Они шагали по колено в шелестящих под ветром волнах серебристо-серой травы, почти задыхаясь от нестерпимой горечи. Король и не предполагал, что горьким может быть запах. Но терпкий воздух сводил с ума, обжигая горло и разъедая легкие. Он был тягуч и напоминал несказанно дорогие и редкие бальзамы, привозимые из далеких северных земель, приторные и маслянистые.

Они шли, а тяжелые переменчивые волны сметали их неверный след, вновь заполняя собой пространство, переговариваясь, напевая, завораживая…

— Что это за трава? — спросил король, нагоняя проводника.

— Полынь, — кратко ответил Эйви-Эйви. — В Ласторге мало мест, где растет хоть что-то, кроме полыни…

Холодный прогорклый ветер подталкивал в спину, неизменный в этих краях ветер с гор, дующий четко на восток, подгоняющий воздушные потоки к Зоне…

— А эта трава съедобная? — Санди подобрался с другой стороны и смотрел нетерпеливо и выжидающе.

— Наверное, — пожал плечами проводник. — Одно могу сказать точно: вкус у нее мало отличается от запаха. Ласты живут тем, что делают из нее крепкие настойки и продают гурманам из восточных земель. А еще из полыни делают лекарственные отвары…

В отличие от остальных старик жадно ловил ртом струи ветра, вдыхая прохладную горечь с явным наслаждением.

— Неужели тебе нравится это безобразие? — возмутился Сердитый гном, оттирая короля от побратима.

— Смотря что ты называешь «безобразием», — улыбнулся Эйви-Эйви. — Запах полыни меня успокаивает. Знаешь, Торни, чего мне по-настоящему жаль? Я не успею еще раз вдохнуть благословенный ветер Сожженной Долины, не пропущу меж пальцев пепел Скорби, чтобы опять вернуть себе молодость, чтобы выдавить из себя гной чужих ошибок и страданий… И вздохнуть свободно. Свободно! Увы, я отравлен горечью места, что вы называете Зоной, но горечь та сладка, и я задыхаюсь вне Ее пределов…

Вскоре ничем не защищенную от ветра местность сменили первые деревья, а чуть погодя путники вступили в лес.

Один из языков обширного леса Эвона, отмеченного на карте шута, принял их под свою ненадежную защиту. Деревья стояли редкими воинами, оставшимися в строю после кровавой битвы, некогда гордые, но теперь склоненные в вечном поклоне востоку, поникшие головами над телами павших товарищей. Год за годом могучий в незапамятные времена лес проигрывал бои надменному выскочке-молокососу, задиристому ветру Сторожек.

И все же лес Эвона крепился, упираясь корнями, сплетаясь ветками, утепляясь лишайниками и пышными мхами. И худо-бедно, но укрывал от непогоды.

В лесу решили переночевать, благо, с хворостом никаких проблем не возникло. Правда, пришлось потрудиться и натаскать камней, укрепляя своеобразный камин в месте, указанном гномом, — камин, спасающий от гибели скромный костерок, возле которого сгрудились тесным кругом.

Каша удалась на славу, хлеб был мягок, а пирожки, напеченные хозяйкой Тренни, — просто изумительны.

Доброе вино скрасило прочие неприятности, и ужин прошел стремительно и весело. Набив животы, все с удовольствием набили трубки и устроились поудобнее для задушевной беседы.

Продуктов в дорогу Касты насобирали на год вперед, но благоразумный Эй-Эй, невзирая на протесты Санди, взял ровно четверть. Король полностью поддержал сие благое начинание, сознавая, что весь груз придется переть на собственных спинах, а в ближайшем селении всегда можно будет пополнить запасы.

Одно его смущало в выбранном проводником маршруте: старик шел прочь от моря! Проводник вел их на север. Денхольм не любил загадок и спросил напрямик.

— Ну почему от моря? — обиделся Эй-Эй. — Очень даже к морю. Просто сейчас мы идем к внутреннему морю Валирет.

— И что мы там забыли? — изумился шут.

— Он ведет нас в Хоррар, недотепы! — встрял гном, сердито теребя бороду. — Где ты подобрал таких, Эаркаст? Хоррар — город небольшой, но стоит на судоходной реке. В Ласторге мало проходимых дорог, самый безопасный путь к югу — по Стэни. Наймем лодку, спустимся по течению к самому порту Стэнор. А там снарядим корабль какой-нибудь, если денег у вас хватит.

— Должен предупредить сразу: в сам порт я не пойду, отсижусь неподалеку, — заявил Эйви-Эйви к вящей радости Торни.

— И правильно, побратим, чтоб им всем задницы припекло! — оживился он. — Достойный муж не бегает от опасности, но и на рожон не лезет! Может, еще обыграем злодейку, а?

— Мне бы не хотелось тебя обнадеживать, — сморщился проводник. — И почему ты не можешь просто смириться?

— Никогда! — пламенно заверил Сердитый гном, даже руки к небу воздел, едва не выронив трубку.

— Может, просветите и нас? — осторожно встрял в беседу шут. — Мы вот до сих пор не понимаем, почему это ты, старина, помирать собрался. Да еще так безоговорочно!

— Могу и объяснить, — несколько вяло отмахнулся Эй-Эй. — Когда-то давно мне приснился сон, в котором я почти увидел свою собственную смерть. И пока события развиваются так, что сон можно счесть пророческим. Если вам так уж любопытно, умру я в Башне Смерти, изувеченный хуже некуда. А вот кто меня добьет — вопрос довольно сложный, не успел я тогда разглядеть, разбудили, нелюди!

— Нелюди! — важно подтвердил Торни. — И гордимся этим, между прочим! Нашел, о чем сны смотреть, жердина долговязая! Кстати говоря, ты тогда так орал и стенал во сне, что в спальню не прибежал только ленивый.

— Ладно, это дело прошлое, — чуть улыбнулся Эйви-Эйви. — Ну, господин? Вы удовлетворены? Или еще что веселого рассказать?

— Удовлетворен, — спокойно кивнул король. — Теперь я знаю, где и от чего тебя спасать.

— И этот туда же! — шумно возмутился проводник.

— И пожалуйста, — не обращая внимания на сердитое пыхтение, продолжил Денхольм, — не называй меня больше господином. Просто Денни. Или вот как гном — Хольмером. Лады?

Старик озадаченно посмотрел на протянутую руку, забавно сморщился, потер переносицу.

И король поразился произошедшей с бродягой перемене: черты его лица разгладились, загорелись лучами радости и лукавства бесцветные глаза, и губы тронула улыбка, впервые за весь поход не насмешливая, не презрительная, а просто теплая и ласковая. И затерялся где-то в отсветах этой улыбки уродливый шрам, не испортили ее дыры от выбитых зубов и кожа, свисающая глубокими складками на щеках.

Эйви-Эйви выпрямился во весь свой немалый рост, расправляя сутулые плечи. И пожал королевскую руку.

— Спасибо, Денни, — прошептал он еле слышно.

Всемогущие Боги! Король не поверил своим ушам! В кои веки растворились в холодной ночи насмешка и наглость, давно ставшие штандартом пройдохи-менестреля, нанятого однажды на заболоченной дороге близ Эрингара! Даже не верилось, что он умеет говорить так, просто и с щемящей душу нежной печалью.

— Я буду называть вас Денни, когда доберемся до Зоны…

Как же быстро кончилась чудесная сказка, кто бы знал!

Знакомые интонации почти мгновенно отвоевали прежние позиции!

— Если доберемся, — поправился Эйви-Эйви, и улыбка слетела с его губ опостылевшей маской. — Но пока я веду вас, и веду за деньги, вы — мой господин. И пожалуйста, не спорьте, хозяин. Так надо. Причем не мне, а вам.

— Ну все! — вставил свое веское слово Торни. — Вы меня растрогали дальше некуда! А теперь спать. Завтра с утра войдем в Хоррар, а там дел невпроворот.

— Нет, все-таки не ценишь ты красоты момента! — укорил Сердитого Гнома шут. — Ну да хрен с вами, в Хоррар так в Хоррар. Тем более что, судя по карте, там нет Черной Башни!

