…Он шел, утопая в тумане, по странному коридору, полному приоткрытых дверей. В гнетущей тишине гулко и тревожно отдавались шаги. Где-то капала вездесущая вода, пробивая гранит холодного пола. Ноги подчинялись с трудом, голова раскалывалась на тысячи осколков, в ушах медленно плыли тяжелые волны набата. Король шел и открывал двери. Было муторно от того, что он умер, умер так давно, что тщетно силился вспомнить, когда это было. Он знал лишь, что бесконечно долго идет по Коридору, в Котором Нет Жизни. Небытие, тягучее и вязкое, липло к сапогам, путало шаг. Двери открывались с протяжным скрипом несмазанных петель, в заржавевших замках торчали сломанные ключи. Никого. Пустота и паутина Несущего… Он устал, как же он устал! Трудно идти без цели, без дороги. Без надежды куда-то дойти. За очередной дверью открылась небольшая комнатка, такая же, как миллионы других до нее. Но в отличие от многих она пустовала. По крайней мере на короля не уставилась пара горящих жаждой жизни глаз, в которых не отражалось ничего, кроме Смерти. Комната манила, она ждала хозяина. И он шагнул за порог.

Странные здесь были дома. Обрывки тканей украшали стены, источенные червями шкафы хранили осколки посуды. На сломанном шатающемся столе он увидел шахматную доску с безголовыми фигурами… Серебряные колокольчики со сломанными язычками никогда не нарушат Всеобщего Покоя своим звоном, и свечи с вырванными фитилями никогда не рассеют Всеобщую Тьму. Переплеты старинных книг без страниц, разбитая мозаика полов, погнутые ложки, истлевшие одежды…

«Просто вещи тоже мертвы, — со странной горечью догадался король, — как и их хозяева!»

Он поднял с пола осколок хрустального шара, смутно напомнивший что-то знакомое. Король вгляделся. Кусок цельного хрусталя украшала серебряная молния. Не иначе, гномья работа… И вдруг он понял, ЧТО держит в руках. И сердце отказалось биться. Осколок Священного Скипетра Королей Элроны. Его Скипетра! Неужели Элрона тоже мертва? Как и он сам?!

И тут король вспомнил, кого он искал за дверями, от кого жаждал получить совет и утешение.

— Брат! — закричал он. — Йоркхельд! Где ты! Отзовись! Это я, Денхольм!

— Ну вот, — раздался в ответ тягучий бас, — сначала он просто бродил, мешая душам беседовать со Смертью, теперь он стал кричать. Этак он мне всех перебудит. А ради чего? Что ты здесь ищешь, человече? Зачем из ночи в ночь тревожишь мой покой?

— Я ищу брата! — звонко и твердо крикнул Денхольм. — Я не уйду, пока не поговорю с ним!

— Я не глухой, — сурово заметил тот же голос. — В своем ли ты уме, человече? Зачем играть со Смертью?

— Я все сказал! — гордо ответил Божьей Милостью Король Элроны.

— Слыхали, родичи? Он все сказал! Каков?! Кровь Неугомонного Итани за лигу разглядеть можно. Но это не ко мне. Вроде он по твоему ведомству, брат? Ответь мне, Йоххи, зачем приводишь мальчишку?

— А что я могу сделать, Йоттей, он рвется в твои покои, будто там медом намазано. Или чем еще. Пусть с ним Йосса разбирается! Я ни при чем!

— Хитрый какой, — возразил задорный женский голос. — Он ведь рвется к вам, не ко мне! Все его помыслы устремлены к Смерти! Это твое дело, Йоттей! Тебе с ним разбираться.

— Чем я могу помочь, хотелось бы знать! Что за странная идея: искать этого Потомка в Покоях Смертных! Но если он не угомонится, от Моего Царства не останется даже Тени!

— А давайте попробуем вместе? — предложил вдруг второй голос, названный Йоххи.

— Вместе? — рассмеялась Йосса. — Ну и фантазер ты, братец!

— Да будет так! — гулко подытожил Йоттей.

И в тот же миг мир закружился вокруг Денхольма, и стало неясно, то ли он бежит куда-то вслед за Голосами, то ли Время и Пространство с воем несутся ему навстречу… Движение было столь стремительно, что глаза отказывались различать предметы. А потом все стихло так же неожиданно, как началось. Он по-прежнему стоял в коридоре, по пояс в тумане. И перед ним была дверь. Король толкнул ее и отшатнулся.

— Получилось, — растерянно прошептала Йосса.

— Иди, у тебя мало времени, — напомнил Йоттей.

Денхольм шагнул за порог.

В комнате горела свеча, бросая кровавые отсветы на изъеденный червями стол и потрескавшийся кувшин с остатками вина. На шатком колченогом топчане лежал человек. Неподвижность испугала короля сильнее, чем неуловимость черт лица. Какой-то морок мешал смотреть, но Денхольм твердо знал, кто перед ним.

— Брат! — позвал он. — Очнись, брат!

Лежащий медленно приподнялся и сел.

— Денхольм? — из какого-то невероятного далека долетел знакомый голос. — Что ты здесь делаешь, брат?

— Во имя Света! — вконец разозлился король и зажег свечу. — Денхольм? Что ты здесь делаешь, брат?

— Я искал тебя, Йоркхельд, — всхлипнул король. — И вот нашел! Я так соскучился, брат!

— Соскучился? — изумился призрак. — Дела… Что же ты хочешь? Зачем ищешь?

— Мне трудно, брат!

— Да, королем быть непросто. Я могу помочь? — Сидящий не открывал глаз и пытался ладонью защититься от света.

Денхольм взглянул на свечу и тотчас вспомнил, зачем вообще пришел сюда, зачем искал брата.

— Помоги мне, Йоркхельд! Зона снова ожила, а я не знаю, что мне делать!

— Зона? — непонимающе нахмурил брови сидящий. — Ах да, Эарендейль!

И королю показалось, что воздух наполнился перезвоном хрустальных бубенцов и ровным гулом морских волн.

— Эарендейль? — изумился Денхольм. — Что это значит? Мы называем это место Вендейром, Зоной Пустоты…

Призрак Йоркхельда схватился за голову, мучительно выгибаясь под напором неестественной боли.

— Венда! — сдавленно зарычал он. — Венда!

