В ДЕРЕВНЕ АННЕСЛЕЙ

Моросилка вскоре перешла в дождь, а дождь — в ливень, сделавший ненужной борьбу с огнем, пожирающим остатки деревни.

Как ни странно, в Аннеслее все-таки уцелело несколько домов, и я подвел под уздцы коня Катарины к самому дальнему из них. Легко спешившись, она скользнула внутрь, бросила хозяину хижины:

—  Разожги очаг, Леофрик, и ступай. Крестьянин торопливо выполнил ее приказание,

но уже на пороге его остановили словами:

—  Отцу — ни слова, понял? Иди!

—  Да, госпожа, — виллан с низким поклоном вывалился под дождь, прикрыв за собой дверь.

Великолепно!

Как небрежно блистательная владелица Аннеслея выставила за дверь хозяина дома, чтобы просушить влажные волосы у его очага! «Отцу ни слова», конечно, потому что Ричард Ли не одобрил бы эту остановку. Он велел дочери отправляться прямиком в замок, доверив проводить ее почему-то не Олифанту, а Маленькому Джону, — и вот теперь Джон не оправдал оказанного ему высокого доверия, охотно согласившись на предложение Катарины завернуть в дом Леофрика...

Если эта жалкая развалюха вообще заслуживала название дома.

В ее единственной комнате все было под стать обмазанному глиной каменному кругу, на котором потрескивала пара поленьев, — это сооружение изображало собою очаг. В его тусклом свете я с трудом разглядел сундук в углу, покрытый шкурой тюфяк у дальней стены, пару бочонков, от которых шла такая вонь, что не хотелось задумываться об их содержимом... Очаг давал больше дыма, чем жара и света, и волосы Катарины, на которых блестели капли воды, светились ярче вяло колышущегося пламени.

Я поставил у двери трофейный арбалет, который еще недавно принадлежал одному из наемников, и стряхнул воду с рукавов камизы.

— Что ты так смотришь? — осведомилась девушка, пропуская сквозь пальцы влажную рыжую гриву.

— Любуюсь твоей ослепительной красотой, госпожа, — не задумываясь, ответил я. — Равной только твоей доброте и великодушию!

Она немедленно ощетинилась.

—  Отец прав — тебе не помешало бы поучиться работать мечом! А еще не помешало бы поучиться придерживать язык, разговаривая со знатной леди!

Прислонившись к косяку, я скрестил на груди руки.

— А тебе не помешало бы поучиться попроворнее перезаряжать арбалет, а, знатная леди?

— А тебе... — она вдруг спохватилась, осознав, что позволила втянуть себя в очередную перепалку, наносящую ущерб ее достоинству высокородной девицы... Девицы, вопреки приказанию отца не только остановившейся в вонючей хижине виллана, но и находящейся в ней наедине с разбойником из Шервуда.

Буря взвыла на тысячу голосов, баньши пронеслись над крышей хижины, угрожая сорвать ее и окатить нас потоками воды.

Оттолкнувшись от косяка, я двинулся к очагу и увидел, как Катарина напряглась и стиснула кулаки. Мне оказалось достаточно сделать несколько шагов, чтобы оказаться с ней рядом.

— И чему еще, по-твоему, мне не мешало бы поучиться?

— Тому, как... как...

Катарина знакомым строптивым движением вскинула подбородок, но внезапно в кои-то веки растеряла слова.

Я не дал ей собраться с мыслями — быстро обнял, притянул к себе, запутался пальцами в ее волосах... На короткое мгновение девушка застыла в кольце моих рук, напряглась, как будто собираясь вырваться, но вместо этого, наоборот, резко подалась мне навстречу, обняла за шею, приподнялась на цыпочки, и, когда наши губы сомкнулась, мы перестали слышать неистовство бушующих снаружи ветра и дождя.

Уже лежа на бугристом тюфяке на полу хижины, мы нетерпеливо избавлялись от одежды, понимая друг друга лучше, чем когда бы то ни было, — а нечисть снаружи негодующе выла и колотилась в мазаные стены. Но мне плевать было на возмущение нечистой силы. Скверная ночь, предназначенная для скверных дел, превращалась в самую удивительную ночь на свете.

