По ненадежной хлюпающей дороге они сумели дойти до деревни прежде, чем схлынул боевой азарт и навалилась усталость. В единственном на всю округу трактире для них нашлось местечко, и за умеренную плату хозяин вручил ключи от просторной светлой комнаты с двумя кроватями, застеленными чистым бельем. Отвыкший от такой роскоши король умылся водой, кем-то заботливо подогретой, рухнул на койку и моментально заснул. И сквозь сон смутно слышал, как осторожный Санди двигает к двери платяной шкаф.

Проснулись они лишь к вечеру, когда порядком стемнело, и неясные сумерки окутали низкие деревянные дома за окном. В дверь постучался трактирщик и доброжелательным тоном поинтересовался, проснулись ли господа и соизволят ли спуститься вниз к вечерней трапезе. Зевая во весь рот, Санди сообщил, что «господа» проснулись, желают умыться и голодны, как звери. И если в общую залу набилось не слишком много народу, готовы съесть все запасы хозяина.

Через пять минут им доставили горячую воду, кусок мыла и чистые полотенца. Король жизнерадостно поплескался в лохани, упоенно принимая летящие в лицо брызги, с наслаждением подставляя шею под теплые очищающие струи.

— С кем дружбу завели, подумать жутко! — ворчал шут, поливавший его из кувшина. — Про Лаэста слухи ходят, один другого противнее! Говорят, однажды он не погнушался кораблем беженцев: люди убегали от войны между восточными князьками, убегали, понятно, с заветными кубышками и наиболее ценным домашним скарбом. Его команда вырезала всех мужчин, а женщин и детей продала в рабство тем самым, от кого пытались убежать! Эта скотина объявлена вне закона пятью государствами, на побережье внутреннего моря Валирет стоят специально для него приготовленные виселицы, а он плавает себе по Эрине, контрабандные пряности развозит!

— Тем не менее он спас мне жизнь, хотя мог запросто продать негодяям с кренха. И узнав, что я король, отпустил на все четыре стороны, вместо того чтобы заткнуть потихоньку рот и затребовать богатый выкуп!

— Кто за тебя выкуп даст, горе мое! — невесело рассмеялся шут. — Листен, что ли? Так нужен ты ему! Откуда ты знаешь, что этот тип собирался с нами сделать? Мы ушли тайком, без лишнего шума…

— Думаю, он просто решил не упускать возможности заделаться другом Светлого Короля — Денхольм принял полотенце. — И он вправе рассчитывать на смягчение приговора. Если только не возьмется за старое…

Когда наконец они спустились вниз, их стол был накрыт и уставлен всевозможными горшочками. Народу в зале было негусто, что объяснялось сравнительно ранним временем для развеселых гулянок. Король и шут обстоятельно принялись за еду, с любопытством разглядывая посетителей.

Четверо деревенских завсегдатаев вели неторопливую беседу за кружками пенистого пива. Почтенное семейство проезжего купца отдыхало после сытной трапезы. Сапожник с подмастерьями шумно обменивались последними новостями и не самыми пристойными анекдотами. А прямо перед королем, уныло оглядывая пустой стол, терзал струны лютни бродячий менестрель. Утоливший первый голод Денхольм жадным до впечатлений взором окинул незнакомца.

В том, что менестрель бродячий, никаких сомнений не возникало.

Он был до того худ, что, казалось, вот-вот переломится где-то посередине долговязого тела. Обветренная кожа, больше похожая на древний пергамент, обтягивала кости, свисая складками морщин на изможденных щеках. Как будто для полноты впечатлений лицо прорезал старый косой шрам, берущий начало где-то в копне пепельно-серых, давно нечесаных волос и теряющийся в вороте линялой, небрежно залатанной рубахи. Из-под густых бровей старика на мир смотрели глаза бездомной собаки, выпрашивающей косточку у дверей мясной лавки, глаза, давно потерявшие цвет и блеск, глаза, полные скрытой муки. Одежду дополнял серый поношенный плащ — дыра на дыре, не менее грязные, но радовавшие своей целостью штаны и стоптанные до дыр тяжелые башмаки, красующиеся рядом с торчавшими из-под стола голыми мозолистыми пятками. Наиболее опрятный и ухоженный вид имела лютня, издававшая в руках владельца жалобные звуки, убивавшие затаенной фальшью. Да еще прислоненный к стене посох дерева незнакомой породы, выкрашенный в патриотический фиолетовый цвет.

Между тем менестрель уловил огонек интереса в глазах небедного на вид заезжего купца и поудобнее перехватил лютню, подкручивая колки. Услышав звуки, извлекаемые из несчастного инструмента, Санди на весь трактир заскрипел зубами…

— унылым голосом затянул бродяга, —

…И король почувствовал непреодолимое желание утопиться. Санди, видимо, сточив до корней все зубы, тихо застонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Почтенное семейство поперхнулось недопитым вином, укоризненно поглядело на трактирщика и ринулось наверх, зажимая уши. Но, к великому удивлению короля, остальные примолкли и придвинули стулья, а хозяин, вместо того чтобы дать мерзавцу пинка, бросил в их сторону виноватый взгляд.

— О, — раздался чей-то гулкий шепот, — Эй-Эй наконец за лютню взялся!

