На стоянке было тесно от вертолётов, не привычных бело-голубых, а покрытых камуфляжными пятнами. Ветер от винтов трепал одежду, заставлял пригибаться. Вокруг ходили, бегали, отдавали команды, занимались техобслуживанием машин представители, наверное, всех рас. Царил невообразимый гам, и Шуша, растерявшись среди этого бедлама, даже не сразу сообразила, что перед ней стоит радостная Юлечка. И только узнав её, наконец поняла, что подруга, подбегая, несколько раз уже звала её, – в шуме Шуше показалось, что она ослышалась.

– Привет! Наконец-то! Будешь со мной ночевать! – первым делом крикнула Юля.

– Здорово! – ответила Шуша, напрягая связки. – Куда идём?

– Туда! – махнула рукой Юля в сторону длинной улицы.

Пока они шли по стоянке, в свете прожекторов Шуша исподтишка разглядывала Юлечку. Конечно, таких маленьких размеров на складе не нашлось, и бело-серо-чёрная зимняя камуфляжная куртка висела на ней мешком. Юля закатывала рукава, как поняла Шуша, в три или четыре раза, и из-за толщины сложенных обшлагов ей приходилось смешно расставлять руки при ходьбе. О длине куртки вообще говорить не стоило.

Отзвуки гама преследовали их ещё метров двести, пока они шли по пустынной, освещенной улице, а от шума вертолётных винтов, видимо, нельзя было избавиться во всей Тотьме. Шуша заметила, что в некоторых домах до сих пор кто-то явно жил.

– А эти что же, не эвакуировались? – спросила она, показывая на один из домиков с красивой деревянной резьбой по фасаду, окна которого заманчиво-мягко светились сквозь занавеси.

– Может быть, – беззаботно пожала плечами Юля. – А может, кто-то из наших живёт. Тут ведь знаешь как? Довольно многие из работающих в системе жизнеобеспечения города остались, кто – за дополнительную плату, кто – добровольно. Подстанция вся, водопровод там, канализация… А в пустые дома многие владельцы разрешили селиться нашим.

Шуша поёжилась, представив себе ощущение, которое должны были испытывать представители обычных гражданских профессий в такой близости от корабля.

– Не страшно им? Ведь если… того?

– Не знаю, – беспечно махнула рукой Юлечка.

– Я вижу, ты тут в своей стихии! – улыбнулась Шуша, вспомнив, что болотноориенталка была профессиональными спасателем, и поняв, что за её беспечностью кроется наслаждение: подруга снова почувствовала себя «в поле», а не прозябала в скучном офисе.

Они дошли до освещенного уличными фонарями пустого перекрёстка и повернули за угол.

– Да, в общем! – с какой-то радостной уверенностью согласилась маленькая болотноориенталка. – Работы, конечно, очень много было и вчера, и сегодня. Фонило поначалу сильно, но он… корабль, в смысле… последние несколько километров спускался на каких-то других двигателях, без радиации. Так что обошлись почти только атмосферными вихрями, вывели основной массив загрязнения в космос.

– Как? – удивлённо спросила Шуша.

– Да выброс из атмосферы организовали. Типа фонтана, – объяснила Юлечка. – А вот с землёй сложнее всё. Там и сейчас фонит, а на полосу защитную не зайдёшь, чтобы поработать… И пепел, главное, ветром носило… Ну, мы пока в снежок вчера ночью дезактивантов подбавили, а приберём потом. Главное – дальше пока не пойдёт, ни в землю, ни в воздух.

Шуша задумалась. Похоже, то, что она почти перестала ощущать боль, привыкнув, как думала, к ней, было на самом деле большой заслугой аэропроектников. Теперь ведь её беспокоили только само присутствие корабля и сожжённая земля защитной полосы. Страшно сказать, что произошло бы с ней, случись обширное загрязнение атмосферы, воды или почвы! Во всяком случае, из больницы её точно бы не выпустили. И как вовремя аэропроектники это сделали – как раз, пока она спала…

Шуша подняла глаза и озадаченно уставилась на вывеску при входе в двухэтажный дом, мимо которого они проходили.

– Юль, скажи, ты меня кругами водишь, или у меня с мозгами непорядок? – спросила она.

Юлечка прочитала вывеску и рассмеялась.

– Рабочая столовая-то? Я сама удивилась вчера, – их тут, кажется, по две на каждой улице. Но кормят очень вкусно, рекомендую! В любой! Повара тоже, в основном, не уехали, – пояснила она в ответ на недоуменный Шушин взгляд.