Прошло немало времени, прежде чем мы поняли, что дождь снаружи утих, и почувствовали сквозняк, задувающий во все щели. Очаг почти погас, в нем светилось всего несколько углей, и я натянул на голые плечи Катарины шкуру, служившую нам одеялом. Волосы девушки отливали темным золотом в отблесках красных углей, она лежала, отвернувшись, но ее пальцы все еще были переплетены с моими.

—  Я так тебя и не поблагодарил...

—  За что? — она быстро повернулась ко мне, однако в темноте я не мог рассмотреть выражения ее лица.

За что? Теперь я мог бы поблагодарить ее за каждое из недавних, так быстро промчавшихся мгновений. Но я никогда не умел произносить выспренные речи, поэтому, прикоснувшись губами к ее плечу, сказал совсем другое:

—  За то, что ты вмешалась в мою стычку с де Молларом. За то, что убила ради меня человека и...

«И рискнула своим драгоценным соколом», — хотел сказать я, но не договорил: Катарина вдруг резко приподнялась, вырвав свою руку из моей.

— Этого ублюдка? Я жалею только о том, что не могу убить его еще раз! И еще раз, и еще! Пускай я попаду в ад — Господь милостив, потому что Моллар отправился туда первым!

— Катарина...

— Да! Теперь ты знаешь, кто я, поэтому... поэтому можешь катиться туда же, куда и он!

Приподнявшись, она стала торопливо нашаривать одежду, но я обнял ее и потянул обратно. Она сопротивлялась — молча, отчаянно, но я все-таки победил и заставил ее снова лечь рядом.

— Успокойся... О чем ты говоришь — теперь я знаю, кто ты?

— Как будто сам не понимаешь! — полушепотом выкрикнула Катарина и опять попробовала высвободиться, но безуспешно.

Я успокоил ее — прикосновением губ и рук... На какое-то время мы опять забыли обо всем на свете... А когда наконец Катарина опустила голову мне на грудь, начиная дышать медленно и глубоко, приходя в себя после только что сотрясавшей ее дрожи, я почувствовал, как она вновь напрягается и готовится отодвинуться. Ну нет, я не собирался так просто ее отпускать! Поэтому спросил наобум, надеясь, что попаду в «яблочко»:

—  Что тебе сделал Симон де Моллар? За что ты его так ненавидишь?

— За что?

Катарина яростно вскинулась, и на этот раз я не стал ее удерживать. Она сама опять легла рядом; отвернувшись, начала говорить... И чем дольше она говорила, тем больше ее голос напоминал голос баньши, такие в нем звучали ненависть и тоска.

Де Моллар, младший отпрыск обедневшего дворянского рода из окрестностей Руана, явился в Англию, готовый схватить удачу в любом виде, где бы и когда бы та ему ни подвернулась. Место командира наемников при скупом шерифе ноттингемском показалось ему слишком мелким даром судьбы, зато Аннеслей, пусть и захудавший без хозяина, мог стать очень неплохой добычей. Но еще важнее было родство с семьей, пустивший в Англии корни со времен Вильгельма Завоевателя: у Ричарда Ли имелись влиятельные родственники в Лондоне, и, если искусно воспользоваться этими связями... Де Моллар не сомневался в своих способностях и считал, что сумеет взлететь на самый верх, окажись у него только под ногой ступенька, от которой можно будет оттолкнуться.

Симон де Моллар не сомневался также, что Катарина Ли с радостью отдаст ему свою руку.

После того как через Ноттингемшир пронеслась горячка, оставив Аннеслей без мужчин (если не считать мужа кормилицы Катарины Олифанта, столь же преданного и сильного, сколь и тупого), после того как болезнь выкосила половину вилланов на землях манора, дочь пропавшего в Палестине крестоносца должна была с восторгом принять предложение любого мужчины, согласного мириться с ее мерзким характером и неказистой внешностью. Аннеслею позарез требовался хозяин, и Симон де Моллар великодушно предложил взять эту обязанность на себя.

