Проводник упрямо стоял на Краю, норовя шагнуть за Последний Порог, прочь от горьких пахучих отваров и заботы Духов Зарга. Санди недаром слыл одним из лучших метателей ножей, и обессиленные руки Эйви-Эйви с трудом удерживали призрачную Нить своей бродячей жизни. Вот уже шестой день король с навязчивостью заботливой няньки поил его бульонами и менял повязки, а шут с остервенением стирал портки, которые раненый пачкал не в меру часто.

Духи появлялись ближе к вечеру, тогда путешественники с облегчением сдавали свой нелегкий пост и ложились спать. Однажды Денхольм попытался ускользнуть из объятий Йоххи, чтобы посмотреть, как лечат призраки, но колдовской дурман окутал все тело и сделал голову тяжелой невыносимо. Он боролся с дремой до последнего, но сон напал наемным убийцей, исподтишка, разбивая все надежды на победу. Голова наутро болела нестерпимо, и король предпочел смирить свое любопытство.

Шесть дней, беспросветных и тоскливых.

Шесть дней, насквозь пропитанных смертью.

Потому что умирал не только проводник, умирали лошади. Язвы на искусанных боках, казалось, полностью исцеленные, расплывались вновь, въедаясь в неповрежденные участки шкур и уходя все глубже. И Алиста, и Факиэр лишь на время смягчали боль и муку в угасающих глазах несчастных животных.

Шесть дней, долгих, тягучих, дождливых.

Моросящий дождь шел с утра до ночи, шурша каплями по листьям вековых дубов, но словно огибая Священный Приют и ее постояльцев. Дождь усыплял, убивая веру в счастливый исход, словно оплакивая непутевого бродягу. Но король не раз говорил шуту, насколько было бы тяжелее, если б светило жаркое летнее солнце. Шут неизменно соглашался, отправляясь на очередную постирушку к придорожной канаве, полной мутноватой воды.

Шесть дней без движения.

Без погонь, без боязни не увидеть рассвет. Время остановилось, замкнулось пространство. Во всей Вселенной остался крохотный островок жизни, окутанный нитями по-летнему теплого дождя. И умирающий под зеленеющими кронами дубравы проводник.

Хорошо хоть хватало еды.

В первый же день Санди не упустил случая запустить лапу в сумку Эйви-Эйви. Король протестовал, но был вынужден присоединиться со странной смесью любопытства и стыда.

Вместительная холщовая сума, которую Эй-Эй носил, перекинув через плечо на манер письмоносцев, таила в себе множество занятных вещиц. В одном кармане было полно всевозможных мешочков и коробочек с порошками и целебными травами. С другим отделением обстояло еще интереснее. После того как разом оживившийся шут вытащил солидный сверток с припасами, которых при разумной экономии и бережном хранении хватило бы на месяц, там осталась всякая мелочь.

Набор запасных струн для лютни. Тонкая серебряная цепочка. Старая медная монета со стертыми письменами, явно не элронская. Огниво и трут. Трубка, кисет, иголка с ниткой. Стальная пластинка с неизвестными иероглифами. Небольшая книга в зеленом сафьяновом переплете с серебряной застежкой, которую не удалось открыть. Бронзовый амулет, полностью повторяющий татуировку на груди проводника: перевернутый равносторонний треугольник со стрелой, украшенный скупой резьбой и тремя агатами по верхней поперечине — белым, серым и черным, — явно гномьей работы и такой красоты, что король с сожалением разжал пальцы, выпуская вещицу из ладони. Странный высохший стебель с двумя кривыми толстыми шипами, похожий на наконечник стрелы. И их кожаный расшитый кошелек, до отказа набитый золотом.

Последнюю находку шут приветствовал радостным воплем и хищным оскалом, сделавшим бы честь любому волку. Вытряхнул деньги на заботливо подстеленный плащ, торопливо пересчитал. Озадаченно почесал затылок, пересчитал еще раз.

— Ничего не понимаю, куманек, — наконец развел он руками. — Здесь намного больше, чем было…

— Векселя нет, — пояснил король. — Я написал один, на всякий случай. Но чтобы получить по нему деньги, нужно доехать до предместий Фора. Странно все это. Зачем он вернулся?

— Совесть загрызла, — хмыкнул шут. — Должна же она у него остаться хоть в малом количестве… Ладно, братец, давай теперь переметные сумки посмотрим, может, еще что интересное отыщется.

