Калле Валарезо — одна из многочисленных узеньких улочек, сбегающих к Большому Каналу, и «Бар Гарри» был в самом ее конце, совсем рядом с пристанью, где причаливали гондолы и вапоретти, высаживающие пассажиров.

Майский вечер был ясным и теплым, и Линнет решила прогуляться от отеля до бара пешком. Изящные, элегантные венецианцы высыпали на вечерние улицы, рестораны и бары были переполнены, магазины все еще открыты, столики на террасах быстро заполнялись, между ними сновали официанты, ловко удерживая подносы.

«Бар Гарри» оказался вовсе не таким, каким его представляла Линнет. Это был не совсем обычный иностранный бар; здесь не было столиков снаружи, лишь одна дверь, а стекло в окнах было наполовину непроницаемым, так что снаружи невозможно было увидеть, кто сидит внутри.

Линнет глубоко вздохнула, толкнула дверь и вошла в помещение, которое, казалось, мало изменилось с тех пор, как в далекие тридцатые бар посещал великий американский писатель. Благодаря тому, что стены были отделаны деревянными панелями, а окна матовыми, в комнате было прохладно. Строгие официанты в белых куртках напоминали об ушедшей элегантности. Все посетители были хорошо одеты.

Макс сидел не один за угловым столиком у окна. Потрясающе привлекательная молодая женщина с длинными блестящими черными волосами, заплетенными в косу, и огромными удлиненными глазами янтарного цвета на гладком смуглом лице оживленно рассказывала ему какую-то длинную историю, а он с полуулыбкой слушал. Ее рука, сверкающая кольцами, отдыхала на его рукаве, когда она закончила, он присоединился к ее смеху.

— Синьорина? — возле Линнет незаметно возник официант: сознавая, что выглядит неловко и неуверенно, она замешкалась у двери. Но ей не хотелось подходить к Максу, когда он был так очевидно и приятно занят. Сколько часов он провел здесь, с такими женщинами, будучи женатым на Джоанне? В ней снова поднялась волна злости.

— Я, — она не знала, что сказать или сделать, но в этот момент Макс поднял глаза и заметил ее. Она увидела, что он что-то говорит черноволосой женщине, которая в ответ на его слова улыбнулась, потом наклонилась вперед и быстро поцеловала его в щеку, прежде чем встать и присоединиться к группе людей, сидящих за другим столом.

Он поднялся и подошел к Линнет, быстро, но в то же время легко и неторопливо передвигаясь на длинных ногах.

— Давно вы стоите здесь? Вам следовало подойти, — сказал он, провожая ее к столу.

— Вы были слишком заняты, — ответила она жестко, присаживаясь на край стула.

— О, здесь всегда встречаешь знакомых, — объяснил он. — Это обычная вещь. — Он взглянул на официанта, который в ожидании стоял рядом с ним.

— Два аперитива «Гарри», пожалуйста, — заказал он, не спрашивая Линнет, что она желает.

— Вы всегда так делаете? — спросила она.

— Делаю что? — Он взглянул на нее удивленно, но не обеспокоенно.

— Решаете за людей, которых не знаете, с чьими вкусами не знакомы. У женщин может быть свое собственное мнение. Мы живем не в средние века.

Серые глаза Линнет, обычно холодные, гневно сверкали, а ее бледная кожа стала ярче от возмущения, а не от смущения. Что страшного в том, что она высказывает свое мнение? Она не собирается работать у него, поэтому нет никакого смысла быть дипломатичной.

Он с юмором воспринимал ее слова, что только увеличивало ее раздражение.

— Какой характер у такого миниатюрного существа, которое, казалось бы, можно унести ветром, — спокойно ответил он. — Но последуйте моему совету и приберегите пыл для другого случая. Я просто заказал вам то, что, как венецианец, считаю, должно вам понравиться. Это вряд ли заслуживает заточения в темницу.

Линнет сердито посмотрела на него, открыла было рот, потом закрыла и прикусила губу. Она хотела воспользоваться случаем, чтобы осадить его, а вместо этого он поставил ее на место. Она ненавидела его как никогда — его трезвый ум, его ленивые, но все замечающие голубые глаза, непререкаемую властность его поведения, — ненавидела все в нем!

