Четверо вооруженных сербов в гражданском рыскали по дому. Не обнаружив того, кто им был нужен, они объяснили, что ищут молодого парня с черными усиками, который только что пытался стащить у них со двора курицу или какую-то другую птицу. Они сопровождали свои слова выразительными жестами.

Описание было достаточно неопределенным, но, судя по всему, приметы больше всего подходили Егору, которого как раз нигде не было видно.

Саша, поняв, в чем дело, направился обратно к своему коттеджу. Чернышев и Емельянов составили ему компанию.

— Не могут наши, чтобы что-нибудь да не стянуть, — прокомментировал по пути ситуацию Вадим. — Не успели приехать, а уже принялись обчищать местное население. Прямо как немцы в кино: «Курка, млеко, яйко!..»

— Это не просто население, заявил Саня. — Это сербские боевики — четники на побывку домой приехали. Они долго не церемонятся, стреляют сразу. Русских они, конечно, уважают, даже побаиваются, но за свое барахло готовы стоять насмерть. Так что пока не получите оружия, старайтесь здесь с ними контактировать-поменьше.

— А русских почему боятся? — с некоторым недоумением спросил Вадим.

— Мы здесь себя уже неплохо зарекомендовали. В газетах об этом не пишут, но уже несколько «Матросовых» здесь было. В бою многие, особенно поначалу, или трусят страшно, или, наоборот, теряют голову и лезут на рожон. А есть и вообще очумелые, такие, как Витька Туз. Я про него вам говорил. У него на счету несколько десятков операций, и все с «полным разгромом позиций противника». Он даже в России в армии не служил, а здесь сколотил себе группу таких же головорезов, как и сам, да такие дела проворачивает!

— Откуда он? — поинтересовался Дима.

— Из Сибири. Повар по специальности. В общем, сами все увидите, — Саша почесал один из шрамов и вздохнул. — Тут все вылезает наружу: кто был хорошим, окажется плохим, кто казался чересчур смелым, вполне может оказаться трусом. Вон, взять Туза. Вроде никаких особых талантов у парня на гражданке не было, а здесь… Он теперь у сербов вроде как национальный герой…

Емельянов почесал за ухом:

— Воевать любит?

Саша кивнул.

— Ага. Только он не ради денег воюет, а ради «православного дела» — так, во всяком случае, сам выражается. Идейный… В политике хорошо разбирается. Он про все интриги на Балканах знает, а откуда — непонятно. Умный больно…

Саня оглянулся на звук шагов. За ним в ту сторону посмотрели и остальные.

— Ну вот, помяни к ночи…

К компании подошел высоченный парень, под два метра ростом, с невообразимой шириной плеч — своей статью он походил на баскетболиста НБА. Длинные, немного вьющиеся волосы были завязаны в хвостик, а волевое лицо со светло-серыми хищными глазами совсем не предполагало, что раньше этот человек мог быть поваром.

— Здорово, ребята, — еще не доходя, поздоровался он. — Когда приехали?

— Сегодня утром, — ответил Вадим. — А ты кто будешь?

— Витя. А здесь все больше Тузом называют.

— Нам про тебя уже успели рассказать кое-что, — сказал Дима, с интересом разглядывая «национального героя».

— Не иначе как Санька постарался. Он у нас мастер про других байки сочинять, — ухмыльнулся Туз.

Саня не позволил себе промолчать:

— Про тебя что ни сочини, все правда будет. Скорее не доскажешь чего-нибудь.

— Да ладно тебе, — Витя пожал плечами и, обращаясь к Диме и Вадиму, спросил: — Значит, сюда повоевать приехали?

— Значит, повоевать. — Вадим достал сигарету и закурил.

— Устал я, — произнес «национальный герой». — Пойду передохну немного, а вечерком вы обязательно подходите. Поговорим.

Витя развернулся и пошел к себе.

Так в беседах со «стариками», с местными жителями, в прогулках по окрестностям, в праздности прошло почти две недели. В горах устойчиво лежал снег. Да и в долине погода не баловала теплом.

Дима, который приехал в Югославию с желанием поскорее заработать денег и уехать куда-нибудь в третью страну, если останется в живых, страдал от безделья. У него, да и у всех остальных, складывалось ощущение, что про них забыли. Все начинали понемногу нервничать. Хорошо, что хоть кормили более или менее регулярно…

Однажды утром Дима проснулся неожиданно рано, около шести часов утра. Остальные шестеро наемников, вместе с которыми он Жил в комнате, еще вовсю храпели.

Не вставая, Дима прислушался. По другим комнатам кто-то ходил и просил подниматься. Речь велась на сер-беком, который Емельянов и другие наемники начали уже более-менее сносно понимать и изъясняться на нем. В комнату, где спал Дима, посетитель заглянул в последнюю очередь.

Невысокий, плотно сложенный мужчина с густой, уже седеющей бородой стоял в дверном проеме. На вид ему было лет пятьдесят, но борода немного сбивала с толку, и ему вполне могло быть всего лет сорок, если не меньше.

— Надо всем выйти во двор, — коротко сказал вошедший и без всяких объяснений удалился.

Минут через пятнадцать все собрались на улице, зевая, потягиваясь и посматривая на пришедшего седоватого серба.

— Прежде чем вы получите обмундирование, оружие и остальное, — серб перешел на довольно правильный русский, — необходимо подписать договор. Или контракт, как хотите.

— Так давайте подписывать скорее. Сколько можно сидеть? — проворчал кто-то в толпе.

Серб сделал успокаивающее движение рукой.

— Не волнуйтесь. Завтра приедет командир, и вы будете проинструктированы, а потом отправлены на позиции. Теперь о договоре. Вы будете получать около пятисот дойчмарок.

— Сколько? — сразу же раздался вопрос. — Всего пятьсот?

— Нам обещали больше!

— Это за вычетом оплаты вашего обмундирования и питания. Часть денег будет направлена в фонд, из которого выплачивается компенсация в случае ранения.

Среди наёмников раздался недовольный гул.

— Почему только пятьсот? — воскликнул Емельянов. — Когда мы сюда ехали, нам обещали значительно больше.

— Я лично ничего не обещал, — отрезал серб. — Больше мы платить не можем. Кому не нравится, тот волен возвращаться в Россию. Только самостоятельно. Все претензии, которые возникнут, пожалуйста — в письменной форме на имя председателя городской общины.

— При чем тут община?

— Вас нанимает община Вишеграда Сербской республики Босния.

Возражений больше не последовало. Хотя деньги волновали не только Диму, но все настолько засиделись на одном месте, что готовы были на любые уступки, только бы быстрее в дело.

— Кто у вас главный? — спросил серб, когда наемники успокоились.

В рядах прибывших возникла небольшая заминка, после чего вперед выступил Чернышев и задал сербу ответный вопрос:

— А в чем дело?

— Необходимо составить список всех, кто здесь есть. Завтра будут составлены контракты, поэтому мне нужны все имена и фамилии.

— Ладно, — кивнул Вадим. — А домашние адреса нужны?

— Да. И номер заграничного паспорта.

— А кто от общины контракт подписывать будет? — спросил Емельянов.

— Я, — ответил бородатый.

— А кто вы будете?

— Я председатель городской общины Славко Дворнич. Все подробности будут оговорены при подписании контракта.

Серб повернулся и стремительным шагом направился в сторону поднимавшихся из-за бугра темно-бордовых черепичных крыш.

