К полуночи она встревожилась и сказала, что времени много и ей пора возвращаться. Скомкала розовый фуляровый платок, который, очевидно, служил для защиты прически от ветра, и прижала к груди. Потом чуть отвела руку с платком, наклонила голову и внимательно посмотрела на белую материю платья.

В гардеробной почти никого. Праздник был в разгаре.

— Маленькая неприятность? — поинтересовался он. Она смущенно улыбнулась:

— Это от вина. Слегка не повезло. Сама виновата, нечего садиться за стол с любителями «божоле». Тем более если сама не пьешь.

— Чепуха. Не обращайте внимания.

Он тактично старался не смотреть на пятно, которое она заботливо прикрывала. Предложил подвезти, она сразу согласилась и в полутьме кабины не выказала никакой робости, когда он взял ее за подбородок и нежно поцеловал.

Она жила за городом в лесистом предместье. Он покорно крутил руль согласно ее указаниям. Машина часто останавливалась. Ему нравилось отдавать инициативу девушке и ощущать покусывания на губах и языке. Она, правда, не страдала излишней уступчивостью. Сентиментальные паузы удлиняли дорогу, но вот она подняла руку:

— Это здесь. Остановите.

Момент расставания затуманил глаза и вызвал бледную тень вокруг ее губ.

— Я не могу отпустить вас просто так. — Его голос прерывался. — Когда мы увидимся? Может быть, вы черкнете адрес?

Она помолчала, потом попросила клочок бумаги. Он достал две визитные карточки и ручку. Она написала свое имя и адрес. Перед тем как сунуть в карман кусочек картона, он прочел вслух ее имя: Анна Сигурд. Они вышли из машины и прижались друг к другу в томительном порыве. Она прошептала:

— До свидания. Дам о себе знать. Обещаю.

— Как я счастлив, что вы есть на свете, — улыбнулся он.

Она убежала, помахав своим фуляровым платком. Тучи сгустились, от земли поднимался терпкий запах весны. Он грустно следил, как быстро пропадает в темноте белое платье. Сейчас она, должно быть, толкнула решетку меж двух маленьких домиков — послышался скрежет железа — и побежала по саду.

Он уселся в машину растроганный и счастливый.

Все улицы в этом лесистом предместье выглядели примерно одинаково. Высокие живые изгороди, парки, запущенные сады, виллы, утопающие в густой зелени, покрытые вьющимися растениями, хорошо защищенные от любопытных глаз и уличного шума. Он несколько раз изучал план квартала, чтобы обнаружить авеню Мелез и номер тридцать восемь. Пришлось отъехать от главного шоссе и петлять по довольно узкой дороге, мощенной цветными плитами в шахматном порядке. К тому же таблички с номерами сплошь заслонял плющ. Наконец, после длительных поисков, он прочел: «Сигурд».

Он облегченно вздохнул. Местность была ему, правда, совершенно незнакома. Ему казалось, что месяц назад он отвез свою «ночную фею», как он мысленно ее называл, совсем не сюда. Но тогда дело было ночью и на деревьях едва пробились почки. Пышная нынешняя зелень, вероятно, совсем изменила пейзаж. Он прошел немного по аллее и очутился перед железной решеткой, выкрашенной белой краской. Нажатия на кнопку звонка ни к чему не привели — он заметил, что провод прогнил. Попытался открыть калитку; трава разрослась так, что только после основательных усилий удалось сдвинуть решетчатую дверцу на четверть оборота и протиснуться не без некоторого ущерба. Он поплутал по тропинке, едва различимой в буйных зарослях, и выбрался к дому.

Тишина, деревенская тишина. Шелест листвы, крик невидимой птицы. Он позвонил несколько раз, подождал и огорченно решил, что двери здесь вообще не открываются. Но он ошибся. На пороге появился старик с водянисто-голубыми глазами. Он провел пальцами по тщательно выбритой щеке — кожа была натянутая, практически без морщин, желтоватого оттенка — и принялся переминаться с ноги на ногу, недоверчиво и опасливо поглядывая на пришельца. Ему явно не понравился неожиданный визит — видимо, его отвлекли от какого-то домашнего занятия.

— Извините за вторжение, — мягко обратился к нему молодой человек. — Я бы хотел поговорить с мадемуазель Сигурд.

Недоверчивость сменилась откровенной враждебностью.

— Не понимаю, — отрезал старик. — Не понимаю, что вам нужно от моей племянницы.

Опасаясь, что его выпроводят прежде, чем он сумеет объясниться, молодой человек заторопился:

— Выслушайте меня, месье, умоляю вас, и простите мою назойливость. Это крайне важно.