Принесли напитки, хорошо охлажденные, рубинового цвета.

— Только глоток. Это крепкое, — предупредил он, как будто она была ребенком.

Линнет подавила гнев и взяла себя в руки. Она сделала глоток и сказала:

— По-моему, джин и красный вермут.

Он поднял брови и наклонил голову в знак согласия.

— Или вы большой знаток, или у вас хорошо развито чувство вкуса.

Она слегка улыбнулась.

— Если это вас интересует, мои родители содержат загородный отель. Я не новичок в составлении коктейлей.

— Понятно. А где это находится?

— В Суссексе.

Это вырвалось совершенно случайно, просто она перестала контролировать себя. Теперь это не имело никакого значения, но она поняла, как было бы трудно работать у него и постоянно следить за своей речью. Он слишком наблюдателен, чтобы не сделать выводов, если она все время будет проговариваться в ежедневных разговорах.

— Моя жена была из Суссекса, но я плохо знаю эту часть Англии, — сказал он. — Мы никогда там вместе не были. Обстоятельства не позволяли покидать континент.

Бьюсь об заклад, что позволяли, мрачно подумала Линнет. И он упоминает об этом равнодушно.

— Я сама не жила там долгое время. Я училась музыке в Лондоне, — пояснила она, удивляясь, скоро ли она сможет сообщить ему о своем решении исчезнуть. Чем дольше она оставалась рядом с ним, тем больше он приводил ее в замешательство. Так или иначе, она понимала, что долго будет помнить этого человека. Она могла его ненавидеть — и она ненавидела, — но он произвел на нее неизгладимое впечатление. Она никогда не встречала никого, кто был бы на него похож.

— Вы уже ели? — неожиданно спросил он.

— Нет, — ответила она, отвлекаясь от своих мрачных мыслей.

— Я так и предполагал. Здесь никто не ужинает так рано. Так что я рискну заказать для вас еще раз местный деликатес, это блюдо готовится из теста… Тесто нравится всем, так что я буду застрахован от обвинений в шовинизме или чем-то еще.

В его голосе послышалась издевка, и Линнет стало неловко.

— Нет, правда… Я могу поесть в отеле… — начала было она, чувствуя себя неудобно от того, что он заказывает ей еду, тогда как она хотела сейчас отклонить его предложение. Но это было глупо, ведь счет в отеле оплачивал тоже он. Ее угнетала и раздражала его простота, но еще больше — его мужественность, и ей хотелось уйти.

Но было слишком поздно; он уже подозвал официанта, тот записал заказ и исчез. Ее бегство откладывалось, по крайней мере на время, нужное для того, чтобы приготовить и съесть блюдо. Ей ничего не оставалось, как смириться с овладевшим ею чувством неловкости.

— Косима постоянно говорит о вас, — заметил он, — все время повторяет: «Когда снова придет Линнет?»

Линнет задержала дыхание.

— И что… что вы ей ответили? — спросила она, запинаясь.

— А как вы думаете? Что я принесу вас домой, празднично упакованную и перевязанную розовой ленточкой?

Это не ответ на вопрос, кисло подумала она.

Но его слова прозвучали так, как будто она должна была понять их суть. Макс ди Анджели рассчитывал получить то, что хотел.

Официант принес им макароны с соусом из ветчины и сыра и графин с охлажденным белым вином. Все было просто и превосходно, и Линнет не могла не сознаться, что ей все нравится.

— Косима — ребенок, который может дать любовь и привязанность, но не сразу и не каждому, — рассудительно сказал Макс, — я думаю, что вы поживете у нас две недели как гостья, а в конце этого срока сами решите: останетесь или нет.

— Вы, вероятно, считаете само собой разумеющимся, что я останусь, — резко ответила Линнет.

Он пожал плечами.

— Почему нет? В данный момент вы птичка без песни. Но здесь, в Италии вы будете окружены музыкой и красотой. Косима сейчас нуждается в человеке, похожем на вас. Может быть, и вы в ней нуждаетесь?

