Тот, кто происходит из разбитой семьи, продолжает начатое и, став взрослее, разбивает чужие семьи. Это не случайно, но и закономерности здесь вывести нельзя. Иосеф Ярден — вдовец. Лили Даненберг разведена. Ее муж умер то ли от тоски, то ли от болезни печени через три месяца после развода. Даже доктор Кпайнбергер, египтолог и по убеждениям стоик, герой второстепенный, — старый холостяк. В каком-то смысле можно сказать, что он одинок. Остаются Яир Ярден и Дина Даненберг. Дина поехала в Тель-Авив оповестить теток о предстоящем радостном событии, кое-что купить, уладить кое-какие дела и не вернется до полуночи. Что же касается Яира, то он вместе с братом Ури, учеником Иерусалимской гимназии, сидит в уютной гостиной квартиры Ярден по улице Альфаси. Он дал себе слово посвятить сегодняшний вечер занятиям, подогнать все, что накопилось, а накопилось немало: три практических, реферат, стоящий как кость поперек горла, гора непрочитанных статей. Занятие политической экономией Яир считает важным и многообещающим, но слишком уж утомительным. Если бы он мог выбирать свободно, то пошел бы, наверное, на восточное отделение: Япония, Китай, загадочный Тибет. Или Латинская Америка — Рио, инки. Или "Черная Африка". Но что ожидает потом молодого специалиста? Перспектива построить иглу и жениться на гейше? К сожалению, именно политическая экономия обладает множеством практических применений, выходов и ответвлений. Почему-то не читается. Буквы и цифры прыгают перед глазами. Дина в Тель-Авиве. Может, там она немножко поостынет и забудет вчерашнюю дурацкую ссору и то, что я ей наговорил. С другой стороны, она и святого выведет из себя. Отец у тещи и не вернется раньше одиннадцати. Если бы был хоть малейший шанс, хоть какой-нибудь способ убедить Ури не ковырять все время в носу. Фу, гадость. В девять пятнадцать начнется радиовикторина "Мы ищем клад", которая поможет мне скоротать этот бездарный вечер. Послушаем передачу, потом доделаем третью практическую и на сегодня хватит. Братья включили приемник.

Ночные птицы не откладывают своих проделок до четверти десятого. Еще не сгустились вечерние сумерки, а совы и другие птицы, оживающие в темноте, уже начинают стекаться с окраин к центру квартала. Мертвыми остекленевшими глазами недоуменно, осуждающе смотрят они на птиц, живущихпри свете, — щебечущих, беззаботных, болтливых, ловящих последние отблески дня. Что за безумство, что за дурацкая радость? На краю Рехавии, где последние дома едва не соскальзывают с каменистого западного склона, птицы, летящие в город, встречаются с птицами, покидающими его. При свете, который уже и не день, но еще и не ночь, лагеря минуют друг друга, разлетаясь в разные стороны. И тем, и другим тревожно в непривычном освещении. Но никаким полумерам не устоять в Иерусалиме, вечернее свечение сдает на глазах и быстро гаснет. Стемнело. Солнце ушло, скрылись за горизонт и его арьергарды.

В половине десятого Лили собиралась позвонить в дверь квартиры Ярдена. Но на углу улицы Радака она увидела на каменном заборе кота, который, распушив хвост, завывал на все лады от разбиравшей его страсти. Лили сочла нужным остановиться и потратить несколько минут на разглядывание распалившегося кота.

Братья тем временем уже слушали начало викторины. Голосом, говорящим о том, что и ему эта игра по душе, диктор сообщил участникам викторины, собравшимся в студии, и всем радиослушателям, что ключ к разгадке следует искать в стихотворении Бялика из цикла "Народные песни".

Сразу появился азарт. Яир и Ури стали лихорадочно думать: ключевое слово, конечно, «акация», но ведь есть еще "то ль на горке, то ль в долине", и это несколько усложняет дело. Яира осенила мысль. Надо посмотреть в большом сборнике Бялика, найти продолжение, и тогда все, может быть, прояснится. Он бросился к полкам, пробежал глазами по книгам, выхватил том, оказавшийся вовсе не Бяликом, поставил на место, поискал еще, нашел и вот уже открыл книгу на нужной странице. На все ушло меньше трех минут. Но следующие строки не дали ответа, а только еще больше разожгли в нем охотничий азарт.

Там акация стоит

И что сбудется сулит.