Большинство наемников отправилось досматривать прерванные сны. Диме спать не хотелось. Делать было абсолютно нечего, и он решил пойти поговорить со «стариками». Однако посмотрев на часы, он решил, что время совершенно неподходящее и что они тоже, по всей вероятности, спят.

Тогда Дима разделся до пояса и разогрелся в воображаемом спарринге с уже знакомым деревом. Закончив тренировку, Дима побежал на Дрину. Ледяная вода приятно холодила разгоряченную кожу. Проходящие мимо вишеградцы с удивлением и восхищением наблюдали за происходящим, но Дима старался делать вид, что не замечает их, и, громко ухая, раз за разом окунался, поднимая фонтаны мелких брызг.

Закончив купание, он, пока одевался, заметил, что с особым вниманием за ним наблюдают молодые женщины, среди которых есть весьма и весьма симпатичные.

Не желая портить поднявшееся настроение возвращением в скучный коттедж, он решил погулять по городу. И только вернувшись, заметил, что пропустил завтрак.

— Жрать не хочется? — поинтересовался Чернышев, когда Емельянов зашел в комнату.

Дима лишь тяжело вздохнул.

Сострадательно покачав головой, Вадим вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с полной тарелкой каши с кусочками мяса.

— Держи! Скажи спасибо Егору, который неизвестно почему о нас с тобой вспомнил.

— А ты тоже не ел?

— Проспал. И даже не слышал, когда кухня подъехала. Хотя кухню просыпать нельзя.

Емельянов сменил тему разговора:

— Ты все о жратве да о жратве. Лучше в город выйди да на девчонок посмотри. Такие экземпляры попадаются, что глаз отвести невозможно.

Чернышев лишь презрительно хмыкнул, мол, вот еще — делать нечего. В Риге он был избалован вниманием женщин и привык, чтобы они сами искали встреч и бегали за ним, а не наоборот.

— Спасибо за завтрак, — сказал Дима, тщательно вылизав хлебом тарелку. — Пойду еще немного погуляю.

— Валяй! А я еще посплю.

Емельянов вышел на улицу и направился к соседним коттеджам. Он надеялся застать там Витьку Туза. Все-таки ветеран. Совсем не помешает именно сейчас поговорить с ним. Может, чего полезного расскажет.

Туз сидел на крыльце своего коттеджа на ящике из-под патронов. Он был в одной рубашке, хотя температура на улице была недалека от нулевой и дул пронизывающий ветер.

Он протянул подошедшему Емельянову пачку «Уинстона».

— Составь компанию, если не торопишься. Не люблю один курить.

Дима с удовольствием принял угощение, тем более, что нормальных сигарет он не курил уже два дня, как только закончились привезенные с собой. А сербы выдавали такую гадость местного производства, что впору было совсем бросить курить.

— Уезжаю я скоро, — сказал Туз.

— Надоело?

— Ага… Навоевался уже.

— Давно ты здесь? — спросил Дима.

— Давно. Только это без разницы.

Емельянов глубоко затянулся и поинтересовался:

— Почему?

— Когда начинаешь воевать по-настоящему, время практически исчезает. О нем не думаешь. Думаешь только о том, как бы в живых остаться да при этом побольше врагов убить.

— Много заработал?

Туз кивнул.

— Достаточно, чтобы захотелось дальше жить. Я сюда не из-за денег приехал, а за идею. А о деньгах ты лучше совсем не думай, иначе каюк. И на рожон не лезь, чтобы побольше барахлишка набрать, если город какой штурмовать будете. Чревато… Особенно это босняков касается. Если во время боя или после придется в их дома заходить — не лезь сразу. Лучше побегай вокруг да гранаты покидай куда только можно. Да и после этого осторожным будь, автомат из рук не выпускай. А за барахло только в последнюю очередь берись. Босняки, эти мусульмане — фанатики среди них встречаются страшные. У всех фанаты — даже у детей, женщин, стариков. Ты только в дом, а они подрываются вместе с тобой. Так что если жить захочешь — вали всех подряд. Это настоящая война.

— И детей?

— Это тебе самому выбирать. Босняки для сербов — страшнейшие враги. В свое время они здесь такое вытворяли, что даже у меня кровь стынет от этих историй, хотя насмотрелся всякого тут уже. Понял?

Дима кивнул.

— Понял…

Ветеран выбросил окурок, встал, потянулся и, уже уходя, добавил:

— И когда договор подписывать будете, документы не отдавайте. Если паспорта заберут, и потерять могут запросто. Бардака тут хватает.

Емельянов тоже поднялся. Пожав на прощание руку Вите, он пошел к своему коттеджу.

Возле входа стояла грузовая машина, из которой русские выгружали ящики с патронами и гранатами. Некоторые из них прямо на ходу вскрывали, и гранаты перекочевывали в карманы наемников. Остальное относили в коттедж и складывали в пустых комнатах.

В рядах наемников царило оживление. Больше всех прибывшему оружию радовались казаки. Егор сумел где-то в городе раздобыть старенькую винтовку и теперь с превосходством поглядывал на остальных.

— Кроме боеприпасов ничего не привезли? — спросил Дима у Чернышева.

— He-а. Серб, который утром приходил, Дворнич, забрал списки и сказал, что личное оружие выдадут только после заключения договора. А это не для нас, — кивнул Вадим на ящики. — Только разве наших вояк удержишь?

После разгрузки настроение у всех заметно улучшилось.

Утром следующего дня на автобусе приехали несколько офицеров сербско-боснийской армии. С ними был уже знакомый Славко, который выполнял роль переводчика. С собой они привезли несколько черновых вариантов договоров, которые были розданы всем наемникам.

На изучение документов выделили полчаса, после чего надо было выработать единый вариант и всем подписать личные контракты.

Кто-то, прочитав договор, который предусматривал достаточно небольшую месячную оплату, предлагал включить пункт, разрешающий оставаться в захваченных городах несколько дней «для осмотра достопримечательностей». Кто-то требовал предоставить как минимум по одному автомобилю на двоих. А предлагаемые размеры компенсаций за ранения достигали вообще фантастических высот.

Но спорить практически не пришлось. Сербы не хотели идти ни на какие компромиссы и лишь согласились немного увеличить размеры компенсаций за ранения — процентов на десять, не более.

С остальным пришлось согласиться. Хотя сам договор в общем-то не имел никакой юридической силы, поскольку все русские наемники находились в этой стране на нелегальном положении да и сама Сербская республика Босния во всем мире была признана одной лишь союзной Югославией.

После утряски всех формальностей договора наконец были подписаны и поступило новое распоряжение:

— Вас всех просят как можно быстрее собрать свои вещи и погрузиться в автобус.

— Куда мы едем? — спросил Дима у Дворнича.

— Здесь просто база. Сейчас вас отправляют на место постоянной дислокации. Там вы будете воевать.

— А где это место постоянной дислокации находится? — не унимался Емельянов.

Серб недовольно поморщился — видимо, это являлось военной тайной.

— Потом узнаете. Сейчас быстрее собирайтесь.

Сообразив, что от Славко ничего больше добиться не удастся, Емельянов пошел собирать вещи…

Вадим был уже почти готов. Он несколько раз уже сбегал к ящикам с фанатами и спрятал к себе в сумку почти десяток.

