AGAVE MEXICANA
Сидя у себя за столом в служебном кабинете, Пронин неторопливо вычерчивал цветным карандашом на листе бумаги то синие, то красные квадраты. Но Виктор не был спокоен — он то и дело садился на диван, вскакивал или начинал расхаживать по комнате.
— Я не понимаю вас, Иван Николаевич! — воскликнул он не в первый раз, едва скрывая раздражение. -Вы знаете, что где-то среди нас в Москве скрывается преступник, и относитесь к этому безучастно.
— Ты повторяешься, — сказал Пронин. — На все лады повторяешь одну и ту же фразу, и я не вижу в этом большого смысла. Я в сердцах читать не умею, и никакой Рентген не изобрел еще аппарата, с помощью которого можно было бы просветить всех людей на предмет выявления зловредных личностей, существование которых так тебя беспокоит. Некто получил от Бурцева сумку с вакциной… Виноват, каюсь, не уследил. Бурцев мертв, и у меня нет никаких данных… Найди своего водопроводчика! Не можешь? Вот и я не могу найти, и оставим об этом разговор. Конечно, нет спора, преступника найти нужно, но самое важное в нашей работе — профилактика, предотвращение преступления.
— Вот об этом я и говорю!… — воскликнул Виктор. — Преступник разгуливает на свободе, и в руках у него такое страшное средство…
— И тем не менее приходится ждать, — упрямо повторил Пронин. — Тебе не хватает терпенья.
Они бы еще долго спорили, потому что Виктора не так-то легко было остудить, но беседу их прервал телефонный звонок.
— Да, — сказал Пронин. — Слушаюсь, — он положил трубку. — Начальство вызывает, — объяснил он Виктору. — Покамест будем заниматься другими делами. А то так можно всю жизнь проговорить. — Он взялся за ручку двери. — Ты подожди меня, — сказал он на прощанье.
Вскоре Пронин вернулся — деловитый и напряженный.
— Что там? — нетерпеливо спросил Виктор.
— В одном учреждении, — сказал Пронин и назвал это учреждение, — пропал документ, имеющий государственное значение. Оттуда только что звонил один ответственный работник… Щуровский! — Пронин усмехнулся. — Вот нам с тобой и придется вместо живого человека заняться поисками бумажки!
Спустя десять минут Пронин и Виктор уже стояли перед подъездом названного учреждения.
Они предъявили вахтеру свои удостоверения, поднялись по широкой лестнице на четвертый этаж, легко нашли кабинет Щуровского, постучали, и на стук в двери тотчас же задергалась узорная бронзовая ручка, щелкнул замок, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянул сам Щуровский.
Это был высокий плотный человек, отлично и вместе с тем скромно одетый.
— Наконец-то! — озабоченно сказал он, увидев незнакомых посетителей в военной форме. — Прошу!
И широко распахнул дверь, отступая в кабинет.
Пронин и Виктор вошли, Щуровский быстрым, казалось бы, несвойственным ему движением сейчас же захлопнул бесшумно закрывшуюся дверь. Мягко щелкнул английский замок.
Вошедшие очутились в просторном кабинете, обставленном старинной резной мебелью и устланном коврами. Громадный, обтянутый зеленым сукном стол больше походил на биллиардный, чем на письменный. Кабинет скорее напоминал место для отдыха и бесед с друзьями, чем комнату для работы.
Виктор обвел комнату глазами, и Щуровский заметил его недоумевающий взгляд.
— Это для приемов, — поспешно сказал он. — Мы пройдем в мой рабочий кабинет…
Они вошли в следующую комнату, обставленную много проще. Два шведских бюро, несколько шкафов, несколько стульев, столик с пишущей машинкой… Чувствовалось, что здесь действительно работают. В одну из стен был вделан громадный несгораемый шкаф, и внимание Пронина привлек сравнительно молодой человек, стоявший возле шкафа. Он был так бледен, что в лице его не было ни кровинки.
При виде вошедших он не сдвинулся с места, только вопросительно взглянул на них и ничего не сказал.
— Мой секретарь — товарищ Иванов, — назвал его Щуровский.
Но Иванов по-прежнему не сдвинулся с места и ничего не сказал.
— Да, я и забыл вас познакомить, — спохватился Пронин и в свою очередь представил Виктора. — Мой помощник — Железнов.
Пронин прошелся по комнате…
— Может быть, присядем? — предложил он и сел. Сели и Щуровский, и Виктор. Лишь Иванов продолжал стоять.
Тогда Пронин указал на стул рядом с собою.
— Садитесь, товарищ Иванов, — сказал он.
И внезапно Иванов точно ожил, щеки его вдруг залила краска, он отошел от шкафа и послушно опустился на указанный стул. И тут Виктор заметил, что Иванов красив, — и круглое открытое лицо его, и курчавые черные волосы, и украинская вышитая рубашка — все в нем понравилось Виктору.
— Мы вас слушаем, — сказал Пронин, устремляя взгляд куда-то в потолок и как бы подчеркивая этим взглядом свое беспристрастное отношение к собеседникам.
— Собственно говоря, рассказывать больше нечего, — сказал Щуровский. — Исчез документ колоссальной важности. Содержание его известно немногим, и я вам не могу его изложить. Однако дальновидные политики могли подозревать о существовании документа. А некая иностранная держава весьма заинтересована и в том, чтобы его заполучить. Здесь надо добавить, что копии, снимки и прочее не имеют решительно никакой ценности. Имеет значение только оригинал с подлинными подписями и печатями. Существует он в природе только в двух экземплярах, — один хранится в ином месте, другой временно находился здесь… И вот этот экземпляр исчез!
Щуровский провел ладонью по лицу, точно смахивал с глаз какую-то пелену.
— Вы понимаете?!
