Глава 1

Жёлтая чума

Из-за большой занятости, зима для Романова пролетела как один длинный морозный день. Запомнился только Новый год с фейерверком и весёлым застольем, длившиеся без малого три дня, да ещё сдача Заказчику главного корпуса Большого магического дворца. С последним пришлось попотеть! Недоделок и отступлений от проекта было много, и Пётр Алексеевич осерчав, огрел главного архитектора Матвея Казакова по спине тростью, а прораба Никитку Растворова снял с должности и приказал за неимением кола посадить несчастного на флагшток, но потом остыл, восстановил в должности, однако за многочисленные упущения лишил годового бонуса.

Однажды ранним утром Пётр, привычно раскурив трубку, отдёрнул гардины на большом сводчатом окне и обомлел: весёлой капелью в венецианское стекло барабанила весна.

– Фёкла! А какое сегодня число? – спросил он старую служанку, принёсшую ему на подносе большую кружку чёрного кофе.

– Так уже пятый день как март наступил, – прошамкала старушка. – Оглянуться не успеешь, кормилец, как 8 марта наступит, – продолжала нудить старушка, напоминая о предстоящем празднике.

– Будет тебе, Фёкла, гостинчик! Будет! – усмехнулся Романов и бросил на поднос погасшую трубку. Служанка ушла.

– 5 марта, – машинально повторил Пётр и зачем-то добавил: – Сталин умер!

Он давно заметил за собой необъяснимый интерес к сильным мира сего. Возможно, поэтому и выбрал себе образ царя-реформатора. Интерес к Сталину, так же как и к личности остальных диктаторов, был у него не случаен. Романов искал в них не признаки родства душ, скорее наоборот – стремился понять, что в них было такого, чего не было в нём, точнее в личности его прототипа.

В то памятное мартовское утро Пётр с утра не пошёл в резиденцию, а сразу же после завтрака позвонил мэру Москвы и попросил разрешения выехать в город. По условиям договора, лица, пришедшие из «тонкого» мира, не могли свободно выходить за границы «объекта». Делалось это только по предварительной заявке, которую рассматривал лично министр МВД. Романов не стал звонить полицейскому министру, посчитав, что в «Современном табеле о рангах» тот стоит ниже его нынешней должности. Мэр трубку поднял сразу.

– Что-то случилось, Пётр Алексеевич? – обеспокоенным голосом поинтересовался мэр.

– Ничего не случилось, Сергей Семёнович, просто решил проветриться.

– Понимаю. Хотите, пришлю служебную машину?

– Было бы кстати, а то мой водитель только по территории «объекта» уверенно рулит, а в Москве он никогда не был.

– Договорились. Машина у Вас будет через полчаса, можете ею распоряжаться, как Вам будет угодно. Может, ко мне заскочите?

– За приглашение спасибо, но у меня сегодня программа личного характера. Лучше Вы на недельке ко мне заезжайте. Вы ещё в Большом магическом дворце не были? Вот заодно и посмотрите.

На этом обмен любезностями закончился, и Романов крикнул из кабинета, чтобы ему подали новый тёмно-серый плащ и синий двубортный костюм.

День был ветреный – не для прогулок, да и с неба накрапывал дождик, смывая с улиц и площадей последние ошмётки серого снега, но Романов твёрдо решил пройтись по московским улицам и посмотреть, как в камне воплощаются задумки нового мэра.

До обеда он, как и планировал, мотался по новостройкам, даже зашёл в находившийся на реконструкции Большой театр, и увиденным был приятно удивлён. В полдень Пётр Алексеевич посетил ресторан «Метрополь», где пожурил шеф-повара за «царскую уху», но в остальном остался доволен.

– Куда теперь? – спросил водитель, как только Романов грузно опустился на заднее сиденье.

– Давай на Красную площадь! – после короткого раздумья решил Пётр и снова прильнул к стеклу.

На площади он долго бродил, вглядываясь в зубчатые стены Кремля. Всё вокруг было чинно и даже благопристойно, но фантомная память Романова живо рисовала ему картинку другого Кремля, из стен которого торчали деревянные лаги, а то и просто неструганые брёвна, на которых болтались обклёванные вороньем, почерневшие тела мятежных стрельцов.

– Давно это было, да и было ли? – усомнился на мгновенье Пётр, ужаснувшись былых своих деяний, и неожиданно для себя, вместе с делегацией вьетнамских коммунистов, зашёл в мавзолей.

– И ничего особенного., – решил для себя Романов, выйдя на свежий воздух из-под тяжёлых кроваво-коричневых плит мавзолея. – Склеп – он и есть склеп, как ты его ни украшай! – брезгливо поморщился носитель царского образа и пошёл вдоль Кремлёвской стены. Возле серого бюста Вождя всех времён и народов он задержался и долго вглядывался увековеченное в граните лицо покойного диктатора.

Вернулся на «объект» Романов поздно вечером – утомлённый и хмурый. Званый ужин отменил без объяснения причин. Гости быстро ретировались по домам, а прислуга, стараясь не попадаться хозяину на глаза, забилась по подсобкам и кладовым. Оставшись один, Пётр залпом выпил целый стакан перцовки, закусил кровяной колбасой и отправился в опочивальню. Неожиданно оттуда послышался начальственный рык, и через минуту из спальных покоев с визгом выскочила простоволосая буфетчица Грушенька, которой Пётр накануне самолично предложил согреть его холостяцкую постель.

– Спаси и сохрани! – запричитала молодая женщина, потирая ладошкой ушибленную ягодицу. – Угораздило же меня попасть под горячую руку! За свой короткий бабий век я всякую любовь знавала, но чтобы так яростно и быстро – впервые!

* * *

Май выдался солнечным, по-летнему жарким, с обильными весенними ливнями. От обилия солнца и дождей трава и листва быстро пошли в рост. Зазеленели лесопарки и перелески, активно сманивая трудящихся на так называемые «маёвки» или, говоря по-простому, пикники на природе. Романов тоже не остался равнодушным к чарам проказницы-весны и заранее согласовал с МВД коллективный выезд специалистов и сотрудников «объекта» на природу.

– Что-то я давно шашлычков с дымком не пробовал! – вроде бы случайно обронил начальник строительства, после чего догадливые повара ночь напролёт мариновали мясо, готовили мангалы и пересчитывали имеющиеся в наличии шампуры.

В солнечное воскресное утро через Золотые ворота проследовал кортеж из трёх комфортабельных автобусов, двух шикарных лимузинов, двух микроавтобусов с поварами, посудой и съестными припасами, и дюжиной машин охраны. Вся кавалькада отъехала от Москвы на полторы сотни километров, после чего свернула на малоприметную грунтовку, которая привела к тихому лесному озеру, обрамлённому по берегам плакучими ивами и с чудесным песчаным пляжем.

– Вот здесь, Пётр Алексеевич, лагерем и станем! – гордо молвил Малюта Скуратов. – Я это местечко ещё зимой присмотрел, когда наши ратники вместе с охраной на подлёдный лов выезжали. Подлещик здесь клюёт – только успевай из лунки выдёргивать!

– А я где в это время был? – удивился начальник строительства.

– Тебе, государь, в то время не до подлёдного лова было, – смутился Малюта. – Ты, отец родной, тогда три дня подряд на «тёплой лунке» рыбачил, даже в резиденции не показывался.

– Ладно-ладно! – торопливо перебил его Романов, вспомнив как в начале февраля на «объект» по заданию Высшего Совета прибыла молодая девушка-аудитор, которая то ли по неосторожности, то ли из женского тщеславия выбрала себе образ Мерилин Монро. Пётр таких женщин мимо себя не пропускал, поэтому потратил на неё три дня и три ночи, усиленно знакомя её с бухгалтерскими документами прямо у себя в опочивальне.

– Ишь, раскудахтался! – нахмурил брови Романов. – Иди лучше проследи, как столы накрывают.

– Так не моё это дело, государь! – неуверенно промямлил Малюта. – Так сказать, не по моему профилю!

– А я тебе говорю – проследи!

Тем временем работа по подготовке к пикнику кипела и без мудрых указаний начальства: работники объекта, соскучившись по загородному отдыху, с неподдельным энтузиазмом принялись разжигать мангалы, помогать поварам, насаживать мясо на шампуры и накрывать походные столы. Повара не зря не спали ночь и хлопотали весь день. На столах, кроме ароматных и сочных шашлыков, белели фарфоровые супницы с борщом, приготовленном на бульоне из трёх сортов мяса и большим количеством молодой зелени. На узорчатых деревянных блюдах – запечённая целиком молодая картошка, фаршированная шпиком, красиво сложена горками, подножья которых обрамляли крупные дольки красных астраханских помидор, ускоренно выращенных к «маёвке» Яковом Брюсом – главным технологом по применению магических заклинаний. На больших серебряных блюдах – посыпанные мелко порезанной зеленью и обильно политые жиром – аппетитно раскинулись зажаренные на вертеле тушки вальдшнепов и перепелов. Рядом с дичью мирно соседствовали накрытые салфетками свежие кулебяки, рыбники, постные и мясные пироги. Среди заморских блюд особо выделялся узбекский плов, любовно приготовленный Юлдуз Рахимовой под чутким руководством Али-Бабы.

Кроме закуски, на столе был большой выбор напитков: в деревянных кружках ждала своего заветного часа трёхлетней выдержки медовуха, в высоких тёмного стекла бутылках тускло отсвечивало настоящее бургундское, а вдоль нескончаемой череды яств, словно верстовые столбы вдоль дороги, выстроились квадратные бутылки с «казёнкой» – литровые водочные штофы зелёного стекла, украшенные двуглавым орлом.

– Хорошо! Просто замечательно! – потирая руки, шептал Горыныч, глядя на кулинарное великолепие. В честь праздника трёхглавый сменил привычное обличие пожилого снабженца на облик добродушного румяного толстяка, и в ожидании начала застолья поминутно бросал взгляд на свои ручные часы. На берегу озера, изнывая от безделья, курил папиросу за папиросой Иван-Дурак, а рядом с ним Водяной в образе отставного флотского инженера весело травил байки о своей былой флотской службе, и при этом поминутно заглядывал доктору Власенковой в глаза. Доктор Таня задорно смеялась придумкам «бывшего флотского» и, показывая восхитительные белые зубки, приговаривала: «Ну и здоров же ты приврать, Водяныч»!

Особняком держались только главный бухгалтер и главный архитектор. Скупой рыцарь никак не мог смириться с незапланированными тратами, а Матвей Казаков никак не мог простить начальнику строительства случая рукоприкладства при сдаче Заказчику Большого магического дворца. Романов это понял, поэтому лично наполнил два высоких бокала «казёнкой» и у всех на виду направился к Казакову.

– Матвей Фёдорович! Желаю выпить с тобой на мировую! – громко произнёс начальник строительства и протянул Казакову налитый до краёв бокал. – Ты уж прости меня за мою горячность! Хочешь, отплати мне тем же! Я в претензии не буду!

– Ладно, Пётр Алексеевич! – смягчился Казаков, принимая бокал из рук Романова. – Что было – то прошло!

После чего они выпили до самого донышка и троекратно расцеловались. Напряжение сразу спало, и даже Скупой рыцарь оттаял душой и пошутил: «Пётр Алексеевич, я тебе столько лет верой и правдой служу, а стаканчика вина из твоих рук до сих пор не удостоился»!

– Барон! Всё это, – и Пётр широким жестом обвёл поляну, – всё к Вашим услугам! Зная Ваш изысканный вкус, я для специально для Вас приказал выставить на стол бургундское! Если захотите, выпью с Вами на брудершафт!

Веселье стало повышать градус, и за столами всё чаще слышался дружный смех и кокетливое женское повизгивание. После третьей перемены блюд Пётр Алексеевич вышел из-за стола и, раскурив трубку, не спеша стал прогуливаться по берегу озера. Следом за ним неотступно следовал Малюта Скуратов и Яков Брюс.

– Признайся, Яков! – обратился Пётр к своему другу чернокнижнику и главному специалисту по магическим технологиям.

– В чём сознаться, Пётр Алексеевич? – подскочил к нему Брюс.

– А вот в этом! – и Романов носком итальянского ботинка ковырнул чистый песок. – Песок чистейший – ни тебе дерьма, ни разбитой бутылки, на берегу ни одного окурка, вода в озере голубая и прозрачная, как после фильтрации, и при такой красоте здесь нет ни одного отдыхающего.

– Пётр Алексеевич! – склонил голову Брюс и приложил правую ладонь к груди. – Если Вы хотите, чтобы я сознался в проведении подготовительной работы к выезду на данный участок, то я немедленно это сделаю! Я действительно поставил магический заслон от остальных отдыхающих, почистил пляж и за две ночи отфильтровал в озере воду. Мои помощники, на случай если Вы изволите порыбачить, запустили в озерцо окуньков и плотвичек.

– Пожадничал, Яков! Мог бы и стерлядками нас порадовать!

– Не жадничал я, Пётр Алексеевич! – сморщил породистое лицо Брюс. – Только чистота воды в подмосковных водоёмах даже после применения магии остаётся недостаточной, и запусти мы прошлой ночью в озеро белорыбицу – плавала бы она сейчас по всей поверхности кверху брюхом!

– К сожалению, это так! – раздался голос, и из-за кустов вышел невысокого роста худощавый незнакомец в жёлтом полувоенном френче, и галифе, заправленных в офицерские хромовые сапоги. – Вода в московских водоёмах – чистая отрава! – продолжил незнакомец, которого с первого взгляда можно было отнести к монголоидной расе.

– Магический заслон, говоришь? – ехидно переспросил Романов у Брюса.

– Ты кто таков? – рванулся вперёд Малюта Скуратов и заслонил начальника строительства от незнакомца своим телом. В руке у Малюты хищно блестел длинный кинжал, да и сам Малюта был настроен очень решительно.

– Пётр Алексеевич, прошу Вас не наказывать своих вассалов, – миролюбиво, но холодно произнёс азиат. – Магический заслон был предназначен для защиты определённого участка территории от людей…

– А Вы, я так понимаю, не человек! – перебил его Романов.

– Не человек, – подтвердил незнакомец. – Я, так же как и вы все здесь присутствующие, позаимствовал человеческое обличие для удобства общения, и кинжал мне не причинит вреда.

Последняя фраза была обращена непосредственно к Скуратову.

– Спрячь! – велел Пётр, и Малюта убрал кинжал под полы одежды, но позицию не поменял и, защищая Романова своим телом, был готов ежесекундно броситься в бой.

– Я так понимаю, что у Вас ко мне деловой разговор, иначе Вы не стали бы пробираться сквозь охрану.

– Для меня это не составило труда, – произнёс азиат, и губы его дрогнули в усмешке. – Однако Вы правы: у меня к Вам деловое предложение.

– Тогда представьтесь, кто Вы.

– Я – Верховный повелитель отряда прямокрылых Бессмертный Са-Ран-Чи, – напыщенно произнёс азиат.

– Так ли уж бессмертный? – недоверчиво проворчал Малюта и машинально пощупал под одеждой ножны кинжала.

– Пока существует мой народ – я бессмертен! – подтвердил Са-Ран-Чи и склонил голову.

– Потому что ты и есть саранча! – догадался Пётр. – Обыкновенная прожорливая саранча!

– Вы не очень-то утруждаете себя этикетом, – поморщившись, заметил Верховный повелитель прямокрылых.

– Было бы перед кем! – вмешался в разговор доселе молчавший Яков Брюс. – Да я на тебя, насекомое, даже магической энергии тратить не буду: сейчас пошлю за пестицидами, и разговор будет окончен.

– Если Вы меня окропите отравой – я умру, – недрогнувшим голосом произнёс Са-Ран-Чи, – но тут же воскресну снова, и так будет до тех пор, пока жив хотя бы один представитель моего великого народа.

– А Вы не очень-то утруждаете себя скромностью! – парировал Пётр. – С чего это Вы решили, что ваш э-э… пусть будет народ – великий?

– Нас пытаются уничтожить сотни лет, а мы назло своим врагам до сих пор живы!

– То же самое может сказать о своём народе любой русский, украинец, абхаз, кореец или китаец, и ещё пару сотен представителей больших и малых народов, – снова вставил своё веское слово Яков Брюс. – Потому как история человечества – это история войн.

– Это ваша история, а мой народ не относится к человеческой расе, – холодно уточнил Са-Ран-Чи. – Мы никогда и ни с кем не воевали, мы лишь боремся за выживание на этой земле. Для нас нет границ, по большому счету, мы дети мира и имя нам – легион!

– Ваше имя – вредители! – пробурчал Малюта. – А границ вы не признаете, так как сжираете на своём пути всё, даже пограничные столбы!

– Мы можем поговорить приватно? – слегка повысил голос азиат.

– Хорошо, – согласился Пётр. – Оставьте нас! – бросил он через плечо Скуратову и Брюсу. Оба сподвижника отстали, но не далеко, а так, чтобы по первому знаку броситься к своему начальнику на помощь.

– Ну, вот, теперь мы одни, и можем поговорить, как деловые люди, – произнёс Романов и повернулся к собеседнику лицом.

– Давайте называть вещи своими именами, – впервые за всё время разговора улыбнулся повелитель отряда прямокрылых. – Ни Вы, ни я людьми в полном смысле этого слова не являемся. Мы всего лишь заимствовали человеческие образы.

– Кстати, а чей образ позаимствовали лично Вы? – перебил его Пётр.

– Я пришёл к Вам в образе Чан-Кайши, – ещё раз улыбнулся Са-Ран-Чи и почтительно склонил голову. – Опять упрекнёте меня в нескромности?

– Нет, – холодно заверил его Романов. – Мне нет никакого дела до вашего гипертрофированного эго.

– Кто бы говорил! – ощерился Са-Ран-Чи. – Вы сами-то, чей образ носите – безродного голландского плотника или геройски павшего под Кингисеппом пушкаря Михайлова? И не говорите мне, что Вы не интересуетесь судьбами великих полководцев и диктаторов.

– Откуда Вам это известно? – воскликнул Пётр.

– Успокойтесь! Я не залезал к вам в черепную коробку и не сканировал ваше подсознание. Просто мой разум – это коллективный разум моего народа. Согласитесь, трудно тягаться одному, пусть даже гениальному носителю разумной жизни, с миллиардами мыслящих индивидуумов. Я ещё не теряю надежды прийти с Вами к обоюдовыгодному соглашению.

– Чем же я могу помочь вашему коллективному разуму?

– Пётр Алексеевич, Вы напрасно ёрничаете! Я бы не вышел с Вами на прямой контакт, если бы не видел в этом прямую выгоду для моего народа.

– Говорите прямо! – недовольно поморщился Пётр. Было видно невооружённым глазом, что ему неприятен этот разговор.

– Нам необходимо добраться до портала. – решительно произнёс Верховный повелитель прямокрылых. – Не торопитесь с отказом. Нам не надо, чтобы ваши люди распахивали Золотые ворота настежь. Ваше сознание сейчас рисует Вам картину, как тучи насекомых заполоняют «Тридевятое царство». Ничего этого не будет! Достаточно десяток особей, которых Вы сможете пронести на «объект» у себя в кармане.

– Зачем Вам это нужно?

– Наивный вопрос! Вы не догадываетесь, зачем моему народу выход в иные миры? Новый мир – это новое жизненное пространство, это миллиарды новых особей, это шанс на счастливую жизнь!

– И в то же время сытную! – добавил Пётр.

– И сытную! – согласился Чан-Кайши. – Не буду опровергать очевидный факт.

– Я никогда на это не соглашусь!

– Подумайте Пётр Алексеевич! Отказываясь от сотрудничества, Вы приобретаете в моем лице очень серьёзного противника, а ведь мы могли бы быть с вами союзниками.

– И что бы это мне дало?

– Многое! Вы даже не представляете, какое политическое влияние мы можем оказать, да и, чего греха таить, периодически оказываем на правительства.

– Мне этого не требуется. Я вполне удовлетворён сложившимся положением дел и не собираюсь интриговать ни против Московских властей, ни против Федерального центра.

– Отказываясь от сотрудничества, Вы не оставляете мне выбора: это – война!

– Война – так война! Меня это не пугает.

– Господин Романов, я уважаю Вас, как достойного противника, поэтому в течение месяца, начиная с сегодняшнего дня, буду готов принять от Вас почётную капитуляцию. Подчёркиваю – почётную! Это немного подсластит горечь Вашего поражения. При необходимости найдёте меня здесь же, возле ракитового куста.

С этими словами Верховный предводитель Са-Ран-Чи скрылся за кустами и пропал.

– Как сквозь землю провалился! – доложил Малюта после того, как он и его подчинённые прочесали территорию вокруг озера. – Даже следов после себя не оставил!

– Не нравится мне всё это! – задумчиво произнёс Яков Брюс. – Ох, не нравится!

– Мне тоже! – согласился с Брюсом Пётр. – Особенно когда для достижения политических целей начинают использовать магию!

– Хм, получается, что вот это насекомое с амбициями Наполеона – маг? – переспросил Малюта.

– Нет! – уверенно заверил присутствующих Яков Брюс. – Я бы это непременно почувствовал. Лично Са-Ран-Чи магическими способностями не обладает, но ему помогает очень сильный маг, которого я не могу определить ни по силе, ни по характеру воздействия. А следов нет потому, что, зайдя за кусты, Верховный предводитель мгновенно рассыпался на тысячи маленьких и ужасно прожорливых насекомых.

– Вот эти самые насекомые сегодня объявили нам войну! – сообщил своим сподвижникам Пётр.

– Эти крылатые тараканы? – взвился Малюта Скуратов. – Да я их лично сапогами перетопчу!

– Во-первых, они не тараканы, а насекомые, относящиеся к отряду прямокрылых, – продолжил Брюс. – Во-вторых, я бы не стал недооценивать противника. Вы заметили, какой облик выбрал Са-Ран-Чи? Облик Чан-Кайши! Этот политик не проиграл ни одной битвы, ни одного политического сражения. В результате он стал одним из самых известных диктаторов и до самой своей смерти находился у рычагов власти!

– Ничтожный подражатель! – скрипнул зубами Пётр. – Подобно Мао-Дзе-Дуну явился во френче жёлтого цвета!

– Не думаю, чтобы Са-Ран-Чи копировал предводителя Мао, – не согласился с Романовым Брюс. – Дело в том, что слово «саранча» в переводе с тюркского звучит как «жёлтый»! Он просто хотел подчеркнуть своё соответствие.

– Значит, с сегодняшнего дня объявляю уровень опасности – «жёлтый»! – закончил Пётр и направился к остальным гостям.

Праздник продолжался.

* * *

Война началась с мелкой неприятности: «объект» отключили от московской сети энергоснабжения. Кто и по чьему приказу это сделал, установить так и не удалось: кто-то взломал файлы управления «объектом» и отключил «объект» от московской сети. Пока разбирались с результатами внезапного отключения, Романов дал команду задействовать резервные – автономные источники энергоснабжения, что в свою очередь позволило избежать более тяжёлых последствий: холодильники с продуктами не разморозились, охранные системы в банке не отключились, компьютерная сеть не утратила необходимые для нормальной работы «объекта» данные.

Однако на этом неприятности не кончились. Сначала неизвестно откуда возникшая фирма неожиданно переманила на свою сторону дирекцию кирпичного завода, оплатив из своего кармана неустойку за разрыв контракта на поставку кирпича для строительных работ на «объекте». Потом таинственный хакер, используя данные о расходном банковском счёте, заказал на «объект» 10 транспортных контейнеров презервативов и столько же контейнеров с детскими подгузниками.

– И что мне со всем этим «богатством» делать? – почти по-звериному рычал Пётр.

– Надо оформить весь этот груз как спонсорскую помощь городу на «Всероссийский день семьи, любви и верности», предложил думный дьяк Никита Зотов.

– А чем я эти затраты компенсирую? – заламывал руки Скупой рыцарь. – Ужасный век – ужасные решенья! Какая ещё к дьяволу спонсорская помощь? Чума на оба этих груза! Трещит по швам строительная смета!

– Кажется, барон, Вы заговариваетесь, – спокойно уточнила присутствовавшая на экстренном заседании доктор Власенкова. – У Пушкина это фраза звучит как «…чума на оба ваши дома»! А про строительную смету – полнейшая отсебятина! У классика в этом произведении вообще нет ничего про сметы – ни про строительные, ни про какие другие!

– Я выражаюсь сообразно сложившемуся положению, – парировал главный бухгалтер.

– Хватит препираться, – одёрнул присутствующих начальник строительства. – Надо решать, как не допустить на объект жёлтую заразу – я имею в виду саранчу.

– Я предлагаю обработку колёс прибывающего на «объект» транспорта дезинфицирующими растворами, – уверенно высказалась санитарный врач Власенкова.

– Принимается! – хлопнул ладонью по столу Романов. – Ещё какие будут предложения?

– Предлагаю использовать жёсткое рентгеновское излучение, – поднялся со своего места «бывший флотский» – Водяной.

– Каким образом? – насторожилась Власенкова. – Рентгеновское излучение – это очень опасно!

– Об этом и речь! – продолжил Водяной. – На «объект» в основном завозятся строительные материалы, которым рентгеновские лучи никакого вреда причинить не может, зато оно ликвидирует любую живность вплоть до блохи и таракана, если таковые задумают спрятаться межу кирпичами или листами шифера. Представьте себе: грузовая машина, как обычно, заезжает в «отстойник», водитель уходит в досмотровую комнату, а в это время включается парочка установок рентгеновского излучения и через пять минут груз стерилен!

– Толково, – согласился думный дьяк Зотов.

– В принципе я не возражаю, – отозвалась Власенкова, – но только при строжайшем соблюдении мер радиационной безопасности.

– Принимается! – согласился Пётр. – Ещё есть предложения?

– У меня есть, – скромно произнёс начальник службы безопасности банка Лев Гуров. – Однако оно настолько скучное и несерьёзное, что предпочёл бы высказать его Вам наедине.

– Все свободны! – скомандовал начальник строительства. – Гуров может остаться.

– Ну, теперь говори какая у тебя задумка, – тихим голосом произнёс Романов, после того как последний участник совещания покинул его кабинет.

– Оперативная, – коротко пояснил Гуров. – Мы с вами оба знаем, что взять под особый контроль вход в портал мы не можем, поскольку такового нет.

– Если бы я это сказал господину Са-Ран-Чи, он бы мне не поверил, – улыбнулся Романов и откинулся на спинку кресла.

– Вот именно! – продолжил Гуров. – Он везде и в то же время нигде! Пётр Алексеевич, вспомните, как Вы лично попали на «объект».

– Ну, я вышел из здания Высшего Совета и тут же оказался на «объекте», точнее – на том самом месте, где сейчас построили банк.

– Я тоже прибыл сюда не в мягком вагоне, – согласился с Романовым Гуров. – Помню, как подписал предложенный мне контракт, положил ручку на стол и в это мгновенье оказался на улице возле вашей резиденции. Я опросил десяток специалистов и рабочих «объекта» и все они были транспортированы сюда подобным образом. Замечу, что все вновь прибывающие оказываются на открытом пространстве – на улице! А каким образом мы отправляем неугодных нам лиц обратно в «тонкий» мир?

– Обычно я даю секретарю указание о возврате такого-то сотрудника в «тонкий» мир. После чего она связывается с Управлением кадров Высшего Совета, и этим дело ограничивается. Никто и никогда больше этого сотрудника на территории «объекта» не встретит. Когда, с какого места и как именно он будет транспортирован, для нас остаётся загадкой. Так, например, Шемаханскую поместили в подвал, и прямо оттуда она была транспортирована в тюремный сектор «тонкого» мира.

– Да, я тоже слышал о существовании этого ограниченного и закрытого пространства со строгим режимом контроля, – кивнул головой Лев Иванович. – Хорошо бы провести запланированную «утечку информации» о том, что вход в портал находится именно в этом подвале.

– Это не проблема, но только я не понимаю, зачем Вам, господин Гуров, это надо?

– Лично мне это ни к чему, а вот если в эту сказочку поверит сам Верховный повелитель Са-Ран-Чи, будет очень даже кстати!

– Хотите заманить насекомых в подвал?

– Не просто заманить, а исполнить заветную мечту Чан-Кайши – отправить его «народ» и его лично в иные миры!

– Как отправить? – опешил от неожиданного предложения Пётр.

– А вот так – всех до последней личинки! Я хочу избавить планету от саранчи, и надеюсь, Вы мне в этом поможете.

– Как Вы это себе представляете?

– Для начала я попрошу Вас связаться с Высшим Советом и передать им наш план…

Ракитовый куст к моменту объявления о полной и безоговорочной капитуляции полностью зазеленел и даже немного подрос. Пётр остановился именно возле этого куста, как было оговорено ранее. Поодаль находились верные помощники – Малюта Скуратов и Яков Брюс. Брюс, как и в прошлый раз, поставил вокруг озера магический заслон, а Малюта рассадил по заранее подготовленным засадам десяток наиболее подготовленных охранников. В небе на всякий случай патрулировали гуси-лебеди, а на земле московские полицейские под видом проводимых учений перекрыли все дороги, ведущие к озеру.

Чан-Кайши появился из-за куста в белом парадном мундире, щедро увешанном наградами и украшенном золотыми эполетами. Наличие форменной белой фуражки с разлапистой кокардой и солнечные очки делали Верховного повелителя отряда прямокрылых похожим на диктатора «банановой» республики. В левой руке, затянутой в белую перчатку, он держал короткий жезл из слоновой кости, увенчанный золотой головкой насекомого, а ладонь правой руки заложил за отворот парадного кителя. Было видно, что весь процесс принятия капитуляции Са-Ран-Чи отрепетировал до мелочей. На его фоне Романов, одетый в повседневный светло-серый костюм, смотрелся, как полководец, проигравший сражение.

– Ладно! Пускай потешит своё больное самолюбие! – решил про себя Пётр.

– Приветствую тебя, мой бывший враг! – громко произнёс Са-Ран-Чи и поднял над головой жезл.

– И тебе не хворать, мой несостоявшийся друг, – холодно ответил Пётр и демонстративно спрятал руки за спину.

– Отчего же несостоявшийся? Сейчас мы как раз можем заключить мировое соглашение, разумеется, на моих условиях, после чего нам уже ничто не будет мешать перейти на другой, более близкий уровень партнёрства.

– Сначала возобнови поставку кирпича на «объект», и забери контейнера с презервативами.

– Поставки кирпича уже возобновлены, – с достоинством произнёс Чан-Кайши и по привычке слегка склонил голову. – А презервативы и детские подгузники можете считать моим подарком! Я уже принял меры к возврату денег на ваш расходный счёт.

– Приятно слышать! Я в свою очередь тоже готов сделать ответный ход. Итак, что от меня требуется?

– Назовите месторасположения на территории «объекта» временного портала.

– Нет ничего проще! Портал находится в подвальном помещении склада лакокрасочных материалов, который у нас временно был приспособлен под изолятор временного содержания арестованных, точнее, задержанных на «объекте» лиц.

– Верю! – улыбнулся Чан-Кайши и зачем-то снял солнечные очки. – Если не ошибаюсь, именно оттуда была депортирована в «тонкий» мир ваша бывшая секретарша.

– Судя по всему, Вы редко ошибаетесь! – умышленно польстил диктатору Пётр.

– Следующий вопрос: как управлять порталом?

– Этот вопрос я оставлю без ответа.

– Я Вас не понимаю, – нервно произнёс повелитель прямокрылых и снова нацепил на нос солнечные очки. – Кажется, мы с Вами обо всём договорились!

– Не совсем так. Я не ставлю дополнительных условий, скорее я уточняю детали. Вы хотите попасть в иные миры? Пожалуйста! Но при этом Вам не обязательно знать механизм управления порталом.

– Неужели! И кто же будет стоять у руля?

– Лично я. Скажу лишь, что при этом необязательно находится возле самого портала каждый раз, достаточно задать программу…

– Подождите! – перебил Романова обладатель золотых эполет. – Вы что, собираетесь отправлять десяток особей в несколько приёмов?

– Вот сейчас мы подошли к главному, – торжественно произнёс Пётр и многозначительно поднял вверх указательный палец. – Речь не идёт о десятке насекомых. Мы предлагаем Вам другой, более выгодный вариант.

– Я весь во внимании, – втянул живот Са-Ран-Чи и даже сунул в нагрудный карман мешавший ему жезл.

– Не буду скрывать, что после предпринятых Вами мер я был вынужден сообщить обо всём Высшему Совету, и вчера я получил письменный ответ.

С этими словами Пётр достал из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо бланк с официальной символикой Высшего Совета и протянул его собеседнику. Поклонник Чан-Кайши развернул бланк и внимательно прочитал текст.

– Здесь говорится о полной депортации моего народа на другую планету. Я правильно понял предложение вашей верховной власти?

– Правильно! Стопроцентная депортация прямокрылых на Зелёную планету в обмен на занимаемые вашим народом площади в Европе и Азии. Это более чем щедрое предложение.

– Что представляет собой новая планета?

– Она в два раза крупнее Земли, полный оборот вокруг светила равен восемнадцати земным месяцам, и благодаря тому, что ось планеты не имеет углового наклона, там практически нет смены времён года. Колебания температуры незначительные, в пределах десяти градусов по Цельсию.

– Климат субтропический?

– Нет, климат на Зелёной планете очень похож на вечное лето в Ферганской долине.

– И там действительно много зелени?

– Планета не зря называется Зелёная, зелени там действительно много. Вопрос в том, придётся ли она вашему народу по вкусу.

– Мы не привередливы.

– Ну, это известно не только мне!

– Всё ещё ёрничаете?

– Привычка. В особо психологически напряжённые моменты помогает снимать стресс. Я хотел бы обратить ваше внимание на требование Федерального центра…

– А при чём здесь земная власть? Я думал, в этом деле замешаны только Вы, я, и Высший Совет.

– Так оно и есть, но выполнение условий Высшего Совета волей-неволей затрагивает сложившийся миропорядок многих городов и даже областей. Напоминаю, что речь идёт о депортации всего семейства прямокрылых, а его представители разбросаны на территории Европы, Азии, Афганистана…

– И даже частично на землях Ближнего Востока, – добавил Са-Ран-Чи.

– И как Вы себе представляете миграцию вашего народа? Тучи саранчи движутся со всей Европы и Азии в направлении Москвы! Вы представляете, какая паника начнётся?

– Допускаю, что у Вас уже готов ответ на этот вопрос.

– Есть предложение: ваш народ мигрирует в тайно организованные пункты сбора, где их ждут машины и вагоны-рефрижераторы.

– Вы хотите нас заморозить на время транспортировки? Это недопустимо! Тысячи неокрепших личинок погибнут. Не забывайте, мы любим тепло и не выносим холод.

– Никто не собирается включать холодильные установки. Рефрижераторы нужны, чтобы был предлог не открывать вагоны и фуры для сохранения отрицательных температур во время полицейских проверок. Дескать, продукты в вагоне скоропортящиеся, вагон под пломбой и так далее. Сколько Вам надо времени и транспорта для доставки ваших сородичей на «объект»?

– Думаю, что за месяц мы управимся, а насчёт транспорта я сам позабочусь! Вы, главное, обеспечьте бесперебойную работу портала.

– Это я Вам обещаю. Более того, я готов допустить на «объект» вашего наблюдателя.

– Я лично буду контролировать каждую отправку и уйду вместе с последней партией.

– Не возражаю.

– Последний вопрос: что подвигло Высший Совет на такое кардинальное решение?

– Нежелание иметь под боком такого сильного и умного противника, как Вы. Я имею в виду не конкретно Вас, господин Са-Ран-Чи, а весь ваш народ.