— Неизвестно, что еще на месте будет. Может, это у них последние фанаты, — пояснил свои действия Чернышев.

— Ага, — откликнулся Дима. — А мы последние русские, которые перебьют последних хорватов и босняков.

— Ты лучше не умничай, а тоже положи себе в сумку парочку. Такое лишним на войне не бывает.

— Спасибо за совет.

Емельянов запихал последние вещи в сумку и произнес:

— Собирайся быстрее, а то последние места в автобусе займут. Тогда пешком идти придется.

Чернышев застегнул свою сумку, перебросил ее через плечо и вслед за Димой вышел из коттеджа.

Автобус несколько часов катался вверх-вниз по асфальтовым и проселочным дорогам, прежде чем остановился окончательно. Наемники высыпали на воздух.

Кругом был заснеженный лес.

Всех прибывших сразу же построили в одну шеренгу. На середину вышел невысокий седобородый мужчина.

— Мы находимся очень близко от зоны боевых действий. Везде в лесу возможны мины. Засады маловероятны, но также возможны, поэтому прошу обращать внимание на каждую мелочь. Впереди пойдет проводник, а все остальные должны идти за ним след в след. Все понятно?

— Кто вы такой? — спросил Емельянов, уже без труда поняв монолог на сербскохорватском языке. — Как вас зовут?

— Простите, не представился, — улыбнулся серб. — Меня зовут Ивица Стойкович. Я капитан сербско-боснийской армии и буду вашим командиром. Мы направляемся на место постоянной дислокации, которое находится на турбазе в лесу. Проехать туда на автобусе сейчас невозможно. Местность минируется. Идти около пятнадцати километров. Еще вопросы есть?

Все промолчали.

Холод заставлял скорее тронуться в путь, чтобы хоть во время движения немного согреться.

Идти было тяжело. Местами снег уже был больше метра глубиной, дорога отняла много сил.

К вечеру весь отряд был на месте. Небольшая турбаза находилась, можно сказать, в райском месте — горы, искристый снег, прозрачный воздух. Благодать! До Сараево, где на таком же прекрасном ландшафте лет десять назад проходили зимние Олимпийские игры, отсюда было недалеко. Кто бы мог подумать, что леса, по которым когда-то бегали мирные лыжники-спортсмены, будут минироваться?

Емельянов все еще стоял на пригорке возле базы, отдыхая и любуясь прекрасным пейзажем, когда подошел Чернышев и, как обычно, испортил настроение:

— Ты пойди посмотри, где нам жить придется. Там медведи и то не рискнут ночевать…

В здании, куда поселили новобранцев, было около пятидесяти комнат, половину из которых занимали сербы. Сама турбаза напомнила Емельянову пионерский лагерь, безоблачное школьное детство.

Свободные комнаты вид имели явно нежилой. Огромные однорамные окна и тонкие двери были рассчитаны исключительно на летний период. Из приборов отопления были только печки-«буржуйки», сделанные из старых металлических бочек. Самая большая стояла в обшей комнате, считавшейся гостиной.

Туда зашли двое российских наемников, которые воевали здесь уже больше месяца. Больше всего новички были удивлены тем, что «наши» оказались казахами из Астраханской области.

— Как здесь? — всем не терпелось узнать особенности местной службы.

— Нормально, — ответил один из казахов. — Служба не пыльная. Разведка да засады. Бывают и рейды, но очень редко. Самое страшное не пули, а холод. Сдохнуть можно… Прямо-таки Чукотка, а не Балканы…

Температура в помещении действительно мало отличалась от воздуха снаружи, а тепло от «буржуйки» сквозняки выметали просто с поразительной скоростью.

За разговорами время пролетело незаметно, и лишь к полуночи все отправились спать.

— Если это называется постелью… — проворчал Чернышев.

Вместе с Димой они расположились в комнате с небольшой, но экономно сжиравшей уголь, которого было немного, печкой.

Кровати оказались деревянные, бывшие когда-то удобными. Но за время использования пружины почти вылезли наружу и врезались в бока просто нестерпимо. О белье вообще говорить не приходилось.

— Спать пора, — прервал стенания Чернышева Дима. — Завтра наверняка ни свет ни заря вставать придется.

Дима с головой закутался в тонкое одеяло, надев перед этим на себя всю свою одежду, и скоро провалился в сон…

Пробуждение пришло с резким солнечным светом. Отражаясь от ослепительно белого снега, свет, проникая сквозь незашторенные окна, слепил глаза — спать дальше было невозможно.

Задеревеневшее тело двигалось с большим трудом и совсем не хотело вылезать из накопленного за ночь тепла.

— А который час? — сонно спросил Чернышев.

— Шесть. По-моему, там уже почти все встали. Давай, поднимайся!

За дверью слышались шаги и негромкие разговоры.

— Не все. Я еще сплю и не собираюсь вставать только потому, что у кого-то утро так рано начинается, — произнес Вадим.

— Как хочешь, — не желая растягивать неприятный процесс, Дима резким движением отбросил одеяло и вскочил с кровати. — Пойду разомнусь немного.

Он обулся и вышел в коридор.

Сербы, которых прошлым вечером практически не было видно, теперь сновали по коридору, некоторые здоровались с Емельяновым. Дима в ответ кивал головой.

— Умыться где здесь можно? — спросил он на русском у одного из проходящих.

Тот лишь непонимающе покачал головой.

— Вода? — упростил свой вопрос Емельянов.

— Вода! — радостно затряс головой воин, а потом развел руками: — Нема воды.

Больше спрашивать Емельянов ничего не стал, а прямиком направился на улицу.

Погода стояла просто великолепная, если не брать во внимание декабрьский мороз, оказавшийся тут, в горах, довольно солидным для южной Европы — градусов десять, не меньше.

Дима спрыгнул с крыльца и прошелся на руках несколько метров по утоптанному снегу. Потом сделал несколько резких приседаний и отжиманий и довольно повел плечами, после чего разделся до пояса.

Сделав еще несколько активных упражнений, он принялся оглядываться по сторонам в поисках подходящего для разминки дерева.

Но подвернулся другой объект для разминки, гораздо более подвижный, — в виде здоровенного серба, также по пояс голого, выскочившего из здания на крыльцо и ожесточенно лупившего себя по плечам от холода. Он подскочил к Емельянову и шутливо ударил того в грудь огромным кулаком.

Несмотря на то, что Емельянов далеко не был маленьким и тщедушным, рядом с этим великаном он казался просто мальчишкой. И тем не менее он решил не просто принять предложенную игру, а сразу поставить слишком фамильярного серба на место.

Резким ударом ударом ноги он с разворота врезал здоровяку в грудь — однако тот отскочил в сторону и лишь рассмеялся. Потом похлопал себя по груди, словно предлагая повторить такую приятную процедуру.

— Давай-давай! — раздались с крыльца крики на разных языках. — Врежь ему!..

И сербы, и русские вышли на улицу или прильнули к окнам, с интересом наблюдая импровизированный спарринг. Емельянов, который любил покрасоваться на публике, резко прыгнул на серба и толкнул того двумя ногами в грудь. Тот пошатнулся. Серьезных повреждений он не получил, но улыбка с его лица исчезла моментально: он понял, что его оппонент достоин уважения.

Приняв стойку, серб медленно и осторожно двинулся на противника, пристально следя за каждым движением Емельянова.