— Мы слушаем, продолжайте, — сказал Пронин. — При каких обстоятельствах?
— Да, при каких обстоятельствах, — повторил Щуровский. — Доступ к этому сейфу имеют немногие, и, как вы видите сами, замок здесь столь сложного устройства, что никакое лицо, не знающее секрета, не может его ни открыть, ни взломать. Вчера, несмотря на выходной день, мы провели его на службе, занятые срочной работой. Вечером мне понадобилось привести в докладной записке несколько фраз из злополучного документа. Было очень поздно. Товарищ Иванов вызвал Петренко, сотрудника, у которого хранятся ключи. Шкаф открыли, в присутствии Иванова и Петренко я достал документ, и шкаф вновь заперли, Петренко был отпущен, я сел за свой стол, Иванов за свой, и около часа мы работали. Документ все время находился у меня на столе. Затем Петренко был вызван опять, я вложил документ в пакет, шкаф открыли, и я передал пакет Иванову, чтобы он положил его на место, Петренко запер шкаф и ушел. Мы же поработали еще некоторое время и часов около трех отправились домой. Надо вам сказать, что Иванов, когда мы засиживаемся до глубокой ночи, ночует иногда у меня в квартире, особенно если утром предстоит рано вернуться в учреждение. Отчасти это делается для того, чтобы не беспокоить по ночам домашних Иванова, тем более что живет он на другом конце города, а главным образом в тех случаях, когда бывает очень срочная работа и я нуждаюсь в том, чтобы Иванов постоянно был у меня под рукой. Так было и на этот раз. Мы приехали на квартиру, — со мной вместе живет сейчас только домашняя работница, жена и дочь находятся на юге, — она встретила нас, мы наскоро поужинали и легли спать. Я у себя в спальне, Иванов рядом в кабинете на диване. Встали рано, позавтракали, Иванов вызвал машину и поехали сюда. Ни вчера вечером, ни сегодня утром никто, кроме Петренко, в кабинет не входил. Заходила, впрочем, уборщица, но она была всего минут десять-пятнадцать, — на это время я вышел в соседнюю комнату, а Иванов вообще не покидал кабинет. Вскоре документ понадобился мне еще на несколько минут, был вызван Петренко, мы открыли шкаф, я взял пакет и на глазах Иванова и Петренко вытащил из пакета вместо документа… чистый лист бумаги!
Щуровский привстал и положил руку на телефон, точно хотел позвонить, но оказалось, это был только жест, иллюстрирующий его слова.
— Хотя результат можно было предвидеть заранее, ради очистки совести мы с Ивановым перерыли всю комнату. Затем я немедленно позвонил вам…
Он развел руками и замолчал.
— Вы говорите, что со вчерашнего вечера, кроме вас троих, здесь никого не было? — переспросил Пронин.
— Да, за исключением уборщицы, — сказал Щуровский. — Но ее просто трудно подозревать…
— Расставались ли вы за это время с Ивановым? — спросил Пронин.
— Нет, — сказал Щуровский. — Правда, мы спали в разных комнатах, ходили умываться, я выходил во время уборки кабинета…
— Значит, Иванов никуда не отлучался?
— Нет. Разве только утром, по дороге сюда, на секунду выскочил из машины, чтобы бросить в почтовый ящик открытку. Я попросил, — мою открытку. Утром написал несколько слов в книжный магазин. Это не имеет значения. Да, он все время был на моих глазах…
— Что же вы предполагаете? — спросил Пронин.
— Я ничего не предполагаю, — Щуровский пожал плечами. — Я излагаю вам факты, а уж ваше дело…
— Это правда? — спросил тогда Пронин Иванова. Иванов вопросительно посмотрел на Щуровского.
— Что «правда»? — тихо переспросил он.
— А вот о чем рассказывает ваш начальник, — пояснил Пронин.
Иванов опустил голову.
— Правда, — сказал он помедлив, исподлобья взглянул опять на Щуровского и повторил увереннее: — Конечно, правда.
— А Петренко? — опять обратился Пронин к Щуровскому.
— Нет, что тут мог Петренко! — нетерпеливо сказал Щуровский. — Петренко понятия не имел о документе. Он даже и не прикасался к нему…
— Ну, это мы проверим, конечно, — сказал Пронин. — Но вам все же придется рассказать нам о документе. Содержание можете не излагать, но внешний вид обязательно опишите. Как же иначе мы будем искать?
— А вы надеетесь найти? — обрадованно перебил его Щуровский.
— Там будет видно… — Пронин улыбнулся. — Постараемся.
— Обычный лист плотной бумаги, — сказал Щуровский. — Текст напечатан на первой странице и на оборотной, другие две чистые. Несколько подписей… Никаких особых признаков.
Пронин поднялся.
— Что ж, — сказал он, указывая Виктору на Иванова. — Придется вас задержать…
— Я не виноват, — сказал Иванов, пытаясь улыбнуться, и вдруг резко махнул рукой. — А впрочем, я понимаю…
— Я надеюсь, что все выяснится, — громко сказал Щуровский вслед своему секретарю и повернулся к Пронину. — Иванов был хорошим работником и… и честным, — добавил он несколько смущенно.
— — Идемте, — сказал Виктор, открывая дверь.
— Неужели вы думаете, что это он? — спросил Щуровский после ухода Иванова и Виктора. — Я очень ему доверял…
— Ну и напрасно… — насмешливо сказал Пронин. — Документа ведь нет?
— Но куда же он мог его деть?! — воскликнул Щуровский. — Он действительно никуда от меня не отлучался!
— Сюда ведь пройти постороннему человеку невозможно? — спросил Пронин.
Щуровский только отрицательно покачал головой.
— Поэтому проще всего предположить, что Иванов спрятал документ у вас в квартире.
— Что за смысл! — воскликнул Щуровский. — Зачем?
