Глава 1

На чужой территории

Было интересно и в то же время немножко страшно. Все переглядывались между собой, и жутко было всем, но никто в этом сознаваться не спешил, только клиентка по кличке Паскуда, которой достался образ худосочной девушки с коротко стриженными рыжими волосами, поморгала длинными ресницами и прокуренным хриплым голосом призналась, что ещё чуть-чуть и она уписается со страха. Все дружно посмеялись и с покровительственным видом принялись успокаивать девушку.

– Бла-бла-бла! – мгновенно окрысилась рыжая бестия, – Шли бы вы все куда подальше со своими советами! Мне ваше утешение нужно не больше, чем проститутке воздержание!

– Это заключение основано на личном опыте? – невинно хлопая белёсыми ресницами, поинтересовался Ботаник и все опять «заржали».

– Хватить базлать! – прикрикнул на расшалившуюся молодёжь Хантер, который был их хронопроводником. Хантер не любил, когда его называли сталкером: было в этом слове что-то механическое, неживое, поэтому он предпочитал именоваться хронопроводником.

– Вот вернёмся, тогда будете врать в своих клубах всё, что заблагорассудится, а сейчас будете делать только то, что я вам скажу! Ясно?

В ответ послышался нестройный хор заверений.

– Кончай пугать! – вмешался Самец – самый старший из всей компании. – Деньги получил? Получил! Давай, веди.

Деньги действительно были получены, образы клиентам розданы, и начать путешествие ничего не мешало, но Хантер специально медлил: необходимо довести клиентов до состояния тупой покорности, а для этого лучше всего подходил метод запугивания.

– Я ведь могу и вернуть «бабки», – заверил Самца хронопроводник и даже потянулся к карману. – Мне бунтарей здесь не надо, а если ты такой умный, то становись во главе отряда и сам веди людей, а я на этот цирк со стороны посмотрю! Не я вас нашёл, а вы меня, так что решайте: или вы все подчиняетесь мне безоговорочно, или я разрываю контракт.

Деньги за восьмичасовую «экскурсию» в «параллельную» реальность «золотая» молодёжь платила хорошие, но Хантер знал, что если не нагнетать страх, то цены на запретное удовольствие со временем упадут, клиенты выйдут из-под контроля, а он сам из хронопроводника превратится в обыкновенного кондуктора. Риск, разумеется, был: выход в «параллельную» реальность – это вам не на загородный пикничок съездить! Тут можно навсегда потеряться во временных сегментах или того хуже – застрять между мирами. Хантер вспомнил историю об одном безбашенном хронопроводнике, который при возвращении растерял весь отряд, а сам застрял между двумя мирами. Когда спасатели извлекли его из состояния безвременья, то было уже поздно: неудачник сошёл с ума от раздвоения личности. Была ли это правда, или очередная байка хроноперевозчиков, Хантер не задумывался. В «тонком» мире у него была своя «кротовая нора»: нелегальный выход в «параллельную» или, как говорили некоторые из его коллег, «другую» реальность, которая позволяла ему жить так, как ему хочется, и не думать о завтрашнем дне. Правда, размер подвластной Хантеру зоны на Земле был невелик. Да и сама зона была не такой шикарной, как у его коллег по незаконному бизнесу – всего лишь какой-то строительный объект, за границы которого Хантер не смог выйти, как ни старался. Тогда он придумал свою версию, которая подогревала интерес клиентов и существенно помогала облегчать их кошельки.

– Это самая настоящая аномальная зона! – говорил он клиентам, и при этом выразительно поглаживал шрам над левой бровью. – Зона не прощает ошибок и не даёт второго шанса. Никому! Никогда! Зона непредсказуема. Она полна непонятных нам артефактов и смертельных ловушек. Слабые там не выживают! Так что прежде чем идти со мной, крепко подумайте: есть шанс остаться там навсегда!

Клиенты смотрели на его сильные руки, на волевое лицо, на шрам над левой бровью, который Хантер получил в обыкновенной пьяной потасовке, и верили своему хронопроводнику, как родному отцу. Слова о смертельной опасности существенно повышали у клиентов самооценку, и деньги за риск, которые они платили Хантеру, уже не казались им непомерно большими.

Как и все хронопроводники, Хантер негласно имел свой «гардероб» образов, без которых визит в «параллельную» реальность был бы невозможен. За «гардероб» он исправно платил четверть от заработанной «экскурсиями» суммы. Образы ему негласно поставляла Хельга – сотрудница службы обеспечения Управления кадров при Высшем Совете. Себе Хантер подобрал образ тридцатилетнего героя-одиночки с загорелым мускулистым телом, волевым взглядом серо-голубых глаз и коротко стриженными выгоревшими на солнце волосами.

Цена, назначенная Хельгой за свои услуги, была велика, но эта была плата за риск – реальный риск, а не придуманный для устрашения клиентов. В случае обнаружения сотрудниками службы безопасности незаконного пространственного портала, «кротовую нору» запечатывали навсегда, а самому Хантеру и его подельникам грозила бессрочная информационная блокада: по решению судебной «тройки» личность нарушителя переводилась в «цифру» и помещалась в один из безликих файлов. У хронопроводников это называлось «уйти в Вечность».

Дальше тянуть уже не было смысла, и Хантер скомандовал «Сбор».

Через час пятеро любителей пощекотать нервы и их проводник добрались пешком до заброшенной военной казармы, которая как нельзя лучше создавала для происходящего действа необходимый антураж.

– Привал! – скомандовал проводник. – Можете отдохнуть и оправиться, но в казарму без меня не заходить – это уже граница портала.

Как работает временной портал Хантер и сам не знал, но это была его маленькая тайна, поэтому он придумал ритуал, который до последнего времени работал исправно и на клиентов действовал безотказно.

Однако во всей этой самодеятельности была доля правды: портал действительно существовал, и Хантер его чувствовал. Объяснить, что с ним в это время происходит, Хантер не мог, но он кожей ощущал прикосновение неведомой силы. Это напоминало упругий воздушный поток, и чем ближе подходить к центру портала, тем поток становился более плотным и упругим. В пустой комнате, на дверях которой висела поблёкшая табличка «Начальник штаба», поток энергии был особенно плотным. Именно в эту комнату Хантер и завёл свой маленький отряд.

– Сейчас я каждому из вас завяжу глаза, – пояснил Хантер, стоя перед строем пятерых хронопутешественников. Поток энергии из «параллельного» мира увеличивался с каждой минутой, и Хантеру казалось, что он находится не в кабинете начальника штаба, а на вершине горного хребта, где воздух сильно разрежен, и им невозможно надышаться. – Надо торопиться, – мелькнула мысль, – а то не ровен час, портал сработает сам по себе и выбросит всех не на знакомое место, а действительно в какую-нибудь аномальную зону.

– Повязку не снимать! – прохрипел он. – Это необходимо, чтобы уберечь вас от травмы и ненужной паники. Переход пройдёт быстро, даже может быть мгновенно. Возможно, кто-то из вас почувствует неприятные ощущения – тошноту, головокружение. Это не страшно, тошнота скоро пройдёт, гораздо хуже, если вы вдруг почувствуете, что внутри вас поселилась другая разумная сущность – это называется раздвоением личности.

– И что же нам тогда делать? – снова подал голос Ботаник.

– Не знаю, – развёл руками Хантер и в очередной раз попытался поймать ртом воздух. – Честно говоря, этого никто не знает! Психологи советуют в этом случае примириться с вашим вторым «Я» или принять его сущность, иначе вы можете сойти с ума. После перехода вы почувствуете под ногами твёрдую почву, но для вас это ровным счётом ничего не значит, поэтому стойте на месте и не делаете никаких движений. Возможно, вы будете стоять на краю обрыва, или возле очередной ловушки, или возле включённого какого-либо механизма, поэтому не дёргайтесь! Я лично подойду к каждому из вас и сниму повязку. После этого перекличка: необходимо убедиться в благополучном переходе каждого члена команды. После переклички я дам пять минут на адаптацию и на ориентирование на местности. Дальше будете действовать по моей команде. Предупреждаю сразу: артефакты брать можно, но разумное количество, и по размеру желательно не больше «Библии сталкера».

Голова кружилась всё сильнее, и энергетический вихрь закручивался по невидимой спирали всё круче и круче.

– Запрещаю принимать самовольные решения, вступать в спор или противоборство с местными туземцами, а также выламывать артефакты из той субстанции, в которой они находятся, – хрипел Хантер. – В случае моей смерти хронопроводником назначаю Самца. Теперь все прижались к стене и мысленно повторяем: «Хочу на Землю».

– И долго повторять? – не скрывая иронии, спросила Контра – двадцативосьмилетняя девушка с выразительными чёрными глазами, в глубине которых застыла вековая печаль всего еврейского народа.

– Повторяем до тех пор, пока я не сниму с ваших глаз повязку, – усилием воли парировал Хантер, сделав вид, что не заметил насмешки.

Дышать становилось всё труднее, и он искренне в который раз позавидовал своим толстокожим клиентам, которые ничего, кроме финального выброса энергии, не чувствовали.

Портал открылся неожиданно – гораздо быстрее, чем он ожидал. Последнее, что Хантер увидел, была Контра, которая пыталась пристроить к стене свою обтянутую кожаными штанами задницу.

Как всегда при переходе в «другую» реальность, на него накатил приступ тошноты. Хантер глубоко вздохнул и открыл глаза. Тошнота быстро прошла, а его взору предстала обычная после перехода картина: возле штабеля с аккуратно сложенными камнями прямоугольной формы, которые местные туземцы называли непонятным словом «кирпичи», прямо на земле сидели непривычные к перегрузкам клиенты. Двое из них, не в силах справиться с приступом тошноты, блевали прямо перед собой.

Хантер снял со всех повязки и приказал построиться. Трое юношей и девушка, пошатываясь, встали в строй с бледно-зелёными лицами.

– Дышите! – приказал им Хантер. – Глубоко дышите! Приступ тошноты скоро пройдёт, а теперь перекличка. Я называю позывной, а «хроник» в ответ отвечает: «Я»!

– Простите, кто отвечает? – щурясь на свет фонарика, уточнил бледный, как спирохета, Ботаник.

– «Хроник» отвечает, – невозмутимо повторил Хантер. – Это жаргонное название хронопутешественника. Так короче, понятно?

– Понятно, но не совсем, – продолжал упорствовать юноша. – Мы же не во времени путешествуем, а в «параллельную» реальность, поэтому я считаю, что называть нас хронопутешественники будет не совсем верно.

– Сейчас не время для филологических изысканий, – повысил голос Хантер, – но если пошёл такой разговор, то я отвечу. Мы путешествуем в другую реальность – это другая вселенная, другой мир, и время здесь течёт не так, как в нашем «тонком» мире, поэтому считаю называть нас хронопутешественниками вполне приемлемо. Ещё есть вопросы? Нет? Тогда продолжим: Самец.

– Я!

– Ботаник.

– Я!

– Контра.

– Здесь я!

– Вижу, что здесь. Блевотину с губ убери, смотреть противно!

– Ли.

– Я! – отозвался тридцатилетний парень с трёхдневной щетиной на щеках и крашенными в белый цвет волосами.

– Паскуда.

Молчание.

– Паскуда!

Нет ответа.

– Где Паскуда, мать вашу?

– Да здесь я! Здесь! – отозвалась худая коротко стриженая девица, выходя из-за штабеля кирпичей и без стесненья продолжая застёгивать штаны. – Чего орёшь? Видишь, даме приспичило.

– То, что приспичило, вижу, вот только дамы не наблюдаю, – усмехнулся Хантер.

– Без проблем! – хмыкнула Паскуда и приспустила штаны. – Теперь убедился, что я дама?

Все четверо «хроников» дружно заржали, а сам Хантер почему-то смутился и покраснел.

– Стань в строй!

– Уже стою.

– Приступаем к ориентированию на местности. Сейчас вы встанете спиной к центру воображаемого круга и разобьёте его на сектора обзора. Через пять минут каждый из вас вслух доложит мне о том, что он перед собой видит, и есть ли, по его мнению, в его секторе какая-либо опасность или угроза жизни. Понятно?

– Понятно!

– Тогда разошлись и стали в круг.

Получив команду, «пятеро «хроников» засуетились, и, беззлобно переругиваясь между собой, определились с секторами наблюдения.

– Самец! – через пять минут окликнул «хроника» Хантер. – Докладывайте, что в вашем секторе.

– Докладываю, – нехотя отозвался Самец. – В моём секторе не видно ни хрена.

– Прекратить шуточки! Докладывайте по существу.

– Вижу канаву и перекинутый через неё деревянный мостик, а за мостиком дорожка, выложенная битым камнем. Куда ведёт эта рукотворная тропинка, не могу знать, так как из-за отсутствия нормального освещения не видно ни хрена. По моему мнению, угрозы для жизни нет, если, конечно, никто не надумает прыгать с мостика в канаву головой вниз.

– Хорошо! Доклад принят. Ботаник, что у Вас?

– Я Ботаник! Докладываю: в моем секторе несколько штабелей с кирпичами и недостроенное помещение. На помещение закреплён щит с информацией.

– Надпись на щите прочитать сможешь?

– Попытаюсь! Значит, так: «Строительство торговых рядов ведёт подрядная организация «Строй-шараш-монтаж». Прораб Арнольд Тяп-Ляпкин. Угрозы для жизни нет.

– Доклад принят. Контра!

– Я на месте! К докладу готова.

– Тогда докладывай.

– В моём секторе находится открытая площадка, на которой буквой «П» расположены посадочные места.

– Это скамейки.

– Поняла! Скамейки, с учётом розы ветров в данной местности, отгорожены деревянными щитами. На одном из щитов имеется рукописная надпись «Курилка». Если не учитывать металлическую ёмкость, заполненную окурками, и смертельную концентрацию никотина в них, то угрозы для жизни нет.

– Доклад принят. Ли, твоя очередь.

– А чего говорить? – пожал плечами блондин. – Передо мной глухая кирпичная стена тех самых торговых рядов, о которых докладывал Ботаник.

– Угроза для жизни?

– Нет здесь ничего – ни угрозы, ни перспективы! Я же говорю: стена!

– Доклад принят. Паскуда!

– Я на связи!

– Докладывай!

– Докладываю: вижу вымощенную плитами пешеходную дорожку. Вдоль дорожки произрастают кусты. Предполагаю, что посадка растительности произведена искусственно. Дорожка частично освещена и по ней к нам идёт мужик.

– Какой мужик? Местный туземец?

– Ясен пень, что не туземка, я же говорю – мужик!

– Он опасен?

– А я знаю? Подойди к нему и спроси: «Мужик, ты опасен»? Если голову не оторвёт, значит, туземец мирный.

– Хм! А если оторвёт?

– Тогда старшим группы, как ты и говорил, будет Самец.

– Убийственная логика! Ладно, доклад принят. Всем лечь на землю, туземцы не должны знать о нашем пребывании на их территории.

В это время незнакомец остановился рядом с лёжкой хронопутешественников, неторопливо достал из кармана старомодного горохового пальто начатую пачку папирос «Смычок», щёлкнул зажигалкой, и затрепетавший на ветру язычок пламени на пару секунд осветил чеканный профиль и проницательные, чуть-чуть усталые глаза. Мужчина глубоко затянулся табачным дымом, потом выпустил дым из ноздрей, посмотрел на звёзды и, не торопясь, ушёл по пешеходной дорожке в ночь.

 

Глава 2

Месть падших

Скамейка была покрашена в весёленький салатовый цвет, поэтому нисколько не диссонировала со светло-зелёными ещё не запылёнными листьями сирени. По центру свежевыкрашенной скамейки сидел мужчина средних лет с обыкновенным, можно даже сказать – незапоминающимся лицом. Мужчина был одет по сезону: в светлый летний костюм, а в правой его руке была свёрнута в трубочку газета «Объектовые новости». Даже с первого взгляда было видно, что разомлевший на весеннем солнышке незнакомец задремал, отчего щегольская шляпа из итальянской соломки съехала ему на глаза.

Лев Гуров присел на край скамейки и развернул очередной номер «Объектовых новостей».

– Ни за что не поверю, чтобы чиновник для выполнения особых поручений спал во время ответственного задания, – негромко произнёс Гуров, не отрывая взгляда от газетной передовицы.

– А я и не сплю, – не меняя положения тела, негромко откликнулся посланец Высшего Совета. – Я наблюдаю за людьми, попадающими в сектор моего обзора: узорчатое плетенье соломки моей шляпы позволяет вести наблюдение, не привлекая к себе внимания.

– Да, ничего не скажешь, интересное занятие, – усмехнулся Гуров, припомнив свою милицейскую службу, когда ему сутками приходилось сидеть в засадах, встречая и провожая взглядом воспалённых от бессонницы глаз каждого прохожего.

– Вы даже не представляете, насколько интересное, – не принял шутки собеседник. – В течение четверти часа предо мной разыгралась дюжина сцен, достойных пера Шекспира.

– Надеюсь, Вы пригласили меня на встречу не для того, чтобы поделиться своими наблюдениями. Кстати, а почему ваш выбор пал на меня?

– Члены Высшего Совета Вам доверяют, поэтому мне было рекомендовано обратиться не к Малюте Скуратову, что по логике вещей было бы ожидаемым решением, а именно к Вам, господин полковник.

– Давненько я не был на конспиративной встрече, – беззаботно отозвался Гуров и, оторвавшись от газеты, с удовольствием подставил лицо ещё нежарким солнечным лучам. – Итак, чем обязан?

– Я уже говорил, что члены Высшего Совета относятся к Вам, полковник, как к человеку исключительно порядочному, к тому же обладающим богатым оперативным опытом. Не хотите ли, полковник, тряхнуть стариной?

– Предлагаете мне прочитать молодому поколению серию лекций по оперативной подготовке?

– Не совсем, точнее, совсем не то, что Вы имеете в виду. Я предлагаю Вам разыграть оперативную комбинацию, направленную на поимку группы наёмных убийц, которые сегодня ночью просочились на «объект».

– Просочились? Это каким же образом?

– Через так называемую «кротовую нору».

– То есть Вы хотите сказать, что наёмники уже на территории «объекта» и готовятся выполнить «заказ»?

– Именно так!

– Тогда я не понимаю, почему Вы их не взяли у входа в «кротовую нору»?

– Не было никаких доказательств того, что группа «золотой» молодёжи, в состав которой вошли наёмники, готовит террористический акт. При себе у них не было ни оружия, ни наркотиков, ни даже бутылки спиртного, так что зацепиться было не за что. Самое большее, что мы могли им предъявить – это незаконный переход в «параллельную» реальность. Переход между мирами запечатали бы, руководителя этого незаконного бизнеса отправили в Вечность, сами участники этого путешествия отделались бы лёгким испугом – штрафом! Мы бы спугнули наёмников, и они бы ушли из-под нашего контроля, а в том, что эта парочка громил всё равно бы сумела пробраться на ваш «объект», я не сомневаюсь: слишком много «кротовых нор» появилось между нашими мирами в последнее время, и мы не успеваем контролировать появление новых лазеек. К тому же мы внедрили в эту группу своего офицера безопасности. Идёт большая игра, полковник, и проиграть мы не имеем права.

– Ну, с этим-то я согласен, тут меня уговаривать не надо! А кто мишень?

– Вы!

– Я? Помилуйте…

– Это не ко мне, это к руководству корпорации «Чёрная Бездна».

– Вы хотите сказать, что заказное убийство оплачено директоратом мегагалактической корпорации «Чёрная Бездна»?

– Уже сказал.

– Вот те на! Как говорится, сподобился на старости лет! И чем же я этих господ не устраиваю?

– Если быть точным, то не Вы один. Кроме Вас ещё «заказан» начальник строительства господин Романов.

– Да-а! Ничего не скажешь! Хорошенькая у нас с Петром Алексеевичем перспектива нарисовалась!

– Это месть полковник. Господа из «Чёрной Бездны» не могут вам простить вашей служебной активности и оперативной смекалки. Вы сильно подпортили им комбинацию по рейдерскому захвату «объекта» и тем самым свели к нулю все усилия по закладке программы «Апокалипсис».

– Ну, со мной, можно сказать, разобрались, а начальник строительства здесь при чём? Он же всю активную фазу операции на постаменте в аллее «Непокорённых» простоял.

– За непокорность! И в назидание руководителям других миров. Ваша смерть, полковник, и смерть господина Романова должны послужить для всех наглядным уроком.

– Понятно. Дескать, преклоните колени и трепещите, а кто не согласен – пожалуйте в Вечность!

– Именно так!

– Есть хоть какая-то информация о проникших на «объект» наёмниках?

– К сожалению, никакой. Мы не знаем, какие именно «спецы» входит в группу, ни уровень подготовки наёмников, ни какие методы «работы» они предпочитают. Есть предположение, что группа разделилась сразу после проникновение на «объект» и работать они будут автономно – каждый по своей цели.

– Не густо! Если не секрет, как Вы на них вышли?

– Через Хельгу – сотрудницу службы обеспечения Управления кадров при Высшем Совете. Это наш осведомитель, и благодаря её информации мы держим «кротовую нору» Хантера под надёжным контролем.

– А кто такой Хантер?

– Сталкер, который стоит во главе группы хронопутешественников, но он не может быть наёмником. Хантер – контрабандист, и мы следим за его незаконной деятельностью уже не один год. По большому счёту, он давно работает на Службу Безопасности Высшего Совета, только не догадывается об этом.

– Сколько всего гостей из «тонкого» мира просочилось к нам через «кротовую нору»?

– Пятеро, Хантер шестой.

– Осмелюсь предположить, что в группе трое парней и две девушки.

– Хм, а вы, полковник, не такой уж и простачок, каким хотите казаться. Откуда Вам известен состав группы?

– Этой ночью майор Пронин возле торговых рядов видел группу молодых людей – трёх юношей и двух девушек. Видимо, это и была группа Хантера. Самого Хантера он не заметил.

– И что они в это время делали?

– Пытались спрятаться за штабелями кирпичей, правда, делали это довольно неумело.

– Судя по вашим вопросам, полковник, Вы берётесь за это дело. Я прав?

– Представитель власти всегда прав! Неужели Вы думаете, что я, сыщик с тридцатилетним стажем, буду покорно ждать, когда меня подстрелят?

– А Вы уже решили для себя, что наёмники будут использовать огнестрельное оружие? А может быть они предпочтут кинжал или бокал с ядом? Возможна организация автомобильной аварии или несчастного случая. Вы об этом не задумывались?

– Не задумывался, так как за разработку оперативной комбинации я взялся пару минут назад и проработать все её аспекты, как Вы догадываетесь, ещё успел. Что же касается организации автомобильной катастрофы, то эта версия представляется мне маловероятной: я машиной не пользуюсь, а дороги на «объекте» в таком состоянии, что не больно-то и разгонишься. На нашей стройке легче организовать несчастный случай, но это больше касается Романова, лично я по строительным площадкам не хожу, так как зона моего внимания – банк! Версию с отравлением, так же как и удар кинжалом, не отвергаю, но для этого потребуется подобраться к жертве очень близко – на расстояние вытянутой руки. Для внедрения в «ближний круг» или хотя бы в состав хозяйственной обслуги нужно дополнительное время. При этом новичок будет всегда на виду, и любое его неосторожное телодвижение сразу же вызовет подозрение у охраны. Это сильно снижает шансы на успех. К тому же Вы говорите, что моя смерть и смерть начальника строительства должна послужить устрашением для непокорных, а это значит, что покушение должно быть громким, публичным, при большом скоплении народа. Скорее всего, будет иметь место простая, но хорошо зарекомендовавшая себя на практике схема «стрелок-жертва».

– Уж слишком всё просто, даже не верится.

– Чем проще – тем надёжней! Вспомните Джона и Роберта Кеннеди, Мартина Лютера Кинга, Джона Леннона или хотя бы печально известного Ли Харви Освальда – все они стали жертвами одного стрелка.

– В таком случае у нас должно быть два исполнителя и действовать они должны одновременно или хотя бы с небольшим временным разрывом.

– Почему два исполнителя?

– Потому что после первого же выстрела на «объекте» появится столько представителей доблестной полиции и других спецслужб, что устраивать второе покушение в таких условиях надо быть или круглым идиотом, или самоубийцей!

– Может действовать и один исполнитель, но при условии, что он заранее знает, где и когда две его жертвы соберутся вместе.

– Интересное замечание, а где могут одновременно быть начальник службы безопасности банка и начальник строительства?

– Где? Например, в банке, где я бываю каждый день, а Романов только по праздникам или на каком-либо расширенном совещании, куда приглашён директор банка, а значит, там должен присутствовать и я – начальник службы безопасности банка, или на празднике.

– На каком празднике?

– На любом, мало ли в нашем календаре праздников, во время которых устраиваются шумные народные гуляния.

– Хм, а в этом что-то есть! Будь я киллером, то я бы, наверное, выбрал именно этот вариант: много народа, много шума, громкая музыка, праздничные хлопушки и петарды, и среди этой какофонии звуков никто не заметит парочку ружейных выстрелов, к тому же ослабленных глушителем. Беда в том, что мы не знаем, будут ли наёмники специально ждать праздника или исполнят «заказ» в рабочие будни. Какой у нас ближайший праздник?

– Международный день семьи.

– День семьи? Что-то я раньше о таком празднике не слышал!

– Сейчас это актуально. Даже Председатель правительства и московский мэр со своими жёнами участвуют в праздничных мероприятиях. У нас на «объекте» тоже что-то планируют, но сценарий праздника я ещё не видел.

– И когда состоится этот праздник супружеской верности?

– Как всегда – 15 мая.

– Значит, у нас на всё про всё три дня! Не густо.

– Зато теперь мы с большой долей вероятности можем предположить, что покушение состоится именно в праздничный день. Кстати, мне нужен выход на вашего агента, внедрённого в группу хронопутешественников.

– Я не знаю этого офицера в лицо, но могу дать пароль для связи.

– Я весь во внимании.

– Тогда запоминайте: агент в разговоре произнесёт фразу: «Мы сегодня с Вами одинаково небрежны».

– Позвольте, но это же пароль из знаменитого фильма «Щит и меч» о советском разведчике!

– И что в этом такого?

– Этот фильм смотрели сотни, да что там сотни – сотни тысячи зрителей, и отзыв на этот пароль широко известен.

– Известен? Тогда, полковник, назовите его мне.

– Э-э, к сожалению, я не помню. Забыл!

– Ещё вопросы есть? – с усмешкой спросил посланец Высшего Совета и встал со скамейки. В тот же момент в спинку скамейки воткнулась небольшая стрелка, как раз в то место, где мгновенье назад находилась грудная клетка чиновника.

– Не пугайтесь! – успокоил Гуров побледневшего от страха собеседника. – Это не покушение! Купидоны шалят. Их на «День семьи» завезли и в парке выпустили, так сказать, для создания соответствующего антуража, ну и заодно для улучшения демографических показателей. Вон один из них – голопузый с куриными крыльями в кустах сирени прячется.

– И в кого же я должен был влюбиться? – конфузясь, поинтересовался визитёр.

– Думаю, что в жгучую брюнетку с пышными формами, которая уже четверть часа сидит на соседней лавочке и посылает нам недвусмысленные знаки.

– Я должен полюбить стерву, которая курит взатяжку, как старый боцман?

– Она не стерва, – улыбнулся Гуров. – Это Лолита Хмелевская, режиссёр предстоящего праздника. Её выписали из Москвы по личному указанию начальника строительства за очень большие деньги!

– Хм, как будто режиссёр не может быть стервой.

– Может! К сожалению, Вы правы: Лолита уже давно известна своими бурными любовными похождениями, но Вы не пугайтесь! На контакт с ней всё равно придётся идти мне.

– Почему Вам?

– Должен же я узнать сценарий предстоящего праздника.

– Да-а, тяжёлая у Вас, полковник, работа!

– Тяжёлая и опасная! – добавил Гуров и, одёрнув пиджак, походкой уверенного в себе мужчины зашагал в сторону изнывающей без мужского внимания госпожи Хмелевской.

– Мне тоже пора, – вполголоса произнёс чиновник и, зайдя за кусты сирени, на глазах у розовощёких купидончиков сначала потерял цвет, потом стал прозрачным, как привидение, а потом и вовсе пропал, словно его и не было.

 

Глава 3

Рекогносцировка на чужой территории

О том, что весь план посещения «другой» реальности полетел ко всем чертям, Хантер понял после того, как не сработали две заранее им заготовленные ловушки. Точнее вторая ловушка сработала, но не так, как было надо.

Ещё на заре своей коммерческой деятельности Хантер ясно понял, что чем больше клиент в земном мире испытывает экстрима, тем легче он расстаётся с деньгами. Через пару месяцев, когда всё пережитое им начинало казаться забавным приключением, клиент вновь приходил к Хантеру за очередной порцией адреналина и приводил с собой пару-тройку друзей.

Первая ловушка представляла собой тщательно замаскированный коллектор, который Хантер аккуратно обходил по самому краю, а кто-нибудь из группы обязательно в него проваливался.

– Не ори! – шипел он сквозь зубы провалившемуся в люк клиенту, и со скрытым удовлетворением отмечал на лице несчастного неподдельный ужас. – Сейчас что-нибудь придумаю.

После этого Хантер собирал неподалёку от люка группу и, качая головой, вполголоса доверительным тоном сообщал: «Плохо дело! Это «блуждающая чернильница», а из неё мало кто выбирался живым.

– Почему? – внутренне цепенея от страха, спрашивали клиенты.

– Да потому, что она, «чернильница», наполнена какой-то химической гадостью, которая растворяет, точнее, пожирает человеческую плоть, – вздыхал хронопроводник. – А «блуждающей» её прозвали потому, что никто и никогда не мог предсказать её появление. Завтра на её месте будет твёрдый грунт, но человека, точнее, тела погибшего путешественника, искать на этом месте бесполезно – «чернильница» заберёт его с собой. Вот такие, понимаешь, брат, дела! – вздыхал Хантер.

– Что же нам делать? – начинали скулить клиенты.

– В «Библии сталкера» на этот случай есть чёткие указания, – вдохновенно врал Хантер. – Учитывая смертельную опасность создавшегося положения и во избежание гибели всей группы, необходимо сознательно пожертвовать одним членом группы, попавшим в ловушку, и ускоренным темпом выходить в безопасное место».

– А где здесь безопасное место? – испуганно блеяли клиенты, искренне начиная жалеть о том, что ввязались в столь опасное предприятие.

– Здесь нет безопасных мест, – обречённо вещал Хантер. – Это зона, а зона непредсказуема. Я предупреждал, что она полна непонятных нам артефактов и смертельных ловушек, но никто из вас мои слова не принял всерьёз. Так? Можете не отвечать, я и без вашего ответа знаю, что прав. Лично вас я ни в чём не виню. Возвращайтесь назад, но только не пройденным маршрутом. Обратного пути нет: зона уже наставила на нём ловушки похлеще «чернильницы». Придётся возвращаться окружным путём. Когда вернётесь в точку сбора, держитесь как можно ближе друг к другу: как правило, с рассветом приходит «обратный выброс»: отражённый от границ наших миров поток энергии, перебросивший нас в «другую» реальность. Ваша задача – попасть в «обратный поток», а всё остальное он сделает сам. Понятно?

– Понятно, – еле слышно шептали клиенты. – А как же Вы?

– Я остаюсь, – хладнокровно произносил Хантер. – Попытаюсь вытащить бедолагу из «чернильницы».

– Но ведь это смертельно опасно!

– Опасно! И если бы кто-то из вас остался мне помочь, то шансы на успех возросли бы вдвое.

После этих слов всегда находился юноша или девушка, желавшие пожертвовать собой во имя спасения товарища. Когда группа уходила, Хантер начинал делать вид, что ищет подручные средства, потом доставал заранее припрятанный моток верёвки, при помощи которой он с помощником, соблюдая надуманные им меры безопасности, доставали перемазанного мазутом клиента из коллектора.

– Повезло тебе, счастливчик! – утирая с лица грязный пот, вдохновенно врал хронопроводник. – «Чернильница» тебе попалась старая, на последнем издыхании, поэтому и не смогла тебя переварить! А сейчас срочно снимай всю одежду и удаляй с тела «желудочный сок» – эта гадость всё ещё опасна для жизни.

С особым удовлетворением он наблюдал за этой процедурой, если на месте перепуганного и измазанного мазутом «хроника» оказывалась молоденькая девушка.

Второй «страшилкой», которую придумал Хантер, были Шары Смерти, точнее, «ГСО-10» – гранаты специальные обеззараживающие, с радиусом действия 10 метров. Это взрывное устройство входило в комплект экипировки разведчиков Дальнего Космоса, и предназначались для полной стерилизации местности в случае обнаружении на ней опасного вируса. Достаточно было раздавить пластиковый корпус гранаты простым сжатием ладони, и забросить её как можно дальше. Через пять секунд граната вспыхивала и начинала гореть ярким голубым огнём, после чего в радиусе 10 метров становилось стерильно, как в операционной. Вреда человеку эти Шары Смерти причинить не могли, разве что вызвать раздражение слизистой оболочки глаз, так как горели они ярко, подобно электросварке, но в итоге эффект на «хроников» производили неизгладимый.

– Что-то подозрительно тихо, – обычно говорил Хантер перед началом второго акта представления. – Надо бы на всякий случай проверить.

– А как проверить? – вопрошали уже изрядно перепуганные клиенты.

– Это несложно, – поучал их хитрец. – Надо просто бросить пару камней в подозрительное место и дождаться ответной реакции.

– А какая должна последовать реакция?

– Этого никто не знает: если там «мясорубка» затаилась, то послышится хруст и от камня только крошки полетят, а если «клизму» побеспокоим, то послышится чавкающий звук, потом еле слышный хлопок и тут важно увернуться от выплюнутого ею камня.

После этих слов Хантер делал вид, что находил на земле парочку камней и швырял их в «подозрительное» место. Через пять секунд брошенные им гранаты вспыхивали голубым огнём и начинали бесшумно гореть, заливая окружающее пространство бело-голубым светом.

– Ложись! – орал Хантер. – Это Шары Смерти!

– А что такое Шары Смерти? – спрашивали хронопроводника клиенты, после того, как гранаты благополучно прогорели и первый страх улетучился.

– Чёрт его знает! – пожимал плечами Хантер. – Эта хрень, словно пылесос, засасывает в себя человека, выжимает его как апельсин, а спрессованные останки потом выплёвывает обратно.

– И Вы это видели? – ужасались «хроники».

– Лично я не видел, – равнодушно отвечал Хантер, сплёвывая сквозь зубы на землю. – А кто видел, то до сих пор в психушке лечится.

Эти необычные гранаты Хантер приобрёл у Коробейника – бродячего спекулянта, специализирующегося на торговле контрабандным товаром. У него же Хантер приобрёл дюжину «карандашей» – одноразовых устройств, беззвучно стреляющих микрокапсулами, начинёнными неизвестным сильнодействующим наркотиком. После попадание капсулы на открытый участок тела, она мгновенно проникала в кровь, и человека начинало «колбасить», словно эпилептика. Причём сам пострадавший в это время спал глубоким наркотическим сном и испытывал при этом неземное блаженство. При помощи этих «карандашей» Хантер имитировал нападение «ночных вампиров» – в сущности, безопасных для человека летучих мышей, но прибегал он к этому фокусу крайне редко, так как «карандаши», как и любой наркотик, стоили очень дорого.

Когда первая ловушка не сработала, он под надуманным предлогом вернулся обратно, и обнаружил, что люк коллектора замурован бетоном.

– Твою хронодушу мать! – сквозь зубы выругался Хантер. – Такую классную «чернильницу» загубили!

Однако вдоволь погоревать ему не дали.

– Там какие-то подозрительные звуки, – сообщил ему Самец, указывая рукой в направлении штабеля кирпичей.

– Не нравится мне это, – нарочито тревожно произнёс воспрянувший духом Хантер, вслушиваясь в звуки напоминающие раскатистый храп. Теперь можно было смело переходить ко второму акту пьесы под названием «Зона полна неожиданностей».

– Раньше этого здесь не было, – покачал головой сталкер. – Надо бы на всякий случай проверить.

– А как проверить? – вклинился в диалог любопытный Ботаник.

– Надо кинуть в подозрительное место пару камней и дождаться ответной реакции, – заученно ответил хронопроводник. Дальнейшего развития диалог не получил, так как Ботаник удовлетворённо кивнул головой и затих. Хантер мысленно выругался и стал имитировать поиск подходящих булыжников.

– Сейчас посмотрим, кто там притаился! – громко сообщил он через пару минут и швырнул за штабель одну за другой две гранаты.

В это самое время за штабелем кирпича, подстелив рабочий халат, прямо на земле дремал Горыныч. Горыныч, как обычно, работал в три смены, и в ожидании очередной фуры с кирпичом устроил себе небольшой перекус. Раскрыв объёмный кожаный портфель «мечта оккупанта», он с благоговейным трепетом достал и аккуратно разложил на газете «Объектовые новости» варёную курицу, дюжину сваренных в «мундире» картофелин, довольно объёмный пучок молодого зелёного лука, пяток солёных огурцов и буханку хлеба «Бородинский». К еде Горыныч относился уважительно, поэтому не позволял себе такой вольности, как перекус на скорую руку.

Ел Горыныч всегда аккуратно и с аппетитом. После того, когда на газете остались только хлебные крошки (куриные кости трёхголовый кладовщик тоже употреблял в пищу), он достал из портфеля полуторалитровый термос и запил всю эту трапезу горячим чаем. После чего решив немного вздремнуть, Горыныч положил под голову портфель, сладко смежил глаза и заливисто захрапел.

Видимо, в этот день госпожа удача окончательно отвернулась от Хантера, поэтому брошенные им гранаты угодили точно в голову мирно спящего кладовщика. От такой наглости Горыныч мгновенно проснулся, недовольно рыкнул огнём, и, изготовившись к нападению, принял свой естественный образ. В этот момент в его три пары глаз ударил резкий бело-голубой свет. Горыныч зажмурился, шумно втянул ноздрями воздух, после чего тремя глотками дунул во всю мощь лёгких в сторону огненных голубых шаров. От мощного потока воздуха гранаты слетели в канаву, где обиженно зашипели и благополучно потухли. После чего разозлённый Горыныч поднялся из-за штабеля во весь огромный рост и развернул три свои головы в сторону группы Хантера.

– Хулиганьё! – пыхнув дымом, произнесла Первая голова, сконцентрировав внимание на группе хронопутешественников.

– Типичные отморозки! – резюмировала Вторая голова и недобро сузила веки.

– Что будем с ними делать? – задала риторический вопрос Третья голова и плотоядно облизнулась.

– Кончать! – хором ответили две головы и с шумом втянули в себя воздух.

– Кончать! – поддержала их Третья голова и тоже сделала глубокий вдох.

Сначала Хантеру показалось, что из-за штабеля поднялась чёрная гора, потом у горы появилось три огромных змеиных головы, которые между собой о чём-то пошептавшись, вытянули шеи и как по команде хором шумно выдохнули в его сторону. В следующее мгновенье Хантеру показалось, что по нему ударили сразу из трёх огнемётов, и он скатился в канаву с водой. Его примеру последовали и остальные члены группы. Через пару минут в небе над местом огненного боя тревожно курлыча, закружили гуси-лебеди.

– Кажется, я излишне погорячился, – смущённо пробормотал Горыныч, глядя в небо, и, приняв привычный облик пожилого кладовщика, поспешно ретировался в помещение конторы.

– Уходим! – уже не таясь, прокричал Хантер, и первый пополз в темноту по наполненной маслянистыми стоками канаве.

– Что это было? – лязгая зубами от страха, спросил Ботаник, когда вся группа собралась в недостроенном помещении на территории торговых рядов.

– Огнеплюй! – выжимая рубашку, ответил Хантер.

В глубине души хронопроводник был доволен: всё, что с ними случилось, было гораздо лучше, чем запланированное представление с «чернильницей».

– Раньше я его здесь никогда не встречал. Обычно огнеплюй предпочитает лесистое предгорье, и живёт, как правило, в гроте или пещере, – уверенно сочинял сталкер. – Странно, что он появился в этой местности.

– Это зона! – явно подражая Хантеру, произнёс Самец.

– А зона непредсказуема! – в тон ему добавила Паскуда, и оба прыснули нервным смехом.

– Хватит базлать! – командирским тоном пресёк веселье Хантер. – Надо думать, как отсюда выбраться живыми, а ну-ка, живо стали в строй!

Строй получился пугающе коротким: не было Контры и крашеного блондина Ли.

– Где? – испуганно прохрипел Хантер. В ответ ему недобро заухала ночная птица.

 

Глава 4

Месть падших

(Продолжение)

Он не брился уже трое суток, и это его раздражало. На четвёртые сутки щетина стала не такой колкой, перестала цепляться за ворот рубашки, и Ли смирился: наличие бороды было одним из условий его прикрытия.

В глубине души Ли был доволен: он ушёл из-под контроля легко, почти играючи, даже не пришлось ничего выдумывать. Сейчас хронопроводник рыщет по стройке в поисках его хладного труппа, а когда ничего не найдёт, то вероятней всего объявит группе, что Ли сожрали Шары Смерти или какая-нибудь другая нежить. «Не такой уж я глупец, чтобы подставляться разным тварям, – подумал про себя наёмник. – Я ещё повоюю!»

Впрочем, о ведении долговременных военных действий речь не шла: от него требовался лишь один выстрел. Один точный выстрел! Когда ему предложили этот контракт, то предупредили, что задание хоть с виду и простое, но шансов вернуться назад в «тонкий» мир у него будет немного.

– За риск оплата будет по повышенной ставке, – сказал ему посредник во время их первой встречи.

– Сколько?

– Если вернёшься назад живым, получишь в пять раз больше, чем обычно.

– А если не вернусь?

– Ты знаешь правило: если наёмник гибнет на задании, то его последний гонорар уходит в Фонд поддержки ветеранов «плаща и кинжала».

– Нет никакого Фонда, – глядя прямо в глаза посреднику, сказал наёмник. – Потому что никто из нас до старости не доживает!

– Ветеранов может быть и нет, – легко согласился посредник, – а Фонд существует. Ну так как, берёшься за это дело?

– Миссия невыполнима? – пошутил он тогда.

– Ты же знаешь, что невыполнимых «заказов» не бывает, – невозмутимо парировал посредник. – Если клиента «заказали», то рано или поздно «заказ» будет исполнен, невзирая ни на личность клиента, ни на его общественно-политический статус.

– Знаю, – кивнул головой Ли. – Будем считать, что я на это дело подписался.

– Это правильный выбор! – поддержал его повеселевший посредник, который имел с каждого контракта свои десять процентов.

Потом они сидели в каком-то баре на окраине и пили что-то дешёвое, но ужасно крепкое.

– Скажи честно, ты хочешь подзаработать или нервишки себе пощекотать? – спросил его изрядно захмелевший посредник.

– Ни то и ни другое, – ответил он, отхлёбывая из высокого бокала.

– Значит, ты жаждешь славы и признания.

– Нет, – мотнул он головой. – Известность людям моей профессии противопоказана. Просто пришло моё время сделать взнос в Фонд поддержки ветеранов.

Зачем он тогда это сказал, он и сам не понял. Сказал и забыл, а вот сейчас, сидя в чахлом кустарнике в предрассветной мгле чужого и враждебного ему мира, почему-то вспомнил.

Замок в женской раздевалке был бесхитростным – этакий привет из прошлого, с автоматической защёлкой и одним толщиной с карандаш ригелем. Контра справилась с ним без особого труда и, приоткрыв дверь, быстро проскользнула внутрь помещения. В раздевалке было тихо, безлюдно и резко пахло хлоркой. Этот запах включил фантомную память, и она на мгновенье вернулась в лето двадцать первого года, когда её и ещё десяток больных и покалеченных на фронтах революционеров направили в одну из черноморских лечебниц. В лечебнице хорошо кормили, лечили душу и старые фронтовые раны. Её даже лично осмотрел доктор Ульянов – родной брат руководителя молодого Советского государства. Ульянов настоял на срочном оперативном вмешательстве и, невзирая на её протесты, выписал направление на операцию. Операция прошла хорошо, но до окончательного выздоровления она десять дней была вынуждена ходить с завязанными глазами и ориентироваться в основном по звукам. По запахам ориентироваться было сложнее, так как все запахи перебивал неистребимый и вездесущий запах хлорки. Когда повязку с глаз сняли, и мир вновь обрёл цвета и резкость, запахи и звуки отошли на второй план, но запах хлорки навсегда въелся в память и ещё долго преследовал её в тревожных снах.

Контра со знанием дела прошлась по шкафчикам, выбрала подходящего размера поношенный комбинезон синего цвета с надписью на спине «Служба доставки» и такую же кепку с длинным козырьком, который удачно прикрывал лицо.

Женщина натянула на себя комбинезон, спрятала курчавые волосы под кепку, ярко накрасила губы и глаза, в правое ухо воткнула наушник от плеера, а на мочку левого уха повесила грубую металлическую серьгу. После всех этих ухищрений на неё из зеркала смотрела молодая и явно не обременённая интеллектом девица, живущая по принципу «где бы ни работать, лишь бы не работать». Контра удовлетворённо кивнула своему отражению, кинула в рот пластинку жвачки, и, лениво двигая челюстью, уже не таясь вышла из женской раздевалки.

В это время, как назло, из-за угла появился мастер участка Неверов, который на должность мастера был назначен недавно, поэтому повсеместно проявлял повышенную активность и везде совал свой веснушчатый нос. За эти качества рабочие наградили Неверова прозвищем «Идущий по следу».

– Эй, подруга! – махнул рукой следопыт, заметив выходившую из раздевалки Контру. – А ну-ка, погоди!

«Блин, «спалилась»!» – ругнулась про себя Контра, но виду не подала.

– Ты кто такая? – окинул её взглядом мастер. – Что-то я тебя не помню. Ты что, новенькая?

– А это, малыш, как ты захочешь! – нараспев произнесла воровка, и вроде бы случайно провела своим розовым язычком по верхней губе. – Если тебе нравятся молодые и свеженькие, то могу быть новенькой, а если захочешь, отработаю не хуже старенькой! – хмыкнула развратница и откровенным взглядом упёрлась в ширинку мужских брюк. Неверов даже икнул от неожиданности: никто прежде с ним так не разговаривал.

– Ну, ты когда определишься, позвони, – воспользовалась она минутным замешательством мужчины. – Чао! – небрежно махнула она рукой, и, вызывающе покачивая бёдрами, скрылась за углом здания.

– Чёрт знает, кого берут на «объект»! – задумчиво почёсывая затылок, пробормотал Неверов, потом проверил, застёгнута ли у него ширинка, после чего побежал по своим делам дальше. День только начинался, а «Идущий по следу» уже уловил тревожный, будоражащий душу сладковато-приторный запах. По глубокому убеждению Неверова, это был запах сотрудника, сознательно идущего на нарушение рабочих инструкций.

* * *

Посреди площади, напротив банка перешёптываясь и озираясь, топтались двое мужчин. Со стороны Лев Гуров и его напарник майор Пронин производили впечатление заезжих провинциалов, впервые попавших в большой город. Они морщили лбы, нервно покусывали губы и с озабоченным видом оглядывались по сторонам.

– Вон там, на пожарной каланче, самая выгодная точка, – показывал рукой майор отставному полковнику.

– Угу, – бормотал Лев Иванович. – Самая выгодная и самая высокая. Вот только для экстренной эвакуации она очень неудобная: лесенка узкая, крутая, и к тому же очень длинная.

– Я понимаю, что стрелок после выстрела обязан срочно покинуть своё лежбище, – задумчиво потирая скулу, соглашался майор, – но экстренная эвакуация требуется только при обнаружении стрелка, то есть в случае провала. Если же всё пройдёт по плану, то в ситуации всеобщей неразберихи и возникшей паники он преспокойно спустится с вышки, смешается с толпой и уйдёт.

– Куда? – эмоционально перебил его Гуров. – Куда он уйдёт? Ты, майор, не хуже меня знаешь, что за границы объекта ему не выбраться.

– В таком случае могу предположить два варианта развития событий, – после короткого раздумья сообщил сыщик. – Вариант № 1: наш стрелок после удачного выстрела смешивается с толпой, после чего беспрепятственно выходит в точку координат, где для него подготовлен переход в «другую» реальность.

– Допустим, а второй вариант?

– Вариант № 2: исполнитель смешивается с толпой и добирается до явочной квартиры, где в ожидании назначенной даты эвакуации «ложится на дно». Ну как?

– Плохо!

– Почему?

– Плохо потому, что оба варианта реально подходят. Меня только смущает возможность эвакуации исполнителя за пределы «объекта». Как ты себе это представляешь?

– Это значит, что заинтересованное лицо, вероятней всего заказчик, готовит «окно». Теоретически это возможно, практическая реализация потребует очень много энергии, к тому же это безумно дорого. И это в расчёте на одного исполнителя. Если принять к сведенью, что у нас на «объекте» целая группа наёмников, то это увеличивает энергетические затраты как минимум вдвое.

– Почему вдвое?

– Я считаю по минимуму: два исполнителя – это уже группа. Кстати, а как они проникли на «объект»?

– По имеющейся у меня информации, через так называемую «кротовую нору» – незаконный трафик между нашими мирами.

– А через него можно вернуться в «тонкий» мир или какую-нибудь другую реальность?

– Наверняка можно, но как это всё работает на практике – мне неизвестно. Знаю только, что проход в «другую» реальность открывается на очень короткое время – практически на несколько секунд, и не факт, что он откроется именно в том месте, где открывался ранее. Учёные это называют «эффектом временной девиации».

– И как же тогда его можно отыскать?

– Существуют так называемые хронопроводники – по сути, те же сталкеры, но с обострённой экстрасенсорикой. Они по энергетическим возмущениям реально чувствуют, где откроется «окно», и идут к нему, как идёт по следу хорошо натасканная ищейка.

– Что-то не сходится! – поморщился Гуров и нервно щёлкнул зажигалкой. Лев Иванович пытался бросить курить, поэтому в минуты душевного волнения, чтобы не думать о табаке, отвлекал себя пощёлкиванием зажигалки.

– Что именно не сходится?

– Картинка в моей голове никак не складывается! А это значит, что я где-то не домыслил или сделал неправильный вывод.

– Интуиция?

– Просто по личному опыту знаю. Сыщик никогда не раскроет преступление, если в его голове не сложится картина преступления, хотя бы в общих чертах.

– А когда сложится, то обязательно раскроет?

– Когда сложится в общих чертах, он приступит к проработке деталей: каждый пазл должен занять своё место! Задача сыщика – отыскать эти самые детали и правильно их сложить, только тогда картина преступления предстанет во всей своей зловещей красе.

– А в углу этого полотна будет подпись автора – сиречь преступника?

– Когда картина преступления проработана до мельчайших деталей, то сразу становится видно, кому всё это было нужно. Остаётся только найти главного фигуранта и защёлкнуть на его запястьях «браслеты».

– Послушать Вас Лев Иванович, так раскрыть преступление не сложнее, чем разгадать в журнале шараду!

– Сложнее, гораздо сложнее! И вся сложность в том, что логическую цепочку причинно-следственных связей выстроить можно, и даже нужно, но ведь не зря говорят, что дьявол кроется в деталях! Порой даже вполне нормальный человек бывает непредсказуем, поэтому во всех наших предположениях изначально заложен определённый процент ошибки.

– Можешь пояснить?

– Легко! Вот, например, ты, майор, всегда соблюдаешь установленные правила?

– Всегда. По крайней мере, стараюсь не нарушать без особой на то необходимости.

– И дорогу переходишь всегда на зелёный свет?

– Ну, иногда, если очень тороплюсь, то иду, вернее, бегу и на красный.

– Вот, что и требовалось доказать! Ты знаешь, что переходить дорогу на красный сигнал светофора – это нарушение, но идёшь на это сознательно.

– Так я же делаю это не часто и только в виде исключения, когда тороплюсь.

– А вот это как раз те самые детали, в которых и прячется дьявол! Теперь теоретически допустим, что тебя сбила машина…

– Типун вам на язык Лев Иванович!

– Я же сказал – чисто теоретически.

– Всё равно неприятно.

– Так вот, когда начнётся следствие, то свидетели все как один покажут, что ты мужчина был положительный, строгих правил, и дорогу всегда переходил на зелёный свет.

– Так оно и есть.

– И тогда возникнет версия, что виноват во всём водитель того самого транспортного средства, под колёсами которого ты отдал душу…

– Лев Иванович! Я же просил Вас!

– Всё, всё, больше не буду. Я к тому, что показания водителя, что он ехал на разрешающий сигнал светофора подвергнутся очень сильным сомнениям. Вот это и есть тот самый процент ошибки, о котором я тебе говорил.

– Хм, как у Вас, Лев Иванович, всё так ловко получается!

– Опыт, майор, он как импотенция, приходит с годами. Ладно, давай вернёмся к нашим проблемам. Я понял, почему в моей голове картинка будущего преступления не складывается: неправильно мы с тобой, майор, действия исполнителя трактуем!

– Как неправильно? Ты же сам сказал, что оба варианта теоретически возможны.

– Я насчёт эвакуации исполнителя, точнее, исполнителей. Как-то всё это зыбко и неправдоподобно. Нет, я согласен: вопрос эвакуации после выполнения «заказа» с исполнителями, конечно, проговаривался и наверняка есть ещё и запасной вариант, но давай вспомним, ради чего вся эта каша заварилась?

– Месть! Межзвёздная корпорация «Чёрная Бездна» решила нас, точнее, Вас, Лев Иванович, и начальника строительства Романова примерно наказать.

– И не просто наказать, а устрашить всё остальное население. Дескать, смотрите и запоминайте, что будет с вами в случае непослушания. Из этого следует, что действовать исполнители будут крайне жёстко, публично, и при большом скоплении народа.

– Вы это, господин полковник, на что намекаете?

– Да я, собственно, ни на что и не намекаю, просто старая поговорка на ум пришла: «Бей своих, чтоб чужие боялись»! А почему – и сам не знаю! Пока не знаю…

 

Глава 5

Большие хлопоты маленького семейного торжества

Сценарий празднования Международного дня семьи изысками явно не блистал. С утра на центральной площади планировался короткий митинг с участием руководящих лиц «объекта». Потом открытие на алее Непокорённых скульптурной композиции «Вера-Надежда-Любовь», дальше планировался праздничный обед, а вечером после заката – народные гуляния и фейерверк.

Скульптурная композиция, автором которой был известный московский скульптор Ираклий Рикацители, представляла собой трио молоденьких взявшихся за руки девушек, на которых из одежды были только венки из полевых цветов.

– Раньше я был ярый монументалист, – признавался в очередном интервью скульптор, – теперь я сторонник малых форм.

При этом Ираклий откровенно косился на пышные девичьи формы, которые малыми назвать ни у кого язык бы не повернулся. На «объекте» не было секретом, что знаменитому скульптору в течение последних двух недель позировали секретарь начальника строительства Джульетта, инспектор ОК Катенька Поспелова и недавно принятая кассиршей в банк Анфиса Козырева. Новоявленная кассирша не зря выбрала образ роковой женщины из романа Шишкова «Угрюм-река»: уже через неделю после её появления в банке, половина мужского населения «объекта» была тайно влюблена в новенькую кассиршу, а вторая часть населения мужского пола этого даже не скрывала. И только начальник Службы безопасности банка оставался холоден к чарам молодой женщины.

– Не нравится она мне! – поджав губы, докладывал Лев Иванович директору банка Али-Бабе.

– Есть какая-то конкретная информация? – вопрошал директор.

– Если бы на неё был компромат, то она бы здесь не работала! – гнул свою линию Гуров.

– Так чем же вам она не нравится, – удивлялся директор.

– Она собеседнику в глаза не смотрит.

– И это всё?

– А разве этого мало? – удивлялся сыщик. – Если сотрудник прячет взгляд, значит, на душе у него не спокойно, значит, совесть не чиста, а это уже «железный» повод для вербовки.

– Лев Иванович, давайте не будем торопиться вешать на наших сотрудников ярлыки, – мягко осаживал главного специалиста по безопасности Али-Баба.

– А если…

– Если появятся новые факты, – перебил его директор, – тогда будем принимать меры.