Он не знает, что говорит. Это невозможно. Ее любовь к Кэсси происходит из того факта, что она была дочерью Джоанны, а он же не мог этого знать.

Но это было правдой. Если она сейчас уйдет, встанет на путь трусливого бегства, она навсегда оборвет нить в свое детство.

И вместо того, чтобы сказать то, что она собиралась сказать, Линнет спокойно ответила:

— Хорошо, синьор. Две недели, Певчая птичка попала в позолоченную клетку, подумала она печально, даже сейчас не понимая, почему она переменила свое решение и согласилась жить под одной крышей с этим человеком, которого не любила и которому не доверяла.

Конечно, ради Кэсси, убеждала она себя, ради моей дружбы с ее матерью. Но как бы она ни объясняла это, Максимилиане ди Анджели заставил ее сделать то, чему противился ее инстинкт самосохранения. И хотя бы поэтому он казался страшным.

Линнет должна была обосноваться в «Кафаворите» на следующий день. Но, цепляясь за свою независимость, Линнет настаивала на том, чтобы поехать домой за вещами и личными принадлежностями — Пустая трата времени, — нетерпеливо возразил он.

— Я приехала без вещей, — твердо сказала она. — Я не могу так жить целых две недели.

— И для этого вы собираетесь возвращаться в Англию? В Венеции полно магазинов, и во всех лучших для меня открыт счет.

Позволить ему обеспечить ее гардеробом? Решительно нет! Она отлично представляла дорогие магазины, где он был постоянным покупателем.

— Я не могу так поступить, — спокойно возразила она.

— Почему? — изумился он. — Вы не будете мне ничем обязаны, если боитесь именно этого. Если же вся проблема в деньгах, я думаю, что билет на самолет в Англию не дешевле, чем затраты на покупки, не так ли?

— Да, это так, — согласилась она, — Но я хочу привезти свои собственные вещи, синьор.

И я сама оплачу авиабилет.

— Вздор. — Он презрительно взмахнул рукой. — Кроме того, раз вы собираетесь жить в моем доме… или остановиться в нем как гостья… вы должны перестать называть меня синьор. «Макс» не будет стоить вам больших усилий?

Линнет сглотнула.

— Нет, думаю, что нет, — неохотно ответила она, хотя боялась, что его имя застрянет у нее в горле. Имена были для друзей — или, по крайней мере, для людей, которых связывают дружеские отношения. Сложно обращаться по имени к человеку, к которому испытываешь глубокую, жгучую, скрытую злобу. Нужно быть очень хорошей актрисой, чтобы суметь скрывать свои чувства долгое время.

Он настоял на том, чтобы проводить ее до отеля, но прежде, чем они покинули бар, Линнет заметила, что он махнул рукой темноволосой женщине, с которой разговаривал, когда она пришла. Линнет подозревала, что он вернется сюда, как только избавится от нее. Может быть, они заранее договорились о встрече. Она не совсем понимала, почему она испытывает чувство вины за то, что отвлекает его от интересной личной жизни.

Пока они шли, стало садиться солнце, и Венеция купалась в последних золотистых лучах заката.

— При таком освещении становится сразу же понятно, почему город называют «La Serenissima», — задумчиво размышлял он. — Венеция подобна стареющей, но все еще прекрасной куртизанке, уверенной в своем очаровании.

Линнет внимательно посмотрела на него и тотчас же отвернулась, но его внимание было приковано к делла Салуте, которая отражалась в темнеющей воде. Не было сомнений, что он любит этот город и чувствует общность с ним. Нет также никаких сомнений, что он заботится о своей дочери.

Но она чувствовала, что за его любовью стоит самонадеянное чувство собственности. Как будто все законно принадлежит ему по праву рождения, и он никогда не сомневается в абсолютности своего права. Она была уверена, что все его женщины немало испытали от его высокомерия, его собственнических инстинктов. Он их не любил, а обладал ими как собственностью.

Она сдержала дрожь. — Венеция очаровательна, — согласилась она, стараясь отвлечься от размышлений о его личной жизни. Джоанна жила с этим человеком; он был ее мужем, ее любовником. В далеких уголках ее памяти сохранилось воспоминание об одном вечере в Верн-Холле, незадолго до отъезда Джоанны в Италию на собственную свадьбу и о том, как хихикали некоторые из ее подруг.

