Марша по телефону утверждала рьяно и настойчиво:

— Слушай, знаю, до чего все это неожиданно — в смысле то, что Синклер с кем-то живет, — но трубку снял Кевин и сказал мне, что человек на другом конце провода безусловно женщина.

Марша смолкла в ожидании ответа Джилл, но Джилл не отвечала. Не могла. Язык ее, казалось, окаменел наряду с сердцем и прочими частями тела. Только что Иэн держал ее в объятиях, делая радуги в ней огромнее и ярче, чем что бы то ни было, испытанное ею в симуляторе. Он целовал ее — не виртуальным поцелуем рыцаря из книжки, но поцелуем мужчины, переполненным совершенно реальными мужскими влечениями и желаниями.

И, само собой разумеется, мужской лживостью.

— Джилли? — озабоченно переспросила подруга. — Послушай-ка, если между вами что-то произошло… ну, может быть, эта женщина — его мать или сестра.

— У него нет родственников, — тупо проговорила она, припоминая, как Иэн рассказывал ей, что был единственным ребенком и воспитывался у дедушки.

Она положила трубку, чувствуя, как в ней рождается болезненная пустота, как появляется свободное пространство на месте прежних мечтаний. Цвета внутри превратились в дешевый, пестрый мусор, как украшения после праздника. Ей было знакомо это ощущение — она видела соответствующее выражение на лице матери слишком много раз. Но теперь впервые оно было ее собственным, и было невообразимо больно.

— Надо справиться! — резким шепотом произнесла она, повторяя слова, ставшие ее личной манерой. А справиться в данном случае, по ее мнению, означало показать двуличному доктору, что она по этому поводу думает. Сжав руки в кулаки, она зашагала в гостиную — и замерла на пороге кухни.

Иэн не сдвинулся с места. Он все еще сидел на диване, где она его оставила, — с опущенной головой, со стиснутыми руками на коленях. Но хотя тело его не сдвинулось ни на дюйм, мыслями он был за миллион миль отсюда. Ссутулившийся, он, казалось, был закутан в горечь, а глаза его глядели в пустоту личного, собственного ада. Это трагическое одиночество тронуло одинокую ее душу, и внутри родилась боль, не имевшая ничего общего с гневом или растерянностью. Ей захотелось принять его в объятия и держать — только держать — до тех пор, пока боль в его глазах не исчезнет.

“А после этого он отправится домой, в объятия другой женщины…”

Она уперлась спиной в косяк, физически нуждаясь в опоре.

— Иэн? — заговорила она и затем передала ему то, что сообщила Марша.

Она ожидала, что он пуститься в объяснения или что, по меньшей мере, у него появится виноватый вид. Но вместо этого он покачал головой, демонстрируя не больше раскаяния, чем мальчик, пойманный с поличным, когда он лез в банку с вареньем.

— Черт! — проговорил он, обращаясь скорее не к ней, а к самому себе. — Я же пообещал, что приду домой рано.

Он поднялся с дивана и подошел к ней, обманчиво-лениво опершись о косяк.

— Но в таком случае, — тихо продолжал он, — следует не забывать, что обещания даются для того, чтобы было что нарушить. Не так ли, миз Полански?

“Да!” — готово было закричать ее тело. Напряженный взгляд Синклера зажег у нее огонь под кожей, заставляя ее думать о каждом дюйме самой себя и о каждом дюйме его естества. Ниже пояса вскипало желание, отбирая у нее силы и разум. Она хотела утонуть в его могучих объятиях и позволить ему создавать внутри себя радуги, пока в ее душе не останется ни одного серого уголка. Так какая разница, живет ли он с кем-нибудь еще? Если ему все равно, так какое дело до этого ей? Почему хотя бы раз в жизни ей не взять, что хочется, и наплевать на последствия?

“Пообещай мне, Джилли. Пообещай…”

Голос матери вернулся к ней из прошлых лет — ее любящей, но безответственной матери, никогда не желавшей никого обидеть, но по ходу дела обидевшей слишком многих. Мечтательница, всегда искавшая своего рыцаря в сияющих доспехах, Гретхен волокла за собой дочь после очередной неудачной любви в новую любовь, все время веря, что ее возлюбленный оставит жену, или перестанет работать в отъезд, или великодушно согласится воспитывать ребенка от другого. Непостоянство стиля жизни дало о себе знать, и Гретхен умерла слишком молодой от простуды, которую она не удосужилась лечить и которая, соответственно, переросла в пневмонию.

