Глава 1. Медовая ловушка

Я никогда не задумывался, где и при каких обстоятельств познакомлюсь с очередной прелестницей. В этом вопросе судьба всегда благоволила ко мне, и я редко оставался без внимания женщин, за что и заслужил от завистников прозвище «офицер для особо интимных поручений». Сам я по молодости лет воспринимал это, как должное, а моё начальство мирилось с моими многочисленными романами, как с неизбежным злом.

Подсознательно я догадывался, что такое легкомысленное поведение рано или поздно мне аукнется, но ничего поделать с собой не мог. Как только господин Случай в очередной раз сталкивал меня с красивой женщиной, я тут же шёл на поводу своих желаний и начинал добиваться от предмета моей страсти ответных знаков внимания. В большинстве случаев мне это удавалось. Иногда моя самонадеянность меня подводила, и я терпел позорное фиаско, но горевал недолго и скоро находил утешение в объятиях другой женщины.

Мой непосредственный начальник генерал-лейтенант Баринов такое поведение осуждал, и считал, что я «…волочусь за каждой юбкой»! Я же был категорически против такого вульгарного определения, и считал, что моё поведение – не что иное, как поиск методом проб и ошибок той единственной и неповторимой, которая предназначена мне Провидением.

Последующие события показали, что, как ни странно, но мы с Бариновым оба оказались правы. Мои предположения оправдались в части того, что приключения на любовном фронте мне, как и следовало, аукнулись. Баринов оказался прав в части того, что мои тайные недруги попытаются поймать меня в «медовую ловушку».

– Вероятней всего, для тебя они припасут связь с очень красивой, но замужней женщиной, – задолго до моей мнимой кончины инструктировал Баринов. – Причём замужем она будет за очень высоким чином, возможности которого стереть тебя в порошок значительно превосходят твои шансы на выживание.

Эту фразу я вспомнил именно в тот момент, когда мои шансы на выживание действительно равнялись нулю, и избежать печальной участи мне помогло счастливое стечение обстоятельств. Впрочем, обо всём по порядку.

В понедельник утром, ровно в 9 часов, я, как и планировал, был «на ковре» у Баринова. К моему удивлению, встреча прошла конструктивно, то есть без привычного брюзжания и банальных нравоучений. Владимир Афанасьевич словно забыл о том, что я по собственной милости вляпался (другого слова не подберу) в неприятную историю, из которой выпутался только через шесть месяцев и только благодаря его стараниям. Наверное, в глубине своей генеральской души он меня по-отечески любил. А если предположить, что не любил, то оберегал – точно!

– В полиции Вы поработали хорошо, – кратко подвёл он итог моей шестимесячной одиссеи. – Теперь пришло время на таком же качественном уровне поработать в своей должности. Задание о розыске и пресечении преступной деятельности Таненбаума с Вас, полковник, никто не снимал, так что продолжайте розыскные действия, как ни в чём не бывало. И больше находитесь на виду: походите по театрам, презентациям, потолкайтесь на выставках…

– На вокзал можно? – не удержавшись, перебил я начальника, намекая на главного героя из «Бриллиантовой руки».

– Зайдите, – проскрипел в ответ Баринов. – Пусть Таненбаум увидит, что Вы воскресли. И если он не дурак, а он к этой категории мыслителей не относится, то он поймёт, что его полгода водили за нос. На реакцию коллег, которые Вас похоронили и некоторые даже оплакали, постарайтесь внимания не обращать.

– Простите, Владимир Афанасьевич, но чего мы этим демаршем добьёмся?

– Противник поймёт, что его переиграли, а это значит, что он где-то допустил ошибку. Думаю, это подтолкнёт его к активным действиям, а каким именно, Вы мне лично доложите.

Выходя из кабинета, Баринова я мучительно гадал, какое из двух альтернативных решений принять: засесть у себя в кабинете и «родить» план оперативно-розыскных мероприятий по операции «Таненбаум», или же немедленно приступить к реализации указания Баринова и начать «находиться на виду».

«Жил я без плана ОРД шесть месяцев, – мысленно сказал я сам себе, – поживу ещё немного, тем более что эту писанину с меня пока никто не требует. Буду выполнять указания Баринова: выйду в свет».

Куда именно направиться, я ещё не решил, но желание отпраздновать своё второе пришествие в мир живых меня просто захлёстывало.

В оперативной работе я далеко не новичок, и понимал, что странное на первый взгляд задание Баринов дал мне не случайно. Фактически это была немного видоизменённая, но старая и хорошо себя зарекомендовавшая «ловля на живца». В роли живца, естественно (кто бы сомневался!), полковник Каледин.

Моё извращённое сознание нарисовало ироничную картинку: сидящий с удочкой на берегу реки Баринов и стоящий рядом с ним Директор ФСБ Павел Станиславович Ромодановский.

– Кого ловите, Владимир Афанасьевич? – вопрошал Ромодановский.

– Таненбаума, – буднично отвечал Баринов, поддёргивая без нужды рыбацкие сапоги.

– Так ведь не сезон, – шумно выдыхая, удивлялся грузный собеседник.

– Знаю, Павел Станиславович! Знаю! Оттого и не клюёт, что не сезон.

– А на кого ловите? – продолжал интересоваться Директор ФСБ.

– Так на Каледина и ловлю! – вздыхал Баринов. – Больше не на кого.

– Надо было на него поплевать, – с видом знатока советовал Ромодановский. – Тогда, глядишь, и клюнет, а то он у вас в последнее время, особенно после теракта, совсем какой-то неживой стал. На дохлую наживку Таненбаум не клюнет – это я Вам авторитетно заявляю…

Дальше я придумать не успел, так как нос к носу столкнулся с Ниной Ивановной Толокновой. Нина Ивановна была одним из старейших сотрудников Центрального аппарата, и почему-то руководство поручало именно ей оформить траурную фотографию умершего или погибшего при исполнении служебного долга сотрудника, и написать короткий, но проникновенный некролог.

Нина Ивановна, глядя на меня, в ужасе открыла рот, но её испуганный крик, задавленный спазмой мышц, застрял где-то в гортани, а перекреститься мешала кипа документов, которую она держала в обеих руках.

– Нина Ивановна, это не я, – зачем-то соврал я перепуганной женщине. – Я его старший брат-близнец. Меня руководство специально вызвало из Кемерово, чтобы я продолжил дело погибшего брата, продолжил и покарал преступников! Нас и в детстве часто путали, даже матушка только по родимому пятну и различала. Хотите, покажу? – и для наглядности я расстегнул пуговицу на рубашке.

Нина Ивановна, издав какой-то неясный гортанный звук, почему-то бросилась от меня прочь, обильно роняя по пути документы.

На улицу из «конторы» я выбрался, ловя на себе удивлённые взгляды коллег, но это укладывалось в рамки общепринятого поведения.

«А не нанести ли мне визит старому знакомому, Рождественскому? – мелькнула шальная мысль. – Тем более что повод для встречи имеется».

Я набрал на телефоне полузабытый номер и позвонил, однако трубку никто не взял.

– Значит, не судьба! – сказал я сам себе и отключил телефон.

Время было обеденное, и я решил «засветиться» на публике в одном из ресторанов Москвы, который так любит посещать элитная публика. После того, как я получил причитавшееся мне денежное жалование за шесть месяцев, плюс страховку за ранение, денег у меня было, как у дурачка махорки. Именно так выражалась бабушка по отцовской линии, когда хотела подчеркнуть у кого-то обилие денежных знаков.

Поэтому, не мудрствуя лукаво, я выбрал «Метрополь», трезво рассудив, что мода на различные богемные заведения приходит и уходит, но есть в жизни ценности не подверженные капризу легкомысленного гламура.

Говоря по-простому, в «Метрополе» я рассчитывал встретить солидную публику, а не раскрашенных девиц с зелёными волосами. Почему с зелёными? Это одно из выражений моего начальника: «Тот, кто не может похвастаться наличием мозгов, красит волосы в зелёный цвет»!

Я люблю бывать в «Метрополе», так как это одно из немногих мест, сохранившее колорит и атмосферу старой Москвы.

Несмотря на обеденное время, в зале было немноголюдно. Я заказал традиционную для этого времени суток солянку, карпаччо из лосося, грибной жульен и стейк из мраморной говядины.

– Что будете пить? – вежливо осведомился официант.

– Пить я буду исключительно водку, причём только русскую и, конечно, охлаждённую.

– Одну минуточку, – улыбнулся официант и бесшумно исчез.

Ждать долго не пришлось: официант появился так же неожиданно, как и исчез.

«Чувствуется школа!» – с удовлетворением подумал я, наблюдая, как молодой человек быстро, но без суеты, профессионально сервирует столик. Больше всего мне понравилось, что графинчик с водкой он принёс в мельхиоровой чаше, наполненной колотыми кусочками льда.

– Приятного аппетита, – произнёс официант после того, как до краёв наполнил мне рюмку холодной водкой и придирчивым взглядом окинул сервировку стола.

Я искренне поблагодарил его и с удовольствием опрокинул в себя рюмку ледяной водки, которая сначала обожгла пищевод арктическим холодом, но через минуту приятным теплом растеклась по всему телу. После чего я с нескрываемым наслаждением накинулся на карпаччо.

Я заканчивал с грибным жульеном и готовился воздать должное главному блюду – рыбной солянке, когда в зале появились новые посетители: две женщины в сопровождении одетого в новую, ещё необмятую военную форму мужчины, на груди которого сиял новенький орден Мужества. Да и сам владелец ордена сиял, как новенький рубль и, судя по всему, был готов поделиться своей радостью с каждым, кто согласится выслушать его героическую историю. Дамы ещё не перешагнули тридцатилетний рубеж и являли собой два подвида класса блондинок, которые в изобилии водятся на Среднерусской возвышенности.

Женщина по правую руку от офицера-орденоносца была платиновой блондинкой с правильными чертами лица и красиво очерченным ртом. Взгляд её серых глаз был оценивающим, но в то же время доброжелательным. Такие женщины знают себе цену, и не стремятся во что бы то ни стало выйти замуж за олигарха. Олигархи, или просто очень состоятельные мужчины, сами находят их. Из таких женщин, как правило, получаются верные жены. Как правило, но бывают и приятные исключения.

Женщина по левую руку от орденоносца была голубоглазой блондинкой оттенка «слоновой кости», чуть ниже ростом и немного моложе своей «платиновой» подруги. На курносом личике выделялись капризно надутые алые губки, что придавало ей пикантный вид рано повзрослевшей девочки-подростка. Такие женщины до старости играют роль капризной девочки и не стесняются, называя своего солидного мужа на людях «пупсиком» или «папиком». Судя по их раскованному поведению, а также по отсутствию обручальных колец на безымянных пальцах правой руки, обе были не замужем.

Мужчина галантно усадил дам за столик и жестом подозвал официанта. С удовольствием хлебая солянку, я краем глаза продолжал наблюдать за капитаном-орденоносцем и его подругами. Обильная жестикуляция единственного за столом мужчины и довольные лица женщин, давали основание предположить, что весёлая компания собирается гулять не по-детски. Официанты, почуяв хорошие чаевые, закружили вокруг клиентов, как пчелы на пасеке, и скоро на столе теснились тарелки с салатами и закусками, блюда с мясными и овощными нарезками, и какими только душа пожелает разносолами. В самом центре стола, словно цитадель перед решающим и последним штурмом возвышалась дюжина разнокалиберных бутылок. Как я и предполагал, капитан собирался гулять с купеческим размахом.

Я уже собирался попросить у официанта счёт, когда орденоносец решительно направился к моему столику.

– Прошу прощения, – приглушённым голосом произнёс офицер, остановившись от меня в двух шагах. – Хотя мы и незнакомы, но мне кажется, что мы с Вами раньше встречались.

– Возможно, – холодно ответил я. Честно говоря, я не очень люблю, когда события развиваются по подобному сценарию. Есть в этом, что-то фальшивое. – Не припомните, где именно?

– Там… – кивнул головой капитан, – …на войне!

«Для Афганистана он слишком молод, остаётся Чечня», – прикинул я в уме. В Чечне, в командировках для выполнения особо важных заданий руководства ФСБ я бывал несколько раз. Один раз был командирован для выполнения личного поручения Президента.

– В Первую Чеченскую я и ещё двое моих коллег выполняли задание по охране порученца самого Президента, – продолжил пояснять капитан. – Имя нам его не называли, да и прилетел он к нам хоть и в военной форме, но без знаков различия. Мне кажется, этим порученцем были Вы.

– Возможно, – снова уклонился я от прямого ответа. – Вполне возможно.

– Вас тогда ещё снайпер подстрелил, – продолжал капитан. – Пуля вскользь прошла, но меточка у Вас на правом виске, я вижу, осталась. Ох, и досталось от начальства нам с товарищами тогда за ваше ранение!

– Так это когда было? – воскликнул я, немного смягчив тональность. – Сто лет назад?

– Может и сто, а может и больше. Лично для меня Первая Чеченская – как события из другой жизни, – вздохнул орденоносец. – Вроде и со мной было, и в то же время не верится, что я всё это выдержал!

– Присаживайся, герой, – предложил я, окончательно уверовав в отсутствии «второго дна» в визите ветерана. – А почему до сих пор в капитанских погонах?

– Да тут такая история произошла! – смутился капитан. – Я после Чечни на любую несправедливость реагировал, как бык на красную тряпку. А тут, как назло, в одной «жёлтой» газетёнке повадился некий щелкопёр нас, «чеченцев», грязью обливать: уж мы и такие, и сякие, чуть ли не «отморозки» в погонах! Ну, я, значит, пошёл в редакцию и нашёл там этого журналиста. Захожу в кабинет и вижу: сидит за компьютером какой-то прыщавый длинноволосый слизняк. Я его сначала вежливо спрашиваю: «Ты, гадёныш, хоть от новогодней хлопушки порох нюхал или ты, сволочь длинноволосая, за тридцать сребреников с чужого голосу поёшь»?

Он после моих слов весь как-то сжался и зачем-то стал охрану звать. Тут охранники набежали, и давай меня, как нашкодившего пацана, из редакции выталкивать. Закипело у меня всё внутри, но я сдержался и вежливо так их спрашиваю: «Что же это вы, псы позорные, делаете»? А они мне в ответ: «Молчи, «отморозок»! Как дальше события развивались, помню смутно, но очнулся я в полиции. Пока решался вопрос о возбуждении в отношении меня уголовного дела за хулиганство, подоспела Вторая Чеченская компания. Я тут же рапорт по команде подал, дескать, так, мол, и так – участвовал в наведении конституционного порядка на территории Чечни, имею боевой опыт, прошу откомандировать в зону боевых действий. Начальство и само радо от меня, хулигана, избавиться. Короче, я из Чечни вышел только через несколько лет, вместе с последним подразделением российских войск. Сначала в «горячей точке» от суда скрывался, а потом и эти мелочи позабылись! Привык быть постоянно в зоне риска, и через полгода перспектива сесть в зону за хулиганство меня уже не пугала. Ну а на войне всякое бывает: кому звезду на погоны, а кому – на обелиск! Лично я рад был, что меня под суд не отдали. А тут на днях вызывают меня в штаб бригады, и говорят, что мне по совокупности за все мои военные приключения в Чечне присвоен орден. Вот так награда нашла героя. А то, что я до сих пор капитан, так я не в обиде! Капитан – звание хорошее, и даётся оно, когда у тебя уже и деньги есть, и силы за девчонками поухаживать ещё остались!

– Я вижу, твои дамы уже заскучали, – напомнил я капитану. – Тебя, герой, звать-то как?

– Капитан Стрельцов. Друзья зовут Серёгой.

– Меня зовут Кантемиром, – представился я, протянув руку своему новому знакомому.

– А звание какое? – осторожно поинтересовался Сергей.

– Звание… подходящее, – уклонился я от ответа. – Да что мы с тобой, на плацу, что ли?

– Раз такое дело, то приглашаю тебя, Кантемир, за наш столик, – предложил Стрельцов. – Выпьем за знакомство.

– Спасибо, Сергей, за приглашение, но вынужден отказаться. Во-первых, я уже пообедал, а во вторых…

– Во-вторых, Вы прекрасно подойдёте для нашей нечётной компании.

Мы с капитаном обернулись на голос и увидели «платиновую» блондинку, которой надоело ждать, и она, решив не полагаться на волю случая, сама подошла к нашему столику.

– Анфиса, – представил Стрельцов женщину. – Старинная подруга моей невесты.

– Сам ты, Серёжа, «старинный»! – усмехнулась Анфиса, протягивая мне унизанную золотыми кольцами браслета руку. – Ну, кто же так о женщине говорит? Надо употреблять определение «давняя», а ещё лучше вообще не акцентировать внимание на деталях, касающихся возраста женщины.

– Кантемир, – представился я, осторожно пожимая холёную ладошку. – Полностью с Вами согласен. Простите, как Вы назвали свою компанию?

– Нечётная, – охотно пояснила «платиновая» Анфиса. – Это значит, что в нашем обществе не хватает одного мужчины.

– Ну, теперь, я думаю, будет полный комплект, – вклинился Стрельцов и вопросительно посмотрел на меня. Мне не оставалось ничего, как покорно кивнуть головой и, расплатившись за обед, пересесть за другой столик.

– Прелесть моя! Познакомься с моим боевым товарищем, – произнёс Сергей, как только мы уселись за столик.

– Кантемир, – вновь представился я, привстав со стула.

– Карина, – манерно произнесла блондинка, и, капризно надув губки, внимательно осмотрела меня с головы до ног. С таким видом женщины обычно смотрят на кремовый торт, который по законам диеты им употреблять никак нельзя, но попробовать очень хочется. На мгновенье мне показалось, что я уже видел где-то эти глаза, но где, вспомнить не смог. Девушка, словно почувствовав что-то, торопливо опустила веки.

– Карина – моя невеста, – напомнил Стрельцов, тем самым давая понять, что объектом моих ухаживаний должна стать Анфиса.

– Я это понял, – с расстановкой произнёс я и кивнул вновь обретённому боевому товарищу.

Дальнейшее развитие событий следовало строго по протоколу: тост, дегустация блюд, снова тост, снова короткий перерыв на закуску. Потом приглашение на танец, после танцев тост за дам – без закуски, но стоя и до дна. И снова танцы.

Когда за окнами был поздний вечер, Карина предложила поехать в клуб.

– Желание дамы – для меня закон! – заплетающимся языком произнёс орденоносец и подозвал официанта.

– Куда поедем? – поинтересовался я у Анфисы.

– Я не люблю клубы, – поморщилась моя новая знакомая. – Пусть Сергей с Кариной едут развлекаться, а Вам я предлагаю составить мне компанию в прогулке по улочкам старой Москвы.

– Очень романтично. Почту за честь, – и подражая старорежимным правилам, я щёлкнул каблуками итальянских туфель.

– Зря ёрничаете! – парировала Анфиса. – Это гораздо лучше, чем тратить время на очередное прибежище гламура.

– Я не ёрничаю, – миролюбиво произнёс я и взял спутницу под руку. – Кстати, в клубах я бываю редко, и удовольствия такое времяпровождение мне тоже не доставляет.

Конечно, в моей ситуации для масштабной «засветки» своей личности лучше был бы какой-нибудь модный клуб, но эту мысль от своей собеседницы я утаил.

– Бог не выдаст, Баринов не съест! – пробормотал я.

– Что Вы шепчете?

– Да так, ничего серьёзного. Думаю, что в клубе можно столкнуться с кем-нибудь из начальства, а для меня это крайне нежелательно, – соврал я без малейшего угрызения совести.

– Да Вы никак в опале, друг мой? – усмехнулась блондинка. – Вот уж не ожидала, что такой брутальный мужчина, как Вы, боится своего душку-начальника!

– Мой начальник не душка, хотя и к самодурам его не отнесёшь. Просто он на очень высоком посту, а такие люди могут многое, поэтому злить их не рекомендуется.

– Это мне знакомо.

– Откуда?

– Я в прошлом году замуж сходила, правда, ненадолго. Кстати, Карина об этом не знает, поэтому прошу Вас об этом факте моей личной жизни особо не распространяться.

– Я не так близок с вашими друзьями, чтобы обсуждать вашу интимную жизнь.

– Как раз интима в моём брачном приключении было немного. Мой избранник был старше меня на целых двадцать лет. Так вот, мой бывший муж занимал очень высокий пост в Аппарате Правительства, поэтому о порядках современной российской элиты я знаю не понаслышке.

– Сочувствую. Вы такая молодая и уже имеете отрицательный опыт семейной жизни.

– Не такая уж и молодая. Мне тридцать два. Просто я слежу за собой.

– Я не рассчитывал на такое откровенье.

– Бросьте! Всё это бабские глупости. Сражаться с наступающей старостью, заведомо зная о неминуемом пораженье – что может быть печальней?

– Наверное, Вы правы. Если не секрет, что порушило ваши семейные узы?

– Кантемир, предлагаю перейти на «ты», так будет проще общаться.

– Не возражаю.

– Отвечая на твой вопрос, уместней сказать, что «семейная лодка» разбилась о быт, но это было бы неправдой. Быт был налажен как нельзя лучше. Просто я оказалась не готова жить по протоколу, или, как говорит Карина, оказалась не в формате.

– Прости, я не понял, что значит «жить по протоколу»?

– Протокол – это целый свод писаных и не писаных правил поведения, и не только на людях, но и в семье. Мои права и возможности определялись должностью, которую занимал мой стареющий супруг. Никогда не думала, что субординация в гражданском обществе может быть круче, чем в армейской среде.

Расстались мы с мужем тоже необычно: в понедельник за завтраком я сообщила ему, что хочу с ним развестись. Он внимательно меня выслушал, сказал, что моё решение для него – полная неожиданность, но он его уважает, допил кофе и уехал на службу. В пятницу утром муж вручил мне мой собственный паспорт, где стоял штамп о разводе.

– А как же суд? Существует установленная законом процедура бракоразводного процесса. Нет, это невозможно! Ты ведь, насколько я понял, даже заявления не писала!

– Ах, Кантемир! Ты, оказывается, такой милый и такой наивный! В той сфере, где мне довелось вращаться, возможно если не всё, то очень многое. Отсюда и особенности менталитета господ-чиновников. Ты, например, знаешь, что власть в Кремле негласно поделили несколько олигархических групп, которые через своих сторонников, а это могут быть и члены правящего кабинета, и даже люди из Аппарата Президента, постоянно лоббируют свои интересы.

– Знал, но в общих чертах. Это ни для кого не секрет.

– А то, что даже среди сторонников Президента нет единства, и поэтому в его окружении идёт незатихающая подковёрная борьба, тоже знаешь?

– Ты так говоришь, словно сама работала рядом с Президентом.

– Нет, естественно, в Кремле я не работала, да и бывала там лишь когда этикет требовал от моего муженька присутствия «второй половинки», то есть меня. Однако в моей кратковременной семейной жизни было несколько случаев, когда моему супругу необходимо было выговориться, облегчить душу. Вот здесь я была незаменимой! Уметь слушать – это тоже искусство, сравнимое с красноречием. Слушай! А что это я тебе политинформацию читаю? – запоздало спохватилась Анфиса. – Как-то странно: ночь, звёзды, мужчина провожает женщину, а она, вместо того, чтобы говорить о любви, читает лекцию о внутренней политике государства на современном этапе!

– Немного странно, но интересно.

– Давай сменим тему и поговорим о чём-нибудь интересном.

– Давай поговорим.

– Например, о тебе, Кантемир.

– Интересная тема! – хмыкнул я.

– Для меня интересная, – без тени смущения заявила Анфиса и с вызовом посмотрела мне в глаза. – Насколько я поняла, ты, как и Стрельцов – человек служивый.

– Что-то вроде того, – пошутил я.

– У него на погоне четыре звёздочки, это значит капитан?

– Это значит капитан!

– А у тебя на погонах сколько звёзд?

– У меня на каждом погоне по три звезды.

– Значит, ты младше Стрельцова?

– Ну, это как посмотреть… а почему это тебя интересует?

– Меня многое интересует, например, почему такой видный мужчина, как ты, до сих пор не женат? У тебя, что есть тайные пороки?

– Почему ты считаешь, что я не женат?

– Для женщины определить, свободен мужчина или нет, не представляет никакой сложности. Возьмём, например тебя: в ресторан ты пришёл один, легко согласился провести вечер с друзьями, и в ресторане и во время прогулки ни разу не посмотрел на часы. Значит, тебе некуда и, вероятней всего, не к кому спешить! Я права?

– А если я скажу, что ты ошиблась?

– Значит, ты элементарно мне солжёшь! Ну, так как?

– В моем служебном кабинете меня ждёт кактус. Один раз в месяц я его поливаю.

– А дома?

– А дома, в шикарной трёхкомнатной квартире, в моём халате и моих шлёпанцах, меня ждёт Одиночество.

– И тебе это нравится?

– По крайней мере, это лучше, чем неверная жена или сварливая тёща.

– А тебе не бывает страшно одному в своей шикарной трёхкомнатной квартире?

– В последнее время я редко бываю дома, иногда мне кажется, что даже домовой устал меня ждать, и поэтому втихаря перебрался в соседнюю квартиру.

– Ты так много работаешь?

– Я часто и подолгу бываю в служебных командировках.

– И в этом смысл твоей жизни? Именно для этого ты родился, учился сначала в школе, а потом в институте? Именно об этом ты мечтал на выпускном вечере?

– Если я отвечу «да», ты мне поверишь?

– Да ну тебя! Уже поздно, я лучше такси вызову.

– Поздно, но для тебя это только предлог. Тебя ведь дома тоже никто не ждёт, и завтра рано утром ты на работу не пойдёшь.

– Пояснишь?

– Легко! У тебя на руках дорогой маникюр, и длина ногтей чуть больше, чем у обычных женщин, проводящих день за компьютером в офисе.

– Это не аргумент.

– Согласен, но ты сказала, что недавно развелась с мужем, который занимал высокое положение. При разводе ты получила хорошие «отступные», о чём свидетельствуют бриллиантовые серьги в твоих ушах и браслет из белого золота. Насколько я разбираюсь в драгоценностях, такие украшения, как у тебя, в любом ювелирном не купишь.

– Этот комплект мой бывший муж подарил мне на свадьбу, но в одном ты прав – это эксклюзив.

– Вывод: женщина, носящая такие украшения, не будет работать в банке или фирме, пусть даже за очень приличную зарплату.

– В логике тебе не откажешь! Действительно, бывший благоверный накануне развода сделал меня владельцем контрольного пакета акций одной очень крупной фирмы, занимающейся разведкой и добычей углеводородов. При разводе он поступил благородно, и не стал требовать дележа, а может, просто забыл об этих акциях. В сущности, потеря контрольного пакета акций компании, название которой он и не вспомнит, никак не сказалась на его положении. Дальше!

– Дальше тоже просто, как по трафарету: в ресторан тебя пригласила подруга. Ты пришла одна, без кавалера…

– Не факт! Ты не допускаешь, что женщине захотелось развлечься на стороне, и она с удовольствием воспользовалась приглашением подруги?

– Если это действительно так, то это означает, что женщина ещё не в разводе, но они с мужем уже живут врозь, и ей не надо объяснять, где она провела вечер.

– Это не мой случай. Я сама тебе сказала, что мы с мужем в разводе.

– Если ты намекаешь на гражданский брак, то это тоже не твой случай: после развода прошло не так много времени, и ты ещё не успела отойти от «прелестей» прошлой семейной жизни.

– Да юноша, с тобой не соскучишься! И как только с тобой женщины живут?

– Живут, но недолго и, как правило, наши короткие встречи ни меня, ни моих подруг, ни к чему не обязывают.

– Ты сказал «как правило». Значит, были и исключения?

– Из любого правила бывают исключения.

– Поделишься?

– Это не для женских ушей.

– Поделись, – захныкала Анфиска. – Я такие вещи страсть как обожаю, а я тебе за это открою одну очень страшную тайну!

– Я не копилка для женских секретов.

– Ошибаешься, милый! Эта тайна касается не только меня, но и тебя лично. Ну, так как? По рукам?

– Ладно, слушай, хоть это и против моих правил, но ты меня заинтриговала.

Случилось это со мной полтора года назад. У меня в то время был роман с очень красивой девушкой по имени Василиса. Роман был в самом разгаре, и всё вроде бы у нас с ней ладилось, как вдруг в начале декабря она неизвестно куда пропала. Как назло, на службе меня загрузили по самую маковку, поэтому встретиться с ней и разобраться в ситуации не было никакой возможности. Две недели она мне не звонила. Сначала я списал это на женский каприз, поэтому в отместку ей тоже не звонил целую неделю.

Однако дело обстояло серьёзней, чем я себе представлял. Скоро Василиса совсем перестала отвечать на мои звонки и всячески избегала со мной встреч. Обычно в таких случаях я сам себе говорю: «Знать, не судьба»! – и с лёгким сердцем удаляю из своего сотового номер телефона бывшей возлюбленной. Я всегда расставался с женщинами легко и никогда не делал из этого трагедии, но случай с Василисой не укладывался в привычную схему, поэтому я решил не спускать это дело на тормозах и разобраться досконально. Возможно, во мне говорило уязвлённое мужское самолюбие. Так или нет, сейчас уже не имеет значения. Главное, что судьба подарила мне с ней встречу 31 декабря, ровно за полчаса до боя курантов.

– Как это романтично! – восторженно перебила Анфиса, и я увидел, как её глаза загорелись любопытством.

– Должен тебя расстроить: романтики в момент встречи было мало, хотя и встречал я тот памятный Новый год на балу в Дворянском Собрании, куда попал по протекции своего начальника.

Скажу честно: бал удался на славу! Представь себе старинную просторную залу, освещённую десятком хрустальных люстр, которые как в зеркале отражаются в начищенном до блеска дубовом паркете. В воздухе витает ожидание долгожданного праздника, и вот молодые девушки из самых знатных московских семей, в роскошных платьях, сверкая бриллиантами, как и сто лет назад, кружат в чарующих звуках «Венского вальса».

Именно на таком балу судьба в последний раз свела меня с Василисой.

На этом месте очарование Новогодней ночи заканчивается, и начинается грубая сермяжная правда жизни.

Василиса меня не узнала. Её, бледную, зажимающую ладошкой рот, сердобольная подруга еле-еле успела завести в дамскую комнату. Минут через пять она, с лицом бледно-зелёного цвета, покачиваясь, вышла из туалета, после чего куда-то поспешно уехала на такси. Она прошла так близко, что я уловил тонкий аромат духов, но остановить её я не решился.

Сама понимаешь, ситуация для выяснения отношений была не очень подходящая. Я вернулся в зал, где бал был в самом разгаре, и отыскал подругу Василисы, которая помогла ей дойти до туалета. В Новогоднюю ночь девушки легко идут на контакт, и скоро мы с Зоей (так звали девушку) уже пили шампанское за стойкой бара.

– А что случилось с вашей очаровательной подругой? – как бы между прочим поинтересовался я.

– С Василисой? Да ничего страшного, дело-то житейское. Я когда в «залёте» была, меня так же токсикоз мучал.

– Василиса беременна? – опешил я.

– А чему Вы удивляетесь? – пьяненько хихикнула Зоя. – Молодая красивая девушка, да ей сам бог велел! У меня в её годы на счету уже три аборта было.

– И отец у ребёнка есть? – не отставал я.

– Знамо дело, имеется, но вот где, не помню! – икнула Зоя и допила остатки шампанского. – Хотя нет, вру, помню! Васька как-то обмолвилась, что папашу ребёнка убили при каких-то очень странных обстоятельствах. В общем, тёмная история! – махнула рукой девушка. – Пошли лучше танцевать.

Танцевать, конечно, я не пошёл. Праздник для меня как-то сразу поблёк, и я потерял к нему всякий интерес: женщины стали казаться жеманными, а мужчины излишне чопорными, музыканты фальшивили, а кавалеры в танце наступали дамам на ноги. Замахнув по-гусарски целый фужер коньяка, я в наихудшем расположении духа отправился восвояси.

Позже я узнал, что Василиса родила крепкого здорового мальчика. После выхода из роддома, она неожиданно для всех вместе с сыном уехала куда-то в Сибирь, где вступила в религиозную секту, которую основал бывший сотрудник Красноярского ГАИ, а ныне духовный наставник и спаситель всех страждущих отец Виссарион. Больше я Василису не видел.

– Это и есть твоё исключение из правил? – дрогнувшим голосом спросила Анфиса.

В ответ я только кивнул.

– Классно! Ты так всё проникновенно излагаешь, что пореветь хочется, – и она приложила к глазам краешек надушенного платочка. – У меня сейчас такое ощущение, что я у себя в квартире, лёжа на тахте, очередной дамский роман «заглотила». Жаль, что нет продолжения.

– Есть, только очень короткое, и это уже совсем другая история.

– Расскажи! – потребовала Анфиса и ухватила меня за рукав.

– Эта история не для женских ушей.

– Ну, расскажи! Я уже большая девочка!

– Хорошо, только не перебивай. Чтобы как-то смягчить боль расставания с любимым человеком, я решил прибегнуть к старому проверенному способу: утешиться в объятиях другой женщины.

– Фу! – надула губки Анфиса. – Какой ты противный!

– Я предупреждал, что история не для женских ушей.

– Ладно, рассказывай, только без излишних подробностей.

– Тогда слушай. Как сейчас помню: 7 января, под вечер, мой бывший одноклассник, а нынче московский поэт Лёнька Синькин, избравший себе звучный псевдоним Леонард Синевье, предложил мне поехать в Коломну на только что организованные там «Рождественские чтения». Мне, честно говоря, в тот момент было всё равно, куда и для чего ехать. Впервые не хотелось оставаться одному в четырёх стенах, поэтому я, не задумываясь, дал согласие.

«Рождественские чтения» были организованы с размахом: в самом большом зале, который нашёлся в Коломне, собрались самые популярные писатели, модные поэты, известные филологи, актёры московских театров, ну и, конечно, представители московской богемы. Лёнька, он же Леонард, на этом собрании интеллектуалов и гениев от литературы, чувствовал себя, как рыба в воде. Он запросто пожимал руки знаменитым артистам, покровительственно хлопал патриархов российской литературы по плечам, и при этом умудрялся давать короткие интервью молоденьким журналисткам. Я подозреваю, что большая часть тех, кому Лёнька пожимал руки и кого хлопал по плечам, даже не подозревали о его существовании, но это не мешало господину Синевье чувствовать себя с популярными и признанными литераторами на одном уровне. Отблески чужой славы падали на него, как новогодняя мишура на детей, водящих хоровод вокруг новогодней ёлки.

Я же на этом празднике жизни откровенно скучал. Слоняясь с бокалом шампанского от одной группы поклонников изящной словесности к другой, я с умным видом выслушивал о сентенциях в современной поэзии, глубокомысленно кивал головой участникам спора о «чистом» искусстве и дарил улыбки незнакомым женщинам. Женщины отвечали тем же. Одна из них, увидев меня, воскликнула: «Ах, неужели это Вы»?

Видимо, алкоголь сыграл с ней злую шутку, и она приняла меня за кого-то другого, но, как ни странно, мне это понравилось.

– Должен признаться, что это действительно я! – с улыбкой ответил я зеленоглазой брюнетке.

– Отчего же Вы не бываете у нас? – произнесла она с затаённой надеждой. – А я, знаете ли, всё ждала, ждала! Господи, как это глупо! Сознайтесь, Вы манкируете мной, или чувствуете за собой какой-то грех?

Судя по оборотам речи, дамочка жила в каком-то своём придуманном мире, поэтому выдавала целые «куски» текста из неведомой мне пьесы. Мне оставалось лишь немножко ей подыграть.

– Помилуйте! – с придыханием произнёс я в ответ. – В чём же я перед Вами провинился? – и с этими словами я осторожно взял её маленькую ладонь в свои руки. – Да и можно ли считать за провинность мою робость, мою нерешительность, которая и явилась истинной причиной нашей разлуки?

– Ах, оставьте! – гневно произнесла зеленоглазая брюнетка и решительно освободила ладонь из моей руки. – Вы опять играете мной!

– Но позвольте…

– Не позволю! Ступайте прочь!

На этом наш «содержательный» диалог с незнакомкой закончился, и во избежание скандала я направился в другой конец зала, где коротко стриженая рыжеволосая дама с надменным лицом, наплевав на все запреты, курила прямо в зале, с наслаждением пуская дым в потолок.

«Наверное, это литературный критик», – пришла мне в голову странная мысль. Я понятия не имел, как должен выглядеть критик, но если бы меня попросили составить его композиционный портрет, то вероятней всего основные черты я позаимствовал бы у рыжеволосой незнакомки, уж больно пренебрежительно и надменно взирала она на собратьев по литературе.

Даме было глубоко за сорок, поэтому мой комплимент был особенно изыскан:

– Вы сегодня хороши, как никогда! – произнёс я, салютуя ей полупустым бокалом.

Незнакомка обратила на меня полный скепсиса взгляд, оскалила в улыбке жёлтые прокуренные зубы и хриплым голосом произнесла:

– Есть от чего! Три дня назад я похоронила своего второго мужа.

– Простите…

– Редкий был негодяй, – не обращая внимания на мои извинения, продолжила рыжеволосая вдова. – На порядок хуже первого. Так что Вы, юноша, правы – я действительно сегодня выгляжу до неприличия счастливой.

Я хотел ретироваться вглубь зала, но в этот момент на импровизированную эстраду вышла молодая актриса и пронзительным чистым голосом стала читать стихи Ахматовой. Казалось, она не декламирует, а исповедуется перед зрителем. Зал замер, поражённый необычным актёрским решением, и в заключение наградил её бурными аплодисментами.

– Хочешь, угадаю, как она выглядела? – перебила меня Анфиса.

– Хочу, – немного опешил я.

– Он среднего роста, фигурка точёная, волосы светло-русые, стрижка «а-ля паж», глаза серо-голубые, черты лица правильные, только носик слегка вздёрнут, что, в общем, её не портит, а придаёт пикантности. Бьюсь об заклад, на сцену она вышла в чёрном трико, и на бёдрах был повязан белый платок с бахромой. Угадала?

– Даже не знаю, что и сказать, – окончательно растерялся я.

– Это Мария Стельмах, начинающая провинциальная актриса, неизвестно за какие заслуги взятая в труппу знаменитого московского театра. Видимо, не последнюю роль сыграло обаяние юности и её манера играть на пределе, как говорят театралы – на разрыве аорты. Я её видела пару раз в спектакле.

– Мне дальше рассказывать, или сама закончишь?

– Дальше события развивались, как ты говоришь – по трафарету! Вы познакомились, и в этот же вечер ты её увёз с собой, но роман ваш был недолгий и закончился бурно.

– Через неделю эта ведьма из Саратова на пустом месте устроила мне сцену ревности и перебила весь кофейный сервиз, доставшийся мне в наследство от родителей, – произнёс я с явной досадой.

– Тебя это удивляет? Лично меня нет.

– Почему?

– Потому что хорошая актриса никогда не сходит со сцены. Она и в быту продолжает играть роль в соответствии с предложенными жизнью обстоятельствами. Все актёры «отравлены» жаждой славы, это издержки актёрской профессии. Слава – прежде всего прилив адреналина, поэтому почти все актёры – адреналиновые наркоманы, и когда жизнь идёт гладко, они испытывают нехватку адреналина. Отсюда скандалы, интриги и склоки, как ты выразился – на пустом месте. Твоя бывшая пассия – типичная адреналиновая наркоманка, и её привычка играть любую роль «на разрыве аорты» – не удачно найденное актёрское решение, а всего лишь очередная попытка плеснуть себе в кровь очередную дозу адреналина.

В это время нас обогнала и затормозила прямо перед нами полицейская «Газель». Из автомобиля не спеша выбрался наряд в составе двух полицейских и направился в нашу сторону.

– Добрый вечер! – произнёс знакомый голос, и по глазам ударил луч света от мощного фонаря. – Проверка документов.

– А у меня паспорта с собой нет! – ойкнула Анфиса и спряталась за мою спину.

– Надеюсь, всё обойдётся, – шепнул я ей и уже полез в карман за служебным удостоверением, как вдруг свет перестал слепить глаза и я услышал удивлённое восклицание:

– Товарищ майор? Валерий Сергеевич? А мне говорили, что Вы в Питер перевелись?

Присмотревшись, я узнал в полицейском лейтенанта Камушкина, который вместе со мной неоднократно выезжал по вызову на место происшествия. Второй полицейский, молоденький младший сержант, был мне незнаком.

– Правильно говорили, – бодро произнёс я, и, шагнув вперёд, протянул лейтенанту руку. – В Москву я на пару дней заскочил, по семейным обстоятельствам, – и повёл головой в сторону Анфисы.

– Понимаю, – кивнул лейтенант. – Семья – дело святое. Может, вас подвезти?

– Спасибо, мы хотели бы ещё немного побродить по городу, – вклинилась в разговор Анфиса. – Погода чудесная! Правильно я говорю… товарищ майор?

Последние два слова были произнесены таким ехидным тоном, что Камушкин смутился.

– Мне кажется, или я действительно чего-то не поняла? – произнесла Анфиса, когда полицейская «Газель» скрылась за поворотом, и в её голосе повеяло арктическим холодом.

– Что именно? – задал я встречный вопрос, пытаясь выиграть несколько секунд для раздумья.

– Так три звезды на погоне – это разве майор?

– Я сейчас тебе всё объясню!

– Не стоит, Кантемир! Или Валерий Сергеевич? Впрочем, мне всё равно. Я не копилка для мужских секретов! Можете возвращаться к себе в Петербург, господин Мюнхгаузен! Что-то мне подсказывает, что с мужчиной, который начинает тебе врать в первый день знакомства, лучше не связываться.

– Анфиса! – взмолился я. – За всё время нашего знакомства, я ни разу не солгал тебе! Майором я был, когда служил в полиции, а теперь поменял место службы. Что здесь предосудительного?

– Имя и отчество ты тоже поменял на новом месте службы?

– Ты не поверишь, но это действительно так. Меня действительно зовут Кантемир, фамилия моя Каледин. Не веришь? Тогда смотри! – и я раскрыл перед её глазами своё служебное удостоверение.

– Бог мой! Да ты ещё и полковник ФСБ! – удивлённо произнесла моя новая знакомая.

– Полковник, – кивнул я головой. – Три звезды на каждый погон. А в полиции я работал под чужим именем, под прикрытием, но об этом никто не должен знать. Для своих бывших коллег я уехал продолжать службу в Петербурге.

– Порой мне кажется, что вы, мужчины, как дети, даже в мирное время продолжаете играть в «войнушку», – после короткого раздумья произнесла Анфиса.

– Играем, – согласился я. – Вот только иногда в этой игре умирать приходится по-настоящему.

– И тебе тоже приходилось… умирать?

– Скрывать не буду: приходилось, но, к счастью, мой черед ещё не пришёл, хотя могилка уже имеется.

– Ты это сейчас фигурально выразился?

– Нет, я вполне серьёзно. На станции метро «Лубянская» есть памятная доска с фамилиями погибших в результате террористического акта. Где-то в середине этого скорбного списка есть и моя фамилия.

– Ты был в метро во время взрыва?

– Я был в том самом вагоне, в котором произошёл взрыв.

– И тебя посчитали погибшим?

– Я же говорю, что мой черед ещё не пришёл.

– Как страшно жить! – еле слышно прошептала женщина и прижалась к моему плечу. – Бедный, бедный полковник! Поехали ко мне. Я напою тебя горячим чаем и уложу в постель рядом с собой, а когда ты заснёшь, я буду осторожно разглаживать морщинки на твоём усталом лице.

Ну кто же откажется от такого предложения?

Садясь в такси, я не рассчитал, и сильней, чем следовало, хлопнул дверцей. Таксист покосился на меня, но ничего не сказал.

Вот так, под утробное урчание двигателя и дремотное бормотание «Радио для полуночников», я и не расслышал, как захлопнулась «медовая ловушка».

 

Глава 2. Вино из одуванчиков или исповедь поневоле

Эта ночь пролетела незаметно. Анфиса привезла меня на Поварскую, где у неё была двухуровневая квартира.

– Эти хоромы тебе тоже от мужа достались? – беззастенчиво поинтересовался я, разглядывая дизайнерский интерьер просторной квартиры.

