Глава первая

Приключения начинаются

— … Для тебя, Джим, первые контакты с Марсом — просто ветхая, покрытая пылью история. Ты застал эту планету во время ее угасания, но тысячу лет назад на Марсе еще было несколько городов, хранивших остатки некогда великой культуры. И я помню, какое потрясение пережили люди Земли, когда впервые удалось расшифровать сигналы, идущие с Красной Планеты. Сперва мы обменивались с марсианами самой простой информацией, но вскоре контакты между двумя мирами стали развиваться семимильными шагами.

По мере того как накапливалось количество расшифрованных сигналов, уровень общения наших цивилизаций быстро повышался. Мы познакомились с историей, обычаями, моралью тогдашних марсиан, а они познакомились с нашими. Многие аспекты двух культур разительно не совпадали, но вскоре мы убедились, что нас гораздо больше объединяет, чем разделяет.

Я как раз заканчивал Высшую Йельскую Школу Космогации, когда марсиане открыли нам тайну так называемого «восьмого луча», который должен был произвести полный переворот в космонавтике. Помню, как бурлила моя «альма-матер» при известии о том, что межпланетные перелеты вскоре могут стать такими же обыденными и повседневными, как авиарейсы. Правда, многие военные и политики опасались, что столь щедрый подарок другой цивилизации заключает в себе некий хитрый подвох. Как говорится: «Бойся данайцев, дары приносящих!»

«Если марсиане владеют секретом чудо-луча, способного победить гравитацию любой планеты, — говорили сторонники сверхосторожности, — почему же тогда они сами не вышли в космос?»

Да, более двух тысяч лет назад марсиане окончательно отказались от космических полетов, объясняя это запретом Объединенной Религии Великого Джана. Сейчас про Джана уже не помнит никто из марсиан, но в течение двух тысячелетий его идеи правили Красной Планетой так, как это и не снилось Эду Фаллону. Разобраться в головоломных доктринах этой религии оказалось не под силу даже самым головастым теологам Земли, но, в конце концов, разве чудесная «вакцина Руха», рецептом которой снабдили нас марсиане, не спасала больных спидом и раком? Так почему же «восьмой луч» должен был оказаться троянским конем?

Опробованный на аэрокарах, этот «луч» дал поистине фантастические результаты, и я помню, как весь наш курс сучил ножками от нетерпения, ожидая, когда же очередь, наконец, дойдет до космических кораблей…

Очередь до них дошла через шесть лет после того, как я закончил Школу Космогации. За это время я успел дослужиться до звания капитана, намотать почти триста суток в орбитальных полетах и получить ученую степень за работы в области исследования «восьмого луча», поэтому отборочная комиссия NASA включила меня в состав экипажа первого межпланетного корабля.

«Ликование» — слишком бледное слово, Джимми, применительно к тому, что почувствовал я, узнав об этом подарке судьбы. Однако вскоре выяснилось, что в состав экипажа «Челлендежера» вошел также мой однокашник капитан-лейтенант Кларк Ортис, и мой энтузиазм порядком приутих.

Поверь мне на слово, Джим — Ортис был самым талантливым и самым отвратительным парнем из всех, кого я когда-либо знал. Я говорю это вовсе не из зависти, хотя он часто обгонял меня на один-два балла на экзаменах по теоретической математике и астрофизике. Победи он в честном состязании, я бы первым пожал ему руку, но этот тип зачастую добивался успеха такими средствами, что я не мог испытывать к нему ничего, кроме гадливости. Кларк всегда напоминал мне суетливую юркую ящерицу, стреляющую глазками туда-сюда в поисках щелочки, в которую можно нырнуть. И он всегда находил подходящую щелочку, и все эти щелочки вели его в одном направлении — на вершину карьеры. Как будто для достижения успеха недостаточно было одного таланта, которым наградила его природа! Но таков уж был Кларк Ортис — он всегда словно сомневался в своих дарованиях и торопился подкрепить их расположением вышестоящих.

К Ортису неизменно благоволило начальство, зато мы, будущие космические волки, терпеть его не могли…

Теперь ты поймешь, что я почувствовал, когда узнал, что вместо моего закадычного дружка Дэвида Веста, выброшенного из состава экипажа под смехотворным предлогом «по состоянию здоровья», штурманом «Челленджера» скоропалительно назначили Кларка Ортиса!

За шесть лет после окончания Школы Космогации Ортис ни разу не побывал даже на околоземной орбите, поэтому я мог побиться об заклад, что своим назначением он обязан женитьбе на дочери шефа отборочной комиссии НАСА. И точно так же я мог бы прозакладывать душу против тухлого яйца, что этот ублюдок женился на толстухе Кэролайн Смит только ради того, чтобы подкатиться к ее папаше. Старому грибу Джастину Смиту по справедливости уже лет десять полагалось быть на пенсии, но его слово по-прежнему оставалось решающим в подборе экипажа для «Челленджера», и он был готов на все ради единственной обожаемой дочурочки… Даже на такую преступную глупость, как введение ее муженька в состав первого в истории человечества посольства на другую планету.

Когда на меня вывалили новость насчет замены Веста Кларком Ортисом, я впервые в жизни отправился жаловаться начальству. Конечно, я пошел не к тестю Ортиса, а к заместителю старого гриба — полковнику Ричарду Нолту по кличке Буйвол.

Между нами состоялся предельно короткий разговор, последнее слово в котором, разумеется, осталось за полковником:

— Вы своб, капн Райт!

Что означало «Вы свободны, капитан Райт!» Буйвол всегда экономил на гласных, чтобы показать подчиненным, насколько он занят.

Я отдал честь, развернулся на каблуках, хлопнул дверью и отправился паковать чемоданы.

Каково же было мое удивление, когда меня не только не вышвырнули из команды, но даже назначили капитаном «Челленджера»! Больше того — штурманом корабля оставили Дэвида Веста, а четвертым членом нашего экипажа стал врач и биолог Томас Нортон, добродушный невозмутимый увалень, способный ужиться даже с выводком королевских кобр. При таком раскладе я почти примирился с перспективой провести несколько лет в обществе Кларка Ортиса… Который всеми силами старался показать, насколько он оскорблен низкими происками завистников, благодаря которым я стал его командиром, а не он моим.

Тем не менее, первые дни полета на «Челленджере» прошли достаточно мирно, и я уже начал ругать себя за несправедливое отношение к Ортису. Конечно, характер у него был не сахар, но он образцово выполнял свои обязанности бортинженера.

Но когда миновала неделя, мы стали замечать в поведении Ортиса некоторые странности. Сперва эти странности имели вид безобидных чудачеств, свойственных всем побывавшим в долгих космических рейсах людям. От полета к полету подобные чудачества имеют тенденцию накапливаться: вот почему Нортон, имевший за плечами уже восемь орбитальных полетов, был самым большим чудаком из нас четверых. Но одно дело — дружески беседовать с бортовым компьютером, фамильярно именуя его «Лиззи», как это делал Томми Нортон, и совсем другое — во всеуслышанье рассуждать о том, что наша экспедиция — ничто иное, как полет безмозглых мотыльков на гибельное пламя свечи!

Сперва мы только подшучивали над Ортисом, когда он заводил свою похоронную песнь, но вскоре его зловещие пророчества начали действовать нам на нервы.

К концу второй недели путешествия «Челленджер» достиг Луны; согласно программе, нам предстояло дважды облететь эту планету, произвести съемку обратной ее стороны, а уж потом устремиться к конечной цели…

Но в тот день, когда мы легли на окололунную орбиту, разразилась катастрофа, и все полетело в тартарары. А началось все с нелепого инцидента: Кларк Ортис явился в рубку вдребезги пьяным.

До сих пор не понимаю, каким образом ему удалось протащить на борт спиртное в количестве, потребном, чтобы упиться до подобного состояния. Думаю, здесь сказалась его непривычка к алкоголю: насколько я помню, Ортис никогда не пил и умудрился остаться единственным трезвым парнем даже на пирушке по случаю окончания Школы Космогации. И вот теперь этот трезвенник ввалился в рубку, мыча, икая и тщетно пытаясь связать воедино кровоточащие обрывки фраз, состоящие почти из одних ругательств.

Признаюсь тебе откровенно, Джимми, я растерялся. Я готовился грудью встретить любую неожиданность, какую мог преподнести людям коварный космос — но к подобной внештатной ситуации оказался абсолютно не готов.

Помню, я схватил бортинженера за рукав, оттолкнув его от пульта управления, на который тот чуть было не рухнул…

И тогда Ортис набросился на меня буквально с пеной у рта: впервые он выплеснул на меня всю свою ненависть, о силе которой я далее не подозревал.

— Ты всю жизнь об… обворовывал меня, с… сукин ты сын! — сжимая кулаки, кричал Ортис. — Ее… ели бы не ты, Райт, я бы с… стал капитаном «Челленджера»!.. Д-для чего я, по-твоему, женился на этой глупой телке — чтобы снова оказз… оказаться вторым?! Ну уж н-нет! Не выйдет, Джулиан! Ни… ни черта у тебя н… не выйдет! Я н-не позволю тебе и дальше п-при-сваивать то, что по праву п-принадлежит мне! Только мне одному и н-никому больше, слышишь?!..

— Ну-ну, мой мальчик, — ласково промурлыкал Нортон, по праву врача перехватывая у меня инициативу. — Давай-ка я отведу тебя в каюту, а завтра утром, когда ты проспишься, мы спокойно обсудим все твои проблемы…

Ортис вырвал из рук Нортона свой локоть и разразился безумным хихиканьем.

— Завтра?! Ха-ха, как бы не так! Ни… ничего вы не обсудите завтра — разве что в аду!

Ужасное предчувствие хлестнуло меня, как удар током.

— Что ты такое говоришь, Ортис?!

— Ты уже никогда не обскачешь м-меня на фаворите, капитан, — злорадство помогло этому безумцу сладить с заплетающимся языком. — И больше ты никогда не будешь командовать мной! Я открыл резервуар с «восьмым лучом», и теперь мы падаем на Луну!

 

Глава вторая

Отмена приговора

Мы смотрели на кратеры и моря, на великие горные кряжи обратной стороны Луны — на то, что до нас не видел ни один человек. А нам вскоре предстояло увидеть все это еще ближе.

Резервуар с «восьмым лучом» был практически пуст, и хотя нам удалось притормозить падение «Челленджера», попавшего в сферу лунного притяжения, поверхность планеты приближалась с неотвратимой быстротой.

Мы с Дэвидом успели проделать необходимые расчеты и могли теперь с уверенностью сказать: приземление должно было пройти успешно, запасов еды и питья нам хватило бы как минимум на год… Но задолго до того, как с Земли подоспеет помощь, у нас кончится кислород.

В моем экстренном рапорте Хьюстону говорилось, что кислорода нам хватит приблизительно на полгода, — однако вскоре после того, как «Челленджер» обогнул Луну и связь с Землей прервалась, выяснилось, что Ортис поработал не только над резервуаром с «восьмым лучом», но и над кислородными обогатителями. Спустя полчаса бортовой компьютер бесстрастно посоветовал пустить в ход аварийные баллоны.

Итак, наша песенка была спета, жить нам оставалось несколько часов. И единственным членом экипажа, не испытывавшим в те минуты беспросветного отчаяния, был сам виновник катастрофы — Кларк Ортис: он уснул пьяным сном, как только Нортон дотащил его до каюты и привязал к койке.

— Хотел бы я сейчас тоже надраться, — пробормотал сидевший за компьютером Дэвид, когда врач, вернувшись, доложил о состоянии своего пациента.

И вдруг Вест вскрикнул:

— Джулиан, взгляни-ка сюда! Посмотри, что выдает эта чертова машина, и скажи, кто из нас спятил — я или она?

Неудивительно, что Дэви заподозрил себя в сумасшествии: пробы, взятые автоматическим зондом на высоте десяти миль над поверхностью планеты, показывали наличие в лунной атмосфере кислорода!

— Что за черт?! — воскликнул я. — Может, Ортис покопался и в бортовом компьютере?

— Ну уж нет! — живо возразил Нортон. — Если бы пьянчуга полюбезничал с моей Лиззи, старушка сразу бы пожаловалась мне на его хамство!

— Тогда, бога ради, спроси у своей старушки, что означают ее шуточки насчет кислорода?!

— Я думаю, они означают, что внизу и вправду есть кислород… Правда, пока его не хватит даже на то, чтобы зажечь сигарету, но посмотрите, капитан, — показатели непрерывно растут!

Мы сгрудились вокруг бортового компьютера, как вокруг постели больного, с отчаянной надеждой следя за малейшим изменением в состоянии забортного воздуха. То, что выдавала «старушка Лиззи», выглядело чистейшей фантастикой, но всю нашу апатию как рукой сняло, ведь каждая новая сообщаемая компьютером сенсация повышала наши шансы остаться в живых!

Согласно обрабатываемым Лиззи данным выходило, что содержание кислорода в атмосфере стремительно повышается, что вредные для человека примеси в воздухе отсутствуют, что на поверхности Луны есть вода… А когда «старушка Лиззи» заявила о наличии в почве планеты микроорганизмов, у нас уже почти не осталось сил на эмоции.

Только поэтому бесстрастное сообщение автопилота о значительном отклонении корабля от заданного курса не исторгло у экипажа ни вопля, ни стона.

— Похоже, мы угодили в какой-то водоворот лунной атмосферы, — нарушил цепенящее молчание Нортон. — Нас сносит к ближайшему кратеру, и разрешите заметить, капитан, — содержание кислорода в атмосфере растет тем быстрее, чем ближе мы оказываемся к этому цирку…

— Сам вижу, — сквозь зубы отозвался я. — Но не имею ни малейшего желания нырять в эту чертову дыру, даже если внутри нее кислорода не меньше, чем на каком-нибудь земном приморском курорте!

— А разве у нас есть выбор? — философски отозвался врач. — Если мы будем снижаться с прежней скоростью, мы окажемся в кратере не меньше, чем через двадцать минут… А «восьмого луча», чтобы вырваться из сферы притяжения Луны, у нас нет.

— Попробую отключить автопилот и взять управление на себя. Может, мне все-таки удастся вытащить корабль из этого пылесоса?

Я так и сделал — и выжал из вспомогательных двигателей «Челленджера» все, что мог, пытаясь направить корабль на равнину. Тщетно!

Гигантский «пылесос», запрятанный в чреве лунного цирка, работал на полную мощность, и наш корабль был не более чем беспомощной пылинкой, подхваченной могучим ураганом. Вскоре началась такая болтанка, что я снова включил автопилот, побоявшись потерять сознание и оставить «Челленджер» без управления.

Потоки воздуха несли корабль по суживающейся спирали; он трясся, бултыхался, крутился волчком, и ремни, удерживавшие нас в креслах, угрожающе трещали. Никогда еще мне не приходилось выдерживать таких нагрузок, даже на экзаменах в центрифуге! Но хуже всего было то, что в рубке становилось все труднее дышать. Проклятый Ортис явно повредил не только кислородные обогатители, но и аварийные баллоны, атмосфера в рубке стремительно приближалась к разряженной атмосфере Джомолунгмы.

Нас болтало, как рыбешек во чреве взбесившегося кита, и, глотая ртом воздух, я мечтал только об одном — чтобы эта сумасшедшая свистопляска закончилась наконец, каким бы ни будет этот конец!

… И стало так.

Скрежет, вой, толчок, чуть не выкрошивший мне зубы… Снова толчок — и тишина.

Мы прибыли на Луну.

Да, мы находились на Луне — вернее, внутри нее, — а снаружи царила полная темнота. Даже инфракрасная аппаратура показывала лишь какие-то размытые тени, окружавшие корабль… Но все мы были живы и целы! Больше того — Лиззи упорно твердила, что атмосфера снаружи вполне пригодна для дыхания!

Это сейчас интересовало нас больше всего.

Все остальное пока отошло на второй план; нам предстояло срочно выбрать одно из двух: пережить медленные муки удушья или поверить в невозможное и попробовать вдохнуть лунный воздух.

— Я бы рискнул, капитан, — в ответ на мой безмолвный вопрос проговорил Нортон, дрожащими руками пытаясь отстегнуть привязной ремень. — В конце концов, что мы теряем, если окажется, что Лиззи ошиблась?

— Я согласен, — хрипло поддержал врача Дэвид. — Предлагаю сразу нырнуть в прорубь, а не топтаться на берегу!

— Так тому и быть, — согласился я. — Пойдемте, глотнем кромешной тьмы, в которую нас занесло!

Вот и все, что было сказано на коротком совещании, определившем нашу судьбу. Как ни странно, в тот момент никто из нас даже не вспомнил о четвертом члене экипажа, по милости которого мы оказались в этом дерьме. Но если бы кто-нибудь и подумал об Ортисе, мы, конечно, не стали бы узнавать его мнение. Он потерял право голоса в тот момент, когда открыл клапан резервуара с «восьмым лучом».

Однако в те минуты я винил в происшедшем не столько Кларка Ортиса, сколько самого себя: каким же никудышным капитаном я оказался, если не сумел предвидеть и предотвратить столь нелепую катастрофу!

Помню, что чувство вины мучило меня наравне с удушьем, когда мы покинули рубку и двинулись к шлюзовой камере.

На полпути Дэвид свалился, нам с Нортоном пришлось поднимать его и вести под руки. Дэви был широкоплечим здоровяком, а такие всегда хуже переносят недостаток кислорода, чем жилистые тощие парни вроде меня. Я открыл шлюзовую камеру за рекордно короткий срок, на полминуты побив свои собственные достижения на выпускном экзамене — и все же невольно задержался, прежде чем приняться за разгерметизацию наружного люка.

— Что ж, мне было приятно работать с вами, джентльмены, — вот все, что я сумел сказать в качестве прощальной речи, взглянув на парня, с которым дружил с двенадцати лет, и на человека, за недолгие недели знакомства тоже ставшего мне другом.

— А уж нам-то как было приятно, капитан! — безо всякой иронии отозвался добряк Нортон… Что же касается Дэвида, он просто просипел:

— Открывай же, черт!

Мы с Нортоном взялись за наружный люк, крышка медленно откатилась в сторону…

И в шлюзовую камеру ворвался воздух, такой же свежий и чистый, как воздух моего родного городка, окруженного сосновым лесом!

 

Глава третья

Внутри луны

В первые минуты нам было довольно уже того, что мы можем дышать.

Мы сгрудились у люка, жадно глотая лунный воздух и прислушиваясь к странным звукам вокруг корабля. Через некоторое время мне показалось, что тьма снаружи стала уже не такой кромешной — в нее как будто добавили немного розового света. Мы все еще спорили, иллюзия это или реальность, как вдруг розовое свечение стало разгораться так быстро, что вскоре от темноты не осталось и следа.

Да, по странному капризу судьбы наш «Челленджер» опустился на внутреннюю Луну как раз перед тем, как лунная ночь, составлявшая четырнадцать земных суток, должна была смениться днем, тоже длившимся здесь около двух недель.

Мне вряд ли удастся описать, Джим, что мы чувствовали, стоя в шлюзовой камере и наблюдая за взрывным великолепием лунного рассвета. На Земле день никогда не сменяет ночь так внезапно, как это происходит на Луне, и ослепительное разнообразие ярких красок вокруг корабля заставило нас замереть и проглотить языки от восторга.

Господи боже мой, ведь мы находились внутри Луны, здесь просто не могло быть ничего подобного! И все-таки это было: сверху лилось розовое сияние, а вокруг «Челленджера» росли деревья, трава, цветы самых диковинных форм и расцветок!

Помню, как в едином порыве наша троица вывалились из корабля; человечество так и осталось в неведении, кто из нас сделал первый исторический шаг по чужой планете.

Вокруг корабля все поросло буйной травой самых непривычных цветов с преобладанием розовых, желтых и салатовых тонов, а в сорока ярдах от «Челленджера» вздымались толстые светлые стволы высоких деревьев. Мы шагали по желто-фиолетовым цветам, и из-под ног у нас выпархивали создания, похожие на маленьких большеглазых крылатых лягушек. Другие представители местной фауны издавали странные звуки в кустах, наблюдали за нами из-за камней или шебуршили в ветвях деревьев…

Глазея по сторонам, словно дети в сказочной стране, мы шли по внутренней оболочке планеты, в то время как ее внешняя оболочка, сквозь дыру в которой пролетел наш корабль, светилась ровным розовым светом над нашими головами. Над лесом проплывали бело-розовые облака, небо казалось очень низким… Нет, не «казалось» — оно и было таким, ведь нас отделяло от него всего каких-то миль пятьдесят-шестьдесят!

Не могу сказать, сколько времени мы бродили вокруг корабля, позабыв о времени и об осторожности, пока я, наконец, не спохватился и не вспомнил о своих обязанностях капитана.

Было очень трудно загнать экипаж обратно на «Челленджер», но в конце концов требования пустых желудков вкупе с моими грозными приказами заставили Веста и Нортона обуздать исследовательское рвение и вернуться на корабль.

Мы решили сперва поесть, а потом всерьез подготовиться к первой настоящей разведывательной вылазке… Но прежде всего на повестке дня встал один крайне неприятный вопрос: как поступить с человеком, по вине которого нас сюда занесло?

Нортон отправился в каюту Кларка Ортиса и вернулся с сообщением, что преступник перенес посадку на удивление хорошо (наверное, потому, что проспал большую ее часть пьяным сном), но сейчас еле жив от похмелья и страха. К бортинженеру пришло осознание ужаса содеянного, и он считал себя конченым человеком. Когда врач покидал его каюту, Ортис, стоя на коленях, во весь голос молился… Никогда раньше не замечал за этим типом религиозности!

— Так что будем делать с Ортисом, капитан? — со свойственным ему отсутствием такта испортил мне аппетит Дэви, едва мы сели обедать. — Мы не можем все время держать его взаперти!

— Тем более что еще неизвестно, сколько времени мы здесь пробудем, — кивнул Нортон, с аппетитом поглощая ростбиф.

— У вас есть конкретные предложения, джентльмены? — мрачно спросил я.

Моя стародавняя неприязнь к Кларку Ортису была так велика, что я считал себя не вправе принимать решение единолично. К тому же меня продолжала угнетать вина за постигшее нас несчастье, — поэтому я с благодарностью взглянул на врача, который первым взял слово:

— Думаю, проблема не так уж сложна. Мы изъяли у нашего неуравновешенного приятеля все запасы спиртного. Насколько я могу судить, он до смерти напуган и готов на все, лишь бы загладить свою вину. Вряд ли в будущем следует опасаться каких-нибудь подвохов со стороны этого человека…

— Значит, ты считаешь, Том, что его надо выпустить из каюты?

— Ну, раз мы не можем в ближайшее время передать его в руки земных властей, а к роли судей и тем более палачей никто из нас не готов… Тогда, боюсь, у нас просто нет другого выхода, кроме как временно предать инцидент забвению и выпустить Ортиса.

— Вот здорово! — очищая тарелку, заметил Дэвид. — Значит, кроме наблюдения за аппаратурой мне придется теперь еще наблюдать за этим буйнопомешанным пьянчугой?

— А у тебя есть другие идеи? — осведомился Нортон.

— Хм… Откровенно говоря, нет.

И оба моих коллеги уставились на меня в ожидании капитанского слова. Значит, решать судьбу типа, который разгромил «Челленджер», с ненавистью выкликая при этом мое имя, в конечном итоге предоставлялось все-таки мне. Просто замечательно!

— Томас, будь добр, сходи за Ортисом, — хмуро попросил я.

Когда врач привел преступника в рубку, я сразу подумал, что Нортон прав: это трясущееся желе больше неспособно было причинить какие-либо неприятности.

Коротко и сухо я объявил Ортису, что его арест отменяется вплоть до передачи его в руки земных властей… И прервал захлебывающиеся заверения в готовности искупить вину какой угодно ценой суровым приказанием встать на контроль параметров грунта, воздуха и радиационного фона. Более скучную работу для преступника мне в тот момент просто не удалось придумать.

К сожалению, «Челленджер» не задумывался как исследовательский космолет, поэтому в своей первой настоящей вылазке мы располагали немногим.

Самым полезным в нашем снаряжении были, пожалуй, «стереоглаза» — новейшее достижение в области тогдашних космических технологий. Эти зеркальные шары размером с теннисный мяч, битком набитые полезной аппаратурой, имели стереовидеокамеры и миниатюрные резервуары с «восьмым лучом», благодаря которым могли подниматься на высоту до мили. Они управлялись при помощи карманных пультов со встроенной рацией и осуществляли двустороннюю связь между «Челленджером» и людьми вне корабля.

В придачу к «стереоглазам» и контейнерам для проб мы с Дэвидом Вестом запаслись карабинами, заряженными парализующими пулями. На «Челленджере» имелся неплохой запас оружия — в качестве уступки сторонникам теории «троянского коня», — и после некоторого раздумья мы взяли также по одной боевой обойме. Кто знает, как подействуют парализующие заряды, опробованные на земных животных, на агрессивных представителей местной фауны, если таковые нам попадутся?

