Сегодня у Ники был необыкновенный день — все спорилось, все получалось. Утром они вместе с Юлей придумали программу — лучше не бывает! Движения выгодно подчеркивали пластику верхней половины тела и рук, гибких и выразительных, и скрывали некоторую «тяжеловатость» бедер. Осталось отработать детали, на это у них есть еще почти неделя.

Потом до восьми часов Ника работала со своими обычными группами, а сразу после занятий пулей полетела домой. У нее оставалось не так много времени, чтобы привести себя в порядок и ехать в Шереметьево, самолет из Праги ожидался в одиннадцать вечера. Кроме того, оставалась еще проблема, которую обязательно надо было решить до того, как она встретит Андреса.

Вчера, прослушав запись, Ника сначала не поверила своим ушам. Она прослушивала запись еще и еще, пока Маша решительно не выключила автоответчик.

— Перестань. Ты даже поглупела от радости. Это он? Ну, наконец-то!

Ника закружилась по комнате:

— Он приезжает! Завтра! Завтра я его увижу!

Она с размаху опустилась в кресло, закрыла лицо ладонями и пробормотала:

— Боже, как я жила без него так долго?

Маша невозмутимо налила себе остывший кофе, отхлебнула, поморщилась и сказала:

— Между прочим, ты уже подумала, как поедешь его встречать?

Ника опустила руки. Ее лицо светилось от радости:

— Я хотела попросить у тебя машину. Дашь?

— Конечно, дам. — Маша вздохнула: — Только я не о том тебя спрашиваю.

— А о чем же? — не поняла Ника.

— Ты что, совсем забыла, что он понятия не имеет, кто ты на самом деле и как тебя зовут?

Ника опустилась с небес на землю:

— Ой, да… — она растерянно и жалко посмотрела на Машу. — Что же теперь делать?

Маша покачала головой:

— Тебе решать. Я могла бы напомнить, что мне с самого начала не нравилась вся эта затея, но не буду.

Ника встала, подошла к большому зеркалу и придирчиво осмотрела себя с головы до ног. Потом приблизилась к стеклу почти вплотную и вгляделась в свое лицо. Загар давно исчез, на носу проступили обычные веснушки, глаза не ярко-голубые, а привычно-зеленые и не удлинненные к вискам, а круглые, как у кошки. Волосы уже не черные — краска начала смываться, и позавчера Маша перекрасила Нику в привычный рыжевато-каштановый цвет. Словом, от Лизы Владимирской и следа не осталось.

Придирчивый осмотр своего отражения прибавил Нике уверенности. В конце концов, Ника сама по себе ничуть не хуже, чем Ника как Лиза. В своем нормальном виде она даже лучше. Маша словно прочитала ее мысли:

— Ты мне без грима гораздо больше нравишься, — сказала она, — надеюсь, что и ему понравишься тоже. Только как ты объяснишь, зачем играла в эту игру? Расскажешь про Кирилла?

— Нет. — Ника решительно покачала головой. — Только не это. Скажу, что у меня такое хобби — в отпуске перевоплощаюсь в кого-нибудь другого. Ну, в детстве хотела быть актрисой, не сложилось, и детская мечта со временем превратилась в такую вот забаву. Правдоподобно?

— Вполне.

Они проболтали еще час-полтора, обсуждая в подробностях предстоящую встречу, а потом Маша уехала домой на метро, оставив машину у Никиного подъезда. Доверенность на Никино имя Маша оформила уже давно, почти сразу, как только стала владелицей «жигуленка». Ника считала, что эта бумажка вряд ли когда-нибудь понадобится, и засунула ее в шкатулку с ненужными документами. И вот надо же, не прошло и полугода, как придется извлекать ее на свет Божий. Хорошо еще, что не потерялась!