Но ничего особо интересного не отыскалось. Кроме неизвестно зачем припрятанных старых дырявых башмаков и бурдюка с крепленым вином: видимо, не имея возможности запастись должным количеством, проводник решил побить недостаток градусом. Лютня, нож, котелок. Кружка, деревянная ложка, приправы. Нехитрый скарб человека, не берущего в дорогу лишнего… На этом обыск к великому облегчению Денхольма завершился.

Шестой день ничем выдающимся не отличался.

Все те же заботы, все та же погода. И новые язвы на лошадиных боках. Сыро и уныло на душе. С появлением Духов, обязательных и пунктуальных, как сборщики налогов, легли спать с вполне ощутимым облегчением.

Но ночью, неожиданно для самого себя, король проснулся. И подскочил, привычно хватая меч. Потом опустил оружие со смесью радости и досады.

У костра, зябко кутаясь в свой старый плащ, сидел Эйви-Эйви и, часто вороша посохом угасающие угли, читал книгу в зеленом сафьяновом переплете. Рядом на земле стояла кружка с вином, пустая наполовину. За пределами слабого огненного круга перетекающей толпой мерцала стайка Духов. Картинка попахивала умильной пасторалью: казалось, Эй-Эй читает сказку заблудившимся и напуганным детям.

— Давно ты так посиживаешь? — с едва заметной долей иронии поинтересовался Денхольм, пристраиваясь рядом и раскуривая любимую трубку. И с обидой проследил, как улепетывают, растворяясь на бегу, пугливые призраки.

— Вторую ночь, — аккуратно закрывая книгу, пояснил проводник.

Король взглянул на него с неприкрытой жалостью: так слаб оказался голос того, кто привык владеть вниманием толпы в шумных кабаках. Голос, лишенный интонаций. Предельно невыразительный голос.

— Зачем вернулся-то?

— Затем, что дурак… Спасибо, что выходили, не бросили подыхать, — все так же уныло и бесцветно продолжал Эйви-Эйви. — Йоттей — слишком нудный собеседник.

— Так уж прям и Йоттей, — возмутился Денхольм. — Сам он, между прочим, только к королевским отпрыскам приходит.

— А он меня слишком долго дожидается, — впервые за время беседы улыбнулся проводник. — Настолько долго, что они с Вешшу принялись звенеть клинками, не дожидаясь смертного часа.

— А Вешшу с тебя какая прибыль? — устроился поудобнее король, пуская колечки.

— Вешшу по природной жадности своей хапает все, что не имеет хозяина. А я когда-то ей сильно удружил, вложив в старушечьи руки оружие.

— Сильно грешил? — без особой надежды на ответ поинтересовался король, втайне умиляясь наивности своего вопроса.

— Грешил достаточно, — пожал плечами Эйви-Эйви, — а сильно или не очень, не мне решать. Два поступка взял на душу, два греха признаю за собой, но таких, что потянут на Щит и Копье.

Король молча смотрел на рыжие искры, летящие в темную неизвестность. Мало было на свете поступков, способных дать Вешшу ТАКОЕ оружие. Что же ты натворил, проводник?!

— А исправить сделанное можешь? — тихо спросил он.

Эйви-Эйви болезненно дернулся, протягивая зябкие руки поближе к костру, глянул исподлобья:

— Предательство могу, но не хочу. Духу не хватает. А убийство разве исправишь?

— Мне приходилось убивать, — поделился Денхольм. — И Санди тоже…

— Убийство убийству рознь, — успокоил его проводник. — Убить в бою, защищая жизнь и родину, ни на йоту не отступив от долга, — разве это грех! Это доблесть, это лишняя стрела в колчане Йоттея. А убить безоружного да еще чужими руками… Дурная смерть, господин, — палка о двух концах, и по убийце бьет гораздо сильнее…

Король дернулся и порывисто вскочил. Кусая губы, зашагал по поляне, тщетно пытаясь успокоиться. Проводник наблюдал за ним с меланхоличной отрешенностью.

— Ты знаешь, что такое акирро? — резко спросил Денхольм.

— Да, — проводник невольно вздрогнул, — знаю, господин.

— Держать в руках приходилось?

