Дело Хисса

21 января 1950 года Элджер Хисс, бывший высокопоставленный чиновник правительства США, советник президента Рузвельта в Ялте, генеральный секретарь Сан-Францисской конференции по организации ООН, директор отдела специальных политических операций госдепартамента в 1945-46 гг., президент фонда Карнеги за международный мир в 1947-48 гг., был осуждён на 5 лет тюремного заключения по обвинению в лжесвидетельстве.

"Дело Хисса" началось в августе 1948 года, когда Уиттекер Чамберс, старший редактор журнала "Тайм", а в 1930-х гг. видный коммунистический функционер-подпольщик, в своих показаниях перед Комитетом палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности (HUAC) назвал его имя в числе других правительственных служащих, состоявших в компартии США. В ходе дальнейших слушаний выяснилось, что Хисс в 1935-38 гг. передавал Чамберсу, работавшему на советскую разведку, конфиденциальные документы госдепартамента, в котором он тогда служил. Членство в компартии, которое, впрочем, было засвидетельствовано лишь косвенными показаниями, не являлось в США основанием для уголовного преследования, а обвинения в шпионаже на СССР, относившиеся к 1930-м гг., не могли быть предъявлены Хиссу из-за истечения срока давности. Однако в процессе расследования, Хисс, стараясь обелить себя, дал ложные показания под присягой перед комитетом Конгресса и жюри присяжных, за что и был, в конечном счёте, осуждён.

Дело Хисса привлекло к себе большое внимание американской общественности и стало предметом ожесточённых политических сражений. Как сотрудник президента Ф. Д. Рузвельта, его активный сторонник с начала 30-х гг., советник в Ялте, составитель, вместе с Гопкинсом и Хэллом, проекта хартии ООН, Элджер Хисс был одним из символов "Нового курса". Демократическая администрация и либерально-космополитические круги поддерживали Хисса во время слушаний его дела в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности, старались не допустить предъявления ему обвинений, организовывали кампании давления на его оппонентов и их диффамацию в прессе. Когда дело всё же дошло до суда, свидетелями на стороне Хисса выступили виднейшие демократы, включая госсекретаря Дина Ачесона, будущего кандидата на пост президента США Эдлая Стивенсона, двух судей Верховного суда. С другой стороны, патриотические круги Америки, ряд конгрессменов-республиканцев, прилагали все усилия, чтобы выяснить обстоятельства, касающиеся дела Хисса, до конца. Ведущую роль в этом расследовании играл недавно избранный молодой конгрессмен Ричард Никсон.

Одним из политических последствий дела Хисса стало дальнейшее падение авторитета демократов в американском обществе и усиление влияния республиканской партии, что наглядно проявилось во время президентских выборов 1952 года. Другим последствием стало развёртывание патриотическими силами США кампании по удалению из правительственных служб, особенно из госдепартамента, лиц, так сказать, "двойного гражданства" ― связанных с подрывными организациями, потенциальных шпионов, агентов влияния враждебных американскому народу сил. Эти требования были озвучены вначале малоизвестными до того политиками ― сенатором от штата Висконсин Джозефом Маккарти и конгрессменом от штата Калифорния Ричардом Никсоном но они, как показали дальнейшие события, отражали мнение подавляющего большинства американцев.

Начало политической деятельности. Элжер Хисс был родом из Балтимора, штат Мэриленд. Его семья по происхождению и состоянию принадлежала, с виду, к среднему классу американского общества. Однако в ней было нечто физически и психологически неустойчивое. Отец Хисса покончил жизнь самоубийством, когда Элджеру было 2 года; его сестра Мэри Энн отравилась через некоторое время после замужества; старший брат умер в возрасте 26 лет от болезни почек. После смерти отца в семье осталось 10 тыс. долларов наследства.

Элджер закончил городской колледж, потом поступил в считавшийся престижным университет Джонса Хопкинса, расположенный там же, в Балтиморе. В университете он проявил не только интеллектуальные способности, но и умение вызывать к себе расположение других людей. Он был избран председателем студенческого совета; входил в φβκ (фи-бэта-каппа) — сообщество; опрос среди сокурсников назвал его "самым популярным студентом".

В 1926 году, закончив университет Джонса Хопкинса, Элджер Хисс поступил в Гарвардскую школу права. Во время обучения наибольшее влияние из преподавателей на него оказали Ф. Франкфуртер, Ф. Сайр, Дж. Ландис. Франкфуртер, в свою очередь, проявил особое внимание к способному и подающему надежды студенту. Он стал регулярно приглашать Элджера на воскресные встречи в своём доме, где в "неформальной" обстановке — чаепитие, обмен мнениями по текущей политике — его знакомые и студенты могли лучше присмотреться друг к другу.

Во время обучения в Гарвардской школе права Хисс сблизился со студентом Леоном (Ли) Прессманом, редактировавшим HarvardLawReview. Учился там и его друг детства Генри Коллинс.

Весной 1929 года, по рекомендации Франкфуртера, Хисс получил место секретаря-юриста у судьи Верховного суда США О. Холмса. Прослужил он там только 1, 5 года: престарелый судья требовал, чтобы ему подбирали секретарей не только из WASPов, но и неженатых. Хисс осенью 1930 года женился и оставил своё место.

Уже во время обучения в Гарвардской школе права Хисс заинтересовался социалистическими и коммунистическими идеями, чему способствовало общение с его ментором Франкфуртером, с Прессманом, ставшим позже членом компартии США, и Коллинсом, также вступившим в компартию. Находили эти идеи поддержку и у его жены, которая в марте 1932 года вступила в социалистическую партию США, руководимую Норманом Томасом.

Хисс в религиозном отношении формально принадлежал к епископальной церкви Америки, но склонялся к скептицизму и атеизму, чему способствовало близкое общение с судьёй Холмсом, сомневавшимся в существовании Бога и называвшим человека "всего лишь ганглием в Космосе". Жена Хисса входила в секту квакеров.

В 1932 году Хиссы переехали в Нью-Йорк, где Элджер получил место в юридической фирме. Одновременно он начал принимать участие в работе группы молодых нью-йоркских адвокатов, называвшей себя "Международная юридическая ассоциация" (InternationalJuridical Association) и консультировавшей на общественных началах рабочих по вопросам трудовых отношений. Там же оказался его знакомый по Гарвардской школе права Прессман. Вместе с ними работал Иосиф Бродский, позже ставший адвокатом компартии США.

Приход к власти Ф. Д. Рузвельта и начало реализации программ "Нового курса" вызвали у Хисса большой энтузиазм. В свою очередь, его друзья в администрации нового президента не забыли о молодом и перспективном юристе.

В мае 1933 года Хисс получил приглашение на работу от Джерома Франка, возглавившего, по рекомендации Франкфуртера, юридический отдел Администрации аграрного регулирования (Agricultural Adjustment Administration), созданной в рамках "Нового курса" и ставившей целью стабилизацию на приемлемом уровне цен в сельском хозяйстве. Основным методом такой стабилизации советники Рузвельта считали компенсируемое правительством ограничение фермерами посевов и продаж скота, что предполагало значительную юридическую работу. В штате юридического отдела Дж. Франка было 135 человек.

Хисс, впрочем, вначале подумывал отказаться от приглашения, означавшего, помимо прочего, необходимость перебираться с семьёй из Нью-Йорка в Вашингтон. Но, получив телеграмму от Франкфуртера, настоятельно рекомендовавшего ему принять предложение Франка, он согласился.

На новой работе Элджер Хисс опять встретил своего знакомого по Гарвардской школе права Ли Прессмана и вскоре стал принимать участие в заседаниях кружка Гарольда Уэйра, специалиста в области сельского хозяйства, коммуниста, несколько раз посещавшего Советскую Россию. На этих заседаниях дискутировались проблемы политической и общественной жизни, приносилась и обсуждалась марксистская литература. Помимо Хисса и Прессмана, в работе кружка Уэйра принимали участие Генри Коллинс, Натаниель Вейль, Руби Вейль, Натан Витт, Джон Абт, Чарльз Крамер и ряд других молодых служащих из федеральных агентств. Фактически кружок Уэйра являлся одной из ячеек "коммунистов и сочувствующих" в Вашингтоне. После гибели Уэйра в автокатастрофе в 1935 году, его группу стал контролировать функционер компартии США, профессиональный революционер, работавший под псевдонимом Петерс.

С мая 1934 года Хисс, оставаясь на ставке в ААА, начал работать юрисконсультом комитета по расследованию деятельности военной промышленности во время Первой мировой войны (комитет Ная).

Бюджет комитета Ная был небольшим и не позволял пригласить оплачиваемого юриста. Тогда Стефан Раушенбах, следователь комитета, договорился с Джеромом Франком, при посредничестве влиятельного в ААА Гарднера Джексона, что один из его юристов, продолжая получать зарплату в ААА, будет работать для комитета Ная. По совету Прессмана, тесно контактировавшего с Джексоном, на эту роль был приглашён Хисс.

Хисс принимал участие в опросах свидетелей, вызывавшихся комитетом, в том числе Дюпона и Баруха. Впрочем, изоляционистские и антирузвельтовские настроения многих членов комитета Ная не нравились Хиссу. В августе 1935 года он оставил работу там.

Посещая кружок Уэйра, Хисс сблизился с Уиттекером Чамберсом, видным функционером компартии США, в конце 1920-х гг. редактировавшим партийный орган Daily Worker, а с 1932 года перешедшим на подпольную работу. Чамберс был связным между нью-йоркским отделением партии и вашингтонскими ячейками, одновременно контактируя с резидентами советской разведки в США по линиям Разведупра Красной армии и ОГПУ-НКВД. Первая встреча Чамберса и Хисса состоялась весной 1934 года, вскоре после перехода Хисса в комитет Ная, а их сотрудничество продолжалось до конца 1937 ― начала 1938 гг. Хисс приносил Чамберсу оказывавшиеся в его распоряжении правительственные документы и другие материалы, которые тот переснимал и отдавал своим кураторам из советской разведки.

Работа в госдепартаменте. После ухода в августе 1935 года из комитета Ная Хисс некоторое время работал в министерстве юстиции, в аппарате главного юрисконсульта Стенли Рида. Он принимал участие в защите администрацией важнейшего для её сельскохозяйственной политики Закона о регулировании сельского хозяйства (Agricultural Adjustment Act), оспаривавшегося в Верховном суде.

В сентябре 1936 года Хисс перешёл на новое место работы, ставшее для него на долгое время основным ― в государственный департамент. Он был приглашён в офис Фрэнсиса Сайра, своего прежнего профессора по Гарвардской школе права, занявшего должность помощника госсекретаря по торговым соглашениям. Когда в 1939 году Сайр был назначен уполномоченным Соединённых Штатов на Филиппинах, Хисс перешёл в аппарат Стенли Хорнбека, советника государственного секретаря К. Хэлла по дальневосточным делам.

В 1944 году Хисс, приобретший уже солидный опыт внешнеполитической работы, был направлен в новообразованный отдел специальных политических операций госдепартамента, одной из главных задач которого была подготовка к образованию ООН ― международной организации, призванной заменить после войны бесславно канувшую в Лету Лигу Наций. Создание такой организации было предусмотрено решением конференции министров иностранных дел союзников ― Московской декларацией от 30 октября 1943 года. Директором отдела специальных политических операций был назначен Лео Пасловский. Хисс, вскоре ставший его заместителем, занимался вопросами, связанными с ООН и отвечал за свою работу непосредственно перед государственным секретарём Эдвардом Стеттиниусом и его помощником Дином Ачесоном.

И Ачесон, тоже выпускник Гарвардской школы права и тоже член фи-бэта-каппа, и Стеттиниус, относились к младшему коллеге в высшей степени благосклонно. Работа по подготовке к созданию ООН обеспечивала Хиссу расположение и президента Рузвельта, давнего поборника расширения участия США в международных делах.

С 21 августа по 7 октября 1944 года в Вашингтоне пошла международная конференция, посвящённая вопросам организации ООН, в которой приняли участие представители США, СССР, Англии, Китая. На ней обсуждались вопросы состава ООН, её функций, роли Совета безопасности и т. д. Председательствовал на конференции государственный секретарь США Стеттиниус, а её исполнительным секретарём был заместитель директора отдела специальных политических операций госдепартамента Элджер Хисс.

Следующим важным событием в политической карьере Хисса стало участие в Ялтинской конференции, проходившей с 4 по 11 февраля 1945 года. Согласно Стеттиниусу, президент Рузвельт лично выбрал Хисса одним из своих советников. В Ялте Хисс занимался вопросами, связанными с ООН и дальневосточными делами.

В марте 1945 года Хисс был назначен директором отдела специальных политических операций.

С 25 апреля по 26 июня 1945 года в Сан-Франциско прошла учредительная конференция по образованию Организации Объединённых Наций. Её генеральным секретарём был Элджер Хисс. Конференция приняла Хартию ООН, которую Хисс на специальном самолёте доставил для подписи новому президенту США Гарри Трумэну.

В июле 1945 года государственный секретарь США Э. Стеттиниус ушёл в отставку; его место занял Джеймс Бирнс. Перед уходом бывший госсекретарь направил благодарственные письма разным своим коллегам, среди которых был и Э. Хисс.

Однако в начале 1946 года блистательная карьера Элджера Хисса неожиданно для многих окружающих застопорилась. По госдепартаменту начали ходить странные слухи. Рэймонд Мэрфи, шеф отдела безопасности госдепа, несколько раз беседовал с Хиссом. Его посетили агенты ФБР. 11 марта 1946 года новый госсекретарь Бирнс вызвал Хисса и спросил: "м-р Хисс, Вы коммунист?" Трудно было предположить, что ответственный пост в правительстве США, да ещё во время холодной войны, может занимать коммунист. Хисс ответил: "нет". Тем не менее, в марте 1946 года имя Хисса было внесено в список лиц, которым закрыт доступ к конфиденциальной информации.

Агент влияния. Причиной этих и многих последовавших далее проблем Хисса стало отступничество ― выход из компартии и признательные показания перед ФБР ― его бывшего друга и единомышленника-коммуниста Чамберса.

Уиттекер Чамберс (1901–1961 гг.) был родом из Филадельфии. Его семья была в социальном положении несколько ниже, чем Хиссы. Но нездоровая психическая обстановка в семье была сходной: отец Чамберса оставил семью; брат покончил жизнь самоубийством.

В 1921 году Чамберс поступил на работу клерком в банк городка Линбрук, на Лонг Айленде. Занятие не пришлось ему по душе и он вскоре отправился путешествовать по стране: служил на железной дороге; нанимался работником на фермы и т. д. В 1924 году он вернулся домой и поступил в Колумбийский университет. Познакомился с работами фабианских социалистов; французских синдикалистов; Ленина. Во время учёбы в Колумбийском университете Чамберс сблизился с группой евреев ― выходцев из Литвы, также интересовавшихся марксизмом: Мейером Шапиро, Луисом Жуковским, Исайей Оггинсом. Чамберс уже в колледже считался способным писателем. Во время учёбы сочинил пьесу "A Play for Puppets" для Колумбийского литературного журнала TheMorningside, который он редактировал; выразил в ней негативное отношение к христианству. 17 февраля 1925 года Чамберс вступил в Компартию (Рабочую партию) США. В том же году он покинул колледж.

Некоторое время Чамберс работал в нью-йоркском отделении главной газеты партии Daily Worker: писал статьи, редактировал их, занимался распространением. Позже он был редактором коммунистического журнала NewMasses.

В 1926 году, на забастовке текстильных рабочих Нью-Йорка, Уиттекер Чамберс встретился с молодой еврейской актрисой Эсфирь Шемиц (Shemitz), которая присутствовала там как репортёр. В 1930 году они поженились. Шемиц и жена Исайи Оггинса Норма Берман, также коммунистка, были знакомы между собой.

С 1932 года Чамберс стал работать в подпольной коммунистической организации, руководимой Дж. Петерсом. Он был связным между Вашингтоном (кружком Уэйром, Уайтом, Уэдли и другими правительственными служащими, близкими к коммунистами) и Нью-Йорком. Одновременно он контактировал с советскими резидентами в США В. Маркиным, А. Улановским и сменившим их в 1934 году Б. Быковым. Советские агенты в США в то время особенно интересовались производственными секретами американских фирм.

В мае 1934 года в вашингтонском ресторане состоялась встреча Петерса, Уэйра, Чамберса и Хисса. Руководитель подпольной организации партии, обратив внимание на возможную будущую карьеру Хисса, предложил ему прервать явные связи с коммунистами и стать "агентом влияния" в правительстве США, что принесло бы их общему делу гораздо больше пользы. Хисс согласился. Было решено, что он прекратит посещать кружок Уэйра, но останется на связи с Чамберсом ― как куратором от партии. Со временем Хисс и Чамберс (которого Хисс знал под псевдонимом "Карл") стали близкими друзьями. Чамберс жил в доме Хисса, пользовался его машиной. После перехода Хисса на работу в государственный департамент, он поставлял Чамберсу информацию раз в 7-10 дней; тот снимал её на микроплёнку и передавал Быкову.

Ближе к рождеству 1936 года Быков захотел отблагодарить американских товарищей. До сих пор они не получали вознаграждения в долларах за свою работу, работая "из идейных соображений". Чамберс объяснил, что деньги они вряд ли возьмут, и тогда Быков предложил подарить каждому по дорогому бухарскому ковру. Чамберс организовал покупку таких ковров, через своего друга М. Шапиро, и вручил их Хиссу, Уайту, Уэдли, Сильвермену.

Однако в то время сам Чамберс и многие его друзья в прогрессивной демократической общественности США из-за московских процессов 1936-37 гг. и сталинских "чисток" партии начали разочаровываться в идеалах коммунизма.

В 1920-е годы, когда Троцкий и другие представители трудящихся захватывали в Советской России имущество русской "буржуазии" ― категория, под которую они подводили всех, имевших хоть что-либо ценное, включая крестьян; организовывали ЧК, ГУЛАГ, Голодомор, и прочие проекты своей социальной инженерии ― во все эти годы прогрессивная демократическая общественность в самых разных странах приветствовала зарю нового мира, восходившую над Россией. Однако когда в середине 1930-х годов кристально честных коммунистов начали отправлять в созданные ими концлагеря, а некоторых и уничтожать, "как бешеных собак", по образному выражению прокурора Вышинского, прогрессивная демократическая общественность ― в том числе Уиттекер Чамберс, его жена Эсфирь Шемиц, его ближайший друг Мейер Шапиро и многие, многие другие ― с горечью разочаровались в фашистском сталинском режиме.

В конце 1937 года Чамберс решил прекратить работу для советской разведки и выйти из компартии. Для гарантии безопасности от преследований со стороны бывших товарищей он оставил на хранение у племянника жены, нью-йоркского адвоката Натана Левина, несколько документов, переданных ему Хиссом и Уайтом.

В апреле 1938 года Чамберс порвал с партией. Он попытался убедить последовать своему примеру Хисса, Уэдли, Уайта и Сильвермана, но успеха в этом не имел.

Оставив коммунистические идеалы, Чамберс занялся религиозными поисками: принял католичество; позже перешёл к квакерам.

В начале 1939 года, при содействии своего знакомого Роберта Катвелла, редактора "Тайма", он был нанят в этот журнал, где ему были поручены обзоры кино, книг, иностранных новостей. Карьера бывшего коммуниста в "Тайме" протекала на удивление успешно: через 4 года он стал старшим редактором, с окладом 30 тыс. долларов.

Сожаления о работе на сталинский режим, коварно уничтоживший так много кристально честных коммунистов, однако, продолжали угнетать Чамберса. В мае 1939 года он вступил в контакт с Исааком Дон Левиным, журналистом, делавшим бизнес на антикоммунистических публикациях и убеждённым противником Сталина. За месяц до этого Левин помог пристроить в SaturdayEveningPost серию статей бывшего сотрудника ИНО ОГПУ Вальтера Кривицкого (Самуила Гинзберга), в 1937 году бежавшего на Запад. Статьи были посвящены разоблачению Сталина, "предавшего дело рабочего класса", за которое, по мнению автора, боролись Ленин и Троцкий. Чамберс рассказал Левину, в общих чертах, без имён и деталей, о своей группе и её работе. У Левина он познакомился и с Кривицким; их оценки политических событий оказались очень близкими.

Пакт Молотова-Риббентроппа в августе 1939 года ещё сильнее расстроил Чамберса. Он пришёл к выводу, что информация от коммунистических агентов в США, в том числе от его бывших друзей, теперь может через Москву попадать в гитлеровские спецслужбы. Спустя два дня после пакта Чамберс, при посредничестве Левина, встретился с Адольфом Бёрли, помощником президента Рузвельта по вопросам безопасности. Бёрли не знал имени Чамберса, который был ему представлен как корреспондент журнала "Тайм".

Впоследствии рассказы участников об этой встрече несколько разнились. По словам Чамберса, он сообщил Бёрли о подпольных коммунистах в Вашингтоне, занимающихся шпионажем; назвал среди них 18 нынешних и бывших правительственных служащих, в том числе Э. и Д. Хиссов, Л. Дуггана, Л. Курри, Н. Сильвермастера, Н. Витта, Л. Прессмана, В. Перло и других. Однако Бёрли в своих показаниях 30 августа 1948 года перед Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности утверждал, что Чамберс говорил ему не о шпионаже, а только о группе коммунистов и симпатизирующих им лиц.

По ходу разговора Бёрли делал заметки в блокноте, например: "Элджер Хисс… помощник Сайра ― КП-1937". В своём дневнике Бёрли записал: "Исаак Дон Левин привёл м-ра Х… основная часть шпионажа для русских ведётся евреями; мы теперь знаем, что русские обмениваются информацией с Берлином… еврейские организации негодуют, что они, по сути, работaют на гестапо".

Хотя Бёрли заверил Чамберса, что по его сообщению будут предприняты необходимые меры, однако длительное время никого из названных им лиц никто не тревожил.

Свидетельства участников встречи о дальнейших событиях также несколько различались между собой. 30 августа 1948 года, после выступления перед Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности, А. Бёрли сказал репортёрам, что сведения Чамберса показались ему недостоверными и поэтому он не представил их президенту Рузвельту. В своих мемуарах Бёрли утверждал, что он проконсультировался с помощником госсекретаря Ачесоном насчёт Хисса и тот заверил его: "Хисс ― вне подозрений". Однако И. Левин утверждал, что, по словам Бёрли, тот передал информацию Чамберса Рузвельту, на что президент ответил: "Забудь об этом, Адольф". Бёрли не сообщил в то время (в 1939-40 гг.) о своём разговоре с Чамберсом в ФБР. Скорее всего, Бёрли, получив совет президента "забыть это дело", счёл неудобным обращаться после этого в ФБР или контрразведку.

Тем временем, И. Левин, видя, что информация, переданная Чамберсом, никаких последствий не имеет, сообщил её сенатору У. Остину, послу Буллиту, журналисту У. Уинчелу. В марте 1940 года он направил информацию Чамберса Мартину Дайэсу, председателю Комитета палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. По словам дипломата С. Брайдена, помощника государственного секретаря в 1940-х гг., вопрос о Хиссе по крайней мере трижды ставился перед президентом Рузвельтом, но безрезультатно.

Всё же в госдепартаменте начали поговаривать о Хиссе. Когда в 1939 году он перешёл работать в офис Хорнбека, тот сообщил ему о слухах среди сотрудников: "Хисс ― красный".

В октябре 1941 года М. Дайэс подготовил и направил генеральному прокурору Ф. Биддлу список 1124 коммунистов, попутчиков (fellowtravelers) и сочувствующих, находящихся на федеральной службе. В нём было и имя Хисса. Биддл переправил этот список в ФБР.

Получив список Дайэса, ФБР начало расследование. В феврале 1942 года агент ФБР встретился с Хиссом и спросил, состоит ли тот в компартии. "Нет", ответил Хисс. В мае того же года агенты ФБР допросили Чамберса, который повторил сказанное им ранее Бёрли ― о подпольной коммунистической организации в Вашингтоне, не акцентируя, впрочем, вопрос о шпионаже. Отчёт агентов ФБР был направлен Эдгару Гуверу; дальнейшего развития это дело не получило. Однако в 1943 году ФБР запросило и получило от помощника президента записки, сделанные им на встрече с Чамберсом.

Между тем, Хисс продолжал контакты с представителями советской разведки. Во время войны он поставлял информацию в СССР через нелегального резидента НКВД в США И. Ахмерова.

В начале 1945 года ФБР направило показания Чамберса в отдел безопасности госдепартамента. 20 марта 1945 года Рэймонд Мэрфи из отдела безопасности побеседовал с Чамберсом и услышал от него, что м-р Хисс, директор отдела специальных политических операций, является коммунистом. 25 марта 1945 года Д. Ладд, заместитель Э. Гувера, встретился с Хиссом и направил отчёт в госдепартамент, рекомендуя приостановить работу Хисса там.

По-видимому, начальство Хисса не знало, что с ним делать. С одной стороны, заместитель государственного секретаря Ачесон категорически утверждал: "Хисс ― лояльный служащий". С другой стороны, редактор журнала "Тайм" лично свидетельствовал, что тот ― коммунист. Поскольку кроме Чамберса никто против Хисса показаний не давал, дело повисало в воздухе. В мае 1945 года Мэрфи беседовал с Хиссом, а два агента ФБР ― с Чамберсом.

Между делом, сотрудники ФБР неофициально передали свою информацию священнику Джону Кронину, занимавшемуся изучением вопросов, связанных с распространением коммунизма. В ноябре 1945 года вышел его отчёт "Проблемы американского коммунизма", предназначенный для католических епископов США. В нём среди известных или предполагаемых коммунистов упоминалось имя Хисса.

Тем временем против Хисса появились новые данные. 5 сентября 1945 года Игорь Гузенко, шифровальщик в советском посольстве в Канаде, попросил политическое убежище. В своих показаниях он сообщил, что сотрудник госдепартамента, близкий к государственному секретарю, работает на советскую разведку. В октябре 1945 года эти его показания очутились в ФБР.

27 ноября 1945 года директор ФБР Эдгар Гувер подписал и направил президенту, государственному секретарю и генеральному прокурору расширенный отчёт о советском шпионаже в США. В отчёте на нескольких страницах рассказывалось и о Хиссе. Гувер обратился к генеральному прокурору Кларку с просьбой разрешить прослушивание телефона Хисса и установку у него микрофонов.

11 марта 1946 года состоялся разговор нового государственного секретаря Джеймса Бирнса с Элджером Хиссом. Бирнс сообщил Хиссу, что два комитета Конгресса обвиняют его в коммунистических связях и спросил: "Вы коммунист?" Хисс ответил отрицательно. Тем не менее, в марте 1946 года имя Хисса было внесено в список лиц, которым закрыт доступ к конфиденциальной информации, а его продвижение по служебной лестнице приостановлено.

15 мая 1946 года отдел безопасности госдепартамента подготовил документ с указанием 124 служащих ведомства, данные о которых указывали на возможную нелояльность или угрозу утечки информации. Среди них было 13 "коммунистов", 77 "подозреваемых", 14 "симпатизирующих коммунизму", 20 "агентов" ― в том числе и Э. Хисс.

В ноябре 1946 года ФБР направило в Белый дом, госдепартамент, министерство юстиции показания бывшей курьерши советской шпионской сети Элизабет Бентли о Хиссе, которого она, впрочем, неправильно называла "Юджином". Э. Гувер попросил президента Трумэна разрешить предпринять меры против Хисса, но тот ответил отказом.

В конце 1946 года Элджер Хисс ушёл в отставку со своего поста в госдепартаменте. 1 февраля 1947 года он был назначен президентом Фонда Карнеги за международный мир. Рекомендовал его на этот пост Джон Фостер Даллес, являвшийся в то время председателем правления Фонда. Зарплата президента Фонда составляла $20 тыс., что было больше зарплаты членов кабинета и конгрессменов.

В мае 1947 года Хисса снова опросили представители ФБР. Их интересовал вопрос: "знает ли он некоего м-ра Чамберса?" Хисс ответил отрицательно, как и на вопрос: "был ли он коммунистом?"

В марте 1948 года Бенджамин Мандел, один из следователей Комитета, опросил Чамберса о его коммунистической деятельности в прошлом. Некоторую пикантность этой встрече придало то обстоятельство, что именно Мандел, бывший коммунист, в своё время выдал Чамберсу билет члена партии.

 

Комитет по расследованию антиамериканской деятельности

Года полтора Хисс спокойно руководил фондом Карнеги. Затем у него снова начались неприятности. Причиной очередных затруднений Хисса стали показания, которые дала в ФБР Элизабет Бентли, курьер советской шпионской сети.

Бентли училась в Колумбийском, затем во Флорентийском университетах. В последнем она, под влиянием своих преподавателей, стала противницей фашистского режима Италии. В 1935 году вступила в компартию США. Работая с 1938 года в итальянской библиотеке Нью-Йорка, она выполняла партийные поручения и через некоторое время сблизилась с видным американским коммунистом, а по совместительству агентом НКВД Яковом Голосом; стала работать в его шпионской группе. Смерть Голоса в ноябре 1943 года от сердечного приступа она тяжело переживала, но, в конце концов, сказав ему "прощай, golubtchik", продолжила свою работу. Теперь её куратором стал советский нелегал И. Ахмеров. С 1944 года, по указанию Эрла Браудера, руководителя компартии США, она начала передавать свои контакты напрямую Ахмерову (кстати, свояку Браудера). Между тем, познакомившись ближе с верхушкой американской компартии, весьма далёкой от пролетариата, интересы которого они якобы защищали, Бентли стала задумываться над вопросом: на кого же она, собственно, работает? В августе 1945 года она добровольно явилась в ФБР и дала показания о своей деятельности, назвав около сорока правительственных служащих (а всего 150 лиц), которые передавали через неё материалы для советских резидентов. ФБР проверило эти показания, проследив 17 октября 1945 года за её встречей с А. Горским, легальным резидентом НКВД в США, который вручил Бентли две тысячи долларов.

С марта 1947 году Бентли начала давать показания о советском шпионаже перед большим жюри Нью-Йорка. Сведения об этом проникли в прессу и в июле 1948 года NewYorkWorld-Telegram опубликовала серию статей о "королеве красного шпионажа" (RedspyQueen); впрочем, не указав имён названных ею лиц. 20 июля 1948 года большое жюри закончило слушания и Бентли освободили от обязательства держать свои показания в секрете.

31 июля 1948 года Бентли была вызвана повесткой в Комитет палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Здесь она рассказала, что пяьь лет была курьером в двух шпионских группах, одной из которых руководил Н. Сильвермастер, другой — В. Перло. Среди информаторов она назвала Крамера, Сильвермана, Абта (через несколько дней они были названы Чамберсом), Уайта, Курри и других лиц, всего около 30. Сообщив, что Уайт передавал информацию Сильвермастеру для советских резидентов и помогал продвижению коммунистов в правительстве, она добавила, что не знает, коммунист он или нет, но определённо "попутчик" (fellow traveler). Про Л. Курри Бентли сказала, что он не коммунист, но передавал информацию о правительственной политике в Китае; также он сообщил, что советский шифровальный код скоро взломают. Элджера Хисса среди названных ею перед Комитетом лиц не было.

На следующий день газеты вышли с сенсационными заголовками: "Сеть советских агентов в Вашингтоне!" "Обвиняется советник президента и высокопоставленный чиновник казначейства!"

Администрация президента Трумэна, встревоженная сообщениями о том, сколь многие правительственные служащие оказались советскими шпионами, поспешно объявила показания Бентли ложными.

Комитет по расследованию антиамериканской деятельности занялся проверкой информации Бентли. Сделать это было непросто. С марта 1948 года действовал указ Трумэна, запрещавший предоставлять конгрессменам доступ к досье на федеральных служащих.

Сотрудникам Комитета из разных источников было известно, что Уиттекер Чамберс, старший редактор журнала "Тайм", раньше был видным членом компартии США. По предложению главного следователя Роберта Стриплинга, Комитет направил Чамберсу повестку.

3 августа 1948 года Чамберс выступил как свидетель на открытых слушаниях Комитета. Заседание вёл, в отсутствие постоянного председателя Комитета Дж. Парнелла Томаса, конгрессмен от штата Южная Дакота республиканец Карл Мундт.

Чамберс оказался весьма ценным свидетелем. Он рассказал, что с 1924 года состоял в компартии США, где был оплачиваемым функционером, и вышел из неё в 1937 году по принципиальным соображениям. Затем он рассказал о кружке Уэйра, перечислил его участников ― Прессмана, Абта, Э. и Д. Хиссов, Витта, Крамера и других. Частично его список пересёкся со списком Бентли. Про Уайта он сказал, что не знает, состоит он в компартии или нет, но определённо является "попутчиком". Чамберс упомянул, что, по предложению руководителя коммунистического подполья Петерса, Хисс и Уайт были отстранены от открытого участия в деятельности коммунистов, для инфильтрации в правительство. Рассказал он и о своей встрече с А. Бёрли в конце августа 1939 года, а также о нескольких последующих беседах с агентами ФБР.

Имя Хисса особенно привлекло внимание членов Комитета.

На следующий день газеты вышли с сенсационными заголовками: "Редактор журнала "Тайм" назвал президента фонда Карнеги коммунистическим агентом!"

Узнав о происшедшем, встревоженный Хисс послал телеграмму в HUAC с просьбой разрешить ему выступить на слушаниях.

4 августа Мундт зачитал телеграмму Хисса. В тот же день перед Комитетом давал показания Натан Сильвермастер. Он назвал Бентли "невротической лгуньей", но на вопрос "является ли он или был когда-либо коммунистом?" отвечать отказался, сославшись на 5 поправку к Конституции. Отказался он также отвечать на вопрос, знал ли когда-либо Элизабет Бентли и лиц, упомянутых ею в своих показаниях.

5 августа на заседании Комитета по расследованию антиамериканской деятельности появился Элджер Хисс. Президент фонда Карнеги отвечал на вопросы уверенно, с юмором. Нет, он не коммунист, никогда им не был, не связан ни с какими коммунистическими организациями. Чамберса он не знает, имя не слышал до 1947 года, когда о таковом был спрошен в ФБР. По фотографии он Чамберса идентифицировать не может ― похож на кого угодно, хоть на председателя Комитета. Хисс подчеркнул свою преданность идеалам американской демократии и напомнил о своей работе в госдепартаменте, которая не вызывала у его руководства никаких претензий. На вопрос Мундта: "какой мотив мог быть у старшего редактора "Тайм" для его обвинений?" Хисс ответил: "не знаю". Тем не менее, Мундт повторил свою, уже высказанную им ранее, во время показаний Чамберса, критическую оценку внешнеполитического курса США, в формировании которого Хисс принимал участие, и добавил: "я буду утверждать, что эта политика плоха, даже если Вы докажете, что являетесь президентом "Дочерей американской революции"".

Нападки на Хисса и других бывших правительственных служащих обеспокоили демократов и либерально-космополитические круги США. Практически все лица, названные в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности, были в той или иной степени причастны к реализации внутренней и внешней политики Рузвельта, полностью поддерживавшейся этими кругами. Что касается самого Хисса, то недавняя восходящая звезда госдепартамента, секретарь конференции по организации ООН, а ныне президент Фонда Карнеги за международный мир был одним из символов этой политики.

После выступления Хисса в Комитете с опровержением высказанных в его адрес обвинений, либеральные газеты, как по команде, бросились на его защиту. Они заверяли в лояльности Хисса своей стране, осуждали Чамберса за "фантастические выдумки", критиковали Комитет за проведение публичных слушаний без предварительной проверки фактов, что нанесло ущерб репутации достойных людей. Газеты требовали от Комитета извинений перед Хиссом. Элеонора Рузвельт в своей газетной колонке писала: "Клевета на таких достойных людей как Лочлин Курри и Элджер Хисс, по моему мнению, непростительна… Любому, кто знаком с м-ром Курри или м-ром Хиссом, которых я сама хорошо знаю, не требуются доказательства, что они не имеют никакого отношения к коммунистам. Их послужные списки говорят сами за себя". Президент Трумэн, вскоре после выступления Хисса, назвал прошедшие слушания "отвлекающим манёвром" (redherring), который предпринимают республиканцы в своих политических целях.

В Комитете началось смятение. Показания Хисса и Чамберса были, очевидно, взаимно противоречивыми, но как их можно было проверить? Доступ конгрессменам к служебному досье Хисса в госдепартаменте был закрыт по указу Трумэна; всё, что имели члены Комитета ― слова одного человека против другого. Некоторые предложили бросить это дело и "умыть руки", либо передать его в министерство юстиции, чтобы оно выяснило, кого следует привлечь к ответственности за лжесвидетельство. Кто-то даже сказал в панике: "нам конец".

Не все члены Комитета, однако, были настроены так пессимистически. Один из них, молодой конгрессмен от штата Калифорния Ричард Никсон уже встречал имя Хисса как "предполагаемого коммуниста" в отчёте Джона Кронина, с которым он виделся в 1946 году, вскоре после своего избрания в Конгресс. Показания Хисса вызвали у него сомнения. И. о. председателя Комитета Карл Мундт также заметил, что он знаком с деятельностью Хисса и имеет основания считать, что тот организовал в госдепартаменте коммунистическую ячейку, ответственную за провалы политики США в Китае.

Никсон внёс предложение, которое стало решающим для последующей тактики Комитета. Он сказал, что хотя практически невозможно установить, был ли Хисс коммунистом, однако можно проверить, были ли Хисс и Чамберс знакомы друг с другом. Его поддержал главный следователь Комитета Стриплинг.

Тем временем, вскоре после показаний Хисса, помощник госсекретаря по вопросам безопасности Джон Перифой совершил несколько нелояльный по отношению к своему начальству поступок. В разговоре с К. Мундтом он сказал, что читал досье Хисса, и что "всё, что о нём говорят ― правда". Прямо нарушив указ Трумэна о запрещении знакомить конгрессменов с делами федеральных служащих, он показал Мундту досье Хисса. Вывод заместителя председателя Комитета был однозначен: "Хисс вовлечён в коммунистическую деятельность".

7 августа Комитет направил У. Чамберсу повестку. Слушания были закрытыми. Чамберсу задавались вопросы, имевшие целью выяснить: действительно ли он знал Хисса и насколько близко. К большому удовлетворению Никсона, председательствовавшего на сессии, Чамберс сообщил много сведений о Хиссе. Он описал привычки Хисса, его увлечения, в том числе орнитологию, его библиотеку, поведение в семье, детали домашней обстановки. К концу слушаний члены Комитета убедились, что Чамберс и Хисс хорошо знали друг друга.

Получив такие показания, Никсон обратился к Берту Эндрюсу, руководителю вашингтонского бюро NewYorkHeraldTribune. Эндрюс считался своим человеком в кругу либералов: он много раз критиковал Комитет; защищал "Голливудскую десятку" во время слушаний по делу о распространении в киноиндустрии США коммунистической пропаганды, написал книгу "Вашингтонская охота на ведьм"; получил за всё это Пулитцеровскую премию. Однако Никсон рассчитывал, что, узнав реальные факты, журналист встанет на его сторону. Так и произошло. Прочитав показания Чамберса, Эндрюс убедился, что тот хорошо знал Хисса. 11 августа Эндрюс вместе с Никсоном встретился с Чамберсом на его ферме и задал ему дополнительные вопросы. Окончательно удостоверившись, что Чамберс говорит правду, а Хисс лжёт, журналист, к большому неудовольствию своих бывших единомышленников, сделался активным помощником Никсона.

В тот же день, 11 августа, Никсон представил показания Чамберса Джону Фостеру Даллесу. Именно Даллес некоторое время назад, как председатель правления фонда Карнеги, рекомендовал Хисса на пост президента фонда. Однако Даллес был ещё и главным внешнеполитическим советником Томаса Дьюи, республиканского кандидата на пост президента, и Никсон не хотел поставить своего партийного коллегу в затруднительное положение. На их встрече присутствовал Аллен Даллес. Оба пришли к однозначному выводу: бывший коммунистический функционер-подпольщик Уиттекер Чамберс хорошо знал ответственного сотрудника госдепартамента Элджера Хисса.

Тем временем следователи Комитета вели проверку свидетельских показаний. В частности, они нашли квитанцию об аренде автомобиля, который, по словам Чамберса, давал ему Хисс. Показания Чамберса подтверждались.

16 августа Комитет вызвал Хисса. На слушаниях, проходивших в закрытом режиме, его попросили объяснить противоречия между показаниями обоих свидетелей. Хисс затруднился это сделать. Однако он сказал, что, рассмотрев фотографии в газетах, вспомнил, что знал Чамберса в 1934-35 гг., под именем Джорджа Кросли, журналиста, интересовавшегося работой комитета Ная.

17 августа на закрытой сессии Комитета в Нью-Йорке была проведена очная ставка между Хиссом и Чамберсом. Хисс повторил, что знал Чамберса как Джорджа Кросли, в 1934-35 гг., и что их знакомство было поверхностным. Он тщательно выверял свои ответы; как писал Никсон, "боролся за каждый дюйм". Однако члены Комитета располагали показаниями Чамберса о подробностях жизни Хисса и методично припирали его к стене. Хисс запутался в вопросах о передаче Чамберсу автомобиля; о проживании Чамберса в его квартире; в конце концов он заявил, что не понимает, почему Чамберс решил его оклеветать. К прежнему другу-единомышленнику, поставившему его сейчас в столь затруднительное положение, он относился с нескрываемой враждебностью. Р. Никсон позже писал: "Я никогда не видел, чтобы один человек смотрел на другого с большей ненавистью, чем Элджер Хисс смотрел на Уиттекера Чамберса". Чамберс в своих ответах показал, что Джорджем Кросли он не назывался, что с Хиссом он был знаком не в 1934-35, а 1934-38 гг., и ещё раз заявил: Элджер Хисс ― коммунист. Хисс предложил ему повторить это вне комитета Конгресса, где свидетели были защищены от исков за клевету.

18 августа перед HUAC дал показания журналист Исаак Дон Левин, содействовавший в 1939 году встрече Бёрли и Чамберса.

25 августа 1948 года состоялись заключительные слушания Комитета, на котором Хисс и Чамберс снова встретились лицом к лицу. Слушания были открытыми и вызвали живейший интерес у публики. Около тысячи человек заняли все места в зале заседаний; работало телевидение. В этот же день Хисс направил на имя конгрессмена Дж. Парнелла Томаса, председателя Комитета, письмо, в котором утверждал, что настоящее дело ведётся "не только против него, но и против великих достижений, в которых он участвовал: "Нового курса", Ялтинских соглашений, основания ООН". Хисс говорил, что его честность и патриотизм могут подтвердить все, с кем он работал. Письмо было направлено и в прессу.

На слушаниях Хисс и Чамберс повторили свои взаимно противоречивые показания. Чамберс, объясняя мотивацию своих поступков, добавил: "Хисс был моим другом, но мы пойманы в ловушку истории… Хисс представляет собой скрытого врага, против которого мы боремся… Я даю показания против него с сожалением и угрызениями совести, но в настоящий момент я не могу поступить иначе". В ответ Хисс снова предложил повторить ему свои показания вне Конгресса.

Карл Мундт закончил слушания 25 августа обвинением Хисса в должностных преступлениях: в подготовке невыгодных для США Ялтинских соглашений; в содействии поражению националистов Китая.

Публичные слушания 25 августа изменили среди американцев оценку событий: большинство сочло показания Чамберса правдой. Р. Никсон отметил, что "общественное мнение, ещё три дня назад полностью поддерживавшее Хисса, теперь повернулось против него".

27 августа 1948 года Чамберс повторил свои утверждения вне Конгресса, в программе "Встреча с прессой". "Элджер Хисс был коммунистом и, возможно, всё ещё им остаётся", сказал он.

30 августа в Комитете выступил Адольф Бёрли. Ссылаясь на плохую память, он дал путаные и неточные показания. Он не сообщил, что делал записи; что отдал их ФБР гораздо позже, через четыре года; что в записях речь шла не о "группе изучения коммунизма", а о шпионаже. Сразу после выступления он сказал репортёрам, что счёл информацию Чамберса недостоверной и потому не показал её президенту Рузвельту. По другим свидетельствам, дела обстояли иначе.

В целом, в расследовании дела Хисса, которое вначале казалось почти неразрешимым, Комитет добился большого успеха. В начале сентября 1948 года опросы показали, что 80 % американцев одобряют слушания HUAC и считают, что их надо продолжать.

Президент Трумэн в интервью повторил свою оценку дела Хисса: "отвлекающий манёвр перед выборами". Но в разговоре с помощниками президент выразился иначе: "сукин сын, он предал свою страну".

Документы. 25 сентября 1948 года, промедлив почти месяц, Хисс подал судебный иск против Чамберса за клевету, оценив нанесённый своей репутации ущерб в 50 тысяч долларов.

Между тем, в министерстве юстиции изучался вопрос о лжесвидетельстве ― показания Чамберса и Хисса были взаимно противоречивыми: один утверждал, что они хорошо знакомы друг с другом, второй это отрицал. Значит, кто-то из них лгал под присягой. В середине октября представитель министерства заявил, что на основании показаний Чамберса и Хисса нет возможности обвинить кого-либо из них в лжесвидетельстве, если не будут получены новые материалы.

В начале ноября начались досудебные слушания по иску Хисса. У. Марбери, адвокат Хисса, предложил Чамберсу представить какие-либо материальные свидетельства его знакомства с Хиссом ― письма или что-то другое. Если бы он знал, к каким последствиям приведёт это предложение, он бы никогда его не сделал!

Чамберс ещё в 1938 году спрятал ― для защиты от возможных угроз, как он позже утверждал ― у племянника своей жены Натана Левина несколько переданных ему Хиссом документов. Теперь, чтобы не проиграть процесс, он решил этими документами воспользоваться. 17 ноября он представил в суд 65 страниц копий документов госдепартамента: телеграммы послам и другие материалы. Документы относились к концу 1937 ― началу 1938 гг., то есть, как раз к тому периоду, когда Хисс служил во внешнеполитическом ведомстве. Однако Чамберс весьма благоразумно, как показали дальнейшие события, отдал суду не все имевшиеся у него документы.

Это был рискованный шаг для Чамберса. Дело в том, что на слушаниях в Комитете он почти не рассказывал о шпионаже, которым занимались члены его группы, а говорил о них только как "агентах влияния". Больше того, 14 октября 1948 года, давая показания перед большим жюри, на прямой вопрос одного из присяжных: "известен ли ему кто-либо, кто занимался шпионажем против Соединённых Штатов?" он ответил: "нет". Теперь, после появления этих документов, явно указывавших на шпионаж, ему могло быть предъявлено обвинение в лжесвидетельстве.

19 ноября Александр Кемпбелл, руководитель уголовного отдела министерства юстиции, получил эти документы. Он сразу же отправил их в ФБР для изучения и попросил судью приостановить дело по иску Хисса, одновременно запретив Чамберсу сообщать кому-либо о представленных бумагах под угрозой обвинения в неуважении к суду.

1 декабря 1948 года в "Вашингтон пост" и "Вашингтон дэйли ньюс" были опубликованы две взаимно противоречивые статьи о деле Хисса. В первой сообщалось, что появились новые свидетельства; во второй ― что министерство собирается закрыть дело.

В тот же день, 1 декабря, Никсон и следователь Комитета Стриплинг встретились с Чамберсом. Тот сказал, что хотя представленные им в министерство юстиции документы представляют "бомбу", ему запрещено говорить о них под угрозой обвинения в неуважении к суду. Но добавил, что у него есть "другая бомба". Никсон предупредил, чтобы он ни в коем случае не давал новые материалы никому, кроме членов Комитета.

Собиравшийся в эти дни отправиться на отдых, Никсон решил не менять своих планов. Он подписал повестку для вызова Чамберса в Комитет, отдал её Стриплингу и отбыл в Панамский канал.

2 декабря следователи Комитета посетили Чамберса на его ферме и предъявили повестку, требующую передать им все имеющиеся у него документы по делу Хисса. Из тайника, сделанного в тыкве, Чамберс достал и вручил им пять роликов микрофильмов.

3 декабря документы были положены в сейф в офисе Комитета и к ним приставили круглосуточную охрану. В тот же день газеты опубликовали сообщение, что Чамберс передал в Комитет по расследованию антиамериканской деятельности похищенные из госдепартамента документы. Сенсационное сообщение о шпионаже перекрыло дело о лжесвидетельстве. "Чикаго трибюн" предложила Стриплингу 10 тысяч долларов за право публикации документов.

Дальше события развивались в стремительном темпе. Стриплинг направил Никсону, находившемуся в Панамском канале, и Мундту, находившемуся в Южной Дакоте, телеграммы с просьбой срочно вернуться, так как Чамберс представил свою "бомбу". Берт Эндрюс также послал Никсону телеграмму о "бомбе", добавив: "мои либеральные друзья больше не любят меня, как и вас, но факты есть факты". Одновременно Стриплинг упросил Форрестола, министра обороны, направить за Никсоном военный самолёт. 5 декабря в 1035 утра гидросамолёт береговой охраны встретился с SS "Панама", взял Никсона на борт и переправил его в Майами. В тот же день Никсон прибыл в Вашингтон. Чамберсу была направлена повестка с требованием явиться в Комитет. Тем временем, министерство юстиции, стараясь упредить события и не допустить выступления Чамберса перед Комитетом (в Вашингтоне), перенесло день слушаний его дела перед большим жюри с 8 на 6 декабря и также вызвало его повесткой (в Нью-Йорк). 6 числа в понедельник в Нью-Йорк прибыл Никсон. Представители министерства юстиции встретили его у поезда и потребовали, чтобы Чамберс, пока он даёт показания перед жюри, не допрашивался Комитетом. Никсон возразил: он может провести слушания в Нью-Йорке на выездной сессии. Представители министерства юстиции потребовали также, чтобы новые документы Чамберса были переданы их ведомству. В этом Никсон отказал категорически. Он заявил, что не доверяет высшим чинам минюста в расследовании дела Хисса, и что пять роликов шпионских микрофильмов, которые сейчас у него есть плюс угроза публичных слушаний в Конгрессе ― это единственное оружие, способное заставить прокуратуру довести расследование до конца.

