не очень. Ключ все время заедал. Вставишь его, а потом ни за что не вытащить. Намучился во время ремонта.

Брендон опустил глаза.

А ведь в деле четко написано: «Следов взлома на замке не обнаружено». Выходит, не один Ламмерт получил хорошие денежки…

Поблагодарив консьержа, О’Брайан вышел и остановился на ступенях.

Вдоль всей *…-стрит росли пышные клены.

Прямо напротив красовалась слепящая вывеска «Ревущей совы». Надпись иллюстрировало неоновое чудо, смахивающее на всклокоченного льва с выпученными глазами и разинутой во всю морду пастью.

Дверь за его спиной хлопнула. Брендон обернулся.

Из подъезда вышла невысокая, лет восемнадцати девушка в спортивном костюме. Громоздкая сумка со множеством металлических заклепок сильно оттягивала ей плечо.

— Будете здесь жить? — весело спросила она, глянув на Брендона поверх дымчатых очков, едва держащихся на кончике носа.

— Собираюсь, — с улыбкой ответил он. — Тут не очень шумно?

— Не-а. У нас весело! В прошлом году хлопнули одну парочку — как раз в той квартире, что вы смотрели.

— Ничего себе! Агент по найму меня не предупредил, — уверенно соврал Брендон. — А вы давно тут живете?

— Три месяца.

— Кто же рассказал вам про убийство?

— Никто. Я пошутила — обожаю черный юмор! — рассмеялась девушка. — Здесь, правда, хорошо, зелени столько! — Конский хвостик у нее на голове задорно вскинулся. — Еще сомневаетесь?

— Теперь нет. Особенно когда узнал, что у меня будет такая приятная соседка, — расшаркался Брендон и, не моргнув глазом, представился: — Майкл Паркер.

— Люси, — просияла девушка, — Люси Андерс. Рада знакомству!

Уже разворачиваясь в конце *…-стрит, которую правильнее было бы назвать бульваром, Брендон про себя не без удовольствия отметил, что с возрастом стал пользоваться бóльшим успехом у женщин. Правда, открытие было из разряда «пустячок, но приятно»…

3

— Что ж, Ламмерт, О’Брайан окончательно вас прижал, — резюмировал профессор Дрейк, выслушав сбивчивые речи ученика. — Вряд ли смогу помочь… Я вам говорил: будьте начеку, — сказал он, придерживая трубку левым плечом.

— Он копает под меня… ему что-то известно… — тоном заговорщика сообщил Ламмерт.

— Вот как? Вы нарушили закон? — спросил Дрейк, смахивая пыль с фарфоровой статуэтки.

— Н-нет… Я проиграл процесс…

— Который могли бы выиграть? Но, Остин, голубчик, — от души расхохотался профессор, — за это пока еще не судят!

— Да, но… — замялся Ламмерт. — В деле были улики…

Дрейк помрачнел и приложил трубку к другому уху. Лесенка, на которой он стоял, жалобно заскрипела.

— Мне заплатили за то, чтобы я…

— Слушайте, идите к черту, Ламмерт! — прокричал профессор, теряя терпение. — Обделывайте свои темные делишки без меня! — Он с раздражением нажал кнопку отбоя.

4

«Надо как-то распутывать эту паутину. С чего же начать?» — размышлял в растерянности О’Брайан.

Посещение квартиры на *…-стрит подействовало на него не лучшим образом. Он снова сидел за рабочим столом, подперев голову рукой. С запальчивым вызовом разобраться во всем самому он явно поторопился. Без Литгоу снова не обошлось… похоже, не обойдется и без Тима. В конце концов сын отказался дать ему информацию о клиенте. Ну а если тот же клиент станет теперь объектом наблюдения?

«Надо еще раз попросить Тима», — решил Брендон и не мешкая поехал снова в агентство «Стэнфорд — О’Брайан».

— Вам следовало бы позвонить заранее, сэр, — улыбнулся молодой клерк. — Мистер О’Брайан будет немного позже. Чем могу служить?

Брендон поблагодарил и, выйдя из дверей агентства, набрал номер сына.

— Срочно? — переспросил Тим. — Тогда только на улице, устраивает? Подъезжай прямо сейчас к… — он назвал адрес.

Брендон остановился точно в указанном месте — напротив остановки пригородных автобусов — и поискал глазами машину сына. Но на противоположной стороне улицы он увидел лишь одиноко стоящего долговязого паренька в надвинутой на глаза бейсболке, клетчатой рубашке, пóлы которой были узлом завязаны на груди, и в видавших виды джинсах. Парнишка сунул небольшой сверток под мышку и, приподняв козырек бейсболки, помахал Брендону.

«Ну, Тим! Разыграл! Что за маскарад?» — рассмеялся про себя Брендон.

— Ты… ждешь автобус? — спросил он, подходя к сыну.

— Да. Но, похоже, он уже ушел, — произнес Тим таким тоном, будто упустил последний транспорт на свете. — Опять Эммерсон посмотрел не в тот справочник. В который раз!

— Будь придирчивей в выборе сотрудников.

Тим усмехнулся:

— Мы учимся на ошибках, верно, папа?

— Давай я подброшу тебя. По дороге поговорим, — предложил Брендон. — Куда тебе?

— Нет, — покачал головой Тим, — не годится. Я должен приехать туда на автобусе.

— Когда следующий?

— Мне нужен был именно этот, который приходит до полудня.

Брендон смерил сына ироничным взглядом — интересно, где он собирается с ним беседовать — прямо здесь, на остановке, или, может быть, в рейсовом автобусе? Тим сокрушенно вздохнул и, повертев в руках пакетик из кондитерской, опустил его в урну. Отец с улыбкой следил за ним: куда это сын направляется, в какое такое место, где нельзя купить съестное?