Денхольма отбросило тугой волной вздыбившегося пространства, опалило пламенем пустыни и понесло прочь, сквозь взбесившийся, каменеющий воздух, все дальше и дальше, но следом несся громовой голос брата:

— Эарендейль! Запомни, Денхольм, Эарендейль!

Ветер стал стихать, и сознание возвращалось…

— Ну кто же поминает Пустоту, находясь на Грани, — прошептала обессиленная Йосса. — Мы еле успели вытащить тебя, родственничек…

И все стихло…

Король открыл глаза.

И увидел обеспокоенное лицо Санди.

— Куда это ты собрался? — еле слышно выдохнул шут. — Ты стал совсем прозрачным и терял контуры. И лишь кричал смешное такое слово…

— Эарендейль? — тихо уточнил Денхольм. — Почему смешное?

— Потому что на Небесном Наречии оно означает «Земля Звездного Моря». Бессмыслица, одним словом. Что с тобой стряслось, куманек?

— Я видел брата! — выпалил король.

— Йоркхельда? — недоверчиво переспросил шут.

Денхольм вздохнул и пересказал свой сон. То, что запомнил.

— Хорошая сказка, — одобрительно кивнул Санди. — Так, говоришь, самого Йоттея довел? Я, конечно, не сомневаюсь в твоих способностях в этой области, братец, но чтобы Всемогущие Боги Смерти, Сна и Мечтаний спорили, гадая, как от тебя избавиться?! Тебе не кажется, что ты пересолил свою историю?

— Можешь не верить. — Король пожал плечами, встал и пошел смывать липкий пот приснившегося кошмара. — Тебе, конечно, виднее.

— Так, значит, ты не смог разглядеть его лица? — уже серьезнее переспросил шут. — И от света он защищался?

— Да. И я не могу понять…

— Тут два варианта, — печально пояснил Санди. — Первый: ты просто не помнишь брата настолько четко, чтобы во сне придать его лицу определенное выражение. Второе, более вероятное: Йоркхельд умер дурной смертью. Возможно, ему изуродовали лицо и выкололи глаза… А дурная смерть, сам знаешь, приводит в Пустоту. Может, поэтому ты и не нашел его в Царстве Смерти?

Денхольм молчал. Перед глазами стоял извернувшийся в безумной муке призрак брата, в ушах продолжал кричать его надломленный голос.

— Я не хочу в это верить, — еле слышно прошептал король. — Но боюсь, что ты прав. Как всегда.

Потом он плакал, бессильно и зло, а шут, добрый верный шут, успокаивал его, как умел. И не мог успокоить.

Но теплые мягкие руки Йоххи коснулись лица Короля, и сон кинжалом милосердия убил воспаленное сознание, и Йосса приняла его в свои объятия, проведя дорогой сладостных грез и видений.

А потом наступило утро, принеся новые заботы и дела, среди которых затерялась боль давней потери.

И вслед за утром пришел день.

День Светлых Богов .

Священный Праздник.

Таким образом, в тексте месяц сейв обозначен как декабрь, цейв — январь, зейв — февраль, вайлир — март, звенень — апрель, жжень — май, ваель — июнь, ваиль — июль, ваэль — август, осс — сентябрь, оскит — октябрь, лоркан — ноябрь. Год начинается весной, первого дня вайлира. В 32-й день зейва справляется Последний День Уходящего Года. В середине жженя (то есть 16-го дня) в Элроне празднуют День Светлых Богов.

Короля омыли и обтерли благовониями, ароматной помадой уложили непослушные вихры, облачили в расшитые золотом и каменьями дорогие ткани. Идти было тяжело и неудобно, корона из кленовых листьев пригибала голову.

В тронном зале его ждала прекрасная Ташью, ее тщательно уложенные золотые косы напоминали королевский венец. Властной рукой отстранив Мастера, Пробующего Первым, она сама отпила из Праздничного Кубка и протянула его королю:

— Пей, государь! Доброе вино веселит сердце во славу Светлых Богов!

«Пей, Денхольм! — сияли ее глаза. — Пей во славу нашей любви! Осталось совсем немного. Мне скоро тридцать пять, и тогда я буду принадлежать только тебе!»

Король поклонился и пригубил кубок:

— Во славу Светлых Богов!

«Во славу тебя, несравненная Ташка! Во имя твоих глаз! — пела его душа. — Осталось немного. Скоро тебе тридцать пять! И только ради этой минуты я снова прощаю твоего отца!»

«Не сердись на него, милый! — смеялись ее глаза. — Он тоже заботится о благе государства. Так, как он это себе представляет! Забудь о нем: сегодня праздник! А следующий мы встретим вместе!»

Король осушил кубок и подал руку своей нареченной. Прекрасные и гордые прошли они анфиладу празднично украшенных залов и вышли из дворца. И замерли, оглушенные приветственным ревом толпы. Им подвели чудных белоснежных коней, выросших на вольных холмах Холстейна. Церемониймейстер помог Ташью, король вскочил в седло сам.

Протрубил серебряный рог. Денхольм вскинул руку, и процессия тронулась, медленно и величаво перетекая с одной улицы на другую, безжалостно топча лошадиными копытами усыпанные цветами дорогие ковры. С балконов домов свисали древние боевые знамена и дорогие, расшитые золотом гобелены. В домах победнее из окон вились гирлянды яблоневых веток и охапки черемухи, кавалькада утопала в белых лепестках, и голова кружилась от их дурманящего запаха. Струились по ветру шелка и ленты, тяжелыми волнами спадали бархат и парча, в глазах рябило от пестрых шляпок и сверкающих граней драгоценных камней.

Столица веселилась и пела Священные Гимны Победы.

Столица утопала в цветах.

Столица любила День Светлых Богов.

Путь короля лежал в Светлый Храм Итанора. И вот уже изящные тонкие башенки показались за домами, сверкнули золотом купола, и вскоре все волшебство белокаменного кружева, созданного эльфами Пресветлой Эариэль, в который раз пленило сердце Денхольма; и опять он стоял на Площади Ветров, оглушенный и счастливый, тщетно пытаясь вздохнуть и двинуться дальше, слушая ликующую песнь колокольного перезвона, не в силах отвести взгляд от дивных переплетений арок и колонн.