Он не сомневался, что ему не откажут, — но ошибся. Едва оправившись от удивления, командир наемников повторил предложение — и снова получил отказ.

Третий отказ заставил де Моллара закусить удила. Он заявил, что рано или поздно, так или иначе, но добьется благосклонности Катарины! И это «рано или поздно» наступило, когда пришла весть о том, что Ричард Ли находится в плену и сарацины требуют за него выкуп в триста фунтов.

Триста фунтов! Да вытряси Катарина последний пенни из своих вилланов, продай она свое последнее платье, это не составило бы и четверти требуемой суммы! А Йоркская родня и родственники в Лондоне не торопились дать деньги на выкуп упрямца, который наперекор возражениям семьи взял в жены дочь саксонского фригольдера[29]. Только настоятель Йоркского аббатства Святой Марии, великодушно согласился дать в долг нужную сумму, однако потребовал в залог владения, принадлежавшие роду Ли уже больше века.

Но предложение Моллара не грозило семье Ли потерей Аннеслея. Командир наемников как будто ничего не собирался брать, он собирался только давать... А взамен трехсот фунтов, от которых зависела свобода и, может быть, жизнь Ричарда Ли, просил о сущем, по его словам, пустяке.

— ...Он сказал, что достанет даже вдвое большую сумму, если я выйду за него замуж... — шепот Катарины прерывисто звучал возле моего плеча. — И я ответила, что согласна. Я выйду за него, если он даст деньги на выкуп отца. Но он сказал, что хочет немедленного доказательства мой любви, — последнее слово походило уже не на шепот, а на змеиное шипение. — Он сказал — раз я настаиваю, чтобы в брачном договоре говорилось об этих проклятых трехстах фунтах, ему тоже нужен залог. Дескать, он хочет знать, что я выхожу за него не только из-за денег. Я не знала, что делать. Человек, который принес весточку от отца, вот-вот должен был отправиться обратно в Святую Землю, а Моллар ни за что не хотел отдавать мне деньги и отказывался венчаться до тех пор, пока я не...

Я ясно представил себе эту битву двух характеров — дочери пленного крестоносца и командира наемников. Битву, не менее ожесточенную, чем недавняя битва с мародерами, и закончившуюся поражением обеих сторон.

Конечно, у Моллара не было денег, которые он обещал Катарине. Однако он не сомневался, что, дав «залог любви», дочка Ли все равно выйдет за него замуж, чтобы избежать позора. Без выкупа Ричард Ли, скорее всего, никогда не вернется домой, и командир наемников станет полным хозяином Аннеслея. Большинство девиц, оставшихся без защитников, так и поступили бы — из стыда, отчаяния, страха огласки...

Большинство, но не Катарина.

— Он получил от тебя, что хотел, а после заявил, что у него нет денег?

— Да, — прошептала она.

— И? — я знал, что ей нужно закончить рассказ, чтобы очистить рану от гноя.

— И тогда я поскакала в Йорк. Я гнала коня всю дорогу туда и обратно, но успела к сроку... А д-д-де Моллар...

Я крепче обнял ее, потому что ее вдруг заколотила дрожь.

— Он мертв, Катарина. Забудь о нем.

— Забыть?! — она резко приподнялась, пытаясь заглянуть мне в лицо. — Забыть?!! Из-за него я попаду в ад. Из-за него на нашу семью лег позор. Из-за него... — она вдруг по-девчоночьи шмыгнула носом. — Из-за него я даже не постыдилась лечь с тобой, лесное отродье, потому что где одно пятно — там и второе!

Сперва я просто онемел от такого заявления, но моей ярости хватило только на короткий миг. Пока я не вспомнил, в каком веке нахожусь.

Здесь действовали другие правила и другие нравы. Здесь девушку, выходящую замуж, если она оказывалась «порочной», могли вышвырнуть за порог, как грязную тряпку, а в случае огласки позор ложился на весь ее род. Здесь недремлющая церковь объявляла ее прелюбодейкой и сулила на том свете еще более страшные кары, чем те, которые ожидали ее на этом. И Катарина верила в незыблемость этих правил.

