Первое сентября, первый день занятий, встретило ребят солнечной погодой, золотыми листьями, румяными яблоками.

В седьмом классе «А» списывали с доски расписание уроков на завтра, когда вошла Скочелёва. Загорелая, в синем платье, она выглядела гораздо моложе, чем до каникул.

Ребята встали, а Эва и Ирена подбежали к ней с газетой.

— Вы уже знаете?

— Как? Не читали?

— Про нашу школу написано!

— Садитесь! О чем вы говорите? Я ничего не знаю, — улыбалась учительница.

— Вот здесь! — показала Эва.

— Вслух прочтите! — попросили ребята.

И Скочелёва прочла:

«Через газету «Вечерний экспресс», которая неизменно выступает в поддержку полезных начинаний, поселковый Совет Зеленой Седловины сердечно поздравляет в первый день учебного года педагогический коллектив 407-й варшавской школы с большими успехами в деле воспитания подрастающего поколения. В этом убеждает пример ее учеников, которые общеполезным трудом ознаменовали каникулы, проведенные в нашем поселке. Желаем дальнейших успехов!»

По мере чтения любопытство на лице учительницы сменилось удивлением, потом гордостью.

— Ученики нашей школы! Наши воспитанники! Четыреста седьмая школа всегда… — начала она и запнулась, покраснев до корней волос: получалось, будто она сама себя хвалит. — Интересно, из какого же они класса? Может, из восьмого «Б»? Там много хороших, дельных ребят. — Она снова взяла газету и, еще раз пробежав глазами заметку, повторила вслух: — «Желаем дальнейших успехов!» Действительно, приятное пожелание в начале учебного года. Душа радуется, хочется верить и надеяться, что… — обвела она глазами класс, задержав взгляд на Марцине.

В это время в дверь просунулась седая голова сторожа:

— Пани Скочелёва, директор…

— Иду, иду! — не дала ему договорить учительница.

— Нет! Нет! — замахал руками сторож. — Солянского.

Марцина бросило в жар, а историчку словно холодной водой окатили.

— Как, уже? — заломила она в отчаянии руки.

У Марцина заколотилось сердце — не от страха, а от смутного предчувствия, что вызов к директору связан с заметкой в «Вечернем экспрессе».

Так и оказалось.

— Как дела, Солянский? — спросил директор в ответ на его поклон. — Подойди-ка поближе! — Еще издали Марцин увидел на письменном столе «Вечерний экспресс». — Ты приготовил нам приятный сюрприз к началу учебного года! Вот бы и дальше так! — положил директор руку на газету.

Марцин прикинулся, будто не понимает, о чем речь.

— Не притворяйся, мне все известно: я звонил в Зеленую Седловину и разговаривал с председателем тамошнего Совета. Он случайно слышал, как ребята тебя называли Солянкой. А номер школы на куртках на нашивках разглядел. Так что догадаться было нетрудно. Но чтобы окончательно удостовериться, я маме твоей позвонил…

— Елки-палки! И мама знает?

— Солянский, — сказал директор мягко, — мне понятно ваше желание этого не разглашать. Я догадываюсь даже почему. Но неужели тебе не хочется мать порадовать? Которая в конце года столько настрадалась из-за тебя… Чего-чего, а огорчений каждой матери хватает. Слышал бы ты, как она обрадовалась! Она же ничего не знала. Не все ведь читают «Вечерний экспресс»…

— Мы читаем! — не без гордости заявил Марцин. — Но вчера маме некогда было: она к школе нас готовила.

— Видишь, как хорошо, что ты радость ей доставил в благодарность за ее труды. У меня тоже вчера не было времени просмотреть газету. До позднего вечера на собрании просидел. А сегодня утром сказала пани Пусек. Она понятия не имеет, кто эти ребята, из какого класса. Но когда узнает, очень обрадуется… Она всегда тебя выгораживала…

«Только Пуся по достоинству меня и оценила», — с горечью подумал Марцин, а вслух сказал:

— Пан директор… мы поклялись друг другу хранить тайну: ни слова никому и никогда об операции «Невидимая рука». В курсе был только дедушка, но он нам обещал… И при чем тут поселковый Совет? Нас там никто не знает… И Немек всего раз в куртке с нашивкой пришел. Недаром я говорил: от этих нашивок с номером школы неприятности одни…

— С вами Немек был? — удивленно спросил директор. — Ведь он, кажется, в Болгарию с родителями собирался?