«…Все знают, что итальянцы замечательные любовники…», — говорила одна из них, но заметив, что это услышала и Линнет, которая была намного моложе, сказала: «Ш-ш-ш».

Теперь Линнет даже не желала знать, имеет ли это отношение к человеку, который был рядом с ней, не желала даже думать о таких вещах в отношении него, хотя это было трудно, потому что она была уверена, что скоро он заспешит к той красивой женщине. Ее враждебность к нему обострялась и усложнялась чем-то, чему она не знала названия… неясная, порочная прелесть как-то воздействовала на нее.

Она так запуталась в своих размышлениях, что почти пропустила все, что он говорил ей о ее переезде в «Кафавориту», и ужаснувшись, она взяла себя в руки и стала внимательно слушать, потому что была уверена, что он не из тех людей, кто так просто прощает ошибки. Его тон был сейчас сух, это был тон нанимателя, который обращается к тому, кто должен слушаться его указаний, и Линнет была оскорблена этим тоном.

Когда они подошли к отелю и она почувствовала, что он скоро уйдет, она не смогла удержаться, чтобы не сказать:

— Одно лишь озадачивает меня… Его губы тронула легкая снисходительная улыбка:

— Что же? Скажите же мне. Она помолчала, затем решилась:

— Вы предложили мне это место после короткой беседы в основном потому, что я понравилась вашей дочери. Ну, а если бы она не встретила меня… Ну если бы я не натолкнулась на нее в патио?

В его мягком скептическом смешке послышалось издевательство.

— Вы думаете, что это было случайно? Как вы наивны, — сказал он резко. Глаза Линнет зло расширились.

— Вы хотите сказать, что все было подстроено… Вы что же, каждый раз оставляли Кэсси со скакалкой, когда собирались беседовать с очередной претенденткой?

На этот раз смех был резче.

— Не будьте смешны, сказал он с деланной терпеливостью. — Косима в своем собственном доме, и свободно бывает везде, как любой ребенок ее возраста. Но да, вы правы, каждая претендентка встречалась с ней. — Его улыбка была столь надменна, что казалась пренебрежительной. — Я могу дать очень точную оценку людям в очень короткое время, уверяю вас, — добавил он, — но я не стану этого делать, не принимая во внимание чувств Косимы. Как я могу?

Пока она стояла, уставившись на него с открытым ртом, осознавая, что ею управляли, а она даже не знала об этом, он внезапно и совершенно неожиданно взял ее руку в свою.

— Счастливого пути, — пожелал он. — Я жду вас через три дня. Арриведерчи!

Она стояла у двери отеля, наблюдая, как быстро удалялась его высокая фигура. Его пожатие было небрежным и формальным, но ее пальцы до сих пор покалывало от его прикосновения, как будто оно заключало в себе электрический ток. Она не могла понять, нравится ли ей это ощущение, но именно это ее и беспокоило.

Она приехала сюда, рассчитывая встретить бессердечного Казанову, откровенно легкомысленного прожигателя жизни, но человек, с которым она познакомилась, был сложен, его было трудно понять, это был не тот образ, который она нарисовала в своем воображении. Она не стала его от этого меньше ненавидеть, убеждала она себя. Внезапно Линнет охватило огромной силы желание — побежать за ним следом, догнать и толкнуть в Большой Канал.

Но что это даст, даже если ей это удастся? Он был Макс ди Анджели, любимец богов, он живет для того, чтобы вдыхать аромат роз!

Второй прием Линнет в «Кафоворите» был значительно теплее первого. Тот же слуга, Джанни, открыл ей дверь, но его манеры стали более вежливыми, он даже улыбнулся, узнав ее.

Сразу же за ним появилась тонкая привлекательная женщина лет пятидесяти с четкими чертами лица и черными, высоко поднятыми волосами. На ней была трикотажная юбка и жакет бледно-розового цвета, под которым была надета строгая шелковая блузка цвета слоновой кости с изящной брошью на шее. Линнет решила, что она была итальянкой с макушки до кончиков ее замшевых туфель. Линнет была рада, что женщина встретила ее гостеприимной улыбкой.