Та только покачала головой.

– Гришнак Углукович вообще приказал мобильные кухни разворачивать только для тех, кто в оцеплении, – добавила подруга.

– Кстати, а чем он-то сейчас занимается?

– Ночью из OOP делегация приедет. Собираются парламентёрами пойти завтра к кораблю, – так же беспечно сообщила Юлечка. – Если, конечно, до тех пор пришельцы сами как-нибудь не проявятся. О, мы пришли!

Шуша обнаружила, что они стоят перед зданием райбольницы.

– Не поняла? – озадаченно спросила она. – Ты что, здесь живешь?

Болотноориенталка хитренько улыбнулась:

– Гришнак Углукович приказал: тебя сразу в госпиталь. Там ещё с утра тобой врач интересовался!

– Ну Юуууля… – протянула Шуша возмущённо.

За перипетиями сегодняшнего дня она совсем забыла об обещании лечащего врача послать историю её болезни однокурснику в Тотьму.

– Иди-иди! – подталкивая её руками, безапелляционно заявила та. – Я с тобой пойду. Не боись, я же вижу, что ты в порядке! Осмотрят – и отпустят, главное, что ты проверишься ещё раз! А потом – на склад, камуфляж получать!

Врач действительно не нашёл в состоянии Шуши ничего предосудительного: ухудшения явно не наблюдалось. Однако, когда речь зашла о поддержании организма, и она с виноватым видом выгребла из самых недр сумки нетронутые лекарства, которые получила утром в больнице, однокурсник Михаила Андреевича поджал губы и мрачно пообещал Шуше, что, если она не будет их принимать, он пожалуется директору и закроет её в госпиталь минимум на три дня. По его словам, возни с Яриком ему хватило, когда тот, всего лишь геомант-регионалыцик, потерял сознание во время приземления корабля. Поэтому Шуша под наблюдением врача покорно приняла все предписанные средства и со своей стороны пообещала, что завтра и послезавтра ни за что не пропустит приём. Тем более, что доктор всё равно потребовал зайти в госпиталь через день.

Склад располагался в здании очередной рабочей столовой, закрытой, вероятно, исключительно для разнообразия. Там они обнаружили не только интенданта, который выдал Шуше комплект зимнего камуфляжа без знаков различия, но и отдел компьютерного обеспечения в полном составе.

Полусонные нативные горцы с нечёсанными бородами вяло ковырялись в эмчеэсовских комплектах связи и неисправных приборах спутниковой навигации, – Гришнак Углукович явно не сдержал обещания отпустить их, если они приведут в идеальный порядок новые ноутбуки. Однако, судя по тому, что на столах среди разного рода технического барахла кое-где виднелись и бутылочки пивка, любимого напитка честных компьютерщиков, в ответ отдел в полном составе тоже решил не соблюдать некоторые корпоративные правила. Шуша подошла поближе.

– О, кто пришёл! – несмотря на усталость, Хард весьма обрадовался Шуше.

Он бросил крошечный паяльник рядом с рацией и привстал над её разверстым нутром, протягивая Шуше короткую ручку. Она потянулась через стол, стараясь не коснуться его даже краем одежды: вокруг рации, противно пища, извивались несколько пришпиленных к столешнице гремлинов, выловленных в аппаратуре, а к ним Шуша испытывала брезгливость. Рыжий сисадмин заметил её мимолётную гримаску, понял, обошёл стол и вцепился в её ладонь обеими руками.

– Ну как ты? Как твоё здоровье? – спросил он с жаром, заглядывая в её лицо снизу, и, не дав ответить, продолжил: – Это ж ужас, что творится! Они ж аппаратуру годами не проверяли, всё на складах валялось! Там гремлинов – тьмища, только и успеваем вылавливать! Вон, глянь, пакость какая!

Он отпустил её руку и ткнул пальцем на соседний стол. Шушу передёрнуло: на столе, перед полусонно моргавшим над стареньким лэптопом молодым практикантом, которого она несколько раз видела в бюро, в перевёрнутой пивной кружке, копошилось не менее пары десятков гремлинов.

– Тьфу, извини, что показал! – сказал Хард. – Это, представляешь, из одного только спутникового телефона выудили. Кошмар, до чего всё запущено! Мы тут батю уже на помощь позвали, обещал братца двоюродного и ещё с пяток родственников прислать! Директор разрешил, раз уж так. Приедут – тут тебе удостоверение о награде и выдадут! А сам знак – уж прости, только после, при личном визите в долину!