Вечером перед смертью Гретхен вырвала у дочери обещание. Она заставила Джилл поклясться, что та никогда не согласится на половинчатую любовь со стороны мужчины. Десятилетняя Джилл дала клятву, не понимая ее смысла, но все время помня о ней. И взрослая Джиллиан помнила, как всякий раз, когда очередная любовь матери приходила к концу, ее юная дочь начинала готовить, убирать и вести хозяйство, поддерживая в доме порядок, пока Гретхен, жался себя, не преодолеет очередное чувство. Даже безо всякого обещания Джилл не смогла бы согласиться получать лишь какую-то долю мужской страсти независимо от того, как бы она ее жаждала.

Или как она жаждала его.

Она выдавила из себя не соответствующую настроению улыбку и встретила жаркий взгляд Иэна улыбкой неопределенной и ни к чему не обязывающей.

— Нет нужды нарушать данное вами обещание, доктор. В конце концов, эксперимент мы завершили.

Темные брови Иэна поползли вверх.

— Эксперимент?

— Да, поцелуй. Мы воссоздали событие, происшедшее в киберпространстве, так что вам оставаться незачем. — Не давая ему возможности ответить, она оторвалась от косяка и проследовала к раздвижным стеклянным дверям гостиной, выглянув на освещенный дворик и опустевший пляж.

— Будьте осторожны на обратном пути. Думаю, что приближается прилив.

— Плевал я на прилив. — Он быстрым шагом прошел через всю комнату, ухватил ее за локоть и развернул к себе. — Этот поцелуй был больше, чем просто эксперимент, и ты это знаешь.

Ей еще ни разу не доводилось видеть, как он сердится. Черт, ей вообще ни разу не доводилось видеть, как он вообще проявляет свои чувства. Эмоции Синклера были всегда до такой степени глубоко скрыты, что большинство его коллег не поверили бы, что они вообще существуют. Джилл была одной из немногих, кто подозревал, что за внешней его сдержанностью прячется не только лед, но она и представить себе не могла, до какой степени его мощь, глубинная его энергия способны лишить ее душевного покоя.

Он был великолепен. Могучие и изощренные страсти прочитывались на его лице, оживляя прекрасные черты. Брови его сошлись в бурном гневе, придавая ему вид античного божества, готового живьем спустить с нее шкуру одним ударом грома. И все же под оболочкой безумной ярости проступала его ранимость, стремление уберечь себя, находившее у нее еще больший отклик, чем только сила. В ней зрело желание цвета киновари — страстный порыв из глубины души устранить неуверенность, прочитывающуюся в его глазах. “Господи, — безвольно осознавала она, — да ему даже не требуется меня целовать, чтобы проявились цвета!”

Проще всего было бы уступить собственным эмоциям и пасть в его объятия. Но она знала, что на каком-то уровне он уже связан обязательствами перед кем-то еще. Любовь по остаточному принципу уже разрушила жизнь ее прекрасной, но слабовольной матери, а также разрушило начало ее жизни. “Пообещай мне, Джилли!”

Джилл не любила лгать, но когда это было необходимо, умела делать это весьма ловко.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — твердо заявила она, придавая лицу выражение неподдельного удивления. — Но я была бы вам весьма благодарна, если бы вы удалились. Немедленно.

Его не надо было просить об этом дважды. Он отпустил ее, точно получил пощечину, и сделал шаг назад, оставляя между ними расстояние гораздо больше вытянутой руки. Но он так и не сводил взгляда с ее лица, а она тем временем следила за тем, как у него появляется знакомое выражение сурового безразличия, вырастает холодный фасад. Ей казалось, будто она наблюдает за превращением его в камень.

— Ошибка, — сухо проговорил он. — Больше я ее не повторю.

Толчком он растворил стеклянную дверь и вышел в ночь, где его темная фигура быстро покинула круг света от фонаря и пропала в непроницаемом мраке. А она долго стояла у окна, глядя на оставшиеся от него следы на песке. “Не дури! — увещевал ее здравый смысл. — Мужик отправился домой к другой бабе!” Но, тем не менее, это не мешало ей тосковать по теплоте его рук.