Итак, оставив Нортона бдеть у экранов наружного контроля в обществе дрожащего от услужливости Ортиса, мы с Дэви двинулись в путь, намереваясь для начала обследовать лес к северу от корабля.

Мы шагали между огромными деревьями с гладкими светлыми стволами в два обхвата, вновь и вновь борясь с ощущением нереальности окружавшего нас мира. Это ощущение усиливалось еще и оттого, что наш вес на Луне составлял всего одну шестую земного — достаточно было оттолкнуться посильнее, чтобы пролететь одним прыжком футов двадцать-тридцать. Мне пришлось приструнить Дэвида, вздумавшего поупражняться в кенгуриных прыжках, но, честно говоря, я сам с трудом удерживался от искушения поиграть в эдакого воздушного эльфа…

А вокруг нас мелькали создания, и впрямь напоминавшие сказочных эльфов: то ли огромные бабочки, то ли маленькие яркие птицы перелетали с цветка на цветок так быстро, что нам никак не удавалось толком их рассмотреть. Эти лунные «колибри» вызывали дикий восторг Нортона, который наблюдал за нашим продвижением на экране Лиззи. «Стереоглаза» преданно парили рядом с нами, исправно передавая изображение на бортовой компьютер, и из динамиков пультов то и дело раздавались восторженные крики биолога. Нортон обрушивал на нас шквал эмоций по поводу каждого нового образчика местной фауны, который попадал в поле зрения видеокамер, и я пообещал на обратном пути попытаться изловить хотя бы один экземпляр птицы-бабочки.

А пока мы продолжали двигаться вперед, чувствуя себя детьми во время первого посещения Диснейленда.

Постепенно становилось все жарче; но вскоре отдельные деревья слились в настоящий лес, и их широкие, как зонтики, бледно-зеленые кроны почти закрыли от нас золотисто-розовое свечение неба.

— Что-то не нравится мне это свечение, — заметил Нортон. — Какой же активностью должна обладать внешняя оболочка Луны, чтобы под ней процветала такая буйная флора?

— Радиационный фон в норме, — немедленно заверил Ортис.

— Значит, здесь присутствует некий вид излучения, который не под силу обнаружить нашим приборам, — врач в Нортоне явно взял перевес над биологом. — Джулиан, Дэвид! Думаю, вам не стоит оставаться снаружи больше двух часов!

— Ты прав, — согласился я. — На первый раз двух часов будет вполне достаточно. Похоже, лес только начинается; в следующий раз стоит взять другое направление…

— Давай-ка я подниму свой «стереоглаз» повыше, — предложил Дэви. — Чем топать наугад, лучше попытаться рассмотреть, что находится за этим лесом! … Три тысячи футов выше, — скомандовал он в пульт на своем плече, — и его «стереоглаз», круто взмыв вверх, пропал за кронами деревьев.

— Не увлекайся! Как бы он не вышел за пределы управле… — начал было я, — и тут Нортон испустил пронзительный вопль:

— Слева! Джулиан, Дэвид, осторожней!

Крик Тома застал меня врасплох, и я среагировал на уровне чисто мышечных рефлексов: сперва нырнул за покрытый розовым лишайником камень, а уж потом посмотрел туда, куда меня призывали взглянуть.

Что касается Дэвида, то он проворно отпрыгнул за ствол ближайшего дерева…

Но все-таки недостаточно проворно, потому что именно к нему устремилось поблескивающее гладкой бронзовой кожей чудовище, выскочившее из кустарника слева от нас. Чудище на беглый взгляд напоминало помесь кошки с бесхвостой ящерицей, но я не успел его как следует рассмотреть — тварь приближалась длинными стелющимися прыжками, и я влепил пять парализующих зарядов подряд в ее треугольную оскаленную морду. В ту же секунду выстрелил Дэвид, но вся эта пальба не произвела на лунную «кошку» ровно никакого впечатления. Парализующие заряды оказались бессильны остановить бронзово-зеленую зверюгу величиной с осла.

Я выхватил из кармана боевую обойму, но понял, что не успею перезарядить карабин: через несколько секунд эта тварь обрушится на Веста. И тогда, отшвырнув в сторону бесполезное оружие, я бросился вслед за промелькнувшей мимо «кошкой» и мертвой хваткой вцепился в ее задние лапы.

Теперь Нортон и Ортис орали в два голоса, но мне некогда было прислушиваться к их крикам: я висел на рвущейся к Дэвиду зверюге, а она, брыкаясь, издавала пронзительные вопли, похожие на усиленный в сотни раз скрип ножа по тарелке. Я совершенно оглох от этого концерта, и даже грохот карабина, в который Вест вогнал боевую обойму, прозвучал для меня, как щелканье детского пистолета. Я лишь почувствовал, как «кошка» вдруг дернулась и обмякла, и невыносимый визг, разрывавший мои барабанные перепонки, наконец-то смолк…

Три пули разворотили лунной хищнице голову, снеся ей верхнюю часть черепа и пройдя в трех дюймах над моим плечом.

— Джулиан! Дэвид! Как вы?! — выплыл из блаженной тишины встревоженный голос Нортона.

— Замечательно, — отозвался я, наконец-то выпуская лапы звероящерицы и стряхивая с себя вонючие клочья зеленоватой плоти. — Просто замечательно! Том, кажется, вместо птицы-бабочки мы принесем тебе сегодня другой экземпляр…

— Отцепи эту мерзость от моей ноги! — сквозь зубы потребовал Дэви.

Всунув дуло карабина между челюстями, сомкнутыми на его щиколотке, он тщетно пытался их разжать. Хотя от головы хищницы мало что осталось, ее челюсти даже после смерти не ослабили хватку. Только после двухминутных усилий нам удалось разжать этот жуткий капкан и вызволить ногу Дэвида Веста из острых треугольных зубов лунной «кошки».

 

Глава четвертая

Поход вневедомое

— Когда будешь препарировать ее, Томми, постарайся не попортить шкуру, — попросил Дэвид, любовно глядя на наш трофей, лежащий на поддоне в медицинском отсеке. — Представляешь, как здорово будет смотреться подобный коврик перед камином в моей гостиной?

— Да-да, — Нортон задвинул поддон с лунной «кошкой» в морозильную камеру и повернулся к Весту. — Дай мне осмотреть твою ногу!

— Да там не на что смотреть, она успела только слегка прокусить ботинок…

— Делай, что тебе говорят, — строго вмешался я. — А вдруг эта тварь ядовита?

Дэвид с недовольным видом принялся расстегивать крючки ботинка, когда в дверь просунулся взбудораженный Кларк Ортис:

— Капитан! Вы должны немедленно взглянуть на снимки, сделанные «стереоглазом» Веста!

— Это так срочно, Ортис?

— Да, сэр, очень срочно!

Пожав плечами, я вышел из медотсека вслед за бортинженером, который был до того возбужден, что последние метры до рубки проделал трусцой и чуть ли не за рукав подтащил меня к экрану Лиззи:

— Вот, взгляните, сэр!

Ортис дал максимальное увеличение.

Я внимательно смотрел на то, что успел заснять «стереоглаз» Дэвида с высоты около мили. По экрану проплывали холмы, переходящие в высокие горы; потом за горами мелькнул краешек долины; и наконец, когда «стереоглаз» поднялся еще выше…

— Видите, видите, сэр?! — остановив кадр, заверещал Ортис голосом пронзительным, как у лунной «кошки».

— Вижу… Но черт меня побери, если я понимаю, что именно вижу! — вглядываясь в изображение, проговорил я. — Думаешь, это город?

— А почему бы и нет? Взгляните на те прямые линии — они похожи на дороги, верно?

Мы все еще обсуждали снимок, когда в рубку вошли Вест и Нортон.

Дэвид повалился в одно кресло, пристроил забинтованную ногу на другом и с ходу включился в дискуссию:

— Даже если здесь есть разумные существа, глупо предполагать, что они стоят на достаточно высоком уровне развития, чтобы…

— Не глупее, чем предполагать, будто внутри Луны вообще может существовать жизнь! — живо отпарировал Кларк Ортис. Повернулся ко мне и, не моргнув глазом, заявил: — Капитан, вы ведь понимаете, что даже если с Земли вышлют помощь, никто и никогда не разыщет «Челленджер» там, где он сейчас находится!

— Это зависит от того, насколько точно спасатели повторят наш курс, — мне нелегко было говорить с бортинженером на эту тему, и я старался не смотреть на Кларка, вновь и вновь прокручивая изображение на экране.

— А еще это зависит от того, затянет ли спасательный корабль в тот «пылесос», в который угодил «Челленджер», — проговорил Дэвид. — Между прочим, по поводу вихря в кратере у меня появилась любопытная идея…

— Джентльмены! — бесцеремонно перебил его Кларк Ортис: — Думаю, вы прекрасно понимаете, что наш единственный шанс на спасение — это помощь местных жителей. И я хотел бы изложить кое-какие свои соображения на этот счет. Вы позволите, мистер Райт?

С тех пор как его выпустили из-под ареста, Ортис обращался со мной с почтительностью, граничащей с подхалимажем, видимо, полагая, что теперь его судьба полностью зависит от меня; но с остальными членами экипажа он по-прежнему бывал высокомерен и груб.

Переглянувшись с Дэвидом и Нортоном, я предложил бортинженеру подробнее объяснить свою мысль… После чего тот закатил пламенную речь минут на двадцать.

Мы слушали его, не перебивая. Честно говоря, я не переставал поражаться тому, насколько предположения Ортиса совпадали с моими. Неудивительно, что в Школе Космогации мы шли с ним, как говорится, «ноздря в ноздрю»! Но еще поразительнее было другое: как два человека, способных настолько схоже мыслить, могли отличаться столь несхожими характерами?!

Итак, вот в чем заключалась сущность теории Ортиса — теории, с которой я был во многом согласен.

Кларк полагал, что здесь, внутри Луны, с давних пор существует колония марсиан. Кто еще, кроме древней и могучей марсианской цивилизации, сумел бы снабдить пространство между внешней оболочкой Луны и ее внутренней поверхностью пригодной для дыхания атмосферой? Кто еще смог бы проникнуть через кратер внутрь Луны? Для этого как минимум нужны были мощные летательные аппараты; и имелись все основания предполагать, что вихрь, во власть которого попал «Челленджер», имел искусственное происхождение.

Ортис считал, что в незапамятные времена, больше двух тысяч лет назад, когда Объединенная Религия Джана еще не наложила запрет на космические полеты, марсиане колонизовали эту планету, сделав ее пригодной для жизни. Но потом их диковинная религия заставила марсиан отказаться от дальнейших выходов в космос, и связь между метрополией и колонией прервалась. А так как лунная оболочка не пропускает сигналов (в чем мы убедились сами), марсиане в конце концов забыли о своих лунных собратьях… Но здешние потомки древних марсианских колонистов вполне могли сохранить знания, которыми владеют сейчас их сородичи на Красной Планете, — а значит, у них может найтись все необходимое для производства «восьмого луча»!

— Я думаю, это вполне вероятно, — с торжеством заключил Ортис. — И думаю, следует как можно скорее отправиться туда, за холмы, и проверить мою теорию на практике!

Слова моя теория он подчеркнул с таким самодовольством, что Дэвид, Нортон и я дружно захохотали, заставив бортинженера задохнуться о негодования.

— Ваша теория не лишена оснований, Ортис, — отсмеявшись, сказал я. — И уж конечно, лучше заняться ее проверкой, чем сидеть сложа руки в ожидании помощи с Земли.

— Кто пойдет? — живо поинтересовался Нортон. — Надеюсь, на этот раз мне не придется дежурить на корабле, Джулиан?

— И все же кому-то придется остаться, — твердо проговорил я. — Мы не можем бросить «Челленджер» без присмотра! Ну, есть добровольцы на роль дежурных?

Я не сомневался, что таковых не найдется, и уже приготовился назначать их своей капитанской властью… Как вдруг Кларк Ортис заявил:

— Я могу остаться, мистер Райт.

— Вы серьезно, Ортис? — я едва поверил своим ушам. — Неужели вы не хотите лично проверить вашу теорию?..

— Но ведь кому-то действительно нужно остаться на «Челленджере», — с видом величайшего самоотречения вздохнул бортинженер.

— Спасибо, Кларк! — тепло поблагодарил Нортон, явно принявший это предложение за дружескую услугу.

Но мы с Дэвидом насмешливо и понимающе переглянулись: Ортис никогда не отличался большой личной храбростью и, несомненно, предпочитал доверить проверку «своей теории» другим.

— Что ж, отлично! — кивнул я. — Но нужен еще один человек…

Вслед за чем последовало бурное обсуждение — настолько бурное, что я уже начал опасаться бунта на корабле. Однако наша дискуссия закончилась так же быстро, как и тревожно. Дэвид Вест, в пылу спора резко вскочивший с кресла, вдруг пошатнулся и охнул от боли.

Несмотря на его протесты, мы с Нортоном живо препроводили штурмана в мед отсек, и когда врач снял повязку с его ноги, я понял, что мои опасения подтвердились. Три маленькие царапины на щиколотке Дэви превратились в глубокие раны с рваными краями кожа вокруг распухла и посинела. Лунная тварь оказалась ядовитой.

На подготовку к походу ушли лунные сутки — то есть, четыре земных недели — и за это время Дэвид так и не сумел полностью оправиться от укуса лунной «кошки». Он все еще отчаянно хромал, и было ясно, что о походе за холмы ему придется забыть.

Я взял бы с собой Нортона, но побоялся оставить Веста без помощи врача. Поэтому через двадцать восемь дней после приземления «Челленджера» на юго-запад двинулась разведывательная экспедиция в составе Джулиана Райта и Кларка Ортиса… Причем все члены экипажа остались в равной степени недовольны таким раскладом.

Я до сих пор помню, насколько трудны были первые дни пути. И дело вовсе не в порядочном грузе, который приходилось на себе тащить, — при здешней малой тяжести я мог бы нести и втрое большую поклажу, — а в окружавшем нас чуждом мире, так непохожем на земной.

За неполный месяц пребывания на Луне я так и не сумел привыкнуть к ровному золотисто-розовому свечению лунного неба. Не слишком яркий, но назойливо-вездесущий свет проникал даже сквозь закрытые веки, мешая как следует выспаться. Но если на «Челленджере» я мог просто выключить свет в каюте, то теперь мне приходилось закрывать лицо согнутым локтем, чтобы заснуть, и вскоре у меня начисто исчезло чувство времени…

Однако если лунный день способен был измотать нервы землянина, то здешняя ночь являлась куда более тяжким испытанием.

Мы уже пережили одну такую ночь и знали, что после того, как Солнце переставало освещать внешнюю Луну, ее оболочка какое-то время продолжала отдавать накопленную за четырнадцать земных суток энергию. Загадочное вещество, входящее в состав этой оболочки, не только служило проводником тепла и света, но и отлично аккумулировало энергию, поэтому еще трое земных суток после «заката» на внутренней Луне длились так называемые «розовые сумерки», как окрестил их Дэви со свойственной ему склонностью к поэтическим метафорам. Все это время сверху лился медленно угасающий золотисто-розовый свет, и даже на исходе «розовых сумерек» все еще было так светло, что можно было свободно читать.

Но мало-помалу оболочка остывала все больше, и через трое суток свет начинал быстро тускнеть. Наступала пора так называемых «синих сумерек», которые продолжались часов девять — десять. В эти часы здешнее небо больше всего напоминало земное: из розового оно делалось темно-голубым, потом — густо-синим… И наконец наверху воцарялась кромешная темнота.

Весь мир накрывал бездонный мрак, несущий пронзительный холод, и ни единого светлого проблеска не появлялось на небе целых десять дней — до следующего рассвета.

Однако темнота царила только наверху.

Многие лунные животные и растения, не смирившись с необходимостью пребывать во тьме в течение ста девяноста часов, приобрели способность светиться. Стволы некоторых здешних деревьев испускали в темноте бледно-зеленое мерцание; многие лишайники и грибы тоже светились разными цветами — кто ярче, кто слабее — ив чаще вокруг «Челленджера» мы не раз наблюдали мелькание светящихся зверей и птиц… Все это напоминало некую зловещую призрачную фантасмагорию, поставленную опытным голливудским режиссером, набившим себе руку на фильмах жанра «хор-рор».

Да, трудно представить себе что-либо более гнетущее и тоскливое, чем лунная ночь, даже если наблюдать ее в непосредственной близости от «Челленджера», имея возможность в любой момент нырнуть в тепло и свет обжитого космического дома! Но мысль о том, что ночь застанет нас под открытым небом, заставляла нас с Ортисом спешить изо всех сил, чтобы добраться до обитаемых мест прежде, чем наступят «синие сумерки».

Надо сказать, в походе Кларк Ортис был для меня еще одним нелегким психологическим испытанием. Просто не знаю, как бы я выдержал общество этого подобострастно-заискивающего типа, если бы не возможность в любой момент пообщаться с Нортоном и Вестом. «Стереоглаза» по-прежнему исправно несли свою службу, передавая на «Челленджер» репортаж о нашем продвижении, и радиосвязь продолжала работать, хотя по мере приближения к холмам ее все чаще прерывали помехи. Я понимал, что вскоре совсем не смогу разговаривать с Томом и Дэвидом, и это угнетало меня даже сильнее, чем приближение ночи…

Но пока я общался с оставшимися на «Челленджере» людьми куда больше, чем с Кларком Ортисом, и на каждом привале мы с Дэви играли в шахматы: я — передвигая фигурки по маленькой дорожной доске, он — отмечая мои и свои ходы на экране Лиззи…

На третий день мы с Ортисом вышли к холмам и почти сразу наткнулись на довольно широкую каменистую тропу, ведущую в нужном нам направлении. Прошагав по ней два часа, мы устроили привал возле быстрой речки.

На глинистом берегу отпечаталось множество странных следов, отдаленно напоминающих человеческие; эти загадочные отпечатки вызвали бурную дискуссию среди членов экипажа «Челленджера».

Хотя радиосвязь с кораблем стала теперь из рук вон плохой, видеоизображение, передававшееся на экран компьютера «стереоглазами», оставалось вполне приличным, и Дэвид с Нортоном, прорываясь сквозь помехи, успели высказать свое мнение по поводу диковинных следов.

Нортон, как и Ортис, отстаивал версию о том, что сюда приходят на водопой какие-то животные, — мы же с Дэвидом настаивали на разумности побывавших на берегу существ. Помню, спор был в самом разгаре, когда Ортис вдруг выронил флягу и вскочил, подхватив карабин.

— Господи боже! — испуганно вскрикнул он.

Я резко обернулся и увидел на гребне холма силуэт четвероногого существа.

 

Глава пятая

Первая встреча

Нас разделяло около пятидесяти ярдов, и прежде чем я успел схватиться за бинокль, создание повернулось и исчезло.

— Ты разглядел его, Ортис? — воскликнул я.

— Н-нет, — дрожащим голосом отозвался бортинженер. — Оно исчезло слишком быстро. Но мне показалось, оно похоже на небольшого пони, вот только…

— Что — только?

— Только его голова была совсем не похожа на лошадиную.

— Да, мне тоже так показалось… Восемьсот футов вверх, — быстро скомандовал я своему «стереоглазу» и стал завязывать рюкзак.

Ортис уже закинул свой рюкзак за спину и снял с предохранителя карабин.

— Не вздумайте стрелять, если существо появится снова! — предостерег я.

— А вдруг мерзкая тварь на нас нападет?!

— А вдруг мерзкая тварь, как вы ее назвали — представитель тех самых разумных жителей планеты, для контакта с которыми мы явились сюда? — ответил я вопросом на вопрос. — Я запрещаю вам стрелять без приказа, слышите, Ортис?

— Да, сэр, — недовольно пробормотал он.

Я сменил боевую обойму на обойму с парализующими зарядами и приказал бортинженеру сделать то же самое, Кларк крайне неохотно повиновался.

Я раз за разом окликал «Челленджер», прося сообщить, что видно на экране Лиззи, но рация в моем нагрудном кармане издавала лишь какие-то давящиеся хрипы… И вдруг звук прорвался, да с такой силой, что мы с Ортисом подпрыгнули от неожиданности .

— … вас окружают!! — вопил Дэвид. — Джулиан, вас окружают! За холмами к югу и к юго-западу их… Отступайте к лесу!! Отступай…

Связь снова прервалась.

— Надо бежать, сэр! — воскликнул Ортис.

Не дожидаясь моего ответа, он бросился назад по тропе, но леденящий душу крик остановил его и приковал к месту.

На гребне холма, за которым скрылось лунное создание, внезапно появилась как минимум дюжина подобных существ, и я, позабыв о карабине, схватился за бинокль.

— Черт побери!

Прямо на меня смотрели человеческие лица — однако лица эти принадлежали четвероногим созданиям! Секунд десять-пятнадцать я жадно рассматривал их, а потом новый вопль, раздавшийся с другой стороны, заставил меня обернуться: еще два десятка четвероногих сбежали с возвышенности на другой стороне реки.

Нам с Ортисом наверняка не удалось бы удрать, даже если бы мы сразу обратились в бегство, а теперь об отступлении вообще не могло быть и речи. Странные существа, передвигавшиеся длинными двадцатифутовыми прыжками, в считанные мгновения окружили нас со всех сторон, и я испытал новое потрясение, когда в пятидесяти ярдах от нас они вдруг начали подниматься на дыбы!

Передняя пара конечностей лунных жителей оказалась руками, и туземцы с воинственными криками стали выхватывать из висящих на груди и спине чехлов короткие копья и устрашающего вида дубинки. От вибрирующих дьявольских криков, казалось, вот-вот начнут осыпаться камни с холмов, а секунду спустя мимо наших ушей засвистели копья.

В такой ситуации нам с Ортисом оставалось только одно, и, встав спина к спине, мы открыли огонь по нападающим.

Ничего не скажешь, отличное начало первого контакта двух цивилизаций!

Но я утешал себя тем, что парализующие пули никого не убьют, а как только атака захлебнется, я попытаюсь вступить с туземцами в переговоры… Если, конечно, к тому времени еще буду жив.

Однако атака захлебнулась на удивление быстро. Грохот карабинов явно застал лунных жителей врасплох; они перестали с воплями бросать копья и удивленно уставились на своих упавших товарищей.

— Прекратить огонь! — крикнул я Кларку. — Попробую с ними договориться…

Я тут же осекся при виде невероятной сцены.

Несколько туземцев бросились к своим пораженным парализующими пулями собратьям, выхватывая из ножен ножи, и мгновенно горло каждого упавшего было перерезано от уха до уха…

А потом боевые крики грянули с новой силой, и почти сразу одна из дубинок ударила меня по голове. Я выронил карабин и потерял сознание прежде, чем успел ощутить удар о землю.

Очнулся я под голос Дэвида, который раз за разом отчаянно вопрошал, жив ли я.

Меня и самого это интересовало. Пощупав разбитый лоб, я попытался дотянуться до пульта в нагрудном кармане, чтобы ответить положительно… Но карман оказался пуст, и, с трудом разлепив склеенные кровью ресницы, я обнаружил свою рацию в руках одного из диковинных созданий, которых до сих пор видел только с расстояния в пятьдесят-восемьдесят ярдов.

Теперь же около полусотни лунных туземцев бродило совсем рядом, а ближайший из них, сидя на камне, с любопытством рассматривал пульт «стереоглаза». Серебристые осколки на земле говорили о том, что обоим «стереоглазам» пришел конец, и на «Челленджере» нас больше не видят… А через несколько мгновений после того, как я открыл глаза, грубые руки лунного существа слишком сильно сжали пластмассовую оболочку пульта — и звучавший сквозь помехи голос Дэвида прервался. Если Ортис не сохранил свою рацию, связь с кораблем была окончательно потеряна…

Ортис!

Только сейчас я вспомнил о нем и, быстро оглядевшись, увидел бортинженера в нескольких шагах от себя. Кажется, Ортис был цел и невредим, но явно пребывал в шоке: он сидел, съежившись, обхватив голову руками, и никак не отреагировал на мой оклик.

Тем временем я уже очухался настолько, что наконец-то смог как следует рассмотреть взявших нас в плен диковинных созданий.

Некоторые из них передвигались на двух ногах, большинство же — на четвереньках, напоминая покрытых густой бурой шерстью бесхвостых пони. Однако вместо лошадиных голов их короткие подвижные шеи оканчивались человеческими головами! Черные космы буйной гривой падали им сзади шею, спереди свисали на глаза, лишь лица да передние конечности лунных жителей от локтя до кончиков пальцев оставались безволосыми. Эти коричневые от загара лица производили довольно жуткое впечатление: орлиные хищные носы, раздвоенные подбородки, густые мохнатые брови — и выражение необузданной свирепости в узких черных глазах…

Вот что мне удалось рассмотреть, пока я взирал снизу вверх на жителей луны, держась за разбитую голову. Вскоре я заметил, что большинство лунных существ о чем-то ожесточенно спорят, и хотел уже предложить свои услуги в качестве третейского судьи, когда спор внезапно завершился. Одни туземцы явно убедили других, и весь отряд стал собираться в путь.