надрывался меж тем певец, —

…Король не понимал возникшего среди завсегдатаев оживления. Так мерзко ему не было даже в Лесу Астарха. Но он лишь заботливо убрал со стола острые предметы и выдрал вилку из скрюченных пальцев разъяренного шута…

Певец явно наслаждался производимым эффектом, в его глазах родилось чувство, похожее на предвкушение, он давил фальшью, он выводил убийственные для уха рулады. И короля озарило: бродяга, неизвестно за какие заслуги пущенный в приличный дом, ведет слушателей к какому-то одному ему понятному финалу…

…И король с облегчением рассмеялся, жестом подзывая трактирщика.

— Терпение, Санди! — прошептал он судорожно сглатывающему шуту. — Наше спасение обойдется нам в маленькую серебряную монетку!

старательно фальшивил хитрец, жадно наблюдая за передвижениями трактирщика:

— Насколько я понял, — с улыбкой ответил король на любезный вопрос хозяина, — ваш певец не замолчит, если ему не заткнуть рот. Вот вам деньги, сударь. Покормите его, пожалуйста. И поставьте на стол кувшин посолиднее…

сразу растеряв половину фальшивых нот, пояснил публике оживившийся менестрель:

взвыл он, всем своим видом поторапливая хозяина, несущего большой кувшин:

В последнем возгласе сквозило такое облегчение, что трактир затрясся от грохнувшего со всех сторон смеха, к которому присоединился и король. Хохотали, держась за бока, деревенские парни, один из подмастерьев скатился под стол, а сапожник сгоряча выплеснул на него свою недопитую кружку.

— Ай да Эй-Эй! — в полном восторге проорал один из парней. — Вот уж не думал, что кто-то опять клюнет на его удочку!

— Видать, совсем тяжко пришлось! С такого-то похмелья! Фальшивил так самозабвенно, что челюсти свело!

— Тише, саранча! — прикрикнул на них сапожник, опасливо поглядывая в сторону короля. — Прикройте свои варежки! Лучше жерновами работайте, пошевеливайтесь: спать пора!

— Да рано еще, дядька! Завтра он уйдет года на три, кого слушать будем?

Менестрель между тем обстоятельно поглощал содержимое кувшина, почти не притронувшись к трапезе. Съев маленький кусочек хлеба, он завязал в узелок куриную ножку, вареный картофель и пучок зеленого лука. Вместительный кожаный бурдюк принял в себя остатки недобродившего молодого вина. Бродяга вдумчиво продегустировал оставшуюся в кружке жидкость, кинул на короля повеселевший, разом обретший цепкость и озорство взгляд.

— Спасибо доброму хозяину, — привычно поклонился он трактирщику, вставая и довольно твердой походкой направляясь к королевскому столику.

Денхольм вовремя перехватил только теперь опомнившегося шута, заставляя сесть и поставить на место увесистую кружку.

— Вы спасли мне жизнь, господин, — очень серьезно заверил старик со странным именем Эй-Эй. — Я ваш должник. Простите за представление, но…

— Да ладно, — стараясь не дышать перегаром, достойным дыхания дракона, перебил король. — Было довольно весело. Пустое.

— Нет-нет, я должен отблагодарить вас за терпение и щедрость. Мир дочиста отмыл свои краски, я снова могу петь! Я буду петь для вас, господа!

— Опять? — взвыл Санди. — Угомони его, куманек! Объясни ему, что мой слух больше не в состоянии выносить тот вой, что он называет песней! Расскажи ему, что в гневе я страшен и что даже если меня будут судить за убийство, найдутся смягчающие обстоятельства!

Но менестрель, не слушая гневных воплей, встал посреди залы, снова подстраивая колки…

В дверь ввалилась шумная толпа, с ходу требуя реки вина и горы мяса: крупные плечистые парни, тискавшие крепко скроенных девок. И шут посмотрел на них с тихой надеждой… Но увидев певца посреди залы, парни захлопнули пасти и, чинно выдав хозяину горсть медяков, заняли места поближе. Кто-то кинулся прочь, громко созывая народ. Из кухни прибежала прислуга и застыла в дверном проеме… Полной тишиной встретил трактир звуки лютни, нежные и печально-торжественные. Невидящим взором окинул публику певец, прикрыл глаза, устремленные в неведомые прочим дали… И запел:

…Король окаменел…

Голос певца, чистый и глубокий, казалось, сгущался под высокими сводами зала, обволакивал, круша века, сметая расстояния, — и вот уже как наяву видел Денхольм обломок черной башни, пришедшей в мир со старинной гравюры: проклятой Башни чародея Ронимо…

…И король оторопел: желая отблагодарить за жалкий кувшин дешевого вина, певец слагал балладу о его далеком предке, герое Войны Магии Денхольме I! О великом пращуре, обладавшем Заклинаниями Воздуха и Воды, победителе ожившей пустой злобы, схоронившейся в Вендейре, Зоне Пустоты…

Певец смолк, изможденно падая на заботливо подставленный кем-то табурет. Слабо звякнула выпущенная из пальцев лютня, но уже через миг Эй-Эй вскинул голову и лукаво поглядел на Денхольма:

— Понравилась песня, господин?

