ЛОВУШКА

Возле самой ограды Биллоу Мари снова остановили — на этот раз не йоркширские лучники, а двое наемников-норманов. Без лишних слов воины спешились и запрыгнули в ее повозку; один из них вырвал у Мари вожжи, второй начал рыться в тюках с бельем и, не найдя ничего подозрительного, схватил девушку за плечо:

—  А может, ты прячешь что-нибудь эдакое у себя под платьем, чтобы передать пленнику, э, монашка?

Проворная рука скользнула за вырез платья Мари, она отчаянно закричала, вырываясь, понимая, что ей не справиться с негодяем.

Норман разочарованно выругался и отодвинулся, когда резкий голос сверху гаркнул:

— Что здесь такое?!

— Эта монашка едет в деревню и не хочет заворачивать! — буркнул наемник.

Седой рыцарь в длинной кольчуге, прикрывающей бока его коня, пристально посмотрел на дрожащую бегинку, потом — на двух воинов, которые отвели глаза под его взглядом.

— Господин Певерил велел не пропускать в Биллоу никого чужого, граф Хантингдон! — поспешно объяснил второй наемник.

— В Биллоу сейчас хозяин не Певерил, а я! — рявкнул Хантингдон. — Шериф что же, думает, мне не под силу уследить за единственным жалким аутло?

— Вице-граф велел...

— Мне плевать, что велел вице-граф!!! — лошадь, впряженная в повозку, прянула от гневного крика йоркширского владыки. — Я скорее доверил бы сторожить главаря бандитов этой монахине, чем вам! Убирайтесь, да скажите Певерилу, что до завтрашнего вечера я не желаю больше видеть в Биллоу ни его негодяев, ни его самого!

Ворча под нос, но не смея огрызаться громко, наемники спрыгнули с повозки, сели на коней и повернули прочь от деревенского палисада.

—  А тебе что понадобилось в деревне? — Хантингдон впился в бегинку таким взглядом, что та судорожно свела на груди концы белого покрывала.

Запинаясь и путаясь, Мари стала объяснять, зачем она едет в деревню, но почти сразу граф прервал ее нетерпеливым взмахом руки:

—  Езжай! Навряд ли ты собираешься вывезти пресловутого Робина Гуда в своей повозке, — девушка вскинула на него перепуганные серые глаза, и Хантингдон невольно ухмыльнулся. Хм, а под дурацкой монашеской одеждой тоже могут скрываться недурные красотки!

Пустив лошадь шагом рядом с повозкой, граф принялся внимательно рассматривать русоволосую монашку, наслаждаясь ее смятением от столь бесцеремонного разглядывания. Он был уверен, что девица будет молча ежиться под его взглядом, но не осмелится подать голос, и был немало удивлен, когда бегинка вдруг тихо спросила:

— Значит, это правда, господин граф, что в Биллоу содержится под стражей знаменитый разбойник Робин Гуд?

— Вы все в Ноттингемшире просто с ума посходили из-за Робина Гуда! — раздраженно проговорил Хантингдон. — У себя в Бернисделле я вешал таких воров по десятку на одном дереве, а тут с главарем аутло носятся так, как будто он нечто большее, чем грязный обнаглевший смерд! Ладно бы еще простолюдины распевали о нем свои дурацкие песенки, но когда правитель графства велит изготовить ради разбойника стрелу из чистого серебра... — йоркширский лорд замолчал, поняв, что говорит сам с собой, а это делает его гнев слегка смешным.

Хантингдону уже надоело любоваться на белую накидку бегинки, под которой не видно было лица, когда девица опускала голову, и он подумал — не сорвать ли осточертевший кусок ткани? — но потом ему пришла в голову другая мысль.

—  Хочешь полюбоваться на своего Робина Гуда? Ну так и есть — при этих словах глупая девчонка сразу вскинула голову.

—  Ладно, так и быть, позволю тебе на него посмотреть. Тогда по возвращении в Ноттингем ты сможешь передать шерифу, что его драгоценный аутло никуда не сбежал, а тихо-смирно дожидается, пока вице-граф явится за ним со звериной клеткой!