Эти создания не носили одежды, но их спины и грудь пересекали широкие ремни, к которым крепились чехлы для оружия, а на спинах некоторых висело что-то вроде небольших дорожных сумок. Воины распихали по сумкам вещи, вытащенные из наших с Ортисом рюкзаков, другие так же деловито взвалили на себя тела убитых… Потом лунные существа начали опускаться на четвереньки: они сжимали руки в кулаки, и их покрытые жесткой толстой кожей кисти превращались в некое подобие лошадиного копыта.

Резкий окрик, подкрепленный ударом древка копья оторвал меня от этих наблюдений — мне приказывали подняться. Я попробовал встать, но тут же снова повалился на землю. Голова дьявольски болела, все вокруг кружилось и расплывалось, и даже небольшое притяжение Луны казалось мне сейчас многократными перегрузками.

Убедившись, что я не смогу идти, один из туземцев быстро связал меня по рукам и ногам и приторочил к спине своего товарища наподобие вьюка… И мгновение спустя отряд устремился в холмы бешеным аллюром, в котором галоп чередовался с длинными прыжками.

Человеку было бы нелегко вынести такую скачку, даже сидя верхом; болтаясь же поперек спины лунного жителя вниз головой, я уже не чаял остаться в живых. Первым делом мы переправились через реку, где я чуть не захлебнулся, а когда река осталась позади, и отряд понесся в горы, я уже завидовал трупам, которые лежали на спинах соседних бегунов. Время от времени узкая тропа заставляла лунных жителей сбиваться в кучу, тогда я ударялся об эти мертвые тела, так что вскоре перестал понимать, чья кровь капает на мои связанные руки: моя собственная или кровь обитателей Луны. Впрочем, меня это уже не интересовало. Болтаясь поперек косматой широкой спины, я мечтал только об одном — как бы снова потерять сознание…

И в конце концов моя мечта сбылась.

Очнувшись, я долго не мог сообразить, где нахожусь.

Впрочем, какая разница! Главное, что подо мной снова была неподвижная земля, а не спина мчащегося во весь опор четвероногого лунного воина…

Минут двадцать я приходил в себя, потом открыл глаза и тихо окликнул Ортиса.

К моему удивлению, тот немедленно отозвался.

Оказывается, мы с ним лежали бок о бок, связанные по руками и ногам, — едва услышав мой голос, бортинженер повернул голову и разразился потоком отвратительных ругательств.

Срывающимся на визг тонким голосом он обвинял меня во всех своих бедах: в том, что я оказался никудышным капитаном, раз не смог справиться с «нестандартной ситуацией» на орбите; в том, что именно по моей вине «Челленджер» провалился внутрь Луны; в том, что благодаря моим интригам он, Кларк Ортис, всегда оставался на обочине успеха и карьеры, а теперь из-за меня ему суждено окончить жизнь в желудках проклятых четвероногих дикарей, которые, несомненно, поступят с ним так же, как со своими сородичами!

Я даже не пытался ответить на весь этот бред.

Речи Ортиса казались сейчас такими же безумными, как в тот миг, когда он ввалился в рубку «Челленджера» перед катастрофой, однако последние слова бортинженера прозвучали вполне осознанно. Я с трудом сел и посмотрел туда, куда Кларк то и дело бросал панические взгляды.

Мы находились в узкой лощине, заросшей невысокими деревьями и кустами. Повсюду сновали лунные жители: мужчины, женщины, дети всех возрастов, — около полутысячи диковинных лунных созданий, перекликающихся хриплыми резкими голосами. В двадцати ярдах горело несколько костров, а возле них…

Я скорчился, опершись связанными руками землю, и меня тут же вывернуло наизнанку. Воины у костров разделывали тела своих убитых товарищей и бросали окровавленные куски мяса в кипящие над огнем котлы!

Меня рвало до тех пор, пока желудок не опустел, и все это время Ортис продолжал свой истерический монолог…

Но вдруг как будто подавился и перешел на задыхающийся шепот.

Подняв голову, я увидел, что в окружении дюжины воинов к нам приближается очень крупный лунный житель с высокомерным свирепым лицом. От внешних углов глаз этого туземца к вискам тянулись три извилистые красные линии; его косматые волосы охватывал странный костяной обруч с тремя небольшими раздвоенными рогами надо лбом. Несомненно, то был предводитель лунных каннибалов, — и я постарался встретить его с самым гордым и презрительным видом, какой только смог изобразить.

Вождь передвигался на четвереньках, однако в десяти шагах от нас поднялся на ноги и принял из рук одного из воинов карабин.

Тихая брань Кларка Ортиса превратилась в похоронную песнь по самому себе, и я раздраженно прорычал:

— Заткнись, придурок!

Как ни странно, эти слова подействовали отрезвляюще: бортинженер съежился и замолчал, выбивая зубами звонкую дробь.

А вождь, подойдя почти вплотную, обратился к нам с речью, о смысле которой легко было догадаться по его выразительным жестам. Предводитель лунных созданий требовал, чтобы пленники научили его обращаться с оружием, в силе которого четвероногие воины недавно убедились на собственной шкуре.

По приказу вождя нам развязали руки, и Ортис сразу потянулся было к карабину, но я сердито прошипел:

— Даже не вздумай!

— Если я не сделаю того, чего он хочет, меня убьют! — прохныкал Ортис.

— Наоборот — как только ты это сделаешь, ты немедленно отправишься в котел!

— Но я… Я н-не могу…

— Просто притворись, что ты не понимаешь! А остальное я возьму на себя!

К счастью, страх Кларка не полностью затуманил его мозги. Полный недоумения взгляд, которым Ортис встретил домогательства вождя, вселил в меня надежду на успех. Пока бортинженер непонимающе тряс головой и разводил руками, я мобилизовал все свои дипломатические и актерские таланты и повел самую рискованную игру, какую мне когда-либо доводилось вести.

То жестами, то мимикой я объяснил, что научу лунных воинов пользоваться огнестрельным оружием, но лишь в том случае, если мне и моему товарищу вернут отобранные фляги.

Казалось, свирепые создания вот-вот перережут нам глотки, однако я упорно стоял на своем. И наконец вождь выкрикнул короткий приказ, после чего перед нами бросили пару фляг.

Я одержал первую маленькую победу…

Но не собирался останавливаться на достигнутом. Едва утолив жажду, я тут же ринулся в новый бой.

И начался великий торг, в котором кроме вождя приняли участие еще десяток воинов, в то время как остальные, окружив нас живой стеной, выражали свое негодование или торжество жуткими пронзительными криками.

Только впоследствии я понял, насколько был прав, заставив туземцев отнестись ко мне не как к покорному пленному, а как к существу, с которым следует торговаться. У вагасов — так называли себя эти создания — было немного моральных устоев, но из всех качеств, присущих мыслящим существам, они превыше всего ценили храбрость и гордость. Если бы я безропотно выполнил все их требования, меня бы убили, едва отпала надобность в моих услугах… И, интуитивно чувствуя это, я торговался, как черт за душу, за каждую вещь, которую лунные существа уже считали своей. Но на самом деле ставка в этом торге была куда выше: моя жизнь и жизнь Ортиса Кларка в придачу.

На Земле я ни разу не пробовал играть на бирже, но теперь неожиданно открыл в себе недюжинный талант риелтера.

В обмен на обещание обучить вождя пользоваться карабином я выторговал себе рюкзак, запасную одежду, полотенце, флягу, бритвенные принадлежности и пару флаконов жидкого мыла, — после чего выполнил свою часть обязательств, точно зная, что на этом дело не кончится.

Я оказался прав: быстро уловив, как пользоваться карабином, вождь живо расстрелял всю обойму — и чуть не прирезал меня, когда оружие перестало действовать. Тогда я объявил новый лот: пообещав научить лунных жителей перезаряжать карабин, я отвоевал компас, аптечку, карманные шахматы, спальный мешок, бинокль и — главное — рацию Ортиса… На чем временно остановился, чувствуя, что не следует перегибать палку.

Итак, через полчаса вождь уже умел стрелять и перезаряжать карабин, — я же вернул себе почти всю экипировку.

Засим последовала короткая передышка, во время которой повелитель четвероногих воинов (я уже знал, что его зовут Го-ва-го) подсчитывал имеющиеся в его распоряжении патроны. Этот свирепый туземец, проявлявший поразительную смекалку во всем, что касалось войны, быстро понял: после того как патроны иссякнут, его новое чудесное оружие станет не страшнее обычных дубинок.

И Го-ва-го жестами объявил: ему нужно много таких карабинов и как можно больше патронов к ним!

Торг вступил в решающую фазу. Если бы сейчас я допустил промах, то лишился бы всех своих приобретений, а скорее всего, и жизни. Поэтому со всей доступной мне твердостью я объявил: да, я могу обеспечить Го-ва-го огнестрельным оружием и патронами, но для дальнейших переговоров мне нужно выучить язык его народа!

Вождь взревел от ярости, но удержал руку с копьем, прекрасно понимая, что смерть пленников лишит его возможности получить оружие, о котором он так мечтал.

Больше всего я боялся, что Ортис в самый неподходящий момент даст слабину и тем самым погубит нас обоих, однако инстинкт самосохранения заставил бортинженера его оказаться на высоте.

Как ни ярились вождь и его приближенные, как ни размахивали копьями у нас над головами, мы с Ортисом непоколебимо стояли на своем.

И наконец Го-ва-го сдался, согласившись на все наши условия. Больше того — в придачу к спасительной отсрочке мне удалось выторговать еще пару пачек галет, пять банок консервов и добиться, чтобы Ортису тоже отдали его рюкзак, одежду, спальный мешок и аптечку… Но то было последним торжеством земной дипломатии.

Моя голова раскалывалась от боли, на большее я сейчас не был способен.

Помню, как нас с Ортисом приволокли в какое-то подобие большого островерхого шалаша, сплетенного из веток — там лежала пара мохнатых шкур. Помню, что успел еще смазать разбитый лоб мазью из аптечки, после чего повалился на шкуры и уснул мертвым сном.

 

Глава шестая

Среди Ва-Гасов

Ba-гасы оставались в ложбине десять земных дней, и за это время я сумел многое узнать об их обычаях, повадках и нравах.

Язык у них оказался довольно простым, поэтому к исходу десяти дней я успел выучить уже порядочно слов, хотя старательно изображал тупого нерадивого ученика. Молодой воин по имени Та-ван, которому вождь поручил обучать нас с Ортисом языку ва-гасов, то и дело приходил в бешенство от нашей непонятливости, благодаря чему я узнал порядочное количество здешних ругательств.

Ba-гасы вообще отличались вспыльчивостью: то был народ свирепых воинов, не знавший большего наслаждения, чем кровавый бой. Позднее, когда я узнал об этой расе больше и докопался до истоков подобной морали, я стал терпимее относиться к разумным четвероногим обитателям Луны.

Основная причина их каннибализма заключалась в том, что большинство животных на этой планете не годились в пищу из-за содержащихся в мясе токсинов. В горах, где обитали ва-гасы, имелось всего два вида теплокровных съедобных существ: похожие на земных муфлонов мохнатые звери ти-маны, и сами ва-гасы. Правда, здесь росли грибы и иногда встречались чахлые плодовые деревца, но на одной лишь растительной диете четвероногие лунные женщины не могли рожать здоровых детей.

Поэтому племена ва-гасов из века в век воевали друг с другом, обеспечивая мясом себя и своих женщин; по той же причине возник обычай добивать и съедать раненых соплеменников. Ужасная, с точки зрения современного земного человека, традиция самим лунным жителям вовсе не казалась безнравственной, наоборот, они считали высшей доблестью пасть на поле боя от ножа товарища. И, поразмыслив, я понял: логика подобной морали не слишком сильно отличается от земной.

Ва-гасы большую часть жизни проводили в скитаниях по горам, поэтому воин, неспособный быстро передвигаться, становился обузой для своего племени. «Не можешь идти — не можешь жить!» — таков был девиз кочевых лунных племен, и этот девиз породил обычай добивать всех неспособных двигаться мужчин.

Быстрая смерть считалась актом милосердия в противовес медленному умиранию брошенного в горах калеки. Что же касается смерти на поле боя, то каждый тяжело раненый почитал за честь погибнуть от руки соплеменника и послужить пищей для своего племени. Примитивная религия ва-гасов учила, что погибшие и съеденные воины возрождаются вновь в телах детей, зачатых после каннибальского пира, тогда как те, кого захватили и съели противники, обречены на полное телесное и духовное уничтожение. Таким образом, добивая раненого друга и увозя его тело с поля битвы, ва-гас оказывал товарищу последнюю и самую большую услугу, которую только мог один воин оказать другому.

Да, лунные существа во многом думали, чувствовали и поступали не так, как люди, но все же в чем-то их этика была сродни этике примитивных человеческих племен: жестокие и воинственные, ва-гасы обладали большой храбростью и умели оценить храбрость и любовь к свободе в других. Лишь это спасло меня от смерти в тот момент, когда Та-ван застал меня за разговором с Нортоном и Дэвидом Вестом.

Мне удалось связаться с «Челленджером» по рации Ортиса на следующий же день после того, как мы попали в плен, — и вовремя: Том и Дэви уже собирались в спасательную экспедицию. Прорываясь сквозь ужасные помехи, я сумел убедить их, что любое вмешательство только ухудшит наше с Кларком положение. Я приказал Весту и Нортону ни в коем случае не отходить от корабля, успел отдать еще кое-какие распоряжения, — и тут в шалаш вошел Та-ван.

Молодой воин сразу понял, чем я занимаюсь. Сообразительность этих существ была равна их свирепости, и при виде выражения лица Та-вана я уж решил, что мне конец. Кларк рухнул на колени, пытаясь жестами свалить вину на меня, но ва-гас грубо оттолкнул его, вырвал рацию у меня из рук, разломал на мелкие кусочки и молча вышел. Насколько я могу судить, Та-ван даже не сообщил о происшествии Го-ва-го, заслужив тем самым мое уважение и благодарность.

Да, ва-гасы вовсе не были бездушными исчадиями ада, какими считал их Кларк Ортис, хотя все их мужчины испокон века проводили жизнь в стычках и войнах с себе подобными. Народ ва-гасов делился на небольшие племена, вечно враждующие друг с другом; племя, захватившее нас, называло себя но-вансами.

В первые дни пребывания среди этого народа мне не раз приходилось драться с молодыми воинами: все но-вансы относились к нам с такой ненавистью, что даже приказ Го-ва-го не трогать пленников не мог удержать свирепых юнцов от попыток поколотить презренных двуногих. К счастью, существовало строжайшее табу, запрещавшее применять оружие в лагере, а лунные воины не имели ни малейшего понятия о боксе, поэтому каждый раз мне удавалось с честью выйти из драки. Вскоре задиристые юнцы перестали на меня нападать и даже начали поглядывать с некоторым уважением.

Еще большей популярностью я пользовался у здешней детворы. Боясь изнежиться в расслабляющей тело малой гравитации Луны, я каждый день упражнялся с увесистыми камнями, а мальчишки и девчонки с разинутыми ртами глазели на меня, то и дело поднимаясь от возбуждения на дыбки…

Видел бы ты этих четвероногих лохматых пострелят! Едва малыши ва-гасов начинали ходить на двух конечностях и у них прорезывались коренные зубы, им приходилось отстаивать свое достоинство в свирепых драках со сверстниками и детьми постарше. Иногда детские драки переходили в настоящие побоища, и я несколько раз пытался разнять кусающихся, дерущихся дьяволят, — но в таких случаях они немедленно заключали перемирие и всей стаей набрасывались на меня. Должен признаться, всякий раз мне с огромным трудом удавалось отбить атаку дико визжащих зверенышей, которые пускали в ход против чужеземца не только зубы и руки, но и ноги, оканчивающиеся подобием плоского рогового копытца с маленькими твердыми пальчиками… Наконец я понял, что не стоит вмешиваться в забавы здешних детей: при всей своей жестокости их стычки никогда не кончались смертоубийством и давали малышам ва-гасов хорошую закалку для будущей взрослой жизни.

А жизнь у них была нелегкой, особенно у мужчин. Все мальчики но-вансов, повзрослев, становились воинами и, как правило, кончали жизнь в бою — от оружия иноплеменника или от руки своего товарища; в пересчете на земные года они жили лет сорок-сорок пять, не больше, хотя могли бы доживать и до ста.

Однако такое долголетие являлось уделом исключительно женщин.

По непонятной причине на четырех новорожденных мальчиков у ва-гасов приходилась всего одна девочка, поэтому женщины у них пользовались большим почетом и уважением. Девочки племени но-вансов никогда не участвовали в драках, а женщины — в битвах: у них был другой удел. Они считались подательницами жизни и продолжательницами рода, ведь именно от женщин зависело, возродится ли погибший воин в новом теле. Если состарившийся мужчина неизбежно оказывался в желудках соплеменников, то старух, неспособных сопровождать племя в трудных переходах, оставляли в горных храмах, посвященных богу Зо-алу. На территориях этих храмов все племена ва-гасов заключали друг с другом перемирие и сообща приносили жертвы Великому Повелителю Грохочущего Неба…

Я успел заметить еще одну особенность жизни но-вансов, способную шокировать земного святошу: они не имели семьи в человеческом понимании этого слова. После каннибальского пира женщина выбирала мужчину, от которого хотела иметь потомство, и они проводили вместе несколько дней, порой спариваясь на глазах у всех без малейшего стыда, присущего людям. В этом четвероногие жители Луны мало чем отличались от з. швотных, однако взаимоотношения их матерей и детей были чисто человеческими, и даже взрослые сыновья и дочери продолжали питать привязанность к своей матери. А без материнской заботы и защиты малышам ва-гасов было бы не под силу выжить во время длинных переходов по суровым горам…

Через десять дней пребывания в ложбине но-вансы начали сворачивать лагерь, готовясь к очередному такому переходу.

Та-ван объяснил мне — частью знаками, частью словами, — что в этой местности больше не осталось пищи, и вождь приказал откочевать на юг.

То, что пищи здесь больше нет, я знал не хуже самого Го-ва-го. Выторгованным мною консервам и галетам давно пришел конец, и я наравне с но-вансами рыскал по окрестным горам в поисках съедобных плодов и грибов. Собранной скудной пищей мне приходилось делиться с Ортисом, который ухитрился подвернуть ногу в первой же вылазке в горы, поэтому я уже не помнил, когда в последний раз наедался досыта.

Все десять дней плена Кларк буквально висел у меня на шее: мне приходилось защищать его от нападок воинственных каннибалов, приносить ему еду и утешать беднягу во время приступов истерического страха.

Я настолько привык нянчиться с этим типом, что когда Та-ван объявил о походе на юг, моей первой мыслью было: Ортис не вынесет пути по горам! Я просил Го-ва-го поместить нас в один отряд, но вождь отказался, видимо, не желая давать пленникам шанс сговориться и бежать в пути.

Однако я не помышлял о бегстве: пускаться в бега без Ортиса мне казалось нечестным, а Кларк даже слышать не хотел о таком рискованном поступке. Он был уверен, что нас непременно поймают и тогда обязательно убьют.

Сборы но-вансов оказались недолгими, и вскоре, разделившись на три отряда, племя пустилось в путь.

Ортис попал в головной отряд, который вел сам Го-ва-го, я с Та-ваном оказался в замыкающем. Между головной и замыкающими группами воинов следовали женщины и дети, причем только самые маленькие ехали на спинах матерей, цепко держась ручонками за шеи своих родительниц. Остальные пострелята неслись во весь опор наравне со взрослыми, — и никакая земная скаковая лошадь не смогла бы угнаться за но-вансами, мчащимися галопом по еле заметным горным тропинкам!

Я сам держался вровень с четвероногими воинами только благодаря малому лунному притяжению, а еще благодаря тому, что Та-ван успел преподать мне главный принцип находящихся в пути но-вансов: «Не можешь идти — не можешь жить»!

Уже через час быстрого бега вверх по тропе, ведущей на перевал, я порядком вымотался и с ужасом думал, как там Ортис? Я никогда не любил этого человека, однако сейчас, находясь среди чужого народа, невольно начал более снисходительно относиться к его недостаткам.

Спустя полтора часа мы наконец оказались на вершине перевала, и я увидел внизу головной отряд… А посреди него — Кларка Ортиса, который вовсе не бежал из последних сил, как я думал, а ехал верхом на коренастом рослом воине рядом с Го-ва-го!

Вскоре вождь объявил привал, и я поспешил вперед, чтобы повидаться со своим товарищем…

Но уж лучше бы я этого не делал. Сперва Кларк как будто меня не узнал, а потом процедил сквозь зубы, что вождь запретил нам разговаривать, и повернулся ко мне спиной.

Я так и остался стоять с открытым ртом, глядя, как Ортис отходит к Го-ва-го.

— Румит! — презрительно бросил Та-ван: я и не заметил, когда он появился рядом.

— Что? — переспросил я.

— Твой товарищ похож на румита, — ва-гас, стоя на двух ногах, изобразил рукой нечто извивающееся, и я понял, что он сравнивает Ортиса с каким-то ползучим гадом, не пользующимся уважением у но-вансов.

Мне было неприятно слышать, с каким презрением лунный житель отзывается о моем соплеменнике, но я ничего не смог на это возразить и только молча смотрел, как Кларк Ортис усаживается рядом с вождем.

На лице бортмеханика было до боли знакомое заискивающее выражение: еще недавно Кларк точно так же глядел на меня, а теперь снизу вверх преданно взирал на Го-ва-го, не обращая внимания на презрение и ненависть в глазах остальных лунных воинов.

— Пойдем, Джу-ли-ан, — сказал Та-ван, опускаясь на четвереньки, — надо найти еду!

— Да, — я кивнул и последовал за молодым но-вансом, ни разу не оглянувшись на Кларка Ор-тиса.

Думаю, Ортис тоже не стал провожать меня взглядом. Теперь его судьба зависела от повелителя четвероногих каннибалов, и бортмеханик делал все, чтобы добиться расположения нового начальства.

 

Глава седьмая

Лунная девушка

В наступивших «розовых сумерках» но-вансы продолжали путь через горы.

Каждый переход длился два-три земных часа, после чего следовал четырех-пятичасовой привал для сбора пищи и сна. Основную нашу еду составляли плоды, похожие на орехи с тонкой оболочкой, и грибы, напоминающие дождевики. Эти белые шары росли повсюду, даже на покрытых тонким слоем мха камнях, порой достигая размеров футбольного мяча. Маленьким детям их давали вареными, но все прочие ели лунные «дождевики» сырыми. В первый раз я попробовал их с опаской, но грибы оказались не только вполне приемлемыми для человеческого желудка, но и удивительно вкусными, напоминающими вареную телятину.

Однако такая пища не могла заменить но-вансам настоящее мясо, и они становились все более взвинченными и свирепыми.

Несколько раз во время привалов между воинами вспыхивали драки; все чаще я ловил на себе жадные взгляды голодных лунных жителей и слышал брошенное в мой адрес слово «унит»… Та-ван не захотел объяснить мне смысл этого слова, однако я прекрасно понимал, что ничего хорошего оно не означает.

Я уже начал всерьез задумываться о бегстве во время приближающихся «синих сумерек», но не успели еще закончиться «розовые», как произошло сразу два важных события.

О первом из них у меня нет желания подробно распространяться.

Скажу коротко: наши дозорные обнаружили небольшую группу ва-гасов из другого племени, и после короткого ожесточенного сражения чужаки были полностью перебиты. В этом бою Го-ва-го впервые опробовал карабин, зарядив его боевыми патронами, и правильнее было бы назвать происшедшее не боем, а бойней. При столкновении погиб всего один но-ванс, причем по нелепой случайности — женщина: она наблюдала за битвой с возвышенности и пала от вражеского копья.

Племя Го-ва-го получило вожделенное мясо, и полтора земных дня продолжался каннибальский пир, в котором приняли участие все, кроме меня и Ортиса Кларка… Впрочем, насчет последнего я не поручусь: думаю, в угоду своему новому покровителю бортмеханик смог бы сожрать не только инопланетное мыслящее существо, но и человека.

Но-вансы еще не закончили пиршество, когда с вершин неожиданно налетел холодный пронизывающий ветер, который почему-то очень встревожил всех взрослых ва-гасов. Пожитки были собраны в мгновение ока, недоеденное мясо брошено в сумки, и все племя по приказу Го-ва-го устремилось из ущелья на гору, поросшую высокими деревьями.

На этот раз не соблюдалось никакого подобия походного строя; мужчины, женщины, дети, смешавшись в одну толпу, в страшной спешке карабкались вверх.

