Глава 22. НУ ВОТ И ВСЕ…
Достать быстрых лошадей в Хорраре проблемы не составило, ворота перед гномом открыли без лишних расспросов, и вскоре их головы закружил омерзительно-горький запах серебристой травы, хлестнувшей по ногам коней не хуже плети. Благородные животные бесились и злобно фыркали, но подчинялись воле непреклонных седоков и мчались по бездорожью, разрывая в клочья ветер с гор.
Всадники молчали, даже Сердитый гном, с грехом пополам прилепившийся к седлу и доводящий своего скакуна бесконечным ерзаньем, бранился и кряхтел меньше обычного.
И пространство сдавалось под их напором, и вершины казавшихся далекими Сторожек росли с каждой минутой, закрывая пасмурное небо…
К полуночи они уже заводили загнанных лошадей в неприметную пещерку на Восточном склоне. Торни не стал особо церемониться и провел их в Гору тайным ходом.
— И почему мы сразу не вышли отсюда? — проворчал злопамятный шут.
— Потому что по обычаю выпроваживать гостей после Девятидневного Круга полагается с парадных Ворот, — буркнул Торни, пропуская их в низкий коридор и надежно прикрывая дверь.
Они побежали по переходам, кратко кивая встречным Кастам, провожавшим их взглядами, полными неприкрытого изумления и тревоги. Полагая освобождение Эаркаста делом сугубо семейным, гном не стал беспокоить Старейшин и сразу повел друзей в покои Рода Хермов.
Вскоре они пали в ноги степенному Гарту, взахлеб рассказывая обо всем случившемся, не скупясь на подробности. Впрочем, мудрый Каст не стал дослушивать повесть о кровавых разборках на площади. Он встал, словно выныривая из потока ставших бессмысленными слов, и ударил в медный гонг у стены.
Должно быть, вся Гора услышала этот пронзительный, протяжный призыв, потому как спустя несколько минут в общей зале, где их когда-то столь радушно принимали и славно кормили, стали собираться родичи, близкие и дальние, длиннобородые старцы и прыщавые юнцы. Мастера, вымазанные в пыли шахт, в ожогах горячих горнов, бросившие работу, и наслаждавшиеся законным отдыхом дневные трудяги, до того спокойно дрыхнувшие в постелях, входили и чинно рассаживались по своим исконным местам, без лишних разговоров и ворчания.
Денхольм смотрел на них и вспоминал дворец и собственных придворных. Однажды ему срочно понадобился хороший совет, а решение проблемы не терпело промедления. И добрых полдня он прождал в тронном зале, пока Совет Мудрейших соизволил собраться по Королевскому зову. Да и то облеченные высшей властью старцы галдели, как на посиделках, перемывали косточки соперникам, пыхтели и злились на то, что их оторвали от важных дел…
В смутные времена, потребовавшие срочного сбора всего многочисленного Рода, Касты скупо раздавали слова и не задавали лишних вопросов, и король впервые почувствовал, насколько велика разница между ними и людьми.
Старейшина Эшви, к великому облегчению Денхольма, прибыл первым. Но, к безграничному изумлению короля и шута, дисциплинированно уселся вместе со всеми. Когда закрылась тяжелая дверь за последним из Рода, а женщины, не имевшие права голоса в подобных собраниях, но не посчитавшие возможным пропустить семейный совет, заняли места вдоль стен, Гарт кратко и емко обрисовал ситуацию. Буквально в трех словах, Санди даже присвистнул от восторга. За что получил подзатыльник от Сердитого Гнома.
Род Хермов принял страшное известие суровым молчанием. Если Денхольм. и готовился услышать много нелестных эпитетов в адрес людей вообще и себя, несчастного, в частности, то он просчитался. Бородатые не сочли нужным тратить бесценные слова и время на подобные глупости. Лишь прямодушная Токли не смогла удержаться. Невежливо ткнув пальцем в короля, она закричала вне себя от горя:
— Это он во всем виноват! Это…
— Молчи, женщина! — оборвал ее крик Эшви. — Иначе я сам закрою за тобой дверь.
— Она права, — склонил повинную голову Денхольм. — Я один во всем виноват…
— И ты молчи! — вмешался Торни. — Не перебивай старших и не мешай Совету!
Но король его не слушал. Руки сами потянулись к Незримому Кошелю, нащупывая подарок Зарга… И окаменевшая Капля Крови Кователя легла на чистую столешницу, бросая отблески на стены.
— Если сможет этот Камень послужить вирой за вашего родича…
Громкий стон, одновременно излившийся из множества глоток, послужил ему ответом. Медленно и торжественно вставали могучие Касты, прикладывая трясущиеся руки к широкой груди… Слезы стояли в вечно прищуренных глазах, остро сверкавших из-под насупленных бровей. Гномы смотрели на святыню, забыв обо всем на свете.
— Ты совершил промах, куманек! — еле слышно прошептал шут. — Похоже, теперь им не до Эйви-Эйви.
Но он ошибся. Старейшина Эшви метнул какую-то тряпицу, точно накрывшую Камень, и морок рассеялся. Гномы завздыхали и буквально упали в кресла.
— Тебя же просили, Хольмер: не мешай Совету. Мы не виним тебя, а посему не примем и столь щедрой виры.
Если у кого-то из молодежи и имелось свое мнение по данному вопросу, его пришлось оставить при себе: спорить с Главой не посмел ни один.
— Посмотрели — и будет, — согласно припечатал Гарт. — Давай, отец, руководи собранием: сражения по твоей части.
Эшви огладил растрепанную со сна бороду и с удовольствием надел свой любимый кастет.
— Мне нужен план этой Башни, — просто сообщил он, не делая трагических пауз и вдохновляющих на битву жестов. — Мне нужны те механики, что изобретали подъемник. Те оружейники, что ковали направляющие. И приберите, пожалуйста, на столе.
Гарт прихватил Камень Зарга вместе с тряпицей и с поклоном вернул королю. Смущенный дальше некуда, Денхольм суетливо запрятал его в Кошель.
Между тем на столешнице уже проявился лист бумаги, и Торни со старанием и знанием дела принялся чертить подробный план, по ходу дела перечисляя таинственные заклинания, не взявшие проклятую скалу. Мастер Сарр слушал его с большим вниманием.
Кое-кто из Бородатых, посовещавшись, рванул по коридорам. И через полчаса в залу приволокли заспанных и сыпавших проклятиями Мастеров из других Родов. Впрочем, узнав, в чем дело, те скоренько пригладили всклокоченные бороды и подтащили кресла к общему столу. Ознакомившись с особенностями рельефа, старик Эшви выслушал их подробный, обстоятельный отчет об изобретенном механизме, а также о характере ковки и прочности сплава.
— Если дело настолько плохо, как я его себе представляю, — вдумчиво подытожил Глава, — работы хватит всем. Я разобью своих воинов на два отряда. Один из них отправится в город. Как я понял, там остался родич девушки, не побоявшейся вступиться за Эаркаста. Я бы не хотел, чтобы впоследствии пострадал он или его имущество, а потому следует как можно скорее увести старика в Гору. Кроме того, первый отряд создаст панику в Хорраре и задержит выход возможного подкрепления. Второй отряд идет с нами: у меня нет гарантий того, что Башню не окружили в три кольца стражников сразу после того, как ушли эти недотепы.
Старейшина помолчал, поглядывая на короля столь красноречиво, что у того от смущения покраснели уши.
— Далее, — сжалился над ним Эшви, — с нами пойдет Сарр. Знаю, Мастер, ты теперь не любитель пеших прогулок, но без тебя — никак. Кроме того, в своих рядах я хотел бы видеть и механиков: вдруг удастся нащупать рычаги без ворожбы?!
