Вл. Масик. У истоков поэтической весны

Ирина Озерова «Это, правда, весна!..»

Стихи и поэма. Воронежское книжное издательство, 1960 г.

«Это, правда, весна!..» – так назвала свою первую книгу стихов молодая воронежская поэтесса Ирина Озерова. Этому жизнеутверждающему названию соответствуют и по-весеннему светлая обложка с веткой распустившейся ивы, и оптимистическое содержание сборника, и молодость самого автора. Правда, из общей тематической тональности книги несколько выпадает суровая и мужественная поэма «В дни грозовые», но и она заканчивается строками, воспевающими необыкновенное цветение земли, по которой шествует весна обновления.

Книга Ирины Озеровой – это лирическая исповедь современника, рассказывающего о тревожной юности, о первой робкой любви, о самостоятельных шагах в трудовой жизни, о становлении характера. На окружающий мир поэтесса смотрит широко открытыми глазами, любовно подмечающими не только улыбку милого, но и «маленький подснежник», принявший, «как признанье», от солнца «вешние лучи», и «тяжелый пласт целины», и потеплевшие глаза женщины-проводницы, которая под стук колес уносящегося на восток поезда принимает на свои «огрубевшие руки» новорожденного мальчика.

Лучшими произведениями сборника являются стихи о пережитом и осмысленном, о событиях и картинах, связанных с поездками в Хакассию и Казахстан, где «залегла целина…». Здесь живые и меткие наблюдения, неожиданные находки, смелые повороты мысли, сердечная интонация. Острая наблюдательность внутренне соединяется с лирическим самораскрытием автора. Перечитывая эти стихи, чувствуешь откровенную взволнованность и уверенно формирующуюся индивидуальность свежего поэтического голоса.

Как живая правда жизни воспринимается стихотворение «Парнишка» – о пареньке, стоящем в задумчивости у забрызганного водой причала, где в суровую годину Отечественной войны смертью храбрых погиб его отец-матрос:

Это небольшое, полное драматизма стихотворение тематически перекликается с автобиографической поэмой «В годы грозовые», в которой повествуется о судьбе маленькой большеглазой девочки, потерявшей на войне отца и пережившей неласковое и суровое детство. Образ паренька, свято хранящего память о местах, где прошла «дивизия его отца», чем-то напоминает лирический образ героини поэмы, бережно сохраняющей в заплечном узелке единственную фотографию отца. Но черты характера героини намечены шире, глубже, полнее раскрыта ее психология.

Обаятелен образ простой, отзывчивой деревенской женщины, которая приютила у себя хрупкую сиротку и подарила ей тепло материнской ласки. Выразительными мазками выписан ее портрет:

В поэме много удачных, по-настоящему поэтичных мест. Несмотря на некоторую эпизодическую фрагментарность отдельных глав, она трогает взволнованностью лирического рассказа и оставляет в целом сильное впечатление.

Свежестью нерастраченных чувств проникнуты стихи о первой любви. В лучших из них и, в частности, в открывающем сборник стихотворении «Это, правда, весна!», чувствуется стремление высказаться по-своему, внести в так называемую «вечную тему» свое философское осмысление волнующих интимных отношений.

Удачно стихотворение «Штору трогал любопытный ветер». В нем заложена верная мысль о необходимости трезвого отношения к пробуждающейся любви. Девушка не ответила взаимностью на признания любимого только потому, что почувствовала в его словах неискренность, потому, что он «человека не заметил» в ней.

Самоотверженному труду целинников, раскрытию их богатого духовного мира посвящены стихотворения «Танцы», «Тишина», «Хакас», «В краю непуганых кузнечиков», «Жар-птица» и «Кошара». По своему художественному выполнению они неравноценны. Но через каждое уверенно проходит жизнеутверждающий лейтмотив – любовь к богатой и щедрой земле сурового целинного края. Здесь-то в борьбе и труде, в радостях и невзгодах и приходит настоящая любовь, рождаются подлинно человеческие отношения, когда и радость и печаль делишь пополам.

Это настроение эмоционально выражено в следующих стихах:

Подобные поэтические находки свидетельствуют о том, что у Ирины Озеровой имеется свое художественное видение мира, свой, пусть пока еще не до конца оформившийся, но вполне наметившийся поэтический голос. Он будет звучать тем уверенней и сильнее, чем внимательней и зорче поэтесса будет всматриваться в окружающий ее мир, чем глубже и ближе будет изучать нашу многообразную и содержательную жизнь.

 

А. Шагалов. Наука постижения души

Ирина Озерова «Берег понимания»

Серия «Мастера художественного перевода». М., «Советская Россия», 1980 г.

В своем предисловии к книге Ирины Озеровой «Берег понимания», выпущенной издательством «Советская Россия» в прекрасной новой серии «Мастера художественного перевода», поэт Николай Старшинов полностью приводит цитату, которая дала название всей книге: «Переводчик – это перевозчик, перевозящий с берега непонимания на берег понимания». Он пишет, что «не случайно четвертый раздел книги представляет собственные стихи Ирины Озеровой, ибо ее перо не только позволило многим поэтам других народов заговорить по-русски, но и впитало в себя всю нелегкую науку постижения человеческой души, которую дарил ей каждый из переводимых поэтов». И не случайно, заканчивая книгу, сама Ирина Озерова признается:

Вот почему мне, прежде всего, хочется осмыслить собственные стихи поэтессы. Стихов не так уж много, и вряд ли они могут полностью рассказать о возможностях автора, использованных и неиспользованных. Но и по ним можно составить себе представление о том разуме и сердце, которые дали им жизнь. Прежде всего, это стихи очень честные. Боль и насмешка, философское раздумье и доверчивая исповедальность, осмысление времени и тревожная надежда – все это не поучение читателям, а разговор с друзьями «о времени и о себе». Недаром так часто Ирина Озерова облекает философские раздумья в обращение к детям, как к символу надежды. Если бы читатель не был знаком с первыми тремя разделами книги, то он был бы вправе удивиться: откуда при такой абсолютной простоте и ясности мысли, слова, образа, ее стихи отличают изысканная чеканность, богатство аллитераций, незаменимость слова в ряду других, неожиданная афористичность концовок. Все это вместе создает некую незащищенность, обнаженность нерва, отлитую в строго классическую и в то же время остро современную форму. Трагический темперамент поэтессы нигде не становится на катурны. Там, где другой закричал бы, Озерова говорит как бы шепотом, но этот шепот резонирует со Вселенной.