Мы еще не успели добраться до деревьев, как из плотных фиолетово-черных туч хлынул дождь, и по склону потекли потоки жидкой грязи. Теперь мне пришлось пустить в ход не только руки, но и ноги, уподобившись четвероногим братьям по разуму. Я не понимал причин, заставлявших но-вансов с такой лихорадочной поспешностью взбираться на гору, но всеобщее смятение невольно передалось и мне.

Все вокруг пихались, спотыкались, падали, снова вставали, матери подталкивали перед собой детей, а когда племя наконец достигло деревьев, с небес хлестал уже не дождь, а настоящий ливень.

Однако это было только началом лунной бури!

Едва мы с Та-ваном нырнули под одно из деревьев, как ветер перерос в ураган. С диким воем он пытался оторвать но-вансов от стволов, за которые те цеплялись, и швырнуть к подножию горы. Ливень все усиливался, вода забивалась в рот и в нос, почти не давая дышать… И вдруг раздался такой оглушительный грохот, какого я еще не слышал ни разу в жизни.

Темные тучи распорола ветвистая молния, потом вторая, третья, четвертая…

— Та-ван! — с трудом перекрикивая рев бури, крикнул я. — Нам опасно оставаться под деревьями! Лучше спустимся вниз, а не то…

Та-ван, прижимавшийся к стволу рядом со мной, замотал мокрой головой:

— Нет! Только здесь мы сможем спастись! Ущелье скоро затопит!

Он оказался прав. Вода потоками бежала с гор, и несмотря на то, что глубина ущелья достигала сорока-пятидесяти футов, спустя полчаса оно превратилось в бурную реку. Если бы кто-нибудь остался внизу, он неминуемо бы погиб: вождь Го-ва-го руководствовался в своих действиях отнюдь не слепым ужасом, а опытом многих пережитых лунных гроз.

Буря продолжала бушевать, ва-гасы в ужасе цеплялись за стволы, содрогающиеся от ударов грома. Многие деревья падали, не выдержав единоборства с ураганом или пораженные молнией, — и отважные но-вансы отзывались на каждое такое падение воплями ужаса. Кажется, я тоже кричал: впервые мне приходилось испытать на себе гнев Повелителя Грохочущего Неба, и я не мог не содрогаться от неистовой мощи лунной грозы.

Но даже если мне с моей огромной, по здешним меркам, силой, едва удавалось сопротивлялся порывам бешеного ветра, как же их тогда выдерживали ва-гасы?

Не успел я об этом подумать, как мимо прокатилось маленькое, отчаянно вопящее существо, которое кувыркалось среди грязи и вырванной с корнем травы, напрасно пытаясь за что-нибудь уцепиться. Сделав бросок в сторону, я поймал малыша за ногу, но вернуться обратно под дерево не сумел: ветер швырнул нас обоих вниз по склону. Почти сразу мы врезались в другой ствол, и я вцепился в него, что было сил.

Маленький но-ванс, зажатый между мной и деревом, тонко испуганно скулил…

И, услышав этот скулеж, я вдруг понял, что буря стихает. Ураган ревел уже не так оглушительно, молнии вспыхивали все реже, дождь почти перестал, и вскоре среди разошедшихся туч мелькнуло полотнище красного неба.

Лунная буря закончилась так же внезапно, как началась.

Но-вансы один за другим стали выходить из-под деревьев; матери, во время урагана прикрывавшие собой детей, выпрямлялись, встряхиваясь всем телом…

Я сделал то же самое, понимая, до чего нелепо выгляжу с маленьким ва-гасом подмышкой. Я ощупал малыша, убедился, что тот ничего себе не сломал, и подтолкнул его вверх по склону:

— Беги!

Но мальчишка продолжал жаться ко мне, мокрый, грязный и перепуганный.

— Ступай к матери, тебе говорят! — строже прикрикнул я, но Та-ван, съехав ко мне по раскисшему склону в смешной несолидной позе — ни дать, ни взять, пони, катающийся с горки! — взглянул на малыша и сказал:

— Это — Кус-ка.

— И что же?

— Его мать убили ра-дасы шесть ол тому назад.

Ола соответствовала шести с половиной земным часам, и, проделав в уме быстрое вычисление, я понял, что спас малыша, чья мать погибла позавчера во время нападения но-вансов на чужое племя. К моему огромному облегчению, Кус-ка наконец пришел в себя, отцепился от моей куртки, встряхнулся и затрусил к остальным детям. Кажется, я счастливо отделался: не хватало мне еще воспитывать четвероногого сироту-каннибала!

Но-вансы успели вытащить из-под упавших стволов тела трех своих погибших сородичей и теперь деловито перерезали им глотки, давая вытечь крови, но внезапно бросили это занятие и разразились взволнованными криками, показывая друг другу на небо.

Взглянув вверх, я увидел большую птицу, которая парила на фоне темно-фиолетовых туч и багрового неба. Казалось, она пытается повернуть на юг, однако ветер упорно сносил ее по направлению к нашей горе. Птица все медленнее и тяжелее взмахивала крыльями… И вдруг стала быстро снижаться, почти падать на поросшую лесом вершину.

Удивленные крики ва-гасов перешли в вопли злобного торжества; повинуясь приказу Го-ва-го, полдюжины воинов галопом ринулись в гору.

— Что это за существо? — спросил я Та-вана.

— Унит! — со свирепой радостью ответил тот.

Так вот что имели в виду но-вансы, обзывая меня унитом! Значит, птицы в их мире, в отличие от большинства зверей, съедобны. Но если уни-ты — просто летающая дичь, как тогда объяснить ненависть, вспыхнувшую в глазах четвероногих лунных созданий при виде диковинной птицы? И почему Го-ва-го крикнул вдогонку своим воинам, чтобы они непременно доставили ему существо живьем?

Я постарался протолкаться как можно ближе к Го-ва-го, чтобы получше рассмотреть унита, когда его приволокут сюда. Само собой, в двух шагах от вождя находился Ортис, счищающий грязь со своей непромокаемой куртки. Благодаря прочной и теплой одежде мы с ним перенесли бурю куда лучше многих ва-гасов, однако наши перемазанные физиономии казались такими же варварскими, как лица четвероногих воинов. Я судил по Кларку, понимая, что сам выгляжу ничуть не лучше.

Я дружески подмигнул бортмеханику и засмеялся, когда тот, испуганно оглянувшись на Го-ва-го, поспешил отвернуться.

Внезапно вокруг грянули дикие крики:

— Унит! Унит!

Но-вансы торопливо поднимались на дыбы — эта поза означала у них предельное внимание или готовность к драке, — а Го-ва-го сел на ствол поваленного дерева, глядя на существо, которое вели к нему.

Я же при виде унита просто начисто лишился дара речи! Ибо плененное существо оказалось вовсе не птицей, а девушкой, к тому же такой красивой, каких я еще ни разу не встречал.

Что там говорить, Джимми, — ты же сам видел ее! И можешь поверить, в прошлой жизни она была такой же прекрасной, как в этой, даже тогда, когда двое конвоиров тащили ее сквозь злобно орущую толпу, — насквозь промокшую, перепуганную, с трудом переступающую ногами в высоких золотистых сандалиях.

В нескольких шагах от Го-ва-го воины отпустили пленницу, и она тотчас гордо вскинула голову, снизу вверх глядя в свирепое лицо повелителя но-вансов. Может, вождя она и обманула, но я видел ужас в ее глазах; а еще я увидел, как при виде нас с Ортисом эти глаза удивленно распахнулись, и смесь изумления и надежды мелькнула на перепачканном и измученном, но все же прекрасном лице лунной девушки.

Я же не мог оторвать от нее взгляда: таким совершенством она казалась. Тонкая длинная одежда наподобие туники, промокшая насквозь, обрисовывала стройное тело маленькой нимфы; густые длинные волосы цвета темной меди тоже намокли и покрывали девушку плащом до тонкой талии. Она была мала ростом и очень юна — будь она жительницей Земли, я дал бы ей лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Но я сразу понял, что в этом изящном теле таится отважный и мятежный дух. На маленьком личике с узким подбородком и точеным носиком сияли темно-голубые глаза, которым пленница напрасно пыталась придать надменное выражение…

Когда ее отпустили, она едва удержалась на ногах, однако тут же скрестила руки на груди и вызывающе задрала исцарапанный подбородок. Она напоминала мокрую взъерошенную пташку, осмеливавшуюся бросить вызов нацелившемуся на нее коту. Однако эту пичугу уже лишили возможности летать: сопровождавшие девушку воины бросили к ногам Го-ва-го пару длинных крыльев и нечто, похожее на ранец, к которому эти крылья крепились.

Вождь раздраженно рявкнул на своих злобно вопящих подданных, и когда те смолкли, спросил:

— Откуда и зачем ты явилась в свободные горы, унита?

Девушка еще выше задрала подбородок, но не осмелилась промолчать.

— Я из Лаэте, — небрежно бросила она. И, совладав со стучащими зубами, добавила: — Не твое дело, ва-гас, зачем я сюда явилась!

Но-ванс поднял мохнатые брови, оглядывая ее с головы до ног:

— А! Из Лаэте? Мясо женщин из Лаэте очень вкусно…

Пленница, и без того дрожавшая от холода, затряслась еще сильнее, но тут же презрительно воскликнула:

— Румит!

Го-ва-го ничем не показал, что его проняло оскорбление.

— Твое имя? — задал он новый вопрос.

— Наа-ее-лаа.

Вождь впервые позволил появиться на своем лице какому-то чувству, — и то было чувство величайшего изумления.

— Наа-ее-лаа? — повторил он. — Уж не дочь ли ты старого Сарго-та?

Она кивнула и больше не поднимала головы, пока Го-ва-го размышлял.

— Ты отправишь послание своему отцу, — наконец сказал вождь. — Пусть он пришлет в Долину Сумерек двести молодых жителей Лаэте. Если он даст за тебя этот выкуп, мы отпустим тебя целой и невредимой!

Наа-ее-лаа вдруг пошатнулась, я рванулся было ей на помощь, но Та-ван схватил меня за локоть.

— Никто не смеет мешать вождю, когда он допрашивает пленницу! — внушительно сказал молодой воин, и я остался на месте, поняв, что мое вмешательство сейчас принесет только вред.

По знаку Го-ва-го на плечи девушки набросили длинную мохнатую шкуру ти-мана, и она торопливо закуталась в нее.

— Принесите ей… — дальше вождь произнес несколько слов, которых я не знал, — зато их явно хорошо знала лунная девушка.

Она снова вскинула голову и срывающимся голосом воскликнула:

— Нет! Я не буду писать отцу!

— Во как? — глаза Го-ва-го нехорошо сузились, и пленница попыталась отступить на шаг.

Однако ее схватили за плечи и снова толкнули вперед теперь дочь Сарго-та даже не пыталась напустить на себя презрительно-гордый вид. Она съежилась от ужаса под свирепым взглядом предводителя четвероногих каннибалов, но тем не менее упрямо помотала головой.

— Я ничего не буду писать! — крикнула она. — Сыновья и дочери Лаэте так же дороги своим отцам, как я — своему!

Го-ва-го некоторое время смотрел на пленницу, и вдруг, схватив ее за волосы, выдернул из ножен нож. На этот раз Та-вану не удалось бы меня удержать, но все случилось буквально за пару секунд.

Взмах ножа — и роскошные волосы лунной девушки остались в руке вождя.

— Это послужит посланием Сарго-ту! — крикнул Го-ва-го. — А если через две улы мы не получим выкупа, ты сама пойдешь в котел, Наа-ее-лаа!

 

Глава восьмая

Принцесса Лаэте

Ba-гасы никогда не оставались надолго там, где их застигла гроза: они считали, что на этом месте лежит печать гнева великого Зо-ала.

Передав пленницу на попечение женщин, Го-ва-го увел свое племя прочь с горы, и мы двигались без передышки много часов, — правда, не так быстро, как обычно, ведь слишком много женщин и детей но-вансов пострадали во время бури.

Я то и дело отыскивал взглядом среди движущегося впереди отряда лунную девушку. Нонно-вар (то есть, принцесса) Лаэте ехала верхом на но-вансе, закутанная с ног до головы в мохнатую шкуру, и остальные ва-гасы сторонились воина, вынужденного нести на себе ненавистную униту. Го-ва-го явно приказал хорошенько заботиться о пленнице, за которую ожидался богатый выкуп. Я не беспокоился за Наа-ее-лаа, но нетерпеливо ждал остановки, чтобы наконец-то с ней поговорить…

Однако меня постигло жестокое разочарование. Когда «синие сумерки» перемешали все силуэты, и мы наконец остановились, Го-ва-го запретил воинам замыкающего отряда нарушать походный порядок даже на привале. Как объяснил Та-ван, мы достигли излюбленных мест кочевий многочисленного и сильного племени лу-тансов, и теперь нам следовало держаться настороже.

Все воины хорошо это понимали, мне не удалось обмануть бдительность дозорных, чтобы проскользнуть к кострам, у которых грелись женщины и дети… Лишенный возможности поговорить с Наа-ее-лаа, я засыпал вопросами Та-вана: но-ванс начал отвечать мне при темно-синем сиянии неба, а кончил уже в темноте.

Наступила лунная ночь.

Но-вансы сварили тела погибших во время грозы соотечественников и приступили к трапезе. Я все еще не мог привыкнуть к подобным пиршествам, но все же остался сидеть у огня — не для того чтобы греться, а для того чтобы слушать рассказ Та-вана. А молодой но-ванс, наевшись мяса, сделался необычно разговорчивым и наконец объяснил мне, почему его народ так ненавидит двуногую расу Луны.

— Раньше мы, ва-гасы, жили не только в горах, но и в лесах, и в плодородных низинах. Но потом неизвестно откуда пришли светлокожие существа, не умеющие ходить на четырех ногах. Они говорили, что явились с неба, где живет великий Зо-ал, но в словах их была ложь, а в сердцах — измена. Мало-помалу они изгнали ва-гасов из охотничьих угодий и привольных пастбищ в бесплодные горы, а сами завладели всем лунным миром — всем во-наа!

— Когда это случилось, Та-ван? — спросил я.

— Давным-давно, много тысяч ул и келдов тому назад…

Я уже знал, что ула — это время от одной темноты до другой, то есть земной месяц, а келд, лунный год, равняется двумстам семидесяти двум земным суткам… Но расплывчатый ответ Та-вана дал мне только одно: убеждение, что «теория Ор-тиса» справедлива, и униты — это потомки марсиан, более трех тысяч лет назад основавших колонию внутри Луны.

Я продолжал жадные расспросы, и хотя Та-ван немногое мог рассказать, мне стала ясна причина ненависти ва-гасов к пришельцам — унитам. Легенда о некоем «золотом веке», когда все ва-гасы жили в плодородных низинах и имели вдоволь еды, наверняка имела под собой реальную почву. Только после того как их вытеснили в горы, почти лишенные дичи и пастбищ для скота, коренные жители Луны перешли к каннибализму. Оставалось гадать, что представляла бы собой сейчас раса четвероногих каннибалов, если бы уни-ты не прервали когда-то естественного хода ее развития.

Наконец Та-вану наскучило мне отвечать, но я уже успел узнать самое главное: униты обитают на просторных равнинах в деревнях и в больших городах, тянущихся до самого океана. Эти мерзкие уродливые создания нередко убивают друг друга не ради того, чтобы съесть, а просто ради забавы, хотя не смеют соваться в горы, принадлежащие свободным ва-гасам. Только торговцы унитов приходят в Долину Сумерек и обменивают оружие, огненные палочки и кухонную утварь на драгоценные камни, которые встречаются в горах ва-гасов. В эту пограничную долину Го-ва-го и отправил двух воинов с посланием для Сарго-та — ямадара города-государства Лаэте.

— А если Сарго-т откажется выкупить свою дочь, мы ее съедим, — закончил Та-ван. — Говорят, женщины унитов куда вкуснее женщин ва-гасов!

Вот и все, что мне удалось вытянуть из своего четвероногого приятеля, прежде чем мы снова двинулись в путь.

Честно говоря, приказ отправляться в дорогу застал меня врасплох: я не сомневался, что но-вансы останутся до рассвета там, где нас застала ночь. Но Го-ва-го и не подумал прервать поход из-за таких пустяков, как темнота и холод. Ва-гасы видели в темноте не хуже, чем днем, зато меня один-единственный ночной переход измотал больше, чем несколько дневных.

Первые полчаса мы двигались в кромешной темноте, и я не отставал от отряда лишь потому, что держался за ремень на спине Та-вана. Потом тропа круто повернула, и впереди неожиданно замерцал зеленый огонь: это светился горный мох, покрывающий склоны.

То была поистине фантастическая картина: волны призрачного зеленого пламени слева и справа и мчащиеся между ними ва-гасы — длинная вереница полулюдских-полузвериных фигур…

Вскоре я убедился, что в горах, как и в лесу, есть немало светящихся растений. Кроме мха здесь светилась низкорослая желтая трава; круглыми шафрановыми лунами поблескивали съедобные грибы; трепетали бледно-фиолетовые листья невысоких кустарников… Но эти маяки среди чернильной тьмы почти не облегчали движения, потому что я по-прежнему не видел тропы перед собой. И все же я был рад любым, даже самым слабым проблескам света, ведь без них темнота становилась настолько густой, что казалась бездонной пропастью.

Переход следовал за переходом, привал за привалом, и наконец мне стало казаться, что день никогда не наступит. Я пытался отсчитывать оставшиеся до рассвета сутки по числу остановок, но вскоре сбился со счета. Становилось все холоднее; во время движения меня спасала куртка с термоэлементами, а во время сна — такой же спальный мешок, но ва-гасы в последнее время спали, сбившись в тесные кучи и согревая телами друг друга.

Настало самое благоприятное время для побега, но теперь я не мог бежать из-за Наа-ее-лаа. Она упорно не выходила у меня из головы, хотя я не сомневался, что дочь Сарго-та путешествует по призрачно мерцающим горам в таком же удобстве и тепле, как и Кларк Ортис…

Однако ближайшее будущее показало, насколько сильно я недооценивал характер Ортиса.

— Скоро мы достигнем Теплых Земель, — обрадовал меня Та-ван на очередном привале.

— Ты хочешь сказать, что скоро станет светло? — я уже накопил порядочный запас слов и все-таки усомнился, правильно понял но-ванса.

— Да, скоро станет светло… А потом мы придем в Долину Теплых Озер.

— Отлично! Больше всего я сейчас нуждаюсь в горячей ванне, — проворчал я, пониже опуская капюшон куртки.

Вмонтированные в ткань термоэлементы, две недели накапливавшие энергию во время лунного дня, теперь почти полностью разрядились, и я все сильнее ощущал ледяной холод, стекающий с черных каменных небес. Мысленно я представлял себе далекий небесный купол со свисающими с него длинными сосульками…

Я лежал, закутавшись в куртку, пытаясь избавиться от видения оболочки Луны, покрытой льдом изнутри и снаружи, как вдруг сквозь мои веки начал просачиваться слабый розовый свет. Сперва я принял это за начало сна, но вдруг рядом кто-то испустил такой вопль, что я в два счета оказался на ногах.

Теперь уже кричали все ва-гасы, и эхо металось по горам, вторя оглушительному ликующему хору… А самые высокие горные вершины пылали пунцовой краской, словно зажженные факелы; потом загорелись пики пониже, и наконец по всем склонам побежали вниз потоки золотисто-розового света!

Наступил рассвет, — внезапно, как это всегда бывает на Луне.

Но-вансы встречали его восторженными воплями и прыжками, и я кричал вместе со всеми, подставляя лицо струящемуся сверху свету и теплу. Как раньше я мог ругать это живительное золотистое сияние?!

Через двадцать минут иней, серебрившийся на листве кустарников и на камнях, начал таять, а еще через десять минут ва-гасы пустились в путь — бодрые, разговорчивые, оживленные…

Но почти сразу произошла заминка.

Впервые за долгое время строгий порядок движения вдруг оказался нарушен: наш замыкающий отряд смешался с приостановившейся толпой женщин и детей, и, воспользовавшись случаем, я стал быстро проталкиваться вперед. Мне удалось протиснуться в самый центр группы раздраженно кричавших женщин и воинов — и я увидел Наа-ее-лаа, принцессу Лаэте.

Принцессу?

Нет, на горной тропе лежал просто жалкий комок грязного меха, и воины с воплями тыкали в него древками копий, приказывая пленнице подняться. Но Наа-ее-лаа только тихо стонала, судорожно кутаясь в грязную шкуру ти-мана, пытаясь втянуть под нее крошечные ступни с обрывками золотистых сандалий.

— В чем дело? — рявкнул Го-ва-го, галопом врезавшийся в толпу своих подданных.

— Унита не хочет идти! — сердито крикнул один из воинов.

— Не можешь идти — не можешь жить! — тут же злобно гаркнул кто-то, и многие но-вансы подхватили этот свирепый клич. Некоторые, не теряя времени зря, уже выхватывали из ножен ножи…

Наа-ее-лаа сделала отчаянное усилие, привстала — и рухнула лицом вниз. Мгновенно очутившись рядом, я приподнял ее и увидел, что девушка без сознания.

— Не можешь идти — не можешь жить! — заорал какой-то воин у меня над головой, но я встал, держа принцессу на руках, и взглядом заставил его замолчать.

— Я ее понесу! — заявил я, твердо посмотрев в глаза вождю.

За спиной Го-ва-го верхом на одном из воинов возник Ортис с исцарапанной хмурой физиономией; услышав мои слова, он почему-то яростно ощерился… Но Го-ва-го утвердительно кивнул и, пристально взглянув на меня, умчался вперед.

Порядок восстановился, только теперь я следовал среди замыкающего отряда с лунной девушкой на руках, не имея даже времени положить ее на землю и убедиться, что она жива. Но-вансы все быстрее мчались вперед, и я бежал рядом с Та-ваном, неся закутанное в шкуру бессильное неподвижное тело. «Не можешь идти — не можешь жить!»

К счастью, этот переход длился недолго. Вскоре мы взбежали на перевал, и внизу открылся вид на широкую зеленую долину, полную белых дымов.

— Теплые Земли! — сказал Та-ван. — Мы первыми пришли сюда после рассвета. Теперь на ближайшую улу долина принадлежит нам!

Женщины и дети но-вансов с радостными криками бросались в дымящиеся озерки, выскакивали из горячей воды и начинали кататься по густой бледно-зеленой траве. Многие воины следовали их примеру; но-вансы, всегда такие осторожные и бдительные, теперь вели себя, как школьники на каникулах.

Правда, Го-ва-го послал дозорных на главные тропы, но вождь сделал это скорее по традиции, чем опасаясь нападения. Та-ван успел объяснить, что Теплые Земли издавна считаются таким же местом всеобщего перемирия, как и храмы Зо-ала. Поскольку но-вансы первыми пришли в эту долину после рассвета, она считается их священной собственностью до конца следующей ночи — точно так же, как это было принято в дюжине других подобных долин, разбросанных по Свободным Горам.

Я без труда отыскал небольшое озерцо в укромном месте среди густого кустарника и положил Наа-ее-лаа на берегу. Развернув шкуру ти-мана, я несколько секунд молча смотрел на исхудавшее, грязное, жалкое существо, в которое превратилась прелестная принцесса Лаэте.

Вдруг кустарник раздвинулся, и рядом появился Та-ван.

— Боишься, что убегу? — мрачно осведомился я.

Но-ванс некоторое время смотрел, как я пытаюсь привести девушку в чувство.

— Опусти ее в озеро, — наконец буркнул он. — Здешняя вода залечивает даже старые раны. Если на то будет милость Зо-ала, унита выживет! Хотя я бы лучше съел ее прямо сейчас.

С этими словами Та-ван исчез, а я без колебаний последовал его совету.

Раздев Наа-ее-лаа и сняв с ее обмороженных ног остатки плетеных сандалий, я обнаружил, что девушка не только сильно истощена, но и с ног до головы покрыта ссадинами и синяками. Хорошо, что Та-ван не слышал, какими словами я отзываюсь о его народе, способном так обращаться с беспомощной пленницей!

Я опустил девушку в исходящую паром горячую воду у берега, поддерживая голову со спутавшимися темно-рыжими волосами. Вскоре тепло привело принцессу в чувство, она вздохнула, открыла глаза — и с громким криком рванулась из моих рук.

— Не бойся, я хочу тебе помочь… В тот же миг Наа-ее-лаа ударила меня по щеке, располосовав ногтями кожу.

— Как смеешь ты, кархан, прикасаться к Высочайшей среди равных! Отпусти меня, скрэк!

Я понимал далеко не все слова, которые обрушила на меня дочь Сарго-та, но было ясно, что принцесса Лаэте негодует на столь бесцеремонное обращение с ее царственной особой.