— Он мог спрятать документ в трех местах, — продолжал Пронин. — Здесь, в машине или у вас в квартире. Здесь спрятать трудно. Кроме того, он не мог не понимать, что, обнаружив пропажу, прежде всего перероют эту комнату. Передал уборщице? Мы поинтересуемся уборщицей, но трудно допустить, чтобы, похитив документ, он долго держал его при себе. Пропажа могла обнаружиться раньше, и комнату, и его могли обыскать еще до прихода уборщицы. В машине? Можно было привлечь внимание шофера, если только он не был его сообщником, и ваше. Рискованно! Проще всего было спрятать документ в вашей квартире, где он в течение длительного срока находился в одиночестве. Правда, не исключено, что он выбросил документ в форточку или бросил его в письме вместе с вашей открыткой в почтовый ящик, или, наконец, передал вашей домашней работнице…
— Что вы, что вы! — перебил Щуровский. — Она живет у нас четырнадцать лет. Я ручаюсь за нее, как за самого себя!
— И напрасно, — рассудительно сказал Пронин. — Не ручайтесь, не надо. Но сообразим дальше. Вряд ли Иванов рискнул бы бросить такую добычу в форточку. Послать почтой? Но он не мог знать, что вы пошлете открытку, да и не доверил бы документ почте. Домашняя работница? За нее ручаетесь даже вы! Нет, документ лежит у вас дома и ждет, когда сообщник Иванова проберется в квартиру и возьмет его из условленного места.
Щуровский нахмурился.
— Пожалуй, вы правы, — твердо сказал он. — Значит, надо произвести у меня обыск.
— Ни в коем случае, — возразил Пронин. — Распотрошим квартиру и, вероятнее всего, ничего не найдем. Да и, кроме документа, хотелось бы найти получателя. Сообщник Иванова сегодня же узнает об его аресте. Бесспорно, что они заранее шли на это, и это его не смутит. Поэтому не обижайтесь на нас, но мы установим за вашей квартирой наблюдение и в течение некоторого времени не отойдем ни от нее, ни от вас, ни даже от вашей работницы.
Щуровский поморщился и улыбнулся.
— Что делать! Поступайте так, как находите нужным.
— Руководитель вашего учреждения знает уже о пропаже? — осведомился Пронин.
— Разумеется, — сказал Щуровский. — Я тотчас известил товарища Толмачева. Он просил зайти к нему, когда вы приедете…
Они прошли к Толмачеву.
— Что вы решили? — спросил он вошедших. Пронин пожал плечами.
— Будем искать.
— Ни один человек не должен знать об исчезновении документа, — наставительно предупредил Толмачев Пронина и недружелюбно посмотрел на удрученного Щуровского. — Будем надеяться, Валерий Григорьевич…
Но вдруг не сдержался и жестко добавил:
— Хотя вы в какой-то степени тоже отвечаете за своего Иванова!
— Почему Иванова? — заинтересовался Пронин. — Все очень еще туманно.
— А кто мог это сделать? — раздраженно спросил Толмачев. — Ведь я или Щуровский не могли украсть документ?
Пронин покачал головой.
— Но что касается Иванова, это тоже еще проблематично…
— А вот товарищ Щуровский не сомневается! — сказал Толмачев. — Да и сами вы не могли арестовать его без достаточных оснований!
— Основания для ареста есть, а для осуждения еще нету, — возразил Пронин. — Это разные вещи. Да и товарищ Щуровский говорил мне о своем секретаре совсем обратное. Впрочем, я претензий ни к кому не имею. При таких обстоятельствах кого ни начнешь подозревать!
— Вы не поняли меня, — вмешался Щуровский. — Иванов действительно был хорошим работником, но… — Он развел руками. — Не ветер же унес бумагу!
— Однако надо действовать, — сказал Толмачев. — Речами и слезами горю не поможешь…
И Пронин принялся за работу. Добрый десяток людей был брошен на поиски документа. Несколько опытных сотрудников сверху донизу осмотрели и комнату, где находился сейф, и соседний кабинет. Одному из сотрудников было велено обыскать автомобиль. Другому Пронин поручил на всякий случай объездить все книжные магазины и поинтересоваться отправленной поутру открыткой. Сам он решил заняться людьми, которые могли иметь хоть какую-нибудь причастность к пропаже.
Он допросил Петренко, уборщицу, шофера… Петренко был техническим работником, который никогда не заглядывал в сейф и понятия не имел о содержании хранившихся там документов. Уборщица была малограмотна и просто глупа; можно было притворяться, но не до такой степени. Шофер, наоборот, оказался весьма смышленым парнем и в связи с допросом даже высказал правильную догадку — не похищены ли, мол, в учреждении какие-нибудь секретные бумаги. Но по зрелом размышлении Пронин решил, что вряд ли вору нужно было приобрести лишнего сообщника в лице шофера. К сожалению, никто из троих не сказал ничего, что могло хоть немного облегчить поиски.
Допрос Иванова тоже ничего не дал. Он пытался держаться спокойно, хотя ему плохо удавалось скрыть свое подавленное настроение, и полностью подтвердил показания своего начальника.
— Добавить нечего, — сказал он. — Все изложено правильно.
Виноватым себя Иванов не признал, как ни старался Пронин убедить его в обратном. Иванов соглашался, что улики свидетельствуют против него, но как-нибудь объяснить исчезновение документа отказался.
Пронину хотелось проверить впечатление, сложившееся у него об Иванове, и он поехал к нему домой.
Секретарь Щуровского вместе с женой и матерью жил на окраине города, в одном из новых, недавно выстроенных многоэтажных домов.