Внезапно он резко бросился на Емельянова и вдруг неожиданно для самого себя распластался на снегу, не понимая, что же произошло.

Публика, довольная бесплатным развлечением, зааплодировала.

Дима великодушно позволил противнику подняться; но отдышаться и занять оборонительную позицию тот не успел — резко взлетевшая вверх нога Емельянова снова швырнула его могучее тело на снег. Удар пришелся по носу, из которого теперь капала кровь.

Кто-то из сербов подбежал к гиганту, протягивая кусок белой материи. Но материя была отброшена в сторону вместе с подбежавшим. Гигант издал грозное рычание и резко поднялся.

С крыльца раздались предостерегающие крики. Несколько человек бросились было к взбешенному сербу, чтобы остановить его, но, помня участь предыдущего миротворца, предусмотрительно остановились на безопасном расстоянии.

Емельянов, который уже успел соскучиться по таким поединкам, победно улыбнулся, чтобы раззадорить противника для атаки.

Серб не заставил себя долго ждать и бросился на Диму. И когда очередной удар ноги в приеме таэквандо готов был сразить противника, тот неожиданно ушел в-сторону и нанес мощнейший удар кулаком по ребрам Емельянова.

Это были уже не шутки, не разминка…

Хорошо, что хоть не по сломанным, подумал Дима, сам теперь лежа на снегу.

Публика на крыльце, большей частью состоящая из соотечественников гиганта, громко аплодировала. В ответ он победно махал руками и снова широко улыбался, показывая ровный ряд белых зубов.

Гигант не учел того, что до сих пор Емельянов, который имел большой опыт не только в спортивных поединках, но и в настоящих уличных драках, действительно просто играл, в то время как сам серб завелся и дрался уже всерьез. Теперь пришло время разозлиться Диме.

С ловкостью дикой кошки он вскочил на ноги и на полусогнутых ногах стал подбираться к своему противнику.

Несколько секунд они кружились, делая ложные выпады, а потом одновременно бросились вперед.

Дальше события развивались стремительно. Сначала серб пролетел мимо Емельянова и растянулся на снегу. Моментально поднявшись, он развернулся и тут же получил сильнейший удар ногой в челюсть. Не давая противнику опомниться, Дима сократил дистанцию и несколько раз резко выбросил свои кулаки, метя в солнечное сплетение серба. Если первый удар тот еще как-то выдержал, то последующие просто сложили его пополам, а удар ребром ладони по шее в очередной раз отправил гиганта на снег.

Русские восхищенно застучали по стеклам. Видя, что противник не собирается подниматься, а лишь что-то мычит, Емельянов оставил его в покое и, улыбаясь, направился к крыльцу, заполненному зрителями.

Про холод он забыл, а настроение стало просто великолепным.

Емельянов прошел в свою комнату, где вовсю храпел Чернышев. Дима, который ожидал восторженных отзывов в свой адрес, был несколько разочарован и потому решил нарушить сон друга.

Несильно ткнув его своим увесистым кулаком, он заставил Вадима буквально подпрыгнуть на кровати.

— Что случилось? — Чернышев был взлохмачен и ничего не соображал спросонья. — А, это ты. Как всегда, в своем репертуаре. Все спят, а он вокруг деревьев напрыгается и думает, что теперь ему все можно.

— Вставай. Жрать охота до ужаса. Где наш сухпай? — Дима начал шарить по сумкам в поисках выданного им накануне куска сала и булки хлеба. — Только не говори, что ты собираешься еще спать. Если я найду продукты быстрее, чем ты встанешь, то боюсь, что тебе не понравится, как я их использую.

— Тоже мне, шутник нашелся, — проворчал Вадим, но встал достаточно быстро. — Где здесь умыться можно, ты узнал?

— Умываться завтра будешь. Воды нет, так что придется топить снег. Кто-то говорил про родник неподалеку, но я пока не знаю, где он.

Чернышев потянулся и довольно заулыбался, видя, что погода хорошая.

Неожиданно улыбка исчезла с его лица, и он подбежал поближе к окну. Обратив внимание на это, Емельянов тоже подошел посмотреть… Из леса вышло трое. Вернее, двое несли на руках третьего, голова которого болталась из стороны в сторону, как мячик.

— Война, — сказал Чернышев. Немного помолчав, добавил: — Пойду посмотрю, кто такие. Может быть, это из наших кто.

Когда он вышел в гостиную, раненого уже унесли к фельдшеру. Пол был закапан свежей кровью.

Сербы принялись расспрашивать этих двоих, что пришли с задания. Чернышев прислушивался к разговору и постепенно понял, что эти бойцы ходили в разведку. На обратном пути один напоролся на мину. Оторвало ступню и отрезало осколком ухо.

Вадим покачал головой и вышел на улицу. Там он набрал пригоршню снега и обтер им лицо.

«Лучше смерть, чем калекой на всю жизнь остаться, — подумал он. — Если уж суждено, то пусть лучше сразу, наповал».

Стряхнув остатки снега с рук, Вадим пошел в комнату. Емельянов даже не поднял на него глаз. Он молча нарезал сало, принялся за хлеб. Потом стал снова резать желтоватое старое сало на еще более мелкие кусочки. Есть не хотелось совершенно.

Чернышеву довелось за свою жизнь повидать достаточно много крови. Служа в ОМОНе, любил помахать дубинкой, а если разрешалось, то и пострелять, не особо заботясь о последствиях.

Но это была первая кровь, увиденная на этой земле. И совершенно незнакомые сербы уже автоматически считались своими, поскольку предстояло воевать на их стороне.

Наемники еще не знали того, что здесь почти нет никакого военного братства между сербами и русскими. Первые при каждом удобном случае посылали под пули вместо себя бесправных и жаждущих заработать россиян.

Здесь каждый был сам за себя.

Часам к двенадцати под усиленным конвоем приехала грузовая машина с продуктами, боеприпасами и амуницией.

Начался дележ и подгонка одежды. Всем русским выдали форму Югославской народной армии — китель, брюки, плащ на подстежке из искусственного меха, белье и массу других вещей.

Казаки весело шутили, обсуждая качество югославской формы и сравнивая ее с отечественной.

Всем больше всего нравились удобные резиновые сапоги на шнурках, на теплой подкладке. Кроме всего прочего выдали вязаные пуловеры и шлем-маски.

Егор был в восхищении.

— Вот ты сравни их с нашими кирзачами, — тряс он сапогами перед носом другого казака. — Наши же никакого сравнения с этими не выдерживают. Вот и люби после этого родное Отечество.

Новички с завистью смотрели на высокие кожаные ботинки, в которые были обуты многие сербские четники. Говорили, что предыдущим группам наемников тоже выдавали такие, но теперь ботинки кончились.

Получив амуницию, некоторые отправились погулять по окрестностям, на сколько можно было отходить, не рискуя. И тут оказалось, что по поводу очень хорошей одежды радовались слишком рано. Несмотря на яркое солнце, температура не поднималась выше нуля, а в резиновых сапогах по снегу, которого к тому же было по пояс, много не находишь. Тем более, что ни портянок, ни шерстяных носков никто не выдал.

— У нас тоже есть Сибирь, — шутили вечером сербы, глядя на наемников, пытавшихся согреться и просушить одежду у «буржуйки» в гостиной.

Тем же вечером всем вновь прибывшим наемникам раздали по нестрелянному, в смазке, автомату Калашникова, правда, старой системы — АКМ.