Детство Ирины Озеровой – военное детство. Оно как скрипичный ключ определило ее отношение к проблемам сегодняшнего дня. Вот начало ее стихотворений «Новое летосчисление»:

Простота, разговорная интонация этих строк нужны поэтессе, чтобы оттенить зловещий трагический эксперимент, поставленный американскими военными в японских городах Хиросиме и Нагасаки, чтобы подчеркнуть современное философское осмысление этого события:

И стихи Озеровой – это стихи нового летосчисления, стихи-предупреждение:

Но трагичность нашего атомного века пронизана в стихах Ирины Озеровой неистребимой верой в торжество добра над злом:

У многих писателей, чье детство опалено войной, мы находим произведения, пронизанные нерастраченной силой детского восприятия мира. У этого поколения нерастраченное детство осталось навсегда в сердце, чтобы неистребимо бороться против неверия и нигилизма, воспевая победу света над тьмой. И когда «нам бремя непосильных скоростей смещает время, путает оценки», Ирина Озерова пишет:

И не случайно одна из любимых тем Ирины Озеровой – тема охраны природы, тема экологии. Даже если не выходить за рамки этой книги, то можно найти яркие тому подтверждения. Вот, например, стихотворение «Прощание»:

Вот она своеобразная красная книга, когда сердце болит при взгляде на умную и чуткую природу, часто доводимую человеком до отчаяния. Но Ирина Озерова не ради констатации факта обращается к болевым точкам современного мира. Она борется, ясно и твердо провозглашая свои позиции:

Первые три раздела книги – это своеобразные «университеты» Ирины Озеровой. Отбор авторов так же, как и самих произведений представлял немалую сложность: переводческое творчество Озеровой распахнуто разным народам и разным векам нашей планеты. Ведь переведено ею, как пишет в предисловии Н. Старшинов, «более семидесяти книг». Хочется отдать должное издательству «Советская Россия» и в особенности редактору книги Е. Имбовец с каким тактом и чувством меры проведен этот нелегкий отбор.

Книгу открывает раздел, состоящий из стихов народов, входящих в Российскую Федерацию. Здесь и впервые открытая Ириной Озеровой русскому читателю «иволга Чувашии» Эмине (IXX в.), и известный всему миру аварец Расул Гамзатов (на его стихи в переводе Ирины Озеровой написано несколько песен и оратория), и чеченка Раиса Ахматова, которая связана с Ириной Озеровой десятилетиями настоящей дружбы… И многие, многие другие – чтобы рассказать обо всех, нужно прочитать книгу. Это и исполненные наивности, искренности, ироничной простоты стихи поэта из Коми Альберта Ванеева, и колдовские, шаманские стихи мансийского поэта Ювана Шесталова, которые посвящены сегодняшним проблемам – труда, творчества, мира, защиты природы… И каждый поэт – это целая Вселенная, и каждый делится своим жизненным опытом с переводчиком, словно дает уроки.

Кстати, во втором разделе книги, посвященном творчеству поэтов Союзных республик, есть цикл украинского поэта Леонида Первомайского, который так и называется «Уроки поэзии». Вот как говорит о поэзии Леонид Первомайский:

Думается, что под этими строками могли бы подписаться и казах Сакен Сейфуллин, и латышские поэтессы Цецилия Динере и Монта Крома, и земляк Первомайского Андрей Малышко.

В третьем разделе книга уводит нас за пределы границ нашей Родины, воссоздавая карту мира во времени и пространстве. Думается, нет необходимости рассказывать читателям о таких поэтах, как Джордж Гордон Байрон или Виктор Гюго, Райнер Мария Рильке или Шарль Бодлер, Сидней или Эдгар По. Важно, что у голландцев, и у южно-африканского поэта Уильяма Плумера присутствует тема России, восхищение нашим великим народом, его прошлым и будущим. Так замыкается круг. Рильке пытался писать по-русски, но нужны были горячее сердце и бережная рука русского поэта, чтобы при всей адекватности стихи стали достоянием многонационального читателя нашей страны.

Мы часто можем услышать дискуссии: переводить точно или переводить эмоционально верно. Переводы И. Озеровой демонстрируют, что успех достигается только тогда, когда оба эти начала слиты воедино. Тогда мастерство ненавязчиво, чужая мысль облекается плотью, и стихи получают второе рождение, становясь достоянием русской поэзии».

В трех сонетах о переводах Ирина Озерова спрашивает:

А чуть дальше она утверждает, что в процессе перевода «обретают общий ритм сердца», и тогда в гармонии понимания находишь и свой голос, и собственное лицо:

Прекрасный советский поэт-переводчик Лев Гинзбург писал в одной из своих статей: «Вот они стоят под одной обложкой: поэты-борцы и поэты-затворники, поэты-страдальцы и поэты-баловни судьбы, поэты, колесившие по всему свету, и поэты, не покидавшие ни разу родной страны, родного города, даже родной деревни. Они стоят плечом к плечу, и в этом видятся надежда, залог того, что, как мечтал Пушкин, в «великую семью соединятся» все народы; но соединиться – не значит раствориться друг в друге, подчиниться кому-либо одному, жить под кем-то или над кем-то. Нет, народы в одной семье, как и поэты в этой книге, останутся разными, независимыми друг от друга, но связанными одной судьбой. А это налагает обязанность понимать и уважать друг друга». (Лев Гинзбург «В великую семью соединятся», «Литературная газета», № 41 от 12 окт. 1977 г.) Все эти слова можно с полным правом отнести к книге Ирины Озеровой «Берег понимания».