В соответствии с выработанной вчера стратегией Ника, придя домой, уселась опять гримироваться «под Лизу» — как она надеялась, в последний раз. Наложила на лицо крем-пудру в тон загара — вечернее освещение аэропорта скроет некоторую грубость макияжа, — чуть оттянула кожу к вискам, изменив разрез глаз, вставила голубые линзы. Вот только с волосами она ничего делать не будет, просто спрячет их под кепку.

Оделась Ника в «Лизином» стиле. Дав на сегодня отставку любимым джинсам и свитеру, она облачилась в костюм в синюю, серую и голубую клетку: короткая, но не вызывающе-короткая узкая юбка и куртка-пиджак длиной до талии. На ногах — колготки «такси» и модные в этом сезоне невысокие тупоносые сапожки. Забавная кожаная кепка дополняла туалет.

Андрес вообще-то отнюдь не настаивал, чтобы Ника встречала его в позднее время, и сообщил, когда прилетает, «для информации или на всякий случай». Встретиться с Никой он предполагал завтра, оставил ей номер своего московского телефона и просил с утра позвонить. Но Ника решила, что до завтра она не доживет. Кроме того, по разработанному ей и Машей плану, знакомство Андреса с настоящей Вероникой Войтович должно произойти у нее дома, сразу после приезда.

В Шереметьеве, как всегда, было шумно, людно и грязно. Ника чуть не опоздала: машину она вела неуверенно и поэтому ехала медленно и осторожно. Припарковавшись на платной стоянке, она выскочила из «жигуленка» и побежала к зданию аэропорта. Ей повезло: когда она проходила через раздвижные двери, как раз объявляли рейс из Праги. Ника протолкалась среди встречающих и встала ближе к выходу. От волнения у нее похолодело под ложечкой и сердце стало биться гулко и неровно. Вот сейчас, сейчас!

Хотя она смотрела на выход не отрываясь, он все равно появился неожиданно. Андрес был в том же элегантном светлом плаще, в котором она увидела его в первый раз в Сигулде, с непокрытой головой — светлые волосы подстрижены коротким ежиком… На плече у него была небольшая кожаная сумка. Шел он быстро и не глядя по сторонам, поэтому, когда Ника ухватила его за рукав, вздрогнул от неожиданности:

— Лиза! Ты здесь! Откуда?

Ника втянула Андреса в толпу встречающих и, по-прежнему крепко держа за руку, повела в сторону от народа.

— Но ты же сказал, когда прилетаешь! Почему бы мне тебя не встретить?

Андрес смотрел на нее с восхищением и укоризной:

— Потому, что уже поздно. Потому, что я без машины и не могу отвезти тебя. Впрочем, сейчас мы попытаемся взять такси.

— Не надо такси, — радостно сказала Ника, не отрывая от него глаз. Господи, какой же он красивый! — Не надо такси. Я на машине. Пойдем.

И они направились к стоянке.

Андрес удивленно присвистнул, увидев потрепанный «жигуленок»:

— Ты не говорила, что у тебя есть машина!

— А это и не моя, — беспечно отозвалась Ника, открывая заднюю дверцу, — одолжила у подруги.

Дверца никак не хотела поддаваться. Андрес посмотрел на Никины мучения, улыбнулся и легким нажатием руки справился с замком. Потом поставил сумку на заднее сиденье и повернулся к Нике:

— Ну, здравствуй, наконец!

Поцелуй был долгим и неспешным, словно они целовались не холодной сентябрьской ночью на платной автостоянке Шереметьева, а в полумраке спальни. Тот невероятно сладкий рот, о котором она мечтала, снова завладел ее губами. Те же сильные руки так сжали ее, будто он хотел всю ее втиснуть в свое сильное тело. Два сердца забились в унисон, превращая желание в жажду, а жажду в неизбежность. Это продолжалось несколько мгновений — и долго-долго…

— Ну что, любовь моя? Кто поведет машину?