Вот это да. Если весь секрет в акации, как же она может еще знать какие-то секреты, да еще предсказывать будущее. Дальше. Нет, следующие строки тут ни при чем. Нерелевантны. И все стихотворение ни при чем. И Бялик вообще. Значит, искать нужно в другом направлении. Минута на размышление. Т-р-р-р, и ответ готов: «шита» на иврите не только название дерева. «Шита» — это еще и «метод», "система". Заключение, которого не постыдился бы сам старик Клайнбергер. Теперь пойдем дальше, Молчи, Ури, не мешай. Итак, уважаемый Уотсон, скажите на милость, как вы понимаете первую строчку "Днем ли, ночью ли — как знать?". Не понимаете никак? Разумеется, не понимаете. Ну, пораскиньте умом. Между прочим, и я пока ничего не понимаю. Но позвольте мне минуту подумать, и ответ не замедлит… Раздался звонок.

На пороге стояла нежданная гостья. Лицо ее было невозмутимо, и только углы нервных губ слегка поджаты. Было в ней что-то непонятное и манящее.

Уличный кот, существо извращенное, готов отказаться от всего на свете ради человеческой ласки. Даже в разгар любовных томлений. Когда Лили дотронулась до него, кот мелко задрожал. Левой рукой она с силой гладила его по спине, а пальцами правой мягко перебирала мех возле шеи. От сочетания мягкости и силы блаженство разлилось по телу животного. Он перевернулся на спину, подставил живот ласковым пальцам и замурлыкал — сладко и громко. Щекоча кота, Лили приговаривала:

— Приятно? Конечно, приятно. И не спорь даже, — повторяла она по-немецки.

Кот зажмурился, оставив от глаз только узкие щелки, и продолжал мурлыкать.

— Лежи тихо. Тебе не надо ничего делать, только наслаждаться.

Кошачий мех был мягким и теплым. По нему волнами проходила легкая дрожь. Лили потерла кольцом о шерсть возле уха.

— А кроме всего, ты еще и глуп.

Вдруг кот вздрогнул и забеспокоился. Может, каким-то чувством угадал, что его ожидает. Щелки расширились, блеснула желтизна глаз. Рука Лили сжалась в кулак, описала широкую дугу и ударила по меху на животе. Кот перевернулся в воздухе и бросился наутек. В темноте он наткнулся на дерево, вонзил когти в ствол и взлетел по нему до первых веток. С высоты он по-змеиному зашипел. Шерсть на нем встала дыбом.

Лили повернулась и пошла к Ярденам.

— Добрый вечер, Яир. Ты, наверное, не занят. И, наверное, дома один.

— Нет, мы тут с Ури…А разве отец не собирался зайти к вам сегодня вечером?

— А… И Ури здесь? Конечно, как я забыла? Добрый вечер, Ури. Как ты вырос. И по тебе уже сходят с ума девицы? Нет, нет, меня не нужно приглашатьв. комнату. Я только хотела кое о чем спросить тебя, Яир. И вовсе не собиралась вам мешать…

— Что вы, госп…что вы, Лили. Какой может быть разговор? Вы нам никогда не мешаете. Заходите. Только я был абсолютно уверен, что вы сейчас дома и пьете кофе с отцом. И вдруг…

— И вдруг твой отец обнаруживает, что дверь заперта и в окнах темно. Он в недоумении, он раздосадован, он встревожен, — и от всего этого выглядит почти привлекательным. Жаль, что я не притаилась там за деревьями и не вижу сейчас выражения его лица. Неважно. Я объясню тебе и это. Пойдем, Яир, выйдем на пару минут, пройдемся по воздуху. Я должна кое-что выяснить. Да, именно сегодня. Терпение.

— Что, что-нибудь случилось? Дина не поехала в Тель-Авив или…

— Поехала, поехала как послушная девочка и вернется как послушная девочка, но попозже. Пойдем, Яир. Куртку можешь не брать. На улице не холодно. Ветер приятный. А Ури нас извинит. Правда, Ури? Какой ты стал высокий, Ури. До свидания.

Во дворе возле перечного дерева Лили сказала:

— Да ты не волнуйся, Яир, ничего принципиально важного не произошло.

Но Яир уже убедился в своей ошибке: несмотря на все уверения Лили, нужно было взять куртку. На улице холодно. А позже станет еще холоднее. Еще сейчас можно извиниться и сбегать за курткой. Сама Лили была в пальто, пошитом по моде, даже с вызовом. Но возвращаться домой за курткой почему-то казалось ему зазорным и даже трусливым. На куртку пришлось махнуть рукой.

— Да, вечер и вправду приятный, — сказал он.

Поскольку Лили не торопилась с ответом, Яир успел задуматься над вопросом, есть ли акация в Иерусалиме, если есть, то где, а если нет, то не служит ли слово «шита» намеком на глагол "лешатот". Кто знает, может, клад в одной из низин, окружающих Рехавию с запада и с юга? Жаль, конца передачи теперь не услышать. Так ничего и не узнаешь.