Великий Жрец Света вышел на ступени и протянул королю Каменную Чашу. Король спешился, смочил в потоке загустевшего Света руку, коснулся ею лба и обернулся к Ташью. Прекрасная, как Сама Волшебница Эариэль, девушка коснулась ладони короля, с которой стекали бесценные капли. Денхольм стиснул ее пальцы, и вместе, рука в руке, они вошли в храм. Сзади неясной тенью проскользнул верный Санди.

Внутри храм был еще прекраснее, чем снаружи. Изумительные яркие фрески и сверкающие шитьем гобелены, созданные руками несравненных эльфийских мастеров, пленяли не меньше, чем внешние барельефы. А на алтаре, грозно подняв золотое копыто, стоял Единорог. Единорог Пресветлой Эариэль, гордый Кельм. Статуя была выполнена так правдиво, что короля снова и снова охватывал священный трепет, и он ждал, что прекрасный Зверь стукнет копытом, высекая искры из мраморного пола, и ударит по врагам грозным золоченым рогом. Но Зверь стоял неподвижно, из века в век, и мудрая радость читалась в его каменных зрачках.

Король подошел к алтарю, преклонил колени и долго молчал. Что мог он сказать Зверю Праматери Королей Элроны? Разве нужны были слова?

Наконец Денхольм стряхнул неожиданно навалившееся оцепенение и торжественно возложил на каменное ложе Праздничный Дар — дивный опал в драгоценной оправе. Подумав немного, он сорвал с пальца перстень со Священной бирюзой и пристроил рядом с медальоном.

— Для Йоссы, — пояснил он изумленно вскинувшему брови жрецу.

Старик понимающе кивнул и снова отступил от алтаря.

«Спасибо тебе, ласковая Йосса. Прими это в благодарность за весточку о брате. И за мою спасенную жизнь».

«Разве только я помогала тебе, Потомок Богов? — изумленно откликнулся в его голове задорный голос. — Что бы я смогла без помощи братьев? Мне ли сражаться с Той, За Которой Нет Даже Света?»

Король встал и нахмурил брови. Йосса права. И кто, кроме короля, осмелится нарушить установившиеся обычаи! Он поклонился Зверю, склонил голову перед жрецом и решительно вышел из храма. Следом за ним устремились встревоженные Ташью и Санди.

На Площади Ветров ждали продолжения праздника. На небольшом возвышении поставили малый королевский трон, напротив крикливо разряженные лицедеи готовились позабавить Светлого Короля сценами Победы над Пустотой. Денхольм раздраженно отвернулся от импровизированной сцены: после ночного кошмара и вопля измученного призрака его мутило при взгляде на верзилу в драном плаще, призванного изображать ненасытную Венду.

Король отпихнул растерявшегося церемониймейстера и снова вскочил на коня. Вырвав из рук глашатая серебряный рог, он затрубил сигнал атаки и поскакал по улице Священного Круга, не слишком заботясь об отставших придворных и криком заставляя толпу расступиться. Наконец очередной поворот вынес его к подножию Великой Стрелы, устремленной в небо. Таким привиделся храм Равновесия мастеровым гномам Итани, высекшим из серого гранита огромную стелу и увенчавшим ее сверкающей Искрой Истины.

Король спешился и склонился перед выбежавшим из храма изумленным жрецом. Дрожащей рукой старик протянул Денхольму Стальную Чашу, полную речного Тумана и предутренней Росы. И король опустил в нее руку, проведя прохладной влагой по глазам.

За спиной нарастал изумленный гул, и вскоре вся Площадь Дождя была полна народу. Король обернулся и не очень удивился, увидев рядом запыхавшегося Санди. Ташью затерялась где-то в толпе. Денхольму показалось, что он различает золото ее волос и слышит ее крик, но нетерпение жгло ему пятки. Кивнув жрецу, король вошел в храм.

Он ни разу не был в Храме Равновесия и теперь с любопытством оглядывался по сторонам.

Почему в храме так пусто? — наконец спросил он жреца, склонившегося перед простой гранитной плитой, заменявшей алтарь. — Я пришлю вам мастеров, они достойно украсят храм Итани…

— Что вы, государь! — неожиданно рассмеялся жрец. — Гномы сделали, как просил Сам Серый Рыцарь. Идущий Между не берет лишнего в дорогу.

Король внимательно посмотрел на жреца. Тот поглядывал на Денхольма, пряча в усы насмешку. И не было в нем ни капли почтения.

— Меня зовут Эстикар, государь, — поклонился жрец. — Простите, но вам нужно позабыть все то, чему учились с детства, чтобы постичь Пути Итани…

— Неугомонного Итани, — с улыбкой поправил король.

— Как? — Насмешка слетела с лица Эстикара так быстро, что Денхольм растерялся. — Почему… неугомонного?

— Так его назвал Йоттей, — пояснил король, преклоняя колени перед Зверем своего предка.

Гномы вырубили Крылатого Коня из куска гранита, не слишком заботясь о законченности линий. Но, раз взглянув, король не смог отвести взгляда от бредущего сквозь клочья тумана Зверя, раскинувшего два крыла, уходящих в поднебесье. «Где древние мастера достали такой камень?» — вертелось на языке короля. Серый, местами переходящий в белесый, местами падающий в темноту… А по спине Коня небесными огнями перетекали серебристые искры, неуловимые, словно Истина, постоянные, словно Время. Элмот, Звездная Пыль… Конь стоял и смотрел прямо в сердце короля, минуя бесполезные зрачки, и по телу Денхольма разливалась спокойная мудрость.

Король пришел без подарка и задумчиво перебрал все, что имел при себе. Что порадует Итани?

— Не терзайтесь, государь, — вновь прочел его мысли жрец. — Итани не нужны дары. Я уже говорил, он не берет в дорогу лишнего. Он всегда дарит сам. — И протянул Денхольму свиток.

— Летопись? — удивился Денхольм.

— В ней можно прочесть правду о Победе Союза Трех Сил. Ваш брат Йоркхельд часто ее перечитывал, но в дар принять отказался.

— Тогда, наверное, и я откажусь. — Король с сожалением вернул свиток жрецу.

— Не читая? Государь, ваш брат тогда был немного моложе, но мудрее. Он мог отказаться. Вы — нет. Путь Между закрыт для вас. Пока…

И Денхольм принял летопись, прижимая к груди бесценный свиток. Рука брата касалась пожелтевшей кожи, его пальцы скользили по неразборчивым строчкам!