Второй удар был нацелен прямо в глаза; я невольно выпустил девушку, вскочил…

И только тут принцесса осознала, что находится полностью в моей власти. Раздетая догола, она лежала на мелководье, над ней возвышался «кархан» и «скрэк» (что бы ни означали эти слова), и нас разделял только клубящийся над водой пар.

Негодование Наа-ее-лаа перешло в ужас. Она прикрыла руками грудь и, прежде чем я успел что-нибудь предпринять, ринулась на глубину.

Моим первым побуждением было прыгнуть следом, но принцесса уже поплыла, как рыба, к дальнему концу озерка. Тогда, подхватив рюкзак, я бросился по берегу в обход…

Я успел как раз вовремя: девушка каким-то чудом сумела доплыть до мелководья, но выбраться на берег уже не смогла.

Ее силы полностью иссякли, и она наверняка бы захлебнулась, если бы я не вытащил ее из воды. Наа-ее-лаа не сопротивлялась, пока я ее вытирал и закутывал в свою запасную рубашку, только дрожала, с отвращением отворачивая лицо. Я опустил принцессу в спальный мешок, сел рядом и успокаивающе улыбнулся.

— Понимаю, это не подходящее ложе для Высочайшей среди равных, зато теперь тебе будет тепло, Наа-ее-лаа. Не бойся меня, я…

— Дочь ямадара не боится какого-то жалкого кархана! — заявила принцесса Лаэте.

Но ее слова прервал надрывный кашель, который свел на нет всю царственную ярость этой реплики и напомнил мне, что я имею дело с больной девочкой, на которую не следует сердиться.

— Хорошо, что ты меня не боишься, — заметил я, доставая из рюкзака засохшие кусочки гриба, найденного во время последнего привала. — Только меня зовут не Кархан, а Джулиан.

— Ты — кархан! — прохрипела Наа-ее-лаа и снова зашлась кашлем.

Ну что на это можно было сказать?

Я счел за лучшее промолчать и заняться воспитанием ее высочества, когда она почувствует себя лучше. А пока размочил кусочек гриба в теплой воде и поднес ко рту Наа-ее-лаа.

— Ешь!

Девушка молча отвернулась.

Тогда я начал есть сам — и не успел покончить со скудной трапезой, как рядом снова появился Та-ван. При виде ва-гаса принцесса вздрогнула, вся съежилась, но презрительно прошипела:

— Румит!

Молодой воин не обратил внимания на оскорбление.

— Го-ва-го собирается поохотиться на ти-ма-нов, — обратился он ко мне. — Если хочешь поесть мяса, можешь пойти с нами.

Я уже много дней исступленно мечтал о мясе, — но отрицательно покачал головой.

— Не могу, Та-ван.

— Почему?

— Я не могу оставить Наа-ее-лаа. Она очень больна.

— Из-за этой самки ты откажешься от возможности поесть мяса?

— Придется.

Пришла очередь Та-вана покачать головой. Некоторое время он пристально смотрел на Наа-ее-лаа и наконец сказал:

— Если она так больна, лучше отнеси ее в пещеры на склоне. В этой долине часто случаются бури.

— В какие пещеры?

— Ступай за мной.

Вскинув на спину рюкзак, я поднял на руки Наа-ее-лаа и двинулся за Та-ваном.

Пока мы шли по долине, многие ва-гасы выкрикивали оскорбления в адрес принцессы Лаэте, но никто не пытался к нам приблизиться. Но когда мы начали подниматься по склону, заросшему фиолетово-красными цветами, передо мной внезапно вырос Ортис.

— Куда ты ее несешь? — без всякого предисловия злобно осведомился Кларк.

— Не твое дело, — я был сыт по горло этим человеком, к тому же Наа-ее-лаа, услышав голос Орти-са, вздрогнула так же, как при появлении Та-вана.

Обойдя бортмеханика, я продолжал путь, но Ортис потащился следом.

— Ты не имеешь никаких прав на эту девушку! — срывающимся голосом крикнул он.

— Кларк, у тебя не все в порядке с головой, — мне даже не хотелось оборачиваться, чтобы отвечать на подобную глупость. — Я не предъявляю на Наа-ее-лаа прав, я просто хочу ей помочь.

— Да, как же! — с язвительным хохотом отозвался он.

— Хватит! Убирайся! — я круто обернулся, — и как всегда при прямой угрозе, Ортис сдрейфил.

— Го-ва-го все это не понравится! — прорычал он, но я продолжал путь, даже не удостоив его ответом.

На высоте двухсот-трехсот футов на склоне чернели устья многочисленных пещер. Та-ван прошел мимо тех, рядом с которыми лежали пирамидки из камней, и остановился рядом с полускрытым кустарником входом.

— Если хочешь, чтобы в твое жилище никто не входил, положи у входа несколько камней, — посоветовал ва-гас. — Значит, ты не пойдешь охотиться?

— Нет. Счастливой охоты, Та-ван! — и с девушкой на руках я вошел в свое новое жилище.

 

Глава девятая

Итон

Я опустил Наа-ее-лаа в самом чистом и светлом углу, с удивлением обнаружив, что от пола поднимается тепло, как будто под ним были установлены гипокаусты. Вероятно, все Теплые Земли появились в результате вулканической деятельности, и подземные процессы в недрах еще не затихли: оттого здесь было столько горячих озер, а в окрестностях буйно росли кустарники, трава, деревья, и водились даже такие редкие звери, как ти-маны.

Сложив у входа каменную пирамидку, я вернулся к Наа-ее-лаа и с опаской положил ладонь на ее горячий лоб. Я бы не удивился, если бы меня полоснули по руке острые ногти, но вместо этого девушка только распахнула огромные голубые глаза и с ненавистью взглянула на меня: этот взгляд полоснул меня куда больнее удара ногтями.

— Скрэк!.. — выдохнула Наа-ее-лаа.

— Меня зовут Джулиан, — как можно мягче поправил я.

Дочь Сарго-та презрительно скривила губы и обронила еще несколько слов, прозвучавших так же отвратительно, как и первое. И когда я хотел смазать антисептиком большую ссадину на ее виске, она резко отстранилась. Принцесса не хотела принимать от меня помощь, как ей ни было плохо; она даже не пожелала напиться из моих рук…

Я понятия не имел о нормальной температуре унитов, однако хриплое дыхание лунной девушки говорило само за себя: у нее наверняка была пневмония. В моей аптечке имелись подходящие лекарства на такой случай, но кто знает, как они подействуют на существо, принадлежащее к инопланетной расе? На существо, обладающее в придачу к вспыльчивому характеру недюжинным упрямством…

Хотя от принцессы так и веяло жаром, она раз за разом упорно отказывалась от воды.

И все-таки в конце концов жажда одержала верх, и девушка жадно припала к фляге.

— Теперь я должна буду отдаться тебе, кар-хан? — облизывая мокрые губы и с ненавистью глядя на меня, прошептала Наа-ее-лаа.

— Что-о?!

Мне показалось, я ослышался, тем более что слово «отдаться» лунная девушка произнесла по-английски.

— Тот, второй кархан… Opтис… Обещал мне помочь, если я ему отдамся…

— Румит!

Как ни странно, первое ругательство, которое пришло мне в голову, было ругательством ва-га-сов. Только потом, перейдя на родной язык, я высказал все, что думаю о Кларке Ортисе.

Пока я отводил душу, Наа-ее-лаа не сводила с меня лихорадочно блестевших глаз, беспокойно пощипывая воротник рубашки.

— Ты ничего мне не должна, — выговорившись наконец, как можно спокойней сказал я. — Будет вполне достаточно, если ты станешь называть меня по имени, Наа-ее-лаа.

— А как ты смеешь называть по имени меня! — разъяренно прошипела принцесса. — Только удостоившиеся Особой Милости итоны могут называть Выc… Высочайшую…

Ее потряс приступ надрывного кашля, и мне пришлось приподнять голову Высочайшей, чтобы она смогла отдышаться.

— Ладно, тогда я буду называть тебя просто Неела, — примирительно предложил я. — Это будет гораздо проще, чем выговаривать твое длинное имя.

— Ты издеваешься надо мной, румит?! Убери свои грязные руки, ты, ползающий на животе перед ва-гасами! — принцесса попыталась плюнуть мне в лицо.

Я встал и вышел из пещеры.

Не знаю, сколько времени я сидел на траве недалеко от входа, пытаясь успокоиться.

Как ни грустно, приходилось признать: в этом столкновении характеров верх в любом случае одержит Наа-ее-лаа. Слабость противника лишала меня всяких шансов на победу, отдавая все преимущества больной лунной девушке. Я старался пропускать мимо ушей «кархана», «скрэка» и «румита», — но неужели мне предстоит еще привыкнуть к плевкам в лицо?!

— Джу-лиан…

Я едва поверил своим ушам, услышав этот слабый жалобный голос. Принцесса не только соизволила меня окликнуть, она позвала меня по имени!

Секунду спустя я уже очутился в пещере, и вместо того чтобы ожечь меня презрительным пламенем голубых глаз, Наа-ее-лаа умоляюще протянула мне руку:

— Джу-лиан… Не сердись! Я сжал тонкие горячие пальчики, чувствуя себя последним негодяем.

— Это ты не сердись, Наа-ее-лаа… Хорошо, я не буду называть тебя Неелой, раз тебе это неприятно.

— Можешь называть, — похоже, принцесса готова была пойти на огромные уступки, только бы я ее не бросил. Но чем объяснить такую внезапную перемену в отношении Высшей среди равных к «презренному кархану»?

— Джу-лиан… Наклонись…

Я послушно выполнил неожиданную просьбу, ожидая чего угодно — от удара до плевка в лицо. Но девушка только запустила пальчики под волосы на моем лбу (хотя я продолжал бриться даже лунной ночью, шевелюра моя порядочно отросла) и ощупала сперва мой лоб, потом правый и левый виски. То были божественные ощущения!

Наконец Наа-ее-лаа со вздохом уронила руку, и я впервые увидел на ее осунувшемся личике улыбку.

— Ты — итон… — прошептала она. — Я так и подумала… Но почему же ты не сказал сразу?

— Потому что и сам не знал. Ты не объяснишь мне, кто такие итоны?

— Перестань! — Наа-ее-лаа явно приняла мой вопрос за насмешку, и я замолчал, мысленно поклявшись впредь не распускать язык без крайней надобности.

— Дай мне руку… — снова слабо шевельнула губами принцесса.

Я поспешно вложил ладонь в ее крошечную раскаленную ручку, и Наа-ее-лаа хрипло торжественно проговорила:

— Высочайшая среди равных, Наа-ее-лаа, дочь Сарго-та, нонновар Лаэте, дарует тебе, итон Джулиан, право ухаживать за ее особой…

Я вздохнул с таким облегчением, словно благополучно сдал сверхсложный экзамен.

— … И жалует тебе звание лавадара…

Принцесса произнесла еще несколько непонятных слов — наверное, некую официальную формулу — и устало прикрыла глаза.

Когда она снова посмотрела на меня, то был взгляд уже не высокомерной царственной особы, а несчастной больной девушки, ожидающей помощи от равного с ней существа.

— Джу-лиан… Мне так плохо… — совсем по-детски пожаловалась Наа-ее-лаа.

— Вздохни поглубже и скажи, болит ли в груди, — попросил я.

— Везде болит, — она вдруг всхлипнула. — И в груди… И в голове… Но больше всего — ноги…

— Ты позволишь тебе помочь?

— Да… Пожалуйста…

Дочь Сарго-та разрешила смазать и забинтовать свои обмороженные ноги и устроить себя поудобнее. Потом я напоил Наа-ее-лаа, положил смоченный холодной водой платок на ее пылающий лоб…

Теперь принцесса с благодарностью принимала все мои заботы, я же чувствовал себя последним негодяем, сознавая, что подобные меры никак не могут ее спасти.

Наа-ее-лаа становилось все хуже. Она выбралась из спального мешка и расстегнула воротник рубашки — видимо, до пределов, дозволяемых лунными правилами приличия, то есть на две пуговицы. Принцесса беспокойно ворочалась, пытаясь спастись от боли и от сжигающего ее тело огня, но ни одной жалобы больше не сорвалось с ее потрескавшихся губ. Эта девочка обладала храбростью, какой мог похвалиться далеко не каждый сильный мужчина!

Когда очередная волна жара отступала, Наа-ее-лаа принималась тихо говорить, хотя ее то и дело прерывали приступы надрывного кашля.

Как, должно быть, истосковалась наследная принцесса Лаэте по сочувствию и пониманию, раз спешила поверить свои горести почти незнакомому человеку!

Теперь я наконец узнал, как и почему она очутилась в горах ва-гасов.

Отец Наа-ее-лаа, ямадар города-государства Лаэте, задумал выдать единственную дочь за некоего Кависа, главу служителей бога Интара. По замыслу Сарго-та, подобный союз церкви и государства должен был укрепить его трон, но Наа-ее-лаа спутала планы отца. Не знаю, чем ей так не угодил этот Кавис, только она решилась на отчаянный план: выкрала священные крылья из храма Интара, поднялась на крышу дворца и отдалась на волю ветра.

Управлять священными крыльями умели лишь высшие жрецы, и принцесса ничего не смогла поделать, когда ветер стал относить ее к Свободным Горам. Там ее сперва чуть не прикончила буря, а потом взяли в плен четвероногие каннибалы…

Но с еще большей ненавистью и отвращением, чем о Кависе или о любом из ва-гасов, Наа-ее-лаа говорила о Кларке Ортисе. Этот ублюдок осаждал ее на каждом привале, уговаривая уступить его домогательствам и обещая взамен свою помощь и покровительство. Наконец оскорбленная принцесса Лаэте чуть не выцарапала Ортису глаза, и тогда негодяй, должно быть, наговорил на пленницу Го-ва-го. С тех пор Наа-ее-лаа перестали кормить и заставили идти пешком. Если она отставала, ее били, а дети но-вансов отбирали почти всю еду, какую ей удавалось найти…

Слушая о том, что пришлось вынести девушке во время последних четырех ол похода, я до боли стискивал кулаки. Непонятно, как выросшая в довольстве и холе дочь ямадара вообще смогла все это выдержать?

Да, маленькая слабая Наа-ее-лаа оказалась крепким орешком! Но теперь ей не могла помочь вся ее отвага и стойкость: истощенный организм был не в силах бороться с недугом.

Лунная девушка уже не металась по своей жалкой постели, а лежала неподвижно, закрыв обведенные темными кругами глаза и тяжело дыша. Изредка она приподнимала тяжелые веки и, убедившись, что лавадар Джу-лиан сидит рядом, снова впадала в забытье.

Я видел, что она умирает.

И когда Наа-ее-лаа в очередной раз с трудом приоткрыв глаза, жалобно взглянула на меня, я решился.

Пусть я стану убийцей, но сидеть и безучастно смотреть, как гибнет эта девушка, было выше моих сил!

Я разделил таблетки олететрина и аспирина на четыре части, растер их с водой и влил смесь в запекшийся рот Наа-ее-лаа. Теперь оставалось только ждать.

Спустя полчаса мне показалось, что больной стало легче дышать. Боясь поверить в это, я молча сидел рядом, вслушиваясь в хриплое неровное дыхание принцессы…

Еще через полчаса впервые за долгое время я услышал ее голос: Наа-ее-лаа пошевелилась и попросила пить. Я напоил принцессу, вылил остатки воды на руку и положил холодную мокрую ладонь на ее горячий лоб.

— Тебе лучше, Неела… Прости, Наа-ее-лаа?

— Да… Ты можешь называть меня Неелой…

Спохватившись, что веду себя слишком вольно, я поспешно отдернул руку, но принцесса успокаивающе улыбнулась мне распухшими губами. Именно эта жалкая улыбка навеки отдала мое сердце рыжеволосой лунной девочке — Наа-ее-лаа, дочери ямадара Сарго-та.

Вскоре девушка задремала, но через два часа я разбудил ее, чтобы дать новую дозу лекарства.

На этот раз результат наступил почти мгновенно. Лоб Наа-ее-лаа покрылся испариной, и мне пришлось выдержать нелегкую битву, прежде чем я уговорил свою подопечную позволить мне снять с нее мокрую от пота рубашку и надеть ту, которая была на мне — пусть давно не стиранную, но сухую. Засим последовал крайне сложный трюк: я ухитрился раздеть и одеть принцессу вслепую, ни разу не оскорбив нескромным взглядом ее ямадарское высочество.

Приняв лекарства в третий раз, Наа-ее-лаа улеглась на бок, свернулась калачиком и крепко уснула.

А когда, проснувшись, нонновар первым делом забеспокоилась о том, как ужасно, должно быть, она сейчас выглядит, я понял — кризис миновал, принцесса Лаэте одолела смерть.

 

Глава десятая

Разные миры

Тот, кому ни разу не приходилось ухаживать за выздоравливающей принцессой, и представить себе не может, какое это сложное дело. Легче уж пилотировать в условиях нулевой видимости посадочный модуль класса «пи-экс»!

Еще несколько дней лунная девушка оставалась такой больной и беспомощной, что мне приходилось заботиться о ней, как о ребенке — и это, несомненно, оскорбляло гордость Высочайшей среди равных. Новопроизведенному лавадару (каковое звание соответствовало в Лаэте чину командира королевской гвардии) то и дело давали почувствовать разницу между сидящей на престоле и стоящим у подножия трона. Порой мое добродушие с трудом выдерживало подобное испытание, но стоило Наа-ее-лаа заплакать, — а все наши размолвки в пору ее выздоровления обычно кончались слезами, — и я, стиснув зубы, смирял свою гордость.

Справедливости ради следует признать, что жизнь под одной кровлей с новопроизведенным лавадаром являлась нелегким испытанием также и для наследной принцессы. Родившаяся во дворце великого ямадара Сарго-та, воспитанная жрицами верховного бога Интара, Наа-ее-лаа была напичкана предрассудками, с которыми ей трудно было бороться. Необходимость принимать от мужчины услуги, какие женщины ее класса обычно получали только от служанок, повергала ее в смятение; мое незнание простейших правил придворного этикета шокировало и оскорбляло ее странные манеры поражали и смущали.

Но перенесенные испытания смягчили гордый нрав дочери Сарго-та: уверен, если бы мы встретились во дворце, с ней куда сложнее было бы поладить! А сейчас Наа-ее-лаа пыталась объяснять все мои странности ранением в лоб, полученным во время стычки с ва-гасами, я же старался терпеливо сносить ее капризы, относя их за счет болезни… Таким образом, наше общение представляло собой (по мнению каждой из сторон) длинную цепь взаимных уступок.

Как только Наа-ее-лаа немного окрепла, она потребовала подробного рассказа о том, как я очутился среди но-вансов, однако в самом начале прервала мое повествование возмущенным криком:

— Не кощунствуй! Только презренные каль-кары утверждают, будто за небесной твердью живут существа, похожие на нас! Но истинные уни-ты прекрасно знают, что на небесах живут одни бессмертные боги! Туда вознесся в своем Летающем Доме великий Интар, и если ты будешь богохульствовать, он обрушит на тебя сверху испепеляющий огонь!

На том и закончилась моя первая попытка рассказать о мире, откуда я явился.

Однако при всех недостатках, порожденных воспитанием, Наа-ее-лаа была умной девушкой и не могла не подмечать многих непонятных вещей, которым тщетно пыталась найти объяснение.

Что за странные лекарства я ей даю? Из чего сделана моя одежда? Откуда у меня все эти диковинные вещи, каких она ни разу не видела в Ла-эте? Почему я иногда начинаю говорить на языке, не похожем ни на один язык во-наа?

Этикет требовал, чтобы я правдиво отвечал на все вопросы дочери ямадара, — но моя правдивость приводила Наа-ее-лаа то в негодование, то в ужас.

Меня не удивило неприятие воспитанницей святилища Интара элементарных астрономических истин, зато другое обстоятельство повергло в глубокое уныние.

Из рассказов принцессы я сделал вывод, что даже здешние цивилизованные народы стоят на весьма невысоком уровне развития. Если колонизация Луны марсианами успела в представлении унитов превратиться в сошествие богов на Землю, мне не стоило мечтать об их помощи в ремонте корабля. Правда, в резервуаре, крепившемся к священным крыльям, явно находился восьмой луч, — и потому моей последней надеждой какое-то время оставались жрецы Интара.

Но и эту мою надежду Наа-ее-лаа вскоре развеяла по ветру. Да, могущественные служители верховного бога знали гораздо больше, чем остальные жители во-наа, но и они верили, что украденные нонновар крылья даровал унитам сам Интар. Помимо Лаэте только в храмах двух других лунных городов хранились подобные крылья, и Не-ела содрогалась от ужаса при мысли о своем небывалом кощунстве. Выкрасть одну из величайших святынь верховного бога — отец никогда не простит ей такого!

— Но иначе меня отдали бы Кавису, а Интару был неугоден этот брак. Все знамения предвещали беду, но верховный жрец ничего не хотел слушать!

— Так ты не хотела выходить за него замуж только из-за знамений?

Нонновар, смутившись, опустила головку.

— Я не любила его… — наконец прошептала она. — Пусть Интар покарает меня за кощунство, если сон, в котором сам верховный бог указал мне путь к спасению, был ложным!

Нет, я не мог надеяться получить помощь в починке космического корабля от жителей мира, где принцесс насильно выдавали замуж, где путь к спасению им указывали боги в пророческих снах и где перед примитивными летательными аппаратами молились верующие в величественных храмах.

Мир, о котором рассказывала мне Наа-ее-лаа, в чем-то напоминал древний мир моей родной Земли, а в чем-то был совсем на него непохож.

В городах, населенных унитами, все население с рождения делилось на классы, и едва ребенку исполнялось полгода, его клеймили особым знаком, на всю жизнь определявшим положение уни-та в иерархии жителей городов и деревень. Только итоны — или равные, как они еще называли себя, — избегали клеймения висков или лба. Уже само отсутствие клейма возносило их над прочими сословиями, имевшими общее название карха-нов (что в вольном переводе означало «низшие»). Карханы тоже делились на классы, внутри которых имелись и богатые торговцы, и представители презренной голи, но итоны свысока относились ко всем унитам, носящим клеймо.

Неизвестно, когда и почему возник этот дикий обычай, но он, без сомнения, сильно задерживал развитие лунной цивилизации. Благодаря клеймению самый предприимчивый и талантливый кархан не мог надеяться перешагнуть границы своего класса — ему всю жизнь суждено было оставаться низшим, даже если бы он добился успеха во всех своих начинаниях и разбогател.

Ниже карханов стояли только скины, но об этих презренных существах Наа-ее-лаа вообще отказалась говорить, не желая осквернять свой язык подобной темой.

А еще в во-наа обитали некие калькары… Насколько я понял, сперва они были немногочисленной еретической сектой, подрывавшей официальные религиозные догмы и отрицавшей божественные права итонов на власть; но с каждым келдом их движение росло и ширилось, пока наконец еретикам не удалось захватить власть в некоторых крупных городах. Придя к власти, вожаки калькаров немедленно заклеймили лбы всем тамошним итонам, освободив от клеймения своих новорожденных детей… Но только своих, а отнюдь не детей всех карханов.

Гончарный круг истории повернулся, ничего, по сути дела, не изменив. Согласно букве закона в Новых Городах все жители были равны, однако большинство тамошних унитов продолжало носить на лбу клеймо и подчиняться новым законам и властям, очень мало отличающимся от старых.

Однако знать Старых Городов, помнившая о кровавых бунтах калькаров, считала всех обитателей Новых Городов еретиками и преступниками. И если раньше жители во-наа делились только на унитов и ва-гасов, то теперь они раскололись на обитателей Старых и Новых Городов, на калькаров и на «истинных» унитов; уже пятьдесят земных лет эти два лунных мира находились то в состоянии шаткого перемирия, то открытой войны.

Больше, чем калькаров, Наа-ее-лаа ненавидела только ва-гасов, упорно отказываясь считать их мыслящими существами.

Она терпеть не могла Та-вана, который иногда приходил в нашу пещеру, и содрогалась даже при виде маленького Кус-ки.

Я же при появлении этого постреленка всякий раз мысленно ухмылялся, вспоминая, как когда-то боялся, что мне придется опекать спасенного во время грозы сироту. В действительности все получилось наоборот: Кус-ка взял под свою опеку сильного, но бестолкового унита. Во время ночных привалов он приносил мне еду, ухитряясь проскальзывать мимо часовых, учил премудростям жизни в горах — и даже сейчас, в щедро-изобильных Теплых Землях, по привычке продолжал одаривать своим покровительством.

Я давно привык к диковинной внешности ва-гасов и не считал их уродами; а в тот день, когда Кус-ка притащил в нашу пещеру большой котелок горячего бульона с кусками мяса ти-мана, он показался мне куда симпатичнее любого розовощекого человеческого ангелочка с обложки журнала детских мод. Но принцесса встретила мальчишку привычной презрительной гримаской и словом:

— Румит!

