Глава 1

То, что близятся перемены, Александр почувствовал кожей. Начальник отдела стал его не замечать, коллеги здоровались, не подавая руки, и норовили проскочить мимо него быстрее, а когда он принёс шефу документы на подпись, секретарь его не пустила в кабинет, сославшись, что начальник срочно уехал в головной офис.

Это было утром в пятницу — день, который он всегда выделял из семи дней недели. Пятница — это преддверье выходных, ожидание праздника. Порой ожидание праздника лучше самого праздника, но эту пятницу руководство фирмы испортило ему окончательно. Незадолго до окончания рабочего дня он обнаружил на своём рабочем столе уведомление об увольнение. «Руководство фирмы благодарит Вас за работу, и сообщает, что в Ваших услугах больше не нуждается. Убедительно просим Вас посетить бухгалтерию для окончательного расчёта до 17 часов». — гласил текст на листе хорошей мелованной бумаги. Ниже текста, в правом углу, красовалась размашистая подпись шефа и дата — 13 сентября 20** года.

— И как можно не верить после этого в приметы! — грустно пошутил новоиспечённый безработный и направился в бухгалтерию.

— Вот что значит работать в иностранной фирме! Всё цивильно! Никакого мата, ни каких угроз, никаких истерик, просто «фирма больше не нуждается в Ваших услугах»! — бормотал он, спускаясь по лестнице на девятый этаж. Фирма была солидной и могла позволить себе арендовать в новом офисном здании три этажа, включая пентхаус.

К его удивлению, в бухгалтерии, кроме зарплаты за проработанный месяц, ему выдали ещё и выходное пособие. Полученных денег должно было хватить на пару месяцев безбедной жизни в Москве.

«Если вернуться к родителям в Заозёрск, то на эти деньги можно протянуть всей семьёй более полугода, — мелькнула мысль, но этот вариант он тут же отверг. Ему не хотелось возвращаться домой побеждённым. Ещё год назад он, будучи в отпуске, перед отлётом на Мальдивы, на несколько дней заскочил в родные пенаты проведать стариков и поразить своим столичным блеском друзей-неудачников.

* * *

В школе Сашка Перепёлкин числился аутсайдером. Одноклассники и учителя считали, что всю свою жизнь Перепёлкин проведёт в родном Заозёрске, ремонтируя в местном автосервисе машины более удачливых сверстников. И, возможно, лет через двадцать пять насквозь пропахший бензином и машинным маслом, он получит место заведующего гаражом и цирроз печени в придачу.

Сашка не стал громогласно опровергать предначертанную ему самодовольными одноклассниками судьбу, а в первых числах ноября тихо, без слёз и причитаний, без разухабистых пьяных проводов, с осенним призывом ушёл в ряды Российской армии.

С призывного пункта его и ещё два десятка таких же коротко стриженых вчерашних школьников отвезли в аэропорт, где быстро, без каких-либо разъяснений, посадили на военный «борт». Через три часа полёта Александр вышел из самолёта на чужую, неласковую, прокалённую злым солнцем землю. Даже в ноябре бетонные плиты военного аэродрома дышали жаром.

— Да! Это тебе не Россия! — ухмыльнулся молодой прапорщик с коричневым от загара лицом и выгоревшим на солнце коротко стриженым «ёжиком».

— Где я? — оторопело, спросил Александр.

— Скоро узнаешь! — ответил прапорщик и зычно отдал команду на построение.

Всех призывников посадили в ЗИЛ-130 с брезентовым верхом и два часа куда-то везли по горному серпантину. Когда солнце стало клониться к закату, запылённый «Зилок» устало ткнулся бампером в металлические ворота с большими красными звёздами. Это был военный городок, в котором размещались штаб и основные службы пограничной бригады. Здесь же были и дома офицерского состава, клуб, столовая и солдатская баня.

Полгода Александр постигал премудрости пограничной службы в учебном подразделении, после чего ему присвоили звание ефрейтора и отправили на дальнюю погранзаставу, которая славилась тем, что афганцы с сопредельной стороны, пытаясь перебросить крупные партии героина, неоднократно стирали её в порошок, повыбив до девяноста процентов личного состава.

Оставшихся после боя живых пограничников с удовольствием снимали залётные тележурналисты, после чего раненых отправляли в госпиталь, чтобы подлечить боевые ранения и снять посттравматический шок.

Оправившихся от контузий и потрясений, героев-пограничников возили в Кремль для вручения им высоких наград. Президент с улыбкой колол на кителя боевые ордена и с чувством жал руку. На этом всё и заканчивалось. Пограничников, как правило, комиссовали, выписывали проездные документы до забытого богом полустанка и отправляли доживать свой век в нищете и забвении. А что Вы хотели? Кому сейчас нужен контуженый инвалид с надломленной психикой и мизерной пенсией!

Застава располагалась напротив самого удобного места для форсирования быстрой и мутной речки, по которой проходила государственная граница. Здесь начинал свой путь знаменитый афганский наркотрафик, и застава для душманов была словно кость в горле.

Ситуация на данном участке границы напоминала «День сурка» в наихудшем варианте: наркокурьеры группами и поодиночке пытались пересечь границу, пограничники с переменным успехом ловили и отстреливали нарушителей государственной границы. И так день за днём, год за годом. Всё можно было принять за игру в «казаки-разбойники» если бы не потери личного состава с обеих сторон.

Перепёлкин быстро понял, что застава — не учебное подразделение, и всеми силами старался дотянуть до «дембеля» , то есть выжить.

В день, когда Сашка с друзьями втихомолку от командования заставы намечал отметить солдатский праздник «Сто дней до приказа», их в сотый, а может и в тысячный раз, подняли по боевой тревоге.

В то памятное утро большая группа моджахедов в очередной раз решилась на прорыв границы. Нарушая хрупкую утреннюю тишину, с сопредельной стороны противно заухали миномёты, и через несколько минут территория заставы покрылась султанами взрывов.

Александр привычно скатился в заранее оборудованный окопчик и, передёрнув затвор верного «калаша», стал ловить в прорезь прицела силуэты нарушителей. Утро было раннее, и над речкой стелился серый туман. Из тумана повсеместно выныривали и прятались в прибрежных валунах и редких зарослях камыша вооружённые люди. К разрывам мин добавился треск автоматных очередей. Моджахеды, так же, как и пограничники, предпочитали воевать с «Калашниковым», поэтому понять по звуку, на чьей стороне перевес, было невозможно.

Перепёлкин, пробормотав матерное ругательство в адрес ослицы, нарожавшей «чурбанов в тюбетейках», стал бить короткими очередями в стелящийся перед его окопчиком туман. Из тумана донеслись крики и яростная брань, а чтобы пограничникам было понятно, моджахеды ругались на русском языке.

— Вот! Вот это по-нашему! — заорал во весь голос Сашка, приподнявшись из окопчика. — А то лепечете: «Моя твоя не понимай»! — Пока я здесь служу, Вы у меня, тюбетейки грёбаные, весь русский язык выучите»!

Дальше Сашка ничего сделать не успел: очередная мина разорвалась перед самым окопчиком. Последнее, что он запомнил — нестерпимый жар и удушливый запах сгоревшей взрывчатки.

Очнулся Сашка, когда звуки боя стали откатываться к горевшей заставе. В голове стоял звон, а глаза и рот были забиты песком. Вдобавок ему сильно посекло лицо мелкими камешками, и раны обильно кровоточили.

Он не успел откашляться и прийти в себя, как к нему в окопчик свалился мёртвый душман. Пуля настигла нарушителя границы, когда он собирался перепрыгнуть через Сашкин окопчик, и теперь боец аллаха лежал с простреленной головой, а мёртвые глаза продолжали удивлённо взирать на Сашку. Сам Сашка забился в противоположный угол окопа и судорожно искал рукой автомат.

Когда автомат нашёлся, Сашка направил ствол в сторону мёртвого врага и продолжал тупо давить на спусковой крючок, пока не понял, что оружие сильно повреждено осколками разорвавшейся мины. Неосознанно, подчиняясь инстинкту самосохранения, Сашка вырвал «АК-74» из рук мертвеца. С автоматом в руках он почувствовал себя уверенней и приподнялся из окопчика.

Перед ним никого не было, бой переместился на территорию заставы, вернее, туда, где раньше была застава: здания горели. Из горящего штаба доносилась матерная брань и длинные автоматные очереди. Из развалин казармы дробно бил короткими очередями пулемёт. Пулемётчик хорошо знал своё дело и не позволял моджахедам приблизиться к штабу. Сашка стал неприцельно бить в спину наступающему врагу, и это на короткое время вызвало в его рядах замешательство. Неожиданно стрельба усилилась, и оставшиеся в живых моджахеды стали откатываться назад, к речке.

Это вступила в бой переброшенная на вертолётах из расположения бригады «тревожная» рота .

…Из всего личного состава заставы в живых осталось десяток бойцов и один офицер — заместитель начальника заставы. Все остальные погибли, но не отступили. Прорыв границы ликвидировали оперативно, и за речку не ушёл ни один нарушитель. Будучи в гарнизонном госпитале, Сашка с удивлением узнал из газет, что страна считает его, Александра Перепёлкина, и его выживших товарищей героями. В этой же газете был опубликован Указ о присвоении звания Героя России капитану Зарубину — начальнику заставы (посмертно), и лейтенанту Туманову — заместителю начальника заставы, который после гибели Зарубина руководил отражением нападения.

Сашка и его боевые товарищи были награждены орденами Мужества. Туманов, как и Сашка, лечился в этом же госпитале, поэтому Перепёлкин не утерпел и отправился проведать и лично поздравить товарища лейтенанта с высокой правительственной наградой.

Туманова Сашка разыскал в чахлом больничном садике. Лейтенант, раскинув полы больничного халата, сидел на лавочке, сосредоточено курил, и на Сашку и принесённую им радостную весть реагировал вяло, а на вопросы отвечал односложно. Подошедшая медсестра тактично отозвала Сашку в сторону и доходчиво объяснила ему, что товарища лейтенанта пока беспокоить не следует, так как у него проявились последствие контузии и тяжёлый посттравматический шок.

— Это должно со временем пройти, но сколько на это потребуется времени, никто не знает, — сказала девушка и заботливо взяла лейтенанта под руку. — Пойдём, миленький! У нас сейчас обед будет, потом поспишь, отдохнёшь. Для тебя сейчас отдых первое дело.

Туманов вяло, как марионетка, последовал за медсестрой.

Сашка тяжело вздохнул, и прикусил нижнюю губу.

— Сволочи! Тюбетейки, мать вашу! Что с человеком сделали! — прошептал он и украдкой смахнул набежавшую некстати слезу, понимая, что героям плакать не к лицу.

С Тумановым он встретился через месяц в Кремле, куда его и Сашку по установившейся традиции пригласили для вручения наград. Лейтенант в новой парадной форме выглядел по-молодецки. Они обнялись, как братья, и Сашка почувствовал, что в этот момент в целом мире нет для него человека роднее, чем лейтенант Туманов.

После вручения наград началась неофициальная часть. Вышколенные официанты стали сноровисто разносить подносы с шампанским, а недавно избранный Президент со свитой обходил присутствующих, аккуратно чокался своим бокалом, к которому не прикладывался, и старался не обойти вниманием никого.

Сашка стоял возле колоны с бокалом пузырящегося напитка и по-хорошему завидовал своему лейтенанту, которого обступили награждённые. Каждый из них хотел выпить с Героем России. Президент подошёл к Сашке, когда он этого не ожидал. Из-за спины Президента выглядывал министр обороны, начальник генштаба, Глава Администрации Президента РФ и ещё какие-то чиновники в штатском.

— Ну, что герой, как дальше жить думаешь? — с улыбкой спросил Президент и осторожно чокнулся с Сашкиным бокалом. Свита в ожидании короткого и умного ответа замерла в нетерпении.

— Я хотел бы продолжить образование, товарищ Главнокомандующий! — по-военному, как учили, ответил Перепёлкин. Свита облегчённо вздохнула и заулыбалась.

— Учиться? Это хорошо! — одобрил Президент. — И в какое же военное училище ты хотел бы поступить?

— Я не годен к строевой, товарищ Главнокомандующий! Медкомиссия забраковала! — ответил Сашка, и смело взглянул Президенту прямо в глаза. За стёклами модных очков Президента плавали две холодные льдинки.

— Это не беда, герой! Если надо, подлечим, любую медкомиссию пройдёшь.

— Я хочу учиться в Финансовой академии! — осмелел Сашка и опустил глаза, чтобы не встречаться с ледяным взглядом собеседника. Хочу быть, как и Вы, банкиром.

За спиной Президента разом охнули два генерала! То, что говорил Перепёлкин, шло вразрез с образом героя-пограничника, к тому же Президент не любил, когда его называли банкиром.

— Хочешь быть богатым? — усмехнулся Президент и серьёзно, без иронии, посмотрел на Сашку.

— Я хочу заработать много денег и построить для своих сослуживцев реабилитационный центр.

Теперь пришла очередь конфузиться Главе Президентской Администрации. Он в расстроенных чувствах шлёпнул себя ладонью по лбу и стал делать Сашке какие-то знаки.

— Это хорошо, что ты так рьяно заботишься о товарищах, — ровным голосом произнёс Харьковский. — Но все твои сослуживцы уже получают квалифицированную медицинскую помощь в госпиталях и в реабилитационных центрах.

— Тогда я куплю квартиры! Каждому куплю! Всем, кто служил на заставе со мной и до меня! А семьи тех, кто погиб, поселю в отдельных коттеджах! — неожиданно повысил голос Перепёлкин и уголок его рта задёргался в нервном тике.

Президент, который собрался перейти к следующей группе, остановился и с удивлением посмотрел на пограничника. Министр обороны не выдержал и рванул к Сашке.

— Прекратить! Немедленно прекратить! — прошипел он Сашке в лицо, но Харьковский сделал ему знак, и генерал-полковник вернулся на своё место за президентскую спину.

Харьковский подошёл к пограничнику и положил ему руку на новенький сержантский погон. Первым, почти инстинктивным, желанием Сашки было дёрнуть плечом и убрать президентскую длань, но он сдержался.

— Вот что, герой! Давай решим так: ты сначала закончи ВУЗ, стань высококлассным финансистом, а потом мы с тобой вместе решим, куда твою прибыль девать. Если твоих денег на благое дело не хватит, то государство добавит! Обещаю тебе это лично!

Перепёлкин в ответ только кивнул и почему-то покраснел.

— Распорядитесь насчёт места в академии, — бросил Харьковский через плечо и один из чиновников свиты усердно закивал головой.

Когда Президент со свитой двинулись дальше, Александр слышал, как министр обороны говорил извиняющимся тоном: «Захар Маркович, мальчишка контуженный! Только что из госпиталя. Вида ть, не долечили…».

— Это у тебя тыловики контуженные! — сквозь зубы процедил Харьковский. — Ты мне когда обещал решить проблему с бесквартирными офицерами? У тебя до сих пор Герои России по общагам да съёмным квартирам теснятся! Хочешь довести ситуацию до абсурда?

Дальнейшего разговора Перепёлкин не слышал: поставив бокал на поднос подскочившему официанту, он побрёл к выходу.

«Водки бы выпить, помянуть «корешков» армейских!» — мелькнула мысль, и Сашка пошёл бродить по территории Кремля. Через полчаса Сашка понял, что ни ларьков, ни рюмочных в Кремле нет, и водки ему никто не продаст. Огорчённый этим открытием, Перепёлкин направился к Спасским воротам.

Водки Сашка выпил в привокзальном ресторане в ожидании поезда. Он сидел в полупустом помещении, расстегнув китель и положив локти на белую скатерть. На столе стоял маленький графинчик и тарелка с нехитрой закуской. Сашка опрокидывал в рот рюмку за рюмкой, и чем больше он пил, тем горше становилось на душе.

«Несправедливо как-то, не по-людски!» — думал он. Хотелось кого-то обвинить в этой несправедливости, но кого именно, пограничник не знал.

Когда Сашка был изрядно пьян, в помещение ресторана вошёл комендантский патруль — гроза не только солдат, но и офицеров любого ранга. Начальником патруля был сухощавый капитан с седыми висками и обожжённым чужим солнцем лицом. Этот особый загар въелся капитану в кожу, как пороховая гарь, как напоминание об одной очень ответственной командировке в страну с жарким засушливым жарким климатом и нестабильной политической обстановкой. За спиной капитана возвышались два двухметровых курсанта со штык-ножами на поясе.

Сашка сквозь слёзы посмотрел на патруль и, отставив рюмку с водкой, медленно с угрожающим видом поднялся из-за стола. Капитан посмотрел на новенькую форму, на блестящий на кителе орден, на испещрённую мелкими шрамами Сашкину физиономию, по которой катилась пьяная слеза, и всё понял.

— Задержать? — спросил один из курсантов.

— Отставить! — твёрдым голосом произнёс капитан. — Это тебе не пьяный «дембель»! Видишь, что у него на кителе блестит? Так вот, Васильченко, это орден Мужества, а его так просто не дают. Это тебе не медалька «За выслугу лет».

— Так ведь не по уставу!

— Не по уставу, — согласился капитан. — Но герою можно, на то он и герой!

В конце августа в Заозёрск пришёл Перепёлкину вызов на учёбу в Москву.

Собрал Сашка барахлишко, в одном чемодане уместилось, обнял отца с матерью и отправился в Златоглавую.

В академии Сашке, кроме места в общежитии, дали ещё небольшую стипендию. Он понимал, что если бы не указания самого Президента, то не видать ему ни места на бюджетном факультете, ни других льгот. Но Сашка высоким знакомством не хвастал, о себе рассказывал мало, всё больше помалкивал, и орден свой никому не показывал. Был он по возрасту в группе самым старшим. Может быть, поэтому, а может, за серьёзный нрав, его выбрали старостой группы.

Учился Александр увлечённо, и пять лет студенческой жизни пролетели быстро. В середине пятого курса прошёл слух, что к ректору приходили представитель нескольких иностранных фирм, работающих в Москве и Питере.

Фирмы были все как одна, солидные, зарекомендовавшие себя на мировом рынке и имевшие стабильную многомиллионную прибыль. Поэтому сотрудников представители фирм подбирали сами из числа наиболее выдающихся выпускников московских и питерских ВУЗов.

Как раз в это время Александр написал свою первую научную работу по снижению рисков и организации деятельности банковской системы в условиях нестабильного рынка. К Сашкиному счастью, эта работа попалась на глаза одному из директоров фирмы со смешанным американо-японским капиталом, и Перепёлкина взяли в эту фирму на должность финансового аналитика. О такой удаче Сашка Перепёлкин, вернее, теперь уже господин Перепёлкин, и мечтать не смел. Работа была живая, интересная и, что немаловажно — хорошо оплачиваемая.

С первых же дней работы в фирме аналитик Перепёлкин по самую маковку погрузился в работу, и покидал офис, когда в коридорах фирмы бродили только охранники, а вечерняя Москва заманчиво сверкала неоновыми вывесками дорогих ресторанов, престижных ночных клубов и других увеселительных заведений.

Хоть и молод был аналитик Перепёлкин, но ночная жизнь его манила мало. После работы он смотрел по телевизору последние новости, делал в блокноте на завтрашний день какие-то пометки, и уставший, но счастливый, засыпал. Спал Сашка без сновидений. Утром за пять минут до сигнала будильника он открывал глаза и «выныривал» из мира грёз и сновидений.

После контрастного душа и горячей чашечки чёрного, без сахара, кофе, он тщательно подбирал галстук к костюму, и следил, чтобы цвет носков не диссонировал с цветом брюк. Руководство фирмы строго следило за внешним видом сотрудников, но, учитывая, что капитал фирмы был смешанным, позволялась небольшая вольность: вместо обязательно галстука с эмблемой фирмы разрешалось носить цветные галстуки, но приглушённых тонов.

Усердие молодого аналитика Перепёлкина не осталось незамеченным: через два года его повысили в должности, сделав начальником отдела, и значительно прибавили в окладе. Ещё через год Сашка Перепёлкин въехал в собственную трёхкомнатную квартиру. Правда, квартира находилась в районе новостроек, и до работы приходилось добираться около часа, но Сашку это не пугало. На рождественскую премию от фирмы он приобрёл новенькую «Тойоту» и теперь с удовольствием проводил это время за рулём собственного автомобиля. Александр почти с упоением занимался прогнозированием рынка ценных бумаг и инвестиций. Благодаря точным прогнозам господина Перепёлкина, фирма выиграла тендер на поставку крупной партии своей продукции в отдалённые районы Сибири, где по личному указанию президента активно разрабатывались законсервированные ранее нефтегазовые месторождения. После этой сделки активы фирмы резко пошли вверх, и господин Перепёлкин окончательно уверовал в свою счастливую звезду.

Беда нагрянула в понедельник утром. Недаром Сашка не любил понедельники, и не потому, что в этот день многих россиян поджидало похмелье — спиртным Перепёлкин не злоупотреблял, — а потому, что за два выходных дня в мире, а значит и на мировых биржах, могло произойти всё, что угодно, и предвидеть это было практически невозможно. Ещё накануне в пятницу на совещании он заливался соловьём, убеждая руководство фирмы пойти на рисковую, но очень прибыльную финансовую операцию.

— Принимая во внимание стабильность рынка за последнюю декаду, риски можно считать минимизированными! — убеждал он высокооплачиваемых менеджеров и, к своему несчастью, убедил.

В первую половину дня клерки отдела старательно выполнили его распоряжения, и баснословная сумма в валюте легла на счёта одной из фирм, которая, в свою очередь, должна была провести её через офшоры, и через подставные фирмы-однодневки «прокрутить» деньги, мягко говоря, в не совсем законных операциях. Таким образом, сама фирма оставалась как бы в стороне от проводимых махинаций, избегала ответственности за нарушения ряда статей по налогообложению, и в тоже время имела хороший куш.

Когда Перепёлкин после обеда вернулся на своё рабочее место, то не поверил своим глазам: рынок ценных бумаг обрушился! Это был тот самый «чёрный» понедельник, когда начался кризис неплатежей. Фирма, на счета которой в пятницу утром были переведены деньги, к вечеру понедельника внезапно обанкротилась и перестала существовать.

Перепёлкину стало страшно, как тогда в окопчике, когда на него смотрел мёртвый душман. Теперь на него мёртвым глазом смотрел погасший экран дисплея, который Перепёлкин выключил сам, чтобы не видеть, как лавинообразно развивается ситуация.

… Ему не устраивали публичную «головомойку», так как в замысел проводимой Перепёлкиным операции были посвящены только избранные, но слух о том, что господин Перепёлкин доживает на фирме последние дни, среди коллег распространился подозрительно быстро.

Все выходные Сашка пролежал на новенькой тахте, тупо глядя в потолок. На душе было пусто, тревожно и противно. Нечто подобное он испытал после корпоративной вечеринки, когда проснулся в постели Эллы Петровны — женщины старше его на добрый десяток лет, и по слухам имевшей связь с директором головной фирмы — низкорослым японцем в больших очках, явно страдавший комплексом Наполеона.

Перепёлкин понимал, что фирма не будет возбуждать против него судебный иск, иначе руководству фирмы пришлось бы признать факт участия в незаконных финансовых операциях, а говоря по-простому — в «отмывании» денег. Поэтому, несмотря на понесённые убытки, руководство фирмы решило «не выносить сор из избы», ограничившись увольнением проштрафившегося сотрудника.

Утром в понедельник Александр по привычке проснулся рано, и с тоской подумал, что спешить ему некуда. Он встал с тахты и подошёл к зеркальному встроенному шкафу. На него из зеркала смотрел стройный поджарый молодой мужчина с умным взглядом и волевым лицом, которое несколько портили белые отметины небольших шрамов, заработанные в памятном бою на афганской границе.

— Чего ты хандришь? — спросил Сашка у отражения. — Ты не из таких передряг выпутывался! Ты образованный, умный, будет желание, так ты деньги из воздуха сделаешь!

Отражение грустно улыбнулось в ответ, и Сашка побрёл в душ. После душа Сашка выпил стакан апельсинового сока, поскрёб давно небритый подбородок и, глядя на искажённое отражение в металлической кофеварке, уже весело переспросил: «Так что там я говорил насчёт воздуха»?

Через два часа Александр Перепёлкин, чисто выбритый и благоухая дорогим парфюмом, сидел перед чиновником Московской мэрии. Опытный сотрудник мэрии ещё и ещё раз вчитывался в поданную гражданином Перепёлкиным заявку.

— Так, что Вы собираетесь приобрести? — не веря своим глазам, спросил удивлённый мужчина.

— Там написано, — кивнул Сашка головой в сторону заявки.

— Тут написано, что Вы собираетесь приобрести воздух? — ещё раз пробежав глазами текст, произнёс чиновник.

— Не совсем так! Там написано, что я желаю приобрести некоторый объём воздушного пространства над районом новостроек. Размеры указаны.

— Странно, — нараспев произнёс чиновник, пытаясь понять, в чём кроется подвох.

— Ничего странного не вижу, — не унимался Сашка. — Некоторые фирмы и у нас и за рубежом уже несколько лет как успешно торгуют земельными участками на Луне, и это никого не удивляет. Я же прошу разрешения на покупку воздушного пространства над родным моему сердцу городом, а у Вас это почему-то вызывает удивление.

— Простите, но мы воздухом не торгуем! — решительно произнёс чиновник и вернул Сашке его заявку.

— Неужели? — деланно удивился Сашка. — А я думал, что Вы этим только и занимаетесь!

— Прощайте, — ровным голосом произнёс работник мэрии, и сделал вид, что углубился в чтение очередной заявки.

— До встречи! — ответил Сашка и, забрав заявку, направился в городской суд первой инстанции.

Из здания суда Перепёлкин вышел с твёрдым намерением найти проныру-адвоката. Он посетил несколько адвокатских контор, где его ждало полнейшее разочарование. Опытные стряпчие или отказывались браться за заведомо проигрышное, по их мнению, дело, либо заламывали такие цены, что даже у Сашки, который вот уже лет пять как считал себя москвичом и, казалось, ничему в городе не удивлялся, глаза от удивления вылезали из орбит.

Объявление «Опытный адвокат проводит платные консультации и оказывает юридическую помощь по уголовным и гражданским делам любой сложности» попалось ему на глаза совершенно случайно. Перепёлкин ещё раз пробежал взглядом текст и ниже напечатанный адрес. Затеянная им афера требовала если не самого опытного адвоката, то хотя бы самого бессовестного, и Перепёлкин на своей «Тойоте» уверенно закружил по узким московским улочкам.

Контора располагалась недалеко от площади трёх вокзалов, между обувным магазином и парикмахерской.

«Это что за «гадюшник»?» — подумал Перепёлкин и откровенно пожалел о попусту потраченном времени и бензине.

Но отступать не хотелось, и Александр решительно потянул дверь адвокатской конторы на себя.

Контора представляла собой перепланированную однокомнатную квартиру, в центре которой располагался массивный письменный стол. За столом находился круглолицый мужчина с характерной для его национальности курчавостью вокруг обширной лысины и выразительными выпуклыми глазами.

— Чем могу служить? — старомодно обратился к посетителю хозяин кабинета.

— Мне нужен адвокат, — решительно заявил Александр и без приглашения уселся в кресло для посетителей.

— Молодой человек, то, что Вам нужен адвокат, ясно, как божий день! Вы ведь пришли ко мне, а не к моему знакомому парикмахеру Яше, который работает за стеной. Вот если бы Вы пришли к Яше, то он бы спросил, как Вас подстричь, я же собираюсь Вам оказать юридическую помощь. Вы ведь за этим пришли?

— Вы действительно берётесь за дела любой сложности? — пропустив мимо ушей заданный вопрос, уточнил Александр.

— Молодой человек, для Зиновия Гольбрахта не бывает сложных или простых дел, — усмехнулся адвокат. — Для Зиновия Гольбрахта есть дела интересные и не очень интересные.

— Я так понимаю, что Зиновий Гольбрахт, это Вы?

— Для приезжего Вы удивительно догадливы, — пошутил хозяин кабинета. — Адвокат Гольбрахт— это действительно я!

— Я не приезжий! — возмутился Перепёлкин. — Я москвич! У меня квартира в Москве и прописка!

— Вы приезжий! — настаивал адвокат. — А москвичом Вы стали совсем недавно, поверьте мне, москвичу в пятом поколении, это видно невооружённым глазом. Однако мы отвлеклись. У Вас дело уголовное или гражданское?

— Гражданское, только я не уверен, что Вы за него возьмётесь. Я уже обошёл дюжину ваших коллег, и, как видите, безрезультатно.

— Как знать, как знать! — почесал лысину Гольбрахт. — Если Вы собрались оттяпать бизнес у вашего партнёра, мне это неинтересно с профессиональной точки зрения, но я за это дело возьмусь чисто из меркантильных соображений. А вот если Вы собираетесь заявить свои права на жилплощадь в Зимнем дворце, мотивируя свои претензии родством с последним императором, о чём вашим родителям поведала перед смертью ваша прабабушка, я возьмусь за это дело из профессионального интереса, и поверьте мне, цена за мои услуги будет ниже, чем в предыдущем случае.

— Я хочу купить московский воздух! — твёрдо произнёс Перепёлкин, наслаждаясь произведённым эффектом.

— Весь? — после короткого раздумья уточнил Зиновий Моисеевич.

— Нет не весь, а только над районом новостроек.

— Жаль! — искренне произнёс адвокат. — Жаль, что не весь! А я уж было обрадовался, что наконец-то мне попало в руки интересное дело.

Зиновий Моисеевич Гольбрахт не лукавил. Зиновий Моисеевич был большим чудаком, но при этом очень опытным адвокатом. Он мог бы прослыть вторым Плевако или, на худой конец защитником, не проигравшим ни одного дела. Таких юристов называют адвокатами дьявола, но дьявол не хотел связываться с Зиновием Моисеевичем, опасаясь попасть впросак при составлении договора о покупке многострадальной еврейской души опытного стряпчего.

К удивлению своих коллег, Зиновий Моисеевич за деньгами не гнался, но и не бедствовал. Порой он брался за дела, которые вызывали если не смех, то удивление, брался и выигрывал, чем снискал у клиентов уважение, а у коллег зависть. Это побудило Зиновия уйти из известной адвокатской конторы и заняться частной практикой. В своём маленьком офисе он был и за адвоката, и за секретаря, и за делопроизводителя, и даже за курьера, но зато никто не смеялся над ним и не крутил пальцем у виска.

Эта привилегия осталась только у его жены Софочки, которая имела большое сходство со знаменитой советской актрисой, так эффектно произносившей популярную фразу «Муля, не нервируй меня»! Частенько глядя на мужа с высоты своего роста и целуя его в лысину, Софочка ласково называла его сумасшедшим, но при этом добавляла: «Ты, Зина, не просто сумасшедший, ты гениальный сумасшедший! Это надо таки умудриться быть в Москве известным и не сделать из этого состояние»!

Гольбрахт проявил к афере Перепёлкина живой интерес, и через полчаса они, как старые знакомые, горячо обсуждали линию поведения в суде.

На суде Зиновий Моисеевич был немногословен, но весь светился какой-то потаённой радостью. Судья Агрипина Ивановна Калинкина, знавшая Зиновия ещё со студенческой скамьи, видела в этом верный признак того, что адвокат Гольбрахт в рукаве своей мантии затаил не просто козырной туз, а возможно, джокер.

Когда начались прения, Зиновий Моисеевич подобрался и с застывшей на лице полуулыбкой ловил каждое слово ответчика. Наверное, именно с таким выражением лица опытный птицелов терпеливо ждёт, когда жертва запутается в силках.

— Мы не торгуем воздухом! — негодовал ответчик. — В перечне объектов города, подлежащих продаже и приватизации нет такого наименования. А раз нет предмета торга, следовательно, отсутствуют и расценки.

— Очень хорошо! — уверенно вклинился в выступление Гольбрахт. — Мой клиент согласен взять указанный объём пространства в безвозмездное пользование!

— Какая наглость! — взревел представитель мэрии, но получил замечание от судьи за нетактичное поведение.

— У истца есть ещё вопросы к ответчику? — монотонно произнесла судья Макарова.

— Да, Ваша честь! Вопросы имеются, — Гольбрахт привстал с места и, прикусив дужку старомодных очков, на мгновение задумался. — Я прошу представителя ответчика назвать объекты нашего города, которые ни в коем случае не подлежат продаже, приватизации или долгосрочной аренде.

— Вопрос понятен? — уточнила судья. — Если вопрос понятен, то отвечайте.

— Да, перечень таких объектов существует. К ним относятся объекты оборонного и стратегического значения, культурного наследия, исторические памятники…

— Есть ли в этом перечне объект притязаний моего клиента? — нетерпеливо перебил Гольбрахт.

— Я же говорил, что воздух не может быть…

— Так есть или нет?

— Нет! — сквозь зубы произнёс представитель ответчика, поняв, куда клонит адвокат истца.

— Значит, ходатайство моего клиента не наносит урон обороноспособности страны, и не ставит под угрозу существование культурно-исторических ценностей столицы?

— Нет, — потухшим голосом произнёс представитель ответчика.

— Таким образом, мы установили, что требования моего клиента не являются противозаконными, — произнёс довольный Зиновий Моисеевич, обращаясь в основном к судье. — То есть ходатайство моего клиента может бытьудовлетворено городскими властями в соответствие с существующими законодательными актами.

По окончанию прений судья объявила перерыв, но прежде чем выйти из зала, подозвала к себе Гольбрахта.

— Скажи мне, Зина, честно, что за аферу вы задумали со своим клиентом? — тихо произнесла Агрипина Ивановна.

— Что-то не так, милейшая Агрипина? — с иезуитской улыбкой вопросом на вопрос ответил Гольбрахт.

— Да всё, Зина, так! Всё так! Предмет разбирательства мне понятен, и линию поведения с юридической точки зрения ты выстроил безупречно, но я хочу понять, в чём здесь подвох.

— А если я сошлюсь на коммерческую тайну? — смешно сморщил нос бывший однокурсник.

— Да ради бога! Только что-то мне подсказывает, что после этого ты ещё долго будешь писать апелляции.

— Всё понял! — быстро перестроился адвокат и с таинственным видом прошептал. — Мой клиент мечтает добиться монополии на рекламу в воздушном пространстве одного отдельно взятого района. Понимаешь, он уже закупил воздушные шары, чтобы подвесить баннеры и, что удивительно, уже есть заказы. Если вдуматься — это золотое дно!

Эту версию они с Перепёлкиным заготовили заранее. Истинное предназначение необычной сделки Александр не открыл даже адвокату, но Зиновий Моисеевич и не настаивал. Он был достаточно умён, чтобы понять, что эта гениальная по простоте задумка имеет двойное дно, и достаточно опытен, чтобы не пытаться проникнуть в чужие тайны. За всё время своей адвокатской деятельности Зиновий Моисеевич узнал массу секретов, и понял, что быть копилкой для чужих тайн очень утомительно.

— Ты, Зина, большой оригинал! — улыбнулась Агрипина Ивановна. — Сколько лет тебя знаю, а ты всё такой же. И где ты только такие дела берёшь?

— Они меня сами находят.

— Сознаюсь, это дело меня заинтересовало. Необычное дело! Того и гляди, в печать просочится.

— Да уж, я об этом позабочусь. И знаешь, как будет называться статья?

— Зоркий взгляд слепой Фемиды? — рассмеялась судья.

— Я бы предпочёл что-нибудь о торжестве Закона и о твоём высокопрофессиональном подходе к рассмотрению нестандартных дел.

Суд вынес решение в пользу Перепёлкина. Мэрия в свою очередь оформила аренду сроком на 99 лет и обязала покупателя внести деньги сразу за весь срок аренды. Когда Перепёлкин ознакомился с расценками на московский воздух, он возмущённо отбросил документ.

— Вы с ума сошли! — возмутился Александр. — Вы оценили воздушное пространство по той же цене, что и землю, над которой оно находится. Я же покупаю не земельный участок в центре Москвы, а определённый объём воздушного пространства в районе новостроек!

— Не нравиться — не покупайте! — равнодушно произнёс чиновник, который отказал ему в проведении сделки в первый раз. — Лично мы идём Вам навстречу, и у Вас к нам претензий быть не должно. Или Вы опять в суд побежите?

В суд Перепёлкин обращаться не стал. Уже не веря в справедливость, он от отчаянья написал письмо самому Президенту, где вежливо напомнил о его обещании помочь в случае финансовых затруднений. Ответ из Администрации Президента РФ пришёл на удивление быстро. Видимо это был тот редкий случай, когда клерк, сидящий за разбором почты, уяснив из письма факт личного знакомства корреспондента с самим Президентом, побоялся ограничиться простой отпиской и переадресацией письма в другую организацию. Письмо Перепёлкина оказалось среди тех немногочисленных документов, которые легли на стол Харьковскому.

Через два дня Президент лично позвонил мэру и поинтересовался, почему он считает, что московский воздух полезней, а следовательно, дороже, чем весь воздух на курортах Краснодарского края и Кавказа, вместе взятых. Мэр не нашёлся, что ответить по существу, и пообещал разобраться.

После полученной от разъярённого мэра выволочки, сотрудники мэрии пересмотрели цены на воздушное пространство столицы и значительно их снизили, но, чтобы завершить сделку Александру, пришлось вложить в покупку все сбережения и продать машину.

В своей трёхкомнатной квартире Александр оборудовал офис новой рекламной фирмы. На остатки сбережений Александр заказал на разворотах журналов «Коммерсант» и «Большие деньги» рекламу своей фирмы.

Через двадцать дней с глянцевых страниц журналов читателям улыбалась ослепительно красивая, почти полностью обнажённая блондинка, интимные места которой закрывали невесть откуда набежавшие кучерявые тучки. Девушка игриво доставала руками до облаков. Поверх облаков в виде подвешенного между двумя воздушными шарами баннера, красовался рекламный слоган «Рекламная фирма «Высь». Мы за высокие отношения с клиентом»!

К его удивлению, заказы пошли один за другим. Желающих поместить рекламу своей продукции на воздушных шарах и подвешенных на мини-стратостатах баннерах оказалось так много, что Перепёлкину пришлось расширить штат фирмы. Дела пошли так хорошо, что через пару месяцев Александр позволил себе снять помещение под офис фирмы прямо в центре Москвы.

Однажды утром по дороге на работу Александр увидел в голубом небе то, чего там не должно было быть: на ярких воздушных шарах с характерной корпоративной окраской в жёлто-зелёные цвета висели чужиебаннеры, с чужойрекламой! Хорошо известный на международном рынке оператор сотовой связи «Эфир» наглым образом рекламировал свои услуги на воздушной территории господина Перепёлкина!

Приехав в офис, Александр позвонил Гольбрахту.

— На моих заливных лугах пасётся чужое стадо! — после короткого приветствия произнёс в трубку обделённый бизнесмен.

— Этого следовало ожидать, мой юный друг! — беспечно ответил Зиновий, легкомысленно болтая под огромным письменным столом короткими ножками, обутыми в дорогие, но давно не чищеные туфли. — Назовите мне имя пастуха, который загнал это стадо на ваш выгон.

— Имя не знаю, но на баннерах вовсю красуется эмблема оператора сотовой связи «Эфир»!

— Чудесно! Просто чудесно! Запомните, юноша! С этой минуты «Эфир» ваша «дойная корова»! Такую высокоудойную бурёнку приятно потрогать за вымя!

В этот же день Зиновий Моисеевич вчинил руководству «Эфира» иск, равный их месячному доходу. Начальник юридической службы «Эфира», бывший прокурор города Житомира, со смешной фамилией Ковбасюк, заброшенный волей случая на московские просторы в период между загниванием воровского социализма и расцветом бандитского капитализма, клялся здоровьем близких и дальних родственников своих подчинённых, что «Эфир» не подозревал о том, что «забрёл на чужую делянку»!

В конце концов, враждующие стороны пришли к мировому соглашению: «Эфир» убирал свою рекламу с территории господина Перепёлкина и платил крупную сумму в евро в качестве «неустойки». В ответ Фирма Перепёлкина отзывала исковое заявление.

Зиновий Моисеевич ликовал, но Перепёлкин почему-то попросил его не афишировать свою очередную победу.

— Это может повредить мне в ближайшем будущем, — туманно пояснил Александр и окинул довольным взглядом подрастающие здания будущих небоскрёбов.

 

Глава 2

— Где? Где эта сука со шрамом? — рычал Бодрый и, схватив администратора за отвороты клубного пиджака, тряс так, что голова испуганного мужчины безвольно болталась, как у китайского болванчика. — Говори! Говори, или я тебе сейчас тоже пасть порву!

— Н-е-ет! Нет у нас никакой девушки со шрамом, — испуганно блеял администратор, неимоверным усилием пытаясь зафиксировать голову в нормальном положении.

Срочно обыскали весь ресторан, но никакой официантки со шрамом на щеке не обнаружили, зато в подсобке нашли в беспамятстве раздетую до нижнего белья и без парика молодую кореянку, недавно принятую в ресторан в качестве специалиста по проведению чайной церемонии. Её кимоно и парик нашли в женском туалете. Бодрый посмотрел на узоры в виде цветов лотоса, и припомнил, что точно в таком же кимоно официантка со шрамом приносила им в номер саке.

Потом был приезд милицейского наряда, который вызвал экспертно-криминалистическую группу, потом нагрянули прокурорские работники и даже кинолог с собакой. Собака след не взяла, так как кимоно было обработано каким-то пахучим составом, от которого у ищейки пропадал нюх.

Бодрого допрашивали дважды: сначала милицейский опер, потом прокурорский следователь. Бодрый строго держался первоначальной версии: дескать, погибшего знаю около месяца, так как проживал с ним в одном общежитии, сегодня в ресторан пришли отметить удачную «халтуру», кто и за что убил Кима Викторовича Цоя, ему неведомо.

Специалиста по чайной церемонии допросить не удалось, так как её в бессознательном состоянии увезли в больницу.

За несколько часов работы следственно-оперативная группа ничего существенного «не нарыла». Композиционный портрет предполагаемой убийцы воссоздать не удалось, так как на момент совершения преступления она была в гриме и парике, отпечатков её пальцев также не обнаружили. Даже принесённая ею бутылочка саке оказалась «чистой». Бодрого отпустили, но попросили в ближайший месяц город не покидать.

— Да куда я денусь! — горячо заверял он следователя, заведомо зная, что вылетит на Сахалин первым же рейсом.

Первое, что он сделал, выйдя из ресторана — позвонил по номеру, который Орех ещё при жизни передал ему для экстренной связи. В телефонной трубке неожиданно прорезался чистый, без единой помехи, мужской голос.

— Слушаю Вас внимательно! — произнёс невидимый собеседник.

— Я должен сообщить Вам, что один из близнецов внезапно заболел и умер, — произнёс Бодрый кодовую фразу.

— Соболезную! — ответил голос, и на том конце повесили трубку.

Бодрый с удивлением посмотрел на телефон. Вопросов было много, отвечать на них было некому. Он остался один среди чужого, и, как ему не без оснований казалось, враждебного города.

— Надо лететь на Сахалин! — мысленно решил агент-одиночка. — Орех перед смертью успел сказать, что нас перебрасывают на Сахалин, значит, мне туда дорога!

Он не стал возвращаться в свою комнатушку в детском комбинате: паспорт, деньги и остальные документы были при нём, оружие и спецтехника давно находились в тайнике, а больше его ничто не интересовало. Прямо из ресторана он поехал в аэропорт, где взял билет на первый же рейс.

На Сахалин он улетел глубокой ночью. Уставший от выпавших на его долю за последние сутки испытаний, Бодрый уснул в кресле сразу после взлёта, и проспал до посадки.

При заходе на посадку самолёт сильно трясло, а за иллюминатором мелькала какая-то серая муть. Пассажиры грешили на непогоду, но причиной встряски были не только погодные условия. Остров, словно старый каторжанин, завернувшись в серую пелену тумана, со зловещей улыбкой принимал в неласковые объятия новых поселенцев.

Смерть резидента — всегда событие, смерть резидента во время проведения операции — событие крайне нежелательное, можно сказать, ЧП. Поэтому о смерти резидента, обосновавшегося в одном из крупных городов Дальнего Востока и курирующего проведение операции «Горностай», Директору ЗГС доложили незамедлительно. Утром Директор вызвал заместителя по кадрам и молча передал ему папку с расшифрованным сообщением о смерти сотрудника. Кадровик быстро пробежал глазами сообщение и захлопнул папку.

— Что скажешь? — спросил Директор, глядя в бесстрастное лицо зама.

— Жаль! — коротко ответил кадровик, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Это всё? — удивился Директор, зная, что зама и умершего сотрудника связывали давние дружеские отношения.

— Прикажите подобрать кандидатов на замещение? — холодно поинтересовался зам.

— Подбирайте! — ответил Директор, и, казалось, утратил к посетителю интерес, углубившись в чтение очередного документа. Заместитель молча кивнул и вышел.

Директор не знал, что о смерти друга кадровик узнал накануне вечером, и у него была долгая бессонная ночь. Ночь, когда воспоминания, словно непрошеные посетители, толпятся в прихожей твоего сознания и поочерёдно терзают твою память и душу, когда из глубины души вместе с осознанием невосполнимости потери приходит и боль утраты. И эту боль не заглушишь ни водкой, ни корвалолом, ни едким «Беломором».

К утру, когда в лёгких вместо воздуха плавал табачный дым, а сознание, несмотря на выпитый в течение ночи литр «Столичной», оставалась ясным, кадровик встал из-за стола, как-то по-собачьи встряхнулся всем телом и направился в душ. В душе, стоя под струями горячей воды, он наконец-то смог заплакать. Слёзы смешивались с потоками воды и падали на кафельный пол, чтобы навсегда исчезнуть в сточной трубе. О том, что железный зам способен на простую человеческую слабость, не подозревал никто.

Мужчины не плачут, даже когда им очень больно, поэтому вы никогда не увидите их слёз, а если вдруг и увидите, то знайте — это просто вода!

Из душа он вышел таким, каким его знали прежде: волевым, собранным, не ведающим сомнений педантом. К исходу дня он подобрал и представил на утверждение Директору личные дела трёх кандидатов. К каждому делу прилагалась короткая справка.

Директор внимательно ознакомился со всеми тремя папками, и вернулся к папке, где находилось личное дело кандидата под номером один.

— Как у него со здоровьем? — поинтересовался он у зама.

— Восстановился. К выполнению обязанностей может приступить в любой момент, — сухо ответил заместитель.

— В таком случае срочно введите его в курс дела, ознакомьте со всеми документами по операции «Горностай», и направьте на место дислокации прежнего резидента, — подытожил Директор и передал кадровику папку с личным делом.

— Да будет так! — ответил заместитель и, собрав со стола остальные дела, тихо покинул кабинет.

После ухода заместителя по кадрам Директор вызвал к себе заместителя по оперативной работе.

— Информацию по Сахалину «слили»? — сухо поинтересовался у него Директор.

— Как приказывали! — с готовностью ответил Первый зам.

— Есть реакция?

— Пока никакой, но я держу вопрос под личным контролем.

— Как только наши оппоненты начнут делать какие-либо телодвижения, немедленно докладывать мне.

— Я Вас понял.

— Что у нас по операции «Горностай»?

— Первоначальный этап закончен: заброска боевых групп в район предполагаемых действий произведена успешно.

— Потери?

— Минимальные.

— Какие новости с самого Сахалина?

— Криминальная обстановка стабильная, без заметных изменений. Хотя по имеющейся у меня информации, группы ликвидаторов в район проведения операции уже убыли.

— Мы можем их перехватить до начала акции?

— Нет. Нам неизвестна ни численность групп, ни приметы, ни персональный состав, ни места предполагаемого базирования. Аналитики считают, что самый безопасный способ проникновения на остров — поодиночке. Видимо, тайники и базы у них оборудованы, поэтому прибывать будут «чистыми», то есть без оружия и без спецтехники. Они «проявятся» при проведении акции, тогда мы их и возьмём.

— Возможно, торопиться не следует. Я думаю, это нам на руку, что мы не можем их обнаружить до начала акции. Пусть они выполнят свою задачу, только после этого приступайте к ликвидации. К этому времени ФСБ проверит «слитую» им информацию и приступит к практическим действиям. В этот момент ЗГС должно тихо и незаметно уйти в тень.

После этих слов Директор взял паузу.

— Вас что-то беспокоит? — спросил зам.

— То же, что и Вас: мы не знаем их планов до конца, а значит, не можем просчитать их вероятные действия. К тому же мне до сих пор непонятен механизм отторжения острова от территории Российской Федерации. Ведь это война! На что они надеются? В открытом бою их сомнут в считанные часы — они сотрудники спецслужбы, а не регулярные войска! Конечно, этот вариант они давно просчитали. Наверняка у них заготовлена какая-то беспроигрышная комбинация.

— Наши резиденты «роют землю», но пока никакой конкретной информации не получено.

— Жаль! Времени у нас не так много, так что если необходимо усилить деятельность на этом направлении, можете задействовать резервы. Если вопросов нет, можете идти.

* * *

Этим же утром директор ФСБ Ромодановский тяжело дыша и потея, никак не мог принять правильного решения. Час назад ему принесли аудиокассету, которую кто-то оставил в приёмной. На кассете был записан разговор неустановленного лица и питерского авторитета Коха. Эти двое обсуждали ни много, ни мало — организацию и осуществление государственного переворота. Именно так расценил директор ФСБ намерения заговорщиков по отторжению острова Сахалин. После переворота Сахалин должен был стать отдельным государством со своим губернатором, а может быть, и президентом, со своей армией, полицией, военно-морским (пускай небольшим) флотом. Сахалин должен распахнуть свои границы для иностранного капитала, стать этаким «островом мира», и после нескольких лет активного вливания в него финансовых средств, превратится в остров-офшор, который по строительству и финансовому размаху должен затмить Гонконг.

С одной стороны, обнаружение государственных заговоров с последующей ликвидацией — это и есть для ФСБ самая что ни на есть прямая обязанность, её хлеб. Вопрос был в другом: как опытный царедворец, Павел Станиславович хорошо знал, как важно подать информацию в нужное время и в нужном ракурсе.

Информация нуждалась в проверке, и Ромодановский дал отмашку. В Центральном аппарате срочно формировалась рабочая группа по проверке сообщения. Были подключены секретные сотрудники и сотрудники региональных отделений. Активно шла разработка самого Коха. Павел Станиславович понимал, что проверка займёт определённое время, возможно, пару недель, возможно и месяц. За это время информацию о готовящемся перевороте могли «нарыть» коллеги из ГРУ. Могли случайно выйти на заговорщиков оперативники из МВД.

При таком раскладе Ромадановский и его служба оставались «за бортом», а «сливки» доставались тому, кто первый доложит Президенту о раскрытии заговора. Можно было снять трубку аппарата прямой связи и доложить Президенту немедленно, но Ромодановский знал, что после его доклада у Президента появятся вопросы, на которые он пока ответить не может, а значит, вместо триумфа можно «сесть в лужу»! А что, если это окажется чьей-то глупой шуткой, даже не шуткой, а спланированной провокацией, на которую он по замыслу «шутников» должен обязательно «клюнуть»? Тогда перед Президентом он предстанет в очень невыгодном свете, что грозит почётной отставкой и начислением заслуженной пенсии.

Наконец Ромадановский решился на компромиссный вариант. Он снял трубку с аппарата прямой связи и позвонил Президенту.

— Да, — ответила трубка сухим мужским голосом.

— Здравия желаю! — наигранно бодро произнёс Ромадановский.

— Судя по тому, что Вы, Павел Станиславович, начали с официального приветствия, у Вас есть чем меня озадачить. Я прав?

— Захар Маркович, может, эта информация и не подтвердится, и я зря отнимаю Ваше время и внимание, но по непроверенной информации, в стране резко обострились сепаратистские настроения…

— В Казань-граде? — перебил его Президент.

— Нет, Захар Маркович, на Дальнем Востоке.

— Да? Что-то новенькое! И что на этот раз — Курилы? Территориальные претензии Китая?

— Захар Маркович, это не внешняя угроза, это сепаратизм. Повторяю, по непроверенным данным, некоторые влиятельные лица в сговоре с уголовным элементом и при поддержке иностранной спецслужбы, планируют отторгнуть от территории Российской Федерации остров Сахалин, который в дальнейшем планируется объявить независимым государством.

— Неужели? И как они намереваются это сделать? Насколько мне известно, парад суверенитетов давно закончился!

— Механизм отторжения острова нам пока не ясен, да и сама информация требует дополнительной проверки. Возможно, это блеф!

— А возможно, дражайший Павел Станиславович, Вы проморгали заговор!

— Не проморгали, господин Президент! Нам пофамильно известны фигуранты заговора, вернее, часть фигурантов… Необходима дополнительная проверка, чем мы сейчас в ускоренном темпе и занимаемся.

— Проверяйте! — сухо ответил Президент и прервал разговор.

По окончанию разговора Ромадановский тяжело опустился в кресло и с шумом выдохнул воздух. Лавировать становилось всё труднее и труднее, сказывался возраст и переизбыток в организме холестерина.

 

Глава 3

Говорят, что чужой смертью умереть нельзя. Уж если пришла безносая по твою душу, то «зайдите через недельку» ей не скажешь, и к соседу не отправишь. Однако Вадим Сергеевич Клишевский, по прозвищу Клещ, умудрился покинуть этот свет по чужому билету, вне очереди.

Накануне своей безвременной кончины Клещ вовсю радовался жизни и «зажигал» в местном ресторане. Весь вечер ресторанные музыканты играли для него «Дым сигарет с ментолом» и «Ах, какая женщина, мне б такую».

Под конец вечера, когда однообразный репертуар набил оскомину всем присутствующим, включая музыкантов, объявили антракт. После перерыва музыканты живенько заиграли незаслуженно забытый джаз. Пьяный Клещ на мгновение замер, потом отложил вилку, решительно встал и направился к музыкантам.

— Слышь, Страдивари! Я тебе чё велел лабать? — почти задушевно спросил Клещ гитариста, положив ладонь на струны гитары.

— Вадим Сергеевич, ну сколько можно! У меня от этой попсы уже пальцы болят, — заныл гитарист, который знал необузданный нрав посетителя.

— Пальцы болят? — искренне удивился Клещ. — А ну-ка, покажи руку! — и, не дожидаясь, когда музыкант протянет правую руку, взял его за кисть своей левой рукой и развернул ладонь к своему лицу. — И правда, пальцы у тебя не такие, как всегда, — заплетающимся голосом произнёс Клещ, и, схватив своей правой рукой три пальца гитариста, резко нагнул их назад, на излом. Послышался противный хруст и пронзительный крик музыканта.

Потеряв интерес к гитаристу, Клещ развернулся и нанёс удар кулаком в лицо пианисту. Молодой парень свалился со стула и, встав на четвереньки, попытался подняться, но стоявший рядом Клещ остервенело, дважды ударил каблуком по пальцам рук. Вновь послышался хруст костей и пронзительный крик.

Охрана и метрдотель не вмешивались и со страхом ждали кровавой развязки, но Клещ неожиданно успокоился.

— Надо любить музыку!.. А они мне… пальцы болят… Сволочи! — расстроенно закончил Клещ короткий спич, предназначенный для всех находящихся в зале.

Зал ответил гробовой тишиной. Клещ подошёл к своему столику, бросил на грязную тарелку несколько мятых купюр и, захватив со спинки стула пиджак, покачиваясь, направился к выходу.

На душе у Клеща почему-то стало тоскливо. Он рассеянно пошарил по карманам в поисках очередной дозы кокаина, но ничего не нашёл. От расстройства Клещ заехал в челюсть охраннику парковки, но веселей на душе не стало. Он с трудом завёл новенький «Форд-фокус» и выехал на шоссе через цветочную клумбу.

Около часа Клещ мотался по ночному городу в поисках дозы, но, как назло, известные ему «точки» были закрыты стараниями местных сотрудников наркоконтроля. Наконец в порту повезло: знакомая проститутка указала на стоявший у пирса неприметный автомобиль с потушенными фарами. Клещ купил дозу и тут же, возле автомобиля, жадно втянул порошок ноздрями.

Через минуту он удовлетворённо отметил, что кожа на лице стала нечувствительной, голова онемела, но сознание прояснилось, и мир окрасился в радужные тона. На душе стало легко и радостно. Он со смехом потрепал по плечу наркодилера и с удивлением отметил, как неожиданно похорошела потасканная проститутка, на которую в последнее время «клевали» только оголодавшие после кругосветки моряки, да и то в состоянии сильного опьянения.

— Хочешь, я увезу тебя в царство любви? — с придыханием спросил Клещ, нежно поглаживая её по огрубевшей щеке.

— Хочу! — хрипло ответила портовая шлюха и попыталась жвачкой замаскировать отсутствие переднего зуба.

… В царство любви они не доехали: выехав за город, Клещ прозевал поворот, и они, перемахнув кювет, вылетели на пустырь. Пробежав сотню метров, «Форд-фокус» влетел передними колёсами в какую-то яму и благополучно заглох. От сильного удара их спасли подушки безопасности. Стареющая представительница древнейшей профессии от неожиданности проглотила жвачку и теперь испуганно икала.

— Кажется, я описалась! — констатировала она, косясь на водителя. Клещ, находясь под действием наркотика, молча открыл дверь со своей стороны и, забыв про случайную спутницу, решительно направился в сторону шоссе ловить запоздавшее такси.

Утром Клещ с трудом восстановил в памяти картину прошедшей ночи, после чего направил своих пацанов отбуксировать застрявший на пустыре «Форд-фокус» в ближайший автосервис.

Неожиданно позвонил Клим и срочно вызвал к себе. Клещ поменял помятый после вчерашних злоключений костюм на синие джинсы и траурно чёрную «водолазку», и через полчаса предстал перед выцветшими от лагерной тоски очами старого вора.

Для окружающих Клим вёл скромный образ жизни — так научили его воры довоенной закваски, и он строго придерживался правил: никогда не работал, не имел семью, не служил в армии, не сотрудничал с представителями власти, не шиковал в открытую и избегал всех видов роскоши. Глядя на загородные дома, которые словно напоказ выставляли молодые, дорвавшиеся до власти и денег воры, Клим недовольно морщился.

— Настоящий вор должен блюсти воровской закон не только на воле, но и в зоне, а этих молодых да ранних от роскошной жизни разве оторвёшь? Не пойдут они в зону по доброй воле, не поменяют мягкие перины на тюремную «шконку» , а кто «смотрящим» на зоне будет — мы, старики? — неоднократно говорил Клим своим проверенным «корешкам».

Старые сидельцы согласно кивали в ответ, клеймили новые порядки, но время шло, а всё оставалось по-прежнему. С тоской вспоминал Клим старые времена, когда слово вора в законе было превыше всего. Это и был воровской закон. Не то, что шпана малолетняя, но и матёрые, опалённые зоной воры в его присутствии не то что присесть, чихнуть без его разрешения не могли. Теперь всё в прошлом, теперь приходится иметь проверенную охрану. Большие деньги и запредельная роскошь извратили воровские понятия. Теперь жизнь вора в законе стоит каких-нибудь пару сотен тысяч «баксов».

От этих чёрных мыслей сердце старого вора дало сбой, и теперь он под наблюдением молодой сиделки грустно лежал под капельницей в своём неприметном доме, спрятанном среди густых зарослей китайского лимонника на берегу залива. Даже на склоне лет он оставался верен воровскому закону: жил скромно, спал в полглаза, пил не до пьяна, никому не доверял и зоны не боялся. Бывало в его жизни всякое, но раньше сам кровь он не проливал и к «мокрушникам» относился брезгливо. Молодые воры крови не чурались и даже гордились этим. Особенно щедро поливали ею землю-матушку во время «десятилетнего беспредела». Так Клим называл девяностые годы, когда многие воры, почуяв запах больших и очень больших денег, стали негласно вкладывать деньги в организацию банков и различных коммерческих структур. Часто создаваемые ими фирмы являлись лишь прикрытием, но даже это вызывало у Клима глубинный протест.

— Я вор! Вор, а не барыга! — любил повторять Клим. — Я был по жизни вором, вором и умру!

В юности Клим был свидетелем смерти Ворона — вора в законе, коронованного ещё «птенцами Керенского» .

Было это в колымских лагерях, в самое что ни на есть холодное время. Мороз тогда был градусов под пятьдесят — плевок замерзал на лету. По причине таких холодов, администрация лагеря отменила работы, и сидельцы коротали время в бараках за картами и пустопорожней болтовнёй. В бараке, где умирал Ворон, было тихо, как в морге. Никто не шутил, не рассказывал сальных анекдотов, даже разговаривали в полголоса, а курить, несмотря на мороз, выходили в тамбур. Ворон знал, что жить ему оставалось последние дни, может, часы, но в больничку идти отказался наотрез. Он лежал, одетый во всё чистое в своём углу, отгороженном от остальных пёстрым лоскутным одеялом. Рядом находились только те воры, которым Ворон доверял, как самому себе. Клим по молодости лет тогда не мог быть допущен в этот круг, поэтому тайком наблюдал за происходящим через щёлку между стеной и одеялом.

Перед смертью Ворону полегчало: он хлебнул крепко заваренного чая, выкурил последнюю «беломорину» и, вытянувшись на кровати, неожиданно закрыл глаза и захрипел.

Воры повскакивали с мест, но подойти к умирающему опасались. Ворон при жизни был крут, и всю зону держал в строгости, как велел воровской закон.

— Всё, хана! Отмучился! — прошептал Санька Валет — питерский вор, и тайком перекрестился. Но тут случилось то, чего не ожидал никто: коричневое веко старого вора дёрнулось, и в присутствующих упёрся пронзительный взгляд. Несколько секунд острый, как шило, взгляд, словно выискивая тайные грехи и грешки, пробежал по лицам воров, и лишь потом, затуманившись, скрылся под тонким, как пергамент, коричневым веком умирающего. Рука Ворона разжалась, и на пол барака упали его знаменитые чётки, искусно сделанные лагерными умельцами из вишнёвых косточек, неизвестно как попавшими на Колыму.

Ещё долго никто не решался подойти к мёртвому Ворону, и лишь под утро Знак — вор, которого все прочили на место Ворона, подобрал и спрятал в карман своего лагерного бушлата вишнёвые чётки.

Клим жестом отослал сиделку из комнаты и поманил к себе вошедшего в комнату Клеща.

— Через час смотаешься на «стрелку» вместо меня, — коротко без предисловий велел он подручному. — Надо «перетереть» с Парафином конкретно. Деловые на него жалуются — «беспредельничает». Всё, иди, и позови сиделку, что-то мне хреново!

Клещ молча вышел из комнаты, краем глаза уловив, как сиделка торопливо стала готовить шприц.

— Сдаёт Клим, — машинально отметил Клещ и зашагал к пристройке, в которой располагался гараж.

Водитель Клима, Федул, был из спортсменов. В юности Федул увлекался мотогонками и ему прочили место в сборной, пока будущая звезда российского мотоспорта не совершила в пьяном виде ДТП, в результате которого один пострадавший умер. Федулу зримо светил «пятерик», но благодаря хорошим характеристикам с прежнего места работы и нанятому тренером опытному адвокату, он получил три года «строгача» .

После возвращения из зоны Федул прямиком направился к Климу, и после непродолжительной беседы был принят в бригаду. Спустя месяц после того, как Клим навёл о нём справки, Федулу доверили поблёскивающий чёрным лаком новенький японский внедорожник. На этом напоминающем катафалк автомобиле Федул возил Клима на деловые встречи, когда необходимо было «держать фасон».

К удивлению Клеща, гараж был пуст, а Федул преспокойно дремал на самодельном лежаке.

— Где тачка? — строго спросил Клещ.

— В автосервисе. Я решил, пока шеф болеет, профилактику сделать. — массируя лицо ладонями, ответил не до конца проснувшийся Федул. — Да ты не беспокойся! Пацаны звонили, что всё на мази! Можно сегодня подъезжать.

— Подъехать-то можно. Вот только на чём? — хмыкнул Клещ и огляделся кругом.

В автосервис их подвёз один из охранников Клима на своей изрядно потрёпанной «Тойоте». В бывшем авиационном ангаре, приспособленном под автомастерскую, было необычно тихо. Всё вроде как всегда, но что-то Клещу не понравилось. Додумать эту мысль Клещ не успел, так как из ворот на джипе гордо выехал довольный Федул.

— Не машина, а ласточка! Пацаны всё сделали, как обещали, и, что особо приятно, точно в срок! — хвалился довольный Федул.

— Поехали, а то на «стрелку» опоздаем. — прервал его недовольный Клещ, которому не давало покоя нехорошее предчувствие. Когда выехали на бетонку, Клещ прикурил сигарету и, глядя на тлеющий табак, вдруг понял, что ему не понравилось в автосервисе: ангар был пуст. Кроме него и Федула в помещении никого не было.

— Стой! — приказал Клещ и Федул резко притормозил, но не остановился.

— Ты у кого тачку получал? — спросил побледневший бандит.

— Ни у кого. У нас с пацанами договорённость была, что, как только «ласточка» будет на ходу, они её с ключами в замке у самых ворот оставят.

— А «бабки»?

— Что «бабки»? — не понял водитель.

— Ты им за ремонт заранее забашлял?

— Да нет, пацаны свои в доску, сказали, что потом сочтёмся!

В это время почти беззвучно сработал часовой механизм, и шток надавил на клапан металлического сосуда, в котором под давлением был закачан нервно-паралитический газ.

— А почему твоих пацанов на работе не было? — продолжал допытываться Клещ.

— Не знаю, может, с похмелья выходной взяли. — оправдывался тугодум.

— Что всем трудовым коллективом сразу? — окрысился Клещ.

Еле уловимый чесночный запах распространился по салону автомобиля и Клещ, принюхиваясь, удивлённо покрутил головой в поисках источника запаха.

Если бы Клещ или Федул хотя бы один раз посетили занятия по гражданской обороны, то они бы знали, что, почувствовав подобный запах, надо было остановить машину и бежать от неё, куда глаза глядят, лишь бы подальше, потому что даже малая концентрация этого газа в воздухе приводит к нарушению дыхательного процесса, судорогам, поражению центральной нервной, отёку лёгких и закономерному финалу — остановке сердца.

Первым отключился Федул. Он внезапно навалился грудью на руль, и джип, резко вильнув влево, влетел в глубокий кювет, где и завалился на левый бок. У Клеща потемнело в глазах, и что-то больно сдавило грудь. Он попытался вздохнуть, но воздуха не было. Внезапно сильная судорога скрутила тело в позу эмбриона. За мгновенье до того, как сознание угасло, Клещ понял, что обмочился. Тело уже не подчинялось ему. Последнее, что он почувствовал, был чей-то леденящий взгляд.

Смерть деловито обошла джип и, прикоснувшись к водителю, привычно взяла человеческую жизнь. После чего Смерть какое-то время удивлённо вглядывалась в лицо пассажира джипа, пытаясь отыскать в нём сходство с кандидатом в покойники по имени Клим. Однако Клещ с отёчным и посиневшим от удушья лицом никак не походил на старого вора в законе. Смерть вздохнула, покачала надвинутым на глаза сиреневым капюшоном и без колебаний взяла ещё одну бандитскую жизнь.

Как и обещал Коху таинственный визитёр, назвавшийся Иваном Ивановичем, ликвидация организованной преступности, контролировавшей все сферы деятельности острова Сахалин, началась точно в срок, на высоком профессиональном уровне. А то, что первый блин вышел комом, так это согласно старинной русской традиции, а традиции, как водится, надо соблюдать!

 

Глава 4

Председатель был доволен: ему сообщили, что реализация плана по зачистке Сахалина началась удачно. Председатель был человеком действия, поэтому психологически комфортно себя он чувствовал, когда реализовывал очередной проект. Даже неудачи, которые иногда встречались на пути, не портили ему настроения, а наоборот, раззадоривали. Порой он ловил себя на мысли, что для него наиболее важно само действие, и лишь потом конечный результат.

Он научился получать удовольствие от жизни во всех её проявлениях. Каждое утро Председатель просыпался в хорошем настроении, зная, что новый день подарит ему один шанс для самореализации, а значит, и новые удовольствия.

Когда человеку не надо бороться за выживание и ежедневно думать о куске хлеба, он становится немножко сентиментальным и начинает радоваться простым вещам: наступившему солнечному утру, капельке росы, сверкающей драгоценным диамантом в лучах восходящего солнца, тёплому июньскому ливню, стучащего по керамической черепице увитого виноградом дома, тихому летнему вечеру, наполненному запахом резеды и ночной фиалки. И чем дольше жил Председатель по системе «всё возможно», тем больше ценил земные радости. Строго ограничивая себя в приёме пищи и соблюдая разработанную для него диету, он, тем не менее, был знатоком хорошей кухни и ценителем редких вин. В подвалах его римской резиденции находился огромный винный погреб, содержащий редкие коллекционные сорта вин.

Ещё в самом начале своей бизнес-карьеры, он истребил в себе «совковое» отношение к еде и напиткам, заключающееся в одной простой фразе «если бутылка открыта, то она должна быть выпита полностью, а закусывать необязательно». Он любил, когда в зал, наполненный живительной прохладой фонтана, сооружённого в виде огромного позолоченного лотоса, в блаженные минуты послеобеденного отдыха слуга подавал ему высокий бокал, на четверть наполненный золотистым напитком из винограда, собранного за полторы сотни лет до его рождения. Председатель делал маленький глоток вина и, прикрыв от удовольствия глаза, растирал языком по нëбу капли солнечного напитка. Больше он к бокалу не прикасался.

Так же он поступал и с приготовленными для него редкими блюдами. Искусные повара трудились часами, создавая кулинарные шедевры лишь для того, чтобы он, сев за обеденный стол, долго вдыхал ароматы блюд, любовался их цветовой гаммой, и в заключение изящной серебряной вилочкой отправил в рот крохотный кусочек.

— Обжорство — удел людей недалёких, — любил повторять Председатель. — Не надо съедать индейку целиком, чтобы оценить вкус и аромат её мяса. Достаточно одного крылышка!

Посуду Председатель предпочитал из серебра, зная о его бактерицидных свойствах, а из напитков отдавал предпочтение витаминным коктейлям, которые ему ежедневно продолжал готовить народный целитель Ли Хван.

Когда он перешагнул сорокапятилетний рубеж, то с удовлетворением отметил, что на него из зеркала смотрит поджарый мужчина с волевым лицом, без признаков усталости и старения, но главным было внутреннее ощущение силы и безграничного могущества.

— Для моих планов одной жизни явно маловато! — сказал он отражению в зеркале. Отражение улыбнулось в ответ и провело рукой по аккуратной причёске, в которой не было ни единого седого волоса.

На сорок пятый день рождения он вновь скрылся от всех знакомых и подчинённых, улетев в Китай, где полностью отдался в руки китайских эскулапов. Он многое слышал о чудесах древнекитайской медицины, но то, что с ним сделали низкорослые люди в белых халатах, превзошло все его ожидания.

Клиника, в которой он остановился, меньше всего напоминала больничное учреждение. Скорее это был загородный дом с множеством комфортабельных комнат и процедурных кабинетов. В многочисленных фойе были развешены старинные литографии, а по углам расставлены уникальные керамические вазы эпохи Цинь. Пациентов было мало, клиника была элитная, и месячный курс оздоровительных процедур стоил до неприличия дорого.

В течение всего периода лечения он снисходительно относился к бесконечным процедурам, включавшим в себя массаж, иглоукалывание, очищение кишечника, снижение веса, дыхательную гимнастику и ежедневную чайную церемонию, в ходе которой присутствующие пили только свежезаваренный по старинным рецептам зелёный чай. Чай имел незнакомый аромат и странный, но не вызывающий отвращения, привкус. Через две недели к процедурам добавилась китайская гимнастика, аромотерапия и грязелечение.

Ровно через месяц после его прибытия в клинику, к нему в номер зашла молоденькая китаянка, которая сносно изъяснялась на английском, и с улыбкой сообщила ему, что весь персонал клиники поздравляет его с завершением лечебного курса, и надеется, что их скромный труд принесёт уважаемому клиенту не только здоровье, но и долголетие. Председатель поблагодарил китаянку и разочарованно подумал, что все рассказы о чудесах китайской медицины — чистой воды пиар. Чувствовал он себя бодро, но ожидаемых разительных перемен в организме, по его мнению, не произошло.

Но он ошибался: перемены в организме обозначились уже во время перелёта. Сидя в кресле своего комфортабельного авиалайнера, он вдруг понял, что перепады давления при взлёте и посадке, которые он раньше переносил довольно болезненно, теперь его не волнуют, а многочасовой перелёт из Китая в Рим его практически не утомил.

Следующее приятное открытие он сделал в постели. Председатель любил, чтобы вечер каждого дня заканчивался для него маленьким сюрпризом. Поэтому его домоправительница — молчаливая индианка с загадочным взглядом чёрных глаз, железной рукой державшая штат многочисленной обслуги, тонко чувствуя настроение хозяина, каждый вечер готовила для него очередную девушку. Председатель в глубине души предпочитал восточных женщин, но в этот вечер на пороге спальни его с поклоном встретила улыбчивая креолка.

…К полуночи девушка стала умолять о пощаде, при этом она не скрывала своего восхищения его мужской силой. Председатель, чувствуя неутолённую страсть, шлёпнул девушку по смуглой аккуратной попке и приказал ей привести свою подружку. Девушка, покачиваясь от усталости, вышла из спальни, и пока Председатель принимал душ, её место заняла Саманта — латинос, горячая, как необъезженная молодая кобылка. Ноздри у Саманты трепетали в предвкушении своей порции сладострастия, и сама она подрагивала от нетерпения, словно готовилась не к любовным утехам, а к горячей схватке.

Председатель более чем оправдал её ожидания, и когда на горизонте забрезжил рассвет, обессиленная, но довольная Саманта уснула на его груди.

Утром Председатель с удовольствием отметил, что после короткого освежающего сна он чувствовал себя превосходно, словно и не было бурной ночи. Через пару дней он понял, что не чувствует никакого внутреннего дискомфорта, из тела полностью исчезли какие-либо болезненные ощущения. Переполнявшая его энергия требовала выхода, поэтому тело с удовольствием отзывалась на физические нагрузки, после которых Председатель весь день находился в радостном приподнятом настроении, какое бывает у человека накануне большого праздника.

Последнее, что сделал Председатель — выбросил в пруд с декоративными рыбками очки в золотой оправе, которыми уже год, как пользовался при чтении. Зрение восстановилось, и в очках он больше не нуждался. Это был символический жест: вместе с ненужными очками Председатель отбрасывал от себя ненужные сомнения. Его обновлённые душа и тело начинали новую жизнь.

Чувствуя себя всемогущим, он развил бурную деятельность по всем направлениям и даже поднял старые неосуществлённые проекты. Среди вороха бумаг, хранивших на листах намётки его глобальных замыслов, ему попался на глаза порядком подзабытый проект под названием «Вечность». Он с интересом полистал проект и с удивлением отметил, что начатый им несколько лет назад научный эксперимент продолжается.

Сгорая от нетерпения, он срочно вызвал к себе руководителя проекта. Руководил проектом сербский учёный Владко Войкович — лауреат Нобелевской премии. Результаты его работ повергали учёных всего мира в изумление, и в научных кругах полушутя говорили, что Владко продал душу дьяволу и теперь дьявол служит ему в качестве младшего научного сотрудника.

— Я мог бы и дальше заниматься научными изысканиями, направленными на поиск эликсира бессмертия, получая за это огромную зарплату и обнадёживая Вас получением положительного результата в ближайшие годы, — устало произнёс учёный. — Однако я вижу, что поиски рано или поздно заведут нас в тупик. Поймите, что невозможно быть сильней господа-бога! Если в организме заложен механизм старения, то мы его не можем выключить. Старость заложена в каждом из нас ещё в утробе матери, на генном уровне.

— Значит, всё зря? — с досадой спросил Председатель, жалея о напрасно потраченном времени.

— Я бы так не сказал, — оживился Войкович. — За время исследований мы наработали массу полезного материала. Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что если мы не можем выключить механизм старения, то в наших силах отсрочить его включение. Я предлагаю переориентировать работу на создания эликсира долголетия. В сочетании со здоровым образом жизни и уменьшением воздействия на организм вредных факторов, этот препарат может продлить активный жизненный цикл до ста двадцати — ста тридцати лет.

— Для меня это недостаточный срок, но я согласен и на сто тридцать! — улыбнулся Председатель. — Отныне я буду лично курировать Ваш проект. Подготовьте план работ по новому направлению и представьте мне на утверждение список необходимого оборудования и материалов. Если необходимо расширить штат лаборатории — я не против. Кандидатов на новые должности можете подбирать по своему усмотрению. И поторопитесь! Я собираюсь долго жить, но не собираюсь долго ждать!