— А если все это окажется пустой породой? — подал голос кто-то из рудокопов. — Не стоит ли прихватить бочонок взрывчатки, чтобы снести скалу?
— Вот дурной! — возразил ему опаленный пламенем горна оружейник. — Эаркаста ты тоже подорвешь?
— Бочка взрывчатки лишней не будет, — примирил их Глава. — А лучше прихватите взрывные шашки: и весят мало, и применять можно по обстоятельствам.
— У меня есть идея! — неожиданно для себя подал голос Денхольм. — Можно? — почти умоляюще посмотрел он на Старейшину.
— Валяй, — согласно кивнул Эшви.
— Если с помощью ваших крюков забраться вот по этой стене, — ткнул пальцем заикающийся от волнения король, указывая на окружавшую Башню гряду, — а потом пустить стрелу и уцепиться за балкон…
— Все ясно, — оборвал его Гарт. — Ты, мальчик, начитался ваших людских романов. Стрела веревочный мост не выдержит, забудь.
— Она выдержит веревку, — обиделся король. — Если как следует натянуть, можно пройти, как по канату. А за собой протащить добротный мост…
— У меня три вопроса, — перебил шквал возражений Эшви. — Первый: почему лезть обязательно по противоположной стене?
— Потому что она более пологая и там есть где зацепиться, — не раздумывая, ответил Денхольм.
— Хорошо, — кивнул Старейшина. — Второй вопрос: кто будет стрелять? Касты, знаешь ли, не эльфы, луки не уважают. И по веревкам не бегают, если ты не догадался, какова моя третья подколка.
— Испытайте меня, — выступил вперед шут, — и я пробью стрелой серьгу в вашем ухе.
— Ну да? Молодец! — недоверчиво похвалил Глава. — А кто же пойдет?
— Я, — без всякого пафоса пояснил Денхольм.
Старейшина оглядел его еще более придирчиво, чем Санди:
— Ты, сынок? Это такой новый способ самоубийства, что ли?
— Я пройду, — упрямо повторил король.
— Ладно, — вздохнул Эшви. — Примем твой план на самый крайний случай. Объявляю семейный совет закрытым: займитесь делом, родичи. Сарр, старина, я хочу, чтобы ты лично проследил за наличием в отраде лекарей. Все, я созываю свою касту: сегодня нам предстоит тренировка на открытом воздухе…
Они выступили за час до рассвета: два отряда гномов в полном вооружении, лекари, механики, оружейники и старый Сарр. Выступили без лишних разговоров и прощальных напутствий, молча рванули к городу, держа строй и сотрясая землю слаженными ударами подкованных боевых сапог. Сознание короля колебалось и двоилось, кружилась голова и почти сразу сбилось дыхание: не умел он двигаться, как эти сыны подземного Царства, неторопливо и стремительно одновременно. Торни, внимательно следивший за людьми, что-то крикнул на своем гортанном наречии, и оружейники, не слушая пререканий и возражений, уложили их с Санди на носилки, предназначенные для Эйви-Эйви и его маленькой заступницы.
— Не нужно сопротивляться! — крикнул возлежавший на таких же носилках старый Сарр. — Сейчас воины ускорят бег, вам придется совсем худо!
Когда Эшви, возглавлявший отряд, отдал краткую команду и Касты сменили темп, король и шут смирились и возблагодарили Богов за возможность наблюдать за молниеносным рывком свысока, не взбивая стертыми ногами полынное месиво.
Неподалеку от Хоррара хорт разделился, быстро и четко, как на параде, и малые отряды перестроились в боевые порядки. Почти вдвое поредевший отряд под предводительством самого Эшви ускоренным маршем двинулся к Башне Смерти. Когда навалились темные скалы и дало о себе знать первое Отвращающее Заклятие, Денхольм понял, что Старейшина прав: Башню успели оцепить.
Но доблестные стражники, мужественно ожидавшие малую кучку вооруженных чем попало авантюристов, дрогнули при виде гномьего воинства и постарались как можно незаметнее раствориться под Покрывалом Богини Ночи.
Глава брезгливо передернул плечами и презрительно сплюнул. В ответ на подобное святотатство усилился напор заклятия, ровно настолько, чтобы его прочувствовали даже твердолобые
Касты. Что же касается короля и шута, их чуть было не скинуло с носилок тяжелой волной подступившего вплотную ужаса.
Но в тот же миг с громким ворчанием полез со своего насеста Мастер Сарр, рассыпая искристый порошок и невнятно бормоча заклинания. Больше похожие на стрелы искры схлестнулись со ставшей осязаемой густой волной, заставляя отступить, взорваться клочьями, растаять. Денхольм метнул в самую гущу уцелевших испарений слабенькое Заклинание Воздуха, и порыв свежего ветра с Гор унес лоскуты творящей страх пелены.
Сарр кратко глянул на него, но и этот мимолетный взгляд чуть было не прожег дыру в кафтане. Король так и не смог понять, что таилось под пожаром разбуженных углей старческих глаз. Одобрение? А может, подозрение? Или неудовольствие неуместным вмешательством?
Как бы то ни было, но со второй волной Старейшина Летописцев справился без посторонней помощи, и они беспрепятственно проникли внутрь скального барьера.
А вот дальше… В душе короля почему-то с самого начала царила уверенность, что все попытки окажутся тщетными, а его бредовая идея — единственно верным решением проблемы. Кто подсказал ему это безумие, с натяжкой названное подвигом?
Может, Эйви-Эйви, не признававший легких путей?
Или Та Самая, равнодушная к людским страданиям Судьба не оставила ему выбора, испытывая на прочность?
Усилия старого книжника оказались тщетны, и механики напрасно простукивали породу, и оружейники не узнавали собственной работы, упрочненной чужим колдовством. Педантично опробовав все до единой идеи, запутавшиеся в длинных, по-походному заплетенных бородах, Старейшина Эшви приказал доставать крюки и «кошачьи когти», проверить арбалет, стрелу с особым загнутым наконечником и прочно примотанной крепкой бечевой, готовить мост, состряпанный еще в Горе умельцами-ювелирами.
Штурмовать скалы короля и шута не пустили, велев собираться с силами в холодке. Десяток самых ловких (и самых легких) гномов цепкими пауками поползли наверх, срываясь и провисая на страховке, вырубая ступени, крепя крюки.
Это восхождение длилось целую вечность, и сломленный усталостью Денхольм задремал, устроившись на чьих-то мешках: инстинкт самосохранения, работавший и на рассудок, вырубил воспаленное сознание, отодвигая куда-то в дальние кладовые его души переживания за проводника и вовсю старающихся сломать себе шеи гномов.
— Зачем ты так рискуешь, брат? — спросил его строгий голос.
— Йоркхельд! — возликовала истосковавшаяся душа. — . Ну наконец-то!
— Наконец-то! — передразнил его голос. — Ты не ответил на вопрос, мальчишка…
— Я должен спасти своего проводника! Я полагал, ты знаешь, брат!
— Его уже не спасти: не спорь с Судьбой, Она сильнее. Не рискуй.
— Он столько раз прикрывал меня своей шкурой! — негодуя, возразил король. — Он столько раз спасал мне жизнь! Я не могу его бросить, брат! Я не могу его потерять!
— Ты уже потерял его. Потерял в тот момент, когда придурь занесла тебя на Восточный склон Сторожек. Туда, где Судьба взяла его под Свое беспощадное Крыло.
— Я буду биться с Ней до конца, — твердо пообещал король.
— Тебе просто не приходит в голову, что конец наступит скорее, чем ты ожидаешь. Ведь ты можешь сорваться и разбиться насмерть. — В родном голосе сквозила такая злость, что Денхольм не поверил собственным ушам. — Я слишком люблю тебя, брат, я не хочу твоей гибели ради спасения моего убийцы!
