Лорд Эдуард Блейк, седьмой граф Тревелин, виконт Глендаген, барон Карлайл, наследный лорд Рейвенсхолд пребывал в отвратительном расположении духа. Он вел трудные переговоры, связанные с расширением владений в Йоркшире, когда письмо от Черри наконец-то нашло его. Отъезд в разгар переговоров дорого ему обошелся, но все же он немедленно выехал в Корнуолл и постарался добраться как можно быстрее.

Когда же граф подъехал к Рейвенсхолду, его встретил непривычно озадаченный Мерримен, бормотавший что-то насчет «непрошеной леди». Утомленный дорогой, промокший до нитки, лорд Эдуард не обратил внимания на дворецкого, быстро прошел в гостиную – и увидел нечто невообразимое.

– Что, черт побери, здесь происходит? – рявкнул он.

На мгновение все замерли. Потом молодой человек, в котором Эдуард узнал доктора, вскочил на ноги и помог подняться Эми.

– Гм… добрый день, милорд. Мы вас не ждали.

– Понимаю. Меня не было несколько месяцев, наконец я возвращаюсь и что здесь вижу? Настоящий бедлам!

– О, Эдуард, не будь таким ворчливым, – сказала Эми, оправляя платье. – Ничего страшного не случилось.

Не случилось? Он четыре дня провел под дождем, на залитых грязью дорогах, он ночевал в трактирах с кислым вином и скверной пищей – все для того, чтобы вернуться туда, где не был последние три года. Он стремился как можно быстрее добраться, чтобы спасти семью, но, судя по их веселому смеху и широким улыбкам, они вовсе не нуждаются в спасении и не ценят его заботу. Разгневанный, разочарованный, граф хлопнул себя по бедру насквозь промокшей шляпой, орошая пол дождем холодных капель. Затем взглянул на детей. Они стояли, держась за руки, и с опаской поглядывали на отца. У графа сердце сжалось – они так походили на свою мать…

– Это ваша затея?

– Не кричите на детей. Они не виноваты.

С графом уже много лет никто не разговаривал подобным тоном. Он с удивлением посмотрел себе под ноги и увидел странную фигуру, напоминающую пестрый цыганский шатер. Фигура шевельнулась, приподнялась, и граф понял, что перед ним женщина, растрепанная рыжеволосая женщина. Она подняла голову, и он увидел пару ярко-зеленых глаз – таких чудесных глаз ему еще не доводилось видеть.

В этот момент раздался голос графини:

– Эдуард, ты мог хотя бы помочь кузине подняться на ноги.

Кузине?! Самозванке! О Господи… Он прошел мимо женщины, сидевшей на полу.

– Она может сидеть там до скончания века, мне все равно, – заявил он, приближаясь к вдовствующей графине. – Бабушка, как ты могла впустить в наш дом еще одну мошенницу?

– Она не мошенница. У мистера Черри есть письма. И у нее волосы фамильного цвета Тревелинов.

– Письма можно подделать, а волосы перекрасить. – Он наклонился, опираясь на подлокотники кресла, и посмотрел в лицо пожилой женщины. – Я не позволю снова подвергать тебя таким испытаниям. Я знаю, как тебе хочется поверить в чудо, но Пруденс Уинтроп умерла… Эта женщина – самозванка.

– Вы так уверены? – Негромко сказанные слова, казалось, пронзили тишину, словно кинжал.

Рыжеволосая женщина поднялась на ноги и с невозмутимым видом расправила юбку, словно только что зацепилась за розовый куст на прогулке в саду. Платье ее оказалось на редкость безвкусным, как граф и предполагал, а лицо совершенно непривлекательным, но глаза светились умом. Эта девица совсем неглупа, отметил граф. Но в ней было еще кое-что… Что-то в ее движениях и облике невольно привлекало взгляд. В душе его шевельнулось давно умершее чувство. Граф вдруг понял, что ему приятно на нее смотреть, и это его встревожило.

– Не надо испытывать мое терпение, – предостерег он.

Немногие бросали вызов лорду Тревелину, а те, кто осмеливался, жалели об этом всю жизнь. Он мог даже мужчину приструнить одним своим взглядом. Но эта женщина смело смотрела ему в глаза, смотрела с вызовом, без всякого смущения. Это произвело на графа впечатление и одновременно волновало. Ему уже давно никто не смел перечить. И еще дольше его не привлекала какая-либо женщина… Он отвел глаза.

– Очень хорошо. Если вы – Пруденс Уинтроп, расскажите мне то, что можем знать только мы с вами.