Утро 15 мая выдалось солнечным и по-летнему жарким. С самого утра празднично одетые жители «объекта» в приподнятом настроении толпились возле банка, на центральной площади. На просторной вымощенной мраморными плитами площадке перед самим банком, поблёскивая на солнце начищенными инструментами, разместился выписанный из «тонкого» мира на один день симфонический оркестр «Виртуозы Зазеркалья». Сухой и длинный как жердь дирижёр, поминутно поправляя свои белоснежные манжеты, нервно прохаживался перед одетыми во фраки музыкантами.

В отделе снабжения при Высшем Совете решили не заморачиваться с подбором типажей и выдали на весь оркестр три партии образов, отчего музыканты оркестра выглядели одинаково и напоминал участников конкурса близнецов. Так, флейтисты, трубачи и кларнетисты выглядели тридцатилетними брюнетами с напомаженными причёсками «а-ля Чикаго», голубыми глазами и аккуратными тоненькими усиками над верхней губой. Скрипачи и музыканты щипковых инструментов были ярко выраженными блондинами с ослепительно белыми улыбками, а ударные являли собой немногочисленную колонию курносых рыжеволосых особей, лица которых были щедро усыпаны веснушками.

Наконец дирижёр не выдержал, остановился, нервно тряхнул седыми локонами, и, высоко вскинув руки, резко взмахнул дирижёрской палочкой. Оркестр, привычно подчиняясь команде, слаженно и громко заиграл что-то бравурное. Это была так неожиданно, что с лужаек и ближайших кустов испуганно вспорхнули воробьи и проказники любви – белокрылые амурчики.

Так под звуки бравурного марша началась праздничная программа большого семейного праздника.

В это самое время на алее Непокорённых началось торжественное открытие скульптурной группы «Вера-Надежда-Любовь». Ираклий Рикацители под аплодисменты одним рывком стащил со скульптуры белое полотнище, и на суд зрителей предстали взявшиеся за руки три удивительно красивых девушки с необыкновенно одухотворёнными лицами. В своём творческом порыве достичь совершенства, Ираклий превзошёл самого себя: каждая деталь скульптуры, каждая чёрточка на лице, так же как и вся композиция в целом, были тщательно продуманны и старательно проработаны. Рядом с Ираклием, смущаясь и краснея, находились те, кто послужил прообразом творения и вдохновения художника – тоненькая белокурая Джульетта и пышущая здоровьем бордовая от смущения Катенька Поспелова. Отсутствовала только Анфиса Козырева, так как перед самым открытием её срочно вызвали в банк, где, если верить слухам, накануне праздника Анфиса то ли по невнимательности, то ли из-за нехватки опыта, недодала клиенту банка крупную сумму.

– Хорошо-то как! – радостно произнёс Иван Дурак и от избытка чувств раскинул руки.

– Недурственно! – согласилась доктор Таня. – Первое мая напоминает, – и она кивнула на гирлянды шаров и натянутый над самым входом в банк кумачовый транспарант.

– Крепка семья – сильна держава! – вслух озвучил надпись на транспаранте Горыныч и задумчиво почесал затылок. – Интересно, а выездная торговля здесь имеется?

– Чего? – не понял Дурак.

– Я говорю: буфет где?

– А-а, буфет! – радостно подхватил Ванька. – Буфет должон быть обязательно, потому как без буфета и праздник – не праздник.

– Только попробуйте мне, как прошлый раз на День строителя, пива до одури насосаться! Собственноручно каждому из вас клизму поставлю! – предупредила Власенкова, в душе у которой неожиданно проснулось нереализованное желание заботиться о близком человеке.

– Да ладно Вам, доктор, напоминать прошлые ошибки, – поморщился Ванька. – Всё-таки сегодня праздник, выпить кружечку светлого сам начальник строительства разрешил.

– Хорошо, но только по кружечке! – смирилась Власенкова.

– Мне три кружечки! – внёс коррективу Горыныч, напоминая про свою триединую сущность.

Ответить доктор Власенкова не успела, так как оркестр резко оборвал музыку, а поднявшийся с расшатанного венского стула трубач торжественно и строго сыграл сигнал «Слушайте все». После этого двери банка раскрылись, и на подготовленную для митинга площадку вышло всё руководство «объекта».

Пожарный щит Ли отыскал как раз в тот самый момент, когда со стороны банка послышались первые аккорды духовой музыки. Как и было указано на плане, пожарный щит находился рядом с одноэтажным невзрачным зданием газораспределительной подстанции. На площадке вокруг станции не было ни души, но Ли всё равно зашёл внутрь помещения.

– А где все? – спросил он сонного дежурного.

– Ты что, парень, с Луны свалился? – недовольно пробормотал похожий на хомяка дежурный. – Сейчас все на центральной площади. Праздник у нас! – с нескрываемой иронией произнёс дежурный хомяк, явно намекая на свою нелёгкую долю. Ли посочувствовал ему и не спеша вышел из помещения станции. Ещё раз оглядевшись кругом, он зашёл за угол здания, где открыл пожарный ящик с песком и погрузил в него обе руки. Брезентовый чехол он нащупал сразу, отчего прошла ненужная нервозность и в душе появилась уверенность.

– Всё будет хорошо, – сказал он сам себе, доставая из чехла итальянский карабин «Манлихер-Каркано» с оптическим прицелом. Закинув винтовку за спину и уже не таясь, он быстрым шагом направился к пожарной каланче, которая находилась в сотне метров от газораспределительной подстанции.

Когда Ли поднялся на смотровую площадку, со стороны банка послышался звук фанфар и прозвучал пронзительный сигнал «Слушайте все!». Этот сигнал Ли знал ещё по своему пребыванию в Минске. В столице Белоруссии тоже ежегодно на 7 ноября устраивали парад, и этот сигнал означал, что на трибуну начинали подниматься высокие гости.

«Надо бы поторопиться», – мелькнула в голове мысль, но в этот момент он увидел странного субъекта, который, несмотря на тёплую погоду, был одет в меховую безрукавку, потёртые синие джинсы и рыжие с загнутыми носками сапоги.

– Ты кто? – удивился Ли.

– Я Ванька-Свист, – ответил парень и, улыбнувшись, показал вместо передних зубов две золотые фиксы.

– А где солдатик?

– Я за него, а ты я вижу, пострелять собрался?

– А ты что, против?

– Против! Короче – оружие в сторону, а сам лицом в пол и без глупостей!

– А если не подчинюсь? – ощерился нехорошей улыбкой Ли.

– В случае неподчинения мне разрешено применить боевой свист.

– Не понял!

– А тут и понимать нечего. Свистну так, что собирать тебя по частям будут на центральной площади.

– Отсюда метров триста будет, – предположил Ли. – Круто! Я так понимаю, что других вариантов нет?

– Нет!

– Тогда я вынужден подчиниться, – спокойно произнёс исполнитель и даже сделал вид, что собирается положить винтовку на пол, но вместо того, чтобы согнуться в пояснице, Ли выставил на полметра правую ногу в сторону и резким движением нанёс Ваньке удар прикладом в лицо. Свист отлетел в сторону и сильно ударился головой о деревянное ограждение вышки. Выплюнув вместе с кровью передние зубы и превозмогая боль, он всё-таки попытался подняться, но второй удар прикладом по голове лишил его сознания.

– Уж больно ты парень дерзкий, – свозь зубы произнёс Ли и старательно рукавом вытер забрызганную кровью тыльную сторону приклада.

Руководство «объекта» и почётные гости, немного потолкавшись между собой, всё-таки сумели разместиться на небольшой уставленной микрофонами площадке, которую организаторы праздника использовали в качестве трибуны. Первым к микрофону подошёл начальник строительства «объекта» Романов, по правую и левую руку которого, словно невзначай прикрывая его своими телами, стали его верные соратники – Малюта Скуратов и недавно присланный Высшим Советом референт Алексашка Меньшиков. Позади Романова находился Гуров, который всё время пытался выглянуть из-за могучего плеча начальника, но разница в росте не позволяла ему этого сделать. Романов остановился возле микрофона и шум в толпе сразу стих. Все ожидали начала выступления, но начальник строительства упрямо молчал. Через минуту многозначительного молчания по толпе лёгким бризом пробежал тихий ропот, и даже приглашённые на праздник гости тихонько стали высказывать недоумение. Только Малюта Скуратов да Алексашка Меньшиков воспринимали происходящее спокойно, и лишь в поисках чего-то только им ведомого шарили взглядом по толпе празднично одетых граждан. Ропот толпы усилился, когда какая-то размалёванная девица в синем комбинезоне с надписью на спине «Служба доставки» с огромной корзиной цветов стала пробираться к импровизированной трибуне.

– Вы что, раньше не могли это сделать? – бурчали недовольные граждане.

– Выполнение заказа в течение пяти часов, – огрызалась девица. – Когда смогла, тогда и приехала.

Расталкивая толпу локтями и лениво переругиваясь, девица добралась до края импровизированной трибуны, облегчённо вздохнула и, неожиданно выхватив из цветочной корзины короткоствольный пистолет, прицельно произвела три выстрела. Первые две пули попали в грудь начальника строительства, третья пуля вошла прямо в лоб неудачно выглянувшего из-за плеча Романова полковника Гурова. Толпа то ли от страха, то ли от неожиданности онемела, а жертвы террористки, вместо того чтобы, обливаясь кровью, упасть на чисто подметённую площадку, неожиданно стали прозрачными, а через мгновенье и вовсе растаяли в воздухе.

– Фантомы! – выдохнул кто-то за спиной оторопевшей Контры.

– Ах, вы так! – прошипела сквозь зубы террористка. – Кудесники, мать вашу…! – и уже понимая, что её переиграли, всё же вскинула руку с пистолетом, чтобы разрядить остатки обоймы в находящихся на трибуне гостей. В это мгновенье что-то горячее ударило ей в висок, и окружающий мир перестал существовать.

– Ну, вот и всё! – удовлетворённо произнёс Ли, привычно передёрнув затвор винтовки и продолжая следить через оптику за нарастающей в толпе паникой.

– Дело сделано! Даже контрольный выстрел не …

Закончить фразу он не успел, так как прилетевшая со стороны празднично галдящей толпы пуля пробила оптический прицел и вошла ему точно в глаз.

Когда пуля, пробившая голову террористке, звонко ударилась в дымящийся за сотню метров от банка мангал, на котором повар Рахимов готовил праздничный шашлык, Гуров понял, что тщательно разработанная операция пошла не по плану. Он ещё не успел понять, в чём ошибка, как его натренированный слух уловил характерный лязг винтовочного затвора и ослабленный глушителем звук выстрела. Лев Иванович метнулся на второй этаж банка, но, перепрыгивая через ступени мраморной лестницы, догадывался, что стрелка на месте не застанет.

«Не такой он дурак, чтобы не предусмотреть экстренные пути отхода!» – успел подумать сыщик перед тем, как вбежать в затемнённый коридор второго этажа. По случаю праздника, в банке был объявлен выходной день, и работал только дежурный кассир да заступившая утром смена охранников, поэтому свет на втором этаже включался только на время очередного обхода. К своему глубокому удивлению, на фоне раскрытого окна он отчётливо увидел девичью фигурку. Намётанный глаз сыщика уловил ещё две существенные детали: лежащую на мраморном подоконнике короткоствольную увенчанную глушителем винтовку с оптическим прицелом и опущенный стволом вниз пистолет в руке незнакомки.

– Оружие… на пол! – крикнул он, задыхаясь от быстрого бега, хотя прекрасно видел, что, судя по расслабленной позе, худосочная рыжеволосая девушка стрелять не собирается.

– Всё в порядке, – ответила девушка и небрежно бросила пистолет на мраморный пол. – Я офицер службы безопасности Высшего Совета. Оперативный псевдоним – Паскуда. Стрелок ушёл, так что я сдаю оружие!

– Почему я должен Вам верить?

– Потому что мы сегодня с Вами одинаково небрежны. Не слышу отзыва!

– Рейн! – автоматически выдал Гуров.

– Волга, – озвучила вторую часть отзыва девушка.

– А что бы произошло, если бы я произнёс отзыв из фильма: «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит»? – зачем-то спросил сыщик.

– Тогда бы я Вас застрелила, – недрогнувшим голосом сообщила Паскуда.

– Круто! – хмыкнул полковник.

– Когда работаешь под прикрытием, соображать и действовать приходится быстро.

– Вы видели его? – торопливо поменял тему разговора Гуров и с затаённой надеждой взглянул на агентессу. – Ну, хотя бы издали!

– Стрелка? Нет, – покачала головой рыжеволосая девушка. – Я опоздала на несколько секунд! Всего лишь на несколько мгновений, даже запах духов не успел выветриться.

– Так стрелок, это…

– Вы правы, стрелок – женщина, – перебила Гурова рыжеволосая оперативница.

– А духи? Вы можете описать запах духов?

– Как называются, не знаю, но явно недорогие. Мне даже кажется, что теперь такие не выпускают.

– Почему?

– Современные женщины не любят резких ароматов, а там явно превалировал запах сирени, да и вообще букет был простенький, незамысловатый, как будто из прошлого века.

В это время заработала рация, которую Гуров сжимал в левой руке.

– На связи! – бросил в микрофон сыщик.

– Леф Ифанович! – тревожно и в то же время невнятно зашуршала рация. – Это я – Шоловей!

– Слушаю тебя!

– Упустил я его, Леф Ифанович! – заныла рация. – Упустил я стрелка!

«И ты тоже!» – захотелось крикнуть Гурову, но он сдержался. – Коротко доложи, как всё было.

– Перехитрил он меня, Леф Ифанович! Сначала в зубы дал, а потом и совсем отключил.

– Как это отключил?

– Обыкнофенно – прикладом.

– Ну, Вы тут разбирайтесь, а я пойду! – вклинилась в разговор Паскуда.

– Куда Вы пойдёте? – недовольно поморщился сыщик. – Мне ещё Вас подробнейшим образом допросить надо.

– Это за Вас сделает моё начальство. Протокол допроса и копию моей объяснительной записки получите по факсу, если, конечно, моё начальство позволит! – и с этими словами рыжеволосый офицер службы безопасности скрылась за дверями ближайшего кабинета, на табличке которого был нарисован представительный мужчина в шляпе.

– Чего это её в мужской туалет понесло? – удивился Гуров, и, не прекращая слушать по рации шепелявый доклад Соловья-Разбойника, последовал за ней. К его большому удивлению, в туалете никого не оказалось.

– Ты можешь хотя бы приблизительно сказать, куда скрылся стрелок? – перебил Соловья полковник, поочерёдно открывая двери пустых туалетных кабинок.

– Могу, – прошелестела рация.

– Ну и куда же?

– Да он здесь, на вышке, рядом со мной.

– Как на вышке? Повтори, я что-то тебя не понял.

– На вышке! – ответила рация. – Лежит рядом со мной и в голове у него лишняя дырка, предполагаю, что от пули. Правого глаза нет, и весь затылок вынесло!

– Оставайся на месте, я скоро буду! – прорычал Гуров и отключил связь.

На душе у сыщика было мерзопакостно: его переиграли по всем статьям – террористка мертва, и киллер, который её убрал тоже мёртв!

– Надёжно подстраховались! – скрипнул зубами полковник. – Бей своих, чтоб чужие боялись! Наглядно и страшно! Чувствуется рука профессионала.

Праздник был испорчен окончательно, и перепуганные жители «объекта» попрятались в квартирах. Все пребывали в неподдельном унынии, и лишь только одна Лолита Хмелевская – режиссёр несостоявшегося праздника, светилась от счастья.

– Вы даже не представляете, что это для меня значит! – сказала она Гурову перед отъездом в Москву.

– Не представляю, – буркнул в ответ расстроенный сыщик, которому выпала роль провожатого.

– Завтра вся Москва будет говорить, что Хмелевская сделала праздник в стиле «лихих 90-х».

– Но ведь это, же неправда! – вяло возразил Лев Иванович. – Были жертвы…

– А-а, бросьте, полковник! – перебила его брюнетка и, щёлкнув зажигалкой, прикурила тонкую сигарету. – Вы же офицер, а ведёте себя, как юная курсистка. Кто будет разбираться в таких мелочах? Все сочтут, что это заранее прописанный сценарный ход. Ну, я побежала! Чао!

Избавившись от экзальтированной особы, Лев Иванович обречённо подбрёл в сторону резиденции начальника строительства. Романов собирал экстренное совещание, и ничего, кроме публичной порки, от этого собрания опростоволосившийся сыщик не ждал.

Когда он вошёл в кабинет начальника строительства, все уже были в сборе. По правую руку от Романова сидели новый референт Алексашка Меньшиков, верный слуга и опричник Малюта Скуратов, а также знаменитый чернокнижник и специалист по магическим технологиям Яков Брюс. По левую руку от начальника строительства, потупив взгляд, вжимались в кресла думный дьяк Никита Зотов, майор Пронин, директор банка Али Баба и сильно перебинтованный Соловей-Разбойник.

– А вот и он – герой дня! – приподнявшись из кресла, ехидным тоном произнёс Романов. – Ну, друг сердешный, поведай мне, как ты сам себя перехитрил!

Гурову было так стыдно, что впору под пол провалиться.

– Чего молчишь, полковник? Аль память отшибло?

– Пётр Алексеевич! – поднялся с места Пронин. – Разработкой плана операции занимался я лично, а Лев Иванович только курировал мои действия.

– Ты посмотри! – всплеснул руками Романов. – Никак заступник объявился? Хорошо! Вот вы оба мне сейчас за мой вселенский позор и ответите!

– Мин херц! – встрял в разговор Меньшиков. – Мин херц, да ежели посмотреть с другого бока, то не всё уж так плохо: главное, Вы, государь, живы, а что лихих людей постреляли, так туда им и дорога!

Романов недоумённо уставился на своего референта и нервно дёрнул усом:

– Не всё так плохо, говоришь? А то, что всё прошло по плану господ из «Чёрной бездны», это как считать? Всех постреляли, всех застращали!

– Государь! – поднялся Малюта Скуратов. – Как ни ряди, а Александр Демидович прав! Главное, что Вы живы и здравствуете. А то, что всех застращали, так это пустое! Через день-два забудется. По сравнению с первым Азовским походом, это вообще мелочь!

– Но-но! – погрозил Романов. – Ты того… не забывайся. Азов мне припомнил!

– Пётр Алексеевич! – поддержал Малюту чернокнижник Брюс. – Ведь задумка была неплохая! Толковая задумка была! Мы на создание ложных целей, то бишь фантомов, магической энергии не пожалели, и злодеи на эту туфту повелись, как воробьи на мякину.

– Ещё не всё проиграно, – тусклым голосом произнёс Гуров, и все присутствующие одновременно повернулись в его сторону. – Если повезёт, то последнее слово в этой истории будет за нами.

– Поясни! – потребовал Пётр.

– С превеликим удовольствием, – выдохнул сыщик и сразу как-то весь преобразился. Теперь перед собранием стоял не проштрафившийся чиновник, а хитрый и опытный оперативник.

– Вы правы: два стрелка мертвы, – подытожил сыщик, – но был ещё и третий!

– Третий? – подался вперёд Брюс. – А ведь прав полковник! Кто-то же наёмника на вышке уложил.

– Кстати, личности убитых злодеев установили? – снова подал голос Романов.

– Установили, – привстал с места Пронин. – Точнее, личины, под которыми они действовали: женщина – это печально известная Фаина Каплан. При ней нашли пистолет, с которым она на Ленина покушалась. Вот он – «браунинг» образца 1900 года! – и майор потряс целлофановым пакетом, на дне которого покоился короткоствольный пистолет.

– А мужчина? – нетерпеливо поинтересовался Меньшиков.

– Застреленный на пожарной каланче мужчина оказался Ли Харви Освальдом.

– И стрелял он из той же винтовки, из которой покушался на Джона Кеннеди, – добавил Гуров.

– Привычка – вторая натура, – пробормотал Никита Зотов и вновь опустил глаза.

– И что же мы в итоге имеем? – недовольно произнёс Романов.

– Мы имеем подозреваемого, вернее подозреваемую, – уверенно произнёс Гуров.

– Это женщина, которая имеет доступ в помещение банка.

– Это всего лишь ваши предположения, полковник, или имеются подтверждающие факты?

– Имеются, Пётр Алексеевич! Судите сами: выстрел был произведён из окна, расположенного на втором этаже банка. Охрана в банк посторонних не пропускала, значит, это был работник банка, который во время праздника под благовидным предлогом находился внутри банка.

– Не было там никакой бабы, – подал с места голос Малюта Скуратов. – Я лично посты проверял! Не было там никого, кроме охраны и дежурной кассирши.

– А кассирша в это время чем была занята? – прищурив глаза, поинтересовался Пронин.

– Так она это… гроши посетителю выдавала. Новенькая кассирша Анфиска Козырева давеча клиента по неопытности обсчитала, вот они там втроём и разбирались.

– Втроём?

– Ну да – втроём: кассирша, обобранный клиент и Анфиска.

– И что потом было? – не отставал Пронин.

– Потом я на крыльцо вышел, а дальше бах, бабах…! Ну, дальше вы и сами знаете, что попусту воздух колебать.

– Значит, на момент покушения в банке находилось три женщины, – задумчиво произнёс Гуров. – Это Анфиса Козырева, дежурная кассирша – если не ошибаюсь, Варенька Кузмина – и рыжеволосая девушка, которая при проверке оказалась офицером службы безопасности Высшего Совета. Я её застал возле открытого окна, из которого был сделан выстрел, – пояснил Гуров.

– Так может, она и стреляла? – вновь подал голос Меньшиков.

– Это исключено, – уверенно парировал сыщик. – Она была прислана Высшим Советом нам в помощь.

– Вы в этом, полковник, твёрдо уверены?

– Да, господин Романов. Твёрдо! Она назвала пароль и свой оперативный псевдоним. Она не стрелок.

– Как будто не бывает двойных агентов! – хмыкнул Малюта и покосился на начальника строительства.

– Кузьмина работает в банке со дня его основания, – продолжил рассуждать вслух Гуров. – Мы её тщательно проверяли, и она вне подозрения.

– Анфиску Козыреву Вы тоже тщательно проверяли? – с невинным видом поинтересовался думный дьяк Никита Зотов. – Она тоже вне подозрения?

– Проверяли, – смутился Гуров, – но результатов проверки я не видел, видимо, ещё не пришли.

– Получается, что Вы, полковник, без проверки допустили человека к исполнению обязанностей? – повысил голос Романов.

– Моя вина! – поник головой сыщик, – Я просмотрел, замотался… но я себя не оправдываю! А где сейчас находится Козырева?

– Перед совещанием мне стало известно, что она подала заявление об увольнении по собственному желанию, – подал голос молчавший до сего момента директор банка.

– Надеюсь, Вы её ещё не депортировали в «тонкий мир»? – не веря в удачу, тихо промолвил сыщик.

– Я ещё не подписал её заявление, и потом: депортация идёт после того, как кадровики перешлют заявление сотрудника в Управление кадров Высшего Совета…

– Пётр Алексеевич! – перебил директора банка Гуров. – Прикажите секретарю вызвать в вашу приёмную Анфису Козыреву, и пусть секретарь обязательно скажет, что вызов связан с её заявлением.

– А это ещё зачем?

– Тогда она обязательно придёт! Обязательно! Вот увидите.

– Хм, ладно, полковник, будь, по-твоему. Эй! Как там тебя! Джулька! Вызови мне срочно Анфиску Козыреву, да скажи этой крале, что вызываю я её по поводу увольнения. Поняла? Тогда действуй.

– Я в приёмную! – засуетился сыщик.

– Я тоже, – сквозь бинты пробубнил Соловей Разбойник.

– Тебя-то, беззубого, куда несёт? – усмехнулся Малюта.

– У меня, кроме зубов, ещё и руки есть! – обиделся Соловей. – Неужели я подстраховать не смогу?

– Ладно, герой! – махнул рукой Пётр. – Иди, хуже уже не будет.

Анфиса Козырева вошла в приёмную уверенным шагом с высоко поднятым подбородком.

– Ишь, как спину прямо держит! – на мгновенье залюбовался женщиной сыщик. – Правильно Романов сказал: краля!

Ничего не подозревающая Анфиса в этот момент действительно была хороша: гофрированная цвета спелой вишни юбка с широким поясом, и бледно-розовая блузка с умеренно распахнутым воротом были черноволосой женщине очень даже к лицу. Сделав несколько шагов по направлению к столу секретаря, Козырева поймала испуганный взгляд Джульетты, на мгновенье замерла, а потом резко развернулась.

– Назад пути не будет, – глядя прямо в чёрные цыганские глаза, произнёс Гуров и широко развёл руки. Анфиса удивлённо вскинула соболиные брови, покосилась на демонстративно вставшего в дверном проходе травмированного Соловья Разбойника и всё поняла.

– У меня к Вам только один вопрос, – прошептал на ухо растерянной женщине сыщик. – Как называются ваши духи?

– Зачем Вам это? – горько усмехнулась красавица.

– Надо! – наседал полковник. – Для дела надо.

– «Жди меня»! – тихо произнесла она и отчего-то зарделась.

– Чудное название! – тоном записного сердцееда произнёс Лев Иванович. – Чего не скажешь о его букете – уж больно резок. Арестовать! – отдал приказ полковник и решительно направился в кабинет начальника строительства.

Как сыщик и обещал – последнее слово в этой непростой истории осталось за ним.

 

Глава 6

Любо братцы любо или производственные перипетии квартала кладоискателей

Ковыльная степь покорно стелилась под конские копыта, а летний, наполненный вечерней прохладой и горьковатым запахом полыни ветерок приятно освежал разгорячённые боем лица бойцов. Под вечер случилось то, чего так опасался батька. Будённовский разъезд появился из балки неожиданно. Фигуры всадников в остроконечных шлемах на минуту застыли на фоне закатного болезненно красного солнца, а потом, перехватив пики, с гиканьем устремились на отряд «особо доверенных хлопцев», которых батька лично подбирал для этой дюже секретно операции.

Силы были примерно равными, но в отряде у батьки был ещё небольшой обоз – две наполненные мешками и заботливо укрытыми рогожами от чужих взглядов телеги, да тройка вьючных лошадей с перемётными сумами. Из-за этого обоза Нестор и затеял свою секретную операцию. В это самое время его «крестьянская армия» должна была ударить «красным» во фланг. С точки зрения военной стратегии – операция бесполезная и заведомо проигрышная, но задумка батьки была в том, что командование Первой конной поверит в то, что махновцы пошли на прорыв и, сосредоточив основные силы в точке удара, не станет отвлекаться на всякие мелкие глупости типа патрулирования.

Глядя на несущихся конармейцев, Нестор тихо сквозь зубы выматерился, привычно выхватил из ножен шашку и, ударив в конские бока шпорами, поскакал навстречу будённовцам. Он даже не обернулся потому как знал, что все его хлопцы, за исключением приставленных к обозу караульных, так же как и он, пригнувшись к конским гривам, с шашками наголо несутся вслед за ним навстречу неизвестности.

Бой был коротким и яростным: две дюжины развёрнутых в боевой порядок конников схлестнулись под лучами нежаркого закатного солнца, и степь на короткое время наполнилась лязгом сабельных ударов, хрустом разрубаемых костей, ржанием смертельно раненых лошадей и глухими хлопками револьверных выстрелов.

Военное счастье в этот раз было на стороне батьки. Второй раз сходиться не пришлось: смерть скоро и страшно собрала свою кровавую дань и вместе с солнцем скрылась за горизонтом.

– Батько! – обратился к нему ещё не отошедший от горячности боя ординарец Петро по прозвищу Дуля. – Батько! Там хлопцы двух раненных «краснюков» нашли! – и Дуля указал окровавленной саблей в сторону заката. – Что прикажешь с ними делать?

– Петро! – скрипнул зубами Махно. – Ты у меня лазарет бачив?

– Не бачив! – покрутил головой Дуля.

– Так что же ты, дурья башка, мэнэ пытаешь?

– Всё понял, батько! – чему-то обрадовался ординарец и ускакал на закат. Через пару минут летний ветер вместе с горьковатым полынным запахом донёс до Нестора хлёсткий звук двух винтовочных выстрелов.

– Всё равно бы померли, – оправдывал себя Нестор. – Да и секретность соблюсти треба.

Когда остатки отряда собрались возле обоза, то выяснилось, что Охрим Криворотько, Василь Завируха и Миколо Опанасенко уже никогда не сядут в сёдла своих боевых коней.

– Прими, Господи, их в Небесную сотню! – произнёс Махно и размашисто перекрестился.

– Похоронить бы их надо по-людски, батько, – глухо произнёс чубатый перепачканный кровью хлопец, которого все в отряде звали не иначе, как Незамай. Незамаю будёновская пуля отстрелила мочку левого уха, и теперь он за неимением бинта прижимал к голове расшитый петухами рушник, который вместе с парой вышитых рубах и четвертью первача третьего дня экспроприировал в попавшемся на пути «крестьянской армии» селе, куда его и ещё десяток бойцов батька посылал за провиантом. Добытый провиант и самогон Незамай сдал фуражирам, а рушник и рубахи оставил себе «на память».

– Похороним, – глухо произнёс Нестор. – Обязательно предадим земле наших павших товарищей… по-христиански похороним, но не здесь.

Погибших бойцов положили поперёк сёдел и привязали ремнями, самих лошадей с траурной поклажей привязали к телегам, после чего тронулись в путь. Заветного кургана они достигли уже поздно вечером. Махно приказал бойцам спешиться, после чего, ослабив коню подпругу, стреножил его и оставил пастись.

– Вот здесь хлопцев и похороним, – сказал он громко и, первый взяв из обозной телеги лопату, воткнул её в прокалённую солнцем сухую украинскую землю.

Три могилы копали долго, до самой полуночи. Махно настоял, чтобы могилы были глубокими, под два человеческих роста. Для чего такая глубина, никто не спрашивал, так как догадывались, что неспроста они полсотни вёрст от Никополя по глухой степи, на ночь глядя, обоз тащили.

Перемётные сумы с золотыми монетами царской чеканки положили в крайнюю могилу слева. Опосля застелили сумы рогожами, засыпали на длину штыка сухой, как порох, землёй, и только после этого поверх земли положили тело застреленного будёновцами Охрима Криворотько.

Во вторую могилу положили патронные ящики, в которые были заботливо упакованы 124 золотых слитка. Ящики также засыпали на штык землёй, после чего поверх положили тело махновца Завирухи, которому в бою конармейцы разрубили череп, и Лёва Задов, чтобы соблюсти приличия, лично натянул на две половинки расколотого черепа свою новую каракулевую с красным верхом папаху.

Погибшему Миколо Опанасенко выпала доля сторожить в своей могиле полторы тонны серебра.

Всё это богатство месяц назад Махно отбил в честном бою у атамана Семёнова, люди которого незадолго до этого ограбили Одесский государственный банк. Месяц таскал Махно золото в обозе, но после того, как Первая конная стала его теснить к румынской границе, понял, что с таким обозом ему далеко не уйти.

– Если не «красные», так свои к архангелам отправят, – понял Нестор и решил от золота избавиться. Для этого он и затеял свою «…дюже секретную операцию».

Когда первые рассветные лучи упали на три скромных могильных холмика, нервно курившие до этого Незамай, Дуля, Сашко Городской и Федька Каретников побросали цигарки и двинулись к стоящему возле могилок с непокрытой головой атаману.

– Нестор Иванович! – шепнул Лёва Задов. – Идут! К нам идут, Нестор Иванович! – и вроде бы невзначай расстегнул висевшие по бокам обе кобуры.

– Пущай идут! – сквозь зубы процедил Махно. – Зараз мы с ними побалакаем. Ты, Лёва, зря не тушуйся, потому как я абы кого на эту секретную операцию не брал.

Махновцы остановились в пяти шагах от свежих могилок, и после короткого раздумья ещё на полшага вперёд выдвинулся бывший одессит Сашко, по прозвищу Городской.

«Ну, конечно же, Сашко! – усмехнулся про себя Нестор. – Сашко самый опытный, самый тёртый – на каторге перед революцией гулял и его на мякине не проведёшь, поэтому говорить будет он».

– Тут такое дело, батько, – осторожно начал Городской. – Дюже поговорить треба.

– Ну, ежели дюже трэба, так давай погуторим. – откликнулся Нестор и демонстративно засунул руки в карманы своего офицерского галифе.

– Ты, батька, нам сам гутарил, что операция эта шибко секретная…

– Секретная, – кивнул головой Нестор. – И шо с того?

– А то, что где золотишко зарыто, знаем только мы четверо, да ещё ты с Левкой Задовым.

– Верно гуторишь, – снова кивнул головой Нестор. – Только мы шестеро и знаем! А ты что, мне не доверяешь?

– Не о том, атаман, гуторишь! – поморщился Сашко. – Мы теперь получаемся вроде как свидетели, а свидетелей в таком деле никогда в живых не оставляли.

– Значит, ты, Сашко, хочешь сказать, что я ради этого презренного металла своим боевым товарищам буду в спину стрелять?

– Может, золотишко и презренный металл, но только пулю за него получать не хочется, – подал голос Федька Каретников.

– Ша, братва! – вклинился в разговор Лёва Задов. – Рыжьё это не твоё, Сашко, и не моё, и даже не батькино. Это для нашего общего дела, за которое мы вместе кровь проливали!

– Может оно и так! – нехотя согласился Сашко. – Только Нестор Петрович ради общего дела уже на тот свет собственноручно не один десяток бойцов отправил, так что нас четверых… для него как два пальца обмочить!

– Я расстреливал бандитов, трусов и мародёров! – страшно вращая глазами, с побелевшим от гнева лицом произнёс Махно. – Расстреливал и буду расстреливать, если какая-либо гадина наше революционное дело грабежом пачкать будет!

– Погоди, Нестор! – перебил его Федька Каретников. – Мы зараз не на митинге, и лозунгами гутарить нам с тобой ни к чему. Сашко прав! Золотишко – оно не просто презренный металл и буржуазные цацки. Золотишко – вещь непростая, оно человеков на кровь толкает. А мы хотим с тобой, батько, разойтись по-людски, без крови. Нам теперь назад пути нэма, так что мы с хлопцами порешили уйти от тебя. А про золото мы никому! Вот тебе крест! – и все четверо неистово перекрестились.

– Хорошо, – бесцветным голосом произнёс Махно. – Тикайте! – и демонстративно бросил наган под ноги махновцам. – Нестор Махно своим в спину не стреляет! Лёва! Кидай и ты свои левольверы!

Задов нехотя подчинился и бросил в седой ковыль два своих новеньких маузера.

– Ну а теперь вы можете нас убить, – спокойно произнёс Махно и снова засунул руки глубоко в карманы галифе. – Убить и всё золото забрать себе! Ну, кто тут самый смелый? У кого рука не дрогнет? Стреляй в батьку! – закричал Нестор и рванул гимнастёрку на груди. – Ну? Чего ждёте?

– Ты, Нестор Петрович, нас не за тех держишь, – холодно произнёс Сашко, продолжая пятиться назад. – Никто тебя в расход пускать не собирается. А что касается золота, то пусть оно в земле до своего часу полежит. Времена сейчас смутные, опасные, и золотишко нам зараз трогать ни к чему, потому как с ним далеко не уйдёшь! Так что до побачанья, Нестор Иванович! Не поминайте лихом.

Когда четвёрка бывших теперь уже махновцев скрылась за курганом, Лёва Задов подобрал свои пистолеты и, обтирая их о рукав гимнастёрки, недоверчиво произнёс:

– Неужели ты Нестор Иванович их вот так и отпустишь?

– Уже отпустил, – глядя вслед бывшим товарищам, ответил атаман.

– А как же секретность?

– А я так, Лёва, разумию, что с секретностью у нас всё будет в порядке.

По возвращению к себе в штаб Махно жадно выпил крынку кислого молока и выслушал доклад начальника штаба о том, что в десяти вёрстах от места их дислокации, на разъезде, утром нашли тела четырёх зарубленных махновцев.

– Опознали мы их! – стянув с головы папаху, произнёс начальник штаба. – Наши это хлопцы: Петро Дуля, Сашко Городской, Федька Каретников и Незамай.

– Хто? – жёстко произнёс Махно, вытирая губы.

– Атамана Семёнова люди, – выдохнул начальник штаба. – Не простил он нам, Нестор Петрович, что мы у него обоз с казной отбили! Ох, не простил! За то хлопцев наших и порубал.

– Не простил, – согласился Махно. – Я бы тоже не простил, только ты об этом забудь!

– Как забыть? – удивился начальник штаба.

– Напрочь! – тряхнул длинными патлами вождь. – Забудь, потому как золото – вещь дюже опасная и для здоровья шибко вредная.

* * *

В понедельник рано утром в своей приёмной Романов столкнулся с мужчиной неопределённого возраста, одетого в безликий тёмный костюм и белую рубашку с таким же, как и костюм, безликим узким галстуком.

– К Вам, Пётр Алексеевич, посетитель! – торопливо пояснила секретарь. – Специалист из Высшего Совета.

«Где-то я его видел, – подумал Романов, глядя на незнакомца. – Удивительно знакомое лицо и в то же время какое-то незапоминающееся».

– Пройдёмте ко мне в кабинет, – предложил Пётр, – там и побеседуем.

– Иванов Иван Иванович, – представился посетитель, как только за его спиной закрылись тяжёлые двухстворчатые двери и, немного помедлив, добавил, – консультант-эксперт широкого профиля. Направлен к Вам, Пётр Алексеевич, для оказания посильной помощи.

– Помощи? Мне помощи? – раздражённо переспросил Романов и стал похож на рассерженного кота. – Я не просил Высший Совет о помощи!

– А никто не просит, – примирительным тоном произнёс странный консультант. – Никто не просит, но многие в моих услугах нуждаются, хотя и не подозревают об этом. Вот моё портфолио, извольте полюбопытствовать.

С этими словами Иван Иванович достал из своего видавшего виды кожаного портфеля тяжёлый, обтянутый первоклассным сафьяном фотоальбом.

– Хорошо, – согласился начальник строительства. – Присаживайтесь, а я пока полистаю вашу книжицу.

Иванов послушно опустился на краешек стула и стал терпеливо ждать.

На первой странице фотоальбома располагалась профессионально подретушированная фотография старого плаката «Наш ответ Чемберлену», на котором красноармеец с лицом Ивана Ивановича отправляет в полёт армаду красных бипланов. На второй фотографии Иван Иванович в форме сотрудника НКВД прижимал указательный палец правой руки к губам, а левой рукой указывал на надпись внизу плаката «Товарищ! Будь бдителен! Не болтай! Враг не дремлет».

Романов раздражённо перелистал несколько страниц и с удивлением уставился на фотографию трактора «ЧТЗ», из кабины которого в чистой фуфайке и с непокрытой головой радостно выглядывал Иван Иванович, призывая всех комсомольцев немедленно отправляться на покорение целины. На следующих страницах фотоальбома Иван Иванович призывал советских людей покорять космос, мыть руки перед едой, покупать облигации трёхпроцентного займа, крепить единство избирательного блока коммунистов и беспартийных, не работать на токарном станке с незакреплённой деталью, обеспечить поворот северных рек, соблюдать правила дорожного движения, бдительно стоять на страже мирного неба Родины, окончить пятилетку за три года – и ещё много чего такого, что не укладывалось в сознании начальника строительства «объекта».

– Не понимаю! – раздражённо произнёс Романов, отбросив от себя фотоальбом. – Какое отношение это всё имеет отношение ко мне?

– Лично к Вам – никакого! – согласился посетитель. – Я хотел убедить Вас, господин Романов, что на рынке услуг я нахожусь уже достаточно давно и являюсь экспертом в каждой области, которую мне поручили рекламировать.

– В том, что Вы работаете фотомоделью со времён военного коммунизма, я вижу, а в остальном Вы меня не убедили, – недовольным тоном произнёс Пётр.

– Я не просто модель, – мягко поправил его Иван Иванович, – я исторически востребованная модель! Можно сказать, что я – это целая эпоха.

– Допустим, но при чём здесь ваш статус консультанта-эксперта широкого профиля, и о какой помощи идёт речь?

– Я вынужден повториться, – смиренно произнёс Иван Иванович и немного ослабил узел галстука. – Видите ли, я не просто рекламирую ту или иную услугу. Рекламируя какое-либо правило, услугу, нормы безопасности или политические реформы, я на профессиональном уровне глубоко изучаю данную тему. Так, например, когда я рекламировал в конце сороковых годов прошлого века зимнее женское бельё, я скрупулёзно изучил проблему цистита.

– То есть, можно сказать, что Вы достаточно углубились в эту тему, с нескрываемым сарказмом произнёс Романов.

– Можно сказать и так, – легко согласился Иванов, искоса наблюдая за вошедшей в кабинет секретарём, которая принесла папку с утренней почтой и, став невольной свидетельницей последней части диалога, покраснела и поспешно покинула кабинет. – Я подробно изучил причины данного заболевания, его характерные признаки, методику лечения, и самое главное – профилактику цистита.

– Зачем?

– Всё это позволило мне внести существенные изменения в содержание плаката и его речитатив. Помните?

– Нет! – замотал головой Пётр. – Не помню!

– Ну как же? – расстроился Иван Иванович. – По всей стране висели плакаты с моим лицом на фоне фабрики «Москвошвея» и моими рекомендациями: «Товарищ! Надёжно здоровье жены сохрани! Скорее рейтузы с начёсом купи»! Ну, как Вам?

– Никак! – поморщился Пётр. – Вам-то что у нас надо? Мои сотрудницы циститом не страдают, руки перед едой моют поголовно, и дорогу все как один переходят только на крас… тьфу ты! Исключительно на зелёный свет светофора.

– Эх, если бы всё было так хорошо, – вздохнул Иван Иванович, – то я бы со спокойной душой ушёл на пенсию. Коль пенсия накопительная, то старость тогда исключительная!

– Прекратите говорить лозунгами, – повысил голос начальник строительства. – Вы можете коротко и по существу пояснить, зачем Высший Совет направил Вас на «объект»?

– С превеликим удовольствием! У вас на «объекте» готовится к открытию квартал кладоискателей…

– Ну, до открытия ещё далеко! – перебил эксперта Романов.

– И, тем не менее, ваши специалисты уже закончили программу «Клад батьки Махно». Высший Совет поручил мне протестировать эту программу…

– Мы не направляли эту программу на проверку! – перебил его Пётр. – Наша последняя разработка «Квартал кладоискателей» ещё не закончен! Поэтому ни о какой сдаче её на проверку речи быть не может.

– Когда закончите, то будет уже поздно, да и накладно что-либо исправлять, – с видом знатока парировал Иванов. – А что касается проверки, то Высший Совет не нуждается в согласии исполнителей на проведение контрольных проверок, на то он и Высший! – и Иванов с торжественным видом ткнул указательным пальцем в потолок. – Так вот я лично протестировал программу «Клад батьки Махно» …

– Надеюсь, накануне тестирования Вы глубоко погрузились в тему? – с недоброй усмешкой перебил консультанта Пётр.

– Достаточно глубоко, Пётр Алексеевич, чтобы сделать экспертное заключение.

– И каков будет ваш вердикт?

– Отрицательный.

– Позвольте полюбопытствовать, почему?

– Программа перегружена грубым натурализмом. В ней слишком много крови, убийств… слишком много неоправданного насилия и никакой романтики приключений! Вспомните хотя бы программу «Дети капитана Гранта»! В ней тоже есть место смертельным опасностям, сражениям с пиратами, дикарями и всякими другими отрицательными героями, но при этом она остаётся светлой, лёгкой для восприятия и насыщенной романтическими приключениями. А что мы имеем в вашей последней разработке? Кровавую мясорубку на просторах выжженного солнцем Гуляй-Поля, золотые слитки в могилах с мертвецами и одуревших от крови и самогонки махновцев? Так?

– Так, – согласился Романов и впервые посмотрел на Иванова с интересом. – А Вы, оказывается, не только натурщик для старых рекламных плакатов! Вы ещё у нас и аналитик!

– Не у Вас, господин Романов, а при Высшем совете, и не аналитик, а консультант-эксперт широкого профиля.

– Ваша фамилия случаем не Огурцов?

– Вы, Пётр Алексеевич, можете ёрничать, сколько Вам будет угодно, но без моего положительного заключения Высший Совет разрешения на запуск программы «Клад батьки Махно» не даст.

– И что же прикажете мне делать? Закрыть весь квартал кладоискателей?

– Зачем же так категорично? Я приду к Вам ровно через тринадцать дней…

– Почему через тринадцать, а не через десять или пятнадцать?

– Таково решение Высшего Совета. Надеюсь, за это время Вы и ваши специалисты успеете откорректировать эту… оголтелую махновщину.

– А если не успеем?

– Если не успеете, то будем решать вопрос о вашем соответствии занимаемой должности.

– Слушай, ты! Как там тебя? – прорычал Романов, и уголок его рта стал подёргиваться в нервном тике. – Ты давно из окна не вылетал?

– Тринадцать дней! Тринадцать! – бесцветным тоном произнёс Иванов и, проигнорировав угрозу физического насилия, скрылся за дверью.

* * *

Совещание проходило при закрытых дверях, узким кругом. Присутствовали только самые доверенные лица: Малюта Скуратов, секретарь-референт Алексашка Меньшиков, думный дьяк Никита Зотов, специалист по магическим технологиям Яков Брюс и семейная пара компьютерных гениев – разработчиков программы «Клад батьки Махно», Василиса и Иван Премудрые. Впрочем, компьютерщиков по именам уже давно никто не называл, за ними прочно закрепились прозвища – Спанч и Флэшка.

Алексашка Меньшиков был в курсе визита представителя Высшего Совета, поэтому Романов поручил ему довести до участников совещание суть проблемы. Меньшиков говорил коротко, по существу и без прикрас.

– Что будем делать, господа специалисты? – задал риторический вопрос Романов.

– Позволь, государь! – подал голос Яков Брюс. Романов молча кивнул, и специалист по магическим технологиям, выдержав небольшую паузу, продолжил: – Я так своим умишкой кумекаю, что, хотим мы этого или нет, но программу придётся переделывать. Вопрос в том, как именно переделать, чем её наполнить, какова будет её новая концепция?

– Плетью обуха не перешибёшь, – подал голос Малюта Скуратов. – Придётся покориться Высшему Совету, иначе всем нам головы не сносить!

– Это я, Малюта, и без тебя знаю, – раздражённо перебил Скуратова начальник строительства. – Яков Вилеммович правильно толкует: нужна новая концепция программы. Какие будут предложения?

– Если мы изменим концепцию программы, – приятным грудным голосом произнесла Флешка, – то мы потеряем историческую достоверность событий.

– Мы не можем сделать из Махно романтического героя, а выжженную солнцем украинскую степь засадить голландскими тюльпанами, – вторил ей Спанч.

– А почему, собственно, не можем? – после короткого раздумья спросил Меньшиков.

– Возможно, образ благородного крестьянского разбойника Махно, скачущего по цветущим полям, чтобы близь Никополя на Поле Дураков закопать золотые слитки и облегчит восприятие программы. Возможно, это даже добавит какую-то толику романтики, но это уже будет не «Клад батьки Махно», а сказочка для дошкольников в программе «Спокойной ночи малыши»! – решительно возразила Флэшка. – Лично я уродовать программу, в которую я и мой муж вложили столько сил, не собираюсь! Увольте!

– А никто и не предлагает уродовать готовую программу, – подал голос думный дьяк Никита Зотов. – У тебя, девонька, да у Ваньки, мужа твоего, остались черновые наработки? Не может быть, чтобы в ваших компьютерных закромах ничегошеньки не было! Ты, ясноглазая, поищи, авось чего-нибудь да и отыщешь.

– Я даже искать не буду! – отозвалась Флэшка. – Я свои «закрома» как пять пальцев знаю! У меня на «склад» два черновых варианта программы сброшены! Правда, в одном графика отличается от оригинала, но зато в другом почти всё то же самое, только диалоги и звуковой фон другие.

– Вот и славно! – с довольным видом потирая руки, произнёс думный дьяк.

– Что-то я тебя, Никита, никак не пойму, – нахмурился Пётр. – Ты о чём речь ведёшь?

– Зато я, кажется, понял! – хлопнул ладонью об стол Брюс. – Господин Зотов предлагает воспользоваться рекомендациями консультанта-эксперта широкого профиля. И не просто воспользоваться, а довести игровую ситуацию до абсурда, так сказать, воспользоваться известной русской поговоркой «Научи дурака богу молиться, он и лоб себе расшибёт». Я прав, господин Зотов?

– Прав, Яков Виллемович! Хоть ты и басурманин, и чернокнижник, а голова у тебя светлая, и мысль мою ты, как сокол уточку, ещё в полёте словил!

– И чего мы этим добьёмся? – насупил брови Пётр. – Обострим отношения с Высшим Советом – и только!

– Может, обострим, а может, и нет! – сверкнул белозубой улыбкой Алексашка. – Посуди сам, государь! За что нас анафеме предавать? Мы покорность выразили, ошибки свои признали, и за тринадцать дней и ночей исправили, а что чуток «палку перегнули», так это от излишнего усердия. За это только пожурить можно, но никак не с должности снимать.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнёс Пётр, по-мальчишески покусывая жёлтый от никотина ноготь на большом пальце. – Премудрые! За тринадцать дней справитесь? – обратился он к программистам.

– Ну, не знаю… – неуверенно протянул Спанч.

– Справимся, государь! – заверила Романова Флэшка и лягнула под столом супруга.

После этого довольный Романов хлопнул в ладоши и приказал подать прямо в рабочий кабинет вина и закусок. Дальнейшее действо сильно напоминало сюжет известной картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». До самого рассвета из кабинета начальника строительства раздавался хохот и звон бокалов. Флешка и Спанч только успевали делать пометки в своих блокнотах.

А когда первые солнечные лучи весело заиграли на хрустальных бокалах, Романов налил по последней и произнёс тост:

– Ну, други мои верные, опрокинем по последней чарке за нашу удачу и ваши светлые головы!

Все участники совещания с удовольствием выпили и захрустели закуской.

– Сегодня для всех присутствующих объявляю выходной, – объявил Пётр. – Мы все славно поработали, теперь отоспимся, и с завтрашнего дня начнём реализацию нашего плана. Особо надеюсь на вас, Премудрые! – с теплотой в голосе произнёс Пётр. – Не подведите!

– Не подведём, Пётр Алексеевич! – хором ответили супруги. – Будете очень даже довольны!

На тринадцатый день, ранним утром, Иванов, как и обещал, снова появился в приёмной начальника строительства.

– Добрый день, господин Романов. Надеюсь, Вы и ваши люди готовы к инспекционному просмотру программы «Клад батьки Махно»?

– Готовы, господин консультант-эксперт широкого профиля, – улыбнулся Пётр. – Можете проверять!

….В чисто побеленную хату вбежал атаман. На его просветлённый лик спадали пряди чисто вымытых волос, а белозубая улыбка говорила, что дела у батьки ладятся.

– Нестор! – бросилась на грудь атамана молодая морячка. – Дождалась я тебя! Все говорили, что ты сгинул в тюльпановых степях, а я не верила. Ждала я тебя! Ждала!

– Не такой я человек, чтобы ни за что ни про что в лазоревой степи сгинуть! – глухо произнёс атаман, уклоняясь от поцелуя. – Не время сейчас, коханая! Не время!

– Да когда же нужное время-то наступит? Истосковалась я! Только и вижу тебя, любимый, когда в бою поранят, или с обозом конфискованного добра домой завернёшь, чтобы мне платочек аленький подарить.

– Верь, коханая моя, наступит день, когда угнетённое крестьянство встанет с колен, и тогда мы на всей Украине организуем новое самостийное государство! Государство без угнетателей и угнетённых, без «белых» и без «красных», без помещиков-кровососов и без прочих сволочей!

– Да что же это за государство такое будет, сокол мой ненаглядный?

– Это будет крестьянское государство, где каждый свободный хуторянин будет возделывать свою землю и…

– И что дальше?

– Дальше я ещё не додумал, – вздохнул Махно и погладил дивчину по голове. – Но я эту думку обязательно додумаю! Как только победим, так сразу и додумаю! А нынче недосуг. Слишком много ещё на земле нашей бедных и угнетённых. Много дел предстоит переделать, чтобы каждому хлеборобу его кусочек счастья достался. Погляди в окно! Видишь, на майдане обоз с золотом буржуйским стоит?

– Вижу, любимый! А что, телеги и взаправду золотом полны?

– Взаправду, коханая! Много слитков золотых, и серебра много, и золотых монет царской чеканки не счесть, да только бедных и голодных в наших краях ещё больше.

– Так раздай ты эту казну хуторянам нашим, и соседние сёла осчастливь! То-то радости будет!

– Я поначалу так и хотел, – задумчиво почесал затылок атаман. – Да только думаю, что не ко времени это будет: налетят на Гуляй-Поле «белые» или будёновцы, холера их побери, и отымут у крестьянина и золото, и серебро, и монеты царской чеканки. Я так кумекаю, что лучше всё это добро до поры до времени надо припрятать. Оно так сохранней будет, а деньги мы хуторянам потом раздадим, когда государство наше самостийное организуем. Веришь ли ты, коханая, мне?

– Верю, ненаглядный, мой, да и как же тебе не верить? – и морячка припала к атаманской груди.

Ковыльная степь покорно стелилась под конские копыта, а летний, наполненный вечерней прохладой и горьковатым запахом полыни ветерок приятно освежал разгорячённые боем лица бойцов. Под вечер случилось то, чего так опасался батька. Будённовский разъезд появился из балки неожиданно. Фигуры всадников в остроконечных шлемах на минуту застыли на фоне закатного болезненно красного солнца, а потом с гиканьем устремились на отряд «особо доверенных хлопцев», которых батька лично подбирал для этой дюже секретно операции.

Силы были примерно равными, но в отряде у батьки был ещё небольшой обоз – две наполненные мешками и заботливо укрытыми рогожами от чужих взглядов телеги, да тройка вьючных лошадей с перемётными сумами. Из-за этого обоза Нестор и затеял свою секретную операцию.

В это самое время его «крестьянская армия» должна была ударить «красным» во фланг. С точки зрения военной стратегии – операция бесполезная и заведомо проигрышная, но задумка батьки была в том, что командование Первой конной поверит в то, что махновцы пошли на прорыв и, сосредоточив основные силы в точке удара, не станет отвлекаться на всякие мелкие глупости типа патрулирования.

Глядя на несущихся конармейцев, Нестор тихо присвистнул, удобней перехватил за угол пуховую подушку и, ударив в конские бока шпорами, поскакал навстречу будёновцам. Он даже не обернулся, потому как знал, что все его хлопцы, за исключением приставленного к обозу караульных, так же как и он, пригнувшись к конским гривам, несутся вслед за ним навстречу неизвестности.

Бой был коротким и яростным: две дюжины развёрнутых в боевой порядок конников схлестнулись под лучами нежаркого закатного солнца, и степь на короткое время наполнилась руганью и глухими ударами. Дрались отчаянно, но военное счастье в этот раз было на стороне батьки. Второй раз сходиться не пришлось, будённовцы, покидая запорошённое пухом и перьями место скоротечного боя, поспешно вместе с солнцем скрылись за горизонтом.

– Батько! – обратился к нему ещё не отошедший от горячности боя ординарец Петро по прозвищу Дуля. – Батько! Там хлопцы цельный мешок с чупа-чупсами сыскали, наверное, «краснюки» обронили, – и Дуля указал уже развёрнутым чупа-чупсом в сторону заката. – Что прикажешь с ними делать?

– Петро! – скрипнул зубами Махно. – Ты у меня холодильник бачив?

– Не бачив! – покрутил головой Дуля.

– Так что же ты, дурья башка мэнэ пытаешь?

– Всё понял, батько! – обрадовался ординарец и ускакал на закат. Через пару минут летний ветер вместе с горьковатым полынным запахом донёс хохот и беззлобную ругань бойцов: хлопцы весело делили сладкий трофей.

– Всё равно бы засохли, – оправдывал себя Нестор. – Время сейчас такое: либо мы их, либо их кто-то другой их съест.

Когда остатки отряда собрались возле обоза, то выяснилось, что Охрим Криворотько, Василь Завируха и Миколо Опанасенко уже никогда не сядут в сёдла своих боевых коней, потому как в бою будёновцы выбили их из сёдел, и кони, почуяв свободу, закусив удила, ускакали в бескрайнюю ковыльную степь.

