Глава 1

Золушка во дворце

— Сет!

Две девушки — блондинка и брюнетка — в коротких теннисных юбочках, обе стройные и загорелые, подошли к сетке и пожали друг другу руки.

— А у тебя неплохо получается, — брюнетка тыльной стороной ладони смахнула капельки пота со лба. — Особенно если учесть отсутствие регулярных тренировок. Можно сказать, ты прирожденная теннисистка. Но до меня тебе, конечно, далеко.

— Завтра отыграюсь, — пообещала блондинка, улыбаясь недавней сопернице.

Брюнетка недоверчиво передернула плечами:

— Ну уж!

— Отыграюсь, отыграюсь!

— Что мне в тебе нравится, так это твой необоснованный оптимизм, — брюнетка обняла блондинку за талию, и они вместе направились к зрителям, наблюдавшим за игрой из-за сетки корта.

Зрителей было немного: два молодых человека, по странному стечению обстоятельств тоже блондин и брюнет. Блондин — совершенно невыразительный, из тех, мимо кого пройдешь и раз, и два, и три, и все равно не запомнишь. А вот брюнет был просто создан для того, чтобы приковывать женские взгляды: высокий, широкоплечий, длинноногий, с узкими бедрами и угадывавшейся под тонкой летней рубашкой великолепно развитой мускулатурой, он являл собой образчик плейбоя.

— О, Тони, привет, — весело сказала Николь. — Рада тебя видеть. Ну что, мальчики, как вам понравилась моя ученица?

— Вы, Лора, несомненно делаете успехи, — сдержанно похвалил Люк.

— Успехи? Да это просто грандиозно! — шумно возмутился черноволосый красавчик, которого Николь назвала Тони. — Ты же говорил, что мадемуазель практически не имела никакой возможности тренироваться! А Николь ведь играет в теннис с пяти лет.

— С трех, — поправила Николь. — Познакомься, Лора: это наш друг Антуан Бриссар.

Лариса протянула руку:

— Очень приятно.

— Рад знакомству, мадемуазель.

На Ларису из-под густых черных ресниц смотрели ласковые темно-синие глаза. Она отметила про себя, что лицо у Антуана Бриссара под стать его фигуре: смуглое, с правильными крупными чертами, волевым подбородком и упрямыми выразительными губами. Оно казалось бы жестоким, как у римских центурионов, если бы не взгляд, мягкий и словно обволакивающий. Взгляд прирожденного соблазнителя.

— Тони учился вместе с Люком, — пояснила Николь.

— В закрытой школе мсье Леборака?

— О нет! — рассмеялся Антуан. Когда он смеялся, на щеках появлялись ямочки. — Для такой школы я недостаточно хорош. У меня нет могучей армии предков за плечами.

— Ничего, это тебя не портит, — небрежно бросила Николь. — В Тони были влюблены все мои подруги, а среди них найдутся три-четыре графини и даже маркизы. Ты хочешь сыграть парочку геймов, Тони?

Антуан развел руками, показывая на свой костюм:

— В другой раз. Ты же видишь, я не при параде.

Николь пожала плечами:

— Ты мог бы сходить переодеться.

— Долго ждать.

— Ну тогда пошли в дом, — решила Николь. — Сколько можно здесь стоять. К тому же я хочу чаю, и Лоретта тоже. Думаю, что и вы не откажетесь.

Вся компания направилась к замку. Теннисные корты находились в дальнем конце большого парка, если с центральной аллеи свернуть направо, на посыпанную желтым песком дорожку между кустами барбариса. Дорожка была столь узкой, что по ней едва можно было идти вдвоем. Так получилось, что Николь с Люком прошли вперед, Ларисе же в сопровождающие достался красавчик Антуан.

— Ты давно приехал? — обернувшись через плечо, спросила Николь.

— Только что. Велел Жану отогнать машину в гараж, пошел к дому и сразу встретил Люка, он как раз направлялся посмотреть на вашу игру. Ну я и решил составить ему компанию.

— Бедненький, так ты, наверное, голоден? Я прикажу подать к чаю чего-нибудь посущественнее.

— Не трудись, я не голоден, — заверил ее Антуан.

Николь пожала плечами, походя сорвала веточку барбариса и ускорила шаг.

— Вот в этом она вся, — тихо сказал Антуан, наклонившись к Ларисе.

— В чем «в этом»? — не поняла Лариса.

— Как вы думаете, когда мы с Николь виделись в последний раз?

Вопрос показался Ларисе крайне странным. Откуда ей знать, когда они виделись? Наверное, до поездки Николь в Москву…

— Месяц назад? — неуверенно предположила она.

— На прошлое Рождество, — сказал Антуан. — Полтора года назад.

Лариса изумилась:

— В самом деле?

— Да. И никаких тебе «как дела» и «как живешь» при встрече после столь долгой разлуки. Наша Николь всегда занята исключительно собой. Остальные ее интересуют лишь постольку, поскольку касаются ее собственной персоны, и ни на йоту больше. Великолепное воплощение в жизнь принципа полного невмешательства в дела ближнего.

На это замечание Лариса ничего не ответила, но про себя сочла его неуместным. За глаза так отзываться о хозяйке дома, да еще в разговоре с малознакомой девушкой!

— Только не подумайте, что я осуждаю Николь, — словно прочитав ее мысли, сказал Антуан. — Просто констатирую. Она такая, какая есть, и в этом ее прелесть. Мы с Николь давние и хорошие друзья. Настолько хорошие, что я всегда приезжаю в Сент-Эгнен на Рождество. Это уже стало чем-то вроде традиции. Еще с тех пор, как мы с Люком учились в Сорбонне…

— Вы? Вы учились в Сорбонне? — не удержавшись, переспросила Лариса и покраснела, поняв, что допустила бестактность.

Но Антуан, вместо того чтобы обидеться, заразительно расхохотался:

— Вот! Так мне и надо! А что, я совсем не похож на выпускника Сорбонны? Не смущайтесь, не смущайтесь! Скажите, что у меня вид скучающего плейбоя!

Лариса покраснела еще больше. По правде говоря, она так и подумала. И внешность Антуана, и его костюм — шелковая кремовая рубашка и брюки цвета жженого сахара — все наводило на подобные мысли.

— А я, между прочим, закончил юридический факультет, — отсмеявшись, серьезно сказал Антуан. — И сейчас состою в гильдии адвокатов.

— Извините меня, мсье Бриссар, — улыбнулась Лариса. — Конечно, с моей стороны весьма опрометчиво судить о человеке только по его внешности.

— Пустяки, — махнул он рукой. — И знаете что? Зовите меня просто Тони.

— Хорошо, Тони. А вы меня — Лорой.

Лариса протянула ему руку. Он осторожно пожал протянутую ладошку. Пальцы у Тони были сильными и прохладными.

— Эй! Ну где вы там? — У поворота на большую аллею их ждали Николь и Люк, ушедшие далеко вперед.

— Идем, идем! — отозвался Тони.

В прохладном холле компанию заливистым лаем встретил маленький коричневый комочек. Гладкошерстный таксик, совсем еще щенок, выкатился откуда-то из-под лестницы и бросился под ноги Ларисе, вертясь как волчок и требуя внимания. Лариса подхватила его на руки и прижалась лицом к мягкой коричневой шерстке, приговаривая по-русски:

— Ероша, Ерошенька, оставили тебя, все про тебя забыли, маленький мой…

— У вас еще один новый член семьи? — подняв брови, ласково-насмешливо спросил Антуан.

— Это мне подарили прямо перед отъездом, — пояснила Лариса. — Он еще совсем маленький, ему всего два месяца.

— Прелесть, правда? — Николь потрепала таксу за длинные ушки и поцеловала в холодный черный нос. — Ух ты, моя лапочка!

— А как его зовут?

— Ерофей, Ерошка. Е-рош-ка, — повторила Лариса по слогам трудное русское имя.

Чай был приготовлен в маленькой гостиной, французские окна которой выходили прямо в небольшой цветник. Одуряющий аромат левкоев, петуний и душистого горошка разливался в воздухе, проникая в комнату вместе с солнечным светом через раскрытые створки окон. Маленькая гостиная была одной из немногих комнат нижнего этажа, которой пользовались ежедневно: в ней сервировали второй завтрак и дневной чай. Обеды и ужины, как наиболее значительные трапезы, проходили более торжественно, в столовой.

На небольшом белом с золотом столике, инкрустированном перламутром, уже стоял серебряный поднос с большим фарфоровым чайником и таким же кофейником. При взгляде на еду Лариса тяжело вздохнула: ну все, сейчас все калории, сброшенные на корте, вернутся обратно и еще удвоятся. И как только Николь ухитряется оставаться стройной при такой кормежке? Впрочем, она же обычно живет не здесь, а в Париже… К чаю подали традиционные круассаны, белый хлеб, масло, несколько видов джемов в специальных вазочках, мед, маленькие бутербродики-канапе, шоколадный торт, сливки и песочное печенье.

— Ого! — потер руки Тони. — Приятно видеть, что у вас все по-прежнему. Брижжит, как всегда, на высоте!

Брижжит звали кухарку Бовильеров.

— Ну ладно, вы располагайтесь и начинайте угощаться, — приказала Николь. — А мы с Лореттой примем душ и к вам присоединимся.

Ерошка, так и сидевший на Ларисиных руках, при виде накрытого стола тоже оживился и заерзал, пытаясь высвободиться и сползти на пол. Он уже знал: если вовремя занять удобное местечко у ног людей, можно и себе выпросить нечто вкусненькое. Николь заметила эту маленькую собачью хитрость.

— Да оставь ты Ерошку здесь, — посоветовала она. — Только возьми с Люка слово, что он не будет закармливать его печеньем…

Через пятнадцать минут Лариса, освеженная и переодетая, вошла в маленькую гостиную. Николь, как всегда, успела ее опередить. Она сидела между Люком и Тони, очень прямая, очень изящная, и наливала себе кофе из кофейника в маленькую белую чашечку. Ерошка чинно сидел рядом с Люком, делая вид, что происходящее за столом его не касается.

— А вот и Лоретта, — сказала Николь, отставив кофейник. — Твой Ерошка уже забеспокоился, куда ты пропала. Да и Тони тоже. Иди сюда, садись между мной и Тони. Доставь ему удовольствие поухаживать за тобой.

Лариса взглянула на компанию за столом. Ей вдруг на секунду показалось, что она случайно попала в кадр какого-нибудь фильма из жизни высшего света. Потому что только в фильмах она видела людей, одетых в современные модные вещи, и вообще вполне современных и обычных, непринужденно распивающих чай в музейных апартаментах, словно скопированных со старинной картины. В самом деле, стены, обтянутые светло-серым шелком, голубой с золотом потолок, белые кресла на выгнутых ножках с резными золочеными подлокотниками явно предполагали присутствие дам в кринолинах и кавалеров в напудренных париках и расшитых камзолах, а не молодых людей в легких летних рубашках и девушек в брюках. Хотя брюки были на Николь, сама Лариса надела короткое цветастое платье, тоже не слишком подходящее к серо-бело-голубой с золотом обстановке.

— Ну, иди же сюда! — опять позвала Николь. — Хватит любоваться нашей живописной группой! Тебе что налить, кофе или чаю?

— Лучше чаю, — сказала Лариса, стряхивая наваждение и усаживаясь в мягкое белое кресло. — И, если можно, покрепче. Я бы хотела взбодриться. Даже каждодневные впечатления от Сент-Эгнена все еще слишком сильно на меня действуют.

Она говорила правду. Ощущение ирреальности происходящего пришло не сейчас, — оно не покидало Ларису всю неделю, проведенную в старинном замке. Лариса Никак не могла привыкнуть к тому, что этот памятник архитектуры принадлежит ее будущему отчиму, а значит, и ее матери. Смотреть на Сент-Эгнен как на свой дом Лариса не могла, как ни пыталась, — все равно как ей предложили бы поселиться в Эрмитаже или в Петергофе. Хотя жилые комнаты в Сент-Эгнене были вполне современного вида, со всеми удобствами, в том числе с кондиционерами и ванными комнатами при каждой спальне. И мебель в них современная — никаких парчевых кресел, кроватей под бархатными балдахинами и старинных шерстяных ковров с вытканными на них сценами соколиной охоты. Все это в замке, конечно, имелось, но только на нижних этажах. А в Ларисиной спальне, например, о древности замка напоминал лишь мраморный камин с затейливой литой решеткой. Меблирована же комната была светлым ореховым гарнитуром, удобным и изящным.

Замок Сент-Эгнен начал строиться еще в одиннадцатом веке как фортификационное укрепление на подступах к городу Блуа. Строился он в основном из подручного материала — известняка, который в избытке добывался на берегах реки Шер. Потом, в конце пятнадцатого века, когда тогдашний владелец замка Клод де Бовильер женился на мадемуазель Роган и соединил не только два старинных рода, но и два громадных состояния, он переделал замок, пристроив к основной его части два крыла, уже не из мягкого известняка, а из дорогого и прочного серого камня. Дочь Клода де Бовильера, Луиза, продолжила отцовские начинания, задумав дополнить два этажа замка третьим, более современным. Но то ли Луизе было недосуг, то ли ее отвлекли другие дела, поважнее, — словом, этот проект так и остался воплощенным лишь в чертежах на бумаге. А потом финансовые дела Бовильеров пошли все хуже и хуже. Строительство Сент-Эгнена заморозилось почти на двести лет, пока предприимчивый Антуан де Бовильер, о котором Ларисе рассказывала Николь, не сделал карьеру при Наполеоне и в период Реставрации. В результате третий этаж был возведен едва ли не в конце девятнадцатого века, что и позволило сделать его таким удобным для жизни.

Сейчас в музейной неприкосновенности сохранялись помещения первого этажа: парадная зала, голубая гостиная, картинная галерея, малый охотничий кабинет… На втором этаже, правда, была еще одна комната, которой не касались декораторы и дизайнеры, так называемая королевская спальня. Эта комната в последние годы действительно использовалась по назначению, она служила спальней Клотильде де Бовильер, матери Николь и Люка. Теперь королевская спальня стояла необитаемой, и без нужды туда старались не заходить. Лариса была в ней всего пару раз: голубая комната с тяжелыми синими портьерами, широкая постель под бархатным балдахином, а напротив — громадное старинное зеркало. Самое подходящее место для фамильного привидения, подумала Лариса, в первый раз переступив порог королевской спальни. Долго здесь человеку находиться нельзя, какое-то странное, гнетущее впечатление, словно воздуха не хватает… И как только старая графиня здесь жила? Да еще это зеркало — жутковато, наверное, видеть свое отражение в мутном стекле, помнящем людей, живших сотни лет назад. И жутковато спать на этой громадной кровати, похожей на катафалк. Б-рр… Но Николь как-то вскользь заметила, что ее мать любила эту комнату.

Парадные помещения замка по вторникам и четвергам были открыты для осмотра за плату. Кроме того, посетителям показывали винный погреб и старую кухню. В этой кухне, разумеется, давно не готовили. Ни одна кухарка ни за что бы не справилась с огромными котлами и кастрюлями, стоявшими на плите в качестве экспонатов. Когда Лариса их в первый раз увидела, то подумала: с места такую посуду может сдвинуть только экскаватор.

В качестве экскурсовода выступала домоправительница замка Сент-Эгнен-сюр-Шер мадам Шарль. Лариса ее побаивалась: мадам Шарль, строгая пожилая дама, седая и импозантная, служила семейству де Бовильеров уже почти двадцать лет, с тех пор как овдовела, потеряв мужа в автомобильной катастрофе. К Ларисе и ее матери мадам Шарль явно относилась как к нежелательным гостям; держалась с ними крайне холодно, но подчеркнуто вежливо и корректно.

Однако часто работы по вторникам и четвергам у мадам Шарль и вовсе не было. Туристов в замок приезжало не так уж много: иногда завернет какая-нибудь путешествующая пожилая пара или семейство с детьми.

— О чем вы задумались, дорогая Лора?

Лариса вздрогнула и чуть не опрокинула протянутую ей Антуаном чашку с чаем:

— Да так. Просто никак не могу привыкнуть. Мне немного странно жить в замке.

— Но приятно? — полувопросительно-полуутвердительно произнесла Николь.

Лариса неопределенно пожала плечами, улыбнулась и ничего не ответила.

— А где счастливые будущие молодожены? — поинтересовался Антуан. — Я думал, что застану здесь все семейство.

Николь налила себе еще чашку:

— Ты имеешь в виду отца и мадам Жанну? Они в Париже, вернутся только завтра. Мадам Жанна должна сделать кое-какие необходимые покупки к предстоящей свадьбе. Если ничего не случится, собирались приехать утренним поездом. А Люк тебе разве не сказал?

— Просто как-то к слову не пришлось, — пробормотал Люк.

Лариса взглянула на него: Люк, опустив глаза, ковырял ложечкой кусок шоколадного торта. Как всегда, его вклад в разговор был минимальным: «да», «нет», «не знаю», «извините»… За всю неделю, проведенную в Сент-Эгнене, новоявленный братец не сказал Ларисе и двух слов, если не считать общих вежливых фраз. Лариса никак не могла понять, то ли он просто такой нелюдимый, то ли не хочет общаться именно с ней. Люк не играл в теннис, не катался верхом, не принимал участия в их с Николь совместных прогулках. А когда они ездили в Тур и Блуа, он находил всяческие предлоги, чтобы уклониться от поездки. Бывали дни, когда Лариса и Николь встречались с Люком только за обедом и ужином. Где он пропадал в остальное время — было неизвестно. Странный ей достался братец, ох, странный… Но Николь его странности, похоже, не беспокоили.

— Знаете что, — сказала вдруг Николь, — у меня есть одно предложение. Сегодня суббота, давайте поедем в Монтрезор или Контре.

Монтрезор и Контре — два ближайших к Сент-Эгнену городка, вроде бы ничем не примечательных…

— А что там такое бывает по субботам? — заинтересовалась Лариса.

— О, летом там в выходные устраивают ночные базары. Очень весело.

— Нет, — вмешался Антуан. — Если ехать — то в Шенонсо. Лора уже видела ночной спектакль?

— Нет, — сказала Лариса. — А что это?

— Это в замках устраивают светомузыкальные представления, — небрежно пояснила Николь. — Замечательная приманка для туристов. По всему парку зажигаются свечи-фонарики, окна замка освещаются, и создается впечатление, что там, внутри — бал с кучей гостей. Можно устроить театр теней, можно… Да много чего можно. Иногда действительно получается очень красиво, иногда — глупо. Но доход приносит немалый.

— А почему же вы в Сент-Эгнене такие не делаете? — простодушно спросила Лариса.

Николь пожала плечами:

— Потому что мы здесь живем. Неужели тебе было бы приятно каждую ночь видеть здесь толпу народа?

— И потом, — сказал Антуан, — Сент-Эгнен для светомузыкальных эффектов не слишком-то приспособлен. Здесь нет каскадных прудов, нет наружных галерей. Да и парк разбит неудачно. Вот Шенонсо — другое дело. Он с самого начала был задуман для праздников.

— Шенонсо — музей, — Николь словно бы обиделась за свой дом. — Но, действительно, можно поехать в Шенонсо. Можем отправиться сразу после чая и Ерошку с собой взять.

— Ерошка для таких мероприятий еще мал, — улыбнулась Лариса, потрепав уснувшего у нее на коленях щенка по загривку.

 

Глава 2

Романтика под луной

Они отправились в Шенонсо вчетвером на машине Тони — новеньком красном «рено». На этот раз даже Люк не отказался поучаствовать в развлечении, Лариса решила, что из-за приезда Антуана. А может быть, ему просто надоело разыгрывать из себя французского лорда Байрона.

Компания прибыла к замку еще засветло, но все билеты на вечернее представление оказались проданы. Впрочем, как выяснилось, билеты им и не требовались: Николь и Люка служащие замка хорошо знали — как-никак соседи. Им даже предложили погулять в парке и понаблюдать за подготовкой действа. Тони с энтузиазмом принял было это приглашение, но Николь подумала, взглянула на Ларису и отказалась.

— У нас гостья. Будет лучше, если она увидит не репетицию, а само представление. Для усиления впечатления гостям кухню не показывают. А вот по самому замку можно побродить. Ты здесь бывала?

— Давно, — призналась Лариса. — Лет семь назад, когда в первый раз приезжала во Францию.

Сказала и тут же об этом пожалела: тогда мать Николь, первая графиня де Бовильер, была еще в полном здравии, а они с мамой приезжали, можно сказать, нелегально. Лучше про это не вспоминать, особенно в присутствии Николь и Люка. Но Ларисина сводная сестра, казалось, пропустила бестактность мимо ушей.

— Ну, значит, ты мало что помнишь. Тогда пошли в замок.

Шенонсо действительно стоял на воде — он был построен поперек реки, и под арочными сводами нижнего этажа замка по Шеру могли проплывать лодки.

Пройдя подъемный мост, вся компания, не задерживаясь в мрачноватом сводчатом холле, поднялась по узкой винтовой лестнице на первый этаж. В длинный широкий коридор, увешанный гобеленами, выходило несколько дверей. Лариса наугад толкнула ближайшую и попала в небольшое и не слишком уютное помещение. Несмотря на побеленные стены и огромный камин белого мрамора, в комнате было темновато, вероятно, из-за низкого деревянного потолка и огромного гобелена, закрывавшего почти всю стену справа от двери. Огромный резной деревянный сундук, два кресла да роскошный букет цветов в напольной вазе — вот, собственно, и вся меблировка. Лариса подошла поближе к медной табличке на стене и прочла: «Спальня Дианы де Пуатье».

Над камином висел большой портрет сидящей женщины в черном платье с белым кружевным воротником, в черном чепце и черной вуали. Женщина была немолода и некрасива. «Неужели это и есть Диана? — обескураженно подумала Лариса. — Да нет, не может быть! Двойной подбородок, желтое отечное лицо — чем тут было пленяться двум королям?»

— Хороший портрет, правда? — голос Тони прозвучал так близко, что Лариса вздрогнула. Она и не заметила, как он вошел вслед за ней, ступая мягко и неслышно, словно большой хищник.

— Хороший, — неуверенно согласилась Лариса.

— Вот такой она и была — умная и хитрая. Страшная женщина, но великий политик.

— Да, но я думала, она была еще и красивая…

Тони поднял брови:

— У мадам Екатерины много достоинств, но красотой она никогда не отличалась.