 

Татьяна Маршинина. Миг единый

Ирина Озерова «Арена»

Стихи. М., «Современник», 1985 г.

Первая книга стихов Ирины Озеровой «Это, правда, весна!..» вышла в Воронежском книжном издательстве в 1960 г. И вот, спустя двадцать пять (!) лет увидела свет вторая.

Да, мы знаем, что все эти годы Озерова много и плодотворно работала над поэтическими переводами. Да, она нередко печатала стихи в периодике. Много выступала перед читательской аудиторией. И тем не менее по-настоящему познакомиться с Озеровой-поэтом читателю представилась возможность лишь теперь.

Книга «Арена» – попытка подведения итогов. Творческой деятельности. Жизни. Жаль, что автору так и не довелось ее увидеть.

Это – один из «Трех сонетов о переводах». (Этот маленький цикл завершает книгу.) Ирина Озерова много лет отдала работе над переводами. И ей трудно отделить в себе поэта от переводчика. Эти две ипостаси ее художнического существования постоянно дополняли и обогащали друг друга. Творческая взыскательность и скрупулезность в работе над словом, стремление пристальнее вглядеться в лицо жизни, многозначность художественных образов – все это пришло к Озеровой-поэту от Озеровой-переводчика.

Она обращалась к творчеству самых разных поэтов. Переводами Бодлера и Рильке, Гюго и Байрона, Эдгара По, Хьюза и других мастеров представлена в сборнике зарубежная поэзия. Можно назвать немало поэтических имен в братских республиках, ставших известными русскому читателю благодаря переводам Озеровой. Так, долгие годы дружеские узы связывали ее с народным поэтом Чечено-Ингушетии Раисой Ахматовой. Немало переводила она Расула Гамзатова. Например, его знаменитую поэму «Целую женские руки»:

Всех, к чьему творчеству обращалась Ирина Озерова, так сразу, пожалуй, и не назовешь.

Что это – всеядность? Нет! Широта творческого диапазона и поэтического кругозора, вера в необходимость того, что делаешь в жизни, – да!

Эти строки из стихотворения «Поэт», вошедшего в книгу «Берег понимания» из серии «Мастера художественного перевода» (Москва, «Советская Россия», 1980), можно было бы поставить эпиграфом ко всему написанному поэтом и переводчиком Ириной Озеровой.

Конечно, индивидуальные особенности, язык, приемы авторов, чьи стихи переводила Озерова, – все это, несомненно, влияло, да, наверное, и не могло не влиять на ее поэтическое видение. Так, вряд ли случайно для Озеровой столь частое (и плодотворное!) обращение к сонету. Удалось ли ей при этом сохранить собственный голос, найти свой путь? На мой взгляд, несомненно. Человек по-настоящему одаренный, сколь сильным ни оказалось бы чье-либо влияние, все-таки остается самим собой. Именно свое лицо, своя дорога, право на собственный поиск и собственные ошибки, открытия и заблуждения – вот что было так важно для этого поэта.

Раздумья о месте поэта в обществе, в круговороте социальной жизни, соотношение быстротекущей современности и вечности – тема, всегда волновавшая нашу поэзию. Что остается жить в истории, устояв против разрушительной силы времени: «бесконечный труд» монаха, над которым он «корпел в уединенной келье», пытаясь поведать грядущим поколениям обо всех сложностях своей эпохи, или «коварные рифмы» ветреного поэта, сплетавшего слова, «как венки плетут»? Что? Живое слово поэта, которое, «как старое вино, волнует снова». Он и по сей день среди нас, «он современник, он поныне жив». Очень хорошо сказано об этом в стихотворении, посвященном Анне Ахматовой, – «Королеве Анне», – не вошедшем, к сожалению, в этот сборник: «Не лежит моя королева под крестом своим в Комарово, а в пространстве четырехмерном снова строчки она находит».

Не имеет поэт права на успокоенность, душевный комфорт, равновесие. Не может себе позволить «извести на безделушки» «созданные для битвы бивни», разменять душу на мелочи. Не выдержит он жизни птицы в клетке, где «песнями без слов» будет оплачивать «все хлопоты о ненадежной плоти». Ирина Озерова не искала легких путей ни в поэзии, ни в жизни. Наверное, не каждый бы решился на такое: оставить университет, будучи уже на четвертом курсе, чтобы поступать на первый курс Литинститута. А уж отказаться от издания в «Молодой гвардии» книги, рекомендованной к печати Всесоюзным совещанием молодых писателей, сочтя эту книгу недостаточно зрелой, – это, как хотите, поступок! И на целину она дважды ездила в составе бригады молодых литераторов не моды ради. Хотела узнать жизнь настоящую, черпать в ней материал, испытать себя на прочность. «Однажды наш творческий руководитель в институте… сказал мне: «Поезжай-ка на целину, мозоли заработай, в земле покопайся, а иначе – не быть тебе поэтом». И я поехала», – вспоминала Озерова.

Она и потом много ездила по стране. И с полной самоотдачей, не жалея сил и времени, помогала молодым найти себя в литературе, когда работала в «Литературной России». И как депутат Дзержинского райсовета добивалась предоставления квартир, а сама при этом жила в коммуналке.

Вот почему она имела право на иронию, говоря о тех, кто прячется от жизни за «двойными стеклами», когда «В своей квартире, как в тюрьме, скучаем, и телевизор запиваем чаем, двухмерности программ подчинены».