По большому счету он мог быть доволен собой: организация, которую он создал, не имела аналогов, и являлась, по сути, Мировым Правительством. Завистники назвали её «Клубом Избранных». Он не протестовал, ему понравилось это название.

— Да я избранный! — сказал он сам себе, — и этим горжусь!

Через десять лет в членах Клуба состояли двенадцать самых могущественных людей мира. — Это мои двенадцать апостолов! — шутил Председатель. — Вот только кто я сам — тринадцатый апостол, или тот, к кому апостолы пришли? И тут же мысленно себя одёргивал: «Не богохульствуй»!

Когда приходила его очередь руководить Клубом, он, как и было принято в организации, ровно на месяц улетал в Рим, где к услугам каждого члена Клуба, на время исполнения обязанностей председателя, была специально создана резиденция, оборудованная по последнему слову техники.

Вновь заступивший на дежурство председатель имел практически неограниченные права. Он мог единолично принимать решения по вопросам войны и мира, если боевые действия не выходили за рамки одного региона, объявлять «Большой сбор», если требовала ситуация в мире, отбирать новых кандидатов для посвящения в Клуб Избранных и проводить голосование по выбранной кандидатуре, утверждать принятые на кворуме решения, невзирая на затраты и потери, проводить срочную корректировку мировой политики, не дожидаясь очередного сбора членов Клуба. Единственное, чего не мог единолично решать очередной председатель, так это отменять решение предыдущего главы Клуба. Для этого требовалось присутствие всех членов Клуба.

Каждый вновь заступивший председатель, чтобы избежать неразберихи, во время дежурства пользовался псевдонимом, и только основатель «Клуба Избранных» все двенадцать месяцев в году мог позволить себе именоваться не иначе, как Председателем с большой буквы. Вскоре он забыл своё истинное имя, как и многое другое, что связывало его с обыкновенными людьми. С каждым днём он всё больше и больше отдалялся от человечества. С каждым днём в его душе становилось всё меньше и меньше эмоций и всё чаше в минуты пробуждения, глядя на огромную потолочную фреску с библейским сюжетом, он говорил себе: «Я всемогущ»! — и тёплая всепоглощающая волна потаённой радости наполняла его тело.

Однажды во время его дежурства случилось сильное землетрясение, и столица одного из государств латинской Америки сильно пострадала. Через банки этого тропического государства проходили тайные финансовые операции, которые являлись важной составляющей одного амбициозного проекта. Проект не носил глобального характера, но был создан Председателем с дальним прицелом. Поэтому он активно включился в ликвидацию последствий землетрясения и привлёк к этому большие человеческие ресурсы и ещё большие финансы.

Ровно через две недели город мог возобновить работу основных городских структур, среди которых была так необходимая ему банковская система. Председатель радостно потирал руки, но спустя три недели с огорчением узнал, что правительство разворовало большую часть финансов, направленных в страну для ликвидации стихийного бедствия, а само население, погоревав положенный срок и похоронив усопших, со скорбным видом продолжало проедать гуманитарную помощь и лениво поглядывать из-под ладони в небо, проверяя, не летит ли очередной грузовой лайнер с порцией подарков бедствующему населению.

Горы отходов и развалины домов продолжали «украшать» улицы некогда ослепительно красивого курортного города, но никто их разбором не занимался, видимо, ожидая очередного всемирного десанта, который будет спасать их страну от гуманитарной катастрофы. В бешенстве Председатель вызвал директора «Бюро по планированию и проведению тайных операций» и приказал ему открытым текстом сменить руководство этой латиноамериканской страны.

Директор подключил в экстренном режиме лучших аналитиков, сотрудников «Лаборатории случайного поиска», активизировал законсервированные явки и густо нашпиговал небольшое государство агентурой. Через месяц в стране произошёл военный переворот, который сместил президента страны вместе с его коррумпированным правительством, поставив во главе государства военную хунту. Переворот возглавил и осуществил тридцатитрёхлетний полковник генерального штаба. Председатель не стал объявлять «Большой сбора» и единолично принял решение поставить полковника во главе этого небольшого латиноамериканского государства.

— Я не справлюсь! — отказывался полковник в беседе с опытным переговорщиком из «Бюро», который представился как доверенное лицо некой влиятельной финансовой группы, заинтересованной в нормальном функционировании экономики его страны.

— Справишься! — убеждал его переговорщик. — Тридцать три года — это возраст Христа. Самое время сотворить что-нибудь этакое! Например, взять и поднять из руин целое государство и вывести его лет через десять в число первых стран латинской Америки по валовому доходу. Соглашайтесь! Если не вдаваться в подробности — это не сложней, чем спланировать армейскую операцию. Главное — верить в успех предприятия. В выборе методов и средств можете не стесняться. Международные организации, прибывающие в вашу страну, будут видеть только то, что Вы сочтёте нужным им показать, и поверьте, ни одна самая «жёлтая» газетёнка не посмеет повысить против Вас свой голос. Если Вы откажетесь, то власть вновь захватят коррупционеры, и пролитая кровь ваших соотечественников окажется напрасной. Поверьте! Это очень увлекательно — выступать в роли творца, а мына первых порах Вам активно поможем!

Полковник согласился, и первым же Указом ввёл в стране чрезвычайное положение. Страна превратилась в военный, хорошо организованный лагерь. Солдатам в дополнении к стрелковому оружию роздали резиновые палки, которые они каждое утро активно применяли к обленившимся и опустившимся на социальное дно жителям разрушенной столицы. Людей сгоняли в рабочие отряды и марш, марш, вперёд на разборку завалов и уборку улиц.

Дело пошло быстрее, когда Глава хунты вторым Указом на время действия чрезвычайного положения узаконил деятельность военно-полевых судов, юрисдикция которых распространялась и на гражданское население. Несколько публичных казней саботажников и уклонистов, пытавшихся избежать всеобщей трудовой повинности, резко подняли в народных массах уровень национального самосознания.

Полковнику удалось на штыках удержать страну от гражданской войны и разорения. Военные патрули казнили мародёров и уголовников без суда и следствия прямо на месте преступления. На продукты и товары первой необходимости были введены карточки, но иметь их мог только работающий гражданин, исключение составляли старики и дети. Подросток, достигший четырнадцати лет, обязан был зарегистрироваться на бирже труда для последующего исполнения всеобщей трудовой повинности.

Такие жёсткие меры активизировали работу по восстановлению страны и позволили избежать гуманитарной катастрофы.

Третьим Указом Глава хунты объявил национализацию медных и вольфрамовых рудников. Прежние хозяева рудников редко появлялись в родной стране, предпочитая прожигать жизнь в многочисленных казино Лас-Вегаса. Ни о какой модернизации производственных мощностей не велось и речи, поэтому добыча меди и вольфрама в стране находились в упадке. После национализации рудников, в страну зачастили представители крупнейших иностранных фирм, заинтересованных в создании концессии .

Концессия была создана, и благодаря притоку иностранного капитала в стране началось возрождение горнодобывающей и создание тяжёлой промышленности.

Через год столица была восстановлена и предстала перед иностранными гостями во всём блеске, поражая современной архитектурой, первозданной чистотой и небывалым уровнем сервиса.

Через три года построенные иностранными компаниями вольфрамовые и медеплавильные заводы выдали первую продукцию.

Через пять лет полковник распустил военную хунту, объявил о создании парламентской республики и провёл первые демократические выборы в двухпалатный парламент. После проведения выборов многопартийный парламент провозгласил полковника спасителем Отечества и единогласно избрал его Главой государства.

Как и планировал Председатель, через десять лет бывшая «банановая республика» выбилась в десятку наиболее перспективных развивающихся стран третьего мира. Да и сами Избранные внакладе не остались!

О том, сколько за эти десять лет во имя торжества демократии и справедливости было пролито крови и загублено человеческих жизней, не знал никто, а кто знал, тот помалкивал.

Верно, говорят: молчание — золото!

 

Глава 5

С приходом на среднерусскую возвышенность короткого «бабьего лета» нет-нет, да и выпадет денёк, когда маленькие российские городки и огромные мегаполисы, словно устав от повседневных забот, вдруг замрут, зачарованные игрой осенних красок, вздохнут полной грудью пряный запах опавшей листвы, приправленный горьковатой ностальгической ноткой осенних костров, да так и останутся на весь день грустными и неспешными.

Один из таких дней ознаменовался приходом необычного для большого города тихого сентябрьского утра, которое нежно окутало кисеёй тумана никогда не спящие улицы столицы. В утренней тишине, изредка нарушаемой лишь звуками автомобильных клаксонов, не было ни одной тревожной нотки, которая могла бы насторожить владельца крупной строительной фирмы Олега Муравьёва. Сам Муравьёв, которого подчинённые за небольшой рост, округлые формы и плотное телосложение называли не иначе как Жёлудем, в этот утренний час, попивая свежезаваренный чай, находился в хорошем расположении духа. Чай господин Муравьёв всегда пил с заварными пирожными, к которым с детства питал слабость. На его любимом бокале красовалась жизнеутверждающая надпись — «Счастье — есть»! Недоброжелатели поговаривали, что это и есть жизненное кредо господина Муравьёва, но глава фирмы на такие мелочи внимания не обращал.

В тот момент, когда он доедал третий эклер, в дверь кабинета робко постучался начальник юридического отдела Желтухин. Муравьёв проглотил сдобный кусочек и, как опытный руководитель, по виноватому лицу юриста определил, что подчинённый явился к нему с недобрыми вестями.

— Говори! — коротко повелел Жёлудь и прожёг подчинённого взглядом.

Худосочный Желтухин нерешительно пожевал губами и, как бы заранее выпрашивая индульгенцию, тяжело вздохнул.

— Не тяни кота за яйца! — приказал Жёлудь и вытер салфеткой жирные от крема губы.

— Этого нельзя было предусмотреть! — драматично начал Желтухин. — В моей практике такое впервые! Да и не только в моей, в юридической практике такого прецедента не было.

— Судя по невнятному и длинному предисловию, мы вляпались во что-то серьёзное. Скажи коротко и по-русски, во что именно.

— Застройка жилого комплекса «Новые Черёмушки» проведена на чужой территории! — выдал Желтухин на одном дыхании.

— Бред! Не ты ли мне лично показывал разрешение на проведение строительных работ.

— Я! Видите ли, вопрос ставится не насчёт земли…. Мы вторглись в воздушное пространство, которое отдано мэрией частному лицу в аренду на девяносто девять лет. Я проверял — всё законно!

— Ты хочешь сказать, что какой-то пройдоха купил в районе наших новостроек воздух?

— Не воздух, а воздушное пространство, которое мы нарушаем своими высотными домами, начиная с десятого этажа, а в остальном Вы правы.

— Ты когда в мою дверь скрёбся, как выйти из этого положения, знал?

— Не то, чтобы знал.… Есть два пути, но оба для нас неприемлемы: изменение проекта застройки до высоты десятого этажа, что нереально, или согласиться с требованиями, изложенными в исковом заявлении.

— И кто это у нас такой ушлый?

— Иск подан от имени владельца рекламной компании «Высь» господина Перепёлкина. Личность малоизвестная, среди серьёзных игроков на бирже жилья раньше не светился. Рекламным бизнесом занимается более года, причём успешно.

— Желтухин, а ты раньше не мог вычислить этого Перепёлкина?

— Не мог! Я же говорил, что в юридической практике раньше этого не было. Мы действовали по проверенной схеме.… Да и не мы одни, наши конкуренты тоже вляпались.

— Кто именно?

— Строительная фирма «Алые паруса» господина Байстрыкина, и фирма «Стройжилсервис» господина Горшенина. Они тоже в прострации, поэтому предлагают действовать единым фронтом.

— Хм! А что этот Перепёлкин от нас требует?

— Он требует сноса незаконно возведённых на его территории строений.

— То есть, начиная с десятого этажа, мы всё должны обрушить?

— Получается что так!

— Ты представляешь сумму ущерба?

— Не совсем, но догадываюсь, что крупная…

— Крупная? Да если вся наша фирма будет работать без зарплаты двести лет, то и тогда мы ущерб не покроем! Всё, Желтухин! Считай, что ты и твои подчинённые покойники. Я весь ваш юридический отдел отдам на съеденье инвесторам, а то, что останется, продам на органы, чтобы хоть как-то ваш ляпсус компенсировать. Иди и постарайся умереть достойно, можешь сделать степлером себе харакири.

— Олег Иванович…! — взмолился юрист.

— Что? Что Олег Иванович? — взорвался Жёлудь. — Тебя и твою команду убить мало! Вы всю фирму под монастырь подвели! У нас квартиры уже распроданы, что я людям скажу? Кстати, почему нас Мэрия не уведомила, что продала воздушное пространство над нашим жилым комплексом?

— Они не обязаны этого делать. Я думаю, что они тоже с этим столкнулись впервые и не всё предусмотрели.

— Ладно, иди, и советую немедленно устроить в отделе мозговой штурм. Как-то надо выбираться из этого дерьма!

После ухода Желтухина Муравьёв позвонил своему давнему конкуренту Байстрыкину.

— Приветствую Вас, Борис Алексеевич! — наиграно бодрым тоном начал Муравьёв.

— Привет, Жёлудь! — бесцеремонно ответил конкурент. Муравьёв поморщился, он не любил такого панибратского обращения. — Хочешь выразить соболезнования или позлорадствовать?

— Да что ты, Борис Алексеевич! Какое злорадство? Сами в таком же положении. Думал с тобой посоветоваться, может, твои стряпчие какой-то выход нашли.

— Мои пока что головы ломают. Я как вчера вечером узнал, так их до сих пор из кабинетов не выпускаю. Знаешь, я где-то в глубине души восхищаюсь этим прощелыгой! Как его там…?

— Перепёлкин!

— Да Перепёлкин. Ведь невелика птица, а как нас обставил!

— Борис Алексеевич, ты Горшенину звонил?

— Звонил, да что толку! К телефону не подходит, секретарша говорит, что увезли в больницу с сердечным приступом. Я вот что думаю: ведь то, что Перепёлкин указал в исковом заявлении — это туфта! Ну не будет же он, в самом деле, требовать, чтобы мы готовые здания сносили, нелогично это. Ему от того, что мы обрушим десяток-другой этажей, никакого навара. Я предлагаю всем вместе встретиться с ним и поговорить без свидетелей. Надо узнать, чего он хочет на самом деле. Ведь не зря он эту бодягу с покупкой воздуха развёл! Парень работает на перспективу.

— Согласен, Боря! У меня прямо от сердца отлегло, а то кого ни спрошу — глаза таращат и что-то невнятное мычат.

Переговорам предшествовал длительный период согласования, в ходе которого юристы строительных фирм и юридический отдел рекламного агентства «Высь» активно «бодались» между собой, выверяя каждую фразу, каждое слово мирового соглашения. Да и сами переговоры были нелёгкими. Камнем преткновения, конечно, стал вопрос «отступных». Перепёлкин запросил 50 % от рыночной стоимости квадратного метра. Судя по тому, что основная часть построенных зданий находилась в пространстве, которое являлось собственностью Перепёлкина, то застройщикам предстояло выкупить 90 % уже возведённого строения. Разумеется, на такие грабительские условия застройщики согласиться не могли, но это была территория Перепёлкина, и они, скрипнув зубами и помянув про себя Перепёлкину маму, продолжали искать компромисс. Сошлись на том, что фирмы застройщиков выплачивают Перепёлкину 50 % себестоимости каждого квадратного метра, попавшего в зону его юрисдикции, и гарантируют место в совете директоров фирмы «Алые паруса».

Перед подписанием мирового соглашения Перепёлкин вдруг взял паузу, и после недолгих раздумий выдвинул новое предложение: он отказывается от наличных денег и от места в совете директоров в обмен на уже возведённый жилой тридцатиэтажный дом. Точнее, не дом, а целый жилой комплекс, который по проектной документации проходил под названием «Ворота в рай». Название небоскрёб получил за необычную архитектуру: дом представлял две независимые друг от друга тридцатиэтажные колоны, без каких-либо архитектурных излишеств, соединённые между собой в районе тридцатого этажа арочным переходом. Издалека дом смотрелся, как огромные арочные ворота, через которые надо обязательно пройти, чтобы попасть в белокаменную и златоглавую столицу нашей Родины.

Ответчики посчитали и не согласились: «Маловато будет! «Ворота в рай» дороже стоят»! Тогда Перепёлкин предложил им выкупить 50 % принадлежавшего ему воздушного пространства над новостройками, вернее, над пустырём, где в дальнейшем планировалось строительство экологически чистого жилого комплекса «Заповедная падь». Муравьёв и Байстрыкин согласились сразу, а представитель «Стройжилсервиса» взял тайм-аут и отъехал для консультаций с болеющим шефом. Через день Горшенин дал положительный ответ, и мировое соглашение было подписано.

На бумаге не успели просохнуть чернила, а Саша Перепёлкин из заурядного бизнесмена средней руки превратился в долларового миллионера. Через «Ворота в рай» Александр вошёл в большой бизнес с гордо поднятой головой и неясными перспективами.

В декабре журнал «Большие деньги» назвал господина Перепёлкина бизнесменом года, и его сияющая физиономия украсила обложку декабрьского номера.

В канун Нового года Зиновий Моисеевич Гольбрахт, откушав фаршированной рыбы и находясь в приподнятом расположении духа, скинул с коротеньких ног на пол поношенные домашние тапочки и удобно устроился на любимом диване. Диван жалобно скрипнул стальными пружинами, но не разжалобил хозяина. Зиновий Моисеевич по характеру был до скупости бережлив и поэтому не собирался тратиться на новую мебель.

— Софа! Софочка! Я таки хочу тебя видеть! — неожиданно громко позвал Гольбрахт жену, которая в это время на кухне мыла оставшуюся после ужина посуду. София Гольбрахт вытерла полотенцем руки, и не спеша двинулась на зов мужа.

— Софочка, ты только погляди! — потрясая последним номером журнала, восклицал, приподнявшийся с дивана глава небольшого семейства. София молча взяла журнал и уставилась на обложку.

— Видишь? — напирал Гольбрахт.

— Таки что я здесь должна видеть? — упорствовала женщина, недовольная тем, что её оторвали от домашних дел.

— Ну, как же, это же мой клиент — бизнесмен года Александр Перепёлкин! А кто ему в этом помог? Гольбрахт помог, потому, что Гольбрахт — это голова, это, можно сказать, выдающаяся личность! — почему-то в третьем лице хвалил себя Зиновий.

София молча вернула мужу журнал и удалилась на кухню. Выдающаяся личность вздохнула и вновь легла на диван. Зиновий Моисеевич не был тщеславным, но порой доброе слово и кошке приятно.

 

Глава 6

Вот уже два месяца, как я живу и работаю во Владивостоке. Кажется, вчера меня вызвало руководство ЗГС, ознакомило с документацией по операции «Горностай» и дало добро на вылет на Дальний восток. За два месяца я изрядно примелькался, поэтому местная администрации и криминал уже не косились на меня с плохо скрываемым подозрением. За это время я сумел убедить окружающих в своих откровенно корыстных помыслах, поэтому никто не пытался разглядеть во мне агента, работающего под прикрытием, поэтому и не пытались меня устранить.

Для всех я был выскочкой, которого природа вместо совести наградила наглостью, а наглость, как говориться — второе счастье, поэтому я активно пытался реализовать свои корыстные побуждения, вклинившись в стройную криминальную систему добычи и сбыта морепродуктов. Я старался, как мог: лебезил перед уголовными авторитетами, заискивал перед чиновниками, давал взятки работникам администрации города и при этом продолжал, как борзая, «тянуть носом воздух». Мне необходима была хотя бы ниточка, хотя бы малейшая зацепка, и однажды она нежданно-негаданно появилась.

В своей работе я никогда не пренебрегал никакими источниками информации, будь то сплетня, переданная по «сарафанному радио», или газетная «утка». Если разобраться, то источником возникновения сплетен являются зависть и элементарный недостаток информации, который граждане компенсируют за счёт собственной фантазии. Так или иначе, но сплетни на пустом месте не рождаются, и пренебрегать ими не стоит.

Как-то раз, задабривая очередного работника администрации, с целью облегчения развития своего рыбного бизнеса, я услышал от него очень странную фразу: «Вам так сильно хочется умереть»?

— Не понял! — встрепенулся я. — Мне никто не угрожает и убить меня не пытается.

— Это пока не пытаются, — ответил чиновник, наливая под горячее рюмку холодной водки. — Пока ты не при делах и никому не мешаешь, тебя никто устранять и не собирается, а вот обогатишься, начнёшь вести свою политику, сразу кому-нибудь дорогу перейдёшь.

— Да не собираюсь я никому становиться на пути! — возмутился я. — Что у нас, коммунальная квартира, чтобы скандалить, кому туалет мыть? У них свой бизнес, у меня свой, и никто никому не мешает. Рынки сбыта не все освоены, а океан прокормит тысячи таких городов, как Владик.

— Это только кажется, — спокойно возразил чиновник и до конца вечера подробно поведал об отстреле питерской команды конкурента, решившего подмять под себя местных криминальных воротил, кончине какого-то Гроша и известного на Сахалине бандита по кличке Клещ, и ещё много чего, что свидетельствовало о начале гангстерских войн за передел сфер влияния.

— Всё это уже было не один раз, и для обывателя это в порядке вещей. — заключил чиновник. — Я бы не придавал этим событиям особого значения, если бы не масштаб предполагаемых «разборок», и не персоналии, на которых началась охота в прямом смысле слова.

— И каков масштаб? — равнодушным голосом поинтересовался я.

— Масштаб впечатляет! — так же спокойно произнёс чиновник и бросил салфетку на стол. — По той информации, что я располагаю, драка будет идти не за акваторию порта и не за рыболовецкий флот. Кому-то очень нужен весь остров с его инфраструктурой, портом, рыболовецким флотом и всеми его жителями.

— Как это весь остров? — не понял я. — А раньше, что, Сахалин был свободной от криминала зоной?

— Нет, конечно, — согласился чиновник и принялся за десерт. — Раньше остров был поделён между восьмью крупными криминальными группировками. Они, конечно, оказывали в той или иной степени влияние на жизнь островитян, но открыто во власть не лезли, предпочитая действовать через подставных лиц. Сейчас кто-то сильный и дерзкий начал войну против этих восьми авторитетов, а ведь это люди, обладающие миллионами долларов, у некоторых из них, по слухам, состояние перевалило за миллиард. Чтобы воевать с ними, надо быть или безумным или сильнее их, вместе взятых. Вы знаете такого человека? Лично я о таком не слышал. Осилить организованную преступность под силу только государству, и то если оно этого очень захочет.

— Вы хотите сказать, что в игру за Сахалин включилась некая третья сила, которой под силу конкурировать с государством?

— Рад, что Вы меня поняли.

— То есть Вы мне рекомендуете найти другое место для развития частного бизнеса.

— Дело ваше, но я бы на вашем месте переждал полгодика. Смерть Клеща подтверждение тому, что началась вторая часть «марлезонского балета». Посудите сами, кому нужен уголовник Клещ, который сам ничего не решал. Все бразды правления на острове были и есть в руках Клима — воровского авторитета. Вот против него, по всей вероятности, и был направлен удар, а Клещ случайно попал под раздачу. Значит, тот, кто «заказал» Клима, на этом не успокоится. Тот, кто всё это спланировал — не просто профессионал. Здесь чувствуется школа! Судите сами: одним ударом обезглавливается вся бандитская верхушка, ломается система незаконного изъятия из государственного оборота материальных ценностей. Начинается неразбериха, в ходе которой легко натравить оставшихся воровских авторитетов друг на друга. В результате они перебьют друг друга, и к власти на острове придёт неизвестная нам третья сила.

— А может, Вы усложняете? И это государство наконец-то объявило войну организованной преступности. Схема, о которой Вы мне поведали, в девяностые годы успешно была обкатана в крупных российских городах.

— Ну, если быть до конца точными, то война с оргпреступностью и не прекращалась! — усмехнулся гость. — А то, что это не происки наших «силовиков», я знаю точно. К тому же на острове как-то не ко времени активизировалась работа различных международных гуманитарных организаций — верный признак того, что идёт активный сбор информации.

Закончив с десертом, гость вежливо поблагодарил за ужин и покинул ресторан. Я же ещё долго в одиночестве, под терпеливым наблюдением официанта, продолжал ковырять вилкой в тарелке с овощным гарниром. То, что не дано было понять чиновнику из администрации, мне было ясно, как божий день. Уж я-то точно знал, что это за рвущаяся к власти третья сила. То, в чём меня так долго и безуспешно пытался убедить доцент Терентьев, на глазах обретало реальные черты. Кукловоды показались из тени. Они щёлкнули пальцами, и их верные марионетки привычно заплясали на ниточках.

Жаль только, что это не было простым ярмарочным представлением. Во всемирном балагане начиналась пляска Смерти.

«По крайней мере, теперь мне известно направление главного удара, — подумал я. — Можно известить Центр…»

— Желаете рассчитаться? — прервал мои размышления официант, у которого кончился запас терпения.

— А что, пришло время платить по счетам? — через силу пошутил я.

— Самое время! — заверил меня халдей. — Закрываемся.

Сам не знаю почему, но на Сахалин я решил добираться морским путём. Что-то подсказывало мне, что надо взять билет на пароход. Доверившись шестому чувству, я поднялся на борт морского лайнера «Советский Союз», который до 1945-го года носил неблагозвучное имя бесноватого фюрера. Плаванье обещало быть комфортным: вождь Третьего рейха не любил морской качки, поэтому палубы были снабжены гироскопами, позволявшими при любой волне сохранять горизонтальное положение. Запершись в каюте, я пытался осмыслить полученную информацию и наметить хоть какой-нибудь план действий, но исходных данных не хватало, и я понял, что придётся действовать по обстановке.

Утром следующего дня я решил развеяться, и в ознакомительных целях отправился бродить по судну. Лайнер оказался огромным. Меня поразило количество лесенок, переходов, коридоров, служебных и технических помещений. На одной из палуб располагался бассейн. Сейчас этим никого не удивишь, но по меркам того времени, когда лайнер впервые коснулся килем морской волны, наличие на корабле бассейна было чем-то из области фантастики.

На верхней палубе я заметил молодую женщину, которая, закрыв глаза, подставляла лицо лёгкому утреннему бризу. Миловидное лицо незнакомки обрамляли коротко стриженые волосы, а ладную спортивную фигурку не могло испортить старомодное платье в крупный синий горошек, подол которого постоянно задирал ветер-озорник. Я мог бы пройти мимо (мало ли на моём пути встречалось миловидных девушек с хорошей фигуркой!), но почему-то не прошёл.

— Любуетесь морскими красотами или ищете на горизонте бригантину с алыми парусами? — невинно поинтересовался я и облокотился на фальшборт рядом с новоявленной Ассоль.

Незнакомка распахнула ресницы и уставилась на меня зелёными, как молодая трава, глазами. От этого взгляда желание заигрывать у меня сразу поубавилось. Это был взгляд умной и опытной женщины, в котором не было ни малейшего намёка на романтическую натуру.

«Да, кажется, с Ассоль я поторопился!» — мысленно сказал я сам себе, и уже собрался под удобным предлогом ретироваться, как вдруг женщина улыбнулась, и лицо у неё стало добрым, и каким-то домашним.

— Алые паруса в Татарском проливе? Вы ничего не путаете?

— Путаю, причём сознательно! — вздохнул я и принял покаянный вид. — Иначе как я узнаю Ваше имя?

— А зачем Вам оно? — рассмеялась собеседница. — Вы решили на судне провести перепись населения?

— Почти, но кроме вашего имени, я не против записать ещё и номер вашего телефона?

— Зачем?

— Чтобы когда меня будет укачивать, я мог позвонить хоть кому-то на этом судне и попросить помощи.

— А я значит, должна прийти к Вам в каюту, положить ладонь на ваш разгорячённый лоб и нежно сказать: «Милый, потерпи»? — неожиданно включилась в игру зеленоглазая бестия.

— Я и не рассчитывал на такое понимание. Особенно меня впечатлила концовка вашей фразы!

— Должна Вас разочаровать: ничего этого не будет.

— Чего этого?

— Не будет ни качки, ни вашей морской болезни, ни моей трогательной заботы о больном юноше.

— Ну, насчёт юноши Вы погорячились, а вот насчёт остального это ещё спорно!

— Прибываем! — ответила незнакомка и, улыбнувшись напоследок, скрылась в своей каюте.

На горизонте действительно показалась полоска земли. Впереди был остров Сахалин.

* * *

Может, виной всему подводное течение, или проплывавший мимо океанский лайнер, но покоившийся на песчаном дне «Трапезунд» неожиданно качнулся и ещё сильнее лёг на левый борт. В рубке, заполненной поднявшейся со дна зеленоватой мутью, раскинув руки, мерно покачивался мёртвый Скобарь. Словно почувствовав проплывающего над ним знакомого, повернулся Скобарь простреленной грудью вверх и, запрокинув объеденное рыбами лицо, уставился невидящим взглядом в расщеплённый пулями потолок рубки. Рот мертвеца был широко открыт, словно пытался докричаться до живых о своей безвременной кончине и о выпавшей ему горькой доле. Да только зря! Океан надёжно хранит свои тайны, да и чужие тоже!

 

Глава 7

Нежарким летним вечером в подъезд сталинской высотки деловито вошёл желчного вида мужчина. Одет он был в серые изрядно помятые брюки и такую же серую с коротким рукавом рубашку. Мужчина ничем бы не выделялся из общей массы вечно спешащих москвичей, если бы не старый потёртый кожаный портфель, который в годы хрущёвской оттепели шутливо называли «мечтой бюрократа».

Незнакомец на лифте поднялся на тринадцатый этаж, остановился перед дверью с табличкой «ООО Консул» и после короткого раздумья нажал на кнопку звонка. Через минуту дверь открылась, и на пороге показался спортивного вида молодой человек, накаченную грудь которого обтягивала белая футболка с легкомысленной надписью «Забей на кризис! Езжай в Сочи!».

— Слушаю Вас, — ровным голосом произнёс завсегдатай фитнес-клубов и, сделав вид, что поправляет выбившуюся сзади из брюк футболку, коснулся рукояти засунутого за пояс брюк пистолета.

— Мне рекомендовали обратиться в вашу фирму в случае экстренной необходимости в получении визы. Это возможно?

— Простите, но визу выдаёт посольство, а мы лишь оказываем помощь по сбору и оформлению документов. Должен Вас предупредить, что наши услуги стоят дорого.

— Цена не имеет значения, — ответил мужчина условленной фразой, и молодой человек, облегчённо вздохнув, отпустив рукоять пистолета.

— Штольц, — представился гость, как только перешагнул порог квартиры.

— Крамер, — произнёс вышедший из соседней комнаты начальник регионального отдела Центральной зоны, который внешним видом напоминал зубрилу-отличника.

— Меня предупредили о Вашем прибытии, — продолжил Крамер и машинально поправил очки в немодной роговой оправе.

Штольц внимательным взглядом окинул тщедушную фигуру начальника отдела и лишь после этого протянул руку для рукопожатия.

Так на московской земле встретились два сотрудника «Бюро по планированию и проведению тайных операций», два опытных оперативника, два обрусевших немца, у которых родословная уходила корнями в фатерлянд, два фанатика разведки и два законченных педанта, короче, так встретились два типичных «сухаря».

Ответное рукопожатие руководителя ООО «Консул» было на удивление сильным. Крамера действительно за неделю до визита Штольца предупредили, о том, что к нему убыл проверяющий с очень широкими полномочиями.

— Пить, есть, спать и работать я буду в этой квартире, — сразу предупредил Штольц. — Московские достопримечательности меня не интересуют, поэтому заранее заготовленную культурную программу можете смело похерить. Из квартиры я выйду лишь после окончания проверки. Так что потрудитесь оборудовать мне рабочее место.

Кабинет для работы проверяющего был подготовлен заранее. Там имелись все условия для работы и отдыха. Крамер не поскупился и поставил специально для проверяющего отдельную душевую кабину и мини-бар с прохладительными напитками.

Штольц, оглядевшись, приступил к работе. Нацепив на нос очки в тонкой стальной оправе, которые при необходимости, после несложных манипуляций, можно было использовать, как холодное оружие, он затребовал все документы по оперативной работе в Центральной зоне.

Когда он спал и питался, никто не видел, зато сотрудники ООО «Консул» запомнили Штольца, как человека, который с раннего утра до глубокой ночи сидел за письменным столом над кипой бумаг, изредка делая пометки в обыкновенном блокноте, купленном в привокзальном киоске. Трижды в сутки в кабинет доставляли судки с провизией из близлежащего ресторана и трижды из кабинета забирали пустую посуду. Так продолжалось пять дней.

На шестой день после завтрака Штольц пригласил Крамера к себе в комнату и, раскрыв блокнот с пометками, стал задавать вопросы. Вопросы проверяющего были чёткими, продуманными, лишёнными какого-либо подтекста. Ответы начальника регионального отдела были уверенными, немногословными, порой излишне лаконичными. Выслушав ответ, Штольц молча кивал головой и, перевернув страничку блокнота, задавал следующий вопрос. Так они беседовали до полудня. Напоследок Штольц задал вопрос о бывшем офицере ФСБ, проходившем по агентурному учёту под оперативным псевдонимом «Злой».

— В своём отчёте Вы упоминаете о том, что Злой стал вести двойную, точнее, самостоятельную игру. Какова мотивация его поступка?

— Корысть.

— Вы имеете в виду его действия по завладению контрабандным золотом?

— И это тоже.

— Почему после ликвидации агента Вы продолжили разработку этой операции?

— Считаю необходимым выяснить источник и объёмы контрабанды.

— Зачем? Какой в этом наш интерес?

— Как ответственному за всю Центральную зону, мне небезразлично, кому и для чего передаются такие большие ценности. Возможно, для криминальной деятельности, возможно, для создания нового политического движения. Не исключаю, что золото может быть использовано теневой спецслужбой, известной нам под аббревиатурой «ЗГС». Так или иначе, бесконтрольная контрабанда драгметаллами чревата изменением оперативной обстановки в зоне.

— Поэтому Вы на свой страх и риск привлекли к проведению операции двух лучших оперативников?

— Этого требовали интересы нашего общего дела.

— Чем они заняты в настоящее время?

— Занимаются охраной «объекта».

— Вы имеете в виду контрабандиста по фамилии Карась?

— Совершенно верно.

— Может, есть смысл изолировать «объект» и провести допрос с пристрастием?

— Такой вариант нами рассматривался, но при этом на свободе останутся два наёмных убийцы, которые идут по следу Карася, а это чревато осложнениями: они могут появиться в самый неподходящий момент и нарушить наши планы. Поэтому мы проводим их поимку «на живца». После ликвидации наёмников мы приступим непосредственно к работе с «объектом».

Штольц кивнул в знак согласия и, закрыв блокнот, резким движением пододвинул его Крамеру.

— Уничтожьте! — потребовал проверяющий.

Крамер на его глазах поместил блокнот в серый металлический цилиндр, после чего нажал на крышке цилиндра кнопку. Цилиндр недовольно зажужжал и через минуту издал лёгкий хлопок: помещённый в него блокнот превратился в пепел.

Проверка закончилась. Штольц, как и обещал, подхватив потёртый портфель, вышел за порог ООО «Консул», чтобы через минуту затеряться в потоке вечно спешащих москвичей.

* * *

В тот самый момент, когда проверяющий с немецкой фамилией, покинув сталинскую высотку, растворился в толпе, за семьсот километров от Москвы, из купейного вагона фирменного поезда «Северная пальмира» на перрон железнодорожного вокзала города Выборга сошли двое мужчин. Мужчины купили на вокзале карту города, на которой были отмечены все достопримечательности, и, о чём-то посовещавшись вполголоса, отправились осматривать город.

Осматривая местные достопримечательности, мужчины время от времени показывали местным экскурсоводам фотографию и вежливо интересовались, не видели ли они здесь этого товарища. С увеличенной фотографии на жителей Выборга удивлённо взирал Жорка Карась. Фото Карася Маркус самым бессовестным образом стащил у продавщицы Клавки в тот самый момент, когда она кувыркалась в постели с Ллойдом. Фотография, правда, была маленькой, Карась снимался на паспорт, и на ней он был моложе лет на пять, но другой не было. По описанию мужчина на фото напоминал того, за кем они так долго и безуспешно охотились, да и Клавка вряд ли бы стала прятать у себя в комоде фотографию законного мужа. Для верности перед отъездом из Медведково, Ллойд на автобусной остановке поинтересовался у местных жителей личностью мужчины на фотографии.

— Да Карась это, только моложе! Вон, какие щёки наел, хотя он всегда мордатым был! — в один голос утверждали земляки.

После проведённой идентификации личности фотографию увеличили и слегка отретушировали. Теперь Карася на ней можно было узнать без труда. Однако в этот день Ллойду и Маркусу не везло: все, кому они показывали фото Карася, давали отрицательный ответ.

Утомившись от осмотра достопримечательности и безрезультатных поисков, охотники отправились подкрепиться и отдохнуть в расположенное на площади кафе. Когда Маркус допивал кофе, Ллойд подозвал официанта и предъявил ему фотографию Карася.

— Мы из милиции, — строгим голосом произнёс Ллойд. — Ищем без вести пропавшего человека. Посмотрите внимательно, возможно, Вы его встречали.

Личность Карася была колоритная, поэтому официант сразу узнал посетителя, которого отправил отдыхать в пансионат к свояку, да и милиционеры ему были симпатичны. Они не совали под нос краснокожие «корочки», не грубили и не претендовали на бесплатный обед.

«Бывают и в милиции воспитанные люди!» — с умилением подумал официант и подробно рассказал о встрече с Карасём.

Через час Ллойд и Маркус, наняв частное такси, весело катили в санаторий «Лесные дали». Предвкушая окончание затянувшегося путешествия и щедрое вознаграждение, которое Ковтун посулил за исполнение заказа, наёмники радостно потирали руки. Впереди была грязная, но необременительная работа: допросить клиента насчёт золотишка, после чего по-тихому его ликвидировать.

«Это тебе не по горам скакать, рискуя каждый миг напороться на «растяжку» или засаду «федералов»! — мысленно подвёл итог Маркус и стал с удовольствием мысленно планировать предстоящий после выполнения заказа отпуск.

К санаторию они приехали под вечер, когда солнце спряталось за зубчатую стену леса, но день окончательно не угас, и было светло. Маркус достал из багажника такси нехитрый багаж и щедро расплатился с таксистом.

— В санаторий не пойдём, и официально устраиваться не будем, — принял решение Ллойд, когда машина скрылась за поворотом. — Нечего лишний раз «светиться».

Маркус согласно кивнул. На этот случай у них имелась компактная двухместная палатка, которую за пятнадцать минут можно было установить где угодно, лишь бы имелась пара квадратных метров свободной площади. Наёмники решили переночевать в лесу, а утром незамеченными пробраться на территорию санатория и провести разведку.

Поздно вечером Ллойд осторожно, чтобы не разбудить напарника, выполз из палатки и прислушался: со стороны санатория доносились звуки музыки и призывный женский смех. Немного помедлив, Ллойд отряхнул брюки, причесался, и по еле заметной тропке пошёл в сторону санатория.

Попасть в санаторий было проще простого: забор, который обозначал закреплённую за санаторием территорию, со временем сильно обветшал, и имел многочисленные дыры и прорехи, на которые руководство здравницы смотрело сквозь пальцы.

Когда Ллойд проник на территорию, в санатории на летней танцплощадке вовсю шла дискотека. Ллойд затесался в толпу отдыхающих и стал внимательно разглядывать танцующих. Карася он узнал сразу: за ним увивалась жгучая брюнетка с ярким макияжем, которая привлекала внимание большую часть отдыхающих мужского пола. Брюнетка тёрлась о живот Карася и поминутно зыркала чёрными глазищами в толпу.

«Стерва!» — определил Ллойд и остался дожидаться конца дискотеки. После того, как затихла музыка, и на танцплощадке погасили освещение, отдыхающие парами и небольшими группами потянулись в спальные корпуса. Ллойд проследил Карася до самого корпуса, после чего подошёл к курящему возле входа охраннику.

— Слышь командир, дай прикурить! — по-свойски обратился Ллойд и вынул из пачки сигарету. Охранник молча чиркнул зажигалкой.

— Хороша бабёнка! — прикурив, Ллойд кивнул головой на вход в корпус, через который минутой раньше прошли Карась и Зоя. — Повезло мужику!

— Как сказать, — многозначительно произнёс охранник и выпустил струю табачного дыма. — Она с мужем приехала — здоровый бугай, хотя и в годах. Такой, если что, так голову сразу оторвёт. Да вон он идёт! — и охранник еле заметно кивнул в сторону высокого статного мужчины, которого сопровождали три женщины бальзаковского возраста. Женщины о чём-то шутили, громко смеялись и поминутно влюблено поглядывали на своего спутника.

— Так это что получается: она на глазах у мужа с чужим мужиком шашни завела? — удивился Ллойд.

— Выходит, так, — согласился страж порядка и затоптал окурок.

— Высокие отношения! — усмехнулся Ллойд.

— Выше некуда, — согласился собеседник. — У неё даже номер рядом с хахалем. Вон, на третьем этаже четвёртое окно справа.

— Чего в жизни не бывает! — притворно зевнул Ллойд. — Пойду и я спать. И затоптав окурок, расслабленной походкой направился в сторону соседнего корпуса.

Залезая в палатку, Ллойд подумал, что на завтра можно назначать операцию. Осуществлению его стройного плана мешала только влюблённая в «объект» брюнетка. Ллойд не верил в высокие отношения между мужчиной и женщиной, особенно если они развиваются на виду у всего санатория.

«Надо бы завтра эту парочку «пощупать»!» — решил он и, повернувшись на левый бок, тут же уснул.

А в это самое время Зоя сбросив с себя маску стервы, сидя на кровати, устало массировала икры своих красивых ног. Рядом стоял «муж» и задумчиво смотрел в тёмный квадрат окна.

— Малевич. Подлинник, — задумчиво произнёс он и кивнул на окно.

— У тебя ещё хватает сил шутить? — поразилась Зоя и, встав с кровати, плотно задёрнула шторы.

— Потерпи, скоро всё закончится.

— Ты уверен, что это тот, кого мы ждём?

— Уверен. Я проверял: сегодня никого из новеньких не оформляли. К тому же он явно следил за тобой и даже интересовался расположением номера. Я сам видел.

— Но их должно быть двое!

— Значит, второй был где-то неподалёку, страховал напарника. Сегодня они вряд ли сунутся, им осмотреться надо, определить, в каком номере ночует клиент, проживает ли в номере с ним сосед или номер оформлен на одного отдыхающего. Они ведь не просто ликвидировать клиента должны, они с ним должны поработать — расспросить, что, где и почём! А сделать это можно только в укромном месте. Так что сегодня можешь дежурить спокойно. А вот послезавтра и все последующие дни надо ждать гостей. Хочешь, я тебя сегодня подменю?

— Не надо. Завтра, ты сам сказал, могут быть гости. Поэтому оставим всё как есть.

— Как скажешь! — согласился напарник и, прислушавшись к доносившимся из-за стены звукам, невольно улыбнулся. Несмотря на звукоизоляцию, из соседнего номера отчётливо слышался богатырский храп Карася.

 

Глава 8

Через год жизни в монастыре Саид стал мало чем отличаться от монахов. Одежда его пришла в негодность, и он выбросил её, оставшись в одной набедренной повязке, которую соорудил из рубашки. Рубашка была в крупную красную клетку, поэтому одеяние Саида больше напоминало шотландский килт, чем набедренную повязку. Чтобы избавиться от грязи и досаждавших мелких паразитов, он выбрил налысо голову и стал окончательно напоминать монастырского послушника. Тело его стало лёгким и послушным. Сквозь смуглую кожу отчётливо выпирали ключицы и рёбра, но это не было болезненной худобой. Саид хорошо научился влиять на работу своего организма. Несмотря на скромную пищу, он чувствовал себя полным сил и желаний познать непознанное и охватить необъятное. Каждое утро он вставал на рассвете и выходил из пещеры, чтобы, уединившись, заняться медитацией. В любую погоду он, обратившись лицом на восток, посылал солнцу слова благодарности.

— Солнце — оно есть всегда, даже когда ты его не видишь, — говорил ему учитель в начале его поиска Абсолютной Истины, и Саид каждое утро с благодарностью вспоминал его.

Со временем гуру поведал ему сокровенные знания, благодаря которым он мог не спать, не есть, и трудиться без устали несколько дней, мог останавливать кровотечение, заживлять в короткий срок раны и даже замедлить работу сердца, и тогда непосвящённые могли принять его за посланца Страны Мёртвых.

Гуру научил его лечебному массажу, после которого больной забывал о недуге и вновь, как ни в чём не бывало, брался за тяжёлую физическую работу.

Ещё на заре зарождения учения великого Будды, монахи, чтобы защитить себя от нападений контрабандистов и просто бандитов, которые часто появлялись в окрестностях монастыря, разработали систему защиты, название которой в буквальном переводе на русский язык звучало, как «долгий сон, дарованный прикосновением мотылька».

В отличие от других бойцовских школ, в этой системе защиты не надо ударом кулака ломать противнику рёбра, а ударом ноги выбивать позвонки. Наука защищаться была основана на доскональном знании человеческого тела. Со временем монахи усовершенствовали свою школу, и теперь, чтобы даровать противнику «долгий сон», достаточно было пальцем руки нажать на теле на определённую точку. В зависимости от точки приложения даже небольших усилий, противник мог быть частично или полностью парализован, мог потерять на короткое время сознание, мог находиться в полном сознании, но испытывать такую сильную боль, что о дальнейшем сопротивлении с его стороны не могло быть и речи.

Наряду с нервными центрами, при воздействии на которые наступал «долгий сон», существовало десяток точек, лёгким нажатием на которые можно было даровать врагу «вечный сон».

Гурудева старательно обучил Саида всем бойцовским премудростям, но не упустил возможность прочитать нотацию о непреходящей ценности человеческой жизни, закончив банальные рассуждения расхожей фразой о том, что спор выигрывает тот, кто смог его избежать. Саид всё новое впитывал в себя, как губка, но эти знания не были особыми знаниями, ради которых его послал Швейк.

Однажды, в канун сезона дождей, среди монахов прошёл слух, что два послушника, собирая в предгорье целебные травы, встретили заплутавшего путника, у которого была нежная белая кожа и копна рыжих волос. Под мешковатым походным костюмом незнакомца скрывалось тело зрелой женщины. Так как женщинам вход в монастырь был строжайше запрещён, её поселили в старом шалаше, недалеко от главного входа в монастырь.

Весть о рыжеволосой женщине, неизвестно зачем поселившейся возле монастыря, почему-то сильно взволновала Саида, и он, подчиняясь какой-то неведомой силе, как только ночная прохлада коснулась земли, пришёл к шалашу. Он стоял и не знал, как поведёт себя дальше, но то, что ему надо увидеть эту женщину, он знал точно.

Так он стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока из шалаша не вышла рыжеволосая красавица. Саид понимал, что после годичного воздержания красавицей ему покажется любая простушка, но эта женщина действительно была очень привлекательна, и ещё в её облике было что-то неуловимо знакомое.

— Здравствуй Саид! — улыбнулась женщина и протянула ему руку. — Я ждала тебя! К сожалению, монахи или не понимали моего английского, или сознательно не обращали внимание на мою просьбу о встрече с тобой. Судя по твоему напряжённому выражению лица, ты меня не помнишь. Я Кэрролл, врач. Я лечила твою раненую голову.

— Хай, Кэрролл! — поздоровался Саид и впервые за год почувствовал стыд за свой наряд.

— Я пришла за тобой, Саид! Помнишь, ты просил Швейка прислать за тобой того, кого ты знаешь в лицо? Так вот я и пришла. Ты нужен своей стране!

— Я теперь человек Мира, и не принадлежу ни к одной нации. У меня нет родины, — не очень уверенно произнёс Саид, не в силах отвести взгляда от расстёгнутой у собеседницы на груди блузки.

— Понятно! — с усмешкой произнесла Кэрролл. — Ты ещё на пути к Абсолютной Истине. Ну, это дело поправимо! Надевай штаны и добро пожаловать в цивилизованный мир.

Уже сидя в самолёте рядом с Кэрролл, он вспоминал прощание с учителем.

— Я знал, что это может случиться, — после небольшой паузы сказал гуру, когда увидел взволнованного Саида. — Можешь ничего не говорить, я знаю, что женщина с рыжими волосами и неискренним взглядом пришла за тобой. Ты пойдёшь за ней в свой мир — мир, полный мерзостей и соблазнов! Но я спокоен за тебя, мой ученик: чтобы ни случилось, ты никогда не сможешь стать прежним. Ты уходишь, обогащённый новыми знаниями. Пусть ты не достиг совершенства и не познал Абсолютную Истину, зато ты обрёл своё лицо и нашёл в этом мире своё место под солнцем. Поверь мне — это немало! Я отпускаю тебя со спокойным сердцем. Да будет внешний мир мал внутри тебя! — произнёс напоследок гуру, положив ему сухую ладонь на выбритый лоб.

На этом прощание закончилось. Они поклонились друг другу и разошлись в разные стороны, чтобы больше в этой жизни никогда не встретиться. На душе каждого из них не было печали: Саид был в самом начале жизненного пути и радовался каждому прожитому дню, а для его учителя жизнь была бесконечной цепочкой превращений, и мелькающим, словно в калейдоскопе, событиям он не придавал особого значения.

Ничего не поделаешь — у каждого своя карма!

— Куда мы летим, в Рим? — поинтересовался Саид у попутчицы, которая беззаботно потягивала слабоалкогольный коктейль.

— Не совсем, в Риме у нас будет короткая остановка, после которой ты отправишься в Германию, в тихий уютный городок Гале.

— Зачем?

— В Германии хорошие врачи, тебе нужно подлечиться. Руководство уже оплатило полный курс реабилитации.

— Руководство чего или кого?

— Наше с тобой руководство. Я имею в виду «Бюро», его Директора и подчинённый ему управленческий аппарат.

— Я здоров: моё сердце бьётся ровно, моя душа находятся в гармонии с моим телом. Я могу обходиться малым, и моя плоть будет подчиняться мне. Мой дух силён, как никогда…

— Верю! — перебила его Кэрролл. — Охотно верю, но тебе предстоит годичный курс обучения, и понадобятся дополнительные силы, к тому же мы обязаны проверить кандидата на предмет профессиональной годности.

— Я кандидат? Для чего?

— Со временем ты станешь опытным оперативником, — усмехнулась Кэрролл. — Возможно, самым опытным! В «Бюро» поговаривают, что у тебя очень большой потенциал и на тебя возлагают большие надежды. Возможно, ты станешь самым молодым резидентом в истории нашей спецслужбы, и однажды к тебе придёт молодой человек или юная девушка, и ты ей будешь говорить те же слова, которые я говорю тебе сейчас. Дальше продолжать?

— Не надо.

В иллюминатор заглянуло солнце, и Саид, закрыв глаза, послал светилу слова приветствия. По устоявшейся привычке он начинал новый день с медитации.

Через месяц после реабилитации, будучи в Риме, перед тем как дать согласие на работу в «Бюро», Саид спросил одного из трёх присутствовавших при беседе мужчин: зачем его было посылать в монастырь? Какой был в этом смысл? Ведь если бы «Бюро» действительно стремилось добыть у монахов ценную информацию, то стоило бы послать опытного сотрудника, а не его — зелёного, как весенний бамбук, юнца, который не знает даже азов оперативной работы.

Собеседник еле заметно дёрнул щекой и на его невыразительном, словно затёртом временем, лице отразилось слабое подобие улыбки.

— Это был тест, — ответил разведчик. — Тест на выживаемость. Ты его прошёл с блеском. Более того, ты не только выжил, но и приобрёл очень ценные знания и навыки, которые тебе пригодятся в будущей работе. А то, зачем тебя посылал твой куратор, «Бюро» давным-давно известно.

На этом беседа и закончилась.

По прибытию в Гале его поместили в небольшую, но уютную клинику, которая пряталась на окраине города в густых кустах сирени. Персонал клиники сносно говорил по-английски, и ещё лучше по-русски — сказалось длительное пребывание в городе частей Советской армии. Сама клиника блистала чистотой. После годичного проживания в пещерном монастыре, где личная гигиена монахов оставляла желать лучшего, Саиду показалось, что весь персонал клиники помешан на чистоте и стерильности. В первый же день после того, как его поселили в отдельную палату с кондиционером и видом на городской парк, его осмотрел доктор Клаус — сорокалетний мужчина с холёными руками и в скрипящем от крахмала белом халате.

— Удивительно, как Вы, господин Гаджи, ещё живы? — удивился врач. — У вас же крайняя степень истощения! Я пропишу Вам щадящие процедуры, плюс полный курс витаминов, усиленное питание и, конечно, полный покой.

В «Бюро» учли азиатскую внешность кандидата, поэтому в Германию Саид прибыл под видом английского подданного турецкого происхождения Али Гаджи. По легенде Али приходится сыном состоятельного бизнесмена, который с друзьями отправился на яхте в морское путешествие, но в результате беспечности молодые люди по неосторожности вывели из строя рацию, что не позволило им вызвать спасателей, после того, как у них сломался мотора. В результате Али и его собутыльников более месяца носило по океану, пока они случайно не наткнулись на круизный лайнер, который и спас их от неминуемой смерти.

— Я чувствую себя хорошо! — вяло сопротивлялся Саид.

— Это обманчивое чувство. Ваш организм работает на пределе. Вам необходима реабилитация.

Видимо, «Бюро» заплатило кругленькую сумму, потому что с первого же дня врачи взялись за него всерьёз: с раннего утра до вечера его потчевали различными процедурами, начиная от массажа и заканчивая витаминными уколами. Питание в клинике было отменное. Пять раз в день пожилая медсестра со строгим лицом приносила в палату множество блюд и тарелок, от запаха которых у Саида, как у собаки Павлова, выделялась обильная слюна, но, вопреки ожиданию персонала, аппетит у пациента оказался плохой. Каждый раз Саид набрасывался на еду, но очень скоро насыщался, и большая часть блюд оставалась нетронутой. Медсестра недовольно поджимала губы, качала головой и уносила тарелки.

Лечащий врач тоже был им недоволен: время шло, а улучшения не наступало. Он ничего не говорил Саиду, но последний по недовольному лицу эскулапа понимал, что ситуация остаётся серьёзной. Поэтому во время очередной медитаций Саид «включил» внутреннее зрение и с огорчением отметил, что большинство его органов имеют тревожный красноватый оттенок. Организм противился внешним воздействиям, отвергая предлагаемую ему помощь.

Саид по тонкой еле заметной красноватой пульсирующей нити проследил весь путь, который проходит команда, подаваемая крохотным участком мозга, и понял, что имеет место блокировка. Мозг продолжал выдавать команду на работу организма в «спартанских» условиях. Получалось, что, несмотря на все старания медперсонала, Саид как бы продолжал жить в монастыре — в условиях недостатка пищи и витаминов.

Усилием воли Саид попробовал снять блокировку, но это ему удалось не сразу: блокировка оказалась двухуровневая. Сначала ему удалось снять препоны на пути к блокировке, которые ему представлялись в виде локальной белёсой туманности, сквозь которую тревожным красным светом пульсировал блокированный участок мозга, и лишь после этого снять саму блокировку.

После этого Саид почувствовал, что исчезло внутреннее напряжение, сон стал спокойным, глубоким, а аппетит с каждым днём становился всё лучше и лучше.

Лишившись запрета, организм усиленно стал восстанавливать свои резервы и требовал всё больше и больше пищи. Через неделю на впалых щеках пациента появился румянец, а ещё через пять дней Саид, несмотря на запрет врача, приступил к ежедневным физическим упражнениям, которые он проводил каждое утро в глухом, густо заросшим сиренью уголке больничного сада. Он по-прежнему брил налысо голову и каждое утро медитировал, раздевшись до плавок.

Через месяц реабилитации Саид перестал напоминать забальзамированную древнеегипетскую мумию и немного прибавил в весе. Рёбра перестали угрожающе выпирать сквозь кожу, и с лица исчезла печать аскетизма. При этом Саид строго следил, чтобы не набрать лишний вес и не стать подобием весёлых толстощёких немцев с их знаменитыми пивными животиками. Излишки калорий он каждый день сжигал на ежедневной утренней тренировке.

Тщательно осмотрев его в конце месячного курса реабилитации, герр Клаус задумчиво произнёс:

— Странно, но ваш организм подчиняется лечению как бы избирательно. Вы так и не набрали положенный вес, но при этом у Вас все показатели в норме! Все ваши органы функционируют, как будто и не было сильного истощения. Так не бывает, должны остаться хоть какие-то последствия. Между тем у Вас сосуды чистые, как у младенца, идеальное артериальное давление, красные кровяные тельца в норме, тоны сердца чистые, печень без признаков мочекаменной болезни. У Вас даже зрение не понизилось, а ведь при регулярном недоедании наблюдается снижение остроты зрения, а у вас было истощение крайней степени! И, несмотря на это, я вынужден констатировать, что Вы абсолютно здоровы.

Забирать Саида из клиники приехала дальняя родственница, в которой он без труда узнал рыжеволосую Кэрролл. Она отвезла его в Рим, где он прожил неделю в каком-то уединённом местечке, и где с ним вели длинные беседы и проводили бесконечные психологические тесты строгие мужчины и женщины в безликих белых халатах. Впрочем, это его забавляло. Заполняя ответы на очередной тест, он откровенно веселился, читая вопросы типа «Откажитесь ли Вы от внебрачной связи с юной красавицей, заведомо зная о том, что ваша партнёрша не сможет сохранить конфиденциальность ваших отношений?» Или — «Бывали ли у Вас случаи недержания мочи, при возникновении опасности для жизни?»

Почему-то было много вопросов, затрагивающих вопросы половых извращений и однополой любви. Закончилась эта недельная забава проверкой на «детекторе лжи».

Результаты проверок ему не довели, но через неделю Саида привели в обыкновенный кабинет с наглухо зашторенными окнами, где находилось трое мужчин. Один из них сидел за столом, а двое других, мирно покуривая и попивая кофе, делали вид, что сама беседа, ровно как и Саид, их не интересуют.

После получасовой беседы, в ходе которой Саид высказал твёрдые намерения пройти полный курс подготовки и связать свою дальнейшую жизнь с её Величеством Разведкой, а точнее, с «Бюро», ему пожали руку и отправили самолётом в учебный центр, который, к его великому удивлению, располагался в России.

Самолёт приземлился в аэропорту «Пулково», откуда встретившие Саида двое молодых парней на старенькой и неприметной «Ниве» привезли его в один из заброшенных военных городков, коих в Ленинградской области после проведения военной реформы было достаточно. При подъезде к городку откуда-то из кустов внезапно появились два автоматчика в маскировочной форме. Они проверили у водителя документы, о чем-то пошептались с начальством по рации, и лишь после этого пропустили «Ниву» на территорию.

При въезде возле заброшенного КПП Саид заметил старый плакат, на котором был изображён профиль Ленина, а ниже виднелась надпись «Наша цель — коммунизм»! На противоположной стороне дороги находился огромный, местами облупившийся от краски металлический щит, на котором офицер, с мужественным лицом обращаясь к прохожим, призывал: «Ракетчик! Порази цель первой ракетой»! Видимо, ни до начальника политотдела, ни до замполита подразделения не дошёл потаённый смысл, который вкупе рождала эта наглядная агитация.

Как позже выяснил Саид, заброшенный вид городка в целях легендирования тщательно поддерживался. Сам городок терялся среди непроходимых болот и лесов севера Ленинградской области, и попасть в него можно было только одним путём — по сильно заросшей травой бетонной дороге.

Его привели в отдельно стоящий домик, недавно построенный из белого кирпича, с узорчатыми решётками на окнах.

— Сегодня переночуете здесь, — сказал сопровождающий. — А завтра утром ваш куратор Вам всё объяснит. Подъём у нас в шесть, поэтому попрошу в шесть пятнадцать быть уже одетым. Ваши личные вещи и одежду я заберу для проверки. Завтра Вам всё вернут, а пока можете переодеться в спортивный костюм, — и проверяющий кивнув на стоящий в углу платяной шкаф, взял в руки саквояж, с которым Саид приехал в учебный центр и стал терпеливо ждать, пока вновь прибывший курсант снимет с себя всю одежду.

Саид, не выказав никакого удивления, быстро разделся и, сложив одежду и обувь в полиэтиленовый мешок, передал сопровождающему.

После ухода сопровождающего Саид вздохнул и с интересом осмотрелся. Переодевшись в новый спортивный костюм, он неожиданно понял, что с этого момента для него начинается новая, неизвестная, но манящая таинственностью жизнь.

А в это самое время за тысячи километров от ленинградских болот и лесов, среди которых спрятался учебный центр будущих сотрудников «Бюро», в совершенно другой «учебке», созданной для подготовки будущих сотрудников ЗГС, появился новый курсант. На обложке поступившего следом за ним личного дела синим фломастером было выведено его новое имя — «Бодрый».

Когда тебе двадцать лет, и ты не отягощён жизненным опытом, когда все синяки и шишки, которые приготовила тебе Судьба, впереди, начинать жизнь с чистого листа легко и просто. Может быть, в этом и есть особая прелесть юношеского безрассудства!

 

Глава 9

— С погодой Вам, Павел Родионович, прямо скажем, повезло! — произнёс довольный администратор, заполняя купленную Бодрым минуту назад путёвку в санаторий «Горный воздух». — Номер у Вас люкс, как Вы и просили, подселять никого не будем, — продолжал словоохотливый администратор, возвращая Бодрому паспорт на имя Мартынова Павла Родионовича. — Так что отдыхайте, веселитесь, весь персонал санатория к вашим услугам!

Бодрый скупо поблагодарил и, подхватив нехитрый багаж, направился в номер. Он специально не стал селиться в городской гостинице, а выбрал загородный санаторий. Ещё в «учебке» он твёрдо усвоил, что все гостиницы находятся под негласным контролем местной милиции и ФСБ.

Человеку несведущему кажется, что приезжий может бесследно раствориться среди местного населения. Как бы не так! Приезжего видно за версту, и для специалиста вычислить его не представляет особого труда, где бы он ни поселился — в гостинице или в частном секторе. Поэтому надо быть готовым объяснить при проведении паспортного контроля цель своего визита на остров и придумать легенду для дальнейшего пребывания. Бодрый решил, не мудрствуя лукаво прикинуться отдыхающим. Тут и объяснять ничего не надо: приехал человек отдохнуть и здоровье поправить. Ничего подозрительного: согласно действующей Конституции (да будут незыблемы устои её!) имеет полное право.

У себя в номере Бодрый первым делом зашёл в ванную комнату, блиставшую чистотой и новой кафельной плиткой, открыл кран с холодной водой, и под этот шум стал звонить по известному ему номеру.

— Слушаю Вас внимательно, — раздался в трубке приятный мужской баритон.

— Передайте Павлу Васильевичу, что я задержусь в санатории «Горный воздух», а на работу выйду после двадцатого.

— Хорошо, передам, — ответил невидимый собеседник и отключился.

Этой условной фразой Бодрый сообщил в Центр о прибытии на остров и о своём местонахождении. Упоминание двадцатого числа означало, что он ждёт дальнейших указаний. Если бы он упомянул двадцать пятое число, то это бы означало, что он ждёт связника, а если бы в разговоре употребил выражение «конец месяца» — это бы означало, что он просит поддержки. Все эти нехитрые условности Бодрый зазубрил ещё при подготовке к операции, но не думал, что придётся применять их на практике. Первоначально его задача сводилась к обеспечению физической защиты резидента, но судьба распорядилась так, что вместо «кушать подано» ему предстояло играть главную роль.

— Подвёл ты меня напарник, ох, как подвёл! — пробормотал Бодрый и, закрыв кран с холодной водой, вышел из ванны.

В коридоре раздались бодрые мужские голоса, какой-то шум и громкий смех. Бодрый выглянул в коридор и увидел, что в соседний четырёхместный люкс въезжает весёлая группа бородачей. Все они были примерно одного возраста и чем-то похожи друг на друга: крепкие, широкоплечие, с короткой аккуратной стрижкой и внимательным взглядом, от которого не укроется любая мелочь. Лишь один из весёлой четвёрки выглядел постарше. Был он не таким весёлым, скорее сосредоточенным, и на фоне своих товарищей-здоровяков казался худым. Ощущение худобы усугублял длинный крючковатый нос, хищно нависавший над узкой, перечёркнутой вертикальным шрамом верхней губой. На карие глаза спадала длинная чёлка, щедро забелённая ранней сединой.

— Здорово сосед! — протянул руку длинноносый. — Мы, никак, тебя разбудили?

— Да нет, мужики. Кто в такое детское время спит? — искренне удивился Бодрый, отвечая на крепкое рукопожатие.

— И то верно! — согласился длинноносый. — Будем знакомы, меня Владом зовут, а это Серёга, Богдан и Копчик.

— Меня, между прочим, Вениамином зовут! — возмутился тот, кого назвали Копчиком.

— Это очень длинно, — встрял крепыш Богдан. — Копчик короче и звучит красивее.

— Тебе идёт! — подтвердил тот, кого назвали Сергеем, и вся компания дружно заржала.

— А я Павел Мартынов, можно по-простому, Пашка. — представился Бодрый.

— Ты кто по жизни будешь? — как бы невзначай поинтересовался Влад.

— Я лесом торгую, точнее, начал торговать, — заученно произнёс Бодрый старую легенду, так как новой не было.

— Ну, а мы геологи! — с затаённой гордостью произнёс Влад, и как бы в подтверждение потеребил куцую бородёнку.

— Да, мы геологи, — вразнобой поддакнули его товарищи, затаскивая огромные рюкзаки к себе в номер, при этом непроизвольно трогая короткие бороды.

— Мы через полчасика в ресторан собираемся, — сообщил Влад. — Если хочешь, присоединяйся. Чего одному куковать!

— Без базара! — заверил его Бодрый. — У меня нынче «бабок», как грязи, а вот выпить не с кем.

В ресторан он спустился, когда дружная компания геологов была уже навеселе. Его встретили весёлым гомоном и тут же налили «штрафную» рюмку за опоздание — фужер внушительных размеров, но опалённые солнцем и продублённые всеми ветрами геологи другой посуды не признавали.

Бодрый лихо запрокинул фужер, крякнул и подозвал официанта.

— Водки! — заказал Бодрый.

— Сколько? — уточнил официант.

— Много водки! — конкретизировал Бодрый, в котором проснулся залихватский характер Лёшки Цыганкова.

— Силён, бродяга! — восхитился Копчик и, последовав его примеру, опрокинул в рот содержимое фужера.

— Не части! — предупредил его Влад и вытянул губами из пачки сигарету.

— Так вы, значит, геологи? — продолжил начатый в коридоре разговор Бодрый и, чиркнув позолоченной зажигалкой, дал собеседнику прикурить.

— Значит, геологи, — ответил за всех Влад, выпуская вверх струйку голубоватого табачного дыма. — А что, непохожи?

— Бородёнки у вас короткие, и сами вы какие-то ухоженные, как будто не из леса, а из парикмахерской! — ляпнул Бодрый, которому водка ударила в голову. На мгновенье сотоварищи Влада замолчали, и над столом повисла тишина. Положение разрядил официант, который принёс тушёную с овощами оленину и заказанную Бодрым водку.

— Глазастый ты, однако! — похвалил его, как ни в чём не бывало, Влад, нанизав на вилку ароматный ломтик мяса. — Нас тут на ковёр к начальству вызывали — какой-то гад накатал анонимку о нецелевом расходовании средств. Ну и меня, как начальника партии, вместе с моими ребятами к ответу и призвали. В конце концов, всё уладилось, но перед визитом в высокие начальственные кабинеты пришлось постричься, побриться и навести полный "марафет". А когда вся эта бодяга закончилась, мы снова вернулись к привычному для нас образу жизни! — улыбнулся Влад и коснулся своей бородки.

— Вернулись! — дружно загудели собутыльники и щедро плеснули Бодрому водки в бокал.

— За наше нерушимое братство! — предложил тост Влад. Это пафосное предложение почему-то никого не смутило, и все с серьёзными лицами лихо сдвинули над столом бокалы. Неожиданно громко заиграл оркестр и все, кроме Влада и Бодрого, пошли танцевать.

— Ну, а как твой бизнес? Успешно? — перевёл Влад разговор на другую тему. — Ты ведь вроде бы лесом торгуешь?

— Угу, торгую, — с набитым ртом промычал новоявленный бизнесмен.

— Нравится?

— Да, как сказать… Ты не поверишь, но мне этот лесоповал по ночам снится! — честно признался Бодрый, в котором всё явственней проступали черты Лёшки Цыганкова.

Тут в фойе послышались крики и характерные звуки мордобоя. Влад легко поднялся из-за стола, и, еле заметно кивнув подчинённым, быстрым шагом направился на выход.

Богдана и Копчика как ветром сдуло из-за стола, и они, опережая начальника, рванули в фойе, где к этому времени в окружении отдыхающих геолог Серёга выяснял отношения с каким-то пьяным здоровяком. Здоровяк всё норовил заехать своим кулачищем Серёге в глаз, но каждый раз почему-то промахивался. Серёга, несмотря на большое количество выпитой водки, мастерски уходил из-под удара, чем ещё больше злил противника. Наконец здоровяку удалось его зацепить, и у Серёги из носа обильно хлынула кровь. Серёга на мгновение замер, мотнул головой, разбрызгивая по фойе кровавые капли и привычно стал в стойку.

— Отставить! — рявкнул подоспевший Влад, но разобиженный геолог не мог сдержать удара и мастерски достал пяткой лоб здоровяка. После этого драчунов растащили по разным углам фойе, причём оттаскивать пришлось Серёгу. Здоровяк после пропущенного удара находился в прострации и ничему не сопротивлялся.

— Красиво! — констатировал Бодрый. — У вас все геологи такие? — с наивным видом поинтересовался он у Влада, сделав характерное для карате движение руками. — Или только те, у кого чёрный пояс?

Тот ничего не ответил, только сверкнул карими глазами, которые в минуту душевного волнения стали ещё светлей, словно налились янтарём. Серёге вытерли нос и утащили в номер, а Влад ушёл в зал рассчитываться с официантом.

— Моя доля! — произнёс Бодрый, протягивая Владу пятитысячную купюру.

— Не надо! Убери! — ответил Влад, пряча бумажник в карман. Бодрый небрежно бросил деньги на стол и, не попрощавшись, ушёл в номер.

Чтобы снять остатки алкогольного опьянения Бодрый решил принять контрастный душ, но, зайдя в ванную комнату, замер: из-за стены доносился рассерженный голос Влада. Бодрый покрутил головой и понял, что виной всему общий вентиляционный короб, который строители поставили один на два номера. Дверь в ванную у геологов была приоткрыта, и Бодрый хорошо слышал, о чём они говорили в комнате, которую горничные называли кабинетом.

— Ты какого хрена в драку полез? — не сдерживаясь, кричал Влад.

— Да я и сам не понял! — оправдывался гнусавым голосом Серёга, у которого в каждой ноздре было по марлевому тампону. — Он как меня увидел, так у него глаза кровью налились, и давай кулачищами махать.

— Ты с ним раньше нигде не пересекался?

— Да нет, я бы запомнил.

— Даже не знаю, что сказать.… В общем, молодцы! «Засветились» в первый же день! Хорошенькое начало операции. И кто теперь поверит, что мы геологи-разведчики недр?

— Грач, ты же понимаешь, что я не виноват, — продолжал оправдываться Серёга. — Сам знаешь, что есть такие мужики, которых хлебом не корми, а по пьянке дай подраться.

— Ты хотя бы мог не демонстрировать свою превосходную спецподготовку? Размахался ногами, как бабочка крыльями!

— Грач, у него кулачище, как кувалда! Он когда мне по носу заехал, я на какое-то время вообще соображать перестал.

— Это заметно.

— Да ты тоже хорош! Разорался как на плацу: «Отставить»! Ещё бы команду «Смирно» подал…

— Ладно, не ной! — перебил его Влад. — На сегодня культурную программу сворачиваем. Всем спать! Завтра с утра окончательно определимся и начинаем отрабатывать объекты поэтапно.

«Интересные у меня соседи! — подумал Бодрый. — Надо бы к ним трезвым глазом присмотреться. Чем чёрт не шутит, а вдруг пригодятся!»

После этого Бодрый решил последовать мудрому совету нового знакомого и отправился спать.

Говорят, что утро вечера мудреней. Наступившее утро для Бодрого (Паши Мартынова), возможно, и отличалось от вчерашнего вечера более трезвым, а следовательно, более мудрым содержанием, но добрым оно для него явно не было. Хоть и крепок был Паша, но похмельный синдром давал о себе знать.

«Чего это я вчера раздухарился?» — подумал он, со стыдом вспоминая, как вчера в ресторане из-под личины добропорядочного коммерсанта Мартынова поминутно выглядывало пьяное мурло Лёшки Цыганкова.

Ни холодильника, ни мини-бара в номере не было, поэтому Мартынов заказал пиво в номер по телефону. Заказ доставили быстро — он едва успел умыться и накинуть на плечи банный халат. Паша с нескрываемым вожделением смотрел на три запотелых бутылки тёмного стёкла, стоявших на пустом полированном столе и не верил своим глазам. Потом торопливо сорвал зубами пробку и стал жадно, большими глотками, пить прямо из горлышка. Холодная горьковато-солёная влага животворной струёй пролилась в ссохшуюся за ночь гортань выпивохи и вернула его к жизни.

— Ух, хорошо! — выдохнул Мартынов и потянулся за второй бутылкой. В это время открылась входная дверь, и порог номера перешагнула привлекательная женщина с зелёными, как молодая трава, глазами.

— Линза! — вместе с алкогольными парами выдохнул Пашка оперативный псевдоним обожаемого начальника.

— Не ори! — спокойно ответила Линза и плотно закрыла входную дверь. — Будем считать, что ты меня обнял и облобызал, — спокойно продолжила бывшая наставница, проходя в номер и снимая лёгкий плащ, — всё-таки я твоя горячо любимая невеста Ксения Сергеевна Горячева, двадцати четырёх лет от роду, дочь героически погибшего на чеченской войне офицера Российской армии. Вот, приехала к тебе для совместного отдыха, с портье я уже договорилась — это стоило мне пару сотен долларов. Так что про Линзу забудь и не вспоминай. Разрешаю тебе на людях для поддержания легенды обнимать меня за талию и проявлять различные знаки внимания. Чего глаза таращишь? Центр прислал меня вместо твоего выбывшего напарника. Отныне и до окончания операции я твой начальник и невеста в одном лице. Так что давай-ка, женишок, с пьянкой завязывай, — она брезгливо ткнула пальцем в пустую бутылку, — и приберись в номере.

— Мы что, будем жить… вместе? — переспросил Мартынов и сделал слабую попытку завладеть второй бутылкой пива.

— Поясняю для особо одарённых: жить мы будем вместе, а спать будем порознь! Номер большой, места всем хватит. Ты ведь это хотел услышать? — ровным тоном произнесла невеста и отобрала у Пашки пивную бутылку. — Хватит глаза заливать! Иди, прими душ, может, полегчает, нам с тобой работать надо, а не похмеляться.

Из душа Пашка вышел вполне адекватным. Ксения встретила его со стаканом томатного сока.

— Пей! — приказала она и протянула Пашке стакан. Мартынов сделал глоток и поморщился.

— Солёный! Пить невозможно!

— Пей! — настаивала невеста. — Похмелье — это не что иное, как нарушение в организме кислотно-соляного баланса. Так что всё солёное и кислое тебе сейчас в радость.

— Это кто тебе такую умную мысль поведал? Учёный алкоголик?

— Почти. Один мой знакомый патологоанатом. Люди его профессии в этом толк понимают. Конечно, тебя сейчас лучше бы огуречным рассолом напоить, но сойдёт и солёный томатный сок.

Павел через силу допил содержимое стакана и шумно выдохнул.

— Минут через десять должно полегчать, — с умным видом пояснила офицерская сирота. — И так, что мы имеем? — приступила к делу Горячева и напустила на себя серьёзный вид.

— Да и ты сама, наверное, уже в курсе.

— Кое-что мне известно, но я хотела бы получить информацию из первых рук.

— Докладывать-то особо не о чем. Перед смертью Орех сказал, что нащупал нити международного заговора, во главе которого стоит тайная организация «Клуб Избранных». Цель заговора — остров Сахалин, его отделение от территории Российской Федерации. После смерти напарника я перебрался сюда, на остров, как сказать, поближе к зоне боевых действий. О своём местонахождении сообщил, как положено, в Центр, и судя по твоему приезду, наша группа по-прежнему в игре.

— Ты всё сделал правильно, если не считать того, что смерть напарника на твоей совести.