Я едва успел спасти котелок и перехватить ринувшегося в атаку маленького но-ванса. Подобно лаэтской принцессе Кус-ка не выносил никаких посягательств на свою особу, но я уже наловчился обращаться с ним и сумел вытащить наружу так, что четвероногий сорванец ни разу меня не укусил.

— Если эта самка еще раз назовет меня руми-том, я ее съем! — свирепо заявил Кус-ка.

— С каких это пор но-вансы начали убивать женщин? — осведомился я.

— Она не женщина, а уродливая мерзкая уни-та! — возразил мальчишка. — И Го-ва-го сказал, что если за нее не дадут выкуп, она отправится в котел!

— Придется тебе поискать другую пищу, Кусака, — усмехнулся я, слегка подтолкнув его в лохматый затылок. — Кстати, насчет пищи… Спасибо тебе за мясо. А теперь ступай, побегай с другими детьми!

Взбрыкнув, юный но-ванс поскакал прочь, но через несколько ярдов остановился и крикнул:

— Ты ложишься с этой женщиной, да, Джулиан?!

— Кусака, заткнись! — сердито рявкнул я. Но маленький паршивец завопил еще пронзительней:

— Лучше брось эту слабосильную рыжую уродину и выбери одну из женщин но-вансов!

С этими словами он умчался — только пыль столбом, — а я вернулся в пещеру, заранее зная, что меня ждет.

Наа-ее-лаа отлично понимала язык ва-гасов, очень похожий на ее собственный, и не успел я переступить порог, как на меня обрушился шквал царственного негодования.

Не желая ввязываться в перепалку, я молча принялся хлебать суп. Каким восхитительным показалось мне это мясное варево без соли и приправ!

Но лавадар, осмелившийся есть в присутствии Высочайшей — к тому же изволившей в данный момент гневаться, — наверняка нарушал целую дюжину правил дворцового этикета, и Наа-ее-лаа не замедлила мне об этом объявить. К тому времени, как она выдохлась и умолкла, я успел наполовину опорожнить котелок.

— Спасибо за очередной урок хороших манер, Неела. А теперь поешь, — я протянул котелок принцессе.

— Так ты решил поделиться со мной объедками, лавадар?! — задохнувшись от ярости, вскричала Наа-ее-лаа.

— Почему объедками? Я честно оставил тебе половину…

Дочь Сарго-та на какое-то время лишилась дара речи.

— Конечно, а чего еще можно ждать от итона, якшающегося с ва-гасами?! — наконец прошипела она. — В Лаэте даже последний скин постыдился бы разговаривать с четвероногими горными тварями!

— Если бы ты присмотрелась к ва-гасам получше, Неела, ты бы увидела, что они такие же разумные существа, как униты. В конце концов, именно Кус-ке мы обязаны сегодняшним обедом!

— Я ничем не обязана никому из ва-гасов! — отрезала нонновар, задирая носик к потолку. — А ты можешь отправляться к своим четвероногим, вместо того чтобы проводить время с такой слабосильной уродиной, как принцесса Лаэте!

Разговор принял опасный оборот.

Лунная девушка до сих пор тяжело переживала потерю своих роскошных волос (в Лаэте коротко стригли только рабынь) и считала, что болезнь превратила ее в дурнушку. Я часто слышал ее всхлипывания, когда она рассматривала себя в мое зеркальце для бритья, и никакие комплименты не могли утешить бедняжку: Наа-ее-лаа принимала их за грубую лесть. А ведь я был искренен в своих похвалах, как никогда!

Увидев слезы, заблестевшие в голубых глазах, я горько пожалел, что не проявил больше терпения и такта… Но было уже поздно.

— Ну, что стоишь? — взвизгнула Наа-ее-лаа. — Иди, валяйся с четвероногими грязными самками, пусть они наплодят тебе детенышей, таких же грубых и невежественных, как ты сам!

— Неела, что ты такое говоришь?!

— Уж слишком много ты возомнил о себе — ты, получивший милость из моих рук!..

Еще никогда наши споры не переходили в такие скандалы; это был уже не просто шквал, а настоящий штормовой ураган! И вдруг принцесса перестала кричать и замерла с приоткрытым ртом.

Обернувшись, я увидел на пороге двух молодых но-вансов.

— Тебя зовет Го-ва-го! — отрывисто обратился один из них ко мне. — Пошли!

Только что пунцовая от гнева, лунная девушка резко побледнела.

Я молча встал и направился к выходу.

— Джу-лиан! — Наа-ее-лаа вскочила, путаясь в моей рубашке. — Я пойду с тобой!

— Го-ва-го хочет видеть только мужчину, — старший воин даже не снизошел до разговора с пленницей, по-прежнему обращаясь лишь ко мне.

— Я скоро вернусь, Неела, — успокоил я. — А ты все-таки съешь суп, пока он не остыл!

Я ободряюще подмигнул принцессе Лаэте, но она, прижав кулачки к груди, смотрела на меня так, словно не надеялась больше увидеть.

Го-ва-го жил в просторной пещере, где при желании могла бы разместиться половина племени но-вансов. Сейчас кроме вождя здесь находились еще два десятка воинов, а за правым плечом Го-ва-го, как обычно, маячил Ортис. Выражение лица бортмеханика заставило меня приготовиться к самому худшему.

Предводитель но-вансов прямо перешел к делу: остановившись передо мной, он отрывисто бросил:

— Теперь ты знаешь наш язык. То был не вопрос, а утверждение, и я не стал отпираться.

— Да, знаю.

— Ты обещал дать мне много гремящего оружия после того, как научишься говорить на нашем языке.

— Я могу дать тебе оружие, но для этого мне нужно вернуться в свой мир, Го-ва-го.

Вождь так резко поднялся на дыбы, что я невольно отшатнулся:

— Ты считаешь меня глупцом?! Если я тебя отпущу, ты никогда уже не вернешься!

— А если я навсегда останусь здесь или погибну, ты никогда не получишь гремящего оружия, — отпарировал я.

Но-ванс снова опустился на четвереньки и принялся расхаживать по пещере, освещенной мерцающим зеленым мхом, которым поросли здесь все стены.

— Как далеко находится твой мир? — наконец спросил Го-ва-го.

Дважды за последнюю неделю мне пришлось прочесть лекцию по астрономии… И дикий ва-гас поверил мне гораздо быстрей, чем принцесса Ла-эте. Впрочем, Го-ва-го наверняка уже все знал от Ортиса и просто хотел сравнить наши ответы…

— Ты с самого начала обманул меня, проклятый двуногий! — прорычал он, прервав меня на полуслове. — Ты не сможешь вернуться обратно, раз твой Летающий Дом разбит!

— Да, но я надеюсь починить корабль с помощью унитов…

— Если я позволю тебе уйти к унитам, ты тем более не вернешься в Свободные Горы! — все больше разъяряясь, рявкнул вождь.

В чем в чем, а в логике этому свирепому каннибалу нельзя было отказать.

— Придется положиться на мое слово, Го-ва-го, — сказал я, сознавая, что моя жизнь висит на волоске.

— Будь ты но-вансом, я заставил бы тебя поклясться гневом Зо-ала, — со злобной усмешкой фыркнул вождь. — Но двуногие не верят в истинных богов, и только глупец может положиться на их слово! Но все-таки трижды подумай, прежде чем сейчас солгать… Отвечай: в твоем Летающем Доме есть еще гремящее оружие?

Я солгал, не задумавшись ни на секунду:

— Нет. Мы взяли все оружие с собой, когда отправились в горы!

Если бы Ортис опроверг мои слова, я бы погиб. Но, заранее предвидев возможность того, что Кларк попытается купить себе жизнь ценой предательства, я успел принять кое-какие меры. Во время последнего разговора с Нортоном и Вестом я приказал им стрелять без рассуждений, если мы явимся к «Челленджеру» в сопровождении ва-гасов. Конечно, я не надеялся, что Нортон и Дэвид выполнят этот приказ, зато рассчитывал на трусость бортмеханика: вряд ли Ортис осмелится рискнуть своей драгоценной шкурой!

Теперь мой расчет полностью оправдался. Не желая погибнуть в заварушке, которая неизбежно начнется, если но-вансы станут штурмовать «Челленджер», Кларк и не подумал заявить вождю, что я лгу.

Услышав мой ответ, Го-ва-го взвыл от ярости и снова принялся расхаживать взад-вперед по пещере, напоминая мечущегося по клетке голодного тигра.

В эти мгновения решалась моя судьба, но я думал не о себе, а о Наа-ее-лаа. Если меня убьют, принцесса останется одинокой и беззащитной во власти свирепых ва-гасов — и во власти человека, который был еще безжалостнее, чем любой четвероногий каннибал! Я с ненавистью взглянул на Ортиса, он ответил мне таким же ненавидящим взглядом.

Го-ва-го как будто прочитал мои мысли: поднявшись на дыбы, он скрестил руки на груди.

— Мне сказали, что ты взял себе Наа-ее-лаа, дочь Сарго-та, — медленно проговорил он.

— Тебя обманули, — я вонзил ногти в ладони, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица.

— В самом деле? — вождь прищурился.

— Я не брал себе Наа-ее-лаа, я просто вылечил ее. Если ты надеешься получить за принцессу выкуп, ты, наверное, не хочешь, чтобы она умерла?

— Оружие для меня сейчас важнее, чем мясо унитов, — откровенно заявил ва-гас. — Если у меня будет гремящее оружие, но-вансам никогда больше не придется голодать! И не пытайся обмануть меня, Джу-лиан, — Го-ва-го впервые назвал меня по имени, но его черные глаза были полны бешеной злобы: — Я знаю, что у вашего дикого народа мужчины владеют женщинами, покупают их и продают!

— Понятно, кто тебе это сказал. Конечно, ничтожеству вроде Кларк Ортиса приходится покупать женщин, ведь добровольно ему не отдастся даже самая уродливая из…

— Ты лжешь! — завизжал Ортис. — Не отпирайся — я знаю, ты спишь с этой лунной шлюхой!..

Одним прыжком я очутился рядом и сделал то, о чем давно мечтал: угостил негодяя парой хороших ударов, разбив ему нос и раскровенив губы. Кларк тоже стукнул меня в ответ, но воины отшвырнули нас друг от друга; при этом мне достался такой пинок в солнечное сплетение, что я упал на колени, не в силах вздохнуть.

— Ты обещал мне оружие, — прорычал надо мной Го-ва-го, — и ты мне его принесешь! А пока я не получу карабинов и патронов, Наа-ее-лаа останется здесь!

Я поднял голову.

— А если Сарго-т пришлет за нее выкуп?

— Она все равно останется здесь! — гаркнул Го-ва-го. — И если я не увижу оружия через один келд, твоя женщина будет убита!

— Отдай принцессу мне, вождь! — воскликнул Ортис. — Отдай ее мне, и я брошу к твоим ногам весь во-наа!

— Мразь!

Вскочив, я попытался снова кинуться на Ортиса, но тычок тупым концом копья по ребрам остановил меня на середине прыжка. Древком того же копья меня хлестнули по лицу, на какое-то время я перестал слышать и видеть…

— Джулиан!!

Красно-зеленая пелена разорвалась, и в разрыве возникла Наа-ее-лаа, нонновар Лаэте — одетая в мою рубашку, доходящую ей почти до лодыжек, босая, дрожащая и перепуганная. В следующий миг девушка упала рядом со мной на колени и крепко меня обняла.

— И ты еще осмеливаешься говорить, что это не твоя женщина? — саркастически осведомился вождь.

Я не сомневался, что Наа-ее-лаа обрушит на Го-ва-го залп негодующих ругательств, но вместо этого принцесса продолжала прижиматься ко мне, осторожно стирая кровь с моей щеки. Ортис смотрел на нас с искаженным от злобы лицом.

— Отдай ее мне, вождь! — прошипел он. — Ты не пожалеешь, клянусь!

Дикие крики, грянувшие снаружи, не дали Го-ва-го времени, чтобы ответить, а мне — чтобы снова броситься на бортмеханика.

В пещеру галопом влетел молодой но-ванс с окровавленной грудью.

— В долину пришли лу-тансы! — крикнул он и рухнул к ногам вождя.

Го-ва-го быстро перерезал ему горло, схватил карабин и бросился наружу, за ним кинулись все остальные воины.

Случилось неслыханное: одно племя ва-гасов напало на другое в Долине Теплых Озер задолго до наступления рассвета.

 

Глава одиннадцатая

Сражение

— Оставайся здесь! — крикнул я Наа-ее-лаа перед тем, как выскочить из пещеры.

Снаружи творилось нечто невообразимое!

Вниз по склону гигантскими скачками неслись вражеские воины с лицами и волосами, выкрашенными в синий цвет, дико завывающие, как индейцы.

Внизу, в долине, уже кипел большой бой, однако в данный момент меня больше всего интересовало то, что происходило неподалеку. На склоне здесь и там дрались ва-гасы, поражая друга копьями и дубинками, а когда дело доходило до рукопашной — ножами, руками и зубами…

В нескольких ярдах от меня пять лу-тансов окружили двух воинов Го-ва-го, быстро разделались с ними и тут же нырнули в ближайшую пещеру. Оттуда послышался страшный, быстро оборвавший визг… На него ответил тихий вскрик за моей спиной.

— Неела, я же велел тебе не выходить! — обернувшись, рявкнул я.

Принцесса не обратила внимания на мой непозволительно грубый тон. Взглянув на окровавленные трупы неподалеку, девушка побелела, как бумага, и осела на траву, закрыв лицо руками. Я хотел затащить ее обратно в пещеру, но передумал: опасность грозила ей сейчас повсюду.

Нужно было немедленно раздобыть хоть какое-то оружие! В два скачка оказавшись рядом с убитыми но-вансами, я забрал у одного из них дубинку, у второго — копье, но взять нож не успел: сзади раздался отчаянный вопль Наа-ее-лаа.

Прямо на принцессу галопом мчались трое лу-тансов она вскочила было на ноги, но, обессилев от ужаса, снова опустилась на траву.

Сам не знаю, каким чудом я успел очутиться между атакующими каннибалами и стоящей на коленях девушкой.

Первый воин замахнулся на меня длинным ножом, но я увернулся и с такой силой ударил лу-танса дубинкой, что его голова раскололась, как спелый арбуз. Второго синелицего дьявола я пронзил копьем, сам удивившись своей ловкости, и его товарищ избавил меня от дальнейших хлопот, перерезав раненому горло. Это заняло у лу-танса всего пару секунд, но на третьей я сломал ему дубинкой шею.

Не успел я перевести дух, как меня оглушили пронзительные злобные вопли: ко мне и Наа-ее-лаа галопом мчались еще несколько синеволосых. К счастью, пока они были еще слишком далеко, чтобы подняться на дыбы и метнуть в нас дубинки и копья, — и, подхватив на руки полумертвую от страха принцессу, я кинулся бежать.

— Джу-лиан! Сюда!

Я бросился на голос Кус-ки и очутился за живой оградой из густого кустарника, где столпились два десятка женщин и детей но-вансов. Конечно, эта непрочная защита могла прикрыть их только от копий, но не от прямой атаки вражеских воинов, — поэтому, опустив Наа-ее-лаа на землю, я приготовился к драке.

Однако лу-тансы проскочили мимо. Они спешили в долину, где бушевало главное сражение, и не желали тратить время на рысканье по кустам.

Поверх кустов мне была отлично видна развернувшаяся внизу баталия.

Наблюдая за той стычкой, в которой погибла мать Кус-ки, я успел уяснить основные приема боя четвероногих лунных воинов. Поскольку ва-гасы не могли одновременно атаковать и метать копья, они прерывали бешеный бег, чтобы пустить в ход оружие, а потом снова мчались вперед. Каждый воин старался как можно быстрее двигаться, ведь в подвижную мишень труднее попасть, и в то же время выжидал момент, когда можно будет остановиться и кинуть копье; потому вся битва напоминала быструю смену картинок в калейдоскопе.

Однако на сей раз Го-ва-го изменил обычной тактике, велев своим воинам окружить себя подвижным кольцом на расстоянии двухсот-трехсот ярдов. Но-вансы то двигались вокруг небольшого возвышения, на котором стоял вождь, то останавливались и метали копья, не давая лу-тансам подойти слишком близко. А стоящий во весь рост Го-ва-го стрелял из карабина, усеивая долину трупами врагов.

Точно так же поступал другой но-ванс, которому достался второй карабин. Но этого воина защищало куда меньшее сородичей, поэтому вскоре беспорядочно атакующая толпа лу-тансов прорвала редкую цепь. Копье пронзило горло но-ванса, он рухнул, выпустив карабин, а оголтело завывающие синелицые каннибалы бросились за отступающими в беспорядке врагами.

Я увидел, что вся эта толпа мчится прямо к нашему склону, и понял, что нельзя терять ни минуты.

Вырвавшись из рук вцепившейся в меня Наа-ее-лаа, я бросился вниз и добежал до карабина прежде, чем до меня докатилась волна лу-тансов. Я расстрелял всю обойму, так и не позволив ни одному врагу подняться на дыбы, чтобы напасть. Уцелевшие синеволосые бежали, в спешке даже не добив своих раненых, а я сорвал с убитого но-ванса сумку с патронами, занял удобную позицию на полдороге между кустами, за которыми пряталась принцесса Лаэте, и продолжал стрельбу.

Впервые в жизни мне приходилось убивать мыслящих существ, но меня не мучила совесть. Если племени Го-ва-го не удастся отбить нападение, участь Наа-ее-лаа будет решена: лу-тансы убивали на месте и женщин, и детей. Поэтому я не задумывался, какие заряды в обойме моего карабина — боевые или парализующие, все равно каждому подстреленному врагу его собратья тут же перерезали горло.

Точно так же поступали со своими соплеменниками но-вансы.

В пятидесяти шагах от меня один из них упал, пораженный в ногу копьем, и тотчас его товарищ выхватил нож для последнего удара. Я уже успел привыкнуть к подобным сценам, даже научился находить им оправдание, но весь мой философский настрой полетел к черту, едва я узнал в упавшем Та-вана!

Только малое лунное притяжение позволило мне вовремя оказаться рядом, чтобы перехватить занесенный над моим четвероногим товарищем нож. Но-ванс, которого я отбросил в сторону, взвыл от негодования, но не менее негодующий вопль вырвался у самого Та-вана: к нам неслись две дюжины врагов, и молодой воин больше смерти боялся попасть в желудки лу-тансов, лишившись тем самым права на будущую жизнь.

Однако я вогнал в карабин новую обойму и остановил атаку синелицых прежде, чем они приблизились на расстояние, с которого можно было метнуть оружие.

Потом я наклонился над Та-ваном и выдернул копье из его раны.

Несмотря на все свое мужество, молодой ва-гас взвыл от боли. К счастью, зазубренное острие не задело кость, не то но-ванс навсегда остался бы калекой, что однозначно равнялось бы для него смертному приговору:

«Не можешь идти — не можешь жить!»

Я быстро обмотал рубашкой мохнатую ногу, из которой хлестала кровь.

— Сможешь встать?

Та-ван кое-как приподнялся, но тут же снова повалился на бок.

— Добей меня! — прорычал он.

— И думать об этом забудь! — огрызнулся я, снимая выстрелом опасно приблизившегося лу-танса. — Скоро ты будешь в полном порядке, ведь здешняя вода залечивает все раны, помнишь?!

Та-ван замолчал. Молодому ва-гасу — так же, как молодому человеку — трудно примириться с неизбежностью смерти, даже если религия обещает ему будущую жизнь. А вдруг в сражении победят лу-тансы? Тогда все побежденные будут обречены на полное окончательное уничтожение!

Наверное, я неплохо вжился в шкуру ва-гасов, если понял, о чем думал мой четвероногий приятель в те мгновения и почему он перестал требовать последнего удара. Вместо этого Та-ван поднял копье, которое я выдернул из его раны, и изготовился для броска.

Но ему так и не выпало возможности поразить ни одного лу-танса.

Я не подпустил синелицых на близкое расстояние, расстреливая обойму за обоймой, а в центре долины по-прежнему гремел карабин Го-ва-го…

И наконец пришельцы поняли, что им не победить.

С душераздирающим воплем лу-тансы бросились бежать по тем же тропам, которые привели их в долину; многие из них несли на спинах тела убитых соплеменников. По пятам за лу-тансами ринулись но-вансы во главе с самим Го-ва-го, но я не опускал карабина до тех пор, пока не убедился, что на расстоянии пятисот шагов вокруг не осталось ни одного живого врага.

Битва была закончена…

Закончена для всех, кроме меня: ко мне бросились несколько но-вансов, намереваясь прикончить лежащего у моих ног раненого воина.

— Назад! — рявкнул я, вскидывая карабин.

Все воины племени Го-ва-го постигли мощь «гремящего оружия», поэтому остановились на всем скаку.

— Чего ты хочешь, Джу-лиан? — встав на дыбы, озадаченно спросил один из них.

Подобное обращение по имени в племени но-вансов значило очень многое; я понял, что отныне ва-гасы считают меня скорее сородичем, чем пленником… Но я не собирался позволить им убить Та-вана, к которому уже давно относился как к хорошему товарищу.

Между тем Та-ван, опираясь на копье, раз за разом пытался подняться на ноги, — и наконец ему удалось-таки встать. Он хотел жить прямо сейчас, а не в следующем воплощении!

Этикет лунных каннибалов позволял им добивать только лежащих соплеменников, поэтому они слегка отступили, молча дожидаясь, пока их истекающий кровью раненый собрат вконец обессилеет и рухнет…

Та-ван рухнул как раз в тот момент, когда вернувшиеся из погони за врагами воины во главе с Го-ва-го окружили нас со всех сторон.

— Не подходите! — крикнул я.

Должно быть, безумие боя еще не оставило меня, раз я решился бросить вызов чуть ли не всему племени.

Забрызганный кровью Го-ва-го, раздувая ноздри, вскинул карабин к плечу; но вождь отлично знал, кто из нас лучший стрелок. К тому же он еще не потерял надежду получить с моей помощью много «гремящего оружия».

— Чего ты хочешь? — гневно вопросил он.

— Я не позволю убить Та-вана! Некоторое время предводитель но-вансов пытался уразуметь смысл моих слов.

— Почему? — наконец спросил он.

— Мы, люди, не добиваем раненых друзей! Вождь взглянул на молодого воина, из-за которого шел спор.

— Он не сможет следовать за племенем, значит, он все равно что мертв!

— Он жив, и я не позволю его убить! — я тоже посмотрел на Та-вана, и помимо стыда и гнева увидел в обращенных на меня черных глазах отчаянную надежду. — Твое племя останется в Теплых Землях до конца улы, Го-ва-го, а к этому времени он уже будет здоров!

Го-ва-го шагнул вперед на двух ногах, что выглядело так же неуклюже, как если бы человек шагнул вперед на четвереньках.

— Отдай мне карабин! — злобно потребовал вождь.

— Сперва поклянись, что Та-ван останется жив!

Вождь взревел от бешенства; наши взгляды скрестились, но эту схватку характеров выиграл я.

— Ладно. Клянусь!

— Поклянись гневом Зо-ала. И все остальные тоже пусть поклянутся!

— Клянусь гневом Зо-ала! — проорал Го-ва-го, а все воины эхом повторили его слова.

Я плохо помню, кто взял у меня из рук карабин, такая на меня навалилась усталость.

Помню лишь, что отнес Та-вана туда, где оставил Наа-ее-лаа, — и обнаружил принцессу в глубоком обмороке. Еще помню, как Кус-ка крутился рядом, пока я перевязывал рану молодого но-ванса…

А потом наступил какой-то провал, и лишь некоторое время спустя я обнаружил себя сидящим в пещере рядом со смертельно бледной бесчувственной Наа-ее-лаа.

 

Глава двенадцатая

Побег

— Кто ты такой, Джу-лиан?.. — прошептала принцесса Лаэте вскоре после того, как пришла наконец в себя.

— О чем ты, Неела? — я как раз рассматривал в зеркальце для бритья свое распухшее окровавленное лицо.

Бой здесь был ни при чем: меня ударили древком копья еще в пещере Го-ва-го. Ну и вид у меня был — ни дать ни взять разбойник с большой дороги!

Но Наа-ее-лаа смотрела на меня так, как если бы я был прекрасным сэром Галахадом.

— Неужели ты и вправду явился с неба? — прошептала она. — Ни один унит не смог бы совершить то, что сейчас совершил ты!

— Перестань, — слова лунной девушки были мне приятны, но меня тревожили ее бледность и слабость.

Наа-ее-лаа едва оправилась от болезни; непонятно, как она вообще сумела дойти до пещеры Го-ва-го а после разыгравшегося недавно кошмара бедняжка едва дышала.

— Как ты себя чувствуешь, Неела? — сев рядом, озабоченно спросил я.

— Я очень перепугалась, — прошептала нон-новар. — Но ты жив, значит, все хорошо…

Она потянулась к моей руке и тут же отдернула пальцы. Огромные темно-голубые глаза смотрели на меня с благоговейным ужасом.