— А разве это не Диана?

— Вы невнимательны. Вот же перед ней на столике корона. Это Екатерина Медичи.

— А почему же написано, что это комната Дианы де Пуатье?

— Она в ней и жила — до тех пор, пока ее отсюда не попросили. Как только Генрих Второй погиб на турнире, королева сразу отобрала у прекрасной Дианы Шенонсо, предложив ей взамен свой замок Шамон на Луаре, далеко не такой роскошный. Собственно, отправила соперницу в ссылку.

— Да, я об этом читала. Так что же, здесь от Дианы ничего не осталось?

— Практически нет. — Заметив разочарование, явственно отразившееся при этих словах на Ларисином лице, Тони поспешил ее успокоить: — Зато здесь потом бывали другие, не менее знаменитые женщины. Пойдемте дальше. Предлагаю вам себя в качестве гида.

Тони сделал приглашающий жест рукой. Ларисе почему-то не улыбалась такая прогулка: Тони был слишком красив, слишком галантен и не вызывал у нее доверия.

— А где остальные? — нерешительно спросила она.

Тони ослепительно улыбнулся:

— Разбрелись кто куда. Держу пари, что Люк в библиотеке.

— В библиотеке? — удивилась Лариса. — Разве здесь сохранилась библиотека?

— Если вы имеете в виду книги, то нет. Библиотека Екатерины Медичи — единственная комната замка, в которой совсем ничего не менялось с 1521 года, а Люка влечет подлинная старина. Он там проникается духом предков.

— Вот как? Я не знала. А как насчет Николь?

Тони пожал плечами:

— Насколько я знаю, у Николь здесь нет определенных пристрастий, так что она может быть где угодно. Пойдем поищем ее?

— Может быть, она не хочет, чтобы ее нашли, — задумчиво сказала Лариса. — Может быть, она тоже, как Люк, забралась в какой-нибудь уединенный уголок и теперь беседует там с духом бывшей владелицы замка.

Тони качнул головой:

— Уверен, что нет. Николь не романтична. Скорее всего, она спустилась в винный погреб и ревниво сравнивает качество их вина с вином Сент-Эгнена.

— Что же, вы предлагаете и нам сразу отправиться в винный погреб?

— Бог мой, ну, разумеется, нет. Я предлагаю последовательно осмотреть все, что есть в замке.

Он взял Ларису под локоток и провел через комнату к противоположной двери…

Из всех комнат, по которым ее последовательно провел Тони, сердце Ларисы дрогнуло только в спальне Габриэль д’Эстре. К королевской крови Лариса была равнодушна и не интересовалась всякими династическо-геральдическими тонкостями, но ее, как и любую женщину, волновали и трогали романтические любовные истории. Король Генрих Четвертый, сделавший для Франции примерно столько же, сколько для России Петр Первый, был не только великим реформатором, но и великим бабником. Он волочился за каждой юбкой, легко завоевывал женщин и так же легко их бросал — до тех пор, пока в сорок лет не влюбился в восемнадцатилетнюю Габриэль д’Эстре. Прелестная Габриэль стала любовью и смыслом всей его жизни, родила ему четверых детей и чуть не сделалась королевой Франции — не успела: то ли ее отравили, то ли она сама умерла от родов.

— Я не знала, что она бывала в Шенонсо, — задумчиво сказала Лариса, проводя пальцем по маленькому деревянному столику, стоящему рядом с белым мраморным камином.

— Дважды, вместе с королем. Между прочим, старший сын Генриха и Габриэль, Цезарь Вандомский, потом был владельцем этого замка.

— Как?

— Он женился на племяннице вдовствующей королевы Луизы Лотарингской и получил его в приданое. Кстати, вы не заметили, что вся история Шенонсо так или иначе связана с любовными делами французских королей? То он принадлежит королевской любовнице, то королевскому внебрачному сыну… Словно сама любовь живет где-то в этом замке. Может быть, здесь действительно есть какое-то волшебство?

Эти слова Тони произнес, подойдя к Ларисе почти вплотную, — так близко, что его дыхание щекотало ей ухо.

— Здесь красиво, — дипломатично сказала Лариса, отступая на шаг. — Может быть, теперь поднимемся на второй этаж?

Второй этаж встретил их длинной светлой галереей, мощенной серыми и белыми каменными плитами. Лариса подошла к окну: вид отсюда открывался потрясающий. Шер, мелкая, как и Луара, была очень живописна. Отмели, острова и островки, поросшие кустарником, отражались в спокойной глади воды, темной, сине-серой в наступающих летних сумерках. А если посмотреть из окна сразу вниз, можно увидеть отражение самого замка, такое ясное, четкое и реальное, что казалось — отражение и есть настоящий Шенонсо.

— Потрясающий вид, — Тони опять неслышно возник за ее спиной. — Не зря Шенонсо называют жемчужиной долины Луары.

И опять он наклонился так близко, что почти коснулся губами ее виска. Но на этот раз Лариса вскинула на него глаза с откровенным неудовольствием:

— Вы хотите что-то сказать мне по секрету?

Синие глаза Тони смотрели прямо в ее глаза:

— Почему вы так решили?

— Потому что больше незачем так близко ко мне наклоняться. Слух у меня хороший, и все слова я вполне воспринимаю на нормальном расстоянии. Кроме того, не люблю, когда мне шепчут прямо в ухо.

Но смутить Тони было трудно. Он отступил, ненамного, всего на полшага:

— Хорошо, в следующий раз я это учту.

Под его взглядом Ларисе стало неловко.

— А на втором этаже тоже есть королевские спальни? — поинтересовалась она, чтобы сменить тему. Вообще-то ей никуда не хотелось идти. Лариса с удовольствием постояла бы здесь, полюбовалась бы видом на парк, на Шер… Но только в одиночестве, без Тони.

— О да. Есть одна, и совершенно замечательная, — Тони с легкостью вернулся к роли гида. — Комната королевы Луизы Лотарингской. После того, как убили ее мужа, короля Генриха Третьего, последнего из династии Валуа, королева поселилась в Шенонсо. Она прожила здесь в затворничестве двенадцать лет, до самой смерти. Пойдем посмотрим? Спальня расположена сразу за галереей.

Лариса улыбнулась и быстро пошла вперед. Ей почему-то совсем не хотелось, чтобы Тони снова взял ее под руку.

Спальня королевы Луизы действительно ничуть не походила на остальные комнаты замка. Даже странно, что в веселом Шенонсо, приюте стольких романтических любовей, есть такой мрачный уголок.

Вся спальня была затянута темно-синим шелком с вытканными по нему белыми лилиями, и даже потолок был темно-синим. Посередине комнаты стояла скамеечка для молитвы и подставка для молитвенника. Здесь не было ваз с цветами — цветы казались неуместными в этом царстве скорби. Даже громадный белый камин смотрелся как надгробная плита. По странной ассоциации спальня Луизы Лотарингской напомнила Ларисе другую спальню, тоже сине-голубую, призрачную и печальную, в замке Сент-Эгнен. Спальню старой графини.

— Ее называли белой королевой, — Тони вошел в комнату следом за Ларисой. — Белый цвет — цвет траура для королей, и мадам после смерти мужа не носила других платьев.

— Она так любила короля? — тихо спросила Лариса.

— Нет, — вдруг раздался хрипловатый насмешливый голос Николь. — Генрих Третий был слабохарактерным циником, премерзкое сочетание. Плохой король и никакой муж. К тому же он любил мальчиков, женщины — в том числе и собственная жена — его совсем не интересовали.

Николь вышла на середину комнаты, до этого она стояла у окна, заслоненная от глаз вошедших выступом камина.

— Вот ты где, — протянул Тони. — Впрочем, я предполагал, что мы тебя здесь найдем.

— Да? — Николь стояла, насмешливо прищурившись, засунув руки в карманы своих белых летних брюк и покачиваясь с носка на пятку. — Она не любила короля, но считала себя обязанной позаботиться о королевской чести. Одним словом, пытаясь хоть как-то восстановить подмоченную репутацию супруга, мадам Луиза принесла себя в жертву. Он Лувр превратил в бордель, она Шенонсо — в молельню.

— Да уж… — Лариса передернулась. — Действительно жертва. Двенадцать лет прожить в этом склепе… Удивительная женщина.

Николь медленно сказала:

— Она поступила так, как должна была поступить.

Лариса с удивлением взглянула на свою сводную сестру. Лицо у Николь словно окаменело, глаза сузились, почти скрывшись под густыми черными ресницами. «Поступила так, как должна была…» Что она хотела этим сказать?

Но мгновение прошло, и Николь снова стала такой же, как всегда. Она тряхнула головой, отгоняя какие-то тревожившие ее непрошеные мысли:

— Ладно, пойдемте отсюда. В сумерках здесь действительно жутковато. А скоро уж и совсем стемнеет.

Люк уже ждал их у выхода. Он стоял, прислонившись к перилам моста, и вид у него был, как обычно, отрешенный и безучастный.

— Ну как, насладился общением с духами? — поддела его Николь. — Что новенького в аду, у мадам Екатерины?

— Передает тебе привет, — меланхолично отозвался Люк и повернулся к Ларисе, — вам здесь понравилось?

— О да, — искренне ответила она. — Очень! Вот только до вашей любимой библиотеки мы не дошли.

— Ничего страшного. В другой раз я специально вас туда свожу, — улыбнулся Люк. Он так редко улыбался, что улыбка на его лице казалась явлением чужеродным. — Что будем делать? До праздника еще полчаса.

— Пошли пока погуляем, — предложила Николь.

В небольшой деревушке, расположенной рядом с замком, царило праздничное оживление. На улицах было необычайно людно, двери в маленьких магазинчиках и лавочках распахнуты настежь, а кое-где на улицах молодые парни устанавливали нечто, напоминающее длинные прилавки. Здесь тоже намечался ночной базар и веселое гулянье.

Компания прошлась по главной (и единственной) улице взад-вперед, постепенно проникаясь радостным настроением субботнего вечера.

Внимание Ларисы привлек большой, от руки написанный плакат на дверях маленькой сувенирной лавочки: «Дамы и господа, здесь немного говорят по-испански, пытаются говорить по-английски, а по-немецки можно объясниться на пальцах», причем все эти надписи были изображены на соответствующих языках.

— С чувством юмора хозяин, — заметила она. — Давайте зайдем?

— Зачем? — пожала плечами Николь. — Уверена, что ничего особенного там нет, обычный стандартный набор для туристов.

— Все равно, я хочу поощрить лингвистический талант автора этой вывески, — сказала Лариса, — Идите вперед, я догоню.

— Мы догоним. — Тони, хотя его никто и не просил, направился к двери магазинчика за Ларисой.

Лавочка действительно оказалась так себе, безделушки и сувениры, в избытке продающиеся на каждом шагу: кружки, пепельницы, футболки с трафаретом «Шенонсо», открытки, дешевые фаянсовые куколки… Хозяин — молодой парень лет двадцати двух — двадцати трех — при виде посетителей оживился и выскочил из-за кассы:

— Что господам угодно?

— Просто посмотреть, — Лариса решила для начала заговорить по-английски.

— О, мадам приехала из Штатов? — оживился парень. — Я могу предложить вам прелестный сувенир, не слишком дорогой и в чисто французском стиле.

Он нырнул куда-то за ширму, увешанную рекламными плакатами разных туристических достопримечательностей.

Лариса слегка оторопела и бросила на Тони неуверенный взгляд:

— Неужели я похожа на американку?

Тони хмыкнул, но ответить не успел: хозяин уже снова был тут как тут. Он поставил перед Ларисой пару фарфоровых куколок, одну — в кринолине, другую — в коротких штанах и камзоле. Дама в крошечных фарфоровых ручках держала букетик роз, а у кавалера была миниатюрная шпага, совсем как настоящая.

— Это Диана и Генрих. Неужели вы не хотите увезти их с собой на память о Шенонсо?

Лариса покрутила в пальцах фигурки. Небольшие, размером с ладонь, они были очень забавны, и Ларисе вдруг ужасно захотелось их купить.

— Сколько они стоят? — поинтересовалась она.

Парень не моргнув глазом назвал такую цену, что она тут же отставила куколок в сторону. Даже реальные персонажи не заплатили бы таких денег за свои копии.

— Ну, приятель, что-то ты загнул, — сказал Тони.

— Ручная работа, — хозяин пожал плечами, — снизить цену не могу. У меня еще дешевле, чем в любом другом месте.

Лариса еще раз взглянула на фигурки, поколебалась мгновение, но все-таки решила воздержаться от покупки. Наверное, сработала привычка, такая давняя, что стала чем-то вроде инстинкта. Раньше во всех заграничных вояжах у нее было весьма ограниченное количество личных денег, и Лариса тратила их на более полезные вещи, а не на сувениры. Своих собственных денег у нее и сейчас было немного. Конечно, в любой момент можно обратиться к кошельку Жерара, но Лариса из щепетильности предпочитала этого не делать.

Николь и Люка они нагнали у небольшого импровизированного кафе, открывшегося в конце улицы. Здесь можно было купить бутерброды с домашним козьим сыром и зеленью, молодое вино, и еще нечто вроде русских ватрушек — булочки с творогом, но не сладким, а острым и соленым. Булочки и бутерброды делали тут же две женщины, пожилая и молоденькая, наверное, мать и дочь. А пожилой француз, по виду типичный крестьянин, разливал вино. «Местный семейный подряд, — усмехнулась про себя Лариса. — Наверное, приехали с какой-нибудь близлежащей фермы».

Николь уже в одной руке держала стаканчик с вином, в другой — булочку. Люк меланхолически жевал бутерброд с сыром.

— Легкий ужин на свежем воздухе, — весело сказала Николь. — Попробуй, Лора, у мадам Бове лучший творог во всей округе.

— Мадемуазель Николь вся в свою матушку, — улыбнулась женщина за прилавком. — Мадам де Бовильер, царство ей небесное, предпочитала мой творог всем остальным и даже специально присылала Жана за ним в «Дубы».

— «Дубы» — так называется ферма мадам Бове, — пояснила Николь.

Действительно она не заметила, как вздрогнула Лариса при упоминании старой графини, или только сделала вид?

Лариса и оглянуться не успела, как Антуан уже поднес ей стакан вина и такую же булочку, как у Николь. Сам он ограничился стаканом минеральной воды.

Постепенно сумерки сменились бархатной, почти южной чернотой ночи. Впрочем, почему «почти южной»? Лариса про себя прикинула, что, если Париж расположен на широте нашего Краснодара, то Луара — это почти то же самое, что Сочи или Крым. Юг, самый настоящий юг.

Допив вино и минеральную воду, доев действительно потрясающе вкусные булочки, компания поспешила обратно к замку. У входа в парк уже было довольно многолюдно, веселая толпа туристов потихоньку просачивалась внутрь через ворота.

Войдя в парк, Лариса остановилась в изумлении: словно, сделав несколько шагов, она вдруг попала в сказку. Весь парк чудесно преобразился. Вдоль аллей и дорожек горели сотни фонариков-свечей, удваиваясь дрожащими отражениями в воде Шера. Зрители-туристы, гуляющие по дорожкам, в их неверном свете казались персонажами какого-то старинного романа из жизни королей и королев. Звучала негромкая музыка — скрипки, поющие в ночи. Разумеется, эффекты создавались с помощью современной техники, но все было так хорошо замаскировано, что казалось — где-то там, за деревьями, спрятаны настоящие музыканты-скрипачи. Сам замок не был освещен и на фоне деревьев казался темной, немного пугающей громадой.

Лариса под руку с Тони шла по мощеной тропинке, отделенной от воды Шера только невысоким парапетом. Скрипки сменили звуки фортепиано, нежные, словно негромкие всплески воды под веслами плывущей лодки.

— Нет ничего прекраснее ноктюрнов Шопена, особенно в такую ночь, тихую и теплую… — Тони наклонился к ней и почти шептал на ухо. Голос у него был низкий, обволакивающий, голос соблазнителя, неотразимо действующий на женщин.

Но Лариса почти не слышала, что ей говорил Тони. Честно говоря, она не замечала его присутствия. Романтическая обстановка, очарование теплой летней ночи и выпитое вино сделали свое дело: воспоминания, которые Лариса вот уже почти десять дней упорно отгоняла от себя, хлынули мощным потоком. Вместо того чтобы наслаждаться впечатлениями настоящего, она перенеслась в недавнее прошлое. Вот она с Андреем в квартире на Смоленской… Его красно-синяя спальня на даче… Они у «Руслана», веселые и счастливые… Лицо Андрея, встревоженное, грустное, его глаза, пытливо глядящие в ее глаза. И он же, только злой и расстроенный, в тот вечер после «Пингвина», когда они наговорили друг другу столько гадостей. Она тогда ничего не поняла, сама разозлилась… Ух, как она тогда разозлилась на него! А сейчас готова отдать все на свете, только бы его увидеть… Не надо ей ничего, не надо! Не хочет она ни замков, ни парков, ничего, только бы… Если бы каким-нибудь чудом оказаться в Москве, хоть на мгновение, посмотреть на него, но так, чтобы он этого не заметил….

— Странно… — невпопад сказала она.

Тони замолк на полуслове, бросил на Ларису недоумевающий взгляд и переспросил:

— Что — странно?

Лариса словно очнулась от сна и точно так же недоумевающе уставилась на своего спутника: «Разве она что-то сказала? Вот черт! Интересно, а о чем, собственно, он ей толковал все это время? Кажется, она не слышала ни слова…»

— Так что вы находите странным? — мягко переспросил Тони.

Лариса смутилась. Сейчас он догадается, что все его красноречие пропало даром. Фу, как неловко! И Лариса брякнула первое, что пришло в голову:

— Странно, почему Луиза Лотарингская выбрала для своего вдовства именно Шенонсо? Почему она поселилась здесь? Здесь же так красиво и романтично, и все создано для любви, а не для печали?

Эта фраза прозвучала так же некстати, как некстати была бы цитата из какого-нибудь жеманного сентиментального романа. Тони оторопел. Он даже остановился, приоткрыв рот и неприлично пяля на нее глаза, и лицо его от этого сделалось донельзя глупым. Лариса поняла: она попала пальцем в небо. То, что Тони рассказывал последние десять минут, явно было за сто миль от Луизы Лотарингской…

К счастью, началась основная часть представления: в замке над рекой зажглись все окна, а в водах Шера отразился второй замок, точная копия настоящего. Музыка зазвучала громче; теперь это были не скрипки и не фортепиано, а целый оркестр.

Потом почти все огни разом погасли, освещенной осталась только галерея нижнего этажа. Свет был неярким, так, нечто вроде подсветки. Вдруг на реке появились белые лебеди — пять изящных белых корабликов плыли один за другим прямо под окнами галереи. Лариса даже не успела заметить, когда их выпустили. И тут же на стене замка появились тени летящих птиц, словно целая стая лебедей собиралась присоединиться к уже плавающим в Шере. Оркестр играл Чайковского: знаменитое адажио из «Лебединого озера». И вообще все происходящее напоминало декорации к знаменитому балету. Красиво, конечно, но как-то слишком… театрально, что ли.

Следующей частью представления была «световая гармония». Что это такое, Лариса так и не разобралась. В замке периодически освещались разные окна, создавая правильные геометрические фигуры, вписанные друг в друга: треугольник, вписанный в круг, круг, вписанный в квадрат. Тони пустился в объяснения, говоря что-то об искусстве древних архитекторов, о правильных пропорциях замка, но для Ларисы это была настоящая китайская грамота.

— Красиво, правда? Вам нравится? — наконец спросил Тони.

— Потрясающе, — неуверенно согласилась Лариса.

Огни разом погасли. Действо кончилось, и публика потянулась к выходу из парка.

Лариса во все стороны вертела головой: Николь с Люком опять где-то потерялись. Тони заметил ее беспокойство и понял причину:

— Не волнуйтесь, даже если мы их потеряли, то все равно в конце концов встретимся с ними у машины. Не пойдут же наши друзья домой пешком!

Он по-прежнему вел Ларису под руку, сжимая ее локоть чуть крепче, чем ей хотелось бы.

Однако на стоянке не было ни Люка, ни Николь. Лариса встревоженно посмотрела на Тони.

— Наверное, они опять пошли в деревню, — пожав плечами, предположил он. — Давайте и мы туда пойдем? Поищем их, а заодно и повеселимся.

В деревне народ уже гулял на полную катушку. Импровизированные кафе развернулись на каждом шагу: у всех прилавков толпились люди, покупая вино и еду и тут же с аппетитом уничтожая купленное. Лариса про себя отметила, что предприимчивые местные жители тоже получают немалый доход от представлений в замке. Зрители, выйдя из парка, почти в полном составе становятся их клиентами.

Кругом было весело и шумно. Публика смеялась, покупатели громко переговаривались и шутили с продавцами, а кое-где даже затеяли нечто вроде танцев, разумеется, там, где место позволяло. И лица были такими счастливыми, такими беззаботными… Ларисе вдруг стало до слез обидно: ну почему в ее родной Москве не увидишь подобных лиц? Почему мы не умеем быть беззаботными и счастливыми, как эти французы? Не умеем отдыхать, не умеем веселиться, почему? Впрочем, чувство обиды за себя и за свою страну часто посещало Ларису за границей. Сейчас она постаралась поскорее запихнуть это чувство обратно в подсознание, зачем попусту расстраиваться…

— Как же мы их найдем в такой толкучке? — озабоченно спросила Лариса, имея в виду Люка и Николь.

— А давайте не будем особенно стараться, — предложил Тони. — Пройдемся по улице взад-вперед, посмотрим, чего дают, и попробуем то, что нам приглянется.

Он смотрел на нее, ласково улыбаясь, играя ямочками на щеках, — очень красивый, очень мужественный и, наверное, очень сексуальный. Правда, эта сторона его обаяния на Ларису почему-то совсем не действовала.

— Ну что? — спросил Тони. — Пойдем? Или вернемся обратно к машине?

Лариса минутку поколебалась, но потом решила расслабиться и получать от происходящего удовольствие.

Они с Тони проталкивались от прилавка к прилавку, то и дело попадая в веселые людские водовороты, пробуя всякие вкусности, смеясь и подшучивая друг над другом.

— Попробуйте вот это, — Тони протянул Ларисе бумажный стаканчик с темной жидкостью. — По-моему, оно восхитительно.

