Глава 1

Как-то ранним летним утром заявился в офис к Карасю Кудряш – по паспорту Фёдор Иванович Воскобойников, двадцати пяти лет от роду, проживающий с рождения в селе Медведково. Был Фёдор с виду парнем рослым, плечистым, с кудрявой тёмно-русой головой и бледно-розовой, как у девушки кожей. Красавец, одним словом. Вот только по жизни был Фёдор непутёвый. И хотя удача не обходила Кудряша стороной, да всё не впрок: если на охоту пойдёт, то кабанчика или лося завалит, и с таким трофеем обязательно егерю попадётся, если влюбится, то обязательно в замужнюю бабу, или того хуже – в курву гулящую. После такой любви Федька подолгу лечил поломанные ревнивым мужем рёбра или достоинство своё мужское от срамной болезни. К двадцати пяти годам имел Кудряш условную судимость за браконьерство, пяток переломов и ещё что-то хроническое, от чего девки, даже те, которым терять нечего, его стороной обходили.

Родился Кудряш в семье староверов, и быть бы ему послушным сыном да утешением родителям в старости, если бы его мать, Матрёна Воскобойникова, накануне его рождения не поссорилась с бродячей нищенкой. По обычаю, надо было старуху одарить чем-то, да покормить и переночевать, если не в дом, то хотя бы на сеновал пустить, но Матрёна была очень заносчивой и на язык свой бабский не воздержанной. Нищенку она не просто прогнала от порога, а что-то обидной ей вслед бросила. Медведковцы поговаривали, что старуха после её слов обидных даже позеленела. Завыла тогда нищенка страшным воем, закружилась в колдовском танце, выкрикивая слова чужие, непонятные, потом остановилась, как вкопанная, и глазищами горящими в Матрёну впялилась.

– Сына ты родишь вскорости! – зловеще произнесла старуха. – Да лучше бы ты щенка родила, потому как не будет твоему выродку в этой жизни ни ладу, ни покоя! – сказала так нищенка, плюнула в Матрёну через плетень, да с тем и ушла, а куда, неведомо.

Может, и позабылся бы случай этот, но сразу после рождения сына Иван Воскобойников в хате, как принято, на крюк люльку с младенцем повесил, но то ли крюк старый был, то ли Иван люльку тяжёлую сострогал, а только в первую же ночь сорвалась с крюка колыбель с младенцем и упала на пол, придавив любимого Матрёниного кота Тимоху.

Младенец с испугу разревелся, до икоты, а кот ничего – молчал Тимоха, потому как тяжёлую люльку сострогал Иван, и домашний любимец, не выдержав такого надругательства, сразу помер.

Когда Федьке исполнилось семь лет, родители нарядили его в новый школьный костюмчик, за которым отец специально в областной центр ездил, надели на плечи ранец с учебниками, и собрались было отвести в первый класс Разгуляевской восьмилетки, как вдруг Федька неожиданно пропал. Долго искали родители непутёвое дитя, пока не услышали тихое скуление из подпола: там, в бочке с солёными огурцами с поломанной правой рукой застрял их несостоявшийся первоклассник. Как получилось, что Федька в подпол свалился, никто объяснить не мог. Пришлось Федьку отмывать от рассола и вместо школы везти в больницу, где ему наложили гипс и смазали ссадины на лице «зелёнкой». В школу Федька пошёл на следующий год, потому как рука у него срасталась не так, как доктор велел, и ещё дважды руку Федьке ломали и вновь накладывали гипс.

С тех самых пор и повелось, что если забредёт в Медведково напасть шальная, то Федьку никогда ни минует.

Сельчане не то чтобы не любили Кудряша, но дел с ним никаких иметь не хотели: боялись, как бы проклятие и на них, словно чёрная оспа, не перекинулось.

– Чего тебе? – недовольно спросил Карась, который не был в восторге от Федькиного визита.

Кудряш ответил не сразу: запустив пальцы в русые кудри и мечтательно глядя в потолок, местный неудачник задушевным голосом поведал Карасю свою заветную мечту.

– Задумал я, Жора, в большой город податься, в Новосибирск, а ещё лучше – во Владивосток! Потому как не согласен я в нашей глухомани свою молодость губить! Душа на простор рвётся – не удержать!

– В город, говоришь, собрался? Ну, это дело не хитрое! Езжай Федя, езжай, но только если Новосибирск выберешь, то там вскорости самолёт упадёт, чует моя душа – прямо в аэропорту и упадёт, а если во Владивосток подашься, то там очередная подводная лодка утонет. У городских своих бед не хватает, так ты им, Федя свою напасть привезёшь. Ко мне-то зачем пришёл?

– Хотел я у тебя, Жорик деньжатами разжиться, этак тысчонок десять. Сам понимаешь: дорога дальняя, да и на первое время деньжата понадобятся.

– Ты, Кудряш, случаем, очередной раз в подпол не падал? С головкой у тебя всё в порядке? Это с какого такого перепугу я тебе десять «кусков» отстегнуть должен?

– Обижаешь, начальник! Нечто мы без понятия, чтобы так вот, за здорово живёшь, деньги клянчить. У нас к Вам предложенье имеется, так сказать, с обоюдной коммерческой выгодой!

– Шёл бы ты, Федя, со своей обоюдной выгодой к себе общину, да у старца вашего Иосифа денег и попросил. Вы ведь на него, да на его предшественников, всю жизнь горбатились. Вот пусть он тебе расчёт и даёт: неужели за всю жизнь ты десять «кусков» не заработал?

– Был я, Жора, у старца и расчёт взял по полной мере: пока Иосиф в храме на молении со старухами бесноватыми пропадал, я в его келье инвентаризацию всего его имущества провёл. Правильно ты, Жорж, сказал: мы на него семьёй всю жизнь горбатились, так что имею полное право на материальное вознаграждение!

– Да ты ещё и ворюга ко всему! Пошёл вон, беспутный!

– Не торопись Жорж, не торопись! Все мы не без греха. Ты вон на днях Клавке-продавщице перстенёк с камешком подарил. Дорогой перстенёк-то! Клавке самой такой ни за что не купить. Спрашивается, и за какие такие услуги ты замужней бабе дорогие подарки делаешь?

– Откуда знаешь, что мой подарок?

– Так Клавка по пьяной лавочке сама хвасталась. Клавка, конечно, баба красивая, но ума недалёкого: дойдёт до Макарки слух, так он ей рёбра точно пересчитает, да и тебе заодно обломится!

– Вот дура! Зарекался я с бабами связываться, да чёрт попутал! Ладно, показывай, с чем пришёл.

Кудряш медленно, с достоинством, достал из кармана заношенных штанов кожаный кисет и положил перед Карасём.

– Что это? – опасливо спросил Жорка, не прикасаясь к кисету.

– Честно говоря, Жорик, и сам не знаю! Вот только Иосиф хранил это за семью замками, еле-еле отыскал! Я сначала обрадовался: думал, золотишко! Так нет, бумага в нём старинная, а на бумаге циферки, вроде как текст зашифрованный. Вот я и смекаю: не зря ведь Иосиф бумагу эту так старательно прятал. Значит, большая ценность в ней.

Карась аккуратно достал из кисета свёрнутый в трубку пергамент и осторожно развернул. Кудряш не обманул, документ был старинный: бумага дорогая – гербовая, с золотым обрезом по краям. Весь лист заполнен цифрами, выписанными каллиграфическим почерком, и только в правом нижнем углу листа проставлены две заглавные буквы «А.П.».

– Может и действительно документ этот большую ценность имеет, но десять тысяч я за него не дам, – после недолгого размышления ответил Карась. – По всему видно, что это шифр, но расшифровать, что там написано, ни мне, ни тебе, Кудряш, не под силу, а значит, грош цена твоей бумажке…

Долго спорил Карась с Воскобойниковым, пока не смекнул, что даже в нерасшифрованном виде документ имеет историческую ценность. Сошлись на семи с половиной тысячах и ударили по рукам.

«В крайнем случае, я эту бумагу отвезу в Москву, коллекционерам. – думал про себя Карась, отсчитывая для Кудряша новенькие пятисотрублёвые купюры. – Народец этот с придурью: за старинную монету или иконку замызганную готовы последнюю рубаху заложить. Чем чёрт не шутит, может, я на этой бумаженции капитал сколочу!»

Кудряш торопливо деньги сгрёб и, не пересчитывая, спрятал в карман.

– Признавайся, что ещё у Иосифа реквизировал? – спросил Жорка, пряча пергамент в кожаный кисет.

– Да так, по мелочи: пару крестиков позолоченных, монеты старинные, похоже, серебрёные, да парочку иконок, – легко сознался Фёдор. – И вот ещё ключик, не золотой, но, кажись, посеребрённый.

С этими словами Федька выложил на стол старинной работы, потемневший от времени ключ.

– Занятная вещица, – согласился Карась, рассматривая причудливый герб в виде ладони и перекрещённых между собой ключей. – И что этим ключом старец твой открывал, ты, конечно, не знаешь?

– Да хрен его знает! – злобно ругнулся Федька. – Я его хату всю перерыл, но ни сейфа, ни потайного чулана не нашёл.

– Ладно, возьму, – решил Жорка. – Я его в машине вместо ёлочки на лобовое повешу. Ну, остальную дребедень мне можешь не предлагать. Задумаешь продавать, к первому попавшемуся на улице не суйся – «заметут» в одно мгновенье. Хотя старец твой вряд ли в милицию обратится, он больше на суд божий уповает, но осторожность не повредит. Потолкайся в скупке, присмотрись к людям, и лишь потом товар предлагай.

– Спасибо за совет, – важно ответил Федька, поддёргивая спадающие брюки, – но мы и сами с усами.

– Тоже мне, профи! – возмутился Карась. – Да ты дальше областного центра нигде в своей жизни беспутной не был! Да и туда попал, когда тебя на суд возили!

Но Кудряш уже ничего не слышал: весёлый и беззаботный, он широко шагал по пыльному просёлку к своему дому.

Не ведал в тот день Фёдор Воскобойников, что, продав Карасю старинный пергамент, продешевил он по-крупному, как если бы продал племенного жеребца по цене старой курицы-наседки. Не ведал о своей удаче и Жорка Карась, которого природное чутьё на наживу не подвело и в этот раз. Однако это был тот редкий случай, когда продешевить лучше, чем нажиться.

Сам того не желая, Карась приподнял полог над вековой тайной: подул свежий ветер, закачалась паутина времени, и очнулись от векового сна призраки прошлого. Ох, не к добру это, быть беде!

Прошлое не любит, когда его беспокоят!

* * *

Гордей Иванович Кошель нумизматом не был, но деньги любил искренне, начиная с пионерского детства. Ещё он любил покрытые паутиной времени тайны и чужие секреты. Такое редкое сочетание интересов привело к тому, что Гордей, будучи молодым человеком, не стал составлять конкуренцию сверстникам, мечтавшим покорять Северный полюс и дальний космос. Он вообще сторонился героических профессий и всего того, что связано с публичностью. Известность ему была противопоказана. Советская власть и криминальные структуры к людям его профессии проявляли повышенный интерес, но, несмотря на постоянный риск быть ограбленным или привлечённым к уголовной ответственности, Кошель беззаветно любил свою работу и страшно гордился, когда его называли антикваром.

Он действительно был хорошим антикваром – антикваром с большой буквы «А». Возможно, из него вышел бы неплохой бухгалтер или археолог, но Гордей любил считать наличные деньги, а не дебиторские задолженности, и раскопкам древних курганов под палящим крымским солнцем предпочитал прохладу уютного кабинета, где он, подобно Скупому рыцарю, с нежностью и душевным трепетом перебирал свои сокровища. А перебирать и хранить имелось немало: старинное холодное оружие и ордена, коллекции картин и редких фарфоровых статуэток, серебряное литьё с клеймом самого Фаберже и старинная мебель, серебряная и позолоченная посуда и редкие фолианты.

Среди всего многообразия редких экспонатов и коллекций Гордей Иванович выделял коллекцию древнерусских икон, которую знатоки оценивали в восемьсот тысяч «зелёных».

Всё могло быть иначе, и Гордей Иванович никогда бы не стал антикваром, если бы не вмешался Его Величество Случай.

Однажды, в школьные годы, Гордей, которого во дворе дразнили не иначе как Кашель, выиграл в «пристенок» у пацанов из соседнего двора старинную, потемневшую от времени монету. Монета была тяжёлой, и Гордей намеревался использовать её в качестве битка, но неожиданно монету нашла мать Гордея. Была она женщиной строгих правил, поэтому без ложной стыдливости регулярно проверяла карманы его одежды в поисках папирос, самодельных ножей типа «финка» и других запрещённых предметов, которые так манят мальчишек в подростковом возрасте.

Обнаружив в карманах сыновних штанов вместо табака старинную монету, мать удивилась и показала находку мужу. Отец задумчиво повертел монету в руках, после чего потёр тряпочкой, смоченной скипидаром, и монета тускло заблестела.

– Кажись, серебро! – обрадовался Иван Кошель и, завернув монету в носовой платок, отправился к знакомому скупщику краденого. Скупщик был приятелем Ивана, поэтому не стал обманывать старого собутыльника, а, внимательно рассмотрев серебряную денежку в лупу, честно сказал, что монета эта больших денег стоит, потому как редкая, и для коллекционеров, которых скупщик обозвал незнакомым словом – нумизматы, представляет большой интерес.

Домой Иван Кошель вернулся поздно вечером навеселе и с крупной суммой денег, которая значительно превышала его месячный заработок. На вырученные от продажи нумизматической редкости деньги родители после долгих препирательств купили резной дубовый буфет, отрез на костюм и велосипед. Велосипед был подержанный, но довольно крепкий. Отец покрасил его чёрной матово поблёскивающей на солнце краской, и Гордей, вызывая зависть соседских мальчишек, лихо катался на нём по дворам и ближайшим окрестностям.

С тех самых пор Гордей накрепко усвоил, что за одну старинную вещь можно выручить денег больше, чем за месяц работы в медеплавильном цехе, где работал отец.

Гордей был мальчик любопытный, поэтому записался в районную библиотеку и быстро пристрастился читать книги по истории, чем несказанно удивил родителей. Тёплыми летними вечерами любил он также потолкаться на площади возле краеведческого музея, где собирались коллекционеры всех мастей – от начинающих филателистов до опытных нумизматов. Сам Гордей долго не мог определиться, поэтому живо интересовался всем, что попадалось на глаза, и вскоре стал своим среди этой пёстрой публики. Долгое время Гордей ничего не покупал и ничего не продавал.

– Мальчик, ты что здесь забыл? – спрашивали его мужчины с бегающим взглядом.

Гордей смущался, переступал с ноги на ногу и честно отвечал:

– Мне так интересно всё, о чём Вы рассказываете! В школе об этом ничего не говорят. Можно, я немного рядом постою и Вас послушаю?

– Ладно, слушай! Только под ногами не мешайся и руками ничего не трогай, – милостиво разрешали польщённые коллекционеры, минуту назад взиравшие на него с подозрением.

Летом Гордей, к всеобщему удивлению одноклассников, отказался от бесплатной путёвки в пионерский лагерь, которой его наградили, как победителя олимпиады по истории древнего мира, а, сложив в рюкзак несколько банок консервов и пакет сухарей, прихватил сапёрную лопатку и уехал в Подмосковье, где, по свидетельству ветеранов, в 41-ом году проходил рубеж обороны.

Через неделю похудевший, чумазый и искусанный комарами, он вернулся в город. К удивлению старших товарищей, Гордей на первой же сходке выложил на продажу два золочёных нательных крестика, хорошо сохранившуюся потемневшую луковицу серебрёных часов с массивной цепочкой, тяжёлый металлический портсигар, внутри которого находилась маленькая иконка в позолоченном окладе, парочку позеленевших медалей «За отвагу», и самую главную находку – орден Красного знамени.

Коллекционеры, не торгуясь, раскупили всё, что предложил Гордей. Позже он узнал, что по неопытности сильно продешевил, но и вырученных денег было так много, что он растерялся.

Когда Гордей пересчитывал выручку и опьянённый удачей глупо улыбался, к нему подошёл худой старик в потёртом летнем костюме по моде тридцатых годов – большой знаток и любитель старинной иконописи. Никто не знал его настоящего имени, и видимо, поэтому его уважительно величали Апостолом.

– Мальчик, я тебя не обманывал, – сказал Апостол, теребя аккуратно подстриженную седую бородку. – Иконка, что ты мне продал, Панагия! Она стоит очень больших денег, ты же мне её продал за бесценок. Я не хочу быть неблагодарным: денег я тебе не дам – пусть это будет для тебя хорошим уроком, но кое в чём я смогу тебе быть полезным. Если хочешь разбираться в нашем ремесле, приходи ко мне домой, – и назвал адрес.

Так Гордей попал в круг избранных. Кошель знал, что коллекционеры – народ скрытный, и случайных людей к себе не допускают, поэтому приглашение Апостола расценил как большую удачу.

Жил Апостол почти в самом центре, в неприметном трёхэтажном особнячке, который спрятался за широкими спинами новых многоэтажек. Оградившись от остального мира изящной чугунной оградой и английским газоном, особнячок напоминал посольство маленького, но дружелюбного государства, и весело поблёскивал на солнце свежевымытыми окнами. Однако попасть во владения Апостола человеку с улицы было непросто: во дворе колдовал над зелёным газоном не старый и крепкий на вид татарин в узорчатой тюбетейке, который каждого посетителя встречал и провожал внимательным взглядом, а в парадном находилась бдительная консьержка.

Всё это великолепие как-то не вязалось с потёртым видом Апостола.

– Вы так шикарно устроились, а выглядите, как управдом на пенсии, – не утруждая себя политесом, заявил Кошель хозяину, после того, как переступил порог его пятикомнатной квартиры на третьем этаже.

– Это хорошо, что ты меня так воспринимаешь! – усмехнулся Апостол, препровождая гостя в ванную комнату.

– Почему? – искренне удивился Гордей, которому Апостол вежливо предложил вымыть руки и лицо.

– Значит, и остальные так думают. Понимаешь, мальчик, революционный лозунг «Всё отобрать и поделить!» со временем потерял вторую социальную составляющую, поэтому среди людей моего круга, многие из которых являются не только уважаемыми гражданами, но и весьма состоятельными людьми, выставлять достаток на показ не принято. В Советской России это, знаете ли, небезопасно!

Свой достаток Апостол хранил надёжно: на окнах установлены узорчатые стальные решётки, филигранное исполнение которых внушало посторонним обманчивую мысль, что установлены они исключительно в декоративных целях. Массивные двустворчатые входные двери изнутри усилены металлическими накладками и запирались на тяжёлый засов, а также на несколько замков с секретами.

В тот вечер они долго беседовали, пили зелёный чай с рахат-лукумом и засахаренными финиками. Завернувшись в пёстрый узбекский халат и шумно прихлёбывая горячий чай из расписной пиалы, Апостол скорее напоминал доброго старика Хоттабыча, чем умудрённого житейскими невзгодами прожжённого дельца.

– В основной своей массе антиквариат стоит очень дорого, – поучал Апостол. – Это побуждает людей несведущих, но жадных, пытаться всучить нам, антикварам, поддельные картины, фальшивые монеты, а также другие милые, но бесполезные мелочи, выдавая их за творение великих мастеров. В поисках одной-единственной жемчужины мы вынуждены ковыряться в навозе блошиных рынков и общаться со спекулянтами, но поверьте, юноша – оно того стоит! «Omnia praeclara rara»! – возвышенно произнёс Апостол.

– Чего? – не понял Гордей.

– Это латынь, юноша. – терпеливо пояснял Апостол. – В переводе звучит: «Всё прекрасное редко»!

На прощанье Апостол вручил ему несколько книг по истории искусства и строго-настрого приказал прочитать их вдумчиво, а лучше несколько раз.

– С первого раза ты ничего не поймёшь, но пусть тебя это не пугает. Всё, что не понял, записывай в блокнот, я тебе потом поясню. Будешь приходить ко мне вечером по пятницам. В это время мои клиенты, как правило, отдыхают в модных ресторанах, или утопают в кружевах своих любовниц. Я же готов целиком посвятить это время тебе.

Апостол был человеком по-своему счастливым, но одиноким, поэтому быстро привязался к любознательному юноше, который в любое время суток смотрел на него влюблённым взглядом. Пройдёт много лет, и Гордей станет таким же, как Апостол, известным специалистом по антиквариату, и таким же одиноким. После смерти Апостола он с удивлением узнал, что пяти-комнатную квартиру и большую часть всех коллекций наставник завещал ему.

Вступив в права наследника, Гордей переехал из пропахшей жареной рыбой и керосином коммуналки в неприметный особняк с ухоженным английским газоном и изящной чугунной оградой. После переезда Гордей с удовлетворением отметил, что стал состоятельным человеком. Состоятельным и одиноким. Его семья навсегда осталась в старой коммуналке и никогда не переступала порога его шикарной квартиры. Родители и две младших сестры сначала ждали, что Гордей позовёт их к себе, но время шло, а счастливый обладатель новой жилплощади молчал. Со временем молчание переросло в отчуждение: родители умерли, сёстры позабыли неблагодарного брата, и вышли замуж.

Гордей ни о чём не жалел. Его пугала мысль, что в его уютный, тонкий, понятный только ему одному мир, ворвутся ставшими ему чужими люди с мелкими ежедневными и суетными заботами, пошлыми рассуждениями о жизни, детским плачем и пьяными дебошами. Это Гордей уже видел, и оно осталось где-то там, за чугунной оградой и толстыми стенами особняка. Кошель жил своей жизнью: радовался, когда доводилось обнаружить и завладеть раритетом, огорчался, когда редкая вещь уходила другому коллекционеру или оказывалась не такой уж ценной, а то и просто подделкой.

Однажды посредник предложил ему купить старинный пергамент. По качеству бумаги с водяными знаками в виде двуглавого орла и золотому обрезу он сразу определил, что пергамент подлинный, но его смущал текст, вернее, не текст, а выписанная твёрдым каллиграфическим почерком череда цифр. В конце текста вместо подписи стояли две заглавные буквы «А.П.».

Глядя на местами выцветший текст, Гордей явственно почувствовал, как дремавшая в нём до сей поры страсть к чужим секретам заворочалась, расправила бесцветные крылья и, как выдержанный хмель, ударила в голову. Подчиняясь выработанной годами интуиции, Гордей, не торгуясь, выложил за пергамент крупную сумму в евро.

После того, как за посредником закрылась тяжёлая входная дверь, Гордей, не раздумывая, позвонил Вирусу. В повседневной жизни Вирус был просто Витькой, а для местного участкового Виктором Николаевичем Вериговым – опытным хакером, а значит, потенциальным преступником. Кошель знал, что Витькой интересуется не только милицейский участковый, но и сотрудники из подразделения «Р», созданного для борьбы с преступлениями в сфере компьютерных технологий, но его это не остановило. Был Витька не только хакером: страсть взламывать компьютерные файлы тесно переплеталась в его голове с опытом военного шифровальщика. Когда-то давно, в юности, Витька служил в одном из армейских штабов шифровальщиком, и был уволен рядов Вооружённых сил «за совершение проступка, несовместимого со званием офицера». С тех самых пор Витька получил прозвище Вирус и превратился в похитителя чужих секретов, которыми торговал оптом и в розницу. Гордей всегда удивлялся Витькиному оптимизму. По логике вещей Вирусу, за его криминальный бизнес, уже лет пять как должны были в тёмной подворотне проломить голову, или, в лучшем случае, упрятать в мордовские лагеря. Однако странным образом Витька оставался живым, здоровым, и на свободе.

Гордей не знал, что за свободу Витька платил дорого: он давно был на крючке у спецслужб, регулярно поставляя своему куратору информацию из взломанных им файлов.

– Не спишь? – начал разговор Кошель после того, как услышал в телефонной трубке щедро приправленное ненормативной лексикой ворчание Вируса. Дело в том, что Вирус мог по неделям не выходить из своей захламлённой квартиры, ночи напролёт просиживая в интернете, поэтому ночь и день давно стали для него понятия условными.

– Где-то я слышал этот противный голос! – ёрничая, ответил ему Вирус. – Неужели это мой старый друг Гобсек?

– Гобсек, к твоему сведению, никогда антикваром не был, – парировал Кошель. – Его удел – банальное ростовщичество и скупка краденого.

– Да-да, я понял! Это к вашему брату-антиквару никакого отношения не имеет. Вы ведь люди образованные, тонкой душевной организации, воспитанные на творениях Рембрандта и Боттичелли, и, положа руку на уголовный кодекс, можете смело присягать, что ни в чём противозаконном замешаны никогда не были!

– Что-то ты сегодня не в духе? Опять зависал всю ночь на порносайтах?

– А сейчас ночь или день? Хотя какая разница!

– Для тебя никакой. Скажи мне, раб дисплея и клавиатуры, ты не забыл свою армейскую специальность?

– Есть работа? – оживился Вирус.

– Есть! И к тому же хорошо оплачиваемая. Никакого криминала, но тебя заинтересует: надо разгадать один исторический ребус. Оплата наличными!

– Считай, что заинтриговал! Сколько?

– Не обижу! Всё зависит от результата дешифровки.

Через полчаса Кошель входил в холостяцкую квартиру Вируса, которая скорее напоминала хранилище старых вещей, чем жилое помещение.

– Ты бы, Витя, хоть раз к себе женщину привёл! – пробурчал Гордей вместо приветствия, переступая через живописно разбросанные носки, смятые пластиковые стаканчики, поломанные коробки от дискет и змеящиеся по всей квартире разноцветные провода.

– Зачем?

– Можно, конечно, и для сексуальных забав, но в твоём случае лучше чтобы прибралась в квартирке.

– Я не такой эстет, как ты, мне и так уютно.

– Причём здесь эстет? Я говорю об элементарной гигиене.

– Хо-хо, парнишка! Не учите меня жить! Давай показывай, что принёс.

Гордей не торопясь, достал из кожаного портфеля прозрачный файл, в котором находилась ксерокопия пергамента, и передал Вирусу. Витек с жадностью схватил ксерокопию и впился в неё близорукими глазами.

– Дай мне точку отсчёта! – торопливо попросил Вирус, не отрывая взгляда от шифровки.

– Ну, если тебе это поможет – примерно вторая половина восемнадцатого или начало девятнадцатого века.

– Возможно, поможет. Как срочно нужен результат?

– Работай спокойно: время терпит! Я тут тебе кое-что принёс….

Но Вирус уже ничего не видел и не слышал. Он целиком погрузился в поиск решения поставленной задачи. Гордей вздохнул и, махнув на компьютерного гения рукой, подошёл к холодильнику. В холодильнике, как он и ожидал, было пусто, как в заснеженной тундре, лишь в углу одиноко стояла открытая консервная банка с чем-то зеленовато-фиолетовым.

– Пенициллин он здесь выращивает, что ли? – пробурчал Гордей, выбрасывая подозрительную банку в мусорное ведро. После чего Кошель достал из портфеля палку сырокопчёной колбасы, большой кусок российского сыра, связку бананов, несколько баночек с энергетическим напитком, пару банок говяжьей тушёнки и полтора десятка глазированных сырков.

– Это тебе аванс, – негромко произнёс Кошель и сунул в руку Вирусу сто долларов, после чего, не прощаясь, покинул квартиру.

Вирус позвонил через три дня, в пятницу вечером, когда Гордей не спеша наслаждался нежнейшим паштетом из гусиной печени, запивая великолепной крымской «Мадерой».

– Приезжай! Есть результат! – с затаённой гордостью произнёс Вирус.

– И что там? – поинтересовался Кошель, продолжая рассматривать содержимое бокала на свет.

– Ты будешь приятно удивлён, но это не телефонный разговор.

Кошель маленькими глотками допил вино и аккуратно вытер губы салфеткой. Он не торопился: впереди был свободный, обещающий быть приятным вечер, и Гордей хотел насладиться им, как хорошим вином. Приятный сюрприз, который обещал Вирус, он решил оставить на десерт. Откуда-то с улицы в открытое окно ветер донёс пронзительный детский плачь. Кошель недовольно поморщился: маленькие дети его раздражали. Они напоминали ему тот период жизни, когда в коммуналке детский плач был непременным атрибутом пьяных скандалов. Гордей решительно закрыл створку окна и улыбнулся: он всё больше и больше ценил личную свободу и одиночество.

К Вирусу он приехал около полуночи, захватив для него бутылку финской водки и солидный ломоть домашнего окорока.

В холостяцкой «берлоге» Вируса его действительно ждал сюрприз.

Витёк в сильном нервном возбуждении метался между столом, заставленным компьютерной техникой, и продавленным креслом, в котором устроился гость.

– Да, задал ты мне задачку! – восхищённо повторял Вирус, пропуская очередную рюмку водки и закусывая кусочками окорока, которые, к неудовольствию Гордея, отщипывал от целого ломтя грязными пальцами. – Я когда впервые увидел твою шифровку, сразу понял, что где-то этот почерк я уже встречал. Почерк не в смысле написания текста, а в смысле составления шифра.

– Неужели! – саркастически усмехнулся Гордей. – В тексте, который составлен около двухсот лет назад, ты узрел почерк знакомого шифровальщика?

– Ты в Египте был? – вдруг спросил Вирус.

– Ты же знаешь, что был.

– Пирамиды видел?

– И пирамиды видел, и верблюдов, и бедуинов. При чём здесь Египет?

– Если смотреть на пирамиду с близкого расстояния, то есть стоя у подножья, то видишь лишь каменные плиты – блоки, из которых она сложена. Ты видишь один или несколько блоков, и понимаешь, что остальные блоки, которые в данный момент зрению недоступны, такие же по размеру и по форме. Если будешь осматривать следующую пирамиду, то увидишь, что она тоже сложена из блоков, но эти блоки отличаются от блоков первой пирамиды, потому что их изготавливал другой мастер. Вот так и я, глядя на зашифрованный текст, вижу не отдельные цифры и значки, а целые блоки зашифрованной информации. Шифровальщик должен определить, по какому методу зашифрован текст. Существует всего три вида шифров: шифр перестановки, шифр замещения и комбинированный шифр, который включает в себя элементы двух предыдущих шифров. При применении любого из этих шифров, как правило, используют метод перемешивания или рассеивания, которые призваны максимально маскировать даже незначительную зависимость между открытым текстом, шифротекстом и ключом, потому что если такая зависимость будет установлена, то её использование в дифференциальном и линейном криптоанализе приведёт…

– Витёк!

– Прости, увлёкся. Ты сказал, что пергамент относится к восемнадцатому или девятнадцатому веку. В этот период тайные масонские ложи уступают место революционным кружкам и организациям. И те и другие активно использовали тайнопись. Для этого периода характерно использование комбинированных методов шифрования. Я попытался решить этот ребус кавалерийским наскоком, но потерпел неудачу. К моему удивлению, чем больше я занимался дешифровкой, тем больше встречал знакомых мне блоков, но ключ подобрать не мог. В то время в качестве ключа-дешифратора часто использовалась слово или целая фраза из какой-нибудь популярной книги. Узнать, какая фраза и из какого французского романа была ключом к расшифровке текста, практически невозможно. Здесь надо идти другим путём…

– Виктор! Надеюсь, ты опустишь технические подробности. Я и без них верю в твою гениальность.

– Да, конечно, но я попытаюсь закончить свою мысль, пусть даже в упрощённой форме. Вернёмся к аналогии с архитектурой. Ты видел Казанский кремль?

– Видел! Ну, и что дальше?

– Скажи, Гордей, какая мысль приходила в твою светлую голову, когда ты смотрел на его зубчатые стены?

– Эти стены мне напомнили Московский кремль – один архитектурный стиль. Это видно и неспециалисту.

– Вот! Вот именно! – обрадовано произнёс Вирус. – Ты сравнил его с тебе известным архитектурным ансамблем. В возведении Московского кремля участвовали те же мастера, что и в постройке Казанского кремля. Может и не те самые, но мастера одной школы. После очередной неудачи я отстранённо думал о человеке, создавшем этот шифр. Я сидел в кресле, пил пепси и думал о человеке, который двести лет назад, не имея под рукой ни компьютера, ни шифровальной машины, создал такой заковыристый ребус. Я даже пытался разговаривать с ним.

«Скажи, дружище! – обращался я к нему. – В каких палатах, какие монахи-доминиканцы тебя этому научили? А может, не монахи? Может ты, сидя в кабинете Тайной канцелярии, сам дошёл до всего, без посторонней помощи?»

И в тот момент, когда я произнёс вслух про кабинет Тайной канцелярии, мне показалось, что я ухватился за кончик ниточки этого клубочка. Для меня ключевым оказалось слово «кабинет». Тут меня и осенило! Я вспомнил, где я видел эти «блоки», эти «зубчатые стены», я узнал этот почерк. На одном из занятий в армейской «учебке» нам рассказывали, что в царской России существовала тайная организация, которая за солидное вознаграждение могла расшифровать перехваченные письма, или, если Вы очень состоятельный господин, то создать для вас личный шифр. Называлась эта организация – «Чёрный кабинет». Шифры, созданные «Чёрным кабинетом», отличались такой сложностью, а значит, и надёжностью, что к услугам «Чёрного кабинета» прибегала даже царская семья. Во вторую мировую войну фашисты не постеснялись позаимствовать, и до сорок пятого года использовать шифр под названием «Два квадрата», созданный «Чёрным кабинетом» на рубеже девятнадцатого века.

Вирус перевёл дух, открыл с треском банку и хлебнул пепси. Гордей терпеливо ждал, пока собеседник соберётся с силами, но Вирус замолчал, внезапно погрузившись в воспоминания.

– Дальше! – не выдержал Гордей.

– Дальше было ещё интересней! Автор при написании текста использовал русский, немецкий и французский языки. Даже в расшифрованном виде текст содержит ряд загадок. Вот, например, что означает эта фраза «Fur Gott, Furst und Vaterland»?

– Даже при твоём новгородском произношении, я догадываюсь, что ты изрёк какую-то банальность на немецком.

– Насчёт языка ты прав, а вот насчёт банальности поторопился. Это девиз, и в переводе он звучит, как «За бога, Князя и Отечество». Это тебе ничего не напоминает?

– Мне ли не знать! Этот девиз в России звучал, как «За Бога, Царя и Отечество», позднее он был выбит на…

– Погоди! Глубокий исторический экскурс не требуется. Я, так же, как и ты, обратил внимание на то, что слово «царь» заменено словом «князь». Чем владеет князь?

– Ну, мало ли чем он может владеть: крепостными, землями, своим титулом и гербом. Да, именно гербом, на котором начертан девиз…

– Всё правильно, но я имел в виду не это. Князь владеет княжеством! А насчёт девиза ты правильно подметил. Не мудрствуя лукаво, я через «паутину» провёл поиск, и установил, что это девиз княжества Лихтенштейн.

– Лихтенштейн?

– Да, Лихтенштейн – карликовое государство, созданное в 1719 году и до 1866 года входившее в состав Германского союза. Землицы мало, площадь крохотная, полезных ископаемых нет, да и никогда не было, вот и выживает оно за счёт туризма и хорошо развитой банковской системы. Короче, Лихтенштейн – если не налоговый рай, то что-то очень близкое к этому. Если учесть, что расположено оно между Австрией и Швейцарией – государствами явно не бедными, то получаемый доход позволяет Главе этого крохотного государства уверенно заявлять о суверенитете, даже при полном отсутствии армии.

– Погоди, Витёк! Ты не забыл, что мы имеем дело с текстом восемнадцатого века?

– Нет, не забыл. Я хотел рассказать тебе всё по порядку, но ты такой нетерпеливый… Ладно, скажу сразу: по моим предположениям, автор текста не кто иной, как Государь всея Руси, её полей, морей и огородов, Александр Павлович.

– Бред! Витёк, тебе просто хочется, чтобы автором текста был Государь Император. Где доказательства?

– Помнишь, в конце текста на пергаменте проставлены две заглавные буквы «А.П.»? Учитывая, что такие инициалы в указанный исторический период были только у Александра I, а также то, что царская семья и раньше пользовалась услугами «Чёрного кабинета», о чём свидетельствует использование в нашем случае индивидуального шифра, который может позволить себе только очень состоятельный господин, я и сделал заключение, что автором шифротекста являлась коронованная особа.

– Этих доказательств недостаточно! В России в то время было много состоятельных людей, которые могли иметь инициалы «А.П.» и позволить себе писать на дорогой гербовой бумаге специально разработанным для них шифром. Возможно, это дипломатическая переписка от имени Государя, поэтому текст и подписан инициалами. Я что-то с трудом представляю себе Александра I в роли шифровальщика! Скорее всего, обыкновенная ведомственная рутина.

– Согласен! А что ты скажешь на это? – и Вирус, схватив со стола листок с раскодированным текстом, громко и с чувством зачитал первый абзац:

– «Волею Судеб и Всевышнего да исполнится всё, что предначертано Мне Божественным провидением!»

– Да, на дипломатическую переписку что-то не похоже! А что дальше?

– Дальше автор повествует, что, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, вручает свою судьбу Всевышнему и просит не оставить Его, в пути его скорбном!

– И зачем это надо было зашифровывать? Ну и шёл бы он себе путём своим скорбным! Что в этом секретного?

– Секреты находятся далее по тексту: перечисление городов и напротив каждого города – фамилия купца или какого-нибудь другого состоятельного господина. Вот, например: «город Томск – купец первой гильдии Семён Феофонович Хромов». Обрати внимание: при перечислении городов Российской империи, указаны фамилии конкретных лиц, и лишь при упоминании княжества Лихтенштейн указано шестизначное число. Я предполагаю, что это банковский код.

– Как говаривал один мой знакомый литературный критик: «Сюжет закручен лихо, но неправдоподобно»! Зачем Императору эти шпионские «заморочки» с шифрами, банковскими кодами и прочей ерундой? Он и так являлся одним из самых состоятельных господ Российской империи!

– Императору действительно ни к чему. А если… если уже не Императору?

– Не понял! Ты же только что утверждал, что текст составлен коронованной особой!

– Понимаешь, Гордей, я, когда понял, что к шифровке имеет отношение лицо царской фамилии, то влез в «паутину» и скачал всё, что касалось Александра Благословенного. В его жизни, а ещё больше в его смерти, много непонятного. Непрост был Государь Император! Ох, непрост! В конце царствования он откровенно тяготился царскими обязанностями. Есть версия, что свою смерть он имитировал, а сам ушёл странствовать по Руси под именем старца Фёдора Кузьмича.

– Зачем такие сложности? Можно было просто отречься от престола.

– Нет, не просто. Не было в истории государства Российского такого прецедента, чтобы государь от престола добровольно отрёкся. Ну, допустим, Александр отрёкся, и что дальше? Какой его статус? Должен ли он жить при дворе или уехать за границу, как великий князь Константин? Даже если бы он уехал за границу и перестал играть в жизни государства какую-либо роль, на него всё равно возлагались бы определённые обязательства, как на члена царской семьи.

Знаешь, Гордей, когда я лямку армейскую тянул, произошёл у нас в части прелюбопытный случай. Заместителем командира части был майор Архипов – служака до мозга костей, и при этом большая умница. Службу он знал, как свои пять пальцев, все выходные в части проводил, от подъёма до отбоя. Ему прочили полковничью должность в штабе округа, как вдруг неожиданно Архипов пропал. Просто не пришёл утром в часть. Исчез! Все сразу обеспокоились. Такого за ним раньше не водилось! Однако проходит второй день, третий, неделя проходит, а Архипова нет. Командир всех «на уши» поставил, в розыск объявили! Шутка ли: пропал офицер ФСБ! Искали, искали, да так Архипова и не нашли. Целый год числился Архипов, как без вести пропавший. Через год объявили его погибшим и исключили из списков части. А ещё через полгода, во время плановой милицейской облавы, в самом центре Москвы, в подвале здания, планируемого под снос, задержали несколько бродяг. У бомжей, понятное дело, документов нет, вот и притащили их в местное отделение милиции для установления личности. Бродяги, конечно, все не без греха – подворовывают, чтобы как-то прожить, поэтому и кличут себя Иванами Родства не Помнящими. На этот случай у «ментов» методика отработана давно: дактилоскопируют всех задержанных и «пробивают» по базе данных. Каково же было удивление, когда среди этих бродяг обнаружили нашего Архипова. Мне потом знакомый мент рассказывал, что Архипов на вопрос следователя о причинах, побудивших его оставить часть, сказал одно слово: «Обрыдло»! Чтобы сохранить честь мундира, признали майора Архипова умалишённым и отправили на «гражданку». Вот только с пенсией закавыка вышла: мёртвым пенсия не положена!

Мне почему-то кажется мне, что государю императору за двадцать пять лет самодержавного правления тоже всё обрыдло, и по этой веской причине подался он в странники.

– Но ведь это только теория, причём не подкреплённая фактами.

– Не скажи! У меня создалось мнение, что Александр был со своей семьёй в сговоре, то есть самые близкие знали, что он совершил подмену, и даже знали, где живёт. При пристальном изучении показаний современников, на свет появляются мелкие недочёты, которые и свидетельствуют в пользу этой невероятной теории. Начнём, например, с 11 ноября 1825 года – ровно три дня до смерти императора. В этот день, вернее, в ночь, к императору с секретным донесением приехал унтер-офицер Шервуд, якобы поведавший в приватной беседе Александру I о заговоре дворян, которых впоследствии назовут Декабристами. После этого разговора поздно ночью Шервуд ускакал выполнять приказание императора. Какое приказание отдал Александр ему и ещё двум вельможам, которые так же в эту ночь ускакали в неизвестном направлении, историки могут только предполагать, так как достоверных сведений об этом не сохранилось. Считается, что Александр I поручил им принять меры против заговорщиков. Однако, если припомнить события 14 декабря 1825 года, то мы видим, что восстание для императора и всей царской семьи явилось полной неожиданностью, то есть мер к пресечению заговора принято не было. Следовательно, о заговоре Декабристов ничего известно не было, и унтер-офицер Шервуд, и посланные государем вельможи, выполняли другое секретное поручение.

– И ты знаешь, какое? – недоверчиво спросил Кошель.

– Точно утверждать не могу, но вероятней всего вот это! – и Вирус потряс перед лицом антиквара ксерокопией пергамента. – В те времена по пыльным просёлкам Российской империи бродило множество богомольцев, убогих, скитальцев религиозного различного толка, и все они питались подаянием. Вероятно, царская семья приняла меры, чтобы государь-император, путь даже под чужим именем, не просил подаяния! Для этого и были сделаны так называемые «закладки» – пункты, где в ожидании прибытия государя, вернее, Фёдора Кузьмича, находилась крупная сумма денег. Скорее всего, Фёдор Кузьмич напрямую не пользовался этими деньгами. Всё было обставлено, как забота состоятельных граждан города о судьбах сирых и убогих. Фёдор Кузьмич путешествовал по Сибири, возможно, его маршрут был согласован заранее, и по этому маршруту, так сказать, и осуществлялось непрерывное финансовое обеспечение старца. Вот посмотри сам: Омск, Томск, Екатеринбург. Судя по расшифровке, Фёдор Кузьмич шёл точно от «закладки» к «закладке». А на случай, если старец вдруг задумал бы покинуть Русь-матушку, была предусмотрительно сделана «закладка» в одном из банков Лихтенштейна. Возможно, это была самая крупная «закладка», так как в чужом государстве трогательная забота о бродячем русском богомольце выглядела бы фальшиво. Я предполагаю, что за границу наш Кузьмич должен был прибыть по подложному паспорту, как частное лицо, в совершенно другом обличии, но этого не случилось. В январе 1864 года Фёдор Кузьмич, уже будучи старым и больным, вернулся в Томск к купцу Семёну Хромову – владельцу одной из «закладок», якобы по настойчивой просьбе последнего. Почему-то находясь за сотни вёрст от Томска, больной и немощный старец упорно идёт именно к Хромову, хотя мог бы остановиться в любом монастыре.

– Ты говорил, были ещё какие-то нестыковки в пользу твоей теории?

– Да, были, их много. Взять хотя бы тело покойного императора. При составление протокола осмотра тела лейб-медик Тарасов обратил внимание на тот факт, что спина покойного и ягодицы были покрыты багровыми кровоподтёками. Присутствующий при этом доктор Вилье попытался списать это на последствия заболевания холерой, но Тарасов отверг этот диагноз. Позже, в Петербурге, при вскрытии гроба вдовствующая императрица Мария Фёдоровна выразила недоумение непохожестью покойника на государя при жизни. Однако этот факт постарались замять, списав недоразумение на последствия бальзамирования. Кстати, семья лейб-медика Тарасова до января 1864 года отказывалась справлять панихиду по усопшему императору и впервые заказала поминальную службу, только в январе 1864 года, то есть после смерти старца Фёдора Кузьмича. По свидетельству современников, старец, когда думал, что его никто не видит, даже в сибирской глуши вышагивал, как на параде, заложив руки за спину и высоко поднимая ноги. Некоторые историки придерживаются теории о самозванстве старца: дескать, он не утверждал, что является государем Александром I, но, как бы невзначай, подчёркивал своё высокое происхождение и близость к царской семье. Типичный приём самозванцев. Но я лично склоняюсь к тому, что Фёдор Кузьмич самозванцем не был, так как никакой корысти из похожести на царственную особу не имел. К тому же можно быть похожим на императора и фигурой и лицом, но император был очень высокого роста. По свидетельству очевидцев, наш Кузьмич обладал двухметровым ростом и офицерской выправкой. Если это и совпадение, то очень редкое. Ух! Устал я, Гордей! Давай ты со мной расплатишься, да я посплю, а то уже забыл, когда диван на спине носил!

После ухода Кошеля Вирус не лёг спать, а, допив остатки водки, и всё ещё находясь под впечатлением собственного открытия, сел писать донесение куратору. Несмотря на алкогольное опьянение, формулировки рождались в его голове чёткие и по-своему красивые. В конце донесения Вирус не удержался и немного преувеличил значение расшифрованного текста, предположив, что упоминание Лихтенштейна и последовательность из шести цифр, фигурировавших в конце текста, имеют отношение к неизвестным ранее номерным банковским счетам, на которых хранятся пресловутые сокровища семьи Романовых.

– Учитывая, что на счетах предположительно находилась крупная сумма в иностранной валюте, а также большой временной отрезок с момента открытия счёта, – вдохновенно сочинял Вирус, – то даже с учётом минимальной процентной ставки, разговор может идти о десятках или даже сотнях миллионов долларов. Пикантность данной ситуации заключается в том, что для того, чтобы заполучить деньги Романовых не надо доказывать свою принадлежность к роду последнего русского самодержца, как это требуется в случае с открытыми счетами царской династии. Достаточно определить банк, где находится этот номерной счёт, после чего, указав последовательность из шести цифр, получить полный доступ к деньгам. При этом законодательство Лихтенштейна не будет нарушено ни в малейшей степени, что позволит оперативно переместить любую сумму со счёта в любую точку планеты, где есть хотя бы один банкомат.