— Да я…

— Молчи! Никакие оправдания вернуть его к жизни не смогут. Твоя задача была простая и незамысловатая: оберегать агента!

— Послушай, жёнушка, или как там тебя…

— Пока что ещё невеста, твоя обожаемая невеста Ксюша Горячева. Запомнил?

— Запомнил! Так вот, Орех сам виноват! Он практически отстранил меня от выполнения задания, и я ничего не мог поделать. Он приказывал — я исполнял. Теперь я понимаю, что надо было послать на хрен всю эту чёртову субординацию и ходить за ним по пятам.… Хотя ты права: его к жизни не вернёшь. Да и суку эту с разорванной пастью я так и не нашёл — мой «косяк»!

— Это ты про кого?

— Да была в кафе одна бабёнка, прости, официантка, со шрамом на щеке. Шрам уж больно приметный. Такой шрам остаётся, если рот порвали. Видно, дамочка «тёртая», в смысле имела специальную подготовку, и, судя по шраму, для неё эта операция не первая.

— Считаешь, что Ореха она ликвидировала?

— Она! Больше некому! При осмотре кафе нашли кимоно и парик, в которых мы её с Орехом видели.

— На чём Орех «прокололся»?

— Этого я не знаю. Он парень был себе на уме. Не то, чтобы мне не доверял, нет, но предпочитал действовать в одиночку. Перед смертью сказал, что его не оставляет ощущение того, что за ним установили слежку.

— За тобой слежки нет?

— До вчерашнего вечера я был уверен, что чист.

— А что случилось вчера, кроме вульгарной пьянки?

— Ну, хватит уж напоминать! Мне и выпить уже нельзя?

— Можно. Так что вчера ты заметил?

— Соседи в люксе через стенку очень странные поселились. Четверо молодых крепких мужиков, которые представились геологами, но на геологов не очень-то и похожи, хотя и бороды отпустили. Старший у них зовётся на людях Владом, а наедине парни его Грачом кличут.

— Как?

— Я сам слышал через стенку в ванной, что зовут они его Грачом.

— Как он выглядит?

— Высокий, худощавый, немного сутулый. На вид ему лет тридцать пять, может, чуток постарше. Да вот ещё что: чуб у него седой, будто побелкой забрызган, и нос…

— Что нос?

— Я говорю, нос на семерых рос, а ему одному достался. Печёнкой чую, что они такие же геологи, как я балерина.

— Уверен?

— Уверен на все сто. Ты бы видела, как один из них в ресторане пьяного бугая уделал! Профессионально уделал, пяткой в лоб! Они явно владеют приёмами борьбы, которым в обычном спортзале не научишься.

— Похоже на сей раз ты, женишок, оказался прав. Если я не ошибаюсь, а я ошибаюсь редко, это группа сотрудников уголовного розыска. Я о ней во Владивостоке, в Управлении МВД слышала. Возглавляет группу майор милиции Цикунов по кличке «Грач». Приехали они не по нашу душу, но дела у нас с ними, видимо, будут общими. Чистильщики это! К приезду Президента будут «зачищать» остров от уголовной мрази. Причём Цикунов знаменит тем, что особо ни с кем не церемонится, и противоправные методы работы его не пугают.

— Так нам это в масть, или как?

— Нет, нам это в тему! — передразнила его зеленоглазая бестия. — Никак ты, Паша, свою блатную музыку не забудешь. Ну а если говорить серьёзно, то действия группы Цикунова на руку заговорщикам. Они ведь сами добиваются устранения воровской верхушки на Сахалине, а тут как раз Цикунов подвернулся, со своим нелегальным заданием навести на острове абсолютный порядок. И, судя по всему, порядок он наведёт, только порядок этот будет мёртвым, кладбищенской тишиной от такого порядка веет.

— Так как же мы в таком случае должны поступить?

— Я так думаю, что придётся действовать по плану «Б»!

— А что, есть ещё какой-то другой план?

— Есть — план «А», — усмехнулась Ксения. — Это, Паша, такая шутка: план «А» — действия по заранее выработанному и согласованному плану, план «Б» вступает в действие, когда план «А» не сработал. Весь план умещается в одной фразе «Действуй, как получится»! То есть действовать мы с тобой будем по обстановке.

— То есть расклад такой — как фишка ляжет! Ну, к этому нам не привыкать! — подвёл итог Мартынов и сглотнул слюну.

— Примерно так! — улыбнулась Ксения и, сжалившись, пододвинула суженому вторую бутылку холодного пива.

 

Глава 10

Серым ноябрьским утром 1825 года в двери банка «Дюпон и сыновья», который уютно расположился в самом центре Лихтенштейна, решительно постучал высокий статный незнакомец, офицерскую выправку которого не мог скрыть даже походный плащ, а лицо — надвинутая на глаза треуголка и чёрный шейный платок, который незнакомец зачем-то поднял до самого носа.

Был ранний час, и работники банка только начали просачиваться в банк через служебный вход и торопливо располагаться в маленьких конторках, но сам господин Дюпон уже восседал в высоком кресле на втором этаже и через стеклянную перегородку зорко следил за подчинёнными, привычно записывая в чёрную тетрадь нерадивых и опоздавших на службу.

«Кто бы это мог быть в такую рань? — прислушиваясь к гулким ударам в дверь, гадал владелец и основатель банка. — Для грабителей слишком рано, да и не стали бы они рисковать при свете дня, для клиента — слишком бесцеремонно».

— Открой! — крикнул он первому попавшемуся на глаза клерку.

Молодой человек торопливо открыл высокие дубовые двери с начищенными медными ручками и пропустил в операционную залу высокого незнакомца в запылённом дорожном плаще, за которым, согнувшись гуськом, проследовала дюжина горбунов. Незнакомец остановился посреди помещения и, задрав голову вверх, на плохом немецком прокричал, что ему нужен начальник этого заведения. По всему было видно, что странный посетитель впервые находился в банке, и как вести себя, точно не знал.

— Я сейчас к Вам спущусь! — с достоинством на немецком ответил Дюпон и неторопливо стал спускаться по лестнице. Незнакомец и его шестеро горбатых спутников застыли в ожидании.

— Я к Вашим услугам! — произнёс Дюпон, внимательно рассматривая странных посетителей. По покрою камзола и поношенной треуголке он безошибочно определил в незнакомце иностранца. От зоркого взгляда банкира не укрылось также, что под плащом незнакомца вместо изящной дворянской шпаги свисал тяжёлый офицерский палаш, а на правом и левом бедре покоились массивные пистолеты. Когда незнакомец вскинул левую руку и в знак приветствия коснулся двумя пальцами треугольной шляпы, Дюпон краем глаза увидел за обшлагом его походного сюртука черенок метательного ножа.

— Судя по вашему платью и солидному арсеналу, Вы проделали дальний путь, — учтиво продолжил банкир, интуитивно почувствовав в незнакомце солидного клиента. — Надеюсь, потраченные Вами усилия были не зря, и я смогу быть Вам полезен!

Незнакомец раздражённо дёрнул щекой и поправил на лице чёрный платок. Дюпон, догадавшись, в чём дело, произнёс ту же фразу на французском и заметил, как оживился посетитель.

— Мсье предпочитает общаться на французском? — осведомился банкир.

— Уи! — облегчённо выдохнул посетитель и непринуждённо добавил по-русски: — Чёрт бы Вас всех побрал!

— Мсье русский! — произнёс вслух Дюпон и улыбнулся. — Я немного говорю на этом трудном языке.

— Вы бывали в России?

— Нет, мсье, но после того, как этот самоуверенный коротышка проиграл военную компанию, и в Париж вошли казаки, я немного научился понимать русскую речь. Особенно меня поражает изощрённость и фантазия русских ругательств. Поверьте мне, мсье, я знаю пять языков, но ни в одном из них мастерство поношения противника не достигло таких высот. К моему великому сожалению, война не пошла на пользу моей бедной Франции, и мне пришлось перебраться на задворки Европы. Так чем я могу помочь такому знатному господину?

— Вы ошибаетесь, мсье, я хоть и потомственный дворянин, но мой визит к Вам — всего лишь исполнение чужой воли. Мой доверитель поручил разместить в вашем банке крупную сумму денег. Поэтому мне и моим спутникам пришлось проделать долгий путь, чтобы выполнить высочайшую волю нашего господина.

«Не зря мне вчера вновь приснилась старая Марта! — с удовлетворением подумал банкир. — Марта всегда снится к деньгам».

После переезда в Лихтенштейн Дюпону во сне стала являться старая немецкая проститутка, которая называла себя Мартой.

Дюпон никогда не был знаком с этой женщиной, и никогда её не видел, но каждый раз, когда Марта являлась к нему во сне и в самых развратных выражениях предлагала близость, он, преодолевая брезгливость, всё-таки соглашался, после чего платил ей за услуги один золотой. Марта прятала деньги за оборку лифа и, довольная, уходила в ночь.

Как правило, после такого сна Дюпону в его финансовых делах сопутствовала нечаянная удача. В последнее время дела шли неважно, и Дюпон с тоской думал, что если ситуация не улучшится, то его сыновьям — Анри и Филиппу — вместо банка придётся работать менялами в лавке у господина Гобсека. Месье Гобсек был знаменит тем, что, занимаясь ростовщичеством, прилично нажился на каком-то знаменитом писателе из Парижа, фамилию которого Гобсек хранил в тайне.

— Так какую сумму Вы хотели бы разместить в моём банке? — млея от предчувствия удачи, елейно осведомился банкир.

— Пять миллионов золотом.

«Надо следующий раз дать Марте два золотых!» — подумал Дюпон и поискал взглядом кресло, в которое можно упасть.

— А на какой срок Вы хотите заключить договор хранения?

— Мой доверитель настаивает, чтобы договор был бессрочным. Оплата услуг вашего банка должна осуществляться из суммы, которая будет начисляться на вклад, в соответствии с существующей процентной ставкой, — заученно произнёс посетитель, и по его тону Дюпон догадался, что непонятную для него фразу он просто зазубрил.

— Мсье в курсе, что услуги банка по хранению платные? — задумчиво произнёс Дюпон, искоса глядя на посетителя.

— За всё в этом мире надо платить, — небрежно бросил русский дворянин. — Думаю, что привезённых мной денег хватит оплатить ваши услуги на долгие года вперёд.

— Тогда, мсье, я предложу Вам открыть ещё и текущий счёт.

— Черт! Как всё сложно! — вяло ругнулся посетитель.

— С этого счёта регулярно будут начисляться проценты, точнее, очень большие проценты, которые и пойдут на оплату услуг моего банка по договору хранения, — терпеливо пояснял Дюпон. — Поверьте мне, мсье, даже когда нас с вами уже не будет на этом свете, деньги вашего доверителя будут храниться в моём банке, хоть до второго пришествия Христа! Простите за богохульство! Будете арендовать ячейку?

— Пройти столько миль, по дороге, полной опасностей, чтобы в конце пути сказать «Нет»! Это было бы с моей стороны глупо! Архиглупо! Я Вам полностью доверяю, мсье. Делайте всё, как считаете нужным, и будь, что будет!

— Как скажете, мсье! — изогнулся в поклоне Дюпон. — Для таких состоятельных господ у нас имеется отдельное хранилище. Прошу Вас следовать за мной, — произнёс банкир и сделал клеркам знак рукой в направлении хранилища.

Незнакомец и шестеро горбунов торжественно проследовали за владельцем банка в подвальное помещение, дверь в которое была укрыта от посторонних глаз в укромном уголке под лестницей.

Клерки расторопно принесли Дюпону из его кабинета металлическую шкатулку, ключ от которой он всегда носил на шее вместе с обручальным кольцом покойной жены. Открыв ларец своим ключом, он извлёк из него три разных по форме и размеру ключа.

Первым, самым большим ключом с широкой узорной бородкой, он открыл потайную дверь под лестницей. За дверью располагалась узкая ведущая вниз каменная лестница, которая в конце пути упиралась в кованую из толстых металлических прутьев решётку.

Подойдя к решётке, Дюпон нашёл в стене потайную замочную скважину и вставил в неё второй ключ, имевший на конце четыре удлинённые зубчатые бородки, отчего ключ сильно напоминал шестопёр в миниатюре. Как только ключ полностью вошёл в отверстие, раздался металлический щелчок, и решётка с шумом поползла вверх.

— В эту комнату Вы можете зайти только в моём сопровождении, — предупредил незнакомца банкир. — Вашим друзьям придётся остаться здесь.

— Снимайте поклажу! — на русском языке распорядился незнакомец, и шестеро его спутников расстегнув застёжки походных плащей, с облегчением скинули шесть горбов, которые при ближайшем рассмотрении оказались солдатскими ранцами. Все шестеро сопровождающих были вооружены пистолетами, короткими кинжалами и точно такими же саблями, какие Дюпон видел в Париже у бородатых русских казаков. Он даже вспомнил название этих сабель — «шашки».

Незнакомец взял один ранец и с трудом последовал за банкиром. Они вошли в полукруглую комнату без окон, и Дюпон привычно зажёг установленные в шандалах на стене свечи. В каменной кладке на расстояние полутора метров друг от друга, поблёскивая свежим лаком, располагались десять дверей. Каждая дверь имела шесть маленьких окошек, под которыми находилось шесть ребристых колёсиков.

— Это хранилища, — пояснил Дюпон. — Любое из них может быть открыто только в присутствии двух человек, один из которых является Ваш покорный слуга, а вторым является лицо, знающее шифр замка этой двери. Я потратил, мсье, очень большие деньги, но оно того стоило. Знаменитые швейцарские часовщики изготовили мне механизм запирания дверей хранилищ, который нельзя вскрыть иначе, чем по установленным правилам.

С этими словами Дюпон вставил в замочную скважину третий, самый маленький, серебристого цвета ключ, и провернул его на три оборота. После чего потянул дверь на себя. К удивлению посетителя, массивная металлическая дверь легко отошла в сторону.

— Сейчас хранилище пустое, поэтому мы не используем ни шифр, ни второй ключ, — пояснил банкир и пропустил русского дворянина вперёд. — Когда же Вы, мсье заполните его своими деньгами, попасть внутрь этой комнаты будет очень затруднительно.

Внутри оказалась продолговатая комната, по обе стены которой в три ряда располагались еле заметные металлические кольца. Дюпон вслед за таинственным русским вошёл в комнату и потянул за одно из колец. К удивлению незнакомца, из стены плавно выехал металлический лоток.

— Всё ценное Вы, мсье, помещаете на лоток и прячете в стене, — продолжил пояснение банкир. — Ваше хранилище будет под номером шесть. Для того, чтобы попасть в это хранилище, нужны будут два ключа, один из которых будет храниться у меня, а второй я передам Вашей милости. После того, как Вы поместите в хранилище все пять миллионов, Вы без моего участия самостоятельно наберёте шестизначный код, который будет известен только Вам и вашему доверителю. После этого я захлопну дверь хранилища, и каждый из нас вынет из замочной скважины свой ключ. Замки сработают, и шифр собьётся. С этого момента ни Вы, ни я в одиночку не сможем проникнуть в хранилище. Согласитесь, мсье, что это является лучшей гарантией сохранности вашего вклада. Для того, чтобы извлечь из хранилища ваши деньги, нам понадобится встретиться вновь: мы вставим ключи и одновременной повернём их на три оборота: вы будете поворачивать влево, а я вправо. Так мы разблокируем шифровальный механизм, и Вы наберёте известный Вам код. Лишь после этих процедур дверь откроется.

Незнакомец снял треуголку, почесал маковку и заковыристо выругался. Дюпон с восторгом отметил неистощимую фантазию и образность мышления загадочного русского, который в одном выражении так гармонично сумел увязать упоминания о какой-то Дуньке, её коромысле, «ёшкином коте» и интимных местах горячо любимой женщины.

…До самого заката, обливаясь потом, Дюпон и незнакомец перетаскивали, пересчитывали и раскладывали по лоткам золотые монеты. И лишь когда солнце скрылось за островерхими крышами города, незнакомец набрал на двери хранилища шестизначный шифр и захлопнул дверь, а Дюпон, как и обещал, вынул из скважины свой ключ. Таинственный посетитель, в свою очередь, вынул из замочной скважины свой ключ, после чего оба услышали, как за металлическим листом завращались колёсики механизма и в шести окошечках всплыли шесть произвольно выпавших цифр.

Русский дворянин внимательно рассмотрел на своём ключе незнакомый герб в виде двух перекрещённых между собой ключей на фоне раскрытой ладони и, напрягая зрение, медленно произнёс:

— Ведающий тайное…

— … да сохранит всё в тайне! — закончил Дюпон и спрятал свой ключ в карман камзола.

На следующий день утром странный посетитель банка, одетый в новое немецкое платье и без платка на лице и без оружия, откровенно радуясь погожему осеннему деньку, прогуливался по улицам города. За последний месяц он впервые позволил себе расслабиться, впервые не ожидал коварного нападения и впервые не готовился к отпору неприятеля. Всё это время ему казалось, что нож грабителя острой кромкой лезвия уже упёрся ему в гортань, и он вот-вот услышит зловещую фразу «золото или жизнь»! Слава Всевышнему, ничего этого не случилось! Он выполнил тайное указание самого Императора, ключ от хранилища надёжно зашит в подкладку его нового сюртука, и теперь он бездумно, но с чистой совестью, фланировал по улицам чистенького, но чужого для русского человека города.

В одиннадцать часов пополудни он решил посетить местную ресторацию, и уже взялся рукой за блестящую медную ручку, как из ресторации, пошатываясь, вышли двое пьяных господ. По открытым, усеянным конопушками лицам, и доверчивому, хотя и затуманенном хмелем взгляду, он безошибочно опознал в них соотечественников. Это были смоленский помещик Александр Федотов, прибывший в Германию для ознакомления с новинками сельскохозяйственной техники, и его сотоварищ — пьяница и прожигатель жизни, бывший поручик лейб-гвардии Семёновского полка Алёшка Бузанаков, получивший от сослуживцев за скандальный характер прозвище «Лёшка-Буза». За границей оба были впервые, и в Лихтенштейн попали по явному недоразумению. Выставка последних научных достижений передовой немецкой мысли, на которую так стремился помещик Федотов, находилась в совершенно другом городе. Лёшке Бузанакову было всё равно, в каком городе напиваться, поэтому он нисколько не расстроился и находился в том замечательном расположении духа, когда до драки ещё далеко, но душа уже требует чего-то яркого и необычного, можно сказать — героического.

Увидев соотечественника, Алёшка расплылся в пьяной улыбке и, распахнув хмельные объятья, со словами: «Ба! Братец, тебя ли я вижу? Вот так встреча!» — уже готовился его облобызать, как незнакомец неожиданно увернулся от Лёшкиного поцелуя и пробормотав по-французски: «Простите, мсье! Вы обознались»! — резко развернулся и торопливо скрылся за углом ресторации.

От такого неожиданного поворота событий бывший поручик застыл с распростёртыми объятьями, потом досадливо крякнул и произнёс: «А знаешь, Сашка, я ведь не настолько пьян, чтобы не отличить «лягушатника» от потомственного русака! Лопни мои глаза, если это не Шервуд! Мы с ним в одном полку пять лет служили. Эх, золотое времечко было! Сколько шампани было выпито и сколько романов закручено, теперь уж и не упомнишь! Ты-то меня, Сашка, не бросишь? Поехали, брат, обратно в Россию! Не могу я здесь больше на эти бюргерские рожи глядеть, да пиво их кислое глотать! Не поверишь, Сашка, но истосковался я в этой европейской глухомани! Душа огурчиков солёненьких просит да клюковки кисленькой. Поехали домой, брат»!

А в это самое время, в самом сердце России, в далёком заснеженном Петербурге, оповещая о смерти Императора Александра I, тяжело и печально ухнул церковный колокол. Случилось это 19 ноября 1825 года.

 

Глава 11

Был последний день дежурства Председателя. В этот день, согласно установленных правил, приезжал новый Избранный и, заступив на месячное дежурство, становился новым председателем. Передача дежурства происходила в форме светской беседы. Накануне опытным помощником составлялся короткий отчёт о проделанной за истёкший месяц работе. В отчёте особо выделялись дела, которые новому председателю необходимо было взять под личный контроль. Одним из пунктов «незавершёнки» значился Сахалин. Председатель подробно остановился на этом вопросе, обрисовав сменщику реальное состояние дел и дальнейшие шаги по реализации проекта.

— А как называется этот проект? — поинтересовался сменщик — пятидесятилетний бизнесмен из Швеции, сделавший состояние на разветвлённой сети супермаркетов, которая, словно паутина, опутала весь земной шар.

— Я как-то не придал этому никакого значения. Вероятно, Вы правы — наше детище должно иметь имя. Поручаю, коллега, выбрать его Вам! — улыбнулся Председатель.

— Я что-нибудь придумаю, — улыбнулся в ответ сменщик. — Вы упомянули о смене главных действующих лиц. Значит ли это, что после «зачистки» острова Кох должен уйти со сцены навсегда?

— Именно это я и имел в виду, — подтвердил Председатель.

— Тогда какой был смысл включать его в игру?

— Смысл был. Мы организовали дозированную утечку информации, и теперь, что бы на острове ни произошло, спецслужбы будут связывать это с личностью Коха. В финале Кох станет жертвой бандитских «разборок». Вы же понимаете, что мы не можем связывать миллиардный проект с личностью уголовника. Пускай это очень авторитетный и богатый человек, но он был и остаётся уголовником, и если его сделать губернатором русского Гонконга, то вся уголовная нечисть и нечистые на руку дельцы потянутся на Сахалин. В результате вместо процветающей свободной экономической зоны мы получим современное пристанище пиратов и гангстеров со всего мира — этакий Порт-Ройял!

— Согласен. Наверное, я не ошибусь, если предположу, что Вы уже подобрали для Коха замену.

— Вы удивительно проницательны. Я действительно наметил кандидатуру молодого, амбициозного и известного бизнесмена.

— Интересно, кто же это?

Председатель молча извлёк из ящика стола декабрьский выпуск российского журнала «Большие деньги» и небрежно бросил на стол. На обложке красовалась улыбчивая физиономия молодого мужчины. Под фотографией крупным шрифтом было напечатано короткое предложение: «Бизнесмен года — Александр Перепёлкин».

Когда говорят, что слава — дым, то имеют в виду людишек мелких, никчёмных, которых по воле Рока на краткий миг забросило на гребень успеха. Такая слава улетучивается, как дым, как утренний туман, оставляя после себя морально раздавленного и всеми забытого вчерашнего кумира миллионов. Если же слава касается человека неординарного, одарённого, твёрдо знающего, чего он хочет добиться в этой жизни, то в этом случае она из капризной фаворитки превращается в верного оруженосца, и служит своему господину верой и правдой всю жизнь. Гениям слава продолжает служить и после смерти.

Александр Перепёлкин гением не был, поэтому на посмертную славу не рассчитывал. Зато он был человеком одарённым и целеустремлённым, что позволило ему при жизни добиться всеобщего признания.

Мир бизнеса значительно отличается от мира шоу-бизнеса. В большом бизнесе не может быть олигархов-однодневок и раскрученных финансовых экспертов. Если ты «калиф на час», то дорога на финансовый Олимп тебе заказана. Большие деньги не любят легковесного отношения и поверхностных людей. Поэтому настоящие «акулы бизнеса» никогда не будут иметь серьёзных дел с биржевым спекулянтом или с крупным, но проворовавшимся чиновником.

Новоиспечённый миллионер Перепёлкин выскочкой не был. История его взлёта была у всех на слуху, и воротилы бизнеса понимали, что этот парень оказался на вершине успеха далеко не случайно. Репутация Перепёлкина была чиста, как слеза младенца, что тоже немаловажно.

Несмотря на многочисленные разговоры о волчьих законах большого бизнеса, среди бизнесменов, зарекомендовавших себя в качестве честных (относительно честных) и обязательных партнёров, существует свод неписаный правил — этакий «кодекс чести», в соответствие с которым не приветствуется, если новоявленный баловень судьбы начинал идти к сияющим финансовым вершинам по головам ближних и без оглядки на сообщество рвать глотки конкурентам. Такие методы приемлемы на низшей ступени развития и характерны для ларёчников и владельцев фирм, сколотивших начальный капитал на банальном рэкете или других милых шалостях, подробно перечисленных в уголовном кодексе. Солидные люди и воюют солидно, можно сказать, по-джентельменски. Правда, разорённым от этого легче не становится, а у застреленных в собственных особняках и взорванных в личных эксклюзивных автомобилях здоровья от таких джентльменских методов войны не прибавляется, но это издержки производства и заострять на них внимание не стоит.

Перепёлкин по головам не шёл, и никого из конкурентов специально не гноил, но если кто-то становился ему поперёк дороги, или, не дай бог, начинал вести нечестную игру, то он начинал действовать, как научили в армии: бил врага до полной победы. Со временем победы множились, а финансы прибавлялись.

Через год после триумфального восхождения на финансовый Олимп, Александр посчитал свои капиталы и призадумался: для реализации намеченного им бизнес-проекта денег не хватало. Он попытался прибегнуть к услугам банка и оформить кредит, но кризис неплатежей был в разгаре, и банки неохотно шли навстречу заёмщикам. Денег требовалось много, даже очень много, поэтому банки, несмотря на то, что Перепёлкин имел незапятнанную кредитную историю и обещал в качестве залога выставить недавно приобретённый небоскрёб, рисковать не хотели. И вот однажды, когда у Перепёлкина почти опустились руки, госпожа Удача неожиданно повернулась к нему лицом и одарила многообещающей улыбкой.

Вечер трудового дня Александр предпочитал встречать в спортзале или бассейне. После занятий на силовых тренажёрах он передохнул пять минут и с удовольствием встал на «беговую дорожку» намереваясь пробежать как минимум километров пять. Ноги упруго отталкивались от полотна, а здоровые лёгкие свободно насыщали кровь кислородом, когда он уловил обрывок разговора между двумя посетителями.

— …И вот этот «карась» пытается рассовать своё «рыжьё», а на него смотрят, как на дурака или провокатора, — со смехом рассказывал мужчина с золотыми зубами.

— Он, что, по жизни лох? — удивился собеседник, у которого на плече красовалась цветная татуировка, представляющая собой замысловатое сплетение драконов, обнажённых красавиц и японских иероглифов.

— Да нет, на лоха он не похож, к тому же такие «бабки срубить» башку иметь надо. Скорее всего, в Москве он чужой, и слово за него замолвить некому. Как его до сих пор не «продинамили», удивляюсь!

Больше в этот вечер Перепёлкин спортом не занимался. Он выключил «беговую дорожку», принял душ и прямиком поехал домой. Дома он долго ходил из угла в угол, потом пил зелёный чай, потом снова бродил по квартире, пока не принял для себя какое-то важное решение. После этого взял телефонную трубку, и остаток вечера провёл в телефонных разговорах.

Странного инвестора, которого собеседники в спортзале презрительно называли «карасём», Александр вычислил быстро. По иронии судьбы, фамилия таинственного незнакомца была Карась. История эта произошла в самом центре Москвы несколько месяцев назад и обросла массой фантастических подробностей и домыслов. Одни утверждали, что Карась явился в казино и вместо фишек стал ставить золотые монеты, другие говорили, что за карточный проигрыш он расплачивался золотым песком, который доставал прямо из карманов пиджака, а кое-кто клялся и божился, что самолично видел, как в ресторане один из люберецких «братков» по пьяной лавочке пропорол ножом Карасю брюхо, а из разреза на паркет, словно сахар из дырявого пакета, посыпался золотой песок. И что сам Карась остался жив только потому, что постоянно носил у себя на животе толстый пояс с золотой крупой.

Неоспоримой правдой был лишь тот факт, что Карась из Москвы пропал, и вот уже несколько месяцев никто не знает, где он. Золото, которым якобы Карась разбрасывался по Москве, никто реально не видел, а его двоих партнёров давно зарыли на одном из московских кладбищ.

История казалась фантастической, но Сашка не пожалел денег и через посредников навёл справки. Ему разыскали и привели на встречу, которую Перепёлкин организовал в ресторане, милицейского опера. Опер непосредственно занимался раскрытием двойного убийства, поэтому между короткими тостами и прибаутками, которыми он скрашивал поглощение спиртного в больших дозах, рассказал всё, что интересовало щедрого бизнесмена.

Под конец застолья Сашка вынес твёрдое убеждение, что мифический инвестор по фамилии Карась реально существует, и что двоих его московских партнёров порешили из-за золотого песка, который Карась, по всей видимости, возил откуда-то из Сибири. На вопрос: «Куда подевался Карась»? — милицейский опер ответить не смог. К концу вечера он с трудом ворочал языком, и норовил зачем-то достать из наплечной кобуры табельный «ПМ».

Вернувшись из ресторана, Сашка принял контрастный душ, до красноты растёр тело полотенцем, на котором был изображён огромный доллар и, глядя в зеркало, твёрдо произнёс:

— Ты найдёшь его! Ты просто обязан его найти!

Отражение умытого Перепёлкина кивнуло в знак согласия и по-свойски ему подморгнуло.

Перепёлкин не знал, что до встречи с человеком по имени Карась оставались считанные дни. Ещё он не знал, что с этого момента события стали развиваться не по воле случая, а приняли плановый характер, ибо опытные сотрудники «Бюро» привыкли держать ситуацию под контролем.

Не знал этого и сам Жорка Карась, который в этот момент сладко похрапывал в своём номере в санатории «Лесные дали», не ведая, что двое наёмных убийц, прибывших по его душу, коротают ночь в туристической палатке в какой-то паре сотен метров от него.

Что приготовил день грядущий, никто из них не ведал, но будущее каждого уже было начертано на скрижалях Истории стальными перьями Судьбы!

 

Глава 12

Основатель и единственный владелец крупной инвестиционной фирмы «Сибирь-Инвест» Илья Прохоренко умер неожиданно. Сорокапятилетний пышущий здоровьем мужчина в присутствии секретарши потянулся за телефоном, и, неожиданно побледнев, выронил телефонную трубку и молча ткнулся носом в разложенные на столе бумаги.

Секретарша, которая в годы далёкой юности окончила медицинское училище, не растерялась и бросилась оказывать шефу первую медицинскую помощь, но скоро поняла, что запустить работу сердца горячо любимого начальника ей не под силу. Сердце не билось, и лицо у Прохоренко приобрело синюшный оттенок. Не веря в случившееся, женщина по телефону вызвала «Скорую помощь» и бессильно опустилась на стул.

Почувствовав что-то неладное, в кабинет осторожно заглянул охранник, да так и застыл, не в силах оторвать взгляда от лежащего на ковре без обязательного галстука, в разорванной рубашке, владельца фирмы.

— Чего уставился? — не своим голосом произнесла секретарша. — Быстро зови начальника охраны! Горе у нас! — и только после этого беззвучно заплакала.

Начальник охраны явился незамедлительно. Бывший офицер, прошедший не одну «горячую точку» и повидавший много смертей, он с первого взгляда понял, что Прохоренко мёртв. Не обращая внимания на набившихся в кабинет сотрудников, он молча перенёс тело шефа в комнату отдыха, уложил на диван, сложил на груди руки и накрыл с головой клетчатым пледом.

В этот момент в кабинет вбежали врачи. Один сдёрнул с головы покойного плед и приложил руку к сонной артерии. Его коллеги быстро стали разворачивать реанимационную аппаратуру.

— Сколько времени прошло с момента остановки сердца? — обратился он к присутствующим. От этого вопроса сотрудники фирмы испуганно шарахнулись к выходу, и лишь секретарь, утерев слёзы, сообщила, что Илья Григорьевич не дышит около десяти минут. Врач убрал руку с шеи Прохоренко.

— Бесполезно! Мы ничем не поможем! — произнёс реаниматолог и осторожно накрыл покойного пледом.

— Вызывайте «труповозку»! — обратился он к стоящему рядом с ним начальнику охраны.

— А Вы что же? — с вызовом произнёс бывший офицер.

— Извини друг, но мы занимаемся только живыми! — примирительно произнёс медик, и, как бы извиняясь за свою бесполезность, похлопал его по плечу.

На следующий день было проведено вскрытие тела покойного Прохоренко, и судмедэксперт без труда установил причину безвременной смерти удачливого бизнесмена.

— Тромб! — уверенно произнёс пожилой судмедэксперт, обращаясь к молодому коллеге и одновременно снимая с рук резиновые перчатки.

— Угу, — произнёс молодой специалист, продолжая заниматься телом. — Удивительный экземпляр! — восхищённо произнёс молодой специалист, широкими стёжками зашивая брюшину. — Пятый десяток разменял, а организм, как у молодого: ни тебе ожирения, ни цирроза печени, даже паршивенького гастрита, и того нет. И с такими показателями взял и умер!

— Все под богом ходим, — философски рассудил ветеран судебно-медицинской экспертизы и потянулся к флакону с медицинским спиртом.

После пышных, но поспешных похорон к временно исполняющему обязанности главы фирмы финансовому директору Василию Нечитайло явился адвокат покойного Прохоренко, и для оглашения завещания попросил собрать руководство фирмы.

В бывший кабинет Прохоренко набилась масса народа: и те, кому содержание завещания необходимо было знать по должности, и те, кого просто съедало любопытство. Адвокат не стал требовать соблюдения пустых формальностей и огласил перед собравшимися последнюю волю усопшего.

Так как семьи и близких родственников у покойного не было, то все свои сбережения, квартиру, новенький «Мерседес», и фирму, он завещал некой госпоже Алфёровой Тамаре Петровне. Кто такая Тамара Петровна и кем она приходилась покойному Прохоренко, никто из сотрудников фирмы сказать не мог.

После ухода адвоката Нечитайло задумчиво почесал макушку и, глядя на притихший коллектив, не совсем уверенно, но нарочито громко произнёс:

— Всё нормально! Ничего сверхъестественного не произошло. До приезда нового владельца фирмы продолжаем работать, как и прежде!

Сотрудники медленно стали разбредаться по кабинетам, гадая, что ждёт их в недалёком будущем.

Новый владелец фирмы «Сибирь-Инвест» не заставил себя долго ждать. Ровно через семь дней после того, как на крышку гроба покойного упала первая горсть земли, в город приехала госпожа Алфёрова со свитой. Тамара Петровна перешагнула сорокалетний рубеж, но здоровый образ жизни и регулярное посещение дорогих московских косметических салонов позволяли ей успешно скрывать этот неприятный факт.

Перед сотрудниками «Сибирь-Инвест» предстала подтянутая и уверенная в себе бизнес-вумен.

Глядя на две упрямые складки, залёгшие в уголках рта, и холодный взгляд серых глаз, опытный Нечитайло понял, что эта женщина ценит сотрудников не за лесть и личную преданность, а сугубо по деловым качествам. Финансовый директор даже не догадывался, что в своём предположении он был прав на все 100 %: проявление лизоблюдства и подхалимства госпожа Алфёрова расценивала, как признак слабости и некомпетентности сотрудников.

В первый же день она собрала в зале для ведения переговоров весь персонал фирмы и провела совещание, которое скорее напоминало ультиматум побеждённому противнику, чем знакомство с подчинённым персоналом. Тамара Петровна, кроме свалившейся ей, как снег на голову, «Сибирь-Инвест», имела в Москве и Питере ещё дюжину фирм, поэтому привыкла править жёстко, без сантиментов.

— В ближайшие полгода прибыль фирмы должна увеличиться на двадцать процентов! — сразу же заявила она. После её слов по залу пробежал недовольный ропот.

— Увеличение прибыли на двадцать процентов — это, знаете ли, не фунт изюму! — возразил Нечитайло. — Декларировать можно что угодно, но при этом надо опираться на реальные возможности.

— Согласна! — отозвалась Алфёрова. — Мои аудиторы проверят состояние дел, а заодно и нагрузку на каждого сотрудника фирмы. Мне кажется, что штат фирмы чрезмерно раздут, поэтому я планирую сокращение. В первую очередь будут уволены те сотрудники, кто проявит некомпетентность, пассивность и инертность при выполнении своих обязанностей. Сотрудники моей фирмы на работе должны гореть, а не тлеть! Останутся только те, кто умеет мыслить масштабно, нестандартно, и кто привносит в фирму новые методы и формы работы. Повторяю, повышение прибыли на двадцать процентов — это реально! Если кто-то чувствует в себе неуверенность, может подать заявление об уходе прямо сейчас. Вопросы есть?

— Есть! — отозвался из зала молодой начальник отдела по заключению договоров. — Вы раньше работали с Прохоренко?

— С Ильёй Григорьевичем я раньше не работала, но в течение длительно времени мы с ним поддерживали тесную связь. В этом можно убедиться, если проверить его электронную почту. Тот, кто мне не доверяет, также может подать заявление об увольнении по собственному желанию. Ещё есть вопросы?

Вопросов больше не было. Поражённые напором нового руководителя, сотрудники фирмы не заметили, как в это самое время в бывшем кабинете Прохоренко, приехавший вместе с Алфёровой молодой человек что-то профессионально мудрил с компьютером. Через двадцать минут молодой человек присоединился к остальным сотрудникам фирмы и в ответ на пристальный взгляд госпожи Алфёровой еле заметно кивнул. Если бы кто-то после совещания надумал проверить электронную почту бывшего руководителя, то его взору предстала бы объёмная, практически ежедневная переписка между Прохоренко и госпожой Алфёровой.

— Напоследок хочу довести до всего персонала следующее, — повысила голос Тамара Петровна, — принимая во внимание, что я не могу каждый месяц летать из Москвы на Сахалин, а также то, что я не собираюсь бросать на произвол судьбы ещё шесть принадлежащих мне фирм, я намерена назначить в вашей, теперь уже моей, фирме управляющего, и делегировать ему большую часть своих полномочий. Итак, прошу любить и жаловать — опытный управленец и моё доверенное лицо Лев Иванович Кулешов.

Из-за спины госпожи Алфёровой неторопливо вышел подтянутый мужчина с волевым лицом и посеребрёнными висками.

Если бы в этот момент среди сотрудников фирмы случайно оказалась Марта или кто-то из её помощников, с кем она безуспешно охотилась за бывшим генералом КГБ, то она никогда бы не признала в новом управляющем своего мимолётного любовника, удачливого коммерсанта и потомка древнего германского рода барона Людвига фон Вестфаль. Скальпель опытного пластического хирурга так перекроил ему лицо, что бывший генерал и бывший немецкий барон теперь напоминал мистера «Х» из одноимённой оперетты Кальмана.

Лев Иванович внимательно оглядел присутствующих и произнёс только одну фразу: «Пока все остаются на своих должностях. Подчёркиваю — пока»!

На этом первое совещание сотрудников фирмы «Сибирь-Инвест» закончилось.

Вечером того же дня дежурным шифровальщиком ЗГС было получено сообщение, которое после дешифровки немедленно легло на стол заместителя Директора по оперативной работе. В донесении было всего три слова: «Легализовался успешно. Карбонарий».

Заместитель снял телефонную трубку прямой связи с Директором ЗГС и сухо доложил: «Резидент прибыл на место. Операция «Горностай» вступила в начальную фазу»!

* * *

В это же время в Риме новому председателю, который во время дежурства был известен персоналу под псевдонимом «Шевалье», доложили, что по последним оперативным данным господин Перепёлкин очень нуждается в средствах, в связи с чем он предпринял ряд шагов для розыска контрабандиста по фамилии Карась.

Шевалье по закрытой связи вызвал начальника регионального отдела Центральной зоны и приказал навести справки по гражданину РФ по фамилии Карась, который подозревается в контрабанде драгоценными металлами. К удивлению председателя, начальник отдела, не сходя с места, выдал подробную справку об «объекте», который в данный момент находился в Ленинградской области, в санатории «Лесные дали». Оказывается, Карась давно находился в «разработке» по инициативе начальника отдела, что значительно облегчало выполнение задуманной операции.

— За ним присматривают двое наших опытных оперативников, — закончил доклад начальник отдела.

— Дайте ему выход на бизнесмена Перепёлкина из Москвы или сообщите Перепёлкину координаты «объекта». Поступайте, как сочтёте нужным, но эти двое в ближайшее время должны встретиться, — распорядился Шевалье.

— Они встретятся, — заверил его начальник отдела и, помедлив, добавил, — как только мы устраним одно маленькое недоразумение.

 

Глава 13

Повестку в прокуратуру для дачи свидетельских показаний по факту заказного убийства граждан Федуненко и Клещёвского Клим получил под вечер. Он аккуратно расписался в корешке повестки и передал его посыльному. После чего, не задавая никаких вопросов, спрятал повестку в карман и закрыл дверь. Клим понимал, что удар был направлен не в Клеща и Федула — людишек мелких и никчёмных, способных быть у него на подхвате. Метили в него, старого вора, и то, что он остался в живых — чистая случайность. В таких случаях полагалось отвечать ударом на удар или «залегать на дно». Такие ситуации были для него не в новинку, его и раньше неоднократно пытались вычеркнуть из списка живых. Беда была в том, что Клим не знал, кто осмелился развязать войну и кого следует «мочить», а «лечь на дно» ему не позволял статус вора в законе.

Вызовы в прокуратуру и в отдел милиции для Клима были так же естественны и малоприятны, как для терапевта визит в морг — вроде бы и по работе, но всё равно неприятно. К вызовам на допрос старый вор относился спокойно: получив повестку, он звонил своему адвокату и на следующий день точно в указанное время находился возле кабинета следователя. На допросе Клим вёл себя сдержанно, говорил мало, а если и начинал давать показания, то прежде советовался со своим высокооплачиваемым адвокатом.

И в этот раз Клим не отступил от своих привычек. Ровно в десять часов он вместе с адвокатом Юлием Гринбергом был в прокуратуре возле кабинета следователя Семашко. В ожидании допроса Гринберг суетился, что-то пояснял Климу и при этом громко возмущался произволом прокурорских следователей, которые без достаточных на то оснований выдёргивают его клиента, человека законопослушного и уважаемого, для очередного допроса. Клим слушал болтовню Юлия и молчал. Чутьё старого волка подсказывало, что в прокуратуру его вызвали не для допроса, всё, что ему было известно по факту смерти Федула и Клеща, он рассказал Семашко прошлый раз.

«Значит, вызвали меня не по поводу смерти этих «шестёрок»!» — решил Клим, но Гринбергу ничего не сказал.

Видимо, услышав визгливый голос адвоката, Семашко сам открыл дверь и пригласил Клима в кабинет.

— Я протестую! — завёлся Гринберг. — Моего клиента уже допрашивали по данному делу, и мы не будем менять показания, поэтому заявляю сразу, что мы намерены воспользоваться правами, предоставленными статьёй 51 Конституции РФ…

— Можешь воспользоваться! — перебил его следователь. — Пока мы с твоим клиентом переговорим с глазу на глаз, ты можешь воспользоваться хоть статьёй, хоть служебным туалетом, он, кстати, в конце коридора.

Платон Семашко был следователь молодой, но зубастый. До поступления в университет ему довелось пару лет поработать милицейским опером, поэтому перед воровскими авторитетами и их вальяжными адвокатами он не робел.

— Это произвол! — заверещал Гринберг. — Я обязан присутствовать при проведении следственных действий с моим клиентом.

— Допроса, Юлий Германович, не будет! — осадил его Семашко. — Я сообщу вашему клиенту конфиденциальную информацию. Лично Вас она не касается, — усмехнулся Платон и двумя пальцами поправил на шее у адвоката его пижонскую «бабочку».

— Останься здесь, — глухо произнёс Клим, и Гринберг сразу утратил запал.

Оставшись в кабинете один на один, Семашко пододвинул посетителю стеклянную пепельницу и сам закурил. Клим не спеша достал пачку «Герцоговины Флор», щелчком открыл крышку, и, немного рисуясь, размял папиросу. Платон прикурил и протянул зажжённую зажигалку Климу, но тот сделал вид, что не заметил жеста следователя и прикурил от спички.

С минуту они молча глотали и выпускали через ноздри дым. Потом Платон первый энергично загасил в пепельнице сигарету, убрал с губы табачную крошку и, понизив голос, сообщил:

— По последним оперативным данным, тебя, Клим, хотят убить!

— Для меня это не новость. — скривил губы вор в законе. — Первый раз, что ли? Рано или поздно убьют, но не сейчас.

— Ты не понял, Клим! Тебя реально хотят «замочить», и думаю, что этот раз ты не отвертишься! Я, как представитель закона, обязан принять все меры для защиты гражданина Российской Федерации, то есть для твоей защиты!

— Ты сам-то в это веришь! — усмехнулся Клим. — И как ты это себе представляешь? Я, вор в законе, буду прятаться за ментовскую спину? Я от смерти никогда не бегал, и сейчас не побегу!

— Значит, не договорились?

— Ты же знаешь, следователь, что я с вашим братом никогда и ни о чём не договаривался, но за предупреждение спасибо.

— Убьют тебя, Клим! Большие люди в драку ввязались, тебе не выстоять!

— Не трепыхайся! Меня «замочат», тебе же легче будет: повесишь на мой труп пару тройку «глухарей» . Я прав?

Платон не ответил.

— Я так понимаю, гражданин следователь, что на этом наша беседа закончилась, и я могу идти? — официальным тоном осведомился старый вор и машинально приложил руку к левой стороне груди: сердце ощутимо покалывало.

— Можете идти! — в тон ему ответил Семашко и встал из-за стола.

Через неприкрытую дверь он слышал, как оживился и торопливо залопотал Гринберг:

— Ну, как Вы? Что они Вам инкриминировали? Надеюсь, Вы следовали моим инструкциям?

После беседы с прокурорским следователем, домой Клим не поехал, несмотря на то, что сердце продолжало болеть.

— Покатай меня, — сказал он водителю и максимально опустил спинку сиденья.

Примерно с полчаса они кружили по городу, пока Клим не дал знак остановиться.

— Езжай домой, — приказал он водителю. — Да не просто езжай, а так, чтобы тебя весь город видел. Мне нужно, чтобы все думали, что я у себя на хате. Понял?

— Понял, — ответил водитель и надавил на газ.

Обратную дорогу он пролетел, нарушая все писаные и неписаные правила. Весь город видел, как машина воровского авторитета на большой скорости выехала за город, в сторону побережья, где у Клима был выстроен небольшой, но уютный коттедж.

Сам Клим по узкой тропинке углубился в частный сектор, и минут через сорок вышел к старому, но добротному бревенчатому дому.

Минут пятнадцать он, сидя на лавочке, наблюдал за домом, потом, оглядевшись, подошёл к окну и постучал условным стуком. На стук никто не вышел. Клим помассировал грудь и постучал ещё раз. Хлопнула дверь и послышалась шаркающая походка.

— Кого чёрт принёс в такую рань? — раздался дребезжащий женский голос.

— Открывай, старая ведьма! Клиент пришёл! — пошутил Клим и почувствовал, как горячая иголка больно вошла в самое сердце. Он глубоко вздохнул и опёрся одной рукой на стену. Дверь открылась и на пороге показалась невысокая полная пожилая женщина, на голове у которой были прикрытые косынкой бигуди.

— Ой, Климушка! Ты ли это? Да на тебе лица нет! — запричитала старуха.

— На себя посмотри, старая сводня! — сквозь зубы произнёс Клим. — Веди в дом, мне схорониться треба. Или у тебя опять полная хата шалав?

— Да что ты, Климушка! Отошла я от дел, не угнаться мне за молодыми да ранними. Конкуренция сейчас сам знаешь какая. Девки на рыбокомбинате работать не хотят, всё больше норовят передком заработать. Столько любителей развелось, что нам, профессионалам, не продохнуть!

— Накрылся твой блядский бизнес! — ощерившись, проскрипел Клим. — Это мне на руку. Ну, чего стоишь? Давай, веди в дом.

После того, как за гостем закрылась дверь, и в окнах дома загорелся свет, из переулка вышел молодой крепкий на вид мужчина, который позвонил по сотовому телефону какому-то Грачу и назвал адрес гостеприимного дома. Через минуту мужчина исчез, поэтому бдительная хозяйка дома, которая поминутно выглядывала в окно, ничего подозрительного не заметила.

* * *

Если бы не сырой питерский климат, который он, как потомственный москвич, открыто недолюбливал, то нахождение в центре обучения можно было приравнять к слёту бойскаутов. Учёба Саиду не была в тягость. Учился он легко и с интересом. Острый от природы ум и хорошие физические данные позволяли ему легко овладевать программой подготовки. Саид всё схватывал на лету, при этом не просто запоминал последовательность действий при изучении того или иного приёма, а пытался привнести что-то своё, чтобы облегчить применение его в повседневной жизни. Так же он поступал при изучении оперативной деятельности и при изучении технических дисциплин. Как-то при изучении приёмов и методов вербовки он поставил инструктора в тупик.

— Запомните, курсант! Человек слаб! — поучал его инструктор. — Слаб и труслив. Он боится боли, физического насилия, компрометирующих материалов, боится потерять престижную работу, уважение коллег, расположения начальства, боится предательства, одиночества, бедности и, конечно, боится самой смерти. Это естественно для простого человека, не обладающего специальной подготовкой. В то же время человек постоянно хочет больше, чем он заслуживает. Ему всегда мало денег, ему не хватает любви, даже если у него много женщин, он завидует чужой славе, и ему кажется, что его недооценивает начальство. Вот на этих человеческих слабостях мы и должны играть.

— А если человек не боится ни боли, ни смерти, и ему вообще наплевать на собственную жизнь, потому что он живёт служением великой идеи?

— Если ему наплевать на собственную жизнь, что маловероятно, то в этом случае ему небезразлична судьба его родных и близких. Никогда психически нормальный индивидуум, какому бы богу или дьяволу он не служил, не положит на алтарь победы жизни своих детей.

— У меня нет ни семьи, ни детей, я не боюсь физической боли, и деньги для меня ничего не значат. Я могу обходиться без еды и питья долгое время, мне не нужно признание толпы и продажная любовь женщин, я могу усилием воли остановить собственное сердце и практически безболезненно уйти в мир мёртвых. Как Вы будете меня вербовать?

Инструктор на минуту задумался, а потом медленно произнёс:

— Я не стал бы Вас вербовать, курсант. Таких противников, как Вы, следует ликвидировать, и делать это надо как можно быстрее! Вы спросите, почему? Потому что одинокий, презирающий смерть, хорошо подготовленный спецагент опасней целого легиона.

Учёба день за днём казалась ему всё увлекательней. Особенно ему понравилась дисциплина, которая называлась «Разработка, оперативное планирование и проведение операций». Здесь, как нигде, ценился неординарный, творческий подход к делу.

— Проведение тайных операций на чужой, или своей территории, не является самоцелью, — учил его инструктор — невысокого роста мужчина с большими залысинами и внимательным взглядом. — Перед началом разработки операции, задайте себе вопрос: «А нельзя ли добиться искомого результата иными методами»? И если ответ будет отрицательным, смело приступайте к планированию. При этом особо хочу подчеркнуть, что, каким бы гениальным ни был Ваш план, операция может провалиться, если Вы не пропишете действия в случае форс-мажорных обстоятельств. Очень часто бывает, что разведанные, на которые Вы опирались при разработке операции, оказались неполными, а то и самой настоящей дезинформацией, умело подброшенной Вам противником и все Ваши планы с первых минут после начала операции… грубо говоря, псу под хвост. С этой минуты начинается самое интересное: Вы или запаникуете и начнёте палить из всех видов имеющегося у Вас оружия, или проявите смекалку, выдержку и сумеете обернуть неудачу в свою пользу. В противном случае Вы пополните списки безвестных героев в «Пантеоне павших».

При этих словах Саид глубокомысленно хмыкнул и покачал головой.

— Кроме всего прочего, обращаю Ваше внимание на материальное обеспечение операций, — как ни в чём не бывало, продолжил инструктор, откровенно проигнорировав реакцию курсанта. — Советую не перегружать команду оружием и спецтехникой, но и не идти на поводу у службы материального обеспечения, которые всё время норовят на чём-либо сэкономить. Будет обидно, если в самый ответственный момент у вас разрядится в рации батарея питания или переклинит затвор в пистолете, потому, что снабженцы подсунули Вам дешёвый китайский ширпотреб.

— А разве такое возможно? — удивился Саид.

— Всё возможно! — вздохнул инструктор. — Человеческий фактор ещё никто не отменял.

Технические дисциплины Саиду нравились меньше, но он старательно изучал работу шифровальщика, подготовку и эксплуатацию спецтехники, стрелковое вооружение, минно-взрывное дело, вождение автомобилей различных марок в любое время суток по дорогам и по целине, медицинскую подготовку и способы приготовления ядов из компонентов, которые можно приобрести в любой аптеке. Была дисциплина, на которой его учили, как из подручных средств изготовить оружие или взрывчатку. Инструктор, который его этому обучал, называл свои уроки не иначе, как «сделать что-то из ничего». На первом же занятии он задал Саиду вопрос:

— Как в городских условиях при отсутствии взрывчатки и детонаторов устроить объёмный взрыв?

В ответ Саид пожал плечами.

— Думайте, курсант! Думайте! — напрягал его инструктор, но Саид неожиданно растерялся и обиженно сопел носом.

— Да-а, «Молчание ягнят», часть вторая! — пошутил инструктор. — Значить думать не хотим? Плохо! А ведь задачка проще не бывает. Я же сказал: в городских условиях. Значит, надо зажечь обыкновенную свечку, закрыть все форточки и включить газовую плиту. Свечку советую ни в какую посуду не ставить, исходя из горького опыта могу сказать, что по закону подлости она в самый неподходящий момент возьмёт да и погаснет от недостатка кислорода. Укрепите её на уровне плинтуса, газ тяжёлый, он обязательно будет стелиться по полу. Понятно? А как Вы поступите, если свечка в квартире всё же погасла?

— Можно выстрелить в окно трассирующей или зажигательной пулей, она сыграет роль детонатора, — предложил Саид.

— Неужели? — не скрывая иронии, переспросил инструктор. — Давайте не будем мелочиться и пальнём в окно из гранатомёта, чтобы уж наверняка! Нет у Вас никакого оружия! Вы простой обыватель, каких в городе сотни, и ничем выделяться из толпы не должны. Итак, Ваши действия, курсант?

Саид окончательно растерялся и в ответ пожал плечами.

— Думайте курсант, думайте! — продолжал настаивать опытный диверсант. — Если Вы проникли в квартиру, значит, Вам известен её адрес. Значит, при помощи компьютера или обычной телефонной книги можно установить номер телефона и позвонить на этот номер. При срабатывании в телефонном аппарате реле, между его контактами, как правило, проскакивает искра. Этого достаточно для инициирования взрыва.

— А если искры не будет, или она будет, но слабая?

— Тогда установите номер телефона соседей и, представившись родственниками из другого города, попросите позвать к телефону, дескать, у них что-то с телефоном, и до них дозвониться невозможно. Соседи в этой мелкой услуге никогда не откажут и нажмут кнопку дверного звонка, а там напряжение шесть ампер, сила тока двести двадцать вольт, то есть искра будет достаточно сильной, и подрыв Вам будет обеспечен в лучшем виде.

— Но тогда погибнет случайный человек: звонившая в дверь соседка!

— Большая доля вероятности, что именно так и произойдёт! Но гибель соседки — тоже часть плана: Вы устраните свидетельницу, которая никому не расскажет о странном телефонном звонке и следствие остановится на версии неосторожного обращения с бытовым газом.

Следующая задача: как устроить объёмный взрыв в городской квартире, если она не газифицирована? Вспоминайте начальный курс химии. Ничего на ум не приходит? Подсказываю: надо распылить в воздухе пару килограммов муки, или какого-нибудь мелкодисперсного вещества. В воздухе образуется горючая и взрывоопасная взвесь, а дальше можно повторить приём с соседкой и звонком в квартиру. Понятно?

На занятиях по рукопашному бою случился казус, который заставил преподавателей по-новому взглянуть на своего ученика. Обладая гибким от рождения телом и хорошей физической формой, Саид с удовольствием занимался изучением приёмов рукопашного боя. Инструктор не зацикливался на одной школе борьбы. Его занятия представляли собой выборку самых эффективных приёмов по обезвреживанию противника из кунг-фу, джиу-джитсу, самбо и карате.

— Вы курсант видели множество фильмов, где в финальной сцене положительный герой долго и красиво дерётся с главным злодеем. Я Вам советую раз и навсегда забыть этот голливудский бред. В реальной схватке противник не даст Вам столько времени, бой должен быть коротким и эффективным, а не эффектным. И ещё: Вы не на международных соревнованиях, так что о благородных поступках можете забыть! Если противник допустил ошибку — не стесняйтесь, воспользуйтесь ею и добейте его. Да, да, Вы не ослышались — добейте! Если Вы этого не сделаете, то будете убиты ударом в спину. И пусть Вас не смущает, если в роли противника окажется женщина или безусый юноша. Если Вы проявите колебание, то в следующее мгновенье будете убиты, потому что женщина и юнец могут и не владеть приёмами рукопашного боя, но они могут хорошо метать ножи или быстро нажимать на курок пистолета. Поэтому рекомендую женщине нанести удар костяшками пальцев в височную часть — почти мгновенная и безболезненная смерть, а юноше — удар ногой под левый сосок. Это приведёт к остановке сердца.

— А почему юноше нельзя нанести такой же удар, как и женщине?

— Почему нельзя? Можно! Только есть вероятность, что Ваш первый удар не достигнет цели. Мальчишки с детства дерутся между собой, поэтому от бокового удара в голову он, возможно, сумеет уклониться, и Вам понадобиться провести целую серию ударов, чтобы устранить его, а это дополнительно затраченные секунды, которые могут стоить Вам жизни. Перед ударом ногой рекомендуется сделать ложный выпад левой рукой: противник поднимет руки, чтобы блокировать удар в лицо и тем самым оголит грудную клетку.

— К чему такие сложности, когда противника одним движением руки можно отправить в «долгий сон».

— Это как? — поинтересовался инструктор, на совести которого был не один десяток человеческих жизней.

— А вот так! — равнодушно произнёс Саид и растопыренной пятернёй коснулся на груди инструктора двух только ему известных точек, после чего последний обмяк и кулём свалился на маты, где и пролежал в бессознательном состоянии до конца занятий.

С тех пор к Саиду преподавательский персонал относился насторожённо. Не то, чтобы его боялись, нет, но в общении с ним невольно выказывали преувеличенное внимание.

Правду сказала Кэрролл: «Бюро» возлагало на него большие надежды.

 

Глава 14

Дом, в котором нашёл временное пристанище Клим, располагался на улице Краснофлотской. Бравых краснофлотцев здесь никогда не видели, зато вся уголовная публика хорошо знала этот адрес. В этом доме располагался известный на всю округу притон, где можно было без труда достать «дурь», а также девушек нестрогих правил на любой вкус. Держала притон Фёкла, по кличке «Клякса». В далёкой юности как-то раз нюхнула Фёкла кокаину, которым угостил её щедрый ухажёр, после чего решила девушка наколоть у себя между девичьих грудей розу на длинном стебле. Сказано — сделано! Тем же вечером наколол ей Казимир — старый глухой каторжанин — чёрную розу. Фёкла было заикнулась о цветной татуировке, но Казимир был непреклонен.

— Ты дочь вора! — прокричал глухой старик. — Так что пусть роза будет чёрной!

Но то ли что-то Казимир не рассчитал, то ли до конца не продумал композицию, а только издалека смотрелась татуировка, словно клякса на нежной девичьей коже. С тех самых пор за Фёклой и закрепилась эта кличка. Поплакала Фёкла, погоревала, да и смирилась. А когда в притоне появилась длинная худая проститутка Катька — Кошачья Смерть, то Фёкла всерьёз стала считать, что с кличкой ей повезло.

Родилась и росла Фёкла здесь же, в притоне, поэтому всё, что нормальных людей пугает и отвращает — воровство, пьяные драки, продажная любовь и регулярные милицейские облавы, — для Кляксы были милыми детскими воспоминаниями. Мать Фёклы, местная красавица Мария, была возлюбленной Франка — вора-домушника, промышлявшего исключительно по богатым домам и усадьбам. По мнению местной публики, был Франк фартовый и не жадный, поэтому Марии и её дочери на втором этаже была предоставлена просторная светлая комната. Так и росла Фёкла — легко и беззаботно. Правда, когда приходил Франк, мать со словами: «Иди, дочка, погуляй»! — выставляла её в коридор, и девочка потерянно бродила среди пьяной уголовной публики, частенько наблюдая сцены разврата и кровавых разборок. Маленькой пигалицы никто не стеснялся.

Так бы всё и шло своим чередом, если бы однажды удача не отвернулась от Франка, и его не подстрелили бравые ребята в милицейской форме, когда Франк пытался уйти от погони дворами. Револьверная пуля пробила ему икроножную мышцу, и Франка взяли. С тех пор ни Мария, ни Фёкла не видели своего благодетеля. Поначалу Мария на что-то надеялась, но после того, как пришла весточка, что Франка зарезали на пересылке, поплакала и стала, как все, принимать клиентов. Теперь Фёкле приходилось гулять по коридорам притона каждый вечер.

Ей было уже тринадцать, когда в один из таких тоскливых вечеров её зазвал в номер Мишка-Молдаванин, про которого женщины говорили, что ему человека убить — всё равно, что курицу зарезать. Любил Мишка, чтобы любовь была с «марафетом» . Правда, после второй порции кокаина начинал Мишка чудить, и не всякая проститутка его чудаковатости выдерживала, но зато платил Молдаванин знатно — «отстёгивал» сотенные, словно фантики, не считая.

В тот злопамятный вечер, когда Фёкла попалась ему на глаза, Молдаванин уже «зарядил» ноздри второй порцией «марафета». Глянул Мишка расширенными от кокаина зрачками на тоненькую девичью фигурку, на уже обозначившуюся грудь, и поманил Фёклу пальцем. Раньше Фёклу никто не обижал, поэтому в номер к Молдаванину она зашла безбоязненно.

— Пей! — приказал Молдаванин и протянул девочке целый стакан сладкой мадеры. Фёкла раньше вина не пробовала, но отказать Мишке побоялась. Что случилась потом, она помнила плохо. Запомнились лишь Мишкины слюнявые губы и боль, боль, которая пронзала всё тело. Фёкла кричала и пыталась вырваться, но чем больше она сопротивлялась, тем больше зверел насильник.

…Очнулась Фёкла на постели голая и перепачканная собственной кровью. Её тошнило, и сильно болел низ живота. Мишка спал рядом, а у окна спокойно курила Цыганка — чернявая проститутка с косящим взглядом, которую постоянно заказывал Молдаванин.

— Понравилось? — ухмыльнулась Цыганка и швырнула ей одежду. — Одевайся и дуй отсюда!

— Я мамке скажу! — захныкала девочка, испуганно сжавшись в комочек.

— Скажи! — презрительно скривила губы Цыганка. — Только сначала подожди, когда от неё клиент выйдет. Можно подумать, что тебе другая судьба уготована! Рано или поздно всё равно бы ноги раздвинула, не под Мишкой, так под другим. Такая уж наша бабья доля! — вздохнула Цыганка и глубоко затянулась горьким дымом.

Матери Фёкла тогда ничего не сказала, побоялась, что отлупцует её Мария, которая теперь была во хмелю каждый божий день.

А через полтора года подвернулся Фёкле случай рассчитаться с Мишкой за его паскудство. Когда Мишка в очередной раз пришёл к Цыганке, дождалась Фёкла, когда все уснут, и осторожно зашла к Молдаванину в номер. Мишка к тому времени перешёл на морфий, и шприц, приготовленный для повторной инъекции, с желтоватой жидкостью, напоминавшей по цвету мочу, лежал рядом с ним на тумбочке.

Фёкла неоднократно видела, как посетители делали себе уколы в вену, поэтому недрогнувшей рукой вогнала иголку в синюю испещрённую уколами вену насильника и осторожно выдавила из шприца всё содержимое. Мишка заворочался, что-то забормотал, но так и не проснулся. Шприц Фёкла унесла с собой, а потом выбросила в отхожее место.

Утром в доме поднялась какая-то нервная суета: женщины испуганно о чём-то шептались, а Цыганка, когда её уводили милиционеры, выла в полный голос. Позже из номера вынесли на одеяле Мишкин труп. Фёкла смотрела на этот спектакль сухими глазами, и на её по-детски пухлых губах играла нехорошая улыбка. В этот момент Фёкла вдруг неожиданно для себя осознала, какая это хрупкая штука — жизнь!

Свою жизнь, как и свои услуги, Фёкла ценила дорого. С годами она из хрупкой худенькой девочки превратилась в стерву по кличке «Клякса», и теперь уже она выпроваживала в коридор рано состарившуюся и спившуюся мать, когда приходил очередной клиент.

Клякса красавицей не была, но была в ней какая-то потаённая изюминка, которая нравилась мужчинам. Природный ум, помноженный на женскую хитрость и коварство падшей женщины, помогли ей выбиться в древнейшей профессии на самый верх. Со временем нашла Клякса себе богатого покровителя, который и помог ей прибрать весь дом вместе с жильцами и приживалками к рукам.

После этого Клякса перестала принимать клиентов и навела в доме железный порядок. Торговля «марафетом» и другой «дурью» в притоне прекратилась, и теперь милиционерам, которые регулярно устраивали в её доме облавы, прицепиться было не к чему.

Клякса наняла охрану, которая абы кого в дом не пускала и пресекала пьяные драки на корню, чем значительно подняла статус заведения. А после того, как особо доверенным клиентам стала предлагать хорошо обученных и вымуштрованных малолеток, заведение стали посещать богатые и уважаемые люди. Именно так она и познакомилась с Климом, который в ту далёкую пору был мелким воришкой, но уже держал себя, как подобает матёрому вору. Гулял тогда Клим широко, и денег не жалел, а когда бывал во хмелю, поражал проституток широтой воровской натуры, или, точнее говоря, мотовством. Швырял Клим деньги, из-за которых ещё вчера рисковал жизнью, словно фантики, за что и был зачислен Кляксой в список особых клиентов, которых обслуживали в притоне по высшему классу. Клякса лично следила, чтобы водка подавалась холодной, простыни были свежими, а девочки молодыми, но умелыми.

Теперешний Клим утратил залихватскую удаль и деньгами больше не ссорил, хотя, по слухам, денег у Клима было, как грязи. Матёрый стал Клим, хоть и побитый жизнью, и здоровье по лагерям растратил, но, словно раненый волк, всё ещё был опасен.

Клякса уложила Клима в той самой комнате, где провёл последнюю ночь Мишка-Молдаванин. Сама села рядом и молча смотрела, как в глазах воровского авторитета угасает жизнь.

— Может, врача тебе вызвать? — для проформы спросила Клякса, заранее зная отрицательный ответ гостя.

— Не надо, — тихо прошептал Клим. — Я у тебя маленько отдохну, посплю, и утром уйду.

— Ну-ну… — пробормотала Клякса и закрыла дверь.

Однако поспать Климу не удалось. Всю ночь его мучили боли в сердце, и лишь под утро, когда в окне забрезжил рассвет, и комната наполнилась неестественным сиреневым светом, боль неожиданно отпустила. В эту же минуту скрипнула дверь, и в комнату тихо вошла женщина. Лица её Клим не видел, но понял, что это не Клякса.

— Кто ты? — прошептал старый вор, и его больное сердце непроизвольно сжалось от страха.

Женщина сдёрнула с головы сиреневую накидку, которая прикрывала её лицо и в упор взглянула на Клима.

— Узнал? — высоким красивым голосом спросила Сиреневая незнакомка. — Вижу, что узнал! Долго ты от меня, Климушка, бегал, но сегодня уже не убежишь. Пришёл твой срок, собирайся! — и с этими словами незнакомка коснулась рукой небритой щёки воровского авторитета.

«И совсем не страшно!» — успел подумать Клим, но в следующее мгновенье его тело заполнил обжигающий холод. Похожее ощущение он испытал в юности, когда зимой впервые попал в Колымские лагеря, но там можно было хоть немного обогреться в пронизанном сквозняками бараке. Сейчас же вошедший в него ледяной холод причинял ему нестерпимую боль.

— Мне холодно и больно, — одними губами прошептал Клим.

— Это пройдёт! — утешила его Сиреневая Дама. — Как только сердце перестанет биться, боль пройдёт.

В это мгновенье сердце старого вора остановилось, и перед ним разверзлась бездна.

— Что это? — удивился Клим, уже не чувствуя ни боли, ни страха.

— Это твой новый дом, — буднично пояснила Смерть. — Добро пожаловать в Вечность!

Когда Копчик пробрался в дом и, побродив по тёмным коридорам, наконец отыскал комнату, где спал Клим, за тонкой филёнчатой дверью раздался характерный звук передёргиваемого затвора и через мгновенье приглушённая брань. Копчик рванул дверь на себя и выставил вперёд пистолет, ствол которого удлинял глушитель. Посреди комнаты стоял мужчина, одетый во всё чёрное. Лицо незнакомца, так же, как и лицо Копчика, скрывала маска, а в руке был длинноствольный пистолет.

«Тоже с «глушаком» », — машинально определил Копчик, да так и застыл, не решаясь открыть по незнакомцу стрельбу. Секунд тридцать, не шевелясь, они смотрели друг на друга.

— Судя по тому, что ты не стал в меня палить — ты не охранник, — глухо произнёс незнакомец. — А судя по «прикиду», ты здесь за тем же, за чем и я. Расслабься! Клиент мёртв и без нашего с тобой участия.

В этот момент Копчик разглядел в блёклом утреннем свете заострившееся лицо мёртвого воровского авторитета, с безвольно открытым ртом. На белой простыне, которой был укрыт труп, следов крови не было.

— Предлагаю разойтись по-мирному, без стрельбы, — предложил незнакомец в чёрном.

Копчик, немного помедлив, кивнул, и задом быстро выскользнул из комнаты.

Когда утренняя заря вовсю играла красками на небосклоне, в комнату вошла Клякса. Увидев покойника, женщина на мгновенье замерла, а потом стала испуганно креститься. Покончив с формальностями, Клякса шумно выдохнула и безбоязненно стала шарить по карманам одежды покойного.

В душе старой сводни не было ни страха, ни сострадания, как не было сострадания в душе проститутки по кличке «Цыганка», когда пятьдесят лет назад в этой самой комнате, в её присутствии, одурманенный наркотиком уголовник насиловал маленькую девочку по имени Фёкла.

 

Глава 15

С самого раннего утра в санатории «Лесные дали» царило необычное оживление. Все отдыхающие, включая персонал санатория, горячо обсуждали ночное происшествие. Ночью двое нездешних молодых мужчин пробрались на третий этаж спального корпуса, где в коридоре напали на отдыхающую — замужнюю женщину по имени Зоя. Мотивы преступления для прибывшей оперативно-следственной группы были не ясны, но повариха Варька, находясь на своём рабочем месте возле огромной варочной плиты, яростно потрясая черпаком, без малейших сомнений выдвинула основную версию происшедшего: «…И думать нечего! Маньяки это! Как есть сексуальные маньяки! Я про таких кино смотрела. Там их значит, двое тоже было, а она — женщина приятная на вид, одна-одинёшенька. Вот они над ней цельный час измывались, и что-то по-немецки лопотали. Погибшая тоже, говорят, одна была, а маньяков этих двое, и убили они её лишь после того, как их в коридоре муж ейный застукал»!

Варька была женщина одинокая, обделённая мужским вниманием, поэтому во всём происходящем видела сексуальный подтекст.

Истинная же картина происшедшего никак не укладывалась в стройную Варькину теорию, хотя бы потому, что погибших было двое: отдыхающая Зоя Зорькина и один из нападавших. Драма действительно произошла в коридоре спального корпуса, и погибшая, судя по следам борьбы, оказала яростное сопротивление, но силы были неравны и в пылу борьбы женщине свернули шейные позвонки. Муж Зои — Виталий, услышав шум борьбы, выбежал в коридор и кинулся в драку. Сгоряча бывший офицер не рассчитал силу удара, отчего один из нападавших умер на месте, а второй, спасаясь от разъярённого мужа, прострелил последнему печень. Теряя сознание, Виталий сумел выбить из рук преступника пистолет, скрутить и передать подоспевшей охране и лишь после этого потерял сознание.

Примерно так рассуждал следователь прокуратуры, проводя осмотр места происшествия и скрупулёзно записывая в протокол осмотра каждую мелочь.

— И всё-таки мне не ясны мотивы преступления! — задумчиво произнёс следователь, наклоняясь над трупом женщины. — Может, сексуальные?

— Что-то не похоже. — отозвался судмедэксперт. — Одежда и бельё потерпевшей не порваны…

— Есть ещё одна странность. — вклинился в разговор молодой оперативник. — Обычно женщина при нападении зовёт на помощь. Я опросил всех проживающих на этаже, по их свидетельству, борьба происходила без единого крика. Дрались ожесточённо, но почему-то молчком — без визга, без мата, без криков о помощи! Никаких выкриков вообще не было слышно, даже когда в драку вмешался муж потерпевшей.

— Личности нападавших установили? — поинтересовался следователь.

— Да как сказать! — помялся опер. — Документы, которые обнаружили в палатке недалеко от санатория, поддельные. Точнее, бланки и печати настоящие, но такие паспорта в указанном отделе милиции никогда не выдавались. Допросить второго нападавшего сейчас не предоставляется возможным — он в травматологии. Муж потерпевшей его сильно помял. Отпечатки пальцев сняли, но ни один по нашей базе не проходит. На грабителей не похожи: в палатке, где они ночевали, среди вещей обнаружили крупную сумму и в рублях и в долларах. Да и что можно было взять у погибшей? Из всех ценностей только золотые серёжки да обручальное кольцо, остальное всё — барахло, ради которого рисковать жизнью не стоит.

— Может, пьяные были или обкуренные?

— Согласно заключению эксперта, алкоголь в крови у обоих нападавших присутствует, но в минимальных количествах, как если бы они за ужином выпили по бутылке пива или по стопке водки. С такой дозы на людей бросаться не будешь, — авторитетно заявил судебный медик. — На наркоманов тоже не похожи, следы инъекций отсутствуют. К тому же наркоманам незачем подниматься на третий этаж. Они вломились бы в аптечный ларёк, расположенный на первом этаже.

— А когда наступила смерть? — задумчиво спросил следователь.

— Примерно около трёх часов, — отозвался эксперт.

— Свидетели это тоже подтверждают, — откликнулся оперативник.

— Три часа ночи, — нараспев повторил следователь, вышагивая по коридору, старательно обходя капли крови на линолеуме. — Коллеги, Вы не замечаете ничего необычного? Посмотрите внимательно: на часах три часа ночи, а семья Зорькиных одета так, как будто они кого-то ждали. У погибшей даже макияж на лице, а ведь женщины на ночь с лица косметику смывают, если не готовятся к встрече гостей. Муж погибшей на момент стычки с нападавшими тоже был одет в спортивный костюм.

— Так что получается? — удивился молодой оперативник?

— Получается, что семейная чета Зорькиных ждала гостей. Возможно, не тех, кто на них напал, но по всему видно, что кого-то ждали. Погибшая Зоя Зорькина долго сидела в кресле в коридоре возле окна. Это подтверждает большое количество окурков со следами помады. Спрашивается, зачем замужней женщине глубокой ночью так долго находиться в коридоре? Нет, она определённо кого-то ждала.

— Может, любовника? — предположил судмедэксперт.

— Вряд ли! — уверенно возразил молодой опер. — Свиданье с любовником в коридоре в двух шагах от номера, где спит муж — это, знаете ли, проблематично! А как мы видим, спал он чутко: выбежал в коридор при первых же звуках борьбы.

— Ну, ты молодой, тебе видней! — усмехнулся пожилой судмедэксперт, чем окончательно сконфузил рьяного оперативника.

— Гадать можно бесконечно, — заключил следователь. — Надо допросить Виталия Зорькина и нападавшего. Их, кстати, увезли в одну больницу, только Зорькин в реанимации, а нападавший в травматологии. Надеюсь, пост там выставили? — обратился он к оперу.

— Должны были выставить. — замялся лейтенант.

— Вот съезди и проверь! — приказал следователь. — Заодно допросишь злодея и потерпевшего, как только придут в себя.

— Может и очную ставку провести, по горячим следам? — предложил рьяный, но малоопытный оперативник.

— Очную ставку до возбуждения уголовного дела? В реанимации на каталках? Это что-то новенькое в уголовно-процессуальном кодексе! А в качестве понятых возьмёшь парочку свежих коматозников? Мудро! Далеко пойдёте, лейтенант! Ты мне для начала хотя бы парочку объяснений привези, чтобы было с чем в суд идти, уголовное дело возбуждать. Чего стоишь, глазами хлопаешь? Давай езжай!

А в это время в больнице раненого Зорькина срочно готовили к операции.

— Итак, что мы имеем? — спрашивал на ходу дежурный врач.

— Мужчина пятидесяти лет, огнестрельное ранение, выходного отверстия нет. Кровоизлияние в брюшную полость, по всей вероятности, повреждена печень, — так же на ходу докладывала старшая хирургическая сестра.

