– Как так? Вы ничего не смогли найти? – возмутился Эдуард и ударил кулаком по столу. – Черри, вы должны были хоть что-нибудь обнаружить.

Мистер Черри теребил свой шейный платок.

– Ничего, милорд. Я повторно проверил всех свидетелей и документы, представленные мисс Уинтроп. Они подлинные. – Собравшись с духом, поверенный добавил: – Я же вас предупреждал, что повторное расследование скорее всего ничего не даст.

– Тогда я прикажу провести еще одно расследование! – взревел Эдуард.

Черри вытащил из кармана носовой платок и вытер лоб.

– Конечно, я учту все ваши пожелания. Но должен спросить… Видите ли… Почему вы с таким недоверием относитесь к этой леди, если она не принесла в ваш дом ничего, кроме счастья?

Эдуард ослабил воротничок рубашки, который внезапно стал невыносимо тесным. Черри прав: мисс Уинтроп принесла в его дом только радость. Он осознавал это – и потому злился.

Его раздражала ее хозяйственность – она так умело навела порядок в запущенном доме. Раздражало и то, что его легкомысленная сестра после ее появления стала серьезнее относиться к некоторым вещам. Даже бабушка, казалось, помолодела. Фицрои ее обожали… Сара и Дэвид ловили каждое ее слово… А чопорный доктор Уильямс – тот улыбался как мальчишка, когда она входила в комнату.

Но больше всего графа выводило из себя другое: он чувствовал, что его к ней влечет. Изредка встречая ее вечерами в гостиной, он подолгу смотрел на нее и не мог оторвать взгляд от стройной фигурки. Граф заставлял себя отворачиваться – а несколько секунд спустя снова смотрел на «кузину», завороженный игрой пламени на ее рыжих волосах, смотрел в надежде увидеть ее чудесную улыбку.

Мисс Уинтроп стала частью его жизни. Именно за это он ее и ненавидел.

– Она самозванка, Черри, я вижу это так же ясно, как вижу вас. Должен быть какой-то способ доказать это. Должен.

– Да, конечно, я сделаю все, что в моих силах, – пробормотал поверенный, засовывая мокрый платок в карман. – Гм, теперь о другом: вы просмотрели чертежи нового туннеля?

Эдуард с облегчением вздохнул – эта тема была более приятной.

– Да, просмотрел. Рабочие уже начали копать. Через несколько недель мы продвинемся вдоль берега и выйдем к новым залежам олова. – Он разложил на столе карту побережья и принялся водить по ней указательным пальцем. – Вот… Интересно получается. Если продолжим копать в том же направлении, то окажемся прямо под Фицрой-Холлом.

– Вы имеете на это право. Ваш отец много лет назад купил у отца Фицроя права на разработку руды.

– Вместе с половиной их земель и двумя поместьями на севере. Отец прекрасно разбирался в подобных вещах.

«Пожалуй, только в этом и разбирался», – мысленно добавил Эдуард.

Черри ерзал на стуле, ему явно не терпелось уйти. Эдуард вздохнул и понял, что и ему не мешало бы отдохнуть.

– Мы сегодня весь день были заняты. Может, пора отдохнуть?

Поверенный охотно согласился. Вскочив со стула, он поспешно направился к выходу.

– Хорошо, что мы уже закончили, милорд. Мисс Уинтроп сегодня вечером рассказывает одну из своих историй.

– Что делает?

– Рассказывает историю. Она знает самые удивительные… – Черри осекся. – Да, мне известно, как вы относитесь к этой леди, но, должен сказать, у нее настоящий дар, она прекрасно рассказывает сказки. Кто-нибудь из детей предлагает тему – и она… прямо из ничего создает чудесную историю. Это необыкновенно, такое нельзя пропустить… может, только вы пропускаете, потому что не хотите признавать мисс Уинтроп. В таком случае понятно, что вы не станете слушать ее истории. Я… тоже не пойду, если вы этого не желаете.

Эдуард молчал.

– Идите, если хотите, мистер Черри, – проговорил он наконец. – Почему-то я нисколько не сомневаюсь, что она замечательно придумывает разные истории.

Черри кивнул и поспешно вышел из комнаты. Граф же вернулся к своим бумагам. Он пытался убедить себя в том, что ему нравится одиночество. Да, ему действительно нравилось запираться у себя в комнате – ведь здесь было его убежище, его личное королевство. Но в этот вечер в «королевстве» казалось скучновато. Бумаги не вызывали ни малейшего интереса. Граф раскрыл книгу, но и читать ему не хотелось. Он закурил сигару и налил себе бренди, но даже эти удовольствия его не радовали. Наконец, решив, что ему необходимо прогуляться, граф вышел из кабинета и направился к парадной двери. Проходя мимо гостиной, он услышал голос сына.