Затем Никсон выступил перед большим жюри. Переданные ему Чамберсом микрофильмы он только показал, но не отдал, хотя прокурор Кемпбелл угрожал предъявить ему обвинение в неуважении к суду. Никсон указал на возможный конституционный конфликт ― поскольку он выполняет поручение комитета Конгресса, и Кемпбелл снял свои требования. Никсон вернулся в Вашингтон с микрофильмами. Только копии их он оставил в суде.

6 декабря из Южной Дакоты вернулся и Карл Мундт.

7 декабря 1948 года в Комитете состоялись новые слушания. По словам Никсона, они были наиболее компрометирующими для Хисса. Перед Комитетом выступили представители госдепартамента, давшие оценку документам, представленным Чамберсом. Самнер Уэллес, бывший заместитель госсекретаря, заявил, что "ни при каких обстоятельствах никакие документы не могут быть вынесены из госдепартамента" и добавил, что "опубликование предъявленных документов нанесёт ущерб национальной безопасности, некоторые из них всё ещё являются конфиденциальными". Джон Перифой, помощник госсекретаря по вопросам безопасности, заявил, что сам вынос этих документов из госдепартамента свидетельствует о том, что они были взяты с целью нанесения ущерба Соединённым Штатам. Фрэнсис Сайр сказал, что получение этих документов иностранной державой могло помочь ей взломать дипломатический код США.

Комитет снова допросил Чамберса. В противоречии с тем, что им говорилось раньше, он заявил, что Хисс и другие являлись членами шпионской группы. Хисс брал домой конфиденциальные документы, затем он сам или его жена их перепечатывали и каждые 7-10 дней приносили ему. Далее эти бумаги переснимались на плёнку и передавались куратору из советской разведки. Рассказал он и о покупке бухарских ковров для членов своей группы.

8 декабря перед Комитетом выступил ещё один свидетель, Юлиан Уэдли, упоминавшийся Чамберсом в числе членов "подпольной коммунистической ячейки в Вашингтоне". Он признал, что был знаком с Чамберсом и поставлял ему информацию из госдепартамента. Показания Чамберса получили новые подтверждения.

Тем временем Никсон, которого снабжали информацией младшие чины министерства юстиции, узнал, что прокуратура готовит обвинение Чамберса в лжесвидетельстве ― ведь ранее он показал под присягой, что ничего не знает о шпионаже. Обвинение Чамберса позволило бы отодвинуть вопрос о Хиссе и, кроме того, скомпрометировало бы главного свидетеля. Никсон решил воспротивиться этому манёвру. В заявлении перед прессой он сказал: "из заслуживающих доверия источников мы узнали, что министерство юстиции собирается обвинить Чамберса в лжесвидетельстве, притом до того, как такое обвинение будет предъявлено кому-либо из названных им лиц. Если это случится, то Хисс и другие избегнут обвинения, поскольку свидетель против них окажется скомпрометированным. Мы намереваемся сделать всё возможное, чтобы предъявление обвинения Чамберсу не было использовано как предлог для закрытия дела Хисса".

10 декабря Чамберс покинул свою хорошо оплачиваемую ($30 тыс. в год) должность в "Тайме". Генри Люс, хозяин журнала, посетовал, что его старший редактор не признавался ему ранее в шпионаже на СССР. "Но вы же знали, что я коммунист", огрызнулся Чамберс, "а каждый коммунист работает на Советы".

13 декабря подал в отставку с поста президента фонда Карнеги и Хисс. Правление предоставило ему трёхмесячный отпуск с сохранением зарплаты для защиты в суде.

Тем временем ФБР вело поиск пишущей машинки, на которой были напечатаны документы, переданные Чамберсом. Агенты Бюро раздобыли и отправили на экспертизу бумаги, печатавшиеся в конце 1930-х гг. Элджером Хиссом и его женой на домашней машинке. Выяснилось, что машинка, на которой перепечатывались документы госдепартамента, была той же, на которой печатали Хиссы. 13 декабря заключение ФБР было представлено в суд.

В своих показаниях перед жюри Хисс продолжал отрицать всё: никаких документов Чамберсу он не передавал; как копии бумаг госдепартамента могли оказаться у Чамберса он не знает ― возможно, Чамберс их украл. Показания звучали неправдоподобно. Когда ему была предъявлена экспертиза ФБР, он сказал только: "удивляюсь, как Чамберс сумел забраться ко мне в дом и напечатать эти бумаги".

15 декабря Хисс под присягой показал большому жюри, что ни Чамберсу, ни кому-либо ещё он не передавал документов из госдепартамента, и что он не встречался с Чамберсом после 1 января 1937 года (документы были датированы 1937 ― началом 1938 гг.).

В тот же день жюри присяжных вынесло вердикт. Элджер Хисс был обвинён в лжесвидетельстве по двум пунктам: 1) отрицал знакомство с Чамберсом после 1 января 1937 года; 2) утверждал, что не передавал Чамберсу документов из госдепартамента.

Мундт на пресс-конференции сказал: "надеюсь, больше никто не будет называть наши слушания "отвлекающим манёвром"".

Бурные события конца 1948 года на этом не закончились. 20 декабря из окна высотного здания Нью-Йорка выпал Лоренс Дугган, президент Института международного образования, а ранее ответственный сотрудник госдепартамента. Стало известно, что неделю назад он допрашивался ФБР.

В тот же день Никсон и Мундт сообщили на пресс-конференции, что журналист И. Левин несколько дней назад назвал шестерых человек, и среди них Дуггана, в числе шпионов, упомянутых Чамберсом на встрече с Бёрли. На вопрос репортёров ― "кто остальные?" ― Мундт иронически ответил: "мы подождём называть их имена, покуда они тоже не выбросятся из окон". Через несколько дней, столкнувшись с Мундтом на радиостанции, прокурор Кларк поинтересовался: откуда тот получает информацию? Мундт небрежно ответил, что его снабжают информацией сотрудники ФБР. Генеральный прокурор был взбешён. Вернувшись в офис, он позвонил Дональду Ладду, заместителю Эдгара Гувера, и закричал: "Любой сукин сын, который передаст любую информацию из твоего ведомства конгрессмену Мундту, будет немедленно вышвырнут с работы, ВЫШВЫРНУТ, даю слово!"

Сам Кларк 25 декабря официально объявил что Лоренс Дугган "был лояльным правительственным служащим".

Тем временем Самнер Уэллес, бывший шеф Дуггана по госдепартаменту, узнав о происшедшем, послал мэру Нью-Йорка срочную телеграмму: "считаю невероятным самоубийство Дуггана… надеюсь, для расследования инцидента будут предприняты все возможные меры". Однако через несколько дней пришлось предпринимать срочные меры к самому бывшему заместителю госсекретаря ― его нашли на даче лежащим без сознания после сердечного приступа.

Осуждение. Хисс обвинялся в лжесвидетельстве, но все понимали, что имеется в виду шпионаж. Суд над ним состоялся в мае 1949 года, через полгода после вынесения вердикта большим жюри. Судья Кауфман вёл процесс с явной симпатией к подсудимому ― например, он отказал обвинению в вызове в качестве свидетельницы Геды Мессинг, занимавшейся в 1930-х гг. шпионажем на СССР и знакомой с Хиссом. Жюри не пришло к единому заключению: 8 присяжных проголосовали за осуждение Хисса, 4 против.

21 января 1950 года состоялся второй суд. На этот раз присяжные единогласно вынесли обвинительный вердикт. 25 января 1950 года Элджер Хисс был приговорён к 5 годам тюремного заключения, с возможностью освобождения, при хорошем поведении, после отбытия двух третей срока. Апелляция Хисса в Верховном суде была отклонена, 4 голосами против 2; при этом судьи, связанные с Хиссом в той или иной степени ― Франкфуртер, Кларк, Рид ― не голосовали.

Друзья и враги Хисса. С самого начала "дела Хисса" отношение к нему было полярным в обоих концах политического спектра США ― либерально-космополитическом и патриотическом. Для американских патриотов Хисс был символом всего, что они ненавидели: политики Рузвельта, "Нового курса", интервенционизма, провалов в Китае и Восточной Европе, наплыва в правительственные структуры тёмных личностей сомнительной лояльности и прочего подобного. И обратно, для большинства либералов невиновность Хисса была, по словам Ричарда Никсона, "вопросом веры". Элеонора Рузвельт несколько раз защищала Хисса в своих статьях. 27 декабря 1948 года, уже после предъявления большим жюри обвинения, она писала: "всё же я верю в честность Хисса". Зам. госсекретаря Ачесон неоднократно уверял общественность, что "Хисс ― лояльный служащий". Он был одним из "свидетелей репутации" Хисса на первом суде (кроме него, такими свидетелями были также Эдлай Стивенсон, судья Верховного суда США Франкфуртер и ряд сотрудников госдепартамента). Приговор Хиссу в январе 1950 года Элеонора Рузвельт прокомментировала в истинно демократическом духе: "Ужасно осудить одного человека со слов другого, виновного не меньше". А государственный секретарь Дин Ачесон и после осуждения сказал: "Я не отвернусь от Хисса".

Массированная поддержка Хисса со стороны демократов и космополитов была обусловлена не только личной симпатией к нему и партийными соображениями. Эти круги прекрасно понимали, что расследование дела Хисса ведётся Комитетом в контексте критики со стороны патриотических сил США политики и выдвиженцев Рузвельта. Ричард Никсон писал: "Живо помню один из аргументов во время званого обеда в Вашингтоне, когда известный либеральный юрист Пол Портер, стуча кулаком по столу, говорил: "Мне наплевать, виновен Хисс или нет. Расследование Комитета вредит стране, потому что нападки на Хисса ― это нападки на внешнюю политику Рузвельта"". ("Известный либеральный юрист" никак не обосновал, почему "нападки на внешнюю политику Рузвельта" являются "вредными для страны" ― видимо, он считал это "либеральной аксиомой").

Кроме того, демократы и космополиты стадным инстинктом верно ощущали нешуточную опасность себе, своему окружению, своему курсу в публичном показе деятельности лиц "двойной лояльности" и скрытых врагов американского народа.

Расследование Комитета встречало откровенно негативное отношение либерально-космополитической прессы, партии демократов, администрации. Ричард Никсон вспоминал: "С нашим крошечным комитетом из шести человек противостоять объединённым усилиям Белого дома, министерства юстиции, администрации демократов, да ещё группе защитников Хисса казалось безнадёжным делом… СМИ совместно с администрацией выступали единым фронтом против нас".

Никсон особо отмечал противодействие следствию по делу Хисса со стороны президента Трумэна. "Безусловно, его цель, в течение всего этого дела была в создании препятствий нашим усилиям раскрыть факты". "Трумэн… своими публичными выступлениями и исполнительными указами делал всё, чтобы помешать нам… продолжал это делать и после выборов 1948 года… Маниакальное противодействие президента Трумэна нашему расследованию было трудно понять". В 1952 году Никсон заявил, что Трумэн распорядился уволить любого агента ФБР, сотрудничающего с Комитетом. "Если бы он этого добился", добавил он, "Элджер Хисс был бы сейчас на свободе".

После победы демократов на ноябрьских выборах 1948 года положение Комитета ещё больше осложнилось. 18 ноября председатель демократической партии Макграт сказал, что "у Комитета по расследованию антиамериканской деятельности плохие перспективы". Помощники Трумэна подготовили проект билля о ликвидации Комитета.

Однако декабрь 1948 года изменил ход событий.

Последствия. Слушания по делу Хисса трансформировали в общественном восприятии оценку компартии США. Немалое число американцев стало рассматривать её теперь не как одну из многочисленных партий в стране, пусть даже "подрывного" характера, но как орудие внешних и враждебных американскому народу сил; в частности, как шпионскую структуру. "Дело Хисса изменило общественное восприятие местного коммунизма" (Никсон). Сам Никсон не преминул сразу же, как только стало известно об участии Хисса в шпионаже, связать внутреннюю нелояльность с внешней угрозой: "там, где коммунист ― там и шпион", заявил он уже 5 декабря.

Кроме того, в ходе расследования дела Хисса был поднят вопрос о существовании в США агентов влияния враждебных американскому народу сил. В своих показаниях перед Комитетом 3 августа 1948 года Чамберс говорил: "Эти люди… представляли собой элитную группу лиц, которые могли занять важные позиции в правительстве ― как в действительности и случилось с м-ром Хиссом и м-ром Уайтом…". Никсон, выступая в палате представителей 26 января 1950 года, через 5 дней после осуждения Хисса, сказал: "мы столкнулись с гораздо более опасным видом деятельности, чем простой шпионаж… мы имеем группу лиц, которые, находясь на важных местах в правительстве, могут влиять на формирование нашей политики в интересах враждебных нашей стране сил". Эту оценку почти слово в слово повторил через две недели сенатор Маккарти.

Республиканцы и южные демократы выступили после "дела Хисса" с резкими обвинениями в адрес администрации. Сенатор Кейпхарт из Индианы потребовал немедленной отставки госсекретаря Ачесона и судьи Верховного суда Франкфуртера "из-за их покровительства осуждённому шпиону". Карл Мундт из Южной Дакоты призвал к "самому тщательному поиску тех, по чьей вине наша внешняя политика потерпела такой провал". Джон Ранкин из Миссисипи потребовал "сорвать маски с неслыханных в истории нашей страны предателей". Никсон, выступая в палате представителей, огласил список врагов государства, который звучал как Кто есть кто среди демократов.

"Дело Хисса" активно использовалось патриотическими силами Америки в предвыборных кампаниях 1950 и 1952 гг. Никсон неустанно повторял, что "победа демократов принесёт нашей стране ещё больше Элджеров Хиссов, ещё больше атомных шпионов, ещё больше кризисов". В октябре 1952 года, выступая по национальному телевидению, Никсон ― кандидат в вице-президенты ― снова упомянул о деле Хисса и сказал, что оно показывает, сколько вреда может один человек нанести своей стране, если он оказывается лояльным не ей, а иностранному государству. В конце речи он коснулся и кандидата в президенты от демократов: "м-р Стивенсон был "свидетелем репутации" Хисса, он свидетельствовал, что Хисс ― честный и лояльный человек".

На выборах 1950 года республиканцы улучшили свои позиции в Конгрессе, а в 1952 году демократы потеряли президентское кресло и большинство в сенате и палате представителей.

Разоблачение Хисса стало и личным политическим триумфом Ричарда Никсона, с которого началась его известность в патриотических кругах Америки и стремительная политическая карьера: в 1950 году сенатор от Калифорнии, в 1952-60 гг. вице-президент, в 1968 году ― президент Соединённых Штатов. После 21 января 1950 года бывший президент Г. Гувер направил Никсону телеграмму: "осуждение Хисса стало возможным единственно благодаря Вашему терпению и настойчивости. Теперь, по крайней мере, государственная измена, существующая в нашем правительстве, представлена в таком виде, что в ней может удостовериться каждый".

Но активное участие в разоблачении Хисса принесло Никсону и ненависть со стороны внутренних и внешних врагов американского народа. "Либералы ненавидели и проклинали Никсона за дело Хисса". "Дело Хисса принесло Никсону неумирающую вражду либеральной элиты". Сам Никсон отмечал, что "дело Хисса оставило ненависть ко мне не только среди коммунистов, но и среди важных сегментов прессы и интеллектуалов". Эта враждебность сопровождала Ричарда Никсона в течение всей его политической карьеры.

Приложение. Слушания в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности, 3 августа 1948 г. Показания У. Чамберса; фрагмент.

Чамберс. …Несколько лет я работал в коммунистическом подполье, главным образом в Вашингтоне… Это был аппарат, созданный, если я не ошибаюсь, Гарольдом Уэйром… его верхушку составляли семь человек, или около того, из которых позже были завербованы некоторые лица, упоминавшиеся в показаниях мисс Бентли. Когда я познакомился с этой группой, её возглавлял Натан Витт, адвокат. Позже лидером стал Джон Абт. Членом этой группы был Ли Прессман, как и Элджер Хисс, который позже был организатором конференций в Думбратон Оакс, в Сан-Франциско и участником Ялтинской конференции.

Целью группы был не просто шпионаж. Она ставила своей задачей коммунистическую инфильтрацию в правительство США. Хотя шпионаж оставался одной из её целей. Главной целью компартии является свержение правительства, в подходящее время, любыми средствами, и каждый её член, поскольку он таковым является, стремится к этой цели…

Стриплинг. Из кого состояла ячейка, или аппарат, о которой вы упоминали?

Чамберс. Аппарат был организован в группу из семи человек, каждый из которых возглавлял свою ячейку.

Стриплинг. Можете ли вы назвать их имена?

Чамберс. Руководителем группы был, как я уже говорил, Натан Витт. Другие участники ― Ли Прессман, Элджер Хисс, Дональд Хисс, Виктор Перло, Чарль Крамер -

Мундт. Крамер это его настоящее имя?

Чамберс. Нет, его настоящее имя было, кажется, Кривицкий (Krevitsky). В группе были ещё Джон Абт, кажется, я его упоминал, и Генри Коллинс.

Ранкин. А как насчёт Гарольда Уэйра?

Чамберс. Гарольд Уэйр был, конечно, организатором группы.

Стриплинг. Это сын Эллы Рив Блур (Ella Reeve Bloor), известной коммунистки?

Чамберс. Да.

Мундт. Работал ли Прессман в ААА?

Чамберс. Некоторое время работал.

Стриплинг. М-р председатель, у меня есть документ, в котором описана служебная карьера Прессмана.

Мундт. Назовите, пожалуйста, документ.

Стриплинг. Это "Кто есть Кто".

Ранкин. "Кто есть Кто в американском еврействе", не так ли?

Стриплинг. Да. "Кто есть Кто в американском еврействе". Он был помощником главного юриста Администрации сельскохозяйственного регулирования (ААА) с 1933 по 1935 гг., назначен на эту должность министром сельского хозяйства Генри Э. Уоллесом. Затем он был юрисконсультом в Works Progress Administration с 1935 года, назначен на эту должность Гарри Гопкинсом. Затем он был юрисконсультом в Resettlement Administration, в 1935 году, назначен на эту должность Рексфордом Тагвеллом. Затем он был юрисконсультом Конгресса производственных профсоюзов, с июля 1936 года и оргкомитета рабочих металлургии. В марте 1937 года юрисконсультом оргкомитета союза текстильных рабочих. М-р председатель, после перехода в КПП он на правительственной службе больше не находился.

А где служил Джон Абт?

Чамберс. Я этого уже не помню.

Мундт. У вас есть его послужной список?

Стриплинг. Да. Согласно "Кто есть кто в Трудовых отношениях" он работал на следующих правительственных должностях. С 1933 по 1935 гг. руководитель Litigation, ААА. Помощник главного юрисконсульта Works Progress Administration в 1935 году; в 1936–1937 гг. юрисконсульт комитета сенатора Лафолетта по гражданским свободам, специальный помощник генерального прокурора в 1937 и 1938 гг. Сейчас он состоит в Прогрессивной партии м-ра Уоллеса.

Ранкин. Вы имеете в виду, что этот Ли Прессман поддерживает м-ра Уоллеса в его кампании по выборам президента?

Стриплинг. Он имеет официальную должность в Прогрессивной партии.

Мундт. Как и м-р Абт.

Стриплинг. Он также связан с Уоллесом.

Хеберт. Нет никакого секрета в связях Уоллеса с коммунистами. Нам незачем углубляться в эти вопросы.

Стриплинг. Вы не помните, где в то время работал Дональд Хисс?

Чамберс. Кажется, он был в министерстве труда, занимался вопросами иммиграции.

Стриплинг. М-р председатель, согласно моим данным, он значился как служащий госдепартамента с 1 февраля 1938 года по 26 марта 1945 года.

Мундт. Дональд Хисс ― это брат Элджера Хисса?

Чамберс. Младший брат Элджера Хисса.

Стриплинг. У меня есть послужной список Элджера Хисса.

Мундт. По-моему, его надо зачитать, включая ранние назначения.

Стриплинг. С 1929 по 1930 гг. он был клерком-секретарём судьи Верховного суда. С 1930 по 1933 гг. он занимался частной юридической практикой…

Ранкин. Могу я узнать, у какого судьи Верховного суда он работал?

Стриплинг. Я потом сообщу вам это, м-р Ранкин.

Ранкин. Я бы хотел, чтобы это было записано здесь и сейчас. Может вы сообщить мне эту информацию?

Стриплинг. Я скажу вам её потом. С 1933 по 1935 гг. он был нанят Администрацией сельскохозяйственного регулирования (ААА). Однако в 1934 г. он был направлен в специальный сенатский комитет, расследовавший деятельность военной индустрии. В 1935 г. он был юристом в министерстве юстиции. В октябре 1936 года он работал в офисе помощника госсекретаря. Это вся информация, которой я на данный момент располагаю.

Мундт. У вас есть данные, когда он покинул госдепартамент?

Стриплинг. Я скоро их получу.

Мундт. И почему, как вы считаете, он был уволен из госдепартамента?

Стриплинг. У меня нет сведений, что его уволили, м-р председатель.

Стриплинг. Был ли связан с этой группой некто Петерс?

Чамберс. Дж. Петерс был, насколько мне известно, руководителем всего коммунистического подполья в США.

Стриплинг. Появлялся ли он в Вашингтоне?

Чамберс. Да.

Стриплинг. Как настоящее имя Дж. Петерса?

Чамберс. Мне говорили, что его зовут Гольдвейс, или как-то так.

Стриплинг. Гольдбергер?

Чамберс. Гольдбергер.

Ранкин. Так как его имя?

Чамберс. Мне он годами был известен просто как Петерс.

Стриплинг. Его имя, м-р Ранкин, хорошо известно в коммунистических кругах. Он действовал под именем Дж. Петерс, также под именем Александр Стивенс, использовал фальшивый паспорт на имя Исидора Бурштейна…

Стриплинг. М-р председатель, Комитет по расследованию антиамериканской деятельности направил повестку для вызова Дж. Петерса на 30 октября этого года. Мы прилагали усилия и в городе Нью-Йорке и в штате Нью-Йорке, чтобы его вызвать. Мы не смогли обнаружить его и запросили помощь министерства юстиции и иммиграционных властей, но всё ещё не можем найти его. В коммунистических кругах, согласно нашим данным, он много лет известен как руководитель подполья…

Мундт. Вы говорили, что этот человек ранее служил в иностранной армии и был членом иностранного правительства. Он хотя бы был американским гражданином?

Чамберс. Я не знаю, но, скорее всего, не был.

Мундт. Не был?

Чамберс. Нет.

Мундт. То есть, вся эта шпионская деятельность в нашем правительстве возглавлялась человеком, который даже не был американским гражданином.

Стриплинг. Он не является американским гражданином, м-р председатель.

Чамберс. Я не удивлён.

Стриплинг. В прошлом году был издан приказ о его депортации, но мы всё ещё не знаем, где он находится. Он очень важный свидетель.

Мундт. Министерство юстиции не могло его найти?

Стриплинг. М-р Томас, наш председатель, связывался с министерством в этом году, пытаясь найти м-ра Петерса, но мы пока не имеем информации, где он может находиться.

Мундт. Им следовало бы изменить своё утверждение, что "они всегда могут найти тех, кто им нужен", добавив "кроме м-ра Петерса".

Ранкин. Видите ли, м-р председатель, в штате Нью-Йорк, согласно его законам, вы не можете спрашивать человека, которого нанимаете на работу, каким было его прежнее имя или откуда он приехал, что очень удобно для таких лиц.

Стриплинг. М-р Чамберс, мисс Бентли в прошлую субботу показала, что Гарри Декстер Уайт занимался шпионской деятельностью. Вы знали Гарри Декстера Уайта?

Чамберс. Да.

Стриплинг. Гарри Декстер Уайт коммунист? Был ли он коммунистом, по Вашим сведениям?

Чамберс. Я не могу с определённостью сказать, что он был зарегистрированным членом партии, но он наверняка был попутчик, так что сказать "он не коммунист" было бы ошибочно.

Стриплинг. Вы встречались с Гарри Декстером Уайтом, когда покинули партию и предлагали ему сделать то же?

Чамберс. Да.

Стриплинг. То есть, Вы рассматривали его как члена партии?

Чамберс. Я не совсем точно выразился, я предлагал ему не покинуть партию, а порвать с коммунистическим движением.

Стриплинг. Что он Вам ответил?

Чамберс. Он расстался со мной в весьма возбуждённом состоянии, и я думал, что убедил его. Очевидно, это было не так.

Стриплинг. У Вас были причины так думать?

Чамберс. Показания мисс Бентли и некоторые вещи, которые доходили до меня из других источников убедили меня, что я ошибся.

Стриплинг. То есть, что Вы не смогли его убедить?

Чамберс. Да.

Макдоуэлл. Я думаю, нам надо точно идентифицировать м-ра Уайта.

Стриплинг. Он работал заместителем министра финансов и главой отдела валютных исследований.

Хеберт. Это тот Уайт, о котором говорила мисс Бентли?

Стриплинг. Да.

Мундт. Мы зачитывали его послужной список в субботу.

…

Чамберс. После того, как я некоторое время пробыл в Вашингтоне, стало ясно, что некоторые члены группы могут занять высокие места в правительстве.

Хеберт. В каком году это было?

Чамберс. Около 1936. Один из них был Элджер Хисс, считалось также, что Генри Коллинс может далеко пойти. Ещё Ли Прессман. Поэтому было решено Петерсом, или Петерсом по совету людей, которых я не знаю, что мы должны отделить этих людей от подпольного аппарата ― то есть, чтобы они не общались с другими, но контактировали с Петерсом через меня.

Также было решено добавить к ним других, которые изначально не были в аппарате. Одним из таких лиц был Гарри Уайт…

Хеберт. Он рассматривался как источник информации для коммунистической ячейки?

Чамберс. Нет. Этих людей не планировалось сделать только источниками информации. Они представляли собой элитную группу, которая, как считалось, могла достичь видного положения в правительстве ― что и случилось в действительности, особенно с м-ром Уайтом и м-ром Хиссом ― и это их положение могло оказать гораздо бо льшую услугу для компартии.

Хеберт. Другими словами, Уайт был использован как неразумный простофиля?

Чамберс. Вряд ли тут уместно слово "неразумный".

Хеберт. Как Вы считаете, для чего он был использован?

Чамберс. Вряд ли тут уместно выражение "использован".

Хеберт. Нанят?

Чамберс. Как я уже говорил, он очень охотно сотрудничал с нами.

Хеберт. Вы лично встречались и разговаривали с ним?

Чамберс. Да.

…

Мундт. М-р Чамберс, я с большим интересом проследил за карьерой Элджера Хисса… Есть основания считать, что он организовал в госдепартаменте одну из коммунистических ячеек, которая оказала влияние на нашу политику в Китае и привела к кампании против Чан Кайши, которая внедрила Марзани на важную позицию, и я полагаю, что было бы важно узнать, чем эти люди занимались, когда ушли из госдепартамента. Вам известно, чем сейчас занимается Элджер Хисс?

Чамберс. По-моему, он возглавляет фонд Карнеги за международный мир.

Мундт. У меня такая же информация. Очевидно, что у международного мира мало шансов, если им руководят такие люди, как Элджер Хисс.

Ранкин. Где штаб-квартира этой организации?

Чамберс. Я не знаю.

Макдоуэлл. В Нью-Йорке.

Ранкин. По законам Нью-Йорка, при найме на работу вы не можете спрашивать человека, является ли он коммунистом, или откуда он прибыл, или как его раньше звали. Вы даже не можете предложить ему представить его фотографию. Конечно, он может руководить таким предприятием в Нью-Йорке ― но он не смог бы этого сделать в Миссисипи.

…

Ранкин. Кстати, как Вы считаете, не перевернулся ли бы в гробу м-р Карнеги, богатый шотландец, основавший эту организацию, если бы узнал, кто сейчас возглавляет его фонд?

Чамберс. Боюсь, что да.

Макдоуэлл. Насчёт м-ра Уайта я бы хотел заметить, что министр финансов имеет прекрасный штат следователей, лучший, чем в любом другом ведомстве, кроме прокуратуры, и поистине весьма странно, что этот человек так долго был связан с шайкой международных бандитов, но никто не знал об этом.

…

Никсон. М-р Чамберс, Вы показали, что 9 лет назад встречались в Вашингтоне с представителями властей и рассказывали им о коммунистах в правительстве.

Чамберс. Да.

Никсон. В какую организацию Вы обращались?

Чамберс. Исаак Дон Левин, который сейчас является редактором PlainTalk, связался с покойным Марвином Макинтайром, секретарём м-ра Рузвельта, и спросил, в каком виде удобнее всего было бы представить эту информацию президенту. М-р Макинтайр ответил ему, что м-р А. А. Бёрли, помощник госсекретаря, является советником м-ра Рузвельта по вопросам разведки. Я встретился с м-ром Бёрли и рассказал ему то же, что и вам.

Мундт. Это было в 1937 году?

Чамберс. Это было в 1939 году, через 2 дня после пакта Гитлера со Сталиным.

Никсон. Когда Вы встретились с м-ром Бёрли, Вы обсуждали ситуацию в общих чертах, или называли конкретные имена?

Чамберс. Я называл конкретные имена, среди них м-ра Хисса.

Никсон. Вы назвали м-ра Витта?

Чамберс. Да.

Никсон. М-ра Прессмана?

Чамберс. М-ра Прессмана.

Никсон. М-ра Перло.

Чамберс. Кажется, да.

Никсон. М-ра Крамера?

Чамберс. Возможно.

Никсон. М-ра Абта?

Чамберс. Наверняка.

Никсон. М-ра Уэйра?

Чамберс. Да.

Никсон. М-ра Коллинса?

Чамберс. Да, думаю, что назвал.

Никсон. М-ра Уайта?

Чамберс. Нет, потому что в то время я считал, что убедил его порвать с коммунистами. Я назвал его только через 4 года, ФБР.

Никсон. Вы назвали его ФБР, после того, как посчитали, что не убедили его?

Чамберс. Да.

Мундт. М-р Коллинс тоже работал в госдепартаменте?

Чамберс. Да, кажется, во время войны.

Мундт. Он принадлежал в госдепартаменте к ячейке Элджера Хисса?

Чамберс. Да.

Макдоуэлл. М-р Бёрли на сегодняшний день является руководителем либеральной партии в штате Нью-Йорк.

Чамберс. Мне это неизвестно.

Макдоуэлл. Это тот А. А. Бёрли, который был послом в одной из южноамериканских стран?

Чамберс. Бразилии, по-моему. Он антикоммунист и, нужно добавить, очень умный человек.

Ранкин. М-р Бёрли?

Чамберс. М-р Бёрли ― антикоммунист.

Никсон. М-р Чамберс, известны ли Вам какие-либо последствия Вашего сообщения в правительство?

Чамберс. Нет. Я полагал, что какие-то меры предприняты будут, что было, конечно, довольно наивно. Вскоре я увидел, что ничего не делается.

Никсон. Я думаю, важно отметить, что сообщение было сделано через два дня после подписания пакта Сталина с Гитлером, то есть, когда русские никоим образом не являлись нашими союзниками, и никаких мер по этому делу не предпринималось.

Хеберт. Какое у Вас образование?

Чамберс. Я учился в общественной школе, а потом в Колумбийском университете (в Нью-Йорке).

Хеберт. Интересно отметить, что всякий раз, когда речь заходит о коммунизме, мы слышим о Колумбийском университете…

 

Всемирный Банк и Коминтерн

6 ноября 1953 года генеральный прокурор Соединённых Штатов Герберт Броунелл, выступая в Чикаго, заявил, что семь лет назад, в январе 1946 года, бывший президент Трумэн назначил Гарри Декстера Уайта, высокопоставленного чиновника казначейства США, исполнительным директором США в Международном валютном фонде, достоверно зная, что тот сотрудничает с советской разведкой. Он сказал: "Я официально заявляю, что, согласно отчётам, имеющимся в моём департаменте, шпионская деятельность Уайта для советского правительства была в декабре 1945 года в деталях представлена Федеральным бюро расследований в Белый дом. Хотя это и кажется невероятным, но президент Трумэн, имея всю эту информацию, 23 января 1946 года назначил Уайта, помощника министра финансов, на ещё более важную должность ― исполнительного директора Международного валютного фонда".

16 ноября, через 10 дней после заявления Броунелла, по национальному радио и телевидению выступил Трумэн. Он признал, что несёт ответственность за назначение в МВФ Гарри Декстера Уайта, относительно которого ему был направлен доклад ФБР, но попытался оправдать своё решение. Любые необычные действия против Уайта, сказал Трумэн, могли бы насторожить связанных с ним и находящихся под наблюдением ФБР лиц. Кроме того, Уайт после назначения в МВФ покинул министерство финансов, а его должность исполнительного директора была, по словам Трумэна, менее важна, чем должность директора-распорядителя. Трумэн добавил, что улики против Уайта были, по признанию самого ФБР, труднодоказуемыми.

В ответе Трумэна не всё было правдой. Прежде всего, он проявил некоторое лукавство ― как раз после назначения Уайта в МВФ слежка со стороны ФБР за ним и за "связанными с ним лицами" стала испытывать затруднения ― поскольку помещения Фонда пользовались правом экстерриториальности. С мая 1946 года Э. Гувер вынужден был снять наблюдение за Уайтом на территории МВФ. Что касается "труднодоказуемости улик", то речь шла о том, что они были получены недозволенными с точки зрения закона способами ― прослушиванием телефонных разговоров и пр. ― и не могли быть предъявлены суду или большому жюри.

17 ноября 1953 года, выступая перед сенатским подкомитетом по внутренней безопасности (SISS), Броунелл повторил под присягой свои обвинения. "Отчёт ФБР от 27 ноября 1945 года", сказал он, "назвал ряд лиц, вовлечённых в шпионскую деятельность. В этом отчёте упоминался Гарри Декстер Уайт и шпионская группа, в работе которой он участвовал… Хотя в отчёте его шпионская деятельность была резюмирована в краткой форме, ни один разумный человек не может отрицать, что были представлены адекватные предупреждения любому, кто ознакомится с отчётом, о самой высокой степени опасности для нашей страны в назначении Гарри Декстера Уайта директором МВФ или в продолжении его работы в правительстве". Слова генерального прокурора подтвердил директор ФБР Эдгар Гувер, также явившийся на заседание. Он сказал, что информация, представленная им в Белый дом была "адекватной".

В своём выступлении Броунелл вкратце изложил содержание отчёта ФБР за ноябрь 1945 года. Согласно конфиденциальным источникам, говорилось в отчёте, Уайт был вовлечён в шпионскую деятельность как минимум с конца 1942 или начала 1943 года. Он снабжал руководителя шпионской группы Натана Сильвермастера сведениями о финансовой деятельности правительства, особенно за рубежом, копиями документов, иногда самими документами, собственными заметками. Сильвермастер переснимал эти материалы на микроплёнку и отдавал Якову Голосу, "известному советскому шпиону". Наиболее важные из них передавались по дипломатическому коду, другие отправлялись с дипломатическим багажом. В отчёте ФБР отмечалось также, что Уайт помогал внедрять в министерство финансов (где он был помощником министра Моргентау) других агентов.

Кроме того, генеральный прокурор представил, впервые публично, записку Уайта, переданную, в числе других шпионских бумаг, Уиттекером Чамберсом министерству юстиции в ноябре 1948 года, во время расследования "дела Хисса". Министерство финансов характеризовало этот документ как "содержащий в высшей степени конфиденциальные сведения", а эксперты ФБР установили, что он написал рукой Уайта.

Помощник министра

Хотя первый американский директор Международного валютного фонда носил звучное англосаксонское имя Гарри Декстер Уайт (Harry Dexter White), его родителями были еврейские эмигранты из Литвы Исаак Вейс и Сара Могилевская. В 1885 году они приехали в Америку, а в 1892 году получили гражданство США. Вейс сменил фамилию вначале на Вейт (Weit), а затем на чисто английскую Уайт (White).

Гарри Декстер Уайт (1892–1948 гг.) родился в Бостоне. Он получил там среднее образование и довольно долго, до 25-летнего возраста, занимался торговлей в лавке скобяных товаров.

Перемены в его жизнь внесла Первая мировая война. 12 апреля 1917 года, через неделю после вступления США в войну с Германией, Уайт, не дожидаясь призыва, подал заявление о зачислении на курсы офицеров. Хотя высшего образования он не имел, не считая семестра в архитектурном колледже, на курсы его приняли, и летом 1917 года ему было присвоено звание лейтенанта пехоты. После выпуска он получил назначение в тренировочный лагерь, где занимался обучением новобранцев. Но, в конце концов, его всё же отправили на фронт. В феврале 1918 года, незадолго перед отбытием в Европу, Гарри Уайт женился на Анне Терри, дочери Аарона Терри и Сары Аткинс.

Во время Первой мировой войны Уайт служил во Франции в разных пехотных частях. Ни одна из них в боях не участвовала. В ноябре 1918 года он вернулся в США.

Статус фронтовика-ветерана давал некоторые привилегии в общественном положении. В феврале 1922 года Уайт записался на курсы в Колумбийский университет; в 1923 году перешёл в Стэнфорд, где изучал экономику; в 1925-32 гг. учился в Гарварде. Защитив в 38 лет диссертацию, он около года работал ассистентом в Лоренсовском колледже в городке Эпплтон (Висконин), затем профессором там же.

Перемены в жизни Уайта принёсли выборы 1932 года, на которых к власти пришёл Ф. Д. Рузвельт. Одним из ближайших сотрудников нового президента стал Генри Моргентау, знакомый Рузвельта ещё с 1913 года. В марте 1933 года он был назначен руководителем управления по делам фермеров, а 1 января 1934 года ― секретарём казначейства (министром финансов). В казначейство Моргентау сразу же пригласил Якоба Винера, преподававшего в Чикагском университете, а тот набрал в штат ещё ряд сотрудников, среди которых был и преподаватель колледжа в Висконсине экономист Гарри Уайт.

9 июня 1934 года Уайт приступил к работе в казначействе. Месяц он работал в тарифной комиссии, затем перешёл в отдел исследований и статистики. В 1936 году, по поручению Моргентау, он изучал денежную ситуацию в Китае и написал о ней отчёт. В октябре 1936 года Уайт стал помощником директора отдела исследований и статистики, а в марте 1938 года ― директором новообразованного отдела валютных исследований (MonetaryResearch). Задачей отдела являлась подготовка докладов о денежной политике казначейства.

Новые перемены в карьеру Уайта опять-таки внесла война, на этот раз Вторая мировая. В сентябре 1939 года Моргентау поручил ему работу с англо-французской военной закупочной миссией в США.

Ещё более важный и ответственный пост Уайт занял после нападения Японии на США. 8 декабря 1941 года он был назначен референтом министра по иностранным операциям и связным между казначейством и госдепартаментом. С 1943 года он стал отвечать за взаимодействие своего министерства с армией и флотом.

Практически сразу же после начала давно готовившейся войны, лидеры финансово-политической олигархии США и Англии приступили к планированию сценария переустройства мира после её вполне предсказуемого финала. Такой сценарий предусматривал, прежде всего, создание новой системы финансовых отношений. Важная роль в разработке деталей этой системы и была отведена Уайту.

14 декабря 1941 года, меньше чем через неделю после формального вступления США в войну, министр финансов Моргентау дал Гарри Д. Уайту поручение подготовить проект создания межсоюзнического фонда, который стал бы основой послевоенного денежного устройства. Одновременно в Лондоне над таким же проектом начал работать видный экономист лорд Кейнс. Разработки Уайта и Кейнса легли в основу Бреттон-Вудских соглашений и обеих крупнейших послевоенных финансовых структур: Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития.

К маю 1942 года Уайт закончил набросок предложений по планируемому фонду и банку. 25 мая 1942 года в казначействе состоялось совещание, где он доложил свои рекомендации. На совещании присутствовали представители госдепартамента и Федеральной резервной системы. В июле 1942 г. план Уайта был отправлен в Англию Кейнсу. Дальнейшая доработка проекта велась ими совместно.

Во время войны Уайт занимался и китайскими делами. Он принимал участие в реализации кредита размером в 500 млн. долларов, обещанного в феврале 1942 года правительством США режиму Чан Кайши (союзнику Соединённых Штатов в войне против Японии). Уайт негативно относился к китайским националистам вообще и к Чан Кайши в частности; ещё в своём отчёте 1936 года о ситуации в Китае он назвал его правление "современным феодализмом". Сходных взглядов придерживался и представитель министерства финансов в Китае Соломон Адлер. Ещё одной причиной отрицательного отношения Уайта и его коллег по казначейству к кредиту для правительства Чунцина было настойчивое желание китайцев самостоятельно распоряжаться полученными средствами. В 1943-45 гг. Уайт тормозил выплату Чан Кайши обещанной в золоте части кредита, и до февраля 1945 года из неё было выплачено (золотом) всего около $7 млн., вместо запланированных $200 млн. .

С 1 по 22 июля 1944 года в Бреттон-Вудсе (штат Нью-Гемпшир) проходила конференция по финансовым вопросам представителей стран антигитлеровской коалиции. Председательствовал на конференции Генри Моргентау; американскую делегацию возглавлял Гарри Декстер Уайт. Были подписаны соглашения о формировании обменных курсов валют, о создании Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития. В основу принципов их работы был положен проект Уайта-Кейнса. Фонд должен был иметь $8, 8 млрд. в золоте, местных валютах и ценных бумагах стран-участниц; из которых США вносили $2, 75 млрд., Англия ― $1, 3 млрд. Одной из целей создания Фонда заявлялась стабилизация курсов валют. Фактически же Фонд представлял собой инструмент контроля финансовых кругов США над экономическим положением других стран. Фонд влиял на курсы валют; право стран-участниц изменять их ограничивалось. Принцип "взвешенного", пропорционального взносу, голосования позволял представителям США и Англии определять политику Фонда в существенных вопросах. Международный банк реконструкции и развития должен был иметь капитал $10 млрд.; он выдавал займы для восстановления экономики под небольшой процент. Однако условием получения займов от МБРР было участие в МВФ. Представители Советского Союза принимали участие в работе конференции и подготовке её итоговых документов.

В 1944 году Уайт занимался подготовкой крупного послевоенного кредита для Советского Союза. Этот кредит имел троякую цель: 1) включения СССР в международную финансовую систему; 2) обеспечения поддержки Советским Союзом послевоенных проектов США по переустройству мира; в частности, "плана Моргентау" ― деиндустриализации Германии и превращения её в аграрное государство. СССР рассчитывал на значительные репарации с побеждённой Германии, но получить их можно было только от страны с развитой промышленностью. Предоставление Советскому Союзу крупного кредита, по расчётам Моргентау и Уайта, должно было снизить его заинтересованность в постоянных репарациях и согласиться на массовый демонтаж немецкой промышленности; 3) одобрения правительством СССР проекта устройства еврейской автономии в Крыму.

Советская сторона проявила интерес к получению долгосрочного кредита от США. 3 января 1945 года В. М. Молотов запросил американского посла А. Гарримана о возможности предоставления СССР льготного займа для послевоенного развития, размером в 6 млрд. долларов, на 30 лет, под 2¼ процента годовых. 10 января 1945 года Уайт оперативно подготовил для Моргентау меморандум о займе для СССР размером в 10 млрд. долларов, на 35 лет, под 2 % годовых, при гарантиях выплаты сырьём. То есть условия займа были даже более выгодными, чем запрашивала советская сторона. Тогда же, 10 января, Моргентау передал Рузвельту записку, включавшую предложения Уайта.

Однако получение Советским Союзом кредита от США увязывалось американскими представителями с проектом "образования еврейской республики в Крыму"; мало того, с целевым направлением кредита на этот проект. То есть, заём взяло бы государство, выплачивать его стал бы (в основном) русский народ, а потрачен он был бы на обустройство предполагаемой еврейской автономии. Такой эффективный менеджмент, особенно циничный после прошедшей разрушительной войны, видимо, показался Сталину диким. Абсурдным, с точки зрения нормального человека, представлялось и предложение выселить жителей Крыма, чтобы водворить на их местах евреев. Когда в ноябре 1945 года посол США Гарриман попытался через Молотова связаться со Сталиным "для обсуждения вопросов экономического сотрудничества", его просьба о личной встрече была отклонена по прямому указанию Сталина.

Сталин также принял решение о неучастии СССР в работе МВФ и МБРР. Очевидно, он пришёл к выводу, что Советский Союз ожидают там перспективы подобных же гешефтов и счёл их для государства излишними.

С лета 1944 года Уайт принимал ведущее участие в разработке т. н. "плана Моргентау", предполагавшего полный демонтаж после войны немецкой промышленности и превращение Германии в чисто аграрную страну. План предусматривал также массовые насильственные депортации немцев; дезинтеграцию банковской системы страны; организацию гиперинфляции в её экономике; установление жизненного уровня для оставшихся "на грани выживания". Существенные положения "плана Моргентау" (или, скорее, "плана Моргентау-Уайта", поскольку последний разрабатывал его и занимался его продвижением в разных ведомствах) были, в целом, приняты и действовали как основа экономической политики оккупационных сил США в западной части Германии два года, с мая 1945 по июль 1947 гг.

В 1945 году и позже Уайт занимался, главным образом, проблемами организации новой международной финансовой системы.

28 января 1945 года Г. Моргентау официально назначил Г. Д. Уайта помощником министра. Он покинул пост директора отдела валютных исследований, который занял его заместитель Ф. Коу.

В начале 1945 года президент Рузвельт направил Бреттон-Вудские соглашения в сенат. Уайт представлял в Конгрессе своё министерство и успешно добился их ратификации.

24 марта 1945 года Моргентау назначил Уайта советником по финансовым вопросам американской делегации на конференции по образованию Организации Объединённых наций. (Генеральным секретарём этой конференции был Элджер Хисс). С 21 апреля по 9 мая 1945 года Уайт находился в Сан-Франциско, участвуя в подготовке и проведении этой конференции.

После 12 апреля 1945 года, когда Рузвельта не стало, влияние казначейства на внешнеполитические дела уменьшилось. Новый президент Трумэн сменил ряд видных деятелей "Нового курса". Одним из первых в его команду вошёл, как советник по внешнеполитическим делам, Джеймс Бирнс, южанин, занимавший твёрдую патриотическую позицию. Г. Моргентау пытался предотвратить его назначение на пост госсекретаря, но тщетно. А вскоре Моргентау самому пришлось покинуть министерство финансов. Произошло это следующим образом. Президент Трумэн, направляясь на Потсдамскую конференцию, взял с собой Бирнса, недавно (3 июля 1946 года) назначенного государственным секретарём. Моргентау спросил президента: можно ли ему также поехать в Потсдам? По воспоминаниям Моргентау, президент ответил ему, что он не одобряет "план Моргентау", и что министр финансов нужнее в Вашингтоне, чем в Потсдаме. Моргентау сказал, что ему крайне необходимо быть на конференции в Потсдаме, иначе он подаёт в отставку. "Хорошо", тотчас ответил Трумэн, "если Вы подаёте в отставку, я её принимаю". И Моргентау, к собственному изумлению, был сразу же уволен. Новым министром финансов стал Фред Винсон, ранее директор отдела военной мобилизации.

Уайт после отставки Моргентау остался помощником министра, но его влияние сильно уменьшилось. В основном он занимался вопросами МВФ.

23 января 1946 года президент Трумэн назначил Гарри Декстера Уайта исполнительным директором Международного валютного фонда от Соединённых Штатов. 5 февраля 1946 года сенат утвердил это назначение. В марте 1946 года Уайт присутствовал на инаугурационной встрече правления Фонда и Банка в Саванне (Джорджия), а в конце апреля того же года он ушёл в отставку с поста помощника министра финансов, чтобы заниматься далее только делами Фонда.

Международный валютный фонд приступил к работе 6 мая 1946 года. Уайт председательствовал на первой сессии его правления. Казалось, что он, как один из создателей МВФ, МБРР, Бреттон-Вудской системы, будет ещё долго трудиться в международных финансовых институтах. Однако именно в это время у Гарри Декстера Уайта начались некоторые неприятности.

Двойная лояльность. В 1934 году, перейдя на работу в министерство финансов, Уайт вступил в контакт в Вашингтоне с членами местных коммунистических ячеек. Он формально не вошёл в компартию, но общавшиеся с ним коммунисты считали его человеком, близким им по политическим взглядам, "попутчиком" (fellowtraveler). Тогда же он познакомился с У. Чамберсом, функционером подпольного аппарата партии, а заодно связным советской резидентуры. Через некоторое время, по предложению Дж. Петерса, руководителя подпольного аппарата, контакты Уайта с коммунистами были ограничены, чтобы они не мешали его карьере в правительстве. Однако связь с Чамбресом Уайт продолжал поддерживать. Как и некоторые другие правительственные служащие, он поставлял Чамберсу документы, их копии, а также, раз в 1–2 недели, собственные обзорные записки, которые тот микрофильмировал и передавал советским резидентам. К Рождеству 1936 года Б. Быков, нелегал советской разведки и куратор Чамберса, подарил Уайту и другим информаторам (Хиссу, Уэдли, Сильверману) по дорогому бухарскому красному ковру.

В конце 1937 года Чамберс решил выйти из партии и прекратить сотрудничество с советской разведкой. Он сделал попытку убедить Уайта и других последовать своему примеру, но не преуспел в этом. Хотя после заключительной встречи Уайт, по его словам, расстался с ним в "возбуждённом состоянии", однако аргументы Чамберса, как показали дальнейшие события, его не убедили. Очевидно, у него имелись свои соображения насчёт сотрудничества с советской разведкой.