В конце донесения Витек аккуратно вывел свой оперативный псевдоним – «Викарий», и приложил копию расшифрованного текста. После чего позвонил по известному ему телефонному номеру и оставил кодовое сообщение о дате и времени встречи.

Вечером следующего дня он сидел в баре «За бортом» и с наслаждением пил пиво с тигровыми креветками. Точно в назначенное время в пивной зал вошёл статный мужчина в летнем костюме. Мужчина что-то спросил у бармена, потом, не спеша, закурил и вышел из бара. Через минуту Вирус последовал за ним. Они встретились на заднем дворе бара, где резко пахло мочой и остатками забродившего пива. После крепкого рукопожатия Вирус передал куратору синий конверт.

– Думаю, Вас это заинтересует! – многозначительно произнёс Витек и, не прощаясь, скрылся в сумерках летнего вечера.

Он не ошибся: через два дня на его автоответчик поступило сообщение о необходимости срочной встречи. Правда, женский голос, передавший сообщение, был ему незнаком, да и место встречи было изменено, но Витек не придал этим мелочам особого внимания. Неизвестная женщина обращалась к нему по поручению куратора, при этом назвала его Викарием. Куратор не раз говорил ему, что в случае экстренной необходимости к нему на встречу может прийти незнакомый человек, но доверять ему можно только в том случае, если назовёт его псевдоним.

Всё происходящее укладывалось в схему, только время и место встречи его смущали. Куратор почему-то назначил встречу поздно ночью в Измайловском парке, который находился от дома Вируса в сорока минутах езды. Это настораживало Витька, но совсем немного. Гораздо больше его возбуждала мысль о встрече с незнакомой женщиной поздно ночью, в укромном уголке парка. Женщина почему-то представлялась ему необычайно красивой и в тоже время доступной.

Когда через сутки Витек ночью оказался в условленном месте, встреча с незнакомкой не казалась ему уже такой романтичной. Сидя на холодной скамейке, Вирус явственно чувствовал, как вместе с ночной сыростью в него проникает страх. Это чувство оформилось окончательно, когда на скамейку рядом с ним вместо красивой незнакомки сел здоровяк в тёмно-сером плаще. У незнакомца была крупная, словно высеченная топором, голова, квадратная челюсть и мёртвый взгляд. Такого взгляда Вирус не встречал никогда: маленькие, по форме напоминающие замочную скважину, зрачки на фоне поблёкшей радужной оболочки смотрелись страшно. Это были глаза мёртвой рыбы.

– Здравствуй, Викарий! – уверенно поздоровался незнакомец и пригладил левой ладонью седеющий «ёжик». Правую руку незнакомец почему-то держал в кармане.

– З-з-дравствуйте. А Вы кто? – заикаясь, спросил Вирус, которому в этот момент расхотелось играть в шпионов, и он малодушно подумал о бегстве.

– Я тот, кто назначил тебе встречу. Больше тебе знать ни к чему. Это твоя работа? – уточнил незнакомец и протянул Витьку ксерокопию дешифрованного текста.

– Моя! Я же писал в донесении.

– Где ты взял шифровку?

– Шифровку? А-а, понял, Вы имеете в виду пергамент! Его мне принёс мой знакомый.

– Фамилия!

– Чья? А, ну да, его фамилия Кошель.

– Кто ещё, кроме тебя, видел дешифрованный текст?

– Кроме меня и Кошеля, ещё Вы и мой куратор.

– Адрес.

– Адрес куратора?

– Адрес твоего знакомого.

– Он живёт на Волхонке, в доме № 24/Б.

– Оригинал текста у него?

– Да, наверное, у него. Впрочем, не знаю. Мне он приносил ксерокопию пергамента. А зачем он Вам?

– Я хочу его убить, – и мёртвая рыба вновь взглянула на Витька.

– Убить?

– Да убить, точнее, застрелить, так же, как и тебя, – спокойно произнёс незнакомец и, вынув из кармана правую руку, в широкой ладони которой пистолет казался игрушкой, выстрелил Вирусу в голову.

Тело Вируса дёрнулось, и как тряпичная кукла сползло со скамейки на тропинку. Незнакомец равнодушно посмотрел на тело собеседника и после короткого раздумья выстрелил ещё раз. Пуля вошла в затылок, но Вирус уже признаков жизни не подавал. Бывший агент и бывший похититель чужих секретов был мёртв.

– Прости, сынок, но сегодня я представляю интересы другой организации, – усмехнувшись, произнёс киллер и, спрятав пистолет в карман, прогулочным шагом удалился по тропинке вглубь ночного парка.

На следующий день поздно вечером в квартиру Кошеля позвонили. Кошель взглянул на экран домофона: высокий незнакомый мужчина с крупной головой, украшенной седеющим «ёжиком», стоял у входной двери подъезда и терпеливо ждал ответа. В правой руке он держал листок бумаги, видимо, с адресом.

– Я Вас слушаю, – обратился Кошель к позднему посетителю.

– Я майор ФСБ Ковтун. – сказал незнакомец и поднёс к объективу камеры бумажку. Теперь Кошель разглядел, что в правой руке незнакомец держал развёрнутое удостоверение.

– Что Вы хотите?

– Скажите, Вам знаком человек по имени Виктор Николаевич Веригов?

– Да, мы знакомы. А что он натворил, и при чём здесь ФСБ?

– Я не могу раскрывать все тайны предварительного следствия, тем более на ступеньках подъезда, скажу только, что ночью он был убит. Не исключено, что опасность грозит и Вам, так как есть версия, что Виктор погиб из-за документа, который Вы передали ему для расшифровки.

– Заходите! – и Кошель нажал на домофоне кнопку.

Несколько лет назад Кошель выкупил у знакомого археолога палубные доски шведского фрегата, затонувшего на Ладоге во время Северной войны, и заказал из них входные двери. Морёный дуб, крепкий, как сталь, и тяжёлый, как гранитный камень, как нельзя лучше подходил для этой цели. Взломать такие двери можно было только при помощи взрывчатки.

Гордей остался верен своим привычкам, и кроме хитроумных замков запирал двери ещё на тяжёлый дубовый засов. Он с трудом приоткрыл тяжёлые створки дверей, и пропустил визитёра. Кошель раскрыл рот, чтобы предложить гостю тапочки, как неожиданно ему в лоб упёрся холодный ствол пистолета.

– Если будешь делать то, что я скажу, не пострадаешь, – глухо произнёс визитёр и резко развернул Гордея к себе спиной. Теперь пистолет упирался антиквару в затылок.

– Пошёл вперёд.

Гордей послушно прошёл в зал.

– Мне нужен старинный пергамент с шифровкой. Отдай, и мы разойдёмся, как в море корабли.

– Он в верхнем ящике стола. Там… в сафьяновой папке, – сипло произнёс антиквар, у которого от страха пересохло в горле.

Продолжая держать хозяина квартиры под прицелом, посетитель осторожно открыл ящик стола и достал кожаную папку.

– Умные люди для таких гостей, как я, держат в ящике стола заряженный и снятый с предохранителя пистолет, – усмехнулся незнакомец. – А ты, я вижу, дилетант! – и кинул папку Гордею. – Достань пергамент и положи на стол.

Кошель покорно извлёк из папки прозрачный файл с пергаментом и положил на край стола.

– Запись с видеокамер наблюдения ведётся? – буднично продолжил разговор грабитель.

– Нет, – пролепетал Кошель. – В этом не было нужды.

– Я же говорю: дилетант! Теперь ложись в постель, укройся одеялом с головой. Я сейчас уйду, а ты считай до ста. Громко считай, чтобы я слышал.

Кошель покорно залез с головой под одеяло.

– Раз! – дрожащим голосом громко произнёс Гордей.

– Два! – уверенно продолжил майор и выстрелил антиквару в голову. Шёлковое китайское покрывало стало быстро напитываться красным.

Убийца вздохнул и, ничего не опасаясь, спокойно огляделся вокруг.

– Хорошо живёшь! – обратился он к покойнику, скручивая со ствола глушитель. – Вернее, жил! – поправился киллер и, спрятав пергамент в левый рукав тёмно-серого плаща, покинул квартиру. Входную дверь он специально оставил приоткрытой.

* * *

К тому времени, когда опергруппа прибыла в квартиру убитого антиквара, искать какие-либо следы преступления было бессмысленно. Соседи и просто посторонние люди, проявив смекалку и небывалую резвость, задолго до приезда милиционеров прошлись по шкафам, сундукам и чуланам квартиры в поисках чего-нибудь ценного. Причём их не смущало наличие в постели окровавленного труппа хозяина квартиры. Коллекции редких картин, орденов, холодного оружия, старинных икон и наборы столового серебра и постельного белья растащили в мгновенье ока.

Во время осмотра места преступления старый и много повидавший на своём милицейском веку эксперт обратил внимание следователя, что картины не были вульгарно вырезаны из дорогих рам, а аккуратно сняты с подрамника.

– Значит, приложили руку коллеги по цеху, – предположил следователь, под ногами которого громко хрустели осколки китайского фарфора.

– Здесь следов больше, чем на площади в базарный день, – сокрушался эксперт. – Всё затоптано, залапано, затёрто! Разбираться в этой мешанине долго и, главное, бесполезно. Нет, преступник определённо профессионал. Ведь он мог просто поджечь квартиру, но он поступил умнее: оставил дверь открытой, и теперь на месте преступления столько следов, что проверять все возможные версии можно до моей пенсии.

– Она у тебя не за горами, – усмехнулся следователь, поднимая с пола пустой прозрачный файл. – Вот ещё одна загадка: какой документ хранился в этом файле? Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем.

– Он сознательно пытается пустить нас по ложному следу. Ведь пришёл он, вероятнее всего, за какой-то конкретной вещью, и, видимо, очень ценной, раз уж решился на убийство.

– Может, и не за одной вещью, а за целой коллекцией. Покойный был известен в своём кругу, как знаток и крупный владелец иконописи, которую в квартире мы не наблюдаем. Даже не представляю, как составить опись похищенного! Конечно, я опрошу всех коллекционеров города, с которыми покойный имел дело, и возможно, что-то прояснится, но коллекционеры – народ скрытный, и редко кому доверяют свои тайны.

Оперативная группа работала до самого утра, после чего их сменила другая группа оперативников и экспертов, и работы возобновились с новой силой. Когда закатные лучи солнца проникли в квартиру покойного антиквара, следователь располагал композиционным портретом мужчины, возможно, преступника, которого видела пенсионерка из окна своей квартиры, расположенной на первом этаже особняка. На счастье, пенсионерка в далёком прошлом была художником-оформителем, поэтому быстро набросала портрет незнакомца.

– Полный абзац! – уныло произнёс следователь. – Старушка, видимо, находилась под сильным впечатлением случившегося, вот и набросала классический портрет злодея: маленькие злые глазки, квадратный подбородок, волосы короткие торчком, лоб узкий, покатый. Даже воротник плаща поднят! В комиксах злодеев именно так и изображают!

– На майора Ковтуна похож! Он из «конторы», я с ним на прошлой неделе по одному делу работал, – буднично произнёс эксперт, бегло взглянув на рисунок через плечо следователя.

– Скажешь тоже! Мне что, докладывать начальству, что предполагаемый преступник носит погоны майора ФСБ? А из всех доказательств – показание впавшей в маразм старушки. Нет уж, увольте!

Квартиру осмотрели и опечатали, ценности описали, труп вывезли. Всё! Можно ставить точку. На канцелярской корочке, чуть выше надписи «уголовное дело», с каждой минутой всё явственней проступал силуэт до боли знакомой и ненавистной в следственных подразделениях птицы.

Когда через два месяца предварительное следствие по факту убийства гражданина Кошеля Г.И. зашло в тупик, птичий призрак реально обрёл свои зловещие черты и самодовольно расправил крылья.

– Глухарь! – горько произнёс убелённый сединами прокурорский следователь и бросил пухлую папку с уголовным делом в сейф. По иронии судьбы уголовное дело легло поверх не менее пухлого дела по факту убийства гражданина Веригова В.Н., числившегося в милицейских досье не иначе, как хакер по кличке Вирус. Объединить эти два дела в одно уголовное производство у следователя никаких оснований не было. Более того: на днях дело по убийству хакера неожиданно затребовало к себе местное отделение ФСБ.

– Баба с возу – кобыле легче! – довольно произнёс седой следователь, подшивая в дело последние справки.

Неожиданно его взгляд задержался на заключении трассологической экспертизы, которое он перед этим подшил, не читая. С минуту он молча взирал на фотографию пули, потом торопливо достал из сейфа дело по убийству антиквара. Сравнив фотографию пули изъятой из черепа антиквара и фотографии двух пуль, найденных в голове хакера, следователь без заключения эксперта догадался, что выпущены они из одного оружия: слишком явно проступали характерные насечки на телах крутолобых девятимиллиметровых пуль от пистолета ПМ.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – уныло произнёс следователь. – Вот тебе и избавился от дела! Теперь придётся дела объединять в одно производство, и «контора» вряд ли заберёт это дело к себе: для них убийство антиквара – обычная «бытовуха», и интереса не представляет.

«Глухарь» беспокойно зашевелился, но насиженного места не покинул. Дело по убийству антиквара Кошеля Г.И. продолжало оставаться в разряде «неочевидных».

 

Глава 2

Серые осенние дни за окном моей палаты проходили сплошной чередой больничного однообразия. Как назло, медсестры в этом лечебном заведении были бесконечно далеки от своих коллег из немецких порнофильмов, поэтому ухаживать за ними у меня не было никакого желания. Телевизионная программа изобиловала многочисленными сериалами, в которых любовные похождения героев переплелись в такой клубок, что до инцеста оставался один шаг. Но больше всего меня угнетало моё бездействие. Чтобы как-то оправдать своё пребывание в больнице, я решил продолжить милую болтовню с доцентом Терентьевым и попутно раскрыть мировой заговор. Ну хоть какая-то польза от меня будет!

Но Спиридона Марковича я не нашёл.

– Скажите, а где больной Терентьев? – обратился я к заведующему отделением, который в тот день лично совершал обход больных.

– А зачем он Вам? – неласково осведомился завотделением, продолжая что-то выискивать в моей карточке.

– Да, знаете ли, занятный старикашка! Интересно с ним пообщаться.

Заведующий отделением оторвался от амбулаторной карты и строго взглянул на меня.

– Молодой человек, Спиридон Маркович хоть и шизофреник, но человек в нашем городе уважаемый, и мне не хотелось, чтобы Вы над ним смеялись.

– Он что, и правда шизофреник?

– А почему Вас это так удивляет?

– С виду человек более чем нормальный, мыслит логически.

– А Вы что хотите, чтобы он, как имбецил, слюни пускал? К вашему сведенью, при параноидальной форме шизофрении больной не деградирует, и в течение всего времени заболевания остаётся на том же интеллектуальном и социальном уровне. Раньше Терентьев в нашем университете был в числе ведущих специалистов, пока не обнародовал свою теорию про мировой заговор. Классический случай паранойи.

– Теорию про что? – не веря своим ушам, переспросил я.

– Про мировой заговор! После этого его карьера пошла под уклон. В научных кругах над ним начали смеяться. Он, естественно, пытался отстоять свою точку зрения, и чем больше он старался, тем больше над ним смеялись. Кончилось всё сердечным приступом и последующим увольнением на заслуженный отдых. В университете ему готовили торжественные проводы, но Спиридон Маркович к тому времени уже впал в глубокую депрессию и на проводы не пришёл. После этого случая коллеги по кафедре на него повесили ярлык сумасшедшего и прервали с ним всяческие отношения. Терентьев человек одинокий, это, знаете ли, усугубляет заболевание, вот мы и кладём его при первой возможности в стационар. По-хорошему его бы надо в психоневрологический диспансер, но это окончательно добьёт старика. Так что общаться Вы, молодой человек, с Терентьевым можете, но упаси Вас бог причинить ему хоть какой-то вред! Не посмотрю, что Вы больной и у Вас рёбра переломаны!

После ухода заведующего отделением и его свиты, я долго обдумывал полученную информацию.

– Надо же было нарваться на параноидального шизофреника! А ведь я ему почти поверил! Может, это у меня шизофрения? Может, это меня пора в психоневрологический диспансер изолировать? Правду говорят, что контузия – вещь коварная: сначала мучают головные боли, потом веришь в мировой заговор, а потом объявляешь себя Наполеоном или Александром Македонским – кому как нравится!

– Жалеете, что связались с сумасшедшим? – раздался знакомый голос. На соседней кровати, с газетой в руке сидел Спиридон Маркович и, как ни в чем не бывало, качал ногой. – По воле случая, я находился рядом, и всё слышал, – разъяснил доцент. – Я привык к подобным высказываниям. Меня утешает, что раньше и Циолковского считали сумасшедшим, да и не его одного. Так уж устроен наш мир: всё, что не укладывается в привычные рамки – ересь! Раньше за это жгли на кострах, теперь пытаются упечь в сумасшедший дом. Чувствуете, какой прогресс? Ну, что? Продолжаем разговор или у Вас срочные процедуры? – ехидно спросил доцент.

– Продолжаем, – с трудом выдавил я и, сделав над собой ещё одно усилие, улыбнулся.

– Вот и чудно! – обрадовался незваный гость. – Не бойтесь, юноша! Даже если я действительно сумасшедший, то не буйно помешанный, и шизофрения воздушно-капельным путём не передаётся, так что угроза заражения исключается полностью. Пошли ко мне в палату, там у меня телевизор имеется, посмотрим последние новости.

Палата у Спиридона Марковича оказалась одноместной и уютной. Терентьев включил переносной телевизор и настроил на местную программу. Новости надо были неутешительными: в республике шла криминальная война за передел собственности, и милицейские власти только и успевали фиксировать вооружённые стычки враждующих группировок, да подсчитывать труппы. Камнем преткновения был тот же Тарский нефтеперерабатывающий завод, являвшийся головным предприятием нефтяного холдинга «Чёрное золото».

Два хозяйствующих субъекта оспаривали права на владение химическим гигантом в суде, и ещё десяток группировок пытались решить вопрос силовыми методами. Даже невооружённым взглядом было видно, что власть не в состоянии контролировать создавшуюся ситуацию.

– Ещё немного, и в республике объявят чрезвычайную ситуацию, после чего введут президентское правление с комендантским часом, вооружёнными патрулями на улицах и прочими прелестями, – спокойно резюмировал хозяин палаты, не отрывая взгляда от телевизора. – Всё идёт по плану!

– По какому плану?

– По плану господ Кукловодов.

– Ах, да, совсем забыл – всемирный заговор! – усмехнулся я, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.

– Не юродствуйте, юноша! Это действительно один из элементов большой игры, который принято называть мировым заговором. Вы находитесь во власти стереотипов. Для Вас понятие всемирный заговор – это кучка злобных капиталистов, плетущих паутину своих гнусных замыслов в старинном замке, где-то в горах Черногории или тайных подземных убежищах на одном из необитаемых островов, затерянных в голубом безбрежье Атлантики.

– Приблизительно так! – согласился я, продолжая саркастически улыбаться.

– Сопоставляя мировой масштаб с нашей не самой большой республикой, скажем честно, захолустьем государства российского, Вы говорите сами себе, что всё это бред! Зачем заговорщикам наши Палестины? Для заговорщиков мирового масштаба Тарский нефтеперерабатывающий завод – это мелочь! Даже весь холдинг «Чёрное золото» со всеми нефтяными месторождениями мелочь. Так?

– Да, именно так!

– А кто Вам сказал, что конечная цель заговора – нефть?

– А разве не так?

– Нет! Я не отрицаю, что нефть стоит очень дорого, но в нашем случае нефть только прикрытие. Кукловоды используют местную заварушку в своих целях. Каких? Этого я пока не знаю.

– Слава богу, а я-то думал, что Вы знаете всё на свете, и уже стал комплексовать!

– Скажите, мой недоверчивый друг, когда ссорятся соседи на коммунальной кухне, они бьют друг другу физиономии или поджигают кухню?

– Никогда не жил в коммуналке, но могу предположить, что имеет место классический мордобой, описанный ещё в двадцатом веке Ильфом и Петровым.

– Совершенно верно. Тогда зачем, скажите на милость, взрывать головной офис «Чёрного Золота», который рано или поздно будет твоим?

– Возможно, имела место акция устрашения.

– Значит, Вы настаиваете, образно говоря, на поджоге кухни? Не проще ли организовать пару-тройку покушений на членов Совета директоров, и тем самым добиться желаемого результата без нанесения материального ущерба. Прошу прощения за цинизм!

– Но ведь Вы не будете отрицать, что передел собственности в республике идёт полным ходом.

– Не буду. Более того, он бы давно завершился, если бы в процесс не вмешивались заинтересованные лица.

– Кукловоды?

– Они самые.

– А вы не учитываете, что офис мог взорвать кто-то из криминальных авторитетов чисто из мести: не мне – так никому!

– Учитываю! Но они не сумасшедшие бодаться с такими тяжеловесами, как Кох и будущий президент одной из закавказских республик. Именно эти лица официально оспаривают права на Тарский нефтеперерабатывающий и весь холдинг «Чёрное Золото». Да и организация террористического акта удовольствие не из дешёвых. Получается себе дороже.

– Какой же вывод?

– Кукловодам выгодна политическая и экономическая нестабильность в нашей республике. Она активно отвлекает Москву.

– Отвлекает от чего?

– Я же говорю, что пока не знаю, от чего, но от чего-то существенного. Такой приём часто использовался при ведении боевых наступательных действий во время Второй мировой войны. Наступающая сторона наносила мощный удар по обороне противника. У обороняющейся стороны создавалось впечатление, что именно это место противник выбрал для нанесения главного удара. После чего на данный участок фронта стягивались все резервы, а противник в это время наносил удар в совершенно другом месте, и, как правило, ломал даже глубоко эшелонированную оборону. У этой классической схемы только один минус: воинское подразделение, которое имитировало направление главного удара, погибало полностью, но на войне потери неизбежны, и на этот шаг Верховное руководство шло сознательно. Если операция удавалась – командиры получали ордена и внеочередные звания, если наступление захлёбывалось в собственной крови – шли под трибунал, где их действия расценивались, как военное преступление. Так вот, направление главного удара Кукловодов мне неизвестно, но то, что Тарская республика существенно оттягивает на себя силы и внимание федерального Центра, мне ясно, как божий день.

– Значит, Тарской республике уготована участь жертвенного барана?

– Я бы сказал, роль пешки в большой игре, которой жертвуют во имя достижения высших целей.

– Хорошенькая перспектива! – пробормотал я, чтобы как-то скрыть растерянность. – Хотя это всего лишь Ваши предположения, не спорю, в них есть рациональное зерно, да и логика кажется железной, но главного Вы мне так и не доказали…

Я хотел развить мысль дальше, но осёкся, так как очередной телевизионный сюжет о достижениях местных фермеров по взращиванию кукурузы, был прерван экстренным сообщением.

Дальше я ничего не говорил, а молча глядел на экран, где оператор умудрился из толпы мечущихся людей выхватить крупным планом лицо мёртвого президента. Президент Соединённых Штатов Абрам Барак был мёртв! Его тело несли на руках многочисленные охранники, многие из которых были потрясены и плакали, не стесняясь слёз. Потом тело президента погрузили в закрытый чёрный «Кадиллак», который с места рванул по встречной полосе к военному госпиталю, находящемуся на другом конце города. Хотя все понимали, что Президент уже мёртв, но по инерции продолжали действовать так, словно от быстроты действий зависела его жизнь.

В это время в толпе образовалась «воронка», которая одновременно разрасталась и всё больше сжималась к центру вращения. В центре «воронки» несколько сотрудников президентской охраны безуспешно пытались защитить от самосуда чернокожего мужчину. По иронии судьбы, покрывшие себя позором сотрудники охраны, не сумевшие уберечь Президента, самоотверженно спасали его убийцу. Десятки кулаков яростно молотили воздух в надежде достать до убийцы. Толпа неистовствовала, над площадью перед отелем, в котором должен был выступать Абрам Барак, стоял то ли вселенский стон, то ли всемирный вой. Силы были неравными и вскоре центр «воронки» сжался.

И в тот момент, когда толпа остервенело добивала убийцу, а заодно и не выполнивших своего долга охранников, неожиданно пришла помощь. Неизвестно откуда появившийся армейский «хаммер» без церемоний врезался в беснующуюся толпу. Раскидывая переполненных справедливым гневом соотечественников, водитель «хаммера» пробился к центру «воронки» и каким-то чудом втащил внутрь чернокожего убийцу президента. За мгновенье до того, как водитель армейского джипа дал полный газ, окровавленные и растерзанные сотрудники охраны теперь уже покойного президента успели гроздьями повиснуть на автомобиле и вырваться из смертельных объятий налогоплательщиков.

Я перевёл взгляд на Терентьева, который, в отличие от меня, воспринял сенсационную новость спокойно.

– Это тот редкий случай, когда мне жаль, что я оказался прав, и мои прогнозы сбылись, – произнёс он ровным голосом. – Мне действительно жаль американца: он был толковый политик и хороший дипломат. Барак пришёл на Олимп власти в трудное для Америки время – в разгар экономического кризиса, и многие видели в нём Спасителя. Но он не учёл одного: Спаситель всегда должен быть готов сменить белые одежды на терновый венец Мученика. Вспомните, что стало с сыном плотника, который въехал в Иерусалим на осле, а потом двенадцать учеников провозгласили его Спасителем – его распяли!

– Что же будет дальше? – оторопело спросил я.

– Дальше настанет наша очередь взойти на Голгофу. Теперь я знаю направление главного удара – это Россия! Беда в том, что наша многострадальная Родина так огромна и имеет так много уязвимых мест, что указать, куда именно упрётся остриё копья Кукловодов, я пока не могу. Находясь в стенах больницы, я страдаю от недостатка информации: мне нужен выход в интернет! К сожалению, моя скромная пенсия не позволяет мне приобрести даже нетбук, поэтому я, когда был здоров и хватало денег, посещал интернет-кафе. Сейчас же мне приходится довольствоваться лишь периодикой, а это сильно затрудняет мою работу: не та оперативность, да и объём требуемой информации несопоставим.

– Странное совпадение! – бодро, но с явным налётом фальши произнёс я, вспомнив о пятидесяти тысячах, оставленных мне звездой русского романса Дуней Грач, она же Варвара Звездогляд. – Совсем недавно я приобрёл ноутбук для личного пользования, но сейчас он у меня валяется в камере хранения вместе с остальными вещами, без надобности. Если Вы не против, то я предоставлю его Вам в круглосуточное, и даже в круглогодичное пользование и обеспечу подключение к «мировой паутине».

– Это было бы чудесно, молодой человек! – со смущённой улыбкой произнёс доцент Терентьев, и щёки его порозовели от удовольствия. – Только круглогодично мне компьютер не требуется: вряд ли я столько проживу!

На следующий день я с утра стал приставать к дежурной медсестре с неприличным предложением. Медсестра была страшненькая, как ночь в реанимации, и к тому же успела войти в тот «забальзамированный», простите, «бальзаковский» возраст, когда про женщину, чтобы не обидеть, говорят, что она в самом соку или … баба ягодка опять. Медсестра Гузель была ягодкой в собственном соку. Она трезво оценивала свои шансы и не верила ни одному моему комплименту.

– Кондратьев, ты сексуальный маньяк или извращенец? – спросила она напрямую, когда ей надоели мои ухаживания.

– Ни то и ни другое, просто я нормальный здоровый мужчина, но измученный длительным воздержанием.

– Понятно: оголодал! А на безрыбье и тётушка Гузель сгодится! Не получится, Казимир, и насчёт своего здоровья ты явно погорячился! Но если уж так сильно невмоготу, сходи на городскую набережную. Там сейчас с десяток массажных салонов открылось с полным набором сексуальных услуг, только плати! Как говорил офицер-чеченец, находившийся у нас на лечении после ранения: «Любой каприз за ваши «боевые»!

– Боюсь, что в этом больничном наряде меня и там не примут, подумают, что из дурдома сбежал.

– Ладно! Пойдём в кладовую, я тебе одежду выдам.

– И документы! – произнёс я, не веря в удачу.

– И документы! – согласилась Гузель

– А с чего ты вдруг добренькая стала? – проявил я запоздалое подозрение.

– Сегодня в ночную смену молоденькая стажёрка заступает. Так вот боюсь, как бы ты её в отпуск не отправил.

– В какой отпуск?

– В декретный! Одевайся быстрее, на все твои кобелиные радости даю пару часов, иначе можем оба погореть! Понятно?

Через полчаса я был в сбербанке, где снял пятьдесят тысяч, а ещё через час возвращался в ставшую для меня родной Первую республиканскую больницу. В руке у меня была коробка с новеньким ноутбуком, на который я потратил большую часть снятых со счёта денег. По пути я зашёл в парфюмерный магазин «Болгарская роза», где приобрёл для тётушки Гузель духи в красивой бархатной коробочке. Не знаю, как насчёт запаха, но название духов мне понравилось: на чёрном бархате золотом было начертано «Коварство и любовь».

– «Коварство и Любовь»? – удивилась Гузель, когда я подарил ей коробочку с духами. – Интересно, и чего же там больше: коварства или любви? – усмехнулась медсестра, пытаясь рассмотреть содержимое пузырька на свет.

– Там больше спиртосодержащей жидкости и немного цветочного парфюма, – предположил я и ошибся. Духи оказались с приятным горьковатым запахом, который будил во мне смутные желания.

 

Глава 3

Никто не кричал: «Курсант Бодрый, на полосу препятствия, марш»! О том, что ему предстоит бежать по «тропе больших и малых подлянок» (по-другому это упражнение и не назовёшь!), Бодрый узнал вчера вечером, когда, истерзанный морально и физически, после спецзанятий пришёл в свой «люкс». На мониторе постоянно включённого компьютера (выключать строжайше запрещено!) «висело» уведомление о расписании завтрашних занятий. В 8 часов значилось преодоление полосы препятствий на участке № 5.

Изуверы! Бежать, прыгать, падать и кувыркаться сразу после завтрака! Кормили в «учебке», как на убой! В первое время Цыганков, он же Бодрый, ел жадно и много, но вскоре понял, что «халявная жрачка» ему выходит боком, в буквальном смысле: у него появилась одышка, и при нарастающих физических нагрузках начинало колоть в правом боку. Бодрый перестал объедаться и стал вставать из-за стола с лёгким чувством голода. Так он продержался неделю. На восьмой день на мониторе пришло очередное послание. «Умеренность во всём – есть в жизни меч и щит»! – писал незримый куратор, присутствие которого он чувствовал ежеминутно. Бодрый расценил это, как похвалу. Он привык к мысли, что все его действия непрерывно контролируются и постоянно оцениваются.

С инструкторами он встречался только на занятиях, которые проводились с каждым курсантом по индивидуальной программе. Ни имён, ни званий (если таковые и были) инструкторов Бодрый не знал. Обращаться следовало ко всем одинаково – «товарищ инструктор». К нему обращались тоже безлико – «товарищ курсант», даже без упоминания оперативного псевдонима. Наименование дисциплин не отличалось разнообразием и обозначалось безлико, как и всё в «учебке» – «Д1», «Д2», … «Д9».

Преодоление полосы препятствий относилось к дисциплине «Д5». В сущности, полосы препятствий, какой её привыкли представлять те, кто служил в армии, не было. Был участок местности с огромным заброшенным заводским корпусом, территория вокруг которого заросла кустарником и изобиловала разнообразными ловушками, начиная от открытых водосточных колодцев и кончая учебными минами. Бодрый выполнял упражнение четвёртый раз и правила запомнил хорошо, но пройти полосу до конца ему ни разу не удалось.

На старте его встретил инструктор, на лице которого была чёрная маска. Инструктор молча протянул ему наушник и конверт с заданием. Бодрый вздохнул, нацепил наушник и с треском разорвал конверт. Задание было, как и в прошлый раз: преодолеть 500 метров простреливаемой территории, умудриться проникнуть в заводской корпус и освободить находившегося в одной и комнат заложника.

– Задание понял! – доложил курсант и вернул конверт инструктору

– Выбирайте оружие и снаряжение, – впервые подал голос инструктор и, посторонившись, пропустил Бодрого к веренице стеллажей с имуществом и вооружением. Никаких ограничений в экипировке не было, можно брать столько, сколько унесёшь с собой, но в этом и была первая «подлянка». Первый раз он обвесился оружием и боезапасом, как Рембо и лишь когда вышел на «тропу», понял, что совершил очередную глупость: бежать было тяжело, пулемёт бил по ногам, а многочисленные гранаты и запасные «магазины» тянули к земле. К тому же инструктор от души «поливал» поверх его головы из «Калашникова». Патроны были боевые, и Бодрый, услышав, как над ним засвистели пули, со страху плюхнулся на живот, больно ударившись грудью об один из висящих на нём «магазинов». Превозмогая боль, он пополз по пыльной траве в направлении зияющего пустыми глазницами окон заводского корпуса. Инструктор то ли утихомирился, то ли менял в автомате «магазин», но стрельба прекратилась. Однако стоило Бодрому немного приподняться, как над головой вновь засвистели пули. Одна из них, ударившись в бетонный столб, с противным визгом срикошетила в его сторону, и Бодрый со всего маху ткнулся лицом в репейник.

«Чего я дурака валяю! – подумал он тогда. – Ну, не застрелит же он меня по-настоящему».

До корпуса оставалось метров двести, и Бодрый, оттолкнувшись от земли двумя руками, резко вскочил и, согнувшись под тяжестью ненужной амуниции, рванул напрямую к серому зданию. Стрельбы не было.

Обернувшись на бегу, он увидел, что инструктор отложил автомат и внимательно наблюдает за ним в бинокль.

«Смотри-смотри! – злорадно подумал он, но мысль развить не успел: под правой ногой что-то ослепительно вспыхнуло. В первое мгновенье ему показалось, что он наступил на молнию, а потом на него обрушились раскаты грома. Это была учебная мина в действии. От неожиданности Бодрый, теряя гранаты и элементы экипировки, полетел через голову и плюхнулся на спину.

– Прекратить упражнение! – раздался в наушнике голос инструктора. – Приказываю возвратиться на исходный рубеж.

Бодрый, кряхтя и матерясь, поплёлся к инструктору, по пути собирая потерянное снаряжение.

– Вы убиты, курсант! – ледяным тоном сообщил инструктор. – Как самочувствие?

– Обосраться можно! – чистосердечно признался Бодрый.

– Незачёт, – так же холодно констатировал инструктор и добавил: – В следующий раз, курсант, постарайтесь конкретней отвечать на поставленный вопрос!

– Куда уж конкретней! – проворчал «убитый» и поплёлся в душ.

Второй раз его «снял» снайпер, когда он при помощи штык-ножа разминировал проход и прополз по нему до самого здания. Ободрённый первым успехом, Бодрый уверенно поднялся, вытер со лба пот, улыбнулся – и получил в грудь пулю. Конечно, вместо настоящей пули был шарик с красной краской, но ему было до слёз обидно, когда в наушнике прозвучала знакомая фраза: «Прекратить упражнение! Вернуться на исходный рубеж»!

В третий раз ему удалось добраться до заводского корпуса, и он собирался проникнуть внутрь через неприметную дверь, на которой висела обшарпанная табличка «Запасной выход», когда в наушнике раздался голос инструктора.

– Рекомендую проникнуть в здание через оконный проём на втором этаже, – бесстрастно подсказал спец.

– Ага! Сейчас! Буду я на стене корячиться! – процедил сквозь зубы Бодрый и потянул дверь на себя.

То, что за дверью «растяжка», он понял за секунду до взрыва, когда услышал характерный хлопок. В следующую секунду он, оглушённый взрывом, лежал на спине.

– Что же за жизнь у меня собачья! – с горечью рассуждал он, глядя в голубое бездонное небо и «наслаждаясь» всеми «прелестями» лёгкой контузии. – Лучше бы меня тогда электричка переехала, я бы меньше мучился!

После этого в расписании его занятий появились другие дисциплины, но через неделю его опять погнали на «тропу».

– Гадом буду, если не дойду! – поклялся он сам себе страшной тюремной клятвой и стал выбирать снаряжение. Когда Бодрый вышел на рубеж, у него за спиной висел арбалет с минимальным набором стрел, пояс оттягивала кобура с тяжёлым, но надёжным «Стечкиным», а правая рука сжимала кинжал с длинным тонким лезвием, который можно использовать и как щуп при разминировании, и как холодное оружие в рукопашной. От тяжёлого шлема «сфера» Бодрый отказался, ограничившись маскировочной шапочкой и специальными незапотевающими очками на резиновом ремешке.

Привычно упав на живот, он, как ящерица, быстро и уверенно пополз по пожухлой траве, нанося перед собой короткие удары в дёрн узким клинком кинжала. Мин попадалось мало, и он быстро дополз до бетонной стены серого заводского корпуса, после чего вытянул из чехла арбалет и перевернулся на спину. Первые два выстрела успеха не принесли: стальные крючья на конце капронового шнура, заброшенные в помещение арбалетной стрелой, безрезультатно скребли по бетонному полу и, не найдя зацепки, выпали из окна.

Третья стрела зацепилась за батарею. Бодрый, поплевав на ладони, ухватился за шнур и быстро, как мартышка, забрался в оконный проём. Помещение было пустым, если не считать старых поломанных стульев и парочки выцветших стендов.

Бодрый присел на корточки и замер. Откуда-то из коридора доносились непонятные звуки. Осторожно просунув кинжал в щель между дверным полотном и косяком, он по отражению на клинке убедился, что коридор пуст. Звуки явственно раздавались из кабинета напротив.

Стараясь не наступать на осколки битого стёкла, он на носочках прокрался к двери кабинета. Когда-то в двери этого помещения был замок, но сейчас вместо него зияла дыра, которая позволила рассмотреть, что в кабинете идёт самая настоящая драка. По пыльному паркету катались в обнимку молодой кавказец и белокурая девушка в легкомысленно коротком платье.

В процессе борьбы подол платья задрался вверх, и взору курсанта открылась очаровательная попка, перетянутая розовыми стрингами. Пока парень и девушка с переменным успехом пытались вырвать друг у друга пистолет, Бодрый, у которого шесть месяцев не было женщины, зачаровано глядел на восхитительную белокожую попку.

– Да, да! Я помню: надо спасти заложника! – сказал он сам себе, очнувшись от наваждения и, подкравшись, коротким натренированным ударом «вырубил» кавказца. Парень перестал сопротивляться и выронил пистолет. Девушка с облегчением вздохнула, подняла на него глаза и улыбнулась.

– Спасибо, мой герой! – произнесла она, пытаясь левой рукой прикрыть разорванное на груди платье. Бодрый, улыбнувшись в ответ, стыдливо отвёл глаза. В этот момент белокурая красавица правой рукой дотянулась до пистолета и выстрелила спасителю в лицо. Шарик с красной краской ударил в переносицу и забрызгал стёкла незапотевающих очков.

– Твою мать! – прошептал обескураженный курсант.

– Без обид! – сказала девушка-террорист и, похлопав его ладошкой по плечу, исчезла в дверном проёме.

– Курсант! Можете вернуться на исходную позицию, – прорезался в наушнике голос инструктора.

– Надо же так облажаться! – корил себя Бодрый. Горечь поражения скрашивало лишь то, что за все муки и страдания, перенесённые им в ходе четырёх безуспешных попыток спасения заложника, инструктор всё-таки поставил ему зачёт. Однако этот жизненный урок оставил в душе курсанта тяжёлый осадок. После этого случая Бодрый перестал доверять кому-либо. И ещё долго в каждой молодой женщине подсознательно искал черты белокурой девушки-террористки.

Однако процесс обучения был крайне насыщенным, и вскоре Бодрый, перестав заниматься самоедством, переключился на другие задания. Занятий было много, но, по большому счету, на каждом курсанта учили, прежде всего, думать. На первом занятии по огневой подготовке (дисциплина «Д7») инструктор легко, почти играючи, всадил три пули из обыкновенного армейского ПМ в «десятку» грудной мишени и, заметив восхищённый взгляд новенького курсанта, усмехнувшись, сказал:

– Я научу тебя стрелять на звук, на вспышку, на бегу, в падении, и из всех неудобных положений, которые может принять твоё тело. Ты будешь знать наизусть разборку и сборку всего, что стреляет, включая зарубежные образцы. Оружие станет частью твоего тела, продолжением твоей руки, ты будешь чувствовать его не только кожей, но и всеми нервными окончаниями. Но при этом хорошенько запомни: если дело дошло до огневого контакта с противником – ты на грани провала. Главное оружие разведчика не «глок» и «беретта», главное оружие разведчика – его голова. Так что советую не подставлять её под пулю. Пуля ведь, в отличие от тебя – дура!

После этой банальной проповеди инструктор с закрытыми глазами разобрал и собрал ПМ, снарядил «магазин» и, не целясь, с разворота послал в мишень ещё три пули.

– Лихо Вы это…! Как это Вы так, не прицеливались, а все пули кучненько так! – восхитился Бодрый.

– Я прицелился ещё до того, как направил на мишень оружие, – буднично пояснил инструктор. – Ты, курсант, должен взять за основу простое, но важное правило – каждый произведённый тобой выстрел должен означать стопроцентное поражение противника, потому что в жизни гораздо сложней, чем на стрельбище, и второго выстрела может не быть!

К огромному удивлению Бодрого, в числе изучаемых дисциплин были и основы актёрского мастерства (дисциплина «Д6»). Искусству перевоплощения его обучал инструктор, который, в отличие от остальных, не скрывал своего лица, носил старомодный гражданский костюм с галстуком «бабочкой» и просил называть его Мастер. Мастер был сухощавым мужчиной среднего роста, с сильно поредевшей седой шевелюрой и нервным лицом. Бодрого он называл не иначе, как «мой юный друг», а когда бывал им недоволен, то «молодой человек».

– Мой юный друг, запомните: мне не нужно, чтобы Вы обезьянничали! – пояснял слуга Мельпомены. – Когда я говорю, чтобы Вы показали мне капитана дальнего плаванья, это не значит, что Вы должны копировать только его походку. И вообще копировать ничего не надо! Ходить враскорячку может каждый! Где капитан? Я не вижу капитана! Передо мной какой-то пьяный матрос, которого бросает из стороны в сторону, а капитана, простите, как не было, так и нет! Я Вам, молодой человек, не верю! Не верю! Капитан на судне – царь и бог! Это, прежде всего, человек высоких моральных качеств, высококлассный специалист, человек железной воли! От его решений зачастую зависит жизнь всего экипажа, и этот человек знает себе цену. Человек, облечённый таким доверием, не может ходить, сгорбившись и засунув руки в карманы, как Вы мне сейчас пытались показать. Где офицерская выправка, где разворот плеч и высоко поднятый подбородок? Вы же мне пытаетесь играть, а Вы должны быть этим капитаном! Забудьте о штампах. Смотрите! – и Мастер, нервно дёрнув щекой, вышел на середину комнату.

Бодрый открыл рот: инструктор у него на глазах из тщедушного старика превращался в продублённого всеми ветрами «морского волка». Он расправил плечи, заложил левую руку за спину, и кажется, стал выше ростом. Движения его стали скупыми и неторопливыми, а на лицо легла печать благородства и непоколебимой уверенности. Упрямо сжатые губы и волевой подбородок, выдавали в нём человека решительного, способного на поступок.

«Морской волк» неторопливо развернулся всем корпусом и, умудрившись с высоты небольшого роста взглянуть на своего подопечного свысока, неожиданно хорошо поставленным командирским голосом гаркнул: «Юнга! Ко мне»! От неожиданности Бодрый резко вскочил и при этом больно ударился коленкой о крышку стола.

– Вольно! – нормальным голосом сказал вышедший из образа Мастер. – Ну что, юноша, понятно?

– Не совсем, – ответил подопечный, потирая ушибленное колено.

– Конечно, Вам, курсант, должно быть непонятно. Вы ведь, молодой человек, никогда не слышали о системе Станиславского. Это я так… машинально спросил! Простите старика!

После этого следовала полуторачасовая лекция о Станиславском, Немировиче-Данченко, и о мучительной, но сладостной каторге по имени «театр». В конце пространного монолога Бодрый понял, что к системе Станиславского он, в своей непутёвой жизни, сам того не ведая, прибегал неоднократно, когда надо было не просто соврать, а соврать убедительно.

– Был у меня на зоне кореш, который мог мгновенно «перекинуться» хоть в Кума, хоть в Хозяина, хоть в Генерального секретаря, – вклинился в диалог Бодрый, улучив момент, когда Мастер, переводя дух, утирал огромным носовым платком раскрасневшееся лицо. – Кликуха у него была занятная – Сашка-Кино. И ведь что интересно: он не обезьянничал, как Вы говорите, а как бы в их шкуру влезал! И до того, подлец, это красиво делал, что его к самодеятельности привлекли. Он потом по УДО, в смысле по условно-досрочному вышел.

– И за что же этот талантливый юноша попал в места не столь отдалённые? – спросил Мастер, несколько удивлённый резким переходом от творчества Станиславского к похождениям уголовника Сашки-Кино.

– Да он на воле лохов по-крупному «разводил», – охотно пояснил бывший заключённый, а ныне курсант Бодрый.

– Чего, чего? – переспросил потрясённый последователь Станиславского.

– Я говорю, что Сашка был «мошенник на доверии»! Ему люди деньги в руки сами совали, потому что верили ему, как родной маме. Рожа у Сашки, надо сказать, была породистая, что у твоего профессора! Образование, правда, неполное – шесть классов, да и те, что Сашка успел в «малолетке» закончить, пока его во «взрослую» зону не перевели, но словами, как циркач, жонглировал. Бывало, слушаешь его и забываешь, что перед тобой не депутат очередного созыва, а твой лагерный кореш!

Талантливый был Санек, хотя о Станиславском понятия имел смутные!

Оперативно-розыскную деятельность (ОРД, дисциплина «Д1») преподавал инструктор, который неуловимо напоминал боксёра, давно повесившего перчатки на гвоздь. Небольшого роста, с хорошо развитым торсом и лёгкой походкой, он производил впечатление человека, уверенно шагающего по жизни, и хотя его лицо было скрыто под маской, Бодрому казалось, что на губах инструктора играет лёгкая саркастическая усмешка. Так усмехаются люди, кое-что повидавшие на своём веку и относящиеся к течению жизни философски.

– Я знаю, курсант, что из Вас готовят оперативника для подразделения силовой защиты или группы зачистки. Это, конечно, не бог весть что, и до «нулевого» допуска Вам, как до Китая ра… простите, пёхом, но всё равно Вы по большому счету оперативник, а значит премудростями ОРД должны овладеть в полном объёме, – сказал при первой встрече старый оперативник и с чувством пожал ему руку.

После рукопожатия Бодрый с трудом разлепил пальцы, и понял, что с выводами насчёт того, что спортивная карьера у инструктора в прошлом, он явно поторопился.