– Должна же быть хоть какая-то компенсация за мою поруганную девичью честь, – вполне серьёзно ответила Анфиса, снимая в прихожей туфли. – Господи! Эти каблуки меня доконают!

– Так не носи, – посоветовал я, придерживая хозяйку под локоть.

– Не носи! – передразнила меня Анфиса. – А в чём мне прикажешь ходить? В балетках? Эх, вам, мужикам, этого не понять!

Оказавшись среди родных стен, Анфиса снова приобрела уверенность, словно все прежние страхи и сомнения остались за дверью. Я смотрел на молодую уверенную в себе женщину, и кожей чувствовал, что в отношениях с мужчинами она привыкла доминировать. Судя по всему, её последний брак был обречён, так как избранник Анфисы привык властвовать и не только у себя в кабинете. В народе о такой ситуации говорят «нашла коса на камень»!

– Пошли на кухню, – предложила хозяйка квартиры. – Буду поить тебя обещанным чаем.

– А может, на просторах твоей кухни отыщется что-нибудь покрепче?

– Может и отыщется, если тебе в ресторане не хватило.

– Знаешь, после прогулки, – я зябко подёрнул плечами, – я как-то подозрительно быстро протрезвел.

– И что, на трезвый взгляд я тебе уже не нравлюсь?

Парировать я не успел, так как мы вошли в помещение кухни и я на мгновенье замер. Если быть точным, то это была не кухня, а просторная и светлая столовая с большим овальным столом вокруг которого в почётном карауле замерли шесть стульев с высокой резной спинкой. По центру стены располагалось огромное, в рост человека, прямоугольное окно, задрапированное светло-коричневой шёлковой шторой. Из шёлка такого же цвета была сделана обивка стульев, которая удачно гармонировала с огромным резным буфетом.

– Да ты, оказывается, невеста с приданым.

– Даже с очень хорошим приданым, – весело отозвалась «невеста», пытаясь что-то отыскать в недрах старинного буфета. – Впрочем, тебя этим не прельстишь. Помнится, в самом начале нашей прогулки ты сообщил, что у тебя в Москве «…шикарная трёхкомнатная квартира»! Признайся, этим ты хотел соблазнить наивную бедную девушку, чтобы впоследствии, потакая похотливым желаниям, увлечь её на свои квадратные метры.

– Ты это о себе?

– А о ком ещё?

– Тогда не подходит.

– Что не подходит?

– Определение «бедная» к тебе никак не подходит.

– А как насчёт наивности?

– С этим я мог бы, наверное, согласиться. Ты ведь привела домой чужого человека после нескольких часов знакомства.

– Я привела домой человека после того, как проверила у него документы. Есть армянский коньяк, есть бренди, водка – финская и русская. Что предпочитаешь? Чему ты улыбаешься?

– Знаешь, я сейчас почему-то вспомнил диалог Воланда и вороватого буфетчика из «Варьете». «Вино какой страны в это время суток Вы предпочитаете»? – спросил Воланд.

– И что ответил буфетчик?

– Этот выжига ответил, что он не пьёт спиртного.

– Судя по всему, что-то подобное от тебя мне услышать не грозит.

– Нет, от стопки хорошего коньяка я не откажусь.

– Тогда «Арарат», – сделала заключение Анфиса и водрузила пузатую бутылку в центр стола.

– Кстати, если я помянул нечистую силу, наверное, уместно вспомнить о страшной-престрашной тайне, которую ты мне собиралась открыть, – напомнил я Анфисе, разливая по рюмкам коньяк.

– А я и не отказываюсь от обещания, – улыбнулась хозяйка, сверкнув красивыми беленькими зубками, – но перед этим предлагаю выпить.

– Поддерживаю, причём безоговорочно! – произнёс я скороговоркой и торопливо, одним глотком, осушил рюмку.

– Ты как-то странно коньяк пьёшь, – заметила Анфиса. – Не смакуешь, не наслаждаешься ароматом…

– Меня потряхивает. То ли от холода, то ли похмелье начинается, – сознался я. – Не до эстетических наслаждений.

– Ну, если дело обстоит именно так, я просто обязана согреть тебя, – решительно заявила Анфиса. – Допивай коньяк и иди за мной.

Она выполнила своё обещание: последняя рюмка солнечного напитка не успела всосаться в кровь, а Анфиса уже призывно махала рукой из наполненной пеной джакузи. Какое-то время мы плескались и дурачились, как дети, но коньяк и близость сексапильной молодой женщины сделали своё дело.

Джакузи – не самое удобное место для соития, но когда невтерпёж, подойдёт и это итальянское корыто.

У моей новой пассии оказалось сильное и красивое тело. По тому, как жадно она впивалась в мои губы, как обвивала меня своими сильными ногами, я догадался, что у неё давно не было мужчины. Это показалось мне странным: такая красотка – и страдает от недостатка мужского внимания!

В сексе, как и в повседневной жизни, Анфиса пыталась доминировать и, надо сознаться, ей это неплохо удавалось. Брызги летели под потолок, вода выплёскивалась через край джакузи, когда она, оседлав мои бёдра, самозабвенно скакала на них в позе «наездницы».

– Помилосердствуй! – стонал я, выплёвывая пахнущую персиковым шампунем воду. – Ты меня утопишь!

Но Анфиса не слышала ни моей мольбы, ни собственного завывания, пока оргазм в пароксизме сладострастия не изогнул дугой её молодое, жадное до любви тело. Перед тем, как соскользнуть с меня в тёплую наполненную воздушными пузырьками воду, она подарила мне благодарный взгляд, и, честное слово, глаза у неё в тот момент были абсолютно пьяными.

Под утро мы перебрались в спальню, которая находилась на втором этаже.

– Как насчёт того, чтобы раскрыть, наконец, ту страшную тайну, о которой ты мне твердишь весь вечер? – спросил я напарницу любовных утех, когда она, обессиленная, лежала на моей груди.

– Легко! – ответила женщина, не меняя позы. – Готов заглянуть под покров тайны?

– Всегда готов, – лаконично заверил я.

– Так знай: наша с тобой встреча не случайна.

– Только не говори, что это судьба, а то получится пошло, как в посредственных дамских романах.

– Ты понятия не имеешь, о чём говоришь! – оторвав голову от моей груди, обиженно произнесла Анфиса. – Дамские романы – это утончённый вид литературы, который вы, мужланы, не в силах оценить. А касательно нашей встречи, знай: мы встретились с тобой благодаря смс-сообщению.

– И что же там было страшного?

– В том-то и дело, что страшного ничего не было, а вот странности есть. Вчера, за полчаса до нашей встречи, с телефона Карины мне была отправлена весточка: «Бросай всё и приезжай Метрополь! Не пожалеешь»! Вместо подписи был смайлик. Карина утверждает, что никакого сообщения не отправляла и была очень удивлена, когда встретила меня у входа в Метрополь. Стрельцов эту неловкость сразу замял: подхватил нас с Кариной под руки и потащил в зал, где я и встретила тебя, похититель дамских сердец.

– Что-то не сходится. Даже если кто-то тебя вызвал в Метрополь, то этот кто-то не мог знать, что я тоже буду в ресторане.

– И, тем не менее, мы познакомились благодаря странному смс-сообщению.

– А твоя подруга тебе точно ничего не посылала?

– Карина? Да она полвечера на меня дулась, к Стрельцову ревновала! Хорошо, что ты появился.

– Ты её давно знаешь?

– С десятого класса. Мы с ней на сборах познакомились. Я в школе художественной гимнастикой увлекалась, поэтому до сих пор фигурка хорошая.

– Что правда, то правда, – согласился я. – Фигурка, да и всё остальное у тебя – высший класс!

– Ты как-то это грустно произнёс. Тебя что-то во мне не устраивает?

– Ты – тот редкий случай, когда придраться не к чему! Просто мне завтра, точнее, уже сегодня, к восьми часам надо быть на службе. Честно говоря, не хочется!

– Почему?

– После тебя нет ни сил, ни желания.

– Ну, это поправимо, – и с этими словами Анфиса выпорхнула из постели. Вернулась она скоро, держа в руках маленькую глиняную бутылочку с высоким узким горлышком.

– Сейчас я тебя на ноги поставлю! – весело сообщила она и накапала бесцветной жидкости в рюмку.

– Что это за микстура?

– Бальзам из высокогорных трав. Карине знакомый путешественник из Тибета привёз, вот она со мной этим волшебным зельем и поделилась.

– И что в нём волшебного?

– Карина уверяет, что бальзам способствует восстановлению сил и повышает жизненный тонус. Короче, действует, как женьшень, только лучше.

– Тогда наливай и себе.

– Обязательно! Восстановить силы мне тоже не помешает. Кстати, Карина почему-то называла этот травяной настой «вином из одуванчиков». Правда, романтично?

– Очень! Видимо, твоя подруга является поклонницей фантастики. Если я не ошибаюсь, у Рея Бредбери есть рассказ с таким названием. Ладно, давай выпьем.

– Чин-Чин, – сверкнув зубками, произнесла Анфиса и выпила содержимое рюмки.

– И вам не болеть! – поддержал я тост и опрокинул в себя несколько капель бальзама. Вкус чудо-напитка был горьковатый и отдавал сеном. Я хотел отпустить очередную остроту насчёт качества «вина из одуванчиков», но у меня вдруг закружилась голова, и сильно захотелось спать. Последнее, что я увидел перед тем, как погрузиться в тяжёлый наркотический сон, была Анфиса, которая лежала на постели в неудобной позе с пустой рюмкой в руке. Она спала мёртвым сном. В тот момент я не догадывался, что для неё это был не просто словестный оборот.

Если сказать, что моё пробуждение было ужасным – значит ничего не сказать! Тело болело, словно его накануне пропустили через мясорубку, а голова напоминала пивной котёл, в котором каждое произнесённое слово отдавалось болезненным эхом. Нечто похожее я впервые испытал на Кавказе, после того, как Алмаз Санжеев опоил меня своим «персиковым коньяком».

«Чёрт! Неужели опять попался? Как глупо! – мелькнула мысль. – Хорошо хоть по рёбрам не пинают. Пока не пинают!»

В этот момент в нос ударил резкий запах нашатырного спирта, и женский голос потребовал, чтобы я открыл глаза.

Глаза открывать не хотелось. В спасительной темноте не так страшно, и я из последних сил оттягивал встречу с реальностью.

– Давай приходи в себя! – требовала женщина, и в её голосе зазвучали металлические ноты.

Я неоднократно замечал, что когда женщинам выпадает возможность покомандовать мужчинами, то делают они это с нескрываемым удовольствием, не подозревая, что за выпавшие на их долю властные полномочия они расплачиваются женственностью.

Чьи-то сильные руки подхватили меня и, как китайского болванчика, посадили на край кровати. Тут же последовала затрещина, от которой в голове зазвенело, и я от обиды и боли открыл глаза.

Передо мной стояла недовольная Карина, а рядом с ней – коротко стриженый паренёк, который, судя по выражению лица, не был испорчен интеллектом, поэтому в свободное от сна и поглощения пищи время с удовольствием тягал в спортзале железо.

– Накройте его простыней, – приказала Карина. – Смотреть противно!

Незнакомец неторопливо, но старательно закутал меня в простыню. В это мгновенье я осознал, что руки и ноги мои связаны скотчем, что полностью лишало меня свободы действий.

– Стрельцов знает, как его невеста проводит свободное время? – прохрипел я не своим голосом, и каждое слово в моей голове отозвалось набатом.

Карина на мгновенье задумалась, после чего отвесила мне ещё одну пощёчину. Ощущение было такое, словно в моей больной голове взорвалась ручная граната.

– Надеюсь, теперь у тебя пропало желание шутить? Будешь отвечать только на мои вопросы, – поставила мне условие женщина, которую час назад я считал чуть ли не круглой дурой, помешанной на деньгах и выгодном замужестве.

– А без мордобоя никак нельзя? – осторожно поинтересовался я.

– Отчего же нельзя? Можно! – легко согласилась Карина, и в её руке я увидел шприц. – Вот сейчас вколю тебе один очень милый коктейль, и ты сам мне всё выложишь, без мордобоя.

– Можно один вопрос, пока ты не вколола мне «сыворотку правды»?

– Валяй! – милостиво согласилась мучительница.

– Смс-сообщение на телефон Анфисы отправила ты?

– Конечно я, а потом ещё устроила ей сцену ревности. Она, дурёха, и повелась!

– А что было в подаренной тобой бутылке?

– Это второй вопрос.

– И всё же?

– Рецепта не знаю, но подозреваю, что голимая наркота.

– И как ты умудрилась так всё точно просчитать? Мы ведь с Анфисой могли и не пить твоё «вино из одуванчиков», а оставить для более подходящего случая.

– Я Анфиску со школьной скамьи знаю, – вздохнула Карина, и, закусив губу от усердия, аккуратно ввела мне иглу в вену на сгибе локтя. – Она уже тогда была слаба на «передок». Поэтому я точно знала, что она обязательно воспользуется моим подарком для восстановления сил, в надежде на продолжение сексуальных игрищ. Так и случилось.

– А как ты узнала, что я пойду обедать именно в «Метрополь»?

– Тебе не кажется, что в данной ситуации ты задаёшь слишком много вопросов? – буднично произнесла девушка и оттянула пальцем мне нижнее веко.

– «Медовая ловушка», – прошептал я, чувствуя, как наркотик начинает брать власть над сознанием.

– Скорее ловля на живца, – уточнила Карина. – По глазам вижу, что тебя уже «накрыло», так что давай поговорим! – и она включила диктофон.

Если кто-то скажет, что он смог воспротивиться действию пентотала натрия, не верьте! Это так же неверно, как если бы кто-то пытался вас убедить, что, выпив из горлышка поллитровку водки натощак, остался трезвым. Ложь! Человеческий организм не может противиться этой адской химии: воля подавляется полностью, и ты уже не человек, а биологический ретранслятор информации.

Лично я рассказал всё! Всё до последней мелочи, начиная с того момента, когда бросил свой личный номер в горящую красную иномарку, и кончая последним указанием Баринова: как можно быстрее «засветиться».

Когда допрос закончился, меня бил озноб и страшно болела голова.

– Странно, – удивилась Карина, пряча диктофон в сумку. – Странно, что ты ещё держишься. Обычно после такого «разговора по душам» клиент теряет сознание.

– Зачем тебе это надо? – стуча зубами, я с большим трудом выдавил из себя эту фразу.

– Да мне-то ни к чему, – лениво произнесла блондинка. – Волокита одна, а пользы никакой. Эту запись с меня моё начальство требует. Будь моя воля, я бы тебя просто «шлёпнула» в подворотне, даже без контрольного выстрела обошлась.

– Неплохо для бывшей гимнастки, – продолжая стучать зубами, произнёс я, одновременно пытаясь связанными руками поправить сползающую простыню.

– А кто тебе сказал, что я занималась гимнастикой? – удивилась специалист по ведению «разговоров по душам». – Анфиса? Так это она с третьего класса на шпагат садилась – промежность растягивала для будущих удовольствий, а я в стрелковую секцию ходила. Так-то вот! – и она посмотрела мне в глаза.

В этот момент меня словно током ударило! Я вдруг ясно вспомнил, где видел этот холодный взгляд.

– Ты…! – и я, забыв обо всём, потянулся связанными руками к её горлу.

– Но-но, парнишка! Шалишь! – и Карина толкнула меня ладонью в лицо, отчего я свалился на кровать. Честно говоря, в тот момент боец был из меня никакой, но я, назло сложившимся обстоятельствам, поднялся на ноги и вновь потянулся к горлу стоящей рядом со мной девушки.

– Да что же ты такой неугомонный? – удивилась Карина и отработанным движением нанесла мне удар ребром ладони по горлу. Я захрипел и вновь завалился на кровать. – Надо заканчивать этот балаган, – подытожила блондинка.

– Режь! – приказала она напарнику, и парень быстро извлёк из кармана нож-«бабочку», которым и перерезал на моих руках и ногах скотч. Обрывки скотча «качок» спрятал в карман.

– Ложись рядом с Анфиской, – приказала мучительница, но я впился в неё взглядом и не сдвинулся ни на сантиметр.

– Помоги ему, – приказала Карина напарнику, – а то он что-то стал заторможенным.

Парень потянулся ко мне, но я предупредительно поднял руку.

– Ты убила Воронцова! – процедил я сквозь зубы. – Ты!

– Какого ещё Воронцова? – удивилась Карина.

– Из Администрации Президента.

– А, этого борова из чёрного «Мерседеса! – вспомнила она. – Ну да, моя работа. А тебе это откуда известно? Впрочем, это неважно. Будем заканчивать! – и она кивнула напарнику.

То, что произошло дальше, показалось мне наркотическим бредом: помощник Карины легко, почти играючи, взмахнул ножом и перерезал горло спящей женщине. Анфиса захрипела во сне, судорога пробежала по её красивому телу, после чего она затихла. Навсегда.

Окровавленный нож убийца бросил рядом с телом убитой им женщины. Не отдавая себе отчёта, я схватил скользкий от тёплой крови нож и выбросил руку вперёд. Мне казалось, что я действую быстро, даже очень быстро, в действительности же отравленное наркотиками тело двигалось медленно, и убийца легко избежал удара, отскочив назад. В следующее мгновенье мне в лоб уткнулся ствол пистолета, и я услышал характерный звук взводимого курка.

– Может, «замочить»? – глуховатым голосом спросил напарник Карины. – Судя по разговорам, он кое-что знает.

– Оставь его! – великодушно решила Карина. – У него в крови наркота, рядом с ним убитая женщина и на ноже его отпечатки пальцев, да и сам он по уши в крови. Кто ему сейчас поверит? Лучше позвони ментам и сообщи, что на Поварской криминальный труп.

– Полицейским, – поправил её помощник.

– Да мне по барабану, как они теперь называются! – взвилась Карина. – Звони быстрей и не рассуждай!

Вот после этих слов мне действительно стало страшно. Страшно и обидно, что сейчас приедут полицейские, возможно, мои бывшие коллеги, и застанут меня возле тёплого трупа женщины, полупьяного, голого, перепачканного кровью, да ещё с ножом в руке и при этом несущего какой-то жалкий лепет про блондинку-киллера и её накаченного стероидами дружка. Да меня после таких объяснений не в «Матросскую тишину» упекут, меня прямо из этой квартиры повезут в «Кащенко»!

Не отдавая отчёта в своих действиях, я от бессилия и обиды запустил ножом в окно. Раздался хрустальный звон, и я с удовлетворением отметил, что осколки стекла градом посыпались на мостовую.

«Может, это привлечёт чьё-то внимание», – мелькнула шальная мысль в моей больной голове.

– Ты что же, паскуда, делаешь? – взвился «качок» и врезал мне кулаком по челюсти.

Это был финал! Грустный, можно сказать, позорный для меня финал. После удара в челюсть я потерял сознание и о развитии последующих событий знаю только со слов своего начальника – генерал-лейтенанта Баринова, который и на этот раз умудрился вытащить меня из «медовой» передряги!

Достопочтенный Читатель! Кем бы ты ни был – мужчиной или прекрасной дамой, позволь мне дать тебе совет: храни супружескую верность! Иначе, рано или поздно, дело окончится банальным мордобоем или грубой прозой жизни – кожно-венерическим диспансером.

Храни тебя Господь от таких «подарков» судьбы!

 

Глава 3. Игра открытыми картами

Я всегда работал в одиночку, в этом специфика моей работы, обусловленная повышенной степенью секретности и, чего греха таить, конфиденциальности. В делах, которые я распутывал часто, а точнее, всегда, были замешаны высокопоставленные чины, поэтому «сор из избы» выносить не рекомендовалось.

В деле по поиску таинственного Таненбаума «солировать» было невозможно. Меня постоянно подстраховывали сотрудники из других отделов. Мой начальник Баринов предупреждал меня об этом, поэтому мысль, что я нахожусь под негласным контролем, ничуть не угнетала.

Сначала я пытался вычислить коллег, которые круглосуточно «пасли» меня, но ребята из «наружки», или как их ещё называют, «топтуны», хорошо знали своё дело, поэтому я ни разу никого не засёк. Наверное, на меня навесили радиомаячок, но точно утверждать я не мог. У меня при себе всегда был сотовый телефон, который даже в выключенном состоянии – при желании и запуске определённой компьютерной программы – можно использовать для определения местонахождения.

Со временем я стал забывать, что каждый мой шаг под негласным контролем, и в то время, когда я кувыркался с Анфисой в джакузи, ребята из «наружки» добросовестно мёрзли на улице. Когда под утро на их головы посыпался град из осколков оконного стекла, они сообразили, что ситуация вышла из-под контроля, о чём немедленно сообщили своему начальству, которое напрямую связалось с Бариновым.

Поговаривают, что в тот момент Баринов впервые за много лет вышел из себя, и, обозвав меня блудливым щенком, направил на Поварскую сотрудников из подразделения силовой защиты.

Когда они прибыли на место, Карины и её дружка в квартире уже не было. Позже, при проведении служебного расследования, было установлено, что они вышли через чердак на крышу, а потом через соседний подъезд, поэтому в поле зрения «топтунов» не попали.

Доблестные сотрудники полиции не торопились прибыть на место происшествия, поэтому меня завернули в одеяло и беспрепятственно, как труп, вынесли из квартиры на руках, после чего погрузили в машину «Скорой помощи».

Через пару дней уголовное дело, возбуждённое по факту насильственной смерти гражданки Нарышкиной Анфисы Павловны, из Следственного Комитета было изъято по письменному запросу моей родной «конторы», и дальнейшим расследованием занимались наши сотрудники.

А ещё через пару дней, оклемавшись после разговора «по душам» с Кариной Касимовой, я стоял навытяжку перед генерал-лейтенантом Бариновым, и, честно говоря, мне было очень стыдно.

Баринов, словно не замечая кислого выражения моего лица, говорил исключительно по делу, без привычных назиданий и нравоучений:

– То, что Вас «выпотрошили» в плане информации, ничего страшного, – жужжал себе под нос начальник. – Ничего страшного, потому как Вы, полковник, ничего особенного и не знали! Что теперь знает Таненбаум? Знает, что мы не имеем против него «туза в рукаве», знает, что пытались вести против него свою игру, но пока не слишком успешно. Ну и что? Это можно просчитать и без ваших откровений. Однако в создавшейся ситуации есть и положительные стороны: Таненбаум зашевелился, забеспокоился, поэтому и напустил на Вас своих людей. Кроме того, теперь мы знаем убийцу Воронцова. Это, полковник, целиком ваша заслуга. Сейчас наши сотрудники трясут как грушу жениха Касимовой – капитана Стрельцова, но, судя по всему, толку от него будет немного. Касимова использовала его «втёмную», да и знакомы они меньше месяца. Много ли мужчине, вернувшемуся живым с войны, надо? Немного внимания, немного любви, и вот он уже готов вести в ЗАГС женщину, с которой знаком три недели. Сама Касимова по месту прописки не проживает уже давно. Последнее время жила в квартире Стрельцова, и где она сейчас «залегла», неизвестно. В её биографии есть «тёмные пятна», которые Вам, полковник, следует прояснить. Возможно, эта ниточка выведет нас на Таненбаума или хотя бы на его след.

– Таненбаум предположительно находится в свите Президента, – уточнил я. – Об этом мне сообщил связной, примерно пару месяцев назад, когда я работал под прикрытием в полиции. Может, есть смысл негласно «перешерстить» президентское окружение?

– И как Вы себе это представляете? Всех сотрудников Аппарата Президента и сотрудников Администрации Президента поставить на «прослушку» или за каждым закрепить «топтуна»?

– Нет, конечно, но можно подключить аналитиков, и если не выявить, то хотя бы сузить круг подозреваемых.

– Полковник, не учите меня азам оперативной работы!

– Я и не учу. Вы спросили – я ответил.

– Вы представляете, какой скандал разразится, если Президент узнает, что его люди «в разработке»? А то, что он узнает, не вызывает сомнений! Если аналитики правы, и Таненбаум действительно в президентском окружении, он постарается представить наш профессиональный интерес не меньше чем организацией заговора против действующего Главы государства. Лично я бы так на его месте и поступил. После этого противоборствующей стороне, то есть нам с вами, полковник, придётся переехать из персонального кабинета на Лубянской площади в одиночную камеру в «Матросской тишине». Не знаю, почему, но такая перспектива на старости лет меня что-то не радует.

– Меня тоже, но делать что-то надо.

– Раз надо, действуйте! Займитесь Кариной Касимовой. Начните с её школьных знакомых и пройдите «по цепочке» до момента вашего трогательного знакомства. Впрочем, Вас учить – только портить! Вы же у нас специалист по «женскому вопросу»!

* * *

Если кто-то не знает, то выражение «пройти по цепочке» таит в себе массу бюрократической работы. За свою сознательную жизнь человек контактирует с огромным количеством людей, и его жизненный путь бывает извилист и не всегда поддаётся определению. Казалось бы, чего проще: взять личное дело интересующего тебя фигуранта, а уж там-то всё про него прописано и запротоколировано: и когда он на работу поступил, и когда ему пятый разряд присвоили, и когда бригадиром назначили. Плюс к этому ещё и собственноручно написанная биография – это тебе и жизненный путь во всех подробностях, и образец почерка.

Однако это далеко не так. Всё, что указал фигурант в своей трудовой и на первый взгляд типичной для человека его положения биографии, требует детальной проверки. Кроме того, «объект» разработки по тем или иным причинам может скрывать различные периоды своей жизни и не упоминать о имеющемся первом разряде по стрельбе и по дзюдо, увлечением иностранными языками и умением работать на коротковолновом радиопередатчике.

Но это можно выяснить не только при помощи встреч и задушевных бесед с его родственниками и одноклассниками, а и при помощи официальных запросов, разосланных во все концы нашей необъятной Родины, где фигурант служил, отдыхал, учился, женился, участвовал в соревнованиях, бывал в служебной командировке, лечился в госпитале, пил водку и попадал или не попадал в медицинский вытрезвитель.

В обязательном порядке выясняется, имел ли фигурант доступ к секретным и совершенно секретным документам, имеются ли у него родственники за границей, если да, то где именно. С какой целью и сколько раз он выезжал за рубеж, был ли он судим; если да, то сколько раз, когда и по каким статьям УК РФ; если отбывал срок, то как вёл себя в местах лишения свободы. И по мере того, как ты погружаешься в жизнеописание интересующего тебя гражданина, возникает всё больше и больше вопросов, которые требуют ответов, желательно конкретных и однозначных.

Жизнеописание Карины Абдулловны Касимовой было подозрительно коротким. Родилась и выросла Карина в городе Москве. На этом можно было поставить точку, так как кроме того, что она из многодетной татарской семьи и во время учёбы в школе посещала стрелковую секцию общества «Динамо», больше ничего известно не было. Забегая вперёд, скажу, что основная часть жизненного пути Карины Касимовой мне стала известна на заключительном этапе операции «Таненбаум», когда стало доступно её личное дело, поэтому многое из того, о чём я сейчас повествую, на начальном этапе было неведомо. Однако если, невзирая на временные рамки, взять и совместить имеющиеся кусочки мозаичного полотна, получится следующая картина.

Отец Карины, Абдулла Мухаметназибович Касимов, в поисках лучшей доли, ещё в ранней юности переехал в Москву из маленького татарского городка Зеленодольска. Восьмиклассное образование Абдуллы и плохое знание русского языка открывали перед ним широкие перспективы карьерного роста. Многочисленные объявления, коими были увешаны все заборы, предлагали ему и другим приезжим освоить пару-тройку операций на сборочном конвейере завода «ЗИЛ» и со временем стать ударником социалистического труда, или поступить носильщиком на Киевский вокзал, овладеть специализацией «подай-принеси» подсобного рабочего на стройках Подмосковья, или влиться в колоритный многонациональный коллектив московских дворников.

Абдулла выбрал нелёгкую стезю поборника чистоты московских двориков, потому что к должности прилагалась служебная жилплощадь. На эту самую жилплощадь Абдулла Касимов ровно через год привёл молоденькую жену Гульнару, которая и родила ему четырёх детей: троих сыновей и красавицу-дочь.

Карина была в семье поздним ребёнком, поэтому родители старались её баловать, а братья защищать от житейских напастей в лице московской шпаны. Семья была дружная, работящая, но бедная, поэтому Карина детские годы вспоминать не любила. Повзрослев, девочка поняла, что счастье проживать в большой и светлой квартире с высокими потолками в самом центре Москвы просто так никому не даётся. За право выйти из дворницкой в мир сверкающих витрин, дорогих магазинов и призывно манящих огнями престижных ресторанов надо бороться.

Карина быстро осознала, что красота, дарованная ей от рождения, есть не что иное, как один из способов борьбы за будущее благополучие. Ей хватило ума не скатиться до панели, где, по словам подружек, с её личиком и фигуркой можно было заработать много и без особых хлопот.

Однажды Карина случайно подсмотрела, как одна из её подружек «легко» зарабатывала деньги, лёжа на спине. Вороватого вида паренёк, явно подражая кому-то из взрослых авторитетов, хлестал девушку по щекам и приговаривал: «Давай сучка, двигайся! Двигайся! Я за что тебе деньги плачу, муха сонная»?

После этого случая Карина поняла, что общество, как бы его ни называли – демократическим, социалистическим или даже капиталистическим – чётко делится на тех, кто отдаёт приказы, и на тех, кто эти приказы исполняет.

Сама она родилась в семье, которая старательно и без возражений исполняла чужие приказы. Девушке это очень не нравилось, и она провела много бессонных ночей в мучительных попытках найти приемлемый выход. Ей очень хотелось в один прекрасный день выйти из дворницкой, хлопнуть дверью и больше никогда-никогда в неё не возвращаться.

Однажды ей повезло: в стрелковую секцию, где занималась Карина, пришёл спортивного вида мужчина, который о чём-то пошептался с тренером, а потом всю тренировку молча просидел в углу, внимательно наблюдая за парнями и девушками. Из десятка спортсменов незнакомец выбрал именно её. У мужчины была холодная вежливая улыбка, вкрадчивый голос и внимательный взгляд.

– Тебе нравится стрельба? – задал он первый вопрос.

– Наверное, – неопределённо пожала плечами девушка. – Надо чем-то заниматься, а стреляю я неплохо. Вот и хожу в секцию. А Вы кто – тренер?

– Нет, девушка, я не тренер. Я, скорее, наставник, набираю себе команду, которую я и мои товарищи будут обучать специальным… премудростям.

– А-а, – разочарованно протянула Карина. – Я думала, что Вы тренер из молодёжной сборной! Обрадовалась, дурочка, думала, вот повезло-то! А премудрости ваши меня не интересуют, – и она повернулась, чтобы уйти.

– Подождите, девушка! – властным тоном остановил её незнакомец. – Вы понятия не имеете, от чего Вы отказываетесь!

– А Вы мне ничего и не предлагали! – ощерилась Карина, после чего возникла неловкая пауза.

– Хорошо! – сказал незнакомец, и в его голосе уже не было приказных ноток. – Давайте сделаем так: я Вам задам несколько вопросов, возможно, они Вам покажутся странными, а Вы на них коротко и быстро ответите, если, конечно, сможете. Согласны?

Последняя часть фразы Карину раззадорила.

– Согласна, – ответила девушка и мысленно добавила: «Дурой я никогда не была».

– Вы, когда по асфальту идёте, на трещины наступаете или Вы их перешагиваете? – прозвучал первый вопрос.

– Наступаю, – напористо ответила девушка. – Мне, в общем-то, по барабану, есть там трещины или нет.

– Вы любите цветы?

– Какие?

– Просто цветы, например, из оранжереи?

– Нет.

– На светофоре горит красный свет, но машин на дороге нет – ваши действия!

– Глупо стоять, когда нет препятствий. Я перейду улицу!

– А если Вы находитесь в Германии, где так поступать не принято?

– Я буду ждать зелёный свет.

– Почему? Ведь дорога пустая?

– Не стоит выделяться и привлекать к себе внимание.

– В чём ошибка старухи из «Сказки о рыбаке и золотой рыбке»?

– Жадность фраера сгубила!

– Служенье Родине – это долг гражданина или его почётная обязанность?

– Обязанность почётной не бывает.

– Так значит, долг?

– Лично я никому ничего не должна.

– Вы сможете застрелить котёнка?

– С какой дистанции?

– В упор!

– В упор могу. А в чём проблема? В упор не промахнёшься!

– И Вам не жалко?

– Кого? Котенка? А чего его жалеть? От них в подъезде продохнуть невозможно!

– Продолжите фразу: «На свете счастья нет, но…».

– На свете счастья нет без всяких там «но»!

– Что Вы предпочтёте: синицу в руке или журавля в небе?

– Лично я предпочла бы счёт в Швейцарском банке.

– А если конкретней?

– Журавля!

– В небе?

– Это как получится, но синица мне не нужна.

– Вы хотели бы работать в оранжерее?

– Нет.

– Почему?

– Я не люблю цветы.

– С чем бы Вы смирились быстрее – с потерей зрения или с потерей ног?

– Хрен редьки не слаще!

– В спасательной шлюпке осталось одно место, кого бы Вы взяли в шлюпку с тонущего корабля – женщину с грудным младенцем или штурмана?

– Штурмана.

– Почему?

– Наличие в шлюпке штурмана не намного, но повышает шансы на выживание.

– Какими иностранными языками Вы владеете?

– Английский в пределах школьной программы…

– Это в смысле «читаю и пишу со словарём»?

– Ну, уж извините! До образованности проститутки, промышляющей возле «Интуриста», я пока не дотягиваю.

– Хорошо, что ещё?

– Татарский! В совершенстве! Пишу, читаю и разговариваю без словаря и переводчика.

– Уже неплохо.

– Ещё немного знаю арабский: читаю и немного понимаю разговорную речь.

– Арабский? Приятная новость! Откуда такие познания?

– Отец научил. Он у меня верующий, с первого класса обучал меня Коран читать.

– И последний вопрос: чего ты в жизни боишься больше смерти?

– Боюсь, что через год-другой отец выдаст меня замуж, и я нарожаю кучу детей. Боюсь повторить судьбу своей матери и никогда не вылезти из подвала. Боюсь, что пьяный муж ночью будет меня хлестать по щекам и кричать: «Давай, сучка, двигайся! Двигайся! Что ты у меня как муха сонная»? Боюсь окончить школу с золотой медалью.

– А это почему?

– Папаша из неё себе зубы вставит.

– Я так понимаю, что с семьёй тебя особо тёплые воспоминания не связывают?

– Это Вы правильно понимаете.

– И ещё мне ясно, что ты очень хочешь самореализоваться.

– Чего я хочу?

– Хочешь стать человеком с большой буквы.

– Смотря с какой, – ухмыльнулась Карина. – Например, чудаком с буквы «м» я быть не согласна!

– Юмор – это показатель остроты ума, так что в определённых дозах он приветствуется. Хочешь посмотреть мир не из окна туристического автобуса?

– А что, есть лишний билетик?

– Считай, что ты его уже вытащила. Если ты согласна, то после получения аттестата за тобой приедет мой товарищ и отвезёт тебя на курсы подготовки.

– Курсы подготовки чего?

– Всего! Ты будешь знать и уметь больше, чем все твои одноклассники, вместе взятые, но об этом никто не должен знать, даже твои ближайшие подруги и родители. Для всех ты уезжаешь учиться в школу олимпийского резерва.

– Не поздно ли? Мне ведь почти восемнадцать.

– Не поздно. Я скажу твоему тренеру, что подготовка будет проходить по ускоренной программе.

– Ну, если по ускоренной, – усмехнулась девушка, – то я согласна.

В тот момент она не подозревала, что судьба даровала ей редкий шанс стать курсантом «закрытого» учебного заведения, готовившего специалистов для одной отечественной спецслужбы.

 

Глава 4. Кармен

Ускоренного курса подготовки, конечно, не было. Вместо него были два трудных полноценных года специальной подготовки, которую осилили не все курсанты. Отчисляли с курса тоже тихо, без громогласных приказов и назидательных речей. Просто на следующий день курсант на занятия не являлся, и как складывалась его судьба в дальнейшем, никому не было известно.

Карина за место под солнцем и право выйти из затхлого подвала дворницкой боролась особенно яростно, и когда ей становилось нестерпимо трудно, шептала сквозь сжатые зубы: «Давай, сучка, двигайся! Двигайся! Что ты сегодня как сонная муха»?

После выпускных экзаменов ей и ещё десятку дошедших до финала курсантов объявили приказ о присвоении специального звания «лейтенант» и разослали для дальнейшего прохождения службы.

Карине досталась страна с жарким и сухим климатом, где женщины всем модным нарядам предпочитали паранджу. Паранджа Карину не испугала, более того, пришлась очень даже к месту: не надо рядиться под коренную жительницу. Именно там она провела первую в жизни ликвидацию.

Среди местных племён неожиданно стал набирать авторитет полевой командир, который проповедовал радикальный ислам. Поборником чистоты веры он стал недавно – после возвращения из Арабских Эмиратов, где пару месяцев гостил у дальних родственников.

Родственники оказались людьми щедрыми, потому как всем правоверным, кто становился под зелёное знамя ислама, новоиспечённый лидер вооружённой оппозиции платил валютой. Валюты было много, и цвет её тоже был зелёный. Жаждущий власти и славы воин Аллаха не скрывал, что намерен распространить пламя священного Джихада не только внутри своей страны, но и выступить с этой миссией за пределы государства. Очередной искусственно созданный очаг напряжённости руководству страны, исповедующей так называемый «умеренный» ислам, был не нужен.

В результате многолетней гражданской войны страна была раздроблена на отдельные феодальные княжества, большая часть населения которых влачила полунищенское существование.

Стране требовались не танки, а трактора и сельскохозяйственные машины. Необходимо было поднимать из руин сельское хозяйство, являвшее собой основную часть экономики государства. В этом его горячо поддерживал посол северной страны, поэтому полевого командира единогласно решили по-тихому отправить в райские кущи, к сладострастным гуриям.

Миссию возложили на девичьи плечи лейтенанта Касимовой. Впрочем, в этой стране её так никто не называл. Теперь у неё было другое имя: оперативный псевдоним «Кармен», к которому она быстро привыкла.

Со временем она научилась менять имена и маски так же легко, как модницы меняют платья.

Сама ликвидация заняла меньше минуты, гораздо дольше шла подготовка к финальному выстрелу. Во избежание провала операции требовалось учесть всё до мелочей: место и время проведения операции с точностью до минуты, маршрут движения «объекта», наличие и количество охранников, их вооружение и подготовку к отражению нападения, «легенду» для исполнителя и пути отхода после ликвидации.

Подобраться к «объекту» оказалось несложно: полевой командир был тщеславен: любил в окружении бородатых телохранителей промчаться по центральной улице города на доставшимся ему в наследство после вывода из страны советских войск «УАЗ»-469 с открытым верхом.

Телохранители были набраны из близких и дальних родственников и специальной подготовки не имели. Маршрут «объект» не менял. Вычислили и время поездок: каждую пятницу «объект» совершал послеобеденный намаз, поэтому было решено ликвидировать его на пути к центральной мечети.

Кармен лично прошла пешком весь маршрут в черте города и выбрала место, где эскорт полевого командира, состоящий из трёх джипов, сбрасывал скорость. Это был крутой поворот перед узким переулком, по которому могла проехать только одна машина, да и та с трудом. На краю дороги, сразу после поворота, сиротливо ютилась небольшая лавочка, где торговали фруктами.

Кармен две недели регулярно делала в этой лавочке мелкие покупки, и скоро на женщину в парандже уже никто не обращал внимания.

В пятницу она особенно тщательно выбирала персики, и когда автомобиль с «объектом» приближался к повороту, она успела расплатиться с продавцом и, держа корзину с фруктами в левой руке, повернуться лицом к дороге. Правая её рука под одеждой в это время сжимала рукоятку пистолета, ствол которого был увенчан глушителем.

Когда машины сбросили скорость и стали осторожно въезжать в переулок, Кармен дважды нажала на курок. Средь рёва форсированных автомобильных моторов никто не расслышал два негромких хлопка, после которых поборник чистоты ислама навалился грудью на спинку сиденья водителя.

Кармен отошла за угол лавки и, не останавливаясь, разжала пальцы. Пистолет выпал из-под одежды на серую каменистую землю с негромким стуком, а исполнительница, подражая местным женщинам, склонила голову и засеменила по своим женским делам. Через пять минут она смешалась с пёстрой толпой, а ещё через двадцать минут Кармен постучала в дверь одного неприметного дома. Дверь на секунду приоткрылась, и девушка проскользнула внутрь.

На следующее утро Кармен, переодевшись в армейскую куртку защитного цвета и такого же цвета мешковатые брюки, вышла из ворот гостеприимного дома и села в поджидавший её запылённый джип с тонированными стёклами. На голове девушки была кепи с длинным козырьком, а на отвороте куртки красовался значок, который обычно носят сотрудники общества «Красного креста и полумесяца». Если бы кто-то увидел её в тот момент, то, скорее всего, принял бы за волонтёра этой всемирной организации, среди которых много американцев.

Операция прошла успешно. Руководство страны с жарким и сухим климатом тоже осталось довольно, потому как воины усопшего оппозиционера, перестав получать жалование, разбрелись по аулам, и разговоров о всемирном джихаде больше никто не вёл.

Потом было много похожих операций, и со временем лейтенант Касимова перестала придавать им особое значение. Для неё это была обычная работа, а работу она привыкла делать без огрехов.

Начальство по достоинству оценило её способности, и вскоре Кармен стали перебрасывать из страны в страну – туда, где требовалось одним выстрелом раз и навсегда решить назревшие проблемы. Кармен набиралась «боевого» опыта и цинизма. Через пару лет «смертельных гастролей» по странам третьего мира, она перестала воспринимать «объекты» как живых людей, а на окружающих стала смотреть как на потенциальные «объекты» – без ненависти и жалости, без страха и сожалений.

Но однажды тёмной осенней ночью смерть заглянула и ей в глаза. Это было в маленьком немецком городке недалеко от Берлина. Впервые за много лет она растерялась, и в сложившейся ситуации её первая ошибка должна была стать для неё последней. Её выручил напарник, который страховал её отход, но вместо этого самовольно появился там, где его не должно было быть ни при каких обстоятельствах. Напарник был молод, горяч, и Кармен ему нравилась, поэтому он, вопреки всем инструкциям, пошёл за ней следом.

Когда «объект», бывший агент «Штази», долгое время работавший на российскую разведку, задумал переметнуться к американцам, его было решено ликвидировать – слишком многое было известно старому «рыцарю плаща и кинжала». О том, что нынешние хозяева его так просто не отпустят, «объект» знал, и к визиту незваных гостей, судя по всему, готовился.

Кармен, конечно, поставили в известность, что ей придётся ликвидировать бывшего агента, но то, что «объект» прошёл спецподготовку, она упустила. Более того, не воспринимала его как серьёзного противника. Для неё он был всего лишь старый «стукач», решивший подзаработать на стороне.

Недооценка противника заведомо приводит к поражению. Об этом она вспомнила в тот момент, когда, пробравшись в дом, где, по её расчётам, все давно должны были спать, вдруг почувствовала на затылке смертельный холод металла.

«Ствол! – внезапно поняла она, и от страха в одно мгновенье покрылась холодным липким потом. – Сейчас этот старый пердун нажмёт курок, и пуля угодит мне точно в мозжечок!»

Но вместо выстрела она услышала короткую и неприятную, как щелчок кнута, команду:

– Хальт!

Дальше события стали меняться, как узоры в калейдоскопе. Сначала её натренированное тело, резко согнувшись, ушло с линии огня, после чего левой рукой она должна была перехватить ствол пистолета, а костяшками пальцев правой нанести удар в переносицу, а ещё лучше – в висок. У неё всё получилось… почти! Левая ладонь ощутила холод металла, а правую руку она отвела назад для нанесения удара. Вот только бить было некого, да и ладонь левой руки сжимала не ствол пистолета, а каминную кочергу, которую «объект» держал в вытянутой руке. Пистолет бывший агент, как и положено, держал в правой руке. Дистанция между ними была таковой, что она не могла дотянуться ни до самого «объекта», ни до оружия в его руке. Её оружие тем временем покоилось в кобуре под левой мышкой и первая же попытка достать его была бы пресечена жёстко и без всяких сантиментов.