— Что это? — Лариса опасливо пригубила предложенное. — Опять вино?

— Не просто вино, это вино Шенонсо, вино из замка. Почти любовный напиток, как в легенде о Тристане.

Лариса отпила немного, потом протянула стаканчик Тони:

— Все, больше не могу.

На ее вкус это было вино как вино: слабое, терпкое, с явственным виноградным запахом.

Тони взял из ее рук стаканчик и пристально, со значением, посмотрел на Ларису:

— Если мы выпьем его вместе… Помните, что произошло с Тристаном и Изольдой?

Лариса пожала плечами и насмешливо сказала:

— Вот уж не думала, что вы так романтичны.

Ее немного раздражало столь нарочитое внимание. Возможно, Тони привык, что девушки под воздействием его неотразимых чар сразу падают и сами собой в штабеля складываются, с Ларисой этого не произойдет. Возможно, если бы ее сердце было свободно, Тони имел бы хоть какие-то шансы, но теперь… С Андреем, конечно, все кончено, но он не исчез из Ларисиной памяти, мыслей, души. И, наверное, немало пройдет времени, прежде чем исчезнет…

Тони маленькими глотками допил вино, потом наклонился, осторожно взял Ларису за плечи и притянул к себе. Его лицо было совсем близко.

— Романтика у меня в крови, — прошептал он. — И вы тоже романтичны, Лоретта. Просто до сих пор, вероятно, никто не пытался разбудить в вашей душе эти чувства…

По логике развития событий за этими словами должен был последовать поцелуй. Лариса усмехнулась и решительно отстранилась:

— Не будите спящую собаку.

— Вот вы где! — за спиной Тони неожиданно возник Люк. — А я вас ищу, ищу… Николь уже сидит в машине и начинает злиться.

На обратном пути Лариса с Николь сидели на заднем сиденье, Люку же досталось место рядом с водителем. Разговор протекал вяло и мирно, в основном обсуждали впечатления минувшего вечера. Лариса выказала восхищение ровно в той мере, в какой от нее ожидали, во всяком случае, Николь осталась довольна.

До Сент-Эгнена добрались только в начале второго. Замок в темноте в неосвещенном парке выглядел таинственно и даже страшновато, если бы не фонари у дверей, он бы казался необитаемым.

Машину Тони не стал отгонять в гараж, оставил до завтра во дворе. Компания вошла в маленькую гостиную. Щелкнул выключатель: на столике был сервирован чай. Брижжит позаботилась, чтобы никто не ушел спать голодным. Николь взглянула на корзину с печеньем, накрытую полотняной салфеткой, на имбирную коврижку в стеклянном блюде под крышкой и вяло пошутила:

— Боже, вот чего мне совсем не хочется, так это есть. А вам?

— Мне тоже, — Люк подавил зевок. — Пожалуй, я сразу пойду к себе. Иначе усну прямо здесь, в кресле.

Лариса тоже вдруг почувствовала, как она устала.

— Ну что ж, — улыбнулся Тони. — Я — как все. Вот только выпью еще стаканчик вина в одиночестве.

Он подошел к буфету и достал высокую темную бутылку.

Однако, когда Лариса уже ступила на первую ступеньку лестницы, ведущей наверх, она услышала, как Тони ее окликнул:

— Лоретта! Подождите, пожалуйста, минуту.

Она обернулась:

— Да?

Тони стоял в дверях маленькой гостиной:

— Не бойтесь, я вас надолго не задержу. — Он подошел ближе и достал из кармана пиджака нечто, обернутое в мягкую светлую бумагу: — Вот, взгляните.

— Что это? — Лариса нерешительно взяла сверток.

— Взгляните, — синие глаза Тони смотрели на нее обезоруживающе-ласково. — Я надеюсь, что вам понравится.

Прежде чем бумага была окончательно сорвана, Лариса уже догадалась, что это такое. Последнее движение — и у нее в руках оказались фарфоровые куколки короля и его знаменитой любовницы. Те самые Генрих и Диана, которые так приглянулись ей в сувенирной лавочке хозяина-лингвиста. И когда только он успел их приобрести?

Первым Ларисиным порывом было вернуть куколок Тони.

— Зачем? — укоризненно сказала она, протягивая ему фарфоровых любовников. — Зачем вы их купили?

— Чтобы доставить вам удовольствие, — Тони отстранил протянутую руку. — Возьмите их, пожалуйста.

— Тони, — Лариса не хотела быть грубой, — поймите, я не могу принять такой дорогой подарок.

— Дорогой? Милая Лоретта, не думайте о таких пустяках. Вы достойны гораздо более дорогих подарков. Ведь прекрасные дамы не должны задумываться о цене подношения, разве нет? Определить цену — это все равно что оценить свою красоту…

Хотел этого Тони или нет, но Лариса в этой фразе почувствовала скрытую двусмысленность.

— И все-таки я не могу это принять, — решительно сказала она. — Извините, но — нет.

— Лоретта, на память о сегодняшнем чудесном вечере, — тон его был мягок, но настойчив. — Доставьте мне удовольствие.

Лариса на мгновение растерялась. Стоять здесь и торговаться ей совсем не хотелось. Кроме того, она слишком устала…

Тони расценил ее молчание как согласие.

— Ну вот и прекрасно, — улыбнулся он. — Спокойной ночи, Лоретта, и чудесных романтических снов.

Секунда — и он снова скрылся в гостиной.

Лариса посмотрела ему вслед, потом перевела взгляд на фигурки, все еще зажатые в руке… Ладно, их можно вернуть и завтра. Сейчас просто сил нет спорить, уж очень спать хочется… Она пожала плечами и пошла наверх, к себе в спальню.

 

Глава 3

Как стать миллионершей

Утром Лариса с Ерошкой на руках (такса желала спать только вместе с ней) спустилась в маленькую гостиную к завтраку и обнаружила там одного Тони. Он сидел на мягком антикварном диванчике и просматривал «Фигаро». Перед ним на столе стояла чашечка кофе и тарелка с круассаном. Увидев девушку, Тони тут же отложил газету и приветливо заулыбался:

— Как спалось?

— Спасибо, прекрасно.

Лариса опустила Ерошку на пол, села к столу и налила себе апельсинового сока. Ерошка тут же завертелся, поскуливая и требуя чего-нибудь вкусненького.

— Ну что, зверюшка, тоже есть хочешь?

Тони отломил кусочек печенья и хотел было протянуть щенку, но Лариса его остановила:

— Не надо. В таком возрасте ему положено есть по часам. Я уже дала Ерошке творожок, а через час Брижжит покормит его овсяной кашей.

Ерошка явно протестовал против научного подхода к своему питанию. Он уселся на задние лапки и жалобно смотрел хозяйке в рот. Сама-то, мол, ешь…

— Ероша, — строго сказала Лариса, — я не поддаюсь на провокации. А где все остальные?

Последний вопрос был обращен к Тони.

— Еще не поднялись.

Тони галантно пододвинул ближе к девушке масло и вазочку с джемом:

— Кофе?

— Да, спасибо, — Лариса приняла из его рук чашку и небрежно спросила: — А вы, значит, ранняя пташка?

— Я люблю рано вставать, — весело сказал Тони. — К тому же летнее утро — самое лучшее время для прогулок. Тихо, благостно и не жарко. Жаль, что в Шере воды ровно по колено, а то можно было бы и искупаться.

Лариса подняла брови:

— Вы купаетесь в речках?

— А что?

— Мне казалось, вас может устроить только бассейн с очищенной морской водой, — поддела его Лариса.

Тони рассмеялся:

— В Ницце — да. Но здесь я чувствую себя ближе к природе. — Он отпил немного кофе и взялся за круассан. — Кстати, не хотите ли завтра составить мне компанию на прогулке? Мы могли бы дойти до деревни и вернуться к завтраку. И вашему щенку, думаю, это бы понравилось.

Загорелое мужественное лицо, веселые синие глаза, ямочки на щеках… И все это — к моим услугам, подумала Лариса. Завидный кавалер… Нет уж, что-то не хочется…

— Спасибо.

В синих глазах Тони появилась насмешливая искорка:

— Спасибо — да или спасибо — нет?

— Там видно будет, — дипломатично ответила Лариса.

— А как насчет прогулки верхом после завтрака? — внес Тони очередное предложение. — Николь говорила, что вы любите лошадей. Вы ведь в Москве занимались конным спортом?

Лариса недовольно поморщилась. Ну все выведал! И когда он успел поговорить о ней с Николь? Лариса действительно целый год занималась в Битце, но это было десять лет назад, она еще в школе тогда училась. Вся их школьная компания увлекалась верховой ездой. Но это увлечение осталось в другой жизни, закончившейся вместе с Ларисиным браком. С тех пор она и близко к лошадям не подходила. Но навыки никуда не делись, поэтому в Сент-Эгнене, когда Николь в первый раз предложила покататься верхом, Лариса отнюдь не опозорилась.

— Совсем немного и много лет назад, поэтому хорошей наездницей меня не назовешь, — честно призналась Лариса.

— Николь другого мнения. Ей показалось, вы любите лошадей. Любите?

— Люблю, — согласилась Лариса. — Но ничего не получится: сегодня из Парижа приезжают мама с Жераром, и я поеду в Тур их встречать.

Она немного напряглась, ожидая, что Тони предложит сопровождать ее, но у него хватило такта не набиваться в провожатые.

— Доброе утро.

Через французское окно в гостиную вошел Люк. Вид у него был, против обыкновения, довольно бодрый: светлые волосы, мокрые после душа, смешно топорщились на затылке, и даже глаза, казалось, обрели определенный цвет. Сейчас они были отчетливо голубыми.

— Эй, приятель! — удивился Тони. — Ты что, тоже гулял перед завтраком?

— Нет, просто ходил предупредить Жана, что он сегодня может быть свободен.

— Как? — удивленно переспросила Лариса. — Вы отпустили Жана? А я думала, он отвезет меня в Тур… Вчера он сказал, что отвезет. Я хотела встретить маму на вокзале.

Тони удивленно посмотрел на нее:

— А вы разве не водите машину, Лоретта?

— Вожу, — Лариса слегка покраснела, — только…

Она не добавила, что просто боится громадного «Роллс-ройса», а в маленький «Пежо» они все, да еще и с багажом, просто не поместятся.

— Я поеду с вами, Лора, — слегка поклонился в ее сторону Люк. — Если вы не возражаете. Я тоже хотел встретить отца и мадам Жанну.

Он уселся на диванчик рядом с Тони и налил себе кофе.

Ерошка, до прихода Люка мирно сидевший под столом, встрепенулся и поднял переднюю лапку, требуя, чтобы Люк взял его на колени. Кроме Ларисы щенок благоволил только к нему.

Ларисе идея совместной поездки не показалась особенно удачной. В отличие от Ерошки у Ларисы Люк вызывал странные чувства — нечто вроде замешательства вкупе с растерянностью. Она не понимала его, да, похоже, не только она одна. Николь как-то вскользь высказалась о Люке — мол, никогда не знаешь, чего от него ждать. В присутствии сводного брата Лариса ощущала себя не в своей тарелке. По правде говоря, выбирая между Люком и Тони, она бы в качестве спутника предпочла Тони. Но, в конце концов, Жерар — отец Люка, и то, что он хочет его встретить, — вполне естественно.

— А Николь? — с надеждой спросила Лариса. — Николь тоже поедет?

Присутствие Николь разрядило бы обстановку.

— Не думаю. Она терпеть не может всякие встречи-проводы. Да и потом, если мы хотим успеть к поезду, нам следует выехать через полчаса. А Николь еще не встала.

Через сорок пять минут роскошный «Роллс-ройс» цвета мокрого асфальта миновал мост через Шер и выехал на шоссе Вирзон — Тур. Лариса сразу отметила, что Люк водит машину так себе. Конечно, вполне прилично, но не великолепно. Вот Николь — та словно за рулем родилась, машину чувствует, как собственное тело. Впрочем, Николь все делала на пять с плюсом…

Ерошка, разумеется, сидел на коленях у Ларисы и с любопытством смотрел в окно. Лариса тоже смотрела в окно, на аккуратные зеленые поля, на купы кустов, словно бы подстриженные неведомым садовником… Проехали пару-тройку небольших деревушек, таких живописных, что они казались ненастоящими… «Кукольные домики, кукольная страна», — подумала Лариса, вспомнив грязь и пыль отечественных шоссе и подмосковные поселки. Загородный дом у Андрея, может быть, и не уступит лучшим западным образцам, но дорога к нему романтику не навевает. Ох, опять Андрей! Неужели она не может забыть о нем, забыть навсегда!

Лариса вздрогнула и до крови прикусила губу.

— Что-нибудь не так?

Она бросила на Люка изумленный взгляд. Люк, не отрываясь, смотрел прямо перед собой, на дорогу, и тем не менее заметил, как Лариса дернулась. У него что, скрытое косоглазие?

— Все в порядке. Так, одно малоприятное воспоминание.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет.

— Жаль. Я бы хотел.

Он помолчал немного, потом неожиданно добавил:

— Вообще я давно хотел вам сказать, Лора: вы можете на меня рассчитывать. Во всех случаях.

Лариса от удивления глупо переспросила:

— В каких?

— Мало ли… — уклончиво сказал Люк.

Он опять впился глазами в дорогу.

Лариса удивленно пожала плечами. Надо же, сюрприз за сюрпризом! Меньше всего она ожидала от Люка подобного признания. А ей-то казалось, что она безумно раздражает своего сводного братца, что он ее едва терпит!

Живописные деревушки кончились, «Роллс-ройс» ненадолго выехал на автобан, а потом свернул в город. За окнами потянулись пригороды Тура, по мнению Ларисы, сильно смахивающие на какой-нибудь наш Симферополь или Таганрог. Только чище и «окультуреннее».

На вокзал они прибыли как раз вовремя: не успели припарковать машину и выйти на платформу, как вдали уже показался приближающийся поезд. Через десять минут Жанна Сергеевна и Жерар уже стояли рядом с Ларисой и Люком. Носильщик выгружал багаж — бесконечные чемоданы, Ерошка лаял, припадая на передние лапы и бешено виляя хвостом — выражение высшей радости, — словом, встреча проходила как положено — весело-суматошно.

Лариса взглянула на мать — и поразилась перемене, произошедшей с ней за одну короткую неделю. Жанна Сергеевна словно сбросила двадцать лет и теперь выглядела едва ли старше собственной дочери. Счастье действительно любую женщину делает красавицей, а уж молодость оно сохраняет лучше любого косметолога. Чуть не наступив на возбужденного донельзя Ерошку, Жанна Сергеевна стремительно шагнула к дочери, обняла ее, прижавшись щекой к щеке:

— Ласточка моя! Ну, как ты здесь без меня? Чем занималась? Скучала?

Этот жест несколько удивил Ларису: подобные ласки в их семье были не приняты. Но она с удовольствием откликнулась на него поцелуем: честно говоря, с мамой в Сент-Эгнене и спокойнее и уютнее. Лариса не будет чувствовать себя здесь так одиноко.

— Скучала? — повторила Жанна Сергеевна, слегка отстраняясь и вглядываясь в ее лицо.

— По тебе — да, — согласилась Лариса. — А так — нет, совсем нет. Некогда было.

— Я уверен, мои дети совершенно тебя затормошили, — засмеялся Жерар. — Николь ведь заводная и ничего наполовину не делает. Если развлекается — то уж сутки напролет. Лошади, теннис, прогулки — все в одну кучу. Люк просто трусливо сбегает, а у меня ее энергия сразу вызывает усталость. Как-никак, я все же пожилой человек…

— Ох, только пожалуйста не кокетничай! — весело поддела его Лариса.

Жерар тоже выглядел великолепно. Никому, даже самому вредному недоброжелателю, и в голову не пришло бы назвать его пожилым. Лариса заметила, что не одна женская головка оборачивалась, провожая взглядом высокую элегантную фигуру ее новоявленного отчима.

— Как на тебя девушки засматриваются, пожилой человек! — поддразнила она. — Смотри, мам, еще уведут!

И надо же — именно в этот момент проходящая мимо длинноногая молодая красавица в умопомрачительном мини бросила на Жерара долгий, откровенно заинтересованный взгляд. Перехватив этот взгляд, Жанна Сергеевна в свою очередь холодно посмотрела на нахалку, давая понять, что ей здесь ничего не обломится. Ларису этот немой поединок немало позабавил, а Жерар вдруг неожиданно смутился:

— Ладно, пойду присмотрю, чтобы хорошо уложили багаж.

— Я с тобой, — Люк, пожалуй, был единственным членом семьи, сохранявшим спокойствие. Выражение равнодушной апатии не покидало его лица, словно приросло к нему на веки вечные. Он подхватил один из чемоданов и направился к стоянке, где оставил «Роллс-ройс».

— Вот все время так, — беспомощно улыбнулась Жанна Сергеевна, когда Люк и ее жених удалились. — От девиц отбоя нет. Они просто едят его глазами.

Ларисе вдруг стало смешно. До сих пор у ее матери ревность как-то не проявлялась, хотя поводов для нее можно было найти предостаточно. Они расставались подчас на несколько месяцев, кто знает, что он там делал в своем Париже! А сейчас, когда Жерар уже навсегда при ней, Жанна Сергеевна почему-то забеспокоилась.

— Мамочка, ты все равно самая красивая! — Лариса еще раз быстро обняла ее и чмокнула в щеку.

— Правда? — беспомощно и как-то совсем по-детски спросила Жанна Сергеевна.

— Святая правда.

Лариса совсем не кривила душой: Жанне Сергеевне удивительно шел жемчужно-серый шелковый дорожный костюм, купленный только что в Париже. По крайней мере, когда они вдвоем шли через вокзальную площадь к автостоянке, Лариса подметила не один и не два оценивающе-одобряющих мужских взгляда, брошенных на ее мать. Видно, и Жерар их заметил. Сказав что-то Люку, он быстро направился навстречу дамам, жестом собственника взял Жанну Сергеевну под локоток и повел к «Роллс-ройсу». Лариса с Ерошкой неторопливо шли сзади. «Вот она, сладкая жизнь, — усмехнулась про себя Лариса. — Красивый мужчина ведет красивую женщину к красивой машине. Они сядут в нее и отправятся в красивый замок…» Вот только она с Люком не вписывается в идеальную картинку.

— Жанну ни на минуту нельзя оставить одну, — пожаловался Ларисе Жерар, открывая заднюю дверцу своей роскошной машины. — Она пользуется таким успехом, что я все время боюсь — уведут.

Тут уже не только Ларисе — и Люку стало весело. Правду говорят, что в любви все равны: сорокалетний влюбленный ведет себя так же, как пятнадцатилетний.

В этот день Николь по случаю приезда отца и мачехи решила устроить вечеринку. Гости должны были съехаться к чаю, часам к пяти, и после второго завтрака Лариса решила немного отдохнуть. Зная предприимчивость Николь, можно было предположить, что вечеринка закончится лишь под утро.

Однако не успела Лариса вытянуться на своей широченной постели и расслабиться, как в дверь осторожно постучали. Она недовольно поднялась, накинула шелковый халат:

— Войдите.

Дверь открылась, и на пороге появилась внушительная фигура мадам Шарль:

— Мадемуазель, господин граф просит вас немедленно спуститься вниз, в его кабинет, — холодно сказала она.

Лариса плотнее закуталась в халат:

— Что-нибудь случилось?

— Господин граф велел вам спуститься, — ровно, как машина, повторила мадам Шарль. — Я только передаю его распоряжение.

Дверь бесшумно закрылась. Домоправительница не собиралась пускаться в объяснения с недостойной.

«И за что она меня так невзлюбила? — думала Лариса, натягивая джинсы. — Вроде я ей ничего плохого не сделала… И что могло у Жерара случиться такого срочного? Ведь только что виделись за обедом».

На поиски подходящей рубашки ушло некоторое время, но через десять минут ее нехитрый туалет был закончен.

Спустившись в кабинет, Лариса застала там всех членов семьи. Жерар стоял посреди комнаты у огромного письменного стола, облокотившись рукой о столешницу. Ее мать и Люк разместились на диване у стены, а Николь сидела напротив, в черном кожаном кресле с высокой спинкой. Все молчали. Обстановка в кабинете была торжественно-напряженная. «Похоже, к нам едет ревизор, — усмехнулась про себя Лариса, вспомнив начало известной гоголевской пьесы. — И сейчас Жерар, как городничий, нам об этом сообщит». Извинившись за опоздание, Лариса придвинула к себе такое же кресло, уселась поудобнее — насколько это было возможно, кресло напоминало орудие пытки — и приготовилась слушать.

— Итак, все в сборе, — начал Жерар. Голос у него был тоже торжественно-напряженным. — У меня есть для вас одно важное сообщение. Так или иначе оно касается всех здесь присутствующих.

Он взял лежавший перед ним конверт из дорогой бумаги и вынул из него какие-то документы.

— Может быть, сейчас не самое подходящее время, — слегка извиняющимся тоном продолжил он, — но я считаю, лучше покончить с делами сразу, не затягивая и не откладывая на потом.

Он обвел глазами присутствующих, задержав взгляд сначала на Николь, потом на Ларисе. Лицо Николь было непроницаемо бесстрастным. Лариса все еще не понимала, о чем пойдет речь.

— Замок Сент-Эгнен — майоратное владение, — сказал Жерар, — то есть после моей смерти его унаследует мой старший сын Люк. В майорат входит не только замок, но и прилегающие к нему земли, пахотные и виноградники. Кроме замка во владении нашей семьи находятся пятнадцать доходных домов в Париже, пять — в Туре и два — в Блуа. Это что касается недвижимости. Теперь о ценных бумагах. Де Бовильеры имеют 30-процентный пакет акций в «Джомани интерпрайсзиз», 30 процентов в «Стенвел индастрис» и около 40 миллионов франков, вложенных в государственные ценные бумаги, приносящие пять процентов годовых.

Лариса от этого перечня слегка потерялась. Конечно, она всегда знала, что Жерар — человек состоятельный, но чтобы настолько… Названия «Джомани интерпрайсзиз» и «Стенвел индастрис» ничего ей не говорили, но суммы, которые он называл, у нее в голове не укладывались. Лариса исподтишка взглянула на своих новых родственников. Выражение лица Люка было по-прежнему вялым и апатичным, Николь сидела, выпрямившись в жестком кресле и положив ногу на ногу, прекрасная и невозмутимая. Ну конечно, для них все это не новость, они привыкли быть миллионерами!