В его тоне прозвучало столько тоски и наивной непосредственности, что старик, сохраняя прежний недоверчивый вид, предложил ему высказаться.

— Месяц назад я провел вечер с прелестной девушкой. Теперь выяснилось, что она ваша племянница. Ее зовут Анна Сигурд. Мы должны были встретиться через неделю. С тех пор я не имею о ней никаких вестей. Возможно ли увидеть ее, поговорить с ней? Она здесь?

Худой, сгорбленный пожилой человек смотрел на него внимательно и очень сосредоточенно.

— Ваше поведение, месье, меня удивляет и удручает. Правда, я искренне надеюсь, что вы не пришли сюда издеваться или зубоскалить. Но моя племянница Анна, с которой вы изволили познакомиться, давно умерла. Ваш приход вызвал ужасные воспоминания, поймите.

Посетитель побледнел. Он попросил повторить, опять ничего толком не понял и так и остался стоять, не способный ничего ответить. Потом с трудом повернулся, чтобы уйти, чтобы не продолжать тягостного недоразумения, чтобы поскорее избавиться от запущенного сада, от опустелого дома, от престарелого вестника смерти.

Старик сжалился над ним и пригласил на минутку войти в неуютную гостиную, где пахло пылью и где благодаря плотной желтой обивке мебели мерцал золотистый полумрак. Он указал кресло визитеру и сам уселся на маленький низкий стульчик, где его изможденное тело казалось совсем скрюченным.

Молодой человек заговорил спокойно и серьезно:

— Меня зовут Ирвин Ольмен, я работаю в институте экономики и социальных наук. Встретил вашу племянницу на балу юридического факультета ровно месяц назад, день в день.

Последовало подробное описание девушки. Посетитель старался как можно точнее выразить свое впечатление от продолговатых голубых глаз, волнистых черных волос, изящного белого платья… Старик слушал все более внимательно. Он хмурился, нервничал и, видимо, никак не мог разгадать собеседника.

— Вы встретили мою племянницу впервые?

После утвердительного ответа он прибавил:

— Я вам сейчас покажу несколько семейных фотографий. Там есть два снимка несчастной Анны. Если вы их идентифицируете, я вам поверю. Сейчас.

Во время короткого отсутствия хозяина дома Ирвин Ольмен рассмотрел гостиную, пытаясь представить свою исчезнувшую подругу среди этой обстановки. Мебель и безделушки, насколько он мог судить, отличались высоким качеством и могли бы составить счастье одного антиквара из числа его друзей. Но все это плохо гармонировало с веселыми и свободными манерами девушки.

— Вот, — сказал старый Сигурд, возвращаясь с большим желтым конвертом, который он положил на маленький столик. — Прошу вас.

Он подошел к окну и раздвинул занавески. Этот жест — резкий и вместе с тем неуверенный — напомнил Ирвину Ольмену позу одного странного персонажа картины Балтуса, название которой он забыл. Сходство с этой зловещей бредовой картиной настолько поразило его, что он вздрогнул.

— Итак? — старый Сигурд нагнулся к нему, неуверенно улыбаясь.

Ирвин Ольмен просмотрел фотографии и не без некоторого колебания отложил две. На одной из них безусловно Анна: ее серьезное, чуть ироническое лицо, смеющиеся глаза, нежные припухлые губы. Другой снимок изображал девочку-подростка, курьезно напоминающую Анну Франк — маленькую еврейку из Амстердама.

— Это случайное совпадение, — проворчал старик скептически. — Вообще это невозможно, исключено.

Однако его твердость была, видимо, поколеблена.

— Но вы мне обещали поверить, если я идентифицирую фотографию. У меня есть еще одно свидетельство, о котором вы не можете подозревать.

— Господи, но что толку! К чему все это может привести?

Ирвин подумал о маленьком кусочке картона. Анна своей рукой написала имя и адрес. Благодаря ему он сейчас здесь. Он достал его из бумажника и протянул недоверчивому дяде.

Узнав почерк, тот сильно побледнел. Против очевидного не поспоришь. Он протер глаза, почесал лоб, его лицо страдальчески напряглось.

— Невероятно, необъяснимо! Сказать, что я потрясен, — значит ничего не сказать! Я бы предпочел вас никогда не встречать. По вашей милости, я почти готов заявить «по вашей вине», я принужден сомневаться в самой очевидной реальности и строить гипотезы одна глупей другой. Сколько времени я привыкал к моей печали, моему одиночеству, и вот вы явились и опрокинули даже понятие о здравом смысле. Я теперь готов вопреки всякой логике поверить неизвестно во что, поверить в чудо…

После долгого разговора Ирвину Ольмену удалось убедить старого Сигурда обратиться к властям.