Юлечка за спиной нативного горца покачала головой, с улыбкой возведя глаза к потолку, – Хард по-прежнему был занят только своими проблемами.

– Ладно, пошли! – рыжий сисадмин позвал Шушу за собой в помещение, которое явно раньше было кухней в столовке, а теперь выполняло роль собственно склада запчастей и высокотехнологичного «железа». – Я тебе лично такой ноутбук оставил, такой ноутбук! – горячечно зашептал он ей, когда дверь за ними закрылась. – Директор бы позавидовал, если бы знал! Я так его отладил, так! Мммм! Он летает, просто летает! А игрушек я туда поставил тебе! Поэма!

Шуша еле сдерживала смех.

– Хард, ну зачем мне игрушки? Я же в них в жизни не играла!

– А ты попробуй! Тебе понравится, точно! – заявил нативный горец и принялся копаться среди навала деталей и корпусов. – Куда же я его засунул, а? Сейчас, сейчас… А, вот!

Он потянул ноутбук из кучи, которая опасно зашаталась, но всё-таки устояла на месте.

– Получите, распишитесь! – гордо сунул Хард тёмно-серую плоскую коробку под нос Шуше.

– Где расписаться? – спросила Шуша, недоумевая.

– А это уже там, в накладных! Пойдём-пойдём, – позвал он её, возвращаясь в общий зал, превращенный в ремонтную мастерскую.

Шуша поставила закорючку в жёлтых потрёпанных бумажках и вместе с Юлечкой, попрощавшись с компьютерщиками и хмурым интендантом, вышла на улицу.

– А всё-таки, как ты сейчас себя чувствуешь? – спросила Юля, глядя снизу вверх на Шушу, примерявшую перед зеркалом камуфляж.

Шуша похлопала по пустым карманам зимней куртки и чуть наклонилась, чтобы одёрнуть полы.

– Ты знаешь, довольно прилично. Сама удивляюсь, – она начала расстёгиваться, чтобы надеть брюки и померить куртку вместе с ними.

В отличие от Юлечки, её размер на складе, конечно, нашёлся. Хотя выглядело всё это на ней не очень. Она в принципе с неодобрением относилась к любой униформе и не ожидала, что будет выглядеть в ней хорошо, но, кроме того, по её мнению, на гражданском камуфляж априори должен был сидеть так себе. Это армейским положено иметь фигуру в соответствии с одеждой, – шьют стандартно, на всех, и эмчеэсники, матерея, приобретают способность врастать фигурой в этот стандарт, а гражданскому позволено иметь особенности тела, которые не позволяют правильно носить форму.

– А я знаю, почему это! – неожиданно заявила Календула, сидевшая за столом, болтая короткими ножками.

Они с Юлечкой поселились в соседних комнатках у так и не эвакуировавшейся, очень одарённой хронологически техноориенталки. Юдина комнатка была чуть побольше, и в ней стояли две кровати с пышными перинами, атласными ватными одеялами и пирамидами вышитых подушек. На одной из них и предстояло ночевать Шуше, и ей это очень нравилось: в такую постельку так и хотелось зарыться.

– И почему? – спросила Шуша, снимая свои кожаные брюки.

– Да у тебя же просто передышка! Короткая, наверное, но передышка. За всем миром следить не надо, насчёт кризиса появилась определённость…

– Да какая определённость… – прервала её Шуша. – Я ведь до сих пор не могу никак его «прощупать»… Приземлился – значит, должен уже быть частью мира. А торчит занозой – и всё.

– Ага, занозу-то всё-таки ощущаешь… – протянула Юлечка, которая деликатно ждала за дверью, пока Шушу осматривал врач.

– Ощущаю. Но не так сильно, как боялась ещё утром сегодня. То ли привыкла, то ли вы поработали славно…

– И всё равно, определённость есть. Ведь вас что изводило все дни до этого? Что вы понять не могли, что за кризис, откуда он… А потом, когда поняли, что корабль – не ясно было, как он себя поведёт, – заявила Календула и, мокнув последний оставшийся на её тарелке пельмень в сметану, запила его пивом прямо из банки.