— Ты лжешь!
— Нет! Твой проводник — один из многих, убивших Йоркхельда I, короля-Менестреля.
— Тебя убил Горт!
— Возможно. Но кто выучил его тому удару? И разве он что-то решал, тот удар? Малышу просто повезло, больше, чем остальным… Как много их было, брат, возжелавших моей смерти! Как много их было, убивавших меня раз за разом! Как много их было, ударивших вслед за Гортом! Уходи отсюда, тебе нечего искать в этих скалах! Пусть Бородатые разбираются сами, не лезь в их дела!
— Это говоришь не ты, брат! — завопил вне себя от горя король. — И если впредь мне придется иметь дело с твоим подобием — лучше не приходи вовсе! Я хочу помнить тебя другим, мудрым и благородным.
— Благородство, братишка, отнюдь не корона праведника. Это скорее тяжелый камень на шее пловца. Это обуза для человека, мыслящего трезво. А потому не надо идеализировать мой образ, от него несет тошнотворно-сладкой патокой. Не рискуй понапрасну, брат, умоляю тебя: уходи!
— Пошел прочь! — отрезал Денхольм, пиная видение, словно приблудного вурдалака.
— Я хотел бы напомнить тебе, братец, что ты — король, — сухо заметил призрак, еще более расплывчатый, чем прежде. — Король Государства, стоящего на пороге войны. Однажды я совершил ошибку, поставив личные интересы над интересами страны. И проиграл корону.
— Трус!
— Я не трус, — возразило искаженное пространство голосом шута. — А тебе лучше просыпаться, куманек. Гномы вырубили наверху славную площадку, и я поднимаюсь пострелять из арбалета. Следующий ход — твой, если ты не передумал, конечно…
— Не дождешься, братец! — прошипел сквозь зубы король, пытаясь стереть с лица липучие и мерзкие воспоминания.
— Это ты мне? — опешил шут. — Или все с призраками споришь? Ладно, можешь сходить с ума сколько влезет. Я пошел.
— Осторожнее, Санди! — запоздало крикнул Денхольм сгорбленной спине лучшего друга.
И все-таки кое в чем призрак брата был прав.
Он действительно забыл, что король — это титул, а не привычное имя. Забыл, что одно его слово может решить судьбу Светлого Королевства, а его смерть кинет страну в пропасть. Свалив все заботы на Совет Верных, он шел по Элроне так, словно давно отрекся от престола и не имел никаких обязательств. Ни перед кем.
Странно было сидеть на жестких и неудобных тюках с инструментом, наблюдать, как тянут наверх шута, обмотанного веревками, будто коконом, и вспоминать тяжесть короны на голове, изумительной по красоте короны из резных листьев, венца Самого Итани, чьим деревом почему-то считался клен. Хрустальный шар скипетра с серебряной молнией навершия почти реально холодил левую руку, а правая всей кожей ощущала тяжелую сталь двуручного меча…
Как чужда была сейчас мысль о том, что он — Властитель самого большого государства из всех, что украшают своим существованием сушу Хармм! Будто он раздвоился, и часть его души осталась в Итаноре, восседая горделивой статуей в древнем тронном зале, а в это время другая собирается неведомо как пройти по бечеве, протянутой над землей на расстоянии шести уардов!
Ему было странно.
И страшно, если быть честным перед собою до конца.
И больше всего на свете хотелось внять доводам разума по имени Йоркхельд и отступить, послать все к Великой Тьме!
Плюнуть на Зону, забыть пройденный путь, как забывают кошмарный сон!
Санди прочно укрепился на выдолбленной в скале площадке и взвесил на руке арбалет. Смешно повел носом, облизал палец, выверяя ветер.
Щелкнула тетива, и стрела, отяжеленная веревкой и крюком вместо наконечника, царапнула стену, отскочила, перевернулась и устремилась вниз, едва не задев по пути одного из гномов.
Под самую черную брань шут подтянул бечеву и вновь приладил беглянку в гнездо арбалета. Кратко взвизгнул механизм взвода, и Касты кинулись врассыпную, спеша уйти с открытого места.
Со второй попытки стрела ткнулась чуть ближе к балкону.
— Вот, значит, как, — донеслось до короля неразборчивое ворчание. — А мы вот так!
И звякнувший крюк намертво впился в поручни балкона. Если шут рассчитывал сорвать аплодисменты, то просчитался. Его скоренько усадили в импровизированную лебедку и спустили вниз без лишних восторгов. А действительно, чего восторгаться, если человек выполнил то, что обещал? Редкий случай, конечно, но отнюдь не единственный. Вместо бурной радости Касты занялись делом, до предела натягивая тонкую бечеву.
«Вот и настало время для подвига! — уныло подумалось королю. — А я еще так молод!»
Но с неожиданной злостью вспомнилось, сколько раз рисковал он своей жизнью, не имея ни малейшего повода для этого самого риска. И сколько раз проводник вытаскивал его за уши из очередного дерьма.
Денхольм стиснул зубы и принялся стягивать сапоги. Там, в Башне, умирал самый невыносимый в Мире Человек, пьяница, нахал, трус и шарлатан. Величайший воин, каких когда-либо носила эта земля. Обманутый муж, перед которым он сам, злобная скотина, рисовался тем, что в видении спал с его женой! И не прирезавший его за это. Человек, однажды назвавший его своим другом. А потом — братом.
Бесконечно дорогой человек, которого он не мог предать.
Потому что не мог потерять.
А еще в Башне ждала помощи Прекрасная Дама, принявшая облик смешной девочки из старого трактира. Прекрасная Дама, не побоявшаяся вступиться за дорогого ей мужчину. И не было в сердце Денхольма места для ревности: признав превосходство незнакомого воина, дравшегося на площади против Пустоглазых, он потерял право ревновать.
Король встал и помолился Пресветлой Эариэль. А потом, вздохнув напоследок полной грудью терпкого рассветного воздуха, полез в подъемник.
Наверху его бережно вытащили и развязали. Приглядевшись, он узнал Торни и Старейшину и обрадовался возможности еще раз пожать им руки. Будь осторожен, мальчик! — сурово приказал Эшви таким тоном, что Денхольма дернуло вытянуться в струнку и гаркнуть: «Будет исполнено, командир!». Вместо этого он шарахнулся головой о какой-то выступ и зашипел от боли, потирая свежезаработанную шишку.
— Береги голову, чудило! — хмыкнул Сердитый гном. — Слушай, Хольмер, я обвяжу тебя еще одной веревкой: даже если сорвешься — вытяну, не бойся!
Денхольм почти услышал стук свалившегося с сердца камня и чуть улыбнулся, благодарно и облегченно.
— Не особо расслабляйся, — осадил его Глава. — Все равно основательно дерябнет о скалы! — и добавил со скрытым удовольствием: — Так, что мало не покажется!
Король повел плечами, разминая затекшие мышцы, попробовал босой ногой бечеву. Она оказалась острой как бритва, но и это уже не смогло остановить.
— Подожди, мальчик! — вскинул руку Эшви. — Возьми вот это!
В руке оказалось древко от алебарды, той самой, что в свое время послужила поводом для нагоняя от Старейшины. Король благодарно принял самый причудливый шест в своей краткой жизни канатоходца.
И снова улыбнулся.
— Я оставил пику на конце, — остерег Глава, — так что отыщи центр тяжести заранее. Но на всякий случай у тебя будет оружие для первого удара…
Король понимающе кивнул, неторопливо перехватывая древко. Остановился чуть ближе к наконечнику. И шагнул вперед.
Боль резанула босые ноги, и он еле удержался от крика, закачавшись над собственной Бездной. Но, закусив губу, сделал шаг.
Потом еще один.