— Ну ты даешь! — выдохнул за короля ошалевший Санди. — Спой еще, а?

На шута менестрель взглянул с меньшим почтением:

— Кто-то мне потроха выпустить клялся? Или послышалось, люди?

— Ладно тебе ерепениться! — замахал руками хозяин. — Когда ты выпивку клянчишь, тебя даже я придушить готов! Пой, Эйви-Эйви! Смотри, сколько народу набилось!

Эйви-Эйви! Вот оно что! Перекати-поле, в переводе с холстейнского наречия! Король улыбнулся: достойное прозвище для бродяги. И сокращение достойное. А как еще окликнуть такого? Эй ты! Эй-Эй!

Певец меж тем сменил гнев на милость и снова взялся за лютню. Таких красивых мелодий, таких берущих за душу баллад король еще не слышал. Санди так и вовсе был убит: к чему слагать мотивчики и дрянные стишки, если есть в мире человек, способный на такое! Но потом сказка исчезла, и на смену ей пришло разочарование. Уставшего Эйви-Эйви наконец зазвали к чьему-то столу, и понеслась под потолок разудалая песенка, полная непристойностей. И дружный хор луженых глоток весело подтягивал припев.

— Эй! — крикнул кто-то, перемежая брань иканием. — С таким… талантом… ик… тебе бы при… дворе… ик… выступать, короля… забавлять! Мог бы… в золоте купаться! А ты… песни за кружку… пива, как шлюха, продаешь!

Денхольм взглянул на певца. Но хмельной Эйви-Эйви покачал головой:

— Я не сумею жить в клетке. Да и зачем во дворце ободранный воробей? Прислуживать королю? Дышать ему на забаву?! — расхохотался он и внезапно пропел: — Король наш добр, но он — слепец… увенчанный короной… ведь заслонил ему дворец… страдания Элроны!

Хозяин испуганно оглянулся на королевский столик, пытаясь остудить горячие головы. Менестрель затянул новую песню, еще похабнее, чем предыдущая. С печальными вздохами король и шут поднялись к себе наверх.

Они быстро легли и погасили свет. Проворочавшись под одеялом, король понял, что вряд ли сможет уснуть. В голове крутились обрывки баллад вперемешку с непристойными куплетами. Он думал о певце. О том, что кощунственно разменивать такой талант в трактирных попойках. О том, что и голос, и песни Эйви-Эйви просто созданы для высоких стрельчатых залов его дворца, но взять к себе бродягу означало смертельно обидеть Санди, не говоря уже о памяти покойного брата, короля-менестреля. Он думал о Ташью, о прекрасной и гордой Ташью, и представлял себе ее заплаканные глаза. А еще он думал о своей жизни, не слишком длинной и не слишком удачной.

С самого рождения он привык полагаться на старших. Сначала за него решал отец. Потом брат. В пятнадцать лет он остался один, поскольку мать скорбела по Йоркхельду и не проявляла особого интереса к судьбе младшего сына. Через пять лет на его неокрепшие плечи свалилась вся тяжесть власти, придавила, норовя сломать, растоптать, изувечить… Но Совет Мудрейших подхватил готовые обрушиться своды, удержал купол государственной мощи — и народ не пикнул, не посмели обнажить мечи соседи, присмирели разбойники, расплодившиеся в смутное время безвластия. А зеленый, несмышленый король вздохнул с облегчением, распрямляя истерзанную спину. Но когда окрепли крылья и затосковали по свободному полету, как старательно былые помощники подрезали маховые перья слетку, готовому вырваться из клетки! Как самозабвенно душили все идеи и начинания! И вот он почувствовал наконец великую силу, железные когти и клюв, готовый разорвать любого, вставшего на пути, он узнал себе цену и приготовился к рывку… И в результате мучается бессонницей в захудалой деревенской гостинице, пробираясь по-воровски, тайком, в собственный дворец. Было над чем подумать…

— Не спится, куманек? — насмешливо поинтересовался Санди. — Держу пари, ты размышляешь на те же невеселые материи, что и я.

— Вряд ли, — вздохнул король. — Но попробуй угадать, если хочешь.

— Опасно тебе возвращаться, вот что, — неожиданно выпалил шут. — Не сейчас, куманек, не сейчас. Переждать надо, пока суета утихнет.

— Выбирал себе скакуна, а попал пальцем в хромую кобылу, — рассмеялся Денхольм. — Но идея интересная. А кто, по-твоему, за меня страной управлять будет?

— И кто, скажи на милость, за меня утешит мою Ташку?! — прямо-таки сочась ехидным ядом, в тон ему протянул шут. — А ты не думал написать письмо? Или писать не умеешь?

Король подскочил на кровати. Письмо! Ведь он мог послать его еще из Стекка! Успокоить, все объяснить, помощи у друзей попросить в конце концов! Ох, коронованный тупица!

— Что, переварил? — издевательски поинтересовался Санди. — Не переживай, до меня тоже недавно доскакало. Возьми-ка ты бумагу, перо — все равно ведь не спится — и подробно опиши наши приключения. Ташке что хочешь строчи, но парням непременно прикажи разобраться во всей этой паутине. Кто за нами охотится. И за каким рожном им это надо.