— Входите, моя дорогая. Для начала мы будем говорить по-английски, да? Меня зовут Дина Фредди, а вы, конечно же, девушка с именем птицы… как это?

— Линнет, — Линнет смягчилась. — Как поживаете, синьора Фредди?

— Как я делаю что? О, понятно! — Она засмеялась, и в ее глазах заплясали озорные искорки. — Мой английский оставляет желать лучшего, да?

Она все больше нравилась Линнет.

— Мой итальянский значительно хуже, — заметила она, но теперь она поняла, что имел в виду Макс ди Анджели, желая взять дочери учительницу английского языка. Дина Фредди была вдовствующая тетя Макса. Она жила в «Кафаворите» и управляла всеми домашними делами да и вообще всем в его отсутствие.

— Я думаю, что мы отлично поладим. Пойдемте выпьем чаю. Вы, наверное, устали. А Джанни займется вашим багажом.

Она провела Линнет не в роскошную гостиную, где состоялась ее первая беседа с хозяином дома, а через коридор в меньшую, которая была ее святилищем. Здесь стояли удобные, довольно старые кресла, ореховое бюро с разложенными по нему счетами и даже маленький холодильник и электрический камин.

— Иногда я пью здесь чай, кофе; не хочется ждать, когда кто-то тебе приготовит, — объяснила Дина Фредди, когда чайник стал закипать.

— Вы предпочитаете чай с лимоном?

— О… al latte, пожалуйста, с молоком.

— Вы быстро учитесь, — заметила Дина, разливая чай.

— Теперь мы будем пить чай вместе. Макс никогда не пьет чай, только кофе, кофе… Я говорю ему: «Неудивительно, что ты вечно куда-то спешишь, всегда занят…»

Прихлебывая чай, Линнет изумлялась: неужели они говорят об одном и том же человеке? О Максе ди Анджели, человеке с ленивыми бдительными голубыми глазами и расслабленным длинным телом?

— Ему, должно быть, тяжело было потерять жену в таком молодом возрасте? — поинтересовалась она, сознавая, что она выуживает секреты, но, может быть, ей, как новому человеку в доме, допустимо сделать такое замечание?

Поджатые губы Дины и чопорность ее позы никак не могли свидетельствовать о безмерном горе, которое, как ожидала Линнет, собеседница станет изображать.

— Да, это было ударом, но это не было неожиданностью. Она всегда ездила слишком быстро, вообще все делала слишком быстро, — пояснила она с нотками осуждения в голосе.

Липнет была изумлена. В Венеции, конечно, совсем не было машин, но она достаточно видела их в аэропорту, чтобы понять, что итальянцы заслужили свою репутацию самых быстрых в Европе, самых беззаботных водителей. Она вспомнила, как Джоанна ездила по узким дорогам Суссекса в своем темно-бордовом «Эм-Кэ», и да, она ездила быстро, но всегда предельно аккуратно. По мнению Линнет, несчастный случай произошел не из-за неумения Джоанны управлять машиной, а из-за ее состояния.

— Беспокойная… — пробормотала Дина, покачивая головой. — Всегда неугомонная… всегда ей хотелось быть где-то еще, никогда не была счастлива…

Конечно, подумала Линнет с раздражением, кто же может быть счастлив, будучи замужем за таким человеком? Линнет непременно хотелось сказать что-нибудь в защиту Джоанны, ее друга, которая пришла в этот дом яркой милой юной невестой. Но как она могла спорить с тетей Макса? Тем более, что она ничего не знала о трудностях их семейной жизни.

К счастью, разговор был прерван звуком быстрых шагов в коридоре, дверь распахнулась, и в комнату влетела Кэсси.

— Линнет, Линнет, папа сказал, что ты должна приехать! Ты надолго у нас останешься? — взволнованно говорила девочка.

— Ну, я думаю… на неделю или две, — Линнет улыбнулась в ответ. Макс оберегал Кэсси: он не хотел, чтобы она на что-то надеялась, а затем эти надежды рушились; поэтому ей не сказали, что Линнет была не просто гостем в доме.