— В детстве ты не бросался сладким, — заметил Брендон.

— Это печенье для диабетиков. И потом, папа, ты опять перепутал: сладкоежка у нас Джефф. — Тим глянул на часы: — Ну все, пойдем. — Он сделал несколько шагов вперед и, поравнявшись с продуктовым автоматом, спросил: — Еще минуту, ладно? Пить хочешь?

Брендон покачал головой, продолжая наблюдать за сыном. Тот извлек из заднего кармана джинсов потрепанный бумажник и, высыпав оттуда груду мелочи, скормил ее всеядной железяке в обмен на бутылку кока-колы.

Ростом Тим О’Брайан был с отца, лицом больше походил на мать — глядя сейчас на него, Брендон отметил, что младший сын обладает ценным для детектива качеством, а именно — стандартной, малоприметной внешностью.

«А парень и вправду молодец — увлекся всерьез! Хотя… есть во всем этом что-то от детской игры. Но Тим всегда был выдумщиком, Джефф вряд ли позволил бы себе такое баловство. Впрочем… главное, что он занимается любимым делом».

Они сели в машину.

— Сколько у тебя времени? — спросил Тим отца.

— Примерно полчаса.

— Не заводи мотор.

— Хорошо. — Брендон подождал, пока сын напьется кока-колы. — Ты должен помочь мне, Тимми, — начал он, понизив голос. — Речь снова о твоей клиентке. Но на этот раз все намного серьезнее.

Тим прокашлялся:

— Расскажи подробно.

5

Будильник протарахтел, как всегда, некстати. Брендон полночи провел без сна и просыпался теперь с трудом. Наконец, сильно зажмурившись, он потянулся и открыл глаза. В голову потоком хлынули мысли, но ни одна из них не сулила радикального решения всех проблем.

«Как в анекдоте, — подумалось ему — „Складывание пазлов — занятие не для слабонервных, особенно если вам попалась картинка с изображением звездного неба…“ Именно такой пазл мне, похоже, и попался…»

Перед тем как встать, Брендон еще раз потянулся в постели. Ступни уперлись во что-то неприятное — жесткое и щетинистое. Он рывком откинул одеяло и остолбенел…

Посреди белой, в нежно-голубой цветочек простыни, расставив в стороны восемь мохнатых пальцев-лап, красовался черный, размером с ладонь, паук!

Брендон вскочил с такой скоростью, будто его ужалили. Схватил безотчетно первое, что попалось под руку — лежавшую на тумбочке папку с документами, которые листал вечером, — и бросил с размаху на паука. Послышался противный хруст.

Не взглянув на раздавленное членистоногое, Брендон кинулся в спальню жены.

Глория недавно встала и, сидя в ночной сорочке за трюмо, неторопливо причесывалась. Вид мужа, вбежавшего в комнату, поверг ее в шок.

Окинув сумасшедшим взглядом спальню, мистер О’Брайан ринулся к постели и сдернул аккуратно заправленное одеяло на пол. Потом, не обращая внимания на застывшую в недоумении жену, заглянул под кровать.

Наконец, остановившись посреди комнаты, с шумом выдохнул:

— К нам кто-нибудь приходил вчера?

— Нет… — пробормотала Глория.

— Я спрашиваю: в доме были посторонние? — возбужденно повторил он.

— Только сантехник, — ответила она, испуганно глядя на мужа.

— Ты вызывала?

— Нет, это была профилактика…

— Как он выглядел?

— Обычно… в спецовке… лет двадцати… — проговорила окончательно сбитая с толку Глория.

— Понятно, — прервал ее Брендон. — Прости, милая, я, наверное, испугал тебя? — Он покачал головой, понемногу приходя в себя. — Больше никого не пускай без моего ведома, ладно? Даже президента, — попытался улыбнуться он.

— Хорошо, — миссис О’Брайан опустила глаза и зарделась — теперь она была смущена тем, что мистер О’Брайан застал ее в столь неприбранном виде.

Возвращаясь в свою спальню, Брендон поймал себя на том, что боязливо поглядывает по углам. Подойдя к кровати, он остановился. Коленки неприятно подрагивали. О’Брайан схватил папку и решительно поднял ее.

На постели осталась лишь кучка черной трухи.

«Тьфу ты, черт!» — выругался Брендон, хватаясь за сердце.

Он ткнул кучку углом папки. Так и есть: смертоносная тварь рассыпалась в прах!

«Ламмерт! — сработало у О’Брайана. Не далее как позавчера он имел с тем „милую“ телефонную беседу. — Где он мог раздобыть такую дрянь? Не иначе, как у Дрейка». Брендон сразу вспомнил, как тот еще в студенческие годы любил подсовывать сокурсникам в портфели засушенных скорпиончиков.

«Сходил бы лучше в игрушечный магазин! — снова подумал он о Ламмерте. — Только и способен, что на мелкие пакости!»

Впрочем… не такие уж и мелкие… Даже если не брать в расчет проникновение со злым умыслом в чужое жилище — наверняка заплатил какому-то шалопаю, — то подобная шуточка для человека со слабым сердцем может стать и смертельной…

6

Выполнив последнее поручение шефа, Кристофер Литгоу не собирался останавливаться на достигнутом и на ближайшее время уже составил четкий план действий.

Надо сказать, что личным делам Кристофер уделял куда меньше внимания. На первом месте всегда стояла работа, и только потом — эта девушка со странным именем Мирандолина, все-таки добившаяся, чтобы он пригласил ее на свидание.

Литгоу вышел из юридической конторы, на ходу решая, надо ли для первого свидания покупать цветы, или же с букетом он будет выглядеть старомодно.