Не нужно вставать на ходули, чтоб выделиться из толпы «людей похожих», словно вылепленных «из однозначной пустоты». Истинно «непохожих» выделяет сама жизнь, и это они делают ее неповторимой и осмысленной, отрекаясь во имя этого от благополучия и сытости, от устроенности и проторенных дорог.

Время – высший и единственный судья всему содеянному человеком. Песчинки в песочных часах – «вечные весы», на которых взвешивается добро и зло. Так было всегда, так будет и впредь. И никакие ухищрения прогресса, никакое «электронное нутро» современных хитроумных часовых механизмов не остановит минут, как не остановить падения песчинок в песочных часах. «И времени меняет серебро на медяки мне автомат в метро, проматывая скудное наследство». «Колеса – бухгалтерские счеты времени – складывали секунды, вычитали их из моей жизни».

Да, все подвластно времени… Оно отнимает у человека молодость и надежды. Против него не всегда может устоять даже любовь. И все-таки, «может быть, покорится вечность совпадению двух улыбок?!» Лирической героине И. Озеровой так нужно, несмотря ни на что, любить и быть любимой. В «старомодной простоте души» находит она опору, у нее своя шкала ценностей, своя точка отсчета. Наверное, в этом залог отсутствия легковесности. Истинны и искренни стихи И. Озеровой о любви:

Несмотря ни на что, она верит, что можно построить «деревянный дом из щепок на снегу». Хотя разумом понимает, что неизбежны потери, «и краткость противостояний, и отрезвления разлук». Но не напрасно прожита жизнь, если после ухода любимого остается «на долгий век – тепло в руке».

Книга названа «Арена». Если мы будем просматривать содержание, то непременно обратим внимание на атрибуты театра, цирка уже в названиях целого ряда стихотворений: «По законам сцены», «Трагедия с хорошим концом», «На арену выбегает клоун», «Оркестр», «Монолог сосны». Ирина Озерова постоянно обращается к сценическому действу, перевоплощению, являясь нам то в клоунской маске, то в одежде скомороха, то в образе актера, играющего самые разные роли. («Не пророки – скоморохи остаются на земле», «Ты сыграл свою роль в этом старом спектакле – клоунаде с трагическим странным концом», «Послушно повторяет в цирке мое смятенье акробат».) Прием, как известно, сам по себе не новый. Но не в том суть. Мне думается, что Ирина Озерова не просто использует хорошо известный прием. Здесь сказывается заложенное с детства мироощущение, – она, можно сказать, в буквальном смысле слова, выросла в театре. Родители ее были актерами. (Отец погиб под развалинами театра во время бомбежки.) Воздух кулис, впитанный с детства, атмосфера театральных подмостков, преломление мира реального через призму огней рампы – все это, несомненно, наложило отпечаток на образную систему поэзии Озеровой.

Вообще писать она начала очень рано. И поскольку детские годы поэтессы совпали с войной, ей в полной мере пришлось испытать тяготы эвакуации, бомбежки, когда земля стерегла «воронками за воротами» и «сирен завывание ночами болело в висках». Вспоминаются строки из поэмы «В дни грозовые», вошедшей в первую книгу: «Дорога по снегу так далека, безлунная ночь нема, и баночку мерзлого молока к рукам припаяла зима». Цепкая память ребенка навсегда сохранила воспоминания о том, как в госпиталях «Бинтами солдат пеленали» (Озерова очень часто читала стихи раненым бойцам); о крапивных щах и хлебном запахе на ладони:

Напоминанием о страшных днях войны, стремлением во что бы то ни стало уберечь человечество от атомного пожара, предостережением: «Так окончиться может прогресс, Не сберегший себя от угрозы», звучат стихотворения «Пожар», «Новое летосчисление», «Тень».

Так созвучен сегодняшнему дню страстный призыв – не допустить ядерной катастрофы, не позволить уничтожить все живое на Земле. Остановить безумие ядерного взрыва, после которого от человека останется лишь тень его. Никто и никогда не должен забывать о трагедии Хиросимы: «Тем, кто умер в тот день, не досталось места в земле… И они растворялись в воздухе, оседали пылью в золе, и мы теперь дышим ими…» Никто и никогда не смеет лишить детей права играть «в разноцветный, как мир, мячик». Долг поэта – непрестанно напоминать людям об этом, будоражить их память и совесть, будить все лучшее и светлое в их душах. «И если в будущем зла не найдешь, значит, и я помогла».

И мы находим в стихах Ирины Озеровой активную позицию и гражданственность, веру в разум и искренность простых человеческих чувств.

В заключение хотелось бы привести строки из ее стихотворения, строки, которые можно отнести и к автору «Арены»:

 

Павел Антокольский. Во власти внутренней тревоги

«Он оглушен был шумом внутренней тревоги», – сказал Пушкин о герое своего «Медного Всадника». Я думаю, что такая внутренняя тревога в большой степени свойственна всему нашему молодому поколению, да и всегда не чужда молодежи. Что же касается поэтов и музыкантов, то она – решающее условие их роста, возмужания, свежей оглядки на мир, их чуткости. Для тех и других – это черный хлеб познания и творческой работы.

Для поэта, выступающего здесь, Ирины Озеровой, она характерна в высокой степени. Внутренняя тревога определяет содержание ее стихов. Озеровой свойственен напряженный и всегда нелегкий поиск. Поиск самостоятельной дороги. Поиск средств выражения, совсем не сногсшибательно новаторских, – скорее уж наоборот: ясной и точной мысли, соответственной чувству. Мысль молодого поэта, по праву возраста, клубится метафорами, представляет собой некую туманность с едва брезжащими краями. Однако Озерова не дорожит такой мыслью. Она ищет формулы – ясной и в то же время многозначной, как формула алгебраическая.