– А что такое «нулевой» допуск? – наивно спросил Бодрый.

– Как-нибудь расскажу, – усмехнулся инструктор. – А сейчас давай учиться без скидок и без дураков!

Инструктор сдержал обещание, и в конце учебного курса, когда его подопечный твёрдо усвоил писаные и неписаные правила оперативной деятельности, поведал ему, что значит «нулевой» допуск, или, точнее, допуск по форме «ноль».

– В нашей стране во всех силовых структурах, а также в гражданских организациях, которые имеют отношение к государственным секретам, допуск сотрудника к работе с «секретными» и «совершенно секретными» документами осуществляется при наличии допуска по форме «два». Допуск по форме «один» означает допуск к документам «особой важности». На этом градация допусков в государственных структурах заканчивается. В нашей организации существует ещё и допуск по форме «ноль», который наделяет сотрудника особыми полномочиями, и даёт ему право на самостоятельную оперативно-розыскную деятельность, – вполголоса пояснял бывалый опер. – Такой допуск имеют только резиденты, а они, как тебе известно, подчиняются только Директору или его Заместителю по оперативной работе. Скажу тебе, курсант, без преувеличения: работа резидента – это «высший пилотаж»! – уважительно произнёс инструктор, и Бодрому показалось, что за всё время общения у него впервые исчезла с губ саркастическая усмешка.

Занятия по психологии (дисциплина «Д9») Бодрый ждал с особым трепетом. Да и было отчего трепетать сердцу молодого мужчины: инструктором по этой дисциплине была Линза. Так как они были знакомы, Линза не скрывала лицо под маской, и Бодрый с нескрываемым удовольствием любовался ею. Занятия с ней напоминали беседу двух старых приятелей, в ходе которой Линза делала существенный упор на умение прогнозировать поведение человека в различной обстановке, а если надо, то и манипулировать самим человеком.

Время пролетало незаметно, и Бодрый, вернувшись после занятий в свой «люкс», с надеждой всматривался в окошко дисплея, вновь выискивая в расписание занятий аббревиатуру «Д9». Встреча с Линзой была для него маленьким праздником среди бесконечной череды учебных буден, но однажды в конце занятия Линза положила ладонь поверх его руки и неожиданно произнесла:

– Это наша последняя встреча! С завтрашнего дня у тебя будет новый инструктор.

– Почему? – глупо спросил Бодрый, чувствуя в животе неприятный холодок.

– Потому что я уезжаю, – просто ответила она. – Со временем ты узнаешь, что люди нашей с тобой профессии редко засиживаются на одном месте.

– Уезжаешь…? Куда?

– Ах, Бодрый! Чему я тебя учила? Ты ведь знаешь, что…

– Что на этот вопрос ты не ответишь!

– Правильно! Не отвечу, и задавать такой вопрос будущему оперативнику непрофессионально. У тебя будет хороший инструктор, обещаю, что он тебе понравится.

– Я его уже ненавижу!

– Это пройдёт. А мы с тобой ещё увидимся, только чувствую, нескоро и в непростой обстановке.

На прощанье Линза взлохматила ему рукой волосы и покинула комнату.

На следующее занятие по психологии пришла дородная женщина-инструктор, которая перешагнула сорокалетний рубеж. Весёлая, шумная, в цветастом платье и румянцем во всю щёку, она, казалось, заполнила собой весь кабинет, и Бодрый не заметил, как она вовлекла его в «свою орбиту», обрушив на него целый водопад вопросов. Бодрый не успевал ответить на первый вопрос, как инструктор, не дослушав, задавала вопрос совершенно из другой области и, заметив его смущение, заразительно смеялась, довольная произведённым эффектом.

– Можете называть меня Ириной Николаевной! – представилась она и тут же задала очередной вопрос: – Скажите, курсант, что Вы будете делать, чтобы познакомиться с девушкой?

– Какой девушкой?

– Ну, скажем, милой, но не красавицей, лет этак двадцать пять, двадцать семь, образование пусть будет высшее, то есть не дура, имеющая определённый опыт в общении с противоположным полом, но бездетная и вниманием мужчин не избалованная.

– А как я узнаю, что у неё высшее образование и вниманием мужчин она не избалована? – удивился Бодрый.

– Элементарно, Ватсон! – рассмеялась Ирина Михайловна. – Посмотрите на её причёску, платье, макияж, наличие или отсутствие маникюра, ширину бёдер… в конце концов, на безымянный палец правой руки.

В ответ Бодрый набычился и упорно молчал.

– Понятно, курсант, – вздохнула Ирина Михайловна. – Судя по всему, это Вы не избалованы вниманием противоположного пола. Вот уж не думала, что мне придётся делиться с вами женскими секретами. Ну да ладно! Начнём с азов. Вы когда-нибудь слышали о дедуктивном методе Шерлока Холмса? Напоминаю: это когда великий сыщик, призвав на помощь внимание, логику и весь свой опыт, по незначительным деталям и неприметным мелочам восстанавливал всю картину преступления. Помните, что он сказал Ватсону, когда тот купил себе врачебную практику?

– Не помню.

– Он сказал, что Ватсону повезло, и он купил гораздо лучшую медицинскую практику, чем его знакомый доктор.

– И как он это узнал?

– По степени стёртости ступеней! Если доктор хороший и пользуется среди пациентов отличной репутацией, то круг его пациентов будет постоянно расширяться, а значит, к нему на приём будет ходить всё больше и больше людей. Следовательно, ступени перед его домом будут более истёртыми, чем перед домом врача, не обладающего отличной репутацией.

– Понятно. А если в доме раньше был не кабинет врача, а например – пивная?

– Чудесно, курсант! Я вижу, Вы начали мыслить логически. Ваша версия насчёт пивной могла иметь логическое продолжение, но только в России. Шерлок Холмс, как Вы помните, жил в Лондоне, то есть в столице Англии. А англичане очень дорожат своими традициями, и никогда, слышите, никогда не устроят паб на месте больницы, равно как и не поместят больницу на месте бывшего паба. Это у нас в России могут устроить на месте храма бассейн, а потом возвести на месте бассейна храм.

Теперь вернёмся к нашей воображаемой девушке. Предположим, что она является носителем секретной информации, и Вам необходимо войти к ней в доверие, потом влюбить её в себя и в перерыве между сексуальными утехами выведать нужную вам информацию.

– Я что, должен с ней спать?

– Боже мой! С кем приходится работать! Только не говорите, что Вы девственник и на Вашем счету нет пары-тройки загубленных девичьих сердец. Можете не спать, можете играть с ней в шахматы или заниматься вышиванием гладью – это Ваше дело, но необходимую Вам информацию Вы из неё должны выудить. Во всём мире агенты всех разведок предпочитают старый проверенный способ – постель. Это же классика! Запомните, если женщина легла с Вами в постель – это значит, что она подсознательно видит в Вас отца своего будущего ребёнка, а значит, она Вам доверяет. И нет в мире такой женщины, которая бы не открыла свою душу, лёжа на плече любимого мужчины. Но для этого Вы должны сделать так, чтобы она заинтересовалась Вами. Как это сделать?

– Я должен понравиться ей.

– Правильно, но как это сделать, если Вы не Ален Делон? К тому же учтите, что вкусы у женщин разнятся, и если для одной Ален Делон – предел девичьих мечтаний, то для другой девушки этот тип мужчины может быть неприемлем. Запомните, курсант, чтобы не действовать методом проб и ошибок, надо собрать как можно больше информации и составить психологический портрет. После чего осторожно приступать непосредственно к процедуре знакомства, но об этом позже.

Вернёмся к началу разговора: Вы спрашивали, как определить её матримониальный статус, уровень образования, наличие детей и опыт в общение с противоположным полом? Всё это Вы должны определять быстро, за тот период времени, пока Ваш взгляд скользит от завитушек на причёске до каблучков.

Самый простой способ узнать, замужем ли женщина – посмотреть на её безымянный палец, но не перепутайте! Это в России замужние женщины носят обручальное кольцо на правой руке, в Америке и Западной Европе, наоборот, на левой. О многом говорят руки женщины. Глядя на руки, Вы сразу поймёте – занимается ли женщина тяжёлым физически трудом, или не поднимает ничего тяжелей тюбика с губной помадой. Если девушка одета со вкусом, но у неё отсутствует маникюр, значит, он ей мешает, либо в работе – врач, косметолог, массажист, скульптор и т. д., либо она занимается исключительно домашним хозяйством и воспитанием детей. Посмотрите на ширину бёдер: если женщина рожала, то бёдра будут заметно шире, чем у бездетной женщины. Обратите внимание, что и как держит женщина в руках.

Если она бережно прижимает к себе пакет с детскими вещами или недорогими продуктами, то перед Вами, скорее всего, добропорядочная жена и заботливая мать. Это довольно сложный типаж. Такие женщины не помышляют об измене. Они ещё не замучены бытом и в целом довольны жизнью. Работать с ними сложно, но интересно.

Если женщина одета безлико, маникюр и макияж отсутствуют напрочь, она судорожно сжимает ручки многочисленных сумок или пакетов, то перед нами мать-одиночка или разведённая женщина, которая, невзирая на молодой возраст, поставила на своей личной жизни жирный крест и живёт ради детей. Здесь необходима длительная и вдумчивая реанимация.

Такая женщина не верит ни в благородного рыцаря, ни в Санта Клауса, ни в лотерейный выигрыш.

Разбитые мечты о семейном гнёздышке, унизительная процедура развода и, как следствие, тяжёлое материальное положение, «наградили» её тяжёлой психической травмой. Поэтому надо потратить много времени и сил, чтобы женщина вновь поверила в бескорыстность и искренность отношений между мужчиной и женщиной. Строя любовные взаимоотношения с такой женщиной не следует забывать о её детях. Некоторые мужчины пренебрегают детьми в силу их малолетнего возраста, а зря! Женщина никогда не поверит в чистоту Ваших помыслов, если увидит, что дети Вас сторонятся. Пусть это звучит цинично, но прежде чем Вас полюбит женщина, Вас должны полюбить её дети!

Девушка одетая дорого, но безвкусно, с высокомерным выражением лица, скорее всего содержанка. Она носит всё, что ей дарит любовник, не заботясь о вкусе. Эти женщины практичны до мозга костей, но при этом не знают истинной природы вещей. Как правило, они малообразованны, и действовать с ними надо решительно, на грани фола. Пусть Вас не отпугивает её строгий заносчивый вид! Такие женщины легко идут на контакт, как только почуют выгоду.

Девушка с короткой стрижкой, в недорогих джинсах и чешской бижутерии, вероятней всего обладает малым достатком, и в повседневной жизни исповедует принцип «ничто так не украшает женщину, как скромность». Из таких девушек получаются верные жены и заботливые мамаши. Предел их мечтаний – заботливый муж, парочка здоровых разнополых детей и трёхкомнатная квартира в центре. Здесь уместен классический вариант ухаживания: конфетно-букетный период, щедро сдобренный немудрёными комплиментами и посещением недорогих ресторанов, незаметно, как бы сам собой, перейдёт в интимную фазу взаимоотношений.

Строго, но со вкусом одетая дама, перешагнувшая тридцатилетний рубеж, с тщательно подобранными украшениями из белого золота и ухоженными руками, может относиться к разряду женщин-руководителей среднего уровня, например, начальник отдела или профсоюзный лидер. У таких женщин редко бывает удачный брак, личная жизнь или совсем отсутствует, или в результате многочисленных проблем находится в состоянии коллапса, поэтому они целиком посвящают себя работе. Женщина такого типа идёт на контакт с мужчиной очень осторожно, боясь вновь потерпеть фиаско. Такая женщина в общении с мужчиной ищет не материальных благ, и не сексуальных утех, а прежде всего стабильность. Она больше всего ценит в партнёре постоянство, умение быть сильным и решительным. Женщина-руководитель не может всегда оставаться лидером, она устала быть сильной, ей хочется побыть слабой и опереться на плечо своего мужчины, почувствовать себя любимой и желанной. Ухаживать за такой женщиной надо тонко, без кавалерийского наскока, но настойчиво. Здесь необходим романтический флёр: чтение любовной лирики должно чередоваться с «безумными», с точки зрения нормальной женщины, поступками. Например, купить у цветочницы целую корзину роз и на виду у всего ресторана бросить цветы ей под ноги или неожиданно прилететь следом за ней в далёкий сибирский городок, куда её послали в недельную командировку, чтобы вместе отметить День Святого Валентина. Вся эта любовная лирика должна быть умело и тонко приправлена ненавязчивой заботой: «Отдохни, любимая! Сегодня вечером я сам приготовлю твои любимые суши. Надеюсь, ты не против копчёного угря»?

Но одно, курсант, Вы должны запомнить твёрдо: кем бы ни была женщина – студенткой, матерью-одиночкой, бизнес-леди, записной красавицей или вульгарной содержанкой, – каждая из них ждёт своего принца на белом коне. Запомните, каждая, невзирая ни на возраст, ни на социальный статус. Дальше дело за малым: Вы должны убедить женщину, что Вы и есть тот самый долгожданный принц.

– И конь в одном лице! – пробормотал Бодрый.

– После составления психологического портрета можете приступать непосредственно к процедуре знакомства, – продолжила Ирина Николаевна, пропустив добавление обучаемого мимо ушей. – Осторожно! Женщины остро чувствуют фальшь, поэтому всё должно быть естественно.

– По системе Станиславского, – вклинился в монолог Бодрый.

– И даже лучше! – улыбнулась Ирина Михайловна. – Вы должны свято верить в то, что знакомитесь с этой женщиной не по заданию Центра, а потому, что она Вам очень и очень нравится. Когда женщина поверит, что Вы в неё влюблены, она простит Вам любую ошибку и оплошность. Мало ли глупостей делают влюблённые мужчины! Я регулярно получаю из Центра выдержки из отчётов о работе бывших подопечных. Это необходимо для внесения коррекции в учебные планы, а также для «работы над ошибками». Обучение проходит более результативно, когда мы разбираем ситуацию на примере чужих ошибок.

Вот один из последних примеров.

Один из моих учеников, чтобы войти в доверие к крупному учёному-ядерщику, решил завести роман с его единственной дочкой. Тридцатилетняя особа была типичным «ботаником», и по-настоящему её интересовали только две вещи: здоровье папы-академика и работа над кандидатской диссертацией. Мой бывший ученик, ободрённый тем, что дочь академика не избалована мужским вниманием, решил не тратить драгоценное время на длительное ухаживание, а обставить всё по-гусарски. Пробормотал что-то вроде: «Я старый солдат и не знаю слов любви…», – после чего полез под юбку. Девушка сначала ошалела от такого напора, а потом поправила очки и напрямую спросила: «Вы меня сразу насиловать будете, или сначала в кино пригласите»?

Согласитесь, это было полное фиаско! Рассчитывать, что после такой любовной прелюдии девушка будет умильно тереться щекой о Ваше плечо и при этом выбалтывать нужную Вам информацию, просто глупо! Женщину сначала надо чем-то «зацепить»; хотя бы ненадолго, но остаться в её памяти. Допустим, Вы зашли за «объектом» в кафе. Как обратить на себя внимание и при этом не вызвать негативную реакцию со стороны «объекта».

– Действительно как?

– Есть много вариантов. Например, Вы легонько касаетесь её плечом, ровно настолько, чтобы она почувствовала лёгкий толчок, и виновато улыбнувшись, говорите: «Извините, я такой неуклюжий»! При этом тембр голоса должен быть мягким, а смотреть Вы должны прямо ей в глаза. Если не можете смотреть в глаза, смотрите в переносицу или чуть выше. При этом у человека создаётся впечатление, что собеседник смотрит ему прямо в зрачки. Запомнили? Толкнули, улыбнулись, посмотрели в глаза, извинились и отошли. Всё! Больше ничего не надо. Будьте уверены: Вас запомнили. Можете садиться за соседний столик и спокойно пить кофе. При этом можно напустить на себя задумчивый вид и пусть на Вашем лице время от времени блуждает лёгкая улыбка, как будто Вы вспоминаете что-то приятное, но известное только Вам одному. Поверьте моему опыту, женщину это точно заинтригует. На следующий день «случайно» окажитесь рядом с ней в переполненном вагоне метро и уступите ей место. Если не получится вариант с метро, столкнитесь с ней на выходе из магазина. У женщин всегда руки заняты сумками, поэтому откройте перед ней дверь, пропустите вперёд, и при этом улыбнитесь, как старой знакомой. Поверьте, когда следующий раз она споткнётся или подвернёт ногу и при этом неожиданно почувствует, что её локоть заботливо поддерживает ваша ладонь, она не сможет промолчать и произнесёт что-то вроде: «Это опять Вы»? Вот здесь, молодой человек, нельзя дать маху. Ни у неё, ни у Вас нет времени на долгие разговоры, поэтому Вы должны сказать что-нибудь такое, что «застрянет» у неё в памяти, вызовет желание продолжить диалог. Опасайтесь пошлостей или банальностей типа «А может это судьба»? Так можно всё испортить. Скажите, например…

– Такой уж у меня дар: оказываться в нужное время в нужном месте! – перебил её Бодрый.

– Неплохо, курсант, – удивилась Ирина Михайловна. – Сам придумал или слышал где-то?

– Слышал где-то, – уклончиво ответил Бодрый. Это было любимое выражение начальника оперчасти (по лагерному – Кума) майора Чернова, который действительно появлялся там, где его ждали меньше всего и в самый неподходящий для зыков момент. После такого визита штрафной изолятор пополнялся новыми сидельцами, а майор уходил проявлять свой дар дальше – в промзону или в комнату свиданий.

– Скажите, Ирина Михайловна, а почему Вы не скрываете от меня своё лицо? – неожиданно для себя спросил инструктора Бодрый.

– Это не по теме занятий, курсант, – усмехнулась она и без нужды поправила подол своего цветастого платья, – но я отвечу. Вы никогда не встретите меня ни на Тверской, ни на Невском, ни в кино, ни в супермаркете. Я никогда не покидаю территорию учебного центра.

– Почему?

– Потому что тот мир для меня не существует! – сказала, как отрезала.

Было в её голосе что-то такое, отчего желание вести дальнейшие расспросы у Бодрого сразу пропало.

– Рассмотрим следующую ситуацию: Вам надо проникнуть в незнакомую квартиру. Причём не ворваться, и не воровским способом, а сделать так, чтобы хозяева квартиры сами пригласили Вас на чашку чая. На всё про всё времени у Вас ровно час. Итак, ваши действия, курсант!

…Занятия продолжались, как ни в чём не бывало.

 

Глава 4

Костя Ковтун родился в Марковке – небольшом украинском селе, расположенном на границе с Воронежской областью. Близость России наложила на село свой отпечаток: все жители Марковки говорили на странной смеси украинского и русского языков. Этот местный диалект директор сельской школы – выходец из Прикарпатья, гордо именовавший себя гуцулом – презрительно называл «хохляцкой мовой».

Дед Кости, Опанас, был известный пасечник, и среди односельчан считался человеком зажиточным, поэтому держался особняком. Ещё будучи нестарым мужчиной, овдовел Опанас, и хотя молодых да пригожих хохлушек, желавших войти в его дом хозяйкой, было немало, больше он так и не женился.

Через три дня после смерти жены запряг Опанас коня в тарантас и, не говоря никому ни слова, выехал со двора. Вернулся Опанас вечером следующего дня. Рядом с ним с узелком в руках сидела в тарантасе его дальняя родственница Матрёна. В своей многодетной семье была Матрёна самой младшенькой. Тихая, незлобивая, она сильно отличалась от старших братьев и сестёр, которые после того как научились ходить, сразу начинали искать, где бы что украсть и с кем бы подраться. Когда старшие братья обижали её, она, вместо того чтобы вцепиться им в нечёсаные вихры, как делали другие сёстры, тихонько плакала и старалась спрятаться за печку или на сеновале.

– Дурочка! – кричали довольные братья.

– Убогонькая! – жалостливо вздыхали соседи.

Так и повелось, что и родня и селяне считали Матрёну местной дурочкой. Когда Матрёне исполнилось семнадцать лет, к ним домой на расписном тарантасе неожиданно приехал дядько Опанас. Привёз Опанас с собой жбан медовухи, да медовых сот в подарок целый берестяной короб. Матрёне Опанас тихонько от всех сунул в карман целый кулёк конфет «Раковая шейка».

– Дякую, дядько! – смущённо поблагодарила родственника Матрёна.

В ответ Опанас как-то странно улыбнулся и внимательно оглядел девушку. Матрёна окончательно смутилась и убежала в ригу, где, зарывшись в свежее пахучее сено, с удовольствием грызла подаренные ей карамельки. Ближе к вечеру там же в риге её отыскал отец.

– Вот что, дочка! – дыхнув медовухой, начал отец. – Дядько Опанас за тобой приехал, просит отдать тебя ему в работницы, а точнее, в няньки. Будешь за его Оксаной, пока она малая, приглядывать, а дальше как бог даст! Из родной хаты тебя никто не гонит, но мой тебе совет дочка: соглашайся! Потому как кто тебя, дурочку, замуж возьмёт? А Опанас мужик зажиточный, так что и при деле будешь, и с куском хлеба.

– Как скажете, тату! – потупившись, молвила Матрёна.

– Ну, вот и ладно! – произнёс довольный отец. – Ступай, собирайся.

Уже сидя в тарантасе, обернулась Матрёна, напоследок окинула взором сквозь слёзы многочисленную родню да родную хату.

– Храни тебя бог, дитятко! – перекрестила её стоявшая подле тарантаса мать. – Господь милостив! Может, ещё вернёшься в родную хату, ведь не навсегда уезжаешь!

Оказалось, навсегда. Была Матрёна в работе по дому расторопной, в своей двоюродной племяннице Оксане души не чаяла, и относилась к ней, как к родной дочке.

Шли годы: Оксана заневестилась, и у Матрёны некогда чёрные, как смоль, косы сединой, как инеем, покрылись, но Опанас работницу домой не отпускал. Да и она со временем назад проситься перестала, прикипела к дочке его Оксане всем сердцем, и всю свою нерастраченную материнскую нежность ей отдала. А Оксана росла и расцветала, словно цветок лазоревый, ни в чём ни нужды, ни отказа не знала. Любил дочку Опанас, оттого и баловал сверх всякой меры.

После окончания школы заявила Оксана, что в родном селе не останется.

– Есть тут кому и без меня коров за вымя тягать, а я в Киев поеду, на дохтура учиться! – амбициозно заявила девушка.

Через две недели получил Опанас из Киева от дочери письмо, в котором Оксана просила денег, чтобы снять отдельную комнату, потому как жить в студенческом общежитии, вшестером в одной комнате, она не привыкла. Опанас гроши выслал, а через пару месяцев, когда мёд на рынке продал, да перед первыми заморозками утеплил ульи, сам собрался и поехал в Киев проведать дочь. Однако в деканате ему сообщили, что среди студентов Оксана Ковтун не числится.

– Была такая абитуриентка, но не прошла, не набрала требуемого количества баллов, – сообщили ему.

– И где же мне дочку шукать? – спросил растерянный папаша.

– Этого мы уж не знаем! – развели руками в деканате. – Ищите, Киев город большой!

Вышел Опанас на воздух, присел на лавочку и полез в карман за кисетом: не признавал он папиросок и курил исключительно свой табак, у себя на грядке выращенный. Хотел он свернуть «козью ножку», да глядь, а на бумажке-то адрес киевский: от конверта бумажка осталась, и адрес на ней той самой квартиры, где Оксана поселилась. Подхватился Опанас и бегом по адресу. На квартире Оксаны не оказалось.

– На рынке она, где же ей быть! – охотно пояснила хозяйка квартиры. – Петрушкой торгует.

– Петрушкой? – взъярился любящий отец и метнулся на рынок. А рынок большой, шумный, народу много!

Долго бродил Опанас среди рядов с помидорами, огурчиками и прочими овощами, с непривычки голова закружилась, но Оксану так и не нашёл.

Плюнул Опанас в сердцах и пошёл на выход. Глядь, а возле самых ворот стоит киоск, в зелёный цвет выкрашенный. На киоске вывеска «Всегда в продаже свежая зелень. Цены умеренные». А под вывеской за прилавком стоит его родное дитя: волосёнки короткие, как после тифа, глаза и губы по-городскому размалёваны, как на кукле, а на блузке, что на Оксане в обтяжку, на груди три пуговки не застёгнуты – все титьки наружу! Срамота, одним словом!

Хотел Опанас прямо при людях косы дочкины на руку отцовскую намотать, да уму-разуму поучить, а ухватиться-то не за что! Совсем растерялся селянин. С расстройства только дверь, что в киоске была, вырвал, схватил дочку за руку, и в чём она была, в том на вокзал и поволок.

Дома Опанас немного остыл, но Оксане ума в «задние ворота» по-отцовски вожжами всыпал, и в хате запер.

– Сколько же Вы меня от людей прятать будете, тату? – спросила непутёвая дочь, потирая ладошкой ягодицы.

– Пока у тебя, бесстыжей, волосы не отрастут! – таков был родительский ответ.

Матрёна, пока Опанас дочку поучал, обревелась вся! Хоть и непутёвое дитятко уродилось, а всё одно – жалко. Через день заметила Матрёна, что её воспитанница зачастила подпол.

– Чего это молодой дивчине в подполе среди жбанов да кадушек делать? – задалась вопросом старая нянька, да и полезла следом за Оксаной.

Когда её старые глаза привыкли к полумраку, Матрёна ахнула и закрестилась: среди потемневшей от времени бочковой тары с разносолами и висящей клоками серой паутины, согнувшись над открытой бочкой и урча от удовольствия, её воспитанница жадно поедала солёные огурцы.

– Ох, дитятко ты моё! Что же ты, бисова дочь, наробыла? – запричитала нянька. – Узнает тато, так до смерти засечёт!

– Не убьёт! Советская власть на дворе! Забывать надо старорежимные замашки, – промычала полным ртом будущая мать и полезла в кадку за очередным огурцом.

– Да как же ты так, кровинушка ты моя? Ой, лихо, ой лихо! – схватилась за голову Матрёна.

– Как? Да как все бабы, так и я, – спокойно ответила Оксана и аппетитно хрустнула огурцом.

Вот так и стали у Оксаны расти не только волосы, но и живот. Как ни пытал Оксану Опанас, кто отец будущего ребёнка, но так и не дознался.

– Не Ваше, тато, дело! – дерзила беременная дочь.

– Выдрать бы тебя, как сидорову козу! – потрясал Опанас вожжами.

– Только попробуйте! Я на Вас враз управу найду! – огрызалась Оксана и словно щит выставляла вперёд заметно округлившийся живот.

От позора и отчаянья запил Опанас, даже любимых пчёл позабыл, но после рождения внука встрепенулся, ожил.

– Хоть и байстрюк, но всё же родная кровинушка! – повторял про себя старый Ковтун, качая колыбельку.

Однако сколько ни убеждал себя старый пасечник в том, что внук есть продолжение его рода, и всё, что было и есть хорошего в его роду, в нём воплотится, жизнь доказывала обратное. Чужая холодная кровь взяла верх над живой и горячей кровью запорожского казака, от которого Ковтуны и вели свой род. Чужая кровь – чужая судьба! Понял это Опанас, как только мальчонка подрос, и чем быстрее рос внук, тем очевидней это становилось.

– Дочка! Христом богом молю, скажи мне, старому дураку, чья кровь в жилах моего внука течёт! – очередной раз просил Опанас Оксану, вглядываясь в лицо младенца.

– Ой, батька, лучше не спрашивайте! – вздыхала Оксана. – Вам оно ни к чему, а мне спокойней. По-хорошему его ещё в утробе вытравить надо было, да не поднялась рука, побоялась я такой грех взять на себя. Скажу только, хоть я ему и мать, и его грудью выкормила, а только не лежит у меня душа к нему, чужой он мне, словно кукушонок.

Через неделю после этого разговора Опанас неожиданно проснулся ночью. На душе почему-то было тревожно, и он вошёл в комнату, где спала Оксана с сыном. Но Оксана не спала: в длинной белой рубахе, с отросшими распушёнными волосами, она склонилась над люлькой, и, по-птичьи наклонив голову набок, внимательно вглядывалась в лицо сына. В лунном свете черты её лица заострились и приняли зловещее выражение.

– Вылитая гоголевская Панночка! – подумал Опанас и мысленно перекрестился.

– А знаете, тату, у него что-то с глазками. Может, он слепенький? – с непонятным злорадством прошептала дочь, ничуть не удивившись появлению отца в её комнате.

– Гадюка ты, а не мать! Чтоб у тебя за такие слова язык отсох! – обругал Опанас дочь, и с горечью подумал, что в чём-то Оксана права. Глаза у Кости были необычными: зрачок был вытянутый, и по форме напоминал замочную скважину, а радужная оболочка глаза была блёклой, как у рыб.

Утром Опанас запряг коня в тарантас и отвёз Оксану с сыном в городскую больницу. В больнице младенца обследовали, и сказали, что мальчик растёт и развивается нормально, и что если бы все младенцы были такими здоровыми, то докторам на работу и ходить не надо! А что глаза необычные, так это не страшно, мало ли что у детей в младенчестве бывает! Вот подрастёт, и всё встанет на свои места.

Но время шло, а цвет глаз у Кости не менялся. Кроме того, белые мягкие волосики на его голове сменились и стали серыми и колючими. Колючим и нелюдимым был и характер у Кости. В пятилетнем возрасте любил он, забравшись в самый глухой угол сада, часами наблюдать, как пчела перелетает с цветка на цветок. Но если пчела подлетала близко к лицу, мальчик безбоязненно ловил её ладошкой и крепко сжимал кулачок. Кулачок Костя раскрывал лишь после того, как насекомое погибало. Бывало, пчёлы жалили его в ладошку. В ответ мальчик с недетской злостью давил насекомое пальцем, а потом пчелиный трупик яростно растирал между ладоней. Скоро организм Кости привык к пчелиным укусам, и он уже на это внимания не обращал.

Когда Косте исполнилось девять лет, его мать завербовалась на плавучий рыбозавод и уехала на Дальний Восток. Напоследок Оксана хотела приласкать сына, но Костя, словно чужой, глядел на неё холодным рыбьим взглядом, и молчал. Мать махнула рукой и, подхватив чемодан, вышла за порог родной хаты.

– Прости, тато, что сына на тебя оставляю! – прижалась она к небритой отцовской щеке.

– Ничего, дочка, справимся. Я ещё не старый, да и Матрёна поможет. Бог даст, всё образуется!

…Через год в Марковку пришло от Оксаны письмо, в котором она сообщала, что вышла замуж за «гарного хлопца», и что у них родилась двойня.

– Ну, вот, Костик, у тебя теперь есть два маленьких брата, – сказал Опанас, пряча прочитанное письмо в конверт.

– Зачем они мне? – пожал плечами внук. – Мне и без них хорошо!

Больше они в этот день не разговаривали. А мать Костя так больше и не увидел. Не приезжала она в родное село. Уж больно далече. Дальний восток он и есть дальний!

* * *

Задания он получал по электронной почте на чужое имя. Он сам настоял на такой системе связи, так как знал, что случае провала доказать в ходе предварительного следствия, что к этим письмам имел какое-то отношение, практически невозможно. В письме среди словесной шелухи он вычленял главное: анкетные данные Объекта, адрес, а также срок исполнения задания. Иногда следом приходило другое письмо, где так же иносказательно уточнялось, что именно нужно Хозяину от Объекта. В этом случае дальнейшая судьба клиента целиком отдавалась на откуп исполнителю, то есть ему, Ковтуну. Если второе письмо не приходило, то это означало одно: ликвидация «объекта».

О результатах выполнения задания он никогда и ни перед кем не отчитывался: Хозяин имел способы проконтролировать качество выполнения поставленных задач. Через несколько дней после того, как задание было выполнено, и «объект» уходил в небытие, Ковтун находил у себя на полу в прихожей конверт из плотной бумаги, с гонораром за выполненную работу. Хозяин денег не жалел и его риск оплачивал более чем щедро.

То, что его квартира в элитном доме с круглосуточной охраной не является «крепостью», Ковтун понял давно, и относился к этому спокойно. Как профессионал, он знал, что ни охрана, ни металлические двери с хитроумными замками, не являются надёжной защитой: тот, кто захочет проникнуть на охраняемый объект, рано или поздно своего добьётся. Вопрос только во времени и уровне профессиональной подготовки: чем выше подготовка, тем меньше потребуется времени для проникновения. Поэтому к визиту незнакомца, которого он про себя называл «кассиром», Ковтун относился философски. «Кассир» никогда не переступал порога квартиры, открыв входную дверь подборным ключом, он бросал конверт с деньгами на пол, захлопывал дверь и уходил.

Как офицер самой могущественной в мире спецслужбы, Ковтун знал, что Служба Собственной Безопасности регулярно проверяет весь личный состав, не взирая ни на должности, ни на звания. В ходе проверки используется весь арсенал законных или почти законных методов: прослушивание частных телефонных переговоров, отслеживание всех контактов в служебное и внеслужебное время, перлюстрация почты и в обязательном порядке проверка банковских счетов. При оплате наличными деньгами по системе «из рук в руки» практически невозможно было отследить, от кого и кому переправлены значительные суммы в иностранной валюте, но вставал вопрос: что делать с имеющейся наличностью? Со временем он решил и этот вопрос.

У любого оперативника даже за полгода службы накапливается приличное количество «отгулов» за несение службы в выходные и праздничные дни. На регулярную переработку начальство «закрывало глаза», призывая всех сотрудников «стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения военной службы»!

Если позволяла оперативная обстановка, Ковтун подавал рапорт вышестоящему начальнику и брал три или четыре дня отпуска. После чего по поддельному паспорту приобретал железнодорожный билет, и через сутки покидал вагон на малоприметной станции Кантемировка. На станции Ковтун брал «частника» и ещё километров двадцать ехал в сторону родного села Марковка. Не доезжая примерно пяти километров до поста ГАИ, который с некоторых пор выполнял ещё роль таможни и контрольно-пропускного пункта, Ковтун расплачивался с водителем, и известными ему с детских лет тропками через лесопосадку выходил на автобусную остановку. Это была уже украинская территория.

После нарушения государственной границы, он на автобусе беспрепятственно добирался до Днепропетровска. Чтобы не привлекать внимание к своей персоне, Константин «распылял» привезённые с собой доллары на несколько номерных счетов, после чего этим же маршрутом возвращался в Россию.

Однажды, тёплым сентябрьским вечером, он привычно проверил свою электронную почту. В «почтовом ящике» ждало письмо от Хозяина.

Он торопливо «развернул» на экране монитора текст, и понял, что это очередное задание, которое он подсознательно ждал. Каждое новое задание кроме долларов давало ему значительную порцию адреналина, и Ковтун постепенно становился «адреналиновым наркоманом». С тех пор, как Хозяин «подцепил» его, Константин постоянно жил в состоянии нервного возбуждения. Сначала это был страх, потом стыд, потом страх вытеснил стыд, и в душе поселилась одно желание: не быть раскрытым! Когда Константин выполнил первое задание – первую ликвидацию, то страх вытеснило новое чувство: приятное возбуждение.

Что-то подобное он впервые испытал на выпускном вечере, когда занялся сексом с пьяной одноклассницей в гардеробе. Дверь в гардероб осталась незакрытой, так как замок с «мясом» выломали ещё в незапамятные годы, и Константин, пристроившись к молоденькой партнёрше сзади, с ужасом поглядывал на дырку в двери. Страх быть застигнутым непосредственно во время полового акта и страстное желание обладать молодой женщиной слились в одно неповторимое чувство, которое усиливало желание, а все ощущения делало более яркими и более чувственными.

Даже деньги не приносили ему того удовлетворения, которое давал риск. Деньги для Кости были приятным дополнением. Сознание того, что ему вновь предстоит прикоснуться к чему-то запретному и в тоже время порочному, будили в нём тайное желание ещё и ещё раз окунуться в это ощущение с головой.

Ковтун с жадностью пробежал глазами текст:

«Уважаемый Юрий Юрьевич!

Убедительно прошу Вас войти в наше положение и помочь с оформлением загранпаспорта нашему другу. Господин Денисюк должен не позднее 10 сентября вылететь на лечение в Гамбург. Дело срочное и не терпит проволочек, так как г. Денисюк срочно нуждается в операции на сердце. К сожалению, наш Друг в настоящее время не может позаботиться о себе, так как в тяжёлом состоянии находится у себя на даче в ближнем Подмосковье.

Надеемся на Вашу добросердечность.

С уважением! Семья Голиковых».

Как и любой офицер, проходящий службу в Центральном аппарате ФСБ, Ковтун знал, кто такой Денисюк, и несколько раз видел его в президиуме во время торжественных собраний и отчётных партийно-выборных конференций. Среди сотрудников Денисюк считался «крутым» профессионалом ещё сталинской «закваски».

Как-то в курилке Константин пренебрежительно высказался о его заслугах, дескать, знаем мы, за что раньше поощряли: «троцкистов» в расход пускали, да с похитителями колхозных колосков боролись! Эта реплика не осталась без внимания, кто-то из коллег не преминул донести начальству, и Костю вызвали «на ковёр». Его отчитывал старый заслуженный чекист в просторном кабинете, где ничего не менялось с сороковых годов: те же ковровые дорожки, те же тяжёлые с кистями шторы на окнах, массивная мебель с инвентарными номерами и знаменитая «сталинская» зелёная лампа, которая была включена, несмотря на дневное время.

– Да, расстреливал! Вот этой рукой «в расход» пускал всякую «левацкую» сволочь! – кричал ветеран ЧК. – И если партия прикажет вновь… у меня рука не дрогнет! И не тебе нас судить, сопляк! Ещё раз услышу что-то подобное – лично погоны с тебя сорву! Пошёл вон из кабинета!

Когда Константин взялся за массивную ручку двери, его в спину настиг властный окрик: «Стоять»!

Ковтун остановился и, выполнив команду «кругом», повернулся лицом к хозяину кабинета.

– Зря ты, капитан, генерала колхозными колосками попрекнул! – продолжил немного успокоившийся ветеран. – Денисюк, к твоему сведенью, всю войну в немецком тылу проработал, а после Победы в Штатах «Атомным проектом» занимался! О таких, как он, надо книги писать, да фильмы снимать, но время ещё не пришло. Пока гриф секретности не сняли, ходить ему и ещё сотням таких, как он, в безымянных героях! Всё! Можете быть свободны!

«Видимо, кому-то безымянный герой сильно «на мозоль наступил», если решили его даже на пенсии достать», – равнодушно подумал Ковтун и стал набивать на компьютере ответ:

«Уважаемые, господа Голиковы!

Волею судеб Ваше письмо о помощи г. Денисюку было направлено мне. Вы неточно указали адрес Вашего абонента. Убедительно прошу Вас связаться с ним ещё раз, так как я, к сожалению, помочь вашему Другу не имею никакой возможности».

Набранный текст без подписи Ковтун отправил по электронной почте по незнакомому адресу. Он знал, что Хозяин никогда не повторяется и постоянно меняет электронный адрес. Отследить адресата писем практически невозможно.

Отправленное письмо означало, что задание он получил, и приступает к выполнению. Кроме того, оно обеспечивало ему алиби в случае провала: дескать, получил письмо по ошибке, о чём сообщил отправителю, а кто такой Денисюк, я и знать не знаю! Мало ли людей с такой фамилией по земле российской ходят!

Неожиданно «почтовый ящик» просигналил о поступлении нового сообщения. Электронный адрес был другой, но Ковтун понял, что Хозяин ответил ему.

«Милый Николаша!

Прошу тебя, не ругайся и не злись на меня. Твоя девочка на днях отдыхала в деревне у дедушки и где-то в доме обронила «флешку». Помнишь, прошлым летом в Анапе, ты снимал меня на камеру. Этот фильм я скинула на «флеш-карту», которую благополучно потеряла. Милый Николаша! Я там получилась ужасно! Не хочу, чтобы кто-то чужой любовался моим целлюлитом! Я знаю, что ты на днях собираешься навестить дедушку. Буду тебе очень признательна, если отыщешь пропажу.

Шлю тебе сотню поцелуев! Твоя взбалмошная девочка»!

Константин прочёл сообщение ещё раз и мысленно подвёл итог.

«Значит, Денисюк, который сейчас находится на своей даче в Подмосковье, до 10 сентября должен отдать «флешку» с фильмом или умереть. Впрочем, старик умрёт в любом случае!» – решил Ковтун, он не любил «светиться».

Судя по тексту письма, дело срочное и очень важное. Хозяин зря торопить не станет. Осталось установить адрес дачи Денисюк, и можно приступать к поиску «флешки». На первый взгляд, задание простое, как школьная задачка о точке встречи двух поездов.

Сначала эта простота его насторожила: с чего бы Хозяин поручил такую «мелочь» профессионалу его уровня? Однако, проанализировав задание, Константин понял, что не всё так просто. Во-первых, Денисюк хоть и находился в отставке, но оставался генерал-майором ФСБ и мог находиться под негласным наблюдением, как носитель секретной информации. Во-вторых, визит офицера ФСБ к пенсионеру можно расценить как заботу Центрального аппарата о ветеранах. В-третьих, информация на «флешке» является для Хозяина особо ценной, поэтому задание и поручено ему – сотруднику, которому Хозяин доверяет!

«Интересно, под какой кличкой я прохожу у Хозяина по базе данных?» – мелькнула мысль. В начале сотрудничества Ковтун пытался разобраться, разведка какой «дружественной страны» поймала его в свои сети, но из этого ничего не вышло. Хозяин свою принадлежность никак не обозначал, но, судя по сложности и объёму решаемых задач, его организация представляла реальную силу, соотносимую с «МИ-6» или канувшую в лету «Штази».

Однажды Константин получил от Хозяина сообщение, что его включили в группу по разработке сотрудников Ижевского механического завода, подозреваемых в незаконном обороте оружия. Хозяина интересовал объём незаконного оборота стрелкового вооружения, и покупатели. Ковтун опешил: ни о каком задании по разработке подпольных торговцев оружием он не слышал. Однако утром Константина срочно вызвал его непосредственный начальник, и ознакомил с приказом, в котором чёрным по белому было начертано, что он, майор Ковтун, включён в группу майора Селезнёва.

– Сдай текущие дела, срочно оформляй командировку и готовься к отлёту в Удмуртию, – приказал шеф, и, переключившись на решение других проблем, стал кому-то названивать по телефону.

Константин расписался в приказе, нерешительно потоптался возле начальственного стола, но мучавшего его вопроса не задал. Сидя в салоне самолёта, Ковтун пришёл к выводу, что организация, которую возглавляет Хозяин, не что иное, как незаконно созданное подразделение под крылом его родной «Конторы».

«Обычное дело! Кто-то из начальников одного из Управлений, а может даже один из замов, решил занять кресло Директора ФСБ, и при помощи таких сотрудников, как я, вставляет Директору «палки в колёса», – решил про себя повеселевший Константин. – И с чего я решил, что есть какая-то организация? Наши отцы-командиры самым нахальным образом используют проштрафившихся сотрудников «конторы» «втёмную», а если так, то я ни какой не предатель! Единственное, что мне можно предъявить – превышение должностных полномочий. Статья серьёзная, но не измена Родине», – рассуждал Ковтун, глядя в иллюминатор на проплывающие под крылом аккуратные квадраты полей и голубые вены мелиоративных каналов.

С того памятного дня Константин перестал разграничивать приказы непосредственного начальника и распоряжения неведомого, но могущественного Хозяина. Всё, что происходило вокруг него, Ковтун расценивал, как составляющие одной Большой Игры, в которую он оказался вовлечённым волею судеб.

Установить адрес дачи Денисюка оказалось легче лёгкого. Накануне его и ещё несколько офицеров отдела вызвали на инструктаж к начальнику отдела, где под роспись довели секретный приказ о начале проведения операции «Открытая книга». Цель операции – обнаружение и изоляция сотрудников ФСБ, завербованных неправительственной организацией, именующей себя «Закрытой Государственной Структурой». Об этой организации в «Конторе» ходили разные слухи, но в реальность её существования никто, включая самого Ковтуна, не верил. Теперь стало ясно: операция намечена масштабная, Служба Собственной Безопасности с таким объёмом работы самостоятельно справиться не может, поэтому из каждого отдела в помощь были подключены наиболее опытные и проверенные сотрудники. Все офицеры, привлечённые к операции «Открытая книга», наделялись особыми полномочиями, и о проделанной работе докладывали непосредственно Первому Заместителю Директора, минуя прямых руководителей. Воспользовавшись ситуацией, Ковтун в тот же день нанёс официальный визит в Управление кадров, где затребовал личные дела сотрудников Центрального аппарата, уволенных или переведённых на другое место службы за последний год. Кадровик внимательно выслушал Ковтуна и потребовал письменный запрос за подписью начальника отдела и резолюцией начальника Управления.

– Можно воспользоваться вашим телефоном? – холодно спросил Ковтун и, не дожидаясь согласия, снял трубку с аппарата внутренней связи. – Майор Ковтун, – представился он невидимому собеседнику и коротко обрисовал ситуацию. Через минуту он передал телефонную трубку растерянному кадровику, который с преувеличенным вниманием вслушивался в раскатистый бас Первого Зама. После короткой, но продуктивной беседы с высоким начальством, кадровик молча предоставил Константину все интересующие его материалы.

Адрес дачи Денисюка он отыскал быстро, но пришлось потратить несколько часов, чтобы не вызвать подозрения у бдительных работников Управления. Сидя в отдельном кабинете, оборудованном только столом, стулом и кнопкой вызова сотрудника отдела кадров, Ковтун для вида продолжал листать личные дела уволенных сотрудников.

Внезапно его внимание привлекла вшитая в дело копия приказа о награждении полковника с очень «редкой» фамилией Иванов, ценным подарком. В другом деле старшему офицеру была объявлена от имени Директора «благодарность». Все эти офицеры были уволены на пенсию по выслуге лет. В личном деле генерал-майора Денисюк приказ об объявлении благодарности или награждение ценным подарком отсутствовал. Обычно руководителей такого уровня на заслуженный отдых провожали с помпой. Денисюка почему-то уволили поспешно, без лишнего шума и без памятного подарка.

– Значит, имел место конфликт, – решил про себя Ковтун.

Это означало, что «контора» могла держать какое-то время пенсионера «под колпаком» не потому, что он многое знает и помнит, а потому что не уверена в том, что обиженный невниманием Денисюк не поделится воспоминаниями с прессой, скорее всего, зарубежной. Все сотрудники, покидавшие стены «конторы» давали подписку о неразглашении секретной информации, но прошедшего войну Денисюка этим было не испугать.

«Плевать он хотел на подписку, – рассуждал Ковтун, – если решился унести с собой копию целого фильма. Вряд ли дачу взяли под наружное наблюдение: слишком накладно. Скорее всего, «нашпиговали» домик «жучками» и регулярно снимают информацию. Пора нанести визит вежливости», – решил майор и, захлопнув личное дело, нажал на кнопку вызова.