– Вполне разумно.

– Осталось обговорить систему связи.

– Я придерживаюсь нетрадиционных методов: если я Вам буду нужен, насыпьте горсть пшеницы возле входа в портал. Мои прямокрылые подданные, которые незримо и круглосуточно будут дежурить на «объекте», сразу сообщат мне. В случае экстренного вызова замените зерна пшеницы горчичными зёрнами или кукурузными или любыми другими. Я буду знать, что случилось что-то экстраординарное и не заставлю себя ждать.

– Так значит, ваши люди всё-таки просочились на «объект»!

– Повторяю – это не люди, по вашей классификации это всего лишь насекомые.

– Мы знаем, что Вам и вашему народу помогает кто-то из сильных мира сего, но кто именно?

– Надеюсь, Вы не рассчитывали, что я буду отвечать на этот вопрос.

– Не рассчитывали.

– Напоследок хочу Вас заверить, что в случае нарушения Вами условий договора, месть моего народа будет страшной.

– В свою очередь я хочу заверить Вас, что после окончания депортации все оставшиеся на Земле личинки и взрослые особы будут безжалостно уничтожены.

После этого собеседники холодно попрощались и разошлись в разные стороны.

И только ракитовый куст под синим июньским небом, жадно улавливая порывы летнего ветерка, одиноко и призывно качал зелёными ветками.

 

Глава 2

Игра в напёрстки

Тем временем склад лакокрасочных материалов обнесли двумя рядами колючей проволоки, по которой пропустили ток, между рядами оборудовали контрольно-следовую полосу, а само помещение оснастили комбинированной системой сигнализации. Проход на этот «особо режимный участок» был только по пропускам, подписанным лично Малютой Скуратовым. Вход в подвальное помещение складского корпуса оборудовали раздвижным рукавом, по размерам и конструкции напоминающий рукав, присоединяемый к борту самолёта для перехода авиапассажиров из «накопителя» на борт авиалайнера. Приготовления были закончены, и начальник строительства после докладов Малюты Скуратова, Якова Брюса и Льва Гурова о готовности к началу проведения операции «Игра в напёрстки», лично отсыпал горсть пшеничных зёрен возле входа в «особо режимный участок».

Поздним вечером на «объект» прибыл первый транспорт, состоящий из трёх новеньких рефрижераторов. Водители предъявили охранникам допуск, после чего на принятие груза прибыл лично начальник строительства со свитой, среди которой как-то незаметно появился Бессмертный Са-Ран-Чи, который на этот раз сильно напоминал игрока в гольф, так как был одет в яркую ветровку, белые спортивного покроя брюки и бейсболку с длинным прозрачным козырьком. Верховный повелитель прямокрылых молча кивнул Романову и, стараясь быть как можно менее заметным, постарался затеряться среди работников «объекта», но непродуманно яркая одежда сводила все его усилия на нет.

После получения разрешения начальника строительства Малюта Скуратов взмахнул рукой и дал команду водителю первого рефрижератора развернуться и задом вплотную подъехать к раздвижному рукаву. Водитель кивнул в ответ и мастерски выполнил сложный манёвр. Тут же подбежали два охранника, которые раскрыли двери автомобильного кунга и быстро подсоединили к нему раздвижной рукав. Послышался шелест миллионов крыльев и неясное гудение. Минут через пять всё стихло, и охранники по знаку находившегося рядом с ними Якова Брюса отсоединили рукав.

– Прошу Вас, господин Са-Ран-Чи, пройти внутрь склада для проверки результатов транспортировки первой партии, – предложил Романов и радушно пропустил высокочтимого наблюдателя в подвал впереди себя. В самом подвале было чисто, прохладно и пусто. Включили верхний свет, и мощные лампы отразились в выложенном чёрным кафелем полу.

– Как видите, господин Са-Ран-Чи, мы честно выполняем условия договора, – официальным тоном произнёс Романов. – Нет ни одной особи, которую бы мы не отправили из первой партии.

– Я вижу, – процедил недоверчиво Верховный повелитель. – Однако меня мучают смутные сомнения – на Зелёную ли планету были отправлены мои подданные?

– Хотите получить от них подтверждение?

– Не помешало бы.

– Должен Вас разочаровать: подтверждения не будет. Зелёная планета находится не в нашей солнечной системе и даже не в нашей галактике.

– Неужели в Дальнем космосе?

– Нет. Зелёная планета находится в ином мире, точнее, в параллельной реальности. И связи, как Вы догадываетесь, оттуда быть не может. В том, что ваши подданные сейчас прибыли на место постоянного проживания, можете не сомневаться. Если мы Вас и ваш народ допустили на «объект» и разрешили использовать по прямому предназначению временной портал, необходимость хитрить и интриговать против Вас отпадает сама собой. Этот проект обоюдовыгодный. Так что если с вашей стороны претензий нет, предлагаю запустить вторую партию переселенцев.

– Вы не оставляете мне выбора, – надвинув козырёк бейсболки на глаза, произнёс Са-Ран-Чи. – Я вынужден с Вами согласиться.

– Не надо лукавить, господин Верховный повелитель! – холодно произнёс Романов. – Всё, что здесь сейчас происходит, происходит строго по протоколу. В договоре не было пункта о подтверждении прибытия ваших прямокрылых подданных на Зелёную планету, поэтому не надо подозревать нас в нечестной игре!

– Вы, люди, очень изобретательны и коварны. Эти два качества меня очень настораживают.

– И это мне говорите Вы – избравший для общения с нами образ Чан-Кайши, хитрость и коварство которого стали притчей во языцех! Ну, так будем продолжать транспортировку или приостановим проект до выработки новых удовлетворяющих обе стороны решений?

– Механизм запущен: железнодорожный и автомобильный транспорт уже в пути, на подходе новые партии моих подданных. Я уже не могу затормозить начатый процесс, и мне остаётся только одно – поверить Вам на слово.

– Тогда попрошу Вас покинуть помещение «накопителя». Сейчас сюда поступит новая партия переселенцев и одновременно с этим откроется временной портал.

К тому времени, когда разгрузили все три рефрижератора, из Средней Азии подошёл автопоезд, состоящий из десяти фур, поэтому депортация прожорливых переселенцев заняла всю ночь. На рассвете усталый, но довольный Са-Ран-Чи чопорно попрощался с Романовым и его свитой и, зайдя за угол здания, тут же исчез, рассыпавшись на тысячи стрекочущих насекомых.

– Осторожней, господа! Не наступите на Бессмертного повелителя! – состроив серьёзную мину, произнёс Яков Брюс и все, включая даже хмурого Малюту Скуратова, улыбнулись.

Портал работал целый месяц без выходных и часто без перерывов на обед. Автопоезда и отдельные фуры прибывали уже не только под покровом ночи, но и в любое время суток. Часто начальнику транспортного цеха «объекта» звонили со станции «Москва-Товарная» и просили прислать автомобильный транспорт для разгрузки очередного пришедшего по железной дороге вагона-рефрижератора. Начальник транспортного цеха Ларионов-Кутько не спал ночей и как угорелый метался между «объектом» и товарной станцией, пытаясь обеспечить своевременную разгрузку вагонов и избежать штрафных санкций за простой транспорта. А вагоны всё прибывали и прибывали! В результате чего у начальника станции «Москва-Товарная» создалось впечатление, что именно в Тридевятом административном округе города Москвы находятся знаменитые закрома Родины, о которых так много говорят политики и пишет пресса, но никто и никогда их воочию не видел.

Романов перестал появляться на «особо режимном участке» при поступлении очередного транспорта с прямокрылыми переселенцами и наведывался периодически – пару раз в неделю. Так же поступал и Бессмертный повелитель Са-Ран-Чи, который появлялся на «объекте» и исчезал без предварительно предупреждения. Охранники привыкли видеть его поджарую фигуру на территории склада лакокрасочных материалов, поэтому при его очередном появлении уже не звонили начальнику службы безопасности, а только оповещали дежурного по смене.

Однажды, безоблачным летним утром, Романов, не заходя в резиденцию, отправился к складу лакокрасочных материалов. У входа в подвальное помещение он насыпал горсть золотистых кукурузных зёрен, после чего отошёл за ограждение и стал ждать.

Бессмертный повелитель Са-Ран-Чи появился незамедлительно. Пётр ещё не успел выкурить полностью свою трубку, как за его спиной раздались льстивые слова приветствия. Романов резко повернулся и убедился, что гость остался верен своим привычкам, явившись, как и прежде, в образе Чан-Кайши, только сменил парадный мундир диктатора «банановой» республики на скромный синий китель китайского коммуниста.

– По моим данным, семнадцатого июля предстоит последняя отправка переселенцев, – по-деловому сообщил собеседнику Романов.

– По моим данным тоже, – кивнул головой Чан-Кайши.

– Время нашей совместной работы, определённое договором, подходит к концу, – подытожил начальник строительства.

– Что такое время? Некая таинственная субстанция, которая до сих пор не поддаётся определению, змея, кусающая собственный хвост, – с видом китайского мудреца усмехнулся повелитель насекомых.

– Неужели? – голосом, полным сарказма, удивился Пётр. – А вот для начальника станции «Москва-Товарная» время является строго нормированной физической величиной, которой он измеряет простой вагонов, а потом выписывает мне сумасшедшие штрафы.

– Всё ёрничаете?

– Я уже говорил, что это моя привычка.

– Скажите, господин Романов, дата последней отправки моих прямокрылых подданных выбрана Вами специально?

– Не понимаю Вас! Семнадцатое июля – день расстрела царской семьи, и этот день я воспринимаю как личную трагедию. Для меня это день траура, при чём здесь отправка ваших верноподданных?

– В общем-то, ни при чём, но эта дата навевает какие-то смутные и в то же время нехорошие ассоциации.

– Вам не кажется, что время для сомнений безвозвратно упущено?

– Кажется! Я в этом даже уверен. Меня очень настораживает, что всё складывается на удивление хорошо, или, как говорят русские, без сучки и задоринки.

– Без сучка и задоринки, – поправил его Романов.

– Да? – удивился повелитель Са-Ран-Чи. – Это несколько меняет контекст, но не меняет смысловой нагрузки. Ситуация неожиданно сложилась так, что я вынужден Вам доверять. Говорят, что наша жизнь – рулетка! Можете считать меня фаталистом, но я делаю то, что считаю нужным – и будь, что будет!

– Я приверженец другой поговорки: весь мир театр, а люди в нём актёры.

– Вы это сейчас к чему сказали?

– Да так, собственно говоря, ни к чему. Просто провёл аналогию. Весной был в Москве, и знаете, что меня поразило? Ни за что не догадаетесь! На ступеньках Большого театра какие-то подозрительные личности предлагают москвичам сыграть с ними в напёрстки!

– Вас удивило то, что находятся желающие сыграть?

– Нет, меня удивило несоответствие явлений, этакий диссонанс событий: знаменитый Большой театр и прожжённые мошенники с удивительно честными глазами.

– Вы, господин Романов, что-то стали говорить намёками. Мне это тоже не нравится.

– В таком случае разрешите откланяться!

– До встречи семнадцатого.

Утро 17 июля, вопреки прогнозу Гидрометцентра, было серым, скучным и дождливым. Последняя партия переселенцев на Зелёную планету была малочисленной и занимала пару вагонов-рефрижераторов, пришедших из далёкого Афганистана. К одиннадцати часам содержимое вагонов перегрузили в грузовые автомобили и доставили на «объект».

Бессмертного предводителя Са-Ран-Чи провожал начальник строительства со своей свитой, в которой отсутствовал только Лев Иванович Гуров.

После депортации последней партии насекомых Са-Ран-Чи окинул присутствующих взглядом и молча пошёл к входу в подвал.

– Обычно с таким видом на эшафот идут, – заметил Малюта Скуратов, но шутку никто не поддержал, и верный слуга обиженно замолк.

Возле самого входа в подвал Са-Ран-Чи остановился, повернулся, и хотел было что-то сказать, но потом раздумал, махнул рукой и решительно вошёл вовнутрь складского помещения.

Все замерли.

– Всё! Дело сделано, операция завершена! – через пару минут произнёс Романов.

– Я проверю? – обратился к начальнику строительства появившийся из-за угла здания Гуров.

– Проверь! – разрешил Пётр и зачем-то добавил: – Любовь была без радости, расставанье без печали.

– Чисто! – крикнул с порога вышедший из подвала Гуров.

– Так и должно быть! – вздохнул Яков Брюс. – В напёрстки выиграть нельзя! Пётр Алексеевич, можете смело докладывать в Высший Совет! Пускай тамошние спецы как можно быстрее снимают фиксацию временного портала, а то он магической энергии потребляет больше, чем все вместе взятые ведьмы на шабаше!

* * *

Перемещение было мгновенным. Са-Ран-Чи ещё не успел открыть глаза, как почувствовал, что его захлестнуло сразу два чувства: чувство непоправимой беды и чувство вселенского одиночества. Он открыл глаза, и его взору предстала мёртвая пустыня. Везде, куда только достигал его взгляд, сплошным серым ковром лежали мёртвые тела его прямокрылых подданных. Зелёная планета была мертва: океаны высохли миллионы лет назад, растительность превратилась в пыль, а на дне мёртвых морей зелёным налётом осели окислы ядовитых солей. Са-Ран-Чи хотелось упасть на высушенную чужим солнцем каменистую почву, рвать на себе волосы и кричать, но в это мгновенье он почувствовал, что магическое заклятье, которое оберегало его на Земле, на этой мёртвой планете не действует. Бессмертный повелитель распадался на сотни взрослых особей и личинок, которым, так же как и их собратьям, предстояло умереть от голода.

Последнее, что он увидел в своей жизни, было зелёное солнце, которое безжалостно испепеляло мёртвую планету своими зелёными лучами.

 

Глава 3

Сказка об Оловянном Солдатике

(Окончание)

После того, как голова перестала кружиться и стало легче дышать, Оловяненко открыл глаза и увидел, что он стоит посреди улицы рядом с красивым зданием на серой мраморной табличке которого было золотом начертано: «Хоум-Кудесник-Банк». Олег неумело переставил костыли и повернулся к банку спиной.

«Кровососы! – со злобой подумал о банковских работниках бывший контрактник. – Пока я в Горячей точке кровь проливал, они тут деньги из воздуха делали!»

В это время мимо него проехал на электротележке молодой белокурый парень с весёлыми глазами и открытым лицом. В уголке рта у парня прилипла потухшая папироска. Водитель электротележки мазнул взглядом по фигуре Олега, по его костылям и остановился. Легко соскочив с сиденья, он подошёл к Оловяненко и внимательно посмотрел ему в глаза. Олег почувствовал, что во взгляде незнакомца нет ни жалости, ни сочувствия. Парень смотрел на Олега не как на инвалида, а как на равного. Оловяненко извлёк из кармана зажигалку и, чиркнув колёсиком, поднёс язычок пламени к лицу незнакомца. Паренёк прикурил, глубоко затянулся горьким дымом и только после этого буднично спросил:

– Тебе куда?

– Мне в отдел кадров надо.

– На работу устраиваешься? – спросил белокурый незнакомец.

– Да вроде того, – кивнул головой бывший контрактник.

– А куда именно?

– Да я, честно говоря, ещё и сам не знаю! – вздохнул Олег. – В Управлении кадров сказали, что на месте трудоустроят.

– Это у нас запросто! – заверил его незнакомец. – А что делать умеешь?

– Ты что, кадровик? – ощетинился Оловяненко. Это было его больное место: бывший выпускник средней школы ушёл воевать, так и не получив гражданской специальности.

– Нет, я не кадровик, – в знак отрицания мотнул головой незнакомец и выплюнул окурок. – Меня Иваном звать, а фамилия моя – Дурак. Садись, подброшу до отдела кадров.

Начальник отдела кадров товарищ Понаётов был направлен на «объект» как наиболее опытный специалист по работе с персоналом. Иосиф Петрович свою работу не просто любил и понимал, товарищ Понаётов кадровую работу боготворил, и всё своё личное время проводил в пыльном архиве.

На вид главному кадровику было лет пятьдесят, и чтобы подчеркнуть важность и ответственность порученного участка работы, Иосиф Петрович всегда носил полувоенный сталинский френч, брюки галифе и хромовые офицерские сапоги. Впрочем, Иосиф Петрович не любил, когда в отношении его деятельности употребляли термин «работа».

– Я хожу на службу, – любил говорить он, и при этом привычно ощупывал собеседника взглядом. – Да-да, на службу! Вот Вы, товарищ, раньше где служили?

– Вы же знаете, Иосиф Петрович! – настороженно говорил собеседник. – На балтийском флоте, на сторожевике «Быстрый».

– А не могли бы Вы напомнить мне, кем именно Вы проходили флотскую службу? – впивался в собеседника взглядом главный кадровик.

– Старшиной второй статьи! – рапортовал бывший флотский.

– И это всё? – ехидно спрашивал Иосиф Петрович, привычно оттягивая указательным пальцем тугой воротничок френча.

– И это всё, – обречённо соглашался собеседник.

– Нет, уважаемый! Это не всё! – торжествовал кадровик. – Я не зря глотаю архивную пыль! Вот, третьего дня справочку обнаружил – маленькую такую справочку, на четвертинке листа помещается, но для меня это очень важный документ! Не хотите взглянуть?

– Какую ещё справку? – холодея от нехорошего предчувствия, вопрошал бывший старшина второй статьи.

– О лишении Вас допуска к секретным документам и снятии с должности судового радиста! А Вы об этом печальном факте, когда устраивались к нам на работу, умышленно умолчали. Спрашивается – почему?

– Так в анкете ничего подобного указывать не требовалось! Да и забыл я уже об этом, Иосиф Петрович, – оправдывался собеседник. – Почитай, полтора десятка лет с того дня прошло.

– Вы забыли, а мы, кадровики, помним! И на заметочку возьмём, так… на всякий случай! Жизнь – она штука сложная, её в анкету уместить трудно, но стремиться к этому надо. Так-то вот, товарищ! Пока можете быть свободны. Пока свободны!

Когда Иосиф Петрович получил сообщение из Управления кадров о необходимости трудоустройства гр. Оловяненко О.Н, то он, как всегда, к выполнению распоряжения вышестоящих органов отнёсся не формально.

Главный кадровик тщательно изучил личное дело кандидата, и выяснил, что Олег Николаевич Оловяненко русский, ранее не судимый, имеет среднее образование, в плену и на захваченной врагом территории не был, однако является участником боевых действий в Горячей точке, имеет ранение, но не имеет специальности. После этого Иосиф Петрович в очередной раз скрупулёзно проверил штатное расписание. По всем параметрам получалось, что трудоустроить Оловяненко на «объекте» нет никакой возможности. Однако Иосиф Петрович был опытным работником, поэтому не торопился писать в Управление кадров официальный отказ, а наоборот, предпринял кое-какие меры, отправил по адресам пару официальных запросов и только после этого записался на приём к начальнику строительства.

Разговор был коротким, но продуктивным.

– Даю добро! – сказал Романов и поставил свою подпись под приказом об изменении штатного расписания. – Название к новой должности придумаешь сам.

– Уже придумал, – довольный собой произнёс товарищ Понаётов. – Если Вы не возражаете, то в штатном расписании данная единица будет значиться, как «комендант специального корпуса».

– Не возражаю! – хлопнул ладонью по столу Пётр. – Устраивай ветерана!

Отдел кадров представлял собой унылое полуподвальное помещение с покрашенными казённой зелёной краской стенами и решётками на окнах. Олег сидел на прикрученном к полу табурете и подробно отвечал на вопросы кадровика с неприятным колючим взглядом и прилизанной чёлкой. Олегу даже показалось, что на груди кадровика тускло поблёскивал орден Ленина, но потом присмотрелся и понял, что это незнакомый ему нагрудный знак, сильно напоминающий орден, с профилем Сталина и стилизованной вместо золотистых колосьев надписью «Кадры решают всё»!

– Значит, говорите, что родственников за границей не имеете? – вопрошал кадровик.

– Не имею, – тихо отвечал Солдатик.

– Это хорошо, – удовлетворённо замечал «орденоносец». – Это правильно. Чего мы в этих заграницах не видели? И в плену из родственников никто не был?

– Не был, – тихо бубнил Оловяненко. – Можете записать, что репрессированных тоже нет.

– Запишем! Всё запишем! Ты мне лучше расскажи, как ты ранение получил.

– А Вам-то это зачем? Или в чём сомневаетесь? – «завёлся» бывший контрактник. – Если сомневаетесь, то можете посмотреть – вот она, нога-то! Одна она у меня, вторая не вырастет!

– Тихо, боец! Тихо! – осадил его кадровик и даже стукнул кулачком по застеленной зелёным сукном столешнице. – Ишь, раскудахтался! Это ты для остальных – герой! А для меня ты сопля зелёная, салажонок, который приказ своего командира не выполнил, поэтому и ребят своих в «зелёнке» положил! Чего замолчал? Скажи, что, не так дело было!

– Не помню я! – сорвался на крик Оловяненко. – Ничего не помню. Очнулся уже в бинтах и без ноги! А насчёт того, что я ребят положил, так за выполнение боевой задачи мы все отвечали одинаково. И не моя вина, что я живой остался!

– Это счастье твоё, а не вина, – вдруг спокойным голосом произнёс «орденоносец».

– Так чего же Вы меня этим счастьем попрекаете?

– Ершистый ты, однако! – вздохнул кадровик. – Ну, это по молодости у всех бывает. Вот поработаешь у нас, оботрёшься, глядишь, через годик из тебя толк выйдет. На вот, держи приказ. С этого момента ты не просто Олег Оловяненко, а самый что ни на есть настоящий комендант специального корпуса.

– Какого ещё корпуса? – опешил от неожиданности Солдатик.

– Повторяю, с этого момента ты комендант, и в твоём введенье гостиничный корпус. Не весь корпус, конечно, а именно то крыло, где постоянно проживают холостые и незамужние специалисты «объекта». Ребята молодые, шустрые, за ними глаз да глаз нужен! Поэтому и называется этот корпус «специальный». Поначалу трудно будет, ну да мы поможем, подскажем, направим! А ты, со своей стороны, прояви железную выдержку, в «бутылку» сразу не лезь, но армейский порядок наведи! Держи вот инструкцию на десяти листах. Я её лично для тебя разработал, изучишь на досуге. Жить будешь там же, в корпусе, для тебя одноместный номер выделили, с холодильником, телевизором и даже компьютером. Последний не для баловства, а чтобы заявки на материалы своевременно подавал и расходное имущество вовремя списывал. В общем, читай инструкцию!

Быть комендантом оказалось хлопотно, но по-своему даже интересно. Олег боялся, что ему изо дня в день придётся корпеть за письменным столом над бумажками, но оказалось, что это далеко не так. Бумажки занимали только четверть рабочего времени, основная задача новоиспечённого коменданта была бегать с утра до ночи по гостиничному корпусу, совать нос во все большие и маленькие проблемы и оперативно находить пути и средства для их решения. Оказалось, что десять страниц машинописного текста инструкции вобрали в себя обязанности коменданта, вахтёра, снабженца и кладовщика.

Поначалу было нелегко: Олег не знал, как и где надо получить мел для побелки потолков, как заставить сантехников вовремя и качественно устранить протечку батареи, кому и как оформить заявку на ремонт мебели, и – самое сложное – как и по какой форме списать полученные материалы и составить месячный отчёт. Кроме этого, в обязанности коменданта входил контроль посещения специального корпуса посторонними лицами, которые так и норовили проникнуть в спальни к незамужним и разведённым работницам «объекта» после 22 часов.

– Отбой! – громко покрикивал Оловяненко, проходя вечером по коридорам своего специального корпуса. – Провожающих просят покинуть вагоны! Предупреждаю! Кого застану в номерах, укажу в рапорте!

Впрочем, к посетителям, которые оставались в номерах у одиноких прелестниц и вели себя тихо, комендант относился лояльно. Олег хорошо знал, кто и у кого коротает эту летнюю ночь, но, поскрипывая новеньким протезом, продолжал для острастки покрикивать в пустоту гулких коридоров, проходя мимо номера, где «провожающий» задержался позже положенного времени. Об этой маленькой уловке знало всё население специального корпуса, поэтому к коменданту относилось по-доброму, можно сказать, с пониманием.

И совсем другое отношение у коменданта было к пьяницам и мелким хулиганам, которых Оловяненко при помощи дюжих вахтёров усмирял и запирал на ночь в подсобку, где хранились матрасы. Поутру протрезвевших и присмиревших нарушителей комендант выпускал на волю.

– Ты это… Николаевич, извини за вчерашнее, – смиренно гундосил вчерашний дебошир. – Получка вчера была, вот мы с ребятами и перебрали. Ты это… в рапорте, пожалуйста, не указывай, а то Романов мне точно голову снимет и в разобранном виде на пересылку отправит!

– На первый раз прощаю, – сурово говорил комендант, – но если ты ещё здесь во хмелю бузить будешь…

– Да что ты, Николаевич! – перебивал коменданта раскаявшийся дебошир. – Да больше ни в жизнь! Чтоб мне тринадцатой зарплаты не видать!

Вот так и жили – порой гладко, иногда вприглядку, а порой как получится! И всё было бы хорошо, если бы не юная узбечка Юлдуз Рахимова, которая «занозой» засела в юношеском сердце коменданта и ежедневно, сама того не ведая, причиняла ему боль.

Так уж получилось, что в своей короткой жизни Оловяненко не успел обрести практического опыта общения со «слабым» полом, поэтому попытки его ухаживаний за девушкой выглядели неумело, порой смешно, и в то же время трогательно. О его юношеской влюблённости судачила добрая половина проживающих в гостинице женщин, и только Юлдуз делала вид, что не понимает, что происходит. С комендантом она была приветлива, но не более того, а в последнее время даже стала искать благовидный предлог, чтобы избежать очередной встречи с ним.

Дошло до того, что даже строгий товарищ Понаётов не утерпел и пригласил коменданта для беседы к себе в отдел кадров. Иосиф Петрович долго и нудно расспрашивал Олега о работе, листал для вида его месячные отчёты, делал мелкие замечания, потом глубоко вздохнул, поправил на френче значок с изображением Сталина и выдал:

– Эх! Не по себе ты дерево рубишь, Олег Николаевич!

– Вы это сейчас о чём? – растерялся комендант.

– Это я сейчас о тебе и о ней тоже, – сделав над собой очередное усилие, выдал старый кадровик.

– Вы кого имеете в виду?

– Не прикидывайся, Олег Николаевич! Ты очень хорошо знаешь, кого я сейчас имею в виду. Не твоего она поля ягода!

– Это потому, что у меня одна нога? Это потому, что я калека? – напрямую спросил побелевший от обиды юноша.

– Это потому, что женскому сердцу не прикажешь! – мягко поправил его кадровик. – Ты, Олег, не обижайся, но вот смотрю я на тебя, и вижу, что ты, как и все влюблённые, явно поглупел, а ведь ей другой парень нравится.

– Интересно, кто? – холодно поинтересовался Оловяненко и поджал губы.

– Об этом все в гостинице знают, – ушёл от прямого ответа Понаётов. – И только ты, как слепец, ничего вокруг себя не видишь. Всё! Разговор окончен! Можете, товарищ комендант, быть свободны! – официально произнёс Иосиф Петрович и даже поднялся из-за стола. Оловяненко неуклюже выбрался из кресла и, хромая сильнее, чем обычно, поспешно скрылся в сумраке длинного коридора. Иосиф Петрович какое-то время вслушивался в удаляющийся скрип протеза, потом пригладил свои редкие волосы, ещё раз поправил на груди значок с профилем Вождя, и достал из металлического сейфа очередное личное дело.

Кадры по-прежнему решали всё!

Вечером, после достопамятного разговора с начальником отдела кадров, в дверь кабинета коменданта кто-то постучал.

– Открыто! – крикнул Оловяненко, не отрывая взгляда от дисплея компьютера.

Дверь открылась, и на пороге номера Олег увидел посудомойщицу из местного ресторана, Катьку Краснову, по кличке «Екатерина Большая». Среди жильцов специального корпуса Катька славилась своим разбитным характером: в критической ситуации она смело пускала в ход кулаки и была способна потягаться в выпивке даже с ресторанным грузчиком. Во хмелю Екатерина никогда не чуралась любовных утех, причём партнёра на ночь всегда выбирала сама, не полагаясь на волю случая. Счастливчик, на которого падал очередной выбор Екатерины Большой, просто обязан был разделить с ней ложе, потому как спорить с пьяной Катькой было опасно для здоровья.

Олег искоса взглянул на гостью, и про себя отметил, что Краснова была на удивление трезвой, тщательно причёсанной и одетой в новое, видимо, купленное на распродаже платье.

– Не помешаю? – для проформы спросила Катька и, не дожидаясь ответа, переступила порог. Наборный паркет под Катькиным весом жалобно скрипнул и испугано затих.

– Скучаешь? – задала очередной вопрос непрошенная гостья и тучей нависла над письменным столом.

– Работаю, – скупо ответил Олег и инстинктивно попытался укрыться за монитором.

– Ага, я вижу! – выдохнула Краснова и развернула монитор к себе. – Ничего себе работа! – саркастически усмехнулась Катька, кивая на обнажённых красоток на экране дисплея. – Ты, наверное, не покладая рук трудишься, точнее, не покладая правой руки. Или ты у нас левша?

– Ты зачем пришла? – взъярился Оловяненко.

– Да ты, комендант, не рычи! Не страшно! Я ведь к тебе по доброте душевной зашла, думала, посидим, по душам поговорим, а за правду-матку извини, политесу не обучена!

– Не о чем нам с тобой, Катерина, разговаривать.

– Я так поначалу тоже думала, а потом пригляделась к тебе и поняла: родственные мы с тобой, комендант, души!

– Да неужели? И по каким таким критериям наши души роднятся?

– Мы с тобой, комендант, оба через пересылку прошли, а это кое-что значит! – серьёзно ответила Катерина и, усевшись в гостевое кресло, лихо закурила.

– Ты думаешь, я всегда такой была? Нет, брат, шалишь! У меня во французском квартале главная роль была.

– Скажи лучше – во французском борделе! – съязвил Оловяненко.

– Да-а, не ожидала я от тебя такого оборота, комендант, – обиженно протянула Краснова. – Видно, правда говорят, что все мужики кобели, и мысли у них похотливые.

– Ты тоже не Белоснежка! – парировал Олег.

– Это ты правильно сказал, солдатик, – задумчиво произнесла Катька. – Не Белоснежка я! – и с этими словами оголила своё левое плечо, где на нежной девичьей коже красовалась мастерски выполненная цветная татуировка: молодая симпатичная девушка левой рукой кокетливо приподнимающая край своей юбки, а правой рукой касающаяся края широкополой шляпы «а-ля Мухомор».

– Сказки Шарля Перро, – сдержанно, но с затаённой гордостью произнесла посудомойка.

Обычно таким тоном участники боевых операций вспоминают дела давно минувших дней: «Видишь этот шрам? Это меня в апреле восемьдесят третьего под Кандагаром зацепило»!

– А это я! – и Катька ткнула толстым пальцем в рисунок на плече. – Не веришь? Сейчас никто в это не верит! Да я и сама уже забывать стала! Может, и забыла бы, да только вот сны не дают. Редкую ночь не снится мне избушка в лесу, растерзанное бабушкино тело в окровавленной постели, и оскаленная волчья пасть. Мне семь лет было, когда я всё это увидела, с тех пор забыть не могу. Я тогда чудом в живых осталась: со страху в угол забилась и сидела там тихо, как мышь, пока охотники в дом случайно не зашли.

– А как же волк?

– Волк? Волк в это время на моих глазах бабушку доедал, потому ко мне интереса и не проявил. Меня после этого случая ещё долго в реабилитационном квартале лечили, да видимо, не долечили. Когда я домой вернулась, то на мать смотреть спокойно не могла: ведь это она меня, семилетнего ребёнка, отправила через лес к семидесятилетней старухе, зная, что в округе завёлся волк-людоед. Не могла я мамашу простить, оттого и скандалы в доме начались. После этих скандалов я как-то резко повзрослела, стала вином баловаться, а за вино требовалось платить. Денег у меня, конечно, не было, но когда ты молода и имеешь смазливую мордашку – это не проблема. Когда мамаша спохватилась, я уже с охотниками всего квартала переспала.

– Зачем ты мне это всё рассказываешь?

– А кому рассказывать? Подружкам-ложкомойкам? Так у каждой из них в запасе такая история имеется, и даже круче чем моя. В общем, разразился очередной скандал, я психанула, послала весь квартал к чертям и громко хлопнула дверью. Очнулась уже на пересылке.

– Как на пересылке? Ты ведь не просила об этом?

– Не просила, но Система не прощает, когда ей идут наперекор или без спроса меняют сюжет сказки, поэтому всё решили за меня.

– Ты сказала Система? Что это значит?

– Это значит, что в любом мире существует своя Система, которая является основой построения самого общества, а также порядка и правил его существования. Система не терпит возражений и никогда не идёт на компромисс: тот, кто идёт против Системы, должен быть или сломлен или уничтожен.

– Почему?

– Потому что вольнодумство нарушает установленный порядок и является угрозой для всего мироустройства.

– Откуда тебе, посудомойке, это известно?

– Я не всегда была посудомойкой.

– Да-да, помню! В прошлой жизни ты была Красной Шапочкой, но, насколько мне известно, она тоже не была политическим аналитиком.

– Нашлись добрые люди… на пересылке! Объяснили мне, дурёхе, за пачку чая, что и как в нашем мире устроено. Теперь-то я понимаю, что тогда на пересылке мне крупно повезло. Я когда там оказалась, то мне сразу сказали: «Всё, девочка! Отгуляла ты своё на воле и теперь отгребёшь за все свои «художества» по верхнему пределу! Даже если тебе, как малолетке, снисхождение выйдет, то всё равно «перелицовки» не избежать»!

– Чего не избежать?

– «Перелицовки» – смены образа.

– А они откуда об этом знали?

– На пересылке свой «телеграф» работает, а откуда информация поступает, об этом никто не знает.

– Смена образа – это больно?

– Ну, как тебе сказать? Сначала очень трудно: живёшь и вроде как в башке у тебя одновременно два человека. Тут главное, чтобы у тебя «крыша» не поехала. Если первую неделю вытерпел, то считай – повезло! Потом старый образ постепенно стирается из памяти, и вроде как всё становится на свои места.

– Ты сказала, что тебе повезло.

– Повезло! Меня тогда Разводная пожалела.

– Кто тебя пожалел?

– Разводная! Ну, женщина, которая как гражданин начальник за столом сидит и бумажки подписывает. Да ты её должен помнить! Симпатичная такая с виду, но по натуре строгая, хотя «беспредела» за ней не числится. Так вот она мне сразу сказала, что девочки редко на пересылке бывают, а такая молодая, как я, вообще первый раз под раздачу попала. И пылился бы сейчас мой информационный образ где-нибудь в дальней ячейке памяти Вселенского разума, если бы Разводная меня по-быстрому на «перелицовку» не отправила! Одного лишь я не знала, что когда старый образ из памяти выветрится, то ты тоже меняться начинаешь. Однажды утром я взглянула в зеркало и себя не узнала: была юная смазливая девочка с аккуратной попкой и обхватом талии как у Гурченко, а получилась гром-баба!

– И в какой же образ тебя «перелицевали»?