Содержание ее стихов многообразно и объемно. Тут и любовь, и свой дом, и свое место в рабочем строю общества, и космическое пространство, устрашающее молодой ум, но требующее разгадки, и еще более привлекательные загадки и разгадки точных наук, и еще многое теснится в этих строфах, сделанных интересно и уверенно.

Ирине Озеровой предстоит хорошая, хотя и нелегкая дорога. Ей еще неоднажды предстоит меняться – вплоть до того момента, когда утихомирится ее внутренняя тревога. Хочется пожелать, чтобы она не покидала поэта никогда.

 

Юлия Друнина. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Стремления»

27 февраля 1963 г.

Хочу начать с цитаты:

Это раннее стихотворение могло быть более четким по форме, точным по слову. Но дело не в этом. В нем – биография поэтессы, то, что определило тематику всего сборника: детство, совпавшее с войной, публицистические стихи, посвященные самой острой проблеме сегодняшнего дня – угрозе ядерной войны, целина, любовная лирика, пейзаж.

Сразу же хочется отметить одно обстоятельство: Ирина Озерова стремится писать лаконично и так, чтобы в основе каждого стихотворения лежала точная мысль. Восемь, двенадцать строчек – таков размер большинства стихотворений, это хорошо.

Положительной особенностью сборника Ирины Озеровой является и то, что в лучших своих стихотворениях поэтесса идет от непосредственных жизненных впечатлений:

Мне кажется, что Ирина Озерова – человек, несомненно, поэтически одаренный и что представленный ею в издательство сборник «Стремления» заключает в себе хорошую основу будущей книги.

 

Аделина Адалис. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Обряды»

25.09.68 г.

С первых страниц у Озеровой примечаешь качество столь необходимое любому поэту и столь не часто, к сожалению, встречающееся. Особенно редко это качество, или свойство, наблюдаешь в рукописях, книгах поэтов-женщин. К счастью, определение «поэтесса» мало применимо к Ирине Озеровой.

Со стихами Озеровой мы встречались в периодике. И часто это имя звучало в различных сборниках переводов. Она пишет давно, много. И вот, наконец, – ее рукопись в издательстве.

Читаешь стихотворение за стихотворением и все больший интерес проявляешь к ее творчеству. Нередко стихи свежи, неожиданны. В них есть привкус горечи. Вместе с тем, это стихи «мыслящие». Об этом – о роли мысли в поэзии – прямо говорится в стихотворении «Поэт», в котором автор четко определяет свое понимание поэтического труда и призвания поэта, – пишет о трудности избранного поприща:

Озерова задумывается о судьбах мира – о мироустройстве, ее тревожат прошлое, настоящее и будущее человечества. Из века в век умножаются знаки «клинописи» на скрижалях искусства – клинопись жизни, радостей человеческих и горестей, уходящего и нового. На смену эпохе приходит новая эпоха. Это естественно, как то, что на смену ночи приходит рассвет, зима сменяется весной… Озерова чутка к переменам – в природе, в быту, в истории… Они происходят заметно и незаметно. Но как бы тихи или бурны они ни были, если глядеть на историю из тьмы веков, – она течет как большая река, по своему огромному руслу, исходя из своих не открытых еще до конца человечеством законов. Общечеловеческих и в то же время очень современных проблем – проблем истории, философии, науки о космосе – касается Озерова, хотя бы, к примеру, в таких стихах, как «Язычников крестили христиане», «Стена», «Все травы зелены», «Мы все давно узнали», «Преемственность» и др.

Однако Озерова не исследовательски-холодно проникает в суть философских проблем и в природу явлений. В ее стихах живет тревога. В мире «коррид» и счетчиков Гейгера не так уж спокойно! Гладь реки Истории обманчива даже тогда, когда она, действительно, кажется «гладью». События в Хиросиме открывают «НОВОЕ ЛЕТОСЧИСЛЕНИЕ» – утверждает автор, посвящая им целый цикл стихов.

Внутренний жар, как бы повышенная температура характерны для стихов Ирины Озеровой, – в них одновременны озноб и жар. Она чувствует трагическую повседневность жизни и – повседневную трагичность ее. Грозы происходят и в природе, и в человеческом обществе. Предгрозья охватывают даже мир сказки. Костяной слоник «трубит надсадно», ружье вздрагивает, как раненая утка. Емеля не может дождаться своей щуки, Снегурка погибает на костре и предпочитает эту гибель своему ледяному равнодушию. Дома умирают как люди. Вместе с тем все в мире живуче – и доброе, и злое. Где-то танцуют, а в то же время где-то почти рядом сгорают люди в печах Майданека… Воздух современности «разрежен», им трудно дышать, Земля может впасть в «летаргический сон»… К активному отношению к жизни призывает Озерова, ее поэзии чужды равнодушие и созерцательность. Она чувствует шаткость времени, понимает, что мы живем в мире опасном, чреватом «радиоактивностью», в мире, где за все надо отвечать, за каждое сказанное слово.

У Озеровой стихи молоды по существу, но то, что по шаблону, по внешнему поэтическому «заданию» называется молодостью, не чувствуется в них, – если она сама молода, то они «древни». Это соединение молодости и житейского горького опыта придает ее стихам особую терпкость, дыхание современности, – признак того, что они – стихи сегодняшнего дня.

…Наиболее удачные из стихов Озеровой отличает тонкость, в них присутствует интеллект, особая потаенность чувств. Вместе с тем, за исключением некоторых стихов о любви, это стихи философские, гражданские, не узколичные – «женские»…

На мой взгляд, их необходимо издать.

 

Николай Рыленков. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Клинопись»

июль 1968 г.

Говорят, что с годами притупляется острота ощущений. Ей на смену приходят зрелость и мудрость, опыт и знания. Но временами тревожит память об утраченном умении ежесекундно открывать мир – видеть, слышать и осязать его, словно в первый раз. И тогда ищешь поэта, ищешь стихи у разных поэтов. Иногда они возвращают утраченное.

