Она стояла возле камина, очень красивая в белом платье с черной отделкой. Пояс был украшен изящным кружевным бантом. Она держалась независимо и даже несколько вызывающе. Шампанское, очевидно, серьезно ее увлекало. Осушив очередной бокал, она резко поставила его и дружески мне подмигнула.

Остальные разошлись маленькими группами. Вернер Б. с присущей ему комичной серьезностью рассказывал историю про биде из чистого золота, потом о слишком женолюбивом скрипаче — все вокруг хохотали и вытирали глаза.

Мелузина фон Р. сняла туфли, влезла на спинку дивана и принялась порхать по диванам и креслам, словно канарейка, что в своей клетке прыгает от качелей к питьевому корытцу, — все восхищались ее ловкостью и отвагой.

Я наблюдал за красивой незнакомкой. За столом она сидела довольно далеко, и мне трудно было разглядеть ее имя на карточке перед прибором, имя, которое я плохо расслышал, когда нас представляли друг другу. Она поманила меня и улыбнулась — самоуверенно и рассеянно вместе с тем.

— Почему вы не пьете? Выпейте со мной.

Она выхватила из рук лакея бутылку шампанского, наполнила свой бокал, протянула мне и сказала примерно следующее:

— А вы смотритесь не таким идиотом, как другие.

— Это, вероятно, первое впечатление.

— Дайте вашу руку.

Она мельком взглянула на протянутую ладонь, — что можно было увидеть за секунду? — выпила предложенный мне бокал и курьезно нахмурилась:

— Ндаа, нда…

— Что «ндаа»?..

— Вы меня заинтересовали. У вас есть рука.

— К счастью, даже две.

— Это хорошо. По двум рукам гадать лучше. А что, где это?.. — она поискала глазами шампанское и надула губы, выразительно подняв пустой бокал. — Впрочем, вы такой же идиот.

— Идите сюда, моя дорогая, — я усадил ее возле себя на белом кожаном канапе. — Устраивайтесь. С вами что-то случилось? И, позвольте, как вас зовут?

Она напоминала маленькую рассерженную девочку. Помолчала, потом прошептала:

— Сузи.

— Весьма старомодно. Сузи… а дальше?

— Сузи Баннер.

Я погладил ее запястье и спросил как можно мягче:

— У вас такой вид, словно вы сейчас расплачетесь. Что произошло?

Она резко повернулась ко мне:

— Скажете тоже! Я не собираюсь хныкать. Я очень довольная и очень счастливая. Пойдемте танцевать.

Как раз поставили бодрый ритмичный диск и несколько человек принялись функционировать в центре комнаты.

— Я не танцую.

— Не танцуете? А вы кто? Доктор, адвокат, автомеханик, а может, инвалид?

Она сделала движение встать, но я удержал ее:

— Останьтесь, прошу вас. И расскажите, что произошло.

В этот момент Мелузина фон Р. пролетела над нами, направляясь от спинки кресла к подоконнику, но, похоже, подвиги эквилибристки перестали интересовать общество.

— Шикарная фифа, — заметила Сузи. — Местами свинья, но шик присутствует.

— Скажите, вы много читаете?

— Очень мало. А что?

— Касательно вокабуляра. Лексика у вас не блестящая.

Она посмотрела на меня с комичным возмущением:

— Свинство какое! Ну и ну! Со мной еще никто так не разговаривал. Позовите-ка этого типа с шампанским.

Она, смеясь, протянула бокал и состроила забавную рожицу, потом прохрипела, пытаясь говорить угрожающим басом:

— Сам не пьет и небось считает меня пьяницей. — Потом перешла на обычный тон: — Признаться, я ожидала большего понимания от человека с такой серьезной, философической рукой. Как вас, кстати, зовут?

Я назвал себя.

— Ах, да! Память ни к черту. Имена забываю, а лица помню хорошо. Я бы хотела повидать вас еще. Разумеется, в постный день.

Она взяла с круглого столика изящную золоченую сумочку, пошарила и достала визитную карточку. Энергично щелкнула пальцами, требуя ручку, и написала номер телефона.