— Еще раз говорю тебе, Марша, со мною все в порядке, — произнесла Джилл в трубку. Вздыхая от досады, она положила трубку своего рабочего телефона, одновременно тронутая и рассерженная настойчивой заботливостью подруги. Стоило Джилл прийти утром на работу, Марша стала ей названивать через равные промежутки времени. Явно неудовлетворенная схематичным рассказом Джилл о случившемся накануне между нею и доктором Синклером, Марша требовала подробностей. “Я же рассказала ей, как мы пили чай, а потом он ушел, — размышляла Джилл, глядя на молчащий телефон. — Ведь это же правда — в значительной степени. Почему же Марша этому не верит?”

Потому что она до чертиков хорошо тебя знает, подсказывал ей внутренний голос.

Озабоченность Марши и внутренний голос Джилл были не единственными негативными факторами. Джилл представлялось, будто все на свете сговорились, задавшись целью опровергнуть тот бесспорный факт, что ей лично дела нет до Иэна Синклера. Этой ночью ее необычно раздражало тиканье будильника рядом с кроватью, и из-за этого она проерзала и провертелась на постели вплоть до рассвета. А наутро, когда она сыпала Мерлину в миску сухой кошачий корм, ей вдруг стало ясно, до какой степени изысканное “мяу” пушистого перса на слух напоминает имя “Иэн”.

Будучи ученым, она понимала, что обращает внимание на явный сговор между котом и часами лишь потому, что подсознание пытается вывести что-то на поверхность. Она также понимала, что скорее проглотит толченое стекло, чем признается самой себе, что это за “что-то”. В конце концов, она была бы самой большой на свете дурой, если бы возжелала мужчину, связанного с кем-то еще.

Иэн Синклер был ей безразличен. Он ей даже не нравился. Он нагл, двуличен и…

И его поцелуи жгут, как огонь.

Тихо стеная, Джилл положила руки на стол, скрестила их и опустила голову. Сегодня она имеет полное право не встречаться с Иэном, но на следующий день им вместе идти в симулятор. Сидя в рабочем кабинете наедине с собой, она без труда могла уговорить себя, что ей все равно. Но стоит с ним увидеться, заговорить, очутиться в этой проклятой машине… вряд ли тогда она сможет успешно солгать во второй раз. Ну, а если он ее опять поцелует…

— Зараза чертова! — пробормотала она, уткнувшись в сгиб локтя.

Ход мыслей ее, однако, прервал тихий звонок. Опять Марша, решила она, протягивая руку к трубке телефона. И тут она сообразила, что звук исходит не от аппарата, а от компьютерного терминала на столе.

Джилл полагала, что она в кабинете одна, но брошенный ею взгляд на ПК убедил ее в том, что одиночество ее было весьма относительным. Контрольные лампочки мигали в хаотическом беспорядке, в то время как на мониторе появились “обои”: сотня прелестных лошадок неслась во весь опор к невидимой финишной черте. Джиллиан улыбнулась, поскольку знала, что этот рисунок на мониторе является сигналом вызова со стороны очень близкого друга, хотя совсем не человеческой породы.

— Здравствуй, РОЗИ!

РОЗИ, рабочий образец запрограммированного интеллекта, представляла собой клон не в меру болтливого старшего брата — Эйнштейна. Совокупно у них имелось достаточно гигабайт, чтобы обрабатывать данные по парочке континентов, но изначальная доброта и довольно специфический словарный запас делали их скорее похожими на расшалившихся ребятишек, чем на суперкомпьютеры. И все же определенные, как бы “врожденные” аномалии программирования как у РОЗИ, так и у Эйнштейна, порождали кое-какие “проблемы”. Джилл, разбиравшаяся в человеческих пороках гораздо лучше, чем многие, была в состоянии помочь им справиться с затруднениями, не проявляя при этом обидной снисходительности.

— Ну, РОЗИ, ты хорошо себя вела, пока меня не было?

— В общем и целом, — проговорила она, что на жаргоне означало “плохо”. — Не нравится мне мой новый техник. Она заявляет, будто я бросаю вызов теории вероятности, — пояснила РОЗИ, и компьютерный голос машины зазвучал, воспроизводя интонации человека, отчаянно пытающегося защитить свою правоту. — А я вовсе не бросаю вызов теории вероятности. Я играю в азартные игры. Джилл откровенно улыбалась, слушая, как РОЗИ выражает явную нелюбовь к “политически грамотному” технику, дающему научное описание страсти машины к играм, связанным с риском.