И еще.
Он шел, бормоча первые строки заклинания, и покорный воздух поддерживал снизу, подставляя мягкую, ласковую спину, остужая раны истерзанных ног. Скрученный Волей Богини, ветер подталкивал в спину ненавязчивой, но твердой рукой, заставляя идти дальше и дальше.
Король шел над скальной породой, но вместо каната какой-то шутник протянул кромку меча, и пятки его были голы.
И в руках нес он не шест, Нить собственной жизни…
«Пожалел ноги, шагнул не туда — и потерял свое Равновесие, полетел в пропасть…» — гудел предупреждающим колоколом голос проводника.
Поймал, потянул загадочный путь, Путь Между, и вместо заветного балкона виделась ему Искра Истины, сверкавшая на самом острие Меча под окровавленными ногами. Туго, как тетива, был натянут клочок бечевки. И ступни сами искали хрупкий мосточек Стрелы, уводящей в Небо… И с тихим шелестом срывались вниз горячие капли, одна за другой, прибивая пыль, орошая полынь. И нельзя было повернуть назад, и нельзя было остановиться, НЕ ИДТИ было равносильно смерти. Бездействие ранило топором палача…
Он и сам себе не поверил, когда руки, крепко державшие шест, наткнулись на перила балкона. Он замер, не зная, что делать дальше, и нужно ли что-то делать.
Потом память вернула его к Башне, напомнила о проводнике и Илей, предупредила о возможной опасности. Денхольм сделал над собой усилие и перевалился через ограждение внутрь, перекатом уходя в сторону от воображаемой атаки.
Впрочем, удара так и не последовало, зато долетел еле слышный шепот, больше похожий на шелест полыни:
— Кто бы ты ни был, помоги нам!
— Это я, Илей! — вскочил на ноги, скрипнув зубами от боли, Денхольм и шагнул в Башню. — Илей!
— Денни…
Первым делом король осмотрелся, все еще ожидая нападения. Но потом увидел пленников и забыл обо всем.
Илей исхитрилась перетереть об острый камень веревку и освободить ноги. Она смотрела на Денхольма затравленным зверем, всем телом прижимаясь к Эйви-Эйви. Проводник показался стражникам столь опасным, что его, израненного, подвесили к стене на цепях, да так умело, что кровь из глубокой раны в груди стекала на пол, не встречая препятствий. Насквозь пропитавшаяся красным тряпка, в которой с трудом распознавалась нижняя юбка маленькой трактирщицы, служила слишком слабой преградой.
И все же Эй-Эй еще дышал…
— Ему плащ горло перетягивает, — всхлипнув, пожаловалась девушка. — А я не могу ослабить тугой ворот…
Король протянул ей свою пику и выхватил из-за пояса кинжал. Очень медленно и осторожно он приблизился к проводнику, больше всего на свете опасаясь наткнуться на пронзительную зелень насмешливых глаз и издевательское: «Ай-ай-ай! Не я ли учил тебя осторожности, щенок бестолковый!..» Рука аккуратно оттянула завязку, холодное лезвие коснулось беззащитного горла проводника…
И дрогнули глаза, полыхая жестокими изумрудами. Бессмысленный взгляд зашарил вокруг, едва задевая предметы, и наконец остановился, сосредоточившись на короле. Денхольм, вспоминая былые уроки, старательно смотрел в сторону.
— Все правильно, Денни, — прошептали покрытые спекшимися корками губы, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…
Распятое на цепях тело выгнулось дугой, теряя еще один сгусток темной крови. И безумные глаза затянула поволока беспамятства.
— Если вам так уж любопытно, умру я в Башне Смерти, изувеченный хуже некуда. А вот кто меня добьет — вопрос довольно сложный, не успел я тогда разглядеть, разбудили, нелюди!
Память скрежетала зубами, заставляя руки дрожать и дергаться.
Так вот что он увидел тогда во сне!
Кинжал, приставленный к горлу, и расплывчатый силуэт!
— Обойдешься! — зло прошептал Денхольм, заставляя себя успокоиться и сосредоточиться на кратком движении острого лезвия. — Я не стану потакать причудам бессовестной Птицы!
Воздух за его спиной взвился бешеными вихрями, словно расправились стальные Крылья Судьбы, но король лишь дернул плечом, и срезанный плащ упал к его ногам серо-багровой тряпкой.
— Ничего, проводник! — затеребив цепи, горячо заговорил Денхольм. — Еще поборемся! Держись, воин…
— Эй, Хольмер!!! — донесся громовой вой Сердитого Гнома. — Ты еще жив?
— Торни! — король оставил тщетные попытки справиться с замками и кинулся на балкон. — Давайте ваш мост, Бородатые! Торни, пусть пришлют кузнеца: они его приковали, сволочи!
И потянул бечеву, подтягивая хрупкое на вид сплетение дерева и веревок.
— Кузнеца так кузнеца, — заворчал гном, довольно ловко прыгая по разбредающимся доскам. — Зачем кого-то присылать…
И Денхольм запоздало вспомнил, что Торни, воспринимаемый им исключительно как боец, был еще и оружейником.
Сердитый гном в красивом прыжке преодолел перила и оказался внутри Башни.
— Эк ты напугал их, побратим! — прошептал он, бросаясь к Эйви-Эйви.
И Денхольм по-настоящему запаниковал, увидев, как при взгляде на провисшее тело, безнадежность поселилась под косматыми, вечно насупленными бровями.
Пара крепких ударов, сопровождаемых отборной бранью, — и цепи с глухим скрежетом сползли на пол. Король принял в объятия обессиленное тело своего проводника. И ужаснулся его легкости и прозрачности. И такой неестественной бледности, что и у него почти не осталось надежд на счастливый исход.
— Крови в нем осталось слишком мало, — тихо пояснил Торни, помогая подняться Илей. — Жизнь вытекает…
Денхольм упрямо поджал губы и поудобнее перехватил бесчувственное тело.
Он по-прежнему не собирался сдаваться.
И его бой с Судьбой еще не был окончен.
— Выруби перила, гном! — приказал он. — Чтобы не перешагивать…
Торни махнул топором, с которым, должно быть, не расставался даже во сне. Илей безразличной ко всему куклой опиралась на его плечо. Она была ненамного выше коренастого гнома, прекрасная даже сейчас, в разодранной одежде, с разбитыми губами и покрытым лиловыми синяками лицом. Король ободряюще кивнул ей и шагнул на мост.
Ступни онемели от безудержной боли, но он сумел одолеть ее, загнать на окраины сознания. Боль сейчас не имела значения, важен был лишь путь, его Путь над Бездной. Важна была легкая до смешного ноша на его руках…
И хрупкие с виду дощечки послушно ложились под ноги, принимая кровь как плату за возможность идти.
И жизнь не спешила навсегда покинуть изможденное, худое тело, и чего-то ждал Йоттей, медлил, будто раздумывал.
И король верил, что, пока он идет, Нить Жизни не сможет порваться, и новые лиги будут вплетаться в путаницу волокон, укрепляя, связывая протертые места…
Но мост кончился и ушло наваждение.
Старый Эшви с искаженным горем и яростью лицом принял у него тело своего внука и бережно спустил вниз, в руки заботливых лекарей. Денхольм успел увидеть, как над Эй-Эйем склонился учитель Сарр, а потом боль вырвалась и затуманила разум.
Очнулся он уже на земле, и ноги горели, смазанные мазью не менее вонючей, чем привычные снадобья Эйви-Эйви.
Прекратившаяся пытка изрезанных ног сделала его почти счастливым. Но обреченность в глазах окружающих вернула действительность на призрачный трон.