— Срочно на стол! — распорядился хирург.

— Уже готовим! — эхом отозвалась сестра и резко повернула в боковой коридор, ведущий в помещение реанимации.

В реанимации она погладила Зорькина по волосам и душевно попросила:

— Потерпи, миленький, немножко, скоро мы тебя заштопаем!

— Сестрица! Мне бы позвонить! — слабым голосом произнёс раненный.

— Нельзя миленький, не положено! Да и какие звонки могут быть, когда тебе через пять минут под скальпель!

— Сестра, у меня жену убили! Надо родственникам позвонить, насчёт похорон, — не унимался Зорькин.

— Ну что с тобой поделаешь! Ладно, звони! — вздохнула сестра и дала пациенту свой сотовый телефон, а сама побежала в операционную.

Когда она вернулась, пациент остекленевшим взглядом, не моргая, смотрел в потолок. В руке у него был зажат уже не нужный телефон.

…Реанимационные действия были безрезультатны. Виталий Зорькин умер, не приходя в сознание.

— Надо бы сообщить близким, — устало произнёс врач, который всегда близко принимал к сердцу смерть пациентов.

— Я сообщу, — откликнулась сестра. — У меня должен был сохраниться телефонный номер его родственников.

Но дозвониться до родственников покойного она не смогла: к её великому удивлению, последний телефонный звонок был стёрт.

Ранним утром в одной из сталинских высоток дежурный оператор принял телефонный звонок, о котором он, несмотря на ранний час, сразу доложил начальнику регионального отдела. Начальник отдела, напоминавший повзрослевшего «ботаника», выслушав сообщение дежурного, приказал отослать в Рим шифровку следующего содержания:

«Препятствие устранено. Потери минимальны. Вывожу «Москвича» на запланированный контакт с «объектом». Цезарь».

* * *

Последние полгода у Сашки Перепёлкина возникло стойкое ощущение, что его жизнь, напоминавшая раньше «броуновское движение» из-за хаотичности, встреч и перекрещиваемости человеческих судеб, превратилась в строго упорядоченное течение. Кто-то умный и сильный уверенно вёл его по жизненному пути, старательно обходя все видимые препятствия и тайные ловушки. Порой Сашка сам себе казался маленьким электроном, стремительно летящим по натянутой нити медного проводника. Вот только куда его влекла разность (финансовых) потенциалов, Сашка и сам не знал. Поэтому, увидев на экране плазменной панели толстощёкое лицо Георгия Ивановича Карася, который испуганно отвечал на вопросы корреспондента РИА, Сашка не очень-то и удивился. Карась с нескрываемым испугом вспоминал о трагических событиях минувшей ночи в санатории «Лесные дали». Почему-то именно этот сюжет в течение суток крутили все информационные агентства.

Внимательно выслушав воспоминания Карася, Перепёлкин спокойно проверил наличие в бумажнике водительских прав, паспорта, кредитных карточек, крупной суммы наличных денег и только после этого сел за руль автомобиля. До аэропорта он долетел на немыслимой скорости, щедро раздавая по дороге работникам ГАИ банкноты с изображением американского президента. Ему повезло, и через полчаса он уже сидел в бизнес-классе авиалайнера. Ещё через час приземлился в Пулково, где взял первого попавшегося «частника» и рванул в «Лесные дали».

Он ещё не знал, что скажет перепуганному и толстощёкому Георгию Ивановичу, но твёрдо знал, что упускать возможность создание финансового тандема никак нельзя.

Карася он нашёл сидящим в беседке, недалеко от спального корпуса. Видимо Георгий Иванович подсознательно побаивался уходить далеко от места, где дежурил охранник. Затравленно озираясь, Карась мучительно искал выход из создавшейся ситуации, ещё не осознавая, что самое страшное для него осталось позади.

Когда в беседку вошёл высокий молодой мужчина, Георгий Иванович невольно поёжился и втянул голову в плечи, а когда незнакомец решительно сел с ним рядом, Карась откровенно запаниковал и стал выискивать взглядом охранника.

— Успокойтесь! Я не причиню Вам вреда, — твёрдым голосом произнёс Перепёлкин, пытаясь пресечь панику на начальной стадии, но только усугубил ситуацию. Карась испуганно сжался, и, казалось, ещё один неверный шаг — и он бросится наутёк.

— Георгий Иванович, я к Вам по делу, — как можно мягче произнёс бизнесмен. — Меня зовут Александр Перепёлкин, я живу в Москве, а сюда приехал исключительно для встречи с Вами. У меня к Вам деловое предложение.

— Я Вас не знаю! — испуганно промямлил Карась. — Что Вам от меня надо?

— Естественно! До сегодняшнего дня мы с вами не были знакомы, хотя я о Вас в Москве много слышал…

— От кого? — перебил Жорка. — От кого и что Вы обо мне могли слышать?

— В основном сплетни и домыслы. Москвичи любят посплетничать, особенно если дело касается больших, очень больших денег, но чтобы о Вас ни говорили, одно остаётся неизменным: Вы человек состоятельный.

— Ну да, у меня лесопилка, контракт с японцами… Я человек состоятельный, — несмело произнёс Карась.

— Не то, Георгий Иванович! Абсолютно не то! Я не о лесопилке и вашем мелкотравчатом бизнесе! — поморщился Перепёлкин. — Даже если бы Вы имели десять лесопилок, или крупный лесообрабатывающий комбинат, избалованные столичные жители не поглядели бы в вашу сторону. Я имею в виду настоящее богатство. Давайте не будем играть в подпольного миллионера Корейко и очаровательного, но жуликоватого Остапа Бендера. Мне доподлинно известно, что Вы занимались незаконным сбытом золота. Спокойно! — повысил голос Сашка, в ответ на попытку Карася что-то сказать в своё оправдание. — Не надо лишних телодвижений. Сейчас меня не волнует ни законность вашего бизнеса, ни его моральная сторона. Вы мне нужны исключительно как партнёр!

С этими словами он сунул в трясущиеся Жоркины руки свёрнутый в трубочку декабрьский номер журнала «Большие деньги».

Жорка развернул журнал и непонимающим взглядом уставился на обложку.

— Да я это, я! — подтвердил Сашка, видя Жоркино недоумение. — Подретушировали малость, а так ничего — похож! Александр Перепёлкин — бизнесмен года! Надеюсь, теперь Вы мне доверяете?

— Не то, чтобы очень… — промямлил Карась. — Так зачем, собственно, я Вам нужен?

— Если не ошибаюсь, Георгий Иванович, год назад Вы метались по Москве, судорожно пытаясь пристроить свой золотоносный капитал. Тогда Вы наделали много глупостей, но странным образом Вам повезло, и Вас не «замочили», как ваших партнёров. Кстати, вчерашнее пришествие в этом пенсионном гнезде разврата к Вашей персоне имеет какое-либо отношение или нет? Может, это по Вашу грешную душу прилетали два посланца архангела Михаила с пистолетами за поясом?

— Не знаю! Ничего не знаю! — испуганно затряс головой Карась.

— Оно и к лучшему! — успокоил его Сашка. — Не берите дурного в голову. Так это или нет — значения уже не имеет. Нам с Вами сегодня придётся покинуть этот рай для командировочных. Или Вы предпочитаете остаться и ждать следующей пары живодёров?

— Не-е-т! — опять заблеял Георгий Иванович. — Я здесь не останусь!

— Вот и чудненько! Полчаса на сборы Вам хватит? Поторапливаетесь, за забором нас ждёт такси!

— А куда Вы, то есть мы, поедем?

— В Москву, мой рыхлый друг! То есть поедем сначала в аэропорт, а потом полетим в Златоглавую, разумеется, за мой счёт. Возражений нет? Тогда, как говорят атеисты, «С богом»!

В Москве Сашка поселил дорогого гостя у себя на квартире. Первые дни Георгий Иванович побаивался молодого и напористого Перепёлкина и малодушно помышлял о бегстве, но бежать не решился, опасаясь гнева бизнесмена года и последующего наказания. Перелом в их отношениях наступил на третий день, когда Сашка во время совместного обеденного застолья приоткрыл гостю свои планы.

— В строительном бизнесе я недавно, — откровенничал Перепёлкин. — Но это не помешало мне сделать головокружительную карьеру. Я за один день из бизнесмена средней руки превратился в долларового миллионера. В Москве миллионеров масса, и миллионом наличности здесь никого не удивишь. Всё дело в том, как я сумел провернуть задуманную — подчёркиваю: абсолютно законную — финансовую операцию. Однако я не собираюсь оставаться бизнесменом Перепёлкиным, которого знают лишь по сделке, связанной с приобретением небоскрёба. Надеюсь, Григорий, Вы со мной согласитесь, что в бизнесе, как и в жизни, людей можно разделить на две категории: на тех, кто отдаёт приказы, и тех, кто приказы исполняет. Не знаю, как Вы, мой друг, а я предпочитаю относиться к первой категории, — резюмировал Сашка, наливая гостю рюмку ледяной финской водки. Карась, не дожидаясь хозяина, опрокинув рюмку в рот, и с нескрываемым удовольствием закусил маринованным рыжиком.

— Вы, конечно, слышали, Григорий Иванович, выражение «нефть — кровь экономики»! — продолжал разглагольствовать Сашка, не забывая отправлять в рот маленькие тарталетки с крабовым мясом.

В ответ Карась, у которого рот был занят грибным жульеном, кивнул головой.

— А позвольте Вас, коллега, спросить, что является кровью в строительном бизнесе?

— Ум-м-м! — нечленораздельно, но многозначительно промычал Карась.

— Правильно, напарник — раствор! А раствор, как известно, хорошо держит кладку, если в нём есть цемент. А если цемент — бар, то кирпич, как говориться — ёк! Понимаете, господин золотопромышленник?

— В общих чертах, — наконец-то раскрыл рот Карась и потянулся за сочным куском жареной телятины.

— А подробней и не надо, — буднично произнёс талантливый стратег, наливая в рюмку гостя очередную порцию водки. — Мой план прост и гениален! Я приобрету два кирпичных завода в ближнем Подмосковье и находящийся там же крупнейший в Европе комбинат по производству цемента. Именно эти предприятия обеспечивают кирпичом и цементом все стройки в Москве и московской области. Как ни странно, но именно Вы, мой друг, в этой комбинации окажитесь в наибольшем выигрыше.

— Неужели? — искренне удивился Карась и задержал у рта рюмку.

— Не напрягайте мозг, лучше давайте выпьем за успех нашего предприятия.

Они синхронно выпили и смачно закусили домашними малосольными огурчиками с нежной бледно-зелёной пупырчатой кожей.

— Вы что-то говорили о моём выигрышном положении, — тактично напомнил Карась, после того, как гастрономическая пауза затянулась. Перепёлкин неторопливо прожевал закуску, тщательно вытер губы и только после этого взглянул на гостя.

— Судя по тому, что Вы, Георгий Иванович, рискнули сбывать золото в Москве, а не в каком-то другом областном городе, например в Урюпинске, золотишко у Вас водится в большом количестве. Иначе не было смысла рисковать. Вам ведь нужен был крупный оптовый покупатель! Так вот в моём лице Вы, уважаемый Григорий Иванович, имеете такого покупателя. Я Вам обеспечу сбыт золотого песка в любых объёмах! Как я это устрою — не ваше дело! Но при этом у меня есть одно условие: вырученные от продажи золота деньги, Вы вкладываете в мой бизнес на правах полноправного партнёра.

— Вы предлагаете мне долевое участие в покупке цементного комбината и двух кирпичных заводов?

— Именно!

— Мне надо подумать.

— Это нормально, думайте, но не забудьте включить в свой мыслительный процесс тот факт, что без моей помощи Ваше золото будет лежать мёртвым грузом. В том случае, если Вы вновь попытаетесь самостоятельно наладить канал сбыта, есть большая вероятность того, что Вас элементарно грохнут, предварительно выбив из Вас все сведения о Ваших золотых закромах. В случае если Вы примете моё предложение, то сможете провести монетизацию своего золотого запаса и выгодно вложить свою не совсем законную прибыль. В прессе это называется «отмыванием денег», а в уголовном кодексе квалифицируется, как.… Впрочем, не будем о грустном.

На пару минут Карась замер, потом решительно набулькал себе полстакана водки и, не чокаясь, выпил, подцепил вилкой и отправил в рот большой кусок астраханского помидора, к которому добавил пучок свежей зелени.

Перепёлкин внимательно следил за всеми манипуляциями гостя, понимая, что вот-вот должно последовать согласие. Так и случилось: Карась сочно крякнул и решительно припечатал к столешнице своей короткопалой ладонью накрахмаленную салфетку.

— Эх, где наша не пропадала! Будь по-Вашему, считайте, что я в доле!

— Чудесно! Только я такое проявление купечества не приветствую! Ваше участие в проекте должно быть оформлено по закону. Завтра этим займётся мой юрист, а сегодня предлагаю выпить, — и с этими словами вновь наполнил обе рюмки, проигнорировав пододвинутый гостем стакан.

 

Глава 16

После смерти Клима воровской мир Сахалина забурлил, как прокисшая брага.

Деловые люди, организовав подобающие для вора в законе пышные похороны, стали прикидывать для себя возможную выгоду. Каждый из оставшихся в живых пяти авторитетов втайне мечтал занять место покойного.

Кроме того, среди воров активно «перетирали тему» на счёт Климовских миллиардов. При жизни Клим, как и положено вору в законе, вёл скромный и скрытный образ жизни, но денежки у него водились. Без денежек никак нельзя, без денег «братва» уважать не будет. Капали на счёт Клима в одном неприметном таиландском банке проценты и от торговли крабами, и от торговли живым товаром, и от торговли «дурью» заморской, да и сделки по продаже стволов тоже немалый доход приносили. С годами оформилась на счёте сумма солидная, от которой набегающий за месяц процент и тот шестью нулями обозначался.

На «сороковины» приехал сам Макар в сопровождении охраны и немногочисленных, но хорошо натасканных помощников. Пять сахалинских авторитетов и высокий гость собрались в доме усопшего, чтобы покойного помянуть и о делах своих без лишних ушей «перетереть». Так и сидели они за поминальным столом: с одной стороны гости, с другой стороны Кнут, Татарин, Чекан, Сухой и Батан. Во главе стола восседал Макар. После того, как помянули усопшего, Макар для приличия выдержал паузу, а потом с присущим ему практицизмом стал решать текущие проблемы.

— Народ! Я думаю, настало время огласить волю покойного, — басом проговорил Макар.

— Дело говоришь, — скупо отозвался Чекан, который был самым пожилым и уважаемым вором среди присутствующих.

— Давно пора! — самоуверенно произнёс Батан — самый молодой среди сахалинских авторитетов. Батан считал, что его при дележе территории обделили, отдав самую северную и неразвитую часть Сахалина, поэтому в каждом споре он лез на рожон.

Макар покосился на наглеца, но ничего не сказал. Когда стук ножей и вилок прекратился, и присутствующие обратились в слух, слово взял приехавший вместе с Макаром адвокат. Адвокат не торопясь нацепил на нос очки и громко огласил составленное по всем правилам завещание Клима.

Согласно воле покойного, всё его состояние — движимое и недвижимое, равное полутора миллиардам долларов, делилось на три неравных части: большую часть в размере одного миллиарда Клим отписывал держателю «общака» Пасте, который должен был стать во главе созданного и зарегистрированного фонда «Воля». Официально фонд создавался для оказания помощи в адаптации и трудоустройстве лиц, освободившихся из мест лишения свободы, фактически это был узаконенный «общак», который ни «менты», ни прокурорские при всём желании конфисковать уже не могли.

Вторую часть старый вор жертвовал на создания храма. При жизни Клим не верил ни в бога, ни в чёрта, но перед смертью решил облегчить участь своей многогрешной душе, поэтому и завещал двести «лимонов» на строительство храма.

Оставшиеся триста «лимонов» — третью часть наследства, должна была поделить между собой пятёрка сахалинских авторитетов.

Дом, который раньше принадлежал покойному, вместе со всем имуществом передавался Пасте и должен был стать сахалинским филиалом фонда «Воля».

— Мудро поступил Клим! — зашептались присутствующие, и лишь один Батан опять выразил неудовольствие, заявив, что двести «лимонов» попам на церковку — слишком жирно будет! Присутствующие на него зашикали, а Макар, не выдержав, пристукнул кулаком по столу, да так, что зазвенели серебряные приборы и благородный хрусталь.

— Воля нашего покойного товарища будет исполнена в точности! — рявкнул «положенец». — Я лично за этим прослежу.

За столом разом затихли.

— Здесь собрались уважаемые люди, — после небольшой паузы добавил Макар. — Но если кто-то вздумает «крысятничать», — при этом «положенец» выразительно посмотрел на внезапно протрезвевшего Батана, — то бог ему судья. Вы наши законы знаете!

В конце поминального застолья после непродолжительных прений на место покойного Клима общим решение назначили Чекана.

— Толково! — подвёл итог Сухой. — Чекан вор авторитетный! Воровской закон соблюдает, и на воле, и в зоне! Живёт, как и положено, по понятиям, долю свою в «общак» всегда первый вносит. Толковое решение!

— Ну, если народ не против, пусть будет Чекан. — резюмировал Макар, сделав вид, что подчиняется требованиям большинства, хотя в начале обсуждения сам как бы невзначай упомянул кандидатуру Чекана. Сам Чекан с достоинством поблагодарил уважаемую публику за доверие, после чего незаметно переместился по левую руку «положенца».

В конце вечера Макару доложили, что охранники заметили за периметром дома какое-то подозрительное движение. Подозрительный участок прочесали, но никого и ничего не обнаружили. Но у «положенца», видимо на нервной почве, разыгралась застарелая язва, и он, отослав машину вместе с адвокатом в гостиницу, остался пережидать приступ в доме. Охранники расположилась в гостиной возле телевизора, а сам Макар лёг в спальне. После того, как за последним гостем захлопнулась входная дверь, Макар вызвал одного из охранников и после короткого инструктажа куда-то его отослал.

Через час перепуганные охранники разбудили босса и позвали в гостиную. Макар вышел в гостиную в халате и, усевшись удобно в кресло, стал спокойно взирать на экран, где молодая и очень серьёзная дикторша торопливо проговаривала подготовленный впопыхах текст. За плечами дикторши ярко горел макаровский джип. Самое грустное в этой истории было то, что вместе с джипом сгорел адвокат, вместе с завещанием покойного.

Макар молча смотрел, как на его глазах Климовские миллиарды превращались в дым, и исправить ничего было нельзя. Макар тяжело вздохнул, деловито посмотрел на часы, и в это время в гостиную вошёл охранник.

— Всё готово, — доложил он. — Можно идти.

— Собирайтесь! — дал команду охранникам «положенец» и скинул халат. Перед охранниками предстал волевой, собранный, не ведающий страха и сомнений вожак, и все присутствующие в комнате поняли: не было никакого приступа язвенной болезни! Макар, как стреляный волк, почуял опасность и поэтому решил перестраховаться. Старый волк сумел вырваться за флажки, и, привычно путая следы, уводил с собой остатки стаи.

Впятером они по едва заметной тропке, накануне разведанной охранником, вышли на берег моря. Макар скупо бросил в трубку сотового телефона несколько фраз, и через двадцать минут к пологому берегу причалил неприметный, но скоростной катер. А ещё через пять минут звук работающего двигателя растворился в ночи, разошедшиеся под напором катера волны успокоились, и на пустынном берегу больше ничто не напоминало о людях, которые этой ночью должны были умереть, но по роковой случайности или по чьему-то недосмотру остались живы.

В это же время в гостиничном номере санатория «Горный воздух» четвёрка бородачей тоже смотрела телевизионный репортаж, но при этом на их лицах скорее было написано разочарование, чем удивление.

— Давно я такой бойни не видел, — нарушил молчание Серёга.

— Это кто же за нас всю работу сделал? — подал голос Копчик.

— А вы зря радуетесь! — с раздражением произнёс Грач. — И вообще я не вижу никакого повода для радостного настроения. Сейчас стало всё гораздо хуже, чем в начале операции. Сейчас ситуация окончательно запуталась. Вы что думаете, что после этого, — Грач кивнул головой на телевизионный экран, — мы соберём вещички и прощай Сахалин?

— А разве нет? — удивился молчавший доселе Богдан. — Остров «зачистили», хоть и не своими руками, но «зачистили». Ты же сам нас учил, как важно быстро и незаметно покинуть место операции. Через час город закроют, введут план «Перехват» и пойдут наши коллеги под видом паспортного контроля проверять подозрительных и приезжих лиц. Да что я тебе рассказываю! Ты и сам это знаешь!

— Да, знаю, но сейчас нам бояться нечего, потому, что мы не при делах. Как сказал Копчик, кто-то сделал всю работу за нас. Вопрос: кто и зачем?

— Ну, на вторую часть вопроса мы с большой долей вероятности сможем ответить, — убедительно произнёс Серёга. — Авторитетов убрали, так как начался криминальный передел сфер влияния.

— Может быть, ты и прав, — согласился Грач. — Только зачем было начинать передел накануне визита Президента? Это непрофессионально и опасно. Можно было выждать неделю и ничего бы не изменилось.

— Нет, изменилось! — вновь подал голос Богдан. — Через неделю Макар был бы у себя во Владике, и достать его там гораздо сложнее. А здесь всю шайку-лейку накрыли одним ударом. Это очень даже профессионально: пять авторитетов плюс Макар и десяток его прихвостней.

Грач молча покосился на экран телевизора, где крупным планом показывали пять горящих машин. Шестую — макаровский джип — пожарные успели оттащить в сторону и залить пеной.

— Свято место пусто не бывает! — произнёс Влад. — Поэтому мы остаёмся! Остаёмся, чтобы выяснить, кто метит на святое рыбно-икорное место.

Этой же ночью начальник регионального отдела Дальневосточной зоны получил кодированное сообщение: «Все грибы в одном лукошке. Лесник».

Это означало, что воровская верхушка острова Сахалин ликвидирована во время проведения одной операции. Оперативный псевдоним «Лесник» носил старший диверсионно-разведывательной группы, для которого война началась в далёкие восьмидесятые годы на Афганской земле, и стала смыслом беспокойной жизни. Через пару минут после того, как в «Бюро» приняли его доклад, Лесник сбросил с себя маскировочный костюм, упаковал в полиэтиленовый мешок, туда же положил оружие, прибор ночного видения, рацию, после чего всё утопил в море.

После выполнения задания группа рассредоточилась, и к месту сбора на материк диверсанты добирались поодиночке. Они тоже знали, как важно быстро и незаметно покинуть район проведения операции.

 

Глава 17

После годичных курсов в центре подготовки, за Саидом прилетел Швейк — его первый и единственный куратор. Швейк по-прежнему носил на лице несмываемый афганский загар и белозубую улыбку.

— Тебе положен отпуск, — сообщил он Саиду когда они перестали обниматься и похлопывать друг друга по плечам.

— А я думал, ты приготовил для меня новое задание, — пошутил Саид, продолжая улыбаться.

— Будет и задание, но сначала ты должен хорошенько отдохнуть. Мы летим с тобой в Турцию.

— Мы?

— Да, мы: ты и я! Ты будешь прожигать жизнь, а я тебе в этом помогать.

— Тебе после афганских приключений не хватает солнца, или ты на старости лет решил пуститься, как говорят русские, во все тяжкие?

— До старости мне так же далеко, как неправоверному до ворот рая, а встряхнуться после тяжёлой работы никогда не помешает. А ты молодец! Отзывы о тебе самые лестные, да и сам ты возмужал. Хочется надеяться, что и поумнел. Монахи поделились с тобой тайными знаниями?

— Частично. Показать?

— Чуть позже и не на мне! Я и так вижу, что передо мной не тот наивный юноша, которого жажда приключений привела в логово «непримиримых». Предлагаю отметить нашу встречу! Ты мне покажешь самый популярный ресторан в Петербурге?

— С радостью, если ты покажешь, где находится Петербург.

— Понимаю! За год не было ни одного увольнения в город?

— Не было, но я не в обиде. Монахи научили обходиться меня малым, и я хорошо умею контролировать свои желания, а если надо, то и подавлять их.

— Пока я с тобой, этого не требуется. Наоборот — отпусти поводья! Воплоти самые потаённые мечты и не думай о деньгах. Ты достаточно хорошо поработал, поэтому «Бюро» оплатит твой любой каприз.

— Тогда вперёд! Надеюсь, ты на машине?

— Нет на электричке. Специально для меня протянули железнодорожную ветку.

— Шутник! Про Турцию ты тоже пошутил?

— Нет! Турция и остальные атрибуты беззаботного двухнедельного отдыха — это правда. Вот твой загранпаспорт и билет на самолёт до Анталии. А здесь деньги на карманные расходы, — усмехнулся Швейк и протянул карточку «Visa». — Хотя куда ты их потратишь, я не знаю! Мы будем отдыхать в пятизвёздочном отеле по системе «всё включено»! Разве что на женщин! Надеюсь, на женщин ты ещё реагируешь, или предпочитаешь наголо обритых монахов?

— Дались тебе эти монахи! Поехали!

Через час они находились на территории бывшего Арсенала, где теперь располагался артиллерийский музей. Швейк настоял перед посещением ресторана осмотреть достопримечательности города, но, к удивлению Саида, вместо Петропавловской крепости выбрал четыре этажа старинного здания, под завязку забитого образцами военной техники. Швейк внимательным взглядом ощупывал каждый экспонат, каждую витрину, каждый стенд. По окончанию осмотра Швейк задержался во дворе музея возле лежащей на транспортной тележке огромной ракеты.

— Скажи, Саид, что ты видишь?

— Я вижу старую ракету, которую за ненадобностью выставили на всеобщее обозрение. Тут на табличке написано…

— Противовоздушный комплекс дальнего радиуса действия С-400 «Даль»! — не глядя на табличку, прокомментировал Швейк. — Перед тобой, мой юный друг, не только ракета, перед тобой материальное подтверждение одной из самых успешных операций КГБ, проведённой во время «холодной войны»! В начале шестидесятых годов двадцатого века все разведки мира пытались хоть одним глазком увидеть если не весь противосамолётный комплекс, то хотя бы его малую часть. В то время Советы соревновались с Америкой буквально во всём, поэтому комплекс С-400 «Даль» был принят на вооружение с пугающей поспешностью. Позже выяснилось, что его электронная система слежения и наведения ракет на цель ненадёжна, и эксплуатировать комплекс крайне сложно. Об этом мы узнали через много лет. В КГБ об этом стало известно сразу, как только правительственная комиссия забраковала комплекс после ряда неудачных пусков. Однако в Правительстве было принято решение засекретить этот факт и сделать вид, что комплекс продолжает стоять на вооружении. С этой целью не стали останавливать строительство вокруг Петербурга, прости, тогда ещё Ленинграда, системы кольцевых дорог, трёх крупных баз хранения и ремонта ракетной техники, а также строительство ракетных «точек», где предполагалось разместить систему «Даль». Саму же ракету ещё лет пятнадцать таскали на парадах по Красной площади, периодически приваривая к её корпусу пару каких-нибудь громоздких трубопроводов или других деталей, что заставляло зарубежных специалистов-ракетчиков безуспешно ломать головы над «очередным ноу-хау» советских конструкторов. Когда же операция прикрытия была завершена, и на боевое дежурство поставили два новых комплекса ПВО — С-75 «Десна» и С-200 «Ангара», систему «Даль» сняли с вооружения, мотивируя происками предателя Пеньковского, который якобы продал Западу всю систему ПВО Ленинградского военного округа.

— Зачем Вы мне это рассказываете? Дела давно минувших дней… это уже потеряло актуальность.

— Я довёл до тебя этот факт для того, чтобы ты всегда помнил, что думающий разведчик всегда или почти всегда сумеет проигрышную ситуацию обернуть в свою пользу.

Две недели в Анталии пролетели незаметно. Саид ещё больше загорел, и на его скуластом лице заиграл здоровый румянец. Швейк, казалось, не изменился, но взгляд его стал мягче, и он перестал поминутно оглядываться.

«Отпустил поводья», — подумал Саид, глядя на довольного жизнью напарника.

Обратно они вылетели не в Россию, и не в Рим, а в Самарканд.

— Почему в Самарканд? — удивился Саид.

— Потому что в Ташкент тебе ещё рано, — невозмутимо ответил Швейк.

— Это что, начало какой-то шарады?

— Нет. Это начало твоего нового задания. Поживёшь с полгодика в Самарканде, полюбуешься на голубые купола мечетей. Ты же мечтал заняться исследовательской деятельностью? Так и начинай ею заниматься. Для всех ты молодой учёный, помешанный на истории ислама. Вживайся в образ: посещай развалины, копайся в древних манускриптах, делай, что хочешь, но через полгода ты должен зарекомендовать себя среди местных, как умный, но чудаковатый молодой человек, и к тому же ярый поборник ислама.

— А что будет через полгода?

— Через полгода будет Ташкент. Там наши люди сделают так, что на тебя обратит внимание перспективный политик, будущий президент одной бывшей советской республики. Его имя — Султан Мадуев. Ты должен стать его тенью, его правой рукой, его вторым «я».

— Зачем?

— Затем, что именно ты станешь его поводырём во внешней и внутренней политики его будущего государства. Разумеется, вести ты его будешь путём, который укажет «Бюро». Теперь понимаешь?

— Теперь понимаю. А он точно станет президентом?

— Обязательно станет. Об этом позаботится группа наших сотрудников, успешно легализовавшаяся в республике. Твоя задача ежедневно докладывать в Рим обо всём, что произошло за день.

— А конкретней?

— Куда уж конкретней! «Бюро» интересует абсолютно всё: с кем встречается, куда собирается ехать в ближайшее время, кого взял себе в союзники, кто из конкурентов представляет особую опасность, как проходит предвыборная компания и даже сколько раз в день он, как правоверный мусульманин, совершает намаз и что предпочитает на обед.

— Понятно. А нельзя ли сразу отвезти меня в Ташкент?

— Нельзя. Это будет крайне подозрительно, да и не допустит Мадуев к себе чужака. Поживёшь в Самарканде, обзаведёшься знакомыми, постарайся быть больше на виду, и тогда любой житель города скажет, что ты истинный правоверный мусульманин.

— А кому он скажет?

— Не знаю, кому. Наверное, тому, кого Мадуев пошлёт в Самарканд для проведения в отношении тебя негласной проверки. Да, вот ещё что: у Мадуева есть сын — Магомет. Он наш запасной вариант, на случай если что-то случиться с отцом. Он бывший офицер, настроен до сих пор просоветски, но ты постарайся с ним подружиться.

— А что может случиться с его отцом? Его могут вывести из предвыборной гонки?

— Могут. По крайней мере, будут пытаться это сделать.

— Обнародуют компромат?

— Нет! — усмехнулся Швейк. — Это Восток, и чёрный пиар здесь не в ходу. Его попросту постараются ликвидировать. Кстати, выявлять и пресекать по возможности любые попытки ликвидации Мадуева — твоя вторая задача.

— А если у меня не будет возможности повлиять на ситуацию?

— Тогда выйдешь на связь по аварийному каналу, и все наши люди, которые будут находиться от тебя в радиусе пятидесяти миль, немедленно явятся по твоему зову и поступят в твоё подчинение. Запомни электронный адрес — www Samarkand @ ru. Это и есть аварийный канал. В случае крайней необходимости отправишь по нему текст, какой сочтёшь нужным. Пароль не нужен, только в конце текста поставь своё имя.

— Меня смущает электронный адрес, слишком уж простенький. Любой пользователь может на него зайти, и написать какую-нибудь ерунду.

— Адрес не простой: в нём нет ни одной точки, кроме того, после каждого слова количество пробелов увеличивается на «+1». Вероятность того, что на него зайдёт случайный пользователь, чрезвычайно мала, да и вряд ли кто-то захочет подписываться чужим именем.

Примерно с полчаса Саид молча обдумывал полученную от куратора информацию, а когда самолёт стал заходить на посадку, не утерпел и спросил.

— Скажи честно, зачем «Бюро» понадобилась эта республика? Ведь на её территории нет ни нефти, ни газа, ни алмазов, ни редкоземельных металлов. Экономика в упадке, большая часть населения бедствует, высшие учебные заведения закрыты, и наиболее образованная часть интеллигенции эмигрировала или в Россию или на Запад, а оставшиеся граждане превратилась в неграмотных дехкан. Скажи, Швейк, зачем нам президент карликового государства, которое через пару лет скатится до выращивания опийного мака?

Швейк дождался, когда шасси самолёта коснулись бетона посадочной полосы, и лайнер медленно замедлил бег, потом достал из внутреннего кармана летнего костюма любимую кубинскую сигару и с наслаждением втянул носом терпкий запах табачных листьев. Саид терпеливо ждал, понимая, что эти манипуляции напарник проделывает для того, чтобы собраться с мыслями.

— Ты правильно рассчитал, — наконец произнёс Швейк. — Тебе просто не хватило опыта, чтобы сделать правильный вывод, хотя он и прозвучал в твоём вопросе. Самое ценное в этой бывшей хлопковой плантации большевиков — её географическое положение. В древности Великий Шёлковый путь пролегал по её землям, и если сейчас правильно использовать инвестиции, то через десять-пятнадцать лет это карликовое государство будет приносить миллиардные прибыли.

— И кто же будет инвестировать это рискованное предприятие?

— Мы! Мы и будем вкладывать деньги, и следить, чтобы каждый потраченный доллар обернулся полноценным золотым совереном.

— Мы — это ты и я? Я правильно тебя понял?

— Правильно: ты, я, и ещё несколько очень достойных джентльменов, которых объединяет членство в одном закрытом Клубе.

 

Глава 18

Ещё ровно неделю после похорон пятерых воровских «авторитетов» группа майора Цикунова безрезультатно рыскала по острову. Через семь дней руководство УВД Приморского края, обеспокоенное долгим молчанием «чистильщиков», отозвало всех на материк. Получив приказ на прекращение операции, Грач скрипнул зубами, но починился и распустил своё маленькое подразделение. Упаковав оружие, средства связи и спецтехнику обратно в тайник, подчинённые майора Цикунова поодиночке стали возвращаться на материк.

После того, как немного утихли пересуды по поводу последней бандитской разборки, общественная жизнь на Сахалине неожиданно обрела небывалую активность. Устав от беспросветного криминала, жители острова создали инициативную группу под названием «Сахалин — территория, свободная от криминала». Во главе группы стал бывший милицейский полковник по фамилии Сахно, который имел чрезвычайно конфликтный характер, и министерское начальство сделало всё необходимое, чтобы как можно быстрее отправить неудобного офицера на пенсию.

Инициатива низов неожиданно получила широкую поддержку местного населения: повсеместно на предприятиях и в организациях стали проводиться собрания трудовых коллективов, которые единогласно высказывались за поддержку нового общественного движения. Вскоре к инициативной группе примкнули в полном составе местные профсоюзы, Союз офицеров, недавно созданное Объединение работников рыболовного флота, организация «Солдатских матерей», Союз предпринимателей, и даже члены Добровольного общества содействия пожарным.

Заграничные гуманитарные организации, прослышав о новом течении в России по борьбе с криминалом, немедленно откликнулись и стали активно поддерживать данное начинание материально. После того, как на недавно открытый банковский счёт инициативной группы стали поступать немалые суммы, Сахно собрал единомышленников в помещении местного драматического театра и провёл общее собрание.

— Друзья! — уверенно вещал с трибуны бывший милицейский полковник. — К нашему всеобщему удивлению, наша мирная инициатива по декриминализации острова получила в государстве, да что там, в государстве — во всём цивилизованном мире, широкую поддержку и всеобщее одобрение. Из многочисленных зарубежных организаций и от простых граждан в наш адрес продолжают поступать денежные пожертвования. Денег скопилось так много, что надо что-то решать. На повестке дня один вопрос: как с наибольшей пользой для общего дела потратить имеющиеся на сегодняшний день финансы.

После непродолжительного, но бурного обсуждения решили вложить имеющиеся на счетах средства в модернизацию рыболовного флота, остатки которого продолжали успешно ржаветь у бетонных стенок причала.

Сказано — сделано! В течение месяца члены Объединения работников рыболовного флота, делегированные общим собранием отбыли в Японию, где закупили десять новеньких современных траулеров, на которых соскучившиеся по работе бригады рыбаков, не мешкая, вышли в море. Удача сопутствовала рыбакам и, продав оптом в ближайшем японском порту весь богатый улов, они с видом победителей вернулись к родным берегам. По уговору часть прибыли, которую труженики моря раньше «отстёгивали» криминальным авторитетам, теперь рыбаками добровольно перечислялась в фонд инициативной группы, которая к этому времени преобразовалась в общественно-политическое движение с одноимённым названием.

Губернатор Сахалина терялся в догадках, недоумевая, как банальная на первый взгляд инициатива жителей острова получила такое широкое распространение.

Не осталось это незамеченным и в Москве. Губернатора срочно вызвали в Кремль.

— Что там у Вас происходит? — спросили его в Администрации Президента.

— Так… ничего особенного. — промямлил губернатор, для которого внезапный успех нового политического движения, как и для кремлёвских небожителей, оставался загадкой.

— А нельзя ли точнее! — напирали сотрудники Администрации, которые привыкли видеть в любом проявлении самостоятельности регионов признаки сепаратизма и опасное для вертикали власти своеволие.

— Инициатива низов, — уже бодрее выдал губернатор. — Мы, кстати, эту инициативу поддерживаем.

— Поддерживаете? Интересно, каким образом?

— Ну, в смысле не препятствуем. Дело хорошее… Тем более что денег они не просят.

— В том-то и дело, что денег не просят, а движение растёт и ширится, как эпидемия гриппа. Вас это не настораживает? Нет? А нас, знаете ли, очень настораживает! — горячились сотрудники Администрации. — Подозрительно это как-то, тем более накануне визита на остров Президента.

Опытные чиновники знали, что любая инициатива рано или поздно сходит на нет, если её не финансировать, а для реализации задуманного проекта деньги нужны были немалые.

— Это вам не антиалкогольная компания, где достаточно издать Указ и вырубить виноградники, — недовольно ворчали кремлёвские чиновники. — Здесь чувствуется рука опытного дирижёра!

Ничего не добившись от обильно потеющего от страха губернатора, руководитель Администрации решил доложить свои соображения лично Президенту.

— Сами Вы что думаете по этому поводу? — недовольно спросил руководителя Администрации Харьковский, которому не понравилась постановка вопроса.

— Целесообразно направить на Сахалин ревизоров из Счётной Палаты и следственную бригаду из ФСБ и МВД, а сроки визита на остров перенести на более поздний срок.

— На какой срок? — хмуро уточнил Президент. — Лично у меня президентский срок скоро заканчивается, и я не могу больше ждать. Вы что, не понимаете, что этим визитом я начинаю свою предвыборную компанию? А если я изменю срок начала предвыборной компании, оппозиция это может расценить, как неуверенность Президента в собственных силах, и раструбит на всю страну! И избиратели поверят! Тогда вся компания, как говорится, псу под хвост. И я не понимаю вашей логики, какая может мне грозить опасность, если жители сами борются за декриминализацию острова? Тогда что прикажете делать с поездками в другие города, где жители не выдвигают таких прогрессивных лозунгов?

…Из президентского кабинета руководитель Администрации вышел в расстроенных чувствах: вместо ожидаемой похвалы за проявленную бдительность он получил солидную порцию критики.

«Отчитал, как мальчишку! А ведь в том, что он стал Президентом, во многом моя заслуга», — обиженно думал он по дороге к в рабочий кабинет. Оскорблённый в лучших чувствах опытный чиновник сгоряча подумывал о том, чтобы уйти в отставку и переметнуться в стан оппозиции, у лидера которой на предстоящих президентских выборах были неплохие шансы занять рабочий кабинет в Кремле, но после обеда успокоился и решил не делать резких телодвижений. Политика — дама капризная, и политик, если хотел как можно дольше оставаться на плаву, должен уметь терпеливо дожидаться её расположения.

«Всё пройдёт! И это тоже!» — подумал про себя кремлёвский чиновник, не догадываясь, что данное изречение было начертано на кольце царя Соломона.

А тем временем общественно-политическое движение под руководством бывшего милицейского полковника с каждым днём крепло и набирало политические дивиденды. Хорошо зная милицейскую систему по охране общественного порядка, Сахно организовал и экипировал народную дружину «Закон и порядок». Дружинники получили специально заказанную для них форму, сильно напоминающую армейское обмундирование, только почему-то чёрного цвета, средства связи и спецтехнику. Кроме новенькой удобной формы, дружинники от милиционеров отличались более высокой зарплатой, наличием вместо огнестрельного оружия травматического и полным отсутствием бумажной волокиты.

Весть о дружине быстро разлетелась по всему Приморскому краю, и на Сахалин потянулись крепкие молодые люди, жаждущие адреналина и денег. Но принимали в дружину далеко не всех, предпочтение отдавали молодым мужчинам до тридцати пяти лет, прослужившим в армии или другом силовом ведомстве, прошедшим специальную подготовку и обязательно без уголовного прошлого.

Командиром дружины Сахно назначил специально вызванного на остров офицера запаса по фамилии Комиссаров, про которого поговаривали, что он был одним из тех, кто в девяносто первом году в Москве во время известных событий организовал защиту Белого Дома, а потом был незаслуженно забыт. С лёгкой руки дружинников командира дружины прозвали Комиссаром, а его должность — комиссарской.

С первых дней руководства Комиссар организовал совместно с милицейскими нарядами круглосуточное пешее патрулирование крупных населённых пунктов острова. Позже, когда Союз предпринимателей в виде спонсорской помощи закупил для дружины пять новеньких внедорожников, патрулирование стало мобильным. Когда численность дружины стала вдвое превышать численность всего личного состава базирующихся на острове милицейских подразделений, дружинники отказались от помощи милиционеров и стали патрулировать город самостоятельно.

Милицейское начальство возмутилось, но Сахно выступил с разъяснением в местной печати.

. — Мы не совершаем ничего противозаконного, и наши действия, нельзя расценивать, как самоуправство, — писал в передовице бывший милиционер. — Попытки очернить наши действия — это не что иное, как слабые потуги криминала сбить волну народного гнева против засилья уголовщины. На материке ещё десять лет назад широкое распространение получили казачьи патрули, которые наказывали хулиганов и нарушителей общественного порядка нагайками и при этом никто не смел квалифицировать их действия, как уголовное преступление, то есть побои. Мы же не занимаемся самосудом, все задержанные нами граждане передаются в дежурную часть ОВД для проведения дальнейших разбирательств.

И действительно, пьяницы, хулиганы и домашние дебоширы очень профессионально задерживались дружинниками, и после проведения с ними профилактической беседы передавались в руки милиции.

— То, что ты творишь — форменное безобразие! — терпеливо выговаривали дружинники пьяному дебоширу. — Нельзя бить женщин, и шуметь нельзя по ночам. Понимаешь ли ты это, пьяная образина?

— Понимаю, — пьяно скалился нарушитель. — Значит, ночью бить женщин нельзя. А когда можно?

— Плохо понимаешь, — вздыхали дружинники и деловито засучивали рукава. — Нагибайся! Сейчас мы тебе ума в «задние ворота» всыпем! — и брались за резиновые палки.

После такой убедительной профилактики нарушителя грузили во внедорожник и отвозили в дежурную часть, где странным образом присмиревший дебошир «…с восторгом отдавался в руки представителей закона»!

По вечерам и в ночное время дружинники вели охоту на «ночных бабочек», которые в последнее время, как тля, заполонили город. Укрывшись в ночной мгле, дружинники терпеливо дожидались, когда клиент снимет проститутку, и в тот момент, когда сладкая парочка в обнимку направлялась в любовное гнёздышко или в ближайшие кусты, их окружала четвёртка крепких молодых мужчин. Четыре фонарика ослепляли проститутку и её клиента, и из темноты звучал уверенный голос:

— Прошу сохранять спокойствие и оставаться на месте! Это патруль «Закон и порядок». Сейчас мы вас, граждане, фотографировать будем. Девушка, прекратите лицо сумочкой закрывать, а то можем и силу применить! А Вы, мужчина, станьте к ней поближе и обнимите за талию.

— Не хочу я её обнимать! — ерепенился любитель запретных удовольствий и пытался сделать шаг в сторону, но натыкался на дружинника.

— Странный Вы какой-то! — притворно удивлялся старший патруля. — Ещё минуту назад Вы были согласны переспать с ней за деньги, а теперь и бесплатно обнять не хотите.

— Я не проститутка! — бесновалась в бессильной злобе «ночная бабочка». — Не докажете!

— А мы и доказывать ничего не будем. Вывесим ваши фотографии в интернете на сайте «Они позорят наш город» с соответствующим комментарием и все дела. Можем ещё листовку с аналогичным содержанием выпустить и по всему городу расклеить. А то, что Вы не проститутка, это пусть ваш клиент своей жене доказывает. Она, может, ему и поверит, что Вы подруга его босоногого детства и с ним вместе в детском садике рядом на горшках сидели, а я, извините, нет. Так что улыбнитесь, сейчас вылетит «птичка»!

После того как импровизированная фотосессия заканчивалась, мужчину отпускали, а с жрицей любви продолжали профилактику.

— Завязывали бы Вы, девушка, со своей древнейшей профессией, — строго говорил старший патруля, пряча в накладной карман цифровой фотоаппарат.

— Что же мне теперь, на завод к станку? — злобно цедила проститутка.

— Хоть на завод к станку, хоть на рыбокомбинат к конвейеру — дело твоё, но если мы тебя ещё раз поймаем — обреем налысо. Больше предупреждать не будем.

— Да пропадите вы пропадом, законники хреновы! — ругалась в сердцах ударница интимного труда, и через пару-тройку дней, распродав нехитрые пожитки, уезжала на материк, туда, где контроля меньше, а клиентов больше.

Со временем во всех школах, расположенных на острове в один прекрасный день появились улыбчивые молодые люди в форме дружинников, которые следили за порядком на переменах, препятствовали проникновению на школьный двор посторонних. Дружинники были со всеми учащимися и преподавателями предельно вежливы, но сознательно допускали одно нарушение: вместе со старшеклассниками курили в туалетах и других укромных местах и даже угощали школьников сигаретами. Десятиклассницы строили молодым людям глазки и были не прочь завести интрижку. Таким образом, через месяц парочка симпатичных дружинников стала восприниматься выпускниками не как туполобые вышибалы, а как свои парни, которые умеют хранить секреты и с которыми можно быть откровенными.

Через месяц дружинники чётко знали клички, приметы и методы работы наркодилеров, промышлявших в школе, а также фамилии учеников, которых они успели подсадить на иглу.

Самостоятельных действий дружинники не принимали, а добросовестно передавали полученную информацию Комиссару.

И вот в один из хмурых осенних дней во всех школах Сахалина дружинники вдруг из улыбчивых и вежливых парней, как по команде, превратились в решительных и жёстких бойцов. Они быстро и безошибочно, по известным им приметам, разыскали на перемене среди школьников молодых людей, тайно проникших на территорию школы, взяли их под руки и без лишней суеты препроводили в туалет.

Дальнейший сценарий во всех школах был до обидного одинаков. Дверь туалета запирали на швабру, после чего молодого человека, который по совместительству с основной работой являлся наркодилером, раздевали догола и обыскивали. Все расфасованные по дозам наркотики, которые у него находили, выбрасывали в унитаз, куда также макали головой и их владельца, после чего спускали воду.

— Ещё раз узнаем, что ты детям «дурь» продаёшь, заставим самого эту гадость проглотить, и врачи констатируют преждевременную смерть от передозировки, — угрожающим голосом обещали дружинники. Напоследок мокрого и присмиревшего наркодилера фотографировали в фас и профиль, после чего голым выталкивали в школьный коридор.

Вечером этого же дня в семьи школьников, которые регулярно употребляли наркотик, пришли молодые люди в форме дружинников, которые популярно объяснили родителям, чем занимается их чадо. Родители ахали, охали, заламывали руки и слёзно обещали завтра же уложить наследника в наркологическую клинику.

— А если я не хочу лечиться? — ерепенился подросток. — А если мне и так по кайфу?

— Тогда тебе лучше съехать с острова на материк, — жёстко отвечали дружинники. — Поймаем под кайфом, сдадим в милицию, а оттуда тебе прямая дорога в колонию для малолеток. В перспективе будешь топтать зону от трёх до пяти лет.

После чего, вежливо распрощавшись, покидали квартиру, чтобы в тот же вечер нанести визит ещё по нескольким адресам.

После такой пропаганды здорового образа жизни объём сбываемой «дури» резко упал, но торговцы смертью так легко сдавать позиции не собирались. На улицы города вновь вышли «шестёрки», в ассортименте у которых было всё, начиная от лёгких галлюциногенов и экстази и кончая тяжёлыми синтетическими наркотиками. Только теперь продавцы товар при себе не держали, а, получив у клиента деньги, тихонько шептали на ушко: «Угол дома, что напротив ларька, видишь? На нём водопроводная труба. Сунешь руку в неё по локоть и там всё найдёшь». Через несколько дней дружинники этот приём раскусили и доложили Комиссару.

— Будем брать с поличным, — решил Комиссар.

— Как это? — не поняли рядовые дружинники. — Ведь они при себе ничего не держат.

— А мы поищем! — не сдавался главный дружинник. — Авось что-нибудь и найдём.

После проведённого старшими патрулей инструктажа, весь личный состав дружины вышел на охоту. Наркодилеров брали среди бела дня чуть не по списку. Они особо не упирались, зная, что придраться не к чему, и через три часа по закону их будут обязаны выпустить из милицейских стен на свободу.

— Зря стараетесь, начальнички! Нет у меня при себе ничего, чист я! — нахально щерился очередной задержанный продавец призрачного счастья, которого дружинники везли в ближайший районный отдел милиции.

— Нет у вас ничего против Кости Сапрыкина, — передразнивал его старший патруля. — Эту фразочку мы в кино слышали, но если ты этот фильм смотрел, то, наверное, должен помнить, чем кончилась сцена.

В отделении милиции задержанного в присутствии двух понятых тщательно обыскивали и находили пакетик, а то и два, с белым порошком.

— Это не моё! — кричал задержанный, с которого в этот момент полностью слетала спесь. — Мне подбросили!

— И эту фразу мы в кино неоднократно слышали, — ровным голосом произносили дружинники.

— Подбросили наркотики? — равнодушно интересовался дежурный следователь. — Кто подбросил? Когда? И почему именно Вам? Здесь наркоты долларов на двести будет, а то и поболее. Интересно, кто это у нас такой щедрый?

— Не знаю! — бесновался задержанный.

— То есть факт, что Вам этот пакет с наркотиками подбросили, Вы доказать не можете? Нет? Тогда оформляем, понятые, подойдите поближе…

Дальше шёл нудный процесс изъятия вещественных доказательств и оформления протокола.

— Ты не особо радуйся! — напоследок говорили дружинники задержанному. — Тебе не только за незаконное хранение наркоты отвечать придётся, но ещё и за её сбыт.

— Не докажете! — бросался на решётку в бессильной злобе задержанный, точнее, подозреваемый.

— Докажем! — убедительно гудели дружинники. — Вот покупателей твоих найдём, и докажем, а это как ни крути, а уже другой срок!

И находили, и беседовали с ними строго, но убедительно, после чего приводили их к следователю, где они добровольно выдавали приобретённое у наркодилера зелье.

Следователи сбились с ног, не успевая оформлять всех задержанных, которых доставляли дружинники. Создавалось впечатление, что уголовный элемент плотными косяками организованно стремится в милицейские кабинеты, словно в тихую речную заводь идущая на нерест горбуша.

Во всех средствах массовой информации сахалинский опыт борьбы с преступностью, в том числе организованной, преподносился, как панацея.

Остров, словно старый каторжник, под аплодисменты почтенной публики срывал с себя остатки истлевшей тюремной робы и примерял деловой костюм.

В деловом мире Сахалин всё больше и больше ассоциировался с такими понятиями, как законность и порядок. С каждым днём всё чётче прорисовывался образ русского Гонконга, овеянного ореолом нового миропорядка, основанного на стабильности и безопасности. Создавался новый положительный имидж отдельно взятой от государства территории, а для достижения этой цели Председатель денег не жалел.

 

Глава 19

На Сахалине я неожиданно попал в гущу политических страстей, поэтому метания в поисках путей незаконной переправки на материк морепродуктов временно прекратил. Я ходил по городу и впитывал информацию, как губка. Информации было так много, и ситуация на острове менялась так быстро, что я порой не успевал её анализировать, и систематизировать полученные результаты. В последние два месяца остров представлял котёл, в котором варились и переплавлялись все доселе известные мне методы руководства регионом. Неведомый мне повар готовил кушанье по особому рецепту и, несмотря на то, что это блюдо было щедро приправлено волеизъявлением народных масс и демократическими преобразованиями, что-то подсказывало мне, что, в конце концов, варево будет иметь горький привкус.

Вместе с политической активностью и эйфорией, которая захватила местное население, странным образом оживилась экономика острова. На остров неожиданно хлынула гуманитарная помощь, причём не в виде просроченных «сникерсов» и устаревшей радиоаппаратуры, а в виде твёрдой и ходовой валюты с портретами американских президентов.

Западный мир и далёкие но вездесущие Североамериканские штаты, неожиданно прониклись любовью к жителям российской окраины и щедро финансировали любое телодвижение, если оно исходило от председателя общественно-политического движения «Сахалин — территория, свободная от криминала» господина Сахно. Бывший милицейский полковник превратился в заметную политическую фигуру, с которой считался не только губернатор, но и представитель Президента на Дальнем востоке. Все, и я в том числе, были уверены, что на ближайших выборах Сахно выставит свою кандидатуру на губернаторский пост. Уже этого было достаточно, чтобы победить действующего губернатора, который практически самоустранился от руководства регионом и оставил за собой только право первой подписи на финансовых документах.

Москва и раньше не особо баловала Сахалин денежными вливаниями, а после известных событий в Кремле к островитянам сложилось твёрдое предубеждение, которое можно было выразить парой-тройкой хлёстких фраз: «Зачем им деньги? Они там и так с жиру бесятся! Ишь придумали — «Сахалин — территория, свободная от криминала». Может, и нам теперь прикажете этот почин подхватить? Вы только представьте себе: «Кремль — территория свободная от криминала»! Да нам такое в страшном сне привидеться не могло! Только заикнись, так газетчики сразу заклюют! Да и самим от такой перспективы тошно».

Однако Сахно неожиданно снизил политическую активность и стал активно «призывать на княжество» молодого московского бизнесмена Александра Перепёлкина, который был знаменит тем, что благодаря одной сделке сумел за день превратиться в долларового мультимиллионера. Такого поворота событий не ожидал никто: человек, одной ногой стоящий в губернаторском кабинете, неожиданно передаёт эстафету незнакомому конкуренту и ещё упрашивает его занять губернаторское кресло.

Мимо такого события я пройти не мог. Было в этом что-то ненатуральное, что-то постановочное, словно в плохом любительском спектакле, где отрицательный персонаж неожиданно прозревает, превращается из плохого мальчика в хорошего парня и с лучезарной улыбкой в финале вместе со всеми актёрами выходит на поклон.

По моей просьбе коллеги-оперативники в Москве «пробили» господина Перепёлкина по полной программе, но ясности это не прибавило. Из полученной информации следовало, что Перепёлкин чист, аки слеза младенца: сам родом из рабочей семьи, служил в «горячей точке», проявил героизм, за что удостоился награды лично из рук Президента. В бизнесе являет собой тот редкий случай, когда добился всего сам, без участия криминала и применения так называемых «серых схем», налоги платит исправно и вообще является предпринимателем новой формации.

Но одна деталь меня насторожила. Для расширения своего строительного бизнеса Перепёлкин решил приобрести в ближайшем Подмосковье цементный завод, для чего активно искал банк, который бы дал ему миллионный кредит, но везде получил отказ. После этого Перепёлкин временно умерил свои аппетиты и ушёл в тень, но неделю назад снова обратился к господину Вексильбергу — руководителю и владельцу строительной корпорации «Строй-Инвест-Сервис» с просьбой продать его любимое детище, цементный завод.

Я вновь запросил Центр с просьбой дать подробную информацию о несостоявшейся сделке. В ответ неожиданно получил диск с записью встречи подающего надежды бизнесмена Александра Перепёлкина и владельца «Строй-Инвест-Сервис» господина Германа Густавовича Вексильберга. Видимо кто-то из наших агентов перекупил этот диск у обслуживающего персонала, так как запись велась с камер внутреннего наблюдения. Дельцы такого высокого уровня, как Вексильберг, таких глупых ошибок не допускают. Встреча проходила в самой резиденции господина Вексильберга, изображение и звук видеозаписи были отличными. Вероятнее всего, Герман Густавович сам распорядился фиксировать его встречу с Перепёлкиным, опасаясь каких-либо провокаций. Некоторые бизнесмены практикуют последующий просмотр своих деловых встреч, с целью отыскания скрытых подвохов. Так или иначе, но камера бесстрастно зафиксировала всё от первой до последней минуты этого короткого рандеву.

Александр Перепёлкин с первых минут не стал утруждать себя этикетом, и без каких-либо предисловий, не торгуясь, назвал цену за цементный завод. Деньги он предлагал большие, даже слишком большие, но Герман Густавович, человек проницательный и дальновидный, расценил это как предложение добровольно уйти с рынка недвижимости. За такие дела бьют по физиономии, не уточняя фамилии и статуса, но Герман Густавович был человеком воспитанным, поэтому сдержанно спросил молодого наглеца:

— То есть Вы, молодой человек, образно говоря, предлагаете мне отдать жену дяде, а себе на Ленинградке подыскать что-нибудь подешевле?

— Не совсем так, — невозмутимо ответил Перепёлкин. — Я предлагаю Вам сумму, значительно превышающую стоимость вашего предприятия. Это, конечно, повлечёт изменение Ваших бизнес-планов, зато Вы сможете сосредоточить свои усилия на торговых операциях с Китаем.

Вексильберг поморщился, он не любил, когда ему напоминали об этом. Вся Москва знала, что Герман Густавович активно снабжает Черемизовский рынок дешёвым китайским ширпотребом, но при этом все его знакомые и партнёры делали вид, что не замечают этого. Герман Густавович хотел, чтобы его воспринимали как солидного бизнесмена с миллионным оборотом, а не как спекулянта китайским барахлом.

— Молодой человек, позвольте мне самому решать, на чём сосредоточить свои усилия, — с трудом сдерживая раздражение, произнёс Вексильберг. — Кстати, почему бы Вам не отступиться от моего цементного завода и самому не заняться торговыми операциями с нашими китайскими друзьями?

Последняя фраза была произнесена с нескрываемой издёвкой.

— Я могу удвоить цену, — продолжал напирать Перепёлкин.

— Я могу лишь повторить уже сказанное, — насмешливо произнёс Вексильберг и, давая гостю понять, что переговоры окончены, встал из-за стола.

— Мы ещё вернёмся к этому вопросу, — холодно произнёс Перепёлкин.

— Разве я каким-то образом дал Вам для этого повод? — удивился хозяин дома.

— Никоим образом, но я сделаю всё, чтобы Вы изменили своё мнение, — ответил гость, пожимая протянутую на прощанье руку.

— Ваша настойчивость достойна похвалы, но Ваша бесцеремонность заслуживает порицания, — усмехнулся Вексильберг и повернулся к гостю спиной. На этом запись обрывалась.

— Итак, что мы имеем? — после некоторого раздумья произнёс я, обращаясь к самому себе. С некоторых пор у меня появилась привычка разговаривать и даже спорить с самим собой. Сказать по совести, не очень хорошее приобретение для разведчика, но так мне почему-то было легче рассуждать.

— Мы имеем таинственного спонсора, который снабдил деньгами (и очень большой суммой) господина Перепёлкина, — ответил я сам себе, подсознательно меняя тембр голоса. Получалось, что я разыгрываю сцену на два голоса, но текст приходилось придумывать на ходу. — Да, именно спонсора или неизвестного нам партнёра. Вряд ли он нашёл эти деньги, мобилизовав внутренние резервы. В противном случае бизнесмен года не бегал бы по банкам в поисках кредита. Всё правильно, но как это увязать с поступившим ему предложением от жителей Сахалина, точнее от господина Сахно, стать губернатором острова? Пока никак, если не предположить, что Сахно и является тем самым таинственным спонсором. Тогда возникает вопрос: зачем ему спонсировать будущего кандидата на губернаторский пост? Ведь, укрепив бизнес Перепёлкина, он тем самым как бы привязывает его к Москве. Спрашивается, зачем уезжать на очень Дальний Восток, когда у тебя и в столице дела идут, лучше не придумаешь! Нет, это не Сахно. Сахно скорее бы тайно стал вставлять палки в колёса бизнесу Перепёлкина, чем помогать ему. Тогда кто? И зачем? Ну, зачем, понятно. Вероятно, партнёр или таинственный спонсор состоит с Перепёлкиным в доле. А при чём здесь Сахалин? Возможно ни при чём. Это я сам себя убедил, что появление у Перепёлкина крупной суммы денег и предстоящие губернаторские выборы как-то связаны между собой. Тогда почему из тысяч успешных бизнесменов и опытных, отлично зарекомендовавших себя управленцев, сахалинцы пригласили именно Перепёлкина? Ради имиджа? Очень может быть. Если учесть, что задуманное кукловодами мероприятие по отторжению острова от территории государства российского идёт вразрез с общепринятыми стандартами и международными нормами, то оно должно иметь достойную вывеску. Новое государство (именно государство, так как на меньшее кукловодам соглашаться нет смысла) должно ассоциироваться у всего прогрессивного человечества с законностью и нерушимым порядком, обеспечивающими бурный рост благосостояния жителей и экономическое процветание этого территориального новообразования в целом. А руководить этим государством должен молодой прогрессивный политик с незапятнанной репутацией и героическим прошлым. Вроде бы картинка складывается именно так, как её задумали мои оппоненты из «Бюро». Тогда в подтверждение моей стройной теории, надо искать в окружении господина будущего губернатора (а может быть в дальнейшем и президента) присутствие сотрудников секретной службы «Клуба Избранных» или хотя бы следы их пребывания. Интересно, я тут один упираюсь, или ФСБ уже подключилось? Даже если Ромадановский и подключил своих людей, помощи от них ждать не приходится: не то время, чтобы надеяться на обмен информацией. Мы сейчас вне закона. Хотя как посмотреть! Если нас, то есть нашей организации, не существует, тогда получается, что и закон нарушать некому. Ну, это казуистика! Увлёкся ты, брат. Вернёмся к нашим баранам.

Однако вместо ожидаемых умных мыслей в мою черепную коробку пришла сильная головная боль — последствие полученной мной в Казань-граде контузии. По горькому личному опыту я знал, что приступ продлится несколько часов, и мыслительный процесс в это время сводится лишь к контролю за вспышками боли и её временным ослаблением.

Морщась от боли и постанывая, я составил и отослал в Центр последнее за этот день сообщение, в котором предлагал с целью установления контактов Перепёлкина с сотрудниками «Бюро», взять его в разработку.

«Вряд ли «кукловоды» решатся использовать нового губернатора Сахалина «втёмную». — думал я, глотая очередную дозу обезболивающего. — Ещё неизвестно, как он на их предложение отреагирует: одно дело, когда тебя сажают в губернаторское кресло, и совсем другой расклад, когда тебе предлагают возглавить движение сепаратистов. Поэтому, хотят они или нет, но будут вынуждены открыть будущему губернатору свои намерения и планы и сделать они это должны до его отъезда на Сахалин. А если Перепёлкин откажется? Вот возьмёт и скажет: «Горите вы ясным огнём вместе со своей дальневосточной республикой! Мне и в Москве хватает хлеба и развлечений»! Очень даже может быть, он молод, богат, удачлив в бизнесе, зачем ему эта головная боль? Но какое бы он решение ни принял, перед этим должна произойти его встреча с доверенным лицом. Кто это будет — опытный переговорщик, состоящий в штате «Бюро» или очаровательная женщина-оперативник, а может, высокопоставленный сотрудник регионального уровня, я не знаю, но знаю точно, что если я в рассуждениях оказался прав, и Перепёлкина двигают на Сахалин «Избранные», то они обязательно должны рядом с ним «засветиться». А пока надо терпеливо ждать».

— Чего ждать? — спросил я сам себя вслух. — У моря погоды на широте пролива Лаперуза? Или ждать, когда ситуация прояснится сама собой? Нет, надо заканчивать эти диалоги вслух, а то заработаю раздвоение личности. Господи, хоть бы таблетка быстрей подействовала!

* * *

По иронии судьбы, в это же самое время в одном неприметном двухэтажном московском особняке, построенном в 19 веке знаменитым купцом-миллионщиком, тяготевшим почему-то к большевицкому подполью и трагически закончившему дни в своём кабинете с револьверной пулей в голове, всю ночь не гасили свет. В потайной комнате, которая для Директора ЗГС являлась и кабинетом и комнатой отдыха, находилось двое: сам Директор и его заместитель по оперативной работе. Директор сидел за столом, расположенном в глубине комнаты, разбирая последние донесения, а заместитель стоял у кромки огромного тёмно-красного ковра, почти у самого входа. Настольная лампа на столе Директора была установлена так, что пучок жёлтого света падал на столешницу, освещая только жилистые кисти директора и манжеты белоснежной рубашки. Лицо Директора оставалось в тени, поэтому увидеть его не было никакой возможности.

— Как продвигается операция «Горностай»? — сухо осведомился Директор, беря в руки очередной лист с донесением.

— Операция разворачивается в соответствии с утверждённым Вами планом, — уверенно доложил заместитель. — На днях известная нам организация закончила «зачистку» бандитской верхушки. В настоящее время остров практически очищен от криминальных структур. Сотрудники «Бюро» приступили к формированию временных структур, которые призваны подготовить почву для отторжения острова от территории государства. Это так называемое общественно-политическое движение «Сахалин — территория, свободная от криминала». «Бюро» это движение активно финансирует…

— Ликвидаторов «зачистили»? — перебил его Директор.

— Нет, — после небольшой паузы доложил заместитель.

— Почему? Упустили? Чья группа виновата?

— Руководители боевых групп, да и сам резидент, не виноваты. Это я дал команду не предпринимать в отношении сотрудников «Бюро» активных действий.

— Вы? — удивился Директор, и его руки, сжавшись в кулаки, легли в центр освещённого круга. — Я дал команду на ликвидацию участников «зачистки», почему Вы не выполнили мой приказ?

— Вы же знаете, что между спецслужбами с некоторых пор действует негласный договор, согласно которого все стороны избегают боестолкновений и стараются не идти на крайние меры. Если бы мы ликвидировали сотрудников «Бюро», мы бы тем самым нарушили условия договора, и началась бы война. Тем самым мы подставили бы своих людей под удар — начался бы целенаправленный отстрел агентов.

— Началась война? Да она давно идёт, только Вы этого почему-то не заметили. Вы же сами мне докладывали о гибели агента «Орех»!

— Докладывал, но прямых доказательств, что к гибели нашего агента причастно «Бюро», нет. Есть только наши предположения.

Возникла долгая пауза. Лампа продолжала отбрасывать на стол пучок жёлтого света, только в освещённом круге теперь, кроме бумаг, ничего не было. Директор откинулся на спинку стула и убрал руки со стола.

— Я отстраняю Вас от исполнения обязанностей моего заместителя, — наконец произнёс он. — С этого момента Вы выводитесь за штат и поступаете в распоряжение кадровиков. Ждите нового назначения. Всё! Можете идти.

— Да будет так, — твёрдо произнёс бывший зам, и, по-военному повернувшись через левое плечо, вышел из кабинета.

 

Глава 20

После непродолжительного пребывания в Москве, Жорка Карась неожиданно полюбил говяжью тушёнку. Вот такая появилась у бизнесмена прихоть: подай ему каждый месяц ящик с тушёнкой, а то и целых два, и не абы какой, а родной сибирской, произведённой маленьким частным заводиком, в забытом богом и налоговиками областном городишке, что раскинулся в пятидесяти вёрстах от его горячо любимой и родной Разгуляевки.

И до того Карась возлюбил этот натуральный продукт, что лично ежемесячно мотался на поезде, словно простой курьер, в Разгуляевку, и обратно, в столицу нашей Родины. Никому не доверял Жорка это мероприятие. И можно было ведь за один приезд заключить договор на поставку продукта в любом нужном количестве, так ведь нет!

Отдохнув после дороги пару дней, брал Жорка ящик (иногда два) с консервными банками со странной этикеткой «Волчья сыть. Тушёнка говяжья. Высший сорт», и тут же ближайшим поездом отбывал в Москву.

Но если бы кто-то из друзей или недругов вздумал проследить за Жоркой, то с удивлением узнал бы, что ни в какой областной городишко Карась не ездил, потому, как никакого заводика по производству консервированной говядины не было и в помине.

По прибытию в родную Разгуляевку уходил Жорка в тайгу и возвращался через два дня усталый, но довольный. После чего запирался в подвале своего дома, где самолично закатывал в банки полиэтиленовые упаковки с золотым песком, предварительно залив их для конспирации говяжьим жиром, купленным здесь же, в Разгуляевке. Станок для этой несложной процедуры Жорка купил ещё во времена перестроечного угара, когда, поддавшись повальному увлечению, хотел открыть в Разгуляевке первый кооператив и выпускать консервированную лосятину и медвежатину. Однако Жоркин кооператив умер, так и не родившись: местные власти не дали Карасю разрешение на отстрел лосей и медведей в промышленных объёмах, не помогла даже крупная взятка. После этого Жорка охладел к кооперативному движению, а станок так и остался до поры до времени пылиться в подвале его большого дома.

В Москве на вокзале Жорку лично встречал новоиспечённый друг и партнёр Александр Перепёлкин. Они торопливо грузили в багажник шикарного авто ящики с тушёнкой и быстро ехали на квартиру к Перепёлкину, где Жорка обосновался в одной из предоставленных ему комнат. На квартире Карась, вместо того, чтобы вскрыть пару банок и наброситься на любимый продукт, в присутствии хозяина квартиры пересчитывал банки и передавал Перепёлкину.

На следующий день Александр кому-то звонил, после чего забирал привезённые из далёких сибирских краёв консервы, грузил их в багажник своего лимузина и уезжал в неизвестном направлении. Куда именно возил Перепёлкин натурпродукт мелким оптом, Жорка не спрашивал, но на следующий день на банковский счёт Жорки поступала крупная сумма денег в твёрдой европейской валюте. Большую часть этих денег Карась перечислял на счёт Перепёлкина. Всю зиму деньги копились и множились на его банковском счёте, а весной Перепёлкин приступил к решительным действиям.

Свой первый визит Александр нанёс владельцу «Стройжилсервис» господину Горшенину. Когда Перепёлкин назвал секретарше Горшенина свою фамилию, она сразу съёжилась, и, опасливо оглядываясь на визитёра, скрылась в кабинете начальника.

«Однако сильно я их напугал прошлый раз», — подумал Сашка и шагнул в распахнутую секретаршей дверь.

Горшенин принял его вежливо, но от вежливости явно сквозило недоверием.

— Я уже имел удовольствие вести с Вами и вашими коллегами дела, — улыбнулся Перепёлкин, усаживаясь в предложенное ему кресло. — Но лично с Вами, господин Горшенин, познакомиться не смог. Вы в то время находились на лечении. Помнится, у Вас были проблемы с сердцем.

— Были, — холодно подтвердил хозяин кабинета. — Итак, чем я могу Вам помочь?

— Лично мне ничем, — вновь улыбнулся Сашка. — Это я пришёл оказать Вам услугу.

— Благодарю Вас! Но в ваших услугах я не нуждаюсь, — саркастически усмехнулся Горшенин. — Лично мне хватило забот от прошлой сделки с Вами.

— Да, интересная была комбинация, — мечтательно произнёс гость. — И главное, прибыльная. Я эту сделку с удовольствием вспоминаю.

— Не могу сказать того же, — процедил Горшенин. — Итак, чем обязан?

— У Вас в Подмосковье есть кирпичный завод. Это предприятие для Вас убыточное. Я Вам предлагаю мне его продать, — на одном дыхании выдал Сашка, и чистыми глазами уставился на свою жертву.

— Зачем же Вам этот завод, если, по вашему заявлению, он убыточный?

— После его покупки я проведу реконструкцию: поставлю новую немецкую линию по выпуску огнеупорного кирпича, новые печи. Могу обещать, что персонал завода на первых порах останется на своих местах.

— Мне нет никакого дела, останутся работяги на заводе или нет! — злобно произнёс Горшенин. — Меня интересует, почему Вы считаете, что я не могу провести реконструкцию своего предприятия?

— Если бы Вы могли, то Вы уже сделали бы, — спокойно ответил Александр. — А если Вы до сих пор не предприняли никаких мер и продолжаете терпеть убытки — значит, у Вас нет свободных средств. Оно и понятно: кризис! Рынок жилья заморожен, строительный бизнес из-за этого тоже терпит убытки. Продайте заводик! Честное слово, он Вам ни к чему, одна головная боль!

— Кризис рано или поздно закончится, цены на жильё вновь поползут вверх, так что заводик мне очень даже понадобится, — упирался хозяин кабинета.

— Всё правильно! — белозубо улыбнулся в ответ Перепёлкин. — Рано или поздно кризис пойдёт на убыль. Только для Вас это будет скорее поздно, чем рано. Аналитики утверждают, что ремиссия наступит нескоро. К этому времени Вы попросту разоритесь. Я же Вам предлагаю за завод хорошую цену.

С этими словами он протянул Горшенину свою визитку, на которой было шариковой ручкой небрежно написано семизначное число.

— Я подумаю, — после небольшой паузы произнёс Горшенин и спрятал визитку в карман.

— Думайте, но недолго. Мне каждый день дорог, да и Вам он влетает в копеечку.

Покинув не слишком гостеприимный кабинет, Сашка направился с аналогичным предложением к Артуру Бабаяну — крупному московскому ресторатору, который, решив расширить свой бизнес, вложился в небольшой кирпичный завод в районе Орехово-Зуево. Однако организация современного производства и поддержания его на конкурентоспособном уровне для Бабаяна оказалось задачей скучной и непонятной, поэтому производство огнеупорного кирпича, да и сам завод, находились в упадке. В кругу земляков и единоверцев москвич Бабаян всё чаще стал высказываться, что люля-кебаб куда прибыльней, чем кирпич. Эти разговоры дошли до ушей Перепёлкина, что подвигло его нанести незадачливому заводчику деловой визит.

В отличие от Горшенина, Бабаян предложение о продаже завода встретил с радостью, но вида не показал, а наоборот, стал со слезой в голосе рассказывать, как ему будет трудно оторвать от своего армянского сердца это ставшим для него родным предприятие.

В ответ Перепёлкин сдержанно улыбался. Накануне визита к Артуру он побывал на его заводе. Завод, без преувеличения, находился на последней стадии издыхания и был готов через кирпичную заводскую трубу сделать последний выдох. Грязь, бесхозяйственность и техническая запущенность предприятия поразили Александра. Знал об этом и Бабаян, но это не помешало ему назначить за завод высокую цену.

— Ты что, дорогой, строительный комбинат продаёшь? — подстраиваясь под армянскую манеру разговора, задал вопрос Сашка хитрому Бабаяну.

— Какой такой комбинат? Комбинат — тьфу! Завод — вах! Пальчики оближешь. Не хотел продавать, но тебе отказать не могу! — прикладывая обе ладони к сердцу, вдохновенно врал ресторатор, видевший Перепёлкина первый раз в жизни. Сашка мог купить этот практически обанкротившийся завод, не напрягаясь: золотоносной тушёнки в закромах его сибирского партнёра было ещё много, но он не мог отказать себе в удовольствии поторговаться.

— Завод хороший. Слов нет! — продолжил игру Перепёлкин. — Только и долгов у него, как у собаки блох. Если я все неустойки заплачу, то мне только и останется, что пальчики облизывать, или, как у нас, у русских, говорят — положить зубы на полку. Так что давай, дорогой, последний нолик зачеркнём — это и будет окончательная цена за твой заводик.

— Как можно! — театрально закатывал глаза Бабаян. — Ты меня без ножа зарезал! Ты думаешь, Бабаяна обманул, думаешь, ты у бедного армянина деньги отнял, ты у детей моих деньги отнял, считай, ты их сиротами сделал!

В это время оба «сиротки», двадцати пяти и двадцати семи лет от роду, находились в соседней комнате, где неторопливо потягивали кальян и сильными, густо поросшими чёрным волосом руками, лениво поглаживали коленки сидящих рядом с ними молодых и морально нестойких красавиц.

Препирательства и взаимные обвинения продолжались до самого вечера, пока обе договаривающиеся стороны не исчерпали запасы хитрости и красноречия. Речь их стала ленивая, выражения блёклыми, и сам процесс торговли утратил театральность.