— Значит, ты легла со мной только потому, что семь бед — один ответ? — мой вопрос невольно сочился горьким сарказмом, хотя я всем нутром чувствовал — нет, все было совсем не так.

«Порочная» дочь крестоносца, темное пятно на сияющей славе древнего рода Ли, легла на грязный тюфяк с бродягой-аутло вовсе не оттого, что ей нечего было терять. Так же как я взял ее не потому, что подвернулся удобный случай и мне нужна была женщина не меньше, чем ей — мужчина. В этой нищенской хижине мы не просто «занимались любовью», мы — любили...

Но Катарина не успела ответить на мой вопрос. Дверь внезапно распахнулась настежь, как под ударом ноги, и через порог шагнул Олифант. Широкоплечему саксу пришлось повернуться боком и отцепить рукоять своего бердыша от косяка, чтобы попасть в хижину, — а уже на следующем шаге он замер, молча уставившись на нас. А мы, привстав, воззрились на его силуэт, почти целиком заполнивший дверной проем.

Ошеломленное молчание длилось пару секунд, после чего от порога донесся утробный рык, и я, вскочив, приготовился к драке. Какого дьявола я оставил арбалет у входа? Если мне не удастся добраться до него, мои шансы в этой схватке будут невелики. Ха, всю жизнь мечтал драться, в чем мама родила с богатырем, облаченным в кольчугу и имеющим при себе бердыш!

Но на рык Олифанта почти сразу ответил тонкий вопль Катарины, которая тоже взвилась на ноги, прикрываясь шкурой:

—  Убирайся отсюда! Вон! ВОН!!!!

Олифант шумно вдохнул, так же шумно выдохнул, словно готовящийся к атаке бык... Повернулся и стал протискиваться обратно за дверь.

—  Я подожду снаружи, госпожа! — в этих словах содержалась потрясающая смесь почтительности и угрозы.

Было ясно, что Олифант и в самом деле будет ждать снаружи хоть до скончания века — или до тех пор, пока Ричард Ли сам не явится искать свою дочь.

Дверь за телохранителем Катарины с грохотом закрылась, и мы принялись торопливо одеваться, путая в темноте ее и мои предметы одежды и помогая друг другу затягивать тесемки и застегивать крючки.

К тому времени, как мы очутились на улице, мы уже опомнились от неожиданности.

— Хочешь поехать в замок? — спросил я Катарину.

— Н-нет.

Даже ее отваги не хватило, чтобы, как ни в чем не бывало продолжить путь в Аннеслей, но хватило, чтобы наотрез отказаться сесть на лошадь и пойти со мной рядом пешком, с непокорно поднятым подбородком.

Мне очень хотелось обнять ее за плечи, но я понимал: подобный жест может обернуться большой бедой не только для меня одного. Поэтому я соблюдал предложенную ею дистанцию, чувствуя спиной яростный взгляд Олифанта, который вел под уздцы буланого своей хозяйки. И все-таки, проходя мимо амбара, на обломках которого огонь продолжал ожесточенно бороться за жизнь, я не удержался — дернул Катарину за руку и ободряюще ей подмигнул. Она отвернулась, прикусив губы, пряча то ли их дрожь, то ли улыбку.

Дождь совсем прекратился, мы шли мимо сгоревших и полусгоревших развалин по липкой черной грязи. Ветер тоже почти утих, воздух был пропитан запахом мокрой гари и влажных листьев близкого леса, а вскоре до нас донеслись восхитительные ароматы жарящегося мяса.

Под чудом уцелевшим навесом был разложен большой костер, в который, похоже, пошло все, что еще оставалось в деревне несгоревшего и сухого. Над костром жарились две большие свиные туши, вокруг на чурбаках и бревнах сидели вольные стрелки — и Ричард Ли, за спиной которого сбились в темную кучу жители деревни: десятка три мужчин, женщин, испуганных молчаливых детей. Они пристроились, где попало, на каких-то мешках и рогожах, даже на земле; одна из женщин тихо плакала, покачивая обмякшее тело маленького ребенка. Кажется, скверная ночь стоила деревне как минимум одной жизни...