В 1940-х годах Уайт передавал информацию для советских резидентов через Натана Сильвермастера. Помимо этого, он набирал в свой отдел и способствовал продвижению в других подразделениях министерства финансов лиц сходного с ним мировоззрения, многие из которых тоже сотрудничали с советской резидентурой в США. Так, с 1936 года в отделе исследований и статистики стал работать Гарольд Глассер; в 1938 году он стал заместителем Уайта. В 1936-7 гг. Глассер вместе с Уайтом передавали информацию для резидента советской разведки Б. Быкова. Глассер участвовал также в деятельности шпионской группы В. Перло, параллельно группе Сильвемастера передававшей материалы для Якова Голоса. В 1939 году Уайт пригласил работать в MonetaryDivision Фрэнка Коу. По показаниям Чамберса, Коу в середине 1930-х гг. входил в кружок Уэйра, а по показаниям Бентли в 1940-х гг. поставлял информацию для Сильвермастера. На Бреттон-Вудской конференции Коу входил в состав американской делегации, возглавлявшейся Уайтом; в феврале 1945 года сменил Уайта на посту директора отдела валютных исследований; в июне 1946 года стал главой офиса секретариата МВФ. На посту директора MonetaryDivision его сменил Глассер. В 1939 году к отделу Уайта присоединился Люд Ульман. Вместе с Сильвермастером, с которым он жил в одном доме, Ульман занимался фотографированием шпионских документов в специально устроенной для этого лаборатории. На Бреттон-Вудской конференции 1944 года и Сан-Францисской конференции по организации ООН 1945 года Ульман был помощником Уайта. С 1939 года в отделе Уайта стал работать Соломон Адлер (между прочим, получивший гражданство США только в следующем году). По показаниям Чамберса, Адлер передавал экономическую информацию руководству компартии США. С июля 1941 года Адлер стал представителем казначейства в Китае (Чунцине), откуда поставлял информацию для группы Сильвермастера. В 1944 году Адлер присутствовал на Бреттон-Вудской конференции, где консультировал Уайта по китайским делам. Некоторое время у Уайта в MonetaryDivision работал член компартии США и руководитель отдельной шпионской группы Виктор Перло. Когда у Натана Сильвермастера, назначенного в отдел военной экономики, начались проблемы с контрразведкой, возражавшей против этого назначения из-за связей Сильвермастера с компартией США, Уайт и Курри, советник президента Рузвельта, поручились за его репутацию и помогли снять возражения контрразведчиков. Сильвермастер некоторое время присутствовал на конференции в Бреттон-Вудсе, вместе с Уайтом.

Нетрудно видеть, что Гарри Декстер Уайт набирал специалистов в свой отдел и продвигал их там вовсе не по принципу компетентного знания порученной работы. Основными критериями для него были общность взглядов и происхождение кандидата. Впрочем, он и сам получил место в министерстве финансов США, когда туда пришёл Моргентау, по тем же критериям. В отчёте сенатского подкомитета по внутренней безопасности (SISS), расследовавшего в 1953 году деятельность группы Уайта, говорилось: "Эти люди рекомендовали друг друга для приёма на федеральную службу. Они поднимали друг другу зарплату, перемещали друг друга из департамента в департамент, и из комитета в комитет. Они назначали один другого в международные комиссии. Они ручались за репутацию друг друга и защищали один другого, когда возникала опасность их разоблачения". Сегодня подобные группировки, использующие служебное положение в личных и корпоративных эгоистических интересах, называются этническими ОПГ.

В 1940-х гг. группа Уайта передавала советским резидентам большой объём информации. В 1943 году Бентли, работавшая курьером между группами Сильвермастера ― Перло и Яковом Голосом, доставляла до 40 роликов микрофильмов каждые две недели.

Несколько раз Уайт, пользуясь своим положением в министерстве финансов, оказал важные услуги международному коммунистическому движению. Например, в 1943-45 гг., при его участии, задерживалась передача золота для режима Чан Кайши, что усилило инфляцию в националистическом Китае и, в конечном счёте, содействовало приходу к власти там коммунистов. В 1944-45 гг. Уайт разрабатывал проекты предоставления СССР политически обусловленного крупного займа. В апреле 1944 года при его помощи СССР были переданы платы для печатания союзнической валюты (AM, Allied Military) в Германии, что позволило советской стороне получить значительную прибыль (до ¼ миллиарда долларов), выбрасывая эту валюту на чёрном рынке. (Казначейство США напечатало около 10, 5 млрд. оккупационных марок; советская администрация ― более 78 млрд.).

Однако постепенно сведения о несанкционированных утечках информации из министерства финансов и о "коммунистах в правительстве", среди которых называлось имя и Г. Д. Уайта, начала поступать в структуры США, ведавшие вопросами безопасности.

В конце августа/ начале сентября 1939 года на встрече с Адольфом Бёрли, помощником президента Рузвельта по разведке, У. Чамберс рассказал о "коммунистическом кружке в Вашингтоне". Правда, по его позднейшим показаниям, он не упомянул тогда имени Уайта, "поскольку решил, что убедил его (порвать с коммунистами)". Бёрли также не занёс имя Уайта в свой блокнот. Однако журналист И. Левин, присутствовавший на встрече, записал, среди других названных, имя Уайта.

20 марта 1945 года на встрече с Рэймондом Мэрфи, начальником отдела безопасности госдепартамента, Чамберс назвал, в числе "коммунистов и сочувствующих", Гарри Д. Уайта и Соломона Адлера. В августе 1946 года, на второй встрече с Мэрфи, Чамберс сказал ему, что Уайт является членом одной из коммунистических ячеек в Вашингтоне; однако он не лидер этой ячейки и не фанатик, зато его шурин, нью-йоркский дантист ― фанатичный коммунист.

В августе 1945 года в ФБР явилась Элизабет Бентли. 7 ноября она назвала имя Гарри Декстера Уайта как одного из основных информаторов шпионской сети Сильвермастера-Голоса, которую она обслуживала.

8 ноября 1945 года Эдгар Гувер направил бригадному генералу Вогану, советнику президента по военным делам и связному между Белым домом и ФБР, письмо с предварительным отчётом о показаниях Бентли. В письме говорилось: "Сведения, полученные ФБР из конфиденциальных источников, указывают, что ряд лиц, работающих в правительстве США, снабжает информацией лиц вне правительства, передающих её советским агентам… По сведениям Бюро на данный момент, в этой деятельности участвуют или используются следующие лица: Н. Сильвермастер, Г. Д. Уайт, А. Сильверман, Л. Курри, В. Перло, …". Далее в письме сообщалось, что документы переправляются Сильвермастеру, который фотографирует их и передаёт советским агентам в Нью-Йорке и Вашингтоне.

27 ноября 1945 года ФБР составило обширный меморандум, на 71 странице, о советском шпионаже в США. В него была включена и информация об Уайте. 4 декабря 1945 года Воган передал этот меморандум президенту Трумэну.

После объявления 23 января 1946 года о назначении Гарри Декстера Уайта директором Международного валютного фонда, ФБР подготовило для президента специальный отчёт о нём. Отчёт, датированный 1 февраля 1946 года, был вручен генералу Вогану, для передачи президенту, а копии были направлены государственному секретарю и генеральному прокурору. Эдгар Гувер позже отмечал, что информация, содержавшаяся в отчёте, основывалась на 30 достаточно надёжных источниках. О сообщениях Бентли он сказал: "всё, что мы могли проверить в её показаниях, оказалось верным".

Госсекретарь Бирнс считался известным консерватором, которому назначение агента международного коммунизма на ещё одну важную должность в американском правительстве было бы особенно неприятно. Любопытным образом получилось так, что отчёт ФБР оказался у него на столе 5 февраля, как раз в тот день, когда сенатский комитет по делам банков и валюты заканчивал рассмотрение кандидатуры Уайта. О том, что было дальше, написал в своих воспоминаниях сам Бирнс: "На следующий день после того, как я получил отчёт, я потребовал встречи с президентом и в полдень встретился с ним. Я сказал, что получил копию отчёта м-ра Гувера и был шокирован его содержанием. Я спросил его, что он намерен делать. Президент сказал, что он читал этот отчёт и тоже удивлён. Когда я спросил, как обстоят дела с назначением м-ра Уайта, он сказал, что оно всё ещё рассматривается в сенате. Я сказал, что, с учётом тяжести обвинений, назначение надо немедленно приостановить. Президент созвонился с секретарём сената. Тот ответил, что назначение Уайта уже состоялось. Президент был разочарован".

Бирнс предложил организовать переголосование в сенате. Трумэн не согласился. Тогда Бирнс предложил отменить назначение Уайта, предъявив ему отчёт ФБР, чтобы он не обращался в суд. Трумэну не понравилась и эта идея, но он обещал подумать. "Я больше не слышал об этом", писал далее Бирнс, "но прочитал в газетах, что назначение Уайта было подписано президентом, и он стал исполнительным директором МВФ".

Итак, в феврале 1946 года Гарри Декстер Уайт был утверждён в своей новой должности исполнительного директора Международного валютного фонда от США, а с мая приступил к этой работе. С того же месяца Эдгару Гуверу пришлось отменить наблюдение за Уайтом на территории МВФ, поскольку она пользовалась правом экстерриториальности.

Однако вскоре у Гарри Д. Уайта появились новые проблемы. В начале 1947 года большое жюри Нью-Йорка начало заслушивать показания о советском шпионаже и коммунистической активности в США. Слушания проходили за закрытыми дверями. Среди других свидетелей в марте 1947 года была вызвана и Э. Бентли.

31 марта 1947 года Уайт подал в отставку со своего поста в МВФ из-за ухудшения здоровья. Через неделю, 7 апреля его отставка была принята президентом Трумэном. Уайт перебрался в Нью-Йорк и некоторое время работал консультантом по финансовым вопросам.

В октябре 1947 года Г. Д. Уайту была направлена повестка с требованием явиться в большое жюри. Из-за болезни явка была отложена и прибыл он туда только 24/ 25 марта 1948 года.

31 июля 1948 года Бентли, а через три дня, 3 августа, Чамберс дали показания на открытых слушаниях Комитета по расследованию антиамериканской деятельности. Именно здесь впервые публично прозвучало обвинение Гарри Декстера Уайта в передаче служебной информации советским резидентам. Бентли заявила, что он приносил документы Сильвермастеру, руководителю шпионской группы, который микрофильмировал их и передавал ей плёнки для Голоса. Чамберс заявил, что в середине 1930-х гг. Уайт был связан с коммунистическим подпольным аппаратом в Вашингтоне, и что он являлся "агентом влияния" коммунистов в правительстве США.

В интервью журналистам Уайт заявил, что он шокирован этими обвинениями и полностью их отвергает.

На следующий день после выступления Чамберса, перед Комитетом дал показания Натан Сильвермастер. Он отрицал какое-либо участие в шпионаже, но на вопрос "является ли он или был когда-либо коммунистом?" отвечать отказался, сославшись на 5 поправку к Конституции. Отказался он также сообщить, знал ли когда-либо Элизабет Бентли и лиц, упомянутых ею в своих показаниях. Авраам Сильверман заявил, что он "глубоко шокирован" показаниями Бентли, но отвечать на вопросы тоже отказался, сославшись на 5 поправку.

13 августа 1948 года перед Комитетом по собственной инициативе выступил Гарри Д. Уайт. Его показания были во многом похожи на показания Элджера Хисса, дававшего их там же несколькими днями ранее. Нет, он не коммунист, никогда не был коммунистом, не имел никаких связей с коммунистическими организациями. Нет, он не помнит Бентли и Чамберса, и, судя по фотографиям в газетах, никогда с ними не встречался. Сильвермастера он знает; Курри, Сильверман, Сильвермастер ― его старые и хорошие друзья, которые ни в каком шпионаже не могут быть замешаны. Сам он верит в идеалы свободы и демократии, о чём говорит и его послужной список. Речь Уайта неоднократно прерывалась аплодисментами с галёрки.

Тогда же, 13 августа перед Комитетом выступил Лочлин Курри, бывший экономический советник президента Рузвельта. Как и Уайт, он отрицал любую передачу служебной информации лицам, не имеющим к ней прав доступа. Сильвермастера, Сильвермана, Ульмана он знает, но никаким образом не может связать их со шпионажем.

"Делу Уайта" не суждено было развернуться в нечто подобное "делу Хисса", хотя в ноябре 1948 года Чамберс, для подтверждения своих показаний, передал прокуратуре ряд шпионских документов, среди которых был и собственноручно написанный Уайтом в январе 1938 года обзор решений правительства США по экономических вопросам. Однако 16 августа 1948 года, через три дня после выступления в Комитете, Гарри Декстер Уайт скоропостижно скончался от сердечного приступа.

Дешифрованные по проекту "Венона" советские дипломатические телеграммы 1940-х гг. подтвердили, что Гарри Декстер Уайт был информатором советских резидентов в США, закодированным под именами "Кассир" и "Юрист". П. Судоплатов, один из руководителей советской разведки 1940-х гг., в своих мемуарах засвидетельствовал, что Уайт являлся для них источником информации, зашифрованным как "Кассир". "Одним из главных консультантов Моргентау был помощник министра, член негласного аппарата КП США Гарри Декстер Уайт, он же "Кассир" в нашей переписке…". В 1997 года двухпартийная комиссия сената США пришла к заключению, что "виновность Хисса и Уайта (в шпионаже) представляется установленной".

Был ли Гарри Декстер Уайт "советским агентом"?

Вряд ли можно сомневаться, что расположение Гарри Д. Уайта к Советской России и коммунизму было искренним.

Октябрь 1917 года возбудил большие надежды у всегопрогрессивного человечества. Подавляющее большинство представителей трудящихся во всём мире отнеслось к новому государству, возникшему на территории бывшей Российской империи, с самой глубокой симпатией. Им нравился состав первого в мире правительства рабочих и крестьян, почти сплошь состоявший из представителей трудящихся; внешняя и внутренняя (по крайней мере, до 1937 года) политика этого правительства. Неподдельный энтузиазм у представителей трудящихся во всём мире вызвала экспроприация собственности русской буржуазии и передача её в распоряжение представителей трудящихся. А от грандиозного проекта коммунистического переустройства мира ― экспроприации у буржуазии всего мира всей её собственности и передачи этой собственности в руки представителей трудящихся ― от такого проекта у представителей трудящихся во всём мире просто захватывало дух.

Положение в тогдашних Соединённых Штатах Америки было существенно иным. Хотя представители трудящихся уже владели здесь многими влиятельными газетами, банками, предприятиями, но до установления диктатурыпролетариата, в той или иной её форме, здесь было ещё очень и очень далеко. В этом отношении ситуация в Советской России отличалась от ситуации в Соединённых Штатах как небо от земли. И многие представители трудящихся, обитавшие в Соединённых Штатах и других странах Запада, смотрели в 1920-х ― начале 1930-х гг. на Советскую Россию, где строилось государство принципиально иного типа, полностью и во всех отношениях ― в экономике, политике, культуре, идеологии ― контролировавшееся представителями трудящихся, как на образец, к которому должно стремится всё прогрессивное человечество. Поэтому нельзя сомневаться в том, что симпатии Гарри Декстера Уайта к Советскому Союзу были вполне искренними, а его сотрудничество с советскими резидентами имело прочную основу.

С другой стороны, и мировые финансовые организации, особенно казначейство США времён "Нового курса", в котором работал Г. Д. Уайт, становились всё более и болеесоциально близкими к международным коммунистическим структурам. Во-первых, в них всё больше и больше оказывалось представителей трудящихся. Во-вторых, и те и другие ставили перед собой, по сути, одинаковую цель: передачу собственности национальной буржуазии разных стран под контрольпредставителей трудящихся. Выразительный пример такой классовой солидарности продемонстрировал Октябрь 1917 года, когда международные финансисты снабдили деньгами представителя трудящихся Л. Д. Троцкого, даже не потребовав у него бизнес-планов, долговых расписок и отчётов о потраченных средствах.

Эта социальная близость ― общность целей ― вполне объясняет сотрудничество экономиста из министерства финансов США Гарри Д. Уайта с советскими резидентами.

Весьма неточно было бы называть такое сотрудничество "шпионажем в пользу СССР". На конкретных примерах легко убедиться, что деятельность Гарри Д. Уайта в этом сотрудничестве была направлена на совместную выгоду мирового коммунистического движения и международных финансовых кругов. Скажем, продвижение Уайтом кредитов для СССР имело целью не только помощь стране победившего пролетариата, но и включение Советского Союза в мировой денежный рынок, вполне отвечавшее планам казначейства США. Передача Уайтом плат оккупационной валюты не только дала дополнительный доход представителям трудящихся в советской администрации в Германии, но и дополнительно раскрутила спираль инфляции там, в соответствии с "планом Моргентау". Задержка Уайтом кредитов режиму Чан Кайши не только помогла китайским коммунистам, но и нанесла ущерб местным националистам, всегдашним противникам международных финансовых кругов.

Несомненно, такой же смысл имела и передача Уайтом экономической и политической информации советским резидентам. Об этом говорит хотя бы (эпизодическое) участие в ней министра финансов Моргентау. По свидетельству П. Судоплатова, "под прикрытием урегулирования с советским послом вопросов задолженности, признания царских долгов Моргентау и Уайт в неформальной обстановке передавали советской стороне исключительно ценную внешнеполитическую информацию об отношении правящих кругов США к развитию войны в Европе, к японской агрессии на Дальнем Востоке". Можно не сомневаться, что и здесь сотрудничество было обусловлено не только вышеуказанными симпатиями, но расчётом, что передаваемая информация поможет правительству СССР принять правильное решение.

С более широкой точки зрения люди, подобные Уайту, являлись посредниками в формировании всемирной системы экономического и политического управления. Они осуществляли посредующую и интегрирующую связь между международными финансовыми организациями, всё более плотно контролировавшими национальную буржуазию, и мировым коммунистическим движением, Коминтерном, ставившим перед собой в принципе сходную цель.

Такой более широкий подход объясняет и парадоксальный, на первый взгляд, факт продолжения сотрудничества многих прогрессивных деятелей Запада со сталинским режимом после трагического для всего передового человечества 1937 года, когда была уничтожена значительная часть прогрессивной демократической общественности СССР.

В те годы многие представители трудящихся по всему миру выражали скорбь и негодование в связи с истреблением Сталиным кристально честных коммунистов и отправкой пламенных революционеров Советского Союза в созданные ими концлагеря ГУЛАГа. Некоторые из них, как, например, У. Чамберс, в знак протеста порвали все связи со сталинским режимом. Другие боролись с ним, как, например журналист Исаак Дон Левин, не только написавший в 1930-40-х гг. и позже ряд антикоммунистических статей, но даже сочинивший, в негодовании на предателей дела пролетариата, известную фальшивку о сотрудничестве Сталина с охранным отделением царской России. Слабые духом посылали проклятья очередному мраку невежества и тьме средневековья. Те, что покрепче, продолжали, стиснув зубы, выполнять свою миссию. Некоторые, потеряв вначале самообладание из-за уничтожения ленинской гвардии старых большевиков, потом всё же находили способы работать даже в этой стране. Например, известный физик Л. Ландау был так потрясён необоснованными репрессиями 1935-37 гг., поставившими под удар все завоевания представителей трудящихся в России, что составил пламенную листовку, клеймившую позором фашистскую сталинскую клику и неосторожно её распространял. Позже он нашёл более эффективные и благоразумные способы осуществления своих идеалов.

Однако лучше осведомлённые о происходящих социальных процессах прогрессивные деятели Запада не впали в панику после 1937 года. Они видели, что, хотя многие представители трудящихся погибли в результате необоснованных репрессий по сфабрикованным обвинениям и сфальсифицированным делам, но всё же их количество на важных постах в экономике, политике, науке и культуре Советского Союза всё ещё оставалось достаточным, чтобы СССР по-прежнему можно было считать надеждой всего прогрессивного человечества. Сталинский режим, с этой точки зрения был, хоть и малоприятным для прогрессивного человечества, но временным явлением. Справедливость такой оценки подтвердили события 1991-93 гг., когда собственность, созданная трудом русского и других народов СССР, вновь перешла под контроль представителей трудящихся ― то есть произошло как раз то, для чего, по существу, работали Гарри Декстер Уайт и его товарищи.

Итак, Гарри Д. Уайта и его коллег, с более широкой точки зрения, нельзя было считать советскими шпионами, подкупленными, завербованными или обманутыми.

Однако с точки зрения американского народа бесплатная передача Уайтом и его коллегами дорогостоящей экономической или политической конфиденциальной информации своим товарищам за рубежом, притом являвшимся политическими и идеологическими противниками Соединённых Штатов, вполне могла рассматриваться не только как злоупотребление служебным положением, но и как государственная измена. Получалось, что Уайт с коллегами продвигали дело мировой революции, да притом ещё на деньги налогоплательщиков США. Такой эффективный бизнес, в конце концов, вызвал противодействие.

 

Красная звезда над Китаем

31 января 1949 года войска Народно-освободительной армии Китая заняли северную столицу страны. 1 октября 1949 года, выступая на площади Небесного спокойствия (Тянь Аньмынь) в Пекине, председатель Мао провозгласил создание Китайской Народной Республики. 21 декабря 1949 года последние отряды националистов эвакуировались с юга страны на Тайвань.

Падение режима Чан Кайши и приход к власти в самой населённой стране мира коммунистов, притом в разгар холодной войны, сильно обеспокоили правящие круги и общественность США. Тем более, что вскоре несколько абстрактная проблема политического устройства в одном из азиатских государств превратилась для американцев в конкретные потери живой силы и техники в Корейской войне.

Быстрый крах националистического правительства Китая стал для многих в США неожиданностью. Ведь после окончания Второй мировой войны Гоминдан контролировал почти всю территорию страны. Коммунисты занимали небольшой район на севере Китая, вблизи СССР. Соотношение войск и оружия составляло 4 (или даже 5) к 1 в пользу националистов. В 1941-45 гг. правительство Чан Кайши являлось союзником Соединённых Штатов в войне против Японии, которая напала на Китай ещё в 1937 году, задолго до Пёрл Харбора. Руководители США в те годы, в целом, поддерживали Чан Кайши, давали ему кредиты, снабжали вооружением и советниками. Как же получилось, что китайские националисты потерпели поражение?

Китай и Запад. За вторую половину XIX века Китай, ещё не так давно представлявший собой высокоразвитую в культурном и экономическом отношении державу, превратился в бессильное полуколониальное государство, опутанное неравноправными договорами, ограниченное в своём суверенитете, эксплуатируемое иностранными предпринимателями, выплачивающее контрибуцию западным странам.

В 1840-42 гг. между Китаем и Англией произошёл конфликт, получивший название "опиумной войны". Китайские чиновники попытались воспрепятствовать ввозу опиума английскими купцами. Однако поддержать военной силой свои требования они не смогли ― оружие и флот совершившей индустриальную революцию Англии значительно превосходили средневековые китайские. В результате ввоз опиума в Китай возобновился; "владычица морей" "арендовала" Сянган-Гонконг; в Китае появились сеттльменты, поселения иностранцев, на которые не распространялась местная юрисдикция.

В 1856-58 гг. между Китаем и Англией произошла вторая опиумная война. По её итогам был открыт ещё ряд китайских портов; в Пекине появились дипломатические представительства стран Запада; в Китае в массовом порядке начали действовать христианские миссионеры.

Мало того, что Китай потерпел несколько поражений в конфликтах с западными странами ― в 1894-95 гг. он проиграл войну и Японии. Китайская армия была разбита, флот потоплен. В апреле 1895 года Китай был вынужден заключить договор с Японией, по которому он выплачивал контрибуцию; японцы получили Тайвань и право промышленной деятельности в Китае для своих подданных. Поражение от небольшой азиатской страны показало китайцам, что надо искать какой-то выход. Пример Японии демонстрировал один из таковых ― индустриализация и модернизация социальных отношений.

Летом 1895 года более 600 соискателей высшей учёной степени цзиньши, прибывших в столицу для экзаменов, подали императору коллективную петицию с требованием проведения реформ в стране. Предлагалось направить чиновников для обучения за рубеж; создать современную армию; поощрять издание газет и журналов и т. п.

В августе 1895 года Кан Ювэй (1858–1927 гг.), один из инициаторов петиции императору, организовал в столице политический клуб "Общество борьбы за усиление государства", поставивший своей целью проведение экономических и социальных реформ. Его близким соратником стал Лян Цичао (1873–1929 гг.). Оба были знакомы с современными западными политическими и естественнонаучными теориями; в частности, оба в своих проектах идеального общества датун ("великого единения") соединяли конфуцианские, буддийские и социалистические учения. На текущий момент, впрочем, неотложной задачей им представлялось достижение Китаем промышленного и военного паритета с западными государствами.

Тем временем страны Запада продолжали закрепляться на китайской территории. В конце 1897-начале 98 гг. Германия захватила бухту Цзяочжоувань и часть Шандунского полуострова. 2 апреля 1898 года Россия "арендовала" часть Ляодунского полуострова, порты Далянь (Дальний) и Люйжунь (Порт-Артур). В апреле 1898 года Англия захватила полуостров Цзюлун (Коулун), примыкавший к Гонконгу. Франция "арендовала" часть побережья на юге страны.

В начале лета 1898 года программа Кан Ювэя получила поддержку молодого императора Гуансюя. В июне Кан Ювэй и его соратники, сторонники реформ "по западному образцу", были назначены на правительственные посты. За последующие "сто дней реформ" император издал, по их предложению, ряд указов: о развитии промышленности, транспорта; организации новых вузов; отмене старой системы экзаменов; сокращении маньчжурской гвардии и так далее.

Однако эти проекты встретили сопротивление влиятельной части двора. В сентябре 1898 года вдовствующая императрица Цыси совершила переворот и заключила Гуансюя под стражу (до конца жизни). Его указы были отменены; реформаторы, спасая свою жизнь, бежали в Японию. Не успевшие скрыться были казнены.

В те же годы на юге страны, в провинции Гуандун, центром которой являлся большой торговый город Гуанчжоу (Кантон), и в которую входили такие крупные иностранные колонии, как Гонконг и Макао, также начало развиваться движение за социальные преобразования. В отличие от столичных реформаторов, местные революционеры на одно из первых мест своей программы ставили свержение иностранной (маньчжурской) династии Цин, правившей в стране уже около двух с половиной веков.

В конце 1894 ― начале 1895 гг. молодой врач Сунь Ятсен, получивший начальное образование в миссионерской школе в Гонолулу, где работал его брат, а специальное медицинское ― в Гонконге, организовал в Гуанчжоу небольшую группу под названием "Союз возрождения", поставившую перед собой задачу реформирования Китая по западному образцу, впрочем, "с китайской спецификой", и свержения династии Цин. Ячейки "Союза" были образованы Сунь Ятсеном в Гонконге и Гонолулу. Социальной опорой этой группы была национальная буржуазия и прозападная китайская интеллигенция, уже появившиеся в то время в Гонконге, Шанхае, Кантоне и других крупных городах, а также хуйданы, члены триад. В октябре 1895 года "Союз", собрав небольшие деньги, нанял группу членов триад и попытался поднять в Гуанчжоу восстание против правительства. Восстание закончилось неудачей; Сунь Ятсен бежал в Гонконг, потом в Японию.

Тем временем, вскоре после поражения "ста дней реформ", во всём Китае развернулось широкомасштабное антизападное восстание ихэтуаней, "боксёров". Оно длилось почти три года, с 1899 по 1901 гг., и было подавлено совместной военной экспедицией Англии, Германии, Франции, Японии, Австро-Венгрии, России, США и Италии. 7 сентября 1901 года в Пекине был подписан протокол, закреплявший полуколониальный статус Китая. Победители получили контрибуцию, для гарантий выплаты которой взяли под свой контроль таможенные пошлины и соляной налог; запретили китайскому правительству держать армию в столичном округе; посольский же квартал, наоборот, окружили войсками с артиллерией; ввели свои гарнизоны в 12 городов; и даже наложили запрет на 5 лет на проведения в Китае экзаменов на соискание учёной степени ― очевидно, с целью противодействия "разжиганию национализма и экстремизма".

"Прозападник" Кан Ювэй и его группа не поддержали ихэтуаней. Сунь Ятсен со своими либеральными друзьями также избегали связей с антизападными движениями, очевидно, полагая, что "свет исходит с Запада".

Кан Ювэй больше не играл значительной роли в истории Китая. Сунь Ятсен до революции 1911 года бо льшую часть времени находился в Японии, где получал небольшие деньги от правительства этой страны. Он интенсивно общался с единомышленниками-эмигрантами, путешествовал по США, Англии, Гавайям. В 1905 году он организовал, вместе с друзьями по "Союзу возрождения", новый "Китайский объединённый революционный союз". Сунь выдвинул "три народных принципа": национализм, народовластие, народное благосостояние, ставших позже идейной основой деятельности Гоминдана. Под "национализмом" понималось требование свержения иноземной династии маньчжуров, под "народовластием" ― установление республики, под "народным благосостоянием" ― повышение уровня жизни населения с помощью экономических реформ; в частности, постепенная национализация земли путём введения прогрессивного налога (подробнее см. Приложение). Одним из ближайших соратников Сунь Ятсена стал молодой артиллерийский офицер Чан Кайши.

После поражения ихэтуаней влияние Запада на экономику Китая усилилось. В первом десятилетии XX века в Китае открылось около 400 фабрик, шахт и рудников, полностью или частично принадлежавших иностранцам. Число доступных для зарубежной торговли портов и городов превысило сотню. Иностранцы контролировали ключевые предприятия; китайские бизнесмены работали во второстепенных отраслях экономики. Китай превращался в поставщика дешёвого сырья и рабочих рук на Запад. Через займы, торговлю, компрадоров в стране усилилось влияние бюрократии и верхушки военных, связанных с иностранными державами. Виднейшим из них был Юань Шикай, губернатор Шаньдуна, наместник столичной провинции Чжили, командовавший обученными немецкими инструкторами "новыми войсками" в Северном Китае. (Осенью 1898 г. именно Юань Шикай выдал группировке Цыси планы реформаторов, обратившихся к нему за военной поддержкой). Он стал верховным управляющим по делам торговли, железными дорогами, почтой, телеграфом.

Тем временем, в стране участились антиправительственные выступления. Одной из их причин было увеличение налогов для выплаты контрибуции западным державам.

Синьхайская революция. 10 октября 1911 года в Учане (провинция Хубэй) началось восстание против правления маньчжур гарнизона солдат, распропагандированных группами, близкими к суньятсеновскому "Союзу". Оно завершилось успешно ― было свергнуто местное правительство, создан военно-революционный комитет и объявлена республика. В октябре-ноябре 1911 г. ещё 15 провинций Китая (из 18) объявили власть Цинов низложенной. В этих событиях принимал участие и Чан Кайши: 3 ноября 1911 года он, во главе отряда в сотню человек, захватил арсеналы в Шанхае. Сам Сунь Ятсен в то время находился в Колорадо, где собирал деньги среди соотечественников. Услышав о революции, он срочно вернулся в Китай.

В ноябре 1911 года цинское правительство, пытаясь удержать власть, назначило премьером и командующим войсками Юань Шикая, не так давно (в 1909 г., после смерти императрицы Цыси) удалённого от двора. Он предложил восставшим перемирие, и в Шанхае начались переговоры севера с югом. Однако раскол страны продолжал углубляться. 23 декабря 1911 года на юге, в Нанкине, представители взбунтовавшихся провинций избрали вернувшегося Сунь Ятсена временным президентом республики и поручили ему сформировать правительство. По его инициативе была принята конституция.

12 февраля 1912 года Цинская династия отреклась от престола. Власть в столице перешла к Юань Шикаю, объявившему республику. Сунь Ятсен, понимая, что его влияние в стране незначительно, сложил полномочия и 15 февраля собравшиеся в Нанкине делегаты провинций провозгласили Юань Шикая временным президентом.

Впрочем, Сунь не оставлял свои политические планы. 25 августа 1912 года он, вместе с группой членов своего бывшего союза, создал Китайскую национальную партию ― Гоминдан. В том же месяце он прибыл в Пекин, где несколько раз встретился с Юань Шикаем. 25 сентября 1912 года в Пекине лидеры различных политических групп, в том числе Сунь, подписали соглашение о предоставлении Юань Шикаю полномочий президента на 10 лет для стабилизации положения в стране и спасения нации. Сунь получил место управляющего железными дорогами.

Между тем, организация в Китае выборного правления оказалась не таким простым делом, как это казалось вначале поклонникам демократии. В конце 1912 года состоялись выборы в парламент. Хотя реорганизованный Гоминдан представлял собой, в сущности, незначительную партию, притом известную только на юге, да и там не имевшую надёжной социальной базы, удивительным образом получилось так, что на всекитайских выборах его кандидаты завоевали большинство в верхней и нижней палатах парламента. Юань Шикай не поручил Гоминдану формирование правительства; мало того, подобный сюрприз пришёлся ему весьма не по вкусу. 20 марта 1913 года Сун Цзюжень, организатор предвыборной кампании Гоминдана и кандидат в премьер-министры, был застрелен; вероятно, по приказу президента. Премьером был назначен командующий Бэйянской армией генерал Дуань Цижуй. Гоминдан попытался организовать вооружённое восстание, которое было без особого труда подавлено Юань Шикаем, объявившим 4 ноября 1913 года партию вне закона. Сунь Ятсен эмигрировал ― опять в Японию.

В январе 1914 года Юань Шикай распустил парламент. В декабре того же года он совершил торжественное жертвоприношение в храме Неба, исполнявшееся обычно императором, и стал готовить страну к восстановлению монархии.

Тем временем Сунь, находясь в эмиграции, начал борьбу против Юаня. 21 мая 1914 года он обратился с просьбой о помощи к японскому правительству (попросил деньги), обещая предоставить льготы в торговле. Просьба была отклонена. 5 июля 1914 года в Токио Сунь образовал новое общество, Китайскую революционную партию (гэминдан), поставившее целью "свержению реакционной диктатуры Юань Шикая". В обществе состояло порядка 160 человек. Летом 1914 года Сунь отправился в США для сбора пожертвований на политическую деятельность от китайцев-эмигрантов.

25 октября 1915 года Сунь Ятсен заключил брак с Сун Цинлин, сыгравший важную роль в его дальнейшей политической судьбе. Цинлин была одной из трёх дочерей бизнесмена Сун Яожу (Чарли Суна), лидера влиятельного шанхайского клана, по вероисповеданию христианина-методиста, некоторое время даже служившего священником. Сам Сунь тоже формально считался христианином, и тоже методистом; в 17 лет он был крещён в Гонолулу. Клан Сунов в дальнейшем играл важную роль в Гоминдане, в правительстве Сунь Ятсена, а потом Чан Кайши. По-видимому, этот брак можно было рассматривать и как "объединение финансов с политикой": у Суна были деньги, у Суня ― идеи и социальная программа. После венчания молодые (впрочем, Сунь был старше своей жены на 27 лет) поселились в Шанхае, в особняке на территории французской концессии.

Юань Шикай, тем временем, организовывал в провинциях страны кампании и референдумы по подготовке к введению монархии. Однако в июне 1916 года он был отравлен.

Милитаристы. Смерть Юань Шикая положила начало фактическому распаду Китая на зоны, контролировавшиеся военными группировками. Хотя в Пекине продолжало существовать правительство, был снова созван парламент и т. д., реальная власть принадлежала генералам на местах ― "милитаристам". Они собирали налоги с крестьян и дань с торговцев; контролировали промышленность. Солдат набирали из безземельных бедняков и люмпенов. Милитаристы разных регионов координировали свои действия с соответствующими иностранными державами: генерал Чжан Цзолин в Маньчжурии ориентировался на Японию; генерал У Пэйфу в Пекине ― на Англию и т. д.

Сунь Ятсен также нашёл своё место в этом политическом раскладе. Он, в конце концов, убедил японское правительство предоставить ему финансирование. Весной 1916 года Сунь получил от японцев 700 тыс. долларов и 27 апреля прибыл в Шанхай. Деньги дали ему возможность серьёзных политических инициатив. Летом 1916 года Сунь Ятсен собрал в Гуанчжоу депутатов распущенного президентом Дуань Цижуем парламента, которые приняли решение создать военное правительство южного Китая во главе (формально) с Сунем. Фактически, однако, и на юге правили генералы, в руках которых находились войска. Такое положение, в конце концов, перестало устраивать Суня, и 25 июня 1918 года он отбыл обратно в Шанхай, всё туда же, на территорию французской концессии. С ним был и Чан Кайши, ставший секретарём и начальником личной охраны Суня.

Проникновение западной идеологии. В первой четверти XX века в Китае всё шире распространялись западные социальные и политические идеи, чему способствовало как обучение китайцев за рубежом, так и создание в стране учебных заведений нового (западного) типа. В Пекинском университете было инициировано движение за "новую культуру", выдвинувшее вполне западный лозунг: "наука и демократия". В 1915 году был образован журнал "Новая молодёжь", редактировавшийся профессором Пекинского университета Чэнь Дусю, при участии Ли Дачжао, Ху Ши, Лу Синя. Журнал рассказывал о дарвинизме, теории эволюции, других прогрессивных западных идеях. Члены редколлегии интересовались и социализмом, и через некоторое время их журнал стал популяризировать марксизм. В 1915- 23 гг. в Китае появилось более 700 новых периодических изданий.

Компартия Китая. Победа Октябрьской революции в России и последующее создание единого центра по управлению мировой революцией, Коминтерна, самым непосредственным образом сказались на судьбах Китая. Вскоре после I конгресса Коминтерна, состоявшегося в марте 1919 года, его посланники появились в Шанхае и Пекине, где сформировали из нескольких интересовавшихся марксизмом интеллигентов коммунистические ячейки, взяли их на финансирование и занялись партийным строительством.

Формирование первых коммунистических ячеек в Китае проходило следующим образом. В апреле 1920 года в Китай прибыла миссии Дальневосточного секретариата Коминтерна, под руководством Г. Н. Войтинского, для изучения обстановки, содействия организации марксистских кружков и образования Восточноазиатского секретариата Коминтерна. В Пекине Войтинский встретился с Ли Дачжао и другими лицами, интересовавшимися марксизмом. В Шанхае он встретился с Чэнь Дусю, главным редактором "Новой молодёжи". В мае 1920 года, при участии Войтинского, в Шанхае был организован первый в Китае коммунистический кружок, в который входили пять человек (считая его самого), во главе с Чэнь Дусю. Войтинский также помог организовать Союз социалистической молодёжи и начал вербовку китайцев для отправки на обучение в Советскую Россию. Опорным пунктом компартии был выбран Шанхай. Там был куплен ряд печатных изданий, ставших основой марксистской пропаганды: газеты "Шанхайская жизнь" (ежедневная), "Чжоубао", "Гуй жибао". С лета 1920 года и пекинская "Новая молодёжь" начала оплачиваться Коминтерном. Войтинский писал для неё статьи. В октябре 1920 года первая коммунистическая ячейка была создана в Пекине; в неё вошли Ли Дачжао (секретарь), Чжан Готао и другие; в основном, участники движения "за новую культуру". Осенью 1920 — весной 1921 гг. коммунистические ячейки были образованы и в других городах. В Чанша её возглавил Мао Цзэдун. Членами кружков были, в основном, молодые люди; 70 % из них происходили из помещичьих семей, 10 % — из семей чиновников. Они занимались переводами и распространением марксистской литературы. Организационная деятельность функционеров оплачивалась Коминтерном; так, например, Мао Цзэдун получал за руководство своей тогда почти фиктивной ячейкой 60–70 юаней; больше, чем он до этого зарабатывал учителем.

23 августа 1921 года в Шанхае собрались 12/ 13 представителей от 7 коммунистических ячеек. Это был Первый съезд компартии Китая. Его подготовкой фактически руководила редакция "Новой молодёжи", а дали деньги делегатам на проезд и вели съезд два представителя Коминтерна: Никольский и голландец Маринг. Впрочем, и другие затраты новообразованной КПК оплачивало тоже "международное коммунистическое движение"; так, в октябре 1921 ― июне 1922 гг. из расходов партии в 18 тыс. юаней 95 % оплатил Коминтерн. В 1923 году коминтерновцы организовали в Шанхае высшее педагогическое училище, вскоре преобразованное в Шанхайский университет. Деканом факультета общественных наук в нём с 1923 года был член ЦК КПК Цюй Цюбо.

Гоминдан. Тем временем, продолжал свою политическую деятельность и находившийся в Шанхае Сунь Ятсен. 10 октября 1919 года он восстановил созданную им ранее Китайскую национальную партию (Чжунго гоминьдан). Долго без дела он не остался. 29 октября 1920 года один из южных милитаристов, генерал Чэнь Цзюнмин, захватил Кантон (Гуанчжоу), вслед за чем пригласил Суня войти в состав его правительства. Тот охотно согласился, и в ноябре 1920 года вернулся в Гуанчжоу. В правительстве Чэнь Цзюнмина он стал министром внутренних дел. 19 декабря 1920 года в Гуанчжоу прибыл и член КПК Чэнь Дусю, занявший пост председателя Гуандунской провинциальной комиссии по народному просвещению.

7 апреля 1921 года в Гуанчжоу состоялась новая сессия всё того же парламента, на которой 222 голосами из 231 Сунь Ятсен был избран "президентом Китайской республики". Пекинское правительство это "избрание", естественно, проигнорировало. Иностранные державы также не придали значения декларации южан.

Однако Сунь недолго продержался на своём месте. В сущности, его падение было предопределено ― для проведения самостоятельной линии он не имел ни военной силы, ни сколько-нибудь широкой социальной опоры. 16 июня 1922 года Чэнь Цзюнмин, вместе с другими южными милитаристами, отстранил Суня от власти и тот снова бежал ― всё туда же, в Шанхай; на территорию французской концессии.

Гоминдан и Коминтерн. Определяющую роль в дальнейшей судьбе Сунь Ятсена, как и всего Гоминдана, сыграла его встреча с эмиссаром Советской России А. Иоффе. Опыт показал Суню, что без своей армии и военной базы на хотя бы отчасти стабильное политическое положение рассчитывать не приходится. Далее, ни государства Запада, ни даже Япония, некоторое время назад финансировавшая его, не проявляли интереса к его проектам. Однако в то время в Китае появились посланники Коминтерна. Сунь Ятсен в конце 1920 года встречался в Шанхае с Войтинским, расспрашивал его о коммунизме и новом строе в России. Тогда же он предложил Чэнь Дусю войти в будущее правительство Гуанчжоу. Осенью 1921 года, после возвращения в Гуанчжоу, он обменялся письмами с наркомом иностранных дел Чичериным, добиваясь поддержки и международного признания своего правительства. В августе 1922 года Сунь обменялся письмами с прибывшим в Китай официальным представителем Советской России А. Иоффе, а 26 сентября встретился в Шанхае с его посланником А. Геккером. Находившегося в очередном изгнании Суня интересовал вопрос финансовой помощи и военных поставок. В письме к Ленину от 6 декабря 1922 года Сунь предложил ввести войска Красной армии в китайскую провинцию Синьцзян, построить там металлургические заводы, создать опорную базу революции.

А. Иоффе прибыл в Китай для установления дипломатических отношений и улаживания имевших место межгосударственных проблем (вопрос о КВЖД и пр.). Вначале он ориентировался на сотрудничество с центральным правительством в Пекине, возглавляемое генералом У Пэйфу. Однако к концу 1922 года он принял решение об установлении более тесных контактов с югом страны, Сунь Ятсеном. 4 января 1923 года Политбюро поддержало курс Иоффе на "всемерную поддержку Гоминдана", а 12 января Коминтерн рекомендовал китайским коммунистам вступать в Гоминдан. 26 января 1923 года в Шанхае состоялась личная встреча Сунь Ятсена с А. Иоффе. В отправленном в тот же день письме в Москву Иоффе поддержал просьбы Сунь Ятсена о денежной и военной помощи и рекомендовал предоставить ему кредит в 2 млн. золотых рублей.

Впрочем, Сунь имел внутренние ресурсы ― очевидно, связанные с шанхайскими купцами, в частности, кланом Сунов. В январе 1923 года нанятые им войска изгнали Чэнь Цзюнмина из Гуанчжоу; цена вопроса составила 400 тыс. долларов.

21 февраля 1923 года Сунь Ятсен вернулся в Гуанчжоу и вновь возглавил правительство юга Китая. В марте он встретился в Гуанчжоу с Чэнь Дусю (тогдашним председателем КПК) и Г. Марингом, представителем Коминтерна. Компартия получила режим благоприятствования на юге. В июле 1923 года в Гуанчжоу состоялся III съезд КПК. В партии тогда было 432 члена; в кантонское отделение входило около 50 человек.

Тогда же, в июле 1923 года Сунь Ятсен направил в Россию группу военных работников Гоминдана, во главе с Чан Кайши, для изучения опыта. Со 2 сентября по 19 ноября группа побывала в Москве, других городах; познакомилась с организацией Красной армии, хозяйственными учреждениями. После возвращения она занялась созданием военных сил юга. Чан Кайши вынес не слишком высокое мнение о своих новых знакомых. В послании к другу он писал: "Политика Кремля ― тот же царизм, только под другой вывеской. Раньше я говорил, что из их слов правдой является процентов 30. Это, пожалуй, перебор".

31 июля 1923 года Политбюро приняло предложение Сталина о направлении профессионального революционера М. М. Бородина в Китай в качестве политического советника Суня. 2 августа Бородин выехал в Китай вместе с советским посланником Караханом.

6 октября 1923 года Бородин прибыл в Гуанчжоу. Он занялся укреплением организации Гоминдана и упрочением его социальной базы. Несколько позже к Сунь Ятсену прибыла и группа военных советников, которых вскоре возглавил будущий маршал Блюхер.

В ноябре 1923 года состоялась конференция партийных активистов Гоминдана. Выступивший на ней Сунь Ятсен выдвинул "три политические установки": союз с Советской Россией; сотрудничество Гоминдана с КПК; опора партии на крестьян и рабочих.

20 январь 1924 года в Гуанчжоу состоялся I съезд Гоминдана, основные решения и документы которого, включая устав партии, фактически были подготовлены Бородиным. На съезде присутствовало 199 делегатов. Сунь Ятсен, восемь раз выступавший с речью, назвал главной задачей партии реализацию "трёх народных принципов". Они были изложены им в несколько иной редакции, на которой явно сказалось влияние его новых советников. "Национализм" теперь обозначал национальное освобождение, равенство всех народов, населяющих Китай. "Народовластие" ― представительство народа, демократические права и свободы. "Народное благосостояние" ― государственный капитализм, национализация банков, железных дорог, наделение землёй безземельных, рабочее законодательство, пособия безработным. После консультаций с Бородиным Сунь назначил 45 членов Центрального исполнительного комитета Гоминдана, среди них было 10 коммунистов. Было принято решение, что коммунисты могут вступать в Гоминдан, оставаясь в своей партии. Сам Сунь был избран пожизненным руководителем ГМД.

Первоочередной задачей Гоминдана стало создание собственной современной армии. Для этого весной 1924 года в Вампу, форте на острове в 15 км от Гуанчжоу, была основана, с помощью советских инструкторов, военная академия по подготовке офицерских кадров. Её возглавил Чан Кайши. Политическим комиссаром академии был Чжоу Эньлай, один из руководителей КПК. Набор слушателей проводился партфункционерами, которые, разъезжая по городам и деревням, отбирали кандидатов в будущие офицеры национальной армии. Отличительными чертами обучения в Вампу были: строгая дисциплина и идеологическая обработка курсантов, внушение им партийных установок.

16 июня 1924 года, в двухлетнюю годовщину последнего изгнания Суня Ятсена из Гуанчжоу, состоялось официальное открытие академии. Сунь произносил речь, рядом находился верный соратник Чан, а позади обоих стоял Морис Коэн, международный авантюрист.

В октябре 1924 года в Гуанчжоу было доставлено обещанное оружие и из Советской России, на транспорте из Владивостока: 8 тыс. ружей; 4 млн. патронов; артиллерия.

1 июля 1924 года правительство Гуанчжоу снова объявило себя "национальным правительством Китайской республики". Теперь, однако, эти претензии было чем подкрепить. В 1925-26 гг. Национальная революционная армия совершила ряд походов в близлежащие районы Китая против местных милитаристов, что привело к признанию ими власти Гоминдана. Военные планы разрабатывались советскими инструкторами, во главе с Блюхером. После одного из таких походов Чан Кайши лично дирижировал хором, распевавшим песни "Вечная дружба с СССР" и "Нерушимо единство Гоминдана и коммунистов". Бородин был официально назначен главным советником правительства, а руководство финансами ГМД было поручено Сун Цзывэню, по характеристике М. М. Бородина, "надёжному человеку".

Тем временем, пекинское правительство, неоднократно менявшееся в результате конфликтов разных групп генералов, обратило внимание на возросшую военную силу юга и пригласило Сунь Ятсена прибыть для обсуждения вопроса объединения страны. 30 ноября 1924 года Сунь выехал в Пекин. Однако его здоровье сильно ухудшилось, и 12 марта 1925 года его не стало.

Коминтерн финансово поддерживал в Китае не только КПК и южную группировку Сунь Ятсена. 13 марта 1925 года Политбюро одобрило предложение посла в Пекине Карахана об оказании помощи одному из северных милитаристов, генералу Фэн Юйсяну. Были выделены средства для организации двух военных школ, в Лояне и Калгане; направлено оружие и инструкторы. Однако в январе 1926 года войска Фэна потерпели поражение от конкурентов, Чжан Цзолина и У Пэйфу, и тот предпочёл уехать из Китая ― в Москву. А Чжан Цзолин 28 января 1926 года объявил, что более не признаёт Карахана послом. Весной 1926 года в Пекине был арестован ряд членов КПК и ГМД.

На юге страны влияние Коминтерна и КПК продолжало расти.

Основную организационную работу Коминтерн вёл в Шанхае, крупном торгово-промышленном городе, где располагалась база КПК. 10 февраля 1926 года на заседании президиума ИККИ Г. Войтинский, не так давно (в январе 1925 г.) проведший IV съезд КПК, доложил о своих успехах. Они были немалыми. Число членов компартии выросло до 4, 5 тыс. человек. Она фактически контролировала Гоминдан; монополизировала создание профсоюзов, руководство забастовочным движением. В Шанхае партия организовала в профсоюзы 120 тыс. рабочих. Издавался ряд еженедельников. По рекомендации представителей Коминтерна в Москву направлялись китайцы, для обучения в Коммунистическом университете трудящихся Востока и в Университете трудящихся Китая им. Сунь Ятсена.

Бородин в Гуанчжоу занимался расширением и изменением социальной базы Гоминдана, делая упор на вовлечении в его ряды крестьян и пролетариата. К началу 1926 года в его аппарате действовала группа специалистов по аграрным и рабочим отношениям.

1/4-19 января 1926 года в Гуанчжоу состоялся II съезд Гоминдана. В партию ныне входило более 250 тыс. человек, в том числе 70 тыс. военнослужащих НРА. Был избран ЦИК из 36 человек, в который входили 7 коммунистов. Новый ЦИК направил в Москву просьбу о принятии Гоминдана как партии в Коминтерн. (18 февраля 1926 года эта заявка была отклонена Политбюро как преждевременная).