Покрасневшие веки шута, судорожно хлюпавшего носом, зареванная Илей, угрюмые гномы — все вопило о том, что проводник умирал, и даже у мудрого Сарра нет ни сил, ни надежды… Поздно, слишком поздно!
И вновь зашуршали, зазвенели сталью серые Крылья.
И, презирая собственную боль и усталость, Денхольм вскочил на ноги:
— Закончили поминки! Нужно вернуться в Гору и попытаться еще раз.
— Зачем? — мрачно спросил смутно знакомый гном, теребя бороду.
— Он прав, — упрямо возразил Торни и повернулся к Старейшине.
— Он прав, — кивнул Эшви, отдавая команду к построению. — Сидеть и ждать последнего вздоха — недостойно воинов. Мы должны биться до конца.
Эйви-Эйви уложили, старательно прикрыв одеялами; на вторые носилки, несмотря на сопротивление, пристроили короля.
— Ты не сможешь идти, — пояснил хмурый Старейшина. — А девочка легче и ниже, ее понесут на руках.
Потом Касты бежали, с места взяв максимально быстрый темп, но стараясь выбирать места поровнее. И в спину им летел взрыв ужасающей силы: ленивые рудокопы не посчитали нужным тащить назад взрывные шашки. Проклятая Башня прекратила свое существование быстро и безболезненно.
На полпути к Горе Касты встретились со вторым отрядом, благополучно захватившим старого пирата. Воины вздохнули с облегчением, перестраиваясь в «гнездо» , а Мастера озлобленно заскрипели, прихватывая громоздкие благоухающие сундуки, с которыми Тэй не пожелал расстаться даже под угрозой смерти.
Они не успели добежать до Сторожек всего каких-то полмили.
Навстречу гномам из высокой полыни встали люди.
Не стражники и разношерстный сброд, а опытные бойцы неизвестной дружины, холодные и спокойные, скрывающие лица. Из недалеких перелесков бесшумными тенями выскользнули конные отряды, отрезая пути к отступлению.
— Готовься к бою! — гаркнул Эшви.
— В глаза не смотреть! — предупредил Сарр.
С тихим шелестом вылетели из-за поясов грозные топоры. Звякнули, смыкаясь, щиты. И вместо «гнезда» образовалось «тупое копье» , в центре которого теснились среди пожиток и инструментов признанные небоеспособными. Торни уступил свое место у носилок побратима и, любовно проверив остроту топора, протиснулся в первый ряд.
— Хрог! — прозвучала отрывистая команда.
И хорт единым движением подался вперед, продвигаясь медленно, но непреклонно.
— Крахтэн! — проревел многоногий зверь, показывая стальные клыки.
Конница ударила по флангам раньше, чем хорт добрался до молчаливой пехоты. Жестко ударила, рассчитывая растоптать, смести, сломать строй.
Касты совершили невозможный скачок вперед, и сбившуюся волну атаки принял на себя лишь арьергард, а смыкавшиеся клещи отрядов столкнулись друг с другом. Хорт развернулся, показывая пехоте надежно прикрытую спину, и, перестроившись «кастетом» , вгрызся в море взбесившихся лошадей, подрубая им ноги.
Всадники слаженно отступили, растянувшимся строем беря разгон для нового рывка.
Хорт по команде развернулся вновь и, не теряя времени, с хрустом врезался в ряды пехоты, пытавшейся пробить щитовой заслон, врезался с таким усердием и напором, что следующая атака конников пришлась уже по своим. Пеших воинов Касты не опасались, вырубая их, как вырубают подлесок под новое поле. Хорт шел через людское месиво с небрежностью защищенного панцирем жука, ползущего сквозь армию муравьев. И не было силы, способной его удержать.
Но сзади чистым серебром рассыпался голос рога.
И свежая конница ринулась наперерез от горных отрогов.
Хорт остановился, упираясь «клином», готовясь сшибиться лоб в лоб, забывая о пеших и всадниках, оставшихся за спиной.
Согнувшись в три погибели, король смотрел на безудержную лавину и думал о смерти. Ливень стрел простучал по верхним щитам, не нанеся особого урона, но закованная в броню тяжелая кавалерия на полном скаку была способна разнести в куски скалы!
— Устоим! — рявкнул Эшви. — Должны устоять! Сарр!
Старый книжник с глухим ворчанием вытащил из мешка гонг.
Чистый медный звук разнесся далеко над горами, сплетаясь в причудливый и тревожный ритм. Эхо подхватило низкий перезвон, расплескало его над полынью, вскинуло над вершинами… А потом…
Удар конницы был ужасен. Хорт опрокинуло назад, сминая первые ряды, корежа строй…
Король прикрывал собой Эйви-Эйви, с ужасом и тоской думая о том, что первым в клине стоял Эшви. И по левую руку от него — Торни.
Вечно сердитый, вечно ворчащий гном, ставший не менее дорогим, чем проводник.
Но топоры врубились в упругую плоть, и чей-то конь придавил их сверху, в агонии колотя копытами. И крепкие руки Мастеров приняли его, выкидывая из строя вместе с всадником, но попадая под удар меча… И пика из старой алебарды сама собой дернулась в руке короля, направляя смертоносный выпад…
А эхо все металось, все гудело, усиливаясь, нарастая, оглушая. И Денхольм запоздало понял, что это отвечают услышавшие призыв Касты…
Удар конницы был ужасен… Лавина всадников нахлынула жестоко и жутко, но хорт выстоял упрямым утесом. Дрогнули гномы, но лишь крепче сжали зубы, пригнулись, сплетаясь руками, круша шипастыми кастетами незащищенные ребра коней. Конники беспорядочно окружили вновь перестроившихся «гнездом» Бородатых, тщетно пытаясь пробить брешь в панцире упорной «черепахи». Гномы укрылись прочнейшими в мире щитами и изредка огрызались, показывая зубы топоров. И продолжали идти вперед. И король шел вместе с ними, волоча на себе чье-то раненое тело.
Звук рога, кое-как перебивая эхо гномьего гонга, заставил всадников отступить и вновь устремиться к горам.
Гномы замерли, стараясь как можно глубже зарыться ногами в твердую, как камень, степь, пытаясь срастись, пустить корни, укрепиться… Король осознал конец так отчетливо и ясно, что протянул руку шуту и обнял белую, как снег, Илей. Против второго удара тяжеловесов не устоял бы даже утес.
Отряд отошел на нужное для разгона расстояние и выровнял строй, ощетинившись копьями. В ответ раздался еще более резкий звон гонга.
И земля дрогнула, взвиваясь дыбом.
Десяток камней, выпущенных незримыми катапультами со стороны Горы, разметал, расплющил только что выстроившуюся конницу, вдавливая ее в полынь.
Хорт сделал рывок к Сторожкам, рывок, достойный змеи на охоте, сильный и неуловимый. А навстречу хорту выходили молчаливые отряды Кастов, словно вырастая из-под земли.
Денхольм еще успел подумать, что в военное время старый Эшви становится безраздельным правителем Горы…
Сигнал рога возвестил о том, что люди заметили наконец опасность.
Сигнал рога пел об отступлении.
О спасении помятого хорта.
Свист стрел, пущенных напоследок. Царапнув по щитам, безвольные и безобидные, они ткнулись наконечниками в травы…
Хорт прибавил шагу, спеша уйти с открытого места под защиту Горы. Никто не думал их преследовать, и желающих напасть самоубийц среди людского войска не нашлось.
Вскоре, под стук боевых барабанов, они вошли в Сторожки, не ломая строя и печатая шаг.
Четверо убитых, с десяток серьезно раненных. Синяки, шишки, переломы и ушибы — у всех без исключения.
Такова была цена безобидной с виду вылазки за телом приемного сына Горы.
Сквозь толпу к полумертвому побратиму протолкался Сердитый гном. Лоб его украшала солидная красно-синяя вмятина, на доспехе подсыхала вражеская кровь.