Машину Кристофер оставил сегодня чуть дальше обычного — на соседней улице, — потому что все парковочные места поблизости оказались заняты. Завернув за угол, он сразу увидел свою красную «мазду». Давно уже следовало бы поменять ее на более престижную и более элегантного цвета машину. Но Крис все еще продолжал ездить на ней — подаренной отцом на совершеннолетие.

Ему оставалось пройти каких-то пару десятков ярдов, когда послышался сильный хлопóк. И прямо на глазах у Кристофера его машина, его старенькая «мазда» вдруг вспыхнула, превратившись в столб пламени. Огонь взметнулся вверх футов на двадцать.

Ужас, какого Литгоу еще не испытывал в жизни, пригвоздил его к месту. Как заколдованный, стоял он посреди тротуара и заливался слезами, глядя на горящую машину, которую уже начали поливать из шлангов. А Кристофер все стоял и плакал, плакал горькими слезами, словно школяр, провалившийся на экзамене. И совсем не думал о том, чтó было бы с ним самим, окажись он в машине несколькими минутами раньше…

— …Вчера сгорела моя машина, — выложил утром Литгоу.

Услышав обстоятельства произошедшего, Брендон переменился в лице:

— Все, Крис, прекращайте поиски.

— Да, но…

— Никаких «но»! Забудьте о деле Дадли. Навсегда.

Литгоу глянул опечаленно:

— Я только что разузнал про консьержа. Он живет в…

— Оставьте адрес, — перебил О’Брайан. — Вы меня поняли?

— Да, сэр… — с побитым видом проговорил Крис.

«Похоже, мы доигрались, — подумал Брендон. — Собственно, почему „мы“? Я один виноват. Переложил на чужие плечи то, что должен был сделать сам. Надо предупредить Тима».

Но связаться с сыном в течение дня — ни в агентстве, ни по мобильному — ему не удалось.

7

Услышав шаги мужа, Глория вышла в прихожую.

— Добрый вечер, милая, — устало поздоровался Брендон.

— Бренд, — заговорила миссис О’Брайан, голос ее непривычно дрожал. — Ты не мог бы какое-то время не пользоваться своей машиной?

— Проблемы с твоим «шевроле»? — спросил он, всматриваясь в покрасневшие глаза жены. — Что случилось?

Она молча потрясла головой.

— Глоу, прошу тебя!

Миссис О’Брайан стояла, плотно сжав губы. Она походила сейчас на маленького общипанного цыпленка, в одну секунду утратив весь прежний лоск и привлекательность.

— Мне звонили… по телефону… — наконец произнесла она. — Голос… женский…

— Угрожали? — всполошился Брендон.

Глория коротко кивнула:

— Сказали, что ты… должен прекратить то, чем сейчас занимаешься…

— Что еще?

Глория только замотала головой.

— Милая, пожалуйста, припомни, — сказал Брендон, взяв ее за плечи. — Это важно.

— …Что ты скоро взлетишь на воздух… вместе со своим помощником… — продолжала она, с трудом сдерживая слезы, — следующая машина будет твоя… — Глория бросила на мужа умоляющий взгляд: — Брендон… Я боюсь. Позвони в полицию… пожалуйста!

— Ну что ты, родная, успокойся! Все в порядке, — поспешил заверить он жену. — Тебе сегодня же пришлют охрану.

Глория с сомнением посмотрела на мужа:

— Ты ведь не поедешь больше на машине, да?

— Не волнуйся! — он обнял ее. — Я не буду оставлять авто на улице, вот и все. А ты побудешь немного дома, договорились?

Брендон поцеловал жену, усадил в кресло и, быстро поднявшись в свой кабинет, набрал номер сына. Мобильный снова не отвечал. Посмотрев на часы, он позвонил в агентство.

— Да, папа? — почти сразу отозвался Тим, будто сидел и ждал его звонка.

— У меня нет возможности встретиться, — начал Брендон. — Я могу говорить по этому телефону?

— Свободно.

— Так вот, Тимми, считай меня своим клиентом. Меня шантажируют. Машина моего помощника взорвана. Сегодня по телефону угрожали маме. Боюсь, дело приобретает серьезный оборот. Я все равно не отступлюсь — ты знаешь. Но мне надо оценить степень опасности. Что это: акт отчаяния или за этой женщиной кто-то стоит?

— Как мама? — обеспокоенно спросил Тим.

— Сейчас — нормально.

— Я пришлю домой своего человека.

— Не стóит: я договорюсь об охране.

— Нет, — твердо сказал Тим, — это не лишнее.

Часом позже Тим перезвонил ему. И Брендон на сон грядущий узнал, что бывший консьерж Поллак найден мертвым в трехстах милях к северу от города, на ранчо своего отца, куда приехал погостить. Тело вытащили из местного озера, на котором Поллак частенько рыбачил. Следов насилия не обнаружено. Предполагается, что погибший упал в воду по неосторожности либо в результате сердечного приступа — у него были проблемы со здоровьем.

Брендон сел на кровати, нервно покачал головой. К столь резкому повороту событий он был не готов. Яснее ясного, что смерть консьержа неслучайна. От него избавились сразу, как только Литгоу его нашел.

«Подсунули парню такого же паучка, а потом, когда ему стало плохо, просто спихнули в воду… Слава богу, Крис не успел с ним поговорить. Что ж… Убийство свидетеля — это вам не сушеные скорпиончики! Игра пошла по-крупному!»