Ее глаза понемногу затуманились. Она выпила еще бокал, запрокинула голову и пошатнулась. Шампанское подействовало.

Сопровождавший ее высокий элегантный мужчина с беспокойными глазами (он явно не был ее мужем, если вообще таковой имелся) подошел, сказал ей на ухо несколько слов и помог подняться.

* * *

Через несколько недель, к моему великому удивлению, я получил от Сузи Баннер записку, где невозможным почерком была изложена просьба встретиться как можно скорее. Я пришел в восторг только наполовину, поскольку терпеть не мог пьющих женщин.

Чего она хотела от меня? Вряд ли какого-нибудь пустяка. Я предполагал, что в жизни этой женщины случилось нечто серьезное, опасное даже, и она испытывала нужду поговорить именно с человеком посторонним. Естественное желание. Сколько раз уже, особенно в поездках, мне приходилось выслушивать исповеди, зачастую весьма неординарные, неизвестных, терзаемых потребностью высказаться.

Итак, я направился к Сузи Баннер. Она жила в солидном особняке устаревшего, впрочем, стиля, который мало ассоциировался с ее персоной. Великолепная субретка ввела меня в большой кабинет, где напротив гобелена работы Яна ван Нотена висел портрет мужчины в полный рост. Мужчина отличался импозантностью и странной, едва заметной улыбкой. Хороший портрет, вне всякого сомнения, однако совершенно не во вкусе сегодняшнего дня.

Сузи Баннер влетела, как порыв ветра, горячо сжала мне руки, потом отстранилась и указала на портрет:

— Мой муж. — Потом усадила меня на мягкое черное канапе. — Очень мило с вашей стороны, что нашли время прийти. У меня к вам просьба.

Мое лицо, как я предполагал, сохраняло невозмутимость.

— Не волнуйтесь, речь не о деньгах. Я хочу сделать вас конфидентом в кое-каких важных вещах, касающихся моего прошлого, от которых я смогу избавиться, если только сообщу их человеку, способному меня понять.

— Но почему…

— Почему вы? Потому что я не вижу подобного человека среди моих друзей и родственников и к тому же, как мне сообщили, вы питаете интерес к тайной жизни индивидов и причудливым капризам судьбы. Надеюсь, вы не сочтете меня сумасшедшей и выслушаете сочувственно.

— Чего вы ждете от меня конкретно?

— Внимания, сохранения тайны и помощи.

— Многовато, не так ли? Опасаюсь…

— Зато я не боюсь. Вы самый подходящий человек. Не слишком скромный, не слишком самоуверенный и не ригорист.

Последнее слово она растянула и акцентировала окончание. Затем открыла старый секретер, в котором прятался маленький бар, достала оттуда бутылку шампанского и ловко откупорила. Наполнила два стакана, один выпила сама, а мне предложила другой.

— Поговорим серьезно. Прежде всего знайте, что я вдова. Мой муж умер четыре года назад. Это был известный финансист, что, безусловно, имеет свою бесподобную сторону. Но это был, как бы вам сказать, тип неизлечимо изломанный. Мало кто знал мрачный секрет его натуры, так как он с чрезвычайной ловкостью играл роль безупречного светского человека. И при этом… что за извращенный дух, какая изломанная душа! Что за маниакальная страсть к любой анормальности! Был ли он безумцем, когда мы с ним познакомились пятнадцать лет назад? Или все это проявилось позднее? Не могу точно сказать. Мысль о его чрезвычайной странности пришла мне в голову, когда я впервые попала в его «кунсткамеру».

Давным-давно, еще перед нашим браком, он устроил приватный кабинет редкостей и с тех пор неустанно его пополнял. В ящиках и витринах хранились причудливые экспонаты, имеющие отношение к магии, колдованию, эротизму. Этот кабинет был всегда закрыт, и никто, кроме него, не имел туда доступа. Словно жена Синей Бороды, я воспользовалась однажды его длительным отсутствием, проникла в запретную комнату и узнала ужасные секреты человека, которого все считали холодным, уравновешенным дельцом… — Сузи Баннер вздохнула и замолчала.