В стихах Ирины Озеровой уместилась целая жизнь. В ней, как в большом и светлом доме, дружно живет множество людей – людей разных времен, но единых по духу. Стихам тесно на страницах рукописи, но в стихах просторно, и чувства в них крупные. С одними стихами встречаешься, как со старыми друзьями, с другими знакомишься заново. Но и в новых знакомых узнаешь черты уже полюбившиеся:

Очень неприятно говорить оценочными словами, которые кажутся выспренними от своей неконкретности, о поэзии доброй и некрикливой, которая достигает гораздо большего точно употребленным в ряду других словом, чем может достигнуть слово невероятное, втиснутое в строку с явной целью – удивить. Но чем более цельный и естественный поэт перед тобою, тем труднее исследовать секреты его поэтичности.

Поэт сторицей возвращает людям то, что берет у них, – красоту. Утверждать все самое прекрасное в мире – может ли цель быть более благородной?! Суметь передать всю полноту и многокрасочность жизни, пользуясь самыми простыми изобразительными средствами, – не это ли признак настоящего мастера?! Я снова – в который раз – удивляюсь возвышенной простоте поэзии Ирины Озеровой:

Я давно мечтаю иметь эту книгу на своей книжной полке и не понимаю, почему до сих пор должен ее рецензировать.

 

Николай Леонтьев. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Клинопись»

29 июля 1968 г.

Первое, что радует в стихах Ирины Озеровой – несомненная поэтическая культура. У большинства молодых поэтов она заменена лишь версификационными навыками. Здесь же господствуют точность слова, своеобычность взгляда на мир, гражданская забота о будущем человечества, тонкий художественный анализ различных состояний человеческой души, – все, что составляет в совокупности своей мир поэтического.

Большое впечатление оставляют стихи, что вошли в раздел «Новое летосчисление». Тут всего пять стихотворений, но как обнаженно предстает в них трагичность нашего века, когда всемогущество человеческого разума рискует оказаться перед одним из его порождений – «водородной звездой» – бессильным и почти жалким:

И вдруг… возможная вспышка «водородной звезды»:

Весь раздел пробуждает в людях неспящую гражданскую тревогу, которой подчас, в суете повседневья, нам так недостает.

На мой взгляд, этим разделом и следует открывать сборник. Перед подобной проблематикой воистину глобального масштаба уходят на второй план многие другие темы – ну, хотя бы скорбные радости детства («крапивные щи» и мороженое, «купленное взаймы»), которым посвящено несколько стихотворений в разделе «Начало», открывающем сборник.

Раздел «Шуты» (18 стихотворений) – прекрасный материал для отдельного поэтического сборника совсем иного профиля.

А вот раздел «Домики» органично вписывается в общую тональность.

Все без исключения хороши «Сказки», включенные в одноименный раздел: «Рыба», «Емеля», «Снегурочка», «Монолог Бабы-Яги», «Голуби». Сквозь сказочные мотивы проступают очертания реальной жизни, а такие ценности, как право на мечту, приобретенные издревле, утверждаются как непреходящие.

В разделе «Дождевые капли» объединены пейзажные стихи, своим глубоким подтекстом помогающие философскому осмыслению бытия. Типично в этом отношении стихотворение «О, дней моих стремительная скорость!» Тяготы человеческих путей и странствий рождают мысль:

Кажется, так непрочны следы на дороге, так часты ливни!

Вошедший в плоть и кровь человека закон природы продолжает жить в полном согласии с велениями человеческого духа, с его имманентными потребностями.

Тема «дождей» в этом разделе варьируется многократно и каждый раз плодотворно. В стихотворении «Опять дожди» ненастье совпадает с отсутствием любимого (вернее, с разлукой с ним). Но и эту, казалось бы, вдвойне скорбную тему венчает оптимизм, распространяющийся на все проявления жизни:

Это уже всеобъемлющая философская формула жизнеутверждения, облеченная в тонкие и изящные поэтические одежды. И то обстоятельство, что оптимизм этот подан не в лоб, а, так сказать, подспудно, лишь говорит о высокой мере художественного такта, внутренне присущего Ирине Озеровой.

Немало находок и поэтических первооткрытий находим мы и в последнем, самом обширном разделе сборника – «Нелетная погода». Само название его говорит, что поэтесса ситуациям безоблачным и безбурным предпочла не менее редко встречающиеся в жизни тягостные, смутные и бурные коллизии любви.

За редчайшими исключениями, она победоносно справилась со своей нелегкой задачей. Читателю со страниц этого раздела предстает душа чуткая и потому легко ранимая, характер требовательный, подчас – непримиримый. Все стихотворения в этом разделе – весомый вклад в любовную лирику.

Эти и еще 50 стихотворений, которых я не коснулся здесь подробно, составят хорошую поэтическую книгу, обогащающую духовный мир молодого читателя-современника.

 

Николай Леонтьев. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Вечный миг»

30 июня 1973 г.

Мне приходилось знакомиться не с одним поэтическим сборником Ирины Озеровой, как и с рукописями ее стихов. Они неизменно оставляли у меня искреннее уважение к их автору. Дар проникновения в тонкие переживания человеческой души, широта творческих устремлений, большая поэтическая культура – такое сочетание достоинств встречается далеко не у каждого поэта.

Мне знакомы ее стихи биографического плана (цикл стихов о детстве, о впечатлениях военной поры), ее любовная лирика, ее «Сказки», ее пейзажные стихи. В любом их этих направлений и жанров Ирина Озерова предстает перед читателем как пытливый и искусный художник, раскрывающий многообразный духовный мир человека-современника. В этом смысле не составляет исключения и новая рукопись сборника ее стихов – «Вечный миг», представленная в издательство.

Пять десятков стихотворений, составивших сборник, – вроде бы, очень немного. Но в них находится (пользуюсь выражением автора) целый «мир, сданный на хранение стихам»).