— Проницательность твоя не знает предела! — процедил сквозь зубы уязвленный проводник. — Еще начни свою старую песенку: Эйви-Эйви трус и подлец, пьяница и шарлатан!

— Хочешь сказать, мальчики раскусили тебя так быстро? — расхохотался гном. — Ай, молодцы! Столько гадостей о тебе даже я, пожалуй, не состряпаю. Так что не корчь из себя героя, побратим, оставь свои потуги!

Наутро пришлось немного пробежаться, поскольку щедрой на мерзости ласторгской природе показалось мало ветра, и с самого утра зарядил меленький и противный дождик.

— Слушай, Эй-Эй! — ныл на бегу шут. — У тебя же было какое-то дождевое заклинаньице! Прогони ты эту пакость, а?

— Как же, — сварливо отозвался проводник, — стану я тратить на такую мелочь последние, быть может, секунды моей жизни! Прямо-таки приплясываю от нетерпения попасть к Йоттею!

Хоррар показался столь неожиданно, что король не удержался от вскрика. И остановился от изумления, почти не слушая ругани наткнувшегося на него гнома.

— Как же так? — с растерянным видом обратился он к Эйви-Эйви.

— А вы что ожидали увидеть, господин? — расхохотался проводник. — Рорэдольскую крепость?

Маленький городишко на холме действительно не вязался с представлениями Денхольма о храбрецах Ласторга, державших первый круг обороны против Зоны, грудью заслонявших остальное королевство. Тесно сгрудившиеся деревянные дома, обнесенные не слишком высоким частоколом. За пределами городка — торговая площадь, чуть подальше — два каменных барака, отведенных под казармы… Живописная группка скал, с каким-то темным строением в центре…

— Вы думали, что ласты первыми примут любой удар врага? — насмешливо и ехидно спросил Эй-Эй. — Господин, господин… Они спрячутся по норам при первом же намеке на опасность!

— Они заключили договор с Кастами, — тщетно выжимая бороду, пояснил Торни.

— Ага, и в случае нападения Гора примет их под свою защиту, — подхватил проводник. — У нас даже несколько пещер на нижних ярусах отведено специально под укрытия для людей. За это они отдают гномам половину своего скудного урожая. За просто так, если рассудить здраво, но при этом экономят на постройках, так что и сами не в убытке. Первоначально Хоррар хотели построить прямо под Воротами, на том поле, куда нас выпроводили из Горы. Но гномы скрутили им кукиш и даже сожгли первые дома.

— И не фига! — тряхнул головой Сердитый гном. — Не для того мы там все деревья выкорчевывали, чтоб какие-то людишки застраивали место для боевого маневра!

— Зачем же вообще здесь селиться? — изумился Санди, часто смаргивая дождевые капли.

— Пушнина здесь ценная, а зверь в лесах почти непуганый, — пожал плечами старик. — Полыни завались, клевера под пасеки. И привкус свободы пьянит, надо полагать: надзору-то почти никакого! Здесь даже поговорку придумали: «король далеко, Зона близко. Бог высоко, а мы низко». В смысле, чего мелочиться, если дальше падать уже некуда.

— И в этой дыре ты надеешься нанять подходящее судно? — не сдавался шут. — Да кто же сюда поплывет? И зачем?!

— А вы взгляните на реку, господин «просто Санди», — посоветовал Эй-Эй, для верности ткнув костлявым пальцем.

Король вслед за шутом окинул Стэнь пытливым взором. И к своему безграничному удивлению, насчитал пять одномачтовых посудин в излучине за городом. И даже один кренх.

Мелькнувшая догадка заставила его вздрогнуть:

— Контрабандисты? — невольно понижая голос, спросил он у проводника.

Старик кивнул:

— И пираты, разумеется. Кто же еще, кроме отпетых негодяев и авантюристов, сунется так близко к Зоне!

— Долго будем мокнуть без толку? — не выдержал Торни, грубо толкая короля в спину. — Так и насморк подхватить недолго!

— Вот это я понимаю: тучка! — восхищенно заорал Санди.

Король оглянулся и замер столбом.

Сказать, что на них наползала гроза, — значит, не сказать ничего!

— Йо-хо! — крикнул проводник, припуская к городу. — Штормовое предупреждение!

Гроза шла с моря, и темпы ее продвижения по суше впечатляли. Путники торопились изо всех сил, но зловещая мгла наступала им на пятки, заставляя ветер Сторожек менять сложившиеся привычки. То здесь, то там образовывались смерчики, стремившиеся на север, норовящие прихватить с собой неосторожных двуногих ничтожеств…

Когда они ломились в закрытые ворота частокола, кто-то донельзя остроумный, заскучавший на Благостном Небе, опрокинул на них целое море воды, едва не унеся прочь с холма.

— Все часовые попрятались! — пытаясь перекричать ураган, заорал проводник. — Подсади, побратим!

Гном уперся ногами в землю и подставил могучую спину. В одно мгновение взвившись над частоколом, старик упал по ту сторону ворот. Еще через мгновение тяжелые створки распахнулись, и ветер внес ослепших от дождя путешественников в Хоррар. Бросил, как ненужный груз, возле караульной будки и отправился гулять по улицам, подгоняя волны грязной воды.

— Эаркаст! Закрываем ворота! — рявкнул Торни, упрямо прорываясь навстречу бушующим потокам. — А то весь город разнесет в щепы!

Король с суеверным ужасом следил за тем, как постепенно смыкаются створки под натиском двух богатырей из древних сказаний. Сам он, уцепившись за крепкий с виду столб, не мог ступить и шагу из боязни улететь вслед за ветром. Взбесившийся воздух боролся до последнего, раз за разом откидывая дерзких, расшибая их о каменные плиты мостовой, но сплевывавшие кровью гном и человек оказались сильными противниками и вставали снова и снова.

И тогда король расцепил онемевшие пальцы, поднял голову, уперся получше ногами. И развернулся навстречу ветру, улыбаясь наглецу кривой усмешкой.

И ураган смутился, прянув в стороны, огибая. Не мог он поднять кощунственную руку на Обладателя Заклинания Воздуха, Одного из Трех, самых сильных в Мире Хейвьяра.

Перестав ощущать сопротивление воздушных потоков, Денхольм осторожно, вымеряя каждый шаг, приблизился к воротам, словно заслоняя их от разъяренной непогоды. Ободренные побратимы сделали еще одно усилие, и кованые створки сошлись, позволяя пленить себя кандалами запора.

И стало так тихо, что зазвенело в ушах. Лишь ливень продолжал барабанить по щербатой каменной кладке.

— Что это было? — спросил шут. — И почему все эти хлипкие деревянные крыши целы? Или ураган заказали только для нас?

— Шторма здесь слишком частое явление. — Старик мрачно любовался на два выбитых при падении зуба, покоящихся на его ладони, и часто сплевывал кровь. — Было бы глупо не принимать этого в расчет: Зона постоянно притягивает к себе все ветра, до каких может дотянуться… А те, что вырываются из ее крепких объятий, бесчинствуют в округе. Но в Сторожках обнаружились небольшие залежи ветсира, невзрачного такого камушка, отгоняющего воздушные потоки.

— Да, — Торни опять принялся старательно выжимать драгоценную бороду, — нам этот камень был ни к чему. Но мы неплохо заработали на его поставках. Ласты собрали грандиозный выкуп, шкур разных, рыбы с Медвежьего озера привезли, целую эскадру в Вилемонд за пшеницей отправили. Самый большой камень в Стэнор отвезли, здесь, в Хорраре, камушек помельче. На кораблях — совсем уж крохотные, пыль, можно сказать. Но наше дело маленькое: покупают — продаем.

— Ветсир — камень уникальный. И очень редкий. Говорят, из ветсира построен Дворец Самого Кователя, которому очень уж досаждали настырные Светлые Боги. То дострой, это переделай! А ветры у них в Посланниках были…

Договорить проводник не успел: из сторожки высунулся самый любопытный из стражников и с немыслимой смесью недоверия и восхищения осмотрел вновь прибывших.