– Эта была слишком короткой, – говорил Дэвид. – Расскажи еще одну.

– Я уже целых две рассказала, – ответила мисс Уинтроп, – Вам с сестрой пора спать.

– Нет, не пора, – протестовали дети.

– Ты должна рассказать нам еще одну историю, – неожиданно раздался голос бабушки.

– Только одну! – послышался звонкий голосок Эми. – Пожалуйста, Пруденс.

В комнате воцарилось молчание. Наконец мисс Уинтроп глубоко вздохнула.

– Хорошо, – сказала она. – Но эта будет на сегодня последней.

Эдуард задержался у двери. В темном коридоре его никто не видел. Пообещав себе, что постоит минуту-другую и уйдет, он решил послушать" начало.

– Кто-нибудь из вас должен дать мне тему, – проговорила мисс Уинтроп. – Может, ты, Сара? По-моему, очередь твоя.

Эдуард не видел свою дочь, но прекрасно представлял себе, как она прикусила губу, задумалась…

– А… знаю. Жил-был красивый рыцарь, который был влюблен в прекрасную принцессу.

В следующее мгновение раздался голос Пруденс:

– Но рыцарь не мог сказать о своей любви, потому что принцесса была заколдована злой волшебницей, которая поклялась: в тот день, когда принцесса найдет свою любовь, бедняжка умрет…

Эдуард слушал сказку о влюбленном красавце рыцаре, сказку, расцвеченную фантазией рассказчицы. Ее чуть хрипловатый голос завораживал, заставлял слушать и слушать, ловить каждое слово. Граф, забыв о своем решении уйти, стоял в темном коридоре, пока не дослушал сказку до конца.

Дэвид возмутился:

– Но почему оруженосцу рыцаря пришлось умереть? Почему рыцарь не мог спасти и его?

– Потому что он мог спасти только одного человека, а оруженосец сказал, чтобы он спас принцессу. – Она секунду помолчала, потом добавила: – Даже самый храбрый рыцарь иногда не может спасти всех, кого любит.

Стоявшему в темноте Эдуарду почудилось, что его сердце пронзила стрела. Он стремительно прошел по коридору, рывком распахнул парадную дверь – и остановился лишь у берега моря. Внизу разбивались о скалы темные волны, взлетавшие брызгами в залитую лунным светом ночь. Но ярость океана казалась детской забавой по сравнению с яростью, терзавшей его душу.

Много лет назад Эдуард верил в рыцарей в сияющих латах и в принцесс, чья любовь никогда не угасает. Эти мечты были убежищем, где он скрывался от равнодушного отца и эгоистичной матери. Он хранил верность своей мечте и нашел свою принцессу. Она наполнила его сердце любовью. Но ее любовь в конце концов угасла. После смерти Изабеллы граф проклял свои мечты; он пытался доказать себе, что любовь, честь и надежда – пустые слова.

Граф отдался во власть всех возможных грехов и пороков; он познал множество женщин, и наконец прелестное личико предательницы Изабеллы стало забываться. В конце концов, он взял себя в руки и вернулся к достойной жизни – вновь занялся хозяйством и стал заботиться о близких. Но в душе его по-прежнему царила непроглядная тьма, в каком-то смысле он все еще находился во власти пороков.

Единственное, что осталось ему в жизни, – это заботиться о близких, и он поклялся защищать их от сладкоречивой мошенницы, рассказывавшей красивые сказки о волшебстве и вечной любви. Он не позволит ей завладеть их сердцами, чтобы потом разбить их, как это сделала Изабелла. И не позволит завладеть его сердцем, хотя временами ему очень хотелось ей поверить.

Граф опустился на колени и закрыл лицо ладонями. «Даже самый храбрый рыцарь иногда не может спасти всех, кого любит».

О дьявол… он даже себя самого не смог спасти.

Сабрина была очень довольна собой – ей удавалось блефовать весьма убедительно.

Как-то вечером, на закате, Рина выглянула из окна верхнего этажа и увидела графа, шедшего вдоль утесов.

Багровые лучи закатного солнца выхватывали из мрака его одинокую фигуру. Пальцы Рины впились в подоконник. Она вспомнила о том, что жена Тревелина бросила его и детей, вспомнила и выражение его глаз – это были глаза человека, преследуемого призраками.