Ника оторопело посмотрела на Андреса. Голова кружилась после поцелуя, и слова доходили до нее с трудом. Андрес чуть отстранил ее от себя, но не выпустил из кольца своих сильных рук. Он смотрел на нее и улыбался.

— Что ты сказал? — ее голос вдруг охрип и стал каким-то чужим.

Он повторил:

— Ты пустишь меня за руль?

Ника поправила выбившиеся из-под кепки прядки и кивнула.

По дороге они говорили о пустяках: Андрес рассказывал, как хорошо сейчас в Праге, погода стоит прекрасная, листья с деревьев еще не успели облететь — просто сказка! Ника слушала, улыбалась и кивала, пытаясь задвинуть в глубину души страх предстоящего разоблачения. Как-то Андрес отреагирует на ее неожиданное перевоплощение из Лизы в Нику?

Когда они уже подъехали к Речному вокзалу, Андрес спросил:

— Куда мы сейчас поедем, ко мне или к тебе?

— Как — к тебе? — не поняла Ника. — Разве у тебя есть квартира в Москве?

— Своей нет, — пожал плечами Андрес. — Но у моего друга, который живет в Германии, есть. А у меня есть ключи и разрешение пользоваться квартирой когда понадобится.

— Я думаю, — осторожно сказала Ника, — сегодня не понадобится. Может быть, я тебе не говорила, что я счастливая владелица двухкомнатной квартиры на Беговой. Могу сдать тебе комнату на льготных условиях.

Андрес улыбнулся:

— В объявлениях в таких случаях обычно пишут «торг уместен».

Ника оживилась:

— Будем торговаться?

— Заранее принимаю все ваши условия, мадемуазель. — Андрес был галантен, как всегда. — Надеюсь, вы не оставите меня без средств к существованию.

— О да, я обдеру вас по-божески, — Ника одарила его ослепительной улыбкой, — как липку.

Так, пикируясь и смеясь, они добрались до Никиного дома. Однако во дворе, когда они вышли из машины и пошли в подъезду, Никино веселье как рукой сняло. А в лифте она совсем притихла. Андрес заметил перемену настроения и встревожился:

— Что-то не так? — Он дотронулся до ее руки. — Ты скажи. Еще не поздно, я могу поехать к себе.

— Нет-нет. — Ника покачала головой. — Что ты! Просто… Мне действительно надо тебе что-то сказать, вернее, показать…

— Что?

Тут, к счастью, лифт дополз до седьмого этажа.

— Сейчас увидишь. — Ника быстро выпорхнула из лифта и открыла дверь. — Заходи.

Устроив Андреса в гостиной и попросив обождать пять минут, она заперлась в ванной. Страшно нервничая, Ника сорвала с головы кепку и затолкала ее почему-то в корзину с грязным бельем. Вынула из глаз надоевшие линзы. Специальным составом убрала подтяжки с висков — глаза снова стали круглыми. Губкой с косметическим молочком смыла с лица слой пудры. Слава Богу, от накладного бюста она отказалась еще в Лиелупе; собираясь в дорогу с Андресом, засунула поролоновое великолепие подальше в глубь сумки. Андрес, конечно, мог тогда заметить изменения в ее фигуре, но ничего не сказал. И вообще, он и в Сигулде, и в кафе видел ее только в куртке.

Превращение заняло минут десять. Ника вздохнула — из зеркала на нее теперь смотрело ее собственное лицо. Только понравится ли оно Андресу?

— Лиза, куда ты пропала? — услышала она голос из комнаты. — Все в порядке?

Ника лихорадочно в последний раз провела расческой по волосам.

— Сейчас иду!

Мысленно перекрестившись, она вышла в гостиную и застыла перед креслом, в котором Андрес листал журналы.

— А знаешь… — Он поднял на нее глаза и обомлел: — Что…

Ника нервно улыбнулась:

— Да, это я. Не узнаешь?

Андрес не ответил — просто смотрел на нее во все глаза.

