44

19 сентября

Любимая мамочка!

Меня просто переполняет счастье при мысли, что через столько лет мы будем снова вместе. Ровно через месяц я еду в Эфес, чтобы быть рядом со своей мамой на «Октябрьских дождях».

Последние четыре месяца я работаю над своей первой книгой. Мне бы очень хотелось прочитать тебе мой роман, но, к сожалению, он еще не закончен. По все равно мне не терпится поделиться им с тобой.

Эта книга о розе, мама. Розе Эфеса… Розе, которая обладала божественным ароматом. Этот аромат даже имел свой голос, и это был голос счастья. Он рассказывал о мечтах, оо ангелах и о том, как увидеть Бога в этом мире.

Но с возрастом роза начала слышать другой голос, который она по ошибке принимала за свой и который постоянно твердил «я», «мне», «мое». И он был таким громким, что она больше не слышала собственного голоса. А чтобы слышать свой голос, розе нужно заботиться о своем аромате. Но, к сожалению, она росла в тех местах, где люди любят розы не за их запах, не за их аромат, а обращают внимание лишь на цвет, размер и лепестки.

И тогда, в надежде понравиться им, роза стала такой, как они хотели. Они говорили: «Вырасти выше», и она росла выше. Они говорили: «Стань ярче», и она тут же выполняла их желание. Об аромате она не заботилась, и он улетучился.

Когда люди сделали из нее то, что хотели, они стали бурно восхищаться ею, словно она была богиней, и вскоре она сама начала верить в то. Она не понимала одного: единственное, что ей было нужно, чтобы стать особенной, это вспомнить, что она роза. Не богиня. Просто роза…

И с каждым днем она становилась все более несчастной. В жизни у нее осталась только одна радость — ее мама. Но как раз в то время, когда она только начала узнавать ее по-настоящему, когда так нуждаюсь в ней, она утратила ее. Но всяком случае, ей так казалось…

Вообще-то, мам. эта книга не о розе. Она о матери. О матери, которая доказала, что настоящие розы никогда не умирают, а их аромат остается даже после того. как они увяли… О матери, которая как следует встряхнула вазу с розой, чтобы та вспомнила, кто она на самом деле…

Возможно ли это? Сможет ли она вспомнить то, что позабыла, или позабыть все, чему ее научит? Сможет ли она вернуть свой аромат? И самое главное, услышит ли она вновь свои собственный голос?

Надеюсь, что да…

Вот о чем книга, мам, хотя не знаю, получится ли у меня выразить это на бумаге. Это надо пережить, чтобы понять. Я ведь даже не смогла описать вкус текилы для госпожи Зейнеп, так как же я смогу передать волшебство розового сада?

Но даже ест у меня не получится — не беда. И не беда, если другим не понравится книга…

Зато она много значит для меня. Потому что она о тебе. и я рада, что поведаю эту историю всем… Хотя не я это сделаю. Ты расскажю ее мне. Ирассказаю тогда, когда я думаю, что ты уже никогда ничего мне не расскажешь.

Спасибо тебе. мама… Я чувствую твой аромат. И каждый раз, когда вдыхаю его, он другой… Запах розы везде…

Диана.

 

45

Я заканчивала книгу, когда увидела связку синих воздушных шариков, проплывавших за окном. Откуда они взялись?

Я выглянула в окно и заметила в парке какое-то движение. На рекламных плакатах я с трудом разглядела буквы.

Закончив главу, я вышла из дома и отправилась на выставку.

 

46

На выставке было около двадцати картин. Я поискала глазами Матиаса, но его нигде не было видно. Разглядывая картины, я искала те. которые он рисовал здесь, как вдруг заметила. что мой старый предсказатель машет мне рукой.

— Вам повезло, маленькая леди. Видите, кто приехал?

Я улыбнулась.

— Да мы даже не знаем, почему он здесь.

— Поживем — увидим.

— Вчера я говорила с мисс Джонсон. Она передает вам привет и все еще в недоумении, почему вы не приняли ее подарок.

— А почему я должен был его принять? Я человек чести и уважаю свою работу. Если я не предсказал вам будущего, то не возьму за это ни подарков, ни денег.

Возможно, вы и не предсказали мне будущее. но зато заставили прочитать эти письма. не могли бы вы все-таки принять ее подарок за ту помощь, что оказали ей и моей маме? Так сказать, небольшое воздаяние за вашу доброту.

— Выходит, подарок за доброту, да? По мне, так все равно звучит как бизнес-предложение. Доброта — это…

Он на секунду умолк и кивнул на других попрошаек.

— Гляньте-ка на тех бродяг. Они были самыми счастливыми попрошайками в юроде и всегда были сыты. А вы когда-нибудь видели, как они ели? Представляете, чуть ли не с серебряных блюд! Каждое утро какой-то парень приносил нам вкусную еду. Мы обжирались и гадали, кто же это все присылает. Все остальные и по сей лень не знают, кто был наш благодетель. Но я знаю, потому что уже полгода еду больше не приносят. Может, маленькая леди догадалась, кто присылал нам еду?

— Не знаю… Какая-то благотворительная организация?

Он улыбнулся.

— Доброта, девочка, это когда даже собственная дочь не подозревает о твоих добрых делах.

Я не знала, что сказать, но очередной раз почувствовала себя особенной только потому, что была дочерью своей мамы.