Он был высокомерен и холоден, и все же она не могла не заметить печали в его глазах. Не забыла Рина и о добром отношении графа к семье Клары Хоббз. Конечно, он был сложным человеком… И у него имелись веские причины не доверять женщинам. Мысль о том, что она, Рина, еще большая обманщица, чем неверная жена графа, отзывалась в ее сердце такой сильной болью, какой она не испытывала после смерти отца.

Сабрина все еще наблюдала за Тревелином, когда за ее спиной раздался веселый голос:

– Рина, мы наконец-то напали на золотую жилу!

Резко обернувшись, Сабрина с озабоченным видом осмотрелась, проверяя, нет ли в коридоре кого-нибудь из слуг. Потом, подбоченившись, сурово посмотрела на Квина:

– Ты назвал меня моим настоящим именем. Если бы кто-нибудь услышал…

– Не волнуйся. Я же не такой болван. Перед тем как подойти к тебе, я все как следует проверил. Слуги ужинают, а господа в гостиной. Поблизости ни души. А у меня – новость! Замечательная новость! – Он понизил голос: – Одна из камеристок графини приходится родственницей милашке одного из конюхов. Я подслушал их разговор. Кажется, старуха собирается в следующую субботу устроить бал в Рейвенсхолде, чтобы представить тебя другим важным господам со всей помпой.

Глаза Рины широко раскрылись.

– Бал? Но я ничего не знаю о балах. И совсем не умею танцевать, знаю только несколько па, которым меня научила мама, а это было почти десять лет назад. Все графство будет надо мной смеяться. Не говоря уж о том, что у меня нет подходящего платья…

– Платье здесь ни при чем! – Квин вздохнул и пригладил остатки своих рыжих волос. – Детка, несмотря на весь твой ум, ты немного туповата. Станешь ли ты выделывать антраша, словно заправская танцовщица, или будешь наступать всем на ноги – не имеет значения. Бал – это когда все наряжаются, а если наряжаются, то украшают себя драгоценностями. Вдовствующая графиня дает бал, значит, она должна себя украсить. И готов поставить на кон свои зубы, что она наденет «Ожерелье голландца».

Сабрина машинально поднесла руку к шее, словно на ней уже сверкало бриллиантовое ожерелье. В те недели, когда Квин се обучал, она то и дело представляла, как похищает бриллианты с туалетного столика графини, похищает без всякого труда. Но так казалось до приезда в Рейвенсхолд, пока леди Пенелопа оставалась для нее просто именем. Теперь она знала графиню как добрую, отзывчивую женщину, и эта женщина придет в отчаяние, если окажется, что ее «Пруденс» лишь очередная самозванка.

Квин прищурился:

– В чем дело, детка? Ты вся позеленела.

– Ничего страшного… Я просто… просто это так неожиданно.

– Неожиданно?! Милочка, да мы почти месяц ждали такого случая. И не надо напускать на себя виноватый вид. Обвести вокруг пальца этих самодовольных Тревелинов – истинное удовольствие…

Они с Квином ждали своего часа с тех самых пор, как она согласилась участвовать в обмане. Значит, ей следовало радоваться так же, как радовался Квин. Но Рина думала лишь о добросердечии старой графини и о леди Эми, считавшей ее, Сабрину, своей кузиной.

– Я знаю, что это надо сделать. Но мне бы не хотелось причинять им боль. Они были так добры ко мне.

– Они были добры к Пруденс, а не к тебе. – Схватив девушку за плечи, Квин пристально посмотрел на нее, и в глазах его была такая нежность, какой она прежде не замечала. – Они тебе чужие, девочка моя. Но я все прекрасно вижу: ты очень неплохо здесь устроилась. И я знаю, что у тебя доброе сердце, ты, наверное, их жалеешь. Так не жалей. Они вышвырнут тебя, как только узнают, что ты не из их круга.

– Я раньше тоже так думала. Но теперь…

– Ты еще недели две будешь водить их за нос, а потом они все равно узнают правду. Никогда не жалей богачей. Много хороших людей отправились на виселицу из-за своей жалости. Эти Тревелины только кажутся добрыми, но их речи – пустая болтовня. Тебе не поздоровится, когда они узнают, что ты их обманывала. Подумай о себе, детка. Ведь твой отец всегда шел к поставленной цели…

– Нет, не всегда, – возразила Рина. – Он перестал обманывать моего деда, когда полюбил маму.

Квин едва заметно улыбнулся.

