22
Когда объявили, что самолет идет на посадку, письмо, которое Диана прочитала уже несколько раз, все еще лежало у нее на коленях.
Письмо третье: «Голос розы».
1 марта
Дорогая мамочка!
Примерно год назад случилось так, что я потеряю интерес ко всему; что нравлюсь мне раньше. Я едва могла есть и пить и почти не выходила из своей комнаты, где проводила долгие часы со своими розами, источавшими такой аромат, какого я прежде не знала. В моей комнате теперь везде были розы, которые я начала выращивать, вернувшись из того розового сада, и теперь мое жилище напоминает дом цветочника, у которого не покупают цветы.
Но однажды случаюсь нечто необычное. Я услышала, как розы дышат. Целыми днями я слушаю это дыхание, временами освежавшее меня свежим ароматным ветерком, словно сдувающим прошлое с моей души. Как-то вечером этот ветерок стал довольно сильным и успокоился только к рассвету. И вдруг комната озарилась ослепительным светом. Все стало таким нестерпимо ярким, что я ничего не видела вокруг. Пронзительную тишину нарушала розовая роза, стоявшая у изголовья моей кровати, вдруг заговорив со мной. Но голос исходил не от розы, он был внутри меня!
Голос становился все громче и громче, пока не стал таким оглушительным, что я уже ничего не слышала, не видела, не ощущала, кроме этого голоса и запаха роз. Все, что я могла воспринимать, — это был голос моей розы.
Я испугалась, ведь такого не может быть! Но как я могу бояться себя самой? Меня даже не было там. Только эта роза. Только ее голос.
И мы обе говорили одним голосом.
— Мир тебе. Мэри.
— Я не верю… не верю, что слышу свою розу.
— Нет, Мэри. как раз потому, что ты веришь, ты и слышишь меня.
— Но это так необычно!
— Для всех, кто сам необычен, все необычное становится обычным.
— Вряд ли я заслуживаю такой похвалы.
— Именно поэтому ты ее засиживаешь.
— Но ест я слышу тебя. значит, я могу слышать и маму?
— Твоя мама говорит с тобой отовсюду. Но помни, только после того как ты познакомишься с Сократом, ты поймешь это и услышишь ее голос.
— А где мне найти Сократа?
— Он сам найдет тебя.
— Когда?
— Скоро… скоро…
Это был первый и последний раз, когда розовая роза разговаривала со мной.
И с тех пор я все ждала встречи с Сократом, как Лис ждал, когда придет Маленький принц. И даже теперь, когда у меня есть твой адрес, мама, я знаю, что не услышу твоего голоса, пока не встречу Сократа.
Но я уверена, что он найдет меня. Потому что так сказала моя роза. Кто знает, может, я встречусь с ним в Сан-Франциско.
Я надеюсь, что напишу тебе последнее письмо оттуда.
Люблю тебя.
Мэри.
23
В аэропорту Диана провела почти час в ожидании багажа и трижды пропустила свою очередь на стоянке такси. А когда она наконец уселась в машину, то всю дорогу была вынуждена нюхать целые облака табачного дыма, поскольку таксист непрерывно курит. Но особенно раздражало ее дорожное движение, поскольку машины двигались медленнее, чем пешеходы. На площади Султанахмет она безуспешно пыталась убедить уличных торговцев, что ей совсем не нужен ковер. И что хуже всего, после того как они безрезультатно объездили все пансионы в округе в поисках того самого, с розарием, она не смогла сдержать слез горького разочарования, когда с ней заговорил мужчина, поинтересовавшийся, не нужен ли очаровательной леди молодой красивый гид.
Впрочем, все это не имело бы ни малейшего значения, если бы она отыскала пансионат госпожи Зейнеп.
Диана нашла укромный уголок в соборе Святой Софии и тихо плакала, глядя на трещины на стенах, похожие на шрамы и напоминавшие о многовековой битве собора со временем. В этой безнадежной борьбе было что-то героическое и благородное, словно собор пытался сохранить для миллионов людей дух своего времени. Но вот стоило ли ей бороться и губить себя, пытаясь найти Мэри?
Когда привратник третий раз объявил, что музей закрывается, Диана покинула собор и почти бессознательно двинулась в сторону дворца Топкапы. Там она присела у знаменитого фонтана перед центральным входом. Отсюда ее уж точно не попросят уйти. Это место не закрывалось на ночь.
Она сидела прямо на земле, прикидывая, успеет ли на ближайший рейс домой, когда неожиданно откуда-то сверху раздался голос.
— Что? Трудный был денек?
Диана подняла глаза и увидела иностранку средних лет, хорошо одетую и глядевшую на нее со снисходительным интересом, словно она прежде не видела, как сидят на земле.
— И не спрашивайте, — вздохнула Диана. — Я. кажется, не пропустила ни одного отеля. Теперь осматриваю улицы.
— Да, разумеется, сейчас ведь разгар сезона. Мы тоже не сразу нашли здесь приличное жилье. Сначала мы хотели остановиться в одном из двух пансионатов вон там, за дворцом. — Женщина кивком головы показала на узкий переулок, который Диана не заметила раньше. — Но там все занято, и мы остановились в пансионате «Четыре времени года».
— Что вы говорите? — вежливо удивилась Диана и вскочила. — Тогда я все-таки взгляну на эти пансионаты, а вам желаю хорошо отдохнуть в «Четырех временах года».
24
Оба пансионата оказались большими деревянными домами. Один был чуть побольше, и дорога к нему вела через сад. В другой, зеленого циста и поменьше, попасть можно было прямо с улицы, поэтому Диана не смогла определить, есть ли позади него розарий.
Диана готова была броситься в любой из них, но поскольку не могла представить, как выглядит госпожа Зейнеп, то какое-то время колебалась. Впрочем, все равно надо с чего-то начинать.
Она выбрала первый и направилась к нему, разглядывая сад. Цветов там было великое множество — и желтых, и розовых, и синих, и оранжевых, но ни одной розы. Поэтому Диана свернула и пошла во второй дом.
Администратор отеля был занят телефонным разговором. Диана, прождав четверть часа, потеряла терпение и остановила одного из официантов, пробегавших мимо.
— Не подскажете, госпожа Зейнеп здесь? — тщательно выговаривая каждое слово, спросила она.
— Она вышла с полчаса назад, мадмуазель, но сказала, что вернется не позже чем через час.
— Ах, вот как… Ладно… — Диана даже немного растерялась. — Тогда передайте ей, когда она вернется, что кое-кто хотел бы поговорить с ней.
— Разумеется, мадмуазель. Если хотите, можете подождать в нашем чайном зале.
Диана, признаться, не ожидала, что все выйдет так просто. Похоже, судьба, которая все время была против нес, теперь вдруг решила помочь ей.
25
Чайный зал был разделен на четыре уютных уголка. хорошо освещенных и обставленных в типичном турецком стиле. В зале никого не было, не считая официанта в золотистом жилете, стоявшего у входа.
На темном паркете лежали ковры трех цветов — темно-красного, горчичного и синего. Стены украшали картины с изображением видов старого Стамбула: оттоманские корабли в бухте Золотой Рог. мечети с минаретами, взметнувшимися к небу, деревянные дома, протянувшиеся по берегам Босфора…
Звук шагов заставил Диану отвлечься от картин. В зал вошла женщина с тонкими чертами лица и большими голубыми глазами. Ее волосы были чуть тронуты сединой, которая казалась преждевременной из-за прекрасного цвета липа. В своих длинных белых одеждах женщина выглядела очень представительно.
Едва их глаза встретились, пожилая женщина всплеснула руками и двинулась к ней:
— Господи, не может быть! Мэри, неужели это ты?! Какой же красавицей ты стала!
Госпожа Зейнеп обняла ее гак нежно, что сразу напомнила Диане маму.
— Дай мне взглянуть на тебя, дорогая. — Зейнеп взяла се лицо в ладони.
Простите, но я не Мэри. — Диана мягко высвободилась из ее объятий. — Меня зовут Диана.
Но госпожа Зейнеп только улыбнулась в ответ.
— Мэри, разве я могла забыть тебя?
Нет, я действительно не она. Я ее сестра-близнец.
Госпожа Зейнеп с сомнением нахмурилась.
— Мэри, дорогая, но ведь у тебя нет сестры.
— Прошу вас, поверьте мне. Я, собственно, и приехала сюда, чтобы узнать у вас о Мэри.
— В каком смысле? Это ведь ты позвонила мне на днях и сказала, что приедешь на этой неделе.
— Что? Мэри звонила вам? И сказала, что приедет сюда? А где она сейчас?
Госпожа Зейнеп повела Диану за собой и усадила в кресло, словно пытаясь успокоить. Сама она присела напротив.
— Так, значит, вы действительно не Мэри?
— Поверьте. По скажите мне, где Мэри и когда она приедет?
— Вы не подумайте, что я вам не верю, но…
— Ну пожалуйста, скажите, когда она приедет?
— Точно она не сказала, но надо понимать, в ближайшие три-четыре дня. А где она сейчас, я понятия не имею. Мы ведь виделись мною лет назад. Ну а вы сами? Разве вы давно ее видели?
— Это долгая история, но если хотите ее выслушать, я расскажу. Я для этого сюда и приехала.
— Конечно же. я хочу услышать все. что вы расскажете. Но. может, вы сначала выпьете что- нибудь? Вы голодны? Заказывайте все, что пожелаете. А я выпью зеленого чая с мятой. Очень рекомендую и вам попробовать.
— Благодарю, но я предпочитаю эспрессо.
— Что ж, у нас есть и эспрессо, но тогда, может, желаете попробовать чашечку турецкого кофе?
— С удовольствием.
Приняв заказ, официант тут же вышел из зала.
26
К тому времени, как официант вернулся с серебряным чайным подносом, Диана уже успела рассказать госпоже Зейнеп обо всем, что случилось.
— Мне очень жаль, что все так вышло, Диана. — сочувственно сказала госпожа Зейнеп, коснувшись ее руки. — Но за Мэри не беспокойтесь. Она не из тех, кто может навредить вам. Меня больше волнуете вы, дорогая. Представляю, что вам пришлось пережить.
— Я пытаюсь держаться, но для этого мне нужно найти Мэри, и мне необходима ваша помощь. Если она вдруг опять позвонит, не говорите, что я здесь, пока она не приедет, хорошо? И, если сможете, узнайте ее номер телефона или где она остановилась.
— Разумеется, конечно, если она позвонит. Я так рада, что вы наконец встретитесь. Она очень необычная девушка. Жаль, что вы не вплелись с ней все эти годы.
Госпожа Зейнеп взяла серебряный чайник и наполнила хрустальный стакан, стоявший перед ней. Убедившись, что Диане понравился турецкий кофе, она продолжила:
— А что Мэри писала обо мне в своих письмах?
Диана на секунду растерялась. Весть о том, что Мэри скоро приедет сюда, настолько захватила ее, что она совершенно позабыла, что, собственно, ничего не знает о госпоже Зейнеп. За исключением того, что она научила Мэри разговаривать с розами.
Диана испытующе посмотрела на Зейнеп. Ее спокойные манеры и безупречный английский не указывали на какие-либо психические отклонения, а наоборот, выдавали настоящую леди. Возможно, она просто улыбнется, узнав, что писала о ней Мэри и успокоит Диану, объяснив, почему се сестра говорила такие необычные вещи в своих письмах.
— Я понимаю, что это покажется несколько странным, но Мэри утверждала, что вы научили се слушать, как говорят розы.
Вопреки ее ожиданиям, госпожа Зейнеп ничуть не удивилась. Диана надеялась, что га объяснит, что это была всего лишь игра, в которую она играла с Мэри, или что это все было плодом буйного воображения сестры. А может, еще что-то в этом духе, поскольку Диана чувствовала себя очень неловко в компании человека, который не отрицал, что может научить разговаривать с розами.
— Так вот о чем она писала, — задумчиво сказала Зейнеп. — Звучит невероятно, правда?
Диана не знала, что ответить, хотя на языке вертелось: «Ода, это совершенно невероятно». Но в последний момент она передумала и ответила уклончиво:
— А разве окружающая нас действительность не является невероятной? Возьмем, к примеру, нашу Землю. Она так надежна у нас под ногами, но на самом деле движется куда быстрее, чем любой самолет. — Госпожа Зейнеп промолчала, и Диана не удержалась от вопроса: — А вы действительно научили се слушать розы?
Госпожа Зейнеп сделала глоток из хрустального стакана.
— Диана, погостите у меня, пока не приедет Мэри. Здесь рады видеть и тех, кто не слышит роз. Поверьте, все будут счастливы оказать гостеприимство сестре Мэри.
Может. Зейнеп не хочет подвести Мэри? Или просто любит таинственность… Кто знает, в чем причина загадочного поведения хозяйки этого пансионата.
— Благодарю вас за доброту, но боюсь, не смогу воспользоваться вашим гостеприимством. Хотя я бы с удовольствием остановилась здесь в одной из комнат и готова заплатить.