Выхватив из-за пояса кинжал, король срезал прядь волос и возложил на алтарь: он менял часть жизненной силы на приобретенную мудрость. И на этот раз жрец промолчал. Чудный нефритовый пояс лег рядом с темною прядью — для Йоххи. И жрец не осудил подарок.

«Будь и дальше моим проводником по Стране Сновидений, добрый Йоххи. Спасибо тебе за поддержку».

«Не забудь моего брата, Потомок Богов. Если бы не Он, быть тебе Там, Где Нет Ни Весов, Ни Дороги!»

— Я помню, — пробормотал король. — Спасибо, Йоххи. Эй, Эстикар! — уже громче позвал он. — Если и дальше идти по этой улице, попадешь во Тьму?

— Да, государь, — понимающе кивнул жрец. — Иначе зачем она нужна, улица Священного Круга? Иначе зачем строить Три Храма?

— Идем, Санди!

— Ты что задумал! — зашипел на него шут. — Сложишь ты свою непутевую голову, куманек, как пить дать! Вокруг храма Тьмы вся городская шваль расселилась! Вор на воре!

— Мне все равно! — отрезал король, выбегая из храма.

И первой, кого он увидел, была Ташью: прекрасная, несравненная Ташью стояла, держа за стремя королевского коня.

— Не пускай его, Ташка! — заорал шут. — Он собрался во Тьму!

Твердой рукой король отстранил свою избранницу, вскочил на коня и затрубил сигнал вызова на поединок. Белый конь встал на дыбы, заартачился, но, усмиренный железной рукой, рванулся дальше, по улице Священного Круга.

Король не слышал испуганных криков за спиной, не видел подступившей темноты, не чувствовал нарастающих запахов падали и нечистот. Он не чувствовал ничего, кроме бешеной скачки. И не видел ничего, кроме надвигающегося храма Тьмы.

Жрец Тени уже ждал его на пороге Темной Бездны, выглядывающей из-за Крыльев гигантского веллиара, образующих Храм. И внутри этой Бездны бушевало темное пламя. Вся Площадь Пожаров была залита мрачными отблесками жертвенного пламени Тени. Не говоря ни слова, жрец протянул королю Чашу Темной Кости, Череп, полный жидкого Огня, похожего на кровь. Содрогнувшись, король опустил в нее руку и коснулся груди окровавленной ладонью. Жрец указал ему на вход в храм. Денхольм перевел дыхание и попытался успокоить бешено бьющееся сердце.

— Ну же, — прошептал вышедший из толпы черни бледный как смерть Санди, — ну же! Решил, так иди. Люди смотрят…

И видя, что король колеблется, первым шагнул в храм. Устыдившись минутной слабости, Денхольм обогнал шута и, миновав столб Темного Пламени, преклонил колени у Черного Алтаря. И лишь тогда нашел в себе силы оглядеться. В храме было темно, но багровые отблески падали на огромного Дракона, свивавшего с алтаря бесконечные кольца длинного хвоста. Черный Дракон Саади. Гронт. Еще одна весточка от Йоркхельда.

— Да, небогато тут, — пробормотал за спиной короля Санди. — Пыли по колено. И плесенью пахнет.

— Если я пожертвую пять сотен золотых на храм, что вы сделаете? — тихо спросил король у жреца, застывшего возле входа. — Откажетесь?

— Нет, почему же, — подумав, ответил жрец, — возьму.

— И приведете храм в порядок?

— Смотря что считать порядком. — Жрец очертил рукой круг, и в храме стало немного светлее.

И в самое сердце короля ударил страх: тысячи оскаленных морд, крылатых уродцев, драконьих клыков, вырезанных из черного агата, смотрели на Человека, осмелившегося потревожить их покой.

— Красиво и жутко, — уважительно протянул шут. — Пожалуй, бедным ваш храм не назовешь. И вообще все здесь какое-то печальное. И мудрое.

«Печальная мудрость, — эхом отозвалось в душе короля. — Чужая мудрость».

— Но зачем вам столько пыли? — не мог успокоиться любопытный Санди. — Постелили бы пару ковриков посимпатичнее…

— Какие ковры сравнятся с прахом Истории? Эта пыль помнит ноги Саади Темного…

— Для чего же вам золото?

— Чтобы раздать его людям, собравшимся на Площади в надежде получить свою долю радости в Празднике Союза Трех Сил.

— Сегодня День Светлых Богов, — бездумно поправил Денхольм.

— Тогда что вы делаете в моем храме, государь?! — резко возразил жрец Тени.

Король согласно кивнул и снова достал кинжал. Медленным ритуальным движением проведя острием по ладони, он смочил своей кровью холодный камень алтаря. Во славу Витязя Тьмы Саади. И янтарная фибула слабо сверкнула на черном ложе.

«Опять ты, неугомонный! — придавил к самому полу голос Йоттея. — Кого на этот раз ищешь?»

«Я пришел поблагодарить тебя за спасение!»

«Зачем мне твой солнечный камень, безумец?!»

«Пусть будет проводником моему брату в Твоем Царстве. Прошу тебя, выкради его у Пустоты!»

«Когда придет великий Час Битвы за его душу, я буду сражаться с Той, За Которой Нет Даже Тени. Запомни: я никогда не краду. Я беру силой. И еще: постарайся прожить как можно дольше. Ты слишком беспокойный гость, каков же из тебя постоялец!» — Смех Йоттея раздавил то, что еще сопротивлялось голосу, и король на несколько секунд потерял сознание.

Когда он пришел в себя, над ним склонился жрец, и в его глазах король уловил удивление, граничащее с уважением. Денхольм встал, оправил одежду — и рука его коснулась висящего на тонкой золотой цепочке кошеля. Золото, которое он должен был раздать на Светлой части улицы Священного Круга. Король встал, дружески улыбнулся жрецу и вышел из храма.

На площади его ждали. Люди. Те, кого презрительно именовали городскими отбросами. Грязь. Падаль. Убийцы и насильники. Воры и шлюхи. Нищие. Помои. Подонки.

Люди…

Король смотрел на них. Они смотрели на короля.