— Родители поехали, а его не взяли. Ему стыдно было за них, и он прятался от нас. А потом они с Альбой…

— Альбой?

— Это мальчик один, круглый сирота, он у моего дедушки пока живет.

— Значит, в Зеленой Седловине были ты, Бартович и еще кто-то из нашей школы?

— А вы никому не скажете?

— Без твоего согласия не скажу. Но думаю, ты не станешь возражать.

— Не уверен. Ну ладно, где наша не пропадала! Третий — Костик Пшегонь.

— Пшегонь, который из лагеря убежал? И через товарища письмо матери послал?

— Он самый. У него выхода другого не было. Мы еще раньше решили в каникулы волю закалять. Правда, с цепью ничего не получилось, но зато что бы Немек и Альба делали без нас…

Директор не все, конечно, понял, но не стал перебивать.

— Костик на день позже приехал, и мы оказались вместе. А так как я был для дедушки опорой…

— Опорой? Ты?! — не в силах сдержать улыбку, переспросил директор.

— А что? Вы меня просто не знаете. Если со мной по-хорошему — я в огонь и в воду! Когда Костик приехал, дедушка обрадовался, что я буду не один. И мы зажили втроем. Потом дедушка Альбу взял к себе, и каникулы получились что надо!

— Твой дедушка, наверно, состоятельный человек. Столько времени такую ораву кормить!

— Какое там состоятельный! Пенсионер, да дочка немного помогает. Мне деньги мама дала. Костик отдал дедушке лагерный взнос. И еще мы в садоводческом хозяйстве работали, в час по десять злотых получали! На жизнь хватало, у нас всего было вдоволь. И каждый немного еще скопил. Альба тоже. Альба — хороший, но детство у него очень тяжелое. Поэтому мне кажется, у него больше всего шансов стать гением.

— Кем, кем?!

— Гением. В газете статья была напечатана, там говорилось: у гениальных людей, как правило, тяжелое детство. У меня даже вырезка есть. Показать? И у Костика тоже. На всякий случай. В тяжелую минуту может утешением служить.

— Значит, по-твоему, у тебя тяжелое детство? — громко рассмеялся директор, но Марцина это ничуть не смутило.

— Вот вы смеетесь, а там все научно доказано.

— Ах вы, непризнанные гении! А двоек сколько нахватали в прошлом году?

— Это тоже в порядке вещей. Шестьдесят процентов гениальных людей учились плохо, а некоторые испытывали к школе даже отвращение.

— Надеюсь, о себе вы не можете этого сказать…

— Против школы мы ничего не имеем. Это точно. Но пани Скочелёва… Нет уж, спасибо, лучше с ней не иметь дела. Пожалуйста, ничего ей не говорите. Пусть считает, что я хуже всех.

— Не глупи!..

— А вы разве не знаете: во всем классе я — самый плохой, самый несознательный. Это слова пани Скочелёвой. Ну и пусть так думает, мне все равно!

— Нет, не «все равно», гений ты будущий! — шутливо сказал директор и продолжал уже серьезно: — Сам виноват, что о тебе в школе дурная слава идет.

— Несчастное стечение обстоятельств, — вздохнул Марцин.

— Ты вот сейчас о тяжелом детстве говорил… Тебе самому это покажется смешным, когда подрастешь. А пани Скочелёва… Вот помяни мои слова, вы еще друзьями будете с ней.

— Только не говорите ей ничего!

— Хорошо, не скажу. Но боюсь, это и помимо меня станет известно. Смотрите только, не очень задирайте нос! Знаешь, Солянский, я рад, что ты вырос за лето, повзрослел…

— На целых три сантиметра, пан директор! Значит, вы заметили.

Директор засмеялся, покрутив головой. После каникул у него тоже было хорошее настроение.

1966—67 гг.