— Может быть, мы погуляем или покатаемся на лодке по Венеции? Ты мне все покажешь, я ведь здесь новичок.

— Чудесно, — воскликнула Кэсси. Линнет заметила рассудительный, пристальный взгляд Дины Фредди. Она хотела задать какие-то вопросы, но не отважилась. Может быть, печаль и ужас были уже позади — пять месяцев большой срок для пятилетней девочки… Но Кэсси была непохожа на маленького ребенка, который недавно потерял мать. Рухнул центр ее вселенной, а она так счастлива и спокойна!..

— Давай покажем Линнет ее комнату, Кэсси, — предложила Дина, и Линнет последовала за ними. Сначала Кэсси, затем более медленно Дина, вверх по ступенькам, потом по коридору, затем опять ступеньки. Как у большинства венецианских палаццо, фасад «Кафавориты» со стороны канала производил сильное впечатление, хотя был удивительно узок. Но дом на самом деле был глубоким, значительно большим по размерам, чем это казалось снаружи, планировка была настолько сложной, что Линнет подумала: неплохо бы иметь план.

Ее комната была странной формы, с заделанными трещинами, шестиугольная, но совершенно очаровательная. Кровать была покрыта чудесным кружевным покрывалом, Дина пояснила, что это ручная работа мастериц с острова Бурано в Венецианской лагуне. В комнате был свой богато украшенный изразцами душ, а окно смотрело на узкую аллейку между высокими домами.

— Я сказала папе, что тебе понравится эта комната, и он согласился с этим, — важно сказала Кэсси.

— Ты права, она мне очень нравится, и я непременно поблагодарю его, пообещала Линнет, сознавая, что он это сделал, чтобы доставить радость дочери, а не ей.

— Но это невозможно, — его здесь нет, — просто сказала Кэсси, усаживаясь на широкий подоконник, чтобы понаблюдать за голубями на крыше противоположного дома.

Линнет вопросительно взглянула на Дину, и женщина ей кивнула.

— Это правда. Макс в Женеве, — подтвердила она.

— А когда он вернется? — спросила Линнет. Она ожидала, что этот человек, который предложил ей пожить в его доме, хотя бы встретит ее. Но нет — он устроил все как хотел и спокойно уехал по своим делам.

Дина пожала плечами.

— Может быть, через неделю, а может и позже. Это от многого зависит, пояснила она. — Он мне позвонит и сообщит, когда вернется.

А тем временем ребенок был оставлен здесь, с Диной — которая, это было очевидно, очень ее любила — и с полным домом слуг. Разве так нужно обращаться с маленькой девочкой, которая растет без матери? Чем таким уж важным он занят в Женеве, что его дочь, которая так в нем сейчас нуждается, лишена отца? Кататься на лыжах слишком поздно, значит, он просто гостит у кого-то из друзей. Или, может быть, другая женщина?

Линнет отвернулась, раздосадованная, чтобы скрыть, как возмущенно искривились ее губы. Детям нужен не только уход. Им нужно, чтобы родители были рядом. Линнет знала, что рано или поздно ничто не удержит ее от того, чтобы высказать все это Максу ди Анджели!

Линнет, к собственному удивлению, очень быстро освоилась в «Кафаворите». Несмотря на роскошь помещений, богатство обстановки и ценность произведений искусства, в доме царила непринужденная атмосфера. Дина Фредди правила им твердой, но дружеской рукой вместе с синьорой Марчетти, экономкой, которая ей подчинялась. Был еще Джанни, который делал решительно все, Алдо темпераментный, очень талантливый повар и две горничные, которые содержали «Кафавориту» в безупречной чистоте.

Дважды в неделю к Кэсси приходил учитель музыки и давал ей уроки фортепьяно, которые она очень любила, и еще она регулярно посещала танцевальный класс. Дина попросила Линнет отводить туда Кэсси, на что та с радостью согласилась, так как это давало ей возможность знакомиться с Венецией, пока девочка отрабатывала свои плиеры и арабески.