На следующий день Ковтун, как и планировал, поздно вечером приехал на дачу к Денисюку. Местечко, где на старости лет осел отставной генерал-майор ФСБ, называлось Ольховка. Когда-то на месте этого дачного посёлка была небольшая деревенька, но близость к железнодорожной станции и красота подмосковных, истинно русских мест, привели к тому, что со временем городские жители белокаменной скупили все земельные участки. Больше над Ольховкой не раздавался на заре петушиный крик, не слышалось мычание коров и незлобивое покрикивание пастуха, зато отчётливо доносился рокот моторов, позвякивание металла, стук топоров и матерная брань строителей. Москвичи строили загородные дома. К счастью, испоганить всю местность у столичных жителей ни средств, ни сил не хватило: дачи, часто не уступающие по размаху и роскоши лучшим заморским виллам, были хаотично разбросаны по территории всей Ольховки.

Денисюк жил в скромном деревянном доме с застеклённой верандой, в стороне от загородных дворцов нуворишей, благодаря чему Ковтун пробрался в дом никем не замеченный. Однако на этом везение кончилось. Старый чекист не отдал компромат даже под угрозой смерти. Пришлось старика застрелить без всякого удовольствия. Дом с верандой Ковтун поджёг, чтобы уничтожить аппаратуру прослушивания, которая зафиксировала факт его пребывания в доме. В качестве трофея Константин унёс флеш-карту с мемуарами старого разведчика.

По прибытию в Москву Ковтун немедленно сделал запрос на предоставление ему всех материалов по негласному надзору за Денисюком.

Через день в его распоряжении была тоненькая папка с рапортами сотрудников «наружки» и парочка аудиокассет. Пробежав глазами рапорта, Ковтун включил магнитофон и прослушал обе кассеты, после чего обозвал себя тупицей, а Россию-матушку – страной непуганых идиотов! Если бы мысль ознакомиться с материалами наблюдения пришла ему в голову на пару дней раньше, то не пришлось тратить время и патроны на разбирательство с чекистом в отставке.

Константин так и не понял, почему не было принято экстренных мер по пресечению нелегальной переправки компромата за рубеж и его последующему изъятию. Видимо, имел место случай типичного разгильдяйства: материалы наблюдения проверялись нерегулярно, а когда проверили и поняли, что допустили крупный просчёт, решили не докладывать высокому начальству и всё «спустили на тормозах».

Этим же вечером Константин отправил Хозяину по линии экстренной связи письмо следующего содержания:

Милая моя, Алёнушка!

Спешу сообщить тебе, что наш дедушка сильно простудился и заболел. Вчера я вынужден был целый вечер провести у его постели. К сожалению, прогноз на быстрое выздоровление не утешительный. Простуду лечить нечем: последнюю баночку малинового варенья увёз племянник. Хотел я ему попенять, чтобы не обирал старика, но он укатил в какой-то тур по Америке.

Очень жаль, но больше дедушке я ничем помочь не могу.

Целую! Любящий тебя Андрей!

На письмо Хозяин не ответил, но на следующий день Константин в своей квартире обнаружил незнакомца, который дожидался его, сидя в кресле.

– Не надо резких движений! – предупредил незваный гость и легко поднялся из кресла. – Я по поводу баночки малинового варенья.

Это был связной от Хозяина. Они проговорили полчаса, и Константин подробно рассказал ему свои злоключения, а напоследок передал флэш-карту.

– Что там? – спросил любитель сладкого.

– Мемуары разведчика. Может, пригодятся. Пусть ваши аналитики «поколдуют» над ними.

Гость кивнул и, скупо попрощавшись, быстро ушёл.

– Привет Хозяину! – пошутил Константин, когда дверь за гостем закрылась.

«А интересно, Хозяин в каком звании? – мимолётно подумал Ковтун и тут же об этом забыл.

 

Глава 5

Ковтун ошибался: тот, кого он привык называть Хозяином, никогда не служил ни в ФСБ, ни в ГРУ, ни в какой другой силовой организации. Но, несмотря на это, Хозяин обладал властью, сопоставимой с властью президентов самых крупных государств на Европейском континенте, а по количеству материальных благ даже опережал их. От его имени с Ковтуном и десятком других сотрудников Центрального аппарата ФСБ, среди которых был один начальник Управления, работала целая группа высококлассных профессионалов, некогда составлявших «костяк» лучших разведок мира.

Когда до него дошла информация, что за границу России «ушёл» компромат на самого Президента, он не пожалел нескольких миллионов долларов, но компромат выкупил. Всё обошлось без стрельбы и угроз. Владельцу компромата предложили солидную сумму, и он согласился.

– Никогда не надо жадничать! – любил повторять Хозяин и, если бы была на то его воля, именно эта фраза красовалась бы на банкнотах. Хозяин – он же Самуил Яковлевич Ветрич – никогда жадным не был, правда, это не означало, что он был щедрым. Самуил Яковлевич был щепетильным и осторожным. Он никогда не ввязывался в аферу, если степень риска хоть на йоту превышала разумные пределы.

– Не надо жадничать! Всех денег не заработаешь! – говорил Ветрич удивлённым партнёрам. – А вот сесть на нары, с моим горьким еврейским счастьем, я всегда успею!

Когда Березуцкий предложил ему войти в долю на «ЛОГОВАЗе», Ветрич решительно отказался. Можно было сорвать неплохой куш, но при этом был шанс серьёзно «засветиться» перед компетентными органами, а этого Самуил Яковлевич не любил. Он вообще не любил публичности, считая, что лишняя известность вредит интересам дела.

Ветрич был серьёзным бизнесменом. Для него бизнес был не средством добывания денег, а образом жизни. К тому времени, когда его знакомые только-только рискнули завести первые кооперативы, он перешёл на новый, более высокий уровень. Самуил Яковлевич одновременно участвовал в полутора десятках выгодных проектов, вложив в них всю имеющуюся наличность, но при этом умудрялся оставаться в тени партнёров.

Время шло, партнёры присваивали себе звучные должности типа Генерального директора или Председателя Совета директоров, купались в деньгах и славе. Даже Березуцкий не устоял перед искушением, одолела сутулого гордыня – стал Березуцкий известным политиком, даже в Совет Безопасности пролез.

– Ой, не к добру это, не к добру! – бубнил себе под нос Самуил Яковлевич, очищая серебряным ножичком апельсин и косясь на экран телевизора, где Березуцкий с неповторимым еврейским колоритом пытался играть роль миротворца и одновременно соблюсти свой интерес.

Через год госпожа Удача, словно портовая шлюха, легко и беззаботно изменила Березуцкому, повернувшись к нему шикарным задом, и Борис Исаакович в одно мгновенье пересел из кресла Председателя Совета Безопасности на намертво прикрученную к полу табуретку в кабинете следователя.

– Не надо быть жадным! – сказал Самуил Яковлевич, когда узнал, что Борису с трудом удалось выскользнуть из цепких рук Фемиды и осесть в качестве политического беженца на берегах туманного Альбиона.

Сам Ветрич к этому времени утроил своё состояние и вновь вложил всю прибыль в разработку нефтяных полей Восточной Сибири и газовых месторождений Сахалина. Самуил Яковлевич входил в руководство нескольких десятков компаний, но при этом сумел ни разу не попасть в выпуск новостей или на обложку журнала. Тем не менее его состояние росло не по дня, а по часам. Цена на нефть взлетела к заоблачным высотам, и миллионы на его банковских счетах множились, словно кролики в тесной клетке. Через пять лет после мудро предпринятых инвестиций в нефтегазовый комплекс, Самуил Яковлевич мог уверенно претендовать на первые строчки в журнале «Форбс», но чем богаче он становился, тем сильней становилось его желание как можно дольше оставаться незаметным.

Иногда в потёртом на локтях костюме он, как тень отца Гамлета, бродил по офисам принадлежащих ему фирм, поминутно жалуясь на незавидную долю и горькое еврейское счастье. Последнее звучало в его устах, как ирония, но сотрудники фирм, не подозревая, с кем имеют дело и принимая его за одного из акционеров, добродушно похлопывали его по плечу, говорили дежурные слова утешения и убегали по делам. Самуил Яковлевич хитренько улыбался, вздыхал, и шёл в другой офис, где всё повторялось заново.

Вечером, после семейного ужина, Самуил Яковлевич любил развернуть газету и в разделе криминальной хроники прочитать заметку о трагической кончине кого-то из бывших партнёров, так сильно любивших при жизни громкую славу и звучные должности.

– Не надо быть жадным, – бормотал себе под нос Ветрич, глядя на портрет в траурной рамке, и после короткого раздумья добавлял, – и тщеславным!

По субботам Самуил Яковлевич, как истинный еврей, не работал. В субботу Ветрич любил всем семейством выехать за город, в лес, где, коротая время до обеда, с нескрываемым удовольствием бродил по ельнику в поиске боровиков и лисичек.

Если позволяла погода, обед накрывали прямо на поляне. Ветрич терпеть не мог спиртного, но зато любил со вкусом поесть, и это была, наверное, единственная слабость, которую он себе прощал. Поэтому в субботу вместе с домашними и немногочисленной, но хорошо обученной охраной в лес выезжали два повара и дюжина официантов. Последним в эскорте следовал чёрный и вместительный, как катафалк, джип, под завязку загруженный серебряными приборами, посудой, белоснежными скатертями и хрустящими от крахмала салфетками, а также занимающими большую часть салона сумками и термосами с провизией. Самуил Яковлевич был приверженцем кошерной пищи, поэтому, пока он с охранником в поисках сыроежек бродил по кустам, повара привычно фаршировали рыбу и жарили на вертеле цыплят.

Вечером, умиротворённый и разомлевший от вкусной еды, Ветрич возвращался в город, чтобы завтра утром вновь превратиться в незаметного маленького человека, кормящимся от трудов своих праведных.

Но скоро дикий российский капитализм, словно плохо отрегулированный двигатель, пошёл «вразнос», и вместо прибыли стал приносить убытки. Самуил Яковлевич сначала отнёс это на свой счёт, дескать, чего-то не предугадал, чего-то не доглядел, но потом понял: в стране, где правила меняются во время игры, выиграть невозможно. Тогда он впервые подумал, что, наверное, Березуцкий был прав, когда «ушёл» в политику.

В стране надо срочно наводить порядок, и Самуил Яковлевич решил не мелочиться и сыграть по-крупному: среди лидеров в предвыборной гонке за президентское кресло он выбрал кандидата, входившего в первую пятёрку, и, словно добрый самаритянин, стал тайно его финансировать. Счастливчиком оказался Захар Харьковский – владелец крупного нефтяного холдинга «Недра России».

Ветрич был знаком с Харьковским, как с коллегой по нефтяному бизнесу, и хорошо его изучил. Харьковский был в меру умён, в меру хитёр, в меру амбициозен и, самое главное, он был предсказуем.

Самуил Яковлевич понимал, что без его поддержки Харьковскому выборы не выиграть. Понимал это и сам Харьковский, который ввязался в президентскую гонку не ради победы, а скорее ради пиара. Для него это было что-то вроде игры в рулетку: «Если повезёт, останусь с барышами, если не повезёт, буду считать, что неплохо провёл время».

По логике вещей, с Харьковским необходимо было встретиться, обговорить условия, на которых будет финансироваться его избирательная компания, обязательно оговорить, какие дивиденды получит спонсор в случае победы его протеже на выборах, и после этого, пожав друг другу руки, заключить негласный союз.

Однако пойти на открытые переговоры с Харьковским для Ветрича означало выйти из тени, а этого Самуил Яковлевич боялся больше, чем еврейских погромов. Его больше устраивала роль «серого кардинала». Сам себе он казался мудрым и строгим Карабас-Барабасом, дёргающим политиков и сильных мира сего за невидимые ниточки. Поэтому Ветрич сознательно пошёл на определённый риск, и стал подыгрывать Харьковскому «втёмную». Даже в случае победы Харьковского на выборах, Ветрич не планировал открыть ему всю подноготную его успеха. Зачем? Низвергать победителей с пьедестала чревато для здоровья.

– Пусть только сядет в Кремле, а уж я найду, за какие ниточки потянуть! – прикидывал «серый спонсор». – Главное, что Харьковский предсказуемый, а значит, управляемый!

Однажды, тихим летним утром, во время проверки финансовых документов Самуил Яковлевич с удивлением обнаружил, что сумма чистой прибыли за последние полгода перевалила за миллиард «зелёных». Сумма впечатляла. Ветрич перепроверил документы ещё раз, и убедился, что на его счета легли полтора миллиарда долларов.

– Не надо быть жадным! – испуганно пробормотал новоиспечённый олигарх. – В этой стране не любят богатых, а на очень богатых смотрят, как на врагов народа. Господи! Почему я не послушал мамочку и не стал зубным техником? Таки надо что-то срочно делать!

Самуил Яковлевич заметался по кабинету, как одесский ювелир перед приходом товарищей из ЧК. Здравая мысль ускользала из его курчавой головы, и Ветрич, так и не решив, что предпринять в первую очередь – сходить в синагогу или заняться благотворительностью, – рухнул в любимое кожаное кресло. Потом судорожно схватился за телефон и срочно вызвал финансового директора.

– Как у нас с долгами? – спросил он финдиректора.

– У нас нет долгов! – удивлённо ответил специалист по тайным финансовым операциям, которого Ветрич пару лет назад с трудом перекупил у конкурентов.

– Я имею в виду уплату налогов. Мы что-то должны родному государству?

– Можете спать спокойно, Самуил Яковлевич! У нас всё чисто, можно идти в налоговую хоть сейчас.

– Веня! – ласково произнёс мудрый еврей. – Мы стали слишком богатыми, а значит, слишком заметными! Это не есть хорошо. Надо таки что-то делать, чтобы родное государство если и не воспылало к нам любовью, то хотя бы дало мне возможность поедать любимую мацу сидя не на тюремных нарах. Запомните, Веня, на Руси любят сирых и убогих, нам, слава богу, до этого, как пешком до Иерусалима, но и пополнять список олигархов я не намерен. Ливером чую, что на эту «породу» скоро откроется охотничий сезон!

– Можно «увести» часть средств за границу и распылить по «офшорам», но только часть, так как перевод больших сумм сразу привлечёт внимание господ из финансового мониторинга, – предложил сорокалетний финансовый гений. – Часть средств можно перевести на счета подставных фирм. Можно ещё…

– Действуй! Веня, надо срочно и очень срочно! – перебил его Ветрич. – А то мне кажется, что революционные матросы уже гремят прикладами винтовок в моём парадном.

Финансовый директор за два года привык к своеобразному юмору босса и понимал его правильно. В данной ситуации он расценил это, как карт-бланш на все предпринимаемые им финансовые операции.

– Чтобы я всю жизнь питался в «Макдональдсе», если к вечеру Вы не станете беднее на миллиард! – заверил его финдиректор и почти бегом покинул кабинет.

В тот день Самуил Яковлевич всерьёз задумался о несовершенстве государственного аппарата.

– У меня работают такие же люди, как и в государственных учреждениях, – рассуждал тайный олигарх. – В чём-то они лучше, но в чём-то могут и проигрывать государственным служащим. Однако мои предприятия всегда с прибылью, а государственные зачастую выживают только за счёт дотаций. На многих государственных предприятиях устаревшее оборудование, отсталые технологии, и как следствие – дорогая, но низкокачественная продукция, которая не может конкурировать с зарубежными аналогами.

Ветричу хорошо было известно, что на государственных предприятиях любое новшество «тонет» в пучине бумаг, необходимых для сертификации, «вязнет» в десятках министерских кабинетах на стадии согласования, из-за нерегулярного финансирования изготовление и испытание опытных образцов затягивается на долгие месяцы, а то и на годы. Когда после всех этих мытарств изобретение наконец-то воплощается в металле и поступает на производство, выясняется, что это не революционный прорыв отечественной науки, а «вчерашний день» западных технологий. За время, бездарно потраченное чиновниками на различные проволочки, мировой прогресс ушёл далеко вперёд, но деньги на внедрения отечественного «ноу-хау» уже потрачены, а значит надо переходить к массовому производству.

– Боже мой, какой бардак! Какая косность, какое повальное отсутствие оперативности! – вздыхал Самуил Яковлевич. – И эти «авгиевы конюшни» я должен разгребать? А оно мне надо?

Ветрич не стал бороться с «ветряными мельницами», как всегда, он поступил мудро и стал создавать свои «теневые структуры», которые не могли заменить государственные учреждения и не обладали властью, но проводимая ими работа значительно ускоряла решение проблем. Все разработки преподносились в министерство уже в готовом виде, оставалось согласовать и утвердить. И на этом этапе Ветрич не находился в роли стороннего наблюдателя: специально нанятые им люди постоянно тревожили министерских чиновников, побуждая их уговорами и посулами к результативным действиям.

Однако это не решало основной задачи – заражённый бюрократией государственный аппарат продолжал оставаться громоздким и неповоротливым, словно устаревший танк времён Первой мировой войны.

И сколько бы Президент ни тасовал свою команду, сколько ни менял членов правительства, «Железный капут» продолжал буксовать.

После победы на выборах Харьковский привёл в Кремль свою команду. Через сто дней даже непрофессионалу стало ясно, что эти люди со своими обязанностями справляются плохо: сказывалось отсутствие опыта работы во властных структурах. Да и сам Харьковский хоть и выполнял свои обязанности старательно, но как-то без «огонька».

Долго пытался Ветрич расшевелить своего ставленника, дёргая за известные только ему нити, но коренного улучшения в управлении государством не произошло. Стало только хуже: почувствовав, что «государева» хватка значительно ослабла, вновь зашевелились коррупционеры и мошенники всех мастей, снова стал набирать силу криминал. Самуил Яковлевич каждой клеточкой организма чувствовал, как вместе с потерянными деньгами его покидают жизненные силы.

Неожиданно судьба нанесла ещё один удар: проект «Сахалин-2», на который он возлагал столько надежд, оказался под угрозой срыва. Государство запоздало сообразило, что, согласно хитро составленному договору, разработку которого Самуил Яковлевич контролировал лично, оно теряет до 70 % прибыли, прекратило все работы и полностью переключилось на судебные тяжбы. Каждый день простоя обходился Ветричу в сотни тысяч долларов.

Пока команды опытных адвокатов состязались между собой в крючкотворстве, выискивая в системе защиты оппонента слабые места и требуя назначений всё новых и новых экспертиз, брошенная на сахалинских просторах дорогостоящая техника благополучно ржавела, зарплаты не выплачивались, квалифицированные специалисты расторгали контракты и уезжали на материк, а ряды инвесторов редели, словно конница Мюрата, попавшая под шрапнель батареи Раевского. Судебное разбирательство приняло затяжной характер.

Дни проходили сплошной чередой, оставляя на сердце олигарха незаживающие раны. И вот в один из таких безрадостных дней, когда Самуил Яковлевич всерьёз подумывал распродать активы и удалиться доживать свои дни на земле обетованной, ему неожиданно поступило необычное предложение. В нагрудном кармане тайный олигарх всегда носил сотовый телефон, номер которого знали только лица особо приближённые, можно сказать, избранные, которым Ветрич доверял, как самому себе.

Телефон зазвонил, когда Самуил Яковлевич, разомлевший после изысканного обеда, сидя в любимом кожаном кресле, просматривал биржевые сводки.

Дела начинали выправляться: «голубые фишки» резко пошли вверх, что сулило хорошие прибыли. Он сначала хотел отставить звонок без внимания, так как на дисплее высветился незнакомый номер, но неизвестный абонент был очень настойчив, и Ветрич нехотя поднёс телефон к уху.

– Господин Ветрич? – уверенно спросил незнакомый мужской голос.

– Если Вы узнали номер этого телефона, то должны знать, что кроме меня им никто не пользуется. С кем имею честь?

– Господин Ветрич, простите за бестактность, но давайте обойдёмся без имён. Знаете ли, телефонная связь – ненадёжная связь. Нам надо встретиться, чтобы прояснить ситуацию…

Самуил Яковлевич недовольно хмыкнул: навязывать ему встречу было, по крайней мере, глупо.

«Оно мне надо?» – думал Ветрич, вслушиваясь в интонации незнакомого баритона.

– Послушайте, господин Без Имени! – самоуверенно перебил он незнакомца. – У меня серьёзный бизнес, каждая минута моего времени стоит очень дорого. Мой рабочий день длится пятнадцать часов, и все пятнадцать часов расписаны по минутам, и Вы имеете наглость предлагать мне всё бросить и назначить Вам встречу! Так вот что я Вам скажу: Вы этот телефонный номер достали, но Вы его и забудьте. Я достаточно потратил на Вас времени, а значит, денег. Прощайте! – и, выключив телефон, спрятал его в карман.

Этот странный телефонный звонок выбил его из колеи. Он понимал, что простой смертный не смог бы запросто связаться с ним по секретному номеру. Ещё больше раздражал тот факт, что абонент не назвал себя, при этом вёл себя независимо, без тени смущения, несмотря на то, что личность Самуила Яковлевича и занимаемое им среди бизнесменов положение должны были внушать если не робость, то хотя бы элементарное уважение. Но этого не было. В голосе незнакомца не было ничего заискивающего, он предлагал встречу, как равный равному.

Однако на этом странности не кончились: через полчаса «голубые фишки», как по команде, резко покатились вниз. Ветрич не поверил своим глазам и связался с начальником аналитического отдела.

– Я сам в шоке, Самуил Яковлевич! – испуганно блеял в трубку главный аналитик. – С утра все играли на повышение, и вдруг такой обвал!

Мировые биржи активно стали сбрасывать акции нефтяных и газодобывающих компаний, мотивируя свои действия падением спроса из-за массового перепроизводства продукта. ОПЕК отреагировал мгновенно, и на экстренном совещании принял решение об уменьшении добычи «чёрного золота» на два миллиона баррелей, но это не изменило ситуацию: цены на нефть продолжали стремительно падать.

Утром следующего дня неизвестный абонент позвонил вновь.

– Мы хотели бы принести свои извинения за понесённые Вами убытки, но другого способа заявить о себе, как о людях достойных Вашего внимания, мы не нашли, – бодро заявил вчерашний собеседник.

– Вы хотите сказать, что обвал на бирже – ваших рук дело? – недоверчиво спросил Ветрич.

– Наших, наших! – рассмеялся незнакомец. – Но Вы не огорчайтесь, от имени моих коллег обещаю, что даже если Вы не примете наше предложение, убытки мы Вам компенсируем.

Самуил Яковлевич недовольно засопел в трубку: он не любил такого легковесного отношения к деньгам. Сами по себе деньги для него давно перестали представлять ценность, и потеря на бирже нескольких десятков миллионов долларов могла повлечь разве головную боль и плохое настроение на целый вечер, но никак не крах его финансовой империи.

Возникла пауза. Незнакомец не торопил, понимая, что собеседник вынужден «дать задний ход», но при этом пытается «сохранить лицо».

– Вы любите зелёный чай? – спросил Ветрич незнакомца после длительного раздумья.

– Самуил Яковлевич, зелёный чай – мой самый любимый напиток, можно сказать, я его впитал с молоком матери, – пошутил незримый собеседник.

– Тогда приезжайте ко мне за город сегодня, часов в восемь, почаёвничаем, – пропустив шутку мимо ушей, холодно предложил Ветрич и отключил телефон.

Через час ему позвонил начальник аналитического отдела и захлёбываясь от возбуждения, пытался рассказать о ситуации на бирже.

– Самуил Яковлевич, Китай! … Китай! – почти кричал аналитик. – Китай скупает всё!

Ветрич взглянул на дисплей компьютера и понял, что ситуация не просто выправилась, а поменялась с точностью наоборот: кто-то умело играл на повышение, и «голубые фишки» поползли вверх. К закрытию биржи спекулянты, отследив устойчивую тенденцию к росту, активно включились в биржевые операции, чем породили на рынке небывалый ажиотаж. В результате чего Ветрич не только «отыграл» понесённые им днём ранее убытки, но и стался в небольшом плюсе.

– Это не может быть совпадением, – решил он для себя. – Значит, эти люди что-то из себя представляют. Но кто они и почему я о них раньше ничего не слышал? Неужели они, как и я, умудряются держаться в «тени»? Если это действительно так, то я готов иметь с ними дело.

Зелёный чай пили по-домашнему, в просторном кабинете хозяина дома. Самуил Яковлевич, как бы подчёркивая, что принимает гостя неофициально, надел лёгкие летние брюки, белую навыпуск рубашку и легкомысленные тапочки без задников. Когда на пороге его загородного дома появился визитёр, Ветрич не спеша подошёл к нему и, протянув руку, бесцеремонно спросил:

– Так Вы и есть тот самый господин Без Имени?

– Я тот, кто Вам нужен, Самуил Яковлевич, – сдержанно ответил гость и, оценив «маскарад» хозяина дома, улыбнулся.

– Вы можете не беспокоится, господин Ветрич, – добавил таинственный визитёр. – Мой короткий визит не накладывает на Вас никаких обязательств. Помните, как у Ильфа и Петрова «…я пришёл к Вам, как частное лицо к частному лицу».

– Если мне не изменяет память, то эта фраза звучит, как «…я пришёл к Вам, как официальное лицо к официальному лицу», – поправил гостя Самуил Яковлевич и выжидающе взглянул ему в лицо. Визитёр был выше него ростом и гораздо моложе, «Наверное, недавно перешагнул сорокалетний рубеж», – отметил Ветрич, вглядываясь в открытое, немного скуластое лицо гостя, в котором угадывалась примесь азиатской крови.

– А ведь верно! – легко согласился гость, усаживаясь в предложенное кресло. – Но наша организация официального статуса не имеет, для всего цивилизованного мира она вообще не существует, так что мой визит можно считать неофициальным.

– Вы сказали, организация? Я не ослышался?

– У Вас великолепный слух, Самуил Яковлевич, так же, как и Ваши организаторские способности. Я уже не говорю о Вашем удивительном даре точно прогнозировать развитие рынка и инвестировать капиталы.

– Благодарю за высокую оценку моих скромных способностей, но я хотел бы услышать, какую организацию Вы представляете.

– Самуил Яковлевич, Вы верите в справедливость?

– Вы ещё спросите у старого еврея о счастье, и я отвечу: чтобы да, так нет. – улыбнулся Ветрич. – Кстати, молодой человек, как же мне Вас называть?

– Можете называть меня Председатель. До конца месяца я буду исполнять обязанности Председателя «Клуба Избранных».

– «Клуб Избранных»? – поморщился Ветрич. – Это что, очередное сборище самодовольных толстосумов на одном из горных курортов? Если это так, то Вы, господин Председатель, напрасно теряете время!

– Господин Ветрич, поверьте мне, я никогда бы не посмел беспокоить Вас ради такой безделицы. Моё время, так же, как и Ваше, очень дорого стоит. Перед тем, как нанести Вам визит, мы долго и скрупулёзно изучали Вас. На днях среди членов клуба было проведено тайное голосование на предмет Вашего вступления в «Клуб Избранных» – тайную организацию сильных мира сего, имеющую безграничные возможности и практически контролирующую и направляющую развития всего человечества. Мы наглядно продемонстрировали Вам наши способности: умение управлять процессами на бирже – всего лишь малая толика наших возможностей. Однако, собираясь нанести визит, я позволил себе сделать Вам небольшой подарок. Как Председатель, я имею право самостоятельно принимать решение, если это не затрагивает интересы более двадцати пяти процентов членов Клуба. Так вот я, зная о Ваших проблемах с проектом «Сахалин-2», предпринял кое-какие шаги. Сегодня ваши оппоненты предложат Вам компромиссное решение, и если Вы с ним согласитесь, судебная тяжба будет завершена.

– И какое же это будет решение?

– Не вдаваясь в подробности, скажу, что это будет вариант «пятьдесят на пятьдесят». Вас это устроит?

– Вполне. Вы что-то говорили о тайном голосовании членов Клуба.

– Могу Вас поздравить: большинство высказалось за принятие Вас в члены «Клуба Избранных», и потому я, как Председатель, сегодня у Вас в гостях. На меня возложена почётная миссия предложить Вам членство в нашей организации. Поверьте, Самуил Яковлевич, это редкая удача! Легче выиграть миллион по трамвайному билету, чем вступить в наши ряды.

– И что от меня требуется?

– Только Ваше устное согласие, а также готовность совершить со мной краткую ознакомительную поездку в Рим, где расположена штаб-квартира. Правда есть ещё понятие членских взносов, но для Вас, как и для всех членов клуба, сумма в несколько миллионов долларов в год будет, право же, не обременительной. Не беспокойтесь: на каждый вложенный доллар Вы получите сто процентов прибыли. Хоть мы и являемся вершителями человеческих судеб, но в душе по-прежнему продолжаем оставаться коммерсантами, – улыбнулся Председатель.

– И ничего подписывать не надо? – удивился Ветрич.

– Ничего! – усмехнулся Председатель. – Если Вы говорите мне «да», то с этого момента Вы становитесь членом «Клуба Избранных» и автоматически переходите на самый высокий уровень, а там совсем другие правила и отношения. Можете считать себя небожителем. Отныне в этом мире Вам всё подвластно.

– Вы преувеличиваете. Я действительно обладаю определённой властью, но я не всемогущ!

– До встречи со мной это было именно так, а став членом Клуба, Вы – бог! Поверьте мне: наша власть и наши возможности безграничны! Итак, Ваш ответ?

– Что-то мне подсказывает, что следует сказать «да»!

– Поздравляю! С этого момента у Вас есть три дня, чтобы уладить свои дела. Через три дня за Вами прилетит самолёт и отвезёт Вас в Рим. Надеюсь, Шенгенская виза у Вас открыта? Вам предстоит многое узнать и многому научиться – управлять мировыми процессами не так-то просто! – улыбнулся Председатель. – Но возможно!

На этом деловая часть вечера закончилась. Председатель пригубил чай, поблагодарил за гостеприимство и растворился в синих подмосковных сумерках, оставив после себя тонкий аромат незнакомого парфюма и массу сомнений, которые поселились в недоверчивой и мятущейся душе старого еврея.

На следующий день, утром, Ветричу позвонил начальник юридического отдела, который, не скрывая удивления, сообщил, что оппоненты по проекту «Сахалин-2» неожиданно пересмотрели свои требования и предложили вариант…

– Фифти-фифти, – перебил он подчинённого.

– Простите…? – не понял опытный стряпчий.

– Я говорю, предложили вариант «пятьдесят на пятьдесят», – уточнил Ветрич и, не дожидаясь подтверждения, добавил: – Соглашайтесь, нас это устраивает, – и положил трубку. В этот момент он почувствовал, что действительно перешёл на новый уровень!

 

Глава 6

В ЗГС можно прослужить всю жизнь, ни разу не попасть на приём к Директору. Лично мне повезло, если это можно назвать везением. Незадолго до выписки из больницы я послал в Центр подробное сообщение о ситуации в Тарской республике, предположив, что дальнейшее ухудшение обстановки в республике – не что иное, как операция прикрытия. Дальше следовало подробное изложение теории мирового заговора, остриё которого направлено в грудь (а может быть, вглубь) Российской Федерации.

Был шанс, что после такого сообщения в Центре меня признают умалишённым вследствие тяжёлой контузии и отправят на заслуженную пенсию. Правда, я ни разу не слышал, чтобы кто-то из наших сотрудников доживал до пенсии. Наверное, её (пенсии) в нашей организации просто нет, поэтому и приходится служить до гробовой доски.

Вскоре под видом тётушки из Мелитополя прибыл связной, который и сообщил мне о вызове в Центр. Я понимал, что в штаб-квартиру нашей организации меня не пригласят. Никто и никогда не говорил мне её адреса, и вообще о самом факте её существования не было ничего известно. Но я догадывался, что пресловутый Центр должен где-то базироваться. Должен же быть у Директора кабинет, или он всю жизнь скитается по съёмным квартирам?

Так и произошло: «тётушка» сообщила мне адрес и подробно объяснила, как быстрее отыскать на окраине Москвы неприметный двухэтажный особнячок, а также сообщила пароль для встречи и даже такую мелочь, как код замка в подъезде. После чего, оставив целую сумку гостинцев «из Мелитополя», родственница отбыла в неизвестном направлении.

Моего знакомого приват-доцента рядом не было: Спиридона Марковича после очередного сердечного приступа увезли в реанимацию и никого к нему не допускали. Поэтому я поедал привезённые мне гостинцы в одиночестве и с тоской ждал выписки. Выписали меня ровно через неделю, в понедельник. Собрав нехитрые пожитки, я сердечно попрощался с персоналом, «завещал» ноутбук доценту Терентьеву, который ещё находился в реанимации, и отбыл на железнодорожный вокзал. Почему-то покидал я Казань-град с тяжёлым сердцем: вспомнилась Дуня Грач, наши гастроли, и даже покойный Скотч. Я выполнил данное мною любимому городу обещание вернуться живым. И я возвращался, покалеченный, но живой! Почему же нет радости в моём сердце? Почему меня не радует предстоящая встреча с близкими, и, возможно, предоставленный Центром отпуск по ранению? Наверное, потому что где-то в потаённых закоулках сознания продолжала гнездиться мысль, что порученное задание я с треском «провалил»! Впервые я дал повод Центру усомниться в своём профессионализме: не зря же меня вызывают на «ковёр» к самому Директору. Хотя устроить мне головомойку мог и начальник рангом пониже, например заместитель или даже мой куратор. Отчего же я удостоился такой чести получить взыскание непосредственно от самого Директора?

Вопросы роились в моей голове, словно пчёлы в майский день, и чем ближе я подъезжал к Москве, тем их становилось больше. Стоя на перроне Казанского вокзала, я запретил себе заниматься самоедством, и на обычном рейсовом автобусе поехал на восточную окраину Москвы, где за спинами новомодных высоток, среди запущенного сада, притаился двухэтажный особнячок.

Я без труда вспомнил код замка и вошёл в пахнущий кошками тёмный подъезд. Не успела закрыться входная дверь, как из темноты появился коренастый мужчина в одежде свободного покроя и вопросительно посмотрел на меня.

– Я хотел бы снять в вашем доме однокомнатную квартиру. Это возможно? – произнёс я первую часть пароля.

– Возможно! – ответил крепыш. – Если внесёте задаток за полгода вперёд.

Я облегчённо вздохнул: ответ был правильным, а это значит, что в доме меня ждёт головомойка от начальства, но никак не засада наших «оппонентов» из ФСБ. Охранник проводил меня на второй этаж, где в пустой комнате на стене висел чёрный экран дисплея. Напротив экрана находился привинченный к полу стул. На этом меблировка комнаты заканчивалась.

Я сел на стул и уставился на чёрный экран, машинально отметив, что замок входной двери за моей спиной провернули ключом на два оборота.

Я знал, что на экране будет компьютерная версия нашего Директора. Никто и никогда не видел его истинного лица, но до меня доходили слухи, что Директор имеет неповторимый раскатистый баритон, поэтому старается говорить тихим и бесцветным голосом. Через мгновенье засветился дисплей, и на меня с экрана взглянул мужчина средних лет с правильными чертами лица и строгим взглядом. Обычно такие лица рисуют на плакатах по охране труда, потому что они хорошо сочетаются с предупредительными надписями типа: «Не влезай, убьёт» или «Не стой под стрелой»!

– Здравствуйте! – произнёс Директор, и изображение на экране ожило, точно отразив его мимику и движение губ.

– Здравия желаю! – по-военному ответил я, с сожалением отметив, что голос Директора изменён и металлическими нотками напоминает голос робота из фантастического фильма.

– Я ознакомился с Вашим последним сообщением, которое наделало в нашем аналитическом отделе много шума, поэтому посчитал нужным встретиться с Вами лично. К сожалению, Вы оказались правы: организация так называемых Кукловодов действительно существует. До нас и раньше доходила информация о некоей тайной группировке, которая сконцентрировала в своих руках огромные материальные богатства, а следовательно, обладает неограниченной властью, но эта информация ничем не подтверждалась и носила обрывочный характер. Благодаря Вам наши эксперты составили целостную картину, и теперь мы можем утверждать, что данная преступная организация действительно существует. Кстати, они называют себя «Клубом Избранных».

По существу, это международная, могущественная и очень опасная организация, которая в угоду кучки «небожителей» вершит свои чёрные дела, невзирая на интересы даже своих стран. У Избранных нет понятия Родины, для них существуют только интересы членов Клуба, и хотя они сами себя называют вершителями человеческих судеб – это сборище авантюристов, вырвавшихся на мировой простор. Они не останавливаются ни перед чем: если в интересах отдельных членов Клуба следует развязать войну – начинается война, если экономические спекуляции гарантируют сто процентов прибыли, но при этом чреваты развитием мирового кризиса – будьте уверены, это их не остановит.

К сожалению, мы поздно нащупали эту «раковую опухоль» и теперь без «хирургического вмешательства» не обойтись!

– Будет война? – не утерпел я и, в нарушении субординации, перебил Директора.

– Мы с Вами всегда на войне, такое наше призвание, – вздохнул Директор, и мне показалось, что в изменённом голосе появились человеческие нотки. – Договориться с Кукловодами невозможно: они добровольно не уйдут с мировой арены, им нравится быть выше всего человечества. Для них такие понятия, как доброта, любовь и даже человеческая жизнь, давно обесценились. Они живут и играют в своём мире, по своим правилам, только разменными пешками в их игре зачастую бывают отдельно взятые страны и целые народы. Взять для примера нашу страну: последние события в Приволжской Тарской республике действительно являются одним из элементов глобальной операции прикрытия. Вчера я отдал приказ всем структурным подразделениям и резидентам ЗГС начать массированное противодействие «Клубу Избранных». Должен признать, что на этом фронте у нас нет ни флангов, ни тыла, ни союзников. Как Вы знаете, Директор ФСБ отдал приказ о поиске и последующей ликвидации сотрудников ЗГС, внедрённых в силовые структуры. Мы всегда и во всём поддерживали Главу нашего государства и не ожидали такого удара в спину. Сейчас мы вынуждены задействовать значительную часть сил и средств, чтобы вывести наших людей из-под удара.

Вы один из немногих резидентов, которые непосредственно столкнулись с деятельностью Кукловодов. И Вы, как никто другой, в курсе развивающихся событий, поэтому ровно через десять дней после ускоренной реабилитации, Вы приступаете к выполнению нового задания. Особо хочу подчеркнуть: противник у Вас очень серьёзный. «Избранные» создали свою разведку, свой аналитический центр, их агентурная сеть охватывает все развитые страны Старого и Нового Света. Политики многих стран, сами того не подозревая, успешно работают в интересах Клуба Избранных. Они не испытывают трудностей с финансированием своих тайных операций: созданная ими глобальная финансовая система паразитирует на экономике практически всех развитых стран, и как клещ, питается их «соками». Но самое страшное в том, что Кукловоды глубоко аморальны. Для них существует только два критерия: выгода и целесообразность. Всё остальное для них – химера. Они поставили себя выше общечеловеческих ценностей, а значит, объявили себя вне закона. Поэтому я снимаю с себя моральные обязательства по соблюдению цивилизованных правил ведения боевых действий: пленных не брать, патронов не жалеть!

Удачи!

– Да будет так! – ответил я, и экран погас.

За спиной послышался звук открывающегося замка, и в комнату вошёл коренастый охранник.

– На выходе Вас ждёт белая «Газель», створки задней двери фургона открыты.

Я кивнул в ответ, и, быстро сбежав по ступенькам лестницы, нырнул в салон автомобиля. Едва я успел закрыть заднюю дверь, как машина резко набрала скорость, и меня швырнуло на кресло. По Москве мы сознательно плутали около часа, потом «Газель» вырвалась из тесноты городских улиц и устремилась за город. Меня везли на нашу загородную базу, которая славилась кудесниками от медицины и витаминными коктейлями. Может быть поэтому сотрудники ЗГС называли это место не иначе, как «Коктебель».

Впереди были десять суток реабилитации: здоровый полноценный сон, насыщенная витаминами и аминокислотами пища, массаж, водные процедуры и философские беседы с психологом по кличке Розембаум. Трясясь в запылённом салоне «Газели», я вдруг остро почувствовал, как мне этого не хватало!

– Буду есть от пуза, спать до обеда и горланить с Розембаумом песни под гитару до хрипоты, – решил я для себя.

– А как же Кукловоды? – вкрадчиво спросила Совесть.

– Кукловоды? Да пропади они пропадом! – неожиданно произнёс я вслух.

– Чего ты там? – не понял водитель и на мгновенье повернулся ко мне.

– Да так, ничего! Жить, говорю, интересно!

– А-а, это точно. Вопрос в том, сколько нам той жизни осталось? А так ничего, интересно! – рассудительно произнёс водитель и, выплюнув в форточку окурок, утопил педаль газа.

 

Глава 7

Наступающий день Саид встречал, когда предутренние сумерки и тишина ещё властвовали в многочисленных комнатах огромного дома Султана Мадуева. Омыв лицо холодной водой, он выходил на открытую веранду и, раздевшись до пояса, садился на коврик лицом к восходящему солнцу. Саид всегда засыпал на пустой желудок, поэтому сон его был глубоким, а пробуждение лёгким. Новую зарю он встречал в хорошем настроении и не ленился за это лишний раз воздать в молитве хвалу аллаху.

– Утро – время мудрецов и философов! – любил повторять Саид, однако до философских размышлений дело, как правило, не доходило. После медитации Саид шёл в абрикосовый сад, где, укрывшись за деревьями от посторонних глаз, в течение часа занимался только ему ведомым комплексом физических упражнений, являвшим собой гремучую смесь из элементов боевого самбо, карате, джиу-джитсу и спортивной гимнастики. После чего, омыв разгорячённое тело холодной водой из арыка, шёл в дом, где к этому времени на кухне уже хозяйничали женщины.

Перед завтраком Саид включал ноутбук, и к моменту пробуждения хозяина дома успевал просмотреть котировки на мировых биржах и последние новости. Питался он скромно, предпочитая всем кулинарным изыскам варёный рис и тушёную с овощами рыбу. Как правоверный мусульманин, Саид никогда не употреблял спиртного, а к наркотикам относился нейтрально. Его нельзя было назвать аскетом, но к плотским удовольствиям Саид относился осторожно, считая, что они разрушают душу и тело, превращая человека в своего раба.

В своём доме Султан Мадуев завёл строгие порядки, поэтому сразу после завтрака Саид являлся к нему с докладом. Пожелав хозяину здоровья и долгих лет жизни, Саид коротко докладывал о последних в республике и мире событиях, заостряя внимание на тех, которые в той или иной степени могли повлиять на жизнедеятельность клана. После чего негромким голосом справлялся у господина, желает ли тот принять просителей, которые с раннего утра начинали толпиться возле крыльца, или господин соизволит заняться более важными делами.

День пролетал в заботах, которые в изобилии ложились на его сильные плечи. Вечером, когда уставшее за день солнце медленно пряталось за раскалённый горизонт, и спадала дневная жара, Саид с разрешения хозяина удалялся в свою комнату, где, включив ноутбук, готовился к новому дню.

Поздно ночью, когда правоверные отходили ко сну, а всевышний щедро бросал бриллиантовые россыпи звёзд на чёрный бархат ночного неба, Саид подключался к интернету и на известный только ему электронный адрес слал кодированное сообщение.

Он точно знал, что ни одно его донесение не останется без внимания, и что этой же ночью на окраине Гамбурга в неприметном особнячке, на входе которого с недавних пор красовалась аккуратная табличка «Центр по изучению покупательского спроса», дежурный оперативник, получив шифровку, немедленно передаст её шифровальщику. Опытный шифровальщик, отставив в сторону чашку с недопитым кофе, тут же приступит к расшифровке. После этого перекодированное сообщение по линии закрытой связи этой же ночью будет переброшено в Рим, где за обработку примется аналитический отдел. Утром начальник аналитического отдела получит сводку, где рядом с информацией в сжатом виде будут даны рекомендации по её применению.

Так было всегда, так есть, и так будет: разведки всех стран никогда не спят. Разведывательная служба, созданная стараниями Председателя и наиболее дальновидных членов «Клуба Избранных», не была исключением.

Кто сказал, что разведка – это романтические приключения, щедро приправленные ночными погонями, стрельбой и вербовкой в постели красивых женщин? Это в голливудских кинолентах красавец резидент с завязанным по последней моде галстуком и в безупречном костюме, выпив бокал мартини, легко разгадывает сложнейшие оперативные комбинации и один играючи справляется с целой сворой «плохих парней». В жизни так не бывает. В жизни всё по-другому. По всему миру сотни тысяч мужчин и женщин, являющиеся лучшими в своём деле, круглосуточно соревнуются между собой в умении быть самым умным, самым хитрым, самым проницательным и самым изощрённым. Разведки всего мира ведут невидимую и нескончаемую Большую Игру!

Сменяют друг друга столетия, рождаются и распадаются в прах великие империи, перекраиваются границы и государства, а основные критерии Большой Игры остаются неизменными: быть самым умным, самым хитрым, самым проницательным и самым изощрённым!

И если ты, уважаемый Читатель, оторвёшься от повседневных забот, и, присев на пару минут возле радиоприёмника, медленно покрутишь ручку настройки, то среди треска радиопомех и обрывков чужой речи обязательно наткнёшься на немного флегматичный, но чистый и хорошо поставленный голос, который с усердием будет повторять для таинственного респондента группы цифр – это идёт Большая Игра!

Так было, так есть, и так будет!

* * *

Своё имя Саид получил после того, как принял ислам и стал правоверным мусульманином. Своё русское имя, Матвей, он постарался забыть, как и московский дворик в Замоскворечье, где родился и жил до пятнадцати лет.

Все эти четырнадцать лет Матвей был вынужден мириться с различными прозвищами, которые рождала убогая фантазия его сверстников. Виной всему были его смуглая кожа, чёрные, слегка вьющиеся волосы, и раскосые глаза.

– Мама, я азиат? – спрашивал он мать после очередной дворовой потасовки.

– Ты мой сын, и я тебя очень люблю! – отвечала тридцатилетняя женщина с копной русых волос, и синими, как русский лён, глазами, прикладывая к его синякам холодный медный пестик.

После таких разговоров мама почему-то начинала грустить и уходила к себе в комнату. Лёжа на старенькой продавленной тахте, она ещё и ещё раз вспоминала памятную встречу с восточным красавцем, которому было суждено стать её возлюбленным и отцом её ребёнка. Каждый раз, когда глаза затуманивались слезами, она вновь видела себя юной аспиранткой в поисках материала, прилетевшей в солнечную среднеазиатскую республику, славившуюся хлопком и гостеприимством. Её будущая кандидатская диссертация должна была доказать, что благодаря мудрому руководству коммунистической партии и ленинскому подходу в решении национального вопроса, малым народам страны Советов ассимиляция не грозит, и что все они живут в дружбе и радости, непрерывно угощая друг друга пловом и пахлавой.