— Жив? — хрипло спросил он, склонясь над Эйви-Эйви.
— Жив! — успокоил король и, по примеру проводника встав на колени, обнял ворчуна.
— Да ладно тебе! — отмахнулся гном. — Куда отнести Эаркаста, Сарр?
— В его покои, — не задумываясь, ответил старый Мастер. — Каст должен умирать среди сделанного своими руками.
— Он не умрет! — злобно закричал король.
— Я не умею творить чудес, мой мальчик…
По знаку Торни трое из наименее пострадавших гномов вместе с ним подняли носилки и поспешили в крыло Рода Хермов.
К Денхольму подошел Старейшина Эшви.
— Вы хорошо держались, ребята, — одобрительно кивнул он, прихватывая взглядом Санди и подавая Илей свою флягу. — Но теперь вам надо отдохнуть… Нард проводит вас. Эй, Нард! — окликнул он молодого гнома, крутившегося среди раненых. — Отведи гостей Рода, им надо хорошенько вымыться и выспаться.
— А поесть? — педантично уточнил Нард, исхитряясь смотреть одновременно и снизу вверх, и свысока.
— Если захотят, — пожал плечами Глава. — Они ведь гости, а не пленники.
Не было у короля сил возражать. Ноги горели, словно он шел не по мозаичному полу, а по углям. Он покорно брел за провожатым, спотыкаясь и засыпая на ходу.
Нард впихнул их в ванную, снабдив одеждой и полотенцами. Бранясь и богохульствуя, он даже потер им спины, горюя о глупой Судьбе, но не смея перечить приказу Старейшины.
Безучастную ко всему девушку взяли под присмотр женщины Рода, отведя на свою половину.
А потом был сон, долгий и безрадостный. И еще более мучительным стало пробуждение, вернувшее боль реальности.
Вскочив на ноги, король и шут первым делом бросились в общую залу.
Хозяйка посмотрела на них с печалью:
— Жив еще, — просто сказала она, — а вы бы поели, ребятки.
Еда показалась королю совершенно безвкусной, вино взбодрило тело, но не согрело душу. Тренни указала им комнату, отведенную умирающему, и, глотая слезы, вновь принялась за стряпню. Почетно среди Кастов звание Хозяйки Рода, да хлопотно: какие бы горести ни сотрясали Род, горячая еда всегда должна быть наготове.
Холодея от дурных предчувствий, Денхольм постучал в плотно прикрытую дверь.
— Ну кого еще принесло? — тихо рявкнул Сердитый гном, распахивая створки и метя кулаком. — А, это вы… — вздохнул он и, не оглядываясь, побрел в глубь затененной спальни.
Он был в той же порубленной куртке и от усталости еле передвигал ноги.
— Торни, — позвал король. — Не надо так, приятель, иди поспи. А мы подежурим…
— Так не надо, этак не надо, — апатично проворчал гном, — все вокруг такие умные, что страшно становится. Идите вы все!..
— Оставь его, куманек, — прошептал шут. — Захочет — поспит. Вон Сарр бормочет себе под нос, пойдем спросим, что да как.
Эйви-Эйви лежал на кровати, вытянувшись во весь свой немалый рост. Его успели вымыть и обрядить в длинную теплую рубаху, раны стягивали умелые повязки, сломанные кости надежно покоились в тугой пелене дощечек и тряпиц. Лицо было спокойно и полно величавого достоинства, но судорожное дыхание проводника убило в короле каким-то чудом уцелевшую надежду.
— Сколько он протянет? — сдержав рыдание, спросил он у Сарра.
— Сколько судят Боги, — без всякого пафоса ответил книжник. — У них и спроси.
— Но ведь вы остановили кровь, и раны пока не воспалились! — запротестовал шут. — Кости как-нибудь да срастутся! Даже если не сможет ходить… Ведь не из таких переделок выкарабкивался, зачем ему умирать!
— Кости — пустяк, с костями его переломанными мы привыкли иметь дело, — вздохнул Мастер Сарр. — Не бережет он их, кости свои. Сколько раз ему пальцы на руках ломали, но разве же это заметно? Только играть стал чуть медленнее, да и то лишь привереды эльфийские замечают! Ходил бы как миленький… — Книжник неожиданно всхлипнул и отвел глаза. — Мальчик мой! Ведь я вложил в тебя больше, чем бесполезные знания… Кости, говорите… У него в левой ступне и вовсе костей нет! Механики наши ему протез металлический вставили. Да одних зубов стекольщики пять запасных комплектов сотворили, про запас! А вы… Разве же в этом дело!
— Но в чем?! — не в силах больше сдерживаться завопил Санди.
— Тише ты, ради Кователя, — замахал руками Сарр. — Вон на диванчике Токли только задремала… Нутро у него отбито, кровь изнутри идет — мне не остановить… Как легкие зальет до краев — так и кончится Нить, порвется…
— Может, я попробую? — нерешительно предложил шут. — Он ведь меня учил, травы всякие показывал…
Сарр улыбнулся печальной улыбкой и дернул себя за бороду:
— Чему он мог тебя научить, несмышленый! Думаешь, он такой великий лекарь?
— Конечно! — вскинулся король. — Он ведь нас лечил! И до этого…
— Как был бездарем, так и помрет, — оборвал защитную речь суровый книжник. — Он не лечил, он с Иоттеем вашим воевал, травой и заговором отпугивал. Ни одного заклинания толком не знает — в шпаргалку лезет, только пару песенок, что помогают расслабиться, и сочинил. Он же Проводник, он не лечит, он себе забирает, в собственную душу гадит чужими болячками. Оттого и стареет не по возрасту, дурень долговязый…
Шут скрипнул зубами и ткнулся лбом в стену. Спина его задрожала, плечи безвольно поникли.
— Не реви, — жестко приговорил Сарр. — Придет безумный Эшви — выпорет. А потом прочтет речь о том, как должен себя вести достойный воин над телом умирающего друга.
Они помолчали, каждый — лицом к лицу со своим горем.
— А ведь это о тебе он говорил, сынок! — вдруг хлопнул себя по лбу летописец. — Вот, держи!
И протянул шуту потрепанную пухлую книгу с серебряными застежками.
— Что это? — кое-как вытер слезы Санди, принимая фолиант.
— Это, малыш, травник его. Уводя вас из Горы, Эаркаст сказал мне: «Учитель, если вернутся они в Сторожки, со мной ли полумертвым, без меня ли, — отдай травник тому, что помоложе». Вот я и отдаю.
Шут сел прямо на пол и зашуршал страницами. Король, давясь ревностью и стыдясь ее, заглянул ему через плечо.
Травник, он и есть травник. На каждой страничке — описание растения, рисунок или сама травка засушенная прилагается. Но Санди прямо-таки дрожит от восторга. А короля трясет от обиды и зависти: прощальный дар, а не ему!
Стыдно! Пресветлые Боги, стыдно-то как!
— И ты, такой мудрый, не можешь вылечить своего ученика? — сорвал он крик на ни в чем не повинном Сарре.
— Я не могу.
Странной была интонация старого Мастера, полными скрытого смысла были его слова. И короля прорвало:
— А кто может?!
— Эльфы могут, наверное, — чуть слышно прошептал книжник. — А еще такие, как он. Проводники.
— Так послать!.. — сколь ни призрачна была надежда, Санди ухватил ее за перо.