– Прости, Господи! – произнёс Махно и размашисто перекрестился. – Видно, доля моя такая – воевать вместе с олухами сиволапыми!

– Прости, батько! – заныли безлошадные махновцы. – Нынче не наша вина: у «красных» подушки жёсткие, гусиным пером набитые, не то, что наши пуховые. Да ты и сам знаешь – гусиное перо с одного раза из седла вышибает!

– Вышибает! – передразнил их Махно. – Выпороть бы вас, сукины дети, да время нынче дороже денег. Идите в обоз, опосля с вами разберусь.

Заветного кургана они достигли уже поздно вечером. Махно приказал бойцам спешиться, после чего, ослабив коню подпругу, стреножил его и оставил пастись.

– Вот здесь, хлопцы, казну нашу значит и поховаем, – сказал он громко, и первый, взяв из обозной телеги лопату, воткнул её в жирный украинский чернозём.

Три похожих на могилы ямы копали долго, до самой полуночи. Махно настоял, чтобы ямы были глубокими, под два человеческих роста. Для чего такая глубина, никто не спрашивал, так как догадывались, что неспроста они полсотни вёрст от Никополя по глухой степи, на ночь глядя, обоз тащили.

Перемётные суммы с золотыми монетами царской чеканки положили в крайнюю яму слева. Опосля застелили сумы рогожами, и лишь после этого Охрим Криворотько засыпал яму до самых краёв, а лишнюю землю разбросал вокруг.

– Чтоб значит, от остальной степи не отличалась, – пояснил он, преданно глядя атаману в глаза.

Во вторую яму положили патронные ящики, в которые были заботливо упакованы 124 золотых слитка. Василь Завируха старался особо, и Лёва Задов в знак того, что атаман на него больше не серчает, лично натянул ему на чубатую голову свою новую каракулевую с красным верхом папаху.

Последнему проштрафившемуся бойцу, Миколе Опанасенко, выпала доля хоронить в выкопанной им яме полторы тонны серебра.

Всё это богатство месяц назад Махно отбил в честном бою у атамана Семёнова, люди которого незадолго до этого ограбили Одесский государственный банк. Месяц таскал Махно золото в обозе, но после того, как Первая конная стала его теснить к румынской границе, понял, что с таким обозом ему далеко не уйти. Для этого он и затеял свою «…дюже секретную операцию».

Когда первые рассветные лучи упали ещё нераскрывшиеся бутоны жёлтых тюльпанов, нервно курившие до этого Незамай, Дуля, Сашко Городской и Федька Каретников побросали цигарки и двинулись к атаману, стоящему возле схрона, засаженного поверху для пущей маскировки луковицами голландских тюльпанов.

– Нестор Иванович! – шепнул Лёва Задов. – Идут! К нам идут, Нестор Иванович! – и вроде бы невзначай расстегнул висевшие по бокам обе кобуры.

– Пущай идут! – сквозь зубы процедил Махно. – Зараз мы с ними побалакаем. Ты, Лёва, зря не тушуйся, потому как я абы кого на эту секретную операцию не брал.

Махновцы остановились в пяти шагах от только что закопанных ям, и после короткого раздумья ещё на полшага вперёд выдвинулся бывший одессит Сашко по прозвищу Городской.

«Ну, конечно же, Сашко! – усмехнулся про себя Нестор. – Сашко самый опытный, самый тёртый – на каторге перед революцией гулял, и его на мякине не проведёшь, поэтому говорить будет он».

– Тут такое дело, батько, – осторожно начал Городской. – Дюже поговорить треба.

– Ну, ежели дюже трэба, так давай погуторим, – откликнулся Нестор и демонстративно засунул руки в карманы своего офицерского галифе.

– Ты, батька, нам сам гутарил, что операция эта дюже секретная…

– Секретная, – кивнул головой Нестор. – И шо с того?

– А то, что где золотишко зарыто, знаем только мы четверо, да ещё ты с Левкой Задовым.

– Верно гуторишь, – снова кивнул головой Нестор. – Только мы шестеро и знаем! А ты что, мне не доверяешь?

– Не о том, атаман, гуторишь! – поморщился Сашко. – Мы теперь получаемся вроде как свидетели, а свидетелей в таком деле никогда в живых не оставляли.

– Значит, ты, Сашко, хочешь сказать, что я ради этого презренного металла своим боевым товарищам буду в спину стрелять?

– Может, золотишко и презренный металл, но только пулю за него получать не хочется, – подал голос Федька Каретников.

– Ша, братва! – вклинился в разговор Лёва Задов. – Золотишко это не твоё, Сашко, и не моё, и даже не батькино. Это для нашего общего дела, за которое мы вместе кровь проливали!

– Может оно и так! – нехотя согласился Сашко. – Только Нестор Петрович ради общего дела уже на тот свет собственноручно не один десяток бойцов отправил, так что нас четверых… для него как два пальца обмочить!

– Все высказались, али ещё хто погуторить желание имеет, так вы не стесняйтесь! – нервно дёрнув щекой, произнёс Махно.

– Погоди, Нестор! – перебил его Федька Каретников. – Мы зараз не на митинге, и лозунгами гуторить нам с тобой ни к чему. Сашко прав! Золотишко – оно не просто презренный металл и буржуазные цацки. Золотишко – вещь непростая, оно человеков на кровь толкает. А мы хотим с тобой, батько, разойтись по-людски, без крови.

– Хорошо, – бесцветным голосом произнёс Махно. – Тикайте! – и демонстративно бросил наган под ноги махновцам. – Нестор Махно своим в спину не стреляет! Лёва! Кидай и ты свои левольверы!

Задов нехотя подчинился и бросил в седой ковыль два своих новеньких маузера.

– Ну а теперь вы можете нас убить, – спокойно произнёс Махно и снова засунул руки глубоко в карманы галифе. – Но прежде чем кто-то из вас в меня осмелится пальнуть, выслушайте меня в последний раз. Не смерти я вам желаю, а долгой жизни до самой нашей победы…

– Что-то не особо верится пожеланиям твоим, атаман, – перебил его Сашко Городской и как бы невзначай положил правую руку на кобуру.

– А ты меня не перебивай, а до конца послухай, – не повышая тона, произнёс Нестор и откинул непокорную прядь волос со лба. – Пострелять мы вас с Лёвой могли ещё когда вы в ямах ковырялись. Вы же в тот момент беззащитные были, как слепые котята. Могли мы вас стрельнуть, да вместе с золотом и засыпать, но не сделали мы этого потому, как мне жизни ваши очень даже нужны. Поэтому слухайте мой последний и самый главный приказ: зараз все четверо доскачите до разъезда, а там разъедетесь на все четыре стороны. Отпускаю я вас, хлопцы, с одной только думкой: может, кто-нибудь из вас в этой кровавой мясорубке, что Гражданской войной зовётся, и уцелеет. И тому, кто до этого светлого дня доживёт, надлежит первому нашему народно избранному Гетману указать место, где мы с вами золото сховали. И будет это первый в истории нашего самостийного государства бюджет.

– Какой ещё бюджет? – не понял Дуля.

– Думаю, что бездефицитный, – после короткого раздумья уточнил Махно. – Золотишка-то много!

– Значит, ты нас, атаман, отпускаешь? – недоверчиво переспросил Федька Каретников.

– Отпускаю, – кивнул Нестор и непокорная прядь снова упала на его выпуклый лоб.

– Ну, тогда до свиданьица, Нестор Иванович! Ты, атаман, обиды на нас не держи, – холодно произнёс Сашко, продолжая пятиться назад. – А что касается золота, то пусть оно в земле до своего часу полежит. Не поминайте лихом.

По возвращению к себе в штаб Махно жадно выпил крынку кислого молока и выслушал доклад начальника штаба о том, что в десяти вёрстах от места их дислокации, на разъезде, утром нашли тела четырёх зарубленных махновцев.

– Опознали мы их! – стянув с головы папаху, произнёс начальник штаба. – Наши это хлопцы: Петро Дуля, Сашко Городской, Федька Каретников, и Незамай.

– Хто? – жёстко произнёс Махно, вытирая губы.

– Атамана Семёнова люди, – выдохнул начальник штаба. – Не простил он нам, Нестор Петрович, что мы у него обоз с казной отбили! Ох, не простил! За то хлопцев наших и порубал.

– Не простил, – согласился Махно. – Я бы тоже не простил. А скажи мне, начальник штаба, имеется ли у тебя чистая карта подходящего масштаба?

– Как не быть, Нестор Иванович! У нас же армия! Пущай крестьянская, но всё-таки армия, а не какая-нибудь там банда Маруськи. Карта какого масштаба требуется?

– Масштаб должен быть такой, чтобы я на карте без труда во всех подробностях всю свою вчерашнюю операцию пометил. Понятно?

– Понятно, Нестор Иванович. Думаю, что «трёхвёрстка» для этой цели очень даже подойдёт.

– Нехай будет «трёхвёрстка»! А про золото ты забудь!

– Как забыть? – удивился начальник штаба.

– Напрочь! – тряхнул длинными патлами вождь. – Забудь, потому как золото – вещь дюже опасная и для здоровья шибко вредная.

После возвращения из «Квартала кладоискателей», Иван Иванович пошёл в рабочую столовую, где взял три компота и долго их тянул, сидя в полупустом зале за столиком в углу. После обеда он снова зашёл в резиденцию начальника строительства, где его терпеливо ждал Романов.

– У меня к Вам, господин Романов, несколько вопросов.

– Слушаю Вас, Иван Иванович.

– Почему в украинской хате невеста встречает Махно в костюме морячки?

– Это не просто невеста, это Ассоль!

– Какая Ассоль?

– Ассоль из романа Александр Беляева «Алые Паруса».

– Зачем?

– Зачем в хате появилась Ассоль?

– Зачем она там вообще появилась?

– Для усиления романтики.

– Допустим! А почему у вас будёновцы и махновцы сражаются подушками.

– Для уменьшения сцен неоправданного насилия.

– Но ведь это, чистой воды бред! Это противоречит исторической правде.

– Правда Вам прошлый раз не понравилась.

– Последний вопрос: на что Вы рассчитываете?

– На объективность, господин консультант-эксперт широкого профиля.

– Я так и понял. Прощайте, господин Романов. Для полной объективности я представлю Высшему Совету два варианта программы «Клад батьки Махно». Думаю, что решение высшей инстанции не станет для Вас, господин Романов, неожиданностью.

– И Вам, Иван Иванович, не хворать! Не забывайте мыть руки перед едой и берегитесь цистита.

Через три дня на столе начальника строительства на официальном бланке с символикой Высшего Совета материализовалась телеграмма. Текст был коротким, но по содержанию ёмким: «Первый вариант программы одобрен. Добавьте эпизод с картой Махно».

Вот так – короткий текст и никакой тебе подписи! Но все понимали, что это как раз тот редкий случай, когда подпись на документе не требуется!

 

Глава 7

МЕТРО-2015

К весне строительство ветки метро на «объекте» вступило в завершающую фазу. Сразу после того, как с аллеи Непокорённых облетел первоцвет, в приёмную начальника строительства явился главный метростроевец – старший гном по кличке Груздь. Был он, как всегда, в облике пожилого коренастого шахтёра, усталый, в запылённой, пропахшей землёй и машинным маслом спецовке, но с нескрываемой радостью на чумазом лице.

– Дошли! – радостно выдохнул гном, крепко пожимая руку начальнику строительства. – До московской ветки метро дошли!

– И что, уже соединились? – с опаской спросил Пётр.

– Ну что Вы, Пётр Ляксеич! – развёл руками Груздь. – Нешто мы порядка не знаем! Чай, на режимном «объекте» служим! До контрольной метки дошли, уже слышно, как за стеной метро шумит, но последние метры грунта мы не тронули, так как знаем, что делать это можно только по согласованию с Московским правительством и только после оборудования контрольно-пропускного пункта.

– Вот именно! – подтвердил Пётр. – Иначе получится, что ты, Груздь, не метро, а самый настоящий подкоп под «объект» нарыл. Я сейчас свяжусь с московским мэром, пускай он даст команду со стороны московской ветки КПП оборудовать, и назовём мы его «Золотые ворота-2».

– Красиво, – согласился Груздь.

– И толково! – похвалил сам себя Романов. – А сейчас проходческие работы приказываю свернуть и все силы бросить на отделочные операции. Средств не жалеть! Станция метро «Страна чудес» должна поражать москвичей и гостей столицы своей роскошью и убранством. Если понадобится, задействуем все резервы. Задача ясна?

– Ясно, Пётр Ляксеич! – улыбнулся гном и пропал, словно сквозь землю провалился.

«Шустрый!» – мысленно похвалил его Пётр и велел секретарю вызвать главного бухгалтера: предстоял непростой разговор со Скупым рыцарем.

Главный бухгалтер явился незамедлительно, с неизменной скорбью на худом лице и старомодным кожаным портфелем, набитым финансовыми документами.

– Здрав будь, рыцарь! – громко поздоровался Пётр, и хотел было по-дружески хлопнуть финансиста ладонью по плечу, но вовремя сдержался: худосочная конституция главного бухгалтера явно не была рассчитана на такие физические перегрузки. В ответ Скупой рыцарь чопорно отвесил поклон и поджал губы, отчего его лицо окончательно приобрело трагическое выражение.

– Всё над златом чахнешь? – пошутил Пётр, усаживаясь в кресло.

– Чахну, государь, – сдержанно ответил главбух, присаживаясь на краешек стула. – Берегу бюджетную копеечку.

– Хватит чахнуть, рыцарь, пришло время тряхнуть мошной!

– Простите, Пётр Алексеевич, но выражение «тряхнуть мошной» уместно в обращении с купцом или ростовщиком, а я лицо официальное, и все затраты на строительство обусловлены бюджетом, кстати, утверждённым Высшим Советом, – и рыцарь машинально погладил лежавший у него на коленях разбухший от бумаг портфель.

– Ты хочешь сказать, что в бюджете лишних денег нет. Так?

– Совершенно верно: лишних денег нет, и никогда не было!

– Эту песню я уже слышал! А как насчёт резервного фонда?

– Резервный фонд предназначен на случай…

– Вот этот самый случай сейчас и наступил, – решительно перебил главбуха Пётр. – Будем вводить в строй станцию метро. Ну, чего ты сморщился, как сушёный финик?

– Пётр Алексеевич, для этого затратные средства предусмотрены бюджетом, и я не понимаю, зачем Вам деньги из резервного фонда?

– Сейчас поймёшь! – азартно произнёс Романов и расстелил на столе огромный лист ватмана. – Гляди сюда! Это проект станции «Страна чудес». Вникаешь?

– Не очень.

– Ну, что здесь не понятного? Для того, чтобы поразить посетителей с первых минут пребывания в «Стране чудес», решено отойти от типового оформления станции. Посетители, выйдя из вагона метро, сразу же попадают в увитый диким плюющем просторный грот, под сводами которого «плавают» двенадцать хрустальных люстр. Я для этого фокуса магической энергии не пожалею, а на мозаичном полу будут изображены сцены из наиболее популярных и узнаваемых сказок.

– А это что за туннель?

– Это не туннель, хотя можно сказать и так, это бесшумный эскалатор, украшенный позолотой, хрустальными фонариками и стоящими у начала эскалатора серебряными львиными головами.

– Может, в целях экономии серебро заменим на другой металл, стойкий к износу, но более дешёвый? – робко предложил главбух.

– Нельзя, – вздохнул Пётр и почесал карандашом за ухом. – На серебре санитарный врач настаивает, потому как серебро имеет антибактериоцидные свойства: перед тем, как встать на ступени эскалатора, посетители машинально будут рукой касаться руками серебряной поверхности статуи, а это какая ни есть, а всё же профилактика!

– В таком случае предлагаю заменить львиные головы серебряными шарами.

– Зачем?

– Площадь соприкосновения ладони с серебряной поверхностью шара будет больше, чем с львиной головой.

– Хм, может ты, рыцарь, и прав. Тогда мы сделаем не просто безликие шары, а шары в виде земного шара. Ну, чего ты опять сморщился?

– Земной шар будет выпадать из общей концепции оформления станции.

– И какая же у нас концепция?

– Я так считаю, что сказочная, поэтому предлагаю вместо земного шара сделать шар магический…

– Покрытый таинственными магическими рунами из золота! – перебил его Романов.

– Я не против вашей задумки государь, но меня как-то смущают двенадцать хрустальных люстр.

– Интересно, чем это они тебя смутили? Двенадцать люстр из богемского хрусталя!

– В том-то и дело, что из хрусталя, и к тому же богемского! – вздохнул главбух. – А нельзя ли сократить их хотя бы до полудюжины?

– Можно и сократить, но боюсь, что грот получится недостаточно освещённым.

– Так это же и хорошо! – оживился рыцарь. – Полумрак придаст помещению таинственности.

– Может быть, может быть… – пробормотал Пётр, покручивая ус. – Это надо обмозговать, но позже. Да ты, рыцарь, не жадничай! Я ведь не на все деньги из резервного фонда нацелился, а так…

– Простите, как так?

– Ну, так, на случай если бюджетных средств не хватит.

– Спасибо, Пётр Алексеевич! Утешили! – хмыкнул главбух. – Чует моё изъеденное дефицитом сердце, что точно денег не хватит! Вот это что за элементы конструкции? – и главбух осторожно коснулся указательным пальцем эскиза.

– Это двенадцать колонн.

– Опять двенадцать! А позвольте уточнить: они бутафорские?

– Вижу! Вижу, куда ты, рыцарь, клонишь! – усмехнулся Пётр. – Но тут тебе урезать расходы не удастся, потому как колонны эти не бутафорские, а элементы силовой конструкции помещения. Без этих колонн нам свод не удержать!

– А позвольте спросить, чем эти самые силовые элементы отделаны?

– Камнем отделаны, – попытался уйти от ответа Романов.

– А позвольте уточнить, – не отставал главбух, – каким именно камнем?

– Уральским малахитом, – смутился Пётр.

– А на цоколе колонны что поблёскивает?

– Яшма, – окончательно сдался Пётр и махнул рукой. – Будешь настаивать на замене облицовки?

– Ужасный век, ужасные… – забормотал рыцарь, – посчитать сначала надо, – в свою очередь уклонился от ответа главный финансист.

– Ладно, считай, сокращай, но не увлекайся! – согласился Пётр и, давая понять, что приём окончен, встал с кресла.

* * *

Торжественное открытие станции метро назначили на 15 июля. Почему именно на этот день, никто толком пояснить не мог, просто так совпало. На праздник были приглашены гости из Московской мэрии, конечно же, сам мэр Виктор Солянин, Полномочный представитель Президента Черкасов, представитель Высшего Совета и рабочие-метростроевцы, ударно трудившиеся всё это время под землёй.

В ожидании представителя Высшего Совета, который почему-то опаздывал, все приглашённые радостно балагурили и, осматривая интерьер станции, восхищённо вздыхали.

– Мин херц! А скажи мне, в каком обличии высокий гость появится? – шёпотом поинтересовался Алексашка Меньшиков. – И с какой стороны его ждать прикажешь?

– Спроси что-нибудь попроще! – сквозь зубы произнёс Пётр, продолжая улыбаться гостям. – Известили, что будет, а когда и в каком обличии… пёс его знает!

В это время в тоннеле послышался характерный звук поезда, и все присутствующие перестали перешёптываться и внутренне напряглись. Когда поезд прибыл на станцию, то у всех на мгновенье пропал дар речи. К великому удивлению гостей, да и самих руководителей «объекта», на празднично оформленную станцию прибыли тринадцать запылённых, с облупившейся краской старых вагонов. За мутными стёклами окон видны были только силуэты пассажиров, которые почему-то не двигались и ни на что не реагировали.

– Что это? – вполголоса спросил Романов стоявшего рядом мэра и кивнул головой в сторону странного состава.

– Вы меня спрашиваете? – ощетинился мэр. – Это я Вас хотел спросить: «Что это»? Вот уж действительно Страна чудес, лучше не скажешь? Ещё сюрпризы будут?

Ответить начальник строительства не успел, так как в последнем тринадцатом вагоне с противным визгом открылись двери, и на перрон, в парадном маршальском мундире, сгибаясь под тяжестью орденов, старческой шаркающей походкой сошёл Леонид Ильич Брежнев.

– Явился, не запылился! – хихикнул Меньшиков. – Ну не может Высший Совет без фокусов!

– Цыц! – прикрикнул на него Пётр и, одёрнув пиджак, направился навстречу высокому гостю.

– Куда это я попал? – прошамкал Генсек и с удивлением закрутил головой. – Кажется, мне не сюда!

– Сюда, сюда, Леонид Ильич! – с фальшивой радостью произнёс Романов.

– А я вижу, у вас тут мероприятие. Это хорошо. М-да! А какое? – и Генсек с интересом оглядел нарядно одетых гостей, приглашённый оркестр «Виртуозы Ближнего Подмосковья» и натянутую красную лету, которую ему, как почётному гостю, предстояло перерезать.

– Открытие новой станции метро! Неужели забыли, Леонид Ильич?

– М-да, что-то я этого не помню, но торжества я люблю, особенно когда награждают. А банкет будет?

– Будет, Леонид Ильич! Как же в такой торжественный день и без банкета!

– Это хорошо, это я тоже люблю, особенно после охоты.

– Натурально в образ вошёл! – прошептал полковник Гуров на ухо стоящей рядом с ним доктору Власенковой. – Даже старческий маразм симулирует. Силён, бродяга! Я «…дорогого Леонида Ильича» именно таким и запомнил.

– А от московского обкома кто-то есть? – снова закрутил головой Ильич.

– От московского обкома? – удивился Пётр. – Вы, наверное, имеете в виду московскую мэрию! Конечно же, есть, вон они, на почётном месте…теснятся.

– А Гришин здесь?

– Гришин? – окончательно растерялся Романов. – Извините, но… Гришина нет!

– Непорядок! – с явным осуждением прошамкал Генсек и даже погрозил кому-то пальцем. – А ты кто будешь?

– Я, Леонид Ильич, начальник строительства, – терпеливо продолжал пояснять Романов, мысленно посылая проклятья всему Высшему Совету и лично тому, кто всю эту комедию задумал. – Вам должны были доложить, что мы здесь «объект» строим. Вот, новую ветку метро закончили.

– Надеюсь, раньше срока? – уточнил Генсек и вновь с любопытством закрутил головой.

– Раньше! – скрипнул зубами Пётр. – Гораздо раньше.

– Молодцы! Дай-ка я тебя за это поцелую, – и Ильич натурально потянулся к бордовой от смущения физиономии Романова, но вдруг словно натолкнулся на невидимую стену и остановился. – Что-то я никак не пойму, – растерянно развёл руками Брежнев. – Ты вроде бы и есть, и в тоже время тебя как бы и нет! И их тоже как бы нет, – после короткой паузы добавил Генсек, указывая на представителей «тонкого» мира. – Вот он есть, – и Ильич ткнул пальцем в сторону московского мэра. – И они тоже есть, – махнул он в сторону приглашённых москвичей. – А тебя и этих товарищей, – он снова показал на обитателей «объекта» – вроде как бы и нет! Ну да ладно, дай-ка я тебя расцелую, – и он снова потянулся к усатой физиономии Романова и когда, казалось, поцелуй был уже неизбежен, Генсек вдруг остановился, наклонил голову и стал к чему-то прислушиваться.

– Что с Вами, Леонид Ильич? – обеспокоилась доктор Власенкова и, подбежав к нему, подхватила под руку. – Вам нехорошо?

– Зовут! – печально прошамкал почётный гость.

– Кого зовут? – не поняла Власенкова.

– Меня зовут, – пояснил Генсек. – На Арбатско-Покровскую линию зовут. Надо двадцать три пассажира забрать, – и он, повернувшись к присутствующим спиной, зашаркал к тринадцатому вагону. Двери вагона, как по команде, открылись, и как только Генсек переступил порог, с противным визгом захлопнулись у него за спиной. Поезд пронзительно лязгнул буферами вагонов, и замызганный состав, словно похоронная процессия, медленно и страшно начал втягиваться в траурную черноту туннеля.

Когда в звенящем от напряжения воздухе растаял стук колёс последнего вагона, неловкое молчание нарушило чьё-то вежливое покашливание. Все присутствующие обернулись, и увидели, что с неожиданно заработавшего эскалатора сошёл мужчина средних лет с правильными чертами лица и ранней сединой в густой шевелюре. Незнакомец был одет в строгий чёрный костюм и белую рубашку с галстуком, завязанным узлом по моде 70-х годов прошлого века, а на лацкан его пиджака был приколот депутатский значок.

– Я представитель Высшего Совета, – сдержанно, но с достоинством произнёс мужчина и протянул Романову свою холёную руку. Пётр словно оцепенел и вместо рукопожатия продолжал заворожённо смотреть на визитёра. – Н-да, – хмыкнул посланец Высшего Совета. – Я, конечно, на хлеб-соль не рассчитывал, но чтобы вот так демонстративно…

– Простите! – очнулся Пётр. – Ради всего… простите! Мы только что проводили самозванца, который выдавал себя за представителя Высшего Совета! Этим, и только этим объясняется наше поведение… Сердечно рады Вас видеть! Церемонию не начинали, так как ждали только Вас.

– И где этот мифический самозванец? – недоверчиво поинтересовался почётный гость.

– Скрылся! – с явным сожалением произнёс Пётр. – Прямо перед вашим появлением и скрылся.

– Бывает, – примирительно произнёс посланец Высшего Совета. – Ну что же, не будем затягивать торжественную часть и утомлять гостей. Мне кажется, что уже пора перерезать красную ленточку.

– Давно пора, – поддакнул Алексашка и преподнёс высокому гостю на серебряном блюде позолоченные ножницы.

В это время среди приглашённых москвичей возникла какая-то нервная суета. Трое сотрудников московской мэрии с озадаченным видом наперебой что-то говорили Виктору Солянину. Мэр, нахмурившись, пытался сделать два дела одновременно: слушать подчинённых и говорить по сотовому телефону. Недослушав работников мэрии, Виктор Солянин спрятал телефон в карман и решительно направился к Романову.

– Простите, Пётр Алексеевич, но я должен вас покинуть!

– Что-то случилось?

– Случилось. Мне сейчас по телефону сообщили, что на перегоне между станциями «Парк Победы» и «Славянский бульвар» произошла авария.

– Есть жертвы? – вклинился в разговор представитель Высшего Совета.

– К сожалению есть. По предварительным данным, поезд метро врезался в тупик, сильно повреждены три вагона, в результате чего погибло двадцать три человека.

– Видимо, торжественное открытие станции придётся отложить, – тяжело вздохнул представитель Высшего Совета.

– Нет! – решительно рубанул рукой воздух Романов. – Нет, и ещё раз нет! Праздничный банкет и концерт мы, конечно, отложим, но станцию всё равно откроем. Зло не должно торжествовать! – и Пётр решительно взял с серебряного подноса ножницы.

После того, как гости тонким ручейком потянулись в сторону эскалатора, Груздь осторожно тронул Романова за рукав.

– Ты, Пётр Ляксеич… это, сильно не переживай, и разобраться в том, что произошло, не пытайся. В общем, не бери в голову, а всё, что сегодня видел – забудь! Здесь под землёй свои законы, порой и не такое случается!

Когда последнего гостя унёс наверх новенький эскалатор и на станции воцарилась гнетущая тишина, из тоннеля неожиданно вылетели двадцать три белых голубки, которые сделали под сводами грота круг и снова скрылись в чёрном провале тоннеля. Никто этого не видел, но гномы-метростроевцы утверждают, что всё именно так и было, впрочем, судить о чудесах каждый волен так, как ему заблагорассудится.

 

Глава 8

Тайна Города Мастеров

Тёплая золотистая осень в одночасье обернулась холодным пронизывающим ветром и нескончаемым моросящим дождём. К вечеру дорога в город окончательно раскисла, и проехать по ней можно было разве что только на телеге. Знаменитая на всю округу осенняя ярмарка уже отшумела, и теперь редкий путник, невзирая на осеннюю распутицу, рисковал появиться у городских ворот Masterburga. На закате нудный дождь прекратился, и сквозь рваную пелену серых облаков выглянуло болезненно красное солнце.

«Не к добру это», – глядя на кровавый закат, подумал стражник Ганс, прозванный за выступающие резцы Волчьим Клыком. Зубы у него и правда были некрасивые, но крепкие и острые, как у волка, и Ганс в глубине души этим даже гордился. Он уже собирался поднять мост и закрыть городские ворота до утра, как вдруг перед ним неожиданно возникла из тумана старая нищенка. Стражник привычно перехватил алебарду и преградил ей дорогу.

– А ну, стоять, старая ведьма! – прикрикнул он на незнакомку с измождённым лицом, на котором лихорадочным блеском горели маленькие чёрные глаза, но женщина, наклонив голову, сделала вид, что не слышит грозного окрика и попыталась проскользнуть мимо стражника.

– Стоять! – вновь прикрикнул Ганс и алебардой преградил ей дорогу. Незнакомка испуганно заметалась, но, осознав бесполезность своей попытки проникнуть в город, в ожидании замерла.

«Мечется, как крыса в поисках норки», – неприязненно подумал стражник, глядя на нищенку, одетую в странные, словно сотканные из серого тумана лохмотья.

– Смилуйся, господин стражник! – заныла нищенка. – Я старая бедная женщина, пришла в ваш город в поисках приюта и куска хлеба! Путь мой был долгим, и силы мои на исходе. Позволь мне пройти за стены вашего гостеприимного города и найти себе ночлег, а если повезёт, то и скромный ужин.

– Завтра приходи, старая! Завтра! – продолжал напирать на незнакомку стражник, выставив впереди себя алебарду. – Сегодня город уже закрыт!

– Ты ведь Ганс? – неожиданно властным голосом спросила женщина и внимательно посмотрела на стражника своими чёрными горячечными глазами. – Ганс по прозвищу Волчий Клык, и в пяти милях отсюда в маленьком селении жила твоя престарелая мать – Рыжая Марта.

– Ты знаешь мою матушку? – удивился стражник.

– Я была у неё вчера вечером, – уклончиво ответила нищенка.

– Каждую осень, особенно в такую слякотную погоду, моя матушка страдает от болей в коленях, – дрогнувшим голосом произнёс Ганс и немного опустил алебарду.

– Теперь уже не страдает, – заверила стражника нищенка и в голосе её зазвучали победные нотки. – Она жаждет встречи с тобой, Ганс! Не заставляй матушку ждать напрасно!

– Но я на службе и не смогу навестить её, пока не придёт моя смена, – несмело возразил стражник.

– Этому горю легко помочь! – хихикнула нищенка. – Протяни мне свою руку, Ганс по прозвищу Волчий Клык, и я всё устрою.

Стражник, как зачарованный, снял с руки тяжёлую кожаную перчатку и протянул нищенке свою сильную руку. Дальше произошло то, чего он никак не ожидал: нищенка, проявив необычайную подвижность, метнулась к протянутой руке и впилась зубами в запястье. Ганс почувствовал боль от укуса и тут же всё его тело охватил нестерпимый жар.

– Что со мной? – с трудом прошептал Волчий Клык внезапно пересохшими губами.

– Ты болен, мой недалёкий друг, – усмехнулась нищенка. – Смертельно болен. Я обещала тебе встречу с твоей матушкой, и я выполню своё обещание. Скоро вы встретитесь… на небесах.

– Кто ты? – прохрипел умирающий страж и выронил из ослабевших рук алебарду.

– Посмотри на меня, Ганс! – властно потребовала незнакомка и расправила плечи. – Неужели ты меня не узнаёшь? Пятнадцать лет назад я уже была в вашем городе, и в тот раз я забрала с собой твоего отца, зеленщика Карла, а вместе с ним ещё три сотни горожан, четверть из которых были розовощёкими младенцами. Детки – это всегда так трогательно, так волнительно, что даже хочется всплакнуть! – захохотала странная нищенка, и Ганс, теряя сознание, успел увидеть, что перед ним стоит уже никакая не нищенка, а стройная молодая женщина с красивым, но бескровным, как у покойника, лицом и лихорадочно блестящими, как у больного, чёрными глазами, на дне которых затаилась безумная жажда смерти.

– Ты Чума! – прохрипел умирающий страж и потерял сознание.

– Узнал! – удовлетворённо произнесла незнакомка и скинула с себя остатки нищенских лохмотьев. – Да, я Бубонная Чума по прозвищу Чёрная Дама, и этот город теперь мой! Ату! – крикнула Чёрная Дама и, расправив полы чёрного, как ночь, плаща, трижды топнула левой ногой, одетой в поблёскивающий хромом офицерский ботфорт.

– Ату! – и город наполнился невесть откуда взявшимися чёрными крысами. – Прости, Ганс, но я спешу, – насмешливо произнесла Бубонная Чума, перешагивая через труп стражника. – У меня в вашем городе очень много дел. Думаю, что если мой замысел удастся, то Masterburg обретёт новое имя – Город Мёртвых Мастеров. Ах, как это красиво звучит: Город Мёртвых! Я уже сейчас вижу, как Masterburg наполняется мертвецами. А какая прелестная музыка при этом звучит! Никогда не слышала ничего лучше: пронзительные нотки детского плача на фоне предсмертных хрипов, душераздирающие проклятия и крики отчаянья только что заразившихся! Возможно, для кого-то это какофония Смерти, а для меня – волшебная музыка!

– Однако пора браться за дело, – с нескрываемым удовлетворением произнесла Чёрная Дама и накрыла своим чёрным плащом весь город.

Город Мастеров спал, когда, стуча подковками своих новеньких ботфорт по брусчатой мостовой, Чёрная Дама брела его пустыми улицами. Возле таверны «Большая качка» она увидела молодую черноволосую проститутку и подошла к ней.

– А ты красивая, – задумчиво произнесла Чёрная Дама и погладила пьяную девушку по щеке. – Как тебя зовут, дитя порока?

– Ева, – равнодушно ответила проститутка и снова приложилась к бутылке с крепким элем, которую держала в правой руке. Левой рукой она держала приподнятый край своей юбки так, чтобы была видна её стройная белокожая нога.

– Ты мне нравишься, Ева, – сказала Чума и наклонилась к лицу девушки так близко, что её смертельное дыхание коснулось уст юной развратницы. – Ты, так же как и я, глубоко порочна, и в этом мы с тобой похожи, поэтому я сделаю тебе, Ева, необычный подарок, – и с этими словами Чёрная Дама впилась поцелуем в девичьи губы.

От неожиданности проститутка выронила из рук бутылку с элем.

– А теперь ступай в трактир, – повелела Чёрная Дама, оторвавшись от девичьих уст. – Отныне ты моё дыхание – крепко запомни это! Ты будешь жить до тех пор, пока будут умирать твои клиенты, а когда в твоих объятиях умрёт последний мужчина этого города, ты сама испустишь дух, но смерть будет к тебе милосердна: ты просто уснёшь и больше никогда не проснёшься. Разве это не королевский подарок? Ступай, не медли! – топнула ногой Чума, и девушка покорно побрела в наполненную хмельным шумом таверну.

– Этого мало! – произнесла вслух Чума, после того как девушка скрылась за дверью таверны. – Моя душа жаждет праздника! Большого смертоносного праздника! А это что такое? – удивилась Чума, подойдя к висевшей на стене здания театральной афише.

– «Жизнь и смерть юного Авраама и его возлюбленной цыганки Азы». Любовная драма в трёх частях, – прочитала она вслух. – Хм, хорошее название, надо зайти! Кажется, я успеваю к финалу. Эй, извозчик! Где тут у вас театр?

Она появилась на сцене в тот самый момент, когда все актёры, занятые в пьесе, вышли на поклон.

– Ниже! – приказала Чёрная дама комедиантам. – Ниже кланяйтесь!

Через мгновенье всех, кто был на сцене, скрутила судорога, и актёры вместе с режиссёром и автором пьесы упали на колени.

– Так-то лучше! – удовлетворённо произнесла Чума. – А Вы продолжайте аплодировать, – обратилась она к зрителям. – Я намерена сегодня повеселиться, поэтому эти лицедеи на сцене будут жить до тех пор, пока под сводами зрительного зала звучат аплодисменты.

Вопреки требованиям Чёрной Дамы, аплодисменты в зрительном зале смолкли, и наступила тревожная тишина.

– Понятно, – усмехнулась Чума. – Недоверие – всегда было визитной карточкой вашего города. Я так понимаю, что раз вы находитесь в театре, то вы жаждете зрелищ, требуется наглядная демонстрация моих возможностей. Хорошо! Пусть будет по-вашему. Первый слева! – прокричала Чума и щёлкнула пальцами левой руки.

Первый слева актёр вздрогнул, на мгновенье замер, словно прислушиваясь к ощущениям в своём теле, а потом с душераздирающим криком упал на сцену. На глазах зрителей его тело покрылось ужасными чумными нарывами – бубонами, которые тут же лопались, и на их месте появлялись ужасные язвы. Через минуту тело актёра дугой выгнула предсмертная судорога, раздался нечеловеческий крик и несчастный упал на сцену, уже будучи мёртвым.

– Вуаля! – произнесла Чёрная Дама и вскинула руки вверх. – Аплодисменты!

Это были самые продолжительные и самые страшные овации в истории Masterburga, но человек не может аплодировать бесконечно, и комедианты стали умирать один за другим. После того, как на сцену падал очередной, обезображенный язвами труп, аплодисменты вспыхивали с новой силой, но потом снова шли на спад. Настал момент, когда зрители уже не могли ни плакать, ни аплодировать.

– «Finite la commedia»! – произнесла Бубонная Чума и сделала мощный выдох в сторону зала.

Утром перепуганные горожане обнаружили в театре страшную картину: мёртвые актёры лежали на сцене, а из зрительного зала остекленевшими глазами на них взирали мёртвые зрители.

По горькой иронии судьбы, а возможно, по прихоти Чёрной Дамы, актёры, игравшие юного Авраама и его возлюбленную цыганку Азу, даже будучи мёртвыми, продолжали держаться за руки.

Всю ночь и всё утро Чума бродила по Городу Мастеров, оставляя после себя страдания и смерть. На рассвете она забрела на городской рынок, где покупала всё, что предлагали ей торговцы, щедро расплачиваясь сильно затёртыми медными монетами.

– Берите, берите! Это из моих старых запасов, – поясняла Чёрная Дама. – Так уж повелось, что серебро я не переношу, а меди у меня без счёта!

И всё, что покупалось, тут же на рынке раздавалось ею случайным прохожим.

– Это всё вам, берите, не стесняйтесь! – говорила Чёрная Дама, раздавая кочаны капусты и целые корзины спелых помидор.

– Спасибо, госпожа! – бормотали растерянные горожане.

– Потом помянете меня! – криво усмехалась Чума.

– Когда потом? – уточняли счастливые обладатели дармовой капусты.

– Скоро! – заверяла их Чёрная Дама. – Очень скоро! Ещё не забрезжит рассвет нового дня, как вы меня вспомните.

К полудню она столкнулась с выходящей из церкви свадебной процессией.

– Свадьба! – обрадовалась Чёрная Дама. – Как это трогательно! – шмыгнула она носом и даже приложила чёрный кружевной платочек к глазам, промокая воображаемые слёзы.

– Вы ведь поклялись перед алтарём жить вместе долго и счастливо и умереть в один день? – спросила она молодожёнов.

– Поклялись! – качнули головами счастливые новобрачные.

– Хорошая клятва! – с чувством произнесла Чёрная Дама. – Особенно её последняя часть! По своей природе я лишена жалости и чувства сострадания, но это не мешает мне делать людям очень необычные подарки, – и она трижды хлопнув в ладоши, протянула молодожёнам невесть откуда появившийся в её руках красивый резной ларец. – Это вам на память обо мне, не скажу, что на долгую, но всё-таки…

– Спасибо, госпожа, – расчувствовались родители новобрачных. – Не соблаговолите ли разделить с нами наше семейное торжество и выпить за здоровье молодых?

– С превеликим удовольствием! – просияла Чума. – Вот только насчёт здоровья… ну да ладно, там видно будет! Осторожно! – повысила она голос, обращаясь к новобрачным, – Сейчас ларец открывать нельзя. Вскроем, когда все гости соберутся за свадебным столом. Согласны?

– Согласны! – ответил ей дружный хор гостей и родственников, и свадебная процессия двинулась к дому жениха.

На пороге празднично украшенного цветами и хвойными ветками дома Чёрную Даму неожиданно тронула за рукав тётушка Медуница – знаменитая на весь город травница, лечебные снадобья которой избавили от болезней и поставила на ноги не одну сотню горожан.

– Я старая женщина и глаза мои уже не такие зоркие, – прошамкала знахарка, – но только чудится мне, что я раньше Вас видела, и даже не один раз, а вот где – не помню!

– Скоро вспомнишь, старая карга! – продолжая улыбаться, тихо произнесла Чума. – А уж я-то тебя не забыла! Ты мне и в прошлый раз сильно мешала, и сейчас не ко времени встретилась.

– Простите, госпожа, но я не расслышала, что Вы сказали? – не поверила своим ушам знахарка.

– Я говорю, что свадьбы мне нравятся больше, чем похороны! – засмеялась Чума. – Может, потому, что похороны мне чертовски надоели! – и Чёрная Дама поспешила затеряться среди приглашённых гостей.

Прошло не менее четверти часа, пока все приглашённые гости и родственники новобрачных расселись за свадебным столом. Уже были наполнены бокалы, и отец жениха собрался произнести первый тост за здоровье молодых, как вдруг Чёрная Дама поднялась со своего места и предложила открыть подаренный ею ларец.

– Думаю, что нас всех ожидает сюрприз! – одаривая присутствующих улыбкой, произнесла странная гостья. – Ну а потом выпьем за здоровье молодых… если, конечно, не передумаете.

* * *

Это было странное совещание, скорее не совещание, а тайное вече, потому как определённая доля секретности при обсуждении сложившейся ситуации всё-таки была. В кабинете начальника строительства «объекта», кроме самого Романова находились ещё разработчики программы «Город Мастеров» Иван и Василиса Премудрые, главный специалист по магическим технологиям Яков Брюс, референт Алексашка Меньшиков и главный санитарный врач «объекта», она же микробиолог, Татьяна Власенкова.

– Видели? – для проформы спросил Романов, хотя отлично знал, что все присутствующие лично посетили развлекательный квартал «Город Мастеров».

В ответ все дружно закивали головами.

– Кто-то из вас может хоть немного прояснить ситуацию? – бесцветным голосом задал вопрос начальник строительства.

– Позвольте мне! – подняла руку Василиса.

– Говори, Премудрая, но только по существу и без излишних эмоций.

– Ну, тогда я скажу самую суть: это не наша программа!

– Как не ваша? – встрепенулся Яков Брюс. – А разве не вы её с Иваном разрабатывали?

– Разрабатывали мы, – вздохнула Василиса, – но только от того, что мы с мужем придумали и воплотили, остались лишь рожки да ножки!

– От нашей программы осталась лишь канва, – подал голос Иван Премудрый.

– Это как? – не понял Пётр. – Нельзя ли пояснить в деталях?

– Отчего же нельзя! – снова взяла слово Василиса. – Очень даже можно! Согласно техническому заданию, мы разработали эскизы и электронную модель будущего Города Мастеров. После одобрения комиссией «объекта» предложенного нами варианта, мы с мужем приступили к разработке деталей городского быта…

– Да-да, я помню! – подал голос Пётр. – Городская ратуша, рынок, церковь, наиболее популярные городские маршруты… и было что-то ещё.

– Ещё были люди, точнее, персонажи, населяющие город, – пояснила Василиса. – Так вот их-то и нет.

– Почти нет! – уточнил Иван. – Остались отдельные личности типа охранника на городских воротах, уличной проститутки и группы актёров городского театра, а остальных нет!

– Более того, в Городе Мастеров появились личности, которые нами не разрабатывались и в программу не вводились.

– Это отрицательные персонажи? – снова проявил интерес Яков Брюс.

– Есть и отрицательные, как, например, Чёрная Дама, – уточнила Премудрая, – а есть и положительные, как, например, участники свадебной процессии.

– Свадьбы у нас даже в проекте не было! – вклинился в разговор Ванька. – Но самое жуткое во всей этой ситуации, что новые персонажи множатся по неизвестному для нас закону и начинают жить своей жизнью, то есть не по сценарию, а по воле случая. Разве можно в такой ситуации говорить о какой-либо стабильности программы и гарантиях безопасности для посетителей квартала?

– Образно говоря, программа почему-то взбунтовалась и живёт теперь по своим законам, – подвела итог Василиса.

– А меня лично очень заботит наличие в программе бубонной чумы, – подала голос микробиолог Власенкова. – Если вдруг случится, что программа «Город Мастеров» выйдет за рамки своего квартала, это грозит населению «объекта» заражением? – обратилась она к разработчикам.

– Для жителей «объекта» опасности нет, – заверила Премудрая, – гарантий безопасности программам, находящихся в параллельных кварталах я дать не могу. По моим предположениям, в программу был внедрён неизвестный вирус и что от него ещё можно ожидать, никому не известно.

– Это компьютерный вирус? – после короткой паузы спросил Меньшиков.

– Я бы не была столь категорична, – после короткой паузы произнесла Василиса. – Природа этого явления, назовём его условно «virus incognito», нам неизвестна, но я вчера попыталась проанализировать его поведение и могу сказать точно, что ранее известные мне методики расчёта здесь не подходят. Скорее всего, «virus incognito» занимает промежуточное положение между вредоносной компьютерной программой и магическими заклинаниями, предназначенными для наведения порчи.

– А это возможно? – усомнился Романов, и в ожидании ответа развернулся в сторону главного магического технолога.

– А почему нет? – пожал плечами Брюс. – В сущности, что такое магия? С точки зрения среднестатистического обывателя, магия – это возможность применения на практике возможностей, недоступных основной массе населения, а с научной точки зрения магия – это проявление в земных условиях неизвестных нам физических законов и протекающих под их влиянием сверхбыстрых химических реакций. Создание условий для протекания той или иной реакции люди называют магическими заклинаниями, а результат самой реакции – чудом. Так что я вполне допускаю, что таинственный вирус обладает неизвестными и, возможно, даже опасными возможностями.

– И как прикажете с этой заразой бороться? – снова подал голос начальник строительства.

– Сказать точно, как именно, я сейчас сказать не могу, – ответил Брюс, – но ведь не зря в народе говорят «От чего заболел, тем и лечись»!

– То есть Вы предлагаете использовать магию, – конкретизировал Алексашка.

– Совершенно верно, хотя как именно, пока не знаю.

– Мне всё время не даёт покоя ларец, который Чёрная Дама планировала открыть на свадьбе! – задумчиво произнёс Алексашка и взлохматил пятернёй себе волосы. – Что в нём? И почему этот ларец появляется именно в данной точке программы?

– Я так понимаю, что ларец – это не ваша придумка, – горько усмехнулся Пётр и посмотрел в сторону разработчиков программы.

– Не наша, Пётр Алексеевич! – хором ответили Премудрые.

– И почему мы до сих пор не знаем его содержимого? – наседал Пётр на разработчиков.

– Мы не можем вскрыть ларец, – пояснил Премудрый Иван. – Программа не даёт нам этого сделать. Она просто стопорится на свадебном эпизоде, после чего пользователь выбрасывается из квартала против его воли в земную реальность.

– Учитывая, что ларец – это подарок Чёрной Дамы, смею предположить в нём наличие вирусов бубонной чумы, причём в довольно высокой концентрации на квадратный сантиметр занимаемой площади, – несмело произнесла доктор Власенкова.

– Чумное поветрие? – предположил Пётр.

– Оно самое, – кивнула головой Власенкова и от бессилия закусила губу.

– Мне непонятно одно: почему программа не даёт ход дальнейшему развитию событий? Почему она не позволяет вскрыть ларец? – продолжил рассуждать вслух Пётр.

– Наверное, потому, государь, что программа пытается самостоятельно противостоять действию «virus incognito», – почёсывая маковку, предположил Яков Брюс.

– Предположим, что бубонная чума – это наиболее сконцентрированное выражение «virus incognito», – продолжила развивать мысль Василиса. – Чума убивает всех персонажей, населяющих квартал «Город Мастеров», то есть она, таким образом, воздействует и на саму программу. Возможно, со смертью последнего жителя квартала умрёт, то есть обнулится, и сама программа. Вот почему программа не даёт открыть ларец! Открытый ларец – это обязательное условие распространения таинственного вируса по всему кварталу. Я с такими штучками уже сталкивалась. Однажды, на заре нашей компьютерной юности, мы с мужем потратили три месяца на разработку новой компьютерной игры, и уже готовы были сдать её заказчику, как вдруг на мою электронную почту приходит безобидное сообщение – какая-то очередная рекламная акция по распродаже верхней одежды от известного кутюрье. И пока я читала это сообщение, присланный конкурентами вместе с письмом вирус проник не только в игровые файлы, но и поразил информацию на жёстком диске. Три месяца кропотливой работы – коту под хвост!

– Я бы даже предположил вариант проникновения этой заразы и в другие кварталы, – поддержал теорию супруги Премудрый Ванька. – Пока ещё программа сопротивляется распространению вируса, но как долго она сможет ему противостоять, никто не знает, поэтому считаю: надо предпринимать экстренные меры.

– Хорошее заявление, – одобрил Пётр. – Вопрос только в том, какие именно меры надо предпринимать! Есть конкретные предложения?

– А что, если в программу ввести дополнительные игровые персонажи, которые занялись бы тем, чем в реальной практике занимаются сотрудники противочумного отряда? – предложила Василиса.

– То есть Вы предлагаете провести санитарную обработку всего квартала «Город Мастеров»? – привстала с места доктор Власенкова. – И как Вы это себе представляете? Я и мои сотрудники будем ходить по всему городу в специальном защитном костюме, и опрыскивать дезинфицирующим раствором всё вокруг?

– Ну, не совсем Вы, – пояснил Премудрый Иван, – а ваша виртуальная копия, которая ничем от Вас, доктор, отличаться не будет как внешне, так и по внутреннему содержанию. Я хотел сказать, что данный персонаж будет иметь такой же опыт работы в качестве микробиолога, что и Вы.

– Не пойдёт, – вздохнул Алексашка. – Вирус может поразить и копию госпожи Власенковой, и весь её санитарный отряд! Нужна защита, и не только в качестве противочумного костюма, здесь нужна какая-то хитрость!

– Магия! – хлопнул в ладоши Яков Брюс. – При разработке новых персонажей наложить на них защитное заклинание и только после этого ввести их в программу «Город Мастеров».

– Как? – хором спросили супруги Премудрые. – Как Вы это себе представляете?

– Понятия не имею! – развеселился Брюс. – Однако эта идея мне кажется очень интересной, так почему бы и не рискнуть?

– Начинайте! – приказал Романов.

– Простите, Пётр Алексеевич, а что прикажите начинать? – осторожно переспросили супруги Премудрые.

– Начинайте думать! Времени у нас с вами, сами понимаете, в обрез, потому как непонятно, сколько ещё продержится программа, так что начинайте думать прямо сейчас. Кстати, это всех присутствующих касается!

– Мин херц… – заканючил было референт.

– Алексашка, не ной! – прервал его Пётр. – Ты мужик хитромудрый, авось и твоя головёнка на что-то сгодится! Вспомни, как ты исхитрился и мне своё гнилое сукно вместо англицкого поставил.

– Грешен, – признался Алексашка. – Было дело, так ведь, мин херц, тогда как всё повернулось…

– Подождите! – неожиданно перебил его Премудрый Иван. – В этом что-то есть! Вы, Александр Данилович, поставили сукно, но другого качества.

– Так ведь я разве отказываюсь… – попытался оправдаться Меньшиков.

– Погодите! Не надо деталей, а то я с мысли собьюсь, – снова осадил его Премудрый. – Значит, получается… получается, что форма прежняя, а содержание другое, а если мы не можем изменить содержание, то можно изменить форму! Эврика! Пётр Алексеевич, эврика!

– Говори, Ванька, свою эврику, сердцем чую, что дельная мысль тебя в темечко торкнула.

– Если мы не можем добраться до содержимого ларца и узнать, что там находится, то мы и не будем пытаться это сделать!

– Как не будем? – удивилась доктор Таня. – А если там чума?

– Очень хорошо! Нет, я хотел сказать, что чума – это плохо, но ведь она сейчас закрыта? Закрыта! И это очень хорошо. Если мы не можем изменить, то есть обезвредить, содержимое ларца, так как нам этого не даёт сделать программа, то мы можем изменить сам ларец! Например, заменим материал, из которого он изготовлен. Нам ведь что надо?

– Что? – хором спросили участники заседания.

– Нам надо, чтобы данный ларец не открылся ни при каких условиях, и я, в смысле мы с женой, это сделаем! Сделаем, любимая?

– Как скажешь, дорогой! – улыбнулась Василиса, которая безумно обожала своего премудрого супруга, особенно в момент творческого озарения.

* * *

…Прошло не менее четверти часа, пока все приглашённые гости и родственники новобрачных расселись за свадебным столом. Уже были наполнены бокалы, и отец жениха собрался произнести первый тост за здоровье молодых, как вдруг Чёрная Дама поднялась со своего места и предложила открыть подаренный ею ларец.

– Думаю, что нас всех ожидает сюрприз! – одаривая присутствующих улыбкой, произнесла странная гостья. – Ну а потом выпьем за здоровье молодых… если, конечно, не передумаете.

– А с чего бы это мы передумаем? – засмеялись гости. – Мы сегодня намерены выпить за здоровье молодых и их будущих деток не один бочонок вина, да и про пиво не забудем!

– Открывайте ларец! – повелела Чёрная Дама, пропустив замечание гостей мимо ушей. Молодожёны стали вертеть ларец в руках, но, к удивлению присутствующих, открыть его так и не смогли.

– Эх, людишки! – недовольно дёрнула уголком рта Чума. – Ничего-то вы толком сделать не можете, даже умереть! Ну-ка, дайте этот ларец сюда, уж со своим подарком я справлюсь.

Подарок поспешно передали странной гостье, но и она, обломав пару ногтей, так и не смогла вскрыть ларец.

– Там на крышке какие-то колёсики! – заметил отец жениха, указывая на кодовый замок. – Может быть, в этом секрет?

– Это что ещё за головоломка? Здесь циферки, а здесь буковки, здесь опять циферки какие-то! – бормотала Чума, бездумно вращая колёсики кодового замка, для открытия которого было необходимо набрать шестизначный код.

– Топор! – приказала Чёрная Дама, окончательно потеряв терпение.

– Не надо, госпожа! – залепетала невеста. – Боюсь, что топором Вы повредите этот прекрасный подарок.

– Топор! – сорвалась на крик Чума. – Эй ты, крайний справа! Встал и принёс мне топор!

Гости возмущённо зашумели, но Чёрная Дама распростёрла над столом руки.

– Молчать! – повелела она. – Считайте, что вы все уже умерли и не пытайтесь мне помешать! А теперь, ублюдки, я приказываю вам сидеть и не двигаться!

Гости, парализованные страхом, замерли, а в руках у Дамы тем временем оказался топор.

Но даже при помощи топора ларчик открываться не желал. Чума остервенело рубила свой подарок острым плотницким топором, но это привело лишь к тому, что с ларца слетела декоративная деревянная отделка, под которой оказался переносной сейф из прочной легированной стали. Один из ударов топора пришёлся на кодовый замок, и крышку сейфа заклинило окончательно.

– Сволочь! – устало произнесла Чёрная Дама и откинула зазубренный топор в сторону. – Я не знаю, кто ты и что ты затеял, – прокричала Чума, запрокинув голову вверх, – но я чувствую тебя! Если ты не трус, выйди и покажись! Клянусь Вечностью, я не трону тебя!

И в это самое мгновенье в зал вошла группа людей, одетых в странные, почти космические одежды.

– Да это же противочумные костюмы! – ахнула Чёрная Дама. – Так вот где засада! Стоять! Я приказываю всем стоять! – прокричала Бубонная Чума, выставив вперёд обе руки, но тут же их отдёрнула, словно прикоснулась к горячей печке. – Магия! – прошептала она. – Я чувствую защитное заклинание! А-а-а-а! – взревела Чума и закрутилась на месте чёрной юлой. – Всё равно вы все умрёте!