— Да, господин…

Король заскрипел зубами, пытаясь не выпустить на волю крик ярости, стараясь удержать охватившую его гневную дрожь. Проводник не был похож на ТОГО, кто стоял на поляне, он был гораздо старше ТОГО, занесшего руку для удара. Но даже если не эти тонкие пальцы сжимали рукоять акирро, даже если не этот голос, как пощечины, клал насмешки… О, он будет осторожен, он проверит все до мельчайшей детали! Он найдет исполнителя чужой воли, если потребуется, разорвет его на части, но добудет имя хозяина. Тот, кто скрывается под именем Эйви-Эйви, не знает, что нанявший его ищет убийцу своего брата! И поможет отыскать человека с кромки поляны. И если король окажется прав…

О, если он окажется прав!

— Кого ты убил, проводник? Отвечай!

— Так, — неохотно выдавил Эй-Эй. — Одного сумасшедшего…

Сумасшедшего! Сбежавший из дворца король должен был казаться сумасшедшим! Таким, каким сейчас предстает перед людьми сам Денхольм!

Жажда мести душила короля, рука нетерпеливо стискивала рукоять меча, все тело готово было к бою.

«Конечно! — вопил помраченный рассудок. — Разве бы этот хлюпик сам справился с Йоркхельдом, лучшим фехтовальщиком страны! Нет и не будет бойца, равного покойному брату!..»

«Остынь! — еле слышно возражал слабый голос совести. — Его вина не доказана!..»

«Убить! Убить прямо сейчас! Раздавить проклятую гадину!..»

«А если он невиновен? Убьешь безоружного без суда, без вины, оборвешь жизнь, тобой же спасенную… Чем ты будешь лучше тех, кто убил твоего брата? Вдруг это совпадение!»

«Не бывает таких совпадений! Не бывает…»

В висках стучал скрипучий старушечий голос: «На ловца и зверь, на зверя — ловец!»

Вешшу!

Это имя захлестнуло голову и разом отрезвило.

— Ложись спать, проводник, — мрачно приказал Денхольм. — Тебе нужно набираться сил, а не хлебать всякое пойло. Рана воспалится.

— Я просто хотел сказать, господин, — словно взвешивая про себя каждое слово, остановил его Эй-Эй, — что вам теперь тоже нужно быть очень осторожным и даже дышать с оглядкой.

— Угрожаешь, мерзавец?! — окончательно рассвирепел король.

Но проводник как будто и не слышал его крика:

— Вы совершили поступок, господин, вы и ваш друг. Дурной поступок. Вешшу будет вас ждать Там, За Порогом, ждать с оружием в руках… Вы уехали, оставляя в суматохе бегства раненых, молящих о помощи. Людей, которых вы могли спасти. Тот мальчишка, господин, сын трактирщика… В общем, он умер. Я не успел… — Эйви-Эйви вздохнул и с трудом поднялся на ноги. — Завтра можем выезжать, господин Хольмер. Больше я вас не задержу.

— Ты не сможешь идти, — хмуро бросил Денхольм, борясь с подступившим к горлу комом страха и стыда. — А лошади подыхают, иди, сам полюбуйся.

Опираясь на посох, Эйви-Эйви доковылял до лошадей. Осмотрел одну, вторую, погладил ласково:

— Ну конечно, родные, вас покусали воркхи. Их яд действует долго… Они не умрут, господин, но и поправятся не скоро. Если вам нужен мой совет, оставьте их здесь. Вы скрываетесь, а на таких скакунах вас с другом любой крестьянин запомнит. При Священной Дубраве им будет хорошо, Духи вылечат. А при случае отдадут кому-нибудь, ищущему приюта, уходящему от погони… Сделайте так, господин.

— Хорошо, Эйви-Эйви. Я оставлю лошадей при Дубраве. Ложись спать.

Легко приказывать другим. Король сумрачно следил, как устраивается на левом боку, кряхтя и постанывая, Эй-Эй, долго вслушивался в шелест капель дождя и сладкое похрапывание Санди, завидовал смертельно, а присоединиться не мог, словно Йоххи избегал даже притрагиваться к клейменному Вешшу. А когда наконец милосердные Руки Бога коснулись его воспаленных глаз, на короля обрушился ураган чужой боли, вопли трактирщика и плач вдовы кузнеца. Перед ним встал мальчуган лет пятнадцати, белобрысый и конопатый, посмотрел исподлобья с укором и непониманием.

«Мы ведь бились за вас, господин, — услышал король горький упрек. — Бились и победили. Как вы могли бросить нас умирать? Как?»