— Я хочу, — тихо, но твердо произнес Денхольм, — чтобы к ступеням подошли те, кто нуждается сильнее других. Я не могу помочь всем сразу. Поэтому надеюсь на вашу честность.

Хохот был ему ответом. Истеричный, переходящий в невнятные угрозы. Санди дернулся за спиной короля, но Денхольм остановил шута и устало сел на холодные ступени храма.

— Я жду, — все так же тихо сказал он, но эхо его голоса внезапно пролетело над Площадью Пожаров, гася издевательское веселье.

И тогда из толпы, нахально скалясь, шагнул молодой парень в добротной куртке явно с чужого плеча.

— Я нуждаюсь сильнее всех, — уверенно заявил он.

На молодчика тотчас же зашикали:

— Стей, поимей совесть! Ты удачливый вор и сегодня срезал немало кошельков! Эй, люди, позовите-ка вдову Дерка, ей завтра платить за дом!

Толпа всколыхнулась и запричитала. В круг Пламени Храма прорывались оборванцы, жалуясь на жестокую судьбу, единым духом выплескивая на короля наболевшее. И казалось, не будет конца этому потоку.

Но вот опять раздался чей-то крик:

— А ну назад, подонки общества! Мы уж как-нибудь перетопчемся! Чай, большие! Расступись, кому говорю! Пропусти малолеток!

И в круг втолкнули детей. Грязные, ободранные скелетики с горящими голодными глазами, в которых странно мешались страх, надежда на чудо и такое жгучее желание праздника, что у короля перехватило дыхание. И показалось, что рядом с Санди встал Масхей, вечно голодный издерганный подросток, подобранный Йоркхельдом у Светлого Храма. Призрачный Масхей подтолкнул Денхольма, и король развязал кошелек…

— Смотри-ка, — прошелестело удивленное эхо, — мы силой отнимать хотели, а он сам отдает! Что-то он чудит, бедолага. Небось, в родном городе заплутал, перепутал черное с белым!

Велик был Праздничный Кошель, велик, да не бездонен. Золотые монеты кончились так быстро, что король и не заметил, что вместо денег отдает алмазные пуговицы и рубиновые подвески, перстни и жемчуга четок. И когда на нем не осталось драгоценностей, кроме короны и амулетов, он встал, разведя руками и растерянно оглядываясь. Санди снова дернулся, явно опасаясь, как бы в клочья не разорвали и дорогую одежду, но из толпы подонков выступил щеголеватый пожилой вор и поклонился королю.

— Спасибо, государь, — улыбнулся Предводитель Воров. — Вы подарили нам Праздник. И надежду на то, что где-то в мире есть еще справедливость и милосердие.

Денхольм приветливо кивнул разбойнику и обвел взглядом Площадь, отыскивая затерявшихся придворных. Но вместо них обнаружил тех самых артистов, чье выступление сорвал у храма Света. Он кивнул шуту, и верный Санди, все схватывавший на лету, сорвался с места. Денхольм видел, как он что-то объясняет лицедеям и сует чудом уцелевший кошелек с деньгами. Артисты взволнованно закивали и потащили в центр круга свой балаган. Сегодня король будет смотреть представление на Площади Пожаров. А кто против — пусть утопится с горя!

Ближе к полуночи смертельно уставший Денхольм вернулся во дворец. Его сопровождали те немногие, кто все-таки прорвался следом к храму Тьмы.

Первым делом король принял ванну, теплую, ароматную, очищающую. Вода смывала усталость, гнала прочь печальные мысли, придавала уверенности и силы. Дарила надежду на то, что все еще можно исправить. Потом он лежал, безоговорочно отдавшись волшебству чутких пальцев юных дев, массирующих его измученное тело, и чувствовал, как к нему возвращается жизнь. Впереди была ночь, полная беспокойного бдения. День Светлых Богов прошел. Наступила Ночь Скорби.

Король, посвежевший и умиротворенный, взошел на маленький холмик в самом центре внутреннего дворцового двора. Холм Печали и Памяти. Холм, на котором росла Золотая Роза Эариэль. Лет шестьсот назад.

Король провел рукой по иссохшей земле, силясь отыскать обрывки мертвых корней. Как же случилось, что люди потеряли сокровище, Подарок Богов, свой Оберег? Ключ, закрывающий Двери в Пустоту?! Этого уже не помнил никто. Война Магии убила всех, кто знал наверняка. Или почти всех.

Денхольм и не заметил, как на холме уселись в круг его приятели. Пришли братья Сайх, пришел Масхей, водрузивший строго по центру корзинку со съестными припасами, Зуй притащил запыленную бутыль вина, а Санди подстроил лютню и затянул тоскливую балладу. Пришли все. Кроме Ташью.

— Где она? — спросил король одними губами.

— Во дворце, — понимающе сверкнул глазами Санди, — на пиру.

В окнах действительно искрились тысячи огней, до друзей долетала веселая музыка, бал в честь Светлых Богов был в самом разгаре.

— Почему там? — все так же беззвучно спросил король.

Шут презрительно передернул плечами.

— Дуется, — изобразил он обиженную гримасу. — Ведь ты испортил праздник. Ее праздник, если кто не понял! Праздник Невесты Короля!

Король в сердцах махнул рукой, выпил вина и развернул летопись. Осмыслив первые строки, подумал и принялся читать вслух…

На следующее утро, позволив себе лишь пару часов краткого отдыха, король вернулся на Улицу Священного Круга.

И, ворвавшись в Храм Равенства Весов, столкнулся с Эстикаром.

— Это было, жрец? — требовательно спросил король, едва переведя дыхание после стремительного бега.

— Это было, государь, — спокойно кивнул Эстикар.

— Это было именно ТАК? — одними губами прошептал Денхольм, чувствуя, как рушится привычный и надежный мир его знаний.

— Именно так, государь, — снова кивнул жрец и протянул королю кубок терпкого вина.

Бдительный Санди перехватил руку Эстикара и отхлебнул горьковатый напиток. Денхольм неодобрительно покачал головой и залпом осушил предложенное зелье.

Сразу стало легче дышать.

— Но тогда почему? — Слишком многое захотел он вложить в этот простой вопрос и не смог закончить фразу, бьющую в висок целое утро.

Но жрец понял.

— Так проще, — подумав, ответил он. — Если не для всех, то для многих.