Чернышев со знанием дела принялся разбирать оружие, одновременно счищая масло с деталей.

— Югославские, лицензионные, — недовольно сказал он Емельянову. — Грубо, словно топором сработано. Их скорее всего клинить будет постоянно. Вот где сволочи. Сначала с одеждой нае…. Теперь вместо оружия говно подсунули. Может, они думают, что автомат — это что-то вроде булавы?

Емельянов лишь отмахнулся.

— Не зуди. Может, у хорватов что-нибудь получше есть.

— Так они тебе его и отдали!

— А я их спрашивать не собираюсь. Я сюда приехал не переговоры вести.

Закончив с автоматом, Емельянов выглянул в коридор. Из гостиной доносился гул голосов, а иногда и смех.

— Там наши сидят. Пошли к ним.

— Пошли, — Чернышев тоже закончил собирать автомат и вытер ладони ветошью. — Только ты там спарринг не устраивай. Тебя и так уже все боятся. Только и рассказывают, как ты Кабанчика утром уложил.

Дима хмыкнул.

— Кабанчик? Это кликуха такая?

— Да. Подходящая, по-моему. Я как услышал, так специально ходил посмотреть, кто там такой оказался достойным столь пристального внимания с твоей стороны.

— Ну и как впечатление?

— Если честно, то я даже с дубинкой на такого бы не полез. Просто киборг какой-то.

Друзья аккуратно поставили автоматы у стены и пошли в гостиную. Перед Емельяновым почтительно расступились, предлагая сесть.

— Ты где так махаться научился? — спросил наемник Игорь по кличке Бирюк.

Невысокого роста, он был отличным снайпером, а его порядочность здесь вошла в поговорку. Но при этом он был редкостным тугодумом. Бывали случаи, как потом убедились вновь прибывшие, когда на заданный вопрос он отвечал через два-три дня.

— В Советском Союзе, — не задумываясь, ответил Емельянов.

— И долго учился? — минут через двадцать, переварив информацию, вновь спросил Игорь.

Дима тем временем затронул интересующую всех тему.

— Когда нас в деле попробуют, никто не в курсе?

— Кто-то из сербов говорил, — сказал Андрей Горожанко, приехавший из Харькова, — что с утра у командиров совещание по нашему поводу. Здесь в нескольких километрах вроде как линия фронта, так что долго не засидимся.

Говорили долго и о многом. В основном делились информацией, полученной от местных, благо близость русского и сербскохорватского языков позволяла обучиться последнему довольно быстро. К тому же многие в Югославии еще при социализме изучали русский в школе.

Говорили, что линия фронта размыта и точно определить ее никто не берется. Что между сербскими и хорватско-боснийскими позициями пролегает нейтральная территория, на которой в основном и происходят все стычки. Что оборона, как с одной, так и с другой стороны, имеет множество прорех и можно в любой момент ожидать нападения. Но сейчас военные действия идут не очень активно.

Кто-то пересказывал истории про то, как босняки, воюющие на хорватской стороне, отрезали головы и гениталии захваченным в плен сербам и русским, а потом специально относили изувеченные трупы поближе к сербской территории и ставили под ними мины.

Кто-то выходил, кто-то приходил. Менялись и темы, которые варьировались от кровавых рассказов про зверства мусульман до самых пошлых анекдотов, которые особенно был мастер рассказывать Горожанко.

Он почти всегда пребывал в хорошем настроении, поддерживая заряд бодрости в товарищах. Правда, иногда он к ним относился немного свысока.

Время текло незаметно, и уже за полночь постепенно все разбрелись по своим комнатам.

Около пяти часов утра в комнату без стука вошел человек в военной пятнистой форме. Это был капитан Стойкович.

Он сказал, что возникла необходимость в проведении разведвылазки, и теперь он набирает пятерых добровольцев повыносливей, так как снег очень глубокой, а идти придется много.

— Мне сказали, что здесь есть очень крепкие ребята. Я не приказываю. Мне нужны добровольцы.

Не вставая с постелей, Вадим и Дмитрий переглянулись и одновременно утвердительно кивнули.

Ивица довольно кивнул з ответ и, уже выходя, сказал:

— Через полчаса я буду ждать.

Как только за ним закрылась дверь, Чернышев и Емельянов вскочили с постелей. Они вздохнули с облегчением от того, что не придется больше сидеть тут, на турбазе, и ждать у моря погоды. Но в то же время куда-то в подсознание, неконтролируемый, закрадывался страх.

А вдруг кому-то из них сегодня не суждено, вернуться из разведки? Никто не застрахован от мины или пули снайпера.

Одевались в полном молчании, каждый думал о своем. Лишь когда почти все было готово, Чернышев сказал:

— А на сколько мы идем, он не сказал? Надеюсь, что ненадолго?

Емельянов не ответил. Он на всякий случай проверил еще раз автомат, который за вчерашний вечер успел собрать и разобрать не меньше пяти раз. К пяти положенным рожкам он добыл еще три и сейчас быстро набивал их патронами, благо этого добра было в достаточном количестве.

На улице их уже ждала машина, в которой сидел Ивица и еще трое добровольцев — Андрей Горожанко, Игорь Бирюк, на которого Ивица посматривал с недоверием, и Саня с пробитыми щеками, который, как оказалось, не остался в Вишеграде, а приехал вместе с сербским капитаном сюда. Они были, очевидно, давно знакомы и оживленно обсуждали какой-то совместно проведенный в прошлом бой.

Как только Чернышев и Емельянов забрались в машину, та рванула с места и помчалась в направлении, известном только водителю да командиру.

Высадили всю группу возле сербских дозорных постов. За склоном горы сплошного леса уже не было — перелески чередовались с полями, покрытыми снегом.

След в след, опасаясь мин, шли около часа. Впереди шел серб, который до этого вел автомобиль. Он здорово рисковал, так как в любой момент мог нарваться на мину. Идти было трудно — то крутой подъем, то спуск, и Чернышев очень быстро начал жалеть, что после армии практически полностью забросил тренировки, заменив их крайне редкой утренней разминкой.

Наконец проводник по приказу Ивицы остановился. Осмотревшись, командир указал на две невысокие горушки по ту сторону лощины.

— Там.

— Что там?

— Эти две высоты контролируются босняками. Скоро мы будем их брать, поэтому необходимо разведать все пути подхода.

Он предупредил, что в этом месте надо быстрее передвигаться от сосны к сосне.

— Снайперам здесь плохо стрелять, слишком много деревьев, но если дать им время, то они могут и хорошо прицелиться. Не надо стоять на открытом месте.

Потом Стойкович всем по очереди дал посмотреть на боснийские сопки в бинокль.

— Как будто и нет войны, — пробормотал глядящий в бинокль Чернышев. — Чистый снег, красивые деревья. Вон даже кто-то из крестьян стожок сена оставил.

Дима молча посмотрел в бинокль, после чего передал его Ивице и спросил:

— Это все? Мы идем домой?

— Да. Только домой надо еще попасть. Здесь очень много снайперов. И на мины можно напороться, так что будьте очень осторожны — возвращаемся только по своим следам.

Словно в подтверждение слов командира, пуля ударила в приклад автомата харьковчанина Андрея.

Как по команде, все упали в снег, который был настолько глубок, что мог скрыть даже сидячего.