— Так вот, — продолжил Жерар, — по брачному контракту, пока я жив, доходы с государственных ценных бумаг поступают в собственность моей жены. Это, так сказать, ее карманные деньги. Николь получает содержание с «Джомани интерпрайсиз», а моей приемной дочери Лоре принадлежит доля в «Стенвел индастрис», разумеется, не сами акции, а проценты. После моей смерти — если я умру раньше моей жены — Жанна получает государственные бумаги в нераздельную собственность, к Николь переходит пакет «Джомани интерпрайсиз», к Лоре — «Стенвел индастрис». Доход от недвижимости вы все будете получать совместно, в равных четырех долях.

Жерар замолчал и опять обвел глазами всех сидящих в комнате. И Лариса, и ее мать были близки к шоку. Жанна Сергеевна, несмотря на более чем десятилетний роман с Жераром, никогда не задумывалась над размерами его состояния. Выходит, она теперь будет миллионершей? Жанна Сергеевна хотела что-то сказать, но не смогла — язык отказывался повиноваться.

Первым заговорил Люк.

— Ну что ж, это справедливо. Престиж семьи требует, чтобы все де Бовильеры были достаточно обеспечены. И мадам Жанна, и Лоретта теперь — члены нашей семьи.

Жерар повернулся к дочери:

— А ты что скажешь, Николь?

Лицо Николь было по-прежнему непроницаемо.

— Ты поступил так, как считал нужным, — спокойно сказала она. — Это твоя собственность и твои деньги, и ты вправе распоряжаться ими по своему усмотрению, — она вытащила из кармана джинсов изящный портсигар, достала сигарету и щелкнула зажигалкой. — Больше мне нечего сказать.

— Что ж, прекрасно, — Жерар вложил документы обратно в конверт. — Значит, денежные вопросы можно считать улаженными.

Лариса уже приготовилась встать, но Жерар, заметив ее движение, сделал протестующий жест рукой:

— Еще один вопрос, и он касается тебя, Лоретта. Где ты собираешься жить?

Лариса сначала даже не поняла:

— Как это — где?

— Я хочу пояснить: если ты решишь остаться здесь, то Сент-Эгнен — для тебя такой же дом, как для Николь и для Люка. Но ты, вероятно, предпочтешь Париж…

— Какой Париж? Почему Париж? — вымолвила Лариса, едва к ней вернулся дар речи. — Я вовсе не собиралась куда-то уезжать из Москвы…

Жерар и Жанна Сергеевна переглянулись. Она хотела что-то сказать, но Жерар остановил ее и задал вопрос сам:

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему бы тебе не переехать во Францию? С твоим образованием проблем с работой не будет. В конце концов, если ты хочешь продолжать заниматься туристическим бизнесом, почему бы не попробовать создать собственную фирму? Все предпосылки для этого как нельзя более благоприятны, начальный капитал есть, связи наладить — не проблема. Твоим партнером в Москве могла бы быть «Орбита».

Об этом Лариса не то что никогда не думала, даже тень подобной мысли не посещала ее голову. На секунду мелькнуло: «А почему бы и нет?» На секунду она увидела себя владелицей турагентства, преуспевающей бизнес-леди… И тут же мысль об Андрее прогнала меркантильное видение. Конечно, между ними все кончено, Лариса не собирается с ним встречаться. А все же большая разница — жить с Андреем в одном городе или уехать за тридевять земель…

— Кроме того, — продолжил Жерар, — в Москве ты будешь совсем одна.

Лариса вздрогнула. Словно мысли ее прочитал! Только наоборот: здесь она будет одна, несмотря на присутствие матери, Жерара, Люка и Николь. Как бы они ее ни любили, как бы хорошо к ней ни относились, у каждого — свои дела и своя жизнь. По большому счету, никому из них нет до нее дела. А в Москве… Пусть они с Андреем и не увидятся больше, Лариса все равно знает, что он любит ее. И это знание греет душу и прогоняет безысходность. И потом, где-то на задворках сознания у Ларисы теплилась слабенькая надежда. Ведь человеческая душа — штука совершенно непредсказуемая. То, что сейчас кажется ей непреодолимым барьером — все старые обиды, — однажды может рухнуть. Как водой смоет и боль, и месть, и желание поквитаться за прошлое. Может быть, однажды она простит его, простит от чистой души и от всего сердца, а он простит ее…

Жерар еще что-то говорил, убеждал, но Лариса уже его не слушала.

— Нет, — твердо сказала она. — Я буду приезжать к вам на все праздники, буду приезжать так часто, что еще и надоем. Но жить я буду дома, в Москве.

Жерар остановился и пристально посмотрел на нее:

— Это окончательное решение?

— Да, — Лариса тряхнула головой и повторила: — Да.

 

Глава 4

Игра в любовь на светской вечеринке

К пяти часам все члены семьи и Тони Бриссар собрались в большой гостиной, как ее еще называли, «красной гостиной». Это была одна из «музейных» комнат, мрачноватая, словно бы сохранившая дух того столетия, когда рыцари ходили в крестовые походы и сражались на турнирах за прекрасных дам. Стены до середины были обшиты дубовыми панелями, потемневшими от времени, а дальше, над ними, начинались каменные плиты. Потолок тоже был деревянным, с массивными дубовыми перекрытиями, украшенный двумя бронзовыми с позолотой люстрами. Вероятно, в них раньше втыкали множество свечей, а теперь свечи заменили банальные электрические лампочки… Торцовую стену украшал громадный камин из белого мрамора, тоже с какими-то позолоченными завитушками. Что Ларису поражало больше всего — все камины в Сент-Эгнене были действующими, их можно затопить в любую минуту… И мебель в гостиной была под стать комнате: громадный резной дубовый буфет, диван бог знает какой древности: деревянный, с высоченной спинкой и чем-то вроде деревянного резного балдахина наверху (похоже на трон, только очень широкий), дубовые кресла, страшно неудобные, с резными подлокотниками. В углу стояли громадные напольные часы с маятником — в глубине души Лариса их страшно боялась. Они жутко напоминали ей часы из рассказа Эдгара По «Красная смерть», те самые, из которых ровно в полночь появилась Красная маска смерти.

Лариса, как всегда, пришла последней. А виной тому было ее новое вечернее платье, привезенное мамой из Парижа: длинное, легкое, нежно-желтого цвета. Но хитроумное чудо портновского искусства никак не хотело застегиваться, вернее, Лариса никак не могла сообразить, как его застегнуть. Длинная широкая полоса материи перекидывалась через плечо спереди назад, там закреплялась, а оставшийся конец опять перекидывался вперед и драпировался складками, что-то вроде шарфа. Эта конструкция явно предполагала наличие горничной, в одиночку справиться с ней было трудновато. Но после пятой или шестой попытки Ларисе удалось, наконец, сделать все так, как нужно. Она взглянула на себя в зеркало, и ей стало немного неловко. Платье было донельзя сексуальным, оно подчеркивало все линии фигуры так откровенно, что Лариса почувствовала себя голой. Первый порыв — немедленно переодеться — пришлось усилием воли подавить. Альтернативного варианта в Ларисином гардеробе не было, да и времени на раздумья и сомнения уже не оставалось. Что ж, придется идти так, как есть.

Кроме того, Ларису немного успокаивала мысль, что на подобных мероприятиях женские туалеты обычно один откровеннее другого. Еще в романе Ларисиного любимого Голсуорси один персонаж сказал своей расточительной внучке: вы все ходите полуголые, а стоит это страшно дорого. На что внучка справедливо ответила: чем меньше материи, тем лучше должен быть покрой. Этот принцип с тех пор — с начала века, когда писал Голсуорси — еще усовершенствовался. Теперь на иное платье могло уйти меньше метра материи, а стоило оно несколько тысяч долларов…

Но все равно отсутствие привычки к откровенным туалетам сказывалось: когда Лариса появилась в гостиной, вид у нее был далеко не уверенный. Жерар поймал ее вопрошающий взгляд, сразу понял причину и ободряюще улыбнулся:

— Выглядишь великолепно, — потом взглянул на часы, — однако скоро пять. Сейчас начнут съезжаться.

И словно в ответ на эти слова на подъездной аллее просигналила машина.

— О, первые гости, — сказал Жерар. — Пойду-ка я им навстречу.

Его высокая фигура скрылась в арочном проходе. Лариса обвела взглядом оставшихся в гостиной. Тони и Люк, стоявшие у буфета в черных брюках, белых смокингах и белых бабочках, казались донельзя элегантными. Однако, приглядевшись попристальнее, Лариса заметила, что на Люке брюки сидят чуточку мешковато, а смокинг чуть-чуть великоват для его узких плеч. А вот Тони безупречен: смокинг будто создан для его великолепной фигуры. Из них двоих потомственным аристократом выглядел как раз Тони, а не Люк…

На Жанне Сергеевне было белое платье на бретельках, длинное и узкое, и поверх него — короткий жакет-фигаро с длинными рукавами. Лиф платья и манжеты жакета были расшиты серебром, а шею Жанны Сергеевны украшало бриллиантовое колье. В пару ему на правой руке блеснул браслет, и в уши были вдеты маленькие бриллиантовые сережки. «Да, — улыбнулась про себя Лариса, — мама сегодня выглядит так, что любой графине сто очков вперед даст…»

А вот Николь сначала показалась Ларисе одетой чуть ли не пуритански, особенно по контрасту с ней самой. Синее вечернее платье Николь из тонкого переливающегося шелка было глухо закрыто спереди и длиной до щиколоток. Из-под него был едва виден кончик темно-синей лаковой туфельки. Но только Николь закинула ногу на ногу, и платье сразу преобразилось — незаметный прежде разрез обнажил стройную ногу до середины бедра. А как только Николь встала и повернулась, Лариса обнаружила, что «пуританское» платье оставляет открытым большую часть спины, почти до копчика. Вообще непонятно, на чем оно держится: неужели только на стоячем воротничке?

— Хотите вина, Лоретта? — поинтересовался Тони.

Тут только Лариса заметила, что у всех в руках бокалы, а на буфете стоит примерно с полторы дюжины всяких-разных бутылок: вино, коньяк, виски.

— Да, пожалуй.

Не успела Лариса подойти к буфету, чтобы получить из рук Тони фужер с легким белым вином, как в комнату вошел ее отчим, и не один.

Жерар ввел в гостиную немолодую пару: он — высокий, худощавый, светловолосый, немного похожий на Индиану Джонса из знаменитых фильмов, она — крупная полная брюнетка. Тот самый тип полноты, когда бедра и ноги с возрастом почти не меняются, зато «плывут» шея, спина, плечи и талия. Мужчина был в белом смокинге, его дама — в платье цвета «бордо», свободном, с косо срезанной юбкой до колен. Этот фасон отчасти маскировал недостатки фигуры.

— Жанна, Лоретта, знакомьтесь: наши старые друзья, мадам и мсье Озерецковские, — представил Жерар.

Жанна Сергеевна поспешно поднялась им навстречу:

— Очень рада.

Ей было явно немного не по себе в новой роли хозяйки поместья, принимающей гостей. Но мадам улыбнулась — и Жанна Сергеевна сразу расслабилась. Как будто и в комнате сразу стало светлее: бывают такие улыбки, которые просто невозможно оставить без ответа. И вообще, при взгляде на живое круглое лицо мадам почему-то делалось легко на душе.

— О, я так давно мечтала с вами познакомиться! — Озерецковская быстро подошла к Жанне Сергеевне и протянула ей руку. — Жерар так много рассказывал о вас! А это, вероятно, ваша очаровательная мадемуазель Лоретта?

Озерецковская повернулась к Ларисе. Жанна Сергеевна кивнула:

— Да, это моя дочь.

— Рада познакомиться с вами, мадам, — приветливо-вежливо сказала Лариса.

— Зовите меня, пожалуйста, просто Катрин, — попросила Озерецковская, дружески дотронувшись до Ларисиного локтя. — И я вас буду называть по именам, если вы, конечно, не против.

— Что вы, мадам, — сказала Лариса.

— Катрин, — напомнила Озерецковская.

— Конечно, Катрин, — с некоторой заминкой поправилась Лариса. Хоть Озерецковская ей и понравилась, обращение к незнакомому человеку по имени все равно давалось с трудом.

— Николь, душечка, ты с каждым днем все хорошеешь! — воскликнула Катрин и отправилась целоваться с Николь. Потом настала очередь Люка быть прижатым к внушительному бюсту мадам Озерецковской. С Тони Катрин поздоровалась дружески, но довольно прохладно. Тот галантно приложился к ее руке.

Мсье Озерецковский, стоя в стороне, наблюдал за приветственным ритуалом с иронической улыбкой. Но, наконец, настала и его очередь поучаствовать в этой сцене.

— Пьер, какая прелесть! — Катрин повернулась к мужу. — Разве мы могли предположить двадцать лет назад, когда познакомились с Жераром, что когда-нибудь женой нашего близкого друга станет твоя соотечественница?

Озерецковский улыбнулся и ничего не ответил. Если учесть присутствие в комнате Николь и Люка, замечание было довольно бестактным, но мадам собственной бестактности не заметила. Наоборот, ее улыбка стала еще лучезарнее.

— Вы — русский? — искренне удивилась Жанна Сергеевна. — А я подумала — поляк. Озерецковский — скорее польская фамилия…

Озерецковский поклонился в ее сторону.

— Мой отец эмигрировал из России сразу после революции. У него было имение под Екатеринодаром, — француз с трудом справился с длинным и неудобопроизносимым названием, — его совсем разграбили. Но отец успел прихватить с собой кое-какие драгоценности. Он обосновался не в Париже, как многие русские эмигранты, а в Меце. Работал таксистом, потом ему повезло, завел свое дело. Женился, разумеется, на француженке. Так что я русский наполовину.

Лариса взглянула на мать:

— Екатеринодар — это что теперь?

Жанна Сергеевна неуверенно пожала плечами:

— Кажется, Краснодар… Нет, точно Краснодар. А по-русски вы говорите?

Озерецковский покачал головой:

— К сожалению, нет. Отцу учить меня не было времени, а мать русского, разумеется, не знала.

С подъездной аллеи опять послышался короткий автомобильный сигнал, потом еще один.

Пока Жерар, Жанна Сергеевна и Николь встречали гостей, Лариса была предоставлена самой себе. Изредка ее подзывали, знакомили с кем-нибудь из вновь прибывших. Она улыбалась, обменивалась приветственными восклицаниями с дамами, протягивала мужчинам руку для поцелуя, прекрасно сознавая, что просто не в состоянии твердо запомнить хоть кого-нибудь… В этом нескончаемом хороводе незнакомых лиц и имен Лариса чувствовала себя заводной куклой.

Когда съезд гостей пошел на убыль, она смогла, наконец, чуть-чуть расслабиться и оглядеться. Ларисе хотелось найти мсье Озерецковского и порасспрашивать этого потомка эмигрантов поподробнее. Она потихонечку переходила от группы к группе, пока не очутилась рядом с интересующим ее объектом. Озерецковские стояли у буфета вместе с каким-то толстым лысым господином, и оживленно обсуждали игру французской сборной по футболу. Причем мадам проявляла в этом вопросе не меньшую осведомленность, чем ее супруг. Потом лысого господина кто-то отвлек, и Лариса, мило улыбаясь, заняла его место. Озерецковский явно обрадовался:

— О, мадемуазель Лоретта! Хотите вина?

— Не откажусь, — Лариса взяла протянутый бокал. — Я хотела вас спросить: вы в России бывали?

Озерецковский вздохнул:

— Нет, к сожалению, нет.

— О, мы все собирались, собирались, — вступила в разговор мадам Озерецковская, — а потом у вас случился Чернобыль, и…

Озерецковская развела руками, мол, сами понимаете.

Но Лариса не поняла:

— И что? Уже столько лет прошло.

— Да, — покачал головой бывший русский, — но радиация все еще очень опасна.

Лариса изумилась и усмехнулась про себя: «В Европе все буквально помешались на экологии. Хотя, может, они и правы — лучше перестраховаться, чем недоглядеть».

— Но в Москве и Петербурге опасной радиации и вовсе не было, облако пошло на запад…

— Да, да. У нас об этом писали. Советовали лучше мыть овощи и не попадать под дождь, — перебила Ларису Катрин.

— Почему? Францию-то как раз и не затронуло. Попало на нашу Белоруссию и отчасти на Скандинавию, — сказала Лариса. — Так у вас здесь бояться нечего, да и в Россию, в обе столицы и свой родной Краснодар вы можете ехать совершенно без боязни.

Мадам Озерецковская переглянулась со своим мужем и ничего не сказала. Очевидно, ни капельки не поверила и решила тактично «замять» разговор.

Тут вернулся лысый господин, и Лариса потихоньку ретировалась. Потомок эмигрантов ее разочаровал. Как же можно быть таким нелюбопытным, чтобы за всю жизнь не выбрать времени и не съездить в те места, откуда ты родом!

Лариса вышла из гостиной на воздух и задумчиво огляделась. Праздник приближался к своему апогею.

Гостей созывали не просто на вечеринку, их созвали на барбекю, любимое кушанье Жерара и Люка. Барбекю готовили в углу сада около замка специально приглашенные для этой цели повара. Деревья были увешаны красивыми цветными фонариками, как только наступили светлые сумерки, их зажгли, и парк Сент-Эгнена выглядел ничуть не хуже, чем парк замка Шенонсо. На зеленой лужайке, между клумбами с левкоями и петуниями, расставили столы. Белые скатерти, которыми они были накрыты, служили отличным фоном для ярких цветных салфеток. Получилась настоящая деревенская вечеринка на свежем воздухе. В доме негромко звучала музыка — с помощью дорогостоящей аппаратуры она слышалась во всех комнатах первого этажа и в саду. В маленькой гостиной, примыкавшей к большой, французские окна были широко распахнуты, давая доступ вечерней прохладе.

Николь, как хозяйка вечеринки, порхала от гостя к гостю, следила, чтобы никто не скучал, никто не чувствовал себя лишним и ненужным. Впрочем, гости отнюдь не скучали: собравшееся в Сент-Эгнене общество было так же спаяно и отлажено, как хорошо сыгранный ансамбль. Судя по приветственным восклицаниям и обсуждениям новостей, почти все приглашенные были знакомы не первый год. А многих, как показалось Ларисе, связывали не только приятельство, не только принадлежность к определенному социальному слою, но и бизнес.

— Скучаете, дорогая Лоретта? — вдруг услышала Лариса за спиной вкрадчивый голос. Она обернулась — Тони стоял так близко, что она почувствовала горьковатый запах дорогой туалетной воды.

Лариса пожала плечами:

— Нет. С чего вы взяли?

— Я наблюдал за вами. У вас совершенно потерянный вид.

Ларисе на мгновение стало досадно: неужели это видно даже со стороны? Но потом она честно призналась:

— Я же здесь никого не знаю. Меня, конечно, знакомили, но я…

— Но вы никого не запомнили. — Тони ободряюще улыбнулся. — Ничего страшного, всех этих людей вы видите отнюдь не в последний раз. Это друзья семьи.

— Так много? — вырвалось у Ларисы.

— Это только кажется, что много, — успокоил Тони. — Давайте погуляем, пока готовится барбекю, и я расскажу вам кое о ком из присутствующих. Идет?

Лариса секунду колебалась, но потом кивнула:

— Идет.

Они прошлись вдоль лужайки и встали чуть поодаль, под освещенным красными и желтыми фонариками деревом. Отсюда открывался великолепный обзор, Тони потихоньку показывал ей гостей и комментировал:

— Вон та пара — невысокий мужчина и женщина в сине-зеленом блестящем платье — граф и графиня де Монти. Поместье в Нормандии. Он — депутат парламента, она — бывшая актриса средней руки. Очень красивая женщина.

Со спины очень красивая женщина напоминала ящерицу: такая же тонкая, гибкая и блестящая. В этот момент графиня обернулась, Лариса увидела чуть раскосые темные глаза, смотревшие на мир из-под густой черной челки.

— Маркиз де ла Турнель, — продолжил Тони, кивнув в другую сторону. — Насколько мне известно — любимый партнер вашего отчима по бриджу. Несмотря на преклонный возраст, не утратил способности радоваться жизни. У него великолепная вилла недалеко от Ниццы. Может быть, именно благодаря своему извечному оптимизму, спокойно принял факт, что любимая дочь Мария-Анна наплевала на семейные традиции и стала топ-моделью.

— Ее здесь нет?

— Нет, она уехала покорять Голливуд. А вот и мсье Бельмонт, довольно известный писатель. Француз польского происхождения, специализируется на биографиях исторических личностей. Вы не читали его роман о мадам Помпадур «Последняя звезда маркизы»?

— Нет.

— Жаль, очень неплохо написано. Он чуть не получил за него премию Гонкуров. А вот там — во-он, видите? Та блондинка в темно-зеленом — это его бывшая жена Аннет. У нее собственный косметический салон в Париже. Они с Николь большие приятельницы.

— Странно… — вполголоса заметила Лариса.

— Что?

— Весьма разношерстное общество. Графы, маркизы и тут же — хозяйка косметического салона.

— Милая Лоретта, косметический салон — очень почтенное заведение, к тому же приносящее большой доход. Косметический салон в Париже — это почти то же самое, что дом моды «от кутюр». Нужно быть незаурядной женщиной, чтобы добиться успеха на этом поприще. А теперь взгляните во-он туда…

Лариса послушно вертела головой, следуя указаниям Тони. В сущности, спокойно и с юмором он делал для Ларисы то, что в «Божественной комедии» Вергилий делал для Данте: вводил ее в чистилище. И Лариса была ему благодарна: если бы не Тони, она бы так и чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. «В принципе, — пришло ей в голову, — все светские тусовки похожи одна на другую, независимо от страны. Вечеринка в московской галерее «Арт-Фэнтези» мало чем отличается от вечеринки в старинном французском замке. Здесь меньше открытого выпендрежа, но зато больше скрытого снобизма…»

Вместе с Тони Лариса теперь переходила от одной группы к другой. Он слегка приобнял ее за плечи, и Лариса не отстранялась, хотя это ей не слишком-то нравилось. Но рука Тони сейчас осталась единственной более или менее надежной опорой в зыбком иллюзорном мире праздника. У Ларисиной матери на этом вечере были свои заботы и обязанности, не позволявшие ей уделять внимание дочери.