Тогда же, в январе 1926 года, в Китай с инспекционной поездкой прибыла комиссия Политбюро под председательством начальника Главного политуправления Красной армии А. С. Бубнова. Она работала три месяца. 15 и 17 февраля М. М. Бородин доложил на заседании комиссии Бубнова о своих успехах. Они также были немалыми: фактическое превращение Гоминдана из "движения" в партию со своей программой, уставом и т. д.

В конце марта 1926 года Политбюро приняло решение создать Дальневосточное бюро ИККИ с местопребыванием в Шанхае. 15 апреля 1926 года резолюция Политбюро о военно-политической работе в Китае потребовала дальнейшего укрепления Кантонской армии и выполнения её заявок на материальную помощь и инструкторов. С мая по конец июня 1926 года из Советской России в Кантон было отправлено около 18 тыс. винтовок, 11 млн. патронов, 9 аэропланов.

В начале июля 1926 года пленум ЦИК Гоминдана принял решение о проведении "северного похода" против других военных группировок с целью политического объединения страны. 9 июля Национальная революционная армия под командованием Чан Кайши выступила на север. Оперативный план похода был разработан Блюхером. Финансовое содействие оказали шанхайские бизнесмены и купцы. Осенью 1926 года из Шанхая в Гуанчжоу на счёт правительства ими было переведено $500 тыс. (около ¼ расходов по Северному походу); в январе ещё $1 млн.

Войска НРА двигались успешно, встречая поддержку местного населения и пополняя за его счёт свои ряды. 10 октября 1926 года ими был захвачен крупный город Учань, затем Наньчан. 1 января 1927 года правительство юга официально переехало в трёхградье Ухань. Его возглавил близкий соратник Сунь Ятсена Ван Цзинвэй. 27 марта войска НРА почти без сопротивления заняли Нанкин.

Переворот Чан Кайши. Деятельность Коминтерна в Китае, однако, вызывала противодействие многих политических сил страны, в том числе значительной части Гоминдана. В Гоминдане (особенно в его армии) ведущие деятели и офицеры происходили из семей помещиков, чиновников или купцов. Коминтерн же ставил своей целью захват собственности национальной буржуазии и замену национальных кадров своими ставленниками. Соответственно, внутриэкономические программы националистов и коминтерновцев были не просто различными, а принципиально несовместимыми. Многие китайцы, вдобавок, не находили особенной разницы между назначением представителями Коминтерна членов их правительства и "империалистическим вмешательством во внутренние дела страны".

28 ноября 1925 года в храме Биюньсы в Западных горах (Сишань) около Пекина состоялось собрание группы членов Гоминдана под руководством Дай Цзитао (1890–1949 гг.), побратима Чан Кайши. Оно приняло решение об исключении коммунистов из ГМД и освобождении Бородина с поста советника ЦИК ГМД. Хотя это решение было осуждено и отменено на II съезде Гоминдана в январе 1926 года, но весной этого года уже сам Чан Кайши попытался ограничить влияние коммунистов в партии. 22 мая 1926 года на пленуме ЦИК он добился решения о запрете коммунистам занимать посты завотделами в ЦИК.

Моментом решительных действий против КПК Чан Кайши избрал вступление его войск в Шанхай. Китайские коммунисты приняли активное участие в подготовке захвата Шанхая Национальной революционной армией. 21 марта 1927 года в Шанхае состоялась всеобщая забастовка и началось восстание под руководством Чжоу Эньлая. Вскоре в город вступили войска НРА. 26 марта в Шанхай прибыл Чан Кайши. 5 апреля 1927 года он ввёл в городе военное положение и потребовал от нерегулярных отрядов ― то есть, от групп рабочих, руководимых коммунистами ― сдать оружие. Тем временем, в Пекине 6 апреля 1927 года китайские полицейские совместно с военными Чжан Цзолиня совершили налёт на советское полпредство; изъяли документы и арестовали укрывшихся там коммунистов, в т. ч. Ли Дачжао. Из документов стало ясно, что посольство активно занималось "деятельностью, несовместимой с дипломатическим статусом" ― конкретнее, готовило замену китайского правительства марионеточным режимом. В частности, в начале 1927 года Бородин отдал секретный приказ об аресте Чан Кайши. Документы были переданы гоминдановцам, а Ли Дачжао казнён.

Через неделю, 12 апреля 1927 года Чан Кайши совершил в Шанхае переворот. Его войска, при поддержке триад и полиции, арестовывали коммунистов, разоружали рабочие отряды. За время акции было убито около 400 человек; изъято более 3 тыс. винтовок, 20 пулемётов, 600 револьверов. За весь апрель в Шанхае погибло около 12 тыс. человек. Компартия в городе перешла на нелегальное положение.

15 апреля 1927 года похожие события произошли в Гуанчжоу. 18 апреля было арестовано более 200 слушателей академии Вампу, подозреваемых в симпатиях к КПК.

Однако влияние группы Бородина на гоминдановское правительство в Ухани, возглавляемое Ван Цзинвэем, оставалось значительным. 17 апреля ЦИК Гоминдана и правительство объявили об исключении Чан Кайши из партии. В ответ тот сообщил о создании правительства в Нанкине; опубликовал антикоммунистический манифест и список подлежащих аресту членов КПК и ГМД, в том числе Бородина.

1 июня 1927 года ЦК КПК получил по телеграфу решение VII пленума ИККИ, по которому предлагалось: 1) развернуть в стране аграрное движение; 2) вовлечь в ЦИК Гоминдана побольше рабочих и крестьянских лидеров; 3) мобилизовав 20 тыс. коммунистов и 50 тыс. "революционных рабочих", создать собственные войска; 4) создать военно-революционные трибуналы во главе с левыми членами Гоминдана для судов над контрреволюционными офицерами. То есть, китайским коммунистам, по сути, предлагалось начать гражданскую войну. Представитель Коминтерна в Ухани М. Рой имел неосторожность показать эту телеграмму Ван Цзинвэю, председателю правительства Гоминдана. Тот ознакомил с ней Чан Кайши и недавнего клиента Коминтерна генерала Фэн Юйсяна. Затем Ван издал указ об освобождении от обязанностей Бородина, Блюхера и других советских советников и высылке их из страны.

13 июля 1927 года ЦК КПК отозвал своих представителей из Ухани, а через две недели принял решение о начале восстания и проведении радикальной аграрной реформы. 1 августа 1927 года в городе Наньчане, под руководством Чжоу Эньлая, было поднято восстание. За поставки оружия китайским коммунистам отвечал А. И. Микоян. Восстание продолжалось недолго и было подавлено гоминдановской армией.

После переворота Чан Кайши в Китай из Москвы прибыл Ломинадзе; он сместил с поста председателя КПК Чэнь Дусю и назначил Цюй Цюбо.

Однако и сам Чан Кайши, вследствие своих разногласий с коллегами из руководства партии, на некоторое время предпочёл отойти от дел. Он уехал в Японию, где 1 декабря 1927 года женился на Сун Мэйлин, сестре Сун Цинлин и Сун Цзывэня. Тем самым клан Сунов стал ещё теснее связанным с руководством Гоминдана. Суны были христианами-методистами и Чан Кайши тоже принял христианство.

Нанкинское десятилетие. В январе 1928 года Чан Кайши вернулся в Китай. Он был назначен председателем ЦИК Гоминдана, председателем Военного комитета партии, главкомом НРА. Уханьское правительство признало его лидерство. Столицей был объявлен Нанкин.

В апреле 1928 года было принято решение о продолжении Северного похода, под командованием Чана. В июле 1928 года части НРА вошли в Пекин. Вскоре последовало признание власти Гоминдана региональными милитаристами. 25 июля правительство Чан Кайши признали США, за ними последовали и другие страны.

Началась отмена неравноправных договоров. 23 июня 1928 года США согласились предоставить Китаю таможенную независимость. В 1928-30 гг. аналогичные соглашения заключили ещё 12 государств. Правительство Чан Кайши увеличило таможенные пошлины с 5 до 7. 5 %. Начался возврат концессий, предоставленных ранее иностранцам. К 18 сентября 1931 года (день начала агрессии Японии в Маньчжурии) Китай вернул 20 концессий из 33.

8 октября 1928 года был принят закон об организации национального правительства. В соответствии с идеями Сунь Ятсена образовывалось 5 палат (юаней): законодательная, исполнительная, судебная, экзаменационная и контрольная. Упразднялись внутренние таможенные пошлины; учреждался государственный банк.

В марте 1929 года на III съезде Гоминдана была принята программа реконструкции страны. Половина центральных и провинциальных бюджетов отводилась на строительство. Проектировалась сеть железных дорог и шоссе. На Западе закупалось современное оружие; приглашались иностранные, главным образом, немецкие военные советники. Был установлен контроль над торговым пароходством; создана национальная гражданская авиапромышленность.

Укреплялся государственно-капиталистический сектор. Зависимость частных банков от правительства возрастала. В 1936 году на долю госбанков приходилось около 60 % активов и вкладов. "Чан Кайши вёл постоянное наступление на частный капитал". В 1935 году был создан Комитет национальных ресурсов, подчинённый даже не правительству, а Военному комитету, то есть, лично Чану. Комитет контролировал добычу и экспорт металлов; начал 3-летнюю программу строительства предприятий тяжёлой промышленности. В 1936 году правительство приняло 5-летний план экономического развития.

Одновременно Чан Кайши, при поддержке ряда своих личных друзей и ведущих деятелей Гоминдана, начал программу морального возрождения народа, в основу которой были положены традиционные конфуцианские ценности. Он также организовал группы, поставившие своими задачами защиту национальных интересов и борьбу против проникновения в страну подрывных идеологий.

Наряду с успехами — достижением независимости, развитием экономики, духовным обновлением народа — у Гоминдана были и неудачи. В верхушке партии образовалась группа коррупционеров, связанная с кланом Сунов, на начальном этапе движения оказавших финансовую поддержку Суню и Чану, а потом породнившихся с обоими лидерами. Крупным расхитителем государственного имущества был Сун Цзывэнь, брат жены Чан Кайши, в 1926-33 г. министр финансов; в 1942-45 гг. министр иностранных дел; в 1945-47 гг. премьер. От него не отставал Дэвид Кун, также шурин Чана, женатый на третьей сестре Сунов — Сун Айлин: в 1928-31 гг. министр промышленности; в 1933-44 гг. управляющий Центральным банком; в 1938- 39 гг. премьер. Его жена Сун Айлин цинично признавалась, что "у них с мужем на двоих припрятан миллиард (долларов)". Вторым недостатком внутренней политики Гоминдана было откладывание на неопределённое будущее решения земельного вопроса, предусматривавшегося проектами Сунь Ятсена. "Земельный вопрос непрерывно воссоздаёт революционную ситуацию. Гоминдан не хочет и не посягнёт на помещичью собственность. Значит, на очереди аграрная революция".

После вторжения Японии в Маньчжурию в 1931 году правительство Чан Кайши начало переговоры с СССР о восстановлении дипломатических отношений, прерванных в 1927 году. В декабре 1932 года отношения были возобновлены и в последующие годы Советский Союз направил в Китай оружие и военных советников. Условием этих поставок было прекращение конфликта Гоминдана с КПК, обосновавшейся на севере Китая, в Яньани, рядом с СССР.

Война с Японией. 7 июля 1937 года началась крупномасштабная агрессия Японии против Китая. Опираясь на плацдарм в промышленно развитой и богатой полезными ископаемыми Маньчжурии, японские войска повели наступление на южном направлении и вскоре захватили Пекин (Бэйпин). 25 октября был захвачен Ханькоу, 26 ― Учан, 27 ― Ханьян. 12 ноября 1937 года был захвачен Шанхай; 13 декабря ― Нанкин. В Нанкине был установлен марионеточный режим во главе с одним из бывших руководителей Гоминдана Ван Цзинвэем.

Правительство Чан Кайши переехало в Чунцин.

Китай сковывал японские силы, поэтому СССР было выгодно, чтобы Япония "увязла" там как можно глубже. 21 августа 1937 года, вскоре после начала японской агрессии, между Москвой и Нанкином был заключён пакт о ненападении, а в последующие два года СССР предоставил Китаю кредит $250 млн. на закупку оружия. Всего было поставлено 1235 самолётов, 1600 артиллерийских орудий, 14000 пулемётов; прибыло более 3600 советских военных советников.

Аналогичным образом и США были заинтересованы в связывании китайцами части японской армии. В декабре 1938 года правительство Чунцина получило кредит от США, хотя и гораздо меньший советского ― $25 млн. В январе 1941 года Чан Кайши посетил советник президента Рузвельта Лочлин Курри. Он поддержал просьбу генералиссимуса направить в Чунцин политического советника и предложил на эту должность профессора международных отношений университета Джонса Хопкинса, автора книг о Дальнем Востоке О. Латтимора.

Китай во время Второй мировой войны. Нападение Японии на США 7 декабря 1941 года облегчило положение Китая. Теперь у него появился сильные союзники, а неприятелю пришлось воевать на два фронта. 30 декабря 1941 года правительство Чан Кайши попросило кредит $500 млн. от США и ₤100 млн. от Англии. 30 января 1942 года на совещании в офисе Хэлла, где присутствовал министр финансов Моргентау и другие официальные лица, предоставление кредита было одобрено. В начале 1942 года в Китай прибыл генерал-майор Джозеф Стилуэлл, назначенный командующим войсками США в Индии и Бирме. Он занял должность начальника штаба армии Чан Кайши. В Китай начали поступать военные поставки по ленд-лизу. Впрочем, весной 1942 года Япония захватила Бирму и перерезала дорогу снабжения Китая союзниками; единственной связью осталась воздушная трасса в 600 миль над Гималаями; по этому маршруту летали С-47.

Однако вскоре между Стилуэллом и генералиссимусом возник конфликт. Чан Кайши предоставил Стилуэллу командование над находящимися в Бирме китайскими войсками. Но после поражения, которое тот потерпел в 1942 году, Чан начал сомневаться в военных способностях американского генерала. Стилуэлл же, вернувшись в Чунцин в июне 1942 года, наоборот, пожелал расширить свои полномочия и предложил подчинить китайскую армию его офицерам, а его самого назначить главнокомандующим всеми наземными войсками. Чан Кайши пойти на это категорически отказался ― во-первых, из соображений национального суверенитета, во-вторых, поскольку в Китае, как он прекрасно знал по собственному опыту, тот, кто командует армией, определяет и политику.

В июле 1942 года президент Рузвельт направил в Чунцин для урегулирования отношений между Чан Кайши и Стилуэллом своего помощника Курри. Эти помогло очень ненадолго.

Стилуэлл давал Чан Кайши в своей переписке, разговорах и дневниках самые нелестные характеристики. Штаб американского генерала разделял неприязнь своего командира к китайскому лидеру.

Националисты Китая и "новый мировой порядок". Однако и в самой Америке влиятельная часть политического истэблишмента, финансовых кругов, либеральная интеллигенция, не говоря уже о коммунистах, относились к правительству Чунцина, хотя и военному союзнику США, отрицательно. Националистическая программа Гоминдана, предусматривавшая контроль над основными отраслями экономики со стороны нации/ государства и национальных кадров была несовместима не только с международным коммунизмом (что показал ранее конфликт Чан Кайши с Коминтерном), но и с интересами международной финансовой олигархии. Стремление националистов сплотить народ на основе общих родственных и культурных связей противоречило либеральной идеологии, старавшейся минимизировать все внеэкономические связи между людьми. Внедрявшиеся в националистическом Китае принципы конфуцианства, ставившие интересы общества выше интересов личности, а справедливость выше выгоды расходились с доминировавшей среди либерально-космополитической группировки тенденцией сводить отношения людей к чисто экономическим вопросам — "всё можно продать и купить". Наконец, лидеры националистов считали причиной подчинения Китая в прошлом иноземцам отсутствие в нём "политической нации" и активно работали над её созданием. А тесно сплочённую, солидарную нацию было гораздо труднее эксплуатировать различным этническим ОПГ.

В результате либералы, демократы, коммунисты, международные финансисты характеризовали чанкайшистский Китай в очень сходных терминах: "феодальный", "реакционный", "фашистский" и так далее.

Советники посольства и штаба Стилуэлла. Ряд ответственных сотрудников американского посольства в Чунцине и штаба генерала Стилуэлла относился к Гоминдану и политике Чан Кайши с неприязнью. Второй секретарь посольства Дж. Стюарт Сервис писал о книге Чан Кайши "Китайская экономическая теория", что она представляет собой "сплав фашизма, шовинизма, феодализма и патернализма". Представитель госдепартамента в штабе Стилуэлла Дж. П. Дэвис систематически дискредитировал чанкайшистский режим перед генералом (который с ним охотно соглашался); в донесениях в Вашингтон; в статьях в американской прессе. В июле 1942 года он докладывал Стилуэллу об идеологическом сходстве между чунцинским режимом и нацистами. В госдепартамент он слал депеши, что Гоминдан "разложился", "потерял доверие общества", "является политическим банкротом"; называл режим Чана "коррумпированной бюрократией". Сообщения самого Стилуэлла были выдержаны в таком же духе.

С другой стороны, программа КПК и установленное ею правление в Яньани вызывали у этих советников одобрение и поддержку. Они назвали китайских коммунистов "больше аграрными реформаторами, чем коммунистами", и "прогрессивными демократами", в отличие от "реакционных феодалов" Чан Кайши. 22 июля 1944 года в Яньань прибыла американская военная миссия, в которую входили Дэвис и Сервис. В своих отчётах они положительно отозвались об увиденном. Дэвис 7 ноября 1944 года направил меморандум в госдепартамент, в котором писал, что китайская компартия представляет собой "современное динамичное народное правительство"; националистов же он именовал "феодалами". Сервис называл китайских коммунистов "умеренными и демократически настроенными"; националистов описывал как "разлагающийся режим, неспособный разрешить проблемы Китая".

В госдепартаменте их позицию разделял Джон Картер Винсент, с 1923 по 1942 гг. находившийся на дипломатической работе в Китае, с 1943 года помощник госсекретаря по дальневосточным делам и специальный помощник Курри; с 1945 года (после назначения Дина Ачесона заместителем госсекретаря) глава дальневосточного отдела госдепартамента. Винсент, Дэвис и Сервис рекомендовали добиваться установления в Китае коалиционного правительства националистов и коммунистов, что стало в дальнейшем основой миссии Маршалла.

Либеральная пресса. Гоминдановское правительство подвергалось резкой критике и со стороны либеральных журналистов США. В их репортажах из районов националистического Китая подчёркивалась коррумпированность местной администрации, её консерватизм, приверженность "отсталым" конфуцианским традициям. Либеральные экономисты и дипломаты в своих статьях характеризовали режим Чан Кайщи как "устарелый и отживший", "антидемократический и реакционный", даже как "феодально-фашистский". Некоторые из них, сопоставляя гоминдановцев и коммунистов, находили последних "более демократическими" и противопоставляли "феодальный Китай" Чан Кайши "демократическому Китаю" Мао Цзэдуна. Дж. П. Дэвис в статье в "Нью-Йорк таймс" от 31 августа 1944 года писал: "Феодальный режим Чан Кайши не сможет долго сосуществовать с современным, динамичным и популярным правительством в Северном Китае… будущее страны принадлежит коммунистам, а не Чан Кайши". Историк Фостер Ри Даллес в книге "China and America" представлял Гоминдан как "реакционеров", КПК — как "демократов".

Публикации Института тихоокеанских отношений представляли китайских коммунистов как "только аграрных реформаторов", почти не связанных с международным коммунистическим движением. Эта точка зрения пропагандировалась либеральными журналистами. Обозреватель Дрю Пирсон 15 июня 1945 года говорил: "так называемые коммунисты, а в действительности аграрная партия…".

Особенно отрицательно либеральные экономисты и публицисты относились к опоре националистического правительства Китая на конфуцианские ценности. Филипп Джаффе, редактор журнала "Амеразия", называл принципы организации экономики при правлении Гоминдана "фашистской теорией", "феодальной и антидемократической политической и экономической философией". Джаффе возмущали гоминдановские концепции "национально защищённой экономики" и второстепенности экономической прибыли. Молодёжные организации Гоминдана он сравнивал с Гитлерюгендом, его полицию — с гестапо. Об изданной в Чунцине в 1943 году книге Чан Кайши "Предназначение Китая" Джаффе писал: "Книга ясно показывает антидемократические взгляды и оппозицию ко всем концепциям западного либерализма не только автора (Чан Кайши), но и всей иерархии Гоминдана". Члена компартии США Джаффе особенно обеспокоило игнорирование в чанкайшистском Китае принципов западного либерализма: "Благодаря влиянию братьев Чэнь обучение западным либеральным доктринам и демократическим принципам запрещено в китайских школах и университетах".

Антигоминдановские публикации доминировали в США 1940-х гг.; мало того, они продвигались и рекламировались либеральной прессой. В 1943-49 гг. о политической ситуации в Китае было издано 30 книг; из них 23 поддерживали КПК, 7 ― Гоминдан. Все 23 получили положительные отзывы в NewYorkTimes, HeraldTribune, Nation, NewRepublic, а все 7 прогоминдановских либо получили там отрицательные рецензии, либо были проигнорированы.

"Представления американцев о Китае, о Яньани в частности, формировались под воздействием целой серии книг, статей Э. Сноу, А. Стронг, О. Латтимора, Ф. Джаффе, Г. Биссона и многих других публицистов, которые… в большинстве сходились в одном: в Китае будущее за более прогрессивным движением, руководимым КПК".

Постепенно такие публикации стали оказывать всё большее влияние на общественность и представителей правительства США.

Экономические проблемы. С негативными оценками китайских националистов либералами США солидаризировались представители американской финансовой олигархии. Гарри Д. Уайт ещё в 1936 году, в своём отчёте по экономике Китая, называл режим Чан Кайши "современным феодализмом". В 1930-40-х гг. он использовал возможности казначейства для расшатывания финансового положения режима Чан Кайши. Когда правительство США решило предоставить Чану, как военному союзнику, кредит в $500 млн., с частичной выплатой золотом, Уайт, занимавшийся техническими вопросами реализации этого кредита, с молчаливого согласия министра Моргентау, всячески затягивал, под разными предлогами, отправку золота в Чунцин. Министр иностранных дел Гоминдана Сун Цзывэнь говорил, что из обещанных в 1942 году $200 млн. золотом, к февралю 1945 года было получено всего около $7 млн. Экономическая ситуация в Китае держалась под плотным мониторингом представителей казначейства США. С июля 1941 года в Чунцине находился сотрудник Уайта Соломон Адлер (в 1944 г. его короткое время заменял Ирвинг Фридман). В начале 1945 года Адлер советовал ― хотя Уайт и без его советов знал, что делать, но таким образом получалось впечатление как бы рекомендаций многих специалистов-экспертов ― "продолжать поставлять в Китай так мало золота, как это только возможно". Новый директор отдела валютных исследований Ф. Коу, ставленник Уайта, поддерживал эту позицию: "желательно продолжать отгрузку золота лишь небольшими порциями". Уайт выступил и против предоставления Экспортно-импортным банком кредита Чунцину в $16 млн.

Золотой резерв требовался правительству Чан Кайши для торможения вызывавших инфляцию валютных спекуляций. После начала агрессии Японии цены в Китае стали стремительно расти ― отчасти из-за трудностей военного времени, отчасти из-за спекуляций ценными бумагами. К декабрю 1941 года по сравнению с июлем 1937 г. цены увеличились в 20 раз, к декабрю 1942 г. ― в 60 раз, к декабрю 1943 г. в 228 раз, к декабрю 1944 г. в 2167 раз. 11 марта 1945 года С. Адлер сообщал из Чунцина, что "инфляция растёт, как снежный ком".

После ухода Моргентау и ослабления влияния его людей в казначействе на внешнюю политику страны, в Китай было отправлено, за июль-декабрь 1945 года, золота на $100 млн. Однако рынок уже вышел из-под контроля. К декабрю 1946 г. цены увеличились в 8613 раз, 1947 г. -129384 раз, 1948 г. -87406000 раз. То есть, экономика чанкайшистского режима фактически рухнула.

Военные трудности и экономический саботаж казначейства США усугублялись коррупцией части верхушки Гоминдана. Руководители финансового блока правительства Сун Цзывэнь (Павел Сун) и Дэвид Кун, шурины Чан Кайши, занимались безудержным воровством. Получившие престижное западное образование и тесно связанные с международными финансовыми кругами, они мало беспокоились о положении своей родины. После поражения националистов они, наворовав крупные суммы (по 0. 5–1 млрд. долларов каждый), благополучно отбыли в США.

Посольство Хэрли. В августе 1944 года в Чунцин прибыл представитель президента США Патрик Хэрли. В ноябре этого же года он был назначен послом в Китайской Республике.

Госдепартамент поставил перед Хэрли две взаимосвязанные задачи: 1) организацию взаимодействия между ГМД и КПК для более эффективной борьбы с японской агрессией; 2) содействие разрешению конфликта между китайскими националистами и коммунистами.

В ноябре 1944 года Хэрли посетил Яньань. Он предложил заключить соглашение между ГМД и КПК, на следующих условиях: 1) объединение вооружённых сил для борьбы против Японии; 2) реорганизация правительства ― создание коалиции на основе трёх принципов Суня и легализации КПК. Декларация была подписана Хэрли и Мао Цзэдуном, но Чан Кайши нашёл её неприемлемой.

Деятельность Хэрли в Чунцине встречала оппозицию со стороны противников Чана, прежде всего Сервиса и Дэвиса, стремившихся ― в соответствии со своими представлениями о том, что "будущее Китая за коммунистами" ― добиться для КПК более выгодных условий. 9 марта 1945 года Сервис, вопреки запрету Хэрли, посетил Яньань. 31 марта он получил приказ посла покинуть Китай.

Всё же в конце августа 1945 года Хэрли удалось организовать прямые переговоры Мао Цзэдуна и Чан Кайши в Чунцине. 10 октября было достигнуто соглашение, предусматривавшее легализацию политических партий; образование Политического консультативного совета для решения вопроса о созыве Национального собрания; создание коалиционного правительства. Однако реализовано оно не было.

27 ноября 1945 года Хэрли ушёл в отставку. Он заявил, что служащие посольства США саботировали его политику и что лица в штабе Стилуэлла, вместе с единомышленниками из госдепартамента, стремились свергнуть национальное правительство Китая, установив вместо него коммунистический режим.

Создание маньчжурской базы КПК. 8 августа 1945 года Советский Союз, в соответствии с взятыми на себя в Ялте обязательствами, объявил войну Японии. 15 августа Япония, на территорию которой 6 и 9 августа были сброшены атомные бомбы, капитулировала.

В числе других военных трофеев к СССР перешли большие запасы оружия Квантунской армии в Маньчжурии: 800 тыс. тонн боеприпасов, в том числе 900 японских самолётов, 700 танков, 3500 пушек. Это оружие и снаряжение было передано Советским Союзом вооружённым силам КПК. "Только на первом этапе создания Маньчжурской революционной базы и только от двух из трёх действовавших в Маньчжурии частей Советской армии китайские революционные войска безвозмездно получили более 3700 орудий, миномётов и гранатомётов, 600 танков, 861 самолёт, около 12 тысяч пулемётов…". Ополченцы Народно-освободительной армии Китая (НОАК) обучались советскими инструкторами. В результате на территории Маньчжурии была создана крупная военная база КПК.

Правительство Чан Кайши претендовало и на оружие сдавшейся Квантунской армии, и на установление своего контроля над Маньчжурией. И то и другое, разумеется, не встречало поддержки у СССР. Попытки американских военных оказать содействие войскам националистов были блокированы китайскими коммунистами и советской стороной. 5 ноября 1945 года 7 флот США попытался перебросить шесть дивизий Гоминдана в порты Хулудао и Инькоу, занятые НОАК, но их высадка с американских кораблей не была допущена. Корабли США прибыли в Порт-Артур и Дальний ― однако там высадку войск Гоминдана не допустила Советская армия.

Миссия Маршалла. После неудачного завершения деятельности Хэрли, в декабре 1945 года в Китай для урегулирования положения прибыл бывший начальник штаба армии США генерал Джордж Маршалл. 27 декабря 1945 года между делегациями ГМД и КПК, при посредничестве Маршалла, возобновились переговоры. 10 января 1946 года было достигнуто соглашение о прекращении огня. Оно было непрочным. КПК, получив мощную военную базу, значительно усилила свои позиции. Чан Кайши же стремился вернуть промышленно развитую и богатую полезными ископаемыми Маньчжурию под свой контроль. В марте 1946 года наступление войск националистов на города, занятые НОАК, возобновилось. В августе того же года Маршалл, стараясь оказать давление на Гоминдан, наложил эмбарго на поставку и продажу националистам вооружений из США; вскоре к эмбарго присоединилась Англия. Тем не менее, войска Чан Кайши, имея заметное преимущество в численности, начали осенью наступление в Маньчжурии. 7 ноября Маршалл потребовал от Чана безусловного прекращения огня, угрожая отъездом. Чан согласился. Однако политического компромисса достичь так и не удалось. 12 ноября 1946 года Чан Кайши объявил о созыве Национального собрания. 19 ноября 1946 года делегация КПК покинула Нанкин. Гражданская война возобновилась. 7 января 1947 года Маршалл, признав провал своей миссии, покинул Китай.

Падение режима Чан Кайши. Хотя войска Гоминдана численно превосходили НОАК, но для победы этого было недостаточно. КПК имела не только мощную базу в Маньчжурии, но и вела на контролируемых ею территориях более привлекательную для крестьян политику, аннулируя права помещиков и храмов на землю. Чан Кайши, напротив, игнорировал аграрный вопрос. В его армии, солдатами которой были те же мобилизованные крестьяне, участились случаи дезертирства. В январе 1947 года на территории, контролировавшейся Гоминданом, началась гиперинфляция ― цены за месяц повышались на 50 %. Продолжало действовать эмбарго на поставки оружия из США для Чан Кайши. Всё это снижало боеспособность армии националистов. Военная победа стала склоняться на сторону КПК.

В начале 1949 года войска НОАК вышли на северный берег Янцзы. 21 января Чан Кайши ушёл в отставку. 31 января 1949 года Народно-освободительная армия вступила в Бэйпин (Пекин).

Приближающийся крах режима Чан Кайши встревожил правые круги в США. 24 февраля 1949 года группа из 51 конгрессмена-республиканца направила президенту Трумэну письмо с протестом против американского бездействия в Китае. Они отмечали, что "победа коммунистов в Китае будет нашим историческим поражением". Вскоре сенатор Маккарэн предложил билль о срочной помощи правительству Чан Кайши в размере $1, 5 млрд. и направлении ему военных советников. Пятьдесят сенаторов поддержали предложение рассмотреть билль Маккарэна.

Либеральные круги США, однако, были против помощи националистам. 1 марта 1949 года обозреватель Дрю Пирсон, продолжая кампанию против Гоминдана, сообщил в своей радиопрограмме, что, по мнению госсекретаря Ачесона, националистические лидеры Китая ― это "дешёвые мошенники и воры", и что помощь националистам идёт не на борьбу с коммунизмом, а только "наполняет карманы помощников Чана".

Отрицательно отнеслась к предложению Маккарэна и администрация демократов. 13 марта 1949 года Дин Ачесон, при поддержке Трумэна, направил меморандум сенатору-демократу Коннели, председателю комитета по иностранным делам, с возражениями против финансовой помощи Чан Кайши. По его словам, предложение Маккарэна "только продлило бы страдания китайского народа и вызвало бы в нём возмущение против политики США". Комитет затянул рассмотрение билля Маккарэна и он не был поставлен на голосование в сенате.

24 апреля 1949 года НОАК захватила Нанкин, столицу чанкайшистского Китая. 1 октября 1949 года Мао Цзэдун провозгласил создание Китайской Народной Республики. 21 декабря 1949 года последние отряды националистов эвакуировались с юга страны на Тайвань.

20 января 1950 года госсекретарь США Дин Ачесон заявил в клубе прессы в Вашингтоне: "в Азии разгорается заря нового дня".

Позже сенаторы Маккарти, Маккарэн и другие обвиняли в падении режима Чан Кайши международный коммунизм и его тайных агентов в государственном департаменте, типа Хисса. Однако против националистического Китая в США выступал далеко не только коммунисты. Либералы, демократы, международные финансовые круги ― все они рассматривали правительство, защищавшее национальные интересы страны, да ещё провозглашавшее приоритет моральных ценностей в обществе, как своего естественного врага и, по мере возможностей, содействовали его крушению.

Приложение

Сунь Ятсен. "Три народных принципа и будущее Китая". 1906 г.

Сегодня на нашем собрании мы отмечаем годовщину "Минь бао". Этот журнал пропагандирует три народных принципа: национализм, народовластие и народное благосостояние.

Смысл термина национализм понятен без специальных объяснений. Любой человек узнает своих родителей и не спутает их с другими, так же как и не примет других людей за родителей. То же можно сказать и о чувстве национализма ― оно у каждого в крови. Хотя с тех пор, как маньчжуры вторглись в Китай, прошло уже более 260 лет, любой ханец, даже ребёнок, встретив маньчжура, сразу узнает его и никогда не примет за ханьца. В этом ― суть национализма. Нужно, однако, уяснить один очень важный момент: принцип национализма вовсе не предусматривает изгнания из нашей страны каждого иноплеменника, а предполагает лишь положить предел захвату иноплеменниками власти, принадлежащей нашему народу нации. Мы, ханьцы, обретём свое государство лишь тогда, когда возьмем власть в свои руки, в противном случае государство, хотя и будет существовать, останется по-прежнему не нашим, не китайским, государством. Давайте подумаем: в чьих же руках наше государство, наша власть?

Мы стали народом без родины. Мы ― нация самая большая в мире, самая древняя и самая культурная. Так не чудовищно ли, что ныне мы стали народом без родины? Вспомните Трансвааль, африканскую страну, население которой составляет немногим более 200 тысяч человек. Когда на Трансвааль напала Англия, он и то сопротивлялся целых три года. Или возьмите Филиппинские острова, где живет всего несколько миллионов человек. Когда на них напали США, то филиппинцы боролись в течение нескольких лет. Так неужели же нам, ханьцам, нравится быть народом без родины?

Обратитесь мысленно к тому времени, когда погибло наше государство, и вы увидите, что предки наши не хотели подчиниться маньчжурам. Закройте глаза и представьте себе картину ожесточённых битв, когда кровь лилась рекой и тела павших устилали поля, и вы поймете, что совесть наших предков чиста. Вот почему делается особенно больно за нас, их потомков. Когда же обращаешься ко временам, наступившим после гибели нашего государства, когда маньчжурское правительство всячески издевалось над ханьским народом, то видишь, что мы, ханьцы, лишь внешне подчинились пришельцам, в душе же мы не примирились со своими поработителями и не раз поднимали против них восстания.

Ныне, видя, что волна китайской национальной революции вот-вот хлынет на берег, маньчжуры начали проводить политику вытеснения ханьцев. Они постоянно повторяют, что их предки обладали сплочённостью и военной силой и поэтому, мол, покорили ханьцев, что они всегда будут столь же сильны, чтобы вечно господствовать над нами. В основном эти слова правильны. Однако существует и ещё одна, притом наиболее важная причина, по которой мы до сих пор терпим притеснения чужеземцев: у нас нет организации. Если же мы, ханьцы, обретём такую организацию, сила наша в миллионы раз превзойдет силу маньчжуров и тогда нам нечего будет бояться, что национальная революция кончится неудачей.

Мне приходилось, однако, слышать высказывания, будто целью национальной революции является уничтожение маньчжуров как нации. Это большая ошибка. Причины национальной революции в том, что мы не желаем, чтобы маньчжуры уничтожали нашу государственность и управляли нами. Мы стремимся свергнуть их правительство и возродить наше национальное государство. Таким образом, мы питаем ненависть не ко всем маньчжурам, а лишь к тем из них, кто чинит вред ханьцам. Если во время революции маньчжуры не будут мешать нам, то нам незачем враждовать с ними.

В первые годы завоевания ханьской нации маньчжуры в каждом занятом ими городе устраивали массовую резню ханьцев, которая продолжалась в течение десяти дней. Такие люди недостойны называться людьми. Мы не станем подражать им. Но если те или иные маньчжуры будут нам мешать, то мы не остановимся ни перед чем, чтобы сломить их. С такими маньчжурами мы не сможем жить вместе. Судя по всему, цинское правительство намеревается осуществлять политику вытеснения ханьцев, собирается провести централизацию власти и использовать конституцию в качестве орудия для обмана нашего народа. Их замыслы становятся день ото дня все более коварными. Они отчаянно цепляются за власть, опасаясь, как бы мы, ханьцы, не уничтожили их. Поистине "оседлавшему тигра трудно слезть". Итак, мы должны отчетливо представлять себе цели нашей национальной революции: если маньчжуры станут упорствовать, пытаться удержать власть и не прекратят терроризировать ханьцев, то мы не будем безучастно ожидать своей гибели. Я думаю, что и вы придерживаетесь того же мнения.

Перейдём теперь к принципу народовластия. Следует заметить, что он составляет основу политической революции. После осуществления национальной революции, нынешняя прогнившая система управления, конечно, может быть разрушена одним ударом. Однако сохранятся ещё корни этой отвратительной системы, которые также необходимо вырвать. Несколько тысяч лет в Китае царил монархический строй. Свободные, равноправные граждане не могут терпеть в своей стране подобного режима. Чтобы его уничтожить, одной национальной революции недостаточно. В результате политической революции будет установлен демократический конституционный режим…

Перейдем теперь к принципу народного благосостояния. Осуществляя национальную и политическую революцию, мы в то же время должны найти способ улучшить нашу социально-экономическую систему и тем самым предотвратить социальную революцию в будущем. Социальные явления никогда нельзя предоставлять естественному течению. Они подобны дереву, которое разрастается хаотически, если не вмешиваться в его развитие…

Итак, цель нашей революции ― добиться счастья для Китая. Поскольку мы против диктатуры кучки маньчжуров, мы стремимся к национальной революции; поскольку мы против единоличной власти монарха, мы стремимся к политической революции, поскольку мы против диктатуры богачей, мы стремимся к социальной революции. Если нам не удастся достичь хотя бы одной из этих целей, значит, мы не претворим в жизнь своих первоначальных намерений. После осуществления всех трёх целей Китай станет самым совершенным государством…

Чан Кайши. Предназначение Китая.

Экономика ― это учение о том, как сделать нацию богатой и сильной. В сущности это теория национального развития…

Традиционная китайская философия основана на идее, что люди ― не раздельно существующие индивидуумы, не одни-единственные "я", а части общего "мы". Аналогичным образом нераздельны и вещи, каждая является частью целого. Отношения между людьми и вещами, таким образом, должны рассматриваться с точки зрения целого. Китайская экономическая теория основана не на индивидуализме, а на изучении общества и человека в целом. В этом её коренное отличие от западных теорий…

Деньги не рассматриваются как существенный фактор в китайской экономической теории; она обращается к продукции, произведённой землёй и человеческими усилиями, а деньги считает лишь посредниками…

Т. Биссон. Роль Китая в войне коалиции.

За год или больше до Пёрл Харбора возникли два Китая. Каждый имеет своё правительство, свои военные силы, свою территорию. Больше того, каждый имеет свою характерную политическую и экономическую организацию. Один их них обычно называется гоминдановским Китаем, другой ― коммунистическим Китаем. Однако это только партийные названия. Более правильно было бы один из этих Китаев назвать феодальным, а другой ― демократическим…

На территории этого нового <коммунистического> Китая выбранные советы ― деревенские, городские, окружные ― полностью вытеснили старую автократическую систему аграрного феодального Китая… Там <в зонах, занятых коммунистами> не делаются попытки ввести бюрократический контроль над ценами… Внутри границ, установленных местными демократическим правилами, индивидуальные землевладельцы или предприниматели свободны, и даже поощряются в своей деятельности… Ни при каких усилиях воображения это нельзя назвать коммунизмом, это, по сути, буржуазная демократия в аграрном обществе…

В областях же под властью Гоминдана… многие отрасли промышленности стали правительственными монополиями. Частная инициатива в индустрии, ценный противовес феодальным отношениям, душится… В таких условиях не может быть продвижения в направлении демократических реформ или более широких гражданских свобод…

О. Латтимор. Ситуация в Азии.

Бизнес и индустрия после войны в больших городах, вместо того, чтобы быть возвращёнными в частное капиталистическое владение, оказались в монопольном распоряжении правительства… по сути это являлось попыткой поставить современную экономику под феодальный контроль. Феодальное мышление, вместо того, чтобы рассуждать в терминах прибыли и рационального управления, требует неких привилегий, позволяющих собирать дань независимо от вклада в дело. Примером монополии под феодальным контролем, не преследующей цели рационального управления, является текстильная индустрия. Это место, куда пристраивают сыновей, племянников и других родственников…

В 1937 году Гоминдан представлял собой партию, которая не имеет никакого отношения к представительному правлению, и которая сама назначала не только национальное правительство, но и должностных лиц на местном уровне. Предложение общенародных выборов было отвергнуто Чаном.

Во время войны Гоминдан был занят партийным воспитанием, которое находилось под влиянием фашистской теории, методов Гитлера и Муссолини. Они проповедовали догму "одна страна, одна партия, один лидер", беспрекословное повиновение старшим командирам…

 

Дегенеративное искусство

Осенью 1947 года внимание всей Америки было привлечено к заседаниям Комитета по расследованию антиамериканской деятельности. С 20 октября там начали давать показания ведущие деятели киноиндустрии США: продюсеры, режиссёры, сценаристы, актёры. Центральное место на слушаниях в Комитете заняло обсуждение вопроса о подрывной деятельности в Голливуде.

Голливудская кинопродукция, с некоторого момента, стала превращаться в поток дешёвой бульварщины, в штампованные приёмы воздействия на эмоции зрителей с целью достижения коммерческого успеха; в шоу-бизнес. Уже само по себе это могло считаться подрывом национальной безопасности ― подобно распространению фальсифицированных продуктов питания или поддельных лекарств. Но, кроме того, в голливудские фильмы, с середины 1930-х гг., начали последовательно внедряться идеи, направленные на разложение общества и деформацию его базовых ценностей.

Ряд патриотических политиков США связывал оба этих явления с проникновением и распространением в тогдашней голливудской среде международных коммунистов.

Внимание Комитета по расследованию антиамериканской деятельности к положению в киноиндустрии было привлечено уже в конце 1930-х гг. В выпущенном в 1939 году отчёте Комитета, возглавлявшегося Мартином Дайэсом, конгрессменом от штата Техас, говорилось, что "Голливуд инфильтрован подрывными элементами". Проведённое тогда же комитетом Дайэса изучение федеральной программы поддержки театров, запущенной рузвельтовской администрацией, показало, что на её деятельность оказывают возрастающее влияние ― проникают и закрепляются там, образуя мафиозный клан ― международные коммунисты.

Первый комитет по расследованию антиамериканской деятельности (Special committee on Un-American activities), образованный в 1934 г. по предложению конгрессмена-демократа С. Дикштейна, занимался изучением нацистских групп в США. Он работал до конца 1936 года. В январе 1937 г. Дикштейн снова внёс предложение "расследовать антиамериканскую деятельность". Тогда его резолюция была отклонена, но в мае 1938 г., по предложению Мартина Дайэса, был образован комитет для расследования "подрывной и антиамериканской пропаганды" (Special investigation committee), работавший до 1944 г. Комитет Дайэса занимался не столько нацистами и ККК (хотя и ими тоже) сколько, главным образом, изучением внедрения в США агентов международного коммунизма. С января 1945 года, по предложению конгрессмена Джона Ранкина, Комитет по расследованию антиамериканской деятельности (HUAC) был сделан постоянным.

Вопрос о положении дел в киноиндустрии США стал в повестке дня Комитета одним из основных. Джон Ранкин, выступая на пресс-конференции, заявил, что "в Голливуде организован один из наиболее опасных заговоров с целью свержения правительства США… это место является очагом подрывной деятельности против американского народа". "Мы преследуем тарантула", добавил он.

В то время многие политические и общественные деятели США отрицательно относились к наполнившей страну низкопробной бульварной голливудской продукции, к пропаганде в ней низменных инстинктов, к невысокому уровню морали среди самих голливудских "звёзд". Джон Ранкин, например, говорил, что в киноиндустрии "действуют элементы, которые коварно и незаметно пытаются распространять подрывную пропаганду, отравляют умы наших детей, искажают историю нашей страны и дискредитируют христианство". Популярного комика Ч. Чаплина он называл "извращенцем из Англии, печально известным своими совращениями белых девушек".

По ряду причин занятия теми или иными искусствами часто привлекали к себе лиц, не приспособленных, по своей сущности, ни к какому производительному, полезному для других людей труду. В средневековье социальный статус "творческой интеллигенции" был чрезвычайно низок. Церковь отказывалась женить или хоронить актёров. Более того, разные области искусства регулярно вырождались, из-за внедрения в них дегенератов, занимавшихся подражательством, имитациями и выражением своих психопатологий.

В 1946 году Комитет по расследованию антиамериканской деятельности обратил внимание на распространение в стране информационных технологий, которые позже получили название манипуляции сознанием. А именно, некоторые радио и телеобозреватели подавали сообщения о новостях так, что слушатели не могли отличить имевшие место реальные факты от мнений или предположений комментаторов. Таким образом, вместо картины происходящих в мире событий, слушатели воспринимали точку зрения на них авторов передач.

Конгрессмен Джон С. Вуд из Джорджии, председатель Комитета, предложил, для устранения этих злоупотреблений, билль, требовавший, чтобы новостные программы были чётко отделены от программ мнений, и чтобы публике были известны имя комментатора, место его рождения, национальность, а также политическая ориентация.

Безликая форма подачи информации ― точнее, рекламы и пропаганды ― была одним из важных условий манипуляции сознанием. Неудивительно поэтому, что предложение Вуда вызвало яростные протесты со стороны либерально-космополитических СМИ. "Нью-Йорк таймс" и близкие ей по духу газеты критиковали его; печатали карикатуры на сторонников билля.

После выборов 1946 года, на которых республиканская партия одержала победу, положение Комитета по расследованию антиамериканской деятельности укрепилось. Дж. Парнелл Томас, новый председатель Комитета, объявил, что его сотрудники будут выявлять лиц, занимающихся подрывной деятельностью, во всех социальных сферах: в правительстве, профсоюзах, Голливуде, школах и так далее.

В мае 1947 года Томас и главный следователь комитета Стриплинг прибыли в Лос-Анджелес. После заслушивания на закрытых заседаниях показаний ряда свидетелей они сообщили журналистам, что получены данные о масштабной инфильтрации подрывных элементов в киноиндустрию, особенно в Союз сценаристов, который, по словам Томаса, был "переполнен коммунистами".

Через две недели после визита Томаса и Стриплинга в Лос-Анджелес Комитет по расследованию антиамериканской деятельности заявил, что многие сценаристы Голливуда наводняют фильмы пропагандой и продвигают, с помощью манипуляционных технологий, подрывные идеи. Отмечалось, что главы студий ничего не предпринимают, чтобы изменить положение вещей. Комитет известил, что вскоре по этим вопросам будут проведены публичные слушания.

Некоторой увертюрой к предстоящим слушаниям стал вызов в начале осени 1947 года в Комитет композитора Ганса Эйслера, младшего брата крупного международного коммуниста Герхарда Эйслера.

Сам Герхард Эйслер уже допрашивался не так давно в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности. 13 октября 1946 года Луис Буденц, бывший видный функционер компартии США, редактор Daily Worker, отказавшийся в 1945 году от коммунистических воззрений, выступая в Детройте по радио, сообщил, что американские коммунисты получают приказы от находящегося в США тайного эмиссара Коминтерна. Вслед за чем Дж. Парнелл Томас вызвал Буденца для дачи показаний в свой комитет. Через два дня имя тайного эмиссара стало явным ― это был Герхард Эйслер, действовавший под псевдонимами Ганс Бергер, Юлиус Эйсман и другими. 4 февраля 1947 г. Эйслер был арестован иммиграционными властями, а ещё через два дня доставлен в HUAC. Давать какие-либо показания он отказался. Председатель Комитета Дж. Парнелл Томас указал свидетелю, что ему следовало бы проявлять больше уважения к стране, гостем которой он является. Профессионального революционера это замечание окончательно вывело из себя. Стуча по столу кулаком, он закричал: "Я не гость вашей страны! Я антифашист! Я политзаключённый!"

Герхарду Эйслеру были предъявлены обвинения в неуважении к Конгрессу и в нарушении закона о въезде в США ― он не указал в иммиграционном листке свою принадлежность к компартии. Он был осуждён, но затем, после отклонения в 1949 году его апелляции, таинственным образом бежал из тюрьмы.

Ганс Эйслер, младший брат Герхарда, прибыл в США в начале Второй мировой войны. От соответствующих фирм Голливуда он получил заказы на музыку для кинофильмов, а от фонда Рокфеллера ― $20 тыс. на "изучение новых музыкальных форм". В Голливуде он сотрудничал с Бертольдом Брехтом и Фрицем Лангом, также эмигрантами из Германии. Следователи Комитета выяснили, что, когда истёк срок временной визы младшего Эйслера, о нём проявила заботу сама Элеонора Рузвельт. Жена президента направила заместителю госсекретаря Самнеру Уэллесу записку, заверявшую, что Эйслер-младший ― между прочим, автор "Коммунистического марша", в котором звучали такие слова: "Коминтерн зовёт тебя, поднимем выше советское знамя" ― не является коммунистом. В поддержку Эйслера выступил и ряд журналистов. Осенью 1940 года его виза была продлена.

Как выяснилось на слушаниях в Комитете, Ганс Эйслер был членом компартии Германии с 1925 года, но при въезде через мексиканскую границу показал в иммиграционном листке, что никогда не состоял в компартии. За дачу ложных показаний он был арестован и в 1948 году, несмотря на активную кампанию в его поддержку со стороны Чаплина, Стравинского, Леонарда Бернстайна, Аарона Копленда и других, депортирован, вместе с женой, в Чехословакию.