Была середина восьмидесятых: советская империя, раздираемая внутренними противоречиями, трещала по швам, и только такая наивная девушка, как она, не замечала этого. Она посетила несколько советских учреждений, где плохо понимали, зачем она приехала, но искренне были рады красивой юной москвичке, так непохожей на испуганных местных девушек, которые из-за глиняных дувалов тайком провожали её завистливым взглядом.

В одном из начальственных кабинетов, щедро украшенном портретами партийных вождей и национальной символикой, она нечаянно встретила статного молодого человека, одетого, в отличие от своих коллег, по последней европейской моде. Молодой человек вызвался быть её гидом и покровителем. Это не составляло для него никакого труда, так как он был племянником третьего секретаря обкома партии, что по местным меркам приравнивалось к уровню наследника самого падишаха.

После этой встречи её командировка превратилась в восточную сказку. Юный визирь был щедр, не скупился на подарки и комплименты, и без труда вскружил голову юной московской красавице. Когда срок командировки подошёл к концу, он сам отвёз её в аэропорт и посадил в самолёт. До последней минуты он был нежен и предупредителен. Влюблённые расстались, осыпая друг друга заверениями в вечной любви и скорой встрече.

По возвращению в Москву она, захлёбываясь от счастья, всё рассказала лучшей подруге. Подруга была старше её на пять лет, и гораздо опытней в делах амурных, к тому же она была корреспондентом популярного журнала и специализировалась на проведении журналистских расследований.

Через месяц журналистка вернулась из командировки в среднеазиатскую республику, где её подруга так романтично провела время.

– Если бы ты не была моей подругой, я бы сделала тебя героиней моего «забойного» репортажа, – жёстко сказала она, сидя на маленькой кухне и нещадно дымя сигаретой. После чего, не заботясь о её самолюбии и не стесняясь в выражениях, рассказала, как родной дядя её возлюбленного, наряду с выращиванием хлопка успешно занимается выращиванием мака в труднодоступных районах предгорья, его последующей переработкой и транспортировкой в крупные российские города.

– Это же надо умудриться – стать любовницей местного наркобарона! Как тебя вообще оттуда живой выпустили! – подытожила журналистка и закурила новую сигарету.

В этот момент у неё вдруг всё поплыло перед глазами, и тошнота подкатила к горлу. Она успела добежать до ванной комнаты, где её стошнило. Умывшись, она обессиленная вернулась в комнату и упала на тахту.

– О, да мы, кажется, ещё и в «залёте»! – продолжала безжалостно добивать подруга. – Можно сказать, что будущее твоего ребёнка предопределено: если родится девочка – продадут в гарем к партийному баю, ну а если мальчик – будет водить караваны с опиумом по горным тропам Памира.

– Уходи! – сказала она лучшей подруге. – Я больше не хочу тебя видеть.

Журналистка затушила сигарету и шагнула за порог её квартиры, чтобы, вернувшись к себе в редакцию, немедленно приступить к написанию «забойной» статьи. В последний момент она вспомнила, что наркомафии в стране рабочих и крестьян быть не может, и заменила выражение «наркобарон» на вошедшее в обиход словосочетание «преступный авторитет». После чего выкурила очередную сигарету, вздохнула и решительно изменила в тексте имя подруги.

Вдоволь погоревав над своей судьбой, она, напуганная перспективой, которую нарисовала лучшая подруга, написала возлюбленному письмо, где сообщала, что полюбила юного лейтенанта и уезжает с ним в отдалённый, затерянный среди сибирских просторов гарнизон. Слёзы капали на вырванный из школьной тетради листок в клеточку, окрашивая текст в фиолетовые тона, но она не замечала этого, продолжая ронять слёзы и подбирать слова, способные обмануть того, кто подарил ей сказку. Сказку, о которой мечтает каждая женщина.

После пятнадцати лет всё изменилось: Матвей из «гадкого утёнка» превратился в красивого юношу с гибким, как тростник, станом и загадочным взглядом раскосых глаз. Однажды, рассматривая своё лицо в зеркало, ему показалось, что он уловил сходство с Брюсом Ли, которому старался во всём подражать, и даже записался в подпольный кружок карате. После этого он перестал обижаться, когда его называли азиатом, и всерьёз увлёкся изучением таинственного и манящего Востока. Его интересовало буквально всё, начиная от восточных единоборств до историй возникновения восточных религий, от древних преданий и легенд до поэзии Омара Хайяма. Тогда он впервые пожалел, что, кроме английского, которым его пичкали в лицее с третьего класса, не знал арабского языка, на котором так много написано древних манускриптов.

Однажды вечером мать привела домой импозантного, но с седыми висками, мужчину, и Матвей с удивлением узнал, что у мамы, оказывается, есть личная жизнь.

– Познакомься! – сказала мама. – Это мистер Льюис. Когда мы получим заграничный паспорт, и нам откроют визу, мистер Льюис увезёт нас в Лондон. Правда, для этого мы с ним должны пожениться, – добавила она в полголоса и потупила глаза.

– О кей! – улыбнулся мистер Льюис и потрепал Матвея по волосам. – Я отвезу вас в Лондон. Ты хочешь в Лондон, малыш?

Матвей отрицательно затряс головой.

– Почему? – искренне удивился англичанин.

– Лондон – город туманов, а я люблю солнце! – по-английски ответил Матвей, презрительно поджав губы и сузив раскосые глаза.

К удивлению Матвея англичанин не обиделся, а наоборот, рассеялся.

– Лондонские туманы – это газетный штамп. В моём городе много солнца. Обещаю, что ты полюбишь Лондон, – вновь улыбнулся английский гость и с нежностью посмотрел на свою избранницу.

После майских праздников мама и мистер Льюис сочетались законным браком. Это торжественное событие отметили тесным семейным кругом в ресторане «Прага». Матвей впервые попал в такой дорогой ресторан, и не столько ел, сколько глазел по сторонам. Мама и Льюис, казалось, не замечают этого: они держали друг друга за руки и, судя по всему, были счастливы.

Льюис не обманул его: город Лондон покорил Матвея. Англичане оказались довольно приветливыми, и не такими чопорными, как о них думают во всём мире, особенно после просмотра знаменитого сериала «Сага о Форсайтах».

Новоиспечённый отчим был человеком не бедным, поэтому сначала определил Матвея в частную школу, а затем в престижный колледж, где отношения между преподавателями и студентами были подчёркнуто демократичными.

В моде были различные студенческие общества, основанные по интересам и на национальной основе. К удивлению его русскоговорящих знакомых, которых в колледже было предостаточно, Матвей неожиданно вступил в «Братство Кедра», включавшее в себя в основном студентов из мусульманских стран. Эмблемой братства было изображение кедра на фоне восходящего солнца, причём сам очень сильно напоминал государственную символику Ливии. Президентом братства был Фархад, выходец из Арабских Эмиратов. Фархад открыто восхищался братьями-мусульманами, ведущими борьбу с врагами ислама, и однажды в присутствии Матвея громко сказал, что если бы ему предложили участвовать в акции 11 сентября и погибнуть, то он бы был счастлив.

Через неделю Фархад пригласил Матвея к себе в номере выпить чаю. Матвей был польщён: Фархад пользовался среди членов братства непререкаемым авторитетом, и его приглашение дорогого стоило. Они пили чай в обставленной с восточным колоритом комнате, и Фархад, не торопясь, расспрашивал его о жизни мусульман в России и о его политических пристрастиях. Матвей, не таясь, рассказал о том, что давно интересуется всем, что связано с Востоком, и мечтает изучить арабский язык, чтобы в будущем приобщиться к тайнам арабских мудрецов и путешествовать по мусульманскому миру.

– Я помогу тебе, брат! – важно ответил Фархад, отпивая мелкими глотками чай из расписной пиалы и не сводя с гостя пристального взгляда.

На прощанье Фархад обнял его, как брата, и шепнул на ухо: «А я ведь всю неделю ждал ареста! Думал, что ты на меня донесёшь! Теперь я тебе верю, брат!»

С этой памятной встречи Фархад стал для Матвея не только учителем арабского языка, но и духовным наставником. Был он умён и по-восточному хитёр: так, изучение арабского языка тесно переплеталось с изучением Корана, а разговоры о культурном наследии народов Востока сводились к мысли о его превосходстве над другими культурами.

– В то время, когда западные варвары били друг друга дубинками по голове, мы, азиаты, уже изобрели порох, имели свою письменность, свою философскую школу, а Авиценна уже тогда творил чудеса исцеления, не хуже твоего Иисуса, – горячился Фархад.

– Я не спорю, о учитель! – шутил Матвей, и «учитель» быстро успокаивался.

Так прошёл год. За этот год Матвей усовершенствовал английский, сносно освоил арабский, и читал Коран без посторонней помощи.

Накануне летних каникул Фархад сообщил, что они вместе едут к нему на родину, в Дубаи.

– А твои родители не будут против моего присутствия? – как-то совсем по-советски спросил Матвей. В ответ Фархад искренне рассмеялся.

– О мой юный и наивный друг! – обнял его за плечи Фархад. – Перед тобой не просто студент колледжа, а наследник древнейшего рода, уходящего корнями в далёкое прошлое и находящегося в родстве с самим пророком Мухаммедом. Мой отец, да продлит аллах его годы, владеет нефтяными промыслами, и давно потерял счёт деньгам! Все мои капризы, да и твои тоже, будут исполнять десятки слуг, а наложницы будут царапать лица и рвать друг у друга волосы за право провести ночь с тобой. Надеюсь, ты согласен?

Матвей ответил утвердительно. А разве он мог поступить иначе, когда наяву сбывалась его заветная мечта: побывать в самом центре Азии и своими глазами увидеть в голубой предутренней дымке минареты древних мечетей.

Тогда Матвей ещё не знал, что за незнакомое, но сильное чувство руководит его поступками. Лишь через год, находясь в секретном центре специальной и боевой подготовки, который располагался среди болот Ленинградской области, от своего куратора он узнал, что это был зов крови.

Перед отлётом в Дубаи Матвей заехал к родителям и поделился радостной новостью: он едет в Эмираты! Родители восприняли эту новость спокойно: Льюис со свойственной ему практичностью поинтересовался, нужны ли ему деньги, а мать попросила его быть осмотрительней. На этом родительский интерес к нему иссяк. Это объяснялось тем, что в семье появилась маленькая девочка с белыми и невесомыми, как пух одуванчика, волосиками и пронзительно-синими, как русский лён, глазками.

Матвей посмотрел на розовое личико сестрёнки, осторожно прикоснулся пальцами к её трогательным кудряшкам, и, скупо попрощавшись, уехал в аэропорт.

В Дубаи всё было так, как обещал Фархад: огромный дом, с бесконечными анфиладами прохладных комнат, с мраморным фонтаном в фойе, изумрудными газонами и огромным голубым бассейном с подсветкой. По периметру участок был обсажен розовыми кустами. Флюиды распустившихся роз витали повсюду, и Матвею казалось, что он купается в розовом масле. Многочисленная прислуга только и ждала, чтобы исполнить любое приказание молодого хозяина и его гостя. Хозяин этого большого дома, отец Фархада, улетел на очередное заседание ОПЕК, поэтому в доме остались только женщины, которые постоянно находились на женской половине, а если и случалось им выйти в персиковый сад, который располагался с тыльной стороны дома, то закрывали платками лица.

У отца Фархада было три жены, из которых самая младшая была ровесницей Фархада. В саду постоянно слышался детский смех и строгие окрики нянек. Это веселились под бдительным присмотром младшие сестрёнки и братишки Фархада, к которым он относился довольно равнодушно.

В первые дни после приезда Фархад и Матвей с удовольствием плескались в бассейне, объедались свежими фруктами, вазы с которыми стояли в каждой комнате, а по вечерам, после захода солнца, сидя в шезлонге, курили кальян и смотрели на звёзды.

Так продолжалось целую неделю. Через неделю Фархад утром появился в его комнате и без всяких предисловий сообщил, что через три дня они улетают в Пакистан.

– Зачем? – с затаённой тоской спросил Матвей, которому совсем не хотелось менять райские кущи на выжженные солнцем пыльные предгорья Пакистана.

– Пора становиться мужчиной, брат! Характер настоящего мужчины куётся в бою. На днях отец перечислил большую сумму денег на счёт одного из афганских «непримиримых» полевых командиров, который много лет не выпускает из рук автомат. Его зовут Хасан, он настоящий воин аллаха. Впервые он взял в руки оружие в десять лет, когда «шурави» вторглись на священную землю его многострадальной родины. Сейчас под командованием Хасана около трёхсот хорошо обученных и вооружённых воинов. Хасан очень обязан моему отцу. Вчера я связался с ним по спутниковой связи, и мы договорились встретиться. Недалеко от границы есть маленькая неприметная гостиница, где нас будет ждать проводник. Он проведёт через пакистано-афганскую границу. На афганской стороне нас встретят люди Хасана, которые и доставят нас к нему в отряд. Пора указать неверным их место! – самонадеянно произнёс Фархад и, призывая аллаха в свидетели, вскинул руки к небу.

– Мы поедем на войну? – испугался Матвей.

– А ты, брат, думал, что я поведу тебя в Диснейленд? – усмехнулся дальний родственник пророка.

В этот момент Матвею почему-то очень захотелось оказаться в Лондоне. Благоразумней всего было бы поблагодарить Фархада за гостеприимство, вызвать такси и, не мешкая, рвануть в аэропорт, а откуда первым же рейсом вернуться в аэропорт Хитроу, в Лондон! Но Матвей промолчал.

Через три дня он сидел в кресле «Боинга» и сквозь обрывки облаков вглядывался в острые горные вершины Гиндукуша. На душе было неспокойно, тяжёлое предчувствие не покидало его с момента, когда Фархад объявил «мобилизацию». Сам Фархад, в отличие от Матвея, находился в радостном возбуждении. Ему не терпелось ступить на землю, где, по его мнению, зародилась нынешняя цивилизация.

– Я считал, что колыбель человечества находилась между Тигром и Евфратом, – попытался возразить ему Матвей, но Фархад его не слышал. В нарушение правил он уединился в туалете и кому-то названивал по спутниковому телефону.

Пакистан их встретил серым пепельным небом, сорокоградусной жарой и полным безветрием. Самолёт приземлился в аэропорту Карачи, и Матвей с тоской подумал, что придётся трястись по разбитой дороге через полстраны.

Фархад не замечал ни жары, ни семидесятипроцентной влажности, ни нищеты, которая бросилась в глаза, как только они выехали за территорию аэропорта. Город Паншер, куда они направлялись, находился в Северо-западной пограничной провинции. Таксисты ехать в такую даль не соглашались ни за какие деньги, поэтому пришлось добираться на автобусе, битком набитом пассажирами разных национальностей, которых объединял один признак: у каждого было огромное количество тюков, узлов и разнокалиберных сумок.

Кондиционера в автобусе не было, его заменяли открытые окна, во многих из которых стёкла отсутствовали. Горячий воздух, поступающий через окна в салон автобуса, прохлады не приносил, а скорее обжигал и без того обветренные и загорелые до черноты лица пассажиров.

– Представляешь, здесь проходил Великий шёлковый путь! – восхищался Фархад, умудрившийся занять место возле окна. Матвей смотрел на пролетавшую за окном серо-бурую пустынную долину с чахлой растительностью и всё чаще задавал себе вопрос: «Зачем я здесь»?

То, что происходило вокруг, никак не вязалось с его мечтами об изучении древних манускриптов и любованием голубыми сводами древних мечетей.

Поздним вечером они добрались в Паншер, и Фархад по известным только ему признакам нашёл в ночном городе нужную гостиницу. В номере, куда поселили Матвея, был душ и кондиционер. Отказавшись от ужина, Матвей принял душ, включил кондиционер на полную мощность и, упав на кровать, забылся тревожным сном. На заре его разбудил Фархад и позвал в свой номер. В номере было накурено и попахивало «травкой». Глаза у Фархада и его гостя – бородатого мужчины неопределённого возраста, одетого в потёртую полевую форму советских войск без каких-либо знаков различия, – подозрительно блестели.

– Собирайся! – приказал Фархад. – Надо выступать, пока не взошло солнце.

На разрисованном и украшенном разноцветной бахромой грузовике, который здесь называли «бурбухайка», они добрались до предгорья, а когда дорога кончилась, пошли пешком.

– Маршрут отработанный! – успокоил их проводник. – Когда мы воевали с «шурави», я каждую неделю водил отряды моджахедов через границу.

– На каком языке он говорит? – спросил Матвей Фархада.

– Он пуштун и говорит на пуштунском наречии.

– Ты его понимаешь?

– Немного. Мой словарный запас невелик, но для решения бытовых вопросов хватит.

– А Хасан? Мы с ним на каком языке будем общаться?

– Хасан по национальности таджик, неплохо знает английский, владеет пуштунским, и немного выучил русский, чтобы лично допрашивать пленных.

«Отработанный маршрут» представлял собой козью тропу, уходящую ввысь. Вечером на небольшом плато решили разбить лагерь и до утра отдохнуть. Сидя у костра и глядя на звёзды, проводник покуривал анашу и вспоминал, как ходил на перехват автомобильных колонн «шурави», как хорошо платили ему за каждого убитого офицера, за каждый сбитый вертолёт, за каждый подбитый танк. Но больше всего платили за артиллерийского наводчика, особенно если его удавалось взять в плен. Ему не повезло: наводчика он не добыл ни живым, ни мёртвым. Когда были «шурави» он хорошо зарабатывал, даже смог взять вторую жену. Теперь, когда войны нет, он считает каждую лепёшку, и его семья давно не ела досыта.

– Что он там бормочет? – поинтересовался Матвей.

– Жалуется, что сейчас нет войны, и он стал плохо зарабатывать, – перевёл Фархад.

– Спроси его, почему он тогда не идёт в отряд к Хасану?

Фархад, с трудом подбирая слова, задал проводнику вопрос.

– К Хасану? – оживился старый моджахед. – К Хасану бы пошёл с удовольствием, Хасан платит хорошо, Хасан не жадный, но Хасан берёт в отряд только молодых и сильных. Его Хасан не берёт, потому что он старый и «шурави» ранили его в ногу, с тех пор он хромает, но это не мешает ему метко стрелять и «развязывать» языки пленным. И то и другое он умеет делать очень хорошо, но у Хасана каждый воин умеет метко стрелять и «разговаривать» с «неверными», – грустно вздохнул проводник и зачем-то потрогал висевший на поясе кинжал.

– Говорит, что был хорошим воином и умел допрашивать военнопленных, – перевёл Фархад, – и, покосившись на кинжал, добавил, – Наверное, глотки резал.

– Спроси его об этом, – предложил Матвей. Фархад поморщился и, как сумел, перевёл вопрос.

– Резать пленных? Зачем? – удивился проводник. – За пленных можно получить бакшиш – выкуп, хороший выкуп. А если за пленного заплатить некому, то его можно использовать, как раба: он может пасти скот или делать любую тяжёлую работу.

– Говорит, что убивать пленных невыгодно. Гораздо лучше, если за пленных заплатят выкуп. Вообще у них тут всё делается, исходя из экономической целесообразности, – невесело подытожил Фархад. – Ладно, давай спать. Завтра нам целый день по горам карабкаться.

В лагерь Хасана они добрались на следующий день, точнее, вечер. Солнце спряталось за зубчатую стену гор, когда они вошли в глинобитный посёлок. Неожиданно, как из-под земли, появились двое бородатых мужчин, вооружённые автоматами «АК-47». Проводник что-то гортанно прокричал дозорным, и они опустили стволы автоматов к земле. Потом один остался при входе в лагерь, а второй пошёл вместе с ними.

В центре лагеря была разбита большая армейская палатка, которая служила командиру «непримиримых» штабом.

– Тебе лучше помалкивать, что ты из России, – шепнул Матвею Фархад. – Хасан не любит «шурави».

– И как же мне называться?

– Как хочешь, но ты больше не Матвей!

Хасан встретил их возле входа в штаб. Протянув для рукопожатия две руки сразу, он сначала справился о здоровье достопочтенного отца Фархада, о здоровье самого Фархада, и лишь после этого обнял его.

– Это мой друг! Он тоже мечтает сражаться с «неверными», – представил его Фархад.

– Муса, – произнёс Матвей и ответил на рукопожатие.

– Узбек? – как бы невзначай спросил Хасан, внимательно вглядываясь в черты лица гостя.

– Узбек! – торопливо подтвердил Фархад. – Но с рождения живёт в Лондоне.

– Мой дом – ваш дом! – произнёс Хасан и приложил ладонь к сердцу. – Отдохните с дороги, отведайте плова, а заодно расскажите, что привело вас в мой дом.

– Разве ты ему не сказал, зачем мы здесь? – вполголоса спросил Матвей.

– Не успел, – слукавил Фархад.

Плов был необыкновенным: пахучим, рассыпчатым. Такого вкусного плова Матвей никогда не пробовал. Приборов к столу не подали, и Матвей, как и все присутствующие, ел плов руками, жадно захватывая щепотью горячие рисовые зёрна и истекающие горячим жиром ароматные куски баранины.

После плова подали чай в больших белых пиалах и засахаренные фрукты. Чаепитие продолжалось долго: в основном говорил Фархад, отвечая на многочисленные вопросы хозяина. Общались они между собой по-английски, лишь иногда переходили на незнакомый Матвею диалект.

– Благодаря деньгам моего отца, Хасан смог купить провизию и боеприпасы. Теперь он может сунуть горячую головешку под хвост гяурам, – довольно произнёс Фархад, когда они пришли в отведённую им для ночлега комнату, пол и стены, которой были покрыты коврами.

– Фархад! – несмело начал Матвей. – Вся наша поездка была очень познавательной. Я тебе очень благодарен, но может, стоит этим и ограничиться, а не лезть к чёрту на рога, как говорят русские.

– Поздно, Муса! – усмехнулся юный авантюрист. Я убедил Хасана взять нас с собой. Надо сказать, что это было непросто. Хасан боится прогневать моего отца, но ещё больше боится, что я смогу убедить отца в бесполезности отряда «непримиримого» Хасана, красочно обрисовав, как он трусливо прячется в своём логове за женские спины.

– Надеюсь, про женские спины ты пошутил?

– Конечно, я ведь не сумасшедший, чтобы обвинять полевого командира в трусости, иначе наши головы уже украшали бы самый высокий дувал этого гостеприимного местечка.

– Может, ещё не поздно отказать?

– Поздно! Выступаем завтра, на рассвете.

Матвей видел, что Фархад напуган не меньше, чем он, но отказаться от задуманного не позволяла гордость.

Отряд собрался по-военному скоро и без лишней суеты. Выхлопные газы прогреваемых моторов смешивались с серым утренним туманом и уносились к розовеющим в первых лучах солнца горным вершинам. Матвея поразило обилие техники: здесь были потрёпанные жизнью и горными дорогами «Хаммеры» песочного окраса, японские вездеходы с правым рулём и два тёмно-зелёных советских «уазика» со снятым верхом. Всего набралось около двух десятков машин, на которые Хасан усадил самую боеспособную часть своего отряда «непримиримых». «Воины аллаха» увешанные оружием, как новогодняя ёлка гирляндами, привычно заняли свои места. Фархаду и его другу Хасан отвёл место в замыкающей машине. По горькой иронии судьбы, это был многострадальный советский УАЗ.

– За жизнь наших гостей отвечаешь головой! – сурово сказал Хасан бородачу, занявшим место рядом с водителем. В ответ тот решительно кивнул головой и на всякий случай передёрнул затвор автомата. Следуя его примеру, Фархад и Матвей сняли оружие с предохранителя и дослали патрон в патронник. Накануне Хасан лично вручил им по новенькому «АК-74» и по паре запасных магазинов.

Пока прогревали двигатели, Матвей нашёл в «бардачке» автомобиля изоленту и связал ею два магазина вместе. Второй магазин Матвей засунул к себе за спину под ремень. Это не укрылось от внимательного взгляда Хасана. Он вернулся к их «уазику» и молча взял из рук гостя два связанных синей изолентой магазина.

– Кто тебя этому научил? – на хорошем английском спросил командир «непримиримых», внимательно вглядываясь в лицо Матвея.

– Никто. Я в кино видел: так перед боем солдаты делали, вот я и запомнил.

– Так перед боем поступали «шурави». Ты вообще-то какой узбек? Может, ты советский узбек? – не унимался Хасан.

– Я гражданин Соединённого Королевства! – вспылил Матвей.

Этот демарш не произвёл на Хасана никакого впечатления. Он молча вернул магазины, и что-то шепнул бородачу на переднем сиденье. Бородач на мгновенье обернулся, «мазнул» взглядом по лицу Матвея и кивнул. После этого Хасан легко запрыгнул на сиденье головной машины и махнул рукой. Колона автомобилей тронулась и через минуту потонула в облаке пыли.

Когда вырвались на оперативный простор, дышать стало легче. Встречный ветер, мягко ударяя в лицо, унёс остатки сна, и на хмурых лицах «воинов аллаха» заиграли улыбки. Неожиданно Фархад достал из-за пазухи серый пистолет с ребристой рукояткой и помахал перед лицом Матвея.

– Откуда? – завистливо спросил Матвей, пытаясь забрать из рук товарища смертельную игрушку.

– Хасан подарил, в знак особого расположения. Это тебе не китайский «ТТ», Glok-17 – современная модель с системой полного отката затвора, девятнадцать патронов, может стрелять даже под водой!

– Вещь! – восхитился Матвей и выщелкнул из рукоятки обойму, до отказа набитую тупорылыми тельцами девяти миллиметровых патронов «Люггер».

– Вот сегодня в бою и опробуем, – солидно произнёс Фархад и, забрав у Матвея пистолет, лихо вставил обойму в рукоять.

– Будет бой? Сегодня? – с тоской переспросил Матвей, чувствуя, в животе неприятный холодок.

– Хасан задумал провести «мастер-класс», хочет поразить моё воображение, а заодно доказать, что деньги моего отца используются по назначению. К вечеру мы выйдем на трассу, по которой должен пройти американский конвой. Хасан на карте показал мне одно местечко, где дорога делает крутой поворот и втягивается в узкое ущелье между двух гор. «Непримиримые» намерены действовать по классической проверенной схеме: как только конвой втянется в ущелье, одновременно подбивают первую и последнюю машину конвоя. Вся колона оказывается надёжно «закупоренной» в узком пространстве. После этого в течение пятнадцати-двадцати минут транспорт, как в тире, расстреливается с обоих склонов ущелья. Вырваться из такой ловушки невозможно. Особенность сегодняшней операции в том, что она проводится глубокой ночью. Представляешь, брат, что такое ночной бой? Стрельба, грохот, вспышки разрывов гранат, паника и неразбериха. Противник будет подавлен морально в самом начале боя. Для этого Хасан каждому воину выдал ПНД.

– Чего выдал? – не понял Матвей.

– Прибор ночного виденья! – с видом превосходства пояснил Фархад.

Оставшуюся до привала часть пути друзья проехали молча. На привале подручные Хасана, не мешкая, выставили боевое охранение и лишь после приступили к приготовлению пищи.

Дисциплина в отряде была на высоком уровне, поэтому назначенный в охранение молодой моджахед по имени Исса не стал ограничиваться обзором прилегающей местности, а решил лично проверить безопасность порученного ему участка. С этой целью он отошёл метров на пятьдесят в сторону, к небольшой россыпи крупных валунов, за которой вполне могли укрыться вражеские лазутчики. Однако дальше Исса повёл себя более чем странно: убедившись, что его никто не видит, он достал из складок одежды предмет, напоминавший по форме сотовый телефон, и нажал одну из кнопок. В это мгновенье кодированное сообщение «выстрелило» в эфир, где его тут же принял американский спутник, «висевший» над гористой местностью на геостационарной орбите. Спутник автоматически переадресовал полученный импульс наземному корреспонденту, и через десять минут в штабе американских оккупационных войск уже знали место и предполагаемое время нападения на транспорт.

К вечеру на горизонте в сиреневом мареве показалась горная цепь, и колонна сначала сбавила скорость, а потом и вовсе остановилась. Фархад наклонился вперёд и негромко спросил у водителя о причинах остановки. Водитель, яростно жестикулируя, стал что-то пояснять гостю и в завершение зачем-то трижды мигнул фарами.

– Сейчас в ущелье выдвинется разведывательный дозор, – перевёл Фархад, и если всё будет нормально, они трижды мигнут нам фарами. Нам останется спрятать машины и рассредоточиться по склонам ущелья.

– А где же мы столько машин спрячем? – удивился Матвей.

– Водитель говорит, что на выходе из ущелья есть небольшая площадка, заросшая кустарником. Вот за этим кустарником мы весь «автопарк» и укроем!

В этот момент из темноты трижды призывно мигнули фары.

– Да поможет нам аллах! – напыщенно произнёс Фархад и тронул водителя за плечо.

Если кто-то считает, что в бою победит тот, у кого перевес в вооружении и живой силе, то ошибается. Победит тот, кто владеет информацией. О том, что Хасан собирается нанести удар по оккупационным американским войскам, в штабе этих войск знали, но не знали главного: место и время удара. Накануне агент, внедрённый в отряд Хасана, сообщил, что к командиру «непримиримых» прибыли гости. Американцев это сразу насторожило. Отряд Хасана – совсем не то место, где можно проводить уикенд.

В дело включились мастера штабных игр и аналитики. Полученная со спутника информация, подтверждала, что отряд Хасана выдвинулся в сторону небольшой горной гряды, через которую проходил маршрут гуманитарного конвоя. Настораживало то, что Хасан должен был подойти к месту предполагаемой засады поздно вечером. Раньше моджахеды избегали ночного боя, предпочитая дневное время суток, когда противник не так насторожён.

Однако это не помешало американцам перебросить на вертолётах к горной гряде специальное подразделение численностью около роты, которое заняло места на обоих склонах ущелья, как раз там, где планировал разместить своих «воинов аллаха» полевой командир Хасан.

Командир спецподразделения, лейтенант Гейтц, за свою короткую службу дважды побывал в «горячих точках» и тактикой владел не хуже командира «непримиримых», поэтому когда передовой пост по рации доложил, что в направлении горной гряды выдвинулся «разведдозор», он принял единственно правильное решение: взять «языка». Изменчивое военное счастье в этот раз было на стороне американцев: разведдозор моджахедов въехал в узкое горное ущелье на открытой машине, что упростило процедуру захвата.

Американские налогоплательщики не зря расстаются со своими деньгами: весь личный состав спецподразделения солёным потом и кровавыми мозолями отработал в учебном центре каждый вложенный в них доллар, поэтому захват противника произошёл без единого выстрела. Впрочем, один выстрел всё-таки был: негромкий одиночный выстрел, напоминавший хлопок откупоренной бутылки с шампанским, после которого автомобиль моджахедов накрыла прочная сеть. Через мгновенье на головы «воинов аллаха» откуда-то сверху свалились четыре дюжих спецназовца. Четыре армейских ножа тускло блеснув в лунном свете матовыми клинками, разорвав сеть, упёрлись в давно небритые гортани моджахедов. Незадачливые разведчики без переводчика поняли, что кричать и тем более стрелять не рекомендуется. Пленных быстро разоружили и растащили по сторонам.

Экспресс-допрос пленного на чужой территории значительно отличается от допроса в кабинете следователя: вам никто не будет зачитывать ваши права и склонять к чистосердечному раскаянью. Альтернатива, предложенная «языку» на первой же минуте допроса, проста и незамысловата: сотрудничество означает жизнь, молчание – смерть. Пленный обычно «цепляется за соломинку» и выбирает жизнь, не подозревая, что при любом раскладе его ожидает смерть.

Пленённый водитель джипа не торопился в рай на встречу со сладострастными гуриями, поэтому выбрал жизнь. Он рассказал всё, после чего его смерть была лёгкой и быстрой, как и смерть его двоих братьев по вере. Четвёртый моджахед умер в начале допроса, потому что был невоздержан и плюнул в лицо спецназовцу.

Захват и допрос пленных занял не более пяти минут. Через шесть минут после начала операции лейтенант Гейтц получил три совпадающих между собой доклада: отряд Хасана численностью около сотни «штыков» движется на перехват гуманитарного конвоя. Место перехвата – то самое ущелье, где расположился спецназ. Сигнал, означающий «всё в порядке» – троекратное мигание фарами автомобиля.

По приказу лейтенанта солдаты развернули трофейный джип и трижды мигнули фарами в чернильную темноту южной ночи.

Когда вереница автомобилей полностью втянулась в ущелье, Матвею показалось, что захлопали праздничные петарды. Неожиданно над ущельем повисли десятка полтора осветительных ракет, и стало светло, как днём. Через мгновенье ярким факелом вспыхнул головной автомобиль, ещё через минуту такая же судьба постигла замыкающую машину. Американцы, как и моджахеды, действовали по старой проверенной схеме: надёжно «закупорив» ущелье, они, словно на ученьях, расстреливали угодившего в ловушку противника. Осветительные ракеты делали применение приборов ночного виденья бесполезным: яркий свет ракет ослеплял прибор, и в окулярах была видна только бледно-зеленоватая муть.

Ущелье наполнилось треском автоматных очередей, и с обоих склонов ущелья к машинам потянулись разноцветные пунктиры трассирующих пуль. Чуть позже в смертельную симфонию вплелись уханье гранатомётов и дробный звук крупнокалиберных пулемётов. Спецназовцы профессионально разделывали отряд Хасана «под орех», и патронов не жалели!

Уже полыхала большая часть автомобилей «непримиримых», когда над ухом Матвея сквозь какофонию боя прорезался испуганный крик.

Матвей повернулся и в неестественно ярком освещении увидел бледное лицо Фархада, который, прижимая обе руки к груди, с ужасом наблюдал, как между пальцами сочится кровь. Он что-то хотел сказать, но в это время в правую ступицу переднего колёса ударила граната. От взрыва «уазик» подбросило и завалило на левый бок.

Бой продолжался ещё четверть часа, но Матвей ничего этого не видел: контуженный, он без сознания пролежал до конца боя между валуном и опрокинутым на него автомобилем. Кровь мёртвого товарища, тело которого было зажато на заднем сиденье джипа, обильно сочилась на его лицо, поэтому американский солдат, осматривавший после боя ущелье, принял его за убитого. Спецназовец подобрал валявшиеся рядом с трупом «АК-47» и новенький «Glok-17», из которых не было сделано ни одного выстрела.

Лейтенант Гейтц был доволен: операция прошла без потерь. Примяв о каменистый грунт недокуренную сигарету, он по спутниковому телефону связался со штабом.

– Так точно, сэр! Всё прошло, как и планировали, сэр! – отрывисто бросал в телефонную трубку лейтенант. – Потерь нет, сэр! … Благодарю Вас господин полковник! Так точно, сэр, мы предоставили им шанс, но они отказались сдаваться и даже обстреляли парламентёров. Ребята чудом уцелели. К сожалению, сэр, выживших нет, поэтому допрашивать некого. Что прикажете дела с трупами, сэр?

– Пусть мёртвые сами хоронят своих мертвецов! – напыщенно ответил бравый полковник. – А Вы, лейтенант, подключайтесь к сопровождению конвоя, он на подходе.

– Так точно, сэр! – рявкнул в трубку лейтенант и отключил связь.

– Сержант Хопкинс! – бросил в темноту лейтенант.

– Я здесь, сэр! – ответила темнота, и в лунном свете проявилась коренастая фигура в защитном комбинезоне песочного цвета.

– Хопкинс, по прибытию на базу, Вы и рядовой Браун подадите официальный рапорт о том, что, выполняя обязанности парламентёров, подверглись нападению со стороны противника. Эти «штабные крысы» настаивают, чтобы я перед боем вёл с этой сволочью переговоры. Вам всё понятно?

– Так точно, сэр!

– Может быть, Вас ещё и наградят, только держите язык за зубами.

– Непременно, сэр!

Лейтенант две недели назад потерял закадычного друга, который, проводя разминирование шоссе, подорвался на радиоуправляемой мине. С тех пор Гейтц в каждом бородатом афганце видел личного врага и воевал не «по правилам».

– Знаете, Хопкинс! Мне кажется, я начинаю понимать русских, которые были в Афганистане до нас.

– Согласен с Вами, сэр. Дай бог только, чтобы мы не увязли в этой стране, как русские.

Лейтенант ничего не ответил. Он напряжённо вслушивался в доносившийся издалека рокот моторов. Это приближался гуманитарный конвой, которому этой ночью крупно повезло.

 

Глава 8

Линза знала, что слежка не может длиться бесконечно. По большому счету, у тех, кто за ней следил, не так уж много времени. По её расчётам, преследователи должны приступить к более активным действиям. Какой смысл таскаться за ней по узким улочкам маленького австрийского городка?

«Рано или поздно они должны выйти со мной на контакт, – убеждала она себя. – Возможно, это будет сегодня. Надо их подтолкнуть!»

Чтобы спровоцировать преследователей, она сознательно выбрала укромное кафе на окраине города, куда направилась пешком, игнорируя городской транспорт. «Хвост» в облике двоих сумрачных парней спортивного телосложения и ярко выраженной славянской внешности, неотступно следовал на расстоянии, не позволяющем оторваться от преследователей.

«Всё по инструкции! – усмехнулась Линза. – Господи, до чего же лица-то родные! Вон конопушки рыжие, как у девушки, прямо не сотрудник ФСБ, а Ванька рязанский. Ладно, ребята, не хмурьтесь, утренняя прогулка ещё никому не вредила! Скоро передохнёте, а вот и моё любимое кафе. Всё – привал!»

Мысленно закончив монолог, Линза толкнула стеклянную дверь и вошла в помещение кафе. Её сразу обступили вкусные запахи сдобы и сваренного кофе.

На освещённой витрине соблазнительно выставляли напоказ румяные бока свежие булочки, матово отсвечивали кремовыми розочками десятка два различных пирожных и тортов, а в самом центре, на почётном месте, находился знаменитый венский штрудель.

– Прощай, талия! – притворно вздохнула Линза и с удовольствием заказала себе большую чашку кофе и солидный кусок шоколадного торта.

Её преследователи расположились за дальним столиком и заказали по бутылочке минеральной воды.

«Вам ребята, наверное, пивка до смерти хочется? По лицу вижу, как вам, болезным, после вчерашнего тяжело, – мысленно обратилась она к филёрам, продолжая отламывать ложечкой маленькие кусочки торта. – Наверное, начальства опасаются», – решила она.

В это время звякнул дверной колокольчик, и в кафе уверенно вошла жгучая брюнетка с большой грудью и чёрными, слегка раскосыми глазами.

– А вот и начальство! Ба, да это же Роза! Вот уж не думала, что она захочет пообщаться со мной лично.

Роза, покачивая бёдрами, направилась к столику, за которым Линза с показным усердием поглощала шоколадный торт. Парни и глазом не повели, словно и не было никого.

– Ведут себя неестественно! – машинально отметила Линза. – На такую женщину мужчина не может не среагировать, а эти два истукана даже не дёрнулись!

– Привет, подруга! Не возражаешь, если я тебе составлю компанию?

– Здравствуй, Розочка! – приветливо поздоровалась Линза, словно они расстались пару дней назад. – Закажи себе что-нибудь. Я так понимаю, нам есть о чём поболтать! Мы так давно не виделись.

– С тех пор, как ты благополучно утонула в Истре. Вот уж не думала, что эта подмосковная речушка впадает в Дунай, а иначе как бы ты оказалась в Австрии?

– Я здесь проездом, а ты, я вижу, путешествуешь с эскортом? Твои ребята? – кивнула Линза в сторону парочки хмурых филёров.

– Мои, – равнодушно ответила Роза и даже не посмотрела в сторону подчинённых.

– Ничего, симпатичные! Хотя твой первый куратор был лучше! – с невинным видом произнесла Линза, заведомо зная, что причиняет бывшей подруге боль.

– Злая ты стала, Маша! Раньше я за тобой этого не замечала, – после небольшой паузы задумчиво произнесла Роза, закуривая длинную сигарету с золотым обрезом. – О кураторе моём откуда знаешь? Хотя можешь не отвечать! Я начинаю догадываться: сегодняшняя встреча – не экспромт? Ты заранее навела обо мне справки и всё спланировала? То-то я смотрю, ты не удивилась моему появлению. А я думала, что подловлю тебя. Постой! Так это что получается? Ты знала, что я в Австрии?

– Знала! А также знала состав твоей группы, место базирования, и то, что ты охотишься за нашим сотрудником, известным тебе под именем Людвиг Вестфаль. Я видела каждый кадр, который вы отсняли и вывели на дисплей, слышала каждое произнесённое вами слово. Роза, квартирка, которую перед твоим приездом арендовали твои коллеги, давно оборудована нами последними техническими новинками, которые не так просто обнаружить. Так что я и моё руководство в курсе всех ваших дел.

– Как? Ты знала заранее о моём приезде?

– Вообще-то нет. Просто вы не первые, кто проявляет оперативный интерес к нашему лицею. А домик расположен очень удобно, чтобы вести наблюдение. Вот мы и выкупили парочку квартир. Когда прошёл сигнал о том, что в квартире гости, мы просто включили аппаратуру и вот тут-то я тебя и увидела. Надо признать, ты хорошо выглядишь. От мужиков, наверное, отбою нет?

– А ты завидуешь? Нет, Машка, не в одних мужиках счастье!

– А в чём ещё?

– Спроси, подруга, что-нибудь полегче! Помнишь, как Пушкин глаголил: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»! Так вот воля – это прерогатива начальства, а покой…

– Покой нам только снится!

– Угадала! Ты всегда была смышлёной.

– Да не угадывала я: сама, как белка в колесе, кручусь!

– Верю, только колесо не в моей телеге. Ну что, подруга, комплементами обменялись, теперь поговорил о деле?

– Давай поговорим. Я так понимаю, что ты и твои начальники мечтают вернуть золото партии на историческую родину?

– Правильно понимаешь, и, наверное, догадываешься, что я так просто от тебя и твоего Людвига… как там его?

– Вестфаль!

– Да, да Вестфаль! Так вот от Людвига Вестфаль, германского барона и советского генерала, я так просто не отстану.

– Открою тебе, Розочка, маленькую тайну: Людвиг Вестфаль беден, как церковная мышь! Это раньше в его руках были сконцентрированы значительные капиталы…

– Миллиарда полтора, если я не ошибаюсь.

– Примерно так. Повторяю: это всё в прошлом. Мы не идиоты, чтобы на одни и те же грабли наступать дважды: нынче все полтора миллиарда марок рассредоточены по счетам. Суммы на этих счетах не крупные, и внимание привлечь не могут. У нас достаточно людей, которым мы можем доверять. Именно они сегодня и являются владельцами этого огромного капитала.

– Ты, Маша, блефуешь!

– А ты проверь, подруга.

– Смеёшься? Сейчас я понимаю, что даже если бы я добралась до Людвига, это ничего бы не дало. Я верю, что ваша команда действительно отлучила его от денег. Оно и понятно: парень крупно «прокололся», но ведь он не знает дальнейшей судьбы этого миллиарда! Почём мне знать: может, вы поделили сумму, но держателей кассы меньше, чем пальцев на одной руке, а это совсем меняет дело.

– Мы предусмотрели и это. Денег в чистом виде сейчас практически нет, все вложены в долгосрочные проекты, и отдача будет не скоро, очень не скоро!

– Неужели? А на какие средства существует этот ваш лицей, кто платит зарплату наёмным работникам, кто оплачивает налоги, и вообще, на какие «шишы» вы существуете?

– Ты наверное знаешь, что наши сотрудники не получают зарплату. Весь личный состав ЗГС на самоокупаемости. Например, тот же Вестфаль ведёт очень прибыльный бизнес, торгует антиквариатом. Большая часть прибыли поступает в кассу нашей организации. Вот так и живём.

– А говорила, что он беден, как церковная мышь?

– По сравнению с теми капиталами, что он имел раньше, до встречи с тобой, нынешние его доходы меня не впечатляют.

– Почему я тебе должна верить?

– Потому что ситуация складывается так, что нам невыгодно обострять с вами и без того сложные отношения. Директор ФСБ сказал: «Фас»! и твои коллеги, высунув языки, мечутся по нашей необъятной Родине, чтобы взять сотрудников ЗГС за горло. Такого поворота событий никто из нас не ожидал! Мы всегда и во всём поддерживали Президента, мы были его верными помощниками, его тайной стражей…

– Остановись! Когда люди впадают в пафос, меня от этого мутит! Полтора миллиарда марок ваша организация прикарманила тоже из любви к Родине и Президенту?

– Эти деньги пошли на создание и развитие ЗГС. Никто из наших сотрудников не жирует, и особняков на Лазурном берегу не покупает. Наша работа направлена на защиту конституционного строя нашей Родины.

– А как же ваш лицей, который тайно готовит наёмников, которых вы за большие деньги поставляете во все террористические организации мира?

– Это бред! Мы никогда не были связаны с террористами, это противоречит нашим принципам! Я могу догадываться, что в террористических организациях есть наши люди, но они внедрены туда в оперативных целях.

– Убедительно излагаешь, но где доказательства? Ваша организация вне закона, и в какую сторону повернётся вектор вашей тайной деятельности, никому не известно. Может, завтра Ваш Директор возжелает власти, и вы устроите переворот!

– Ты ещё скажи, что мы живём «по понятиям»! Роза, сейчас не время заниматься дележом сфер влияния! А власти у нашего Директора не меньше, чем у твоего босса, и переворот нам ничто не мешало устроить и два и три года назад. Только нам это не надо: задача ЗГС не властвовать, наша задача – защищать! Ты права, наша встреча тщательно спланирована, правда, я не знала, что на открытый контакт ты пойдёшь лично. Руководством ЗГС мне поручено передать вам очень важную информацию.

– С чего бы это?

– Можете считать это доказательством наших верноподданнических настроений и знаком доброй воли.

Линза потянулась за сумочкой, и в этот момент двое парней за дальним столиком мгновенно сунули руки под левую мышку, где под курткой скрывалась наплечная кобура. Роза подала им знак, и они успокоились. Линза извлекла из сумочки и положила на стол коробку с видеофильмом и пододвинула собеседнице.

– Люди «Х»! – прочла вслух Роза. – Тебе не кажется, что в этих словах заключена горькая ирония? Это мы с тобой люди «Х» – безымянные бойцы невидимого фронта!

– По-моему, Роза, это ты впадаешь в пафос.

– Меня так давно никто не называл. Я почти отвыкла от своего имени. Ладно, Мария, посылочку я передам. Приятно было поболтать. Я ещё немножко здесь посижу, а ты ступай, – задумчиво произнесла институтская подруга и заказала коньяк.

– Составить тебе компанию? – неожиданно предложила Линза.

– Не надо! – качнула головой Роза, которая в этот момент снова превратилась в Марту.

 

Глава 9

На экране горько рыдал чернокожий мужчина со следами побоев на осунувшемся лице.