— Вы кто такие? — стараясь придать своему голосу строгость и неподкупность, вопросил он, потрясая алебардой.

— Гном Сторожек со товарищи, — опередил короля промокший насквозь и от того еще более сердитый Торни. — Что-нибудь еще спросишь, любезнейший? Или мы пойдем своей дорогой?

Стражник задумался на мгновение, потом отвесил церемонный поклон. По обычаю Кастов, как успел заметить Денхольм. На этот раз король не стал докучать побратимам вопросами. То, что в Ласторге должны с уважением относиться к гномам Сторожевых гор — нелюдям, дающим право убежища в смутные времена, особых пояснений не требовало.

— В «Старого Пирата»? — хмуро поинтересовался Торни. — Тогда давай руки в ноги, Эаркаст, а то еще подхватим какую-нибудь заразу!

Эйви-Эйви согласно кивнул и ускорил шаг. Изрядно пропетляв среди узких улочек, минут через десять он остановился под облезлой вывеской, сохранившей следы нехитрой композиции с одноногим морячком посередине.

Вывеска вызвала у проводника мимолетную улыбку, но Сердитый гном не стал восхищаться творением неведомого маляра, а, отпихнув побратима, с силой толкнул скрипучую дверь. Король и шут поспешили за Торни, справедливо полагая, что насладиться столь сомнительным шедевром успеют в более благоприятную погоду.

Шагнув через высокий порог, Денхольм с интересом оглядел заведение.

Довольно просторный зал был полон народу, коротавшего время за кружкой пива или местной полынной настойки. От густого табачного дыма моментально заслезились глаза и запершило в горле: сизые облака туманом покачивались над столами и медленно возносились к высокому резному потолку с закопченными стропилами. Рожи посетителей, выныривающие из табачно-винных паров, вызывали устойчивое желание подальше спрятать кошелек и покрепче ухватиться за рукоять меча: добропорядочными горожанами их назвать было невозможно при всем желании. Хозяин, который, судя по всему, и был тем самым пиратом с вывески, считал, по-видимому, ниже своего достоинства стоять за стойкой и горделиво восседал за лучшим столиком в углу.

Зато по залу металась полуразмытая тень молодой помощницы. Насколько сумел разглядеть заинтригованный король, трактирщица успевала разносить выпивку, отсылать на кухню более чем скромные заказы касательно закуски, принимать деньги, болтать с хозяином и мимоходом отбиваться от назойливых и липких лапищ, то и дело норовящих ухватить ее пониже талии. Пожалуй, Денхольм счел бы ее красивой, встретив в ином месте и в иное время. На прелестную фею эта прокуренная разбитная бабенка тянула с тем же успехом, что и на мастюрку, прижившуюся при трактире. Впрочем, на откровенно открытой груди не было никакого клейма.

Пару раз девица бросала на них любопытные и испытующие взгляды, словно спрашивая: «С чем пожаловали, гости дорогие? Нам и без вас жилось неплохо!»

А путники столбом стояли на пороге, тщетно силясь присмотреть свободное местечко почище…

Громкое чихание за спиной возвестило о том, что проводнику наскучило любоваться местными шедеврами живописи.

— Илей! — позвал насмешливый и ехидный голос. — Так-то ты встречаешь друзей, девочка моя?!

На минутку вынырнувшая из клубов дыма трактирщица резко остановилась, словно уронила на пол двухдневную выручку, и круто развернулась, присматриваясь с явным недоверием.

Король с нескрываемым удовольствием пялился на ее точеную фигурку и потому не успел уловить тот краткий миг, что изменил всю Илей с головы до пят: девушка просияла, иного слова не подберешь!

— Эйви-Эйви! — взвизгнула она на весь трактир и бросилась на шею проводнику.

Он легко подхватил ее на руки и подкинул к самому потолку под восторженные вопли зевак. Поймал, закружил, сшибая столики.

— Я вернулся, Илей…

— Вернулся, — протянул сварливо Торни, — как же! Заглянул на пару минут — это у него возвращением называется.

— Тор! Сердитый гном! — с непередаваемой нежностью пропела Илей, шутливо теребя его бороду. — А эти молчуны? С вами? Дядя Тэй! — снова закричала она. — Дядя Тэй! Эйви-Эйви вернулся!

Старый пират рявкнул нечто невразумительное, но по широкому гостеприимному жесту, слегка отдающему непотребщиной, король понял, что их приглашают к столу. Хозяин заведения неловко встал и церемонно поклонился, кокетливо отставив культю. После чего вновь плюхнулся в свое кресло и громогласно потребовал выпивки и жратвы.

Но Илей уже несла битком набитый поднос, ловко и изящно лавируя между лавок.

— Почему у нее нет клейма? — в самое ухо проводнику прошептал шут.

Эй-Эй нахмурился и чуть помедлил с ответом. Будто прикидывал, сразу вырвать язык любознательному или пока погодить.

— Потому что она девственница! — упредил ссору Торни. — Она только-только вступила в ваш Человеческий Возраст Создания Семьи или как его там: претендентов много, да вот девочка переборчива…

— Но это декольте! — возмутился не поверивший Санди. — Эти ножки из-под укороченной юбки! За ослов нас держите?

— Она не мастюрка, — собрав воедино все свое безграничное терпение, вмешался старик. — Просто шлюхи в этих краях задают тон среди модниц, вот и все.

Илей приветливо кивнула королю и пристроила свой гигантский поднос. Смущенный Денхольм принялся торопливо помогать с его разгрузкой.

— Этих двух я не знаю! — безапелляционно заявил дядя Тэй. — Что за черви сухопутные?

— Не ругайся, старый дурень! — оборвал поток сквернословия проводник. — Эти двое мне, между прочим, деньги платят. И идут туда, куда ни один из ваших храбрецов добровольно не сунется!

Пират недоверчиво и с долей суеверного ужаса оглядел короля и шута, почесал в затылке.

А Денхольм не удержался и щелкнул клинком в ножнах, на мгновение обнажая клеймо Лаэста. Тэю хватило краткого мига: цепкий взгляд уловил нужное и сразу же обрел недостающее уважение.

«Красный» угол хозяина поражал обилием оружия на стенах: как уловили путники из сбивчивой пьяной речи, трофеев бурной молодости. И еще картой. Огромной картой, сшитой из десятка бычьих шкур. На ней довольно точно была изображена суша Хармм и прилегающие острова. Королю удалось разглядеть даже контуры неведомой земли на юго-западе, но берег этот отличался некоторой зыбкостью очертаний. На основном материке было много пробелов, желто-коричневых пятен под цвет выдубленной кожи, но были и участки, удивлявшие обилием подробностей и мелких деталей. Денхольм вгляделся в один из таких кусков: крупный город, улица, вдоль которой прорисованы все дома и более мелкие строения, ворота, широкая дорога с «впадающими» в нее тоненькими тропинками… Все остальное словно пропадало в тумане, теряло четкость, обретало схематичность…

— Это Иллисса забавляется, — с улыбкой пояснил подобревший после обильной выпивки проводник. — Я помню красавицу еще босоногой курносой девчонкой, злящейся на солнце за то, что от него проступают веснушки. И уже тогда она вылавливала прохожих путников и пытала до потери сознания: кто что видел, кто где был! И все, о чем узнавала, на карту свою заносила. Илей, эй, Илей! — снова заорал он на весь зал, подзывая неугомонную девушку. — Посиди с нами, маленькая! А я про тебя песенку спою…

— Ты будешь петь? — вынырнула из табачной туманности трактирщица. — Тогда посижу!

— Я буду петь, малышка…

Эйви-Эйви расчехлил лютню, подтянул колки. И полилась сквозь перегар, копоть и надсадные хрипы пьянчуг незамысловатая мелодия, такая же простая и очаровательная, как девчушка, присевшая на краешек королевского стула…

Резко встал:

Илей выслушала его с легкой, загадочной улыбкой, согласно покивала головой:

— Спасибо, Эй-Эй. Вот песен обо мне еще никто не слагал!

