Вид у Костика был такой разочарованный, когда Марцин отдал ему только пять злотых, что Марцину стало не по себе.

— Остальное в понедельник отдам, — промямлил он, — потому что… понимаешь, в нашем киоске по пять штук только продают, пачками… — напропалую врал он, зная, что Костик никогда жевательную резинку не покупает. — Знаешь, Казик прямо остолбенел, когда я ему жвачку отдавал. Не ожидал, что отдам так скоро. А Бирюк хапнул и пригрозил еще, что припомнит мне это. Потеха, верно?

— А с этими тремя что ты собираешься делать? — спросил Костик, упустив из виду, что Марцин не только проигрывает жвачку, но и сам ее жует.

— Не знаю… А тебе обязательно сегодня нужны деньги?

— Да нет… Но сам знаешь, деньги всегда нужны, — уклончиво ответил Костик, рассчитывавший выпросить у матери еще два злотых и сходить в кино.

* * *

Суббота — самый приятный день. Уже с утра живешь ожиданием вечера — единственного в неделю, когда можно сказать себе: «Завтра не надо идти в школу». И кажется, свободного времени — вагон, делай что хочешь. Уроки, само собой, откладываются на потом, хотя родители на этот счет придерживаются другого мнения. Но надо быть последним слюнтяем и недотепой, чтобы не отбояриться в субботу от уроков. И лишь в воскресенье вечером, когда невозможно оторваться от интересной книжки или нестерпимо хочется заняться чем-то, не имеющим никакого отношения к школьным занятиям, начинаешь жалеть, что не послушался и не сделал уроков накануне.

Досконально изучив витрину спортивного магазина, Марцин с Костиком отправились на Центральный вокзал. Костик то и дело спрашивал, который час: беспокоился, что поздно вернется.

— Заладил: «который час» да «который час»! — разозлился Марцин. — Ты что, забыл, что сегодня суббота?

— То-то и оно, что не забыл! — оправдывался Костик. — Мама по субботам делает уборку и готовит обед на воскресенье.

— Ну и что? Подумаешь! У нас та же картина! Но при чем тут я? От этой неблагодарной работы я давно уже научился отлынивать. И ты не давайся, не то заездят совсем. У тебя старшая сестра есть, пусть она и вкалывает! Нечего ей на тебя все взваливать, как тогда с бельем. Не будь дураком! Должна же быть на свете справедливость!

Костик вздохнул.

— Эх, ты, маменькин сынок! Паинька! Чем вздыхать, айда лучше на перрон! Там всегда есть на что поглядеть.

— Ладно, — согласился Костик, — только потом сразу же домой. А то, если Алиция отправилась на свидание, маме придется самой все делать.

По широкой лестнице они спустились в зал, где билетные кассы. Ну и столпотворение! Дверь на перрон настежь. Все снуют туда-сюда, спешат, суетятся. Мальчики отошли в сторонку, к газетному киоску, чтобы их не затолкали, и с замиранием сердца следили оттуда за автоматическими дверями отходящей электрички. Им казалось, вот-вот кого-нибудь прихлопнет, но в последнюю минуту напиравшая толпа отступила, а стоявшие одной ногой на подножке каким-то чудом втиснулись в битком набитый вагон.

— Глянь-ка, Томаш идет! — толкнул Марцина Костик.

И в самом деле, к киоску с чемоданом в руке подошел географ, не заметив ребят. К нему подбежала какая-то женщина.

— Добрый день! — сказала она. — Что вас вынуждает покинуть любимую столицу?

— Добрый день! Да вот решил немного проветриться. В Италию собрался, дочку проведать. Давненько мы с ней не видались.

Под натиском выплеснувшейся из поезда толпы пассажиров географ и его знакомая придвинулись к ребятам. Марцин с Костиком юркнули в толпу и выбежали на улицу.

— Ну что? Скажешь, нюха у меня нет? Не зря я затащил тебя на вокзал? — торжествовал Марцин. — С географией теперь до конца года покончено! Томаш вернется нескоро. Билет в Италию бешеных денег стоит. Надо же, ни словом не заикнулся, что в такое дальнее путешествие отправляется.