Пронин позвонил. Ему открыла дверь молодая женщина. Он вошел в тесную переднюю. Ивановы занимали маленькую двухкомнатную квартирку. Дверь в столовую была открыта. Над столом горела лампа под шелковым оранжевым абажуром. За столом сидела круглолицая морщинистая старушка с белыми, как лунь, волосами. Хозяева пили чай. На столе стояли чайник, чашки, вазочка с вареньем, баранки. Рядом с баранками лежала раскрытая книга, придавленная человеческим черепом. Но даже череп не вызывал здесь никаких мрачных мыслей.
— А я думала — Саша, — разочарованно сказала молодая женщина, обращаясь как-то сразу и к вошедшему, и к старушке в столовой.
— Я от него, — сказал Пронин. — Он просил предупредить, что на несколько дней отлучится из города.
— Небось опять со своим Щуровским на дачу к нему работать поехал? — недовольно спросила молодая женщина и тут же заулыбалась, заранее уверенная в ответе. — Чаю хотите?
И опять, не ожидая ответа, закричала:
— Мама, налейте чаю товарищу!
— Чаю не хочу, а посидеть — минуточку посижу, — сказал Пронин, входя в столовую.
Он поздоровался с матерью Иванова, сел у стола, и, несмотря на отказ, к нему пододвинули чашку с чаем, и он выпил ее и даже съел баранку.
— Учитесь? — спросил он, кивая на череп.
— Да, в медицинском институте, — сказала жена Иванова и засмеялась. — Ненавижу анатомию!
Пронин побеседовал с женщинами и ушел успокоенный. Они не вызвали в нем подозрений. Поиски следовало вести в другом направлении.
От Ивановых он поехал на квартиру Щуровского.
Дверь открыл Виктор, и Пронин шепотом задал ему несколько коротких вопросов:
— Что нового?
— Ничего.
— Щуровский вернулся?
— Дома.
— А что сейчас делает?
— Пообедал и лег спать.
— А как с тобой?
— Любезен. Приглашал обедать.
— А работница?
— Возится в кухне.
Пронин прислушался. В квартире царила такая тишина, точно квартира была необитаема.
— Покажи-ка мне квартиру, — распорядился Пронин.
Почти неслышно пошли они по комнатам. Столовая, комната дочери, еще какая-то комнатушка, почти пустая, кабинет…
Виктор указал на дверь из кабинета.
— Там спальня, спит, — шепнул он.
Пронин внимательно рассматривал обстановку. Мебель в комнатах стояла дорогая, нарядная, но казалась она и громоздкой, и подержанной, точно принесена была сюда из каких-то других, более просторных и богатых домов. Только кабинет выглядел проще и обыденнее, заставленный книжными полками, за стеклами которых в сгущающихся летних сумерках тускло поблескивали золоченые корешки.
Пронин всматривался в книги, не зажигая электричества. Здесь стояли русские и нерусские классики, старый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Большая советская энциклопедия, топорщились тесно сдавленные брошюрки… Книг было много, и Пронин подумал, что в одной из них вполне может лежать искомая бумага, но сейчас же отогнал эту мысль: слишком наивно было бы спрятать сюда такой важный документ.
Как ни тихо передвигались Пронин и Виктор, должно быть, Щуровский услышал их шаги. Он закашлял, скрипнул кроватью, быстро прошлепал по полу, распахнул дверь и повернул выключатель.
— Ах, это вы, товарищ Пронин, — произнес Щуровский без всякого удивления, стоя на полу в носках и щурясь от света. — Успешны ли ваши поиски?
— Да вот, изучаем обстановку, — сказал Пронин. — Иванов-то ведь здесь ночевал?
— Изучайте, изучайте, здесь, — снисходительно подтвердил Щуровский, помолчал и вдруг предложил: — Я на вашем месте все-таки произвел бы здесь обыск… Валяйте, а?
— Нет, — отказался Пронин. — Мы лучше подождем, когда кто-нибудь сюда явится.
— Как знаете, — согласился Щуровский. — Только ведь так можно месяцами ждать…
— А мы терпеливые. — Пронин усмехнулся. — Вам только мешать будем…
— Ничего, — великодушно сказал Щуровский. — Я вот даже соснул при вас. В шахматы не играете?
— Вот вам компаньон! — Пронин хлопнул Виктора по плечу. — А я уж пойду. Делишки есть, да и соснуть тоже не мешает…
Следующий день не принес ничего нового, за исключением того, что сотрудник, объездивший московские книжные магазины, не сумел найти открытку Щуровского, затерявшуюся среди прочей корреспонденции.
Все шло заведенным порядком. Виктор сторожил квартиру. Щуровский бывал только на службе и дома. Все лица, имевшие хоть какое-нибудь соприкосновение с ним или с Ивановым, вплоть до домашней работницы, находились под наблюдением. А дело — не двигалось.
Лишь на третий день произошло незначительное событие, которому можно было не придать значения, если бы не привычка Пронина не оставлять без внимания ни малейшей мелочи.
Виктор сообщил Пронину, что на квартиру к Щу-ровскому во время его отсутствия из книжного магазина принесли два тома энциклопедического словаря — первый и восьмой, по-видимому, те самые, о которых он писал в своей открытке.
— На всякий случай я поинтересуюсь завтра этими томами, — сказал Пронин и опять оставил Виктора одного скучать в чужой квартире.
Наутро Пронин нарочно приехал с некоторым опозданием. Щуровский уже находился на службе.
— Ну, здравствуй, — приветствовал Пронин Виктора. — Как спалось? Давай сюда книги, будем читать. Где они?
Но Виктор сразу огорошил Ивана Николаевича.
— У вешалки перед зеркалом. Щуровский очень удивился, когда их увидел. «Я совсем другие книги заказывал, — говорит. — Вечно наши магазины напутают, не умеют еще культурно торговать». Напрасно только мы его открытку по всей Москве искали. Тут и адрес магазина написан, и фамилия человека, к которому надо обратиться.