И король впервые поглядел на старика с неудовольствием и ревностью. Трудно передать, насколько ему нравилась эта девушка, будя самые низменные инстинкты. Усилием воли, готовым разорвать на части всю его душу, он заставлял себя вспоминать божественную Ташью, рисуя ее величавый стан и высокую грудь, но… Ташка была далеко, и образ ее проигрывал в борьбе со сладостным видением маленькой трактирщицы, лукавой и кокетливой, немного грустной и откровенно влекущей.

На самое дно души опадал осадок сожаления и стыда. И Денхольм упорно гнал от себя греховные мысли о том, как было бы все просто, окажись она действительно шлюхой! Два дня покоя, полных блаженства и любви, он, воин от рождения, вполне мог себе позволить! И эту связь даже самые ярые моралисты и крючкотворы при всем желании не смогли бы назвать изменой: тропы опасностей, которыми он шел, издревле принадлежали походным женам.

Он смотрел на округлые груди, слишком откровенно выглядывающие из глубокого выреза на рубахе, он ласкал взглядом покатые плечи и широкие бедра, пальцы сами тянулись к тонкой и хрупкой на вид талии… И тонули его помыслы в безбрежной зелени лукавых глаз, и пьянил его аромат шелковистых волос цвета опавших каштанов…

Но какая-то жилка на шее упрямо билась, не позволяя сдаться глупым ощущениям, жилка, некогда облеченная в слова «благородство», «честь», «рыцарство». И немалая часть его души искренне радовалась тому, что бывают честными и столь прекрасные, изумительные девушки.

Наверное, и этот кусочек его сердца питался исключительно невыносимым эгоизмом. После приключения с Йолланд король всерьез забеспокоился о Ташью: любит ли по-прежнему? ждет ли? А если изменила — как жить дальше?!

Маленькая Иллисса была не похожа ни на ту, ни на другую. Не хватало ей статности и величия, недодали Боги нежности и прозрачности. Но жизнь в ней била ключом, и она заражала окружающих своей живительной силой. Трактирщица показалась королю глотком свежего воздуха после заточения в душной темнице, ветром с реки, прохладным в знойный полдень и теплым зябкой ночью. Ясным веснушчатым солнышком, выглянувшим из-за грозовой тучи…

Он сидел рядом с маленькой феей и таял от ее близости, от дразнящего запаха ее тела. И совершенно не слушал то и дело звякающих кружками сотрапезников, вскидываясь только на нежные звуки ЕЕ голоса… Он и без вина был достаточно пьяным!

— Не увлекайся, Хольмер! — пребольно двинул ему локтем под ребра Торни. — Боюсь, не про твою честь ягодка!

«А про чью же! — чуть было не крикнул король. — Уж не старому ли уроду ее сватают?!»

Очень хотел крикнуть, но вовремя сдержался.

Вот ведь полдороги жалел проводника, думал, что за дуры эти бабы, если за внешним уродством не могут разглядеть чуткой души! Не могут полюбить с закрытыми глазами, разорви их Чудища Тьмы! А как сыскалась одна, так сам готов старику глотку перегрызть от ревности.

«Ты обручен! — оскорбленно вопила совесть. — Ну так не зарься на чужое!»

Да, он был обручен. И он не мог обладать этой чудной девушкой, не скинув ее на самое дно, лишив уважения и права любить. Потому что не мог на ней жениться…

Настроение испортилось разом и безоговорочно. Есть и пить расхотелось окончательно.

Король угрюмо встал, затребовал себе ключи и поднялся наверх, где, не раздеваясь и не моясь, рухнул на постель и забылся тяжелым сном.

Проснулся он ближе к вечеру от препротивнейшего ощущения возвращающейся лихорадки. Непросохшая рубаха настырно липла к телу, спину холодил озноб. Рядом с кроватью аккуратной стопкой была сложена чистая одежда, и думать о том, что ее касалась заботливая рука Иллиссы, оказалось приятно настолько, что захотелось встать и переодеться.

На соседнем лежбище вольготно раскинул руки Санди: отмытый до поросячьего цвета огрубевшей в дороге кожи, с тщательно выскобленным подбородком и даже в ночном колпаке! Король едва не умер от зависти, переборол собственную лень и отправился мыться. Вода в бочке оказалась достаточно теплой, но он предпочел спуститься на кухню и затребовать подогрева, очень уж изнежился на дармовом чуде гномьего водопровода.

Когда с непривычно долгими и кропотливыми процедурами приведения в порядок внешности было покончено, король соблаговолил спуститься в общую залу. Мельком глянув на свое отражение в медном зеркале, он остался вполне доволен увиденным и шел, втайне надеясь произвести на Илей более благоприятное впечатление.

В зале было темно и не по времени пусто. Как показал более тщательный осмотр, двери трактира были надежно заперты, а прислуга разбрелась кто куда. Поразмыслив, король пришел к выводу, что он со товарищи свалился на головы гостеприимных хозяев перед самым закрытием, когда на славу повеселившиеся всю долгую ночь клиенты начинают расползаться по домам. Или по только что открывшимся забегаловкам, что, в сущности, дела не меняло.

В дальнем углу возле окна обнаружился старый пират Тэй, старательно починяющий видавшую виды кожаную куртку. А за самым большим столом в центре устроилась незнакомая девчонка в скромном, наглухо закрытом платье простого фасона и с грехом пополам увязанными на затылке задорными косичками, свободолюбивыми и непослушными. Девчонка лихо болтала под столом босыми пятками и время от времени теребила за рукав Эйви-Эйви, коротавшего по соседству минуты блаженного отдыха за кувшином доброго вина.

Но, несмотря на вдумчивое изучение содержимого посудины столь необъятных размеров, что заранее становилось муторно, первым заметил короля именно проводник. Он шепнул пару слов девчонке, и та порывисто обернулась, роняя на пол карандаши.

— Проснулись, Денни? — весело спросила она. — Если решите, что легкая закуска вам не помешает, я кликну стряпуху…

Король вежливо прикрыл челюсть, постарался придать себе мужественный и невозмутимый вид и церемонно поклонился любезной хозяйке. В таком виде Илей была почти неузнаваема, но нравилась ему гораздо больше!

Трактирщица заметила его ошалевший взгляд и поспешно пояснила, густо покраснев:

— Вы думаете, мне самой нравятся те жалкие тряпочки, что кое-как прикрывают мое тело? В них я выгляжу, как продажная девка, но разве могу иначе? — Девушка вздохнула и попыталась навести порядок среди бунтующих волос. — Оденься я хоть на йоту скромнее, я потеряю клиентуру: здешней публике подавай открытые женские прелести, а большинство трактиров в городе держат шлюхи!

— Почему же ты не уедешь отсюда? — спросил Денхольм, усаживаясь рядом и с восторгом ощущая близость ее соблазнительного тела.

— Я здесь родилась… — тихо прошептала Илей.

— В любой другой области дядюшку Тэя разорвут на части за былые подвиги, — пояснил Эйви-Эйви. — Ладно, малышка, час моего освобождения близок: смена пришла, скука тебе не грозит, а мне пора насладиться чередой волшебных сновидений. Не подведите меня, господин! — с самым что ни на есть заговорщицким видом обратился он к королю, хитро подмигивая сразу двумя глазами.

И Денхольм остался наедине с прекрасной трактирщицей, о чем уже не осмеливался и мечтать.

— Чем мне развлечь вас, несравненная Иллисса? — вкрадчиво поинтересовался он, завладевая ручкой смутившейся барышни.

Маленькая трактирщица осторожно, но твердо освободила руку и улыбнулась:

— Я рисую свою карту. Помогите мне, — просто попросила она.

— Боюсь, я мало где был, — вздохнул король. — Я только встал на свою дорогу и большую ее часть прошел под заботливой опекой Эй-Эя. А моим рассказам, полагаю, с его красноречивым трепом не сдюжить…

— А чем же все это время занимались? — изумилась Илей. — Где жили?