Йоркширские лучники, сидевшие на скамье у дома старосты, поднялись при виде Хантингдона, и один из них принял лошадь графа, а другой протянул руку, чтобы помочь Мари сойти с повозки.

—  Как шервудский волк, никого больше не загрыз? — спросил Хантингдон и, получив короткий отрицательный ответ, нетерпеливо бросил бегинке, нерешительно остановившейся посреди двора: — Ну, чего ждешь?

Презирая себя за то, что ей никак не удается справиться с дрожью, Мари торопливо последовала за Хантингдоном в душную полутьму.

Войдя в дальнюю комнату, граф остановился и скрестил на груди руки.

—  Вот, полюбуйся на прославленного «вольного стрелка»! Кровь Христова, да я не дал бы за такое добро и пары шиллингов, а уж платить за него тысячу фунтов или хотя бы две сотни... Похоже, тут, в Ноттингемшире, собрались дураки со всей Англии!

Человек, скорчившийся на истоптанном полу у стены, поднял голову, и Мари тихо вскрикнула при виде его лица. Но не маска из засохшей крови, синяки и отеки от побоев делали узника почти неузнаваемым, а взгляд. Когда в прошлом году Робин Локсли, истерзанный пытками, чуть живой, скрывался у нее в бегинаже, Мари не видела в его глазах такого отчаяния, какое было в них сейчас.

Увидев бегинку, Робин Гуд быстро сел. Пресвятая Богородица, его руки!

—  Давай, упроси сестрицу помолиться за твою пропащую душу, — фыркнул Хантингдон, видя, что разбойник не сводит глаз с монашенки. — Хотя, по мне, такая мразь не стоит ничьих молитв!

— Лучше ты попроси, чтобы она заступилась за тебя перед Господом, клятвопреступник, — тихо отозвался Локсли, вытирая связанными руками землю с лица.

— Пожалуйста, граф! — взмолилась Мари. — Вы не можете держать его вот так! Прошу, снимите с него ремни...

Хантингдон раздраженно обернулся к ней.

—  Этот негодяй еще должен сказать спасибо, что я не подвесил его вверх ногами, — отрубил он. — А я не сделал этого только потому, что и Певерил должен получить за свои две сотни какое-то удовольствие!

Мари сама не знала, как у нее достало духу сделать то, что она сделала потом. От ужаса у нее подрагивали колени, но бегинка в несколько шагов пересекла маленькую комнату, по пути вытащив кинжал из-за пояса Хантингдона, и, прежде чем тот успел ее остановить, опустилась на колени рядом с Робином Локсли.

—  Ты!..

Но девушка уже рассекла ремень на запястьях аутло.

В следующий миг стальная рука сжала ее плечо, другая вырвала у нее кинжал, и Мари очутилась лицом к лицу с разъяренным графом, грубо вздернувшим ее на ноги.

—  Да как ты смеешь?!!

Съежившаяся бегинка и граф Хантингдон несколько мгновений смотрели друг на друга, потом йоркширский владыка осклабился, ощупывая лицо Мари глазами, как рукой.

— А ты не такая уж скромная пташка, как я погляжу! Пожалуй, стоит к тебе присмотреться получше — ну, как под этим уродливым тряпьем отыщется кой-что интересное, э?..

— Хан... тинг... дон... — простонал Локсли, корчась на полу.

Не каждая пытка, придуманная профессиональным палачом, могла сравниться с болью в руках, с которых внезапно сняли тугие путы.

Хантингдон брезгливо оттолкнул аутло ногой, и бегинка, воспользовавшись тем, что граф ослабил хватку, присела рядом с Локсли и начала растирать его распухшие руки.

На мгновение лица монашенки и разбойника почти соприкоснулись.

—  Скажи парням — это ловушка... — чуть слышно выдохнул Робин Гуд.

Больше он ничего не успел сказать: Хантингдон вздернул бегинку на ноги так грубо, что Мари не удержалась от крика.

— Здесь тебе не монастырская богадельня! — йоркширский лорд встряхнул девушку, впившись пальцами в ее плечи. — Я привел тебя сюда не затем, чтобы ты нянчилась с лесным волком!