Хотя Ганс Эйслер отправлялся в воспевавшийся им мир социализма, перед отбытием он заявил, что "покидает Америку с чувством горечи и сожаления". Про членов Комитета он сказал: "я слышал вопросы этих людей и видел их лица и, как старый антифашист, могу сказать, что они представляют фашизм в его прямой форме".

Позже Ганс Эйслер перебрался в Восточную Германию. Впрочем, и там его самая крупная работа, опера "Фауст", представлявшая собой карикатуру на произведение Гёте, была подвергнута официальной критике, как "оскорбляющая чувства немецкого народа".

20 октября 1947 года, после подготовки списка вызываемых свидетелей, в Комитете открылись публичные слушания по проблеме подрывной деятельности и инфильтрации агентов международного коммунизма в Голливуде. Присутствовало более ста журналистов; велась прямая телевизионная трансляция.

Дегенеративное искусство. Хотя на слушаниях Комитета речь шла, в основном, о внедрении международных коммунистов в американскую кинопромышленность, но фактически перед обществом был поставлен более широкий вопрос о распространении в стране дегенеративного искусства.

Дегенеративное искусство, в его наиболее общем определении, это псевдоискусство, создаваемое дегенератами. Оно характеризуется имитационностью, подражательностью, пошлостью, а также пропагандистской направленностью и выражением психопатологических комплексов.

Проникнув в какую-либо область искусства, дегенераты, прежде всего, стараются установить там клановую монополию. К этому их побуждает, во-первых, осознаваемая бездарность. Во-вторых, мафиозно-клановая поддержка позволяет им гораздо успешнее продавать-навязывать народу свои произведения. Никто не стал бы покупать уродливо карикатурную или декадентскую литературу, картины с чёрными квадратами, записи сумбурной музыки, если бы назойливая клановая реклама не навязывала их, заглушая естественную реакцию нормального человека ― "да ведь это просто бред больных людей!" ― подобно тому, как такая же реклама навязывает фальсифицированные продукты питания вместо натуральных. Если бы дегенеративное искусство распространялось лишь в своей естественной среде ― среди самих дегенератов ― то оно бы очень быстро самоликвидировалось из-за вымирания производителей, не приспособленных, по своей сущности, ни к какому полезному труду. Поэтому вопрос навязывания-продажи своих подделок нормальным людям является для дегенератов вопросом выживания.

Впрочем, материальная составляющая творчества дегенератов, является хотя и главной для них, но не единственной ― вопреки распространённому мнению. Некоторое психологическое наслаждение они получают от соблазнения людей; обращения их в себе подобных выродков.

Распространение дегенеративного искусства имеет разнообразные негативные последствия для отдельных людей и для общества в целом; оно аналогично распространению болезней или фальсифицированной еды. Оно портит вкус; влечёт разные физические и психические недуги. Негативно сказывается распространение дегенеративного искусства и на его авторах, хотя на первый взгляд может показаться, что, навязав-продав своё псевдотворчество нормальным людям, они "преуспели в жизни". Однако это не так ― углубляясь в свои занятия, вместо того, чтобы попытаться зарабатывать на жизнь общественно-полезным трудом, дегенераты ещё больше ухудшают своё состояние.

Распространение в обществе дегенеративного искусства, образование группами дегенератов мафиозно-клановых клик для навязывания своей продукции нормальным людям, по сути, представляют собой подрывную деятельность и угрозу национальной безопасности. В здоровой части общества это вызывает естественную защитную реакцию ― меры для ликвидации патологий; улучшения окружающей социальной среды.

Следователи HUAC составили список из сорока трёх лиц, которых предполагалось пригласить в Комитет. Девятнадцать из них заявили заранее, что от дачи показаний они откажутся.

Вначале на слушаниях выступили представители патриотического Союза кинематографистов за продвижение американских идеалов, образованного в 1944 году. Они назвали ряд деятелей Союза сценаристов и Союза киноактёров, которые предположительно состояли в компартии. Тогдашний президент Союза киноактёров Рональд Рейган и известный создатель мультфильмов Уолт Дисней заявили, что коммунистическая пропаганда является серьёзной проблемой в киноиндустрии. Дж. Парнелл Томас согласился с ними: голливудские фильмы наполнены подрывной пропагандой. Джек Уорнер, глава одноимённой фирмы, выступая на слушаниях, заявил о своём патриотизме и приверженности к американским ценностям, но на вопрос Ричарда Никсона: "какие антикоммунистические фильмы выпустила его студия?" ответил: "сейчас работаем над одним".

Во вторую неделю слушаний были приглашены лица, названные как "предполагаемые коммунисты". Десять из них ― Альва Бесси, Герберт Биберман, Лестер Коул, Эдвард Дмитрюк, Ринг Ларднер, Джон Лоусон, Альберт Мальц, Самуил Орниц, Адриан Скотт, Дальтон Трамбо ― на вопрос: "являетесь ли вы, или были когда-нибудь членом компартии?", по совету своих адвокатов, отвечать отказались, оспаривая право Комитета задавать такой вопрос. При этом они ссылались на Первую поправку к Конституции США, гарантирующую американцам свободу слова.

Допрос десяти голливудских "отказников" продолжался четыре дня. Они не стеснялись в выражениях. Звучали возгласы: "Комитет использует технику Гитлера!"; "Готовятся концлагеря!"; "Сегодня сжигают фильмы (?), завтра будут сжигать людей!" Председателя оскорбляли и провоцировали, чтобы, в случае его срыва, иметь зацепку в суде. Обозлённый Дж. Парнелл Томас в конце концов назвал их поведение "типичной тактикой коммунистов".

Либерально-космополитические газеты ― "Нью-Йорк таймс", "Вашингтон пост" и другие ― резко осуждали Комитет; обозреватели Дрю Пирсон и Джек Андерсон нападали на него в прессе и радиовыступлениях; видные актёры выступали в защиту коллег; бывший вице-президент Генри Уоллес, начавший предвыборную кампанию, назвал голливудскую "десятку" "теми, кто более всего заинтересован в донесении правды людям".

Но, несмотря на поднятый шум, всем десятерым были предъявлены обвинения в неуважении к Конгрессу и они предстали перед судом. Восемь были приговорены к году тюремного заключения и $1 тыс. штрафа; Биберман и Дмитрюк ― к 0. 5 года и $1 тыс. штрафа. Их апелляции были отклонены, а в 1951 году Верховный суд подтвердил, что ссылка на Первую поправку к Конституции не даёт права свидетелю не отвечать на вопрос "коммунист ли он?". Причиной для такого отказа может быть только ссылка на Пятую поправку к Конституции.

Сумма штрафа для большинства имела чисто символическое значение ― сценарист Трамбо, например, зарабатывал в Голливуде около $200 тыс. в год. Несколько хуже для "отказников" было другое. 25 ноября 1947 года, под давлением общественного мнения и угроз бойкота, 50 исполнительных директоров ведущих киностудий приняли заявление: они решили приостановить сотрудничество с голливудской "десяткой" или уволить их без компенсации; никто из "десяти" не будет нанят на работу, пока не очистится от обвинений в неуважении к Конгрессу и под присягой не заявит, что не коммунист. Дж. Парнелл Томас назвал это заявление "конструктивным шагом". В результате, после отбытия заключения, члены "десятки" оказались в "чёрном списке" и были вынуждены работать под псевдонимами, либо переехать в другие страны.

В сентябре 1950 года один из десятерых, Э. Дмитрюк, заявил, что он был коммунистом, и готов дать показания о своей деятельности. Он был досрочно выпушен на свободу и в апреле 1951 года дал показания перед HUAC. Он назвал 26 работников Голливуда, состоявших в компартии или близких организациях, в их числе видного режиссёра Жюля Дассена; показал, что Дж. Лоусон, А. Скотт и А. Мальц требовали от него включать в фильмы коммунистическую пропаганду.

В результате расследования подрывной деятельности в Голливуде потеряла работу не только "десятка". Среди попавших в "чёрный список" были Аарон Копленд, Лилиан Хеллман, Артур Миллер и многие другие. В 1949 году Американский легион напечатал список 128 сотрудников Голливуда, обвиняемых в коммунистической активности, и потребовал, чтобы они либо оправдались, либо были уволены. Аналогичную работу провели издатели еженедельника "Контратака", получившие доступ к данным ФБР.

В то самое время, когда в Соединённых Штатах расследовалась подрывная деятельность в киноиндустрии, в Советском Союзе велась борьба с разложением в театрах, музыке и литературе.

Распространение дегенеративного искусства в обеих странах имело много общего между собой. И в США и СССР его представители, в своём подавляющем большинстве, находились в оппозиции ко взглядам и ценностям основной части населения. В СССР это были те, кого позже стали называть "диссидентами" или "несогласниками". В США эти лица также сосредоточивались в среде разных меньшинств, в первую очередь сексуальных, а в политическом отношении ― среди международных коммунистов. Можно быть уверенным, что если бы прогрессивная творческая интеллигенция СССР оказалась в Америке конца 1930-1940-х гг. она бы вся попала в категорию "подрывных лиц". И обратно, если бы представители демократической интеллигенции США оказались в СССР, например, в 1937 году ― они в полном составе подверглись бы "необоснованным массовым репрессиям", как враги русского (впрочем, и американского тоже) народа.

Активизация борьбы с дегенеративным искусством — 2 половина 1930-х гг. и 1947-48 годы ― была в США и СССР практически синхронной.

Во второй половине 1930-х гг. в США был поставлен вопрос о подрывной деятельности в Голливуде, а в СССР примерно тогда же была разогнана РАПП ― "российская ассоциация пролетарских писателей" (в которой, впрочем, не было ничего "российского" и уж тем более ничего "пролетарского"). В 1947 г. в США началось расследование подрывной деятельности в Голливуде, а в СССР тогда же были приняты постановления партийно-государственных органов, осудившие как возросший поток низкопробной бульварщины в искусстве, по существу, подрывавший национальную безопасность, так и мафиозную клановость, объективно имевшую тот же подрывной характер.

Активизация борьбы с дегенеративным искусством в первом случае (1937-39 гг.) в США являлась реакцией здоровой части общества на распространение в искусстве, в первую очередь в киноиндустрии, вырожденных лево-троцкистских элементов. Сходный характер имели и сталинские репрессии против прогрессивной творческой интеллигенции тех же лет.

Активизация борьбы с дегенеративным искусством во втором случае (1947-49 гг.) также была обусловлена в США и СССР практически идентичными обстоятельствами. За военные годы в обеих странах возросло влияние патриотов, нормальных людей, с естественными, не извращёнными, чувствами и целями. Пережившие войну люди обострённо реагировали на всё фальшивое и антигосударственное ― каковым, по сути, было навязывание народу, с помощью рекламы и групповщины, дегенеративных произведений. Поэтому, завершив борьбу против внешних врагов, они начали борьбу против врагов внутренних ― против укоренившихся дегенератов, их мафиозных кланов, их псевдотворчества.

* * *

Однажды на заседании Комитета, расследовавшего деятельность в Соединённых Штатах врагов американского народа, появился недавно избранный сенатор. В тот день как раз заслушивались показания о влиянии на американскую кинопромышленность "прогрессивной творческой интеллигенции". Председатель Комитета Дж. Парнелл Томас вежливо предложил сенатору принять участие в опросе свидетелей. Однако тот отказался, сказав, что хотел бы только послушать выступающих. Это был сенатор Маккарти.

 

Начало политической деятельности

Джозеф Рэймонд Маккарти (14 ноября 1908 - 2 мая 1957 гг.) был родом из небольшого фермерского посёлка Грэнд Чут, расположенного близ города Эпплтон, штат Висконсин. Его отец Тимоти, как и мать Бриджит были по происхождению ирландцами, а по вере католиками. В большой семье Маккарти, по воспоминаниям их друзей и соседей, "родители работали много, молились часто", и так же воспитывались их дети. Одиннадцатой заповедью в доме Маккарти было: "ты должен трудиться в поте лица своего". Ежедневно Джо поднимался в полшестого утра и отправлялся ухаживать за коровами. А каждое воскресенье он проходил 7 миль до Эпплтона, чтобы присутствовать на католической мессе в церкви св. Марии.

Джо Маккарти с детства любил читать. По словам его старшей сестры Оливии, он нередко допоздна засиживался за библиотечными книгами, хотя рано утром его уже ждала работа на ферме. В однокомнатной сельской школе, расположенной в миле от их дома, он получил 8-летнее образование; при этом способный ученик перескочил через один класс. В 14 лет Джо оставил учёбу и полностью посвятил себя фермерскому труду.

Висконсин середины XX века представлял собой один из сельскохозяйственных штатов Америки. Он особенно славился производством сыра и других молочных продуктов. Бо льшую часть его населения составляли фермеры, среди которых было немало потомков эмигрантов из Германии, Ирландии (вместе они составляли больше половины населения штата), Польши, Норвегии, других стран Центральной и Восточной Европы.

Отец выделил Джо отдельный участок и он занялся разведением цыплят. Через два года в его хозяйстве было уже 2 тысячи кур-несушек и 10 тысяч бройлеров. Джо отвозил свою продукцию на рынок в Чикаго и все заработанные деньги вкладывал снова в ферму. Но однажды его сельскохозяйственный бизнес понёс серьёзный урон ― за время его болезни соседи, которых он попросил присмотреть за фермой, небрежно отнесли к делу и много птиц погибло. Однако и сам Джо, занимаясь торговлей в Чикаго и Милуоки, увлёкся городской жизнью и захотел познакомиться с ней поближе.

Летом 1927 года Джо Маккарти покинул родительскую ферму и поступил работать приказчиком в бакалейную лавку в расположенном неподалёку небольшом городке Манава. Тогда же он решил получить высшее образование. Для этого требовалось иметь свидетельство об окончании средней школы. Соседями по классу уже вполне взрослого двадцатилетнего Джозефа стали 14–15 летние парни, но это его не смутило, и четырёхлетний курс обучения он прошёл за 9 месяцев.

В 1930 году Джо Маккарти поступил в Маркуэттский университет в Милуоки. Университет, основанный в 1881 году "Обществом Иисуса", являлся одним из самых больших иезуитских учебных заведений в США и крупнейшим частным университетом в Висконсине. Джо проучился два года на инженерном факультете, потом перешёл на юридический. Оплачивал учёбу его отец.

В 1935 году Джозеф Маккарти сдал экзамены и получил право работать адвокатом. Он переехал в городок Вапака, расположенный в 40 километрах от Эпплтона, где открыл свою практику.

Помимо юридических занятий, Маккарти играл в покер. Покер ― игра в немалой степени психологическая, требующая выдержки и умения блефовать, как и разгадывать блеф. Джо играл довольно удачно, что приносило ему небольшой доход.

Через год местный адвокат Майкл Эберлейн нанял Маккарти вести дела его фирмы, пока сам он будет баллотироваться на должность окружного судьи. Маккарти вначале согласился, но в декабре 1938 года решил тоже поучаствовать в выборах и покинул фирму Эберлейна. Его соперником был пожилой судья Эдгар Вернер. Избирательная кампания велась Джо Маккарти в американских традициях: он выступал с речами, обменивался рукопожатиями, фотографировался с детьми, а в сельской местности демонстрировал своё умение доить коров. Маккарти победил на выборах, хотя вначале его шансы против соперника, долго занимавшего судейское место, оценивались невысоко.

В суде округа накопилось 250 нерассмотренных дел. Отчасти это объяснялось возрастом прежнего судьи, Вернера, которому было далеко за шестьдесят. Тридцатилетний энергичный Маккарти, самый молодой окружной судья Висконсина, быстро взялся за дела и вскоре все они были разобраны.

Новые перемены в жизнь Маккарти внесла война. Судьи не подлежали призыву на военную службу в течение всего срока, на который они были избраны. Но Маккарти в июне 1942 года решил подать заявление о вступлении в корпус морской пехоты. Его просьба была удовлетворена и вскоре, пройдя курс подготовки, он был направлен на Тихоокеанский театр военных действий офицером разведки. На время службы Маккарти не ушёл в отставку, а попросил своих коллег, окружных судей, замещать его. Такая замена была обычной практикой; позже он и сам охотно вёл дела в других округах.

На Тихом океане офицеры разведки, в основном, фотографировали с самолётов расположения объектов и войск противника. Маккарти иногда заодно выполнял обязанности хвостового стрелка.

В 1944 году, после двух лет службы, капитан Джозеф Маккарти решил баллотироваться в сенат Соединённых Штатов, по списку республиканской партии. На время предвыборной кампании он получил в своей части 30-дневный отпуск.

Для претендента на высокую должность сенатора США в активе Маккарти было не так уж много: недолгая работа окружным судьёй, служба в морской пехоте во время войны, несколько репортажей о нём в висконсинских газетах, да ещё 42 тысячи долларов, которые он, между делом, заработал на бирже. Привлечь избирателей могло только то, что он во время войны добровольцем отправился на фронт, оставив судейское, хорошо оплачиваемое ($8 тыс. / год), кресло.

Соперником Маккарти был сенатор Александр Уайли, добивавшийся переизбрания. Маккарти пытался максимально использовать свои преимущества ― появлялся на предвыборных митингах в военной форме (хотя и не произносил при этом речей, что запрещалось законом), почти каждое воскресенье посещал католические церкви и т. д. Но всё же организованной поддержки у него не было и на республиканских праймериз Уайли обошёл его с большим отрывом.

20 февраля 1945 года Маккарти демобилизовался из морской пехоты и вернулся к своим судейским обязанностям. Одновременно он начал подготовку к следующим выборам в сенат, которые должны были состояться осенью 1946 года. Он не упускал случая выступить как ветеран войны; охотно откликался на просьбы других окружных судей заменить их, чтобы лишний раз появиться перед избирателями разных городов. Но главным образом он искал поддержку своей кандидатуре у лидеров республиканских организаций штата.

Соперником Маккарти в новой избирательной кампании был Роберт Лафоллетт-младший, представлявший Висконсин в сенате США с 1925 года. Победить его на выборах представлялось делом на порядок более сложным, чем победить Александра Уайли. Семейство Лафоллеттов доминировало в политической жизни Висконсина уже почти полвека. Роберт Лафоллетт-старший был губернатором Висконсина в 1901-06 гг.; сенатором США в 1906-25 гг.; кандидатом на пост президента в 1924 году. Его сын Филипп был губернатором штата в 1931-33 и 1935-39 гг. Роберт Лафоллетт-младший сменил отца в сенате США в 1925 году и в 1928 году был переизбран от Республиканской партии. Он поддерживал сенатора от Луизианы Хью Лонга и его план "Разделим наше богатство"; ряд мер "Нового курса".

В 1934 году Роберт Лафоллетт возглавил вновь образованную им при поддержке брата Филиппа Прогрессивную партию, от которой успешно баллотировался в сенат США в 1934 и 1940 гг. В эти годы Прогрессивная партия имела значительное влияние в штате. Роберт Лафоллетт решительно выступал против вовлечения Соединённых Штатов во Вторую мировую войну; участвовал в деятельности главной антивоенной организации США того времени, комитета "Вначале Америка" (America First Committee), следуя в этом требованиям подавляющего большинства своих избирателей: Висконсин, как аграрный штат, вдобавок, населённый потомками переселенцев из Центральной Европы, был одним из оплотов противников интервенционистской и антигерманской политики Рузвельта. Кроме того, Лафоллетт-младший с самого начала своей деятельности в сенате занял позицию выразителя интересов организованного рабочего движения, что доставило ему широкую популярность. В 1936-40 гг. он возглавлял комитет сената по гражданским свободам, расследовавший случаи незаконного давления, которое оказывали промышленники на рабочих, чтобы предотвратить образование на своих предприятиях профсоюзов.

На выборах в сенат в 1940 году Лафоллетт победил с подавляющим преимуществом. В Милуоки и других крупных городах штата за него единодушно проголосовали рабочие.

Имея за собой громкое имя, поддержку организованного рабочего движения, общенациональную известность, Роберт Лафоллетт мало беспокоился насчёт исхода очередных выборов в сенат. Тем более его не тревожил вызов от почти неизвестного даже в штате, не то что в стране, окружного судьи-капитана морской пехоты.

Однако как раз в это время в политической жизни Висконсина происходили неблагоприятные для Лафоллетта перемены.

Во-первых, ряд профсоюзных лидеров штата стал склоняться к поддержке демократов. Хотя в традиционно республиканском в то время Висконсине демократы имели мало шансов на победу, но в масштабе страны и в долгосрочной перспективе демократическая партия, электоральной базой которой были крупные города, являлась для профсоюзов более выгодным партнёром, чем существовавшая практически лишь в одном штате Прогрессивная партия. Кроме того, сам Лафоллетт, допустив в конце мая 1945 года резко критические высказывания по отношению к СССР, настроил против себя коммунистов, имевших большое влияние в Конгрессе производственных профсоюзов Висконсина.

Во-вторых, в Прогрессивной партии, лидером которой был Лафоллетт, усилились тенденции к возвращению в одну из традиционных партий. Обсуждалась возможность перехода и к демократам, по многим позициям близким к "прогрессистам", и к республиканцами, от которых они некогда отпочковались. И те и другие, в свою очередь, приглашали популярного в штате Лафоллетта к себе. В 1944 году губернатор Висконсина У. Гудланд предложил Лафоллетту вернуться в республиканскую партию, а вице-президент США Генри Уоллес призвал Роберта Лафоллетта присоединиться к партии Франклина Рузвельта а не Герберта Гувера. На состоявшемся в Портейдже съезде "прогрессистов" после дебатов было одобрено предложение Лафоллетта о присоединении к республиканской партии. 284 делегата проголосовали за республиканцев, 77 ― за сохранение партии, 51 ― за демократов. Среди последних были все рабочие лидеры.

Однако в самой республиканской партии Висконсина, после того как в 1934 году "прогрессисты" во главе с Лафоллеттом её покинули, усилилось влияние их оппонентов. Многие влиятельные республиканцы не желали возвращения Лафоллетта и его сторонников, опасаясь, и вполне справедливо, что курс партии после этого может сильно измениться. Прежде всего, это относилось к руководству Добровольного республиканского комитета (VRC) ― неформальной организации богатых промышленников штата, поддерживавших Великую Старую Партию (Grand Old Party, GOP). В 1940-х гг. VRC, возглавляемый Томасом Колеманом, контролировал распределение фонда пожертвований и тем самым существенно влиял на выборы. Колеман и другие лидеры VRC выступили против выдвижения кандидатуры Лафоллетта в сенат США от республиканской партии и начали поиск лидера, способного стать ему реальной альтернативой.

Между тем, такой лидер был уже на виду. Окружной судья Джозеф Маккарти в ураганном темпе вёл свою избирательную кампанию. За месяц он побывал на 71 митинге республиканцев, выступил с сотней речей. 1 декабря 1945 года он написал письма к семистам членам Добровольного республиканского комитета, предлагая им поддержать его кандидатуру. Письма были проигнорированы, но это не смутило Маккарти. Вскоре он добился поддержки от проходившего в Милуоки съезда молодых республиканцев.

Способности и энергия нового кандидата, в конце концов, впечатлили руководство республиканской партии. Весной Колеман и другие боссы GOP пришли к заключению, что Маккарти может составить реальную конкуренцию Лафоллетту.

Добровольный республиканский комитет, в отличие от партийного съезда, имел право поддержать того или иного кандидата до получения результатов первичных выборов-праймериз. Не ограничивал его закон и в затратах на кампанию. В 1-й половине 1946 года комитет собрал в свой фонд около 100 тыс. долларов. По предложению Колемана было решено бросить все финансовые и организационные возможности ― деньги, специалистов по рекламе, штат имиджмейкеров ― на продвижение кандидатуры Маккарти.

Получив желаемую поддержку от лидеров республиканцев, Маккарти удвоил свои усилия. На средства, собранные комитетом Колемана, было напечатано 750 тысяч экземпляров 12-страничной брошюры-биографии Джозефа Маккарти под заголовком "Вашингтону нужен хвостовой стрелок". Его штаб рассылал адресную рекламу избирателям. В своих выступлениях Маккарти провозглашал традиционные республиканские принципы: низкие налоги, содействие производительному бизнесу, прежде всего малому и среднему, сокращение паразитической вашингтонской бюрократии.

Кандидатура Маккарти получила поддержку и от патриотической группы "Американское действие" (American Action, Inc), созданной в начале 1946 года на основе распавшегося в декабре 1941 года комитета "Вначале Америка" (America First Committee). Представитель этой группы в Висконсине Лансинг Хойт объявил, что часть собранных ими денег пойдёт на поддержку Маккарти, так как "у него хороший послужной список и он уважает конституцию США". Незадолго до выборов Milwaukee journal писал: "Группы, организовавшиеся на основе прежнего комитета "Вначале Америка", поставили своей целью провалить на выборах радикальных или прокоммунистических кандидатов в общенациональном масштабе и в Висконсине". По словам ChicagoSun, эти группы финансово и информационно поддерживались прежними спонсорами AFC, в том числе генералом Робертом Вудом, Ламонтом Дюпоном, обозревателем Эптоном Клоузом и полковником Маккормиком.

Впрочем, несмотря на столь внушительные успехи, опросы общественного мнения по-прежнему показывали безусловное лидерство Лафоллетта, опережавшего Маккарти в соотношении 3:1. Уверенный в своей победе, Лафоллетт прибыл в штат из Вашингтона для проведения предвыборной кампании всего за 10 дней до праймериз.

13 августа 1946 года состоялись республиканские праймериз. Они принесли неожиданный для многих результат. 207 тысяч голосов было подано за Маккарти, 202 тысячи за Лафоллетта. Даже в Милуоки, где в 1940 году за Лафоллета было подано 49 % голосов, на этот раз победил Маккарти: 41 % против 32 %.

В проигрыше популярного в штате Роберта Лафоллетта, представителя целой политической династии, малоизвестному до того времени окружному судье сыграл роль целый комплекс факторов. Во-первых, многие влиятельные республиканцы категорически отказались поддержать кандидатуру Лафоллетта и направили средства на кампанию Маккарти. Во-вторых, от Лафоллетта отошла в сторону демократов часть профсоюзов. Морис Рубин, редактор основанного в 1934 году Робертом Лафоллеттом-младшим еженедельника "Прогрессист" (Progressive), писал об итогах выборов: "большие сегменты организованного рабочего класса нанесли удар в спину своему самому верному защитнику". Многие демократы приняли участие в республиканских праймериз и подали голоса за Маккарти, рассчитывая, что он, как более слабый, чем Лафоллетт, может проиграть на ноябрьских выборах кандидату от демократической партии. Наконец, в-третьих, немаловажное значение имела деятельность "третьей силы" ― организованных групп американцев, типа American Action, решивших дать бой на выборах в Конгресс недостаточно патриотическим или слишком "просоциалистическим", с их точки зрения, претендентам.

Вскоре после победы Маккарти на республиканских праймериз стало окончательно ясно, интересы каких социальных слоёв он будет представлять. В сентябре 1946 года Маккарти встретился с полковником Маккормиком, владельцем "Чикаго трибюн", ранее одним из лидеров комитета "Вначале Америка". Маккормик поддержал выдвижение Маккарти в сенаторы и призвал его к борьбе против инфильтрации в страну подрывных и враждебных американскому народу групп. Сам Маккарти уже на республиканском конвенте, одобрившем его кандидатуру, сказал: "работа сенатора Соединённых Штатов сейчас в десять раз важнее, чем в прошлом, из-за проникновения иностранных идеологий в нашу столицу". Таким образом, Джо Маккарти, ещё до появления в сенате США, позиционировал себя как выразителя интересов американских патриотов. Впрочем, это были и его собственные интересы, о чём свидетельствовала и его биография.

Победа на праймериз от республиканской партии практически гарантировала Маккарти избрание в сенат, поскольку демократы имели гораздо меньший электоральный базис в Висконсине. Его соперником от демократической партии был Говард Макмюррей, бывший "нью-дилер" и член законодательного собрания штата. Избирательную кампанию Маккарти вёл тщательно, стараясь избегать каких-либо досадных случайностей. На одном из предвыборных митингов в сельской глубинке ему был задан вопрос: каков его образовательный уровень и политический опыт по сравнению с оппонентом? Маккарти не стал заострять внимание на том, что он сам получил высшее образование, и весьма неплохое, а ответил: "Я всего лишь фермер, а не профессор". Через неделю в его рекламных объявлениях в сельских газетах появилась фраза: "Нам нужны фермеры в Вашингтоне, сейчас там слишком много профессоров".

На состоявшихся в ноябре выборах Маккарти получил 620, 430, а Макмюррей 378, 772 голосов. Он победил в 70 округах штата из 73.

3 января 1947 года Маккарти принёс присягу как сенатор США.

Только что избранным членам сената, по негласным законам этого учреждения, не полагалось слишком часто выступить с речами или предложениями. Джозеф Маккарти не стал нарушать этого неписаного правила. Он принимал участие в работе объединённого комитета по строительству, комитета по банкам и валюте; знакомился с коллегами; охотно откликался на предложения посетить те или иные мероприятия. Маккарти голосовал против продления рационирования продуктов; предложил поправку к закону о контроле над ценами на сахар, которая уменьшила срок его действия с 12 до 6 месяцев. В марте 1947 года он, вместе с другими сенаторами, аплодировал выступлению президента Трумэна и поддержал его просьбу о выделении средств Греции и Турции для борьбы с коммунистами (этот план связывался с именем тогдашнего министра обороны США Джеймса Форрестола). Маккарти голосовал против крупных общественных проектов; критиковал систему федеральной помощи образованию; поддержал закон Тафта-Хартли. Он также участвовал в работе подкомитета, созданного комитетом по военным делам для слушаний по апелляции группы немецких военнослужащих, осуждённых за расстрел американских военнопленных в Малмеди (Бельгия) во время Второй мировой войны.

В июне 1948 года Маккарти принял участие в республиканском съезде в Филадельфии. Съезд проходил в сложной обстановке: против победившего на праймериз Томаса Дьюи, губернатора Нью-Йорка, представлявшего либеральных республиканцев, во многом близких к верхушке демократов, выступал ряд влиятельных лидеров республиканской партии, в том числе сенатор Роберт Тафт, губернатор Миннесоты Гарольд Стассен, губернатор Калифорнии Эрл Уоррен. В результате Дьюи, несмотря на свою победу в праймериз, был утверждён кандидатом партии на пост президента лишь в третьем туре голосования.

После сенатской сессии и утомительного республиканского съезда Джо Маккарти взял отпуск. Он уехал в городок Лефор в Северной Дакоте, где нанялся на ферму. За 10 долларов в день он водил по пшеничным полям комбайн, и его товарищи-наёмные работники не знали, что жнёт зерно рядом с ними сенатор Соединённых Штатов.

 

"Двадцать лет государственной измены"

Джозефу Маккарти, происходившему из фермерской семьи Висконсина, нетрудно было заметить, что в последние годы в Америке стало что-то неблагополучно. В начале 1930-х гг. страну поразила депрессия, особенно болезненно ударившая почему-то именно по создателям реальных ценностей ― фермерам. При перепроизводстве продуктов питания и товаров в США наблюдался "мрачный парадокс, когда мимо до отказа набитых зернохранилищ и лавок с товарами проходили тысячи голодных и оборванных мужчин и женщин". "Монетаристское" решение, предложенное администрацией Ф. Рузвельта ― оплата фермерам ограничения посевов зерна и разведения скота ― представлялось нелепым с точки зрения разумного устройства общества и даже ещё более безответственным, чем слабое регулирование рынка прежним республиканским правительством Гувера. В сельскохозяйственных штатах Америки ― Висконсине, Северной Дакоте, Айове и других ― это было видно особенно хорошо.

Ещё более негативные изменения в стране Маккарти обнаружил, познакомившись поближе с вашингтонским бомондом. Не составляло труда заметить, что среди немалого числа лиц, относивших себя к "элите", особенно в тогдашней демократической администрации и её либерально-космополитическом окружении, чувствовалось некоторое снисхождение-полупрезрение к создателям действительных ценностей ― фермерам, инженерам, управляющим производствами ― и преувеличенный пиетет к производителям ценностей виртуальных ― биржевым спекулянтам, ньюсмейкерам, манипуляторам общественным сознанием. Равным образом и по отношению к ветеранам недавней войны, провозглашая на словах всевозможные им благодарности, верхушка демократов и либералов последовательно пренебрегала их мнением и интересами.

Для распространяющегося в США (и во всём мире) типа безродно-космополитических людей-кочевников, признающих лишь денежные отношения и юридически оформленные договорённости, а к "устаревшим" моральным ценностям относящимся с насмешкой, согласно принципу "оказанная услуга ничего не стоит", такие взгляды нельзя было не признать естественными. Но для традиционной христианской Америки они были глубоко чуждыми, даже враждебными ей.

Во внешней политике страны тоже происходили странные и парадоксальные события. Сначала президент Рузвельт, действуя с помощью уловок и вопреки желанию 80 % американцев, втянул США во Вторую мировую войну. Затем видимые военные плоды победы в этой войне стали почти без сопротивления сдаваться администрацией Трумэна новому геополитическому конкуренту Америки ― могущественному сталинскому Советскому Союзу. В странах Восточной Европы произошли перевороты, превратившие их в сателлитов СССР; в 400-миллионном Китае, опираясь на поддержку Советского Союза, к власти пришли коммунисты.

Мало того, иностранные шпионы и агенты Коминтерна открыто действовали в самой Америке и даже проникали на высшие посты в правительственном аппарате. Сотрудник государственного департамента Элджер Хисс, секретарь конференции по организации ООН, оказался коммунистом и советским агентом. Гарри Декстер Уайт, первый американский директор МВФ, Лочлин Курри, советник Рузвельта, Лоренс Дугган, директор отдела госдепартамента, сотрудничали с советскими резидентами ― это только из числа разоблачённых, да и то случайно ― а сколько их было ещё не выявленных? Гарри Трумэн, являясь вице-президентом США, не был посвящён в сверхсекретный Манхэттенский проект, а советская агентура знала о нём всё в мелких подробностях.

Людей из глубинки Америки немало удивляло поведение в подобных условиях значительной части вашингтонской "элиты". Во время расследования дела Хисса представители демократической администрации публично осуждали не разоблачённых шпионов и лжесвидетелей, как, казалось бы, должны были делать представители государства, интересы которого эти шпионы подрывали, а сам процесс их разоблачения и лиц, которые в нём принимали участие. Солидарная с демократами либерально-космополитическая часть прессы, прибегая к откровенной лжи и клевете, старалась дискредитировать политиков и общественных деятелей, защищавших интересы народа, представляя их в отрицательном или карикатурном виде.

Среди многих американских патриотов распространилось убеждение, что руководство предало свою страну, либо что им манипулируют некие тёмные личности ― "невидимое правительство", "агенты Коминтерна", или ещё какие-то группировки ― направляющие его к неизвестным, непонятным, и, во всяком случае, никак не одобренным американским народом целям. Конгрессмен от штата Техас Мартин Дайэс, председатель Комитета по расследованию антиамериканской деятельности, рассказывал об одной из своих встреч с Фрэнком Мэрфи, членом Верховного суда США: "Судья Мэрфи сказал мне, что мы обречены. Коммунисты контролируют наше правительство, они полностью окружили Рузвельта и его жену. К президенту невозможно даже попасть на приём без одобрения Дэвида Найлса и его шайки".

Особенно тяжёлое впечатление на патриотов, да и на всех честных американцев, произвела длительная клеветническая кампания в либерально-космополитической прессе против министра обороны Дж. Форрестола, а затем его отставка и гибель. Маккарти, после своего избрания сенатором, встречался с Форрестолом, также происходившем из ирландской католической семьи, и был с ним в дружеских отношениях.

В этих условиях, уяснив происходящее, сенатор от Висконсина решил дать свой личный бой предательству интересов страны, клевете на патриотических лидеров, попыткам извращения истории и общественного сознания народа. Главной мишенью для атаки он избрал проникновение лиц двойной лояльности и иностранных шпионов в правительственные структуры и их влияние на формирование политики США. В своей книге "Маккартизм: борьба за Америку" он писал: "Когда я приступил к исполнению обязанностей сенатора, я обнаружил, что отдельные видные сенаторы и конгрессмены годами пытались дать американскому народу представление о надвигающейся опасности. Они принадлежали к обеим партиям. Но их ясно и убедительно показывавшие картину некомпетентности или измены правительства выступления, которые должны были бы занимать передовые заголовки всех газет, терялись среди рекламных объявлений на последних страницах. Я видел разочарование и бессилие этих честных, выдающихся американцев, пытавшихся показать самоубийственность нашей внешней политики. День за днём я всё больше убеждался, что если народ не очнётся, то наше скольжение вниз будет продолжаться. Но как можно было привлечь внимание к надвигающейся катастрофе, пока не станет слишком поздно? Я понял, что бессмысленно даже обсуждать нашу внешнюю политику, пока её формируют люди, фактически находящиеся в стане врага. Для того, чтобы наша страна выжила, нужно было сменить "квалифицированных специалистов" ― специалистов, которые недавно столь квалифицированно предали Польшу и Китай".

Другими словами, Джозеф Маккарти решил начать кампанию по разоблачению тех правительственных чиновников или экспертов, которые работали ― как о том свидетельствовали прямые или косвенные улики, а главное, результаты их деятельности ― против интересов американского народа.

Сенатор от Висконсина пришёл к выводу, что обращение к администрации демократов в сложившихся условиях бесполезно. "Трумэн ещё раньше злобно нападал на Комитет по расследованию антиамериканской деятельности, назвал слушания по делу Хисса "отвлекающим манёвром", и не один, а шесть раз. До этого он связал руки Конгрессу, издав указ, запрещавший доступ конгрессменам к досье служб безопасности. На таком фоне было бы пустой тратой времени предъявлять президенту доказательства новых измен". И тогда, как писал Маккарти, он решил обратиться к высшей власти в стране, к народу. "Мне оставалось только обратиться напрямую к тому, кто является хозяином и президента и Конгресса ― к американскому народу".

9 февраля 1950 года, через две недели после вынесения приговора Хиссу, сенатор от Висконсина выступил в республиканском женском клубе Вилинга (штат Западная Вирджиния) с речью, призывающей к расследованию проникновения агентов враждебных американскому народу сил в правительственные структуры. Маккарти заявил, что в современном мире "ведётся всеохватывающая битва между христианством и коммунистическим атеизмом", в которую вовлечены Соединённые Штаты, и что Америка проигрывает эту битву из-за действий внутренних врагов. В частности, государственный департамент, один из наиболее важных правительственных институтов, инфильтрован агентами международного коммунизма. Призвав к проверке в госдепартаменте лиц сомнительной лояльности, Маккарти затем почти дословно процитировал выступление Ричарда Никсона 26 января 1950 года в палате представителей, посвящённое делу Хисса. Он сказал: "расследуя проникновение коммунистов в правительство, нужно помнить, что мы имеем дело не просто со шпионами, продающими за тридцать серебряников чертежи нового оружия. Мы имеем дело с гораздо более зловещим видом деятельности, которая помогает нашим врагам формировать и направлять нашу политику". Маккарти заявил, что у него имеется список 57 лиц, состоящих в компартии, "которые, известны как таковые государственному секретарю, но которые, тем не менее, продолжают работать в госдепартаменте США и определять нашу внешнюю политику".

Маккарти постарался максимально привлечь внимание общественности к своим обвинениям. На следующий день он повторил их, выступив в городе Солт Лейк Сити (Юта), а 11 февраля озвучил их в городе Рено (Невада). Тогда же, 11 числа, сенатор послал телеграмму президенту Трумэну, предлагая выяснить у государственного секретаря, кто из членов компартии или симпатизирующих им лиц всё ещё работает в госдепартаменте и почему.

Ответа от Трумэна не последовало, но когда репортёры на пресс-конференции поинтересовались у президента насчёт этой телеграммы, тот ответил, что в ней "нет ни слова правды".

Вместе с тем, выступления Маккарти вызвали сенсацию в прессе. Заявления о действующих в правительстве коммунистических агентах, да ещё по горячим следам "дела Хисса", заняли первые страницы газет. Репортёры требовали у Маккарти "показать список агентов", а демократические обозреватели выражали осторожно скептическое ― учитывая недавние события ― отношение к утверждениям малоизвестного сенатора от Висконсина.

 

Комитет Тайдинга

20 февраля 1950 года Маккарти выступил с речью в сенате. Он повторил, что за время президентства Рузвельта и Трумэна ― которое Маккарти назвал "двадцатью годами государственной измены" ― в правительственные структуры, прежде всего в госдепартамент, проникло множество агентов международного коммунизма.

Сенаторы-демократы в своём большинстве негативно восприняли слова коллеги из Висконсина. Они потребовали от Маккарти предъявления упомянутого им списка нелояльных лиц. Публичное оглашение имён, до тщательной проверки обвинений, вызвало бы критику Маккарти — сходная ситуация уже была во время дела Хисса — что хорошо понимали и оппоненты сенатора и он сам. На требования "огласить список" Маккарти отвечал, что у него в настоящий момент имеется досье на 81 нынешних или прежних сотрудников госдепартамента, но назвать их имена и привести имеющиеся у него данные он готов только на закрытом заседании какого-либо сенатского комитета. Его данные, подчеркнул Маккарти, не доказывают членство в компартии или шпионаж этих лиц, но дают основания считать сомнительной их лояльность. Он сформулировал свою позицию так: "сенатор от Иллинойса требует, чтобы я назвал имена. Я сказал ему, что с моей точки зрения это было бы неправильно, поскольку я не имею полной информации об этих лицах… Имеющихся данных достаточно, чтобы убедить меня, что они либо члены компартии, либо оказывают содействие коммунистам. Однако я могу и ошибаться. Вот почему я ответил, что назову имена только в том случае, если Сенат прикажет мне сделать это. Но я готов сделать это (представить имена) перед любым комитетом — и хотел бы, чтобы комитет при этом проводил закрытую сессию. Вполне возможно, что некоторые из этих лиц будут в результате расследования очищены от обвинений". Однако демократы продолжали настаивать на именах. Сенатор от Иллинойса Скотт Люкас заявил: "я останусь здесь до тех пор, пока он не назовёт имена". Демократы требовали имён и доказательств, но фактически не давали Маккарти говорить — один только сенатор Люкас перебил его более 60 раз. Маккарти спросили, почему он не представил свои данные президенту Трумэну или госсекретарю Ачесону. На это он ответил: "президент, по-моему, уже продемонстрировал свою незаинтересованность в подобном расследовании, во время дела Хисса. Я полагал, что единственное, что я могу сделать — это то, что я сделал, а именно, рассказать о происходящем народу, в надежде, что давление общественного мнения окажется достаточно сильным, чтобы вынудить президента очистить дом. Откровенно говоря, я думаю, что он не займётся такой чисткой, пока не решит, что уклоняться от неё дальше будет политически неблагоразумно". Он также заметил Люкасу, что проверять его данные и вообще "очищать дом" следует правящей партии: "очищать дом — дело правящего большинства… Или сенатор считает, что это я должен пробираться за железный занавес, опущенный Трумэном?" "Сенатор от Висконсина уже побывал за этим занавесом", мрачно ответил Люкас.

В конце концов, демократам пришлось согласиться, чтобы имена были названы только перед каким-либо сенатским комитетом. Аудитория затаила дыхание, когда Маккарти начал зачитывать безымянное досье:

"Дела № № 1, 2, 3 ― это крупные коммунисты, имеющие для Советов громадное значение… Я не могу себе даже представить, как любой госсекретарь мог бы позволить им оставаться на своих постах. Я не верю, что президент Трумэн когда-либо слышал об этом деле. Я не могу отделаться от впечатления, что президент окружён группировкой извращённых интеллектуалов, которые говорят ему только то, что считают нужным …. "

Всего Маккарти зачитал, не называя имён, данные на 76 из заявленных им 81 лиц.

На следующий день заголовки на первых страницах газет сообщали: "Сенатор Маккарти обвиняет в шпионаже высокопоставленных чиновников госдепартамента!"

Через два дня после того как Маккарти озвучил в сенате свои обвинения, Скотт Люкас, лидер демократического большинства, внёс резолюцию № 231, предлагающую провести расследование деятельности государственного департамента на предмет работы в нём сейчас или в прошлом нелояльных лиц. Демократы пошли на эту меру, стараясь не дать дополнительных поводов для критики в адрес своей партии. Республиканцы, разумеется, поддержали резолюцию.

Согласно резолюции 231, внутри комитета по иностранным делам был образован подкомитет из 5 человек -3 демократов и 2 республиканцев (демократов было большинство, т. к. они составляли большинство и в сенате): Тайдинга, председателя подкомитета (Д, Мэриленд); Макмагона (Д, Коннектикут), Грина (Д, Род-Айленд), Лоджа-младшего (Р, Массачусетс) и Хикенлупера (Р, Айова). Резолюция ничего не говорила, какими должны быть слушания подкомитета: открытыми или закрытыми.

Формально подкомитету было поручено изучение деятельности госдепартамента ― что предполагало, во-первых, проверку лиц, названных Маккарти; а во-вторых, расследование, пользуясь полномочиями Конгресса, деятельности других сотрудников. Выполнение поручения сената в полном объёме привело бы к проверке основного заявления Маккарти: в правительственных структурах имеются лица нелояльные (loyaltyrisk) или даже представляющие собой потенциальную угрозу национальной безопасности (securityrisk). Но демократы, внося свою резолюцию, хотели вовсе не этого. Фактически подкомитет, по воле доминировавших в нём демократов, ограничился только проверкой данных, собранных Маккарти, притом весьма пристрастной, точнее, с самого начала направленной на дезавуирование этих данных. Разница между "расследованием данных, представленных Маккарти" ― чем занимался комитет ― и "расследованием персонала госдепартамента" ― чего требовала резолюция ― была немалой. В первом случае Маккарти нужно было давать информацию, собранную, между прочим, усилиями одного сенатора и немногих его помощников, во втором ― комитет должен был запрашивать досье на служащих, вести расследование, пользуясь авторитетом и финансовыми возможностями Конгресса. Именно второе было целью Маккарти и республиканцев, но, разумеется, они не могли заставить демократов поступать вопреки их интересам. Зато они могли показать народу "кто есть кто".

Перед началом работы комитета Лодж и Хикенлупер предложили сделать слушания закрытыми ― в соответствии с позицией Маккарти, высказанной им во время своего выступления в сенате. Демократическое большинство комитета это предложение не устроило: формальное голосование трёх демократов против двоих республиканцев постановило, что заседания будут открытыми.

8 марта 1950 года комитет Тайдинга начал слушания. Все места для зрителей были заполнены; в зале работало телевидение.

Первым свидетелем был вызван Маккарти. Он попросил разрешения зачитать заявление, что являлось обычной практикой при выступлениях свидетелей. Разрешение было дано, но почти сразу демократы начали его прерывать. Макмагон потребовал "назвать имена". Тайдинг потребовал "назвать имя высокопоставленного чиновника госдепартамента, оказывавшего давление, чтобы восстановить на работе сотрудника, уволенного по обвинению в гомосексуализме". Маккарти отказался назвать имя и сказал, что все данные есть в госдепартаменте ― сотрудник был уволен 16 марта и восстановлен 1 апреля. "Дайте нам имена", требовал Тайдинг. Сенатор Лодж вступился за партийного коллегу: "я считаю, что без конца перебивать свидетеля и мешать ему излагать свою аргументацию неправильно. Я возражаю против постоянного прерывания свидетеля". Но демократы не собирались вести с Маккарти "честную спортивную борьбу". Прерывали его 85 раз и за 4 часа своего выступления Маккарти удалось зачитывать подготовленный им текст в течение лишь 17 минут.

Хотя слушания были объявлены открытыми по решению демократов, но в последний момент Тайдинг решил снять с себя ответственность за "публичное оглашение имён". Перед тем, как начать чтение своего списка, Маккарти заявил: "позвольте пояснить мою позицию. Лично я не хотел бы называть имена лиц, неважно, насколько убедительными против них являются свидетельства. Комитет вызвал меня, чтобы получить информацию. Следовательно, я должен назвать имена. Я полагаю, что это было бы лучше всего сделать на закрытых слушаниях. Однако комитет проголосовал, чтобы слушания были открытыми. И я подчиняюсь. Итак, вот дело Дор-"

На этом месте Тайдинг прервал Маккарти: "я говорил вам, когда приглашал сюда, что вы можете давать свои показания так, как считаете нужным. Если вы предпочитаете давать их на закрытых слушаниях, мы так и поступим. Если вы предпочитаете давать их на открытых слушаниях ― значит, это ложится на вашу ответственность. Если вы сейчас скажете, каким образом вы хотите давать показания, комитет примет решение за две минуты".

Поскольку слушания были объявлены открытыми, Маккарти уже успел раздать пресс-релиз своего выступления репортёрам. Поэтому он ответил так: "позвольте мне заметить, что первое имя уже стало известным прессе. Я полагаю, что это дело мы можем рассмотреть на открытых слушаниях, а дальше вернуться к обсуждению вопроса. Итак, вот дело Дороти Кеньон…".

Маккарти начал называть имена.

Первой в его списке значилась Дороти Кеньон, либеральный адвокат из Нью-Йорка, судья муниципального суда, феминистка, сторонница "контроля над рождаемостью" и других прогрессивных проектов. С 1947 до конца 1949 гг. Кеньон работала для госдепартамента в составе комиссии ООН по правам женщин. При этом, по словам Маккарти, она, в разные времена, принимала участие в деятельности 28 "коммунистических фронтов", 9 из которых были названы "подрывными организациями" генеральным прокурором США или Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности. Среди них были: "Американский комитет за демократию и интеллектуальную свободу"; "Фильмы за демократию" и им подобные. Маккарти представил фотокопии подписей Кеньон под открытыми письмами от некоторых из этих организаций или под спонсорскими взносами в их пользу; зачитал высказывания представителей правительства, характеризовавшие те или иные из этих организаций как "подрывные".

Далее Маккарти назвал имя Филиппа Джессупа, видного дипломата, члена американской делегации на Бреттон-Вудской и Сан-Францисской конференциях, одного из руководителей Института тихоокеанских отношений.

Вскоре заседание было прервано. Маккарти не зачитал и половины своего заявления.

Вашингтонская Times-Herald, принадлежавшая семье полковника Маккормика, вышла с сенсационным заголовком: "Джессуп приятель красных! ― Маккарти".