— А теперь подведем итоги: Грейс Дадли была застрелена из пистолета системы «Glock», [31] принадлежавшего подсудимому. Последнего нашли лежащим без сознания на полу в одной комнате с убитой. Огнестрельное ранение груди подсудимый получил примерно в то же время, когда погибла Грейс Дадли. Естественно предположить, что он находился здесь также и в момент совершения преступления. В руке подсудимый сжимал пистолет, из которого были произведены оба выстрела. Об отношениях, связывавших его с убитой, мы сегодня узнали достаточно много…

Поэтому на основании улик, которыми располагает следствие, результатов баллистической и дактилоскопической экспертиз, а также заслушанных свидетельских показаний я делаю заключение, что убийство могло быть совершено только подсудимым и никем другим, кроме него!

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

1

И снова О’Брайан сидел за рабочим столом, в последнее время заваленным бумагами, и размышлял. Больше всего он был обеспокоен сейчас безопасностью близких людей, в том числе и Литгоу.

Взрывчатку в «мазду» помощника подложили очень умело — хотя взрыв был несильный, машина вспыхнула мгновенно. Тот, кто его устраивал, дело свое знал. Но Кристофер остался жив… Возможно, его решили только попугать.

Брендон сразу понял, что Ламмерт не имеет отношения ни к поджогу машины, ни к убийству свидетеля. Нет, тот не пошел бы на подобные авантюры ни при каких обстоятельствах.

«Миссис Дадли… Кажется, я ее недооценил… Денег, чтобы нанять киллера, у нее, конечно, нет. Но она может их раздобыть — у того же Ламмерта, например…»

Брендон уже собрался было снова позвонить Тиму, как сын опередил его.

— Папа, я нашел нового свидетеля! — радостно сообщил он.

— Только не по телефону, — остановил его отец. — Ты у себя? Сейчас подъеду.

Через четверть часа Тим рассказал ему, что женский голос, который вызвал полицию, обнаружен, — то есть, естественно, его обладательница. Эта особа в день преступления оказалась в доме № 318 по *…-стрит — пришла в гости к приятелю, который дал ей ключи от квартиры на пятом этаже. Сам он должен был вскоре подъехать. Прождав напрасно пару часов, женщина собралась было уходить и вышла уже на лестничную площадку, когда где-то внизу раздались выстрелы. Она притаилась, но больше ничего не было слышно. Через какое-то время природное любопытство взяло верх: она стала крадучись спускаться. В этот момент Трини Дадли возилась с дверью, которую так и не смогла закрыть. Когда Трини ушла, женщина подождала немного, потом спустилась и, приоткрыв дверь, на цыпочках проскользнула в квартиру, где чуть не померла от ужаса, увидев окровавленные трупы. Она бросилась бежать, оставив дверь распахнутой. Уже на улице она взяла себя в руки и, вернувшись в подъезд, вызвала полицию по телефонному аппарату, рядом с которым, мирно посапывая, спал консьерж Поллак. Естественно, что свидетельницу не стали разыскивать, так как никто просто не знал о ее существовании. Сама же она на следующий день уехала в соседний штат, где училась в колледже. А сейчас она живет со своим приятелем в той самой квартире в доме по *…-стрит, куда приходила в гости. Ее зовут Люси Андерс.

Выслушав сына, Брендон удивленно вскинул брови. Надо же: судьба подбрасывала ему шанс, а он им не воспользовался! Но все, что ни делается, — к лучшему.

— Ее надо спрятать, Тимми.

— Уже спрятал, — ответил тот. — Люси Андерс сейчас на другом конце планеты, вместе с приятелем.

— Считаешь, этого достаточно?

— Не беспокойся, папа, я принял и другие меры.

— А наша любимая клиентка не может про нее знать? — с сомнением спросил Брендон.

— Уверен, что нет, — ответил Тим.

2

Уже несколько минут сестры сидели молча. Наконец Трини нарушила тишину тяжелым вздохом.

— Ну, милочка, возьми же себя в руки, — сказала Лиз, с жалостью глядя на сестру. — Надо держаться — хотя бы ради детей.

Трини сделала кислую мину.

— Где же твои букеты? — спросила она, окидывая взглядом заваленную игрушками гостиную сестры.

— Осень. Все розы отцвели, — ответила Лиз. — Я скучаю по ним. Их запах успокаивает гнев и обиду. Рядом с розами смягчается любой — даже тот, кто озлоблен на весь мир!

— Что за проблема — съезди в магазин.

— Что ты! — взмахнула руками Лиз. — Ни один купленный цветок не будет так пахнуть и так радовать глаз, как наши розы. Подождем до весны.

Трини пожала плечами — подобные сантименты были ей недоступны. Обе опять замолчали. Лиз старательно перебирала в уме, чем бы еще ободрить сестру, но не находила ничего путного.

Через приоткрытое окно в комнату доносились крики детей, игравших в саду. Неугомонный Стиви опять заводил всю компанию. Лиз время от времени поглядывала туда и качала головой. Когда взгляд ее падал на сына, она невольно улыбалась. Повторение отца… Из всех детей только Стиви прощались шалости, за которые Стивен-старший — будь он жив — устроил бы сыну хорошую порку. Мальчик проказничал сколько душе угодно — мать на все смотрела сквозь пальцы. Все-таки Стиви, что ни говори, оставался ее любимчиком.

— Мне тут надо уехать… — внезапно начала Трини.

— К маме? — спросила Лиз.

— Да, — нехотя ответила сестра. — Джонни опять задает ей жару. Надо что-то делать.

Лиз сочувственно вздохнула.

Джонни, младший брат Трини, с юных лет пристрастившийся к наркотикам, был у сестер предметом постоянного обсуждения. Если два других брата уже давно разлетелись из гнезда, то Джонни продолжал жить вместе с матерью, медленно, но верно сводя старушку в могилу.

— Не против, если я на пару дней привезу к тебе мальчишек? — спросила скороговоркой Трини.

— Боже мой! Ну, конечно, нет, — всплеснула руками Лиз. — Что трое, что пятеро — какая разница?