«Что же ты наделал, брат?» — встал рядом с мальчишкой призрак погибшего Йоркхельда.

«Что же ты наделал, государь?» — мелькнуло хмурое лицо кузнеца.

— Я не хотел! — прокричал в открывшуюся Пустоту Денхольм. — Я никому не желал зла, я просто испугался! Я не хотел!!!

— Это не ответ, — проскрипел старушечий голос. — Идем со мной…

Костлявая рука метнулась к его горлу, он дернулся и взвыл от боли…

И проснулся, потирая лоб.

Огляделся. Поднял здоровущий желудь, осторожно пощупал набухающую шишку… И благодарно улыбнулся каменному истукану.

Во всем обозримом глазом пространстве, до самого горизонта, природа купалась в солнечном свете. Ласковое июньское утро щебетало и стрекотало, сверкая и переливаясь. Шут обреченно осматривал лошадей, проводник, прикорнув у костра, попивал винцо, отдававшее целебными травами, и бренчал на лютне, иногда помешивай ложкой доходящую на углях кашу.

Король позвал его, но не получил ответа. Эйви-Эйви продолжал с самым серьезным видом хлебать из кружки, и в его глазах надолго задержалась мечтательная отрешенность.

Зато Санди откликнулся сразу:

— Силен же ты спать, куманек! — ухмыльнулся он достаточно мерзко. — Видал, какие чудеса на свете белом происходят? Еще вчера я этому мерзавцу штаны стирал, а сегодня проснуться не успел, как он уже под градусом!

— И солнце светит, — рассеянно заметил Денхольм, пытаясь отклеить от себя обрывки сна и вспомнить детали вчерашнего разговора.

Избавиться от кошмара оказалось неожиданно легче. При малейшей попытке восстановить ночную беседу у костра резало глаза и ныли кости. Но он стиснул зубы и заставил память работать в полную силу.

И вспомнил.

Проводник словно почувствовал недобрый взгляд, дернулся, завертел головой. Потом, пожав плечами, сделал едва заметный ограждающий жест, и собственная злоба ударила короля подобно жалящей змее.

«Осторожнее, Денхэ, — мысленно осадил он сам себя. — Не спугни дичь! Не такой уж ты слабый колдун, господин Эйви-Эйви, каким хочешь казаться!»

Все сходилось, все нити вели к проводнику. Человек из Зоны, державший в руках акирро! Человек, убивший безоружного чужими руками! Не вязался со всем этим один лишь жалкий вид, ну да это дело наживное для пьяницы и бродяги скрывающегося от закона.

— Каша готова! — торжественно возвестил Эй-Эй, прерывая невеселые раздумья короля. — Давайте завтракать, господин Хольмер, дорога заждалась!

Денхольм мысленно махнул на все рукой и пошел искать свою ложку. В конце концов жизнь распутывает любые клубки загадок. Живи пока, пьяный проводник!

Копаясь в заплечном мешке, он случайно наступил на разбудивший его желудь. Досадливо обернулся на жалобный хруст… И забыл обо всем на свете.

Из темной с дымчатым налетом скорлупы выглядывал кроваво-красный камень, нестерпимо сверкая на солнце. Король в жизни своей не видел камней подобной чистоты и огранки. Он скинул треснувшую невзрачную оболочку, и на его ладонь легла багровая слеза, окаменевшая капля крови…

От костра доносились призывные вопли Санди. Денхольм повернулся, не в силах отвести взгляда от находки, и пошел к шуту, напрочь забыв о ложке. Так и сел рядом с товарищами по походу, держа в пальцах осколок закатного солнца. Санди удивленно присвистнул:

— Где это ты откопал такое, братец?

Проводник глянул расширившимися от удивления глазами и неожиданно преклонил колени, опрокидывая едва початую кружку с вином.

Во всем виде его сквозило непонятное почтение.

— В чем дело, Эй-Эй?! — не выдержал король, переводя взгляд с проводника на лужу вина и обратно: что же должно случиться, если бродяга не огорчился такой потере!

— Камень Зарга, — прерывающимся шепотом выдохнул Эйви-Эйви. — А я думал, сказки…

— Сами видим, что камень, — слабо огрызнулся зачарованный шут. — Догадываемся, что от Зарга. Дальше-то что?!