— Чёрт с тобой! Я сбавлю цену, но только на пятьдесят процентов от той суммы, что ты просил скинуть. Утомил ты меня! — неожиданно чисто по-русски произнёс Артур, мгновенно утратив колоритный армянский акцент.

На том и порешили.

— А ты молодец, хорошо торгуешься! — похвалил Сашку Бабаян, напоследок крепко пожимая ему руку.

На следующий день Перепёлкин перечислил на указанный Артуром счёт требуемую сумму, после чего приступили к юридическому оформлению сделки. Но Бабаян не был бы уважаемым бизнесменом и настоящим армянином, если бы и здесь не выкроил для себя пару сотен тысяч: по обоюдной договорённости сторон в договоре купли-продажи была указана заниженная цена продажи завода. Истинную цену знали только двое: Артур и Александр. Перепёлкин передал остаток денег Бабаяну из рук в руки по окончанию сделки, чем помог избежать лишних затрат при уплате налога на прибыль.

Прослышав о покупке Перепёлкиным бывшего бабаяновского кирпичного завода, в конце недели позвонил Горшенин.

— Я слышал, Вы на днях кирпичный заводик приобрели? — после короткого приветствия поинтересовался он.

— Земля слухом полнится, но Вы не ошиблись! Я действительно сторговал у армянина кирпичный завод в Орехово-Зуево и приступаю к его реконструкции.

— Так значит, Ваше предложение утратило силу?

— Ни в коей мере! — живо откликнулся Сашка. — Если есть необходимость уточнить детали сделки, я готов встретиться в любое удобное для Вас время.

— Детали пусть согласовывают юристы. Меня устраивает Ваше предложение. Надеюсь, назначенная Вами цена не изменилась?

— Ни цена, ни условия сделки, уважаемый господин Горшенин не изменились. Более того: все затраты по оформлению сделки можете отнести на мой счёт!

— Неужели! С чего бы Вы так расщедрились?

— Больно уж почин хороший! Боюсь удачу спугнуть.

— Да уж чего-чего, а удача к Вам благоволит, хотя она дама чрезвычайно капризная, — сдержанно похвалил Горшенин Сашку, не ведая, что «капризная дама» уже повернулась к Перепёлкину боком.

* * *

Создавая свою тайную службу, Председатель и его подопечные позаботились, чтобы руководство «Бюро» состояло из людей опытных и фанатично преданных своему делу. Руководитель любого ранга являл собой не только образец профессионализма, но был человеком думающим, аккуратным и чрезвычайно ответственным. Сотрудники, не обладавшие этими качествами, на повышение рассчитывать не могли, поэтому в архивах «Бюро» не значилось ни одного дела, ни одной операции, которые бы не были доведены до логического конца. Образно говоря, если на другом конце земного шара сотрудник «Бюро» зачем-то зажигал костёр, то его куратор не выпускал этот объект из внимания до тех пор, пока в золе не гас последний уголёк.

После ликвидации собственного агента по кличке «Злой», вздумавшего вести двойную игру, дело, казалось, можно было закрывать и сдавать в архив, но начальник регионального отдела Центральной зоны Эрик Крамер так не считал.

Крамер хорошо знал, что, несмотря на то, что «костёр потух», под пеплом прошедших дней тлеет один, но очень горячий «уголёк». В его феноменальной памяти надолго отложился последний допрос проштрафившегося агента. Покойный майор ФСБ Ковтун — он же агент «Злой» — в последние минуты своей неправедной жизни утверждал, что работавший на ФСБ непризнанный компьютерный гений Виктор Веригов, в быту просто Вирус, сумел расшифровать старинный манускрипт. Вирус утверждал, что расшифрованный им текст содержал код банковской ячейки, где хранилось золото семьи Романовых. Предположительно этот банк находился в княжестве Лихтенштейн.

Сам Крамер к этой версии относился крайне скептически: уж он-то знал, сколько подобных публикаций «гуляет» по интернету. Однако эта версия осталась непроверенной, а значит, дело в архив сдавать рано. Тайну местонахождения манускрипта Ковтун унёс с собой в могилу, но это не останавливало Крамера в стремлении довести дело до логического конца. Поэтому он вызвал дежурного помощника, который неотлучно в течение суток находился в соседней комнате, заставленной современными компьютерами и огромными мониторами, и задал только один вопрос:

— Какова методика расшифровки кодированного текста при помощи компьютера?

— Для этого есть специальные программы, — не задумываясь, ответил помощник.

— Дальше! — подстегнул его начальник.

— Сначала загружаешь программу в «комп», потом сканируешь и грузишь текст, и запускаешь программу. Время обработки от нескольких часов до нескольких суток, в зависимости от объёма текста и сложности шифра.

— То есть все результаты работы остаются на жёстком диске?

— Естественно! Это же азбучная истина.

— Тогда взломайте базу данных МВД и установите, кто из следователей занимался расследованием убийства гражданина Веригова Виктора Николаевича, кличка «Вирус». Меня интересует, был ли из его дома изъят компьютер, как вещественное доказательство, если да, то где он сейчас находится?

— А чего её взламывать? Она у нас и так как настольная книга, мы в неё со сменщиком, почитай, каждое дежурство «ныряем». — с довольным видом произнёс помощник, но тут же съёжился под колючим взглядом руководителя. Несмотря на то, что начальник регионального отдела имел внешность школьного тихони, характер у него был жёсткий, порой жестокий, поэтому помощник через десять минут принёс Крамеру полный отчёт.

— Расследование приостановлено в связи с отсутствием лица. Короче говоря, следствие зашло в тупик, и дело сдали в архив, типичный «глухарь». Вся аппаратура из квартиры Веригова была в ходе следствия изъята и помещена на склад вещественных доказательств РОВД, но уже на следующий день все вещественные доказательства по этому делу были изъяты сотрудниками регионального отделения ФСБ. Они же у ментов и уголовное дело забрали, причём не только по факту смерти Веригова, но и по убийству антиквара Кошеля. Я влез в базу данных ФСБ, и оказалось, что следователь соединил эти два дела в одно производство. Вообще-то это не их подследственность, но «федералы» почему-то настояли на собственном расследовании.

— Кто сейчас в ФСБ занимается разбором информации на электронных носителях?

— Да у них там один грамотный паренёк на весь отдел — Лумпов. Вероятней всего, ему и поручили.

— У нас что-то на этого Лумпова имеется?

— Вы же знаете, у нас на каждого «федерала» ведётся досье. В основной массе это отменные служаки, но Лумпов является исключением. Сейчас принесу последние материалы.

В течение получаса Крамер вдумчиво вчитывался в принесённое досье, потом вновь вызвал помощника.

— А чем у нас занимается Вальтер? — возвращая досье, поинтересовался он у помощника.

— Согласно графика, у него двухнедельный отпуск.

— И где он его проводит?

— В Мелитополе.

— Отзовите. Завтра вечером он должен быть у меня в кабинете. Всё ясно? Можете идти.

Когда помощник ушёл, Крамер невидящим взглядом уставился в чёрный квадрат дисплея. Посторонних в кабинете никогда не было, но он всегда выключал компьютер, когда беседовал с подчинёнными.

«Интересно, почему именно в Мелитополе? — подумал он. — Почему не в Турции, не на Канарах или в Таиланде? На худой конец, почему не в Сочи? Кто у него в Мелитополе: родственники, друзья детства или сердечная привязанность? Подозрительно это как-то. Надо проверить!»

Начальник регионального отдела был приучен обращать внимание даже на такие мелочи. Впрочем, как считал сам Крамер, мелочей в его работе не было.

Во время короткого обеденного перерыва Игорь Лумпов любил ходить в кафе «Домашняя кухня». Кафе было простенькое, без проработанного дизайнерами интерьера и дорогих хрустальных светильников, зато готовили в кафе вкусно и, что немаловажно цены в нём были для Игоря вполне приемлемые. В понедельник Игорь обедал всегда плотно, так как выходные коротал на чае с бутербродами.

Он почти доел с аппетитом тарелку украинского борща, к которому полагалась пресная пампушка, натёртая чесноком, когда к нему за столик без разрешения присел незнакомец. Это был молодой мужчина с хорошо развитым торсом и накаченными бицепсами. Грудь его обтягивала белая футболка с легкомысленной надписью «Забил на кризис! Отдыхаю в Сочи»! Культурист жестом отослал официантку обратно, и, вальяжно развалившись в кресле, стал с невозмутимым видом наблюдать за обедающим Лумповым. Игорь, почувствовав на себе взгляд, отложил ложку и в свою очередь вопросительно взглянул на незнакомца.

— Хороший аппетит — признак отменного здоровья! — улыбнулся незнакомец, но улыбка у него была холодная, и вёл он себя по отношении к собеседнику снисходительно. Это не укрылось от внимания лейтенанта ФСБ.

— Вы кто? — недовольно спросил Игорь и бросил недовольный взгляд на циферблат ручных часов. Время обеденного перерыва неумолимо сокращалось.

— Я? Я духовный регент! — ухмыльнулся культурист и, навалившись грудью на край стола, понизив голос до громкого шёпота, добавил:

— Я пришёл снять камень с твоей души. Покайся, Игорёк! Легче станет.

— Угу, — хмуро произнёс Лумпов, доставая из кармана удостоверение сотрудника ФСБ. — Вон идёт милицейский патруль! Я его сейчас сюда приглашу, и каяться придётся тебе. Прокатимся до ближайшего РОВД, и там мы разберёмся, кто ты такой и почему решил, что меня можно Игорьком называть. Уж я об этом позабочусь! Ну, так как, звать ментов или сам уйдёшь?

— Зови! — серьёзно произнёс культурист и выложил на стол пачку цветных фотографий. — Зови, вместе полюбуемся.

Лумпов замер с поднятой рукой и зажатым в ней удостоверением. С первой же фотографии на него смотрела обнажённая Лола, а рядом с ней в кожаных плавках и чёрном кожаном головном уборе, напоминающем эсэсовскую офицерскую фуражку, стоял он сам. В левой его руке был собачий поводок, прикреплённый к ошейнику на шее Лолы, а в правой руке была кожаная плётка. Обнажённая Лола стояла на четвереньках и по-собачьи преданно смотрела в объектив.

По паспорту Лола была Клавдией Ивановной Непряхиной, 1985 года рождения, прописанной в деревне Грязи, затерявшейся среди бескрайних просторов родного Нечерноземья. Это по паспорту, а по жизни Лола была девочкой по вызову, специализирующейся на предоставлении сексуальных услуг мужчинам, предпочитающих секс пополам с насилием. Проще говоря, Клавдия Ивановна удовлетворяла сексуальные потребности садистов, а Игорь Сергеевич был её постоянным и любимым клиентом, потому что после сеанса с Игорем Сергеевичем, Клавдия Ивановна сутки отходила от его фантазий, в которых секса было мало, зато мордобоя и других невинных шалостей ох как много.

Сказать по правде, Клавке такая жизнь нравилось, и куда её влечёт столь жалкий жребий, она особо не задумывалась. Секрет её порочного счастья был в том, что гражданка Непряхина являла собой типичный пример скрытой мазохистки. Раньше, в девичестве, Клавка таких заумных слов не знала, и не подозревала, чем наградила её судьба и мамка-пропойца. До того, как нелёгкая женская доля занесла её в массажный салон «Афродита», водилась за Клавкой на малой родине худая слава, потому и сыскать жениха ей в родных Грязях было не суждено. Хоть и была она на мордашку девчонкой симпатичной, но с явной придурью в голове. На каждой сельской дискотеке, которая неизменно сопровождалась пьянкой, умела Клавка так довести парней до белого каления, что даже те, кто в жизни ни разу на женщину руку не поднял, и то норовили Клавке в физиономию кулаком заехать. За эту непонятную прихоть и получила Клавка свою первую кличку — «Шалава».

В салоне ей объяснили, кто она есть по жизни, неблагозвучное прозвище заменили на новое иностранное имя, которое больше напоминало собачью кличку, и стали подкладывать новоиспечённую Лолу под особых клиентов. Там же, в салоне, и свела судьба Лолу с Игорем Лумповым.

Был Лумпов хорошим программистом, поэтому после университета ему предложили работу в органах по профилю. Время было тревожное, с работой и выплатой зарплаты в стране были большие проблемы, поэтому Игорь подумал-подумал, да и согласился.

О том, что в нём живёт ещё один человек, который обожает кровь и насилие, Лумпов понял в армии, когда служил во внутренних войсках. Подразделение, в котором он проходил срочную службу, частенько вывозили в город для разгона демонстраций и несанкционированных митингов. С демонстрантами, как правило, не церемонились: неважно, кто ты — пожилой мужчина, беременная женщина или несовершеннолетний подросток, раз ты в рядах несогласных с режимом, тогда получай резиновой палкой по хребту, а на десерт — порцию «Черёмухи» в глаза!

Лумпов так и поступал. Со временем он стал замечать, что дубасить гражданское население ему доставляет удовольствие, особенно когда потерпевший кричит и размазывает кровь по лицу. А ещё лучше, если среди демонстрантов попадалась под руку молодая женщина. Игорь тогда с особым удовольствием валил её с ног одним ударом резиновой палки, и пока она каталась по заплёванному асфальту с задранным подолом, Лумпов продолжал её лупцевать до тех пор, пока оргазм горячей волной не захлёстывал его сознание. Сослуживцы видели, что с их товарищем творится что-то непонятное, но помалкивали, а отцам-командирам и вовсе было безразлично, что в душе у солдата. Время было такое, не до того было!

После увольнения в запас началась новая гражданская жизнь. Жизнь была новая, а страсть осталась старая, порочная. Эта страсть и привела его в салон «Афродита», где после сеанса с Лолой наступало глубокое удовлетворение, и он неделю ходил умиротворённый, словно добрый христианин после исповеди. Но проходила неделя, и в душе у Игорька начинал шевелиться неприятный «червячок». Порок снова и снова настойчиво заявлял о себе, и Игорь, собрав остатки денег, вновь шёл в салон на встречу с Лолой. Такие встречи происходили два-три раза в месяц, так как на большее денежного содержания лейтенанта ФСБ не хватало.

Извращенцем себя он не считал, но порочную связь старательно скрывал. И теперь, глядя на пачку фотографий, Лумпов понял, что сидевший напротив него культурист добивается от него не денег, от него добивались того, чего он сам каждый раз требовал от Лолы — покорности и исполнения желаний.

— Что Вам от меня надо? — сухо осведомился лейтенант, пряча в карман удостоверение.

— Желательно любви и полного взаимопонимания, — серьёзным голосом произнёс незнакомец. — Хотя любовь можете оставить для своей подружки. Я ведь не зверь, всё понимаю: дело молодое, тело горячее, гормоны играют против нравственности и, как правило, выигрывают.

С этими словами незнакомец вытащил из заднего кармана брюк помятый конверт и небрежно бросил на стол, рядом с тарелкой недоеденного борща.

«Судя по форме, в конверте деньги, — догадался Игорь. — Возможно, доллары или даже евро. По всему видать зацепили меня люди серьёзные, и мелочиться не будут».

Но для виду спросил:

— Что это?

— Это аванс юноша. Берите, берите! Какая бы любовь ни была, она требует расходов.

— Сейчас Вы скажете, что мне надо выполнить сущую безделицу, после чего я получу ещё столько же, — усмехнулся Игорь, но конверт с деньгами взял и спрятал в нагрудный карман куртки.

— Ошибаетесь! По окончанию работы вы получите сумму, вдвое превышающую аванс, а сделать надо, как Вы правильно выразились, сущую безделицу. Для специалиста вашего уровня это пустяк. Вот номер компьютера, изъятого вашими коллегами несколько месяцев назад. Мне нужна вся информация, которая была на жёстком диске в момент изъятия.

С этими словами незнакомец протянул ему визитку.

— Борис Владимирович Мессер. Тренер по фитнесу, — вслух прочитал Лумпов.

— Для Вас просто Боря, — улыбнулся Мессер. — Номер компа на обратной стороне. Когда будете готовы, позвоните мне, телефон в визитке, и мы с Вами встретимся здесь же. Вас такой вариант устраивает?

— Мне, честно говоря, выбирать не приходится. Когда я Вам передам то, что Вы хотите, Вы от меня отстанете?

— Вам сказать правду, или то, что Вы хотите услышать? — вопросом на вопрос ответил новый знакомый.

— Понятно, — недовольно произнёс Лумпов и поднялся из-за стола.

… Через три дня на стол Эриха Крамера лёг диск, на котором была вся информация, хранившаяся в памяти компьютера покойного хакера. Крамер вызвал дежурного помощника и, дав короткое, но ёмкое указание, передал диск. Помощник взял диск, задумчиво почесал затылок, и, ни слова не говоря, удалился к себе в кабинет. К обеду вся информация, извлечённая из диска, была систематизирована и разложена по файлам.

— Хорошая работа, — скупо похвалил помощника Крамер, методично просматривая каждый файл. — А вот как раз то, из-за чего хакер лишился жизни, — произнёс Эрик и слегка кивнул в сторону монитора.

На мониторе был не просто расшифрованный текст старинного манускрипта, а хорошо обработанная и «разложенная по полочкам» информация. Покойный Вирус выделил в тексте жирным шрифтом те места, которые содержали особо важную информацию; названия населённых пунктов, имена и фамилии были выделены курсивом, а предполагаемый шифр банковской ячейки выделен красным цветом.

— Видите цифровой код? — не оборачиваясь к помощнику, спросил Эрих. — Срочно передайте его в Рим и попросите проверить версию с Романовскими миллионами. Предполагаемое место нахождение искомого депозитария — Лихтенштейн, — приказал начальник регионального отдела Центральной зоны подчинённому, и тут же словно забыл о приказе, углубившись в изучение какой-то справки. Но сделать такой вывод было бы большой ошибкой! Человек с внешностью тихони-отличника никогда и ничего не забывал.

«Бюро» умело подбирать руководящие кадры.

 

Глава 21

Поздно вечером в продуктовый супермаркет, который находился в центре Южно-Сахалинска, вошли трое молодых мужчин: двое были в чёрных кожаных куртках, надетых поверх спортивных одинаковых тёмно-синих костюмов с красными лампасами, а третий визитёр носил длинное чёрное пальто нараспашку и строгий тёмно-синий костюм.

Вся троица с независимым видом миновала охранника на входе, и не спеша поднялась по лестнице на второй этаж, где находились бухгалтерия и кабинет директора магазина. Посетители без стука вошли в кабинет, и молодой человек, путаясь в полах пальто, решительно направился к столу, за которым восседал директор — крупный мужчина тридцати пяти лет. Его толстощёкое лицо украшали очки в тонкой золотой оправе, которые постоянно сползали на кончик мясистого носа.

— Вы ко мне? — поинтересовался хозяин кабинета, удивляясь бесцеремонности посетителей.

— К Вам, Юрий Афанасьевич, — уверенно произнёс молодой человек и без приглашения уселся в кресло напротив.

— Чем обязан? — холодно произнёс директор, машинально поправляя очки.

— Обязаны, Юрий Афанасьевич, очень даже обязаны! — лениво произнёс посетитель и без спроса взял со стола позолоченный «паркер». — Должок за вами, Юрий Афанасьевич! За три месяца задолжали, надо бы вернуть, и чем быстрее, тем лучше — для Вас лучше, — пояснил визитёр, пряча «паркер» в нагрудный карман костюма. — Расценки не забыли?

— Я вам ничего не должен, — тихо произнёс директор и сжал кулаки.

— Побойтесь бога, уважаемый! Как это не должны? Это у Вас что, коньяк? — уточнил нахальный юноша, подойдя к застеклённому бару.

— Вам здесь не рюмочная, молодой человек, — слегка повысил голос директор. — И я бы попросил Вас уйти! Нам с Вами не о чем договариваться!

— Витёк, товарищ не понимает! Поясни! — обратился молодой человек к одному из сопровождавших его парней. Напоминавший штангиста Витёк подошёл к одному из шкафов, где аккуратными рядами располагались папки с документами, и легко опрокинул его на пол, после чего ударом локтя разбил стеклянную дверцу бара и, достав оттуда бутылку со спиртным, стал пить прямо из горлышка.

— Вы меня не запугаете, — собрав остатки самообладания, заявил директор, глядя рэкетиру в глаза.

— Разве мы тебя пугаем? — спросил молчавший до поры рэкетир в кожаной куртке. — Мы тебе соболезнуем.

— Сейчас педофилов развелось, просто ужас! — пояснил любитель коньяка. — А у тебя, кажется, дочь в местной гимназии учится, если не ошибаюсь, в третьем классе, уроки кончаются в час пополудни. Как бы чего не случилось.

Директор скрипнул зубами, но промолчал.

— Ну, так как? Будем платить? — уточнил юноша в чёрном пальто.

— Подождите пару дней, я должен собрать деньги, — через силу произнёс директор.

— Да хоть неделю! — развеселился юноша. — С этой минуты мы включаем счётчик: каждый просроченный день — десять процентов от суммы долга. Можешь не торопиться. Да, советуем ни в милицию, ни к этим клоунам в форме не обращаться — хуже будет.

После их ухода директор долго сидел в оцепенении. После того, как он представил себе истерзанное тело дочери, ему реально стало страшно.

— Так как они нас назвали: клоуны в форме? Ты не ошибся? — резко приподнявшись из кресла, в гневе спросил дружинника Сахно.

— Нет, я хорошо расслышал, — подтвердил дружинник. — Я вчера в магазине дежурил, а когда эта троица зашла в магазин, я почувствовал неладное и решил подслушать. Они так были уверены в собственной безопасности, что даже дверь не закрыли, я стоял за створкой и всё слышал.

— Когда они назначили следующую встречу?

— Директор сказал, что приготовит деньги послезавтра. Они должны прийти в конце рабочего дня.

— Иди к Комиссару и всё ему подробно доложи. Да не забудь описать приметы всех троих, может, это кто-то из наших «старых друзей»! Повылезали на свет недобитки. Пусть Комиссар мне потом перезвонит.

— Слушаюсь! — по военному ответил дружинник и вышел из кабинета.

Комиссар позвонил через час.

— Знаю я этих выродков! — без всяких предисловий заявил он. — Эти трое из чекановской группировки. После смерти Чекана они попрятались, словно тараканы под плинтус, но теперь, видать, осмелели и за старый промысел взялись. За старшего у них теперь Синельников Павел Иванович, кличка Синий — бывший спецназовец, уволенный из органов за какое-то тёмное дело, связанное с пропажей наркотиков из кладовой вещественных доказательств. Парень, который с директором вёл переговоры — бывший студент, к нам приехал из Владика около года назад, кличка Пикассо, он же на сегодняшний день держатель «общака». Раньше бы его к «общаку» и близко не подпустили, но теперь, видать, у Синего толковых пацанов не осталось, одни качки узколобые. Двое других, которые с ним были в магазине, интереса не представляют — рядовые уголовники.

— Сколько у Синего «штыков»? — поинтересовался Сахно.

— Немного, примерно полсотни. Остальные разбежались. Остались самые отъявленные негодяи и те, кому податься некуда. В общем, отморозки. Если надо, мы их быстро прижмём к земле-матушке.

— Мы не будем вмешиваться, — неожиданно заявил Сахно. — Пусть народ с ними сам разбирается.

— Интересно, и как это народ узнает о том, что бандюки головы подняли и опять промышляют?

— А вот об этом позаботишься ты лично и твои бойцы, — твёрдым голосом произнёс Сахно и повесил трубку.

Из университета Стасика Рыбакова вышибли после третьей сделки, точнее, уйти он был вынужден сам. Скандал разгорелся нешуточный, и несостоявшийся филолог Рыбаков сбежал, не забрав из деканата документы.

Стасику грозил срок и, судя по всему, срок немалый, поэтому Стасик и сбежал на Сахалин. Почему на Сахалин? Это Рыбаков и сам не мог объяснить. Просто бежал, куда глаза глядят. В тот памятный день ему почему-то показалось, что на острове, отделённом от материка пускай нешироким, но проливом, его никто искать не будет.

Проблема состояла в том, что Стасик был симпатичным юношей, а в университете, куда он поступил со второго раза, было слишком много молодых и красивых студенток. Группа, в которой учился будущий филолог Рыбаков, сплошь состояла из девушек, поэтому заводить бесчисленные романы ему, казалось, сам бог велел.

Беда постучалась в конце семестра: очередная поклонница заявила, что ждёт от него ребёнка. Отказываться от отцовства было глупо, так как Стасик крутил романы на виду у всего курса. К тому же девушка попалась скромная, не испорченная соблазнами большого города, поэтому версия о том, что она нагуляла ребёнка от кого-то другого, была неправдоподобна. Уговорить подружку сделать аборт не получилось: дурёха молчала до тех пор, пока живот, как говорится, на нос не полез. Последовала череда сцен со слезами и угрозами покончить с собой.

«Ну, какой из меня отец? — тоскливо думал Стасик. — Мне всего двадцать лет, а тут пелёнки-распашонки, детский плач и бессонные ночи возле детской кроватки!»

Выход нашёлся неожиданно. На глаза Стасику попалось объявление о продаже детской коляски. Почему-то рядовое объявление намертво застряло у него в сознании, и по дороге в общежитие он тупо повторял: «Продам детскую коляску в хорошем состоянии, продам детскую коляску в хорошем состоянии, продам…».

Когда он вошёл к себе в комнату, решение у него в мозгу уже созрело. Он сел за компьютер и «вывесил» в интернете объявление о продаже грудного ребёнка за двадцать тысяч долларов. Потом немного подумал и снизил цену до пятнадцати тысяч.

К его удивлению, желающие нашлись быстро: несколько бездетных пар анонимно выразили желание совершить противозаконную сделку, не торгуясь. Цена их не интересовала, больше всего их интересовал пол ребёнка и его здоровье. Узнав, что ребёнок ещё не родился, покупатели переключились на его родителей, закидав Стасика вопросами о психическом здоровье, злоупотреблении алкоголем, наличии наследственных болезней и в каких условиях будущая мать вынашивает плод. Некоторые предлагали свои услуги, даже не дожидаясь рождения. Одна пара, судя по всему, откуда-то из ближнего зарубежья, предлагала полный пансион для матери ребёнка в одном из домов отдыха на черноморском побережье. С покупателями Стасик договорился быстро, трудней всего оказалось убедить непутёвую мамашу отдать младенца в хорошие руки.

— Я ведь не изверг и не зверь, чтобы своему ребёнку желать плохого! — убеждал Стасик беременную подружку. — Ребёнка возьмёт на воспитание обеспеченная семья, хорошее воспитание, образование в элитном ВУЗе и престижная работа ему будут обеспечены! А что можем предложить ему мы с тобой? Проживание в съёмной квартире в условиях антисанитарии и угрозе заражения туберкулёзом? Какая же ты мать, если заранее обрекаешь своего ребёнка на прозябание в нищете!

Худо-бедно, но уговорил Стасик наивную девушку, пообещав на ней жениться, а после того, как их молодая семья «станет на ноги», забрать ребёнка к себе. Однако после того, как младенец был благополучно переправлен в другой город и Стасик обогатился на пятнадцать тысяч «зелёных», его чувства к былой возлюбленной почему-то охладели, и вскоре их роман и вовсе сошёл на нет.

Вторая подружка забеременела тоже подозрительно быстро, но, в отличие от предыдущей пассии, не горела желанием становиться матерью, поэтому уговаривать её долго не пришлось. Стасик отправил её на время летних каникул в город, где проживали потенциальные покупатели ребёнка. Они и обеспечили соответствующий уход за беременной и место в больнице, где она благополучно разрешилась от бремени. В тот момент, когда ребёнок огласил своим плачем родильное отделение, состояние Стасика увеличилось ещё на пятнадцать тысяч долларов.

Лёгкий и где-то даже приятный бизнес вскружил юному комбинатору голову, в результате чего Стас уверовал в собственную непогрешимость и утратил чувство реальности, что и привело его к закономерному провалу.

Третья девушка, которую Стасик выбрал на роль матери-донора, тоже училась в университете и тоже не избежала чар записного красавца. Дальше всё пошло по отработанной схеме: девушка заявила о своей беременности, Стасик стал уговаривать её родить и передать ребёнка состоятельной бездетной паре.

На беду Стасика, у девушки оказалась взрослая и более опытная подруга, которая смекнула, что к чему, и втихомолку заявила куда надо.

Оперативные сотрудники, в свою очередь быстро сообразив, что раскрытие данного преступления будет иметь большой общественный резонанс, а значит, можно рассчитывать на премии и на повышение по службе, рьяно взялись за разработку неутомимого любовника. Когда накопилось достаточно материала для предъявления обвинения, Стасика взяли прямо в коридоре университета и привезли на допрос в соответствующее заведение.

Неделю его держали в СИЗО, регулярно выдёргивая на допросы и очные ставки но, в конце концов, вынуждены были освободить из-под стражи. На последнем этапе следствия вся доказательная база рухнула: то, что потерпевшая приняла за нежелательную беременность, оказалось обычной задержкой месячных, вызванной лёгкой простудой. А раз нет ребёнка, то нет и объекта преступного посягательства, а следовательно, в действиях Стасика Фемида даже со снятой с глаз повязкой не усмотрела состава преступления. Стасика отпустили восвояси, но «копать» его прошлое не прекратили.

Следственно-оперативная группа, занимавшаяся разработкой Стасика, издала хоровой зубовный скрежет и с ещё большим старанием взялась за изучение его прошлых связей.

Выйдя из СИЗО, Стасик первым делом достал из тайника деньги и купил билет на экспресс. Однако в тот момент, когда поезд, следующий вглубь материка, отошёл от перрона станции Владивосток, Стасик за взятку пробрался на борт сухогруза, следовавшего на Сахалин.

Примерно недели три Стасик пытался наладить на Сахалине свой маленький бизнес: покупал малым оптом героин у бармена в гостинице, где проживал и, разбавив его аспирином, пытался сбывать на местных дискотеках. За попытку занять чужую делянку и за сильно разведённый «герыч» Стасика все три недели периодически били — сначала местные наркодилеры, потом обманутые потребители. После очередного мордобития Стасика взял под своё крыло Синий, которому нужен был толковый помощник. Вот так, и не мечтая о такой удаче, Стасик вошёл в группировку Чекана.

В группировке Рыбакову поручили разбираться с финансовыми документами, которые периодически для проверки изымали у коммерсантов: не утаил ли последний часть прибыли и правильно ли «отстёгивает» оброк. Стасик бухгалтером не был и от финансовых вопросов был бесконечно далёк, но страх потерять такое доходное место заставили его быстро освоить основы бухгалтерии, и через месяц он уже уверенно сводил баланс.

Когда Синий давал ему поручение проверить бухгалтерию очередного ларёчника, Стасик кивал головой и произносил любимую фразу: «Базара нет! Через пару дней нарисую»! Именно за это он и получил своё «погоняло» — «Пикассо».

За деньгами к директору Пикассо пришёл, как и договаривались, вечером, перед самым закрытием магазина. Директор молча выложил на стол чёрный кожаный дипломат и пододвинул в сторону посетителей. Пикассо замер. В поведении директора не чувствовалось ни страха, ни растерянности, ни бессильной злобы, которую обычно испытывали его клиенты, когда расставались с кровно нажитыми деньгами.

— Открой! — велел он директору.

Директор послушно щёлкнул замками дипломата и открыл крышку. Дипломат был заполнен пачками купюр различного достоинства.

— Возьми эту пачку и вскрой её, — потребовал Пикассо, ткнув пальцем в центр дипломата. Он опасался прикасаться к деньгам. «А вдруг он ментам настучал, и они купюры пометили специальной краской!» — лихорадочно думал Рыбаков, которому очень не нравилось спокойствие директора.

Однако в пачке, вскрытой директором, резаной бумаги вместо купюр не оказалось.

— Всё по-честному! — произнёс директор и бросил деньги обратно в дипломат.

— Возьмите дипломат и проводите нас до выхода из здания, — произнёс Пикассо и, повернувшись к директору спиной, направился к выходу. «Если в здании засада, то я к деньгам не имею никакого отношения: моих отпечатков на купюрах и на дипломате нет, дипломат в руках у директора. Вяжите! Я не при делах!» — лихорадочно думал про себя Стасик.

Однако его опасения оказались напрасными и из полутёмных коридоров с криком «Стоять на месте! Милиция!» никто не выскочил.

Около металлической двери с табличкой «Запасной выход» Рыбаков облегчённо вздохнул.

— Мне и дальше вас провожать, или вы темноты не боитесь? — усмехнулся директор.

— Не надо, — сухо произнёс рэкетир и кивнул одному из своих громил. Бывший борец, а ныне бандит по кличке Сазан, молча взял из рук директора дипломат и первым вышел из здания. На заднем дворе магазина, куда вышла вся группа вместе с Пикассо, было темно. Почему-то не горел ни один фонарь.

Сазан остановился и испуганно поёжился.

— Чего стал? — толкнул его в спину Рыбаков.

— Там кто-то есть. — неуверенно произнёс Сазан.

— Где? — не понял Стасик.

— Там! — повторил бандит и ткнул пальцем в сторону сгустившейся возле кирпичного забора тьмы. В это время тьма зашевелилась и к заднему крыльцу магазина молча подошли два десятка мужчин, одетых в тёмные засаленные спецовки. В руках у незнакомцев были обрезки труб, куски арматуры и оторванные от штакетника доски. Сазан и Витек рванули из наплечной кобуры пистолеты и попытались отступить в магазин, но двери оказались закрыты изнутри.

— Спокойно! — громко произнёс Пикассо. — Мы можем договориться! Опустите стволы, — велел он испуганным подельщикам.

Из толпы вышел мужчина средних лет в старой тельняшке и с куском заточенной арматуры в руках.

— Договориться? — переспросил он. — Это, значит, мы вас отпускаем, а за это вы не будете в нас палить?

— Типа того, — согласился Стасик.

— Не пойдёт! — убеждённо произнёс незнакомец, похлопывая куском арматуры себе по ладони. — Мы вас сейчас отпустим, а вы завтра опять за старое возьмётесь.

— Да как вы могли такое подумать! — перешёл на интеллигентный слог Стасик.

— Да мы…

— Возьмётесь! — перебил его бывший моряк. — Вы же завтра на заводе к станку не встанете и мешки в порту таскать на своём горбу не будете, а есть-пить досыта надо, да погулять всласть вы любите, значит, опять начнёте наших сыновей на иглу сажать, а дочерей на панель выводить — кого силой, кого обманом. Так что отпустить вас мы не можем…

Их забили насмерть, как встарь на Руси забивали всей деревней конокрадов, и даже тогда, когда бандиты были уже мертвы, их тела продолжали остервенело пинать и топтать тяжёлыми кирзовыми ботинками, которые обычно выдают для работы в порту докерам.

В полночь на город обрушился ливень, который омыл трупы и смыл все следы.

Ну, что тут поделаешь — стихия!

Утром в кабинет к директору супермаркета в сопровождении дружинника вошёл Комиссар. После короткого приветствия Комиссар выложил на стол чудом уцелевший позолоченный «паркер» и дипломат с деньгами.

— Вот спасибо! — обрадовался директор, пряча ручку в нагрудный карман костюма. — А я её где-то обронил, думал, уже не найду. Вот спасибо! Это подарок жены, он мне очень дорог.

— Не стоит благодарности, — улыбнулся Комиссар и пододвинул директору дипломат.

— Что это? — притворно удивился директор.

— Это… это Вы тоже где-то обронили, — ещё шире улыбнулся Комиссар и, щёлкнув замками, открыл крышку кожаного чемоданчика.

— Деньги? — продолжал валять дурака бизнесмен. — Это не мои деньги. Такую большую сумму я нигде не мог обронить, уж поверьте мне!

Возникла затяжная пауза.

— Знаете, Юрий Афанасьевич, я бы мог, не сходя с места доказать, что это ваш дипломат и ваши деньги! — прервал неловкое молчание Комиссар. — Вы же почему-то продолжаете разыгрывать сцену первой встречи Остапа Бендера и подпольного миллионера Корейко.

— Это не мои деньги! — слегка повысив голос, продолжал настаивать директор.

«А он не так прост, — подумал Комиссар. — Если бы он взял дипломат с деньгами, то косвенно признал факт встречи с убитыми рэкетирами, а там, глядишь, и в соучастники запишут. Положительно умён!»

— Значит, получается, что деньги бесхозные? — глядя директору в глаза, тихо произнёс гость.

— Получается, что так.

— И что же мне с ними теперь делать? В милицию сдать?

— Не советую. Тот, кто потерял такую сумму, вряд ли обратится за помощью в органы. Думаю, что деньги могут пригодиться вашей организации.

С этими словами Юрий Афанасьевич в очередной раз поправил сползшие на кончик носа очки и решительно пододвинул дипломат сидящему напротив Комиссару.

Виновников смерти Пикассо и двух его собратьев по криминалу так и не нашли. Трудно расследовать преступление, когда нет ни одного свидетеля, и ни одной зацепки с места преступления. Молчали все, даже агентура, хотя то, что это был самосуд, знали все, начиная от прокурора города и начальника УВД и кончая последним портовым забулдыгой.

Начальник регионального отдела Дальневосточной зоны тоже об этом знал и своевременно сигнализировал в «Бюро». В «Бюро» были довольны: всё шло в соответствии с планом.

 

Глава 22

Здание банка располагалось в центре княжества Лихтенштейн. Здание было старинное, с многочисленными барельефами и лепниной по всему фронтону.

В самом центре фронтона, прямо над центральным входом красовался потемневший от времени и ненастья старинный герб — два перекрещённых между собой ключа на фоне раскрытой ладони. Край герба причудливой вязью старинного шрифта обрамлял девиз.

— Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне, — произнёс вслух хорошо одетый господин средних лет, стоящий против входа в банк. Некоторое время мужчина продолжал молча взирать на фронтон, потом вновь медленно, чуть ли не по слогам, повторил начертанный на гербе девиз, пожевал губами, словно пытался почувствовать вкус произнесённых слов, вздохнул и решительно направился в банк.

— Бон Жур! — сказал незнакомец служащему банка, сидящему за прозрачной стеклянной перегородкой, обозначив тем самым то, что общаться с персоналом банка он намерен на французском языке. Небольшая аккуратная табличка на письменном столе извещала, что сидящий за столом клерк никто иной, как начальник депозитного отдела.

— Бон Жур, мсье! — заученно улыбнулся клерк посетителю. — Могу ли я Вам чем-то помочь?

— О, да! Знаете, мсье, я получил наследство…

— Поздравляю Вас! — произнёс клерк и, продолжая разыгрывать радушие, улыбнулся ещё шире.

— Умер мой дальний родственник…

— Соболезную, мсье! — заученно произнёс начальник депозитария.

Посетитель, недовольный тем, что его вновь перебили, замолчал. Клерк с застывшим выражением лица смотрел на посетителя и ждал.

— В завещании упоминался депозитарий вашего банка и код ячейки, — с лёгким раздражением произнёс посетитель. — Я хотел бы посетить депозитарий. Это возможно?

— Конечно, мсье! Вы желаете посетить старый депозитарий или новый?

— Этого я не знаю. В завещании указано хранилище № 6.

— О, мсье, долго же ваши родственники не обращались к нам! Это помещение старого депозитария, который расположен здесь же, в подвалах этого здания. Если Вы намерены его посетить, я должен предупредить об этом господина директора. Не так часто у нас бывают такие клиенты, как Вы.

С этими словами начальник депозитария закрыл конторку и по скрипучей деревянной лестнице направился на второй этаж, где с момента основания банка находился кабинет директора.

— Хранилище № 6, где находятся завещанные Вам ценности, при мне не открывалось ни разу, а если быть более точным, то, как говорил наш господин директор, ключ не разрывал паутину на скважине замка с 1825 года. — на ходу пояснял словоохотливый клерк. Надеюсь, свой ключ Вы, мсье, не забыли?

— Ключ? Какой ключ? — остановился на лестнице поражённый внезапной догадкой посетитель.

«Ну, конечно, должен быть второй ключ! Как я об этом не подумал раньше! Самонадеянный болван! Я ведь должен был предусмотреть такой сценарий развития событий», — мысленно ругал себя мужчина.

— Знаете, про ключ в завещании ничего не было сказано, — стараясь сохранить невозмутимый вид, произнёс незнакомец. — Мне надо встретиться с адвокатом моего покойного родственника, возможно, ключ у него.

— Как Вам угодно, мсье, — согласился клерк и вернулся в свою стеклянную клетку.

После того, как посетитель покинул здание банка, начальник отдела вновь покинул прозрачную каморку и решительно направился в кабинет директора, чтобы подробно изложить обстоятельства встречи со странным визитёром. Золотые червонцы с чеканным профилем русского самодержца общей стоимостью полтора миллиарда долларов, находящиеся в хранилище № 6, не только внушали уважение, но и требовали дополнительного контроля, а также неукоснительного выполнения всех мер предосторожности.

Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне!

Так уж на Руси повелось: чем выше пост занимает начальник, тем меньше его интересуют детали. Оно и понятно, не до мелочей крупному руководителю. Одних бумаг на подпись каждый божий день приносят до… много, в общем, приносят, рука подписывать устаёт, а уж вникать в написанное и вовсе недосуг. Поэтому опытного руководителя интересуют только две формы отчётности:

— форма № 1 — «Всё выполнено, как Вы приказывали!»;

— форма № 2 — «Выполнить не смогли, потому что…».

Впрочем, почему не выполнили, начальника интересует мало. Главное, что не выполнили. А ведь он приказывал, и даже вникал (частично) в текст приказа, когда бумагу подписывал, но какой-то нерадивый подчинённый осмелился перечить его воле! И неважно, что приказ реально не мог быть исполнен, так как бригаду перебросили на другой объект, раствор не завезли, вагоны с кирпичом под разгрузку не подали, а экскаватор и вовсе сломался. Главное, что не разгрузили, не выкопали, не обеспечили и не продумали. В общем, виноваты! А виноватых на Руси бьют, так что получите!

Можно удивляться, можно негодовать или смеяться, но самое поразительное, что эта система работает! Пускай с минимальным КПД, но работает! Получив взбучку, подчинённый, кряхтя и охая, бежит копать, грузить, варить, прокладывать и ещё много чего делать, дабы выполнить высочайший приказ. При этом он, как правило, винит самого себя, потому что накануне не продумал, не рассчитал, не обеспечил, короче, не лёг костьми на строительстве трансформаторной будки, и теперь ему стыдно смотреть товарищам в глаза.

Москва издревле самонадеянно любила величать себя Третьим Римом, хотя всем давно стало ясно, что побитые градом и выжженные засухой поля российского Нечерноземья не имеют ничего общего с сортовыми виноградниками в солнечном Кьянти, а остров Сахалин и остров Корсика — две большие разницы. Однако, несмотря на явную несхожесть, схема отчётности № 2 полноценно работала и на территории Рима.

Дежурный председатель, прочитав утром сообщение о неудачной попытке изъять из подвалов банка в Лихтенштейне золотые запасы последнего российского самодержца, не особо вникал в причины провала операции. Ему было достаточно факта, что агент был недостаточно подготовлен для выполнения ответственной (да и, чего греха таить, прибыльной) миссии.

— Кроме знания шифра депозитного хранилища необходимо было иметь второй ключ, — торопливо пояснил начальник аналитической службы, который каждое утро докладывал очередному председателю положение дел и давал короткие рекомендации.

Нынешний председатель был японцем, который в детстве пережил ядерную бомбардировку Нагасаки и чудом выжил, поэтому носил псевдоним Хибакуси . У себя на родине Хибакуси был известен под другим именем и входил в число тех, кому Япония была обязана экономическим возрождением. Хибакуси славился умением находить и осуществлять новые высокобюджетные проекты и чрезвычайно жёсткой манерой руководства. Рост прибылей возглавляемых им транснациональных корпораций был прямо пропорционален числу сотрудников корпораций, выбросившихся на мостовую из окон своих офисов. Поэтому, терпеливо выслушав доклад, Хибакуси, не вдаваясь в подробности, отдал чёткий и лаконичный приказ:

«Ключ найти! Виновных в провале операции наказать»!

— Как? — неожиданно для себя задал вопрос главный аналитик «Бюро», и тут же пожалел о сказанном. Такой вопрос мог задать новичок, но не оперативник его уровня.

— Как? — переспросил Хибакуси, не заметив смущения начальника аналитической службы. — Очень просто: идите по следу. Как у вас, христиан, говорят: ищущий да обрящет! Вот и ищите. Вы в курсе, как мы вышли на этот банк?

— Через Москву. Начальник регионального отдела центральной зоны случайно обнаружил старинный манускрипт, где был закодирован шифр хранилища в депозитарии. О втором ключе там не было сказано ни слова.

— Вы лучше меня знаете, что случайностей не бывает. Есть не просчитанные ситуационные комбинации. Свяжитесь с Москвой, пусть пройдут по цепочке в обратном порядке. Вы ещё здесь?

— Уже нет, — торопливо ответил опозоренный аналитик и постарался как можно быстрее покинуть кабинет председателя.

* * *

Владельца «Строй-Инвест-Сервис» господина Вексильберга навестил старый друг. Раньше Самуил Яковлевич частенько навещал друга юности, но со временем их пути разошлись, и в последние годы общение ограничилось поздравлением на праздники, и небольшими, но очень дорогими и изысканными презентами на день рождения. Сегодня Ветрич нагрянул неожиданно, поэтому принимал его Герман Густавович у себя в центральном офисе. Обнявшись, и похлопывая друг друга по плечам, оба испытали что-то вроде минутного умиления.

— Дай я на тебя посмотрю, — отстраняясь от гостя, произнёс Вексильберг.

— Только не надо говорить, что я постарел, я и без тебя это знаю, — грустно улыбнувшись, произнёс Ветрич.

— Ты бы, Сёма, предупредил заранее, я бы встретил тебя, как полагается, — засуетился Герман Густавович, открывая двери перед дорогим гостем.

— Да брось ты, Герман! Не до политеса сейчас, я к тебе по делу приехал.

— А я, старый дурак, думал, что ты по мне соскучился.

— И это тоже! — обнял его за плечи друг юности, которого Вексильберг по студенческой привычке величал Сёмой. — Одно другому не мешает.

После того, как старые друзья расселись вокруг кофейного столика, затейливо инкрустированного красным деревом, секретарша поставила перед гостем чашку из тончайшего китайского фарфора, наполненную настоящим зелёным чаем.

— Помнишь мои маленькие слабости, — улыбнулся Ветрич и с удовольствием сделал небольшой глоток свежезаваренного чая.

— У меня не так много друзей, чтобы я мог себе позволить забыть их вкусы и привычки, — вздохнул Вексильберг. — И с каждым годом их становится всё меньше.

— На всё воля божья, — в тон ему ответил гость и вновь поднёс чашку к губам.

— Что-то ты, Сёма, больно набожным стал. Не иначе, как… самого, — Вексильберг выдержал короткую, но многозначительную паузу и ткнул пальцем в потолок, — к себе в финансовые аналитики взял.

— Не богохульствуй, Герман, не к лицу тебе это.

— Да я то что, миллиарды ведь не у меня — у тебя множатся.

— А ты завидуешь?

— Сёма, а ты бы не завидовал?

— Теперь уже нет, а раньше, конечно, завидовал и в этом не вижу ничего предосудительного. Зависть — один из мощных движителей наших побед.

— Так какое у тебя ко мне дело?

— Да разве это для нас с тобой дело? Так, дельце! Просто заехал выпить с тобой чашечку чая и дать тебе дельный совет.

— Я весь во внимании.

— К тебе обращался некто с предложением о продаже цементного завода?

— Да был тут на днях один молодой нахал. В старые времена я бы его спустил с лестницы, а нынче вынужден был вести беседу.

— Попридержи заводик! Не продавай до поры.

— Да я, собственно, и не собираюсь его продавать.

— Вот и хорошо, но со временем на эту сделку тебе придётся согласиться.

— И ты туда же! Значит, они прислали тебя в качестве парламентёра. Что-то я не помню, чтобы ты, Сёма, был у кого-то на посылках.

— Не горячись! Дело не в тебе, просто этого молодого нахала очень серьёзные люди двигают на самый верх, но сначала его надо проучить! Поэтому ты откажешь ему в продаже предприятия, сколько бы он тебе ни сулил.

— Ты так спокойно предлагаешь мне отказаться от самой прибыльной доли своего бизнеса? Сёма, неужели тебя запугали, и теперь ты пытаешься сделать то же самое со мной?

— А когда я тебе позвоню, ты пойдёшь на сделку, — как ни в чём не бывало продолжил Ветрич. — Неважно, что я буду говорить тебе в трубку, сам факт моего звонка означает, что пришла пора под контрактом ставить подпись. Цену можешь назначить любую, даже несусветно большую, он всё равно согласится. Теперь о компенсациях за твой порушенный бизнес: Черемизовский рынок тебе подойдёт?

— Черемизовский? Это же миллиарды! А что скажет его нынешний владелец?

— Это, Герман, тебя не должно волновать. Скажу только, что скоро этот господин впадёт в немилость властей и будет вынужден улепётывать из страны, как наши с тобой прадеды из красавицы Одессы во время еврейских погромов.

— Твои люди в Кремле скажут «ату его»!

— Нет. Мои люди просто организуют обширную утечку информации, на которую Власть обязана будет реагировать.

…Они проговорили ещё около часа, вспоминая студенческую голодную юность, ушедших в лучший мир друзей и подруг, легонько попинали городские власти и скорее по привычке, чем по необходимости, пожаловались на убытки.

Прощаясь, Ветрич взял друга юности за пуговицу и, глядя в глаза, проникновенно произнёс:

— Знаешь, Герман, сегодня к тебе должен был прийти незнакомый тебе человек, но, узнав об этом, я сам напросился на встречу. Я считал, что мы поймём друг друга и, кажется, я не ошибся. Умоляю тебя, сделай всё, как я тебе говорил! Если что-то пойдёт не так, то к тебе приду уже не я!

— Я тебя очень хорошо понял, Сёма, — серьёзно произнёс Вексильберг, явственно представив себе визитёра в маске и с длинноствольным пистолетом в руке.

На том и расстались. Герман Густавович вернулся к себе в офис, а Самуил Яковлевич, как простой смертный, отправился в рекламное агентство «Высь», чтобы встретиться с его владельцем.

Именно в этот момент госпожа Удача капризно наморщила носик и повернулась к бизнесмену года господину Перепёлкину левым боком.

 

Глава 23

Кох сидел за письменным столом у себя в рабочем кабинете и с ненавистью смотрел на страницы раскрытого перед ним журнала. За пуленепробиваемым окнами его кабинета набирала силу ранняя весна, и Петербург, сбросив с себя зимнюю одурь, откровенно радовался погожему весеннему деньку. И только Кох не замечал ни весны, ни тёплого солнечного луча, игравшего бликами на полировке стола, ни секретаря, которую он вызвал десять минут назад, и казалось, забыл о ней. Всё внимание «теневого губернатора», как он любил себя называть, было приковано к статье на развороте журнала «Власть». Статья называлась незатейливо: «Дорогу молодым».

Автор статьи, явно аккредитованный властями Сахалина, на двух полных страницах заливался о новом облике острова, возникшем благодаря нестандартному подходу общественности к решению местных проблем. В конце статьи делалась ссылка на председателя общественно-политического движения «Сахалин — территория без криминала» господина Сахно, который сетовал на кадровый голод, и заявлял, что в Москве начаты переговоры с молодым перспективным бизнесменом Александром Перепёлкиным, о выдвижении его кандидатуры на предстоящих выборах на пост губернатора острова.

— Найди мне этого Перепёлкина! — сквозь зубы произнёс Кох и швырнул журнал в сторону секретарши. Журнал заскользил по полированной поверхности стола и упал на ковровое покрытие к стройным ногам красивой женщины. Секретарь молча подняла журнал и удалилась в приёмную. Кох не успел выкурить сигарету, как по селектору раздался голос секретарши.

— Генрих Вольфович, Перепёлкин на связи.

Кох торопливо схватил трубку.

— Я раздавлю тебя, щенок! — прорычал он в трубку вместо слов приветствия.

— Кто это? — насторожённо осведомился невидимый собеседник.

— Это Кох! Кох! — в гневе прокричал «теневой губернатор».

— Генрих Вольфович? Мы не знакомы, но я о Вас много слышал. Я удивлён вашим звонком. Наши интересы раньше нигде не пересекались.

— А теперь пересеклись! — продолжал рычать хозяин кабинета, но в его голосе уже не было ненависти. — Советую тебе отказаться и не путаться у меня под ногами.

— От чего отказаться? — удивился незримый собеседник. — Я Вас не понимаю!

Кох глотнул минералку прямо из горлышка бутылки, и, немного поостыв, продолжал.

— Не понимаешь? А ходоков из Сахалина хорошо понимаешь? На губернаторское кресло нацелился и «не понимает»!

В трубке послышался вздох облегчения.

— Ах, вот Вы о чём! Теперь я Вас понял. До меня доходили слухи о том, что некая инициативная группа собирается двинуть меня губернаторы Сахалина, но я не придал этому никакого значения. Генрих Вольфович, Вы можете быть спокойны: я не собираюсь баллотироваться ни в какие властные структуры, тем более уезжать из Москвы. Я здесь замутил новый многообещающий проект, и Сахалин мне не в масть!

— Неужели? И можешь отвечать за свои слова?

— Хотите, поклянусь подоходным налогом! — засмеялся в трубку Перепёлкин. Коху понравился этот смех. Так смеются люди с чистой совестью, не имеющие камня за пазухой, да и сама манера разговора Перепёлкина была открытой, бесхитростной.

«Может, и правда все эти разговоры о его губернаторстве — «газетная утка», а я, как фраер, на это клюнул, — успокоившись, подумал Кох. — Зря я на него «наехал»! Паренёк, видимо, ещё неиспорченный, даром что бизнесмен года! И как его с таким характером наши коммерсанты не съели?»

Генрих Вольфович вздохнул и нажал на трубке кнопку повтора последнего номера.

— Слушаю Вас, Генрих Вольфович, — ровным голосом произнёс Перепёлкин, ничуть не удивившись повторному звонку.

— Я тут на тебя пошумел сгоряча, так что ты, брат, меня извини, — мягким, почти вкрадчивым голосом произнёс Кох. Обычно таким тембром голоса он старался говорить с женщиной, когда хотел добиться взаимности. Последний раз этим приёмом он пользовался лет десять назад. Последнее десятилетие ему не приходилось упрашивать женщин. И сотрудницы и знакомые отдавались ему по первому требованию. Кох не знал, да и не задумывался, чего больше в этой покорности — любви или страха. Он просто был Кохом, и ему это нравилось.

— Предлагаете мировую? Я согласен! — задорно ответил бизнесмен года. — Называйте любой ресторан, мне любое меню по карману! — пошутил Сашка.

— У меня весь этот город в кармане! — усмехнулся в трубку Кох. — Предлагаю встретиться в Петропавловке, там есть один неприметный ресторанчик — «Аустерия».

— Согласен, но крепость сейчас закрыта на реставрационный работы…

— Не для меня! — перебил его Кох. — Подъезжайте через полчаса, у входа Вас встретят мои люди, — и положил трубку.

В этот момент, на другом конце Петербурга, в неприметном панельном пятиэтажном доме спортивного вида мужчина средних лет терпеливо дослушал диалог бизнесменов и отключил аппаратуру прослушивания.

— Собирайтесь! — отдал короткое распоряжение Швейк, и трое молодых парней, находившихся с ним в комнате, быстро, но без суеты стали собирать необходимое для выполнения задания оборудование. Группа ликвидаторов хорошо знала своё кровавое дело, и им не нужно было повторять дважды.

Перед тем, как сесть в лимузин, Кох с удовольствием вздохнул пахнущий талым снегом воздух и, запрокинув голову, посмотрел на очистившееся от серых облаков бледно-голубое петербургское небо.

— Весна! — с улыбкой произнёс он, глядя в небесную высь. — Перезимовали!

После чего легко, почти по-мальчишески запрыгнул вглубь салона бронированного автомобиля.

Кох не зря выбрал ресторан, находящийся в бывших казематах Петропавловской крепости: отсутствие окон и толстые крепостные стены исключали даже теоретическую возможность покушения на него во время застолья. Впереди был приятный вечер, и Кох впервые за последнюю неделю расслабился. По его расчётам, судьба не могла преподнести ему неприятный сюрприз: он всё проверил и всё рассчитал.

— Господь хранит меня! — с удовольствием подумал он, глядя на перстень с чёрным бриллиантом на безымянном пальце левой руки. — Ну, и служба безопасности…

В это время лимузин резко затормозил и Кох, качнувшись, несильно ударился лбом о стекло.

— Что за чёрт! — прорычал он и c раздражением вылез из салона, утопив начищенные до блеска ботинки в снежной каше. Из следовавшего за ним автомобиля охраны выбежали трое охранников во главе с начальником службы безопасности Богдановичем. Они что-то кричали и махали руками.

Кох огляделся: ничего угрожающего он не заметил. Лимузин ещё не выехал с территории порта, а это была его вотчина, и отсюда он удара не ждал. Впереди перегородив дорогу, буксовала длинная фура, водитель которой не рассчитал радиус поворота, и машина заехала в неглубокий кювет. Ситуация в условиях весенней распутицы типичная и никак не напоминала «подставу».

Охранники, не добежав до него, вдруг присели, выхватили пистолеты и открыли огонь.

Кох боковым зрением увидел, как из открытых дверей находящегося рядом кирпичного склада, в его сторону потянулся дымный след и тут же раздался взрыв…

Первое что он увидел, придя в себя, была его левая рука. Напитывая снег ярко-красной кровью, она лежала на снегу в полутора метрах от его лица, и золотой перстень с чёрным бриллиантом был отчётливо виден на скрюченном и обожжённом пальце. Не отдавая себе отчёта, Кох пополз вперёд. В это мгновенье ему казалось, что важнее всего не потерять перстень. Не чувствуя боли и оставляя за собой кровавый след, он почти преодолел казавшееся ему бесконечно далёким расстояние до оторванной руки, как вдруг из застилавшего глаза кровавого тумана вышла незнакомая женщина в сиреневой шубке.

«Глюк! — мелькнула в сознании мысль. — Мне это только кажется», — подумал раненый и сгоряча потянулся за перстнем.

— Пустое, — красивым сильным голосом произнесла незнакомка, лицо которой закрывали широкие поля шляпы необычного фасона. Почему-то услышав этот голос, Кох почувствовал необъяснимый, почти животный страх.

— Кто ты? — немеющими губами прошептал он.

— Это неважно, хотя я никогда не делала из этого секрета. Скоро ты всё узнаешь, а пока будем считать, что мой визит ставит жирную точку в твоей биографии, — с усмешкой произнесла дама и сделала рукой жест, словно хотела погладить обрубок человеческой плоти. В этот момент на её левой руке, сверкнув в лучах нежаркого весеннего солнца, засиял старинный золотой перстень с неправдоподобно красивым чёрным бриллиантом.

— Почему? — из последних сил выдохнул Кох.

— Потому что ты последний Кох. У тебя нет, да и не могло быть наследников. Твой род исполнил своё предназначение и, повинуясь предсказанию, я должна забрать перстень вместе с его последним владельцем. Твой час пробил, и отныне ты в моей власти.

С этими словами таинственная незнакомка легко стянула с правой руки перчатку из тончайшей кожи и коснулась затылка поверженного «теневого губернатора». Коху стало холодно, так холодно, что снег, в который он бессильно упал лицом, показался ему горячим.

За мгновенье до того, как его поглотило Чёрное Безмолвие, он вдруг увидел себя маленьким мальчиком, уютно сидящим на коленях матери. Было почему-то грустно и одновременно мучительно больно, и захотелось начать всё с начала, но в этот момент в свои права вступила Вечность.

 

Глава 24

В ожидании времени «Ч», я решил не мотаться по улицам портового города, а внедрится в одну из ячеек заговора, которой, по моим расчётам, в предстоящей пьесе под названием «Переворот», отводилась активная роль. Выбор пал на боевое крыло общественно-политического движения «Сахалин…».

Для того, чтобы проникнуть в подразделение дружинников «Закон и порядок» я через связника заказал себе комплект документов, которые бы привлекли внимание руководителей дружины и обеспечили мне успешное внедрение и легализацию. Через неделю в местной газете я прочитал о продаже персидских котят абрикосового окраса. Это был сигнал о том, что посылка получена и ждёт меня в условленном месте.

Вечером того же дня я выехал за город, где на берегу океана отыскал полуразрушенный домик смотрителя маяка. Сам маяк уже лет пять, как погасил сигнальные огни, а смотритель, оставшись без работы, запил сильнее обычного, заработал цирроз печени и вскоре умер. В домике, из тайника, который был оборудован в вытяжной трубе «голландки», я извлёк пакет из плотной бумаги, который незамедлительно вскрыл, и за кухонным столом при свете фонарика разобрал содержимое.

Центр постарался на славу: теперь я был старший лейтенант запаса, бывший десантник, ветеран двух Чеченских компаний и кавалер ордена Мужества. Имя и фамилию мне оставили прежние, что значительно снижало риск провала. В городе я уже сильно примелькался, и теперь появляться среди дружинников под другой фамилией, мягко говоря, было нежелательно.

На следующий день, чисто выбритый, и подстриженный как новобранец, я заявился в штаб дружинников, где с порога заявил о своём желании влиться в стройные ряды борцов с криминалом.

— Это туда, в конец коридора, — махнув рукой, привычно пояснил мне дневальный. — В последнем кабинете у нас кадровик сидит, вот с ним вопрос и решай!

Несмотря на ранее утро, в штабе дружины было полно народа, и в кабинет кадровика я попал, отсидев в коридоре около получаса. Дождавшись своей очереди, я глубоко вздохнул и принялся играть роль бравого военного. Решительно рванув дверь кабинета на себя, я с порога отчеканил три строевых шага и стал посреди просторного кабинета по стойке «смирно».

— Старший лейтенант запаса Кондратьев! — громко представился я и заметил, как на лице кадровика отразилось неудовольствие.

— Что Вы, старший лейтенант, кричите, как на плацу! — глядя мне в глаза, произнёс кадровик. — Хотите убедить меня в том, что Вы служака до мозга костей?

— Так точно! — сбавив тон, ответил я, не отводя взгляда. — Простите, но по другому не умею. Привычка!

— Документы есть? — перебил меня дружинник.

— Есть, — ещё тише ответил я и достал из кармана прозрачный целлофановый пакет, в котором у меня хранилась солидная пачка различных удостоверений и справок.

— Десантник?

— Десантник.

— Почему из армии ушёл? — перебирая мои справки, поинтересовался кадровик.

— Я не сам ушёл, так в министерстве решили. Я пока по «горячим точкам» катался, мой десантно-штурмовой батальон сократили. Да что там батальон! Весь полк под сокращение, как под нож, пустили.

— И что дальше?

— Да ничего! Предложили должность Ваньки взводного у чёрта на куличках. Я к тому времени навоевался досыта, орден имел, ну и вспылил! А мне штабные крысы прямо сказали: «Не хочешь служить — увольняйся, и нам своим орденом в лицо не тычь! Видали мы таких»! Я сгоряча и подмахнул рапорт. Тогда многие увольнялись, вот я и поддался общему настроению.

— А сейчас жалеешь?

— Не то слово! Если было бы можно, я сейчас бы и взводным пошёл, куда прикажут.

— Так, с армейской службой разобрались, а к нам чего пришёл? У нас не десантно-штурмовая рота, в атаки на прорыв обороны противника не ходим, и в тыл врага никого не забрасываем.

— Надоело заниматься не своим делом. Пытался я из десантника в бизнесмены переквалифицироваться, вот к вам на остров и приехал. Хотел рыбную торговлю организовать, да видно, на роду мне другое написано. Не лежит у меня душа к торговле, переоценил я свои возможности. Наверное, я и есть по жизни Ванька взводный, а не «купи-продай»!

— Орден за что получил?

— Там написано.

— Вижу, не слепой! Ты мне по-русски скажи, а не то, что в наградной книжке штабники написали.

— Это за первую Чеченскую. Толком и сам не знаю, за что. Есть такая в Грозном площадь «Минутка»… в общем, кто выжил — того и наградили.

Врать мне было совестно, но этого требовали обстоятельства, поэтому продолжал играть роль незаслуженно забытого героя.

— Водку пьёшь? — как бы между прочим, спросил хитрый кадровик.

— Когда наливают, пью, а так не особо.

— Нервишки как? — продолжал наседать дружинник.

— Нервы в порядке — спасибо зарядке, — пошутил я. — По ночам не кричу, и приступов агрессии не бывает.

— Это после двух чеченских компаний и приступов агрессии нет?

— Теперь нет! Подлечили в санатории, говорят, какой-то посттравматический синдром был.

— А теперь нет?

— Теперь всё в порядке. Если не верите, могу медкомиссию повторно пройти.

Кадровик ещё минут пять листал мои справки и вчитывался в характеристики.

— Офицерских должностей у нас в дружине нет, — наконец прервал он затянувшуюся паузу, и я понял, что дело с мёртвой точки сдвинулось. — Есть старшие патрульных групп, есть инструкторы по рукопашному бою и по стрелковой подготовке, есть инструкторы по основам оперативной подготовки. Могу предложить для начала место стажёра, а там видно будет. Согласен?

— Так точно! Согласен!

— Жить на время обучения будешь в казарме, у нас так принято. Кормёжка и обмундирование за счёт дружины, в общем, как в армии. Если согласен, то вот тебе предписание, иди к нашему завхозу на склад и получи всё, что полагается.

С этими словами кадровик протянул мне какой-то бланк, где значились мои анкетные данные.

За стеной кабинета гремела музыка — дружинники развлекались в ожидании выхода на дневное патрулирование. Эту была группа «Status Quo» со знаменитой композицией «In the Army Now» .

Первые дни обучения в дружине свелись к сдаче экзаменов по физической, огневой подготовке, приёмам рукопашного боя и знанию основ оперативной деятельности. Моим новым командирам необходимо было знать, что я знаю и что могу на практике. Через три дня меня вызвал к себе знакомый кадровик.

— Учитывая результаты проверочных тестов, будешь снайпером, — заявил он, как только я перешагнул порог кабинета. Судя по тону, решение было принято окончательно и бесповоротно.

— Снайпером? Здесь в дружине? — очень натурально удивился я.

— А ты чего ожидал?

— Я думал, буду улицы патрулировать, так сказать, следить за порядком в городе.

— Пьяных подбирать и мелких хулиганов ловить и без тебя есть кому, — перебирая на столе бумаги, решительно заявил кадровик. — Специалиста твоего уровня следует использовать по прямому назначению, так что будешь снайпером! Это не обсуждается. Тренироваться будешь три раза в неделю, за городом — мы там стрельбище оборудовали. Остальное время — занятия по рукопашному бою и физическая подготовка. Понятно?

— Не совсем. Мы ведь дружинники, а не спецподразделение, зачем нам снайпер?

— Узко мыслишь. Мы не просто дружинники, мы сейчас для криминала — головная боль. Поэтому не исключено, что наши татуированные оппоненты решатся вести спор при помощи стрелкового оружия. На этот случай мы и создаём группу физической защиты. Ещё вопросы есть?

Вопросов у меня было много, но задавать их кадровику не рекомендовалось. Например, мне очень хотелось узнать, почему дружина напоминала хорошо организованный тренировочный лагерь? Почему в добровольную, сугубо гражданскую организацию по поддержанию общественного порядка, набирались молодые люди, прошедшие специальную подготовку и натасканные на выполнение любого, даже самого абсурдного, приказа? Почему программа подготовки новичков подозрительно сильно напоминала программу подготовки диверсионных групп, а численность дружины уже вдвое превысила численность находящихся на острове милицейских подразделений? Кто выдавал и продолжает выдавать дружинникам разрешение на ношение огнестрельного оружия? Откуда регулярно поступают деньги на обучение дружинников, на закупку новых комплектов формы, на патроны для тренировочных стрельб, на бензин и запчасти к целому автопарку внедорожников? Почему у рядового дружинника зарплата выше, чем у майора спецназа… и ещё много разных «почему».

Тренировал меня мужчина средних лет, которого все называли просто «Инструктор». Это было что-то вроде оперативного псевдонима. Меня он называл «Снайпер», и я понял, что теперь это моё новое имя. Занимался он со мной индивидуально и, судя по его профессиональной хватке, до того, как стать инструктором, он был классным снайпером. Впрочем, расспрашивать преподавательский состав о его былой жизни и службе, а также рассказывать что-либо о себе строжайше запрещалось. Наше общение было кратким и ограничивалось рамками изучаемого предмета. Стрелковую подготовку и правила маскировки я подробно изучал в «учебке» ЗГС, но это были общеизвестные положения. Так готовят снайперов во всех армиях мира. Мой новый наставник знал такие нюансы, что я диву давался.

— В мире существует две методики подготовки снайперов: армейская и полицейская. В последнее время идёт уклон в сторону армейской методики, но это не совсем правильно, — пояснял мне перед началом тренировки Инструктор. — По армейской методике стрельба ведётся по целям от шестисот метров до двух километров. Можно ухитриться поразить цель и на расстоянии двух с половиной километров, но эффективность стрельбы на таком расстоянии резко снижается. В американской армии снайперам запрещается вести огонь по целям ближе четырёхсот метров.

— Почему? — удивился я.

— Не перебивайте меня, Снайпер. Делаю Вам замечание, — строго по-армейски отреагировал Инструктор.

— Виноват! — ответил я ему в том же армейском стиле.

— Отвечаю на Ваш вопрос: стрельба ближе четырёхсот метров позволяет противнику легко обнаружить местонахождение снайпера, и в дело вступают антиснайперские группы и миномёты. Как правило, для уничтожения снайпера противник боеприпасов не жалеет, — задумчиво, почти нараспев, произнёс Инструктор, и мне показалось, что о подобной передряге он знает не понаслышке.

— Хороший снайпер — это штучный товар! Можно сказать, эксклюзивный. В боевой обстановке опытный стрелок целого взвода стоит, — после короткой паузы продолжил наставник. — Поэтому американцы их и берегут. Вам, Снайпер, по всей вероятности предстоит работать в городских условиях. К этому готовит полицейская методика. Основная задача полицейского снайпера — борьба с террористами, освобождение заложников, охрана высокопоставленных лиц. Полицейский снайпер работает по целям от трёхсот до семисот метров. Это его основная рабочая дистанция, но могут быть и варианты. Так, например, при работе на лётном поле по освобождению заложников из самолёта, стрелять по террористам приходится с расстояния от полутора до двух километров. При этом следует использовать не всем известные винтовки СВД или СВУ, а специальное оружие. Как правило, используют винтовки калибром 14,5 мм, так как только тяжёлая шестидесятиграммовая пуля способна пробить стекло иллюминатора и при этом не изменить траекторию движения. Пули калибром 7,62 мм при ударе о бронестекло или, о многослойное стекло могут полностью или частично разрушить преграду, но и сами при этом деформируются и отклоняются от точки прицеливания. Далее идёт так называемый фрагментарный или неуправляемый полёт пули…

Я впитывал каждое слово, как губка: во-первых, мне было интересно общаться с профессионалом, а во-вторых, пытался предугадать, какую аферу замыслили руководители боевого крыла общественно-политического движения «Сахалин…».

— Существует масса хитростей, чтобы обезопасить себя от обнаружения противником, — продолжал увлечённо пояснять Инструктор, и я понял, что он сел на любимого «конька». — Это и различные виды маскировки, и ложные позиции, и пути отхода после поражения цели. Каждый из этих видов включает в себя массу способов и столько же ухищрений. Например, при работе на местности, и зимой и летом всегда следует поливать водой створ огневого сектора, иначе облачко пыли или снега, образованное после выстрела перед стволом винтовки, как маячок укажет противнику твою «лёжку». Если Вы оборудовали позицию в разрушенном здании, никогда не протирайте в окнах запылённые или закопчённые стёкла — это демаскирует Вас. При наличии на окнах занавесок, используйте их в качестве маскировки. Стрелять можно из глубины комнаты прямо через занавески, при условии, что они однотонные…

Я слушал и понимал, что меня готовят для какой-то специальной операции. Все разговоры о создании группы физической защиты были прикрытием. На полигоне и в учебных классах дружины «Закон и порядок» шла ежедневная подготовка специального подразделения. Причём подготовка шла на высоком методическом уровне. Руководство дружины в лице Комиссара средств и времени на обучение дружинников не жалело. С новобранцами день и ночь занимались неизвестно откуда появившиеся инструктора, которые знали свои предметы не только теоретически. За плечами у каждого из них была маленькая война. Услуги этих специалистов, судя по всему, стоили недёшево, но свою зарплату они отрабатывали на совесть.

Так, мой наставник проводил со мной практические занятия и днём и в ночное время суток, в поле и в лесистой местности, в туман и в условиях ясной видимости. Причём отрабатывалась не только стрельба по стационарным и движущимся целям, но и методы разведывания цели, правильный выбор и оборудование позиции, маскировка и подготовка путей отхода.

— Ты должен слиться с окружающей средой, стать её кустом, её ветвями. — поучал Инструктор. — В лесистой местности для этого хорошо использовать специальный костюм «Кикимора». Он как бы «размывает» привычные контуры силуэта, позволяет слиться с окружающей растительностью. Не следует забывать и об оружии: надо принимать меры, чтобы скрыть очертания винтовки. При стрельбе в гористой местности всегда подкладывайте под винтовку или рукавицу или шапку: во-первых, не будете греметь цевьём винтовки о камни, а во-вторых, это позволит Вам сделать положение оружия более устойчивым и использовать любой каменный выступ в качестве упора. Всегда помните, Снайпер, что Вы должны стараться поразить цель с первого выстрела и незамедлительно покинуть огневую позицию, поэтому сверкать оптикой без особой нужды не советую. Блики от оптического прицела видны за несколько километров, и чтобы не демаскировать себя закрывайте оптику кусочком сетчатой ткани…

«Интересно сколько на его счету успешно проведённых операций? — думал я, глядя на преподавателя. — А что значит «успешно проведённая операция»? Это означает, что он ни разу не промахнулся, и после каждого его выстрела кто-то с простреленной головой падал на дно окопа или, пачкая салон дорогого авто кровью, откидывался на спинку кожаного сиденья».

— В общем, с Инструктором мне повезло, — сделал я заключение. — Опытный мужик попался. Раз живой — значит, опытный, а то, что у него руки по самые манжеты в крови, так это издержки профессии.

А что вы хотите, снайпер — это вам не бухгалтер!

 

Глава 25

То, что серия удачных сделок прервётся на самом взлёте, Перепёлкин никак не ожидал. Виной всему было необъяснимое упорство Вексильберга. Герман Густавович не соглашался ни на какие посулы. Сашка трижды поднимал цену, но владелец цементного завода стоял на своём и слышать не хотел о продаже любимого детища. Испробовав все известные ему методы и ухищрения, Перепёлкин серьёзно задумался: магия больших и очень больших денег вдруг оказалась бессильной перед прихотью обыкновенного российского самодура.

И вот в один из слякотных мартовских дней, когда он сидел в кабинете и ломал голову, как выйти с положительным сальдо из создавшегося положения, к нему на приём, как рядовой посетитель, явился собственной персоной Самуил Яковлевич Ветрич — личность широко известная в узких кругах российской олигархии. Про него говорили, что он богат до неприличия, но насколько богат, толком не знал никто. Флёр таинственности и невероятных домыслов окружал этого скромного с виду человека, разменявшего седьмой десяток лет.

Перепёлкин не был лично знаком с Ветричем, но, как и все московские бизнесмены, кое-что слышал об этом удивительном человеке. Если бы к нему приехал Президент США, или премьер-министр Великобритании, Сашка удивился бы меньше, чем визиту Самуила Яковлевича, поэтому, услышав от секретарши фамилию посетителя, выбежал без пальто на промозглый мартовский ветер чтобы лично встретить необычного визитёра.

— Стоило ли так утруждать себя, Самуил Яковлевич! — растерянно бубнил Сашка, семеня рядом с дорогим гостем. — Вам стоило позвонить, я бы и сам к Вам прилетел быстрее ветра!

— Ну что Вы, юноша! Зачем привлекать к себе внимание: скромнее надо быть, скромнее, — одними губами улыбнулся Ветрич, милостиво позволяя секретарше снять с себя кожаный, подбитый мехом шиншиллы плащ. — Да Вы не тушуйтесь юноша! Я к Вам так, по-стариковски заехал, чайку попить, да познакомиться поближе, Вы же у нас с некоторых пор «звезда»! — иронично произнёс Ветрич, приглаживая остатки былой шевелюры.

Чай Сашка предложил гостю на правах хозяина, после того, как они расположились в комнате отдыха вокруг низкого чайного столика.

— Желательно зелёный, — буднично ответил гость, по-стариковски кряхтя и усаживаясь в глубокое кожаное кресло. — Ну, как бизнес? Я к Вам хотел ещё три дня тому назад заехать, да знаете ли, текущие дела закрутили.