— Отлично, — сказала Трини, доставая из сумочки и протягивая сестре скомканные купюры. — В школу их везти не надо — это выходные.

Та, кивнув, взяла деньги.

И сестры снова, как по команде, замолчали. Сегодня им никак не удавалось преодолеть натянутость в разговоре, не связанную, правда, с меркантильностью, которой обе отличались.

— Тебе надо съездить куда-нибудь отдохнуть, — начала Лиз, мельком глянув в окно.

Трини скептически покачала головой, всем видом давая понять, что идея бестолковая.

Их прервал звонок в дверь. Лиз пошла открывать, Трини тоже встала.

— Заказная почта — от издателя, — сказала Лиз, возвращаясь. — А я почему-то решила, что это Брендон.

Трини внимательно посмотрела на сестру.

— И часто он у тебя бывает? — настороженно спросила она.

— Не так, как ему хотелось бы. Он ведь очень занятой человек, — ответила Лиз, потом, улыбнувшись, спросила: — Он тебе не понравился?

— Адвокат есть адвокат, — хмыкнула Трини.

— Все мы так говорим… до поры до времени. — Лиз снова расположилась в кресле. — Если бы не Брендон, я бы сейчас, наверное, сидела в тюрьме!

— Любой из них сделает то же самое — только заплати побольше. Да и кто бы тебя посадил? Смешно!

Трини подошла к камину и провела рукой по стоявшей над ним чудаковатой формы вазе, которую год назад подарила сестре взамен разбившейся.

— Ты не права, — возразила Лиз. — Брендон — чудесный человек. Ты же знаешь: для Стивена он был как брат. Случись какая напасть — он всегда поможет. А в детях наших просто души не чает!

— Своих, что ли, нету?

— Его дети давно выросли.

В эту минуту со стороны сада раздался подозрительно громкий треск, и детские крики сразу стихли.

Лиз вздрогнула:

— Персики!

— Бандиты! — закричала Трини. — Сейчас я им всыплю!

Она тут же отправилась в сад, и еще через пару минут все дети без разбору — и родные, и племянники — получили от нее трепку. Лиз, расстроенная, тоже вышла из дома. Но, увидев, что у дерева сломана одна только старая ветка, быстро смягчилась. Потрепала по голове Стиви, приласкала собравшуюся расплакаться Лиззи, пообещав напоить всех апельсиновым соком.

Ребячья потасовка стала, как всегда, последней каплей в чаше терпения Трини Дадли. Она тут же объявила, что пора ехать, про себя вспомнив, что на вечер у нее заказаны билеты в кинотеатр. Не могла же она, в самом деле, пропустить очередную премьеру с обожаемой Пэрис Хилтон! Трини не стала говорить об этом сестре. Кто же поймет, что кино — единственный способ прийти в себя? Ведь даже после казни мужа Трини отправилась прямиком в ближайший мультиплекс. О чем, конечно, не распространялась.

3

Накануне у Брендона все валилось из рук. В этот раз он с трудом дотянул до уик-энда — постоянное напряжение давало о себе знать. Но и выходные, как видно, не сулили спокойного отдыха. С утра позвонил Тим и сообщил, что днем раньше миссис Дадли наведалась в дом № 318 по *…-стрит.

— Она знает про нашу свидетельницу, — резюмировал Брендон.

— Нет, не думаю, — сказал Тим.

— Тогда что-то подозревает. Чувствует, черт возьми!

— Мне кажется, она действовала импульсивно. У преступников иногда возникает непреодолимое желание побывать на месте преступления. Кстати, она ездит теперь на лимузине Сэма Дадли…

— Установи круглосуточное наблюдение, — попросил Брендон. — Мы должны на шаг опережать ее.

— Хорошо, — пообещал Тим.

Поговорив с сыном, Брендон начал продумывать план ближайших действий. Задел имеется неплохой. Еще немного — и он обличит настоящих убийц. Может быть, стоит подключить прессу… В любом случае, финал близок. Но Брендон понимал и другое: события раскручивались все быстрее, а он за ними не поспевал.

После обеда раздался еще один телефонный звонок, который уже звучанием своим показался Брендону тревожным. Он нажал на кнопку и узнал голос Лиз Кларк, она плакала.

Когда Брендон смог разобрать, наконец, ее лепет, ему стало совсем худо: пропали дети Стивена. Мать отлучилась ненадолго, а приехав, нашла дом пустым. В полицию она пока не заявляла, надеясь теперь на Брендона, как на Бога.

«Пришла беда — отворяй ворота», — подумал О’Брайан, выслушав ее.

— Сейчас приеду, — коротко ответил он.

Опять он шел по знакомой дорожке, усаженной кустами, побуревшими и мрачными теперь, но даже не взглянул в их сторону, быстро взбежав по ступенькам.

Лиз отворила сразу — она ждала у дверей. Они вместе прошли в гостиную — как показалось, более просторную, чем всегда. Лиз беспрестанно всхлипывала, не в силах произнести что-нибудь членораздельное. Брендон усадил ее в кресло, заставил выпить немного воды. Потом, пододвинув другое кресло почти вплотную, сел рядом.

— Лиз, прошу вас, — сказал он, взяв ее за руку. — Это очень важно. Всего несколько вопросов. Как все случилось?

— Около полудня… — с трудом выговорила она, — я уехала… мне надо было… на кладбище…

«Стив… — промелькнуло у Брендона. — Какая-то дата?»

— Девять месяцев… Вику, — продолжала Лиз. — А Трини не до того сейчас: Кейни сломал руку — они ездили накладывать гипс.

— Кто-нибудь знал, что дети дома одни?