— Почему? — снова повторил король, обхватив голову руками.

— Люди боятся Смерти. Люди не любят Тени, — сочувственно улыбнулся жрец. — Отвернувшись от непонятного и страшного, они сместили Равновесие. Оттолкнувшись от Бездны Тьмы, они неминуемо должны были скатиться в Бездну Света.

— Почему… Бездну? — испуганно уточнил шут.

Жрец растерянно развел руками, поставленный в тупик простым вопросом. Минуты две он молчал, пытаясь из чувств понимания составить ответ знания, потом махнул рукой и просто спросил:

— А разве у Света есть Дно?

И Денхольм снова задохнулся: проглоченный кусок истории оказался слишком велик и застрял в горле.

— А Равновесие? — не сдавался шут.

— Отталкиваясь от Края, трудно устоять на Кромке Между, — пожал плечами Эстикар, подливая вина в королевский кубок. — Равновесие — не Тьма. Все, что не Тьма, может быть приписано к Свету. Причислив Итани к Светлым Богам, мы закрыли для себя Путь…

Денхольм пил горькое вино и потихоньку отходил от бессонной ночи. Слишком много для одного дня. Слишком быстро Священный День Светлых Богов превратился в пыль под тяжелыми сапогами Истины. Ночью, на Холме Скорби, ему впервые стало по-настоящему страшно. И еще страшнее от того, что не понимал он, чего боится. Ведь если возможен Союз Света, Тьмы и Равновесия, вся жизнь Светлого Королевства была фальшью. И Дорога, вместо того чтобы вести ввысь, ведет в Пустоту?! В Королевстве Итани?! Проще было признать жреца еретиком. А может, этот Эстикар — прислужник Самой Венды?!

Вдруг он и есть Человек из Зоны!

— Как долго вы здесь служите?

— Я не служу. Я просто живу, как умею, — поправил жрец. — А время столь обманчиво, когда идешь по Дороге Жизни… Я не помню, государь.

— Почему Итани называют неугомонным?

— Это просто слухи, государь. Людям нужно чудо, вот и твердят невежды, будто Сам Итани до сих пор спускается на землю и бродит среди людей.

«Неверный ответ, жрец, — мысленно хмыкнул король. — Еще вчера я говорил, что так Его назвал Йоттей, а Смерть шутить не любит!»

— Хорошо, жрец. — Король поставил кубок с недопитым зельем и легко вскочил на ноги. — Когда придет время, мы продолжим наш разговор.

— Время, — усмехнулся Эстикар. — Время… Я уже говорил, государь, оно обманчиво. Никогда не знаешь, в какую петлю совьется…

Храм Равновесия Денхольм покидал в смятении. Но страх ушел. Не было больше загадок, была вполне определенная задача — присмотреться к жрецу. И извиниться перед Листеном, если тот окажется прав. В конце концов, король не помнил, чтобы его покойный брат искал путей в другие храмы. Правда, однажды он обмолвился о Саади и Его Драконе… Что ж, если Эстикар заманил Йоркхельда в ловушку, лживый жрец заплатит за все! Если Листен прав…

Мысли о Листене всегда приводили его к Ташью…

Прекрасная Ташка так и не пришла вчера на Холм. А с утра при виде короля поклонилась столь церемонно, что Денхольму свело челюсть. Но во Имя Роккора! Почему он должен оправдываться, будто виноват? Он поступил по совести, он поблагодарил за спасение. При чем же тут Ташью? Денхольм вспомнил обиженно поджатые губки, и под сердцем зашевелилось что-то склизкое и противное. Завтра же он поговорит со своей нареченной. И они раз и навсегда решат все вопросы. И больше никогда не будут ссориться. Никогда.

А сейчас короля вело слово. Слово чести, ради которого можно было забыть и о Ташью. Ради которого он через тайный ход выбрался из дворца, нарядившись купцом. И если б не странная рукопись, разве свернул бы он со своего пути, чтобы поболтать с Эстикаром?!

Король нес обещанные деньги. Мысленно он уже слышал недовольный вой Совета по поводу неразумных трат, он видел Листена, брызжущего слюной и приводящего сотню доводов в пользу разумной экономии… Он так хотел избежать ненужных споров, что сам нес деньги в Храм Тьмы. Деньги для тех, кто разделил с ним вчерашний праздник. Жрец воздаст по справедливости. Тот жрец не подведет!

Поворот за поворотом.

Длинна улица Священного Круга. Длинна и обманчива. Дома сменяют друг друга так незаметно, что кажутся единым целым. Теряется реальность, будто не пространство, а само время плывет тебе навстречу, и старится один большой дом, названный по чьей-то непонятной прихоти улицей.

Улицей Священного Круга…

Поворот за поворотом. И вдруг — мрачная громада Храма Тени оказалась предательски близко, стремясь поглотить все живое. Король вступил на Темную Сторону своей столицы. И жрец уже ждал его на пороге, улыбаясь сухой безжизненной улыбкой.

— Выходит, и короли держат слово, — еле слышно прошептал он.

— Я принес то, что обещал, — возразил Денхольм. — Ты знаешь этих людей, изгнанных под Крылья твоего храма. Ты поможешь им лучше, чем я.

— Пройдите в храм, государь, зачем стоять на пороге?

— Не стоит, жрец. Я не готов беседовать с Саади. А Йоттею успел порядком надоесть. Возьмите золото. В следующий раз я принесу больше. Ты можешь раздать его беднякам. А можешь построить школу. Или открыть мастерские. Нельзя всю жизнь зависеть от воровства и подачек сильных мира сего. Пусть живут своим умом…

— Я попробую, государь. Но денег мало. Слишком мало.

Нужно менять законы, с корнем выдирать устои Светлого Королевства!

— Я подумаю, жрец, — кивнул Денхольм. — Эй, Санди! Где мой шут? И во имя Роккора! Что происходит?! Кто зовет на помощь?!

Коварна Улица Священного Круга. Вроде бы длинна, а за три сотни шагов уже не увидишь ее каменной кладки. Новый поворот, новый виток…

Король, забыв о жреце, побежал на крик. Голос молодой, девчачий.

Еще несколько шагов… Городская стража! И оборванная девчушка, тщетно выдирающаяся из грубых лап.

— Но господа стражники! Я не украла эти деньги! Их мне отдал сам король! Он был у нас на празднике!