Все эти три дня Сашка безуспешно пытался склонить Вексильберга к продаже цементного завода, поэтому ответил неопределённо, дескать, дела идут, контора пишет.

— Кстати, Вы анекдоты про евреев знаете? — оставив без внимания Сашкин ответ, неожиданно спросил гость. — Если знаете, то расскажите.

— Зачем? — опешил Сашка.

— Коллекционирую, — серьёзно пояснил Ветрич. — Ну, так как, расскажете?

— Да что-то в голову ничего не приходит. — растерялся Перепёлкин.

— Ну, тогда я Вам расскажу. — усаживаясь удобней, пообещал Ветрич. — Значит, встречаются на ступенях синагоги два еврея — Абрам и Мойша.

— Здравствуй Абрам, — приветствует первым единоверца бедный Мойша.

— Здравствуй Мойша, — неторопливо отвечает зажиточный, но жадный Абрам, интуитивно догадываясь, что сейчас бедный родственник начнёт просить денег в долг.

— Абрам! — дрожащим голосом обращается Мойша. — Как у тебя с деньгами? Хорошо?

— С деньгами хорошо. Вот без денег плохо! — отвечает скряга и торопливо скрывается за воротами синагоги.

— Классический сюжет, — улыбнулся Перепёлкин. — И Вы так артистично разыграли диалог! Мне понравилось.

— Благодарю, — улыбнулся в ответ Самуил Яковлевич, которому неожиданный пришедший на ум ход тоже очень понравился. — Так вот я, как вышеупомянутый еврей, хочу Вас Александр Владимирович спросить, как у Вас с деньгами? Не напрягайтесь! Я не прошу у Вас в долг. Как достойный представитель своего народа, я давно обеспечил не только свою жизнь, но и будущее детей и внуков, а также правнуков и их детей.

— Могу я узнать, почему столь уважаемого коммерсанта, как Вы, интересует моё финансовое положение? — холодно поинтересовался Сашка.

— Можете! Дело в том, что по Москве пошли слухи, что Вы стали разбрасываться деньгами. Это, конечно, сугубо Ваше личное дело, но, согласитесь, давать тройную цену за какой-то заводик, который явно этого не стоит — верх мотовства! Что-то я раньше не замечал за вами такого легковесного отношения к финансам, а я, признаться, давно за Вами наблюдаю — нравитесь Вы мне Александр Владимирович!

— Мне нужен этот завод! — жёстко ответил Перепёлкин.

— Дальше можете ничего не говорить! — перебил его Ветрич. — Дайте, я сам угадаю: Вы решили наложить лапу на производство кирпича и цемента во всём Подмосковье и тем самым диктовать свои условия на рынке жилья. Я прав? Можете не отвечать, я и так знаю, что прав. Так вот, милейший Александр Владимирович, должен Вас разочаровать: ничего этого не будет!

— Как не будет? — опешил Сашка. — Совсем не будет?

— Можно сказать и так, — задумчиво глядя в чашку с чаем, произнёс визитёр. — А может всё и по-другому повернуться, это уж в большей степени от Вас зависит.

— Поясните.

— С удовольствием! Я предлагаю Вам на время отойти от бизнеса и начать политическую карьеру.

— В каком качестве?

— В качестве губернатора острова Сахалин. После выборов можете на время вернуться в Москву и вновь начать реализовывать свою схему. Обещаю: цементный завод будет Ваш, впрочем, как и другие предприятия, которые Вы пожелаете выкупить для расширения своей торговой империи. Вы ведь задумали создание строительной корпорации именно такого масштаба. На меньшее бизнесмен года вряд ли согласен. Я прав? Вижу, что прав. Поверьте старому еврею, Вам выпал джек-пот по трамвайному билету. В Москве оставите вместо себя толкового управляющего, я лично буду лоббировать здесь ваши интересы, а сами отбудете на Сахалин. Там такие масштабы, такие возможности! Просто дух захватывает от мысли, что мы с Вами можем там сотворить. Скажу честно, у меня на Сахалине есть свой интерес — проект «Сахалин-2», но это мелочи по сравнению с тем, во что мои друзья планируют превратить остров.

— И что же это за проект века?

— Вы точно выразились молодой человек, это действительно проект века. Раньше такого никто не делал, а мы сделаем! Нам это по силам и по средствам, нужен только молодой, грамотный, энергичный управленец, способный мыслить масштабно и нестандартно. Я имею в виду Вас, Александр Владимирович. Я наводил о Вас справки: Вы раньше не боялись проводить рискованные финансовые операции. При реализации задуманного нами проекта это как раз потребуется.

— С этого места, пожалуйста, подробней! Итак, что за проект?

— Проект носит название «Русский Гонконг». В двух словах — преобразование отдельно взятой территории в капиталистический рай.

— А что Вам мешает это сделать сейчас и без моего участия?

— Условности, господин будущий губернатор! Только условности! Средств, как я уже говорил, у нас хватает, люди подобраны, мешают только условности.

— Горю желанием узнать, какие.

— Конституция! Конституция нашей с Вами страны, которая определяет жёсткое подчинение Федеральному центру, и пока на нас давит вертикаль власти — Сахалин был, есть и будет оставаться забытой богом и Кремлём российской окраиной.

После этих слов Ветрича Перепёлкин изменился в лице: уж он-то хорошо понимал, что значит выйти из подчинения Федерального центра.

— Это сепаратизм, — жёстко произнёс Сашка. — Я в такие игры не играю!

— Называйте, как хотите, — лениво произнёс гость, глядя Сашке прямо в глаза. — Я же говорю, что всё это условности. Можете приклеить любой ярлык: сепаратизм, политический авантюризм, хоть мировой заговор — это всего лишь условности, игра слов! Мы предпочитаем другой термин — экономическая целесообразность.

— Мы — это кто?

— Мы — это группа людей, в руках которых реальная власть.

— То есть заговорщики, — уже не опасаясь показаться бестактным, перебил его Сашка. — Вы меня извините, Самуил Яковлевич, но официального предложения баллотироваться на пост губернатора Сахалина мне не поступало. Так что я вряд ли могу быть Вам полезен, а без цементного завода я проживу.

Услышав такой категоричный отказ, Ветрич только усмехнулся.

— Я долго живу на этом свете, молодой человек, чтобы принимать Ваше скоропалительное решение за окончательный ответ. Мой Вам совет: не торопитесь, подумайте. Я тоже не сразу принял идею «Русского Гонконга», но потом посчитал и понял: участие в таком проекте — большая удача!

— Или большой срок, — холодно произнёс Сашка, поднимаясь из кресла.

— Рад, что мы друг друга поняли, — вновь улыбнулся Ветрич.

У самого порога Самуил Яковлевич обернулся и, прищурив глаза, посоветовал:

— Посмотрите сегодня вечерние новости. Я думаю, Вам будет интересно!

Проводив гостя и вернувшись в кабинет, Сашка с удивлением обнаружил на краю стола визитку. Это был плотный кусочек белого картона, на котором простым шрифтом был напечатан только номер сотового телефона. Ни фамилии, ни должности владельца визитки указано не было. Сашка с удивлением покрутил в руках безликий кусочек картона и словно вновь услышал скрипучий голос необычного визитёра: «Скромнее надо быть, молодой человек! Скромнее»!

Вечером того же дня в своей шикарно обставленной квартире Сашка с удивлением взирал на экран «плазмы». Оператор не поскупился на крупные планы и во всех подробностях показал остов сгоревшего автомобиля и труп предпринимателя Коха. Особый драматизм придавала лежавшая рядом с обожжённой головой погибшего его оторванная взрывом рука.

Симпатичная молодая корреспондентка «5-го петербургского канала» взахлёб пересказывала со слов оперативников детали кровавой драмы, называя погибшего «крупным преступным авторитетом» и «теневым губернатором Петербурга».

Рядом с Сашкой в соседнем кресле уютно устроился Карась, который, несмотря на шокирующие кадры, продолжал с аппетитом грызть фисташки, до которых был большой охотник. Сашка покосился на жующего Карася и, взяв со стола визитку, набрал телефон Ветрича.

— Как это прикажите понимать? — спросил ледяным тоном Сашка невидимого собеседника.

— Судя по тону, Вы смотрите вечерние новости, — ничуть не удивившись Сашкиному звонку, буднично произнёс Ветрич. — Понимайте это, как продолжение нашего с Вами разговора. Кое-кто, сам того не подозревая, сделал за нас всю грязную работу и расчистил для Вас место. Покойный должен был занять кресло, которое накануне я предлагал Вам.

— Он тоже отказался от Вашего предложения?

— Нет, он как раз согласился, но потом мы передумали и сделали ставку на Вас, уважаемый Александр Владимирович.

— А не может случиться так, что со временем Вы и ваши друзья передумают, и меня постигнет та же участь, что и беднягу Коха?

— Ничто не вечно под луной, мой юный друг, но сейчас мы в Вас сильно заинтересованы, что же касается будущего, то оно полностью в Ваших руках.

— Передайте своим подельщикам, что я согласен, — медленно произнёс Сашка, которого поразили кадры обгорелого остова бронированного автомобиля и мёртвого тела его бывшего владельца.

— Передам, — ответил Ветрич, и Сашке показалось, что в трубке он услышал короткий смешок.

«Олигарх, а хихикает, как мелкий бес», — неприязненно подумал Сашка, вслушиваясь в короткие гудки.

— Что-то случилось? — лениво поинтересовался Карась.

— Случилось. Кажется, мы скоро переедем на новое место жительства.

— Куда? — машинально спросил любитель фисташек, стряхивая с губ шелуху.

— Не спрашивай! — усмехнулся Сашка. — Ты будешь приятно удивлён.

 

Глава 26

Самарканд Саиду понравился. Под горячим солнцем Азии жизнь текла размеренно и неспешно. Эта природная особенность и наложила на обитателей города свой отпечаток: жители солнечного Самарканда были приветливы, радушны, но неторопливы, и в свободное время от праведных трудов и молитв были не прочь пофилософствовать.

Саид жил на съёмной квартире, точнее, это был целый дом, который прятался от солнечного зноя среди большого, но запущенного сада. Хозяин дома — семидесятилетний старик, вместе с многочисленными домочадцами жил на одной половине дома, вторая часть дома была отдана под так называемую «женскую половину». Саида поселили вместе с мужчинами на мужской половине, в отдельной комнате, где было много ковров, но мало мебели. По вечерам Саид читал Коран и проводил время в религиозных беседах с хозяином дома и его старшим сыном. Видимо поэтому все мужчины этого гостеприимного дома относились к Саиду радушно и с уважением. Каждое утро Саид отправлялся в город, где посещал мечети, интересовался историей Самарканда, был частым гостем в городском музее и если представлялась возможность, с удовольствием изучал старинные манускрипты.

— Такой юноша, как ты, обязательно должен учиться в медресе, — говорили ему старики. — Со временем, если Аллах будет по-прежнему к тебе благосклонен, из тебя выйдет хороший имам.

Саид почтительно благодарил старцев за высокую оценку его скромной персоны и обещал обязательно поступить в медресе, но только после того, как истинный мусульманин, он совершит хадж в Мекку. Однако судьба распорядилась иначе.

В одно весеннее солнечное утро, когда камни мостовой ещё не обжигали ступни ног правоверных, а раскинувшиеся за дувалом сады щедро расточали ароматы цветущих персиков, словно фантом пустыни перед Саидом появился Швейк. Куратор был одет в выгоревшую на солнце рубашку с коротким рукавом, лёгкие, но порядком поношенные брюки, и всё это убранство венчалось старой тюбетейкой на бритом затылке. От неожиданности Саид опешил и не знал, что сказать, кроме слов приветствия.

— Что хорошо в нашей ситуации, так то, что не надо выдумывать никакого пароля, — буднично произнёс Швейк, глядя на растерянного подопечного. — Судя по твоему удивлённому взгляду, ты меня так быстро не ожидал увидеть. Однако всё в руках Аллаха, а мы лишь недостойные слуги его, призванные исполнять Его волю, — шутливо произнёс Швейк и воздел руки к небу. — Собирайся! — продолжил он нормальным голосом. — Сегодня мы уезжаем в Ташкент. Твоё внедрение прошло успешно, пора приступать к выполнению основной части задания.

В аэропорту Ташкента Швейк передал его двум хмурым незнакомцам, которые привычно сжимали в руках изрядно обшарпанные автоматы Калашникова.

— Сейчас тебе предстоит познакомиться с твоим новым хозяином, — успел шепнуть Швейк. — Постарайся ему понравиться.

Больше он ничего сказать не успел, так как не совсем мирные дехкане крепко взяли Саида под руки, и повели, точнее, поволокли за территорию аэропорта, к ближайшей чайхане, где поставили перед солидным мужчиной, сильно напоминавшим средневекового бая. Напоследок сопровождающие сильно встряхнули Саида, для его же бодрости, и застыли в ожидании дальнейших приказаний.

— Что ты можешь? — спросил бай на узбекском языке.

— Всё, — коротко ответил Саид и учтиво опустил голову.

— Всё не может даже пророк Мухаммед, — усмехнулся бай.

— Тогда для Вас я буду его правой рукой, — спокойно произнёс юноша.

— В твоих словах я слышу непочтение к святым именам, — возмутился бай на чисто русском языке.

— Простите уважаемый, я только хотел сказать, что Вы во всём можете смело положиться на меня, — так же на русском ответил Саид.

— Ты можешь убить человека? — помедлив, спросил бай.

— Только если моему господину или его семье будет угрожать опасность.

— А если опасность будет угрожать тебе?

— Моя жизнь принадлежит Аллаху, и я всецело вверяю себя ему.

— Ты ушёл от ответа, юный хитрец, — вновь усмехнулся бай. — Мне нужен помощник, секретарь. Справишься?

— Я буду стараться, — почтительно ответил Саид.

— Хорошо! — хлопнул в ладоши бай. — Забирайте его, — кивнул он своим вооружённым нукерам, и казалось, сразу забыл о существовании нового помощника. О том, что это обычная манера общения хозяина с челядью, Саид узнал немногим позже.

После такой непродолжительной аудиенции его посадили в старенькие «Жигули» и долго везли по просёлочной дороге куда-то далеко за город. Когда солнце стояло в зените, а синие «Жигули» от дорожной пыли приобрели устойчивый серый цвет, перед капотом машины гостеприимно распахнулись двустворчатые металлические ворота, за которыми находился просторный двор и большой двухэтажный дом. Это был дом будущего президента бывшей советской республики, а ныне независимого государства, уважаемого Султана Рашитовича Мадуева.

Для Саида этот дом стал не просто пристанищем, для него этот дом на долгое время стал его резиденцией.

Первый месяц Мадуев мало загружал Саида делами, поэтому, чтобы как-то скрасить время пребывания в чужом доме и отличиться на первом же задании, он еженощно перекидывал по электронной почте в Рим любую информацию, даже бытового характера, которую удавалось собрать за день. В результате такого усердия в Риме точно знали план дома и участка Мадуева, количество вооружённых охранников, виды и количество находящегося в доме стрелкового оружия, систему охраны дома и расположенного вокруг него участка, густо засаженного фруктовым садом, количество прислуги, постоянно находящейся в доме, распорядок дня самого Мадуева и его помощников, фамилии, имена и должности лиц, часто посещавших дом будущего президента, их политические настроения и, наконец, подробные психологические портреты Султана Рашитовича и всех членов его семьи.

Через месяц Саид, как секретарь, присутствовал на семейном совещании клана Мадуевых, где решался вопрос, как, кроме торговли коноплёй, густо произраставшей в долинах республики, повысить благосостояние семьи и тем самым изыскать дополнительные средства для проведения выборов. Говорили и спорили много, но к единому мнению не пришли.

Вечером следующего дня Султан Рашитович позвал Саида в свои апартаменты, чтобы продиктовать очередное деловое письмо. Когда письмо было продиктовано, Саид с разрешения хозяина внёс в него необходимые коррективы, после чего захлопнул крышку ноутбука и тихим голосом поведал о Тарском нефтеперерабатывающем комбинате и о заманчивых перспективах в случае приобретения этого завода.

— Откуда ты об этом знаешь? — подозрительно спросил будущий президент.

— Мой верный друг и помощник вчера ночью натолкнул меня на эту мысль, — позволил себе улыбнуться Саид и нежно погладил крышку компьютера.

— Далеко, — после короткого раздумья произнёс Султан Рашитович.

— Зато спокойно, — парировал Саид. — Самое подбрюшье России, коммуникации развиты хорошо, сырьё, в смысле — нефть, под боком, и к тому же высокого качества, транспортные расходы минимальные, обстановка в республике стабильная. Всё это будет привлекать и уже привлекает покупателей. Это будет очень надёжное вложение средств. К тому же покупка комбината быстро окупится — бензин сейчас дорожает.

— А ты не так прост, — задумчиво произнёс Мадуев, и уже другим, более внимательным взглядом посмотрел на помощника.

— Люди, которые рекомендовали меня Вам, очень дорожат Вашим мнением и дружбой с Вами, хозяин, поэтому они никогда не посмели бы прислать Вам неуча, — учтиво произнёс Саид и потупил взор.

— Я подумаю, — важно произнёс Мадуев, не глядя на помощника. — Можешь идти.

Саид молча выскользнул из хозяйских покоев и по дороге к себе в комнату, подумал, что «Бюро» рассчитало всё точно: Мадуев заглотил наживку и теперь устремит взор на Тарскую республику. Оставалось поссорить его с руководством комбината и республики в целом, чтобы в Поволжье заварилась «крутая политическая каша».

О том, что это был первый этап операции «Русский Гонконг», призванный отвлечь внимание Федерального центра от истинного места проведения операции, Саид не знал, но свою задачу по нагнетанию напряжённости в ранее спокойном регионе выполнял профессионально.

День за днём старательно и незримо для постороннего глаза сплетал Саид паутину заговора. Впрочем, заговорщиков было немного — он один. Остальные действующие лица, действовавшие по его указке, не подозревали, что являются участниками грандиозного спектакля под названием «Измена». Не обошлось и без накладок. Так, по согласованию с Центром, Саид сделал всё возможное, чтобы делегация, посланная в сентябре Мадуевым для переговоров о покупке нефтеперерабатывающего комбината, в определённое время вошла в здание головного офиса холдинга «Чёрное золото».

Делегация, как и планировалась, в здание вошла, но и вышла из него раньше расчётного времени. Разработчики операции не учли вспыльчивый азиатский характер и полное отсутствие опыта ведения переговоров. В результате в самом начале переговорного процесса делегаты солнечной Закавказской республики сочли оскорбительным заявление представителя о том, что руководство холдинга ранее не рассматривало их в качестве партнёров по переговорам, так как не планировало продажу Тарского нефтеперерабатывающего комбината, и в полном составе покинули офис холдинга.

Ровно через полчаса в помещении конференц-зала двое террористов-смертников привели в действие взрывное устройство, и от головного офиса остались одни развалины.

Через год в родовое гнездо клана Мадуевых вернулся Магомет — старший сын Султана Рашитовича, бывший офицер Российской Армии, его любимец и законный наследник. Саиду Магомет понравился: он не был высокомерен, хотя и соблюдал дистанцию между собственной персоной и обслугой. В общении Магомет был по-офицерски прямолинеен и называл вещи своими именами, в результате чего приобрёл множество тайных недоброжелателей, а в вопросах чести был особо щепетилен и всегда готов был броситься в драку, если считал, что ему или представителям его фамилии вольно или невольно нанесли оскорбление.

Когда сорвалась операция по нападению на делегацию в Казань-граде, Саид просчитал все риски и решил организовать покушение на Магомета. Само покушение он решил обставить так, чтобы тень подозрения упала на крупного воровского авторитета из Питера. Саид знал, что месть старшего Мадуева за смерть сына будет страшной, и Федеральный центр надолго забудет обо всём, что не касается гангстерской войны между кланом Питерских братков и кланом Закавказских басмачей.

Дальнейшие события развивались, словно по указке Саида: Магомет заскучал и решил развеять грусть-тоску не где-нибудь на черноморском побережье, а в Польше, где в одной криминальной «разборке» ему по чистой случайности удалось остаться в живых. Не откладывая дела в долгий ящик, Саид немедленно сообщил о своём плане покушения в Рим и вскоре получил подтверждение. Магомет должен был погибнуть при взрыве гражданского аэробуса. Время вылета и номер рейса Саиду сообщили установленным порядком, после чего он забронировал билеты Магомету и его сопровождающим именно на этот обречённый рейс.

За час до взлёта аэробуса Саид, не ставя «Бюро» в известность, самовольно изменил сценарий операции, и по компьютеру аннулировал ранее забронированные билеты. Магомет остался жив.

«Бюро», обеспокоенное самовольством молодого сотрудника, прислало проверяющего обладавшего очень большими полномочиями, вплоть до отстранения сотрудника от участия в операции. При встрече с представителем «Бюро» Саид, нисколько не смущаясь, уверенно доказал, что жертвовать такой значимой фигурой, как Мадуев-младший, неразумно.

— Магомет — наш «запасной игрок», в случае, если что-то случится с его отцом. Для стравливания Мадуева-старшего и питерского «авторитета» Коха достаточно намёка на покушения на жизнь наследника Султана Рашитовича, — горячо доказывал Саид. — Я же в этой ситуации выступаю, как спаситель Магомета. Это укрепит доверие Мадуева ко мне и моё влияние на него станет более сильным.

С такими доводами трудно было не согласиться, но проверяющий саркастически хмыкнул и, посмотрев на Саида сверху вниз, глубокомысленно произнёс:

— Можно подумать, что без Вас «Бюро» к такому выводу прийти бы не смогло. Так вот, юный гений, никакого убийства Мадуева-младшего и не планировалось! Его вместе с сопровождающими лицами должны были перед самым вылетом под благовидным предлогом задержать на пограничном контроле. Достаточно одного факта покупки билетов на злополучный рейс»!

— Значит, самолёт без моей помощи улетел бы без него, — задумчиво произнёс Саид. — Без него, но полный пассажиров, обречённых на заклание ради великой цели! Позвольте уточнить, ради какой?

— Не комплексуй! — успокоил его высокопоставленный чиновник от разведки. — Республика большая, семьи многодетные. Народу хватит и на войну и на ликвидацию её последствий. Низшие расы всегда отличались чрезмерной плодовитостью.

Проверяющее лицо улетело в Рим, и первое проявление самостоятельности для Саида обошлось без последствий. Возможно, руководство «Бюро» положительно оценило тот факт, что напряжённость на территории Тарской республики не спадала и ощутимо отвлекала на себя внимание Федерального центра.

Полгода Саида никто не беспокоил и он стал подумывать, что «Бюро» ему перестало доверять, как вдруг из Рима пришло указание приступить к организации операции по ликвидации Коха. Для Саида это было несложно, несмотря на то, что объект покушения находился за тысячу километров от разработчика операции. Султан Рашитович давно питал к «теневому губернатору Петербурга» жгучую ненависть, и подвигнуть его на активные действия не составило большого труда.

Как-то вечером, при очередном посещении покоев хозяина, Саид напустил на себя задумчивый вид. Это не ускользнуло от внимательного взгляда Мадуева.

— Ты чем-то обеспокоен? — вроде бы между делом осведомился опытный интриган.

— Да, хозяин. Меня беспокоит тишина. Это нехорошая тишина, я бы сказал — предгрозовая.

— И откуда ты ждёшь грозу?

— С севера, мой господин. Один раз молния уже ударила в ваш дом, но, слава Аллаху, всё обошлось! Однако я не думаю чтобы неверные, желавшие смерти вашему старшему сыну, да продлит Аллах его годы, отказались от своих чёрных замыслов.

Мадуев на минуту прикрыл глаза, и Саид понял, что именно в эту минуту хозяин принимает решение.

— Грозы не будет, — открыв глаза, произнёс будущий Глава республики. — Скоро тёплые ветры с востока развеют грозовые тучи.

— Вы сняли камень с моей души, мой господин. Клянусь Аллахом, я до сих пор не могу простить себе, что проглядел опасность и едва не лишился молодого хозяина, поэтому чувствую себя виноватым.

— Не кори себя. Всё в руках Всевышнего, а он милостив. Иди к себе и постарайся извлечь из этого горького урока пользу.

— Мой господин так добр ко мне! Я не заслуживаю снисхождения, но впредь обещаю держать глаза широко открытыми, даже во сне, — почтительно произнёс Саид и, пятясь задом, покинул хозяйские покои.

…Через неделю Саид с удовлетворением читал в интернете комментарии к нашумевшему покушению на «теневого губернатора Петербурга» Генриха Коха. Глядя на цветные фотографии обожжённого трупа, Саид поймал себя на мысли, что не испытывает ни боли, ни сожаления. В этот момент ему даже показалась неуместной собственная выходка, когда он вступил в спор с проверяющим из «Бюро», обвиняя последнего в бессмысленно загубленных нескольких десятков жизней пассажиров аэробуса. Теперь для него это была обыденная работа.

— Эмоции мешают принятию быстрого и правильного решения. В моей работе это недопустимая роскошь, — сказал он сам себе и хладнокровно выключил компьютер.

В этот момент юноша и не подозревал, что, привычно сидя в позе лотоса в полутёмной комнате и молча созерцая игру лунного света на причудливых узорах ковра, он сделал очень важный в своей жизни выбор: выбор между добром и злом. Молодой человек не думал об этом, в ничем не примечательную ночь, когда ветка старого абрикосового дерева, качаясь на ветру, постукивала в окно, а лунный свет щедро заливал его маленькую комнату, ему просто хотелось быть сильным.

Ах, Саид, Саид! Как же ты забыл о том, что Сила, так же, как и любая сущность, имеет две стороны — светлую и тёмную, и оставаться на границе Света и Тьмы не удавалось никому.

 

Глава 27

Перспектива переезда из златоглавой столицы в сахалинскую Тмутаракань Карася радовала мало, а если быть совсем точным, то совсем не радовала, а огорчала до самого донышка его алчной душонки, что, собственно говоря, Карась и не скрывал. Заикнулся было Жорка своему благодетелю Перепёлкину, чтобы в Москве остаться и по-прежнему золотишком промышлять, и чтобы Сашка ему по доброй воле все свои контакты по сбыту драгметалла передал, но в ответ только на грубость нарвался.

— Я похож на идиота? — ровным голосом спросил его бизнесмен года. — Нет? Тогда чего ты мне дурацкие вопросы задаёшь? Ты думаешь, если тебя первый раз не подрезали, и ты временно сумел канал сбыта наладить, то тебе и сейчас повезёт?

— А почему бы и нет? — наглел Жорка.

— Это Москва, дурачок! — терпеливо наставлял его Сашка на путь истинный. — О тебе и так на каждом углу небылицы слагают. Поэтому если ты хотя бы один раз без меня попытаешься металл сбыть, считай, твоя песенка спета! В лучшем случае будешь «париться» в переполненной «Бутырке». Правда, если тебе повезёт и тобой заинтересуется ФСБ, то куковать тебе в привилегированной «Матроской тишине», но это вряд ли — статья не та. В худшем случае твой неопознанный хладный труп со следами насилия будет долго валяться в одном из московских моргов, пока его не зароют где-нибудь на пустыре в районе городской свалки и на холмике поставят табличку с инвентарным номером и надписью «Неизвестный».

— Я для тебя партнёр по бизнесу, а не крепостной Ванька, и ты мне не душеприказчик! Я могу хоть сейчас дело свернуть — и поминай, как звали!

— А это всегда пожалуйста! — неожиданно развеселился Сашка. — Я тебе переехать помогу. Тебе куда: в санаторий «Лесные дали» или в родные сибирские просторы? Хотя какая разница! Тебя ведь везде ищут, а по месту жительства — в первую очередь. Кто тебя домогается, однозначно сказать не могу, зато точно знаю, зачем. Сказать, или сам догадаешься?

— Ладно! — вяло махнул рукой Карась. — Твоя взяла. Видно, суждено нам по жизни быть связанными одной верёвочкой. Ты мне только ответь, что я на твоём Сахалине делать буду?

— То же, что и в Москве, Жорик — деньги! Большие и очень большие деньги! Мне на Сахалине губернаторское кресло обещали, дел, сам понимаешь, будет много, и бизнесом мне заниматься будет не с руки. Поэтому бизнесом заправлять будешь ты. Придумаем тебе неприметную должность с негромким названием — что-то вроде помощника по экономическим вопросам, и будешь ты, Георгий Иванович, ворочать миллионами…

— А миллионы чьи будут? — с недовольным видом произнёс Карась.

— Наши с тобой, партнёр, наши! Если всё правильно рассчитать, то такие перспективы открываются!.. Наши московские делишки с сахалинскими даже ни в какое сравнение не идут: на мировой рынок выйти сможем.

— М-да… — нечленораздельно произнёс Карась, постаравшись вложить в этот звук весь имеющийся у него сарказм. — Так нас с тобой там и ждут!

— Конкретно меня или тебя, партнёр, там, конечно, никто не ждёт, а вот лес, минералы, нефть, морепродукты очень даже ждут, — ровным голосом продолжил Сашка, не обращая внимание на прорезавшийся у напарника скептицизм. — Наши луноликие друзья с соседних островов очень страдают от скудности природных ресурсов и поглощают всё, что им предлагают на продажу. Всё это будет идти через твои руки, Жорик, а руки, Жора, у тебя особенные, мимо них даже самая малая денежка не проскочит. Ну а как станем на ноги, будем развивать туристический бизнес.

— Хм! — вновь недовольно произнёс Карась. — Да кто в такую глухомань поедет?

— Поедут Георгий, ещё как поедут! Вот увидишь, как к нам не только сородичи, но и иностранцы хлынут.

— Это, с какого такого перепугу? У них на родине вроде бы всё тип-топ, чего они в нашей глухомани не видали?

— Много чего! Этого сейчас на острове ничего особенного нет, но мы всё, что нужно, построим. Вот скажи мне партнёр, чего хочет человек?

— Какой человек? Русский или японец?

— Да неважно! Любой человек, так сказать, среднестатистический житель планеты Земля.

— Да чего тут думать! — оживился Карась. — Каждый хочет вкусно есть, сладко спать: разумеется, не в одиночку.

— Правильно! Народ хочет хлеба и зрелищ. Так говорили древние римляне, — пояснил Сашка, заметив на лице партнёра явное неудовольствие от скудности предложенного меню. — Вот это мы и будем предлагать нашим заезжим гостям, соответственно, в условиях современного сервиса. Ты Жорик прав: ночные клубы, казино, публичные дома — всё это у наших иностранных гостей есть, но в условиях соблюдения жёстких правил, и всё это облагается высокими налогами. Ты никогда не задумывался, почему жители Старого и Нового света стремятся в Лас-Вегас? Потому что Лас-Вегас — город узаконенного порока. Порок — это мораль Лас-Вегаса, его альфа и омега. Попадая в этот город, человек перестаёт стыдиться своих порочных желаний, более того, он наслаждается ими, само собой, за определённую плату. Это у себя в провинциальном городишке уважаемый отец семейства стыдится зайти в публичный дом, а в Лас-Вегасе можно всё: можно поддаться азарту, можно проводить время среди порочных женщин, можно пьянствовать, и никто, слышишь, партнёр, никто не осудит тебя! А теперь представь, что Сахалин — не просто остров, а огромный развлекательный центр! Конечно, для реализации этой идеи понадобятся деньги, точнее, сумасшедшие деньги, которые пойдут на строительство казино, ночных клубов, фешенебельных многоэтажных гостиниц, прокладки современных дорог, благоустройство улиц, реконструкцию морского порта, строительство современного аэропорта и ещё много чего такого, услышав о чём, искатели удовольствий со всего света устремились бы на остров, словно бабочки на огонёк свечи.

— Был Сахалин островом-каторгой, станет островом-притоном, — ухмыльнулся Карась.

— Не притоном, — мягко поправил его будущий губернатор, — а Островом Запретных Удовольствий! К стати в истории есть подобный прецедент: до того, как бравый Фидель Кастро со своим революционно настроенным отрядом высадился в заливе Свиней, Куба была для состоятельных американцев чем-то вроде острова-курорта. Во времена правления диктатора Батисты коренные жители острова имели всего две профессии: мужчины — официанты, женщины — проститутки. Мы, конечно, до такого примитива не опустимся, и будем действовать тоньше и умнее. В России сейчас набирает силу очередная компания борьбы с азартными играми. Все крупные казино закрыли, а новых не построили, да и не построят, потому что хотели, как лучше, а получилось… в общем, плохо получилось. В резервации, которые выделили для создания игровых зон, никто деньги вкладывать не хочет.

— А мы что же, особенные? — удивился Карась. — Если на материке этот проект заглох, кто в Сахалин вкладываться будет?

— Будут Жорик, ещё как будут, потому что Сахалин мы сделаем налоговым раем!

— И кто нам это позволит?

— Не забивай себе голову этими вопросами. Твоё дело — развивать на Сахалине бизнес и обеспечить первоначальное накопление капитала, а юридическую базу под проект я сам подведу.

— А как же с золотишком? — не унимался Карась.

— Золото — товар на все времена. — улыбнулся Перепёлкин. — Мы его с тобой сбыть всегда успеем, а пока все операции с золотым песком прекратим. Временно! — повысил голос Сашка, заметив желание партнёра вступить в затяжной спор. — Пусть это будет наш с тобой страховой фонд, так, на всякий случай!

— А случай бывает всякий, — философски закончил фразу Карась и задумчиво почесал темечко.

Прощаясь с московской жизнью, Карась, в лучших купеческих традициях века минувшего, пустился в загул. Выбрав ресторанчик, который чопорная московская публика посещает редко по причине отсутствия гламура, но который зато славится разухабистым весельем и большим выбором женщин не очень строгого поведения, Жорка пустился во все тяжкие.

Вскоре вокруг его столика образовалась разношёрстная компания любителей выпить за чужой счёт. В этот вечер Карась не скупился и заказывал всё, чего душа пожелает, не интересуясь стоимостью блюд и напитков.

Ближе к полуночи маленький оркестрик исполнял репертуар, состоящий исключительно из Жоркиных заказов. Жоркина душа, устав от повседневных страхов и переживаний, просила праздника.

— Человек! — кричал пьяненький Жорка. — А ну, неси сюда курицу! Бы-ы-с-с-тро!

Измученный за весь вечер Жоркиными капризами, официант, метнувшись на кухню, через мгновенье ставил на стол блюдо с цыплёнком табака.

— Это что? — капризничал Жорка.

— Как Вы и просили, курица, — смиренно отвечал официант, вытирая со лба пот.

— Я просил целую курицу! Целую! Зажарь целиком и тащи сюда. Куда! Куда за блюдо схватился! Это тоже оставь, сожрём, не поперхнёмся, и ещё водки! Смирновской! Понял?

Понятливый официант исчезал и через минуту появлялся с подносом, уставленным запотелыми бутылками. Собутыльники Карася встречали его радостным воплем, и пьянка продолжалась набирать обороты.

Ближе к рассвету в центр стола было помещено блюдо, красиво украшенное зеленью, в центре которого аппетитно поблёскивала золотистой корочкой целиком зажаренная курица, нашпигованная чесноком и черносливом.

— Ваш заказ, — вымученно улыбнулся официант. Вся компания с удивлением взирала на блюдо с куриной тушкой, о которой все давно позабыли.

— Что это? Курица? — продолжал куролесить Карась.

— Она самая, — подтвердил официант. — Спецзаказ! Шеф-повар лично для Вас готовил.

— А почему она такая худая? — изгалялся Жорка.

— Европейский стандарт! — уверенно врал замученный половой. — Нам кур из самого Парижу поставляют.

— Это точно! — вклинился в разговор пьяный господин в дорогом костюме с татуированными пальцами. — Был я в ихнем Париже! У них там не только бабы худые, но и куры тоже. Что с них взять — лягушатники!

— Знаешь что… а налей-ка ты ей в задницу масла! — задумчиво произнёс Жорка. — Много масла! Пусть будет жирной!

— И мне! И мне масла! — радостно запищала измученная диетами пьяненькая подружка татуированного господина, не полностью осознавая, о чём идёт речь.

— И ей тоже! — милостиво соглашался Карась. — Мне не жалко, за всё плачу!

И загул продолжался с новой силой.

В самый разгар веселья Карась неожиданно почувствовал на своей оплывшей талии чью-то ладонь. Несмотря на приличную дозу спиртного, Жорка контроль над собой не терял, и поползновение чужой ладони по своему телу оценил правильно.

— Ты чего это, курва, по моим карманам шаришь? — зло спросил Жорка, крепко схватив за кисть ярко накрашенную брюнетку, которая недавно подсела к нему за стол.

— Да что ты, милый! Бог с тобой! — белозубо улыбнулась шлюха. — Пойдём лучше со мной, ты, я вижу, сегодня устал. Пойдём, дорогуша, я тебя в постельку уложу не хуже родной мамы, а удовольствие получишь незабываемое! За всё про всё всего лишь сотня зелёных.

— Ты мне мозги не пудри, стерва крашеная! Я и без тебя знаю, что мне делать! — завёлся Карась. — И вообще, ты кто такая?

— Проблемы? — раздался над Жоркиным ухом вкрадчивый голос. Карась резко обернулся и увидел улыбчивого парня с бархатным взглядом и рано обозначившейся лысиной. В руках незнакомец крутил фирменную зажигалку, с которой, по слухам, никогда не расставался, за что и получил кличку «Зиппо».

— Проблемы? — повторил сутенёр.

— Это у тебя сейчас будут проблемы! — угрожающе произнёс Карась и, схватив Зиппо за шею, резко притянул к себе. Зиппо был тёртый калач и на провокацию не поддался, только недобро сузил глаза и, как кастет, зажал зажигалку между пальцами.

— Твоя? — прошипел Жорка в лицо сутенёру и кивнул в сторону стоящей рядом брюнетки.

— В этом заведении все девочки мои, — примирительно произнёс Зиппо.

— Тогда ты и отвечай, почему твоя шалава по моим карманам шарит!

— Да не шарила я у него по карманам! — возмутилась проститутка. — Обняла только…

— Сгинь! — не глядя на девушку, велел сутенёр, и брюнетка, надув губы, скрылась в толпе пьяных посетителей заведения.

— Видимо, произошло недоразумение. — глядя в рыбьи глаза Жорки, произнёс Зиппо. — Но, я думаю, это мы с Вами сейчас уладим. — и, щёлкнув пальцами, подозвал новую девушку. — Это Лерочка, — представил Зиппо улыбчивую девушку с белыми кудряшками. — Ты не смотри, что она молодая. Лера — девушка с понятием, сделает всё, что клиент пожелает. Платить не надо, это Вам наш скромный подарок, за счёт фирмы.

Пьяный Жорка усилием воли попытался навести фокус, но, сколько ни щурил рыбьи глазки, не смог толком разглядеть девушку.

— А-а, какая разница! — махнул рукой Карась. — На халяву они все Мерлин Монро. Забираю!

Лера жила рядом с заведением, и через десять минут раздетый догола Карась оказался у неё в постели. Белокурая Лера была не просто проституткой, в постели она профессионально выведывала у клиентов сведения, которые могли заинтересовать Зиппо, который, в свою очередь, был платным милицейским осведомителем. В результате обоюдовыгодного союза милиция Зиппо особо не беспокоила, и если забирала его девочек, то скорее для вида, чем для порядка.

Зиппо не был так бескорыстен, как могло показалось со стороны. Сутенёр давно приметил разухабистого клиента, щедро ссорящего кредитками и на всякий случай решил разузнать о нём побольше. Поэтому давно апробированный спектакль с участием якобы неудачной карманницы брюнетки Даши и белокурой Леры, в роли утешительного приза, был разыгран, как по нотам.

Белые Кудряшки были неплохим психологом и, оставшись с клиентом наедине, быстро определяли, что за самец попался им сети. Определив психотип клиента и его сексуальные запросы, Лерка начинала играть одну из заранее отрепетированных и проверенных на практике ролей. В зависимости от желания клиента и размеров гонорара молодое дарование могло изобразить и скромную девушку-подростка, и игривую студентку, и девственную монашку или развратную стерву, не гнушающуюся приёмов садо-мазо.

Глядя на барахтающегося на широкой кровати Карася, Лерка опытным взглядом определила, что перед этим клиентом особо изгаляться не надо. Жорка был тем редким типом мужчин, которые особо не заморачиваются на сексуальных фантазиях. По мнению Лерки, Карась относился к разряду «торопыжек» — мужчин, которые стремятся как можно быстрее овладеть женщиной, пропуская фазу разговора в постели по душам и следующие за этим предварительные ласки. Такие мужчины получают удовольствие не столько от секса, сколько от осознания одного факта соития с чужой женщиной.

Лерка глубоко вздохнула, и, мысленно примерив на себя образ молодой замужней женщины, ищущей острых ощущений на стороне, полезла под одеяло.

После того, как клиент, обессиленный, откинулся на подушки, Лера привычно выкурила традиционную после секса сигаретку и повернулась лицом к мужчине с пустым рыбьим взглядом: начиналась основная часть спектакля под названием «Ах, как я тобой милый восхищаюсь»! Лерка гладила мужчину по волосам и тихим голосом ворковала о том, какой он необыкновенный — страстный, умный, неотразимый и как разительно отличается от изнеженных москвичей.

— В тебе чувствуется первобытная мужская сила! — страстно шептала девушка, стараясь не вдыхать запах едкого мужского пота. — Ты настоящий самец, я таких давно не встречала.

Карась сначала напрягся, ожидая скрытой каверзы, но потом успокоился и расслабился: девушка ничего от него не просила, только откровенно восхищалась им. Правда, между фразами проскальзывали вроде бы случайные и на первый взгляд безобидные вопросы, на которые Жорка не обратил внимания. А зря! Белые Кудряшки умело привели клиента в состояние, когда воодушевлённый мужчина начинает сначала хвастать своими успехами, а потом незаметно для себя начинал, словно на исповеди, говорить правду и ничего кроме правды.

— Ты думаешь, я взял тебя, потому что тебя мне на халяву предложили? Думаешь, у меня денег нет? Да я могу всех твоих подруг купить, и ресторан в придачу, — вдохновенно хвастал Карась. — Я потомственный бизнесмен! Для меня деньги никогда проблемой не были, при желании я могу их из воздуха добыть.

— Так уж и из воздуха? — недоверчиво спросила девушка, незаметно поморщившись от запаха клиента. Грузный Карась даже при небольшой физической нагрузке обильно потел, поэтому его вещи, особенно нижнее бельё, приобретали специфический запах.

— Не веришь? — завёлся Карась и подробно живописал, как он за сущую безделицу приобрёл у односельчанина старинный пергамент, испещрённый какими-то цифрами, и через месяц продал артефакт московскому антиквару за баснословную сумму.

— Привираешь, милый! — спокойно произнесла Лерка, задумчиво накручивая локон крашеных волос на указательный палец.

— И ничего я не привираю! — обиделся Карась. — Я тогда вместе с этой старинной бумаженцией ещё ключ в придачу у этого же лоха купил. Занятный такой ключик — старинный, с вензелями и узорами. Сейчас таких не делают! Сразу видно, что вещь старинная, а не новодел. Герб ещё был на том ключе: на фоне раскрытой ладони два ключа между собой перекрещённых и какая-то надпись на иностранном языке.

— Что за надпись? — напряглись Белые Кудряшки.

— Да чёрт её разберёт! — в сердцах ругнулся Карась, моментально осознав свой промах: надо было переводом давно заняться. — Шрифт там какой-то витиеватый, старинный, в общем, да и не специалист я по языкам! — отвертелся Жорка.

— Денег-то много заработал? — умело перевела разговор на другую тему проститутка.

— Много! — довольно ощерился Жорка. — Я на эти деньги себе новый японский внедорожник купил, а на память об удачной сделке на лобовое стекло этот самый старинный ключ вместо кулона повесил, на счастье!

— И где он сейчас?

— Кто он?

— Глупенький! Я спрашиваю, где твоя новая машина?

— В гараже стоит.

— Тогда давай покатаемся! Я страх, как люблю скорость, и чтобы ветер в лицо, и чтобы рядом настоящий мужчина был — такой, как ты.

— Рад бы, да не получится! Гараж далеко.

— В Чертаново?

— Дальше!

— Неужели в …

— Не гадай. — перебил её Карась. — всё равно не угадаешь. В Сибири-матушке! Есть такая сибирская деревенька — Разгуляевка! Вот там у меня есть дом, целый особняк, а в подвале особняка — гараж. Так что, если хочешь покататься, я тебе такси вызову.

— Не хочу! — капризно надула губки Лерка. — Расхотелось! И вообще уходи противный! — шутливо толкнула она клиента в жирное плечо.

— Без проблем! — легко ответил протрезвевший Карась и задумчиво посмотрел в окно на розовеющий край ночного неба. — Утро уже, пора мне.

— А я ещё посплю немножко, — сладко зевнула профессионалка. — Утомил ты меня, Васенька.

— Да не Вася я!

— Всё равно утомил, — буркнула девушка и укрылась одеялом с головой.

— Будешь уходить — дверь захлопни. — глухо донеслось из-под одеяла, но Карась прощального пожелания уже не услышал.

 

Глава 28

Начальник регионального отдела Центральной зоны, получив задание отыскать на территории размером с Францию ключ с изображением старинного герба или хотя бы его следы, удивился не сильно. Можно сказать, совсем не удивился. То, что обыкновенному человеку показалось бы бредом, для него было очередным заданием.

— Ничто не появляется из ниоткуда и не исчезает бесследно, — пояснил он бесцветным, лишённым эмоций голосом, дежурному помощнику. Помощник, который принёс ему раскодированный текст, содержащий задание, был откровенно растерян.

— В этом мире даже лунный свет оставляет следы, — продолжил мысль начальник отдела. — А уж предметы и подавно! Итак, мой смышлёный друг, с чего начнём? — весело взглянув на помощника сквозь линзы очков в немодной роговой оправе, спросил бывалый оперативник, который так и не избавился от сходства с повзрослевшим ботаником. — Смелей! Проявите интуицию, смекалку! Даю подсказку: упомянутый в задании старинный пергамент был в расшифрованном виде добыт сотрудниками нашего отдела при аресте агента по кличке Злой.

— Тогда можно пойти по цепочке, разумеется, в обратной последовательности, и если эти два предмета — ключ и пергамент — раньше находились в распоряжении одного владельца, то рано или поздно мы выйдем на него и узнаем дальнейшую судьбу ключа.

— Мне нравится ход ваших мыслей, юноша, — иронично улыбнулся начальник отдела. — Однако ничего не получится! Перед своей безвременной кончиной агент Злой ликвидировал антиквара — последнего владельца старинного пергамента, и тем самым оборвал цепочку. Был ещё один смышлёный хакер, которого Злой также убрал, но он, можно сказать, был не в теме, и занимался только дешифровкой текста.

— Тогда остаётся уповать на удачу!

— Удача, мой юный друг, есть не что иное, как результат хорошо продуманных совокупных действий. Какие действия намерены предпринять Вы?

— Объять необъятное!

— Одобряю. Займитесь компьютерным широкополосным поиском. Не может быть, чтобы ключ раньше где-то не «засветился». Если верить его описанию, уж больно он приметный.

Широкополосный поиск можно сравнить с фильтрацией Чёрного моря через решето: всякого дерьма, в смысле информации, в виде спамов, вирусов и рекламы много, очень много и пропуская её (информацию) через специальную программу, в которую введены ключевые слова задания, например «пергамент», «золото Романовых», «Лихтенштейн», «банк» и описание старинного герба, остаётся надеяться, что результат поиска будет положительным через неделю, а не через месяц.

В тот день судьба была к ним благосклонна, и компьютер выдал нужную информацию уже к полуночи. Одни из завербованных недавно сотрудников ФСБ по фамилии Лумпов регулярно сбрасывал на сервер «Бюро» всю без разбора информацию, которую ему удавалось получить. Это был тот случай, о котором работники ножа и топора говорят: «В масть»!

На дисплее компьютера «висело» короткое, но ёмкое сообщение секретного сотрудника по кличке «Колонель». Так вот Колонель, он же сутенёр Зиппо, сообщал, что в распоряжении гражданина РФ по фамилии Карась, который в настоящее время проживает в Москве, находится старинный артефакт — ключ с изображённым на нём старинным гербом. По мнению агента, ключ мог представлять большую историческую, а значит и материальную, ценность. Далее следовало подробное описание местонахождения ключа в настоящий момент.

— Да, как в этой жизни всё перепуталось! — с сарказмом произнёс начальник отдела, прочитав сообщение. — Карась — наш давний клиент. Только мы его вели по делу, связанному с контрабандой золота, а он, оказывается, и к золоту последнего императора отношение имеет. Судя по всему, ценность находящегося у него ключа ему неведома, поэтому изымем его под видом банальной кражи. Ночной визит «домушников» — печальный, но закономерный результат беспечного поведения граждан, бросивших своё жильё без бдительного присмотра охраны. Так что пропажа старинного ключа и другого имущества из дома гражданина Карася особого подозрения не вызовет.

После этого начальник отдела Центральной зоны связался по закрытому каналу связи со своим коллегой из Дальневосточного региона.

Следующей ночью в то время, когда добропорядочные жители Разгуляевки выкушав по стакану местного самогона и закусив тем, что нашлось в подполе, мирно отошли ко сну, неизвестные лица нагло пробрались в пустующий дом гражданина Карася и похитили из гаража, располагавшегося в подвале дома, его новенький цвета топлёного молока японский внедорожник. Можно сказать, покусились на самое святое, что было в Жоркиной жизни. Однако удача недолго сопутствовала угонщикам. Через пять километров от Разгуляевки на крутом повороте машину занесло, она опрокинулась и загорелась. Местные органы правопорядка, в лице молодого участкового Тимофея Ложкина, квалифицировали данное происшествие, как угон, что по сути своей и по всем юридическим признакам было верно.

Только не обратил молодой участковый внимание на тот факт, что при двойном кульбите, который проделал внедорожник, на месте аварии должны были остаться потерпевшие — те самые угонщики, или хотя бы их бренные останки. А вот их-то и не было, как не было в обгоревшей машине старинного ключа с изображением герба в виде двух перекрещённых ключей на фоне раскрытой ладони, ради которого и был разыгран весь спектакль с угоном автомобиля.

* * *

В один тихий сентябрьский день, когда листья клёнов ещё не окрасились багрянцем, а ветер-озорник не оборвал с берёзовых веток серебряные паутинки, в подразделение собственной безопасности Управления ФСБ, словно последний привет уходящего лета, поступил рапорт. Рапорт как рапорт — обычная кляуза на сослуживца. «Источник» кратко сообщал о том, что, по оперативным данным, лейтенант ФСБ Лумпов Игорь Сергеевич, является постоянным посетителем массажного салона «Афродита». Далее следовало описание невинных забав Игоря Сергеевича и его постоянной партнёрши Непряхиной Клавдии Ивановны 1985 года рождения, работавшей в салоне под творческим псевдонимом Лола.

«Сдал» Игорька недавно завербованный и работающий в этом же салоне агент по кличке «Розалинда». Розалинда по жизни была лучшей подругой Лолы, и иногда её напарницей в сексуальных утехах. До начала трудовой деятельности в должности проститутки, была Розалинда выпускницей местного ПТУ Тамарой Карпухиной — квалифицированным маляром, перед которой открывалось светлое будущее в виде Доски Почёта ударников социалистического труда и белокровия — профессионального заболевания работников кисти и шпателя. Поэтому после окончания ПТУ решила Тамара померяться славой с Эммануэль, благо опыт общения с противоположным полом за время учёбы накопился немалый.

Была Тамарка субтильной, небольшого росточка, с неразвитой грудью и узкими бёдрами. её можно было принять за мальчика, если бы не голубые по-детски наивно распахнутые глаза, и белые, невесомые как пух одуванчика, волосы. Когда солнце светило Тамарке в спину, то казалось, что её маленькую головку обрамляет не начёс из обесцвеченных перекисью водорода волос, а божественный нимб. За это клиенты и прозвали Тамарку Ангелочком.

В местном ПТУ контингент был бесхитростный: ухажёры любовную лирику отвергали, и цветов на свиданье не дарили, а, будучи во хмелю больше норовили залезть девушке в трусы. В случае выражения последней недовольства, конкретно обещали заехать кулаком по физиономии. Поэтому специализировался Ангелочек по той же тематике, что и её напарница Лола — секс пополам с насилием. Но была у Тамарки при этом своя «изюминка»: любила она разыгрывать роль невинной девушки или девочки-подростка, чем обеспечила себе значительное количество постоянных клиентов. Однажды Ангелочек, воспользовавшись тем, что Лола была занята очередным извращенцем, затащила в свою комнату Игоря Лумпова. Игорь Сергеевич в тот день был изрядно пьян, и ему было всё равно, кого лупить по физиономии, поэтому в выборе партнёрши он особо не привередничал.

…Когда клиент уснул, Ангелочек аккуратно проверила карманы его одежды и очень удивилась, обнаружив в одном удостоверение офицера могущественной спецслужбы. Может, этим дело бы и ограничилось, но подруга Лола, узнав о подлых происках товарки, после короткой, но бурной беседы, исключительно в воспитательных целях, расцарапала Ангелочку физиономию.

— Будешь, сучка знать, как уводить у меня клиентов! — подытожила лучшая подруга, рассматривая сломанный на безымянном пальце ноготь.

Силы были неравны, и Тамарке пришлось отступить, но зло на обидчицу она затаила, и при первой же возможности «слила» своему куратору всю информацию о Лоле и её любимом клиенте. Куратор, который являлся коллегой Лумпова, и кабинет которого находился на одном этаже с кабинетом любвеобильного лейтенанта, дважды внимательно прочитал донос и завистливо вздохнул. После чего старательно, как требовали правила, накатал в службу собственной безопасности на Игорька рапорт.

После этого Игорька взяли под негласный контроль, и выяснили, что с некоторых пор Лумпов стал захаживать в салон чаше. Сразу же возник закономерный вопрос: «Откуда деньги, Зин»? Присмотрелись более внимательно и установили, что Игорёк торгует информацией, как молодой редиской — оптом и в розницу. После того, как специалисты установили, куда именно «сливал» информацию любвеобильный лейтенант, Игорька взяли под белые рученьки и препроводили в «Матросскую тишину».

В ходе доверительной беседы со следователем гражданин Лумпов чистосердечно раскаялся и по памяти назвал почти все файлы, которые продал за звонкую монету.

Опытный следователь не удовлетворился полным и чистосердечным раскаяньем подследственного, поэтому особое внимание уделил самому факту вербовки.

— Ведь для чего-то они именно Вас нашли, — спокойно пояснял следователь, предлагая Лумпову сигарету. — Значит, Вы им были для чего-то нужны. Возможно, даже очень нужны! А для чего конкретно?

Игорёк наморщил лобик и припомнил, что парень, который представился ему, как тренер по фитнесу, очень интересовался содержимым жёсткого диска компьютера, изъятого из квартиры убитого хакера.

— Я скачал всё, что было на диске, без разбора, — признался Лумпов. После этих слов следователь прервал допрос и кому-то позвонил.

С этого момента компьютером покойного Вируса специалисты ФСБ занимались вплотную: информацию с диска просеяли через мелкое сито проверок и спустя двое суток аналитики пришли к выводу, что вербовщика, вероятней всего, интересовал текст расшифрованного документа, датируемого предположительно восемнадцатым веком.

Текст начинался словами «Волею Судеб и Всевышнего, да исполнится всё, что предначертано Мне Божественным провидением!» и заканчивался двумя заглавными буквами «А.П.». Из текста следовало, что в одном из банков Лихтенштейна до настоящего времени хранится большое количество золотых монет царской чеканки. С учётом процентов, набежавших на счёт за последние сто пятьдесят лет, в случае реализации царского золота сумма составит примерно полтора миллиарда долларов.

— Очень даже недурственно! — задумчиво произнёс поражённый следователь и зачем-то обвёл цифры кружочком.

А Лумпов, ободрённый призрачной надеждой присуждения ему самым гуманным судом в мире минимального срока лишения свободы, продолжал активно вспоминать. Названные им файлы немедленно восстанавливали и распечатывали. В одном из последних файлов обнаружили копию донесения агента Колонель.

Не мудрствуя лукаво, начальник Управления ФСБ, чтобы как-то смягчить общую картину в глазах руководства Лубянки после обнаружения в своих рядах предателя, решил проявлять бдительность даже в мелочах. Поэтому собственноручно начертал на донесении резолюцию, предписывающую не допустить вывоза за пределы Российской Федерации культурных ценностей — а именно таинственного ключа со старинным гербом в виде двух перекрещённых между собой ключей на фоне раскрытой ладони.

Неожиданное решение сопоставить расшифрованный усилиями покойного Вируса текст старинного пергамента и донесение агента Колонель пришло в светлую голову молодого аналитика в самый разгар следствия по делу Лумпова. Молодой человек, недавно надевший погоны лейтенанта ФСБ, по собственной инициативе загрузил описание старинного герба в имевшийся в распоряжении спецслужбы суперкомпьютер и включил программу поиска. Уже на следующий день компьютер выдал ответ: искомый герб есть ничто иное, как торговая марка старейшего банка, находящегося на территории Лихтенштейна.

— Где-то я уже натыкался на это словечко! — пробормотал пытливый юноша и, допив остатки остывшего кофе, вновь окунулся в море информации.

Ещё ленивая заря не позолотила край небосклона, а труды молодого аналитика были вознаграждены.

— Кто ищет, тот всегда найдёт! Найдёт, возьмёт и перепрячет! — произнёс довольным тоном любитель головоломок, держа в руках копию декодированного текста, подписанного двумя заглавными буквами «А.П.».

— Вот он… Лихтенштейн! Кто бы мог подумать!

Разрозненные временем пазлы наконец-то сложились в законченную картину, и смертельно усталый, но довольный собой лейтенант сел сочинять рапорт на имя начальника Управления. Однако после написания рапорта лейтенант повёл себя странно: вместо того, чтобы отправиться отсыпаться в холостяцкую однокомнатную квартиру, молодой человек тщательно скопировал на «флеш-карту» рапорт, а также текст декодированного документа, подписанного двумя заглавными буквами «А.П.».

Лишь после этого усталый после бессонной ночи лейтенант отправился на другой конец города, где на самой окраине, вдали от городской суеты, стоял скромный трёхэтажный дом, построенный во времена Великого Кормчего и поэтому разительно отличающийся от современных собратьев высотой потолков и толщиной стен. Последнее молодого человека устраивало особо. Закрывшись в своей однокомнатной, но просторной квартире, лейтенант зашторил окна и включил компьютер.

Через час на стол Директора ЗГС легло срочное сообщение агента, носящего звучный оперативный псевдоним Агасфер. К сообщению были приложены копия рапорта лейтенанта ФСБ, коим в повседневной жизни и являлся лейтенант всемогущей спецслужбы, а также текст расшифрованного документа, подписанного двумя заглавными буквами «А.П.».

Директор ЗГС вдумчиво прочитал все три документа, после чего красным карандашом решительно начертал резолюцию: «Взять в разработку».

Так в гонку за Романовским золотым миллиардом параллельно включились два достойных друг друга соперника: Закрытая Государственная Структура и Федеральная Служба Безопасности.

 

Глава 29

Обстановка в рабочем кабинете Президента РФ была напряжённой.

Разговор между Президентом и Директором ФСБ пошёл не так, как планировал Ромодановский.

— Вы попросили о срочной встрече, убедив меня, что у Вас имеется очень важная информация, а сами потчуете меня сказочками о царском золоте! — раздражённо произнёс Президент. — Вы, Павел Станиславович, часом свою оперативную информацию не из Интернета черпаете? Об этом золоте сейчас только ленивый не знает.

— Захар Маркович! — проникновенно произнёс Ромодановский. — Господин Президент! Все знают о восемнадцати тоннах золота, которые Николай-II осенью 1915 года на эсминцах «Дерзкий» и «Резвый» переправил на берега туманного Альбиона. Я же докладываю Вам о золоте семьи Романовых, о котором до сей поры было известно очень узкому кругу лиц. Золота этого не так много, как в банках Лондона и Японии…

— Японии? А при чём здесь банки Японии?

— Ну, там хранится часть золота Колчака, которое он успел переправить незадолго до своего ареста, но это так, к слову. Золото, о котором идёт речь, хранится в одном из банков Лихтенштейна, и для его получения не требуется ни дипломатических согласований, ни вмешательства правительства, ни решения суда, достаточно знать шифр и иметь ключ от хранилища. Если можно так выразиться, это вклад на предъявителя. К сожалению, в результате предательства произошла утечка информации, и о золоте стало известно на Западе.

— Сколько? — перебил директора Президент.

— Чего «сколько»? — не сразу понял Ромодановский. — Сколько людей посвящены в эту тайну?

— Сколько золота хранится в банке, в этом самом…Лихтенштейне?

— Это закрытая информация. Банк очень дорожит своей репутацией, и поэтому…

— Сколько? — вновь нетерпеливо переспросил Харьковский.

— По непроверенным данным, в пересчёте на твёрдую валюту, примерно полтора миллиарда. По нашим предположениям, вклад был сделан золотыми монетами царской чеканки.

— Знаете, Павел Станиславович, после того, как цена за баррель перевалила за сотню долларов, полтора миллиарда меня не впечатляют, — усмехнулся Харьковский.

— Возможно, — глубоко вздохнул Ромодановский и неожиданно почувствовал себя гораздо уверенней.

«А чего это я перед ним пресмыкаюсь, словно набедокуривший школьник? — со злостью подумал директор. — Я ведь не прибавку к жалованью прошу, а пытаюсь вернуть казённые деньги на Родину, и он, как Президент, в первую очередь сам должен быть в этом заинтересован! А он стал в позу, и отчитывает меня словно мальчика. Ишь ты: не впечатляют его полтора миллиарда! Банкиром он был, банкиром и остался!» — с трудом сдерживая обиду, подытожил директор.

— Возможно, — повторил Ромодановский голосом, в котором уже не было заискивающих ноток. — Однако я и не ставил себе задачу произвести на Вас, господин Президент, впечатление. Цель моего визита — довести до Вас, как до первого лица государства, что за границей находится полтора миллиарда долларов, которые по праву принадлежат России! А что касается барреля… то представьте себе, господин Президент, какой длины должен быть состав с нефтью, чтобы в закрома Родины поступили эти полтора миллиарда!

— Ну, раз Вы Павел Станиславович такой патриот, то почему до сих пор не перевели эти деньги, которые, как Вы сказали, по праву принадлежат России, на банковский счёт Минфина?

— Я как раз это и пытаюсь сделать господин Президент. Нам известен код хранилища в банке, но нет ключа, а без предъявления ключа руководство банка разговаривать не желает.

— Я так понимаю, что в настоящее время нашим западным партнёрам тоже не всё известно, раз золото до сих пор в банке?

— Вы правы, господин Президент, им тоже не всё известно: они знают о существовании царского вклада, знают, где он хранится и даже знают код хранилища, но у них, так же, как и у нас, нет ключа.

— А был ли мальчик? Я в том смысле, а существует ли он вообще, этот самый мифический ключ?

— По агентурным данным, искомый артефакт до вчерашнего вечера находился на территории России, у частного предпринимателя по фамилии Карась, который о его истинном предназначении и ценности не догадывался.

— А что же случилось вчерашним вечером? — с достаточной долей иронии, но без особой колкости спросил Президент.

— Вчера поздно вечером был угнан личный автомобиль гражданина Карася, где и хранился искомый ключ. Машину обнаружили в пяти километрах от посёлка. Она опрокинулась и сгорела. Ключа на месте происшествия не обнаружено.

— Вы хотите сказать, что ключ от хранилища безвозвратно утрачен?

— Нет, господин Президент. Я хочу сказать, что ключ от банковского хранилища профессионально похищен, и, возможно, уже находится не на территории Российской Федерации. В связи с чем я прошу подключить к проведению операции «Золотник» соответствующие службы.

— Почему «Золотник»? — машинально уточнил Харьковский.

— Потому что хоть и мал, но Родине-матери дорог.

— И много таких «Золотников» за границей разбросано? — полюбопытствовал гарант Конституции.

— Много господин Президент! Если все вместе собрать — годовой бюджет получится!

Харьковский помолчал, подумал, что-то прикинул в уме, шевеля губами, и после короткой паузы постановил:

— Значит, будем собирать!

В этот самый момент у министра иностранных дел, который находился в служебной командировке на Дальнем Востоке, по непонятным причинам вдруг началась сильная икота.

* * *

Накануне визита на Сахалин Президента РФ, на остров прибыл предприниматель по фамилии Белевич. Господин Белевич ещё не успел покинуть уютное нутро частного самолёта и выйти на услужливо поданный трап, как всевидящее око самой большой в мире спецслужбы, слегка прищурившись, без особого труда разглядело под личиной коммерсанта Лазаря Белевича сутулую фигуру Бориса Исааковича Березуцкого.

С этого момента с Борисом Исааковичем могло случиться всё, что угодно, за исключением одного: он даже при очень большом желании не мог пропасть или потеряться среди жителей острова. Стандартная фраза «Ушёл из дома и не вернулся», ни при каких обстоятельствах не могла стать рядом с его звучной фамилией. Сотрудники ФСБ круглосуточно и негласно наблюдали, как Борис Исаакович спал, ел, принимал посетителей и ходил на деловые встречи. Любой его звонок по телефону тщательно отслеживался и старательно записывался, а распечатка телефонных разговоров ежедневно ложилась на стол высокопоставленного руководителя ФСБ, на которого были возложены все заботы, связанные с негласным посещением господином Березуцким своей неласковой Родины, где каждый школьник знал, что Борис Исаакович объявлен в международный розыск.

Обо всём этом знал и сам Борис Исаакович, который сознательно пошёл на риск. Однако считать Березуцкого романтическим героем, презирающим опасность и гордо стоящем на бруствере окопа под градом пуль неприятеля, было бы ошибкой. Ещё задолго до начала визита Борис Исаакович старательно просчитал каждый свой ход и предположительно ответные действия спецслужб. В результате выходило, что до определённого момента ФСБ будет делать вид, что верит в то, что Березуцкий не Березуцкий, а частный предприниматель по фамилии Белевич, и будет это продолжаться до тех пор, пока «федералы» доподлинно не выяснят конечную цель его визита и не решат, выгодно ли это государству, которое так бездумно отвергло его сыновью любовь, или нет. Поэтому, как только Березуцкий ступил на островную политую слезами и кровью каторжан землю, каждая из сторон старательно придерживалась правил негласной договорённости: «Вы нас не видите, мы Вас не знаем»!

Борис Исаакович особо не скрывался, и цель своего краткого визита на остров озвучил с первых минут пребывания: подготовить условия для избрания господина Перепёлкина Александра Владимировича новым губернатором острова. Ныне действующий губернатор и до визита Березуцкого практически отошёл от дел, так как руководство островом негласно сосредоточили в своих руках лидеры новообразованной политической партии «Сахалин-территория, свободная от криминала». Какое-то время губернатор старался сохранить хорошую мину при плохой игре, делая вид, что ничего не произошло, но после встречи с господином Белевичем, который в приватной беседе посулил старику хорошие отступные, если последний не будет мешать предвыборной компании Перепёлкина, и вовсе потерял интерес к политической жизни на вверенной ему территории. Оставив за собой представительские функции, губернатор сосредоточил своё внимание исключительно на экологии и решении застарелых коммунальных проблемах городов и посёлков Сахалина.

В один из дней коммерсант Белевич лично посетил только что прибывшего на остров кандидата в губернаторы господина Перепёлкина и имел с ним долгую приватную беседу. Если раньше Борис Исаакович вёл себя по отношению к опекавшим его сотрудникам ФСБ миролюбиво, выставляя свою личную жизнь напоказ, то при встрече с Перепёлкиным повёл себя как-то странно.

Только «федералы» приготовились писать на магнитную ленту приватную беседу двух предпринимателей, как неожиданно помощник господина Белевича достал из английского старомодного саквояжа металлический, размером с китайский термос, цилиндр с электрическим проводом и включил его в розетку.

Радиус работы «глушилки» был 500 метров, и на этот «пятачок» гарантированной секретности не мог пробиться даже телефонный звонок. Окна комнаты, где проходила встреча, помощник занавесил металлическими шторами, поэтому микрофоны направленного действия тоже оказались бессильны и «федералам» пришлось довольствоваться созерцанием скромного гостевого домика, великодушно предоставленного действующим губернатором господину Перепёлкину для проживания на время проведения предвыборной компании.

В самом домике господин Белевич, скинув узкие лаковые туфли и оставшись в чёрных тонких носках, с удовольствием бродил по небольшому уютному залу с бокалом бренди в руке. Ноги опального олигарха по самую щиколотку утопали в пёстром ковре ручной работы, и создавалось впечатление, что Борис Исаакович бродит по лесной поляне, щедро присыпанной осенними багрово-жёлтыми листьями. Перепёлкин, вытянув ноги, сидел в глубоком кресле и насторожённо наблюдал как за перемещением самого олигарха, так и за его словесной эквилибристикой.

— Понимаете, Александр, — задушевно продолжал начатый разговор Березуцкий, — то, что мы с Вами замыслили, по большому счету исторических аналогов не имеет. Отторжение территории от государства происходило, как правило, в результате военных действий или после того, как государство, как де-юре, так и де-факто, переставало существовать. Вспомните раздел Чехословакии в 1939 году.

— А как же Югославия? — несмело подал голос Перепёлкин.

— Югославия? Вы, наверное, имеете в виду обретения Косовскими албанцами государственной самостоятельности? — улыбнулся искуситель. — Албания укладывается в ранее предложенную схему: на территории Югославии в тот год велись активные боевые действия, и Югославия, как союзное государство, фактически перестало существовать. Мы же с Вами планируем отторжение острова не в результате боевых действий, и не в результате государственного переворота, а в результате проявления стихийного массового недовольства народных масс, то есть самих островитян. Да я знаю, знаю! — поднял обе руки вверх Борис Исаакович. — Согласно действующей Конституции РФ, территория российского государства является единой и неделимой, следовательно, планируемое нами отторжение острова Сахалин является противозаконным актом. Согласны?

В ответ Перепёлкин молча кивнул. Борис Исаакович покосился на собеседника и пригубил из бокала.

— Следовательно, мы с Вами кто? Преступники! Так?

Сашка замер и с нетерпением ждал продолжения.

— Вот здесь-то и кроется юридический казус, — причмокнул губами олигарх, рассматривая содержимое бокала на свет. — Если продолжить логический ряд, то получается следующая картина. Вспомните, мой юный друг, как зародилось государство рабочих и крестьян? Правильно: в результате Октябрьского переворота! Народные массы, вернее, их наиболее люмпенизированная часть, учинила вооружённый бунт против действующей власти. Я сейчас умышленно не беру в расчёт, насколько неэффективна была царская власть, и все, как говорили большевики, создавшиеся к тому времени революционные предпосылки. По всей вероятности, радикальные политические перемены в России давно назрели и были необходимы. Другой вопрос, как их проводить: законным путём, то есть через выборы, через изменение политического строя путём введения Конституции, или путём вооружённого переворота. Создатели нынешнего российского государства выбрали последнее. Они учинили вооружённый мятеж против легитимной на тот момент власти и тем самым ввергли страну в политический и экономический хаос. И что это, позвольте Вас спросить, как не преступление, не противозаконный акт? Следовательно, власть в России была захвачена путём вооружённого переворота, то есть преступным путём.

В этот момент Березуцкий замолчал и сделал из бокала ещё один глоток.

— Таким образом, мы с Вами установили, что нынешнее государство было создано в нарушении всех существовавших на тот момент законных и подзаконных актов, поэтому мировое сообщество очень долго не признавало легитимность Советской Власти. Оно и понятно: трудно принять в качестве равноправного партнёра бандита, который застрелил директора банка и с ним добрую половину сотрудников, вывел из строя всю аппаратуру, разграбил и разбазарил имевшуюся в банке наличность, после чего самовольно провозгласил себя новым директором банка, а оставшихся в живых сотрудников под страхом смерти мобилизовал «на борьбу с разрухой»! Вы следите за моей мыслью, Александр?

— Слежу! Вы хотите сказать, что раз государство было создано незаконно, то и все его юридические акты, включая основной закон, Конституцию, можно поставить под сомнение.

— Правильно мой смышлёный друг! Для разрешения данной ситуации есть два пути: первый — признать Конституцию российского государства незаконной на основе ранее выдвинутых мной доказательств, после чего отчуждение территории острова не будет выглядеть, как акт сепаратизма. И второй путь: согласиться с тем, что наши действия являются аналогом Октябрьского вооружённого переворота и признать независимость Сахалина. Как Вы думаете, какой путь изберёт нынешняя власть?

— Я думаю, что Президент не станет проводить никаких исторических аналогов и пойдёт своим путём: организует вооружённое подавление выступлений сепаратистов и постарается не допустить расчленения территории государства.

— Я тоже так думаю, — спокойным голосом произнёс олигарх, и, по-птичьи наклонив голову набок, пристально посмотрел на кандидата в губернаторы. — Лично я бы на его месте поступил именно так, как Вы сказали! И весь цивилизованный мир меня бы единогласно поддержал. Но эта схема работает, если Вы Президент и ваши приказы исполняются беспрекословно. А если Президент в этот момент находится на острове, в самой гуще сепаратистов и к тому же арестован представителями новой власти?

— Это ничего не меняет. На острове будет организована военная операция: военно-морской флот возьмёт остров в «кольцо» и организует по всем правилам морскую блокаду. Авиационное сообщение тоже будет прервано, так что сепаратистам помощи ждать будет неоткуда. После чего на острове Указом Президента введут чрезвычайное положение, то есть приостановят действие Конституции и всех гражданских прав. Ещё не высохнут чернила президентской росписи под Указом, как внутренние войска, усиленные армейскими частями начнут методично прочёсывать каждый населённый пункт, каждую улицу и каждый дом. Восстание будет подавлено жёстко и в кратчайшие сроки, и, поверьте, крови нынешняя власть не испугается. Часть населения вместе с зачинщиками будет расстреляна в ходе локальных боевых действий, часть арестована и предана суду, а оставшихся жителей депортируют на материк, где их «распылят» по всей территории нашей бескрайней Родины. А чтобы стереть память об этих событиях, Кремль не пожалеет денег и развернёт на острове грандиозное строительство. Только, думается мне это будет военное строительство. Чтобы не допустить повторения печальных событий, я бы на месте Президента превратил Сахалин в одну большую военно-морскую базу закрытого типа — этакий форпост на Дальнем востоке. Население острова составляли бы военные моряки и члены их семей, то есть остров стал бы полностью подконтрольным.

— А мировое сообщество?

— Мировое сообщество будет молчать. Я думаю, ОНН примет резолюцию, где будет сказано, что события на Сахалине являются внутренним делом России. Даже наши идеологические противники поостерегутся зарабатывать себе политические очки, объявив сепаратистов Сахалина борцами за свободу. Это бы подогрело сепаратистские настроения внутри самих государств, а получать новое вооружённое выступление басков или курдов не хочется никому!

— Прелестно, молодой человек! — улыбнулся Березуцкий. — Можно подумать, что все эти годы Вы только и делали, что старательно вынашивали план подавления народного восстания. Да Вы батенька, сатрап! — рассмеялся опытный интриган. — Спрашивается, если Вы так убедительно доказали бесперспективность нашей операции, зачем согласились в ней участвовать?

— Я изложил стандартную схему ответных действий Кремля. Думаю, что и без моего пассажа Вы и ваши люди просчитали эту ситуацию, и у Вас имеется веская домашняя заготовка. Я, к сожалению, не обладаю всей информацией, поэтому и выводы мои содержат определённую долю погрешностей.

— Вы, Александр Владимирович, действительно не посвящены в детали операции, но, судя по вашему поведению, на Сахалин Вы приехали не с завязанными глазами.

— Сказать по правде, меня вынудили участвовать в разыгрываемой Вами пьесе.

— Хорошая шутка, — серьёзно произнёс олигарх, но по лицу Березуцкого Сашка понял, что он в курсе того, какое давление на него оказали.

— Я не шучу! — холодно произнёс Сашка.

— Не шутите? — переспросил гость и при этом скорчил смешную физиономию. — Если Вас силой вовлекли в заговор, почему бы Вам не обратиться за помощью к властям?

— Не хочу уподобиться карточному игроку, которому наконец-то пришёл флеш-рояль , а он, вместо того, чтобы сорвать банк, бежит в полицейский участок с доносом на подпольное казино.

— А Вы, юноша, оказывается, в душе авантюрист.

— Может быть, но я со времён работы в банке понял, что если не идти на рискованные операции, то никогда ничего не заработаешь!

— Согласен! — устало произнёс Борис Исаакович, и, закончив броуновские передвижения по комнате, опустился в кресло и вновь приложился к бокалу. — Однако предлагаю вернуться к основному предмету разговора. Что Вы скажете, если сепаратисты, или давайте лучше назовём их повстанцы, в ответ на решение властей провести на острове карательную экспедицию, выдвинут угрозу расправы с Президентом?