– Лучше не спрашивай! – тяжело вздохнула Катерина и, не найдя пепельницы, затушила сигарету о свою ладонь. – Ладно, пойду я! Поздно уже! Да, чуть не забыла! Я ведь чего к тебе приходила! Ты, комендант, это… может, я не в своё дело лезу, но ты по зазнобе свей узбекской особо не кручинься. Это поначалу тяжело, а потом ничего, даже терпимо. Ну а если совсем невмоготу будет, то ко мне в дверь стукни, или позвони. Я не гордая, сама к тебе приду.

– Я подумаю.

– Думай, а я подожду! Мне теперь торопиться некуда! Эх, где моё безоблачное детство да корзинка с пирожками?

Она ушла, осторожно закрыв за собой дверь, и Олег ещё какое-то время вслушивался в звук её шагов в полутёмном длинном коридоре.

«Надо бы завтра лампочки в коридоре вкрутить, а то, не дай бог, споткнётся!» – мелькнула мысль, и от этой мысли на душе почему-то стало легче.

* * *

Утром в понедельник, задолго да начала рабочего дня, в номер к Оловяненко постучался дворник Митрохин. Олег Митрохина недолюбливал, потому что дворник состоял в группе народного контроля, которая периодически подвергала деятельность коменданта детальной проверке. Митрохин вообще был по натуре записным активистом, поэтому совал свой нос во все сферы деятельности «объекта». Когда приходил его черёд дежурить в народной дружине, Митрохин в качестве объекта проверки всегда выбирал гостиничный корпус, где по вечерам настойчиво стучал в двери каждого номера, а потом с каким-то особым, почти болезненным пристрастием вытаскивал полуголых мужиков из постелей незамужних работниц «объекта».

Раньше Митрохин был дедом Мазаем и жил в русском народном квартале. Каждую весну после наступления паводка дед Мазай исправно играл роль спасителя косоглазых, за что получал премиальные, всеобщее обожание и ореол народного героя. Был дед Мазай сыт, пьян и по большому счёту доволен жизнью, но однажды в середине марта вдруг ударили сильные морозы, и спасательная операция длинноухих отодвинулась на неопределённое время. От скуки Мазай запил, а когда протрезвел, то с ужасом понял, что ледоход уже набрал полную силу и время для спасения зайчишек безвозвратно упущено.

Однако руководство «объекта» не могло допустить изменения сказочного сюжета, поэтому было принято волевое решение, состоявшее из трёх пунктов:

1. Сказка должна оставаться со счастливым концом;

2. С целью сохранения сюжета завести в весенне-летний период на закреплённую за дедом Мазаем территорию новую партию зайцев идентичной породы;

3. Деда Мазая за распитие спиртных напитков на рабочем месте и не принятие мер к организации спасательной операции отстранить от занимаемой должности и направить на пересылку для проведения процедуры смены образа.

Тем временем дед Мазай, не выдержав угрызений совести, снова ударился в запой, а когда протрезвел и не нашёл чем опохмелиться, решил свести счёты с жизнью. Однако сотрудники службы безопасности, посланные по месту жительства Мазая для его задержания, успели вынуть его из петли и отправить на пересылку.

После смены образа Мазай вернулся на «объект» уже, будучи дворником Митрохиным – убеждённым сторонником трезвого образа жизни и активным членом редколлегии стенгазеты «Объектовые новости».

– Слышь, комендант! – начал с порога Митрохин. – В котельной у нас что-то подозрительно газом пахнет. Непорядок это!

– Митрохин! – скрипнул зубами Оловяненко. – И чего тебе в понедельник с утра не спится?

– Я всю неделю вместе с солнышком встаю, – похвастался дворник. – Мне иначе нельзя, потому как по инструкции положено до начала рабочего дня все тротуары от снега или какого другого мусора вычистить.

– Какой снег, Митрохин? Сейчас середина сентября!

– Значит, от листвы! – не унимался дворник.

– Вот иди и занимайся наведением порядка на закреплённой территории, а с котельной я сам разберусь!

– Ты уж, Николаевич, разберись, – уходя, продолжал бубнить дворник. – Потому как непорядок это!

– Тоже мне, активист! – сквозь зубы процедил вслед дворнику Олег и отправился в ванную комнату бриться.

Весь день Олег провёл в хлопотах: приближался конец месяца, и требовалось получить на складе всякую мелочёвку в виде наборов шариковых ручек, электрических лампочек, пальчиковых батареек, флаконов с жидким мылом, освежителей воздуха, дюжину новеньких замков, несколько комплектов постельного белья и ещё много всего, без чего быт и жизнь постояльцев современных гостиниц невозможна. Кроме того, подходил срок списания израсходованных на ремонт гостиничных коридоров расходных материалов.

О том, что необходимо устранить утечку газа в котельной, он вспомнил уже под конец рабочего дня и по телефону срочно вызвал ремонтников.

Ремонтники братья Слесаренко походили друг на друга, как сказочные умельцы «… из ларца – одинаковы с лица». Братья явились быстро, но были подозрительно весёлыми.

– Есть подозрение на утечку газа в котельной, – начал Оловяненко, но неожиданно уловил исходивший от братьев водочный запах. – Да вы сукины дети, никак, пьяны? – взъярился комендант.

– В норме мы, Николаевич! В норме! – заявил один из братьев.

– А что от нас запашок идёт, так этого мы и не скрываем, вторил ему другой брат. – Мы же не знали, что в конце работы ещё один вызов нарисуется.

– Я отстраняю вас от работы! Обоих! – рубанул ладонью воздух Олег. – Завтра о вашем нарушении рапортом будет доложено начальнику строительства.

Дальше произошло то, чего Оловяненко никак не ожидал: братья синхронно бухнулись на колени и, заламывая в мольбе руки, слаженно заныли: «Николаевич! Отец родной! Не погуби! Да мы эту утечку в котельной вмиг отыщем. Ты ещё свой рапорт настрочить не успеешь, как мы её ликвидируем! Не сумневайся, не подведём»!

– Не положено, – упирался комендант. – Пьяных на ремонтные работы, тем более с газовым оборудованием, допускать не положено!

– Да мы же не пьяные! – заверяли братья. – Всего-то граммов по пятьдесят для сугрева приняли!

После этих слов братья так же синхронно стали пятиться к выходу, повторяя как мантру:

– Сейчас всё сделаем, Николаевич!

Оловяненко хотел было их остановить, но они успели выскользнуть за дверь, и он махнул на них рукой в прямом и переносном смысле.

Взрыв раздался через полчаса. Был он глухой и в то же время сильный. Здание гостиничного корпуса качнулось, но устояло, хотя и лишилось при этом всех оконных стёкол и большего количества пластиковых рам. Олегу даже на мгновенье показалось, что он вновь оказался в Горячей точке и попал под миномётный обстрел. Когда он выбежал во двор, из подвального помещения гостиничного корпуса, где располагалась котельная, показались языки пламени, которые стали жадно лизать оконные пролёты и стены первого этажа.

Над горящей гостиницей, тревожно курлыча, закружили гуси-лебеди. Сделав над очагом пожара пару кругов, крылатый патруль круто спикировал на пожарную каланчу, где спал и видел сны 1812 года участник Бородинского сражения. Тревожно гогоча и громко хлопая крыльями, они сумели разбудить дежурного наблюдателя, который тут же схватился за телефон.

Своей пожарной команды на «объекте» не было, поэтому пожарные расчёты пришлось вызывать из близлежащих подмосковных городов. К этому моменту пожар охватил всё здание. Тем временем комендант, матерясь и срывая в крике голос до хрипоты, сумел мобилизовать из зевак небольшой отряд спасателей и организовал эвакуацию людей из горящего здания. Прошло ещё минут двадцать, и перепачканные копотью Олег и подвизавшийся в качестве добровольного помощника дворник Митрохин, вывели из горящего корпуса за оцепление последних погорельцев, после чего стали торопливо сверять списки постояльцев гостиницы.

– Кажись, одной девчушки не хватает, – протирая слезящиеся от едкого дыма глаза, подытожил дворник Митрохин.

– Какой девчушки? – переспросил Оловяненко и почувствовал под сердцем нехороший холодок.

– Ну, этой, как её… с сорока косичками!

– Юлдуз! – выдохнул Олег и, натянув на голову куртку, бросился обратно в горящий корпус. Через минуту Митрохин, пролистав весь журнал, понял, что Юлдуз Рахимовой в специальном корпусе не было, так как в это время она дежурила в основном корпусе гостиницы, но сказать об этом было уже некому.

– Ой, пропадёт наш комендант! Ни за что пропадёт! – запричитал Митрохин. – Девчонки-то в номере и не было!

В это время чья-то сильная рука взяла его за шиворот и с чувством встряхнула.

– Какой девчонки? Где комендант? Да говори ты толком! – прогудела Екатерина Большая, пытаясь при этом одной рукой удержать расходившийся на объёмной груди банный халат, а другой привести в чувство дворника.

– Да узбечки этой молоденькой, – испуганно проблеял дворник. – Дежурит она в главном корпусе, а наш комендант в огонь полез, её, значит, спасать. Боюсь, пропадёт парень! Крыша-то вот-вот рухнет.

После этих слов Катька побледнела, напряглась, а потом, словно очнувшись, прорывая мощной грудью оцепление, бросилась в задымлённый подъезд горящего дома.

Деревянные стропила прогорели быстрее, чем предполагал дворник, и остатки крыши с шумом, поднимая целый фейерверк искр, рухнули вниз. Толпа ахнула и запричитала. И в этот самый момент на высокой пронзительной ноте тревожно зазвучала сирена. Это, посверкивая проблесковыми маячками, во двор запоздало въезжали пожарные машины.

В сказке Ганса Христиана Андерсона о стойком оловянном солдатике от главного героя и его картонной подружки остались только расплавленный кусочек олова в форме маленького сердечка, да обгорелая розетка.

От бывшего контрактника и бывшей Красной Шапочки не осталось ничего, но, несмотря на это, их ещё долго помнили.

Наверное, так и должно быть. Ведь неважно, в каком мире ты живёшь – «тонком», «параллельном», или земном, главное, чтобы было кому помянуть тебя добрым словом!

 

Глава 4

Ещё раз о любви, профессиональной пригодности и национальном вопросе

Возведение торговых рядов велось в стороне от основного массива застройки, можно сказать – на задворках «объекта». Для поддержания сказочного антуража торговые ряды должны были напоминать восточный базар, поэтому ни о каких современных строительных конструкциях не могло быть и речи, но, несмотря на простоту проекта, строительство шло с отставанием от графика. Это и послужило причиной для проведения внеплановой проверки авторитетной комиссией во главе с самим начальником строительства.

В это время на строительной площадке, укрывшись от ветра и посторонних глаз за поддонами с кирпичами, трое рабочих, не ведая о грядущей проверке, с аппетитом ели арбуз. Соорудив из деревянных ящиков что-то наподобие стола и покрыв его вместо скатерти вчерашними газетами, трое мужчин, сидя на тюках с чистой ветошью, с нескрываемой жадностью заглатывали сочную арбузную мякоть. Арбузный сок тонкими сладкими ручейками стекал по их бритым подбородкам и капал на новенькие спецовки, но они не обращали на это никакого внимания. Арбузные корки рабочие не глядя выбрасывали через плечо, а чёрные арбузные семечки сплёвывали прямо перед собой на газетную скатерть.

– Ни уму, ни сердцу! – произнёс самый старший и самый грузный из них, выбросив очередную арбузную корку и утерев рот рукавом спецовки. – Какие будут предложения?

– Я предлагаю продолжить, – заявил самый молодой из обжорной троицы, сильно напоминавший своим видом разжиревшего рэкетира.

– Поддерживаю! – выдал толстощёкий рабочий, сидевший по центру импровизированного стола, и достал из полотняного мешка арбуз размером со стенобитное пушечное ядро. Старший из троицы достал из кармана спецовки складной нож, привычно щёлкнул выкидным лезвием и без лишних слов вонзил узкий клинок в полосатое тело арбуза. Перезревший плод звонко лопнул, раскрыв своё красное нутро, чем вызвал у присутствующих обильное слюноотделение. Через минуту рабочие, чавкая и урча от удовольствия, вновь с неподдельной жадностью вгрызались в арбузную мякоть.

Не успели они насытить своё бездонное чрево, как откуда-то сверху раздался грозный начальственный рык.

– Это что ещё за свинство?

Рабочие, не переставая жевать, испуганно подняли глаза вверх, и на фоне голубого неба узрели возвышавшуюся над поддонами с кирпичом фигуру начальника строительства.

– Кто позволил? – продолжал сквозь зубы Романов, и скучившиеся за его спиной члены комиссии хорошо понимая, что рассерженный тон начальника ничего хорошего нарушителям трудовой дисциплины не сулит.

– Бьюсь об заклад, что он эту троицу по пояс в землю вгонит! – шепнул Яков Брюс, стоящему рядом с ним Малюте Скуратову.

– Ничего такого не будет, – невозмутимо ответил Малюта. – Запал не тот! Уж я-то Петра Алексеевича хорошо знаю! Спорим?

– Давай! А заклад-то какой?

– Проигравший бороду сбривает начисто!

– Так ведь нет у меня бороды! – справедливо заметил Брюс.

– Тогда в случае проигрыша обреешь свою мудрую голову наголо.

– Идёт! Готовь бритву! Очень хочется тебя с босым лицом увидеть! – хихикнул Брюс.

– Вы кто такие? – продолжал «метать молнии» Романов.

– Каменщики мы, – ответил за всех самый старший из троицы. – Каменщики, Пётр Алексеевич! Позавчера вот только присланные. Я, значит, бригадир, Нафаил Хряк, а это, – и он указал рукой на товарищей, – мои помощники – каменщик Нуфаил Свиньин и разнорабочий Нифаил Секач.

Тут думный дьяк Никита Зотов хлопнул себя ладонью по лбу и заявил:

– Пётр Алексеевич! Да это же три поросёнка!

– Кто вас сюда прислал? – не убавляя строгости в голосе, продолжил допрос начальник строительства.

– Известное дело, кто, – развёл руками Нафаил, – Высший Совет!

– А раз вас сюда Высший Совет направил, то почему вы не работаете? – продолжил разбирательство Романов, и усы у него поднялись, как у рассерженного кота.

– Так они третий день дурака валяют! – заявил Горыныч, появившись из-за поддонов с кирпичом. – Выслал бы ты их обратно, Пётр Алексеевич! Одно слово – лентяи!

– Так мы это… – смутился Нафаил, – мы хоть и каменщики, но сюда не для работы посланы!

– А для чего? – сквозь зубы переспросил Романов и перехватил свою знаменитую трость так, чтобы было удобней достать ею самого крайнего каменщика.

– Не пропусти момент! – шепнул Брюс. – Сейчас начнётся!

– Ты лучше новую шапку приготовь, – не поворачивая головы, ответил Скуратов. – Холодно-то без шапки лысому человеку!

– Для повышения процентного содержания героев русских народных сказок в составе общей информационной массы, – заученно ответил Нафаил.

– Для усиления национального колорита, – дополнил Нуфаил.

– И для правильной ориентации в национальном вопросе подрастающего поколения, – закончил Нифаил и украдкой сплюнул в ладонь арбузную семечку.

– Никита! – с обескураженным видом позвал думного дьяка Романов. – Ты хоть что-то понимаешь в том, что здесь происходит?

– Не уверен, Пётр Алексеевич! – вздохнул Зотов. – Но, судя по всему, в Высшем Совете опять фракционная борьба обострилась, а если учесть появление на «объекте» трёх поросят с «правильной» национальной ориентацией, то последнее голосование выиграла фракция националистов.

– Бред какой-то! Почему меня не известили о направлении на «объект» целой команды новых работников? Послать за начальником отдела кадров!

– Уже сделано, государь! – доложил вынырнувший из-под руки думный дьяк. Никита Зотов сознательно игнорировал нынешний статус Романова и продолжал по старинке именовать Петра Алексеевича государем.

– Вон уже тащат, болезного!

Сотрудники службы безопасности действительно тащили начальника отдела кадров товарища Понаётова, подхватив последнего с двух сторон под руки. Иосиф Петрович только успевал торопливо перебирать ногами и наверняка упал бы на колени перед начальником строительства, если бы дюжие «опричники» не поддержали его.

– В чём дело? – грозно спросил Романов у растерявшегося кадровика. – Почему на «объект» присылают каких-то поросят, а я об этом ничего не знаю?

– Так ведь и я не знал до вчерашнего вечера! – оправдывался кадровик. – У нас ведь как заведено: сначала поступает личное дело кандидата, я его изучаю, а потом уже докладываю Вам, Пётр Алексеевич! – торопливо пояснял Понаётов. – И только после этого Вы даёте команду на принятие нового сотрудника.

– Что ты мне тут сказки рассказываешь? – недовольным тоном прогудел Романов. – Я и без тебя отлично знаю механизм зачисления новых работников в кадры. Ты мне скажи, почему я не ведаю о последнем распоряжении Высшего Совета?

– Так никто не ведает, Пётр Алексеевич! Нет никакого распоряжения!

– А что есть?

– Есть только телеграмма на внесение изменения в штатное расписание «объекта». Я в том смысле, что увеличили нам штаты! Странно всё это, товарищ Романов! Я, бывало, месяцами бьюсь, чтобы хоть одну единицу в штат добавили, а тут сразу шесть должностей ввели!

– Шесть должностей? Это значит, что кроме поросят на «объекте» ещё новички имеются?

– Получается что так, товарищ Романов!

– Кто такие?

– Не ведаю, Пётр Алексеевич! Ни личных дел на вновь присланных работников, ни нового штатного расписания Управление кадров ещё не предоставило, потому и не ведаю, товарищ начальник строительства!

Романов скрипнул зубами, с досадой стукнул тростью по кирпичам и зашагал вдоль будущих торговых рядов.

– А что нам, государь, с поросятами, то бишь с каменщиками делать? – крикнул вслед думный дьяк.

– Убрать! Немедленно убрать с «объекта»! – рубанул воздух тростью Романов.

– Куда убрать? – не понял кадровик.

– Туда, откуда прибыли!

– А основание? – не унимался поборник трудового законодательства.

– Основание? – снова вспылил Романов. – Напиши, что эти горе-каменщики уволены за невыполнение плана работ. Сколько времени они у нас на «объекте» обретаются?

– Так уж третий день пошёл, Пётр Алексеевич, – снова подал голос Горыныч.

– Пиши, что бригада каменщиков в составе трёх человек уволена за регулярное невыполнение плана работ и скрытый саботаж!

– Про саботаж в Трудовом Кодексе ничего нет, – несмело заметил кадровик. – Прошло золотое времечко! Нынче такой статьи нет.

– Ну, если такой статьи нет, то про саботаж можешь не писать, – смягчился начальник строительства. – Но если им этого мало, то добавь, что сказка про трёх поросят изначально была английской, поэтому присутствие на «объекте» Нафаила, Нуфаила и Нифаила не может «…повысить процентное содержание героев русских народных сказок в составе общей информационной массы»!

– Можешь смело намыливать голову! – шепнул Малюта Якову Брюсу и поспешил вслед за Романовым.

Когда подходили к резиденции, Пётр обернулся и, глядя Малюте Скуратову в глаза, произнёс:

– Надо эту троицу найти! И чем скорее ты это сделаешь, тем будет лучше!

– Сделаем, государь! – бодро заверил его Малюта, догадавшись, что Романов имел в виду троих новичков из нежданно-негаданно присланной на «объект» шестёрки сотрудников.

Опытный царедворец даже не подозревал, что данное им обещание исполнится в этот же день.

Как всегда в первый понедельник месяца, Романов устраивал часы приёма по личным вопросам. В этот день после обеденной трапезы любой работник «объекта» мог попасть на приём к начальнику строительства без предварительной записи. Пётр Алексеевич понимал, что если он как руководитель не будет решать назревшие в трудовом коллективе вопросы, то рано или поздно на строительстве возникнет бунт или, выражаясь научным языком, спонтанный поиск выхода из конфликтной ситуации. Поэтому в день приёма по личным вопросам Романов старался не «давить» на посетителей авторитетом и не загонять проблему внутрь начальственным рыком, а по возможности найти пресловутый консенсус. Большинство посетителей уходили из резиденции начальника строительства довольными, за что и прозвали первый понедельник месяца «светлым».

Женщина была сутулой, малорослой и с непропорционально маленькой головой. Она тихо, без стука вошла в кабинет и, не глядя на Романова, уселась на краешек кресла, в котором обычно сидят посетители.

Глядя на её морщинистое некрасивое лицо и выцветшие от времени глубоко запавшие глаза, Романов подумал, что скорее всего ей больше пятидесяти лет, она никогда не была замужем, у неё неустроенный быт, склочный характер и неприятный визгливый голос.

– Кикимова Марфа Васильевна, – после непродолжительной паузы произнесла женщина писклявым, почти детским голоском.

«Так, значит, с голосом я не угадал, – подумал про себя Пётр. – Посмотрим, что будет дальше».

– Слушаю Вас, Марфа Васильевна, – произнося эту дежурную фразу, Романов постарался сделать тональность своего голоса как можно задушевней, но это не подействовало на посетительницу. Она продолжала держать паузу, недовольно поджав тонкие губы.

– Марфа Васильевна! – снова обратился к ней Пётр елейным тоном. – В чём проблема-то? Может, крыша течёт или обидел из начальства кто?

– Крыша у меня в порядке, а на обиженных воду возят! – выдала посетительница и стала демонстративно осматривать убранство кабинета.

«Да-а, крепкий орешек!» – решил про себя Романов и решил поменять тактику: – Чем я Вам, гражданка, могу помочь?

– Я, конечно, сейчас не в лесном буреломе заплутала, и не на кочке средь болотной топи сижу, – наконец-то произнесла странная посетительница, – но помощь твоя, мил человек, мне бы не помешала.

«Весьма туманно, но хоть какой-то прогресс», – отметил про себя Пётр и облегчённо вздохнул: – Поможем! Обязательно поможем, Марфа Васильевна! Говори, в чём нужда!

– Недовольна я, – капризно произнесла посетительница и вновь обиженно поджала губы.

– Чем недовольна? Конкретней, пожалуйста.

– Всем недовольна!

– Как это – всем? Так не бывает.

– Бывает! – повысила голос посетительница, и Романов про себя отметил, что голос у неё стал каким-то странным, словно эхо в нём появилось, и звучал он тоже странно – как бы издалека. – Очень даже бывает ! – повторила нараспев Кикимова. – Бывает, что и старуха рожает, порой и зима, словно осень бывает, девица до свадьбы про честь забывает, бывает, рыдает, бывает, рожает, тропинка пропала, в лесу заплутала, забудь то, что помнил, не помни начала!

В этот момент Романов почувствовал, что голова стала тяжёлой, словно он жбан медовухи за один присест осилил, окружающее предметы стали нечёткими, всё вокруг словно туманом подёрнулось, а посетительница всё наговаривала и наговаривала свой странный речитатив, отчего Пётр окончательно потерял ориентацию в пространстве и во времени.

– Забудь своё имя и веру забудь, и проклят пусть будет твой пройденный путь!  – продолжала наращивать темп старушка, и голос её дурманным зельем просачивался в самые потаённые уголки памяти, стирая все самые важные и самые близкие сердцу воспоминания.

К удивлению Романова, где-то на периферии его замутнённого сознания, вопреки наговору продолжала пульсировать мысль о том, что ещё пару минут такого общения с гражданкой Кикимовой, и он уже никогда не вспомнит своего имени.

В этот момент неожиданно хлопнула входная дверь, и морок пропал, точно пелена с глаз спала. Романов покрутил головой, сбрасывая с себя остатки наваждения, и услышал детский писк. Пётр Алексеевич протёр глаза и увидел стоящим возле стола Малюту Скуратова. Верный слуга держал за шиворот посетительницу и нещадно тряс её худенькое тельце. Старушка пыталась вырваться и пищала детским голоском. Романов поморщился: от старушки исходил резкий запах болотной тины.

– Попалось, сучье семя! – приговаривал Малюта, держа старушку на весу, но гражданка Кикимова и не думала сдаваться: проявляя чудеса акробатической ловкости, она пыталась извернуться и укусить Малюту за руку. Однако Скуратов знал, с кем имеет дело, поэтому успел натянуть на руку кожаную перчатку для соколиной охоты.

– А воняет-то, воняет, словно хорёк! – приговаривал он. – Смотри, злобой своей не захлебнись!

– Что-то мне подсказывает, что ты, Малюта, с Марфой Васильевной был ранее знаком, – хрипло произнёс начальник строительства.

– Есть такое дело! – согласился Скуратов. – Только, государь, она такая же Марфа Васильевна, как я апостол Павел! Перед тобой, Пётр Алексеевич, во всей своей нечистой красе самая настоящая кикимора по прозвищу Мюрфутка-Заозёрная. Я с ней ещё при Иване Васильевиче Грозном сталкивался. Мой это грех! Надо было её ещё тогда удавить, да сбежала она из-под стражи! Навела морок на опричников и дала дёру! Поленился я тогда за ней по болотным топям гоняться, а зря! Ох, не ведал я, что судьба нас снова сведёт. Ей бы, дурёхе, сидеть тихо, но правду в народе бают, что привычка – вторая натура: не удержалась Марфутка, и снова за свой чёрный промысел взялась. Вовремя я, государь-надёжа, в кабинет вошёл: ещё бы немного и заговорила бы она тебя, Пётр Алексеевич, так, что до гробовой доски ходил бы сам не свой!

– Путаете Вы что-то, господин хороший! – снова запищала детским голосочком кикимора. – Знать не знаю, и ведать не ведаю, о чём Вы здесь говорите!

– Не ведаешь? – снова тряхнул её Скуратов. – А к Петру Алексеевичу тогда зачем пожаловала?

– Пожалобиться хотела о том, что в лифтовых кабинках безобразники кнопки поджигают, мочатся и прочие безобразия творят! Житья от их хулиганства нет, а это всё на нас, диспетчерах, отражается!

– И давно ты, тварь болотная, у меня на «объекте» дежурным диспетчером пристроилась? – подал голос пришедший в себя начальник строительства.

– Так почитай уже третий день, – пропищала кикимора. – С тех пор, как Высший Совет прислал, так и работаю.

– Это четвертая! – выдохнул Романов. – Слышишь, Малюта? Трое поросят с «правильной» национальной ориентацией и плюс вот это «…преданье старины глубокой»! Да убери ты её из кабинета поскорее, а то вся обивка на мебели болотом пропахнет!

Верный слуга, ни слова не говоря, изобразил что-то вроде поклона и торопливо покинул кабинет. Через мгновенье в приёмной раздался пронзительный женский крик – это была реакция секретаря на появление Малюты в паре с кикиморой Мюрфуткой.

После того, как волнение улеглось, Романов вышел из кабинета и обнаружил, что желающих попасть к нему на приём больше нет.

«Распугала нечисть челобитчиков!» – подумал про себя Пётр и велел секретарю вызвать машину.

– Позвони Лекарю и предупреди, что я скоро у него буду, – добавил он.

– Уже звоню! – эхом отозвалась секретарь, но Романов этого не услышал. По широкой, застланной ковровым покрытием лестнице он спустился на первый этаж, где его ждал Малюта Скуратов. От Скуратова неприятно попахивало болотной тиной, но Пётр сделал вид, что не замечает последствий общения с кикиморой и пригласил в свой персональный автомобиль.

– Поехали к докторам, здоровье поправлять, – велел он водителю и откинулся на спинку кожаного сиденья.

«ОСЧ» – объектовая санитарная часть – была предметом гордости начальника строительства. Подсознательно Пётр с молодых лет тяготел к искусству врачевания, поэтому, когда ему представилась реальная возможность оборудовать «лекарню», он лично следил за набором медицинского персонала и оснащением ОСЧ последними новинками медицинской техники.

Возглавлял ОСЧ опытный врач Устименко, которого Романов шутя, величал Лекарем. Главврач ОСЧ был сильно похож на главного героя кинофильма «Дорогой мой человек» в исполнении молодого, но уже популярного актёра Алексея Баталова, поэтому и звали главврача не иначе, как Владимир Афанасьевич Устименко.

Владимир Афанасьевич встретил высоких гостей на лестнице у главного входа и, пожимая Романову руку, на пару секунд приложил пальцы к запястью начальника.

– А пульс-то у Вас, Пётр Алексеевич, частит! – укоризненно заметил доктор. – Нехорошо это, нехорошо!

– Да уж, хорошего мало, – согласился Романов. – Так ведь не дают, черти, нормально работать!

– Вы это сейчас о чертях в прямом или переносном смысле?

– В обоих! – заверил медика Пётр.

– Тут у нас такой случай произошёл… – попытался вклиниться в разговор Скуратов, но Романов недовольно дёрнул уголком рта и Малюта мгновенно умолк.

– Мне можете ничего не говорить, – предупредил визитёров доктор. – Через четверть часа я сам всё узнаю.

– Как узнаете? – поёжился Малюта, вспоминая собственные методы ведения дознания.

– По результатам обследования, – пояснил Устименко. – Прошу вас пройти в смотровую комнату.

Осмотр действительно занял не более четверти часа, но для этого хозяин ОСЧ задействовал весь свой технический арсенал и почти весь персонал санчасти.

– Признаков серьёзных заболеваний я не вижу, – наконец заявил главврач. – Всё укладывается в те условия, которые определяет выбранный Вами, Пётр Алексеевич, образ жизни, ну и, конечно же, возраст: несколько очагов затемнения в лёгких – это результат длительного курения, холестериновые бляшки – ну, это возрастное изменение, печень увеличена – это, батенька, Вы сами знаете, почему, на коренных зубах многочисленные сколы эмали и кариес. Вы что, голубчик, зубами орехи разгрызаете? Нет? Аккуратнее в вашем возрасте надо: со временем кальций из костей вымывается, и кости становятся хрупкими.

– И зубы тоже?

– Нет, зубы остаются прежними, но это уже не «молочные» зубы, и они регенерации не подлежат.

Устименко так же, как и главный герой кинофильма, говорил тихо, не повышая голоса, но уверенно, с расстановкой акцентов, что придавало его речи вид окончательного диагноза.

– Вот что меня особенно беспокоит, так это ваша нервная система, – продолжил Владимир Афанасьевич. – Приступы беспричинного гнева бывают?

– На всё есть причина!

– Значит, бывают. Спите плохо?

– Когда как. Бывает хорошо, а бывает, бессонница мучает.

– Значит, сон неглубокий, прерывистый и тревожный. Утром после пробуждения чувствуете усталость?

– Иногда, но только до первой трубки.

– Это понятно: никотин впитывается в кровь и разносится по всему организму, отчего у Вас возникает ощущение бодрости. Это я, конечно, в упрощённом виде поясняю, но процедуры принять я бы Вам советовал незамедлительно.

– Какие ещё процедуры? – ощерился Пётр.

– Успокоительные: расслабляющий массаж и наш новый метод – оздоровительный сон.

– Я и без вашего метода хорошо могу дома выспаться.

– Вы не поняли, – улыбнулся Устименко. – Никто не предлагает Вам восемь полноценных часов сна. Вам погрузят в искусственный сон на пятнадцать минут, после чего Вы почувствуете себя отдохнувшим и полным сил.

– Ладно, Лекарь, давай, попробуем твой новый метод. Веди в опочивальню.

Хорошенькая медицинская сестра нежно взяла Романова под локоток и, чуть-чуть больше чем обычно покачивая бёдрами, повела чистыми коридорами в цокольный этаж, где располагалась приёмная доктора Баюна – ведущего специалиста по внедрению методик лечебных сновидений.

Василий Тимофеевич Баюн при появлении высокого начальства сладко сощурился, словно кот, узревший сметану, и мелодичным необычайно приятным голосом не проговорил, а почти промурлыкал слова приветствия.

Романов в ответ кивнул и беглым взглядом осмотрел кабинет. Ничего примечательного в кабинете не было, разве что широкая застеленная белоснежной простынёй тахта.

– А где приборы и всякие хитрые приспособления, которыми вы меня лечить собираетесь? – задал мучавший его вопрос Пётр.

– Нет никаких приборов и никаких хитрых приспособлений, – промурлыкал в ответ Василий Тимофеевич и снова сладко смежил веки. – Есть только Вы, я, и мой голос.

С этими словами он задёрнул штору и отделил тахту от остального пространства кабинета.

– Можете смело скинуть верхнюю одежду и надеть приготовленный специально для Вас халат. Если хотите, можете весь сеанс оставаться голым, всё равно Вас никто не увидит.

– Это обязательно? – насторожился Пётр.

– Обязательно! – ответил Баюн и Романов уловил в его «медовом» говоре приказные нотки. – Обязательно! Какой может быть лечебный эффект, если Вас стесняет верхняя одежда? Вы должны как можно сильней расслабить мышцы тела, а какое может быть расслабление при затянутом галстуке и давящем на брюшину ремне?

– Уговорили! – подал голос из-за ширмы Романов и, накинув халат, удобно устроился на тахте. – Я готов! Можете начинать!

Он хотел ещё что-то добавить, но тут сумрак больничного кабинета сменился на приятный сиреневый свет, исходивший откуда-то из-под плинтуса, и зазвучала приятная музыка. Романов попытался уловить мелодию, но вскоре понял, что никакая это не музыка, а самая настоящая тоскливая, бередящая душу песнь бродяги-ветра. Пётр смежил веки и воочию увидел, как ветер, завывая, летит над землёй, задевая верхушек вековых сосен, а потом взмывает под облака и, достигнув самой высокой ноты, отвесно падает вниз – на травяной ковёр, чтобы рассыпавшись на тысячи звонких нот, зазвучать вновь, но уже тоньше и пронзительней, так, как умеют это делать только невидимые глазу цикады. Пётр почувствовал, как тёплое теченье неведомой реки омыло его усталое тело и измученную заботами душу и понесло его на своих тёплых и влажных ладонях навстречу сияющей звезде. От звезды исходили тонкие золотистые лучи, которые, причиняя сладостную боль, проникали в самую душу, в самые потаённые уголки сознания, отчего хотелось плакать и смеяться одновременно. Потом звезда закрыла собой весь небосвод, и Пётр, не чувствуя тяжести своего тела, в лёгком золотистом мареве полетел ей навстречу.

– Ещё чуть-чуть! – шептали его губы. – Ещё немного!

И в тот момент, когда ему показалось, что вот сейчас наступит тот благостный миг, который люди привыкли называть счастьем… всё вдруг закончилось.

Пётр замотал головой и понял, что лежит на тахте в больничном халате, и нет никакой музыки сфер и никакого золотистого сиянья.

– Зачем? – обиженным тоном спросил он у стоявшего в изголовье врача.

– Зачем я Вам не дал испытать абсолютное удовольствие ? – ухмыльнулся Баюн. – Нельзя, батенька! Никак нельзя! Продли я сеанс на несколько секунд, и больше бы не было волевого и уверенного в себе начальника строительства.

– Я мог умереть?

– Хуже! Ваш мозг запомнил бы ощущение удовольствия, точнее, абсолютного удовольствия, и Вы бы навсегда остались наркоманом. Вас больше бы ничего не интересовало – ни работа, ни отношение близких к вам людей, ни даже собственная участь. У Вас развился бы глубинный паралич воли. Вы бы позабыли все свои обязанности, так как они казались бы Вам мелкими и ненужными. Вы всеми правдами и неправдами стремились вновь достичь состояния неземного блаженства. С этой целью Вы стали экспериментировать с медицинскими препаратами и в результате рано или поздно умерли бы от передозировки или стали бы законченным наркоманом.

– А как Вы всё это делаете? – развёл руками Романов. – Я имею в виду музыку, свет, реальное ощущение полёта, переходящее в состояние блаженства! С помощью каких приборов?