На следующий день демократы ожесточённо допытывались у Маккарти: кто даёт ему информацию? "Я удивлён", отвечал сенатор, "что комитет, вместо выявления лиц, представляющих собой угрозу национальной безопасности, интересуется моими информаторами, которых, в случае разглашения их имён, сразу же уволят со службы".

В понедельник 13 марта сражение завершилось. Маккарти назвал ещё Халдора Хансона, руководителя программы "Четвёртый пункт"; Эсфирь Брунауэр, помощницу директора отдела по связям с ЮНЕСКО; астронома Гарольда Шепли, с 1947 года члена национального комитета США по ЮНЕСКО; профессора Фредерика Шумана; Густаво Дюрана, "известного международного коммуниста", а ныне работника ООН; Джона Стюарта Сервиса, в годы войны секретаря посольства в Китайской Республике, потом сотрудника госдепартамента, и Оуэна Латтимора, профессора международных отношений в университете Джонса Хопкинса.

Для всех этих 9 лиц Маккарти привёл те или иные, по большей части косвенные, но иногда и прямые свидетельства их связи с международным коммунизмом; ряд которых он огласил ещё в своей речи в сенате 20 февраля. Например, Хансон в книге Humane Endeavor восхвалял китайских коммунистов (Маккарти зачитал отрывки). Шуман, проводивший лекции для сотрудников госдепартамента, участвовал, по данным Маккарти, в 35 коммунистических фронтах. Шепли, находившийся на ставке госдепартамента как член национального комитета США по ЮНЕСКО, состоял в "легионе коммунистических фронтов"; мало того, он ещё и председательствовал на Уолдорфской конференции 1949 года, которая самим госдепартаментом была названа "коммунистической пропагандой". Дюран в 1936- 38 гг. был подполковником в коммунистических интернациональных бригадах в Испании; после эмиграции в США работал в 1942- 43 гг. в штате С. Брайдена, тогдашнего посла на Кубе; перешёл с ним в офис госдепартамента, когда тот стал помощником госсекретаря по латиноамериканским делам. Меморандум военной разведки в 1943 г. и письмо военного атташе США в Мадриде в 1946 г. сообщали, что Дюран — коммунист. В 1946 году Дюран вынужден был покинуть офис Брайдена. "И как вы думаете, где он сейчас?" — закончил описание карьеры Дюрана Маккарти. "На высокооплачиваемой работе в офисе помощника госсекретаря, руководит сектором по культурным связям в секретариате ООН". Эсфирь Брунауэр, по данным Маккарти, также участвовала в деятельности ряда коммунистических фронтов, была помощницей Хисса на конференции в Сан- Франциско; а её муж Стефан Брунауэр, родом из Венгрии, работавший над секретными темами в лаборатории ВМС, состоял в компартии. Маккарти предложил комитету запросить досье ВМС и ФБР на Брунауэра и убедиться, что тот, помимо прочего, был ещё и близким другом известного международного коммуниста и шпиона Ноэла Филда. "Это одна из самых невероятных историй, какие я когда-либо слышал", добавил Маккарти.

Выступление сенатора от Висконсина вызвало негодование демократов и либерально-космополитической группировки. Сенатор-демократ от Аризоны Э. Макфарланд обвинил его в "подрыве репутаций". Сенатор-демократ Г. Леман от Нью-Йорка объявил выступление Маккарти "клеветой". Либеральные газеты и журналы называли Маккарти "демагогом", "человеком, равнодушным к истине", "компрометирующим достойных людей" и так далее. "Нью-Йорк таймс" посетовала, что Маккарти подрывает веру американцев в честность своего правительства и государственного секретаря.

С другой стороны, многие сенаторы-республиканцы считали, что Маккарти прав, но что ему вряд ли удастся доказать свои обвинения.

Тем временем, начали откликаться названные лица.

Руководитель программы "Четвёртый пункт" Халдор Хансон, чьё имя значилось в списке Маккарти, позвонил Тайдингу и выразил своё возмущение. Председатель комитета сделал публичное заявление: сенат три раза проверял сотрудников госдепартамента и нашёл их "полностью лояльными". На это сенатор-республиканец Джордж Мэйлон ответил, что комитет Тайдинга, вместо выполнения данного ему поручения, занимается укрывательством лиц, чья лояльность стране вызывает сильные сомнения.

16 марта 1950 года на пресс-конференции помощник госсекретаря по вопросам безопасности Джон Перифой защищал своего коллегу Джона Стюарта Сервиса и называл его "лояльным служащим".

Правда, пять лет назад, 6 июня 1945 года Сервис арестовывался ФБР за передачу секретных документов редактору журнала "Амеразия" коммунисту Ф. Джаффе, а в том же году американский посланник в Китае Патрик Хэрли заявил, в комитете по иностранным делам сената: "Сервис действовал в целях подрыва американской политики в Азии". Но, возможно, помощник госсекретаря просто позабыл о событиях пятилетней давности.

Дороти Кеньон прислала телеграмму в комитет Тайдинга, назвав утверждения Маккарти "полностью ложными". Она же первой из перечисленных и выступила в комитете. Под аплодисменты аудитории Кеньон заявила, что любит демократию, индивидуальную свободу и права человека. Насчёт названных в списке Маккарти "коммунистических фронтов" она сказала, что состояла в некоторых из них, но прервала связи с ними, когда те были объявлены подрывными.

Заявление Кеньон не вполне соответствовало действительности: например, она подписала петицию от "Бригады Авраама Линкольна" в марте 1945 г., через год после того, как та была названа подрывной организацией. Впрочем, комитет не стал углубляться в такие детали.

Дал показания перед комитетом и Хансон. Он не коммунист, не был им; книгу HumaneEndeavor писал давно, с тех пор его взгляды изменились. Джессуп в своём выступлении перед комитетом Тайдинга также заявил, что не имел никаких связей с коммунистами. Председатель и другие демократы сочли вопрос исчерпанным: "Наш комитет находит, что все обвинения, высказанные против Филиппа Джессупа, являются полностью необоснованными и несправедливыми".

Письменный ответ прислал Г. Дюран. Он сообщил, что коммунистом не является, а все домыслы на этот счёт ― клевета франкистов.

Тем временем репортёры узнали, что Маккарти собирается назвать на слушаниях в комитете имя важного советского агента.

21 марта 1950 года на закрытых слушаниях комитета Тайдинга Маккарти заявил: Латтимор, сотрудник Института тихоокеанских отношений, бывший редактор журнала PacificAffairs, является "одним из главных советских шпионов", "ключевым агентом в сети советского шпионажа", "боссом Хисса в шпионской группе".

Хотя слушания были закрытыми и Тайдинг отказался сообщить прессе о ком шла речь, но уже через два дня все знали: в подрыве национальных интересов и работе на международный коммунизм обвиняется профессор Оуэн Латтимор, специалист по Китаю.

В защиту неприметного профессора открыла огонь крупная либерально-демократическая артиллерия. По всему было видно, что сенатор от Висконсина затронул чьи-то серьёзные интересы.

Обозреватель Дрю Пирсон обвинил Маккарти в клевете на невинных людей и сказал, что он хотел бы, чтобы таких патриотов, как Латтимор, было в Америке больше. Бывший министр обороны Генри Стимсон прислал в "Нью-Йорк таймс" письмо, выражавшее возмущение "нелепыми обвинениями". Помещённая рядом с письмом статья редакции добавляла к этому, что выступления Маккарти "подрывают доверие союзников к политике правительства США". Перед комитетом Тайдинга появился, с разрешения Трумэна, Эдгар Гувер: данные ФБР не подтверждают слова Маккарти, сообщил он.

Это заявление Гувера нельзя было считать точным. Досье ФБР на Латтимора определённо содержало уже в то время компрометирующие его сведения. Например, 14 декабря 1948 г. А. Бармин, бывший сотрудник советской военной разведки, бежавший на Запад, на допросе в ФБР сообщил, что он когда-то слышал от руководителя военной разведки Берзина: "Оуэн Латтимор ― это наш человек".

Наконец, в борьбу включился сам президент Гарри Трумэн, заявивший, что сенаторы Маккарти, Уэрри и Бриджес являются "крупнейшими инвестициями Кремля".

Многие, однако, находили сходство между этими выступлениями демократов и либералов и их же недавними нападками на расследование деятельности Хисса. Сенатор Роберт Тафт напомнил Трумэну о его прежних высказываниях насчёт "дела Хисса" ― "отвлекающий манёвр" (redherring) ― и назвал "инвестицией Кремля" прокоммунистическую группировку в госдепартаменте.

Между тем Маккарти сообщил, что он скоро будет выступать в сенате и предложил Эдгару Гуверу прислать туда сотрудника ФБР.

30 марта 1950 года Маккарти появился в сенате. Все места для зрителей были заполнены. Речь сенатора от Висконсина длилась четыре часа, но слушали его с неослабевающим вниманием. Оуэн Латтимор, заявил Маккарти, являлся архитектором нашей дальневосточной политики 1940-х годов, приведшей к катастрофе ― захвату Китая коммунистами. При этом сам Латтимор симпатизировал коммунистам, что можно видеть из его книг (книги цитировались). Маккарти пообещал, что вскоре ответственный сотрудник компартии США выступит в качестве свидетеля в комитете Тайдинга и даст показания, что Латтимор ― коммунист. Что касается Джессупа то он, по словам Маккарти, состоял в пяти "коммунистических фронтах", официально названных подрывными организациями генеральным прокурором или законодательными собраниями штатов; был ведущей фигурой в Институте тихоокеанских отношений, когда там проводилась коммунистическая линия; был одним из зачинателей клеветнической кампании против Чан Кайши в журнале Far Eastern Review; продвигал миф о китайских коммунистах как "приверженцах демократии"; препятствовал расследованию инфильтрации коммунистов в ИТО и, наконец, был "свидетелем репутации" Хисса, притом на обоих процессах.

Выступление Маккарти вызвало негодование демократов. Сенатор Леман от Нью-Йорка заявил, что Маккарти "критикует людей, не имеющих шансов ему ответить". Смысл обвинения был не вполне понятен ― критикуемые, вместе со своими группами поддержки, отвечали Маккарти в прессе, и очень громко. Однако Маккарти не стал вступать в бессмысленное обсуждение проблем морали с демократом. Он сказал: "предатели не дали шанса множеству людей. Здесь проливают крокодиловы слёзы о репутациях отдельных изменников, но забывают о четырёхстах миллионах, проданных ими в рабство международному коммунизму". Демократы молчали. Аудитория бурно аплодировала Маккарти. В конце концов проняло даже обычно невозмутимого сенатора от Массачусетса Леверетта Салтонсталла. Он сказал Маккарти: "Это ужасно. Я в самом деле сильно встревожен".

6 апреля в комитете Тайдинга выступил Оуэн Латтимор. Несмотря на серьёзные обвинения, выдвинутые против него, профессор держался уверенно и непринуждённо. С чувством превосходства специалиста над дилетантами он популярно объяснил членам комитета и присутствовавшему на сессии Маккарти основы американской политики в Азии в 1940-х гг. а также, почему там всё произошло именно так, как было, а не иначе. Объяснения встречались аудиторией благожелательно и нередко прерывались аплодисментами. После выступления Латтимора небольшой сюрприз присутствующим преподнёс председатель. С довольной улыбкой Тайдинг сообщил: утверждения Маккарти несостоятельны; в присутствии директора ФБР Эдгара Гувера четверо членов комитета ознакомились с досье Латтимора и не нашли там ничего, доказывавшего, что он коммунист или имел отношение к шпионажу. В заключение председатель выразил признательность свидетелю за сотрудничество.

Тем временем кампания демократов в поддержку лиц, названных Маккарти, набирала ход. Комитет ЮНЕСКО принял резолюцию, в которой Э. Брунауэр выражалась благодарность за "выдающиеся услуги", а все обвинения против неё назвались "полностью необоснованными". В середине апреля госсекретарь Ачесон призвал к прекращению "грязного бизнеса, подрывающего доверие к госдепартаменту". Либеральный журнал Nation возмущался "клеветой", "ярлыками, которые навешиваются на невиновных людей", "установившимся в стране царством террора".

Особенно раздражало демократов и либералов, что сенатор от Висконсина использовал для разоблачения подрывной деятельности врагов американского народа трибуну Конгресса, что защищало его от предъявления судебных исков. Попытки спровоцировать Маккарти были многочисленны и разнообразны: его обвиняли в "нечестных приёмах", "трусости", "неспортивной борьбе", … Можно быть уверенным, что если бы он допустил неосторожные высказывания вне Конгресса ― его тут же бы осадили исками. Однако Маккарти на эти уловки не поддался. Свои речи он также произносил спокойным, невозмутимым тоном, почти без эмоций. За всё это либералы и демократы искренне возненавидели сенатора от Висконсина.

Патриоты же, наоборот, выражали признательность Маккарти. В офис сенатора поступало множество писем, просивших его продолжать борьбу против врагов американского народа. Иногда в конверт был вложен чек на небольшую сумму. Сенатора поддерживал ряд патриотических изданий, прежде всего, ChicagoTribune полковника Маккормика, WashingtonTimes-Herald; пресса Хёрста. В апреле в городе Пассаик (штат Нью Джерси) от союза морских пехотинцев, под бурные аплодисменты, Маккарти была вручена награда "за американизм".

Вскоре после выступления Маккарти перед комитетом Тайдинга в прессе появился термин маккартизм. Демократы и либералы пытались придать ему негативный оттенок, представляя его как "необоснованные обвинения против заведомо невиновных людей". Однако сенатору от Висконсина и его единомышленникам термин понравился, и они определили его так: маккартизм ― это активный патриотизм, "американизм"; "борьба за Америку". В 1952 году Маккарти издал небольшую брошюру под названием "Маккартизм: борьба за Америку", в которой писал: "маккартизм ― это американизм с закатанными рукавами". Сходным образом высказывались и его друзья. Редактор NationalReview Уильям Бакли писал: "Маккартизм ― это движение, вокруг которого сплотились все люди доброй воли и высоких моральных достоинств". Радиокомментатор Фултон Льюис говорил: "для многих американцев маккартизм ― это американизм".

Между тем, дело Латтимора, которое Тайдинг, видимо, уже считал благополучно закрытым, возобновилось. Республиканцы в комитете дезавуировали заявление его председателя. Сенатор Хикенлупер сказал, что он не был ознакомлен с ФБРовским досье Латтимора и потому не может сделать какое-либо заключение. Сенатор Лодж, присутствовавший на просмотре досье, заявил, что он не вынес определённого мнения, и что Тайдинг не консультировался с ним по поводу своего заявления. А затем и сам Маккарти, промедлив несколько дней, сообщил Тайдингу имя высокопоставленного коммуниста, который, по его словам, готов дать свидетельские показания против Латтимора.

11 апреля 1950 года Маккарти заявил репортёрам, что бывшему редактору главной газеты компартии США Daily Worker Луису Буденцу направлена повестка от комитета Тайдинга.

Сессия комитета Тайдинга, на которой должен был выступать Буденц, вызвала больший интерес, чем любая другая за последнее время. Зал заседаний комитета был переполнен: в помещение, рассчитанное на триста человек, набились семьсот. Присутствовали журналисты; вело репортаж телевидение. На заседание комитета прибыл и Оуэн Латтимор. Часть публики встретила его аплодисментами.

Главный свидетель, Луис Буденц, был хорошо знаком американской общественности. Не так давно он был ответственным коммунистическим функционером: с 1935 года членом Национального комитета компартии США; с 1941 года редактором главного партийного издания Daily Worker. Но в 1945 году Буденц отказался от коммунистических воззрений и вернулся в католицизм. 10 октября 1945 года многие газеты и радиостанции США, Латинской Америки, Европы сообщили: видный коммунист, редактор Daily Worker, стал католиком. Буденц написал ряд книг и памфлетов с осуждением коммунизма; был консультантом ФБР; свидетелем на судах и в комитетах Конгресса. Он давал показания о высокопоставленном агенте Коминтерна Герхарде Эйслере; выступал на процессе по делу Хисса, где подтвердил его участие в деятельности компартии США; был одним из главных свидетелей обвинения на процессе против лидеров компартии в 1949 году. ФБР сообщило, что все его показания, которые допускали проверку, были подтверждены.

20 апреля 1950 года Луис Буденц появился в комитете Тайдинга.

Вначале Буденц коротко описал свою прежнюю работу в компартии США, а затем перешёл к Институту тихоокеанских отношений и его сотрудникам. Он сказал, что ИТО исходно являлся независимой научной организацией, однако позже в нём была организована коммунистическая ячейка, возглавлявшаяся Филиппом Джаффе и Фредериком Филдом, которая занялась продвижением коммунистической линии в институте и шпионажем для СССР. Об этом мне было известно, сказал Буденц, с 1936 года. В ячейке были и другие сотрудники ИТО. После этих слов Буденца аудитория затаила дыхание. "В коммунистической ячейке Института тихоокеанских отношений состоял и Оуэн Латтимор", сказал Буденц.

Трое репортёров вскочили с мест и ринулись к дверям. В редакции газет полетело срочное сообщение:

БУДЕНЦ НАЗВАЛ ЛАТТИМОРА "КРАСНЫМ"!

Буденц продолжал: "я знал, что Латтимор придерживается коммунистических взглядов, хотя лично мы с ним не встречались. Как редактор Daily Worker я держал в памяти имена тысячи людей, раскрытие связей с компартией которых нанесло бы вред нашему общему делу. Рекомендации для них от партийного руководства писались невидимыми чернилами, а потом уничтожались. Латтимор в этих рекомендациях обозначался как L или XL. Джек Стачел, из руководства партии, сказал мне, что Латтимора надо рассматривать как "нашего человека"". Буденц добавил, что "определённо имел место заговор с целью изменить политику США в отношении Китая, и м-р Латтимор играл в нём свою роль". В 1937 году, на собрании партийного руководства, Эрл Браудер предложил, чтобы Латтимор продвигал коммунистических авторов в Pacific Affairs, а в публикациях Института китайские коммунисты изображались бы "аграрными реформаторами", сходными с северодакотской Внепартийной лигой. На собрании руководства в 1943 году Фредерик Филд сообщил, что Латтимору был дан совет начать представлять Чан Кайши "главой феодальной клики", а китайских коммунистов — "представителями демократических сил". В результате в июльском номере за 1943 год журнала Far Eastern Survey была напечатана статья Т. Биссона, направленная против националистов и поддерживавшая китайских коммунистов. Буденц добавил, что в своё время партийные руководители упоминали об услугах, оказанных им Латтимором в деле "Амеразии".

Тайдинг и другие демократические члены комитета слушали Буденца в мрачном молчании. Затем они начали задавать вопросы и делать замечания, основной целью которых было представить показания свидетеля "недостоверными слухами". В частности, демократ Грин подчеркнул, что Буденц лично не встречался с Латтимором. На это Буденц отвечал, что он не встречался и с Хиссом, но знал, что тот работает на коммунистов, и показал на суде об этом.

Заседание комитета закончилось. Когда Латтимор шёл к выходу, уже не было ни приветствий, ни дружеских улыбок.

Через некоторое время на закрытой сессии комитета состоялся новый допрос Буденца. Маккарти не было разрешено на нём присутствовать; более того, Тайдинг распорядился, чтобы советник республиканского меньшинства Роберт Моррис также покинул помещение. Однако он разрешил присутствовать на сессии Латтимору и его адвокату Эйбу Фортрасу. Маккарти поинтересовался у Тайдинга: каким образом он сможет объяснить прессе, почему ему нельзя даже присутствовать, а Латтимору и его адвокату разрешено и присутствовать и делать записи? Раздражённый Тайдинг обошёлся без объяснений и предложил Маккарти удалиться. Разрешение присутствовать на сессии Латтимору, впрочем, ему пришлось отменить.

Видя такое явно пристрастное отношение к проведению расследованию со стороны Тайдинга, сенатор Дженнер назвал его комитет фирмой "Отмывание".

Вновь был вызван для дачи показаний и Оуэн Латтимор. На этот раз он уже не выглядел профессором, объясняющим дилетантам азы мировой истории. Латтимор отрицал своё членство в партии; называл Буденца "профессиональным доносчиком", "заговорщиком", "клеветником". Заявив, что Маккарти окружён толпой истериков и доносчиков и что он разрушает репутации лояльных американцев, Латтимор призвал "положить конец этой глупости".

Однако неблагоприятных для Латтимора свидетельских показаний появлялось всё больше и больше. 1 мая 1950 года перед комитетом Тайдинга выступила Фреда Атли, в прошлом видная деятельница профсоюзного и коммунистического движения Англии. Она заявила: "Латтимор в своих публикациях всегда поддерживал СССР, а если даже и признавал какие-то действия коммунистов неправильными, то оправдывал их как вынужденную реакцию на американский империализм или что-нибудь в этом духе". Атли добавила, что она лично знала Латтимора и, хотя не видела его партийного билета, но, по её мнению, Оуэн Латтимор является человеком коммунистических убеждений. "Нам нужны факты, а не мнения", отвел её показания Тайдинг. Однако экспертная оценка, данная Ф. Атли, впечатлила многих. Стараясь скомпрометировать свидетельницу, кто-то из демократических членов комитета задал ей вопрос: "не сочувствует ли она нацизму?" Вопрос был странным — Фреда Атли в 1926 году вышла замуж за еврея Аркадия Бердичевского, бывшего члена Бунда, сотрудника ARCOS и финансового менеджера Промэкспорта, а когда тот в 1937 году попал в лагеря ГУЛАГа, безуспешно пыталась выручить его, обращаясь за помощью к Бертрану Расселу, Бернарду Шоу и другим левым деятелям культуры.

Между тем, к борьбе против Маккарти подключались всё новые и новые кадры демократов и либералов. Гарольд Икес, министр внутренних дел в правительстве Рузвельта, назвал показания против Оуэна Латтимора "политическим шарлатанством", "трескучими фразами", "увёртками и ложью"; а про маккартизм заявил, что он "подрывает институты нашей страны". 1 июня 1950 года группа либеральных республиканцев, возглавляемая Маргарет Смит, сенатором от штата Мэн, предложила "декларацию совести", в которой говорилось, что "слишком часто сенат становится форумом ненависти и разрушения репутаций под прикрытием иммунитета Конгресса".

На следующий день в сенате выступил Маккарти. Не упоминая Смит по имени, он сказал: "позвольте мне заверить администрацию, сенат и всю страну, что моя борьба против коммунистических агентов, мои усилия по их разоблачению и нейтрализации продолжатся, независимо от того, что будет предпринимать администрация или какая-либо группа в Конгрессе".

Комитет Тайдинга вызвал для дачи показаний Фредерика Филда; Эрла Браудера, бывшего генсека КП США; Беллу Додд, бывшего видного функционера КП; Филипа Джаффе, редактора "Амеразии". Филд и Джаффе на вопросы отвечать отказались, сославшись на 5 поправку к Конституции. Филд сказал только, что Хансон, Сервис и другие, насколько ему известно, не были членами компартии. Браудер сообщил, что ни Филд, ни Латтимор в партии не состояли. Отрицал он и связи с партией Кеньон, Хансона или Сервиса. Додд подтвердила эти показания. Впрочем, на многие вопросы Браудер отвечать тоже отказался. Но зато те ответы, которые он дал, весьма устроили Тайдинга и председатель, в завершение опроса, поблагодарил ценного свидетеля.

Последние этапы работы комитета Тайдинга проходили на фоне обострения внутри-и внешнеполитической обстановки в США.

15 июня 1950 года был арестован очередной советский "атомный шпион" Дэвид Грингласс, о котором сообщил Гарри Голд, задержанный в марте 1950 года на основе показаний арестованного в начале феврале 1950 года в Англии физика Клауса Фукса, ранее работавшего в Лос-Аламосе. Начала приоткрываться грандиозная картина советского атомного шпионажа в Америке и Англии.

Маккарти и его единомышленники могли считать, что аресты Фукса, Голда, Грингласса и других подтверждают их версию о глубоком внедрении коммунистов и советских агентов в федеральные структуры. Но они не могли даже предположить каковы подлинные масштабы атомного шпионажа СССР в США! Лица, арестованные в то время, после показаний К. Фукса ― Грингласс, Розенберги и др. ― играли в нём вторичную роль. Основная же сеть советских агентов, или "информаторов" по атомной проблеме в США включала Роберта Оппенгеймера, научного руководителя "Манхэттенского проекта"; Бруно Понтекорво, ученика первым осуществившего цепную реакцию Энрико Ферми; видного физика Э. Кондона и многих других. Подлинные размеры советского атомного шпионажа стали известны гораздо позже.

Далее, 24 июня 1950 года северокорейские войска вторглись в Южную Корею. Начиналась длительная Корейская война, в которой Соединённые Штаты примут участие и понесут тяжёлые потери: около 140 тыс. человек убитыми и ранеными и около 20 млрд. долларов военных расходов. Одной из причин этой войны был приход к власти в Китае коммунистов, поддержавших Северную Корею.

В июне 1950 года большое жюри обвинило Уильяма Ремингтона, в 1940-х гг. сотрудника ряда правительственных служб, числившегося в списке Маккарти (под № 19), в лжесвидетельстве, в связи с вопросами об его участии в коммунистической деятельности.

На фоне этих внутри и внешнеполитических событий, аргументы Маккарти звучали для американского народа всё убедительнее. Опрос Гэллапа показал, что Маккарти поддерживает 46 % населения против 34 %.

В таких условиях демократы решили свернуть начавшее складываться, вопреки первоначальному замыслу, совсем не в их пользу расследование. Президент Трумэн ещё в мае разрешил допуск членов комитета Тайдинга к досье на лиц, названных Маккарти. 16 июня комитет Тайдинга получил досье на 70 человек из числа упомянутых Маккарти в его речи в сенате, и до 25 июня изучал эти документы. 25 июня демократы-члены комитета предложили прекратить дальнейшие слушания и представить сенату отчёт. Республиканцы Лодж и Хикенлупер решительно возражали: нужно вызвать ещё 20 или 30 свидетелей; работа вообще фактически только началась. Лодж предложил рассмотреть 19 вопросов, среди них: 1) кто из чиновников государственного департамента ответственен за назначение Э. Хисса и Ю. Уэдли; 2) кто ответственен за приём на работу в госдепартаменте гомосексуалистов;… Со всем этим комитет Тайдинга разбираться не пожелал. Демократы, составлявшие большинство, проголосовали за предложение считать работу комитета законченной.

14 июля 1950 года комитет Тайдинга представил отчёт. Сенатор Лодж приложил к нему особое мнение: отчёт является поверхностным и незавершённым; многие свидетели не были вызваны и на многие вопросы не было получено ответов.

20 июля в сенате состоялись дебаты по отчёту. Общий вердикт Тайдинга был таков: все обвинения сенатора Маккарти ложны; он делал ничем не аргументированные заявления и, основывался на слухах, обвинял лояльных граждан и патриотов. В отчёте говорилось, что комитет "тщательно проверил досье всех лиц, упомянутых Маккарти, и ни в одном из них не нашлось существенных доказательств, что их лояльность можно было бы поставить под сомнение". Демократы, составлявшие отчёт, не особенно церемонились в выражениях. Данные Маккарти были названы ими "мошенничеством и мистификацией" (fraudandhoax). Мало того, из отчёта комитета была сделана попытка исключить вопросы Лоджа. Лодж заметил это через несколько дней после того, как комитет представил свой отчёт: 35 страниц, включая все вопросы Лоджа, были из него изъяты. Лодж и Хикенлупер выразили решительный протест перед сенатом, на что другой демократ из комитета Тайдинга, Макмагон, ответил, что вопросы Лоджа были пропущены в отчёте "из-за ошибки клерка".

Республиканцы призвали сенат отклонить отчёт Тайдинга. Роберт Тафт назвал его "фарсом", притом "оскорбительным для сенатора Маккарти". Уильям Дженнер заявил: "как мы сможем убрать красных из Кореи, если мы не можем убрать их из нашего собственного правительства?" Он добавил, что Миллард Тайдинг заслуживает вот такой оценки от Иосифа Сталина: "Спасибо за хорошую работу!"

При вотировании отчёта в сенате голоса разделились строго по партиям: 45 демократов "за", 37 республиканцев "против".

Хотя большинством голосов демократов отчёт был принят, но для республиканцев, с партийной точки зрения, это было не так уж и плохо. Приближались промежуточные выборы в Конгресс и американский народ имел возможность воочию убедиться: "кто есть кто". И не только убедиться, но и вынести, на выборах, своё решение.

После голосования в сенате Маккарти сказал репортёрам: "Тайдинг пытается уведомить коммунистических агентов в правительстве, что они могут чувствовать себя в безопасности. Однако я могу заверить их, что они не будут чувствовать себя в безопасности. Мы начали с 81 дела. Двух уже нет. У. Ремингтон, дело № 19 в моём списке, недавно был обвинён большим жюри в лжесвидетельстве, хотя Тайдинг "освободил от обвинений" всех 81. Другие тоже будут вычищены, один за другим".

Отчёт Тайдинга получил прямо противоположные оценки в прессе, как и сами слушания. "Нью-Йорк таймс", "Вашингтон пост", другие либерально-космополитические газеты единодушно поддержали демократов. С другой стороны, У. Бакли писал, что слова "мошенничество и мистификация" куда больше подходят к самому отчёту Тайдинга, чем к доводам Маккарти. Хёрстовский NewYorkJournal-American в редакционной статье отметил, что "составление подобного документа в нынешней сложной обстановке <нападение Северной Кореи на Южную> приближается к измене".

Главный же судья, к которому апеллировал Маккарти, американский народ, вынес на выборах в Конгресс в ноябре 1950 года вердикт, согласный с мнением сенатора от Висконсина и его коллег: комитет Тайдинга стремился не выяснить истину и не защитить интересы страны, а "отмыть", в узкопартийных целях, лиц сомнительной лояльности ― если не хуже.

Комитет Тайдинга, сам того не желая, принёс популярность Маккарти. В феврале 1950 года сенатор от Висконсина был почти неизвестен в стране. В июне 1950 года он был так же известен, как президент. Маккарти стал знаменосцем борьбы американского народа против распространения в стране подрывных идеологий, инфильтрации агентов международного коммунизма и лиц "двойной лояльности" в правительство, а также против антинациональной и антигосударственной деятельности верхушки демократической партии совместно с либерально-космополитической группировкой.

Небезынтересно проследить, как сложилась дальнейшая карьера лиц, обвинённых сенатором Маккарти в нелояльности, но "очищенных от всех обвинений" комитетом Тайдинга. Контракт с госдепартаментом Дороти Кеньон, первой в списке Маккарти, истекший в декабре 1949 г., не был возобновлён. В апреле 1951 г. в лаборатории ВМС была приостановлена работа Стефана Брунауэра; вскоре он уволился оттуда. 16 июня 1952 г. из госдепартамента, по рекомендации отдела безопасности, была уволена Эсфирь Брунауэр. 13 декабря 1951 г. из госдепартамента был уволен, по рекомендации отдела безопасности, Джон Стюарт Сервис. Осенью 1951 г. сенатский комитет по иностранным делам 3 голосами против 2 отказался утвердить Филиппа Джессупа послом США в ООН. Халдора Хансона 16 августа 1953 г. попросили уйти в отставку "по сокращению штатов". Наконец, Оуэн Латтимор, в результате расследования сенатского комитета по внутренней безопасности (комитета Маккарэна, SISS) был в 1953 г. привлечён к суду по обвинению в лжесвидетельстве по 7 пунктам.

 

Выборы 1950 года

Кампания, предпринятая сенатором Маккарти, показала американскому народуистинные взгляды ряда политических деятелей, до того умело маскировавшиеся газетными пропагандистами и имиджмейкерами. В год, когда проводились очередные выборы в Конгресс, такое "срывание масок" было особенно эффективным. Гарольд Икес, видный деятель "Нового курса", отразил общее недовольство происходящим всех демократов и либералов, заявив 2 сентября 1950 года: "моральный климат в Америке становится всё хуже и хуже".

Самому Маккарти осенью не предстояли перевыборы, но он принял активнейшее участие в избирательной кампании. В августе-ноябре он посетил 15 штатов, где произносил речи против демократов. Он выступал в Иллинойсе, где переизбирался Скотт Люкас; в Коннектикуте, где шли на выборы Макмагон и Бентон; в Мэриленде, где на пятый срок в сенат баллотировался Тайдинг.

Везде, где появлялся Маккарти, демократы несли существенный урон, а позиции республиканцев улучшались. Он критиковал деятелей "комитета Тайдинга": самого Тайдинга; Макмагона; Люкаса, автора резолюции 231: "Когда я объявил о коммунистах на высоких постах в правительстве, Люкас предложил произвести отмывание, Макмагон поднёс ведро, Тайдинг ― кисть". Маккарти обращал внимание слушателей на то, что демократы поставили свои групповые интересы выше общегосударственных: "Тайдинг защищал коммунистов из партийных соображений, и делал это в то время, когда всё существование западной христианской цивилизации находится под угрозой". А вообще Маккарти было достаточно только упомянуть имя Хисса в своём выступлении, чтобы вызвать негодование аудитории против демократов.

Очень успешной оказалась кампания Маккарти и его сотрудников в Мэриленде. В этом штате демократическая партия пользовалась поддержкой 70 % избирателей. Соперником Тайдинга от республиканцев был почти неизвестный юрист Джон Батлер. Находкой сотрудников Маккарти стала композитная фотография, изображавшая Тайдинга и экс-председателя компартии Браудера. Подпись под ней гласила: "звёздный свидетель" Тайдинга, Браудер говорит: "Латтимор и другие не являются коммунистами", а Тайдинг ему отвечает: "О, благодарю вас, сэр". Отпечатанная тиражом несколько сот тысяч экземпляров, эта реклама сыграла немалую роль в поражении Тайдинга, проигравшего выборы с разрывом более чем 40 тыс. голосов.

В Иллинойсе проиграл Скотт Люкас, считавшийся почти непобедимым. Его обошёл конгрессмен Эверетт Дирксен, пообещавший избирателям "вымести из правительства попутчиков и симпатизирующих коммунистам". Сенатор-демократ Бентон, резко критиковавший Маккарти летом, сумел победить на выборах, но с преимуществом чуть более 1 тыс. голосов. (Через два года Бентон проиграет перевыборы). В Калифорнии был избран в сенат союзник Маккарти Ричард Никсон. В целом на выборах 1950 года демократы потеряли в сенате 5 мест, а в палате представителей их большинство свелось к 27.

Сенатор от Висконсина мог считать, что первый раунд своего личного сражения за Америку он выиграл.

Перед вторым раундом Маккарти решил свести счёты с газетным обозревателем Дрю Пирсоном, специализировавшемся на диффамации патриотических политиков и общественных деятелей США. 15 декабря 1950 года Маккарти произнес речь в Конгрессе, в которой назвал Пирсона "лжецом", "проституткой от журналистики" и "наёмным клеветником на всех, кто стоит на пути международного коммунизма". Он заявил, что Пирсон и его подручные своей клеветой фактически убили Джеймса Форрестола: "Страна не видела более бесчестной клеветнической кампании. Форрестола обвиняли в неуплате налогов; он был "фашист", "поджигатель войны", "расист", "товарищ ИГ Фарбенидустри"… Клеветническая банда следовала одной и той же тактике: она постоянно избегала фактов, но без конца использовала грязь, пока люди вообще не позабыли о фактах". На одном из клубных вечеров Маккарти, случайно столкнувшись с Пирсоном, дал ему пощёчину. Радиокомментатор Фултон Льюис оповестил об этом всю страну, а 24 сенатора позвонили Маккарти и поблагодарили его.

В течение двух месяцев Маккарти произнёс в сенате семь речей против Пирсона. Он призвал американцев не слушать радиошоу Пирсона, не покупать газеты, в которых он печатается, бойкотировать компании, которые дают ему рекламу. В результате начавшегося бойкота спонсирование Пирсона была вынуждена прекратить фирма Adam hats, платившая ему $5 тыс. в неделю за рекламу в радиопередачах. 12 газет разорвали контракты с Пирсоном.

Пирсон не стал бедствовать: как умелого лжеца, его продолжали содержать его хозяева из либерально-космополитической группировки. Но, по крайней мере, многие американцы перестали платить за собственное отравление дезинформацией и клеветой.

 

Выступление против Дж. Маршалла

14 июня 1951 года, при полной галёрке слушателей, Маккарти произнёс в сенате речь с критикой Джорджа Маршалла, тогдашнего министра обороны; начальника штаба армии США во время Второй мировой войны; государственного секретаря в 1947-48 гг.; автора известного плана реконструкции послевоенной Европы.

В истэблишменте Соединённых Штатов Дж. Маршалл занимал одно из самых почётных мест. Президент Трумэн назвал его "величайшим из ныне живущих американцев"; У. Черчилль ― "организатором победы"; в газетах ему присваивались эпитеты типа "глобальный стратег" и т. д. и т. п. Между тем, именно за время активной политической деятельности Маршалла, сначала как представителя президента в Китае, а затем как госсекретаря, произошла одна из крупнейших катастроф в дипломатии США: самая населённая страна мира, Китай, перешла под власть коммунистов. Бурные восхваления министра обороны Джорджа Маршалла казались особенно странными на фоне недавней ожесточённой кампании либерально-космополитической прессы против прежнего министра обороны Джеймса Форрестола.

Маккарти решил присмотреться к карьере Джорджа Кэтлетта Маршалла повнимательнее. Он обнаружил немало интересного. Во-первых, выяснилось, что, хотя Маршалл не ассоциировался с активными нью-дилерами, но он продвигался на высшие должности Гопкинсом, по согласованию с Рузвельтом ― т. е. был "политическим генералом". Перед своим назначением начальником штаба армии США в 1939 году Маршалл не имел особых военных заслуг. Наоборот: в 1933 году генерал-инспектор подал отчёт, в котором говорилось, что после года командования полковника Маршалла Восьмым полком в Форт Скревен это боевое соединение превратилось из одного из лучших в армии в одно из худших. Однако в 1936 году Маршалл стал помощником военного министра по планированию и бригадным генералом. Через три года он был назначен начальником штаба армии, обойдя 20 генерал-майоров и 14 старших бригадных генералов.

Далее Маккарти обратил внимание на странное поведение Маршалла во время атаки на Пёрл-Харбор. Узнав из декодированного разведкой ВМС текста о возможном нападении Японии, Маршалл сообщил об этом на Гавайи по коммерческому телеграфу, а не по телефону. Обладая прекрасной памятью, Маршалл путался в показаниях, что он делал 7 декабря 1941 года: один раз говорил, что был на верховой поездке, другой ― что находился вместе с женой. А по мемуарам М. Литвинова вообще выходило, что Маршалл встречался с ним утром. Наконец, капитан Саффорд, возглавлявший в декабре 1941 года отдел дешифровки разведки ВМС, в 1946 году на слушаниях в Конгрессе показал под присягой, что расшифрованное сообщение о намерении Японии напасть на США ещё 4 декабря было передано им руководству. Однако в архивах это сообщение найдено не было: по утверждению У. Фридмана, главного криптоаналитика армии, оно было уничтожено по приказу Маршалла. Маккарти отметил, что Фридман, как ни странно, не вызывался в Конгресс для дачи показаний.

Главное же внимание Маккарти уделил послевоенной американской политике на Дальнем Востоке. Сенатор обвинил Маршалла в том, что его действия в 1945-47 гг. привели к падению националистического правительства в Китае и приходу там к власти коммунистов.

Во-первых, Маршалл убедил Рузвельта привлечь СССР к войне с Японией, следствием чего явилась передача китайским коммунистам громадных запасов оружия Квантунской армии.

Далее, находясь в 1946 году с посреднической миссией в Китае, Маршалл четырежды требовал от Чан Кайши заключения перемирия ― и именно в те моменты, когда войска националистов вели успешное наступление на позиции китайских коммунистов.

Далее, по предписанию Маршалла, с августа 1946 года было наложено эмбарго на поставки американских вооружений Чан Кайши, в то время как войска Мао Цзэдуна получали оружие и проходили обучение на опорной базе в Маньчжурии.

Наконец, по указанию Маршалла был положен под сукно отчёт генерала Ведемейера, побывавшего в Китае в августе 1947 года и предложившего ряд мер для помощи режиму националистов: военные поставки, установление контроля ООН над Маньчжурией и т. д.

Маккарти заявил: "Какой можно сделать вывод из этой непрерывной цепи решений и действий, представляющей собой стратегию поражения? Её нельзя объяснить некомпетентностью. Если бы Маршалл был просто глуп, то, по закону вероятности, он по крайней мере в половине случаев ошибся бы в пользу нашей страны".

Маккарти здесь переформулировал высказывание Джеймса Форрестола: "Постоянство не может быть признаком глупости. Если бы они (правители США) были просто глупцами, они бы хоть раз ошиблись в нашу пользу".

Сенатор от Висконсина пришёл к заключению, что эти события не случайны, а являются звеньями цепи целенаправленных действий: "Каким ещё образом можно объяснить наше нынешнее положение, если только не предположить, что лица, занимающие высокие места в правительстве, сознательно решили привести нас к катастрофе? Это должно быть следствием заговора, столь обширного и всеохватывающего, что все предыдущие заговоры в истории человечества являются по сравнение с ним ничтожными; столь чёрного и бесчестного, что, когда он будет разоблачён, его руководители будут навеки прокляты всеми честными людьми".

Что касается "славы" Маршалла то она, по словам Маккарти, являлась результатом "алхимии лево-либеральной газетной пропаганды", а не реальных его заслуг.

Маккарти произнёс не всю написанную им речь, а только около трети. Полный текст он издал в том же году в виде книги "America's Retreat From Victory: The Story of George Catlett Marshall".

Выступление Маккарти с критикой Маршалла было поддержано рядом его коллег. Например, сенатор Дженнер назвал Маршалла "живым олицетворением лжи" и "авангардом изменников".

Однако оно вызвало ожесточённую критику со стороны либерально-демократической группировки. Маккарти предвидел такую реакцию. Он заметил: "Один из моих друзей сказал: "Маккарти, критикуй Авраама Линкольна или Джорджа Вашингтона, но, если ты хочешь остаться в сенате, не трогай Джорджа Маршалла… Маршалла сделали таким великим героем, что ты разрушишь свою карьеру, если посмеешь посягнуть на его величие"". Однако сенатор от Висконсина пренебрёг этим советом, и вот почему: "Мой ответ был таков: положение, в котором мы сейчас находимся, как раз и сложилось потому, что слишком многие делали только то, что было "политически выгодно" для их карьеры".

6 августа 1951 года сенатор-демократ У. Бентон, и раньше резко нападавший на Маккарти, обвинил его в клевете, лжи и коррупции. Он потребовал провести расследование кампании Маккарти против Тайдинга в Мэриленде осенью 1950 года и внёс резолюцию об импичменте Маккарти. Предложение Бентона было переправлено в комитет по выборам и привилегиям.

 

Слушания в комитете Маккарэна

Ближайшим союзником Маккарти в его борьбе против подрывной деятельности был сенатор от Невады Патрик Маккарэн, представлявший свой штат в Конгрессе с 1933 года.

Маккарэн, также католик и ирландец, несмотря на формальную принадлежность к демократической партии, относился к международному коммунизму и его попутчикам не менее отрицательно, чем Маккарти. В июле 1946 года по его инициативе была принята поправка к закону о финансировании госдепартамента, предоставлявшая госсекретарю право, если он сочтёт это необходимым в интересах Соединённых Штатов, отстранять от работы любого служащего своего ведомства (имелись в виду, прежде всего, коммунисты). В сентябре 1950 года сенат принял предложенный Маккарэном "Закон о внутренней безопасности". Закон требовал регистрации "коммунистических фронтов"; запрещал въезд в США лицам, связанным с организациями, отстаивающими какую-либо форму тоталитаризма (имелись в виду, прежде всего, иностранные коммунисты) и так далее. Президент Трумэн, ещё раньше осудивший "антикоммунистическую истерию в стране" и назвавший проект билля "установлением полицейского государства", наложил на закон Маккарэна вето, но оно было преодолено Конгрессом.

С января 1951 года Маккарэн стал председателем подкомитета по внутренней безопасности (SISS), образованного сенатом внутри юридического комитета. В состав подкомитета входили сенаторы Джеймс Истланд (Д, Миссисипи), Герберт О'Коннор (Р, Мэриленд), Уильям Дженнер (Р, Индиана), Уиллис Смит (Д, Сев. Каролина), Гомер Фергюсон (Р, Мичиган), Артур Уоткинс (Р, Юта), Карл Мундт (Р, Южная Дакота). Все они были в той или иной степени оппозиционны к "Новому курсу" Рузвельта; большинство из них солидаризировалось с Маккарти, а Мундт, вдобавок, раньше являлся заместителем председателя Комитета по расследованию антиамериканской деятельности и сыграл важную роль в разоблачении Хисса.

Едва ли не первым делом, которым занялся комитет по внутренней безопасности, стало расследование деятельности Института тихоокеанских отношений. Комитет официально поставил своей целью выяснить: 1) имелась ли, и в какой мере, в Институте тихоокеанских отношений инфильтрация агентов мирового коммунистического заговора; 2) влияли ли, и в какой мере, эти агенты и их пособники на дальневосточную политику правительства США; 3) влияли ли, и в какой мере, эти агенты и их пособники на дезориентацию американской общественности, особенно в дальневосточных вопросах.

Комитет Маккарэна подошёл к решению этой задачи весьма основательно. На подготовку к проведению слушаний ушло 6 месяцев. Следователи комитета изучили большой объём данных ― около 150 тыс. документов только из ИТО.

В июле 1951 года комитет Маккарэна открыл слушания. Свидетелями выступали военные и дипломаты, работавшие в Китае; сотрудники Института тихоокеанских отношений; бывшие коммунисты и другие лица. Показания заслушивались на закрытых заседаниях; потом проводились публичные сессии. Телевидение и фоторепортёры не допускались. Слушания по делу ИТО продолжались в комитете Маккарэна год.

Прежде всего комитет занялся изучением американской политики в Китае в 1945-49 гг.

Генерал Клэр Шеннаулт (Claire Chennault), командовавший американскими лётчиками в Китае во время Второй мировой войны, показал, что, в то время как на поставки оружия националистам было наложено, по указанию Маршалла, эмбарго, отряды китайских коммунистов продолжали получать оружие из Манчжурии: "меня проинформировали в китайском правительстве, что они перестали получать боеприпасы, произведённые в США. Когда я спросил ― почему? они ответили, что генерал Маршалл запретил поставку оружия и снаряжения из США и контролируемых США территорий. Однако китайские коммунисты при этом вооружались из Манчжурии".

Ещё раньше, в своей книге "Путь бойца" (Way of a Fighter), изданной в 1949 году, Шеннаулт рассказал о поддержке некоторыми дипломатами США в Китае местных коммунистов: "Они (сотрудники штаба генерала Стилуэлла) не делали тайны из своего восхищения коммунистами, которые, по их словам, были больше "аграрными реформаторами" или "нью-дилерами", чем коммунистами. Они заявляли, что помощь, предоставляемая Чан Кайши по ленд-лизу, используется для борьбы с коммунистами, а не против Японии ― что было проверено и опровергнуто генералом Ведемейером. Не думаю, что Стилуэлл имел какие-либо политические мотивы в превращении своего штаба в Чунцине в пресс-бюро коммунистов. Он просто не интересовался ничем, кроме немедленного исполнения своих желаний. Яньанские коммунисты умело играли на его тщеславии, восхваляя его военные способности и заявляя, что они были бы счастливы работать под его руководством. В Чунцине было обычной шуткой, что штаб Стилуэлла проводит частную иностранную политику, с Дж. П. Дэвисом как госсекретарём. В это время в дальневосточном отделе госдепартамента была сильна группа левых, которые использовали симпатии Стилуэлла к коммунистам и его яростную ненависть к генералиссимусу (Чан Кайши) как рычаг для поворота американской политики в благожелательном для коммунистов направлении. Ситуация была столь плоха, что когда прибыл генерал Ведемейер, он счёл необходимым предложить всем сотрудникам подписать формальное заявление, что их задачей в Китае является проведение официальной американской политики, а не формирование её".

В своих показаниях перед сенатским комитетом по делам вооружённых сил в 1951 г., Шеннаулт и Ведемейер заявили, что эмбарго, наложенное в 1946-47 гг. администрацией Трумэна на поставки оружия националистам, сыграло решающую роль в падении боеспособности армии Чан Кайши.

Перед комитетом Маккарэна выступил адмирал Ч. Кук (Cooke), бывший командующий 7 флотом США в Тихом океане. Он подтвердил ключевое значение в поражении националистов поставок оружия из Манчжурии силам Мао Цзэдуна при одновременном эмбарго на поставки оружия для Чан Кайши из США. Он сказал: "Конечно, коммунисты получили хорошее оружие от русских из арсеналов сдавшейся японской армии. Мы были практически уверены, что так и будет". Сенатор Фергюсон спросил: "То есть, мы знали, что коммунисты получают оружие и боеприпасы и всё-таки наложили эмбарго на поставки вооружений националистам?" Кук ответил: "Да, это так".

Выяснив эти обстоятельства падения режима Чан Кайши, комитет Маккарэна перешёл к изучению деятельности ИТО и его сотрудников; в частности, продвижения ими идеи о коммунистах как "демократах" и "только аграрных реформаторах".

Для дачи показаний в комитет Маккарэна был вызван Л. Буденц. Он повторил всё, что год назад рассказывал перед комитетом Тайдинга, а также добавил ряд новых подробностей. По его словам, видный коммунистический функционер А. Трахтенберг называл ИТО "небольшой красной школой для разъяснения некоторым лицам в Вашингтоне, что им следует думать о положении на Дальнем Востоке". Помимо Латтимора, Буденц назвал коммунистами Л. Розингера, сотрудника ИТО, и Х. Мура, работавшего там ранее. Ещё одного востоковеда, профессора Гарварда Джона Фэйрбанка, по словам Буденца, ему охарактеризовали как человека коммунистических убеждений партийные функционеры.

Уиттекер Чамберс, вызванный в комитет Маккарэна, показал, что его куратор Петерс в 1937 году называл Фредерика Филда, входившего в совет попечителей ИТО, членом коммунистического подполья.

Элизабет Бентли назвала Филда "политкомиссаром от партии" в ячейке ИТО, а Майкла Гринберга, бывшего редактора PacificAffairs ― членом её подпольной группы.