И Денхольм, всматриваясь до рези в глазах, узнал ее.

Робкий воробушек, набравшись смелости и краснея от смущения, подобрался к самым ступеням храма Тьмы, с отчаянным доверием заглядывая в лицо короля. Он приветливо кивнул девчушке и улыбнулся, на минуту оторвавшись от представления лицедеев. Дядя король совсем не страшный, девочка. Дядя король все понимает, он поможет. Воробушек приосанился и горделиво взглянул на товарищей. Вот так-то, трусы! Смеялись надо мной? А я буду смотреть артистов вместе с самим королем!

Денхольм узнал ее. Маленькую девочку, отчаянно сжимавшую в кулачке две золотые монетки. И одновременно увидел своего шута.

Санди шел к ним спокойно и буднично. И в то же время не шел, летел, стелился по каменной мостовой звериной яростной походкой, на ходу скидывая кафтан купца Второй Гильдии. Король хотел криком остановить безумца и не смог совладать с прерывистым дыханием. Он и сам, стиснув кулаки и зубы, стелился следом. Триста шагов их разделяло. Всего триста шагов. Много? Мало? Смотря какой меркой мерить…

Вот шут, не прерывая размеренной ходьбы, столкнулся с одним подонком, сбил с ног второго и с яростным рыком устремился к четверке, выкручивающей девочке руки…

Они не зря ели свой хлеб, стражники Городского Порядка. Мгновенно оценив ситуацию, они откинули девчонку, и трое стали плечом к плечу. Шут не сбавил шага, вскидывая руки, напрягаясь в предвкушении атаки…

…И король некстати вспомнил, что Санди не спал всю ночь, что он устал, что он слишком слаб, что Масхей настаивал на постельном режиме…

Как он раскидывал эту подлую свору, бывший оруженосец самого короля! Как упоенно крушил ребра, ломал руки, посмевшие избивать ребенка! Какой восторг читался в глазах девчушки, поверившей вдруг в спасение!

…Но король-то видел, что четвертый ведет подмогу, что еще девять, нет, десять стражей, перехватывая к бою легкие копья, торопятся изо всех сил. Вот они врезались в людское месиво. Вот накрыли собой яростно отбивающегося шута… Дальше Денхольм и не стремился рассмотреть. Он был уже близко. Он был уже на подходе! И в его изнеженных руках, не знавших до сей поры тяжелой работы, непонятным образом оказалась дровина, выломанная где-то по дороге. Одним прыжком разъяренного хищника влетел он в свалку — и первые, принявшие его удар, полегли, не успев даже вскрикнуть, предупреждая… предупреждая…

Король пробивал себе дорогу, спеша на выручку шуту, и уже не видел, как из всех щелей и подвалов, с крыш и чердаков, наводняя улицу, собирается обтрепанное полуголодное войско.

И не видел, как с другой стороны спешат закованные в доспехи лучники, как разворачивает свой знаменитый строй городская пехота…

Широка улица Священного Круга, в пять боевых колесниц…

Не жалели места древние мастера, не поскупились для святыни…

Лишь перестав ощущать сопротивление чужой воли и оружия, Денхольм понял, что смертельно устал. И звериная ярость отступила. По щекам его тек пот вперемешку с кровью, руки были покрыты ссадинами, ныло все тело. А перед королем лежал истерзанный, избитый, исколотый шут, сжимавший в окаменевших руках чью-то алебарду.

Король поднял на руки своего полуживого оруженосца и огляделся.

И увидел маленькую девочку, похожую на воробушка, испуганно жмущуюся к его ноге. Знакомая девочка, они где-то встречались?

Он вскинул голову и заметил стражников, ощетинившихся мечами. Целая армия против одного человека. Против своего короля! Но слово «переговоры» так и не пришло ему в голову. И Перстень Власти остался в потайном мешочке на шее, вместе с другими оберегами. Какие могут быть переговоры с ожившими барельефами Храма Тьмы?! Какие?!

Но что происходит? Почему они смотрят поверх его головы?

Куда они все смотрят?!

Король оглянулся. И встретился взглядом с Предводителем Воров. И по изумленному вскрику понял, что узнан.

Коварна Улица Священного Круга.

Две армии в боевых порядках стоят друг напротив друга.

Две маленькие армии — для уличной войны.

И между ними — король.

Испуганная девочка.

Израненный шут.

И зачем же ты так широка, улица Священного Круга, будь ты проклята!

Нелегко стоять между армий в ожидании удара, сминающего последнее препятствие на своем пути. Нелегко стоять Между… Между законной — Светлой — армией Городской Стражи и разбойничьей — Темной — армией городских воров. Нелегко…

«Не стой, король! — словно услышал он. — Не стой столбом, уходи! Свою битву ты выиграл, дай поиграть другим».

И Денхольм увидел, как расступаются, нарушая боевой порядок, разбойничьи отряды. И пошел не колеблясь, не задумываясь о том, что отворачивается от Света, чтобы искать спасения во Тьме. Он очень медленно переставлял ноги, осторожно покачивая бесчувственного Санди. И маленькая девочка под боком подстраивалась под его шаги. Глупая, беги скорее, сейчас такое начнется! Но твердо знал: не побежит, пройдет до конца, держась за полу кафтана. И стискивал зубы, представляя опрокидывающий вихрь арбалетных стрел, бьющих в беззащитную детскую спину. Успеть! Успеть раньше, чем сдадут нервы делающих поправку на ветер. Вроде бы слуг, вроде бы своих… Но врагов, врагов!

Он успел. И хрупкая девчушка юркнула куда-то под ноги взрослым, ловко скользя среди мужицких топоров и краденых мечей. И кто-то принял его бесчувственную ношу, передавая дальше, по рукам, бережно и ласково, как ребенка. И почти сомкнулись передние ряды с самодельными щитами…

— В-а-х! — хлопнула тетива.

— Ф-а-й! — пропела стрела.

Толстая арбалетная стрела ринулась на поиски добычи, алчно вспарывая воздух. Смерть смеялась на остром наконечнике, Смерть готовилась впиться зубами в плоть и отведать горячей крови…

— Х-е-й! — ударила Смерть в открытую спину короля, стремясь пройти как можно ближе к сердцу. Чтоб насовсем. Чтоб наверняка!