— Дальше? — все так же потрясенно стоя на коленях перед ладонью Денхольма, прошептал проводник. — По старой гномьей легенде, когда Великий Кователь мешал свою кровь с кровью друга, которого называли Заргом, Дающим Приют, несколько капель сорвалось с руки и не попало в братину.

Кователь собрал их и заключил в камни, а камни подарил Заргу. Любой из гномов в любой стране Хейвьяра сотворит невозможное, чтобы взглянуть на этот камень, господин. Ибо у вас в руке одна из Двенадцати капель крови Верховного Бога Гномов. Только не дарите никому, — вздохнув, добавил он уже без пафоса. — Не дарите: бешеный народ, горячий — передерутся. Отданного Заргом не оспорят, отданное вами — с превеликим удовольствием.

Король отвернулся, заботливо пряча камень в Незримый Кошель. Обрастал он по дороге барахлом и амулетами, как деревья листьями покрывались, странно даже. Кошель, Булавка, Камень-Глаз, Камень-Кровь… Скоро будет ходить, подобно шесту на праздничных гуляньях, весь в ленточках и побрякушках! И все же, сквозь смех и ворчание, Зарга поблагодарил от всего сердца. Когда идешь против Той, За Которой Нет Трех, а по твоим следам бегут вприпрыжку слуги Вешшу, не до гонора.

Едва камень скрылся с глаз, проводник пришел в себя.

И Священную Дубраву потряс негодующий вопль: Эй-Эй оплакивал невозвратимую потерю. С надеждой глянул в сторону бурдюка, но поскучнел, видимо, вспомнив о запасе на долгую дорогу.

— В путь пора, — мрачно заявил он, безо всякого аппетита доскребая свою кашу и вычищая котелок.

— Идти-то сможешь? — недоверчиво покосился шут.

— С чего мне падать-то? — обиделся проводник. — Всего лишь три кружки за утро. А я до пятнадцатой крепко стою на ногах!

К полудню они все-таки собрались и с поклонами и благодарностями покинули Приют каменного Истукана. Лошадей поручили заботам Духов, оставив немного сушеных трав из запасов Эй-Эя, навьючили на себя поклажу и неторопливо зашагали по мощеной дороге.

Поначалу король долго приноравливался к своей ноше, потом сделал попытку обогнать проводника. Эйви-Эйви старательно и аккуратно переставлял ноги, опираясь на посох, и без особых усилий тащил свои нехитрые пожитки: лютню, к которой приторочил запасной котелок, и сумку, куда запаковал бурдюк с остатками вина и сверток с провизией. Денхольм нес только личные вещи, но, как ни старался прибавить ходу, обойти неспешно вышагивающего проводника не мог. Правда, на нем была кольчуга, и меч в длинных ножнах постоянно бил по ногам… Санди заметил его усилия, ухмыльнулся и засопел, беря разгон. Но вскоре сдался, а махнувший на них рукой король бессовестно отстал, сбив дыхание.

— Не гони! — крикнул он шуту, а когда спутники остановились, немного пробежался и добавил: — Не гони, все равно не пропустит. Рана еще откроется…

Эйви-Эйви смотрел на них с изумлением, но Санди понимающе кивнул и успокоился.

Они немного передохнули, хлебнув из драгоценного бурдюка, и снова двинулись в путь. Денхольм никогда не думал, что дорога может оказаться столь тяжелой и скучной. С каждым шагом его ноша становилась все тяжелее, и проползающими мимо природными ландшафтами он интересовался все меньше, словно разучившись воспринимать прекрасное. Ласковое теплое утро, быстро просыхающие лужи, мокрая трава, выбивающаяся из плотной брусчатки, вызывали лишь раздражение. Новые сафьяновые сапоги покрылись грязными разводами, плотная, твердая кожа до крови стирала ноги, и король с завистью смотрел на разношенные потертые башмаки Эйви-Эйви. Он начинал понимать эту странную привязанность к старой обуви.

Когда солнце клонилось к горизонту, утомленное долгой дорогой по небу, путешественники увидели деревья. Три дерева справа, три — слева. А за ними величавой дымчато-голубой цепью протянулись горы.

Горы Форпоста.

— Сторожевые дубы, — обернувшись, крикнул проводник. — Там должен быть первый гномий пост, у них и отдохнем!

Король в горячей молитве поблагодарил всех Богов на свете, и Темных, и Серых, и Светлых. И, стиснув зубы, прибавил шагу, хромая на обе ноги сразу.