— Я им в письменном виде всю полноту власти передам. Вплоть до моего возвращения, — оживился король. — Пусть организуют новый Совет. Братья Сайх, Зуй да Масхей. Справятся, никак вместе учились.

— Листен разорется!

— Пусть орет. Против Большой Печати не слишком повыступаешь, — торопливо писал послание Денхольм. — А я еще оттиск Перстня приложу. Так, готово. Теперь письмо для Ташью. — Он задумался лишь на миг, и вся его печаль, вся тоска и нежность ливнем хлынули на небеленый лист бумаги.

Король писал о своей любви. Он тщетно искал нужные слова, а те, что вырывались из-под пера — разве могли они выплеснуть на бумажную плоскость его необъятную душу, в которой царили ослепительно синие глаза, и кинжалы длинных ресниц, и шорох осенних листьев, навеки запутавшихся в искрящихся прядях?! Король писал о разлуке. Он просил прощения за каждый день, прожитый вдали от возлюбленной, он ставил на колени непокорные строчки, он возводил из них пьедестал Надежды на скорую встречу…

— Остановись, братец! Пожалей письмоносца! — корявым камнем полетела насмешка в зеркальную гладь его печали, ушла на глубину, оставив круги тревоги и раздражения. — Представь, как он уныло бредет под тяжестью королевской любви, заключенной в несколько увесистых томов!

Денхольм сплюнул, кинул в шута подушкой и постарался закончить письмо. Поставил печать. Расписался. Санди отодрал от занавесок две шелковые ленточки и заботливо обвязал послания, накапав сургуча с найденного на столе огрызка и припечатав его Перстнем, изъятым из заветного Кошеля.

— Вот так-то, куманек. Дадим о себе знать. Парни наведут во дворце порядок. Столицу перестанет лихорадить. А мы тем временем спокойненько погуляем по стране, посмотрим, что в мире творится.

— Знаешь, дружище, — целуя заветное письмо, улыбнулся король, — теперь, пожалуй, я усну как убитый.

— Вот только не надо глупых сравнений! — не без привычного ехидства передразнил шут, покрывая второе письмо рядом смачных поцелуев.

Наутро их разбудила странная возня во дворе. Наскоро умывшись, король и шут спустились вниз, чтобы узнать причину переполоха и бессвязных причитаний. В трактире было тихо и пусто…

— Есть кто-нибудь? — окликнул Санди.

И словно в ответ донеслось от окна:

— Ведь говорил я ему: иди в комнату, отоспись! Не послушал, олух!

— Что стряслось? — подошел к хозяину Денхольм, расталкивая толпившуюся у окон челядь.

— Эйви-Эйви попался…

— Что значит «попался»?

— По законам Светлого Королевства бродяжничество запрещено, — неохотно пояснил кто-то, не отрываясь от стекла.

— И правильно! — с жаром перебил его сосед. — А то в клетке он жить не может! А пропивать последние штаны да гроши на пиво клянчить мастер!

— Все мы живем в клетке, — вздохнула жена трактирщика. — А он птица перелетная. Жалко старика. Теперь вот в кутузку упрячут. Лютню отберут, что с него еще взять-то?!

— А ведь они шли Маха арестовывать, братцы, — вдруг прошептал мальчишка-разносчик. — Мах наверняка уже деру дал…

— Куда ему бежать!

— В Зону, — прошелестело в ответ из дальнего угла…

— Цыц! — оборвал болтуна хозяин, опасливо оглядываясь по сторонам.

Король со смешанным чувством смотрел, как за мутным стеклом стражники тащат за ноги бродячего менестреля, и голова его с остекленевшим взглядом беспомощно подпрыгивает на кочках, собирая дорожную грязь и пыль.

— Как же он так? — растерянно переспросил шут.

— Как-как! По дурости своей! — огрызнулся один из ранних посетителей.

— Понесла его нелегкая по нужде на задний двор, — улыбнулся вдруг хозяин, — да, видно, затуманила глаза Темная Сила! Сбился наш Эй-Эй с выбранного курса и короткими перебежками, по канавам, ломанулся прямо на дорогу. Ноги заплетаются не хуже языка — лихо перебрал старик вчерашнего угощения!

— Ноги-то его и подвели! — хихикнула служаночка. — Брякнулся, непутевый, из кустов в пыль придорожную, угодил под ноги стражнику, проходившему мимо. Тот об него и споткнулся, растянулся поверху…

— На него следующий, — фыркнув, перебил трактирщик, — и дальше по порядку. Они ж себе под ноги не смотрят, по сторонам зыркают, падаль, где что плохо лежит! Вот и завалились разом. Что тут было, ваша милость! Да разве расскажешь?! Давненько к нам цирк не заезжал, но я-то помню и свидетельствую: артистам до стражи далеко!

— Ох уж они и ругались, — завистливо вздохнул мальчуган. — Да слова-то какие подыскивали: не запишешь — не запомнишь!

Дальше король дослушивать не стал. И куда только делся его страх перед стражей?! Не задумываясь о последствиях, тщетно пытаясь подавить ненужное веселье, вышел он из трактира и направился прямиком к живописной группе, разыгрывавшей новый акт нехитрой драмы. Ибо Эй-Эй очнулся и запел. Запел с похмелья. Убивая фальшью наповал. Даже тугоухих стражей порядка.