— В Итаноре, — объяснил король. — И занимался разрешением проблем по мере их поступления…

— В Итаноре?! — восхитилась девушка, даря ему очаровательно пылкий и любопытный взгляд. — Эй-Эй никогда не рассказывал мне о столице! То ли не был никогда, то ли воспоминания остались неприятные… Расскажите мне об этом городе, Денни!

— Ну, не знаю! — протянул Денхольм, в глубине души посмеиваясь над столь мелким коварством. Глаза у Илей стали большие-большие, как у обиженного ребенка, и он сразу сменил сомнение на сугубо деловой тон: — А поесть мне что-нибудь дадут?

Через несколько минут стол был буквально завален блюдами с холодными закусками, а маленькая фея умоляюще хлопала длиннющими ресницами. Король подцепил кусок буженины, выпил кружку отдававшей горечью полынной настойки и, сжалившись, начал рассказ.

Он говорил и словно наяву видел башни своего дворца, его залы и колоннады, портики и галереи. Наваждения трехэтажных городских особняков и переплетения узких улочек висели над их головами, запутавшись в табачном дыму. И снова широкой полноводной рекой растекалась Улица Священного Круга. И вставали колдовскими вехами храмы Итанора, ухоженные и опустошенные, манящие сказочные иллюзии, подернутые пеплом сожаления и тоски.

Король говорил, и все прожитое смазывала неясная пелена. Пройденные лиги казались нереальными, словно припорошенными вьюгой забвения…

И он бежал от Темного Храма, бежал на выручку неосторожному шуту, бежал, размахивая дубиной, как мечом… И обиженные, похожие на серые льдинки, глаза Ташью следили за ним, замораживая холодом непонимания…

Илей обломала свой последний карандаш как раз к тому времени, когда король окончательно выдохся и запутался в воспоминаниях. Рассердившаяся на все человечество девушка едва не прикусила высунутый от усердия язычок, но вовремя спохватилась.

А Денхольм, возблагодарив всех Светлых и Серых Богов за компанию, надолго присосался к баклаге с настойкой, переводя сорвавшееся дыхание.

Трактирщица милостиво позволила ему подкрепиться и с сожалением вернула карту обратно на стену. А потом они просто сидели рядом, болтали ногами и грызли засахаренные орешки. И говорили, говорили… Будто пытались обсудить все новости мира зараз. Лишь когда девушка принялась откровенно клевать носом, ополоумевший от ее внимания король вспомнил, что хозяйка не спала всю ночь, а заведение скоро откроется для новых любителей покутить, проматывая куш с награбленного. И любезно, но с самыми сладостными мечтами в глубине души, проводил Иллиссу до порога ее спальни. Вожделенная дрожь рассосалась, как только трактирщица захлопнула дверь перед самым его носом, обрывая робкие попытки напроситься на последний глоточек настойки. Денхольм обозвал себя последним болваном и за неимением лучшего отправился прогуляться по городу…

После всех увиденных по дороге городов Хоррар не понравился совершенно, производя впечатление грязной, не в меру разросшейся деревни.

По остаткам каменной мостовой, похоже, выложенной гномами еще до Войны Магии, носились разжиревшие свиньи, обдавая зазевавшихся прохожих мириадами мутноватых брызг из застоявшихся, хотя и пополненных вчерашней грозой луж. Какая-то неопрятного вида деваха гонялась за петухом, сбежавшим подворотней на волю, ободранные бродячие собаки уныло грызлись из-за обглоданных костей…

Королю почему-то вспомнились лохматые, отдающие скрытой силой и мощью гиганты Рорэдола, бойцовые собаки, гордость Межгорья, встречающие случайных путников недружелюбным предупреждающим рыком и по-хозяйски разгуливающие по улицам города. В суровых крепостях считалось постыдным делом даже сказать о четвероногих защитниках бранное слово, а здесь! Трудно было вообразить более жалкое зрелище!

Денхольм поспешил выйти за пределы загаженных сплетений кривых улочек и направился к реке, на пристань. Не то чтобы он горел желанием встретиться с Лаэстом… Но с другой стороны, чем не шутит Темная Сила? «Ветер» казался ему самым надежным суденышком из всех, что можно было нанять за деньги в этом Крае Отчаянных Головорезов, как с неуместным пафосом называли Ласторг местные жители.

Знаменитого трегга у причала не оказалось, и разобиженный на судьбу король от нечего делать принялся осматривать разномастные суда и суденышки. Одно из них, под горделивым названием «Гроза Южного Моря», как раз разгружалось под самую черную брань капитана и его помощников. От «Грозы» несло таким дивным ароматом, что у Денхольма засвербело в носу и закружилась голова, он напрягся в ожидании какого-нибудь подвоха, настолько не вязался с обшарпанным видом двухмачтового кренха запах ранних роз. Из трюма выносили аккуратно обвязанные ящики и складывали неподалеку под надежной охраной.

— Что за груз? — грозно вопросил король, кидая присевшему отдохнуть матросику мелкую монетку.

Парень ловко поймал сверкающую денежку, задумчиво повертел в продубленных морскими ветрами ручищах:

— Хороший вопрос, господин мой, — жизнерадостно оскалился он. — Я бы сказал, вопрос на пять медяшек: по монетке за слово! За эту монетку вот вам первое: «груз».

— Шельмец! — развеселился король и кинул вторую.

Матрос позвенел в кулаке двумя денежками и улыбнулся еще шире:

— Второе слово, мой господин: «цветочных»… Благодарствуйте! — обрадовался он, принимая сразу два медяка. — Третьим словом у нас будет: «лепестков», ну а четвертым: «княжества». Будем покупать последнее слово?

— А я и так знаю, — усмехнулся в ответ король, пряча в кошелек последнюю медяшку. — Груз цветочных лепестков княжества Самоххин, откуда же еще! — и, насвистывая нехитрый мотивчик, отправился к капитану.

— Разумное сочетание щедрости и скупости — вот качество поистине великого купца! — завздыхал ему вдогонку обделенный хитрец.

Но Денхольм даже не обернулся, выискивая капитана. Вскоре он услышал поток столь отборной ругани, изобилующей умопомрачительными фразами из морской терминологии, что, не колеблясь, пошел на шум, как корабль на свет маяка бурной ночью. Орущий человек не был похож на грозного пирата с картинки древнего манускрипта об открытии мира, но тем не менее от него шел слишком сильный поток властности и жестокости, чтобы оставить хоть тень сомнения. Увлеченный последовательным перечислением фауны и флоры подводного царства применительно к собственным матросам, он не сразу заметил короля, но как только нахальный чужак, посмевший ступить на палубу обожаемого судна, оказался в поле его зрения, команда вздохнула с заметным облегчением и скоренько рассосалась кто куда, бросая на пришельца сочувствующие взгляды.

— Это что еще за моллюск безногий пачкает мой ют?! — набрав побольше воздуха в могучую грудь, что есть мочи заорал капитан. — Оторви тебе клешню, дерьмо земноводное! Как посмел?! Кто пустил?!

— Должно быть, я ошибся, — невозмутимо кивнул Денхольм. — Мне говорили, что капитан «Грозы Южного Моря» человек дельный и благопристойный… Так капитан не вы?

— Не я? — возмутился великан, и лицо его разом стало хищным. — Да я этот кренх водил по Мертвому морю, когда тебя, улитка, еще молоком отпаивали! Гниль пресноводная, я в эскадре самого Лаэста не для того плавал, чтоб сопливая медуза меня благопристойностью пичкала!

Упоминание о Лаэсте было бальзамом на израненную оскорблениями душу короля.

— Я тоже плавал под Лаэстом, — спокойно и правдиво сообщил он, в который раз обнажая меч и выставляя напоказ знаменитое клеймо. — Оттого-то и решил, что два знающих толк в делах человека смогут договориться без лишнего колебания воздуха.

Капитан взглянул на клеймо и закашлялся, поперхнувшись очередным ругательством:

— Если свой — извиняй, — хмуро сообщил он. — С кем ошибок не бывает. Только где ж ты под ним плавал? Прости, конечно, но на вид ты — сопляк сопляком, а Лаэст уже года четыре как в воду канул!

