— Разве может человек жить в море вместе с рыбами? Человек так устроен, что ему потребен огонь, чтобы обогреться и поджарить пищу, потребна твердая земля, чтобы по ней ходить и спать на ней, потребно общество других людей, чтобы не потерять дар речи и человеческий облик…

— Твои слова верны, — ответила Мать Русалок, — но знай, что все это у меня есть, и сверх того имеется многое, чего вы, люди, лишены. Далеко в море лежит остров, где поселился мой народ и основал свое государство. Вообще-то слово «государство» не совсем здесь уместно, — поправилась Инджи, — ибо у нас на острове нет ни правителей, ни подданных, ни богатых, ни бедных, ни армии, ни полиции, нет и соседних государств, которые хотели бы воевать или торговать с нами. Нас немного, и остров дает нам все, что потребно для жизни: фрукты с деревьев и воду из ручьев, а рыбу мы ловим в море…

— А но что будет, когда вас станет так много, что вам начнет не хватать на всех еды? — спросила девочка.

— Этого никогда не случится, — успокоила ее Инджи, — только неразумные народы полагают, будто чем больше у них рождается детей, тем лучше. Возможно, для них, живущих на материке и постоянно страдающих от войн и болезней, это действительно благо, но мы, живущие на острове, относимся к рождению детей по-другому… Только со смертью кого-либо из русалок на острове появляется новый ребенок. Это случается крайне редко, ведь мы, русалки, живем очень долго, поэтому рождение ребенка для нас всегда большое событие. У нас не рожают детей в перерывах между приготовлением обеда и стиркой, как поступают матери у вас, на большой земле. Появление ребенка для нас — большой праздник, хотя и притупленный болью недавней утраты. Живущие на материке люди забывают, что материк — по сути, тоже остров, и хотя он очень велик, размеры его все же ограничены. Однажды люди расселятся по земле так густо, что начнут убивать друга только ради того, чтобы освободить немного места для себя и своих детей. Нас же, русалок, так мало, что каждая жизнь для нас — величайшая ценность.

— А мне говорили, что век у вас очень короткий, — сказала девочка, спустившись ниже к воде. — Ведь еще никто из матросов или рыбаков не видел старой русалки?

Русалка Инджи засмеялась и перекувырнулась в море.

— Это правда и неправда, дитя мое, — ответила она. — Нет, мы живем очень долго, куда дольше обычных людей. Но совершают длинные путешествия у нас только молодые русалки, их-то и видят матросы со своих кораблей. Когда же русалка взрослеет, ей, как правило, надоедать странствовать по свету, и она остается на острове, чтобы заняться другими делами.

— Какими делами? — с любопытством спросила девочка.

— Каждый выбирает дело себе по душе, — объяснила Инджи. — Кто-то строит чудесные дворцы, кто-то расписывает стены этих дворцов великолепными рисунками, кто-то описывает свои путешествия и жизнь людей в далеких странах, а еще сочиняет увлекательные истории о никогда не случавшемся. Есть у нас и певцы, и музыканты, и изобретатели — последние делают дивные вещи и мечтают соорудить корабль, способный летать по воздуху. Но самым большим почетом на нашем острове пользуются учителя — учителями маленьких русалок становятся самые мудрые, самые добрые и самые уважаемые обитатели острова. Это единственная должность, на которую избирают с согласия всех русалок — тогда как художником, архитектором или писателем у нас может стать каждый…

— А если кто-нибудь вообще ничего не захочет делать? — перебила девочка русалку.

— У нас таких нет, — ответила Инджи, — ведь ничего не делать — это так утомительно и скучно, не правда ли? Как такое вообще могло прийти тебе в голову? Мы работаем не потому, что нужда заставляет нас работать, а ради собственного удовольствия и чтобы доставить удовольствие другим.

— Но ведь русалки, которые умеют работать лучше, должны иметь больше всяких красивых вещей, — рассудительно молвила девочка. — И остальные должны завидовать им.

Русалка Инджи снова засмеялась.

— Все, что делают русалки, принадлежит не только им, — сказала она. — Если кто-нибудь нарисовал прекрасную картину, этой картиной любуются все, если кто-нибудь сочинил новую музыку, ее слушают все, и в новом дворце тоже могут гулять все русалки. Некоторые строят себе собственные дома сообразно со своим вкусом, но в этих домах нет ничего такого, чему могли бы позавидовать остальные. Каждый может построить себе собственный дом, и ему помогут в этом другие русалки. У нас завидуют только интересным приключениям, но это не та зависть, которая рождает злобу и вражду.