— Извините, Диана, но весь пансионат занят. Я смогу помочь вам, только если вы согласитесь быть моим личным гостем. — Госпожа Зейнеп подозвала официанта и что-то сказала ему по-турецки, прежде чем снова обратиться к Диане. — Дорогая, по-моему, вы очень устали. Если хотите, вас проводят в вашу комнату. Если что-то понадобится, обращайтесь прямо к администратору. В любом случае, мы еще увидимся, когда приедет Мэри.
Несмотря на всю любезность хозяйки. Диана чувствовала ее разочарование тем. что перед ней сидит не Мэри. Ей хотелось ответить, что она благодарна, но не желает пользоваться ее гостеприимством за счет Мэри. Однако вместо этого она кивнула в знак согласия.
27
Хорошо выспавшись за ночь, Диана рано спустилась к завтраку. В зале она сразу увидела госпожу Зейнеп, сидевшую в одиночестве за столиком у двери.
Диана глубоко вздохнула, словно набираясь смелости сделать то. что намеревалась. Причем она хотела сделать это не потому, что поверни в фантазии Мэри или желала доставить удовольствие госпоже Зейнеп. Она просто пыталась понять, как Мэри стала такой.
— Простате, надеюсь, я не побеспокоила вас?
— Нет, дорогая, но я собиралась уходить.
Диана еще раз глубоко вздохнула и решилась.
— Мне хотелось бы, чтобы вы научили меня тому, чему научили Мэри.
Госпожа Зейнеп молча посмотрела на нее, и этот взгляд, казалось, проникал в самую душу, в самые потаенные мысли и чувства.
— Может, вы присядете, Диана?
— Это значит, что вы согласны?
— На что согласна?
Она словно не понимала. Или, может, хотела казаться еще загадочнее? И тогда Диана приняла ее игру и попробовала сыграть по ее правилам.
— Я хочу, чтобы вы научили меня слышать, как говорят розы.
— А зачем?
— Ну, это, наверное, совершенно потрясающе, если так повлияло на Мэри.
Доброжелательность и легкая улыбка вдруг исчезли с лица госпожи Зейнеп.
— А вы считаете, это стоит того, что я попрошу взамен?
— А что вы попросите?
— Я хочу, чтобы вы убили себя.
Диана не могла понять, шутка ли это или еще одна деталь головоломки, поэтому неуверенно засмеялась. Если она ожидала, что госпожа Зейнеп рассмеется вместе с ней, то ошибалась.
— И вы потребовали тою же от Мэри?
— В этом не было нужды. Мэри не сомневалась, что розы разговаривают и их можно услышать. А вы, Диана, верите? Или сомневаетесь?
— Да, ведь Мэри тогда была еще ребенком! В те годы я верила в вещи куда более невероятные, чем говорящие розы.
Например?
— Например… Что ж, я верила, что могу переплыть все океаны. Верила, что могу летать и говорить с ангелами. Мама утверждала, что мой отец с Господом, и я решила, что когда- нибудь поплыву вокруг света и найду, где живут Господь и мой папа. И если не найду его в морс, то надену крылья и буду искать его в небе. А если и там не найду, то попрошу ангела проводить меня к моему папе. Но ведь я была ребенком! И знаете, где на самом деле был мой отец, когда я мечтала сделать все это? — Диана на секунду умолкла, едва сдерживая слезы. — А впрочем, неважно. Это больше не имеет значения.
— И что случилось потом, Диана?
— В каком смысле?
— Я имею в виду, когда вы перестали искать отца и уже не мечтали увидеть его? Кто убедил вас, что его уже не найти?
— Извините. — Диана поднялась. — Это была ошибка. Я ошибалась. Больше я вас не потревожу.
Так я и думала, — сказала госпожа Зейнеп. — Диана не хочет умирать, а значит, никогда не сможет разговаривать с розами.
Диана молча пошла к двери, но все равно услышала тихий вопрос, брошенный вслед:
— Как вы думаете, кто больше всего пенит жизнь. Диана?
Она остановилась и, не поворачиваясь, ждала ответа.
— Те, кто пробовал смерть, — донеслось до нее.
Диана решительно повернулась и снова подошла к столу.
— Пожалуйста, скажите, чего вы хотите от меня? — взмолилась она.
— Только одного — убей ту часть себя, которая не верит, что можно слышать, как говорят розы. Эта смерть даст тебе жизнь, в которой ты сможешь услышать их. И я настаиваю на этом только потому, что ты попросила научить тебя слышать, как говорят розы.
— Позвольте быть откровенной. Если вы имеете в виду в буквальном смысле «слышать, как говорят розы», то я в это не верю. И никакие доводы меня не убедят. Но если, несмотря на это, вы полагаете, что можете научить меня, то я согласна.
— Только на определенных условиях.
— Например?
— Все очень просто. Ты будешь делать то. что тебе велят. Можешь бросить в любой момент, но пока учишься, ты должна в точности выполнять все. что я буду говорить. Наши уроки будут проходить в точно назначенное время в розарии позади пансионата. И не вздумай хоть на секунду опоздать. Лучше вообще не приходить, чем опоздать. В розарии слово садовника — это закон. Всего состоится четыре урока. На время этой учебы, которая является подготовкой к овладению искусством слышать голоса роз, тебе запрещается выходить из пансионата без сопровождения. И еще одно. Забудь о том, кто ты. Словно у тебя нет прошлого.
— Нет прошлого?
— Ну разумеется, у тебя есть прошлое девушки, которая родилась в определенное время, в определенном социальном кругу. Если бы ты родилась в Сан-Франциско на пару веков позже. или бы тебя вырастили краснокожие индейцы на пару столетий раньше, или. к примеру, ты родилась бы на заброшенном острове 11 Тихом океане, пусть даже в наше время, твое восприятие окружающего мира было бы совсем иным. Ты по-другому воспринимала бы жизнь. по (можно, совсем иначе, чем теперь. Прошлое относительно. Но мы слышим голоса роз той частью своей сущности, которая не зависит от времени и места рождения или же от социальной среды. Поэтому и следует забыть о прошлом и о жизненном опыте. Если бы они были необходимы, то в первую очередь с розами умели бы разговаривать все ботаники. Все, что ты жала до сих пор, будет лишним грузом в розарии. И очень тяжким грузом.
Диана вдруг взглянула на нее, словно что-то вспомнила.
— И вода не выдержит меня с этим грузом, так?
— Совершенно верно. Где ты слышала это?
— Так сказала мама во сие, который видела Мэри. А еще Мэри говорила, что очень многое из тот, что она видела во снах, сбылось на самом деле.
— Естественно. Ведь сны это и есть отражение реальности.
Но Диане больше не хотелось обсуждать сны Мэри.
— Ладно, — сказала она. — Мы обговаривали ваши условия… Предположим, я согласна, но что я получу взамен?
— Все, что пожелаешь, когда войдешь в сад, вот что ты получишь. Дело не в том, что делаешь в саду, а в том, зачем ты это делаешь. Если хочешь слышать голоса роз только для того, чтобы отличаться от других людей, то боюсь, ты ничего не выиграешь. Если просто хочешь слышать голоса роз, ты их услышишь. Или если, как Мэри, хочешь слышать через розы голос матери, то ты его услышишь.
Это все было больше похоже на шутку. Словно милая пожилая леди вдруг превратилась в строгого менеджера, не прощающего ошибок, или в генерала-солдафона, не дающего спуску своим подчиненным, будто речь шла о чем-то серьезном, а не о беседах с птичками и пчелками…
— А знаете, — сказала Диана, — дело даже не в том, верит кто-то или нет. что можно слышать. как говорят розы. Сама идея просто потрясающая. Но с другой стороны, все эти ваши условия, ограничения…
— Тучи, дождь, вода — это все тоже потрясающе. по. чтобы угодить жажду, воду нужно ограничить пределами стакана.
Диана помолчала, обдумывая се слова.
— Так вы говорите, только четыре урока?
— Только четыре.
— Ладно, я согласна.
Госпожа Зейнеп поднялась.
— Первый урок состоится завтра рано утром, в шесть часов одиннадцать минут. Тема — «Математика голоса розы». Однако не стоит брать на него учебники алгебры, геометрии и тому подобного. Главное — вовремя быть на скамейке у входа в розарий. Этого вполне хватит.
Диана кивнула.
— Давайте сверим часы. — продолжала госпожа Зейнеп. — Ах да, чуть не забыла… Если ты услышишь розы до окончания наших занятий, то тебя ждет вознаграждение.
— Вы действительно думаете, что получится? Похоже, вы очень верите в меня.
— Я верю в тебя, пока ты веришь в себя.
— А что за вознаграждение?
— Мудрая пословица, которая дошла до нас через века.
— А если у меня не получится — будет ли какое-нибудь наказание?
— Молчание роз, — ответила госпожа Зейнеп. — Не слышать голоса роз и есть наказание для тех, кто не смог их услышать.
28
Диана сидела на одной из скамеек перед входом в розарий. До времени, назначенного госпожой Зейнеп. оставалось еще пять минут. Деревянный забор, окружавший розарий, был гораздо выше, чем Диана, и она не могла увидеть, что за ним* скрывается. А вот калитка в розарий была, наоборот, совсем маленькой для такого высокого забора.
Диана матча смотрела на минутную стрелку, размышляя, что может означать «Математика голоса розы». Но как ни напрягала свое воображение, так и не могла себе представить, что это за странная математика.
Едва стрелка указала на одиннадцать минут, раздался голос госпожи Зейнеп:
— Умом ты этого не поймешь.
Диана улыбнулась, скрывая свое удивление. Впрочем, вряд ли госпожа Зейнеп умела читать мысли. О чем еще может думать в столь ранний час человек, считающий минуты до начала занятия, на котором его будут учить слушать, как говорят розы?
— Если умом не понять, тогда скажите, что, собственно, означает «слышать голоса роз»?
— Пила когда-нибудь текилу? — неожиданно спросила госпожа Зейнеп.
— Да, а что?
— А я вот никогда. Интересно, смогла бы ты мне объяснить, какая она на вкус… Давай договоримся — если ты объяснишь мне вкус текилы, я расскажу тебе, что такое «слушать розы».
— Ладно. — согласилась Диана. — Текила… она горькая… крепкая… резкая… она как…
Госпожа Зейнеп сморщила нос.
— Ф-фу, я чувствую горечь и резкий вкус но рту. Хорошо, что никогда не пробовала.
— Ладно, ладно, вы выиграли.
— Хорошо, оставим вкус текилы и голос роз, но прежде чем пойдем в сад, давай займемся математикой.
— Давайте!
— «Математику голоса розы» должны изучать все. независимо от того, верят они в то, что можно слышать его или нет. Просто потому, что уравнение, которое ты сейчас выучишь, применимо для любых вопросов, имеющих бесчисленное множество ответов, из-за чего мы не можем ответить на них, основываясь только на наших пяти чувствах. Например, что случается после смерти? И когда мы пытаемся дать ответ на такие вопросы, мы должны помнить это уравнение: единица, деленная на бесконечность (Сейчас объясню. Но скажи, ты не слышала песню роз. пока мы говорили?
— Вы сами знаете, что ничего я не слышала.
— И какую песню они пели?
— Я же сказала вам, что ничего не слышала.
— Ну, тогда попытайся угадать. А вдруг назовешь правильно?
Диана поняла, что отказаться не получится.
— Ну, хорошо, хорошо. Они пели «Пурпурный дождь».
— А как ты думаешь, угадала?
— Конечно, нет.
— Хорошо, я дам тебе еще один шанс. Называй.
— Что ж… «Утро настало» Кэта Стивенса.
— А на этот раз, как думаешь, угадала?
— Разумеется, нет. Могу я спросить, к чему вес это?
— Теперь посмотрим, что ты смыслишь в статистике. Какие у тебя шансы дать правильный ответ?
— Один к бесконечности.
— Верно. Это твои шансы угадать одну песню из всех существующих. Единица к бесконечности. Ведь песни сочинялись тысячелетиями, миллионами людей, на сотнях языков. А если добавить к этому песни, которые еще не написаны. но уже известны розам, то получим действительно бесконечность возможных вариантов. Единица к бесконечности. Это и есть уравнение, о котором мы говорили раньше и которое необходимо знать прежде, чем учиться слушать розы. А что есть единица, деленная на бесконечность?
— Ноль, насколько я помню.
— Верно, и если бы это был обычный ноль, то это означало бы. что у нас нет шансов угадать песню. Потому единица, деленная на бесконечность. — это особый ноль.
— Особый ноль?