– Я спас его! Я не мог поступить иначе, потому что любил его с той самой минуты, когда он взошёл на трибуну и обратился ко мне! Да, да, он обратился ко мне лично и одновременно ко всей Америке. Эти слова я запомнил навсегда.

– Братья и сестры! – сказал он. – Господь всех нас создал по своему подобию, а значит, мы все дети его, и неважно, какого цвета у нас кожа. Придёт час, и на Страшном суде нас будут судить по делам нашим, а не по расовой принадлежности. Так почему мы должны дожидаться Страшного суда, а не воздать каждому по заслугам ещё при этой, земной жизни?

В тот день он позвал нас за собой. – Сограждане! – сказал мне будущий президент. – Я обращаюсь к вам не только как к моим избирателям, но и как к своей пастве, как к братьям и сёстрам во Христе: поверьте мне и идите за мной! И я приведу вас в царство Равенства и Справедливости!

– Я поверил ему! – рыдал афроамериканец. – Я не мог не верить ему, потому что он был воплощением мечты каждого чернокожего гражданина моей страны. Когда мне было десять лет, полицейский ударил меня по спине резиновой палкой только за то, что я присел на скамейку, где висела табличка «Только для белых».

– Маленький ублюдок! – сказал мне белый полисмен. – Смотри, куда пристраиваешь свою чёрную задницу!

О том, что я чёрный ублюдок, мне напоминали всю жизнь, но пришёл Он, и всё изменилось. Теперь чёрный парень сидит в Белом Доме! Вдумайтесь! Чёрный парень в Белом доме, и у него такая же чёрная задница, как у меня! Когда он положил руку на Библию и стал произносить слова президентской клятвы, я рыдал от счастья. Я говорил своим детям: «Молитесь за него, ибо он Сын божий, он – наш Чёрный Христос»! Он стал судить нас по делам нашим, но белым братьям это не понравилось. Они стали много говорить о кризисе и обвинять Его во всех смертных грехах и отказывались видеть в нём Мессию. Америка стала говорить об импичменте. Я не мог допустить, чтобы белые гарвардские мальчики в своих тысячедолларовых костюмах выкинули Его из Белого дома, и белый полицейский, захлопывая створки ворот, сказал ему: «Запомни, чёрный ублюдок – Белый дом только для белых»!

И тогда я купил револьвер. Я знал, что пули не могут причинить Ему вреда, ибо он Сын божий, только чёрный, как и я. Я долго молился, но Господь не подал мне знака. Тогда я зарядил револьвер и пришёл в храм.

– Господи! – взмолился я. – Если я готов сотворить зло руками своими, если дело моё неправедное, останови меня»! Но Господь молчал, и я решился. Я шёл по дороге и говорил с Ним, говорил, как сильно я его люблю, я просил Его понять меня и простить. В моей руке был новенький блестящий револьвер, и полицейские десятки раз могли задержать меня и отнять моё оружие, но ни один не подошёл ко мне и не поинтересовался, куда идёт чёрный парень с револьвером в руке. Провидение в тот день и час хранило меня. Я подошёл к Нему, и охрана чудесным образом расступилась передо мной.

– Я люблю тебя! – сказал я Ему и нажал на курок. В этот день Сын божий должен был вознестись на небеса, но прежде чем вознестись, Ему надо было умереть! Поэтому я нажал на курок, а потом ещё раз, и ещё, пока не кончились патроны! Охрана стояла и смотрела, как пули ранят Его бренное тело, но не могут затронуть бессмертную душу Его. Я надел терновый венец на чело Его, и теперь Он не доступен политиканам, теперь они не смогут выкинуть Его из Белого дома, как не смогут разрушить нашу мечту о царстве Равенства и Справедливости!

Председатель задумчиво смотрел на огромную плазменную панель. Его по-восточному скуластое лицо не выражало никаких эмоций. На столе перед ним лежала справка на убийцу первого чернокожего Президента Америки:

Самуэль Кирпатрик, южанин, 40 лет, последние пять лет – безработный. Баптист, избран церковным старостой. Психически неуравновешен, диагноз – шизофрения.

Председатель в который раз про себя подумал о филигранном исполнении операции «2211». Он сам дал кодовое имя операции по устранению первого чернокожего Президента США, зашифровав в названии дату покушения на президента Джона Кеннеди. Кирпатрик идеально подходил на роль исполнителя. Теперь чернокожее население Америки не посмеет сказать, что Президента убил расист. Чёрного убил чёрный, так что повода для массовых беспорядков нет. А если нет беспорядков – значит, нет убытков.

Губы Председателя искривила лёгкая улыбка. Деньги для него давно ничего не значили, но в душе он остался бизнесменом, для которого прибыль важнее всего. Он не спеша поднёс к губам изящную чашку из тонкого китайского фарфора и сделал маленький глоток зелёного чая.

Председатель не любил зелёный чай, но, зная о его целебных свойствах, каждое утро продолжал исправно выпивать по чашке.

* * *

В тот день, когда он заработал первый миллиард, он вдруг понял, что денег у него так много, что он не сможет истратить их на себя до конца жизни. Тогда он впервые задумался о своём здоровье в частности, и о долголетии в целом. Вместо пышного банкета, которым корпорация планировала отметить взятие очередной «финансовой вершины», он неожиданно для всех улетел в Тибет, где пробыл два месяца. Дела в корпорации шли успешно, и он полностью доверился высокооплачиваемым менеджерам. Через два месяца он вошёл в офис совершенно другим человеком: покрытый бронзовым загаром и сильно похудевший, он напоминал античную статую, облачённую в тонкий дорогой костюм.

– Бетти! – сказал он раскрывшей от удивления рот секретарше. – Отныне кофе, сигары и спиртные напитки для меня не существуют. Проследите, чтобы в моём дневном рационе всегда был зелёный чай и фрэш.

Секретарша смотрела влюблёнными глазами на помолодевшего как минимум лет на десять босса и в сотый раз поклялась самой себе бросить курить и вести здоровый образ жизни.

В тот год Председатель втайне от всех организовал и щедро финансировал исследовательский центр, основной задачей которого был научный поиск решения продления человеческой жизни. Теперь он хотел жить как можно дольше. Теперь жизнь приносила ему удовольствие, и он полюбил жизнь во всех её проявлениях. Всё, чем он ни занимался, доставляло ему радость. Даже в отказе от чувственных удовольствий и вынужденном аскетизме он находил особую прелесть. Каждое утро он встречал в хорошем настроении и старался не подвергать организм стрессам и отрицательным эмоциям.

Когда имеешь миллиард – это возможно.

Единственное, в чём он не отказывал себе, так в сексуальных утехах. Секс для него был одним из способов поддержания хорошей физической формы. Он никогда не путал такие понятия, как любовь и секс. Любовь он считал проявлением слабости, а секс – непременным условием психоэмоциональной разрядки. К его услугам был целый сонм красавиц со всех уголков мира, для которых Камасутра была важнее Библии. Он был тонким ценителем женской красоты, но никогда не позволял себе перейти грань, за которой восхищение женщиной переходит в привязанность.

С холодным сердцем взирал он на лица молодых японок, напоминающих нераспустившийся бутон сакуры, и необузданных, как степные кобылицы, горячих креолок, являющих собой вместилище страстей и изощрённых эротических фантазий. Он наслаждался красотой женского тела, как истинные ценители прекрасного восхищаются матронами с полотен Рембрандта и застывшими в мраморе обнажёнными красавицами Родена.

– Чтобы быть богатым и счастливым, надо быть сильным и здоровым! – любил повторять Председатель. – Если будешь толстым и ленивым, вскоре вновь станешь бедным и больным!

Сам Председатель давно представлял эликсир бессмертия не в виде старинного сосуда с таинственным содержимым, а виде беговой дорожки, лёгкого ужина и глубокого сна.

Лучшие диетологи мира, выверяя каждый калорий, ежедневно составляли ему меню, а самые опытные тренеры тщательно следили за физическими нагрузками. После ежедневной тренировки две миниатюрные, но опытные полуобнажённые азиатки, не жалея рук и других частей тела, ублажали его знаменитым тайским массажем. После массажа народный целитель Ли Хван подносил ему высокий запечатанный пластиковый стакан с травяным коктейлем. Рецепт чудо-напитка китайский целитель отыскал в старинных манускриптах и успешно испытал на себе.

Однажды, попивая травяной настой, Председатель спросил Ли Хвана о его возрасте.

– Я слишком долго живу на этом свете, и давно потерял счёт времени! – с почтением ответил китаец. – Но иногда мне кажется, что это я изобрёл порох и бумагу.

Тогда Председатель искренне рассмеялся, приняв слова целителя за удачную шутку, но оказалось, что последний и не думал шутить, он просто делился внутренними ощущениями. Через двенадцать циклов (каждый цикл состоял из двенадцати приёмов травяного коктейля, и каждый раз коктейль имел различный привкус) Председателю самому стало казаться, что это лично он сочинил «Билль о правах» и руководил строительством Панамского канала. Таинственный напиток не только омолаживал организм, но и расширял сознание, вовлекая в мыслительный процесс большее количество клеток головного мозга.

Наверное, именно тогда его впервые посетила мысль о мировом господстве. Сначала он испугался: жажда мирового господства свела в могилу многих удачливых политиков и талантливых полководцев. Однако со временем он нашёл роковую ошибку предшественников: каждый из них, ослеплённый жаждой власти, видел на троне себя и только себя.

– Мир – слишком большая корпорация, чтобы ей руководить в одиночку, – сказал он себе и занялся разработкой политической надстройки, которую впоследствии станут именовать «Клубом Избранных». Для этого он привлёк лучших политтехнологов и аналитиков, экономистов и историков, юристов и стратегов. Никто из них не знал истинной задачи. Каждая отдельно взятая группа разрабатывал свой аспект, выдавая оптимальное решение, которое зачастую никак не стыковалось с наработками «смежников». К тому же независимые эксперты в своих заключениях не оставляли камня на камне от общей концепции построения новой управленческой структуры, обосновывая своё решение тем, что задуманное в корне противоречит экономическим и политическим мировым процессам.

Он готов был опустить руки, как вдруг ему попалась на глаза статья одного нобелевского лауреата, который утверждал, что невозможно описать химические процессы внутри солнечного ядра, опираясь на современные достижения ядерной физики. По мнению нобелевского лауреата, химические реакции при температуре более миллиона градусов по Цельсию протекают совершенно по другим, неизвестным пока человечеству законам.

В тот день он распустил все созданные по его указанию лаборатории, а наработанные материалы приказал уничтожить. Решение пришло само собой: создание структуры по управлению мировыми процессами не должно основываться на общепринятых константах. При огромной концентрации капитала экономические и политические процессы должны протекать по другим законам. Проблема в том, что никому не известна критическая величина концентрации капитала, при которой включались механизмы этих законов.

Тогда Председатель раскрыл последний номер журнала «Форбс», где как раз был напечатан список ста самых богатых людей планеты и красным фломастером обвёл пятьдесят первых в списке фамилий, после чего вызвал референта.

– Через неделю мне нужна подробная аналитическая справка на каждого, – сказал он помощнику, передавая раскрытый на нужной странице журнал. – Привлекайте кого хотите, мне плевать на расходы, но я хочу знать о каждом из них всё: их увлечения, образование, уровень айкью, что они предпочитают на обед и какие у них сексуальные пристрастия! Я хочу знать какие «тараканы» водятся у них в головах, и какой «скелет» каждый прячет у себя в шкафу!

Референт кивнул и тихо удалился.

Ровно через неделю на стол легли пятьдесят объёмных папок. Председатель читал и поражался беспринципности и развращённости отобранных им кандидатов. Самые богатые люди планеты в основном были обыкновенными обывателями, которых фортуна на гребне успеха случайно закинула на первые строчки рейтинга. Редкий миллиардер обходился без нарушения законности, и если западные бизнесмены грешили в основном по части неуплаты налогов, то выходцы из бывшего Союза не чурались настоящего криминала. Председатель понимал, что с такими кандидатами начинать новое дело проблематично: у многих из них воровская психология намертво въелась в кровь, а плоть продолжала хранить слегка расплывшиеся с годами очертания синих церковных куполов и безграмотные надписи типа «Не забуду мать родную и отца подлеца»!

Сам Председатель был выходцем из числа первых кооператоров. Сколотив начальный капитал «на жвачках», он выкупил в маленькой степной республике разорившийся животноводческий комплекс и занялся разведением овец. На первых порах фортуна благоволила к нему: лето выдалось на редкость дождливое, и степи надолго покрылись сочной травой, так что в кормах недостатка не было. Государство ещё не разобралось, что такое малый бизнес, поэтому на первых порах активно способствовало пионерам русского капитализма, и особенно тем, кто называл себя фермерами. Поэтому уплата налогов новоиспечёнными бизнесменами осуществлялась формально, чуть ли не на добровольных началах.

Овцы то ли прониклись новыми экономическими веяниями, то ли впервые за долгие годы почувствовали настоящий уход, но, так или иначе, в первый же год дали небывалый приплод. Опытные чабаны и зоотехники, которых Председатель нанял из числа бывших колхозников, вовремя подсказали ему, городскому жителю, как правильно запастись кормами и перезимовать без падежа скота.

Председатель не жалел ни сил, ни денег, поэтому его бизнес резко пошёл «в гору». На полученную прибыль он вместе с главным зоотехником полетел в Англию, где закупил два десятка породистых тонкорунных овец.

Через месяц до животноводческого комплекса добралась ровно половина закупленного стада. Остальные, если верить официальной справке, пали жертвой какого-то смертельного вируса, и их трупы, исключительно в целях предотвращении овечьей эпидемии, были срочно утилизированы. Председатель собственной печёнкой чувствовал, что «безвременно усопшая» скотина, беззаботно пасётся где-то на изумрудных полях соседней республики, но доказать ничего не мог.

Чтобы сохранить чистоту породы, «англичанок» держали в отдельной овчарне. Весь персонал холил и лелеял «иностранок», как собственных детей. Однако овцы, несмотря на такую заботу, будто в знак протеста против принудительной депортации с берегов туманного Альбиона в горячие калмыцкие степи, натурально стали дохнуть. Когда в живых осталось только две пары тонкорунных, зоотехник махнул рукой и запустил их в общее стадо.

К всеобщему удивлению, «иностранки» не только не откинули копыта, но хорошо прижились в новом коллективе. По весне две из них дали первый приплод. Народившиеся ягнята отличались от собратьев более крупными размерами и лучшим качеством молодого каракуля. Природа сама отрегулировала вопрос выживания новой породы, и с той самой поры поголовье стада стало увеличиваться в геометрических пропорциях.

Так же быстро, как росли овечьи гурты, у Председателя рос и счёт в банке. Он построил два новых, оснащённых современным оборудованием корпуса, набрал дополнительный персонал, заложил строительство мясокомбината и подумывал о строительстве в областном центре небольшой ткацкой фабрики, когда в республике разразился нефтяной бум.

Председатель отложил строительство фабрики на поздний срок, а высвободившиеся средства пустил на закупку пастбищ. Но где-то в закоулках председательской души, не давая покоя, копошился маленький «червячок»: очень уж хотелось ему найти на своих пастбищах нефть, и из разряда молодых скотопромышленников перейти в разряд подающих надежды нефтяных магнатов.

Несколько лет назад судьба свела его за одним бильярдным столом с начальником геолого-разведывательной партии, которого все называли Максимыч. Максимыч уже тогда сильно пил, и вскоре «за растрату и нецелевое использование государственных средств» на пару лет отъехал в мордовские лагеря. После возвращения из мест не столь отдалённых, Максимыч перебивался случайными заработками и был сильно «на мели».

Председатель не поленился, сам съездил в город и отыскал бывшего начальника геолого-разведывательной партии на железнодорожном вокзале, где последний подрабатывал переноской вещей и мелкими кражами. Председатель забрал его с собой, и по приезду в республику передал Максимыча на попечение старой калмычки, которая месяц отпаивала его кумысом, кормила варёной бараниной, а на десерт потчевала тягучими и длинными заговорами, под которые Максимыч, как под колыбельную, благополучно засыпал.

Через месяц, когда общая интоксикация организма геолога осталась в прошлом, и в душе стали появляться первые позывы к активной трудовой деятельности, он явился в офис к Председателю и предложил свою помощь.

– Мои соседи нефть качают, – сказал Председатель напрямую. – Не может быть, чтобы и на моей территории ничего под землёй не было!

– Точно сказать не могу! Нефтеносные слои – вещь хитрая, и в республике нашей до конца не разведанная, – задумчиво почесал плешь геолог в отставке. – Раньше руководство интересовали лишь большие перспективные месторождения. Так что в твоей землице может и есть что-нибудь, но, скорее всего, в небольших объёмах. Я тут обратил внимание на цветики луговые: много синих и фиолетовых, а это верный признак, что где-то свинцовая жила залегает. Побродить по землице надо, камешки пособирать, пробное бурение провести, да мало ли ещё чего потребуется. Так что, хозяин, если хочешь в своей вотчине геологоразведку провести, то потребуются люди и оборудование.

– Будет тебе оборудование! Закупай всё, что надо, я оплачу!

– Тогда людишек разреши мне самому набрать: раз мне с ними работать, то мне и решать, кого в экспедицию включать.

– Не возражаю! – обрадовался деловому подходу Председатель. – Ищи Максимыч, ищи дорогой мой старатель, а уж я ни тебя, ни твоих людей, не обижу! Мне всё сгодится: медь, олово, свинец, марганцевые руды, каменный уголь, даже в малых объёмах! За нефть отдельное спасибо скажу!

На том и порешили. Максимыч подошёл к предстоящей работе обстоятельно: оборудование закупил только самое необходимое, но последней модификации, чем сразу вогнал работодателя в большие затраты. Людей набрал немного, около десяти человек, но всех с опытом полевых работ.

За неделю перед выходом в экспедицию Максимыч вновь заявился к Председателю, и, стесняясь, попросил, ни много ни мало, провести аэрофотосъёмку местности.

– Тебе это точно необходимо? – без энтузиазма спросил Председатель.

– Не скажу, что мы без этого не обойдёмся, но помогло бы сильно, – честно признался дипломированный старатель.

Председатель вздохнул, погрузил в «Газик» три бараньих туши, два ящика водки и поехал к военным. На восточной границе его пастбищ располагалась воинская часть, основной задачей которой было слежение за космическими объектами вероятного противника и управление собственными спутниками военного назначения.

Офицеры, одуревшие от жары, пыльных бурь и степного однообразия, встретили Председателя душевно: быстро организовали мангал, сняли с поста рядового Бишбамбекова и поставили к мангалу. Бишбамбеков по-русски говорил плохо, зато шашлык готовил быстро и вкусно. Когда кончилась водка, а мяса оставалось ещё на одну пьянку, офицеры бросили на заднее сиденье председательского «Газика» увесистую пачку фотографий большого формата и, пошатываясь, потянулись к домам офицерского состава.

На следующий день Максимыч, цокая от удовольствия языком, трепетно перебирал фотографии участков местности, выполненные с российского разведывательного спутника, с очень хорошим разрешением.

…Был жаркий сентябрьский вечер. Багровое солнце коснулось раскалённым краем опалённого степного горизонта, когда в чистенький наполненный кондиционированной прохладой офис Председателя усталой походкой вошёл пропылённый, пахнущий полынью и бензином Максимыч.

Председатель только что побрился и принял освежающий душ. В планах на этот вечер у него было посещение местной больницы, где он намеревался попасть на приём к вчерашней выпускнице Волгоградского мединститута, чтобы измерить, а если повезёт, то и стравить давление. Красавица-калмычка в белом халатике на голое тело давно занимала его мысли, и сегодняшний вечер он хотел посвятить исключительно ей.

Визит Максимыча был явно некстати.

– Ну, ветеран геологоразведки, говори, что нащупал! – через силу пошутил Председатель, завязывая перед зеркалом галстук. – Нашёл нефть?

– Нефть? Нефть на твоей территории имеется, но «тяжёлая», в том смысле, что её мало и в ней много смолистых фракций, парафина и других примесей. Перерабатывать такую нефть трудно, да и залегает она очень глубоко. Так что нефтедобыча будет нерентабельной, себе дороже! – как-то равнодушно произнёс геолог.

– Чем ещё порадуешь? – раздражённо спросил Председатель, отбрасывая на кресло яркий галстук. – На кой хрен в такую жару он мне вообще нужен? – пробормотал хозяин офиса и вопросительно взглянул на геолога.

– Ещё хочу однозначно заявить, что ни угля, ни марганцевых руд на твоём участке нет.

– А что есть? – уже не скрывая раздражения, спросил нетерпеливый любовник, которому до смерти хотелось увидеть раскосые глаза молодой медички и прикоснуться к маленькому, но упругому девичьему бюсту.

– Уран!

– Повтори, что ты сказал?

– Я говорю, уран есть! Много урана! Помнишь, я тебе говорил, что полевые цветы на твоей территории преобладают синего и фиолетового окраса? Так я тогда ошибался: насыщенный синий и фиолетовые цвета признак не только свинцовых руд. В такие же цвета окрашены полевые цветы, произрастающие на почвах, насыщенных солями урана. Я пробурил около двух десятков скважин, взял пробы, и химический анализ подтвердил залегание урановых пластов. Причём лежат они близко к поверхности, так что есть возможность разрабатывать открытым методом. Говоря по-русски, ставь экскаватор и черпай себе на здоровье. Такой метод существенно снижает себестоимость продукции, а значит, сильно увеличивает прибыль. Жаль, что я пить бросил, а то бы с тебя сейчас ведро коньяка стряс!

– Да хоть два! Так это что же получается? Советская власть не знала, что у неё в центре Поволжья находятся богатейшие залежи урановых руд?

– Наивный ты, босс! Чтобы Советская власть не знала о залежах стратегического материала у себя под носом? Ну, ты даёшь стране угля! Конечно, знала, и на картах, которые сейчас под грифом «секретно» в столице нашей Родины хранятся, всё подробно указано и расписано: и уровни залегания и местонахождение и объёмы! Всё! Только об этом знал очень узкий круг допущенных лиц. По всей вероятности, месторождение это находилось «на консервации», до лучших времён. В перестроечном угаре об этом позабыли, а потом и республика стала самостоятельным государством. Хотя оно и в составе СНГ, но всё равно самостийное государство, и на его природные ископаемые Москва никаких прав не имеет.

– А кто имеет?

– Всё, что находится в недрах государства, принадлежит самому государству и его гражданам.

– Ты мне политинформацию не читай. Реально, кто может отдать мне право на разработку уранового месторождения?

– В нашем небольшом, но гордом азиатском государстве, всем рулит господин Президент, да продлит аллах его годы и оставит на третий президентский срок!

– Ты имеешь в виду Имбиржинова?

– А что, у нас в наших степных палестинах есть другой?

– Другого нет, но и как к этому подойти, не знаю.

– А ты сыграй с ним партию в шахматы!

– Может, лучше сразу в поддавки? Как шахматный партнёр, я ему неинтересен.

– А как бизнесмен?

– Хм, надо подумать.

Председатель думал недолго: через день он сидел в приёмной пресс-секретаря Президента степной республики. Почему он в тот день пошёл именно к пресс-секретарю, а не к министру экономики или к министру природных ресурсов, он и сам объяснить не мог. Просто пошёл – и всё, можно сказать, по наитию.

Пресс-секретарь оказался «тёртым калачом», и сразу понял, в чём дело.

– Скажите честно, криминал в задуманной Вами комбинации есть? – спросил чиновник, пристально глядя ему в глаза.

– Ни в малейшей степени! – честно ответил Председатель и пододвинул ему сафьяновую папку с золотым орнаментом.

– Что это? – сухо осведомился главный журналист республики.

– Аналитическая справка. Там всё: данные геологоразведки, расчёт экономической целесообразности разработки месторождения, заключение экологов.

Пресс-секретарь раскрыл папку и быстро пробежал глазами текст.

– Я помогу Вам, – после короткого раздумья твёрдо сказал пресс-секретарь. – Разумеется на определённых условиях.

– Это само собой, – легко согласился гость.

– Надо разработать Устав акционерного общества и подготовить все необходимые для регистрации предприятия документы. Этим займётся юридический отдел, – ровным голосом продолжил пресс-секретарь. После легализации предприятия и проведения собрания акционеров пятьдесят один процент акций должен отойти государству, остальные сорок девять распределите среди акционеров предприятия. Ваша доля должна быть не более двадцати процентов. Поверьте, это очень большие деньги. Присутствие государственных структур в формировании акционерного общества необходимо по двум причинам: во-первых, государство не отдаст на откуп добычу сырья, имеющего стратегическое значение, а во-вторых, это очень затратное мероприятие и в одиночку Вы его не осилите. На днях я Вам организую встречу с Президентов. Ваша задача грамотно провести в неформальной обстановке презентацию своего проекта.

– Я всё понял. Какие лично Ваши условия?

– Место в Совете директоров.

– Круто!

– На меньшее я не согласен. Я теперь в курсе Ваших грандиозных планов, поэтому лучше иметь в моём лице друга, чем врага.

– Уважаю деловой подход. Ну что же, будем дружить семьями!

– Лучше не афишировать наши отношения, – сухо произнёс пресс-секретарь. – Ждите моего звонка.

Он позвонил ровно через неделю, и сообщил, что Президент примет его в своей загородной резиденции сегодня в двадцать часов.

– Форма одежды парадная? – пошутил Председатель.

– Это будет встреча «без галстуков», – не приняв шутки, серьёзно ответил пресс-секретарь. – Вас ожидает партия в шахматы. Постарайтесь её проиграть красиво.

На встречу «без галстуков» он надел летний светло-серый костюм и бледно-голубую рубашку.

– Ты неотразим! – тихо сказала красавица-калмычка и положила ему на грудь маленькую смуглую ладошку. С некоторых пор молодая медичка частенько скрашивала по ночам его одиночество.

– Это мой амулет. Возьми его на счастье, – прошептала юная любовница и вложила ему в руку серебряную цепочку. На конце цепочки вместо медальона был прикреплён необычайно крупный тёмно-коричневый звериный коготь.

– Этот коготь дракона достался мне в наследство от моего прадеда. Говорят, он обладает чудодейственной силой.

Председатель с чувством поцеловал нежную, как персик, девичью щёку и надел амулет себе на шею.

У Кайсана Николаевича Имбиржинова было две страсти: культурное наследие древней Японии, и шахматы. Ещё задолго до того, как стать Президентом маленькой степной республики, Кайсан Николаевич увлёкся изучением истории культуры страны Восходящего Солнца и навеки влюбился в мир утончённой японской поэзии, изысканной восточной философии, мир бесконечных поклонов и реверансов, чайных церемоний и древних японских храмов, мир культа хризантем и знаменитых каменных садов.

Увлечение не прошло даром, и когда встал вопрос о выборе факультета при поступлении в высшее учебное заведение, Кайсан без колебаний выбрал только что образованный под эгидой МГИМО «Институт практического востоковедения». Через несколько лет после окончания МГИМО Кайсан Николаевич стал президентом корпорации «САНРАЙС», помогло хорошее знание японского языка, жёсткая деловая хватка, умение профессионально вести бизнес-проекты, и приобретённый во время двух длительных стажировок опыт работы в японских компаниях.

После начала перестройки Кайсан Николаевич с головой ушёл в политику и на этом поприще добился заметных успехов. Как человек дальновидный, Кайсан Николаевич не прекращал заниматься бизнесом, что со временем позволило ему занять пост председателя торговой палаты. Паралич власти в родной республике во время дефолта и зарождения дикого российского капитализма как нельзя лучше сыграл ему на руку. Во время знаменитого «парада суверенитетов» Кайсан Николаевич развернул широкую предвыборную компанию, на которую не пожалел средств, и власть, как перезрелый плод с ветки, упала в его смуглые ладони.

Сегодняшний вечер должен был принести в закрома его республики солидные деньги. Буквально на днях было открыто месторождение урана, и это сулило большие прибыли. Радостная новость была подпорчена одним маленьким юридическим нюансом. Загвоздка в том, что месторождение располагалось на частной территории: некий бизнесмен накануне выкупил около двухсот гектаров земли под пастбища, и теперь претендовал на свою долю природных богатств. Можно было подключить нужных людей и аннулировать сделку через суд, но Кайсан Николаевич предпочитал договариваться.

Гость явился ровно назначенное время, одетым без изысков, но со вкусом. Кайсан невольно залюбовался им: бледно-голубая рубашка удивительно шла к его загорелому лицу и серо-голубым глазам. Вглядываясь в скуластое, с ярко выраженными азиатскими чертами лицо гостя, Кайсан вспомнил подготовленную пресс-секретарём для него справку: уроженец здешних мест, отец русский, мать калмычка, окончил Волгоградский сельскохозяйственный институт по специальности «экономика», долгое время работал по специальности в крупном аграрном комплексе. В начале 90-х ушёл в частный бизнес – занялся разведением овец редкой породы, и на этом сделал свой стартовый капитал. То, что урановое месторождение оказалось расположенным на его землях, выглядело чистой случайностью, но Кайсан Николаевич не верил в случайности.

Он пожал гостю руку и мысленно отметил, что рукопожатие получилось крепким. После обмена любезностями Кайсан Николаевич предложил партию в шахматы. Посреди уютной наполненной кондиционированной прохладой гостиной стоял шахматный столик, изготовленный из редких пород дерева. Шахматные фигуры были искусно вырезаны из белого и чёрного камня и на первый взгляд казались тяжёлыми и холодными, но когда Председатель коснулся их рукой, фигуры, к его удивлению, оказались на ощупь тёплыми и лёгкими. Хозяин настоял, чтобы гость играл белыми.

Председатель наклонился над доской и сделал незамысловатый, но классический ход пешкой с е2 на е4. В это время из ворота рубашки неожиданно вывалился и повис на цепочке амулет.

– Это коготь дракона, – без тени смущения пояснил гость, поймав удивлённый взгляд партнёра по шахматам. – Мой амулет.

Это было сказано так, словно существование драконов не вызывало ни у кого сомнения.

– Позвольте! – протянул руку Кайсан Николаевич.

– Прошу Вас. – Председатель ловко снял с шеи цепочку и передал хозяину дома.

– Действительно похоже на коготь дракона! – улыбнулся Кайсан Николаевич. – В Японии существует целый культ драконов. Вы тоже увлекаетесь историей Страны Восходящего солнца?

– Не могу назвать себя заядлым японистом, но меня всегда интересовала японская поэзия.

– Неужели? И что же Вы предпочитаете: танки или хокку?

– Мне ближе по духу танки. Я даже в юности пытался подражать мастерам изящной словесности. Конечно, это слабые стихи, но тогда я впервые осознал радость творчества.

– Может, что-нибудь прочтёте?

– Кое-что я ещё помню:

– Неплохо, очень даже неплохо! – похвалил Кайсан Николаевич. – Только это не танки. Стихи написаны в манере хокку – типичное трёхстрочье, но мне, правда, понравилось. Мне кажется, Вы уловили дух японской поэзии, её философию.

– Благодарю Вас, Кайсан Николаевич, – произнёс Председатель, делая очередной ход на шахматной доске.

– Теперь, когда все приличия соблюдены, – улыбнулся Имбиржинов, – пора перейти к делам насущным. Мне передали Вашу просьбу о создании акционерного общества по разработке месторождения урана. Скажите честно: Вам по зубам такой бизнес-проект?

– Кайсан Николаевич! Ваше последнее выражение напомнило мне притчу.

– Хм! Интересно какую?

– Притчу о Первом Прорабе.

– Это, конечно, не древний японский эпос, – пошутил Президент, – но я с удовольствием послушаю.

– Извольте! – едва заметно склонив голову, произнёс Председатель и сознательно поставил коня в подготовленную для него ловушку.

Притча о Первом Прорабе

Однажды, ранним летним утром, когда солнечные лучи ещё не обжигали макушки простолюдинов, а камни мостовой приятно холодили ступни босых ног, через открытые городские ворота в священный город Иерусалим вошёл странный человек. Голова незнакомца была обвязана потемневшей от пота тряпицей, на поясе болталась медная чернильница, а за ухом торчало очиненное гусиное перо. Из перекидной сумы торчали многочисленные свитки папирусов и какие-то инструменты. Каждый, кто взглянул бы на странника, опознал бы в нём иноземца, ибо сыны Израилевы ни обликом, ни одеянием на него похожи не были. На загорелом лице путника выделялись синие, как само небо, глаза, а во рту ощущалась значительная нехватка зубов.

Несмотря на усталость и не покидающее несколько дней чувство голода, иноземец был весел, и его лукавый взгляд, словно в поисках утерянной монеты быстро перебегал с одного места на другое.

– Ты кто такой? – бряцая доспехами, сурово спросил стражник.

– Я Прораб, – смиренно ответил путник и на всякий случай улыбнулся.

– То, что ты раб, я и сам вижу! – нахмурился стражник, который был настроен крайне недружелюбно.

Несколько лет назад, по недосмотру стражи, в город на осле въехал молодой мужчина в белых одеждах, который называл себя сыном плотника. Сразу же по приезду молодой человек стал проповедовать любовь к ближнему, непротивление злу, и ещё много чего. В результате начались массовые волнения. Проповедника задержали, предали суду и на всякий случай распяли, но тело таинственным образом исчезло с креста, и в недосмотре опять обвинили стражников. После этой таинственной истории большая часть стражников подверглась репрессиям со стороны городских властей, а сама стража была реорганизована в тайную стражу, ведавшую доносами на врагов истинной веры, и городскую стражу, охранявшую крепостные стены, городские ворота, а также дом Первосвященника и другие важные стратегические объекты.

– Ошибаетесь, уважаемый! – тактично поправил стражника путник. – Я не есть раб, я есть Прораб. Могу руководить строительством дома, дворца, сторожевой башни и вообще всего, что пожелаете, согласно утверждённой смете!

– Значит, ты строитель, то есть каменщик. А чего ты, каменщик, щеришься, словно сегодня День строителя священных храмов?

– Я радуюсь, уважаемый, тому, что семь лун назад сдал достопочтенной комиссии объект, которая усмотрела в моей работе некоторое отступление от проекта, и лишило меня нескольких зубов. Я не стал дожидаться дальнейших благодарностей и ночью бежал в ваш благословенный город. Нет ли у вас в городе нужды в строительстве жилья для отставных стражников и других малоимущих, или завершении какого-нибудь долгостроя?

Непонятное слово «долгострой» почему-то обидело стражника, и последний, схватив Прораба за ворот его ветхого халата, на всякий случай потащил его в дом Первосвященника.

– Для тебя же, дурака, стараюсь! – задушевно пояснял стражник торопливо перебиравшему ногами по пыльной дороге Прорабу. – У нас ведь с этим строго: чуть что – и сразу на Голгофу, на крест, значит! А потом вас, негодяев, хорони за счёт казны, а это, что ни говори, для города чистый убыток. Так что тебе лучше сразу поговорить с Первосвященником. Он у нас главный идеолог, он же главный архитектор, строитель и казначей, а также главный аудитор и судья. В общем, градообразующая личность!

Прораб не понял, что имел в виду стражник, но на всякий случай согласился, что хоронить всяких проходимцев за счёт городской казны очень даже невыгодно.

– Скажите, уважаемый! А не исполняет ли господин Первосвященник ещё и обязанности палача? – осторожно поинтересовался Прораб, пытаясь себя морально подготовить к важной встрече.

– Нет! – уверенно ответил стражник и остановился возле высокой каменной стены, которой был обнесён большой участок земли с финиковым садом, в центре которого находился красивый дом из белого камня, с открытой террасой. – Господин Первосвященник слишком занят, чтобы исполнять обязанности палача, – терпеливо пояснил словоохотливый стражник. – Эта работа для нашего брата: кто не занят на дежурстве или патрулировании, того при необходимости и ставят к плахе. К тому же у нас в городе по существующему закону должно быть разделение между судебной и исполнительной властью!

– А кто в вашем священном городе являет собой законодательную ветвь власти?

– А я разве не сказал? Господин Первосвященник!

– Как? И законодательная власть – тоже он? – поразился Прораб.

– Я же говорю тебе, что господин Первосвященник сильно занят!

В это время открылись ворота, и стражник передал Прораба сотрудникам ОВД (Охраны Внутреннего Двора).

Дюжие охранники поставили прораба перед восседающим в высоком кресле седобородым старцем в дорогих одеждах, и допрос пошёл по второму кругу.

– Кто ты? – хорошо поставленным голосом произнёс Первосвященник и брезгливо поморщился от исходившего от незнакомца запаха.

– Я Прораб. – устало ответил задержанный.

– Ты иудей, христианин или человек неизвестного нам вероисповедания? – не поняв ответа, переспросил Первосвященник.

– Я Прораб!

– Какой такой Прораб?

– Если других нет, то я Первый Прораб! Могу руководить строительством дворца, дома, сторожевой башни и даже храма.

– Так ты каменщик! – обрадовался Первосвященник.

– Не совсем так, Ваше Первосвященство, – мягко возразил гость, которому очень не хотелось отправиться из наполненного прохладой и ароматом цветущих роз дома прямиком на обожжённую полуденным солнцем Голгофу. – Не совсем так! Я, если хотите, руководитель каменщиков, а также каменотёсов, плотников, грузчиков, стекольщиков, паркетчиков и других ремесленников.

– И какому богу ты поклоняешься, Властелин каменщиков?

– Только утверждённому Генеральному Плану и её Величеству Строительной Смете.

– Так ты язычник! – после некоторого раздумья заключил Первосвященник. – Ну, да всё равно! В нашем городе свобода вероисповедания. И какой последний объект построили твои верные рабы?

– По штату они числятся, как подсобные рабочие. – уточнил Первый Прораб. – Хотя, если разобраться, то… в общем, не важно! Семь лун назад в славном местечке Гизе, мы сдали Заказчику пирамиду.

– И Заказчик остался вашей работой доволен?

– Не совсем, Ваше Первосвященство! Дело в том, что снабженец, коим являлся ваш земляк и соплеменник, обязался поставить плиты из каррарского мрамора, но в последний момент, без согласования с Заказчиком, поменял материал на песчаник. Он утверждал, что пирамиды, созданные из этого материала, простоят тысячу лет, что значительно превышает гарантийный срок службы любой пирамиды, а разницу в стоимости между каррарским мрамором и песчаником он обещал разделить со мной пополам.

– И сколько же обещал тебе этот сын шакала?

– Тридцать серебряников с каждой плиты, но он обманул: оставил меня на расправу Заказчику, а сам вместе с деньгами скрылся в неизвестном направлении.

– И как звали этого недостойного выродка земли обетованной?

– По паспорту он был Жид, но накладные подписывал псевдонимом Вечный.

– Повелеваю! – в сердцах закричал Первосвященник. – Отныне и вовеки веков, пусть Вечный Жид никогда и нигде не найдёт себе приюта, и, проклиная свою горькую долю, вечно скитается по Земле! Да будет так! – гневно произнёс Первосвященник и ударил резным посохом оземь. – И как же тебя наказали верные слуги Заказчика?

– Сначала они хотели замуровать меня в пирамиду, но благодаря махинациям господина Снабженца, на стройке остро не хватало раствора, поэтому они ограничились выбиванием зубов.

– Почему именно зубов, а не выкололи глаза или не отрубили руки по самый локоть? – проявил участие хозяин дворца.

– Дело в том, что перед началом грандиозного строительства пирамиды Представитель Заказчика спросил, по плечу ли мне это дело. Я, не задумываясь о последствиях, легкомысленно ответил, что это дело мне по зубам!

После этого Первосвященник удалился в покои, где вкусил второй диетический завтрак, а потом предался освежающему сну.

Прораб это время коротал в саду, подкрепляя свои силы созревшими финиками и водой из мраморного фонтана.

На закате Первосвященник опять призвал Прораба в свои покои и, возлегая на ложе, осыпанном лепестками роз, приглушённым голосом сообщил:

– Сегодня мне была Благая весть! Во сне ко мне явился Создатель, и повелел в том месте, где в нашем благословенном городе соприкасаются между собой три религиозные общины – христианская, мусульманская и иудейская, построить огромный храм, который бы явился для всех детей Господа нашего общим домом. Возьмёшься ли ты, верный слуга Сметы и Генплана, за этот небывалый проект?

– Большая стройка – большие перспективы! – мудро рассудил Первый Прораб. – Отчего не взяться, тем более если в роли Заказчика выступает сам Создатель!

Первым делом Прораб повелел сложить из нетёсаных камней высокую стену, которой обнёс строительную площадку, а сам занялся поиском поставщика стройматериалов. Однако, как назло, на его пути попадались людишки мелкие и ненадёжные.

И вот однажды, тёплой летней ночью, когда Первый Прораб закончил молитву и, поблагодарив Создателя за пищу и кров над головой, готовился отойти ко сну, в щелястые двери его убогого жилища кто-то постучал.

– Кто ты, о путник, бредущий в ночи и не имеющий крова над головой? – спросил через дверь Первый и осторожный Прораб.

– Я тот, кого злая судьба позвала в дорогу, и теперь я скитаюсь по свету без куска хлеба и глотка воды. Будь милосердным, добрый человек, и позволь мне заночевать у твоего очага, – ответил незнакомец подозрительно знакомым голосом.

– Так ты командировочный! – воскликнул Первый Прораб и распахнул дверь.

– Увы! – горестно ответил путник и шагнул за порог.

Когда Прораб зажёг масляный светильник и попытался рассмотреть ночного гостя, незнакомец вдруг откинул с головы капюшон походного плаща и в упор взглянул на хозяина хижины. Первый Прораб ахнул и чуть не выронил светильник из рук: перед ним стоял Вечный Жид.

– О, что видят мои глаза? – возопил Первый Прораб. – Жид, ты ли это?

– Я! – утвердительно ответил гость. – Я, собственной персоной! – и поставил на стол кувшин фряжского вина. – Я слышал, у тебя проблемы с зубопротезированием? Могу помочь!

– Законы гостеприимства обязывают меня предоставить тебе пищу и кров. Да будет так, но с рассветом ты покинешь мою хижину, ибо я не хочу преломлять хлеб с тем, кто меня предал, – глухо произнёс Первый Прораб.

– Предал? О чём ты, приятель? Я всего лишь спасал свою ничтожную жизнь, которая мне дорога, как память! Или ты хотел, чтобы я добровольно отдал себя в руки разъярённых представителей Заказчика, да будет ему в пирамиде земля пухом! Друг мой! Я был уверен в том, что гнев достопочтимой комиссии будет обращён только на меня, но уважаемые мужи почему-то сочли, что ты со мной в доле, и настучали по твоему благородному лицу, о чём я искренне сожалею. Но будем милосердны и простим обидчиков наших. Помнишь, как говорил Учитель: «Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую»!

– Именно так я и потерял два коренных зуба, – пробурчал Первый Прораб.

После третьей чаши густого и ароматного вина аргументация ночного гостя показалась Прорабу убедительной, а когда кувшин опустел, Вечный Жид достал из перемётной суммы кожаный кошель с серебром и брякнул им о крышку стола.

– Твоя доля! Извольте получить! – важно произнёс бывший снабженец.

Этот широкий жест окончательно растопил в душе Прораба лёд недоверия, и он обнял гостя, как брата. После чего оба прослезились и поклялись возвести храм, какого не видели ни боги, ни люди.

– Я найду каменщиков, которые плетут каменные кружева не хуже твоих златошвеек и кружевниц! – воодушевлено разглагольствовал Жид. – Я отыщу лучших художников, которые распишут своды и стены храма немеркнущими красками так, что потомки будут удивляться не одну сотню лет, я поставлю лучший лазурит и мрамор, и много других материалов, только для этого требуется стопроцентная предоплата.

– Не вопрос! – заверил его Первый Прораб, которому вино ударило в голову. – Не вопрос! Завтра Первосвященник утвердит проектную смету, и можешь получать денежки.

– Может, договор подпишем? Я уже и папирус заготовил, – несмело предложил Вечный изгнанник.

– Какой договор? К чему эти формальности? Ты же мне теперь, как брат! – расчувствовался Прораб.

– Тебе видней! – трезвым голосом произнёс гость. – Так значит, деньги будут завтра? Чудесно! За последний месяц судьба впервые благоволит ко мне.

На следующий день ещё солнце не вошло в зенит, а вновь принятый на службу снабженец погрузил на осла наполненную золотом и серебром перемётную сумму и отбыл для закупки оговорённых накануне строительных материалов.

Нехорошее предчувствие поселилось в душе Прораба через три недели после того, как его единомышленник и снабженец по совместительству вышел за городские ворота. Время шло, а строительство храма находилось на нулевом уровне. В распоряжении Прораба не было даже камня для закладки фундамента. Чтобы чем-то занять нанятых рабочих Первый прораб разделил их на две бригады: первая бригада копала траншею по периметру предполагаемого храма, а вторая бригада эту траншею закапывала. В итоге получалась демонстрация бурной кипучей деятельности. Любой горожанин готов был поклясться на библии, что работы по строительству храма начинаются с рассветом и заканчиваются после появления на небосклоне вечерней звёзды.

Через три месяца, когда земля от бесконечной перекопки стала мягкая, как пух, а терпение Прораба истощилось полностью, он добился аудиенции у Первосвященника. Припав к его ногам и обливаясь слезами, Первый Прораб подробно рассказал и покаялся в том, что доверился проходимцу.

– Ступай и жди моего решения! – грозно сказал Первосвященник и удалился в покои.

Первый Прораб в ожидании своей горькой участи пошёл к себе на участок, где, обливаясь горючими слезами и качаясь от горя, стал биться головой о каменную стену, ограждавшую строительную площадку – единственное, что удалось ему возвести за всё это время. Он шептал молитвы, рвал накладные и «процентовки», после чего скручивал их в трубочки и прятал в щелях между камнями стены.

Так родилась знаменитая Стена Плача.

Через три дня Первосвященник вновь призвал Первого Прораба и сидя в высоком кресле молвил:

– Три дня я молился, чтобы Создатель ниспослал мне знак. Мои молитвы были услышаны, и вчера ночью во сне ко мне явился сам Создатель. Он повелел отложить строительство храма, так как люди ещё не готовы принять единую веру!

– Твою мать! – с чувством произнёс Первый Прораб и тут же извинился.

– Не оскверняй уста свои бранью и не упоминай имя матери божьей всуе! – строго молвил Первосвященник.

– А как же быть с деньгами, что были выданы снабженцу? – робко спросил Первый Прораб.

– Приказано отнести на представительские расходы. Я, конечно, тоже хорош! – запустив руку в бороду, рассуждал Первосвященник. – Наложил на Жида заклятье вечного скитания, а сам ему деньги выдал. Вот он и скитается по свету, стройматериалы закупает, а вернуться не может, потому как заклятье не позволяет.

– Мать твою! – снова не удержался Первый Прораб.

– Да будет так! – рассердился Первосвященник и стукнул оземь посохом. – Коль ты нарушил мой завет, то пусть бранное слово передастся потомкам твоим с молоком матери, – и выгнал Первого Прораба из своего дома.