— Понимаешь, у меня такая дурацкая игра, — заторопилась Ника, — ну, что-то вроде хобби. Я всегда хотела быть актрисой, и не получилось. И в отпуске я стараюсь переделать себя до неузнаваемости и изображаю другую женщину, совершенно на меня не похожую… То есть…

Она запуталась в объяснениях и умолкла, ожидая самого худшего. Вот сейчас, сейчас он встанет и уйдет, уйдет навсегда, и она его больше никогда не увидит… И вздрогнула от неожиданности, услышав его смех.

— Ну, знаешь, любовь моя, — сказал Андрес, отсмеявшись, — актриса ты действительно неважная. То есть внешность ты действительно меняешь мастерски, а вот поведение… Боюсь, у тебя ничего не получается.

— Просто с тобой я уже ничего не меняла, — тихо сказала Ника. — Мне так хотелось прекратить эту дурацкую игру, но я не знала, как…

Она сделала маленький шажок навстречу Андресу. Совсем маленький — но он заметил, взял Нику за руки и привлек к себе на колени:

— Дай-ка я тебя получше рассмотрю!

Ника почувствовала, как с ее души свалился тяжелый камень. Она тоже рассмеялась и обняла Андреса за шею:

— Ну и как?

— Погоди-погоди. — Андрес взял ее лицо в ладони. — Такой ты мне даже больше нравишься. Разве можно прятать такие замечательные веснушки?

Он легонько коснулся губами кончика ее носа, потом щек, а потом его губы нашли губы Ники — конечно, не такие соблазнительно пухлые, как у Лизы Владимирской. Но Андрес, кажется, и не заметил этого недостатка…

Поужинать они собрались только в третьем часу ночи.

— Ну, а теперь признавайся, — сказал Андрес, с аппетитом уплетая цыпленка-табака, — что ты о себе еще напридумывала, кроме имени, дорогая моя Лиза-Вероника.

— Да почти ничего, — улыбнулась Ника. Она сидела напротив Андреса в легком пестром халатике, подперев голову руками, и с удовольствием смотрела, как он ест. Сама она опять не могла проглотить ни кусочка.

— А все же? — настаивал Андрес. — Давай-давай, снимай маску! Устрой сеанс саморазоблачения.

— Ну-у, — протянула Ника, — я, конечно, не студентка искусствоведения, а простой инструктор по шейпингу…

Андрес чуть не подавился:

— Как? Вот уж не подумал бы… Для инструктора по шейпингу ты неплохо разбираешься в живописи!

— Конечно. — Ника пожала плечами. — Мой отец был художник, и мой крестный — художник. Может быть, ты даже знаешь его — Старцев, Павел Феликсович.

— Старцев? — Андрес задумчиво наморщил лоб. — Старцев, Старцев… Нет, не помню. Впрочем, я ведь так, любитель-дилетант.

— Если бы ты по-настоящему собирал картины, — серьезно сказала Ника, — ты бы знал его непременно. Он не просто художник, он замечательный реставратор и известный коллекционер.

— Ну, я же говорю — я дилетант, — чуть виновато сказал Андрес. — Познакомишь меня с ним?

— Обязательно, — кивнула Ника. — Знаешь, он был другом моего отца. И когда мама с папой… ну, попали в аварию, я осталась совсем одна, он взял меня к себе, и… В общем, он мне — как родной.

— А давно это случилось?

— Десять лет назад. Мне было пятнадцать. Они поехали к друзьям на дачу в Звенигород. Я должна была ехать с ними, но почему-то заупрямилась и осталась дома. А их машину на обратном пути сбил грузовик. И все…

Они немного помолчали.

— А как звали твоего отца? — чуть погодя спросил Андрес.

Ника вздохнула:

— Как крестного. Тоже Павел, только Сергеевич.

— А маму?

— Наталья. Но все называли ее Татой. Она была художником-иллюстратором. — Ника оживилась: — Хочешь, я покажу тебе ее книжки?