– Да, верно. Но твоя матушка стоила гораздо больше того золота, которое он мог бы выманить у лорда Пула. Такой шанс выпадает раз в жизни – раз в десять жизней. И тебе выпал шанс… Делай ставку на бриллианты, детка, а не на любовь. Истинная любовь – редкость в нашем мире.

В глазах Квина появилось какое-то странное выражение – он казался сейчас и молодым, и старым одновременно. Сабрина протянула руку к его щеке.

– Квин, вы когда-нибудь были влюблены?

Он тотчас же отбросил ее руку, и выражение его глаз стало совсем другим:

– Я? Сохнуть по какой-нибудь глупой девице, словно влюбленный теленок? Да пусть меня лучше запекут в рождественский пудинг!

– Но я подумала…

– Значит, ты ошиблась. – Квин отступил на шаг и снова хитровато улыбнулся. – Золото и драгоценности – вот моя любовь, детка, я и тебе советую полюбить их. Думай только о выигрыше и держись подальше от таких людей, как лорд Тревелин.

Квин взглянул в окно, и, очевидно, тоже заметил графа. Он перевел взгляд на Рину – та в смущении вспыхнула.

– Я не… это не то, что вы думаете.

Квин усмехнулся:

– А что я думаю? Что ты поддаешься чарам Черного Графа, как и все остальные?

– Я не поддаюсь ничьим чарам, и меньше всего его чарам. Лорд Тревелин – самый злой и невоспитанный человек, которого я когда-либо встречала. Я жду не дождусь того момента, когда завладею бриллиантами, потому что тогда смогу уехать отсюда и больше его не увижу.

Несколько долгих секунд Квин пристально смотрел на нее, потом кивнул, явно удовлетворенный ответом:

– Извини, девочка, но я должен был убедиться… Граф известен своими успехами у прекрасного пола.

Сабрина повернулась к окну и посмотрела на заходящее солнце.

– Со мной он успеха не добьется, уверяю вас.

– Вижу. – Квин ухмыльнулся и окинул взглядом коридор. – Мне лучше уйти. Скоро появятся слуги, и нам придется очень долго объяснять, что делает конюх в господском коридоре. Завтра я ухожу со службы. Просто для того, чтобы находиться от тебя подальше. Будет безопаснее, если мы не увидимся до самого бала.

Рина с беспокойством посмотрела на Квина:

– А если что-нибудь пойдет не так? Как узнаю, что мне делать?

Квин улыбнулся и погладил ее по щеке:

– Я к тебе приду, моя девочка. У графини привычка покидать приемы часам к десяти – так сказала ее камеристка своей родственнице. Я буду ждать с лошадьми у главных ворот ровно в полночь. Ты утащишь ожерелье, и мы уедем. Скоро все забудется, как дурной сон.

Он направился к выходу. Перед тем, как повернуть за угол, обернулся.

– Ты королева, настоящая королева. Моя Бубновая Королева. Но эти богачи считают, что никто, кроме них, не стоит ни гроша. Мы, детка, для них ничто. Мы для них значим меньше, чем пыль на сапогах…

В этот момент в противоположном конце коридора послышались шаги. Она обернулась и увидела стройную затянутую в шелк фигурку Эми.

– Ох, Пруденс, я тебя повсюду ищу, – сказала она, подбегая к девушке. – В первый раз за все долгие годы бабушка устраивает бал. Бал в твою честь, кузина. Это будет так чудесно!

Рина бросила взгляд в дальний конец коридора и убедилась, что Квин уже исчез. Она снова посмотрела на Эми и изобразила на лице подходящие к случаю изумление и радость. Несколько минут спустя Эми и Рина с увлечением обсуждали проблемы вееров, цветов, перчаток, платьев и прочие животрепещущие темы.

Рина, как и сестра графа, цвела улыбками, но сердце в ее груди превратилось в камень. Какими бы добрыми ни казались эти люди, она не могла забыть о пропасти, разделявшей их. Тревелины – знатные и богатые. А она скрывалась от правосудия и участвовала в обмане.

Когда они шли по коридору, Сабрина украдкой взглянула в окно, но графа уже не увидела – лорд Тревелин исчез в тумане, надвигавшемся с моря. Рина с облегчением вздохнула. Она пыталась убедить себя в том, что не должна сочувствовать этим людям. Ведь Квин сказал правду: они возненавидели бы ее, если бы узнали, кто она такая, если бы узнали, что она обманула их.

Лишь одна ошибка, один-единственный неверный шаг – и она окажется в тюремной камере. Или запляшет в петле, на виселице.