Ударили в гонг, призывая гостей приняться за барбекю. Крепкий запах жареного мяса с душистыми подливками приятно щекотал ноздри и будил аппетит даже у строго следящих за собой дам. Лариса и Тони оказались за одним столом с мадам Аннет Бельмонт и ее спутником, молодым человеком с рыжеватыми тоненькими усиками, представившимся как Пьер Роше, художник-дизайнер. С Пьером Лариса быстро нашла общий язык: не прошло и пяти минут, как он пустился излагать ей свою теорию влияния компьютерных игр на живопись. Тони досталось развлекать мадам Аннет, чему он явно не слишком обрадовался.

Теории влияния хватило не только на застольную беседу. Когда с мясом было покончено, Пьер еще не успел изложить Ларисе и половины своих идей. Они прогуливались между клумбами, потом зашли в дом взять по бокалу вина. У буфета Лариса натолкнулась на Николь.

— Ну, ты как? — спросила та. — Не скучаешь?

Лариса улыбнулась:

— Все замечательно!

— У тебя очаровательная сестренка, Ники, — встрял Пьер. — Поздравляю!

— Спасибо, — шутливо поклонилась Николь, — я и сама так считаю. Ну ладно, дети мои, развлекайтесь, а я должна подойти к Анриетте Пигаль. Что-то она кисло выглядит.

И Николь заскользила по направлению к пожилой даме с бледно-сиреневыми волосами, сидевшей в одиночестве на диванчике в маленькой гостиной.

Пьер налил вина себе и Ларисе, взял свой бокал, задумчиво посмотрел сквозь него на свет:

— Итак, на чем я остановился? Про новый конструктивизм я уже говорил?

— Да, — кивнула Лариса, — говорил.

— А про воплощение виртуальной агрессии?

— Нет. А что это?

— О, это мое собственное наблюдение. Оно проявляется прежде всего в отчетливом предпочтении красного…

Дальнейшее Лариса слушала вполуха. Честно говоря, она давно уже заблудилась в теориях Пьера и даже не пыталась следить за его мыслью, просто машинально кивала и время от времени приговаривала: «Да что ты! Как интересно!»

Вдруг после очередного «да что ты» кто-то тронул Ларису за плечо. Обернувшись, она увидела Тони.

— Извините, — вежливо сказал он, беря Ларису под локоток, — если я прерву вашу беседу. Но граф де Бовильер просил меня отыскать мадемуазель и привести к нему.

— Жерар? — удивилась Лариса. — Что-то случилось?

— Да нет, просто он хотел вас кое-кому представить.

Ну раз так… Лариса извинилась перед Пьером и послушно пошла за Тони. Через маленькую гостиную они вышли в сад, но направились не на лужайку, а в сторону, в аллею, освещенную цветными фонариками. Пройдя метров пятьдесят, Тони свернул с аллеи на боковую дорожку, ведущую к маленькой беседке. Лариса, почувствовав неладное, остановилась:

— Куда мы идем?

Тони посмотрел на нее:

— Я хочу с вами поговорить.

— А Жерар… — тут Лариса все поняла и возмутилась: — Значит, вы меня обманули?

Тони пожал плечами:

— Надо же было вырвать вас из рук этого болтливого идиота. Иначе вы бы умерли со скуки.

— Но мне совсем не было скучно!

— Так ли? — Тони подошел так близко, что она чувствовала его дыхание на своей щеке. — Лора, Лоретта…

Шепча ее имя, он наклонился — еще секунда, и он коснется губами ее лица.

Лариса отстранилась:

— Что с вами?

— А вы не понимаете?

— Нет.

В темноте Лариса не могла видеть его глаз, но то, что послышалось в его голосе, ей совсем не понравилось.

— Я не могу спокойно смотреть, как этот рыжий нахал ухаживает за вами.

— Позвольте…

— Лора, неужели вы не замечаете, что со мной делаете? С той минуты, как я вас увидел… — она моргнуть не успела, как Тони схватил ее за руку и притянул к себе, — с той самой минуты я думаю только об одном…

Господи, все шло так хорошо, и вдруг это! Какая муха его укусила? Вот теперь его лицо было близко. Так близко, что Лариса его разглядела, и ей стало противно. Она вдруг ощутила себя героиней дешевой мелодрамы. Пошлость какая! Причем пошлость во всем: и в словах, и в этом театральном жесте, и в позе, и даже в выражении лица Тони.

Она вырвала руку и брезгливо сказала:

— Прекратите сейчас же!

Резко повернулась и пошла обратно к дому.

— Я все равно не отступлюсь! — крикнул Тони ей вдогонку.

 

Глава 5

Что можно услышать в кустах рододендрона

Как ни странно, злость помогла Ларисе отбросить остатки скованности и окончательно расслабиться. Она нашла Пьера там же, где оставила, — у буфета в большой гостиной. Рядом с ним стояла некая блондинка неопределенного возраста — вроде бы Ларису с ней знакомили — и солидный господин. Лариса остановилась на секунду, потом улыбнулась, тряхнув головой, — все, хватит смущаться! Она подошла к ним и мило вступила в разговор…

А дальше все покатилось как по маслу. Словно исчезла преграда, отделявшая Ларису от остальных гостей, и она стала своей в этой большой компании. Пьер давно был оставлен; один собеседник передавал ее другому, ее словно волной несло от группки к группке, и, казалось, везде ей были рады, везде говорили комплименты…

Когда вечеринка уже шла к концу, Ларисе удалось незаметно ускользнуть. Она как-то внезапно почувствовала себя усталой, и ей страшно захотелось остаться одной, поразмышлять и подумать о будущем и о прошлом. Эпизод с Тони, как ни странно, не сильно испортил ей настроение. Она просто выкинула его из головы, причем сразу же, как выбрасывают ненужный мусор.

Углубившись в одну из боковых аллей, она медленно шла по направлению к маленькому пруду в конце парка. Вдруг за спиной Лариса услышала топот лапок и жалобное поскуливание. Обернулась — маленький коричневый комочек летел за ней по дорожке.

— Ерошка, Ерошенька! — Лариса присела на корточки и вытянула вперед руки. — Как же я про тебя забыла!

Ерошка весь вечер крутился под ногами у гостей, вызывая всеобщее умиление и восхищение. И вот теперь решил привлечь внимание своей законной хозяйки.

— Ерошенька!

Мокрый нос ткнулся в Ларисину ладошку. Она взяла щенка на руки, с трудом уклонившись от шершавого розового языка, выпрямилась и пошла дальше. Довольный Ерошка сопел ей в шею.

У пруда было тихо и спокойно. Лариса села на скамейку у самой воды, пристроив Ерошку рядом с собой. Однако Ерошка не желал сидеть спокойно: он тут же соскочил и стал носиться вокруг скамейки, обнюхивая все подряд: клумбы, кусты, траву. Даже в пруд сунулся, но холодная вода ему явно не понравилась.

В этой части парка цветные фонарики не горели, но полная темнота все равно не наступила: яркий желтый круг луны отражался в гладком зеркале пруда, освещая траву, цветы и деревья мягким призрачным светом. «Вот она, настоящая романтика», — подумала Лариса. В такую ночь не хочется оставаться одной. Но тот, с кем она хотела бы ее провести, далеко, далеко…

Конечно, правы те, кто говорит: от несчастной любви лучшие целители — время и перемена обстановки. Не зря испокон веков в романах всех времен и народов герои отправлялись лечить разбитое сердце в кругосветном путешествии. Оно и длиться может целый год, и впечатлений масса.

Возможно, во времена СССР на советского человека поездка во Францию действовала сильнее, чем кругосветка, — по крайней мере, так утверждала Ларисина мама, — но для самой Ларисы жизнь в замке Сент-Эгнен была вроде таблетки анальгина при сильной боли. Боль, конечно, временно снимает, но причину, саму болезнь, к сожалению, не лечит.

Андрей, Андрей! Как старательно она гнала от себя мысли и воспоминания, связанные с ним. Как старательно она делала вид, что всем довольна и совершенно счастлива! И вот сейчас, в одиночестве сидя на скамейке у романтического пруда, Лариса, наконец, позволила себе быть собой. Она не думала о сегодняшнем вечере и о том, что ей еще предстоит, — хотя поводов для размышлений было предостаточно. Она перебирала в памяти события недавнего московского прошлого, все, что произошло от первого телефонного разговора до того злополучного вечера на подмосковной даче. Их отношения похожи на американские горки, такие же захватывающие дух взлеты и падения. Бурные ссоры, сцены, выяснения отношений, а потом — нежность, и понимание, и страсть… Ни с кем и никогда у нее такого не было. Да уже, наверное, и не будет.

Странный каприз памяти почему-то вернул Ларису в тот день, когда Андрей столкнулся с Олегом у нее в офисе. И потом — та сцена ревности на пустом месте, их первая ссора… Чем она была вызвана, почему он так себя вел? Она так и не поняла…

Сколько Лариса просидела, глядя на воду, она не могла сказать — у нее напрочь отсутствовало чувство времени. Ерошка, утомившись описывать круги вокруг клумб, давно улегся на скамейку рядом с ней, свернулся калачиком и уснул. День выдался хлопотливым, и щенок совершенно вымотался. Лариса машинально почесывала ему за ушком, — думать это ей не мешало. Однако нельзя же оставаться на этой скамейке вечно! Мама с Жераром еще искать ее начнут…

— Ерофей! — наклонившись к таксику, тихо позвала Лариса. — Ерошенька, вставай, нам пора возвращаться!

Ерошка в ответ только громче засопел своим черным носом.

— Ерошка, подъем! — она осторожно подула ему на мордочку, а когда он недовольно встрепенулся, взяла под передние лапки и поставила на дорожку. Сама тоже встала и слегка потянулась, разминая затекшие плечи. — Ну что, Ероша, пошли домой?

Карие глаза таксы смотрели на нее с грустной укоризной: что, мол, хозяйка, тебе не сидится? Но долго злиться Ерошка не умел. Быстро смирившись с судьбой, он задрал свой крысиный хвост и важно затрусил по дорожке.

Лариса медленно побрела вслед за щенком. Дорожка огибала заросли рододендронов, поворачивая под прямым углом к центральной аллее. Вдруг Лариса остановилась и прислушалась. За поворотом слышались чьи-то голоса: двое мужчин, кажется, шли ей навстречу. Один голос явно принадлежал Тони Бриссару, во втором Лариса узнала Люка. Первым побуждением Ларисы было — немедленно повернуть назад. Однако у нее хватило присутствия духа сообразить, что тогда они неминуемо в конце концов столкнутся: дорожка обрывалась у пруда, у той самой беседки, увитой плющом, где она просидела бог знает сколько времени. Но встречаться с Тони ей совсем не хотелось. Лариса беспомощно огляделась в поисках какого-нибудь укромного местечка. Можно спрятаться и пересидеть, пока они пройдут. Голоса приближались. Тогда Лариса, недолго думая, схватила Ерошку в охапку и нырнула с ним в кусты, в самую гущу зарослей рододендронов, успев подумать: «Какое счастье, что они не колючие!» Ерошке такое обращение явно не понравилось, но он стерпел. Даже не тявкнул, умница, сидел у Ларисы на руках и ждал, чем закончится эта непонятная ему игра. Люк и Тони подошли уже совсем близко, так, что Лариса вполне могла разобрать слова. Говорил Люк:

— …а в общем-то специально. Я хочу задать тебе один вопрос.

Судя по звуку, Тони весело хлопнул его по плечу:

— Спрашивай, дружище, что за церемонии!

Тон Люка, однако, не располагал к веселью:

— Твоя помолвка с мадемуазель Анной Мортиньяк еще не расстроилась?

«Ого! Так у этого пошляка есть невеста? Какие только открытия не сделаешь, сидя в кустах рододендрона!» Лариса замерла, стараясь не дышать. Разговор становился интересным и для нее.

Шорох гравия под ногами стих. Вероятно, они оба остановились как раз рядом с тем местом, где сидела Лариса. Ерошка забеспокоился и собрался было подать голос, но Лариса легонько сжала ему пасть рукой, прошептав в коричневое длинное ушко:

— Молчи! Только молчи, пожалуйста, Ерошенька, золотой мой, молчи!

Щенок недоумевающе взглянул на хозяйку и подчинился. Действительно, Алла была права. Золото, а не собака.

— Нет. А с чего ты взял? — В голосе Тони, когда он снова заговорил, сильно поубавилось жизнерадостности. — До тебя дошли какие-то слухи?

— Ответь, да или нет.

— Конечно, нет!

Люк сказал медленно и серьезно:

— То есть ты Анну бросать не собираешься?

Тони хмыкнул:

— Мне стоило слишком большого труда уговорить ее родителей согласиться на наш брак.

— А что будет, если Анна решит с тобой расстаться?

— Анна? Расстаться? Со мной? Глупости! — возмутился Тони. — Да она влюблена в меня как кошка!

Однако сбить Люка было не так-то просто.

— Ну а все же? — спокойно повторил он.

Несколько секунд Тони молчал. Потом выдавил из себя словно нехотя:

— Ты же знаешь. Ее отец тут же выставит меня из своей фирмы. Он вбил себе в голову, что его преемник должен быть его зятем. Но Анна никогда не уйдет от меня, она меня любит, — уверенно добавил он. Так уверенно, словно хотел сам лишний раз в этом убедиться.

— А ты? Ты ее любишь? — Голос Люка чуть дрогнул.

— Странный вопрос. — Сейчас Тони, вероятно, пожал плечами. — Ну, скажем так — я к ней хорошо отношусь. Кроме того, Анна очень милая девушка, без всяких современных заморочек, и из нее получится хорошая жена.

— Отлично, — подытожил Люк. — То есть ты твердо намерен жениться на мадемуазель Мортиньяк?

— Да.

— Объясни мне тогда, — Люк чуть повысил голос, — зачем ты преследуешь Лоретту?

Лариса по-прежнему сжимала Ерошке пасть рукой и тихонечко про себя молилась о двух вещах: чтобы Ерошка не залаял и чтобы Тони с Люком не двигались с места. Разговор с каждой минутой становился все интереснее.

— Я? Преследую? — преувеличенное удивление Тони было весьма ненатуральным.

— Не забывай, что я тебя слишком хорошо знаю. За последние два дня ты пустил в ход все свое обаяние, чтобы задурить ей голову. Зачем?

— Ну-у, — протянул Тони, — скажем так, она мне нравится. Это естественно, она хорошенькая молодая женщина. И потом, у меня всегда была слабость к блондинкам.

— Но твои ухаживания выходят за рамки легкого флирта, — заметил Люк. — Я бы сказал, они вообще выходят за границы приличий. Ты ее попросту преследуешь. Причем весьма настойчиво и неделикатно.

Молчание за кустами вряд ли можно было назвать дружественным. Напряжение почувствовала даже Лариса. Послышались какие-то звуки, потом до нее донесся слабый запах, немного похожий на запах ванили, — чтобы выиграть время, Тони раскуривал свою трубку. Наконец молчание прервалось.

— Извини, старина, но я не понимаю, — Тони говорил несколько раздраженно. — Твое-то какое дело?

— Не забывай, она мне все же родственница.

Тони издевательски хмыкнул:

— Родственница, ха! Приблудная.

— Не смей, — тихо и ровно сказал Люк.

— Ну ладно, ладно, не злись! — тут же пошел Тони на попятную.

— А я и не злюсь, — ровно сказал Люк. — Я просто призываю тебя относиться к Лоретте с уважением, которого она вполне заслуживает. В противном случае я вынужден буду просить тебя оставить Сент-Эгнен, несмотря на то что ты гостишь здесь по приглашению моей сестры.

— Люк, дружище, зачем так официально? Если хочешь знать, — Тони немного понизил голос, — то я действую не только по своему желанию. Кое-кто очень заинтересован в том, чтобы твоя новоявленная сестренка удрала со мной в неизвестном направлении, и как можно скорее. Кое-кто…

Тони запнулся и замолчал, вероятно, сообразив, что в запале выболтал лишнее.

— Да? — тон у Люка был убийственно ледяным. — Раз начал, то уж договаривай!

Лариса сидела, боясь шелохнуться, прижимая к себе давно смирившегося с ее странным поведением песика. Сейчас она, наконец, узнает, в чем дело! Но ее ждало разочарование: после минутной паузы Тони делано рассмеялся:

— Ладно, замнем. Считай, что я ничего не говорил, а ты ничего не слышал.

Люк не поддержал его веселья:

— Зато ты слышал, что я тебе говорил. Слышал и, надеюсь, запомнил. Если ты еще раз подойдешь к Лоретте ближе чем на десять шагов, я укажу тебе на дверь.

— Да? — судя по голосу, Тони, очевидно, не слишком-то испугался. — Позволь напомнить, что ты сам заметил: я здесь не по твоему приглашению, а по приглашению твоей сестры. Сент-Эгнен тебе пока не принадлежит, и вряд ли ты будешь настолько неделикатен, что пожалуешься на меня графу.

— Что ж, — невозмутимо парировал Люк, — я предполагал, что ты ответишь именно так. Ты прекрасно знаешь, что Николь меня не послушает, к отцу я не пойду и скандал устраивать не стану. Но я могу сделать так, что обо всем станет известно твоей невесте. Насколько я знаю, Анна не из тех, кто прощает измены.

— Что же, донос напишешь? — презрительно спросил Тони. Но за напускным презрением угадывалась настороженность и даже нечто, похожее на страх.

— Зачем? Просто приглашу ее погостить. Думаю, она быстро разберется в ситуации.

Зашуршал гравий под ногами — кажется, Люк повернулся и пошел обратно к замку. Тони постоял на месте еще минуту, потом пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство и поспешно направился за ним.

Выждав минуту-другую, Лариса выбралась обратно на дорожку и спустила, наконец, недоумевающего Брошку с рук.

— Молодец, хороший песик, — с чувством похвалила она его. — Ты вел себя на пять с плюсом и заслуживаешь дополнительного ужина. Пойдем и немедленно объявим об этом Брижжит. После гостей точно осталось много всего вкусненького.

 

Глава 6

Ария московского гостя

Следующий день, сославшись на недомогание, Лариса провела в постели. Она лежала, — и сама не заметила, как уснула около полудня.

Ее разбудили лучи заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь нежно-розовые приспущенные занавески. Лариса потянулась и закрыла лицо рукой, пытаясь удержать капризный сон. Но солнце, весь день спрятанное за тучами, видно, решило напоследок, перед заходом, наверстать упущенное. Яркий желто-оранжевый свет заливал спальню, да так, что сон, обидевшись, совсем улетучился.

Лариса еще раз потянулась, перевернулась и села на постели. Пошевелила одной ногой, другой — мышцы, конечно, немного отдохнули, но все еще побаливали. Боль окончательно пройдет завтра, а может быть, и послезавтра. Лариса тут же дала себе обещание не останавливаться на достигнутом и на следующий день подбить Николь еще раз прогуляться на лошадях к старой мельнице. И надо бы еще раз сходить к заброшенной часовне в парке. Жутко интересно посмотреть на место встречи заговорщиков и тайных любовников. Правда, Николь сказала, что там сделали банальный винный погреб… Надо бы расспросить ее об этом поподробнее.

Солнце опять скрылось за тучами, и в комнате сразу потемнело. Интересно, а который сейчас час? Лариса перевела взгляд на туалетный столик: изящные каминные часики — фарфоровая пастушка, держащая в высоко поднятых руках увитый розами циферблат, — показывали половину шестого. «Ого, — подумала Лариса, — кажется, я и чай проспала. Как неловко…»

Она соскочила с постели, завернулась в легкий халатик и отправилась под душ.

Через пятнадцать минут, освеженная, но так и не отдохнувшая, Лариса присела к туалетному столику. Не успела она пристально взглянуть на свое отражение в зеркале — по ее мнению, после утренней скачки и короткого дневного сна лицо годилось только на то, чтобы на нем сидеть, — как звякнул телефон. Лариса удивленно взглянула на аппарат — ошибка связи? Вообще-то к телефону обычно подходила домоправительница, а потом переключала звонок в комнату того, кому он был адресован. У Ларисы ни в Туре, ни в окрестностях не было ни одного знакомого, ей просто по определению никто не мог позвонить. Однако заливистая телефонная трель свидетельствовала об обратном. Лариса удивленно пожала плечами, подняла трубку и услышала холодно-вежливый голос мадам Шарль:

— Мадемуазель, это вас. Абонент не представился.

Щелчок — и в трубке зазвучал мужской голос, низкий, странно знакомый:

— Привет! Как жизнь в родовом поместье?

— Простите… — Лариса даже не сразу осознала, что говорят по-русски. — Простите, кто это?

— Ну, Лора, и короткая же у тебя память! — усмехнулся собеседник.

— Олег?! — Лариса ушам своим не верила. Она непроизвольно отстранила трубку от уха и потрясла ею в воздухе, словно надеялась прогнать слуховую галлюцинацию.

— Да я это, я! — в голосе появились знакомые самодовольные нотки. Вероятно, Олег был страшно горд произведенным эффектом. — Надеюсь, ты от изумления не прикусила язык и в состоянии разговаривать?

— Откуда ты здесь взялся? — сказала Лариса, обретя снова дар речи.

Олег хмыкнул:

— Здесь — в смысле во Франции вообще?

— Ну…

— Решил махнуть вслед за тобой, — он шумно вздохнул. Если этим вздохом Олег хотел выразить свои трепетные чувства, то ничего не вышло. Лариса подумала, что точно так же вздыхают уставшие лошади, когда их заставляют идти в гору.

— А если без шуток? — спросила она.

— Захотелось проехаться по Европе.

Она усмехнулась:

— Так вдруг?

— Так вдруг. Ты же знаешь, я человек спонтанный.

Вот уж нет. Вот уж «спонтанным» Лариса своего бывшего любовника никогда бы не назвала. Наоборот, Олег — человек холодный и расчетливый, внезапные порывы чувств — совершенно не его амплуа.

— Тебе неожиданно дали грант от какого-нибудь фонда? — спросила Лариса. — Или предложили выгодную работу?

— Твоими бы устами, — опять вздохнул Олег. — Нет, золотой дождь на меня, к сожалению, еще не пролился.

— Что же тогда?

— Повторяю для непонятливой — просто решил прокатиться по Европе. Развеяться, так сказать. Залечить сердечные раны. Ты же меня бросила…

Олег выдержал многозначительную паузу.