— Так. И что хранилось в этой комнате?

— Все что угодно. Раковины и корни, напоминающие человеческие гениталии, челюсть волка-оборотня, камни с вырезанными на них магическими формулами и странными символами, глиняные и восковые фигурки в пожелтевших банделетах, пронзенные иголками или гвоздями, бронзовые и серебряные статуэтки монстров и андрогинов.

Я не на шутку заинтересовался. Моя собеседница это заметила и увлеченно продолжала:

— Там хранилась под стеклянным колпаком маленькая высушенная сирена цвета охры: можно было разглядеть лицо, почти человеческое, и крохотные руки, туловище напоминало рыбу, только без чешуи. Затем большой кусок горного хрусталя с резкими, угловатыми гранями, в центре которого навечно застыл удивительно пропорциональный гомункул. Имелся также скелет ребенка о двух головах; ожерелье, где были поочередно нанизаны человеческие ногти и жемчужины; медальоны с прядями волос; броши и кольца, в которые были вделаны человеческие зубы; несколько десятков стеклянных глаз; разнообразные протезы из полированного дерева, кожи и серебра… Господи, все что угодно! Циничным, античеловеческим, сатанинским веяло от этих жутких вещей, собранных в одном месте.

— А где сейчас эта коллекция? Хотелось бы на нее взглянуть.

— Рассеяна! Уничтожена! — чуть ли не восторженно воскликнула Сузи Баннер. — Я продала вещи, обладающие реальной художественной ценностью, а остальные — все эти запыленные зловещие амулеты и фетиши — сожгла здесь в кабинете. — Она указала на большой камин.

— Какая потеря! — прошептал я разочарованно.

— Вам нравятся подобные объекты? Неудивительно, впрочем. Но так было нужно. Это отравило мою жизнь и погубило его.

Наполнив свой стакан, она наклонилась ко мне и сощурила глаза:

— Мой муж был монстром, понимаете? Я убила его.

Она медленно пила шампанское, не сводя с меня глаз.

Какая мрачная эстетика! Какая черная романтика! Скептический юмор, надо полагать, отразился на моем лице. Она даже возмутилась:

— Напрасно не верите. Поразмыслите секунду. Неужели вы воображаете, что я стала бы вас беспокоить из-за какого-то пустяка? Лгать куда легче, чем говорить горькие истины. Или вы думаете, что я решила придать своей особе немного драматического шарма? Я не заинтересовала вас. Я дала вам адрес, номер телефона, и что же? В отличие от других мужчин вы даже не среагировали. Невинная и несчастная женщина или расчетливая преступница — вам ни тепло ни холодно. Так или нет?

— Пожалуй, да.

— Я вас пригласила именно потому, что, на мой взгляд, вы способны понять некоторые вещи.

— Хорошо. Допустим, это так. Тогда зачем, черт возьми, признаваться мне в каком-то преступлении? Вы намереваетесь покаяться, сесть в тюрьму?

Она гордо выгнула свой изящный торс и посмотрела на меня с вызовом.

— Ничуть не собираюсь. Я не чувствую себя преступницей и мне не в чем каяться. Мой муж только получил по заслугам.

— Пожалуй, многовато для коллекционера, оригинального безусловно, но безобидного.

Я говорил неискренне, чтобы ее спровоцировать, так как начал думать, что все далеко не так просто. Я поднял голову на портрет покойного. Импозантный мужчина с глубоким, проницательным взглядом. Неопределенная, беспокойная улыбка. Под буржуазной респектабельностью мне привиделось нечто опасное, болезненное.

— Он совершал много не очень-то красивых поступков, — продолжала его жена. — Я сейчас не хочу о них вспоминать и не хочу его осуждать. Но за один я никогда его не прощу. Он заплатил за это жизнью.

— Можно спросить, за какой?

Лицо моей собеседницы застыло, затвердело. Губы исказила ненависть.