— Кто ты такой, Джу-лиан? — снова жалобно пролепетала Наа-ее-лаа.

— Может, поговорим об этом позже? Сейчас тебе надо отдохнуть…

— Нет, я должна знать! Прошу тебя!

Впервые, обращаясь ко мне, принцесса произнесла слово «прошу»; и, вздохнув, я покорно пустился в объяснения.

На этот раз Наа-ее-лаа слушала, не перебивая, а я терзался сомнениями, правильно ли поступаю? Может, для душевного спокойствия девушки лучше было бы ей солгать? И все же я выложил всю правду, закончив свое чистосердечное признание рассказом о том, как нас с Ортисом пленили ва-гасы.

— Но… Этого не может быть! — отчаянно прошептала принцесса, когда я кончил.

— Прости.

— За что ты просишь прощения?

— За то, что перевернул весь твой мир вверх тормашками, Неела. Может быть, теперь ты меня возненавидишь… Но, если подумать, так ли уж важно, откуда мы пришли? Куда важнее, где мы находимся сейчас, верно?

Наа-ее-лаа долго молча всматривалась в мое кошмарное лицо и наконец взяла меня за руку.

Какие бы чувства и мысли ни терзали сейчас принцессу Лаэте, отвращения ко мне она явно не испытывала.

— Ты прав… Главное, что мы вместе… — и Наа-ее-лаа уснула, не выпуская моей руки.

Я сидел рядом с ней до тех пор, пока не убедился, что принцесса спит крепким спокойным сном.

Тогда я осторожно вынул руку из тонких пальчиков нонновар и отправился проведать Та-вана. Вряд ли Го-ва-го или любой другой из но-вансов могли нарушить клятву гневом Зо-ала, но рана моего приятеля была довольно тяжелой, а ва-га-сы ничего не смыслили в целительстве.

Захватив перевязочные пакеты и кое-какие лекарства, я направился к кустам, где оставил Та-вана, но не нашел его там. Пройдя по кровавому следу, я обнаружил раненого в ближайшем из горячих озер: но-ванс целиком погрузился в воду, только его косматая голова лежала на берегу на моей окровавленной рубашке.

Все мои попытки оказать оказать приятелю медицинскую помощь пропали втуне: Та-ван не пожелал и слушать о том, чтобы я что-нибудь делал с его ногой.

— Если будет на то воля Зо-ала, я выживу, — заявил он. — Но Повелитель Грохочущего Неба гневается на тех, что уклонился от последнего удара…

— С чего ты взял, что он на тебя в обиде?

— Идет большая буря.

Я не видел никаких признаков надвигающейся грозы, однако уже имел случай убедиться, как хорошо умеют но-вансы угадывать ее приближение.

— Если даже Зо-ал и гневается, Та-ван, то не на тебя, а на лу-тансов, подло нарушивших священное перемирие!

— Наверное, ты прав… — с облегчением отозвался воин, с трудом выползая из воды.

Его рана больше не кровоточила, значит, ва-гасы не зря верили в целебные свойства здешних озер. Конечно, но-ванс потерял много крови и был страшно слаб, но я почти не сомневался в его выздоровлении .

— Тебе лучше вернуться в свою пещеру, Джулиан, — пробормотал мой приятель. — Зо-ал уже гонит тучи в долину…

— Тогда тебе тоже лучше вернуться к себе, — с этими словами я взвалил ва-гаса на плечи, отнес в его пещеру и уложил на травяную постель.

Выйдя, чтобы раздобыть для раненого еду, я обнаружил, что у костров, где только что пировало все племя Го-ва-го, больше никого не осталось. Но я по-прежнему не видел туч, не ощущал ни малейшего ветерка, поэтому, отнеся Та-вану котелок с отвратительным варевом, забытый его соплеменниками над костром, спустился к озеру, чтобы выстирать рубашку…

А к тому времени, как я закончил стирку, резкие порывы ветра уже рвали в клочья поднимающийся над озером пар. Та-ван оказался прав: гроза катилась прямо на долину.

Зная, какими внезапными и сокрушительными бывают лунные бури, я поспешил в свою пещеру, чтобы успокоить принцессу, наверняка разбуженную надвигающимся ураганом…

Но когда я добрался до нашей пещеры, лунной девушки там не оказалось.

Я метался туда-сюда по ложащейся под ветром траве и отчаянно звал Наа-ее-лаа, пока мне не почудилось, будто сквозь шум бури издалека донесся слабый ответный крик.

Я бросился на голос, и хотя мне пришлось бежать против ветра, скоро достиг небольшой рощицы.

— Джулиан! — снова донеслось из-за деревьев, и через мгновенье я увидел принцессу, что было сил отбивающуюся от Ортиса, который нес ее на плече.

— Джулиан! Джулиан! — колотя похитителя кулачками, звала Наа-ее-лаа.

— Ортис! — взревел я.

Негодяй, обернувшись, бросил девушку на траву.

— Не подходи! — взвизгнул он. — Го-ва-го отдал ее мне, она моя!

У меня потемнело в глазах.

— Не подходи! — Ортис выхватил длинный нож. — Ты ее не получишь!

— Я сверну тебе шею, Кларк Ортис! — крикнул я, наступая на него со сжатыми кулаками.

— Ты всегда получал то, что по праву принадлежало мне! — проорал он в ответ. — Но я не позволю отнять у меня женщину, которую люблю!

— И это ты называешь любовью? — гаркнул я, показывая на скорчившуюся у его ног Наа-ее-лаа.

Девушка поднялась на колени; закрываясь рукой от ветра, она попыталась отползти от Ортиса, но мерзавец схватил ее за пышные волосы на затылке, запрокинул голову нонновар и приставил к ее горлу нож.

— Не подходи, слышишь?! — взвизгнул он. — Ни шагу!

Я замер.

Ортис опять говорил и действовал, как безумец, — думаю, он и впрямь был безумцем, хотя и чертовски талантливым, — и я понимал, что нож в его трясущейся руке в одну секунду может пресечь жизнь Неелы…

И тут сказал свое веское слово Зо-ал.

Ослепительная синяя молния расщепила дерево в десяти шагах от Ортиса и принцессы, вслед за чем раздался оглушительный раскат грома. Кларк вздрогнул и выронил нож.

В следующий миг я налетел на него, как дикий зверь, и достал таким ударом правой в висок, что он рухнул и больше не шевелился.

Упав на колени рядом с Наа-ее-лаа, я крепко обнял дрожащую девушку, которая обхватила меня руками за шею и расплакалась.

Я едва услышал ее плач сквозь бешеный рев ветра в вершинах деревьев, буря катилась на нас со скоростью мчащегося галопом ва-гаса. Нужно было как можно скорей возвращаться в пещеру! — и, подняв Наа-ее-лаа, я увлек ее прочь из рощи.

Но стоило нам выйти из-под прикрытия деревьев, как нас остановил встречный ураганный ветер. Я натолкнулся на него, как на стену, а Наа-ее-лаа вовсе не удержалась на ногах. Если бы я не успел схватить нонновар за запястье, ее покатило бы вниз по склону, как когда-то Кус-ку… И, так же, как маленький ва-гас в ту страшную бурю, лаэтская принцесса крепко вцепилась в меня в ужасе перед разбушевавшейся стихией.

— Держись! — проорал я, стараясь прикрывать собой Наа-ее-лаа от летящих навстречу листьев и сорванных веток.

Обхватив одной рукой лунную девушку, ловя моменты между порывами шквального ветра, я на коленях стал пробиваться к спасительной пещере. Принцесса тоже старалась ползти, помогая мне, но вскоре совсем выбилась из сил и только судорожно цеплялась за меня, пряча голову у меня на груди. И все же одно ее присутствие придавало мне мужества: если бы не мысль о том, что я сражаюсь не только за свою жизнь, но и за жизнь Наа-ее-лаа, вряд ли я сумел бы одолеть расстояние между рощей и пещерой.

Наконец, полузадохнувшийся, исхлестанный ветром и ветками, я втолкнул принцессу через порог…

А едва мы очутились внутри, над долиной разразился настоящий ад.

— Если ты его убил, тебя тоже убьют, — сказала Наа-ее-лаа, как только Зо-ал прекратил бушевать и непрерывный рев грома превратился в редкие далекие раскаты.

Пока длилась гроза, принцесса лежала, сжавшись в комочек, спрятав голову под куртку, которой я ее укрыл, но теперь села и заговорила на удивление спокойно.

— Даже если я его не убил, он вряд ли выжил, оставшись лежать без сознания в такую бурю, — не менее спокойно отозвался я.

Удивительно, но убийство соплеменника вызвало у меня не большую моральную судорогу, чем убийство любого из синелицых каннибалов. Я считал, что Ортис имеет меньше прав на жизнь, чем нарушившие священное перемирие в Теплых Землях лу-тансы.

— Нам нужно бежать, Джу-лиан! — твердо заявила Неела.

Я невольно улыбнулся. Мне предлагала побег девушка, которая вряд ли смогла бы пройти без помощи даже милю!

— Сейчас неподходящее время для бегства, Не-ела. Надвигается ночь…

— Ты боишься, что я не смогу идти, — перебила нонновар Лаэте. — Но я смогу. И мы должны бежать немедленно, Джу-лиан, пока ва-гасы не обнаружили тело Ор-тиса!

Теперь со мной говорила не капризная избалованная принцесса, а девушка, способная пойти на самый отчаянный риск. Наверное, такой была Наа-ее-лаа, дочь Сарго-та, когда поднялась на крышу дворца и распахнула крылья навстречу ветру. Да, в этой хрупкой рыжеволосой девушке была удивительная смесь беззащитности и внутренней силы, которая могла свести с ума любого мужчину…

Напрасно я пытался отговорить ее от опасного замысла.

— Мы должны бежать, Джу-лиан! — твердила она. — Если Op-тис выжил, меня отдадут ему, а я скорее лягу с ва-гасом, чем позволю овладеть собой этому отвратительному негодяю! Если же он мертв, Го-ва-го не простит тебе убийство своего прихвостня! А как только ты умрешь, Джу-лиан, для меня все будет кончено.

Последняя фраза Наа-ее-лаа едва не вскружила мне голову, но, поразмыслив, я придал ей сугубо рациональный смысл. Действительно, если я погибну, девушка останется совершенно беззащитной и вряд ли выживет среди каннибалов. Даже если ямадар Лаэте пришлет требуемый выкуп, его дочь наверняка не дождется этого, погибнув от голода, холода и усталости во время первого же ночного перехода…

— Боюсь, ты права, Неела, — наконец мрачно проговорил я. — Но если бежать, то прямо сейчас, пока но-вансы не пришли в себя после бури!

— Я готова! — заявила Наа-ее-лаа.

На этом обсуждение было закончено, и я занялся поспешными сборами.

Выкроив ножом Ортиса полосы из шкуры ти-мана — щедрого дара Го-ва-го принцессе, — я обмотал ими ноги Наа-ее-лаа. Получилось что-то среднее между сапожками и гамашами странная, но довольно прочная обувь. Потом я надел на девушку свою куртку, дошедшую ей чуть ли не до пяток, и принцесса Лаэте пробормотала, что в этом наряде выглядит донельзя глупо!

— Вы, как всегда, очаровательны, ваше высочество, — второпях я опять употребил не ту придворную формулу, по поводу чего мне не замедлили сделать строгое замечание.

Сборы рюкзака заняли немного времени, и спустя пять минут мы выскользнули из пещеры в темно-розовый полумрак медленно отступающей грозы: наследная принцесса Лаэте шла рядом со мной, довольно уверенно ступая ножками в меховых обмотках.

Сделав уступку гордости Наа-ее-лаа, я позволил ей пройти самой пару сотен ярдов, но дальше понес на руках, двигаясь то бегом, то быстрым шагом. Нужно было оставить Теплые Земли как можно дальше, пока Го-ва-го не снарядил погоню.

Однако ва-гасы, должно быть, не сразу хватились беглецов, а потом не захотели надолго покинуть полную пищи долину. Зачем рыскать по горам в поисках двух человек, когда рядом сколько угодно трупов убитых врагов и соплеменников?

Но все же я не сбавлял темпа, помня о приближающейся ночи и не желая проводить ее в горах. Час за часом шагал я по горным тропам, неся на руках Наа-ее-лаа, останавливался для непродолжительного отдыха — и снова шел.

Принцесса говорила, что никогда еще не встречала такого сильного унита, и мне было неловко выслушивать ее похвалы. Нетрудно выглядеть Геркулесом при притяжении вшестеро меньшем, чем твое родное!

Но если в этом походе я выполнял роль, так сказать, тягловой силы, то направление указывала нонновар, каким-то непостижимым образом угадывая, куда надо идти. Честно говоря, я не был уверен, что Лаэте действительно находится там, где утверждает моя спутница, но предпочитал двигаться в любом конкретном направлении вместо того, чтобы блуждать наугад.

«Розовые» сумерки успели смениться «синими», когда горы остались позади и мы вступили в лес. Принцесса обрадовалась ему так, словно уже очутилась на пороге отчего дома.

— В во-наа нет больших лесов, — объяснила Наа-ее-лаа. — Мы наверняка скоро выйдем к городу или селению, а там нам скажут, как добраться до Лаэте.

— А вдруг это окажется селение калькаров? — поинтересовался я.

— Даже думать об этом не смей! — побледнев, воскликнула принцесса. — Я все время молюсь Ин-тару, чтобы этого не случилось. Великий бог не может поступить с нами так жестоко!

Я промолчал, но моя вера в то, что мы доберемся до Лаэте, катастрофически упала. Оказывается, мы движемся вперед, следуя указаниям верховного бога унитов! Но раз Интар однажды уже забросил принцессу в горы ва-гасов, почему бы ему не сыграть с ней очередную злую шутку, направив свою поклонницу в селение калькаров?

Мы с принцессой медленно шли по высокой оранжевой траве, и я напряженно размышлял, что будет, если мы не достигнем цивилизованных мест до наступления лунной ночи…

Вдруг мои мысли спутал дикий визг Наа-ее-лаа.

Вскинув глаза, я увидел впереди между деревьями знакомое длинное желто-зеленое тело, и скрежещущий пронзительный вой «лунной кошки» слился с истошным воплем принцессы Лаэте. К нам мчался тор-хо — гроза и ужас лунных лесов и гор, тварь, с которой мы с Дэвидом познакомились во время первой вылазки в окрестности «Челленджера». Только во время той достопамятной встречи с тор-хо в руках у меня был карабин, а теперь я сжимал обыкновенную палку, которую вырезал, чтобы раздвигать колючие заросли лунных кустарников…

Выбирать не приходилось, и я что было сил ударил этим жалким оружием по плоской голове атакующей ядовитой бестии. Полукошка-полуящерица, не поддававшаяся парализующим зарядам, рухнула замертво, а я продолжал колотить палкой по чешуйчатой голове до тех пор, пока желтые глаза не остекленели.

Тор-хо был мертв, и, толкнув ногой безжизненное уродливое тело, я невольно улыбнулся забавной мысли: оказывается, убить самого ужасного хищника здешних лесов и гор оказалось проще простого, нужно было только вооружиться не «гремящим оружием», а обычной палкой!

Но Наа-ее-лаа явно думала иначе.

Она порывисто бросилась мне на шею, снова и снова спрашивая, не ранен ли я? Убедившись, что я цел и невредим, лунная девушка воззрилась на меня, как на некое божество, совершившее недостижимую для обычного смертного вещь. Похоже, только сейчас она до конца поверила, что я пришел в во-наа из-за небесной тверди.

Теперь Наа-ее-лаа глядела на меня с восхищением, преходящим в почтительное благоговение, и мне пришлось потратить немало сил, чтобы восстановить наши прежние непринужденные отношения. Только когда на нас навалилась лунная ночь, Наа-ее-лаа стала снова называть меня «Джулианом», чему я был несказанно рад. Приятно, конечно, когда тобой восхищаются, но гораздо приятнее слышать, как тебя называют по имени, чем «пришельцем, явившимся с неба»!

 

Глава тринадцатая

Плен

В темноте лунной ночи мы продолжали двигаться через лес.

Моя куртка и спальный мешок хорошо защищали Наа-ее-лаа от холода, но меня спасала только быстрая ходьба — в тех случаях, когда я нес девушку на руках, иначе она за мной не поспевала. Поэтому я очень редко позволял принцессе идти самой, опуская на землю только для того, чтобы она могла немного размять ноги.

Со времени столкновения с тор-хо Наа-ее-лаа беспрекословно выполняла все мои распоряжения… Но вскоре я убедился, что она знает о лунном лесе гораздо больше меня.

Оказывается, все знатные воспитанницы храма Интара должны были проходить обучение в лесном святилище этого божества, и дочь ямадара Сарго-та вместе с другими дочерьми лучших домов Лаэте несколько лет постигала в лесу тайны жизни и смерти.

Лишь позднее я по достоинству оценил самоотверженное доверие Наа-ее-лаа, взявшейся обучать меня премудростям, доступным в во-наа лишь очень немногим избранным. Нонновар показывала мне ядовитые и целебные растения (ядовитые чаще мерцали фиолетовым цветом, а целебные — желтым), подробно объясняла их свойства, учила находить съедобные плоды и цветы, рассказывала об опасных и безвредных обитателях лунного леса… Еще она учила меня правильному языку городских унитов, поправляя грубое произношение и ужасные (с ее точки зрения) слова, почерпнутые мною от ва-гасов. Интересно, что языки ва-гасов и унитов были так схожи, что обе лунные расы без труда понимали друг друга; на этот счет у тех и других существовали любопытные мифы, отнюдь не проливавшие свет на эту загадку…

А Наа-ее-лаа до сих пор не могла найти решения загадки моей скромной персоны.

Если я бог, почему не знаю самых простых вещей? Если я смертный, откуда у меня такая божественная сила? Девушка то верила, то не верила моим рассказам о Земле и о других планетах, но с каждым днем невольно все больше убеждалась в моей правдивости. Разве бог, родившийся в Небесной Обители, может страдать от голода и холода?

К счастью, голод не грозил нам благодаря умению Наа-ее-лаа находить пищу даже в темноте, зато ночной холод едва меня не прикончил. С каждым часом лунный мир все больше промерзал, и когда моя зажигалка отказалась выдать хотя бы искру, мне стало ясно — это конец!

Наа-ее-лаа попыталась отыскать деревья, способные накапливать тепло, но за десятичасовые поиски нам не попалось ни одного такого дерева…

Я уже находился на грани жизни и смерти, когда дочь ямадара предложила разделить с ней спальный мешок. Дочери Сарго-та явно стоило невероятных усилий переступить все правила приличия, чтобы сделать столь неслыханное предложение, но тем самым она спасла мне жизнь.

Зато теперь мои страдания приняли несколько иной характер: очень трудно было лежать в спальном мешке чуть ли не в обнимку с прекрасной девушкой и не… Уж не знаю, что при этом чувствовала Наа-ее-лаа, я же то и дело представлял себе покрытый сосульками небосклон, пытаясь уподобиться его ледяному отстраненному величию. Но принцесса относилась ко мне с безграничным доверием, которое я никак не мог обмануть.

Я до сих пор вспоминаю эту безумную лунную ночь как одно из самых волнующих приключений в моей жизни.

Я помню мелькание странных тварей среди светящихся деревьев, шепот Наа-ее-лаа рядом с мой щекой, когда объясняла мне, что это за создания, пушистую мягкость ее волос, щекочущих мой подбородок, и то, как принцесса испуганно прижималась ко мне, заслышав в чаще далекий рык тор-хо…

И еще я помню, как мы с Наа-ее-лаа прыгали и кричали, как дети, приветствуя розовое сияние долгожданного рассвета!

Если бы мы знали, что готовит нам наступающий день, наша радость наверняка превратилась бы в отчаяние.

Ночь кончилась, вместе с ней кончился холод, — и, конечно, первым делом мы наткнулись на небольшую полянку, окруженную «горячими деревьями». Прижавшись к теплым стволам, мы с принцессой принялись уплетать на редкость вкусные плоды, которые в изобилии росли на кустах вокруг поляны.

После еды я намазал щеки и подбородок соком ягод, которые Неела называла гойи, — этот сок удалял щетину с лица быстрее и эффективнее любой бритвы. Теперь для полного счастья мне не хватало лишь одного: возможности выкупаться и выстирать одежду. Наа-ее-лаа наверняка мечтала о том же, но пока нам удалось отыскать в трухлявом пне упавшего дерева ровно столько воды, чтобы умыться.

Потом принцесса взяла у меня зеркальце и попыталась, как говорят женщины, «привести себя в порядок». Я видел, как она с отчаянием рассматривала свои короткие взлохмаченные волосы, запавшие щеки, царапины на подбородке… Наконец девушка отошла на другой конец поляны и села там, съежившись и втянув голову в воротник куртки.

Принцесса по-прежнему считала, что нож Го-ва-го и болезнь превратили ее в дурнушку, а необходимость носить нелепую мешковатую одежду еще больше угнетала ее. Похоже, она уже жалела о ночной темноте, скрывавшей ее «уродство».

Некоторое время я молча посматривал на этого нахохлившегося воробушка, наконец подошел, взял маленькую обветренную ручку Неелы и поднес к губам:

— Нонновар, ты самая прекрасная девушка на свете!

Полные слез голубые глаза горестно взглянули на меня.

— Неужели на Земле женщины еще некрасивее? — прошептала Наа-ее-лаа.

Я улыбнулся, но ничего не успел ответить: кусты раздвинулись, и на поляну вышло несколько унитов.

Наа-ее-лаа испуганно вскочила, я схватился за нож.

В первый момент туземцы удивленно замерли при виде нас, но их замешательство прошло быстрее, чем я успел их рассмотреть. Один из унитов выкрикнул непонятное слово: и на меня, разворачиваясь, полетела толстая сеть.

Я упал, пытаясь вырваться из опутавших меня веревок, увидел, как рядом в другой сети кричит и бьется Наа-ее-лаа… А в следующую секунду меня, должно быть, ударили по голове чем-то вроде обмотанной тряпьем дубины, и я провалился в глубокую черную дыру.

Охотникам за рабами не повезло: в деревне, где они рассчитывали поживиться ходячим товаром, им оказали такое сильное сопротивление, что из всего отряда уцелела только дюжина ловцов. Добытчики бежали в лес, уведя с собой всего одного подростка, который сдох от ран в самом начале пути. Если бы им не посчастливилось наткнуться в лесу на две головы, им нечего было бы выставить на рынке в Ринте!

Я слушал этот разговор за дверью, сидя на полу в вонючем полутемном сарае, где очнулся пару минут назад. Рядом лежали и сидели два десятка унитов, но Наа-ее-лаа здесь не было. Меня окружали одни мужчины: усталые, отупевшие, молчаливые.

Все они были будущими рабами — многие из них попали в лапы ловцам довольно давно и успели примириться со своей судьбой, другие очутились в плену совсем недавно и боязливым шепотом расспрашивали товарищей по несчастью, что их ждет?

Немногословные сдержанные ответы вскоре помогли мне в полной мере осознать весь ужас обрушившейся на нас с Неелой беды.

Охотники за рабами, жестокое разноплеменное отребье, являлись в пограничные селения враждующих стран и, захватив там живую добычу, угоняли в соседнее государство. Мои собеседники оказались подданными небольшого города-государства Вакуны, а теперь мы находились уже на территории Карулы, и нас намеревались продать на большом рынке рабов Ринта — столицы самого могучего города калькаров. В Ринте за рабов давали очень высокую цену, поэтому охотников нимало не смущало, что партию «голов» придется гнать через три других государства. Как и на Земле, в во-наа деньги решали многие проблемы, правители почти всех лунных государств богатели, получая свою долю прибыли от торговли рабами.

Группа ловцов, схвативших меня и Наа-ее-лаа, недавно присоединилась к большому, куда более удачливому отряду. Вскоре должна была подойти третья группа работорговцев, отправившаяся в набег на дальнюю деревню, — а как только добытчики вернутся, всех пленников погонят в Ринт, куда олу назад уже увели женщин…

Весть о том, что Наа-ее-лаа сейчас находится на пути в Ринт, отогнала меня от стены сарая, в котором я пытался обнаружить плохо пригнанную доску. Усевшись, я начал обдумывать дальнейший план действий, как вдруг дверь распахнулась и ворвавшиеся в сарай охотники начали выгонять нас наружу.

За порогом я первым делом жадно осмотрелся по сторонам.

Строение стояло на окраине леса, за которым тянулось поле, кончавшееся у невысоких холмов; вокруг не было видно никакого жилья, кроме этого сарая, предназначенного для живого «товара». Возле него сновали вооруженные униты, видимо, только что пригнавшие группу избитых, оборванных мужчин и подростков.

Некоторые ловцы восседали на спинах олто-нов — животных, о которых я до сих пор знал только по рассказам Наа-ее-лаа. Эти создания, смахивающие на безрогих лосей, заменяли на Луне вьючных и верховых лошадей; судя по всему, они отличались куда более добродушным нравом, чем их теперешние седоки.