Санди слабо охнул и схватился за голову: его чуткий музыкальный слух не выносил подобных издевательств. Господа стражники оказались покрепче: в первый момент растерявшись и выронив пьянчужку, они взяли себя в руки и, скрежеща зубами, принялись пинать горлопана подкованными сапогами…

— Остановитесь! — потребовал король.

— Проходите, ваша милость, покуда сами целы! — посоветовал старшина, не прерывая увлекательного действа. — Какое вам дело до бродяги?

— А он не бродяга! — выдавил шут, пытаясь справиться с зубной болью. — Эта сволочь пьяная — наш проводник!

Стражники взглянули с явным интересом, и король мог их понять. Одно дело — кинуть в долговую яму рвань, попав мимо денег, другое, совсем другое — взыскать убытки с его хозяина.

— А получше себе проводника не нашли, ваша милость? — с ноткой недоверия протянул старшина. — Мы этого прыща старого знаем давно, и тип он крайне ненадежный.

— Получше не нашел, — брезгливо пояснил король. — А поскольку другого у меня нет, прошу не увечить мерзавца: аванс пропил — пускай отрабатывает!

— Но как же быть, ваша милость! На дороге валялся, стражников в пьяном виде оскорблял. Обязаны сдать в тюрьму. По закону…

— По закону я заплачу за него штраф. А потом вычту из жалованья, — решительно перебил Денхольм, развязывая кошелек.

Заплатив за менестреля пять полновесных серебряных монет, король и шут с трудом доволокли до трактира оказавшегося неожиданно тяжелым Эйви-Эйви. Засуетившийся трактирщик дал пару подзатыльников дюжим молодцам, смотревшим с открытыми пастями на диковинное зрелище, и те, к великому облегчению Денхольма, подхватили неароматно попахивающего певца.

— В сарай его! — подытожил трактирщик. — К утру проспится…

Жадный до зрелищ народ стал расходиться, когда в дверь протиснулся вспотевший от быстрого бега крестьянин:

— Люди добрые! — с ошалевшими глазами зашептал он, судорожно глотая воздух. — Есть на свете чудеса! Мах, слышите, Мах только что с долгами расплатился, все, до последнего грошика, меняле отдал! Расписку выкупил, а откуда деньги достал — про то молчит. Бубнит что-то о благодетеле неведомом!

— Дела! — протянул хозяин. — Ты Маху-то передай: пусть он теперь за Эй-Эя молится! Не сходи наш пьянчужка на задний двор, успели бы, изверги, все имущество да и деньги эти нежданные под арест взять… Ладно, что встали, на все воля Божья. За работу, бездельники, господина покормить и то нечем!

Кухарка всплеснула руками и ринулась на кухню, подгоняя подзатыльниками поваренка. Вскоре на столе перед Денхольмом появилась легкая закуска и кувшин вина.

— Ваша милость, горячее через полчасика принесут, не обессудьте, — извинился вежливый хозяин и вдруг присел на соседний стул. — Простите за некоторую вольность, господа, но любопытно узнать, куда держите путь. Вы не купцы, — остановил он протесты осторожного Санди, — но платье на вас купеческое. Вы ничего не продаете и не покупаете, ничего не стремитесь узнать. Отдаете серебро пусть за хорошего, но совершенно неизвестного вам певца. Кто вы, господа, и что вам нужно в наших краях?!

— Не слишком ли вы любопытны, хозяин? — словно ступая по тонкому льду, поинтересовался Денхольм.

— В самый раз, господин, в самый раз. Я слышал, вы проводника ищете, и должен сказать, что лучше Эй-Эя действительно не найти…

— Так эта пьянь еще и проводник? — расхохотался Санди.

— Пьет он, конечно, много, — задумчиво согласился трактирщик, — если честно, я его трезвым видел всего два раза, а встречались мы часто. Но, коль уж берется за дело, меру знает. Думаете, он всегда был таким? Я помню его молодым и веселым, упитанным и довольным жизнью, при коне и при деньгах. Говаривали, что где-то есть у него дом и красавица жена. Но то ли пожар случился, то ли еще какая беда, только потерял он все, что имел, включая и жену, разумеется. Небось сами бы запили, сударь, с такой-то радостной жизни!

Король понимающе кивнул.

— Так куда вы путь держите, господа хорошие? Есть такие места, куда он не пойдет. Есть такие, куда не поведет. А есть такие, куда поведет, но за очень хорошие деньги…

— В Зону, — неожиданно вырвалось у короля.

Шут поперхнулся вином и закашлялся, вытаращив глаза, полные изумления и испуга.

— В Зону? — недоверчиво уточнил хозяин. — Вы? А вам-то зачем?

— А что, мы не подходим? — тщательно выбирая каждое слово, спросил король.

— В Зону идут потерявшие надежду, — так же медленно и со значением пояснил трактирщик. — Идут — и не возвращаются.

— Так, значит, Зона и вправду ожила? — прокашлялся наконец Санди.

— Ожила, наверное. Некому про то рассказывать…

Они помолчали.