Следующая картинка в калейдоскопе для Кармен должна была стать последней: вспышка выстрела и темнота. Однако противник повёл себя странно: он вдруг запрокинул голову и выронил кочергу. За секунду до этого прозвучал звучный шлепок – это девятимиллиметровая пуля с противным чмокающим звуком вошла в лоб ветерана тайных операций.

Кармен, не меняя положения тела, скосила глаза в сторону и боковым зрением рассмотрела выглядывающую из-за дверного косяка довольную физиономию напарника.

– Ты где должен находиться? – прошипела она.

Спаситель, ни слова не говоря, растворился в темноте.

Ещё не веря в нечаянную удачу, Кармен склонилась над телом поверженного противника и, нажав кнопку на корпусе маленького фонарика, внимательно всмотрелась в залитое кровью лицо. Следовало убедиться, действительно ли это заказанный «объект» или они с напарником по ошибке «завалили» кого-то другого. Ошибки не было: это действительно был агент, точнее, двойной агент.

– Ничего личного, – прошептала она. – Просто тебе сегодня не повезло.

Через час она с напарником пила коньяк в баре аэропорта. За огромными стеклянными стенами аэропорта висела глухая полночь, поэтому пассажиров в зале ожидания было мало. Напарник улетал куда-то на Ближний Восток, а её отзывали в Москву.

Пили без тостов и ненужных слов – молча и много. Когда алкоголь всосался в кровь, и в её душе не осталось ни стыда, ни страха, она сама взяла его за руку и потащила за собой в дамскую комнату, где сполна расплатилась своим телом – телом, которое час назад он спас от неминуемой смерти. Всё по-честному: за спасённую жизнь расплачивалась она, за отнятую жизнь расплачивались с ней.

Ничего не попишешь – такая работа!

 

Глава 5. Возлюби врага своего

Меня оторвали от дела как раз в тот момент, когда я выяснил, что Карина Касимова ни в какой школе олимпийского резерва не занималась.

Баринов выдернул меня к себе в кабинет в середине рабочего дня, и я второпях попытался доложить ему, что мне удалось выяснить в отношении убийцы Воронцова, но Владимир Афанасьевич и слушать меня не стал.

– Потом, Каледин, доложите, – нетерпеливо оборвал он меня. – Вот выйдете из кабинета и всё подробно укажете в рапорте на моё имя, а сейчас слушайте приказ.

Когда начальство ведёт себя таким образом, ничего хорошего ждать не приходится, поэтому я внутренне сжался и приготовился к худшему. Почему к худшему? Да потому, что высокое начальство свои приказы отменять не любит, и если идёт на такой шаг, то только в самых крайних случаях, когда, как говорил вождь мирового катаклизма: «Промедление смерти подобно»!

– С этой минуты Вы лично приступаете к работе по обеспечению безопасности Борислава Булычёва. Это личный приказ Президента! – повысил голос генерал, заметив мою попытку возразить. – И он не обсуждается!

– Я так понимаю, что выступать в роли личного охранника господина Булычёва я не должен.

– Правильно понимаете, полковник.

– Тогда что именно я должен сделать для безопасности самого известного оппозиционера страны?

– Вы должны выяснить кто, когда, и как именно намерен совершить покушение на лидера Объединённой оппозиции Булычёва.

– Мы располагаем хоть какой-то информацией по этому вопросу?

– Нет! – тяжело вздохнул Баринов. – Всё, что мы имеем – это звонок Президента нашему Директору, с указанием найти и покарать!

– Могу я узнать, почему задача по обеспечению безопасности Булычёва так остро встала именно сейчас?

– Можете, но то, что я до Вас доведу – лично моё мнение, и оно может быть ошибочным. Неделю назад в главном печатном рупоре оппозиции, журнале «Октябрь», была напечатана статья Булычёва «Пять системных ошибок Кремля или почему я не верю Президенту». По большому счёту, это не просто критика Президентских программ экономического развития страны, это программа действий объединённой оппозиции на ближайшие пять лет. Статья наделала много шума и у нас в стране, и за рубежом. Некоторые зарубежные политические обозреватели склонны считать, что в статье Булычёв прямо призывает народ к импичменту действующего Президента. Скажите, полковник, как в этом случае должна поступить законно избранная власть?

– Хм! Лично я предпочёл бы развернуть в прессе открытую дискуссию, в ходе которой постарался доказать политическую несостоятельность оппозиции. Это цивилизованный приём неоднократно использовался западной демократией в условиях политического противостояния.

– Умно, но боюсь, что Вам, полковник, не дадут возможности скрестить шпаги политического острословия в заочной дуэли со своим оппонентом. Его просто убьют! Убьют, и смерть эту «повесят» на действующего Президента, а это действительно попахивает импичментом!

– И кто от этого выиграет?

– Не знаю, не знаю, но если это произойдёт, то кто-то действительно получит очень неплохие политические дивиденды! Возможно, это будет кто-то из второго эшелона объединённой оппозиции, а возможно и наш с вами «заклятый друг» Таненбаум.

– Почему Таненбаум?

– Потому что наши аналитики считают, что он рвётся к власти, и все его действия следует рассматривать, как подготовку к государственному перевороту. Согласитесь, полковник, что устранение действующего Президента путём проведения импичмента – сильный ход. Мы ведь до сих пор не знаем, кто именно себя называет Таненбаумом. Возможно, это политик, который должен заменить отстранённого Президента.

– По Конституции, обязанности отстранённого Президента временно исполняет Глава правительства, – вклинился я в генеральский монолог. – Вы и его подозреваете?

– Я не исключаю любую, даже самую невероятную комбинацию, полковник. Советую и Вам впредь занимать такую же позицию.

– Когда прикажете приступать к выполнению Президентского задания?

– Немедленно! В пятнадцать часов у Булычёва встреча со студентами МГУ, так что советую Вам немедленно отправиться на Воробьёвы горы, и там непосредственно познакомиться с «объектом» приложения Ваших усилий. И примите мой бесплатный совет: не мудрите при встрече, расскажите всё, как есть. Это вызовет доверие, и Вы получите шанс изучить «политическую кухню» нашей оппозиции, так сказать, изнутри. Вопросы есть?

– Есть! Владимир Афанасьевич, по этому делу я работаю один, или за мной опять будут присматривать?

– Скажите спасибо, что за Вами присматривали, а то лежали бы Вы сейчас холодной тушкой в городском морге! Я Вас не сильно смутил? Нет? Тогда запоминайте: работать по своему направлению Вы будете один, по другим направлениям будут работать другие сотрудники Центрального аппарата. Или Вы думаете, что на Вас сошёлся клином белый свет?

– Нет, не думаю.

– А зря! Думать, полковник, полезно, хотя бы иногда.

* * *

Когда я приехал на Воробьёвы горы, Борислав Булычёв уже закончил выступление и в плотном кольце любопытствующих студентов и своих политических поклонников спускался по гранитным ступеням. Глядя на роящихся вокруг главного оппозиционера экзальтированных девиц и стриженых наголо юношей, готовых протестовать против чего и кого угодно, лишь бы протестовать, я понял, что просто так подойти к Булычёву не удастся.

Окинув взглядом припаркованные возле гранитной лестницы автомобили, я безошибочно определил, который из них через пару минут умчит лидера оппозиции на широкие просторы московских проспектов. Это был чёрного цвета «Мерседес» представительского класса. Видимо, оппозиционеры подсознательно, а может, и сознательно копировали черты кремлёвского политического бомонда, словно подчёркивая готовность взять высшую власть в свои натруженные в политической борьбе руки.

Служба безопасности у Булычёва была организована из рук вон плохо. Все охранники, войдя между собой в жёсткую сцепку и играя роль живого щита, пытались оградить охраняемое лицо от посягательств толпы. Случись нападение или какой-либо другой инцидент, они бы оказались зажатыми среди толпы, и все их усилия обезвредить нападавшего были бы тщетны.

Поэтому я беспрепятственно подошёл к оставленному без охраны поблёскивающему черным автомобильным лаком «Мерседесу» и осторожно постучал пальцем в тонированное стекло. Стекло медленно поползло вниз и открыло сонную физиономию водителя.

– Простите, Борислав Адамович в этом автомобиле поедет? – спросил я подчёркнуто вежливым тоном. В ответ водитель нехотя кивнул и, не подозревая, что, выдав местонахождение охраняемого лица в эскорте, совершил непростительную глупость, поднял стекло и вновь сладко смежил веки. – Очень хорошо! – произнёс я и рывком открыл заднюю дверцу автомобиля.

Когда водитель открыл рот, чтобы выдать возмущённую тираду по поводу моего проникновения в отделанное высококачественной кожей автомобильное чрево, я уже удобно устроился на кожаных подушках заднего сиденья.

– Рот закрой! – грубо оборвал я его потуги выразить недовольство и сунул под нос своё служебное удостоверение. – Если не по делу дёрнешься или что-то вякнешь, я тебя на месте порешу! – пообещал я «властелину баранки» и продемонстрировал покоящийся в кобуре под мышкой пистолет. Это произвело сильное впечатление. Водитель послушно закрыл рот, сменил окрас лица с розового на бледно-жёлтый, и, с шумом выдохнув воздух, сдулся и затих.

Булычёв подошёл к автомобилю минут через пять. Водитель дёрнулся, чтобы открыть дверцу, но я, показав кулак, осадил его. Дверцу лидеру оппозиции пришлось открывать самому и со стороны это выглядело очень демократично.

– Василий! Ты что, заснул? – недовольным тоном произнёс Булычёв, усевшись на заднее сиденье. Водитель молчал, и Борислав Адамович глядя на его окаменевшее лицо, как человек неглупый, сразу почувствовал что-то неладное. В этот момент он заметил меня и, чтобы скрыть растерянность, избрал атакующую линию поведения.

– Вы кто такой? – недобрым тоном поинтересовался Булычёв, и, чтобы рассмотреть получше, наклонился в мою сторону.

– Вы сейчас совершили опрометчивый поступок, – произнёс я назидательным тоном. – Вместо того, чтобы уйти в глухую защиту, Вы опрометчиво подставляете свою голову под удар. Поверьте мне на слово, профессионалу достаточно одного удара костяшками пальцев в висок, чтобы место лидера объединённой оппозиции стало вакантным.

– Вы мне ещё и угрожаете? – продолжал наскоки Булычёв, но в голосе уже не было прежней агрессии.

– Скорее предупреждаю. На этом предлагаю обмен любезностями закончить и познакомиться. Меня зовут Кантемир Каледин, я полковник ФСБ. В настоящий момент выполняю приказ Президента по обеспечению вашей личной безопасности.

В подтверждение слов я сунул ему под нос своё служебное удостоверение.

– Мы могли бы поговорить без свидетелей?

– Без проблем! Василий, выйди, покури.

Водитель недовольно засопел и неуклюже выбрался из автомобиля.

– Мне что-то угрожает? – уже спокойным тоном поинтересовался политик.

– Судя по той профанации, что Вы называете охраной – всё, что угодно! А если говорить серьёзно, то, по непроверенной информации, на Вас лично готовится покушение.

– Кем именно и почему сейчас?

– Эти вопросы, Борислав Адамович, Вы просто сорвали у меня с языка! Я для этого к Вам и приставлен, чтобы выяснить, кто и зачем хочет Вас устранить.

– Ну, зачем – понятно, – усмехнулся Булычёв. – Кому-то не терпится въехать в Кремль на белом коне!

– Не рано ли? Действующий Президент, насколько я знаю, в отставку не собирается, и просто так Вам своё место на политическом олимпе не уступит.

– В этом Вы правы! Я не знаю, какой «козырь в рукаве» приберегло для меня его окружение, но, судя по всему, борьба за власть предстоит нешуточная. Однако в одном я уверен точно: я могу не бояться пошлой провокации или удара из-за угла.

– Откуда такая уверенность?

– Поверьте, Президент никогда не будет действовать подло, и то, что он прислал Вас для обеспечения моей безопасности, является наглядным подтверждением моих слов.

– Однако! – удивился я. – Послушать Вас, так Президент для Вас не политический противник, а чуть ли не отец родной! Согласитесь, довольно странные слова для лидера Объединённой оппозиции.

– Я не всегда был лидером оппозиции, а он не всегда был Президентом. Жизнь развела нас по разные стороны баррикад, но было время, когда мы с ним стояли спина к спине, отбивая град сыпавшихся на нас ударов.

– Вы сейчас фигурально выражаетесь?

– Нет, полковник, мои слова следует понимать буквально. Мы с Главой государства учились в университете на одном курсе. Близкими друзьями мы с ним не были, но товарищеские отношения поддерживали. Особенно после того памятного случая, когда нас черт дёрнул махнуть на танцы в чужой район. Мы забрели на чужую территорию, забыв неписаный закон: чужаков бьют! Подвыпившие местные гопники зажали нас в узком проходе между летней танцплощадкой и билетными кассами. Мы стали с ним спина к спине и отбивались, пока не приехала милиция. После этого похода на танцы у Президента и появился пересекающий левую бровь шрам.

– А как случилось, что вы стали политическими противниками?

– После окончания университета наш курс практически весь разъехался по регионам, и в Москве осталась только парочка ребят, поступивших в аспирантуру. Я пятнадцать лет отработал в Западной Сибири, там же после развала Союза начал политическую карьеру, а когда перебрался в Москву, оказалось, что мы с будущим Президентом находимся в разных политических лагерях. Последний раз мы с ним виделись на каком-то политическом форуме, за пару лет до его участия в президентских выборах, и, несмотря на то, что он уже тогда был моим ярым оппонентом, мы сохранили хорошие отношения. Потом его избрали Президентом, а я стал лидером оппозиционного движения и наши пути больше не пересекались.

– Как Вы считаете, может кто-либо из окружения Президента втайне от него готовить на Вас покушение?

– Я ничего не могу исключать, даже такой маловероятный сценарий, что Вы сейчас изложили. Если и есть в стане Президента тайный недоброжелатель, то он не будет рисковать так. Рано или поздно Президенту станет известно о его участии в покушении, и, думаю, простой отставкой этот чиновник не отделается.

– Если верить вашим словам, Вы продолжаете находиться с Президентом в хороших отношениях. Тогда как расценить вашу разгромную статью в «Октябре»?

– Вы имеете в виду «Пять системных ошибок Кремля или почему я не верю Президенту»?

– Вот именно! Некоторые политические обозреватели…

– Бросьте! – резко перебил меня Булычёв. – Не повторяйте этот бред! Некоторым политическим недоумкам очень хочется, чтобы оппозиция и Кремль сцепились в драке, не просто в яростной полемике, а именно в драке, чтобы кровавая пена летела! Это тупиковый путь и для нынешнего кабинета и для оппозиции. Моя статья не является призывом ни к мятежу, ни к импичменту. Моя статья, если хотите, это прежде всего подсказка Президенту. На его месте я бы пошёл с оппозицией на открытый диалог и тем самым заработал себе добавочные политические очки. Можете не сомневаться: кремлёвские аналитики сделают из этой публикации правильные выводы, и выработают практические рекомендации для Президента и его команды. Так было всегда. Я не против использования моих предложений моими оппонентами, но давайте это делать цивилизованно. Пусть Власть открыто признает свои ошибки и правоту наших предложений. Поймите же Вы, наконец! Власть и оппозиция могут и должны сосуществовать в одной политической плоскости. Это как свет и тень, день и ночь! Наличие оппозиции есть признак цивилизованного государства. Отсутствие реальной оппозиции – это диктатура! Власть не должна бояться и гноить оппозиционеров! Оппозиционеры, в свою очередь, должны заниматься законной политической деятельностью, а не выращивать в своих рядах заговорщиков.

– На то и щука в реке, чтобы карась не дремал! – встрял я в страстный монолог Булычёва.

– В упрощённой форме можно представить и так, – согласился со мной главный оппозиционер.

– Теперь я окончательно убедился, что заговор с целью Вашего устранения реально существует, – подвёл я печальный итог.

– Почему? – удивился Булычёв. – Откуда такая категоричность?

– Всё просто: Вы не зовёте Русь к топору!

– Я занимаюсь разрешённой политической деятельностью, а не организацией стрелецких бунтов, – поморщился политик.

– В том-то и беда! Ваш цивилизованный подход в борьбе за президентское кресло многим не нравится, или, как говорят новоявленные политики с татуированными перстнями на пальцах: «Не в масть»! На кону стоят миллиарды, а Вы что-то толкуете про цивилизованные методы политического противостояния. Президент не ошибся: Вас действительно хотят устранить. Вопрос «кто именно» однозначного ответа не имеет: это могут быть как ваши политические соратники, несогласные с вашими методами политической борьбы, так и сторонники «сильной руки», ностальгирующие по временам и методам руководства Великого Кормчего. Представьте себе такой расклад: Вас физически устраняют, и вашу безвременную кончину ставят в «заслугу» действующему Президенту. Оппозиция требует импичмента, её поддерживают левые радикалы и коммунисты. В результате Президента отстраняют, или он сам уходит в отставку, и к власти, попыхивая трубкой, приходит новый товарищ Сталин!

– Вы такую жуть нарисовали, что меня озноб пробрал! – замотал головой Булычёв и зябко передёрнул плечами. – Быть такого не может!

– Почему?

– Потому что для этого нет никаких реальных предпосылок, да и кандидатов на роль нового Сталина в обозримом политическом пространстве не видно.

– Владимир Ильич Ленин сказал бы, что Вы политически близоруки!

– Это я-то политически близорукий? – возмутился Булычёв. – Да я всю российскую политическую кухню знаю, как свои пять пальцев! И все «рецепты политических блюд», что готовятся на этой кухне, знаю не хуже кремлёвских «поваров», то есть политтехнологов!

– Тогда Вы должны понимать, что при желании предпосылки для того или иного политического действа можно создать искусственно, и не ждать, в какую сторону подует «ветер перемен»! Надо создать нового диктатора – создадут! И не столь важно, будет он носить сталинский китель и курить трубку, или на его голове будет красоваться берет «а-ля Че Гевара».

– То есть Вы, полковник, хотите меня убедить в том, что Президент заботится о моей безопасности не из простого человеколюбия, а из-за того, что моя смерть может создать для него массу проблем?

– Я этого не говорил, но между строк Вы читаете, как прожжённый политикан. Не обижайтесь за сравнение.

– Не обижаюсь! Я в действительности такой и есть! Другие в гонке за президентское кресло и не участвуют.

– Насколько я помню, Вы свою кандидатуру в качестве соискателя на звание «Государя всея Руси» ещё не выдвинули?

– Президентские выборы через два с половиной года. Для политика это немалый срок, может поменяться с точностью наоборот. Поэтому я о выдвижении своей кандидатуры ещё нигде и никому не говорил.

– Но ваше участие в президентской гонке подразумевается?

– Безусловно! Если, конечно, доживу!

И словно в подтверждение его слов что-то тяжёлое ударило в багажник автомобиля.

– На пол! – рявкнул я, и, выхватив из кобуры пистолет, вывалился из автомобиля на тротуар. Слава Создателю, это было не покушение: подвыпивший знаменосец, не совладав с порывом ветра, уронил древко огромного белого стяга с изображённым на нём красным рабоче-крестьянским кулаком – символом Объединённой оппозиции – на багажник «Мерседеса».

Пару секунд я стоял на коленях с пистолетом в руке. Наверное, я был смешон. Осознав это, я спрятал пистолет в кобуру под мышкой, поспешно поднялся с колен и встретился взглядом с Булычёвым, который, вопреки моим указаниям, вышел из машины.

– Не смущайтесь, полковник! – произнёс главный оппозиционер, прикуривая сигарету. – В этом мире от трагедии до фарса – всего лишь шаг!

– Поменяйте охрану! – проворчал я недовольным тоном, чтобы как-то скрыть свой конфуз. – А то, неровен час, Вас свои же сторонники угробят.

– Поменяю, – бросил через плечо политик, и, напоследок громко хлопнув дверцей, уехал по своим делам. Оппозиционеры, оставшись без лидера, свернули транспаранты и как-то уж очень быстро растворились среди аполитичного большинства.

 

Глава 6. Был месяц май

Это был обычный майский день – тёплый, омытый предрассветным дождём и расцвеченный утренним солнцем. Первая, ещё не запылённая листва, раскрасила бледно-зелёным колером аллеи и парки города, отчего столица выглядела празднично и торжественно. Горожане, уставшие от весенней распутицы, встрепенулись, расправили плечи, и лица их осветились добрыми приветливыми улыбками. Не секрет, что москвичи слишком сосредоточены на своих проблемах, поэтому, за исключением 9-го мая и 31-го декабря, на их лицах лежит печать недовольства и озабоченности.

Май полностью вступил в свои права, и если не сегодня, так завтра окунётся город в черёмуховую пену и раскроется на ухоженных клумбах весенний первоцвет.

Я люблю этот мимолётный период весны, когда знаменитый сиреневый туман кружит головы любовным дурманом, превращая всех женщин в обольстительных красавиц, а мужчин – в отчаянных храбрецов, способных на любовные безумства.

Год назад, примерно в это же время, меня откомандировали для дальнейшего прохождения службы в Кавказские Минеральные воды. Именно с этого момента и начались мои злоключения. Прошёл год, всего лишь год, а мне казалось, что всё, что случилось на Кавказе, было со мной в другой жизни. По иронии судьбы, ровно через год в такой же чудесный майский день мой начальник, генерал-лейтенант Баринов, вызвал меня к себе, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие:

– Принято решение активизировать работу по операции «Таненбаум», – без предисловий сообщил Владимир Афанасьевич, как только я перешагнул порог его кабинета. – В связи с этим создаётся несколько оперативных групп, которые будут работать автономно друг от друга. Вы назначаетесь старшим группы, и Вам придаётся старший лейтенант Шкурко – ценный и перспективный сотрудник, хотя и молодой, – покачал головой Баринов. – Сегодня у Вас с ним встреча.

– Разрешите узнать, где именно? – сухо поинтересовался я.

Молодого и перспективного сотрудника по фамилии Шкурко я невзлюбил заочно, ещё до нашей с ним встречи. Представьте ситуацию, когда ведущего солиста Большого театра вызывают в дирекцию и говорят: «Для усиления вашей популярности, мы решили приставить к вам помощника – молодого, но очень перспективного товарища – запевалу из хора кубанских казаков. Он Вам будет на сцене ноты держать, а когда у Вас дыхания хватать не будет, он Вам верхнее «ля» вытянет, и денег за это не попросит»!

– В течение суток он Вас сам найдёт, – проскрипел Баринов. – Запоминайте пароль…

Весь день я подсознательно ждал встречи с первым в жизни подчинённым. Почему-то мне казалось, что это будет высокий самодовольный брюнет с украинскими корнями. Почему с украинскими? Да потому что Шкурко!

– Я сам-то толком не знаю, что мне делать по активизации поиска таинственного Таненбаума, а тут ещё подчинённого прислали! – бормотал я себе под нос. – Ладно, как только появится, посажу его за разработку плана оперативно-розыскных мероприятий. Должен же я его когда-нибудь закончить? Должен! Операция близится к финалу, а я, честно говоря, к его составлению и не приступал.

В этот день я задержался на работе до позднего вечера, но в дверь кабинета так никто и не постучал.

К началу выпуска десятичасовых новостей я наконец-то добрался домой. Первое, что я сделал, перешагнув порог родного дома – снял штаны и стянул через голову потную рубашку. После чего, кряхтя и почёсываясь, с удовольствием отправился в ванную.

Стоя под упругими водяными струями, я чудом расслышал трель дверного звонка. Наскоро утерев лицо и намотав на бедра махровое полотенце, я поплёлся к входной двери. С экрана домофона на меня смотрел нахальный подросток в чёрной майке с огненной пентаграммой на груди – «мечта сатаниста» и оловянной серьгой в левом ухе.

Незнакомец невозмутимо жевал жвачку и терпеливо ждал, пока я открою дверь.

Я живу в коттеджном посёлке «Алые паруса», который добросовестно охраняется сотрудниками ЧОП, поэтому случайные посетители исключаются. Это означало, что поздний визитёр забрёл ко мне не по ошибке, а значит, придётся открывать дверь и общаться с ним.

Придерживая полотенце левой рукой, и бормоча нелестные эпитеты в адрес незнакомого посетителя, я открыл дверь.

– Тебе чего? – спросил я мальчишку голосом, лишённым всякого намёка на гостеприимство, и в этом момент заметил, что это не пацан, а одетая в стиле «унисекс» коротко стриженая девица, у которой под майкой с трудом, но угадывались холмики недоразвитых молочных желёз.

– Стриптиз заказывали? – флегматично поинтересовалась девица и сплюнула жвачку на кафель. Это была первая часть пароля.

– Я не сторонник подобных развлечений, – произнёс я отзыв.

– Зря отказываетесь. Всё оплачено! – закончила незнакомка и, отодвинув меня рукой, прошла в квартиру.

«Да-а, манеры у моего напарника оставляют желать лучшего!» – подумал я и пошлёпал босыми ногами вслед за девушкой.

По пути я ухватил с вешалки махровый халат и облачился в него, пока гостья бесцеремонно осматривала квартиру.

– Если не ошибаюсь, старший лейтенант Шкурко? – поинтересовался я, завязывая пояс халата.

– Угу, – бросила через плечо гостья. – Шкурко! Только ты меня так не зови, терпеть не могу эту фамилию!

– А как же Вас прикажете величать?

– Мой оперативный псевдоним «Британик», так что можешь звать меня просто Бритни. Кстати, я не лесбиянка.

– Разве я что-то сказал по поводу Вашего облика?

– Не сказал, но подумал. Все так думают! А зря, мне нравятся ухаживания мужчин.

– И что, есть желающие? – саркастически усмехнувшись, поинтересовался я. В ответ Бритни скорчила гримасу и открыла рот, чтобы дать мне словестный отпор, но не успела.

– Заткнись! – произнёс я тихо, но тональность моего голоса ничего хорошего не обещала.

Я схватил её за худое плечо и резко толкнул от себя. От неожиданности она попятилась и шлёпнулась в кресло.

– Значит так, старший лейтенант! – продолжал я воспитывать «борзого» подчинённого на повышенных тонах. – Я полковник Каледин, а Вы – подчинённый мне младший офицер, и извольте соблюдать субординацию! На брудершафт мы с вами шампанское не пили, поэтому никакого панибратства я не допущу. Не знаю, кто Вам сказал, что со мной можно так беспардонно себя вести, но он явно ошибался. Вы находитесь в чужом доме, поэтому будьте любезны соблюдать правила приличия, а не шастать по комнатам!

– Да я только…

– Молчать! Не нравится работать со мной на таких условиях – вон из квартиры! Можете жаловаться на меня хоть самому Директору, но если хотите работать со мной дальше, то запомните, что наши отношения будут строиться на безоговорочном подчинении и высокой исполнительской дисциплине. Короче, «я начальник – ты дурак»!

– Дура.

– Что Вы сказали?

– Я сказала «дура» – женский род, – покорно пояснила Шкурко, и в этот момент я увидел, как дрожат от обиды её ресницы.

«Ещё женских слёз мне не хватало», – мелькнула мысль.

Возникла неловкая пауза. Начальственный пыл у меня пропал, и я неожиданно почувствовал себя неловко. Молчал я, молчала моя напарница.

– Тебя как звать… по-человечески? – спросил я, чтобы нарушить затянувшееся молчанье.

– Настей, – ответила старший лейтенант, и по-детски шмыгнула носом.

– Хорошее имя. Чаю, Настя, хочешь?

– Лучше водки!

– А по соплям?

– Тогда ничего не надо. Спасибо!

– Ну, раз ты ничего не хочешь, будем устраиваться на ночлег.

– Я лучше, товарищ полковник, пойду. Мы ведь должны были с Вами сегодня познакомиться в неформальной обстановке, вот и… познакомились!

– Поздно уже! Сегодня переночуешь у меня, а завтра… завтра видно будет!

– Нет, я лучше пойду…

– Ещё слово – и в ухо дам! Ну, так как?

– Как прикажете!

– Будем считать, что пришли к консенсусу. Постелю тебе в соседней комнате на тахте. И запомни! Если я утром не найду тебя в квартире, то считай, что твоя служебная карьера – в карьере! Я понятно выражаюсь?

– Более чем!

– Вот и ладушки! Сейчас я тебе пижаму выдам, правда, не по размеру, но зато новую, ненадёванную, и можешь идти в душ.

– Одна?

– Нет, у тебя точно что-то с мозгами! Конечно, одна! Доказывать, что ты не лесбиянка, мне не требуется!

Короткая майская ночь прошла спокойно, без происшествий, и закончилась по-летнему ярким и стремительным рассветом. Проснувшись, я, не вылезая из-под одеяла, прислушался, не доносятся ли из кухни какие-либо звуки. Однако ни звуков, ни дразнящих аппетит запахов из кухни не доносилось. Обычно, если у меня в квартире ночует женщина, то в знак признательности за проведённую в моей постели ночь, она встаёт раньше меня, чтобы приготовить яичницу с ветчиной и сварить чашечку чёрного кофе.

Для меня завтрак с женщиной – это не просто поглощение пищи, это целый ритуал. Накануне вечером я вешаю в шкаф на плечики три чистых рубашки – белую, розовую и голубую, и при этом пытаюсь угадать, которой из них утром воспользуется гостья. Девушки с романтичным настроем выбирают розовую, более практичные особы почему-то предпочитают голубой цвет, а если у мимолётной подруги с похмелья болит голова, то она накидывает на себя белую рубашку. Можете не сомневаться: проверено на практике, и не однажды.

Это майское утро явилось исключением из правил, потому что вчерашняя гостья, завернувшись с головой в одеяло, сладко спала в позе эмбриона, беззаботно посапывая в две ноздри. Это я увидел после того, как тихонько постучал, а, потом, не дождавшись ответа, осторожно приоткрыл дверь.

– Судя по всему, завтрак на две персоны придётся готовить самому! – сказал я сам себе, вздохнул и отправился на кухню.

Через полчаса, прихлёбывая остывший кофе, я с интересом наблюдал, как моя подчинённая с аппетитом поглощает всё, что я приготовил. Глядя на неё, нетрудно догадаться, что нормально питаться она не привыкла. Вероятно, завтрак, состоящий из чашки чёрного кофе, бутерброда с сыром, и сигареты были для неё вершиной кулинарного творчества.

Вопреки моим ожиданиям, Бритни – она же Настя – с утра влезла в свою чёрную майку с огненной пентаграммой на груди, проигнорировав все три приготовленные мной рубашки.

– Руководство проинформировало меня, что ты подающий большие надежды сотрудник, – продолжил я светскую беседу за столом, пододвигая ей тарелку с бутербродами. – Позволь узнать, в какой именно области?

– Так сразу и не скажешь, – нечленораздельно, с набитым ртом, отвечала будущая помощница. – В компьютерах «шарю» неплохо, с людьми схожусь быстро, особенно с неформалами, – и она щёлкнула пальцем по серьге в ухе. – Одно время долго тусовалась с хакерами – в смысле работала под прикрытием. Я у них много чего почерпнула, да на «хаер», в смысле на ус, намотала. Ни в одной «учебке» ничему такому не научат. В общем, на улицах большого города чувствую себя, как рыба в воде! Не пропаду ни при каких условиях!

– У тебя есть, где жить?

– Есть! Комната в общаге, но я там редко появляюсь. Обычно ночую там, где работаю.

– А если работаешь в городе, скажем, в его деловой части.

– Город, товарищ полковник, прежде всего люди. Люди тебе всегда помогут, надо только правильно найти к ним подход. В крайнем случае, сгодится скамейка на вокзале, или чердак.

– Судя по говору, ты не москвичка.

– Я из Рыбинска. Пару лет назад меня выдернули из родного города и бросили на продуваемые всеми ветрами петербургские улицы, познавать изнанку жизни большого города. В общем, это было моё первое в жизни внедрение. Внедриться и стать своей в среде неформалов – это, скажу я Вам, похлеще шпионских романов! В родном Рыбинске у меня был небольшой опыт, но по сравнению с Питером это не в счёт! Однако, к моему удивлению, всё прошло более чем успешно, и через год я перебралась в Москву. Как Вы, товарищ полковник, понимаете, не самовольно перебралась, а по приказу.

– Давай упростим наше с тобой общение: можешь называть меня по имени – Кантемир, но без уменьшительно-ласкательных суффиксов.

– Как скажите, товарищ полковник.

– Я же сказал: Кантемир!

– Хорошо, Кантемир. Только разрешите, я при этом останусь с Вами на «Вы». Мне так спокойней будет.

– Не возражаю. Владимир Афанасьевич ввёл тебя в курс дела?

– А кто такой Владимир Афанасьевич?

– Ты не знаешь заместителя Директора?

– Нет, не знаю. Я, к вашему сведенью, так высоко не летаю. Меня вызвал мой непосредственный начальник, майор Толубеев, и сказал, что меня подключили к проведению операции «Таненбаум» и что с этой минуты я подчиняюсь полковнику Каледину и никому больше! На этом инструктаж и закончился.

– А как ты узнала мой домашний адрес?

– Для меня это не проблема. Я же говорила, что с компьютером я на «ты». Для меня «взломать» базу данных медицинской части, как два пальца… об асфальт! А там на Вас всё есть: и рост, и вес, и чем в детстве болели, и, конечно же, ваш домашний адрес! Да, я там читала, что Вы при выполнении последнего задания контузию получили. Это правда?

– Получил, и что в этом такого?

– Я сначала тоже так подумала, а вчера поняла: зря я этой информации значенья не предала – уж больно Вы нервный! Будто и не начальник вовсе, а прямая и непосредственная угроза для жизни.

– Опять дерзишь?

– Молчу-молчу!

– А зачем ты ко мне домой пришла? Могла бы и в кабинет на Лубянке зайти.

– Не могла! К вам зайдёшь – на всю оставшуюся жизнь «засветишься»! Да и в неслужебной обстановке человек ведёт себя более естественно.

– Да ты, оказывается, не так проста, как кажешься! Хвалю! Апельсин будешь?

– Буду, – и она потянулась к апельсину в моей руке пальцами без малейшего намёка на маникюр.

Апельсин не успел скатиться со стола, а я уже поймал её кисть своей правой рукой, а левой захватил локоть и вывернул на излом. Как я и рассчитывал, она этого не ожидала, поэтому приложилась лицом к столешнице, да так сильно, что гул по кухне пошёл. Видимо, я перестарался, так как следующие пару минут она явно была не в адеквате.

– Имя! – прокричал я ей прямо в ухо. – Твоё настоящее имя! Кто и зачем тебя ко мне послал?

В ответ она испуганно таращила глаза и хватала ртом воздух. Секунд двадцать я дал ей, чтобы прийти в себя, а потом снова громко прокричал в оттопыренное ухо свои вопросы и усилил давление на локоть.

– Ай-а-а-а! – завизжала девушка, судорожно шаря левой рукой в поисках хоть какой-то опоры. Посуда и столовые приборы полетели на пол. Я слегка ослабил давление и дал ей возможность перевести дыхание.

– Настя! Меня зовут Анастасия Шкурко! Позвоните майору Толубееву, он подтвердит. Да не давите так сильно! Вы мне руку сломаете!

– Может, позвоню, а может, и не буду!

– Почему?

– Я не знаю никакого майора Толубеева…

– Но это не значит, что он не существует!

– Для меня достаточно, что ты «прокололась» три раза!

– Я не понимаю, о чём Вы говорите! Я поступила в ваше распоряжение, назвала пароль…

– Это была первая твоя ошибка: вторую часть пароля ты назвала неверно!

– Господи! Ну, какая же я дура! Я сказала: «Зря отказываетесь! Всё оплачено»! А надо было сказать: «Зря отказываетесь! Ваши друзья всё оплатили»! Теперь правильно?

– Теперь правильно, – и я уменьшил нажим на сустав. – Вторая ошибка: ты сказала, что не знаешь заместителя Директора ФСБ Баринова.

– Я знаю заместителя Директора Баринова, но я не знаю его имя и отчества. Я так высоко, как Вы, не летаю, и вообще это не моя тема! Что дальше?

– Не ты одна умеешь пользоваться компьютером. Я официально получил допуск и вошёл в базу данных. Так вот, старший лейтенант ФСБ Шкурко А. В. – это мужчина! Это твоя третья и самая главная ошибка!

– Ну конечно, мужчина! Хотите, скажу, как он выглядит? То, что Вы там видели – это голимая «деза»! Её Толубеев специально в базу данных поместил, чтобы меня не «светить».

– Хорошо. Давай его координаты.

Я отпустил её руку и девушка быстро, без запинки назвала номер сотового телефона.

– Если дёрнешься, пока я буду звонить – сверну тебе шею! – предупредил я Бритни-Шкурко.

– Да пошёл ты…! Контуженый! – и она в сердцах пнула ногой ножку стола, отчего оставшиеся на столешнице предметы полетели на пол.

Сначала я с помощью дежурного по Управлению «пробил» телефонный номер по нашей базе данных. Это действительно оказался номер начальника отдела майора Толубеева.

– Фамилия, имя, отчество! – обратился я к девушке.

– Толубеева? – с удивлением переспросила она.

– Твоё имя и всё остальное! – рассердился я.

– Шкурко Анастасия Владимировна. Старший лейтенант. Личный номер…

Майор Толубеев всё, что говорила Анастасия Шкурко, подтвердил, но меня остановить было невозможно.

– Как старший по должности и как руководитель группы я отстраняю старшего лейтенанта Шкурко от выполнения задания и направляю обратно в ваше распоряжение.

– Вы не имеете права!

– Давайте не будем меряться, у кого больше прав! В этом споре Вы, майор, проиграете! Приказ об откомандировании старшего лейтенанта Шкурко Вы получите в течение дня, – и я отключил телефон:

– Всё слышала?

– Слышала! Только не поняла, за что Вы меня отстраняете?

– Ага, мы снова на «вы»! Это приятно. А отстраняю я Вас, товарищ старший лейтенант, за низкую оперативную подготовку и слабые морально-волевые качества. В одном ты, Анастасия, права: это не твоя тема! Возвращайся к своим неформалам. Возможно, там ты действительно незаменимый сотрудник, а к работе в условиях, когда надо смотреть на три шага вперёд и предугадывать ответный ход противника, ты пока не готова.

Обо всём, что связано со старшим лейтенантом ФСБ Шкурко, я доложил в этот же день лично Баринову. К моему удивлению, он не стал оспаривать мои действия.

– Ну не подошла – так не подошла! – проскрипел он в обычной манере. – Вам, полковник, видней! Не хотите работать с помощником, будете тянуть лямку один!

– Так точно, буду! – гаркнул я в ответ.

С тех самых пор и тяну!

 

Глава 7. Метод исключения

Меня перехватили тёплым майским вечером, в пятницу, когда я, разомлевший от предвкушения предстоящих выходных, шёл от автобусной остановки в направлении коттеджного посёлка «Алые паруса». Машину после командировки на Кавказ я так себе и не купил, поэтому тешил своё самолюбие мыслью о пользе пеших прогулок.

Чёрный «Мерседес», тихо урча хорошо отрегулированным движком, мягко остановился возле бровки, и из него, словно чёртик из табакерки выскочил водитель, привычным движением распахнувший заднюю дверцу чёрного лимузина. Меня приглашали – ясно без слов. Опасности не было, но в душе словно заныла старая рана: предстояла встреча с тем, кого в данный момент я хотел бы видеть меньше всего.

Нестор Петрович с момента нашей с ним последней встречи почти не изменился. Вот только глаза запали, и кожа на скулах натянулась ещё больше.

– А Вы постарели, – сказал я после того, как мы пожали друг другу руки, – но рукопожатие у Вас по-прежнему крепкое.

– Я тяжело переношу разлуку с людьми, которые уходят от меня по-английски, не попрощавшись, – парировал Рождественский и растянул губы в холодной улыбке.

– Я вернулся, – ответил я вполне серьёзно. – А в моей ситуации это не каждому удаётся.

– Вы правы, полковник, – кивнул Рождественский. – События разворачивались так, что даже я поверил в вашу безвременную кончину и опрокинул стопочку за упокой вашей грешной души.

– Теперь есть основание выпить за здравие.

– Согласен, – кивнул Рождественский и достал из кармана плоскую фляжку.

Коньяк был отменный, и я с удовольствием поддержал предложение Нестора Петровича о повторе.

– Я слышал, Президент Вам лично поручил обеспечить безопасность главного оппозиционера страны, – продолжил разговор Рождественский, пряча фляжку обратно в карман.

– Да, это так, – согласился я.

– Вижу, что от этого поручения Вы не испытываете прилива энтузиазма.

– Да какой там энтузиазм! – махнул я рукой. – Кстати, слово-то какое позабытое.

– Это из лексикона времён моей комсомольской юности, – улыбнулся Нестор Петрович. – Так что Вам не нравится в поручении Президента?

– Не то чтобы не нравится… поручение, в общем-то, своевременное. Просто я начинаю теряться, что мне делать: ловить Таненбаума или оберегать лидера объединённой оппозиции?

– Не тушуйтесь, юноша! Что-то подсказывает мне, что эти два вопроса – не что иное, как две стороны одной медали.

– То есть, чем бы я ни занимался, всё сводится к поиску пресловутого Таненбаума!

– Утрируете коллега, но в чём-то Вы правы. Если взять конкретно ваше задание по обеспечению безопасности Булычёва, то участие в покушении на его жизнь господина Таненбаума можно исключить. Скорее это будет заказ от его же сторонников или даже ближайших сподвижников.

– Откуда такая уверенность?

– Так всегда было. Вспомните хотя бы смерть Цезаря: его убили коллеги, можно сказать, политические единомышленники – те, с кем он заседал в Сенате. Друзья и сподвижники часто находятся близко к выдающейся личности. Я бы сказал – недопустимо близко. Они видят, как он ест, сколько пьёт, видят его предпочтения, его человеческие слабости и просчёты. Со временем у них создаётся обманчивое убеждение, что, находясь на его месте, они были бы твёрже, дальновидней, мудрее. С годами убеждение ширится и крепнет, и однажды они решаются занять его место.

– Заговор?

– Естественно! Власть и заговорщики всегда идут по жизни рука об руку, и не торопитесь с выводами, что есть причина, а что следствие. Так вот Таненбаум, по моему мнению, к заговору против лидера объединённой оппозиции никакого отношения не имеет.

– Почему?

– Потому что это не заговор, а типичная авантюра. Допустим, что покушение на господина Булычёва удалось, и он с политической арены сошёл прямо в морг. Вас не коробит такая трактовка? Нет? Тогда я продолжу. Кто от этого выиграет?

– Оппозиция!

– Точнее, лидеры оппозиции. Они, разумеется, попытаются привязать убийство оппозиционного политика к персоне действующего Президента. Однако в это никто не поверит. Президент в политике не дилетант, и сам себя в ловушку загонять не будет. Поэтому он никогда не отдаст гласно или негласно приказ о ликвидации политического противника.

– Если народ не поверит в обвинение оппозиции, и Президент не подвергнется импичменту, тогда нет смысла устраивать это покушение!

– Ах, полковник! Чистая Вы душа! Да им, оппозиционерам, грубо говоря, до фонаря, поверит в их россказни народ или нет! Главное ведь что?

– Что главное?

– Главное, что место лидера оппозиции стало вакантным!

– Будем считать, что Вы меня убедили…

– Я не ставил перед собой такой цели, я просто рассуждал вслух.

– Не придирайтесь к формулировкам. Я хотел сказать, что если инициаторами заговора теоретически являются политические единомышленники Бориса Адамовича, тогда при чём здесь Таненбаум?

– Я как раз и хочу сказать, что Таненбаум здесь ни при чём!

– Помнится, Вы сказали, что обеспечение безопасности Булычёва и Таненбаум – две стороны одной медали.

– Сказал, но при этом не имел в виду, что Таненбаум причастен к заговору, если таковой, конечно, имеется.

– Тогда как прикажете Вас понимать?

– Элементарно, полковник! Когда Вы определите круг и персоналии заговорщиков, то смело можете их вычеркнуть из списка кандидатов на роль таинственного злодея.

– То есть Вы предлагаете использовать метод исключения?

– Вот именно!

– Кстати о заговорщиках! Они реально существуют?

– Этого я не знаю. Информации об этом пока нет, но это не значит, что они не существуют. Просто заговор не вошёл в решающую фазу, когда заговорщики переходят к планированию реальных действий. Именно на этой стадии чаще всего и случается утечка информации.