Но поодаль, у остатков сгоревшего дома, я с мрачной радостью заметил небрежно сваленные друг на друга трупы убитых наемников, которых было не меньше дюжины. Недешево же обошлась любителям ночных увеселений нынешняя пирушка!

Лишившиеся хозяев кони, привязанные к дальним столбам навеса, топтались и пофыркивали, но все равно сидящие у огня сперва услышали и только потом увидели наше приближение. Вольные стрелки взялись за луки и настороженно уставились в темноту, Ричард Ли положил ладонь на рукоять меча.

Когда мы с Катариной ступили на полотнище света, а вслед за нами показался Олифант, аутло мгновенно оценили картинку.

Барсук быстро перекрестился, Дик с Биллом длинно присвистнули, Робин красноречиво приподнял брови, Аллан-э-Дэйл благоговейно протянул: «Оооо!»

Это «оооо» с роковой неизбежностью предвещало грядущую балладу, и я хотел показать менестрелю кулак, но споткнулся, получив в спину могучий тычок Олифанта.

— Не делай так больше, — негромко, но веско проговорил я, обернувшись к богатырю.

Тот отвел глаза, что-то неразборчиво проворчал и потянул лошадь под уздцы к своему господину.

Катарина, по-прежнему с высоко поднятой головой, тоже прошагала на другую сторону костра и села рядом с отцом — олицетворение гордой, почти неземной отрешенности.

Ричард Ли долго молча смотрел на дочь, потом перевел пристальный взгляд на меня...

А я, опустившись на обгорелое бревно рядом с Локсли, боковым зрением уловил, как йоркширец небрежно потянул за перевязь колчана, приподняв его над плечом. То же самое проделали остальные стрелки, а Тук принялся задумчиво поглаживать ложе своего греховного оружия[30], уставившись куда-то поверх макушек деревьев притихшего леса.

Я сам держал арбалет под рукой, наблюдая за Ли и Олифантом: опустившись на колено за спиной хозяина, сакс что-то тихо загудел рыцарю в ухо. Ли несколько секунд слушал его с каменным лицом, потом бросил короткое приказание своим вилланам, и те поспешно встали и убрались прочь, растворившись во тьме между сгоревших хижин. Наконец телохранитель Катарины закончил бубнить и поднялся.

Наступившая вслед за тем томительная пауза тянулась до тех пор, пока хозяин Аннеслея не извлек из-за пояса кинжал и не потыкал острием в подрумянившуюся тушу.

—  Мясо готово, — объявил он. — Жаль только, запивать его придется дождевой водой. Сейчас очень кстати пришелся бы бочонок вина или эля.

Мы пировали на пепелище, рядом с трупами убитых наемников, однако это не портило нам аппетита.

—  Я опять перед вами в долгу, — обратился рыцарь к Робину Локсли. — А я всегда оплачиваю свои долги.

Вожак разбойников только пожал плечами. Он по-прежнему держал под рукой лук, что не мешало ему отдавать должное жареной свинине.

— Хотел бы я знать, что сейчас творится в Папплвике, — Робин хлебнул воды из уцелевшей кружки и передал ее Виллу. — И хотел бы я знать, скольких наемников Гай Гисборн не досчитается к утру!

— Сколько бы их нынче ни поубивали, Певерил всегда отыщет себе новых, — откликнулся верный своему ворчливому пессимизму Барсук. — Нет, если б король Ричард был здесь, он бы никогда не позволил людям шерифа жечь и грабить в Ноттингемшире, словно в варварской мусульманской стране!

Ричард Ли вытер руки о край плаща.

—  Но короля Ричарда здесь нет. И неизвестно, когда он тут будет.

За спиной Ли вдруг возникла неуклюжая тень, неуверенно шагнула ближе, так и не решившись выступить на свет. Только по голосу я узнал виллана Леофрика, который робко спросил:

— Господин, это правда, что вы собираетесь в паломничество?