— Но как же вы живете без армии, без денег, без военных, без церкви? — спросила девочка. — А если на вас кто-нибудь нападет? И если у вас нет церкви, кто спасет наши души?

— Если на нас нападут, мы будем защищаться, — ответила Инджи. — Мы знаем все рифы и мели вокруг нашего острова, мы знаем тайные подземные пещеры, мы знаем все тропинки в горах и холмах нашего острова. Мы будем сталкивать камни со скал на врагов, мы будем защищаться не хуже воинственных кеттов — но неужели из-за того, что к нам однажды могут прийти враги, мы должны терпеть среди нас зло и притеснение, которые дают вам, людям, государство, армия, деньги? Лучше уж сразу погибнуть в бою с врагом, чем из года в год терпеть зло от своих же соотечественников. И неужели ради мнимой угрозы нашим душам мы должны сносить алчность и лживость церкви? Мы не учим своих детей насилию, и это лучше всего показывает им, что насилие нестерпимо; но если придет беда, они будут сражаться с врагом не хуже ваших сызмальства обученных убийц. И даже ваши священники признают, что лишь души алчных, жестоких и корыстолюбивых после смерти будут мучаться в аду — так не лучше ли просто не быть жестоким, алчным и корыстолюбивым, чем тратить время на покаяния, молитвы и посещение церквей?

— Я, кажется, все больше люблю ваш остров, — сказала девочка. — Наверное, там чудесно! Но разве вы никогда не скучаете по большой земле, по остальным людям?

— По правде говоря, ваши люди почти не стоят того, чтобы по ним скучать, — сказала Инджи, и улыбка ее стала зловещей. — Но мы путешествуем не только по морю, но и по суше…

— Как?! — воскликнула девочка. — Почему же никто никогда не видел русалок на суше?

— Потому что люди считают, что русалка непременно должна быть с рыбьим хвостом — но скажи-ка, разве ты видишь у меня рыбий хвост, или чешую? Если я облачусь в ваши одежды, никто не отличит меня от обычной женщины. Когда мы ходим по земле, мы стараемся во всем подражать обычаям людей, и есть русалки, которые побывали во многих странах, оставаясь неузнанными, и изучили много человеческих языков. Научиться носить человечью одежду легко, куда труднее понять людские нравы и законы. Например, никому из русалок и в голову бы не пришло отдавать прекрасные картины, интересные книги и даже собственных детей за красивые шарики, которые вы называете жемчужинами… Но уж коли вы, люди, питаете такую страсть к подобным безделушкам, русалки берут с собой побольше жемчужин и свободно гуляют по земле, дивясь на странные обычаи людей. Ведь среди русалок много таких, которые родились на нашем острове, и все это им в диковинку.

— Нет, я просто должна побывать на вашем замечательном острове! — пылко воскликнула девочка.

— Так за чем же дело стало? — спросила Мать Русалок, подплывая совсем близко. — Дельфины к нашим услугам. Иногда мы плаваем и одни, но с дельфинами можно передвигаться куда быстрее.

— Так я иду, — сказала девочка, но задала еще один вопрос:

— А почему дельфины соглашаются вас возить? Потому что так им приказал морской дьявол?

- Ну что ты, — ответила Инджи. — Я ведь уже объяснила тебе, что все рассказы про дьявола — гнусная клевета. А дельфинам мы платим, доставляя им любимую еду.

— Какую же? — сгорая от любопытства, спросила девочка и спустилась к самой воде.

— Маленьких детей! — ответила Мать Русалок, схватила свою собеседницу и бросила ее в жадно раскрытые пасти морских зверей.

1556 г

* * *

Столь нравоучительный конец не помог Донике Леймицу, как не помогло ему и то, что он посвятил свой труд своему покровителю герцогу Эральскому. Книга Леймица была изъята сразу после выхода в свет, и лишь заступничество герцога помогло автору избежать суда святой инквизиции. Однако Леймицу пришлось бежать, и вскоре он закончил жизнь в одной из деревушек Иберии — кто говорит, что от скоротечной чахотки, но большинство считают, что его постигла кара Господня за написание столь богохульной книги.