— А вот на Эрине, слыхал? Кренх потопили… — многозначительно бросил в пространство король: мол, человек ты, капитан, неглупый, сам вывод сделаешь.

Капитан подумал и сделал:

— Значит, этот скат сунулся-таки на Валирет! Как паруса-то унес, лихой ветер?! Ему с Внутреннего моря все пути отрезаны, а по берегам — от виселиц по его грешную душу не протолкнуться! Погулял он там в свое время, ох и славно погулял!

— Вернулся, — авторитетно подтвердил Денхольм. — Да еще и полный трюм пряностями набил, везунчик. Ну да Стэнли и не оттуда выведет.

— Значит, и этот старый кальмар с Лаэстом плавает! — восхитился кэп. — Дела! Кстати, что ты там, не знаю твоего имени, о делах толковал?

— А зачем тебе мое имя, капитан? Без малейшей надобности, как и мне твое, — пожал плечами король совсем уж на манер проводника. — Меня твой груз интересует, а еще точнее — его цена. Только не за ящик и не за десяток этих грешных сундуков, а за все лепесточки сразу. За сколько продашь? Одним махом?

— Одним махом? — призадумался великан, забавно сморщив нос, что, очевидно, помогало подсчетам. — Если одним махом да как своему, за двадцать золотых уступлю, себе в убыток. Зачем тебе столько мусора, морячок? Понимаю, шлюхам местным на забаву, но ты-то!

— Надоело полынь сосать! — пояснил король, вытряхивая из кошелька россыпь золота. — Буду на розах настойку гнать: изумительного вкуса пойло!

— Вот это по-нашему! — хлопнул его по плечу капитан. — На такое дело я тебе даже две златки прощу, приятель!

А то все духи да масла, акульи зубы им в задницу! Шлюха — она и есть шлюха, чем ни помажься! А вот выпивки хорошей в этой дыре и не сыщешь!

Они расстались лучшими друзьями, кэп даже приказал своим матросам доставить в город громоздкий груз и жутко обрадовался, узнав, что адресатом является старый Тэй:

— Ты в надежной гавани, морячок! — прокричал на прощание великан, потрясая кулаками размером с ядро для катапульты каждый.

По дороге в трактир король завернул к местному писарю и состряпал очередной вексель: на цветочки ушли остатки совместных с Санди денег, и экономный шут не простил бы ему подобного расточительства. Меняла рассматривал его творение долго и тщательно, с особым вниманием изучая оттиск Большой Печати. Но, убедившись в подлинности документа, деньги отсчитал без лишних разговоров: здесь вообще не любили задавать вопросов о судьбе покупаемых предметов. Вексель был настоящий, и кому какое дело, где покоится его прежний хозяин и успели ли акулы обглодать его бренное тело!

Когда Денхольм, крайне довольный собою, наконец добрался до трактира, его ждало еще одно, крайне занимательное зрелище: дядюшка Тэй, с которого можно было лепить аллегорическую статую Удивления, возвышался над доставленным по адресу богатством. Его взор, обращенный на постояльца, был столь жалок и близок к помешательству, что король не стал его мучить и объяснил все, как есть.

— А рецептик этой настойки у вас имеется? — осторожно поинтересовался старый пират, почесывая лысину.

— Имеется, — кивнул король, сладко потягиваясь. — Дай бумаги, набросаю, что да как. И вот еще что: ты можешь гнать настой, а можешь просто продавать втридорога всяким разным знахарям, дело твое. Но один ящик я забираю…

Сундук, набитый лепестками, оказался довольно легким, хотя нести его наверх было жутко неудобно. Но король мужественно дотащил и выпотрошил перед спальней Илей, устилая коридор благоухающим ковром. Его благородства и скромности хватило на то, чтобы не маячить жалкой тенью, ожидая благодарности пробудившейся прелестницы, и, усилием воли заставив себя уйти от вожделенной двери, Денхольм отправился в собственную спальню.

Где и рухнул на постель, полный самых волшебных предчувствий, ожидая… Впрочем, он и сам толком не понимал, чего ожидает от своей эксцентричной выходки, просто радовался ей, как ребенок новой игрушке.

Во сне он видел Илей, усыпанную лепестками с головы до ног. А еще он видел Ташью и, сравнивая, понимал, как все-таки они похожи. Маленькая Иллисса изумительно напоминала ту шальную девчушку, о которой сама Ташка старалась вспоминать как можно реже: озорницу, носившуюся с мальчишками по дворцовому парку, поднимавшую рев оттого, что играть Прекрасную Даму скучно, уж лучше сражаться с драконами, и дравшуюся с братьями Сайх за лишнюю порцию апельсинового пудинга…

А потом сон сморщился, будто кто-то смял салфетку с нарисованной на ней картинкой, и король увидел торговую площадь, полную озлобленных людских лиц. Сумерки кинулись прочь от гомона разношерстной толпы, оставляя посередине стражников Городского Порядка, тащивших за руки упирающегося пригожего мальца. Еще один отпихивал орущую в голос женщину. Толпа гудела, но вмешиваться не собиралась…

— Оставьте мне моего сына! — долетели наконец звуки, словно вспомнив о своем существовании.

— Прочь, стерва! — вновь оттолкнул женщину стражник. — Надо было вовремя платить по счетам!

— Оставьте мальчишку! — перекрыл прочие крики негромкий и подозрительно знакомый голос. — Я заплачу их долги…

— Какой щедрый и самоотверженный дядя! — криво усмехнулся один из стражников, выпуская ребенка и круто, по-звериному мягко разворачиваясь сразу всем телом. — Ну-ка, посмотрим, кого это занесло к нам вчерашним ураганом?

Стоящий посередине площади старик с уродливым шрамом поперек морщинистого лица постарался улыбнуться как можно дружелюбнее, поднял глаза и, чтобы разрядить обстановку, протянул вперед руки открытыми ладонями вверх. Посох сиротливой фиолетовой змеей притаился у его ног…

Старик поднял глаза…

И рука его судорожно дернулась к горлу, тщетно пытаясь нащупать Талисман, Камень-Глаз, отданный Вечность назад беспутному щенку, не ценившему своего счастья!

Дернулась рука и упала.

И безвольный старик рухнул на колени, не в силах вырваться из прочной, жестокой хватки Пустоглазого…

Король проснулся от перехватившего горло ужаса и, не тратя времени на глупые сомнения, наспех оделся и бросился вниз, перепрыгивая через три ступеньки крутой лестницы.

— Если ты ищешь Илей, — приветствовал его старый Тэй, — так она отправилась погулять по городу, вся, как чучело, обвешанная твоими лепестками. Срамота, конечно, но раз девочке приятно…

Но Денхольм его не слушал, не до Илей было ему сейчас. Он бросился к Сердитому Гному, неторопливо набивавшему трубку возле стойки и вяло переругивающемуся с Санди.

— Где Эйви-Эйви? — заорал он, едва справившись с неожиданным удушьем сбитого дыхания.

— Пошел на пристань договариваться насчет посудины, — фыркнул шут. — Ты что, куманек, привидение во сне увидел?

Но Торни не требовалось никаких пояснений: он был уже возле двери, и руки его сжимали не трубку, любимое топорище.

Выйти гном не успел: распахнувшаяся дверь едва не расквасила ему физиономию. На пороге стоял мальчишка с кухни старого пирата, тщетно хватая воздух воспаленным от быстрого бега горлом.

— Хозяин! — наконец выпалил он. — Беда, хозяин! Стражники забрали вчерашнего бродягу, а вместе с ним и нашу госпожу!

— Где? — кратко рявкнул гном.

— На торговой площади! А еще…

Но король не стал дослушивать, он уже мчался вслед за Торни, по лужам, не разбирая дороги. Всем сердцем чувствуя: поздно!