— Не сомневаюсь, что математику ты знаешь куда лучше, чем я. Диана, но все же коротко остановлюсь на математическом значении этого уравнения. Возьмем любое уравнение вида «единица, деленная на какое-то число». И чем больше это число, тем больше количество нолей перед единицей в ответе. Если мы делим ее на бесконечность, значит, и количество нолей перед ней будет бесконечным. И ответ будет 0,00000… до бесконечности. Но как бы недоступна ни была для нас эта бесконечность, где- то гам есть единица. Ответ, конечно, ноль, но это особый ноль, с единицей, пусть даже затерянной в бесконечности. Это очень важно. Лаже если уравнение говорит нам. что вероятность угадать правильную песню равняется нулю, оно все равно подразумевает, что существует какая- та ничтожная вероятность дать правильный ответ. потому что где-то там, в конце, есть единица. Когда я спросила, какую песню пели розы, ты выбрала самый удачный вариант, ответив, что не знаешь. А почему? Потому что ты сознавала. что не сможешь угадать. Ты понимала, что бесполезно пытаться найти правильный вариант из бесконечности, используя только пять чувств. Настоящую Песню нельзя угадать разумом. а только через видение. Очень важно понять, что мы слышим розы не ушами, а сердцем. При рождении каждому дана такая способность, но с возрастом мы утрачиваем се. И тот. кто хочет слышать розы, должен вновь обрести эту способность, которую мы теряем, когда нас учат становиться взрослыми. А это возможно лишь в том случае, если постоянно ухаживаешь за розами и заботишься о них. Иногда бывает, что мы долю не можем услышать розы, посещая сад. Но ни в коем случае нельзя отчаиваться. Запомни раз и навсегда, отсутствие уверенности, наряду с любыми другими негативным мыслями или чувствами. — это наш главный враг в саду. Представь себе гору… Вид с вершины просто потрясающий. Тебе хочется попасть туда, но вершина гак далеко, что ты теряешь надежду. И ты сдаешься со словами: «Мне туда не добраться». Да только дело в том, что шаги у тех, кто туда добрался, ничуть не шире твоих. Но те, кому это удалось, не сдались, а шаг за шагом продолжали идти. И это не чудо, когда случается невозможное, это настойчивость и упорство. Так вода разрушает скалы, и так люди двадцать первого века мот слышать, как говорят розы. Если мы поверим, что можем слышать их. то рано или поздно обязательно услышим. Это возможно, ведь где-то за бесконечными нолями все же есть единица. И если мы пойдем по пути от ничего до бесконечности, то обязательно достигнем этой единицы.
— А если розы вообще не разговаривают? — спросила Диана. — Или не поют песни? Давайте представим эту вероятность. Если количество песен, которые ноют розы, равно нулю, уравнение тогда означает ноль, деленный на бесконечность, а это равно нулю. И на этот раз получается не особый ноль, а обычный, жирный ноль. То есть, нет никаких песен и нет возможности их услышать.
— Верно. — согласилась госпожа Зейнеп — Два пути. Один начинается и заканчивается прямо здесь и сейчас, а другой тянется в бесконечность. И отвечая на вопрос: «Могу ли я слышать голоса роз?», мы выбираем один из двух путей. Этот вопрос имеет всею два отвела — «да» или «нет». Третьего не дано. Для тех, кто выбирает «да». ответом на уравнение является особый ноль, а для тех, кто выбирает «нет», ответом будет, как ты выразилась, обычный жирный ноль. Именно поэтому те, кто говорят «нет», не могут слышать голоса роз. Да им, собственно, это и не нужно. Для них достаточно тою, что слышат их уши. И никакие другие звуки их не интересуют.
— Но кто определяет, какой из ответов правильный?
— Кто прав, не имеет значения, Диана. Главное — во что веришь ты сама. Спроси себя: «Какой ответ правильный?» все очень просто. Если ты ответишь «Я не могу слышать голоса роз», что ж. это тоже нормально. Никто тебя не упрекнет. Поскольку есть те, кто верят в это, то, само собой, есть те, кто не верят. День есть только потому, что есть ночь, и наоборот. И вместо того чтобы спрашивать: «Что прекраснее, день или ночь?», спроси себя, когда ты живешь — ночью или днем? Спроси себя: «Верю ли я, что могу слышать розы?» Ты обязательно должна зачать себе этот вопрос, потому что, если твой ответ «нет», то нет смысла заходить в сад. Это избавит тебя от разочарований и неудач, с которыми бы ты столкнулась гам. не нужно будет выполнять мои указания, проводить дни, месяцы и годы ожидая, заговорят они или нет. Все станет гораздо проще и спокойнее. Например, не понадобится так рано вставать, можно понежиться в постели. Такая жизнь куда более легкая и приятная, как думаешь? — Госпожа Зейнеп посмотрела на Диану и продолжила: — Так что все зависит от того, веришь ты, что можно слышать розы, или нет. Просто представь, что будет приятнее для того, кто верит — поспать подольше или встать пораньше в надежде услышать, как поют розы? Итак, Диана, можешь ли ты сказать, что ты одна из тех, кто говорит: «Да. я могу слышать голоса роз»?
Госпожа Зейнеп ждала ответа, но Диана молчала.
— Так я и знала. Твой ответ и есть причина того, что ты находишься здесь.
— Но я ведь не ответила.
— Я слышала ответ. Иногда молчание куда убедительнее сотни клятв.
Диана снова промолчала.
— Тем не менее, чтобы понять, какую песню поют розы, не обязательно верить, что они поют. Есть только два способа узнать это. Или ты слышишь это сама, или можешь спросить того, кто слышит. Лучше, конечно, слышать самой. У роз волшебные голоса. Они забирают тебя в другой мир. откуда ты возвращаешься, благоухая ароматом роз. И не розы дарят тебе этот аромат. Он исходит от тебя самой, и ты, наконец, понимаешь, что значит «приручить свою розу»…
— Простите, — перебила Диана. — Но как раз эту фразу Мэри написала в прощальном письме к отцу. Что именно поэтому уходит из дома, так как поняла, что хочет приручить свою розу. Наверное, она собиралась к вам, когда писала это письмо. И наверное, поэтому она ушла из дома.
— Вряд ли… Мэри знает, что не обязательно уходить из дома, чтобы слышать голоса роз, даже ради этою сала.
Лиана задумалась.
— В своих письмах Мэри называла вас «Та- Кто-Знает». И я хотела бы знать кое-что. Это за пределами наших пяти чувств, но никак не связано с розами…
— Ты говоришь о своей маме, да?
— Как вы догадались?
— Мэри тоже интересовало это. Поступи так, как сделала Мэри. Когда она была здесь, то молила Бога дать ей весточку о матери. Если никому не известно, то Господь наверняка знает. что случилось с твоей мамой. Спроси, и Он ответит. И помни, если ты не слышишь Бога, Он слышит тебя.
По глазам Дианы было видно, что эти слова не убедили ее.
— Господь не оставляет нас без ответа, особенно того, кто искренне, всем сердцем ждет весточки о своей маме. Величие Господа не позволит тем. кого Он создал, оставаться в неведении о себе или о Нем самом. Некоторые полагают. что Господь слишком велик, чтобы заботиться о нашей повседневной жизни. Ничего подобного! Именно потому, что Он столь велик и возвышен. Он всегда с нами даже в повседневной рутине. — Глаза госпожи Зейнеп сияли. — Он заботится о нас. Лиана. О нас всех. О Диане, о Мэри, о Зейнеп. О каждом из нас лично. Он всегда с нами, но чтобы чувствовать это. мы всегда должны бытье Ним. Мэри всегда чувствовала, что Господь заботится о ней, и по этому она спросила Ею о маме.
— Я тоже спрашивала. Я столько раз молилась, вопрошая его о маме, но так никогда и не получила ответа. К сожалению, Господь все-таки оставляет нас в неведении.
— Нет! Не оставляет. Но отвечать Он может по-разному. Иногда через сны, иногда через розы. Или, скажем, через нищих бродяг или попрошаек.
— Попрошаек?
— Я что-то не так сказала, дорогая?
Диана растерялась и пыталась убедить себя, что это просто совпадение. Чтобы скрыть свое замешательство, она попросила госпожу Зейнеп продолжать.
— Мэри тоже еще не услышала маму. Но она обязательно услышит. И не о том. что навсегда потеряла ее. а о том. что никогда ее не потеряет.
— И как это стучится? — тихо спросила Диана.
— Как пожелает того Господь. Если Он решит послать Мэри весточку о матери, то шестьдесят семь лет назад мужчина и женщина полюбят друг друга и у них родится дочь. И хотя доктора будут говорить, что девочка родилась преждевременно, она выживет и превратится в прекрасную женщину… Много лет спустя, уже взрослой, в одном из своих путешествий в далекие страны она встретит старого садовника. Этот садовник скажет ей, что может научить ее слышать, как говорят розы. Она поверит ему и следующие двадцать лет посвятит себя искусству слушать розы. За это время она переживет много испытаний. Из-за этой блажи ее бросит муж и от нее отвернутся знакомые, поэтому она оставит родной город к переедет в Стамбул. Здесь она купит дом с розарием и полностью посвятит себя розам… И вскоре семена, посеянные старым садовником в ее сердце, взойдут, и она услышит, как говорят розы. И знаешь, почему все это и многое другое произошло, Диана? Просто потому, что Господь пожелал, чтобы Мэри слышала голос матери через розы. И по этой причине родилась Зейнеп. вырос этот сад и расцветают розы…
Поскольку-Диана полагала, что госпожа Зейнеп говорит в переносном смысле, — ведь все, по се словам, происходило только для того, чтобы Мэри услышала голос матери, — то слова Зейнеп не убедили ее.
— Ладно, — сказала Зейнеп. — Будем считать, что с математикой и ознакомлением с предметом мы закончили. Давай с полчасика передохнем, а то я уже охрипла. Подыши воздухом. Мы встретимся здесь через тридцать три минуты.
— Хорошо, но у меня вопрос. Какую песню пели розы? — не могу сказать. Если скажу, ты будешь меньше хотеть услышать это сама.
29
Когда они обе вернулись обратно к скамейкам, стоящим у входа в сад, госпожа Зейнеп сказала:
— А теперь, Диана, подойди к тому фонтану, хорошенько вымой голову и возвращайся сюда.
— Но я мыла голову сегодня утром.
— Я вижу, дорогая. И нее же пойди вымой голову.
Пожав плечами, Диана подошла к фонтану. Вода была ледяная, и в прохладе раннего утра Диану пробила дрожь. «Хорошо, что я приехала сюда не зимой», — промелькнуло у нее в голове. Выжав волосы и кое-как расчесав их пальцами, Диана, словно послушная школьница, вернулась к саду.
Очень хорошо, Диана. А теперь иди к другому фонтану, хорошенько вымой голову и возвращайся.
Диане показалось, что у нее дежавю. И не только потому, что она услышала те же слова, но и выражение лица госпожи Зейнеп было точно таким же. Диана молча сидела на скамейке, не зная, что сказать, но под строгим взглядом госпожи Зейнеп она встала, пошла к другому фонтану и снова вымыла голову. Возвращаясь назад, она с содроганием подумала, не придется ли ей повторить это еще раз.
— Наконец-то, теперь можно начинать. Да, пока не забыла: если урок пройдет успешно, то к следующему занятию у меня будет для тебя сюрприз.
— Что за сюрприз?
— А разве я не сказала, что это сюрприз?
— Ясно… А кстати, я могу задавать вопросы, когда мы будем в саду?
— Разумеется, можешь. И еще одно: тебе не обязательно понимать все, что мы будем делать. Если не забудешь то, что испытаешь здесь, то рано или поздно поймешь и это. В саду ты будешь и учеником, и учителем. У тебя уже есть все ответы. Как я говорила, ты когда-то умела слышать розы, и теперь я просто попытаюсь помочь тебе вспомнить твое умение. Услышать розы легко. Очень легко. Все, что требуется. — это либо вспомнить свое умение, либо забыть все, чему тебя научили.
— А зачем я столько раз мыла голову?
— Каждый вопрос в саду — как семя. Оно тоже вырастает, пускает корни, стебель, листья, бутоны и, наконец, расцветает. Уверяю тебя, ты никогда не забудешь, как однажды рано утром дважды мыла уже чистую голову. Если что-то случилось, то никогда уже не будешь вести себя так, словно этого не происходило. И пережив это, ты рано или поздно получишь ответы, которые ищешь. Я хотела, чтобы ты помыла голову, потому что это голова Дианы.
— Но я и есть Диана!
— Разве мы не договаривались забыть о прошлом?
— Ладно, но второй раз зачем?
— Первый раз ты избавилась от прически Дианы. Но «я» в твоей голове, которое задумало эту прическу, было все еще там.
— Ага, значит, вымыв голову во второй раз, я перестала думать, как Диана? — скептически усмехнувшись, спросила она.
— Ты права, мозги не прочистить водой из фонтана. Но пойми, это символ. И однажды ты разгадаешь его. Как невидимая печать, наложенная на сердце. Придет время, и она проявится.
— А когда придет время?
— Возможно, в тот день, когда ты поймешь, что все, чему тебя учили, тебе не нужно. А может тогда, когда осознаешь, что знание подобно лестнице, и, если хочешь подняться выше, не стоит возвращаться на ступени, которые оставила позади.
Диане не терпелось увидеть сад, поэтому она воздержалась от дальнейших вопросов.
30
Диана нагнулась, но все равно ударилась головой о низкий свод калитки, однако все-таки сумела пройти в сад.
В свете раннего утра легкий нежно-розовый туман клубился по саду, придавая ему таинственность, но не скрывая буйства красок. Узкая тропинка, выложенная шестиугольной плиткой, вилась среди роз, которые чуть колыхались под слабым утренним бризом, словно кивая ласточкам, летавшим в небе. Было тихо, и только голоса птиц да шепот воды в мраморном бассейне нарушали эту тишину.