Город очаровал ее. Она полюбила гулять по его узким улочкам, пересекать по мостам каналы, пристально все рассматривать, восхищаясь старинными зданиями и повседневными сценами.

Вторая неделя была на исходе, когда однажды утром она, проводив Кэсси в танцевальный класс, прогуливалась по мосту Риальто. Здесь Большой Канал был широким и всегда оживленным, она любила стоять на середине моста и рассматривать всегда по-разному открывавшийся ей вид, выдержавший испытание временем более чем в пять веков.

Ее же испытательный период подходил к концу, и она была удивлена, что у нее так портится настроение при мысли, что ей придется покинуть это изумительное место и не только это, она никогда больше не увидит Кэсси, к которой очень привязалась, никогда больше не будет пить чай с Диной в ее комнате, не увидит невозмутимой красоты «Кафавориты».

А Макс? Как быть с ним? Линнет задумчиво смотрела на освещенную солнцем воду канала.

Она ни разу не видела его со времени своего приезда, но, наверное, увидит, ведь она должна сообщить ему о своем решении. Каждый день она спрашивала себя, приедет ли он, хотя Дина ничего не говорила; мысль о том, что она еще раз увидит эти бесстрастные голубые глаза, услышит презрительный бархатный голос, заставляла ее пульс биться быстрее… Она Испытывала возбуждение, которое старалась подавить. Она глубоко вздохнула, осознав дилемму, которую была не способна решить, — остаться или уехать.

— Это не Мост Вздохов. Вы не туда попали.

Она, вздрогнула. Голос раздался почти над ее ухом. И имел настолько прямое отношение к тому, о чем она размышляла, что на секунду она подумала, что это плод ее воображения. Но нет, это был Макс ди Анджели собственной персоной. Обернувшись, она увидела его. Среди снующих по мосту людей он стоял к ней так близко, что она почувствовала тепло его тела.

Он был одет просто: летние брюки с чудесным кожаным ремнем и легкая цветная рубашка из шелка с короткими рукавами. Все было неброско и элегантно, что свидетельствовало о положении в обществе.

Она посмотрела ему в лицо, которое еще никогда не видела так близко, и была поражена гладкостью его чуть загорелой кожи, изгибом его улыбающегося рта, естественным блеском черных волос, откинутых со лба. Голубые глаза были чуть приоткрыты, в то время как он настойчиво разглядывал ее.

У нее перехватило дыхание, и грудь пронзило острой непонятной болью. На какой-то момент она забыла, кто он, забыла все, что знала о нем.

Не было ненависти или подозрений, потому что не было прошлого, не было Джоанны, только она сама, стоявшая на мосту в Венеции с самым поразительным и интригующим человеком, о котором девушка может только мечтать в сладостных сновидениях. Солнечные блики плясали по воде, в голубом небе летали голуби, их окружала романтика древнего города.

— Итак, Линнет? — он мягко, вопросительно положил руку на парапет рядом с ее рукой. Пропуская двух полных, одетых в черное, монахинь и группу японских туристов, он придвинулся к ней. Почувствовав его тело рядом со своим, она была потрясена силой его физической реальности. Рядом с ним она полнее осознала свою мягкую женственность. Она чувствовала себя беспомощной и уязвимой, но в то же время ощутила свою женскую силу, ее окатила волна эмоций, каких она никогда не испытывала раньше.

— Какая толпа — приближается лето, — прозаично пробормотал он. — Уйдем отсюда, мы мешаем движению.

Она напряглась, когда он взял ее под локоть, чтобы перевести через мост, но смотрела прямо перед собой, избегая его взгляда, безумно надеясь, что он не заметил той бури, которая бушевала в ней.

Было очевидно, что ее близость не взволновала его, да и почему это должно было случиться? Он пресыщен обществом красивых, обаятельных женщин.

Как он назвал ее во время их последней встречи — миниатюрное существо? Она не интересует его, и как она может позволить себе, даже на короткое время, увлечься человеком такого сорта? Это просто минутные фантазии, навеянные атмосферой Венеции.

Может быть, если твердо повторять себе это все время, то в конце концов можно в это поверить? Она должна убедить себя в этом. Альтернатива немыслима!