Они врубились в толпу, гомонившую сильнее обычного. Гном греб руками, как пловец против сильного течения, и заграждавшие путь люди отлетали в стороны, вдавливаясь в соседей… Гном шел на помощь побратиму, и король скользил следом, уворачиваясь от тычков и не слушая проклятий…

В самом центре площади по-прежнему было пусто. Солидный круг, скользкий от крови. Клейкие лужи зловеще отражали робкий закат, и злобной насмешкой Судьбы казались измаранные красным лепестки роз из далекого восточного княжества…

Ни проводника, ни трактирщицы видно не было. Какие-то люди в длинных балахонах с подвязанными подолами оттаскивали трупы стражников с пробитыми глазницами…

— Чем же это их так? — прорвался в гудящую от воспоминаний и озарений голову гулкий шепот.

— Не поверишь, свояк: посохом! Если б сам не увидел…

— Куда их отвели? — Сердитого Гнома не терзали ни сомнения, ни воспоминания, у него была лишь одна цель: спасти побратима.

— В Башню…

— Куда?!

— В Башню Смерти, оглох, что ли, почтенный?

И Денхольм снова почувствовал над своей головой взмах тяжелых Крыльев, серых и безжалостных, как обрубающий жизнь клинок…

— В Хорраре нет Башни Смерти, — деревянным от ужаса голосом возразил он.

— Уж полгода, как отстроились. Да вот ты, почтенный гном, должен знать: сам Наместник из Стэнора посылал к вам заказ на какие-то хитрые механизмы…

Торни кивнул. И безжалостная, равнодушная Судьба рассмеялась в лицо королю.

— Где она, эта ваша Башня? — глухо спросил он.

— За городом, — разбитного вида малый отвечал неохотно, словно отмахивался: еще бы, от такого зрелища отрывали! — Скалы видели? Вот там и стоит, красавица…

— Идем, — дернул короля за рукав Торни. — Шевели ногами, Хольмер!

Они выбрались из толпы и рванули к Воротам. Перед глазами короля отчетливо стояла скальная гряда, увиденная с холма как раз перед ураганом. Сзади раздавался топот и злобное пыхтение, и Денхольм не сразу сообразил, что вслед за ними ломится Санди…

Скалы вынырнули из подкравшейся темноты, словно Пустоглазый из засады. Вынырнули и навалились, парализуя волю. Веяло от них таким ужасом, что хотелось зарыться в землю, втиснуться в любую расщелину, лишь бы не слышать этой звенящей Пустоты!

— Вы чего? — хмуро поинтересовался Торни. — Скал никогда не видали? Вперед!

И король словно шагнул за порог безграничного страха, оттолкнувшего его прочь от Башни. Переступил. Перевел дух. И ускорил шаги, славя Богов за то, что с ними был крайне прозаично настроенный гном.

— Странная Башня, — покачал головой Торни, теребя бороду. — Не охраняется никем…

— И зачем тут охрана? — в тон ему возразил шут, оглядывая внутренности скального круга.

Король огляделся и мысленно согласился с Санди: незачем.

Вряд ли шедевр местной архитектуры можно было назвать башней. Скорее уж домиком на верхушке небольшой скалы, надежно защищенной скалами повыше. И не было ни двери, ни даже лестницы, ведущей наверх, к хлипкому на вид строению.

— Вон там направляющие! — ткнул пальцем Сердитый гном. — По ним спускается и поднимается балкон! Если найти нужные рычаги, можно забраться в помещение…

— Так ищи! — рыкнул Денхольм. — Или по этому поводу придуман какой-нибудь красивый Церемониал?

— Дурак ты, Хольмер! — вздохнул Торни. — По этому поводу придумано одно крепенькое заклятие.

Подъемник делали Касты, наши разлюбезные механики, чтоб им трижды икнулось, негодяям! Но не они его ставили. Здесь потрудился хороший колдун: я уже перепробовал все заговоры, какие знал, и шлак в результате! Дурное здесь местечко, два охранных кольца. Да скалы кто-то выдолбил, будто оплавил… Говорил же: страна катится в Небытие, раз на границе подобные фокусы возможны стали!

— И что теперь?

— В Горы надо уходить. Помощи просить: самим не сладить.

— Сначала вернемся в Хоррар, — покачал головой шут. — Вдруг люди помогут? По крайней мере узнаем, что произошло…

— Это я и так скажу, — буркнул гном. — Пустоглазые на него напали, он отбился.

— А как вырвался? И почему повязали? — возразил король. — Решено: возвращаемся в город и как следует трясем мальчишку.

— Постойте! — взвился вдруг Санди. — Что это? Слышите: вроде поют!

Король прислушался и вздрогнул. Тонкий девичий голосок едва долетал до них, смутно отражаясь от гладких скал. Эхо играло словами, искажая их, выжимая смысл. Но в том, что пела Илей, сомнений не возникало… Нежданный порыв ветра принес обрывки песни…

— Я вернусь, Илей! — прошептал Денхольм. — Я вернусь за тобой, девочка, обещаю!

Они вновь припустили по нахоженной любопытными горожанами тропе и через полчаса барабанили в дверь «Старого Пирата».

Трактир был погружен в полумрак, словно заранее надел траур. Безучастный ко всему дядюшка Тэй сидел прямо на полу в обнимку с пузатым бочонком. Открывший им дверь мальчишка забился в дальний угол и продолжил завывания…

Но первым, что бросилось в глаза королю, был посох. Некогда фиолетовый, а ныне красный от засохшей крови. Посох, жирной багряной чертой перечеркнувший серебристо-серую лютню и холщовую суму, заскорузлую от ссохшихся пятен.

— Кто это принес? — рявкнул Денхольм, вытаскивая в отсветы лунного света до смерти перепуганного мальца и приподнимая его над полом.

— Г-господин мой! — пропищал парнишка, вращая ополоумевшими глазами. — Тут такое было! Свет во всем доме разом погас! И порыв ветра, страшно сильный! Чуть дверь с петель не снес! А потом по полу тень чернющая метнулась! Я зажмурился, думал, мне конец, а когда глаз открыл — все уже сложено…

— С этим после. — Сердитый гном без особых усилий разлепил сведенные злой судорогой пальцы короля, и паренек шлепнулся на пол. — Давай, родимый, соберись с силами, железка некаленая, можешь, если охота, немного поохать, повздыхать, но в меру, слышишь?! Время поджимает! И рассказывай, помет мышиный, что на площади стряслось!

Санди протянул страдальцу кружку настойки. Трясущийся, как знаменитая ласторгская полынь под ветром, парень принял для храбрости, помолчал немного и открыл рот.

А Денхольм замер и напрягся, со странной смесью ужаса и восхищения досматривая в полумраке свой прерванный сон…

…Стоящий посередине площади старик с уродливым шрамом поперек морщинистого лица постарался улыбнуться как можно дружелюбнее, поднял глаза и, чтобы разрядить обстановку, протянул вперед руки открытыми ладонями вверх. Посох сиротливой фиолетовой змеей притаился у его ног…

Старик поднял глаза…

И рука его судорожно дернулась к горлу, тщетно пытаясь нащупать Талисман, Камень-Глаз, отданный Вечность назад беспутному щенку, не ценившему своего счастья!

Дернулась рука и упала.

И безвольный старик рухнул на колени, не в силах вырваться из прочной, жестокой хватки Пустоглазого…

Стражник расхохотался одним ртом, надменно вскидывая голову… И внезапно схватился за горло. Из судорожных всхлипов и хрипения те, что стояли неподалеку, смогли разобрать лишь странную фразу:

— Он — Проводник! Провод…

Глазами оторопевшего мальчишки король увидел, как…

…Пустоглазого стражника затрясло в лихорадке, и руки его покрылись ссадинами и язвами, и хлынула, заливая глаза, кровь из разбитой головы, и открылись раны в левом боку и чуть ниже бедра, и скрутила его странная хворь, выгибающая кости. Он постарел быстро, слишком быстро на безумное количество лет, а с обессиленного тела уже слезала отмороженная кожа, и лицо покрывали коросты, и все новые раны рассыпались щедрой волной по рукам, ногам, ломая, корежа и без того исковерканную душу…

Когда семь параллельных полос легли на грудь, раздирая рубаху, стражник закричал так, что толпа отшатнулась. Завыл подыхающим зверем и отвел глаза…

И в следующий миг, не давая опомниться, ударил посох, патриотично-фиолетовый посох незнакомого дерева, ударил, разбивая воспаленную глазницу…

Освобожденный старик стоял, готовый к бою, отведя импровизированное копье к самому уху… Старик?!