— Теперь только ползком, — тихо сказал Стойкович. — Нас мало. Бой начинать нельзя. Уходим.

Ползком среди редких деревьев группа обогнула простреливаемое поле, и только добравшись до густого леса, все смогли встать в полный рост.

— Вот меня и покрестили, — сказал Андрей.

— Дай Бог, — отозвался Ивица. — Пусть эта пуля будет первой и последней, которая так близко подлетела к тебе. А теперь всем внимание, здесь могут быть мины.

Все снова выстроились в цепочку и пошли в сторону своих постов.

Дима и не заметил, как стал называть сербов своими. Он вздохнул с облегчением, когда они покинули зону обстрела, но в душе осталась небольшая досада — очень хотелось немного пострелять в «иноверцев». Нужно было зарабатывать авторитет, чтобы не дергали, как мальчишку, по каждому пустяковому поводу.

В этом плане он завидовал Тузу, которому сербы доверяли даже командование своими отрядами, сформированными из самых старых и опытных бойцов. Если хорваты узнавали про вылазку отряда под командованием Туза, то в экстренном порядке увеличивали количество постов — он мог появиться в любом месте и, несмотря на меньшие силы, произвести страшное опустошение.

«Ладно, не последний раз», — утешил себя Дмитрий.

Вскоре показались посты сербов и уже знакомая машина, Можно было расслабиться. Разведывательная группа прибыла на базу без помех.

Дима посмотрел на часы — вылазка заняла чуть больше четырех часов, а казалось, что они только ползли по злосчастному полю часов пять.

Видя, что все целы и невредимы, товарищи закидали их вопросами.

— Что видели?

— На «паштеты» не напоролись?

«Паштетами» называли здесь небольшие мины за сходство с баночками мясных консервов.

Невпопад отвечая, Чернышев и Емельянов пробрались в свою комнату, а Андрей и Игорь остались делиться впечатлениями.

— Может, поедим? — спросил Вадим.

— Давай. Может, и не только поедим.

— Серьезно? Одобряю! — сказал Чернышев.

— По такому поводу можно. Все-таки, что ни говори, первая операция.

Вадим залез к себе в сумку и достал бутылку румынской водки.

— Егор упустил по дешевке, — пояснил он. — Сказал, что гадость неимоверная. Сейчас попробуем.

Взяв с тумбочки два граненых стакана, Чернышев налил по половине и произнес очень серьезно:

— Чтобы вернулись на родину.

Однако Емельянов отрицательно замотал головой:

— Я возвращаться не хочу. Давай лучше за то, чтоб живыми отсюда выбраться. И невредимыми.

Вадим одобрительно поднял стакан и залпом осушил его.

— Гадость, — подтвердил он оценку казака. — И как ее пьют?!

— Жуткая гадость, — добавил Дима, быстро закусывая водку салом. — Хоть бы соленые огурчики были, а так я больше пить не буду. Пусть на следующий раз останется.

И, почувствовав, как тепло медленно разливается по телу, добавил:

— Пойду к нашим. Поделюсь впечатлениями, если Игорь с Андреем еще не все рассказали…

— Или морду кому-нибудь набью, — дополнил повеселевший Вадим.

Дима посмотрел на него уничтожающим взглядом и вышел.

Почти вся группа сидела в гостиной. Кто-то спросил:

— А по существу? Что сербы?

— Если по существу, — вклинился в разговор Емельянов, — то обмундирование ни к черту не годится. Ноги задубели, плащ всеми ветрами продувается. А как проползли немного, так он вообще чуть ли не на части расползся! Если не хотим ноги пообмораживать, то надо к каптеру идти, чтобы выдал теплые носки или толковые портянки. В дальний рейд в этой одежде и рыпаться нечего.

— Егор, позови каптера, — тут же сказал кто-то из казаков.

Сколько ни спрашивали у каптера про утепление, он на все вопросы и требования отвечал односложно:

— Нет.

Ближе к вечеру случилась тревога. В гостиную вбежал встревоженный Стойкович и сообщил, что на сербский пост напали босняки. Подразделение Стойковича, в которое после утренней разведки включили Емельянова, Чернышева, Горожанко и Бирюка, было готово уже через десять минут.

Когда все уже загрузились, в последний момент в машину заскочили Саша и Егор.

— Мы с вами.

Машина рванула с места и унеслась в сторону постов. За пару километров стали слышны выстрелы.

— Калашников, — произнес Дима уверенно. — Я его ни с чем не спутаю.

Тут же машина остановилась и Ивица приказал всем выйти.

Неожиданно послышался треск — переднее стекло машины треснуло и в нем появилось несколько аккуратных круглых дырочек, словно подернутых паутиной. Водитель соскользнул с сиденья и мешком упал на снег, который сразу стал красным.

Ивица лишь на несколько секунд задержался возле него, коротко и скорбно констатировав:

— Мертв.

И отряд направился в сторону лихорадочно отбивающегося поста. Спасительные деревья прикрывали от пуль, но сильно затрудняли видимость, и Дима то радовался, что они есть, то поносил их последними словами.

— Сколько человек на посту?! — прокричал он Ивице.

— Четверо! — ответил командир и тут же добавил: — Было! Что там сейчас — неизвестно!

Несколько очередей срезали ветки над головой, и Дима вжался в снег. От горячего дыхания снег таял и капельками оседал на губах. Емельянов автоматически слизывал их, по звуку пытаясь определить, сколько еще человек отстреливается на посту и сколько нападающих, но у него ничего не получалось.

Наконец пули стали свистеть пореже и он смог поднять голову, чтобы осмотреться.

Нападающих было около десяти человек, а с укрепленного поста отстреливались только два автомата, что означало, что остальные либо убиты, либо ранены.

Противник медленно захватывал пост в клещи, стараясь одновременно не подпустить слишком близко поступившее подкрепление.

Емельянов посмотрел направо и увидел, что Стойкович и Чернышев медленно, но верно оттесняют босняков, не давая им обойти пост с той стороны.

Слева никого не было. Еще двое сербов из подкрепления были убиты.

Куда пропал Саня, было непонятно, а вот Бирюк, Егор и четники залегли очень далеко и лишь изредка поднимали головы. Их автоматы больше молчали, чем стреляли.

— Сюда! — заорал на них Емельянов. — Обходите пост слева! Иначе нас всех сомнут!..

Но там его или не слышали, или испытывали такой страх, что не могли двинуться с места.

«Струсили, сволочи, — подумал Дима. — Ну, хрен с ними!»

Он с тоской посмотрел на левый фланг.

Посту не удавалось сдерживать натиск с двух сторон, тем более, что у них явно заканчивались патроны — одиночные выстрелы раздавались все реже и реже.

«Или пан, или пропал», — с неожиданной решимостью подумал Емельянов и, встав на колени, обернулся в сторону отставших товарищей.

— Эй, козлы!!! — заорал он что было сил. — Они вас пока не видят, потому еще не перестреляли всех к чертовой матери! Но я сейчас это сделаю за них! Даю вам три секунды на то, чтобы начать отжимать их слева!

Емельянов представлял собой отличную мишень — пули свистели рядом, и только чудом пока ни одна из них не задела его.

— Раз! — Емельянов мгновенно поменял рожок. — Два!! — Ствол автомата уже смотрел в сторону отставших. — Три!!! — Раздалась короткая автоматная очередь, срезавшая несколько тонких сухих веток над головами у струсивших.

