Автор книги «Европеана. Краткая история двадцатого века», вышедшей в 2001 году в Чехии, с 1985 года живет в Париже. Француз по матери и чех по отцу, он в совершенстве владеет обоими языками. Оуржедник редактирует рубрику о литературе в ежеквартальном журнале «L’Autre Europe» («Другая Европа»), пишет словарные статьи для чешской «Encyclopédie Universalis» и «Словаря литературных произведений», выходящего в издательстве «Robert Laffont». Ему принадлежат многочисленные переводы как с французского языка на чешский — Б. Виан, С. Беккет, Ф. Рабле (за перевод с французского его «Пантагрюэлического предсказания» («Pantagrueline Prognostication») в 1995 году Оуржедник получил премию Йозефа Юнгманна, ежегодную награду Общества переводчиков Чехии за лучшие переводы), Р. Гари и др., — так и с чешского на французский (В. Ванчура, Б. Грабал, поэзия В. Голана, Я. Сейферта, Я. Скацела, И. Груши). В чешской среде Оуржедник блеснул еще в 1992 году благодаря ставшему библиографической редкостью и выдержавшему три издания (последнее — 2005) словарю чешского арго и обсценной лексики «Черновая тетрадь чешского языка» («Smirbuch jazyka ceskeho»). Он также автор путеводителя по библеизмам (метафорам, поговоркам и пословицам) «Нет ничего нового под солнцем» («Aniz jest со noveho pod sluncem», 1994), трех поэтических сборников — «Или» («Anebo», 1992), «Скажу ли» («Nerkuli», 1996), «Дом босого» («Dum boseho», 2004), экспериментального биографического эссе «Год двадцать четыре» (1995), исторической новеллы «Удобный момент, 1855» («Prihodna chvile, 1855», 2006) и пр.

О «Европеане» сразу заговорили критики и литераторы, и она стала «Книгой года», заняв первое место в анкете газеты «Лидове Новины». Критики написали, что «Европеана» жанрово неоднозначна, что она сочинена в духе абсурда и бурлеска, что это пародийная антиутопия или провокационная экспериментальная проза, балансирующая на грани беллетристики и эссеистики, или — проще — странная книжка.

В этой странной книжке были нарушены многие правила грамматики и пунктуации, например, пропускались тире, двоеточий не было вовсе, а еще там слишком часто употреблялись сочинительные союзы, а то, что, по Розенталю, полагалось писать с прописной буквы, автор часто писал со строчной. С прописной буквы писались названия организаций и стран, а со строчной — названия исторических событий, потому что именно строчные буквы помогали увидеть в этих названиях то, что раньше загораживали прописные. Еще было непонятно, зачем автору сложные слова, такие как милленарианизм (вера в тысячелетнее правление Христа), или энграмма (материальная основа памяти), когда то же самое можно сказать гораздо проще, или «умные» слова, такие как гипергражданин, и некоторые спрашивали его об этом, но он только огорчался и отвечал, что читатель не дурак и сам во всем разберется.

Сам Оуржедник, если уж высказывался о «Европеане», то говорил, что она задумана как стилистический эксперимент, и двадцатый век в ней — прежде всего риторическая фигура, а не реальное время с настоящими радостями, бедами и горестями. По словам одного из критиков, Властимила Гарла, автор исследует язык как проявление коллективной памяти, а если и существует какая-то историческая правда, то искать ее следует в первую очередь в языке. И поэтому так важны лозунги и клише, прописные и строчные буквы и термины, и пометки на полях, которые автор использовал в книге в большом количестве. И двадцатый век предстает перед читателем не как последовательность исторических событий, а как переплетение исповедей и убеждений, лозунгов, символов и концепций.

А известный чешский философ Вацлав Белоградский написал, что «Европеана» — повод задуматься о попытках оптимизировать человека на протяжении всего двадцатого века и их крахе, и что туда им и дорога, и был прав. А другие критики отмечали, что память, история, о которых много говорилось в книге, а также весь двадцатый век, есть в сущности риторическая фигура и фикция, раз его так легко могла отменить катастрофа информационных систем, которую приравнивали к концу света. Еще говорили, что «Европеана» — это постмодернистское произведение о разочаровании западного общества в самом себе, и что двадцатый век был многообещающим, но при этом одним из самых чудовищных в истории человечества, и что цинизм автора — наиболее подходящее средство для истинно гуманистического описания.

Но многие люди просто читали «Европеану» и смеялись, а некоторые читали и плакали. И остроумная и ироничная книжка Патрика Оуржедника стала популярной, и если сложить в стопку весь тираж ее первого издания на чешском языке, то она почти сравнялась бы по высоте с главным зданием Московского университета и оказалась бы выше гостиницы «Украина». И вскоре ее автору дали литературную премию, а книжку перевели на двадцать один язык, и на русский тоже.