С тех давних пор и повелось, что все потомки Первого Прораба виртуозно ругаются по матушке и очень, очень не любят снабженцев.

А Стена Плача стоит в священном городе Иерусалиме до сих пор, и пришедшие к ней евреи, раскачиваясь, читают молитвы, а потом по примеру Первого Прораба прячут между камнями свёрнутые в трубочку записки, в надежде, что именно их письмо дойдёт до самого Господа.

– Смешно, – сказал Кайсан Николаевич и скупо улыбнулся. – И какая же мораль этой сказки?

– Это не сказка, это притча, – мягко возразил Председатель. – Мораль обязательна только в басне, но если проанализировать и обобщить, то вывод будет один: мы сами выбираем себе тех, с кем бы хотели строить свой храм, а значит, сами виноваты в своих бедах!

– Про храм Вы хорошо казали, – вновь улыбнулся хозяин дома. – Очень даже к месту. Я, знаете ли, тоже строю храм, но не виртуальный, а самый что ни на есть настоящий буддийский храм – дацан, по-нашему.

– Могу оказать спонсорскую помощь! – торопливо предложил гость.

– Не надо. Я человек не бедный, да и Вы другой веры, но за предложение спасибо.

Председатель хотел возразить, но Кайсан Николаевич сделал рукой жест, словно отметая все возражения, и кивнул головой на шахматную доску.

– Положение Ваше хуже губернаторского. Так что предлагаю Вам почётную ничью.

Председатель тяжело вздохнул, махнул рукой и согласился.

– Так как же насчёт разработки месторождения? – не утерпел гость.

– Оставьте документы, я посмотрю.

Председатель понимающе кивнул. Президент маленького степного государства не хотел оказаться в роли Первого Прораба. Как опытный шахматист, он просчитывал ситуацию на несколько ходов вперёд, и следующий, самый важный ход, оставался за ним.

Открытое Акционерное Общество по добыче и переработке уранового концентрата назвали «Маныч» – по названию протекавшей рядом с возводимыми новыми заводскими корпусами речки. Председателем Совета директоров ОАО «Маныч» был избран… Председатель. Только после начала строительства он понял, в какое многотрудное и наукоёмкое производство ввязался. Строительство требовало огромных капиталовложений, которые на первых порах обеспечивало маленькое степное государство. Через три года завод с огромным трудом получил международную лицензию на право проведения работ с ядерными материалами и выдал первую партию долгожданной продукции. Российское правительство ещё на стадии строительства объекта заключило договор на закупку большой партии уранового концентрата и намеревалось договор пролонгировать в будущем. В ОАО «Маныч» стали поступать деньги, очень большие деньги. Урожай зелёных купюр с портретами американских президентов обещал быть щедрым.

Через год Председатель с удивлением заметил, что денег у него стало так много, что возникла трудность с их инвестицией. Председатель всегда придерживался правила, что деньги нельзя хранить в чулке, деньги должны работать и приносить доход. По подсказке опытных специалистов, он создал инвестиционную фирму, куда переманил высокими окладами лучших специалистов из Москвы и Петербурга. Во главе вновь созданной фирмы он поставил молодого амбициозного человека, который жаждал международного признания, и дал ему практически неограниченный бюджет и полную свободу в принятии решений.

Молодой человек дневал и ночевал в шикарно обставленном и оснащённом по последнему слову техники офисе, заставляя подчинённый ему коллектив работать по двенадцать часов в сутки. В результате он добился того, что через год уважаемый английский журнал признал его лучшим финансистом года. Награда была вполне заслуженной: не было ни одного перспективного проекта, в который бы он не инвестировал. Вскоре его бизнес– проекты стали приносить немалую прибыль, и на Председателя обрушился золотой дождь.

В тот день, когда он заработал свой первый миллиард, он вдруг понял, что денег у него так много, что он не сможет истратить их на себя до конца жизни. В этот же день он решил, что должен жить по особым законам, вернее, законы теперь должен устанавливать он сам. Ещё не осознав полностью своего нового положения, он интуитивно понял, что уже достиг своего «миллиона градусов» и теперь мировые процессы должны пойти по его законам. Он с удивлением осознал, что над ним, кроме Бога, больше никого нет. Тогда в его воспалённом мозгу впервые всплыло словосочетание «мировое господство».

Когда его состояние превысило активы Билла Гейтса, он задался вопросом: «Может быть, Гейтс тоже хочет властвовать миром»?

Но оказалось всё прозаичней: Гейтс был фанатом киберпространства, именно там он чувствовал себя богом, а земной власти ему хватало, как говорится, за глаза. Опытные менеджеры следили, чтобы компьютерная империя Гейтса не покидала первую строчку в журнале «Форбс». Это был его предел, следующего шага гениальный Билл делать не намеревался.

– Я из другого теста! – сказал тогда себе Председатель и приступил к созданию сообщества небожителей.

С чего начать, Председатель не знал, но очень хорошо помнил выражение: «Кто владеет информацией – владеет всем миром». Купив в окрестностях Рима большой, но обветшалый особняк, Председатель решил разместить в нём своё первое подразделение – «Информационное бюро». Под особняком располагались обширные винные подвалы, в которых Председатель после проведённого ремонта приказал разместить электронное оборудование.

Жемчужиной электронной начинки являлся суперкомпьютер, занимавший около сотни квадратных метров. В короткие сроки был набран штат техников, инженеров, программистов и диспетчеров. Поиск и обработка информации шли круглосуточно.

Однако вскоре Председатель понял, что для полной картины официальной информации мало. Остро встал вопрос о создании структуры, которая бы добывала информацию нелегальными методами, то есть создания разведывательного подразделения. Секретная служба Клуба Избранных начиналась со скромного подразделения технической разведки, занимавшейся перехватом шифрованных сообщений и их последующим декодированием, а также промышленным шпионажем, но Председателю этого было мало. Он взял за основу пять лучших разведок мира, и приказал аналитикам извлечь из каждой самое лучшие, что было в их структуре и организации службы.

В результате появилось «Бюро по планированию и проведению разведывательных операций» – современная, мобильная и не слишком громоздкая полноценная секретная служба, с неограниченным бюджетом, в штат которой входили лучшие из лучших мастеров своего дела. Здесь были самые опытные шифровальщики и аналитики, контрразведчики и «нелегалы», преподаватели и инструкторы, специалисты по ведению диверсионных войн и изобретатели новых видов шпионской техники. Каждый из них мог без лишней скромности сказать о себе: «Я лучший»! И это было правдой.

Кадровая служба «Бюро» не сидела в уютных офисах, листая личные дела сотрудников. Кадровики в связке с опытными оперативниками мотались по всему миру, подбирая, переманивая и перевербовывая лучших специалистов по проведению тайных операций. Председатель особо гордился созданием подразделения, которое не имело аналогов в структуре современных разведок. Подразделение состояло из двух десятков гениальных сумасшедших, и носило расплывчатое название «Лаборатория случайного поиска». «Лаборатория» представляла собой уютный трёхэтажный особнячок, расположенный на окраине Рима, стены которого были увиты виноградной лозой и новейшими системами сигнализации.

Сотрудники «Лаборатории», которые по внешнему виду больше напоминали сборище хиппи образца шестидесятых годов, чем офицеров крупнейшей спецслужбы, работали по свободному графику. Они могли прийти в офис после обеда и проработать двое суток кряду, после чего сутки отсыпаться и ещё сутки оттягиваться в баре, расположенном на первом этаже особняка. Никто и никогда не ставил перед ними определённой задачи. Каждый из них работал или сходил с ума по-своему. Со стороны это выглядело примерно так: небритый длинноволосый парень в потёртых джинсах и с красными от недосыпа глазами полдня «гуляет» по интернету, потом долго пьёт кофе, много и жадно курит и вдруг громко обращается к десятку таких же, как он молодых людей.

– Мне сегодня приснилось, что я ограбил форд Нокс, – говорит длинноволосый, выпуская длинную струю табачного дыма.

– Это «лажа»! – отзывается девушка с фиолетовыми волосами. – Форд Нокс ограбить невозможно: там многоступенчатая система охраны и многократно дублированная сигнализация, а стены представляют метровый слой самой современной брони.

– Нет ничего невозможного! – негромко возражает парень, напоминающий поклонника бога Кришны. – Дайте мне сутки, и я раздолбаю их систему электронной защиты «под орех»!

– Вы мыслите примитивно, как Бонни и Клайд, – ввязывается в спор девушка в больших роговых очках и стрижкой «а-ля паж». – Кто сказал, что надо действовать, как взломщики?

– Господа! – неожиданно подаёт голос молодой человек, как две капли воды похожий на брокера с Уолл-Стрит. – Господа! Предлагаю ограбить форд Нокс!

– Принимается! – говорит поклонник Кришны.

– Я тоже в игре! – поднимает руку девушка фиолетовыми волосами.

– Ну, уж я такой возможности повеселиться не упущу! – добавляет девушка в роговых очках.

Через час весь особняк гудит, как пчелиный улей: все находящиеся в нём сотрудники увлечённо разрабатывают самые немыслимые варианты похищения золотого запаса США.

Через двое суток на стол начальнику «Лаборатории» – единственному нормальному сотруднику этого необычного подразделения – ложатся просчитанные до мелочей два варианта ограбления форта Нокс:

вариант № 1 – с проникновением в хранилище золотого запаса и вариант № 2 – похищение с применением элементов мошенничества и электронного взлома.

После чего все участники разработки этой безумной на первый взгляд операции сутки отсыпаются в своих номерах, а потом всем коллективом празднуют в баре свой успех, и ближе к полуночи опять собираются в рабочем помещении «Лаборатории», которое почему-то именуется операционным залом. В этот вечер к ним присоединяется сотрудница, которая по каким-то причинам не участвовала в разработке предыдущей операции.

– О, Дороти, у тебя новая причёска! – восклицает девушка в роговых очках.

– С ней ты похожа на Жаклин Кеннеди, – добавляет девушка с фиолетовыми волосами.

– Всегда мечтала оказаться на её месте, – улыбается Дороти.

– На месте президентской вдовы? – колко шутит «кришнаит».

– Она могла бы не быть вдовой, если бы служба охраны президента не была такой тупоголовой, – вмешивается длинноволосый парень.

– Ты считаешь, что можно было предотвратить покушение? – интересуется Дороти, наливая себе кофе.

– Трудно, но возможно.

– Трудно нейтрализовать одного стрелка? – вмешивается парень похожий на брокера.

– Только не говорите мне, что убийцей был Ли Харви Освальд! Последние результаты экспертизы шумов на киноплёнке подтвердили наличие ещё трёх выстрелов. Вероятней всего, стреляли из канализационных люков, расположенных по пути движения президентского эскорта, – самоуверенно произносит длинноволосый и закуривает очередную сигарету.

– Ты считаешь, что нынешняя охрана Президента способна предотвратить покушение? – с невинным видом интересуется Дороти.

– История учит тому, что ничему не учит, – глубокомысленно изрекает длинноволосый. – Не думаю что нынешние охранники проворней и смышлёней своих предшественников.

– Джентльмены! – обращается к присутствующим «брокер». – Почему бы нам ни поохотиться на Президента?

… Через неделю на стол начальника «Лаборатории» лёг детально разработанный план покушения на Президента Соединённых Штатов Америки. Ещё через полгода этот план неожиданно затребовал для ознакомления аналитический отдел, а через три месяца Самуэль Кирпатрик разрядил в Президента США новенький револьвер.

 

Глава 10

Сначала он увидел свет – серый, мглистый, словно рассвет в дождливое утро. Потом пришла боль. Боль озарила его сознание пронзительной белой вспышкой, и Матвей от неожиданности громко вскрикнул. Боль поселилась во всём теле. Особенно болела голова. Даже от слабой попытки повернуть голову боль напоминала о себе, расправляя под сводами черепа огненные нити. Вдобавок ко всему, Матвея тошнило и одновременно сильно хотелось пить. Чьи-то прохладные руки поднесли к его запёкшимся губам стакан и, напоив холодной водой, обтёрли влажной салфеткой лицо. После этого Матвей вновь впал в беспамятство.

Его следующее пробуждение было менее болезненным. Осторожно пошевелив руками и ногами, Матвей убедился в их целости и работоспособности, но при попытке почесать макушку пальцы наткнулись на плотные слои бинта. Он понял, что с ним случилось что-то нехорошее, но вспоминать, что именно произошло, не хотелось. Где-то в глубине сознания гнездилась мысль, что он совершил что-то постыдное, и память услужливо прятала эти события за пеленой забытья.

Оглядевшись, Матвей понял, что лежит на кровати в брезентовой палатке, задрапированной изнутри белыми простынями. Краем глаза Матвей увидел слева от себя незнакомого мужчину. На вид незнакомцу было чуть более сорока лет. Одет он был как европеец, да и во всём его облике явственно проступали черты выходца из Западной Европы. Однако загар на обветренном лице и наплечная кобура с торчащей из неё ребристой рукояткой пистолета позволяли сделать вывод, что на афганской земле он не первый день. Будучи небольшого роста и спортивного телосложения, незнакомец напоминал тренера школьной бейсбольной команды.

Мужчина сидел за столом и что-то внимательно изучал. Потом он внезапно повернулся лицом к Матвею и без всяких предисловий сказал:

– Глупо иметь при себе документы на время проведения боевой операции. Это лишает тебя возможности манёвра, в случае попадания в плен.

Фраза была произнесена на хорошем английском языке, и Матвей понял, что он уже не в отряде «непримиримых». Незнакомец не удивился тому, что Матвей пришёл в сознание, и беседовал с ним так, словно заранее знал, что забинтованный парень, пролежавший в бессознательном состоянии двое суток, его отлично слышит и понимает.

– Это твой паспорт? – спросил незнакомец, приподняв над головой раскрытую книжицу с фотографией Матвея. – Конечно, твой! – ответил незнакомец на свой же вопрос. – Больше он тебе не понадобится! Мёртвым документы ни к чему. Люди Дауд аль Хакима ищут тебя по всему Афганистану, а когда найдут, быстро и без сожаления убьют. Твою юную голову профессионально отделят от туловища и доставят на блюде Дауд аль Хакиму, который сначала плюнет в твои закатившиеся глаза, а потом отдаст её на съедение собакам.

– Кто Вы? – слабым голосом спросил Матвей, у которого продолжала кружиться голова.

– У меня много имён. – усмехнулся незнакомец. – Если хочешь, зови меня Швейком – это мой любимый литературный персонаж. Упреждая твои последующие вопросы, объясняю: ты находишься под опекой «Красного креста». Сотрудники этой благородной организации обнаружили тебя утром в ущелье. Ты чудом остался жив, отделавшись лёгкой контузией и травмой головы, полученной при падении. Твоему товарищу повезло меньше. Благодаря тому, что его труп лежал поверх тебя, ты не получил ни одного огнестрельного ранения.

– Фархад мёртв?

Тот, кто просил называть себя Швейком, игнорировал этот вопрос и, подойдя к столу, стал перебирать какие-то бумаги.

– Тебе надо поменять имя, на случай, если сюда нагрянут люди Дауда, – ровным голосом произнёс Швейк. – Как тебя записать в журнал регистрации больных?

– Кто такой Дауд? – спросил Матвей, проигнорировав в свою очередь последний вопрос.

– Дауд аль Хаким, крупный торговец нефтью. Его танкеры бороздят моря по всему свету. Вчера в перестрелке с американским патрулём у него погиб сын. Командир отряда «непримиримых» – единственный, кому довелось вырваться из западни, сообщил безутешному отцу, что его сын Фархад погиб по вине молодого узбека по имени Муса, который, как выяснилось, был американским шпионом, и сознательно завёл отряд в ловушку. Так что Дауд не успокоится, пока не увидит тебя мёртвым.

– Это неправда! – тихо вскрикнул Матвей. – Я не был американским шпионом. Хасан сам нас повёл этим маршрутом, я ему ничего не советовал.

– Вряд ли это явится утешением для отца, потерявшего любимого сына. Так как тебя записать?

– Не знаю! Пусть будет Саид, я немного говорю по-узбекски.

– Саид так Саид, – легко согласился Швейк. – Тебе надо отдохнуть, Саид, ты слишком слаб. Можешь спать спокойно. Пока я здесь, тебе ничего не грозит.

В этот момент в палатку вошла женщина средних лет, одетая в военную форму цвета хаки. На лацкане её куртки Матвей заметил значок «Красного креста и полумесяца».

– Хай! – улыбнулась женщина. – Я Кэрролл, врач. Сейчас мы будем Вас лечить!

Швейк молча вышел из палатки, оставив своего подопечного в распоряжении медика.

Через три дня Саид (чтобы привыкнуть к новому имени, он называл себя только так) был в состоянии рассказать всё, что с ним приключилось с момента отлёта в Арабские Эмираты. Швейк слушал его эмоциональный рассказ, не перебивая. После того, как рассказчик умолк, Швейк выдержал долгую паузу, а потом, глядя в запылённое окно больничной палатки, задумчиво произнёс:

– Да, глупостей, мой юный друг, Вы наделали предостаточно. Было бы великолепно, если бы Вы могли взять билет на самолёт и, приземлившись в Лондоне, забыть все ваши приключения, как страшный сон».

– А разве мне нельзя лететь в Лондон? – перебил его Саид.

– К сожалению, нельзя. После того, как Вас не найдут ни в Афганистане, ни в Арабских Эмиратах, люди Дауда первым делом будут искать тебя в колледже и, естественно, дома. Теперь и твоя семья под угрозой.

– И что же мне теперь делать?

– Единственно разумный для тебя выход – это смерть. Ты должен умереть, разумеется, формально. Твои враги, а также друзья и близкие, должны получить подтверждение твоей смерти, тогда твои поиски прекратятся.

– И как это можно организовать?

– Это не так сложно, как ты думаешь. Требуется только твоё согласие. Мои друзья из «Красного креста» официально зафиксируют твою смерть, например, от заражения крови. А что? Очень даже неплохой, я бы сказал, достоверный диагноз: ты во время перестрелки получил контузию и лёгкое пулевое ранение в голову. Весь медицинский персонал видел тебя с забинтованной головой. Нашли тебя в ущелье через сутки, в связи с чем медицинскую помощь оказали несвоевременно, и у тебя началось заражение крови. В полевых условиях спасти тебя от такой напасти было невозможно, поэтому через парочку дней ты отправился на встречу с аллахом, а твой труп, в целях предотвращения эпидемии, был кремирован. В Лондон уйдёт посылка с твоим паспортом, личными вещами и справкой о смерти. Я понимаю, что для твоих близких это будет тяжёлый удар, но поверь мне – это спасёт их от мучительной смерти. Ты же не хочешь, чтобы твоих родственников пытали даудовские наёмники, добиваясь от них признание о твоём местонахождении?

– Допустим, Вы фальсифицируете мою смерть. А что дальше будет со мной? Как мне жить? Как получить образование, престижную работу, положение в обществе? Я Вас спрашиваю: как? Я об этом мечтал с момента поступления в колледж, и что теперь? Стать изгоем и всю жизнь прятаться от каких-то мифических головорезов? Я не согласен!

– Ты волен делать всё, что считаешь нужным, – почему-то с грустью произнёс Швейк. – Ты можешь вернуться домой, я даже помогу тебе добраться до ближайшего аэропорта, но когда «мифические головорезы» Дауд аль Хакима на съёмной квартире где-нибудь на окраине Лондона будут с тебя, ещё живого, сдирать кожу, вспомни нашу беседу. Я предлагал тебе жизнь. Ты выбрал смерть. Это твой выбор, но я не могу сказать, что я его уважаю.

С эти словами Швейк, не попрощавшись, вышел из палатки.

Поздно вечером Саид выбрался из палатки и, шатаясь, подошёл к костру, возле которого сидел Швейк и, задумчиво глядя на огонь, курил длинную гаванскую сигару. Саид молча сел рядом и уставился взглядом на пылающие поленья. Швейк покосился на него, выпустил клуб ароматного дыма и ничего не сказал. Так они молча сидели до глубокой ночи, а когда на горизонте тонкой золотистой нитью забрезжил рассвет, Швейк, словно очнувшись, неожиданно спросил: «Ты когда-нибудь бывал в Гималаях»?

Саид отрицательно покачал головой.

– Жаль! – произнёс Швейк и с хрустом потянулся. – Жаль, что ты не видел, как прекрасны горы в первых лучах солнца. Они становятся почти прозрачными и кажутся вырезанными из цельного куска горного хрусталя! А какая там тишина! В жизни не слышал ничего прелестней.

– Разве тишина как-то звучит? – удивился Саид. – Тишина – это и есть тишина, то есть полное отсутствие звуков.

– Ты не прав, юноша! Полное отсутствие звуков – это вакуум, а в Гималаях тишина наполнена особым, ни с чем не сравнимым содержанием.

– Для высокогорья характерно малое содержание кислорода в воздухе, что приводит к кислородному голоданию мозга, а это вызывает кратковременное состояние эйфории, потерю ориентации и даже потерю сознания, – проявил свои энциклопедические знания Саид.

В ответ Швейк громко засмеялся:

– Сейчас ты похож на маленького старика. Давай продолжим этот разговор после того, как выспимся.

Саид ушёл в свою медицинскую палатку, где, упав на кровать, впервые за много дней почувствовал, что головная боль прошла. Сон его был глубоким и безмятежным.

Спи Саид, спи. Впереди у тебя долгий путь, полный опасностей и приключений, открытий и познаний неведомого. Впереди у тебя новая жизнь!

Пусть будет твоё пробуждение лёгким.

 

Глава 11

– Вы утверждаете, что в мире существует организация, которая стоит выше ООН, выше всех вместе взятых государств? – повысил тон Президент.

– Это не я утверждаю, Захар Маркович, – вытирая обильно выступивший на лбу пот, отвечал Ромодановский. – Это выводы аналитиков ЗГС, которые были предоставлены их агентом в наше распоряжение.

– Смеху подобно! – зло произнёс Харьковский. – Одна подпольная спецслужба «стучит» на другую тайную организацию, а глава крупнейшей государственной спецслужбы докладывает мне об этом, и при этом беспомощно разводит руками! Вы, Павел Станиславович, хоть какие-то меры по обузданию этой самой ЗГС приняли?

– Приняли, конечно приняли, господин Президент. Сейчас проводится операция «Раскрытая книга» по поиску агентов ЗГС в силовых структурах.

– И много поймали? Что Вы, Павел Станиславович, молчите? Я спрашиваю, много ли задержано агентов ЗГС в вашем ведомстве?

– Пока похвастаться нечем, господин Президент.

– Понимаю! Зачем Вам их ловить? Они же Вам информацию поставляют! Да, кстати, как эта международная организация называется?

– «Клуб Избранных», господин Президент.

– И что, этот Клуб реально может влиять на ход истории?

– Любая страна может в той или иной степени влиять на ход исторических событий, – трезво рассудил Ромодановский, почувствовав, что накал страстей стал постепенно спадать. – В руках членов «Клуба Избранных» сосредоточены такие материальные богатства, что, по мнению аналитиков ЗГС, они представляют реальную опасность.

– Опять ЗГС! Наши аналитики что считают?

– Наши аналитики согласны с их выводами. К сожалению, мы не располагаем достаточным объёмом информации, чтобы сделать окончательное заключение. Раньше мы имели информацию об этих небожителях на уровне слухов. Никто к этому всерьёз не относился, считалось, что это такие же сказки, как про тайную организацию «Белая стрела».

– А проверить эти самые слухи Вы не удосужились?

– Нет, господин Президент. Проверка слухов – не моя компетенция.

– Да, помощники, мать вашу…! – выругался Харьковский. – Я уже и не знаю, кого больше опасаться – ЗГС или этих членов Клуба! Вот что, Павел Станиславович, я не знаю, да и не хочу знать, как Вы это сделаете, но в кратчайшие сроки найдите и предоставьте мне информацию о «Клубе Избранных»: его структура, задачи, его планы, персональный состав…! Всё, что сможете узнать, немедленно докладывайте мне! И свяжитесь, только не в открытую, придумайте какой-нибудь предлог, с разведслужбами, с которыми мы обмениваемся информацией.

– Уже сделали, господин Президент! Под видом антитеррористической деятельности мы «прощупали» крупнейшие разведки мира, и, по информации «МИ6», в Риме находится их штаб-квартира и аналитический центр. Англичане считают это место головным подразделением частной компании, тайно занимающейся промышленным шпионажем, но, по всей вероятности это они, Избранные.

– Ну, если Вы ухватились за кончик нити, то бросьте все силы, но размотайте мне этот клубок!

– А как же быть с ЗГС? Продолжать операцию?

– Можете закрыть свою «Открытую книгу». Временно! И я Вас очень прошу, Павел Станиславович, наведите у себя в кадрах порядок. А то если так и дальше пойдёт, Вы вскоре окажетесь не Директором Федеральной службы безопасности, а начальником какого-нибудь отдела в «Моссаде»! Хотя вряд ли они возьмут Вас на службу: в Вашем возрасте обрезание противопоказано.

Через полчаса после того, как он отпустил Ромодановского и успокоился, он понял, что Рим последнему не по зубам, вернее, не в его юриспруденции. Захар Маркович вызвал Директора Службы внешней разведки и коротко поставил задачу.

– Всё, что мы имеем по данному вопросу, найдёте у Ромодановского. – сказал он в заключении, пожимая на прощанье руку молчаливому мужчине в безупречном английском костюме.

Вечером этого же дня точно такое же задание получил начальник ГРУ. Харьковский, зная об извечном соперничестве двух спецслужб, не упустил возможность придать предстоящей операции дух состязательности.

Вечером Харьковский вызвал в свою загородную резиденцию Пахома. Пахом явился незамедлительно, словно ждал вызова.

– Твоё Казань-градское сиденье не прошло даром, – сказал Президент появившемуся на открытой веранде начальнику безопасности. – Всё, что ты там «накопал», передай аналитикам, пусть поломают головы, но ясно одно: Казань-град умышленно ввергают в хаос, дабы мы с тобой ничего, кроме этой проблемы, не видели.

– Где-то что-то ещё горит? – уточнил Пахом.

– Ещё не горит, но вскоре запылает и, наверное, очень жарко! В наших с тобой интересах как можно скорее определить место будущего пожара. Понимаешь Пахом, тут «нарисовалась» одна коммерческая структура, ну очень крутая, такая крутая, что задумала всех под себя подмять. Что-то подобное мы с тобой уже проходили, я тогда ещё в Ростове банк держал. Помнишь деньки золотые?

– Как не помнить! Мы тогда с Вами здорово поработали.

– Примерно то же самое надо сделать и сейчас, только в большем масштабе. Успокойся, это не твоя задача. Я тебя вызвал, чтобы предупредить: сейчас в отношении меня можно ожидать любой провокации, вплоть до организованного покушения. А посему приказываю усилить меры предосторожности, особенно на выезде. Что у нас следующее по плану?

– Плановый визит на Сахалин.

– Готовь Сахалин. И помни: мне не нужны сюрпризы!

Выйдя за территорию президентского коттеджа, Пахом задумчиво почесал бритую макушку. В связи с покушением на Президента США меры безопасности и так были усилены до предела. Обеспечение безопасности Харьковского на выезде было делом обыденным, можно сказать, рутинным. Все мероприятия проводились по заранее отработанной схеме, и сюрпризов не предвиделось. Но что-то подсказывало ему, что это будет не рядовая поездка.

Стоя на крыльце гостевого домика в Подмосковье, Пахом почти физически ощутил, как через Татарский пролив, Уральский хребет – через всю Россию солёный морской бриз принёс знакомый, будоражащий душу запах – запах опасности.

 

Глава 12

В это же время за несколько тысяч километров от загородной резиденции Президента РФ, в небольшом сибирском селе, затерявшемся в безбрежном море тайги, не спал местный бизнесмен и контрабандист по совместительству – Жорка Карась. Было отчего Карасю лоб морщить: в последние полгода в «Волчьей яме» поселилась «невезуха». Как ни хитрил Карась, как ни изворачивался, а только невезенье не покидало его богато отстроенный дом.

Три месяца назад, впервые за всё время, хорошо отлаженный механизм транспортировки золотого песка в Москву дал сбой: неожиданно вместе с очередной партией золота пропал курьер. Парень был надёжный и, как он сам выражался, «возить шифт на материк» ему было не в новинку.

Жорка сначала панику поднимать не стал: подумал, что парень вместе с товаром дал дёру – сумма приличная, у кого хочешь «башню сорвёт». Ущерб был большим, но само предприятие продолжало функционировать.

Запаниковал Карась, когда узнал, что его курьера нашли выпотрошенным, в прямом и переносном смысле, за двести километров от Москвы. У курьера был распорот живот и срезан пояс-сумка с золотым песком. Жорка не поскупился на угощение начальника РОВД, на территории которого произошло убийство курьера, и вскоре в своё распоряжение получил ксерокопии материалов уголовного дела. Судя по телесным повреждениям, курьера перед смертью пытали, и не было уверенности в том, что он унёс тайну золота с собой в могилу. Жорка отзвонился московским партнёрам, и на пару месяцев «залёг на дно».

Через два месяца Карасю улыбнулась удача: на место курьера он нашёл привлекательную женщину средних лет, глядя на которую, сразу возникала мысль о том, что перед тобой классический образец хранительницы семейного очага. Открытое лицо и лучистый взгляд Веры Олеговны Прайс с первых минут внушали собеседнику безграничное доверие. Вера Олеговна знала об этом, и умело этим пользовалась.

Вера Олеговна была мошенницей на доверии, и в забытое богом и уголовным розыском Медведково её занесло желание укрыться, пока не уляжется «кипишь». Дело в том, что в довесок к своему криминальному бизнесу, Вера Олеговна была ещё дамой нетрадиционной сексуальной ориентации, и последний раз «погорела» чисто из-за любви. Во время своей первой отсидки в Нижнетагильской женской зоне, Вера Олеговна, за свой крутой нрав и умение доводить любое дело до конца, получила кличку «Верка-Край». Поэтому когда она заподозрила свою любимую в измене, то, недолго думая, от всей души отходила её ножкой от табуретки, которую предварительно сломала о голову возлюбленной, чем нанесла последней тяжкие телесные повреждения.

Карась об этом не знал. Карасю Вера Олеговна представилась, как бывшая учительница начальных классов, женщина разведённая, приехавшая в сибирские просторы из-под Калуги в поисках женского счастья. Неделю Карась обрабатывал её осторожно и нежно, убеждая, что его интерес продиктован исключительно заботой о её безбедном существовании. Верка-Край для убедительности «поломалась», но потом сделала вид, что поверила Жорке, и согласилась.

…Верку отследили и взяли во время второй поездки. Её бездыханное тело с перерезанным горлом и следами изнасилования в извращённой форме обнаружили недалеко от того места, где два месяца назад нашли тело первого курьера. Золота, естественно, при ней не было.

Жорка был в шоке. Он пытался дозвониться до московских партнёров, но подельщики почему-то молчали. Тогда Карась, оставив фирму под присмотром финансового директора, улетел в Москву, где окольными путями выяснил, что какие-то «залётные» на съёмной хате порезали двух правильных пацанов, которыми были Шрэк и Шершавый.

Карась испугался всерьёз. Он понял, что эти самые «залётные», как хорошо натасканные гончие, идут по следу. Кто-то сильный и могущественный дал им команду «фас», и они не успокоятся, пока не возьмут его за горло в прямом и переносном смысле.

Выпитая перед отлётом в одиночку за барной стойкой бутылка виски на Жорку не подействовала. Приступы страха заставляли организм выбрасывать в кровь всё новые и новые порции адреналина, которые не позволяли Жорке провалиться в спасительное хмельное забытьё.

Дома в Медведково, подсчитывая убытки, Карась всерьёз стал задумываться о побеге.

– Продам фирму, соберу с должников денежки, и поминай, как звали! – убеждал Жорка сам себя.

– А как же золото? – вкрадчиво спросил его внутренний голос. – Нет Жорик, никуда ты, голуба, от золота не денешься. А золотишка-то много, ой, как много – не увезти, не вынести!

– Нет, золото я не брошу! – прошептал Карась. – Его прадед, и дед, и отец мой, по крупицам собирали – зёрнышко к зёрнышку, живота не жалели. А теперь что, возьми и брось? Кто я без золота – босота портовая! Нет, не получат бандитские морды золота! Не для них оно намывалось! Не получат! – страшно шептал Жорка, и руки его сами тянулись к карабину. – Не отдам! – рычал Карась, опрокидывая в себя стакан за стаканом чистой, как слеза, самогонки двойного перегона. – Умру, но не отдам!

Утром, протрезвев и попарившись в баньке, Жорка стал собираться в тайгу. Сборы были недолгими. Взял Карась с собой фляжку спирта на случай обморожения, карабин да пару запасных обойм к нему, охотничий тесак с рукояткой из оленьего рога, мощный аккумуляторный фонарь, да приобретённый по случаю комплект сухого пайка американского пехотинца. Накинул Жорка на плечи короткий тулупчик на беличьем меху, сунул ноги в лёгкие оленьи пимы, подшитые кожей, и, встав на короткие охотничьи лыжи, подбитые мехом нерпы, легко побежал по снежному насту.

Бежит Жорка осторожно, часто останавливаясь и прислушиваясь к таёжным звукам: тут ветка хрустнула, там птицы взлетели – спугнул, значит, кто-то. Чудится ему, что идёт за ним по следу кто-то злой да неведомый. Останавливается Карась, греет промёрзший приклад щекою, ловит в прорезь прицела преследователя, но нет никого. Опять бежит по насту Жорка, бежит да прислушивается.

К ночи добрался он до зимовья. Запер Жорка изнутри заиндевелую дверь, развёл огонь, закусил тушёнку американскими галетами, да и лёг спать в обнимку с карабином. Утром Карась разогрел на огне остатки вчерашнего ужина, закусил с аппетитом и перед уходом побаловал себя кружкой крепко заваренного чая. Потом запер зимовье, встал на лыжи и снова в путь.

Когда солнце стало прятаться за Яблоневый хребет, и пихты стали отбрасывать на снег длинные голубые тени, добрался Карась до заснеженной протоки.

– С прибытием! – поздравил Жорка сам себя и снял с потной головы меховой треух. Отдышавшись, полез Жорка под корневище вывороченного в незапамятные времена ураганом кедра, откуда извлёк длинный, наподобие кочерги, железный прут. После чего Карась отсчитал от поваленного кедра полсотни шагов вниз по протоке, и что-то стал старательно искать возле большого серого валуна.

– Нашёл! – радостно пробормотал Жорка и стал оттирать рукавицей с камня снег. После чего взял металлический прут, и, как ключ, глубоко вставил в едва приметное отверстие. Внутри камня что-то заскрежетало, загремело, и серый валун плавно отъехал вправо. За валуном была маленькая, сбитая из толстых кедровых плашек и обитая металлом, дверца.

Карась воровато оглянулся и достал из-за пазухи продолговатый серебристый пенал, откуда извлёк тонкий ключ необычной формы. Вставив ключ в отверстие, расположенное рядом с ручкой, он провернул его на один оборот вправо, потом досчитал до шестидесяти и провернул ещё на один оборот, но уже влево. После того, как он повторил эту операцию дважды, электронный замок открылся. Это Карась определил по характерному, напоминающему перезвон рождественских колокольчиков, звуку.

Не торопясь, Жорка достал из кармана моток тонкой бечёвки и привязал за ручку двери, после чего отошёл влево на три шага и с силой потянул бечёвку на себя. Маленькая заветная дверца открылась легко, но тут же хлёстко, словно лопнувшее на морозе дерево, прозвучал выстрел. Винтовочная пуля, сбивая с веток снег, ушла в загустевшие зимние сумерки. Окажись на месте Карася человек несведущий – лежать бы ему на снегу с простреленной головой. Обрез трёхлинейки образца 1890 года, установленный ещё дедом Гаврилой в качестве самострела, все годы работал исправно и без осечек.

– Ну, вот, кажись, и всё! – перекрестился Карась и, согнувшись, полез в оборудованный ещё дедом схрон.

За дверцей располагался узкий проход, ведущий в низенькую квадратную комнату, обложенную диким камнем. Карась бочком протиснулся в кладовую и включил аккумуляторный фонарь. Мощный пучок белого света разорвал темноту, и взору Карася открылись стоящие вдоль стен двенадцать старинных сундуков, обитых коваными металлическими лентами.

– Вот они, мои двенадцать месяцев! – восхищённо произнёс контрабандист и нежно погладил холодную, покрытую искрящимся в свете фонаря инеем, дубовую крышку одного из них. – Когда бы я ни пришёл, они мне завсегда рады! Кудесники мои! – восхищённо бормотал Карась. – Золото – оно всё может! Потому человеку без золота никак нельзя! Без золота он и не человек вовсе! Хоть крестик маленький, хоть колечко, али зуб, но чтобы золотые были, иначе нет к человеку ни уважения, ни почёта!

Сундуки были старинные – дедовские, но оборудованные, как и входная дверь, системой электронной защиты. Морёный дуб, из которого были изготовлены сундуки, был крепче железа, и после того, как Жорка установил на них электронные замки, из них получились неплохие сейфы.

Карась вновь достал серебристый пенал, откуда извлёк более короткий ключ, который вставил в едва различимое отверстие в крышке сундука. Снова зазвучали рождественские колокольчики, и крышка сундука, подброшенная мощной пружиной, резко и неожиданно отскочила назад. Эта была очередная ловушка: человек, не успевший убрать голову, лишался её навсегда. Внутри сундука были плотно уложены кожаные кисеты.

Карась осторожно, словно ребёнка, взял один и, развязав на горловине шёлковый шнурок, высыпал на короткопалую ладонь часть содержимого. В свете фонаря весело заиграли золотые песчинки. Жорка зачарованно смотрел на них, не в силах оторвать жадного взгляда.

– Не отдам! – прошептал он. – Всех порву, но не отдам!

Потом аккуратно, до единой песчинки, ссыпал обратно в кожаный кисет и шнурком затянул горловину.

Примерно раз в месяц Жорка посещал схрон, чтобы забрать очередную порцию золотого песка. Много не брал: один, иногда два кисета, так как опасался хранить золото дома. Да и принесённое из тайги золото Карась старался отправить в Москву как можно быстрее.

Взгляд его упал на малоприметную дверцу в углу торцовой стены. Карась знал, что если открыть эту дверцу имеющимся у него ключом, и потом на четвереньках проползти по узкому проходу примерно десяток шагов, то можно оказаться в маленькой сводчатой пещерке, по дну которой весело журчит ручеёк. Ручеёк так себе, можно сказать – обычный, а вот песочек на дне этого ручейка особый – золотоносный. И всё золотишко, что в сундуках в кладовой спрятано, из этого самого ручейка намыто.

Годами богатство это зарабатывалось, тяжким трудом: пока Васька Карась – прадед Жорки, в кабаке за стойкой палёную водку разливал, сын его Гаврила в этом подземелье тайно золотишко мыл. Потом, когда совсем невмоготу становилось под землёй работать – менялись. Со временем Гаврила, когда занемог, семейную тайну сыну Ваньке передал. Пришёл черёд Ивана золотишко мыть. Вот так, по-семейному, золотого песку много намыли, сами того не ожидали, что в ручейке подземном богатство таится неисчерпаемое. И чем больше золота в схрон закладывали, тем Гаврила чаще стал задаваться вопросом: «Куда нам столько? Сколько ещё хапать будем? Итак уже не на одну жизнь хватит, и внукам и правнукам за глаза хватит»!

Перед смертью Гаврила призвал сына: «Слышь, Ванька! Как бы нам бога не прогневить жадностью нашей. Может, завалим пещерку-то? Мне уже золотишко ни к чему, а тебе и внукам твоим надолго хватит».

– Может, и завалим, – после короткого раздумья согласился Иван. – Но не сейчас. Нынче крупа золотая пошла размером с бекасин. Глупо от такого фарта отворачиваться.

Когда Жорке семнадцать годков стукнуло, привёл его отец в этот самый схрон, и всё показал. Сундуков тогда поменьше было, и системы электронной защиты и в помине не было, но обрез дедовский, в качестве самострела, уже тогда стоял.

Когда дед Гаврила помер, Жорка добычу золота на себя замкнул. Он тогда молодой был, здоровый, мог из-под земли сутками не показываться. Много в те года Жорка золотишка намыл, даже изредка самородки с голубиное яйцо попадались. Однажды ночью вернулся Жорка из тайги весь в земле, лицо гнусом покусанное, опухшее, одни глаза горят.

После бани подошёл он к отцу, и напрямик спросил его, как долго они, словно кроты слепые, под землёй ковыряться будут.

– Ответь мне батя, чего ради мы горбатимся? – наседал Жорка. – Чтобы, как дед Гаврила, всю жизнь знать, что владеешь миллионами, и не воспользоваться ими?

– Не пришло ещё время, сынок, потерпи немножко.

– Чего ждать? – не унимался наследник миллионов. – Советская власть крепка, как никогда, глупо ждать, что Запад нам поможет. Это всё на века! – обводя вокруг себя руками, горячился Жорка.

– Если поспешим и на крючок властям попадёмся, можем всё потерять. – упорствовал Иван Карась. – Уж лучше, сынок, здесь золото мыть, чем на Колыме под конвоем!

И Жорка мыл, скрипел зубами, матерился, но мыл, потому как уже тогда золото над ним большую власть заимело.

Удача пришла нежданно-негаданно. Докатилось до сибирской глуши малопонятное слово «перестройка». Что перестраивать и зачем – никто толком в Медведково пояснить не мог, но под это сугубо партийное мероприятие судьба дала Карасю шанс разбогатеть. Появилось понятие «частный бизнес», торговать, значит, можно. И, как грибы после дождя, стали появляться первые кооперативы. Жорка воспрянул духом и намеревался тряхнуть мошной по-крупному.

– Не торопись, сынку! – осторожничал отец. – Очень мне всё это НЭП напоминает. Может, государство наше специально такую политику ведёт, чтобы на свет божий таких, как мы с тобой, выманить, а потом под нас сачок подвести. И будем мы после этого видеть небо в крупную клетку!

Однако опасения старого Карася не сбылись: частный бизнес с каждым днём всё больше набирал обороты, и Жорка с тоской взирал на новоявленных капиталистов, соривших деньгами без всякой меры.

Но тут новая напасть появилась: рэкет. Слово хоть и иностранное, но когда пионеры этого криминального движения ставили новоявленным бизнесменам утюг на спину или при помощи паяльника через задний проход пытались прижечь язву желудка, смысловая нагрузка его становилась всем близкой и очень понятной.

Притих Жорка, глядя на это всероссийское безобразие, желания свои, словно объезженного коня, взял под уздцы. Однако когда дикий капитализм вступил во вторую фазу, и разорившиеся государственные предприятия стали скупаться за бесценок, Карась не вытерпел и, прихватив вместе с наличностью кисет с золотым песком, отбыл в Москву на ловлю своей порции счастья.

* * *

Златоглавая в тот период напоминала вертеп: граждане, ошалевшие от воровства, безнаказанности и шальных денег, в лучших традициях русского купечества в нескончаемом пьяном угаре мазали шлюх чёрной икрой и купались в фонтанах с шампанским. Стали открываться первые казино, но любители поставить судьбу на карту, по старой привычке, играли в притонах.

В один из таких притонов тёплым майским вечером и явился Жорка Карась. Промышлявшие в то время мелким шулерством Шрэк и Шершавый, сразу отследили провинциала и по отработанной схеме взяли «лоха» в оборот. Словно случайно Шрэк стал искать партнёров для игры в «Блэк Джет» или по-русски говоря, в «Очко». Карась согласился поучаствовать в игре, и тут же подошёл Шершавый, который с видом дорвавшегося до столичных соблазнов командировочного попросил принять его в игру.

Сели за стол, и Шрэк стал банковать.

Поначалу карта Жорке шла приличная, и он выиграл два или три раза незначительные суммы, но потом Шрэк и Шершавый включились в игру по-настоящему, и фортуна повернулась к Жорке филейной частью. Карась понимал, что «сладкая парочка» шулеров раздевает его по всем правилам, но денег не жалел. После очередного проигрыша Жорка выматерился и сделал вид, что наличность у него кончилась.

– Эх, была, не была! Где наша не пропадала! – выдохнул Жорка и залихватски поставил на кон золотой самородок, напоминавший по форме два слипшихся между собой сибирских пельменя.

За столом воцарилось молчание. С первого взгляда было видно, что это настоящее золото. Шрэк так опешил, что забыл передёрнуть и сдал Жорке хорошие карты. Жорка выиграл и предложил сыграть ва-банк.

– А давайте, мужики, сыграем на всё, что есть! – словно загулявший гусар, предложил Жорка и добавил в банк ещё один самородок, сильно напоминавший очертаниями собачью голову.

– Мужики в поле пашут! – нервно огрызнулся Шершавый.

– Достойное предложение! – улыбнулся Шрэк, не сводя глаз с самородка. – Вы как хотите, – обратился он к Шершавому, – а я лично в игре.

– Я пас, – важно произнёс шулер, и устало откинулся на спинку стула.

Шрэк с треском распаковал свежую колоду карт и стал метать.

То, что он должен проиграть, Жорка не сомневался ни минуты: слишком большой был соблазн сорвать банк. Однако тускло поблёскивавшее на столе золото выбило Шрэка из колеи и, передёргивая карту, он допустил непростительную ошибку. Жорка раскрыл пришедшие к нему карты и обомлел: у него на руках была червовая десятка и пиковый туз.

– Вскрываемся! – предложил Жорка и выложил карты на обозрение.

Шрэк, не веря своим глазам, смотрел на карты и не мог понять, как он смог так обмахнуться. У него на руках было два туза, причём один из них был, как и у Карася, пиковой масти. Обвинить Карася в нечестной игре было невозможно, так как карты метал Шрэк, поэтому шулер принял единственно правильное решение.

– Перебор! – заявил Шрэк и бросил на стол карты рубашкой кверху.

Жорка неторопливо сгрёб со стола весь выигрыш и, рассовав деньги по карманам, предложил отметить окончание игры в баре.

– Что-то у меня нет желания. Пойду-ка лучше запишусь в библиотеку, – желчно произнёс Шрэк. Шершавый сидел, как оплёванный, и готов был порвать напарника на куски.

– Может быть, это подымет вам настроение? – театрально произнёс Жорка и швырнул на стол самородок. «Собачья голова» звучно шлёпнулась поверх разбросанных на столе карт.

– Это задаток, – пояснил Жорка удивлённым каталам. – Есть разговор! – серьёзно добавил Карась и, повернувшись к будущим партнёрам спиной, не спеша, направился в бар.

Друзья-мошенники зашли в бар не сразу: идти на поводу у «лоха» не позволяло самолюбие, но золотой самородок сделал своё дело. После третьей стопки ледяной водки разговор пошёл легче.

– Я на вас не в обиде, – примирительно произнёс Жорка.

– Ещё бы тебе обижаться! – не преминул встрять Шершавый.