— Он убил ребенка, которого я носила.

На сей раз я наполнил стаканы, и, признаюсь, моя рука задрожала.

Я выпил глоток, стараясь не смотреть на Сузи Баннер. Я не мог представить сути этого удивительного обвинения. Просто ничего не мог понять. Может, она не совсем в здравом уме?

— Истину, — продолжала она, — нелегко выявить. Это неуловимо. Нельзя также рассказать в двух словах. Мне надо просто помочь, не пытаясь ничего упростить.

— Постараюсь сделать все, что смогу.

— Семь лет назад я родила мертвого ребенка. Такого поворота невозможно было ожидать. Беременность протекала нормально, без инцидентов. Можно понять, в каком отчаянье я была. И тогда-то мне стало ясно, насколько я и мой муж чужды друг другу. Я ждала утешения в эти трудные часы, а муж отнесся к происшедшему с феноменальной легкостью. Ведь он обязан был меня ободрить, объяснить, что подобные казусы случаются сравнительно часто, хотя бы обещать, что у нас будет другой ребенок. А он шутил, фанфаронил, издевался…

— Возможно, он полагал, что вы не созданы для материнства? Возможно, не хотел заронить надежду, которой, как он думал, не суждено сбыться?

— Нет-нет, все обстояло гораздо хуже. Понимаете, он ненавидел жизнь. Молодость и свежесть вообще раздражали его. Ему нравились только его проклятые книги и макабрические коллекции.

— И что же вы предположили?

— Поначалу ничего. Наша жизнь усложнилась. Я, конечно, не представляла его роли в смерти моего ребенка, но стала испытывать отвращение к нему. К нашим разговорам примешались горечь и неприязнь. Можно было по тысяче признаков угадать, что мы в откровенной вражде и что этой вражде положат конец только развод или смерть.

И вот однажды мой муж показал мне нож для разрезания бумаги. В рукоятку была вделана миниатюрная детская рука. «Воспоминание о твоем сыне, — сказал он. Его губы кривила жестокая гримаса. — Я сумел незаметно отсечь его запястье секатором перед тем, как его положили в гробик. Я сделал это во имя нашей любви. Смотри, вот нечто принадлежащее нам обоим. Серебряная оправа изящна, не правда ли?»

— Какой ужас! — прошептал я.

Она встала. Она была словно в трансе — ноги подкашивались, губы дрожали.

— Вы еще не знаете всего.

Она подошла к столу, выдвинула ящик, достала нож для разрезания бумаги и положила передо мной.

Лезвие слоновой кости увенчивал сероватый, странной формы шарик, оправленный в серебро. Я нагнулся посмотреть. Это был крохотный сжатый кулачок. Зафасцинированный, я и хотел, и боялся его потрогать.

Но тут Сузи Баннер принесла нечто другое — маленькую куклу сантиметров пятнадцати длиной, запеленутую как новорожденный: на первый взгляд это напоминало внушительный и туго перебинтованный указательный палец. Однако наверху имелось утолщение — восковая головка с неопределенно переданными чертами лица.

Когда мне был протянут сей предмет, я начал вертеть его в руках, не зная, что с ним, собственно, делать.

— Посмотрите внимательно и попытайтесь понять. Эта фигурка изображает моего ребенка. Муж сделал ее для колдования. Как я говорила, ребенок родился мертвым. У него была необъяснимая рана в родничковой ямке. Она соответствует, как я сообразила, когда нашла эту мерзкую куклу, вот этим искусственным травмам.

Она показала восковой череп куклы. Там виднелись булавочные головки — видимо, острия вошли до предела в воск. Подобная пародия на игру в куклы, несмотря на кажущуюся невинность, оставляла тягостное и болезненное впечатление.

