Кирилла преследовал злой рок… или добрый. Выяснить это было довольно затруднительно, поскольку, когда ты уже отплыл от старых берегов, а к новым все еще не причалил, и впереди только и видно, что бескрайнее синее море жизни, а заманчиво-далеких берегов нет и в помине – то и сказать, когда, собственно, на горизонте появится что-нибудь из ряда жизненной водной глади вверх выходящее, было не очень чтобы и просто, а уж определить, к добру оно или ко злу, и тому подавно. Город как город, море как море. Холодное, правда, и город дождливый – ну дак над этим даже сам Петр был не властен… Если только тот, что святым считается – да и то не факт.

А вот что по-настоящему беспокоило Кирилла, посвящавшего, как и полагается всякому настоящему айтишнику, почти всю свою жизнь своему железному компьютерному другу, дак это значительно участившиеся в последнее время случаи так называемого «дежавю». Странное слово, и явление не менее странное, досаждавшее Кириллу уже несколько последних месяцев точно морской айсберг, вставший на пути его корабля, большая и невидимая часть которого была, как это и водится, недоступна простому человеческому зрению, будучи скрытой толи в глубинах памяти, толи в водах судьбы.

Проявляло это чудо природы себя весьма разнообразно. То сон приснится, в котором он, одетый в диковинный черный цилиндр и фрак, идет по родным улицам Питера с какими-то до крайности необычными названиями на старославянском, точно совсем недавно данными им своевольным Петром-основателем. То носится в этих снах по каким-то подвалам, тщетно силясь найти своих недавно схваченных и увезенных оттуда товарищей. А то встанет перед каким-нибудь Аничковым мостом – и стоит как зачарованный минут десять, так что спешащие на работу люди на него даже коситься начинают, будто он и впрямь сумасшедший какой-то.

«А может, что я и взаправду с ума схожу?» – думал он временами, когда потоки реальности объективной и субъективной смешивались настолько, что отличить их друг от друга становилось уже практически невозможно. «Да нет, просто не высыпаюсь», – раз за разом успокаивал он себя.

А еще бывало, скажем, начнет на работе архитектуру нового программного модуля с коллегами и аналитиками обсуждать, заспорит, распалится, да и ляпнет что-нибудь в духе: «А катись оно все бричкой на Адмиралтейскую набережную!» А потом стоит, раскрыв на полуслове рот, и сам не знает – откуда здесь бричка, и зачем именно на Адмиралтейскую то?

А на днях вообще на крышу Исаакиевского собора вылез вместе с какой-то китайской туристической группой, да как начнет «калинку-малинку» под воображаемую музыку вытанцовывать на глазах у ошалевшей публики под объективами десятков смартфонов. И, надобно признаться, так хорошо она у него получалась, что китайцы даже зааплодировали по окончании сего творческого порыва, будто это он для них специально старался. А и не старался он вовсе и вообще сроду не танцевал – ну, не в этой жизни, во всяком уж случае.

Ну вот нормально, да? Ему компьютер уже который год как заменял друзей и девушку, которой у него к его тридцати не было заметно даже на отдаленном горизонте жизни, а он на крышах по выходным вытанцовывает! Может быть, что в этот осенний питерский воздух природа незаметно подмешала что-то свое и забыла предупредить об этом синоптиков и прочих менее опытных в плане знаний о ее возможных сюрпризах жителей культурной столицы? А, может быть, что Кириллу просто надоело плыть по течению в маленьком море своей замкнутой жизни, и он решил разведать новые глубины своего творческого потенциала? Нам, к сожалению, не успели сообщить о его подлинных намерениях, и мы совершенно не уверены, что он и сам отдавал себе в них отчет.

Но дежавю, по всей видимости, все-таки отдавало – и решило отдаться Кириллу без остатка. Вот и сейчас он стоял, глядя на воспетую классиком «адмиралтейскую иглу», а перед глазами его проносились иные – и при этом точно совершенно живые – картины.

Шум бричек. Топот конских ног. Выкрикивающие что-то на улицах города газетчики, размахивающие огромными бумажными листами. Спешащая по мостовой и подгоняемая жандармом бригада рабочих. Две дамы с миниатюрными белыми кружевными зонтиками в старинных широкополых платьях, неспешно прогуливающиеся по парку вместе со своими маленькими ручными собачками. «Шутейный парк» Петергофа, выглядящий совсем иначе. Царский полк, марширующий по брусчатке на площади с фонтаном…

Точно какая-то иная жизнь, иная реальность накладывалась в сознании и мыслях Кирилла на эту, признанную всеми считающими себя адекватными людьми единственно существующей, единственно верной. Эта вторая реальность определенно имела отношение к прошлому времени, когда человечество еще не вышло в космос, но люди, как и сейчас, считали себя вершиной эволюции и последним, существующем в единственном экземпляре, эталоном разума.