— Уже послали, — до крови в ладонях сжал кулаки Каст, губу закусил. — За эльфами. Сразу, еще до Башни. Гномы — народ предусмотрительный. Оставьте, дети. Не успеть им. Не доскакать, не долететь. Зона между нами, Зона крылья ломает, с пути сбивает…
Они продежурили у постели умирающего до тех пор, пока не проснулись Сердитый гном и Токли, вытолкавшие их без всяких церемоний. Хозяйка Тренни силой запихала в них какую-то еду, вкуса которой король так и не сумел распознать. Шут забился под одеяло и уткнулся носом в травник, выпадая из печальных будней. Денхольм такой возможности не имел, а сон бежал от него столь старательно, будто Йоххи был источником всех его бед и теперь боялся праведного гнева.
Король бесцельно бродил по коридорам, мыкаясь из угла в угол, и его спор с Судьбой казался ему выходкой капризного ребенка, сделавшего гадость назло наставлениям всезнающих взрослых.
Эйви-Эйви умирал. Все равно умирал, притом столь медленной и мучительной смертью, что волосы шевелились на голове. А ведь он мог оборвать его страдания одним движением руки. Глупец! Трус малодушный! Друг просил его о смерти, а он не пожелал измарать рук!..
— Все правильно, Денни, — шептали покрытые спекшимися корками губы, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…
Но прохладные руки Йоссы коснулись воспаленного лба, унося в далекое прошлое, туда, где был жив нахальный проводник, пропивавший последние гроши по трактирам. И Ее помощница, Память, провела его по Пути, лигу за лигой, вновь заставляя плакать и смеяться, жадно ловить щербатую улыбку, возмущенно фыркать в ответ на претензии…
Вновь шагал впереди Эй-Эй, неторопливо и ровно, но так, что и бегом не обогнать. Вновь нападали воркхи, вновь принимал фиолетовый посох удар десяти разбойничьих мечей. Скалилась пропасть, ползла по стене черная тень…
Один лишь раз он пожал руку своему проводнику, и ладонь до сих пор хранила тепло и силу того краткого мига единства. Чем же ты стал дорог ему, бродяга?! Настолько дорог, что сердце теперь рвется от воспоминаний, а горло раздирают рыдания?!
Очнувшись, Денхольм не сразу понял, куда завели его своевольные ноги. А осознав, дал волю слезам. Он стоял в одном из Срединных залов, коленопреклоненный, — перед мозаичным городом, порожденным фантазией Эйви-Эйви.
И взгляд впивался в дома и пашни, в сады и озеро, душа купалась в покое и тихой радости, что переполняли холодный камень. Он вдруг понял, ЗАЧЕМ проводник сотворил свое панно. И ЗАЧЕМ подписал работу.
Пока Эй-Эй был с ними, пока в любую минуту можно было перекинуться с ним парой слов, — кто мог услышать голос, отраженный от бесценной мозаики?! Как же он не почувствовал раньше, что картина говорит? Говорит с неподражаемыми насмешливо-ехидными интонациями? Что она поет?!
Город из видения впитывал его горести и скорбь, оставляя отрешенность. И взамен укоренялся в истерзанном сердце, и душа обретала желание жить, рождаясь заново…
— Да, я не замечал этого раньше, — выдохнул кто-то за спиной короля, и, чуть обернувшись, он признал Сердитого Гнома. — «Эаркаст» — не подпись. Это название…
— Как он?
— Все так же. Пойдем со мной, Хольмер, я хочу показать тебе кое-что…
Король безропотно последовал за Торни, часто оглядываясь до тех пор, пока очередной проход не скрыл от него зал и город.
По дороге к ним присоединился Санди и сокрушенно поведал, что настырная девочка Токли выдрала у него травник и велела идти в Срединный ярус.
— Я просил Старейшин, и они позволили провести вас в Зал Изваяний. При условии, что мы обойдем Предел Пресветлой Статуи, — буркнул гном и замолчал столь основательно, что даже шут не решился приставать с расспросами.
Они шли галереями и переходами, подчас сгибаясь в три погибели. Все диковинки подземного мира потеряли для них свою остроту и прелесть, и было непонятно, для чего он им нужен, Зал Изваяний.
— В зале хранятся работы, не нашедшие места в Горе, но одобренные Старейшинами и Мастерами, — словно прочитав их мысли, пояснил гном. — Потерпите немного, мы уже пришли.
Вскоре он толкнул тугую дверь, и друзья оказались среди настоящих зарослей всевозможных статуй. Гномы и эльфы, драконы и люди провожали их застывшими каменными глазами, росли деревья, возвышались горы…
«Если бы попасть сюда раньше, — думалось королю, — а сейчас что мне до этого хлама!»
Но скука его разбилась, как хрупкий лед под сапогом.
И рука невольно схватилась за бешено заскакавшее сердце.
Потому что Торни наконец привел их.
Потому что увиденное сводило с ума.
Перед ними был склон горы, обрывавшийся пропастью. Синеватые горные вершины, укутанные шапками мягкого снега. И на укромной площадке над ледником стояли четверо.
Один был высок, возвышаясь над остальными на целую голову. Он спокойно смотрел в неведомую даль, и умиротворение читалось на изуродованном страшным шрамом лице.
По обе руки от него стояли двое, одного роста и возраста, молодые, прекрасные телом и душой. В их взорах горел восторг, странно мешавшийся с беспокойством.
А рядом с нескрываемой тревогой снизу вверх заглядывал им в лица коренастый гном, чья холеная борода была по-боевому закинута за спину…
— Это же мы, куманек! — задыхаясь, прошептал Санди. — Это мы, только помоложе лет на семь! Как же так…
— Шесть лет назад, когда побратим жил в Горе, ему приснился сон, — буркнул Торни. — Он никому не сказал ни слова, хотя перепугал многих, и сразу взялся за работу. Он сделал эту статую и лишь тогда, удовлетворенный, успокоившийся, рассказал обо всем. «Смотри, брат, — сказал он мне, указав на изваяние, — после того как мы с двумя молокососами встанем в ряд на Восточном склоне, я умру». Мне показалось, вы должны были это увидеть…
Король стоял и смотрел. Не говоря ни слова. Да и что он мог сказать…
Король стоял и вспоминал.
Как же не хотел вести их вечно пьяный бродяга, называвший себя Эйви-Эйви. Сколько раз за время пути пытался уехать, сколько раз уговаривал дать ему расчет… И все же вел, назло самому себе вел вперед, к собственной смерти…
— Расскажи нам о проводнике, Торни, — неожиданно для себя попросил он. — Как встретились, как побратались?
— Пойдем отсюда, — предложил гном. — В Зале Изваяний говорить трудно.
Вскоре они сидели в маленькой гостиной рядом со спальней умирающего. Дрожащими руками Торни выбил огонь, раскурил трубку.
— Мы познакомились давно, тринадцать лет назад по вашему счету. И я был настолько не в себе, потеряв возлюбленную, что проклял ни в чем, в сущности, не повинного спасителя. И отправился искать смерти, достойной Каста. Это оказалось непросто: человек, назвавшийся тогда Радонтом, шел за мной по пятам. Я злился, я гнал его прочь, швыряя камнями, а однажды, разъяренный, обнажил топор, надеясь покончить со всем разом. Радонт выхватил из-за пояса два серпа, которыми срезал лечебные травки. Против топора он выглядел более чем нелепо. Но, к моему удивлению, сумел выстоять, чем вызвал интерес. Как-то ночью я услышал, что он стонет и плачет во сне, мечется и орет. Я взял его руку, и Радонт успокоился. Выходило так, что мой спаситель не просто сберегал принадлежавшую ему жизнь, он сам нуждался в помощи и поддержке. С серого и блеклого рассвета мы пошли вместе, бок о бок. В Ласторге пират Тэй, уже тогда старый, как пень, осторожно поглядывая по сторонам, поведал мне об Упыре Свейстоне, во главе отряда лихих головорезов предавшего огню полынные степи, допьяна напоившего кровью самую беззаконную область королевства, подчинившего своей воле. «Вам, конечно, любопытно, почему я все это рассказываю? — спросил он в конце занимательного повествования. — Да просто Свейстон носил тот же очаровательный шрамик, что и ваш приятель…» На мой вопрос Радонт ответил утвердительно: «Да, я был Упырем, Рабом Йоттея. Я мстил Элроне за измену, за забвение, за уродство. Но все в прошлом, не волнуйся…» Я не волновался, я не видел перед собой убийцы. Лишь слабого, больного рассудком Человека, с грехом пополам лечившего людей. Он боялся темноты и одиночества, сходя с ума в окружившем его хороводе теней. И я горько пожалел о своем проклятие. А пожалев, простил свое спасение. Я знал, что сможет оградить его от глупых видений, и предложил смешать кровь: это был хороший щит от проклятия Вешшу, ведь Касты — самые уравновешенные существа мира и не склонны лелеять бесплотные кошмары. Так мы и побратались, — вздохнул Сердитый гном, смачивая горло кружкой пива.