– Я уже говорил, что нет никаких приборов и приспособлений. Вы слышали только мой голос и чувствовали только то, что я Вам внушал.

– Да Вы доктор, оказывается, страшный человек! – пошутил Пётр.

– Вы даже не подозреваете, Пётр Алексеевич, насколько Вы близки к истине, – промурлыкал Баюн и, распрощавшись, ушёл по своим одному ему ведомым делам.

Медсестра помогла Петру переодеться в его повседневный костюм и сопроводила в кабинет главврача.

– Ну-с, пациент, как Вы себя чувствуете? – полушутливо поинтересовался Устименко.

– Такое ощущение, что я сбросил с плеч тяжёлый груз и помолодел лет этак на десять! – радостно поделился новыми ощущениями начальник строительства. – И что особо приятно – никаких тебе таблеток или уколов! И давно у вас в санчасти такой кудесник работает?

– Так уж третий день пошёл! – радостно сообщил Владимир Афанасьевич. – А ощущение такое, что он здесь всегда был!

– Как третий день? – воскликнул Романов. – Он что, из той полудюжины специалистов, присланных Высшим Советом три дня назад?

– Получается, что так! – развёл руками главврач.

– Это уже пятый, Пётр Алексеевич! – радостно заявил присутствовавший в кабинете Малюта Скуратов. – Осталось шестого отыскать.

– А чего его искать? – удивился Устименко. – Вон он, в фойе возле главного входа стоит. Он у нас и за охранника и за медбрата, а когда надо, то и за донора! Чудо, а не мужик! Да его и мужиком назвать язык не поворачивается, потому как образован и воспитание чувствуется. И при этом ещё неимоверно силён, но больше чем его феноменальная сила, меня поражает его доброта. Вы не поверите, но я таких отзывчивых людей ещё не встречал! Илья в санчасти по ночам в качестве охранника дежурит, а днём горшки за лежачими больными убирает и самых тяжёлых на руках в сад на прогулку выносит. А по вечерам, если надо, то кровь сдаёт! «Я сам, говорит, тридцать лет и три года парализованный на печи лежал. Судьба ко мне милость явила в виде трёх калик-перехожих. Они-то меня на ноги и поставили. Теперь, говорит, мой черёд долги отдавать!»

– А как, говоришь, зовут молодца?

– Да Ильёй кличут, а сам он из города Мурома – недалече от Москвы будет.

– Малюта! – зычно позвал слугу Романов.

– Здесь я, Пётр Алексеевич! – вынырнул из-за спины главврача Скуратов.

– Скольких я приказал из последней полудюжины назад депортировать?

– Так всю полудюжину и отправим! Не сумневайся, отец родной! Всё сделаем, как надо!

– Глуховат ты с годами становишься, Малюта! Огорчает меня это!

– Твоя, правда, государь! – смекнул Скуратов. – Глухота проклятая помешала мне твой наказ правильно разобрать! Четверых! Четверых депортировать ты государь повелел!

– То-то же! – с довольным видом произнёс Романов и, распрощавшись с главврачом, сел в персональный автомобиль.

Когда автомобиль выехал за территорию ОСЧ, на крыльцо главного корпуса выбежала молоденькая медсестра.

– Владимир Афанасьевич! – прощебетала она, глядя на главврача влюблёнными глазами. – Вам по телефону главный санитарный врач «объекта» звонит. Что прикажите ей передать?

– Передайте доктору Власенковой, что я скоро ей сам перезвоню, – скупо ответил Устименко и, глубоко засунув руки в карманы накрахмаленного до хруста белого халата, торопливо зашагал обратно в помещение корпуса: начинался вечерний обход.

– У него с Власенковой роман? – тихо поинтересовалась подошедшая из регистратуры медсестра, которая уже год как носила обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки.

– Да кто их там разберёт! – с досадой ответила ей незамужняя девушка. – По мне так не влюбиться в такого мужика, как Устименко, надо быть круглой дурой!

– А Власенкова на дуру что-то не похожа, – как бы невзначай заметила опытная женщина и, помедлив, прибавила, – да и ты тоже!

На следующее утро Яков Брюс явился в рабочую резиденцию Романова в старинном камзоле и обильно напудренном парике, букли которого доставали его владельцу до плеч.

– Это что ты так, друг сердечный, вырядился? – с удивлением спросил его Романов.

– Исключительно для повышения эффекта исторической достоверности, mein Herz! – вежливо ответил Брюс и, шаркнув ножкой, как в былые времена изогнулся в глубоком поклоне. Тяжёлый парик под собственным весом соскользнул с головы чернокнижника и, поднимая облачко пудры, упал к ногам начальника строительства. Яков Брюс обречённо вздохнул, погладил ладошкой гладко выбритый череп и водрузил парик обратно на свою яйцеобразную голову.

Возникла немая сцена.

Народ безмолвствовал, и лишь Малюта Скуратов, укрывшись за широкой спиной Романова, беззвучно корчился от смеха.

 

Глава 5

О плюрализме мнений, бесплатной медицине и профилактики народных волнений

Случилось это осенью, но точно не в сентябре, и не в начале месяца, а ближе к его середине, но никак не в третьей декаде и, конечно же, не во вторник, а скорее всего в пятницу.

Да, именно в пятницу, в слякотную туманную пятницу, пронизанную мелким холодным дождём, Шалтай Болтаев, по причине личного разгильдяйства, ровно в 8 часов 30 минут выпал с третьего этажа.

В это время у начальника строительства полным ходом шла утренняя планёрка. Совещание шло по давно отработанной схеме: сначала начальники служб и участков отчитывались о выполнении недельного плана, после этого наступала очередь плановиков и снабженцев, и заканчивала «программу обязательных выступлений», как всегда, бухгалтерия. Во втором отделении «марлезонского балета» солировал начальник строительства, который раздавал всем по заслугам – «…кому пышки, а кому и шишки», после чего ставил новые задачи на неделю.

Романов уже заканчивал постановку задач, когда в кабинет заглянула секретарь.

– Пётр Алексеевич! Включите, пожалуйста, телефон! Там начальник отдела безопасности труда хочет Вам сообщить что-то важное.

По заведённым Романовым правилам, во время проведения любых совещаний телефонная связь отключалась, и это правило соблюдалось неукоснительно. В другой раз Романов отчитал бы секретаря, но вид у девушки был явно встревоженный, поэтому он, не вдаваясь в дальнейшие расспросы, просто щёлкнул тумблером и услышал в трубке трагический голос главного специалиста по охране труда Варфоломея Боякина.

Варфоломей Боякин был знаменит тем, что жил и работал по принципу «как бы чего не вышло», поэтому занимался не столько организацией безопасности труда, сколько перестраховкой от всех мыслимых и немыслимых несчастных случаев. В каждом ещё не посаженном на раствор кирпиче Боякин видел потенциальную угрозу прежде всего для своей, стриженной под «полубокс» головы, поэтому всегда, даже в помещении, носил пластмассовую оранжевую каску, за что заслужил от рабочих прозвище «Бойся-Бой».

Дрожащим голосом Бойся-Бой доложил начальнику строительства, что при проведении высотных работ на уровне третьего этажа офисного здания «Думский приказ», с рабочих лесов сорвался каменщик Шалтай Болтаев, и его с многочисленными переломами и травмами увезли в санитарную часть.

Романов тут же перезвонил в ОСЧ, но до главврача Устименко не дозвонился.

– Владимир Афанасьевич сейчас проводит срочную операцию и к телефону подойти не может, – вежливо сообщила секретарь.

«Если Лекарь взялся за скальпель, значит, ещё есть надежда, значит не всё потеряно!» – решил Романов про себя и объявил об окончании совещания.

– Машину! Срочно! – дал он команду секретарю и стал спускаться по лестнице.

В объектовой санитарной части был свой стационар на десять коек. На этом ещё на стадии возведения главного корпуса настоял Устименко, который к обязанностям главврача приступил задолго до сдачи санитарной части в эксплуатацию. В настоящее время стационар пустовал. Романов знал об этом и мысленно молил Создателя, чтобы сегодня в него положили первого пациента.

– Уволю! – скрежетал зубами Пётр по дороге в ОСЧ. – Если выживет – обязательно уволю! За грубое нарушение мер безопасности уволю! Сначала отправлю этого Шалтая в санаторий, оплачу все «больничные листы», дам ему выходное пособие и уволю! Пусть в любом другом месте из окна падает, но только не у меня на «объекте»!

Ждать пришлось около часа, и Романов по-хозяйски расположился в кабинете главврача. Устименко появился, когда Пётр уже начал терять терпение. Снимая забрызганный кровью бледно-зелёный операционный костюм, Владимир Афанасьевич устало кивнул головой. Это означало, что в этот раз Шалтая Болтаева собрать по частям удалось, и ему суждена долгая, но, принимая во внимание бесшабашную натуру пациента, беспутная жизнь.

Романов интуитивно понял это и без объяснений главврача, но не удержался и спросил:

– Ну как он там?

– Перелом трёх рёбер, закрытая черепно-мозговая травма, – устало перечислял Устименко, тщательно вымывая руки под струёй горячей воды. – Пришлось удалить селезёнку, но жить будет. Если всё пойдёт хорошо, то через месяц выпишу, но предстоят ещё реабилитационные мероприятия.

– Ух! Ты, Афанасьевич, точно камень с моей души снял! – облегчённо выдохнул Пётр. – Давай теперь за твои руки – руки хирурга, и за здоровье пациента по маленькой замахнём! – И Романов достал из кармана металлическую фляжку.

– Спасибо, Пётр Алексеевич, но я алкоголь употребляю очень редко, а на работе вообще не пью.

– Так я же не предлагаю напиваться, – смутился Пётр, – а так, чисто символично!

– Я таких символов не признаю, – устало произнёс главврач, усаживаясь в кресло. – Я на фронте без спирта обходился, а сейчас, в мирное время, и подавно…

– Вот только про фронт, Лекарь, не надо! – вдруг перебил его Романов. – Не был ты на фронте! Не был!

– Не был, – согласился Устименко. – Я знаю, что все мои воспоминания о прошлом – это фантомная память, но мне от этого не легче! Это моя память, и я ею живу!

– Хорошо! Давай закроем тему, – согласился Романов. – Ты прав: это наши воспоминания! – после неловкой паузы продолжил Романов. – И неважно, что я реально не был под Полтавой! Я там не был, но она мне снится, и неудачный поход на Азов тоже снится! Я тоже живу чужими воспоминаниями. Вот ведь как получается – на чужом пиру похмелье! Ну как тут с ума не сойти?

– Хотите успокоительное пропишу?

– Обойдусь без пилюль! Ладно, пойду я. За Шалтая тебе, Лекарь, отдельное спасибо. Ты его только лечи! Хорошо лечи, чтобы я ему после выписки мог морду набить, а потом уволить. Или сначала уволить, а уж потом… Ладно, по ходу дела разберусь! Ты, главное, его на ноги поставь.

– Поставим, Пётр Алексеевич! Обязательно поставим! Это я Вам, как Лекарь, обещаю!

Сплетня о смерти Шалтая Болтаева разлетелась по всему «объекту» подобно чумному поветрию. Источником этой информационной заразы явилась курьерша Аграфена Кукушкина – женщина болтливая и, что самое неприятное, обладавшая талантом рассказчика. Кукушкина была прирождённой сплетницей, поэтому «пальму первенства» среди разносчиков слухов уступать никому не собиралась. В случае, если она узнавала какую-либо новость позже других и не могла блеснуть знанием подробностей происшествия, Аграфена, не мудрствуя лукаво, сочиняла их от себя. После чего Кукушкина шла на рынок или магазин – места наибольшего скопления женщин, где, не моргнув глазом, выдавала свою версию происшествия. Причём делала это очень убедительно, можно сказать, талантливо, не жалея эпитетов и красок, активно гримасничая и раскладывая свой монолог на разные голоса.

Так было и с несчастным случаем на стройке. Шалтая Болтаева уже успели прооперировать и даже перевести из операционной в обычную палату, а Кукушкина всё оставалась в неведенье. Виной тому была уборщица Нюрка, семейная жизнь которой находилась на грани развода, и Аграфена, забыв обо всём, пыталась выведать у бедной женщины пикантные подробности последних дней семейной жизни. Потратив на Нюрку добрую половину рабочего дня, Кукушкина вынуждена была расстаться с мыслью о существовании «любовного треугольника», так как никакой любовницы у Нюркиного мужа и в помине не было, а была всепоглощающая страсть к горячительным напиткам.

– Этим сейчас никого не удивишь! Зря только время потратила, – решила про себя Кукушкина и мысленно обозвала Нюрку овцой.

Разнося по подразделениям документы, Кукушкина поймала себя на мысли, что на «объекте» люди ведут себя как-то беспокойно.

«Чего это вы все шепчетесь, чего шушукаетесь?» – мысленно обратилась Аграфена к окружающим её работникам «объекта» и профессионально повела своим греческим носом. Через мгновенье натренированное обоняние Кукушкиной уловило лёгких флёр возбуждённых умов и терпкий запах сенсации, к которому примешивалась едва ощутимая горьковатая нотка упущенных возможностей. Тут Кукушкина поняла, что она чего-то не понимает, точнее, не знает. Для Аграфены это было сродни тому, как если бы весь рабочий коллектив «объекта» дружно плюнул ей в душу.

– Ах, вы, сукины дети! – нежно прошептала королева сплетен. – Решили по-тихому бабушку Аграфену задвинуть! Ну, так я вам всем за это устрою весёлую жизнь! Дайте только срок!

Кукушкина не блефовала. Она действительно могла так профессионально напустить дезинформации, что потом обитатели Тридевятого округа долго разбирались, откуда что взялось.

Для начала проведения операции «Тень на плетень» Кукушкиной требовалось уловить тему последней сплетни, остальное было делом её творческого воображения. Побродив четверть часа с показным равнодушием на лице в местах наибольшего скопления женщин, Аграфена поняла, что у всех жителей «объекта» на слуху утреннее происшествие с Шалтай Болтаевым.

– С третьего этажа свалился! – горячо разъясняла на входе в местный супермаркет штукатурщица Люся. – Хорошо, что на рыхлую землю упал: накануне под окном земляные работы велись – кабель прокладывали.

– Говорят, его лично Устименко оперировал! – внесла свою лепту сменившаяся с ночной смены кассирша Нинка Шемякина. Разведённая кассирша полгода назад попала в «объектовую» санчасть с воспалением аппендицита и с тех пор питала тайную симпатию к оперировавшему её главврачу.

– Ну, если Устименко оперировал, значит, всё будет в порядке! – с видом знатока подвела итог подошедшая санитарка из ОСЧ.

– Помер он, – бесцветным голосом произнесла Кукушкина.

– Когда? – хором выдохнули вопрос женщины.

– Так с полчаса уже, как преставился, – ни на кого не глядя, продолжила Аграфена. – С начала-то всё нормально было, его болезного даже в палату перевезли, а он возьми и помри всем назло! Прямо на виду у всех в палате и помер!

– Да как же это он так? – ахнула сердобольная кассирша.

– Из наркоза не вышел, – авторитетно заявила Кукушкина и мысленно похвалила себя за удачно найденный информационный поворот. – Этого следовало ожидать, – горестно, по-бабьи вздохнув, обратилась она к женщинам. – Чего можно ждать от пьяного Лекаря!

– Путаешь ты что-то, Аграфена! – встала на защиту Устименко Нинка Шемякина. – Не пьёт Владимир Афанасьевич! Здоровьем своим клянусь – не пьёт!

– Раньше не пил, – спокойно отбила удар Кукушкина. – Пока с санитарной врачихой не связался. А теперь почитай каждый день под градусом!

– Так с чего бы ему пить? – не поверила штукатурщица Люся. – Если между ними любовь, то это всегда только в радость!

– Это для тебя, Люсенька, в радость, – елейным голосом пояснила Аграфена. – Потому как ты, Люся, женщина простая, без выкрутасов, и для мужчин радость твоя очень даже доступна. А врачиха – женщина образованная, у неё в голове одних романов женских прочитанных, да сериалов просмотренных цельная уйма! Ей простая любовь пресной кажется. Вот она и крутит Лекарем, как хочет: сегодня, значит, приголубит, а на завтра может и на порог не пустить! А ведь Владимир Афанасьевич мужчина порядочный! Он ведь её даже замуж звал.

– Врёшь! – выдохнула Нинка. – Быть такого не может!

– Я раньше тоже так думала! – продолжала вдохновенно врать Кукушкина, и для достоверности образа стыдливо, почти по-девичьи потупила глаза. – Пока в приёмной у начальника строительства сама не увидала, как они друг на друга смотрят: стоят они, значит, друг против друга, словно два голубка, смотрят в глаза друг другу и молчат! Уж красивей я пары на этом свете не видела, да только не будет им счастья! Ох, не будет! Да Устименко и сам это чувствует, поэтому пить и начал. Вот он с пьяных глаз неправильную дозу наркоза Шалтаю и вколол.

– Ты говори, да не заговаривайся! – взвизгнула Нинка. – Не может Владимир Афанасьевич с этой лахудрой связаться.

– Ты на себя в зеркало погляди! – желчно усмехнулась курьерша. – Ещё неизвестно, кто из вас двоих лахудры – ты или доктор Власенкова!

Это был «запрещённый удар». Все знали, что Шемякина после развода особенно тщательно следит за своим внешним видом, но очередной раунд борьбы с надвигающейся старостью она явно проигрывала. Поэтому Нинка очень болезненно относилась к любому замечанию по поводу своей женской привлекательности.

– Так значит, я лахудра? – взвизгнула кассирша и вцепилась Кукушкиной в волосы. Курьерша взвыла от боли и в ответ вцепилась ногтями обидчице в лицо. Через мгновенье возле входа в супермаркет по земле катался пёстрый клубок из женских тел, вокруг которого образовалась толпа зевак.

– Не дай вам бог увидеть бабий драй – бессмысленный и беспощадный! – перефразировал поэта Алёша Попович – охранник супермаркета и, отложив в сторону томик со стихами А.С. Пушкина, пошёл разнимать дерущихся женщин. Сделал он это легко, почти без усилий разнял всклокоченных, брызжущих слюной и злобой соперниц и, подержав их за шиворот какое-то время, как котят на весу, поставил на землю со словами:

– Шли бы вы, бабы, по домам, а то, не ровен час, я осерчаю, так дурь из вас одним ударом выбью!

Освободившаяся из рук богатыря растрёпанная, но в глубине души довольная собой курьерша торопливо скрылась за ближайшим поворотом. Кукушкина как никто другой понимала, что прошедшая драка явилась сильнейшим катализатором стихийно-информационного процесса, метко прозванного в народе «испорченным телефоном».

К полудню население «объекта» уже бурлило от негодования, и вскоре к центральному входу рабочей резиденции начальника строительства хлынула разгорячённая толпа, жаждущая «…суда скорого, но справедливого». Начальник службы безопасности Соловей-Разбойник тут же отдал приказ перекрыть доступ в резиденцию и в качестве усиления вызвал дружину богатырей во главе с дядькой Черномором.

– Бунтовать не советую! – поблёскивая фиксами, сказал Ванька-Свист и спокойно уселся на ступеньках крыльца.

– А никто и не бунтует, – раздались выкрики из толпы. – Нам бы только с Петром Ляксеичем повидаться! Зови начальника строительства! – гудела толпа. – Зови, а не то бессрочную стачку учиним!

Романов, узнав, в чём дело, зябко передёрнул плечами – сказывался застарелый синдром боярского бунта, но медлить не стал и вышел на крыльцо.

– Ну, вот я перед вами! – крикнул он в толпу. – Чем недовольны? Говори без страха! Если я в чём виноват – судите по справедливости! Если напраслину на меня возводите – разгоню всё ваше собрание без жалости!

– Да мы тобой, Пётр Ляксеич, премного довольны, – продолжала гудеть толпа. – Мы против холопов твоих голос свой подняли, потому как изуверы они!

– Ничего не понимаю! – развёл руками Пётр. – Вы здесь все люди вольные – рабочие, специалисты, инженерный состав. О каких холопах да изуверах речь?

– Ты их, Пётр Ляксеич, не прикрывай! – вышел из толпы бывший солдат петровской эпохи по кличке «Федька Умойся Грязью».

– А-а, старый знакомый! – узнал его Пётр. – Ну, Федька говори мне в лицо, кто я есть для тебя!

– К тебе, начальник, претензий нет! – вытирая руки паклей, спокойно продолжил ветеран былых сражений. – Ты дело ведёшь по справедливости, а вот подчинённые твои рабочий люд на гиблую работу гонят!

– О какой такой работе речь? Нет у нас на «объекте» такой работы! – повысил голос Романов.

– Нет, говоришь? – вынырнул из-за Федькиного плеча дед Слива – сторож продуктового склада. – А тогда объясни нам, дуракам, почему Шалтай Болтаев на работе помер!

– Кто сказал, что Шалтай помер? – удивился Пётр.

– Так люди говорят! – пискнул дед Слива и на всякий случай спрятался обратно за Федькину спину.

– Это какая-то ошибка, или злой умысел, – громко крикнул Романов в толпу. – Пять минут назад мне звонил главный врач нашей «объектовой» санитарной части, и доложил, что Шалтай очнулся после наркоза. Состояние у него тяжёлое, но стабильное, и угрозы его для его беспутной жизни никакой нет. Дайте срок, и он вернётся на своё рабочее место. А что касается условий работы, то они у нас не хуже, а может быть даже лучше, чем на любой московской стройке! Несчастный случай с Болтаевым произошёл по его вине – не надо было пренебрегать правилами работы на высоте, а делать как все – надевать страховочный пояс!

Толпа сбилась с ритма и растерялась. Главный козырь зачинщиков протеста – безвременная смерть на рабочем месте Шалтая Болтаева был выбит из рук. Больше поводов для выражения публичного недовольства у протестующего люда не нашлось и толпа на глазах стала редеть и таять, словно снежный ком по весне.

Дождавшись, когда за поворотом скрылся последний митингующий, Романов пальцем поманил к себе Малюту Скуратова и сквозь зубы прошептал:

– Найди мне зачинщика смуты! Я его посреди торговых рядов за ребро на крюк повешу в назидание другим!

– Найду, Пётр Алексеевич! – выдохнул Малюта и стукнул себя в грудь кулаком. – Спать не буду, есть не буду, а гадёныша этого сыщу!

Вернувшись к себе домой, Малюта пропустил рюмку перцовки, наскоро похлебал кислых щей и запросил у дежурного список происшествий за последние сутки.

Служебный люд у Скуратова был вымуштрован не хуже солдат. Охранники, которых сам Скуратов по привычке величал опричниками, находились в постоянной готовности к любым вводным и отличались отменной исполнительностью, поэтому сводку суточных происшествий ему доставили до того, как он успел сомкнуть глаза в кратковременной послеобеденной дрёме. По укоренившейся старой московской привычке Малюта после обеда всегда спал. Романов знал об этом, но никогда этим Скуратова не попрекал, потому как знал, что рабочий день Малюты не нормирован и его можно встретить на стройке глубоко за полночь, когда заступала ночная смена, или на рассвете, когда на «объект» начинали поступать заполненные материалами «под завязку» фуры дальнобойщиков. Скуратову всегда и до всего было дело, поэтому он совал свой нос и на склад готовой продукции, и в строящиеся на «объекте» очистные сооружения, и даже в бухгалтерию, чем вызывал справедливое негодование Скупого рыцаря – бессменного и опытного главбуха.

Сводка происшествий была короткой: пьяный дебош в ресторане «Плакучая Ива», попытка кражи пачки чипсов из супермаркета во время драки двух женщин возле входа в супермаркет, ну и собственно сама драка.

– Кто с кем дрался? – задал он вопрос дежурному опричнику.

– Курьерша Кукушкина с кассиршей Нинкой Шемякиной чего-то не поделили. Охранник супермаркета Попович их самолично разнял, и нам вмешиваться не пришлось, но мы это происшествие всё равно зарегистрировали.

– Правильно сделали. Скандалисток этих – курьершу и кассиршу – сыскать немедля и ко мне в кабинет для скорого дознания доставить! До допроса держать их порознь, дабы сговориться возможности не имели. Чего стоишь, как столб? Выполняй!

Опричника словно ветром сдуло, а Малюта зевнул, хотел было перекрестить рот, да раздумал и, как был в кафтане, так и завалился на широкую, застеленную персидским покрывалом лавку.

Проснулся Малюта ровно через час с четвертью, отдохнувший и посвежевший. Кряхтя и потягиваясь, прошёл он на кухню, где денно и нощно колдовали над плитой два искуснейших повара, выпил прямо из крынки грушевого взвара, утёр рукавом кафтана усы и отправился на службу.

Первой на допрос привели кассиршу Нинку Шемякину – женщину, в общем-то, степенную и не скандальную. Скуратов опытным глазом оценил степень повреждения мягких тканей лица и покачал головой: царапины были свежими и глубокими.

– Ну, жёнка, расскажи, из-за чего ты с Кукушкиной в месте людном безобразию устроила.

– Вдовая я! – обиженно буркнула Нинка и потрогала кончиками пальцев царапины на своём лице.

– Это к делу не относится, – заметил Малюта. – Ты по делу сказывай!

– Так я и рассказываю! – оживилась кассирша. – После того, как я мужа схоронила, я долго горевала, а потом мне видение было! Будто пришла ко мне сама Дева…

– Стой! – оборвал её Скуратов. – Ты хоть и вдовая, но о политической корректности забывать не должна.

– Ага, поняла! – кивнула кассирша. – В общем, явился ко мне эта… ну как там её? Короче! Явилась она и говорит, дескать, ты, Нинка, баба ещё не старая, да и мужикам у тебя есть за что подержаться, а посему устраивай своё личное счастье, и побыстрей, потому как года твои идут скоро, и старость не за горами.

– Ты мне на свои бабьи дела не жалься, ты лучше скажи мне, как на духу, за что Аграфену Кукушкину прилюдно по земле катала.

– Так как же её не катать, отец родной, ежели она меня лахудрой обозвала!

– Прямо так ни с того, ни с сего взяла и обозвала?

– Из-за доктора мы с ней поцапались! – покаянно произнесла Нинка и опустила глаза. – Из-за Владимира Афанасьевича, значит!

– А с какого такого перепугу вы, бабы, Лекарю нашему взялись косточки перемывать?

– Так Аграфена сказала, что Владимир Афанасьевич пить начал, а я этому навету воспротивилась! – честно призналась Шемякина и снова потрогала царапины на лице.

– Лекарь пить начал? Я что-то не замечал за ним такого пристрастия. А из-за чего он свой светлый разум в вине топит?

– Да не топит он ничего! Это Кукушкина – тварь базарная, сама придумала! Вроде как Владимир Афанасьевич любовью к докторице нашей, к Татьяне значит, воспылал и якобы её даже замуж звал.

– А она выходит, ему отказала!

– Отказала или нет – то мне неведомо! Кукушкина говорит, что вроде как отказала, из-за чего Лекарь пить стал, и по пьяной лавочке Шалтая угробил!

– Стой! Ты точно помнишь, что это Кукушкина про смерть Шалтая сплетню принесла?

– Точно! Вот не сойти мне с этого места, ежели вру!

– Ясно! И что дальше было?

– А дальше я ей, собаке бешеной, в её патлы нечёсаные вцепилась, а она мне чуть глаза не выцарапала!

– Ладно, ступай домой! Если понадобишься, позову.

Аграфена Кукушкина вошла в кабинет сгорбившись, с заискивающей улыбкой на лице и опасливо поглядывая по сторонам.

– Здрасте Вам! – подобострастно отвесила она поясной поклон, столкнувшись с суровым взглядом Малюты Скуратова.

– Я бы, женщина, тоже с тобой поздоровался, но боюсь, что после моего допроса здоровье тебе больше не понадобится, – ледяным тоном произнёс дознаватель.

– Да что ты, соколик, такое говоришь? Как же это мне здоровье не понадобится?

– А вот так! Ни к чему оно тебе более, потому как дни твои, Аграфена, сочтены! Ждёт тебя приговор скорый, но справедливый!

– А за что, кормилец, меня наказывать? Я бабушка тихая, зла никому не делала, и вины за собой никакой не знаю.

– Зато я знаю! Врёшь, старая! Большой грех за тобой. Ты ведь народ на бунт подбивала? Молчи! Мне всё ведомо!

– Ну а коль ведомо, так не тяни кота за яйца! – насмешливым с лёгкой хрипотцой голосом произнесла Аграфена и расправила плечи. Малюта даже замотал головой: «Чур, меня! Чур! Уж не пригрезилось ли мне всё это»?

Кукушкина тем временем вроде как выше ростом стала и на глазах помолодела: щёки её налились румянцем, морщины расправились, а в чёрных бездонных глазах мелькнул бесовской огонь. Мотнула Аграфена головой, слетел на пол платок старый, а из-под платка на свободу чёрные да густые как ночь осенняя пряди волос выбились.

Протёр глаза Малюта, глядь, а старушки Кукушкиной-то и нет! Вместо неё стоит высокая стройная незнакомка с гривой чёрных волос, взглядом лукавым да бессовестным, а на её полных губах цвета спелой вишни наглая ухмылка играет.

Повела плечами бывшая курьерша, словно с остатками тряпья старый образ с себя скинула, топнула ногой и вот уже на её плечах чёрный дорожный плащ алым бархатом изнутри подбитый, а у самого верха золотая заколка в виде головки змеиной, у которой вместо глаз два кроваво-красных рубина вставлены. Хороша, чертовка, вот только правый глаз чуть-чуть косит, да правая кисть, что в перчатку из тончайшей змеиной кожи затянута, застарелым недугом скручена.

– Что, дядя, удивлён? – усмехнулась незнакомка. – Гляди, да запоминай! Довелось тебе Малюта лично тётушку Кривду увидеть в истинном обличие, а это не каждому дано! Много лиц у меня, ох, много – не упомнить и не сосчитать! Запомнил? А теперь верши, ирод, свой приговор! Я женщина гордая, и от суда твоего бегать не стану.

– Неужто действительно не боишься? – прохрипел удивлённый Скуратов.

– Мне бояться нечего, потому как Кривда была, есть и будет во веки вечные! Вы, люди, во мне каждый день нуждаетесь, и за каждым из вас я незримо хожу, только тени не отбрасываю. Так что извести меня невозможно: без Кривды нет Правды, а без Правды нет Истины! А без Истины жить невозможно, потому как без Истины вселенский хаос наступит! Вот и получается, что Кривда – одно из главнейших условий существования Человечества. А теперь, упырь, можешь меня депортировать, я ко всему готова!

Сказала так и гордо за дверь вышла.

Малюта сидел за столом обескураженный, поэтому не сразу заметил, как в кабинет вернулась кассирша Шемякина.

– Тебе-то чего от меня надо? – устало произнёс главный «безопасник».

– Проститься пришла, – красивым глубоким голосом произнесла Нинка. – Ухожу я от вас, значит, покидаю «объект», потому как без Кривды мне здесь находиться никакой возможности нет.

И она с достоинством отвесила поясной поклон, а когда разогнулась, то образ кассирши Нинки Шемякиной растаял, как туман, словно его ветром сдуло. Стояла перед Малютой Скуратовым в своём истинном обличии Правда – златовласая красавица с голубыми, как небо, глазами, да чистой и белой, как мел, кожей.

– Не кори меня, Малюта Скуратов, – грустно произнесла красавица. – Только Кривда верно сказала: мы друг без друга находиться не можем. Мы с ней два вечных антипода, как день и ночь, радость и беда, свет и тень! И коли ты её депортируешь, то и я должна уйти.

– Да не могу я это чёртово семя на «объекте» оставить! – взмолился Малюта.

– Не можешь – и не надо! – белозубо улыбнулась Правда. – Делай, что должен, и будь, что будет!

– Так что же это мы, без Правды останемся?

– Правда – она у каждого своя, – назидательно произнесла белокурая гостья. – А где Правда, там и Кривда, надо только научиться её видеть. Порой люди Кривду за Правду выдают и сами в эту подмену верят, потому как людям так проще. Правда – она ведь не всегда красивая и удобная, она и нелицеприятной бывает, и горькой. Однако какой бы она ни была и в какие бы одежды молва её не рядила – в шелка или в рубище, – Правда всегда остаётся Правдой, и в этом сила её!

 

Глава 6

Ночь восхождения зелёной луны или свободный вечер в «Зазеркалье»

Этот странный пакет из плотной бумаги без обратного адреса заместитель директора банка Али-Баба получил вместе с очередной порцией утренней почты. Пакет разительно отличался от остальной корреспонденции: был запечатан сургучной печатью, а на лицевой стороне красовалась сделанная пером витиеватая надпись «Приглашение».

Али-Баба покрутил пакет в руках, потряс его над ухом и даже зачем-то понюхал. От пакета исходил запах сургуча и еле уловимый аромат незнакомого, но, судя по всему, дорогого парфюма. Али-Баба не стал гадать, кто и зачем направил ему это странное послание, а аккуратно костяным ножом вскрыл упаковку и извлёк на свет карточку из белого картона, щедро украшенную золотыми вензелями. Это был пригласительный билет, на котором тем же красивым подчерком чёрной китайской тушью был нанесён лаконичный, но не совсем понятный текст:

– Госпожа Третье имеет честь пригласить господина Али-Бабу провести ночь восхождения зелёной луны в клубе «Зазеркалье»! – прочитал вслух заместитель директора банка, ничего не понял и от этого раздражённо закрутил головой. Али прочитал текст ещё пару раз и только после этого явственно ощутил, как поверх каллиграфических строк и золотых виньеток проступают три беспокоящих его вопроса.

Вопрос первый: кто такая госпожа Третье и почему она приглашает его провести с ней «…ночь восхождения зелёной луны»?

Вопрос второй: когда наступает эта самая ночь зелёной луны?

Вопрос третий: где находится клуб «Зазеркалье»?

На этом загадки не закончились: на обратной стороне пригласительного билета неровным нервным подчерком была сделана приписка: «PS.Чтобы войти в клуб, наденьте перстень на безымянный палец правой руки».

Справа под текстом приписки находился замысловатый росчерк пера – видимо, роспись самой госпожи Третье. Али потряс вскрытый пакет над столом, и на полированную столешницу выпал тяжёлый золотой перстень-печатка с искусно исполненными символами Хроноса – косы и песочных часов.

– А перстенёк-то мне великоват будет! – отметил про себя Али-Баба, рассматривая массивное золотое украшение, и в доказательство своего умозаключения, надел перстень на безымянный палец правой руки. К его удивлению, перстень оказался его размера.

– Хм, странно! – пробормотал Али. – А с виду не скажешь, – и он попробовал надеть перстень на соседний палец. Перстень на среднем пальце смотрелся как-то громоздко и к тому же болтался на нём свободно, подобно гайке с сорванной резьбой. Али вернул перстень на безымянный палец – и вновь перстень подошёл по размеру.

– Нет, ты только посмотри! – восхитился Али-Баба. – Сидит ну прямо как родной! Да тут явно без колдовства не обошлось!

Али ещё какое-то время подержал приглашение в руках, потом вздохнул и спрятал во внутренний карман своего английского костюма. Перстень он предпочёл носить не в кармане, а на руке – как все восточные мужчины, Али-Баба обожал золотые украшения.

День выдался хлопотный, насыщенный визитами крупных вкладчиков и других, менее богатых, но не менее уважаемых клиентов.

Поздно вечером возвращаясь к себе в гостиничный номер усталым и опустошённым, он вдруг вспомнил о приглашении и о том, что не нашёл ответа ни на один из трёх вопросов.