Диана, прикрыв глаза, остановилась, вдыхая аромат. И с каждым вдохом ей казалось, что она становится все ближе и ближе к какому-то райскому месту. Однако она сразу вернулась (Обратно в этот мир, когда госпожа Зейнеп сняла сандалии и принялась топтаться босыми ногами по земле.
— Давай, дорогая, — кивнула она Диане. — Делай то же самое.
Диана покорно подчинилась.
— Я. конечно, понимаю, что спрашивать не стоит, но все же хотелось бы знать, зачем мне грязные ноги?
— Розы всегда волнуются, как бы за чудом своего дара не позабыть того, кто подарил его.
— Конечно же! Как я сразу не догадалась, — пробормотала Диана.
— Розы помнят, что их существование — это дар земли, и что земля источник их жизни. Они прекрасно знают, что когда увянут, то упадут на землю в виде семян, и что земля примет семена только тех роз. которые никогда не забывали. откуда они появились. Касаясь земли голыми ногами, мы показываем розам, что тоже не забываем землю. Розам это нравится.
Госпожа Зейнеп снова надела сандалии.
— Все, о чем мы говорили, было лишь подготовкой, чтобы начать путешествие к голосу роз. Там, в саду. мы должны раствориться в ротах. отдать им все. что у нас есть, — разум, сердце. душу… все… Если ты готова, то начнем.
Диана кивнула.
— Очень хороню… А что ты вообще знаешь о розах? — спросила госпожа Зейнеп.
— Ничего. Особенно если относиться к ним гак. как вы. то я абсолютно ничего не знаю.
— Превосходно. Отличное начало. А теперь я скажу тебе золотое правило того, кто хочет слышать розы.
— Золотое правило?
— Оно гласит: узнай свою розу. — Госпожа Зейнеп нежно потрогала лепестки оранжевой розы слева от нее и продолжила: — Узнать о розе можно только от другой розы. Это единственный возможный путь.
Они медленно шли к центру сада, когда госпожа Зейнеп вдруг остановилась и склонилась к желтой розе.
— Что случилось, Желтый Цветок? Я не вплела раньше, чтобы ты плаката. Почему ты плачешь. когда весь сад купается в счастье?
Диана внимательно смотрела на нее. Роза не издавала ни звука, но госпожа Зейнеп слушала, время от времени кивая головой, словно соглашалась.
— Извини, я не знала. Желтый Цветок. — сказала она розе. — Если наша гостья не возражает, я бы еще раз выслушала тебя с самого начала.
Она обернулась к Диане.
— Желтый Цветок сегодня очень расстроена. Не хочешь задержаться и послушать, что она расскажет?
— В каком смысле? Вы же знаете, что я не слышу се.
— Зато она слышит тебя. Ну что, задержимся?
— Мне как-то странно, но давайте послушаем.
Диана уселась на землю, куда указала госпожа Зейнеп. и поджала под себя нош. Зачем волноваться об испачканных белых брюках, если розе от этого станет легче!
— Я буду говорить тебе, о чем рассказывает Желтый Цветок, — сказала госпожа Зейнеп и. повернувшись к розе, добавила: — Это Диана. сестра-близнец Мэри.
— Рада познакомиться. Диана, — сказала Желтый Цветок через госпожу Зейнеп. — А я было подумала, что это Мэри, но соловей подсказал мне. что я ошибаюсь.
— Я тоже рада познакомиться, — сказала Диана, словно беседуя сама с собой.
— Ну а теперь. — сказала Зейнеп, обращаясь к Желтому Цветку, — расскажи нам, отчего ты такая грустная.
— Прошу простить меня, — сказала Желтый Цветок. — Знаю, вы привыкли, что в этом саду все розы всегда счастливы, но у меня сегодня печальная дата. Когда-то в такой же день моя подруга Венера утратила свой аромат. Поэтому каждый год в этот лень мне так грустно…
— Это нормально. Желтый Цветок. Иногда счастье выражается в слезах, пролитых о подруге… Но расскажи нам, как это случилось. Я бы никогда не подумала, что твоя подруга может потерять свой аромат.
Хорошо, — согласилась Желтый Цветок. — Тогда позвольте мне начать с рассказа о самой первой ароматной розе, от которой мы все произошли, поскольку это имеет непосредственное отношение к трагедии, которую пережила Венера. Однажды наш великий султан, пожелав создать розу, которая будет пахнуть так, как ему нравится, приказал обрызгать землю в саду своими лучшими духами. А потом наполнил сад эликсиром жизни, чтобы его роза никогда не завяла. И когда она расцвела, он назвал ее Роза Небытия. Султан нарочно дал ей такое имя. чтобы она помнила, что у нес нет своею аромата, а только тот. который придают ей духи. А в местах, откуда я родом, роза как раз является розой из-за своего аромата… Прошло время, и султан пожелал, чтобы его духи знал весь народ, поэтому разрешил посадить розу за стенами султанского парка. Конечно, без эликсира жизни роза завянет, но к этому времени запах его духов достигнет самых дальних уголков империи. Мы с Венерой, ее потомки, были высажены на площади в маленькой деревушке. И расцвели мы с единственной целью — сделать запах султанских духов известным всем, и поэтому нам хотелось, чтобы нас любили только за запах его духов, исходящий от нас. В нашей деревне жили два типа людей. Такие-Как-Мэри и Иные. Такие-Как-Мэри чувствовали. что мы пахнем духами султана, поэтому проявляли к нам большой интерес и внимание. Иные же придавали значение лишь нашему цвету, стеблям и лепесткам, то есть только тому, что видели.
Однажды в городе появился торговец искусственными розами. Фальшивые, безжизненные, совершенно не пахнущие розы… Мы не могли поверить, что кто-то может заинтересоваться ими. Но Иные начали шептаться между собой: «У торговца красивые розы. Их лепестки из шелка, они никогда не завянут, и, самое главное, у них нет шипов».
И вскоре торговец продал так много «роз», что деревня превратилась в деревню искусственных цветов. Такие-Как-Мэри не смогли вынести этого и уехали, а мы с Венерой остались со своей потребностью быть любимыми даже Иными.
Тогда мы еще не понимали, к какому несчастью это приведет нас. Вскоре, после того как уехали последние Такие-Как-Мэри, мы мало-помалу начали меняться, пытаясь стать похожими на то, что гак ценили Иные, в надежде понравиться им. А поскольку они ценили только то, что видели, мы все больше сосредоточивались на своем внешнем виде. Мы пытались стоять ровно, вытянувшись, как искусственные розы, мы пытались тянуть врешь чтобы листья подольше не осыпались с нас.
Мы даже не плакали, как прежде, от переполнявших нас чувств, чтобы не сморщились лепестки. И скоро, из-за того, что мы больше не заботились об этом, наш аромат начал потихоньку улетучиваться.
А мы все прихорашивались, чтобы нравиться Иным. Мы меняли цвета один за другим. Иные говорили: «Вырастите выше». И мы росли выше. Они говорили: «Повернитесь в гаком-то направлении», и мы делали это. Сначала они сделали из нас то, что им хотелось, а потом рас- сыпались в похвалах и комплиментах.
Но. несмотря на успех, в глубине души мы знали, что на самом деле они нас не любят. Только те, кого интересовал наш аромат, любили нас по-настоящему. Потому что именно аромат делает розу розой. То, что чувствовали к нам Иные, в лучшем случае было восхищением. Я понимала это, но Венера вела себя так, словно не замечала, что происходит. Я пыталась предупредить ее. Говорила, что Иные похожи на невидимого червя, поедающего нас изнутри.
«Мы должны немедленно бежать отсюда — гуда, где живут Такие-Как-Мэри». — уговаривала ее я. по она не обращала внимания на мои слова. «Ты ненормальная». — отвечала мне она, и я не обижалась, ведь это было правдой. В деревне, переполненной искусственными розами. отсутствие аромата казалось нормой.
Пока я пыталась переубедить се, рядом с нами появилась целая армия муравьев, которые выстроились на земле в буквы: «Не поддавайтесь Иным, которые крадут вас у вас самих!» Венера искоса взглянула на них и пробормотала: «Проклятые муравьи! Повсюду ползают».
В конце концов, когда я поняла, что Венере уже не помочь, то решила хотя бы спастись сама. Мне нужно было покинуть деревню как можно быстрее, но я понятия не имела, как это сделать. У роз ведь нет ног. Поэтому я стала ждать кого- то, кто выкопает меня и унесет отсюда.
И они наконец появились! Большой муж- чипа. худенький ребенок и серый ослик. И хотя мужчина с ребенком выглядели очень усталыми, они не ехали на ослике, а шли рядом. Это было так странно, что я не могла понять, в чем туг дело.
Они с облегчением уселись под ближайшим деревом.
— Пап. почему гак получилось? Я устал, и мы чуть не умерли в нуги.
— Закрой рот. — Отец отвесил сыну подзатыльник. — Пешком всегда тяжело.
— Но ведь у нас есть осел! К тому же сильный.
— Помолчи, я сказал! Перестань молоть шор. Ты что, не слыша.! что говорили люди, когда мы оба ехали на осле? Разве не говорили они: «Посмотрите на этих двух бессердечных болванов на бедном маленьком ослике!» Что могут подумать обо мне в этой деревне, ест узнают об этом!
— Да, по после тою как ты согнал меня с осла, тебе ведь стало удобно.
— Стадо. Пока не услышал слона: «Посмотрите, какой жестокий человек! Он восседает на осле, как король, а его бедняга сын еле волочит ноги». А я знаю того, кто это сказал. У него рот не закрывается, так что, не дай бог, об лом узнают в деревне. Что они подумают обо мне?
— Все это так, пап, но потом ты слез с осла и посадил туда меня. По крайней мере, хоть мне было легче.
— А ты что, не помнишь, что люди сказали потом? «Посмотрите на этого избалованного мальчишку, который катается на осле, когда его старик отец едва переставляет ноги». Я не хочу чтобы другие считали, что мой родной сын не уважает меня. А что могут подумать люди и деревне, если узнают об этом?
— Но, пап, нам ведь обоим пришлось идти пешком.
— Глупый мальчишка! Зато теперь никто не скажет о нас ничего дурного.
И тут один из жителей деревни повернулся к своему приятелю и сказал: «Посмотри на этих придурков! У них есть осел, а они пришли пешком».
Услышав это, отец покраснел до корней волос. А мальчик улыбнулся. Он, похоже, понимал то, что так и не смог понять его отец. Дети всегда понимают.
Чтобы привлечь к себе внимание мальчика, я собрала все, что осталось от моего аромата. И как только он услышал запах султанских духов, тут же повернулся ко мне. Потому что Дети прекрасно знают аромат султанских духов. Когда стемнело, он осторожно выкопал меня и положил на спину ослика.
— Желтый Цветок. — напоследок обратилась ко мне Венера. — Ты говоришь, что уезжаешь дня того, чтобы сохранить свой аромат, но, по-моему, он и так давно улетучился.
И когда она сказала это. слеза скатилась по моим лепесткам, ибо я поняла, что Венера окончательно утратила свой аромат. Потому что роза — это зеркало для другой розы; когда одна смотрит на другую, то видит свой аромат или его отсутствие.
На следующее утро, когда отец мальчика увидел меня, он стал ворчать на сына за то, что тот перегрузил осла «бесполезными вещами». После этого он взял меня, отнес на базар и продал. Сменив множество рук, я наконец попала к любителю роз, который принес меня в этот сад, чтобы я вновь могла обрести свой аромат. Я так счастлива здесь, но раз в году всегда вспоминаю Венеру.
— Если она закончила, — после долгой паузы подала голос Диана, — то могу я задать вопрос Желтому Цветку?
— Пожалуйста, дорогая, — кивнула госпожа Зейнеп.
— Скажи. Желтый Цветок, неужели настоящие розы — такие, как ты, волнует тот факт, что есть искусственные?
— Ничуть, — ответила Желтый Цветок через госпожу Зейнеп. — Искусственные розы есть только потому, что существуют настоящие. Сам факт того, что они есть, показывает нашу ценность. Кто стал бы делать имитацию того, что никому не нравится?
Диана кивнула.
— Я хотела спросить вас вот о чем, — произнесла она, повернувшись к госпоже Зейнеп. — Когда Желтый Цветок рассказывала об отце, сыне и ослике, мне показалось, что я уже где- то слышала эту историю. Если не ошибаюсь, от мамы. Это возможно?
— Почему нет? То, о чем рассказывала Желтый Цветок, здесь известно как история о Ходже Насреддине. Но наш Ходжа совсем не похож на отца мальчика из рассказа Желтого Цветка. Наш Ходжа гораздо добрее и лучше.
Лиана в недоумении смотрела на госпожу Зейнеп, словно ожидая объяснения.
— Чему ты удивляешься, дорогая? Ходжа Насреддин тоже был садовником и, естественно, его вдохновляли розы.
Госпожа Зейнеп поднялась.
— Пожалуй, хватит на сегодня, Диана. Завтра занятия начнутся ровно в 5:57 утра.