– Противоядие! – женским голосом приказал визитёр в противочумном костюме. И через пару секунд два помощника уже крепко держали Чуму за руки, а третий резким движением вогнал иглу шприца ей в плечо и торопливо выдавил содержимое.

– Отпустите её! – снова повелел женский голос. – Теперь она не опасна. Сейф изъять!

– Нет! – прокричала Чума и без сил опустилась на пол.

– Да! – ответил женский голос. – Повторяю: сейф изъять!

– Что со мной? – взвыла Чёрная Дама. – У меня подкосились ноги, и я не в силах двинуться с места.

– Это противочумная сыворотка! – произнёс незнакомец в противочумном костюме и снял с лица маску. – Я, доктор Власенкова, официально констатирую обнаружение и ликвидацию очага заражения.

– Нет! – заскулила Чума, которая снова превратилась в старую нищенку. – Вы не посмеете обидеть бабушку.

– Уже! – произнесла доктор Таня. – Уже посмели.

Однако услышать последнюю фразу Чёрной Даме было не суждено: в следующее мгновенье она обратилась в прах и рассыпалась.

Finite la commedia!

 

Глава 9

Вторая молодость

Всё началось с маленького рекламного объявления, напечатанного в правом нижнем углу четвёртой страницы «Объектовых новостей». Текст объявления был куцый, но броский, и своей категоричностью цеплял внимание читателей.

– Молодильные яблоки! Только у нас! Скидка до конца сезона. Торопитесь, количество предложений ограничено! – гласило объявление. Рядом красовалась фотография миленькой блондинки с аппетитным краснобоким яблоком в руке.

Дальше шла прямая речь, которая, по задумке рекламщиков, должна была исходить из коралловых уст фотомодели.

– Если хочешь обрести вторую молодость, позвони мне!

Номер указанного в объявлении телефона свидетельствовал о том, что за чудом далеко ходить не надо: заявки на вторую молодость принимались прямо на «объекте».

Первой на объявление клюнула сорокалетняя штукатурщица Катушкина Люся, которая свою женскую привлекательность растеряла, работая на морозе и пронизывающем ветре. К сорока годам обожжённая морозом и солнцем кожа у Люськи стала морщинистая, пергаментного цвета, голубые глаза от водки и слёз поблёкли, уголки рта скорбно опустились вниз, отчего на лицо легла печать вечного недовольства. Особо Люся грустила об упущенной возможности поучаствовать в конкурсе «Мокрых маек», так как её грудь – некогда предмет Люськиной гордости – как-то в одночасье уменьшилась в размерах, обвисла и перешла из разряда «спелых дынек» в разряд «уши спаниеля».

Прочитав объявление, Люся, недолго думая, позвонила по указанному в объявлении номеру телефона и сделала заказ на 1 (один) комплект молодильных яблок.

– Женщина! Это очень дорогой заказ, – предупредил её неизвестный абонент на другом конце провода, – но результат омоложения мы Вам гарантируем.

– Когда речь идёт об утраченной молодости, я не мелочусь, – гордо ответила Люська.

– Тогда у нас к Вам есть последнее условие, – продолжил таинственный абонент.

– Я не против, – простодушно согласилась Люся, выслушав предложения поставщика. – Пусть будет так, как Вы сказали, тем более что скидка мне не помешает!

Через три дня посыльный доставил ей в рабочее общежитие, которое жители «объекта» между собой называли не иначе как «Дом одиноких сердец», продолговатую коробку из трёхслойного серого картона. На упаковке, кроме Люськиного адреса, больше ничего не значилось. Сама коробка была туго перевязана шпагатом и запечатана сургучом. Внутри посылки соискательница второй молодости обнаружила три крупных краснобоких (как на рекламном снимке) яблока и листок с инструкцией. Инструкция была простенькая, если не сказать больше.

– Чего это они пишут, словно мы дебилы какие-то! – удивилась Люська, прочтя текст инструкции. – Ну, чё тут непонятного? И дурак запомнит, что раз в три дня надо съесть натощак одно яблоко вместе с косточками и огрызком.

И, не откладывая дело в долгий ящик, одинокая женщина в тот же вечер вместо традиционной жареной картошки на ужин съела одно яблоко. Съела, посмотрела на себя в мутное, засиженное мухами зеркало, пожалела о потраченных деньгах и отправилась коротать ночь в холодной постели.

Проснулась она на рассвете от неприятных ощущений: что-то сильно сдавливало её грудь.

– Какая же я дура, – сквозь сон подумала Люська. – Забыла на ночь лифчик снять! – и машинально попыталась расстегнуть крючки на лямке бюстгальтера, но, к её большому удивлению, сделать она этого не смогла, так как лямка лифчика была натянута как струна и сильно впивалась в тело.

«Такое ощущение, что я по ошибке надела лифчик на три размера меньше», – подумала женщина и, пересилив лень, встала с кровати и подошла к зеркалу.

– Я ещё, наверное, сплю и вижу сон, – решила Люська, глядя на своё отражение в зеркале. – Какой хороший сон!

Какое-то время она, покачиваясь, протирала спросонья глаза и бездумно таращилась в зеркало, потом настороженно замерла и через мгновенье метнулась к настенному выключателю.

Пронизанный страхом, радостью и удивлением Люськин крик прорезал утреннюю тишину в тот самый миг, когда жёлтый электрический свет залил комнату: из мутного зеркала на Люську смотрела тридцатилетняя женщина с пронзительно голубыми глазами, гладкой кожей и аппетитной грудью третьего размера, которая явно не вмещалась в старый застиранный бюстгальтер.

Прибежавшие на крик подружки были готовы оказать Катушкиной любую помощь и, если надо, даже подставить плечо или какую-нибудь другую часть своего тела, но, увидев помолодевшую Люську, резко поменялись с ней ролями. Теперь уже отошедшей от шока Люське пришлось утешать своих постаревших на стройках коммунизма подруг и поить их настоем валерьянки.

– Не-е-е-т! – трясла головой её напарница Валька Портянкина, прославившаяся тем, что в молодые годы не пропускала на стройке ни одного нового мужика, включая командировочных. – Не-е-е-т! Этого быть просто не может! Ты же меня, подруга, на восемь месяцев старше, а выглядишь…! Нет! – продолжала трясти головой любительница случайных половых контактов. – Это мы вчера, наверное, палёной водкой «траванулись», вот нам спьяну всякая чертовщина и мерещится!

– Ты, Люся, наверное, все деньги, что на старость откладывала, на пластического хирурга потратила, – зло пошутила крановщица Лиза Чайкина – женщина одинокая, желчная и завистливая.

– Старость подождёт, – парировала помолодевшая Люська. – А сбережений моих разве что на зубной протез хватит.

– И всё же, Людмила, признайся, в чём твой секрет? – спросила напрямую бригадир Тамара Горохова.

– Да нет у меня никакого секрета, – вздохнула Люська и протянула бригадиру листок с инструкцией по употреблению (внутрь) молодильных яблок.

– А ты подруга, случаем, не врёшь? – прищурившись, недоверчиво спросила маляр Настя Найдёнова, прозванная в бригаде Лисой за рыжий цвет волос и врождённую хитрость.

– Ты по себе не ровняй! – парировала Люся и показала картонную коробку. – Видите? Одного яблока не хватает!

– Если ты с одного яблока так похорошела, то что же с тобой после трёх яблок будет? – задалась вопросом Горохова. – Может и нам, девочки, на яблочную диету перейти?

Ровно через три дня на «объекте» возле входа в «Дом одиноких сердец» возник переполох, который привлёк внимание не только доктора Устименко, но даже начальника службы безопасности Малюту Скуратова.

– Ты, Лекарь, что-нибудь понимаешь? – спрашивал Малюта главврача, указывая на бригаду Тамары Гороховой, находившуюся в плотном окружении любопытствующих.

– Я не совсем уверен в своём диагнозе, – дипломатично ответил главврач, – но мне кажется, что имеет место групповой приём лекарственных средств, не прошедших полное апробирование и, вероятней всего, произведённых без надлежащего контроля Минздрава. Короче говоря – контрафакт!

– Ты это сейчас с кем гуторил? – недовольно переспросил Скуратов.

– Простите, – улыбнулся Устименко. – Я хотел сказать, что члены бригады Тамары Гороховой, включая самого бригадира, находятся под воздействием неизвестного нам лекарства или какого-то зелья, последствия которого неизвестны.

– Чего же тут неизвестного? – пробормотал Малюта. – Результат вон, как говорится, на лицо! Омолодились, туды их в качель!

– Вот это меня как раз и настораживает, – задумчиво произнёс доктор и направился в центр круга, где словно на витрине, в своих лучших платьях, стояли и улыбались хорошенькие молодые женщины. Все члены бригады помолодели минимум лет на десять, а Люся Катушкина, которая к этому времени съела уже второе яблоко, являла собой образчик женской красоты и молодости.

– Как Вы себя чувствуете? – спросил её Устименко, заглядывая ей в глаза.

– Хорошо чувствую, – почти пропела Люська, продолжая улыбаться.

– Что-то мне не нравится ваш, девушка, взгляд, – честно признался доктор. – Какой-то он у Вас отсутствующий. Вы меня видите?

– Вижу, – равнодушно ответила Катушкина и без стеснения стала ковырять в носу пальцем.

– А Вы меня помните?

– Не-а! – улыбнулась Люська и вытерла палец о подол своего платья.

– Какое сегодня число? – не отставал от неё Устименко. – Назовите сегодняшнее число!

– Не-а! – продолжала глупо улыбаться молодая девушка. – Не назову!

– Почему не назовёте?

– А не помню я! – засмеялась штукатурщица с двадцатилетним стажем, и как маленькая девочка, напевая детскую песенку, закружилась в танце.

– Хорошо-то как! Голова пустая, лёгкая! – кричала счастливая Люська.

– Вы можете назвать своё имя? – схватив девушку за плечи, почти прокричал ей в лицо Устименко.

– Не помню! Ничего не помню! – заливаясь счастливым смехом, ответила Катушкина.

– А чему Вы тогда радуетесь?

– А с чего мне плакать? – резонно поинтересовалась Люська.

– Отстаньте Вы от неё, – приятным грудным голосом произнесла хорошенькая брюнетка с лукавым взглядом и откровенным декольте, которое не столько скрывало, сколько подчёркивало наличие у молодой женщины шикарного бюста.

– Пойдёмте, доктор, лучше со мной, – произнесла она с придыханием, и Устименко с трудом, но всё-таки узнал в соблазнительнице Валентину Портянкину. – Я Вам, доктор, всё-всё объясню и даже кое-что покажу!

– Вы принимали сегодня какую-нибудь настойку, зелье, лекарственный порошок? – перебил Валентину доктор.

– Порошок, порошок, дай приму на посошок! – пропела Люська и снова закружилась в танце.

– Ну, допустим, принимали, – с приятной хрипотцой произнесла рыжеволосая красотка, отдалённо напоминающая маляршу Найдёнову. – А тебе, Лекарь, что, завидно?

– Яблоки мы ели, – пояснила Тамара Горохова и тряхнула копной русых волос. – Яблоки! А Люська всё-таки права! – засмеялась она. – У меня на душе так хорошо давно уже не было! Вот только не могу вспомнить что-то… – наморщила она лоб. – Я сегодня что-то должна была сделать, а что именно – не помню!

– Ты, девонька, сегодня должна была бригаду на работу вывести, задание от мастера получить и проконтролировать выполнение бригадой дневного плана! – сурово произнёс подошедший Малюта Скуратов. – А ты вместо всего этого второй час уже как смотрины устраиваешь!

– На работу? – удивилась яркая блондинка с осиной талией и курносым носиком. – Ты что-то путаешь, парниша! – хмыкнула она. – Посмотри на меня! Где я – Элизабет Чайкина – и где работа!

– Вы тоже яблоки ели? – спросил у неё Устименко. – Хотя можете не отвечать: вижу, что ели.

– Одно! Одно яблоко! – пояснила Чайкина. – Приём следующего яблока через три дня.

– Три дня! – пропела Люська и запрыгала вокруг Устименко на одной ножке. – Три дня! Три дня! Это я хорошо помню!

Устименко внимательно посмотрел на её ноги. – Я вижу, что размер обуви остался прежним? – спросил он у Катюшкиной, но Люська проигнорировав его вопрос, села на дорожный бордюр, и стала как веером обмахиваться подолом платья.

– Размер обуви не изменился, – ответила за неё Тамара Горохова. – Это единственное, что осталось в нашем теле неизменным. А о какой работе бородатый дядька говорил? Что-то я совсем ничего не помню!

– Вас это тревожит? – усталым голосом спросил Устименко.

– Нет, – улыбнулась бригадирша. – Мне хорошо, очень хорошо! Раньше у меня голова болела, и сломанная в детстве кость на ноге к непогоде ныла, а теперь ничего не болит.

– У вас была гипертония, – припомнил Устименко, – а берцовая кость болела, так как она у Вас после перелома неправильно срослась. Мне надо Вас и ваших девушек обследовать. Собирайте бригаду и поехали ко мне.

– Мы куда-то едем? – вклинилась в разговор рыжая бестия. – Я готова!

– В клуб! – нашёлся главврач. – Девушки вашего возраста обожают клубы, сейчас это модно!

– А как ваш клуб называется? – просунула хорошенькую мордочку Настя.

– Клуб называется «Амбулатория»! Модерн! Последний писк! Официантки там подают микстуры, в смысле напитки, а сами одеты в костюмы медсестёр, – импровизировал на ходу главврач.

– А там есть приват-кабинеты? – тяжело дыша, поинтересовалась Портянкина Валентина.

– Этого добра сколько угодно! – махнул рукой Устименко. – Любой бокс к вашим услугам.

– Тогда я для Вас в кабинете исполню приватный танец, – с заговорщицким видом пообещала Валентина, которая снова почувствовала тягу к охоте на мужчин.

– Мы сейчас консилиум соберём, – пообещал Устименко, – так что будете плясать перед целой комиссией.

– Надеюсь, это будет комиссия из половозрелых мужских особей! – мечтательно произнесла сексуальная террористка.

– Я тоже надеюсь, – вздохнул Устименко, – хотя на что именно, и сам не знаю.

– Я так понял, что виной всему какие-то яблоки? – переспросил Малюта.

– Видимо, да! – кивнул головой главврач. – Нам хотя бы одно такое яблоко добыть для проведения анализов, да и остальные, пока не разберёмся, не мешало бы изъять!

– Сделаем! – пообещал начальник службы безопасности и исчез за дверями рабочего общежития.

– А я пока займусь поставщиком этих чудо-фруктов, – решительно произнёс невесть откуда появившийся в своём неизменном гороховом пальто майор Пронин. – Тут у нас и зацепочка имеется, – и он потряс газетой «Объектовые новости».

Омолодившихся пациентов организованно привезли в стационар, где поместили в общую десятиместную палату, и только Люсю Катушкину пришлось поселить в отдельном боксе, так как она всё время порывалась начертить на полу мелом «классики», а когда медперсонал запретил ей это художество, попыталась организовать игру в прятки.

Два дня бригада Гороховой терпеливо сносила все медицинские тесты и дисциплинированно сдавала анализы. Два дня Люся Катушкина вела себя, как примерная девочка: мыла руки перед едой, с удовольствием поедала манную кашу и старательно чистила перед сном зубы. Два дня Катушкина улыбалась медперсоналу своей счастливой улыбкой, демонстрируя дисциплину и примерное послушание, а на третий день Люська таинственным образом из бокса исчезла.

– Где больная? – строгим голосом вопрошал доктор Устименко медсестёр.

– Не знаем, Владимир Афанасьевич, – испуганно блеял младший медицинский персонал. Охранник Илья Муромец, дежуривший ночью в стационаре, показал, что рано утром видел, как молодая пациентка в розовой пижаме вышла подышать воздухом в сад.

– И что же Вы её не задержали? – упрекнул охранника главврач.

– У нас тут не тюремный режим, – парировал охранник. – Я не могу препятствовать передвижению пациентов.

Пока разворачивали поиски пропавшей пациентки, Катушкина неожиданно нашлась сама. Старшая медсестра обнаружила её в своём боксе: Люська, одетая в ту же розовую пижаму, сидела на кровати и с аппетитом уплетала краснобокое яблоко.

– Приятного аппетита, – сказала сестра. – Ты где, девушка, пропадала?

– Гы-ы, – сказала Люська и надкусила яблоко с другого бока.

– Чего? – переспросила медсестра.

– Гы-гы! – пояснила Катушкина и снова принялась за яблоко.

– А-а! – кивнула головой женщина. – Ну, так бы сразу и сказала! – и, выйдя из бокса, побежала за врачом.

Когда Устименко вбежал в палату, Люська уже доедала огрызок.

– Не успели! – в сердцах закричал главврач. – Где она взяла яблоко?

– Она его с собой после прогулки в саду принесла, – сказал стоящий в дверях охранник.

– Илья! – скрипнул зубами Устименко. – У нас в саду, что, яблони растут?

– Не растут, Владимир Афанасьевич, – спокойно ответил богатырь. – Но Вы никогда не запрещали в палату фрукты проносить. Яблоко – это же не водка, и не наркотик какой!

– Моя вина! – покачал головой главврач. – Забыл я вас всех предупредить, что для нынешних пациентов яблоки опасней, чем стрихнин. Так, где ты, девушка, яблоко взяла? – уже без всякой надежды спросил он у Катушкиной.

– Спать! – вдруг чётко ответила Люська, и, смачно облизав пальцы, улеглась на бочок.

– Только после клизмы! – пообещал ей Устименко и сделал знак охраннику. Илья осторожно, как ребёнка, взял на руки мирно посапывающую Катушкину и под конвоем главврача понёс её в процедурную.

Тем временем Малюта Скуратов и майор Пронин, закрывшись в кабинете с табличкой «Начальник СБ», в очередной раз прокручивали запись телефонного разговора.

– Ты когда этот номер на «прослушку» поставил? – проявил профессиональный интерес майор.

– Да разве упомнишь всё! – уклонился от прямого ответа Скуратов. – Есть у меня парочку умельцев – Оська Отвёрткин да Пашка Припой, туды их в транзистор, так вот об этом их спрашивать надобно.

– Ладно, обойдёмся без точной даты! Ты мне, Малюта, скажи, чем тебя именно этот телефонный номер заинтересовал.

– Да ничем он меня не заинтересовал, – нехотя признался Скуратов. – Я своим умельцам строго-настрого наказал, чтобы каждый новый номер на цельную неделю на контроль ставили, так сказать, в целях профилактики.

– А через неделю?

– Ну, ежели за неделю ничего для меня интересного не наговорят, то контроль снимаем.

– Ты определил, за кем этот номер значится?

– Определил! – хмыкнул Малюта. – За электронным коммутатором.

– Понятно, – разочаровано произнёс Пронин. – Я так понимаю, что идентифицировать голос тоже не удалось?

– Как мне мои умельцы пояснили, голос пропущен через электронную штуковину… как её звать-то?

– Голосовой модулятор, – подсказал сыщик.

– Вот-вот, он самый, туды его в резистор! – обрадовался Скуратов.

– Давай-ка, ещё разок запись прослушаем, – предложил Пронин.

– Ну, сколько можно, майор? – заныл Малюта, которому страсть как хотелось пропустить обеденную чарку ледяной водки и похлебать наваристых мясных щей.

– Ещё разочек прослушаем, а потом сделаем перерыв на обед, – пообещал сыщик.

– Ну разве что разочек, – смилостивился начальник СБ и, сглотнув слюну, включил воспроизведение записи.

– … Женщина! Это очень дорогой заказ, – раздался из магнитофона мужской голос, – но результат омоложения мы Вам гарантируем.

– Когда речь идёт об утраченной молодости, я не мелочусь, – ответила женщина.

– Тогда у нас к Вам есть последнее условие, – продолжил таинственный абонент. – Мы Вам сделаем очень хорошую скидку – по 10 % за каждое яблоко, а Вы нам взамен свои самые сокровенные воспоминания.

– Это как? – встревожился женский голос. – Вы мне в голову иголки втыкать будете, и эту… как её, энцефолограмму снимать?

– Никто никаких иголок Вам, женщина, в голову втыкать не будет, – заверил мужской голос. – Вы даже ничего не почувствуете, от Вас требуется только устное согласие.

– А много Вам моих воспоминаний надобно? – с явным подозрением спросила женщина.

– Немного – снова заверил её неизвестный абонент. – По 30 % от общего объёма памяти за каждое яблоко.

– А это не больно?

– Я же говорил, что Вы ничего не почувствуете.

– Значит, я вам свои воспоминания, а Вы мне скидку.

– Вот именно! Для Вас, женщина, я лично гарантирую скидку в 30 %!

– Я не против, – согласился женский голос. – Пусть будет так, как Вы сказали, тем более что скидка мне не помешает!

Дальше пошли гудки.

– Всё! – произнёс довольный Малюта. – Больше слушать нечего! Пошли обедать!

– Пошли! – согласился майор. – Всё, что мне было надо, я услышал.

В томительном ожидании прошло ещё трое суток. На четвёртые сутки пребывания в стационаре состояние пациентов резко ухудшилось. У всех, кто съел хотя бы одно молодильное яблоко, резко подскочила температура, начались мышечные судороги, головная боль, больные периодически испытывали приступы безотчётного страха. И только Катушкина Люся ко всему оставалась безучастной. После того, как ей принудительно промыли желудок, она словно впала в прострацию: ничем не интересовалась, ни на какие вопросы не отвечала и даже ни на что не жаловалась.

– Что с ними, доктор? – испуганно спрашивала Устименко молоденькая медсестра Инга Зайоц.

– Как что! – злился главврач. – Организм очередную порцию чудодейственных яблок требует, а их, как ты понимаешь, нет! Вот он, организм, и взбунтовался!

– Понимаю, – кивала хорошенькой головкой медсестра. – Это можно сравнить с проявлением у наркоманов абстинентного синдрома.

– Возможно, – соглашался Устименко. – Лично меня сейчас больше беспокоит больная Катушкина. Она единственная из всей бригады умудрилась съесть три так называемых молодильных яблока и, хотя желудок мы ей после третьего яблока промыли, часть неизвестного науке снадобья успело всосаться в кровь.

– Почему неизвестного? – не отставала любопытная девушка.

– Потому что в принципе само понятие «омоложение» антинаучно. В нашем организме есть механизм регенерации, но он «латает» мелкие «поломки» – небольшие порезы, заживляет участки повреждённой кожи, при определённых условиях сращивает поломанные кости – и это всё! Человек не ящерица, и новый хвост себе отрастить не может.

– А хвост-то нам зачем?

– Да это я так, для наглядного примера сказал. Хвост нам, конечно, ни к чему, но вот, например, вырастить себе в преклонном возрасте новые крепкие зубы или самостоятельно восстановить волосяной покров на участках облысения, не помешало бы! А теперь представьте, что полный комплекс омоложения всего, повторяю, всего организма, проводится в кратчайшие сроки, если верить рекламе – девять дней! Это значит, что под воздействием неизвестных нам лекарственных или каких-либо других чудодейственных препаратов человеческий организм запускает в себе такие процессы, которые матерью-природой вообще были не предусмотрены.

– Представила! – кивнула головой Инга. – Вот только я не пойму, за счёт каких резервов человеческий организм обеспечит протекание процесса омоложения?

– За счёт существующих резервов! Это означает, что все остальные процессы в организме, кроме омоложения, будут замедляться, либо и вовсе будут заблокированы.

– Как память? – перебила главврача девушка. – Я знаю, что больные, принимавшие чудо-яблоки, страдают частичной потерей памяти.

– Нет! – покачал головой доктор. – У членов бригады Гороховой память не заблокирована. Вчера нас посетила группа специалистов из Высшего Совета, так вот они под гипнозом обследовали всю бригаду Тамары Гороховой, и знаете, что сказали?

– Не знаю, – пожала плечами медсестра, продолжая восторженно смотреть на главврача.

– Они сказали, что не обнаружили у больных никакой «блокировки» воспоминаний. Понимаете, Инга, информацию, которая находится в нашем мозге, нельзя «стереть» – это физически невозможно. Воспоминания можно уничтожить, но только вместе с её носителем! Термин «стереть» воспоминания предполагает проведение специалистом психологической коррекции личности пациента или, как пишут в популярных романах, поставить «блок», то есть заблокировать воспоминания за какой-то временной период или по конкретному случаю. У наших больных нет никакой блокировки и память их девственно чиста. Объяснить тот факт, что они частично потеряли приобретённые за время учёбы и работы профессиональные знания и навыки, а также утратили воспоминания о своём прошлом, я не могу! Правда, остаётся надежда на то, что организм со временем сам отрегулирует обмен веществ и вернётся к своему прежнему состоянию.

– То есть всё пройдёт само собой?

– Очень на это надеюсь, мы ведь прервали «курс омоложения», и неизвестный науке препарат не успел поработить весь организм.

– Значит, девушки опять постареют?

– Они будут выглядеть в соответствии со своим возрастом.

– Обидно! Была мечта, а Вы её взяли и развенчали! Обидно!

– Был сыр в мышеловке и далеко не бесплатный, а чтобы дольше не стариться, Вы, Инга, ведите здоровый образ жизни, не злоупотребляйте животными жирами, больше включайте в свой рацион растительных белков и, конечно, никакого алкоголя и табака. И поверьте мне, ваш организм ответит вам взаимностью!

– Знаем, слышали! – махнула рукой девушка. – Это всё не то, гораздо приятней иметь при себе этакое карманное чудо – молодильные яблоки или маленькую таблетку «Вторая молодость» с инструкцией: «…принимать натощак после сорока лет»! Представьте себе: отпраздновал свой сороковой день рожденья, а после того, как разошлись гости, принял таблетку и лёг спать. А утром проснулся, подошёл к зеркалу, а в нём…! И снова хочется жить, и снова сил и желаний через край…

– Стой! – перебил её главврач. – Так говоришь: «И снова хочется жить и сил через край»?

– Вы про желания забыли, – поправила медсестра.

– Да-да, желание жить вообще, и желания плотских удовольствий в частности. Я, кажется, понял, что происходит с Катушкиной! Она, точнее её организм, надорвался! После приёма третьего молодильного яблока её организм пытался выполнить запущенную программу обновления или, если Вам угодно, омоложения, но сделать этого не смог – не хватило жизненных сил! Поэтому у Катушкиной сейчас полнейшая апатия к жизни: она ничего не хочет, так как у неё не осталось сил. Организм истощён, и больная чувствует себя уставшей и опустошённой, здесь уже не до плотских желаний!

– И как её лечить?

– Ну, это как раз несложно: витамины, капельница, усиленное питание, здоровый сон, отсутствие стресса – и организм через неделю сам придёт в норму. Гораздо хуже с потерей памяти, что делать – не представляю!

Когда главврач после утреннего осмотра вернулся в ординаторскую, там его дожидался майор Пронин.

– Вы тоже заболели? – устало спросил его доктор, усаживаясь рядом с ним на кушетку.

– Хорошая шутка, – серьёзно произнёс майор. – Правда, не смешная.

– А здесь больница, а не цирк, поэтому смешного здесь мало, – парировал Устименко. – Так что новенького в наших палестинах?

– У меня есть версия, но хотелось бы сначала удостовериться в том, что я на правильном пути.

– Версия – это хорошо! От меня-то что надо?

– Скажите, Владимир Афанасьевич, Вы ведь полностью обследовали членов бригады Тамары Гороховой?

– Обследование проводилось по полной программе и не только мной! Не далее как вчера к нам из Высшего Совета прибыла группа специалистов, которая под гипнозом обследовала всех больных, употреблявших так называемые молодильные яблоки. Вас конкретно что интересует?

– Меня интересуют факты нарушения работы головного мозга, если таковые имеются.

– Хм, если быть точным, то сам мозг от приёма этих чудо-фруктов не пострадал, а вот нарушение памяти в той или иной степени наблюдаются абсолютно у всех пациентов. У больной Катушкиной кроме амнезии наблюдается утрата приобретённых за сорок лет жизни знаний и навыков. Она успела употребить в пищу все три яблока, и деградировала до уровня пятилетнего ребёнка. Правда, выглядит она замечательно, не старше двадцати пяти лет, но кому сейчас эта красота нужна? В данный момент Катушкина – это пятилетний ребёнок, которому по большому счёту всё равно: есть у него морщины или нет!

– А что сказали специалисты из Высшего Совета?

– Они сделали заключение, что никакой блокировки памяти у больных нет. Больные не могут вспомнить часть своей жизни, потому что мозг чист, как попка младенца! Блокировать нечего, так как нет самих воспоминаний.

– Вот! – почему-то обрадовался Пронин. – Вот именно – нет воспоминаний!

– Вот уж не знал, что Вас, майор, порадует такой диагноз! Может, Вам про аппендикс или язву прямой кишки рассказать – вообще обхохочетесь!

– Не обижайтесь доктор, просто я выяснил, что перед покупкой молодильных яблок таинственный продавец предлагал каждому покупателю скидку на товар в обмен на его воспоминания.

– Я не ослышался? Товар в обмен на воспоминания?

– Не совсем так: скидку на товар в обмен на воспоминания.

– И велика ли скидка?

– Скидка невелика – 10 % за каждое яблоко, а вот чтобы эту скидку получить, надо отдать за каждый чудо-фрукт 30 % воспоминаний от общего объёма памяти.

– Значит, за полный курс омоложения, а это три яблока, надо отдать 90 % памяти! Так?

– Получается, что так!

– Теперь понятно, почему интеллект и память Катушкиной на уровне развития дошкольника. Вместе с памятью утрачиваются полезные навыки и знания, приобретённые пациентом в течение всей жизни. И кто же это такой хитрый?

– Есть один бродячий торговец старьём, Арарат, по кличке «Ара-рвань», так вот он очень любит менять материальное на нематериальное.

– В каком смысле?

– В прямом! Берёт вполне определённую магическую вещь, в которой в данный момент нуждается покупатель, и меняет её, допустим, на последнее неисполненное желание.

– Хм, а на воспоминания он тоже вещи меняет?

– Раньше за ним такого не водилось, но Арарат, по сути, контрабандист, возможно, поставщики товара ему назначили новые условия, или он сам расширил ассортимент своих услуг. Так это или нет, но проверить его надо.

– И как Вы это собираетесь сделать?

– Проверить его нетрудно, гораздо труднее заманить его к нам, но у меня на этот случай есть одна оперативная заготовка, которую я и собираюсь проверить на практике.

– Может, поделитесь со мной этим специфическим секретом?

– Понимаете, доктор, очень уж этот старьёвщик хорошо «клюёт» на несчастную любовь! Ходят слухи, что он неравнодушен к любовным драмам, как кошка к валерьянке.

– Странно!

– Странным это кажется только на первый взгляд. Весь фокус в том, что несчастные влюблённые относятся к категории покупателей, которые никогда не торгуются и готовы заплатить любую цену, лишь бы вернуть расположение своего возлюбленного или возлюбленной.

– Тогда у меня к Вам, майор, необычная просьба.

– Доктор, для Вас всё, что угодно!

– Тогда возьмите меня с собой на встречу с этим самым старьёвщиком.

– Зачем?

– Понимаете, если пропажа воспоминаний – его рук дело, то я хотел бы знать из первых уст, как эти воспоминания вернуть моим пациентам.

– Договорились!

И партнёры скрепили договор рукопожатием.

* * *

О том, что новенькая медицинская сестра Инга Зайоц влюблена в доктора Устименко, знали все сотрудники «объектовой» санитарной части. Знал об этом и сам Владимир Афанасьевич, знал, но не придавал этому никакого значения: мало ли что нафантазируют себе молоденькие медсёстры, особенно если предмет их обожания – непосредственный начальник. Однако с некоторых пор слепое обожание новенькой медсестры стало его раздражать, да и остальной медперсонал санчасти стал уже в открытую посмеиваться над очередным «служебным» романом, а это грозило подрывом авторитета, чего Владимир Афанасьевич, естественно, допустить не мог.

– Вы не могли бы серьёзней относиться к своим служебным обязанностям? – сказал главврач своей обожательнице после утреннего осмотра.

– Я что-то делаю не так? – дрогнувшим голосом спросила медсестра.

– Не знаю… не уверен, – замялся Устименко. – Мне кажется, что у Вас голова занята не мыслями о работе.

– Прошу прощения, но Вы, Владимир Афанасьевич, очень даже ошибаетесь! Я только и делаю, что думаю о работе, а значит, – на мгновенье смутилась медсестра, – а значит и о Вас!

– Вот это меня и беспокоит! – понизил голос Устименко.

– Почему? – упавшим голосом спросила девушка, предчувствуя беду.

– Потому, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Из чего «…из этого»?

– Из вашей наивной влюблённости! Это, право же, смешно!

– Смешно?

– Да, смешно! Над нами уже весь персонал смеётся. Отныне попрошу Вас думать о своих служебных обязанностях отстранённо!

– Отстранённо от чего?

– Отстранённо от меня! Понятно?

– Но как же… Вы же главврач!»

– Вот пусть я для Вас им и останусь!

Вечером, после смены, по дороге в общежитие, Инга брела, спотыкаясь в темноте и пошатываясь, как пьяная.

– Как он мог! – шептала она, и непрошеные слёзы катились по её щекам. – Как он мог…! – повторяла она, размазывая слёзы вместе с косметикой по лицу.

В общежитие идти не хотелось. Инга присела на лавочку в конце Аллеи Непокорённых и достала из кармана плаща носовой платок. Напротив скамейки в вечерних сумерках смутно вырисовывались контуры гранитного постамента.

«Странно! – подумала девушка. – Я как-то раньше на него не обращала внимания, а на нём и табличка с надписью имеется. Интересно, а что на ней написано? Жаль в темноте не разобрать!»

В это мгновенье раздался тихий щелчок, и вечернюю темноту прорезал жёлтый луч света.

– Там написано «Уходящая натура», – произнёс грузный армянин, продолжая светить фонариком на табличку.

– И что это значит? – спросила Инга, которую появление армянина в старом потёртом пиджаке и залатанных шароварах почему-то совсем не удивило.

– Откуда мне знать? – воскликнул армянин и воздел руки к небу. – Арарат художник, да? Арарат скульптор? Нет! – ответил армянин сам же на свои вопросы. – Арарат простой торговец! Арарат так думает, – продолжил армянин, усаживаясь на скамейку рядом с девушкой, – сначала была натура, а потом она ушла!

– Как ушла? – опешила Инга?

– Пешком, – недрогнувшим голосом уточнил собеседник. – По своим делам. Могут у неё свои дела быть?

– Какие дела могут быть у скульптуры? – рассмеялась девушка, сообразив, что незнакомец просто морочит ей голову.

– Откуда мне знать? – и армянин снова воздел руки к небу. – Может эти, как их…? Может, скульптурные дела, может, натурные – она же натура, может, ещё какие-нибудь! – продолжал сочинять старьёвщик.

– Ага, ушла! – продолжала смеяться девушка. – Ушла и табличку на постамент повесила.

– Очень даже может быть! – подхватил мысль армянин и задумчиво поскрёб у себя под мышкой. – Я когда на обед ухожу, в своей лавке тоже табличка вешаю.

– А Вы чем торгуете?

– Всем! – оживился старьёвщик. – У Арарата всё есть! Говори, красавица, что надо, чем сердце успокоится? Арарат всё добудет, всё привезёт, даже то, чего нет!

– Того, чего моему сердцу надо, у вас, уважаемый Арарат, нет, – вздохнула девушка и снова потянула из кармана носовой платочек.

– Дзинь! – произнесло напоследок выпавшее из кармана маленькое круглое зеркальце и, ударившись о тротуарную плитку, разлетелось на мелкие осколки.

– Ой! – испугалась Инга. – Зеркальце разбилось – это плохая примета!

– Как знать! Как знать! – чистым хорошо поставленным голосом произнёс Арарат, неожиданно утратив свой колоритный акцент. – Я думаю, что вашему маленькому горю я смогу помочь! Возьмите моё зеркальце и посмотритесь в него.

– Я, наверное, тушь по лицу размазала! – смутилась девушка и поспешно взяла в руки маленькое зеркальце в потускневшей от времени серебряной оправе. – Я такая неряха! – стала ругать себя девушка, убирая платочком под глазами тёмные разводы.

– Оставьте платок в покое! – повелительным тоном произнёс армянин. – Просто взгляните на себя в зеркальце и скажите: «Я красивая»!

– И что тогда?

– Сделайте то, о чём я Вас прошу, и Вы всё увидите сами! – терпеливо попросил Арарат.

– Пусть будет по-вашему! – улыбнулась Инга. – Я красивая!

В этот момент «солнечный зайчик» из зеркальца брызнул ей светом в глаза. Девушка зажмурилась, а когда зрение вернулось к ней, то из зеркальца на неё надменным взглядом смотрела уверенная в себе брюнетка. На лицо брюнетки был мастерски нанесён дорогой макияж, а волосы уложены в высокую причёску и прихвачены заколкой в виде бабочки, крылья которой украшали искрящиеся камушки.

– Что это? – ахнула от удивления Инга.

– Это горный хрусталь, – скучным тоном произнёс торговец и откровенно зевнул. – А ты думала, что Арарат тебе бриллианты подарит? Арарат ещё не сошёл с ума!

– Я не о камешках! – радостно затараторила девушка. – Я хочу знать, что со мной произошло?

– Ничего особенного, – равнодушно произнёс торговец и зевнул ещё раз. – Просто зеркальце выполнило твоё желание.

– То есть я могу пожелать всё, что мне вздумается?

– Можешь! Надо только взглянуть в зеркальце и сказать своё желание. Ты даже можешь заставить любого человека выполнить задуманное тобой желание. Для этого, глядя в зеркальце, надо произнести его имя и добавить фразу: «Пусть он сделает…»!

– Не может быть!

– Может! Очень даже может быть! Попробуй сама.

– Торговец Арарат! Пусть он сделает мне подарок – бриллиантовое колье!

– Ай-ай! – успел крикнуть армянин. – Какой коварный девушка! – с внезапно обретённым акцентом пожаловался Арарат, но тут же сменил гнев на милость и с улыбкой преподнёс Инге обтянутый чёрным бархатом футляр.

– О звезда моих очей! – подобострастно произнёс армянин. – Прими от недостойного раба твоего скромный подарок! – и с этими словами он открыл футляр, на дне которого покоилось платиновое колье, украшенное бриллиантами чистой воды.

– Принимаю! – развеселилась шалунья и, захлопнув крышку футляра, спрятала его в своей сумочке.

– Ух! – с облегчением произнёс торговец, и во взгляде его уже не было прежнего подобострастия. – Ты чего творишь? Так ведь и разориться можно! – недовольным тоном проворчал старьёвщик. – Будем считать это желание шуткой. Верни колье.

– И не подумаю! – ощетинилась Инга.

– Какая ты, оказывается, меркантильная. Это нехорошо: добрей надо быть к людям! Добрей и щедрей!

– Кто бы говорил! Я вижу, что у Вас и щедрость и доброта по предоплате! Сначала «о звезда очей моих!», а потом – «верни колье!». Какой-то Вы, право, Арарат, непостоянный!

– Постоянство здесь ни при чём. Я забыл сказать, что как только твоё желание исполняется, ты теряешь над человеком власть.

– А если я загадаю, чтобы мужчина любил меня вечно?

– Не получится!

– Почему?

– Вечно никто не живёт! Желание должно быть конкретным и строго определено по времени. Например, ты можешь пожелать, чтобы тебя любили три года, три месяца и три дня.

– А потом? Что будет через три года, три месяца и три дня? Меня разлюбят?

– Твой возлюбленный о тебе даже не вспомнит, но ведь ты можешь повторить желание, и так до тех пор, пока он тебе не надоест.

– Чудесно! Продайте зеркальце!

– Покупай! Если сойдёмся в цене – оно твоё.

– Назовите цену!

– Половина!

– Простите, половина чего?

– Половина твоих самых сокровенных девичьих грёз!

– Не шутите! Говорите свою цену!

– Это и есть моя цена!

– Но как это возможно?

– Это несложно. Ты просто смотришься в зеркальце и говоришь фразу: «Я отдаю Арарату половину своих самых сокровенных девичьих грёз»!

– И этого будет достаточно?

– Вполне! Ну так как, по рукам?

– Не стоит так торопиться! – неожиданно прозвучал строгий мужской голос из темноты.

– Кто здесь? – вскрикнул Арарат и стал испуганно озираться по сторонам.

– Тот, кого ты не ждал, – ответила темнота. Арарат, наконец, догадался включить фонарик, и в луч света из-за гранитного постамента шагнул майор Пронин.

– Вам медицинская помощь не требуется? – поинтересовался доктор Устименко, шагнувший в круг света из-за плеча сыщика.

– Какой-такой помощь? – с сильным акцентом заговорил Арарат, который в минуты опасности мгновенно превращался в малограмотного продавца с колхозного рынка.

– Да что-то Вы, милейший, побледнели, как бы в обморок не упали, – усмехнулся доктор.

– Я не понимаю, что происходит? – дрожащим голосом произнесла девушка. – Владимир Афанасьевич, зачем Вы здесь?

– Я всё сейчас объясню, – снова перехватил инициативу Пронин. – Разрешите вам представить самого знаменитого контрабандиста «параллельной вселенной», вездесущего и неуловимого Арарата, он же маг и кудесник, скрывающийся под маской бродячего старьёвщика по кличке «Ара-Рвань»!

– Вай-вай! – вдруг запричитал старьёвщик. – Арарат бедный, несчастный торговец! Все хотят Арарата обидеть, все хотят… – и, не закончив фразы, вдруг растворился в вечернем воздухе.

– И что будем делать дальше? – повернувшись к Пронину, не скрывая сарказма, спросил доктор. – Пациент-то сбежал!

– Подождите немного! – успокоил его сыщик. – Я никогда не делаю ход, не имея запасного варианта.

Он ещё не успел закончить фразу, как темнота снова сгустилась, и на площадке перед гранитным постаментом вновь появился Арарат.

– Да-а, засада! – расстроено произнёс торговец, снова утратив свой акцент.

– Не засада, а магический заслон, – поправил его Пронин. – Спасибо Якову Виллемовичу Брюсу!

– Получается, я в ловушке? – тяжело вздохнул торговец. – Ладно, ваша взяла! Готов выслушать условия почётной капитуляции.

– Условия наши простые и состоят из двух пунктов, – уверенно продолжил Пронин. – Во-первых, Вы сдаёте нам ваших подельников, а во-вторых, возвращаете моим пациентам похищенные воспоминания.

– Ну, с первым пунктом проблем не будет! – скривился контрабандист и по-блатному цыкнул зубом. – Записывайте: в распространении молодильных яблок на «объекте» мне помогали двое технарей, работающих на узле связи – Осип Отвёрткин и его друг Пашка Припой.

– Как Вы их завербовали?

– Здесь совсем просто: я поставлял им дефицитные радиодетали, и узнал, что ребятам для открытия своего бизнеса нужны деньги. Я предложил сотрудничество за хорошее вознаграждение, они, естественно, согласились.

– То есть они искали для Вас клиентов, а Вы потом через них распространяли запрещённую продукцию?

– Протестую! Официально молодильные яблоки не запрещены!

– Люди от них теряют память, а Вы говорите, что они не запрещены! – возмутился доктор.

– Люди теряют память не от чудо-фруктов, а по своей воле! – усмехнулся Арарат. – Мои помощники предлагали покупателям второй молодости скидку…

– В обмен на память! – перебил его Устименко.

– В обмен на воспоминания, – уточнил торговец. – И они по доброй воле соглашались.

– А вместе с воспоминаниями утрачивалась память и вместе с ней полезные знания и навыки, – добавил Устименко.

– А по-другому не получится! – оскалился старьёвщик. – Воспоминания нельзя изъять, не затронув саму память.

– Зачем Вам воспоминания? – вклинился майор.

– Эх, провинциалы! Мне бы вашу наивность! Я тогда бы сидел дома и не мотался по вселенной! – криво усмехнулся контрабандист. – Это не просто воспоминания, это воспоминания женщин с трудной судьбой. В их прошедшей жизни было мало радостных моментов, поэтому свои скудные воспоминания о прошлом они дополняют самой изощрённой фантазией. Вы не представляете, сколько там душещипательных моментов, сколько нерастраченной любви, а сколько эротики! На такой товар всегда есть спрос.

– Перейдём ко второму пункту, – осадил торгаша сыщик. – Как вернуть пострадавшим гражданам их память?

– Я этого сделать никак не могу, – честно признался Ара-Рвань.

– Почему? – хором выдохнули мужчины.

– Нельзя вернуть деньги, которые уже потрачены, точно так же и с воспоминаниями: они уже распроданы, и их вернуть невозможно!

– Если ты растратил чужие деньги, тогда возвращай свои! – жёстко потребовал майор Пронин.

– Я бы вернул, – снова усмехнулся контрабандист, – но не уверен, что кто-то польстится на воспоминания старьёвщика!

– И как же нам быть? – схватился за голову главврач.

– Зеркальце! – радостно закричала Инга. – Зеркальце выполнит любое моё желание!

– Выполнит, – подтвердил контрабандист, – но только в обмен на твои самые сокровенные грёзы!

– Я согласна! – выдохнула девушка и поднесла зеркальце к лицу.

– Не делайте этого! – закричал главврач. – Этим Вы погубите себя!

– Э-э, зачем пугаешь? – снова включился в разговор контрабандист. – От этого ещё никто не умирал!

– Владимир Афанасьевич! Разве стоят глупые девичьи фантазии здоровья наших пациентов? Я отдаю Арарату половину своих самых сокровенных девичьих грёз! – решительно произнесла девушка. Зеркальце мигнуло солнечным светом и в нём отразилось лицо Инги. – Я хочу, чтобы всем пациентам нашей санитарной части была возвращена утраченная память!

В ответ зеркальце послало в лицо медсестры солнечный зайчик и снова затянулось мутной пеленой.

– Всё! – махнул рукой Арарат. – Дело сделано! Теперь снимите магический заслон, я ухожу.

– Не торопитесь, уважаемый! – остановил его сыщик. – Сначала надо убедиться, что Вы нас не обманули.

– Он не обманывает, – ледяным тоном произнесла медсестра. – Больные поправились! Я это чувствую. Снимайте заслон.

На следующее утро главврач Устименко под восторженные возгласы медсестёр выписал из санчасти всех пациентов. Память у любителей чудо-фруктов действительно восстановилась. После того, как постаревшие за одну ночь потребители «второй молодости» покинули санчасть, Владимир Афанасьевич собрал весь персонал и под аплодисменты вручил медицинской сестре Инге Зайоц огромный букет алых роз.

– Это мне? – удивилась девушка. – А за что?

– Как за что? – опешил Устименко. – За ваш самоотверженный поступок.

– Поступок? Что-то я не понимаю, о чём Вы! И глядите Вы на меня как-то странно, словно Вы в меня влюблены. Это неприлично!

– Разве я Вам больше не нравлюсь?

– Владимир Афанасьевич, Вы же главврач!

– Да, я главврач, и что из того?

– Вот им и оставайтесь!

Нельзя изъять воспоминания, не затронув саму память.

 

Глава 10

Смачный понедельник

Так уж повелось, что чаще всего проверяющие лица прибывали на «объект» в понедельник. Было ли это случайным совпадением или всё происходило по злой воле Рока, но именно в понедельник, который сам по себе являлся для трудящихся масс тяжёлым днём, начиналась очередная проверка.

Возможно поэтому каждый понедельник главный бухгалтер "объекта" в ожидании очередной ревизии приобретал вид человека, страдающего хронической язвой и приходил в себя только после обеда, когда окончательно становилось ясным, что чаша сия его миновала, и никакой аудит бухгалтерии не грозит.

Первый понедельник октября не был исключением из этого правила: был он хмурым, дождливым и беспросветным, как состояние души Виссариона Вентиля – недавно присланного на "объект" сантехника, склонного к философии и употреблению горячительных напитков. За короткое время пребывания на "объекте" Виссарион прославился тем, что в минуты сильного душевного волнения, вызванного предчувствием очередного запоя или же наоборот – уже наступившим похмельем, рождал короткие философские изречения на бытовые и производственные темы. Эти перлы сантехнической мудрости он старательно записывал на самоклеящихся бланках объявлений и расклеивал, где придётся, абсолютно "не заморачиваясь" о статусе сооружения, подвернувшегося под его рабочую руку. Поэтому с некоторых пор даже на стене резиденции начальника строительства можно было увидеть косо приклеенный листок объявления с текстом следующего содержания:

«Никогда и ничего не просите у сильных мира сего, просто перекройте им горячую воду: сами позовут и сами всё предложат!»

Виссарион Вентиль. Сантехник. «Мысли вслух».

А при входе в рабочую столовую труженики «объекта» могли прочитать: «Водка не есть Зло или Добро, потому как водка есть нравственная мера нашего самосознания и самоуважения. Из чего следует Постулат № 1: чем больше водки, тем шире наше самосознание и выше наше самоуважение».

Виссарион Вентиль. Сантехник. «В поисках истины».

Иногда на Виссариона накатывало игривое настроение, и тогда работники банка «Хоум-Кудесник-Кредит» прямо на входных дверях могли прочитать рождённые в состоянии алкогольной эйфории стихотворные строки:

"Понедельник, понедельник! Кто сказал, что ты бездельник?

Виссарион Вентиль. Сантехник «Баллада о хмуром понедельнике».

Ты трагический герой над похмельною страной!

Однако дальнейшего развития тема «хмурого понедельника» не получила, и задуманная баллада умерла, так и не родившись.

Проверяющий чиновник, появившийся в этот дождливый понедельник в приёмной начальника строительства, тоже не был далёк от творческой сферы деятельности, о чём свидетельствовал его зауженный пиджак из коричневого вельвета и небрежно накрученный вокруг шеи пёстрой расцветки шарф.

– Меня зовут Антуан Эго, – чопорно представился он Романову и качнул выступающим за границы лица клювообразным носом. – Я ресторанный критик. Высший Совет поручил мне проверить организацию, а главное, качество питания на "объекте".

– Милости просим, – развёл руками Пётр, который за время работы на "объекте" привык к различным визитёрам и их странным требованиям, поэтому появление очередного чиновника воспринимал философски.

– Всё что имеем – покажем, все, чем богаты – угостим! – широко улыбаясь, продолжил Пётр.

– Не думаю, что мой визит является поводом для вашей необоснованной радости, – желчно произнёс ресторанный критик и откровенно поморщился. – И не надо изображать гостеприимство, так как я всё равно в него не верю, а проявление фальшивых чувств оставляет у меня в душе неприятный осадок.

– Простите великодушно! – пробасил Пётр, который явно не собирался обострять отношения с проверяющим лицом. – Я только хотел…

– А чтобы всё было честно, – перебил его чиновник, пропустив мимо ушей извинения Романова, – я хочу, чтобы Вы, господин Романов, знали моё отношение к предстоящей проверке.

– Я весь во внимании!

– Так вот, я, Антуан Эго – ресторанный критик!

– Вы это уже говорили.

– Повторяю! Я очень строгий ресторанный критик, и мало кому удавалось получить от меня положительные рецензии. Поэтому скажу сразу, что как бы Вы ни старались, господин начальник строительства, мой вердикт вряд ли Вас обрадует.

– Вы так уверены? Может, сначала проверите рабочую столовую, а потом уже будете нас критиковать?

– Обойдёмся без стрессовых ситуаций, – надменно произнёс проверяющий чиновник, гордо задрав острый подбородок.

– Зря Вы так, господин Эго! В нашей столовой очень даже вкусно кормят.

– Господин Романов, то, что для Вас кажется вкусным, как правило, мне кажется отвратительным. И это не каприз! – пояснил критик и нервным движением поправил шарф. – Поймите, я так воспитан, я так обучен, и к моим рекомендациям прислушиваются специалисты в области кулинарии, кто присуждает ресторанам звёзды Мишлена! Повторяю, присуждает или лишает их тех самых звёзд! Ни один даже самый именитый ресторатор Парижа не рискнёт внести изменения в меню без моего одобрения. Поэтому мой визит к Вам на "объект" равносилен тому, как если бы знаменитого на весь мир кардиолога послали в летний лагерь бойскаутов мазать "зелёнкой" мальчишкам их разбитые коленки! Я достаточно ясно выражаюсь?

– Вполне!

– Кто-то Вами, господин Романов, в Высшем Совете очень недоволен, и этот "кто-то" пытается моими руками если не убрать Вас с должности, то хотя бы испортить Вам репутацию. Я это отлично понимаю, но, несмотря на мою откровенность, на снисхождение можете не рассчитывать! Это моя принципиальная позиция. Мой сегодняшний визит не является попыткой застать Вас и ваших э-э… кулинаров врасплох, поэтому я дам Вам, господин Романов, время для подготовки к проверке. Я приду в следующий понедельник, ровно в полдень. Встречать меня не надо. Да, чуть не забыл! Не пытайтесь меня "умаслить" приготовлением очередного рататуя! С некоторых пор повара только и делают, что приносят мне на дегустацию это блюдо. Заявляю официально: я ненавижу рататуй!

Покидая приёмную, Антуан Эго остановился возле "Доски объявлений", по центру которой красовался невесть откуда взявшийся листок с рукописным текстом:

«Никогда не закусывайте французский коньяк норвежской селёдкой, так как специфический вкус этого напитка не позволит вам насладиться чудесным рыбным деликатесом».

Виссарион Вентиль. Сантехник. "Советы начинающему гурману".

– Очень ценное замечание. – не скрывая сарказма, произнёс критик, после чего с достоинством покинул помещение.

* * *

В рабочей столовой, почему-то прозванной строителями «корчмой», властвовал шеф-повар Харитон Порфирьевич Хлебосольцев, – добродушный толстяк, фанатично влюблённый в своё кулинарное ремесло. Харитон Порфирьевич не был мастером кулинарных изысков, и к так называемой «высокой кулинарии» относился с нескрываемым скепсисом, поэтому к приготовлению блюд, предназначенных для начальника строительства, его не привлекали. Зато он был незаменим в сфере общественного питания. При этом Харитон Порфирьевич оставался явным поборником русской кухни, и у себя в «корчме» широко пропагандировал рецепты старины глубокой на практике.

Поговаривают, что однажды на "объекте" в образе Александра Дюма появился очень строгий проверяющий, который, отведав наваристых щей, лично пришёл на кухню, где выразил Хлебосольцеву благодарность и попросил рецепт понравившегося ему блюда. Позже рецепт этих самых щей Дюма включил в свою личную кулинарную книгу, а акт проведённой им проверки "объекта" был нашпигован положительными выводами, словно свиной окорок чесноком.

По вторникам Порфирьевич готовил украинский борщ с добавлением свежих помидор, или свекольник, а также любимую посетителями гречневую кашу с мясом и томатной подливкой, так как считал, что рабочим в начале недели нужны дополнительные калории.

Вообще-то рабочая неделя всегда начиналась с понедельника, но Порфирьевич был мужчина с понятием, и понедельник объявлял "разгрузочным днём". В этот нелёгкий для трудящихся день на раздачу выставляли окрошку, зелёный борщ, хлебный квас и простоквашу, различные салаты с соленьями и маринадами, и ещё много других блюд, которые по своей рецептуре были незамысловатыми, но очень хорошо помогали бороться с похмельным синдромом.

В среду Харитон радовал посетителей "корчмы" свежеиспечёнными кулебяками, расстегаями, кулешом, пареной в русской печи тыквой, пшённой кашей со шкварками. Особенно ему удавались котлеты "Охотничьи", приготовленные из трёх сортов мяса – свинины, говядины и дичи, с большим количеством лука, чеснока, пряностей, политых острым соусом и доведённых после обжарки до нужной кондиции путём часового томления в чугунном казане.

Четверг, согласно незабвенной традиции канувшего в Лету советского общепита, был рыбным днём. Поэтому в этот день в "корчме" подавали уху из окуньков, жаренных в сметане карасей, жареную камбалу с острым маринадом, слабосолёную под луком селёдочку с отварным картофелем, тушёного с овощами сома, пирожки с красной рыбой, и даже рыбий жир, который в кувшине, укрытом белоснежной салфеткой, стоял на отдельном столике.