— Нет. Раньше я никогда не оставляла их. Но накануне они перегуляли, а с утра дружно обсопливились. Аманду я уложила спать, а Стиви и Лиззи сели смотреть мультики, — она остановилась, давясь слезами. — Я думала, будет лучше, если… Я же быстро… Я хотела…

Брендон подождал, пока Лиз немного успокоится, потом спросил:

— Как долго вас не было?

— Час… часа полтора, — ответила она. — Это *…-вуд, пятьдесят миль по восточному шоссе.

«Удивительно… — подумал Брендон, услышав это. — То самое кладбище, где похоронен Стивен… Вик и Стив — даже по смерти своей они оказались рядом…»

Он вздохнул:

— У вас что-нибудь пропало? Есть следы грабежа?

— Нет, — печально откликнулась Лиз.

— Вспомните: за день-два не происходило ли чего-то необычного? Какие-нибудь звонки, угрозы? Встречи?

О’Брайан продолжал расспрашивать, но Лиз только качала головой в ответ.

— Брендон, — прошептала она, уже не слушая его, — ведь с ними ничего не сделают, правда? На Стиви… только шортики… — Даже сейчас она думала в первую очередь о сыне.

Брендон молчал, глубоко задумавшись. Лиз глазами, полными слез, смотрела на него, как смотрят на икону. Горе преобразило миссис Кларк, не оставив ничего напускного, неискреннего.

— Брендон, пожалуйста! — Она произнесла эти слова, как заклинание.

Брендон поднялся, Лиз тоже встала и молча прижалась к нему, трепеща всем телом. Горе ее было так неподдельно! Он осторожно обнял Лиз, будто боясь причинить ей боль. Никогда Брендон не думал, что будет обнимать эту женщину — последнюю любовь Стивена… И тут легкая волна вдруг пробежала по телу, всколыхнув на мгновенье его мужское начало. Видно, самой природой Лиз Кларк была предназначена для того, чтобы возбуждать.

Брендон посмотрел ей в глаза и впервые увидел в этом легковесном создании то, чего не замечал прежде — нежность и безыскусственность, — и, может быть, впервые понял своего покойного друга. Он не удержался и, быстро наклонившись, поцеловал Лиз — жест, который оба расценили сейчас как братский, нежели иной…

От Лиз Брендон вышел с тяжелым сердцем. Новые пазлы — похлестче прежних! Взявшись за руль, он все еще не знал, куда ему ехать. Мысли опять теснились в беспорядке. С чего начинать поиски, не имея никаких предположений?

Сквозь мутнеющее стекло вырисовывались отцветшие кусты роз, несколько продрогших воробьев слетело с них стайкой. После недолгой теплой осени вдруг резко похолодало. Небо посерело, пошел первый снег. Глядя на кружащиеся в воздухе снежинки, Брендон вдруг понял, что сначала должен съездить на кладбище.

Он сделал небольшой крюк, заехав в один цветочный магазин, во второй — нигде, как нарочно, не было роз, которые он искал. Только в третьем магазинчике продавщица вынесла ему из подсобки целое ведро именно таких роз — некрупных, нежно-розовых.

— Сколько вам? — спросила девушка, опуская ведро на пол.

— А сколько тут? — спросил в ответ О’Брайан.

— Не знаю: штук тридцать, может, сорок. Сейчас пересчитаю.

— Не надо, — сказал он, — я заплачу за пятьдесят.

4

Кладбище *…-вуд, отвечая своему названию, располагалось в густом, частично расчищенном лесном массиве. Брендон исколол все пальцы, пока нес неохватный букет.

«Эти цветы — символ любви и красоты, — ворчал он про себя. — Но, восторгаясь розами, редко кто вспоминает об их шипах».

И тут ему подумалось, что неслучайно ведь Стив душой всегда стремился к ним. Розы словно олицетворяли его внутреннюю сущность. Да, он был бесценным другом, прекрасным, светлым человеком… но человеком, который убил…

При входе на кладбище О’Брайан попросил, чтобы ему указали могилу Виктора Дадли. Один из охранников тут же вызвался проводить его. Далеко идти не пришлось.

Брендон остановился рядом со скромным надгробием, у основания которого лежали строгие белые цветы, принесенные сегодня Лиз. Названия их он не знал точно — может быть, лилии? Он наклонился и положил сверху несколько роз.

Могила Стивена была значительно дальше, почти в лесу. Брендон не сразу нашел ее, побранив себя за то, что не так уж часто посещает теперь друга.

Однажды, лет пять назад, они вместе проезжали здесь и, выйдя по какой-то необходимости из машины, прошлись вдоль крайних могил. Небо было плотно затянуто, моросил тоскливый осенний дождичек — погода вполне благоприятствовала мыслям о вечном. Хоть убей, но Брендон уже не мог вспомнить, зачем они вышли тогда из авто…

…Стивен, подняв воротник кашемирового пальто, прошел вперед, а Брендон немного задержался, обратив внимание на надгробный памятник с длинным текстом на нем.

— Надо же — целая поэма! — сказал он, присматриваясь. — Мне хватило бы одного имени.

— А фамилии не надо? — обернувшись, осведомился Стив.

— Под именем обычно подразумевают то, что стоит в официальных документах, — ответил Брендон. — Как правило, два имени и фамилия, либо две фамилии.

— У тебя две фамилии?

— Нет. Два имени.

— А я не знаю второго, — сказал Стивен.

— Рейнольд.

— Брендон Рейнольд О’Брайан! — медленно, с расстановкой, будто объявляя выход известного артиста, произнес Стив. — Громогласно. А насчет надписи, — махнул он рукой в сторону могил, — меня устроит просто: «Стивен Кларк».

— Писатель, — добавил Брендон.

— Этого не надо! — рассмеялся Стивен. — Знаешь, мне ведь до сих пор странно, что меня величают писателем.