31
На следующее утро Диана снова встала рано. Она гак и не выспалась, поскольку впечатления от первого урока долго не давали ей уснуть. Из головы не шли мысли о госпоже Зейнеп. о розарии. о Желтом Цветке и о «Математике голоса розы»…
Впечатлений было много, но особенно ее заинтересовало уравнение, о котором поведала ей госпожа Зейнеп.
Если уравнение применимо к любому вопросу. который имеет неопределенное количество ответов, то вопрос, что случилось с мамой, будет иметь тот же ответ, что и вопрос «Какую песню поют розы?». Значит, ее шансы узнать, что случилось с мамой, равны нулю или, по крайней мере, особому нулю. Поэтому она была неправа, решив, что мама больше не существует. Что ж, очень хорошо, что уже первый урок помог ей понять это.
Надев красную рубашку и джинсы, Диана поспешила на второй урок. Сегодня она уже не заботилась о прическе.
Понимая, что опаздывает, она бегом спустилась по лестнице, чтобы успеть к саду ровно в 5:57, но когда оказалась там, то увидела, что госпожа Зейнеп уже на месте.
— Доброе утро. Диана. И который сейчас час?
Диана быстро взглянула на свои часы и с облегчением увидела, что опоздала всего на минуту.
— Доброе утро. Сейчас 5:58.
— И мне так показалось. Наш сегодняшний урок окончен.
Она что, шутит?
— Простите, — сказала Диана. — Вы предупреждали меня, и я не должна была опаздывать даже на минуту, но…
— Туг нечего прощать, дорогая. Я знаю, как слушать розы. Это ведь тебе надо учиться. Мы отложим урок на завтрашний вечер и начнем его в 18:19.
— Вы серьезно?
Госпожа Зейнеп промолчала.
— Не понимаю, в чем дело. Я встала в 5:30, Не причесывалась, быстро собралась и прибежала сюда. Более того, хотите верьте, хотите нет, но я даже предвкушала этот урок. А теперь вы говорите мне, что занятий не будет только потому, что я опоздала на одну минуту.
Госпожа Зейнеп мягко взяла ее под руку и подвела ко входу в сад.
— Погляди на эти розы, Диана. Здесь несколько десятков кустов и сотни раз. Аромат роз повсюду. Я потратила многие годы, чтобы вырастить этот сад, но это того стоило. Разве он не чудесен?
— Я всем сердцем согласна с вами, но не понимаю, к чему вы клоните…
— Хватит и одной минуты, чтобы бросить семена, из которых вырастает сад. А самые длинные сны, которые мы видим, длятся меньше минуты. Возможно, они хотят сказать нам. что не стоит тратить жизнь на то, чтобы воплотить наши сны в реальность. Но они наверняка хотят показать нам и то, какая сила содержится в каждой минуте. Ты никогда не вернешь минуту, которую упустила. А ведь кто знает, возможно, эта минута, соединяющая 5:56 и 5:58 двадцать первого мая, и была той самой минутой, когда ты могла услышать голос розы.
Вернувшись в комнату, Диана подумала, что, возможно, урок все-таки состоялся.
32
Диана ничуть не скучала эти полтора дня в пансионате, все ее мысли занимала сестра. Мэри сказала госпоже Зейнеп, что приедет на этой неделе, значит, Диана очень скоро увидит ее, возможно, уже сегодня или завтра, или, самое позднее, на днях.
Время, проведенное в саду, и особенно рассказ Желтого Цветка заставили ее глубоко задуматься о себе и Мэри. Она теперь несколько по-другому представляла себе встречу с сестрой, и тем не менее с нетерпением ожидала этой встречи.
Как всегда, госпожа Зейнеп появилась точно в назначенное время.
— Как дела, дорогая? Мы пройдем прямо в сад, ведь ты, наверное, хочешь узнать, о каком сюрпризе я говорила тебе на первом уроке.
Они прошли несколько шагов по саду, когда господа Зейнеп остановилась у одной из роз.
— О нет, это не она.
Они пошли дальше, и госпожа Зейнеп объяснила:
— Она думала, что ты Мэри.
— Похоже, все в этом саду вращается вокруг Мэри… Я еще вчера хотела спросить вас, когда мы беседовали с Желтым Цветком, но забыла. Как розы в саду могут узнать того, кто был здесь много лет назад?
— Видишь А и, сами розы, конечно, цветут всего несколько недель, но розовые кусты уже были в этом саду, когда сюда приходила Мэри. Она произвела на них такое впечатление, что все они говорят, что Мэри для них как вода. На языке цветов это высший комплимент, который может сказан, роза. Ведь розы сами как вода; они такие же внутри, как и снаружи. И ждут того же от нас. Поэтому розы чувствовали, что Мэри оправдала их ожидания. Они просили меня объяснить ей, какая она особенная. По когда я сказала об этом Мэри, она покраснела и ответила: «Если во мне и есть что-то особенное, то это потому, что я люблю розы». Ее ответ так понравился розам, что они пожелали, чтобы она слышала их голоса. Но в то время, к сожалению, это было невозможно. Мэри нужно было повзрослеть, чтобы слышать их. Однако розы были уверены, что однажды она вернется сюда, чтобы слышать голоса будущих поколений роз. Они посовещались и единодушно решили, что любая роза в салу, прежде чем увянуть, будет передавать спои знания о Мэри молодым бутонам, которым еще только предстоит расцвести. И поэтому память о Мэри передавалась в каждом поколении роз много лет. И с тех пор каждая роза в этом саду мечтает оказаться в том «счастливом поколении», которое будет разговаривать с Мэри. Более того, на этом же совете было принято решение позволить Мэри слышать розу по имени Сократ.
— Сократ?
— Он самый ценный цветок в саду, встреча с ним высшая ступень для того, кто слушает розы. Он говорит только стихами. Мэри не познакомилась с ним, когда была здесь, потому что еще не была готова к этому. Но все розы в саду живут ожиданием встречи Мэри и Сократа.
У Дианы было такое чувство, будто она попала в какую-то легенду или миф. У нее все так перемешалось в голове, реальное так переплелось с нереальным, что она уже не знала, чему верить и что чувствовать. Но хотя бы слало ясно, кто такой Сократ, упомянутый в письме Мэри.
Она невольно огляделась, чтобы увидеть розу, которая выделялась бы среди остальных, но все цветы были восхитительны и в этом смысле не отличались один от другого.
— А можно увидеть Сократа?
— Если хочешь, то пожалуйста. Собственно, это и был мой сюрприз.
Они прошли в самый конец сада, оставив позади бесчисленные кусты роз. Госпожа Зейнеп остановилась у пустого клочка земли диаметром не больше полуметра.
— Вот мы и пришли, — сказала она.
Весь сад был усеян розовыми кустами, кроме этого участка земли. Госпожа Зейнеп неподвижно застыла, а Диана молча ожидала, что будет дальше. Однако пауза затянулась, и Диана не выдержала:
— Почему мы стоим здесь? Я думала, мы идем к Сократу.
— Мы стоим перед ним. Он прямо перед тобой во всей своей красе.
— Вы шутите? Признайтесь, что шутите.
Госпожа Зейнеп вытянула руку, словно охватив ладонью невидимый бутон розы.
— Ты только посмотри, как он красив, — сказала она, но тут же с сожалением покачала головой и вздохнула. — Извини, Диана. Мне не следовало говорить о том, чего ты не можешь видеть.
Диана изумленно уставилась на нее, и госпожа Зейнеп спросила:
— Ты ведь не веришь, что Сократ находится прямо перед тобой, верно?
— Для меня это чересчур.
— В таком случае позволь спросить, почему за все эти годы тебя сумели убедить, что нельзя слышать голоса роз. а я сейчас и на секунду не могу убедить тебя в том, что ты видишь розу?
Не дожидаясь ответа, она кивнула на пустой клочок земли.
— Неделю назад Сократ был здесь. Но я хочу подарить его Мэри, поэтому пока отослала его одному другу, чтобы тот подготовил его к отъезду.
— Слава богу, — выдохнула Диана. — Хорошо, что вы это объяснили, а то я уже подумывала, не сбежать ли отсюда.
— Извини, Диана. Как видишь, дорогая, нет такого понятия как невинная ложь… Ложь она и есть ложь. Но если маленькая ложь помогает нам распознать большую, как. например, ту, что нельзя слышать голоса роз, то ее можно простить. Однако я все равно должна извиниться перед тобой, дорогая, в надежде, что ты простишь меня, принимая во внимание мои мотивы.
— Само собой. — улыбнулась Диана.
Они подошли к выходу.
— Давай завтра начнем попозже, скажем в 15:31. — сказала госпожа Зейнеп. — Но будь готова утром, где-то в половине девятого, отправится на прогулку. Я зайду за тобой, и мы прокатимся по Босфору. Что скажешь?
— Это было бы чудесно.
33
После потрясающей поездки по Босфору Диана в своей комнате пыталась отдохнуть перед уроком, но впечатлений было слишком много.
Госпожа Зейнеп повезла ее в местечко на берегу под названием Ортакёй. Позавтракав в маленьком ресторанчике, они поднялись на борт частной яхты и отплыли от причала, над которым возвышались резные камни мечети.
По спокойным синим водам Босфора они проплыли вдоль европейского побережья до крепости Рамла. Потом яхта повернула к азиатскому побережью и прошла вдоль него до Мраморного моря. Пообедали они на небольшом островке, где возвышалась Девичья башня, лишь недавно открытая для широкой публики. До этого веками вход в нее был запретен.
Диана собиралась ограничиться кебабом, но не устояла перед чередой дивных блюд оттоманской кухни, поданных на стол.
Госпожа Зейнеп категорически запретила все разговоры о розах до урока, но зато они много смеялись и даже устроили нечто вроде мини-чемпионата по шуткам и анекдотам.
Диана подумала, что госпожа Зейнеп сделала все, чтобы этот день запомнился ей навсегда. Она была так мила и сердечна, что Диана начала опасаться, не принимают ли ее опять за Мэри.
Спускаясь вниз па урок, Диана размышляла, будет ли сейчас госпожа Зейнеп такой же веселой и обаятельной, какой казалась целый день, или снова примет серьезно-торжественный вид, необходимый для «искусства слушать голоса роз».
Точно в назначенное время госпожа Зейнеп сказала:
— Идем сразу в сад, дорогая. Не будем терять время.
Диана последовала но дорожке за быстро шагающей госпожой Зейнеп. Когда они оказались в центре сада, Диана вдруг увидела большую розу, которую не замечала раньше. В нее были высажены две отдельные розы, которые переплелись между собой: одна красная, а другая белая. Красная роза стояла прямо, а белая склонила цветок к земле. Розы так тесно переплелись стеблями между собой, что их можно было принять за один куст с двумя разноцветными бутонами.
— Это Сократ? — спросила Диана.
— Нет. Имя написано на вазе.
Диана склонилась и прочитала надпись мелкими буквами: «Эфес».
— Эфес? Древний город?
— Верно. В окрестностях Мелькука, на западе Турции.
— И вазу прислали оттуда? Здесь только две розы… Вы собираетесь посадить их здесь?
— Да. ваза прибыла из Эфеса. Мы сначала держали се внутри, но вчера вечером вынесли сюда. А высадим ли мы Розу Эфеса здесь или нет, зависит только от этих двух роз. У них три дня на размышление. Их или высадят здесь, или отправят обратно в Эфес; все зависит от испытания, через которое они пройдут.
Уже не удивляясь словам госпожи Зейнеп, Диана спросила:
— Что за испытание? — Словно сам факт, что розы проходят испытание перед тем. как их высаживают, был самой естественной вещью на свете.
— Одним из самых важных качеств роз в этом саду является умение жить в гармонии с остальными, невзирая на различия в цвете, размере и происхождении. Их жизнь здесь свободна от зависти, ссор и тщеславия. Поэтом)', когда мы высаживаем в саду новую розу, то должны быть очень разборчивы. Розы влияют друг на друга и через какое-то время перенимают все у окружающих роз. У нас сеть замечательная пословица по этому поводу. «Виноградины спеют, когда любуются друг другом». Поэтому, прежде чем высадить розу, мы должны проверить, не окажет ли она негативное влияние на другие розы. Кроме того, случай с Розой Эфеса особый. Он стал таким, потому что в вазу высадили две розы с абсолютно противоположными характерами. Со временем их корни срослись так. что нет возможности их разделить. Их особенность в том, что они постоянно находятся в конфликте. Потому для нас важно, чтобы они доказали, что могут быть одной розой. — Бросив задумчивый взгляд на Розу Эфеса, госпожа Зейнеп продолжила: — Но боюсь, это будет нелегко. Несмотря на то что они из одной местности и выросли на одной и той же земле, каждая по- разному смотрит на себя. Красная роза вначале росла в храме Артемиды в Эфесе, а белая — в церкви Богоматери, тоже в Эфесе. Красная роза убеждена, что она Артемида, богиня охоты. и поэтому наотрез отказывается отзываться на другое имя. У белой розы нет комплексов на этот счет, и мы зовем ее Мириам.
— Вы сказали «богиня охоты»? — переспросила Диана. — А разве не Диана была богиней охоты? У меня ведь такое же имя. и друзья иногда называли меня богиней…
— Верно, в римской мифологии Диана — это действительно богиня охоты. Но в греческих мифах она известна как Артемида. Мифы об Артемиде куда более древние, и образ богини несколько изменился, прежде чем стать римской Дианой.