— Простите, я не знала. Как только буду в отеле, сразу отдам распоряжение службе доставки и на кухне, чтобы вам снова приносили еду…

— Не надо. Я просто хотел объяснить, почему не принял подарок этой милок леди Джонсон. А теперь не забивай свою хорошенькую голову всей этой ерундой и иди любуйся картинами.

— Спасибо, — сказала я и благодарно коснулась его плеча.

Я направилась к группе людей, стоявших у одной из картин, и сразу увидала, что это та самая картина, которую Матиас писал, когда был здесь.

Внимательно присмотревшись к ней, я поняла, что он вернулся сюда не из-за меня. Он ведь говорил, что устроит выставку гам, где напишет свою лучшую картину. А эта, без сомнения. была лучшей. Море на ней стало спс более бурным, а в правом углу парила одинокая чайка. Неужели пгицы не устают летать в одиночку?

И вдруг я увидела Матиаса. Он стоял спиной ко мне, окруженный людьми. Рядом с ним был мужчина с прайс-листом в руке. Я подоила поближе и услышала, что он говорит.

— Нам с женой очень понравилась эта картина, особенно жене, может, вы немного сбавите иену?

— Это моя любимая картина, — ответил Матиас. — И я бы с удовольствием…

Он вдруг заметил, что рядом стою я. Матиас молча уставится на меня, даже не поздоровавшись. Просто завороженно смотрел, словно увидел чудо из чудес.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он пришел в себя и повернулся к покупателю.

— Я бы с удовольствием, но не могу продать незаконченную картину.

— Тогда зачем вы включили ее в прайс-лист?

— Извините, сэр, но я понял это только что. — Он кивнул на море. — Я писал море в это время дня и с этой же точки… Вам не кажется, что оно светлее? Как я упустил это?

Разговаривая с мужчиной, Матиас все поглядывал на меня, что, похоже, раздражало покупателя. Он проворчал что-то на ухо жене, взял се под руку и повел прочь.

Матиас повернулся ко мне.

— Даже не знаю, что сказать, Диана. Правда, не знаю.

— А ты ничего и не говори.

— Не спрашиваю ничего, поскольку вижу, что все прекрасно, не могу только понять, что же случилось с тех пор, как мы виделись.

— Это долгая история, — ответила я. — Вполне достойная книги.

— Мне бы хотелось услышать се.

 

47

До моего дома было недалеко, и все это Бремя мы молчали.

— Располагайся, где поправится, но наобещай. что не поднимешься с места, пока я не закончу. Мне надо кое-что записать.

— Ладно, обещаю — Он уселся в кресле у окна и положил на колени незаконченную картину.

Нажав клавишу, чтобы распечатать первые несколько страниц романа, я тем временем принялась дописывать его, пока Матиас занимался своей картиной.

Едва я закончила часть, где мы пришли из парка ко мне домой, он опустил кисть и снова уставился на меня с видом счастливого ребенка. увидевшего чудо из чудес.

Может, пригласить его съездить вместе в Эфес?

Но как это сделать? Я ведь даже не знаю, чем буду заниматься в Эфесе. Госпожа Зейнеп так же твердо, как мама, отказывалась раскрыть мне секрет. Единственное, что я знаю, так это то. что там лучше смогу понять Мэри. И как все это объяснить Матиасу? Да и захочет ли он ехать в этот маленький городок на другом конце света? Что там может быть интересного для него? Руины древнего города… Храм Артемиды… церковь Богоматери… Хватит ли этого, чтобы он согласился?

«Опять задираешь нос?» — перебила мои мысли Мэри. Теперь это часто случалось. Как только во мне просыпалась Артемида, ей тут же возражала Мириам. Иногда Диана говорила во мне громче, иногда Мэри… Похоже, нужно время, чтобы они стати одной розой. Но пока я рада хотя бы тому, что могу различать их голоса.

Поедет ли Матиас в Эфес? И если да…

Возможно, однажды октябрьским вечером мы будем сидеть перед горой Балбул, на берегу Мелеса, и смотреть на закат. Может, я буду рассказывать Матиасу о событиях в Эфесе, случившихся дне тысячи лет наш. То. что я сама прочитала совсем недавно. А может, то, что поведает мне сам Эфес.

— Мы все как древний Эфес. — скажу я Матиасу. — В каждом из нас живет и Артемида, и Богоматерь.

И чтобы окончательно его сразить, расскажу о брате-близнеце Артемиды, Аполлоне. А потом произнесу строго:

— И не возражай, Аполлон. Ты ведь тоже ищешь потерянного близнеца.

И если все в этот октябрьский вечер случится, как я представляю, то я стану свидетелем правоты слов «Мечты — это дрожжи жизни».

 

48

Едва я начала печатать последнюю главу, как Матиас протянул мне свою картину.

Он закончил се одним прикосновением, добавив третье серебряное крыло между крыльев одинокой чайки, что подразумевало вторую чайку, которую не видно за первой.

Не могу оторвать взгляд от картины, но все равно продолжаю печатать. Еще несколько предложений… и еще… а потом я возьму то, что распечатает принтер, и отдам Матиасу.

Я посмотрю ему в глаза, думая о двух бутылках вина из первой главы… Я буду размышлять о начале и конце… Две волны из сказки Матиаса… Артемида и Мириам… Две чайки на картине… Мэри и я… И, самое главное, я буду думать о нас с мамой. Я прочитаю ему первые слова моей книги: «Две или одна?»