— Темны ваши причины, — вздохнул трактирщик, — Эй-Эй любит ясность. До Зоны вас доведет, если захочет. А вот убедить его будет непросто.

— Хорошие деньги послужат хорошим аргументом в нашу пользу, — хмыкнул шут. — Дадим ему одежу, купим коня…

— Ну, если заплатите, согласится, наверное. Лишняя монета ему не помешает, — закивал хозяин. — Но только до вечера он вряд ли проснется…

— Мы подождем, — просто сказал король. — Все равно дел поднакопилось.

После сытного, хотя и позднего завтрака, они не спеша прогулялись по деревне. Добротные, ухоженные дома приятно радовали глаз. Видно было, что деревня небедная, хотя особым достатком жители не выделялись. Жили у реки, кормились от реки, на реке и деньги зарабатывали. Рыбаки, плотогоны, разнорабочий люд. Удобная природная пристань привлекала многих речников, и торговые трегги частенько заглядывали в маленькую бухту. Процветали корабельные ремесла, не бедствовал трактир. Сюда свозили зерно и муку хлеборобы из близлежащих сел Вилемонда…

Странно было, что на столь благодатной почве не вырос добрый и крепкий город. Когда же Санди полюбопытствовал о причинах у почтенного торговца рыбой, тот степенно ответил, что деревня примостилась на крохотном клочке сухой земли, дальше и к северу и к югу простираются болота, а дорога, по которой король и шут добрались до трактира, на самом деле является легендарной гатью легендарного Хална.

Нашлись в деревне и почтовый перегон, где Денхольм отдал заветные письма, и лавка менялы, где он предъявил свежесоставленные королевские векселя, ограничившись парой небольших займов в память о прижимистом дядьке из Стекка. Деревенский меняла повздыхал, но требуемую сумму выплатил без лишних препирательств. И на полученные деньги путешественники приоделись в дальнюю дорогу.

Купили добротные колеты из грубой кожи, замечательной выделки мягкие кожаные штаны, крепкие сапоги и две пары новеньких блестящих шпор. На случай ночевок под открытым небом предусмотрительный Санди, отчаянно торгуясь, приобрел элькассо — смесь дорожного плаща и пончо, легкие и удивительно теплые. Шальные головы увенчали лихо загнутые шляпы с короткими полями и зелеными перьями. Осмотрев себя в медное зеркало, король нашел некоторое сходство со знаменитыми путешественниками, виденными в детстве на картинках географических описаний мира, и остался своей внешностью доволен.

Выйдя от галантерейщика, король и шут направились к оружейнику, где пополнили свой скудный арсенал охотничьими кинжалами и десятком метательных ножей, присмотренных Санди. Король выторговал кожаную перевязь для меча. Шут польстился на акинак — короткий обоюдоострый меч. Пара мохноногих лошадок, завезенных из Вилемонда, сменила хозяина после непродолжительных торгов у местного табунщика. Походную экипировку дополнили карты Элроны и близлежащих земель. Съестные припасы было поручено подготовить трактирщику.

— Вот мы и собрались, — задумчиво проговорил король, глядя в окно на извилистый берег реки.

— Ты уверен, что не совершаешь ошибки, братец? — без особой надежды уточнил Санди.

— Не уверен, — пожал плечами Денхольм. — Потому что вся моя теперешняя жизнь кажется мне продолжением ошибки, совершенной на улице Священного Круга. Но ты ведь сам советовал мне держаться подальше от дворца, — ухмыльнулся он, бросив мимолетный взгляд через плечо.

— Я не звал тебя в Зону, — упрямо поджал губы шут.

— Я тоже не зову тебя, — вздохнул король. — Ты волен идти куда хочешь. Но отсиживаться в безопасном месте и поплевывать в потолок от скуки — это не по мне! И правду о Зоне я узнаю, лишь увидев все собственными глазами.

— А еще ты ищешь убийцу брата, совмещая приятное с полезным! — съязвил обиженный недоверием шут. — Следы, похоже, ведут все туда же, в Зону, а я, будь уверен, не пропущу подобной заварушки. Но вот что я тебе скажу, куманек: мне не нравится выбранный тобою проводник. Он тебя сдаст за стакан дрянного вина, можешь мне поверить!

— Он тебе противен? — уточнил король. — Я тоже не в восторге от его внешнего вида. Но он много странствовал. И много пережил. Он подарил мне часть своей души…

— И обозвал слепцом!

— А разве я не был слепцом, дружище? Может, я только сейчас начинаю прозревать!

В дверь деликатно постучались, и после приглашающего окрика на пороге нарисовался растерянный трактирщик.

— Что еще стряслось? — обреченно вздохнул король, привычно оправляя меч и кольчугу. Краем глаза он заметил, как спешно собирает вещи Санди.

— Ничего не понимаю, ваша милость, — вздохнул хозяин и для пущей убедительности развел руками.

Король снял ладонь с меча и расслабился.

— Так все-таки, что случилось?

— Пропал Эйви-Эйви! — выпалил хозяин к вящему удовольствию воспрянувшего духом шута. — Жена моя заглянула в сарай, мы ему вещичек насобирали, чтобы не позорил хозяев видом и запахом… А там пусто!