Перед читателем проходят поэты – воители против зла, мыслители, самому «времени предъявляющие счет» и хранящие «верность одержимости своей», «люди с обостренным слухом», способные «услышать, как в небе шевелятся облака». Как правило, большинство таких (почти всегда – одностраничных) стихов несет в себе широкое художественное обобщение и полноценный эмоциональный заряд.

Большое впечатление оставляют такие стихи Ирины Озеровой, как «Новое летосчисление», «День», «Парадокс» и «Тень». Они проникнуты заботой о будущем Земли, человечества, оказавшегося в опасном соседстве с роковыми достижениями цивилизации. Они будят гражданскую тревогу, которой подчас, в суете будней, людям так недостает. Автор, а вслед за ней и читатель, всей душой протестуют против превращения трагедии Хиросимы и ужасов Майданека в рядовое явление обыденности.

В сборнике немало исторических экскурсов, эпохальных параллелей, бросков в мифологию. В результате, Ирина Озерова нередко находит неожиданные повороты, новые ракурсы в трактовке темы современности. Современный поэт своей авторучкой «высекает слова, как письмена рабы египетские высекали». Из сопоставления Данте и Галилея неожиданно всплывает идея общности науки и поэзии в наш век. «Счастье видеть, и писать картины, и строчки торопливые марать» оказывается во все века дорогостоящим. «Гениальные бедствия Ван-Гога» вполне доступны и современному «художнику из подвальной мастерской». Лирическая героиня, наша современница, свободно «входит плакальщицей странной в былины первые» гениального поэта прошлого, и поэт на своем пьедестале «размыкает бронзовые губы». В изящно выполненном «Триптихе» на свидании лирической героини с Мариной Цветаевой присутствует само будущее. В противоположность «отмененному раю», продолжает существовать «крупноблочный ад»: его мы «в спешке забыли разрушить», а – кроме того – «на ремонт наша вечность закрыта». Друг лирической героини – современный бездействующий Тиль Уленшпигель – отрицает бессмертие.

«А я упрямо верую в него!» – настаивает поэтесса.

И читатель внутренне соглашается с утверждаемой этой строкой не формальной – высшей правдой, не утратившей своей реальности и в эпоху крушения мистики.

Трудно перечислить все находки Ирины Озеровой, какие ей дало новое освещение привычных нам явлений и истин. Сама лексика этих стихов – находка, она приподнимает облюбованные темы, заставляет их звучать в душе читателя, я бы сказал, в новом ключе.

Оригинальна поэтесса и в любовной лирике. Как я уже писал в одной из рецензий, она «ситуациям безоблачным и безбурным предпочла не менее редко встречающиеся в жизни тягостные, смутные и бурные коллизии любви… Читателю… предстает душа чуткая и потому легко ранимая, характер требовательный, подчас – непримиримый»:

Строки подобной силы не так уж часто приходится встречать у современных поэтесс. И вся ее любовная лирика напоминает доброе, терпкое вино.

Своеобычность взгляда на мир, гражданская забота о будущем человечества, тонкий художественный анализ человеческих чувств, точность слова и мастерское пользование им позволяют от всей души рекомендовать сборник стихов Ирины Озеровой «Вечный миг» к изданию: такие книги обогащают духовный мир читателя-современника.

 

Леван Хаиндрава. Памяти друга

ТЯЖЕЛО терять друга, тяжело вдвойне, когда друг этот – Поэт, не достигший еще и пятидесяти лет, не написавший и половины того, что мог бы написать…

Мы познакомились с Ириной Озеровой лет пятнадцать тому назад в Гагра.

Есть места на земле – их не так уж много, – самой судьбой словно предназначенные благотворно влиять на душу человека, способствовать внутренней гармонии, пробуждать чувства возвышенные и важные. Таким местом для меня является Гагра. Мне достаточно ступить из вагона на перрон вокзала, и я уже ощущаю себя отрешившимся от всего ненужного и случайного, что облепляет нашу повседневную жизнь, как ракушки дно корабля.

В тот первый вечер нашего знакомства Ирина призналась мне, что и она здесь испытывает то же. Мы долго гуляли втроем (Ирину сопровождал ее муж – Олег Васильевич Пучков) и, может быть, под влиянием этой не сравнимой ни с чем благодати – тихого, нежного моря, шелкового, благоуханного воздуха, четкого абриса окрестных гор, словно прислушивавшихся к разговору, – открывали друг другу наши души.

Какая это радость, «свой путь земной пройдя до половины», найти в незнакомом еще вчера человеке сердце близкое, чувства родственные, узнать, что живет этот человек теми же надеждами, которыми жив ты сам, болеет теми же болями. Так Гагра в тот далекий, увы, уже неповторимый вечер одарила меня счастьем обретения друга в самом высоком и чистом значении этого слова.

Потом мы собрались у Ирины на балконе. Опять был нежный, благостный вечер, в темноте о чем-то своем бормотало море, а Озерова читала свои стихи. Она прочла их немного, но и того было достаточно, чтобы понять, что имеешь дело с настоящим поэтом, поэтом «божьей милостью», у которого ни одно слово не может быть изъято, заменено или переставлено. «Лучшие слова в лучшем порядке»…

Ее нравственная позиция была единственно возможной для человека, который о своем призвании сказал так:

А сама эта позиция выражена с предельной лаконичностью и силой:

Тут уместно сказать об одном, становящемся все более редким, качестве стихов Ирины Озеровой: они кратки, они немногословны.

Как часто изводятся нынче многие десятки, даже сотни строк, чтобы выразить мысль, для которой и одной-то строфы много. У Озеровой же редко какое стихотворение длиннее двадцати–двадцати четырех строк, и при этом сколько мыслей! Эта краткость, строгая ясность, лапидарность стиля роднят ее с «королевой Анной», как сказала Ирина Озерова об Анне Андреевне Ахматовой в одном из своих стихотворений. Недаром великая Анна любила и ценила поэзию Озеровой, дарила ее своей дружбой.