— Ну? — поторопила Лариса.

— Ну и вот. Собрал вещи, на последние деньги купил билет на самолет Москва — Париж…

— Так уж и на последние? — усомнилась Лариса.

— Не перебивай. Выслушай до конца мою печальную повесть, а потом суди. Так вот, — голос у Олега стал наигранно-трагическим, — в Париже я три дня скитался, ночевал то под мостом на Сене, то на некой барже у двух подружек-лесбиянок, — словом, вел жизнь опасную и полную приключений. До тех пор, пока не познакомился с шоферами-транзитниками. Знаешь, классные ребята и такие колоритные. Я набросал их портреты, а потом напросился к ним в машину и сейчас еду в Марсель.

Лариса удивленно переспросила:

— В Марсель? А почему в Марсель?

— Потому что они должны доставить свой груз именно туда.

— И как? — поинтересовалась Лариса.

Не совсем понимая, что она имеет в виду, Олег опять шумно вздохнул:

— Надеюсь, что доеду. Правда, они поставили мне условие — не пить пива в дороге. Потому что им тоже хочется, а за рулем нельзя.

Лариса усмехнулась. История неправдоподобная, но вполне в духе Олега. Конечно, разбитое сердце и расстроенные чувства, о которых он плел, — полная чепуха. Просто Олег таким образом решил поднять интерес московской тусовки к своей персоне. Наворотит потом с три короба, напустит туману вокруг этой поездки… В его стиле. Олег вроде бы открыто никогда не врал и небылиц о себе не рассказывал, зато так ловко умалчивал и недоговаривал, что слушателям виделся некий подтекст там, где не было ровно ничего… Великий пускатель пыли в глаза и любитель создавать проблемы на пустом месте. Нет, не лгун, а престидижитатор.

— Так вот, — продолжил между тем Олег, — навестив проездом славный город Тур, я решил тебе позвонить. Благо телефонные справочники здесь в каждой будке и номер узнать не проблема. Хотел даже подъехать в ваш замок, но без приглашения как-то не рискнул…

Лариса невольно вздохнула с облегчением. Вот только Олега ей здесь и не хватало! Только-только от Тони избавилась, и то благодаря Люку.

— А ты в Туре надолго? — спросила Лариса, начисто проигнорировав намек на гости.

— Я же сказал — проездом. Завтра утром уезжаю.

Минуту-другую длилась пауза, потом Олег таки понял, в чем дело, и пояснил:

— Да не волнуйся, в ваш великолепный замок я не напрашиваюсь. Хотя интересно было бы посмотреть. Но мои ребята ждать меня не будут, а до Марселя добраться хочется.

— Ну что ж, — сказала Лариса, — надеюсь, доберешься.

Олег, видно, не эти слова ожидал услышать.

— Как я понимаю, увидеться со мной ты не хочешь? — немного обиженно спросил он.

И опять он в своем репертуаре — сам не предложит, будет ждать, пока инициативу проявят другие. А Ларисе и в голову не пришло проявлять инициативу…

— Почему же? — удивилась Лариса. — Давай встретимся. Только когда и где? Ты же уезжаешь в Марсель.

— А что, если мы встретимся сегодня вечером? — сказал Олег. — Ты можешь приехать в Тур?

— В принципе да.

— А без принципа?

Лариса прикинула, что и «Роллс-ройс», и маленький спортивный «Пежо» сейчас на месте и, кажется, никому не нужны. Впрочем, у Николь и Люка были свои машины. Значит, она вполне может воспользоваться «Пежо».

— Могу, — сказала Лариса. — Через час-полтора. А где мы встретимся?

Олег на секунду задумался:

— Знаешь площадь перед городской ратушей?

— Да, конечно.

Эта площадь была в самом центре города.

— Напротив ратуши — китайский ресторанчик. Так вот, я жду тебя там, идет?

— Идет, — согласилась она.

Лариса повесила трубку и опять взглянула на изящные фарфоровые часики с пастушкой, прикинула, сколько времени у нее в распоряжении. Если долго не возиться с макияжем, то можно выехать примерно через полчаса…

…С трудом найдя место на парковке, она в который раз порадовалась, что у нее не «Роллс-ройс», — маленький юркий «Пежо» едва втиснулся между плотно стоящими машинами. До ресторанчика нужно было пройти метров сто. Но — не везет так не везет — стоило Ларисе отойти от машины на два шага, как хлынул дождь: всю дорогу, пока она ехала, он собирался, собирался и, разумеется, пошел в самое неподходящее время. Солнце, разбудившее Ларису, светило ровно полчаса…

В ресторан Лариса влетела уже мокрая как мышь. Прическа была безнадежно испорчена: волосы слиплись и висели мокрыми прядями по обеим сторонам лица. Легкое шелковое платье нежно-сиреневого цвета облепило тело, бесстыдно обрисовав грудь, живот и колени, а в туфлях хлюпала вода. Лариса бросила взгляд в зеркало в вестибюле и усмехнулась про себя: ну прямо иллюстрация к жалобному стишку «шел по улице малютка, посинел и весь продрог». Слава богу, хоть косметика не расплылась. Единственный раз, когда реклама не обманула: «Макс фактор» — косметика для профессионалов». От лица ее можно отодрать либо только вместе с кожей, либо используя специальный состав.

Олега она увидела сразу — в ресторанчике почти не было посетителей. Он сидел за столиком в самом центре зала и задумчиво перекладывал деревянные палочки: то справа от пустой тарелки положит, то слева. «Очень глубокомысленное занятие», — подумала Лариса и направилась к Олегу. Поглощенный палочками, он не заметил, как она подошла, звук шагов скрадывал толстый ковер. Лариса остановилась прямо за его спиной, глядя на склоненную макушку. Надо же, у Олега уже вполне явственно обозначилась будущая лысина! На затылке сквозь волосы кожа просвечивает. И этот дурацкий хвостик… Как она раньше не замечала, что он смешон.

— Привет!

Олег вскинул голову, повернулся и заулыбался:

— Лора! Ты выглядишь великолепно.

Встать и приветствовать даму как положено ему, конечно, и в голову не пришло. Что делать, издержки воспитания. И куда смотрели Олеговы предки, оставившие ему в наследство антикварную мебель!

— Ты в своем репертуаре, — засмеялась Лариса, усаживаясь напротив него. — Нет, чтобы хоть раз в жизни честно сказать: «Ну и видок у тебя!»

— Ну если тебе так больше нравится, — пожал плечами Олег, — могу и сказать. Вообще-то женщины предпочитают комплименты, даже если они весьма далеки от действительности. Почему бы мне их не радовать?

— Особенно если это ничего не стоит.

Олег осуждающе посмотрел на нее:

— А вот грубость тебе не идет. Разве я когда-нибудь был с тобой жадным?

— А я вовсе не деньги имела в виду.

Лариса хотела пояснить, что ей хотелось внимания, заботы, доброты — словом, душевных затрат и усилий, на которые Олег так и не расщедрился. Но к чему теперь пояснения? И не все ли ей равно, что думает о ней Олег? «Что он Гекубе, что ему Гекуба…»

Она придвинула к себе меню:

— Ты уже что-нибудь заказал?

— Какой-то экзотический суп с кучей компонентов. Я понял только про бамбук и креветки. На второе — «львиные головы». Не знаешь, что это такое?

Лариса проигнорировала вопрос и поинтересовалась:

— А на каком языке объяснялся?

— На очень плохом французском и на сносном английском. Кроме того, существует всем понятный язык жестов.

— Ну и как? Поняли?

— С трудом.

Подошла молоденькая официантка-китаянка. Поклонившись, она поставила перед Олегом тарелку с чем-то густым и вкусно пахнущим. Потом с таким же поклоном повернулась к Ларисе. Быстренько выбрав утку по-пекински, Лариса налила себе минералки, подождала, пока девушка отойдет, и спросила, лукаво поглядывая на Олега:

— Слушай, ты меня вызвонил из-за Николь?

— С чего ты взяла? — вполне натурально удивился он. — Если бы я хотел пообщаться с Николь, я бы подозвал к телефону ее, а не тебя.

— А я тебе зачем?

— Поболтать. Все-таки родное лицо в чужой стране.

— Ну, давай поболтаем. Ты давно из дома?

— Меньше недели. Три дня в Париже, четвертый — здесь, в Туре. К сожалению, Шартр мы проскочили на бешеной скорости по автобану. А я так хотел увидеть знаменитый собор!

Олег шутливо возвел глаза к потолку, изображая крайнюю степень огорчения.

— Ты-то небось видела?

— Видела, видела. Я еще и не то видела, — поддразнила Лариса.

— Могла бы не хвастаться, — почему-то обиделся Олег. — У тебя просто больше возможностей. Просто тебе с родственниками повезло.

— Ты суп-то ешь, ешь, — Лариса проигнорировала его обиду. — Вкусно?

Олег поднес ложку ко рту, попробовал:

— Ничего. Только креветки совсем не чувствуются.

Дальше разговор продолжался в том же духе — легкий, ни к чему не обязывающий, перескакивающий с одной необязательной темы на другую. Олег поведал о новых планах своего друга Алтуфьева — тот собирался в Египет на раскопки в качестве художника-рисовальщика, «берут по большому блату». Рассказал, как в очередной раз «прокатили» с выставкой какого-то Черемцова — «Ну, помнишь, я тебе о нем говорил?» Лариса кивала и улыбалась, улыбалась и кивала, в глубине души недоумевая, зачем вообще ее понесло на эту встречу с Олегом. Никакого Черемцова она не помнила, а на Алтуфьева ей всегда было глубоко наплевать…

— Да, кстати, — между прочим заметил Олег, — помнишь хозяйку галереи «Арт-Фэнтези»? Ну, Иришу?

Тут Лариса насторожилась.

— Смутно, — как можно равнодушнее отозвалась она. — А что?

— У нее жуткие неприятности.

— Да? И какие же? — Лариса словно очнулась от спячки и не удержалась от сарказма: — Что, господин Славянский не почтил своим присутствием очередной хеппенинг?

Олег махнул рукой:

— Да нет, действительно неприятности. Представляешь, приходит она домой и видит своего сына в ванной, без сознания, истекающего кровью…

— Что-о?!

— Что ты так переполошилась-то? Представляешь, глупый мальчик решил покончить счеты с жизнью и вскрыл себе вены.

Лариса с трудом выдавила:

— Он жив?

— Да жив, жив, — успокоил ее Олег. — Правда, мог бы быть и не жив, если бы Иришка в тот вечер пришла часа на два позже, как собиралась.

Но об «Иришке» Лариса не думала. Первая мысль ее была об Андрее — как ему сейчас? Память услужливо вызвала его лицо и те слова, что он сказал ей когда-то: «Я не могу оставить Владика. Знаешь, когда он по утрам приходит ко мне в постель, такой голенький, такой тепленький…» Тогда эти слова ее безумно оскорбили. Они были причиной того, что Лариса возненавидела Владика, возненавидела сильно и иррационально. Они были причиной того, что она стала считать сына Андрея своим заклятым врагом и так и не смогла его простить. А сейчас… За что прощать-то? Отвоевывать мужчину у его собственного сына так же бесполезно, как бороться с ветряными мельницами. Слишком разная это любовь — к ребенку и женщине. Лариса с болью вспомнила, как много нежности и заботы было тогда в глазах Андрея! Сейчас она понимала — вместе с Владиком уйдет и жизнь Андрея, большая часть его жизни. Он просто не захочет дальше жить… Если бы Лариса могла быть сейчас рядом, обнять, утешить, заслонить от горя! Самым сильным ее желанием было сорваться с места и побежать покупать билет на Москву.

Однако мысль, пришедшая следом, заставила Ларису похолодеть от ужаса. О, Господи! Да ведь это же все из-за нее, из-за нее! О том, что увидел Владик на даче, она, разумеется, не знала, и все равно была уверена — из-за нее! Шестое, седьмое, восьмое чувства безошибочно подсказывали, что она сама причина этого непоправимого и дурацкого поступка. Господи, прости, прости! Что же она наделала?

— Что с тобой?

Лариса вдруг обнаружила, что Олег вскочил и стоит над ней, встревоженно заглядывая в ее лицо:

— Что с тобой?

— А? — Она никак не могла опомниться.

— Что случилось? — в третий раз повторил Олег. — Ты белая как бумага.

— Я… — пробормотала Лариса, — мне что-то нехорошо. Извини, я сейчас…

Лариса встала из-за стола и на ватных ногах направилась в сторону туалетов. Слава богу, в дамской комнате никого не было. Ей просто необходимо хотя бы минуточку побыть одной, совсем одной. Лариса прислонилась к стенке, колени подогнулись, она медленно сползла и села на корточки.

Что же делать?

Душа словно разрывалась на две половинки. Одной хотелось сразу же, не медля ни секунды, броситься в Москву, к Андрею, обнять его, утешить, быть рядом. Другой же — спрятаться, уехать, убежать хоть на край света, только бы Андрей никогда ее не нашел и ничего не узнал, не узнал, что это из-за нее, из-за Ларисы, он чуть не потерял сына.

Сколько она просидела на полу в туалете — бог весть. И сидела бы еще долго, если бы дверь не открылась и в комнату не вошла какая-то девушка. При виде скрюченной фигуры в углу она было отпрянула, испугавшись, но потом все-таки осторожно подошла и тронула Ларису за плечо:

— Что с вами, мадам?

— Что? — Лариса даже не поняла сначала, что ей говорят.

Девушка, увидев, что перед ней вовсе не наколовшаяся наркоманка, встревоженно и озабоченно сдвинула тонкие темные бровки:

— Вам плохо? Мадам, может быть, позвать врача?

— Нет, — Лариса провела по лицу рукой, приходя в себя и возвращаясь к действительности. — Нет, спасибо. Было плохо, но теперь все прошло.

Но девушка не отставала:

— Давайте я вас провожу. Вы здесь одна?

— Нет, с другом. — Лариса через силу улыбнулась. — Спасибо, мадам, вы очень любезны, но мой друг обо мне позаботится.

Когда она вернулась за столик, Олег был встревожен и зол. Пожалуй, больше зол.

— Где ты пропадала? — пробурчал он. — Тебе что, плохо вдруг стало?

— Так, пустяки, — покачала Лариса головой. — Наверное, съела что-то не то.

— А… Я так и подумал. А то поставила меня в идиотское положение. Не могу же я вламываться в женский туалет! А попросить, чтобы кто-нибудь пошел и посмотрел, не умерла ли ты там, тоже не могу, языка не знаю…

Лариса вымученно кивнула:

— Ну извини. Знаешь, я, пожалуй, пойду. Проводи меня до стоянки.

— Как? — изумился Олег. — Так сразу? А есть что, совсем не будешь?

Пока Лариса отсутствовала, официантка принесла ее утку по-пекински. Но она все равно не смогла бы проглотить ни кусочка.

— Какое там есть!

— Ах да, — спохватился Олег. — Конечно. Ну, пойдем, я тебя провожу. Только давай расплатимся.

И тут он верен себе — раз ты не моя девушка, значит, платит каждый за себя. Но Лариса была в таком состоянии, что даже не заметила этой мелочи.

На стоянке, уже возле маленького «Пежо», Олег вдруг спохватился:

— Слушай, а машину-то ты можешь вести?

Лариса достала ключи и открыла машину со второго попадания.

— Могу.

— Ты уверена?

Она уже садилась за руль.

— Уверена.

Ей хотелось избавиться от него как можно скорее.

Олег явно разрывался между долгом джентльмена проводить занемогшую даму до дома и собственным интересом, призывавшим его вернуться к компанейским шоферам и ехать своей дорогой до Марселя. Поэтому, несмотря на Ларисин бледный вид, он не стал настаивать на провожании и согласился, что все в порядке.

Дорога в Ларисиной памяти не сохранилась. Она автоматически считывала указатели, автоматически поворачивала, тормозила перед светофорами и как-то ухитрилась ни разу не заблудиться. Верно говорят: судьба хранит пьяных и пропащих. Лариса принадлежала ко второй категории этих «любимцев судьбы».

Не доезжая до замка километров пять, она свернула на обочину, поставила машину, прошла метров десять — до близлежащей опушки — и села прямо на траву. Сейчас она чуть-чуть посидит и поедет дальше…

 

Глава 7

Два сеанса психоанализа

Первым, кого Лариса увидела в Сент-Эгнене, был Ерошка. Он радостно кинулся ей под ноги, заливистым лаем приветствуя хозяйку. Лариса машинально взяла его на руки, не уклоняясь от шершавого, как терка, языка, немедленно облизавшего ей нос и щеки. Так, с Ерошкой на руках, она вошла в маленькую гостиную.

В комнате она застала одну Николь. Ее сводная сестра сидела на диване, закинув ногу на ногу, и лениво просматривала журнал «Офисьель».

— Где ты пропадала? — поинтересовалась Николь, поднимая глаза от глянцевой страницы. — Жан сказал, ты взяла «Пежо» и отправилась в неизвестном направлении.

— Всего лишь в Тур, — Лариса устало опустилась в мягкое антикварное кресло. — Помнишь Олега?

— Твой друг художник? — удивилась Николь. — Да, конечно, помню. А что?

— Он неожиданно проездом оказался в Туре и вызвонил меня на свидание.

— Да? Приятная неожиданность. Ты пригласила его к нам?

— Нет, он уже сегодня вечером едет дальше, — Лариса через силу улыбнулась и попробовала пошутить: — Конечная цель путешествия — город Марсель.

— Ну что ж, — Николь пожала плечами, Олег ее мало интересовал, — счастливого ему пути. Однако вы долго общались. Что, много новостей в Москве накопилось за две недели?

Лариса взглянула на часы: половина первого. Значит, она просидела на опушке рощицы часа три, не меньше.

— Все уже спят? — спросила Лариса.

Николь пожала плечами:

— Ты забыла? Отец и мадам Жанна поехали отдавать визит в Турнель. Вернутся послезавтра. У них теперь визит за визитом — сначала в качестве жениха и невесты, потом в качестве молодоженов. Поскольку первая жена отца умерла не так давно, визиты наносятся только близким друзьям, но и их с десяток наберется.

В другое время Лариса удивилась бы такому небрежному тону Николь, ведь первая жена отца — ее собственная мать. Но сейчас у нее все проскакивало мимо сознания.

— А Люк? — машинально спросила Лариса, просто чтобы что-нибудь сказать.

— Люк давно дрыхнет без задних ног. Одна я такая поздняя пташка, — Николь потянулась. — Знаешь, я убежденная сова, вечером не могу заснуть раньше двух, а утром встать раньше десяти. Да все равно, я обещала Жанне тебя дождаться.

— Она волновалась? — спросила Лариса.

Николь кивнула:

— И я тоже.

Лариса ехидно поинтересовалась:

— Разве здесь со мной может что-нибудь случиться?

— Ну, мало ли… Все-таки ты не очень хорошо знаешь дороги. Могла и заблудиться.

— Ничего, указатели я читать умею, — сообразив, что последняя фраза прозвучала грубо, Лариса извиняющимся тоном добавила: — Не сердись. Мне жаль, что заставила вас тревожиться.

— Что-то ты совсем скисла, — заметила Николь. — Выпить хочешь?

— Давай.

— Вина или чего покрепче?

— Если есть, то лучше покрепче.

Николь встала, подошла к буфету и достала большую квадратную бутылку.

— Виски будешь? Как тебе разбавлять, вполовину?

— Да.

Однако на этот раз и виски не спасло. Лариса выпила почти полстакана, но облегчения это не принесло: голова по-прежнему была ясной и тревога не уходила. Она допила залпом остатки, отставила пустой стакан и сказала:

— Знаешь, я хочу уехать в Москву.

Николь удивленно распахнула глаза:

— Что так вдруг?

Лариса промолчала.

— Ты так и не скажешь мне, что у тебя случилось? Я не лезу в твои дела, но…

— Да так, ничего особенного, — Лариса стиснула руки. — И вообще случилось не у меня. Просто я вдруг узнала, что мой знакомый попал в беду.

— Близкий знакомый?

— Ну… как сказать. Наверное, уже не очень близкий.

— И ты можешь ему помочь?

— Не знаю. Вряд ли.

Николь иронически вскинула свои четко очерченные брови:

— Не понимаю. Знакомый, да еще и не очень близкий, и ты не можешь помочь… Зачем тогда так стремительно срываться в Москву?

Действительно, зачем? Этого она Николь никогда не объяснит. Если бы она была такая же, как Николь, — холодная, самодостаточная, уверенная в себе! Какое счастье, что она не такая, как Николь!

— Все ясно, — решительно сказала Николь. — Тебе надо вернуться.

— Ты так считаешь?

— Да. И как можно скорее.

Молоденькая строгая медсестра выглянула в коридор:

— Андрей Ростиславович, можете зайти.

Андрей вскочил и робко шагнул вперед. Такое чувство, что он снова стал мальчишкой, который должен пройти медкомиссию перед очередными соревнованиями…

Кабинет, в отличие от подобных помещений в государственных учреждениях, был большим, светлым и на удивление уютным. Вместо традиционного стола и жесткого стула перед ним в центре комнаты стояли два мягких и удобных кресла с журнальным столиком. На столике — бутылка боржоми, сок в графине, чистые стаканы. Занавески, обивка кресел и вообще весь декор подобраны в неяркой светлой серо-зеленой гамме, чтобы не раздражать, а успокаивать глаз. И пахло здесь совсем не так, как в медицинских кабинетах: не карболкой, а свежемолотым кофе. Андрей бросил взгляд в дальний угол — та самая девушка, что пригласила его войти, засыпала в кофемолку коричневый порошок.

В одном из кресел сидела пожилая женщина, при одном взгляде на которую уже становилось как-то спокойнее: маленькая, кругленькая, с добрым ласковым лицом и ямочками на щеках.

— Проходите, пожалуйста, — улыбнулась она. — Устраивайтесь поудобнее. Кофе для вас сделать?

— Да, пожалуйста, — смущенно сказал Андрей. Вообще-то он редко смущался, но уж больно нетипичной была ситуация.

— Людочка, засыпь на три чашки, — негромко попросила врач.

— Хорошо, Марина Львовна.

Девушка включила кофеварку и удалилась в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну вот, сейчас и кофе сварится, — сказала Марина Львовна. — А пока вы расслабьтесь, пожалуйста, сядьте поудобнее. Вон у вас как спина напряжена.