— А книжки-то эти он читал? — поинтересовался Пронин. — Или так к ним и не притронулся?
— Нет, как не притронулся, — объяснил Виктор. — Он даже отнес было их в кабинет, перелистывал… Посмотреть-то ведь надо было?
— И долго он там с этими книжками возился?
— Ну час, может быть…
— А как ты думаешь, — спросил Пронин, — в одном из этих переплетов не может быть спрятан документ?…
— Что вы говорите! — воскликнул Виктор. — Неужели вы подозреваете Щуровского?
— Кого я подозреваю — это мое личное дело, а проверяю всех, — сказал Пронин. — Ты отвечай на вопрос: может или не может?
— Ну может, — согласился Виктор. — Нет, неужели Щуровский… Только для этого переплетчиком надо быть.
— А почему бы ему им не быть? — возразил Пронин. — Поколоти зайца, он спички научится зажигать.
— Так посмотрим…
— Или вот еще что, — сказал Пронин. — Что мешает обменять два тома из своей библиотеки на принесенные?
— Верно! — воскликнул Виктор. — Вот об этом я не подумал! Посмотрим…
Пронин успокоительно замахал на него рукой.
— Не рыпайся зря. Вели-ка кому-нибудь быстро привезти сюда первый и восьмой томы словаря, а я заберу с собой и эти, и те, что стоят в кабинете, — распорядился Пронин, унося с собой все четыре тома. — А когда книги привезут, аккуратно поставь их на место.
Виктор не увидел Пронина ни после обеда, ни вечером, ни на следующее утро. Ему представлялось, что документ уже найден, что произошли какие-то важные события, что все разъяснилось и только забыли о нем и не торопятся снять его с поста.
В полдень раздался телефонный звонок. В квартире не было никого, кроме Виктора. Он поднял трубку.
— Приезжай, — коротко сказал Пронин. Виктор не удержался.
— Нашли? — спросил он.
— Приезжай, — сухо повторил Пронин.
— А как же квартира?
— Ну пусть другие останутся, — равнодушно сказал Пронин. — Теперь это не так важно.
Не успел Виктор приехать на квартиру к Пронину и войти к нему, как вслед за ним немедленно ввалилась в комнату раскрасневшаяся сердитая Агаша, не столько домашняя работница, сколько вечная опекунша Пронина.
— До каких же это пор будет продолжаться? — воскликнула она, обращаясь к Виктору и подпирая рукой подбородок. — Иван Николаевич опять всю ночь не ложился!
Но достаточно было Виктору увидеть побледневшее лицо самого Ивана Николаевича и синие мешки у него под глазами, чтобы догадаться об этом и без жалоб Агаши.
— Иди-иди, — добродушно заворчал Пронин, подходя к Агаше и как-то очень ловко и необидно вытеснил ее за дверь.
— Нашли? — спросил Виктор.
— А голос у тебя дрожит, — сказал Пронин. — Нехорошо.
— Нашли? — повторил Виктор.
— Что? Что нашел? Документ? — ворчливо пробормотал Пронин. — Черта лысого я нашел!
И неожиданно спросил:
— Выходной день послезавтра?
— Послезавтра, — растерянно подтвердил Виктор.
— Вот послезавтра и найдем, — сказал Пронин. — Рассчитываю я в выходной день со Щуровским по Москве покататься. Надеюсь посетить Ботанический сад. Известен тебе такой? Не бывал? Напрасно. Я всегда утверждал, что ты нелюбознательный человек. Побывай там, пожалуйста. Хоть сегодня, хоть завтра. Ознакомься. Только советую в штатском ехать, а то в форме ты больно красив, девушки заглядываться будут. Есть в этом саду растение — мексиканская агава. Сам найди, не расспрашивай. Там у каждого растения дощечка имеется и на ней название по-латыни написано. Надеюсь, разберешь. Вот я и прошу тебя в выходной день с утра находиться где-нибудь поблизости от этой агавы. Мы со Щуровским тоже приедем любоваться этим растением, но будет лучше, если тебя не заметим. Погуляем и уедем. Но как только мы отойдем, прошу тебя немедленно подойти к агаве и… — Пронин достал из стола продолговатый заклеенный конверт без всякой надписи и подал его Виктору, -…подойти и ловко и незаметно спрятать где-нибудь меж листьев или под листьями этот конверт. Затем я попрошу тебя не спускать с растения глаз. Ты увидишь, кто возьмет конверт, и проследишь за ним. Помни: за человека, который возьмет конверт, ты отвечаешь головой. А засим рекомендую тебе пойти и отдохнуть перед этой, предупреждаю, весьма нелегкой работой.
— Хорошо, — сказал Виктор поднимаясь. — А как же квартира?
— Да что ты, братец, заладил одно и то же? — заворчал Пронин. — «Квартира» да «квартира»! Там ведь оставлены люди? Ну пусть и остаются на всякий случай. Сказано тебе — отправляйся домой. Я вот съезжу в магазин, верну чужие книги и затем обещаю тебе тоже целый день есть и спать и получить похвальный лист от Агаши.
Магазин, названный Щуровским, оказался тесной букинистической лавкой. Покупатели в ней толпились возле прилавков и у полок, листали книги и тут же обменивались мнениями об их ценности. Продавцы были знакомы со многими покупателями и вели с ними задушевные беседы.
Пронин протискался к прилавку.
— Где здесь Копелевич? — спросил он одного из продавцов, лысого старика с окладистой бородой.
— А вот…
Ему указали на низенького человечка, плохо выбритого, с реденькими волосами, тщательно расчесанными на пробор и напомаженными бриллиантином.
— Вы от кого? — визгливо спросил Копелевич. — Если за Достоевским, так он уже продан!