— А в чем конфликт между этими розами? — немного помолчав, спросила Диана.
— Хочешь, я передам тебе их разговор?
И хотя Диана старалась не показывать этого госпоже Зейнеп, на самом деле ей очень хотелось послушать, о чем говорят Артемида и Мириам.
— Почему бы и нет? Если это, конечно, не отвлечет нас от урока.
Госпожа Зейнеп уселась на землю рядом с вазой. и Диана последовала ее примеру.
— Привет, Роза Эфеса. — сказала госпожа Зейнеп. — Не возражаешь, если мы послушаем тебя? — Несколько секунд помолчав, она повернулась к Диане. — Артемида нагрубила мне: «Меня зовут Артемида, а не Роза Эфеса, старуха». Впрочем, если она так хочет, то я буду обращаться к ним как к двум разным розам, называя их отдельными именами. Я буду повторять за ними разговор слово в слово. Готова?
Диана кивнула, и госпожа Зейнеп начала говорить, повторяя то, о чем беседовали Артемида и Мириам.
— Нельзя ли повежливей, Артемида? Какая разница, каким именем нас называют?
— Что значит «какая разница»! — возмутилась Артемида. — У меня есть имя! Великое имя. известное всем, данное небесами! Ар-те- ми-да, вот кто я! И бот хорошо знают меня. Я великая Артемида! Я прекраснейшая из прекрасных. Я богиня, а не цветок, как ты. Цветы могут быть лишь украшением моего храма.
— А ты ничего не заметила?
— А что?
— Ты только и говоришь «я», «меня», «моего».
— Разумеется. Я всегда так говорила и буду говорить. Если уж сама Артемида не заслуживает того, чтобы говорить «я», то кто тогда? Может, жалкий смертный цветок вроде тебя?
— Ты постоянно твердишь, что ты богиня, а я цветок, но на самом деле ты знаешь правду.
— Какую правду?
— Неважно… Не хочу тебя расстраивать.
— Расстраивать? Меня? И кто? Ты что ли? Не смеши меня, жалкий цветок. Подумать только, цветок собирается расстроить саму Артемиду! Ха-ха-ха… Ну-ка, смешной цветок, давай, огорчи меня…
— Что ж, если хочешь, но скажи прежде, кто такая Артемида на самом деле. Скажи, чтобы весь сад знал.
— Что за чушь? Кто не знает Артемиду? Кто не знает меня?
— Мы не в твоем храме. Артемида. Это розарии. и розы могут не знать, кто ты. Разве это не их право — узнать, кто такая великая Артемида? О величайшая, окажи нам честь и поведай о себе.
— Хоть иногда ты говоришь правду, цветок. Каждый имеет право знать о моем величии, и розы тоже должны знать великую Артемиду. Теперь молчите и внимайте мне. Я!.. Я. Артемида, дочь Зевса, бога богов. Я жила в Эфесе, известном своим храмом в мою честь, а вовсе не в этом убогом ломе богоматери. Веками я принимала всех, кто приходил поклониться мне в моем храме, который является одним из семи чудес света. Тысячи людей, как муравьи, сползались из самых отдаленных мест, чтобы посетить мой храм, отталкивали друг друга, желая восхвалять и возвеличивать меня, упав ниц. Понимаешь ты это, убогий цветок? Осознаешь ли ты теперь величие Артемиды? Те самые люди, которые высаживаю! и выращивают цветы вроде тебя, приходили в мой храм как покорные рабы. Эй, вы! Садовые розы!. Слышите меня?! Теперь и вы знаете о величии Артемиды!
— Ты ответила именно так, как я ожидала, — произнесла Мириам. — Когда я попросила тебя рассказать о себе, ты сразу заговорила о своем великом отце, о своем величественном храме, о тех, кто восхваляет тебя. Но я не об этом спрашивала. Я проста рассказать о том, кто ты.
— К чему ты клонишь, несносный цветок? Я Великая, вот кто я такая.
— А с чего ты взяла?
— Да если бы я не была великой, стали бы тысячи людей приходить ко мне? Разве восхваляли бы они меня до хрипоты? Разве становились бы покорными рабами?
— Правда в том. Артемида, что на самом деле это ты у них в рабстве. Просто не хочешь видеть этого.
— А ты из зависти несешь неизвестно что.
— Это правда, Артемида, и ты действительно у них в рабстве. Чем является Артемида па самом деле? Да это же иллюзия, восхваляемая и вознесенная Иными. Кто создал Артемиду? Разве не те самые презираемые тобой люди, которые сначала придумали себе красавицу, а затем воплотили ее в образе богини, чтобы ей можно было поклоняться? Пусть тебя не обманывает их беззаветная любовь, ведь они любят то, что сами выдумали, создали и прославляли. Извини, но сама по себе ты не существуешь… Ты существуешь только благодаря им, их обожанию, началам и аплодисментам. Ты зависишь от Иных.
— Ты слишком много позволяешь себе, цветок. Прежде чем указывать мне, на себя посмотри. Кем ты себя вообразила, что так говоришь со мной?
— Ты. конечно, права. Я не великая… Ноя роза. И останусь розой, восхищаются мной или нет. Я роза, независимо от того, сходят по мне с ума или нет. Как я уже сказала, я не великая, я просто роза… А знаешь, что такое быть розой, подружка? Быть розой означает свободу. Это совсем не то. что существовать, пока Иные тебя превозносят, и увянуть, когда они от тебя отвернутся. Только пойми меня правильно, я тоже люблю людей, и мне хочется, чтобы они приходили ко мне и вдыхали мой аромат. Но мне хочется этого только потому, что я могу дарить им свой аромат. Возможно, ко мне не приходило столько людей, сколько к тебе. А те. кто приходил, может, и не замечали маленькую розу, растущую там. Зато тех, кто замечал меня, никогда не перепугаешь с теми. кто боготворил тебя.
— Еще бы! Ко мне ведь приходили тысячи людей.
— А ты не помнишь, как многие из тех, кто толпами приходил к тебе в солнечные дни, переставали являться, когда наступала осень? А в середине зимы у тебя вообще никого не было. И твоя гордость только усиливала чувство одиночества. Ты даже не могла плакать из-за этой пустой гордости. Чем больше тебя превозносили весной, тем горше казалось зимнее одиночество. Перемена погоды сразу сказывается на тебе.
— Чепуха! Осень на всех так влияет.
— Но не на розы, Артемида. Для роз осень означает дождь. Осень — это время готовиться к весне. И те, кто приходят к розам, никогда их не предадут, как те, кто боготворит тебя. Ведь они делают это не для тебя, а для себя. А мои гости приходят только ради моего аромата. Я не жду от них поклонов, поклоны — это ведь не любовь. Любовь не принижает любящих, а возвышает их.
— Эх ты, глупый цветок! Да разве ты понимаешь, каково это, когда тебя обожают!
— Извини, подруга, но все те, кто так обожаем тебя, когда-нибудь бросят тебя, потому что не тебя они обожают, а свои чувства и убеждения. Когда-нибудь они создадут себе другое божество. Еще более красивое и возвышенное. И тебя забудут. А поскольку ты обязана своим существованием исключительно их обожанию, то, как только тебя забудут, ты перестанешь существовать.
— Ничего подобного! Я буду жить вечно! Это ты смертная, а не я, помнишь?
— Это верно, я не бессмертна. Когда-нибудь я увяну и вернусь в землю. Я умру, но моя жизнь не закончится, ведь земля породит другую розу. Кроме тех. кто любил мой аромат, никто не вспомнит обо мне. Никто и не подумает, что мертвая роза все еще может пахнуть. Но когда мои друзья услышат в воздухе, в котором я растворилась, мой аромат, улыбки осветят их липа. И тогда я смогу сказать: «Я не зря прожила жизнь». И не зря я жила во мраке, прежде чем расцвела моя роза. Я скажу тогда: «Я рада, что была просто розой»… Так что. подружка, не дури. Может, и тебе оставаться просто розой? не отворачивайся от правды, покажи, что ты роза. Послушайся меня, стань одним целым со мной. Давай попросим садовника разбить нашу вазу. Разве ты не понимаешь, что и самые большие вазы бывают малы для настоящих роз?
— Я не роза! — упрямо возразила Артемида. — Я богиня!
— Если тебе так нравится маска величия, то можешь носить се постоянно, не снимая. Можешь по-прежнему говорить «я», «мне», «мое». Но помни, и все надо платить. А иена за то, что ты постоянно говоришь «я», такова, что ты можешь позабыть, кто ты есть на самом деле…
— Садовник! Или ты, старуха! Уберите от меня этот невыносимый цветок!
— Эй. подружка, не забывай, что нас уже никогда не удастся разделить, — напомнила Мириам. — Нравится нам или нет, по придется жить вместе. И пока мы будем двумя разными розами, не будет покоя не только нам. но и окружающим нас розам. И даже людям. С нашим ароматом они будут вдыхать наши извечные противоречия. Они будут слышать то тебя, то меня, а иногда — как мы говорим одновременно. Это творится не только у нас в вазе, мы еще разнесем наши ссоры по всему свету. Поэтому давай не доставлять хлопот ни другим, ни себе.
— Если ты так хочешь, то стань мной, — сказала Артемида.
— Пойми, если бы я могла сделать это. то уже бы сделала. Объявила бы. что я. Артемида, только чтобы быть с тобой единым целым. Но я не могу! Не только потому, что знаю, что я роза, но и потому, что знаю, что и ты тоже роза. Может, я смогу убежать от себя, но от тебя не получится, потому что, глядя на тебя, я познала саму себя.
— Это неправда! Я Артемида, а ты просто убогий цветок.
— Артемида, я слышала, что тебя называли «защитницей бедных», а также что своими стрелам и ты дарила мгновенную, легкую смерть… Это правда?
— Да. это так.
— Тогда, если я убогая, то защити меня от себя самой! Прямо сейчас. Натяни свой лук, пусти свою стрелу и подари себе мгновенную, легкую смерть. не бойся, ты не канешь в пустоту. Артемида никогда не существовала, а значит, не может умереть. Но когда твое второе «я» познает эту блаженную смерть, ты переродишься заново уже как роза… Знаю, это нелегко, но ты можешь это сделать. Сделаешь?
Артемида не ответ ила.
— Ну, пожалуйста. — умоляла Мириам. — Ведь ты помнишь себя розой, правда?
Госпожа Зейнеп помолчала и повернулась к Диане.
— Артемида не хочет отвечать Мириам.
— Она хоть что-нибудь сказала?
— Ничего. — Госпожа Зейнеп поднялась на ноги. — Думаю, на сегодня хватит, дорогая. Завтра наш четвертый и последний урок начнется ровно в одну минуту пятого утра.
Диана чувствовала, как у нее все онемело, даже голова. Ей так много хотелось сказать, но она промолчала.
34
Диана в белом ночном халате стояла у комнаты под номером один. Как отреагирует госпожа Зейнеп на незваного гостя, постучавшего в ее дверь после полуночи?
Стучать иль не стучать, подумала Диана, вот в чем вопрос.
Если бы она могла подождать еще три с лишним часа, то в саду зачала бы госпоже Зейнеп все свои вопросы и не беспокоила бы ее среди ночи. Но она была не в силах ждать, представив, как будет ворочаться в постели все это время.
Она тихонько постучала в дверь. Госпожа Зейнеп открыла сразу, и первое, что бросилось в глаза Диане, это то, что они обе были одеты в одинаковые белые ночные халаты.
— Извините, что побеспокоила вас. Может, вы уже спали, и может, я нарушаю ваши правила, но и просто не могу ждать. Мне очень нужно поговорить с вами, хотя понимаю, что сейчас не совсем подходящее время…
— Уже почти час ночи, дорогая, и я собиралась ложиться. В такое время в гости не ходят, тем более к женщинам моего возраста.
Она была права, и Диана не винила ее, но ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда за свой порыв.
— Заходи. — сказала госпожа Зейнеп, посторонившись.
— Но вы ведь сказали…
— Думаешь, я не пониманию, как тяжело тебе было решиться постучать в мою дверь в такое время? Но ты сделала это, потому что тебе было труднее оставаться в теплой постели, чем прийти сюда. В таких случаях люди обычно говорят то, что стоит послушать. Заходи.
Диана, опустив голову, вошла в тускло освещенную комнату. Они уселись друг напротив друга у окна, выходившего в сад.
— Не знаю, с чего начать…
— Тогда начинай с самого сложного, а остальное приложится.
— Мэри, — начала Диана. — Мэри и я… Я все время думаю о ней и ничего не могу с собой поделать… Ведь скоро мы встретимся… может, даже завтра… Но то. что я узнала здесь, в саду… — Диана на секунду умолкла, подбирая слова. — До встречи с вами я убедила себя, что Мэри сумасшедшая. Ничего больше мне в голову не приходило, после того как я прочит аза ее письма, где она рассказывала, как слушает голоса роз… Но. думаю, это не главная причина. Вероятно, все дело в том. что из-за нес мама прожила последние дни в страхе и беспокойстве. В ее письмах я почувствовала еще кое-что. но боялась признаться в этом себе самой, боялась. что это уничтожит меня…
— И что же это?