«Об этом я подумаю завтра!» – мысленно решил Али и, войдя в номер, неожиданно почувствовал во всём теле усталость.

«Странно, – машинально отметил Али-Баба. – Почему-то сильно хочется спать. Очень сильно…»

Он заснул мгновенно, даже не успел ослабить узел галстука, и, как был в костюме, так и упал на свою холостяцкую кровать.

Когда глухая полночь – подруга влюблённых и грабителей накрыла своим чёрным плащом спящий город, на звёздный бархат ночного небосвода величественно и страшно взошла зелёная луна. Словно позеленевшая от времени медная монета, выкатилась она из небесной прорехи и застыла над частоколом городских крыш.

Али-Баба проснулся среди ночи, словно кто-то осторожно тряхнул его за плечо. Али открыл глаза и поразился происшедшим в его номере переменам: стояла необычная тишина, и всё пространство комнаты было залито мертвенным бледно-зелёным светом. Он подошёл к окну и увидел, как средь багровых всполохов зарниц, в просвет между грозовыми тучами пробивался зелёный лунный свет. Пройдя сквозь приоткрытое окно и коснувшись, пола, зелёный лунный луч с каждым мгновеньем становился всё ярче и ярче, а его цвет всё насыщенней. И в тот самый миг, когда узкий луч превратился в зелёную дорожку, у раскрытого окна, увязая знаменитыми туфлями скорохода в лунном свете, появился Маленький Мук.

– Да будет ли дозволено мне почтеннейшим Али-Бабой войти в его покои? – уважительно произнёс Маленький Мук и, склонив голову, прижал ладошку к груди.

– Гость в дом – радость в дом! – ответил неожиданно осипшим голосом Али. – Несмотря на столь поздний час, я всё равно рад видеть тебя, мой маленький друг. – продолжил Али-Баба и раскрыл створки окна шире.

Юный скороход свёл носки своих волшебных туфель вместе и словно со снежной горки скатился по лунной дорожке прямо на середину гостиничного номера.

– Я вижу, что уважаемый Али-Баба в недоумении от моего столь позднего визита, – продолжил скороход, поправляя сползшую на глаза чалму. – Не гневайтесь, господин, но в ночь восхождения зелёной луны такие визиты в порядке вещей.

– Я не ослышался? В ночь восхождения зелёной луны?

– Нет, уважаемый, ваш слух Вас не подвёл. Сегодня действительно ночь восхождения зелёной луны, – и в доказательство своих слов Маленький Мук указал рукой на открытое окно, между створок которого, словно позеленевший от старости круг сыра, висела жуткая зелёная луна.

– А когда наступает эта ночь?

– Ночь восхождения зелёной луны бывает один раз в четыре года и наступает она в високосный год в промежутке между зимним и летним солнцестоянием.

– А нельзя ли указать более точную дату, мой юный друг?

– Я с великой радостью сообщил бы Вам, уважаемый Али-Баба, дату, когда наступает эта таинственная ночь – время чудес и запретных удовольствий. К великому сожалению, час её наступления никому не известен. Существует примета, что в ночь восхождения зелёной луны на небосклоне гаснет обычная луна, и начинают полыхать зарницы. И в глухую полночь, после того, как часы на городской ратуше пробьют двенадцать ударов, а на небе друг за другом вспыхнет ровно двенадцать зарниц, на небосвод восходит зелёная луна. Это и является сигналом к началу праздника.

– Какого праздника?

– Праздника Зелёной Луны, уважаемый Али-Баба!

– А почему я никогда раньше не видел зелёной луны?

– А потому, о достойнейших из достойных, что её позволено видеть только избранным – тем, у кого есть приглашение на праздник. Надеюсь, почтеннейший, я утолил твоё любопытство, и теперь мы можем отправляться в путь?

Али только кивнул в ответ и взял в свою руку протянутую ладонь юного скорохода. Маленький Мук подпрыгнул на месте и вместе с Али-Бабой завис над лунной дорожкой.

– Сейчас я хлопну в ладоши, и лунный свет перенесёт нас к месту начала праздника, – с недетской серьёзностью произнёс звёздный мальчик и снова поправил сползающую на глаза чалму. – А Вы, господин, закройте глаза и не открывайте до тех пор, пока не почувствуете под ногами твёрдую почву.

Али-Баба хотел было что-то сказать в ответ, но скороход не стал считать до трёх, а сразу хлопнул своими маленькими ладошками и Али чудом успел зажмуриться. Последовала вспышка света, и ему показалось, что зелёная луна пытается его всосать в своё зелёное нутро, но полёт продлился всего несколько мгновений. Скоро Али вновь почувствовал под ногами твёрдую почву и открыл глаза. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что стоит на ступеньках своего банка. Несмотря на поздний час, в окнах банка горел свет, а из открытых окон лилась тихая музыка и слышался призывный женский смех. У входа в банк стояли две самые настоящие амазонки. Одна была жгучей брюнеткой в лёгких серебряных доспехах, а вторая – златокудрая красавица – носила золочёный нагрудник и такие же золочёные пластины на обеих руках.

Брюнетка проводила личный досмотр гостей, а блондинка накалывала пригласительные билеты на короткий боевой дротик.

– Фантасмагория какая-то! – закрутил головой заместитель директора банка. Подойдя ближе, он заметил, что вместо медной таблички «Хоум-Кудесник-Банк» висит треснутое зеркало овальной формы, на котором почему-то губной помадой написано «Клуб «Зазеркалье». Время работы: от полуночи до рассвета. Вход только по пригласительным билетам».

Али-Баба достал из кармана пригласительный и, внутренне робея, приблизился к амазонкам. Брюнетка, сверкнув зелёными глазами, умело провела руками по его костюму, а потом с шумом втянула носом воздух.

– Он пахнет спелым яблоком, – сообщила она напарнице. – У него нет дурных намерений.

– Ваш пригласительный, – произнесла приятным грудным голосом златокудрая охранница и протянула руку с тонким запястьем, на котором болталась добрая дюжина различных по стилю и исполнению браслетов.

Али передал ей свой пригласительный билет, который она тут же наколола на дротик.

– Покажите перстень, – снова потребовала блондинка, и Али поднёс к её глазам растопыренную ладонь правой руки, на безымянном пальце которой тускло отсвечивал старинный золотой перстень.

– Вы можете пройти, – произнесла блондинка и сделала шаг в сторону.

Али хотел перешагнуть порог, но на мгновенье задержался.

– Могу я узнать, что означают браслеты на вашей прелестной руке? – неожиданно для себя задал он вопрос.

– Браслеты? – удивилась белокурая секьюрити. – Ах, эти! – улыбнулась она и тряхнула рукой. – Они у меня вместо скальпов: каждый браслет – это побеждённый мной мужчина.

– В бою или в постели? – не унимался Али-Баба.

– Вам пора! – встряла в разговор брюнетка и открыла входную дверь.

– Да-да, конечно, пора, – смутился Али и шагнул за порог.

Когда он прошёл внутрь клуба, дверь позади него исчезла, а всё окружающее пространство заволокло цветными дымами и неоновыми вспышками. Али покрутил головой и вдруг на месте операционного зала увидел настоящий английский паб.

– Быть такого не может! – сказал он сам себе и вновь закрутил головой. Когда он открыл глаза, то его взору предстало французское бистро. Али тряхнул головой ещё раз и оказался в знаменитом русском ресторане «Яр».

– Надеюсь, Вы закончили выбор интерьера? – прозвучал за его спиной голос. Али обернулся и увидел одетого в чёрный старинного покроя фрак метрдотеля, румяное лицо которого украшали пышные усы и не менее пышные бакенбарды. Вид у гостя был растерянный, поэтому владелец бакенбард милостиво пояснил:

– Наш клуб предлагает посетителям богатый выбор не только блюд и напитков, но и окружающей их обстановки. Нетрудно догадаться, что Вы были немного обескуражены, обнаружив, что знаменитый клуб «Зазеркалье» снаружи напоминает ваш банк.

«Да что там напоминает! – хотелось крикнуть Али. – Кроме вывески здание скопировано вплоть до мелочей!» Но он сдержался и лишь кивнул в ответ.

– Это сделано специально, чтобы гость не чувствовал себя здесь, на чужбине, одиноким и потерянным.

– А разве мы не в Тридевятом округе? – задал Али не самый умный вопрос в своей жизни.

– Нет, уважаемый! – продолжил пояснение метрдотель. – И Вы, и я, и всё что Вы сейчас видите, находится на границе миров – вашего земного и нашего тонкого мира. Можно сказать, что мы находимся в очень узкой полоске пространства, которую некоторые наши посетители изволят величать Безвременьем!

– Кажется, мне надо выпить! – пробормотал Али-Баба. – Иначе я сойду с ума.

– Очень верное замечание, – учтиво поддержал его метрдотель. – Позвольте, я провожу Вас к вашему столику.

– Мне почему-то знакомо ваше лицо. Я Вас раньше мог видеть? – не удержался от вопроса Али.

– Очень даже возможно! Осторожней, здесь у нас ступенька! Так вот, раньше я занимался конферансом в цирке, совсем немного, а теперь меня повысили до должности метрдотеля такого престижного, и, не буду скрывать, в чём-то даже мистического заведения, как клуб «Зазеркалье»!

– Вспомнил! – оживился Али-Баба. – Вы импресарио Луиджи Пинелли из оперетты Кальмана «Принцесса цирка»!

– У Вас отменная память, уважаемый! – произнёс польщённый мэтр. – А вот и ваш столик.

За сервированном на две персоны столиком сидела знатная дама, возраст которой был надёжно скрыт старанием визажистов и блеском драгоценностей. Было заметно, что всем остальным камням незнакомка предпочитает бриллианты.

– Позвольте представить Вас царице сегодняшнего бала, великолепнейшей мадам Третье! – повысив голос, произнёс Пинелли. – Мадам! – продолжил метрдотель. – Позвольте рекомендовать: господин Али-баба!

Сделал он это с изрядной ноткой фальши, как если бы объявлял выход на арену очередного циркача. Видимо, это понял и он сам, потому что смутился и, сославшись на неотложные дела, растворился в неоновом дыму.

– Я рада Вас видеть, – приятным голосом произнесла мадам Третье и, забыв, что перед ней мусульманин, протянула для поцелуя руку. Али не стал демонстрировать приверженность к истокам ислама, а, изящно изогнувшись в полупоклоне, коснулся губами женской руки как раз в том месте, где заканчивалась тонкая белоснежная перчатка.

– Я вижу годы, проведённые в Лондоне, пошли Вам на пользу! – белозубо улыбнулась женщина. – Не удивляйтесь! Я многое о Вас знаю! Вижу, что Вам не терпится узнать, кто я и зачем Вас сюда пригласила. Обещаю, что отвечу на все вопросы, но перед этим предлагаю выпить. Что Вы предпочитаете?

Али-Баба пожал в ответ плечами, так как на богато сервированном столе не было ни одной бутылки с алкоголем.

– Можете не ограничивать себя в употреблении даже самых крепких напитков, – покровительственно произнесла дама. – Сегодня Вы захмелеете ровно настолько, насколько сами этого пожелаете. Итак, что будем заказывать – коньяк тридцатилетней выдержки или бутылку красного вина, разлитого на Корсике как раз в год рождения Наполеона, а может, русскую водку тройной перегонки? Говорят, именно такой напиток предпочитали русские бояре времён Ивана Грозного.

– Если можно, виски, – разлепил губы Али.

Тут же из-за левого плеча появился официант, одетый как половой из русского трактира. В руках полового была обёрнутая в накрахмаленную салфетку бутылка шотландского виски, которую он услужливо представил гостью для обозрения.

– Будучи в Лондоне, я предпочитал «Белую лошадь»! – поморщился Али. – Шотландское виски сильно отдаёт дымом.

Официант в ответ кивнул, и с ловкостью фокусника прокрутив вокруг бутылки салфетку, снова преподнёс её на суд гостя. Али-Баба не поверил своим глазам: в руках полового была откупоренная бутылка «Белой лошади».

– Не удивляйтесь! – снисходительно улыбнулась мадам Третье. – На празднике Восхождения Зелёной Луны желания приглашённых лиц исполняются в мгновенье ока!

В этот момент декольте на её платье стало более глубоким.

– Осторожней в своих желаньях, господин Али-Баба! – недовольным тоном произнесла бриллиантовая красавица. – Я не хочу по вашей милости предстать на обозрение посетителей клуба абсолютно голой!

– Простите! – смутился Али. – Вы правы: с моей стороны это было непозволительным желанием. Ещё раз простите!

– Вы уже прощены, – сменила гнев на милость опытная женщина. – Поэтому предлагаю выпить.

– За знакомство?

– У вас на Земле в ходу такой тост?

– И такой тоже, – улыбнулся в ответ Али.

– Не возражаю, пусть будет тост за наше знакомство, – и женщина подняла высокий хрустальный бокал. – Кальвадос, – пояснила она и пригубила напиток.

– Странный выбор, – удивился Али.

– Согласна, выбор странный, тем более что теоретически у меня должны быть славянские корни и мне бы больше подошла, скажем, болгарская сливовица или русская вишнёвая настойка. Итак, Вы ещё хотите узнать, кто я?

– Горю желанием, – ответил Али и сделал большой глоток виски. Напиток жгучей струёй устремился по пищеводу, и Али почувствовал, как алкоголь моментально всасывается в кровь. Стало легко и немного весело. Ситуация его больше не пугала, а казалась забавной. Захотелось сказать что-то приятное красивой женщине, и он, положив свою ладонь поверх её тонкого унизанного брильянтовым браслетом запястья, томно произнёс:

– Я не знаю, кто Вы и что Вы задумали, но я уже благодарен Вам за сегодняшнюю ночь.

– Не стоит расточать благодарности в самом начале вечера! – рассмеялась собеседница. – Фигурально говоря, Вы ещё только попробовали лёгкие закуски, благодарности я жду после десерта. Однако я довольна, как развиваются события, видимо, я в Вас не ошиблась: Вы умны, хороши собой и предсказуемы, как все мужчины.

– Предсказуемость – это хорошо или плохо?

– Для меня хорошо. С тех пор, как меня вместе с малолетним сыном законопатили в бочку и бросили в синее море, я не люблю сюрпризов. И куда только смотрела Фрекен Бок – представитель Высшего Совета по вопросам детства и материнства?

– Подождите, я что-то снова ничего не понимаю! – взмолился Али.

– А Вы ещё выпейте, и думаю, что для Вас не сразу, но всё прояснится.

– Чин-чин, – сказал Али и, следуя совету мадам Третье, снова сделал большой глоток обжигающего напитка.

– И Вам не хворать! – пошутила бриллиантовая красавица и пригубила кальвадос.

– Не могу отделаться от ощущения, что Вы из России, но не нынешней современной России, а из глубокой-глубокой старины, когда ещё не было Москвы, а русичи поклонялись идолам, – признался Али и откинулся на спинку кресла.

– Вы так говорите, будто на мне красный сарафан, а на голове кокошник! – улыбнулась женщина и при этом сверкнула безупречно ровными зубками. – Но кое в чём Вы правы: Александр Сергеевич, описывая царство Салтана, брал за основу древнюю Русь.

– Так Вы жена царя Салтана! – воскликнул Али и в порыве чувств хлопнул себя по ладонью по лбу.

– Да, я жена царя Салтана и мать царя Гвидона. Не похожа я на хранительницу домашнего очага царских особ?

– Нет, не похожа, – замотал головой захмелевший мусульманин. – Вы больше напоминаете жену американского нефтепромышленника.

– Значит, по-вашему, мне всё-таки следовало оставаться в кокошнике?

– Нет, я не это хотел сказать! Вы так прекрасны, в Вас чувствуется воспитание, вкус! Это всё как-то не вяжется с образом простой девушки, которая поздно вечерком вместе со своими подругами что-то там пряла и случайно попалась на глаза царю Салтану.

– Вы думаете, случайно? Не будьте наивны, юноша! Чтобы «случайно» донести до царя своё желание родить ему наследника, мне пришлось хорошенько постараться. Помнится, я тогда продала все серебряные безделушки, которые имелись в нашей семье и свою девичью косу в придачу. После чего наняла думного дьяка из окружения Салтана, вот он-то мне эту «случайную» встречу и устроил! Он же двух статисток нанял, которые играли роль поварихи и ткачихи, он же научил, кому и что из нас говорить. Талантливый был дядька, жаль только что польских кровей. После того, как я стала царицей, я его дополнительно отблагодарила, не пожадничала. Он с этих денег в Европу махнул, да назад больше и не вернулся. Слышала я, что принял он католическую веру, и умом, да усердием своим до больших церковных чинов дослужился. Да вы о нём, наверное, тоже слышали – кардинал Ришелье! Но это он потом назвался Ришелье, а тогда все его звали Еремей Решота, думный дьяк Посольского приказа. Так вот Еремей в тот памятный вечер разыграл всё как по нотам! Мой будущий муж, оказывается, имел маленькую слабость, граничащую с половым извращением: очень уж он любил подслушивать, о чём молоденькие девушки между собой откровенничают. Это его сильно возбуждало. Царская свита знала об этом, и чтобы угодить государю, частенько устраивала ему то, что сейчас называют ролевыми играми: под видом девушек, вошедших в нежный возраст, подсовывали ему молоденьких шлюх. Царскому окружению эти причуды казались безобидными забавами пресытившегося удовольствиями самодержца, но только до той поры, пока об этом не прознала я! Для меня это не было игрой! Для меня всё было всерьёз! Возможно, у меня ничего и не получилось бы, и я бы так и осталась любовницей высокопоставленной особы, если бы не помощь думного дьяка.

Помните знаменитые строки: «Царь не долго собирался, в тот же вечер обвенчался»! Этому меня Еремей научил. Раньше девушки ни о каком венчании с Салтаном и подумать не смели! Так вот Еремей мне прямо сказал: «Смотри, девонька! Если поддашься уговорам царским, и за бусы да красную ленту в койку ляжешь, то всё, что ты задумала, своими руками и погубишь! Пока не повенчаетесь, ничего ему окромя поцелуев не позволяй»!

В тот зимний вечер я всё сделала так, как дьяк меня научил. Мой будущий муж оказался похотливым и недалёким мужланом, а мои слова о рождении к концу сентября наследника добили его окончательно. В этот же вечер он повёл меня к алтарю, а потом на брачное ложе. Скажу Вам честно – это была ещё та ночка! – поморщилась женщина. – Я до сих пор не могу забыть его липкие руки, запах перегара изо рта, его дряблое тело…

На мгновенье мадам Третье замолчала и сделала маленький глоток из бокала.

– Всё это очень личное, – задумчиво произнёс Али. – Я вижу, что воспоминания причиняют Вам боль.

– Пустое! – перебила его царица. – Я давно хотела выговориться, так что будьте терпеливы и сыграйте роль психотерапевта. Я даже согласна на молчаливого психотерапевта!

– Можете располагать мной, как Вам угодно! – заверил её Али и закрутил головой в поисках официанта.

– Вы что-то ещё желаете? – поинтересовалась собеседница.

– Кальян!

– Для этого не надо звать официанта, – улыбнулась царица. – Просто представьте себе кальян с определённым сортом табака.

Она не успела закончить фразу, как из-за левого плеча появился услужливый официант и с почтением протянул янтарный мундштук уже раскуренного кальяна. Али с наслаждением сделал глубокую затяжку и уселся в кресле удобней.

– В конце сентября я честно выполнила свою часть договора и родила Салтану здорового и крепкого мальчика, – продолжила исповедь мадам Третье. – Царь был в восторге, но на этом хорошая часть моего повествования и заканчивается. Дальше всё пошло не по плану. Мои бывшие статистки – повариха и ткачиха – наконец-то дошли своим недалёким умом до осознания своей вторичной роли и стали мне открыто завидовать. Зависть – очень сильный мотиватор, и после того, как мой законный супруг отправился на дальние рубежи государства для усмирения непокорных племён и очередного наведения конституционного порядка, под сводами царских палат пышным цветом расцвёл заговор. Дальнейшее развитие событий всем известно: бочка, море и чудесное спасение на острове Буяне.

– Всё что ни делается – к лучшему! – поддакнул Али.

– Возможно, – согласилась царица. – Вот только лучшая доля сама по себе не приходит, её тоже надо готовить, и зачастую своими руками. От муженька помощи я так и не дождалась: поисково-спасательная экспедиция, на которую я в глубине души надеялась, так и не состоялась. По возвращению из военного похода мой благоверный вместо того, чтобы учинить дознание и выяснить куда подевались жена и наследник, распустил нюни. Добрый десяток лет он тешил себя байками проезжих купцов, да покупкой сказочных артефактов вроде той самой белочки, которая грызёт золотые орешки и поёт «Во саду ли, в огороде»!

Женщина горько вздохнула и резко отставила в сторону недопитый бокал.

– Водки! – потребовала она, и сейчас же из неонового тумана появился половой с подносом, на котором в глубокой фарфоровой чаше, обложенная прозрачными кусочками льда, покоилась бутылка водки «Кондовая Русь».

– Изволите? – услужливо спросил половой, выставляя бутылку для обозрения.

– Наливай! – коротко распорядилась мадам и как-то совсем по-бабьи подпёрла кулачком щёку.

– неожиданно тонким голоском затянула она.

– Чего молчишь чернявенький? Давай подпевай!

– Простите мадам, но я не могу составить Вам дуэт, так как не знаком с этим образцом народного творчества.

– Мудрёно выражаешься, друг сердечный! А песня-то хорошая, душевная песня! Жаль! Ладно, давай тогда выпьем!

И они выпили, залпом, до дна, как умеют пить только россияне, даже если они и не совсем славянской национальности.

– Крепка, злодейка! – поморщилась царица, занюхивая хлебной корочкой.

Али ничего не ответил, только шумно втянул носом воздух и многозначительно покрутил головой.

– Ты, наверное, глядя на меня, думаешь, что я всё это затеяла от скуки? – развела руками женщина. – Ошибаешься! Не от скуки я тебя в Безвременье утянула, от одиночества. Личная жизнь с Салтаном у меня так и не сложилась, сын Гвидон с невесткой хоть и не забывают обо мне, но у них своя жизнь.

– Скажите, мадам Третье, а почему Вы на сегодняшний вечер, точнее ночь, именно меня выбрали?

– Не скрою, были и другие кандидатуры, но всё решило правило двух «Ч»: ты честен и помыслы твои чисты! К тому же женщине в моём возрасте нужен не романтизм, а чистота и надёжность отношений с партнёром, даже если эти отношения кратковременные.

– Если я Вас спрошу о счастье, это будет банально?

– Счастлива ли я? Хм, как ни странно, на этот вопрос можно ответить по-разному. Если посмотреть с одной стороны, то я не просто женщина, я лицо, относящееся к царским особам. Я богата даже по сказочным меркам, и я вращаюсь не просто в высшем свете: круг моих знакомых узок, но это элитарный круг и состоят в нём только избранные.

– А если посмотреть с другой стороны?

– С другой стороны, я женщина со сложной судьбой и исковерканной личной жизнью, у которой нет даже собственного имени.

– Как нет имени?

– Я не шучу, у меня нет имени. В «Сказке о царе Салтане» я прохожу под номером три. «Кабы я была царица, – третья молвила девица…», – неожиданно процитировала женщина. – Я третья девушка по счёту, отсюда и родился мой псевдоним «мадам Третье»! Получилось неплохо, даже звучит как-то по-французски. Благодаря богатству и связям я сумела зарезервировать в этом сказочном заведении столик на целый год. У меня неограниченный кредит, – улыбнулась усыпанная бриллиантами «третья девица». – И раз в году я могу позволить себе любое удовольствие. Теперь, мой юный друг, сложите два моих ответа вместе и решите сами, счастлива я или нет. По большому счёту в этом кабаке не следует задавать только два вопроса: вопрос о счастье, так как любое твоё желание здесь исполняется мгновенно, и вопрос о времени.

– А действительно, который час? – спохватился Али, чем вызвал у собеседницы приступ хохота. – Мне завтра на службу в банк, – попытался оправдаться зам. директора банка. – А я не привык опаздывать!

– Хорошая шутка! – утирая слезу, согласилась мадам Третье. – Давно я так не смеялась. Бедный Али-Баба! Вы так и не поняли: мы во временной ловушке! Даже если мы здесь проведём год, лунная дорожка вернёт нас домой через мгновенье после того, как мы отправились в «Зазеркалье». А теперь проводите меня, – и она, встав с кресла, протянула ему руку.

Едва Али коснулся её ладони, как они оба оказались в царской опочивальне, полы, которой были сплошь устелены шкурами диких животных, а на широком ложе раскиданы белоснежные, набитые лебяжьим пухом подушки. Везде горели разноцветные свечи, но воздух был свеж, а в распахнутые окна залетал лёгкий морской бриз.

– Это ваша или моя фантазия? – развёл руками Али-Баба.

– Теперь это уже не имеет значения, – улыбнулась царица, снимая с себя бесчисленные украшения. – Обещаю, что эту ночь ты запомнишь надолго, потому что я не женщина, я кладезь нерастраченной любви.

– А где шкаф? – поинтересовался Али, медленно снимая пиджак.

– Какой шкаф?

– Платяной. По законам жанра, при неожиданном появлении мужа я должен буду спрятаться в шкаф.

Женщина подошла к нему и, глядя прямо в глаза, положила руки на плечи.

– Милый мой мальчик! Ты до сих пор думаешь, что участвуешь в водевиле? Это совершенно другой жанр, и законы здесь совершенно другие.

– Не подскажете, Ваше Царское Величество, какие именно? – спросил он с придыханием и ещё плотней прижался к манящему телу зрелой женщины.

– Об этом ты узнаешь на рассвете, если, конечно, мы пожелаем его наступления!

Её первый поцелуй был ненасытным и бесконечно долгим. Видимо, сказывались последствия временной аномалии.

 

Глава 7

К вопросу о культурных ценностях

Сначала было Постановление Высшего Совета «О неотложных мерах по борьбе с пьянством и повышению культурного уровня граждан Тридевятого округа». Постановление в ультимативной форме предписывало начальнику строительства «объекта» Романову принять меры к повышению культурного уровня рабочих и специалистов, командированных на строительство «объекта» и организации их культурного досуга.

После Постановления было рабочее совещание – расширенное и, судя по повестке дня, поспешное.

– Что будем делать, господа? – задал вопрос Романов и обвёл всех присутствующих взглядом, после того, как думный дьяк с трибуны закончил оглашение Постановления. Усы у начальника строительства при этом нехорошо топорщились по сторонам, да и сам он всем своим внешним видом напоминал рассерженного кота. Участники расширенного совещания интуитивно втянули головы в плечи, так как все признаки предстоящего начальственного гнева, как говорится, были налицо.

– Кто сказал, что у меня на «объекте» повальное пьянство? – свирепо, сквозь зубы, прошипел Пётр. – Откуда у Высшего Совета информация о том, что у меня на «объекте» низкий культурный уровень?

– Устименко? – рыкнул Пётр, скосив взгляд в сторону главврача. – У меня что, на «объекте» все повально болеют алкоголизмом?

– Да это как посмотреть, Пётр Алексеевич, – нерешительно начал главврач. – Если по науке, то употребление спиртного чаще, чем два раза в неделю – это уже бытовой алкоголизм.

– Хм! – задумчиво произнёс Романов и на полтона понизил начальственный рык. – Хм, это что же получается? Получается, что мы здесь все…! Вот что, Лекарь, ты эти свои замашки научные брось! Мы здесь не по науке живём, а по предлагаемым обстоятельствам, а они порой бывают сильнее нас. Так что всех чесать под одну гребёнку не следует.

– Пётр Ляксеич! – откликнулся не успевший сойти с трибуны думный дьяк Зотов. – Дозволь слово молвить.

– Молви, – согласился Романов. – Только, Никита давай без предисловий и по существу.

– Я так, государь, кумекаю, что надо людишек чем-то увлечь опосля трудового дня. Тогда они, родимые, бухать, в смысле употреблять, меньше будут.

– Я предлагаю ограничить на «объекте» продажу спиртного, – решительно заявила главный санитарный врач «объекта» доктор Власенкова. – Ограничить, и очень жёстко. Будь моя воля, так я бы на время строительства «объекта» вообще «Сухой закон» ввела.

– Ты, девонька, это… – вскочил с места Малюта Скуратов, – говори, да не заговаривайся! На святое покушаешься! Выдумала тоже – «Сухой закон»! Где это видано, чтобы перед обедом чарка водки под запретом была?

– Если бы только перед обедом! – повысила тон доктор Таня. – Вы, господин Скуратов, с этой «законной» чарки и день начинаете! И не только Вы один!

– Достаточно! – перебил её Романов. – Не будем переходить на личности.

– А ведь Зотов правильную мысль подал, – поднялся со своего места начальник службы безопасности банка Лев Гуров. – Людей надо чем-то увлечь, а то ведь пьянствуют порой не потому, что конченые алкоголики, а просто от скуки.

– Что Вы конкретно предлагаете? – оборвал его начальник строительства.

– Пока не знаю, но можно создать клубы по интересам, рыбалка там, охота, плетенье макраме, наконец, самодеятельность.

– Народный театр! – подхватила Власенкова. – А что? – обвела она взглядом присутствующих. – Чем мы хуже других?

– А получится? – подал голос Устименко. – Здесь нужен не просто энтузиаст, а настоящий режиссёр.

– Не боги горшки обжигают! – запальчиво выкрикнула доктор Таня. – Неужели среди нас не найдётся талантливых людей?

– Минутку! – остановил её Романов. – Мысль неплохая, я бы даже сказал – хорошая мысль, но Лекарь прав! Здесь нужен опытный режиссёр, и он у нас будет. Где начальник отдела кадров?

– Я здесь, товарищ начальник строительства! – живо откликнулся главный кадровик Понаётов и даже привстал со стула.

– Сегодня, немедленно, отправьте заявку в Управление кадров на введение в штатное расписание должности «режиссёр» с окладом… а давайте сделаем ему оклад, как начальнику отдела! Не будем мелочиться!

В ответ собрание ответило одобрительным гулом.

– Я, конечно, извиняюсь, – скептическим тоном начал главный кадровик, – но боюсь, что из этого ничего не выйдет, потому как на изменение штатного расписания обычно не меньше трёх недель уходит. А тут, я так понимаю, и штатную единицу надо ввести и человека подобрать надо сразу. Да и с размером оклада Вы явно погорячились. Сомневаюсь я, однако!

– А ты, Иосиф Петрович, не сомневайся, – обнадёжил его Романов. – В заявке сошлись на необходимость реализации требований Постановления Высшего Совета «О неотложных мерах …». Да ты и сам всё знаешь!

Возможно, где-то небесная механика дала сбой, или звёзды сошлись как-то по-особенному, но только ожидания Романова оправдались полностью: Управление кадров без обычной бюрократической проволочки утвердило изменение штатов и даже согласилось с размером заявленного оклада.

– Ой, не верю я в доброту вышестоящих, не верю! – причитал товарищ Понаётов, шелестя полученными из Управления бумагами. – Неспроста они там стали такими добренькими. Уж поверьте моему опыту: если начальство начинает говорить ласково, то обязательно жди подвоха.

Своими сокровенными мыслями главный кадровик теперь делился не только с написанным маслом портретом Иосифа Виссарионовича, но и с новым инспектором отдела кадров Катенькой Поспеловой, присланной накануне Управлением кадров по его личной просьбе. Катенька была молода, наивна, и состояла из сплошных окружностей. В ней всё было круглое: очки, колени, бёдра и даже щёки. Глаза у Катеньки были не просто круглые, они ещё были навыкате, отчего лицо девушки приобрело выражение вечного удивления.

– То, что Управление согласилось с нашим предложением по изменению штатов – это половина дела! – вздыхал Иосиф Петрович, без нужды поправляя на френче похожий на орден значок «Кадры решают всё». – Ещё неизвестно, кого они на эту должность пришлют!

И тут, словно в подтверждении его слов, заработал факс, и из его металлического чрева поползла испещрённая печатным текстом бумажная лента.

– В ответ на ваш запрос исходящий номер такой-то, – бубнил себе под нос Иосиф Петрович, – направляем для трудоустройства гражданина Озерцова-Заречного Вадима Эдуардовича. Опыт работы по специальности имеется. Высший Совет. Управление кадров.

– Что это? – испуганно прошептала Катенька Поспелова, показывая своим пальчиком с розовым ноготком на запылённый факс.

– Это факс, – не глядя на девушку пояснил Понаётов.

– Я знаю, что факс, но он же не подключён!

– Не подключён, – согласился главный кадровик. – И бумаги у него внутри почитай уже года три как нет, но когда надо – работает!

– Кому надо?

– Всем: тебе, мне, товарищу Романову, Управлению кадров.

– А как же он работает?

– Как? Периодически! Сам когда надо включается, печатает… одним словом – мистика! Да не бери ты это в голову! Со временем привыкнешь, у нас тут и не такие чудеса случаются.

Ранним утром в приёмную начальника строительства вошёл молодой длинноволосый брюнет, одетый в поношенный крупной вязки свитер и порядком потёртые джинсы. Завершающим штрихом в образе незнакомца был небрежно повязанный на крепкой загорелой шее полосатый шарф. Молодого человека можно было назвать красивым, если бы его щёки не покрывала иссиня-чёрная щетина трёхдневной давности. Незнакомец устремил на секретаря чистый и непорочный, как у младенца взгляд и, выдержав паузу, негромко произнёс: «Озерцов-Заречный. Режиссёр».

«Фанфан-Тюльпан!» – мысленно окрестила посетителя незамужняя девушка и залилась предательским румянцем. В её сознании образ принца на белом коне и образ немного потасканного, но с богемными замашками модного режиссёра совпал на все 100 процентов.

– Принц! – мысленно воскликнула она.

– Ага, принц! – с нескрываемой иронией поддакнул ей внутренний голос. – Всё как ты хотела: сказочный принц и привязанный к перилам крыльца резиденции конь белой масти.

– Глупости всё это! – мысленно сказала сама себе секретарь. – Нет ни принца, ни его коня, ни даже подковы на счастье! Обычный командировочный! – и, словно отгоняя наваждение, она тряхнула златокудрой головкой.

– Ваше направление, – излишне строгим голосом произнесла девушка и протянула за документами руку. Режиссёр понял этот жест по своему, поэтому привычно склонил корпус и коснулся красиво очерченными губами девичьей руки чуть-чуть выше тонкой кисти.

– Какая у Вас необычайная рука: тонкая кисть, длинные пальцы! – с лёгким придыханием негромко произнёс странный посетитель. – Я хотел бы быть клавиатурой вашего «компа», чтобы эти нежные пальчики касались меня! – признался небритый юноша хорошо поставленным голосом.

После этих слов секретарь вновь уверовала в любовь с первого взгляда и мысленно уже спустилась вниз, на крыльцо резиденции, чтобы отвязать от перил белого коня и вдвоём с принцем ускакать на нём в голубую безоблачную даль, как вдруг откуда-то с небес раздался недовольный рык Романова:

– Вы уже в образе или только начали репетировать? – саркастически поинтересовался начальник строительства, стоя на пороге кабинета.

– Простите, я, кажется, увлёкся, – произнёс режиссёр и попытался изобразить смущение.

– Зайдите! – приказал Романов и исчез в глубине кабинета, оставив гостеприимно распахнутую дверь. Режиссёр томно вздохнул, подмигнул секретарю двумя глазами сразу и последовал за Романовым.

– А направление на «объект» так и не показал, – отметила про себя секретарь, глядя вслед Фанфан-Тюльпану.