— Сказал бы, никто бы не стал географию учить, — резонно заметил Костик. — А так смотался потихоньку, и к понедельнику ребята все равно вызубрят. Небось полвоскресенья будут по карте путешествовать.

— Фиг с маслом! Я лично не буду! И ты тоже! Бирюк! А, Бирюк! — закричал вдруг Марцин, увидев Бирюковского, который шел ко Дворцу культуры.

— Чего глотку дерешь? — приостановился Бирюк, всем своим видом показывая, что не намерен долго разговаривать.

— Сколько за хорошую новость дашь?

— Три раза по шее. И еще разок впридачу! Ну, говори скорей, я в бассейн опаздываю.

— А я и не знал, что ты ходишь в бассейн, — удивился Марцин.

— Много будешь знать, скоро состаришься! Выкладывай свою новость!

— Томаш уехал. Географии не будет до конца года.

— Откуда ты знаешь?

— Мы с Костиком только что с вокзала — его на поезд проводили, — не моргнув глазом, врал Марцин. — Чемоданище у него не в подъем! Наверно, на все лето укатил. К дочке, в Италию.

— Правда? — обрадовался Бирюковский. — А вы не разыгрываете меня? Костик, дай честное слово!

— Честное слово! Томаш сам сказал.

— Тогда почему же он не сказал ничего на последнем уроке?

— А зачем ему говорить? Он и с нас слово взял, что мы никому не скажем до понедельника, — заливал Марцин. — Чтобы ребята назубок знали материал.

— А вам почему же сказал? Вы что, и так все знаете? — спросил с насмешкой Бирюк, все еще не веря такому счастью.

— У него другого выхода не было: мы на перроне его застукали. Он стоял с какой-то женщиной и рассказывал, что в Италию едет проведать дочку, с которой десять лет почти не виделся и очень соскучился по ней. А когда прощался, у него на глазах слезы были. Ей-богу, не вру, не сойти мне с этого места… Как-никак Италия далеко, и у него слезы так и…

— Ну да?! — поразился Бирюк. — Слезы, говоришь? Сколько лет его знаю, никогда не видел, чтобы он плакал. Я думал, он железобетонный, и вдруг — на тебе: слезы… Ну спасибо, что сказали! Завтра на весь день на Вислу закачусь. Привет!

Когда Бирюковский ушел, Костик в недоумении пожал плечами.

— Зачем ты про слезы наврал?

— Для большей убедительности. И потом, так трогательней, разве нет? Впрочем, я не дам голову на отсечение, что он действительно не плакал, когда со своей знакомой разговаривал. Представь себе: единственная, любимая дочка, с которой он не виделся столько лет! Может, их разлучила война, понимаешь? И только теперь, экономя буквально на всем, деньги скопил на билет. Билет туда — ого! — сколько стоит! Бедняга, отказывал себе даже в последнем куске…

— …жевательной резинки, — докончил Костик.

— Что? Что ты сказал? Он жвачку жует, ты видел? — Марцин остановился как вкопанный посреди тротуара, но, взглянув на приятеля, который постучал себя пальцем по лбу, рассмеялся. — А что, разве всего этого не могло быть и на самом деле?

* * *

По субботам на обед у Костика бывали обычно борщ с колбасой и мелко нарубленными яйцами. Еда, прямо сказать, не слишком изысканная. Но, если с борщом умять несколько ломтей хлеба, вполне можно насытиться, и Костик не роптал. А если мать успевала еще почистить и положить туда картошки, он и вовсе был доволен. Но сегодня сразу стало ясно: в борще картошки нет. Мать мыла окно на кухне. Зато от борща аппетитно пахло чесноком. Значит, варится большой кусок колбасы.

Бросив портфель на диван, Костик прошмыгнул на кухню и — к плите, где стояла кастрюля на медленном огне. Приподнял крышку: чесноком пахнет, а колбасы-то нет!

— Без колбасы-ы-ы!

В голосе Костика прозвучало такое разочарование и горе, что мать засмеялась, не прекращая вытирать окно.

— Авось с голоду не помрешь. Покроши в борщ два яйца вместо одного.