— Пустите! — взмолилась Мари.

— Гореть... тебе... в аду, мразь!

Локсли, привстав, толкнул Хантингдона плечом, тот невольно выпустил Мари и оперся рукой о стену.

«Уходи!» — выговорил одними губами Робин Гуд, но бегинка поняла его так ясно, как если бы он выкрикнул это в полный голос.

Метнувшись к выходу, она обернулась у самого порога и поймала взгляд пленника, которого осыпал ударами взбешенный йоркширский граф.

—  Пожалуйста!!! — вскрикнул Робин Гуд. Мари поняла его вопль и его взгляд: то была не просьба о заступничестве, вовсе нет, — и, быстро кивнув, девушка выбежала из комнаты.

— Девятьсот девяносто фунтов шесть шиллингов и пять пенсов... и шесть пенсов... и семь пенсов... и восемь пенсов... и девять пенсов...

— Никогда не догадаетесь, кто пожертвовал эти деньги! — прервал Дик Бентли монотонный бубнеж брата Тука, швырнув на откинутую крышку сундука пригоршню мелочи. — Джон, помнишь бродячих торговцев, которых вы с Робином и Биллом пытались ограбить в прошлом году? Так эти торгаши сейчас облили меня слезами с ног до головы, вспоминая тогдашнюю славную драчку и то, как вы потом вместе пировали в «Весельчаке». Сдается мне, они до сих пор не протрезвели, раз им даже понравилась баллада, которую сочинил про них Аллан... Что? — спросил Дик, наконец, заметив, каким взглядом воткнулся в него монах.

— Ничего!!! — рявкнул  фриар. — Кроме того, что уже я по второму разу пересчитываю деньги, а ты опять сбил меня со счету, сукин сын, чтоб тебя поимел шелудивый козел...

— Что за слова, а еще интеллигентный человек! — хмыкнул я. — Брось мучиться с подсчетом, братец, и без того видно, что здесь даже больше тысячи.

— А я не собираюсь отдавать Хантингдону ни единого лишнего полупенни! Уж лучше я пожертвую остаток какому-нибудь нищему собрату-монаху, чем...

— Э, чуть не забыл! — хлопнул себя по лбу Дик. — Там за замковым рвом болтается еще какая-то монахиня...

— Неужто на выкуп Робина начали жертвовать деньги даже монастыри? — Тук возвел очи к небесам. — Неиссякаемы чудеса Господни!

— Не, про пожервования она ничего не сказала, сказала только — ей непременно нужно повидаться с Маленьким Джоном.

— Со мной? — удивленно переспросил я. — А как она выглядит?

— Молодая, в сером платье, в белой накидке...

Я быстро встал, но тут же снова повалился на скамью.

—  Приведи ее, Дик!

—  Эй, ты уверен? Ты ж вроде как раздумал помирать, так зачем тебе монахиня...

Бентли увернулся от кружки, которой я в него запустил, и, хихикая, пошел к воротам.

—  Джон, это правда, что, пока вы зимовали в Йоркшире, Робин окрутил кирклейскую монахиню? — спросил Мач.

Я заметил, как дремлющий на солнышке Аллан-э-Дэйл встрепенулся и навострил уши. Еще бы, такой сюжет для очередной баллады!

— Нет, — серьезно ответил я. — Это монахиня его окрутила.

— И? — Аллан перебрался ко мне на скамью.

— Расспроси его самого при встрече, ладно?

— Брось, Джонни, ты ж наверняка...

Менестрель, охнув, смолк, когда я тяжело навалился на его плечо, чтобы встать навстречу вошедшей во двор бегинке.

—  Мари!

Она вскинула голову и побежала ко мне, распугивая кур и заставляя взлаивать собак.

—  Мари... — повторил я, улыбаясь, как идиот. — Как я рад тебя видеть!

Девушка окинула испуганным взглядом мои повязки, перевела огромные серые глаза на мое лицо и выпалила:

— Робин Гуд просил передать, что это ловушка!

— Выпей, милая! — Тук протянул Мари оловянный кубок, но я перехватил подношение.

— Фриар! Я просил дать Мари воды, а не эля!