– Позвольте уточнить, почему?

– Из-за человеческой трусости, полковник. Одно дело разговоры за накрытым столом о тяготах и страданиях России, и совсем другое дело – планирование убийства реального человека. Кто-то из заговорщиков испугается и побежит с доносом. Не могу сказать, что это аксиома, но часто именно так и происходит. Далее спецслужбы курируют подготовку заговора, а в ночь перед покушением берут заговорщиков «тёпленькими». Да что я Вам рассказываю! Вы и без меня всю эту «кухню» знаете! Мой Вам совет: приглядитесь к ближайшему окружению Булычёва. Не может быть, чтобы среди них не было завистников. Зависть со временем превращается в ненависть, а это очень сильный катализатор подспудно зреющих процессов.

– Нестор Петрович! Я искренне благодарен Вам за подсказку, но мне кажется, что сегодня мы встретились не только для этого.

– Правильно, полковник! Ну что же, будем считать, что увертюра сыграна, и мы переходим к главной партии.

С этими словами Рождественский подобно фокуснику ловко выудил двумя пальцами из моего нагрудного кармана пиджака фотографию. Никакой фотографии у меня в кармане не было, но получилось у него эффектно.

– Вы эту девушку ищете? – совершенно другим голосом спросил собеседник и протянул фотографию мне. С фотографии строго смотрела моя недавняя знакомая, Карина. На её плечах был офицерский китель, а на погонах лейтенантские звёздочки. В ответ я молча кивнул.

– Это бывший сотрудник ГРУ, – пояснил Рождественский. – Карина Касимова, оперативный псевдоним «Кармен».

– Это убийца Воронцова! Я узнал её! Да и она сама мне это подтвердила, – сорвался я на крик неожиданно для себя.

– Успокойтесь. Руководство ГРУ само заинтересовано в её поимке. Дело в том, что Кармен была перевербована. Где, когда и кем – мы не знаем, но данный факт, к сожалению, имеет место. Офицер ГРУ оборвал все контакты и в течение трёх лет не выходит на связь. Была неподтверждённая информация, что теперь Кармен работает в качестве наёмного убийцы, и берётся за самые трудные и практически невыполнимые задания. Где сейчас находится Кармен, мы не знаем. Последний раз на связь она выходила три года назад, в Германии. Условленным кодом доложила о выполнении задания и пропала. Перед этим мы послали распоряжение о её отзыве в Москву, но по вызову она не явилась. Разумеется, мы её искали, но безуспешно. Как в воду канула! И вот неожиданно Кармен появляется в самом центре Москве, в вашем, полковник, обществе. Между нами, полковник, как она Вам?

– Если всё известно, почему ГРУ её не задержало? – недовольно фыркнул я, проигнорировав последний вопрос собеседника.

– Не хотели портить вам романтический вечер! Шучу! Не обижайтесь! Мы узнали о её появлении в Москве не сразу, а после того, как она исчезла, оставив после себя труп жены известного политика и тело офицера ФСБ, щедро накачанное наркотиками. Ваш начальник Баринов, как мог, старался скрыть это происшествие, но информация дошла до ушей самого Президента.

– Президента? И что он сказал?

– Он поинтересовался, почему Кармен Вас пощадила. Кстати, полковник, а действительно: почему?

– Когда возьмёте её за «жабры», можете спросить об этом у неё лично, а у меня на этот вопрос ответа нет!

– Ну, кто первый её возьмёт, это вопрос! Может, Вам повезёт больше, чем моим бывшим коллегам из ГРУ.

– Вы хотите сказать, что у меня больше шансов, чем у всего аппарата военной контрразведки?

– С математической точки зрения шансов у Вас с гулькин… нос! Однако есть у Вас что-то такое, что даёт мне основание предположить, что Вы с Кармен встретитесь быстрей, чем специалисты из ГРУ.

– С чего бы это?

– Вы, как громоотвод, притягиваете крупные неприятности и роковых женщин, что, в конечном счёте, одно и то же. И при этом умудряетесь остаться в выигрыше!

– Главный мой выигрыш в том, что я до сих пор жив. Честно говоря, я сам удивляюсь своему везению!

– Так вот, если Вам и на этот раз повезёт, и случай сведёт Вас с Кармен, постарайтесь взять её живой. Ну, а если не получится, действуйте по обстоятельствам.

– Маловероятно, что она ко мне повторно проявит интерес: всё, что ей было нужно – она получила, а моя жизнь ей не нужна.

– Ей нет, но она может понадобиться кому-то другому, и вот тут-то появится она – роковая женщина с пистолетом в руке.

– А почему не со снайперской винтовкой?

– Не её специализация. Кармен всегда работала с «клиентами» в непосредственном контакте.

– Умеете Вы, Нестор Петрович, утешить!

– Как говорила моя жена: «Всё для тебя – и любовь и мечты»!

– Жены у меня нет, моя невеста вышла замуж за моего друга, а последняя женщина, с которой я был близок, сейчас лежит на кладбище. Так что, кроме Вас, Нестор Петрович, больше некому сказать мне слова утешенья.

– Думаю, что Вы в них не очень-то и нуждаетесь. Я ещё раз убедился, что Вы человек сильной воли и любите работать в «поле», а не отсиживаться в служебном кабинете. Кстати, Вам ничего не говорит имя Аскольда Северянина? Нет? Ну и бог с ним! Желаю удачи!

На прощанье мы обменялись рукопожатием и, меня снова удивила его маленькая, но твёрдая, как железо, ладонь.

 

Глава 8. Менеджер «серебряного века»

Случилось это в конце «лихих» девяностых годов прошло века, когда отшумела-отгуляла всероссийская вольница, именуемая в исторических справках не иначе, как «время зарождение и укрепление демократических ценностей», а само количество ценностей, изъятых у российского народа, стало превышать разумные пределы.

Бывшие рэкетиры и строители «финансовых пирамид», а теперь законопослушные предприниматели, ошалевшие от дурных денег и безнаказанности, неожиданно столкнулись с тем, с чем восемьдесят лет назад столкнулись американские мафиози – проблемой легализации капитала.

Американские фискальные службы, понимая, что доказать криминальное происхождение десятков миллионов долларов, лежащих на банковских счетах доблестных последователей Аль-Капоне, не представляется возможным, стали сажать в каталажку владельцев этих самых миллионов за уклонение от уплаты налогов.

В России ситуация сложилась иная: государство в отношении сбора налогов, на удивление и зависть всему западному миру, заняло лояльную позицию, суть которой выражалась в одной фразе: «Хочешь платить налоги – плати! Не хочешь платить – не плати»!

Поэтому регулярно налоги в стране собирали только рэкетиры, которые взяли на вооружение известный рекламный слоган: «Заплати налоги и спи спокойно»! Бизнесмены, которые не хотели платить дань криминалу, тоже спали спокойно, но на кладбище.

И казалось, со временем всё утряслось и «устаканилось»: «деловые люди» выработали умеренный стиль «наездов» на начинающих и матёрых коммерсантов. Коммерсанты, кряхтя и охая, платили бандитам оброк, понимая, что лучше расстаться с частью прибыли, чем потерять всю. Однако такой вольный подход к налогообложению в один не совсем прекрасный миг закончился, и виной этому стала дыра – не просто дыра, а огромная дыра, в государственном бюджете.

– Ты понимаешь, что говоришь? – шипя от возмущения, поинтересовался у министра финансов внезапно протрезвевший Гарант Конституции. – Что значит «нет денег в бюджете»?

– А то и значит, – вздохнул министр растраченных финансов, – нет денег, потому как бюджет пополнять нечем. Водкой сейчас бизнесмены торгуют, то есть частные лица, но налоги не платят. А торговля алкоголем – одна из самых доходных статей нашего бюджета, после торговли оружием.

– А как у нас с торговлей оружием? – охваченный нехорошим предчувствием, снова поинтересовался Президент Всея Руси.

– А кому оно сейчас в Европе нужно? – горестно вздохнув, продолжил министр. – Оружейные склады в бывших союзных республиках разграблены, и теперь каждая уважающая себя семья, кроме велосипеда, холодильника и телевизора, имеет ещё и пару «Калашниковых». Правда, оружие устаревшее, зато в большом ассортименте. Новыми разработками российской «оборонки» сейчас торгуют исключительно прапорщики, да и то со склада, по личной инициативе, так сказать, в обход военной прокуратуры и других государственных структур. А с прапорщиков, как известно, взятки гладки!

– Да, с прапорщика налоги взять нереально! – задумчиво произнёс Глава государства, и, тяжело опустившись в кресло, поискал на столе глазами валидол. – А если взять всех этих проворовавшихся прапорщиков, и всех кто с ними в доле, да и объединить в одну структуру, и назвать её, скажем, «Военторг»? – задумчиво предложил Президент, который в этот момент перешёл в статус Главнокомандующего и, не найдя валидола, по-солдатски принял в качестве лекарства стопку водки. – И тогда налоги брать не с физических лиц, а с юридических? – оживился Президент.

– «Военторг» уже был, – почесал в затылке министр финансов. – Надо какое-нибудь другое название придумать, более современное, например, «Оборонсервис»!

– Звучит непонятно, – покривился Главнокомандующий, – словно ракетную часть с прачечной скрестили, но солидно! Пущай будет этот «Обормот-сервис»! Но с условием! – и он поднял указательный палец. – С условием, чтобы с каждой сделки налоги в бюджет шли!

– И остальные частные предприниматели и всякие там «купи-продай», тоже пусть платят, – оживился министр недостающих финансов. – Чем они лучше прапорщиков? Ничем! Поэтому пусть платят!

– Пусть! – милостиво разрешил Главнокомандующий, снова ставший в этот момент Президентом. – Но только чтобы у меня ни-ни, панимаешь! – и, погрозив кому-то кулаком, уехал на дачу, где продолжил работать с документами, не приходя в сознание.

Вот так в истории новой России был решён вопрос налогообложения.

В этот самый момент на другом конце Москвы, в старинном особнячке, за столом из карельской берёзы, уставленном элитным алкоголем и лёгкими закусками, группа особо предприимчивых москвичей, отягощённая парой-тройкой незаконно нажитых миллиардов, мучительно искала выход из создавшегося положения. Однако мучились они недолго, и для легализации капиталов, нажитых «непосильным трудом», решили учредить банк.

Надо сказать, что в это время банки в стране плодились, словно грибы после летнего дождя, поэтому создание очередного коммерческого банка у налоговой полиции не вызвало ни малейшего подозрения. Более того, капитализация экономики приветствовалась властями, поэтому на открытие банка были приглашены мэр, министр финансов, министр экономического развития, на всякий случай с далеко идущими последствиями – министр МВД, и другие официальные лица.

Банк назвали скромно: «Омега», без всяких креативных выкрутасов, и поместили в самом центре Москвы. Для успешной работы банка быстро и без проблем набрали целый штат опытных работников, среди которых оказался и Аскольд Северянин. Северянин был щуплым, но подвижным, как ртуть, молодым человеком, который ко всему ещё обладал острым умом и склонностью к аналитической работе.

Просиживая в офисе возле компьютера до глубокой ночи, Осколок, как его звали за глаза подчинённые, наутро точно знал, куда, на каких условиях и сколько надо инвестировать «американских рублей», чтобы получить быструю и гарантированную прибыль. Это позволило ему со временем выбиться в главные менеджеры, которые, собственно, и обеспечивали банку эту самую прибыль.

В начале славных дел, когда банк играл роль «прачечной» для отмывки первоначального капитала, отцы-основатели «Омеги» смотрели на активную деятельность менеджеров банка снисходительно, дескать, суетятся людишки, ну и пусть себе суетятся, создают рабочую обстановку. Однако после того, как банк провёл ряд успешных операций по вложению средств, и прибыль банка стала на порядок превышать количество «отмытых» денег, роль Осколка и его команды вышла на первый план.

На момент, когда куранты на Спасской башни торжественно отбили двенадцать ударов, и Россия благополучно простилась с сумасшедшим двадцатым веком, банк «Омега» полностью прекратил рисковые операции и перешёл на вполне легальный бизнес. К этому времени Северянина уже никто Осколком ни в глаза, ни за глаза не называл.

Как главный менеджер «Омеги», он – в прямом смысле слова – имел красавицу-секретаршу, перешедшую ему вместе с просторным кабинетом на четырнадцатом этаже по наследству от предшественника. Кроме того, в придачу к кабинету и секретарше, Аскольд получил так называемый «золотой парашют» – многомиллионное выходное пособие в случае увольнения, и репутацию среди банкиров Москвы наиболее удачливого и опытного менеджера.

От суетливого молодого человека с горящим взглядом осталось только имя. Теперь Аскольд выглядел вальяжно: покрылся жирком, отрастил «чеховскую» бородку, острый взгляд спрятал за дымчатыми стёклами очков, а лобастую голову украшала модная стрижка. Движения его стали неторопливы, речь плавной, а обертоны голоса всё чаще приобретали назидательный тон. Да и сама манера вести диалог выдавала в Северянине большого начальника.

Однажды утром, сидя на планёрке, Аскольд поймал себя на мысли, что не сделал подчинённым ни одного замечания: банк, словно хорошо отрегулированный механизм, работал без его вмешательства.

– И чего я здесь сижу? – задался вопросом главный менеджер. – Смотаюсь я лучше в сауну на лечебный массаж, а то что-то спина побаливает.

В сауне его, как дорогого клиента, приняли с распростёртыми объятиями. Разомлев от обилия виски и женского внимания, Аскольд денег не жалел, чем вызывал у персонала сауны всеобщий восторг.

– Я ведь прямой потомок Игоря Северянина, – уверенно врал главный менеджер, с трудом удерживая в руке скользкий бокал с напитком. – Знаешь, кто такой Игорь Северянин? – обращался он к молоденькой завёрнутой в простыню проститутке Жаннет – урождённой Женьке Крякиной, бывшей абитуриентке театрального ВУЗа, «срезавшейся» на третьем туре.

– Поэт, что ли? – неуверенно отвечала несостоявшаяся студентка.

– Поэт! – трагически восклицал Аскольд. – Не просто поэт, а поэт «серебряного века»! Его молодёжь Москвы и Питера на руках носила! А женщины… женщины его боготворили! Я ведь и сам в юности стихи пописывал. И надо вам сказать, неплохие стихи!

– Неужели? – притворно удивилась Жаннет и незаметно для клиента зевнула. «Сейчас придётся выслушать очередной монолог о загубленной юности, – тоскливо подумала проститутка и ещё плотней закуталась в простынь. – Ладно, пускай талдычит дальше. Время-то всё равно оплачено».

– А я вот свой поэтический дар променял! – тряхнул головой несостоявшийся поэт. – А ведь мог бы быть вторым Северяниным, и это меня бы боготворили и носили на руках!

– Знать, милый, судьба твоя такая! – привычно поддакнула проститутка, рассматривая остатки педикюра на большом пальце левой ноги. – Сейчас-то ты чем занимаешься?

– Сейчас я тупо делаю деньги! – с театральным надрывом выдал менеджер «серебряного века». – Большие и очень большие деньги! Про банк «Омега» слышала? Так вот из моих рук половина Москвы кормится!

Услышав про большие и очень большие деньги, Женька Крякина резко утратила интерес к педикюру и привычным движением, сорвав с себя простынь, выставила вперёд, словно таран, свою молодую грудь с соблазнительно торчащими сосками.

– Да что же ты раньше молчал, милый! – проворковала Жаннет. – Иди ко мне, голубь! Я тебя сейчас согрею!

На следующее утро Аскольд воровато пробрался в свой роскошный кабинет и яростно принялся за работу. Сотрудники входили и выходили из кабинета, загруженные указаниями и срочными распоряжениями. Персонал банка, как и прежде, был с ним необычайно вежлив и учтив.

После обеда его вдруг осенило: вчерашнего отсутствия никто не заметил! Это открытие подвинуло его на новые приключения.

С тех пор мир для менеджера Северянина окрасился в радужные тона нескончаемого удовольствия. Со временем он официально стал работать только до обеда, оставляя вторую половину рабочего дня для «аналитической деятельности», которую в основном проводил в борделях, закрытых клубах и казино. А потом менеджер «серебряного века» и вовсе перестал посещать кабинет.

– Банк прибыль имеет? – вопрошал он у коллег и сам же отвечал он на свой вопрос. – Имеет! Работает стабильно? Стабильно! Рейтинг высокий? Приличный! Так чего мне в кабинете пыль глотать? – выпытывал он у руководства банка, которое пыталось его урезонить. – Зовите меня, когда возникнут проблемы!

И проблемы возникли. Шокированные такой откровенной наглостью члены Совета директоров банка единогласно проголосовали за его увольнение.

– Увольняйте! – беззаботно махнул рукой главный менеджер. – Выходное пособие принесёте мне лично… в сауну! – и, как ни в чём не бывало, уехал к проституткам, заниматься «…анализом состояния финансовых рынков».

Члены Совета директоров ознакомились с количеством нулей в сумме выходного пособия менеджера Северянина, и задумчиво почесали в затылках: дешевле содержать лентяя на зарплате, чем выплатить выходное пособие. Подумали, посчитали, прикинули, и решили своё решение отменить.

– Чёрт с ним! – решили члены директората. – Пусть остаётся! Ведь когда у банка возникнут проблемы, он действительно будет нужен.

Вот так «золотой парашют» одним фактом своего существования спас его владельца от неминуемой беды.

Всю информацию, касающуюся гражданина Северянина, я подчерпнул из интернета. «Жёлтая пресса», конечно, сгущала краски и делала акцент на пикантных подробностях ведущего менеджера банка «Омега» Аскольда Северянина, но в общих чертах картина мне стала ясна. Осталось неясным, зачем Рождественский на последней встрече упомянул его имя? Что именно он хотел сказать, указывая на Северянина?

Вопрос долго оставался без ответа, пока я не запросил информацию на Северянина из базы данных нашей «конторы». Чего-то особо криминального на главного менеджера «Омеги» не было. Правда, в начале нового века следователи Следственного Управления г. Москвы пытались привлечь его и других руководителей банка за противозаконные банковские операции – пресловутую «отмывку» капитала, но то ли не хватило доказательств, то ли кто-то с самого верха, невидимый, но могущественный, дал команду «Фу», но следствие свернули. Я бы сказал, торопливо свернули! Вынесли «Постановление об отсутствии в действиях персонала банка «Омега» события преступления», и свернули!

Потом моё внимание привлёк рапорт сотрудника наружного наблюдения о том, что «объект» Северянин встречался в казино с сотрудником Администрации Президента Воронцовым Николаем Аркадьевичем. Это не могла быть случайная встреча, так как Северянин ждал появления Воронцова. При встрече они обменялись рукопожатием, после чего состоялся короткий разговор. Говорил в основном Воронцов, а главный менеджер кивал. В конце короткого разговора Воронцов шепнул что-то Северянину на ухо, после чего Аскольд в ответ ещё раз молча кивнул и поспешно покинул игровой зал.

Я обратил внимание на дату рапорта – 1 сентября, ровно за три дня до покушения на Воронцова. Как известно, исполнительницей «заказа» была Кармен, бывший офицер ГРУ.

– А может, и не бывший! – неприятно кольнула меня догадка. – Может, на тот момент она ещё была под контролем и как раз исполняла приказ начальника. Тогда получается, что сотрудника Администрации Президента Воронцова устранили по указанию руководства ГРУ? Бред! Военная разведка в местные «подковёрные» игры не вмешивается. Её дело – территории стран вероятного противника. А если Кармен устранила Воронцова уже будучи «свободным охотником», то возникает вопрос: «Кто заказчик»? И как убийство Воронцова связано со встречей главного менеджера банка «Омега»? И вообще, есть ли между этими двумя событиями хоть какая-то связь?

Забегая вперёд, скажу, что ответы на эти вопросы я получил гораздо позже, когда взял Северянина в плотную разработку, и убедился, что никакого отношения к Таненбауму он не имеет, и то, что попал в сферу интересов спецслужб – закономерный результат его безалаберной жизни. А началось всё для Аскольда как обычно – со скандала.

На очередной презентации чего-то коммерческого – то ли очередного торгового центра, то ли сотого телеканала – Аскольд принял на грудь лишнего, поэтому был чрезвычайно весел и говорлив. Невольно привлекая к себе всеобщее внимание, он попал в поле зрения Бажены Збышек – ведущего аналитика журнала «Русский финансист». Бажена опытным глазом быстро определила, что алкогольная эйфория, под действием которой находился Северянин, продлится ещё минут сорок, а потом пойдёт на спад, если, конечно, Аскольд не добавит в свой измученный жаждой организм ещё граммов триста.

Она ловко отделила Северянина от толпы праздных слушателей и увлекла в курительную комнату, где на кожаном диване под кальян надеялась выпытать у ведущего менеджера последние новости из мира финансов. При реализации своего плана Збышек не учла одного: после определённой дозы Аскольд начинал выдавать желаемое за действительное. Делал он это с таким мастерством и таким упоением, что собеседник не мог предположить, что всё, что слетает в этот момент с губ главного аналитика «Омеги» – самый настоящий трёп!

– Поворкуем? – мягким баритональным сопрано поинтересовалась Бажена, передавая мундштук порядком захмелевшему Северянину.

– Без проблем! – заверил её Аскольд и глубоко затянулся ароматным дымом. В голове у ведущего аналитика зазвучали небесные хоралы, и он почувствовал непреодолимую тягу к общению с красивой женщиной.

– Вот с этого и начнём, – предложила Бажена, забросив ногу на ногу. – Расскажите мне по дружбе, у кого нет проблем, у кого они намечаются.

– Бажена! Вы красивая женщина, и неужели Вам интересно слушать всю эту финансовую дребедень? – выдохнул Аскольд вместе с клубами дыма и покосился на красиво очерченные икры собеседницы.

– Не такая уж это дребедень, Аскольд Германович, – улыбнулась женщина, сверкнув безупречными зубками. – Например, для меня это хлеб насущный.

– Так Вы, Бажена, желаете хлеба и…

– …И информации! – перебила его Збышек. – Если, конечно, Вы ею располагаете, – добавила она с невинным видом, намекая на некомпетентность Северянина. Удар по самолюбию главного аналитика был нанесён мастерски. Обвинение в профессиональной некомпетентности Аскольд просто так снести не мог, поэтому решил «добить» собеседницу широтой взглядов и смелостью суждений.

– Финансовый мир – не застывшая субстанция, – начал он издалека, и хмель в этот момент, казалось, покинул его. – В этом мире властвуют свои законы и порой то, что виделось вечным и незыблемым, вдруг распадается в прах, а на вершине финансового олимпа оказывается никому не известная личность, которая железной рукой начинает наводить свои порядки! Что именно Вас интересует: во что вложить непосильным трудом заработанные «баксы», или прогноз инфляции на ближайший год?

– Прогнозы – дело неблагодарное, – наклонившись к нему, вполголоса произнесла Бажена и розовым язычком облизнула пухлые губки. – Что касается выгодных вложений, то это не для меня, так как в акциях я ничего не смыслю. Поэтому просто расскажите последние сплетни, а я постараюсь отделить зерна от плевел.

– Мир наживы и чистогана полон слухов, – глубокомысленно изрёк «финансовый гений» и в очередной раз глубоко затянулся. Дым наполнил лёгкие, всосался в кровь, и Аскольду почувствовал себя весело и беззаботно. «Интересно, что они в табак подмешивают?» – мелькнула мыслишка, но тут же утонула в клубах табачного дыма.

– И о чём же слухи? – спросила Бажена.

Порядком захмелевший финансовый аналитик поднял на красивую женщину осоловелые глаза и выпустил дым через нос.

«Какая же она обворожительная стерва! – восхитился главный менеджер. – Интересно, как она в постели?»

– Уж, не о слиянии ли двух нефтяных гигантов? – продолжала допытываться Збышек.

– Вот видите, даже Вам этот секрет известен, – авторитетно заявил Северянин, хотя ни о каком слиянии двух нефтяных корпораций до встречи с Баженой он не слышал.

– Это будет поглощение или партнёрство на паритетных началах? – ёрзая от нетерпения, уточнила Збышек.

Северянин на минуту задумался. В одурманенном мозге мысли разбегались, как наркоманы во время облавы наркоконтроля, и в логическую цепочку выстраиваться никак не хотели, поэтому он решил отделаться общими словами:

– Условия предстоящей сделки покрыты пеленой секретности, но я думаю, что это будет «брак по расчёту».

– Интересно! – промурлыкала Бажена. – Очень интересно.

Она уже видела на развороте журнала свою фотографию и огромную статью о происках нефтяных корпораций, которые ради собственной выгоды готовы подставить под удар целое государство. Чем именно при заключении сделки корпорации навредят родной стране, Збышек придумать не успела, но это вторично. Главное, что такой авторитетный аналитик, как Северянин, подтвердил муссирующийся слух о слиянии двух нефтяных гигантов.

– Скажите, Аскольд, – медовым голосом произнесла женщина и положила ладонь поверх его руки, – а почему они так долго тянули с принятием решения? Дело в больших деньгах, или… – тут Бажена сделала многозначительную паузу и заглянула в помутневшие глаза собеседника, – …или не давали «добро» на самом верху?

– Не могу утверждать точно, но судя по тому, что именно нашему банку предложено вести финансовое обеспечение этой сделки, вопрос действительно утрясался на самом верху, – глубокомысленно закончил главный банковский аналитик и постарался сконцентрировать взгляд на глубоком декольте собеседницы.

Збышек поняла, что большего из Северянина не вытянуть, легко поднялась с дивана, и, поблагодарив за интересную беседу, покачивая бёдрами, удалилась в общий зал, где гулянье было в самом разгаре.

«Какая божественная попка!» – подумал менеджер «серебряного века», глядя вслед уходившей женщине.

Докурив кальян, Аскольд уже не помнил, о чём пять минут назад говорил с обворожительной журналисткой. Фривольно развалившись на кожаном диване, он сладко уснул, продолжая сжимать в руке ненужный мундштук.

Скандал разразился в тот же день, как только «Русский финансист» опубликовал большую аналитическую статью Бажены Збышек. Статья называлась «Анатомия заговора», и в ней журналистка открыто ссылалась на мнение ведущего аналитика банка «Омега» Аскольда Северянина. Рынок ценных бумаг отреагировал на новость о слиянии двух крупнейших нефтяных корпораций рекордным падением курса акций: никто из акционеров рисковать не хотел. Для руководства банка «Омега» тоже стало откровением их участие в «проекте века», и они потребовали от Северянина объяснений.

Первые пять минут публичной «экзекуции» Аскольд с непонимающим видом вертел головой, пока ему не сунули под нос журнал со статьёй Збышек.

«Сознаться, что это я наболтал по пьяной лавочке? – мучительно думал он, скользя взглядом по строчкам. – Или уйти в «глухую защиту» обвинив журнал во лжи и всё отрицать? Глупо, да и такая позиция меня вряд ли спасёт».

– Меня принудили, – наконец выдавил из себя Северянин.

– К чему Вас принудили? – с трудом сдерживая гнев, сквозь зубы спросил Председатель совета директоров Александр Смолянинов.

– К участию в этом проекте, – пошёл ва-банк Северянин.

– В каком таком проекте? – брызгая слюной на собеседника, разразился гневным криком Смолянинов. – Нет никакого проекта! Нет! Я полчаса назад лично обзвонил участников так называемого «слияния», и никто из них ни слухом, ни духом не ведает о разрекламированном по вашей милости «проекте века». Нет его в природе! Он если и существует, то только в вашем воспалённом сознании! Вы знаете, что сейчас творится на бирже? И кто Вам дал право выступать от имени руководства банка?

– Меня принудили, – упорствовал Северянин.

– Кто Вас принудил? – вклинился в разговор начальник службы безопасности Игорь Морозов.

– Я не знаю, но они сказали, что если я не обеспечу «слив» информации о предстоящем слиянии нефтяных корпораций в прессу, Таненбаум будет очень недоволен.

После этих слов повисла томительная пауза. Аскольд кожей почувствовал, как незыблемая позиция членов директората дала ощутимую трещину, и воочию увидел, как по их лицам пробежала тень сомнения. Разумеется, никакого давления со стороны таинственного Таненбаума на Северянина оказано не было, а гениальная мысль использовать его имя как спасательный круг, пришла в похмельную голову главного менеджера за секунду до того, как он открыл рот.

Аскольд всего на мгновенье скосил глаза на соседнюю страницу журнала, где жирно был набран заголовок статьи «Таненбаум – миф или реальность «теневой» экономики?», и импровизация удалась. Почувствовав нерешительность членов директората, Аскольд перешёл в наступление.

– А что бы вы сделали на моём месте? – спросил он растерявшихся коллег.

– Почему Вы об этом не сообщили мне, а пошли на поводу у шантажистов? – вновь подал голос начальник службы безопасности. – Мы бы приняли срочные меры…

– Меры? – перебил его Северянин и в голосе зазвучали нотки праведного гнева. – Какие меры? Опознали бы мой хладный труп? Не уж, увольте! Лично мне моя жизнь дорога, как память!

– Почему из всего персонала банка выбор шантажистов пал именно на Вас? – не унимался Морозов.

– Они сказали, что моё мнение среди финансовых аналитиков вызывает доверие, – пробормотал Аскольд, имитируя растерянность.

– Следует ли из сказанного Вами, что Таненбаум заинтересовался деятельностью нашего банка? – после короткого раздумья спросил Смолянинов, продолжая с недоверием поглядывать на Северянина.

– Не думаю, – уверенным тоном продолжил импровизировать Аскольд. – У меня создалось впечатление, что он использовал нас, чтобы добиться падения цен на акции. Возможно, он или его люди решили сыграть на бирже по-крупному.

– Я немедленно займусь этим, – пообещал Морозов, преданно глядя в глаза Смолянинову.

– Займитесь! – кивнул головой председатель Совета директоров. – И пока идёт разбирательство, попрошу Вас, Аскольд Германович, воздержаться от публичных заявлений. На этом, пожалуй, и остановимся. Все свободны!

Разумеется, расследование, проводимое начальником службы безопасности банка Морозовым, никаких результатов не дало. Однако руководство банка «Омега» решило Северянина не трогать, и оставило в покое, до очередного скандала.

Всё это мне рассказал сам менеджер «серебряного века» в моем кабинете на Лубянке. Сначала разговор между нами не клеился. Однако я сумел убедить его в том, что ничего из его показаний достоянием гласности не станет, и со стороны работодателей ему ничего не грозит. Северянин рассказал мне всё без утайки, как на исповеди.

Выяснилось, что никакого отношения к таинственной личности Таненбаума он не имеет, а его встреча с ныне покойным Воронцовым была продиктована чисто деловыми отношениями: в последние годы жизни Воронцов увлекался игрой на бирже, и Северянин за десять процентов от полученной прибыли консультировал азартного чиновника.

После допроса я подписал ему пропуск и отпустил на все четыре стороны.

Казалось, время на разбирательство с Северяниным потрачено зря, и я злился, что пошёл на поводу у Рождественского. Однако это мне только казалось.

 

Глава 9. Охота на «Трёх слонов»

Маленькая чашка кофе на пустом офисном столе смотрелась одиноко и потерянно. Я смотрел в крохотную ёмкость с чёрным аппетитно пахнущим содержимым, и, не поднимая глаз, слушал рассказ хозяина шикарного кабинета.

Нельзя сказать, что назначенная встреча была неприятна, скорее наоборот. За этим столом я однажды сиживал. Было это в моей прошлой милицейской жизни, когда я, майор полиции Васильчиков, напросился в гости к владельцу корпорации «Три слона» господину Китаеву.

Теперь ситуация была другая: Владлен Борисович не знал, что в настоящий момент перед ним не майор полиции Васильчиков, а полковник ФСБ Каледин. На мне был гражданский костюм и Китаев решил, что я переоделся специально для того, чтобы не «светиться» в его офисе и не вызывать среди подчинённых ненужный ажиотаж.

Телефонный звонок застал меня в тот момент, когда я выходил из кабинета Баринова. Владлен Борисович нашёл меня по визитке, которую я вручил ему после нашей последней встречи, и попросил приехать для приватного разговора.

– Ладно! Побуду ещё немного полицейским, – решил я. – С меня не убудет, – и поехал на встречу с Китаевым.

После нудного разговора с начальством мне не очень хотелось оставаться в своём кабинете, к тому же интуиция подсказывала, что по мелочам Китаев помощи просить не будет.

И вот я сижу, склонившись над чашкой чёрного кофе, и слушаю дрожащий голос перепуганного бизнесмена.

– Мне казалось, что этот кошмар в прошлом, – нервно покусывая губы, пояснял Китаев. – Однако не зря говорят, что призраки прошлого иногда возвращаются.

– И что же такого сказал Вам призрак? – поинтересовался я, отпив глоток горьковатого напитка.

– Вам легко шутить! – вздохнул Владлен Борисович, – А мне не до шуток. Вот, читайте сами. Этот текст сегодня пришёл на мой электронный адрес. Я специально распечатал его для Вас.

– Вы сохранили текст в электронной почте?

– Нет, но в этом нет моей вины. Текст кто-то удалил, я едва-едва успел его распечатать.

С этими словами Китаев передал мне короткое письмо, распечатанное на принтере. Я пробежал глазами текст, потом прочёл ещё раз, но уже более вдумчиво, обращая внимание на выражения и обороты речи.

«Дорогой друг!

Счастлив сообщить Вам, что прежняя договорённость о строительстве Иркутского лесоперерабатывающего комбината остаётся в силе. Надеюсь, Вы не забыли наши требования по обустройству северной резиденции, которую я решил назвать «Полярной звездой». Думаю, Вам следует незамедлительно приступить к распродаже своего московского бизнеса и сосредоточиться на реализации северного проекта в рамках нашей с Вами прежней договорённости. В это непростое для всех нас время я постараюсь незримо находиться рядом с Вами, помогать и опекать Вас.

Да поможет Вам Бог.

Ваш друг и единомышленник».

– Странная какая-то анонимка, – произнёс я, и впервые за время встречи посмотрел Китаеву прямо в глаза.

– Если бы план строительства лесоперерабатывающего комбината не исходил от моей прежней сотрудницы, я счёл бы это письмо чей-то злобной шуткой, – пробормотал Владлен Борисович и отвёл взгляд. – О строительстве под Иркутском знали всего лишь несколько человек: моя бывшая подчинённая Агнесса, я, начальник отдела Шестопёров, его жена, и Вы, товарищ майор.

– Вы забыли ещё одного человека.

– Разве? И кого именно?

– Вашего «друга и единомышленника» – человека, по наущению которого действовала Агнесса, и который сегодня напомнил о себе таким тривиальным образом.

– Вы знаете, кто это?

– Не совсем. Во время нашей последней встречи Агнесса рассказала мне, что её «опекал» пожилой и, по-видимому, имеющий непосредственное отношение к властным структурам мужчина. Из скромности он не сообщил о себе никаких данных.

– И что же прикажите мне делать в этой ситуации?

– Ничего. Живите и работайте как прежде. Угроз письмо не содержит…

– Подождите! – торопливо перебил Китаев. – Как это не содержит? А обещание автора послания быть со мной незримо рядом – это, по-вашему, не скрытая угроза?

– Владлен Борисович, вся эта чехарда не более чем неуклюжая попытка «выдавить» Вас и ваш бизнес из Москвы. Не думаю, что автор письма перейдёт к активным действиям.

– Вы не думаете! А где гарантии?

– Гарантий нет, но Вы же понимаете, что сразу Вас прессинговать не будут. Если за всем этим действительно стоит серьёзный криминал, то сначала последует предупреждение, а уж потом…

– Что потом? – снова нервно перебил Китаев. – Потом взорвут меня вместе с машиной или наймут снайпера?

– Владлен Борисович, Вы действительно это письмо воспринимаете так серьёзно, или я чего-то не понимаю?

– Я Вам не всё сказал, – замялся Китаев. – До меня дошли слухи, повторяю, только слухи, но меня они насторожили.

– Конкретней, пожалуйста! Какие слухи? О чём?

– Кое-кто считает, что за всем этим стоит не просто криминал, за этим стоит… Таненбаум!

– Так и хочется сказать Вам в ответ что-нибудь едкое! Владлен Борисович, а не Вы ли меня в этом кабинете уверяли, что Таненбаум не что иное, как миф? Теперь Вы утверждаете, что Таненбаум реален, и угрожает лично Вам.

– Может, Вы, майор, в чём-то и правы, и, как говорится, «у страха глаза велики», но жизнь у меня одна, и надо прожить её… короче, умирать мне что-то не хочется.

– Хорошо. Давайте попытаемся провести хотя бы поверхностный анализ этого послания.

Я пододвинул к себе листок с текстом и замолчал на добрые десять минут.

Через десять минут Китаев стал выразительно поглядывать на дорогие ручные часы и проявлять другие признаки беспокойства.

– Долго ещё? – наконец не вытерпел бизнесмен, косясь на мои ухищрения с текстом.

– Нет, скоро закончу, – не поднимая головы, ответил я, продолжая делать карандашом пометки в тексте. – Готово! – гордо произнёс я и бросил карандаш на чёрную столешницу.

– Я весь во внимании, – вежливо отозвался Китаев, но в голосе веяло нотками недоверия.

– Начнём с того, что текст безликий, – начал я тоном преподавателя, в сотый раз читающего лекцию нерадивым студентам. – Нет ни имени, ни фамилии, к кому обращается ваш «друг и единомышленник», ни подписи. Обычно такое послание составляют опытные анонимщики, или агенты, которые…

И тут меня осенило! Я осекся и замолчал, потом скомкал бумагу, над которой старательно работал четверть часа и выбросил в урну.

– Что Вы делаете? – взвыл Китаев и, не поленившись, достал из урны скомканный листок и сунул в карман пиджака. – Что Вы делаете? Это же единственная улика!

– Забудьте! – пересохшим от волнения голосом произнёс я. – Забудьте всё, что я Вам здесь наговорил!

– Я Вас не понимаю, майор! – повысил голос хозяин кабинета. – И ведёте Вы себя очень странно. Наверное, я зря обратился к Вам за помощью. Назовите сумму, которую я Вам должен за вашу консультацию, и…

– Вы мне, многоуважаемый Владлен Борисович, ничего не должны! – перебил я Китаева. – Более того, это я Вам должен поставить бутылку самого дорогого коньяка, за то, что Вы натолкнули меня на мысль.

– Неужели! Может, поделитесь результатами озарения?

– Сейчас не могу, не имею права, но одно могу сказать твёрдо: Вам ничто не угрожает. Вся эта бодяга направлена не на Вас.

– А на кого же?

– Вы удивитесь, но это письмо предназначено для меня.

– И поэтому пришло на адрес моей электронной почты! – хмыкнул Китаев. – Ну, Вы даёте! Вот что, майор, в память о ваших былых заслугах дам Вам бесплатный совет: прекращайте пить дешёвую водку, а то глупеете прямо на глазах!

– Это совет из личного опыта? – не удержался я от колкости.

– Спасибо, что нашли время для визита, – холодно произнёс Владлен Борисович и встал с кресла. – Вас проводят, – и, не глядя на меня, нажал кнопку вызова.

Предназначенная мне чашка кофе так и осталась стоять на столе недопитой.

Провожали меня, точнее, конвоировали до выхода бравые охранники, каждый из которых был выше меня на целую голову. Они чутко уловили настроение хозяина, поэтому со мной не особо церемонились, и на выходе показалось, что один из них с трудом сдержался, чтобы не дать мне на прощанье пинка под зад.

Но я не в претензии: мне необходимо было как можно быстрее покинуть территорию офиса, пока Китаев не обнаружил у себя в кармане скомканный чистый лист. Этому нехитрому фокусу меня обучила одна очаровательная иллюзионистка, которая на заре офицерской юности по чистой случайности оказалась в моём холостяцком бунгало.

Через час над текстом «колдовали» спецы из моей «конторы». А ещё через пару часов я держал в руках заключение экспертизы, из которого следовало, что, несмотря на скудность предоставленного для исследования материала, можно сделать предположение о том, что данный текст составлен лицом, имеющим опыт работы с шифрограммами. На это указывали характерные речевые обороты, построение фраз, лаконизм и использованный в записке словарный запас.

Первым моим желанием было поделиться новостью с Бариновым, и я схватился за телефон, но остановился.

– Остыть! – сказал я сам себе и сел за рабочий стол. – Ну и что из того, что письмо Китаеву направил какой-то бывший офицер спецслужбы? Сейчас много товарищей с седыми висками и стальным взглядом, выйдя на пенсию, идут в услужение крупному капиталу. Возможно, кто-то из конкурентов Китаева использовал бывшего аналитика из ГРУ или ФСБ для того, чтобы удалить его и его бизнес из Москвы.

Точнее сказать, не просто удалить, а использовать потенциал «Трёх слонов» в своих интересах. Фирма им нужна, и нужна целиком, вместе с Китаевым, но не здесь, а под Иркутском. Вот они и «наехали» повторно на Китаева, пытаясь «продавить» свой план. План, честно говоря, глубиной проработки и оперативным замыслом не блещет. Неуклюжий какой-то план. Китаев, конечно, испугался, но на этом всё и заканчивается. Не побежит основатель и владелец «Трёх слонов» при первой угрозе из Москвы, и бизнес свой распродавать не станет. Возможно, за этим последуют акции устрашения в виде взорванного автомобиля или имитации неудавшегося покушения, после которого Китаев останется жив, но не более. Убивать они его не будут, им это невыгодно: во-первых, после его смерти не с кем вести переговоры, а во-вторых, тело не успеют предать земле, как «Три слона» будут мгновенно растащены по кускам родственниками безвременно усопшего бизнесмена.

Но это, так сказать, будни российского большого бизнеса, и к личности Таненбаума добытая мною информация не имеет никакого отношения. В кабинете у Китаева я тоже предположил, что письмо направил бывший «силовик» – на это указывала хорошо знакомая по шпионским романам фраза «Да поможет Вам Бог». Именно так подписывались шифровки из вражеского разведцентра для агента, тайно внедрённого в рабочие массы строителей коммунизма.

Я мгновенно сопоставил показания бывшей сотрудницы «Трёх слонов» Агнессы Винтер о том, что курировавший её неизвестный мужчина принадлежал к одной из спецслужб, и своё предположение о том, что письмо Китаеву написано бывшим сотрудником спецслужбы. Получалось, что я имею дело с одним и тем же фигурантом.

Получалось, да не очень! Как любит говорить мой начальник Баринов, «Это всего лишь ничем не подкреплённая версия, которая, как и любая версия, имеет право на жизнь»!

И почему я решил, что послание направлено мне, а не Китаеву? Да потому, что таинственный куратор Агнессы с большой долей вероятности знал, что его помощница удалена из фирмы не без моей помощи. Из этого следует, что Китаев, получив очередное предложение переехать в Сибирь, не ограничится силами службы собственной безопасности, а вновь прибегнет к моим услугам. Хм, очень даже может быть! После электронной анонимки до Китаева целенаправленно довели сплетню о том, что за всем этим стоит неведомый, но очень страшный и ужасный злодей по прозвищу Таненбаум. Спрашивается: зачем?

На этот вопрос существует два варианта ответа: либо Таненбаум действительно существует и пытается увести меня на ложный след, подсунув в качестве приманки «Три кита», либо никакого Таненбаума в данной ситуации нет и в помине, и аноним, используя его имя, пытается окончательно запугать Китаева и «выдавить» его бизнес из Москвы в Иркутск.

Дался им этот Иркутск! Что они в нём нашли, и почему свою резиденцию «Полярная звезда» неведомый мне «друг и единомышленник» намеревается строить именно там? И так ли эта резиденция ему нужна? Возможно, это только предлог для того, чтобы убрать Китаева с рынка.

Вопросы в моей голове множились, как микробы во время эпидемии гриппа. Не знаю, как бы я из этой ситуации выпутался, если бы не вторая за день незапланированная встреча.

 

Глава 10. Тропою ложных истин

На этот раз мне позвонил Аскольд Северянин, с которым последний раз я виделся месяц назад в приватной обстановке моего кабинета. То ли в знак благодарности за благополучное разрешение кризиса, который он сам же и создал, то ли просто с перепуга, но Аскольд Германович решил срочно поделиться со мной случайно обретённой информацией.