Андрей шевельнул плечом — действительно напряжена, а он и не заметил. Он откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и сразу почувствовал себя лучше. В этом удобном кресле, в уютной комнате, рядом с уютной кругленькой женщиной и под ее ласковым взглядом напряжение постепенно уходило.

«Как замечательно, что мы пристроили Владика именно к ней! — подумал Андрей. — Спасибо Мишке, век буду благодарен!»

После того жуткого вечера Владика в больнице продержали недолго, всего пару дней. Однако после суицидальной попытки по закону он должен был встать на учет в психдиспансер и пройти курс реабилитации. А ведь все знают, что такое наши психдиспансеры! Этот «учет» сломает мальчишке жизнь, его же ни на одну приличную работу со справкой из подобного заведения не возьмут! Но лечение Владику действительно требовалось… Кто бы знал, сколько сил, нервов и денег стоило Андрею «отмазаться» от этой обязаловки и через знакомых найти высококлассного психотерапевта, принимавшего в платной поликлинике!

Когда Владик вышел из больницы, его словно подменили. С матерью он разговаривать не желал, а на отца смотрел так, словно хотел убить взглядом. Сидел, закрывшись в комнате, целыми днями, к телефону не подходил, с друзьями встречаться отказывался. Алла каждый день забегала, так он к ней ни разу не вышел! Что вынудило его совершить этот дикий поступок — непонятно, Андрей и Ирина терялись в догадках.

Несчастье с сыном отнюдь не сблизило их, как этого можно было ожидать. Стало только хуже — каждый замкнулся в себе, втихую обвиняя другого в случившемся. «Если бы она не торчала в этой галерее и не пила с любовниками до глубокой ночи…» «Если бы он не за бабой бегал, а сыну внимание уделял…» Обстановка в доме накалилась настолько, что напоминала пустыню Сахару. Даже в Сахаре среди песков, змей и скорпионов Андрей чувствовал бы себя лучше, чем в комфортной престижной квартире на углу Сретенского бульвара и бывшей улицы Мархлевского…

Первый раз Марина Львовна пришла к ним на дом: Владика в поликлинику невозможно было вытащить ни силой, ни уговорами. Она пробыла в его «мансарде» больше трех часов; после этого Владик в первый раз спустился вниз и поужинал нормально, на кухне. До этого Ирина еду на подносе оставляла перед его дверью и потом уносила поднос почти нетронутым.

Со следующего дня Владик стал ходить на прием к Марине Львовне в поликлинику каждый день, так продолжалось неделю. Теперь достаточно было раза в пять дней. Конечно, прежним он не стал, но угрюмость и озлобленность постепенно исчезали, уступая место задумчивости, погруженности в себя… Словно в нем все время происходила какая-то таинственная внутренняя работа…

— Вы не представляете, как я вам благодарен, — начал Андрей. — Владик постепенно оживает, и это происходит буквально на глазах…

Марина Львовна сделала рукой протестующий жест:

— Может быть, вы не знаете, Андрей Ростиславович, что я пригласила вас по просьбе вашего сына. То, что Владик не может сказать вам сам, скажу я.

Такое начало Андрея удивило, но не встревожило. Мало ли что мальчишки стесняются сказать родителям!

— Но сначала давайте послушаем запись нашего с Владиком разговора.

Марина Львовна щелкнула кнопкой диктофона, и Андрей услышал голос своего сына, словно бы читающего по бумажке: «…нужно прийти к сознанию, что, по-настоящему любя другого, я позволяю ему жить своей собственной жизнью. Я не жду, чтобы он растворился в моей жизни, позволяю ему идти собственным путем, принимать решения самому…»

— Это наши записи с предыдущего занятия, — пояснила Марина Львовна в ответ на недоумевающий взгляд Андрея. — Слушайте, слушайте.

Голос Владика продолжал читать: «…если тот, кого я люблю, покидает меня, надеясь стать счастливее с другим или сознавая, что я мешаю ему развиваться самостоятельно, а я ему в этом препятствую, то главное мое переживание — не любовь к другому, а жалость к самому себе…» Ну и что?

Ернические нотки в голосе Владика тут же погасил доброжелательный и мягкий голос Марины Львовны:

— Ты с этим не согласен?

— Нет, почему же… — Владик запнулся и замолчал.

После небольшой паузы снова послышался его голос:

— Значит, получается, что я хотел… Что я сделал то, что сделал, только из жалости к себе же?

— Вот видишь, ты сам пришел к такому выводу. Но в этом нет ничего необычного или парадоксального. Если как следует разобраться, жалость к себе — самый распространенный мотив самоубийства. Даже если до этого последнего шага не доходит, все равно саможалость ничего не меняет — ты только лишаешь себя сил, попусту тратишь время и здоровье. Кроме того, она деструктивна, саможалостью ты умаляешь себя, перестаешь ценить себя как личность, перестаешь любить себя и в результате впадаешь в тяжелейшую депрессию.

Некоторое время длилась пауза, потом Марина Львовна негромко заметила:

— Древние греки говорили: «Боги дали людям счастливую жизнь, но люди об этом не знают…»

— Вы презираете меня за мой поступок? — В голосе Владика опять появилось ерничество, маскировавшее скрытое напряжение.

— Конечно, нет, — очевидно, Марина Львовна улыбнулась. — Что было, то было, и все со всяким может случиться. Но…

— Что?

— Ты, конечно, не в силах изменить прошлое. Как мы уже договорились, что было, то было. Но будущее целиком принадлежит тебе. В будущем еще все возможно, поэтому нечего расходовать силы на саможалость. Только ты сам устраиваешь свою судьбу, и ты можешь ее изменить, сделать такой, какой хочешь.

— А если обстоятельства зависят не от меня, а от другого человека? — сдавленно сказал Владик. — Что делать, если я люблю, а она нет?

«Ага, — подумал про себя Андрей, — значит, дело все-таки в какой-то девочке. И непохоже, что это Алла». Но вслух он ничего не сказал.

— Надо научиться говорить себе «нет», — Марина Львовна не поучала, а просто объясняла. — Говорить «нет» собственным желаниям, когда они сбивают нас на путь, ведущий в никуда. Говорить «нет» означает в действительности говорить «да» собственной идентичности. «Нет» на одном уровне превращается в «да» на другом, понимаешь?

— Честно говоря, не очень.

— А ведь на самом деле все просто. Надо найти в себе мужество осознать и принять истину, найти в себе мужество что-то предпринять и чем-то поступиться. Сейчас тебе нужно мужество, чтобы расстаться. Возможно, в будущем возникнет ситуация, когда потребуется мужество, чтобы связать себя с другим. В молодости люди легко сходятся, с годами впустить в свою жизнь нового человека становится все сложнее.

— А если я не могу с ней расстаться? А если я ее люблю?

Марина Львовна все так же мягко сказала:

— Если не можешь расстаться, то это не любовь, дорогой мой, это страсть.

— Хорошо, пусть страсть. Какая разница?

Кажется, Марина Львовна усмехнулась:

— Огромная. Любовь созидает личность, страсть ее разрушает. Страсть, кстати, не только кажущееся непреодолимым влечение к другому человеку, страсть — любой процесс, при котором мы теряем власть над собой. Всякий раз, когда мы полагаем, будто что-то внешнее определяет нашу жизнь, что мы не имеем выбора, что мы неизлечимы, — мы ведем себя как одержимые страстью. В действительности же у нас всегда есть выбор, и никто и ничто не может лишить нас права выбора или хотя бы просто ограничить его. Всякий раз, когда мы делаем что-то такое, что ведет к подавлению и самоотречению, мы следуем по пути страсти, все более утрачивая контакт с самим собой. В конце концов, в результате этого мы теряем способность быть близкими с другими людьми. Однажды это не получается у нас с теми, кого мы особенно любим, кто нам ближе всего. Да и как мы можем иметь контакт с другими, если потеряли контакт с собой!

Голос Марины Львовны действовал странно успокаивающе. Не хотелось ни спорить, ни сопротивляться, ни придумывать аргументы. Как-то сразу верилось, что она знает, что говорит, и все, что она говорит, — истинная правда.

— Конечно, — продолжала Марина Львовна, — мы очень скоро замечаем, что здесь что-то не так, но наше трансформированное мышление подталкивает к мысли, что от нас уже ничего не зависит. Мы полагаемся на другого, ждем, чтобы он протянул нам руку помощи… А если впоследствии из этого ничего не получается, то вина за неудачу возлагается на него. Страсть создает у нас ложное представление, будто мы не несем никакой ответственности за свое несчастье. И чем дольше мы ждем того, чтобы другой, наконец, что-то для нас сделал, спас нас, тем хуже обстоит дело со страстью.

— В общем, спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — усмехнулся Владик.

— Не совсем так. Образно говоря, я сейчас протягиваю тебе руку, а уж хвататься за нее или нет — твое дело.

— А потом?

— Плыть за тебя никто не будет. Шевели руками и ногами, и благополучно достигнешь берега.

— Но руку вы мне все же протянули! Значит, сам я бы не справился и потонул.

— Я хочу, чтобы в другой раз тебе не понадобилась рука спасателя, чтобы ты сам знал, как выйти из любого кризиса. Ведь то, что ты пережил, — настоящий кризис, кризис отношений. Переживая его, человек испытывает глубокие страдания и душевную боль. Он чувствует себя в положении брошенного на произвол судьбы, ему кажется — все ополчились против него. Если кризис не преодолевается, стресс, постоянная тревога ведут к болезни, вплоть до полного краха.

— Сами же говорите — до полного краха!

— Влад, мы же с тобой это уже обсуждали. Ты любишь Высоцкого?

— Не очень.

— Ну да, это скорее кумир нашего поколения. Но у него очень хорошие песни. И в одной из них, кстати, военной, есть такие слова: «И все же конец мой — еще не конец, конец — это чье-то начало». Прежде чем наступит утро, должна кончиться ночь. Так и в ситуации глубокого кризиса: ты понимаешь, что дальше так продолжаться не может, вся абсурдность твоего положения тебе очевидна. Это — переломный момент. Тут важно понять: личный кризис — на самом деле данный судьбой великолепный шанс изменить все к лучшему. Шанс всегда дается лишь на переломе, когда меняется — уходит или приходит — что-то действительно существенное…

На этом месте Марина Львовна прервала запись. 

— Ну вот, я хотела, прежде чем мы начнем разговаривать, дать вам послушать эту запись. Кофе, кажется, готов? Сидите, сидите, я сейчас налью нам по чашечке. Вам с сахаром или без?

— Без, — машинально отозвался Андрей.

Отхлебнув горячей ароматной жидкости, такой горячей, что обжигало нёбо, он спросил:

— Так как сейчас Владик? То есть я и сам вижу, ему намного лучше, но скоро он совсем придет в себя?

Марина Львовна сразу стала серьезной.

— Если под «придет в себя» вы подразумеваете «станет таким, как был», то я скажу, что он не придет в себя никогда. Если вас интересует, когда он адекватно сможет отреагировать на ситуацию, — это уже произошло. Существует несколько путей выведения из подобной ситуации, — сейчас она говорила так, словно была учительницей и объясняла трудный урок. — Один, так называемая «техника ментального переживания», наиболее распространенный — каждый шаг, каждую ситуацию прошлого основательно обдумывать и заново ментально переживать. С вашим сыном мы пошли другим путем, на мой взгляд, в его случае более подходящим и созидательным. После наших бесед он должен был почувствовать себя в моменте «здесь и теперь».

Андрей поднял руку:

— Простите, не понял?..

— Очень просто, — улыбнулась Марина Львовна, — если я живу в «здесь и теперь», то я как бы пуст, ибо отрекаюсь от старого, не цепляюсь за него, в любой момент открыт для происходящего и одновременно преисполнен жизни. Если я ни за что не цепляюсь, а просто живу в действительности, то мне не нужно ни с чем расставаться, я свободен для того, что мне сейчас реально принадлежит. Что принадлежит мне — с этим я не могу расстаться, даже если бы, и захотел. Что моим не является, я свободно отпускаю от себя.

Она тоже отпила из своей чашки:

— Отличный кофе, вы не находите? Люда ухитряется покупать как раз такие зерна, какие надо, — и без всякого перехода сказала: — А теперь я бы хотела поговорить с вами и о вас. Всякое нарушение, всякое страдание, любая агрессия или болезнь служат сигналом того, что что-то идет не так, что мы должны что-то изменить в своей жизни. То, что случилось с вашим сыном, вам следует воспринимать как послание, показывающее, что и вам многое необходимо изменить в вашей собственной жизни. Если же вы посмотрите на испытание, выпавшее вам, сквозь пальцы, вы просто продолжите бег по замкнутому кругу, и в один прекрасный момент все повторится…

Андрей испуганно ее перебил:

— Вы считаете, что Владик может…

— Нет, не считаю. То, что было, больше не произойдет. Поймите, Владик самостоятельно разбирается со своей жизнью и своими проблемами. А с вашими вы должны разобраться сами.

У Андрея уже на кончике языка вертелась ехидная фраза: «А вы уверены, что у меня эти проблемы есть?» Он терпеть не мог, когда к нему лезли в душу, даже психотерапевты. Но Марина Львовна, заметив изменившееся выражение его лица, мягко сказала:

— А вот теперь мы подошли к самому главному. Вы знаете, почему Владик решил покончить с собой? Он случайно застал вас на даче с женщиной.

Андрей вынужден был поставить чашку — так у него вдруг задрожала рука.

— Что?

— В тот день он неожиданно приехал на дачу и увидел вас с женщиной, — повторила Марина Львовна.

В первую минуту Андрей был просто ошарашен. Однако способность соображать вернулась к нему довольно быстро.

— Нет… — Он помотал головой. — Не может быть. Конечно, ситуация крайне неловкая, стыдная, но не хотите же вы сказать, что мой сын не смог пережить того, что его отец изменил его матери?

— Нет, — спокойно ответила Марина Львовна, — этого я сказать не хочу. Владик не смог пережить не лично вашей измены, а вашей общей измены.

— Не понимаю…

— Он был влюблен в ту женщину, с которой увидел вас.

— Что-о? В Ларису? Да она же старше него на десять лет!

— Десять лет — не так уж много. Вы ведь тоже старше нее примерно на столько же?

— Да, но… Не понимаю!

— Я вам объясню. Дело в том, — Марина Львовна запнулась, — дело в том, что по воле случая я наблюдала не только финал, но и зарождение, и развитие этой влюбленности.

— Как?

— В жизни удивительные совпадения случаются еще чаще, чем в книжках. Я была вместе с вашим сыном и Ларисой на Мадейре.

Андрей уже потерял всякое чувство реальности. Кажется, если бы Марина Львовна теперь сказала ему, что прилетела с Альфы Центавра, он бы поверил и не удивился.

— Тогда, на Мадейре, Владик явно был влюблен по уши, а Лариса его весьма откровенно поощряла. Причем она сама к нему теплых чувств явно не испытывала. Временами мне даже казалось, что Владик ее раздражал. Я попробовала аккуратно поговорить с ней, но это, к сожалению, ни к чему не привело.

Андрей прикусил губу. Господи, как же она могла! И зачем, зачем?

— И у меня еще тогда, — невозмутимо продолжила психотерапевт, — возникло ощущение, что все это неспроста, что есть какая-то тайная причина, побуждающая милую и совсем не злую женщину стремиться сознательно причинить боль этому мальчику. Теперь я понимаю — все дело в вас. Вы ее любите?

— Да, — сказал Андрей. — Да.

Какой смысл врать и притворяться!

— Давно? — Заметив, что Андрей колеблется, Марина Львовна тихо, но твердо сказала: — Расскажите мне все. Я спрашиваю не из любопытства, а чтобы помочь вашему сыну. А возможно, и вам самому.

— Восемь лет назад у нас был роман, — Андрею каждое слово давалось с огромным трудом. — Лариса забеременела. Владик был еще маленький, оставлять его я не собирался. Она сделала аборт, и мы расстались. Недавно случайно встретились, и все закрутилось опять…

Андрей помолчал немного и добавил:

— Хотя, по-моему, я не переставал ее любить все эти годы.

— А она?

— И она, — Андрея вдруг прорвало, и он стал рассказывать горячо и сбивчиво: — Я понял, какой я был дурак. Вы знаете, я был готов для нее на все. Я решил развестись с Ириной, даже сказал ей об этом… Мы с женой, в сущности, уже давно живем каждый своей жизнью… Но в тот вечер, когда я собирался поговорить с Ларисой, сказать ей все, что-то произошло. Я не имею в виду Владика, что-то произошло до того… Она вдруг сказала, что не может со мной быть, что нам лучше расстаться… Честно говоря, я ничего не понял.

Голос его упал почти до шепота:

— А потом с Владиком случилось несчастье, а она уехала во Францию, и мы с тех пор не виделись…

Наступила долгая пауза.

— Хотите еще кофе? — спросила Марина Львовна. — Ваш совсем остыл.

Не в самих словах, самых обычных, но в ее тоне Андрей уловил понимание и сочувствие.

— Да, пожалуйста…

Он не сказал, что предпочел бы чего-нибудь покрепче. Марина Львовна встала и направилась к кофеварке.

— Вот, держите. Осталось как раз на одну чашку.

— Но как она могла? — вернулся Андрей к мучившей его мысли. — Как она могла поступить так со мной и с моим сыном?

Марина Львовна положила свою теплую пухлую ладошку на его руку:

— Андрей Ростиславович, если вы подумаете, то поймете — Лариса не виновата. Она пыталась избавиться от боли, которую причинили ей вы. Я ведь не зря просила вас прослушать запись. Лариса была в том же положении, в каком сейчас оказался ваш сын — в состоянии кризиса. И выбраться из него она тогда не смогла. В результате восемь лет, можно сказать, выпали из ее жизни. Восемь лет она не жила, а переживала прошлое. Вы понимаете, что это означает? Так что, отыгрываясь на Владике, она просто не думала о нем, она вообще ни о чем не думала, — тяжелобольной человек готов на все, чтобы облегчить боль. Но она не учла, что внутреннюю пустоту нельзя устранить внешними усилиями. Когда-нибудь мы должны прервать бегство от самих себя, выбрать внутренний путь, столкнуться один на один с собой. Мы должны посмотреть в лицо действительности, нравится она нам или нет, ибо это единственный путь к тому, чтобы начать жить по-настоящему.

Андрей молчал. Слова Марины Львовны отпечатывались в сознании, но реагировать на них сейчас он был просто не в состоянии. А она говорила и говорила, медленно, спокойно, нанизывая слова, как бусинки на бесконечную нитку:

— …Давайте я поясню вам свою мысль с помощью сравнения. Состояние ваше и вашего сына сейчас напоминает послевоенную ситуацию в любой стране. Противостояние завершилось, наступает время строительства нового порядка, закрепления достигнутого. Теперь только и начинается реализация задачи.

Обычно, когда нам тяжело, мы думаем только о развязке. Но она происходит как бы сама собой, и потом приходит время непосредственной реализации задачи. Впечатление, что вместе с развязкой вы преодолели все трудности, — ложное впечатление. Главные трудности пришли именно теперь. Только теперь можно реально осознать, что прежде было неправильным и как это можно было бы сделать по-другому, и теперь существует возможность реально сделать по-другому…

Последняя фраза словно задела за какую-то чувствительную струну, и Андрей ухватился за нее, как за спасательный круг. В самом деле, самое трудное — позади. Не надо больше лгать, притворяться, мучиться и скрывать. У них всех: у него, Владика и Ларисы — есть шанс построить жизнь заново. Если только Владик его простит. Если только Лариса его простит…

— Время после кризиса, — говорила Марина Львовна, — обычно является чрезвычайно напряженным. Вы еще не имеете твердой почвы под ногами, поэтому каждая перегрузка может превратиться для вас в потрясение. Часто случается, что человек овладел самим кризисом, а в последующий период потерпел крах. Поэтому следует помнить, что с каждым шагом почва под ногами становится все устойчивее, тверже, важно только делать эти шаги, продвигаться по пути дальше.

Каждый кризис ведет в новое состояние, если он воспринимается как перемена и соответственно используется…

 

Глава 8

Во власти тьмы

Вещи были уложены. Лариса села к туалетному столику, достала листок бумаги, ручку, на секунду задумалась и написала:

«Дорогие мамочка и Жерар! Ради бога, не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Сегодня я позвонила на работу, и выяснилось, что фирме срочно требуется мое присутствие. Станислав сломал ногу и не может руководить нашим дружным коллективом. Так что я отбываю в Москву. Приеду — сразу позвоню. Еще раз — не волнуйтесь. Лариса».

Ничего, будем надеяться, что эта ложь ей простится. «Только бы не накликать беду на Станислава, — мелькнуло в голове у Ларисы. — Не ровен час, действительно ногу сломает».

Лариса спустилась вниз. Ее сжигало какое-то лихорадочное возбуждение, не позволявшее сидеть на одном месте. Нужно что-то делать, чем-то занять себя, а то она окончательно изведется.

Она вышла в парк и принялась расхаживать по центральной аллее взад и вперед. Здесь ее и нашла Николь.

— Ну что? — спросила она. — Я так понимаю, что все вещи уложены и ты не знаешь, чем заняться?

Лариса вздохнула:

— До поезда почти пять часов. Мне кажется, я тихо свихнусь за это время. Хорошо, что мама с Жераром уехали, хоть притворяться не надо.

Николь пристально посмотрела на нее и вдруг сказала:

— Слушай, у тебя в запасе еще куча времени. Хочешь, я тебя развлеку, чтобы ты не сходила с ума от ожидания?

Лариса вымученно улыбнулась:

— Хочу. Только как?

— Я могу показать тебе тайник в старой часовне. Ты же хотела его посмотреть, разве нет?

Да, действительно хотела. Еще вчера. Но теперь Ларисе казалось, что это было в другой жизни. Теперь даже тайник вряд ли отвлечет ее от мыслей об Андрее.

— Ну так как? Пойдем? — в голосе Николь была странная настойчивость.

И Лариса согласилась:

— Пойдем.

В конце концов, если для Николь так важно показать ей эту часовню, почему бы и не пойти?

Старая часовня стояла в дальнем конце парка. Может быть, когда-то давно ее и использовали для хранения вина, но последние несколько лет выдались дождливые, виноград не успевал вызревать, и местным виноделам вполне хватало старого погреба в подвалах замка. Поэтому часовня сейчас была совершенно заброшена и никому не интересна. Даже дорожка, ведущая к ней, почти заросла кустами барбариса.