— Сбежал, подлец! — оскалился шут. — Вот шельма!

— Сбежал! — подтвердил трактирщик. — И когда проспаться успел?!

— Не переживайте, сударь, — похлопал его по плечу Денхольм. — Может, оно и к лучшему. Попробуем обойтись без проводника…

— Да как же без проводника, ваша милость! — совсем растерялся хозяин. — В Зону-то?!

— Не так уж трудно, — развернул карту Санди. — Через Вилемонд, по обжитым местам, доскачем до порта Галитен, наймем корабль, доплывем до устья Стэни, поднимемся по реке — и вот мы уже в отрогах Охранных гор! Дальше — по обстоятельствам!

Трактирщик смотрел печально и недоверчиво.

— Эх, ваша милость, — вздохнул он, — с каких небес вы на грешную землю свалились? Сколько смельчаков стремилось Осколки Проклятой Башни увидеть! Сколько лихих людишек на сокровища Ронимо зарилось! Где они теперь? Сгинули. Двоих знаю: вернулись, под присмотром лекарей живут. Гиблое там место. Рассказывают, что горы на месте не стоят: годами можно идти и не дойти до отрогов. Всю Стэнь прогребли вдоль и поперек — не видно с воды даже намека на горную цепь! Лешие в лесу живут, дорогу путают. Местные охотники из лихого Ласторга, и те далеко в лес не ходят, боятся не вернуться…

— Но ты же говорил, уходят в Зону! — нетерпеливо перебил король.

— С отчаяния всюду пройдешь. Терять-то нечего! Опять же, как узнаешь — дошел, не дошел… Да и редко кто один в путь пускается: проводники беду за лигу чуют. Платы не берут, ведут, как умеют. А куда ведут — про то молчат. Эй-Эй как раз из таких. Он уже лет шесть людей к Проклятой Башне водит. Раньше я его по дружбе к себе пускал, а теперь из страха, так-то…

Нездешним холодом обожгло короля и от непройденных лиг заломило ноги. Застучало в висках, заныло. Закралась в сердце тревожная тоска. Но в памяти возник акирро, кривой тяжелый меч, опутанный синей паутиной по клинку. Надежный меч, обагренный алой кровью убитого брата.

— Я все равно дойду, — прошептал он, стискивая эфес пиратского меча.

В комнату без стука ворвался мальчишка-разносчик.

— Хозяин! — испуганно зашептал он. — В деревню странный человек прискакал, черный-черный, страшный. Ищет двоих, пришедших с реки…

Король и шут переглянулись. Поющие Скалы долины Эсполот!

Мгновения остановившейся жизни. Лошади сшибаются грудь в грудь. Король уклоняется от удара, звериным чутьем понимая, что конь его зарублен, но еще живет, еще летит… И перестук копыт за спиной. И новый всадник с обнаженным клинком, подобный Самой Темноте…

— Засиделись мы, куманек, расслабились, — деловито засуетился Санди, проверяя завязки переметных сумок.

— Пожалуй, и правда пора, — кивнул король, протягивая трактирщику золотой. — Спасибо за заботу, ласковый хозяин.

Через минуту они уже скакали по дороге, ведущей прямиком к старой гати, пришпоривая толстоногих, неторопливых скакунов.

— Прицепился, сволочь, как репей к кобыльему хвосту! — ворчал под нос Санди, постоянно оглядываясь и прислушиваясь: не покажется ли черный всадник. — Как только след удержал! Неужели, хотел бы я знать, его и лес, и болота пропустили?!

— Может, подождем, спросим, зачем мы ему сдались? — выдал свежую идею король. — Поговорим, вдруг что интересное расскажет! — и он ласково погладил рукоять меча.

— Вот голова бедовая! — фыркнул шут. — Оно тебе надо, куманек? Лишние неприятности карман не тяготят?

Так, за разговором и оглядками, они не заметили, как перестало хлюпать под копытами коней и местами подгнившая гать сменилась добротной сельской дорогой. И лишь обратив внимание на перемены под ногами, король увидел впереди быстро идущего человека.

Вгляделся и удовлетворенно хмыкнул.

Долговязая тощая фигура, готовая сломаться пополам под весом лютни, зачехленной в серебристо-серый шелк, могла принадлежать только Эйви-Эйви. Беглец несколько раз оглянулся, прибавил шагу, похоже, высматривая по сторонам подходящее укрытие. Но с одной стороны дороги тянулись болота, с другой — к самому горизонту уходили луга невысокой молодой травы, лишь вдалеке зеленела дубовая рощица. И бродячий певец, словно сознавая безвыходность положения, решительно сел у обочины, любовно пристроив лютню и посох.

Когда с ним поравнялись наконец король и шут, Эй-Эй приканчивал загодя припасенную куриную ножку, запивая вином из баклажки. Денхольм натянул поводья.

— Выходит, благодарность менестрелям несвойственна? — оглядывая старика с головы до ног, не слишком дружелюбно поинтересовался он.

— Что был должен, я вернул, — возразил певец еще менее приветливо. — Не вижу повода устраивать конное преследование.

— Слишком много чести, — буркнул Санди. — Оставь его, куманек, время не терпит! У черной сволочи конь небось не в пример нашим лошадкам!