Укусила… И обломала зубы.

Крепка оказалась кольчуга работы гномов Сторожевых Гор. Или, может, Йоттей властною рукой замедлил стремительный полет, выгадывая секунды и даря годы? Что толку гадать!

Удар оказался столь силен, что затрещали ребра и перехватило дыхание. Король захрипел, падая, захлебываясь собственной кровью… Крепкие руки подхватили его, передавая дальше, и смутно знакомый голос прокричал:

— Отнесите их лицедеям! Пусть отвезут как можно ближе к королевскому дворцу! Пусть спрячут понадежнее и разыщут Масхея!

А потом Денхольма коснулся яростный шквал подступающей битвы, сменившийся вдруг мерным перестуком копыт.

А потом в его сознании не осталось и этого. Ничего не осталось.

«Потерпи, братишка! — прошептал до боли родной голос. — Держись! Ты же король. И потомок Богов, между прочим».

«Не оставляй меня, брат!» — прокричал он в навалившуюся пустоту…

И вокруг него постепенно расцвело и защебетало яркое летнее утро…

Он стоял на лесной прогалине. Он стоял по колено в густой траве такого изумительного оттенка, что хотелось петь и плакать одновременно. И он был Йоркхельдом, бывшим королем Элроны…

— Здравствуй, Мастер, — усмехнулся кто-то за его спиной.

Он резко обернулся. У кромки поляны стоял парень, казавшийся взрослым не по годам, смотрел прямо и твердо, улыбаясь одними губами, и жесткие складки растекались по его лицу.

Йоркхельд улыбнулся в ответ — так, как умел он один: тепло и мягко. Обезоруживающе. И приветственно вскинул руку:

— Здравствуй и ты, малыш.

Человек у кромки поляны сухо рассмеялся:

— Малыш? Пусть. А ведь я приготовил тебе сюрприз…

И видят Всемогущие Боги, не испытал Йоркхельд ни радости, ни испуга. И даже когда на поляну выскочили сверкающие сталью чужого оружия воины, не шевельнулся и не обнажил меча.

— Пришел час платы моего долга!

Человек у кромки поляны сделал шаг, поднимая кривую саблю южных кочевников, и в глазах его заметалось звериное веселье.

«Я спас тебе жизнь!» — хотел крикнуть Йоркхельд — и не крикнул.

— Что же ты не защищаешься? — хрипло спросил человек с кривой саблей южных кочевников. — Возьми свой меч и умри как мужчина, Мастер!

«Не могу, малыш, мы лили воду на оружие!» — хотел осадить Йоркхельд и снова промолчал.

— Ты трус! — заявил человек с кривой саблей южных кочевников, замахиваясь для страшного — единственного — удара.

Острая сталь вспорола плоть, круша кости…

— Держись, брат! Я иду на помощь! — заорал он сам не свой, рванулся вперед…

И снова стал Денхольмом. Он еще успел увидеть, как падает, выгибаясь спиной, его брат, падает на окровавленную густую траву такого изумительного оттенка, что хотелось петь и плакать одновременно… А потом ушло то безумно цветущее лето и вернулось мерное перестукивание копыт. Ему хотелось петь и плакать. Петь и плакать… Погребальное ложе королей Элроны было изумрудного цвета. Как трава, густая трава у ног того, кого называли Йоркхельдом I…

Повозку качало из стороны в сторону, и она поминутно подпрыгивала на камнях и колдобинах. Значит, они свернули с проклятой Улицы Священного Круга и какими-то потайными переулками приближаются к дворцу. А там их примет Масхей и в очередной раз спасет жизнь недотепе Санди. Но откуда вору с Темной Стороны знать королевского лекаря? В какую авантюру успел впутаться непутевый Масх? Но потом Денхольм понял, что бывший нищий с паперти Светлого Храма, выбившийся в люди, по праву был живой легендой воровского мира. И протягивал своим руку помощи.

Колымагу тряхнуло, и короля коснулся стон. Повернув голову, он увидел укутанного в одеяло Санди. Денхольм рванулся к нему и застонал сам, захлебываясь болью под левой лопаткой. Он снова упал в гору собранных заботливой рукой подушек и уснул. Сколько он спал? Час? День? Вечность?

Когда он проснулся, колеса продолжали все так же протяжно скрипеть, но мерный перестук копыт старой клячи разбавляли теперь голоса. Мужской и женский, они то приближались, то удалялись — и все время оставались на месте. Они спорили, и Денхольм напрягся, услышав свое имя.

— Нет, Лайса! — нетерпеливо гудел мужчина. — И еще раз нет! Над городской стражей стоит король, значит, только он повинен в зверствах своих слуг!

— Перестань, дядюшка Менхэ, — упрямо твердила невидимая Лайса. — Ты вспомни, что говорил нам Эарт! Король еще мальчишка, и за него слишком долго решали другие! Но он все поймет. И все исправит!

— Как калеку примочки, — усмехнулся Менхэ. — Удивляюсь я тебе, девочка. О чем бы ни шел разговор, без Эарта нам не обойтись. И чем он приворожил тебя, вот что старику интересно! Ладно, не смущайся. Твой Эарт еще более наивен, чем ты. Била его жизнь, да, видно, не добила. Не тем местом он ее науку переваривал! Хотя песни творит — не наслушаешься. Спела бы лучше, чем со старым Менхэ спорить!

Девушка завозилась на козлах, слабо звякнула лютня, и песня, вырвавшись из клетки памяти, взлетела в поднебесье:

Песня перетекала, перекатывалась, плыла. Лилась, медленно и тягуче, сворачивая водовороты, скрывая коварные омуты. Песня вплеталась в скрип колес. Песня убаюкивала. Король спал и видел во сне дорогу. Король шел по дороге и не знал, куда она приведет. Дорога была его Жизнью, а значит, неотвратимо вела к его Смерти.

Но в такой конец Пути верить не хотелось.

Проснулся король с веселым чувством голода. И понял, что проспал все на свете. Не было больше ни песни, ни скрипа колес, ни перестукивания копыт.

Была тишина.

Тишина конца пути, когда вещи распакованы и схлынула первая суматоха.

Легко вскочив на ноги, Денхольм выглянул из повозки, с любопытством оглядываясь, пытаясь высмотреть Масхея. И не узнал своей столицы.