Николь остановилась перед тяжелой деревянной дверью с громадным висячим замком. Право же, Лариса и не думала, что во Франции есть такие амбарные замки.

Достав из сумки, висевшей у нее на плече, тяжелую связку ключей, Николь принялась прилаживать к замку один из них с диковинной резной бородкой. Как ни странно, ключ вошел в замочную скважину так же легко, как нож входит в масло, и повернулся почти без скрипа. Николь навалилась плечом, и дверь медленно и натужно отворилась.

— Ну вот, проход открыт, — довольная Николь повернулась к Ларисе. — Прошу!

Девушки вошли в полукруглый зал, казавшийся большим из-за царившего здесь полумрака и пустоты. Высокие стрельчатые своды, и где-то под потолком — узкие оконца, через которые едва проникали слабые лучики света. Не было ни алтаря, ни распятия — ничего, что бы указывало на предназначение этого места. Хорошо, что большая дверь наружу осталась открытой, в таком месте вполне может одолеть приступ клаустрофобии…

У Ларисы вдруг возникло неприятное ощущение, что за ними следят. Она подняла глаза к окну — вроде бы там кто-то есть? Глупость! На такой-то высоте? Подавив желание окликнуть Николь и схватить ее за руку, Лариса усилием воли заставила себя взглянуть на окно еще раз, пристальнее. Нет, показалось… Боже, какая она стала мнительная! Мерещится непонятно что. Хорошо, что она сдержалась и ничего не сказала Николь.

— Это главная часовня, — сказала Николь. — Здесь ничего не сохранилось. А тайная, где служили мессу и собирались заговорщики, там, дальше.

Девушки пересекли зал. В дальней стене была еще одна дверь, так хорошо замаскированная, что Лариса не сразу ее разглядела. Николь достала еще один ключ, немного повозилась — здесь замочная скважина была так же хорошо спрятана, как сама дверь. Наконец, дверь открылась, девушки спустились на несколько ступенек вниз и оказались в невысоком мрачном помещении. Свет сюда проникал только из открытой двери, и впереди была темнота.

Лариса вдохнула: воздух был сырой и затхлый — так пахнут вещи, долго хранившиеся в старых сундуках.

— Здесь что, действительно совсем никто не бывает? — спросила Лариса.

Ее голос как-то странно и глухо прозвучал в пустом пространстве.

Николь ничего не ответила. Она достала из сумки предусмотрительно захваченные свечи и принялась расставлять их на алтаре. Да, здесь было некое подобие алтаря: каменное распятие и перед ним — выступ.

Укрепив свечи в предназначенных для них углублениях, Николь зажгла их, одну за другой. Пять мерцающих огоньков осветили часовню неярким колеблющимся светом. Как-то не верилось, что снаружи яркий солнечный день, и синее небо, и много воздуха. Черные длинные тени поползли за спинами Ларисы и Николь, переломились на полу и захватили стену.

— Ну как? — обернувшись, спросила Николь.

Ее лицо вдруг показалось Ларисе лицом леди Макбет. Впалые щеки, сжатые губы, лихорадочно блестящие глаза… На секунду Ларисе стало страшно. «Ведьма, настоящая ведьма! — пронеслось у нее в голове. Но она постаралась взять себя в руки. Наверное, и я сейчас выгляжу не лучше.

— Ну как? — повторила Николь, возбужденно и как будто угрожающе. — Тебе нравится здесь?

— Страшновато, — поежилась Лариса.

— Показать тебе еще кое-что?

Николь взяла в одну руку свечу, зашла за алтарь и стала нажимать на различные участки стены. Лариса, как завороженная, подошла ближе, не отрывая глаз от ее длинных холеных пальцев.

— Вот черт, никак не вспомню, где это! — тихонько пробормотала Николь, прощупывая камни.

Очевидно, отчаявшись найти это «что-то» наощупь, она поднесла свечу к самой стене и стала водить ею туда-сюда, пристально вглядываясь. Неясный свет свечи выхватывал из сумрака то один серый камень, то другой.

— А что ты хочешь там увидеть? — негромко спросила Лариса. — Может быть, тебе помочь?

Николь повернулась к сводной сестре и с улыбкой сказала:

— В этой часовне есть потайная каморка для священника… Тайник, где бы он мог прятаться при появлении гугенотов. Ведь в часовне не только собирались предводители заговорщиков, она еще использовалась и по прямому назначению. А Сент-Эгнен всегда был оплотом гугенотов. В те горячие времена жизнь католического священника для них ничего не стоила. Могли ворваться во время мессы и… Смотри, вот, вот!

Ее длинные тонкие пальцы нащупали еле заметный выступ. Николь нажала на какой-то камень — и Лариса чуть не ахнула от изумления: часть стены отошла назад, превратившись в узкую дверь.

Любопытство пересилило страх. Забыв опасения, Лариса подошла вплотную к Николь и, вытянув шею, стала вглядываться в темный проем. Николь обернулась. Ее глаза горели от возбуждения. Она лихорадочно облизнула кончиком языка губы и сказала:

— Пойдем дальше?

Лариса кивнула. Возбуждение Николь передалось и ей.

Николь слегка посторонилась, пропуская Ларису вперед. Она сделала маленький шажок и остановилась. Впереди была кромешная темнота.

— Осторожно, там должны быть ступеньки! — Николь подняла выше свечу, зажатую в руке, и Лариса действительно увидела перед собой каменные ступени, ведущие вниз. Она осторожно спустилась на одну, потом еще на одну. На нее пахнуло затхлостью давно закупоренного помещения.

— Иди, иди, я за тобой, — подбодрила Николь.

Лариса сделала еще пару осторожных шагов. Ступеньки кончились, и дальше начинались ровные холодные плиты пола. Свет от свечи не мог осветить все помещение, и казалось, что в темных углах притаилось что-то страшное…

— Ну, как тебе? — спросила Николь.

Она стояла на верхней ступеньке, сразу за дверью.

— Не хотела бы я быть священником, который здесь прятался, — поежилась Лариса.

Она сделала еще шаг вдоль стены и остановилась, не решаясь двигаться дальше.

— А знаешь, — вдруг сказала Николь, — Эта часовня могла быть не только убежищем, но и тюрьмой, и даже… Даже местом казни.

Свеча в руке Николь освещала ее лицо снизу, и Ларисе стало совсем не по себе: перед ней было не хорошо знакомое лицо сводной сестры, а жуткая нечеловеческая маска. «Глупости, — постаралась она прогнать видение. — Это просто световой эффект. Мы еще в детстве во дворе так друг друга пугали, поднося в темноте к подбородку включенный фонарик». Однако Лариса невольно сделала пару шагов к выходу.

Николь подняла свечу выше, освещая стены:

— Посмотри, — вон там есть место, где по камню стекают капли воды.

Николь повелительно указала куда-то за Ларисину спину, в угол. Лариса, словно под гипнозом, повинуясь ее жесту, послушно шагнула к дальней стене.

Мгновение — Николь стремительно отступила на несколько шагов назад и дверь в стене закрылась. Темнота обступила Ларису со всех сторон.

— Николь! — не помня себя от ужаса, крикнула Лариса.

Ответа не было.

— Николь, открой дверь!

Путаясь и спотыкаясь, Лариса кинулась назад к двери и заколотила кулаками по ставшей глухой стене. Но серый камень поглощал все звуки.

Тьма и могильный холод окружили Ларису со всех сторон. Стояла зловещая, гнетущая тишина. Ларису охватила паника. Она билась в стену, как пойманная бабочка бьется о стекло банки, не понимая, что ей его не разбить. Она не осознавала, что делает, просто подчинялась звериному инстинкту — спастись, вырваться, выжить. Так продолжалось долго, долго, пока Лариса совсем не обессилела.

От страха Лариса не знала, что делать. До нее донеслись чьи-то рыдания, и она отпрянула в ужасе, не сразу узнав собственный голос. Внезапно накатила необъяснимая вялость, изнеможение. В этой сырой, темной каморке долго не протянуть. Лариса начала снова ощупывать дверь в поисках хоть какой-нибудь щелочки, но только поломала ногти и в кровь ободрала руки.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Лариса попыталась оглядеться. Глухой каменный мешок — три метра в ширину, пять-шесть в длину. Она медленно прошлась вдоль стен, ведя по камням рукой. В одном из углов камни были мокрыми — откуда-то по капле сочилась вода. Вероятно, это тот самый источник, из которого пила несчастная графиня… Что же, теперь, через столько сотен лет, Ларисе придется разделить ее судьбу? За что?

В голове роились мысли — одна другой страшнее. Она была наивной дурочкой и попалась в ловушку. Совершенно добровольно она сделала все так, как нужно было Николь. Но почему Николь так хотела от нее избавиться? Что Лариса ей сделала?

Очевидно, на какое-то время она потеряла сознание, а придя в себя, услышала чей-то бессвязный бред. Не сразу до Ларисы дошло, что это говорит она сама, говорит сама с собой.

Сознание вернулось к ней не полностью. Она была в том странном состоянии полупомешательства, граничащего с ясновидением, когда окружающая обстановка теряет реальность.

 

Глава 9

Сумасшедшая

Жерар мерял шагами свой кабинет, от окна к письменному столу и обратно. Люк из глубокого кресла хмуро наблюдал за отцом.

Лариса уже почти час спала в своей комнате, после пережитого потрясения ей дали снотворное. Жанна сидела у Ларисиной кровати, и никакая сила в мире не заставила бы ее отойти от дочери. Николь тоже была в своей комнате: ее заперли до приезда врача. Жерар уже позвонил в частную клинику, владелец этой клиники был ему хорошо знаком и согласился действовать приватно, без всякой огласки. Сейчас за Николь приедут и отвезут туда.

Отец и сын молчали — слишком страшным было случившееся, чтобы облекать его в слова. Потом Люк поднялся и направился к выходу. У двери обернулся и сказал тоном полувопроса-полуутверждения:

— Я пойду к ней?

Жерар остановился на полпути от окна к столу:

— Зачем? Как ты сможешь разговаривать с ней после того, что она сделала?

Люк пожал плечами:

— Не знаю.

— Но почему, почему! — Жерар снова заметался по комнате. — Почему?

Люк тихо сказал:

— Я тоже хочу задать ей этот вопрос. Так я пойду?

Жерар взглянул на часы:

— Врач должен приехать с минуты на минуту.

— Может быть, пойдем вместе? — спросил Люк.

Жерар непроизвольно сделал движение по направлению к двери, потом секунду поколебался, словно не решаясь, и безнадежно махнул рукой:

— Нет, я не могу, не могу. Не могу! Иди один.

Поднявшись по ступенькам, Люк остановился перед белой дверью с позолоченной ручкой в виде головы льва, — дверью, ведущей в спальню Николь. Прислушался: ни звука, ни шороха не доносилось изнутри. Люк тряхнул головой, отгоняя сомнения, вставил ключ и нажал на львиную голову, опасаясь, что Николь заперлась изнутри на щеколду.

Дверь без усилий отворилась.

Николь сидела на диване, сложив руки на коленях, как пай-девочка, и безучастно смотрела перед собой. Она даже головы не повернула на звук открывающейся двери.

Осторожно и медленно Люк подошел к дивану и опустился рядом с Николь.

— Почему ты это сделала? — тихо спросил он.

Николь хмуро взглянула на него и ничего не сказала. Люк подсел к ней поближе и попытался заглянуть в глаза:

— Почему, ну почему?

Она повернула голову:

— Ты в самом деле хочешь это знать?

— Конечно.

В ее глазах блеснул странный злой огонек.

— В самом деле хочешь? — теперь нечто зловещее было и в ее тоне.

— Да.

— Потому, что ты этого сделать не смог. Ты тряпка, слюнтяй и тряпка! — выкрикнула вдруг Николь и вскочила. От ее пассивной безучастности не осталось и следа.

Люк инстинктивно отодвинулся. Стремительно-внезапный переход от полной безучастности к дикой злобе не столько испугал, сколько удивил его. Такой он свою сестру никогда не видел. Растрепанная, с горящими глазами, с перекошенным от ненависти ртом, со следами от ногтей на щеках, — как он их сразу не заметил! — она была похожа на взбесившуюся рысь.

— Николь! Успокойся, успокойся, — сказал он как можно мягче и протянул руку, чтобы помочь ей сесть. Но на Николь его слова и жест произвели обратное действие: она в два прыжка очутилась у распахнутого окна и ухватилась пальцами за подоконник, да так крепко, что костяшки побелели.

— Не подходи ко мне! — выкрикнула она. — Не трогай!

«Господи, что с ней такое? — вот теперь Люк действительно испугался. — А вдруг она решила выброситься из окна?» Как неосторожно было с их стороны оставить его открытым!

— Николь, это же я, — тихо начал Люк, пытаясь как можно незаметнее, маленькими шажками, приблизиться к сестре. — Это же я, я не причиню тебе зла…

— Конечно, не причинишь, — вдруг совершенно спокойно сказала Николь. — Где уж тебе!

Она по-прежнему крепко сжимала пальцами подоконник, но судорога ненависти прошла, и теперь черты ее красивого лица словно застыли, окаменели. Однако глаза блестели яростным безумным блеском, и по подбородку медленно стекала струйка крови: Николь прикусила губу. Люку это спокойствие показалось страшней предыдущей вспышки.

— Ты слюнтяй, рохля, размазня, — с презрением выплевывала она в лицо брату. — Ты готов отдать все, что принадлежит тебе по праву, первой встречной шлюшке! Ты — де Бовильер! Или ты об этом забыл? Малодушный, трус малодушный! Что ж, если мужчины в нашем роду выродились, приходится действовать женщинам.

Люк оторопел от такого натиска:

— Но ты же раньше говорила… — он с трудом собирался с мыслями, — ты говорила совсем другое… И я думал, Лора тебе нравится…

— Как же, нравится! С чего это я позволю какой-то русской девице заграбастать наши деньги! Мои деньги!

Николь оторвала, наконец, руки от подоконника и медленно пошла навстречу Люку, говоря на ходу:

— С какой стати я должна терпеть в нашем замке, в замке, где жила и умерла моя мать, эту русскую с ее отродьем? Да у меня все внутри переворачивалось, когда я думала о том, что благодаря глупости нашего отца и твоей трусости наш род будет опозорен нечистой кровью! Для вас слава рода, и традиции, и родовая честь — пустяки! Старомодная чепуха! Кто теперь об этом думает? Так вот, — Николь ударила себя в грудь, — я об этом думаю, я! И я не позволила бы, чтобы место нашей матери, урожденной де Браси, графини Клотильды де Бовильер, заняла какая-то самозванка!

Теперь Николь стояла совсем близко от брата. Люку вдруг на секунду показалось, что это вовсе не Николь, а их мать — Николь сейчас была поразительно похожа на покойную графиню. И даже голос у нее стал точно таким же. Он отшатнулся и провел перед глазами рукой, словно отгоняя привидение. Николь поймала его руку и потянула вниз, усаживая Люка на диван. Потом сама села рядом с ним, придвинулась к нему близко, очень близко и жарко зашептала:

— Ты уже один раз сорвал мне все дело. Думаешь, мне легко было уговорить этого прощелыгу Бриссара сыграть в мою игру? Думаешь, легко?

— Ты о чем? — спросил Люк и вдруг понял: — Так это ты… Ты все затеяла?

— Конечно, идиот! Думаешь, стал бы Тони просто так увиваться за какой-то русской блондиночкой? Как же, больно надо ему! Да у него таких блондиночек пруд пруди! И потом, он рисковал своими отношениями с Анной. Правда, — задумчиво добавила Николь, — не очень-то и рисковал, все должно было пройти шито-крыто. А я бы перед Анной поручилась, что Тони отбрыкивался от русской нахалки руками и ногами, она сама за ним увязалась. Но ты же знаешь, какой Бриссар трус! Могу тебе сообщить, что убеждать его пришлось довольно долго.

— И чем же ты его… убедила?

— Веским аргументом в виде чека. И он еще торговался, скотина!

Несмотря на то что услышанное не укладывалось у него в голове, Люк не удержался от скептической усмешки:

— Ну, надеюсь, он не продешевил.

— Думаешь, я переплатила? — в безумных глазах Николь мелькнуло сомнение. — Может быть…

Люку стало совсем не по себе, но он старался держать себя в руках и не терять спокойствия.

— Ну хорошо, — медленно спросил он, — положим, Тони смог бы понравиться Лоре. А что дальше? Какой смысл во всей этой хитрой комбинации?

— Все очень просто, дурачок, — снисходительно пожала плечами Николь. — Влюбленные голубки сбегают от сурового родительского ока и едут в Ниццу или в Канны. Потом — в Марсель. Из Марселя Тони словно бы ненароком предлагает очаровательной Лоретте прокатиться в Алжир: Африка, экзотика и сообщение удобное, паром ходит два раза в сутки. Народу на нем — тьма, и документы особенно не спрашивают, особенно если ехать не французским, а алжирским.

Люк совершенно перестал что-либо понимать:

— Зачем в Алжир?

Николь усмехнулась:

— Ты знаешь, что Тони провел два года в Тиарете?

— Ну.

— У него там остались кое-какие связи, очень сомнительные с точки зрения законопослушного гражданина.

— Какие… связи?

Николь скривила губы:

— Русских блондинок без документов очень ценят в местных публичных домах.

Люк смотрел на сестру — и не верил своим ушам:

— В публичных домах? Так вы решили…

Нет, она действительно сумасшедшая, если ей это в голову пришло!

— Просто и гениально, правда? — засмеялась Николь. — А потом Тони возвращается и говорит, что они поссорились и Лора сбежала от него в Марселе.

— У вас бы все равно ничего не вышло, — заметил Люк. — Неужели ты думаешь, что отец и Жанна не стали бы ее искать? Да они бы всю Францию вверх дном перевернули…

Николь радостно подхватила:

— И все равно бы не нашли. Уж Тони-то мастер на такие фокусы. Ее следы потерялись бы в Марселе, а об Алжире никто бы и не подозревал.

— Ну хорошо, — медленно сказал Тони, — даже если бы ты устранила Лоретту, к чему это привело бы?

— Ну, во-первых, я вернула бы себе свои деньги. — Николь откинулась на спинку дивана и как будто расслабилась. — А во-вторых, и в главных, неужели ты думаешь, что эта идиотка Жанна согласилась бы праздновать свадьбу, потеряв свою обожаемую доченьку? Как бы не так! Свадьба бы откладывалась, откладывалась, а уж я бы позаботилась, чтобы она вообще не состоялась.

— Как?

Николь хитро прищурилась:

— Все тебе скажи! Не знаю еще как, но уж поверь, что-нибудь бы придумала!

— У тебя бы все равно ничего не вышло.

— Вышло бы, вышло, — упрямо сказала Николь и вдруг помрачнела. — Все из-за твоей глупости сорвалось…

— Слава богу.

Люк поднес руку ко лбу и вытер выступившие на нем крупные капли пота.

— Ну, ничего, — Николь снова наклонилась вперед и схватила брата за руку. — Ты понимаешь, у меня был в запасе еще один гениальный план. Действительно гениальный! Если бы все получилось, мы бы сразу избавились и от дочки, и от матери. Лора оставляет записку, что уезжает в Москву, так?

— Так… — машинально повторил Люк. Он уже потерял всякую ориентацию. Ему казалось, что все происходящее — сон, кошмар, который длится, длится и никак не закончится, хотя давно пора просыпаться…

— А в Москву по ее билету полетела бы я! Светлый парик, немного косметики — никто бы не разобрался. Долетела до Москвы и следующим же рейсом назад. Только уже под своим собственным именем и в своем обличье.

— Николь…

— Нет, ты послушай! Отец с мадам возвращаются, читают записку, ждут звонка — звонка нет. Тогда они сами звонят в Москву — там тоже никого нет. Мадам в панике уезжает вслед за дочерью. Если бы начали расследование — мадемуазель Лора из Парижа улетела, это подтвердила бы и стюардесса, и таможенники. Добралась до Москвы и там канула, никаких следов. На работе ее никто не ждал, вся история с болезнью шефа — сплошной вымысел. Знаешь, почему она так торопилась уехать, знаешь?

Николь выдохнула последние слова прямо в лицо Люку. Ее безумные глаза были так близко от его глаз, что Люку показалось — еще немного, и он сам заразится от сестры сумасшествием.

— Николь… — прошептал он, делая слабую попытку отстраниться. — Николь, послушай…

— Нет, это ты послушай, — пальцы Николь, схватившие Люка за запястье, были ледяными. — Знаешь, почему она уехала? А я знаю. Я у нее все вытянула, все. У ее бывшего любовника сын покончил жизнь самоубийством, и этой дуре хотелось быть рядом с ним. Ха-ха, отличный повод! Любовнику наша дорогая Лоретта, естественно, о своих намерениях не сообщила. Ты понял? И получается что?

— Что? — Люк чувствовал себя перед Николь, как кролик перед удавом.

— Получается, что у нее были какие-то тайные причины для исчезновения. И причины эти не здесь, а в России. Записку она написала сама? Сама. Значит, врала по собственной воле. В самолет села сама? Тоже сама, ее не похищали и не заставляли. Значит, и искать ее будут не здесь, во Франции, а дома, в Москве. — Николь рассмеялась мелким нервным смешком. — И пусть бы искали. А, как я уже говорила, ее мамаша никуда из Москвы на шаг не тронется, пока не разберется, что случилось с обожаемой доченькой. Опять-таки свадьба откладывается. А я делаю так, что со временем она совсем отменяется…

Николь мелко захихикала. Сейчас она напоминала Люку шакала Табаки из книжки Киплинга «Маугли», любимой книжки его детства. Он вдруг некстати вспомнил, что сама Николь «Маугли» терпеть не могла…

Люк высвободил руку — прикосновение холодных пальцев Николь было ему неприятно. И в то же время ему было ее безумно жаль — такое вот странное сочетание жалости и отвращения…

— Николь…

Он сам не знал, что хотел сказать. Просто позвал ее по имени, словно прощался с ней…

И вовремя. Дверь распахнулась, и в комнату вошел врач в сопровождении двух санитаров.

Люк выскочил на лестницу, зажимая руками уши, чтобы не слышать криков Николь. Все-таки она была его младшей сестренкой, и он любил ее. Любил, несмотря ни на что…