Пятницу рабочие между собой в шутку называли "мясоедом". Так как именно в этот день Порфирьевич отдавал предпочтение мясному бульону, жаренной с луком и овощами куриной печени, тушёной картошке с мясом, гуляшу с острой подливкой, запечённым в тесте куропаткам, зажаренному на углях кролику, свиным отбивным и жаренным на огромной чугунной сковороде куриным окорочкам, которые Харитон лично натирал смесью из перцев и шпиговал чесноком. Из напитков в пятницу, кроме традиционного компота из сухофруктов обязательно подавался клюквенный кисель и безалкогольная медовуха.

В субботу проводились профилактические работы, и для рабочих столовая была закрыта, но это не означало, что работники кухни отдыхали. Отдыхали они, как и все работники "объекта", только в воскресенье, а в субботу в столовой проводилась генеральная уборка. Харитон Порфирьевич лично следил, чтобы кухонная плита от жира была тщательно очищена, холодильники сверкали стерильной белизной, а разделочные столы тускло отсвечивали чисто вымытыми металлическими поверхностями.

Воскресенье – законный выходной – Хлебосольцев посвящал своей тайной страсти: консервации продуктов. Вообще-то страсть эта для окружающих тайной давно уже не была, так как Харитон Порфирьевич секретность нарушал регулярно, угощая коллег по работе результатами своих кулинарных экспериментов, и слава о его консервированных компотах и солёных помидорах распространилась далеко за границы местного общепита. Даже Виссарион Вентиль, который в трезвом виде отличался нездоровым скепсисом, однажды, получив из рук Порфирьевича в виде поощрительного приза за оперативное устранение засора в посудомойке трёхлитровую банку консервированных огурцов, написал на бланке объявления проникновенные строки о животворной силе огуречного рассола. Порфирьевич не до конца понял высокий слог сантехника, но так расчувствовался, что поместил этот отзыв в рамочку и повесил в обеденном зале на видном месте.

– Есть "живая" и есть "мёртвая" вода, но есть ещё и рассол, – писал Вентиль. – Рассол, который содержит в себе все чудодейственные свойств, рассол, который из века в век спасал, оживлял и ставил на ноги не одно поколение трудящихся и пьющей интеллигенции, рассол чудодейственный и животворящий, о котором хочется сказать, что он и есть соль земли, её кисло-солёная правда жизни.

В "мясоед", то есть в пятницу, начальник строительства Романов лично наведался в "корчму", где имел с шеф-поваром приватный разговор о предстоящей в понедельник проверке.

– Не подведи, Порфирьевич! – грозил пальцем Романов. – Если сделаешь всё как надо, и проверяющий останется довольным, то сделаю тебя своим личным шеф-поваром.

– Ну, а как подведу? – добродушно шутил Харитон, которому по большому счёту всё равно было, где готовить, лишь бы позволяли готовить.

– Ты мне это брось! – вытаращил глаза Пётр, что было явным признаком нарождающейся вспышки гнева. – Подведу! Я те подведу! Если облажаешься, то лучше сразу сам себя в банку закатай, не дожидаясь моего наказания! И порядок в столовой наведи!

– Так у меня всегда порядок.

– А это что? – и Пётр носком ботинка придавил большого рыжего таракана.

– Это "прусаки", – невозмутимо пояснил Харитон и придавил подошвой ещё одно насекомое. – Сколько я с ними не борюсь, а толку всё равно нет. Совсем обнаглели, окаянные!

После того, как рассерженный Пётр Алексеевич покинул "корчму", Харитон заперся у себя в служебном кабинете, куда потребовал крепко заваренного чая и свежеиспечённых бубликов с маком. Прихлёбывая душистый чай и кусая горячие бублики, Порфирьевич вынужден был признаться себе, что никакого плана встречи ресторанного критика у него нет.

«Кто его знает, что этот французик предпочитает, – с тоской думал повар, макая баранку в полулитровую кружку с чаем. – Он ведь там, в своей Франции, на что только не насмотрелся, чего только не испробовал! Эх, не было у них в истории голодомора, и что такое неурожайный год, они тоже забыли. Это Россия, а не Франция, находится в зоне рискованного земледелия, это у них там виноградники и улитки съедобные, а у нас неубранная на полях картошка, да прихваченная морозом рябина! Рябина да калина! Хм… водка, самовар, матрёшка! А что, если сделать ставку на самобытность русской кухни? Никаких тебе привозных ингредиентов, только продукты, произведённые в России-матушке, и блюда по старинным русским рецептам! Может, в этом и есть та самая изюминка, которую ищет избалованный ресторанный критик? Эх, была – не была! – хлопнул Харитон пухлой ладонью по столу, спугнув подбиравшегося к хлебным крошкам усатого таракана. – Где наша не пропадала! – и, отодвинув кружку с недопитым чаем, стал лихорадочно набрасывать меню на понедельник.

Заказ на проведение дезинсекции поступил в контору уже в конце рабочего дня, в пятницу вечером.

– Что за объект? – деловито поинтересовался Тимофей Тяпкин.

– Рабочая столовая, – отозвался его напарник Лёня Ляпкин, держа в руках бланк заказа.

– Опять муравьи?

– Да нет! Тараканов выводить будем, – вздохнул Тяпкин, – а с ними возни в два раза больше, чем с муравьями.

– Больше! – согласился Ляпкин. – Когда пойдём? Может, завтра утром?

– Нет. В субботу утром Хлебосольцев в столовой генеральную уборку проводит, так что мы там друг другу мешать будем, – трезво рассудил Тяпкин.

– Тогда в воскресенье.

– Лучше в воскресенье вечером! И отдохнуть успеем, и вечером заказ выполним.

– Замётано! – весело отозвался напарник, и они ударили по рукам.

Знаменитый дуэт Тяпкина и Ляпкина прославились тем, что смело брался за любую предложенную руководством «объекта» работу. Засучив рукава, они с энтузиазмом и молодым задором, невзирая на сложность задания и сжатые сроки, успешно гробили любое порученное им дело. Работать по принципу «тяп-ляп» стало их фирменным знаком, поэтому их увольняли регулярно и, как правило, со скандалом. Так, из бригады каменщиков их уволили за рухнувшую кирпичную стену торговых рядов, из автосервиса выставили за то, что они перепутали тормозную жидкость с антифризом, из охранников в продуктовом магазине – за сон на посту, и даже из «объектового» ЖЭКа, где они числились дворниками, знаменитая парочка была уволена за лень и низкие результаты работы. Быть, вернее, числиться дворниками Тяпкину и Ляпкину очень даже нравилось: помахав полчаса для вида метлой, братья по лени отправлялись досматривать утренние сны.

– Вы сегодня убирали снег на алее Непокорённых? – строго спрашивал их в конце рабочего дня начальник ЖЭКа.

– А как же! – уверенно отвечали хитрецы.

– Тогда почему там дорожки нерасчищенные? – напирал строгий начальник.

– Замело! – хором отвечали горе-дворники и с видом оскорблённой добродетели покидали начальственный кабинет.

Наконец судьба в лице начальника строительства определила их дезинсекторами.

– Работа простая, я даже не представляю, что надо сделать, чтобы и её "запороть"! – сказал Романов, подписывая приказ об их назначении на должность.

– Вы нас недооцениваете! – хором отвечали новоиспечённые дезинсекторы.

– Это вы в том смысле, что и с тараканами напортачите? – удивился Пётр.

– Это мы в том смысле, что вы все ещё о нас услышите! – заверили начальника строительства Тяпкин и Ляпкин.

– Лучше бы этого не было! – с нескрываемым сарказмом произнёс Пётр.

– Будет! Обязательно будет! – настаивали работнички, не подозревая, насколько пророческими были их слова. – Только у нас к Вам, Пётр Алексеевич, одна просьба.

– Какая? – напрягся начальник "объекта" и с подозрением посмотрел на дезинсекторов.

– Разрешите, мы будем называться "Подразделение СМЕРТ"!

– Каким, каким подразделением? – Романов даже привстал со своего кресла.

– Ну, это как "СМЕРШ", – пояснил Тяпкин. – "СМЕРШ" расшифровывался как "Смерть шпионам".

– А мы будем "СМЕРТ", – радостно добавил Ляпкин.

– Это значит – "Смерть тупоголовым"? – предположил Пётр.

– Не-е-т! – замотали головой дезинсекторы. – Это значит – "Смерть тараканам"!

– Делайте, что хотите! – махнул рукой начальник "объекта". – Лишь бы в помещениях насекомых не было.

– Не будет! – заверили Романова неудачники и, как всегда, с энтузиазмом взялись за дело.

Учитывая важность предстоящей проверки, Хлебосольцев объявил воскресенье рабочим днём. До самого заката он вместе со своими поварятами колдовал над плитой, а когда холодное осеннее солнце скрылось за частоколом городских крыш, Харитон Порфирьевич разогнул спину, с наслаждением выпил литровую кружку компота из сухофруктов и с гордостью взглянул на плиту. Поверхность плиты была плотно заставлена сковородками, противнями, казанами, кастрюльками и другой разнокалиберной посудой. Все имевшиеся на кухне ёмкости была наполнены похлёбками, поджарками, запеканками, соусами, бульонами, кислыми щами, царской (тройной) ухой, кулешом, пирогами с вязигой, рыбниками, свежими расстегаями, кашей со шкварками, кашей с черносливом, мёдом и орехами, жаренными в сметане карасями, сваренными в меду раками, жаренными на вертеле молодыми куропатками, тушёной с лесными травами дичью, "Пожарскими" котлетами и котлетами "Охотничьи", гречишными блинами, блинами с каймаком и со сметаной, блинами с чёрной и красной икрой, приготовленными на пару овощами – и ещё многими другими блюдами, чем славится русская кухня.

– Всё оставьте на плите до завтрашнего утра! – повелел Хлебосольцев. – Пущай до рассвета на неостывшей ещё плите томится.

Как опытный кулинар, Харитон Порфирьевич знал, что приготовление рецептурных блюд суеты не терпит и даже после окончания приготовления блюдо должно какое-то время ещё постоять на плите и ни в коем случае не остужаться принудительно, так как резкий перепад температуры отрицательно сказывался на вкусовых качествах готового к употреблению продукта.

С наступлением ночи Тяпкин и Ляпкин надели специальные противохимические комбинезоны, натянули на руки резиновые перчатки, повесили через плечо противогазные сумки и, подхватив канистры со специальным раствором для насекомых, бесшумно, словно отряд ниндзя, двинулись в сторону рабочей столовой.

– Никого? – спросил вслух Тяпкин, перешагнув порог обеденного зала.

– Никого! – утвердительно ответил Ляпкин, заглянув на территорию кухни.

– Начинаем? – для проформы спросил напарника Тяпкин.

– Начинаем! – ответил Ляпкин, погружая шланг насоса в канистру с отравой.

– Наш девиз?

– Хороший таракан – это мёртвый таракан!

– Если у вас есть насекомые…

– …тогда подразделение "СМЕРТ" идёт к вам!

На обработку раствором обеденного зала дезинсекторы потратили около часа.

– Может, сделаем перерыв? – взмолился Тяпкин.

– Нельзя! – сквозь зубы ответил Ляпкин. – Мы должны безостановочно преследовать противника и на его плечах ворваться во вражеский тыл!

– Ну, если только так! – вздохнул Тяпкин и нехотя направился в помещение кухни.

На кухне, глядя на легион кухонной посуды на ещё неостывшей плите, дезинсекторы в нерешительности замерли.

– Что думает командир? – с серьёзным видом спросил Тяпкин.

– А что предполагает комиссар? – вопросом на вопрос ответил Ляпкин.

Дальнейшего развития этот классический по содержанию и по форме диалог не получил, так как на крышке кастрюли с кашей показался откормленный рыжий таракан. "Прусак" на мгновение замер, задумчиво пошевелил усами, а потом юрко проскользнул в щель между крышкой и стенкой кастрюли. Дезинсекторы на мгновенье онемели от такой наглости, потом переглянулись и, издав гортанный боевой клич, ринулись к плите.

– Они под крышками! Под крышками! – орал Тяпкин, сметая крышки со всей стоящей на плите посуды.

– Мочи их! – орал в ответ Ляпкин, щедро поливая блюда отравленным раствором. – Врёшь, не уйдёшь! От нас ещё никто не уходил!

Бой был коротким и яростным. Потом, сбросив мокрые от пота противогазы, они сидели на ступеньках столовой и глубоко затягивались горьким табачным дымом.

– Иногда я чувствую, что у меня руки по локоть в крови. – тихо промолвил Тяпкин, вытирая бумажной салфеткой забрызганные острым томатным соусом резиновые перчатки.

– Это наша работа! – скупо отвечал ему Ляпкин, делая очередную затяжку. – Если не мы их, тогда они нас…! Это война, а на войне, брат, свои законы!

– Да я понимаю – долг, работа и всё такое! – вздохнул Тяпкин. – Но иногда хочется тишины и мирного неба над головой! Хочется забыть всё это и не никогда не вспоминать! И чтобы…

– Скоро рассвет! – перебил его Ляпкин. – Мы должны покинуть место операции тихо и незаметно. Мирному обывателю незачем знать, что случилось на "объекте" сегодня ночью.

– Я готов! – решительно произнёс Тяпкин и отбросил красную от соуса салфетку.

– Ничего не поделаешь – такая работа! – сухо произнёс Ляпкин и похлопал напарника по плечу.

Через мгновенье подразделение "СМЕРТ" бесшумно растворилось в пелене серых предрассветных сумерек.

Полный отчаянья и безысходности крик шеф-повара рабочей столовой разорвал утреннюю тишину ровно через пять минут после начала рабочей смены. Когда дежурный фельдшер по вызову примчался в «корчму», растерянные поварята испуганно жались вдоль стены, а Хлебосольцев выл, как подраненная волчица и катался по полу. Фельдшер сделал успокоительный укол и увёл Порфирьевича в его рабочий кабинет. Харитон ещё минут двадцать всхлипывал, потом успокоился, утёр слёзы и вышел в обеденный зал.

– Все ко мне! – рыкнул шеф-повар и упёрся кулаками в пухлые бока. Поварята проворно выстроились перед ним, словно гвардейцы перед главнокомандующим.

– Будем спасать положение и репутацию, – решительно продолжил Хлебосольцев. – Слушай меня! Окна открыть, помещение проветрить, плиту и полы вымыть! Всё, что на плите – выкинуть на помойку! И не вздумайте облизывать пальцы – в пище сильнейший яд! На всё про всё у нас пять часов. Ровно в полдень сюда войдёт проверяющий чиновник, в двенадцать ноль пять он уже должен сидеть в моём кабинете за накрытым столом. Всё понятно?

– Понятно! – вразнобой ответили поварята.

– Тогда выполняйте! А вы оба, – и Харитон ткнул пальцем в самых рослых мальчишек, – пойдёте со мной!

– Куда? – спросил самый любопытный из них.

– В закрома Родины! – вздохнул Харитон и достал ключи от собственного погреба.

Знаменитый ресторанный критик Антуан Эго был пунктуален и появился в «корчме» ровно в двенадцать часов.

– Чем это у вас тут… пахнет? – наморщил он нос.

– Это хлорка, – недрогнувшим голосом пояснил Хлебосольцев. – У нас тут плановая дезинфекция помещения проводилась. Да Вы проходите ко мне в кабинет, там и побеседуем!

Антуан Эго брезгливо поджал губы и, закрыв надушенным платочком свой выдающийся во всех отношениях нос, шагнул за порог кабинета…

РЕЗЮМЕ

– Все мы рабы стереотипов. Произнося название фрукта или овоща, мы заранее рисуем в своём воображении его внешний вид, невольно вспоминаем его вкус, и всё это, как правило, сопровождая превосходными степенями оценки. Так, говоря о яблоках, мы представляем крупное краснобокое яблоко с белой спелой мякотью и ни с чем не сравнимым ароматным яблочным духом. При этом мы забываем, что на свете имеются яблоки с кисло-сладким вкусом, некрасивые на вид и совсем не крупные.

И когда наши воспоминания не совпадают с реальностью, когда яблоко оказывается не сладким, а кислым и мелким, мы с негодованием и без сомнений отвергаем данный продукт (предмет, кулинарное блюдо, новое прочтение старой пьесы и т. д.) и громогласно с полной ответственностью заявляем: "Это плохо! Это никуда не годится"!

А почему собственно плохо, почему не годится? Только лишь потому, что данный фрукт или предмет, книга или театральная постановка не совпала с вашим изысканным вкусом? Достаточно ли этого для того, чтобы на предмет исследования навешивать ярлык отрицательного заключения? Думаю, что ответ на этот вопрос очевиден. Попытайтесь отойти от стереотипов, так же, как попытался это сделать я, знакомясь с русской кухней.

Как критик, я должен выражать своё мнение объективно и непредвзято, как ресторанный критик, я должен выражать это непредвзятое мнение через свои внутренние ощущения, свой вкус и послевкусие, то есть непредвзятое и объективное мнение – есть не что иное, как моё собственное мнение.

– Чего можно ждать от национальной кухни страны, где половина календарного года – это слякотная осень и холодная зима? – задавался я вопросом перед тем, как сесть за сервированный русскими блюдами стол.

– Какие кулинарные изыски могут преподнести местные повара, если большинство овощей и фруктов на их кухонный стол попадают из государств с тропическим и субтропическим климатом? Даже картофель, который в России сейчас величают "вторым хлебом", и тот был завезён Петром Первым из Голландии.

Именно так рассуждал я, пока не попробовал блюдо, которое в Европе можно было бы отнести к разряду холодных закусок, а в русской кухне оно относится к так называемым "заедкам".

Я впервые попробовал солёный арбуз и, признаюсь, оказался в некоторой растерянности. Во-первых, я не мог решить, к каким блюдам отнести эти "заедки" – к фруктовым или овощным. Во-вторых, я приятно был удивлён тонким кисло-сладким вкусом "солёного" арбуза и его приятным лёгким послевкусием.

В начале своего резюме я упомянул о яблоках, и не случайно. За свою бытность ресторанным критиком я неоднократно видел, как широко эти фрукты используются в салатах, десертах и даже мясных блюдах – вспомните хотя бы гуся, запечённого с яблоками, но всё это были стереотипы. На сей раз яблоки предстали в совершенно иной, незнакомой для меня ипостаси – они были мочёными. Надо отдать должное местным кулинарам, так как даже после проведения процедуры "закваски" яблок в специальном рассоле, они (яблоки) не потеряли своей формы и даже без сложной сервировки, сложенные горкой на деревянном блюде, смотрелись очень аппетитно. Ещё не приступив к их дегустации, я уже уловил лёгкий яблочный аромат, который содержал в себе ещё и тонкую и в то же время немного терпкую нотку осенней горечи, что само по себе уже было достойно удивления. Вкус мочёного яблока нельзя назвать изысканным, но его кисло-сладкий яблочный привкус был не совсем обычным, и при этом оставлял после себя приятное послевкусие и ощущение осенней свежести.

Моя предвзятость к русской кухне, как и мои стереотипы, рушились с каждым новым блюдом. Казалось бы, чем можно удивить такого искушённого знатока кулинарии, как я – новым рецептом молекулярной кухни или новым необычным способом приготовления классического блюда? Возможно, но я никак не ожидал, что меня приведёт в изумление простой огурец! Если быть точным, то не совсем простой – это были два отдельно приготовленных овоща, хотя готовились они по одной рецептуре, и различие составляло только по времени обработки, точнее, засолки огурца. В результате на дегустацию мне был предложен огурец солёный и огурец малосольный.

Я не зря разделил эти два продукта между собой, так как на вкус они отличались друг от друга так же, как отличаются по вкусу абрикос и персик. И если для малосольного огурца был характерен лёгкий овощной вкус с солоноватым привкусом огуречного рассола, то его солёный вариант имел ярко выраженный терпкий вкус, в котором легко угадывались вкусовые вкрапления чёрного перца, укропа и молодого чеснока. Обычно подвергаемые засолке или консервации овощи теряют первозданную форму, становясь расплывчатыми и студенистыми. Однако представленные на дегустацию солёные огурцы были упругими и хрустящими. Оказалось, что именно такой хрустящий солёный огурчик особо ценится в качестве лёгкой закуски под горячительные напитки. Малопонятное ранее для меня выражение "выпить под огурчик" на практике оказалось вполне сочетаемой вкусовой комбинацией: русская водка и солёный огурец рождают терпкий горьковато-солёный, но всё же приятный привкус, который активно способствует проявлению здорового аппетита.

Не стану останавливаться на подробном разборе остальных блюд, они были без изысков и не блистали сервировкой, но каждое из них было вкусным и по-своему оригинальным.

В конце дегустации были поданы холодные мясные закуски – это холодец с хреном и солёное свиное сало. Похожие блюда имеются в польской, немецкой и венгерской кухне. Однако я не торопился бы ставить в один ряд венгерский острый шпик и украинское солёное сало или же немецкий зельц и русский холодец с хреном. Каждое из перечисленных мной блюд достойно того, чтобы за обеденным столом воздать ему должное, но в данном случае мои симпатии находятся на стороне русской кухни.

В заключение могу сказать, что в результате посещения рабочей столовой "объекта" я избавился от двух неприятных ощущений – от голода и своих застарелых стереотипов.

Антуан Эго

Объявление

"Можно установить в своём доме финскую сантехнику, но при этом оставаться горячим патриотом своей Родины, потому что Родина – это нечто большее, чем наши сиюминутные предпочтения, Родина – это то, чего нельзя нас лишить и что так трепетно храним мы в сердце своём, несмотря на трудности, лишения и перебои с горячей водой"!

Виссарион Вентиль. Сантехник.

"Несколько слов в защиту патриотизма".

 

Глава 11

Прогулка в Одесском квартале

Адвокат Герман Барчевский был верным мужем, и, как все верные мужья, случайную интрижку на стороне изменой не считал. Герман Борисович был не только известным в Москве адвокатом, но ещё и активным общественным деятелем, членом «Общественной палаты», завсегдатаем острых телевизионных шоу, поэтому к сорока годам, знакомых и мимолётно знакомых женщин, которые в минуты труда и отдыха дарили ему невинные шалости, накопилось примерно с мотострелковый батальон, развёрнутый по штату военного времени.

Ирину Окулову, начинающую актрису «Московского Экспериментального Театра», Герман Борисович встретил на одном из телевизионных шоу, где она подрабатывала в массовке. Тема очередного телевизионного скандала, умело режиссированного известным телеведущим, называлась «Отдайте моего ребёнка». В студии под прицелом телекамер некогда популярные, а теперь позабытые и изрядно постаревшие актёры решали, у кого должен остаться после развода их сын. Барчевский сам участвовал в бракоразводном процессе этой «звёздной» семейной пары, и отлично знал, что ребёнок им нужен так же, как прошлогодний снег. Начиная с самого рождения, мальчика воспитывала бабушка со стороны матери, а сама мать вместе с мужем проводила время на многочисленных съёмках и бесконечных гастролях. И сейчас родители мальчика, отлично зная о вошедшем в силу решении суда, продолжали яростно пикироваться между собой, активно отрабатывая обещанный гонорар.

После шоу адвокат как бы случайно наступил на изящную ножку начинающей актрисы и, чтобы загладить свою вину, пригласил её выпить чашечку кофе. Будущая «звезда экрана» по причине полного отсутствия финансов голодала уже второй день, поэтому сопротивлялась активно, но недолго – секунд двадцать. Сначала, как и учили её на актёрском факультете ВГИКа, она приняла позу «оскорблённой невинности», но после заверений Барчевского, что это приглашение её ни к чему не обязывает, в надежде на возможный десерт милостиво кивнула головой.

Дальнейшие события развивались стандартно: сначала они выпили по чашечке кофе, потом Герман Борисович пригласил её в ресторан, а так как его жена была на очередной распродаже в Милане, то ночевать начинающую актрису адвокат, естественно, повёз к себе на квартиру. Всё было как всегда, и сначала Герман относился к Окуловой как к очередному мимолётному увлечению, но неожиданно произошло то, что никак не входило в его планы: он влюбился. Жена, как и обещала, вернулась из Милана через неделю, поэтому отношения с молоденькой артисткой пришлось на время свернуть. Герман Борисович думал, что после этого их роман угаснет сам собой, и даже предпринимал для этого некоторые усилия, но через неделю не выдержал и увёз Ирину в Петербург, куда его пригласили для участия в заседании очередной общественной комиссии по контролю за деятельностью силовых структур. Вернувшись в Москву, Герман Борисович понял, что добровольно выбраться из этой «медовой ловушки» ему не суждено, поэтому снял скромную, но уютную квартирку в пределах Садового кольца и поселил в неё предмет своей незапланированной страсти.

Ирина понимала, что с переездом из каморки в Сиблово в уютное гнёздышко на Садовом кольце она превращается в содержанку, но морально к этой роли Окулова уже была готова. Жалованье в театре было таким, что на него можно только жаловаться, но не жить. Выручали гастроли, которые Ирина открыто называла халтурой, но вынуждена была в них участвовать. После встречи с Барчевским у неё впервые в жизни появился сильный, состоятельный и, что немаловажно, ещё не старый покровитель.

По понятным причинам она не могла появляться с ним в обществе, но Москва уже связала их имена вместе и с удовольствием об этом судачила. Неожиданно ей стали поступать приглашения на кинопробы. Правда, это были роли второго плана, но она удачно «засветилась» в парочке фильмов, которые на что-то номинировались, но почему-то ничего не получили. Ирина, или, как она себя теперь называла – Ирэн, догадывалась, что нежданная удача есть не что иное, как усилия её возлюбленного, который делал для неё всё, что мог, но старался этого не афишировать. Это было так трогательно, что когда ей предложили участвовать в съёмках многосерийного фильма по мотивам произведений Исаака Бабеля, она не стала хитрить, а открыто попросила у него помощи.

– И чем это может помочь рядовой юрист звезде экрана? – пошутил Герман, допивая утреннюю чашку чёрного кофе по-турецки.

– Ты слышал об объекте, который называют «Русский Диснейленд»? – ответила она вопросом на вопрос.

– Кое-то слышал, но это так фантастично, что даже не верится.

– Я хочу туда попасть! Прошу тебя, употреби все свои связи и устрой мне это путешествие в сказку!

– Ты уже большая девочка, и в Дедушку Мороза, а также волшебника, который прилетит на голубом вертолёте, верить не должна.

– А я и не верю! Зато я знаю, какие перспективы открывает Первый канал и «Прогулки по Дерибасовской»!

– Это название будущего киношедевра Эльдара Рахманова?

– Угадал! Именно киношедевр!

– Извини, но я не понимаю, при чём здесь «Русский Диснейленд»?

– Герман, у меня есть знакомый режиссёр – Лолита Хмелевская. Она реально была в этом самом «Диснейленде» и, как ты понимаешь, связи у неё там остались. Так вот, по последней информации, на днях в «Русском Диснейленде» сдали госкомиссии новый игровой квартал. И знаешь, как он называется? Одесский! Я хочу попасть именно в этот квартал, хочу надышаться воздухом старой Одессы, вобрать в себя её манеры, её говор, её привычки! Короче, когда Рахманов позовёт меня на пробы, а он обязательно меня позовёт, я должна быть натуральной одесситкой!

– Давай я поговорю с Эльдаром, и он возьмёт тебя на съёмки без всяких путешествий в Одесский квартал.

– Ты не понимаешь! Съёмки в картине для меня не самоцель. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я получила роль по протекции.

– Большинство артистов получают роли именно так.

– Возможно, но есть ещё такое понятие, как талант. Съёмки у Рахимова – это мой шанс показать всё, на что я способна.

– На что ты способна, я знаю, – улыбнулся Барчевский.

– Сейчас не об этом речь. Я хочу, чтобы Рахимов пригласил меня на съёмки как талантливую актрису, а не как твою любовницу.

– Кстати, именно в этом качестве ты талантлива как никто другой! Уж поверь моему богатому опыту.

– Возможно, но кроме этого я хочу реализоваться, как актриса.

– Хорошо! Я поговорю с мэром.

– У меня ещё одно условие: я хочу, чтобы во время прогулки по старой Одессе ты был рядом со мной.

– А это ещё зачем?

– А как ты представляешь моё появление на Дерибасовской? Я, как проститутка в поисках клиента, должна одна фланировать по главной улице города, в котором профессия налётчика является такой же обыденной, как профессия извозчика или биндюжника!

– Ты даже знаешь, кто такой биндюжник?

– Представь себе, знаю!

– Слово биндюжник имеет парочку смысловых значений – это ломовой извозчик или портовый грузчик. Ты какое из них имела в виду? Ладно, не куксись! Я думаю, что твоё пожелание выполнимо, и если ты действительно хочешь побывать в Одесском квартале не как турист, то подумай, в каких костюмах мы с тобой явимся в город фонтанов и куплетистов.

* * *

Знаменитая пивная «Гамбринус» располагалась в доме художника Хлопонина на Преображенской, 32. Возле пивной всегда кружила разношёрстная и, как правило, уже не совсем трезвая публика, жаждущая пива и зрелищ. Что ни говори, а место хлебное, но Моня к самой пивной подходить опасался – не по рангу! Однако Моня Гершевич не был бы сыном великого еврейского народа, если бы не решил эту проблему. Будучи в свои четырнадцать лет уже опытным уличным музыкантом, Моисей облюбовал себе место на противоположной стороне улицы: вроде бы уже и не возле «Гамбринуса», и всё же на виду!

Однажды, поддавшись искушению, Моня встал возле входа в пивную и, как всегда чистым, щемящим от боли и тоски голосом, запел под гитарный перебор про тяжёлую сиротскую долю. В тот день с ним была Роза – его дальняя родственница по материнской линии. Розе недавно исполнилось двенадцать, но она уже лихо водила смычком по струнам, а её маленькие пальчики уверенно бегали по грифу старой скрипочки. Когда Моня допевал последний куплет, ко входу пивной подошёл известный на всю Одессу Сашка-Скрипач. Сашка работал в «Гамбринусе» уже не первый год, и его известность как музыканта давно миновала не только границы Молдованки и Лонжерона, но и самой Одессы.

Сашка на мгновенье задержался, окинул взглядом худенькую большеглазую Розочку, горбатого босоногого Моню и, ничего не сказав, исчез за дверями пивной.

– Моня! – тихонько произнесла Розочка, взглянув на моментально погрустневшего напарника. – Разве мы с тобой делаем что-то дурное? Разве мы нечестно отрабатываем наши с тобой гроши?

– Честно, Роза, – вздохнул Моня. – Только не по прописке.

В это время из дверей пивной вышла мадам Иванова – буфетчица «Гамбринуса», такая же популярная в Одессе личность, как и Сашка-Скрипач. Женщина молча окинула взглядом самозванцев и сунула им в руки по пирожку с капустой.

– Благодарствуем! – пискнула Розочка и тут же впилась зубами в горячий пирожок.

– Вот что, Моня! – произнесла буфетчица после того, как музыканты доели угощение. – Не стоял бы ты здесь. Сам понимаешь, публика у нас солидная, и не дело, чтобы их у входа всякая босота встречала. «Гамбринус» – не церковь, и ты не паперти!

Моня взглянул на свои босые, усеянные ципками ноги, поддёрнул вечно спадающие штаны и согласно кивнул головой.

– О чём разговор, мадам! – неестественно бодрым тоном ответил малолетний музыкант. – Не извольте беспокоиться! Одесса большая, найдётся местечко и для Мони Гершевича.

– Ты правильно меня понял, – произнесла буфетчица и с чувством выполненного долга вернулась за стойку буфета.

С того самого дня и облюбовал Моня себе место на противоположной стороне улицы: вроде бы уже не возле «Гамбринуса» и в то же время на виду у публики. Не было у Мони ни продюсера, ни богатого покровителя, так что приходилось выкручиваться самому.

А что вы хотите? Законы шоу-бизнеса незыблемы, даже если вы о них ничего не знаете.

* * *

В час пополудни Романов, как всегда, собирался на обеденный перерыв. Он уже предвкушал, как пропустит традиционную стопочку перцовой настойки и закусит её солёными рыжиками, как вдруг ожил и настойчиво зазвонил телефонный аппарат, у которого вместо наборного диска был герб города Москвы. Защитный купол силового поля не пропускал на «объект» сигнал сотовой связи, поэтому в кабинете начальника строительства был установлен аппарат прямой телефонной связи с московским мэром.

Пётр недовольно поморщился, так как не любил, когда кто-то вмешивался в его планы, но игнорировать звонок самого мэра он, конечно, не мог. После обмена дежурными любезностями мэр коротко озвучил свою просьбу:

– Пётр Алексеевич, я редко Вас о чем-либо прошу, – решительно начал мэр, – но сейчас мне очень нужно, чтобы эти два человека увидели последние ваши достижения и не просто увидели, а прошли по всей цепочке, так как это в будущем будут делать посетители вашего «Диснейленда».

– Мы предпочитаем называть «объект» развлекательным комплексом «Тридевятое царство».

– Пусть так, только сделайте то, о чём я Вас прошу.

– Вы хотите, чтобы я провёл их по Одесскому кварталу?

– Вот именно!

– Да, но этот квартал только сдан приёмной комиссии, и полную «обкатку» ещё не прошёл. Комиссия приняла лишь техническую сторону и проверила систему безопасности.

– Противопоказания есть?

– Да нет, всё вроде бы в порядке, но…

– Никаких но! Давай запускай эту сладкую парочку.

– Может, их ознакомить с французским кварталом или сводить в квартал «Сказки Андерсена»?

– Ты бы ещё «Горячие точки» предложил или квартал «Гражданской войны»! Говорю же тебе, что они нацелились именно на «Одесский квартал»! Почему? Сам не знаю!

– Очень важные для тебя люди?

– Для меня лично нет, но вес в обществе имеют! Он – известный адвокат и член «Общественной палаты» при Президенте РФ, а она – представитель московской общественности, так сказать, глаз и голос народа.

– Поэтому я лично должен с ними нянчиться?

– Ну, не обязательно ты лично. Поручи их толковому сотруднику, пусть сделает для них небольшую презентацию. Всё! Извини, спешу, до связи!

Романов медленно положил трубку и задумался: «Поручи толковому сотруднику! А где этих толковых взять? Вот сейчас кто в кабинет первый войдёт, тому и поручу!»

Минут через десять в кабинет несмело просунулась плутовская мордочка референта.

– Мин херц! – окликнул начальника строительства Меньшиков. – Помилосердствуй, мин херц! Обед уж четверть часа как стынет!

– Едем, Алексашка! Едем! – оживился Пётр. – А после трапезы у меня к тебе будет небольшое, но очень ответственное поручение.

– Вот это и есть знаменитые «Золотые ворота» – наша касса и одновременно наш пропускной пункт, – заливался соловьём Алексашка перед сорокалетним подтянутым мужчиной с умным пронизывающим взглядом, и юной, но уже обворожительно красивой дамой. Единственно, что Меньшикова раздражало в парочке – это неряшливые костюмы конца девятнадцатого века, в которые они были одеты. Создавалось впечатление, будто высокие гости одевались в костюмерной самодеятельного студенческого театра.

– К чему этот маскарад? – хотел спросить гостей Меньшиков, но вовремя сдержался. – Когда попадут в квартал, тогда сами всё поймут, – решил он.

– Есть ещё «Золотые ворота-2», – продолжил презентацию референт, – но это для тех посетителей, которые прибывают на станцию метро «Страна чудес».

– Впечатляет, – проворковала девушка, оглядывая покрытое золотой краской огромное сооружение из стали и бетона. – А как пройти через эти ворота?

– Нет ничего легче! – улыбнулся Алексашка. – Вы приобретаете в кассе билеты, вот такие пластиковые карточки, где на микрочипе записаны ваши биометрические параметры и название выбранного вами квартала…

– Параметры? – перебила его девушка? – А для этого что, надо сдавать какие-то анализы?

– Никаких анализов сдавать не надо, – успокоил её Алексашка. – Все необходимые данные автоматически считываются с посетителя, как только он входит в помещение кассы. Это сделано для непрерывного контроля в целях вашей безопасности.

– Разве для посетителей квартала существует реальная угроза? – подал голос мужчина.

– Реальной угрозы, разумеется, нет, но всё не предусмотришь: возможно, у посетителя случится сердечный приступ, или ребёнок не воспримет правильно окружающую его параллельную реальность, или посетитель решит прервать посещение, потому что ему не понравился выбранный квартал. Для этого предусмотрена процедура экстренной эвакуации. Видите, на самом краю пластиковой карточки надпись «Срочный возврат» и пунктиром указано место надлома?

– Видим! – охотно за двоих ответила девушка.

– Так вот, в случае экстренной эвакуации Вам необходимо только надломить эту пластинку, и через мгновенье Вы окажитесь по ту сторону «Золотых ворот».

– Так просто! – развеселилась девушка.

– Мы этого и добивались, – пояснил Меньшиков. – Единственное условие при эвакуации, а также при возврате в реальный мир, каждый посетитель должен держать в руке именно свой билет.

– Так как же всё-таки пройти через эти ворота? – уточнил мужчина, который в ходе разговора строго придерживался выбранной темы.

– Для того, чтобы пройти сквозь «Золотые ворота», вы должны зайти в шлюзовое помещение, – пояснил Алексашка. – И когда за Вами закроется входная дверь, провести своим билетом, как электронным ключом, через приёмник кодового замка.

– Как в гостинице? – удивилась девушка.

– Совершенно верно! Такой приём использую сейчас в гостиничных номерах.

– А как вернуться в реальный мир обычным, а не экстренным порядком? – снова подал голос мужчина.

– Когда Вы дойдёте до границы квартала, то перед вашими глазами прямо в воздухе вспыхнет предупредительная надпись «ВНИМАНИЕ! ГРАНИЦА КВАРТАЛА»! Для персонажей, населяющих квартал, эта надпись не видна, и если Вы повернёте назад, то продолжите находиться в параллельной реальности, а если пройдёте сквозь эту огненную надпись, то в следующее мгновенье окажитесь за «Золотыми воротами», конечно, при условии, что у каждого из вас при себе будет билет. Понятно?

– Понятно! – хором ответили гости.

– Тогда мне осталось пожелать вам удачи! – улыбнулся Алексашка и открыл перед посетителями дверь, над которой висела обыкновенная эмалированная табличка. Обычно такую табличку вешают на стену, когда хотят обозначить номер дома и название улицы. На этой же табличке было написано всего четыре слова – «Добро пожаловать в сказку».

* * *

«Граждане! Купите па-п-и-р-о-сы»!

Голос у Мони высокий, чистый, хватающий за душу. Природа словно откупалась от малолетнего музыканта за горбатую спину и прогрессирующую слепоту левого глаза безупречным слухом и прекрасными вокальными данными.

«Подходи пехота и матросы…»!

Гитара у Мони хоть и старенькая, зато струны на ней серебряные, и настроена она безупречно, на зависть любому профессиональному гитаристу. Моня нотной грамоты не знал, но Создатель вложил в его уши и пальцы то, что у людей принято называть прирождённым талантом.

«Подходите, пожалейте!

Сироту-меня согрейте…»!

В этом месте Моня делал едва уловимую паузу, после чего голос его становился пронзительным и взлетал на полтона выше.

«Посмотрите, ноги мои босы»!

Ноги у Мони действительно были босыми, коричневыми от загара и пыли, c огрубевшей до состояния дублёной кожи подошвой.

После первого куплета Моня делал небольшой проигрыш, который сам же и сочинил. Его пальцы начинали метаться по струнам, извлекая из инструмента щемящие душу гитарные переборы. Розочка чётко улавливала этот момент, и когда гитарная струна ещё дрожала от последнего прикосновения пальцев юного музыканта, она вскидывала смычок и скрипочка в её руках оживала.

«Давить на жалость» Моня умел, и их странный на первый взгляд с Розочкой дуэт подходил для этого как нельзя лучше. Одесситы обступали их кружком, и часто женщины, проникнувшись состраданием, не только бросали монетки в засаленный картуз горбатого музыканта, но и, не таясь, утирали непрошенные слёзы.

Продолжал Моня, глотнув воздуха, и голос его обретал трагические обертоны. Обычно на этом куплете Моня находил особо чувствительную одесситку и, глядя прямо в её слезливые глаза, окончательно входил в придуманный им образ.

Отец Мони, Яков Гершевич, был хоть и преклонных лет, но всё-таки живой, мать тоже здравствовала, а родной сестры у него отродясь не было. Однако все, кто слушал в этот момент Моню, свято верили, что он действительно круглый сирота, покалеченный на фронтах Гражданской войны.

выводил Моня чистым, но полным отчаянья голосом и скрипочка в руках Розочки плакала с ним в унисон.

После этой строчки Моня привычно обводил окружающих жалостливым щенячьим взглядом, и люди стыдливо опускали глаза, словно каждый из них был повинен в несчастье маленького горбатого музыканта.

В этот момент голос Мони словно обрывался на высокой ноте… наступала короткая, но полная внутреннего напряжения пауза, во время которой замолкала скрипка, а длинные, как у пианиста, пальцы еврейского мальчика замирали на гитарных струнах.

Последнюю строчку Моня выдавал в полнейшей тишине, понизив голос сразу на два тона, словно по секрету признавался слушателям в своих сокровенных, но грешных мыслях.

Припев Моня доигрывал, уже мысленно прикидывая, сколько мелочи на этот раз сбросят в его картуз сердобольные слушатели. И когда последняя взятая Моней нота таяла в вечерней прохладе приморского города, Роза снова вскидывала смычок и выдала два пронзительных финальных аккорда.

Деньги Моня делил по-честному – пополам. К деньгам Моня относился уважительно, но никогда не жадничал. Более того, такой щепетильный вопрос, как подсчёт и делёж выручки он поручил сестре и свою долю брал только из её рук.

Так было и в тот памятный летний вечер, когда среди слушателей он приметил молодого коренастого мужчину в белом полотняном костюме и жёлтой соломенной шляпе канотье. За спиной мужчины стояли два бугая, несмотря на тёплый вечер одетые в тёмные пиджаки и косоворотки. Правая пола пиджака у обоих громил была подозрительно оттянута книзу. Пока господин в белом костюме наслаждался пением уличного музыканта, телохранители постоянно вертели головами и никого близко не подпускали.

– Шо бы я так жил, як ты спиваешь! – сказал господин в белом костюме, когда Моня закончил играть и бросил в картуз целый рубль. После чего странная троица с достоинством направилась в пивную.

Поздним вечером Розочка подвела финансовый баланс. За вечер в картуз Мони перекочевало 60 копеек мелочью и 1 серебряный рубль. Рубль не делился, и она протянула его Моне, признавая этим жестом его старшинство. Моня повертел рубль в руках, подумал и вернул его сестре.

– Мамка твоя по-прежнему хворает? – тихо спросил он.

– Хворает, – со вздохом ответила девочка. – Дохтура бы надо, да дохтур к нам без денег не пойдёт, а фельдшерица хоть к нам и заходит, да помочь мамке ничем не может.

– На перекрёстке Преображенской и Садовой живёт Лейба Канторович – очень хороший врач! – произнёс Моня. – За визит он берёт не менее трёх рублей. Отдашь ему рубль и скажешь, что это деньги Мишки Япончика, и что Япончик будет очень разочарован, если узнает, что такой уважаемый господин, как Конторович, отказался помочь единоверцам. Запомнила?

– Угу! – кивнула девочка головой и, зажав в руке денежку, счастливая поспешила домой, а Моня ещё долго сидел под каштаном, думая о том, что если Япончик узнает о его сегодняшней проделке, то запросто оторвёт ему голову и не посмотрит на то, что Моня его единоверец.

«Ах, как надоел мне этот свет»!

* * *

Герман и Ирина оказались в «Тридевятом царстве» так быстро, словно перешагнули порог и вышли из парадного на улицу. Улица оказалась широкой, и по сравнению с Москвой малолюдной. Однако на этом чудеса не закончились: Герман с удивлением увидел, что на его прелестной спутнице вместо роскошного (по его понятиям) французского платья надето скромное коричневое платье курсистки с белым атласным воротничком и кружевными манжетами. Сам же Герман оказался одет в летний светлый костюм, шёлковую бледно-голубую рубашку и такого же цвета галстук-бабочку «кис-кис». В руках у него оказалось лёгкая трость с серебряным набалдашником в виде львиной головы. Он с испугом обшарил карманы пиджака и успокоился только после того, как обнаружил бумажник с пластиковыми билетами и крупной суммой царских ассигнаций, которые он купил за доллары у знакомого московского нумизмата. Герман спрятал бумажник во внутренний карман и невольно залюбовался своим отражением в витрине магазина «Готовое платье».

– А, знаешь ли, Ирэн, это действительно недурственно, – сказал он своей ещё не пришедшей в себя молоденькой спутнице. – Ирэн! Хватит закатывать глаза! Возьми себя в руки и пошли осматривать город. Да не хватайся ты за руку! Для твоего папочки я ещё не слишком стар, поэтому скромно потупив глазки, семени рядышком.

– Если я буду смотреть в мостовую, то теряется смысл моего здесь пребывания, – наконец-то откликнулась девушка. – Я актриса! Я должна впитывать в себя, как губка, все мелочи, все штрихи этой эпохи! Я должна видеть, что и как носили одесситы в начале века, какие платья были на дамах, как общались между собой люди разных сословий, какие словесные обороты были в ходу, как правильно подать руку для поцелуя, как садиться и слезать с фаэтона, и ещё много чего такого, о чём и не слышали наши преподаватели по актёрскому мастерству, родившись через полсотни лет после сегодняшних событий.

– Понимаю, тогда хотя бы делай благопристойный вид.

– Это нам господин адвокат запросто, это нам как два пальца… об асфальт!

– Цыц! Запомни: сейчас мы не в Москве! Мы в параллельной реальности, и если хочешь провести это время с пользой – играй по установленным правилам.

– Убедил! Буду играть по правилам. Что наша жизнь – игра!

– Интересно, на какой мы улице?

– А чего гадать? Вон табличка на углу здания.

– Ага, вижу. Это улица Преображенская. Ну что же, пошли по Преображенской!

Идти по летней улице приморского города было легко и приятно. Полдень уже миновал, и тротуары были занавешены лёгкой кружевной тенью от развесистых каштанов и акаций. Одесситы были радушны и улыбчивы. Один гимназист даже неосторожно толкнул плечом Германа, засмотревшись на его очаровательную спутницу, но тут же, осознав свою оплошность, рассыпался в извинениях и, сконфуженный, поспешно скрылся в переулке. Минут через пять Герман внезапно остановился и, склонив голову, восторженно зашептал в розовое ушко курсистки:

– Ирен! Видишь дом под номером 62?

– Не слепая, конечно, вижу. И что в нём такого особенного?

– Присмотрись внимательней!

– К архитектуре строения?

– Нет! К вывеске!

– Вывеска как вывеска, ничего особенного! На мой вкус даже немного аляповатая.

– Сами Вы, барышня, аляповатая! Прочитай, что там написано.

– Ну, «Гамбринус», и что из этого следует?

– Эх, темнота! И чему тебя только в твоём театральном вузе учили?

– Много чему учили! Например, не шляться по подвальным пивным, где бухает пролетариат вместе с деклассированным элементом. Я туда не пойду, и не проси!

– Ирэн! Ты не понимаешь! «Гамбринус» – это не просто пивная, это знаменитая пивная! Это уголок той самой Одессы-мамы, которую ты собираешься воплотить на экране. О «Гамбринусе» ещё Бабель писал. Для одесситов «Гамбринус» – это такая же неотъемлемая часть Одессы, как для москвичей знаменитое кафе «У Гиляровского» в Столешниковом переулке.

– Я не город собираюсь показывать, а жительницу Одессы начала ХХ века, а это, как говорят одесситы, две больших разницы. Кстати, напротив твоего «Гамбринуса» народ чего-то собрался, пошли и мы посмотрим.

– Кажется, там уличные музыканты представление дают. Ну что же, пойдём, посмотрим, заодно и с местным репертуаром ознакомимся.

В это время Моня, стоя на чахлом газоне под тенью акации, наигрывал на своей старенькой гитаре хорошо известную одесситам блатную песенку. При этом Моня корчил слушателям рожи и делал посильные телодвижения, способные, по его мнению, иллюстрировать текст незамысловатой песенки про горячо любимый в Одессе преступный элемент.

– выводил Моня с деланной хрипотцой в голосе. При этом он выразительно двигал плечами и топтался босыми ногами на одном месте. Зрители одобрительно хлопали в ладоши и дружно кидали мелочь в засаленный картуз музыканта.

Герман с Ириной остановились немного в стороне, так как возле горбатого гитариста и худенькой большеглазой девочки со скрипочкой собрались «сливки» городского дна. Здесь был и горький пропойца, одетый в замызганную тельняшку и – судя по ухарскому виду, красной рубахе и блестящим хромовым сапогам – фартовый налётчик и карманный вор с длинными, как у пианиста пальцами и болезненно-нервным лицом, и парочка разбитных пышногрудых одесситок, готовых скрасить одиночество любого мужчины, кто не пожалеет полтинника и бутылки портера.

– Видишь? – зачем-то переспросил Герман попутчицу. – Запоминай! Впитывай!

– Вижу! – восхищённо ответила Ирэн. – Всё вижу и всё запоминаю. Боже, какие колоритные типажи!

В это время Моня закончил третий куплет и перешёл к проигрышу, во время которого он, прикрыв глаза, покачивался из стороны в сторону, а его пальцы легкокрылыми мотыльками летали над гитарными струнами.

– специально гнусавя и по-блатному растягивая слова, выдавал Моня, и слушатели согласно кивали головами, дескать, верно говорит: забыты герои былых сражений.

– Эх! – с придыханием выдал растроганный налётчик в красной рубахе и, сорвав с головы новенький картуз, бросил его себе под ноги. – Жизнь моя – копейка! Печёнкой чую, что если не сегодня, так завтра выпишут мне судейские крючкотворы клифт полосатый, и пойду я по сибирскому тракту, кандалами звеня! Держи, музыкант! – и он, выхватив из кармана трёхрублёвую ассигнацию, бросил её в Монин картуз. – Гуляй да помни фартового парня Ваську Меченого! – и пальцы его машинально коснулись шеи в том самом месте, где из-под расстёгнутого ворота выглядывал багровый шрам.

Две пышнотелые одесситки последовали его примеру и бросили в картуз по серебряной монетке. Моня кивком головы поблагодарил их и перешёл к заключительному куплету.

– Держи хлопец и от меня гостинчик, – с ухмылкой произнёс парень с нервным лицом и бросил в картуз полтинник. Моня сделал вид, что не заметил его широкого жеста, потому как относился к этому карманнику неприязненно. Не любил Моня, когда его выступления служили прикрытием для кражи, пусть невольным, но всё же прикрытием. Карманника, который любил «работать» среди толпы зевак, собравшихся вокруг уличных музыкантов, звали Сёма-Штиль. Был Сёма в своём «ремесле» специалистом высокой квалификации, и работал всегда чисто, по-тихому, за что и получил кличку «Штиль». Одно было плохо: был Сёма до денег жадным и неразборчивым. Не делил Штиль своих клиентов на «чистых» и «нечистых»: обчищал всякого, кто попадался под его воровскую руку – и удачливого купчишку, и загулявшего грузчика. Ничем не брезговал Сёма – ни новенькими хрустящими ассигнациями в кожаном портмоне, ни последней трудовой копейкой в кармане портового грузчика. За это его Моня и не любил.

– Давай и мы внесём свою посильную лепту, – шепнул Герман на ушко спутнице и сунул руку во внутренний карман летнего костюма. Сначала он не понял, что произошло: ладонь легко, не встречая сопротивления, ушла в глубину кармана. Машинально Герман повторил попытку, но безуспешно: карман был пуст, как пересохший колодец в степи под Херсоном.

В поисках бумажника он судорожно стал шарить по всем карманам, но чем дольше искал, тем сильнее крепла уверенность, в том, что случилось ужасное: бумажник вместе с деньгами и двумя билетами попросту спёрли!

– Всё! – обречённым голосом произнёс адвокат и безвольно опустил руки.

– Что значит «всё»? – не поняла Ирэн и с явным подозрением посмотрела на его побледневшую физиономию.

– Всё кончено! У меня стащили бумажник!

– Как интересно, – язвительно произнесла девушка. – Потенциальные клиенты обчистили своего будущего защитника.

– Зря ёрничаешь! Ситуация серьёзней, чем ты думаешь.

– Настолько серьёзная, что ты побледнел, как молоденькая курсистка, узнав о своей незапланированной беременности?

– В бумажнике были наши с тобой билеты, а без них мы не выйдем из «Тридевятого царства». Никогда! Понимаешь? Никогда! Мы даже сигнал о помощи подать не сможем.

– Да-а! Вот тут ты меня действительно озадачил! Судя по проведённому с нами инструктажу, такая ситуация предусмотрена не была. Аварийная эвакуация без билетов невозможна, денег, как я поняла, у тебя тоже не осталось. На повестке дня извечно русский вопрос: «Что делать»?

– Честно говоря, не знаю.

– Давай, милый, думай! Соображай! Возможно, мы здесь надолго застряли, и надо думать, как заработать себе на пропитание.

– У меня остались наручные часы «Сейко». Вряд ли кто-то здесь оценит этот раскрученный бренд, но они позолоченные, можно попытаться их продать. Думаю, что на номер в дешёвой гостинице и скромный ужин этого хватит.

– А потом?

– Потом я наймусь в дворники, а Вы, мадмуазель, пойдёте на панель!

– Я тебя сейчас ударю!

– Не сердись! Я пошутил.

– Хороши шуточки! Мне такого предложения не поступало со времён сдачи вступительных экзаменов в театральное училище!

– Тебе предложили отдаться за проходной бал?

– Фу, как пошло! Это было абсолютно невинное предложение: мне предложили показать Сонечку Мармеладову из романа Достоевского «Преступление и Наказание».

– И ты изобразила?

– Изобразила, но председатель комиссии сказал, что я изобразила проститутку с Ленинградского проспекта, но никак не бедную Сонечку Мармеладову.

– Ну, а ты в ответ, естественно, возразила.

– Я сказала, что Мармеладова и есть проститутка, а бедная она или состоятельная, мне неизвестно, так как я не из налоговой инспекции.

– Я так понимаю, что в тот театральный ВУЗ ты не поступила.

– Милый! Ты, кажется, увлёкся. Нас впереди ожидают неясные перспективы, так что давай решать проблемы по мере их поступления.

* * *

Московский мэр позвонил на следующий день, точнее вечер, когда Романов уже собирался покинуть кабинет.

– Чего молчишь? – бодрым голосом осведомился мэр. – Чего не хвастаешь?

– Хвастать чем? – переспросил обескураженный Пётр.

– Как чем? – удивился мэр. – Конечно же, Одесским кварталом. Ошеломил комиссию? Чего молчишь? Или я не вовремя позвонил?

– Понимаешь, я как раз этим сейчас и занимаюсь, – промямлил Пётр, который при слове «комиссия» ясно вспомнил, что вчера ровно в полдень поручил Алексашке Меньшикову двоих москвичей – представительного мужчину и очаровательную молодую девушку – сопроводить в Одесский квартал.

– Алексашка! – прокричал он что есть мочи, и от избытка чувств грохнул кулаком по столу. – Алексашка, сукин ты сын! Или ты, злыдень, сей момент явишься предо мной, или я с тебя за все грехи сейчас спрошу скопом!

– Да здесь я, мин херц! Здесь! – ответил Меньшиков, осторожно просунув голову между дубовых дверных створок, – Дневную почту для тебя, мин херц, готовил, зачитался, потому и на зов твой не сразу откликнулся.

– Врёшь, собака! Комиссия где?

– Какая комиссия?

– Которую я тебе вчера поручил в Одесский квартал сопроводить!

– Так я это…

– Что «это»? Где двое бояр, тьфу ты! Где известный на Москве стряпчий и девка его?

– Так это… я их, государь, до самых Золотых ворот сопроводил, а в квартал с ними ходить ты мне не велел.

– Не велел! – скрипнул зубами Пётр. – Где они!

– Так, поди, гуляют где-то! Квартал-то большой!

– Вторые сутки гуляют? Да я с тебя сейчас портки вместе со шкурой спущу!

– Не горячись, мин херц! Не горячись, а то тебя опять трясучая хватит! – затараторил поспешно Алексашка, намекая на эпилептический припадок, который случался с Романовым каждый раз в минуту сильного нервного перенапряжения.