— Интересно, а как бы твой техник обозвал манию Эйнштейна совершать покупки по телевидению? Наверное, вызовом системе кредитных карточек VISA?

Джилл понадеялась, что младший компьютер хорошо воспримет шутку, но вместо этого экран залился серым, а небольшая видеокамера, смонтированная на терминале, склонилась вниз в отчаянии.

— Мне так недостает Эйнштейна! — жалобно заявила машина. — По большому!

“Черт! Я же до такой степени погрузилась в собственные проблемы, что позабыла о компьютерных бедах!” Эйнштейн был не только лучшим другом и соучастником-творцом РОЗИ, но и единственным на свете компьютером идентичного поколения. Без него РОЗИ была до такой степени одинока, как никогда не была Джилл, даже будучи заброшена в детстве. Даже ее сердечные горести в связи с Иэном не имели ничего общего с тем, что испытывала РОЗИ. Джиллиан протянула руку и погладила верх терминала, как она утешила бы потерявшегося ребенка.

— Не беспокойся, РОЗИ! Мы с доктором Синклером завтра опять отправимся в симулятор. Обещаю, мы для тебя найдем Эйнштейна.

— Мне нравится доктор Синклер.

“Свой человек!”

— Он компетентный ученый, — кратко высказалась Джиллиан.

Объектив камеры РОЗИ слегка зажужжал, настраиваясь на крупный план лица Джилл.

— Ух, до чего же тебя жжет! Он тебе не нравится? А почему?

— Послушай, РОЗИ, вот уж это не твое…

— Потому, что он поцеловал тебя в симуляторе?

От удивления Джилл разинула рот.

— Откуда… откуда ты это знаешь?

— Из анализа видеоленты, — заявила РОЗИ, камера которой поднималась и опускалась, подражая человеческому пожатию плечами. — Доктор Синклер всегда фиксирует происходящее в симуляторе — это часть экспериментальных данных. Я подключилась и наблюдала. Блеск!

“О, Господи”, — подумала Джилл, трясясь от ужаса. Фиксация в памяти, как Иэн целуется в киберпространстве, была и без того вещью малоприятной, а тут, вдобавок, оказывается, еще и имеется видеозапись, гуляющая, где попало!

— Где сейчас эта видеолента?

Всегда готовая к услугам РОЗИ тотчас же выдала ответ.

— Как правило, ленты сразу же направляются во внешнее хранилище, где их держат для последующего анализа.

Пусть это свершится в отдаленном будущем, мысленно взмолилась Джилл. Скажем, после смерти и достойных похорон.

— Значит, эта лента сейчас именно там? Во внешнем хранилище?

— Не совсем…

Волосы на затылке у Джилл встали дыбом. “Мне это не по душе. Смею заверить, мне это совсем не по душе”. Она подалась к терминалу РОЗИ:

— Что значит “не совсем”?

— Ее сейчас показывают в главном конференц-зале. Нескольким десяткам сотрудников инженерной группы, работающей с симулятором. — РОЗИ смолкла, точно вдруг осознав, что выдает ящик динамита с уже зажженным бикфордовым шнуром. — Но там все в порядке. Это идея доктора Синклера. Он сейчас там и дает пояснения событиям на видеоленте.

— Как видите, орк представляет собой полностью имитирующую реальность трехмерную проекцию пространственного образа, — объяснял Иэн аудитории конференц-зала. Направив указку на монитор виртуальной компьютерной реальности, он обводил кружком изображение медленно надвигающегося чудовища. — Мне бы хотелось обратить особое ваше внимание на грубую, точно дышащую ядом шкуру твари. Мы установили, что фактура материала важна точно так же, как и цвет, для создания реалистически выглядящего изображения в виртуальной среде. Кардинально важно также насыщение запахами.

— Но насыщение запахами этой твари было сделано довольно грубо, — присвистнул сидящий в первом ряду инженер-технолог.

Иэн бросил суровый взгляд на выскочку — юного технолога, прославившегося тем, что всегда старался выглядеть умнее всех.