Приём был недолгим. Режиссёр вкратце рассказал о своём виденьи народного театра и предложил называть его «Театром современной пьесы».

– Сейчас уже никого не интересуют нравственный выбор Гамлета и сумасшествие Офелии, проблемы короля Лира современной молодёжи чужды и непонятны, а чернокожий ревнивец Отелло заинтересует только скинхедов, которые после спектакля обязательно отомстят ему за убийство белой женщины. Английская классическая пьеса безнадёжно устарела и навевает на зрителя скуку! – запальчиво пояснял свою позицию режиссёр. – На сцену надо выводить современных героев, которые живут теми же проблемами, что и сидящие в зале зрители.

– А что, есть такая пьеса? – недоверчиво поинтересовался Романов.

– Должна быть! – тряхнул волосами Вадим Эдуардович. – А если нет, тогда мы её сами напишем!

– Ну-ну, – с ещё большим недоверием произнёс начальник строительства, который уже явно жалел, что пошёл на поводу главного санитарного врача в вопросе создания народного театра. – Дерзайте! Вы молодые – вам и карты в руки! Только я Вас, Вадим Эдуардович, попрошу, чтобы в этой вашей пьесе не было никаких наркоманов, рэкетиров, нецензурных выражений и никакой обнажённой натуры. И вообще я не сторонник авангардизма, ни в живописи, ни в литературе, ни тем более в вопросах режиссуры. Надеюсь, Вы меня поняли!

Озерцов-Заречный после этих слов сразу как-то поник и в знак согласия еле заметно качнул головой.

– Под театр я отдаю левое крыло Большого магического дворца, – пророкотал довольный собой начальник строительства. – О перепланировке помещения я распоряжусь. Раньше мы планировали разместить там пресс-центр, но раз такое дело, то отдаю его вам – вашим самодеятельным артистам и вашему народному зрителю.

– Благодарю Вас! – склонил голову режиссёр, и его длинные волосы упали ему на лицо.

«Странный он какой-то, – думал Пётр, глядя вслед уходящему Озерцову-Заречному. – Впрочем, большинство служителей Мельпомены часто находятся на грани гениальности и сумасшествия, поэтому некая чудинка в каждом из них присутствует».

Весть о том, что в Большом магическом дворце проводится кастинг по набору труппы артистов в народный театр, разнеслась по «объекту» подобно эпидемии гриппа. И так же, как грипп, заронила в неокрепших душах, не имеющих иммунитета к славе, обожанию, аплодисментам и другим вредоносным инфекциям, «болезнь» к театру. За один день рабочие, грузчики, врачи, учителя, бухгалтеры и продавщицы сделались завзятыми театралами и поклонниками системы Станиславского.

Так, Горыныч в образе здоровяка-милитариста, одетого в потёртую и пропахшую порохом армейскую форму, явился в театр, где предложил свои услуги в качестве специалиста по спецэффектам.

– Организовать задымление или иллюзию тумана, наличие огненной струи или изобразить грозный рык неведомого чудища – мне всё по плечу! – заверил он Озерцова-Заречного.

– Обязательно возьму Вас на заметку! – заверил его режиссёр, опасливо косясь на массивную фигуру специалиста по спецэффектам.

– А если будет нужен ветер или даже буря, то я её крыльями нагоню, мне это – раз плюнуть! – и в доказательство своих слов Горыныч продемонстрировал огненный плевок, который поспешно затёр толстой подошвой армейского ботинка.

Главный санитарный врач Власенкова явилась к началу проведения кастинга и без ложной скромности заявила режиссёру, что она характерная актриса, имеющая опыт работы в школьных спектаклях и даже участвовала в областном конкурсе самодеятельности.

– Да Вы только вглядитесь в меня, – поучала она постановщика. – Я ведь готовый типаж героини нашего времени!

– Не смею спорить, – покорно соглашался Вадим Эдуардович. – Как только мне понадобится актриса с вашим напористым характером и вашей обаятельной внешностью, я немедленно дам Вам знать!

– А как скоро понадобится такая актриса? – не отставала доктор Таня.

– Как только будет написана подходящая под Ваш сценический образ пьеса, – моментально парировал Озерцов-Заречный.

Иван Дурак подкатил на своей электротележке к Большому магическому дворцу ровно в полдень, когда измученный посетителями режиссёр укрылся в буфете, где попытался в одиночестве проглотить пончик со стаканом остывшего кофе. После непродолжительных, но результативных поисков, Иван обнаружил его в тёмном углу буфета и молча, без приглашения, сел к нему за столик.

– У меня обед! – взмолился слуга Мельпомены. – Имейте совесть!

– А дуракам закон не писан, – парировал Ванька и без разрешения закурил свой зловонный «Север».

– Ну, Вы-то что от меня хотите?

– Лично я хотел бы услышать из первых уст: как?

– Что – как?

– Как ты собираешься создавать театр, не имея в его труппе комического героя?

– Я так понимаю, что комический герой – это Вы!

– Правильно понимаешь! Я также могу играть героев-любовников, думаю, что роль наивного романтика, если таковая будет, мне тоже подойдёт.

– Кто Вам это сказал?

– Женщины.

– Какие женщины? Вы не обижайтесь, но ни на героя-любовника, ни на Гамлета, ни на какие другие характерные роли Вы не подходите.

– Почему? – удивился Дурак и выпустил струю табачного дыма прямо собеседнику в лицо.

– Да потому, что у Вас вид человека, который лучшие годы своей жизни провёл на сеновале, а потом неожиданно попал в большой город.

– Это мой сценический образ, – гордо произнёс Ванька и тряхнул давно нечёсаными волосами.

– Тяжёлый случай! – вздохнул режиссёр. – Судя по всему, Вы, молодой человек…

– Дурак! – перебил его Ванька. – Я не представился, извините! Иван Дурак! Можешь привлекать меня хоть на главные роли, хоть в массовку. Разумеется, когда я не занят на основной работе.

– Я подумаю, – проворчал Озерцов-Заречный.

– Подумай, – согласился Ванька и, поплевав на окурок, спрятал его в карман заношенной спецовки.

Обед был окончательно испорчен и Вадим Эдуардович поплёлся в помещение пресс-центра, которое юркие таджики и невозмутимые молдаване активно переделывали под зрительный зал.

По пути его перехватил бойкий мужчина в сатиновом фартуке.

– Дворник Митрохин! – представился общественник, по-офицерски щёлкнув каблуками. – Мастер художественного слова и непризнанный поэт.

– Почему же непризнанный? – улыбнулся режиссёр, окинув Митрохина с ног до головы внимательным взглядом.

– Потому что моя известность и всемирное признание ещё впереди! – серьёзно ответил дворник. – А пока, как говорят мои собратья по перу и стенной печати, пишу исключительно «в стол».

– И что же Вы пишете?

– Сейчас заканчиваю поэму о зайцах.

– О каких зайцах? Трамвайных?

– О натуральных зайцах, прошу не путать с кроликами.

– Странный выбор.

– Ничего странного, если вдуматься, то заяц, обитающий на Среднерусской возвышенности, фигура глубоко трагическая!

– Неужели!

– Уверяю Вас! Уж я-то знаю об этом не понаслышке. Вот послушайте:

– Простите, но я ничего не понял! Какой Мюрат? Какая конница и при чём здесь бедная зайчиха?

– Ну что же здесь непонятного? Зайчиха – исторический персонаж, можно сказать, современник Отечественной войны 1812 года. Или Вы считаете, что в то нелёгкое для России время на её заснеженных полях не было зайцев?

– Нет, почему же, наверное, были, но при чём здесь конница Мюрата?

– Не понимаете?

– Нет, что-то я не улавливаю, какая связь между дрожащей на снегу зайчихой и войной 1812 года?

– Вот поэтому я до сих пор и не знаменит, – вздохнул Митрохин. – Куда ни глянь – кругом серость и посредственность.

– Это Вы сейчас обо мне? – вспылил режиссёр, но быстро пришёл в себя. – Послушайте, Митрохин! Мой вам добрый совет: не пишите Вы стихов, не вашего ума это дело! Давайте лучше я Вас в массовке буду использовать, или даже в маленьких ролях, возможно, со словами. Больно уж Вы колоритная личность. Обещаю сделать из Вас мастера эпизода.

– Правда? – оживился дворник. – Может, мне для пущей убедительности ещё и бороду отпустить?

– Как хотите, но я думаю, что борода Вам пойдёт.

Обрадованный Митрохин горячо поблагодарив своего будущего художественного руководителя, с чувством пожал руку и куда-то убежал по своим дворницким делам, а Озерцов-Заречный направился в пресс-центр.

К его удивлению пресс-центр был пуст и только в десятом ряду по центру сидел странный субъект в гороховом пальто.

– Вы ищете рабочих? – осведомился незнакомец. – Можете не искать, через час сами вернутся. Обед – святое дело!

– Простите, а Вы, собственно, кто такой? – с нескрываемым подозрением спросил режиссёр.

– Я из Службы безопасности, майор Пронин.

– В таком случае, майор, скажу сразу, что лично Вам не повезло.

– Почему лично мне и не повезло?

– Потому что я не собираюсь ставить спектакль под раскрученным названием «Следствие ведут знатоки»! Хотя, надо заметить, типаж для сыщика у Вас очень даже подходящий.

– Я и есть самый настоящий сыщик, а к Вам пришёл не выпрашивать свои пятнадцать минут славы, а познакомиться как со специалистом, впервые прибывшим на «объект».

– Подождите, я что-то Вас не совсем понимаю! О какой славе идёт речь?

– Это я так, для красного словца! У англичан популярна теория о том, что каждому человеку в течение его жизни гарантированы пятнадцать минут славы. Забудьте об этом. Давайте просто познакомимся, и Вы ответите на несколько моих вопросов. Поверьте, это простая формальность.

– Хорошо, спрашивайте, – согласился режиссёр и сел в кресло рядом с сыщиком.

– Скажите, Вадим Эдуардович, что побудило Вас сюда приехать?

– А почему, собственно говоря, Вас это удивляет?

– На неудачника или авантюриста Вы не похожи, но «объект» – не Бродвей, здесь славы не сыщешь. Да и будущий ваш театр – это не МХАТ и не «Современник».

– Я за славой не гонюсь, мне нужно признание – признание зрителя! А без свободы творчества ничего не добьёшься.

– То есть Вы к нам прибыли из-за того, что Романов даёт Вам полную свободу действий?

– Именно так!

– Вы раньше работали во французском квартале?

– Во французском! Вы же знаете, зачем спрашиваете?

– Я слышал, что ваши постановки там пользовались успехом.

– Возможно. Об этом надо спрашивать зрителей, а не меня.

– Почему не Вас?

– Потому что художник, в смысле творец всегда субъективен.

– По месту прежней работы Вы были знакомы с мадмуазель Дорис?

– Дорис? Возможно! Знаете, майор, я не запоминаю имена случайных подруг, которые помогли мне скоротать ночь.

– Она пропала. Последний человек, с которым она общалась, это были Вы. После этого Вы вдруг резко поменяли место работы и перебрались на «объект».

– Вы меня в чём-то обвиняете?

– Пока у меня недостаточно фактов, чтобы предъявить Вам обвинение.

– Обвинение? Мне обвинение? – вспылил режиссёр. – Обвинение в чём?

– Пока точно сказать не могу, возможно, в похищении человека, а возможно, в убийстве.

– Вы отдаёте отчёт своим словам?

– В полной мере. Как видите, я с Вами предельно откровенен.

– Вижу, а говорили – пустая формальность.

– Совершенно верно, пустая формальность. Я не веду протокол и не пользуюсь записывающими устройствами, так что бы Вы мне сейчас ни сказали – всё это пустое, то есть не имеющее юридической силы.

Они помолчали, а когда в зал стали возвращаться рабочие, Озерцов-Заречный вдруг оживился.

– Вы не могли бы мне напомнить, как она выглядела? – вдруг нарушил он молчание и взглянул на сыщика с нескрываемым интересом.

– Кто? Мадмуазель Дорис?

– Да, мадмуазель Дорис! Видите ли, майор, во французском квартале я вёл далеко не праведный образ жизни. Я много пил, часто менял женщин, сорил деньгами и порой утром даже не мог вспомнить, где и с кем провёл ночь. Богемный образ жизни всё сильней и сильней затягивал меня в свой омут. Однажды утром я проснулся в какой-то лачуге без денег и без документов. Рядом со мной лежала незнакомая мне пьяная женщина, судя по одежде, рыбачка, а судя по возрасту – праматерь всех рыбаков. Мне стало страшно, страшно и противно. Я выбрался из лачуги, побрёл по набережной. Навстречу мне попался продававший газеты мальчишка, который что-то громко кричал о «Колизее» – театре, где я последнее время работал. Я наскрёб в кармане пару мелких монет и купил газету. Оказалось, что я пропустил премьеру своего спектакля, над которым вся труппа трудилась пять месяцев. Моя постановка имела шумный успех, а я её пропустил! Пропустил потому, что три дня беспробудно пил и таскался по портовым притонам! Ни один уважающий себя режиссёр не позволил бы себе такой выходки! В тот миг я почувствовал себя ужасно грязным и ничтожным. Мне было стыдно показаться на глаза моим соратникам, и я не придумал ничего другого, как сбежать. Я сбежал из квартала, даже не забрав свои вещи и не попрощавшись с друзьями. Наверное, я поступил малодушно, но в тот миг мне казалось, что если я вернусь назад, в свой любимый театр, я погибну! Богема высосет мою душу, и я либо умру от СПИДа, либо стану законченным алкоголиком. На моё спасение, в той же газете я прочёл объявление о наборе труппы народного театра на каком-то «объекте». Мне было всё равно, где находится этот самый «объект» и что он из себя представляет. Главное то, что он не во французском квартале, и что там есть театр, пускай народный, почти самодеятельный, но театр. Надеюсь, хоть в этом я Вас убедил?

В ответ сыщик сочувственно покачал головой, а потом протянул режиссёру фотокарточку, с которой улыбалась симпатичная блондинка.

– Узнаёте?

– Очень знакомое лицо, – после некоторого раздумья произнёс Озерцов-Заречный. – Не могу утверждать, что это именно она, но что-то подсказывает мне, что мы с ней знакомы, возможно, даже очень близко. Я так понял, что дело о гибели мадмуазель Дорис поручили лично Вам?

– Нет никакого дела, – заверил его Пронин и поднялся с кресла.

– Как нет?

– А вот так – нет и всё!

– Что же мне теперь прикажете делать? – развёл руками поклонник системы Станиславского.

– Ничего! Забудьте всё, что я Вам сказал.

– Как это забыть?

– Сразу! – бросил через плечо сыщик и, явно недовольный результатами разговора, направился к выходу.

Навстречу ему в образе Скупого Рыцаря ковылял главный бухгалтер, который своим внешним видом сильно напоминал побитую молью старую театральную декорацию.

– Ужасный век – ужасные сердца! – привычно затянул старую песню главный финансист «объекта», столкнувшись на выходе с Прониным, но заметив в зале Озерцова-Заречного, прервал монолог и устремился к нему.

– Мама! – всхлипнул режиссёр и вжался в кресло.

Вечером усталый и нервный от избытка внимания Вадим Эдуардович в поисках гостиницы «Приют странника» откровенно плутал по плохо освещённым закоулкам, спотыкался о куски бетона и торчащую из земли арматуру. Наконец он набрёл на резиденцию начальника строительства и облегчённо вздохнул.

– Судя по этому островку цивилизации, «Приют» где-то рядом, – пробормотал он себе под нос и тут увидел выходившую из дверей резиденции девушку. Это была секретарь, с которой он утром кокетничал, и имя которой так и не удосужился запомнить.

– Минуточку! – крикнул режиссёр и поднял руку, словно хотел поймать запоздалое такси. – Минуточку! Девушка, не бросайте человека в беде! – и прежде чем девушка успела ответить на его призыв, поспешил к ней навстречу.

– Это Вы? – удивилась секретарь.

– Это я! – в тон ей ответил режиссёр. – Предугадывая ваши дальнейшие вопросы, скажу сразу: я на «объекте» первый день, поэтому заблудился и даже немного одичал! – улыбнулся усталый Фанфан-Тюльпан и в доказательство своих слов поскрёб пальцами небритый подбородок.

– Чем я могу Вам помочь?

– Милая девушка, я – одинокий и всеми покинутый художник, нуждаюсь в приюте и дружеском участии. Соблаговолите проводить меня до гостиницы, иначе я точно забреду в какой-нибудь притон и окончательно растеряю остатки нравственности.

– Здесь нет притонов, – улыбнулась секретарь. Ей по-человечески стало жаль этого милого, но в то же время чуточку странного мужчину. – Я провожу Вас. Через два квартала отсюда находится гостиница для командировочных и незамужних специалистов – «Приют странника».

– Это как раз то, о чём я мечтал последние полтора часа! – вздохнул вольный художник. – Возьмите меня, пожалуйста, под руку, а то я споткнусь в темноте, упаду и разобью лицо о камни. Вас как зовут?

– Обычно меня зовут «секретарь» или «девушка», а когда начальник в плохом настроении то зовёт меня «Эй ты, где ты там?».

– А ваше настоящее имя?

– Я его почти забыла.

– И всё же…

– Джульетта.

– Как? Как Вы сказали? – захохотал режиссёр.

– Не смейтесь, пожалуйста! – обиделась девушка и надула губки.

– Простите старого циника! – произнёс Озерцов-Заречный, утирая набежавшую слезу. – Я не над Вами, я над собой смеюсь! Я весь день потратил на общение с самовлюблёнными бездарями, и это всё для того, чтобы за час до полуночи на пустынной улице встретить настоящую златокудрую Джульетту!

– Успокойтесь! Я не собираюсь просить у Вас роль! Мне не нужна ни слава, ни аплодисменты, ни экзальтированные поклонники.

– Так уж и не нужны?

– Не нужны! Я не поклонница театра и не схожу с ума от запаха кулис.

– Хм! Никогда не задумывался над этим вопросом. А действительно чем, по-вашему, пахнут театральные кулисы?

– От них пахнет пылью и несбывшимися надеждами.

– Интересная точка зрения, надо бы запомнить. А как тогда, скажите, пахнет долгожданный успех?

– У него терпкий запах пота с солоноватым привкусом слёз.

– Однако! А Вы интересный собеседник.

– Возможно. Мы уже пришли, Вы, кажется, нуждались в приюте? Он перед Вами, – и Джульетта указала рукой на типовой трёхэтажный гостиничный комплекс. О том, что «объектовые» рабочие левое гостиничное крыло, где жили незамужние работницы, называли «Дом одиноких сердец», секретарь разумно умолчала.

– Благодарю Вас, милая девушка, но я ещё нуждался в дружеском участии.

– В гостинице есть ночной бар, думаю, что в нём Вы без проблем сможете подыскать себе женщину, согласную за даровой мартини выслушать ваши душевные сентенции.

– А Вы, оказывается, злюка! Вот уж никогда бы не подумал!

– Спокойной ночи! – тряхнула золотыми кудряшками Джульетта и растворилась в темноте.

 

Глава 8

О магии, женской доверчивости и новых тенденциях в кадровой политике

Случилось это в пятницу тринадцатого числа. Утром, неожиданно, вопреки всем законам физики, заработал отключённый от сети и покрытый тонким слоем пыли факс. Вернувшийся из небытия аппарат угрожающе заскрипел, зажужжал, и из его металлического чрева медленно выползла испещрённая кириллицей бумажная лента. Катенька Поспелова поморгала круглыми глазками, посмотрела в сторону товарища Понаётова и, видя полное безразличие последнего к происходящему, сама оторвала от факса ленту.

– Иосиф Петрович, а что такое «оптимизация»? – обратилась она через пять минут к начальнику отдела кадров.

– Ты откуда это слово выудила? – с тревогой поинтересовался главный кадровик.

– А вот, по факсу прислали! – радостно сообщила девушка и сунула бумажную ленту Понаётову под нос. Иосиф Петрович углубился в чтение, а тем временем Катенька с наслаждением почесала свою правую ладонь.

– Что, чешется? – заметив её телодвижения, поинтересовался Иосиф Петрович.

– Чешется, и даже очень, – призналась Поспелова. – Знать, скоро с кем-то здороваться буду.

– Или прощаться, – дополнил с горечью главный кадровик.

– Почему прощаться? – удивилась молодая кадровичка.

– Потому что оптимизация сиречь сокращение кадров, – пояснил Иосиф Петрович. – Только гораздо хуже! При сокращении кадров всё ясно и понятно: спускают тебе новое штатное расписание, и ты понимаешь, что в электромеханической службе надо сократить две должности электрика, а в метрологической службе убрать одного прибориста. Вопрос, как говорится решённый, и никаких тебе разночтений!

– А при оптимизации разве не так?

– При оптимизации тебе из Управления спускают уже конкретную, то бишь уже урезанную численность штатов, а дальше ты сама должна решить, кого и на каком основании сократить. А это непросто, ох, непросто! За каждой циферкой люди стоят, и у каждого семьи, дети, а ты их кормильца работы лишаешь. В общем, дело это мерзопакостное, одна нервотрёпка и ничего более!

– И что же нам делать? – дрогнувшим голосом поинтересовалась Катенька и опять почесала правую ладонь.

– Что делать? Выполнять указания Управления кадров! Возьмёшь сей документ и отправишься на приём к начальнику строительства. Пускай он на нём свою резолюцию наложит, а уж мы тогда кумекать будем, как из штатного расписания «Тришкин кафтан» не сделать!

– А почему я? – заподозрила недоброе Поспелова.

– Потому! – недовольным тоном пробурчал Понаётов. – Ежели я с этим документом к Романову пойду, то он меня точно из окошка выбросит! Хоть и второй этаж, и под окном клумба имеется, а всё равно страшновато. А ты – женщина! У него на тебя рука не поднимется.

– А что поднимется?

– Вот пойдёшь к нему и сама узнаешь, что у него.… Тьфу ты! Погань какая в голову лезет! Короче, бери бумагу и ступай в резиденцию.

Катенька вздохнула, для чего-то осмотрела свои круглые коленки, опустила пониже юбку и, взяв злосчастный документ, пешком направилась в резиденцию.

В резиденции было непривычно пусто и тихо.

– А где все? – удивлённо моргая круглыми глазками, спросила Катенька у секретаря.

– На пятничной молитве! – ехидно ответила Джульетта. – Вы что, не в курсе, что сегодня информационный день? Начальник строительства раз в квартал при большом стечении рабочих и специалистов «объекта» в Большом магическом дворце выступает с докладом о проделанной работе и задачах на следующий квартал, а после доклада отвечает на вопросы зала.

– Я на «объекте» новенькая, – призналась Поспелова. – И ещё не все правила усвоила.

– Учту, – сжалилась Джульетта. – Давай, показывай, с чем пожаловала.

– Да вот, распоряжение из Управления кадров сегодня утром пришло.

– О чём распоряжение?

– Да об оптимизации! – радостно сообщила малоопытная работница. Секретарша почему-то её радостного настроения не разделила и даже попыталась отпрянуть в сторону, но сделать это ей помешал тяжёлый металлический сейф.

– Вот что, девушка! – холодно заметила Джульетта. – Ты меня не видела, я тебя не знаю, и бумагу ты мне эту не показывала. Приходи лучше в другой раз.

– Когда именно?

– Когда меня на рабочем месте не будет.

– Да что в этом документе такого, что вы все от него шарахаетесь? Вот Вы лично, почему не хотите зарегистрировать факс как входящий документ, и товарищу Романову в папку «На подпись» положить?

– Почему? Да потому, что Романов для всех нас товарищ, пока эту бумагу не видел! А вот когда он её прочитает, тогда мы для него уже точно не товарищи, а потенциальные жертвы. Ему в состоянии аффекта человека придушить всё равно, что рюмку водки за обедом хлопнуть, а учитывая, что я всегда нахожусь с ним рядом, то мои шансы на выживание значительно понижаются. Я хоть и Джульетта, но трагическая кончина мне как-то ни к чему! Мне ещё пожить охота. Поняла?

– Не очень. Может, мне кто-то, наконец, пояснит, почему начальник строительства при слове оптимизация звереет?

– На его месте любой озверел бы! У него на строительстве «объекта» и так рабочих рук не хватает, а Управление вместо обещанной помощи сокращение штатов прислало. Нет, что ни говори, а нам, секретарям, надо оформлять пенсию досрочно, как работающим в особо вредных условиях, – сделала вывод Джульетта.

– И что же мне теперь делать? – вконец растерялась девушка.

– Возвращайся ты лучше к себе, в отдел кадров, – не глядя на собеседницу, посоветовала секретарь.

– А как же документ? Мне Иосиф Петрович строго-настрого наказал этот факс под ясные очи товарища Романова положить, чтобы он на нём собственноручно резолюцию наложил.

– Какой такой документ? – скорчив дурашливую рожицу, запричитала секретарь. – Не знаю я никакого факса! Не видела, не читала, не регистрировала! Идите, девушка, своей дорогой, и не приставайте к людям, а то сейчас охрану вызову.

– Да как же…?

– Ничего не знаю! – решительно перебила её секретарь. – И вообще у меня сейчас обеденный перерыв.

С этими словами она поспешно направилась к выходу из приёмной. Вслед хитрой секретарше, как по команде, возмущённо зазвонила дюжина оставленных без присмотра телефонов, но Джульетта сделала вид, что их не слышит, и поспешно скрылась за тяжёлой створкой дубовой двери.

Катенька нерешительно потопталась, и уже было собралась покинуть резиденцию, как неожиданно скрипнула дверь, и из кабинета вышел сам начальник строительства. Пётр недовольно покосился на телефонные аппараты, которые продолжали выдавать возмущённые трели, и тихим, почти домашним голосом, спросил:

– А где Джулька?

– Простите, кто? – растерялась Поспелова.

– Я говорю, где секретарь? – уже начальственным басом осведомился Романов.

– Вышла, – пролепетала Катенька. – На обед ушла.

– А ты кто такая?

– Я? Я Катя Поспелова, из отдела кадров.

– И чего тебе, Катерина, от меня нужно? Что за документ у тебя в руках?

– Мне? Мне ничего не надо! – испуганно произнесла Поспелова и спрятала факс за спину. – А это так… и не документ вовсе! – продолжала лепетать девушка, опасливо поглядывая на крупные ладони начальника.

«Сейчас он прочтёт факс и этими самыми руками меня и придушит!» – мелькнула шальная мысль в её девичьей головке.

– А что же это? – продолжал рокотать Романов.

– Это… так, заявление на отпуск принесла, да передумала. Прямо сейчас и передумала, потому как в отделе работы много и Иосиф Петрович один не справляется.

– Ну-ну, – только и произнёс Пётр, ещё раз окинул Поспелову подозрительным взглядом, после чего скрылся у себя в кабинете.

– Кажется, я со страху описалась, – с ужасом отметила про себя девушка после того, как за Романовым закрылась дверь. – Надо бежать отсюда, пока никто не видел моего позора!

На выходе из приёмной она неожиданно столкнулась с секретарём. По хитрому выражению её лица Катенька догадалась, что белокурая бестия в курсе последних событий. Секретарь даже раскрыла рот, чтобы отпустить в адрес Поспеловой язвительное замечание, но Катенька вдруг насупила брови, и громко, словно отдавая очередную команду, выкрикнула:

– Фу, Джулька! Фу! Место! Тебя хозяин ищет!

Письмо на свой электронный адрес Джульетта получила перед самым окончанием рабочего дня.

– Сегодня вечером мне нужна Ваша помощь, – писал Озерцов-Заречный. – Не откажите. Жду с нетерпеньем. Большой магический дворец, зрительный зал в левом крыле (бывший пресс-центр).

– Странное какое-то приглашение, – удивилась про себя девушка. – На свидание не похоже, а зачем зовёт, не разъясняет. Наверное, это только предлог, чтобы увидеться со мной! – решила Джульетта, и настроение у неё сразу улучшилось. – Чтобы такое вечером надеть? – задумалась девушка.

– Если бы это было свидание, то я бы знала, что надеть и как накраситься, но он просит о помощи, и если там надо будет двигать декорации или кого-то изображать на сцене, то в вечернем платье я буду выглядеть напыщенно и глупо. Надену лучше я джинсы и рубашку-ковбойку, буду выглядеть демократично и в то же время стильно.

После работы она забежала к себе в номер, где торопливо переоделась, подкрасила губы, подвела глазки, уже на ходу окинула себя в зеркале взглядом и осталась довольна. На часах было без четверти восемь, поэтому Джульетта не пошла хорошо освещённой, но длинной дорогой до Большого магического дворца, а решила срезать путь. Решила и направилась прямиком через строительную площадку, где возводились торговые ряды.

– Кажется, я переоценила свои силы и заблудилась, – призналась себе девушка после получасового плутания по тёмным строительным закоулкам.

Было темно, холодно и даже немножко страшно.

– Ну, ни одного фонаря, хоть глаз выколи! – зябко поёживаясь, озиралась Джульетта. – Тоже мне – стройка века! Строительство «объекта» с применением магических технологий! Дорого бы я сейчас заплатила хоть за одно проявление этих самых технологий.

Она ещё не успела до конца додумать эту мысль, как вдали маленькой звёздочкой робко блеснул жёлтый огонёк.

– Наверное, это сторож вышел из своей каморки покурить на свежий воздух, – решила девушка и двинулась в сторону мерцающей звёздочки, но чем ближе она подходила к воображаемому курильщику, тем ярче становился огонёк.

– Нет, это не сторож курит, это что-то другое – магическое.

К её удивлению она оказалась права: через пять минут Джульетта стояла посреди ярко освещённой площадки, на которой между штабелями кирпича, завёрнутыми в целлофановую упаковку, расположилась невесть откуда взявшаяся лавка старьёвщика. Над лавкой, словно воздушный шарик в вечернем воздухе, плавно покачивался старый проржавевший прожектор, из которого, несмотря на отсутствие кабеля питания и электрической лампочки, лился тёплый золотистый свет.

Невзирая на поздний час, лавка была открыта, и за прилавком, облокотившись на левую руку, скучал грузный армянин. Пальцы его правой руки лениво перебирали янтарные чётки, а полные губы что-то неслышно шептали.

– Вах! – воскликнул лавочник, увидев белокурую Джульетту. – Какой девушка! Заходи! Гостем будешь! Шашлык-башлык хочешь? Нет? Вино сладкий, как персик, хочешь? Тоже нет? А чего хочешь? Говори. Арарат, – и лавочник ткнул большим пальцем себя в грудь, – всё, что хочешь, сделает!

При этом лавочник правую руку с чётками воздел к небу, а на левую продолжал лениво опираться.

– Добрый вечер, – робко поздоровалась девушка.

– Добрый! Конечно, добрый! Такой девушка ко мне пришёл! Говори, чего хочешь, у Арарата всё есть!

– Мне ничего не надо, – зябко передёрнула плечами блондинка. – Вы мне только дорогу до Большого магического дворца покажите, а то я заблудилась, – смущённо призналась Джульетта.

– Как, ничего не надо? – удивился лавочник. – Так не бывает. Вот спроси меня: «Арарат, ты чего хочешь»?

– Арарат, Вы чего-то хотите? – смущаясь, повторила вопрос гостья.

– Э-э, – развёл руками старьёвщик, – зачем спрашиваешь? Разве не видно, что Арарат хочет продать замёрзшей девушке замечательное пончо?

После этих слов лавочник с ловкостью фокусника выудил из-под прилавка расшитое цветным бисером пончо из шерсти белого верблюда. По краю пончо между разноцветными нитями бахромы были пришиты семь серебряных колокольчиков.

– Занятная вещица, – отметила про себя Джульетта и коснулась пальчиком одного колокольчика, который тут же издал мелодичный звук. – Ничего не скажешь – оригинально!

– Примерь! – предложил лавочник, заметив, как у девушки загорелись глаза. Джульетта с удовольствием накинула на плечи пончо и с удивлением почувствовала, что телу сразу стало тепло, а из растрёпанной дневными заботами девичьей души исчезла тревога.

– Смотри и радуйся! – сказал старьёвщик и дважды хлопнул в ладоши. Тут же из ночной сырости и тумана материализовалось венецианское зеркало в человеческий рост, которое услужливо облетело девушку, показав её в обновке с различных ракурсов. Джульетта с удовлетворением отметила, что пончо делает её наряд оригинальным, а цвет пончо очень подходит к её золотистым волосам.

– Ай-яй-яй! – запричитал торговец. – Какой вещь хороший! Для себя берёг, но тебе отдам. Покупай! – наседал старьёвщик.

– Дорого? – робко поинтересовалась девушка.

– Не дороже денег! – прищурился хитрый лавочник. – Тебе почти даром отдам.

– Даром – это сколько?

– Даром – это значит совсем без денег, – охотно пояснил Арарат. – Один мой желаний выполнишь, и носи на здоровье!

– Э-э нет, так дело не пойдёт! – быстро сообразила Джульетта. – Забирай «свой вещь» и поищи другую дурочку!

– Что ты? Что ты? – спохватился старьёвщик. – Ты о чём подумала? Ай-ай, как нехорошо! Я – старый осёл, тебе плохо разъяснил! Это не просто пончо, – с заговорщицким видом прошептал Арарат. – Это волшебное пончо!

– Я так сразу и поняла, – рассмеялась девушка. – Ладно, дам за твоё волшебное пончо двести монет. Согласен?

– Нет! – покачал головой лавочник.

– Триста!

– Обидеть хочешь? Я сказал: денег не надо!

– А что надо?

– Просто скажи, что своё последнее желание ты даришь мне, – неожиданно чисто, без малейшего акцента, произнёс старьёвщик.

– Смотри, лавочник, не обхитри себя самого, – улыбнулась покупательница. – Лично я собираюсь жить долго, а значит и моё последнее желание исполнится не скоро.

– Я подожду, – кивнул головой старьёвщик. – Арарат терпеливый, Арарат ничего не забывает и долги не прощает, – заговорил он вдруг о самом себе в третьем лице. – Если надо долг получить – Арарат всегда получит, даже если для этого надо будет сто лет подождать.

– Будь по-твоему, – согласилась Джульетта. – Дарю тебе, старьёвщик, своё последнее желание.

– По рукам! – обрадовался лавочник. – Носи, красавица, пончо на здоровье. Подожди, не уходи! – остановил девушку торгаш. – Без предоплаты никак нельзя, – и с этими словами он оторвал от края пончо один серебряный колокольчик.

– Что Вы делаете? – возмутилась Джульетта.

– Вай! Зачем кричишь? – удивился старьёвщик и при этом вдруг вспомнил про свой колоритный акцент. – Я же говорил тебе – это предоплата! Ты когда на стройке потерялась, о чём подумала? Ты сказала себе: «Дорого бы я сейчас заплатила, хоть за одно проявление этих самых технологий». Ты подумала – Арарат пришёл! Ты сказала: «Дорого»! Арарат согласился. Тебе исполнение желания – мне один колокольчик. Предоплата!

– Значит, чтобы исполнилось моё желание, надо просто…

– …произнести его вслух, оторвать от края пончо один колокольчик и бросить его за спину через левое плечо, – перебил её Арарат.

– Обязательно через левое? – ехидно переспросила девушка.

– Через левое удобней, – невозмутимо пояснил Арарат, – но можно и через правое, если ты левша.

– Сейчас проверим! – усмехнулась Джульетта и оторвала серебряный колокольчик от края своего пончо.

– Вай! – воскликнул лавочник. – Девушка! Зачем на свой глупый желаний целый колокольчик тратишь?