— Догонит — поговорим, — возразил король, не сводя с певца сурового взгляда. — Между прочим, я, выкупая тебя у стражи, дал слово чести, что ты — мой проводник, — доверительно поведал он бродяге.

— А мне ваше слово чести, господин, до одного всем известного места, — вытирая замасленные руки о штаны, поделился новостью Эйви-Эйви.

— Санди, не смей! — прикрикнул король, заметив краем глаза, как метнулась к ножнам рука вмиг озверевшего шута.

Менестрель и глазом не моргнул, всем своим видом выражая крайнее пренебрежение.

— Мне нужен проводник, певец. Хороший проводник. Ты мне не слишком подходишь, но времени на поиски у меня нет, — чеканя каждое слово, сказал Денхольм. — Я иду в Зону, ты водишь в Зону людей. Думаю, мы договоримся.

— Вряд ли, — покачал головой Эйви-Эйви, впервые за минуты разговора выдавая искру интереса. — Вам, господа хорошие, в Зоне делать нечего.

— Мы — посланники Светлого Короля. Его беспокоит ожившая Зона. — Денхольм спешился и присел рядом. — Проведи нас, и ты поможешь Короне.

— Я не гожусь на роль Спасителя Человечества, — гнусно ухмыльнулся старик. — Я редко бываю трезвым. И Светлый Король в моих услугах не нуждается.

— Но ты же пришел в эти края, ты, проводник! — решительно встрял в разговор Санди, оставивший попытки переубедить Денхольма. — Сработало твое чутье! И вот ты нашел тех, кто стремится в Вендейр, Зону Пустоты!

Король вскочил на ноги, не пытаясь скрыть своего ужаса: по телу пьянчужки прошла судорога. Выгибаясь и беснуясь, заламывая руки и грызя дорожную пыль, он завопил:

— Венда! Венда, будь ты проклята!

И, вспоминая урок покойного брата, король влепил исходящему пеной бродяге звонкую оплеуху, заорав во весь голос:

— Эарендейль, слышишь ты? Эарендейль!

И в тот же миг все стихло. Припадочный певец перестал биться и вздохнул свободнее. Затих, распластавшись на земле. Приподнял голову, взглянув с неприязнью на Санди и с благодарностью на Денхольма. Сел, хлебнул из фляги. Выудил из сумки трубку, закурил.

— Откуда вам известно это слово, господин? — отрешенно поинтересовался Эйви-Эйви.

— Во сне приснилось, — сказал чистую правду король.

— Я пришел за Махом, — со странным глухим присвистом пояснил старик. — Но он отказался идти. Орал, что лучше сядет в тюрьму, чем уйдет со мной в Зону. В нем оказались живы вера в людей и надежда на чудо, а это серьезный груз, с таким идти трудно…

— Тогда ты отдал ему вырученные за выступление деньги, — понимающе кивнул король. — И решил отсидеть чужой срок…

— Господин, я не святой великомученик, — усмехнулся Эй-Эй. — Просто хотел облегчиться… И я могу целый день петь, находясь в трезвом состоянии…

Санди коротко взвыл и тоже слез с лошади. Так, на всякий случай.

— За такие концерты, случается, убивают, — с великой охотой пояснил он.

— Это тоже итог, не лучше и не хуже, — равнодушно парировал певец. — Нить жизни — штука тонкая, так или иначе, все равно рвется. Думаете, я ошибся и попытался забрать не того? Но у вас еще больше чувств, вы не стремитесь к смерти и не теряли надежды. У меня не хватит сил, чтобы довести вас до места, господа. Простите. Собьюсь. Сойду с нужной дороги…

— Пустые отговорки, — нетерпеливо дернулся король. — Помоги нам, бродяга!

И Эйви-Эйви обреченно кивнул головой.

— Я уступлю тебе свою лошадь! — облагодетельствовал его шут, опасливо оглядывая дорогу. — Если только благородное животное выдержит подобный запашок!

— Как вам будет угодно, — пожал плечами Эй-Эй, — но я могу и пробежаться, держась за стремя. — Он легко, почти невесомо взлетел в седло, похлопал лошадь по холке. Обернулся к пристраивавшимся на второй лошадке путешественникам и лукаво спросил: — Как мне величать вас, посланник Светлого Короля?

— Зови меня Денни Хольмером, — улыбнулся король, вспомнив балаган.

— А я Санди, — пропыхтел шут за его спиной. — Просто Санди.

— А меня зовите, как хотите. — Менестрель допил вино и припрятал опустевшую баклагу. — Сколько вы мне будете платить, господин Денни Хольмер?

— А мы слыхали, проводники платы не требуют, — попытался возразить Санди.

— Трактирщик сфальшивил любимый мотивчик! — расхохотался Эй-Эй. — До времени не требуют, до времени! С тех, кого обычно водим, и взять-то нечего! А вы, господа хорошие, чудное, но приятное исключение. И возьму я с вас дорого, вы уж мне поверьте! Ну ладно, такие дела на дороге не решают. Понеслась, родная! — Две босые пятки от души поддали по крутым лошадиным бокам.

Король и шут поскакали следом, так и не дождавшись неведомого преследователя.