— Я думаю, такой ультиматум будет на руку властям. Как только сепаратисты, прошу прошения — повстанцы, заявят об этом, на Сахалин сразу возьмут курс бомбардировщики. Народу объявят, что мятежники расправились с горячо любимым и законно избранным Президентом, поэтому правительство возлагает всю ответственность за гибель мирного населения на сепаратистов. А после того, как уляжется дым от точечных бомбардировок, на остров высадится десант, ну а дальше Вы уже знаете…

— Знаю, — равнодушно произнёс опальный олигарх. — Зачистки, проверки паспортного режима, повальные аресты и скоротечное судебное разбирательство с вынесением предельно жёстких приговоров. Я только хочу уточнить, кто будет подписывать Указ о введении чрезвычайного положения на острове и начале военной операции, если Президент будет в руках повстанцев?

— В Кремле достаточно горячих голов, желающих хотя бы на время получить бразды президентского правления, а чтобы всё выглядело законно, Президента объявят погибшим. Я думаю, власти не будут дожидаться нашего ультиматума. Это развяжет им руки, и Указ подпишет лицо, временно исполняющее обязанности Президента.

— Да, но если угроза повстанцев останется угрозой? Допустим, новая островная власть проявит гуманизм, и не станет убивать Президента, а только изолирует его… Как тогда поступит Кремль?

— Кремль будет настаивать, что Президент мёртв, даже если он будет жив. Федеральному центру мёртвый Президент более выгоден, точнее, более удобен, чем живой.

— Получается, Президент в любом случае должен умереть?

— По плану Кремля — да, по нашему плану — ни в коем случае! Президент будет нашим гарантом безопасности. Говоря проще, нашим заложником, а заложниками жертвовать не принято.

— Ой ли? Вспомните Норд-ост!

— Повторяю ещё раз: заложниками жертвовать не принято, тем более заложником такого высокого ранга. А что касается Норд-оста, то гибель заложников на Дубровке — стечение трагических обстоятельств.

— Если не брать во внимание несущественные мелочи, то по большому счёту я с Вами, Александр, согласен. В данной ситуации Президент выглядит жертвой злых и бессердечных заговорщиков и это придаёт ему некий ореол то ли мученика, то ли героя, и действия Федерального центра будут оправданы. А если накануне проведения карательной операции вдруг выяснится, что Президент пришёл к власти в результате совершения тяжкого уголовного преступления, в результате которого погиб ни в чём не повинный человек? Будет ли народ защищать такого Президента?

— То есть вы ещё до момента объявления о гибели Президента планируете обнародовать компрометирующие его материалы?

— Точнее не скажешь! Вы, Александр Владимирович, ухватили самую суть!

— Борис Исаакович, Вы сейчас разбираете ситуацию чисто гипотетически, или у Вас действительно имеется убийственный компромат?

— Имеется! И после его обнародования Президенту не останется ничего другого, как добровольно подать в отставку.

— А если он, не смотря на обвинение в тяжком преступлении, будет всё отрицать и не согласится добровольно уйти в отставку?

— Тогда его ожидает импичмент, но этого не будет. Как только мы обнародуем компрометирующие его факты, он тут же подаст в отставку!

— Хотелось бы ознакомиться с этими материалами, — после небольшого раздумья произнёс Сашка.

— Без проблем, — ответил беглый олигарх и, освободившись из объятий кожаного кресла, быстро направился к плазменной панели. После того, как Березуцкий достал из бумажника флеш-карту и подключил её к «плазме», на экране возникло изображение тихой московской улочки, даже не улочки, а тупика. Съёмка велась непрофессионально: изображение дёргалось, порой теряло фокус, но даже при такой некачественной съёмке голоса и лица собравшейся возле автомобиля группы людей различить было можно.

— Это материалы слежки за нашим Президентом. Правда, тогда он ещё не был Президентом. Вот он, видите? — оживился Березуцкий и эмоционально стал тыкать пальцем в экран. — Вот он, из машины вышел!

Перепёлкин видел, как из припаркованного лимузина вышел господин Харьковский, одетый, как всегда, в серую «ветровку», чёрную «водолазку» и классического покроя тёмно-серые брюки. Присутствующие сгрудились возле Харьковского и о чём-то эмоционально стали говорить.

— Это снято в период проведения избирательной компании, — не отрывая взгляда от телевизора, пояснил Березуцкий. — Здесь Харьковский готовится к митингу. Видите, как его инструктируют члены команды?

Неожиданно в объектив камеры попал молодой парень на спортивном велосипеде. Парень остановился на противоположной стороне улицы, возле магазина «Мужская одежда» и, опершись на велосипед, стал кого-то ждать, нетерпеливо посматривая на ручные часы.

— …И побольше демократических лозунгов, побольше! Народу это нравится, — напутствовал кандидата в Президенты молодой человек в строгом костюме и роговых очках.

— Мне нужен такой велосипед! — неожиданно перебил говорящего Харьковский и ткнул пальцем в сторону скучающего велосипедиста.

— Такой? — машинально переспросил помощник и, не дожидаясь ответа, заверил: — Сейчас организуем! Зуев, разберись.

От группы сторонников Харьковского отделился гориллобразный охранник и решительно двинулся к велосипедисту.

— Ты… это, в общем, погуляй полчасика, а мы тебе потом твой велик, вернём, — с трудом подбирая слова, пояснил охранник и взялся ладонью, которая сильно напоминала медвежью лапу, за руль.

— Ага, сейчас, разбежался! Я что, похож на дурака? Ищи потом вас по всей Москве! Между прочим, это не мой велик, мне его на время сборов тренер выделил, — громко пояснил парень и потянул велосипед к себе.

— Ты… это, не упрямься! — пробасил охранник, неумело пытаясь убедить владельца велосипеда. — Всё будет нормально! Мы тебе за велик даже заплатим… потом, когда возвращать будем.

— Неа! — без страха возразил паренёк. — Я же тебе говорил, что велик не мой! Мне его на сборы выдали.

— Долго ещё там? — раздражённо крикнул Харьковский охраннику.

— Сейчас! — бросил через плечо тугодум, и буднично, словно нехотя, нанёс велосипедисту удар кулаком в челюсть. Парень, как пушинка, отлетел к дверям магазина «Мужская одежда» и звучно приложился затылком о гранитные ступени.

— Готово! — довольным тоном произнёс охранник, и играючи, на одной руке, понёс велосипед Харьковскому.

Однако кандидат в Президенты, не глядя на охранника, быстрым шагом подошёл к лежащему без признаков жизни молодому человеку, и, не торопясь, пристально оглядел его. Потом, нагнувшись, отцепил от штанины поверженного велосипедиста голубую прищепку и деловито прихватил прищепкой свою левую штанину. После чего Харьковский уверенно сел на услужливо поданный охранником велосипед и укатил на митинг. Оставшиеся члены команды Харьковского, покуривая и лениво поплёвывая на асфальт, равнодушно взирали на лежавшее возле входа в магазин бездыханное тело.

Минут через десять дверь магазина на несколько секунд приоткрылась, и чьи-то руки быстро втянули тело во внутрь помещения. Плёнка была чёрно-белая, но можно было различить кровавый след, оставшийся на ступенях магазина.

— Дальше ничего интересного, поэтому я сократил запись, — пояснил Березуцкий. — А вот и окончание фильма.

На экране снова возник тот же городской пейзаж и только по наказанию таймера в правом нижнем углу экрана Перепёлкин понял, что с момента отъезда Харьковского на митинг прошло полчаса.

В объектив камеры снова попал Харьковский, который лихо подкатил на велосипеде к своему «Мерседесу», легко соскочил с седла и, отцепив голубую прищепку, не глядя, бросил её через плечо.

После того, как Харьковский и его команда расселись по машинам, уехали куда-то по своим предвыборным делам, на асфальте остался одиноко лежать спортивный велосипед. Неизвестный оператор специально задержал на нём объектив камеры и снял крупным планом. На этом запись обрывалась.

— Ну, как? Впечатляет? — с видом победителя спросил Березуцкий и от избытка чувств вновь вскочил на ноги и, засунув руки в карманы брюк, стал нервно ходить по комнате. — Между прочим, бюджет этого получасового фильма равняется бюджету голливудского блокбастера, — скороговоркой произнёс олигарх. — Его выкупили у родственника одного чекиста, который вёл слежку за Харьковским. Парень оказался не промах и запросил пять миллионов долларов! Пришлось заплатить, но фильм этого стоит!

— А зачем велась слежка? — после небольшой паузы спросил Сашка.

— Обычное дело, — на мгновенье остановившись, пояснил Березуцкий. — На тот момент Харьковский не являлся лидером предвыборной гонки, поэтому за ним, как и за остальными кандидатами, велось наблюдение. Вероятно, с целью сбора и накопления возможного компромата, который впоследствии предполагалось использовать на выборах.

— Шантаж?

— Или шантаж, целью которого было выбить кандидата из числа претендентов на кремлёвский престол, или открытая публикация компрометирующих кандидата фактов, которые заставили бы отвернуться от него часть избирателей. Однако Харьковский неожиданно выбился в фавориты. Кто-то сделал на эту «тёмную лошадку» очень крупную ставку, и в результате Харьковский въехал в Кремль, как победитель.

— Откуда Вы узнали о существовании этого фильма? — спросил Сашка, нервно хрустя суставами пальцев.

— А я о нём и не знал! — одними губами улыбнулся олигарх. — Мне его презентовал мой старый друг, Ветрич. Вижу, что Вам эта фамилия знакома, но не будем отвлекаться. Теперь, когда Вы, уважаемый Александр Владимирович, всё знаете, ответьте мне: будут ли россияне защищать Президента, повинного в совершении тяжкого уголовного преступления? Мои юристы говорят, что действия господина Харьковского попадают сразу под две статьи уголовного кодекса: неоказание помощи потерпевшему и, простите, самый банальный грабёж! Да, да — грабёж! Харьковский на виду у всех забрал без разрешения хозяина чужое имущество — велосипед — и воспользовался им по своему усмотрению, а это и есть грабёж.

— Мальчик умер? — перебил олигарха Перепёлкин.

— Какой мальчик? — не сразу понял Березуцкий. — Ах, этот! Вы имеете в виду велосипедиста? Не знаю, да и какое это имеет значение? Харьковский не будет дожидаться детального разбирательства и последующего за ним импичмента. После того, как разразится скандал, он добровольно покинет Кремль. Я бы сказал — поспешно!

— Вы забываете, что в это время по нашему плану он должен быть на Сахалине, в руках повстанцев.

— Не забываю! Всё именно так и будет, но написать или сделать публичное заявление о добровольном уходе с поста Президента ему никто запретить не может! Более того, мы ему в этом поспособствуем.

— Вы думаете, он пойдёт на это?

— Я в этом твёрдо уверен. В его ситуации торговаться глупо, но мы предложим ему обоюдно выгодную сделку: он уходит с поста Президента и делает об этом публичное заявление, будучи на Сахалине, а повстанцы, идя навстречу его пожеланиям, переправят его, как частное лицо, в Японию.

— И японские власти согласятся принять опального политика? Японцы по своей сути не столь демократичны, как англичане, могут возникнуть проблемы.

— Не опального, а добровольно покинувшего пост. Это знаете ли, дорогой мой, две большие разницы! Что же касается страны Восходящего Солнца, то с её властями уже достигнута устная договорённость.

— Вы хотите сказать, что японское правительство в курсе заговора?

— Правительство нет, но несколько влиятельных японских политиков частично посвящены в детали нашего загово… нашей операции! От их мнения и будет зависеть решение правительства в целом.

— Интересно, что Вы им пообещали? Неужели спорные территории?

— Вы меня разочаровываете, Александр! К чему такой примитив? Что такое северные, или как Вы сказали, спорные территории? По большому счету, пара-тройка островов, заросших диким кустарником. Полезных ископаемых на них нет, леса нет, крупных поселений городского типа тоже нет. Единственная ценность от этого приобретения была бы в виде расширения зоны рыболовства. Мы же дадим им гораздо больше: весь улов сахалинских рыбаков будет официально продаваться Японии, а это, согласитесь, значительно больше, чем несколько десятков квадратных километров морской территории, прилегающей к спорным островам. К тому же мы обещали заключить с японскими фирмами долгосрочные контракты по строительству на Сахалине дорог и жилья. У японцев в этой области накоплен богатый опыт — японские города стоят в такой же сейсмической зоне, что и Сахалин. Однако мы опять отвлеклись, — вздохнул Березуцкий и упал в кресло. — Всё, о чём мы говорили, это детали. Главное в том, как избежать карательной операции и перетянуть на свою сторону общественное мнение. Если весь мир встанет на защиту мятежного острова, то Кремль не решится на силовой вариант. Сахалин — это не Прага в августе 1968 года. Уже сейчас на острове работают иностранные фирмы, которые возводят новые больницы, ремонтируют дороги, немцы, кстати, обещали в новые больницы поставить самое совершенное медицинское оборудование. Сотрудники Красного креста развернули бурную деятельность по оказанию медицинской помощи малоимущим жителям острова, а под это понятие попадает большинство островитян. И заметьте, Александр, всё это для россиян бесплатно!

— Бесплатно ничего не бывает, и Вы это хорошо знаете. За этим стоит неизвестный, но очень могущественный спонсор, который и оплачивает всё, начиная от ремонта дорог и строительства школы, и заканчивая оплатой школьных завтраков.

— Всё верно, мой юный друг! Только простому народу всё равно, кто оплачивает счёта. В сознании дяди Васи и тёти Маши останется мысль, что зубы им запломбировали не русские врачи, а немецкие, и новый протез для пьющего соседа Толика — ветерана-афганца, прислали не из Союза афганцев, а из-за границы. Поэтому, когда на острове поднимется буза, дядя Вася вместе с тётей Машей и соседом-инвалидом Толиком, как один, выйдут на центральную площадь Южно-Сахалинска и будут грудью защищать находящиеся на острове иностранные концессии и другие благотворительные организации. Рядом с дядей Васей и тётей Машей будут яростно митинговать учителя и школьники местных школ, в которые американские и голландские благотворительные организации поставили новые компьютеры и подключили интернет. Простой народ, который живёт от зарплаты до зарплаты, будет видеть, что заботится о них не российское государство, а весь цивилизованный мир, которому больно смотреть на нашу нищету и убожество островитян. После этого бурлящим от праведного гнева народным массам стоит только подсказать правильный лозунг, и пообещать, что они при этой жизни станут частью цивилизованного общества с достойным уровнем жизни. А если в руки повстанцев каким-то образом попадёт оружие!.. Я не завидую тем солдатам, которых бросят на подавление восстания!

— Вы так говорите, будто российские власти не лечили больных, не оказывали помощь инвалидам и не ремонтировали больницы, но ведь это не так. Всё это делалось и делается…

— …Крайне плохо и в мизерных количествах, — уверенно закончил Березуцкий. — Власти называют это адресной помощью, и дороги они ремонтируют только тогда, когда по ним становится невозможно ездить. Только в России изобретён новый дорожный термин — «ямочный ремонт»! Вдумайтесь! Оказывается надо ремонтировать не все дороги, а только ямы на дорожном полотне. Бред! Вы знаете, почему в местных районных больницах огромное количество тяжелобольных? Не потому, что здесь плохая экология, а потому, что среди населения не проводится никакой профилактики, и лечение зачастую начинается тогда, когда болезнь входит в завершающую стадию. Вы не слышали, как кричат от боли больные в онкологическом отделении? Так пойдите и послушайте! Они кричат, потому что им нужен морфий, а бесплатных инъекций на всех не хватает. А теперь представь, что этим людям обещают решение всех проблем, но не в далёком коммунистическом или светлом капиталистическом будущем, а течении трёх-четырёх лет, и что для этого надо только проголосовать за отделение острова от России. Люди на собственном опыте знают, что в семье легче накормить одного ребёнка, чем десять, а Россия — многодетная пьющая семья, в которой на всех хлеба никогда не хватало. Ну, так как, будем отделяться или нет? — то ли в шутку, то ли всерьёз спросил Сашку олигарх.

— Наверное, будем, — серьёзно ответил Перепёлкин. — Только у меня есть сомнение, что жители острова с энтузиазмом окунутся в работу по превращению острова-каторги в остров политической свободы и экономического благополучия.

— Вы хотите сказать, что островитяне деградировали и разучились работать? Кое в чём Вы правы. К сожалению, правы! Российские власти время от времени делали слабые потуги на то, чтобы богатство России Сибирью прирастало, но всё ограничивалось краткосрочной и малорезультативной компанией, а до Дальнего Востока вообще никогда ни руки, ни деньги не доходили. Почему-то и царским властям и коммунистическим лидерам казалось, что если край богат, то он и развиваться обязан сам по себе, надо только туда больше людишек нагнать. Повторяю: это бред, или, как бы сказал вождь мирового пролетариата, архиглупость! Для реализации любой, повторяю, любой экономической программы, необходимы регулярные финансовые вливания. Порой затраты могут показаться огромными, но поверьте мне: пройдёт время и всё воздастся сторицей! Простите за банальность, но чтобы вырастить хороший виноград, надо сначала потратиться на сортовую лозу и не лениться её поливать. А в безводной степи растёт только верблюжья колючка, да и то не везде. В настоящее время жители острова — это жители гетто. Они бедны, малообразованны и мечтают уехать на Большую землю, туда, где есть хоть какие-то признаки цивилизации. Специалистов там сейчас крайне мало, но они потянутся на остров, и со временем осядут на нём, кто на время работы по контракту, а кто и навсегда, так как уровень жизни на острове в ближайший год будет выше, чем в Москве.

— И как Вы этого добьётесь? Промышленности на острове нет, рыболовный флот — развален!

— Вливаниями, мой друг! Регулярными финансовыми вливаниями, пока экономика острова не станет на ноги.

— Даже по приблизительным подсчётам — это большие, очень большие деньги! Они у Вас и ваших друзей есть?

Борис Исаакович ответил не сразу: сначала поставил опустевший бокал на мраморную каминную полку, потом двумя руками помассировал шею и только после этого повернулся к Перепёлкину:

— Время от времени, мой уважаемый друг и подельщик, я и мои друзья позволяем себе посещать лучшие казино мира. Так вот, ни я, ни мои друзья никогда не садятся за карточный стол без туго набитого бумажника, — улыбнулся Борис Исаакович и впервые за весь вечер посмотрел Сашке прямо в глаза.

От немигающего взгляда Сашка невольно поёжился, и поверил, что у людей, затеявших такую крупную игру, за душой может оказаться всё, что угодно: и золото Колчака, и копи царя Соломона, и постоянная готовность выстрелить ближнему в спину, если этого потребуют интересы дела.

 

Глава 30

Мне часто снится один и тот же сон: я снова курсант и нахожусь в военном училище, которое с успехом окончил пятнадцать лет назад. Однако я почему-то об этом забываю, и вновь ощущаю себя второкурсником в самый разгар летней сессии. Неожиданно я понимаю, что к предстоящему экзамену абсолютно не готов, и от этого открытия меня бросает в холодный пот. На душе становится тоскливо. В то же время я понимаю, что экзамен я всё равно сдам, но этому будет предшествовать целый день и целая ночь беспрерывной зубрёжки. Организм, словно предугадывая предстоящее над ним насилие, начинает сопротивляться, и я неожиданно ощущаю приступ тошноты. В течение всего странного сна я лихорадочно пытаюсь засесть за учебники, но дальнейший сюжет сновидения развивается крайне сумбурно и хаотично. За мгновенье перед тем, как проснуться, я вдруг понимаю, что моим планам выучить весь курсовой материал за одну ночь сбыться не суждено.

Психолог, с которым я делился ночными переживаниями, пояснил мне, что данное сновидение есть не что иное, как последствие психологической травмы, полученное мной в ранней курсантской юности из-за страха быть отчисленным из военно-учебного заведения по причине неуспеваемости.

Можно сказать, что ночные кошмары — мелочь, о которых настоящему мужчине стыдно заикаться, а не то что обращать на них внимание, но с момента приезда на Сахалин мне стало казаться, что всё происходящее вокруг не что иное, как повторяющийся сон. Состояние дежа-вю было на удивление стойким и не покидало меня. Мне казалось, что всё, что происходит на острове: неестественно бурный всплеск политической активности народных масс, лихорадочное накачивание островной экономики деньгами, экзальтированные, граничащие с истерией, выступления местных политиков, и формирование боевых подразделений под видом отрядов самообороны, я где-то уже видел. Но ответа на простой вопрос: где видел, я найти не мог.

Тем временем силовое подразделение «Закон и порядок» или, как любил нас называть Комиссар, «подразделение силовой защиты», росло и профессионально крепло на глазах. Личный состав свели в «звенья» численностью по десять человек, три «звена» составляли «мобильную группу», а три «мобильных группы» — «силовой блок». Что ни говори, а мне это очень напоминало армейскую структуру: отделение, взвод, рота.

И чем меньше времени оставалось до визита Президента РФ на остров, тем активней проходили полевые занятия. К моменту окончания моего обучения в качестве снайпера, силовое подразделение насчитывало три полноценных и хорошо обученных «силовых блока», а проводимые с нами полевые занятия проводились по программе армейских полковых учений. Практически каждый день проводились учебные стрельбы и занятия по рукопашному бою, на которых нас учили поражать противника в ближнем бою всем, что попадётся под руку, начиная от штык-ножа и кончая сапёрной лопаткой. При этом наши инструктора и командиры старательно избегали выражений «встречный бой», «военная операция», «уничтожение противника» заменяя их более обтекаемыми формулировками типа «боестолкновение с бандформированиями», «наведение конституционного порядка» и «активная локализация противостоящих сил».

А тем временем на окраине города по периметру начались активные земляные работы. Улыбчивые и щедрые на поклоны сыны Страны Восходящего Солнца без излишней суеты, по-деловому, нагнали сотни единиц современной строительной техники, и, как трудолюбивые муравьи, начали яростно вгрызаться в каменистый грунт. Никто не знал, что именно строят луноликие прорабы и их малоразговорчивые землекопы, поэтому жители города заинтересовались новой стройкой.

Однако добиться вразумительного ответа от самих строителей было невозможно. Иностранные гости вдруг начисто забыли не только отдельные русские фразы и крепкие выражения, которыми так любили блеснуть японские моряки, но и английский язык. На все вопросы строители отвечали охотно и излишне многословно, но… на родном японском языке. В конце концов, любопытные журналисты при помощи переводчика из Администрации губернатора выяснили, что город заключил многомиллионный контракт с несколькими японскими строительными фирмами на создание новой, современной системы водоснабжения города и канализации. Действующая городская канализация была проложена в далёком и памятном году, когда японские интервенты сожгли в паровозной топке пламенного революционера по фамилии Лазо.

Со временем имя борца за свободу и счастье трудящихся из памяти народных масс стёрлось, а канализация, более полувека старательно орошавшая прибрежные воды Японского моря зловонными стоками, пришла в негодность. Город действительно нуждался в обновлении систем жизнеобеспечения, поэтому работы велись круглосуточно и без выходных. Большинство островитян в эту хорошо скроенную легенду поверили, возможно, что и все поверили, но не я.

Однажды поздним вечером, после отбоя, я старательно изобразил из себя жертву многодневного воздержания, и по большому секрету шепнув друзьям-дружинникам о необходимости профилактики спермотоксикоза, ушёл в «самоволку».

То, что я увидел в свете прожекторов этой ночью, подтвердило мои самые худшие ожидания: вокруг города по всем правилам военного искусства строилась сплошная оборонительная линия. В земляные рвы укладывались бетонные короба с окошками-бойницами, и всё тщательно засыпалось грунтом. В метрах десяти от укрепобъекта была возведена и тщательно обложена дёрном небольшая обваловка. Глядя на обваловку, я невольно припомнил своё босоногое детство и рассказ соседа-фронтовика, жившего в нашей коммунальной квартире. Частенько сидя на общей кухне и нещадно дымя папироской, сосед поглаживал обрубок левой руки и в сотый раз припоминал, как в сорок третьем под Сталинградом полз по снежной степи к немецкому дзоту, чтобы закидать его гранатами, был ранен, но не смог поразить дзот, а виной всему была подобная обваловка. Как говорил сосед-фронтовик, по уму была та обваловочка сделана: стрелять из дзота она не мешала, а от гранат и от снарядов защищала надёжно.

Глядя на обложенную дёрном хитрую обваловочку, я думал: чем-чем, а канализацией здесь и не пахнет! Конечно, от прямого попадания тысячекилограммовой бомбы вновь возведённая «линия Маннергейма» сепаратистов не убережёт, но от гранатомётов и миномётного обстрела могла послужить надёжной защитой.

Город готовился к долговременной обороне. Если дело дойдёт до вооружённого столкновения, то первая волна десанта федеральных войск со стороны моря должна будет полечь метров за сто до ограждения из колючей проволоки, которой щедро украсили подступы к первой линии обороны. В том, что где-то должна существовать вторая оборонительная линия, я не сомневался. Возможно, огневые точки оборудованы в самом городе, в самых неожиданных и губительных для противника местах. В условиях наступательного боя в городе формула потерь «один к трём» не работает. Наступающая сторона несёт, как правило, большие потери, так как любое строение могло оказаться хорошо оборудованной долговременной огневой точкой, способной задержать и обескровить целое воинское подразделение. Единственный способ добиться быстрой и лёгкой победы — при помощи ковровых бомбардировок стереть город с лица земли. Я твёрдо был уверен в том, что Федеральный центр на это не пойдёт. Для меня оставалось загадкой, почему сотрудники местного отделения ФСБ не заинтересовались строительным объектом: «прошляпили» или происходящее укладывалось в рамки неведомого мне спектакля?

— Неужели система так прогнила, что даже на спецслужбы положиться нельзя? — с горечью спросил я сам себя.

Из «самоволки» я вернулся с лицом человека, который в один день потерял всех родственников.

— Что с тобой, Казимир? — заботливо спросил меня здоровяк Олег Добролюбов, которого дружинники за огромный рост и мягкий характер называли Добрыней. — Неужели не дала? — притворно ахнул Добрыня.

— Хуже! — стал я импровизировать на ходу. — Деньги взяла и тут же дёру дала! Да так быстро, что я очухаться не успел.

— Лопушок ты, Казимир! — с самодовольным видом подытожил Добрыня. — Кто же шлюхе деньги наперёд платит? Ты её хотя бы запомнил?

— В темноте все кошки серые, — притворно вздохнул я и махнул рукой.

— Ладно, юноша, не печалься! На следующие выходные поведу тебя в «Кошкин дом» — там всё по прейскуранту, без обмана.

— Притон? — вяло поинтересовался я.

— Обижаешь! — ухмыльнулся здоровяк. — Никакой это не притон, а Центр перевоспитания трудных подростков или, по-простому говоря, детский дом. Денег на достойное содержание питомцев не хватает, вот директриса и перешла на самоокупаемость. От клиентов отбоя нет! Цены установили доступные, а ассортимент — пальчики оближешь!

— На следующие выходные не получится, — уверенно произнёс стоящий рядом Юрка Старовойтов, который в качестве делопроизводителя работал в штабе дружины. — Я своими ушами слышал, как Комиссар говорил, что в ночь на субботу намечено какое-то мероприятие.

— Какое ещё мероприятие? — тоскливо заныл Добрыня, интуитивно догадываясь, что вместо визита к малолетним проституткам придётся всю ночь патрулировать улицы родного города.

— Точно не знаю, но что-то связано с визитом Президента, — многозначительно произнёс Юрка и, выдержав паузу, добавил, — наверное, как всегда, профилактика!

— А мы тут при чём? — взъярился Добрыня. Это дело ментов, пусть и занимаются профилактикой!

— Эх, Добрыня! — притворно вздохнул Юрка. — Милиция — это мы с тобой! Мы теперь и милиция, и внутренние войска, и полк дворцовой стражи, и рота почётного караула! Одним словом, силовая ветвь новой власти.

— Какой, какой власти? — с дурашливым видом спросил я.

— Новой власти! — уверенно повторил Старовойтов. — А если быть совсем точным, то нашей с тобой, Казимир, власти! Хватит нас за дураков держать! Поездили на наших спинах сначала коммунисты, потом демократы. Всё! Отъездились! Скоро наш черёд придёт, скоро мы командовать будем!

— Что-то я тебя, Юра, не понял, — прикинулся я тугодумом, вновь изобразив на лице удивление. — Нас что, всей дружиной в Государственную Думу избрали? О какой власти ты говоришь?

— О народной! Недалеко то время, когда каждый работяга будет иметь в многомиллионном бизнесе свой полновесный пай!

— Что-то похожее в конце ХХ века обещал знаменитый кремлёвский менеджер Чубайс, — серьёзно произнёс я. — Кстати, ты не помнишь, чем закончилась эта бодяга с ваучерами?

Старовойтов досадливо махнул рукой и ушёл по своим делам.

Я долго корпел над сообщением в Центр. Хотелось ёмко и убедительно обрисовать сложившуюся ситуацию, а ситуация была угрожающей! Ещё не осознавая размеров надвигающейся на остров катастрофы, я был твёрдо убеждён, что в данной ситуации визит на остров Президента Российской Федерации невозможен! К рассвету я всё же составил сообщение для Центра, в котором, кроме изложенных мною фактов, было много эмоций и восклицательных знаков.

— Даже если в Центре сочтут меня паникёром, всё равно им придётся перепроверить мои сведения! — окончательно решил я и стал готовиться к очередному мероприятию. В этот день Комиссар приказал дружинникам зачем-то проверить территорию аэропорта и прилегающую к нему территорию.

Когда нас утром в новенькой полевой форме чёрного цвета выстроили на плацу, и Комиссар, поскрипывая кожаной портупеей и поблёскивая на солнце высокими голенищами хромовых сапог, неспешно ходил вдоль строя, объясняя задачу на день, я вдруг вспомнил, где я это видел!

В старой немецкой кинохронике тридцатых годов минувшего века так же, красуясь военной выправкой и умением с шиком носить придуманную фюрером форму, без всякого стеснения, белозубо улыбаясь, позировали перед объективом кинокамеры штурмовики.

Я тряхнул головой и понял, что никакого дежа-вю не было. Прямо мне в лицо белозубо скалился обыкновенный фашизм.

 

Глава 31

Фирма «Сибирь-Инвест» процветала. Смерть старого руководителя и назначение нового явились для сотрудников фирмы сильной эмоциональной встряской, которая закончилась обвальным сокращением персонала и переводом фирмы на новые, более прогрессивные и, как следствие, более прибыльные методы работы. Новый управляющий Лев Иванович Кулешов оставил в фирме только тех, кто не устал бороться за место под солнцем. Новый коллектив может, и не блистал умом, зато был живуч, хитёр и изворотлив, что в современном бизнесе ценится выше, чем диплом Кембриджа.

Как и требовала госпожа Алфёрова, прибыль за последние полгода увеличилась на двадцать процентов, и ровно на столько же увеличилась нагрузка на каждого работника фирмы. Кулешов сам приходил на работу раньше всех и уходил… впрочем, когда он уходил, не знал никто, казалось, он живёт в кабинете. Это было близко к истине, вот только после того, как за последним сотрудником фирмы закрывалась дверь, Лев Иванович откладывал документы «Сибирь-Инвест» в сторону и начинал заниматься совершенно другим делом.

У резидента ЗГВ всегда было много работы, поэтому раньше полуночи кабинет он не покидал. Как опытный разведчик, Кулешов кожей чувствовал близость развязки и последнее сообщение Центра, подписанное лично Директором, о переходе операции «Горностай» в активную фазу, его не удивило. Удивило другое: он привык всегда и везде работать самостоятельно. Так работал он, и так работали другие сотрудники, имеющие оперативный допуск «нулевой» формы. Это было неписаное правило и привилегия асов разведки. Видимо, ситуация складывалась не в пользу ЗГС, потому что Директор приказал взять под личный контроль двоих сотрудников, и задействовать их на конечном этапе по полной программе. Это было прямым нарушением правил: рядовые сотрудники ЗГС в лицо знали только непосредственного куратора, а с резидентом общались посредством закрытых средств связи. Лично знать резидента могли только Директор и его заместитель по оперативной работе. Для остальных личность резидента была сродни «снежному человеку» — все о нём слышали, но никто не видел.

— Если уж нарушать правила, то нарушать до конца! — решил резидент и назначил встречу с новыми подопечными прямо у себя на рабочем месте. Для этого он поднял телефонную трубку и дал объявление в местную газету «Работа и досуг» о продаже двух персидских котят. Адрес офиса он не указал, но оставил для контакта номер своего сотового телефона.

Ровно через два дня ему позвонили, и женский голос с неподдельным энтузиазмом выразил желание приобрести двух крошечных персов.

— Приезжайте вечером, после итогового выпуска новостей, — ответил резидент и назвал адрес офиса. Примерно за час до назначенной встречи Лев Иванович вышел из кабинета и спустился на первый этаж, где в фойе коротал рабочее время ночной сторож.

— Михеевич! — задушевно обратился Кулешов к «ночному директору». — Дружище, не в службу, а в дружбу: сбегай в магазин и возьми мне бутылку хорошего коньяка! Устал я что-то сегодня, сердце пошаливает, а при сердечных болях коньяк — верное средство. — и протянул сторожу пятитысячную купюру. — Сдачу можешь оставить себе.

— Это мы сейчас! Это мы мигом! — засуетился пьющий Михеевич. — Разве мы без понятия? Да мы для Вас, Лев Иванович, завсегда пожалуйста! Вы только скажите! — расплескался в комплиментах старый выпивоха, и вороватым движением выхватив из рук резидента купюру, торопливо скрылся в сумраке ночи.

Вернулся Михеевич через час, пьяным до изумления, но на своих ногах. Количество выпитого им на дармовые деньги спиртного превышало все разумные пределы, потому что говорить он почти не мог, но словно родное дитя, бережно прижимал к груди бутылку армянского коньяка.

— Молодец! — с едва заметной усмешкой произнёс Кулешов и забрал у него бутылку.

— Да мы для тебя, отец родной, завсегда… ты только скажи! — с трудом произнёс Михеевич, и, осознав окончание своей миссии, рухнул на паркетный пол.

— Что и требовалось, — подытожил резидент и, после того, как поставил бутылку коньяка в сейф, отнёс бренное тело сторожа в комнату, на которой с недавних пор красовалась табличка «Security», но Кулешов по привычке называл её дворницкой. Уложив временно выбывшего из рядов общества «Добровольной трезвости» Михеевича на кушетку в холле, Лев Иванович придирчиво осмотрелся. Теперь визиту в офис сотрудников ЗГС никто помешать не мог.

Визитёры появились в холле, словно из ниоткуда: молодые, красивые — они держались за руки и напоминали счастливую влюблённую пару. Именно так и окрестил их мысленно резидент, пока не посмотрел в глаза. Говорят, глаза — зеркало человеческой души. У профессионала душа всегда надёжно укрыта от чужого взгляда и праздного интереса, поэтому, глядя в глаза нелегалу или матёрому контрразведчику, вы никогда не догадаетесь, что за человек перед Вами и что у него за душой. Глаза девушки были приметные — цвета молодой травы, но эти красивые глаза не выражали ничего кроме интереса человека, попавшего в незнакомое место. Взгляд её спутника был другим — пронзительным и колючим. Так пристально и недоверчиво смотрят люди, которые прошли суровую жизненную школу и всегда готовы к неприятным сюрпризам, на которые так щедра жизнь.

— Проходите! — после короткого обмена паролями, который заменил приветствие, произнёс резидент и сделал жест рукой в направлении лестницы.

— Мой кабинет на втором этаже. — пояснил Кулешов. — Там будет удобно.

Девушка кивнула в знак согласия и первой направилась к лестнице. Молодой человек последовал за ней.

«Видимо в этой паре она ведущая, а он ведомый», — опытным глазом определил ветеран тайных операций, и не спеша последовал за гостями.

Инструктаж боевой группы был коротким, но предельно ясным: сорвать план «Избранных» по отделению острова от территории Российской Федерации.

— По мнению наших аналитиков, весь их хитроумный замысел базируется на прибытии Президента на Сахалин, — пояснял резидент уверенным голосом. — Это краеугольный камень всей операции. Следовательно, мы обязаны предпринять все законные и незаконные меры и сорвать визит Президента. Его предвыборная компания от этого не пострадает, а мы тем самым сможем уберечь Россию от очередных политических потрясений. Какие будут предложения?

— Я так понимаю, что мы ввиду малочисленности и дефицита времени не будем вступать в открытое противоборство с молодчиками из силового подразделения «Закон и порядок»? — спросила Линза.

— Правильно понимаете, — подтвердил резидент. — Всё должно пройти тихо и скоротечно. Никто не должен знать, что страна в очередной раз находится на пороге гражданской войны.

— Тогда предлагаю в день прилёта Президента провести на территории аэропорта диверсию, — высказался Бодрый.

— Точнее, имитацию диверсии, — уточнила девушка. — Я ещё не знаю, что и как мы будем делать, но смысл один: президентский лайнер должен отвернуть от аэропорта в Южно-Сахалинске и уйти на запасной аэродром.

— Самое действенное — это имитация террористического акта, — предложил Кулешов. — В этом случае визит Президента точно будет сорван. Обычный телефонный звонок в милицию о том, что здание аэровокзала заминировано, не пройдёт. Перед прибытием главы государства спецслужбы всё проверят, и образно говоря, всё вылижут до блеска. Требуется предпринять что-то такое, чтобы как говорил поэт Маяковский, было «реально, грубо, зримо»! И желательно сделать это в самый последний момент, чтобы местные власти не успели принять мер для ликвидации последствий нашего хулиганства.

— А нельзя ли просто подбросить в Администрацию Президента информацию о реальном положении дел на острове? Это отрезвило бы членов его предвыборного штаба. Глядишь, они поменяют график поездок Президента. Это бы дало нам выигрыш во времени и какие-то гарантии успеха в нашей авантюре! — неожиданно предложил Бодрый.

— Я думаю, это уже сделано, — предположил резидент. — Однако не факт, что Президент поверит этой информации. В последнее время Харьковский не жалует нашу службу, и норовит накинуть на нас бюрократическую узду. Даже если он и поверит в существование заговора, где гарантия, что он не попытается заработать на этом политический капитал? Представьте заголовки утренних газет: «Президент лично наводит порядок в логове сепаратистов» или «Гарант Конституции действует»! В канун выборов может быть и не такое!

— Значит, диверсия! — подытожил Бодрый. — Меня хлебом не корми — дай, что-нибудь взорвать! Маменька в детстве от меня всегда спички прятала.

— Тогда держи! — произнёс Кулешов и передал любителю пиротехнических забав спичечную коробку.

— Спички? — удивился Бодрый и открыл коробку. Внутри находилась флеш-карта.

— На ней план аэропорта и места возможного проникновения в зону досмотра, взлётную полосу и зону управления полётами, — буднично пояснил хозяин кабинета.

— Откуда? — удивлённо спросила Линза? — Откуда это у Вас? Вы ведь не знали, что мы предложим диверсию именно на территории аэропорта!

— Не знал! — подтвердил резидент. — Не знал, но предполагал, и, как видишь, пригодилось. Мыслить вообще полезно.

Когда они закончили разработку основных этапов операции, на острове была глубокая ночь, а в Москве наступило раннее утро. В Кремле, в рабочем кабинете Президента, проходило совещание, на котором присутствовали только лица, входившие в так называемым «ближний круг» — ограниченное число кремлёвских чиновников, кому Харьковский доверял безоговорочно и на кого мог положиться в трудную минуту, не опасаясь предательства.

Даже руководитель Администрации Президента не был приглашён на совещание, зато присутствовал низкорослый лысый мужчина с перебитым в драке носом, на которого возлагались вопросы организации охраны Президента. Это был знаменитый Пахом — друг и соратник Президента ещё со времён работы последнего в Ростове.

Опустив тщательно выбритую голову, Пахом сидел по левую руку от Президента, и, казалось, был занят лишь тем, что рассматривает своё отражение в полированной столешнице. Однако люди, близко знавшие Пахома, сказали бы, что в этот момент он весь превратился в слух. Казалось, ещё немного — и у Пахома от напряжения зашевелятся небольшие, прижатые к черепу уши.

На повестки дня стоял один вопрос: быть или не быть визиту Президента на Сахалин. Директор ФСБ Ромодановский коротко, но по существу и без лишнего драматизма доложил сложившуюся на острове обстановку.

— Конечно, можно легко найти правдоподобную для прессы причину и отменить визит, — растягивая слова, тяжело произнёс Директор, — но, согласитесь, это было бы частичное решение проблемы. Заговорщики, окопавшиеся в прямом и переносном смысле на Сахалине, реально уже захватили власть, и с этим надо что-то делать. Они хорошо вооружены, вокруг города со стороны океана возведены фортификационные сооружения, и готовы к тому, что мы начнём в отношении их боевую операцию. Но самое главное то, что в глазах жителей острова они герои! За последние полгода сепаратисты или, как они себя называют, дружинники, своим поведением и умелой пропагандой заработали положительный имидж. Для островитян они защитники, люди, которые открыто борются с криминалом, наркоманией, ограждают подростков от негативного влияния улицы и всегда готовы помочь, как морально, так и материально. Поэтому если мы начнём операцию по «зачистке» острова, боюсь, островитяне станут на их сторону. А если это случится и операция примет затяжной характер, то мы увязнем в этой заварухе и получим ещё одну «горячую точку». Оппозиция сделает из сепаратистов народных героев, а Сахалин объявит островом Свободы. В глазах прогрессивного человечества мы окажемся типичным тоталитарным обществом, которое душит и расстреливает любые проявления свободы и инакомыслия. Боюсь, что в такой ситуации мы не сможем продолжить силовую операцию, и вынуждены будем уступить часть российской территории.

— Этого никогда не будет! — жёстко произнёс Президент. — Как законно избранный Глава государства и гарант Конституции, я ответственно заявляю, что приму все меры, даже если они будут крайне непопулярными, но не допущу расчленения российской территории!

— Захар Маркович! — заговорил Директор извиняющимся тоном. — Я всего лишь довожу сценарий развития событий, так сказать, не в нашу пользу. Конечно, мы и собрались здесь, чтобы не допустить этого. Наши аналитики просчитали все возможные варианты и разработали план операции по молниеносной ликвидации верхушки заговорщиков и последующей «зачистки» острова. Это будет тихая, незаметная для глаз обывателя, операция, по окончании которой можно будет смело заявить, что оперативная фаза совместных антитеррористических учений военно-морских сил и внутренних войск на территории острова Сахалин успешно завершена и подразделения убывают в места постоянной дислокации.

— А город подумал: ученья идут! — усмехнулся министр внутренних дел.

— Примерно так, — проигнорировав колкость, спокойно ответил Ромодановский.

— Судя по вашему уверенному тону, Вы приготовили для сепаратистов какой-то сюрприз? — не выдержал Председатель правительства.

— Да, в нашей операции есть маленькая оперативная хитрость. Разрешите, господин Президент, я доведу план операции до присутствующих?

— Разрешаю, — скупо произнёс Харьковский, и черты его узкого лица ещё больше заострились, а две маленькие голубые льдинки, плавающие в зрачках за стёклами модных очков, стали посверкивать недобрым холодным светом.

Директор ослабил узел галстука, глубоко вздохнул, словно перед прыжком в прорубь и открыл заветную кожаную папку, в которой было ровно десять страниц машинописного текста. На первой странице в верхнем правом углу жирным шрифтом был обозначен гриф секретности документа, а по центру листа чернела надпись из двух слов: операция «Троя».

 

Глава 32

В этот же день в Пулково, в зоне таможенного контроля, произошёл небольшой инцидент. Даже не инцидент, а так — рядовой случай, на который некоторые сотрудники таможни не обратили особого внимания.

Примерно в двенадцать часов пополудни шла рутинная проверка и оформление пассажиров, вылетающих в Нидерланды. Внимание молодой, но достаточно опытной сотрудницы Пулковской таможни Аллочки Орловой привлёк внимание хорошо одетый мужчина средних лет, который, казалось, терпеливо дожидался своей очереди. Для посторонних лиц этот пассажир ничем особенным, кроме дорогой и со вкусом подобранной одежды, не выделялся, но от внимания Орловой не ускользнуло то, как незнакомец часто и нервно поглядывал на часы.

Когда подошла его очередь, Аллочка привычно окинула багаж нервного пассажира и заученно произнесла стандартную фразу:

— Прошу Вас выложить на стол все металлические предметы и пройти через металлодетектор.

Аллочка говорила медленно, почти лениво, но глаза её внимательно следили за каждым предметом, который пассажир выкладывал из карманов плаща и костюма.

Когда в специальный поддон с металлическим лязгом упала большая связка ключей, Аллочка, ещё не догадываясь, в чём дело, инстинктивно напряглась. Через мгновенье она поняла причину своей реакции: среди множества разнообразных по форме и размеру ключей выделялся один. Он был самым большим и необычным по форме.

Инспектор взяла связку ключей в руки и внимательно рассмотрела привлёкший ее внимание ключ. Что-то было в нём необычное и в то же время знакомое.

«Где-то я тебя уже видела», — мысленно произнесла девушка, глядя на ключ, а когда её взгляд упал на его нижнюю часть, Аллочка вдруг моментально вспомнила: необычную гравировку в виде двух перекрещённых между собой ключей на фоне раскрытой ладони она видела в последней ориентировке.

— Это ваш ключ? — для проформы задала она вопрос пассажиру.

— Мой! — раздражённо ответил владелец ключа.

— Интересно, что Вы таким ключом открываете? — как бы нехотя спросила Орлова, сознательно пытаясь вывести пассажира из душевного равновесия.

— Какая разница! Это моя собственность, и я не обязан перед Вами отчитываться. Я, между прочим, иностранный подданный.

— Это не меняет сути дела. Я должна убедиться, что провозимый Вами предмет не представляет собой культурную или историческую ценность.

— Это ключ от банковской ячейки! — с трудом сдерживая гнев, ответил пассажир. — Но в каком банке находится депозитарий, я Вам не отвечу, это коммерческая тайна.

— Весьма сожалею, но я не могу пропустить Вас, — твёрдым голосом произнесла Орлова, ожидая от пассажира очередного всплеска негодования. Однако пассажир молчал и ждал продолжения.

— Вам придётся пройти в комнату для проведения более полного досмотра, — после небольшой паузы добавила девушка.

И снова вместо ожидаемой бури негодования и обещания международного скандала, последовало молчание. Пассажир покорно прошёл в комнату для досмотра и беспрекословно выполнил все требования таможенников. Ничего запрещённого при нём обнаружено не было, и победная улыбка уже играла на полных красиво очерченных губах, когда в комнату торопливо вошёл небольшого роста сухонький суетливый старичок.

— Это специалист по антиквариату, — представил старичка старший смены. — Сейчас он осмотрит ваш ключ, и на этом досмотр будет закончен.

Старичок хитренько улыбнулся и достал из саквояжа тонкие матерчатые перчатки и лупу, какой обычно пользуются ювелиры.

— Ну-с, где объект? — бодро произнёс специалист и нацепил лупу на правый глаз. Старший смены молча передал ему ключ. Старичок пару минут поелозил носом по «объекту», потом передвинул лупу на лоб и что-то произнёс по-французски.

— Не понял! — наморщил лоб старший смены.

— Я говорю: «Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне»! — немного дребезжащим голосом ответил специалист. — Этот старинный девиз начертан на ключе не позже чем в прошлую пятницу! Надпись толком окислиться не успела. Это новодел или, если хотите, дубликат ключа.

— Уверены? — на всякий случай переспросил старший смены.

— Молодой человек! — нараспев ответил специалист по антиквариату. — Задавать такой вопрос Бориславу Боголюбову — верх неприличия!

— Простите! — сухо извинился старший смены и повернулся к иностранному подданному.

— Мы приносим Вам свои извинения, — официальным тоном произнёс старший смены. — Если Вы считаете, что Вам нанесён материальный ущерб или причинён моральный урон, Вы вправе подать жалобу в установленном законе порядке.

После чего протянул изъятый у него полчаса назад ключ.

— Я опаздываю на самолёт! — таким же официальным тоном произнёс иностранный подданный. — А посему инцидент считаю исчерпанным.

Но, как ни странно, на минорной ноте этот рядовой случай не закончился. Через час, когда самолёт, на котором улетел владелец ключа, вошёл в зону ответственности голландского диспетчера, в досмотровой комнате вновь появился специалист по антиквариату. На сей раз Борислав Боголюбов не был так самоуверен, и на его старческом лице явственно лежала тень сомнений.

— Видите в чём дело, милейший! — извиняющимся тоном произнёс Боголюбов и осторожно тронул старшего смены за рукав. — Ключ, который вы мне сегодня представили для экспертизы, не совсем является ключом.

— Это как? — удивился старший смены и ещё внимательней вгляделся в фото на ориентировке.

— Моя вина! — вздохнул старичок. — Подвела меня гордыня, каюсь! Я сказал, что это дубликат ключа, то есть его рабочая копия. Но если быть точным, то этим ключом ничего нельзя открыть: это не дубликат, это, скорее, сувенир в виде старинного ключа, но никак не ключ. Бородки ключа пропилены небрежно, не пропилены, а лишь обозначены. А ведь это самая важная деталь ключа! Как сформулировать это в окончательном виде, я не знаю.

— Зато я знаю! — твёрдо, но сквозь зубы произнёс старший смены и в сердцах швырнул на стол ориентировку. — Это пробный шар! Подстава!

Ведь ежу понятно, что замаскировать старинный ключ среди связки современных ключей так же невозможно, как замаскировать офицерский кортик среди набора столовых ножей. Типичная постава, а мы, как сопливые стажёры, на неё клюнули!

Старший смены не догадывался, как был близок к истине. Выйдя из досмотровой комнаты, пассажир послал только одному ему известному адресату короткое SMS-сообщение. «Будь осторожен на пороге дома»! — написал иностранный подданный и дождался подтверждения в получении сообщения. После чего выключил телефон и незаметно для окружающих выбросил его в урну.

* * *

Утро было пасмурным. Так же хмуро и слякотно было на душе у Жорки Карася. Неприятности начались за завтраком, когда Карась заканчивал доедать второе яйцо всмятку. Сидевший напротив него Перепёлкин, подражая англичанам, деловито черпал ложкой овсяную кашу.

— Размазня какая-то, — поморщился Жорка, глядя на расплывшуюся по тарелке кашу. Поймав неодобрительный взгляд бизнес-партнёра, Перепёлкин отложил ложку, и не спеша вытер салфеткой губы.

— Не нравится? — спросил Сашка.

В ответ Карась брезгливо поморщился.

— Может, ты на завтрак говяжьей тушёнки захотел? Чего молчишь?

— Не хочу, — пробурчал Жорка и впился в бутерброд с ветчиной.

— А вот я хочу! — повысил голос будущий губернатор. — Можно сказать, очень хочу. Так что придётся тебе, друг сердешный, в родные края наведаться и организовать переправку по возможности самой большой партии твоей знаменитой тушёнки.

— С чего бы это? — напрягся Жорка, которому страсть как не хотелось снова рисковать. — Ты же говорил, что у нас будет законный широкомасштабный бизнес, а опять приходится криминалом заниматься. Да и нельзя мне на родину. Ты же сам говорил, что меня там «пасут». Очень не хочется «перо» в бок получить! Особенно сейчас, когда мы с тобой выходим на новый, мировой уровень.

— Я говорил, что тебя там, возможно, «пасут», но полной уверенности у меня нет. Предварительно мы этот вопрос отрегулируем, но ехать придётся. Кстати, и леспромхоз свой заодно выставишь на продажу. Бизнес ведь постоянного внимания и заботы требует, а без хозяина, даже при хорошем управляющем, рано или поздно захиреет. Так что лучше леспромхоз продать.

— У нас, что наличные кончились? — слабо сопротивлялся Карась. — Зачем тебе такая уйма песка?

— Деньги у нас с тобой партнёр, имеются, но для задуманной комбинации маловато будет. Да и песочек твой не должен мёртвым грузом лежать, следует его как можно быстрей реализовать. Деньги должны работать! Слышал такое выражение?

— Слышал? А погодить месячишко нельзя?

— Нельзя, Георгий! Никак нельзя!

— Почему — тупо наседал Карась.

— Потому, мой недалёкий друг, что котировки золота поднялись, как никогда, и надо срочно ловить момент.

— Золото всегда в цене.

— Ты прав, золото всегда в цене. Но цена может быть максимальной или минимальной. Тебе какая больше по вкусу? Жора, пора взрослеть, а не оставаться на уровне примитивного «купи-продай»! Ты когда последний раз котировками на Токийской бирже интересовался? Ты компьютер для чего включаешь? Последние поступления на порносайты проверить или цену за баррель нефти марки «Бренд»?

Аппетит после такого острого разговора у Жорки совсем пропал, и он, ограничившись полулитровой чашкой чая с липовым мёдом, ушёл к себе в комнату, где в лучших традициях русской интеллигенции, лёжа на тахте, предался чёрной меланхолии.

Александр Перепёлкин, наоборот, после сытного завтрака проникся жаждой бурной деятельности и стал предпринимать энергичные шаги. Не отходя от обеденного стола, он позвонил Комиссару, с которым Перепёлкин познакомился в первый же день пребывания на острове.

— Вы всегда и в любой ситуации можете рассчитывать на меня, — сказал Комиссар, преданно глядя в глаза будущему губернатору Русского Гонконга.

Несмотря на раннее утро, Комиссар был загружен делами по самую маковку. Это Сашка понял по тому, как его незримый собеседник, не переставая вести с Сашкой разговор, поминутно, тоном, не терпящим возражений, отдавал приказы.

— Несмотря на Вашу занятость, Вы мне нужны сегодня и желательно сейчас, — лаконично произнёс в трубку Сашка, дождавшись, когда руководитель дружинников возьмёт паузу между отдачей приказа и разъяснением нерадивому подчинённому его половой ориентации.

— Да разве это занятость? — пошутил в ответ Комиссар. — Это лёгкая утренняя разминка! Для Вас, Александр Владимирович, я всегда время найду!

Главный дружинник оказался человеком исполнительным. Перепёлкин едва успел поменять пижаму на строгий костюм, как визитёр был у порога. Из окна гостевого домика Сашка заметил, что в запылённом «Хаммере», кроме самого Комиссара, ещё пять вооружённых дружинников.

— Осторожный, — машинально отметил Сашка. — Без охраны, наверное, только в сортир ходит. Хотя чего ему бояться? Весь Сахалин у него под контролем.

— Александр Владимирович, я весь к вашим услугам! — развёл руками Комиссар, переступив порог гостевого домика.

— Это хорошо, — с улыбкой ответил Перепёлкин. — Тем более что просьба у меня необычная, можно сказать, носит отчасти личный характер.

— Я весь во внимании, — с готовностью ответил гость и подался корпусом вперёд.

— У вас в дружине есть люди с опытом оперативной работы? — напрямую спросил Сашка, наливая гостю целый фужер дорогого коньяка.

— Возможно, — осторожно ответил гость и покосился на полный фужер.

— У моего будущего заместителя по коммерческим вопросам на материке остался небольшой бизнес. Требуется проверить небольшой таёжный посёлок на предмет наличия или отсутствия в нём киллеров.

— Неужели всё так серьёзно? — удивился Комиссар.

— Рэкет — всегда серьёзно! — торопливо произнёс Сашка, протягивая гостю салфетку, на которой написал адрес карасёвского леспромхоза. — Кроме того, ваши люди должны обеспечить моему человеку охрану и помочь доставить с материка ценный груз.

— Что за груз? — оживился Комиссар.

— Груз секретный, — после небольшой паузы пояснил Сашка. — Несколько ящиков. Что находится в ящиках, Вам и вашим людям знать необязательно. Скажу только, что от срока их доставки и целостности груза зависит наше с Вами дальнейшее благополучие.

Комиссар посмотрел в глаза будущему губернатору и задумчиво поскрёб тщательно выбритый подбородок.

«Раньше носил бороду, — подумал Сашка. — Бороды давно нет, а привычка осталась».

— Если не ошибаюсь, мы ведь с Вами земляки? — уточнил Перепёлкин, прервав затянувшуюся паузу. — Я слышал, Вы тоже из Москвы?

— Из Подмосковья, Орехово-Зуево. — ответил Комиссар, пытаясь угадать, куда клонит собеседник.

— И дети у Вас там остались?

— Дочь, но она уже взрослая, через месяц замуж выходит.

— Свадьба — это прекрасно. Вы, наверное, и подарок молодым приготовили? Если не секрет, какой?

— Да не секрет. Хочу молодым квартиру купить.

— В Москве?

— Да нет, моих капиталов на московскую квартиру не хватит. Думаю купить там же в Подмосковье, зато двухкомнатную. Одобряете?

— Нет, — покрутил головой Сашка. — Не одобряю! Наши дети должны жить лучше нас, поэтому предлагаю Вам выбрать в Москве трёхкомнатную квартиру по своему вкусу. Выбираете Вы — оплачиваю я!

— Когда должен быть доставлен груз? — уточнил понятливый, но ошалевший от такой постановки вопроса Комиссар.

— Груз должен прибыть в целости и сохранности не позже чем за день до прилёта Президента на остров.

— Значит, у меня есть неделя, — подытожил Комиссар и решительно взял в руки фужер с коньяком. — Когда прикажите начинать?

— Завтра! — коротко ответил Сашка и покосился на комнату, где в полной меланхолии пребывал Карась. Судя по доносящемуся из-за двери богатырскому храпу, депрессия у Жорки была в цейтноте.

 

Глава 33

Через три дня после памятной встречи с Александром Перепёлкиным, Комиссар получил сообщение с материка. Двое дружинников, в прошлом бывшие милицейские опера, тщательно проверив село Медведково и Разгуляевку, сообщали, что территория «чистая» и к приёму «десанта» готова. Будучи от природы человеком недоверчивым, Комиссар тщательно проанализировал доклад дружинников и пришёл к выводу, что ошибка в их работе теоретически возможна, но, учитывая удалённость населённых пунктов и практическое отсутствие какой-либо ротации населения, риск нарваться на засаду или случайно столкнуться с ликвидаторами сведён к минимуму.

— Место глухое, чужих там сразу видно, да и не могли киллеры столько время ждать жертву, так что засада практически исключается! — решил Комиссар и втайне от непосредственного начальника, господина Сахно, отобрал десяток наиболее подготовленных людей, которых передал в распоряжение Перепёлкина.

Будущий губернатор мысленно окрестил выделенных ему дружинников «золотой ротой» и собрал для инструктажа поздно вечером у себя в гостевом домике. Дружинники пришли точно в назначенный срок малыми группами, переодетые в гражданскую одежду.

— Вы выделены руководством для выполнения особо важного задания, о котором не должен знать никто, даже ваши непосредственные начальники. По выполнению этого задания на личные счета каждого из вас будет перечислена крупная сумма денег…

— В рублях? — перебил Перепёлкина один из наиболее нетерпеливых дружинников.

— Я даже нищим в валюте подаю, — пошутил Сашка. — В долларах, конечно. Впредь прошу иметь терпение и меня не перебивать. Так вот, суть операции в транспортировке секретного груза с материка на Сахалин. Трудность в том, что нас поджимают сроки: через пять дней на остров прилетает Президент, и вы задействованы в мероприятиях по наведению порядка в городе и охране наиболее важных объектов. Поэтому через пять дней вы обязаны тихо и незаметно вернуться в казарму. Кто из вас назначен старшим группы?

— Я! — резво поднялся со стула небольшого роста молодой парень с фигурой борца-тяжеловеса.

— Как звать?

— Зовите Крепышом, — усмехнулся парень. — У нас в дружине имён нет, все дружинники имеют оперативный псевдоним.

— Толково! — согласился Перепёлкин. — Так вот, на время проведения операции вся группа обязана подчиняться не только Крепышу, но и моему заместителю.

В этот момент из-за спины Перепёлкина, отдуваясь и пыхтя, с помятым лицом и чемоданом в руке вышел Жорка.

— Карась, — коротко представился он дружинникам, и по лицам понял, что его фамилия сошла за оперативный псевдоним. Дружинники молча кивнули и стали ждать продолжения.

— Попрошу внимания! — повысил голос Жорка и расстегнул на чемодане «молнию». Внутри чемодана, к удивлению дружинников, оказалась стальная канистра. Жорка вынул канистру из чемодана и поднял над головой для всеобщего обозрения.

— Это специальный титановый контейнер, оборудованный системой самоликвидации на случай несанкционированного вскрытия или, если говорить по-простому, в случае попытки вскрыть контейнер любым, даже самым хитроумным способом, произойдёт взрыв. В контейнере для полной гарантии уничтожения секретного груза установлены термитные шашки, которые повышают температуру горения. В результате самоликвидации от контейнера и того чудака, который его попытается вскрыть, остаётся только горсть пепла и маленькая лужица расплавленного металла. Так что ронять контейнер, стучать по нему тяжёлыми предметами и проводить с ним всякие сомнительные эксперименты не советую.

— А как же он открывается? — задал вопрос всё тот же нетерпеливый дружинник.

— Чтобы удовлетворить ваше болезненное любопытство, я поясню, — вздохнул Карась и вытер со лба пот. — Вот здесь имеется электроразъём, — и Карась открутил пластмассовую пробку с горловины канистры-контейнера. — К нему подсоединяется кабель блокиратора, с помощью которого в электронный замок вводится многоступенчатый шифр и система ликвидации, которая соединена с этим самым замком, получив сигнал в виде импульса напряжения, отключается. После этого контейнер можно вскрывать без опаски.

— Как? — уточнил Крепыш.

— Как именно, вам знать не обязательно, так как весь груз в контейнеры буду закладывать лично, без свидетелей. Вам необходимо запомнить, что после того, как я закрою контейнер, система самоликвидации автоматически будет включена. Блокиратора у меня нет, и шифра я тоже не знаю, поэтому даже под пыткой не смогу рассказать, как изъять груз из контейнера.

— И сколько таких чудо-контейнеров Вы нам передаёте? — спросил Крепыш.

— Десять, — ответил Жорка, упаковывая контейнер обратно в чемодан.

— Перевозку будем осуществлять вот таким образом. — и Жорка для пущей наглядности тряхнул чемоданом. — Чемоданы желательно приобрести на колёсиках, так как груз будет тяжёлым, и волочить его, обливаясь потом на виду у посторонних, нежелательно. Это может привлечь ненужное внимание. Добираться до материка и обратно будем военным бортом, поэтому сбор завтра здесь. В полночь за нами приедет «Газель», которая отвезёт всю команду в аэропорт. Если вопросов больше нет, все свободны.

— И когда ты, Жорик, всё успел? — с восхищением спросил Сашка, после того, как последний дружинник покинул гостевой домик.

— Сказать по правде, я давно ломал голову над вопросом эвакуации наших «стратегических» запасов. — признался Жорка. — Ещё в Москве нашёл одну «хитрую» фирму, организованную на «костях» развалившегося оборонного предприятия, которой и сделал заказ на разработку, а потом и на изготовление десяти титановых контейнеров. Когда имеешь большие деньги — это несложно.

— Я Вами, Георгий, просто восхищён! — восторженно произнёс Сашка. — Это же надо придумать: спецконтейнеры, да ещё с системой самоликвидации. И как тебе такое в голову могло прийти?

— Нет никакой системы самоликвидации, — признался Карась. — Титановый контейнер есть, а вот взрывчатки, термитных шашек и блокиратора нет. Туфта всё это! Я такой контейнер на выставке вооружения в Москве видел, вот и решил дружинников на всякий случай напугать, чтобы нос, куда не надо, не совали.

— А электроразъём зачем? — продолжал недоумевать Сашка.

Карась вздохнул и вновь расстегнул на чемодане «молнию», после чего стал крутить корпус электроразъёма вправо.

— Здесь леворезьбовое соединение. — пояснил Жорка. — В жизнь никто и никогда не догадается.

Когда корпус электроразъёма был отсоединён от контейнера, Перепёлкин увидел серебристую кнопку. Карась смело нажал на кнопку и контейнер с лёгким металлическим звуком, как орех, раскололся на две части.

— Ничего хитрого: обыкновенный фиксатор, — с видом знатока пояснил Жорка.

— Признаюсь, Георгий Иванович, Вы меня удивили. Теперь я спокоен за судьбу нашего предприятия.

— А ты, партнёр, наверное, думал, что Жорка Карась окончательно деградировал? — сощурив рыбьи глаза, с плохо скрываемой в голосе неприязнью спросил напарник.

— Каюсь, был такой грех! — честно признался Сашка. — Думал, что у тебя от благополучия совсем мозги жиром заплыли.

— Как говорил Козьма Прутков: «Не верь глазам своим»! — блеснул эрудицией Карась.

— А я и не верю, — тихо произнёс Перепёлкин. — Я, брат, никому не верю.

Но последней фразы довольный собой Жорка уже не слышал.

До Разгуляевки добрались без приключений. Сначала приземлились для дозаправки во Владивостоке, а потом взяли курс на Новосибирск.

В Новосибирском аэропорту «Толмачёво» сели рано утром. Перекусив в кафе аэровокзала горячим кофе и пирожками, дружинники под руководством Карася взяли билеты на поезд и полдня добирались до глухого полустанка, у которого вместо названия был четырёхзначный номер. Рядом с невзрачным одноэтажным зданием вокзала, немало повидавшем на своём веку, сиротливо притаилась автобусная остановка. К удивлению бойцов «золотой роты», автобус пришёл точно по графику, облупленная табличка которого была косо прибита на боковой стене остановки.

— Надо же, не опоздал! — удивился Крепыш.

— А чего ему опаздывать, если он за день сюда всего два рейса делает, — пробурчал Карась и первый полез в насыщенный запахом бензина и выхлопными газами автобусный салон.

Чтобы не вызывать ненужных пересудов своим появлением, Карась предложил в саму Разгуляевку не заезжать, а выйти на две остановки раньше — там, где тайга смело подступала к самой обочине просёлочной дороги.

— Тебе видней, ты местный, — равнодушно согласился Крепыш и дал команду на выход.

— Вон видите Яблоневый хребет? — спросил Жорка дружинников, как только автобус скрылся за поворотом. — Значит, нам туда, — махнул рукой Жорка в сторону синеющей в вечернем тумане горной гряды.

— Далеко? — уточнил Крепыш.

— С двумя короткими привалами, да если ещё и ночью пойдём, завтра к полудню доберёмся. — вздохнул Карась, поправляя на плечах лямки рюкзака. — Вот и решай сам: далеко или нет!

— Дорога-то хоть нормальная?

— Чудак ты, Крепыш! Где ты в Сибири нормальные дороги видел? Нет дороги! Есть тропа, вот по ней и потопаем — я первым, ты замыкающим. В гору топать, конечно, нелегко, но обратно пойдём с грузом, хоть и под горку, но всё равно тяжко придётся. Когда у нас самолёт?

— Через три дня. Думаешь, успеем?

— Надо успеть! У нас с тобой, земляк, другого выхода нет, — ещё раз тяжело вздохнул Карась и первым пошёл по еле заметной, ведущей в тайгу тропинке.

Как и обещал Карась, к исходной точке путешествия добрались, когда солнце высоко стояло над верхушками лиственниц.

— Здесь лагерем станем, — тяжело переводя дыхание, промолвил Карась. До схрона оставалась ещё около километра, но Жорка, наученный жизненным опытом, и на себе испытавший власть золота и не думал показывать дружинникам свои золотоносные закрома.

— Всё, привал! — выдохнул Крепыш и дружинники один за другим попадали на лесной ковёр из прошлогодней листвы и опавшей хвои. Отдышавшись и выкурив первую за день сигарету, Крепыш задал закономерный вопрос:

— А где груз? Кругом тайга!

— Будет тебе груз! — усмехнулся Карась. — Весь груз в надёжном месте. Или ты ожидал, что всё, что на остров надо тащить, я прямо здесь на полянке штабелем сложил? У кого сигнальные ракеты? — повышенным тоном обратился Жорка к лежащим на земле дружинникам.

— У меня, — отозвался длиннолицый дружинник по кличке Инок. Было в его лице что-то от изображённых на иконах старого письма святителей, но сходство мгновенно улетучивалось, как только Инок открывал рот и обнажал гнилые зубы. Улыбка у него была отвратительная, но когда она сходила с лица, Инок вновь становился печальным, а взгляд — чистым и непорочным.

«Оборотень!» — подумал Карась и зябко передёрнул плечами.

— У меня ракетницы. Тебе какую надобно — зелёную или красную?

— Давай обе, — решил Жорка. — Значит так: если увидите зелёную ракету — значит, всё в порядке, можете приходить за грузом, а если пущу красную — значит, мне срочно нужна ваша помощь!

— Что может случиться? — удивился Крепыш. — Мы ведь здесь одни!

— Беда с вами, городскими! Это тебе, Крепыш, только кажется. У тайги сюрпризов — полное лукошко! Она свои кладовые просто так человеку не отдаёт. Так что установите дежурство, а я пошёл.

— Стой, Карась! Куда бежать-то, если тебя спасать придётся? — спохватился Крепыш.

— А вот вниз по сухому руслу и бегите, метров через пятьсот за поворотом и найдёте меня с грузом, но вообще-то не торопитесь! Раньше вечера упаковать всё, что для доставки требуется, не успею. Да, и ещё вот что, если услышите выстрел — не паникуйте! Это значит, я стрелял.

— Зачем? — удивился Крепыш.

— И чем? — тихонько прошептал Инок, пристально вглядываясь в раскрасневшееся лицо Карася.

— Так… привычка у меня такая, злых духов отгоняю, — туманно пояснил Жорка и, прихватив два чемодана с титановыми контейнерами, стал осторожно спускаться вниз по сухому руслу. Потом Карась ещё четырежды возвращался в лагерь за оставшимися контейнерами, и после того, как взял в руки последнюю пару чемоданов, его взгляд вроде бы случайно встретился с взглядом Инока. Не понравился этот взгляд Жорке, очень не понравился! Холодным ужом шевельнулось в его душе нехорошее предчувствие. Так смотрит волк, притаившись в засаде и намечая в стае оленей очередную жертву. Жорка вновь зябко передёрнул плечами, словно пытаясь сбросить невидимые путы, и, втянув голову в плечи, устало поволочил за собой чемоданы.

Беда явилась, как и положено всем несчастьям, неожиданно. На сей раз она была нескладной, костлявой и гнилозубой. На худых её плечах болталась потёртая кожаная куртка, а в руке был пистолет Стечкина — оружие грозное, и видимо, поэтому от нескладной фигуры веяло фатальной неизбежностью.

Жорка уже достал припрятанный в корневищах поваленной лиственницы похожий на кочергу ключ, когда раздался звук треснувшей под ногой ветки.

Он резко обернулся и увидел стоящего рядом с грудой пустых чемоданов Инока. Дружинник улыбался своей гнусной улыбкой и демонстративно поигрывал пистолетом.

— Мы к тебе в гости явились! Встречай! — насмешливо произнёс Инок и театрально развёл руками.

— Кто это мы? — сухими губами прошепелявил Жорка и попытался проглотить невесть откуда взявшийся в горле ком.

— Мы — это я и Стечкин, хороший, проверенный в боях товарищ! Может бить одиночными или короткими очередями. Впрочем, с тебя, толстопузый, и одной пули хватит.

— Чего ты хочешь? — сквозь зубы процедил бледный Карась, судорожно сжимая в руках ключ-кочергу.

— Правды! И ничего, кроме правды! — продолжал красоваться Инок. — На твою беду, Карась, я обладаю хорошим логическим мышлением, а ещё меня учили сопоставлять факты и делать выводы…

— Ты, случаем, не из ментов? — перебил его Жорка, который, чтобы как-то побороть животный страх, стал умышленно дерзить.

Инок на мгновенье сбился с ритма, но потом взял себя в руки.

— Психологи называют это бравадой висельника, — продолжил он невозмутимым тоном. — Это я о твоём поведении. Возвращаясь к твоему вопросу, поясню: нет, я не из ментов. Когда-то в розовой допризывной юности я добровольно пришёл в военкомат и попросил призвать меня в армию. Моё желание исполнилось быстро: через месяц я грохотал кирзачами на плацу. Опуская ненужные подробности и переходя к основной части повествования, коротко поясню: в армии из меня сделали первоклассного диверсанта. Я мог быть снайпером, радистом, подрывником, кстати, последнее мне нравилось больше всего, но на «гражданке» всё это оказалось ненужным. И тогда я стал профессиональным наёмником. Можешь мне поверить: смерть всегда в цене и за неё очень хорошо платят. К сожалению, после Чечни опять наступил застой, поэтому я прибился к этим идеалистам, но мне с ними скучно. Когда ты сказал, что после закрытия крышки контейнера система самоликвидации автоматически становится на боевой взвод, я сразу напрягся. Мне на мгновенье показалось, что повеяло запахом палёной соломы. Почему-то именно этот запах преследовал меня всё время, пока я был в Югославии. Так вот именно там я впервые увидел именно такие системы, о которых ты рассказывал. Но ты, мой толстощёкий друг, «прокололся»! Правда, этого никто, кроме меня, не заметил.

— Как? Как я «прокололся»? — сознательно тянул время Карась, надеясь, что вдруг к ним присоединится кто-то ещё из дружинников и его палач будет вынужден ретироваться.

— Очень просто! — охотно пояснил дружинник, обрадовавшись появившейся возможности блеснуть интеллектом. — Ты сказал, что для того, чтобы открыть контейнер, необходимо специальное электронное устройство, которое ты обозвал блокиратором. Так?

— Так, — кивнул головой Жорка и наконец-то проглотил стоявший в горле ком.

— И ещё ты сказал, что блокиратора у тебя нет.

— Сказал, — подтвердил Карась и удобнее перехватил ключ-кочергу, прикидывая, как бы подойти к врагу поближе, чтобы одним ударом размозжить ему череп.

— Но если блокиратора у тебя нет, то как ты вскроешь все десять контейнеров?

— Как? — машинально спросил Карась, который в этот момент думал совсем о другом.

— Это я тебя спрашиваю! — разозлился дружинник и ткнул в сторону Жорки стволом пистолета. — Как ты вскроешь контейнера? Хватит валять дурака! — уже более спокойным тоном произнёс Инок. — Просто сознайся, что блокиратор у тебя есть. Где он?

— Там, в схроне, — после небольшой паузы произнёс Жорка, явно решив подыграть дружиннику, и ткнул кочергой в бок серого валуна.

— Брось железку! — вдруг запоздало спохватился Инок.

— Не могу, — искреннее признался Жорка. — Это ключ! — и с этими словами погрузил металлический стержень в малозаметное отверстие. Внутри камня что-то заскрежетало, загремело, и серый валун плавно отъехал вправо.

За валуном показалась сбитая из толстых кедровых плашек, обитая металлом, потемневшая от времени дверца. Карась покосился на дружинника и достал из-за пазухи продолговатый серебристый пенал, откуда извлёк тонкий ключ необычной формы. Вставив ключ в отверстие, расположенное рядом с ручкой, он провернул его на один оборот вправо, потом досчитал до шестидесяти и провернул ещё на один оборот, но уже влево. После того, как он привычно повторил операцию дважды, электронный замок открылся. Это Карась определил по характерному, напоминающему перезвон рождественских колокольчиков, звуку. Дальше надо было открыть дверцу, но Карась почему-то медлил.

— Мне нужна Ваша помощь, — обратился он к дружиннику. — Понимаете, у дверцы очень тугая пружина. Я сейчас её резко открою, а Вы сразу навалитесь на неё телом, чтобы дверца не захлопнулась. Я зайду в схрон и вынесу оттуда блокиратор.

— А как же ты раньше справлялся, когда меня здесь не было? — недоверчиво спросил Инок.

— А почему Вы решили, что я сюда приходил один? — задал Жорка встречный вопрос.

— Ладно, — нехотя согласился гнилозубый и подошёл ближе. — Только без глупостей! — и он угрожающе потряс перед Жоркиным лицом пистолетом.

— Ну, с богом! — не своим голосом произнёс Жорка, после чего резко рванул дверцу на себя и одновременно попытался как можно быстрее и резче нагнуться в левую сторону.

Хлёстко, словно лопнувшее на морозе дерев, прозвучал выстрел. Горячая винтовочная пуля, опалив висок Карася, вошла в лоб дружинника точно над левой бровью. Установленный ещё дедом Гаврилой в качестве самострела обрез «трёхлинейки» никогда не давал осечки. Не подвёл он Жорку и на этот раз.

 

Глава 34

На Сахалин Карась и его «золотая рота» успели в срок. Прилетевшие ночью дружинники груз оставили у Перепёлкина в гостевом домике, а сами незаметно вернулись в казарму. О пропавшем в тайге сотоварище никто из дружинников не упоминал, подсознательно возложив на себя долю вины за случившееся. Или же решающую роль сыграло обещание Карася разделить долю пропавшего Инока между оставшимися в живых девятью дружинниками.