Рядом сопел запыхавшийся шут.

До дубов они добрались в рекордные сроки. Но наткнулись на пустую сторожку. Пыль и тишина. Паутина. Следы давних поспешных сборов.

— Гномы ушли? — почему-то шепотом спросил Санди.

И в этот миг, вспарывая вечернюю тишину, свистнула стрела.

— Засада, куманек! — завопил шут, оправляя кольчугу и выдергивая из ножен акинак.

Неуловимой серой тенью выпрыгнул в окно проводник. Король лишь выругался сквозь зубы, обнажая клинок. Вместе с Санди они навалились на дверь, пытаясь сдвинуть проржавевший засов. Но были откинуты к стене дружным напором с другой стороны. В проем хлынули какие-то люди с клинками наголо и, азартно вопя, кинулись в атаку…

Король дрался, как раненый зверь, в пылу сражения позабыв о боли и усталости. «Первая битва! — стучало у него в висках. — Моя первая битва!» Но кто-то рассудительный и строгий внутри него давал невидимые отрезвляющие пощечины: «Не увлекайся, следи за рукой. Не напрягай плечо, свободнее кисть. Береги силы, прикрывай Санди. Не лезь вперед. Не увлекайся же! А то первый бой может стать последним!»

Санди рубился со злым упорством, без особого ущерба для себя и противников. Зато меч в руках короля метался за двоих, описывая немыслимые дуги и при каждом выпаде находя податливую плоть. Нападавшие толпились и мешали друг другу, беспорядочно вспарывая клинками пустой воздух, промахиваясь и беснуясь. Краем глаза Денхольм заметил, что у многих не хватает на руках трех пальцев. И зарычав от боли воспоминаний, врубился в толпу, открывая спину. Крепка была кольчуга работы гномьих мастеров, но и на ней от яростных ударов разошлись звенья. Король вертелся волчком, подрубая то ноги, то шеи, помогая себе кинжалом. Где-то далеко кратко ругнулся Санди, бросаясь к нему на помощь, словно в море с высокой скалы…

Сколько длился этот бой?

Они не помнили.

Казалось, века, а закат еще не набрал полную силу, когда наконец король и шут остановились, оглушенные тишиной, по пояс заваленные мертвыми телами. Остановились друг напротив друга, готовые скрестить клинки. И опустили оружие, устало и невесело рассмеявшись. Облизнули пересохшие губы…

— Славная была драка. Эй, выпить бы, — мечтательно выдохнул Санди.

И одна и та же мысль заставила их броситься к выходу:

— Где проводник?!

Пробившись по телам к выдернутой из петель двери, они замерли на пороге в немом изумлении. Вся поляна и кусок дороги были завалены мертвецами. Пустые остывшие взоры, глотки, зияющие рваными ранами, похожими на посмертные улыбки. Ошметки тел, разрубленных на части, насквозь пробитые головы с вытекшими глазами, свернутые шеи, раздробленные кости…

— Кошмарный сон, — прошептал король, какой-то неведомой частью своей души понимая, что нескоро забудет это поле бойни.

— Помогите! — раздался вдруг истошный вопль.

Денхольм подпрыгнул от неожиданности и завертел головой.

— Помогите! Господин, спасите меня!

— Это Эйви-Эйви! — заволновался король. — Откуда крик, Санди?

— Сверху, куманек, — злорадно усмехнулся шут.

Король задрал голову и нервно расхохотался. Над поляной, прилепившись к стволу столетнего дуба, у самой макушки качался под ветром Эй-Эй, закрыв глаза и самозабвенно завывая. Сквозь листву просвечивали обрывки серого плаща и зеленый сафьяновый переплет, стиснутый в скрюченных пальцах.

— Как ты там оказался? — крикнул шут.

— Не помню! — жалобно взвыл проводник, с облегчением раскрывая глаза и тут же снова их зажмуривая. — А-а-а! Я боюсь высоты! Снимите меня!

— Вот не было заботы, — возразил жестокосердный Санди. — Сам залез, сам слезай.

— Не могу! — заверещал Эй-Эй. — Боюсь! Снимите!

— Сейчас я его сниму, — мрачно пообещал шут, примеряя в руке метательный нож. — Сейчас он допросится, трус! Мерзавец!

— Осторожнее, Санди! — предостерег король. — Не покалечь, второго ранения я просто не переживу и брошу его посреди дороги!