— Я предпочел бы, чтобы вы отложили свои замечания на тот момент, когда я кончу свое сообщение, мистер Кертис. — Затем, обратив к получившему публичную выволочку подобие улыбки, Синклер добавил: — Ну, раз уж вы об этом упомянули, скажу, что чудовище чертовски воняло.

Как только стих прокатившийся по аудитории смех, Иэн продолжил объяснения и оценку происшедшего, но сердце его было где-то далеко. Анализ лент из симулятора вместе с группой инженеров был обычной процедурой, и он уже делал это десятки раз, но сегодня ему сопутствовала некая горечь во рту. Видеть виртуальное изображение миз Полански, наблюдать за тем, как она мечет камни в орка, чтобы отвлечь внимание чудовища, было все равно, как сыпать соль на раны.

Вчера вечером она одним единственным поцелуем подарила ему небесное блаженство. Затем, ничего не объясняя, она отослала его прочь, превратив блеск небес в нечто, более напоминающее чистилище.

Он попытался разобраться, в чем дело: по правде говоря, он на это — и только на это — потратил всю ночь! Поцелуй Джиллиан зажег в нем огонь, не пылавший уже много лет. Мучаясь бессонницей, он лежал в постели, глядя в потолок, пытаясь убедить самого себя, что кожа ее вовсе не похожа на шелк, запах, исходивший от нее, вовсе не напоминал весенний сад после дождя, а тело ее вовсе не подходит его телу, как ключ к замку.

Однако ни одна из этих попыток ни малейшей пользы не принесла. Вместо этого внутренний жар разгорался еще ярче, сжигая его заживо неудовлетворенным желанием. Если бы речь шла об одном лишь сексуальном влечении, то с ним у него был бы шанс справиться, но охватившая его всепоглощающая страсть имела в своей основе не только робкую ее улыбку и соблазнительный поцелуй, но и изначально присущую ей смелость наряду с призывным телом…

— Отличная работа, доктор!

Слова Кертиса вернули Синклера к реальности. Он бросил взгляд на экран и увидел заключительные сцены схватки с орком, когда он вонзил чудовищу меч в грудь. Глядя на эту сцену объективным взором симулятора, он понял, что победой своей он скорее обязан удаче, чем владению искусством боя. Если бы он промахнулся хотя бы на миллиметр, чудовище сгребло бы его похожими на стволы деревьев руками и переломило бы пополам, как былинку, независимо от наличия виртуальных доспехов и всего такого прочего. Он все еще благодарил счастливую свою звезду, как вдруг он заметил в этой сцене такое, на что не обращал внимания, сфокусировав взгляд на орка.

Миз Полански стояла посреди вцепившегося в нее куста куманики, окаменев от ужаса, закрывая рот ладонью, чтоб не закричать. Она была перепугана до безумия, но боялась она не за свою безопасность, а за него. Лицо ее, на котором открыто проявились эмоции, не скрывало тех чувств, которые она от него прятала, чувств, существование которых она так решительно отрицала этой ночью. Но нет на свете способа, при помощи которого можно было бы сымитировать выражение у нее на лице, которое появилось, когда Синклеру грозила опасность. “Боже мой, Джулия, ты же принимаешь все это так близко к сердцу…”

Публика заерзала на сиденьях и тщетно пыталась скрыть улыбки. Обернувшись к экрану, Иэн понял, почему. Его виртуальное изображение только что обняло виртуальное изображение миз Полански и застыло в великолепном эротическом поцелуе. Черт побери, он же собирался прекратить показ до этого места! Есть же вещи сугубо личные, даже если они совершены во имя науки! А то, что он начинал чувствовать по отношению к миз Полански, было вещью сугубо личной.

Он протянул руку, намереваясь выключить видеомонитор, но за долю секунды до того, как он дотянулся до выключателя, экран опустел.

— Какого…

— Да как вы посмели? — раздался голос из конца аудитории.

Все обернулись, включая Иэна. Глаза его встретились с парой переполненных ярости карих глаз, которые всадили свой собственный виртуальный двуручный меч в самое его сердце. Джилл Полански стояла у бокового входа, стискивая в кулаке вилку монитора виртуальной компьютерной реальности. Бешенства ее хватило бы на то, чтобы разорвать орка голыми руками. Орка — или известного ученого, специализирующегося в области виртуальной реальности.

— Зараза чертова! — пробормотал Иэн.