— Яйцо вместо колбасы? — задумался Костик. — Этого, пожалуй, недостаточно.

— В магазине очередь была, а я не могла стоять, потому что решила сегодня окна вымыть.

— Значит, я тоже буду мыть? — упавшим голосом спросил Костик.

— Не беспокойся, лодырь! В комнате вымоет окно Алиция, а ты полы натрешь и половики вытрясешь. Но сперва, как пообедаешь, сбегай в мясной магазин, купи чего-нибудь на ужин. Ну, мой руки и садись есть.

Дважды приглашать Костика к столу не было нужды. Борщ, густой от шкварок и яиц, хотя и без колбасы, пришелся ему по вкусу.

«И зачем мама вечно себе работу придумывает? — размышлял Костик. — Окна еще совсем чистые! К празднику недавно мыли. Подумаешь, чуточку мухами засижены! Или взять хотя бы полы, ну к чему их каждую неделю натирать? Кому это нужно, чтобы они блестели, как зеркало? Все равно опять затопчут, а окна мухи засидят. Купить к обеду мясо, по-моему, гораздо важней».

Костик доедал суп, когда в дверь позвонили. Это не Алиция — у нее свой ключ есть.

— Поди открой, — велела мать и слезла с табуретки.

Вид у нее недовольный: кто же любит, когда во время уборки заявляются гости?

В дверях стоят Малиновская, известная в доме склочница, и — к великому удивлению Костика — пани Ковальская, помогавшая ему катать вчера белье.

— Дома есть кто-нибудь? — спрашивает Малиновская, хотя в открытую дверь ей видно мать на кухне.

— Дверь сама не открывается, — нелюбезно буркает Костик, оскорбленный тем, что его присутствие не считается.

— Хорошо, что ты дома, — загадочно говорит Ковальская.

Мать, не снимая фартука, появляется на пороге кухни.

— Что угодно?

— Мне угодно, чтобы вы вернули мое белье. И предупреждаю заранее: без белья я отсюда не уйду, — решительно заявляет Малиновская.

— Это какое-то недоразумение, — спокойно говорит мать. — С чего вы взяли, будто я знаю, где ваше белье?

— И у вас еще хватает нахальства спрашивать об этом! — кричит Малиновская.

— Тише, тише! — пытается успокоить ее Ковальская.

— Повторяю, это недоразумение.

— Ничего себе недоразумение! Три новых скатерти! Четыре простыни! Два пододеяльника с прошивкой. И семь цветных наволочек, совсем новеньких. Небось знаете, что цветное белье сейчас в моде!

— Моды меня мало интересуют, — все так же спокойно отвечает мать, хотя шея у нее покрывается красными пятнами. — И вообще, какое вы имеете право врываться в чужую квартиру и повышать голос?

— Ах, вот как! И я же еще не имею права голос повышать! — орет Малиновская. — Не надо чужую собственность присваивать, тогда и врываться никто не будет!

— Тише! Тише! — безуспешно взывает пани Ковальская. В дверь просовывается голова дворничихи. Слышно, как открываются двери соседних квартир. — Успокойтесь, сейчас все выяснится!

— Нечего выяснять, и так все ясно! Сняли с чердака чужое белье, и не какое-нибудь старье, а совсем новенькое…

— С чердака? — хватается за голову мать. — Да, дочка снимала вчера белье. Пожалуйста, можете сами убедиться, вот белье.

Мать устремляется в комнату и рывком разворачивает белье. Пятна у нее на шее становятся багровыми.

— Моя скатерть! Моя простыня! И пододеяльник с прошивкой мой! И наволочки мои! Все мое! — хватая одну вещь за другой, приговаривает Малиновская.

— Невероятно… — шепчет мать и без сил опускается на диван.

При этом она случайно садится на простыню, и Малиновская бесцеремонно ее выдергивает.

Ковальская между тем рассказывает: вчера ей показалось подозрительным, когда она у Костика увидела пододеяльники с прошивкой и цветные наволочки. Она знала: точно такие у Малиновской. И, встретив ее сегодня в магазине самообслуживания, сказала ей об этом.