— Твои романы издаются, раскупаются, люди их читают. Как, скажи на милость, должны они называть того, кто эти книги написал?

— По логике, так… Но, сложись моя судьба иначе… вот кем бы уж точно я не стал — это беллетристом.

— Кто знает… Нечто подобное может сказать о себе каждый.

— Ты тоже? — иронично улыбнулся Стив.

— Ты не дослушал…

— Я понял, — снова перебил Стив. — По твоему мнению, любая судьба — это ряд событий, где каждое грядущее событие есть следствие предыдущих. Так?

— Да… почти…

Когда после кончины Кларка встал вопрос о выборе места для захоронения, О’Брайан, распоряжавшийся всеми формальностями, не задумываясь назвал *…-вуд.

…Вот он и пришел — только имя и фамилия: «Стивен Кларк»…

Человек, прошедший через боль — моральную и физическую, боль утрат, через катарсис… проживший жизнь не столь долгую, но бурную и страстную. Со смертью друга О’Брайан будто лишился какой-то части своей души. Никто не заменит ему Стивена… Особенно остро Брендон почувствовал это сейчас — в эту минуту он как никогда нуждался в его поддержке.

Брендон поднял глаза вверх.

«Как тебе там с твоим Богом? Простил ли ты меня? — сказал он, мысленно обращаясь к другу. — Что мне делать? Если можешь, подскажи!..»

Брендон разжал руки — цветы, струясь плавной волной, осыпали могилу…

5

Только уже сев в машину, Брендон вынул мобильный и сообщил о случившемся Тиму. Первое, что посоветовал ему сын, — не отказываться от услуг полиции. Но Брендон, зная, насколько успешны стражи порядка в подобных делах, звонить им пока не торопился.

Дела по киднеппингу — одни из самых глухих. Чаще не находят ни похищенных, ни похитителей, либо находят, но слишком поздно. Половину заложников убивают в первые же сутки — об этом Брендон тоже прекрасно знал.

У О’Брайана в практике был один подобный случай — он защищал похитителя. Брендон помнил того неуклюжего, загнанного в угол паренька, вернувшего в результате ребенка родителям — без всяких денег. Если бы так было всегда! Обычно киднеппинг кровав и жесток.

— Раскрываемость таких преступлений — десять процентов, — мрачно предупредил Тим.

— Я в курсе, — ответил Брендон. — Поэтому и прошу: подключи самых расторопных твоих людей. Я надеюсь на тебя, Тимми!

— Спасибо, папа. Мы найдем их, — заверил тот.

Брендон вернулся домой изможденный, решив не загружать остаток дня никакими делами. Но не успел он раздеться, как в голову ему пришло, что дети ведь и сами могли, играя, где-то спрятаться, забраться в какую-нибудь кладовку в доме и нечаянно захлопнуться там, так что их голосов нельзя было услышать.

Он снова позвонил сыну, и они условились встретиться через четверть часа у дома Кларков.

Тим приехал минута в минуту, прихватив с собой двух помощников и собаку. Вместе они обошли дом и сад. Несмотря на заверения Лиз, что она сразу все обежала, а опасные места давно на замке, заглянули в каждую щель, простукали каждую досочку. Кроме прочего, Брендон не поленился побеседовать с ближайшими соседями как возможными свидетелями.

Двухчасовые поиски результатов не дали.

Поздно вечером О’Брайан с большой неохотой все-таки позвонил в полицию, очень опасаясь, как бы копы не начали действовать своими топорными методами. Здесь, по его убеждению, требовался психолог, а не человек с оружием.

На следующий день, едва проснувшись, О’Брайан позвонил сыну.

— Папа, ты удивишься, но я предполагаю, что к похищению причастен профессор Дрейк, — радостно отрапортовал тот.

— Фрэнк? Чушь собачья! — непривычно резко отреагировал Брендон.

— Да, но вчера у него был Ламмерт и…

— Этот болван ездит к нему каждую неделю! Думаю, родного отца он не навещает так же часто.

— Тем не менее, — непреклонно продолжал Тим, — у меня есть основания, чтобы…

— Ладно, — остановил сына Брендон, — я съезжу к нему.

— Но, папа, я как раз собирался…

— Нет! — жестко оборвал Брендон. — К Дрейку я поеду сам.

О’Брайан был благодарен сыну за помощь, но к Дрейку ехал сейчас только для очистки совести. С выводами Тим явно поторопился. Подозревать профессора — это все равно, что утверждать, будто Красную Шапочку съел не Серый Волк, а пробегавший мимо зайчишка.

О’Брайан и Дрейк знакомы были еще с университетской юности. Они учились в параллельных группах, но дружеских отношений не поддерживали — разве что знали о существовании друг друга.

Пути их пересеклись лишь однажды, когда на последнем курсе оба они вдруг приударили за хорошенькой первокурсницей с психологического факультета — Глорией Рейнор, скромницей и умницей. Страсти кипели нешуточные. Ни один не намерен был уступать, и дело шло уже к решающим битвам. Но Глория все расставила по своим местам, выбрав не разбитного Фрэнка, а безупречного Брендона.

Через пять лет Глория и Брендон поженились.

Дрейк грустил недолго. Вскоре он увлекся молоденькой ассистенткой с того же психологического, в результате чего докторантуру ему пришлось оканчивать уже в другом университете. Правда, это дало ему возможность вернуться в родной университет в качестве преподавателя, что Дрейк и сделал, тут же возобновив прерванный роман.

Всю жизнь Фрэнк был изрядным бабником. И в том, что он так и остался холостяком, конечно, не была повинна когда-то отказавшая ему милашка по имени Глория, и уж тем более не однокашник Брендон. Теперь, когда Дрейку перевалило за пятьдесят, его жадность до женского пола приобрела черты примитивной всеядности. От раза к разу он довольствовался девочками по вызову и жил как кум королю в окружении своих сомнительных коллекций.