Прикинув, что умереть от пули противника у него шансов меньше, чем от прицельного огня Емельянова, Бирюк первым короткими перебежками стал продвигаться к левому флангу, на ходу поливая из автомата.

Следом за ним последовали казак и остальные.

— Больше считать не буду!!! — Свирепо крикнул в их сторону Емельянов и сам пополз к посту.

Босняки, видя, что окружить сербский пост им не удастся, свернули наступление и, изредка отстреливаясь, стали отступать на нейтральную территорию.

С правой стороны был сплошной шквал огня. Емельянов, присмотревшись, так и замер — Чернышев стоял среди деревьев в полный рост и вел непрерывный огонь по противнику. Удивленный таким безумством, капитан Стойкович лишь лежал рядом и быстро менял рожки, попеременно подавая автоматы своему русскому напарнику.

Потом, видимо, один из автоматов, как и предполагал Вадим, заклинило, потому что наступила неожиданная тишина, и Дима услышал вопли своего друга:

— За нашу Советскую Родину!..

Босняки ускорили свое бегство, и Емельянов просто не мог удержаться и зашелся в хохоте.

Когда все утихло, Ивица еще минут пятнадцать не мог опомниться от виденного им зрелища. Воевал он не первый год и к безумствам русских немного привык, но чтобы вот так, внаглую, стоять под пулями…

Серб, еще раз посмотрев на рижанина, покрутил у виска пальцем. Затем, поднявшись, подошел к воинам.

— Как только мы вернемся на базу, я пришлю вам смену, — сказал он сербам, оборонявшим пост.

Они согласно кивнули.

— Егор и Бирюк останутся в качестве подкрепления на этом посту сейчас, — добавил Стойкович. — А все остальные подберите убитых и раненых.

И пошел в ту сторону, где остался автомобиль.

Рядом с мертвым водителем сидел Саня. Услышав приближающиеся шаги командира, он вздрогнул и тяжело открыл глаза.

— Что случилось?

Саня молча показал на ногу. Та была прострелена в двух местах, из которых обильно сочилась кровь. Стойкович быстро осмотрел поврежденную конечность.

— По-моему, тебе просто чертовски повезло. Обе пули прошили мягкие ткани и кость не задели. Сейчас мы тебя перевяжем, а в госпитале тебя за неделю на ноги поставят.

Саша, ослабевший от потери крови, не отвечал, а только согласно кивал головой.

Когда живые, раненые и мертвые были наконец-то погружены, Емельянов сел за руль и осторожно, чтобы не тревожить раненых, повел машину.

Все воины базы стояли у крыльца в полном вооружении, готовые вступить в бой.

Ивица Стойкович тут же нашел нового водителя и отправил смену караула. После того, как это дело было улажено, пришлось приступить к самому неприятному — похоронам погибших товарищей.

Чернышев и Емельянов только постояли возле тел убитых сербов, отдавая им последнее уважение, но на импровизированное кладбище не пошли, а отправились к себе в комнату.

Вадим до сих пор еще не отошел от боя и говорил, брызгая в горячности слюной:

— Жалко, смылись эти сволочи. Я бы их, как зайцев на охоте, перестрелял. Чурки поганые!

— Все уже закончилось, Вадим, — спокойно напомнил ему Емельянов. — Остынь. Пятеро убитых. Саня ранен… Устал я. Может, поспим немного?

Возбужденный Чернышев нервно закурил и присел на кровать:

— Не могу я спать. У меня до сих пор эти рожи поганые в глазах стоят, которых я перестрелять не успел. Так бы и вернулся.

— Ага. Только тебя там и ждут. Не психуй, ляг и успокойся.

Емельянов отвернулся к стене, закрыл глаза, и сон тотчас же накрыл его с головой. Но перед сном он успел подумать: нет, никогда он не станет убивать с удовольствием, как это делает Чернышев, никогда стрельба не станет для него главным делом жизни.

Прошло две недели. Снегу выпало еще больше.

— Дима, вставай, — Вадим тряс друга за плечо. — Сегодня рейд намечается. Ивица набирает себе группу. И Саню привезли.

— Как он там? — Емельянов приподнялся на локте и взглянул на приятеля.

— Нормально. Уже плясать может.

— Ясно, — протянул сонный Емельянов. — А что у нас пожрать сегодня?

— Каша горячая с тушенкой. Только что сготовили.

— Хорошо. Иди возьми мне две порции. И чаю побольше.

Чернышев пошел за кашей, а Емельянов встал и с гримасой боли схватился за голову. Та была словно чугунный шар и просто раскалывалась после вчерашнего.

А вчера Стойкович назначил Емельянова своим заместителем и присвоил ему звание лейтенанта сербско-боснийской армии. Ну вот по этому поводу устроили пьянку. Ничего приличного найти не смогли, только местную сливовую водку плохой очистки. С непривычки Емельянов перебрал.

— Ебтыть, — выругался он и, растирая виски, вышел на улицу.

Умывшись снегом, Дима зашел в гостиную и просмотрел список идущих в рейд — десять сербов и пятеро русских. Состав русских был все тот же — Емельянов, Чернышев, Бирюк и Егор. Пятым, к величайшему удивлению Димы, шел Саня. Ивица сказал, что тот просто рвется в бой.

— Когда выходим? — спросил Дима у Стойковича.

— Через час. Собери всех своих к половине восьмого.

Емельянов кивнул и отправился в свою комнату, заметив, как туда прошел Вадим, держа в обеих руках алюминиевые миски с кашей.

После плотного и сытного завтрака оба закурили и улеглись на кроватях. Говорить ни о чем не хотелось. В голове была полная пустота. Что же их ждало на этот раз? Видимо, то же, что и всегда, — горы и сосны, стрельба и кровь.

Глаза сами закрывались.

— Разбуди минут через сорок, — попросил Дима Чернышева.

Но только Емельянов задремал, как его разбудил Вадим.

— Наши бузят чего-то. Пошли разберемся.

— Что там такое?

— Да насчет барахла. Холодно, а у нас только тоненькие плащи на вшивой подкладке. А сапоги, так это одно название. Сам же знаешь: промокают и не греют.

Но, как обычно, дискуссия закончилась ничем. Интендант разводил руками: что можно требовать от бедных боснийских сербов, когда их единственный союзник Югославия сама находится в международной блокаде?

Выехали с небольшим опозданием. Все были налегке — без непредвиденных обстоятельств рейд не должен затянуться.

Каждой группе был задан свой маршрут. План операции состоял в том, чтобы ранее разведанные высотки теперь взять в клещи и выбить оттуда босняков. Как объяснил Емельянову Ивица, без этих высот на этом участке фронта дальнейшее продвижение было практически невозможно.

Около пятнадцати километров обе группы ехали на машинах. Потом всех высадили, и тут маршруты групп разошлись.

После получаса ходьбы по глубокому, почти метровому снегу Дима уже совсем не жалел о легком плаще. Он просто взмок от пота. То же самое было и с остальными.

Еще в начале пути Ивица самым категоричным тоном запретил любые разговоры. Дима посмотрел на часы — уже почти полтора часа непрерывной ходьбы. Даже его тренированный организм требовал отдыха, и Емельянов мог только догадываться, что же чувствуют остальные.

— Привал, — наконец объявил Стойкович и все шедшие за ним след в след уселись прямо в снег.