— Так просто не отделается, — пообещал Санди голосом доброй бабушки. — Постели что-нибудь помягче, не разбился бы…

— На трупы упадет, — пожал плечами Денхольм. — Куда уж мягче…

Под деревом действительно возвышалась самая высокая горка истерзанных тел. Но сбитый метким броском проводник исхитрился на нее не попасть. Пересчитывая все ветки, цепляясь обрывками плаща, истерично горланя на всю округу, он рухнул в добром роуде от дерева, просто чудом не придавив несчастную лютню. И надолго затих, поджав колени к подбородку.

Король деловито порылся в его нетронутом багаже и выудил баклагу. Звук разливаемого в кружки вина подействовал подобно волшебному эликсиру, и Эйви-Эйви, пошатываясь с самым ошалевшим видом, доковылял к месту раздачи бесценной жидкости. И только тогда король и шут заметили, что его рубаха насквозь пропитана кровью.

— Ты ранен? — Денхольм плеснул проводнику немного вина.

— Пустяки, пара царапин, — залпом опрокинув в себя содержимое своей кружки, Эй-Эй потребовал добавки. — Это старая дырка открылась. Сработал инстинкт самосохранения, а на дерево они не полезли.

— Кто все это натворил? Ты?

— Интересно, чем? — хмыкнул проводник. — Зубами, что ли? Копались в моих вещах, знаете, что оружия не ношу. Да и драться не люблю, если честно…

— Тогда кто?

— Дадите вина — скажу! Побольше лейте, господин, не жадничайте!

— Хватит с тебя! — вмешался Санди. — Говори!

— Прискакал тут один. Чернющий, куда до него самому Саади! И как начал всю эту ораву от двери откидывать — только клочья летели…

Король и шут переглянулись.

— Так куда же он делся? — осторожно спросил Денхольм.

— А я его заклинанием припечатал, он и растаял, — горделиво откинул голову проводник. — Пока в книге рылся, он как раз последнего прикончил, по ваши души войти собирался, а я ему и вмазал! Перед заклинанием Второго Круга ни одна нечисть не устоит!

— Лучше бы ты этих припечатал, — вздохнул король, нежданно пригибаясь под навалившейся усталостью.

— Этих? — изумился Эй-Эй. — Это же люди! Обыкновенные люди, от нечисти пока еще далекие…

— Люди?! — вскинулся Санди.

Они огляделись вокруг, и стало им откровенно нехорошо. Одно дело — крушить всех подряд, избавляя мир от нечистой силы. Другое, совсем другое дело — рвать на куски живых людей, чьих-то сыновей, чьих-то отцов… Король скосил глаз на оставленную ими сторожку и нетвердым шагом побрел к ближайшим кустам, где и расстался с остатками давнего завтрака. Когда он ломал ребра стражникам на Улице Священного Круга, он не успел осознать содеянного. Когда он приказывал стрелять в кренх, он не видел противника. А теперь… Рядом с остервенением выворачивался наизнанку верный Санди.

Легко и красиво читать в древних романах о героических битвах, о славных поединках и представлять себя непобедимым воином в сверкающих доспехах.

Легко и интересно носиться по дворцовому парку и сражаться с драконами, освобождая принцесс.

Суровая романтика войны, с детских лет пропитавшая каждую клеточку королевского тела, на деле оказалась грязным и крайне неопрятным, жестоким делом…

Когда они наконец вернулись на поляну перед сторожкой оказалось, что проводник перетащил их вещи на дорогу, подальше от побоища. Эйви-Эйви встретил их непривычно ласковой и виноватой улыбкой.

— А вы думали, господин, это легко: людей убивать? — тихо спросил он, протягивая кружки с вином, в которых плавали нерастворенные остатки какого-то порошка. — Выпейте, горьковато, конечно, но хорошо помогает.

Король залпом проглотил предложенную отраву и с удивлением обнаружил, что вроде бы действительно полегчало.

— Уф, — выдохнул Санди. — Ну и горечь!

— Давайте уйдем отсюда, господин. Пока есть силы и запал не иссяк…

— Не раньше, чем ты расскажешь все, что знаешь!

— До ночи просидим, — пожал плечами проводник, но подчинился. — Переживать-то особо не стоит, господин Хольмер. Это люди, пока еще люди, но уже служители Той, За Которой Нет Трех. Семипалые.