– Возможно, то, что я хочу Вам сообщить, и не имеет для Вас большого значения, – дрожащим от волнения голосом нашёптывал в телефонную трубку «менеджер серебряного века», – я не специалист по вопросам безопасности, и не мне решать, но я был бы Вам благодарен, если бы Вы нашли возможность встретиться со мной.

– Когда? – попытался я перевести маловразумительное блеянье в деловое русло.

– Когда Вам удобно! – обрадовался Северянин.

– Вы могли бы приехать на то самое место, где мы с Вами расстались прошлый раз? – иносказательно задал я вопрос на случай несанкционированного прослушивания.

– Давайте лучше встретимся на нейтральной территории, – после короткого раздумья предложил собеседник, припомнив не особо уютный интерьер моего кабинета на Лубянке. – Я через час собираюсь забрать своё авто из автосервиса, и могу подъехать за Вами…

– К метро! – перебил я Северянина. – Вы знаете, куда именно!

– Да, знаю, – подтвердил мой собеседник и повесил трубку.

Мы сидели в маленьком уютном кафе на окраине Москвы и пили довольно приличный кофе. Северянин заметно нервничал и поэтому много курил.

– Хорошо, что мы выбрали столик на террасе, – между делом заметил я. – Иначе моё пребывание в кафе было бы сродни визиту в газовую камеру.

– Простите! – эмоционально отреагировал Северянин и яростно затушил в пепельнице сигарету. – Значит, после того, как я сблизился с Ирэн, я по её рекомендации стал посещать один закрытый клуб, – продолжил Аскольд, и, чтобы чем-то занять руки, стал нервно листать меню. – Это закрытое заведение, у него даже названия нет, и если бы не протекция моей новой пассии, меня бы к этому заведению и близко не подпустили. Вы будете смеяться, но это именно тот случай, когда количество миллионов, которыми вы владеете, не имело никакого значения. Богатых и очень богатых людей в Москве хватает, но немногие являются членами этого частного клуба.

Находится клуб в шикарном особняке, который пару лет назад был возведён вопреки всем правилам и запретам в природоохранной зоне. Представьте себе: все заинтересованные инстанции об этом знают, но почему-то делают вид, что ничего не происходит!

– Обычная коррупция в высших эшелонах власти, – пояснил я. – Не пойму, что именно Вас удивляет?

– Не скажите! – вдруг понизил голос собеседник. – Всё не так просто, как кажется. Вот, например, певица Анна Трубачёва пользуется заслуженной любовью россиян, но это не остановило чиновников, когда выяснилось, что забор её загородного дома на двадцать метров «въехал» на природоохранную территорию. Помните, какой был скандал?

– Помню, а кому именно принадлежит этот закрытый клуб?

– Вот здесь и начинается какая-то чертовщина! – с нескрываемым восхищением произнёс Северянин. – Владельцем особняка и соответственно клуба является некто Аркадий Бояринцев – личность, скажу Вам, ничтожнейшая! Откровенный мот и прожигатель жизни, и к тому же ещё страшный бабник! Корчит из себя таинственную личность, а сам толком двух слов связать не может. Этакий граф Монте-Кристо из Орехово-Зуева!

– И это не вызывает у меня никакого удивления, – охладил я пыл рассказчика. – Сделать из дерьма конфетку при помощи больших денег – коронный номер нашей новоявленной элиты. Все перечисленные Вами черты характера господина Бояринцева как нельзя лучше укладываются в жизнеописание местных нуворишей. Ну а то, что он напускает в отношении себя тумана, так это чем бы дитя ни тешилось! Пока, Аскольд Германович, я не вижу никакого криминала в вашей занимательной повести.

– Вы раньше слышали об Аркашке Бояринцеве? – придвинулся ко мне Северянин. – Хотя бы в одной «жёлтой» газетёнке его фамилия хоть раз мелькала? Или хотя бы в одной ориентировке по организованной преступности Бояринцев проходил?

– Нет, – покачал я головой. – Об Аркадии Бояринцеве я никакой информацией не располагаю, и он раньше нигде не «светился».

– Вот именно! – снова понизил голос Аскольд. – Он не мафиози, не мошенник, не карточный шулер, не любовник престарелой миллионерши, а живёт, как баловень судьбы, и деньгам своим счёту не знает. У меня создалось впечатление, что особо больших денег у него нет, а за него кто-то таинственный и до неприличия щедрый регулярно платит по счетам.

– Нетрадиционная сексуальная ориентация отметается?

– Полностью! – замахал руками Северянин. – Я же говорил, что он ни одной юбки не пропускает!

– Богатые родственники?

– Аркадия воспитывала Анастасия Бояринцева, родная тётя по материнской линии, которая всю жизнь проработала преподавателем русского языка и литературы в средней школе и, следовательно, большими капиталами не обладала. Мать Аркадия, Екатерина Бояринцева, умерла, когда ему исполнилось семь лет.

– А отец?

– Отец с семьёй не проживал, и личность его была до недавнего времени никому неизвестна. В анкете в графе «отец» Аркашка всегда ставил прочерк.

– Тётушки и дядюшки в Дальнем зарубежье имеются?

– Это маловероятно. Спонсирует Аркашку кто-то из местных, из москвичей.

– Так где здесь угроза для конституционного строя? Из всего того, что Вы мне рассказали, я могу подозревать Аркадия Бояринцева только в уклонении от уплаты налогов и даже это надо доказывать. Налоги, уважаемый Аскольд Германович, это не сфера деятельности ФСБ. Рекомендую Вам обратиться к господам из Финансового мониторинга.

Северянин недовольно поморщился: его раздражало то, что я никак не хочу проникнуться подозрительностью по отношению к любимчику фортуны Аркадию Бояринцеву.

Он взмахнул рукой и подозвал к столику официанта.

– Коньяк, – сделал короткий заказ банковский аналитик.

– Французский, армянский, дагестанский? – так же коротко уточнила официантка.

– Французский.

– Сколько?

– Двести.

– Что ещё к коньяку заказывать будете?

– Лимон.

– Это всё?

– Всё!

Северянин снова закурил.

– Знаете, полковник, такой диалог мог произойти только в русском ресторане, – выпустив струю табачного дыма, задумчиво произнёс «менеджер серебряного века». – В Париже, когда заказываешь коньяк, гарсон не спрашивает: «Месье, сколько коньяка Вам принести»? Он просто приносит коньяк в пузатом бокале и ставит его на салфетку перед вами.

– Двести граммов без закуски – не слишком ли много для серьёзного разговора?

– Не слишком. Коньяк – не водка, его залпом не пьют. Напитки, особенно если это напитки из знаменитых виноградников Пятой республики, принято смаковать.

– Я так понимаю, что наш разговор на этом не закончен?

– Правильно, господин полковник, понимаете.

– Я мысленно с Вами уже попрощался, но, судя по всему, Вы надеетесь меня заинтриговать. Интересно, чем именно?

– Для начала закажите себе выпивку, а то мне как-то не по себе, словно я отмечаю рождество в обществе трезвенников.

– Благодарю Вас, но что-то не хочется.

– Вы язвенник или просто не хотите составить мне компанию?

– Я на службе. Кстати, Вы сейчас тоже не на рождественских каникулах, а ведёте себя, как сибарит на Лазурном берегу.

– Полковник! Не читайте нотаций, я этого не люблю.

– Мне жаль! – холодно произнёс я, вставая из-за столика.

– Чего именно? – не понял Северянин.

– Бездарно потраченного времени. Счастливо оставаться.

И тут произошло то, чего я от «белого воротничка» Северянина никак не ожидал: он неожиданно схватил меня за отвороты пиджака и силком усадил на место. Я открыл рот, чтобы, перед тем как разбить наглецу нос, выразить своё возмущение, но Аскольд с ловкостью фокусника извлёк из бумажника белый прямоугольник визитки и небрежно бросил на стол.

– Это для Вас, полковник, – произнёс Северянин, делая очередной глоток коньяка.

Я взял визитную карточку и внимательно вгляделся в чёрный безыскусный шрифт. На визитке не было ни золотого тиснения, ни виньеток с занятными завитушками, ни геральдических гербов – только надпись на незнакомом языке, которая ниже была продублирована на английском.

Ещё не вчитавшись до конца в текст, я понял, что где-то это я уже видел.

– У Вас должна быть такая же, – подсказал Северянин и спрятал бумажник из крокодиловой кожи во внутренний карман английского костюма.

Я последовал его совету: проверил портмоне и выудил на свет божий точно такую же визитку. В этот момент я наконец прочёл на белом прямоугольнике фамилию: Майкл Стравински. Я никогда не был знаком с господином Стравински, но хорошо помнил, что визитку мне вручил мой школьный друг Игорь Сафонов во время утреннего визита ко мне на квартиру, после прилёта из Малайзии.

– Откуда она у Вас? – задал я вопрос Северянину.

– Сегодня в автосервисе ко мне подошла милая девушка и, улыбаясь, вручила эту визитку. Я автоматически спрятал визитку в бумажник, даже не прочитав, что на ней написано.

– Просто так вручила визитку и ничего не сказала?

– Сказала. И то, что она сказала, меня удивило больше, чем все приключения Аркашки Бояринцева! «Я знаю, с кем Вы сегодня встречаетесь, – сказала она. – Передайте ему эту визитку».

– А Вас, господин Северянин, не смутило, что на визитке мужское имя?

– Я же говорил, что не читал, что на ней написано.

– А откуда Вам известно, что у меня есть такая же визитка?

– Со слов юной незнакомки, которая, кстати, уехала из автосервиса на очень дорогом спортивном автомобиле.

– И Вас не смутило, что девушка знала о нашей с вами предстоящей встрече?

– Вы знаете, я в тот момент об этом почему-то не подумал, а вот сейчас, после ваших слов, начинаю понимать, что наша встреча, как у вас говорят, под «колпаком».

– Вот именно. Они не знали, где мы с вами встретимся, но в телефонном разговоре Вы упомянули, что будете забирать авто из автосервиса. Для специалиста вычислить, где именно ремонтировался ваш автомобиль, не составляет труда. Именно в автосервисе Вас и перехватили.

– Полковник, говоря «они», Вы кого имели в виду?

– Я имел в виду группу лиц, заинтересованную в негласном получении информации, которую Вы мне собирались сообщить. Что ещё успела сказать Вам юная незнакомка перед тем, как укатить на своём спортивном авто?

– Больше ничего. Хотя нет! Я сейчас припоминаю, что она сказала ещё одну странную фразу…

– Какую? – нетерпеливо перебил я собеседника. – Какую фразу? Что Вы цедите информацию в час по чайной ложке!

– Она сказала: «Передайте вашему знакомому, что не страшно, когда полковнику никто не пишет! Страшно, когда впереди сто лет одиночества».

– И что всё это значит?

– Понятия не имею! Я думал, Вы знаете, о чём речь.

– «Полковнику никто не пишет» и «Сто лет одиночества» – это названия двух известных романов Габриэля Гарсия Маркеса. Это всё, что мне приходит на ум.

– Хм! Интересно, что она этим хотела сказать?

– Мне тоже очень интересно! Гадать над этой фразой можно до бесконечности, поэтому предлагаю вернуться к предмету нашего обсуждения – к Аркадию Бояринцеву.

– Вы же не хотели говорить о нём!

– А теперь хочу! Особенно после вашего занимательного рассказа о таинственной юной незнакомке и наличие у неё визитки на имя Майкла Стравински. Бояринцев действительно родом из Орехово-Зуева?

– Точно не знаю, но то, что он учился в местной средней школе, знаю точно. Потом на пару лет отъехал в Забайкальский военный округ для прохождения срочной службы, а через два года вернулся в родное Орехово-Зуево, где на местном рынке торговал из-под полы порнокассетами. Говорят, этот период Аркадий вспоминать не любит. Оно и понятно: нищета, полуголодное существование, регулярный мордобой со стороны местных рэкетиров. И вот однажды Аркашке досталось так сильно, что он попал в травматологию и пару суток находился в коме. Потом наш герой пришёл в себя, но долго не мог вспомнить, кто он, где живёт и чем зарабатывает на хлеб. Сюжет о жертве рэкета, потерявшей память, даже показали в криминальных новостях.

– И что было дальше?

– Дальше этот сюжет случайно увидел отец Аркадия и признал сына. С этого момента для Аркашки началась жизнь, полная чудес и чувственных удовольствий.

– И кто же отец этого любимчика фортуны?

– Этого никто не знает, но по пьяной лавочке Бояринцев несколько раз показывал письмо от человека, который назвался его родным отцом. Сам я письма не видел, но, по слухам, отец своего имени сыну так и не назвал, объясняя тем, что ввиду сложившихся обстоятельств пока не имеет права открыться никому, даже родному сыну. Однако он гарантирует Аркадию защиту и безбедное существование до конца жизни.

– Чьей жизни?

– Этого я не знаю, но мне кажется это подозрительным, так как на момент обретения таинственного папаши, Аркашке уже исполнилось двадцать семь лет. Как можно во взрослом мужчине узнать родного сына, которого никогда не видел?

– Возможно, он навёл справки о матери Бояринцева, и предположил, что Аркадий его сын. Возможно, Бояринцев внешне похож на своего отца, и это облегчило последнему принятие такого непростого решения.

– То, о чём Вы говорите, не лишено смысла, но дело не в этом. Дело в том, что с некоторых пор Аркашка пресытился деньгами и женскими прелестями, и его потянуло в политику.

– Пожелал войти в когорту неприкасаемых?

– Не думаю! Защиту ему обеспечивает таинственный папаша. Скорее всего, Бояринцев возжелал попробовать самый сильный и самый сладостный наркотик – власть!

– Ну, это ещё бабушка надвое сказала! Реальная власть не портовая девка, её даже за очень большие деньги не купишь! Даже если Бояринцеву помогут создать какую-нибудь «опереточную» партию – это не гарантия того, что он будет реально влиять на политику государства.

– Может, Вы, полковник, и правы, а может, мы на данной стадии просто не можем в полной мере оценить серьёзность политического момента. Помните, в Германии в двадцатых годах прошлого века никто всерьёз не воспринимал художника-самоучку по фамилии Шикльгрубер? Никто из здравомыслящих политиков не брал его в расчёт, когда он выступал в пивных Мюнхена, когда начал создавать штурмовые отряды, и даже когда попытался организовать знаменитый «пивной путч». Никто не смог разглядеть в бесноватом и бедно одетом ефрейторе будущего фюрера нации. Надеюсь, чем всё это обернулось для Европы, напоминать не надо?

– Вы не сгущаете краски?

– Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть!

– А таинственный папаша поддерживает политические поползновения своего сынка?

– Точно сказать не могу, но главное, что он все его проекты финансирует, и последнее время Аркашка стал превращаться в Аркадия, а там, глядишь, имиджмейкеры придумают ему звучный политический псевдоним – и вперёд, на выборы!

– Не всё так просто, как Вы нарисовали. Нужна программа, нужен не просто политический лидер, нужен вождь, способный увлечь и повести за собой массы! А для этого нужен талант, который ни за какие деньги не купишь! Можно брать уроки ораторского мастерства, можно посещать специальные курсы, где вас научат определённым приёмам в общении с массами, но если у вас нет в глазах огонька, если нет харизмы, если вы тлеете, а не горите, то это напрасная трата времени и средств! Народ за вами не пойдёт! Ваш Аркадий способен повести за собой массы?

– В настоящий момент нет, но хочу напомнить, что и автор «Mein Kampf» тоже не сразу стал выдающимся оратором.

– Аскольд Германович! Вы так усиленно пытаетесь «слепить» из Аркадия Бояринцева образ грядущего Антихриста, что мне кажется, что Вы чего-то не договариваете.

Северянин пожевал губами, задумчиво почесал за ухом, вздохнул и лишь только после этого произнёс:

– В последние полгода по Москве ходит сплетня, что таинственный отец Аркаши не кто иной, как неуловимый Таненбаум!

– И Вы, банковский аналитик, человек, привыкший подвергать все, даже очевидные, факты анализу, искать причинно-следственные связи там, где их нет, верите в эту галиматью? Вы же сами сказали, что это сплетня!

– Сплетня! Но в прошлом году у Аркадия случилось горе: кто-то изнасиловал и убил его несовершеннолетнюю троюродную сестру Олю Цаплину. Так вот Аркадий каким-то образом сумел снестись со своим папашей и сообщить о постигшем семью горе. Через три дня труп насильника нашли на том самом месте, где он изнасиловал и убил несовершеннолетнюю девочку. Этого насильника вся московская полиция искала…

Дальше я не слушал Северянина. В моей памяти были свежи воспоминания о том дне, когда я, будучи оперуполномоченным уголовного розыска, вместе с остальными членами следственно-оперативной группы в помещении школьного склада стоял над трупом Шоколадника – насильника и убийцы, последней жертвой которого стала Оля Цаплина.

– Это не факт! – выдавил я через силу. – Возможно, у Аркадия или его родственника хорошие связи в МВД.

– Вы меня не слушаете? Я Вам только что сказал, что вся Московская милиция вкупе с остальными службами полгода без выходных и праздников искали этого самого насильника, и безуспешно. За это время были сняты с должностей заместитель начальника МУРа и начальник отдела по раскрытию серийных преступлений, а уж сколько взысканий было объявлено, я и подсчитывать не берусь! Это ли не стимул для активизации розыска насильника?

– Хорошо! Будем считать, что Вы меня заинтриговали. Посмотреть на этого баловня судьбы вблизи можно?

– Думаю, я смогу устроить Вам аудиенцию: Аркаша падок на известные имена, поэтому я сначала как бы невзначай поведаю об офицере ФСБ «для особо ответственных поручений», а через пару деньков обмолвлюсь о том, что Вы хотели бы стать членом его закрытого клуба. Членство в клубе я Вам не гарантирую, так как там собирается публика, для которой Ваше присутствие крайне нежелательно, но на беседу к Бояринцеву приглашение получу.

Северянин не обманул: ровно через два дня я получил по почте приглашение, в котором мне вежливо предлагали «…посетить усадьбу г-на Бояринцева А. Н. 1 июля 2013 г. в 4 часа пополудни».

Добираться пришлось по грунтовке пешком, так как автомобиль Северянина пришлось оставить на стоянке при въезде в природоохранную зону.

– Оригинал! – сказал я Северянину, показывая приглашение, когда мы после двадцатиминутной прогулки подходили к парадному входу загородного дома Аркаши Бояринцева. – В 4 часа пополудни! Нет, чтобы взять и написать чётко и без выкрутасов: так, мол, и так, приходите, гости дорогие, ровно в 16 часов.

Северянин ничего не ответил, только кивнул в знак согласия головой.

– И время выбрано какое-то странное для визита: для завтрака поздно, для ужина рано, – продолжал брюзжать я.

– Аркашка раньше полудня не встаёт, – пояснил Аскольд. – Так что для него это время между поздним завтраком и ранним обедом.

Разгильдяйство хозяина усадьбы передалось и обслуживающему персоналу. С первого взгляда было ясно, что охрана службу не несёт, а имитирует: ветки деревьев по периметру усадьбы не подрезаны, что затрудняло круговой видеообзор, сигнализация либо отключена за ненадобностью, либо неисправна. Это я определил по неработающим на входе видеокамерам и незафиксированной на внутренний замок входной двери. Как только мы перешагнули порог расположенного на входе караульного помещения, я понял, что мои предположения подтвердились.

– Мы по приглашению, – сказал Северянин дежурному охраннику, который внимательно пялился в экран монитора.

– Проходите! – сказал дежурный и, не отрывая взгляда от монитора, нажал кнопку. Электрозамок зажужжал, и калитка открылась. Проходя мимо охранника, я краем глаза успел заметить, что на экране была не панорама обзора периметра, а новый вариант видеоигры «Танки». Судя по всему, в настоящее время мозг охранника был далеко от места несения службы: его танк успешно форсировал реку, но на берегу в гусеницу ударил снаряд. Это я понял из не совсем цензурных выкриков, когда мы миновали калитку, а судя по повышенному накалу ругательств, второй снаряд угодил в башню.

– Бардак! – сказал я на ухо Северянину. – Охрана даже не проверила моё приглашение!

В ответ Аскольд пожал плечами.

У входа в дом, на мраморном крыльце, через плитки которого стали пробиваться первые ростки травы, нас встретил ещё один охранник. Его наушник безжизненно покоился на плече, и я сразу понял, что связи ни с дежурным, ни с охраной в доме, он не имеет.

– Нам назначено на шестнадцать часов, – сообщил ему Северянин.

Охранник неторопливо посмотрел на ручные часы: пятнадцать часов пятьдесят минут. Однако, судя по выражению лица, это его не смутило.

– Проходите, – равнодушно произнёс он и сделал шаг в сторону.

– Если бы я знал, что здесь так служба поставлена, – шепнул я на ухо Северянину, – то мог бы обойтись без вашей помощи! Колхозные сады и то лучше охраняют!

– Тихо, полковник! – цыкнул сопровождающий. – Не забывайте, что я за Вас поручился, поэтому никакой самодеятельности. Помните, что Вы не на плацу и не в инспекционной поездке.

Мы прошли по широкой лестнице на второй этаж, и перед входом в Аркашкины апартаменты нас тщательно обследовал третий охранник. В отличие от своих собратьев, порученную работу он выполнил без малейшего намёка на халтуру.

– Новенький? – тихонько спросил я парня, когда он при помощи металлоискателя обследовал моё тело. В ответ охранник задержал на мне взгляд, и, немного подумав, еле заметно кивнул. В это время из-за двери послышался очередной всплеск хохота и кокетливое женское повизгивание.

– Можете пройти, – разрешил охранник и сделал шаг в сторону.

Первое, что я увидел, войдя в просторную залу – девушка в рыжем парике «а-ля Пугачёва», поверх которого надеты маскарадные лисьи ушки. На девушке были ярко-рыжие стринги и рыжая полоска материи, призванная играть роль бюстгальтера, завязанная пышным бантом на спине. Но больше всего меня поразил настоящий лисий хвост, который каким-то образом крепился к копчику девушки. Рыжеволосая незнакомка, укрывшись за колонной, жадно курила дешёвую сигаретку.

– Тяжко? – шёпотом спросил я «лисичку».

– И не спрашивай! – мазнув по мне похмельным взглядом, ответила рыжеволосая. – Утром думала, что загнусь, а сейчас ничего, жить можно. У тебя, случаем, пивка нет? Или хотя бы минералочки?

В это время к нам подошла женщина с колючим взглядом и лицом учительницы математики. На женщине был строгий деловой костюм, а на кончике носа каким-то чудом держались очки в круглой металлической оправе. Женщина открыла рот, чтобы задать вопрос, но я наморщил лоб, махнул рукой и самым серьёзным тоном произнёс:

– Понимаю! Всё понимаю! У вас идут ролевые игры: это лисичка-сестричка, – кивнул я в сторону рыжеволосой девушки, – а Вы школьная учительница!

Женщина закрыла рот и прикусила губу, так как сказать ей было нечего, потому что в эту самую минуту в глубине зала шла потрясающая постановка эротической драмы «Дед Мазай и зайцы». Надо сказать честно: режиссёрскому прочтению пьесы позавидовали бы самые знаменитые постановщики московских театров.

В центре освещённого софитами зала возвышалось кресло с высокой резной спинкой, чем-то напоминающее трон Снежной королевы. И на этом импровизированном троне, в пёстром узбекском халате, небрежно накинутом на голое тело, восседал небритый Аркаша Бояринцев, являя своей персоной нечто среднее между сильно пьющим падишахом и торговцем дынями с центрального рынка.

В руках Аркаша держал пучок свежей моркови, а вокруг игриво прыгали сестрёнки-близняшки, одетые в карнавальные костюмы зайчат. Костюмы зайчиков, так же, как и костюм лисички-сестрички, отличались ярко выраженной эротической направленностью. На головах девушек крепились заячьи ушки, а сзади на узеньких кожаных шортах кокетливо белел «плейбоевский» заячий хвостик.

На бюстгальтер модельер решил не тратиться, поэтому маленькие девичьи грудки с коричневыми сосками трогательно колыхались из стороны в сторону, особенно в тот момент, когда зайчата пытались ртом поймать морковку, которую со смехом бросал в них Аркашка.

– Это секретарь! – дёрнув меня за рукав, прошипел Северянин и кивнул головой в сторону строгой «учительницы».

– Господин Бояринцев лично принимает маскарадные костюмы, – потупив взор, пояснила секретарь. – Видите ли, господа, мы готовимся к ежегодному балу, который пройдёт в ночь Ивана-Купалы. Уже готовы костюмы русалок, водяного, лешего, сегодня мы представляем костюмы зверей – лисички, зайчиков, волчицы. А где волчица? – встрепенулась секретарь. – Где Тамарка, куда опять подевалась эта серая сучка? Сейчас её выход!

Вопрос был обращён к «лисичке», но та в ответ выпустила струю табачного дыма и неопределённо пожала плечами. Секретарь, позабыв о нас, бросилась разыскивать недисциплинированную Тамару, которая посмела не явиться вовремя на показ костюма.

– Ищущий да обрящет, Гегемона Ивановна! – сказала ей вслед «лисичка».

В это время «зайчата», отыграв свою незамысловатую роль, торопливо скрылись в соседней комнате, унося в кожаных трусиках по сотне «баксов» от «Деда Мазая».

В перерыве Аркаша, рискуя разрушить образ покровителя диких животных, жадно пил пиво прямо из горлышка.

Северянин, воспользовавшись паузой, вывел меня из-за колонны пред похмельные очи будущего «спасителя России» и коротко представил:

– Полковник ФСБ Каледин!

После такой презентации Бояринцев подавился, прыснул, и пиво полилось у него из носа.

– Предупреждать надо! – обиженно произнёс любимец фортуны, утираясь рукавом.

– Аркадий Николаевич! – пришла на помощь секретарь, которая, судя по всему, отыскать «волчицу» так и не смогла. – Вы же им сами на четыре часа назначили.

– А, да-да! Помню! – кивнул Аркаша и, сделав из бутылки последний глоток, отшвырнул в сторону. – Герой Кавказкой кампании! Как же, слышал, слышал! – и он протянул мне свою узкую ладошку. – А правда, что Вы к самому Президенту имеете доступ?

– Это преувеличение! – сдержанно ответил я юноше. – Я неоднократно встречался и с бывшим Президентом, и пару раз с нынешним, но не по своему желанию, а только тогда, когда они пожелали меня видеть.

– Всё равно круто! – восхитился Аркаша. – Уважаю настоящих мужчин! А я тут от скуки ерундой всякой занимаюсь: клубные вечеринки, маскарады, застолья до утра! Знаете, Каледин, оказывается, безделье утомляет больше и быстрее, чем физическая работа! Обрыдло мне всё это, сил нет!

– И давно у Вас такие проблемы? – спросил я, пряча улыбку.

– Да с тех самых пор, как я нежданно-негаданно обрёл папочку! В одно распрекрасное утро я вдруг проснулся и понял, что мне больше не надо думать о куске хлеба насущного. Надо срочно менять менталитет, и если думать о куске хлеба, то вкупе с красной или чёрной икрой.

– Это приятные воспоминания! – поддакнул Северянин.

– Не спорю, – легко согласился Бояринцев. – А знаете, что я сделал, когда у меня впервые появились действительно большие деньги? Помню, зашёл в кафе на рынке, заплатил долг и заказал себе порцию солянки! Вы не поверите, но это был самый счастливый в моей жизни день! Я пил дешёвую водку, заедал солянкой и с нескрываемым наслаждением смотрел, как передо мной лебезят те, кто ещё вчера бил мне морду. На следующий день я купил это кафе, переплатив, наверное, раза в два, но денег мне было не жалко. Я купил кафе и уволил весь персонал! Весь! Включая бармена и уборщицу. Я нанял дизайнера и заказал ему новый современный проект. Честно говоря, мне было всё равно, каким будет новое кафе, главное чтобы в нём не было ничего от старого. Потом я понял, что таким образом я подсознательно пытался устранить свидетелей своего позора, когда я, голодный, унижаясь, просил бармена покормить меня в долг. И как охранники, глумясь, били меня по физиономии за разбитую тарелку, и окровавленного выбрасывали из кафе на снег. Я ничего не забыл, хотя мой психоаналитик говорит, что копаться в прошлом – всё равно, что ковырять пальцем в ране: реально исправить ничего нельзя, а злоба в душе копится! Когда я понял это, мне стало скучно. Оказывается всё, чем я раньше жил – мои мечты, мои стремления – так мелко, так провинциально. Захотелось чего-то большого и настоящего! Вы понимаете меня, господа? Настоящего большого дела захотелось!

– И что же Вы предприняли?

– Ещё не предпринял, но, думаю, скоро начну. Полковник, как Вы смотрите, чтобы поработать со мной на Охотном ряду?

– В каком смысле?

– В смысле войти в качестве депутата-самовыдвиженца в Государственную думу.

– Мне кажется, Дума будет против, да и Президент тоже.

– Против меня?

– Нет! Я имел в виду себя лично. В отношении Вас у меня большие сомнения.

– Вы считаете, что я не справлюсь?

– Не в этом дело. Просто в Думе Вы будете пешкой. Вас никто и никогда не изберёт председателем какого-либо комитета или заместителем спикера. Вы будете с важным видом скучать в неудобном кресле и тупо нажимать кнопки «За» и «Против». Через неделю Вам это надоест, и Вы перестанете посещать заседания Думы, а через месяц добровольно сложите депутатские полномочия.

– Почему?

– Потому что Вы вдруг осознаете, что законотворчество – важная, кропотливая, но, по большому счёту, нудная работа, и это не ваше призвание.

– Чёрт! – в сердцах выругался несостоявшийся депутат. – И здесь засада! Спасибо, что предупредили, а то бы я зря «бабки» потратил.

– Аркадий Николаевич! – елейно пропел из-за моего плеча Северянин. – Примите добрый совет: не лезьте в политику! Быть настоящим политиком сродни золотарю: хочешь – не хочешь, а дерьмом замараешься! Потому что работа такая!

Аркадий растерянно посмотрел по сторонам и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Хм, и чем прикажете мне теперь заниматься?

– Можно играть на бирже, – несмело проблеял банковский аналитик. – За скромные десять процентов я готов поделиться с вами всеми известными мне секретами.

– А это не опасно?

– Не опасней покера, только мыслить надо шире, рисковать чаще, а в случае выигрыша – загребать больше!

– Я подумаю!

– Боюсь, что эту рискованную затею не одобрит ваш таинственный родственник, – вмешался я.

– Вы имеете в виду моего отца?

– Вот именно! Я так понимаю, Вы собираетесь играть на бирже на его деньги?

– В общем, да! Думаю, он мне не откажет.

– А если откажет? Кстати, Вы до сих пор с ним не виделись?

– Нет, но это не мешает мне поддерживать с ним отношения.

– Каким образом?

– Единых правил или условий нет. Каждый раз это бывает по-новому: это или электронная почта или письмо в конверте, которое я вдруг нахожу у себя в спальне, или телефонный звонок. Последний вид связи мне особо неприятен. Спросите, почему? Ответ простой: мне не нравится говорить с роботом! В трубке голос изменён до неузнаваемости, какие-то металлические модуляции, ощущение такое, словно говоришь не с живым человеком, а запрограммированным механизмом.

– То есть связь с отцом у Вас односторонняя.

– Можно сказать и так!

– Наверное, на случай экстренной необходимости ваш отец дал Вам канал связи.

– А вам, полковник, зачем это знать?

– Простите, увлёкся! Сработала профессиональная привычка разбираться во всём до тонкостей.

В это время из бокового коридора послышался какой-то странный звук.

– Что это? – испуганно воскликнул хозяин усадьбы и панически стал озираться вокруг.

– Кажется, оттуда! – неуверенно кивнула головой секретарь. – Из реквизита!

– Охрана! – запаниковал Бояринцев. – Кто-нибудь, позовите начальника охраны!

– Не надо, я сам! – остановил я секретаря и двинулся в сторону бокового коридора, где, по её словам, должен храниться маскарадный реквизит.

Оружия при мне не было, но внутренняя уверенность подсказывала, что в этой ситуации оно не понадобится.

Следом за мной увязалась секретарша, которая явно была смелее хозяина.

В коридоре, рядом с огромным сундуком, декорированным синтетическими водорослями и пластмассовыми раковинами, внавалку на полу лежали маскарадные костюмы.

Я быстро определил, что странный завывающий звук исходил именно из сказочного сундука. Выждав минуту, я резко откинул крышку сундука и тут же мне в нос ударил сильный запах перегара.

– Фу! – сказала стоящая за спиной Гегемона Ивановна и наморщила носик, а когда увидела содержимое сундука, не сдержалась и эмоционально воскликнула: – Боже! Какая гадость!

– Согласен с Вами! – поддержал я секретаря и невольно отстранился от края сундука, в котором в обнимку с охранником спала пьяная девушка в эротическом костюме волчицы. Охранник, который, судя по всему, тоже был нетрезв, и не совсем одет. Уткнувшись носом в пышный обнажённый бюст девушки, он храпел громко и с завыванием.

– Эх, Тамарка! Волчица позорная! – покачивая головой, осуждающим тоном произнесла секретарь. – Опять ты за своё! Уволю я тебя к такой-то матери!

– А кто с ней рядом? – кивнул я на охранника.

– Известно, кто: начальник службы безопасности Валерка Велихов! Ещё тот кобель, ни одной юбки не пропустит.

– Ну, что там у вас? – с опаской заглядывая в коридор, поинтересовался Бояринцев.

– Ничего страшного! Всё под контролем! – прокричал я в ответ.

От звука голоса мужчина в сундуке заворочался, замычал, но так и не проснулся, а перед тем как успокоиться и снова захрапеть, закинул ногу на обнажённое бедро маскарадной волчицы.

– Лично Велихов контролирует, – добавил я, но уже тише, и захлопнул крышку сундука.

 

Глава 11. Игры разума

О странном электронном послании владельцу «Трёх китов» и о предполагаемом канале связи Бояринцева с внезапно обретённым папой-олигархом (читай – Таненбаумом) я, разумеется, доложил в тот же вечер генералу Баринову.

Владимир Афанасьевич задумчиво пожевал губами, посмотрел на написанный маслом портрет Феликса Эдмундовича, и не нашёл ничего лучше, как дать команду изложить упомянутые факты в рапорте.

– Пишите всё, что считаете нужным, и как можно подробней! – напутствовал начальник. – Пускай аналитики поломают над этой проблемой головы. И обязательно приложите к рапорту заключение графологов по тексту письма Китаеву. Может, мы опять тянем «пустышку», но я считаю, что эти две версии имеют право на существование, а следовательно, на детальную проработку, но это уже не ваша, полковник, забота. Продолжайте «опекать» Борислава Булычёва, так как свой приказ об охране главного оппозиционера страны Президент не отменял.

Когда я вернулся в свою холостяцкую квартиру, была глубокая ночь. Спать не хотелось, поэтому я принял душ, заварил чашку чёрного кофе и присел возле постоянно включённого компьютера, чтобы проверить накопившуюся за время отсутствия электронную почту.

Здесь меня ждал сюрприз: вместо привычной заставки в виде картины Левитана «Золотая осень», на экране дисплея Бритни Спирс, презрительно поджав губы, показывала мне средний палец на правой руке.

Не надо обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что это привет от Насти Шкурко – она же Британик, она же Бритни.

– Грубо и пошло! – сказал я вслух и, пощёлкав на клавиатуре кнопками, вернул на экран дисплея «Золотую осень». Пару минут я бездумно смотрел на экран, наслаждаясь игрой красок картины великого живописца, а потом выудил из интернета материалы, касающиеся Борислава Булычёва и его политической деятельности.

Материалов оказалось много – от биографии главного оппозиционера до нашумевшей в печати последней статьи «Пять системных ошибок Кремля или почему я не верю Президенту». Золотое детство и весёлая студенческая юность главного оппозиционера меня не интересовали, а вот его соратники по политической борьбе вызвали неподдельный интерес.

Сама Объединённая оппозиция включала в себя правоцентристскую «Партию гражданских свобод», леворадикальную «Партию демократических преобразований», партию националистов «Обновлённая Русь», и общественно-политическое движение «Неформал».

«Неформал» включал в себя разрозненные политические группы и течения, начиная от группы политически ангажированных экологов «Зелёный лист» и заканчивая многочисленной группой лиц нетрадиционной сексуальной ориентации «Радуга». Управление этой разномастной политической ордой осуществлялось Центральным Комитетом, в состав которого входили по одному представителю от каждой партии, и только общественно-политическое движение «Неформал» представляли два делегата – эколог и лесбиянка.

– А разве нельзя, чтобы эти два течения представлял один человек? – задал вопрос на первом заседании Объединённой оппозиции её новоизбранный председатель Борислав Булычёв. Оказалось, что теоретически возможно, но на текущий политический момент в «Неформале» эколога с нетрадиционной сексуальной ориентацией не нашлось.

Для большей наглядности я составил список ведущих оппозиционеров и партий, от которых они вошли в ЦК. Получился список из шести человек:

1. Борислав Булычёв – председатель ЦК Объединённой оппозиции;

2. Алексей Новак – председатель «Партии гражданских свобод»;

3. Вениамин Кирилленко – первый секретарь «Партии демократических преобразований;

4. Гордон Калита – лидер партии националистов «Русь обновлённая»;

5. Сергей Чистопрудный – представитель экологического крыла «Зелёный лист» ОПД «Неформал»;

6. Эссенция фон Люфт – представитель от группы лиц нетрадиционной сексуальной ориентации «Радуга» ОПД «Неформал».

– Да, компания довольно разношёрстная! – сказал я сам себе. – С такими соратниками и врагов не надо: живьём съедят за милую душу! Интересно, как Булычёв с этим «политически зверинцем» общий язык находит?

Я по своему опыту знал: чтобы понять, кто из них что из себя может представлять, нужно собрать как можно больше информации о каждом. Члены ЦК были людьми сильными, амбициозными, способными открыто бросить вызов обществу и идти против мнения большинства. Теоретически любой из членов ЦК мог тайно или открыто желать занять место председателя. В любом случае подковёрная борьба в ЦК должна иметь место. Мне оставалось выяснить, кто из этой политической дюжины способен ввязаться в открытое противостояние с лидером Объединённой оппозиции, а кто не пожалеет нажитых в нелёгкой политической борьбе кровных сбережений, чтобы нанять снайпера.

Кроме кропотливой работы с архивами, а также с документами, находящимися в свободном доступе, необходимо встретиться с самим «объектом» разработки и попытаться его разговорить, если, конечно, это не противоречит оперативному плану. В моей ситуации личный контакт со всеми членами ЦК был вполне допустим, и я решил под благовидным предлогом по возможности встретиться с каждым.

Первым из списка на открытый контакт пошёл лидер националистов Гордон Калита. Я позвонил ему по телефону, который обнаружил в изданной его партией брошюре «Русь изначальная», и договорился о встрече. Калита не выразил никакого удивления, а только поинтересовался: приехать ему ко мне на Лубянку или я соблаговолю встретиться с ним в его офисе.

– Давайте встретимся на нейтральной территории, – предложил я. – Это удобно для обоих.

Я умышленно не хотел «светиться» в его офисе, так как не знал реального расклада сил и побоялся спугнуть заговорщиков, если таковые имеются.

– Хорошо, – легко согласился он. – Вы знаете, где расположен мой офис?

– Судя по координатам, которые я почерпнул из вашей брошюры, недалеко от метро «Аэропорт».

– Совершенно верно. Так вот, не доезжая на автобусе до офиса одну остановку, увидите кафе «Берёзка». Я там буду Вас ждать в пятнадцать часов. Устраивает?

– Вполне!

– Тогда до встречи.

Ровно в пятнадцать часов я открыл двери кафе с ностальгическим названием «Берёзка» и подошёл к столику, за которым тридцатилетний мужчина в строгом деловом костюме манерно подносил маленькую чашечку с кофе к узкогубому рту.

– Полковник Каледин, – представился я.

– Гордон Калита, – произнёс он, вставая и протягивая руку. – Судя по тому, как Вы безошибочно определили среди посетителей кафе, что Калита – это я, в ФСБ, наверное, обо мне уже собран определённый объём информации?

– Должен Вас разочаровать! С вашим фото я познакомился на сайте вашей же партии. Из этого следует, что Вы не представляете для Федеральной Службы Безопасности никакого интереса.

– Неужели? Тогда чем объяснить нашу с вами встречу?

– Профилактикой. Ваш лидер Борислав Булычёв открыто предложил Президенту конструктивно работать с Объединённой оппозицией. Президент, в свою очередь, хочет знать, с кем ему предстоит иметь дело, и насколько можно каждому из вас доверять.

– Хм, логично. Однако я бы сказал, что вопрос не в том, являемся мы экстремистами или заговорщиками, а насколько мы можем доверять Президенту?

– Вы доверяете своему лидеру?

– Вы о чём?

– О его статье, в заголовке которой он ясно даёт понять, что в нынешней политической ситуации он Президенту не доверяет.

– Чистой воды пиар, хотя, надо отдать ему должное, статья неплохая. Борислав спит и видит себя в президентском кресле, поэтому специально идёт на небольшие обострения с Кремлём. Дескать, посмотрите, какой я политически подкованный и смелый! Это я, Борислав Булычёв, не убоялся подвалов Лубянки и открыто посмел выступить с критикой против существующей власти! Кто я после этого, как не борец с коррумпированными государственными структурами и засильем чиновничьего аппарата! Вот альфа и омега его нашумевшей статьи, да и политической деятельности тоже. А в действительности ему ничто и никто не грозит, и по большому счету он ничем не рискует.

– Чувствуется, что между вами особо тёплых отношений нет.

– Это правда. Мы, оппозиционеры, вынуждены находиться с ним в одной лодке, потому, как Объединённая оппозиция – реальная политическая сила, а поодиночке мы затеряемся и пропадём!

– Если Булычёв выдвинет свою кандидатуру баллотироваться в Президенты, то лично Вы и ваша партия его поддержите?

– Булычёв никогда не станет Президентом. Он очень удобный для Кремля политик – этакий ручной бунтарь, который что-то кричит, против чего-то протестует и даже иногда грозит Владимирскому централу кулачком. Нынешней власти это нравится. «Глядите, – говорит Кремль, – вот она, оппозиция, и все поборники прав человека и политических свобод могут её потрогать и даже пообщаться! Мы никого не преследуем и ничего не запрещаем!»

Для заграничных эмиссаров Булычёв борец, а для меня Борислав политический бездарь, который увлечённо играет роль профессионального оппозиционера, но обречён всегда оставаться на вторых ролях.

– А Вы, разумеется, смогли бы на его месте быть более принципиальным и бескомпромиссным?

– Я этого не говорил, – сухо уточнил Калита и аккуратно поставил кофейную чашечку на блюдце.

– То есть цель критики вашего лидера…

– …Указать ему на его ошибки и недоработки.

– Цель вашей критики, – повторил я, проговаривая каждое слово, – не банальная попытка смены лидера, а всего лишь корректировка существующего курса?

– Совершенно верно! А Вы, полковник, решили, что я мечу на место лидера Объединённой оппозиции?

– А разве нет?

– Должен Вас разочаровать: пока не горю желанием. Не тот политический момент, знаете ли. Не смущайтесь, пока всё укладывается в рамки существующих стереотипов. Этим заблуждениям подвержено большинство избирателей. Вы когда ехали на встречу со мной, лидером националистов, тоже ожидали увидеть либо оголтелого экстремиста в чёрной косоворотке, зовущего Русь к топору, либо русобородого здоровяка в расшитой красными петухами рубахе, у которого волосы расчёсаны на прямой пробор и смазаны лампадным маслицем. Я прав?

– Частично. Когда я ехал на встречу с Вами, я знал, как Вы выглядите, а до того момента, как увидел вашу фотографию, действительно ожидал увидеть этакого черносотенца в косоворотке. Если быть до конца честным, я ожидал увидеть в вашем лице оппозиционера, рвущегося к власти.

– Я же говорил, что большинство людей подвержены стереотипам. Власти больше, чем я имею, мне не нужно. Пока не нужно!

После возвращения в кабинет на Лубянку, в списке напротив фамилии Калиты я поставил жирный крест, а потом долго мучился мыслью: «А не поторопился ли я»? Как знать, в этой жизни мы все подвержены стереотипам, и порой желаемое принимаем за истину.