И еще одну черту Ирины Озеровой необходимо выделить – творческую бескомпромиссность. Как поэт она всю недолгую жизнь шла своим путем, не искала легких, проторенных дорог. Муза Озеровой лирична и философична в одно и то же время, а философия ведь подразумевает наличие собственных мыслей, своего угла зрения на острейшие проблемы человеческого бытия. У Ирины Озеровой это было, и она умела облечь свои мысли в строгую, порою блестящую поэтическую форму. Как для всякого серьезного писателя – поэта или прозаика безразлично, – для нее главное было написать, создать, а не поскорее увидеть свое создание напечатанным. Она была очень строга к себе. Строга и бескомпромиссна. Поэтому так мало сборников собственных стихов успела она издать при жизни.

Одержимость не давала Ирине Николаевне провести ни одного дня без поэзии. Она много и хорошо переводила. Круг ее интересов как переводчика весьма широк: от Байрона, Гюго, Бодлера и Эдгара По до Рильке, Расула Гамзатова и поэтов Чечено-Ингушетии.

«Я давно мечтаю попробовать свои силы в переводах из грузинской поэзии, – сказала она как-то, – но всякий раз неуверенность охватывает меня. Ведь грузинская поэтическая культура – это такая вершина! К ней надо подойти во всеоружии. Я непременно приеду к вам, когда почувствую себя готовой».

И она осуществила свою давнюю мечту: побывала в Тбилиси, завязала творческие контакты, с жадной любознательностью знакомилась с памятниками старины, посещала древние храмы, музеи, старалась вникнуть в наш быт, традиции, постичь национальный дух грузинского народа. Увы, жить ей оставалось уже немного… Это слово горького прощания хочется закончить ее собственными строками из стихотворения «Поэт»:

 

Павел Антокольский

 

«Женщина! Слушай мою бестолковую исповедь…»

Женщина! Слушай мою бестолковую исповедь. Если не нравится – можешь из памяти выставить. Если не хочется – можешь со мной не водиться. В водопроводе свежа и прохладна водица. Кран отверни, и лицо освежи и нечаянно Смой мое прошлое, а заодно и отчаянье. Милая женщина! Ты родилась слишком поздно, Вот отчего мы погибнем не вместе, а розно.

 

«Случилось чудо! Женщина одна…»

Случилось чудо! Женщина одна В одно мгновенье стала так близка мне, Как будто рядом наши имена Зарублены на дереве и камне. Та женщина… Что я скажу о ней? Я сам не знаю, что об этом знаю. Она – как Время, а сказать верней, Сама сквозь Время движется сквозная. А может быть, я не привык еще К присутствию ее души и плоти. Пускай она, уткнувшись мне в плечо, Задремлет в реактивном самолете. И поплывет в серебряном дыму Навстречу нам земное притяженье. А я ребенка на руки возьму, Рожденного в ее воображенье…

 

Юнна Мориц. На грани выдоха и вдоха

 

Николай Глазков. «Поэт пути не выбирает…»

 

Елена Пучкова

Памяти Ирины Озеровой

1990 г.

 

Алексей Панизовский

 

Памяти русского поэта Ирины Озеровой

Костер потух. Под ним остыли камни. Оставили престиж жестоких гнезд Зеваки, затворили в мире ставни. В звериной темноте лишь холод звезд. Итог суров – еще один подвижник Дал миру искаженному пример Прямого отраженья. Взят барьер. Но отозвался гордый дух не книжно- Газетным славословьем – стуком пепла В сердцах всех тех, в ком у костра окрепла Решимость вслед идти путем одним. Не слепо счастье – вот его секреты: За счастье жить сгорают все поэты, Счастливые сожжением своим.

 

Ирине Николаевне Озеровой

Не поводырь, а старший друг и брат, Не скатерть-самобранка – крепкий ранец. Гвоздика, а не экзо-померанец. И вечный бой, анне шутов парад. На жизнью унавоженном пути Добавить грязи – слишком мало чести. И редко счастье освящает вместе Соратников. Но должен ты дойти, Порою преступив чрез вдохновенье. Жизнь – не базар, но свыше откровенье, Где выбрать смерть – единственное право. Лишь этим ты возвышен над скотом — Достойно пасть, а не с открытым ртом Как Брейгеля слепцы лететь в канаву.

 

Исаак Нюренберг

 

Светлой памяти Ирины Озеровой

[5]

(1) / из цикла «Соприкосновение»

Из далекой юности

– 1 — Как Сапфо [6] мне любовь не воспеть: ни таланта, ни страсти гречанки. Я в любви буду только сопеть, чтоб не стать проигравшим в «молчанке». А хотелось бы, честно скажу, разделить славу Анакреонта. Но не знаю в любви куражу, ни взаправду, ни даже для понта. Похоть только свою ублажу: в нашем веке другие законы. Про обычаи и не скажу — мы не молимся ведь на иконы. И поэтому буду писать не о птичках, сидящих на ветке [7] . Мне сюжетов стихов не искать — несть числа им в делах пятилетки да и в той, неостывшей войне, от которой свербящие раны. О любви? Нет, не пишется мне. Для меня это, может быть, рано.

 

Светлой памяти Ирины Озеровой* (2) / из цикла «Соприкосновение»

Расскажи, какие взяты рубежи? Не расскажешь! И стихом итожа жизнь, в книжку не завяжешь. В переводах утопать больше ты не будешь. И не будешь проклинать серость буден. Со стихом обручена в жизнь вступала. Но нерадостно она повстречала. И, изрядно потрепав, на рога поддела. Сколько, Боже, славных пав ты уже уделал! Как коварный женишок, много обещаешь. А потом на посошок жизни отымаешь.