— И откуда такие красавцы берутся? — с нездоровым интересом поинтересовался шут.

— Ну как «откуда»? — замялся, подыскивая понятные слова, Эй-Эй. — Рождаются. Живут как все. А потом совершают дурные поступки. Но не хотят принимать расплату ни сейчас, ни потом. И рубят себе пальцы в знак искупления вины перед Богами.

— Больно! — поморщился Санди.

А король неожиданно вспомнил трегг…

…Темной неживой маской было застывшее лицо капитана…

Стэнли закрепил руль и положил на борт левую руку:

— Беру на себя твой поступок, Лаэст! — тихо и отчетливо произнес он.

И прежде чем капитан успел его остановить, отрубил мизинец и кинул в багряную воду…

— Больно, — согласился проводник, — но не смертельно. С какого-то боку даже удобно: расплата за грехи еще при жизни. Остановиться сложно. Где один палец — там и два. И ты уже у Вешшу на крючке, потому что с потерей третьего становишься Семипалым, еще живым, еще мыслящим свободно, но с телом, подчиненным приказам Старухи. А потом медленно, но верно становишься Пустоглазым и от тебя сбегает даже собственная тень. Бойтесь таких, господин. С виду — как люди, внутри — опустошающий вихрь.

— Откуда ты так много знаешь, бродяга?! — подозрительно поинтересовался Санди. — Уж не сама ли Вешшу тебя просветила?

— Знавал я одного такого, любящего бегать от ответственности, — неохотно пояснил Эй-Эй. — Знаете, что его спасло? Зверь в лесу напал, руку двупалую оторвал. Сам человечишка насилу выжил, окровавленный до деревни дополз, но плакал от счастья, потому как стал свободен. Пять пальцев — не семь, можно вырваться из цепких когтей. Долго потом трясло, обратно затягивало — устоял, не упал. Вот так-то, господин Хольмер. Если захотите спасти Семипалого, рубите руку, вдруг да не поздно?! Сами они не могут, чуждая воля держит…

— В путь пора, — мрачно подытожил король, с опаской поглядывая на угасающее солнце.

— А я что говорю? — искренне обрадовался Эйви-Эйви. — Ноги уносить, да поскорее, не ровен час Хозяйка за душонками придет, так не вином же ее угощать, самим не хватает…

Ныло все тело, но Денхольм мужественно встал, закинул за плечи мешок и припустил по дороге чуть ли не впереди прихрамывающего проводника: настолько его не радовала предполагаемая встреча с Вешшу.

В последних лучах заходящего солнца они углядели третью Священную Дубраву, последнюю перед горами Форпоста. А потом нахлынула темнота, чуть разбавленная слабым отсветом далеких звезд. Привыкшие к сумеркам глаза отказывались различать такие нюансы, как дорога и поля, не говоря уже о камнях и рытвинах. Король и шут застыли, не в силах заставить себя сделать хотя бы шаг из боязни опять свернуть не туда. Денхольм вздрогнул. То ли воображение играло с ним злую шутку, то ли на самом деле неверно замерцала, растворяясь в неизвестных далях, звездная россыпь, и подползал все ближе коварный туман, и слышалось чье-то алчное нетерпеливое дыхание…

— Эй, где вы там? — резкий каркающий голос трезвого проводника разом рассеял морок. — Что застряли?

— Так не видно ж ни рожна! — возмутился Санди.

В ответ донеслось неразборчивое ворчание.

— Ну что вы, как дети неразумные, наказание мое! — крикнул наконец Эйви-Эйви. — А Камень Зарга вам на что?!

Король сунул руку в Незримый Кошель и достал камень. И тотчас вся округа осветилась кровавым пламенем, словно объятая яростным пожаром. В неровном свете он увидел успевшего отойти на пару роудов Эй-Эя и Дубраву за его спиной, приветно зашелестевшую кронами деревьев. Денхольм облегченно вздохнул и торопливо захромал под защиту каменного Бога, Дающего Приют. Вскоре у Священного Ручья весело затрещал огонь, аппетитно забулькал котелок с похлебкой. Король вытянул натруженные ноги, горящие от целебной мази проводника, и, прихлебывая подогретое вино, смотрел на пламя.

Он старался не вспоминать о прожитом дне, о тяготах пути, о битве в гномьей сторожке.

Долгожданный отдых и хорошая еда.

Что еще нужно человеку для счастья?