– Трясучая, говоришь? Да тебя сейчас Кондратий хватит! Отвечай, где люди!

– Не ведаю, мин херц, Вот тебе кре…

– Что? – взревел Пётр, увидев, что Меньшиков собирается перекреститься.

– Узнаю, государь! Ей-ей, узнаю! Завтра буду либо с людьми, либо с повинной!

– Мне твоя голова убытки не покроет! Поэтому чтобы завтра в полдень на этом самом месте стояли стряпчий и его девка.

– Да это, государь, не его девка! – робко уточнил Меньшиков, почуяв, что апогей начальственного гнева благополучно пройден. – Это представитель Московской общественности.

– Можно подумать, что в этих понятиях есть какая-то разница.

– Ну, это, кормилец, смотря с какого боку посмотреть…

– Умолкни!

– Уже молчу!

– На эти сутки наделяю тебя неограниченными полномочиями! Разрешаю тебе действовать от моего имени…

– Благодарствую, кормилец!

– Я сказал, умолкни!

– Так я и молчу!

– А теперь сгинь с глаз моих, и чтобы до завтрашнего полудня я тебя не видел!

Алексашка с облегчением вздохнул и, проявив похвальную прыть, выскочил за дверь.

* * *

Майор Пронин уже час сидел в шумной пивной на Французском бульваре. Сыщик хотя и прикладывался периодически к тяжёлой глиняной кружке, но реально не столько наслаждался пенным напитком, сколько слушал. На это пивное заведение Пронин набрёл не случайно. Майор никогда не делал ничего случайно, особенно при проведении следственных действий.

Утром его срочно вызвал начальник строительства Романов, и он явился незамедлительно, понимая, что не прихоти ради хочет видеть его высокое начальство. Однако беседовать пришлось не с начальником строительства, а с его референтом – Александром Меньшиковым. Референт всё норовил отвести взгляд в сторону, и Пронин интуитивно догадывался, что в пропаже комиссии есть и доля вины самого референта.

Сборы были недолгими: инструктаж по мерам безопасности в Одесском квартале, фотографии и анкетные данные на пропавших лиц, экипировка оружием и специальными средствами – и вот он уже на месте ведения следственных действий.

Как только подошва его «Моссельпромовского» ботинка коснулась брусчатки одесской улицы, майор уже знал, с чего он начнёт расследование. Это для непосвящённых лиц кажется, что в большом городе легко затеряться. На самом деле иногороднего можно вычислить в толпе с первого взгляда. Приезжий, как правило, одет не так, как коренные жители, у него много ручной клади, он всё время озирается и ищет взглядом на стенах домов таблички с названием улиц. И даже если он без корзинок и чемоданов, и идёт по нужному адресу целенаправленно, лицо его всё равно напряжено, а взгляд в поиске ориентиров прыгает с предмета на предмет. Все эти мелочи хорошо подмечают люди, которым по роду своей деятельности приходится постоянно находиться на улице – чистильщики обуви, киоскёры, мелкие мошенники, профессиональные воры и уличные музыканты.

Майор окинул улицу взглядом и решительно направился к углу здания, где под кружевной тенью от развесистого каштана скучал продавец мороженого – сухонький благообразный старичок в очках в круглой металлической оправе. Разговорить старичка опытному сыщику не представляло труда, да и сам продавец мороженого был рад поболтать с приятным господином.

Через четверть часа майор уже знал, что интересующие его личности не далее как вчера после полудня проходили по этой улице.

– Странная это была пара! – задумчиво произнёс старичок.

– Почему? – напрягся майор. – Почему странная?

– Так ведь, посудите сами: они друг другу вроде бы как не чужие, а идут порознь. Девушка симпатичная, но не местная.

– Почему Вы так решили?

– Говорит она много, всему удивляется, но только слова её какие-то чужие, и не всё, что она сказала, я понял.

– А её спутник?

– Её спутник мужчина приметный, высокий, статный, но хоть он и одет по последней одесской моде, а всё равно он не местный. Да, и вот ещё что! Очень мне показалось странным, что он с деньгами не совсем уверенно распоряжался, вроде бы как путался в них.

– А чего в них путаться? – удивился Пронин. – Деньги – они и есть деньги!

– Так вот и я о том же, а господин этот неуверенно ими расплачивался, и мелочи у него не было: купюры в бумажнике все крупные, но при этом изрядно потрёпанные. Странно всё это!

– И куда они пошли?

– Так вниз по улице и пошли.

– А куда потом свернули?

– Да никуда они не сворачивали! В конце улицы Моня-музыкант на своей гитарке бренчал, вот они и пошли его послушать.

– А дальше?

– Что было дальше, я не знаю. Признаться по чести, мне не было дела до этой странной парочки, ко мне покупатели подходить стали, а когда я очередной раз взглянул, то ни Мони, ни разыскиваемых Вами господ уже не было.

– А где можно найти этих музыкантов?

– Молодой человек! Я, конечно, даю бесплатные советы, но в основном я торгую мороженым.

– Я Вас понял! Благодарю за бесплатный совет!

– Стойте! Какой Вы, право, нетерпеливый! Если Вам дают бесплатные советы, так берите их оптом, а не в розницу.

– Потому что оптом дешевле? – пошутил Пронин.

– Потому что невежливо уходить, не дослушав собеседника!

– Простите великодушно! Я думал, мы закончили.

– Закончить разговор или оборвать его на полуслове – это две большие разницы! Так вот что я хотел Вам сказать на прощание: не ищите Моню.

– Почему?

– Вы только потратите время. Как я понял, Вам нужен не Моня, а эта интересная пара?

– Совершенно верно.

– Я не знаю, где они! Возможно, большая часть жителей этого благословенного города тоже находится в неведенье, но на Французском бульваре есть одно заведение, не скажу, что это место для приличных господ, но именно там собираются те господа, которые не пропустили бы между своих жадных пальцев такой лакомый кусочек, как парочка приезжих лохов. Вот теперь всё! Желаю удачи!

Питейное заведение на Французском бульваре Пронин нашёл быстро. Оно было неприметным и даже не имело вывески, но именно в этот проулок, спрятавшийся за кустами сирени, время от времени шныряли подозрительные личности.

– Видимо, чужие сюда не ходят! – решил про себя Пронин. – А кто сказал, что я чужой? Я могу быть «залётным», и мне такое скромное заведение очень даже может быть по вкусу, – пробормотал майор и надел шляпу так, что лицо его рассмотреть было проблематично. В таком виде он быстрым шагом зашёл в пивную и смело занял столик в углу.

– А скажи, хлопчик, крыша у вас здесь не течёт? – тихим голосом обратился он к молоденькому половому и в подтверждении серьёзности своих намерений бросил ему на поднос серебряный рубль.

– Не извольте беспокоиться! – ответил догадливый половой и умело смахнул с подноса монету. – Тихо у нас, чужие к нам не заходят, а свои беспокоить не смеют, потому как договор имеем, – и половой многозначительно ткнул пальцем в потолок.

– Это хорошо, что тихо. Тащи тогда мне пару пива и воблы.

Со стороны могло показаться, что вот сидит чиновник невысокого ранга, скорее всего конторский служащий, пьёт светлое пиво и при этом полностью погружён в свои думы. Видимо, что-то у него не ладится, так как пасмурный он какой-то, невесёлый, глядит в кружку пристально, словно ищет на её дне ответы на свои вопросы. А ответов нет! Меняется за кружкой кружка, падают на столешницу хлопья пивной пены, пьянеет конторский, а ответов как не было, так и нет. Оттого и хмурый он, недовольный.

Да только нет никому до него дела. Шумит развесёлая компания, пиво пенное и водочка холодная под рыбную закуску да хороший разговор идут за милую душу. Гуляй, братва!

– Эй, половой! – кричит кучерявый парень в чёрной косоворотке с прорехой под левой мышкой. – Ступай сюда, кила московская! У меня в кармане последняя полтина завалялась! Желаю ещё пива и раков варёных. Да чтобы раки не мелкие были, а крупные, что мой кулак! Понял? – и для верности суёт гулёна под нос половому свой здоровенный кулак.

– Не извольте беспокоиться! – торопливо лепетал молоденький половой, опасливо косясь на кулак со сбитыми костяшками. – Сей момент устроим для Вас всё в лучшем виде!

– Босота! – решает про себя Пронин, мельком глянув на загулявшего парня. – Если бы это он у адвоката бумажник умыкнул, то гулял бы сейчас широко, на всю катушку, а не пропивал последний полтинник. Значит, не мой клиент.

– Ах, сударь! Я Вам не верю! – неслось из ниши справа, где за столиком изрядно выпившая проститутка кокетничала с одетым в новую поддёвку приказчиком. – Все мужчины такие обманщики.

– Не извольте беспокоиться! – заверял её приказчик, удерживая правой рукой наполненную до краёв водкой гранёную рюмку, а левой пытаясь ухватить женщину за талию. – Мы люди сурьёзные, торговые! У нас всё без обману!

– И эта парочка не заслуживает моего внимания, – решил про себя Пронин, делая очередной глоток пива.

В это время в пивную неожиданно вошёл… гимназист! Это было так нелепо и так необычно, как если бы в мужское отделение в бане вошла молоденькая девушка. Пронин на мгновенье оторопел и чуть было не поперхнулся пивом. Однако по всему было видно, что гимназиста здесь хорошо знали, и никто из достопочтенной публики удивления не выразил. Гимназист сел за соседний столик, и майор намётанным глазом определил, что это никакой не гимназист, а самый что ни на есть ряженый. Хотя и молодо выглядел этот переодетый юноша, но не было в его лице детской припухлости, и взгляд был не наивным, а не по-детски внимательным и быстрым. Парень всё видел, всё примечал и решения свои принимал тоже очень быстро, как человек, имеющий за плечами непростой жизненный опыт. Обычно такой опыт даёт юношам первая судимость, когда, попав в кутузку «за детские шалости», юный сиделец через пару лет выходит на свободу рано повзрослевшим и на практике познавшим изнанку жизни.

Половой быстро метнулся к новому посетителю, и через пять минут на столе перед гимназистом стояла большая миска наваристых щей, деревянное блюдо с румяными пирожками и пол-литровая кружка ядрёного кваса. Гимназист, не торопясь, отпил из кружки, вытер обшлагом рукава свои полные губы, и какое-то время, прикрыв глаза, наслаждался покоем.

– Да ты здесь как дома! – с удивлением отметил про себя майор. – Расслабился – значит, уверен, что опасности нет, значит, он это место хорошо знает, и сел грамотно – рядом с дверью, которая в кухню ведёт: в случае облавы или каких других неприятностей есть возможность уйти быстро и практически незаметно. Если присмотреться, то ты такой же гимназист, как я балерина.

Тем временем юноша пододвинул к себе миску и стал с завидным аппетитом хлебать щи вприкуску с пирожком, начинённым ливером.

– Ешь, не торопись! Я подожду! – мысленно обратился майор к гимназисту и заказал себе ещё одну кружку пива.

После того, как гимназист покончил со щами, он, не торопясь, допил квас, сытно рыгнул и откинулся на спинку стула. Какое-то время он сидел без движения, прикрыв глаза, наслаждаясь чувством сытости. Потом тряхнул головой, словно отгоняя сонную одурь прочь, и достал из кармана пачку мятых ассигнаций. Пронин даже привстал со своего стула, увидев такое количество купюр в руках юного прохиндея. Гимназист не спеша пересчитал дневную добычу, аккуратно сложил деньги стопочкой и спрятал во внутренний карман своей тужурки. Потом случилось то, чего Пронин никак не ожидал, но всегда втайне на такое везенье надеялся: гимназист достал из другого кармана две пластиковых карточки. Это были те самые билеты, которых лишились адвокат Барчевский и его юная спутница. Гимназист повертел билеты в руках, вздохнул, и уже хотел было бросить их под стол, но передумал и снова спрятал в карман. Пронин ненавязчиво отследил все телодвижения карманного воришки, после чего бросил несколько монет на столешницу и вышел из пивной.

Сыщик ждал, но ждать пришлось недолго: вскоре из дымного нутра пивной появился гимназист.

– Прошу прощения, юноша! – обратился к нему Пронин и как бы невзначай перегородил дорогу. – Я давеча видел у Вас в руках две прелюбопытные вещицы…

– Какие такие вещицы, дяденька? – писклявым голосом неожиданно вскрикнул гимназист. – Вы, господин хороший, что-то путаете!

– Да Вы, юноша, не беспокойтесь! Я, знаете ли, коллекционер, и за понравившуюся мне вещь очень хорошие деньги могу дать. Соизвольте две необычные визитки, что в правом кармане вашей курточки, мне показать.

– Знать ничего не знаю! Ни о каких визитках не слышал! – истерически закричал гимназист. – Чего пристал?

– Да Вы не пугайтесь, юноша! Я только посмотрю, авось и сторгуемся.

– Опа-на! – неожиданно нормальным голосом сказал гимназист и посмотрел поверх головы Пронина. – А у Вас за спиной…

– Можете не продолжать, юноша, – усмехнулся майор. – Я эту шутку уже лет тридцать знаю. Так как насчёт…

Договорить он не успел, так как кулак Ваньки Сливы с размаху опустился ему на шляпу. Был Слива местным дурачком и, как дурачку положено, обладал Ванька недюжинной силой.

– Он тебя обидеть хотел? – прогудел Ванька. Речь его была невнятной и насыщенной интонациями обиженного ребёнка.

– Все хотят обидеть бедного Петю́ню, – насмешливо произнёс гимназист, ловко шаря по карманам оглушённого сыщика.

– Он плохой? – спросил Слива.

– Очень плохой! – уверенно произнёс Петюня, обнаружив во внутреннем кармане сюртука сыщика воронёный браунинг.

– Он плохой, а Петю́ня хороший! – прогудел Ванька.

– Ты тоже хороший! – разогнувшись, произнёс гимназист. – Держи Ваня полтинник, купишь себе леденцов!

Очнулся Пронин в кустах сирени уже под вечер, когда закатное солнце устало зависло над акваторией никогда не спящего Одесского порта. У сыщика сильно болела голова, и очень хотелось пить. Пронин похлопал себя по карманам: ни бумажника, ни хорошо пристреленного браунинга, который не раз спасал жизнь своему владельцу, в карманах не было.

«Чего и следовало ожидать!» – подумал Пронин и застонал – боль снова напомнила о себе. Собрав остаток сил, сыщик побрёл вниз по незнакомой улице. Ему повезло: примерно через квартал он набрёл на исправную водяную колонку и с наслаждением засунул голову под струю прохладной воды. Умывшись и почистив костюм, майор незаметно ощупал пояс на брюках и подкладку пиджака.

– Ух! Кажется, пронесло! – произнёс он вслух, обнаружив зашитые в одежду «аварийную» сумму денег и пластиковую карточку своего билета.

В этот момент чуткий слух сыщика уловил незамысловатую мелодию блатной песенки, имевшую популярность в Одессе в начале ХХ века. Кто-то умело игрывал на гитаре перебором, отчего мелодия приобретала чувственную глубину и особую проникающую в самую душу тональность.

Пронин, не задумываясь, пошёл на звуки музыки и вскоре на пересечении Соборной и Садовой, возле самой площади наткнулся на горбатого паренька с гитарой, которому на скрипке подыгрывала совсем ещё юная большеглазая девочка. Пронин дослушал последний куплет о тяжёлой воровской доле юной фармазонщицы, и так же как все бросил в картуз музыканта монетку.

– Моня! Будь ласка, заспива́й ещё трошки, – попросил музыканта парубок в вышитой сорочке.

Моня кивнул головой и что-то шепнул девочке. Юная скрипачка привычно вскинула инструмент и из-под смычка полилась мелодия известной украинской песни о дивчине по имени Галя. Зрители дружно стали хлопать ладонями в такт и подпевать.

Сыщик ещё немного постоял рядом с уличными музыкантами, а потом отошёл в сторону и с равнодушным видом сел на скамейку. Впрочем, отошёл он недалеко и всё что говорили в толпе и что делали сами музыканты, хорошо слышал и видел. Пронин снова ждал. На этот раз ждать пришлось долго: зрители никак не хотели расходиться, а Моня и Розочка были не прочь заработать лишний гривенник. Когда публика всё же разошлась, Пронин подошёл к юному музыканту и протянул ассигнацию достоинством в десять рублей. Моня покосился на деньги и повернулся к майору спиной. Пронин обошёл упрямого парня и вновь протянул ему деньги.

– Держи, Моня! Это деньги твои, – сахарным голосом произнёс Пронин. Обычно такую тональность он применял, когда надо было влезть в воровскую душу и найти в ней хотя бы одно чистое не загаженное место. Если это удавалось, то вербовка проходила чисто, как говорится без сучка и задоринки. Но Моня был не воровской масти, поэтому на сладкоголосые речи реагировал настороженно, а на большие деньги – опасливо.

– Это не мои гро́ши, – покрутил головой горбун. – Это ваши. Я за червонец месяц на площадях горло драть должен.

– Бери, бери! – настаивал Пронин. – Я не обеднею, да и ты мне, возможно, чем-нибудь поможешь.

– Такие гроши платят, когда надо зробы́ть такое, за что можно и в кутузку угодить. Так что шли бы Вы, господин хороший… по Дерибасовской! Я хоть и голытьба, но свои гроши зарабатываю честно, и на тёмные дела не подписываюсь.

– Это хорошо, что ты такой честный, – сменил тон майор и спрятал червонец в портмоне. – Тогда помоги по дружбе, в смысле без денег. Предложение моё благородное, без всякой уголовщины.

Моня задумался, а Пронин расценил эту паузу как согласие.

– Я частный сыщик, вроде Натана Пинкертона. Слышал о таком?

В ответ Моня неуверенно кивнул.

– Сейчас я разыскиваю двух господ – высокого мужчину примерно сорока лет, и с ним вместе юную очень симпатичную девушку примерно двадцати лет. Росточку она небольшого, волосы чёрные, а глазки карие, весёлые. Вчера ты должен был их видеть.

– А чего их разыскивать? – усмехнулся Моня и привычно поддёрнул штаны. – Они у мадам Осипович двухместный номер снимают.

– У мадам Осипович? Ты ничего не путаешь? Насколько я знаю, Осипович содержит дешёвые номера с почасовой оплатой, а это не для приличных господ.

– Твоего приличного господина вчера щипачи почистили, – усмехнулся Моня. – Так что ему со своей кралей сейчас самое место в номере у мадам Осипович.

– Откуда знаешь?

– Сам видел.

– Сам видел, как моему клиенту в карман залезли?

– Шутить изволите? В Одессе так не работают, а то, что его щипачи́ обобрали, готов поспорить на вашу шляпу! Иначе с какого бы он перепугу свои золотые «котлы» по дешёвке продал?

– Согласен с вами, юноша. Я даже догадываюсь, кто именно обобрал моих клиентов.

– Неужели? И кто же?

– Воришка, одетый в форму гимназиста.

– Петю́ня? – неожиданно вырвалось у Мони. – А Вы, случаем, ничего не путаете?

– Нет, не путаю.

– Я вообще-то грешил на Сёму-Штиля, – недоверчиво произнёс Моня.

– Про Сёму твоего ничего не скажу, а вот у этого самого Петюни я случайно увидел вещь, принадлежавшую моим клиентам. Не подскажешь, где мне этого Петю́ню сыскать?

– Не знаю! Одесса – город большой, и где Гимназист будет «работать» завтра, не знает никто. Обычно он выбирает людные места, но кроме Петю́ни в Одессе полно других щипачей, и как они поделили город, знает только Мишка Япончик.

– А до господина Япончика достучаться можно?

– Отчего же нельзя? Можно!

– И где его сегодня можно найти?

– Там же, где и вчера – на Молдаванке! Ступайте на Молдаванку, а там Вам любой пацан покажет. Только учтите: Япончик хоть и любит вежливое обращение, но порой бывает крут, как пьяный биндю́жник. Главное, не попасть ему под горячую руку. Ваш знакомый по жизни кем будет?

– Он известный в Москве адвокат, – честно сказал Пронин.

– А краля его?

– Девушка – начинающая, но уже хорошо известная широкой публике актриса.

– Это хорошо! Можно сказать, Вам повезло.

– В чём именно?

– В прошлом году на самую Пасху Япончик какую-то бумагу сварганил, в которой приказал деловым людям в Одессе адвокатов, артистов и врачей не забижать.

– Хм, что-то воровского кодекса чести?

– Вот-вот! – обрадовался Моня. – Именно так этот доку́мент и называется.

– Спасибо, Моня! И напоследок хочу тебя спросить, почему ты, музыкант от бога, перепеваешь чужие песни?

– Я, господин хороший, пою то, за шо публика гроши платит.

– Так сочини песню сам, и пусть это будет такая песня, за которую любой одессит будет готов отдать душу, а не только последний гривенник.

– Как это – сочини? Я сочинять не умею, да и не пробовал я этим заниматься.

– А ты попробуй! Играешь ты классно, вот и подбери к словам мелодию.

– А слова я где возьму?

– Это не так сложно, как кажется. Слов, Моня, много, просто надо знать, какие слова в песню включить, а какие из песни выкинуть.

– Я тогда лучше Розочку попрошу, она грамотная, в гимназию ходит, и стишки любит. Она даже про несчастную любовь сочинять пытается. Правда, Роза это скрывает, боится, что шантрапа местная смеяться будет.

– Вот и хорошо! Пускай твоя Розочка сочинит стихи про родной город Одессу, а ты, Моня, сочинишь к этим стихам мелодию. И пусть эта песня будет для публики, как воздух, чтобы народ слушал её, слушал… и вдоволь не мог надышаться!

– Хорошо говорите, только не знаю, получится ли у меня!

– Ах, Моня! Давить на жалость и петь про нелёгкую воровскую долю каждый сумеет. В тебе же дремлет настоящий артист, ты можешь больше, чем на потребу местным босякам играть блатной репертуар. Попробуй, и пусть у тебя не сразу всё получится, но со временем получится всё равно, потому как ты, Моня – талант!

 

Глава 12

Визит вежливости на Молдаванку

Германа и его молоденькую спутницу Пронин, как и ожидал, легко разыскал в меблированных номерах мадам Осипович. Барчевский был откровенно растерян и непрерывно курил, а Ирэн, хотя и надула от обиды свои алые губки, но воспринимала происшедшее не более чем недоразумение.

– Добрый день, точнее вечер, господа! – устало произнёс Пронин, войдя в двухместный меблированный номер.

– Вы кто? – неприязненно произнесла девушка, окинув взглядом взъерошенного визитёра в помятом костюме, внешний вид которого никак не соответствовал образу долгожданного спасателя из реального мира.

– Можете называть меня майором Прониным, – устало произнёс сыщик и без приглашения опустился на венский стул. – Не найдётся ли у вас, господа, стакана холодной воды, а то у меня в глотке пересохло, и голова, как на карусели, кружится.

– Похмелье? – участливо спросил Герман, наливая стакан воды из графина.

– Нет, – осторожно мотнул головой сыщик. – Видимо, последствие сотрясения мозга. Пока я вас искал, кто-то из местных приложил меня чем-то тяжёлым по затылку, и ваш покорный слуга пару часов провалялся в пыльных кустах сирени.

– Вы нас искали? – оживилась девушка.

– Искал и, как видите, нашёл! Привет вам, товарищи москвичи, от Петра Алексеевича Романова.

– Наконец-то! – облегчённо вздохнул Герман. – Слава… э-э Петру Алексеевичу! Давайте, майор, вытаскивайте нас отсюда! Признаться, в чужом городе, да к тому же ещё и в чужой эпохе…

– И к тому же без денег! – вклинилась в разговор Ирэн.

– Да-да, – согласился Герман, – и без денег я чувствую себя не в своей тарелке.

– А я вообще себя здесь хреново чувствую! Что смотрите? Да, я выразилась не так изящно, как господин адвокат, зато более определённо.

– Я так понимаю, что билеты вы потеряли, точнее, у вас их элементарно украли.

– Да-да, Вы правы, майор! Билеты у нас украли, в противном случае я бы со своей спутницей не проводил время в дешёвой гостинице, а давно бы вернулся в свой московский офис.

– А я в свой экспериментальный театр, – с готовностью поддакнула Ирэн.

– К сожалению, вытащить вас из Одесского квартала я не могу., – честно признался Пронин.

– Как? – хором воскликнули адвокат и актриса. – Как, не можете?

– Пока не могу! – попытался успокоить их майор. – Чтобы вас вернуть из Одесского квартала обратно в развлекательный центр «Тридевятое царство», мне необходимо разыскать ваши билеты.

– А не проще ли вернуться в этот ваш развлекательный центр и, взяв там парочку билетов, вернуться за нами? – прошипело в негодовании юное дарование.

– Действительно, майор! – воспрянул духом адвокат. – Почему бы Вам не поступить именно так, как советует Ирэн?

– Не получится, – со вздохом произнёс Пронин. – На ваших билетах записаны ваши биометрические параметры, которые были автоматически сняты с каждого из вас в момент прохождения «Золотых ворот». Копий этих записей нет.

– Почему нет? – с трудом сдерживая праведный гнев, напирала актриса. – Почему?

– Разработчики системы допуска в «Тридевятое царство» посчитали, что этого не требуется. Теперь, благодаря вам, мы видим: это явная недоработка. Обещаю, что этот пробел будет устранён в самое ближайшее время.

– Да мне начхать на ваши обещания! – взвилась Ирэн. – Я домой хочу, к маме!

– В Саратов? – с невинным видом уточнил Герман.

– Да хоть бы и в Саратов! – парировала актриса. – Всё лучше, чем здесь – на задворках Российской империи! Без связей, без жилья…

– Без денег, – подсказал Герман, который с приходом Пронина вернул себе утраченное самообладание.

– Без денег! – согласилась Ирэн и с трагическим видом заломила руки.

– Люблю, когда ты в образе, – не удержался от ёрничества Герман. – У тебя всё так натурально получается, что даже хочется верить!

– Сгинь! – прошипела актриса и, плюхнувшись на венский стул, скрестила руки на груди, что по-видимому означало конец мизансцены.

– Ну, вы тут продолжайте дискутировать, а я пошёл, – и сыщик тяжело поднялся со стула.

– Куда? – хором спросили затерянные во времени москвичи.

– Искать ваши билеты, – невозмутимо ответил майор. – Должен же я вернуть московскому мэру двух высококлассных специалистов.

* * *

Чтобы не плутать по Одессе, застроенной ещё по генеральному плану ХIХ века, Пронин поступил просто, но мудро: он нанял извозчика.

– Куда прикажите? – спросил возница.

– На Молдаванку, любезнейший, – бодро ответил Пронин, который, в отличие от московской актрисы, в этом времени чувствовал себя довольно уверенно.

– А на Молдаванке к кому изволите? Я там, почитай, всех наперечёт знаю!

– К господину Япончику, – невозмутимо произнёс Пронин, усаживаясь в крытую пролётку.

– Кхе! – неожиданно подавился возница. – Кхе! – и окинул клиента внимательным взглядом. Это не прошло мимо внимания майора.

– Чего тебе, милейший? – с невинным видом поинтересовался он. – Или я тебе чем-то не нравлюсь?

– Не извольте беспокоиться, – всполошился извозчик. – Всё будет в полном порядке, домчу мигом! Только извольте денежку вперёд, потому как на Молдаванке всякое случиться может. Давеча тоже подрядился я одного господина к Мишке, значит, к Япончику отвезти. Солидный такой господин – в шляпе, и с золотыми зубами. Вот этот господин, когда мы на Молдаванку приехали, и говорит мне: «Ты, детинушка, не уезжай, подожди меня! Мне тут с Япончиком одно дело утрясти надо, а за ожидание получишь целковый».

Так я целый час с четвертью ждал, пока не пришли два бугая и меня не прогнали.

– Клиент твой велел кланяться, и передать, что в услугах извозчика он больше не нуждается, – сказал один из них со смехом.

Я ему вежливо так поясняю, что господин этот просил обождать, и за это мне цельный рупь обещал.

– Не дождёшься ты его! – говорит мне второй бугай и так нехорошо скалится. – Уехал твой клиент далеко и надолго.

– Как уехал? Куда? – спрашиваю опять-таки вежливо, а у самого поджилки чего-то трясутся.

– Туда, куда на твоей кобыле вовек не доедешь! – отвечают они мне, а опосля заржали, как два жеребца, и за воротами дома, где господин Япончик проживать изволит, скрылись негодники. Так что Вы, господин хороший, денежки извольте вперёд, иначе не поеду.

Пронин не стал спорить и заплатил вперёд, после чего пролётка весело покатила по булыжной мостовой.

При подъезде к знаменитому району Молдаванки, брусчатка кончилась, и вдоль хорошо накатанной грунтовки потянулись преимущественно одноэтажные, огороженные штакетником домики.

Дом Мишки Япончика хоть и был двухэтажным, но по внешнему виду мало чем отличался от своих соседей, разве что новеньким, недавно поставленным глухим забором, да постоянно дежурившей возле калитки парочкой громил, что говорило о высоком криминальном статусе жильца.

Возница остановил пролётку в двух десятках метрах от огороженного сплошным забором двухэтажного дома.

– Я Вас, барин, лучше здесь в тени подожду, – сняв картуз и вытирая внезапно вспотевший лоб, пояснил извозчик. – Да Вы не сумневайтесь! Вот здеся под акацией и буду Вас ждать.

– Ну-ну, жди, – пробормотал в ответ Пронин и направился к калитке, где к нему сразу же проявили интерес охранники.

– Я извиняюсь спросить, – любезно начал один из них, – Вы адресом случайно не ошиблись?

– Не ошибся, – уверенно ответил майор. – Мне этот адрес одна птичка на ушко начирикала, а я этой птичке верю, как самому себе. Передай Япончику, что «залётный» из Златоглавой просит аудиенции.

– Чего просит? – не понял второй, молчавший доселе громила.

– Не напрягайся, Сёма! – успокоил его напарник. – Это у московских выкрутасы такие: просится «залётный» до нашего Мишки в хату. Ты пока здеся семечек полузгай, а я слетаю до Япончика, чую, дело важное, ежели к нам из самой Москвы гость прибыл.

Япончик проявил к приезжему живой интерес, поэтому принял столичного гостя быстро, без обычных проволочек. Пронина проводили в просторную комнату, обставленную безвкусно, но с показной роскошью.

– Проходите в залу, – слащаво улыбнулся сопровождающий. – Господин Япончик сей момент изволят быть.

Мишка вошёл в зал быстрым шагом и на мгновенье замер, оценивая гостя. Потом, видимо решив, что гость достоин рукопожатия, протянул руку.

– Мне сказали, что Вы из Москвы, – напористо начал он, – и у Вас до меня есть дело.

– Совершенно верно, – кивнул майор. – Требуется урегулировать один вопрос…

– Подождите! – перебил его Япончик. – Я что-то не пойму, какой Вы масти! Вы явно не блатной и не деловой, хотя похожи, но говорите, как завзятый фраер. Так кто же Вы?

– Вы совершенно правы, господин Япончик. Лет двадцать назад в Питере я по молодости пытался стать деловым, но, видно, не судьба.

– Что так? – склонив голову на бок, поинтересовался Япончик.

– Видимо, не хватило таланта, – вздохнул гость. – В нашем деле, что ни говори, а талант требуется, ну и ещё немножечко фарта.

– Допустим, – неохотно согласился Мишка. – И кто же Вы теперь?

– Так как от дел я давно отошёл, то зовите меня по фамилии – Пронин.

– Хм! Что-то я ни о каком Пронине не слышал, – снова усомнился Япончик.

– И не мудрено, – согласился майор. – Я о себе так ничем и не успел заявить.

– От меня-то что надо? – цыкнул зубом Мишка, он заметно стал нервничать, так как не мог «раскусить» посетителя.

– Я уже говорил, что надеюсь с Вашей помощью урегулировать одно недоразумение…

– Короче!

– Я ещё в Москве слышал, что Вы, господин Япончик, здесь в большом авторитете.

– А что, есть какие-то сомнения?

– Никаких! Иначе бы я не пришёл к Вам за помощью.

– Я уже весь во внимании, – с неприкрытым сарказмом произнёс воровской авторитет, и Пронин машинально отметил недоверчивый, но в то же время проницательный взгляд его чёрных, почти цыганских глаз.

– Я слышал, что согласно объявленному Вами в прошлую Пасху «Кодексу чести», в благословенном городе Одессе не рекомендуется обижать некоторые категории мирных обывателей. Я имею в виду врачей, адвокатов и артистов.

– И Вас это удивляет?

– Скорее радует, господин Япончик, так как господа, коих я имею честь сопровождать от самой Москвы, попадают как раз в эти категории граждан.

– Я так понимаю, твоих господ пощипали мои люди, и ты пришёл ко мне, Мишке Япончику, сделать на них жалобу?

– Упаси бог! Ваши люди действительно пощипали моих знакомых, и я даже готов Вам назвать имя того, кто это сделал…

– И кто же? – нетерпеливо перебил его Мишка.

– Это Петюня – местный щипач, работающий под видом гимназиста, но я не собираюсь на него жаловаться. Петюня хоть и нарушил «Кодекс чести», но ведь он не знал, что перед ним известный московский адвокат Барчевский и сопровождающая его московская актриса.

– Петюню ко мне! – приказал Мишка, слегка повернув голову влево, и стоявший возле входа в зал молодой чубатый парень в чёрной косоворотке и небрежно накинутом на плече пиджаке, резво исчез за дверью.

– Если Петюня не виноват, зачем пришёл? – продолжил Япончик.

– За справедливостью! У меня нет ни к Петюне, ни к другим вашим людям никаких претензий. Я понимаю, что они делали свою работу, даже тогда, когда пытались проломить мне голову.

– Даже так?

– Увы, но я действительно подвергся нападению.

– И что взяли?

– У меня лично пропал бельгийский браунинг, а он мне в моей работе необходим, как говорится, до зарезу!

– Дальше!

– У адвоката «помыли» портмоне из крокодильей кожи, где были дензнаки на крупную сумму и два членских билета в один очень солидный, но закрытый клуб в американском городе Чикаго.

– Неужели в самом Чикаго? – удивился Япончик.

– Уверяю Вас – в Чикаго! – эмоционально качнул головой Пронин, и боль, невидимой иглой пронзив затылок, снова напомнила о себе.

– Ты хочешь сказать, что твой адвокат состоит в закрытом клубе, который находится на американском континенте?

– Звучит неправдоподобно, но это так. Вы, наверное, слышали, что в Америке деловые люди объединились в солидную организацию, которую теперь на итальянский манер называют «мафией», что означает «семья», – уверенно импровизировал Пронин. – Так вот среди них есть выходцы из России. И один из них – очень богатый и столь же уважаемый господин – сделал Барчевского своим личным адвокатом. С тех пор господин Барчевский ежегодно бывает в Америке и даже недавно был принят в один из закрытых Чикагских клубов.

– Хм. И за что же такая честь? В Америке что, мало своих адвокатов?

– Адвокатов там более чем достаточно, но ходят слухи, что Барчевский его незаконнорождённый сын, – экспромтом выдал майор, даже не моргнув глазом. – Теперь Вы понимаете, что для адвоката Барчевского потеря членского билета в этот клуб – это потеря лица?

– Я понимаю, что ты мне сейчас горбатого лепишь!

– Почему?

– Это я тебя, «залётный», должен спросить: почему? Второй членский билет для кого?

– Ах, Вы об этом! Ну, здесь всё просто: клуб хоть и является закрытым, но это не мужской клуб. В этом клубе собирается приличное общество, а в приличном обществе принято появляться с дамой.

– То есть ты хочешь сказать, что второй билет для адвокатской фифы?

– Может, она для Вас и фифа, но в Америке она полноправный член клуба.

В это время в прихожей послышался какой-то шум.

– Что там ещё? – повысил голос Япончик.

– Петюню привели, – ответил чубатый парень, просунув голову в приоткрытую дверь. Правда, чуб у него теперь был порядком растрёпан, а над левой бровью алела свежая ссадина. Видимо, с дисциплиной в криминальном королевстве Япончика было не всё ладно, и посыльному пришлось приложить немалые усилия, чтобы доставить Петюню с Французского бульвара в апартаменты местного авторитета.

– Заводи! – махнул рукой Япончик.

В зал медленно, утирая подозрительно распухший нос платком, вошёл недовольный и помятый Гимназист. Япончик окинул его взглядом, потом посмотрел на чубатого парня и всё понял.

– Он? – обратился Япончик к Пронину.

– Он! – утвердительно ответил майор и, качнув головой, снова поморщился от боли в затылке.

– Твоя работа? – обратился Япончик к Петюне и кивнул головой в сторону Пронина.

– Слива приложил, – ответил Петюня.

– Зачем?

– А я знаю? Дурак – он и есть дурак!

– Шмонал?

– Ну, шмонал, а что прикажете делать? Клиент без сознания, грех не воспользоваться!

– Шпалер верни. Он при твоей масти тебе без надобности.

– С какого это перепугу? Я этот трофей честно взял! – завёлся Петюня.

– Я сказал, верни! – рявкнул Япончик, и его красивое лицо налилось кровью. Гимназист нехотя полез под куртку и, вынув из-за пояса бельгийский браунинг, протянул его Мишке. Япончик с интересом покрутил пистолет в руках и даже зачем-то понюхал ствол.

– Занятная машинка! – произнёс он и с явным сожалением вернул его Пронину.

– Билеты! – не удержавшись, напомнил Пронин. В ответ Япончик бросил в его сторону недовольный взгляд и снова обратился к Петюне:

– Портмоне из крокодила у фраера «залётного» тоже ты «помыл»?

– Что, тоже скажешь вернуть?

– Нет, можешь себе оставить… на память! В нём, кроме дензнаков, ещё что-то было?

– Ну, было.

– Петюня! Не тяни кота за яйца! Ты не в участке на допросе, так что отвечай нормально, и сопли мне здесь не жуй!

– Две какие-то карточки были. Вот он, – и Гимназист кивнул на Пронина, – назвал их визитками, но только это никакие не визитки, что я, визиток не видал!

– Дай-ка их сюда! – перебил его Мишка. Петюня нехотя достал из кармана своей гимназической курточки два пластиковых билета и протянул Япончику.

– Да-а, что-то такое… непонятное! – резюмировал Мишка, осмотрев билеты. – И написано всё не по-нашему.

– Это на английском, – подсказал Пронин.

– Ты за кого меня держишь, «залётный»? – ощерился авторитет. – Ты думаешь, что я, Мишка Япончик, американский от английского отличить не смогу?

– Да что Вы, господин Япончик! Упаси меня Господь! Я полностью с Вами согласен: английский язык и американский – это две большие разницы! – на одесский манер ответил Пронин и с трудом подавил в себе смех.

– Ладно, держи свои… визитки и можешь быть свободен, как чайка в Одесском порту.

– Это в каком смысле?

– В очень даже простом: хочешь – кричи, хочешь – летай, хочешь – глотай салаку или бычков! В общем, передай там у себя в Москве, что Мишка Япончик своё слово держит, и воровской «Кодекс чести» никогда не нарушает!

В меблированных номерах мадам Осипович майор появился поздно вечером.

Барчевский и его юная подруга не спали: Герман курил у раскрытого окна, а Ирэн, картинно скрестив руки на груди, с глубокомысленным видом пялилась в лепнину на потолке. С появлением Пронина Ирэн вскочила со стула, а Барчевский нервно выбросил окурок в окно.

– Всё, господа путешественники в былые эпохи, пришло время возвращаться в родные Пенаты! – весело заявил он с порога и победно помахал зажатыми в кулаке билетами. В этот момент у всех присутствующих из груди вырвался вздох облегчения.

За мгновенье перед тем, как надломить билет по линии с надписью «Срочный возврат», Пронин остановился и прислушался: в раскрытое окно долетал гитарный перебор, и чистый юношеский голос трогательно выводил:

 

Глава 13

Вторжение. Без объявления войны

Банкира Олега Лашко взяли прямо на квартире у его новой пассии. Знал Олег, что не стоит доверять этой девице, уж больно льстивы её речи, слишком щедра она на любовь и ласки, да и, в отличие от других девиц, к подаркам его относилась с показным равнодушием. Ему бы остановиться, да задуматься, а он не смог! Слишком сильно манило молодое тело её, слишком желанными были для него эти маленькие житейские радости. Хотя в глубине души Олег ей не верил, не верил, но продолжал посещать свою «маленькую киску» на скромной квартирке, которую снял для неё в одном из «спальных» районов Москвы.

– Не нравится, Олег, мне твоё новое увлечение, – сказал ему начальник службы безопасности банка Игорь Ипполитов. С Игорем они были знакомы ещё со школьных времён, поэтому, несмотря на разницу в служебном положении, обращались друг к другу, как и прежде, на «ты».

– А ты «пробей» её по своей базе, – ухмыльнувшись, предложил ему Олег.

– Уже! – скупо ответил старый товарищ. – Уже «пробил». Криминального за ней ничего не числится, обычная шлюха из службы эскорта, но это ничего не значит. Интуиция мне подсказывает, что сошлась она с тобой не из вечной бабьей мечты удачно выскочить замуж.

– А разве для девушки её возраста и образа жизни есть что-либо важней, чем удачное замужество?

– Не нужен ты ей в качестве мужа, – задумчиво потёр хорошо выбритый подбородок бывший милицейский опер. – Я когда милицейскую лямку тащил, нагляделся на таких, как она.

– Каких «таких»?

– Есть категория девушек, которые и собой хороши, и умны в меру, и при желании могли бы составить себе неплохую партию, но им этого не надо.

– Интересно, почему?

– Согласись, но даже удачное замужество накладывает на женщину ряд ограничений и целый перечень обязанностей, которые включают не только сексуальные утехи, но и ведение домашнего хозяйства, воспитание детей и так далее. Не все девушки согласны на жизнь в «клетке», даже если она золотая. Вот и плывут такие девицы по течению жизни, и сами не знают, чего хотят. В общем, живут они одним днём и ни о чём не задумываются.

– Так мне это только на руку, – улыбнулся Олег. – Мне же с ней не детей крестить!

– Понимаешь, Олег, таких беспринципных девиц очень часто используют в качестве наживки или «отмычки».

– Это в каком смысле?

– Это когда перед дверным глазком ставят красивую девушку и звонят в дверь. Владелец хаты, видя симпатичную незнакомку, которая всем своим внешним видом внушает доверие, без всякого опасения открывает дверь, и через мгновенье…

– …получает кастетом по голове или рукояткой пистолета в лоб, – догадался Олег.

– Ну, это кому как повезёт, – согласился Ипполитов. – Главное, что ты меня понял.

Лашко своего школьного друга понял правильно, но выводов для себя никаких не сделал.

– Это всего лишь секс без обязательств, за который я щедро плачу, – успокаивал он сам себя, но пресловутое русское «авось» сыграло с ним злую шутку.

Взяли его прямо в постели, когда он, усталый, но довольный, откинулся на спину и с наслаждением закурил. После первой, самой сладкой и желанной затяжки Олег вдруг явственно услышал, как в замочной скважине провернулся ключ, и ригель с металлическим лязгом втянулся внутрь замка. Он вопросительно взглянул в лицо своей «маленькой киске», но в её глазах почему-то не было страха, а на губах играла странная улыбка. Она словно спрашивала его: «А вот интересно, милый, как ты выкрутишься из этой щекотливой ситуации»?

Окончательно оформить своё умозаключение он не успел, так как в квартиру деловито вошли трое рослых, одетых в одинаковые кожаные плащи мужчин.

«Сейчас меня вытянут из кровати и начнут катать ногами по ковру, а когда я начну харкать кровью, предъявят свои требования», – тоскливо подумал банкир и зябко поёжился.

Но бить его почему-то не торопились. Один из незваных визитёров поставил посреди комнату стул и приказал:

– Садись!

– Дайте хоть штаны натяну! – взмолился Лашко.

– Нас твоя нагота не коробит, а она, – и незнакомец кивнул в сторону его пассии, – она всё, что хотела, уже видела, так что садись на стул и делай то, что тебе говорят.

– А что делать-то надо? – дрожащим голосом поинтересовался банкир.

– Громко и внятно прочитай этот текст, – сказал незнакомец и сунул Олегу в руки сложенный вчетверо лист. Лашко дрожащими руками развернул лист бумаги и пробежал глазами незнакомый текст.

– Это что, шутка такая? – испуганно спросил банкир и попытался вернуть листок с текстом обратно незнакомцу.

– Читай! – ледяным голосом потребовал мужчина и по-бычьи нагнул голову вперёд. – По-хорошему тебя прошу – читай!

– Это невозможно прочитать, тем более внятно! – истерически взвизгнул банкир. – Это… это какие-то междометия, отдельные слоги, это какая-то бессмыслица!

– Читай! – потребовал второй незнакомец и вынул из кармана плаща руку с пистолетом. – Читай!

– Хорошо, – смирился Лашко, покосившись на пистолет. – Я попробую это прочитать, а что будет потом?

– Читай! – повторил незнакомец и взвёл курок.

– Акай… акантука… авакса, – начал Лашко, спотыкаясь на каждом слове, – центория цер куни нар-ара-вана. …Бред какой-то!

И тут же получил короткий, но болезненный удар по печени.

– Не надо ничего от себя добавлять, – пояснил незнакомец с пистолетом. – Просто внятно прочитай текст от начала и до конца. Давай всё сначала.

– Акай акантука авакса, – более уверенно повторил Олег. – Центория цер куни нар-ара-вана. Саарома похлевана ак бади…

Когда он произнёс последнюю строчку странного похожего на заклинание текста, мир вдруг изменился. Банкир Олег Лашко хотя и продолжал существовать, но уже где-то на задворках сознания. С этого момента его личность уже была под контролем Коллективного Разума. Олег, не стесняясь своей наготы, поднялся со стула и расправил плечи. Теперь под личинами землян он видел энергетические сущности своих братьев. У него, так же как и у других обитателей Тёмного Мира, не было имени: когда всем руководит Коллективный Разум, имена не нужны.

Как только банкир Лашко идентифицировал себя, как особь Тёмного Мира, в его мозг хлынул поток информации.

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать, – медленно, но чётко произнёс он, и тут же с удовольствием отметил, как по энергетическим оболочкам других особей пробежали радужные всполохи. Это означало полное согласие и поддержку.

– Первый постулат Тёмного Мира гласит, что энергия не может находиться в состоянии покоя, – уверенно продолжил он. – Поэтому Великая цель – это не что иное, как постоянное движение в пространстве и во времени.

Второй постулат гласит, что совокупность энергетических особей Тёмного Мира – это и есть Коллективный Разум, который, подчиняясь Великой цели, направляет потоки энергии в пространстве и во времени, расширяя тем самым границы Тёмного Мира.

Третий постулат определяет основу Тёмного мира, который велик и бесконечен, как сам Космос. Он гласит, что энергия не исчезает, а только видоизменяется и накапливается в различных точках пространства Вселенной. Точки концентрации энергии образуют Центры Силы, между которыми существуют огромные потоки чистой энергии, замыкающие границы пространства Тёмного Мира, образуя защитную капсулу. Благодаря этой капсуле Тёмный Мир для остальных обитателей Вселенной не существует.

Отсюда проистекает Четвёртый постулат, гласящий о том, что если Тёмный Мир существует благодаря движению чистой энергии, которая струится от одного Центра силы к другому, значит, он вечен, как сама энергия.

После этого Лашко замолчал: ритуал вхождения новой особи в информационное поле Коллективного разума был завершён.

О том, что в последнее время земляне начали подозревать о существовании защитной капсулы, Лашко говорить не стал. Об этом знали все, и это явилось основной причиной их нахождения на этой планете. К большому сожалению Тёмного Мира, земные учёные выдвинули теорию о существовании так называемой «тёмной материи», которая якобы заполняет собой всё межзвёздное пространство во Вселенной. Земляне, сами того не подозревая, слишком близко подошли к тайне существования Тёмного Мира. И хотя это была всего лишь теория, Коллективный Разум пришёл к выводу, что риск слишком велик, и направил своё движение на поглощение этой беспокойной планеты.

На рассвете 7-го лунного дня, когда растущая Луна находилась в созвездии Девы, Тёмный Мир без объявления войны напал на города и сёла планеты Земля. Война планировалась быстрой и незаметной: в сознании каждого землянина должна была поселиться частичка Коллективного Разума – информационно-энергетическая сущность особей Тёмного Мира. После окончания колонизации планеты человечество должно будет добровольно прекратить своё существование. Смерть землян сведёт к нулю вероятность утечки информации о природе и факте самого существования Тёмного Мира.

За мгновенье до совершения коллективного акта самоубийства все особи Тёмного Мира должны будут одновременно покинуть сознание обречённых на гибель землян, так как мёртвые тела высасывают слишком много энергии, а это грозит нарушением энергетического баланса каждой особи в частности и информационного поля Коллективного Разума в целом.

Всю эту информацию мозг банкира Лашко впитал в одно мгновенье. Новообращённый банкир окинул присутствующих строгим взглядом и послал энергетический сигнал, который в переводе на язык землян означал: «Я приветствую воссоединение с вами, братья мои»! Впрочем, понятие «братья» тоже было условное: особи Тёмного Мира различий по половому признаку не имели.

Как и в каждом обществе, в Тёмном Мире была своя иерархия, в которой градация шла не по знатности рода или количестве заслуг перед обществом, а по величине потенциала, накопленного особью за время существования. Таким образом, общество Тёмного Мира делилось на классы или, как определял Коллективный Разум, на энергетические уровни:

– энергетический уровень особей начального потенциала;

– энергетический уровень особей минимального потенциала;

– энергетический уровень особей рабочего потенциала;

– энергетический уровень особей высокого потенциала;

– энергетический уровень особей максимального потенциала;

Особь, находящаяся в сознании Лашко, была на энергетическом уровне рабочего потенциала, что по земным меркам соответствовало уровню руководителя среднего звена, поэтому её и подселили не в сантехника или санитарку, а в банкира.

Межзвёздный блицкриг был в самом разгаре, поэтому Лашко на правах старшего отправил своим тёмным соотечественникам энергетический посыл, смысл которого сводился к одной фразе: «Продолжить операцию»! В ответ через несколько секунд он, согласно субординации, получил четыре импульса одинаковой модуляции, что в свою очередь означало: «Мы подчиняемся тебе»!

Олег Лашко оделся и вышел из квартиры первым. Через четверть часа квартиру покинули трое мужчин. Последней из квартиры вышла молодая привлекательная девушка, которая тщательно закрыла входную дверь на все замки, ключи спрятала в сумочку, и только после этого расслабила лицевые мышцы, сменив выражение крайней озабоченности на легкомысленную улыбку юной повесы.

Война продолжалась.

* * *

Ленку Рассохину бросил муж. Событие, надо сказать, не планетарного масштаба, мало ли кто кого бросает, но в посёлке Крутая Балка, что притаился среди запущенных садов на самой окраине Москвы, эта новость побила все рейтинги. Разговоры о массовой драке, которую в субботу на дискотеке устроила молодёжь, отошли на второй план, так как мордобоем в рабочем посёлке удивить кого-нибудь трудно, а вот дела сердечные у местных кумушек всегда были в особом почёте.

Трагикомизм Рассохинской семьи состоял в том, что муж бросил Ленку ровно через неделю после того, как они весело и широко отпраздновали двадцатилетие совместной жизни. Накануне Елене исполнилось 38 лет – баба в самом соку, как говорится, живи да радуйся, но Мишка Рассохин этой радости почему-то не захотел. Однажды вечером, когда Ленка на комбинате работала во вторую смену, собрал Мишка пожитки, которые уместились в одном чемодане, и был таков! Ни письма ни весточки не оставил, просто закрыл дверь в свою прошлую жизнь, положил ключ под коврик и…

А вот дальше с Мишкой начались сплошные непонятки. Ладно, если бы он от Ленки к другой женщине ушёл, народ бы это понял. Понял, посудачил и со временем возможно даже простил: дело-то житейское, с кем не бывает!

Однако в случае с Мишкой разлучницей и не пахло: уехал Мишка на другой конец города, где в частном секторе у ветхой старушки снял комнатку и, судя по всему, назад в любовно обустроенное за двадцать лет «семейное гнёздышко» не собирался. Этот факт окончательно добил Ленку. Первые два дня брошенная жена выла в полный голос, как по покойнику, потом три дня пила в одиночку, а когда водка и бабье терпение кончились, решила Ленка свести счёты со своей непутёвой жизнью.

Тем временем на комбинате спохватились и постановили разобраться со злостной прогульщицей Рассохиной со всей пролетарской строгостью.

Председатель профсоюзного цехового комитета Марфа Лукина вошла в Рассохинский дом как раз в тот момент, когда Ленка, стоя на обеденном столе, трясущимися руками прилаживала верёвку к крюку, на котором висела люстра. Марфа была женщиной опытной, и на своём бабьем веку много чего повидала, поэтому она, не вдаваясь в разговоры, стащила Ленку со стола и отходила её по щекам до кровавых соплей. Ленка ещё минут десять негромко поскулила, размазывая кровь по щекам, а потом затихла. Лукина дождалась, когда брошенная жена, уткнувшись носом в подушку начала мирно посапывать и прилегла на кровать рядом с ней.

Так они на одной кровати и проспали до утра – две одиноких русских бабы, которым судьба неприятностей и испытаний по жизни приготовила ох как много, а вот на простое женское счастье почему-то поскупилась.

Утром Марфа, проснувшись раньше Ленки, приготовила скромный завтрак: вскипятила чай и открыла найденную в буфете банку облепихового варенья.

– Пей чай, да на работу собирайся, – в приказном тоне выдала Марфа свои незамысловатые рекомендации.

– Я на работу не пойду, – шмыгнула носом Ленка. – Мне теперь ваш комбинат без надобности. Я на Крайний Север золото мыть уеду, или на Дальний восток рыбу ловить.

– Триппер ты там поймаешь, а не рыбу! – безапелляционно заявила Марфа. – Либо сопьёшься и по рукам пойдёшь. Ты этого хочешь? Нет? Тогда собирайся на работу в родной комбинат!

С того самого памятного дня стала Ленка чувствовать себя живым трупом: на работу она ходила ежедневно, производственный план выполняла, а в обеденный перерыв вместе со своей бригадой посещала рабочую столовую, но только делала она это автоматически, без всякого желания.

– Я как мёртвая, – жаловалась она Марфе Лукиной. – Ничего меня не манит, ничего мне не хочется, даже аппетит пропал.

– Это у тебя душа болит, – поясняла многоопытная Марфа. – Потерпи: поболит и перестанет. Время всё лечит!

Однажды в конце рабочего дня подошла к Ленке Костицина Валя. Подругами они с Костициной никогда не были, а тут вдруг Валька неожиданно проявила к Рассохиной живое участие.

– Что, подруга, тяжело тебе? – вроде как бы между делом спросила Валька. Ленка в ответ промолчала, так как Костицину она не любила за гордыню и заносчивость.

– Хочешь, помогу? – не отставала Костицина.

– И чем же это ты мне можешь помочь? – недоверчиво произнесла Ленка. – Моего прежнего мужа мне вернёшь, или нового сосватаешь?

– Я не сваха, – парировала Костицына. – И искать тебе мужиков не буду, но помочь действительно могу. Сейчас в психотерапии широко практикуют групповые занятия.

– Занятия чем? – не поняла Ленка.

– Не заморачивайся! Это так лечение называется, а групповое оно потому, что твоя проблема вроде как на всех делится, и тебе от этого реально легче становится. Я как раз в такую группу на днях записалась. Предлагаю сегодня после работы поехать в Москву на первое групповое занятие. Согласна?

– Я сейчас на всё согласная, – вздохнула Рассохина. – Только бы душа болеть перестала.

О том, что психотерапия проводится в Москве, Валька явно приукрасила, так как добираться пришлось на другой конец Московской области. Зато дальше было всё, как и обещала Костицина: просторная светлая комната, обставленная мягкой мебелью, тихая проникающая в душу неземная музыка и очаровательная женщина-врач, которая просто лучилась радостью от встречи со своими пациентами, большинство из которых были женщины.

– Зовите меня Антониной, – сказала она с улыбкой.

– А как Вас по отчеству? – спросил кто-то из присутствующих.