С Алексеем Новаком, председателем «Партии гражданских свобод», судьба свела меня ровно через два дня после знакомства с его коллегой по оппозиции Гордоном Калитой.

Это был воскресный день. Наслаждаясь выходным днём, который у меня бывает крайне редко, я, словно молодой повеса, бездумно шёл по московским улочкам, пока меня не закрутил водоворот событий. Внезапно появившаяся из-за поворота толпа политически неудовлетворённых граждан взяла меня в оборот и понесла в обратном направлении.

Минут через пять стихийная демонстрация выплеснулась на площадь, закружила большими и малыми «водоворотами», пару раз накатила на гранитные ступени памятника какому-то вольнодумцу прошедшего века, которого почему-то невзлюбила царская власть, и затихла.

Возникло минутное замешательство, но тут на гранитные ступени памятника поднялся высокий худощавый мужчина, одетый в серую водолазку и потёртые голубые джинсы. Оратор провёл ладонью по коротко стриженым волосам и вскинул руку вверх.

– Товарищи! – произнёс он хорошо поставленным голосом. – Предлагаю начать митинг, и открыто высказать этой политической камарильи, которая сейчас находится у кормила власти, всё, что у нас наболело на душе! Пускай знают: народ не безмолвствует!

Толпа колыхнулась и ответила одобрительным гулом.

«Судя по тому, как оратор торопится, разрешения от мэрии на проведения митинга у них нет», – подумал я и закрутил головой: с минуты на минуту должен подтянуться «ОМОН».

Тут же нашлось несколько пенсионеров, которые ухватившись за микрофон, излишне эмоционально и сбивчиво пытались увязать в своём выступлении «продажность правящего режима» с размерами пенсий, проблемами ЖКХ и нехваткой бесплатных лекарств в аптеках.

В это самое время, как я и предполагал, площадь профессионально охватили полицейские в спецобмундировании, вооружённые пластиковыми щитами и резиновыми палками.

Командовал ОМОНом высокий статный полковник, который со скучающим видом дождался окончания выступления очередного оратора, а потом поднёс мегафон к губам. В толпу полетели усиленные электроникой призывы разойтись и прекратить несанкционированный митинг.

Казалось, митингующие только, и ждали этого момента: толпа забурлила, заулюлюкала, и я вдруг увидел, как неожиданно образовалась цепочка из спортивного вида молодых мужчин, лица которых были скрыты под отворотами лыжных шапочек.

– Сейчас пойдёт потеха! – трезво рассудил стоящий рядом со мной молодой паренёк. – Катюха! Пора уносить ноги!

– А как? – жалобно пискнула сдавленная толпой девушка, которую парень назвал Катюхой.

– Пока не знаю! – откликнулся парень. – Но делать что-то надо! ОМОНовцам всё равно, сочувствующие мы или случайно здесь оказались: так наваляют, что мама не горюй!

– Пускай только попробуют! – потрясая новеньким черенком от лопаты, горячился стоящий рядом с парнем пенсионер в соломенной шляпе по моде шестидесятых годов прошлого века. – Пусть только сунутся! Жандармы!

– Отец! Ты где это взял? – боднул я подбородком воздух.

– Это? – потряс черенком пенсионер. – С машины раздавали. Вам, молодёжь, надо было к началу митинга подходить, тогда бы и вам досталось!

– Бросили бы вы, папаша, эту палку, а то вам от ОМОНА больше, чем другим, достанется! – резонно заметил паренёк, пытаясь протащить свою подругу свозь плотные ряды митингующих и тем самым избежать участия в боевых действиях.

Однако старичок не слушал ничьих советов и решительно рвался в бой.

Тем временем ситуация на глазах стала принимать угрожающий характер: ряды полицейских плотным строем стали надвигаться на митингующих, пытаясь вытеснить их в узкую боковую улочку, где их ждали сотрудники патрульно-постовой службы, готовые «паковать» нарушителей в автобусы и «автозаки».

Полицейским активно противостояла живая цепь парней с закрытыми шапочками лицами, которые играючи помахивали прутками арматуры и черенками для лопат. Было видно невооружённым глазом, что к такому развитию событий они готовы.

Через пару минут противоборствующие стороны хлёстко сошлись по всему фронту, и над площадью повисла матерная брань, крики раненых, а в воздухе ощутимо запахло «Черёмухой» Последнее, что я успел увидеть – упавшее мне под ноги тело пенсионера в соломенной старомодной шляпе. Впрочем, шляпы на нём уже не было, а седая голова была залита кровью.

Толпа ахнула, качнулась и, затаптывая упавших, тоненьким ручейком стала просачиваться в боковую улочку. Меня сдавило со всех сторон, и обезумевшая масса людей против воли понесла меня прямо на щиты ОМОНа.

«Только бы не упасть! – билась в моей голове мысль. – Только бы не упасть, иначе конец!»

Я каким-то чудом смог выпростать из толпы руки и ухватиться за чьи-то широкие плечи. На этом моё везенье и кончилось: толпа развернула меня спиной к наступающим полицейским, словно специально подставляя мой беззащитный затылок под удар резиновой палки.

Краем глаза я успел увидеть, как полицейский пытается стащить с фонарного столба организатора несанкционированного митинга – мужчину в серой водолазке и потёртых джинсах. Полицейский тянул за левую ногу вниз, а тот в ответ ступнёй правой ноги, одетой в кроссовку, бил его по каске, прозванной в народе «сферой».

Чем закончился неравный поединок, мне досмотреть было не суждено: неожиданно окружающий мир вздрогнул, потерял резкость, и затылок пронзила резкая боль, после чего я, словно под лёд, провалился в чёрный омут беспамятства.

Очнулся я в камере на деревянном лежаке, который здесь называли «шконкой». Голова раскалывалась от боли, и я машинально коснулся пальцами затылка: там, где у младенцев обычно находится «родничок», у меня нащупалась здоровенная шишка.

– Сильно досталось? – спросил сидевший на соседней «шконке» мужчина. В ответ я поморщился и еле заметно кивнул головой.

«Хороший довесок к имеющейся контузии!» – подумал я и снова потрогал шишку.

– А мне опять по почкам настучали, сволочи! – продолжал делиться сокровенным товарищ по несчастью. – Теперь минимум дня три буду кровью ссать.

Я пригляделся и опознал в случайном собеседнике организатора митинга, которого полицейские пытались стащить с фонарного столба. Я хотел высказать ему всё, что думаю о нём, о его несанкционированном мероприятии, и об испорченном выходном дне, как вдруг он протянул мне руку и коротко представился: «Новак».

В одно мгновенье я забыл о полученной травме. Ещё не веря в нечаянную удачу, я протянул ладонь и, морщась от боли, тихо произнёс: «Кантемир».

– О, да ладошка у тебя вялая! – сочувственно протянул оппозиционер. – Видать, тебе действительно хреново. Сейчас начнут вытаскивать по одному на допрос, попытаюсь тебе помочь.

– А ты, видать, тёртый калач! – промычал я сквозь зубы. – Все здешние порядки знаешь.

– Что поделать, брат! Политическая борьба подразумевает…

Что именно подразумевает политическая борьба, я не узнал, так как в это мгновенье скрипнула дверь, и на пороге камеры показался мужчина в штатском, и рядом с ним полицейский с ключами от камер.

– Граждане задержанные! – обратился к нам гражданский. – Сейчас каждого из вас следователь вызовет для установления личности и дачи показаний. Дознание будут производить трое сотрудников полиции, поэтому первые три человека прошу на выход.

– Стоять! – сорвался на крик Новак, и я от неожиданности вздрогнул.

– Стоять! – повторил оппозиционер, но уже тоном ниже. – Никто из нас добровольно не выйдет из камеры до тех пор, пока не будет оказана медицинская помощь нашим раненым товарищам! В противном случае вам, господа полицейские, повторно придётся применить силу, а это уже будет считаться избиением подследственных. Хочу напомнить всем, что закон этого не допускает!

Возникла минутная пауза, во время которой полицейский позвонил по сотовому телефону и что-то сказал на ухо мужчине в «гражданке».

– Лиц, получивших при задержании травму, прошу выйти из камеры, – объявил гражданский. – Остальным придётся поскучать ещё немного. После процедуры дознания вы все будете отпущены по домам, если, конечно, кто-то из вас не совершил более серьёзное, чем нарушение общественного порядка, правонарушение.

Я видел как Новак недовольно поморщился. Лояльное отношение полицейских к задержанным выбивало у него из-под ног почву, и играть после этого роль оппозиционера, ставшего на защиту униженных и оскорблённых россиян, затруднительно.

– Ты сейчас выйдешь на волю, – шепнул мне Новак, – а меня здесь продержат дольше всех. Минимум семьдесят два часа ареста мне гарантированы. Поэтому позвони по телефону в секретариат нашей партии, и расскажи всё, что видел.

– Это Вам чем-то поможет?

– Поможет! Мои товарищи знают, что в таких случаях надо делать.

– А номер телефона?

– Найдёшь в справочнике. Запомни: секретариат «Партии гражданских свобод». Удачи! – и он по-свойски хлопнул меня по плечу.

После того, как медик поставил мне на затылок компресс и перебинтовал голову, меня отвели в кабинет к дознавателю.

– Фамилия, имя, отчество, – произнесла толстая некрасивая девушка в тесном кителе с лейтенантскими погонами и, не глядя на меня, принялась заполнять бланк.

Я молчал.

– Ты что, со мной в молчанку играть собрался? – повысила голос толстуха, подражая «киношным» следователям.

– Вот из-за таких, как Вы, девушка, наш народ милицию и не любит! – назидательным тоном произнёс я и машинально поправил на голове марлевую повязку.

– Во-первых, не милицию, а полицию, а во-вторых, что Вы, гражданин, конкретно имеете в виду?

– Я имел в виду ваше хамство, товарищ лейтенант! Чешете всех без разбора под одну гребёнку – и уголовников и законопослушных граждан.

– Это ты-то законопослушный? – повысила голос дознаватель, незаметно для себя опять перейдя в общении со мной на «ты». – Законопослушные дома сидят, а не шастают по несанкционированным мероприятиям, и не нарушают общественный порядок! Фамилия!

– Каледин! Звание назвать?

– Какое звание? – хмыкнула жертва сдобных пончиков. – Ты что, у нас «Заслуженный», или «Народный»?

– Ладно! – сказал я примирительным тоном. – Препираться с Вами у меня нет никакого желания. Пускай Вас ваше начальство воспитывает. Вот вам номер телефона, – и я на бланке допроса карандашом размашисто написал одиннадцать цифр, – позвоните по нему прямо сейчас.

– Ага! Сейчас прямо и позвоню! – расплылась в улыбке толстуха и расстегнула тесный китель.

– Это номер дежурного по городу офицера ФСБ. – сдержанно пояснил я. – Позвоните и сообщите, что задержан Кантемир Каледин.

Лейтенант опасливо посмотрела сначала на номер, потом на меня, и лишь после этого нерешительно взяла трубку внутреннего телефона.

– Дежурный? Это Швецова! Серёжа, пробей мне срочно этот номерок, – и она продиктовала заветные одиннадцать цифр. – Что? Да я предполагаю, что это… Что? Нет, задержанный по фамилии Каледин сообщил. Проверь и мне перезвони.

Дежурный офицер перезвонил через минуту и, судя по меняющемуся выражению лица дознавателя, дежурный по «конторе» в выражениях не стеснялся.

– Ясно, – упавшим голосом произнесла дознаватель и положила телефонную трубку. В кабинете повисло неловкое молчание.

– Я официально приношу Вам, товарищ полковник, свои извинения, – произнесла бесцветным голосом девушка. – Вот телефон, – и она пододвинула мне аппарат, – можете жаловаться на меня прямо сейчас.

– Куда жаловаться?

– Куда сочтёте нужным, хоть в Управление кадров, хоть в приёмную министра МВД.

– Не буду я никуда жаловаться, – вздохнул я. – Достаточно ваших извинений. Более того, мне сейчас нужна ваша помощь.

– Я всё сделаю, товарищ полковник! Приказывайте! – встрепенулась девушка.

– Приказывать не буду, но постарайтесь сделать так, как я Вам скажу. Сейчас в камере находится некто Алексей Новак. Он один из организаторов несанкционированного митинга, и он же идейный вдохновитель и наставник задержанных вместе с ним лиц. Судя по имеющейся у меня информации, Новак готовит очередную провокацию, рассчитывая, что Вы задержите его на семьдесят два часа для выяснения личности. Думаю, что он этого как раз и добивается. Я предлагаю Вам после того, как допросите парочку человек, вызвать его на допрос, подробно зафиксировать в протоколе всё, что он скажет, после чего отпустить на все четыре стороны.

– Отпустить организатора беспорядков?

– Да, отпустить! Никуда он не денется. Если впоследствии будет возбуждено уголовное дело, то Вы его всегда сможете вызвать для проведения следственных действий. У него в Москве есть офис, в котором он бывает практически ежедневно, так что скрываться от следствия не в его интересах. Для него, чем больше шума вокруг его персоны, тем лучше – бесплатный пиар! Всё понятно?

– Так точно.

– Тогда забудьте, что Вы меня здесь видели, и о моём пребывании у вас не должно остаться никаких следов.

– Ясно! Разрешите вопрос, товарищ полковник.

– Спрашивайте.

– А как Вы оказались на митинге?

– Лейтенант! Вы что, сами не догадываетесь? Это моя работа. Кстати, подобное развитие событий я заранее предусмотрел, поэтому и не взял с собой никаких документов, – соврал я, не моргнув глазом. – Для всех я среднестатистический недовольный властью москвич. А теперь, товарищ лейтенант, отпускайте меня.

– Дежурный! – зычно позвала дознаватель, и я от неожиданности вздрогнул. – Этого можно отпускать, – и девушка бесцеремонно ткнула в мою сторону пальцем. – Потом приведёшь ко мне следующего. Да поторапливайся! Итак работы привалило на всю ночь.

Через час я позвонил в офис «Партии гражданских свобод». Несмотря на поздний час, трубку взяла секретарь, которой я сообщил о задержании полицейскими их лидера, после чего подробно описал, как Алексей Новак героически противостоял произволу властей.

В ответ на моё красочное повествование секретарь тоненьким девичьим голоском восхищённо ахала, а напоследок попросила меня оставить свой номер телефона.

У меня возникло чувство, что, будь я с ней рядом, она попросила бы у меня автограф. Я продиктовал номер своего сотового, и подумал, что не позже завтрашнего вечера Новак мне позвонит. Не может быть, чтобы не позвонил!

И он позвонил. На следующий день, в полдень Новак поздравил меня по телефону с благополучным обретением свободы, и предложил отметить это событие.

– Согласен, – бодро отрапортовал я в телефонную трубку. – А где предлагаете? В офисе вашей партии?

– Ни в коем случае! – воспротивился лидер гражданских свобод. – Я категорически против пьянства на рабочем месте! Это развращает подчинённых, так что предлагаю встретиться в кафе на берегу Москвы-реки.

Предложение было принято с благодарностью, и через час я сидел за столиком и вместе с «объектом» разработки пил кофе по-турецки. Я не успел заготовить для себя более-менее приемлемую «легенду», поэтому приходилось импровизировать на ходу.

При встрече Новак рассыпался в благодарностях и выразил неподдельное удивление, что «жандармы» его так быстро отпустили из «узилища».

– Вероятно, они опасались скандала, – предположил я и сделал маленький глоток горьковатого напитка.

– Это они-то? – удивился оппозиционер. – Что-то на них непохоже!

– Как ваши почки? – поспешно перевёл я разговор на другую тему.

– Слушай, давай перейдём на «ты»! – предложил собеседник. – Мне так будет удобней общаться.

– Мне тоже, – поддержал я его. – Так как твоё здоровье?

– Здоровье могло бы быть и лучше, если бы в нашей стране соблюдались права человека. Ещё парочку таких политических мероприятий, и я точно лягу в клинику для трансплантации органов. – Пожертвуешь мне одну почку? – то ли в шутку, то ли всерьёз поинтересовался Новак.

– Как два пальца… об асфальт! – уверенно заверил я собеседника, понимая, что ничем не рискую. В ответ Алексей молча протянул мне руку для рукопожатия.

– Может, в честь обретения свободы закажем что-нибудь из крепких напитков? – поинтересовался Новак.

– Сначала со своими почками посоветуйся.

– К сожалению, ты прав! – вздохнул Алексей. – Придётся обойтись без алкоголя. А ты, Кантемир, из каких будешь?

– В каком смысле?

– Ну, по жизни ты кто? Я вижу, выправка у тебя армейская, никак из офицеров?

– Угадал.

– А где армейскую лямку тянул?

– В ФСБ, – ответил я честно. – В пограничных войсках, – поспешно уточнил я, видя, как вытянулось лицо у собеседника.

– А теперь чем на хлеб зарабатываешь?

– Хочешь предложить работу? – ушёл я от ответа.

– По-моему ты, Кантемир, торопишь коней!

– Не то, чтобы очень, – импровизировал я, – просто сейчас период такой.

– Какой такой?

– Мёртвый! В смысле полный штиль – заказов нет.

– Ты берёшь заказы на дом? – рассмеялся Новак.

– Приходится, – вздохнул я и, сутулясь, склонился над чашкой кофе. «Пусть видит, что у меня в жизни наступила чёрная полоса, – мелькнула мысль. – Надо выглядеть этаким неудачником-отставником, не нашедшим своего места в мирной жизни большого города».

– Ты же бывший офицер ФСБ! – удивился Новак. – неужели не нашлось ни одной фирмы, где бы ты мог устроиться в службе безопасности хотя бы рядовым охранником?

– Это я по специальному учёту прохожу, как старший лейтенант ФСБ, а по воинской профессии я…

И тут меня «заклинило»! Я лихорадочно думал, кем бы мне стать, но, как назло, ничего, кроме стихотворной строчки «…я бы токарем пошёл, пусть меня научат», в голову не приходило.

В это время из проплывающего мимо прогулочного теплохода донеслись звуки музыки и слова забытого шлягера девяностых годов:

– Черёмуха, черёмуха!

Он не простил мне промаха!

– старательно выводил приятный женский голос.

После этих слов решение пришло легко, словно само собой. Я больше не дёргался и не суетился, а, чтобы пауза выглядела более натурально, повернулся всем корпусом в сторону реки и затих.

– Так ты не сказал, что у тебя за профессия, – напомнил будущий работодатель.

– Ходовая по нынешним временам профессия, – произнёс я со значением и, выдержав небольшую паузу, добавил: – Снайпер я!

– Нормальная профессия, – равнодушно заключил Новак и пригубил остывший кофе. – Я, например, водитель танка, но, в отличие от тебя, меня это нисколько не напрягает.

– Не напрягает, потому что тебе не звонят по ночам неизвестные мужчины, и с сильным кавказским акцентом не предлагают работу по специальности.

– Судя по тому, что у тебя «мёртвый сезон», тебе давно никто не звонил, и денег у тебя, я так понимаю, тоже нет – подвёл итог мой догадливый собеседник и подозвал официанта. – Пойдём, прогуляемся по набережной, – предложил он, бросив на столик пару мятых купюр.

– Ты, конечно, понимаешь, что я не добрый самаритянин, – засунув руки в карманы брюк, пояснял Новак. – И расхожая фраза «заграница нам поможет» не обо мне. Если у кого в нашей Объединённой оппозиции и есть деньги, то только у Борислава Булычёва.

– Предлагаешь занять у него?

– А ты что, лично с ним знаком?

– Да так, пару раз на митинге видел.

– Ну, и как он тебе?

– Можно, я на первой нашей встрече не буду откровенничать?

– Ладно, можешь не отвечать. Я и без тебя знаю, что электорату он нравится, особенно бабам.

– Я слышу в твоём голосе здоровую зависть, – умышленно поддел я оппозиционера.

– Не буду скрывать, кое в чём я Булычёву завидую, но серьёзным противником не считаю. По большому счёту, он позёр! Он хороший оратор и неплохо чувствует политический момент, но в остальном он позёр!

– Да-а, не очень-то ты ценишь своего лидера! – задумчиво протянул я.

– Каков товар, такова и цена! – лаконично закончил Новак и протянул мне новенькую купюру в пять тысяч рублей. – Держи! Это тебе на первое время!

– Не надо! – отшатнулся я от его протянутой руки.

– Не пугайся! Никто тебя не покупает. Это мои личные деньги, отдашь, когда сможешь.

– Обойдусь! – заупрямился я и сделал шаг назад. – Я к тебе пришёл не денег просить!

– Я понял, но деньги тебе не помешают, – и он насильно сунул мне купюру в ладонь.

– Спасибо! – растерянно произнёс я.

– Не стоит благодарности, снайпер! Может, я сейчас своими действиями чью-то жизнь спасаю.

– Может быть, – согласился я, но Новак меня уже не слышал.

Домой я возвращался на метро. Выйдя из станции на площадь, я обратил внимание на молодую, но довольно неряшливо одетую девушку с чумазым лицом.

– Откуда ты? – спросил я её.

– Я из Костромы, – ответила девушка и профессионально ощупала меня взглядом.

– Приехала поступать и не поступила?

– Типа вроде того, – сморщила личико попрошайка, продолжая прикидывать, как лучше раскрутить меня на сотню-другую.

– Домой хочешь вернуться?

– Хочу! Ещё вопросы будут? – потеряла терпение замарашка.

– Тогда держи! – и я сунул ей в руку купюру в пять тысяч, полученную часом раньше от лидера «Партии гражданских свобод». – Купи себе билет до Костромы! И помни: другого шанса у тебя не будет!

«Может, это я сейчас спасаю чью-то жизнь»! – думал я, удаляясь от станции метро, а тот факт, что деньги были не мои, меня почему-то нисколько не смутил.

Вечером позвонил Борислав Булычёв и поинтересовался, с какой целью я обхаживаю членов ЦК Объединённой оппозиции.

«Быстро дошла до него информация», – мелькнула мысль. Видимо, главный оппозиционер воспользовался моим советом и поменял охрану, а заодно и начальника службы безопасности.

– Хочу знать, кто из них способен занять ваше место, – лаконично ответил я политику.

– Это я Вам и без оперативной разработки скажу: кроме представителей общественно-политического движения «Неформал», практически любой из членов ЦК.

– А двоих неформалов Вы почему списываете?

– Эти двое – Чистопрудный и фон Люфт – не от мира сего. Сергей помешан на экологии, а Эссенцию кроме борьбы за равноправие лесбиянок в этой жизни ничего не интересует.

– То есть Вы считаете, что кто-то из «святой троицы» – Новак, Кирилленко и Калита – способен нанять киллера для вашего устранения?

– Это не я так считаю, а наш Президент и, судя по всему, Вы, полковник, с ним солидарны. Повторяю: Новак, Кирилленко и Калита способны занять место председателя ЦК Объединённой оппозиции, а уж какие методы они для этого намереваются использовать – решать Вам!

– Вот я и пытаюсь эту задачу решить.

– В таком случае разрешите пожелать Вам удачи и попрощаться до новой встречи.

На том и расстались.

Я продолжил обхаживать членов ЦК, а Булычёв, как, и положено оппозиционеру его калибра, бороться с верховной властью. Всё укладывалось в рамки существующих правил, или, как любила повторять одна моя знакомая ведьма: «У каждого из нас своя планида»!

 

Глава 12. Странные встречи на тайной войне

Я неоднократно убеждался на собственном опыте, что господин Случай играет в нашей жизни весьма заметную роль. Хотим мы этого или нет, но порой нечаянное стечение обстоятельств меняет наши планы в корне, а порой и спасает нам жизнь.

Помнится, в одну из своих первых командировок на Кавказ, я, согнувшись, шёл по отрытой в полный профиль траншее, и на мгновенье распрямился, чтобы взглянуть из-за бруствера на территории занятой «чехами» В этот момент я случайно поскользнулся на размытой осенними дождями земле и качнулся в сторону.

В следующее мгновенье выпущенная чеченским снайпером пуля обожгла мне правый висок. Если говорить честно, в тот день в живых я остался только по воле случая. Если бы не чавкающая под ногами земляная жижа, лежать бы мне на дне траншеи с простреленной головой!

Встреча с госпожой Эссенцией фон Люфт – представителем группы лиц нетрадиционной сексуальной ориентации «Радуга» входящей в общественно-политическое движение «Неформал» – тоже произошла по воле случая.

Обычно я не регулярно отслеживаю криминальную обстановку в городе: если что-то меня касается, коллеги обязательно ставят меня в известность, но в то памятное июньское утро я решил лично ознакомиться со сводкой происшествий, которая в основном состояла из преступлений и мелких правонарушений, находящихся в юрисдикции доблестных полицейских.

Неожиданно моё внимание привлекло сообщение об очередном несанкционированном митинге в центре Москвы. Чутьё подсказывало мне, что это рядовое событие должно представлять для меня профессиональный интерес, поэтому я запросил у дежурного офицера справку о задержанных во время проведения митинга. Предчувствие меня не обмануло: среди перечня привычных Ивановых, Петровых и Сидоровых в глаза бросилась германская фамилия с аристократической приставкой «фон».

Эссенция фон Люфт была задержана за оказание сопротивления сотрудникам правоохранительных органов и хулиганские действия, выразившиеся в публичном обнажении своих половых органов и нецензурной брани, направленной в адрес тех же сотрудников. Обладательнице фамилии старинного немецкого рода грозило пребывание в местах не столь отдалённых сроком от двух до шести лет.

К этому моменту я уже знал историю Эссенция фон Люфт, урождённой Эльвиры Колобковой. Говоря протокольным языком, гражданка Колобкова родилась и до двадцати лет проживала в городе Москве, в семье работников театра оперетты. Мать, Колобкова Эмма Аристарховна, заведовала музыкальной частью, а отец – Колобков Геральд Лактионович – трудился в бухгалтерии.

Однако сухие строчки биографии «объекта» разработки меня не устраивали. Хотелось самому убедиться в том, что утверждала короткая аналитическая справка, благо повод имелся.

Не откладывая решение проблемы в долгий ящик, я созвонился со следователем, которому начальство отписало уголовное дело, возбуждённое по признакам ч. 2, ст. 213 УК РФ (хулиганство) в отношении гр. Эссенции фон Люфт. Мне повезло: Следственный комитет ещё не проявил интереса к личности лидера сексуальных неформалов, поэтому уголовное дело находилось в полиции. Следователь – пенсионного возраста женщина с усталым лицом и проницательным взглядом – мельком взглянула на моё служебное удостоверение и кивнула головой:

– Понятно! От меня-то Вы что хотите?

– Хотелось бы побеседовать с подследственной, да и материалы уголовного дела посмотреть не помешает.

– Дело я Вам покажу, хотя какое там дело – пару протоколов допросов, характеристика, медицинское освидетельствование, да обложка!

– Она что, при задержании травму получила?

– Травму? Нет, травмы не получила, так… пару-тройку кровоподтёков омоновцы оставили на память.

– За что?

– За дело, чтобы голую задницу представителям власти впредь не показывала!

– Простите, что-то я Вас не совсем понял.

– Да всё Вы поняли! – криво усмехнулась следователь. – Вы просто поверить не хотите. В общем, когда её пытались задержать, она визжала и царапалась, как кошка, а когда поняла, что силы неравны, и ей одна дорога – в кутузку, вырвалась из рук полицейских, нагнулась и задрала подол, а нижнего белья на ней, как Вы успели догадаться, не было! Ну, ребята после этого и всыпали ей ума в «задние ворота».

– И что в перспективе?

– В перспективе от двух до шести, если не пойдёт на сотрудничество со следствием.

– А если пойдёт?

– Это на усмотрение суда, но по опыту могу предположить, что при полном раскаянье в содеянном, наличии хорошей характеристики с места жительства, как ранее несудимая, может отделаться двумя годами условно.

– Обвинение ей предъявлено?

– Экий Вы быстрый! Я ещё не все доказательства исследовала, характеризующий материал не собрала, заключения судебно-медицинской экспертизы нет, да много чего нет! Возьмёте дело, сами увидите.

– Когда я с ней смогу побеседовать?

– А когда вызовете, тогда и побеседуете: гражданка фон Люфт отпущена после допроса по месту жительства под подписку о невыезде.

В течение двадцати минут я ознакомился с тощим, как мартовский кот, уголовным делом, выписал себе в блокнот номер сотового телефона и адрес главного фигуранта, после чего вежливо распрощался со следователем.

– И Вам не хворать! – сказала напоследок усталая женщина.

– Пенсия не за горами? – не удержался я от вопроса.

– А что, так заметно? Через два месяца!

– Везёт!

– Кто везёт, на того и грузят! – пошутила следователь.

Для неё понятие субординации оставалось в прошлом, так же, как и вся служба!

Лидера политического движения лиц нетрадиционной сексуальной ориентации «Радуга» я застал по месту жительства – в чистеньком двухэтажном особнячке, из открытых окон которого лилась нежная музыка, и слышались весёлые женские голоса.

– ФСБ? – откровенно удивилась Эссенция, возвращая мне служебное удостоверение. – Вот уж не думала, что моя задница и Вас заинтересует!

– Не скажу, что я, как мужчина, остался бы к Вам равнодушен, но сегодня Вы меня интересуете исключительно как политик. Мы можем где-нибудь спокойно поговорить?

– Пойдёмте на задний двор, – вздохнула хозяйка особняка, – там у меня беседка имеется.

– Я, честно говоря, хотел Вас увидеть не из-за последних событий на митинге, – попытался я успокоить заметно нервничающую женщину, но получилось только хуже.

– Неужели? – с горькой иронией произнесла Эссенция. – Я и Вам нужна в качестве шахматной фигуры?

– Не понимаю, что Вы имеете в виду?

– Да что тут понимать! С некоторых пор у меня такое ощущение, что я не принадлежу себе, а участвую в розыгрыше некой шахматной партии. Скажите честно, Вы тоже хотите использовать меня лично и движение «Радуга» в своих политических устремлениях?

– Вообще-то я хотел познакомиться с Вами, чтобы узнать ваше мнение о лидере Объединённой оппозиции Бориславе Булычёве.

– Знаете, господин полковник, меня уже тошнит от хитромудрых вывертов наших политических лидеров, да и от них самих!

– К Булычёву это тоже относится?

– А чем он лучше других? Такой же политический выжига, как и все!

– Я вижу, любви между вами нет.

– Любви между пидарасом и лесбиянкой не может быть в принципе.

– Вы сейчас о политических устремлениях Булычёва или о его моральном облике?

– Это я о той сучьей ситуации, в которую меня загнали!

– Можете пояснить, кто и зачем это сделал?

– Долго рассказывать, – тяжело вздохнула госпожа фон Люфт. – Вот Вы говорите, что я для Вас интересна, как политик, а я ведь политик поневоле! Мне эта забава нужна, как рыбе ботакс. Сами посудите: какой из меня политический борец? Я по натуре не бунтарь, и вся эта политическая возня мне претит.

– То есть Вы хотите сказать, что лидером политического движения неформалов «Радуга» Вас назначили?

– Именно так!

– Признаюсь: для меня это новость! Я рассчитывал в вашем лице встретить этакую пробивную женщину, которая и коня…

– Про коня не надо, конь – это зоофилия, а я обычная «лесба», которой «светит» пару лет за хулиганство.

– Хотите, помогу с адвокатом?

– А смысл? Всё равно в зону упрячут!

– Не упрячут. Я перед нашей встречей проконсультировался с Аркадием Михалёвым, нашим бывшим следователем, который сейчас на пенсии занялся адвокатской практикой. Так вот Аркадий Павлович говорит, что есть шанс переквалифицировать обвинение на более мягкую статью, и всё дело свести к административному правонарушению.

– Хм, и дорого этот ваш адвокат стоит?

– Если мы с Вами договоримся, считайте, что это дело он будет вести бесплатно, вроде как Вы малоимущая.

– Это я-то малоимущая? – хмыкнула Эссенция и покосилась на свой особняк. – Ну да ладно, пусть будет, так как Вы сказали. И о чём мы с вами должны договориться?

– Вы мне выкладываете всю политическую подноготную Объединённой оппозиции, и особенно меня интересует история Вашего политического взлёта, а я Вам обязуюсь предоставить бесплатного, но опытного адвоката.

– По рукам! Однако мне нет никакого желания копаться в старых переживаниях. Давайте я предоставлю в ваше распоряжение свой дневник, а Вы сами решайте: достаточно там для Вас информации, или нет.

Дневник госпожи фон Люфт, урождённой Эльвиры Колобковой, представлял собой толстую тетрадь в потрёпанном коленкоровом переплёте.

Через пять минут чтения «чужих мыслей» я понял, что дневник вёлся нерегулярно, с большими перерывами и, в общем, бессистемно. Госпожа фон Люфт писала, когда ей было угодно, и о чём угодно: любовные переживания чередовались с описанием погоды и последних модных тенденций, которые в свою очередь были щедро приправлены телефонами «нужных» людей и заметками о том, что предстоит сделать на следующей неделе. Здесь же были списки злостных должников и краткие их характеристики.

После того, как я прочёл последнюю запись в дневнике, в моей голове сложилась следующая картина.

Детство Эли Колобковой отличалось от босоного периода большинства московской детворы. Девочка практически дневала и ночевала в театре, поэтому с юных лет познала тайны закулисной жизни.

Однажды, после празднования удачной премьеры, в тёмном коридоре Эльвиру перехватила Нинель Шахова – ничем не выделяющаяся актриса второго состава, которая и увлекла пятнадцатилетнюю девочку к себе в артистическую уборную.

– Тебе мама говорила, что надо опасаться мальчиков? – с придыханием спросила Нинель, дыша на девочку водочным перегаром.

– Говорила, – растеряно пискнула Эльвира и судорожно сжала коленки, пытаясь таким образом не допустить влажную ладонь пьяной женщины к себе в трусики.

– Правильно говорила! – простонала Нинель, пытаясь преодолеть сопротивление подростка. – Мальчиков, и тем более мужиков, опасайся, а меня не бойся! Мне можно доверять, раздвинь коленки, глупенькая!

Так будущий лидер неформалов впервые познала тайные прелести однополой любви. Встречи с Нинель Шаховой продолжались ещё пару лет, а когда пришло время замужества, Эльвира с удивлением обнаружила, что не испытывает к противоположному полу никакого влечения.

Она пыталась преодолеть себя и после выпускного вечера отдалась симпатичному мальчику из параллельного класса, но стало только хуже. Она с трудом вытерпела десять минут первого в жизни традиционного секса, после чего торопливо побежала в ванную, где её вырвало.

– Так мерзко и так противно мне никогда в жизни не было! – вспоминала она, лёжа с Нинель в постели.

– Забудь об этом, – шептала Нинель, целуя её набухшие соски. – Мужчины – это мерзкие похотливые животные! Им нас никогда не понять!

Однако замуж Эльвира всё же вышла. Её мать, видя, что с девочкой творится что-то неладное, подключила все свои связи и сумела познакомить дочь с представителем обедневшего старинного немецкого рода Альфредом фон Люфт.

Альфред по делам фирмы частенько наезжал в Москву и был чрезвычайно падок на русских женщин. Особенно ему нравились молоденькие хористки из театра оперетты. Эльвире стукнуло двадцать лет, когда Эмма Аристарховна дала ей неоднозначно понять, что такую выгодную партию, как Альфред, упускать грех.

– Мамочка! – в сердцах воскликнула Эльвира. – Да он же старше меня на двадцать лет!

– Вот и хорошо, – не моргнув глазом, ответила мать. – Альфред мужчина состоятельный, и к тому же опытный, как в жизни, так и в любви. Тебе понравится! Не век же тебе в девках куковать. Выйдешь замуж, поживёшь в своё удовольствие в Европе, на всём готовом. Да о таком замужестве все девушки Москвы наяву грезят!

– И действительно, чем я рискую? – задалась вопросом Эльвира. – Да практически ничем! Правда, периодически придётся терпеть мужа в супружеской постели, ну да с этим я как-нибудь справлюсь.

Она была наслышана о странных предпочтениях господина Люфта, поэтому не очень удивилась, когда её великовозрастный ухажёр во время второго свидания раздел её, но вместо того, чтобы овладеть молодой девушкой, стал трогать дрожащими от возбуждения потными руками и при этом томно стонать. В тот момент, когда господин фон Люфт, страстно сжимая молоденькую девичью грудь, испустил последний протяжный стон, в комнату вошла Эмма Аристарховна.

Альфред, как воспитанный европеец, принёс госпоже Колобковой свои искренние извинения, и пообещал жениться на соблазнённой им девушке, как только уладит в Москве свои дела.

– Сегодня! – решительно заявила Эмма Аристарховна и привычно вскинула острый подбородок. – Или Вы с Эллочкой сегодня идёте подавать заявление в ЗАГС, или я завтра иду подавать заявление в прокуратуру!

Потомок старинного немецкого рода выбрал Краснопресненский ЗАГС, и через месяц увёз молодую жену на свою историческую родину.

Германия поразила Эльвиру контрастами: страна, где каждый гражданин считал своим долгом «стучать» на соседа и являл собой образчик законопослушания, в то же время удивляла свободой нравов и толерантностью.

– Чистоплюи! – ругала коренных жителей про себя новоиспечённая госпожа фон Люфт. – Дорогу переходят только на зелёный свет, полицейских «мусорами» не обзывают, налоги платят все как один, дескать, посмотрите, какие мы правильные и законопослушные, а сами не стесняются на пляже голыми сиськами трясти и до свадьбы чуть ли не с малолетства трахаться!

Почти всё свободное время Эльвира была предоставлена самой себе, так как муж постоянно пропадал в разъездах.

– Что поделаешь, дорогая! – вздыхал наследник старинного немецкого рода, в очередной раз собирая дорожный саквояж. – Я вынужден мотаться по всему миру, иначе мне нечем будет кормить семью.

Эльвира подозревала, что частые отлучки мужа связаны не только с бизнесом, но так как мужа она не любила, то ей было всё равно. Сама она окунулась в мир запретных удовольствий, которые в Германии были не совсем запретными, и общество относилось к ним весьма терпимо.

Эльвира быстро разобралась в модных тенденциях западной культуры, после чего сменила имя и теперь официально звалась Эссенцией фон Люфт. Пресытившееся удовольствиями местное общество с неподдельным интересом встретило молодую и симпатичную госпожу фон Люфт, но вскоре Эссенция заскучала. Запретный плод перестал быть запретным и потерял ореол романтики. Да и сами немки казались Эссенции грубыми и неспособными на утончённые удовольствия.

Скучная сытая жизнь богатой горожанки изменилась в одночасье: из Франкфурта-на-Майне, куда муж уехал в очередную деловую поездку, пришло письмо на официальном бланке, где сообщалось, что господин Альфред фон Люфт умер от сердечного приступа. К письму прилагалась копия судебно-медицинского заключения о смерти покойного мужа, из которого следовало, что Альфред переусердствовал с дозировкой препаратов, увеличивающих мужскую силу.

– Смерть, достойная импотента! – усмехнулась молодая вдова и после похорон нелюбимого мужа активно включилась в затяжной судебный процесс по оформлению движимого и недвижимого имущества на своё имя. Дело в том, что аккуратист Альфред не оставил после себя никакого завещания. Последнему представителю старинного немецкого рода было всего сорок два года, и жить он собирался долго и по-своему счастливо.

С городской квартирой, счётом в банке и обветшалым загородным домом с довольно большим куском земли проблем не было, а вот хорошо налаженный бизнес пытались отвоевать бизнес-партнёры покойного мужа.

Когда суматоха с оформлением наследства прошла, Эссенция оглянулась и поняла, что она одна-одинёшенька в сытой, но чужой стране с её грубым и плохо запоминающимся языком.

Однажды тёплым июльским днём она сидела под навесом маленького уютного кафе, пила из белой фарфоровой чашечки кофе «по-турецки» и бездумно смотрела, как тёплый летний дождик омывает запылённую листву.

Эссенция уже собралась позвать официанта, чтобы попросить счёт, как вдруг, прикрываясь от тёплых дождевых капель туристическим проспектом, в кафе торопливо вошла молодая женщина, а следом за ней – высокий статный мужчина с открытым лицом и удивительно знакомыми веснушками.

– Русские! – моментально определила Эссенция, и сердце почему-то забилось чаще.

Это действительно была русская пара. Эссенция, не поднимая от кофейной чашки глаз, прислушалась к их весёлой болтовне, и поняла, что русские молодожёны приехали в Германию из Вологды. Находясь в свадебном путешествии, они любую подмеченную новизну воспринимали с восторгом и были счастливы до щенячьего визга. Она называла мужа Васенькой, а он её Валюшей. При этом в голосе у обоих была какая-то особая теплота, которая так поразила практичную Эссенцию, что она даже закурила, хотя давала зарок эту вредную привычку бросить.

– Глупышки! Ну, разве можно быть такими доверчивыми и открытыми, – хотелось сказать ей молодой паре. – У вас же вся душа нараспашку – заходи, кума, в гости!

И в тот момент она вдруг ясно осознала, что завидует этим русским доверчивым ребятам, беззаботно прихлёбывающим из высоких стаканов пепси-колу.

– А тебя так нежно и трепетно никто и никогда не любил! – сказал ей внутренний голос.

– Неправда! – сказала она сама себе. – Уж я-то понимаю толк в любви!

– Тебя всегда использовали, но никогда не любили, – продолжал добивать её внутренний голос. – У тебя было много секса, но не было любви…

– Заткнись! – вскрикнула она, и посетители маленького кафе посмотрели на неё с удивлением. Эссенция бросила на стол крупную купюру и торопливо вышла из-под навеса под дождь.

Она шла по пустынной улице и думала о том, как хорошо плакать под дождём, потому что когда идёт дождь, слёз не видно.

Через месяц, торопливо распродав всё имущество и сняв всё до последнего пфеннига со счетов, Эссенция вернулась в шумную, как восточный базар, и переполненную приезжим людом, как караван-сарай, родную и понятную Москву.

– Теперь я буду жить по-другому! – сказала себе двадцатитрёхлетняя вдова. Как именно, она ещё не решила, но точно знала, что теперь её жизнь будет иной.

Для начала новой и счастливой жизни Эссенция купила себе на окраине Москвы двухэтажный купеческий особняк, который охранялся государством как памятник архитектуры, отчего и пришёл в плачевное состояние.

Правда, на это удовольствие ушла четверть вывезенных из Германии денежных средств, но Эссенция об этом не жалела. Она развила бурную деятельность, потратила уйму денег, но через год особняк весело глядел на мир вымытыми до прозрачности горного воздуха стёклами новеньких окон.

Когда Эссенция собралась переезжать в свой новый дом, то с удивлением обнаружила, что окраина Москвы по команде мэра резко отодвинулась на территорию ближнего Подмосковья, и цена на её дом, находящийся теперь в центре тихого и довольно уютного района, выросла в разы!

«Мелочь, а приятно!» – подумала Эссенция, прикинув, насколько удачно она распорядилась наследным капиталом покойного мужа.

Однако ожидаемое после переезда начало новой чистой и непорочной жизни как-то не заладилось. Эссенция с удивлением узнала о том, что теперь в Москве, да и других больших городах, не принято скрывать нетрадиционную сексуальную ориентацию! Неформалы от секса теперь диктуют стиль поведения и, размахивая радужными флагами, открыто маршируют по главным улицам с оркестром. Быть «голубым» или «розовой» стало модно, этим гордились, этим козыряли и многие на этом делали карьеру.

– Да-а, такого беспредела я даже в благополучной фатерлянд не видела, – удивилась новоиспечённая москвичка. – Там, конечно, разрешено много чего, но только в строго отведённых для этого местах, и всё это бесстыдство надёжно укрыто от посторонних глаз.

Однако долго противиться своей второй натуре Эссенция не могла и, махнув рукой на планируемую благопристойную жизнь, снова окунулась в привычную атмосферу «розовой» любви. С этого момента её гостеприимный дом никогда не спал: в новенькой просторной гостиной на первом этаже особняка постоянно звучала тихая музыка, звон хрусталя и призывный женский смех, а на втором этаже все три спальни и даже ванные комнаты постоянно были заняты. Вскоре о «розовом» особнячке госпожи фон Люфт знала вся Москва.

В один из тёплых майских вечеров, когда запах цветущей сирени кружил и без того хмельные головы, в гостиной «розового» особняка появилась богато и со вкусом одетая дама.