— Нам нужно поговорить, — сказал Пронин и добавил тише: — У меня к вам дело.
— Имеете что предложить? — спросил Копелевич, оживляясь и взглядывая на сверток под мышкой посетителя. — Пойдемте.
Они прошли вниз, в подвальное помещение, мимо штабелей книг, в крохотную застекленную конторку магазина.
— Так я вас слушаю, — сказал Копелевич. — О чем мы будем иметь с вами разговор?
— Я от Щуровского, — сказал Пронин.
— От какого Щуровского? — удивился Копелевич, и видно было, что он действительно не помнит, о ком идет речь.
— Оттого Щуровского, который позавчера прислал вам открытку, — напомнил Пронин. — Вы еще книги ему приносили…
— Вспомнил, вспомнил! — повеселел Копелевич. — Ему недоставало каких-то томов энциклопедического словаря… А! — Он пренебрежительно махнул рукой. — Мелкий заказ!
— А вы точно помните, что речь шла именно о словаре? — спросил Пронин.
— Хм! — хмыкнул Копелевич. — Кто носил книги: я или вы?
— А вот Щуровский утверждает, что не заказывал их, — настойчиво повторил Пронин, развернул сверток и положил оба тома перед продавцом. — Щуровский просил вернуть их вам обратно.
— Ничего не понимаю, — забормотал Копелевич. — Я тоже пока еще не сошел с ума. Он сам писал… — Копелевич порылся у себя в карманах и вместе с пачкой лохматящихся бумажек вытащил измятую замусоленную открытку. — Вот! — Он расправил открытку и хлопнул по ней ладонью. — Нет, я тоже еще не совсем выжил из ума!
Пронин осторожно потянул открытку из-под ладони Копелевича.
«Тов. Копелевич! — значилось в ней. — Прошу вас приготовить и доставить ко мне домой книги, о приобретении которых я договорился с вами по телефону. В.Щуровский».
— Здесь предусмотрительно не названы книги, — сказал Пронин.
Копелевич с изумлением посмотрел на собеседника.
— А по телефону мы говорили или не говорили? Как вы думаете?
— Бросьте! — внезапно сказал Пронин, резко меняя тон. — Кто вам принес эти книги?
— Откуда я знаю! — воскликнул Копелевич. — Столько народа приносит и уносит! Я не бог, чтобы помнить каждого посетителя…
— Бросьте, — повторил Пронин. — Все известно. Вы получали открытки и передавали адресатам книги, которые вам приказывали передать. Кого вы извещали?
— Это провокация! — закричал Копелевич. — Я не понимаю, о чем вы говорите!
— Не кричите, — сказал Пронин. — Мы сейчас поедем отсюда…
— Вы меня арестуете? — хрипло спросил Копелевич. — Но я же ни в чем не виноват!
— Вы передавали книги, — сказал Пронин. — Вот в этих самых томах есть неопровержимое тому доказательство.
— Я ничего не знаю, — забормотал Копелевич сиплым голосом. — Я передавал. Но я ничего не знаю. Мне звонил этот человек и спрашивал: есть ли открытки. Я говорил: есть. Он приносил книги, и я относил их куда мне говорили, и, честное слово, больше ничего не знаю…
Перед Прониным находился трус, и навряд ли он знал что-нибудь еще, навряд ли ему бы доверили больше.
— Значит, — сказал Пронин, — вы были «почтовым ящиком»?
— Вы можете меня арестовать, но оскорблять не смеете, — заныл Копелевич. — У меня тоже есть достоинство…
— Одевайтесь и пойдемте, — сказал Пронин. — Захватите эти книжки и, проходя через магазин, постарайтесь не привлекать внимания.
— Но я, честное слово, ничего не знаю, — бормотал Копелевич, снимая синий халат и никак не попадая руками в рукава пиджака. — Я даже не знаю фамилию этого человека. Такой высокий и приличный гражданин. Серьезный и порядочный. Он уверял, что мне ничего не грозит. Кто бы мог подумать! Почему не оказать услугу? Я доставлял книги и мне давали иногда пятьдесят рублей, иногда семьдесят. А вы называете меня «почтовым ящиком», точно я действительно пересылал какие-нибудь письма!
Он ныл, бормотал и притворялся, но Пронин готов был ему поверить, потому что люди, выполняющие обязанности «почтовых ящиков», обычно бывают мало осведомлены о делах, в которых принимают участие.
В выходной день установилась пасмурная погода. Пронин с раннего утра тревожно поглядывал в окно на небо, но дождик так и не собрался, и Пронин с облегчением вышел на улицу и так все рассчитал, что Щуровский, выходя из своего подъезда, неожиданно столкнулся с Прониным.
— Чуть не разминулись! — обрадованно воскликнул Пронин. — А я к вам!
— Вернемся? — предложил Щуровский.
— Нет-нет, — отказался Пронин. — Не хочу вам мешать.
— Чем же мешать? — любезно возразил Щуровский. — Засиделся я, устал, вот и решил немного проветриться.
— Боюсь, надоел я вам, — сказал Пронин. — А то бы навязался в попутчики. Дорогой и поговорили бы.
— Напротив, — сказал Щуровский. — Вдвоем веселее.
Они постояли на тротуаре, обменялись несколькими ничего не значащими фразами, слегка поспорили, на чьей машине ехать.
— На моей, — настоял Пронин. — Сегодня я буду хозяином, а вы — моим гостем.
Поехали в Петровский парк…
— Хотел на дачу поехать, — пожаловался Щуровский, — да нет времени…
Пронин был недоволен поведением Щуровского. Рушились все предположения… Щуровский сидел, откинувшись на подушки, снисходительно посматривал по сторонам, указывал на каких-то отдельных, привлекавших его внимание прохожих, лениво переговаривался с Прониным и, по-видимому, откровенно и с удовольствием отдыхал.