– Я понимаю, что «лохов обувать» – это ваш скромный бизнес, – продолжил Карась, пропустив ехидное замечание Шершавого мимо ушей. – Каждый зарабатывает на хлеб, как может…

– Ты нас что, сюда для разговора по душам вызвал? – раздражённо перебил Шершавый. – Если так, то нечего «порожняк гонять»! Срубил «бабки» по-лёгкому, ну и вали к себе в Урюпинск.

– В Урюпинске золотишко не моют. Товарищ приехал к нам либо из солнечного Магадана, либо с берегов Енисея. Я прав? – обратился Шрэк к Жорке.

– Почти, – согласился Карась, опрокидывая в рот очередную рюмку «Столичной».

– И много там таких жёлтеньких сувениров? – с равнодушным видом поинтересовался Шрэк.

– Для того, чтобы начать серьёзный бизнес, достаточно.

– От нас-то что надо? – встрял Шершавый, который не мог простить Жорке поражение.

– Вы ребята столичные, среди деловых вращаетесь, вот и сведите меня с серьёзными людьми. Не бесплатно, конечно. Цену можете назначить сами, только надо всё организовать шустро. Мне здесь «светиться» не резон.

– А что, на Петровке тебе командировку продлить не могут? – ехидно уточнил Шершавый.

– Остынь! – повысил голос Шрэк, и Шершавый недовольно замолчал. – Понимаешь, корешок, ты для нас чужой. Я так понимаю, что за тебя слово замолвить здесь некому. Так как же мы тебя серьёзным людям можем рекомендовать?

– Мне крыть нечем: ваша правда! – согласился Жорка. – Разговор у нас какой-то беспредметный получается, но я всё же рискну. Давайте сделаем так: ровно через два дня я в это же время буду в этом баре, и если вы что-то надумаете, то подойдёте ко мне сами, а если нет, можете сделать вид, что мы с вами незнакомы. Я не обижусь. Самородок в любом случае можете оставить себе. Это вам плата… за консультацию!

Шрэк, немного помедлив, утвердительно кивнул и, допив остатки водки, вместе с напарником покинул бар.

Через два дня Шрэк первый подошёл к Жорке, который с независимым видом сидел за стойкой и потягивал мутный кроваво-красный коктейль.

– Что пьём? – вместо приветствия спросил Шрэк.

– Какую-то бурду, – откликнулся Жорка. – Хотя бармен утверждает, что это «Кровавая Мэри».

– Я тут подумал над твоим предложением, и решил, что нам для начала серьёзного разговора надо познакомиться поближе. Тебя как зовут?

– Зовите Георгием.

– Ну а моё «погоняло» Шрэк, так и зови, я к нему привык. Напарника моего кличут Шершавым. Так вот, Георгий, «кинуть» тебя с твоим золотишком для нас с Шершавым легче лёгкого, ты и не догадаешься, что мы тебя «продинамили».

– В чём же дело?

– Дело в том, что мне давно пора выбираться на более высокий уровень. Это Шершавому здесь комфортно, он у нас мужчина непритязательный…

– Чего? – не понял Шершавый, но на всякий случай возмутился.

– Я говорю, что тебе здесь по кайфу, а мне пора менять масть. Судьба в твоём лице, Георгий, мне сдала козырного туза, и если ты тот, за кого себя выдаёшь, то это мой шанс. Короче, предлагаю песочек сплавлять нам с Шершавым. У нас с ним кое-какие сбережения имеются, для того, чтобы дело «замутить», хватит, а дальше будем крутиться за счёт прибыли.

– Предложение заманчивое, но куда вы будете товар сплавлять?

– Это моя головная боль, тебя это касаться не должно. Будем работать по схеме «ты привёз – мы оплатили», расчёт на месте после получения товара.

– Мне по душе такой подход к делу, да и схема товарооборота меня вполне устраивает! – улыбнулся Жорка. – Осталось обговорить мелочи.

…В цене они сошлись быстро, порядок расчёта и меры безопасности выработали сообща. Шершавый сидел рядом и молча внимал разговору двух начинающих контрабандистов. Договор скрепили крепким рукопожатием и обильной выпивкой.

Первые полгода Карась сам мотался в столицу и лично возил на брюхе золотой песок. После того, как схема незаконного оборота драгметалла была отработана до мелочей, и между партнёрами возникло взаимное доверие, Жорка перестал брать за товар наличные. Возить через всю страну большую сумму денег было небезопасно, и по взаимной договорённости Шрэк стал перечислять деньги на счёт Карася. Через полгода Жорка в качестве «золотого курьера» впервые отправил по маршруту Цыганка.

Теперь не было ни Цыганка, ни Верки-Край, ни Шрэка с его узколобым напарником. Проверенная схема дала сбой, и по Жоркиному следу шли профессиональные убийцы.

– А чего я, собственно говоря, парюсь? – удивлённо произнёс вслух Карась. – Смотаюсь-ка я на два-три месяца в отпуск: побываю на Багамах, по Европе прокачусь! Денег хватает, можно слетать хоть на Фолклендские острова, хоть на Мальдивы. Золотишко припрятано надёжно, а через три месяца мы ещё поглядим, кто жертва, а кто охотник!

И повеселевший Карась снял телефонную трубку.

– Адам Генрихович! – обратился он к заместителю. – Я тут решил в Израиль на лечение выехать, так что готовьте приказ о замещении. Пока я не вернусь – Вы глава фирмы! Да, чуть не забыл, оповестите заинтересованных лиц, что я намереваюсь продать свой бизнес. После возвращения рассмотрю все поступившие предложения, – и, не дождавшись ответа, положил трубку.

– Вот так и надо! – потирал руки Карась. – Прилетят «залётные» по мою душу, а меня и нет! А если станут любопытствовать, то им любой работяга скажет, что я «свалил» на «землю обетованную»: бизнес продал, все концы обрубил, и – здравствуй, родина предков! Слухи о продаже фирмы разлетятся по всему посёлку уже сегодня. Можете искать меня хоть в Хайфе, хоть в Тель-Авиве, а я не будь дураком, съезжу в Германию – пивка попью! Месячишка через три заявлюсь в Медведково, и скажу, что фирму продавать не намерен, раздумал…

Так наивно рассуждал Георгий Карась, набирая телефонный номер аэропорта, чтобы заказать билет до Москвы.

О сколько раз каждый из нас пытался обмануть Судьбу! Изворачиваясь и лукавя, мы считаем себя умней, хитрей и дальновидней, чем Его Величество Рок, при этом не подозревая, что все наши ухищрения – всего лишь канва предначертанных нам событий.

 

Глава 13

Нет, что ни говорите, а в полёте с Запада на Восток есть что-то противоестественное, особенно когда летишь на Дальний Восток. Ты летишь навстречу восходу, а получается, что летишь навстречу времени. Парадокс, но чем дольше ты летишь, тем меньше времени находишься в воздухе.

В этот раз извилистая судьба разведчика-нелегала забросила меня во Владивосток. Не знаю, что узрели наши аналитики, но, как и обещал Директор, ровно через десять дней в пансионат явился мой куратор, который радостно сообщил мне, что отныне поле моей деятельности – весь Дальний Восток. Именно там, по мнению моих высоколобых товарищей, я должен искать следы деятельности «Клуба Избранных».

Как-то сидя в заснеженном аэропорту города Архангельска в ожидании лётной погоды, я от скуки разговорился с «обветренным, как скалы» капитаном, у которого в петлицах и на погонах были эмблемы артиллериста. Оказалось, капитан раньше служил в одном из ракетных дивизионов, прикрывавших небо над Владивостоком, а теперь, получив повышение в должности, летит на Новую Землю. То, что новое место службы офицера-ракетчика хуже прежнего, было ясно, как майский день, поэтому я спросил, как ему жилось на Дальнем Востоке.

– Как бы поточней выразиться! – после короткого раздумья ответил капитан. – Понимаете, Дальний – он и есть дальний!

Теперь, сидя в салоне комфортабельного «Боинга», я заново пытался осмыслить эту фразу.

Моя новая «легенда» не блистала новизной: я снова надел личину бизнесмена средней руки, который официально летит договариваться о поставках красной рыбы в Глухоманьск, а неофициально – наладить нелегальные каналы поставки контрабандной красной икры в приграничный с Финляндией Зеленогорск – он же бывший финский город Терриоки. Согласно «легенде», я должен завязать знакомства в местной криминальной среде, и в процессе коммерческой деятельности выискивать, отслеживать и пропускать через мелкое сито оперативной проверки любую информацию, в которой есть хотя бы намёк на деятельность членов пресловутого «Клуба».

Рассчитывать на верное большевистское подполье, которое существовало в приморских краях в годы Гражданской войны, к сожалению, не приходится. В лучшем случае Центр даст координаты местного резидента, но обратиться к нему за помощью можно только в случае форс-мажорных обстоятельств.

– Учитывая масштаб и значимость задания, Центр мог бы снарядить и специальную группу! – пробурчал я себе под нос. – Так нет ведь: послали одного сотрудника в регион, в котором спокойно могут поместиться парочка таких государств, как Франция!

– Что Вы сказали? – участливо обратилась ко мне молодящаяся старушка в дорогом парике. – Вам плохо?

– Да, мне плохо! Очень плохо! Меня тошнит!

– От чего?

– От всего!

Старушенция вздохнула и зачем-то полезла в ридикюль.

«Сейчас предложит валидол или карамельку», – раздражённо подумал я, но ошибся.

Старушка по-свойски ткнула меня локтем в бок и с заговорщицким видом протянула фляжку с коньяком.

– Выпейте! Это поможет, – уверенно произнесла она. – По себе знаю. Тележка со спиртным, видно, застряла в бизнес-классе, и до нас уже не доедет. Так что пейте!

Я вздохнул и сделал из фляги большой глоток.

Владивосток встретил меня солнцем и весенней распутицей. Почуяв приближение весны, жители этого портового города с нескрываемым удовольствием высыпали на улицы. Было многолюдно, весело и настроение у меня стало какое-то праздничное. Подхваченный весенней эйфорией, я с удовольствием бездумно бродил по улицам незнакомого города. Солнце всё больше и больше нагревало асфальт, и к полудню центральная часть города избавилась от остатков снега. Подчиняясь диктату весны, владелец одного из кафе вынес несколько столиков на открытую террасу, что по достоинству оценила фланирующая по улицам молодёжь.

За крайним столиком одиноко сидел бородатый мужчина средних лет, который с наслаждением прихлёбывал пиво из щербатой стеклянной кружки. Я на мгновенье задержал на нём взгляд: что-то очень знакомое было в его фигуре и покрытом первым весенним загаром лице. Ещё пару мгновений я мучительно перебирал в памяти светлые и не очень образы моих знакомцев, когда мужчина, очередной раз отхлебнув из тяжёлой кружки, цыкнул зубом и бесцеремонно сплюнул сквозь зубы на пол.

– Скобарь! Да это же Скобарь! – хлопнул я себя по лбу. Встреча в чужом городе даже малознакомого человека вселяет чувство уверенности, и ты сам себе уже не кажешься таким одиноким и потерянным средь гущи незнакомых людей.

– Скобарь, ты ли это? – не скрывая радости, спросил я, усаживаясь за его столик. Скобарь недовольно поставил кружку на стол и демонстративно принялся изучать мою физиономию. Я тоже с удовольствием рассматривал помолодевшего бригадира грузчиков овощной базы. Приморский климат пошёл ему на пользу: он похудел, с лица исчезла отёчность, а отросшие волосы и шкиперская бородка придавали ему вид старого «морского волка». Одет Скобарь был подобающим образом: потёртый морской бушлат, который ему был маловат, залихватски расстёгнут, а на могучей груди красовалась тельняшка.

– Скобарь, вспомни, как я в бригаду «вливался»! Мы ещё тогда мои золотые часы пропили. Ну, давай, земляк вспоминай!

– Николай? – неуверенно произнёс новоявленный «морской волк».

– Слава тебе, господи! Вспомнил, наконец! – искренне обрадовался я и на радостях заказал литровую бутыль местной водки.

– Изменился ты, Коля, сильно. Если бы про часы не сказал, я бы тебя не узнал, – честно признался Скобарь после третей рюмки.

– Изменишься тут! – поддакнул я, наливая в опустевшие рюмки. – Полгода по больничкам валялся. Поначалу думал, что «дуба дам», но бог не фраер – всё простил и, как видишь, ещё топчу землю-матушку.

– И где ты так под раздачу попал?

– Ты, наверное, про то, как в Казань-граде банк рванули, слышал? Так вот за пять минут до взрыва чёрт дёрнул меня зайти в него «баксы» поменять. Вот там меня и накрыло.

– А как тебя в Казань-град занесло?

– Даже не спрашивай, вспоминать тошно! Я теперь от дел отошёл – здоровье, сам понимаешь, уже не то. Решил вот свой капиталец в бизнес вложить. Хочу наладить транзит красной рыбы в области родного Нечерноземья. Мне бы для начала торговую «точку» застолбить в хорошем районе, а там, глядишь, со временем и на икорку переключусь.

– Рисковый ты парень, Коля! Рисковый и глупый, – с чувством произнёс Скобарь, закусывая тихоокеанской селёдкой. – Икорки захотел! Так тебе местная «братва» тёплое местечко и уступила – держи карман шире! Земляк, на этот спектакль все билеты давно распроданы. Если сядешь на чужое место, можешь потерять остатки здоровья.

– Но ведь ты здесь как-то пристроился?

– Я – совсем другое дело. Такие люди, как я, здесь нужны. Я ведь не один сюда приехал, а с бригадой. Надоело за копейки на овощной базе горбатиться, вот и рванули на край света. Сначала трудно было, но сейчас ничего, обтёрлись. С местными у нас свой договор, и я его нарушать ради тебя не намерен. К себе тебя взять не могу – хилый ты больно. Да ты и сам не пойдёшь рыбаком на сейнер. Моё дело – рыбку в океане ловить, да пока погранцы не засекли, в нейтральных водах япошкам улов на их борт перебросить. Всё по-честному: за нашу рыбу – ваши деньги. По возвращению в порт кому надо «отстёгиваю», оставшиеся «бабки» в бригаде делим.

– И много «отстёгиваешь»? – с нескрываемой неприязнью спросил я.

– Много! – тяжело вздохнул Скобарь. – Наша рыбная мафия посильней итальянской будет, так что с ними не поспоришь. Ты думаешь, кто этим краем управляет? Губернатор? Как бы не так! Лично я не хочу повторить судьбу Генки Пудова.

– А это кто такой?

– Да был здесь один браконьер-любитель, никому не подчинялся, дескать, я сам по себе, и вы мне не указ. Бригада у него была пять человек. Так вот в один не очень прекрасный день поехал он с бригадой на рыбалку, и как в воду канул.

– Может, действительно утонули.

– Ага, все как один! А «уазик», что на берегу оставался, русалки сожгли, вышли из пены морской, и подожгли. Эх, Коля, здесь даже школьник знает, что контрабанда рыбой и икрой по доходности стоит на третьем месте после торговли наркотой и водкой. А это по приблизительным подсчётам около двух миллиардов долларов, слышишь, Колян – долларов! Против такой суммы человеческая жизнь просто пыль.

– Скобарь, я всё понимаю, и на чужую делянку соваться не собираюсь, но ведь есть, наверное, перекупщики, с которыми можно иметь дело. Я на большие партии не рассчитываю, от моего бизнеса никому ущерба не будет, а кому надо, я согласен «отстёгивать»!

– Не знаю, Колян, не знаю, Может, и есть где-то, и есть деляги мелкотравчатые, но в основном здесь крупные поставщики работают. Схемы поставки, транспортировки, и даже кредита, давно отработаны до мелочей.

– А что за кредит, с чем его едят?

– Нормальный кредит, под будущий улов. В основном японцы этим занимаются. Схема простая: капитан траулера договаривается с японцем, которому он улов сдаёт, о кредите, допустим, на приобретение снастей и ремонт траулера. Японец с удовольствием идёт ему навстречу и выделяет наличными требуемую сумму. Этим он на определённое время покупает себе гарантию, что капитан не переметнётся к другому оптовику. Погашение кредита идёт за счёт улова. Всем выгодно.

– А ты на какой фелюге плаваешь?

– Если захочешь найти меня – ищи «Трапезунд». Только я во Владике редко бываю. В основном мы возле Сахалина или СовГавани болтаемся. Это сегодня, пока не сезон, я позволил себе и ребятам небольшой отпуск, а как только путина начнётся, мы на берег почти не сходим, только если на заправку или ремонт.

– Большие деньги делаешь?

– Мне хватает. А вот капитан – тот действительно большими «бабками» ворочает. У него на судне в сейфе всегда не меньше «лимона» имеется. Прошлой осенью нас в нейтральных водах пограничники стопорнули, а у нас трюмы доверху крабом забиты. Так капитан не пожадничал – пятьсот кусков старшему досмотровой команды отстегнул. После чего нас с богом и отпустили. Капитан в тот день осмелел, и прямо в Нагасаки, в порт направился. Тогда мы хорошо «наварились»! Оказывается, если торговать напрямую, без перекупщиков, то за один рейс можно половину «лимона» заработать!

– Долларов?

– А ты думаешь, здесь расчёт в йенах ведётся?

– И кто всей этой «теневой экономикой» заправляет?

– В каждой области свои «авторитеты», но сейчас «положенцем» по Дальневосточному краю поставили «Пасту» – мужчина серьёзный, из спортсменов. Вот он и всем и «рулит». Только ты к нему не подберёшься. После недавнего покушения он к себе мало кого допускает.

– А как же местные власти? Они что, вот так и мирятся с рыбной мафией? Ведь два миллиарда, что мафиози имеют – это деньги, недополученные бюджетом!

– Чего это тебя, Коля, на справедливость потянуло? Распинаешься, как на предвыборном митинге перед пенсионерами? Местные власти – это и есть самая настоящая «крыша». Они, что, по-твоему, сами с собой должны бороться? Одни пограничники ещё трепыхаются. Большинство из них ребята честные и к ним попадать не рекомендуется – не откупишься. Это нам с тем погранцом случайно повезло…

На прощанье Скобарь крепко пожал мне руку, и походкой бывалого моряка зашагал по весенней улице, где растворился в толпе беззаботно фланирующих горожан.

* * *

По мнению друзей и недругов, Паста был большим дипломатом. Раньше, в пору спортивной молодости, Паста считал, что прав тот, у кого больше прав, а прав больше у того, кто сильнее. Будучи мастером спорта по греко-римской борьбе, Паста не раз находил этому подтверждение и на бойцовском ринге, и в глухой подворотне.

Но однажды с ним произошёл случай, который заставил его поменять точку зрения. Как-то вечером после очередной победы на республиканских соревнованиях, Паста с друзьями отдыхал в ресторане. После того, как много было выпито и съедено, Паста решил перейти к «культурной программе» и, покачиваясь, пошёл приглашать девушку, сидевшую за соседним столиком. К его удивлению, девушка ему отказала и пошла танцевать с каким-то студентом-очкариком. Паста был человек воспитанный, поэтому вытащил очкарика в пустое фойе не сразу, а дождался окончания медленного танца. Для начала драки, вернее, избиения младенца, нужен был повод, но очкарик, как назло, молчал и, как ни странно, от страха не писался.

– Послушай парень! – неожиданно тихим голосом начал очкарик. – Набить физиономию ты мне всегда успеешь…

– Можешь в этом не сомневаться! – спокойно подтвердил Паста, потирая перед носом очкарика свой кулак.

– Да уж, сомневаться не приходится, – тяжело вздохнул студент. – Ты ведь сильнее меня. Так?

– Ну, так.

– Считаешь себя хозяином жизни, и можешь получить всё, что хочешь. Так?

– Без базара! – заверил спортсмен.

– Тогда чего ты к моей девушке пристал?

– Ты же сам сказал, что я получаю всё, что хочу!

– И ты считаешь, что если ты сейчас набьёшь мне физиономию, она радостно побежит с тобой танцевать?

– А куда эта соска денется?

– А если не побежит? Ты её тогда тоже мордовать будешь?

– Я женщин не бью! – самодовольно произнёс спортсмен и гордо выставил подбородок.

– Хм, смотри, что получается: моя девушка с тобой танцевать не хочет, силой ты её это сделать не заставишь, битьё моей физиономии тоже не увеличивает твоих шансов на её положительную ответную реакцию. Тогда что мы тут с тобой делаем?

Паста растеряно почесал в затылке.

– Ладно, я пошёл. Бывай, здоров! – попрощался очкарик и ушёл.

Утром Паста подошёл к тренеру.

– Тренер, я тут вчера… такое дело, в общем, я вчера в ресторане…

– Чего ты вчера в ресторане? Говори ясней! – рассердился тренер. – Опять кому-то морду набил?

– Вот! – обрадовался Паста. – Понимаешь, тренер, хотел я одному студентику по очкам заехать, а не смог. Такая вот петрушка! Очкарик хлипкий – соплёй перешибёшь, а мозги мне «запудрил»… я и не смог!

– Победителем в споре становится тот, кто смог его избежать! Пора начинать думать, шевелить мозгами, а вы прёте по жизни напрямик, как танки по бездорожью, – вздохнул тренер. – К моему огорчению, думать я вас не научил, а сами вы делать этого не умеете. Вот и заносит вас нелёгкая в рэкет. Там ведь думать не надо: утюг на спину или кулаком в морду, и все дела!

…Говорят, что проститутка после первого клиента чувствует себя глубоко порочной и грязной, поэтому сразу бежит мыться в ванну. Паста после случая в ресторане почувствовал себя тупым и толстокожим. В отличие от проститутки, Паста побежал не в ванную комнату, а тайком от всех записался в библиотеку.

Первое же посещение библиотеки, чуть не стало для него последним. На вопрос молоденькой круглолицей библиотекарши: «Что Вы желаете»? – он долго не мог ответить. Наконец, краснея и стесняясь, произнёс: «Мне, это… как его? Ну, в общем, мне бы что-нибудь для развития, для общего, понимаешь, развития»!

Девушка оказалась понятливой, и для начала подобрала Пасте несколько лёгких, но увлекательных приключенческих романов. Паста с удивлением обнаружил, что читать, оказывается, очень интересно. Раньше Паста читал только меню в ресторане да рекламные объявления в разделе «Досуг для состоятельных мужчин». В следующее посещение библиотеки девушка подобрала ему несколько книг из русской классики. Через месяц симпатичная библиотекарша попросила его своими словами коротко пересказать содержание прочитанного. Паста пересказал, но путано и как-то коряво.

– Да, придётся мне взяться за Вас всерьёз! – сказала девушка и повела его в местный драмтеатр, где заезжая питерская группа давала пьесу Арбузова «Сказки старого Арбата».

Паста и раньше бывал с пацанами в драмтеатре, но как-то так получалось, что дальше буфета им продвинуться не удавалось. Теперь же он, чисто выбритый и надушенный одеколоном «Шипр», чинно сидел в партере рядом со своей дамой и старательно вслушивался в диалоги актёров.

После спектакля он вместе с библиотекаршей Валей долго бродил по тёмным аллеям городского парка. Паста предложил закончить вечер в ресторане, но Валя отказалась.

– Что мы там будем делать? – раздражённо спросила она. – Тупо набивать желудок едой и глохнуть под отвратительную музыку ресторанных музыкантов? Послушай лучше, как шепчутся между собой деревья. Слышишь, как они шепчут: «Осень, пришла осень…»!

Паста прислушался, но вместо шёпота деревьев услышал доносящийся из кустов жаркий, с придыханием шёпот незнакомой женщины: «Да погоди ты, не снимай! Видишь, там кто-то идёт»!

Валя тоже что-то услышала, потому что подхватила Пасту под руку и потащила на центральную аллею, где ещё местами горели в разбитых плафонах фонари.

Они встречались полгода, когда кто-то из друзей-спортсменов увидел, как он выходил из библиотеки.

– Паста, ты там что, Мойдодыра «крышуешь»? – подняли его на смех пацаны. Паста молча взял шутника за грудки и легко приподнял над землёй. Смех сразу прекратился. – Деваха у меня там. Всем понятно? – с вызовом произнёс Паста, опуская шутника на землю.

– Понятно! – почти хором ответили пацаны. – Чего же здесь не понять!

– Везёт тебе, Паста! – завистливо произнесли пацаны и, почесав затылки, разошлись по домам.

А ещё через полгода, после того, как Паста на союзном первенстве в Минске взял «серебро», они с Валей поженились. Как и положено, через девять месяцев Валентину отвезли в роддом, откуда она вернулась через неделю с охапкой цветов и двумя аккуратными свёртками, перевязанными голубыми лентами. Судьба подарила им двух крепеньких близнецов, которые почти не плакали, но зато жадно и подолгу сосали материнскую грудь.

– Сил моих больше нет! – то ли в шутку, то ли всерьёз говорила жена. – Прямо как два голодных волчонка! Только покормила, а они ещё и пелёнок не обмочили, а уже опять хнычут – грудь просят.

Паста, по совету врачей, обеспечил жене усиленное питание и нанял ей в помощь опытную няньку. Теперь он мог себе это позволить. Теперь он получал неплохую зарплату. Нужные люди поговорили в Администрации города, и специально для него ввели дополнительную ставку второго тренера.

К этому времени Паста уже не был рядовым рэкетиром. Так получилось, что пока он занимался обустройством личной жизни, то временно отошёл от активной криминальной деятельности, и как бы оказался вне поля зрения правоохранительных органов. Многие из его пацанов за это время успели сделать головокружительную карьеру в криминальном мире и разъехаться – кто на кладбище, а кто в солнечный Магадан.

Тут бы Пасте и сказать: «Стоп, приехали»! Завязал бы тогда Паста с криминалом, и никто бы его этим не попрекнул, потому как к тому времени и попрекать, уже некому было. Зажил бы он тогда размеренной гражданской жизнью добропорядочного и законопослушного обывателя: тренировал мальчишек в местном спортзале, ездил на соревнования, а по выходным пил пиво и забивал «козла» во дворе. Но Паста ничего не сказал. Паста молчал, и в его молчании было что-то такое, что заставляло людей сторониться его.

Он с юных лет верил в главенство Силы: кто сильнее – у того и Власть, а у кого Власть – у того и деньги! Но это была тёмная сторона Силы. О том, что сильный человек может быть добрым, Паста не подозревал. Для него понятия «доброта» и «слабость» были тождественными. В мире, в котором он жил, слабым места не было: в лучшем случае слабых загоняли под нары, в худшем – они погибали.

После трёх лет семейной жизни Паста практически перестал говорить на жаргонном наречии и ругаться матом. Исчезло косноязычье, речь его сделалась правильной и неторопливой, но от этого теплей рядом с ним не стало.

Паста сделал то, что от него и его товарищей требовал тренер: он научился думать.

Он самостоятельно додумался до того, что стал свою противозаконную деятельность расценивать, как бизнес, кровавый – но бизнес. А раз это бизнес, то во главе угла должна стоять прибыль. Хочешь иметь хорошую прибыль – умей договариваться! Войны, даже торговые, прибыли не приносят, от них лишь сплошные убытки, да геморрой в виде «ментовских разборок». Поэтому Паста стал лично выезжать на все «стрелки» и искать компромиссное решение. Это удавалось не всегда. Зачастую во главе противостоящих ему группировок находились жестокие и алчные люди, которые пришли к власти по трупам. Они не принимали компромисса и действовали по схеме «всё или ничего»! Таких приходилось уговаривать порой очень долго, но Паста был терпелив, и в клинч входил лишь после того, как переговоры окончательно заходили в тупик.

Со временем Паста приобрёл репутацию дипломата. Его группировка росла, а с нею рос и его авторитет. Когда на сходке возник вопрос, кто будет держателем городского «общака», решение приняли быстро и почти единогласно – Паста.

– Ты, конечно, «тюремных университетов» не проходил, – усмехнулся Алтын – старый «вор в законе», коронованный ещё в сталинские времена, – но ты мальчонка башковитый и делу нашему предан. Чую, со временем выйдет из тебя матёрый волк, если до срока на «ментовскую» пулю не налетишь или, упаси бог, не ссучишься.

Паста к поручению отнеся более чем серьёзно: сам свою долю в «общак» вносил вовремя и от других этого требовал. На сходке, невзирая на лица и былые заслуги, смело называл «погоняло» должника. А когда кто-то из числа должников усомнился в его честности, Паста сам настоял, чтобы «авторитетные люди» его проверили.

– Пусть будет так! – сказал Алтын, и Пасту проверили со всей строгостью. Чист оказался Паста, даже копеечки к его рукам не прилипло. После этого случая авторитет его ещё больше вырос.

Ровно через три года, в Центральном парке отдыха имени Горького одного из приморских городов, на крыльцо летнего ресторана вышел долговязый мужчина с короткой стрижкой и болезненной худобой.

Это был Гриц – личность в криминальных кругах хорошо известная. Гриц большую часть своей воровской жизни провёл в «чалкиной деревне», где вместе с авторитетом заработал себе и туберкулёз. Год назад воровской сход поставил его в этом городе «смотрящим».

Гриц, несмотря на запрет врачей, закурил любимый «Беломор» и, глубоко затянувшись дымом в больные лёгкие, посмотрел на покрытое кристалликами звёзд ночное небо. Выдохнуть дым Гриц не успел: тяжёлая винтовочная пуля беззвучно прилетела из аккуратно постриженных кустов и пробила надорванное «чифирём» и лагерной тоской сердце «смотрящего». Гриц молча упал с крыльца, опрокинув на себя стоявшую возле крыльца урну. Смерть Грица опрокинула и то хрупкое равновесие, которое за последние два года сложилось в Дальневосточном крае.

Начался передел собственности, которого давно добивались молодые и жадные до жизни и удовольствий новые «авторитеты» – коронованные за деньги «воры в законе». Новоиспечённые паханы «зоны не топтали и лагерной баланды не нюхали»! По большому счету, это были хищники, не признававшие воровских законов. Паста к тому времени был держателем краевого «общака», то есть, согласно воровского «табеля о рангах», занимал положение равное заместителю губернатора по экономике и финансам. Вместе с «положенцем» по Дальнему Востоку, «вором в законе» Макаром, он пытался урегулировать ситуацию, но это был тот самый случай, когда войны не избежать. Началась самая настоящая бойня. Не проходило дня, чтобы кого-то не взорвали или не застрелили.

Как ни странно, но в стороне от кровавого передела собственности остался Сахалин. Остров давно был поделён между восьмью крупными группировками, которые по-хозяйски разделили не только территорию острова, но и сферы влияния. Установившийся порядок устраивал не только «деловых людей», но и администрацию Сахалина, которая осталась один на один с «коза ностра» местного разлива.

– Худой мир лучше хорошей ссоры! – решил сахалинский губернатор, и на острове воцарилось двоевластие. Однако, надо отдать должное «крёстным отцам» острова, у них хватило ума не пытаться открыто пробраться во властные структуры. Руководство островом осуществлялось, как и положено, Администрацией, которая шла навстречу местной «бизнес-элите», выполняя её просьбы и пожелания. Довольны были все, пока не истёк срок полномочий старого губернатора, и Президент своим Указом назначил нового.

Новый губернатор прилетел из Казань-града, где зарекомендовал себя опытным руководителем и, что ещё более важно, честным человеком. Присягнув на Конституции перед Законодательным собранием, новый губернатор принялся честно исполнять свои обещания. Первое, что он сделал – разогнал половину чиновников, отвечавших за использование природных ресурсов острова, и добился возбуждения уголовных дел против милицейской «верхушки». Прокурор, будучи человеком дальновидным, сразу состарился и ушёл на заслуженный отдых. После чего срочно вылетел на материк, где и затерялся средь привольных донских степей.

По острову пролетел недовольный шёпот: «Не по понятиям живёт! Не гоже это…»! Но губернатору было наплевать на слухи и сплетни, которые роились у него за спиной, и он своим Указом назначил и провёл ревизию проекта «Сахалин-2». Результаты ревизии он лично отвёз в московскую Счётную палату, после чего имел приватный разговор с Президентом. Этого не ожидал никто. Устоявшийся мир рушился на глазах, поэтому на острове протрубили «Большой сбор», и восемь авторитетов срочно собрались в пансионате на берегу океана. Однако обсудить, тем более сделать, они ничего не успели: новый губернатор погиб в авиационной катастрофе. В тот день, когда авторитеты собрались обсудить дела свои скорбные, вертолёт губернатора упал в лесистой части острова и сгорел. Даже сидящему на причале пацану с удочкой было ясно, что вертолёт такого большого начальника просто так не падает.

Восемь авторитетов многозначительно переглянулись между собой и разъехались по своим виллам. Каждый понимал, что в игру вступил кто-то сильный и властный, возможности которого позволяют идти на конфликт с руководством страны. Впервые авторитетам стало не по себе.

«Крёстные отцы» наверное, здорово бы удивились, если бы узнали, что смерть нового губернатора одним телефонным звонком организовал спортивного вида мужчина со скуластым лицом, в котором легко угадывалась примесь азиатской крови. Этот таинственный незнакомец любил, когда его называли Председателем.

Вновь назначенный губернатор был склонен искать компромисс, и вскоре жизнь потекла по старому укладу. В Кремле были довольны: показатели жизни на Сахалине хоть и не превышали среднего российского уровня, но зато были стабильными, а что ещё нужно рабочему человеку, как не уверенность в завтрашнем дне!

Пока шли «разборки», японские партнёры прервали все контакты и затаились. Страдала деловая репутация, страдали люди, бизнес уходил «в минус». Тогда Паста решился на беспрецедентный шаг: уговорил губернатора края дать ему возможность выступить по краевому телевиденью с открытым обращением. Губернатор, которому высокие московские комиссии уже плешь проели, махнул рукой и со словами: «А-а, хуже не будет!» – согласился. Паста выступил с обращением от имени некой инициативной группы ко всем бизнесменам дальневосточного края с призывом прекратить применение противоправных методов в решении «производственных» конфликтов.

Со стороны выглядело благопристойно: жители края проводят общественную работу по оздоровлению криминальной обстановки и созданию нормальных условий для ведения бизнеса. Но большинство Пасту поняли правильно: Акела созывал совет стаи.

После того, как несколько «отморозков» не услышали призыва «зарыть топор войны» и продолжали «мочить» всех, кто стоял у них на пути, Паста с благословения Макара лично дал указание своим людям на отстрел «беспредельщиков».

Приказ был выполнен в кратчайший срок. Макар постарался сделать так, что информация, за что были наказаны главари не подчинившихся группировок, дошла не только до бригадиров, но и до каждого рядового бойца.

«Отморозков» не успели оплакать и похоронить, как на их места были назначены люди вменяемые, не раз проверенные зоной, и живущие по старым воровским понятиям.

«Ничего личного! Просто бизнес»!

С большим трудом Макару и Пасте удалось навести в крае что-то вроде подобия порядка. С началом путины боевые действия и вовсе прекратились. Японские бизнесмены облегчённо вздохнули, озарили луноподобные лица фальшивыми улыбками и возобновили деловые контакты. Японские рыбные базары, как и прежде, снабжались морепродуктами бесперебойно и в большом ассортименте.

В то памятное утро Пасту разыскал Грош. Был Грош у Пасты ближайшим помощником, можно сказать, преемником, поэтому если решился потревожить патрона во время утренней тренировки, значит, того требовали обстоятельства.

– Случилось что-то? – спросил Паста, слезая с велотренажёра и утирая лицо полотенцем.

– Можно сказать и так, – неуверенно начал Грош, который слыл среди братвы, как человек умный, но излишне осторожный. – На днях во Владик под чужим именем прилетает Березуцкий.

– Ты ничего не напутал? – для проформы переспросил Паста, усаживаясь в высокое кожаное кресло и наливая себе стакан минеральной воды.

– Не напутал. Он побывал в Казань-граде, и теперь летит к нам. Цель визита мне неизвестна.

– Скажи мне Грош, если бы ты был в розыске, ты бы сунулся в город, где накануне визита Президента «ментов» и «федералов» больше, чем горбуши на нересте? – после недолгого раздумья задал вопрос Паста помощнику.

– Я? Я однозначно бы такой глупости не сделал, но Березуцкий человек неординарный, да и уровень у него повыше, чем у простого «побегушника».

– Согласен! Итак, что мы имеем?

– Мы имеем головную боль, так как у нас под носом что-то готовится, но кто повар и какое блюдо он нам преподнесёт – неизвестно!

– А что об этом говорят в Администрации?

– Они сами в шоке, не знают, что предпринять, поэтому ждут указаний из Москвы. Наши чиновники не совсем идиоты, и понимают, что если Березуцкого не повязали в Шереметьево и дали прокатиться до Казань-града, а теперь до самого Владивостока, то значит, Кремль ведёт свою игру, в которую местные власти не посвящены. Поэтому губернатор затаился и делает вид, что ему ничего неизвестно, а «менты» бездействуют, потому что боятся «дров наломать»!

– Макар в курсе?

– Ещё со вчерашнего вечера. Сейчас пытается по своим каналам разузнать, за каким хе… простите, зачем к нам этот политэмигрант пожаловал.

– Печёнкой чую: мы на грани грандиозного «шухера»! Ладно, поживём – увидим!

После того, как за Грошем закрылась дверь, Паста поднял телефонную трубку и дал указание финансовому директору срочно переправить всю имеющуюся наличность в один неприметный банк, который уютно расположился на небольшом тропическом острове в офшорной зоне.

 

Глава 14

Выпускного вечера не было, как не было торжественного построения и вручения дипломов. В одно прекрасное летнее утро Бодрого вызвал куратор и объявил, что курс обучения он (Бодрый) прошёл в полном объёме и теперь допускается для ведения оперативной работы.

– Ваш профиль – физическая защита резидента, – сказал куратор, крепко пожимая выпускнику руку. – И в случае необходимости (да минует Вас сия чаша) проведение зачистки.

– Как насчёт отпуска? – пошутил Бодрый.

– В обязательном порядке, – серьёзно ответил куратор. – Послезавтра Вы уезжаете на море.

– На Чёрное? – с затаённой надеждой выпытывал Бодрый.

– Не совсем, – замялся куратор. – Это даже не море, а так сказать… в общем, это Тихий океан, но поедете Вы туда не один.

– С блондинкой? – по инерции продолжал шутить Бодрый, начиная понимать, что обещанный отпуск будет не совсем безмятежным.

– С брюнетом. Наш агент Орех составит Вам компанию, он же Ваш начальник. Поздравляю с первым заданием!

Агент Орех оказался мужчиной тридцати лет с офицерской выправкой и лицом чистокровного азиата.

– Ты узбек? – напрямую спросил его Бодрый при первой встрече.

– Кореец, – прохладно ответил новый знакомый. – Это что-то меняет в наших отношениях?

– Да нет, не меняет, – смутился Бодрый.

– Тогда прошу Вас, агент Бодрый, не забывать, что я являюсь для Вас начальником, и все мои приказания Вы обязаны выполнять беспрекословно!

– Базара нет, гражданин начальник! Не забуду!

– Судя по лексикону, Вы ранее были судимы?

– Был, а это что-то меняет в наших взаимоотношениях?

– Если Вы получили допуск к ведению оперативной работы, то не меняет. Ещё есть вопросы?

– Есть. А почему такой странный псевдоним – Орех?

– Потому что твёрдый. Многие пытались расколоть, но ничего не вышло.

– Судя по лексикону, ты из служивых?

– Окончил высшее общевойсковое училище, после чего в течение трёх лет проходил службу на должности командира разведвзвода.

– А потом?

– Потом я умер – утонул на плановых полковых учениях при форсировании водной преграды. Тело, как водится, не нашли. Кстати, я служил как раз в той местности, куда мы с Вами направляемся. Этот район и местное население мне хорошо знакомо. Так что Ваша задача, агент, на первых порах удержаться возле меня. Просто следуйте моим инструкциям и выполняйте мои указания.

– Начальник, может, посвятишь меня, какого рожна мы на другой конец света едем?

– Не едем, а летим. В нашем деле оперативность играет наиглавнейшую роль. Самолёт вылетает завтра в полдень. Ваша задача – обеспечение физической защиты при проведении мною операции по сбору данных. Оружие и спецтехнику получим на месте. Предупреждаю: в районе проведения операции очень сложная криминальная обстановка, поэтому возможен боевой контакт как с представителями преступных группировок, скорее всего с так называемой рыбной мафией, так и с представителями недружественных нам других силовых структур.

– Ты имеешь в виду ФСБ.

– Не только ФСБ. Большая вероятность, что данный район в последнее время представляет интерес для разведок Китая, Японии и Америки. Есть ещё одна неправительственная организация, но об этом расскажу позже.

– И чем же их наши Палестины так заинтересовали?

– Вот это нам и предстоит выяснить!

– Мы что, там будем одни на весь Дальний восток?

– Нет, конечно. Как правило, если район проведения операции велик, а информация требуется в кратчайшие сроки, направляется несколько оперативных групп наподобие нашей, так сказать, засевают грядку квадратно-гнездовым методом! Сколько групп будут работать параллельно с нами, я не знаю, но канал экстренной связи у нас есть. На случай форс-мажорных обстоятельств я тебе его сообщу.

– Понятно. А что такое эти обстоятельства?

– Форс-мажорные обстоятельства – это когда ты останешься один.

– Как один? Ты хочешь сказать, что тебя могут…

– Вот именно.

– Слушай, Орех, а ты сам в таких передрягах бывал?

– Случалось.

– Ну и как?

– Как видишь, живой.

– Это радует! – саркастически произнёс Бодрый.

– Меня тоже, – усмехнулся кореец.

На этом знакомство закончилось. После беседы каждый отправился к себе в номер собирать вещи.

Командировка обещала быть интересной.

* * *

После того, как Линза передала Розе диск с информацией по «Клубу Избранных», её почему-то из Австрии отозвали в Москву. Три дня её держали в неведенье, а на четвёртый вызвали в «библиотеку» – так сотрудники называли между собой подвальное помещение, уходящее в землю на четыре этажа. В «библиотеке» на третьем этаже располагалась комната для ознакомления с секретной и совершенно секретной документацией. Это было узкое шестигранное помещение с высоким потолком и ослепительно белыми стенами. Проектировалось это сооружение, как технологическая шахта, и лишь в последствии его переоборудовали и стали использовать, как «библиотеку».

Откуда-то из-под потолка лился рассеянный молочно-белый свет, отчего у сотрудников создавалось впечатление, что они находятся в стакане с молоком. На единственном в комнате столе (тоже белом) Линзу ожидал пухлый том аккуратно подшитых документов. На картонной обложке не было никакого названия, только инвентарный номер.

Линза расписалась в журнале у сотрудника «библиотеки» за полученные документы и со вздохом открыла первую страницу. Это была подробная информационно-аналитическая справка по Дальнему Востоку. Справка включала в себя многочисленные разделы, начиная от географии края и заканчивая разделом о социально-экономической и криминальной обстановке в крае за последние полгода. Линзе предстояло подробно изучить все документы, после чего у неё в голове должна была сложиться чёткая и ясная картина происходящего на дальневосточных рубежах нашей Родины. Делать какие-либо выписки из справки было строжайше запрещено.

Линза знала, что сколько бы она ни находилась в «библиотеке», за ней незримо будет вестись видео и аудионаблюдение. Поэтому все детали её поведения, будь то напевание вполголоса модного шлягера, или ковыряние в носу – всё будет зафиксировано и доложено куратору. Ничего не поделаешь, таковы правила.

К вечеру от густонасыщенного цифрами текста у неё рябило в глазах, зато она почувствовала, что ситуацией на Дальнем востоке владеет вполне сносно. Она побеседовала с куратором и знала основную цель своего задания: активный поиск агентов разведки «КИ» и пресечение их противоправной деятельности. По мнению аналитиков, некоторые члены «Клуба Избранных» планируют провести операцию по дестабилизации обстановки в районе Дальнего востока и … а вот что дальше будет, ей и предстоит выяснить.

Почему выбран именно этот район, она поняла: огромная территория, таящая в недрах неисчислимые природные богатства, с плохо развитой инфраструктурой, за исключением крупных портовых городов, и как следствие – низким уровнем жизни местного населения. Ни самодержавие, ни Советская власть не смогли обустроить Дальневосточную окраину государства российского. Коренные народности или повымерли от дешёвого алкоголя или ассимилировали. Основной процент населения составляют военнослужащие, а также потомки ссыльных каторжников и, как упоминалось в милицейских отчётах, «лица ранее судимые, без определённого места жительства».

Кроме того, на территории края расположено большое количество уголовно-исправительных учреждений. Активизировать выступление недовольных «народных масс», спровоцировав местные органы власти на силовое подавление выступления и тем самым дестабилизировать обстановку в крае, не представляет особого труда. Вопрос в том, что за этим последует и какова конечная цель провокации?

Линза молча отдала сотруднику «библиотеки» документы, дождалась, когда он проверит наличие страниц в деле и, нажав кнопку электронного замка, выпустит её из «стакана».

Вечером, у себя в номере, лёжа на удобной тахте, она внимательно смотрела телевизионные новости и боялась признаться себе, что поездка на Дальний восток будет не просто рядовой командировкой. Настораживали два обстоятельства: первое – плановая рабочая поездка Президента Российской Федерации по территории Дальнего востока и Сахалина, и второе – тайный визит во Владивосток господина Березуцкого, который зарекомендовал себя активным борцом с существующим в России конституционным строем.

– Судя по всему, должно произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы лондонский затворник, пренебрегая собственной безопасностью, прилетел в страну, где его «ищут пожарные, ищет милиция»! – подытожила Линза.

Она вылетела во Владивосток через три дня, после окончания детальной подготовки проведения операции «Горностай», даже не догадываясь, какие сюрпризы приберёг для неё Господин Случай, но в одном она была права: ей предстояла необычная командировка.

* * *

В каждой пьесе, достопочтенный Читатель, наступает момент, когда герои должны сбросить маски и произнести заключительный монолог.

По воле судеб и прихоти автора, герои нашего романа, наконец, должны встретиться и сойтись в решающей, возможно, смертельной схватке, исход которой не может предсказать никто, даже автор. Однако, друг мой, я прошу Вас запастись терпением, ибо не настал ещё тот час, когда благородный герой, стоя над поверженным врагом, произнесёт: «Finite la commedia»!

Грядущее надёжно скрыто от нас за пеленой времени. Разворачивающиеся события скорее напоминают тот неповторимый и волнующий момент, когда бал ещё не начался, но по хорошо накатанной дороге, через уснувший под снежным покрывалом сад, поскрипывая осями и дорогой упряжью, одна за другой катятся крытые кожей возки и поблёскивающие лаком кареты.

Гости начинают съезжаться на бал!

Шурша шелками и кринолинами, они степенно поднимаются по ступеням крыльца в празднично иллюминированный особняк, где и должно развернуться главное действие пьесы, и где каждому уготована своя роль.

А посему, любезный Читатель, не будем торопить события: всё, что должно произойти – произойдёт, всё, что задумано – исполнится!

Ибо таковы законы жанра!

Конец первой книги