«Редкое сочетание вкуса и возможностей», – отметила про себя Эссенция, наблюдая за новой гостьей. Незнакомка находилась в том возрасте, о котором принято говорить, что он бальзаковский, но, несмотря на этот маленький недостаток, женщина смотрелась очень привлекательно.

Гостья привычным жестом поправила тщательно уложенные волосы цвета платины, кому-то позвонила по сотовому телефону, и лишь после этого присела на краешек белого кожаного дивана, на котором хозяйка гостеприимного дома в вальяжной позе попивала шампанское.

– Меня зовут Элеонора Гварнери, – представилась гостья и жестом отказалась от предложенного бокала с шампанским.

– Вы итальянка? – не меняя позы, поинтересовалась Эссенция.

– Не совсем, – улыбнулась гостья, и Эссенция про себя отметила, что её белозубой улыбке позавидовал бы любой голливудский актёр. – В моих венах есть итальянская кровь, но в основном превалирует грузинская. Скажем так: я такая же итальянка, как Вы немка. Не надо ничего говорить! – слегка повысила голос Элеонора и сделала предостерегающий жест рукой. – Мне многое о Вас известно.

– Кто Вы? – холодным тоном произнесла Эссенция и резко выпрямила спину.

– Не знаю, кто она по жизни, – промурлыкала появившаяся из-за спины брюнетка по кличке «Кисуля», – но смотрится аппетитно, как сметана!

– Брысь! – прикрикнула на девушку Эссенция. – Не мешай!

– Я уже представилась, но хочу уточнить, что к лицам с нетрадиционной сексуальной ориентацией я не отношусь, и нахожусь здесь исключительно по делу.

– Фу! – наморщила носик настырная Кисуля. – От неё мужиком пахнет!

Эссенция после этих слов тоже уловила еле заметный аромат дорогого мужского парфюма.

– Перед тем, как прийти сюда, она была с мужиком! – не унималась захмелевшая девушка. – Фу! С мужиком!

– Мы можем где-то уединиться для серьёзного разговора? – с еле заметным раздражением произнесла гостья.

– Не уверена, но давайте попробуем найти свободную комнату, – задумчиво произнесла хозяйка особняка и, поднявшись с дивана, увлекла за собой Элеонору на второй этаж. Однако и на втором этаже все три спальни, будуар, и обе ванные комнаты были заняты девушками.

– Да у Вас сегодня аншлаг! – не скрывая иронии, произнесла госпожа Гварнери.

– У меня так каждый день, – парировала Эссенция. – Предлагаю выйти на свежий воздух.

С тыльной части особняка находилось что-то вроде запущенного сада, в центре которого, скрываясь за разросшимися кустами сирени, располагалась старая, но довольно крепкая резная беседка.

– Итак, как говорят патологоанатомы, «Ближе к телу»! – пошутила Гварнери и закурила тонкую ароматную сигарету. – В последнее время в Москве Вы стали популярным человеком.

– Может быть, – неопределённо ответила Эссенция, – но вообще-то я к этому не стремилась.

– Пускай этот факт Вас не радует, – холодно произнесла сорокалетняя красавица и, прищурив серые глаза, посмотрела поверх головы собеседницы куда-то вдаль. – Для большинства россиян Вы и ваши подруги продолжаете оставаться половыми извращенцами! Надеюсь, своим откровением я Вас не сильно шокировала? – насмешливо произнесла Гварнери, переведя взгляд на побелевшее лицо собеседницы. – Нет? Тогда продолжим. Вам предлагается реальная возможность отвоевать на политической арене своё место под солнцем.

– Кем предлагается?

– Скажем, одним очень влиятельным и щедрым политиком, который в будущем рассчитывает видеть в вашем лице и лице ваших сторонников надёжную поддержку.

– А имя и фамилия у этого политика есть?

– И фамилия, и имя с отчеством у него имеются, но Вам до поры их знать не надо. Назовём его для краткости господин «Т».

– «Д» – это значит дьявол?

– Я не сказала «Д», я чётко произнесла «Т»! Это сокращение может означать всё, что угодно!

– Я правильно поняла, что господин «Т» предлагает мне заняться политикой?

– Правильно!

– Думаю, что он обратился не по адресу. Политика – это удел сильных и властолюбивых мужчин, а с мужчинами, как Вы успели заметить, нам не по пути!

– Не торопитесь с ответом, подумайте! Такой шанс выпадает раз в жизни.

– Да что тут думать! Посмотрите на меня: где я и где политика!

– Значит, Вы не хотите выбраться из сточной канавы и стать в обществе на одну ступень с уважаемыми гражданами?

– Анекдот хотите?

– Не очень.

– Тогда слушайте! Женщина-врач спрашивает мужчину, одетого в плащ на голое тело: «Скажите пациент, Вы страдаете половыми извращениями»? – «Нет, доктор! Я ими наслаждаюсь!» – отвечает пациент и распахивает плащ.

– Почти смешно, но я не поняла вашей аллегории.

– То, что Вы называете сточной канавой – это мой родной дом, мой образ жизни, и менять его я не собираюсь! Не скажу, что была рада нашему знакомству…

– Вот моя визитка, – перебила её Элеонора и протянула белый прямоугольник с изображённой на нём зелёным листом – символикой политически активных экологов. – Когда будет трудно, позвоните!

– Вы обещаете мне трудности? – крикнула фон Люфт вслед уходящей платиновой блондинке, но последняя уже скрылась за кустами цветущей сирени и ответом собеседницу не удостоила.

Трудности себя ждать не заставили. Ровно через три дня в «розовый» особняк нагрянула группа крепких мужчин в бронежилетах и масках.

– Всем оставаться на местах! – объявил высокий статный мужчина в гражданском костюме, который не скрывал своего лица. – Наркоконтроль!

Всех присутствующих, включая хозяйку, положили лицом вниз, и без стесненья стали проводить личный досмотр.

– Пошёл вон! – взвизгнула Эссенция, когда её попытался досмотреть сотрудник наркоконтроля, и лягнула последнего ногой. Удар тонкого и острого каблучка пришёлся в бронежилет, но сотрудник отпрянул.

– Я не позволю себя мужикам лапать! – заявила фон Люфт, подошедшему к ней мужчине в «гражданке».

– Это дело поправимо! – заявил он и кому-то позвонил по сотовому телефону.

Вскоре в гостиную зашли три женщины в форме, которые быстро и умело провели личный досмотр каждой посетительницы «розового» особняка.

В результате досмотра на кофейный столик легла дюжина доз героина, целая пригоршня каких-то таблеток, а из ванной комнаты вытащили двух несовершеннолетних любительниц однополой любви, которые были «под кайфом».

– Да тут целый притон! – радостно заявил статный незнакомец. – Кто хозяйка дома?

– Ну, я хозяйка! – сквозь зубы процедила Эссенция, оторвав голову от ворсистого ковра.

– Можете встать и подойти ко мне, – заявил мужчина и достал из кармана служебное удостоверение. – Майор Синеоков, – представился он. – Попрошу ваш паспорт и документы на дом.

– Без проблем, – заявила фон Люфт и про себя отметила, что глаза у майора Синеокова серые со стальным оттенком, а взгляд холодный и острый, словно клинок финского ножа.

– Значит, госпожа фон Люфт, – рассуждал вслух майор, листая паспорт. – Иностранная подданная?

– У меня двойное гражданство, – сухо заметила Эссенция.

– Ваше счастье, а то бы Вы прямо сегодня переехали из своего «розового» гнёздышка в наши серые апартаменты.

– За что? – возмутилась Эссенция.

– А вот за всё это, – и майор кивнул в сторону кофейного столика и обкуренных малолеток. – Ранее не судимы?

– Нет!

– Ну, это поправимо. Что можете сказать в своё оправдание?

– Могу я позвонить своему адвокату?

– Не рано ли? Вас никто не допрашивает.

– Я имею право на юридическую помощь и хочу проконсультироваться.

– Хорошо, звоните.

Эссенция отошла в сторону и выудила из косметички белый прямоугольник визитной карточки, на котором красовался зелёный лист.

– Это Эссенция фон Люфт, – представилась она. – Могу я поговорить с госпожой Гварнери?

– Я Вас слушаю.

– У меня возникли проблемы.

– Так быстро?

– Вам ли об этом не знать?

– В таком случае, это ваши проблемы. До свиданья.

– Подождите! Я не хотела Вас обидеть! Я хотела сказать… Короче! Передайте господину «Т», что я согласна на его условия.

– Хорошо! Опишите вкратце вашу проблему.

– У меня в доме наркоконтроль обыскал всех гостей и нашёл какие-то порошки и таблетки.

– Наркотики?

– Не знаю, но скорее всего эти препараты запрещены.

– Вы знаете, кто из присутствующих в доме сотрудников наркоконтроля старший по званию?

– Знаю. Он представился как майор Синеоков. Я сама видела его служебное удостоверение.

– Потерпите немного, скоро это закончится, но Вы в любом случае никакие документы не подписывайте.

– Спасибо! Я всё сделаю в соответствии с вашими рекомендациями.

Не прошло и четверти часа, как майору Синеокову позвонил лично начальник Управления.

– Не перегибай палку, майор! – сказал начальствующий баритон. – Не порть имидж! Бери то, что есть, и сворачивайся. Если надо будет, мы ещё разок к ним нагрянем.

– Я Вас понял, – холодно ответил Синеоков и отключил телефон. – Всё! Сворачиваемся! – громко отдал он приказ, и одетые в бронежилеты сотрудники, облегчённо вздохнув, потянулись к выходу.

С собой они забрали двух неадекватных малолеток и четырёх девушек, у которых были обнаружены «чеки» с героином. На пороге майор обернулся и, найдя глазами хозяйку квартиры, пообещал встретиться с ней ещё раз.

– Не в этой жизни! – дерзко ответила Эссенция и с треском захлопнула дверь.

Через день ранним утром к ней в особнячок заглянула милая, но скромно одетая женщина в больших роговых очках и потёртым портфелем в руках.

– Меня прислали, чтобы помочь подготовить пакет документов для регистрации вашего политического движения, – пояснила она.

– Кто прислал? – не скрывая раздражения, спросила Эссенция, для которой ранний подъём приравнивался к иезуитской пытке бессонницей.

– Госпожа Гварнери. Можно войти?

Эссенция посторонилась и пропустила гостью.

– Меня зовут Тамара, – пояснила женщина. – Я юрист, оказываю услуги по регистрации фирм, предприятий, последнее время специализируюсь на регистрации политических партий и движений. Вы ведь хотите зарегистрировать своё политическое движение «Радуга»?

– Политическое движение «Радуга»? – с удивлением переспросила хозяйка «розового» особнячка.

– Да, «Радуга». Госпожа Гварнери сказала, что именно под таким названием Вы хотите зарегистрировать политическое движение лиц нетрадиционной сексуальной ориентации.

Дальнейшая беседа протекала по заранее подготовленному юристом руслу: она предлагала готовое решение, а Эссенция согласно кивала и ставила под документом свою подпись.

– Скажите, Тамара, сколько я Вам должна за ваши услуги? – спросила она юриста, когда работа была закончена.

– Всё уже оплачено, – улыбнулась юрист.

– Если не секрет, кем именно? Гварнери?

– Этого я не знаю. После того, как мы с госпожой Гварнери достигли предварительной договорённости, на мой банковский счёт поступила ранее оговорённая сумма.

– А при разговоре об оплате ваших услуг Гварнери не упоминала о господине «Т»?

– Нет, не упоминала.

– И это имя Вам незнакомо?

– Имя? Ну, какое же это имя! Однако ничего подобного мой наниматель мне не говорила.

«Ты даже если бы что-то и знала, всё равно бы ничего не сказала! – думала Эссенция, глядя вслед уходящей гостье. – Чувствуется профессиональная хватка!»

После того, как «Радуга» обрела законное право находиться с остальными партиями на одном политическом поле, госпожа Гварнери стала звонить в «розовый» особнячок гораздо чаще, и в коротком деловом разговоре мягко, но конкретно указывала, что и когда надо сделать.

– Господин «Т» был бы очень доволен, если бы в пятницу Вы и ваши люди вместе с членами организации «Зелёный лист» вышли на митинг, – говорила она, и в её голосе веяло мёдом и патокой.

– Зачем? – удивлялась фон Люфт. – Что у нас с экологами общего?

– У вас с экологами общий враг: государство, – убрав медовые нотки, поясняла Гварнери. – Да и заявить о своём движении лишний раз не помешает. Скандал и прессу я обеспечу.

Последняя фраза изобиловала металлическими нотками и напоминала звучание натянутой струны.

Эссенция вынуждена была терпеть и подчиняться, но чем дольше она работала с Гварнери, тем больше раздражения накапливалось в её своенравной душе. К моменту встречи со мной «точка кипения» была пройдена, и Эссенция на последнем митинге кинулась с полицейскими в драку, а потом, повернувшись к ним спиной, прилюдно задрала юбку.

– Зря я, конечно, это сделала, – призналась она при следующей встрече, когда я вернул ей дневник. – Только я собой в тот момент совсем не владела. Во мне за последние полгода столько отрицательных эмоций накопилось, что у меня реально «крыша поехала».

– Понимаю Вас, – проникновенно произнёс я. – У меня год назад на службе тоже что-то похожее было, – признался я, припомнив свой «хохотунчик». – А как к вашей выходке отнёсся господин «Т»?

– Гварнери говорит, что мой таинственный друг остался довольным, и сказал, что моя выходка как нельзя лучше характеризует текущий политический момент.

– Ну, это он явно сгустил краски.

– Как знать. По мне, так мы давно все в заднице. Простите!

С Эссенцией мы расстались на дружеской нотке. И если бы не моя принадлежность к мужскому полу, возможно, мы бы с ней стали друзьями, точнее, подругами. Когда я услышал информацию о господине «Т», я был готов расцеловать её в уста, но во время остановился, иначе мои действия были бы расценены как провокация.

Я, конечно, поспешил доложить об этой новости своему начальнику, генерал-лейтенанту Баринову, однако Владимир Афанасьевич, как обычно, моей радости не разделял.

– Господин «Т»? – ехидно переспросил он. – Уж не намекаете ли Вы, полковник, что этот самый «Т» и есть Таненбаум?

– Теоритически это возможно, – уклонился я от прямого ответа. – Посудите сами: если политик чист, какой смысл ему скрываться за странной литерой?

– Где Вы видели политиков с абсолютно незапятнанной репутацией? Если смотреть непредвзято, то я не вижу здесь и намёка на криминал. Политик, не пожелавший раскрыть своего имени, собирает сторонников, которые поддержат его на предстоящем голосовании. Ну и пусть себе собирает! Он, конечно, делает это не то чтобы противозаконно, а не совсем изящно, так сказать, на гране разрешённых законом политических мероприятий, но предъявить ему мы ничего не можем.

– Значит, будем ждать, когда он перестанет балансировать и переступит закон?

– Не ждать, а работать! Вы последнее Постановление правительства читали? Нет? Тогда полюбуйтесь! – и он протянул мне знаменитую сафьяновую папку. Ничего хорошего от этого жеста я не ждал, но папку взял недрогнувшей рукой.

– Завтра это Постановление будет в печати, – уточнил Баринов. – А что это значит?

– Это значит, что Правительство во главе с Премьером ступило на тропу войны, – ответил я, пробежав текст Постановления взглядом.

– Красиво выражаетесь, полковник. По сути дела – это банальный передел собственности, только на самом высоком уровне, да и цена вопроса выражается семизначной суммой, а в остальном…! – и он красноречиво махнул рукой.

– А в остальном та же схема, когда привокзальные ларьки одна группировка «отжимает» у другой, – добавил я.

После этих слов мой начальник сделал большие глаза и звенящим от негодования шёпотом заявил, что Правительство Российской Федерации – не группировка, и что я опрометчиво поступаю, сравнивая законную ликвидацию Черемизовского рынка с «отжиманием» привокзальных ларьков.

Наверное, он был прав, но, как говорится, у каждого своя правда.

 

Глава 14. Цена вопроса

Владельцем Черемизовского рынка был Сталик Джабраилов – высокий пятидесятилетний красавец-брюнет с умным доброжелательным взглядом и седыми висками, сильно походивший на обеспеченного европейца и мало имевший общего со своими земляками, торгующими свежими фруктами на московских рынках.

К своим пятидесяти годам Сталик в московский бизнес врос прочно. Являясь владельцем несколькими московских продовольственных рынков и огромного вещевого рынка «Черемизовский», Джабраилов обеспечил себе ежемесячный доход, сумма которого выражалась цифрой с шестью нулями. Большую часть прибыли он вкладывал в строительный бизнес, как в Москве, так и на быстро развивающемся Ближнем Востоке, что резко повышало его шансы оставаться «на плаву» при любом политическом шторме.

Поэтому известие о ликвидации его любимого детища не стало для него новостью: когда имеешь пару-тройку миллиардов, то даже очень секретная и закрытая информация становится для тебя такой же доступной, как Коран для правоверного. Сталик знал, что если не сегодня, так завтра «Черемизовский» закроют, и ничего с этим поделать не мог. С каждым днём рынок разрастался, словно раковая опухоль, захватывая всё новые и новые территории. Порой Джабраилову казалось, что «Черемиза» – так его прозвали москвичи, живёт сам по себе, по своим законам, и что творится внутри его ненасытного чрева, неизвестно ни московским властям, ни ему, владельцу рынка.

Благодаря хорошо налаженным с таможней связям, на «Черемизовский» еженедельно поступали крупные партии контрабандного товара, которые тут же растворялись в его нескончаемых торговых рядах и дальше отследить, тем более доказать криминальное происхождение поступившей продукции было просто нереально.

Сначала довольны были все – и продавцы, имеющие свою долю стабильной прибыли, и гости столицы, которых устраивал широкий ассортимент товара и низкие цены. Многонациональный торговый люд «Черемизы», в основном состоящий из китайцев, вьетнамцев, корейцев и таджиков, по-русски говорил плохо, поэтому продавцы общались с покупателями на «тарабарском» наречии. С помощью отдельных фраз, мимики и жестов продавец и покупатель, который зачастую являлся обыкновенным перекупщиком, приходили к консенсусу и на практике воплощали знаменитую формулу немецкого экономиста «товар-деньги-товар», после чего дешёвый китайский ширпотреб крупными партиями расходился по городам и весям Среднерусской возвышенности и центрального Нечерноземья.

Подобно сказочному дракону, «Черемиза» ежедневно заглатывал тысячные людские массы, чтобы в конце дня «отрыгнуть» тугие пачки американских долларов. И с каждой отрыжкой пропахший дешёвым табаком и китайской лапшой «дракон» становился всё ненасытнее и злее.

Не секрет, что большие деньги могут вскружить голову любому трезвомыслящему и законопослушному гражданину, даже если он имеет временную регистрацию. Поэтому «Черемизовский» всё чаще стал мелькать в криминальных сводках, что вызывало раздражение московской криминальной милиции, а также потерпевших граждан, которых с каждым днём становилось всё больше и больше. Недовольство зрело и в верхах: «Черемизовский» становился опасным и неуправляемым. Внутри рынка текла неведомая московским властям и обывателям тайная жизнь, со своими неписаными правилами поведения, подпольными борделями и обменными пунктами, игорными домами и междугородними переговорными пунктами, оборудованными спутниковой аппаратурой. Практически на территории рынка была создана «теневая» инфраструктура, которая ежедневно стоила городу многомилионных потерь.

В Москве одно время ходила легенда о том, как полицейские спланировали секретную операцию по проведению специального рейда по территории вещевого рынка и даже успешно её начали под прикрытием роты ОМОНовцев, но дальше начального этапа дело не пошло. Продавцы, побросав товар, разбежались по укромным уголкам и щелям, как тараканы, а те, кого удалось задержать, мгновенно из продавцов превратились в законопослушных покупателей, и на ломанном русском поясняли, что приехали на рынок исключительно для того, чтобы купить себе и своим детям одежду по низким ценам.

Апофеозом неудавшейся операции явилось обнаружение на контейнерной площадке двух «морских» контейнеров, под потолок забитых детской одеждой китайского производства, общей стоимостью на два миллиарда рублей. Как ни старались доблестные полицейские, но установить, кому принадлежит товар, так и не смогли.

Целую неделю бесхозные два миллиарда лежали на виду, но владелец не объявился. В конце недели было принято решение: товар, от которого попахивало самой настоящей контрабандой, изъять и уничтожить, как опасный для здоровья граждан. Два миллиарда бросили в печи и сожгли, но и после этого владелец не объявился.

Сталик понимал, что перешёл границы дозволенного, и теперь власти города не успокоятся, пока не вобьют осиновый кол в самое сердце его любимого детища. Он пытался бороться, но все заказные статьи и проплаченные телевизионные дебаты успеха не имели, и общество к дальнейшей судьбе крупнейшего рынка осталось равнодушным. И только китайское посольство дипломатично, но недвусмысленно выразило озабоченность в связи с планируемой ликвидацией «Черемизы».

– Я их понимаю, – сказал мэр Москвы в приватной беседе с Президентом. – Надо же куда-то девать несколько тысяч незаконных китайских эмигрантов.

– Получается, что это и наша проблема, – заметил Президент. – Как только мы снесём «Черемизовский», они разбегутся по всей Москве, и вылавливать их поодиночке будет сложнее. Брать их надо сейчас, пока сосредоточены в одном месте.

– Брать и депортировать! – уточнил мэр. – Хотя депортация и влетит бюджету города в копеечку, другого выхода я не вижу.

– Не прибедняйся! – нахмурился Президент. – Ты кто? Мэр Москвы или дотационного уральского городка? Деньги изыщешь, сколько потребуется, и всех, кто не имеет регистрации, отправишь назад, в Поднебесную!

– Сделаем, – склонил голову мэр.

С этого момента судьба «Черемизовского рынка» была решена.

Казалось бы, какое отношение я, офицер ФСБ, имею к ликвидации вещевого рынка? Ответ напрашивается сам собой: да никакого!

Это головная боль городских властей и московской полиции, потому как тронуть «Черемизу» в её нынешнем статусе было всё равно, что разворошить осиное гнездо: крика и жалоб много, а практической пользы мало, и при этом из всех щелей разорённого рынка полезет криминальный элемент.

Однако профессиональное чутьё подсказывало, что именно в такой «мутной водице» передела собственности можно поймать ценную информацию.

Утром следующего дня мне позвонили из секретариата и попросили зайти для ознакомления с приказом.

– С каким ещё приказом? – раздражённо переспросил я.

– С приказом о командировке, – ровным голосом ответила секретарь и отключила связь. Я послушал короткие телефонные гудки и понял, что большего не добьюсь, и придётся ехать на Лубянку, хотя утро этого дня я планировал начать с посещения «Черемизы». Что именно я там рассчитывал найти, и сам не знал, просто следовал на поводу интуиции, как слепец за поводырём.

В секретариате симпатичная курносая девушка в форме с погонами старшего лейтенанта передала мне приказ с грифом «Секретно».

– Интересно, почему в секретариате любой организации, как правило, работают очень симпатичные девушки, а некрасивых начальство «прячет» куда-нибудь на склад или в архив? – задался я чисто риторическим вопросом, искоса наблюдая за курносым старшим лейтенантом.

– Не стойте здесь с секретным документом, – вежливо, но строго сказала мне секретарь, и при этом её нежные, как спелый персик, щёчки почему-то порозовели. – Пройдите в комнату исполнителей, – добавила она уже тише и не так строго.

В ответ я кивнул, но не удержался и позволил себе небольшую вольность: мой взгляд упёрся чуть выше переносицы секретаря, отчего у последней создалось стойкое ощущение, что я смотрю ей прямо в зрачки. Это был старый приём, которому меня научили старшие товарищи в пору лейтенантской юности. Девушка смутилась и окончательно покраснела, а я, довольный собой, отправился в комнату исполнителей.

Приказ был исполнен на двух листах и являл собой образец казённого документа, изобилующего глаголами повелительного наклонения и категоричностью формулировок. Я дважды прочитал текст, но кроме того, что мне необходимо срочно выехать в Питер, ничего не понял.

– Владимир Афанасьевич, что я буду делать в Петербурге? – тактично, пытаясь скрыть раздражение, задал я вопрос по телефону своему начальнику Баринову.

– Работать! – лаконично проскрипел тот в ответ.

– Как работать?

– Активно! Что Вам, полковник, непонятно? В приказе ясно сказано, что в Петербург Вы должны убыть для проведения оперативных мероприятий в соответствие с планом операции «Таненбаум»!

– А нельзя ли с этого момента подробнее?

– Нельзя! По приезду в Ленинград, то есть в Петербург, зайдёте в Управление, к полковнику Семёнову, он Вас и введёт в курс дела. Ещё вопросы имеются?

– А как быть с лидером Объединённой оппозиции?

– Что именно Вас в нём смущает?

– Да меня лично он не смущает, меня ситуация настораживает! Я ещё не всё его окружение проверил, да и Черемизовским рынком заняться не мешало бы.

– Вы, Каледин, пытаетесь объять необъятное! Официально проверку Черемизовского рынка я Вам не поручал. Остальное пусть Вас не волнует! Оформляйте командировочные документы и завтра утром Вы должны быть в кабинете Семёнова!

Я сделал глубокий вдох, потом максимальный выдох и, учитывая дефицит времени на подготовку, рысью понёсся по кабинетам оформлять командировочные документы.

«Почему-то в нашей «конторе» даже фамилии у сотрудников безликие: Иванов, Петров, Сидоров, теперь вот Семёнов! – думал я, перебегая из кабинета в кабинет и собирая образцы росчерков пера начальников служб. – А как бы красиво звучало: майор Апраксин или полковник Державин или на худой конец…»

– Полковник Каледин! – перебил мои мысли проходивший по коридору начальник одного закрытого отдела, о котором в Управления почему-то не принято было особо распространяться. – Вас срочно просила зайти старший лейтенант Казанцева, – казённым тоном сообщил он, но при этом по-дружески мне подмигнул.

– Казанцева? А это кто такая? – не сразу понял я.

– Это секретарь! – рассмеялся начальник отдела. – Вы, Каледин, двадцать минут назад ей глазки строили!

Я поблагодарил его и, перейдя с рыси на галоп, поспешил обратно в приёмную.

– Товарищ полковник! – почему-то потупив глаза, обратилась ко мне обладательница курносого носика. – Вам приказ ещё нужен?

Я не сдержался и вполголоса выдал не совсем литературный оборот речи.

– Простите, – глядя в девичьи глаза, произнёс я вполне искренне: приказ с грифом «секретно» всё это время был у меня среди командировочных документов. Уходя из комнаты исполнителей, я забыл его сдать обратно секретарю, дала мне секретный документ без росписи в журнале. Получается, мы оба с ней нарушили требования «Инструкции по обращению с секретными и совершенно секретными документами».

– Можете доложить о моём нарушении рапортом по команде, – произнёс я вполне серьёзно, возвращая приказ.

Курносый секретарь часто заморгала глазами и ничего не сказала в ответ, из чего я сделал вывод, что докладывать она никому не будет.

Это рядовое происшествие вернуло меня в рамки реального мира и заставило взглянуть на предстоящую командировку более пристально.

Перед выходом из Управления я зашёл в финансовую часть, где получил на руки деньги на командировочные расходы. Пересчитывая новенькие купюры, я почему-то подумал, что этой суммы на «…проведение оперативных мероприятий по плану операции «Таненбаум» мне может не хватить. Почему я так подумал, и сам не знаю! Просто в голову пришла мысль – чёткая и ясная, словно предупреждение о грядущих неприятностях.

– Бред какой-то! – закрутил я головой. – Я в командировку еду всего на неделю! – успокаивал я сам себя, отгоняя дурное предчувствие. – Да и что со мной может произойти? Питер – не Кавказ!

О том, что город на Неве ещё в прошлом веке обрёл славу столицы российского криминала, я как-то не подумал.

Билет в купейный вагон «Красной стрелы» я взял перед самым отходом поезда. В кассе меня заверили, что в купе я буду только с одним соседом.

– Прямо перед Вами семейная пара сдала два билета, – пояснила словоохотливая кассирша.

– Приятно слышать! – улыбнулся я в ответ, а про себя подумал, что если сосед не пьяница и не картёжник, то семь часов полноценного сна мне гарантированы.

В купейном вагоне было малолюдно.

«Вероятно, из-за дороговизны билетов», – решил я, пробираясь вглубь вагона.

Подойдя к своему купе, я через приоткрытую дверь увидел расположившегося на нижней полке попутчика, точнее, попутчицу. Это была женщина средних лет, с расчёсанными на прямой пробор русыми волосами и полным отсутствием косметики на лице. На кончике её аккуратного носика каким-то чудом держались очки в простенькой металлической оправе. Весь её внешний вид намекал на то, что обладательница немодных очков либо младший научный сотрудник одного из многочисленных НИИ, либо учительница русского языка и литературы. Именно так подумал бы каждый, кто видел её впервые.

Именно так должен был подумать и я, если бы это не была наша вторая встреча, поэтому мой «головной компьютер» решил задачу без особых усилий. На пару секунд я «завис» от нечаянной встречи, но тут женщина подняла на меня глаза, и я стал отчаянно импровизировать.

– Добрый вечер, – небрежно произнёс я, пытаясь таким образом скрыть минутную растерянность. – Хотя, думаю, с определением «добрый» Вы вряд ли согласитесь.

Произнося короткую тираду, я сел напротив «учительницы» и аккуратно поставил по правую руку от себя дорожный саквояж.

Женщина прикусила нижнюю губу и молчала. Я понял, что она меня узнала. Узнала и растерялась. Агнесса Винтер, она же Мария Яковлевна Гуськова, смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и по её щекам расплывалась меловая бледность. Наконец она сорвала с лица очки и закрыла лицо руками. Я же, во избежание каких-либо осложнений и для создания приватной обстановки, закрыл дверь в купе.

– А бледность Вам к лицу! – продолжал я импровизировать. – Сейчас Вы выглядите как натуральная утопленница!

После этих слов из-под ладоней донеслось неясное мычание, от которого веяло близкими слезами.

– Только не надо истерики, Мария Яковлевна! Я в неё всё равно не поверю.

– Я выполнила все ваши условия! – через силу произнесла она и убрала ладони от лица. – Зачем Вы преследуете меня?

– Паспорт покажите, – проигнорировал я вопрос попутчицы и протянул за документом руку.

– Зачем? – упиралась попутчица. – Я ничего не нарушила!

– Паспорт! – повысил я голос на два тона и для пущей убедительности хлопнул ладонью по столу. – Быстро! Иначе я сейчас сорву стоп-кран, и дальнейшая наша беседа будет проходить у меня в рабочем кабинете!

И тут я сообразил, что в памяти собеседницы я по-прежнему офицер полиции, и ни настоящего моего имени, ни специального звания она не знает, так как во время нашей первой и единственной встречи я ей не представился.

Пока я прокручивал эту мысль, Гуськова достала из сумочки новенький паспорт и нехотя протянула мне.

– Русакова Руслана Рудольфовна, – произнёс я вслух, раскрыв паспорт на первой странице. – Уроженка города Пензы. А Вы, Мария Яковлевна, не меняетесь! Всё та же любовь к звучным именам и красивым словосочетаниям: Руслана Рудольфовна!

– Могу я взглянуть на ваше служебное удостоверение? – подала голос Гуськова.

– Нет, не можете! – отрезал я.

– Почему?

– Потому что Вы, гражданка Гуськова, профессиональная мошенница!

– Это ваше личное предположение. В настоящий момент перед законом я чиста! Кстати, я до сих пор не знаю ваших полномочий. Может, Вы и не полицейский вовсе!

– Значит, настаиваете на беседе в официальной обстановке? Стосковались по казённому дому, госпожа Винтер?

– Нет у Вас против меня сейчас ничего!

– Разве? А паспорт на чужое имя? По закону я могу Вас сейчас задержать на семьдесят два часа для установления личности. Ну, так как, срывать стоп-кран или будем беседовать под стук колёс за чашкой чая?

– Ваша взяла! Банкуйте!

– Что за уголовный жаргон, Мария Яковлевна? Вы же не судимая, и к тому же отягощённая дипломом о высшем экономическом образовании.

– И это помните! Ладно, давайте проводнице чай закажем.

– Немного позже.

– Почему?

– Не хочу, чтобы во время нашей милой беседы Вы мне кипяток в лицо плеснули.

Гуськова неожиданно смутилась, и я понял, что угадал её намерения.

– А Вы, Мария Яковлевна, не так безобидны, как кажетесь! – произнёс я с явным осуждением. – Сменили яркий облик специалиста по инвестициям на образ сельской учительницы, но повадки у Вас остались прежние!

– Я сейчас в маленькой фирме под Петербургом осела, – доверительно произнесла Гуськова. – Денег платят мало, так что не до нарядов и дорогой косметики! Так зачем я Вам понадобилась?

– В прошлую нашу встречу Вы не были со мной до конца откровенны.

– Вас тоже не упрекнёшь в чрезмерной открытости! Даже удостоверение мне показать не хотите!

– Не верите, что я офицер полиции?

– Да как Вам сказать? Верить мужчинам я перестала с семнадцати лет, сразу после потери девственности.

– Если бы я не был полицейским, то, как бы я Вас нашёл?

– А действительно, как Вы меня нашли?

– Мария Яковлевна! Мы хоть и не в моём служебном кабинете, но всё равно вопросы задаю я!

– Понятно! Не хотите раскрывать свои оперативные наработки.

– Вы даже такие слова знаете?

– Не юродствуйте, капитан! Или всё-таки майор? Судя по возрасту, Вы уже должны носить майорские пагоны.

В это время у меня в кармане запел сотовый телефон. Проигнорировать вызов я не мог, так как на мелодию песни «С чего начинается Родина?» были настроены звонки высокопоставленных сотрудников «конторы».

– Алло! – сказал я и прибавил громкости, так как стук вагонных колёс мешал восприятию информации. Как назло, в этот момент за окном поплыл перрон очередного полустанка, и поезд плавно затормозил. В купе стало неправдоподобно тихо, и в этой тишине чётко прорезался скрипучий голос моего начальника: «Полковник! Вы уже в вагоне или ещё прохлаждаетесь на московской земле»?

– Я уже в пути, Владимир Афанасьевич, – тактично ответил я и замолчал в ожидании очередной порции указаний. Однако дальше разговора не получилось, так как в трубке раздалась характерная трель телефонного аппарата, который в кабинете Баринова стоял особняком. Раньше, в годы Советской власти, на корпуса таких телефонов наносили герб государства, и это означало, что данный телефон обеспечивает прямую связь с хозяевами высоких кабинетов в Кремле.

– Я Вам перезвоню, – бросил в трубку Баринов и отключился.

– Полковник? – не скрывая горькой иронии, переспросила Гуськова. – Интересно, в какую же историю я вляпалась, если мной лично занимается целый полковник?

Дальше не имело смысла темнить, и я достал из кармана служебное удостоверение.

– ФСБ? – искренне удивилась Гуськова. – А я думала, сюрпризы закончились! Так чем же я могу Вам помочь, господин полковник?

– Меня интересует ваш бывший куратор, о котором Вы упоминали во время нашей первой встречи.

– Меня он тоже интересует.

– В каком смысле?

– В том смысле, что мне бы не хотелось с ним где-нибудь случайно столкнуться.

– Боитесь его мести?

– Мстить мне вроде бы не за что, но то, что я его боюсь – однозначно. Я его случайно по телевизору увидала, так потом три дня спокойно заснуть не могла!

– Вот с этого места, пожалуйста, поподробней!

– К сожалению, подробностей немного. Примерно месяц назад включила телевизор, чтобы сериал посмотреть, а вечерние новости ещё не закончились. Сижу, значит, я на диване, семечки грызу, и новости смотрю, и вдруг вижу его – моего московского знакомого. Помню, шёл сюжет об открытии очередной ветки газопровода «Северный путь». Событие это было обставлено очень помпезно: высокие гости, рабочие в чистых спецовках, оркестр, публичное включение насосов и прочая праздничная мура. На этом празднике трудовых достижений присутствовал сам Президент, а куратор мой пару раз на заднем плане его свиты мелькнул. Видимо, в объектив телекамеры он случайно попал, так как по его поведению было видно, что «светиться» он явно не хотел.

– С чего Вы так решили?

– Так видно было невооружённым глазом, как он старательно за спины прятался. Одного не учёл: снимали несколько камер с разных ракурсов, вот он в телесюжет и попал.

– Мария Яковлевна, предлагаю заключить договор, – произнёс я после короткой паузы, которая мне понадобилась для осмысления полученной информации. – Вы мне пальчиком указываете на своего куратора, а я постараюсь избавить Вас от его назойливой опеки.

– То есть как это пальчиком указать? – встревожилась Гуськова. – Как на милицейском опознании?

– Примерно так, только опознание будет по телевизору.

– Хм, в общем, я не против, только где мы телевизор смотреть будем? Может, у меня дома?

– Телевизор мы с Вами будем смотреть в Управлении ФСБ по городу Петербургу и Ленинградской области.

– Значит всё-таки казённый дом!

– Уверяю Вас, что в нём Вы пробудете недолго. Как только проведём опознание, я Вас тут же отпущу.

– Точно отпустите или опять лукавите?

– Слово офицера!

– Опять приходится верить на слово! – притворно вздохнула моя невольная собеседница. – Придётся для Вас, господин полковник, сделать исключение. Это второй раз, когда я вверяю свою судьбу мужчине.

– Да-да, я помню, – с невозмутимым видом произнёс я. – Хотя первый раз мне кажутся, дело было связано не с судьбой, а с потери девственности.

Очнулся я от боли: кто-то сильной рукой без жалости хлестал меня по щекам. Я замычал и попытался уклониться от очередной оплеухи, но сделать это не удалось.

– Достаточно! Он, кажется, пришёл в себя, – услышал я незнакомый голос и попытался открыть глаза. Получилось со второй попытки: окружающий мир был нечётким, размытым, и при этом вращался вокруг моей больной головы, вызывая приступы тошноты. Я закрыл глаза и облизал пересохшие губы.

– Эй ты! Как там тебя? Не отключайся! – снова услышал я незнакомый молодой голос, и кто-то сильно тряхнул меня за плечи. Я через силу снова открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на бледном пятне, которое двигалось и от которого исходил голос. Я никак не мог понять, чего этот голос добивается. Лично мне в этот момент хотелось одного: закрыть глаза и снова впасть в спасительное беспамятство.

– Не отключайся! – требовал молодой голос. – Говорить можешь?

Говорить я не мог: во рту пересохло и шершавый язык заполнил весь рот. К тому же сильно болела голова.

Я приложил ладонь к голове и почувствовал на пальцах что-то липкое.

– Товарищ сержант! – раздался над ухом девичий голосок. – Я в аптечке нашатырь нашла, дать ему понюхать?

– Давай! Пусть понюхает, может, соображать начнёт.

После этих слов в нос ударил резкий запах нашатыря. На мгновенье перехватило дыхание, но потом стало лучше: мир перестал вращаться, зрение сфокусировалось, частично вернулась память, что позволило идентифицировать своё положение во времени и пространстве.

Оказалось, я лежу на нижней полке, а надо мной склонились две проводницы и молоденький белобрысый полицейский. За окном вагона мелькали редкие фонари, которые на фоне мрачного леса казались приятным исключением из общего правила светомаскировки, введённых ещё в начале сороковых годов прошлого века и по чьему-то недосмотру не отменённых до сей поры.

– Где мы? – с трудом разлепил я спёкшиеся губы.

– Скоро Бологое будет! – охотно ответила молоденькая проводница, продолжая держать возле моего лица ватку с нашатырём. Я поморщился и попытался дистанцироваться от источника резкого запаха.

– Убери! – коротко приказал сержант, и проводница вместе с нашатырём исчезла. – Вы помните, что с Вами произошло? – продолжал наседать на меня полицейский.

В ответ я покачал головой. Память о последних событиях была обрывочной, словно порванная киноплёнка: вот я захожу в купе, закрываю дверь и сажусь напротив какой-то женщины. Кажется, мы с ней знакомы, но она почему-то не рада меня видеть. Я её знаю, но её имя не помню! Почему-то мне кажется, что у неё несколько имён. Она мне не нравится. Почему? Не нравится, потому что в ней есть что-то нехорошее, что-то ненастоящее. Где она? Почему я её не вижу?

– А где моя попутчица? – спрашиваю я оставшуюся проводницу.

Женщина удивлённо закрутила головой.

– А действительно, где она? – удивилась проводница. – Билет-то у неё до самого Питера был!

– Давай билет мне! – встрял полицейский. – Сейчас позвоню дежурному, пусть «пробьют» её по базе данных. Может, она наводчица!

Проводница на минуту отлучилась и вернулась с билетом в руках.

– Русакова Руслана Рудольфовна, – прочитал вслух полицейский и после этих слов у меня в мозгах что-то сдвинулось, и я вспомнил! Вспомнил всё, до последней мелочи.

– Русакова не наводчица, – с трудом произнёс я.

– Вам-то откуда знать! – пренебрежительно заметил сержант.

– Она моя знакомая. Мы с ней давно не виделись, и вот в вагоне случайно встретились.

– Знакомая, говорите? А чего это ваша знакомая дёру дала? Билет-то у неё действительно до Питера! – и полицейский помахал билетом перед моим носом. – Ваши вещи все на месте?

– У меня был английский кожаный саквояж, – сообщил я и покрутил головой, – но я его почему-то не вижу.

С этими словами я обшарил карманы и понял, что мои наихудшие опасения подтвердились: бумажника и служебного удостоверения тоже не было.

– Деньги и документы пропали! – упавшим голосом сообщил я полицейскому. – И командировочное удостоверение тоже.

– Да-а, дела-а! – нараспев произнёс полицейский и почесал за левым ухом. – Сообщи в Бологое, что пассажира снимать будем! – обратился он к проводнице. – И пусть медиков пригласят, возможно, у потерпевшего травма умственная, тьфу ты – черепно-мозговая!

– А зачем меня снимать? – воспротивился я. – Меня снимать не надо! У меня командировка служебная! Очень важная! Мне позарез в Питер надо!

– Успокойтесь, гражданин! Ну, куда Вы с пробитой головой поедете? В какой такой Питер? Какая может быть командировка без денег, без документов? У Вас при себе даже билета нет!

– Есть! – вдруг встряла в разговор проводница. – Есть билет! У меня ведь все билеты! Я билеты пассажирам, как и положено, по инструкции, перед самой высадкой возвращаю!

– Давай, неси! – распорядился сержант и с облегчением вздохнул. – Хоть личность потерпевшего, ваша личность, установлена будет!

Проводница выскользнула из купе, и мы с полицейским остались одни.

– Сержант, – прохрипел я и поманил его рукой. – Сержант. Доложи дежурному по Управлению, что совершено нападение на полковника ФСБ Каледина и похищены служебные документы, – немного приврал я. – Я не шучу, – заверил я полицейского, заметив недоверчивый взгляд.

– Вот его билет, – радостно прокричала проводница, ворвавшись в купе. – Каледин Кантемир Константинович, – прочитала она вслух. – Следует, как я и говорила, до самого Петербурга.

Сержант недоверчиво покосился на проводницу, потом на меня, потом выхватил у неё билет из рук и выбежал из купе.

– Чего это с ним? – удивилась проводница и с надеждой посмотрела в мою сторону. Я не ответил. Мне было плохо: болела голова, и меня сильно тошнило, прежде всего от собственной глупости.

 

Глава 15. Горькая правда или знания умножают скорбь

В госпитальной палате было тихо и одиноко. Я занимал двухместную палату с телевизором и отдельным туалетом. В туалет ходил сам, но с большим трудом – сказывалась черепно-мозговая травма. Пользоваться больничной уткой я отказался наотрез, хотя врач настаивал, чтобы я больше лежал и как можно меньше двигался. Невропатолог от меня не скрывал, что после получения повторной после контузии травмы встал вопрос о моей профессиональной пригодности.

– Вам, Каледин, сейчас надо как можно больше отдыхать и меньше думать! – просветил меня заведующий отделением. – Мозговая активность Вам сейчас противопоказана.

– А когда будет разрешена? – допытывался я.

– Точно сказать не могу. Возможно, Вам придётся поменять сферу деятельности и уйти на лёгкий труд, – уклонился от прямого ответа врач.