На несколько секунд воцарилось молчание, и Эдуард уже решил, что ей нечего рассказать. И вдруг она заговорила. Говорила нараспев, словно вспоминала…

– Это был теплый день… лето, по-моему. В воздухе пахло сиренью и рододендронами.

– Правильно, Эдуард, – вмешалась Эми. – В нашем саду летом полно этих цветов.

– Как и в любом саду в южной Англии, – заметил граф. Он скрестил на груди руки и улыбнулся, предвкушая триумф, – Вам придется вспомнить еще кое-что.

Рассказчица, однако, не смутилась. Приподняв подбородок, она с улыбкой взглянула на графа:

– Я стащила кое-что… по-моему, вашу шляпу. Взобралась на дерево, а вы полезли за мной. Но вы меня не поймали, потому что свалились на землю. Боюсь, по моей вине вы тогда заработали немало синяков и ссадин.

– Это правда! – воскликнула Эми, поворачиваясь к брату. – Я слышала, как бабушка рассказывала эту историю. А у тебя до сих пор шрам на…

– Ладно… – нахмурился Эдуард. – Верно, все так и было. Надо отдать вам должное, вы прекрасно изучили нашу семью. Но рассказанная вами история кое-чего не объясняет… Почему вы сначала обратились к моему поверенному, почему не приехали прямо в Рсйвенсхолд? И почему ни разу не дали о себе знать за тринадцать лет?

– Я отправилась к мистеру Черри, поскольку хотела показать, что не боюсь проверки… А что касается вашего вопроса… Почему я до сих пор не объявлялась… – Ее нижняя губа дрогнула. Она вытащила носовой платок и вытерла слезы. – Долгие годы я вспоминала только о пожаре. На смертном одре мама, то есть миссис Плаурайт, говорила мне, что я едва могла говорить, когда они меня нашли, а уж сказать, кто я такая… Лишь недавно я начала вспоминать, что произошло той ужасной ночью. Даже теперь, думая об этом, я…

Девушка покачнулась; казалось, она вот-вот лишится чувств. Эдуард шагнул к ней, но доктор, стоявший ближе, подхватил ее на руки и уложил на диван. Граф в изумлении смотрел, как его бабушка, сестра, дети и даже невозмутимая миссис Полду суетятся вокруг самозванки, подбадривая ее и выражая искреннее сочувствие. Девушка улыбалась им, прижимая платок ко лбу и пытаясь овладеть собой. Сейчас она казалась совершенно беспомощной. Но тут Эдуард – всего лишь на мгновение – перехватил ее взгляд…

Это был взгляд лисы, перехитрившей свору охотничьих псов.

Эдуард сжал кулаки. Эта женщина чрезвычайно опасна. Было совершенно очевидно, что она гораздо умнее всех остальных «Пруденс», которые появлялись в Рейвенсхолде. Почти всех «кузин» разоблачали в первые же дни, некоторых – в первые же часы. Но в любом случае все они причиняли немалый вред – граф видел, как переживала бабушка, когда выводили на чистую воду очередную притворщицу.

В последний раз это случилось два года назад, когда «Пруденс» оказалась официанткой из бара. Бабушке потом потребовался целый месяц, чтобы прийти в себя. Теперь же графиня постарела на два года, и Эдуард опасался, что она не переживет очередного удара.

Тревелин уже давно распрощался с надеждами на личное счастье. Теперь он ожидал от людей только самого худшего. Однако о своем долге перед семьей он никогда не забывал. Он обязан был защищать домашних, чего бы это ему ни стоило.

Граф подошел к дивану.

– Как себя чувствует… мисс Уинтроп? – осведомился он.

– Она очень устала, – ответил доктор, внимательно осматривавший молодую женщину. – Но сердце бьется ровно. Просто ей надо отдохнуть.

«Она отдохнет в Олд-Бейли, если это будет зависеть от меня, – подумал Эдуард, еще больше помрачнев. – Но не только эта леди умеет скрывать свои планы, любезно улыбаясь».

– Разумеется, – кивнул граф, пытаясь изобразить сочувствие. – Я распоряжусь, чтобы Мерримен проводил кузину в ее спальню. Пусть немного отдохнет, прежде чем мы с ней продолжим беседу.

Вдовствующая графиня погрозила внуку тростью.

– Эдуард! Я не позволю допрашивать ее, как преступницу. Ты уже и так довел до обморока бедную девочку.