– Никакого отчества, – шутливо сдвинула брови Антонина. – Мы все с вами одна семья и общаться будем только по именам. В процессе наших групповых занятий мы узнаем друг друга ближе, и я вас научу, как можно помочь ближнему простым участием, добрым словом, ласковым взглядом.

– А за занятия сколько платить надо? – не унимался тот же пациент.

– Как можно за дружеское участие брать деньги? – удивилась Антонина. – Это лишит вас искренности в общении, а значит, никакого положительного эффекта мы не добьёмся. Я хочу, чтобы мы доверяли друг другу – это главное условие, и если это кому-то не по силам, пусть уходит прямо сейчас! Вы доверяете мне?

– Да, доверяем! – вразнобой ответили пациенты.

– Отлично! – улыбнулась Антонина. – А сейчас мы с вами начнём читать мантры. Не пытайтесь проникнуть в содержание незнакомых вам слов. Эти фразы своего рода заклинание, которое поможет вам всем на время забыть о своих проблемах и открыть для общения душу. Прошу вас всех громко и чётко повторять текст за мной. Итак начали: акай акантука авакса…

– Акай акантука авакса… – неуверенно произнесли пациенты.

– Центория цер куни… – повысила голос Антонина, – нар-ара-вана!

– …нар-ара-вана, – послушно вторил ей зал.

– Саарома похлевана ак бади! – выкрикнула женщина-врач и распростёрла над пациентами руки.

– Саарома похлевана ак бади, – послушно произнесла вместе со всеми Ленка и вдруг почувствовала, как в ней что-то переменилось: ноющая боль куда-то ушла, в душе поселилось умиротворение, а в сознании – чужая личность, которая через мгновенье поработила всю Ленкину сущность. Рассохина решительно поднялась из мягкого кресла и устремила преданный взгляд на Антонину. То же самое сделали все находившиеся в комнате пациенты. Антонина на мгновенье замерла и отправила им энергетический посыл:

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами! – расшифровал Ленкин мозг полученный импульс.

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами, – без всяких усилий ответила Ленка импульсом определённой модуляции.

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать. Повинуйтесь мне! – медленно, но чётко отдала команду Антонина.

– Мы повинуемся тебе, – согласно существующей субординации дружно ответили все присутствующие.

– Продолжить операцию, – отдала приказ Антонина своей космической пехоте, и по энергетическим оболочкам особей минимального потенциала пробежал радужный всполох: «Война – это постоянное движение в пространстве и во времени! Постоянное движение в пространстве и во времени – это Великая цель, которая раздвигает границы Тёмного Мира. Да здравствует война»!

Кто сказал, что у войны не женское лицо?

* * *

Москва. Телестудия «Останкино». По бесконечным коридорам знаменитой телестудии, поминутно озираясь, неуверенно бредёт молодой брюнет с приятным лицом. Наконец он находит нужный ему кабинет и нерешительно приоткрывает дверь.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – не скрывая раздражения, отвечает мужчина за письменным столом, на котором громоздятся стопки документов. – Вы, молодой человек, кто?

– Я? Я Кочкин, – неуверенно ответил юноша. – Эдуард Кочкин.

– Кочкин? Какой Кочкин? Вы, молодой человек, по какому вопросу?

– Я насчёт кастинга.

– Кастинга?

– Ну да, в объявлении сказано, что по вопросу кастинга на ведущего программы новостей обращаться…

– Ах, да…! Вспомнил! Кастинг, молодой человек, завтра в девять часов.

– Жаль! Я настроился уже на сегодня.

– Не беда, придёте завтра… как Вас там?

– Кочкин, – услужливо подсказал посетитель.

– Вот именно! – брезгливо поджал губы хозяин кабинета – Хотя, подождите! Лицо у Вас очень подходящее для ведущего. Скажите, Кочкин, у Вас есть опыт работы ведущим на телевиденье?

– Да, есть. Я вёл молодёжную программу на Пермском телевиденье, правда, недолго.

– А новости? Умеете выразительно подать незнакомый текст?

– Новости я, к сожалению не вёл.

– Не беда. Присядьте на стул и представьте, что вы в кадре. Вот Вам текст, сначала прочитайте его про себя, а потом постарайтесь прочитать чётко, без ошибок и без повторов.

– Спасибо, но… я не могу подать текст выразительно, когда не понимаю его смысла.

– Сейчас этого не требуется. В работе ведущего новостей часто встречаются труднопроизносимые слова иностранного происхождения, поэтому для начала я хочу проверить вашу дикцию. Не стесняйтесь, читайте прямо с листа.

– Хорошо. Я понял. Акай акантука авакса… – старательно выговаривая буквы, произнёс будущий диктор. – Центория цер куни нар-ара-вана. Саарома похлевана ак бади!

– Чудесно! Вы, Кочкин, нам подходите!

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами! – неожиданно произнёс представитель Пермского края.

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать, – властно произнёс хозяин кабинета и встал из-за стола – Повинуйтесь мне!

– Я повинуюсь тебе, – согласно существующей субординации ответил новоиспечённый диктор Центрального телевиденья, и по его энергетической оболочке пробежал радужный всполох.

Война набирала обороты: банки, телеграф, телевиденье.

* * *

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Простите, Вы логопед?

– А я что, больше похож на гинеколога, чем на логопеда?

– Не знаю, я логопедов раньше не видела.

– А гинекологов видели?

– Видела, – скромно ответила девушка и её щёчки покрылись стыдливым румянцем.

– Ну и какая между нами разница?

– Не знаю, – окончательно смутилась посетительница.

– Девушка, на двери моего кабинета весит табличка «Доктор Зорин С.Н. Логопед». Вас это устраивает, или Вам показать диплом?

– Не надо! Я Вам верю!

– Спасибо! Вы меня утешили! Так зачем я Вам понадобился? Произношение у Вас хорошее, Вы не шепелявите и не картавите.

– Не совсем хорошее. Я вчера провалилась на вступительных экзаменах в училище имени Щукина. Экзаменаторы сошлись на том, что у меня недостаточно чёткая дикция.

– Хм, и это всё?

– А разве этого мало? – с надрывом произнесла девушка, и в её голосе явственно повеяло слезами.

– Не надо плакать, – предупредил пациентку логопед. – Здесь слезами горю не поможешь.

– А Вы? Вы можете мне помочь?

– Я могу, но должен предупредить, что мои услуги платные.

– Я согласна!

– И даже не спросите о цене?

– Мне всё равно! Деньги для меня не главное.

– А что главное?

– Я, доктор, с детства мечтаю о сцене! Мечтаю вдохнуть полной грудью запах кулис.

– Ну-ну! Вольному – воля! Как Вас звать-величать?

– Настя!

– А фамилия?

– Простодырова.

– Как?

– Не смейтесь! Я знаю, что фамилия некрасивая.

– Не то, чтобы некрасивая, скорее необычная, – улыбнулся логопед.

– Когда я стану актрисой, я обязательно возьму псевдоним, – смущённо произнесла девушка.

– Ну, это уж Вам решать, – заключил логопед. – А сейчас, Настя, садитесь на стул…

– Зачем?

– Не бойтесь! Я всего лишь проведу с Вами пробный тест. Вот текст, постарайтесь с первого раза, не торопясь, но чётко, без ошибок и повторов, его произнести.

– Я попытаюсь.

– Нет, девушка! Вы меня не поняли! Слово «попытаюсь» здесь неуместно! Прочитайте мне незнакомый текст с первой попытки, но так, чтобы я слышал все буквы.

– Я Вас поняла.

– Ну, если поняли, тогда начинайте!

– Акай акантука авакса. Центория цер куни нар-ара-вана. Саарома похлевана ак бади!

– Чудесно!

– Я, особь Тёмного Мира, приветствую воссоединение с вами!

– Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать, – послал импульс логопед. – Повинуйся мне!

– Я повинуюсь тебе, – согласно существующей субординации ответила несостоявшаяся актриса, и по её энергетической оболочке пробежал радужный всполох.

– Так значит, мечтаете вдохнуть полной грудью запах кулис? – не скрывая иронии, переспросил доктор и тихонько засмеялся. Вместе с ним засмеялась и особь Тёмного Мира, только что получившая в своё полное распоряжение юное девичье тело.

Военная операция успешно развивалась по всем фронтам.

 

Глава 14

Вторжение. Скрытая угроза

По утверждённому начальником строительства Романовым рабочему графику, суббота на «объекте» до обеда была рабочим днём. Поэтому когда в кабинете начальника строительства зазвонил телефонный аппарат, у которого вместо наборного диска был герб города Москвы, Пётр Алексеевич немного удивился, но трубку снял без промедлений. Как правило, по этому аппарату звонил только мэр Москвы и его заместитель, когда оставался на «хозяйстве» за начальника.

– Добрый день, Виктор Семёнович! – бодро приветствовал Романов собеседника.

– Хотелось бы, чтобы он действительно был добрый, – как-то неуверенно произнёс мэр, – но лично у меня в этом есть определённые сомнения.

Такой стиль разговора для хозяина огромного современного мегаполиса был более чем странным, поэтому Пётр насторожился.

– Виктор Семёнович, у Вас проблемы?

– Проблемы есть всегда, но раньше я знал, как их решить, а сейчас мне нужна ваша, Пётр Алексеевич, помощь.

– Моя помощь? Я Вас правильно понял?

– Да, именно ваша! Не удивляйтесь, но все мои консультанты, помощники и референты в данной ситуации абсолютно бесполезны!

– Виктор Семёнович, если Вы пришлёте мне свою машину, то я через полчаса буду у Вас.

– Не надо никуда ехать, Пётр Алексеевич! Я уже сам выехал к Вам и звоню из своего лимузина.

– Милости просим! Я сейчас распоряжусь…

– Распорядитесь, чтобы в вашем кабинете, – раздражённо перебил его мэр, – а ещё лучше во всей резиденции, никого не было. Я к вам в «Тридевятое царство» еду не чаи гонять, а для очень серьёзного разговора! Поэтому лишние свидетели мне не нужны. И пожалуйста, позаботьтесь об отключении во всей резиденции всех видов связи.

– Опасаетесь утечки информации?

– Вот именно!

– Ну, в этом плане я Вам гарантирую полную конфиденциальность: через силовое поле защитного купола «Тридевятого царства» никакое магнитное поле не проходит, не говоря уже о радиоволнах.

– Вот поэтому я к Вам, Пётр Алексеевич, и еду!

– Да-а, дела-а! – задумчиво протянул Романов после того, как в трубке послышались короткие гудки.

По прибытию на «объект» мэр, пряча лицо в воротник плаща, трусцой преодолел парадную лестницу и скрылся в кабинете Романова.

– Закройте двери и отпустите секретаря, – вместо приветствия произнёс он, и, не снимая плаща, тяжело опустился в кожаное кресло.

– Судя по вашему озабоченному виду, в Москве действительно произошло что-то неординарное, – сочувственно произнёс Романов, протягивая Солянину серебряный кубок.

– Что это? – недоверчиво спросил мэр, осторожно принимая кубок.

– Это перцовка, – буднично ответил начальник строительства, наливая из сулеи янтарную жидкость и в свой кубок, – Вы же приехали ко мне на «объект» не чаи гонять, значит, будем пить что-то крепче чая. Пейте смело – не отравитесь! Это мой любимый напиток, думаю, и Вам он придётся по вкусу.

– Эх! – с горечью выдохнул мэр. – Хуже уже не будет! – и залпом осушил кубок.

– Так что же в столице произошло? – спросил Пётр, когда Солянин вытер проступившие слёзы.

– Хороша перцовка! – шмыгнул носом мэр. – Как раз то, что нужно!

– Может, повторить?

– Не сейчас. Мне надо с мыслями собраться, а они разбегаются, словно гастарбайтеры во время полицейской облавы.

– Если не можешь сформулировать кратко, тогда рассказывай всё что считаешь нужным – время терпит.

– Вот времени у нас с тобой как раз и нет! Короче! Началось всё в конце июня: стали мне поступать от соответствующих служб сигналы, что криминальные группировки стали активно сращиваться с представителями городской власти.

– Эка новость! – хмыкнул Романов. – Да этот процесс и не прекращался.

– В чём-то ты, Пётр Алексеевич, конечно, прав, но что мне в нынешней ситуации делать – ума не приложу!

– Да что тут думать! Взял проворовавшегося чиновника за цугундер и на кичу! Я так всегда делал, а особо вороватых за ребро на крюк на лобном месте вешал. Очень помогает отчётность наладить.

– Вот тут-то и кроется странность сложившейся ситуации! Не могу я их за цугундер взять, потому как они не воруют!

– Как не воруют? А для чего же они тогда весь этот хоровод затеяли?

– Не знаю, но творится что-то странное: чиновники и вступившие с ними в сговор криминальные авторитеты всеми своими действиями выражают законной власти полную лояльность! Все заключённые контракты выполняются точно и в срок, никакого тебе мошенничества и воровства!

– Быть такого не может! – перебил мэра Пётр и в сердцах громко стукнул кубком о столешницу. – Да воровские авторитеты за такое поведение сразу же короны лишатся, а потом их сами воры на ножи поставят! Должен быть какой-то тайный умысел.

– Я так тоже думаю, но какой именно – вот в чём вопрос. Я на днях смотрел видеозапись допроса Гоги Кутаисского – вор в законе, зону более десяти лет топтал, коронован в зоне ещё при Советской власти. На нём грехов больше чем татуировок на его стариковском теле! И вдруг этот матёрый волчара начал заниматься благотворительностью.

– Это у старых воров иногда случается, – попытался внести ясность Романов. – Чует варнак, что его конец близок, и начинает на церковь жертвовать, чтобы свою воровскую душу спасти.

– Церковь – это понятно, это как раз по их воровским понятиям не возбраняется. Тут совершенно другое: Гога лет двадцать, как является держателем «общака», а ты знаешь, что воры эту воровскую кассу абы кому не доверят. Двадцать лет Гога Кутаисский исправно собирал с воров дань и аккуратно отправлял её в места лишения свободы для поддержания или как они говорят – для «грева правильных пацанов», кто срок по суду «мотает». И вот в один прекрасный день вдруг выясняется, что «общак» пуст, как пересохший в степи колодец! По такому случаю собрался воровской сход, на котором Гога Кутаисский должен был ответ держать. По неписаным воровским законам, за разбазаривание «общака» виновному грозит лютая смерть. Однако Гога был не просто вор, Гога был хранителем воровских традиций, и никто лучше него во всей Москве не знал, как надо судить «по понятиям». Поэтому перед началом схода он умудрился переговорить с глазу на глаз с большей частью авторитетов, и когда началось судилище, большинство воров неожиданно встали на сторону Гоги. Всё это Гога рассказал на камеру сам, без какого-либо принуждения.

– И где же оказались деньги из воровского «общака»?

– Ни за что не угадаешь! Гога Кутаисский на все воровские деньги учредил Фонд помощи под названием…

– Неужели «Чёрный дельфин»? – перебил его Романов, и в его голосе угадывалась неприкрытая ирония.

– Ошибаешься! – язвительно усмехнулся гость. – Фонд называется «Белый голубь».

– Хм, и кому же этот Фонд помогает?

– Всем! Всем, кто попал в трудную жизненную ситуацию: девчонке, которая по своей дурости забеременела в семнадцать лет, жене, которую пьющий муж избил и выгнал из дома, погорельцам, оставшимся после пожара без вещей и без гроша в кармане, ну и, конечно, «правильным» пацанам, которые на свободу вышли, а как дальше жить – не знают. Знаешь, что начертано перед входом в офис этого Фонда?

– Откуда же мне знать!

– Там написано «Помоги ближнему»!

– И почему это тебя удивляет?

– А тебя не удивляет, что матёрый уголовник, как по мановению волшебной палочки вдруг превратился в Мать Терезу?

– И где же этот Фонд обосновался?

– На двадцатом этаже небоскрёба Москва-Сити. Кстати, на крыше этого небоскрёба с недавних пор красуется эмблема Фонда: белый голубь, сидящий на обрывках колючей проволоки.

– Теперь всё ясно! – радостно произнёс Романов, и от избытка чувств даже хлопнул себя по коленке. – Фонд создан для «отмывки» денег. Теперь ни суд, ни прокуратура изъять эти деньги из оборота не в силах. Ничего не скажешь – умно! Ты аудиторов для проверки финансовой деятельности этого «голубка» посылал?

– А как ты думаешь? Конечно, посылал, да всё напрасно!

– Почему?

– Потому что они деньги Фонда реально тратят на помощь людям! Там целый этаж занимают психологи, врачи, юристы, специалисты по финансам и ещё масса чиновников разного толка, которые из кожи лезут, чтобы помочь москвичам, попавшим в трудную жизненную ситуацию.

– Быть такого не может! Я в бескорыстие чиновников никогда не верил, да и при грамотно проведённом аудите всегда найдётся, за что можно зацепиться!

– Но только не в этом Фонде. Там бухгалтерские документы можно на стенд как образец вывешивать: всё сходится до последней копеечки!

– И тебя это огорчает?

– Меня огорчает – нет, скорее даже пугает, что я чего-то не понимаю! Вокруг меня плетётся заговор, а кто плетёт и с какой целью, я понять не могу. К тому же заговорщики действуют как-то нестандартно: они лояльны к существующей власти, как сама Конституция! Кстати, мои аудиторы после возвращения из «Белого голубя» ведут себя так же.

– Как это «так же»?

– Они ведут себя как роботы: пашут так, что хоть к ордену представляй, но при этом не выражают никаких эмоций! Свято чтут каждую букву инструкции и при этом не признают никаких авторитетов. С некоторых пор для них чины и звания – пустой звук. Неприкасаемых больше не существует!

– Хм, с одной стороны это даже хорошо…

– Пётр! – в сердцах воскликнул мэр. – Ты бы их видел! Это уже не люди!

– То есть, как не люди? В каком смысле?

– Люди себя так не ведут. Мы все имеем свои маленькие слабости, мы не можем оставаться безучастными к происходящему, а это значит, что мы ежеминутно выражаем свои эмоции – радость, гнев, печаль, обиду, возмущение.

– Я так понимаю, что аудиторы, посетившие Фонд помощи всего этого лишились?

– Правильно понимаешь. У них теперь только одна цель – доказать власти свою лояльность.

– Странно. Очень странно. Слушай, а как получилось, что воры Гогу Кутаисского на ножи не поставили? Там ведь была типичная растрата «общака»: миллионы долларов отправились не на «грев» зоны, а на благие цели гражданского общества, или, как бы сказал сам Гога – на халяву фраерам!

– Сам не понимаю, но ходят слухи, что в конце схода Гога Кутаисский встал со своего места, распростёр руки и произнёс странную фразу: «Подчиняйтесь мне»!

– И что, все вот так сразу и подчинились?

– Получается, что так.

– Предлагаю выпить ещё по чарке, а то у меня что-то ум за разум заходит.

– Согласен. Наливай!

Они выпили до дна, и в кабинете воцарилась неловкая пауза.

– То, что ты мне, Виктор Семёнович, рассказал… – начал было Романов.

– Я тебе, Пётр Алексеевич, не всё рассказал. – перебил его мэр. – Не всё!

– Есть ещё что-то интересное?

– Очень интересное! Есть у меня помощник-референт Юлий Пургаускас – молодой, но очень сообразительный парень и к тому же большой аккуратист. Он и раньше держал себя с окружающими подчёркнуто вежливо, но близко к себе никого не подпускал и дружбу ни с кем не водил.

– Дай угадаю! – перебил мэра Пётр. – С некоторых пор этот твой Пургаускас стал вести себя так же, как и твои аудиторы. Я угадал?

– Почти, можно сказать, что угадал. Юлий очень скуп на проявление эмоций, поэтому изменения в его поведении мне в глаза сразу не бросились, но вчера ко мне в кабинет зашла моя дальняя родственница по материнской линии – тётушка Агафья. Я помню, как в детстве моя мама говорила отцу, что тётушка Агафья не простая селянка, а самая настоящая ведьма. Кстати, с того памятного разговора прошло больше сорока лет, а Агафья ни капельки не изменилась.

– Как это не изменилась?

– А вот так – не изменилась, и всё! Не стареет она! Кажется, что она «застряла» где-то между сорока и пятьюдесятью годами и с тех пор не меняется. Так вот во время нашего с Агафьей чаепития, по моему вызову в кабинет вошёл Пургаускас. Тётушка взглянула на него, потом пронзительно вскрикнула и потеряла сознание. Пургаускас холодно извинился и вышел за дверь, а я вызвал секретаршу и мы с ней вдвоём с трудом, но привели Агафью в сознание.

– Где он? – спросила тётушка, когда пришла в себя. – Где эта нечисть неземная?

Я весь разговор с Агафьей тебе пересказывать не буду, скажу только, что моя родственница, обладая экстрасенсорными способностями, которые в народе принято называть колдовством, увидела в моём помощнике-референте какую-то неземную форму жизни, которая, по выражению Агафьи «…сидит в человеческом сознании, словно кукушка в чужом гнезде и человеком полностью распоряжается». Вот такие, Пётр Алексеевич, дела!

– И где сейчас твой прибалтийский референт?

– Не знаю. После вчерашних событий он в мэрии больше не появлялся. Я почему именно к тебе за помощью пришёл?

– Да, действительно, почему именно ко мне?

– Да потому, что ты, Пётр Алексеевич, тоже не нашего поля ягода.

– Намекаешь на моё неземное происхождение?

– Да какие уж тут намёки! Я подумал, что раз ты выходец из параллельной реальности или, как вы говорите, из «тонкого» мира, то, может быть, тебе такое явление, как порабощение личности инопланетным разумом, знакомо.

– На этот вопрос, Виктор Семёнович, я тебе определённо ответить не могу.

– Почему?

– Понимаешь, наш тонкий мир состоит из непрерывного движения двух видов энергии – светлой и тёмной. Это условные названия; скажу только, что при определённых условиях светлая энергия перетекает в тёмную, а тёмная становится светлой. И эти два вида энергии не смешиваются друг с другом, они видоизменяются, поэтому в нашем мире нет чёткой грани того, что вы, люди, привыкли называть добром и злом.

– Ты это сейчас к чему сказал?

– Да к тому, что со временем в нашем тонком мире наступает преобладание одного из видов энергии. Когда в Центрах Силы происходит накопление светлой энергии, мы являемся представителями Белой Вселенной, а когда преобладает тёмная энергия – мы относимся к Тёмному Миру, вернее, к Тёмным Мирам, потому, что этих миров бесконечное множество и природа существования каждого из них отличается от другого. То, о чём ты мне здесь поведал, имеет признаки присутствия на Земле представителей одного из Тёмных Миров, но какого именного, я не знаю.

– А этого и не требуется! Достаточно твоего подтверждения, что эта инопланетная гадина прячется в человеческом сознании!

– Я не подтвердил, я только предположил, так как есть признаки…

– Этого достаточно, чтобы бить во все колокола и …

– И что дальше? – переспросил Пётр.

– Не знаю, – печально вздохнул мэр и в очередной раз приложился к кубку. – Знаю, что времени у нас нет и надо срочно что-то делать, а вот что именно – не знаю!

– Среди огромного многообразия представителей Тёмного Мира существуют формы разумной жизни, которые мы относим к паразитирующему виду колонистов, – после короткого раздумья заговорил Пётр. – Информации об их существовании крайне мало, так как они ни с кем из представителей других миров не контактируют и ведут себя крайне замкнуто. Мы даже не знаем точных координат, где расположена их вселенная, так как они всячески стараются скрыть даже сам факт своего существования, но нам стал известен их основной жизненный принцип: вечное движение во имя расширение границ своих «тёмных» колоний.

– То есть эти самые колонисты могут тайно захватить Землю и превратить её в свою очередную колонию? – с нескрываемым ужасом произнёс Солянин.

– Теоретически это возможно, – кивнул головой Романов.

– А практически? – уточнил побледневший от переживаний мэр.

– Практически мы не знаем, для чего им эти самые колонии нужны, – признался Пётр.

– Но это же очевидно: сырьё, минералы, природные богатства, – махнул рукой мэр. – Наконец, новые территории – новое жизненное пространство!

– Особи, которые забираются москвичам в мозг, не имеют плоти, а значит всё, что ты сейчас перечислил, им ни к чему, – уточнил начальник строительства.

– Тогда чего они добиваются? – взъярился мэр. – Чего они хотят? Жить в человеческом теле, как кукушка в чужом гнезде, и получать через него все доступные удовольствия?

– На этот вопрос я тебе ответить не могу, так как о том, что происходит с захваченными колонистами мирами, нам не известно.

– Но бороться с ними как-то можно?

– Наверное, можно, но как именно, ни я, ни мои сограждане из «тонкого» мира не знают.

– Почему?

– Не было прецедента.

– Предлагаешь сдаться на милость победителю?

– Ни в коем случае! – яростно закрутил головой Пётр. – Колонисты пленных не берут – это я знаю точно, и милосердие им, судя по всему, незнакомо.

– Уверен?

– Можешь представить себе на миг высокоинтеллектуальную межзвёздную саранчу?

– С трудом, но обычную земную саранчу я очень хорошо представляю.

– Так вот это и есть паразитирующий вид колонистов Тёмного Мира, только более организованный и более могучий! А саранча, какая бы она ни была – земная или межгалактическая, ни жалости, ни милосердия не имеет. Для неё весь мир делится на два понятия: «съедобное» и «несъедобное»! Я, конечно, упрощаю проблему, но в общих чертах это выглядит примерно так, как я сказал.

– Налей! – и мэр подвинул Романову свой опустевший кубок. – Всё равно должен быть в вашем «тонком» мире кто-то более-менее знающий про этих пассивных колонистов.

– Паразитирующих колонистов, – поправил его Пётр и нацедил в кубок порцию янтарной перцовки.

– Один хрен! – огрызнулся мэр. – По мне так они все пассивные… ну, ты меня понял! Так есть в вашем мире специалист по этим паразитирующим тварям или нет?

– Есть группа исследователей при Высшем Совете, которая занималась изучением граничащих с «тонким» миром других вселенных и населяющих их разумных форм жизни. Возможно, среди них есть и специалист по колонистам Тёмного Мира. Я немедленно пошлю в Высший Совет заявку на специалиста именно такой категории.

– Хочешь сказать, что он поможет решить создавшуюся проблему?

– Не уверен, но мы с ним хотя бы побеседуем, а там видно будет.

– И долго нам ждать ответа, в смысле долго нам специалиста ждать?

– Думаю, что к утру он уже будет в моей резиденции.

– Так быстро?

– Да нет, с момента получения запроса в Верховном Совете пройдёт не одно заседание, и не одна консультация, пока не выкристаллизуется суть проблемы, а потом уже пойдёт подбор исполнителей. Это довольно долгий и кропотливый процесс, просто в нашем «тонком» мире время течёт не так, как на Земле.

– Быстрее или медленней?

– У нас время течёт по-иному, подробней я тебе пояснить не могу. А сейчас давай ложиться спать. Я прикажу тебе гостевую светлицу подготовить.

– Хочешь сказать, что утро вечера мудрее?

– Нет, я хочу сказать, что сегодня от тебя всё равно толку мало.

– Это ещё почему?

– Да потому, что ты, Виктор Семёнович, пьян, как сапожник – в стельку! Мы с тобой без закуски целую сулею перцовки уговорили.

– Я значит, пьян, а ты трезв? – заплетающимся языком произнёс пьяный городской голова.

– Я, конечно, тоже под шафе, но у меня закалка имеется, а ты, друг ситный, что-то совсем расклеился. Пошли в опочивальню.

– Пошли! – махнул рукой мэр. – Хуже от того, что я высплюсь, не будет! Признаться, я последние три ночи почти не спал: боялся, что во сне ко мне в голову инопланетная тварь проникнет. Представляешь, я, мэр крупнейшего мегаполиса, под контролем какой-нибудь межгалактической жабы или, хуже того, межзвёздного слизняка. А ведь у меня через год выборы! Обидно!

 

Глава 15

Вторжение. Направление главного удара

Утро было хмурым, дождливым и безрадостным, наполненным противным моросящим дождём, похмельем и неясной тревогой. Пётр велел разбудить мэра перед самым завтраком, но, несмотря на лишний час сна, Солянин выглядел помятым и невыспавшимся.

– Виктор Семёнович! Хлебни кваску, полегчает! – настойчиво предлагал начальник строительства. Мэр домашний забористый квас пил с удовольствием, но легче ему от этого не становилось. Пётр, напротив, в это дождливое утро пребывал в хорошем настроении и, сидя за столом, с аппетитом поглощал горячие пирожки с зайчатиной, запивая холодным квасом.

– Возьми капусты кисленькой с клюквой, – предлагал Пётр. – При похмелье – первое средство.

– Не хочу! – морщился Солянин.

– Может, рюмочку налить? Мне иногда очень даже помогает.

– Меня от алкоголя с души воротит, – скривил физиономию мэр.

– Это ты, Семёнович, зря! Закуси хотя бы кислыми щами!

– Не надо. Спасибо за угощение, но я, наверное, лучше к себе в мэрию поеду.

– Поедешь! Вот только на минутку со мной зайдёшь в мою резиденцию – и поедешь.

– В резиденцию? А это обязательно?

– Необязательно, но чутьё подсказывает мне, что в приёмной нас должны дожидаться гости.

– Тебе секретарь позвонила?

– Никто мне не звонил. Я же говорю тебе – чутьё подсказывает! Ладно, если не хочешь завтракать, пошли на работу.

– Я и так круглосуточно на работе, – пробурчал себе под нос Солянин и неохотно отправился следом за начальником строительства.

Интуиция, которую Романов по старинке называл чутьём, его не подвела: в помещении приёмной в промокших плащах ожидали два посланца из «тонкого» мира – небольшого роста рыжеволосая женщина примерно двадцати пяти лет, и высокий стройный тридцатилетний мужчина с правильными чертами лица и умным, но печальным взглядом.

– Так Вы и есть специалисты по пассивным колонистам? – с надеждой спросил начальник строительства, пожимая руки гостям.

– Мы, скорее, специалисты по кризисным ситуациям, связанными с инопланетными формами жизни, – приятным голосом ответила женщина и с интересом взглянула на Романова.

– Надеюсь, наш случай вам знаком?

– Из той информации, что мы получили перед отправкой на Землю, – тихим, но уверенным голосом произнёс мужчина, – можно сделать предположение, что это действительно колонисты, но они не пассивные, а, я бы даже сказал – гиперактивные. Простите, мы не представились. Я – Фокс Малдер, а это моя коллега, – и он кивнул в сторону рыжеволосой женщины, – агент Дана Скалли.

– Ну, конечно же, Малдер и Скалли! – громко произнёс стоящий позади Романова московский мэр и звучно шлёпнул себя ладонью по лбу. – А я смотрю и не могу понять, на кого вы похожи!

– Вы знакомы? – удивился Романов.

– Пётр Алексеевич! – с чувством произнёс мэр и выдохнул остатки алкогольных паров. – Это же главные действующие лица знаменитого на весь мир сериала «Секретные материалы»!

– Да? А я вот не в курсе!

– Вам, Пётр Алексеевич, простительно. В двух словах поясняю: наши визитёры – агенты Малдер и Скалли – на протяжении всего сериала активно борются с недружественными, а порой и откровенно враждебными проявлениями неземного разума и, как правило, выходят победителями.

– Как правило, или всегда? – уточнил Пётр.

– Давайте не будем проецировать успехи и неудачи героев киносериала на реальную действительность, – так же тихо, но уверенно произнёс Малдер.

– Мы выбрали образы Скалли и Малдера, потому что считаем их в данной ситуации уместными, – добавила рыжеволосая гостья. – Но в нашей подготовке Вы можете не сомневаться: мы профессионалы.

– Иначе нас сюда бы не прислали, – добавил Малдер и снял мокрый плащ. – Где мы можем просушить одежду?

– В гостиничном номере, – встрял в разговор московский мэр. – Сейчас, вы господа профессионалы, поедете со мной в Москву.

– Москву? – хором переспросили агенты.

– В Москву! – кивнул головой Солянин. – А вы что думали, что будете проводить следствие, ограничившись территорией «объекта»?

– Нет, мы знали, что работать придётся в мегаполисе, но чтобы вот так сразу, без разведки, без выработки плана действий и даже без оружия! Честно говоря, мы не рассчитывали, что придётся действовать так неосмотрительно.

– Какая ещё разведка? Какое оружие? – вспылил Солянин. – Идёт скрытая экспансия мегаполиса! У нас каждая минута на счету!

– Оружие желательно нелетальное, – невозмутимо уточнила Скалли, привыкшая к тому, что их требования часто не находят понимания. – Мы не собираемся никого убивать, так что подойдёт газовое, травматическое и даже электрошокер.

– У меня есть… электрошокер, – несмело произнесла секретарь Джульетта, которая всё это время находилась на своём рабочем месте. Все присутствующие, как по команде, повернулись в её сторону.

– Чёрт! – выругался Романов. – Совсем забыл, что ты здесь! Откуда у тебя взялся электрошокер?

– Водители из Москвы привезли по моей просьбе, – испуганно произнесла секретарь и потупила глазки.

– Ты же знала, что на «объекте» всем, кроме охраны, запрещено иметь оружие! – недовольно произнёс начальник строительства, и в его голосе повеяло судом скорым, но справедливым.

– Знала, – потухшим голосом призналась Джульетта. – Но после того случая, когда на меня напал маньяк, я без средств самозащиты очень неуютно себя чувствую.

– На Вас напал маньяк? – удивилась Скалли, принимая из рук секретаря новенький электрошокер.

– Да какой там маньяк! – раздражённо махнул рукой Пётр. – Так… режиссёр местного драмтеатра.

– Как будто режиссёр не может быть маниакальным психом! – обиделась Джульетта.

– Режиссёр может! – подмигнул ей Малдер. – Заявляю это Вам со всей ответственностью, как герой киносериала.

– Пётр Алексеевич! – нетерпеливо произнёс мэр. – Ты потом со своим персоналом разберёшься, а нам с агентами пора в Москву.

– Да разве я вас держу? – удивился Романов. – Скатертью дорога… тьфу ты! В смысле – счастливо доехать!

Агенты скупо кивнули на прощанье и последовали за мэром на выход.

У самого входа в резиденцию стоял припаркованный лимузин хозяина Москвы, и Малдер торопливо юркнул в пахнущий кожей салон автомобиля, благо водитель перед его носом сам гостеприимно распахнул дверь. Скалли попыталась последовать его примеру, но ей мешала узкая юбка.

– Что Вы смотрите! – раздражённо бросила она в лицо водителя лимузина. – Подайте даме руку!

– Извините! – вежливо произнёс вышколенный водитель и, стянув с руки кожаную перчатку, услужливо протянул руку.

– Спасибо, – учтиво ответила Скалли и с невозмутимым видом прижала к его ладони включённый электрошокер. Мужчина дёрнулся, закатил глаза и без памяти свалился на мокрый асфальт.

– Что Вы творите? – взвился Солянин, который находился рядом и отчётливо видел умело разыгранную рыжеволосым агентом сцену.

– Не волнуйтесь, – ровным голосом ответила Скалли. – Ничего с вашим водителем не случится, через пару-тройку минут он придёт в себя.

– Это вынужденная мера, – поддержал напарницу Малдер, который уже выбрался из салона автомобиля и теперь сидел на корточках рядом с телом водителя.

– Я вижу, что этот приём вы уже не в первый раз применяете, – недовольным тоном произнёс мэр.

– Не в первый, – согласился с ним Малдер. – У нас с напарником давно всё разыграно как по нотам. Или Вы, уважаемый мэр, действительно поверили в то, что я воспитанный мужчина, смогу сесть в автомобиль, оставив под моросящим дождём женщину?

Тем временем водитель лимузина стал подавать признаки жизни, и Малдер, взяв его под мышки, втащил в салон автомобиля.

– Ну, вот, теперь поговорим, как цивилизованные люди! – довольным тоном произнёс он, глядя в лицо ошарашенного водителя.

– Где я? – растерянно произнёс водитель.

– У себя на рабочем месте, – не скрывая иронии, ответила Скалли. – Или Вы не узнаёте свой лимузин?

– Узнаю, – ответил водитель и снова закрутил головой. – А вы кто?

– Это наши друзья, – подал голос мэр. – Можешь им доверять так же, как и мне.

– Друзья? Друзья – это хорошо, а то я последнее время был вынужден дружить чёрт знает с кем.

– Что Вы имеете в виду? – уточнила Скалли.

– Я имею в виду своё второе «Я». Точнее, не моё, в общем… я не знаю, как вам объяснить! Я запутался!

– Просто скажите, как ваше второе «Я» себя называло, – подсказал Малдер.

– Особь! – почти выкрикнул водитель. – Оно называла себя особью Тёмного Мира!

– А где сейчас эта особь?

– Не знаю, – неуверенно ответил водитель. – Знаю только, что её больше в моей голове, точнее, в моём сознании, больше нет.

– А если напрячь свои освобождённые от инопланетного гнёта извилины и подумать? – наседал на водителя Малдер.

– Если подумать, то, скорее всего, она экстренно была вынуждена возвратиться на базу общего информационного поля.

– На базу чего? – хором переспросили агенты и переглянулись.

– На базу общего информативного поля, – подтвердил водитель. – Его ещё иногда называют коллективным разумом.

– А почему экстренно?

– Особь решила, что я мёртв, и срочно покинула моё тело.

– Что заставило её принять такое решение?

– Я потерял сознание, а значит, мой разум на время «выключился», и я выпал из общего информационного пространства. Особь решила, что я убит, и срочно покинула моё тело.

– Вы это уже говорили, – перебила его Скалли. – Я хочу понять, почему она не дождалась момента, когда Вы очнётесь.

– Я же говорю: она решила, что я мёртв. Для них если разум померк, значит, человек умер, а в этом случае предусмотрена экстренная эвакуация, так как мёртвое тело быстро теряет свою энергию и есть опасность остаться в нём навсегда!

– Если это действительно так, как Вы говорите, то она, особь, не успела стереть из вашего сознания информацию.

– А зачем стирать? – удивился водитель. – Носитель, то есть я мёртв, поэтому ни о какой чистке сознания речь даже не шла.

– Я так понимаю, что всё, что касается общего информативного поля, было доступно и вашему сознанию?

– Да, это так. Можно сказать, что я сам был частью коллективного разума.

– Чудесно! – воскликнула Скалли.

– Я бы этого не сказал, – поморщился водитель. – Раздвоение личности – штука малоприятная! Человеку это довольно трудно вынести: воля практически полностью парализована, сознание контролируется посторонними силами, поэтому приходилось делать не то, что хочется. Временами мне казалось, что я схожу с ума.

– Сочувствую, – холодно произнёс Малдер. – Но сейчас нас больше интересуют не ваши личные ощущения, а планы коллективного разума.

– А план по планете Земля всего лишь один, – произнёс водитель.

– Захват планеты и её ресурсов? – предположила Скалли.

– Нет. Вся операция сводится к одному пункту: ликвидация!

– Ликвидация Земли? – воскликнул перепуганный мэр.

– Ликвидация населения планеты Земля, – буднично пояснил водитель.

– Зачем? – хором выдохнули агенты.

– А зачем ликвидируют случайного свидетеля? – усмехнулся водитель. – Вопрос, конечно, чисто риторический, но я поясню: по мнению коллективного разума, учёные на Земле очень близко подошли к разгадке существования Тёмного Мира, а эти знания несут в себе скрытую угрозу.

– Как мы, земляне, можем угрожать Тёмному Миру? – не выдержал Малдер.

– Судя даже по обрывкам информации, Тёмный Мир опережает нас в развитии на…

– Приказы коллективного разума не обсуждаются, – перебил его водитель. – После того, как человечество полностью перейдёт под его контроль, оно примет решение о самоликвидации путём совершения коллективного акта самоубийства.

– Я один слышу этот бред? – испуганно уточнил мэр. – Может, мне это всё кажется? Может, я сошёл с ума?

– Как агент, имеющий медицинское образованием, могу авторитетно засвидетельствовать, что слуховых галлюцинаций у Вас, господин мэр, нет, – невозмутимо произнесла Скалли.

– Жаль, – упавшим голосом произнёс Солянин. – Лучше бы они были!

– Когда поступит приказ на самоликвидацию? – деловито уточнил Малдер. – Сколько у нас есть времени?

– Этого я не знаю, – пожал плечами водитель. – Как только коллективный разум возьмёт под контроль последнего жителя Земли, так сразу же и поступит.

– Информация неутешительная, – пробормотал агент. – Тогда попробуем рассмотреть проблему с другой стороны. Скажите, как особь проникла в ваше сознание? Это был гипноз? Вы теряли сознание? Может, Вас чем-то одурманили?

– Нет, ничего такого не было, – покачал головой водитель. – Всё гораздо проще: надо всего лишь вслух прочитать заклинание.

– Заклинание?

– Да заклинание – бессистемный набор звуков. Например, меня остановил инспектор ГИБДД, и сказал, что разработан новый тест на выявление водителей, употребляющих наркотические вещества. После чего сунул мне в руки распечатанный на принтере текст и вежливо предложил его прочитать.

– И ты прочитал? – снова вклинился в разговор мэр.

– Прочитал! – кивнул головой водитель. – Никакого подвоха в его просьбе я не почувствовал: наркотики и всякие дурманящие сознания вещества я не употребляю. Я даже выпиваю очень редко – по праздникам.

– Ну, праздников-то у нас хватает, – вздохнул мэр.

– Сейчас не об этом! – перебила его Скалли. – Что произошло после того, как Вы прочитали это заклинание?

– Я в тот же миг осознал себя, как особь Тёмного Мира и сообщил об этом сотруднику ГИБДД.

– И что сказал на это полицейский?

– Он потребовал от меня полного подчинения, и я ответил ему согласием.

– А почему Вы ему подчинились?

– Потому что полицейский был особью более высокого порядка.

– Ну, в этом у нас никто не сомневается! – хмыкнул мэр. – Это у нас в порядке вещей!

– Вы помните текст заклинания? – продолжал наседать на водителя Малдер.

– Конечно, помню. На первый взгляд – это сплошная тарабарщина, бессмысленный набор звуков.

– А в реальности?

– В реальности – это код, произнося который человек сигналит коллективному разуму о своей готовности к приёму особи.

– А без этого кода особь вселиться в человека не может?

– Нет, не может.

– Почему?

– Ну, Вы же не можете войти в компьютерную программу, не зная пароля, несмотря на то, что компьютер включён.

– Понятно. А в какой ситуации происходит экстренная эвакуация особи из человеческого сознания?

– Экстренная эвакуация из сознания носителя (не обязательно чтобы это был человек) происходит в случае смерти носителя, то есть когда отключаются все мыслительные процессы или по команде коллективного разума.

– Инопланетные особи… коллективный разум… гибель всего человечества! С ума сойти можно! – всхлипнул мэр.

– И в этом случае тоже, – добавил водитель.

– Что в этом случае? – переспросила Скалли.

– Эвакуация из сознания носителя, – пояснил водитель. – Если носитель начинает вести себя неадекватно и перестаёт подчиняться командам, особь вправе принять самостоятельное решение на экстренную эвакуацию.

– Но в этом случае носитель жив, – удивился Малдер. – Зачем же покидать тело?

– Сумасшедший начинает привлекать к себе внимание окружающих, он становится опасным и его рано или поздно изолируют в специальную лечебницу…

– В дурдом! – встрял мэр. – Давайте будем называть вещи своими именами.

– Хорошо, в дурдом, – согласился водитель. – Где опытный психиатр легко сможет отличить параноидальный бред от реальности.

– То есть Вы хотите сказать, что специалист может определить, действительно ли пациент психически болен или его сознание находится под чьим-то контролем?

– Не уверен, но риск есть, поэтому особь и покидает больного носителя.

– И что нам это даёт? – проворчал мэр.

– Пока не знаю, – задумчиво произнесла Скалли, – но в этом что-то есть.

– У нас впереди целая ночь, – подытожил Малдер. – Думаю, что к утру мы со Скалли найдём решение проблемы.

– Истина где-то рядом? – съязвил мэр.

– Даже ближе, чем Вы думаете! – парировала Скалли. – Поехали в гостиницу.

 

Глава 16

Вторжение. Ответный ход

Когда электронные часы на прикроватной тумбочке засветились цифрой «5», Дана рывком поднялась с гостиничной кровати и, подойдя к окну, резким движением отдёрнула шторы. За окном утренняя Москва утопала в густом тумане. В это время словно попавший между оконными рамами шмель недовольно зажужжал сотовый телефон.

– Уже проснулась? – голосом Малдера спросил телефон.

– Проснулась, – ответила Скалли и, не таясь, зевнула.

– Какие на утро планы?

– Ты же знаешь, что у меня всегда по плану утренняя пробежка. Правда, утро туманное и выходить из гостиницы совсем не хочется.

– Это не туман, – холодно констатировал Малдер. – Это дым.

– Дым?

– Да дым! В Подмосковье горят торфяники.

– Малдер! Я поражена твоими аналитическими способностями.

– Мои способности здесь ни при чём, просто включи телевизор и узнаешь все местные новости. Предлагаю утреннюю пробежку заменить большой чашкой утреннего кофе.

– С французскими рогаликами? – промурлыкала Дана.

– Москва не Париж, и вряд ли в пять часов утра здесь подают свежие круасаны, – предположил Фокс.

– Да? И что же здесь подают утром?

– Рассол.

– Как ты сказал? Рассол? Какой ещё… рассол?

– В основном, огуречный.

– Надеюсь, ты шутишь.

– Шучу! Я жду тебя на первом этаже в баре. Свежих круасанов здесь нет, но кофе вполне приличный и большой выбор пирожных.

– Искуситель!

– Искуситель предлагал Еве яблоко, я же предлагаю тебе свежеиспечённые эклеры.

– Согласна! Закажи всё, о чём ты мне сейчас говорил, а я подойду минут через десять.

– В баре, кроме меня, других мужчин нет, так что макияж можешь не наносить.

– Тогда через пять.

Через пять минут ещё окончательно не проснувшаяся Дана сидела в баре на высоком табурете и с завидным аппетитом поедала свежие эклеры, запивая их кофе с молоком из большой явно не кофейной кружки.

– У тебя завидный аппетит, – улыбнулся Малдер и сделал глоток горьковатого и чёрного, как южная ночь, напитка.

– Это не аппетит, – с набитым ртом произнесла напарница. – Это жор! Нечто похожее бывает у пресноводных хищных рыб. Вероятно, у меня так проявляются последствия акклиматизации. Так зачем ты меня вызвал? Судя по несвежему воротничку рубашки и твоему помятому лицу, спать ты совсем не ложился.

– Продолжай!

– А если за плечами у тебя бессонная ночь, но вместо того, чтобы отправиться к себе в номер и, приняв душ, упасть на расшатанное гостиничное ложе, ты продолжаешь сидеть в баре и поглощать гектолитры кофе…

– Значит?

– Значит, ты что-то придумал. Я права?

– Хочешь ещё пирожное?

– Спасибо, это уже пятое, – вздохнула Дана, но пирожное с вазы всё-таки взяла.

– Ты действительно права, моя очаровательная агентесса! Я кое-что нащупал, но у меня нет полной уверенности, поэтому я пригласил тебя в местный бар для…

– Для консультации, – подсказала Скалли и сделала большой глоток кофе.

– Пусть будет консультация, – улыбнулся Малдер. – Заранее прошу прощения, но у меня к тебе сугубо интимный вопрос, не возражаешь?

– Мы взрослые люди, Фокс, и меня вряд ли смутит твой вопрос, даже если он касается женского оргазма.

– Ты почти угадала, правда, я имел в виду не оргазм, а экстаз, – и Малдер задумчиво поскрёб небритый подбородок. – Скажи, Дана, что есть экстаз?

– Экстаз? Ну, если с точки зрения официальной медицины, то экстаз – это наивысшая точка наслаждения. Экстаз бывает религиозным, любовным, и…

– И музыкальным! – перебил её Малдер.

– И музыкальным, – подтвердила Дана и подозрительно взглянула на собеседника. – А ты откуда знаешь?

В ответ Малдер кивнул в сторону огромной плазменной панели, висящей на стене бара.

– Понятно, – через пару минут произнесла Скалли. – Канал MTV, «Горячая десятка».

– И что между упомянутыми тобой видами оргазма… прости! – смутился Малдер. – Я случайно оговорился… так что между этими видами экстаза общего?

– Оговорка по Фрейду, – вроде бы невзначай отметила, Дана и приложилась к чашке с кофе. – Я уже говорила, что экстаз – это наивысшая точка наслаждения. В таком состоянии мозг человека как бы отключается от реальности и концентрируется на молитве, музыке…

– Или на половом акте, – закончил Фокс и искоса взглянул на девушку.

– Ты опять свёл всё к понятию оргазма, но можно сказать и так. В любом случае в состоянии экстаза человек находится в неадекватном состоянии. Вспомни хотя бы многочисленные случаи, когда верующие, находясь в религиозном экстазе, причиняли себе физические увечья, но при этом не чувствовали боли. Человек в это время находится как бы вне себя.

– Вот! Вот эти слова я и жаждал услышать от тебя! – воскликнул Малдер.

– Значит, ты не спал всю ночь, чтобы в пять часов утра услышать от меня, что человек в состоянии экстаза находится в неадекватном состоянии? – переспросила Дана. В ответ Малдер устало прикрыл глаза и кивнул головой.

– И что это нам даёт? – не отставала от напарника Скалли.

– Подумай, – ответил Фокс, слезая с высокого табурета. – Подумай, и я уверен, что ты придёшь к тому же заключению, что и я.

– Ты куда? – опешила девушка, видя, что напарник направляется к выходу из бара.

– К себе в номер, – невозмутимо ответил Фокс. – Думаю воспользоваться твоим советом: сейчас приму горячий душ и упаду на расшатанное гостиничное ложе.

– Малдер! Ты не можешь вот так…

– Как видишь, могу! Мы с тобой нашли решение проблемы, правда, ты сама этого ещё не осознала. Лично я отлично поработал этой ночью и заслужил пару-тройку часов спокойного сна.

– Малдер!

– Увидимся здесь же в полдень.

– Надеюсь, в полдень на тебе будет свежая рубашка, – язвительно бросила ему вслед девушка.

– А на твоём лице – макияж, – парировал Фокс и на прощанье махнул рукой.

В полдень Малдер и Скалли снова сидели за столиком в баре «Президент-отеля», но их компанию дополнял колоритный московский мэр.

– Я жду хороших новостей, – несмело произнёс мэр и с затаённой надеждой посмотрел на Малдера.

– Кое-что имеется, – кивнул головой Фокс. – Иначе мы бы не посмели Вас оторвать от дел.

– Самое важное дело сейчас, как ни напыщенно это звучит, спасение человечества, – пробормотал Солянин.

– Ну, это наша обычная работа, – улыбнулась Скалли.

– Так что же Вы предлагаете?

– Мы с Малером предлагаем устроить в Москве коллективное сумасшествие.

– Опоздали, – криво усмехнулся мэр. – Мегаполис уже давно живёт в сумасшедшем ритме.

– Это всего лишь фигура речи, – вклинился в разговор Фокс. – А мы предлагаем реально вывести из душевного равновесия как можно больше москвичей.

– Вы шутите?

– Нисколько! – тряхнула головой Дана. – Чем больше сумасшедших будет на улицах города, тем лучше.

– Простите, господа, но я что-то ничего не понимаю!

– Я тоже не сразу поняла задумку моего коллеги, – улыбнулась девушка, – но потом вспомнила вашего персонального водителя и всё поняла. Помните, что он сказал после того, как пришёл в себя после разряда электрошокера?

– Смутно. Что-то про особей, которые боятся быть погребёнными в мёртвом теле носителя, то есть человека.

– Совершенно верно, а потом он добавил, что особи так же покидают тела душевнобольных.

– Хм, значит всё дело в том, как свести населения Москвы с ума и тем самым освободить его, население, от инопланетных тварей в их сознании?

– Вы почти угадали, – согласился Малдер. – Только сводить всю Москву с ума не требуется, для начала достаточно пару тысяч невменяемых горожан.

– Даже не представляю, как это сделать! – тяжело вздохнул мэр. – Может, открыть двери всех психиатрических больниц и выпустить пациентов в город?

– Я категорически против! – решительно заявила Дана. – Пользы это не принесёт, а только посеет в городе ненужную панику. Вывести из душевного равновесия необходимо как можно больше здоровых москвичей.

– Мы не собираемся реально делать из них сумасшедших, – подхватил Малдер. – Достаточно ввести их в пограничное состояние.

– И что это значит? – подался вперёд мэр.

– Это значит, что люди какое-то время должны находиться в состоянии экстаза. Особь воспримет состояние мозга носителя, как душевное заболевание и экстренно покинет его тело.

– Толково! – задумчиво произнёс мэр. – Я даже предполагаю, что вы уже знаете, как именно это сделать.

– Знаем, – рассеянно подтвердила Дана и взглядом поискала официанта.

– Не советую, – вполголоса произнёс Малдер, перехватив её взгляд.

– Что именно? – не понял мэр.

– Не советую портить пирожными аппетит накануне обеда.

– Да у меня в горле пересохло, – попыталась оправдаться Дана.

– Рекомендую русский квас, – посоветовал Солянин и сделал официанту знак рукой. Через пять минут перед каждым из них стояла литровая кружка забористого кваса и блюдца с нарезанным мелкими брусочками каким-то овощем.

– Горько! – скривилась Скалли, разжевав брусочек. – Горько и печёт!

– Это знаменитый русский хрен, – улыбнулся мэр. – Советую запивать его квасом, и Вы ощутите особую прелесть.

– Я лучше ограничусь вашим национальным напитком, – замахала руками Дана. – А этот… овощ пусть остаётся.

– В смысле, ну и хрен с ним! – пошутил мэр, но гости шутки не поняли и переглянулись между собой.

– Для реализации нашего плана нам нужна помощь мэрии, – повысил голос Малдер, возвращая участников тайного совещание к основному вопросу.

– Всё, что смогу! – заверил собеседников мэр, приложив ладонь к сердцу.

– Нужны люди с хорошими организаторскими способностями, – уточнил Малдер.

– А ещё нужны деньги, – добавила Скалли. – Много денег.

– Мы за ценой не постоим! – с пафосом произнёс мэр. – Если не хватит средств в городской казне, обращусь за помощью к Президенту.

– Думаю, что Президента тревожить мы не будем, но весь город всколыхнуть постараемся, – заверил его Малдер и покосился на плазменный экран, откуда в бар выплёскивалась очередная порция тяжёлого рока.

* * *

На утренний доклад к начальнику строительства «объекта» Малюта Скуратов явился явно встревоженным.

– Что это с тобой друг, мой ситный? – сдержанно поинтересовался Романов, заметив в поведении подчинённого излишнюю нервозность. – Суетишься, места себе не находишь, словно невеста перед первой брачной ночью, того и гляди в слёзы ударишься!

– В слёзы, государь, я не ударюсь, а повод для беспокойства действительно имеется.

– Говори, не тяни кота за…

– Так я разве молчу? – торопливо заговорил начальник службы безопасности. – Людишки какие-то подозрительные появились.

– Где появились?

– За городской стеной, на северной стороне, где пустырь до самой окружной дороги простирается.

– И чем же это они подозрительны?

– Так роют они землю в разных местах, словно ищут чего-то. Столбы деревянные вкапывают, провода какие-то тянут, а вчера огромный сарай возводить начали. Подозрительно это!

– Какой ещё сарай?

– Не знаю, государь, только не сарай это.

– А что же?

– Больше на амбар похоже, только для чего таких размеров амбар мастерить – ума не приложу.

– Уймись! По всему видно, что это людишки московские по указанию мэра что-то замышляют. Сейчас позвоню и всё выясню.

Разговор Романова с московским мэром был недолгим, но продуктивным.

– Фестиваль, – сказал Романов, оторвавшись от телефонной трубки.

– Чевой-то? – недоверчиво переспросил Малюта.

– Я говорю, что сарай твой огромный рок-фестивалем кличут. В следующую субботу соберутся горожане на пустыре возле этого сарая и фестивалить будут: пиво пить, песни горланить, да танцевать под музыку. А по центру твоего сарая площадку для музыкантов соорудят, что-то вроде палубы на морском фрегате. Мэр назвал это всё чудным словом «эстрада», а по большому счёту это никакая не эстрада, а самая что ни на есть настоящая ассамблея! Я, признаться, такие мероприятия очень даже уважаю и поддерживаю. Так что ты, Малюта, не кручинься, никто подкоп под стены «Тридевятого царства» не готовит, хоть на пустыре и будет орда несметная.