– Хочу сейчас же оказаться в Большом магическом дворце! – громко произнесла девушка и бросила колокольчик себе за левое плечо.

Первое, что она ощутила – была резь в глазах от слепящего света.

– Стоп! – услышала она раздражённый голос режиссёра. – Стоп! Послушайте… как Вас там? Как Вы там оказались? Что Вы молчите? Да отойдите Вы от прожектора! Кто выпустил её на сцену?

В этот момент Джульетта сообразила, что стоит на сцене лицом к мощному прожектору, который за неимением специальной осветительной аппаратуры временно использовался в качестве софита. Она закрыла глаза ладошкой и осторожно отошла вглубь сцены.

– Джульетта! – раздался обрадованный голос Озерцова-Заречного, когда она убрала руку от лица. – Не верю глазам своим! Вы ли это? Как Вы здесь оказались?

– Вы же сами меня пригласили, – обиделась девушка и надула свои прелестные губки.

– Да-да я помню! Я сейчас не об этом. Как Вы оказались на сцене, ведь секунду назад Вас там не было?

– Я заблудилась, пошла на свет и вот вышла к Вам, – коротко рассказала о своих приключениях девушка, сознательно опустив при этом эпизод встречи со старьёвщиком.

– Чудесно! – воскликнул режиссёр. – Чудесно, что Вы всё-таки пришли! Так, всем перерыв на двадцать минут.

Джульетта осторожно спустилась со сцены, и с чувством собственного достоинства, которое в этот момент благодаря свойствам волшебного пончо сильно увеличилось в размерах, подошла к своему Фанфан-Тюльпану. Предмет её тайной страсти выглядел утомлённым, но при этом был тщательно выбрит, одет в чёрную водолазку и серые строгие брюки.

– Вы выглядите помолодевшим, – сказала она, внимательно и без ложного стеснения осматривая его с ног до головы. – Вот только глаза у Вас почему-то грустные.

– Помолодел я в виду отсутствия ненавистной мне щетины, которая растёт у меня, как на дрожжах, а глаза грустные из-за того, что на душе у меня пусто, как в пересохшем колодце.

– Отчего же?

– Видите ли, я сейчас занимаюсь набором труппы, просматриваю претендентов, но пока безуспешно! Претенденты горят желанием играть на сцене, но кроме желания, в душе каждого артиста, пусть даже самодеятельного, должна тлеть божья искра!

– А она, я так понимаю, не тлеет? – улыбнулась девушка.

– Не горит и, к моему большому сожалению, даже не тлеет! Когда я не вижу человеческого материала, пригодного для моей работы, я впадаю в депрессию.

– От этого есть лекарство?

– Есть! Найдите мне пару-тройку талантливых исполнителей, и я излечусь.

– А кроме этого?

– Кроме этого мне помогли бы воздух Елисейских полей, прогулка по набережной вдоль Сены и чашечка кофе в парижском бистро.

– Вы хотите обратно во французский квартал?

– Нет, нет! Только не это! Вы меня не поняли, я действительно хочу оказаться в самом Париже, а не в квартале с его имитаций всего французского.

– Так ли уж и имитация? Я слышала, что человеческие пороки там самые что ни на есть настоящие!

– Не будем о грустном. Вы ещё слишком молоды, прелестное дитя, чтобы с видом знатока рассуждать о человеческих пороках. Париж для меня недосягаем, так же, как прошедшая молодость.

– В этом мире всё возможно, – многозначительно произнесла Джульетта и вызывающе посмотрела режиссёру в глаза. – Даже побег за стены «объекта» и прогулка по Парижу. Предлагаю заключить договор: я исполняю Ваше заветное желание, а по возвращению из Парижа Вы выполняете моё! По рукам?

– По рукам! – засмеялся режиссёр.

– И Вы даже не спросите, каково моё желание?

– А зачем? Я всё равно ничем не рискую, так как за стены «объекта» нам – людям «тонкого» мира – выбраться невозможно!

– Я так поняла, что, несмотря на абсурдность моего предложения, Вы согласны соблюдать условия нашего договора?

– Согласен!

– Тогда крепко обнимите меня и не отпускайте до тех пор, пока не почувствуете под ногами твёрдую почву, – с довольным видом произнесла Джульетта и оторвала с края пончо очередной колокольчик.

Путешествие на берега Сены получилось сказочным, под стать свадебному путешествию, только длиной в один день и естественно без первой брачной ночи. Ей казалось, что она предусмотрела всё или почти всё, вот только для возвращения на «объект» пришлось оторвать от волшебного пончо ещё один колокольчик.

– Какая же я всё-таки дурёха! – ругала себя Джульетта, глядя на три оставшихся колокольчика. – Надо было в театре загадать ещё и возвращение из Парижа, а так получилось путешествие с билетом в один конец. Одним словом Джулька я и ничего более!

Они снова очутились в театре в тот самый момент, когда потрёпанный жизнью, но всё равно привлекательный Фанфан-Тюльпан обнял её за талию и крепко прижал к себе. Какое-то время они так и стояли – обнявшись, с закрытыми глазами, словно не желая просыпаться и покидать этот чудесный сон.

Джульетта воспитывалась в строгости и ещё ни разу в своей жизни не встречала рассвет на плече любимого мужчины, поэтому в тот миг, когда она почувствовала дразнящий, почти мускусный запах мужского тела, решение о заветном желании пришло в её белокурую головку само собой. Она даже испугалась собственной дерзости, а потом подумала, что в её желании нет ничего такого, за что ей было бы стыдно.

– Никуда он не денется! – сказала она сама себе. – Договор дороже денег!

– Ты излечила меня! – прошептал он ей на ушко. – Теперь я знаю, что поставлю на этой сцене! – проникновенно произнёс режиссёр, отстранившись от девушки. – Это будут Шексбурские зонтики!

– Да, но это же знаменитый музыкальный фильм! Почти мюзикл! – тихонько произнесла Джульетта, продолжая держать его за руки. – Трудно будет сделать на сцене что-то особенное, зрители подсознательно будут сравнивать твою постановку с фильмом.

– Не беда! Я сделаю из этого материала такую пьесу, что все забудут, что раньше это был мюзикл!

– Не сейчас, – прошептала она и ещё сильней прижалась к его сильному телу. – Пришло время выполнения моего желания!

Озерцов-Заречный вдруг сразу как-то сник, растерял уверенность, и хотел было что-то сказать, но девушка закрыла ладошкой ему рот и решительно оторвала от края пончо пятый серебряный колокольчик.

Когда зрение привыкло к сумраку, то режиссёр с ужасом увидел, что находится в средневековом замке. В просторной комнате с узким, как бойница окном жарко пылал камин, на дубовом столе вокруг оленьего окорока теснились бутыли и серебряные сулеи с напитками, а в огромной бронзовой чаше, выстланной виноградными листьями, остывали свежеиспечённые каштаны. Пол в комнате был устлан искусно выделанными медвежьими шкурами, а под шёлковым балдахином располагалось огромное, застеленное пуховой периной и усыпанное лепестками алых роз брачное ложе.

– Такую комнату и её убранство я видела в детстве на картинке в иллюстрированном сборнике «Сказки народов мира». С тех самых пор мечтала, что первая встреча с моим избранником произойдёт именно в таком интерьере. Это и есть моё заветное желание! – торжественно произнесла Джульетта и стала решительно избавляться от одежды.

– Что ты наделала! – захрипел мгновенно постаревший Фанфан-Тюльпан, и девушка с ужасом увидела, как прямо на глазах на лице её избранника стала расти чёрная борода. – Всё было так хорошо, а ты всё испортила! – нечеловеческим голосом завыл тот, кто ещё минуту назад составлял смысл её девичьей жизни. – Глупая, глупая женщина! Зачем ты вернула меня в прошлое, зачем поместила в ту самую комнату, где мой отец пытался убить мою мать, но погиб сам от удара шпаги её любовника? Зачем ты воскресила во мне былые воспоминания. Я пытался бороться с собой, пытался всё забыть, но вы, женщины, не даёте мне этого сделать! Это для вас любовь – благо, а для меня любовь женщины – это проклятье! Женщина, добивающаяся моей любви, обречена на смерть. Как только я вижу обнажённое женское тело, в моей душе просыпается демон, и этот демон жаждет крови. Эта моя кара, моё родовое проклятье! Я не могу любить живых женщин, но я умею любить женщин, умерших в моих объятьях.

– Я не верю в это! Ты лжёшь! – в истерике закричала Джульетта.

– Дорис тоже не верила, даже когда я стал сжимать ей горло. Она до конца не верила, что я способен на убийство! Потом, когда из её горла вырвался предсмертный хрип, и она прекратила биться в конвульсиях, я любил её, долго – целую вечность, даже тогда, когда тело стало твёрдым, как камень. Теперь пришёл твой черёд. Ты желала ночь страстной любви? Я выполню твоё желание. Я буду любить тебя всю ночь и весь день, и всю следующую ночь, пока твоё тело не покроется трупными пятнами, а застывшее на лице выражение предсмертной муки не превратится в оскал мертвеца.

Джульетта судорожно схватила лежавшее на полу пончо и торопливо оторвала серебряный колокольчик.

– Кажется, вечер перестаёт быть томным, – произнесла она сквозь зубы. – И девочке пора домой!

После этих слов она швырнула колокольчик через левое плечо и зажмурила глаза. Через мгновенье, даже не открывая глаз, Джульетта почувствовала, что лежит на полу в своём номере. Она уже хотела вздохнуть с облегчением, но тут почувствовала, как чья-то рука больно сжимает ей правую лодыжку.

– Это ничего не изменит! – прохрипел не своим голосом Озерцов-Заречный, который тоже лежал на полу, вцепившись ей в ногу. Он с каждым мгновением всё больше и больше терял прежний облик и становился похожим на персонажа сказки «Синяя Борода». – Демон внутри меня уже проснулся и требует крови, так что смена декораций тебе не поможет! – хрипел оборотень, пытаясь при этом подтянуть жертву за ногу к себе. – Не надо сопротивляться! – хрипел убийца. – Всё уже предрешено, и твоя смерть неотвратима.

– Да будь ты проклят! – лязгая зубами от страха, произнесла девушка и оторвала от края пончо последний седьмой колокольчик. – Отправляйся в ад! – выкрикнула она последнее желание и бросила колокольчик через левое плечо, но, к её удивлению, ничего не произошло.

– Вай-вай! Как нехорошо получилось! – услышала она за спиной знакомый голос, и на мгновенье, забыв о смертельной опасности, повернула голову.

– Я, конечно, понимаю, что моё появление несколько путает ваши планы, – чисто, без малейшего акцента, произнёс старьёвщик Арарат и подбросил на ладони серебряный колокольчик, – но между нами есть договор, и твоё последнее желание – теперь моё желание! Так что не буду вам мешать! – и с этими словами торгаш растворился в воздухе.

– Спасение откладывается, – прохрипел оборотень и снова потянул девушку за ногу. – Иди ко мне! В этом спектакле абсурда тебе уготована главная роль – роль жертвы! Прости, но так уж получилось, что ты актриса одной роли! – тихо, но страшно засмеялся убийца. – Получается, что у тебя сегодня премьера! – прохрипел он и рывком подтянул девушку к себе.

– Премьеры не будет! – раздался мужской уверенный голос, и прежде чем оборотень успел на него среагировать, рука в кожаной перчатке чёрной молнией прочертила воздух и нанесла удар в основание шеи чернобородого монстра. Злодей обмяк и отпустил ногу своей жертвы.

– Всё! Спектакль окончен! – произнёс майор Пронин, защёлкивая за спиной бывшего режиссёра блестящие металлические наручники. – Больше он никого не убьёт.

– Борода! – испугано прошептала Джульетта. – Она больше не растёт.

– Он без сознания, поэтому борода и не растёт, – пояснил майор, помогая девушке подняться с пола.

– А как Вы здесь оказались? – тихим голосом поинтересовалась девушка и обхватила себя за плечи. – Мне почему-то очень холодно, – пожаловалась она, продолжая опасливо коситься на обезвреженного злодея.

– Это у Вас на нервной почве, – пояснил сыщик. – Так бывает после сильного нервного напряжения. – Вам надо выпить чего-нибудь успокоительного.

– У меня здесь ничего нет, – развела руками девушка. – У меня даже аптечки нет!

– Придётся раскупорить неприкосновенный запас, – вздохнул майор и достал из кармана своего горохового пальто металлическую фляжку. – Коньяк, три звёздочки, – пояснил он, протягивая фляжку Джульетте.

– Спасибо, но я не пью, – произнесла девушка и даже сделала шаг назад.

– А Вас никто пить и не заставляет, – усмехнулся Пронин. – Считайте что это микстура: задержите дыхание и сделайте один большой глоток. Уверяю Вас, ни одни успокоительные капли в мире не сравнятся с этой чудодейственным лекарством армянского разлива.

Джульетта послушалась его совета и сделала большой глоток.

– Так как Вы сюда попали? – переспросила она после того, как закончила кашлять.

– Через дверь, – пояснил сыщик.

– Вы сделали слепок с моих ключей?

– Ну, зачем же такие сложности? Я просто взял ключ у портье, открыл дверь, спрятался за гардиной и стал Вас ждать.

– Меня? А почему Вы решили, что я вернусь к себе в номер, а не в резиденцию Романова или в театр?

– Это несложно: вспомните, когда Вам было в детстве страшно, Вы куда прятались?

– Кто куда, лично я пряталась под свою кроватку.

– Всё правильно. Куда бы Вы ни прятались, всё это происходило в пределах хорошо известной Вам комнаты или квартиры. Родной дом в нашем сознании никогда не ассоциируется с опасностью. Наоборот, отчий дом – наша пристань, наше прибежище в этом бурно меняющемся мире, и где бы мы ни были, мысленно мы всегда возвращаемся домой. Поэтому я решил, что в минуту опасности Вы обязательно вернётесь домой.

– Иными словами, Вы знали, что мне грозит опасность?

– Предполагал. После беседы с Озерцовым я понял, что он лжёт, и к пропаже девушки по имени Дорис из французского квартала имеет прямое отношение.

– Как Вы догадались?

– Я позволил себе маленькую провокацию: показал ему фотографию девушки с рекламы зубной пасты, и сказал, что это фото пропавшей девушки. Я видел, как разгладились складки на его лице, как он облегчённо вздохнул и даже немного повеселел. После этого он сказал, что лицо на фотографии ему знакомо, и возможно это и есть пропавшая Дорис. Вероятно, он решил, что следствие пошло по ложному пути.

– Он лгал?

– Разумеется. Пропавшая девушка была жгучей брюнеткой из Алжирского квартала и ничем не напоминала блондинку на фотографии.

– А почему Вы за ним стали следить?

– Это моя работа. На «объект» прибыл новый человек, и я был обязан навести о нём справки. Оказалось, что Озерцов-Заречный во французском квартале был довольно знаменитой личностью. Его боготворили зрители, любили театральные критики, ему даже доверили единственный во всём квартале театр. Он не нуждался в деньгах, его любили женщины, он работал и жил в своё удовольствие. Однако неожиданно его поведение резко меняется: он вдруг не является на премьеру своего спектакля, над которым работал пять долгих месяцев. Такую выходку не может позволить себе ни один режиссёр, даже если он конченый алкоголик или наркоман. Премьера спектакля для любого режиссёра – это событие, сравнимое разве что с рождением ребёнка. Всё это мне показалось очень подозрительным.

– Я так понимаю, что все эти события произошли сразу после пропажи девушки?

– Совершенно верно. Через несколько дней после пропажи Дорис он бросает театр, поспешно меняет место жительства и оказывается у нас на «объекте», где в первый же день знакомится с Вами.

– А как Вы догадались, что у нас с ним завязались отношения?

– Ну, этого только слепой не видел!

– А почему Вы меня не предупредили?

– А Вы бы мне поверили?

– Скорее всего, нет, – немного помедлив, ответила девушка и опасливо покосилась на бывшего возлюбленного, который стал подавать признаки жизни.

– Я тоже так думаю. После того, как у Вас в руках оказалось волшебное пончо – армянский вариант знаменитого Цветика-Семицветика, – Вы почувствовали себя всемогущей, и вряд ли бы послушали совета малознакомого мужчины.

– А как Вы про пончо узнали?

– Я следил за Вами от самой гостиницы до того момента, когда Вы встретились со знаменитым сказочным старьёвщиком Араратом, которого недруги прозвали «Ара-Рвань».

– За что же они были к нему столь несправедливы?

– Несправедливы? Думаю, что Вы ошибаетесь. Арарат ведёт свой бизнес не совсем честно: он незримо скитается по просторам всех существующих кварталов и выискивает бедняг, которые попадают в сложные жизненные ситуации. Некрасивой девушке или отвергнутому юноше порой кажется, что жизнь кончена, и вот тут-то появляется он – старьёвщик Арарат, лавочник, у которого всё есть и который рад исполнить любое желание.

– Что же в этом плохого?

– Арарат спекулирует на человеческих слабостях, и все его посулы приносят человеку только вред. Вспомните, как Вы с ним встретились!

– Я заблудилась, было темно и холодно. Я тогда подумала, что дорого бы заплатила за проявление магических технологий.

– И тогда из ниоткуда появилась лавка старьёвщика?

– Да, именно после того, как я успела об этом подумать, появился тот самый старьёвщик.

– А если бы он не появился, разве Вы сами не нашли бы дорогу до Большого магического дворца?

– Нашла бы, но пришлось бы потратить на это силы и время.

– Вот именно – силы и время! А старьёвщик позволил Вам решить эту маленькую проблему не напрягаясь. И что из этого получилось?

– Получилась чистой воды авантюра! Я, как дура, «повелась» на все эти магические «прибамбасы», которые по своей сути были бесплатным сыром в мышеловке. Если бы не волшебное пончо, разве я позволила бы себе путешествие с малознакомым мужчиной в далёкий и чужой для меня Париж? Разве я решилась бы на близость с человеком на первом же свидании?

– Теперь я вижу, что Вы во всём разобрались, и я здесь больше не нужен, – по-доброму улыбнулся сыщик. – Поднимайся! – обратился он к лежавшему на полу злодею. – Тебя ждёт путешествие в Вечность.

– Подождите! – вскрикнула Джульетта. – А какая прибыль старьёвщику от моих страданий?

– Он всегда оставляет последнее желание клиента у себя.

– Зачем?

– Неисполненное желание – это больше, чем деньги! Его можно обменять на любое другое желание, можно продать – дорого; с его помощью даже можно манипулировать людьми. Чужое желание подобно чужой жене: всегда вызывает нездоровый интерес, поэтому всегда в цене!

На следующий день Джульетта строго-настрого приказала себе забыть о том, что с ней было накануне, и, как ни в чём не бывало, вышла на работу. Не успела она включить компьютер, как дверь приёмной отворилась, и в комнату несмело вошла Катенька Поспелова, которая прижимала к груди свёрнутое в трубочку злосчастное факсимильное сообщение об оптимизации. Катенька молчала, беспомощно хлопала ресницами, и с затаённой надеждой смотрела на секретаря. Джульетта быстро оценила ситуацию и протянула руку.

– Давай документ, – произнесла она, глядя прямо в круглые глаза Поспеловой. Катенька поспешно протянула факс, и уже было открыла рот, чтобы поблагодарить спасительницу, но осеклась. Секретарь решительно разорвала полученную бумагу на мелкие клочки и бросила их в мусорную корзину.

– Что Вы наделали? – испуганно прошептала Катенька.

– Ты как это сообщение получила? – вместо ответа поинтересовалась Джульетта.

– Как? Да я же Вам говорила в прошлый раз, что сообщение пришло по факсу.

– По какому факсу? – ехидно переспросила девушка. – По тому самому факсу, который в отделе кадров три года как не работает и отключён от сети?

– Да, по факсу, который не работает, но сообщения принимает.

– И кто в это поверит?

– Так ведь магия!

– Забудь ты о магии! Нет у вас в отделе никакого факса! Не числится он там, а значит, никакого сообщения вы, кадровики, получить не могли! И если Управлению кадров нужно, чтобы мы на «объекте» провели оптимизацию, пускай шлют официальную бумагу на имя начальника строительства, а не магическую депешу на неработающий факс! Так им при случае и передай!

– Передам! – пообещала растерянная Катенька. – А как я им передам? – спохватилась девушка.

– По факсу! – ехидно уточнила Джульетта и мысленно обозвала Поспелову дурой.

 

Глава 9

Корпоративный дух

Сентябрьское утро было солнечным, по-летнему тёплым и ничего плохого не предвещало. Пётр Алексеевич, как обычно, выкурил поутру трубку, испил большую кружку кофею и, глядя в огромное венецианское окно, окончательно смирился с тем, что проснулся в плохом настроении. Ночью ему приснилась матушка, которая гладила его по голове и тихонько шептала: «Петруша, Петенька»!

Проснулся Пётр Алексеевич с лицом мокрым от слёз.

– Не зря матушка приходила, – догадался он. – Предостеречь хотела. Видимо, быть большой беде! – решил он и сплюнул жёлтую от никотина слюну в кадку с пальмой.

Завтрак тоже прошёл без обычной весёлой болтовни и раздачи указаний. Пётр был молчалив, ел мало, но часто прикладывался к рюмке. Приглашённые на завтрак соратники выжидающе молчали, в надежде что Романов сам откроет причину своего недовольства, но начальник строительства молчал. Молчали и гости, и только после того, как Пётр, отодвинув прибор, закурил, думный дьяк Никита Зотов осмелился спросить:

– Что-то ты, Пётр Ляксеич, нынче не в духе? Уж не приснился ли тебе Единорог?

– Не приснился, – буркнул Пётр и поднялся из-за стола.

Надо было идти в резиденцию, но ноги почему-то отказывались нести его проторённой дорожкой.

– Никита! Вели подать авто! – повысил голос начальник строительства. – Хочу нынче объезд территории произвести!

– Как прикажешь, государь! – эхом откликнулся думный дьяк и тут же бросился звонить по внутренней связи.

Объезд территории получился скомканным: Пётр без обычной напористости проехался по строительным объектам, для вида пожурил мастера на возведении торговых рядов за нарушение графика, и уже хотел ехать в Большой магический дворец, как неожиданно для себя поменял решение.

– Давай, гони в резиденцию! – велел он водителю и с силой захлопнул дверцу.

Предчувствие его не обмануло: в приёмной, испуганно вжавшись в кресло, на него растерянно смотрела секретарь. Пётр хотел рявкнуть на нерадивого работника, дескать, как начальника встречаешь, но вдруг услышал из своего кабинета скрипучий голос главного бухгалтера. Ещё не веря своим ушам, Романов прислушался и понял, что Скупой рыцарь даёт кому-то пояснения по расходным статьям годового бюджета.

– Это что ещё такое? – прорычал начальник строительства и рывком распахнул тяжёлые створки дубовой двери. То, что он увидел, повергло его в шок: в его кресле сидел незнакомый желчного вида лысый старик, и с нескрываемым высокомерием слушал пояснения главного бухгалтера. Череп незнакомца был обтянут пожелтевшей от старости пергаментной кожей, а дорогой костюм болтался на его костлявых плечах, как на вешалке.

– Ты кто такой? – звенящим от негодования голосом спросил Романов и нервно дёрнул головой.

– Подождите в приёмной, – презрительно бросил в ответ самозванец. – Вас пригласят.

– В приёмной? – задохнулся от гнева Пётр. – Да я тебя сейчас…! Да я тебе за эти слова головёнку твою плешивую оторву!

– Руки коротки! – ехидно заметил незнакомец и снова обратил свой лик в сторону главбуха. В ответ Романов ещё сильнее задёргал головой, на губах его появилась пена, и он, издав нечленораздельный крик, одним рывком выдернул незнакомца из-за стола и с силой бросил его костлявое тело в закрытое окно. Удар был такой силы, что тело самозванца вместе с осколками рамы перелетело клумбу с увядающими пионами и приземлилось на асфальт пешеходной дорожки.

– Всё! Хана! После такого приземления не поднимется! – подвёл итог Иван Дурак, который на своём электрокаре проезжал мимо здания резиденции и стал случайным свидетелем происшествия. Однако, к всеобщему удивлению, незнакомец закряхтел, встал на четвереньки, по-собачьи отряхнулся и рывком поднялся на ноги.

– Или я полностью соответствую своей фамилии, – удивлённо произнёс Ванька, – или я чего-то не понимаю!

– Как был Петрушкой пустоголовым, так им и остался! – высказался старик, словно старый ворон прокаркал. – Ну-с, за неуважение к старшим и за костюмчик придётся ответить! – злобно прошипел незнакомец, осматривая разорванные на коленях брюки. – Будет тебе, Петенька, о сегодняшнем дне память, вернее, памятник!

После этих слов старик трижды хлопнул в ладоши, закружился в странном танце и обернулся чёрным коршуном, голову которого венчала усыпанная бриллиантами маленькая золотая корона. Огромная чёрная птица захлопала крыльями, тяжело поднялась в воздух и, сделав над резиденцией круг, влетела в разбитое окно кабинета начальника строительства.

Высоко в небе, словно в предчувствие неминуемой беды, тревожно закурлыкали гуси-лебеди.

Коршун точно спикировал в кресло начальника строительства и снова обернулся высоким худым старцем, на плечи которого теперь был накинут чёрный с алым подбоем длиннополый плащ, а костлявые руки скрывали тончайшей выделки перчатки из змеиной кожи. На шее незнакомца, на потемневшей от времени серебряной цепочке болтался искусно выполненный амулет – бриллиантовый череп в окружении лавровых ветвей.

– На твою беду, Петруша, я бессмертен! – проскрипел старец.

– Кто ты? – холодея от догадки, произнёс Пётр.

– Я директор развлекательного центра «Тридевятое царство»…

– …Кощей Бессмертный! – озвучил догадку Скупой рыцарь.

– Был Кощей, да весь вышел! – заносчиво произнёс новоиспечённый директор. – Отныне у меня другое имя – Иннокентий! Иннокентий Бессмертных!

– Нет никакого директора! – нервно дёргая головой, возразил Романов. – Подтверждение о ваших полномочиях я от Высшего Совета не получал.

– Плевать я хотел на мнение Высшего Совета! – засмеялся Бессмертных, и смех его был подобен звуку несмазанных дверных петель. – В нашем «тонком» мире есть организации сильнее и могущественнее Высшего Совета.

– Что-то я о таких организациях не слышал, – продолжал упорствовать Пётр.

– Не слышал, потому как оторвался от нашего мира. Сидите тут, как огурцы на подмосковных грядках, и ничего не знаете! А ведь не далее как вчера две могущественные корпорации – «Чёрная материя» и «Бездна-лимитед» осуществили процедуру слияния и организовали супергигантскую корпорацию «Чёрная Бездна». Мир не знал более могущественной организации, чем эта! Так что Высший Совет будет теперь у неё на посылках, – с удовольствием закончил Иннокентий и снова засмеялся своим противным скрипучим смехом.

– Я с тобой, Петруша, хотел по-хорошему, а ты, варнак, неуважение ко мне проявил – в окошко выкинул, костюмчик испортил, – серьёзно произнёс Бессмертных и задумчиво забарабанил пальцами по крышке стола. – Достоин ты наказания за дерзость свою!

– Не пугайте! Я о слиянии всяких там тёмных корпораций ведать не ведаю, указаний от Высшего Совета никаких не получал, так что освободите кабинет!

– Обещал я тебе, что ты этот день запомнишь, – продолжил Иннокентий, словно не слыша последних слов Романова. – Строительство «объекта» ты почти закончил, то есть мне ты больше не нужен, заключительный аккорд холопы твои и без тебя выполнят, так что прощай!

С этими словами Бессмертных словно монокль вставил бриллиантовый амулет себе в левый глаз и через него взглянул на Романова.

– Дзинь! – произнёс ставленник корпораций, и из монокля вылетела маленькая белая звёздочка, которая ударила в грудь начальника строительства. Пётр почувствовал, как нестерпимая боль пронзила его сердце, и как по всему телу словно живая ртуть разлился обжигающий холод. Он попытался что-то сказать, но не смог: всё его тело превратилось в камень.

– Я забыл сказать, о том что, даже обратившись в камень, ты будешь продолжать чувствовать боль! Это вечная боль! – похлопывая каменное изваяние по плечу, произнёс самопровозглашённый директор, после чего вызвал в кабинет перепуганного секретаря.

– Вызывай сюда всех! – категоричным тоном приказал новоявленный директор.

– Как это всех? – не поняла Джульетта.

– Всех – это значит всех руководителей, независимо от ранга!

– У нас что, внеплановое совещание? – лязгая зубами от страха и косясь на каменную статую начальника строительства, уточнила секретарь.

– Что-то вроде этого, – усмехнулся Бессмертных.

– А какая повестка дня?

– Передай, что на повестки дня один вопрос: «Проверка благонадёжности руководящего персонала в свете требований корпорации «Чёрная Бездна». Поняла?

– Не очень, – призналась Джульетта.

– А чего здесь непонятного? – развёл руками Иннокентий. – Будем памятники ваять… из несогласных!

* * *

Несмотря на поздний час, в кабинете начальника службы безопасности банка горел свет. Двое мужчин сидели за столом, забыв о налитом по чашкам и уже порядком остывшем чае. После смены руководства «объекта», банк был единственным местом, где полночное бденье персонала не вызывало у нового руководства подозрения. Напольные часы пробили полночь, и звук этот пугающим эхом прокатился по длинным полутёмным коридорам банка. Начальник службы безопасности банка Лев Гуров и майор Пронин сидели друг напротив друга, уткнувшись лбами.

– Напоминает рейдерский захват, – наконец произнёс Пронин и отпил глоток остывшего чая.

– Напоминает, – нехотя согласился Гуров, – но только в первом приближении.

– Что ты имеешь в виду?

– При рейдерском захвате предприятия меняют руководство, охрану, иногда меняют уставные документы, но не выстраивают из несогласных функционеров аллею памятников.

В ответ Пронин только вздохнул. После последнего достопамятного совещания в кабинете директора, вдоль центральной аллеи появилась дюжина каменных изваяний. В этих окаменелых фигурах легко угадывались верные соратники прежнего руководства: главный врач Устименко, главный санитарный врач Татьяна Власенкова, верный слуга Малюта Скуратов, главный архитектор Матвей Козаков, думный дьяк Никита Зотов, и главный специалист по подземным работам гном по кличке Груздь, как всегда явившийся на совещание в облике пожилого шахтёра. Последним в этой алее Непокорённых был Соловей-Разбойник с выбитыми передними зубами и поднесёнными ко рту для боевого свиста двумя мизинцами. Кощей опередил его буквально на пару секунд, после чего вместо контрольного выстрела лично посохом выбил статуе передние зубы.

– Интересно, в Кремле знают о последних событиях на «объекте»? – поинтересовался майор.

– Знают, – утвердительно кивнул головой Лев Иванович.

– Откуда? – удивился Пронин. – Вся связь теперь под личным контролем самопровозглашённого директора!

– Не знаю, откуда, – болезненно поморщился Гуров и помассировал правой рукой шею, – но у меня есть точная информация, что люди из команды Президента, которым это положено знать, уже в курсе.

В ответ Пронин тихонько рассмеялся.

– Ты это чего? – испуганно произнёс Гуров. – От переживаний «крыша поехала»?

– Да нет! – успокоил его сыщик. – Просто вспомнил, как на украинском языке звучит Кощей Бессмертный.

– Ну и как же?

– Чахлык Нэвмырущий!

– Смешно! – грустно согласился Гуров. – Знаешь, о чём я сейчас думаю?

– Наверное, почему этот чахлик выбрал себе имя Иннокентий.

– Ну, с этим-то как раз для меня всё ясно! Кеша – это уменьшительно-ласкательное имя от Иннокентия, в свою очередь Кеша является созвучным с именем Коша.

– А Коша – это уменьшительно-ласкательное от Кощея?

– Правильно мыслишь, вот только думаю я сейчас совсем не об этом. Меня мучает вопрос: за какие такие заслуги руководство корпорации «Чёрная Бездна» на второй день своего существования наградило Кощея должностью директора развлекательного центра «Тридевятое царство»?

– А что, собственно, тебя смущает?

– Меня смущает тот факт, что Кощей никогда не входил ни в одну корпорацию, и вдруг его поспешно достают из информационного небытия, дают определённый образ, должность, неограниченные полномочия и отсылают в совершенно другую реальность, то есть на Землю. Кстати, по меркам «тонкого» мира – это дальше некуда!

– Согласен, что-то подозрительно быстро они решили этот кадровый вопрос.

– Это ещё не всё! – азартно произнёс начальник службы безопасности банка и в поиске сигарет нервно похлопал себя по карманам. – Совсем забыл! – грустно улыбнулся Гуров. – Я ведь со вчерашнего дня пытаюсь бросить курить, но, видимо, сейчас не самое удачное время для избавления от вредных привычек!

– Ты что-то хотел ещё сказать о нашем заклятом руководителе, – напомнил Пронин.

– Да, хотел! – кивнул головой Лев Иванович. – Тебе не кажется, что заниматься назначением директора какого-то развлекательного центра, да ещё в параллельной реальности – слишком мелко для такой мегакорпорации, как «Чёрная Бездна»?

– Нет, мне не кажется, – после короткого раздумья произнёс Пронин, – я просто уверен в этом!

– Такое ощущение, что нашего худосочного Иннокентия поторопились упрятать куда подальше, – продолжил Гуров. – Не подскажешь, зачем?

– Видимо, он знает что-то такое, что может навредить корпорации.

– Возможно, но тогда зачем такие сложности? Самое верное средство от болтливости – пуля в затылок, а нашего задохлика наоборот – наградили бессмертием. Спрашивается, зачем? Уж не затем ли, чтобы он этот секрет хранил вечно?

– Возможно, а какой секрет был у Кощея по жизни?

– По жизни у него был секрет о местонахождении его смерти.

– Да-да, помню: смерть Кощея на конце иглы, а игла в яйце, яйцо в утке…

– Дальше можешь не перечислять. Получается, что Кощея приставили охранять секрет корпорации «Чёрная Бездна», который спрятали не на острове Буяне, а в «Тридевятом царстве», то есть у нас на «объекте». Вот скажи мне, майор, где бы ты спрятал самую дорогую для тебя вещь?

– Я бы всегда носил её с собой, но не на виду.

– Разумно, но ты человек, пускай бессмертный, но всё равно человек. Тебя могут обокрасть, отнять силой, то есть ограбить, выманить у тебе дорогую реликвию обманом, наконец, с бесчувственного тела!

– Ты же сказал, что я бессмертный!

– Бессмертный, но тебя могут оглушить дубиной или парализовать электрошокером и после этого спокойно тебя обыскать. Улавливаешь?

– То есть ты хочешь сказать, что дорогую моему сердцу вещь надо хранить в самом надёжном месте?

– Вот именно! А где у нас на «объекте» самое надёжное место?

– В банке! В денежном хранилище.

– Там имеется ещё и депозитарий, где можно арендовать сейф.

– Предлагаешь позвонить директору банка и уточнить, не арендовал ли наш Иннокентий в депозитарии банковскую ячейку?

– Предлагаю, но сейчас уже без четверти час, поэтому звонить будем утром.

– А что будем делать до утра?

– Ты, возможно, удивишься, но я предлагаю поспать.

– Я не ослышался? Ты предлагаешь спать, в то время…

– …как над всеми нами нависла смертельная угроза. Ты ведь это хотел сказать? Смею тебя заверить, что пять часов сна нам с тобой не помешают. Завтра будет трудный день, и силы нам ещё понадобятся, так что ложись спать и на колыбельную не напрашивайся.