Затем в комитете Маккарэна дали показания некоторые бывшие граждане СССР. Александр Бармин, советский дипломат и разведчик, бежавший на Запад, сказал, что ИТО представлял собой прикрытие для советской разведки в тихоокеанском регионе. 7 апреля 1952 года перед комитетом выступил Игорь Боголепов, бывший сотрудник советского МИДа. Он заявил, что ИТО был "двусторонним каналом", по которому в Советский Союз шла разведывательная информация, а в обратном направлении ― инструкции по внедрению нужных точек зрения на дальневосточные дела в американском обществе и среди политиков. Под присягой он назвал Оуэна Латтимора сотрудником советской военной разведки и добавил, что однажды видел Латтимора вместе с Кара-Мурзой, разведчиком, работавшим в Монголии, и видным международным коммунистом Евгением Варгой.

Фреда Атли в своей книге "Одиссея либерала" писала, что, когда она в 1930-х гг. работала в Институте мирового хозяйства и мировой политики (руководимом Варгой), этот институт тесно сотрудничал с ИТО. Для американских посетителей имелся специальный кабинет, на котором висела вывеска "Советский отдел ИТО". Руководство института принимало там Картера (директора ИТО) и Латтимора. Атли писала: "Я была удивлена, как часто и полно м-р Картер уступал советской точке зрения. Латтимор казался более независимым. Из этого я сделала вывод, что Латтимор — не коммунист, мнение укрепилось в Лондоне, когда он сказал мне, что чуть не потерял своё место редактораPacificAffairs, из-за публикации статьи троцкиста Гарольда Айзекса". Позже Атли изменила свою точку зрения на Латтимора.

К прежним свидетелям, давшим показания против Латтимора, добавились новые. Д. Роув, профессор политических наук Йельского университета, подполковник военной разведки в запасе, консультант разведки ВВС, под присягой назвал Латтимора "попутчиком коммунистов" и "возможно, главным агентом Сталина". Профессор У. Макговерн из Северо-Западного университета сказал, что Латтимор всегда следовал коммунистической линии и защищал её в PacificAffairs.

Расследование комитета Маккарэна выявило, что сотрудники Института, придерживавшиеся прокоммунистических взглядов, в 1940-х гг. практически монополизировали политические репортажи о китайских делах в изданиях ИТО. Ведущую роль в публикациях Института того времени играли О. Латтимор, Э. Сноу, Л. Розингер, А. Смедли, И. Эпштейн. По подсчётам комитета Маккарэна в FarEasternSurvey в 1931-41 гг. было 33, 73 % прокоммунистических публикаций, 15, 18 % ― антикоммунистических, 51, 09 % ― нейтральных. С 1943 года, когда отношения КПК и Гоминдана стали конфронтационными, каждая статья журнала, посвящённая китайским делам, отзывалась о коммунистах положительно, а националистов критиковала. Публикации института противопоставляли "демократический Китай" (коммунистов) "феодальному" (националистам). В книжных обзорах, написанных рецензентами журнала, критические работы о китайских коммунистах оценивались отрицательно. С 1944 года критика "недемократичности" Гоминдана в FarEasternSurvey перешла в открытую враждебность к националистам. Всё это соответствующим образом влияло на формирование мнения общественности, научных кругов, политиков США.

Расследование комитета Маккарэна выявило и конкретные примеры воздействия сотрудников ИТО на правительство. Так, директор института Э. Картер в письме к Латтимору просил, чтобы тот помог представить книгу И. Эпштейна "Незаконченная революция в Китае", поддерживавшую китайских коммунистов, государственному секретарю Маршаллу, генералу Ведемейеру, Джону Ф. Даллесу, руководителю дальневосточного отдела госдепартамента Джону К. Винсенту и другим. Картер писал: "надеюсь, Винсент убедит Маршалла прочесть эту книгу от корки до корки".

Основной интерес у членов комитета и публики вызвали показания персонажа, много раз упоминавшегося на слушаниях ― профессора международных отношений в университете Джонса Хопкинса Оуэна Латтимора. Учитывая напряжённую атмосферу, в которой проходили выступления свидетелей, Маккарэн счёл необходимым организовать дополнительные наряды полиции вокруг зала заседаний.

Как и в 1950 году, во время выступления перед комитетом Тайдинга, Латтимор сделал предварительное заявление. Но на этот раз аудитория была далеко не столь дружественной к нему. Чтение Латтимором своего документа постоянно прерывалось председателем и другими членами комитета, так что за первый день он сумел зачитать только 8 страниц из 50. Маккарэн прерывал Латтимора, когда тот делал попытки перейти на личности. Например, когда профессор заявил, что Маккарти установил в госдепартаменте "царство террора", Маккарэн заметил, что это утверждение "соответствует линии коммунистической пропаганды".

Выдвинутые против него обвинения Латтимор назвал "кошмарным набором оскорбительной лжи"; Буденца он поименовал "бойким лжецом"; калифорнийского сенатора-республиканца У. Ноуленда ― "сенатором от Формозы". Закончил Латтимор чтение своего заявления лишь на третий день, после чего начался его перекрёстный допрос.

Изучение дела Латтимора выявило ложность некоторых показаний, данных им полтора года назад в комитете Тайдинга. Так, в 1950 году он под присягой заявил, что "не имел чести вести переписку с помощником президента Курри", но теперь такие письма были найдены и предъявлены ему. Далее, в комитете Тайдинга Латтимор отрицал, что имел рабочее помещение в госдепартаменте; теперь ему пришлось признать, что он работал в офисе Л. Курри. Моррис, советник комитета, спросил Латтимора: "известно ли Вам, что имеются свидетельства об участии Курри в шпионской группе, действовавшей во время войны?" Латтимор ответил, что он об этом ничего не знает. Ранее он отрицал, что имел какое-либо отношение к выработке правительственной политики в Китае ― теперь признал, что перед Потсдамской конференцией его вызывали для консультаций в Белый дом. Он добавил, что "был там всего только три минуты", но не упомянул, что оставил Трумэну меморандум по дальневосточной политике.

Допрос Латтимора продолжался 12 дней. Наиболее компрометирующим для него стало предъявление документов, показывавших, что он передавал Уманскому, послу СССР в США, секретную информацию, ставшую ему известной во время работы политическим советником Чан Кайши.

Сообщения обо всех этих событиях занимали первые полосы в крупнейших газетах США. Обнародованиефактов, касавшихся деятельности Института тихоокеанских отношений и его роли в изменении политики США в отношении Китая, крайне возмущало либералов.

Наконец, после одного из самых длительных перекрёстных допросов в истории расследований Конгресса, Латтимор был отпущен. Напоследок Маккарэн прочитал ему, по поручению членов комитета, длинную нотацию. Свидетель был обвинён в стремлении исказить истину и в фальсификациях; его поведение в комитете было названо "вопиюще вызывающим, постоянно уклончивым, высокомерным, наглым, агрессивным, дерзким и пренебрежительным".

27 июня 1952 года комитет Маккарэна составил отчёт о проделанной работе. 2 июля отчёт, подписанный всеми членами комитета, был представлен в сенат.

Основные выводы, сделанные комитетом Маккарэна в результате расследования деятельности ИТО, были следующими:

1) Институт тихоокеанских отношений не являлся объективной научно-исследовательской организацией;

2) Институт тихоокеанских отношений находился под контролем небольшой группы лиц, придерживавшихся коммунистических или прокоммунистических взглядов;

3) Компартия США и советское руководство рассматривали ИТО как инструмент своей пропаганды и разведки;

4) Оуэн Латтимор был, с начала 1930-х гг., сознательным инструментом коммунистического заговора;

5) Фредерик Филд был не меньшим коммунистом, когда он работал в ИТО, чем когда он работал в политбюро КП США или печатался в своей колонке в Daily Worker;

6) В 1945-49 гг. лица, связанные с ИТО, старались оказать влияние на формирование американской политики в Китае в направлении, благоприятном коммунистам;

7) Главной задачей ИТО было влияние на общественное мнение США;

8) Конечным результатом воздействия ИТО на американское общественное мнение стало продвижение интересов международного коммунизма и нанесение вреда Соединённым Штатам.

В отчёте сообщалось, что 46 человек, связанных с ИТО, были под присягой названы коммунистами, а 8 других ― сотрудниками советской разведки. Комитет особо остановился на Латтиморе. По его оценке "Оуэн Латтимор лжесвидетельствовал перед комитетом по крайней мере в 5 отдельным случаям, относящихся к предмету расследования и существенных по содержанию". Комитет Маккарэна рекомендовал министерству юстиции возбудить против Латтимора процесс по обвинению в лжесвидетельстве.

Выступая в сенате по итогам своего расследования Института тихоокеанских отношений, Маккарэн заявил, что если бы не деятельность небольшой группы, контролировавшей и направлявшей эту организацию, Китай сейчас был бы свободным.

Пресса в своих оценках отчёта разделилась по традиционной линии. WashingtonPost, NewYorkTimes, Time, Newsweek, Nation и другие либерально-космополитические издания осудили отчёт Маккарэна; ChicagoTribune, SaturdayEveningPost, … поддержали его.

5 июля 1952 года, через несколько дней после представления комитетом Маккарэна своего отчёта, Трумэн написал генеральному прокурору Джеймсу Макгранери, что "Латтимора позорно преследуют" и что министерство юстиции не должно возбуждать против него дело без согласия президента. Однако Маккарэн, как председатель юридического комитета сената, вынудил Макгранери, на утверждении его в должности генерального прокурора, дать обещание возбудить судебный процесс против Латтимора.

16 декабря 1952 года большое жюри обвинило Оуэна Латтимора в лжесвидетельстве перед комитетом сената по 7 пунктам.

Осудить профессора международных отношений всё же не удалось. Друзья Латтимора организовали активную поддержку его вне суда и на суде. В 1955 году дело против Латтимора было прекращено.

Работа комитета Маккарэна имела ещё одно важное следствие ― уменьшение спонсорской поддержки ИТО. Его спонсоры увидели, что они финансируют не научно-исследовательскую, а идеологическую организацию, притом такую, которая, под предлогом "развития мировой науки", занимается антигосударственной деятельностью.

Выявление этого обстоятельства, вызвало, пожалуй, наибольшее негодование либералов. Ведь одно дело было вести деятельность, направленную против интересов народа, за гранты и дотации от самого этого народа. И совсем другое было ― оплачивать эту деятельность из собственного кармана. Сокращение доходов не прибавило агентуре международного коммунизма симпатий к маккартизму.

Авторитет института был подорван и отказом ряда его сотрудников отвечать на вопросы комитета со ссылкой на 5 пункт. После того, как спонсоры ИТО увидели, кого они финансируют, многие организации, дорожившие своей репутацией, прекратили делать взносы в бюджет псевдонаучной, точнее, идеологической организации, притом захваченной врагами американского народа.

Таким образом, в результате расследования комитета Маккарэна американцы стали меньше платить за деятельность, направленную против их своих собственных интересов ― аналогично тому, как в результате выступления Маккарти против Пирсона они стали меньше платить за собственную дезинформацию.

 

"

Демократ

означает

предатель

". Выборы 1952 года

К началу 1950-х гг. демократическая партия США скомпрометировала себя в глазах американцев не только коррупционными скандалами, но и многочисленными фактами игнорирования интересов народа ради обслуживания целей различных организованных преступных группировок, местных и зарубежных. Франклин Рузвельт и его окружение, тесно связанные как с международными финансовыми кругами, так и с международным коммунизмом, фактически подчинили политику Соединённых Штатов глобалистским планам этих ОПГ. После перехода власти в апреле 1945 года к Гарри Трумэну ситуация практически не изменилась. Увольнение новым президентом наиболее одиозных фигур администрации Рузвельта имело причиной не принципиальные соображения, а политические инстинкты выживания бывшего подручного канзасского уголовного авторитета Пендергаста, хорошо усвоившего основной принцип деляческого политиканства: "главное ― расставить на всех ключевых постах своих людей".

Во внешней политике администрация демократов продолжала курс на вмешательство в дела других государств и реализацию глобалистских проектов, типа создания международного агентства по надзору за работами над атомными программами во всех странах ("план Баруха") и им подобных. Во внутренней политике демократы, подчиняясь давлению своего либерально-космополитического окружения, смотрели сквозь пальцы на проникновение в федеральные структуры лиц двойной лояльности и врагов американского народа. Администрация Трумэна негативно относилась к работе Комитета по расследованию антиамериканской деятельности; старалась предотвратить разоблачение Хисса; противодействовала попыткам патриотических политиков и общественных деятелей остановить инфильтрацию агентов международного коммунизма в учебные заведения и правительственные структуры. Трумэн возмущался тем, что "самоназначенные защитники государства и фанатики возбуждают дела против наших школ, колледжей, университетов … эпидемия расследований охватила городские и школьные советы".

Хотя Трумэн 22 марта 1947 года подписал исполнительный указ № 9835, предписывавший проверку лояльности федеральных служащих, согласно которому таковые могли быть уволены за связь с подрывными организациями, перечисленными в списке генерального прокурора США, однако эти меры, как цинично признавал сам Трумэн, имели целью "украсть у республиканцев их гром".

Подобная политика верхушки демократической партии вызывала резкую критику со стороны патриотических политических и общественных деятелей Америки. Сенатор Маккарти говорил: "демократы превратили свою партию в группу мошенников и пособников международного коммунизма". Двадцатилетний период правления президентов Рузвельта и Трумэна он называл "двадцатью годами государственной измены".

Для многих американцев слово демократ стало с того времени синонимом не только коррупционера, но и национального предателя, прислужника "пятой колонны" в стране. Лансинг Хойт, представитель группы "Американское действие" в Висконсине, сказал, что его соратники отделяют себя от слова демократия, которое дискредитировано как прикрытие враждебных американскому народу сил; говоря об Америке, они предпочитают слово республика. Сенатор Маккарти, выступая на предвыборном митинге, заявил: "Неопровержимым фактом является то, что слово "демократ" несёт на себе позорное пятно исторического предательства".

Республиканцы против демократов. При фактически двухпартийной системе в США основным политическим оппонентом курса демократов стала республиканская партия.

Демократы 1930-50 гг. опирались на большие города, крупный бизнес и профсоюзы, а их ближайшим союзником (постепенно превратившимся в их хозяина) являлась либерально-космополитическая группировка. Позитивно взаимодействовали демократы (кроме, разумеется, представителей южных штатов), уже в то время, и с другими меньшинствами, сначала этническими, а потом и сексуальными.

Укрупнение распределяющих/ управленческих структур, переносимых в города, обезличивание деловых отношений, характерное для большого бизнеса, создавали благоприятные условия для подключения к ресурсам, контролируемым этими структурами, различных ОПГ. Это являлось основной причиной как распространения коррупции среди верхушки демократической партии, так и возраставшего влияния в этой партии либерально-космополитической группировки, исторически специализировавшейся на паразитическом присасывании к потокам материальных и интеллектуальных ресурсов.

С другой стороны, республиканцы, особенно представлявшие сельскохозяйственные северо-западные штаты, опирались преимущественно на небольшие города и сёла, на мелкий бизнес ― то есть, в большей степени на производящую, чем на "распределяющую" Америку. Соответственно, республиканцы, в целом, защищали интересы основной части американского народа, а не "меньшинств". Это проявлялось во внутренней политике, где республиканцы поддерживали развитие небольшого местного бизнеса и фермерства; оппонировали крупным общественным проектам демократам, являвшимся не только источниками коррупции, но и, по большому счёту, проектами перераспределения создаваемых американским народом ценностей к разнообразным "меньшинствам", включая либерально-космополитическую ОПГ. Проявлялось это и во внешней политике, особенно в конце 1930-х гг., когда республиканцы стали главными оппонентами курса Рузвельта на вовлечение страны ― в интересах международных финансовых кругов и вопреки желанию 80 % американского народа ― во Вторую мировую войну.

Во время правления Трумэна многие республиканцы продолжали противодействовать курсу верхушки демократов на расширение участия Соединённых Штатов в делах Европы и международных организаций. Они подчёркивали, что за 28 лет правления демократов (начиная с Вильсона) страна потеряла более 1, 5 млн. человек убитыми и ранеными в военных конфликтах, а за 24 года правления республиканцев ― ни одного. 28 декабря 1950 года бывший президент США республиканец Герберт Гувер призвал к выводу всех американских войск из Европы и Азии. В октябре 1951 года председатель Комитета по расследованию антиамериканской деятельности назвал ЮНЕСКО "величайшим подрывным заговором в истории". В июне 1952 года сенатор Маккарэн потребовал выхода Соединённых Штатов из ЮНЕСКО, так как эта организация в своих изданиях продвигала идею образования мирового правительства.

Политика Рузвельта-Трумэна вызывала критику и противодействие со стороны не только республиканцев, но и многих видных членов демократической партии из южных штатах. В Конгрессе образовалась неформальная коалиция республиканцев-противников "Нового курса", в основном из северо-западных штатов, и южных диксикратов. Они блокировали законы, предлагавшиеся сторонниками Трумэна; преодолевали его вето; подвергали нападкам его лично; предпринимали расследования деятельности его сотрудников: постоянно привлекали внимание общества к попустительству со стороны администрации Трумэна инфильтрации в федеральные структуры лиц сомнительной лояльности и подрывных элементов.

Наибольшую критику республиканцев и южных демократов вызывало руководство госдепартамента. Республиканцы утверждали, что это важнейшее правительственное учреждение США за время правления демократов наполнилось агентами международного коммунизма. Они отмечали, что программа проверки лояльности федеральных служащих, формально объявленная Трумэном в марте 1947 года, фактически не действует. В 1947 году комитет Палаты представителей по ассигнованиям изучал работу отдела безопасности госдепартамента. Рассмотрев 108 дел бывших и нынешних сотрудников госдепартамента, комитет сделал вывод: "государственный департамент не проявляет должной осмотрительности при найме персонала и недостаточно пользуется правами, данными ему поправкой Маккарэна". Конгрессмен Карл Стефан во время опроса Гамильтона Робинсона, представлявшего внешнеполитическое ведомство, сказал: "я простой человек из прерий Небраски, и я хочу только спросить ― почему все эти люди находятся на правительственном жалованье, в то время, когда американский народ пытается поддержать своё правительство в борьбе с коммунизмом и его вторжением в нашу страну и Европу. А мы находим их здесь, в госдепартаменте". Председатель комитета добавил: "Я вопросов не задавал. Однако я хотел бы знать: имеем ли мы хоть кого-нибудь в госдепартаменте США, кто представляет интересы Соединённых Штатов?"

В сложившемся в госдепартаменте положении дел республиканцы обвиняли его главу, ближайшего сотрудника президента Трумэна Дина Ачесона. К нему было много претензий.

В 1945 году Трумэн назначил Ачесона заместителем госсекретаря. Вслед за этим последовали определённые перемены в аппарате госдепартамента. Ачесон поставил во главе дальневосточного отдела, вместо Дж. Грю, Дж. К. Винсента, который, вместе с Дж. П. Дэвисом и Дж. С. Сервисом, разработал план образования в Китае коалиционного (с участием коммунистов) правительства. Этот план стал основой миссии Маршалла; однако вместо коалиции получилось так, что в Китае к власти пришли коммунисты.

Далее, Ачесон нередко отменял решения собственной службы безопасности, представлявшей того или иного сотрудника к увольнению по причине "потенциального риска нелояльности". С другой стороны, как отмечал, например, Маккарти, в госдепартаменте и казначействе лица, близкие по воззрениям к коммунистам ― Халдор Хансон, Гарольд Глассер и другие ― быстро продвигались по службе.

Далее, в 1946 году госдепартамент содействовал, вопреки протестам республиканцев, предоставлению займа Англии.

Представители госдепартамента выражали чувства симпатии к Советскому Союзу ― например, 14 ноября 1945 года Ачесон принял участие в митинге в MadisonSquaregarden по случаю приезда в США большого друга СССР архиепископа Кентерберийского; там же были певец-коммунист Поль Робсон; Корлисс Ламонт; Дж. Дэвис, бывший посол США в СССР. А вот отношение госдепартамента к антикоммунистической Испании было иным ― в 1946 году представитель США в ООН поддержал предложение, чтобы страны-члены ООН отозвали своих послов из Испании, поскольку там "недемократический режим".

В 1949 году Ачесон сделал всё, чтобы отклонить билль Маккарэна о срочной финансовой помощи Чан Кайши. 12 января 1950 года, уже после падения националистического Китая, Ачесон заявил: "Корея находится вне линии обороны США", что, как считали многие, подтолкнуло Северную Корею напасть через полгода на Южную.

"Чикаго трибюн" называла Ачесона "снобом в полосатых брюках, который предал народы Азии и который обслуживал, как лакей, банкиров Уолл-Стрита, британских лордов и коммунистических радикалов Нью-Йорка". Сенатор-республиканец Хью Батлер из Небраски говорил об Ачесоне: "я наблюдал за его продувными манерами и его британскими связями, всем этим его нью-дилерством, и мне хотелось закричать: "Убирайся! Убирайся! Ты поддерживаешь всё, что наносит вред Соединённым Штатам!"" Маккарти добавил: "в международных делах он был лоялен прежде всего лейбористскому правительству Англии, а за ним Кремлю".

Поведение руководителя госдепартамента во время расследования дела Хисса вызвало ещё большее раздражение республиканцев. Ачесон неоднократно защищал Хисса, впрочем, его друга, и утверждал, что тот ― лояльный служащий. После осуждения Хисса в январе 1950 года Ачесон сказал, что "он не повернётся к Хиссу спиной". На это сенатор Гомер Кейпхарт из Индианы заявил, что шпионаж и подрывная деятельность в госдепартаменте будут продолжаться до тех пор, "пока мы имеем госсекретаря, который отказывается повернуться спиной к Элджерам Хиссам". Конгрессмен Роберт Рич из Пенсильвании выразил мнение, что Ачесон, весьма возможно, работает на Сталина. Сенатор Роберт Тафт сделал общий вывод: "Единственный способ избавиться от коммунистических агентов в госдепартаменте ― сменить его главу". 15 декабря 1950 года республиканцы в палате представителей единогласно проголосовали за отставку Ачесона. Однако свой пост он покинул только вместе с Трумэном.

Один из самых крупных конфликтов между республиканцами и демократами за время правления Трумэна произошёл в апреле 1951 года. Генерал Дуглас Макартур, командовавший войсками США (формально ООН) в Корейской войне, настаивал на атаке баз снабжения китайской армии, вступившей в конфликт. Он публично раскритиковал позицию президента Трумэна, запретившего военные действия на китайской территории. 11 апреля Трумэн издал приказ об увольнении Макартура. Американцы не поддержали Трумэна: по опросу Гэллапа 69 % были за генерала и только 29 % ― против него. Особенно сильное возмущение решение Трумэна вызвало у республиканцев. Сенаторы Тафт, Маккарти и другие призвали к импичменту Трумэна. Сенатор Дженнер заявил: "Я утверждаю, что наша страна находится ныне в руках тайной группы заговорщиков… Наша единственная возможность разоблачить это невидимое правительство ― добиться импичмента Трумэна".

Гарри С. Трумэна к концу второго срока его президентства поддерживали всего лишь 22 % населения, что было самым низким уровнем среди всех президентов США.

Выборы 1952 года. Как и два года назад, Маккарти принял активное участие в избирательной кампании в поддержку своих республиканских коллег. С апреля по ноябрь 1952 года он побывал в 16 штатах. В Аризоне он выступал по приглашению Барри Голдуотера, соперником которого был лидер демократического большинства в сенате Макфарланд. В Огайо он выступил в поддержку Роберта Тафта.

Как и в 1950 году, выступления Маккарти оказали немалое влияние на выборы. Четыре демократических кандидата, против которых он произносил речи, в т. ч. Бентон в Коннектикуте, проиграли. Макфарланд уступил в Аризоне Голдуотеру.

Непростой выбор встал перед Маккарти в Массачусетсе: соперником Генри Кэбота Лоджа-младшего там был Джон Ф. Кеннеди. С одной стороны, Лодж был партийным коллегой Маккарти. С другой ― Джозеф Кеннеди был его личным другом; вдобавок тоже ирландцем и католиком. Католическая община Массачусетса была весьма влиятельной, а сенатор от Висконсина пользовался там громадной популярностью ― Джон Кеннеди позже говорил: "половина моих избирателей считает Маккарти героем". Не было никаких сомнений, что если бы Маккарти выступил в поддержку своего коллеги по партии ― тот бы победил. Однако, по просьбе Кеннеди-старшего, Маккарти не стал вмешиваться. Джон Кеннеди выиграл выборы.

Ключевым политическим вопросом 1952 года было избрание нового президента страны. Трумэн, после невысоких результатов на первых праймериз, отказался от дальнейшей борьбы и кандидатом от демократов стал Эдлай Стивенсон, губернатор Иллинойса.

Кандидата от республиканцев должен был определить конвент в Чикаго, проходивший в июле 1952 года. В нём, естественно, принял участие и сенатор от Висконсина. Временный председатель съезда, представляя его собравшимся делегатам, сказал: "если вам будут говорить, что Маккарти клевещет на невиновных людей ― попросите назвать хоть одного. Каждый, о ком говорил Маккарти, был либо уволен, либо тихо покинул службу. Мы "не повернёмся спиной" к доблестному бойцу морской пехоты сенатору Маккарти!" Аплодисменты продолжались несколько минут. Оркестр сыграл "Наш Висконсин" и "Гимн морской пехоты", а затем депутаты подняли заранее заготовленные плакаты с надписями "АЧЕСОН", "ХИСС", "ЛАТТИМОР", "RED HERRING".

Республиканский съезд назвал своими кандидатами на посты президента и вице-президента, соответственно, Дуайта Эйзенхауэра и Ричарда Никсона. Это сочетание как бы уравновешивало космополитическую и патриотическую компоненты внутри республиканской партии. "Политический генерал" Эйзенхауэр, выдвиженец Рузвельта, бывший президент прогрессивного и свободомыслящего Колумбийского университета в Нью-Йорке, считался либералом, близким по своим воззрениям к верхушке демократов; в частности, его поддерживала демократическая "Нью-Йорк таймс" и лично её редактор Сольцбергер. Никсон считался представителем патриотических сил Америки.

Инфильтрация лиц двойной лояльности и врагов американского народа в государственные структуры при правлении демократов стала одной из главных тем предвыборной кампании республиканцев. Никсон не уставал повторял, что "победа демократов принесёт нашей стране ещё больше Элджеров Хиссов, ещё больше атомных шпионов, ещё больше кризисов". Он напоминал избирателям о попытках укрывательства Хисса администрацией демократов, "вместе того, чтобы разоблачить его ещё много лет назад". В октябре 1952 года, выступая по национальному телевидению, Никсон снова обратился к делу Хисса и сказал, что оно показывает, сколько вреда может один человек нанести своей стране, если он оказывается лояльным не ей, а иностранному государству. В конце речи он коснулся и кандидата в президенты от демократов: "м-р Стивенсон был "свидетелем репутации" Хисса, он свидетельствовал, что Хисс ― честный и порядочный человек".

Сенатор Маккарти вносил вклад в общее дело. В своих выступлениях он именовал Эдлая Стивенсона "неотъемлемой частью группы Ачесона-Хисса-Латтимора". Перед выборами Маккарти произнёс речь на званом обеде в Чикаго, в которой допустил "случайную" оговорку в имени демократического кандидата: "Элджер… я хотел сказать, Эдлай…". Присутствовавшие рассмеялись, но демократы были в ярости.

Состоявшиеся в ноябре выборы принесли победу республиканскому кандидату на пост президента, впервые за последние 20 лет.

Избирательная кампания самого Маккарти была для него гораздо более лёгкой, чем 6 лет назад. Его поддержали лидеры партии в штате: Колеман, председатель Добровольного республиканского комитета; губернатор Коулер. В поддержку Маккарти выступил и кандидат в вице-президенты Никсон.

Единственным проблемным эпизодом его кампании стало посещение Висконсина Эйзенхауэром. В конец лета ― начале осени на кандидата в президенты от республиканской партии оказывалось со стороны либерально-космополитической группировки сильное давление с целью заставить его отмежеваться от Маккарти. Журнал "Nation" взывал ксовести Эйзенхауэра. В предвыборной поездке от Южной Каролины до Северной Дакоты Эйзенхауэру предстояла остановка в Висконсине. Однако, вопреки надеждам либералов, кандидат в президенты предпочёл не вступать в конфликт с популярным в стране политиком, притом принадлежащим к его собственной партии. Прибыв в штат, он появился на митинге вместе с Маккарти. Многих интересовало, что скажет Эйзенхауэр в связи с критикой со стороны Маккарти Дж. Маршалла, его прежнего начальника. В подготовленную для произнесения в Милуоки предвыборную речь Эйзенхауэр включил было абзац в защиту Маршалла. Но не зачитал его. В Милуоки же он призвал к переизбранию Маккарти. Сольцбергер, редактор "Нью-Йорк таймс" прислал в избирательный штаб Эйзенхауэра руководителю его кампании Шерману Адамсу телеграмму: "Я поражён в самое сердце".

На республиканских праймериз основным соперником Маккарти был молодой адвокат Шмитт. Шансов на победу у него практически не было и он пошёл на небольшой трюк: призвал сторонников демократической партии придти на республиканские праймериз и проголосовать за него. Сторонники демократической партии откликнулись на его призыв и пришли на республиканские праймериз. Только проголосовали они за Маккарти.

На выборах в ноябре соперником Маккарти от демократов был Т. Фэрчайлд. Маккарти победил с соотношением 54. 2 % голосов против 45. 6 %. Он расценил результаты избирательной кампании следующим образом: "Народ Висконсина высказался за меня. Он полностью поддержал мою кампанию по устранению из правительства подрывных элементов".

Республиканские лидеры поздравляли переизбранного сенатора. Роберт Тафт заявил, что он "восхищён". Демократы проливали крокодиловы слёзы. Сенатор Джон Спаркмен, демократический кандидат в вице-президенты, сказал о победе Маккарти на выборах: "это один из самых чёрных дней для Эйзенхауэра".

 

Комитет по правительственным операциям

После выборов 1952 года республиканцы не только завоевали президентское кресло, но и получили большинство мест в обеих палатах Конгресса. В соответствии с правилами высшего законодательного собрания США, они приобрели мандат на руководство основными его комитетами. Джозеф Маккарти, внесший немалый вклад в общую победу, с 3 января 1953 года стал председателем комитета сената по правительственным операциям, занимавшегося весьма важным делом ― контролем расходов федеральных структур. Он также занял пост председателя постоянного подкомитета этого комитета (Permanent Subcommittee on Investigations; SPSI).

Для продолжения своей "борьбы за Америку" Маккарти имел теперь гораздо больше возможностей. Раньше он мог собирать информацию ― сам или с помощью добровольных помощников; мог произносить речи в сенате; выступать перед какими-либо комитетами Конгресса; давать интервью журналистам. Однако он не имел полномочий вызывать свидетелей, запрашивать документы федеральных служб или проводить сенатские расследования. Теперь же он получил: штат помощников; бюджет для оплаты следственных действий; полномочия председателя комитета. Отныне уже не его вызывали свидетелем, а он сам мог направить повестку, как частным лицам, так и правительственным служащим, с требованием явиться и дать показания по расследуемым комитетом делам. И неявка их рассматривалась как неуважение к Конгрессу ― со всеми вытекающими отсюда малоприятными для них последствиями.

Расследования, предпринимаемые комитетами Конгресса, не влекли за собой каких-либо прямых административных или юридических последствий. Комитет не мог ни отдать под суд, ни уволить со службы даже лиц, изобличённых в ходе слушаний в шпионаже на другие государства/ интернациональные структуры, враждебные американскому народу. Зато комитет мог самым детальным образом расследовать ситуации, представляющие потенциальную угрозу национальной безопасности, и предъявить результаты своего расследования обществу ― в частности, исполнительной и судебной властям, обязанным в силу выборного характера своих мандатов, принимать решения с учётом мнения избирателей ― то есть, народа. Таким образом, комитеты Конгресса являлись представительными форумами для обсуждения важных проблем страны.

В Комитет по правительственным операциям вошли, не считая председателя, пятеро республиканцев: Карл Мундт из Южной Дакоты, Эверетт Дирксен из Иллинойса, Дворжак из Айдахо, Джон Батлер из Мэриленда, Чарльз Поттер из Мичигана, Маргарет Смит из Мэна, и трое демократов: Джон Макленнан из Арканзаса, Стюарт Саймингтон из Миссури, Генри Джексон из Вашингтона.

Неудачным оказался выбор Маккарти главного следователя комитета. 22 июня 1953 года он пригласил на эту должность Джозефа Мэтьюза, в 1920-30-х гг. социалиста и коммуниста, а потом активного антикоммуниста; с 1938 года руководившего аппаратом Комитета по расследованию антиамериканской деятельности. Однако это назначение вызвало резкую критику: Мэтьюз некоторое время назад опубликовал в AmericanMercury статью "Коммунисты и наши церкви", в которой заявил, что "самая большая группа, поддерживающая коммунистов в Америке ― это протестантские священники". В конце концов, через две недели Маккарти пришлось попросить его подать в отставку. На должность главного следователя был назначен молодой юрист Р. Кон, ранее участвовавший, в составе обвинения, в процессах над лидерами компартии и над Розенбергами. Это назначение также оказалось неудачным. Кон пригласил в комитет своего друга Дж. Шайна, сына владельца нескольких кинотеатров и отелей, и оба они позже, в попытках получить льготы при призыве Шайна в армию, нанесли репутации комитета серьёзный ущерб.

Бюджет комитета на 1953 год составил 189 тыс. долларов.

Основной задачей, которой занялся, по инициативе его председателя, постоянный подкомитет по правительственным операциям, стало выявление нелояльных лиц в различных федеральных структурах. Предварительную информацию Маккарти и его сотрудники получали от знакомых журналистов, общественных или политических деятелей, бизнесменов, патриотов своей страны. Затем, в зависимости от степени важности вопроса, начиналось расследование.

С учётом необходимости проверки представленных данных, затрагивавших репутации людей, комитет в сложных случаях проводил вначале закрытые сессии; потом открытые.

В 1953 году комитет Маккарти провёл 169 закрытых и открытых слушаний; вызвал более 500 свидетелей.

Демократы-члены комитета Маккарти редко появлялись на заседаниях, а после назначения Мэтьюза и вовсе некоторое время бойкотировали их. Республиканские члены комитета также нечасто бывали там, и, случалось, что Маккарти один вёл опрос свидетелей. Однако сессии его комитета вызывали большой интерес у публики и галёрка для зрителей почти всегда была полной.

 

Сорвать маски с врагов народа

Расследование "Голоса Америки". Первым делом, которым занялся комитет Маккарти, стало изучение работы официальной правительственной радиостанции США "Голос Америки".

"Голос Америки" с 1945 года входил в состав госдепартамента, деятельность которого за время правления президентов-демократов Рузвельта и Трумэна много раз критиковалась республиканцами вообще и сенатором Маккарти в частности. Хотя после выборов 1952 года во внешнеполитическом ведомстве США произошли изменения, однако они там, на первых порах, коснулись только его руководства. В срединных же и низовых звеньях госдепартамента, по мнению Маккарти и его коллег, продолжали действовать международные коммунисты и другие враги американского народа.

К радиостанции "Голос Америки" у американских патриотов было особенно много претензий. За время правления Рузвельта и Трумэна эта федеральная служба, как, впрочем, и многие другие, наполнилась тёмными личностями сомнительной лояльности. Штат главной пропагандистской радиостанции Америки, при ближайшем рассмотрении, представлял собой нечто вроде этномафиозного клана, притом настроенного враждебно к США. Его члены без конца рассказывали анекдоты об этой стране; в карикатурном виде изображали американский народ; очерняли его историю. Соответствующим был и характер подготовленных ими радиопередач. В программах по культуре, например, они, вместо ознакомления зарубежных слушателей с лучшими образцами творчества американского народа, рекламировали-навязывали дегенеративное искусство представителей своего клана; по сути, дискредитируя Америку. В политических передачах, вместо объективного изложения событий в мире и изложения точки зрения на них правительства Соединённых Штатов, они давали свои оценки, формируя у слушателей ложное представление о позиции США. Мало того, в ряде случаев они скрытым образом вели антиамериканскую пропаганду.

То есть, в "Голосе Америки", официальной правительственной радиостанции, за время правления администрации демократов и при их попустительстве, сложилась неприемлемая с точки зрения интересов государства ситуация. На деньги американского народа содержалась компания дегенератов, не только превративших эту организацию в кормушку для своего клана, не только оплёвывавших страну, в которой они жили, но и занимавшихся деятельностью, направленной против народа, за счёт которого они существовали, вернее сказать, паразитировали.

В предыдущие годы в патриотической прессе США неоднократно появлялись сообщения об инфильтрации в "Голосе Америки" международных коммунистов. При Рузвельте и Трумэне о сколь-либо эффективной проверке деятельности этой организации говорить не приходилось. Однако после выборов 1952 года наступили другие времена. Положение в "Голосе Америки" сделалось одним из первых предметов изучения комитета Маккарти.

За время слушаний в комитет было вызвано около 50 нынешних и прошлых сотрудников "Голоса Америки". Их показания выявили как этномафиозный принцип приёма на работу в эту организацию, так и заметную инфильтрацию в ней агентов международного коммунизма. Например, бывшая работница "Голоса Америки" Нанси Ленкит показала, что после того, как она написала положительную рецензию на книгу Чамберса, разоблачавшую Хисса, ей предложили уволиться. Ряд свидетелей показал, что из программ вещания на латиноамериканские страны регулярно изымались передачи антикоммунистического содержания. Некоторые работники "Голоса Америки" сотрудничать с комитетом отказались. Например, писатель Г. Фаст, вызванный в комитет Маккарти, не стал отвечать на вопросы о его связях с компартией, сославшись на 5 поправку к Конституции.

В результате расследования комитетом Маккарти деятельности "Голоса Америки" американцы увидели, что эта организация не только превратилась в кормушку для паразитов, но и, будучи оплачиваемой за счёт народа, занималась деятельностью, направленной против интересов самого этого народа. Отреагировало на слушания в комитете и руководство госдепартамента. 23 апреля 1953 года по указанию нового госсекретаря Джона Ф. Даллеса были уволены, в соответствии с поправкой Маккарэна, 830 служащих "Голоса Америки".

Лидер республиканского большинства в сенате Роберт Тафт полностью поддержал расследование Маккарти и заявил, что "будь на то его воля, он бы разогнал весь штат "Голоса Америки"".

Расследование зарубежных библиотек. Одновременно с заслушиванием показаний о работе "Голоса Америки" комитет Маккарти проводил изучение фондов зарубежных библиотек госдепа.

Ситуация с этими библиотеками была сходной с ситуацией с передачами "Голоса Америки" ― по тем же причинам. Вместо того, чтобы знакомить читателей других стран с лучшими образцами американской художественной литературы, ответственные лица библиотек на выделяемые правительством средства закупали писания представителей дегенеративного искусства. Помимо прочего, это деформировало восприятие иностранной общественностью американской культуры; создавало впечатление о ней как о собрании пошлостей, убогих примитивизмов и психопатологических извращений. А вместо того, чтобы приобретать для библиотек объективную и качественную литературу по истории, способную дать читателям подлинные знания происходящих в мире процессов, фонды заполнялись тенденциозными идеологизированными сочинениями. Мало того, библиотеки закупали книги международных коммунистов и их "попутчиков".

В начале апреля 1953 года в американские информационные центры ряда западноевропейских городов были направлены Кон и Шайн. Изучив каталоги, они составили список 418 авторов, являвшихся коммунистами или "попутчиками", чьи книги приобретались зарубежными библиотеками госдепартамента. 7 апреля в Бонне сотрудники комитета встретились с Т. Каганом, директором информслужбы США в Западной Германии. 29 апреля Каган был вызван в комитет Маккарти для дачи показаний. Вскоре он подал в отставку.

Получив список подрывных изданий, закупавшихся за счёт налогоплательщиков США, Маккарти зачитал его перед прессой. В результате госсекретарь Даллес пообещал, что книги, перечисленные в списке, будут изъяты из библиотек госдепартамента. Среди исключённых из фондов были как не имеющие никаких художественных достоинств сочинения коммунистов типа Г. Фаста, явно закупавшиеся "по знакомству", так и пропагандистские писания "нью-дилеров" типа Дж. Дэвиса, посла США в СССР во время Рузвельта, чья "Миссия в Москву" была названа Эдгаром Гувером "проституированием исторических фактов". Маккарти предложил госдепартаменту проверить, кто делал заказы на эти книги.

В некоторых зарубежных библиотеках книги, изъятые из фондов, были сожжены. Вероятнее всего, это было задумано как сознательная провокация, поскольку сразу же в либерально-космополитической прессе США появились, имея в виду комитет Маккарти, гневные статьи против "книгосжигателей".

Возмущённую речь против "сжигателей книг" произнёс Г. Леман, сенатор от штата Нью-Йорк. Бнай Брит обратилась к президенту Эйзенхауэру с просьбой "остановить ненужное раздувание в американском народе климата подозрений, беспокойства и стресса". Сам Эйзенхауэр, выступая 15 июня в Дартмутском колледже, призвал: "Не присоединяйтесь к тем, кто сжигает книги. Не бойтесь держать в своей библиотеке какие хотите книги".

Однако на право "держать в свой библиотеке какие хотите книги" никто не покушался ― что прекрасно понимали все заинтересованные лица. Речь шла о другом ― о том, чтобы подрывная литература, извращения истории, книги, написанные врагами американского народа, не закупались государственными учреждениями ― то есть, за счёт народа ― притом безо всякого на то его согласия. Сам Маккарти откликнулся на либерально-космополитическую истерию так: "Меня не интересует, что будут делать с этими книгами, сожгут или нет. Важно, чтобы они не хранились за счёт государства".

Расследование "Голоса Америки" и зарубежных библиотек госдепартамента, предпринятое комитетом Маккарти, вызвало негодование либералов. Они жаловались на "зажим свободной мысли", "террор", "необоснованные увольнения лояльных и притом весьма ценных служащих". Показ американскому народу истинного лица мафиозных кланов они называли "охотой на ведьм". Поскольку паразитирование за счёт народа всегда было основным источником существования либерально-космополитической группировки, перспектива лишиться его приводила их в ярость. Впрочем, отстранение от кормушки было даже не главным поводом для их негодования против Маккарти. Куда больше либералов возмущала мысль, что очищенные от них общественные структуры будут теперь заниматься деятельностью, полезной для народа, а им придётся искать иные пути выполнения своей миссии. Ведь одно дело было ― оплачивать деятельность, направленную против интересов народа за счёт средств самого этого народа и совсем иное ― платить за неё из собственного кармана. Лево-троцкистская австрийская ArbeiterZeitung сравнила методы Маккарти со сталинскими репрессиями.

Продолжение чистки. 5 и 8 июня 1953 года перед Комитетом по расследованию правительственных операций дал показания Фрэнк Коу, ранее помощник Гарри Д. Уайта в министерстве финансов, его преемник в должности директора отдела валютных исследований, а потом начальник секретариата МВФ. В декабре прошлого года, после показаний Коу в комитете Маккарэна (SISS) он был уволен со своего высокооплачиваемого ($20 тыс. / год) поста. В комитете Маккарти на этот раз председательствовал сенатор Карл Мундт, и это была его вторая встреча с Коу. Ранее, в 1948 году, Коу давал показания в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности, когда там председательствовал тоже Мундт, в то время конгрессмен. Когда Коу были заданы стандартные вопросы: "является ли он сейчас или был когда-либо коммунистом?" тот отвечать отказался, сославшись на 5 поправку к Конституции. Так же, со ссылкой на 5 поправку, Коу отказался отвечать на вопрос: "занимался ли он когда-либо шпионажем?"

Позже Фрэнк Коу эмигрировал в КНР, где принял участие в разработке экономических программ, в частности, "большого скачка". В 1962 году к нему присоединился там Соломон Адлер, его коллега по работе в отделе Уайта.

В середине августа 1953 года Маккарти провёл закрытую сессию, посвящённую положению дел в правительственной печатной службе. В этой федеральной структуре работало 7300 служащих; предположительно прошедших строгую проверку. Однако из показаний свидетелей выяснилось, например, что переплётчик Эдвард Ротшильд состоит в компартии. Ротшильд работал в печатной службе 20 лет и имел возможность знакомиться с секретными материалами. Будучи спрошенным на открытом заседании комитета о принадлежности к компартии, Ротшильд, как и его жена Эсфирь, отвечать отказался, сославшись на 5 пункт. В результате он был отстранён от работы.

Особое внимание Маккарти уделял борьбе с проникновением агентов международного коммунизма в учебные заведения, поскольку обмануть фальшивыми лозунгами молодых людей, равно как и завлечь их в свои сети, играя на эмоциях сочувствия к бедным, международным коммунистам было гораздо проще. Он говорил: "Если мы допустим положение, при котором наша страна от Атлантики до Тихого океана окажется покрытой сетью преподавателей и профессоров, получающих указания из Москвы, от организации, которая ставит целью уничтожение нашего народа, то мировоззрение нашей молодёжи окажется извращённым и мы проиграем эту битву". Маккарти добавлял: "Множество раз я слышал жалобы от родителей по всей стране: мы отправляем наших сыновей и дочерей учиться в колледжи нормальными американцами, а они через четыре года возвращаются домой свихнувшимися радикалами. Образовательная система в нашей стране должна быть очищена от коммунистического влияния с помощью закона. Это могут сделать только сами родители".

В то время по аналогии со слушаниями в комитете Маккарти, проводились заседания различных комитетов и комиссий при законодательных собраниях штатов и городских советах. Давать показания в них приглашались преподаватели учебных заведений. В результате из школ и колледжей, по настоянию администрации или родителей, начали увольняться преподаватели, связанные с антигосударственными организациями или поддерживавшие антинациональные и подрывные идеи. Почти каждый день сообщалось об увольнениях учителей за отказы отвечать на вопросы об их связях с агентами международного коммунизма.

Либералы, за время правления демократов широко внедрившиеся в систему школьного и вузовского образования США, приходили в ярость. Они считали, что родители и администрация учебных заведений не имеют права "ограничивать их академическую свободу" ― то есть, их право внушать студентам свою идеологию. Сенатор Маккарти отмечал это: "Когда вы начнёте выявлять среди преподавателей коммунистов, вас будут проклинать и на вас будут клеветать. Вас будут обвинять в нарушении академических свобод. Но помните, что для этих людей академическая свобода означает их право заставлять вас нанимать их как преподавателей для ваших детей и преподавать вашим детям взгляды, которые вы не разделяете; она означает их право отрицать вашу свободу нанимать лояльных американских преподавателей для обучения ваших детей".

В ход пошла тяжёлая артиллерия. Джордж Кеннан заявил, что в стране ведётся "охота на ведьм". Альберт Эйнштейн призвал всех интеллектуалов отказываться отвечать на вопросы об их политических взглядах или связях в любом комитете Конгресса, даже если это повлечёт штраф или тюремное заключение. Маккарти отозвался так: "любой американец, неважно как его зовут, Эйнштейн или Джон Джонс, который призывает американских граждан скрывать информацию об изменниках или саботажниках, нелоялен стране, в которой он живёт".

Расследование в Форт Монмут. В сентябре 1953 года комитет Маккарти приступил к изучению положения дел в лаборатории войск связи в Форт Монмут (Нью-Джерси). Причиной этого расследования стала попавшая к Маккарти копия письма Эдгара Гувера Александру Боллингу, главе армейской разведки, в котором перечислялись 35 сотрудников лаборатории, подозревавшихся ФБР в подрывной деятельности. К тому же в 1940-45 гг. в Форт Монмут работал (точнее, занимался шпионажем там) Юлиус Розенберг. После его ареста двое сотрудников базы, Дж. Барр и А. Сарант, бежали в СССР.

Расследование комитета Маккарти быстро установило, что в лаборатории, разрабатывавшей новейшие радарные установки, неоднократно случались пропажи секретных документов. Затем свидетелям начали задавать вопросы об их связях с компартией. Большинство лиц, упоминавшихся в письме Гувера, были еврейскими эмигрантами из России. Многие из них отвечать отказывались, ссылаясь на 5 пункт. В результате через неделю после начала слушаний в комитете была приостановлена, по распоряжению военного министра Стивенса и командующего базой генерала Лаутона, работа 12 человек, имевших доступ к секретным материалам. В октябре 1953 года при опросах сотрудников Форт Монмут ссылки на 5 поправку стали обычным делом. Всего были отстранены от работы 20 сотрудников лаборатории.

Изучение комитетом Маккарти деятельности лаборатории в Форт Монмут опять потревожило либеральные круги. В начале января совместное собрание Федерации американских учёных и Американского физического общества заявило, что расследование комитета Маккарти "нанесло ущерб научному прогрессу".

"Трумэнизм". 6 ноября 1953 года генеральный прокурор Соединённых Штатов Герберт Броунелл, выступая в Чикаго, заявил, что семь лет назад бывший президент Трумэн назначил Гарри Декстера Уайта, высокопоставленного чиновника казначейства, исполнительным директором США в Международном валютном фонде, достоверно зная, что тот сотрудничает с советской разведкой.

Заявление генерального прокурора вызвало сенсацию в стране. Комитет Маккарэна по внутренней безопасности направил приглашения дать показания Э. Гуверу, Г. Броунеллу, Т. Вогану, бывшему офицеру связи Белого дома с ФБР и другим лицам.

Генерал Воган вполне предсказуемым образом "ничего не помнил" о тех событиях. Джеймс Бирнс, тогдашний госсекретарь США, а ныне губернатор Южной Каролины, заявил, что Трумэн получил и обсуждал с ним отчёт ФБР об Уайте. Эдгар Гувер показал, что он не соглашался с назначением Гарри Декстера Уайта и что генеральный прокурор Кларк, как и министр финансов Винсон безуспешно настаивали перед Трумэном на увольнении Уайта.

Комитет по расследованию антиамериканской деятельности направил Гарри Трумэну повестку.

16 ноября по общенациональному радио и телевидению выступил бывший президент. Он оправдывал своё решение назначить Уайта директором МВФ и раздражённо обвинял республиканскую администрацию в "использовании приёмов маккартизма".