Высокий и статный, сухощавый воин лет семидесяти поднялся с колен вместо старого проводника. И в глазах его плескались волны злого зеленого пламени. В некогда бесцветных глазах горел огонь азарта предстоящей схватки…

Стражники опомнились и кинулись в бой. Странные стражники, старательно отводящие глаза. Вооруженные мечами и копьями шесть здоровых и сытых воинов, закованные в броню. Оставшиеся Пустоглазые…

В зрачках путавшегося под ногами ошеломленных невольных зрителей мальчишки стояли безумие и восторг. И в полумраке трактира король видел смертоносный вихрь, переплетение рук, ног и окровавленного посоха, и раз за разом падающих Служителей Той… И перед мысленным взором его вставали трупы Пустоглазых у гномьей сторожки. И у перевала Кайдана… И крутилась в голове одна, лишь одна запоздалая мысль: а кем же нужно быть, чтобы одним ударом заостренной палки пробивать черепа? чтобы отвести одновременный удар пяти мечей? чтобы несколько часов на леденящем ветру удерживать над пропастью двух не самых легких в мире людей? Приходил и ответ, еще более припозднившийся, чем вопрос. И странное понимание испуга прекрасной Йолланд при виде прославленного жениха, изуродованного страшным шрамом. И гулким набатом звенел голос Сердитого Гнома, в былые времена звавшегося лучшим бойцом Сторожек, но после драки у колодца ушедшего к оружейникам: «Ох, дурак ты, дурак всепрощающий!»

Когда рухнул замертво последний из семерых, проводник тяжело оперся на посох, отирая пот и позволяя себе минутную передышку. И в тот же момент на него накинули сеть…

Подоспевшие на выручку своим стражники не поверили глазам, когда вместо усталого воина захватили лишь грязную кровавую лужу. Готовый к бою незнакомец, схожий с Эй-Эйем лишь шрамом поперек лица, возник, как показалось, из ниоткуда на другом конце торговой площади, и толпа с громким нечленораздельным воплем отпрянула прочь.

Они долго стояли друг против друга: проводник, по обыкновению держащий свой посох у самого уха, и десяток стражников, торопливо прощающихся с жизнью.

Но внезапно бешеная зелень глаз Эйви-Эйви потухла и потемнела, отступая прочь.

Потому что на смену веселому воину, с грозным рыком крушащему попавшие под удар мясо и кости, встал Идущий Между. Встал и опустил свой страшный посох, безбоязненно заглядывая в глаза людям, готовым его убивать. Людям! Обыкновенным людям, которые могли не бояться за собственную жизнь. И подняли оружие.

И король подумал, что кто-то рассчитал очень правильно: выплеснувший на Пустоглазых всю накопленную боль проводник выдал свою истинную сущность. Ставка была слишком велика, и прибежавшие из дальних казарм безумные от гнева за смерть товарищей люди оказались как нельзя более кстати. Игра есть игра, кто станет считать мелкие фишки?

Он продержался, сколько хватило сил отбивать ожесточенные удары, сыпавшиеся со всех сторон. Он крутился взбесившимся флюгером, не позволяя вырваться на волю безудержной жажде убийства, некогда владевшей его душой, не пытаясь хоть немного уменьшить число своих противников, стараясь не причинять особого вреда. Он пропускал выпады, истекал кровью, но стоял до конца. Он бился не с людьми, со злой Судьбой за собственную жизнь…

А упивавшиеся мнимым могуществом и ловкостью стражники наседали все сильнее, не давая роздыху и места для маневра. И толпа стояла, будто каменный барельеф, молча стояла и смотрела, как умирает лучший воин Элроны. Это вам не Рорэдол, господа, это Ласторг! Здесь каждый сам за себя! И тщетно бился о гранит плотно сплетенных тел оказавшийся в первых рядах мальчишка, не в силах вырваться и позвать на помощь…

Когда окровавленный посох тихо выпал из ослабевших рук и сломленный воин упал на грязные камни, битва, достойная пера летописцев, перешла в жестокое побоище. Поверженного врага пинали безжалостно и метко, не в силах остановиться, не слыша в кои веки раздавшихся смутных угроз…

Когда затрещали под подкованными сапогами кости ног, из толпы вырвалось благоухающее розовое облако и накинулось на стражников с кулачками:

— Не смейте, сволочи!

Один из опьяненных кровью стражей порядка оттолкнул комок цветочных лепестков, и народ ахнул, признав маленькую трактирщицу. Разъяренной кошкой взвилась Илей над кровавым месивом и, не колеблясь, кинулась в бой…

Король и не подозревал, сколько отваги и воинской выучки таит в себе хрупкая с виду девушка. И как метко и сильно умеет бить в пах, вырубая противников качественно и надолго…

Она успела свалить троих, прекрасная, как никогда, в разодранной рубахе и в ореоле помятых лепестков, когда на нее ухитрились-таки набросить сеть, предназначенную Эй-Эю. Девушку оглушили жестоким и мстительным ударом в челюсть, выворачивая скулу…

И вместе с возмущенным воем толпы в горе-героев полетели сверкающие молнии: странно закругленные ножи с травянистым узором на лезвии и маленькой костяной рукоятью. Двое рухнули, словно колосья, срезанные умелой рукой хлебороба. Еще один, исхитрившись увернуться, завопил, хватая раненую руку, другой упал с перерезанным горлом…

Продолжения стражникам не потребовалось: все-таки они жили в Ласторге и были готовы к любым неожиданностям. Черепаха из щитов окружила тело проводника и бесчувственную девушку, а мелькнувшую над головами обывателей черную тень встретил поток стрел из заранее припасенных луков.

Среди невольных зрителей началась давка: каждый из тех, что с боем прорывались в первые ряды, старался теперь отползти как можно дальше, и безумный от страха парнишка сумел наконец пробиться на волю…

Обширную залу трактира прочно завоевала тишина. После всего увиденного и услышанного, недосказанного и недопонятого меньше всего на свете хотелось говорить…

— Надо идти в Горы, — решившись, прохрипел Сердитый гном. — От ластов помощи ждать — как изумруд искать в базальтовой породе…

— Успеем в Горы, — возразил шут. — Сначала надо эту черную сволочь вытащить на свет Божий, узнать, чего ей надо…

— Их казнят завтра на рассвете, — неожиданно подал голос подозрительно трезвый Тэй.

— Как же так! — возмутился король. — А решение Наместника? Ведь должен же в вашем треклятом Ласторге действовать хоть какой-то закон!

— Их казнят, и вовсе не потому, что погибли какие-то там стражники — это явление слишком скучное в наших диких краях, — упрямо бубнил старый пират. — Их казнят, поскольку и в Ласторге умеют наблюдать и делать выводы. У нас хорошо помнят Упыря Свейстона, Раба Йоттея! И произносят его имя благоговейным шепотом, пугая маленьких детей. Но втайне — поклоняются как Вождю. Завтра, на худой конец послезавтра, хоррарцы поймут, КТО сегодня вернулся по их души. И начнется бунт. Такой бунт, что людей не остановит даже Черная Башня с ее охранными кругами…

— Поэтому их скоренько убьют и убедят народ в нелепом недоразумении, — покивал мокрой от пота головой Торни. — Нет людей — нет проблемы. Не за что бороться, граждане, расходитесь по домам! Эх, малый, малый! — краткий вой! — Что ж ты так поздно прибежал! Ладно, — тут же оборвал он сам себя. — Не время ныть. Нечего рассиживаться, Хольмер! Нечего уповать на милость Наместника! Нам нужно раздобыть лошадей и за полночь быть у отрогов!

Сердитый гном залпом опрокинул кружку и решительно встал. Санди последовал его примеру, но Денхольм пить отказался и отправился увязывать их нехитрые пожитки. От полыни его уже тошнило…