— Словно Мэри была именно такой, какой и всегда хотела стать, но не смогла. Мне казалось, что она очень похожа на маму… — Диана тяжело вздохнула и продолжила: — Это нормально, если дочь похожа на мать. Но если дочь, которая всю жизнь прожила вдали от матери, напоминает мать больше, чем ее сестра-близнец, прожившая с матерью почти четверть века, то сестре-близнецу трудно смириться с этим, особенно тогда, когда она только начала по-настоящему узнавать мать. И особенно если учесть, что сестра-близнец так и не успела сказать маме, как хочет быть похожей на нее…
Глаза Дианы наполнились слезами. Тогда госпожа Зейнеп поближе подвинула кресло и взяла ее за руки.
— Об этом не волнуйся, дорогая. Такие мамы прекрасно знают, чего хотят их дочери, даже если те не успевают сказать…
— Когда я приехала сюда, поняла: то, что я не хотела взять у матери. Мэри взяла у вас. Именно по этой причине я не могу быть такой, как Мэри.
— И почему ты думаешь, что не можешь быть такой, как она?
— Моя мама часто говорила: «Единственное, что тебе нужно, чтобы чувствовать себя особенной, это ты сама». Но я не хотела понять этого. Мне всегда хотелось чего-то еще — внимания, похвал, — словом, всего того, что заставляет чувствовать себя особенной. Я не из тех, кто может жить без обожания окружающих. Мне нравилось быть королевой бала. Я любила Диану, которую видела в глазах Иных. Может, именно поэтому я отказалась от своей самой заветной мечты стать писателем. Все было так, словно Мэри в своем первом письме рассказывала обо мне. Постоянное внимание окружающих и то, как из-за Иных она чуть не отказалась от своей заветной мечты…
— Видишь ли, дорогая. Мэри прошла через то же, что и ты. И случилось это не только с тобой. Многие из нас зачастую отказываются от чего-то ради того, чтобы заслужить одобрение окружающих.
— Но Мэри в конце концов нашла в себе силы не отказываться от мечты. В отличие от меня, она не пыталась оправдать ожидания Иных. На нашем первом занятии, когда мы слушали рассказ Желтого Цветка, знаете, о чем я подумала? Желтым Цветком была Мэри, а я была Венерой. А потом еще и Мириам с Артемидой…
Диана подняла глаза, но госпожа Зейнеп продолжала внимательно слушать ее.
— Я говорю это не потому, что Диана — это другое имя Артемиды, а между именами Мэри и Мириам есть связь. Поверьте, я давно перестала обращать внимание на совпадения, которые не мог объяснить. Но одно обстоятельство засело у меня в голове: я. как и Артемида, зависима от Иных… А чтобы скрыть это, голами не снимала «маски божества». Пытаясь стать еще больше, я становилась все меньше. Разве нет? Разве не правда то, что я сказала о себе и Мэри?
— Диана, ты жалуешься, что Иные повлияли на тебя, и тут же спрашиваешь мнение другого человека. Не забывай, что я тоже одна из Иных.
— Нет. Мэри говорила, что вы — не-Иная, и, думаю, она права. Прошу вас, скажите, правда ли то. что я думаю о себе и Мэри?
Госпожа Зейнеп взглянула на Диану с искренним сочувствием.
— Думаю, ты несправедлива к себе. Никто из нас не совершенен. Да мы и не обязаны. Всем хочется, чтобы ими восхищались окружающие. Это вполне нормально.
— А что. если мы и живем так, как ожидают от нас Иные? Это тоже нормально?
— Дорогая, ни я, ни кто-либо другой не имеет права судить о том. правильно ли ты живешь. Я. возможно, могу научить тебя слышать голоса роз. И тут готова дать много советов. В саду я могу рассказывать тебе столько, сколько ты готова слушать. Это потому, что я много знаю об искусстве слушать розы, а ты знаешь об этом мало. И ты попросила научить тебя. Но не спрашивай меня о себе, Диана, ведь я не знаю тебя. И никогда не смогу научить тебя быть собой. А что касается Мэри, то на самом деле я знаю о ней куда меньше, чем ты думаешь. Я знакома с ней не больше, чем с гобой. Но, судя по тому, что мне известно, она очень отважный человек. И гак же красива, как и ты.
Диана благодарно улыбнулась. «Хорошо, что я нее же постучала в эту дверь», — по, ту. мала она. Ей не хотелось возвращаться к себе в комнату. Она была бы рада просидеть с госпожой Зейнеп всю ночь. Но что толку? Разве не провела она с мамой двадцать пять лет?
— Я. наверное, пойду, — сказала Диана. — Не знаю, как и благодарить вас за ваше время и нашу доброту.
— Да не за что, — улыбнулась госпожа Зейнеп. — Но ты права, дорогая, мы должны немного отдохнуть. Последний урок будет самым грудным.
35
Было еще темно, когда Диана спустилась в сад, а до урока оставалось целых девятнадцать минут. Она специально пришла пораньше, чтобы побыть с розами до урока.
Едва она собралась войти в сад, как со стороны дома послышались шаги, словно кто-то быстро шел по деревянному полу коридора. И похоже, это не были шаги госпожи Зейнеп, ведь она всегда появлялась в точно назначенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. И ее шаги всегда были неспешными и размеренными… А эти шаги казались торопливыми и встревоженными. Будто кто-то почти бежал.
И все же это оказалась госпожа Зейнеп, спешившая к ней. Лицо ее было покрыто испариной.
— Диана. — Голос у нее дрожал. — Я знаю, как ты ждала этого, но…
— Что? Что-то с Мэри?
Госпожа Зейнеп опустила голову.
Что случилось? Ну пожалуйста, скажите, что все хорошо.
— Мэри звонила, когда я спала. Она оставила сообщение. Сказала, что произошло нечто важное, и она должна срочно вернуться в Сан- Франциско.
— О боже! Наверное, она узнала о болезни мамы. Я тоже должна срочно вернуться, чтобы успеть раньше нее.
— Но Мэри уже…
— Что? Надеюсь, она не знает, что мама умерла?
Как отреагирует на смерть матери дочь, которая всю жизнь искала ее? Даже одна мысль об этом заставила Диану содрогнуться. Но Мэри сказала, что должна срочно вернуться. Она бы так не спешила только для того, чтобы успеть на похороны матери.
— Извините, но мне нужно срочно упаковать вещи и собраться.
— Конечно, дорогая. А я пока зарезервирую место на ближайший рейс.
Диана уже собиралась уйти, как вдруг передумала, вернулась в сад и опустилась на колени У Желтого Цветка.
— Ты права. Желтый Цветок. — Она бережно потрогала лепестки кончиками пальцев. — Именно запах делает розу розой.
36
Удалось купить билет только на дневной рейс, и они приехали в аэропорт как раз вовремя. Прежде чем стать в очередь на паспортный контроль. Диана обняла госпожу Зейнеп.
— Спасибо и все, что вы сделали для меня. Просто не представляю, как смогу отблагодарить вас. Время, которое я провела у вас. было, наверное, самым необычным в моей жижи. Если бы вы знали мою маму, вы бы поняли, почему я говорю «наверное».
— Благодари себя, Диана. Если эта неделя была для тебя необычной, то это не из-за меня и не благодаря нашим неоконченным урокам. Ее сделала особенной та отвага, с которой ты предстала перед розами. А этому не научишь. Ты приехала сюда умным и образованным человеком. Но это не помешало тебе слушать голоса роз. А это не так просто, поверь. Только те, кто имеет смелость бросить хорошее, достигают лучшего. В тебе эта смелость есть.
Диана улыбнулась.
— Вряд ли я заслужила такой комплимент, зато я очень рада, что смогла познакомиться с нами. И хочу, чтобы вы знали, что свое сердце я оставляю здесь. Надеюсь когда-нибудь вернуться в ваш сад и закончить обучение.
— Мы всегда там. где наше сердце. Если твое сердце здесь, то. как бы далеко ты ни была. урок вес равно состоится, будь уверена.
Госпожа Зейнеп достала из сумочки маленький флакон.
— Я так спешила, что даже не запаковала его. В нем собран аромат роз из сада. Девяносто девять запахов, включая запах Сократа. Самое необычное к том. что каждый раз. когда ты откроешь этот флакон, запах будет другим. Надеюсь, это именно то, что тебе нужно. — не знаю, что и сказать. Вы даже не представляете, что это для меня значит. Извините, но мне нечего подарить вам.
— Ты уже подарила, дорогая. То. что ты была моим гостем. — это самый лучший подарок, какой гы могла мне вручить.
Когда наступила минута прощания, Диана на мгновение увидела маму в голубых глазах госпожи Зейнеп.
Поставив чемоданы, она снова обняла се.
— Господи, не могу поверить, вы так похожи на маму…
— Когда-нибудь, дорогая. — шепнула ей на ухо госпожа Зейнеп, — ты тоже услышишь розы. И когда это случится, не считай это чудом, не забывай, что каждое мгновение жизни — это чудо. И помни, не только розы говорят. Все может говорить.
37
Полные дурных предчувствий, пассажиры с нетерпением ожидали, когда пилот объявит, что все в порядке и причин для беспокойства нет. После того как самолет резко дернулся вверх, а потом вниз, казалось, что крылья у него вот-вот отвалятся. все. кроме Дианы, с тревогой прислушивались к скрипам, издаваемым самолетом.
Диана же ждала, когда погаснет надпись «Пристегните ремни», чтобы она могла достать свой дневник.
«Кажется, эта надпись никогда не погаснет».
Она решительно отстегнула ремни и встала, чтобы дотянуться до верхнего багажного отде- лсния, не обращая внимания на удивленные взгляды пассажиров и стюардессы, находившейся в конце салона. Но в этот момент самолет снова тряхнуло и Диана оказалась на коленях у пассажира, сидевшего рядом.
— Ой, простите.
— Вы так можете ушибиться, мисс. — сказал пожилой мужчина. — Сели бы вы лучше на место.
Стюардесса тоже делала ей знаки, чтобы она вернулась на место, а несколько пассажиров даже обернулись посмотреть, что происходит.
Диане все-таки удалось дотянуться до своей сумки и извлечь се из багажного отделения, не причинив вреда окружающим.
Открыв дневник, она принялась писать кривы ми буквами, стараясь выбирать для этого паузы между турбулентностью.
Моя любимая мамочка!
Я хочу спросить тебя…
Мэри ведь родилась раньше меня? Она научилась ходить раньше меня и заговорила раньше, так ведь?
К сожалению, она и сейчас всегда на шаг впереди меня. Может, пока я пишу эти строки, она уже готова соединиться с тобой… Вообще-то, чача. Мэри заслужит быть с тобой давным-давно. Она заслуживает этого больше, чем я. Она безумно любит тебя.
Только не пойми меня превратно. Я тоже люблю тебя, и не менее безумно, чем она. Но она любит тебя, даже не зная счастья быть твоей дочерью. Она любила тебя, ничего не получая взамен, не зная твоих объятий, не засыпая. положив голову тебе на грудь. Как ты часто говорит: «Любовь — не любовь, если любящий просит что-то взамен».
Так что. мама… Которая из нас достойна быть твоей дочерью? Мэри или я? Я больше не боюсь ответа на тот вопрос. Она мой близнец. Поскольку я всегда иду следом за ней, то однажды и я тоже заслужу честь быть твоей дочерью. Ведь до сих пор у нас с ней быт одинаковые судьбы. Каждая из нас рост только с одним из родителей, нами обеими восхищались Иные, у нас общая любовь к сказкам, общие мечты, госпожа Зейнеп и розовый сад… Судя по тому, как все шло у Мэри, я тоже скоро смогу говорить с розой. Звучит невероятно, да? Разве чудеса не случаются только в сказках?
Но один вопрос все равно терзает меня, мама… В сказках герои никогда не обещают того, чего не могут выполнить. правда? И таком случае, если все, что я слышала в розовом саду, является частью сказки, значит, госпожа Зейнеп героиня этой сказки? И она выполнит свое обещание, так? «Однажды ты тоже услышишь розы…» — так она мне сказала…
Не знаю, мама…
Сказка и действительность, страх и надежда, Мэри и я… Как все переплелось.
Мне так хочется услышать твой голос…
Твоя маленькая дочь
Диана.
38
Увидев водителя лимузина, присланного из отеля, чтобы встретить ее, Диана первым делом задала ему вопрос:
— Кто-нибудь спрашивал в отеле о моей матери? Например, девушка, очень похожая на меня?
— Насколько я знаю — нет, мисс Стюарт.
— Тогда заедем сначала в отель, а потом уже домой.
Всю дорогу до отеля Диана считала минуты, когда же они наконец приедут. Но, к ее разочарованию, и в отеле, и дома она услышала одинаковый ответ: «О вашей маме никто не спрашивал».
Поскольку Диана пока не хотела говорить, что у нее есть сестра-близнец, то она даже интересовалась, не видел ли кто ее здесь на прошлой неделе. Но все знали, что ее здесь не было, поэтому принимали ее слова за шутку.