– Я и не собираюсь ее допрашивать, бабушка. Просто задам ей еще один вопрос, на который, я уверен, она без труда ответит, если она действительно Пруденс Уинтроп. – Граф с улыбкой взглянул на молодую женщину. – Уверен, что мисс Уинтроп не станет возражать. Я даже думаю, что она с нетерпением будет ждать новой встречи со своим старым другом Джинджером.

Сабрина задумчиво смотрела на пламя, пылавшее в камине. Спальня оказалась довольно уютной, с желтыми шелковыми шторами и кроватью под пологом. На покрывале были вышиты подсолнухи и бабочки. Камин тоже радовал глаз – яркое пламя разительно отличалось от скупого огня в доме мачехи. О такой уютной комнате Рина мечтала, когда жила на продуваемом сквозняками чердаке. Это место она могла бы назвать домом… вот только дом принадлежал Пруденс Уинтроп, а не ей. И лучше не забывать об этом, иначе закончишь жизнь на виселице…

– Куда это поставить, мисс?

Рина подняла глаза. В дверях стоял слуга в плаще и широкополой фетровой шляпе; он держал в руке ее чемодан. Она указала в сторону кровати и вернулась к своим невеселым мыслям. Все шло по плану, пока не появился Он. Тревелин ворвался в гостиную, и голос его был подобен грому, а гнев опалял как молния. Граф не отличался высоким ростом, доктор был заметно выше. И все же гостиная, казалось, стала меньше, когда он вошел.

Квин назвал его Черным Графом, но только сейчас Рине стало ясно, почему его так прозвали. У этого человека… черное сердце – она поняла это по его взгляду. От вдовствующей графини еще можно ожидать какого-то сочувствия, но от графа – никогда. Глаза Тревелина были такими же серыми и грозными, как скалистые утесы, на которых стоял Рейвенсхолд. По этим утесам, по словам миссис Черри, бродил призрак убитой жены графа.

– Вам еще что-нибудь нужно, мисс Мерфи? – раздался голос слуги.

Рина покачала головой:

– Нет, это… – и осеклась, сообразив, что этот человек знает ее истинное имя.

Рина вскочила с кресла и увидела блестящие, лукавые глаза.

– Квин! Что вы здесь делаете?

– Это старое ископаемое, дворецкий, он не смог бы поднять и собственный ботинок. Я нанялся носить вещи и чистить конюшни. А еще – присматривать за вами, мисс Уинтроп. – Он сорвал с головы шляпу с преувеличенным почтением. – Ты их обвела вокруг пальца, детка. Твой отец гордился бы тобой.

Рина невольно улыбнулась, однако ее улыбка тотчас погасла.

– Но я их вовсе не обвела вокруг пальца, Квин. По крайней мере, лорда Тревелина. Он знает, что я не Пруденс.

– Знать-то он, может быть, и знает, да только доказать не может, – успокоил ее Квин. Он окинул взглядом комнату. – Они не поселили бы тебя в такой роскошной обстановке, если бы не поверили. Ты делаешь успехи, детка. Если бы Черный Граф мог разыграть против тебя карту, он бы ею воспользовался.

– Он уже воспользовался. – Рина поежилась, словно в комнате вдруг стало холодно. – У Пруденс была любимая игрушка, которую она называла Джинджер. Очевидно, она ее забыла, когда они с матерью отправились в Италию. После смерти Пруденс графиня спрятала эту игрушку у себя, на память. А теперь граф собирается отвести меня в детскую, чтобы я узнала Джинджера среди остальных игрушек…

Заметив, что собеседник ее не слушает, Рина умолкла. В глазах Квина появилось отсутствующее выражение.

– Игрушка действительно была… – размышлял он вслух. – Я помню, как она плакала по ней в ту ночь, когда я укладывал ее спать. Говорила, что это ее защитник, что чудовища не смогут до нее добраться, если она будет прижимать его к себе… – Квин покачал головой. – По крайней мере, так рассказывал мне тот парень, который продал медальон. Он рассказал мне про игрушку, но не сказал, как она выглядит. И все же… неужели это такая трудная задача? Просто ищи что-нибудь такое, с чем могла спать маленькая девочка…

– Это могло быть все, что угодно. – Сабрина опустилась на чемодан и закрыла лицо руками. – Квин, я знаю, вы возлагаете на меня надежды, но мало шансов на то, что я смогу это выдержать…

– Чепуха! Твой папаша был лучшим притворщиком, какого я знал, а ты – его дочь, и ты вся в него. Я это понял сразу, как только увидел тебя.

– Я боюсь, Квин… Боюсь того, что со мной сделает граф, если узнает правду. Он жесток и не способен сострадать. И он на меня так смотрит, что у меня все мысли путаются.