– Лёгкий труд? Это как прикажете понимать?

– Имеется в виду трудовая деятельность, которая не предполагает стрессовых ситуаций и получения физических травм.

– Я так понимаю, что служба в ФСБ под эти понятия не попадает?

– Ну, не сошёлся свет клином на государственной службе…

– Не сошёлся! – перебил я эскулапа. – Значит, мне после больнички одна дорога – в частный бизнес! Буду охранником в супермаркете!

– Охранником не рекомендуется: возможны конфликтные ситуации с покупателями и применение физической силы для задержания так называемых «несунов», а это теоретически, но предполагает получение травмы.

– Тогда остаётся идти в швейцары, в какой-нибудь крутой московский ресторан, типа «Метрополя». А что? Работа спокойная: открывай двери, клади в карман чаевые! Даже если в «Метрополь» не возьмут, «новые русские» обязательно пригреют. У них «понты» всегда на первом месте, вот и будет мой работодатель своим «корешкам» кричать по пьяни: «Да у меня двери в кабак целый полковник ФСБ сторожит»!

– Ну-ну, успокойтесь больной, не сгущайте краски. Не всё так плохо, как Вам кажется. За потерю трудоспособности на службе у Вас будет повышенная пенсия, квартира у Вас имеется, дети по лавкам не плачут, и алиментов Вы не платите. Так что будете жить исключительно для себя, так сказать, в своё удовольствие!

– Здесь Вы правы: жены нет, и дети не плачут!

– Да что Вы печалитесь? Жена и дети – дело наживное! Вы вон какой красавец мужчина, будут ещё у Вас и жена, и дети, и любовь до гроба! Возможно, мой диагноз ошибочный, и комиссия признает Вас годным для дальнейшего прохождения службы. Знаете, мозг – вещь мало изученная! Даже для нас, специалистов, он Терра инкогнита – территория непознанного, так что будем надеяться на лучшее.

Когда зав. отделением покинул мою персональную палату, я подумал, что в его утешении есть маленькая толика правды: мой мозг медленно, но восстанавливал свои функции. Так, например память восстановилась полностью. Это очень порадовало следователя, который вёл уголовное дело о разбойном нападении на меня, а ещё больше порадовало меня самого. Я отчётливо вспомнил, что во время беседы с Марией Яковлевной Гуськовой кто-то вежливо постучал в дверь купе.

Я был твёрдо уверен, что так вежливо скребётся только проводница, поэтому дверь распахнул сразу и без лишних вопросов. Дальше память моя ничего не фиксировала, потому, как удар кастетом по голове сработал, как хороший выключатель, и я «выключился» не успев рассмотреть нападавшего.

Грабители припугнули Гуськову, обыскали моё бесчувственное тело, забрали деньги, служебное удостоверение и мой любимый английский саквояж. Больше в купе брать было нечего: Гуськова даже серёжек не наносила.

Моя попутчица, разумеется, воспользовалась случаем и сошла на первой же станции. Установить её местонахождение, как сказано в ответе на «Отдельное поручение» следователя в Управление уголовного розыска, «…в ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий не представилось возможным».

Перед самой выпиской следователь вновь навестил меня, и сообщил, что три дня назад в Орехово-Зуево, во время проведения операции по поиску угнанных автомобилей, был задержан гражданин Белевич, ранее неоднократно судимый.

На этот раз Белевича подвела собственная физиономия. И хотя документы на автомобиль были в порядке, у патрульного офицера ГАИ возникло законное подозрение, что водитель с рожей закоренелого уголовника не может являться владельцем дорогого спортивного автомобиля, тем более несерьёзного жёлтого цвета.

Белевича поставили в позу и обыскали. В заднем кармане брюк горе-грабителя было обнаружено удостоверение офицера ФСБ на имя Каледина Кантемира Константиновича, с неумело переклеенной фотографией, а под подкладкой кожаной куртки – немецкий кастет, произведённый на одном из Крупповских заводов ещё в годы Второй мировой войны, о чём свидетельствовало фирменное клеймо на кастете.

Дело раскрыто, осталось установить местонахождение подельника, найти проданный на рынке кожаный саквояж и приобщить в качестве вещественного доказательства к уголовному делу, ну и ещё кое-какие процессуальные мелочи.

– Белевич пока молчит, надеется, что обвинение предъявят по первой части статьи, то есть без участия в разбое группы лиц, – поделился соображениями следователь, – но это пока мы его подельника не зацепили. А как только я сведу их на очной ставке, по опыту знаю, что начнут валить вину друг на друга. Оно и понятно: никому не хочется по делу в качестве «паровоза», то бишь организатора, проходить – срок больше, сидеть дольше!

Из сказанного следователем я понял, что грабителям было всё равно, кого на «гоп-стоп» брать. Братва по неопытности решила, что в купейном вагоне ездят исключительно если не олигархи, то люди по состоянию кошелька близкие к ним. Каково же было их разочарование, когда они обнаружили, что в вагоне занято всего три купе, и едут в них люди среднего достатка. В двух предыдущих купе ехали ветераны труда и женщины с детьми, которым и угрожать не пришлось. Бедняги отдали последнее, что у них было, включая жареную курицу. Братки курицу взяли, а зло за неудавшийся налёт выместили на молодом мужчине из третьего купе, то есть на мне.

На этот раз всё обошлось малой кровью: медицинская комиссия признала меня годным для дальнейшего прохождения службы и рекомендовала двухнедельный восстановительный курс в подведомственном санатории. Выписали меня в середине июля, и я уже предвкушал встречу с ласковой морской волной и не менее ласковыми особями женского пола, кои гнездятся на берегах Чёрного моря в этот период особенно густо.

Вечером перед самым отъездом я включил телевизор, посмотрел последние новости, и понял, что встреча с морской волной откладывается на неопределённое время.

– Владимир Афанасьевич, меня выписали, и я готов приступить к выполнению своих обязанностей, – отрапортовал я в телефонную трубку, как только услышал знакомые обертоны начальственного голоса.

– Жду Вас, полковник, с нетерпением, – проскрипел в ответ Баринов и отключился. Впрочем, что мне делать дальше, я знал и без его благословенья.

Нехорошее предчувствие поселилось в моей душе ещё накануне отъезда в Питер. Помнится, я сказал об этом Баринову.

– Официально проверку Черемизовского рынка я Вам не поручал. Остальное, полковник, пусть Вас не волнует! – услышал я в ответ, после чего послушно взял под козырёк и побежал оформлять командировочные документы. И словно в отместку за невнимание к своей особе, Черемизовский заявил о себе в ультимативной форме: пролилась первая кровь, и, судя по всему не последняя.

Постановление Правительства г. Москвы «О наведении порядка в сфере торговли» вышло в конце мая. По сути дела, это был ультиматум, так как навести хоть какой-то порядок на территории Черемизовского рынка было невозможно: рынок жил своей жизнью и по своим законам. Среди работников рынка упорно циркулировал слух о том, что инициатором злосчастного Постановления явился некий влиятельный чиновник из Аппарата Президента, известный в народе под псевдонимом Таненбаум.

Кто именно скрывается под этим странным именем, так и осталось тайной за семью печатями, но произносили этот псевдоним шёпотом, многозначительно намекая на широкие полномочия таинственного чиновника и его связи с криминальным миром.

Владелец Черемизовского рынка Сталик Джабраилов тоже не был ангелом, и его связи в мире криминала были обширные, но единственное, что он смог узнать по своим каналам, было подтверждение, что инициатором сноса Черемизовского рынка действительно является некий Таненбаум.

К середине июня слух о сносе рынка стал крепнуть и расширяться. Джабраилов понял, что эту партию он проиграл, и, не дожидаясь печального финала, укатил в Арабские Эмираты. Администрация рынка и многочисленные частные предприниматели, кормившиеся своим маленьким, но доходным бизнесом на «Черемизе», оказались предоставленными воле Провидения и Московского Правительства.

Лишившись высокого покровителя, они принялись лихорадочно искать выход из создавшегося положения. Самые опытные стали сворачивать торговые палатки и спешно перебираться на другие вещевые рынки Москвы и Подмосковья, а самые продвинутые сколотили инициативную группу и начали забрасывать суды и прокуратуру жалобами.

Вершиной их коллективного творчества явилось «Открытое письмо Правительству г. Москвы», которое было напечатано во всех местных газетах и даже появилось в социальных сетях. Однако Правительство Москвы этот коллективный «крик души» проигнорировало, а прокуратура ответила письмом на официальном бланке, что никакого нарушения законности в действиях мэра и правительства г. Москвы не усматривает.

Такое казённое отношение к проблемам частных предпринимателей подтолкнуло наиболее радикально настроенных бизнесменов к ответным действиям.

За три дня до обещанного начала сноса Черемизовского рынка Москву всколыхнуло сообщение о похищении богатого бездельника и прожигателя жизни Аркадия Николаевича Бояринцева.

Короткой летней ночью неизвестные лица тайно проникли на охраняемую территорию особняка, где в неге и безделье коротал юные годы Аркашка Бояринцев, перестреляли охрану, а самого владельца особняка увезли в неизвестном направлении.

В живых остались только начальник охраны и приглашённая из службы эскорта девушка. Эту сладкую парочку, спящую в обнимку на дне огромного сундука вместе с театральным реквизитом, обнаружили прибывшие на место происшествия полицейские.

Ответственность за похищение внебрачного сына крупного чиновника, скрывающегося под именем Таненбаум, взяли на себя неизвестные ранее «Патриоты России». Под угрозой смерти заложника «Патриоты» потребовали, чтобы Московское правительство приостановило процесс сноса рынка и вступило в переговоры с представителями инициативной группы.

О том, что Аркашка Бояринцев внебрачный сын богатого папочки, знали все. Каких-то весомых доказательств, что этим самым богатым папочкой является гений злодейства Таненбаум, разумеется, у «Патриотов» не было, поэтому широко афишируемую похитителями угрозу расправы над чудаковатым, но невинным Аркашей все сочли блефом чистой воды.

Когда через три дня бульдозеры в сопровождении полицейских нарядов въехали на опустевшую территорию рынка, их ждал неприятный сюрприз: посреди рыночной площади, на самой вершине рукотворной пирамиды, сложенной из картонных, испачканных запёкшейся кровью, ящиков, лежала отрезанная мужская голова. Голова закатившимися глазами равнодушно взирала на суетный мир живых, и уголки её губ были скорбно опущены.

Полицейские совместно с судебно-медицинскими экспертами быстро идентифицировали труп, вернее то, что от него осталось. Потерпевшим, как и предполагали, оказался ранее похищенный гражданин Бояринцев, которого не спасло и мифическое родство с таинственным и опасным Таненбаумом.

После того, как следственно-оперативная группа закончила свою работу, и окровавленную голову увезли в морг, бульдозеры с остервенением стали крушить и утюжить территорию рынка.

Московские власти эту битву выиграли малой кровью: Черемизовский пал, а о погибшем заложнике уже никто и не вспоминал.

А что вы хотели – это Москва!

Сразу после звонка Баринову я поехал на службу, но не в свой кабинет с одиноко стоящим на подоконнике кактусом, а в телецентр «Останкино». Моё удостоверение внушало гражданским лицам уважение, и начальник охраны телецентра, узнав, в чём дело, приказал выписать пропуск и лично проводил меня в редакцию новостей.

В огромном, но плотно заставленном аппаратурой помещении, он отыскал ответственного редактора и коротко, но доходчиво разъяснил ему, что проводимое мной расследование является делом государственной важности. Редактор, коим оказался бородатый молодой человек с умным, но усталым взглядом, сразу понял, о каком сюжете идёт речь, и провёл меня в комнату, где монтировали последние новости.

– Я хорошо помню этот репортаж, – заверил меня ответственный редактор. – Его Олежка Моргунов делал, а я его в тот день в эфир выпускал! У нас здесь что-то вроде небольшого архива, сейчас нужную кассету отыщем!

Я дважды просмотрел репортаж об открытии очередной ветки газопровода «Северный путь». Гуськова не солгала: за спинами членов правительственной делегации знакомый мне чиновник высокого ранга пытался укрыться от объективов телекамер. Я смотрел на его поджарую фигуру и никак не мог поверить, что передо мной тот самый господин «Т». В этой роли я мог представить кого угодно, но только не его.

Где-то в глубине сознания ещё теплилась надежда на то, что я ошибаюсь, но она была до того ничтожной, что ею смело можно было пренебречь.

– Сделайте мне распечатку вот этого кадра, – ткнул я пальцем в экран, – потом вот этого… и вот этого, где товарищ смотрит прямо в объектив, – попросил я редактора.

– Да не проблема! – заверил меня бородач. – Сейчас сделаем.

В «розовый» особнячок я приехал прямо из Останкино. Здесь всё было, как всегда: лёгкая расслабляющая музыка, женский игривый смех, много дорогого алкоголя, и приторный, реально осязаемый привкус вседозволенности.

– Мне срочно нужна госпожа Гварнери, Элеонора Гварнери! – категорично заявил я хозяйке «розового» особняка.

– У меня есть её телефон, но я не знаю, под каким предлогом мне её для Вас вызвать, – прикусив нижнюю губу, призналась Эссенция.

– Скажите, что у Вас полнейший форс-мажор! Подробности не для телефонного разговора, пускай немедленно приезжает.

Эссенция кивнула, щёлкнула крышкой сотового телефона последней модели и, отойдя в сторону, что-то стала наговаривать в трубку приятным, но немного встревоженным голосом.

– Она сейчас будет! – заверила меня «розовая» баронесса и спрятала отделанный хромом брусочек телефона в карман лёгкого, ажурной вязки, жакета.

Госпожа Гварнери приехала через четверть часа.

– Что-то я не наблюдаю паники на корабле! – пошутила она, войдя в просторный зал, и встретилась взглядом со мной.

Я ей сразу не понравился. Это было видно по её лицу.

– Видимо, я не ошибусь, предположив, что никакого форс-мажора нет! – заключила она, бросив укоризненный взгляд в сторону хозяйки дома. – Меня просто выманили и, судя по волевому лицу незнакомца, выманили на встречу с представителем властных структур.

Настроение у меня было препоганое, поэтому я не стал кокетничать, а сразу достал удостоверение и поднёс к глазам сорокалетней женщины.

– Знаете, я даже без удостоверения сразу поняла, что Вы из ФСБ, – заявила Элеонора, усаживаясь в мягкое кресло.

– Почему?

– Смешной вопрос. Какой мужчина, находясь в трезвом уме и здравой памяти, решится явиться в обитель лесбиянок? Ответ: только бандит или офицер ФСБ. Бандиты сюда не заглядывают – брезгуют, значит, Вы из ФСБ!

– А может, я из полиции?

– Нет, что Вы! – усмехнулась Гварнери. – Полицейские по одному сюда не заходят. Они прибывают следственно-оперативной группой в полном составе, да ещё усиленной нарядом ОМОНа. Видимо, опасаются проявлений сексуального терроризма! Так о чём пойдёт разговор?

Я молча достал распечатанные час назад в редакции новостей фотографии и разложил их на кофейном столике в ряд.

– У меня к Вам только один вопрос, – заявил я собеседнице, глядя ей прямо глаза. – Вы на него ответите, и я сразу уйду.

– Я так понимаю, что встреча у нас неофициальная, и я на ваши вопросы могу не отвечать, – попыталась «прощупать» мою позицию опытная женщина.

– Можете! – согласился я. – Однако в этом случае мы уйдём из этого дома вместе. Догадываетесь, куда?

– Это называется «оказать на подследственного психологическое давление», – заявила Элеонора.

– Вы, госпожа Гварнери, не подследственная, поэтому я никакого нарушения в своих действиях не усматриваю, но если Вы настаиваете…

– Не настаиваю! Вас не переспоришь! Задавайте свой вопрос.

– В таком случае прошу Вас взглянуть на фотографии и указать на тех лиц, которые Вам знакомы или Вы их когда-то раньше видели.

Фотографии я расположил таким образом, что личность господина «Т» на первой фотографии размещалась с левого края, на второй фотографии – по центру, а на последней – справа, у самого обреза.

Элеонора не стала брать фотографии в руки и тем самым облегчила наблюдение за её глазами. Я видел, как её взгляд пробежал по всем трём фотоснимкам, как на долю секунды распахнулись её ресницы, и как потом она сузила глаза.

Через несколько секунд, справившись с волнением, она ещё раз, более внимательно, рассмотрела все три снимка, неосознанно задерживая взгляд именно на том месте, где на фото изображён её куратор.

– Ничем не могу Вам помочь, полковник, – ледяным тоном произнесла она, откинувшись на спинку кресла. – Я никого не узнаю.

– И не надо! – ответил я в той же тональности. – Вы мне очень помогли!

Одним движением руки я сгрёб фотографии со столешницы и спрятал в нагрудный карман костюма.

– Всё? Я свободна? – не скрывая облегчения, промурлыкала Элеонора.

– До определённых пределов, – бросил я через плечо и направился к выходу.

 

Глава 16. Момент истины

Ночь просочилась в кабинет через неплотно задёрнутые шторы и чернильным пятном расплылась по давно не циклёванному паркету. Я сидел в полутёмном кабинете за письменным столом, тупо смотрел на белеющий в сумраке телефонный аппарат, и ждал. Я ждал, а телефон упорно хранил молчание. Ровно в 22 часа я понял, что время вышло, и ответный ход за мной.

– Гварнери уже должна предупредить своего босса о нашей встрече с ней и о моём интересе к нему лично, – прикинул я. – Тем лучше! Легче объясняться.

По правилам, я должен был доложить своему непосредственному начальнику о полученной мной в отношении Таненбаума новой информации и дальше действовать по его указке. Должен, но я сознательно этого не сделал.

Я знал, что Баринов не одобрит мой план. Более того, я подозревал, что от дальнейшего ведения расследования он меня отстранит: проскрипит пару поощрительных фраз в мой адрес, и скажет, что дальнейшей работой займутся другие специалисты. Получается: мавр сделал своё дело, мавр может.… Нет! И ещё раз – нет! Я слишком долго шёл к этому финалу: меня били кастетом по голове, взрывали в метро, травили наркотиками, и после всего этого я должен послушно отойти в сторону, и наблюдать, как точку в операции «Таненбаум» ставят сотрудники, которых подключили к операции на её завершающем этапе. Не будет этого!

Три часа назад я вошёл в свой кабинет, сел за стол и написал на имя Директора ФСБ рапорт о своих дальнейших действиях. Рапорт я в секретариат не отнёс, а вместе с фотографиями запечатал в конверт.

«Вскрыть в случае моей смерти», – размашисто начертал я на лицевой части конверта и спрятал в сейф.

– Если со мной что-нибудь случится, то следователь и мои друзья-коллеги начнут проверять содержимое письменного стола, компьютера и обязательно проверят сейф, – решил я, и на нижнюю полку сейфа положил кобуру с пистолетом. О том, что на встречу я пойду без оружия и без диктофона, я решил давно. Таненбаум не настолько наивен, чтобы оставить после нашей с ним беседы какие-либо следы.

Наличие у меня пистолета предполагает вариант моего устранения прямо во время «дружеской» встречи и представление моего неостывшего трупа как вынужденное проявление самозащиты.

– Всё! – сказал я вслух. – Пора звонить! – и, вынув ключ из замочной скважины сейфа, бросил на полированную столешницу письменного стола.

Абонент ответил сразу, как будто ждал звонка.

– Надо встретиться, – лаконично заявил я.

– Вы в этом твёрдо уверены, полковник? – спросил знакомый мужской голос. – Знания умножают скорбь!

– Ничего, как-нибудь переживу.

– Ну, как хотите! Где предпочитаете провести встречу – на вашей или на моей территории?

– На нейтральной. На Новом Арбате есть маленькое кафе «Охотничье». Там тихо, уютно, и нам никто не помешает. Я заказал третий столик от входа.

– Хорошо. Я буду там через полчаса.

Несмотря на поздний час, в кафе было многолюдно.

– Москва никогда не спит, – с улыбкой заметил официант, заметив моё недоумение. – Что будете заказывать?

– Водки!

– Сколько?

– Много, а впрочем, пока откройте и принесите одну бутылку, а дальше как получится.

– Я Вас понял. Из закусок рекомендую карпаччо из…

– Не надо! Ничего заморского не надо! Принесите солёных огурцов, капусты кисленькой, если имеется.

– Квашеная, с клюквой? Имеется!

– Очень хорошо.

– Горячее заказывать будете?

– Будем! Стейк, две порции.

– Хорошо прожаренный, или с кровью?

– Или с кровью! И ещё: принесите чёрного хлеба, лучше «Бородинского», и чтоб был нарезан крупными ломтями, по-русски!

– Сделаем! – заверил официант и скрылся на закрытой от глаз посетителей территории – на кухне.

Через пять минут на столе появились открытая бутылка водки «Ни пуха, ни пера», чёрный, нарезанный крупными ломтями, хлеб, довольно объёмная стеклянная салатница с солёной капустой и нарезанными колечками огурцами.

– Горячее когда подавать? – поинтересовался бойкий официант, наливая в рюмку холодную водку. – Минут через сорок?

– Тебя, юноша, как зовут?

– Извините, я не представился. Меня зовут Андрей, на весь сегодняшний вечер я ваш официант. Кстати, мы работаем до последнего клиента, и если ваша встреча затянется, мы подождём. Так когда подавать горячее?

– Горячее? Вот что, Андрюша, ты как увидишь, что обстановка за столиком начинает накаляться, так сразу горячее и неси.

– Понимаю, а водку?

– Да как бутылка опустеет, так сразу и неси следующую! – раздался знакомый голос за моей спиной. – У нас с коллегой сегодня не простой разговор, так что трезвость нам обоим сегодня противопоказана.

– Здравствуйте, полковник!

– И Вам не хворать Нестор Петрович. И как это я Вас просмотрел?

– Опыт, мой юный друг! Его не пропьёшь! Вы ведь ждали меня со стороны входной двери, поэтому и сели к входу лицом. Я же зашёл через чёрный ход, поэтому незаметно оказался у Вас за спиной.

– Это не столько Ваш опыт, сколько моя ошибка.

– Одно другого не исключает. Полковник, пока мы не приступили к главной теме нашего вечернего рандеву, предлагаю выпить по маленькой.

– Принимается, только не обессудьте: чокаться с Вами я не буду.

– Это как-то не по-русски: не чокаясь, пьют только на поминках. Мы что, сегодня кого-то похоронили?

– Таненбаума! Знакомое имя?

– Знакомое, – вздохнул Нестор Петрович и опрокинул в себя рюмку ледяной водки. Его примеру последовал и я. Рождественский закусил квашеной капустой, прихватив её щепотью прямо из салатницы. – Огурцы зря порезали, – заметил он, аппетитно хрустя капустой. – Самый смак, когда огурчик целый! Я не спросил: а за чей счёт сегодняшний банкет?

– А вот кто в живых после ужина останется, тот за всё и заплатит! – предложил я.

– Значит, счёт пополам, – заключил Рождественский, и налил водки мне и себе. – Чокаться Вы со мной не хотите – ваше дело, но правила приличия соблюсти надо: не будем же мы каждый себе водку наливать, это как-то по-жлобски! Выпьем!

– Выпьем! – и я опрокинул в себя вторую рюмку водки.

– Значит, говорите, что Таненбаум мёртв? – переспросил отставной разведчик, занюхивая водку кусочком «Бородинского».

– Дайте угадаю! Сейчас Вы в ответ процитируете Марка Твена, дескать, слухи о его смерти сильно преувеличены. Так?

– Это штамп, полковник, а я, как Вы успели заметить, по трафарету не работаю. Могу процитировать фразу из фильма «Город мастеров». Помните, там герцогу докладывают, что его злейший враг, Метельщик, убит, и по всему городу разносится гнусавый крик: «Умер проклятый Метельщик! Умер»!

– А он, значит, оказывается живым?

– Судя по вашему вопросу, Вы этот фильм не смотрели. Метельщик оказался жив, так же, как и упомянутый Вами Таненбаум.

– Естественно, Вы же пока не умерли!

– Горячее можно нести? – раздался вдруг голос официанта.

– Немного позже, молодой человек, но раз Вы подошли, принесите нам нарезку из копчёного сала.

– К сожалению, копчёного сала у нас нет, могу предложить нарезку из копчёной грудинки.

– Пусть будет грудинка. Несите!

– Неужели Вы, полковник, до сих пор не поняли, что Таненбаум не может умереть, – назидательным тоном произнёс мой собутыльник, после того как официант отошёл от столика. – Вы напрасно считаете, что я и Таненбаум – один человек.

– А разве нет?

– Таненбаум – не человек, это созданная мной система законспирированных высококлассных исполнителей. Не торопитесь с выводами! – поднял руку Рождественский. – Исполнители – не то, о чём Вы подумали! Хотя, не скрою, среди исполнителей есть и профессиональные ликвидаторы.

– Вы хотели сказать, наёмные убийцы.

– Называйте, как хотите! Сути дела это не меняет. Так вот, исполнителем может быть человек любой профессии: экономист, врач, программист, полицейский, туроператор, начальник железнодорожной станции, водитель такси, официант… Условие одно: исполнитель должен быть в своей профессии лучшим! Если программист, он должен уметь составлять не только программы, но и вскрывать чужие коды, а если потребуется, то и запустить «вирус». Если полицейский, то должен быть опером, как говорится от бога, и если мне потребуется, этот опер должен отыскать хоть чёрта в пекле. Ну и так далее. Исполнители разбросаны по регионам и друг с другом не знакомы. Со всеми заключён бессрочный договор на оказание специфических услуг от имени некой фирмы…

– Дайте угадаю. От имени фирмы «Таненбаум»?

– Вот именно. Все эти люди у меня на окладе, и если потребуется, я за короткий срок могу мобилизовать их всех, и они выполнят любую поставленную задачу. Я не преувеличиваю: любую, начиная от ликвидации неуловимого маньяка, и заканчивая…

– Государственным переворотом! – перебил я его.

– …и заканчивая государственным переворотом, – спокойно повторил Рождественский. – Причём не только в своей стране.

– Например, в Германии. Я угадал?

– Если Вы имеете в виду покушение на канцлера ФРГ, то государственный переворот я не планировал.

– Зачем же тогда Вам была нужна её смерть?

– Смерть нужна для того, чтобы продолжалась жизнь.

– Загадками говорите, Нестор Петрович. На красивые обороты речи потянуло? Чью жизнь Вы имели в виду?

– Прежде всего свою, моих исполнителей, вашу жизнь, и жизнь ещё многих и многих граждан, которые и понятия не имеют о наших с вами проблемах, а жить хотят хорошо.

– Это их право.

– Да-а, так уж в России-матушке испокон веков повелось, что права свои мы хорошо знаем, чего нельзя сказать об обязанностях, – задумчиво произнёс Рождественский и наполнил обе рюмки водкой до краёв. – Вы не задумывались, полковник, что бы было с Россией, если бы Германия отказала Греции в очередном кредите?

– Нет, не задумывался! Вопрос, так сказать, не по окладу. Однако я представляю себе тот хаос в мировой экономике, который наступит в случае развала Евросоюза.

– Ну да, совсем забыл! Вы же вместе со мной были в Петербурге на экономическом форуме и слушали выступление академика Силуянова. Лично я ничего не имею против фрау Анны Вернер, но как политик Неустрашимая Анна перешла мне дорогу. Её присутствие на саммите в Париже меняло расклад сил не в нашу пользу: получив очередной многомиллионный транш Греция, а значит, и вся объединённая Европа, оставались на плаву.

– А Вам, Нестор Петрович, нужен был вселенский хаос!

– Не вселенский, а европейский! Представьте себе: канцлер ФРГ Анна Вернер не прибывает на саммит в Париже по причине собственной смерти, европейские партнёры без её кошелька и её жёсткой руки перессорились бы между собой в первый же день саммита, и ни о каком долларовом транше для Греции не могло быть и речи. После выхода Греции из Евросоюза должен был последовать «эффект домино», и кризис стал бы накрывать европейские страны одну за одной. Крах Евросоюза явился бы предвестником второй, более жёсткой волны мирового кризиса. Дальнейшие события должны были развиваться уже по моему сценарию, основанному на прогнозе академика Силуянова. Разница между прогнозом Силуянова и моим сценарием лишь в том, что рухнула бы только экономика Европы, Россия, учитывая её огромные запасы углеводородного сырья и других полезных ископаемых, оказалась бы в этом море экономического хаоса островом стабильности. У европейцев, чтобы выжить в этой ситуации был бы только один выход: они добровольно присоединиться к России. Возможно, это произошло бы в рамках нового экономического союза, а возможно, бывшие советские республики Литва, Эстония, Украина, вновь вернулись бы под крыло России-матушки, а там, глядишь, их примеру последовали бы и другие наиболее пострадавшие в результате кризиса страны. Вот так бы и началось возрождение великой Российской империи! Однако всё решил один неточный выстрел: Неустрашимая Анна уцелела, более того, отправилась в Париж, где и добилась выдачи для Греции очередного денежного транша. Момент был упущен, и Евросоюз устоял. Дальнейшая разработка этой темы уже не представляла интереса и была нецелесообразна.

– Именно тогда Вы потеряли интерес к господину Китаеву и его фирме «Три слона», за счёт которой намеревались построить в Сибири резиденцию «Полярная звезда», где можно переждать в комфорте и неге мировой катаклизм!

– Не потерял, а временно отложил реализацию проекта. Через полгода я вновь послал ему письмо, но в этом случае я преследовал сразу две цели: начать строительство «Полярной звезды» и расшевелить Вас, полковник. Я знал, что Китаев обратится за помощью именно к Вам, поэтому с его помощью решил дать Вам ложную цель. И как видите – получилось.

– Частично. Я не купился на ваш сибирский проект, а подсунул текст письма нашим аналитикам.

– И что такого интересного выдали ваши яйцеголовые мыслители?

– По построению фраз и речевым оборотам они установили, что данный текст составлен лицом, имеющим опыт работы с шифрограммами.

– Ну и что в этом такого?

– По большому счёту ничего, но я сопоставил несколько предположений, и получилось, что Таненбаум – бывший «силовик», имеющий опыт работы во внешней разведке, и что он периодически появляется в свите Президента. Как видите, я подобрался к Вам близко, даже очень близко! Круг сузился, и теоретически Вас можно было вычислить.

– Именно такого поворота событий я и боялся! – вздохнул Рождественский. – Я знал, что Вы дотошный оперативник, и рано или поздно сможете выйти на след. Поэтому и поручил Вас Кармен.

– Поручили вашему штатному «ликвидатору». Она тоже не должна была меня убить? Вы ей приказали только припугнуть меня?

– Зря иронизируете, полковник! Кармен действительно не должна была Вас убить, хотя этот вариант проще и надёжней. Она должна была скомпрометировать Вас, а заодно и получить от Вас кое-какую информацию. Надо отдать Вам должное полковник: ваш рассказ, который Кармен по моей просьбе записала на диктофон, мне понравился. Вы работали нестандартно, я сказал бы, рисково и с выдумкой!

– Один вопрос!

– Спрашивайте.

– Зачем Вы убрали Воронцова?

– Какого Воронцова?

– Николая Аркадьевича Воронцова, чиновника из Аппарата Президента.

– Да-да, припоминаю этот случай. Поверьте, здесь я абсолютно ни при чём! В президентском «серпентарии» у Воронцова были какие-то свои «заморочки», вот кто-то и нанял Кармен сделать грязную работу, а она не отказалась подзаработать на стороне. Я не сторонник, чтобы исполнители рисковали головами и «светились» без моего приказа, но с Воронцовым получилось именно так.

– А к ликвидации сексуального маньяка тоже не имеете никакого отношения?

– Это один-единственный случай, когда я воспользовался услугами исполнителей в личных целях: изнасиловали мою несовершеннолетнюю родственницу…

– Цаплину Олю?

– Вы и об этом знаете? Можно сказать, я удивлён. Так вот, когда я узнал о произошедшем с ней несчастье, я сгоряча поднял всех исполнителей, даже в соседнем регионе, и, как оказалось, не зря! Исполнитель из Екатеринбурга случайно опознал в фотороботе бывшего сослуживца, ну а установить его местонахождение, было делом времени.

– Ликвидацию Шоколадника Вы поручили боевым пловцам?

– В тот момент это решение мне казалось удачным. Они ребята боевые, этого у них не отнять, но, как выяснилось, на земле их лучше не использовать: наследили, как школьники на перемене!

– Вы имеете в виду самозатягивающийся узел на капроновом шнуре, которым связали сексуального насильника?

– Вот именно. Самозатягивающийся узел – очень специфическая примета и чтобы её убрать, пришлось организовывать изъятие уголовного дела у полицейских следователей.

– Я хорошо помню этот день: ваши исполнители под видом работников ФСБ изъяли уголовное дело и все приобщённые к нему материалы проверки.

– А Вам, полковник, откуда это известно?

– Не поверите, но я расследовал это дело в качестве офицера уголовного розыска, разумеется, в тот момент я работал под прикрытием.

– Интересное замечание! Я об этом и не знал! А изымали у Вас действительно мои исполнители, но это были кадровые офицеры ФСБ, только с поддельными удостоверениями.

– Агнесса Винтер тоже входит в число ваших исполнителей?

– Нет. Эта женщина в поле моего зрения попала случайно. Она профессиональная мошенница, поэтому не может быть моим «штатным» исполнителем. Однако она умна, артистична, и за ней тянется целый шлейф крупных и мелких грехов. Её легко было принудить к сотрудничеству на время проведения одной операции, что я и сделал. Давайте выпьем, что мы с вами водку в рюмках греем?

Не успел я выпить рюмку, как снова возник официант.

– Прошу прощения, горячее можно подавать?

– Можно! – не сговариваясь ответили мы хором, но даже этот маленький курьёз не вызвал у нас улыбки. Водка всосалась в кровь, психологическое напряжение немного снизилось, но я не забывал, что сижу за столом с очень опасным субъектом.

– Ага, с кровью! Очень хорошо! – обрадовался Рождественский, разрезав поджаренный ломоть мяса. – А как Вы узнали, что я люблю мясо с кровью?

– Угадал. Для меня это не составило труда: уж больно решительно Вы, Нестор Петрович, действуете, и чужой крови не боитесь.

– А чего её бояться? Кровь – показатель выполненной работы, я бы сказал, положительный показатель.

– Кровь близких Вам людей тоже положительный показатель?

– Вы кого имеете в виду?

– Я имел в виду Аркадия Николаевича Бояринцева, вашего внебрачного сына.

– А-а, вот Вы о ком! Этот ничтожный человечишка никогда моим сыном не был. У меня, полковник, на этом свете после смерти жены больше нет никого, вот сейчас только осознаю, что подсознательно к вам я привязался. Это плохо!

– Почему?

– Если придётся Вас ликвидировать, мне придётся переступить через себя, а я этого не люблю.

– Вы чудовище, господин Рождественский!

– Не драматизируйте, полковник, всё в пределах правил.

– Каких правил? Мне кажется, Вы ведёте войну с собственным народом без всяких правил, и причины этого военного конфликта мне до сих пор не ясны!

– Небольшая победоносная война всегда положительно сказывалась на положении государства: поднимался международный рейтинг, открывались новые рынки сбыта, новые источники пополнения казны в виде аннексий и контрибуций, да и «заклятые друзья» становились сговорчивее. Я уж не говорю о том, что любой военный конфликт всегда был мощным толчком в развитии технического прогресса. Так чем Вам, полковник, не нравится война?

– Война – это прежде всего смерть солдат и гражданского населения по обе стороны фронта.

– Я уже говорил Вам, что смерть сотни-другой человеческих особей способствует дальнейшему улучшению жизни остального человечества. Возьмём хотя бы смерть Аркадия Бояринцева. Как ни парадоксально звучит, но единственное, что он смог сделать полезного в жизни, так это умереть. Я знал, что рано или поздно, но меня поставят перед выбором, поэтому заранее показал противнику свою «ахиллесову пяту» – Аркадия Бояринцева, своего внебрачного сына, которого якобы обрёл после долгих лет мучительных поисков и который теперь мне дороже жизни. Разумеется, всё это ложь – от первого до последнего слова! Аркашка никогда мне сыном не был, и я определил его на заклание примерно за год до событий на Черемизовском рынке. Надо отдать должное: свою последнюю роль Бояринцев сыграл безупречно!

– А зачем Вы вообще связались с этим рынком? – перебил я Рождественского. – Зачем он Вам был нужен?

– Лично мне не нужен, но мне нужны были деньги, которые крутились на рынке: содержание подпольной спецслужбы – дорогое удовольствие! Я попытался «наехать» на Сталика Джабраилова, но это не имело успеха. Скажу честно, в плане рэкета Джабраилов мне оказался не по зубам. У него были очень сильные покровители, а я не мог открыть своё истинное лицо, поэтому операция «Заплати и спи спокойно» успеха не имела. Тогда я сделал всё, чтобы Администрация Президента узнала и довела до самого Президента информацию о том, какие миллионы проходят мимо государственной казны и растворяются в недрах Черемизовского рынка. Президент посчитал количество нолей, прикинул размер упущенной выгоды и вызвал «на ковёр» мэра. После этого началась война между Джабраиловым и его Кремлёвскими покровителями с одной стороны и Администрацией Президента и Московским правительством с другой стороны. Разумеется, я был на стороне Президента, а чтобы иметь от этого конфликта свой «кусок пирога», я распустил слух, что ликвидация Черемизовского рынка идёт с подачи таинственного и ужасного злодея по имени Таненбаум. Это возымело определённую реакцию во вражеском стане, и мои противники взяли в заложники моего псевдосынка…

– …которого через три дня жестоко убили!

– Именно так, полковник. И что мы в результате имеем?

– Труп невинного человека.

– А что ещё, кроме трупа?

– Ликвидацию вещевого рынка «Черемизовский».

– Правильно, но это не всё! Теперь имя Таненбаума вселяет не просто страх, теперь все знают, что играть против Таненбаума равносильно смерти, потому что он не жалеет никого, даже собственного сына. Торговцы с Черемизы разбежались по другим торговым точкам, но эти небольшие торговые центры – не чета Черемизовскому, и взять их под свой контроль мне не представляло труда. После смерти Аркашки Бояринцева приток денежных средств в фирму «Таненбаум» значительно увеличился.

– Хорошо, я понял: Черемизовский рынок – это деньги, а зачем Вам понадобилось вовлекать в политическую жизнь лесбиянок, да ещё создавать из них целое политическое движение, никак не пойму!

– Здесь нет второго дна. Из лиц нетрадиционной сексуальной ориентации создали политическое движение, чтобы они активно участвовали в политической жизни страны. Конечно «Радуга» – это не «Партия Гражданских свобод» во главе с Алексеем Новак, все эти извращенцы, по большому счёту, аполитичны, поэтому их постоянно приходилось их тормошить – вытаскивать на митинги, планировать и проводить скандальные выступления, даже речи за них писать.

– И эта игра стоит свеч?

– Это политика, полковник! Если бы я не подобрал это сборище моральных уродов, то рано или поздно это сделал бы кто-то другой, и они ушли бы из-под моего контроля. А так у нас в стране имеется самая настоящая оппозиция, представленная националистами, демократами, крайне правыми в лице «Партии Гражданских свобод» и даже общественно-политическим движением лиц нетрадиционной сексуальной ориентации. Запад в восторге: наконец-то сбросившие коммунистическое иго россияне имеют свободу политического выбора!

– А главное, что вся эта оппозиционная братия предсказуема, и находится у Вас если не на зарплате, то на коротком поводке! Я угадал?

– Вы не угадали, Вы подытожили моё выступление!

– Почему?

– Что значит «почему»? Что-то я Вас перестал понимать!

– Почему именно Таненбаум? – неожиданно поменял я вектор беседы.

– Ах, Вы об этом! Здесь всё просто: как Вы знаете, Таненбаум – это немецкая песенка о рождественской ёлочке. Для того, чтобы узнать, кто такой Таненбаум, надо было просто провести аналогию между моей фамилией и немецкой народной песенкой. Разгадка лежала на поверхности, но никто этого не заметил.

– Я не об этом! Зачем Вы создали собственную спецслужбу? Чего Вы добиваетесь? Денег? Власти?

– Не угадали, полковник! Сейчас и денег и власти у меня хоть отбавляй!

– Тогда зачем Вам все эти шпионские игры?

– Вы знаете, что такое «японская забастовка»? Нет? «Японская забастовка» – это когда все сотрудники фирмы или предприятия, сговорившись, начинают работать строго по инструкциям и предписаниям.

– Ну и что в этом плохого?

– Ровным счётом ничего! Вот только в результате такого дисциплинированного подхода к своим обязанностям работа предприятия надёжно стопорится, а придраться к исполнителям невозможно, так как всё выполнялось строго по закону!

Человечество наплодило невероятную массу различных законов, правил, уложений, подзаконных актов, которые зачастую противоречат друг другу. Любой закон можно дорабатывать и дорабатывать, и всё равно он останется несовершенным. Законопослушному обывателю о таких вещах знать не надо. Обыватель должен закон и его представителей уважать! Уважать и бояться! Иначе наступит хаос. А теперь представьте, полковник, что Вам надо руководить не маленькой фирмой по пошиву женских сапог, а огромной державой по имени «Россия». Согласовать все законные и подзаконные акты порой просто немыслимо! А проблемы надо решать, и решать быстро, иначе страна войдёт в ступор! Президент не может нарушить Конституцию, Президент не может нарушить ни Уголовный, ни Гражданский Кодекс, ни даже Кодекс о семье и браке. По сути дела, он ничего не может! Он марионетка в руках крючкотворцев, которые периодически грозят Главе государства импичментом! Так вот, для решения казалось бы неразрешимых ситуаций и существует моя спецслужба. Да, мы делаем за политиков и государственных чиновников всю грязную работу, но это остаётся в тайне, этого никто не видит. Это позволяет Президенту и членам правящего кабинета оставаться в правовом поле.

Вы, наверное, не знаете, но все мои родственники раньше проживали на Украине, в небольшом городке Сумы, а тамошние жители даже во времена Советской власти оставались очень религиозными. Поэтому в нашей семье было много церковных книг, которые, честно говоря, меня интересовали мало, но однажды, раскрыв одну из них, я натолкнулся на фразу о том, что, несмотря на все мерзости мира «…одежды Учителя должны оставаться белыми».

– Значит, Президент и его команда все в белом! – перебил я его. – А остальные…

– Вот именно!

– Я Вам не верю!

– Это ваше право, хотя, честно говоря, я надеялся, что Вы меня поймёте.

– Понять – значит простить, а я пойти на такой шаг не готов.

– Пусть будет так! Ужин окончен, пора платить по счетам. Не трудитесь, я пошутил! Мы с вами ужинали за счёт заведения.

– Владелец кафе тоже ваш исполнитель?

– Нет, просто друг, хороший друг! Сейчас подъедет машина и Вас отвезут домой…

– Я этого не просил!

– Не упорствуйте. Вы пьяны, и я не хочу, чтобы Вы стали лёгкой добычей местных гопников. Завтра утром Вы проснётесь от телефонного звонка, и от секретаря узнаете, что все мероприятия по операции «Таненбаум» свёрнуты, а Вы направляетесь в ведомственный санаторий для прохождения реабилитационного курса. Насколько я помню, у Вас ведь была контузия, осложнённая недавним получением черепно-мозговой травмы. На прощанье примите мой бесплатный совет: берегите голову, полковник! Она Вам ещё пригодится, и не суйте её без надобности туда, где её могут откусить!

На следующий день всё произошло именно так, как обещал Рождественский: утром меня разбудил телефонный звонок, к полудню я имел на руках путёвку в наш ведомственный санаторий, а вечер встретил в купейном вагоне скорого поезда «Москва-Сочи».

По законам жанра, после вечернего чая я должен заснуть под стук колёс, а ранним солнечным утром, выйдя на сочинский перрон, забыть все служебные перипетии, как страшный сон.

Наверное, именно так всё и будет. Я буду вести себя, так же, как и все отдыхающие: днём ходить на процедуры, а вечером в кафе и на дискотеку, откровенно валять дурака и крутить лёгкие, ни к чему не обязывающие, курортные романы. Я буду, как все! Я не буду выделяться, и не потому, что я чего-то боюсь, просто всё это время буду помнить, что голова у меня одна.