Если Мэри не появилась ни в отеле, ни дома, это могло означать, что она еще не знает о смерти мамы. Что ж. это хорошо. Диане не хотелось, чтобы Мэри узнала об этом от посторонних.
Ей оставалось лишь сидеть лома и ждать. Часами Диана бродила по комнатам, ожидая, что зазвонит телефон или кто-то появится у двери. Но никто не приходил и не звонил…
Прождав до полуночи. Диана в конце концов уснула на черном диване. Усталость взяла свое.
39
Услышав звонок, Диана вскочила с дивана и побежала к двери. чтобы успеть открыть раньше, чем мисс Лопес. Это был почтальон. Диана взяла у него конверт, который он принес, и закрыла дверь. На конверте не было ни имени, нн обратного адреса, но она чувствовала, что это письмо как-то связано с Мэри. Она торопливо вскрыла конверт.
Любимая мамочка!
Сегодня я приехала в Сан-Франциско. Мне сказали, что ты умерла; но я не поверила. Мама, где ты? Куда ты ушла, когда мы, наконец, должны были встретиться?
Мамочка, мне так не хватает тебя… Ты ведь тоже по мне тоскуешь, правда?
Тогда приходи и забери меня отсюда. Я послала тебе адрес в четвертом письме.
Я знаю, ты придешь, ты жива… Ты должна на прийти… Если ты не придешь, то мне придется смириться с тем, что Иные сказали правду. Придется смириться с тем. что я никогда не увижу тебя в этом мире.
А в этом случае, чего бы то ни стоило, я приду к тебе сама.
Мэри.
— О господи, — прошептала Диана. — В четвертом конверте не было письма.
40
Диана позвонила госпоже Зейнеп, чтобы рассказать ей о письме Мэри, а потом обшарила весь дом в надежде найти исчезнувшее письмо. Она обыскала комнату мамы, все шкатулки и ящики, но письмо так и не нашлось. Ближе к вечеру зазвонил телефон.
— Здравствуй, Диана, — услышала она голос госпожи Зейнеп. — Удалось найти письмо?
— Нет. хотя я обыскала весь дом. Я тут уже схожу с ума… — не волнуйся гак. Не получив ответа от мамы, я думаю, Мэри снова попытается связаться с ней.
— Она не появлялась ни дома, ни в отеле. Не представляю, кто мог сказать ей о смерти мамы. Я так боюсь, что она сделает какую-нибудь глупость.
— Нет. нет, даже не думай об этом. Если она не сможет связаться с матерью, она, по крайней мере, позвонит мне, так что не беспокойся… Завтра я отправляю тебе посылку. Открой ее и. если появится Мэри, отдай ей. Возможно, это хоть немного ее утешит. Но пока попробуй еще поискать письмо.
— А может, его вообще нет?
— Но ты же говорила, что есть четвертый конверт. Если есть конверт, то должно быть и письмо.
41
Диана искала письмо еще два дня, но безрезультатно. Она даже ходила на могилу матери, чтобы спросить, где письмо, но так и не получила ответа.
Вернувшись домой, она прошла в библиотеку. Среди сотен толстых книг, стоявших на полках, она наконец отыскала «Маленького принца», которого часто читала в детстве. В прощальном письме отцу Мэри писала, что снова перечитала «Маленького принца», впервые за много лет. И утверждала, что книга показалась ей совсем другой. Интересно, так ли это? Может, Мэри права?
Диана сдула пыль с обложки и, усевшись прямо на пол, открыла книгу.
Два часа спустя она все так же сидела на полу, опираясь о стену, и размышляла о том, как изменилась книга. Потом потянулась к своему дневнику и записала:
Дорогая Мэри!
После стольких лет я только что снова перечитала «Маленького принца». Ты права, книга стала совсем другой.
Думаю, я тоже начинаю понимать, что значит «приручить розу». Но еще не факт, что у меня по лучится. В этом и есть различие между нами. Ты можешь приручить свою розу. Ты гораздо раньше меня поняла, что твоя роза утеряна и сделала все, чтобы найти ее. И ты приручила ее…
Знаешь, о чем я думаю, Мэри? Лучше бы отец забрал меня, а ты остаюсь с мамой. Из нас двоих ты больше заслуживаешь этого.
Теперь я понимаю, что мама не тебя мне доверила, а скорее меня тебе. Она знаю, что ты будешь нужна мне. Теперь и я это знаю. Именно поэтому ты должна прийти сюда. Ты снова должна поверить, что мы можем встретить маму и в этом мире. Ты должна понимать, что она с Господом, а Господь всегда с нами.
Вспомни, когда ты была маленькой… Помнишь, что ты ответим Иным? Когда они говорили, что твоя мама умерла, что она далеко, что ты не встретишься с ней в этом мире? Разве ты не верила, что есть другой ответ?
Так что же случилось? Почему ты вдруг изменяюсь? Неужели потому, что вдруг стала взрослой, как и я?
И все же я не теряю надежды, что ты найдешь меня здесь. Так подсказывает мне сердце. Оно говорит: «Мэри искала тебя задолго до того, кок ты начала искать ее».
Диана.
42
Едва она открыла дневник, как в дверь позвонили. Диана бросилась открывать.
Разумеется, это был почтальон Габриэль. В руках у него была огромная бандероль.
— Доброе утро, Диана. Для вас экспресс-доставка из Стамбула. Чье сердце вы похитили там?
— Надеюсь, мне это удалось, — ответила Диана, думая о госпоже Зейнеп.
Бандероль быта гак перевязана и стянута лентами. что больше напоминала мумию. Кроме того, Габриэль вручил Диане письмо.
Улыбкой попрощавшись с почтальоном, Диана вскрыла конверт.
Дорогая Диана!
В бандероли ты найдешь Сократа, а на его ветке венок Мэри, сплетенный из роз. Мэри считает, что услышит голос матери только после того, как услышит Сократа. Надеюсь, ее желание скоро исполнится.
И еще одно. Желтый Цветок просит тебя кое о чем. Она специально переработала одну из историй о Ходже Насреддине для Мэри и хочет, чтобы ты прочитало эту историю, когда вы обе наконец-то встретитесь. Когда Мэри услышит стихи Сократа, ей понадобится ключ, чтобы понять их, а ключ можно найти только в этой истории.
Ключ к сокровищу
Однажды Ходжа Насреддин потерях ключ к своему сокровищу. И хотя он мысках и свою улицу, и все соседние улицы, и даже дорогу, ведущею в деревню, ключа так и не нашел. Тогда он поэтах соседей, чтобы они помогли ему найти ключ. Они тоже обысках и все село, но ничего не нашли. Тот словно сквозь землю провалился. К счастью, никому из соседей пришло в голову спросить Насреддина:
— Ходжа, а ты уверен, что потерял ключ на улице?
— Нет, конечно, — ответах Ходжа. — Я уронил его в доме, но на улице светлее и легче искать.
Желтый Цветок говорит, что Мэри не следует искать к ключ к своему сокровищу вокруг себя, лучше поискать его в себе самой…
Или в ящике ночного столика у изголовья кровати.
Мы с Желтым Цветком от души благодарим тебя, моя дорогая.
Зейнеп.
43
Когда Диана наконец распаковала бандероль, оказалось, что Сократ был еще укутан серебристой материей. Диана бережно поставила вазу на стол, а потом, словно открывая статую, сдернула покрываю.
Сократ!
— О Боже, — прошептала Диана и упала на колени. — О Господи!
Она не могла отвести глаз от Сократа. Это был розовый куст с четырьмя черными розами.! Четыре черные розы!
Диана, онемев, смотрела на Сократа.
Четыре черные розы!
Она вскочила и подбежала к серебряной рамке, которую подарила ей мама. Потрогав четыре черные розы, украшающие ее, по одной в каждом углу, Диана перечитала стихи, выгравированные там:
Ее словно унесло в прошлое. Она вспомнила, о чем Мэри писала в своих письмах… Как Мэри сказала Иным: «Это не так». И слова, которые мама говорила ей во сне: «Ты не утратила меня». И как розовая роза сказала Мэри: «Твоя мама говорит с тобой отовсюду…»
Диана вспомнила дни, проведенные в саду. Вспомнила Артемиду и Мириам, которые переплелись в своей вазе, и в ушах эхом зазвучали отголоски их спора. Она вспомнила, о чем ей рассказывала госпожа Зейнеп. То, о чем писала Мэри и говорила госпожа Зейнеп. было очень похоже на стихи мамы.
Диана вспомнила, как увидела маму в голубых глазах госпожи Зейнеп. И сейчас ей казалось, что она снова смотрит ей в глаза. И это глаза ее мамы…
Диана вспомнила, как все спрашивала маму о ключе к своему «сокровищу» и как мама всегда отвечала, что у нее нет ключа. И еще все те сказки и истории, которые она слышала от нее в детстве… Истории Желтою Цветка… И те желтые розы, что принесла мисс Джонсон на могилу.
Каждая строчка стихотворения напоминала об одном из писем Мэри, и Диана чувствовала, что с каждым мгновением она все ближе к исчезнувшему письму.
«Это не то, что ты думаешь», — строчка напоминала первое письмо Мэри, когда она отвечала Иным: — Нет, это не так. «Ты не теряешь меня», — это второе письмо, где мама произносит то же самое во сне Мэри. А строчка «С тобой говорю отовсюду» относится к третьему письму, где об этом Мэри говорит розовая роза. Значит, четвертое письмо скрыто в последней строке.
Диана снова и снова повторила ее вслух.
— Буду я рядом всегда… Буду я рядом всегда…
Она вдруг умолкла, потом подошла к серебряной рамке, сняла ее со стены и повернула. В правом углу была маленькая замочная скважина. Она не ошиблась! Диана положила рамку па стол и побежала в свою комнату. Открыв ящик ночного столика, она дрожащими пальцами принялась перебирать какие-то 5у- маги, ручки, пока наконец не наткнулась на маленький ключ, приклеенный скотчем ко дну ящика.
Лиана крепко сжала его в руке.
— Спасибо тебе, Желтый Цветок, — прошептала она.
Вернувшись в гостиную, она взяла венок из плотно сплетенных белых роз, висевший на одной из ветвей Сократа, и осторожно надела на голову. Потом взяла серебряную рамку. Ключ был таким маленьким, что она выронила его, пытаясь вставить в скважину. Но со второй попытки ей удалось открыть замок. Внутри лежала серебряная пластинка, па которой мелкими буквами было выгравировано письмо.
Сердце забилось, когда Диана взяла в руки серебряную пластину, сверкавшую, словно зеркало. Сверху были всего два слова: «Адрес Мэри». А под ними она увидела свое отражение.
Лиана поправила съехавший на затылок венок. По ее щекам скатились две слезы и, слившись под подбородком, упали на пол одной каплей, пока она читала письмо мамы.
Моя дорогая Лиана, или, как называл тебя отец, Мэри…
Отец всегда шептал тебе на ухо это имя. Но после его смерти я не хотела называть тебя Мэри, пока ты не почиешь ту часть своей души к которой относится это имя.
Я хотела, чтобы ты сама рвалось из дома, пересекла океан и жила в страхе потерять свою сестру-близнеца. После этого уже ничто не заставит тебя забыть это имя.
Прости, моя любимая, что отправила тебя искать Мэри. Мне пришлось сказать тебе неправду, но у меня было мало времени. Я хотела, чтобы ты попала в розовый сад как можно скорее. Эта поездка должна была подготовить тебя к «Октябрьским дождям». Я хотела, чтобы ты «убила» ту часть себя, которая мешает тебе следовать своим мечтам и быть счастливой. Поскольку это письмо у тебя в руках, значит, у тебя прекрасный старт на «пути роз».
И если для тебя тот розовый сад, который ты видела, действительно отличается от других, если Сократ отличается от остальных роз, ест твое «я» в том саду не похоже на другие твои «я»…
И если из-за того, что ты особенная, ты чувствуешь не превосходство, а желание обнять весь мир, то Зейнеп и я приглашаем тебя в октябре в Эфес. Ведь по-настоящему ты сможешь узнать Мэри только на «Октябрьских дождях»…
Кто знает, может, и я, презрев все законы физики, тоже примчусь в Эфес на крылатом коне, чтобы обнять свою любимую дочь и быть с ней там…
Но даже если не увидишь меня, дорогая, слушай… Слушай голоса в Эфесе… И скоро поймешь, что у Эфеса только один голос: голос Мэри… Твой голос.
Если однажды этот голос скажет тебе: «Брось все эти юридические фирмы, возьми чистый лист бумаги и начинай писать свою первую книгу», то у меня только один совет. В своей книге напиши о самой древней истории на свете: о дороге, которая начинается с тебя и заканчивается тобой.
Пережить то, что пережат ты, — это поено написать книгу, остаюсь только перенести ее на бумагу.
Может, на одной из страниц ты захочешь поместить прекрасное высказывание, которое тебе обещаю Зейнеп за то, что ты будешь слушать розы. Слова суфийского мудреца: «Только я есть во мне… где-то глубоко во мне».
Люблю тебя, моя ненаглядная, и всегда буду с тобой.
Твоя мама.