— Последствия не заставили себя ждать. Итак, ситуация с мужем прояснилась полностью. Я постаралась подавить свой ужас и гнев, чтобы не возбудить у него подозрений. Страстно принялась изучать различные книги из его библиотеки, которые вы, вероятно, знаете. Например, «Демономанию колдунов» Жана Бодена, потом Анну Осмонт, Мариуса Декреспа, Альбера де Рохаса, Папюса, Ролана Вилланова и черт знает, что еще…

Я взирал на нее с изумлением. Эта женщина — глупая и тщеславная, как я недавно думал, — изучала оккультных авторов и даже пыталась уяснить тайны магических операций, описанные там весьма приблизительно.

Я высказал свое удивление и восхищение по поводу стольких знаний, приобретенных в столь ограниченное время. Но как все-таки она перешла от теории к практике?

— Очень просто, — улыбнулась она невесело. — Я наивно и послушно исполнила то, что рекомендуется в трактатах по сорселерии. Избавлю вас от изложения ритуальных деталей. Все это и унизительно, и ужасно. Главное — ужасно глупо. Но если это эффективно — пусть присутствует идиотство.

Последние слова мне напомнили нашу первую встречу. Но она и не думала шутить. Налила себе шампанского размеренно и тщательно, как ведьма дозирует свои фильтры. Потом снова подошла к столу и пошарила в ящике.

— Вот результат моих занятий.

У меня в руках оказалась деревянная статуэтка сантиметров двадцати пяти высотой, вырезанная из цельного куска. Руки, ноги, туловище — все было сработано грубовато и наивно человеком, не имеющим необходимых инструментов, а также никаких познаний в данной области. Но голова — восковая и вполне экспрессивная — просто удивляла. Видимо, художник здесь постарался на совесть — особенно удались надбровные дуги, очень синие глаза и очень красные губы. Посредине груди было нарисовано сердце — мишень. В него вонзились не слишком глубоко несколько гвоздей и булавок. В спине статуэтки была выскоблена дыра, заткнутая прозрачной пластмассовой пробкой от какого-то лекарственного флакона, — там лежали волосы, обрезки ногтей, окровавленный комок ваты.

Сузи Баннер подождала, пока я внимательно рассмотрел магическую фигурку, и сказала:

— Как видите, ничего не упущено. Я выбрала его слабое место — сердце. Эффект не заставил себя ждать. Спустя немного времени он умер от инфаркта. Никаких подозрений…

Я опустил голову, пораженный ее смелостью и спокойным цинизмом. Потом отложил фигурку и невольно взглянул на свою ладонь — словно боялся, что там остался кровавый след. Мне было не по себе. Я молчал. Молодая вдова вздохнула.

— Все это не очень-то красиво. Сами понимаете, подобные события не могли не отразиться на моих нервах. Вот почему я пью. Слишком много пью, конечно. Хочется уйти от всего этого, хоть как-то забыться.

Она закрыла глаза, провела рукой по лицу, как будто смахивая невидимую паутину утомления. Глубоко вздохнула, улыбнулась бессильной, принужденной улыбкой и слегка наклонилась ко мне.

— Я прошу вас унести это с собой и уничтожить. Я уверена, вы способны хранить тайну. Из всех, с кем я общаюсь, вы единственный, кто может понять подобные вещи. Таких людей распознаешь по мгновенной и загадочной вибрации души. И, ради Бога, не беспокойтесь. Я через несколько недель покину эту страну, и, вероятно, навсегда. Человек, который женится на мне и увозит меня, не хочет ни угадывать, ни тем более растолковывать некоторые эпизоды моей жизни. Он сейчас в том возрасте, когда ценят только настоящий момент. Он хочет отделить меня от моего прошлого, в некотором смысле освободить от меня самой.

— Сделаю все, как вы желаете, — произнес я тоном подобающе торжественным.

— Когда-нибудь вы можете рассказать мою историю, изменив, разумеется, имена. Она того заслуживает, мне кажется.

Сузи Баннер поднялась и дружески протянула мне руку.

Я исполнил ее желание, но только… Только не уничтожил магические фигурки. Подумайте! Какая редкость — отец и сын.

Они входят в мою коллекцию. Я никому ее не показываю. Я создаю свою «кунсткамеру». Страстная, потрясающая игра.