— Ну, напарник, давай рассказывай, как всё прошло! — пожимая руку Жорке, бодро произнёс Александр Иванович.

— Если не считать небольшого конфликта, улаженного мною в рабочем порядке, можно сказать, что всё прошло тихо и, как видишь, результативно.

— Что за конфликт, и как ты его уладил? — озабоченно поинтересовался Сашка, пытаясь заглянуть Карасю в глаза.

— Конфликт? Да так… не стоящая Вашего внимания мелочь. А разобрался я быстро, потери минимальные.

— Не хочешь говорить?

— У каждого из нас есть свой скелет в шкафу, — философски изрёк Карась, мимолётно припомнив, как сутки назад трясущимися руками прятал тело убитого дружинника в освободившийся из-под золотого песка сундук.

— Там ещё много осталось? — с невинным видом поинтересовался Сашка и для наглядности пнул ногой ближайший чемодан.

— На наш век хватит, — уклончиво ответил Карась. — А не хватит, так поставим лоток и ещё пару пудиков намоем. Ты, партнёр, сначала этот объём реализуй, а потом и о дальнейших поставках поговорим.

— Реализую, — уверенно заверил Сашка. — За этим дело не станет. Прямо сегодня и реализую.

— К чему такая спешка?

— Объективные предпосылки, созданные сложившейся оперативной обстановкой, диктуют жёсткую необходимость избавиться от золотишка сегодня, — задумчиво промолвил кандидат в губернаторы, — потому что завтра на остров прилетает Президент!

Следующей ночью от пустого пирса тихо и почти незаметно с погашенными огнями отошла потрёпанная штормами и временем рыбацкая фелюга. Кроме малочисленного экипажа, состоящего из рулевого и матроса-моториста, на борту находились Перепёлкин и пятеро дружинников, вооружённых короткоствольными автоматами «Кипарис». Это были те самые пять человек из состава «золотой роты», которым Перепёлкин мог доверять. Все шестеро были одеты, как идущие на промысел рыбаки, и только чистая и необветренная кожа лица выдавала в них людей случайных, не имеющих к рыбацкому промыслу никакого отношения.

Ночь была лунная, на море стоял полный штиль, что для этого времени года было большой редкостью, поэтому ожидавший их японский сейнер они увидали сразу. Сейнер стоял на якоре в нейтральных водах, в оговорённом ранее Сашкой с японским партнёром квадрате.

Рулевой фелюги, следуя указаниям Перепёлкина, на малом ходу сделав аккуратный поворот, выключил двигатель и осторожно подошёл к борту сейнера. С сейнера что-то покричали на английском языке, и Перепёлкин тоже по-английски прокричал в ответ условную фразу. После этого с борта сейнера сбросили лестницу, по которой Перепёлкин неумело, но решительно вскарабкался на борт японского судна. Его встретила группа японцев, которые были одеты так же, как и вся команда сейнера, но по чистым холёным лицам и аккуратным причёскам было видно, что они такие же рыбаки, как и Перепёлкин.

Среди встречающих выделялся пожилой японец с коротким седым ёжиком волос на почти квадратной голове и неотступно следовавший за ним стройный и гибкий, как стебель молодого тростника, юноша. Это были господин Хасимото-сан и его переводчик. Переводчик говорил по-русски чисто и почти без акцента, что значительно упрощало ведение переговоров.

— Хасимото-сан интересуется, не утомительным ли было для Вас путешествие по ночному морю, и привезли ли Вы обещанный груз, — уважительно произнёс переводчик, обращаясь к Перепёлкину.

— Поблагодарите господина Хасимото за беспокойство, и передайте, что сегодня судьба благоволит ко мне, поэтому путешествие было лёгким, а обещанный груз находится на борту моего маленького судёнышка в полной сохранности, — так же уважительно произнёс Сашка и даже обозначил движением корпуса лёгкий поклон.

Переводчик, почтительно склонив перед хозяином голову, быстро залопотал что-то на японском.

— Хай! — коротко произнёс пожилой бизнесмен и, подумав, приказным тоном добавил ещё несколько коротких фраз.

— Господин Хасимото-сан предлагает не ждать появление богини утренней зари, а начать обмен прямо сейчас, под серебристым светом хозяйки ночи.

— Переведите господину Хасимото, что у русских есть поговорка — «время — деньги», поэтому я полностью согласен с его предложением и, не тратя попусту время, предлагаю начать сделку, а каким светом она будет озарена — солнечным или лунным, для меня не имеет значения.

Переводчик снова вполголоса что-то стал быстро говорить хозяину. Внимательно выслушав перевод Сашкиного спича, Хасимото улыбнулся и гортанным голосом выдал очередную недлинную, но судя по тональности, заключительную фразу.

— Господин Хасимото говорит, что Вы деловой человек и с Вами приятно иметь дело, — произнёс молодой переводчик и, поклонившись, указал рукой на рубку, куда направился хозяин. Перед тем, как последовать за японцами, Сашка быстро подошёл к борту и дал команду поднимать груз на борт сейнера.

Вскоре все десять контейнеров с золотым песком были подняты на борт и доставлены в кают-компанию. Здесь всё было готово к проведению сделки: в центре кают-компании на столе установлены и готовы к работе электронные весы, а рядом стояли металлические контейнера с резьбовыми крышками, чем-то напоминавшие банки из-под консервированных ананасов. Господин Хасимото и гости уселись вокруг стола, а юркий японец в белом халате и в марлевой повязке на лице всем видом выражал готовность к действию.

Сашка, не торопясь, открыл первый контейнер и жестом предложил дальнейшие действия выполнять принимающей стороне. Хасимото молча кивнул, и японец в белом халате торопливо схватив первый кисет с золотым песком, вышел из каюты.

— Сейчас будет проведён экспресс-анализ золотоносного песка, — успокоил Сашку переводчик, который поймал встревоженный взгляд Перепёлкина. — Не беспокойтесь! Это не займёт много времени.

В ответ Сашка молча кивнул. Тем временем Хасимото достал тонкую чёрную сигару, а его переводчик умудрился в мгновенье ока, чиркнув зажигалкой, оказаться возле босса. Не обращая внимания на присутствующих, Хасимото глубоко затянулся и с наслаждением выпустил в потолок струю ароматного табачного дыма. Тем временем в кают-компанию вернулся японец в белом халате, которого Перепёлкин мысленно окрестил Лаборантом и что-то прошептал на ухо хозяину.

— Хай! — вновь с довольным тоном произнёс Хасимото и кивнул головой.

— Господин Хасимото доволен качеством товара, — быстро пояснил переводчик. — Ваше золото оказалось очень высокой пробы. Господин Хасимото выражает надежду, что Вы не будете настаивать на изменении условий сделки, и цена на товар останется прежней!

Сашка понял, что качество золотого песка оказалось лучше, чем ожидал покупатель, и поэтому он вправе повысить цену за унцию.

«Жадность фраера сгубила!» — припомнил он знаменитую воровскую поговорку, но вслух произнёс:

— Передайте господину Хасимото, что я питаю надежду на наше долговременное сотрудничество, поэтому первая партия товара пойдёт по ранее оговорённой цене. Условия дальнейших поставок мы оговорим позже.

Японец остался доволен Сашкиным ответом и от избытка чувств крепко пожал ему руку.

На этом активная фаза переговоров закончилась, и к делу приступил Лаборант. Юркий японец аккуратно развязывал горловину кисета и ловко высыпал содержимое в металлическую чашу электронных весов, после чего на электронном табло рубиновым цветом загорались цифры, обозначающие вес золотого песка вплоть до десятой доли грамма. Записав на листе мелованной бумаги вес, Лаборант так же ловко пересыпал золото из чаши в металлическую банку, после чего плотно закручивал крышку и брался за следующий кисет. Процедура была долгой и однообразной, но, как ни странно, не утомительной. Все, кто находился в кают-компании, заворожённо смотрели на манипуляции Лаборанта.

«Имеет золото над человеком необъяснимую власть», — решил про себя Сашка, пытаясь при этом стряхнуть с себя наваждение.

Когда последняя золотая песчинка упала на чашу весов, богиня утренней зори уже вовсю властвовала на небосклоне. Хасимото подмахнул золотым пером банковский чек и, передавая Перепёлкину, на прощанье произнёс на японском языке короткую фразу.

— Господин Хасимото говорит, что после этой сделки Вы стали очень богатым человеком, — уважительно произнёс молодой переводчик. — Если все заработанные Вами сегодня деньги перевести в йены и погрузить на сейнер, то они бы заняли весь трюм.

— Предпочитаю доллары, — серьёзно ответил Перепёлкин. — Они надёжней и места меньше занимают.

Окончание сделки обозначили глотком саке из предложенных Хасимото крохотных чашечек.

«Вряд ли они будут меня травить, — подумал Сашка, делая глоток подогретого напитка. — Сейчас я для них курица, несущая золотые яйца».

На фелюгу Перепёлкин вернулся в состоянии лёгкой эйфории.

— Ну, золотые мои, держите! — радостно произнёс Сашка и, вынув из нагрудного кармана пять заполненных банковских чеков, широким жестом бросил их на стол. Дружинники сначала робко потянулись к бледно-жёлтым прямоугольникам бумаги, но после того, как увидели проставленную сумму, их лица расплылись в радостной улыбке.

— Это дело надо отметить! — завёлся Сашка. — У кого есть выпить?

Выпивки не было ни у кого.

— Как, даже спирта нет? — удивился Сашка. — Как же вы на операцию собирались? А если, не дай бог, ранение?

После этих слов Крепыш вздохнул и отцепил от пояса солдатскую фляжку.

— Я тут взял немного, — несмело промямлил дружинник. — Как Вы сказали — для медицинских целей, — и протянул фляжку Перепёлкину.

— Вот это другое дело! — крякнул Сашка, утирая рот после большого глотка спирта. — Ты чего раньше молчал?

— Да я думал, Вы ругаться будете, — сознался Крепыш и, последовав примеру Перепёлкина, приложился к фляжке.

Когда фляжка опустела, и в глазах дружинников появился хмельной блеск, Перепёлкина неожиданно потянуло на откровение.

— После того, как стану губернатором, сформирую из вашей «золотой роты» подразделение для выполнения особо важных поручений! — размечтался Сашка. — Неофициально, конечно, но деньги будете получать от меня наличными за каждое выполненное поручение. Я жадничать не привык! Ну что, согласны?

— Согласны! — нестройно загудели дружинники. — Чего же не согласиться, коли живые деньги платят. А насчёт секретности можете, Александр Владимирович, не сомневаться! Мы же понимаем, что каждое Ваше поручение — дело государственной важности.

— Вот именно! — подтвердил Сашка. — Государственной! Так что будем считать, что после короткой, но результативной беседы, мы достигли обоюдовыгодной договорённости.

В это время в утреннем воздухе раздался гул пролетающего над морем самолёта, и все, кто был на фелюге, запрокинули головы вверх. Тяжёлый ИЛ-96 шёл по глиссаде снижения на Южно-Сахалинск.

Глядя на тяжёлый и неповоротливый аэробус, уверенно пробивающийся через немногочисленные кучевые облака, Сашка вдруг догадался, что это за самолёт.

«Ну, вот и началось! — как-то обречённо подумал он и ощутил в животе неприятный холодок. — Дальше как фишка ляжет!»

— Эй, моторист! Давай полный ход! — прокричал он в переговорное устройство, и немного помедлив, добавил: — Нас ждут великие дела.

Но этой фразы моторист не слышал. Выжимая из старенького дизеля последние силы, команда фелюги кратчайшим курсом шла к берегу.

 

Глава 35

Дата начала операции была жёстко привязана к моменту прилёта Президента на остров. А если быть совсем точным, операция началась в тот самый момент, когда шасси президентского аэробуса оторвались от бетонки Шереметьевского аэродрома.

Борт № 1 ещё набирал высоту, а в лондонский офис Березуцкого уже позвонил доверенный человек из числа сотрудников Администрации Президента.

— Орёл покинул гнездо, — произнёс невидимый абонент и отключился. Березуцкий тоже отключил мобильный телефон, и его тонкие губы тронула едва заметная улыбка.

— Как там говорил галантерейщик Бонасье : «Лети голубь! Лети! А мы тебе крылышки подрежем!» — пробормотал себе под нос довольный олигарх, радостно потирая руки. — Всегда и во все времена революцию делали лавочники! — продолжал бормотать Борис Исаакович, набирая на личном сейфе шестизначный код. — Хвалёный Ильичом пролетариат, сам того не подозревая, был только орудием в руках хитрых и ловких галантерейщиков, разменной пешкой в большой игре. Времена меняются, но законы мироустройства неизменны: галантерейщики набили мошну и превратились в крупных бизнесменов, но в душе они всё те же мелкие лавочники, и подталкивать добропорядочных обывателей в революционное горнило продолжают именно они. Народу эти революционные потрясения ни к чему, народ требует больше хлеба и зрелищ. Революция нужна мелким и по своей сути ничтожным людишкам: мясникам, галантерейщикам, владельцам кабаков и скотобоен. Стараясь прыгнуть выше своей пустопорожней головы и выбиться в благородное сословие, они согласны бросить в огонь революции целые государства, уничтожить целые нации, чтобы потом гордо встать на обломках государства и начать править уцелевшими соотечественниками. Пусть всё будет именно так! Только эти мелкие ничтожные людишки забывают, что Гидра революция пожирает своих детей! Так всегда было и так всегда будет! Пусть революцию делают лавочники, а править миром будем мы — Избранные. И в этом нет никакого потаённого смысла, потому что всё это и есть экономическая целесообразность — альфа и омега бытия, основа мирового порядка, краеугольный камень цивилизации!

Дверца сейфа плавно открылась, и Березуцкий извлёк из его недр запечатанный пакет, после чего аккуратно закрыл сейф и выставил новый шестизначный код. Металлическое чрево сейфа надёжно хранило тайные планы олигарха, для которых время ещё не пришло.

— Ровно через час Вы вскроете конверт, и будете делать только то, что там написано, — терпеливо пояснял Борис Исаакович, передавая пакет секретарше. — Все телефоны, кроме одного, отключить, ни на какие звонки, даже дверные, не отвечать! Сегодня меня ни для кого нет! Надеюсь, Вы меня поняли.

Секретарша испуганно закивала головой и торопливо выбежала в приёмную.

Ровно через час дисциплинированная секретарша позвонила двум владельцам крупнейших телевизионных компаний и редакторам трёх самых влиятельных в Англии печатных изданий. Прошёл ещё час, и две телекомпании выдали в эфир сенсационный ролик, в котором будущий Президент Харьковский хладнокровно садится на велосипед, ещё мгновенье назад принадлежавший неизвестному молодому человеку, и которого при свете дня хладнокровно убил охранник кандидата в Президенты.

— Это не монтаж и не чёрный пиар, впопыхах состряпанный во время проведения выборов, — захлёбывался от избытка чувств в прямом эфире известнейший телеведущий. — Мы готовы предоставить копии этой записи для проведения независимой экспертизы всем желающим, — вторила ему очаровательная дикторша.

Заголовки вечерних газет, позабыв о хвалёной английской политкорректности, в выражениях не стеснялись, и щедро украшали первые страницы кадрами из скандального ролика. Утром следующего дня сенсацию растиражировали все крупнейшие телевизионные и радиокомпании.

Российские власти полдня делали вид, что ничего экстраординарного не произошло, но когда оппозиционные газеты вышли с заголовком об импичменте Президента, вынуждены были сделать уклончивое заявление о необходимости проверки подлинности предоставляемой зарубежными СМИ информации.

На глазах у мирового сообщества заваривалась самая крутая политическая каша столетия, а её повар, сидя в лондонском особняке, довольно потирал руки. Как всегда, его действия были продуманы до мелочей, и, как всегда, небескорыстны. Сенсации мирового масштаба всегда в цене, а сенсационные новости скандального характера ценятся ещё выше, и медиа-магнаты платят за них, не скупясь.

Доволен был и Председатель, который в этой заварушке чувствовал себя Наполеоном.

— Не хватает только грохота пушек и полкового барабана, на который я мог бы водрузить обтянутую лосинами ногу, — самодовольно произнёс главный Избранный, одной рукой лаская молодую кореянку, а другой нажимая кнопки телевизионного пульта. Весь эфир был плотно забит информацией и комментариями о неблаговидном поступке Президента Харьковского. Юристы всех стран сходились в одном: зафиксированные на плёнку действия человека, похожего на господина Харьковского, содержат состав уголовного преступления.

— Импичмент неизбежен! — вещал с телеэкрана самый уважаемый в Америке политический комментатор, и с ним полностью соглашались специалисты по международному праву и эксперты по Восточной Европе.

— Останется ли Россия в правовом поле, и будет действовать в соответствии с принятой Конституцией, или будет продолжать потчевать нас прокисшими щами советской демагогии? — задавался вопросом известнейший в Нью-Йорке таблоид.

К вечеру центр политического кипения переместился из Европы в сердце России, и в Москве запахло забытыми стрелецкими бунтами. Только теперь в роли стрельцов по большей части выступали приехавшие в Златоглавую на заработки инородцы и примкнувшие к ним уголовные элементы. И те и другие надеялись нажиться на погромах, а если повезёт, то и поймать в мутной политической водице свою «золотую рыбку». Трон под «московским князем» зашатался, отчего по всей России пошла не предвещающая ничего хорошего нервная дрожь. Неумытое мурло Великой Смуты, зевая и почёсываясь, вновь вынырнуло среди скандирующей радикальные лозунги толпы москвичей. Русь явственно потянулась к топору.

— Хотите увидеть знаменитый русский бунт? — вещали «забугорные» тур-операторы. — Тогда торопитесь! Только сейчас и только с нами вы сможете окунуться в неповторимую историческую атмосферу кремлёвского переворота. Купите «московский тур» сейчас и станьте свидетелями исторических событий, иначе вам придётся ждать ещё лет двести!

В надежде на хлёсткий репортаж и последующую за ним Пульцеровскую премию в Москву со всего света потянулись «акулы пера» и «шакалы ротаторных машин». Журналистская братия не подозревала, что самые горячие события в этот момент разворачивались не в Кремле, а за десять тысяч километров от его зубчатых стен, на далёком укутанном утренним туманом острове.

И только несколько человек знали о том, что операция «Русский Гонконг» вступила в начальную фазу.

* * *

Я давно заметил, что дни, на которые выпадают какие-либо значимые события, начинаются как самые заурядные. День, когда нашу дружину разбросали по городу для поддержания порядка и недопущения намёка на возможность проведения террористического акта в день визита Президента на Сахалин, не был исключением из этого правила. Подняли нас на полчаса раньше обычного, и сразу повели в столовую, где, к нашему удивлению, был сервирован завтрак. Я не ошибся, употребив термин «сервирован»: завтрак именно был сервирован, а не накрыт, и по своему обилию больше напоминал плотный обед, только без первых блюд.

В столовой нас встречал сам Комиссар, который по случаю предстоящих в городе торжеств вырядился в «парадную» форму: любимый китель чёрного цвета с белой рубашкой под такой же чёрный без рисунка галстук, брюки галифе и высокие хромовые сапоги. Китель был перетянут армейской портупеей, а на поясе болталась новенькая кобура, из которой выглядывала ребристая рукоятка пистолета. Комиссар подождал, пока мы сядем за столы, и выступил с короткой речью.

— Оперативная обстановка на острове сложная, — уверенно произнёс главный дружинник и машинально коснулся рукой кобуры. — Активизировалась деятельность уголовных элементов и оппозиционеров различного толка. Так что возможны провокации! Вы должны строго следовать розданным вам накануне инструкциям и ни в коем случае не своевольничать. Напоминаю, что в операции по поддержанию порядка в городе задействованы силы местной милиции, а также командированные на остров на время визита Президента силовые подразделения ФСБ. Есть вероятность ошибки, и чтобы вас не приняли за террористов и не подстрелили, место дислокации не менять, в случае необходимости выходите на связь со своим «звеньевым». «Звеньевые» докладывают обстановку лично мне каждые полчаса, а при невозможности связаться со мной, или в случае форс-мажорных обстоятельств, принимают решения исходя из создавшейся обстановки. Всё! А теперь завтракайте плотней, так как на обед даже сухим пайком можете не рассчитывать. Операция продлится до глубокой ночи.

Дважды упрашивать нас не пришлось, и мы с радостью приступили к поеданию разных вкусностей, которыми были щедро заставлены столы. С аппетитом уплетая тушёную картошку со свининой, щедро приправленной свежей зеленью, я сделал для себя важный вывод: рядовых дружинников в ходе проведения операции будут использовать, что называется «втёмную», то есть не раскрывая истинных целей операции. И что самое обидное — что стараться они будут на совесть. Так уж их научили, и по-другому действовать они не умеют.

«Жаль, если придётся стрелять друг в друга, но по-другому я тоже не умею», — мысленно решил я и залил скребущих на душе кошек персиковым компотом.

После сытного завтрака нас повели в оружейную комнату, получать оружие и спецсредства. Я получил полвека пролежавший на складе пистолет «ТТ» вместе с кобурой и двумя снаряжёнными обоймами, летний маскировочный костюм, свою любимую СВД и дополнительный боезапас. Патроны были боевые: часть с металлическим сердечником, часть трассирующие. Обычно трассирующие патроны используют для пристрелки в условиях ограниченной видимости или тёмное время суток.

— Если это обычная операция по поддержанию порядка, то зачем «трассеры»? — задал я себе вопрос. — Не будь наивным! Это не простое мероприятие по патрулированию улиц, это то, за чем ты охотился, чего ждал и чего в глубине души боялся. Ты ведь для этого приплыл на Сахалин, ты ведь этого искал. Вот и нашёл! Теперь получите и распишитесь, — уверенно ответил я сам себе.

Я давно стал замечать, что когда начинаю спорить с самим собой, то у меня возникает странное ощущение, словно я смотрю на себя со стороны.

Я вспомнил, как наш штатный психолог за бокалом вина пояснял мне, что в минуты наибольшего нервного напряжения наш мозг начитает работать в «нештатном режиме»: в кровь выбрасываются большие порции адреналина, которые активизируют деятельность организма и значительно расширяют наши физические возможности.

— Вспомни, как ты неоднократно слышал различные байки о том, как во время опасности быть съеденным разъярённым зверем, охотник в течение нескольких секунд залезал на высокое дерево или лётчик выпрыгивал из кабины горящего на стоянке самолёта далеко-далеко за крыло. И то и другое в обычной жизни сделать физически невозможно, — просвещал меня друг и по совместительству собутыльник. — Так вот, это никакие не байки, а реальные случаи из жизни прямоходящих, то есть из нашей с тобой жизни. В условиях смертельной опасности человек, чтобы выжить, начинает мыслить, двигаться и принимать решение в десятки, а может и в сотни раз быстрее, чем в обычной жизни. При этом ему кажется, что время остановилось и выпущенная в него пуля летит, как в замедленном кино, поэтому он успевает увернуться.

В день прилёта на остров Президента время шло, как обычно, однако ощущение раздвоенности меня не покидало, и ещё у меня не было полной уверенности, что от предназначенной пули я смогу уклониться.

Меня привезли на аэродром и беспрепятственно провели в святая святых службы управления полётами — в башню, где находился руководитель полётами и дежурная смена авиадиспетчеров. Скажу честно, мне это не понравилось: создавалось впечатление, что заговор, как раковая опухоль, поразил все жизненно важные городские структуры.

— Это твой пост, — приказным тоном объявил мне мой «звеньевой», у которого был оперативный псевдоним Черемша. Поговаривали, что Черемша прошёл две «чеченских войны». Воевал ли он на стороне федеральных сил или на стороне «воинов аллаха» — неизвестно, но к смерти Черемша был готов в любую минуту, за что дружинники за глаза называли его не иначе, как Камикадзе.

— А где будешь ты? — задал я вопрос с невинным видом.

— Тебе это знать необязательно, — жёстко ответил мне «звеньевой», вручая японскую рацию. — Контролируй свой сектор обстрела и не забывай делать доклады раз в тридцать минут. Рация настроена, достаточно нажать тангенту.

— А позывные?

— Нет позывных! Достаточно оперативного псевдонима, всё равно никто ничего не поймёт.

Это было его последним напутствием. Я вздохнул и начал обустраиваться. Пост мой находился не в оперативном зале, а в подсобной комнате, где хранились старые электронные блоки и покрытые пылью осциллографы. Стена, отделявшая подсобку от оперативного зала, была тоненькой, и я отчётливо слышал переговоры диспетчеров и указания руководителя полётов.

Первое что я сделал — закрыл на фиксатор входную дверь, которая находилась у меня за спиной. За дверью была крутая винтовая лестница, на которой разойтись даже двум худосочным стюардессам трудно, но другого пути отхода у меня не было.

Я расчехлил винтовку и устроился, как учили — не на подоконнике, а на стуле в глубине комнаты, поставив перед собой в качестве бруствера два больших фанерных ящика. На второй ящик я положил найденное среди различного хлама поролоновое сиденье — получилась очень неплохая позиция. Из огромного окна открывался великолепный обзор на взлётную полосу и вход в соседний корпус. Через прицел я разглядел табличку на двери и понял, что это служебный вход.

«Вряд ли сюда поведут Президента, — подумал я, глядя в прицел на металлическую дверь с кодовым замком. — Поэтому стрелять надо, как только он появится на линии огня».

Десять дней назад меня по телефону разыскал связной и условленной фразой назначил место и время встречи. На следующий день, после наряда на КПП, я отпросился в увольнение и в местном пивном баре встретился со связником. Это был молодой парень примерно тридцати лет, с недоверчивым и колючим взглядом. Прихлёбывая дешёвое пиво из тяжёлой стеклянной кружки, он передал мне приказание Центра: сделать всё, что в моих силах, но не допустить Президента на Сахалин. Я понимал, что аналогичная задача поставлена не только мне, но легче от этого не стало. Связной, не допив пиво, вышел покурить и не вернулся. Я ещё минут двадцать для вида посидел за грязным столом, делая вид, что наслаждаюсь ячменным напитком, потом заплатил по счету за себя и связника и вернулся в казарму.

Ночью в казарме, ворочаясь на скрипучей кровати, я понимал, что, сорвав визит Президента на остров, ЗГС тем самым спутает карты заговорщикам. Я долго в уме перебирал варианты, один фантастичнее другого, пока не остановился на банальном покушении. Решение имитировать покушение на высоких сопровождающих лиц, а если повезёт, то и на самого Президента, пришло в мою беспокойную голову уже под утро. Утвердившись в своём решении, я в сотый раз перевернулся на бок и спокойно заснул.

— Чем больше шуму и стрельбы, тем больше гарантии, что начнётся паника и дальше взлётной полосы аэропорта Главу государства охрана не пустит, — сказал я себе, меняя в обойме обыкновенные патроны на трассирующие. — Если повезёт, то ещё и подожгу что-нибудь. Кстати! Там, кажется, заправщик стоит?

Я напряг зрение и через прицел увидел, как из-за угла соседнего здания, до которого было не больше сотни метров, выглядывала кабина свежевыкрашенного автозаправщика.

— Даже если он пустой и в нём нет ни капли керосина, мне это на руку! Гореть будет так, что издалека будет видно, — отбросил я последние сомнения и, передёрнув затвор винтовки, дослал патрон в патронник.

Дальше события развивались с удивительной быстротой и непоследовательностью. У меня создалось впечатление, что одним оркестром взялись дирижировать сразу два дирижёра, и у каждого была своя пьеса.

Сначала я услышал голоса из оперативного зала. Судя по тревожной интонации руководителя полётов, борт № 1 был на подходе. Я прижал приклад к плечу и стал медленно водить прицелом по всему сектору обстрела. В этот момент в соседнем здании открылась дверь с табличкой «Служебный вход» и на линию огня вышли парень и девушка. Словно специально подставляясь под выстрел, они повернулись ко мне лицом и внимательно посмотрели в сторону башни. Я хорошо рассмотрел в прицел обоих и не сильно удивился, когда понял, что мы знакомы: парень с недоверчивым и колючим взглядом был моим связным, а с девушкой, у которой глаза цвета молодой травы, я кокетничал на пароходе, когда плыл с материка на Сахалин. Удивился я, когда увидел, как мой связной ловко перемахнул через ограждение и как ни в чем, ни бывало, нарочито спокойно подошёл к кабине заправщика.

— Интересно! Очень интересно! — прошептал я и ещё плотнее прижал приклад к плечу. Девушка осталась на месте и старательно закрутила головой.

— Она его страхует, — понял я и перевёл прицел на заправщик, который, выпустив из выхлопной трубы чёрное облачко дыма, двинулся в сторону посадочной полосы.

В этот момент запищала рация, и на связь вышел «звеньевой».

— Снайпер! Что там у тебя происходит? — услышал я тревожный голос Черемши.

— Всё в порядке, — доложил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно уверенней.

— Какой, к чёрту, порядок! Ты что, ослеп? У тебя на взлётную полосу заправщик выскочил!

— Ну и что в этом особенного? — продолжал я валять дурака. — Ну, поехал заправщик, значит, так надо.

— Кому надо? Убери его со «взлётки»! Сейчас президентский борт на посадку заходит!

— Как?

— Как хочешь, но полосу освободи! Стреляй по колёсам, пускай в кювет валится!

— Не могу! — честно признался я. — Он уже вне зоны видимости.

Я слышал, как «звеньевой» прямо в эфире помянул недобрым словом чью-то маму, после чего отключился. В это время в оперативном зале началась лёгкая паника. Видимо, руководителю полётов доложили о выехавшем на посадочную полосу автозаправщике. Мне было хорошо видно, как в небе показался широкофюзеляжный ИЛ-96 и сопровождавший его истребитель СУ-27. И в этом момент раздался взрыв.

Если быть точным, то самого взрыва я не видел, но его звук и клубы чёрного дыма, поднимающиеся над крышей главного корпуса, я слышал и видел отчётливо. Голос руководителя полётов сорвался на крик, способный заглушить звук взлетающего самолёта, но как потом оказалось, это было ещё не самое страшное, страшное было впереди! Пилот президентского аэробуса, заметив пожар на посадочной полосе, стал выполнять левый разворот, чтобы уйти на второй круг, а возможно, и на запасной аэродром. На Сахалине запасного аэродрома не было, значит, в крайнем случае, ему пришлось бы возвращаться во Владивосток или Хабаровск.

И здесь произошло то, чего ни я, ни служба безопасности аэропорта, включая натасканных на всевозможные провокации сотрудников охраны Президента, не ожидали: из расположенной вдоль аэродромного поля лесополосы к президентскому самолёту потянулся дымный след ЗУР. Я хорошо видел, как серебристый цилиндрик ракеты, блеснув в лучах нежаркого сентябрьского солнца, угодил прямо в двигатель СУ-27. Взрыв был такой силы, что на землю подбитый самолёт рухнул в виде мелких обгоревших фрагментов.

Пилот ИЛ-96 был опытный и сразу понял, что вторая ракета должна будет ударить по турбине его лайнера, поэтому прекратил манёвр разворота, покачал крыльями, как бы выражая полное согласие с предложенными условиями, после чего, вопреки всем лётным правилам, пошёл на посадку. Что происходило дальше, я не видел, но хорошо слышал, как внезапно в оперативном зале наступила мёртвая тишина: перестал кричать руководитель полётов, видимо, сражённый инфарктом и даже диспетчера, поражённые и сбитые с толку гибелью истребителя, замешкались и перестали выдавать указания. Я слышал, как вдалеке пронзительно завыла пожарная сирена, а в сторону садившегося на свободную полосу ИЛ-96 с рёвом сирен устремились милицейские машины. Вслед за ними с места в карьер рванули автомобили сотрудников Президентской охраны. Однако, как потом оказалось, первыми возле приземлившегося борта появились два десятка вооружённых дружинников во главе с Комиссаром. В отличие от милиции и охраны Президента, они никуда не торопились, они просто ждали. Когда лайнер своими шасси тяжело коснулся бетонной полосы, Комиссар дал команду: «Оружие к бою»! — и дружинники почти одновременно передёрнули затворы автоматов.

Наступал момент истины.

* * *

На аэродром Линза и Бодрый проникли ранним сентябрьским утром, в период, когда происходила пересменка дежурных групп аэродромного персонала. Момент для проникновения был выбран самый подходящий: усталые сотрудники ночной смены торопились домой, а персонал дневной смены ещё не заступил.

И вот в эти полчаса фактического безвластия Линза и Бодрый практически беспрепятственно прошли в расположенное в главном корпусе служебное помещение. Помещение было коммутационным узлом связи и запиралось на кодовый замок. Судя по степени стёртости кнопок, код в замке не менялся с момента его установки.

Проникнув в узел связи, Линза достала из сумочки кальку электрической схемы, с умным видом поводила по ней пальчиком, а потом вскрыла один из коммутационных шкафов, до самого верху нашпигованного гудящими под напряжением реле. Не прошло и пяти минут, как она отыскала нужную пару контактов и подключила обыкновенную телефонную трубку. Телефонную трубку вместе с проводом от телефонного аппарата оторвал Бодрый, когда они пересекали зал ожидания. Просто подошёл к окошку, на котором было крупно написано «Справочная», взял трубку телефона, приложил к уху и сказал несколько слов. Потом отошёл вглубь зала, но уже с трубкой за пазухой.

— Мастерство не пропьёшь! — гордо произнёс Лёшка, передавая трубку девушке. Линза вздохнула и неодобрительно поджала губы: криминальные наклонности напарника порой брали верх над его моральными устоями. Если предоставлялась возможность, то воровал Алексей всегда с удовольствием. Свои воровские навыки он вспоминал, когда требовали обстоятельства, но Линзе это всё равно не нравилось.

— Тебе, наверное, легче человека «замочить», чем у него бумажник «увести»! — парировал её упрёки Бодрый, и Линза замолкала, с ужасом понимая, что Лёшка прав.

В ожидании времени «Ч» они, как могли, устроились в гудящей, как пчелиный улей комнате.

— Покурить бы! — мечтательно произнёс Лёшка, понимая, что курить нельзя.

— Обойдёшься, — подтвердила его худшие опасения Линза. — На вот возьми карамельку, говорят, отвлекает.

От предложенной карамельки Лёшка гордо отказался, и тут они оба услышали фразу, которую с нетерпением ждали: прерываемый треском атмосферных помех голос диспетчера сообщил, что борт № 1 заходит на посадку.

— Нам пора, — взяв бразды правления в свои мужские руки, произнёс Бодрый и оторвал телефонную трубку от коммутационного блока.

— Ну-ну! — улыбнулась Линза. — Командуй дальше, напарник!

Дальше следовало проникнуть на лётное поле и устроить диверсию. Первоначально они планировали взорвать самолёт, желательно стоящий на взлётной полосе, а не на технической стоянке. Однако ни возле главного корпуса, ни на «взлётке» самолётов не было: технические службы по указанию начальника службы безопасности убрали с поля всё, что могло даже теоретически помешать посадке президентского лайнера.

И тут Лёшка, неожиданно перемахнув через ограждение, расхлябанной походочкой направился в сторону главного корпуса. Линза уже раскрыла рот, чтобы пресечь своевольное поведение напарника, как вдруг заметила стоявший на углу здания автозаправщик. Это был не просто заправщик — это был четырёхосный подарок судьбы, с двумя тоннами керосина в цистерне.

Заправщик можно было отогнать в любую точку аэродромного поля и поджечь: ни один, даже самый безбашенный пилот, не решится садиться по полосу, где что-то полыхает, а уж пилот президентского «борта» и подавно. И пока керосин не выгорит, потушить заправщик будет трудно, это займёт определённое время. Лайнер не станет столько времени висеть в воздухе и, скорее всего, уйдёт на запасной аэродром.

— Простенько и со вкусом, — с улыбкой произнёс Лёшка, когда они накануне вместе с резидентом обсуждали план операции.

— Что тебе не нравится? — сверкнув зелёными глазами, встряла Линза.

— Мне всё не нравится! Допустим, президентский борт уйдёт на запасной. А что дальше? Пожар потушат, обломки самолёта уберут. полосу расчистят, и на следующий день он прилетит снова.

— Не прилетит, — заверил его резидент. — Продолжения не будет. Впрочем, это не ваша забота. Ваша задача сделать всё, чтобы у заговорщиков первый блин вышел комом. Поверьте старому волку: очень трудно выправить ситуацию, когда с первых минут операции всё идёт кувырком.

Линза видела, как вслед за Бодрым помчались милицейские УАЗики и парочка мощных иномарок с затемнёнными окнами.

— Давай, миленький! Давай! — шептала она, прижав к груди два кулачка. Вопреки её ожиданиям взрыв заправщика получился какой-то глухой и совсем не страшный. Подожжённый Лёшкой заправщик лениво горел посреди взлётной полосы минут пять, потом цистерна лопнула с глухим звуком и выбросила ввысь столб огня.

— Успел! Лёшенька, какой же ты молодец! Успел! — радостно закричала она, даже не задумываясь, уцелел ли при подрыве ее напарник или на этот раз судьба была к нему менее благосклонна.

Заправщик с каждой минутой разгорался всё сильней, и теперь пламя даже невооружённым глазом было видно из любой точки аэродрома. Видимо, пожар заметил и пилот Президентского «ИЛа» и потому, как самолёт покачивая крыльями, стал выполнять разворот, Линза поняла, что «Борт № 1» уходит на запасной аэродром.

— Шиш тебе, а не посадка! — весело закричала девушка и по-детски показала «ИЛу» фигу.

И тут неожиданно среди ясного сентябрьского неба раздался гром. Линза не сразу поняла, что это не гром, а самый настоящий взрыв, а когда подняла голову, то рядом с президентским самолётом увидела багровое облако — всё, что осталось от истребителя сопровождения.

В этот момент что-то чиркнуло по её волосам.

Линза повернулась и увидела, что в середине таблички «Служебный вход» торчит маленькая металлическая иголка с еле заметным оперением на конце. Она перевела взгляд туда, откуда могла прилететь странная иголка и столкнулась взглядом со стюардессой. В руке стюардесса держала короткую, похожую на свирель трубку, а на её щеке белела тоненькая полоска шрама.

— Ветер, — буднично произнесла стюардесса. — Сейчас исправлю!

И стала спокойно вставлять в чудо-свирель другую иголку. Она не извинялась, просто палач объяснял жертве, почему она ещё жива.

После того, как президентский лайнер ушёл из зоны видимости, я понял, что, несмотря на пожар, устроенный на посадочной полосе моим связным, самолёт всё равно сядет. Надо было менять план действий, но как и что делать я не представлял. Запасного варианта у меня не было, а быстро добраться до севшего где-то на дальнем конце аэродрома президентского борта, чтобы выпустить в бетонное покрытие рядом с Президентом несколько трассеров, я физически не успевал.

От безысходности я беспокойно закрутил прицелом, в надежде, что судьба сжалится и даст мне подсказку. Неожиданно в перекрестье прицела попала девушка, одетая в форму стюардессы, которая очень внимательно смотрела на спутницу моего связного. Во всём облике стюардессы было что-то ненатуральное, какая-то фальшь сквозила в её поведении, движениях рук и даже взгляде.

Я перестал бестолково крутить оптикой и присмотрелся к ней внимательней: стюардесса держала в правой руке предмет, напоминающий дудочку, а на её губах играла нехорошая улыбка. Потом она поднесла дудочку к губам, надула щёки и резко выдохнула.

В этот момент моя зеленоглазая знакомая обернулась и непонимающим взглядом уставилась на стюардессу. По движениям губ женщины я понял, что незнакомка в форме стюардессы что-то сказала, и я заметил, как на её щеке в такт лицевым мышцам задвигалась тонкая полоска белёсого шрама.

После этого стюардесса что-то выдернула у себя из воротника и стала производить какие-то манипуляции с дудочкой. На мгновенье из-за набежавших туч выглянуло солнце, и в руке стюардессы блеснул маленький металлический предмет. Если бы не хорошая оптика, то я бы его и не заметил, но, вопреки всем законам физики, я заметил и не только заметил, но и рассмотрел.

Недрогнувшей рукой стюардесса вставила металлическую иголку в свою дудочку и вновь поднесла её к губам. Дальше медлить было нельзя, и я выстрелил. Можно было попытаться пулей выбить трубку из её руки или хотя бы ранить в руку, но в этот момент я испугался. Очень испугался! Испугался, что промахнусь, и через мгновенье отравленная иголка вонзится в шею моей знакомой.

Поэтому я выстрелил в голову. Пуля пробила ей щёку и вышла в основании шеи. Так как я стрелял сверху, раневой канал был направлен сверху вниз под углом примерно в сорок пять градусов и, по всей вероятности, прошёл через жизненно важные органы, возможно, через сонную артерию. Это было смертельное ранение и, несмотря на то, что упавшая на тротуарную плитку женщина ещё подавала признаки жизни, я знал, что через минуту-другую она умрёт.

Этого не знал невесть откуда появившийся незнакомец — неприметный с виду мужчина средних лет, который, игнорируя грозящую ему опасность, попытался вынести раненую из зоны поражения. Видит бог, я этого не хотел, но классический сюжет из жизни снайперов нарисовался сам собой: сначала снайпер не убивает, а специально ранит попавшую на мушку жертву, и ждёт, когда раненого попытаются вытащить с поля боя. После того, как в зоне поражения появляется храбрец, снайпер хладнокровно расстреливает обоих — и раненого и несостоявшегося спасителя. Повторяю, я этого не хотел, он сам подставился под выстрел.

Я повторно нажал курок, но за мгновенье до того, как боёк ударил по капсюлю, успел сменить точку прицеливания, и пуля пробила незнакомцу голень правой ноги — очень болезненно, но не смертельно.

Закинув винтовку за спину и достав из кобуры старый, но надёжный «ТТ», я стал спускаться по крутой лестнице. Можно было и не покидать укрытие, но что-то подсказывало мне, что следует вмешаться и довести работу до логического конца.

Я осторожно приоткрыл дверь и выставил щуп с укреплённым на конце металлическим зеркальцем. Приём простой, но эффективный, позволяет не подставлять лишний раз голову под выстрел или удар тяжёлым тупым предметом, что согласитесь не маловажно. Покрутив щупом и убедившись, что кроме двух «снятых» мной «целей», во дворе никого нет, я выскользнул за дверь и, пригибаясь, короткими перебежками устремился к поверженным противникам.

Женщина, как я и ожидал, к моменту моего появления была мертва, а мужчина находился без сознания.

— Болевой шок. — решил я и с треском разорвал перевязочный пакет. Когда я заканчивал перевязку, раненый враг зашевелился и застонал. Чтобы облегчить ему страдания я стал искать шприц-тюбик с промедолом, но так и не нашёл. Тогда я стал обыскивать раненого и нашёл две занимательные вещи: пятнадцатизарядный пистолет «Beretta-92» — любимое оружие спецагентов, и так необходимый шприц-тюбик. Не раздумывая, я вколол промедол раненому в вену и стал ждать. Через несколько минут гримаса боли на его лице сменилась недоумением, и он открыл глаза.

— Что Вы мне вкололи? — спросил незнакомец, с трудом выговаривая слова, и, словно пытаясь стряхнуть остатки беспамятства, закрутил головой.

— То, что нашёл у Вас в боковом кармане — промедол, — ответил я и бросил ему на грудь пустой шприц-тюбик.

— Это не промедол, это…, это…, нет, это невозможно! — запаниковал и задёргался раненый и взвыл от боли: простреленная нога давала о себе знать.

— Значит, это не обезболивающее! — догадался я. — Что же тогда было в тюбике?

— Нет! Зачем Вы сделали это? Я же теперь…

— Что было в шприц-тюбике? — повысил я голос и для большей доходчивости ткнул в лоб пистолетом.

— Это был пентотал натрия, так называемая «сыворотка правды» — сдался мой раненый собеседник и закрыл глаза.

— Не отключайтесь, мой незнакомый друг! Нам надо побеседовать. Человек, который носит при себе вместо обезболивающего «сыворотку правду» мне особенно интересен, — пошевелил я раненого за плечо. — Откройте глаза, а не то я вынужден буду прострелить Вам вторую ногу.

— Так это Ваша работа? — вновь застонал раненый, но глаза открыл.

— Моя! Скажите спасибо, что не продырявил Вам печень, а то беседовали бы Вы сейчас со своей подругой, сидя на облаке.

— Вы и её убили?

— Что делать! Мы с ней не сошлись во взглядах по одному принципиальному вопросу: она хотела, чтобы моя девушка умерла, а я был категорически против. Времени на дискуссию не было, поэтому пришлось её нейтрализовать.

— Интеллигентно выражаетесь. Убили человека и в довершение ко всему подыскали подходящий термин — «нейтрализовать»!

— Молчать! — рявкнул я, понимая, что наркотик начал действовать на психику, и самое время было «качать» из моего подопечного информацию.

— Слушай меня! — произнёс я голосом, в котором было больше металлических нот, чем в голосе робота. — Слушай и смотри на меня! Я твой друг. Я хочу тебе помочь. Ты мне веришь?

— Да, — обречено произнёс раненый. — Я тебе верю, ты хороший. Я плохой, а ты хороший!

— Как тебя зовут? — задал я вопрос чуть ли не по слогам. — Отвечай! Как тебя зовут? Если ты будешь молчать, я не смогу тебе помочь!

— Меня зовут Микаэль. Помоги мне! Мне нужна помощь…

— Обязательно помогу, а теперь ответь мне — кто ты Микаэль.

— Я раньше жил в ГДР, там я учился и там я работал.

— Ты немец?

— Да, я немец. Я несколько лет проработал в «Штази» , но перед этим пару лет учился в Москве, точнее, в Подмосковье. Я был хорошим оперативником, очень хорошим, поэтому меня и пригласили…

— Пригласили куда?

— После распада ГДР меня пригласили в «Бюро»!

— Что представляет собой «Бюро»?

— Это засекреченная спецслужба… штаб-квартира, кажется, в Риме, хотя я не уверен.

— Где и на кого работают сотрудники «Бюро»?

— Я…, мы… работаем везде, по всему миру, но на кого работаем, я не знаю. Этого никто не знает, ни один сотрудник «Бюро». Нам хорошо платят и мне всё равно, на кого работать. Была страна… была идея… а сейчас ничего… сейчас ничего нет!

— Микаэль — твоё настоящее имя? — перебил я словоохотливого собеседника.

— Нет. Микаэль — мой оперативный псевдоним. Моё настоящее имя Курт, Курт Вайнер.

— Назови полное название спецслужбы, на которую ты работаешь! — приказным тоном потребовал я.

— «Бюро по планированию и проведению секретных операций».

— Какую операцию сейчас «Бюро» проводит на Сахалине?

— Точно не знаю. Это не моё задание. Меня подключили недавно, после того, как я провалил операцию в Лихтенштейне.

— Что от тебя требовалось в Лихтенштейне?

— Золото…! Я должен был получить в депозитарии одного из банков золотые монеты… много золотых монет, но я не смог. У меня не было второго ключа от хранилища.

— Понятно. А что ты делаешь на Сахалине?

— Я не должен этого говорить…

— Что ты делаешь на Сахалине? — повторил я вопрос приказным тоном. — Отвечай!

— Шоколад…

— Не понял!

— Шоколад, — повторил Микаэль и я испугался, что у него начался наркотический бред.

Вместо ответа раненый агент достал из кармана большую плитку шоколада и протянул мне, но силы оставили его и плитка выпала из его руки на брусчатку. К моему удивлению, при ударе шоколада о брусчатку, я явственно расслышал металлический звук. Я поднял раздроблённую плитку шоколада и разорвал обёртку. Внутри обёртки, среди фольги и раздроблённых кусочков шоколада, находился ключ необычной формы. Он был мастерски запаян внутри шоколадной плитки, хотя, по моему убеждению, это была довольно примитивная маскировка.

— Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне! — произнёс Микаэль, и меня снова посетила мысль о наркотическом бреде.

— Что это значит? — спросил я, рассматривая ключ.

— Это девиз банка, в котором лежит золото… много русского золота. Такая же надпись имеется на самом ключе.

— Это второй ключ от хранилища в депозитарии?

— Да, это тот самый ключ! «Бюро» приказало, и я его нашёл… я хороший оперативник, хороший!

— Так, с ключом и золотом всё понятно. А что ты делаешь на Сахалине, я так и не услышал.

— Ключ…! — с трудом произнёс допрашиваемый, и я понял, что силы его оставляют. — Я попытался провезти ключ через западную границу, но на таможне нас, вернее, меня с ключом, уже ждали. Я сообщил об этом в «Бюро» и получил указание прибыть на Сахалин. Мне сообщили, что остров скоро должен выйти из-под юрисдикции России, тогда ключ в Лихтенштейн можно будет переправить без всякого риска. Это слишком большие деньги и «Бюро» не хочет рисковать!

После этих слов силы окончательно оставили моего невольного собеседника и он потерял сознание. Я вздохнул, достал из нагрудного кармана комбинезона сотовый телефон и позвонил в службу «Скорой помощи».

 

Глава 36

…Комиссар дал команду: «Оружие к бою»! — и дружинники почти одновременно передёрнули затворы автоматов. Наступал момент истины.

Пилот президентского ИЛ-96 заходил на посадку вопреки всем правилам. Видимо, поэтому лайнер неожиданно стал резко терять высоту, в результате чего просел, и, тяжело ударив всеми колёсами по бетонке, откатился в самый дальний конец полосы.

Тут к переднему выходу подкатили трап, и дверца в салон самолёта плавно отворилась. Ко второму выходу трап по неизвестной причине не подали, и поэтому открывать его не торопились.

Комиссар ожидал, что из самолёта на трап в сопровождении очаровательной стюардессы выйдет если не сам Президент, то хотя бы кто-то из его окружения, но прошло несколько минут, а из самолёта никто не показался.

— За мной! — дал команду Комиссар и с пистолетом в руке первый ворвался в салон самолёта. Его примеру последовало полностью экипированное и вооружённое до зубов звено дружинников. Оставшиеся на лётном поле дружинники оцепили лайнер и взяли автоматы наизготовку.

Комиссар заранее был осведомлён о расположении в фюзеляже самолёта бытовых и служебных помещений, поэтому сразу направился в головную часть салона, где располагалось рабочее место Президента. Когда он бежал по просторному салону, его вдруг поразила простая, но страшная мысль: в самолёте, кроме сидящего за рабочим столом Президента странного человека, никого не было.

«А где же охрана? Где помощники Президента? Где стюардессы? В конце концов, где сам Президент?» — запаниковал главный дружинник, но было поздно.

С разбега он налетел на рабочий стол Президента и молча выставил вперёд пистолет. Что делать дальше и какие слова говорить Главе государства, он не знал. Ему был дан приказ: Харьковского арестовать прямо на лётном поле, а приказы он обсуждать не привык. Пока он вместе с двумя звеньями дружинников ехал в аэропорт, предстоящая акция казалась ему простой и понятной. На деле всё оказалось гораздо сложнее, и, как он только что понял — опасней.

В президентском кресле сидел маленький, абсолютно лысый человек, который пил сок из высокого стакана. Это был не Президент и даже не его помощник. Президента Комиссар знал в лицо по многочисленным портретам и плакатам. Лицо странного человека в президентском кресле было ему незнакомо.

Не обращая внимания на пистолет, незнакомец встал из кресла и вплотную подошёл к Комиссару. И тут Комиссар увидел, что в довершение ко всему низкорослый лысый человечек ещё и кривоног. Дорогой костюм болтался на нём, как на вешалке, но от опытного взгляда Комиссара не укрылся осторожный и в то же время пружинистый шаг незнакомца. Обычно так двигаются на ринге боксёры, когда пытаются нащупать в обороне противника брешь.

— Морковный, — как ни в чём не бывало, произнёс кривоногий человечек и ткнул стаканом Комиссару в грудь. — Не желаете? Зря! Рекомендую, очень полезно для зрения.

В этот момент Комиссар почувствовал у себя за спиной какое-то движение и обернулся: всё свободное пространство салона было забито вооружёнными сотрудниками группы «Альфа».

«Это плохо! Очень плохо»! — успел подумать Комиссар и сделал шаг к иллюминатору. Картина, которую он увидел, подтвердила его худшие опасения: вокруг самолёта, уткнувшись лицом в бетон, лежали два десятка дружинников, и над каждым стоял вооружённый спецназовец. Руки у дружинников были скованы за спиной наручниками, и Комиссар понял, что помощи ждать неоткуда. Его переиграли!

Сахно всё время твердил ему, что Федеральный центр если и решится на силовую операцию, то это будет десант со стороны моря. Они готовились отразить любое нападение, но почему-то решили, что штурмовать их будут в лоб, по всему фронту прибрежной полосы, и никак не ожидали, что Москва пойдёт на хитрость.

Они сами посадили в центре острова президентский борт, который вместо Президента привёз не менее сотни отборных бойцов из спецподразделения, которые без лишнего шума и стрельбы начали рассасываться по городу и сейчас, наверное, захватывают базу дружинников и расположенный на ней командный пункт.

— Это Троянский конь! — прошептал Комиссар. — Троянский конь!

— Кстати о зрении, — спокойно продолжил карикатурного вида незнакомец. — Дайте приказ своим людям бросить оружие на пол и поднять руки вверх, а то, неровен час, Вы со своим плохим зрением и собственную смерть проглядите.

— Сдать оружие! — хрипло произнёс Комиссар, и первый бросил пистолет на ковровое покрытие.

Это был его последний приказ. С этого момента силовое подразделение «Закон и порядок» фактически лишилось руководства и перестало существовать.

Как только фелюга причалила к берегу, Перепёлкин со всех ног бросился к ожидавшему его микроавтобусу. Дружинники, увешанные оружием и различной амуницией, еле поспевали за ним с трудом.

— Жми! — вместо приветствия крикнул Перепёлкин водителю, и, выхватив из кармана сотовый телефон, стал кому-то торопливо звонить. Через пять минут водитель микроавтобуса лихо тормознул возле гостевого домика.

— Забросишь дружинников на базу и сразу ко мне! — приказал Перепёлкин водителю тоном, не терпящим возражений. Водитель и не возражал: приказ есть приказ, знай, крути баранку!

— Собирайся! Живо! — тормошил Сашка спящего Карася.

— Что за спешка? — недовольно пробормотал Карась. — Ещё только шесть часов, куда в такую рань?

— На рыбалку, партнёр! На рыбалку!

— Ты, Александр, с ума сошёл? — окрысился Жорка, не утруждая себя в утренние часы излишним политесом. — Ты ведь только что с морской прогулки, или что там у тебя было?

— Не было, а будет, — поправил Перепёлкин, торопливо собирая в саквояж какие-то документы. — Будет хороший клёв, и если мы его пропустим, то лично я тебе этого никогда не прошу! Собирайся!

То ли в голосе напарника было больше, чем обычно, металла, то ли дремавшая доселе в Жоркином мозгу интуиция дала о себе знать, но после этих слов Карась стал двигаться быстро, и, что немаловажно, молча.

Набив огромный баул вещами и продуктами, которые, по его мнению, могли пригодиться на рыбалке, он стал терпеливо ждать бестолково метавшегося по комнате напарника. Наконец сборы были окончены, и Сашка пулей вылетел за дверь.

Во дворе его ждал микроавтобус.

— Гони на всех парах обратно! — скомандовал водителю Сашка.

— Куда обратно? — не понял флегматичный дружинник.

— На пристань гони! — сквозь зубы прошипел Перепёлкин. — Гони без вопросов и забудь о светофорах!

В ответ водитель утопил педаль газа до пола и чудо японского автопрома, почувствовав сильную руку и необузданный темперамент российского водителя, жалобно взвизгнуло и, не жалея покрышек и клапанов, понеслось в сторону океана.

К удивлению Карася, на пристани их ожидала белая красавица яхта. На белоснежном борту в утренних лучах солнца золотом сияли металлические буквы.

— Святая Ольга, — вслух прочёл Жорка и вопросительно уставился на партнёра.

— Купил по случаю, — бросил в ответ Сашка и, подхватив саквояж, смело шагнул на трап. Как только подошва Сашкиного ботинка коснулась до блеска вымытой палубы, ему навстречу шагнул капитан. От такой неожиданности у Жорки открылся рот. Это был самый настоящий капитан — в форме и фуражке с золотым «крабом».

Капитан уважительно отдал Сашке честь и доложил, что судно готово к отплытию.

— Какие будут приказания, Александр Владимирович? — уточнил бывалый «морской волк».

— Отходим! Немедленно! — отрывисто, словно делал это всю жизнь, скомандовал Перепёлкин. — Курс — нейтральные воды. Рот закрой!

Последняя фраза относилась к Жорке, который от удивления замер с открытым ртом в обнимку с огромным баулом.

Через пять минут после того, как они со всеми удобствами разместились в просторной кают-компании, стены которой были обшиты дубовыми панелями, а вдоль стен располагались мини-бар, холодильник с лёгкими закусками и обтянутая тонко выделанной кожей мягкая мебель, пол под ногами друзей-подельников дрогнул, и послышалось ритмичное бормотание хорошо отрегулированного двигателя. Яхта «Святая Ольга», разрезая белоснежным корпусом водную гладь океана, на малых оборотах уходила в нейтральные воды.

— Я знаю, что у тебя ко мне много вопросов, — упредил Карася Сашка. — Я отвечу на все, сколько бы времени это ни заняло, но сначала давай выпьем.

— Есть повод? — удивился Карась. — Что-то я не замечал за тобой, партнёр, тяги к утреннему опохмелу.

— Я не опохмеляюсь, я предлагаю тост, — с этими словами Сашка на два пальца плеснул в широкий стакан настоящее шотландское виски «White Horse».

Жорка взял стакан, осторожно понюхал содержимое и брезгливо поморщился. Как истинный сибиряк, Карась предпочитал самогон двойной перегонки или, на крайний случай, русскую водку.

— Не люблю я эту парфюмерию! — закрутил головой Жорка и решительно отодвинул стакан.

— Это же «Белая лошадь»! Классика алкоголя! — возмутился Сашка.

— Вот пусть лошади это пойло и хлебают, — парировал Карась.

— Тебя не переделать! — вздохнул Перепёлкин и достал из мини-бара бутылку водки «Столичная».

— За что пьём? — с улыбкой поинтересовался Карась, которому такое начало рыбалки пришлось по душе.

— За удачу, Жорик. Она нам сегодня понадобится, как никогда!

Они выпили и сразу налили по второй.

— Не могу я водку хлебать без закуски, не по-русски это! — пожаловался Карась и в поисках съестного открыл холодильник. — И всё у тебя, Александр Владимирович, не по-нашему, не по-русски! — бормотал Жорка, перебирая в холодильнике баночки и упаковки. — Креветки, оливки, анчоусы, даже копчёный угорь есть, но разве это закуска? Где огурчики, где сало? На худой конец, где финское салями?

— Ты ещё спроси про тушёнку, — пошутил Сашка.

— А это идея! — повеселел Карась и, захлопнув дверцу холодильника, расстегнул «молнию» на своём бауле. Вскоре на маленьком столике из карельской берёзы красовались две банки говяжьей тушёнки, завёрнутые в промасленную бумагу, пара луковиц, нарезанный крупными ломтями чёрный хлеб, и размером с Жоркин кулак бурый помидор. Потом Жорка нашёл в бездонных недрах баула охотничий нож, которым ловко вскрыл тушёнку и на четыре части разрезал каждую луковицу, а помидор настрогал крупными дольками в стоявшую на столе хрустальную посудину.

— Это пепельница, — опешил Сашка.

— Не страшно, она же чистая, — парировал Карась и широким жестом пододвинул Перепёлкину открытую консервную банку.

Выпили по второй, и Сашка почувствовал, как напряжение спадает. Он ещё посматривал на лежавший рядом с банкой тушёнки сотовый телефон, но делал это не так нервно. Вдруг бормотание дизеля прекратилось, и в кают-компании повисла тягостная тишина.

— Чего это мы? — испугался Жорка. — Неужели движок заклинило?

— Успокойся партнёр. В этом квадрате мы и будем рыбачить.

— А чего ловить-то будем? И на что? — тревожился Карась.

— Парусами нашей бригантины будем ловить ветер удачи! — пошутил Сашка и, отсалютовав Жорке стаканом, сделал большой глоток виски. В этот момент на столике завибрировал сотовый телефон. — Слушаю тебя, Крепыш. — торопливо произнёс Сашка, и Карась догадался, что этого звонка Перепёлкин ждал всё время, пока они находились на яхте.

— Александр Иванович! Здесь творится что-то непонятное! — скороговоркой выдал дружинник, словно опасаясь, что не успеет закончить разговор. — Сейчас случайно видел, как какие-то спецназовцы господина Сахно в наручниках вывели, и всех наших тоже в «браслеты» заковали. Я, наверное, один…

— Что за спецназовцы? — перебил Перепёлкин.

— А хрен их разберёт — то ли «Альфа», то ли «Вымпел»! Нам-то какая разница. Сейчас они всё, что в кабинете Сахно было, в мешки пакуют, оружейную комнату взломали, оружие забрали, полный беспредел!

— Крепыш, уходи оттуда! — закричал в трубку Сашка. — Уходи немедленно! Если сможешь, беги на материк, деньги у тебя есть. Крепыш, ты слышишь меня?

Но вместо шёпота Крепыша в телефоне отчётливо зазвучал голос незнакомого мужчины.

— Говорит старший лейтенант Чеботаренко! Прошу Вас оставаться на своих местах и сохранять спокойствие. В городе проводится антитеррористическая операция…

Дальше Сашка слушать не стал. Захлопнув крышку дорогого сотового телефона, он торопливо поднялся на палубу.

— Капитан, есть ли сведения о встречающей стороне?

— Яхта господина Хасимото стоит на якоре в указанном Вами квадрате.

— Надеюсь, капитан, туман не помешает Вам выйти в точку встречи?

— Не беспокойтесь, Александр Иванович! Наша посудина хоть и уступает по тоннажу и размерам яхте господина Хасимото, зато оснащена электронным оборудованием не хуже японского судна. Нас ведёт современный спутниковый навигатор.

— Хорошо. Снимайтесь с якоря и следуйте указанным курсом, — отдал приказание Сашка, и хотел ещё что-то добавить, как вдруг сотовый телефон в его руке вновь завибрировал.

— Это Березуцкий! — бесцеремонно начал разговор невидимый собеседник. — Я хотел бы узнать, господин Перепёлкин, как продвигаются наши дела?

— С этого момента у нас с Вами нет общих дел, — холодно ответил Сашка и без сожаления выбросил телефон за борт. Он ещё пару минут постоял на палубе, с удовольствием вдыхая полной грудью свежий морской ветер, потом резко выдохнул, словно пытаясь избавиться от всего того, что раньше связывало его с Березуцким, Ветричем и им подобным, и решительно направился по крутой лестнице в кают-компанию.

Спустившись в кают-компанию, Сашка невольно залюбовался, как Карась, ловко орудуя охотничьим ножом, намазывает тушёнку вместе с белыми кусочками жира на солидные ломти чёрного хлеба. Готовые бутерброды Жорка аккуратно раскладывал на бумажных салфетках.

— Выглядит не очень эстетично, но аппетитно, — сделал окончательный вывод Сашка, усаживаясь за маленький столик. — Запомни, партнёр, в Японии ценят всё изящное и утончённое. У них идеал женской красоты — маленькая изящная женщина с кукольным личиком и ступнями ног десятилетней девочки. Так что сандвич русского размера, — и Сашка для наглядности поднял самый большой кусок хлеба, щедро источавший мясной запах и желтоватые капли жира, — они бы не поняли и не восприняли.

— Большому куску рот радуется! — равнодушно ответил Жорка, укладывая поверх слоя тушёнки кружок помидора и сизый кусочек лука. — А вообще-то, зачем ты мне всё это говоришь?

— А затем партнёр, что нам с тобой с сегодняшнего дня придётся жить среди любителей суши и утончённых почитателей сакуры.

— Жить? Как жить?

— Надеюсь, долго и счастливо! Не дрейф, партнёр! Я всё продумал. Давай-ка выпьем с тобой, Жорик за начало в нашей с тобой неугомонной жизни нового периода.

Они выпили и закусили сооружёнными Жоркой бутербродами.

— Вкусно, — дожевав первый бутерброд, с удовольствием произнёс Сашка. — Я ещё в армии понял, что нет на свете ничего вкуснее, чем говяжья тушёнка с чёрным хлебом, особенно когда полдня просидишь в «секрете» без жратвы. Кстати об армии: именно там научили меня не только вести наступательный бой, но и всегда готовить пути отхода на вторую линию обороны. Как ты думаешь, партнёр, чем я всё это время занимался?

— Искал кресло подходящего размера под свою губернаторскую задницу, — съязвил озадаченный Карась, которому очень не нравился новый поворот в его судьбе.

— Ошибаешься! О губернаторстве я и не думал.

— Неужели? Тогда зачем мы с тобой припёрлись на край света — жареной камбалы поесть?

— Когда в Москве господин Ветрич предложил мне баллотироваться в мэры Сахалина, с последующим отделением острова от России, я сразу понял, что это преступная афера, но выйти из неё не мог. Сепаратисты раскрыли мне все свои планы, и отказ от губернаторства был равносилен самоубийству. Для пущей убедительности они даже показали мне, как можно выйти из игры.

— И как же?

— Никак! Только ногами вперёд. Помнишь, как перед нашим с тобой отъездом на Сахалин, в Петербурге из гранатомёта расстреляли машину Коха?

— Ещё бы не помнить! Такой шум в прессе стоял! Порешить самого «теневого губернатора» Петербурга — это надо иметь смелость.

— Так вот, партнёр: смерть Коха — на совести Ветрича и его неизвестных мне друзей. Кто они и сколько их, я не знаю, но знаю, что им подвластно многое. Поэтому я сделал вид, что играю по их правилам, и, бросив прибыльный бизнес в Москве, перебрался на Сахалин. Здесь я окончательно убедился, что спланированная, как по нотам, операция «Русский Гонконг» не имеет никаких шансов на успех. А после приватной беседы с Березуцким окончательно утвердился в своём решении, и активно стал готовить наши с тобой, партнёр, запасные позиции. Именно тогда я послал тебя в Сибирь за золотым песком. Ты думаешь, у меня наличных денег не было? Денег у меня на тот момент было много, особенно после того, как я распродал в Москве все свои активы. Я понимал, что вернуться в Москву мне вряд ли позволят, поэтому стал активно вкладываться в экономику Страны Восходящего Солнца. После того, как я удачно реализовал последнюю партию золотого песка, в самом центре Токио, в одном из небоскрёбов, открылся офис нашей с тобой, партнёр, компании.

— Что за компания? — оживился Карась, впитавший страсть к наживе вместе с молоком матери. — Можно с этого места поподробней?

— Компания трансконтинентальных перевозок с совмещённым российско-японским капиталом. Мы с господином Хасимото купили пять современных танкеров, и на днях планируем начать регулярные перевозки с российского материка на японский берег сжиженного газа и высокооктановых марок бензина. Можешь, Жорик, мне не верить, но прямо сейчас, в эту самую минуту, молодые японки со знанием русского языка старательно обхаживают членов российской делегации, прибывшей для подписания окончательного варианта поставок российских углеводородов.

— И где это ты нашёл в России высокооктановые марки бензина? — задал Карась вполне резонный вопрос.

— Жорик, прогресс шагает семимильными шагами даже по нашей с тобой Родине, а ты за этим не следишь. После проведения реконструкции Тарский нефтеперерабатывающий завод теперь работает в основном на экспорт.

— Свежо предание, да верится с трудом, — пробурчал Жорка.

— Не патриотично мыслишь, партнёр. Время, когда бензин ослиной мочой разбавляли, безвозвратно кануло в Лету. Теперь, чтобы сделать хорошие деньги, надо работать по международным стандартам.

— И кто тебе после всего, что произошло на Сахалине, позволит работать в России даже по международным стандартам? Ты же у нас теперь сродни Березуцкому — беглый олигарх № 2!

— Интересы фирмы на российском рынке представляет господин Хасимото, а я всего лишь один из учредителей, так же, как и ты. Видишь, партнёр, я и тебя не забыл.

— Значит, теперь ты их не боишься? — сменил тему разговора Жорка.

— Кого именно? — не понял Перепёлкин.

— Ну, тех самых могущественных… которые всё могут.

— Нет Жорик, теперь я их не боюсь. Операция провалилась не по моей вине, так что я теперь не предатель, а такая же жертва, как Ветрич и Березуцкий. Получается, что они меня во всё это втянули, да ещё подставили под удар. Так что с этого момента я нахожусь в политической эмиграции, так сказать, сам по себе.

— Значит, выезд на сегодняшнюю рыбалку не случаен? — догадался партнёр.

— Операция провалилась, губернаторство накрылось, простите, медным тазом, и мы «делаем ноги» или, как ты интеллигентно выразился — уходим в политическую эмиграцию. Что поделать, партнёр! Как правило, за праздником жизни следуют серые будни бытия, но ты не печалься! Будет ещё и на нашей узенькой японской улочке полноценный российский бардак, простите, партнёр, я хотел сказать — праздник. По приезду я покажу тебе один замечательный домик в национальном стиле, расположенный прямо на берегу океана.

— Ты купил маленький японский домик? — обрадовался Карась. — Чудно, а я уже мысленно поселил нас с тобой в тесном гостиничном номере.

— Ну, не такой он и маленький! — развеселился Сашка. — Два этажа, открытая терраса, ухоженный японский садик, в котором по центру расположен рукотворный пруд с золотыми рыбками, и всё обнесено высоким забором из дикого камня. В доме круглосуточно находится прислуга. Господин Хасимото обещал, что языкового барьера не будет. Весь штат, кроме садовника, набран из числа наших бывших соотечественников.

— И повара? — обрадовался Жорка, питавший слабость к русской кухне.

— И повара! — подтвердил Перепёлкин.

В это время в кают-компанию вошёл капитан, который доложил, что на горизонте показалась яхта господина Хасимото, после чего, лихо козырнув, удалился на мостик.

— Ну, вот и всё, Георгий, — вздохнул Сашка. — Пойдём на палубу встречать наших с тобой деловых партнёров.

— А в чём была ошибка? — вернулся к прежнему разговору Жорка. — Почему операция провалилась?

Перепёлкин, собравшийся выйти на верхнюю палубу, невольно задержался.

— Весь расчёт Березуцкого и его команды был построен, если так можно выразиться, на песке, — задумчиво произнёс несостоявшийся губернатор. — Чтобы повести народ на баррикады, надо его заинтересовать, то есть надо было раскрыть истинную цель операции. Естественно, они этого сделать не могли, иначе бы сразу стала видна антироссийская суть мероприятия. Народным массам отвели роль статистов, которые покорно должны были идти на смерть по указке небожителей. В этом была их единственная и главная ошибка! Не так просто поднять Русь на дыбы, для этого надо иметь силу и мощь Петра Первого. Одним словом, надо быть русским, а без этого любые планы по переустройству земли русской так и останутся пустыми прожектами. Пошли партнёр, нас заждались наши верные мулаты!

— Да-а! Умом Россию не понять! — процитировал Карась и вслед за Перепёлкиным неуклюже полез на верхнюю палубу.

В этот момент яхта «Святая Ольга», заглушив мотор, стала на якорь.

Они потеряли друг друга сразу после окончания операции. Может, потерялись, а может, разминулись. Что произошло точно, Лёшка не знал. Возможно, со стороны Линзы это была простая женская уловка, чтобы избежать щемящей сердце процедуры расставания и не показаться в глазах партнёра слабой. Всё может быть, но когда под утро опалённый взрывом и пропахший керосином он из последних сил притащился в гостиничный номер, Линзы там не было. Лёшка проверил платяной шкаф и убедился, что женская часть гардероба исчезла вместе с хозяйкой.

— Ну и пусть! — по-детски обиделся Лёшка и тяжело опустился на стул.

Минут пять он тупо созерцал рисунок паркета, устало опустив руки между колен, потом закурил и только тогда заметил на потёртой столешнице конверт. Это был обыкновенный конверт, который продаётся в каждом киоске. На лицевой стороне вместо адреса была сделана шариковой ручкой аккуратная надпись.

— Для тебя, — вслух прочитал Лёшка, и немного помедлив, вынул из незапечатанного конверта тетрадный листок в клеточку — прощальную весточку от зеленоглазой начальницы.

«Помни, что эвакуация после проведения операции должна проходить тихо и незаметно, это обязательное условие, — давала последние наставления Линза. — Возвращайся на базу, ты знаешь, куда. Это приказ! Не жди, что там тебя встретят, как героя дня, с оркестром и почестями — ничего этого не будет. Всё, через что нам с тобой пришлось пройти — наша обычная работа. Твои подвиги навсегда останутся неизвестными, а ты безымянным.

Да будет так!

Линза.

PS. Надеюсь, что тебе повезло и ты не ранен. Мне понравилось работать с тобой. Было весело. Письмо сожги. До встречи! Твоя невеста».

Лёшка дважды перечитал послание. Обида прошла, но почему-то предательски защипало глаза. Никогда раньше Лёшка не получал писем, даже от матери. Раз в год ко дню его рождения приходила в колонию от мамки скромная посылочка, но писем в ней никогда не было. Может, потому, что мамка была малограмотной, а может, потому, что слишком много боли и страданий накопилось в материнском сердце, и она не могла, а может, боялась доверить свои переживания обыкновенному тетрадному листку.

Лёшка не сжёг письмо: аккуратно поместив листок в конверт, он спрятал его в нагрудном кармане, чем в очередной раз нарушил инструкцию. Он очень удивился бы, если бы узнал, что Линза предусмотрела и это.

Когда через сутки, сидя в самолёте, он вновь достал из заветного конверта тетрадный листок, чтобы перечитать милые сердцу строки, текста на нём уже не было.

Его невеста в любой ситуации оставалась профессионалом.

* * *

… Я вздохнул, достал из нагрудного кармана комбинезона сотовый телефон и позвонил в службу «Скорой помощи». В ожидании приезда медиков я выбросил в ближайшие кусты оружие и боеприпасы, отряхнул от шоколадной крошки и спрятал в нагрудный карман ключ с изображением старинного герба, снял комбинезон и остался в форме дружинника, которая у местного населения ещё вызывала доверие.

Машина «Скорой помощи» приехала на удивление быстро и, погрузив внутрь салона раненого, так же быстро, включив сирену, уехала. Тело застреленной мной женщины так и осталось лежать на брусчатке.

— Мы мёртвых не возим, — скороговоркой пояснил мне молоденький врач, — вызывайте труповозку.

— Ну, уж это без меня! — решил я и попытался, как требует инструкция, тихо и незаметно покинуть место проведения операции. Ситуация развивалась, как мне казалось, стихийно, и повлиять на ход событий было равносильно попытке вскочить в вагон идущего на всех парах транссибирского экспресса.

Однако на этот раз мне не повезло, и покинуть место проведения операции не получилось. Остров «закрыли» по всем правилам, и мне неделю пришлось безвылазно отсиживаться в снятой накануне квартире, питаясь тем, что я успел забросить в холодильник, прежде чем вернулся в казарму.

Чтобы как-то скоротать время, я смотрел все телевизионные передачи, включая дневные, вечерние и ночные новости. Политическая жизнь в стране набирала всё новые и новые обороты. После скандальной отставки Президента Харьковского страна окунулась в предвыборную гонку и заключительная фаза «антитеррористических учений» на Сахалине осталась незамеченной.

Однако, несмотря на успешное завершение операции, мне было не по себе: пришлось исправлять ошибку своего предшественника, и, к большому моему сожалению, исправлять пришлось кровью. На душе было скверно. Я был зол и на коллегу, и на себя, на наше руководство, на сумасшедших «Избранных» миллиардеров, вздумавших поиграть в небожителей, и на весь мир в целом. Тогда то мне и припомнился старый разговор со штатным психологом по прозвищу Розембаум о старом советском фильме про чудака-учителя, который пытался сделать мир лучше, о долге разведчика, о его «придуманной» жизни, и о цене, которую мы платим за ошибки в нашей работе.

Я пошёл в фильмотеку, где долго и путано пытался пояснить пожилой сотруднице, какой именно фильм мне нужен. Запутавшись окончательно, я предложил запустить на компьютере поисковую программу.

— Не надо. Я знаю этот фильм, — грустно улыбнувшись, сказала женщина и принесла диск с фильмом. Меня поразило название: «Доживём до понедельника».

— Вся жизнь понедельник, — почему-то сказал я.

— Сегодня пятница, тринадцатое, — то ли пошутила, то ли поправила меня сотрудница.

Не могу сказать, что фильм явился для меня откровением. Я многого не понял, но когда фильм закончился, я выключил видеоплеер и, как мне показалось, долго и совершенно бездумно сидел в тёмной комнате. Когда глаза привыкли к темноте, я вдруг почувствовал: отпустило! На душе стало легче.