Утренний разговор с директором банка получился тяжёлым.

– Вы предлагаете мне нарушить банковскую тайну нашего клиента? – краснея от негодования, переспросил синьор Помидоро.

– И не просто предлагаем, а ещё и советуем заглянуть в его банковскую ячейку, если таковая имеется, – твёрдо произнёс Гуров, глядя директору прямо в глаза.

– И это мне предлагаете Вы – начальник службы безопасности банка?

– Сейчас не до чистоплюйства, господин Помидоро, – резко ответил Гуров. – Ситуация на «объекте» критическая!

– Возможно, для Вас, господин полковник, это и чистоплюйство, а для меня вопрос чести, – холодно заметил итальянец и, гордо вздёрнув подбородок, вышел из кабинета.

– Получается, что мы друг друга не поняли, – пробормотал отставной милиционер. – Жаль!

Майор Пронин ничего не сказал, только выразительно пожал плечами.

– Придётся задействовать старые проверенные кадры, – подытожил Гуров и наконец отыскал в кармане помятую сигарету. – У тебя, майор, агентура имеется?

– Как без неё? – развёл руками Пронин. – Кое-кто до сих пор на связи.

– Тогда сделаем так: я тебе расскажу, что надо сделать, а ты уже сам исполнителя подыщешь!

Иннокентий Бессмертных вместе со своим обликом получил ещё и жизненный опыт непрожитых им лет, а также особое философское отношение к жизни, которое имеется только у лиц, обладающих бессмертием. Вероятно, поэтому он был начисто лишён чувства сострадания к людям. Он вообще редко проявлял какие-либо эмоции в общении со смертными.

– Вы же не сострадаете мошке, которая умрёт через два дня после своего появления на белый свет, – любил повторять он, когда вынужден был общаться с людьми. – Так почему же я, бессмертный, должен сострадать вам – людишкам? Для меня вы все мошки!

Исключением из правил являлись гнев и ненависть – вечные спутники его вечной жизни. Ненависть являлась генератором его смертельных идей, а гнев ко всему живому – неисчерпаемым источником магической силы.

«До чего же эти людишки мелочны в своих желаниях и по жизни суетливы, – думал он, глядя из окна своего нового кабинета на испуганно мечущихся под его взглядом рабочих. – Им жить-то всего ничего, а чего-то там суетятся, чего-то планируют, чего-то пытаются от жизни урвать. Одно слово – мошки!»

– К Вам посетитель! – голосом секретаря произнёс интерком. – Прикажите впустить?

– Запускай! – процедил сквозь зубы Иннокентий и, сев в кресло, провернулся на нём вокруг оси три раза. Когда кружение прекратилось, то в кресле сидел худощавый мужчина примерно сорока лет, в тёмном деловом костюме, лишь отдалённо напоминающий Кощея. Его можно было принять за менеджера средней руки, если бы не хрустальный медальон на груди, указывающий на то, что хозяином этого кабинета является не просто чиновник, а чиновник всемогущий, и к тому же бессмертный, как и созданная людьми сама бюрократическая система.

Посетителем оказалась худощавая невысокая женщина с подвижными карими глазами и едва заметной бородавкой на левой щеке.

– Эльза Гольденфедер, – коротко, по-деловому, представилась она, чуть склонив аккуратно причёсанную головку. – Представитель немецкой фирмы «Buterbrot-Benz».

– Прошу, – сухо бросил Иннокентий и кивком указал на кресло. – Может, проясните ситуацию, а то я что-то не слышал о такой фирме.

Посетительница удобно уселась в кожаное кресло и, не стесняясь Иннокентия, поддёрнув юбку, забросила ногу на ногу. Бессмертных чуть-чуть скривил губы: этот приём мог подействовать на кого угодно, но только не на него.

– Очень жаль, что такой крупный руководитель, как Вы, герр Бессмертных не знакомы с деятельностью нашей фирмы. – чувственно произнесла фрау Гольденфедер и попыталась заглянуть в выцветшие от времени глаза самопровозглашённого директора. – Для начала я бы хотела провести с Вами предварительные консультации на предмет долговременного сотрудничества наших фирм, – с еле уловимым акцентом произнесла деловая женщина и на мгновенье коснулась розовым язычком верхней губы.

– Сотрудничество, в какой области? – уточнил Иннокентий и подпёр подбородок кулаком.

– Фирма «Buterbrot-Benz» является крупнейшим в Европе владельцем ресторанов так называемого «быстрого питания».

– Иными словами – фастфуд, – усмехнулся директор.

– Можно сказать и так, – согласилась фрау Гольденфедер, – но это американское название, а мы пытаемся «застолбить» рынок европейским брендом.

– Повторяю ещё раз: фирмы «Buterbrot-Benz» не существует, а следовательно, ни о каком ведении дел не может быть и речи.

– Вы ошибаетесь, герр Бессмертных! – эмоционально воскликнула фрау Гольденфедер. – Неужели Вы сами не понимаете, что я не могу принять от Вас отказа? Ваш развлекательный центр сейчас во всей Московской области самый лакомый кусочек, – почти промурлыкала посетительница и с кошачьей грацией изогнула спину. – Поршу прощения, я пройдусь по вашему кабинету, – томно произнесла госпожа Эльза. – Когда я нахожусь в одном положении, у меня начинает болеть спина – старая травма, которую я заработала в юности при падении с лошади во время конной прогулки с наследником одной очень крупной корпорации.

– Вы упали с лошади, пытаясь догнать богатого наследника? – язвительно поинтересовался Иннокентий. – Надеюсь, ему повезло, и он, перейдя на полный аллюр, ушёл от вашего преследования.

– Какой Вы право… колючий! – надула губки женщина. – Ну да я не сержусь на Вас, – промурлыкала она и, зайдя со спины, вроде бы невзначай коснулась его груди. – Я верю, что в вашей груди бьётся сердце настоящего рыцаря! – с придыханием произнесла она и коснулась его второй рукой.

– Прекратите паясничать! – взвился Бессмертных: прикосновение живого человека ему были крайне неприятны. – Вы ведёте себя фамильярно! Представители крупных торговых фирм себя так не ведут.

– Означает ли это, что подписание договора о намерениях откладывается? – ничуть не смутившись, уточнила фрау Гольденфедер.

– Боюсь, что у Вас и вашей фирмы нет ни единого шанса, – подвёл итог директор и, давая понять, что аудиенция окончена, встал из кресла.

– Очень жаль! – потупила глазки посетительница. – До свидания, герр Бессмертных.

– Прощайте, – холодно произнёс Кощей и вставил в левый глаз вместо монокля хрустальный медальон.

Белая искорка ударила в спину женщине как раз в тот момент, когда она повернулась, чтобы выйти из кабинета, отчего на её окаменевшем лице застыло выражение лёгкого удивления. Иннокентий похлопал себя по карманам и понял, что бумажник исчез.

– Я никогда не ошибаюсь, – назидательным тоном произнёс он, глядя в лицо статуи, после чего вызвал секретаршу. – Утром я хочу видеть эту каменную бабу на алее в череде истуканов, а на постаменте должна быть надпись «Уходящая натура»! – приказал он бледной от страха Джульетте. – Поняла?

– Поняла, но боюсь, что к утру не успеем, – пролепетала девушка. – Резчиков по камню у нас в штате нет.

– Если не успеешь – встанешь рядом с ней! – процедил сквозь зубы Кощей и, обернувшись чёрной птицей, вылетел из кабинета в открытое окно.

 

Глава 10

«Апокалипсис» наших дней

Утром Лев Гуров и майор Пронин стояли возле новой статуи на «Аллее Непокорённых» и настроение у обоих сыщиков было мерзопакостным.

– Не кори себя, – наконец промолвил Гуров. – Даже у профессионалов бывают провальные операции.

– Это Софья Ивановна Блювштейн, – словно не слыша Гурова, пояснил Пронин. – Урождённая Шнейдля-Сура Соломониак, она же всем известная как Сонька Золотая Ручка. В своём криминальном ремесле она была лучшая, и ни один нормальный человек не мог заподозрить её в мошенничестве или краже.

– Иннокентий не человек, – уточнил Гуров. – В этом и была её, а значит и наша с тобой, майор, ошибка.

– Кхе-кхе! – раздалось вежливое покашливание за спинами сыщиков.

– Здравствуйте, господин Али-Баба, – не поворачиваясь, произнёс Гуров.

– Здравствуйте, Лев Иванович, салам алейкум, господин майор! А как Вы, господин полковник, догадались, что это я подошёл к вам, Вы ведь не поворачивались ко мне лицом, и никакой зеркальной поверхности перед вашим взором нет?

– Запах, милейший Али-Баба! Запах! Не знаю, каким парфюмом Вы пользуетесь, но от Вас постоянно исходит приятный пряный запах.

– Не смущайтесь, господин Али-Баба! – вступил в разговор Пронин. – У каждого человека есть свой неповторимый запах. Он – запах для каждого из нас – строго индивидуален, так же как и отпечатки наших пальцев. Жаль только, что человек со своим примитивным обонянием не ощущает этого. Однако по вашему лицу я вижу, что Вы разыскали нас с полковником не для приятной светской беседы.

– Вы правы, господа, разговор у нас будет не из приятных. Вот ключ от депозитной ячейки № 13, которую в первый же день своего появления арендовал господин директор.

– Бессмертных арендовал в вашем банке сейф? – нетерпеливо перебил его Гуров.

– Совершенно верно, господин полковник, а почему это Вас так сильно удивляет? Он такой же клиент нашего банка, как и все остальные, и как любой клиент вправе рассчитывать на то, что мы, работники банка, сохраним тайну его вкладов.

– Рассчитывать-то он вправе, но я так понимаю, что Вы эту самую тайну сейчас собираетесь нарушить? – снова вклинился в разговор майор Пронин.

– Да, именно это я и собираюсь сделать! – тяжело вздохнул Али-Баба. Было видно невооружённым глазом, что эта затея ему не по душе.

– Если этот поступок, уважаемый Али-Баба, идёт вразрез с вашими нравственными принципами, то Вы можете этого не делать, – вежливо, но холодно произнёс Гуров.

– Не стану скрывать, что в своей банковской практике я впервые отхожу от буквы закона. Директор банка, синьор Помидоро, сегодня утром рассказал мне о вашем вчерашнем разговоре и приказал провести вас обоих в депозитарий.

– Интересно, почему он изменил своё вчерашнее решение? – задумчиво произнёс Гуров, не сводя глаз с заместителя директора банка.

– Не знаю, господа, но в разговоре он обмолвился, что прошлой ночью огромная чёрная птица крушила над его домом и с тех пор он опасается за безопасность своей семьи.

– Понятно! – подытожил разговор Гуров.

– А мне не очень! – нахмурился майор.

– Я тебе всё потом объясню, – заверил его сыщик. – Вы появились как нельзя кстати, теперь ведите нас в свои палестины, – последняя фраза относилась уже к Али-Бабе.

Депозитарий располагался в цокольном этаже банка. Али-Баба привычно отключил тумблером висевшую на стене видеокамеру, после чего снял с шеи цепочку, на которой носил замаскированный под причудливый амулет электронный ключ и разблокировал кодовый замок входной двери депозитария. Тяжёлая дверь из высокопрочной легированной стали, освобождая проход, медленно отъехала в сторону.

– Вы вскроете ячейку, а я останусь возле выхода, – предложил Али-Баба.

– Как Вам будет угодно, – согласился Гуров, а майор Пронин в знак согласия молча кивнул головой. В тот момент, когда они перешагнули порог депозитария, стальная дверь с тихим жужжанием отъехала и встала на место.

– Мы в мышеловке? – не то спросил, не то констатировал свершившийся факт Пронин.

– Успокойтесь, майор, это временно. Давайте быстрее вскроем ячейку, пока сюда не явились другие заинтересованные лица.

Ключ в замке провернулся легко, и через два оборота дверца банковского сейфа открылась, позволяя извлечь из металлического нутра продолговатую титановую коробку.

– Я просто сгораю от любопытства, – почему-то шёпотом признался Пронин.

– Я тоже! – в тон ему ответил Гуров и решительно сдвинул верхнюю крышку.

К всеобщему разочарованию, коробка была почти пустой, если не считать потёртого кожаного футляра для очков. Лев Иванович осторожно взял футляр в руки и внимательно его рассмотрел.

– Судя по весу, эта штуковина металлическая, и обтянута кожей только для вида, – сообщил сыщик своему напарнику.

– А судя по красному сигнальному светодиоду, в этот футляр вмонтирован электронный замок, – дополнил Пронин.

– И не просто замок, уважаемый коллега, а замок с секретом! Я уже сталкивался с подобной механикой, – доверительно сообщил Гуров.

– Не с механикой, а электроникой! – поправил его майор.

– Не цепляйтесь, майор, к словам, я выразился фигурально! Конечно, это электронное устройство для считывания папиллярных узоров с любого пальца руки хозяина этого футляра, то есть, чтобы открыть этот электронный замок, нам необходим отпечаток пальца Кощея!

– Всего лишь? – горько усмехнулся Пронин. – И как мы его добудем?

– Пригласим нашего худосочного Иннокентия сюда и попросим нажать пальчиком на вот эту ложбинку.

– А если серьёзно?

– Если серьёзно, то пожелайте мне, майор, удачи! Есть у меня одна задумка, но получится ли она – это большой вопрос. А теперь дайте, коллега, мне сигарету.

– Вы хотите покурить?

– Не столько покурить, сколько добыть замену порошку под названием «сажа», коим пользуются криминалисты.

– У меня только папиросы «Смычок».

– Ладно, давайте вашу «музыку», а заодно и спички.

После того, как Гуров прикурил, Пронин замер в томительном ожидании, но ждать пришлось недолго: старый курильщик Гуров справился с папироской в четыре затяжки, после чего аккуратно собрал табачный пепел в ладонь левой руки и размял его указательным пальцем.

– Порошок готов! Давайте, коллега, сюда футляр. Так, держите его параллельно пола и не допускайте с ним никаких самопроизвольных действий, даже не дышите в его сторону.

После этих слов Гуров двумя пальцами взял щепотку пепла и аккуратно «посолил» им углубление на крышке футляра.

– Полдела сделано! – довольным тоном произнёс Гуров, после чего осторожно сдул с футляра остатки пепла. – Коллега Вы случайно не располагаете лупой?

– Случайно располагаю, – ответил Пронин. – Я, знаете ли, имею вредную привычку не выходить из дома без лупы, наручников и семизарядного револьвера.

– Тогда взгляните через неё на углубление в крышке футляра. Взглянули?

– Взглянул.

– И что, позвольте спросить, Вы там видите?

– Вижу довольно сносный потожировой отпечаток большого пальца.

– Очень хорошо! Теперь мы снимем этот отпечаток на специальную прозрачную плёнку, почти такую же, какой пользуются криминалисты, но только с небольшим секретом.

– А откуда у Вас при себе такая плёнка?

– Знаете, майор, я тоже имею кое-какие вредные привычки.

– И в чём секрет этой чудо-плёнки?

– Сейчас, коллега, Вы сами всё увидите!

С этими словами Гуров снял отпечаток пальца на прозрачный отрезок плёнки, после чего отделил верхний слой плёнки от основы и положил его себе на большой палец левой руки. Прозрачный лепесток мгновенно прилепился к пальцу и обвил его словно вторая кожа.

– Был бы верующим – перекрестился! – хриплым от волнения голосом произнёс Гуров и нажал пальцем на углубление в крышке футляра. Внутри футляра что-то зажужжало, провернулось, раздался металлический щелчок, и крышка футляра открылась.

– Ух! – шумно выдохнул сыщик и заметно повеселел. – Кушать подано! – изогнулся в шуточном поклоне довольный собой Лев Иванович и поднёс футляр к самому носу Пронина. – Извольте, коллега, полюбопытствовать!

Пронин поспешно заглянул в футляр и двумя пальцами выудил из него небольшой продолговатый предмет.

– Что это? – удивлённо произнёс он.

– Это флэшка! – констатировал Гуров. – Флэш-карта – электронный накопитель информации. Пора Вам, майор, ликвидировать вашу компьютерную безграмотность! Дайте её сюда, надо срочно проверить содержимое.

– А как мы отсюда выберемся?

– Выберемся! – заверил его отставной полковник, пряча флэш-карту в серебряный портсигар с дарственной гравировкой. – Где-то здесь должна быть кнопка вызова банковского служащего. Ага, кажется, нашёл! Вот она, голубушка, рядом с кнопкой включения пожарной сигнализации.

Через пару секунд тяжёлая стальная дверь дрогнула и плавно отъехала в сторону.

– Срочно ко мне в кабинет! – прокричал в лицо Али-Бабе Гуров и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался по лестнице вверх.

Через пять минут, тяжело дыша, вся команда сгрудилась вокруг компьютера в кабинете начальника службы безопасности банка.

– Ты посмотри! – воскликнул Гуров, когда информация из флэш-карты была выведена на дисплей. – Даже не удосужились пароль поставить!

– Это потому, что никто из хозяев этой флэшки не допускал мысли, что она, флэш-карта, может оказаться в чужих руках, – предположил Али-Баба.

На экране тем временем появилась заставка, выполненная преимущественно в багровых тонах – образующие полукруг голые, без намёка на растительность, остроконечные скалы и плещущее у их подножья море огня. Поверх этого смертельного пейзажа готическим шрифтом была выполнена надпись «Программа «Апокалипсис». Ниже имелись два транспаранта: «Запуск программы» и «Отмена программы», а в верхнем правом углу заработал электронный таймер.

– Судя по всему, у нас меньше трёх минут, – сообщил присутствующим Гуров и ткнул пальцем в таймер.

– Меньше трёх минут до начала чего? – не понял Пронин.

– До апокалипсиса, уважаемый, – невозмутимо сообщил Али-Баба.

– Не хочу! – прошептал побледневший Пронин.

– Никто не хочет, – тяжело вздохнул Гуров, – но, видимо, программа составлена так, таймер начинает отсчитывать время с момента обнаружения компьютером в своей сети флэш-карты.

– И что будет через три минуты?

– Через три, вернее уже через две минуты, запустится программа «Апокалипсис».

– Апокалипсис – это то, о чём я сейчас думаю?

– Не знаю, майор, о чём Вы сейчас думаете, но что-то подсказывает мне, что если программа запустится, то ничего хорошего из этого не выйдет.

– А давайте выдернем флэшку из гнезда! – предложил Али-Баба. – Возможно, это вызовет сбой программы.

– Тридцать секунд! – сообщил Гуров. – Думайте быстрее.

– Да что тут думать! – воскликнул Пронин. – Даже мне понятно, что программу можно отменить, вон в окошке написано «Отмена программы»!

– Программа «Апокалипсис» запущена, – сообщил компьютер приятным женским голосом и на дисплее подобно дождевым каплям сверху вниз заскользили колонки цифр.

– Лев Иванович! – закричал Али-Баба. – Жми на отмену! Отменяй!

– Отменяю! – невозмутимо отозвался Гуров и щёлкнул «мышкой».

– Запуск программы отменён, – подтвердил женский голос.

– Уф! – хором выдохнули заговорщики.

– Рано радуетесь мошки! – прозвучал неприятный скрипучий голос, и нарождавшаяся было эйфория, мгновенно угасла. На дисплее всплыло изображение Кощея-Иннокентия. Словно предугадав важность момента, Бессмертных появился в облике костлявого старика, одетого в чёрный с алым подбоем плащ и усыпанной бриллиантами золотой короной на плешивой, покрытой пергаментными пятнами голове.

– Ничтожные смертные! Вы по своему скудоумию открыли Ящик Пандоры! – прошипел Кощей.

– Не думаю! – парировал Гуров. – Скорее всего, мы открыли Вам дверь в загробный мир.

– Ха! Ха! Ха! – раздельно произнёс Кощей. – Надеюсь, Вы оценили мой саркастический смех? Несчастные теплокровные! Вы действительно думаете, что программа «Апокалипсис» убьёт меня? Пока я в этом обличии – моя информационная сущность бессмертна!

– Вы блефуете! – выкрикнул из-за плеча Гурова Пронин.

– На это нет времени, – парировал самозваный директор. – Программа устроена так, что после третьего нажатия на транспарант «Отмена программы», сработает механизм экстренного запуска, и тогда её уже ничем не остановишь!

– Для чего создана программа «Апокалипсис»? – вклинился в разговор Али-Баба. – Она может повредить человечеству?

– Далось вам это человечество! – криво усмехнулся Кощей. – Есть вещи важнее жизни млекопитающих.

– Например?

– Например, существование сверхмощных точек концентрации силы.

– Корпорация «Чёрная Бездна»?

– На вашем языке это действительно звучит так.

– Значит, «Апокалипсис» может навредить сверхмощной корпорации?

– Может! Ещё как может! – нехотя согласился Кощей-Иннокентий. – Он, вернее, она – программа – для этого и была создана.

– Не понял!

– Программа «Апокалипсис» запущена, – снова сообщил компьютер приятным женским голосом, и на дисплее подобно дождевым каплям сверху вниз вновь заскользили колонки цифр.

– Нет времени пояснять, – занервничал Кощей. – Я сейчас сообщу Вам код отмены программы, и Вы его при мне введёте.

– Ничего я вводить не буду, – упорствовал Гуров. – Пока не узнаю, для чего создан «Апокалипсис».

– Хорошо! – сдался Бессмертный. – Но хотя бы нажмите на транспарант «Отмена программы»!

– Запуск программы отменён, – повторно подтвердил женский голос.

– Я буду предельно краток, – проскрипел Кощей. – Программа «Апокалипсис» была создана для уничтожения особо ценной информации при угрозе захвата корпорации враждебными силами. Я послан на Землю только с одной единственной целью: охранять флэш-карту с программой «Апокалипсис», которая по своей сути является новым мощным электронным вирусом. После уничтожения ценной информации вирус самоликвидируется. В случае возникновения угрозы захвата, корпорация должна была отправить на Землю условный сигнал, и я запустил бы программу ликвидации, после чего с лёгким сердцем покинул эту планету. Теперь-то я понимаю, что Земля – не самое надёжное место для сокрытия секретов.

– Это всё?

– Всё! Вводите быстрее код.

– А как Вы узнали, что мы вскрыли контейнер с флэш-картой? Магия?

– Никакой магии! При вскрытии контейнера заработал радиомаячок – вот и вся премудрость. Вы будете вводить код?

– Введу, если Вы, не сходя с этого места, докажете мне, что спасение галактической корпорации «Чёрная Бездна» жизненно необходимо человечеству.

– Уф! – облегчённо выдохнул Кощей. – А я уж было подумал, что ошибся в своих расчётах! До чего же вы, люди, предсказуемые. Значит, говоришь, доказать тебе не сходя с этого места? Доказываю!

После этих слов Бессмертных хлопнул в ладоши, и на экране дисплея появилась закованная в цепи Юлдуз Рахимова.

– Ну как? Доказал?

– Программа «Апокалипсис» запущена, – третий раз сообщил компьютер женским голосом, и его чувственная тональность в этот момент показалась Гурову издевательской.

– Что будет, когда я введу код отмены? – бесцветным голосом спросил отставной полковник.

– После остановки программы я уйду в «тонкий» мир и меня будет сопровождать эта юная самочка.

– Так дело не пойдёт! Девушка останется с нами.

– Мне нужны гарантии сроком на три часа, – выдохнул Бессмертных. – Через три часа корпорация и я уйдём в «параллельную» вселенную, а ваша юная мошка вернётся в ваши объятья.

– Нам тоже нужны гарантии.

– Никаких гарантий! Вам придётся поверить мне на слово.

– Две минуты до окончания загрузки программы «Апокалипсис», – пропел компьютер.

– Я Вам не верю.

– Тогда я её убью прямо на ваших глазах.

– И чего Вы этим добьётесь?

– А чего добиваетесь Вы? По большому счёту, судьба корпорации «Чёрная Бездна» вас не касается, и я не понимаю, почему вы, люди, сейчас упорствуете?

– Хорошо я введу код, и Вы отпустите Юлдус, но что будет с теми, кого Вы обратили в каменные статуи?

– Я наложил на упрямцев короткоживущее заклятие, так как планировал со временем обратить их в своих если не союзников, то безропотных исполнителей моей воли. Завтра на рассвете они снова обретут живую плоть.

– Гарантии?

– Мне незачем сейчас лукавить, поэтому нет никаких гарантий! Просто поверьте мне на слово!

– Слово Кощея? Звучит как-то неубедительно.

– Одна минута до окончания загрузки программы «Апокалипсис», – чувственным тоном напомнил компьютер.

– Время для философского спора истекло. Вы будете вводить код или я начну выполнять свои обязательства? – взревел Кощей и тряхнул закованную в цепи Юлдус.

– Он убьёт её, Лев Иванович! – пролепетал Али-Баба. – Ради всего святого на этой Земле, умоляю, введите Вы этот код!

– Хорошо! Диктуйте код!

– Записывайте: «укощеярежиссёравлукоморьевсеактёры». Текст писать слитно, без пробелов, без знаков препинания и без заглавных букв.

– Очень умно! – не удержался от сарказма Гуров. – Сами придумали или специалисты по кибербезопасности помогли?

– Не вашего ума дело! Вводите код!

– Уже ввёл! – сообщил Гуров.

– Код остановки программы не принят, – издевательским тоном сообщил компьютер.

– Проверьте текст! – скрипнул зубами Кощей и в сильном волнении снял с головы свою острозубую корону. – Не должно быть заглавных букв и знаков препинания, весь текст пишется слитно прописными буквами.

– Лев Иванович! Дайте, я попробую! – оттеснил Гурова плечом Али-Баба. – Я всё-таки с компьютером общаюсь чаще. Так! Вижу ошибку – в начале предложения заглавная буква «У», а в конце текста стоит точка.

– Исправляйте быстрее! – закричал Кощей. – Времени почти не осталось!

– Тридцать секунд до окончания загрузки программы «Апокалипсис», – женским голосом напомнил компьютер.

– Ввожу код повторно, – сообщил Али-Баба, и его пальцы легко замелькали над клавиатурой.

– Код остановки программы не принят, – продолжал издеваться компьютер.

– Проверьте текст ещё раз! – запаниковал Кощей. – Если Вы не успеете ввести код, клянусь, я убью эту девку!

– Я проверил! Ошибок нет! – заверил Али-Баба. – Хотя… слово «режиссёр» у меня написано через «е», а надо через «ё». Это существенно?

– Существенно! – скрипнул зубами Кощей. – Вводите код снова!

– Ввожу! – сквозь зубы произнёс Али-Баба, и его пальцы легкокрылыми мотыльками снова замелькали над клавиатурой.

– Код остановки программы принят, – сообщил женский голос, и тон его Гурову уже не казался издевательским.

– Повезло вам, мошки! – прошипел Кощей и, накрыв своим чёрным плащом заложницу, пропал с экрана дисплея.

На следующее утро, в тот самый момент, когда первый солнечный луч упал на аллею «Непокорённых» заклятие Кощея развеялось как утренний туман, и наши герои снова обрели человеческий облик. Только в самом конце аллеи на постаменте продолжало возвышаться каменное изваяние Соньки Золотой Ручки.

– Што-то я не понял, – прошепелявил Соловей-Разбойник, глядя на каменное лицо Соньки. – Она-то посему не плевлатилась?

– Знать, не пришёл её срок, – догадался думный дьяк Никита Зотов. – Ох-хо-хо, затекли члены мои, затвердели!

– Не беда, Никита! – подал голос оживший начальник строительства. – Дай срок, и всё вернётся на круги свои: члены твои снова станут гибкими, Соловушке нашему вместо железных фикс вставим металлокерамику, а Сонька Золотая Ручка снова обретёт былой шарм.

* * *

На следующе утро Пётр в своём кабинете на столе обнаружил золотую, щедро украшенную бриллиантами острозубую корону.

«Никак, Кощей мне на память сувенир оставил», – подумал Пётр, поворачивая тяжёлую корону в руках.

– А острая-то, что моя бритва! – воскликнул он, неосторожно уколов палец.

В этот момент секретарь доложила о посетителях.

– Заводи! – велел Пётр и отложил корону в сторону.

Через мгновенье тяжёлая входная дверь, скрипнув, гостеприимно распахнула свои дубовые створки, и в кабинет в сопровождении Льва Гурова и майора Пронина вошёл мужчина средних лет с казённым выражением лица и в партикулярном платье. Мужчина, словно маленькую девочку, держал за руку Юлдуз Рахимову.

– Пётр Алексеевич! – обратился Гуров. – К Вам визитёр из Высшего Совета.

– Желаю здравствовать, господин Романов, – произнёс незнакомец и приподнял над головой шляпу. – Я чиновник по выполнению особых поручений. Мы с Вами уже встречались.

– Да, встречались, – согласился Романов. – Вот только лицо ваше я почему-то не запомнил.

– Мне так по должности положено, – пояснил чиновник. – Всегда быть безликим и вездесущим. Вот, возвращаю Вам вашу потерю! – кивнул он в сторону девушки и выпустил маленькую смуглую ладошку из своей руки.

– Спасибо! – улыбнулся Романов. – Я даже знаю, кому эту находку передать. Вызовите ко мне срочно Али-Бабу, – велел он секретарю.

– Заместитель директора банка господин Али-Баба уже в приёмной, – ответила секретарь. – Прикажите впустить?

– Запускай! – махнул рукой Пётр. – Сегодня у меня в честь освобождения день открытых дверей!

Не успел он закончить фразу, как в кабинет влетел встревоженный Али-Баба, который, увидев Юлдуз живой и здоровой, с облегчением вздохнул и взял её за руки. Было видно, что только присутствие посторонних мешает влюблённым заключить друг друга в объятия.

– Кхе-кхе! – сказал чиновник по особым поручениям и многозначительно посмотрел на Романова. В ответ Пётр кивнул головой и вежливо попросил присутствующих подождать минут пять в приёмной.

– У меня с представителем Высшего Совета приватный разговор, – сообщил он.

– Но я прошу вас не расходиться! – дополнил чиновник по особым поручениям. – У меня будет кое-какая информация касательно вас.

– Высший Совет выражает Вам лично и вашим подчинённым благодарность за ликвидацию угрозы стабильности и мира нашим государствам, которой являлась мега корпорация «Чёрная Бездна», – официальным тоном произнёс посланец Высшего Совета, когда посторонние лица покинули кабинет. – И в знак признательности ваших заслуг предлагает Вам по окончании строительства «объекта» занять должность директора развлекательного центра «Тридевятое царство». Надеюсь, Вы, Пётр Алексеевич, ответите согласием?

– Для меня это большая честь! – слегка волнуясь, ответил Романов и склонил в поклоне лобастую голову.

– А теперь зовите сюда своих героев, – улыбнулся чиновник, и лицо его на мгновенье потеряло казённую безликость. – У меня для каждого из них заготовлен приятный сюрприз.

Когда гости снова заполнили кабинет, посланец Высшего Совета снова придал лицу официальное выражение, и подобно диктору центрального телевиденья торжественно произнёс:

– За самопожертвование и проявленный героизм в устранении мегагалактической угрозы в виде корпорации «Чёрная Бездна», Высший Совет предлагает Вам всем, включая отсутствующего сейчас директора банка… – тут чиновник, подчёркивая важность момента, сделал небольшую паузу, – …занять кресла членов Высшего Совета с правом совещательного голоса.

Так как присутствующие лица ожидали чего угодно, но только не такой милости, возникла незапланированная пауза.

– Я весьма признателен Высшему Совету за оказанную мне честь, но я не политик и не представляю себя в роли сенатора Высшего Совета, – первым нарушил молчание Лев Гуров. – Даже с правом совещательного голоса. Я был неплохим сыщиком, так позвольте мне им и остаться!

– Я тоже такого мнения, – смущаясь, произнёс майор Пронин. – Лучше, чем Лев Иванович, я не скажу, так что просто попрошу оставить меня в прежнем качестве.

– Понятно, – улыбнулся чиновник. – Нечто похожее я и ожидал услышать. Ну а господин Али-Баба вряд ли предстоящий медовый месяц поменяет на законотворческую скуку в казённых кабинетах Высшего Совета.

– Вы совершенно правы, – ответил Али-Баба, склонив голову в почтительном поклоне, и в этот момент все присутствующие увидели, что его чёрную как смоль шевелюру прорезала седая прядь. – Это на память о последних событиях, – смущаясь, пояснил он, заметив повышенный к себе интерес.

– Вопрос с директором банка пока остаётся открытым, – подытожил чиновник для особых поручений. – Прошу Вас, господин Романов, передать ему, что Высший Совет ждёт его решения ровно один земной месяц. На этом моя миссия исчерпана. Желаю всем здравствовать, – попрощался посланец высших сил и приподнял над головой шляпу.

Когда он вышел за дверь, уже никто из присутствующих не мог вспомнить его лица.

Директор банка синьор Помидоро появился в кабинете начальника строительства на следующее утро. Был он бледен, а под его прекрасными итальянскими глазами залегли чёрные круги.

«Да, прошедшая ночь была для него мучительной», – подумал про себя Романов пожимая пухлую ладошку директора банка.

– Господин Романов, я прошу принять мою отставку! – заметно волнуясь, произнёс банкир.

– О чём Вы говорите, господин директор? – удивился Пётр.

– Я больше не директор банка! – эмоционально воскликнул итальянец. – Я нарушил незыблемое правило банкиров: раскрыл банковскую тайну клиента и позволил похитить из хранилища банка его личное имущество! Я преступник!

– Вы ни в чём не виноваты, – попытался успокоить его Пётр и дружески положил ему руку на плечо. – Даже самый взыскательный суд, суд присяжных, вынесет вам оправдательный вердикт.

– Перед присяжными я, возможно, и оправдаюсь, а перед своей совестью… Я больше не могу занимать кресло директора банка!

– Хорошо! Будем считать, что ваша отставка принята, кого рекомендуете на своё место?

– Рекомендую господина Али-Бабу – человека честного и с опытом работы в банковской структуре.

– Принимается! А касательно вашего будущего?

– Я решил принять предложение Высшего Совета.

– Вполне разумно. Когда изволите стать сенатором?

– Сразу после окончания ревизии.

– Какой ещё ревизии? – не понял Романов.

– Я назначил в банке ревизию, и не уйду, пока Вы не утвердите акт проверки деятельности «Хоум-Кудесник-Банка». Во всём должен быть порядок, особенно в финансах!

После ухода директора банка Пётр ещё долго стоял возле окна и задумчиво смотрел вдаль. Из окна был хорошо виден постамент, на котором раньше находилось каменное изваяние Соньки Золотой Ручки. Постамент был пуст: придя в себя, Сонька воспользовалась случаем, и по-английски, не попрощавшись, ушла из-под «опеки» майора Пронина.

«Бродит госпожа Блювштейн сейчас где-то в других мирах, продолжая присваивать себе, чужие кошельки и образы», – рассеянно подумал Пётр, потом, словно очнувшись, раскрыл створки окна, взял со стола забытую Кощеем корону и швырнул её в сторону аллеи «Непокорённых». Острозубый символ власти звонко приземлился на гранит тротуарной плитки и откатился к пустому постаменту, рядом с которым сиротливо выглядывал из травы выпотрошенный Сонькой бумажник с инициалами Кощея, а в центре самого постамента поблёскивала позолотой надпись «Уходящая натура».

Со временем печальные события минувших дней из памяти строителей «объекта» стёрлись, и фланирующие вечерами по аллее влюблённые парочки воспринимали пустой постамент и странную надпись на нём за произведение авангардистов, которых, к слову сказать, на «объекте» никогда не было.