– Лучше вам собрать свои мысли, мисс, – проворчал Квин, озабоченно глядя на Сабрину. – Этот человек настолько опасен, что ты даже не можешь себе представить. Вся их порода такая. Так что не забывай: ты – Пруденс. Потом, через несколько недель, когда мы завладеем «Ожерельем голландца», ты сможешь выбросить все это из головы.

Тут в дверь постучали, и они услышали голос Мерримена:

– Мисс, меня послали за вами.

Сабрину охватила паника.

– Квин, что мне… – Она обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как Квин скрылся за дверью туалетной комнаты.

– Иду, Мерримен! – прокричала Рина.

Расправив плечи, она направилась к двери. Затем последовала за немногословным дворецким. Сабрина думала о последних словах Квина, который сказал, что Тревелин очень опасен. Рина не совсем поняла, что он имел в виду, но это вряд ли имело значение. Ей и так было ясно: граф чрезвычайно опасен. Если она не сумеет убедить его в том, что она – Пруденс, ее наверняка повесят. Но если убедит… ну тогда у нее появится достаточно денег, чтобы начать новую жизнь в другой стране, где никто никогда не слышал об Альберте Тремейне и о Сабрине Мерфи.

Это была рискованная игра, но рискнуть стоило. И пусть Черный Граф сверлит ее своим пронзительным взглядом, пусть ругается и бушует – он ничего с ней не сделает, если только она сумеет угадать, какую игрушку Пруденс называла Джинджером. Ведь Квин полагал, что это не такая уж трудная задача.

Задача оказалась гораздо труднее, чем Рина могла себе представить.

Детская выглядела довольно необычно – кремовые стены были разрисованы цветами и очаровательными персонажами из детских стишков. Шторы были раздвинуты, и комнату заливали лучи закатного солнца, появившегося после недавней грозы. Из-за окон доносился убаюкивающий рокот моря.

И вся комната была завалена игрушками.

Сабрина осмотрелась. Она была в отчаянии. Лошадки-качалки, плюшевые животные, оловянные солдатики, игрушечные чайные сервизы, книжки с картинками, пуговки, бантики, рождественские хлопушки, фарфоровые куклы – чего здесь только не было.

Рина на мгновение представила, что забрела по ошибке в магазин игрушек, а не в детскую, и ей очень хотелось, чтобы так и было. Но тут прозвучал знакомый баритон:

– Ваша старая игрушка здесь, кузина. Что же вы задумались?

Сабрина резко обернулась. За ее спиной сидела вдовствующая графиня, по-прежнему сжимавшая трость с серебряным набалдашником. Эми и взволнованный мистер Черри стояли за ней. Но именно лорд Тревелин привлек внимание Рины. Он переоделся, сменив грязный дорожный костюм на элегантный темно-синий фрак, прекрасно на нем сидевший. Сапоги его были начищены до блеска, а белоснежный шейный платок граф завязал узлом и заколол булавкой с бриллиантом. Граф Тревелин явно не нуждался в корсетах, подплечниках и прочих ухищрениях, к которым прибегали вельможи из лондонского высшего света. Рина окинула взглядом его статную фигуру и вдруг почувствовала, что сердце ее забилось быстрее. «Я просто переживаю из-за этой игрушки», – успокаивала она себя.

– Ну, мисс Уинтроп…

В голосе графа прозвучала насмешка, и Сабрина приняла вызов.

– Это было очень давно, милорд, – заявила она. – Полагаю, даже вы не все помните.

– Ошибаетесь, – возразил граф, выдержав паузу. – Я никогда ничего не забываю.

Его глубоко посаженные глаза были такими же холодными, как и прежде, но на какое-то мгновение Рине показалось, что в них затаилась печаль. Если так, если это действительно печаль, то у них с Черным Графом есть нечто общее, думала девушка.

Голос графини вывел ее из задумчивости.

– Ради Бога, Эдуард, дай ей время вспомнить… Ведь и в самом деле, это было так давно. – Она повернулась к Сабрине и ласково посмотрела на нее. – Не торопись, дорогая. Мы ждали много лет. Подождем еще немного.

Сабрина, улыбнувшись графине, сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Затем прошлась по комнате, разглядывая игрушки. Лошадки-качалки и кукольные домики Рина тотчас отвергла. Не обратила внимания на книжки и солдатиков – ни одна девочка не возьмет с собой в постель солдатиков. Прошла она и мимо плюшевых зверей, разложенных на подоконнике.