Дрейк едва ли помнил о былом соперничестве с О’Брайаном, но соперничество, неизбежное в их профессии, заставляло его ревностно следить за всеми удачами и промахами бывших сокурсников. Он постоянно терзался мыслью, что доходам его никогда не подняться до уровня адвокатских. Впрочем, денег Дрейку вполне хватало — как на безбедную жизнь, так и на умножение бесчисленных коллекций. Но он все равно — несмотря на престижность, гораздо менее плотный график и ряд других преимуществ, которые давало ему профессорское звание, — продолжал завидовать любому коллеге, сделавшему карьеру в храме Фемиды. Что уж говорить о таком баловне судьбы, как Брендон О’Брайан!

Последний платил Дрейку той же монетой. Он был очень невысокого мнения как о профессиональных, так и о личностных качествах профессора. Поэтому единственным чувством, которое их по сей день связывало, оставалась устойчивая взаимная антипатия.

Брендон припарковал машину и подошел к массивным воротам.

— Как о вас доложить? — осведомился вышколенный секьюрити.

Брендон протянул ему визитку.

— Прошу вас, мистер О’Брайан, — осклабился тот, распахивая калитку.

Представительный, в классическом стиле особняк, восседавший посреди большой, гладко выбритой лужайки, напоминал Белый дом. Возможно, что подражание было намеренным.

Одетая в духе ретро-моды горничная провела Брендона в гостиную, оформленную под старину — с викторианской мебелью и тяжелыми портьерами на окнах и дверях. Все стены и пространство над лестницей с резными перилами, ведущей на второй этаж, были увешаны картинами. Посетителю, таким образом, предоставлялась возможность в ожидании хозяина рассматривать разнокалиберные полотна. И Брендону ничего не оставалось, как этим заняться.

Он прошелся вдоль одной из стен, скользя взглядом по картинам, висящим очень плотно одна к другой. Этого было достаточно, чтобы понять: в коллекциях профессора царит полная безвкусица, а главное — отсутствует какая-либо система. Высокая классика соседствовала здесь с крайним кубизмом и даже примитивизмом. Сюжеты, стиль исполнения многих картин казались удивительно знакомыми. Брендон не считал себя большим знатоком живописи, однако сразу понял, что перед ним копии шедевров, которые он видел на стенах крупных музеев мира. Во всех картинах будто чего-то недоставало, какой-то искры божией… Впрочем, не исключено, что могли тут оказаться и бесценные подлинники.

Наконец появился и сам Дрейк.

— Ну, здравствуй, Брендон! — громогласно произнес он, спускаясь по лестнице. — Давненько не виделись. Чем обязан?

Он переложил свои неизменные атрибуты — тряпку и кисточку — в одну руку и протянул гостю широкую ладонь. Тот вяло пожал ее, продолжая рассматривать полотна над лестницей, висевшие здесь вперемешку со всякой дребеденью, наподобие кичевых цветочных композиций.

«Все коллекционеры — жуткие скоты…» — отчего-то вдруг подумалось Брендону.

Как всегда, О’Брайан не продумывал, с чего начнет разговор, полагаясь на умение импровизировать, которое редко его подводило.

— Да, — сказал он, — время течет быстро…

В эту секунду взгляд его остановился на картине, которая показалась особенно знакомой. Тонкая стальная рамочка резко контрастировала с окружавшими ее золочеными рамами. Среди других прочих пейзаж этот был как капля росы на старых кожистых листьях. Брендон уже видел его — совсем недавно…

Сомнений нет: перед ним «Осеннее ненастье» Вика Дадли!

— Откуда картина? — глухо спросил он, кивнув на пейзаж.

— Подарили, — небрежно бросил Дрейк и тут же начал что-то говорить, чтобы перевести тему.

— Кто? — прервал его О’Брайан.

— Не вполне корректный вопрос, — хмыкнул в бороду профессор.

Брендон опустил голову, чуть не промямлив по инерции: «Да, прости…» Потом медленно поднял ее и ледяным тоном произнес:

— Я ищу детей.

— Кого? — сморщился Дрейк.

— Детей Стивена Кларка! — с этими словами О’Брайан кинулся к Дрейку и схватил его за горло.

— Пусти! Сумасшедший! — захрипел тот, багровея. — Я-то тут при чем?!

Брендон, не слушая, повалил Фрэнсиса наземь и колотил до тех пор, пока тот не прекратил сопротивление.

— Теперь понятно, чтó ты за собиратель! — сказал Брендон, поднимаясь с пола. — Чему ты учишь своих студентов, недоумок? Как половчее хапнуть взятку?

Он подошел к картине Вика — теперь пейзаж виделся ему совсем другим: каким-то ищущим, пронзительно тревожным — и рывком сорвал со стены.

— Скажи своему церберу, чтоб выпустил меня, — скомандовал он Дрейку.

Тот, кряхтя и кашляя, сел на ступеньки, покорно вытащил из кармана трубку:

— Стэндинг, откройте ворота мистеру О’Брайану. Картину я ему… подарил.

Брендон схватил пейзаж под мышку и вышел.

— Псих! — проскрипел ему вслед Дрейк, отряхивая пыль с брюк. — Ладно, я еще надеру тебе задницу!

Всю обратную дорогу Брендон негодовал на себя.

«Опять сорвался! — думал он, еще не остыв. — Вместо того чтобы выяснить, с какой это радости Ламмерт стал Фрэнка задаривать, набросился на него, как дикий зверь!»

Одно было теперь ясно: Дрейк на самом деле ни при чем.