– Не понял, кормилец! Это какая такая орда? Никак татары снова на Москву ордой пошли?

– Тёмный ты, Малюта, ну как осенняя ночь! «Орда» – это название рок-фестиваля, но в чём-то ты прав: этот праздник сродни побоищу будет. Я тебе всего сказать не могу, скажу только одно: потеха готовится знатная!

Обычно мероприятиями, подобными рок-фестивалю «Орда», занимался отдел по работе с молодёжью, но так как случай был особый, то Солянин ни средств ни людей не пожалел, и привлёк всех кого можно, и даже тех кого нельзя.

Некоторые работники мэрии попробовали было возмутиться, дескать, не по профилю работаем, но московский мэр, который всегда был тактичен в обращении с подчинёнными, неожиданно собрал на внеплановое совещание всех недовольных и выступил кратко, но темпераментно, с употреблением оборотов ненормативной лексики, упоминанием «Кузькиной матери» и ближайших перспектив по смене половой ориентации своих подчинённых.

– Вот только завалите мне это мероприятие, сукины дети! – рычал мэр. – Я всех вас…! – и он делал характерный и общепонятный для всех присутствующих жест. – Да я вас в… – и снова следовала не требующая перевода жестикуляция, – а потом я вас распихаю на второстепенные должности по районным ЖКУ!

Неизвестно, что больше испугало работников мэрии – смена половой ориентации или перспектива стать мастером ЖКУ, но за организацию рок-фестиваля они взялись дружно, с привлечением всех наработанных за долгие годы службы нужных знакомств и связей.

По иронии судьбы, площадку для рок-фестиваля выбрали рядом со строящимся «объектом» – Центром развлечений «Тридевятое царство».

– Там идеально ровный пустырь, размером с два футбольных поля, а также близость к кольцевой дороге. В плане логистики это очень удобно: упрощается доставка материалов, а также прибытие гостей фестиваля, – объясняли мэру его многочисленные помощники и референты.

Близость к «Тридевятому царству» немного успокаивала Виктора Семёновича, и он без лишних слов поставил свою размашистую подпись на плане мероприятия.

* * *

День открытия рок-фестиваля «Орда» выдался солнечным, но ветреным. С раннего утра ветер без устали трепал разноцветные флаги и транспаранты, афиши и концертный занавес огромной, построенной за рекордно короткий срок сцены. Длинные пряди волос рок-музыкантов и гостей фестиваля обоего пола картинно развевались на ветру, да и сама обстановка почему-то больше напоминала томительное ожидание перед решающей битвой, чем начало праздника. А неформалы всё прибывали и прибывали – кто с корзинками, на дне которых покоились заботливо приготовленные бутерброды и холодное пиво, а кто и с жёнами, некоторые со своими, и даже с детьми.

– Ну что тут скажешь? – вздохнул мэр, который наблюдал за всем этим организованным безобразием у себя в кабинете по телемонитору. – Орда – она и есть орда! Пусть даже музыкальная!

Концертная программа фестиваля была составлена с размахом: здесь были представители старого доброго классического рока, и музыканты, предпочитающие «тяжёлый металл», любители хард-рока и немногочисленные представители полузабытого фолк-рока. Афиши пестрели названиями популярных рок-групп: «Океан пользы», «Климакс», «Абелиск», «Потомки Бетховена», «Чёрный органайзер», «Звуки Хрю», «Последний оргазм» и, конечно же, самая популярная в Москве рок-группа, состоящая сплошь из натуральных блондинов – «Сексуальные перцы». Ходили слухи, что музыканты этой группы самые настоящие кастраты, иначе чем объяснить неправдоподобно чистые и до удивления высокие ноты, которые легко брали сладкоголосые блондины. Было ли это правдой или досужим вымыслом пиар-агентов, оставалось тайной, но на «Перцев» народ шёл валом, как в прошлом веке на некогда суперпопулярную, а сейчас незаслуженно забытую певицу по фамилии Пугачёва.

К полудню пустырь был заполнен людьми под завязку, так же как и сами люди были заполнены под самый кадык пивом и другими горячительными напитками. Полицейское оцепление испуганно жалось вдоль кромки поля и не решалось делать замечание, когда кто-то из любителей рока, пошатываясь, выходил на виду у всех отлить под ракитовый куст.

Первые волны тяжёлого рока накрыли орду галдящих москвичей без предупреждения, так как ведущий на фестивале сценарием предусмотрен не был. На эстраду для разогрева публики выпустили ещё малоизвестную, но очень рьяную группу «Мартовские коты». Публика ответила одобрительным гулом и пронзительным свистом. После исполнения «Котами» дюжины своих музыкальных композиций, на сцену полетели пустые пивные банки, Это означало, что слушателям наскучил «кошачий» рок и исполнителей пора менять.

– Нет, это не орда! – бормотал московский мэр, продолжая с тревогой вглядываться в телемонитор. – Это хуже чем орда! Это какое-то коллективное сумасшествие! Это чума! Господи! Неужели это непотребство действительно спасёт Россию?

Последнюю фразу он произнёс вслух и при этом покосился на сидящих рядом с ним Малдера и Скалли. Спецагенты сделали вид, что не слышали восклицания мэра и продолжали сохранять невозмутимый вид.

Тем временем праздник продолжал набирать обороты: на сцене появились ветераны рока – группа «Свинцовые дирижабли» и уже порядком разгорячённая толпа восторженно взревев, ринулась ближе к сцене, затаптывая по пути более пьяных и менее удачливых зрителей.

Заметно постаревшие под нелёгким бременем славы и алкогольной зависимости музыканты тряхнули давно немытыми волосами и выдали хорошо известную композицию из альбома своей юности «Странные миры одинокого рейнджера».

– самозабвенно хрипел Беспробудный Ян – бессменный солист «Дирижаблей», получивший свою кличку за неумеренное возлияние всего, что горит и любви ко всему, что движется.

Толпа, восторженно свистя и улюлюкая, медленно, но неотвратимо стала впадать в экстаз.

– в исступлении завывал ветеран рока и завсегдатай нарколечебниц, и наэлектризованная толпа послушно вторила ему, всё больше и больше погружаясь в сладостный плен безумия.

После этого куплета последовал длинный надрывный проигрыш, в котором солировали ударные и бас-гитара.

И тут началось то, ради чего и был задуман весь этот фестиваль: зрители, впавшие в транс, неожиданно стали терять сознание и снопами валиться на утоптанную тысячами ног землю.

– Малдер! – вскрикнула Дана и в избытке чувств схватила его за руку. – Получилось!

– Я вижу, – сдержанно ответил спецагент и аккуратно освободил свою руку из ладони напарницы.

– продолжал привычно хрипеть помятый похмельем и жизнью солист, но, глядя на поле, усеянное телами слушателей, неожиданно осёкся и замолчал. Замолчали и остальные музыканты, рассматривая «зрительный зал», который больше напоминал поле брани после кровавой битвы.

«Не хватает только воронья», – испуганно подумал бас-гитарист и с трудом проглотил вставший в горле ком: на огромном поле в оцеплении растерянных полицейских лежало несколько тысяч бесчувственных тел.

– И что дальше? – раздражённо спросил спецагентов московский мэр, не отрывая взгляда от телемонитора. – Что будет дальше? Я вас спрашиваю!

– Терпенье, – ровным голосом ответил Малдер. – Это только первая часть нашего плана.

– Сейчас! Сейчас! – торопливо заверила Дана, пристально вглядываясь в монитор. – Сейчас должны.… Встаёт! Видите? Встаёт! И рядом с ним ещё один, и ещё! Малдер! Всё получилось!

Тем временем поле, как по мановению невидимой волшебной палочки, стало оживать: зрители после кратковременного беспамятства неуверенно начали подниматься с земли и с удивлением осматриваться. Люди явно не понимали, что с ними произошло, и как они оказались за пределами Москвы.

– Бинго! – довольным тоном произнёс Малдер и с наслаждением откинулся на спинку кресла.

– Это и есть ваша вторая часть плана? – для проформы уточнил Соланин.

– Нет, господин мэр, – невозмутимо ответил Фокс и закинул руки за голову.

– Как нет? – слегка опешил мэр. – И что же будет дальше?

– Дальше Вас ожидает визит незнакомца или незнакомки, хотя я, возможно, ошибаюсь, и Вас господин Солянин навестит хорошо известная Вам личность. Короче говоря, ждите парламентёра. Вот это и будет вторая часть нашего плана.

– Парламентёра? Когда?

– Думаю, что скоро, – невозмутимо продолжил Малдер. – Коллективный разум решения принимает быстро, даже очень быстро.

В это время открылась дверь, и в кабинет без доклада уверенно вошёл пропавший неделю назад помощник-референт Юлий Пургаускас. Он, как всегда, был одет в строгий тёмный костюм, туфли его были до блеска начищены, со вкусом подобранный галстук завязан классическим узлом, а светлые волосы аккуратно расчёсаны на пробор.

– Здравствуйте, господа, – с лёгким акцентом произнёс референт, остановившись в трёх метрах от стола, за которым сидел мэр и неразлучная парочка спецагентов.

– Ты…? – с возмущением прошипел мэр и даже привстал из кресла. – Да как ты посмел? Да я тебя…

– Виктор Семёнович! – вежливо перебил его референт. – Сегодня я пришёл к вам не как ваш помощник. В настоящее время я являюсь представителем группы заинтересованных лиц, которые хотели бы путём мирного диалога прояснить создавшуюся ситуацию.

– Кем ты являешься? – побагровел от возмущения мэр. – И я не понял, чего ты там хочешь прояснить?

– Это парламентёр, – пояснил Малдер Солянину, не отрывая при этом взгляда от Пургаускаса. – Я правильно Вас понял?

Последний вопрос был задан непосредственно Юлию.

– Совершенно верно, – невозмутимо произнёс Пургаускас. – Можете называть меня парламентёром, так как данное обращение наиболее точно определяет цель моего визита.

Мэр попытался что-то ответить, но Малдер положил ему руку на плечо.

– Позвольте мне, господин мэр, – произнёс он вполголоса. – У меня есть практический опыт в ведении подобных переговоров.

– Ну, если опыт имеется… – промямлил мэр и ещё глубже уселся в своё громадное кресло.

– Вы, кажется, хотели уточнить создавшуюся ситуацию? – переспросил Малдер референта.

– Не уточнить, а прояснить сложившуюся ситуацию, – поправил его Пургаускас, который во всём любил точность, – Согласитесь, это несколько меняет контекст моего предложения.

– В чём именно?

– Уточнять можно детали, когда суть проблемы или события уже известны, а когда ситуация не ясна, то её сначала надо прояснить или, если хотите, конкретизировать.

– Ситуация сейчас как никогда предельно ясна, – невозмутимо ответил Малдер. – Ваш план по захвату планеты и уничтожению человечества уже не является тайной, скажу даже больше – он провалился!

– Вы в этом твёрдо уверены? – ровным, начисто лишённым интонаций голосом уточнил парламентёр, и от этого ещё больше стал напоминать человекоподобную куклу.

– Слушай ты… сволочь инопланетная…! – неожиданно вспылил мэр и попытался встать из кресла, но Малдер и Скалли снова положили ему руки на плечи и силой удержали в прежней диспозиции.

– Разве сегодняшняя демонстрация не является доказательством серьёзности наших намерений? – вступила в диалог Скалли.

– Мы догадывались, что решение о проведении рок-фестиваля было продиктовано вескими основаниями, правда, мы не знали, какими именно, – медленно, словно обдумывая каждое слово, произнёс Пургаускас. – Слишком уж поспешно проводилась подготовка этого незапланированного ранее мероприятия и, несмотря на поспешность, для его проведения у города нашлись деньги, и немалые деньги. Всё это было крайне нетипично для стиля работы московской мэрии. Сегодняшняя демонстрация силы, конечно, впечатляет, но что это даёт вам, землянам?

– Если мы сегодня с вами не договоримся, – уверенно продолжила Скалли, – то уже завтра в каждой стране, в каждом городе и посёлке, и даже в каждой забытой богом и правительством горной деревушке откроются специальные медицинские центры, через которые пройдёт всё население Земли! Подчёркиваю – всё, до последнего человека, даже если это будет новорождённый младенец! Мы выявим каждого носителя инопланетного разума и примем все меры, и если потребуется, то самые негуманные, для того, чтобы избавиться от вашего присутствия.

– Хм, а если люди не захотят посещать эти ваши специализированные центры?

– Тогда они будут уничтожены! – жёстко ответила Скалли. – Когда речь идёт о спасении цивилизации, не до сантиментов.

– «Каждая особь – это всего лишь небольшой сгусток мыслящей материи, которым во имя Великой цели можно и пожертвовать…», кажется, так принято выражаться в вашем мире? – не скрывая иронии, произнёс Малдер.

– Я так понимаю, что вы не стали ждать результатов сегодняшнего эксперимента, и правительства всех стран уже оповещены заранее, и армии ждут приказа начать карательные действия? Я не ошибся?

– Вы не ошиблись, – подтвердил Фокс, – вот только карательные действия будут применены только в крайнем случае, а в остальном Вы правы.

– Ну, это был «кнут», – криво усмехнулся Пургаускас, – но кроме «кнута» должен быть ещё и «пряник». Итак, что вы предлагаете нам, в случае если мы примем ваши условия?

Возникла пауза, во время которой парламентёр стал заметно нервничать и что-то подозревать.

– Хорошо! – прервал молчание Малдер. – Я не был уполномочен раскрывать все карты, но если Вы настаиваете, то я возьму ответственность на себя и скажу всё как есть. Правительства всех стран готовы прекратить финансирование по поиску и исследованию так называемой «тёмной материи», более того, эта тема будет объявлена псевдонаучной и после этого ни один уважающий себя учёный даже не подумает заниматься подобными исследованиями.

– Я вас услышал, – всё таким же бесцветным голосом произнёс референт. – Какие ваши гарантии?

– Когда на кону стоит сам факт существования всего человечества, вопрос о гарантиях мне кажется крайне неуместным! – вспылила Дана. – И вы не в том положении чтобы вести торг. Если называть вещи своими именами, то эту битву вы проиграли. Вы аутсайдеры! Мы предлагаем вам взаимовыгодное решение. Вы же сами предлагали решить проблему путём мирного диалога, так что давайте решать!

– Хорошо! – после недолгого раздумья произнёс парламентёр. – Мы принимаем ваши условия и с этой минуты объявляем срочную эвакуацию.

– Рада, что мы друг друга всё-таки поняли, – засияла Дана и, протянув для рукопожатия руку, шагнула навстречу помощнику-референту.

– Я тоже рад, – сдержанно произнёс Пургаускас и протянул свою руку. Однако вместо нежной девичьей ладони вдруг ощутил прикосновение холодного металла и сильный удар током. Пургаускас задёргался в конвульсиях и без сознания повалился на ковровое покрытие.

– Что Вы делаете? – сорвался на крик мэр. – Вы же сами говорили, что он парламентёр!

– Уже нет, – спокойно произнесла Дана, пряча электрошокер в карман. – Переговоры закончены, эвакуация объявлена, я только немного ускорила этот процесс.

– Зачем? – взвыл Солянин. – Вы же ставите под угрозу все наши договорённости!

– Зачем? – усмехнулась Скалли. – Я хочу точно знать, что инопланетные гости нас не переиграли.

– И как Вы это сделаете?

– А вот сейчас ваш референт очнётся и как на духу выложит нам все их потаённые мысли. Я боялась, что перед проведением эвакуации колонисты проведут «зачистку» сознания всех порабощённых ими землян. Теперь этого можно не бояться, так как источник информации у нас уже имеется, – и она указала рукой на бесчувственное тело референта.

В это время Пургаускас стал подавать первые признаки жизни.

– Посадите его в кресло, – распорядился мэр. – Я хочу с ним побеседовать.

Совместными усилиями Пургаускаса усадили в гостевое кресло, и Дана обтёрла ему лицо влажной салфеткой.

– Где я? – открыв глаза, с нескрываемым удивлением спросил референт.

– У друзей! – словами мультяшного героя ответила Скалли и впервые с момента начала командировки засмеялась.

В результате беседы с помощником-референтом спецагенты убедились, что план эвакуации звёздных колонистов не имеет «двойного дна», после чего стали собираться в обратную дорогу.

– Вы намерены перед убытием вернуться на «объект»? – поинтересовался мэр.

– Это необязательно, – ответил Малдер. – У каждого спецагента имеется «маячок», определяющий его местоположение в земном мире, поэтому вернуться в свой «тонкий» мир мы можем из любой точки. Для этого надо лишь волевое решение Высшего Совета, а оно будет принято с минуты на минуту.

– Хорошая работа! – произнёс Солянин, пожимая агентам руки на прощание. – У меня только один вопрос: скажите, а когда вы успели связаться с главами государств по поводу организации специальных медицинских центров?

– А мы и не связывались, – невозмутимо ответил Малдер.

– То есть, как не связывались? Значит всё, что вы говорили…

– Был чистой воды блеф, – перебила его Дана. – Мы с партнёром в свободное от службы время любим переброситься в покер, а там умение блефовать возведено в ранг искусства.

– У меня просто нет слов! – развёл руками мэр. – На прощанье я хотел бы сделать вам, господа, маленький презент.

– Спасибо, но нам запрещено принимать подарки, – скромно пояснила Скалли.

– Я думаю, что против этих подарков Высший Совет возражать не будет, – улыбнулся мэр, и по его сигналу секретарь внесла на подносе две небольшие вазы, изготовленные на заказ из тончайшего фарфора и стилизованные под древнегреческие чаши. В центре каждой из них был помещён групповой портрет Малдера и Скалли на фоне Московского Кремля. Портрет был выполнен цветной эмалью в стиле позднего сталинского реализма с неизменными атрибутами того времени: пятиконечной звездой, серпом и молотом, и в обрамлении пшеничных колосьев, перевитых алой лентой, на которой золотом поблёскивала надпись «Истина где-то рядом»!

 

Глава 17

Заключительная

В повседневных хлопотах и заботах лето пролетело незаметно, и в первый день сентября, когда осень лёгким касанием внесла в палитру московских лесопарков багрянец и позолоту, до обитателей «объекта» долетела новость: Президент Российской Федерации планирует посетить развлекательный центр «Тридевятое царство» с рабочим визитом.

– И когда ожидается визит высокого гостя? – уточнил Романов по телефону у пресс-секретаря Президента Игоря Пешкова.

– С десяти часов до полудня пятнадцатого сентября, – быстро ответил Пешков, и Романов по скорости и чёткости ответа догадался, что вопрос посещения «Тридевятого царства» в Кремле решён окончательно.

– Что именно планирует увидеть Президент на «объекте»? Может, подготовить для него на выбор один из кварталов?

– Это будет ознакомительный визит, – уточнил Пешков. – Посещение Президентом игровых кварталов не планируется – он к вам не за развлечениями едет. В основном его интересует готовность «объекта» к приёму посетителей и их безопасность.

– А неофициальная часть визита планируется?

– Планируется. В связи с тем, что в этот же день Президент с рабочим визитом должен вылететь в Китай, и у него нет времени возвращаться обратно в Кремль, обедать он будет у Вас на «объекте».

– Очень хорошо! Повара у нас замечательные, так что обед будет такой, что Президент и все остальные гости запомнят его надолго!

– Рано радуетесь! У нас очень строгие требования к приготовлению пищи, поэтому вашу кухню и весь ваш персонал будут тщательно проверять.

– Нас это не пугает, – пошутил начальник строительства.

– А никто пугать не собирается, – не принял шутки Пешков. – Где именно Вы планируете устроить приём?

– В Большом магическом дворце, – торопливо ответил Пётр. – Там как раз имеется зал для приёмов, вот там мы столы и накроем.

– Хорошо. Планируйте обед на пятьдесят персон. Список руководителей «объекта», приглашённых на обед, согласуйте с офицером ФСО.

– Я Вас понял.

– В таком случае до связи! – и пресс-секретарь Президента положил трубку.

Романов некоторое время задумчиво вслушивался в короткие гудки, словно ожидая продолжения разговора, потом тоже положил трубку на аппарат, у которого вместо наборного диска был герб в виде двуглавого орла и тихо произнёс:

– А никто и не испугался! Милости просим!

В этот же день Пётр Алексеевич собрал расширенное совещание, где большие и маленькие начальники были «одарены» целым букетом заданий по подготовке «объекта» к встрече Президента.

– Это вам не очередная проверка санитарной инспекции, – рокотал он, глядя на главного санитарного врача Татьяну Власенкову, – и не банальная ревизия аудиторов из Счётной Палаты! К нам едет сам Президент! И не один, а целой свитой помощников и специалистов. Всего полсотни голов!

После этих слов Скупому рыцарю – главному бухгалтеру «объекта» – стало плохо, и сидящий рядом с ним доктор Устименко был вынужден приводить его в чувство при помощи ватки с нашатырным спиртом.

– Лучше влейте ему в глотку дармового коньяка! – шёпотом посоветовал доктору сидящий слева от него Малюта Скуратов и передал доктору под столом фляжку с марочным коньяком. – Дармовщина на скрягу всегда благотворно влияла!

– Кроме всего прочего, – продолжал вещать начальственным басом Пётр, косясь взглядом на повара Хлебосельцева, – в Большом магическом дворце планируется праздничный обед! А посему Харитону Порфирьевичу, вместе с моим личным поваром приказываю удивлять гостей напитками и закусками сверх всякой меры!

– А продукты…? – несмело подал голос пришедший в себя Скупой рыцарь? – Продукты, государь, за чей счёт?

– Меню согласуете с офицерами ФСО, – невозмутимо продолжил Пётр. – Продукты в любом ассортименте и в любом количестве вам будут доставлены из Москвы согласно вашему предварительному заказу. Затраты, барон, отнесите на статью «представительские расходы»!

– А если…

– А если денег не хватит, – жёстко перебил главбуха Пётр, – я оплачу из своего жалованья!

– Государь! – подал голос Малюта Скуратов. – А по какому маршруту пойдёт президентская рать? Я ведь должен обеспечить безопасность высоких гостей.

– Думаю, что точкой отсчёта надо взять Золотые ворота: проведём Президента и его команду по маршруту, каким будут следовать посетители «Тридевятого царства». Конечная точка маршрута – Большой Магический дворец.

– Толково, – поддержал его думный дьяк Никита Зотов. – Только надо как-то обойти стороной недостроенные торговые ряды.

– Ох, уж мне этот долгострой! – скрипнул зубами Пётр. – Кто у нас отвечает за строительство торговых рядов?

– Хозяйка Медной горы, – шёпотом подсказал Матвей Казаков.

– Госпожа Медногорская! Где Вы? – раздражённо произнёс Пётр.

– Я здесь, Пётр Алексеевич! – произнесла статная рыжеволосая женщина с холёным лицом и зелёными, как малахит, глазами.

– Что скажете в своё оправдание, любезнейшая?

– Возведение торговых рядов отстаёт от графика, так как по Вашему указанию, Пётр Алексеевич, весь рабочий люд был переброшен на возведение фонтана «Каменный цветок» на площади перед Большим магическим дворцом.

– Хм, получается, что это я… ну, и как фонтан?

– Техническое оснащение фонтана готово, – привстал с места инженер Водяной. – И музыка, и подсветка – всё в лучшем виде.

– А вода? – насупил брови Романов.

– Насосы работают отлично, так что воды будет много! – заверил «бывший флотский» специалист. – В зависимости от времени суток, подсветка фонтана и конфигурация струй будут видоизменяться.

– Сейчас идёт отделка самоцветами центрального элемента фонтана – Каменного цветка, – уточнила Медногорская. – Думаю, что к приезду Президента мои камнерезы успеют покрыть лепестки лазуритом и выложить дно фонтана яшмой.

– Ну-ну, успевайте, – миролюбиво произнёс начальник строительства и скосил взгляд в сторону главбуха, который при упоминании самоцветов опять впал в обморочное состояние.

– Можно показать нашу санитарную часть, – предложил главврач Устименко. – Она у нас организована по последнему слову медицинской науки, а Президент всегда заботился о здоровье населения.

– Неплохая мысль, – одобрил Пётр. – А для большего комфорта можно доктора Баюна подключить: пусть он своими песенками создаст у высоких гостей благодушное настроение.

– Я лично с ним подготовлю «музыкальную» программу, – заверил начальника строительства Устименко. – До эйфории, понятное дело, доводить не будем, но состояние всепоглощающей радости обеспечим.

– Хорошо! – удовлетворённо кивнул головой Пётр. – Кто у нас отвечает за порядок на территории?

– Так все понемножку и отвечают, – опять подал голос думный дьяк Зотов. – Каждый на своём закреплённом участке и отвечает.

– Тогда сделаем так! Малюта!

– Я здесь, кормилец!

– Порядок на центральной улице от Золотых Ворот и до Большого магического дворца возьмёшь под свой контроль.

– Это как, государь, понимать?

– А как хочешь, но только чтобы центральная улица до последнего окурка была выметена, газоны подстрижены, заборы покрашены, тротуарная плитка уложена, что твой паркет!

– Могу обеспечить вдоль центральной дороги посадку три десятка розовых кустов, – предложил Яков Брюс.

– Магия? – уточнил Пётр.

– А как без неё? – развёл руками чернокнижник. – Розы будут благоухать по-настоящему, но недолго – часа три.

– А потом?

– Потом завянут и растворятся без следа, даже убирать будет нечего.

– Не надо! – нахмурился Пётр. – Обойдёмся без магии, а то у нас не Центр развлечений получится, а «потёмкинская деревня». Чем ещё удивлять будем?

– Может, метро покажем? – осторожно предложил Груздь – главный гном в облике пожилого шахтёра. – Станция хоть и небольшая, но оформлена на загляденье.

– Да уж, на загляденье! – тихо произнёс Скупой рыцарь. – Смету оприходовали до последней копеечки!

– Всё, что вы, соратники мои верные, предлагаете, я включу в план посещения, – задумчиво произнёс начальник строительства, – но хочется высоких гостей удивить чем-то необычным, колоритным! Я бы даже сказал – сказочным! Нет в нашей программе изюминки.

– Так выше головы не прыгнешь! – подал голос Малюта Скуратов. – Что успели смастерить, то и есть!

– Думайте! – продолжал настаивать Романов. – Думайте! Мне нужно что-то особенное!

– Может, устроим народное гулянье? – привстал со своего места Матвей Козаков. – Ну, там, качели-карусели, девки в кокошниках!

– Ага! Девки! – откликнулся Скуратов. – Ты бы ещё цыган с дрессированным медведем предложил!

– А что не так? – не отступал Казаков. – Красочно, и с национальным колоритом!

– Охрана Президента будет против большого скопления людей, – заметил полковник Гуров. – Не пройдёт!

– Не пройдёт! – эхом повторил Романов. – И это не пройдёт и то не пролезет!..

– Да не парься ты, государь! – отозвался думный дьяк Никита Зотов. – На то мы здесь и собрались, чтобы думу думать. Авось что-нибудь и сочиним!

– Опять это ваше русское «авось»! – пробормотал Скупой рыцарь. – Всё должно быть заранее рассчитано, всё должно быть точно, как в годовом бюджете! А вы – не парься, государь!

– Не парься! – нараспев повторил Яков Брюс. – А ведь в этом что-то есть! Пётр Алексеевич! А ведь это наш шанс.

– Яков Вилеммович! – сверкнул глазами Романов. – Ты, конечно, человек учёный, но меня твоя многозначительная недосказанность порой просто выводит из себя! Ты или говори самую суть или… иди в баню!

– Так ведь и я о том же, Пётр Алексеевич! – обрадовался чернокнижник. – В баню! Предлагаю устроить Президенту посещение русской бани!

– Да тебе, Яков, без твоего кудлатого парика никак сентябрьским солнышком голову напекло! – вскипел Пётр.

– Или вчерашняя бражка из головы не выветрилась! – поддакнул Малюта Скуратов – вечный соперник и оппонент главного специалиста по магическим технологиям.

– И как ты себе это представляешь? – скрипнул зубами Пётр. – Вся президентская рать нагишом Президента веничком охаживает, а офицеры ФСО на каменку водичку плещут? Да и нет у нас на «объекте» русской бани…

– Ну, за полмесяца, государь, ежели прикажешь, то я тебе не только баньку срублю, а цельный банный комплекс отгрохаю! – подал голос Илья Муромец – чернобородый богатырь, одетый в расшитую рубаху и холщовые шаровары. – Мои руки не токмо к мечу али булаве привычны, но и плотницкий топор держать умеют, потому как я есть крестьянский сын. Вы меня только подходящим материалом обеспечьте!

– Да не согласится он, – нерешительно возразил Романов. – Нашли чем Президента удивить – сауной!

– Согласится! – возразил доктор Устименко. – Если поведём его в банный комплекс сразу после посещения санитарной части и представим это мероприятие как часть новейшей лечебной программы для широких слоёв населения, разработанной нашими специалистами на основе народных методов врачевания и последних достижений современной медицины.

– Да и не сауна это будет, а настоящая русская баня! – получив неожиданную поддержку, воспрянул духом Яков Брюс. – Баня со всеми её народными тайнами и премудростями.

– Ох, что-то вы, други мои, намудрили! – почесал затылок Пётр. – Ох, намудрили!

– Не намудрили, а целенаправленно реализуем народную мудрость в современных реалиях, – подытожила доктор Таня. – Вот так прямо Президенту и скажем!

– Нужен банщик! – подал голос Горыныч, впервые приглашённый на такое важное совещание и потому чувствовавший себя не совсем в своей тарелке. – И не просто хороший банщик, а кудесник банного промысла. Я со своей стороны конечно наддув в каменку обеспечу, а вот парить я не мастер!

– Кто у нас по баням главный специалист? – снова взял в свои руки бразды правления Пётр.

– Домовой! – подсказал думный дьяк. – Домовой частенько летом в баньке обретается, ему и карты… то есть веник в руки.

– Где у нас Домовой? – рыкнул Пётр. – Али не пригласили?

– Пригласили, мин херц! – откликнулся сидящий по правую руку референт Алёшка Меньшиков. – Я, государь, печёнкой почуял, что нужда в нём будет, оттого из-под печки его намедни и выдернул.

– Здесь я, Пётр Ляксеич! – поднялся с места заросший бородой до самых глаз мужичок в старомодном шушуне. – Здесь! Есть на примете у меня банщик, можно сказать, парных дел мастер – Кузьма Мочалов из Муромского уезда.

– Знаю такого, – подтвердил Илья Муромец. – Знатный банщик. Он с испокон века в Муромских лесах углежогом был. С виду старичок дряхлый, что твой пень замшелый, а как после рабочего дня баньку истопит, да дубовым веничком взмахнёт, и травяным духмяным настоем на каменку брызнет…! Эх, вспомнить и то приятно, а уж попариться у него – это слаще мёда. Любую хворь болезную из тела изгоняет!

– Одно плохо, – снова подал голос Домовой, – матерщинник он страшный, и никак его от этого дела отучить невозможно. Уж я его и пугал, и заикание насылал, да только никакого толку от этого не было. Он когда заикаться начал, то ещё больше материться стал, и слова его пакостные какое-то особое звучание приобрели. Пришлось наговор снять.

– Ну, проблему сквернословия я решу, – снова подал голос Яков Брюс. – У меня этот банщик будет выражаться в высшей степени прилично, как английский лорд!

– Уговорили! – махнул рукой Пётр. – Приговариваю – бане быть! А пойдёт в неё Президент или ограничится внешним осмотром – это уже второй вопрос. На всякий случай баню перед приездом комиссии истопить, веники заготовить, банщика Кузьму Мочалова моим приказом на «объект» доставить и ввести в штат на постоянной основе.

– А если… – жалобно заблеял Скупой рыцарь.

– Если не будем укладываться в смету, то после отъезда комиссии эту должность сократим.

– На каком основании? – поинтересовался думный дьяк Никита Зотов.

– На основании внедрения принципов оптимизации, – уверенно ответил Пётр. – Сейчас это модно.

На том и порешили.

До визита оставалось ровно четырнадцать дней и ночей. Ой, что-то будет! Спаси и сохрани!

Скоро сказка сказывается, да не скоро торговые ряды строятся. Через две недели нервное напряжение на «объекте» достигло апогея. Начальник строительства сам работал без отдыха и других понуждал работать в том же темпе. К началу визита высокой комиссии все сотрудники «объекта» уже наяву грезили о выходном дне, когда смогут всласть отдохнуть и выспаться. Даже Горыныч, который привык работать в три смены, и тот запросил у начальника пощады.

– Можешь гнать меня в три шеи, – жаловался он мастеру участка Ивану Добромолодцеву, – но я уже ни лап, ни хвоста не чувствую! Или давай выходной или я за себя не ручаюсь!

– Потерпи, Горыныч! – увещевал Добромолодцев, опасливо косясь на подчинённого. – Всего-то осталось день простоять, да ночь продержаться, а потом я тебя в отпуск отпущу. Хочешь, в Крым лети, али на Кавказ!

– Сил нет, как хочу! – пыхтел Горыныч. – Так и быть, ещё сутки потерплю, а потом на Кавказ рвану!

– В санаторий, нервишки лечить?

– Нет! В горы, в самые что ни на есть места глухие, да заповедные полечу. Буду дикарём отдыхать.

– Зачем же дикарём? – удивился мастер. – У нас на «объекте» очень даже хорошие путёвки имеются.

– Не нужны мне ваши санатории да пансионаты! – гудел трёхголовый кладовщик. – Прилечу на Кавказ, приму истинное обличие и буду цельный месяц огнём пыхать, да горных козлов живьём жрать!

– Ну-ну, отведи душу, – соглашался Добромолодцев, мысленно сочувствуя персоналу заповедника, который Горыныч облюбует на время своего отпуска.

День посещения комиссией развлекательного центра «Тридевятое царство» выдался на удивление тёплым и солнечным. «Золотые ворота», накануне покрытые фальшивой позолотой, поражали воображение и обильно плодили «солнечных зайчиков».

В этот сентябрьский день, начальник строительства, одетый по такому торжественному случаю в строгий однобортный костюм из тончайшей английской шерсти и белоснежную рубашку голландского полотна, вместе со свитой из двенадцати руководящих работников «объекта» встречал Президентский кортеж, выйдя за белокаменные стены.

Ровно в десять часов кавалькада чёрных лимузинов с тонированными стёклами въехала на парковочную площадку и остановилась напротив мраморной лестницы, ведущей по насыпному холму вверх, к «Золотым воротам». Романов хотел было что-то сказать Малюте Скуратову, но в этот момент дверцы машин словно по команде открылись, и из них как горох посыпались офицеры ФСО.

К всеобщему удивлению, лимузин с Президентом оказался в кавалькаде не первым, как считали встречающие, а предпоследним. Президент легко вышел из бронированного автомобиля и, застёгивая на ходу костюм, направился к возвышавшемуся над толпой подчинённых Романову.

– Здравствуйте, Пётр Алексеевич! – с улыбкой произнёс Президент и с чувством пожал Романову руку. Рукопожатие было волевым и крепким.

«Однако!» – подумал про себя Пётр, незаметно массируя правую ладонь, но вслух произнёс:

– Добро пожаловать, господин Президент!

– Давайте без титулов, – пошутил Президент, – по-свойски! Не возражаете?

– Не возражаю! – выдохнул начальник строительства и жестом пригласил гостей на поблёскивающие полированным мрамором ступени лестницы.

Как только Президент и следовавший от него по правую руку Романов встали на лестницу, ступени дрогнули и мягко понесли гостей на вершину холма.

– Не ожидал! – засмеялся Президент и опёрся на плечо офицера в морской форме, неотступно следующего за Президентом, сжимая в правой ладони ручку «ядерного чемоданчика», – А ещё сюрпризы будут?

– Будут! – кивнул головой Пётр. – Вы же не просто очередную стройку инспектируете, а въезжаете сейчас в самую настоящую сказку.

Створки «Золотых ворот» гостеприимно распахнулись и пропустили гостей на территорию развлекательного центра.

– Вообще-то лестница должна была остановиться возле самых ворот, где посетители должны приобретать входные билеты, – пояснил Пётр, – но сегодня мы Вас провезём мимо кассы.

– Меня это не удивляет, – серьёзно ответил Президент. – У нас в России половина доходной части бюджета идёт мимо кассы.

– Воруют? – посочувствовал Пётр.

– Воруют, – пожаловался Президент. – Воруют и меры не знают.

– Мне это знакомо, – кивнул Пётр. – Я раньше казнокрадов на Красной площади за ребро на крюк вешал.

– Сейчас время не то, – тяжело вздохнул Президент. – В просвещённой Европе не поймут! Порой пресловутая политическая толерантность ситуацию до абсурда доводит. Теперь даже если ты проворовавшегося чиновника не на лобное место тащишь, а в суд, то ты всё равно диктатор и деспот. Вот и получается, что в цивилизованном государстве преступника нельзя ни за ребро подвесить, ни в сортире замочить!

В это время лестница остановилась, и пытливому взору гостей предстало круглое, как блюдце, озеро, на зеркальной глади которого меж цветущих кувшинок величаво парами скользили белые лебеди.

– Я один это сказочное представление вижу? – удивился Президент и ткнул пальцем в лебединое озеро.

– Ну что Вы! – воскликнул Пётр. – Это ещё никакая не сказка. И лебеди и озеро – настоящие. Сказка будет впереди. Хотя, если быть до конца откровенным, то без магии здесь дело не обошлось. Видите на бережку под плакучей ивой притаился домик из дикого камня? Так вот в этом домике самая настоящая ведьма живёт.

– Неужели? – удивился Президент.

– Уверяю Вас, – с серьёзным видом ответил Пётр. – Мы её специально на берегу озера поселили. Посетителям она будет на картах и кофейной гуще предсказывать недалёкое будущее, а в свободное от предсказаний время магическими наговорами воду в озере очищать.

– Толково, – одобрил Президент. – А куда эта тропинка ведёт?

– Если идти по этой дорожке, то попадём в административную часть центра развлечений. Посетителей туда мы допускать не будем, это, так сказать, наше закулисье. Посетители, ступив на эту тропинку, будут попадать в выбранную ими сказку или, как мы привыкли говорить, в сказочный квартал.

– Но меня, надеюсь, Вы в своё закулисье допустите? Очень хочется посмотреть, как у Вас система управления устроена.

– Всё к вашим услугам, – склонил голову Пётр. – Всё, что есть, покажем, ничего не утаим, – и после этих слов дал знак рукой главному специалисту по магическим технологиям.

– По тропинке мы пешком не пойдём, – пояснил Романов, – потому как у нас для этой цели транспорт имеется.

В этот момент тропинка словно подёрнулась туманом, а когда туман улетучился, то взору гостей предстала мощёная камнем дорога, на которой стояла самая настоящая карета, запряжённая цугом четвёркой белых лошадей.

– Прошу! – и Романов самолично распахнул дверцу кареты.

– А в тыкву не превратится? – то ли в шутку, то ли в серьёз поинтересовался Президент.

– Не сейчас! – заверил его начальник строительства. – Гарантия на три часа.

– А потом?

– Потом даже утилизировать не придётся, – охотно пояснил Пётр. – Просто растворится и даже тыквы не останется!

– И в чём секрет? – недоверчиво спросил Президент.

– Секрета никакого нет, – улыбнулся Романов. – Просто на территории «объекта», кроме уже известных, действуют ещё и другие физические законы, да и химические реакции здесь протекают по-другому и с другой скоростью. Можно сказать, что здесь «другая» реальность, которую люди привыкли называть магией.

– То есть колдовство на самом деле никакое не колдовство, а результат определённых химических реакций?

– Это, конечно, упрощённое понимание магии, но можно сказать и так.

– А в народном хозяйстве прикладное применение магических технологий возможно? – продолжил тему Президент, усаживаясь в карете на сафьяновые подушки.

– Возможно, но это очень дорого обходится и на практике получается невыгодно. Например, можно наколдовать и на столе появится хлебный каравай, но если разобраться, то на его создание будет затрачено столько магической энергии и сил, что проще пойти проверенным путём, то есть замесить тесто и испечь его в печи.

– Я Вас понял, – кивнул головой Президент. – А какой у нас маршрут?

– Сначала сделаем обзорную поездку по административной части «объекта», а потом предлагаю посетить санитарную часть, в которой лечатся наши сотрудники.

– Я так понимаю, это лечебное заведение тоже не простое?

– В каком-то роде, но в основном мы лечим по методике народной медицины с использованием последних научных достижений.

– Это как? – удивился Президент. – Я что-то себе плохо представляю знахарку в паре с современным томографом.

– Томографа у нас нет, – вздохнул Романов. – Ещё не обзавелись, но кое-что в активе имеем. Да Вы сейчас всё сами увидите, мы как раз к санитарной части подъезжаем.

У ступеней крыльца санитарной части в хрустящих от крахмала халатах и праздничных причёсках выстроился весь персонал во главе с доктором Устименко.

Президент поздоровался с главврачом за руку, а младший медицинский персонал одарил белозубой улыбкой, отчего медсёстры залились румянцем, так как каждая из них президентскую улыбку истолковала как личное послание в свой адрес.

– Показывайте, что у Вас здесь такого удивительного, – надевая белый халат, благодушно произнёс Президент.

– С вашего разрешения, господин Президент, мы сейчас Вас подвергнем необременительной, но очень полезной процедуре, – вежливо, но в то же время очень убедительно предложил Устименко.

– Ну, если это не больно, то я согласен, – пошутил Президент. – А что это у вас тут за музыка звучит? Я такую раньше никогда не слышал, очень… очень необычная, прямо в самую душу проникает…

После этих слов Президент прикрыл глаза и расслабленно опустился на стул, заботливо подставленный Ингой Зайоц – молоденькой медсестрой с фигурой манекенщицы и зовущим взглядом одинокой женщины. Офицеры охраны тоже глубоко вздохнули и, прислонившись к стене, закрыли глаза.

«То, что сейчас происходит – вопиющее нарушение всех правил безопасности, – отметил про себя Романов. – Сейчас Президента можно брать голыми руками и никто из охраны даже не дёрнется! И как я на такую авантюру согласился?»

А в это время Василий Баюн, воодушевлённый ответственным заданием, старался изо всех сил. Песнь его была настолько гармоничной и одухотворяющей, что даже стоящие на улице охранники и сопровождающие Президента лица неожиданно ощутили прилив радостного возбуждения.

Минут через пять Президент открыл глаза и без стеснения с хрустом потянулся.

– Хорошо тут у вас, – улыбнулся он, не ведая об истинном назначении процедуры. – Я как будто всласть выспался и помолодел лет на десять. Настроение просто отличное! Хочется жить и работать!

– То ли ещё будет, – тихонько шепнула ему Инга Зайоц и, не удержавшись, показала в улыбке свои белоснежные зубки. Президент по достоинству оценил эту демонстрацию.

– Хочется жить и…! – повторил он и осёкся, поймав зовущий взгляд медсестры.

– Это только начало процедуры, – уточнил Владимир Афанасьевич и словно бы случайно вклинился между Президентом и медсестрой. – Сгинь! – прошипел он в розовое женское ушко. В ответ Инга невинно заморгала длинными ресницами и нехотя отступила на полшага в сторону.

– Сказка только начинается? – улыбнулся абсолютно счастливый Глава государства.

– Если быть точным, – невозмутимо продолжил главврач, – она сейчас в самом разгаре! Впереди у нас банные процедуры.

– Баня? – удивился Президент.

– Баня! – подтвердил начальник строительства.

– Это так необычно! – восхитился Глава государства. – Где я только ни бывал, но вот баней меня ещё никто не угощал.

– Это не просто место для помывки персонала и пациентов, – снова взял слово Владимир Афанасьевич. – У нас термальные лечебные процедуры проводит известный народный целитель Кузьма Мочалов, можно сказать, кудесник пара и берёзового веника.

– Вы меня заинтриговали, – произнёс Президент осматривая огромный бревенчатый сруб. – Это и есть ваша баня?

– Она самая! – подтвердил Романов. – Снаружи кедровые брёвна, а внутри предбанник и парная для приятного запаха липовой доской обшиты.

– Составите компанию? – развеселился Президент и ткнул Романову пальцем в грудь.

– С большим удовольствием! – радостно произнёс начальник строительства и тут же одним движением освободился от ненавистного галстука.

Через час обессиленные, но довольные, они сидели за дубовым столом в комнате отдыха и пили чай из медного, опоясанного медалями самовара. Стол был густо уставлен расписными деревянными блюдами и глиняными плошками с липовым, цветочным и гречишным мёдами, розетками из тончайшего фарфора с вишнёвым, малиновым, облепиховым и земляничным вареньем, а также с засахаренными фруктами и свежеиспечёнными кренделями.

– Хорошо-то как! – прихлёбывая из большой глиняной кружки травяной чай, произнёс Президент. – Душевно!

– Ага! – согласился Романов, утирая раскрасневшееся лицо расшитым полотенцем. – Это Вы точно подметили – душевно!

– И банщик у Вас, Пётр Алексеевич, славный, только немного странный.

– Странный?

– С чудинкой он у вас. С виду исконно русский старичок. При встрече сказал мне: «Милости просим»! А как только взял веник, то неожиданно перешёл на чисто английский язык. И как начал на йоркширском диалекте шпарить… без остановки! Иногда, правда, допускал вкрапления в свою речь понятных мне выражений типа «ёшкин кот», «хрен редьки не слаще», «ёкарный бабай», и ещё что-то про хромую кобылу. А когда закончил парить, то по старинному обычаю поклонился мне в пояс и на чисто русском языке произнёс: «Доброго Вам здоровьица! Заходите ещё»!

– У нас на «объекте» много странностей, – уклончиво ответил Пётр, – но ведь и место это не простое – сказочное!

– Скоро сказка сказывается, да о регламенте забывать не следует, – заметил Президент. – Мне сегодня ещё в Китай лететь, так что давайте продолжим программу посещения. Итак, что у нас на очереди?

– На очереди у нас посещение Большого магического дворца и торжественный обед.

– Где обедать будем?

– Там же, во дворце.

– Предлагаю сократить официальную часть и перейти к торжественной, то есть к застолью, а то мы с вашей чудесной баней выбились из графика.

– Надеюсь, Вы об этом не жалеете?

– Ну что Вы, Пётр Алексеевич! У меня после парилки настроение приподнятое, можно сказать, праздничное! Лично я приёмом очень доволен.

«Ещё бы ты не был доволен! – подумал Романов. – Баюн уже второй час голосит без перерыва! Надо бы Василию Тимофеевичу премию выписать, да и банщика этого, знатока английского языка, не забыть поощрить. Эх! Ёкарный бабай! Триста лет после моего правления минуло, а ничего в этом чиновничьем мире не меняется».

Обед проходил в приёмном зале Большого магического дворца – в самой его сердцевине, щедро украшенном мрамором, бронзой и настоящей позолотой. С потолка зала приёмов словно спелые виноградные гроздья свисали шесть огромных электрических люстр богемского стекла, свет из которых, дробясь и переливаясь, празднично играл на мраморных панелях и натёртом до зеркального блеска дубовом паркете.

Банкетные столы были специально установлены напротив огромных сводчатых окон, через которые открывался прекрасный вид на площадь и фонтан «Каменный цветок», переливающийся под музыку всеми цветами радуги.

К большому огорчению шеф-повара Хлебосольцева, который являлся ярым сторонником обильного застолья, когда «…на столах должно быть всё и в больших количествах», обед был выдержан в сугубо европейской манере: блюда подавались порционно, в определённой последовательности.

– Не по-русски это! – ворчал Харитон Порфирьевич. – Тянут в час по чайной ложке, словно мы крохоборы какие! Ну что это за приём? Нет в нём ни широты, ни размаха.

– Зато есть качество подаваемых блюд, – с неистребимым немецким акцентом оппонировал ему Вильгельм Вюрст – личный повар Романова, поборник немецкой кухни и порядка.

– Всё, что Вы, уважаемый коллега, называете «широтой русской души», есть не что иное, как купеческие замашки, которые к официальному приёму не имеют никакого отношения.

– Хороший ты парень, Вилли! – вздыхал Хлебосольцев. – Готовишь знатно, и в кулинарии разбираешься как бог, сотни рецептов наизусть помнишь, а всё равно тебе нас, русских, не понять! Изобилие на столе – это не купеческие замашки! Это наша национальная традиция!

– Пить водка – вот ваша национальная традиция! – ершился Вюрст. – Много водка – мало закуска!

– Врёшь, немец! – горячился Порфирьевич. – Наш народ, конечно, выпить не дурак, но и закусить он тоже любит! Если, конечно, есть чем.

– А когда нечем?

– Когда нечем, то мы рукавом занюхиваем.

– О, да! Ру-ка-вом! В этом вы, русские, есть большие оригиналы!

В это время начальник строительства поднялся из-за стола во весь свой огромный рост и, покачивая в такт словам кубком, вмещающим в себя без малого пол-литра бургундского, провозгласил тост:

– Друзья мои и соратники! Чтобы приблизить этот радостный день, вами много пота, а порой и слёз пролито. Вы много и упорно трудились на «объекте», который за время строительства для всех нас стал второй родиной. Без вашего трудолюбия и упорства никогда бы в недрах «объекта» не гудело метро, не блистали бы «Золотые ворота», не искрился и не звучал новый чудо-фонтан. Да и этого прекрасного дворца не было бы, если бы не…

На этом месте Романов неожиданно запнулся в поисках подходящего слова и неожиданно для себя расчувствовавшись, украдкой смахнул непрошенную слезу. Президент чутко уловил ситуацию и поднявшись с места, продолжил тост:

– …Если бы не ваши умелые руки и беспокойные сердца! За вас! За весь трудовой коллектив «объекта», который позволил сказку сделать былью!

– Виват! – подхватил референт Алёшка Меньшиков.

– Виват! – с чувством гаркнули пятьдесят глоток, и хрустальные люстры отозвались тревожным звоном.

Первую чарку, как и положено, все выпили до дна, даже Президент, который был известен как приверженец трезвого образа жизни, но сегодня изменил своему правилу. Гарант Конституции подцепил на вилку солёный огурчик с маринованными колечками лука и аппетитно захрустел закуской.

– А это у вас что за рыбка? – поинтересовался он у Романова, потянувшись вилкой к мастерски сервированному рыбному блюду. – Норвежская селёдка?

– Это байкальский омуль, – с готовностью подсказал Романову на ухо метнувшийся к столу Хлебосольцев.

– Омуль! – эхом отозвался Романов. – Вчера самолётом по спецзаказу из Иркутска доставили.

– А рядом с омулем свежеиспечённый хариус, – продолжал шептать на ухо шеф-повар. В ответ Романов нервно дёрнул щекой, дескать, исчезни, без тебя разберусь. Хлебосольцев поспешно ретировался, но на Петра Алексеевича не обиделся. Накануне он незаметно для своего коллеги Вилли Вюрста посетил кухню и в тайне от него внёс в сценарий приёма кое-какие изменения.

Тосты следовали один за другим, и постепенно атмосфера официального приёма стала уступать радостной безалаберности дружеских посиделок. Наконец для Хлебосольцеваа наступил момент истины, и он, взмахнув белым платком, дал официантам знак на вынос главного блюда. Под торжественные звуки невидимого духового оркестра в зал внесли и водрузили в центре стола огромное блюдо.

– Это что за Стенька Разин? – злобно зашипел Вюрст.

– Какой Разин? – не понял Порфирьевич.

– Я хотеть сказать, что это за русская вольность? Кто позволил изменить сценарий приёма?

– Я изменил, – чистосердечно признался Харитон. – Самовольно!

– Зачем так делать?

– Люди голодные, – просто и доходчиво пояснил Хлебосольцев. – Не мог я допустить, чтобы гости от меня не солоно хлебавши ушли.

– Я после такого умывать руки, – обиженно произнёс Вилли. – Потому как это есть открытый волюнтаризм.

– Нет! – замотал головой Порфирьевич. – Это не волюнтаризм, это запечённая в русской печи гречневая каша со свиными шкварками и телячьей требухой. Попробуй, Вилли! Пальчики оближешь!

– Ну вот, это по-нашему, по-русски! – обрадовался Президент, учуяв запах нового блюда и отодвигая от себя тарелку с карпаччо из лосося.

Каша действительно пришлась всем по вкусу, и вскоре блюдо опустело.

– После такого обеда я не только в Китай готов лететь! – тяжело откинувшись на резную спинку стула, произнёс Президент.

– Предстоят нелёгкие переговоры? – вроде бы невзначай поинтересовался Пётр, и при этом незаметно сделал знак Якову Брюсу.

– Восток – дело тонкое, – уклончиво ответил Президент. – Никогда не знаешь, что скрывают азиаты за своими вежливыми улыбками.

– Тогда позвольте Вам презентовать маленький сувенир на удачу, – и с этими словами Пётр с ловкостью фокусника выудил из-под стола нефритовую матрёшку, которую ему за мгновенье до этого передал Яков Брюс.

У матрёшки были узкие, явно китайские глаза, и загадочная улыбка.

– Нефрит. Китайцы очень ценят этот камень. Перед началом переговоров передайте матрёшку главе китайских переговорщиков, – пояснил Романов.

– Я буду вести переговоры с их Премьером, – уточнил Президент. – А это очень умный и опытный политик.

– Тем лучше! – обрадовался Пётр. – Всегда лучше иметь дело с главным заказчиком, чем с посредниками. А теперь попрошу Вас запомнить следующее: как только китайский Премьер возьмёт матрёшку в руки, Вы мысленно произнесите: «Отныне ты в моей власти»!

– Магия? – с подозрением спросил Президент.

– Ну что Вы! – отводя глаза в сторону, оправдывался Пётр. – Какая там магия? Разве бы я посмел! Простой заговор на удачу. Считайте это обыкновенным талисманом.

– Одной матрёшки мало, – усмехнулся Президент. – У меня намечено шесть важнейших вопросов и по каждому желательно получить от китайской стороны согласие.

– Мы уважаем наши национальные традиции, господин Президент, – невозмутимо произнёс Пётр. – И, несмотря на то, что эта матрёшка не из русской берёзы, а из нефрита, внутри неё есть ещё пять маленьких подружек. Итого – шесть талисманов, на все переговоры хватит!

– И каждый раз мне надо повторять магическую фразу про власть над китайским партнёром? – лукаво улыбаясь, уточнил Президент.

– Это необязательно, – вклинился в разговор, стоящий за спиной Яков Брюс – главный специалист по применению магических технологий. – Достаточно того, что ваш визави поставит перед собой все шесть матрёшек в ряд по ранжиру, а он это обязательно сделает, и тогда переговоры пройдут «…конструктивно, в дружеской атмосфере»!

– Я всё понял. За этот талисман вам, господа, отдельное спасибо, – серьёзно произнёс Президент и спрятал матрёшку в карман. – России сейчас удача бы не помешала! Очень! Очень нужен выход на азиатский рынок! Особенно сейчас, в условиях экономического кризиса.

– Кризисы приходят и уходят… – многозначительно произнёс Пётр.

– …а Россия остаётся! – закончил Президент и встал из-за стола. – Благодарю Вас за чудесный обед и дельный совет.

Напоследок, покидая территорию «Тридевятого царства» Президент с удовольствием прошёлся по ухоженной берёзовой аллее, не подозревая о её истинном назначении. Трогательные своей первозданной чистотой берёзки появились в последний момент в результате магических усилий Якова Брюса, дабы скрыть от глаз высокой комиссии недостроенные торговые ряды.

Прав был Пётр Алексеевич, говоря о том, что и через триста лет в нашем мире мало что изменилось.

Вот так мы и живёт – то ли в сказке, то ли наяву, кто по правде, да по совести, а кто по понятиям, да по неписаным правилам. И при всём при этом живёт в душе каждого россиянина наивная надежда на внезапное чудо, негаданное везение и нежданную удачу – на эту славную русскую тройку, на неистребимую русскую халяву.

А чему, собственно, Читатель, ты удивляешься? Это ведь наша с тобой Россия! Её, матушку, умом не понять! Многие пробовали – не получилось.

И ты, Читатель, не пытайся. Не получится!