— У меня сразу все внутри оборвалось! Вот тут! — говорит Малиновская, тыча себя в кофту, туго натянутую на груди. — Забыла даже, зачем в магазин пришла. Бегу на чердак, а белья моего нет. Какое-то старье висит, латаное-перелатаное, непростиранное…

— Тише, не волнуйтесь, — успокаивала Ковальская разошедшуюся Малиновскую. — Мальчик, который приходил с бельем, — она показала на Костика, — не захотел назвать свою фамилию. Но товарищ Костиком его звал. Мы спросили дворника, а он говорит: «Костик? К Пшегоням идите». Вот мы и пришли.

Костик с самого начала смекнул, что произошла роковая ошибка.

— Ты один ходил на чердак? — с трудом произносит мать.

— С товарищем… — помедлив, нехотя отвечает Костик. — На чердаке лампочка перегорела, пришлось свечку зажигать. Простите, пожалуйста, я ошибся, — обратился он к Малиновской.

— Ошибся?! — прошипела Малиновская и, схватив в охапку белье, направилась к двери. — Почему я никогда не ошибаюсь?

— А наш мешок вы тоже забираете? — поинтересовался Костик.

Малиновская покраснела.

— Ах, совсем голову потеряла! — и с этими словами она вывалила белье на диван. Несколько штук упало на пол, и Костику волей-неволей пришлось их поднять. Мать, она едва держалась на ногах, прислонилась к притолоке.

Тут отворилась дверь, и вошла Алиция.

— Мамочка, что случилось? — испуганно воскликнула она при виде ее лица.

— Случилось то, что из-за вашей «ошибки» меня чуть на «скорой помощи» в больницу не увезли! — крикнула уже с лестничной площадки Малиновская.

— Было три больших валка, — стал деловито объяснять Костик, закрыв дверь за непрошеными гостьями. — Владелица катка может подтвердить. Так вот, я тридцать злотых заплатил плюс обещанное вознаграждение, ну ладно, пусть это пойдет на возмещение… как это… морального ущерба.

— Какой ужас! — Мать со стоном приложила обе руки к вискам, будто у нее страшно заболела голова. — Видишь, Алиция, что ты натворила?

— При чем тут я?

— Ведь я просила тебя снять белье с чердака, а ты Костику перепоручила. Он снял чужое, и вон что вышло! И так неприятно, а тут еще, как назло, Малиновская замешана. Теперь полгода будет по всему дому языком трепать.

— Костик, у тебя что, глаз нет? — накинулась на него Алиция. — Вы что со своим дружком вытворяете? Мамочка, это товарищ оказывает на него плохое влияние. Совсем отбился от рук. Сегодня я видела их обоих на вокзале.

— А сама что там делала?

— Это никого не касается! Сколько раз тебе мама говорила, чтобы ты после школы сразу шел домой? Полы натер?

— Как же, натер он! Только пообедать успел. А что это за товарищ?

— Так, парень один из нашего класса. Нормальный парень.

— Знаю, что нормальный, а не полоумный! Как ты с матерью разговариваешь?

— Нормально! Ты спрашиваешь, я отвечаю.

— Если я еще хоть раз услышу от тебя слово «нормально», ты у меня получишь, понятно? Как его зовут?

— Ну… Солянка.

— Это что, фамилия или имя?

— Ой, извини! Его Марцином зовут.

— А, кажется, я что-то о нем слышала на родительском собрании, — вспомнила мать. — Не то плохо себя ведет, не то двоечник.

— Учится нормально, как все.

— Слышишь, мама? Он считает, двойка — это нормально. Покажи лучше свой дневник.

— Мама, я в магазин сбегаю, а то мясо расхватают, — вывернулся Костик.

— Ну беги. Только поскорей. Поговорим потом.

— А паста для пола есть?

— Есть! Смотри, чтобы тебе плохой кусок не подсунули и не обвесили.

Костик обиделся. Каждый раз одно и то же! Будто он маленький. Хорошо, хоть с дневником пронесло. А пока вернется, авось мама забудет. Скочелёва записала ему в дневник замечание за разговоры на уроке. Опять была бы выволочка! А так он купит мясо, заодно посмотрит на афишах, что где идет. Географию завтра можно не зубрить — вот лафа!