Но, едучи по Ленинградскому шоссе, он внезапно предложил:
— А не навестить ли нам Ботанический сад?
Задача была решена, и Пронин мог праздновать победу…
— Стоит ли? — нехотя возразил он.
— Поедемте, — просительно сказал Щуровский и отдал шоферу распоряжение: — Двигайте в Ботанический сад.
У входа они купили билеты, вошли вместе с какими-то школьницами и нерешительно остановились у разветвления дорожек.
— Пойдемте куда глаза глядят, — предложил Щуровский, и они не спеша пошли мимо пестрых цветов и кустарников.
— Кстати, какие книги вы заказывали? — полюбопытствовал Пронин.
Щуровский принужденно усмехнулся.
— Как видно, вам доносят обо всем, что имеет теперь ко мне отношение?
— Зачем — «доносят»? — мягко возразил Пронин. — Гадкое слово. Дело в том, что продавец утверждает, будто вы заказывали именно книжки словаря.
— Ерунда! — сказал Щуровский. — Еще зимой у меня зачитали «Воспоминания» Вигеля. Дочь кому-то одолжила. Я и просил достать…
Они подошли к отделу южноамериканской флоры. Посреди холмика возвышалась агава. Голубовато-зеленые, толстые и сочные листья с зазубренными краями пучком торчали из земли. Пронин мельком взглянул на растение и указал на росшие вблизи низкорослые деревца
— Интересно, какие они на родине?
— Посидим, — предложил Щуровский.
Они сели на садовую скамейку, недавно окрашенную зеленой краской.
— У вас нет папиросы? — спросил Щуровский.
— Я же не курю, — сказал Пронин.
Щуровский поднялся.
— Пойду поищу папиросы в киосках. Но Пронин встал тоже.
— И я с вами.
Они прошлись по кругу.
— Вы позовите сюда своего шофера, — предложил Щуровский.
— Нет, это у нас не полагается, — сказал Пронин. — Он ведь на работе.
— Я схожу позвонить по телефону-автомату, — сказал Щуровский.
— Здесь нет автомата, — сказал Пронин.
Он ни на мгновенье не отставал от своего спутника.
— Погуляем еще? — безнадежно предложил Щуровский.
— Погуляем, — согласился Пронин.
Они опять походили по аллеям, вернулись к агаве, — напрасно было желание Щуровского остаться одному.
— Поедем? — предложил Пронин.
— Поедем, — неохотно согласился Щуровский. Они вернулись к машине.
— Едва не забыл! — воскликнул Пронин, взглядывая на часы. — Мне нужно обязательно привезти вас к нам к четырем часам. Приглашен и Толмачев. Есть весьма любопытное сообщение…
И вскоре они входили в кабинет начальника Пронина. У стола там уже сидел Толмачев.
— Вы аккуратны, товарищ Пронин, — сказал начальник. — Как и было условлено, в четыре. — Он поздоровался с Щуровским и указал на стул. — Садитесь. — Затем взглянул на Пронина. — Можете докладывать.
— Доклад мой будет короток, — сказал Пронин. — Документ найден.
— Не может быть! — воскликнул Толмачев, приподнимаясь с кресла, и щеки его порозовели от волнения.
— Неужели? — сказал Щуровский и тоже привстал.
— Да, — подтвердил Пронин. — Найден и находится в наших руках.
— Кто же мог его похитить? — оживленно спросил Щуровский. — Вы расскажете нам об этом человеке?
Пронин повернулся к начальнику.
— Разрешите?
Тот наклонил голову.
— Пожалуйста.
— Я не отниму у вас много времени, — сказал Пронин. — Лет пятнадцать назад интересующий нас человек примкнул к людям, которым не нравилась решительность, с какой партия перестраивала страну. Позже он раскаялся, но его раскаяние, очевидно, не было искренним. Так вот, постепенно, он и докатился до услуг иностранной разведке.
Щуровский вскочил со стула.
— Неужели это Иванов?!
— Перестаньте притворяться! — сказал Пронин. — Вы!… Это я к вам, гражданин Щуровский, обращаюсь! Документ — на стол, а потом сами доскажете свою биографию.
Щуровский обвел всех взглядом, сжал губы, полез во внутренний карман пиджака, неторопливо вытащил плотный голубоватый конверт и протянул его Пронину.
— Нет… — Пронин покачал головой. — Мне знать содержание этого документа не требуется…
И, осторожно взяв конверт, передал его Толмачеву.
— Со мной вы справились, — зло сказал Щуровский. — Но вряд ли вам удастся поймать того…
— Кто должен прийти к мексиканской агаве? — весело спросил Пронин.
— Ах, вам и это известно? — удивился Щуровский. — Но все равно. Того вам не взять. Вы — способны, но не до такой степени…
Виктор и Пронин столкнулись в служебном коридоре, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Ты откуда? — поинтересовался Пронин.
— А вы? — спросил Виктор.
— Оставь ты эту глупую привычку отвечать на вопрос вопросом!
— Я из Ботанического.
— А я только что проводил домой Иванова.
— Не спали?
— А ты?
— И я не спал.
— Пойдем, рассказывай, — позвал его Пронин.
Они зашли к нему в кабинет и уселись на диване.
— Нашли? — спросил Виктор.
— Рассказывай, — повторил Пронин.
— Только одно слово — нашли или нет?
— Да.
— Так слушайте, — начал Виктор. — Я как идиот весь день гулял по этому саду. И цветами любовался, и книжку читал, и даже пробовал играть с детишками… Наконец приехали вы с Щуровским. Я дождался, когда вы ушли, и незаметно сунул конверт между листьями. Затем я начал томиться. Вашим конвертом решительно никто не интересовался. Наступил вечер. Публику стали выпроваживать.