Стоило мне осмотреться, как охотники руганью и ударами принялись выстраивать прежних и новых пленников в одну шеренгу. Вскоре раздался протяжный крик:

— Елло-хоо! — и мы двинулись в путь.

Свой первый переход я посвятил наблюдению за окружавшими меня лунными жителями, рассматривая их одежду, лица, прически, оружие, знаки на лбу и на висках…

Оружие двуногих обитателей во-наа немногим отличалась от оружия четвероногих: копья, ножи и дубинки, лишь у двоих охотников имелись странной конструкции громоздкие самострелы. Одежда унитов состояла из рубашки, доходящей до середины бедер, поверх широких или узких штанов; на некоторых охотниках красовались просторные куртки и длинные плащи с капюшонами. На ловцах были мягкие кожаные сапоги или остороносые башмаки, их пленники за немногим исключением шли босыми. Что же касается волос, я заметил одну особенность — у охотников они падали на лоб, а у пленных селян завязывались на затылке ремешком или коротко выстригались спереди, открывая клеймо на правом виске. Среди будущих рабов я не увидел ни одного итона — если, конечно, не считать меня самого.

Остальные пленники поглядывали на меня с опасливым почтением, зато охотники то и дело принимались насмехаться над «равным», которому вскоре предстояло получить клеймо еще более позорное, чем знак кархана — клеймо раба!

Я старался не обращать внимания на насмешки, то и дело напоминая себе, что ловцы ведут меня в нужном направлении. При необходимости я наверняка сумею сбежать, но пока мне лучше двигаться с колонной рабов, чтобы как можно скорее добраться до Ринта, куда увели Наа-ее-лаа.

Мысль о ней жгла меня сильнее любых самых едких насмешек.

Гордая принцесса Лаэте, бредущая на невольничий рынок; дочь ямадара Сарго-та, выслушивающая издевательские реплики жестокой мрази; слабая девушка, оставшаяся без всякой помощи и защиты, — быть может, изнемогающая сейчас от усталости, быть может, осыпаемая ударами плетей калькаров… Стоило ли ей бежать от каннибалов, чтобы теперь испытать такое? И стоило ли делать лавадаром человека, который оказался не в силах ее защитить?

К концу перехода, продолжавшегося часов пять-шесть, — то по лесам, то по поросшим травой холмам, — я окончательно убедился, что быть в плену у ва-гасов приятнее, чем в плену у охотников за рабами. Четвероногие каннибалы не имели обыкновения издеваться над пленными, а просто сразу перерезали своим врагам горло, чтобы отправить в котел. Униты же, мнящие себя единственной мыслящей расой во-наа, то и дело пускали в ход плетку просто от безделья, когда им надоедало пялиться по сторонам.

А еще я обнаружил, что двуногие жители Луны гораздо слабее людей. Меньшее, чем на Земле, притяжение сделало их низкорослыми и узкими в кости; я был выше самого высокого из них как минимум на полголовы. Да, среди унитов я казался настоящим громилой, намного превосходя любого из них силой и выносливостью. К концу перехода многие пленники едва волочили ноги, я же без особого труда смог бы проделать вдвое больший путь. Природа снабдила меня более крепким костяком и мышцами, чем лунных людей, а бег по горам наравне с ва-гасами отлично меня закалил.

И я старался подбадривать себя мыслью о том, что раз маленькая хрупкая Наа-ее-лаа умудрилась выдержать пешее путешествие с племенем но-вансов, значит, она должна вынести и теперешнюю дорогу до Ринта.

Дорога заняла около земной недели, к концу которой охотникам пришлось значительно сбавить темп: многие из «голов» пришли в поистине жалкое состояние. Отупевшие от усталости, с плечами, исполосованными плеткой, мужчины брели, спотыкались, падали и даже под градом ударов не сразу могли подняться.

На седьмой день пути двое рабов, не выдержав издевательств, отважились на побег. На очередном привале охотники, как всегда, пустили по кругу большую бутыль, и эти двое попытались ускользнуть в лес. Но беглецов почти сразу поймали, а когда их приволокли назад, на поляне разыгралась такая отвратительная сцена, какой я ни разу не видел, живя среди ва-гасов.

Пленников, один из которых был еще совсем мальчишкой, раздели до пояса и привязали за руки к ветке дерева. Старший умолял о пощаде, сваливая всю вину за побег на подростка, но ловцы не обратили внимания на его крики.

Добытчики вооружились длинными бичами и принялись стегать беглецов.

Бичи оставляли на коже унитов длинные кровавые полосы; пытаясь увернуться, несчастные с воплями болтались и крутились на веревках, но только подставляли под удары то бока, то грудь, то спину, — а охотники хохотали, глядя на этот причудливый танец. Старшего унита вскоре отвязали, но мальчишка получил пятнадцать полновесных ударов, и когда ловцы наконец свернули бичи, в полубеспамятстве повис на веревке.

Если бы измывательство продлилось чуть дольше, я наверняка бросился бы на палачей, и тогда Наа-ее-лаа вряд ли дождалась бы меня в Ринте.

Отвязав избитого подростка, охотники выстроили нас в шеренгу и погнали дальше. Наказание достигло цели: никто из рабов не осмеливался даже поднять глаза от тропы, не говоря уж о том, чтобы помочь несчастному мальчику, который брел, шатаясь, как пьяный. Я проскользнул к нему, взял под локоть и весь оставшийся путь помогал идти, не то мальчишка вряд ли добрался бы до Ринта.

Последние шесть часов нам часто попадались на пути небольшие деревни, и наконец мы вступили в столицу главного государства калькаров.

На окраине нас загнали в какое-то подобие манежа, где толпилось не меньше полутысячи измученных долгой дорогой унитов, а между ними расхаживали перекупщики, выбирая товар. Сами охотники за рабами не продавали добычу с торгов — этим занимались местные торговцы, иногда скупавшие новые партии рабов по оптовым ценам, иногда подбиравшие себе «головы» поштучно. Меня почти сразу отделили от остальных невольников из Вакуны, оттолкнув висящего на моей руке мальчишку, и прогнали через другие ворота вместе с дюжиной самых высоких и сильных пленников. Из разговоров охранников я узнал, что нас купил некий Карит, поставлявший рабов владельцам рудников и каменоломен.

Миновав «фильтрационный пункт» и уплатив пошлину страже у городских ворот, помощники Карита наконец ввели нас в самое сердце Ринта — столицы могучего государства Ринтар.

Забыв о том, что меня вскоре ждет, я с любопытством глядел по сторонам.

Наверное, почти так же выглядел древний Вавилон!

Суета, толкотня на тесных грязных улицах; каждый второй житель Ринта куда-то спешит, каждый третий что-то покупает или продает; шастающие под ногами олтонов чумазые крикливые дети; дома, где на первом этаже расположены лавочки и ремесленные мастерские, а на втором — жилые комнаты; женщины, выглядывающие из окон и дверей, вплетающие высокие голоса в какофонию уличного шума…

По вполне понятной причине лунные женщины интересовали меня даже больше, чем мужчины, и я внимательно рассматривал всех представительниц слабого пола, попадавшихся мне на глаза. Даже самые бедные из них обычно одевались с большим изяществом: в складчатые длинные платья, часто дополненные накинутым на плечи коротким плащом волосы многих были уложены в замысловатые прически. Видел я также уличных женщин в вызывающе ярких аляповатых нарядах, выставляющих напоказ свои пышные формы; почтенных горожанок, щеголявших громоздкими нарядами со множеством фестонов на подоле и на груди; пожилых расплывшихся матрон в грязных балахонах — представительниц самых низших классов карханов…

Иногда верхом на олтонах, в сопровождении пеших слуг, расталкивающих перед ними толпу, по улицам проезжали знатные дамы. Все итонки блистали роскошными многоцветными нарядами и драгоценностями, почти все были удивительно красивы, — но перед моим мысленным взором то и дело вставала худенькая девушка с коротко и неровно остриженными волосами, одетая в мою мешковатую куртку, которую она умудрялась носить с неповторимым изяществом… Ни одна из виденных мною женщин калькаров не могла сравниться с принцессой Лаэте!

Наконец мы достигли огромной рыночной площади, на краю которой охранники ввели нас в небольшое помещение, освещавшееся через прорубленные в потолке окна. Вдоль стен здесь валялись кучи старых мешков, очевидно игравших роль постелей; надсмотрщики втащили в комнату большой чан с водой и ушли, заперев за собой дверь.

Все униты напились, немедленно повалились на мешки и уснули, но я еще долго прислушивался к шуму снаружи, стараясь различить среди женских голосов знакомый голосок Наа-ее-лаа.

 

Глава четырнадцатая

Торги

Целые земные сутки мы отдыхали; за это время нам четыре раза приносили обильную вкусную пищу, в том числе горячую мясную похлебку и мягкие лепешки, а впридачу — пряный тонизирующий напиток оке.

Потом надсмотрщики раздели нас догола и вывели во двор, обнесенный высокими каменными стенами, в центре которого находился небольшой пруд. Охранники стали деловито загонять рабов в водоем, чтобы смыть с них многодневную грязь.

Я без принуждения прыгнул в воду, но многих унитов пришлось удерживать там силком: в пруд было добавлено какое-то моющее средство, немилосердно разъедавшее все царапины. Пленники, на чьих плечах красовались свежие следы от плетки, с воплями пытались выкарабкаться из водоема, но помощники Карита затаскивали их обратно и немилосердно драили щетками окровавленные тела. Над двором стоял дикий крик бедняг и грубая ругань служителей, торопившихся покончить с привычной грязной процедурой.

Наконец всем было позволено выйти из воды; при этом многие пленники, подвывая, принялись скакать и прыгать на краю водоема. Этих несчастных хватали и смазывали их рубцы какой-то жирной мазью; потом всем нам обработали лица соком гойи, чтобы удалить бороды, которыми мы обросли в пути; длинноволосым остригли волосы, а напоследок всех натерли какой-то маслянистой жидкостью, от которой тела начали лосниться, как заношенная замша.

Выдав пленникам по набедренной повязке из грубой синей ткани, помощники Карита заперли нас в другом помещении — каменном и очень холодном, хотя его в углу пылала небольшая жаровня. Униты, дрожа, сгрудились вокруг нее, а я принялся быстро ходить из угла в угол. Я был сыт по горло унижениями плена и обдумывал всевозможные планы бегства.

Мне хотелось попасть в Ринт? Что ж, теперь я в Ринте, но я ничем не смогу помочь Наа-ее-лаа, пока сам не вырвусь на свободу!

Я взглянул на отверстие в потолке, через которое струился розовый свет. Сумею ли я до него допрыгнуть? Футов двадцать — на Земле об этом не стоило бы даже думать, — но на Луне…

Лязг засовов заставил меня отскочить от окна: в помещение вошел пожилой седоволосый унит с обрюзгшим недовольным лицом в сопровождении полудюжины охранников. Карит, торговец рабами, пожелал самолично осмотреть свою собственность перед началом торгов.

Охранники выстроили всех рабов в шеренгу, и первым делом Карит уставился на меня. Слишком уж я отличался от остальных пленников и ростом, и цветом волос: среди унитов я до сих пор не видел светловолосых.

— Надо же, мне попался итон, — ткнув коротким жирным пальцем в мой бицепс, протянул торговец. — И где ты сумел приобрести такие мускулы — уж не в развлечениях ли с девками или в игре в «то-гу»? Хм… Из какого ты Дома?

— Из Летающего, — сквозь зубы ответил я, с трудом сдерживая желание схватить Карита за горло и придушить.

Торговец побагровел:

— Ты, никак, до сих пор считаешь себя высшим, раб! Пора тебе понять, что теперь ты — никто и ничто…

— Это ты — ничто, презренный кархан! — прорычал я…

В тот же миг мои голые плечи обожгла плетка, и четверо охранников потащили меня к жаровне, возле которой хлопотали помощники торговца. Увидев лежащий на красных углях раскаленный железный прут, я понял, что меня ждет, и с бешеным воплем вырвался из рук унитов.

Позволить заклеймить себя как раба?!

Все доводы в пользу благоразумия и сдержанности, которыми я до сих пор успокаивал себя, рухнули, как карточный домик, смытые волной неудержимой ярости.

Одним прыжком очутившись рядом с Кари-том, я обеими руками сжал его дряблое горло: каким наслаждением было видеть, как глаза торговца вылезают из орбит! Похоже, жизнь среди ва-гасов пробудила во мне инстинкты первобытного дикаря; работорговцу наверняка пришел бы конец, если бы не подоспели охранники с сетями.

Пару секунд спустя я уже оказался на полу, спутанный по рукам и ногам, а хрипящий и пускающий слюни Карит бешено пинал меня ногами. Наконец торговец опомнился, не желая портить отборный товар, и пролаял короткое приказание.

При виде унита, приблизившегося ко мне с раскаленным добела прутом в защищенной перчаткой руке, я рванулся так, что затрещала сеть… А в следующий миг железо с шипением впилось в мое плечо, и у меня вырвался крик не столько боли, сколько бессильной ярости.

Отныне я считался собственностью Карита, и тот уставился на меня сверху вниз со злобным торжеством в выпученных глазах.

— Если тебя не купят на ближайших торгах, я продам тебя самому жестокому владельцу рудника во всем Ринтаре, клянусь жезлом Ликса, — массируя горло, просипел торговец. — И тогда ты пожалеешь о том, что появился на свет, подлый раб!

— Единственное, о чем я жалею — это о том, что не прикончил тебя! — крикнул я, задыхаясь от боли в обожженном плече.

Карит омерзительно ухмыльнулся, еще раз пнул меня под ребра и крикнул:

— Ведите следующего!

Не знаю, что чувствовали заклейменные униты, когда нас одного за другим взводили на деревянный помост, я же никогда еще не ощущал такого мучительного стыда.

Меня собирались продать — как животное, как скотину! И в глазах тех, кто пялился на меня снизу, я действительно был двуногим животным!

На разных концах просторного помоста, представлявшего собой правильный восьмиугольник, стояли группы невольников, принадлежащих другим торговцам, и «зазывалы» надрывались, расхваливая достоинства того или иного раба.

Вдруг внизу возникло движение, толпа заметно оживилась: на помост начали заводить женщин.

В отличие от рабов-мужчин, прикрывающих наготу только набедренными повязками, рабыни щеголяли изящными разноцветными платьями: у этого товара главным достоинством являлась не сила, а привлекательность, поэтому невольниц постарались принарядить. Сперва на помост завели высоких полнотелых брюнеток и темных шатенок: насколько я понял, именно такой тип красоты ценился в во-наа превыше всего. Потом по ступенькам поднялись женщины, хоть не отличавшиеся особой привлекательностью, но, если верить истошным выкрикам «зазывал», владевшие различными ремеслами. И наконец, одной из последних на помост взошла худенькая девушка в синем платье, с короткими вьющимися темно-рыжими волосами.

— Неела… — прошептал я.

Принцесса, лихорадочно озиравшаяся по сторонам, как будто услышала мой шепот: она встретилась со мной взглядом и с истошным криком рванулась из рук охранника.

— Джу-лиан!

Каким-то чудом ей удалось вырваться, она побежала по помосту, но ее сразу перехватили. Однако перехватить меня оказалось не так-то просто!

Я пробился сквозь стражу, отшвырнул тех, кто держал принцессу — и нонновар упала мне на грудь.

— Джу-лиан… Джу-лиан… — лепетала она, дрожа.

Несколько мгновений мы стояли, крепко обнявшись, а внизу свистела и улюлюкала толпа. Потом мне на шею набросили петлю и рванули назад, но еще несколько секунд Наа-ее-лаа продолжала отчаянно цепляться за меня, как будто надеялась найти защиту и спасение в объятьях своего бестолкового лавадара.

Наконец нас все-таки растащили, мы с принцессой оказались на разных углах помоста. Несколько охранников полетели в толпу, прежде чем другие сумели прикрутить меня к столбу за шею и руки; петля при малейшем движении врезалась мне в горло, угрожая придушить… Не в силах даже громко крикнуть, я оказался бессильным зрителем последовавшей затем ужасной сцены.

Если строптивых рабов ожидал столб послушания, то для строптивых рабынь у распорядителей торгов имелась в запасе другая кара.

Торгаш подошел к Наа-ее-лаа и одним движением сорвал с нее платье, оставив совсем обнаженной. Принцесса ахнула и закрыла лицо ладонями. Дочь ямадара Сар гота стояла нагая на позорном помосте, а покупатели внизу громко обсуждали ее достоинства, предлагая то одну, то другую цену…

Я натянул удерживавшие меня веревки так, что все поплыло у меня перед глазами; словно сквозь мутную воду я увидел, как Наа-ее-лаа попыталась сесть, сжавшись в комочек, но «зазывала» рывком поднял ее на ноги…

— Два сакито, всего два сакито за нетронутую девушку! — выкликал он. — Неужели жители Ринта пожалеют два сакито за невинность и красоту?

— Насчет невинности — я тебе верю, торгаш, но насчет красоты помолчал бы! — выкрикнул кто-то из толпы. — Я не дам и пол-сакито за эту тощую стриженую девчонку!

— А я, пожалуй, возьму ее за полсакито, если она умеет молоть зерно!

— Наброшу еще четверть сакито — мне нужна служанка для младшей дочери… Соглашайся, все равно ты не получишь больше за эту уродину!

Принцесса вздрагивала при каждом оскорбительном выкрике, направленном в ее адрес, и наконец гордость возобладала над стыдом. Наа-ее-лаа выпрямилась, сжав кулачки, и устремила разъяренный взгляд на шумящую внизу толпу. А когда «зазывала», расписывая достоинства девушки, провел рукой по ее нежной груди, она с яростным криком хлестнула негодяя по щеке.

В ответ торгаш дернул принцессу за волосы на затылке, исторгнув у Наа-ее-лаа болезненный стон.

— И ты хочешь получить целых два сакито за такую строптивицу? — с хохотом крикнул кто-то.

Распорядитель, на щеке которого вспухали следы от ногтей Наа-ее-лаа, злобно впился пальцами в хрупкую ключицу девушки.

— Джу-лиан!.. — отчаянно закричала принцесса.

Забыв про стягивающий мое горло ремень, я бешено рванулся… И провалился в небытие.

Когда я очнулся, один кошмар успел смениться другим: распорядитель уже опускал поднятую руку, во всеуслышанье объявляя, что рабыня Не-лаа продана Ко-лею, сыну Ла-гота.

Кто он такой, этот Ко-лей?

Я зашарил глазами по сторонам и увидел уни-та в роскошном серебристом плаще, быстро поднимающегося по ступеням помоста. Впившись взглядом в ублюдка, который осмелился назвать себя хозяином Наа-ее-лаа, я пытался запомнить каждую черточку его лица. Сын Ла-гота был молод, привлекателен и нарядно одет, но показался мне уродливее самого Вельзевула…

Сквозь колеблющийся перед глазами туман я смотрел, как он подходит к Наа-ее-лаа, на ходу снимая с себя плащ, как накидывает серебристую ткань на плечи девушки… Принцесса вздрогнула, выйдя из оцепенения, вскинула глаза на своего покупателя — и вдруг схватила его за руку. Брежу я, что ли? Но нет — хозяин и рабыня быстро заговорили друг с другом так, как если бы были давно знакомы, а потом Ко-лей повел свою покупку к ступенькам с таким почтением, словно он был рабом, а она — его госпожой…

Оглушенно и безвольно принцесса шла рядом с молодым унитом. Я не спускал с нее глаз, но не смел окликнуть, боясь навлечь на девушку новое наказание. Вот Наа-ее-лаа ступила на верхнюю ступеньку, вот начала спускаться… Но вдруг замерла, словно очнувшись, и оглянулась на меня.

Она увлекла своего спутника обратно на помост и начала о чем-то с жаром говорить ему, но Ко-лей раз за разом отрицательно качал головой. Я напряженно пытался уловить хоть один обрывок их разговора, но все слова заглушал базарный шум. Однако мне было ясно, что принцесса о чем-то страстно умоляет этого унита, а тот отказывается выполнить просьбу нонновар. Если бы ремни, удерживавшие меня, лопнули, худо бы пришлось расфранченному негодяю, осмеливавшемуся унижать гордую Наа-ее-лаа!

Наконец принцесса в отчаянии топнула ножкой, отвернулась от унита и пошла, а потом побежала ко мне. Ее остановили, и все же после коротких переговоров Ко-лея с охранниками Наа-ее-лаа оказалась рядом — раскрасневшаяся, смятенная, дрожащая.

— Кто этот тип? — хрипло спросил я. — Ты его знаешь?

— Это Ко-лей, советник моего отца! — вполголоса быстро ответила Наа-ее-лаа. — Он выкупил меня и теперь отвезет в Лаэте. Какое счастье, что он оказался здесь!

— И впрямь счастье, — я почувствовал, как с моих плеч свалился огромный груз.

Пусть на моем теле горело позорное клеймо, пусть веревки душили меня за горло и впивались в руки, зато принцесса была теперь свободна и в безопасности!

— Я требовала, чтобы он выкупил и тебя, но у Ко-лея на это не хватит денег…

— Забудь про меня, Неела… Прости, Наа-ее-лаа!

— Неела, — приподнявшись на цыпочки, она заглянула мне в глаза. — И я никогда про тебя не забуду! Когда я вернусь в Лаэте, Джу-лиан, я разыщу тебя и выкуплю, какую бы цену ни запросили калькары!

— Спасибо, принцесса…

— Нам нужно идти, Высочайшая, — почтительно обратился к дочери Сарго-та возникший за ее спиной Ко-лей. — Если кто-нибудь из калькаров вас узнает…

— Да, иди! — я встревожился, вспомнив, что жителей Старых и Новых Городов разделяет многолетняя вражда. — Ступай, Неела, не беспокойся обо мне!

Ко-лей переменился в лице, услышав, как вольно обращается к дочери ямадара привязанный к столбу клейменый раб.

Но принцесса продолжала стоять рядом, не сводя с меня огромных голубых глаз — двух озер, наполненных до краев. И вот влага вышла из берегов: по щекам Наа-ее-лаа потекли слезы.

— До свидания, Джу-лиан, — прошептала она, проводя рукой по моей щеке. — До свидания, мой лавадар!

Как будто через силу она опустила руку, повернулась и пошла прочь так быстро, что советник еле поспевал за ней.

— До свидания, Неела, — пробормотал я, глядя вслед маленькой фигурке в серебристом плаще.

У меня отчаянно щемило сердце, и в то же время я ощущал странное спокойствие. Наа-ее-лаа, дочь ямадара Сарго-та, была теперь свободна… И я почти не сомневался в том, что она любит меня!

Вскоре меня отвязали, и «зазывала» принялся расхваливать мой рост, выносливость и исполинскую силу. Но начальная цена была слишком высока, к тому же покупатели не хотели рисковать, покупая могучего, но непокорного раба… Я уже приготовился отправиться на рудник, куда сулил продать меня Карит, когда на помост взошел угрюмый старик в невзрачной одежде с клеймом на левом виске.

Он долго разговаривал с появившимся откуда-то Каритом, а потом взглянул на меня со слабым подобием усмешки на тонких губах.

— Так ты не отличаешься послушанием, раб? — процедил старик, оглядывая меня с ног до головы. — Что ж, теперь тебе придется от этого отвыкнуть. Если у меня ты проявишь хоть малейшее неповиновение…

— Что тогда? — прорычал я, сжигая его взглядом.

Моя ярость не произвела на старикашку никакого впечатления. Он скучно уставился на грязный помост и, не повышая голоса, сказал:

— Ляг и лизни мне ногу. Я подумал, что ослышался.

— Я повторю, — так же бесцветно проговорил старик. — Но сделаю это в последний раз. Впредь ты будешь слушаться меня с полуслова. Ляг на живот и лизни мне ногу, раб!

— Лучше сам просунь голову промеж ног и поцелуй себя в зад! — рявкнул я, делая оскорбительный жест.

Не знаю, дошел ли до старого негодяя смысл земного жеста, но слова на языке ва-гасов до него, конечно, дошли. Однако он ни на йоту не изменился в лице, его белесые глазки не утратили прежнего рыбьего выражения.

— Заклеймить, — спокойно распорядился старик, поворачиваясь к охранникам.

На этот раз я стиснул зубы и не издал ни звука, когда раскаленное железо перечеркнуло на моем правом плече первое клеймо и выжгло рядом с ним второе.

Сопротивляться сейчас было бессмысленно, — но когда я останусь со своим «хозяином» один на один, он горько пожалеет истраченных на меня деньгах!

Скажи мне кто-нибудь в тот момент, что вскоре я стану вспоминать позорный помост, сараи для рабов и дикие горы ва-гасов, как некие блаженные райские кущи, — я счел бы такого «пророка» сумасшедшим. Однако он оказался бы совершенно прав…