— А дальше?
— Дальше? Что ж, дальше я привел его в Гору и представил как брата. Он прошел проверку Цейр-Касторота и был введен в Род под именем Эаркаст. Побратим быстро всему учился, Мастера его хвалили. Но жизнь под землей трудна для человека, он поселился неподалеку, приняв имя Хальдейм, то уходя, то возвращаясь… Потом женился. Потом… пошел умирать. Я был рядом, я не спускал с него глаз. И когда понял, что путь ведет в Зону, пошел следом. Так, как когда-то шел за мной он. Я плохо помню этот путь, знаю лишь, что мы дошли до гор, миновав все ловушки, и преодолели Горы. Вроде бы спустились в долину, но что там было? Не помню, ничего не помню, хотя пробыл там без малого год. Вижу лишь двух стражей на выходе, держащих Заклятие Неприступности на своих плечах. Наверное, если б я не спешил за побратимом, умер бы на месте, сломленный тяжким грузом страха и ненависти… Но я прошел, должно быть, где-то в этих омутах отчаяния и ужаса потеряв свою память… Из Зоны Эаркаст вышел Проводником, Проклятым сердцем чуять чужую беду, телом выворачиваться от чужих страданий. Он начал пить. Пить для того, чтоб заглушить хотя бы вопли завидующего соседскому благополучию. Вот, собственно, и все. С этих пор он не мог подолгу оставаться в Горе, бродил по дорогам, и виделись мы редко. Ладно, друзья, вы как хотите, а я иду спать. — Гном пристукнул кулаком по столу и резко встал. — Прощайте.
После его ухода король впал в беспамятство, мало похожее на сон. Мозг, упорно отказываясь отдыхать, бил в голову, повторяя круг имен и судеб, столь разных, что мутился рассудок.
Меченый. Упырь Свейстон. Целитель Радонт. Эаркаст. Хальдейм. Эйви-Эйви.
Разные люди, чуждые характеры. Умиравшие после нескольких лет существования быстро или мучительно. В одном человеке. В бродяге и пьянице…
— Я примерил к своей шкуре сотню обличий, в этом мне по крайней мере не так больно. Вот и все…
На следующий день состояние больного ухудшилось, но жизнь держалась в иссохшем теле с самозабвенным упорством, цепляясь из последних сил.
Мимо них прошло погребение погибших в полынных степях, и судьба прочих раненых интересовала мало. Краем зацепило: один умер, остальные уже на ногах…
Король подсмотрел, как гномы кормят проводника, и долго потом не мог выйти из отхожего места: его рвало при воспоминании о трубке, на полтора уарда всунутой в ноздрю, и о слабеньком бульончике, что, по уверению Сарра, вливался прямо в желудок.
Санди дочитал травник и теперь предпочитал спать, вновь и вновь погружаясь в то состояние, когда разум отказывается воспринимать действительность и кормится фантазиями, мечтами о несбыточном. А Денхольм все чаще доставал кинжал, вглядываясь в серую сталь, словно силясь прочесть решение.
— Все правильно, Денни, — нашептывал соблазняющий демон, — все верно. Кто-то же должен добить старую клячу…
Смерть подступала все ближе к изголовью Эй-Эя, смерть уже не стеснялась родных, стерегущих заветную Нить. И шелестели от сквозняков Крылья суровой Птицы, и позвякивали от нетерпения Темные Мечи. А где-то рядом, на задворках сознания, бормотал радостный старушечий голос:
— На ловца — и зверь, на зверя — ловец…
Король слышал стоны и проклятия, каждый звук, каждый шорох Мира За Порогом так отчетливо, будто умирал он сам, не Эйви-Эйви. И собственной в голове была единственная мысль: проклятие должно исполниться! Пророчество — плоть. Проводник не раз говорил, что именно он, король, однажды убьет его. Он сам просил об этом!
Кинжал приятно холодил ладони. Кинжал остужал воспаленные нервы.
И Денхольм решился.
Подстеречь, когда гномы оставят Эйви-Эйви одного, кончить со всем разом, единым ударом! И будь что будет.
— Даже не думай, куманек! — не открывая сонных глаз, прошептал шут.
— Ты о чем, Санди? — как можно ровнее спросил король, медленно и осторожно отступая к двери. — Спи, дружище…
Быстр и стремителен был бросок шута.
Но он запоздал. На мгновение, решающее все.
— Он умрет сам или не умрет вовсе! — заорал Санди вслед Денхольму. — Остановись!
Но король мчался по коридору, полный мрачной решимости, не замечая ничего, кроме пути. Пути Между, ибо вновь под его ногами было острие меча, и нельзя было ни свернуть, ни отступить, ни остановиться…
Он ворвался в комнату Эй-Эя и замер.
Возле кровати побратима стоял Торни. Стоял и плакал, сжимая в руке кинжал.
— Ты! — хрипло выдохнул король, от боли потери забывая, зачем пришел. — Ты убил его?!
— Не смог! — злобно крикнул гном. — Попробуй, если хочешь! Исполни мое проклятие!
В спину короля впечатался запыхавшийся шут. При виде Торни его прорвало гноем брани, но любые слова рано или поздно приходят к концу, и Санди замолчал.
Потрясенные и бессильные, они стояли друг против друга, глотая слезы и отводя глаза.
И вдруг король заметил, что умирающий шевельнул покалеченной правой рукой. Едва заметно, неуловимо… Потом еще раз. И еще… Словно искал что-то важное…
И Денхольм понял.
Посох!
Посох, фиолетовый посох, отмытый от следов крови, прислоненный к одному из кресел, на котором покоились лютня и сума…
Порыв был стремителен и неотвратим, все его тело потянулось к грозному оружию, колени сами склонились перед ложем, кладя кусок дерева незнакомой породы на покрывало, подталкивая к разбитым суставам…
Рука проводника нащупала отполированный годами шест. И хрустнули пальцы, мертвой хваткой впиваясь, оплетая, пуская корни. Шевельнулись губы, блекло-синие на фоне обескровленного лица, и трое друзей успели услышать дуновение ветра:
— Ну вот и все… Наконец-то…
Жилы напряглись на сильной когда-то руке, жилы воина, готового к битве. И потянулся плотно сжатый кулак, отводя посох к самому уху, готовясь к нападению и защите…
— Х-хэй! — выдохнул Эйви-Эйви.
И в тот же миг истонченная до предела Нить Жизни порвалась, словно перетянутая струна. И бродячий певец шагнул за Порог.
Умер…
— Побратим… — потрясенно прошептал Торни и рухнул на колени, умирая душой.
— Проводник… — обмирая, позвал король, не в силах поверить, что проклятие сбылось.
— Ну вот и все, — вслед за Эйви-Эйви повторил Санди и заплакал.