Маккарти не замедлил с ответом. Он потребовал у станций, давших время Трумэну, предоставить ему равное время для ответа на клевету, предупредив, что в случае отказа обратится в Федеральную комиссию связи. 24 ноября 1953 года сенатор от Висконсина выступил по общенациональному радио и телевидению. "Добрый вечер, сограждане американцы", начал Маккарти и без перерыва продолжил "в прошлый понедельник бывший президент США, пытаясь оправдать продвижение им коммунистического агента, предпринял целиком лживые нападки на меня. Сегодня вечером я не буду тратить много времени на Гарри Трумэна. На него стоит обращать внимание не больше, чем на любого обанкротившегося политикана. Трумэн говорил о "маккартизме", и его определение полностью, с точностью до запятой, совпадало с тем, которое можно прочитать в "Дэйли уоркер". Однако, вместо того, чтобы говорить о Трумэне лично, я хотел бы сказать о "трумэнизме". Трумэнизм ― это политика постановки интересов своей группы над интересами государства. Трумэнизм, по сути, предлагает человеку, обнаружившему бандита, взламывающего его сейф, похищающего его детей, нападающего на его жену, не включать свет, не быть грубым с этим бандитом и уж тем более не вызывать полицию ― иначе этот бандит будет требовать, чтобы жертву арестовали "за нарушение спокойствия"".

Трумэнизм, в данном ему Маккарти определении, развился ― и не только в США ― в доктрину "политкорректности", направленную, по сути, на предоставление разным "меньшинствам", в т. ч. этническим ОПГ, преимуществ перед основным населением страны. Как видно, корни этой важнейшей доктрины современных демократов (разных стран) уходят в глубь времён.

 

"Дело врачей"

Дело, которое в наибольшей степени ожесточило против сенатора Маккарти его врагов, особенно либерально-космополитическую группировку, можно было бы назвать "делом врачей", по аналогии с почти синхронными и в чём-то подобными событиям в Советском Союзе.

В январе 1954 года в штаб Маккарти позвонил не представившийся по имени армейский генерал и рассказал интересную историю, случившуюся с зубным врачом по фамилии Перец.

В 1952 году США продолжали боевые действия в Корее. В связи с этим производилось дополнительное укомплектование армейского персонала. В октябре 1952 года в армию был призван, в числе прочих, нью-йоркский дантист Ирвинг Перец. Направили его служить, однако, не за океан, как большинство других, а рядом с домом, на базу Форт Килмер в Нью-Джерси. Незадолго до того, как надеть военную форму, Перец подписал стандартный личный листок, в котором была фраза: "я не являюсь и никогда не был членом какой-либо организации, планирующей изменить форму правления антиконституционными методами". В конце октября призванным дали для заполнения форму лояльности, где были вопросы: "являетесь ли вы или были ли когда-либо членом компартии?", "являетесь ли вы или были ли когда-либо членом организации, проповедующей свержение правительства силой?" На каждый из них Перец, в качестве ответа, сослался на 5 поправку к Конституции США, разрешавшую свидетелю отказ от показаний против самого себя. И отправился служить капитаном. Военная разведка обратила внимание на заполненную Перецем форму и предприняла расследование. Отчёт о нём был послан в Пентагон, с предложением уволить Переца из армии как лицо, представляющее потенциальный риск безопасности (securityrisk). В апреле 1953 года главный хирург армии США подписал рекомендацию об увольнении Переца. То ли из-за рассогласования действий различных служб, то ли по иным причинам, никаких последствий это дело не возымело. Наоборот, через полгода, 14 октября, тот же главный хирург подписал приказ о повышении Переца в звании, в числе других офицеров, и 2 ноября тот стал майором. Хотя ещё 21 октября новый командующий Форт Килмер, бригадный генерал Цвикер, получивший доклад военной разведки, направил в Пентагон рекомендацию об увольнении Переца. 30 декабря 1953 года министерство обороны предложило дать Перецу почётную отставку в течение 3 месяцев, в любой день по его выбору. Служба для Переца, видимо, не была слишком тяжёлой ― он выбрал днём увольнения 31 марта 1954 года.

Маккарти, ознакомившись с этой историей, решил предпринять расследование и выяснить: 1) кто отдал приказ о повышении Переца, несмотря на его ложные показания при заполнении личного дела; 2) кто велел предоставить офицеру, отказавшемуся ответить на вопрос "являетесь ли вы или были ли когда-либо членом организации, проповедующей свержение правительства силой?", почётную отставку.

22 января 1954 года в Форт Килмер побывал следователь, а 30 января Маккарти вызвал Переца в комитет. Сессия была закрытой.

Выслушав от Переца историю его службы, Маккарти пришёл в недоумение. "Хотел бы я знать, как коммунистам удаётся изменять даже приказы о призыве в армию", заметил он. "Обычного человека послали бы в Иокогаму, а Ваш приказ неожиданно переменили и Вас оставили в стране. В мой офис ежедневно приходят письма от множества молодых людей, которые просят, чтобы их не посылали за океан, потому что их жёны очень больны. Но их всё-таки посылают туда. Хотел бы я знать, чем объясняются ваши потрясающие успехи". Он спросил Переца ― не собирается ли тот подавать в отставку с военной службы? Тот ответил: "да".

1 февраля 1954 года Маккарти написал военному министру Стивенсу письмо, требуя аннулировать предоставление Перецу почётного увольнения и предать его военному суду за дачу ложных сведений о себе при поступлении на службу. За ложные показания Перецу угрожало тюремное заключение сроком до 5 лет.

2 февраля 1954 года Перец попросил у генерала Цвикера, командующего базой Форт Килмер, увольнение и немедленно получил его.

В тот день Маккарти защищал в сенате бюджет своего комитета. Он упомянул и о новом деле ― заявил, что будет добиваться расследования и наказания лиц, ответственных за повышение Переца в звании и за его почётное увольнение. "Это единственное, что может показать нашим офицерам, что двадцать лет измены закончились и настали новые времена", добавил он.

18 февраля 1954 года в комитете Маккарти продолжились слушания по делу Переца. Полицейский офицер, внедрённый в компартию, показал под присягой, что Перец и его жена ― коммунисты. Затем был вызван сам Перец. До начала дачи показаний он сделал следующее заявление: "меня вызвали в этот комитет, чтобы задать некоторые вопросы о моих политических убеждениях в прошлом и настоящем. Чтобы мою позицию не поняли неправильно, я заявляю, что отказываюсь отвечать на такие вопросы, по праву, предоставленному мне пятой поправкой к Конституции-"

Тут Маккарти прервал Переца. "Вас вызвали не для того, чтобы спрашивать о Ваших политических убеждениях", сказал он. Вы здесь, чтобы рассказать о той роли, которую Вы играли, когда, будучи офицером армии США, принимали участие в заговоре, направленном на свержение силой конституционного правления. Вот зачем Вас вызвали. Вас не собираются спрашивать о Ваших политических убеждениях".

Однако многого от Переца добиться не удалось ― на задаваемые ему вопросы следовала ссылка на 5 поправку.

В тот же день перед комитетом Маккарти давал показания генерал Ральф Цвикер, командующий Форт Килмер. Маккарти хотел узнать: почему Перец был повышен в звании, несмотря на ложные показания, которые он дал, и как получилось, что ему была предоставлена почётная отставка. Своими вопросами он методично загонял генерала Цвикера в угол. "Знал ли генерал, перед изданием приказа о почётном увольнении Переца, что тот отказался отвечать на вопросы комитета, сославшись на 5 поправку к Конституции, и что имелись показания свидетелей, что Перец ― коммунист?" После попытки уклониться от ответа, Цвикер признал, что он "читал об этом в газетах". "Предотвратил ли бы генерал почётное увольнение своего подчинённого, если бы узнал, что тот ограбил банк или украл автомобиль?". "Да", согласился Цвикер. "А если бы он украл 50 долларов?" "Да", ответил Цвикер. "Неужели участие в коммунистическом заговоре менее важно, чем кража 50 долларов? Не смешно ли, что человеку, укравшему 50 долларов, Вы отказались бы дать почётное увольнение, а человеку, изменившему государству, принимающему участие в заговоре против страны, которую Вы поклялись защищать ― нет?" Припёртый к стене генерал не нашёл в этом ничего смешного. Маккарти безжалостно продолжал: "Как Вы считаете, генерал, следует ли того, кто с почётом уволил человека, под присягой названного членом коммунистического заговора, самого уволить с военной службы?" "Нет, я так не считаю", процедил генерал и пробормотал про себя: "сукин сын".

"Тогда", заключил Маккарти, "вас следует снять с командования. Любой человек, который имеет честь быть генералом нашей армии и который говорит: "я защищаю другого генерала, покровительствующего коммунистам", недостоин носить свою форму.

Во вторник мы продолжим наши слушания и американский народ увидит, какого рода офицеры служат в наших войсках".

Проблема заключалась в том, что Цвикер, очевидно, не по своей инициативе решил вопрос с Перецем так, как он его решил, а по совету кого-то "сверху". Маккарти хотел узнать имя этого советника. Но Цвикер не хотел сообщать ему это имя ― в первую очередь из соображений лояльности к начальству.

Тем не менее, Маккарти решил довести дело до конца. Выступая в отеле "Коммодор" в Нью-Йорке, он заявил, что намерен выявить тех, кто отвечает за укрывательство коммунистических агентов в армии. "Мы не знаем, кто отдал приказ", сказал Маккарти. "Мы знаем, что приказ формально был подписан генерал-адъютантом, но мы ищем тайного хозяина, который в действительности отдал приказ. Нам надо узнать, во-первых, кто отдал приказ о повышении Переца, зная, что тот коммунист, во-вторых, кто изменил его место службы, в-третьих, кто отдал приказ о его почётном увольнении. Цвикер, как он показал на слушаниях, не сам отдал приказ, а по указанию другого генерала. Но назвать имя этого генерала он отказался".

Маккарти неоднократно запрашивал военного министра Стивенса: кто отдал приказ о повышении Переца и кто приказал дать ему почётную отставку? Но тот отказывался отвечать.

Почти весь февраль в американских СМИ дебатировался вопрос Маккарти: "Кто повысил Переца и кто дал ему почётную отставку?"

3 марта 1954 года вмешался президент Эйзенхауэр. Он признал, что "в деле Переца армией допущена серьёзная ошибка".

Это не удовлетворило Маккарти. Но получить имена ему не удавалось. Стивенс ограничивался сообщениями, что "проверка показывает отсутствие подрывной деятельности".

11 мая министр обороны Вильсон позвонил президенту и сообщил, что комитет Маккарти требует назвать имена должностных лиц, которые в какой-либо форме причастны к делу Переца. Эйзенхауэр приказал не давать такой информации. В письме к Вильсону он указал, что "раскрытие содержания любого разговора, письма, документа или рекомендации сотрудников исполнительного аппарата противоречит общественным интересам, и он возражает против этого".

Сила Маккарти держалась на добровольных информаторах из числа средних и низших чинов исполнительного аппарата. Поэтому на приказ "не давать информации комитету Маккарти" он отреагировал сразу же. Он заявил, что "если бы сотрудники госдепартамента не постучались в двери Карла Мундта, Элджер Хисс был бы сейчас помощником госсекретаря, а не федеральным заключённым". Маккарти обратился с призывом к правительственным служащим игнорировать указание Эйзенхауэра. Он сказал: "Я буду продолжать собирать информацию. Это мой путь и ничто на земле этого не изменит. Я хочу поблагодарить всех, кто сообщал мне информацию, даже если какой-либо мелкий бюрократ в Вашингтоне проставил на ней штамп "секретно", чтобы защитить себя… До сих пор никто не был вызван перед большим жюри по обвинению в передаче мне информации… Я хочу сказать двум миллионам федеральных служащих, что их обязанностью является сообщать о случаях взяточничества, воровства, коррупции, шпионажа, и что лояльность к начальству не может быть выше лояльности своей стране".

Получить имена главных лиц, связанных с "делом Переца" ему, однако, так и не удалось.

В своём расследовании "дела Переца" Маккарти коснулся, сам того не подозревая, весьма чувствительной области. Более важной, чем "новейшие радарные установки" и даже чем "атомные секреты". Нужный врач на нужном месте может сделать очень много ― начиная от предоставления лицам, связанным с ним какими-либо интересами, информации о здоровье своих пациентов, до влияния, в ту или иную сторону, на это здоровье. Такой врач, без преувеличения, может изменить ход истории. Например, если бы в августе 1948 года велось правильное лечение А. А. Жданова, ближайшего соратника Сталина, то в высших эшелонах партийно-политического управления СССР конца 1940 ― начала 1950-х гг. сложился бы совсем иной расклад сил; в частности, не возникло бы "ленинградское дело", повлекшее за собой, после ухода Сталина из жизни, захват власти группировкой Берии-Маленкова-Хрущёва и всё последующее.

Заинтересованные лица, по понятным причинам, всегда крайне нервно реагировали на расследования или хотя бы только публичное освещение подобных инцидентов. Так, после сообщения врача кремлёвской поликлиники Л. Тимашук о неправильном лечении А. А. Жданова, её стали травить как "скандалистку". Мало того, хотя позже сами же лечащие врачи Жданова признались (под давлением фактов) во "врачебной ошибке", заинтересованные лица припомнили Тимашук раскрытие этой "врачебной ошибки" и, сразу после смерти Сталина, в апреле 1953 года она была лишена ордена Ленина, которым её наградили три месяца назад, в январе 1953 года. Тогда же, очень оперативно, было прекращено "дело врачей" и сама эта проблема, о которой большинство русских узнало лишь в последний период жизни Сталина, надолго исчезла из открытой печати.

Таким образом, показ общественности действий нужных людей и раскрытие связей между ними именно в медицине представлялись для заинтересованных лиц крайне нежелательными.

Дело Переца переполнило чашу терпения американских либералов. Агнес Мейер, выступая в Огайо на собрании местного отделения союза университетских профессоров, заявила, что Маккарти ― это "фашист № 1".

 

Друзья и враги сенатора Маккарти

Джозеф Маккарти по происхождению и взятой на себя социальной роли представлял базовые ценности традиционного, и притом христианского общества. Согласно этим ценностям, от членов общества требовалось "трудиться в поте лица своего"; приносить пользу другим; получать вознаграждение, соответственное созданным полезным товарам. Основными ячейками такого общества являлись крестьянские хозяйства, производящие продовольственные продукты, а также небольшие предприятия, оказывающие услуги населению. В своей борьбе против подрывных ― подрывающих базовые ценности традиционного общества ― движений и идеологий Маккарти пользовался устойчивой поддержкой именно этих социальных структур.

Из двух главных политических партий США интересы фермерства/крестьянства и среднего бизнеса в большей степени представляли республиканцы, особенно из северо-западных сельскохозяйственных штатов. Поэтому в Конгрессе деятельность Маккарти поддерживали, в основном, республиканцы. С самого начала его союзниками были республиканские сенаторы Уильям Дженнер из Индианы, Кеннет Уэрри из Небраски, Борк Хикенлупер, Карл Мундт из Южной Дакоты, Герман Уолкер из Айдахо, Уильям Ноулэнд из Калифорнии, Стайлс Бриджес из Нью-Гемпшира, Роберт Тафт из Огайо и другие. Дженнер высказывался по поводу действий подрывных групп и предательской политики верхушки демократов нередко ещё более резко, чем Маккарти. Мундт, до избрания в сенат в 1950 году, был заместителем председателя Комитета по расследованию антиамериканской деятельности. Союзником Маккарти был сенатор от Калифорнии, с 1952 года вице-президент США Ричард Никсон.

Деятельность сенатора от Висконсина поддерживал и ряд демократов, особенно представлявших штаты юга. А Патрик Энтони Маккарэн из Невады вообще стал ближайшим соратником Маккарти.

Маккарти пользовался единодушной поддержкой многочисленных патриотических общественных организаций США: Американского легиона, Дочерей американской революции, Американского действия и других.

Однажды Морис Тобин, министр труда в правительстве Трумэна, выступая на собрании ветеранов иностранных войн, упомянул "лиц, которые занимаются клеветой под прикрытием иммунитета Сената". Едва он закончил, как Джеймс Дэвис, командир Пенсильванского отделения ветеранов, схватил микрофон и выразил протест против "лживых инсинуаций в адрес нашего товарища". "Я настаиваю, чтобы мы пригласили камрада Маккарти и получили возможность выслушать и другую сторону", ― сказал он. Маккарти было направлено приглашение и тот немедленно прибыл. Его часовая речь то и дело прерывалась аплодисментами.

Разумеется, Маккарти был героем ветеранов морской пехоты.

Среди религиозных групп сильную поддержку Маккарти оказывали католики. Католичество вообще во всём мире наиболее активно сопротивлялось различным подрывным идеологиям и движениям.

Джозеф Маккарти естественным образом пользовался большой популярностью у ирландцев. Тем более, что американцы ирландского происхождения были одной из самых лояльных к базовым ценностям традиционного американского общества этнических групп. Том Мэрфи, прокурор на обоих процессах Хисса, по происхождению ирландец, в день святого Патрика заметил: "не могу припомнить ни одного ирландца среди многих тысяч лиц, вызывавшихся в Комитет по расследованию антиамериканской деятельности".

Близкие отношения сложились у Маккарти с кланом Кеннеди, также ирландцами и католиками. Джозеф Кеннеди (старший) делал взносы в избирательную кампанию Маккарти. Роберт Кеннеди состоял в штате следователей его комитета. Вначале он был в подчинении у Р. Кона, но их отношения не сложились и он ушёл в отставку. Позже он стал советником демократического меньшинства комитета. Маккарти был крёстным отцом Катлин, дочери Роберта Кеннеди.

В средствах массовой информации Маккарти безусловно поддерживали газеты полковника Маккормика, Хёрста; патриотически настроенные обозреватели и комментаторы: Фултон Льюис, Уильям Бакли и другие. Активным сторонником сенатора от Висконсина был Джеральд Смит, издатель журнала "Крест и флаг", ранее помощник Хью Лонга; он называл Маккарти "бесстрашным государственным деятелем"; организовал кампанию в его защиту осенью 1954 года.

Подрывная деятельность. Наряду с производительной частью общества в Америке, как и в других странах, существовали группы (точнее, организованные преступные группировки), специализировавшиеся на разнообразных видах паразитирования ― от простейшего воровства до сложных финансовых спекуляций. Сюда же включались и группы, предлагавшие-навязывавшие ненужные нормальным людям услуги, типа дегенеративного искусства. Шкалы ценностей паразитических ОПГ и традиционных производительных обществ сильно различались. Если, например, для первых спекуляции являлись удачными коммерческими сделками, то для вторых это были мошенничества. Если для первых лица, составившие себе крупные состояния путём неэквивалентного обмена, были одарёнными финансистами, то, с точки зрения вторых, это были воры, жулики и проходимцы.

В процессе своего развития и взаимодействия с производительной частью социума организованные преступные группировки усложнялись, а также стремились преобразовывать общество ― его политические структуры, экономические отношения, этику и мораль ― таким образом, чтобы обеспечить себе наилучшие условия для паразитирования. Они называли это социальным прогрессом. В него входило и распространение дегенеративного искусства, поскольку оно, помимо принесения высокой прибыли от продажи дешевых фальсификатов, разрушало мораль традиционного общества. Такой социальный прогресс нередко являлся для членов этих групп аналогом религиозного культа и многие из них видели в содействии ему свою цель, даже миссию. С точки зрения же представителей традиционного общества это была подрывная деятельность.

В процессе усложнения-эволюции отдельные ОПГ вырабатывали также специальные идеологии, иногда даже религии, обосновывавшие, или оправдывавшие (поскольку, всё-таки, их деятельность противоречила исходным нормальным стремлениям людей) свой образ жизни, паразитирование. Пример такой идеологии доставляют бытующие среди профессиональных уголовников представления, что "люди" ― это только члены их банды, воры, а остальные ― это лохи, фраера и т. д. Соответственно, в их среде существует два резко разделённых вида морали ― одна для отношений "людей", т. е. воров, между собой, другая ― для их отношений с остальным миром. В подобных идеологиях обычные слова нередко приобретали искажённый смысл ― что, по сути, представляет собой семантическую подрывную деятельность.

Идеологии разных ОПГ, будучи нацеленными на разрушение базовых ценностей традиционных производительных обществ, положительно взаимодействуют между собой; являются социально близкими. Либерально-космополитическое мировоззрение, отрицающее, либо минимизирующее значение всех внеэкономических связей между людьми ― родственных, национальных, религиозных, … ― и, таким образом, атомизирующее общество, ослабляющее его способности к объединению для борьбы против паразитических ОПГ ― является попутчиком (fellowtraveler) всех подрывных идеологий.

Выступления сенатора Маккарти, хотя и направленные, в основном, против агентов международного коммунизма, задевали интересы и других подрывных групп, имевших общие цели, а нередко и общие личные связи с ними.

Из двух главных политических партий США к концу 1940-началу 1950-х гг. интересы крупных организованных преступных группировок, в частности и в особенности международных финансовых кругов, в большей степени представляли демократы, главным образом из восточных штатов, Новой Англии. Соответственно, против Маккарти выступала, в основном, верхушка демократов в Конгрессе и, до 1953 года, администрация Трумэна. С самого начала его противниками стали сенаторы Герберт Леман из Нью-Йорка, Уильям Бентон из Коннектикута, Миллард Тайдинг из Мэриленда, Скотт Люкас из Иллинойса и другие.

Против сенатора от Висконсина выступала либерально-космополитическая группировка и СМИ, находившиеся под её влиянием. Постоянно нападали на Маккарти газеты "Нью-Йорк таймс", "Вашингтон пост". Агнес Мейер, жена издателя "Вашингтон пост" Юджина Мейера, лично ненавидела Маккарти. При этом, что любопытно, "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост" критиковали Маккарти в тех же выражениях, что и "Дейли уоркер" ― хотя две первых выражали мнение финансовой олигархии, а последняя ― компартии США и Коминтерна. Маккарти даже как-то назвал "Вашингтон пост" "вашингтонским изданием "Дейли уоркер"". Против Маккарти выступали Э. Рузвельт, обозреватели Э. Мурроу, У. Липпман и другие либералы.

Маккартизм подвергался единодушной критике со стороны общественных слоёв, экономически или идеологически связанных с либерально-космополитической группировкой, в первую очередь ― "творческой интеллигенции" (alias создателей дегенеративного искусства) и недалеко от неё ушедшей "научной общественности" Такие группы критиковали Маккарти как "реакционного политического деятеля", "препятствующего прогрессу".

Прогресс и реакция . Употребляя термины "прогресс" или "реакция", следует помнить, что прогрессируют нередко всевозможные злокачественные образования, у людей или в социуме; а реакция часто является реакцией на таковые. Например, борьба здоровой части общества против паразитирующих на нём религиозно-фашистских банд является именно реакцией.

Кроме того, понятие прогресс для паразитических групп/ их клиентов и для производительных обществ ― вещи весьма различные. Например, для первых нынешнее массовое производство в России колбас из гормонального мяса с добавками из трангсгенной сои является несомненным прогрессом; они с гордостью демонстрируют это своё достижение, называя его противников реакционерами, мракобесами, фашистами, антисемитами и т. д. Для вторых это ― деградация.

Выступления Маккарти вызывали тем большее негодование его оппонентов, что применявшийся им метод, "называние имён", наносил им серьёзный ущерб.

Демократы и либералы в США реагировали на называние Маккарти конкретных имён лиц, занимающихся подрывной деятельностью в стране так же истерически нервно, как их коллеги в СССР ― на раскрытие псевдонимов, называние истинных фамилий и национальности представителей "ленинской гвардии". Одно дело было обвинять в создании ГУЛАГа, Голодоморе, раскулачивании, расказачивании и т. д. неких абстрактных "большевиков" и несколько иное ― называть поименно: кто руководил ГУЛАГом; кто применял отравляющие газы против восставших крестьян и т. д. Хотя этих лиц, в большинстве, ликвидировали как врагов народа в 37 году, но у них были родственники, продвинутые ими на важные посты, у их детей оставалось награбленное имущество ― квартиры расстрелянных, куда они вселились, дачи, драгоценности, да хотя бы и высшее образование, которое они получили вместо детей выселенных и лишённых прав. Поэтому "называние имён" ― раскрытие псевдонимов "ленинской гвардии старых большевиков"-вызывало у прогрессивной демократической общественности России настоящую истерику.

Аналогично в Америке прогрессивная общественность слабо реагировала на критику подрывной деятельности вообще; её можно было списать на "расхождение в идеологических вопросах". Но конкретное "называние имён" влекло за собой и внимание к конкретным людям, предпочитавшим делать свои дела в темноте. Связи от этих конкретных людей вели к другим людям, иногда на самый верх. Так, например, "название имени" Элджера Хисса и затем его разоблачение затронуло целую группу высокопоставленных ― продвинутых командой Ф. Рузвельта на самый верх американского истэблишмента ― чиновников: госсекретаря Ачесона, свидетеля репутации Хисса; члена Верховного суда Франкфуртера, покровительствовавшего Хиссу на раннем этапе его карьеры и, несомненно, оказавшего влияние на формирование его убеждений, и других.

Таким образом, "называние конкретных имён" влекло разоблачение ― показ связей и сущности гораздо более широкого круга лиц. Вот почему называние сенатором Маккарти имён лиц, занимавшихся подрывной деятельностью, вызывало в либерально-космополитических кругах США столь истерическую реакцию ― вполне аналогичную истерической реакции их коллег в СССР на называние настоящих имён, скрытых за псевдонимами "ленинской гвардии старых большевиков".

Называние сенатором Маккарти конкретных имён лиц или организаций влияло также на их спонсоров. Например, после расследования, предпринятого в результате обвинений Маккарти, Института тихоокеанских отношений, эта организация стала испытывать недостаток финансовых средств; в 1955 г. потеряла налоговые льготы; в 1960 г. закрылась. Дрю Пирсон, в результате выступлений против него Маккарти, также лишился спонсоров и части аудитории.

Противники у Маккарти имелись и среди лидеров республиканцев, особенно таких, как губернатор Нью-Йорка Т. Дьюи и ему подобных, которые мало чем отличались от своих "оппонентов" из партии демократов ― разница была только в том, что, как говорил Хью Лонг, "одни (демократы) обслуживали Бернарда Баруха, а другие (республиканцы) ― Юджина Мейера".

С приходом в республиканскую партию Эйзенхауэра, "политического генерала" Рузвельта, и избранием его президентом США влияние либерально-космополитической группировки на верхушку республиканцев заметно возросло.

Эйзенхауэр отрицательно относился к кампании по разоблачению подрывной деятельности в стране, предпринятой сенатором Маккарти, и к нему лично. Ещё когда он был президентом прогрессивного Колумбийского университета (1948 ― декабрь 1950 гг.), Эйзенхауэр неоднократно выступал против "публичного называния имён". Став президентом США, Эйзенхауэр отзывался о Маккарти о его единомышленниках так: "в республиканской партии есть некая реакционная группа, которая ненавидит и презирает всё то, за что стою я". Повторяя ярлыки либеральной прессы, он называл его "сжигателем книг", "демагогом, жаждущим личной власти" и так далее. Его брат не стеснялся сравнивать Маккарти с Гитлером. Эйзенхауэр особенно возмущался тем, что СМИ, в том числе либеральные, в погоне за сенсациями, в сущности, создали Маккарти популярность, помещая сообщения о его обвинениях на первых страницах своих газет.

Эдлай Стивенсон, демократический кандидат на пост президента США в 1952 году, говорил: "Республиканская партия состоит из двух частей: одна ― Эйзенхауэра, другая ― Маккарти". Впрочем, более или менее равное соотношение "за" и "против" Маккарти было только в верхушке республиканцев. Среди американского народа, независимо от партийной принадлежности, сенатор от Висконсина пользовался массовой поддержкой.

После выступления Маккарти в феврале 1950 года и его конфликта с комитетом Тайдинга, когда он получил общенациональную известность, в офис сенатора потоком пошли одобрявшие его деятельность письма. С 1950 года он получал порядка 1 тыс. писем в день. Иногда в них был вложен чек на небольшую сумму ― один или несколько долларов.

Патриоты в федеральных структурах ― госдепартаменте, министерстве юстиции, ФБР, армии ― а также журналисты, репортёры и т. д. направляли в комитет Маккарти оказавшуюся в их распоряжении информацию о подрывной деятельности лиц и организаций.

Пик популярности Маккарти пришёлся на январь 1954 года ― по опросу Гэллапа в это время его поддерживали, несмотря на яростную "борьбу против маккартизма" либерально-космополитических СМИ, 50 % американцев против 29 %. Это была как бы оценка годичной работы его комитета.

Отношение народа к Маккарти выразилось и в соответствующем изменении популярности изданий, писавших про сенатора от Висконсина. Так, тираж либерального журнала Nation упал в 1950-57 гг. с 38 тыс. до 22 тыс. экземпляров; тираж такого же New Republic упал с 52 тыс. до 24 тыс. Зато тираж US News and World report, поддерживавшего сенатора, вырос за эти годы в 2, 5 раза ― с 373 до 820 тыс. экземпляров.

Реальное отношение широких масс американского народа к сенатору от Висконсина проявилось во время кампании против него в сентябре ― ноябре 1954 года, когда письма "за" и "против" Маккарти приходили в Конгресс в соотношении 35 к 1, а за месяц в поддержку Маккарти было собрано более двух миллионов подписей.

 

Цензура

Деятельность Маккарти с самого начала стала предметом ожесточённых нападок его противников в Конгрессе, администрации демократов и либерально-космополитических СМИ. Его упрекали в том, что публичным "называнием имён" он, "основываясь на непроверенных данных и недостоверных слухах", разрушает репутации и служебные карьеры лояльных американцев. Эти обвинения повторялись регулярно, начиная со времени работы комитета Тайдинга. Однако, поскольку заявления Маккарти постепенно подтверждались ― как общие ― об инфильтрации агентов Коминтерна в федеральные службы ― так и конкретные, в отношении сомнительной лояльности (loyaltyrisk) названных им лиц (например, Латтимора) ― критики Маккарти получали всё меньше доверия у американцев.

Тогда противники сенатора предприняли попытки скомпрометировать его. Уже после произнесённой им 20 февраля 1950 года речи в сенате, демократы Люкас, Тайдинг и Бентон обвинили Маккарти в "лжесвидетельстве" ― в одном месте (в Вилинге) он, якобы, говорил про "205 коммунистов", в другом ― про "57". Предъявлялись и другие обвинения, в том числе одно из обязательных при нападках на неугодного политического деятеля ― "неуплата налогов".

Комитет Джиллета-Хеннингса. 6 августа 1951 года, вскоре после выступления Маккарти против министра обороны США Дж. Маршалла, сенатор-демократ от Коннектикута Бентон, и раньше резко нападавший на Маккарти, обвинил его в клевете, лжи, коррупции, применении недопустимых методов в предвыборной кампании против Тайдинга и прочем подобном. Он внёс резолюцию, предлагавшую Маккарти либо добровольно покинуть сенат, либо подвергнуться расследованию этих обвинений. Сенатор-демократ от Нью-Йорка Леман поблагодарил Бентона, а Маккарти заявил, что все латтиморы, хиссы и ремингтоны, ещё находящиеся в правительстве, одобрят эту резолюцию. Он добавил, что обвинения Бентона можно ежедневно прочитать в "Дейли уоркер", сам же Бентон вскоре убедится, что жители Коннектикута желают видеть мошенников и международных коммунистов в правительстве не в большей степени, чем жители Мэриленда. (И, действительно, сенатор от Коннектикута через год проиграл перевыборы в своём штате, точно так же как год назад избиратели забаллотировали сенатора от Мэриленда ― Тайдинга).

Резолюция Бентона была направлена в сенатский комитет по выборам и привилегиям. Для проверки его обвинений был образован подкомитет из трёх человек, который возглавил сенатор-демократ от Айовы Гай Джиллет.

Комитет Джиллета пригласил Маккарти выступить перед ним с ответом на обвинения Бентона. Тот отказался, заявив, что он не только отвечать, но и читать клеветнические инсинуации Бентона не будет. Впрочем, письменные ответы на заданные ему комитетом вопросы Маккарти прислал.

Для выяснения, что именно сказал Маккарти в Вилинге, туда был направлен следователь комитета Дэниэл Бакли. Он опросил многих свидетелей и все, кроме одного, подтвердили версию Маккарти. Бакли сделал доклад об этом в подкомитете. Однако вскоре он был отстранён от расследования, а потом и вовсе уволен.

Вопрос о налогах также разбирался в подкомитете Джиллета. Никаких нарушений налогового законодательства со стороны Маккарти обнаружено не было, хотя, как заметил сам сенатор, "при проверке его доходов считали каждый доллар".

Через несколько месяцев Маккарти в письме Джиллету обвинил того в расходовании денег налогоплательщиков на заказную политическую кампанию против него. Подкомитет, по словам Маккарти, "виновен в воровстве так же верно, как если бы он прямо залез в карман налогоплательщикам".

8 сентября 1952 года следователь подкомитета ушёл в отставку, заявив, что демократы-члены подкомитета стремятся оклеветать Маккарти. Тогда же из подкомитета в знак протеста вышел сенатор-республиканец Герман Уолкер.

После выборов 1952 года и победы на них республиканской партии подкомитет был реорганизован. Его председателем стал сенатор Томас Хеннингс. 21 ноября 1952 года он, не посылая повестки, предложил Маккарти прибыть в подкомитет и дать ответы на имеющиеся к нему вопросы. Появиться Маккарти вновь отказался ― ссылаясь на отсутствие повестки. Однако письменные ответы на вопросы он прислал.

2 января 1953 года подкомитет Хеннингса-Джиллета представил отчёт о проделанной работе. Каких-либо выводов по отношению к Маккарти в отчёте не делалось. Поскольку председателем комитета по выборам и привилегиям стал ближайший союзник Маккарти Дженнер, было ясно, что обвинения Бентона (уже покинувшего сенат в результате поражения на выборах 1952 г.) тем более канут в небытие. А в сентябре 1953 года и генеральный прокурор Броунелл, после изучения отчёта подкомитета, заявил, что он не содержит никаких данных о нарушении закона со стороны Маккарти.

Слушания "армия ― Маккарти". Весной 1954 года армейские юристы обвинили советника комитета Кона и самого Маккарти в попытках оказать давление на должностных лиц министерства обороны с целью получения привилегий.

Р. Кон, заняв место главного следователя в комитете Маккарти, пригласил туда своего друга, также еврея Д. Шайна, сына богатого предпринимателя. Шайн в деньгах не нуждался, но участие в работе комитета Маккарти давало ему определённый юридический опыт и влияние. Он работал помощником Кона бесплатно. В июле 1953 года Шайн получил повестку и 3 ноября был призван в армию. Он попытался, с помощью Кона, получить льготы по службе. Кон заявил Маккарти, что Шайн ему нужен как помощник, и, если сенатор не окажет ему содействия, он уйдет в отставку. Сам Кон несколько раз звонил армейскому юристу Адамсу и другим представителям министерства обороны, требуя, чтобы Шайна направили служить в Нью-Йорк и дали ему привилегии, угрожая в противном случае начать расследование дел в армии. Военный министр Стивенс заявил, что с июля 1953 г. до марта 1954 г. от комитета Маккарти было 62 телефонных звонка и 14 встреч между аппаратом сенатора и представителями армии. "За всю мою службу в Пентагоне я не помню другого такого примера беспрестанных усилий получить специальные привилегии для призывника", ― сказал он. В конечном счёте, Кону было сказано, что "Шайн ничем не отличается от 300 тысяч других новобранцев, призванных в этом году". Действия Кона нанесли существенный ущерб репутации комитета.

В марте 1954 года юрист армии Дж. Адамс направил жалобу в сенат. Р. Кон обвинялся в использовании своего служебного положения и оказании давления на должностных лиц с целью получения привилегий для Д. Шайна.

Обвинение было предложено рассмотреть комитету по правительственным операциям под председательством К. Мундта. Республиканцы и демократы потребовали отставки Кона, если обвинение подтвердится. Сам Маккарти заявил, что это дело начато представителями армии "в отместку" за его расследование положения дел на базе Форт Монмут и за вызов на слушания генерала Цвикера.

Слушания, получившие названия "армия против Маккарти", проходили с 22 апреля по 16 июня 1954 года. Они транслировались по телевидению и привлекли большое внимание зрителей.

По заключению комитета, Маккарти не был виновен в "неподобающем поведении", но его помощник Кон "применял незаконные методы". 19 июля 1954 года Кон ушёл в отставку.

Вместе с тем, комитет, в своём заключении отметил, что военный министр Стивенс, вместе с юристом армии Адамсом, предпринимали усилия, чтобы помешать вызову свидетелей в комитет.

Слушания по делу "армия ― Маккарти" нанесли ущерб авторитету комитета по правительственным операциям. Этому способствовало их тенденциозное освещение либеральными радио и телекомментаторами. По опросам Гэллапа, популярность Маккарти падала в эти месяцы, пока не достигла своей низшей точки в августе 1954 года: 36 % "за", 51 % "против". Далее она снова начала повышаться.

Сам Маккарти отмечал искусственную раздутость этого дела, которое, по его словам, "не стоило выеденного яйца". Его союзник Патрик Маккарэн заявил в сенате: "Эти слушания ни на йоту не меняют факта, что в мире есть заговор, что это заговор направлен против нашего конституционного строя, что этот заговор действует сегодня в нашей стране, что одна из важнейших вещей, которых этот заговор боится ― это его выявление, и что главнейшая часть выявления коммунистического заговора за последние годы была проделана комитетами Конгресса. Суть дела заключается в том, преуспеют ли коммунисты, с помощью своих фронтов, попутчиков и невежественных глупцов, в стремлении заставить замолчать комитеты Конгресса, начавших срывать маски с действующих в нашей стране агентов мирового коммунистического заговора".

Цензура. По-видимому, в определённый момент верхушка либералов и демократов пришла к выводу, что деятельность Маккарти на посту председателя комитета по правительственным операциям наносит им неприемлемый ущерб и решила предпринять все возможные меры, чтобы добиться его дискредитации. Слушания "армия против Маккарти" были некоторой "артподготовкой" для этого.

14 июля 1954 года сенатор Фландерс из Вермонта внёс резолюцию № 310, осуждающую, от имени сената, поведение Маккарти. Предлогом на этот раз был избран отказ Маккарти появиться лично перед расследовавшим его дело комитетом Джиллета-Хеннингса.

К Фландерсу немедленно присоединились сенаторы-демократы Фулбрайт, Морзе и другие. Они добавили ещё ряд обвинений (общим числом 46) против Маккарти, в том числе "открытые призывы и подстрекательство федеральных служащих к нарушению закона и лояльности в отношении своего руководства, нарушение принципа разделения властей" (имелся в виду призыв Маккарти к федеральным служащим "сообщать <в Конгресс> о случаях взяточничества, воровства, коррупции, шпионажа", сделанный им в ответ на указание президента Эйзенхауэра "не давать информации комитету Маккарти").

Резолюция Фландерса была направлена в комитет по выборам и привилегиям, не так давно уже разбиравший резолюцию, внесённую Бентоном. Затем для её рассмотрения был создан специальный сенатский комитет.

Комитет для рассмотрения обвинений против сенатора Маккарти был создан формально объективно. В него вошли трое республиканцев и трое демократов, притом таких, которые не являлись в прошлом ни активными противниками, ни друзьями сенатора от Висконсина. Они были назначены вице-президентом (Никсоном) по рекомендации лидеров республиканского большинства и демократического меньшинства сената ― Уильяма Ноуленда и Линдона Джонсона. Это были: А. Уоткинс (Р, Юта), Ф. Кейс (Р, Южная Дакота), Ф. Карлсон (Р, Канзас), Э. Джонсон (Д, Колородо), Дж. Стенниус (Д, Миссисипи), С. Эрвин (Д, Северная Каролина). Председателем комитета был назначен Артур Уоткинс.

Вместе с тем, отсутствие в комитете сторонников Маккарти, которые могли бы защищать его точку зрения или, во всяком случае, приложить особое мнение к решению комитета, обеспечивало, при условии достаточно сильного давления со стороны партийного руководства, его осуждение под любым предлогом. Демократов-членов комитета не нужно было долго убеждать в необходимости такого решения ― как заметил сенатор-демократ Э. Джонсон из Колорадо "не было демократа, который бы не ненавидел Маккарти". Республиканцы-члены комитета, в свою очередь, находились под давлением лидера партии, президента Эйзенхауэра, который, на словах заявив "это ― дело сената", в действительности стремился дискредитировать Маккарти. По мнению ряда обозревателей, председатель комитета Уоткинс заключил политическую сделку с Эйзенхауэром ― осуждение Маккарти в обмен на поддержку президентом проекта создания водохранилища на реке Колорадо.

Слушания по "делу Маккарти" начались в комитете Уоткниса сразу после сенатских каникул, 31 августа 1954 года. Постепенно одно за другим обвинения, выдвинутые против него (общим числом сорок шесть), отпадали. В конце концов, их осталось два ― обвинение в игнорировании вызова от комитета Джиллета-Хеннингса и обвинение в оскорблении генерала Цвикера. Маккарти возражал против первого ― он не появлялся перед комитетом Джиллета-Хеннингса потому, что ему не была послана повестка, как полагается при вызове свидетеля. Но он дал ответы на вопросы в письменной форме. С этим трудно было спорить ― если комитет Джиллета-Хеннингса действительно хотел заслушать его ответы, он всегда мог послать повестку. Но комитету Уоткинса нужен был любой предлог, чтобы осудить Маккарти. И 27 сентября 1954 года единогласным решением всех шести членов специального комитета было рекомендовано сенату осудить поведение Маккарти по двум пунктам ― за неуважение к комитету Джиллета-Хеннингса и за оскорбление генерала Цвикера.

Второй пункт обвинения тоже через некоторое время отпал. Четырнадцать сенаторов-демократов известили Линдона Джонсона, продвигавшего резолюцию со стороны демократов, что они откажутся за неё голосовать, если в ней будет пункт насчёт оскорбления Цвикера, поскольку он является необоснованным. Из окончательной резолюции он был исключён.

Теперь решение по "делу Маккарти" должен был принять сенат.

За время слушаний в комитете Уоткинса в Конгресс шёл поток, даже шквал писем в поддержку Маккарти. Встречались и письма, осуждавшие его, но соотношение "за" и "против" Маккарти составляло 35 к 1. Сторонники сенатора от Висконсина проводили митинги и собирали подписи в его поддержку.

12 ноября 1954 года состоялся митинг в Вашингтоне, в котором приняли участие Маккарти, Карл Мундт, Бэртон Уилер, Гамильтон Фиш. Под аплодисменты присутствующих Маккарти заявил: "независимо от решения сената, моя борьба против тех, кто решил уничтожить наш народ, будет продолжаться".

14 ноября 1954 года началась общенациональная кампания по сбору подписей в поддержку Маккарти. Её возглавил отставной генерал Джордж Стратемейер, бывший командующий ВВС США в Корее.

29 ноября, накануне голосования в сенате по "делу Маккарти", в Madisonsquaregarden состоялся митинг в поддержку сенатора, в котором участвовало 22 тысячи человек.

1 декабря 1954 года в Вашингтон была доставлена на грузовике и выгружена перед Капитолием петиция с подписями более миллиона человек в поддержку Маккарти. Её принял Никсон, как вице-президент.

В тот же день, перед голосованием в сенате, Эверетт Дирксен и Барри Голдуотер несколько часов убеждали Маккарти согласиться со смягчённым вариантом сенатской резолюции, выражавшей неодобрение его поведению, но без формального осуждения, при условии, что он со своей стороны принесёт некоторое полуизвинение.

Джозеф Маккарти выслушал все их доводы и сказал: "нет". "Это было бы", сказал он, "предательством по отношению к тем, кто боролся на моей стороне, тех миллионов, что поверили мне".

2 декабря 1954 года 67 голосами против 22 сенат принял резолюцию, осуждающую поведение сенатора Маккарти по отношению к подкомитету по выборам и привилегиям, как "противоречащее традициям и этике сената".

За резолюцию голосовали все присутствовавшие демократы, в том числе даже представители южных штатов, которые ранее неоднократно солидаризировались с критикой со стороны Маккарти администрации Трумэна. Это означало, что лидеры демократической партии приняли достаточно серьёзные меры для убеждения своих коллег. Сенатора Маккарэна, единственного демократа, который не поддался бы никакому давлению в этом вопросе, уже не было в живых. Сенатор-демократ Джон Кеннеди, фактически обязанный своим местом Маккарти, на время голосования лёг в больницу. Позже он так и не сказал, каким образом он бы проголосовал в деле Маккарти.

Голоса сенаторов-республиканцев "за" и "против" Маккарти разделились ровно пополам: 22:22. Это, в принципе, отражало степень влияния в верхушке республиканской партии патриотической и либерально-космополитической компонент. "За" Маккарти голосовали его верные сторонники Стайлс Бриджс, Карл Мундт, Уильям Дженнер, Борк Хикенлупер, Уильям Лангер, Джордж Мэйлон и другие.

После принятия сенатом резолюции, осуждавшей Маккарти, отношение американского народа к сенатору от Висконсина практически не изменилось. Уже после голосования 2 декабря в его поддержку было собрано ещё больше миллиона подписей ― их общее число составило 2, 287, 443. Почта сенатора по-прежнему получала тысячи писем в неделю. Запомнили американцы и поведение А. Уоткинса ― в 1958 году он проиграл перевыборы в сенат.

Зато либералам и демократам осуждающая Маккарти резолюция сената дала предлог игнорировать его выступления, замалчивать в своей прессе, не приглашать на проводимые ими мероприятия и так далее. Однако, с другой стороны, следует заметить, что: 1) нормальным людям общение с либерально-космополитической группировкой нужно не в большей степени, чем фальсифицированная еда или дегенеративное искусство; 2) негативное отношение к какому-либо политику или общественному деятелю со стороны либерально-космополитической группировки является верным признаком того, что он принёс много пользы своему народу.

* * *

" Победы и поражения ― обычное дело для полководца "

Китайская пословица

В новом Конгрессе Маккарти покинул пост председателя комитета по правительственным операциям и его возможности продолжать свои расследования существенно уменьшились.

Ричард Никсон считал, что Маккарти выбрал уязвимую тактику: "…для борьбы против этого <коммунистического> заговора требуется не только почти бесконечная искусность, но также терпение, взвешенность суждений, хладнокровие, а также преданность идее, решимость и тяжёлый труд. Последними тремя качествами Маккарти обладал в избытке. Но в других отношениях ему многого недоставало. Важно помнить, что, воюя с коммунизмом в США, недостаточно быть правым в отношении фактов… те, кто противостоит вам, достаточно умны, чтобы не нападать на ваши аргументы прямо. Они, в таких случаях, критикуют не то, что вы делаете, а то, как вы это делаете…". Однако гораздо более важным недостатком позиции Маккарти была ограниченность его подхода к событиям мировой истории ― прежде всего, рассмотрение международного коммунизма в отрыве от глобалистских проектов международных финансовых кругов и от либерально-космополитической пропаганды ― что не позволяло определить наиболее правильное направление борьбы против врагов американского народа. Пример доставлял тот же Китай, где поражение националистов предопределила далеко не одна лишь деятельность международных коммунистов, на которой сосредоточился Маккарти. Ошибочной была акцентация сенатором внимания на противопоставлении капитализма и коммунизма, "двух дорог к одному обрыву" (И. Шафаревич). Во многом неправильно расценивал он и политику Сталина. Главные враги американского народа находились не в Кремле. И не сталинское руководство СССР, против которого так активно выступал Маккарти, несло основную ответственность за развитие событий в США, приведшее к положению, которое современный публицист Патрик Бьюкенен назвал "смертью Запада".

Вместе с тем, в лице сенатора Маккарти американский народ получил пример принципиального политика, не боящегося принимать "политически неблагоразумные" решения в интересах своей страны. В "народной мифологии" к его заслугам относили и разоблачение Хисса, и борьбу против распространения дегенеративного искусства, и многое другое, к чему сенатор от Висконсина не имел прямого отношения. Позже само его имя стало символом бескомпромиссного сопротивления патриотов Америки подрывной антигосударственной и антинациональной деятельности внешних и внутренних врагов страны.

 

Из высказываний Джозефа Маккарти

● Я слежу за тем, чтобы вещи назывались их собственными именами: яд ― ядом, измена ― изменой, правда ― правдой, ложь ― ложью.

● Перед встречей с Джимом Форрестолом я думал, что мы теряем свои позиции на международной арене из-за некомпетентности или глупости нашего руководства. Я сказал об этом Форрестолу. Я навсегда запомнил его ответ. Он сказал: "Маккарти, постоянство не может быть признаком глупости. Если бы они были просто глупцами, они бы хоть раз ошиблись в нашу пользу". Я часто вспоминал эту фразу.

● Как хорошо покинуть Вашингтон и снова оказаться в Америке!

● Всякий раз, когда вы пытаетесь изгнать международный коммунизм из колледжей и университетов, поднимается крик о "нарушении академической свободы". Однако следует помнить, что там, где власть захвачена международным коммунизмом, нет вообще никаких академических свобод.

● Я не могу согласиться с теми, кто считает, что можно изобличать лжеца, только если он не владеет газетой или журналом. Наоборот, я полагаю, что гораздо важнее выявить лжецов, мошенников, предателей, которые имеют возможность отравлять поток информации, текущий во множество американских домов.

● Я буду продолжать разоблачать каждый случай бесчестности или измены, который я сочту угрозой нашему народу. Богатство, с помощью которого некто может контролировать газеты, журналы или радио не даст ему иммунитета от разоблачения.

● Неопровержимым фактом является то, что слово демократ несёт на себе позорное пятно исторического предательства.

● (о любви демократов к клевете) Чем больше вы гоняете скунсов, которые крадут ваших цыплят, тем больше они издают вони.

● В прошлом году я проехал по всей стране, от Атлантического до Тихого океана. Американский народ отчаянно и с надеждой ищет лидера. Он не ищет тех, которые делают только то, что "политически разумно" или соизмеряют каждое свое действие с количеством поданных голосов.

На последней странице обложки фотография конгрессмена Мартина Дайэса (Техас), председателя Комитета по расследованию антиамериканской деятельности.