Андрес кивнул:

— Конечно. Давай прямо сейчас. Они у тебя далеко?

— Нет, в секретере. — Ника вскочила. — Пошли в комнату.

Усадив Андреса на диван, она вытащила с полки несколько больших детских книжек, а затем бережно достала папку с рисунками: — Вот, смотри.

— Погоди-погоди, — Андрес с недоумением смотрел на обложку, — так Наталья Стоценко — твоя мать?

— Да, — Ника слегка растерялась, — а что?

— Да она же была замечательной художницей! — воскликнул Андрес. — Просто гениальной! Я слышал, что «Детский сад» собирается выпустить серию книг с ее иллюстрациями, это правда?

— Ну да, они мне звонили. Мама сделала много иллюстраций к сказкам Бажова, они так и остались неопубликованными. Она называла это работой в стол, для удовольствия… А сейчас предложили использовать их для «Детского сада», но… — Ника с недоумением посмотрела на Андреса. — Вот уж не представляла, что ты хорошо осведомлен в издательских делах! Я думала, что ты занимаешься компьютерами.

— А я и занимаюсь компьютерами, — рассмеялся Андрес. — Просто у меня много друзей. Один из моих друзей работает в «Детском саду».

— Главным художником? — пошутила Ника.

— Всего лишь в компьютерном цехе. Но о Наталье Стоценко и он слышал.

— Бедная мамочка, — печально улыбнулась Ника. — Вот и стала знаменитой.

Две слезинки, появившиеся в уголках глаз, не удержались и скатились по щекам. Вслед за ними последовали другие, еще и еще. Ника закусила губу, чтобы не разрыдаться.

Андрес заметил перемену Никиного настроения. Он бережно сложил рисунки в папку и привлек Нику к себе.

— Ладно, любовь моя. Ничего не вернешь. Пойдем-ка лучше спать.

Наклонившись, он осторожно вытер ей слезы, а когда Ника все-таки не удержалась и громко всхлипнула, его губы мгновенно нашли ее рот. Он целовал ее вначале нерешительно, но постепенно становился все смелее и свободнее.

Этого момента Ника и ждала и боялась. Сердце ее заколотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило, она обвила руки вокруг его шеи, прислонилась к нему, обмякла. Она уже столько раз представляла себе, как это будет, и — ошибалась.

Почувствовав, что Ника совсем ослабела, Андрес подхватил ее на руки, понес и бережно уложил на постель. Его движения были медленны и неторопливы, как их самый первый поцелуй у двери ее номера в Каунасе. Только на этот раз впереди у них действительно была вся ночь. Постепенно он освободил ее тело от одежды. Ника не сопротивлялась, но внутри ее все еще жила какая-то скованность. Она пыталась смежить веки и отвернуться, бессознательно делая вид, словно все это происходит не с ней и не на самом деле. Но его прикосновения, его поцелуи были полны такой мужской страстью, что остававшийся в Никиной душе лед скоро растаял. До сих пор, даже занимаясь любовью с Кириллом, она никогда не думала, что можно так желать, так ощущать другого человека, и поначалу просто пришла в смятение от прилива чувств. Но Андрес был очень терпелив, давая понять, какое удовольствие доставляет ему ее чувственный отклик, и постепенно стыд исчез, осталось только жгучее удовольствие от его ласк.

Руки Ники внезапно обрели свободу. Она была похожа на человека, который долго находился на строгой диете, а теперь получил доступ к запретному.

Андрес сосредоточил внимание на ее груди, и острые стрелы удовольствия устремились, чтобы поразить низ живота. Его губы, ласкающие грудь, привели Никины мысли в полную сумятицу. Потом его губы спустились ниже, ниже — и она не противилась их продвижению.

В первый раз она отдавалась чувству целиком, не опасаясь насмешки и резкого слова, не боясь показаться неопытной и наивной. Она просто была женщиной и любила… И это было прекрасно.