— Да, — не оборачиваясь, кивнул рыцарь. — Я дал обет, когда находился в плену. И вскоре отправлюсь в Конк, в аббатство Сент-Фуа.

—  Но кто же тогда... — крестьянин умолк, однако все поняли его недовысказанный вопрос: кто защитит Аннеслей в случае нового нападения, если Ричарда Ли здесь не будет?

Жители деревни наверняка ждали возвращения своего господина так же нетерпеливо, как Барсук ждал возвращения Ричарда Львиное Сердце. «Вот приедет барин...» А теперь все их надежды пошли прахом. Ли вернулся из плена, растеряв всех соратников, на Аннеслей лег огромный долг, и, мало того, хозяин собирался снова бросить свои земли на произвол судьбы.

Катарина резко повернулась и прожгла Леофрика таким взглядом, что бедняга поспешно убрался от костра. Может, она напрасно подозревала крестьянина в доносительстве, Олифант вполне мог сам выследить хозяйку. По всему было видно, что дюжий сакс относится к своим обязанностям телохранителя с ревностностью породистого бультерьера.

— Да, скорей бы уж вернулся король Ричард! — вздохнул Дикон Барсук. — Не то Гисборн спалит всю округу, что твой уонтлейский дракон!

— На любого дракона можно найти управу, — проговорил Кеннет, дуя на слегка помятое оперение стрелы.

— Хочешь пристрелить нового командира наемников? — Тук брезгливо сунул нос в кружку с дождевой водой. — Ну, положим, тебе это удастся! Так шериф найдет еще одного командира, уже не из скоттов, а из самых диких ирландцев. Пристрелишь и его тоже? А вице-граф притащит кого-нибудь из людоедов-эфиопов...

— Лучший способ избавиться от драконов — это завести своего собственного, — прервал я расфантазировавшегося монаха.

Все с интересом уставились на меня.

—  Да? И как ты предлагаешь это сделать? — осведомился Робин.

Я отобрал у Тука кружку, хлебнул и объяснил свою мысль. А когда закончил, смог насладиться невиданной прежде картиной — потерявшим дар речи Робином Гудом.

Вожак аутло глубоко вдохнул, резко выдохнул и только тогда обрел голос.

— Ты что, спятил?! Если шериф тебя узнает, ты угодишь в петлю, прежде чем успеешь перекреститься!

— Что-то не припомню, чтобы мы с Вильямом Певерилом когда-нибудь раньше встречались.

— Не он, так кто-нибудь из жителей Руттерфорда, Менсфилда, Блидворса тебя узнает! Трудно ли запомнить такого дылду? Да в первый же рыночный день кто-нибудь покажет на тебя пальцем и кликнет стражу...

— Ты взаправду спятил, Малютка! — поддержал Робина Вилл. — Интересно, как ты собираешься занять место Гая Гисборна? Он считается лучшим стрелком в своих краях, а ты за полсотни шагов не попадешь в Великий Дуб!

Вилл был отчасти прав, но с той стороны костра на меня смотрела Катарина, и я возразил с большей запальчивостью, чем собирался:

— А Симон де Моллар тоже был знаменитым стрелком?

— За Молларом стояло десять поколений рубак благородной крови! А место ему, говорят, выхлопотал констебль ноттингемского замка, который приходился ему дальней родней... Так что если хочешь заменить Гисборна, дело за малым — найди того, кто похлопочет за тебя перед вице-графом, ха! Скажи, Джонни, у тебя, случайно, нету знакомых в Лондоне или в Вестминстере? А может, твоя знатная родня...

— Зачем же искать так далеко? — вдруг перебил Вилла Ричард Ли. — Я сам могу представить Джона вице-графу.

Мы уставились на крестоносца, пытаясь понять, шутит он или говорит всерьез. Я знал, что порой Ричард Ли может забавляться не хуже самого Робина Гуда, но... Под навесом наступила вопросительная тишина, и в этой тишине рыцарь договорил:

—  Думаю, Вильям Певерил не откажет, если я попрошу его о месте командира наемников для своего зятя.