— И ты? — испуганно спросил Пронин.
— Я спрятался среди георгин. Не волнуйтесь. Это была неприятная ночь, могу вам сказать. Я мерз и любовался этим противным растением. Хоть бы какая-нибудь собака приблизилась к вашему конверту! Особенно холодно стало на рассвете, и цветы вовсе не настраивали меня на поэтический лад. Наступило утро. Начали приходить рабочие. Скорчившись, сидел я за парниковыми рамами, уставясь все в одну и ту же точку. Рабочие поливали растения и подметали дорожки. Научные сотрудники тоже занимались какими-то своими делами. Наконец сад снова открылся для посетителей. Я смог вылезти из-за своего прикрытия, расправился и подошел к агаве. Конверта не было.
— Прозевал? — спросил Пронин тем безразличным глухим голосом, какой всегда появлялся у него в моменты сильного волнения.
— Я даю вам слово, что ни на мгновенье не сводил глаз с этой чертовой агавы! — воскликнул Виктор. — Когда сад закрылся, конверт был на месте. Ночью никто к агаве не подходил. Утром прошла мимо какая-то научная сотрудница, должно быть, студентка, двое рабочих с лейками, и садовник подстригал поблизости кусты. Больше никого.
— И что же ты сделал?
— На всякий случай узнал имена и адреса этих четверых, но…
— Но сам мало верю в то, что кто-нибудь из них похитил конверт, — договорил Пронин. — Жаль. Снова ждать… Ждать. Все начинать сызнова и неизвестно с какого конца…
— А как вы? — нетерпеливо спросил Виктор. — Что было здесь у вас?
Пронин видел, что Виктор чувствует себя виноватым, но досады против него не чувствовал. Он знал, что Виктор сделал все, что было в его силах, и Пронину по-отцовски захотелось утешить своего питомца.
— Ничего, не горюй, — сказал он со вздохом. — Без неудач не обходится никто. А для того чтобы тебе было ясно, кого мы упустили, слушай теперь о моих поисках. С самого начала было очевидно, что к похищению документа обязательно должен быть причастен кто-нибудь из двоих — Иванов или Щуровский. Легче было заподозрить Иванова. Одно было для меня несомненно, что документ спрятан в квартире Щуровского. В учреждении его не рискнули бы оставить. Привлекать к соучастию шофера было просто не нужно. Почте тоже не доверили бы такой документ, не стали бы рисковать даже одним шансом на тысячу. Документ мог быть передан только из рук в руки, а передать его было не так просто. Иванова нам нельзя было отпустить. По своему общественному положению человек гораздо более незаметный, чем его начальник, он, будучи преступником, мог легко ускользнуть. Что касается начальника, Щуровский находился на виду и отлично это понимал. Поэтому я нарочно высказал ему уверенность в том, что документ спрятан у него в квартире, и предупредил о том, что за его домом установлено наблюдение. Как это ни парадоксально, вместо того чтобы спутать все следы, Щуровский старался избегать любых случайных встреч, опасаясь привлечь к себе наше внимание. Поэтому все немногое, что он делал, стало очень заметным. Обыск, конечно, не дал бы никаких результатов, недаром сам Щуровский так охотно с ним набивался. Открытку мы не нашли. Но если только она была средством извещения, на нее должен был последовать ответ. Вот книги и могли оказаться таким ответом. Но тут даже меня сбило с толку желание Щуровского вернуть их обратно. Он не хотел оставлять у себя никаких улик! Он вообще действовал умно и смело. Открытку он велел бросить Иванову и тем самым заставил его свидетельствовать в свою пользу, хотя сам в то же время ловко набрасывал на Иванова тень подозрения. Щуровский сам при случае указал нам книжный магазин, чтобы мы не стали его искать и в процессе поисков, как это часто случается, не обратили бы на эту явку особого внимания!
Пронин раскрыл записную книжку и принялся рисовать на листке квадраты, которые он так любил чертить, увлекаясь своими рассуждениями.
— Щуровскому, конечно, был известен способ, посредством которого его оповестили, где и каким образом должна состояться передача документа, — продолжал он. — Но я промучился с этими книгами всю ночь. Просветил переплеты, но в них ничего не оказалось. На одной из страниц нашел чернильное пятно, но оно не поддавалось расшифровке. Я вертел листы и так и сяк, и на свет и против света, когда, наконец, заметил мельчайшее отверстие, наколотое иглой или булавкой. Надколото было слово mexicana.Я принялся искать хотя бы еще одно надколотое слово и нашел его в другом томе: ботанический. И то и другое были эпитеты. Mexicanaотносилось к слову agave, ботанический — к слову сад. Я и прочел этот текст как должно: ботанический сад, мексиканская агава. Остальное понятно. Я знал: если Щуровский поедет в Ботанический сад, моя догадка правильна. Но самого его к агаве я так и не подпустил. Кстати, я поинтересовался, где он прятал документ. Это тоже было неплохо придумано. Он мог и не избежать обыска в квартире. Всю пятидневку он носил документ в своем пиджаке. Никто не подумал бы, что преступник носит бумагу при себе и, кроме того, он мог сделать вид, что во время работы машинально сунул бумагу в карман, сославшись на рассеянность. — Пронин поднял голову. — К сожалению, кому предназначался документ, нам неизвестно. Что же мы будем делать, Виктор? Ждать?
Виктор встал и прошелся по комнате.
— Нет, — сказал он. — Я вас очень уважаю, Иван Николаевич, но мне надоедает все ждать да ждать. Может быть, ваш способ хорош, но я буду действовать иначе. И хотя мне очень хочется спать, я отправлюсь обратно в этот цветник и немедленно примусь за поиски!
— Ну желаю успеха, — приветливо сказал Пронин. — А я в данный момент предпочитаю выспаться.