Сабрина отвергала одну игрушку за другой. Но что же так нравилось маленькой Пруденс? Ей вспомнились слова Квина: «Я помню, как она плакала по ней в ту ночь, когда я укладывал ее спать. Говорила, что это ее защитник…»

Сабрина посмотрела на кукол, выстроившихся на полках. Все они были очень красивыми, с веселыми улыбками на фарфоровых личиках. Но ни одна из них не походила на защитника. Рина машинально потянулась к медальону с портретом Пруденс, который носила на груди. Она чувствовала себя увереннее, когда держа его в руке, словно медальон каким-то образом сближал ее с давно умершей девочкой; в такие моменты ей казалось, что Пруденс рядом… Сабрина глубоко вздохнула:

– Это была не кукла. Я прекрасно помню, что Джинджер – это не кукла.

Рина услышала за спиной вздох облегчения. Значит, она не ошиблась. Девушка обернулась и увидела, что графиня улыбается, а Эми утвердительно кивает. Мистер Черри утирал пот со лба.

– Клянусь, это гораздо веселее, чем я ожидал, – улыбнулся доктор. – Думаю, нам следует немного отдохнуть, перевести дух…

– Нет! – прогремел голос Тревелина. – Нас не интересует, чем Джинджер не был, мисс Уинтроп… или… как там вас зовут?

Вдовствующая графиня ударила тростью об пол:

– Эдуард, как ты смеешь так разговаривать с кузиной?!

– Она мне не кузина. Пока не узнает Джинджера. – Он снова повернулся к Рине и тихо проговорил: – Моя бабушка старая и больная. Она не вынесет очередного удара. Последняя самозванка едва не свела ее в могилу.

Рина пристально посмотрела ему в глаза:

– Я не самозванка, сэр. Вы делаете вид, что заботитесь о бабушке, но на самом деле вы озабочены лишь своим положением в обществе.

– Да как… – Граф в ярости схватил Рину за руку.

Он сжал ее запястье, и она тихо вскрикнула от неожиданности. Сабрину бросало то в жар, то в холод; в эти мгновения ее одолевали противоречивые чувства: она чувствовала себя и слабой, и сильной одновременно, ей очень хотелось, чтобы граф ее отпустил, – и вместе с тем хотелось, чтобы он удерживал ее руку как можно дольше.

Наконец он отпустил ее. Собравшись с духом, Рина посмотрела ему в глаза и увидела, что они холодны, как зимняя ночь. Он смотрел на нее так, как горничная могла бы смотреть на пыль, которую случайно оставила на подоконнике. Выходит, он ничего не почувствовал… Не почувствовал того, что несколько секунд назад ощутила она.

Сабрина густо покраснела. И отвернулась, полная решимости довести до конца свою игру.

Окинув взглядом комнату, Рина увидела, что остались всего две игрушки, обе – в деревянной колыбельке рядом с камином. Это были плюшевый лев с пышной гривой из рыжей пряжи и старенький плюшевый мишка без левого глаза, с проплешинами на грязно-коричневой шкурке. Любая из игрушек могла оказаться любимцем маленькой девочки, но здравый смысл подсказывал, что следует выбрать льва. И все же… Рина задумалась… Если она допустит ошибку, Тревелин непременно сдаст ее властям, и тогда ей не поздоровится.

«Помоги мне, Пруденс. Помоги сделать правильный выбор». Перед ее мысленным взором возникла фигурка маленькой девочки – она бежала по коридорам Рейвенсхолда, прижимая к груди плюшевого мишку. Рина не знала, было ли это истинное видение или образ маленькой Пруденс – лишь игра воображения, но она увидела в руках у девочки именно медведя. Открыв глаза, Рина протянула руку и без колебаний взяла плюшевого мишку. Она поднесла его к свету и увидела, что уцелевший глаз – оранжевого цвета. Тишину нарушили громкие рыдания. Сабрина обернулась и увидела, что по щекам графини текут слезы.

– Прости меня. До этого момента я не была уверена… не верила до конца… Ох, дорогая моя!

Пожилая женщина раскрыла объятия. И Рина тоже ее обняла – в эти мгновения она чувствовала себя настоящей Пруденс, ей казалось, что она обрела семью. Утирая слезы, девушка выслушивала признания Эми и поздравления мистера Черри. Краем глаза Рина заметила Черного Графа – тот стоял в центре детской и наблюдал за разыгравшейся перед ним сценой с отчаянием и яростью во взгляде. Даже сотня Джинджеров не доказала бы лорду Тревелину, что она действительно его кузина. В этот день Сабрина не только нашла игрушку Пруденс. Она нажила себе врага.