Разрешение на эксгумацию было получено не без труда — под предлогом анонимного письма, где намекалось на неестественную смерть Анны Сигурд.

Ирвин Ольмен и старый Сигурд, объединенные общей болью и лихорадочным желанием узнать правду, встретились в назначенный день у входа на кладбище В.

И здесь Ирвина Ольмена поджидал еще один удар. Он никогда здесь не был, никогда не присутствовал ни на чьих похоронах. Он вдруг вспомнил лязг железной решетки; по бокам двухстворчатой железной калитки стояли два маленьких домика — низенькие кирпичные строения с черепичными крышами. Единственное окошко в домике справа было разбито и наспех заколочено досками. Сюда, именно сюда он проводил девушку несколько недель назад, в ночь праздника. Теперь понятно, почему он так долго блуждал в поисках авеню Мелез и жилища Сигурдов.

Он отвел старика в сторону и рассказал ему обо всем этом. Морщинистое лицо согбенного, измученного человека исказилось, бледность сменилась таким багровым румянцем, что Ирвин перепугался. Злополучный родственник Анны порывался что-то сказать и не мог.

Между тем несколько рабочих под наблюдением прокурора и полицейского инспектора высвободили и переместили на деревянных катках могильную плиту. Распространился резкий запах гумуса и скошенной травы. Гроб вытащили и поставили рядом с холмиком

свежевырытой глинистой земли. Гроб выглядел как новый, даже медные ручки нисколько не позеленели. Плотник ловко и осторожно выполнил свою задачу. Когда крышка была снята, некоторые закричали, другие закрыли лицо руками. Свежая, нежная мертвая девушка покоилась в длинном белом платье. На груди алело яркое пятно. Наступило молчание страшнее истерического воя. Все словно съежились от холода, просквозившего из неведомой расщелины между жизнью и смертью. Голос прокурора срывался хриплыми синкопами:

— Когда было произведено погребение?

— Пять лет тому назад, — ответил, закашлявшись, кто-то.

— Но что могло воспрепятствовать разложению трупа? Доктор, ваше мнение?

Судебный эксперт наклонился над гробом, потом выпрямился и посмотрел на всех озадаченно:

— Ткань пронизана живыми капиллярами.

В этот момент старый Сигурд поднял заступ, который лежал около могильной ямы. Прежде чем кто-либо успел вмешаться, он размахнулся и с неожиданной силой рубанул горло мертвеца. Словно нож гильотины обрушился — алая кровь брызнула, заструилась по изуродованному телу.

Все засуетились, кто-то кричал о помощи. Кто-то сообразил вырвать заступ из рук старика, который гордо оглядывался, довольный, очевидно, своим действием. Но тут же схватился за голову и принялся рыдать и повизгивать, совсем как ребенок.

— Так будет лучше, — простонал он сквозь слезы. — Вы же видите, так будет лучше. Бедная девочка обретет наконец покой. Еще ее мать, когда… — Его речь перешла в бессвязное бормотанье, и никто более ничего не разобрал.

Ирвин Ольмен окаменел от горя и ужаса.

Его милая ночная подруга… Он потянулся было к ее руке, но не осмелился прикоснуться — он заметил трансформацию: тело Анны разлагалось на глазах. Черноватая жижа, минутой позднее студенистые комья, минутой позднее зернистый пепел…

Кто-то позади него спросил:

— И вы верите в вампиров?

Кто-то категорически заявил:

— Самое лучшее — это сжечь и развеять пепел.

Здесь оставаться незачем. Ирвин незаметно отделился от группы. Он чувствовал себя так, будто его долго молотили кулаками. Он думал о загадочной судьбе Анны в этом мире и в ином, об их фатальной встрече, об отчаянном порыве старого Сигурда, который один знал, но что именно?..

Никто, по-видимому, не обратил внимания на его уход. Он издали видел, что дискуссия у раскрытого гроба продолжается. Потом все начали расходиться, только полицейский инспектор остался ждать каких-то инструкций. Все это уже не имело никакого значения.

Ирвин долго бродил по кладбищу. Ему хотелось еще раз взглянуть… Но еще более хотелось убежать куда угодно, забыть как можно скорее кошмар разлагающейся на глазах плоти.

Он услышал скрип ветвей, поднял голову и увидел черную птицу. Он вспомнил хриплый птичий крик после страшного удара заступом. Теперь птица, неуклюже перелетая, почти перепрыгивая с дерева на дерево, торопилась за ним по кладбищенским аллеям.

Он бросился бежать, достиг проклятой лязгающей решетки, прыгнул в машину. Птица, казалось, потеряла его из виду, бросаясь в затяжные зигзаги. Но когда машина тронулась, птица спланировала и уверенно полетела за ней.