— Я думал, ты оговорился, — бесстыдно заявил монах.

Дикон поднес бегинке кружку с водой, та приняла ее слегка дрожащими руками. В неведомо который раз за последние несколько дней я пожелал Хантингдону провалиться в преисподнюю — и чтоб мне сдохнуть в объятьях старого Губерта, если я не помогу графу туда попасть!

Похоже, Мари догадалась о моих кровожадных мыслях, я понял это по ее лицу.

— Все будет в порядке! — с улыбкой поспешил заверить я. — Все будет в полном порядке... Для всех, кроме Дэвида Хантингдона.

— Значит, мерзавец задумал продать Робина шерифу за две сотни фунтов, вот как? — в присутствии Мари фриар старался следить за своим языком и, лишенный возможности как следует отвести душу, чуть не дымился от возмущения. — Вот ведь auri sacra fames[63]! А мне-то сказал, что Певерил пообещал ему за Локсли полторы тысячи. Да, негодяй мог бы заткнуть за пояс любого сверхлживого торгаша! Не удивлюсь, если и шериф не получит от него то, за что собирается заплатить!..

— Само собой, не получит, — напомнил я. — Потому что это получим мы. Остается решить — как.

Во время последующего бурного обсуждения было выдвинуто много идей разной степени безумия, как-то: взять в заложники Хантингдона или шерифа; отбить Робина по дороге в Ноттингем; устроить в Биллоу огненную потеху вроде той, которую вольные стрелки устроили, спасая сыновей вдовы Хемлок... Наконец мы выдохлись и приумолкли. Было ясно, что каждый из этих планов обеспечит груду трупов, но, скорее всего, не достигнет намеченной цели.

— Я был как-то раз с мамашей Хемлок в доме старосты Биллоу, — в конце концов нарушил молчание Мач. — Он стоит всего в сотне ярдов от околицы, и полы в нем сплошь земляные. Вот если б у Робина был нож...

— Pia desideria[64], — вздохнул Тук. — То бишь, если бы да кабы...

— А что за дела у вдовы Хемлок с тамошним старостой? — поинтересовался я.

— У нее сестра замужем за младшим Старостиным сынком, — парень явно удивился, что я не знаком с родственными связями самой популярной жительницы Руттерфорда. — Мамаша Хемлок посылает семейству старосты на каждый праздник пару-другую бочонков эля, а раз ее сыновья до сих пор в Ланкашире, она и запрягла на день Святого Мартина меня...

— Хей!

Мне в голову пришла одна идея, которую стоило сперва обдумать, а уж потом изложить вслух, — но вырвавшийся у меня возглас заставил вольных стрелков и Мари посмотреть на меня с любопытством и надеждой.

— Что — «хей», Джонни? — поинтересовался брат Тук.

— Я просто подумал... Никому из нас нечего и мечтать пробраться в Биллоу, раз людей Хантингдона там теперь больше, чем местных жителей. Но почему бы не...

— Что эта тварь здесь делает?!!

Мари вздрогнула, я резко обернулся. Возле лестницы донжона стояла Катарина, устремив на сидящую рядом со мной бегинку разъяренный взгляд.

—  Как она посмела сюда явиться?!

В глазах Катарины трепетали синие сполохи, кое-кто из вольных стрелков даже поежился при виде ярости хозяйки Аннеслея... Но на меня эта бушующая стихия оказала противоположное воздействие.

Я встал, придерживаясь за спинку скамьи, и закрыл от Катарины испуганно вскочившую Мари.

— Не смей называть эту девушку такими словами, — негромко проговорил я.

— Ты притаскиваешь сюда свою шлюху и еще смеешь указывать, как мне ее называть?! Не забывай — ты находишься в замке моего отца!..

Вот теперь Катарина зашла чересчур далеко, ступив на тропинку, с которой не было возврата.

Я удержал бегинку, рванувшуюся было к воротам, ласково положив ей руку на плечо.

—  Ты права, — сказал я хозяйке Аннеслея. — Мы слишком загостились.

Пунцовое лицо Катарины резко побледнело.

—  Таким, как я, самое место в лесу. Так что пора и честь знать!