Сегодня никто уже не ожидал, что от экоконтроля что-то понадобится. Часть аэропроектников по-прежнему вылавливала по окрестным лесам журналистов, но Юлечка, работавшая беспрерывно с момента посадки корабля до сегодняшнего утра, тоже была отпущена на сутки. Поэтому они решили оттянуться. Еду они, не желая обременять хозяйку, приносили в судках из ближайшей рабочей столовки. Она действительно была очень вкусной, так что Шуша полностью отдала ей должное. Но покупать пиво не стала: в отличие от болотноориенталки и исконной земледелицы, её мог внезапно вызвать Гришнак Углукович. Вдруг обитатели корабля предпримут какие-то действия…

– Чёрт, есть меньше надо! – пробормотала она, подпрыгивая и пытаясь застегнуть жёсткий кожаный ремень формы.

Дверь открылась, и из сеней на кухню вошла хозяйка, баба Тоня. В руке с набухшими старческими суставами она несла ведро молока – только что подоила корову. Поставила ведро на лавку и, увидев в проходной гостиной Шушу, собиравшуюся примерить шапку, медленно прошла туда.

– Эх, девоньки, эх… – покачала она головой, сложив руки под грудью и глядя на Шушу. – Эх, молодые-то какие…

– Это вообще как надевается? – повернулась Шуша к Юлечке, протягивая ушанку: она запуталась в шнурках и пуговицах.

– Дай уж сюда… – тихонько сказала баба Тоня и забрала шапку из её рук.

Она удивительно быстро распутала все петли и пуговицы, и протянула Шуше совершенно нормальный головной убор, а не перекошенное нечто.

– Помнят руки-то… Помнят… – вздохнула она баба Тоня и Шуша с удивлением заметила слёзы на её глазах. – Я ведь, девочки, смотрю на вас, и думаю – куда ж они таких молодых-то в самое пекло суют? Кто ж им потом рожать-то будет? В наше-то время не так было. Берегли девушек-то в Последнюю Войну. А теперь придумали, понимаешь, политкорректность – девчонки молоденькие поперёд парней на смерть лезут…

– Баба Тоня, ну не надо плакать, пожалуйста! – Юлечка вскочила и, поддержав её под руку, усадила рядом с собой за стол. Календула подвинулась.

– А что не надо-то, что не надо? Ведь, когда всё начиналось-то, равноправие это, что говорили? Что права-то гражданские одинаковые у всех, а обязанности все же разные: женскому полу рожать, а мужскому – защищать женщин и детей. Правильно? Правильно, я считаю. И что это, скажите мне, за политкорректность такая, которая всё с ног на голову перевернула, а? Сегодня вот… Лешачиха наша, тотемская, вот с таких годочков её знаю, – баба Тоня показала рукой в старческих веснушках на полметра от пола, – всегда мне за яблочки самые грибные места показывала… Глядь – ротой командует! Голосище – во! А вы скажите мне, зачем это? Надо ей оно? Или у нас в лесу хуже было?

Шуша, покраснев, не поднимала глаз на бабу Тоню. Она никогда не слышала таких откровенно неполиткорректных высказываний. Судя по всему, остальные чувствовали себя не лучше: Календула тихонько пыхтела, колотя пяткой по ножке стула, Юлечки вообще не было слышно.

– А ладно, не слушайте меня, старую! – махнула рукой баба Тоня. – Жизнь ваша другая, и жить в ней вам. Только попомните, не добро это, когда баба в армию командиром идёт. Вот санитаркой, врачом – это да, это самое женское дело.

Все вздохнули с облегчением. Кажется, лекции на неполиткорректные темы уже не ожидалось.

– Эх, да что говорить… – продолжала баба Тоня, утирая слёзы кончиком головного платка. – Я ведь, девочки, за день до Последней Войны замуж за первого своего, Васеньку, вышла. Так вот и получилось – сегодня невестушка, завтра – повестушка, а через месяц я – вдовушка… Ну, как похоронку-то получила, и сама в армию пошла. Мстить оркам поганым за мужа моего убитого. И не в санчасть или госпиталь, а в самую что ни на есть действующую армию, снайпером. С детства батя меня на охоту с собой таскал. Ну, я и стрелять умела… Второго своего мужа любимого только после Победы встретила. В медсанбате как раз служил, хирургом. Сорок лет потом в нашей районной проработал, где теперь госпиталь ваш-то… Помер три года назад… А дети с внуками разъехались все.

Шуша ошеломленно смотрела на бабу Тоню. Вот уж такой биографии она от неё не ожидала после предыдущих её слов.

– Что смотришь, удивляешься? – чуть улыбнувшись, спросила та. – Не удивляйся. Видишь же, знаю, о чём говорю. Не годится эта ваша политкорректность никуда, раз в мирное время женщины сами в армию от мужей да детей сбегают.