Сербам было не менее тяжело, чем русским. Имея опыт таких переходов, они буквально только садились, как сразу засыпали. Несколько минут пусть и тяжелого сна освежали и дальше идти было уже легче.

К середине дня Емельянов стал узнавать места, по которым они пробирались во время разведывательного рейда. Только теперь они шли другим маршрутом.

Спустя какой-то час показались сопки. Ивица знаком приказал всем остановиться. Отобрав несколько опытных четников, он отправил их на разведку.

Емельянов подошел к командиру:

— Где сейчас должны быть другие группы?

Ивица только приложил палец к губам и ничего не ответил.

Дима опустился рядом с ним на снег и стал ждать возвращения разведчиков. Те вернулись на удивление быстро.

Недоуменно разводя руками, они доложили Стойковчу ситуацию.

— Значит, там никого нет, — задумчиво сказал командир. — Скоро ко второй высоте выйдет другая разведгруппа, тогда посмотрим, что и как.

Ждать пришлось недолго. Вскоре показались разведчики другой группы. Информация была та же — ни босняков, ни даже их укреплений.

Стойкович приказал занять высотки и подготовить свои укрепления.

— Хоть бы передохнуть дали, — пожаловался Чернышев, вместе с Димой таская тяжелые камни, из которых сооружались пулеметные гнезда.

Несколько человек были посланы на хутор, находившийся неподалеку от высоток и уже давно разрушенный и нежилой. Оттуда притащили куски ржавого железа, из которых сделали крыши для маленьких блиндажей.

Управились только к вечеру, да и то не полностью, но сил больше не было.

Когда выставили часовых, то разожгли небольшие костры. Емельянов разделся догола, выкрутил одежду и развесил ее сушиться над костром. А сам принялся растираться снегом.

На удивление Диме, с юности очень закаленному человеку, компанию составил тот самый здоровенный серб по кличке Кабанчик. Он тоже разделся, выкрутил свою одежду и повесил сушить поближе к огню.

После этого серб предложил Диме, пока не стемнело совсем, устроить спарринг, чтобы не замерзнуть.

Как только Емельянов встал в свою излюбленную стойку, серб, наученный горьким опытом, сделал миролюбивое предложение не наносить удары в голову. Дима согласился.

Одежда высохла у костра довольно быстро, но за это время Емельянов успел пару раз вывалять серба в снегу и наставить ему множество синяков.

Как и многие большие люди, Кабанчик не был злобным, к тому же он довольно стойко переносил удары. После поединка он принес извинения Дмитрию за то, что сорвался в прошлый раз…

Наутро выяснилось, что трое сербов сильно обморозили ноги. Их пришлось срочно отправлять обратно на базу с провожатыми.

— Все-таки слабы они против нашего, — заметил Горожанко. — Южане…

Ивица Стойкович объявил следующее задание для оставшейся группы бойцов за вычетом тех, кто ушел на базу, и тех, кто остался укреплять позиции на высотках.

— Надо обследовать район в радиусе трех километров на юго-запад. По всем данным, в этом районе концентрируются значительные силы хорватов и босняков.

— А разве они в союзе? — спросил Емельянов.

— Иногда воюют друг с другом, иногда заключают союз против нас… Впрочем, — добавил серб, закуривая, — ненадолго…

— Хорваты и босняки?

— Против нас они заключат союз не только между собой, но и с самим дьяволом…

Три дня команда разведчиков бродила по горным лесам, обнаруживая и занося на карту расположение вражеских позиций.

Ни хорваты, ни босняки их не обнаружили. Ни одного выстрела сделано не было. Все очень устали и чувствовали нарастающее раздражение.

Возвращались кружным путем, чтобы обойти новую передвижную батарею гаубиц противника. Хотели было проскочить незамеченными, но не удалось — отряд обстреляли десятком снарядов.

Перебежками, пригибаясь, наемники бросились врассыпную по лесу. Никто, слава Богу, не пострадал.

Как только обстрел закончился и все снова собрались вместе, Дима о чем-то пошептался с Кабанчиком. Придя к общему решению, они подошли к капитану Стойковичу.

— Они видели, как мы улепетывали из-под их огня, — сказал Емельянов, — и сейчас думают, что мы бежим сломя голову, поскольку против пушек автоматам возражать трудно. Мы сейчас вдвоем можем незаметно подкрасться к ним и устроить небольшую диверсию. Переполох обещаем устроить основательный.

— Очень рискованно… — капитан задумался. — Ладно, попробуйте. Только никаких рукопашных! Можете лишь приблизиться и обстрелять.

Кабанчик и Емельянов скрылись в непривычно тихом заснеженном лесу.

Снег предательски скрипел под ногами, и потому, когда лазутчики приблизились вплотную к позиции противника, пришлось передвигаться едва ли не ползком.

Наконец они увидели первого часового. Зябко кутаясь в пальто, он ходил от одного дерева к другому. Емельянов отдал свой автомат товарищу и вытащил нож. Он, словно кошка, быстро и бесшумно подкрался к часовому и одним движением, решительно и жестоко, перерезал тому горло — кровь, булькая, хлынула босняку на грудь.

Словно тень, рядом возник Кабанчик. Быстро темнело. Это здорово помогло подобраться незамеченными к батарее. Через сто метров диверсанты увидели две гаубицы и около десятка расположившихся возле орудий босняков.

В глазах Кабанчика зажегся нехороший огонь, все его тело напряглось, и Диме пришлось положить ему на плечо руку, показывая, что не надо нервничать и торопиться.

Емельянов снял с пояса две гранаты.

— Только спокойно…

— Понимаю.

— Не стреляй раньше времени…

Серб сделал успокоительный знак — мол, все идет, как надо.

Они медленно приближались к противнику, который, видимо, ни о чем не подозревал.

Когда раздались первые два взрыва, вся группа сербских разведчиков остановилась.

— Гранаты, — со знанием дела сказал Ивица и добавил: — Наши гранаты.

Чернышев подошел к командиру:

— Я пойду к ним. Помогу.

— Нет.

— Почему?

— Слишком поздно.

— Почему? — не сдавался Вадим.

Стойкович нахмурился:

— Они должны только устроить диверсию и тут же отходить. Ждем их тут ровно час. Если они не вернутся, значит, погибли. Я не могу больше рисковать людьми…

После того, как было брошено четыре гранаты, Емельянов сказал Кабанчику:

— Обходи их с той стороны. Постарайся подорвать пушку. А я пока отвлеку огонь на себя.

— У тебя хватит патронов?

— Четыре рожка, — бросил Емельянов. — Давай, давай, быстрей…

Кабанчик понимал, как рискует его товарищ, принимая такое решение, но в препирательства вступать не стал и быстро побежал по заснеженному склону.

Отряд сербов и русских наемников приближался к базе. Теперь, после долгого отсутствия, эти неуютные домики в холодных зимних горах казались милее родного дома. С каждым шагом все становились бодрее, оживленнее.

Все только и мечтали о желанном тепле в этих продуваемых сотнями сквозняков комнатах, которые покажутся раем после ночевок на снегу, о сухой одежде, о горячей пище в алюминиевых мисках.

Изредка Чернышев оборачивался назад, в ту сторону, где он оставил друга, и немного замедлял шаг. Но потом, плюнув с досады, шел дальше след в след за идущим впереди Бирюком.