А что есть разум, и где его эталон? Может быть, что наши предки из прошлого были гораздо разумнее нас, современных, мечущихся по кругу в поисках своего личного счастья, неготовых принять свою судьбу таковой, какой ее хотели бы видеть высшие силы, в которые многие из нас уже давным-давно не верят? Может быть, что это мы, подкованные по технологическим меркам сами себе современники, без зазрения совести уничтожающие друг друга, уже давно массово сошли с ума без всяких загадочных дежавю?

– С ума сойти!

– Что, простите? – переспросил резко оторванный от своих внутренних размышлений внезапно заговорившим с ним собеседником, Кирилл.

– Я говорю – с ума сойти, как красиво у вас здесь! – повторил нежданный незнакомец. – Красивый город, говорю! – засмеялся он, обнажив пару золотистого цвета зубов.

– Красивый… – вяло повторил вслед за ним Кирилл, еще не до конца придя в привычного себе себя. – А вы сами то откуда?

– Я то? С Байкала буду. В командировке здесь. Вы цените ваш город, красивый, хоть и мокрый! Ну, бывайте! – сказал непродолжительный незнакомец и без новых лишних слов пошел дальше по одному ему ведомым делам.

– И правда красивый, – новый голос раздался над ухом начавшего было опять уходить в мыслях от мокрой реальности в уютного и теплого себя Кирилла – женский, на этот раз. Девушка лет двадцати пяти облокотилась на ограждение набережной, с интересом поглядывая то на задумчиво смотрящего вдаль Кирилла, то на проплывающие по Неве корабли.

– Мой родной, – нехотя промолвил Кирилл. – И он действительно мокрый. Вот прямо как сейчас. Укройтесь лучше зонтиком, а то даже от моросящего дождя можно промокнуть и заболеть, – с этими словами Кирилл протянул девушке свой зонт.

– Благодарю, но зонтик мне не нужен. Я люблю дождь, – улыбнулась она. – Навевает всякие разные мысли и воспоминания. Даже дежавю иногда.

– У вас тоже? – вопросительно посмотрел на нее Кирилл.

– Что тоже?

– Ну, вы сказали – дежавю. У вас они тоже бывают?

– В последнее время постоянно. Спасу от них нет! – засмеялась она. – Вот не далее, как вчера, мне приснился сон, что я гуляю под дождем и смотрю на корабли – и чтобы бы вы думали? Сегодня я действительно гуляю под дождем и смотрю на корабли.

– Удивительно прямо, как совпало!

– И не говорите, – улыбнулась девушка. – Вы местный, да?

– С самого своего рождения, которое было я уже даже не упомню сколько лет назад, особенно с учетом всяких разных дежавю.

– А я недавно сюда переехала, из Челябинска. Здесь хоть и мокро, но воздух свежий. И творить как-то легче получается. Меня, кстати, Лиза зовут, – представилась девушка.

– «Лиза, не исчезай», – процитировал известную песню Кирилл. – А меня Кирилл. Сразу видно, что вы из сурового города к нам приехали, дождя совсем не боитесь. А что именно вы творите?

– Я такая, – улыбнулась недавняя незнакомка. – Я художница начинающая, картины рисую. Здесь у меня выставка моих работ будет скоро, вот я и приехала. Может быть, мне здесь и остаться, как думаете? – подмигнув Кириллу, добавила она.

– Ну, дождь вы уже, как я посмотрю, победили. Осталось только дежавю победить – и все у вас должно быть хорошо, – улыбаясь, ответил Кирилл. – А я как кура лапой рисую, кстати говоря. Совсем не умею рисовать.

– Ой, а я не хочу его побеждать. Мое дежавю такое интересное иногда бывает! Мне с ним даже комфортно стало. Ну, что-то вроде лучшего друга, который всегда рядом, и с которым совсем не мокро. А по поводу рисования… наверное, каждый рисует так, как умеет. Можно рисовать, скажем, делами – такие интересные картины могут получиться!

– Делами… Да, вы правы, – задумался на несколько секунд Кирилл. – Кстати, а что вы делаете в эти выходные? Синоптики обещали хорошую погоду. Хотите, погуляем вместе по Питеру? У нас есть, на что посмотреть приезжим. Сходим в Эрмитаж?

– Можно и погулять, – зарделась девушка. – В Эрмитаже я еще не успела побывать. А вот одно из моих прошлых дежавю вполне себе там уже отметилось!

* * *

Два молодых белокрылых юноши, истинный облик которых мог бы подать людям немало мыслей о том, что высшие силы все-таки существуют, и им все равно, что думают об их существовании всякие там земные скептики, иронично поглядывали друг на друга. После стольких лет их основное задание было, наконец-то, выполнено, и теперь оставалась лишь легкая корректировка курса для их подопечных.

Для осуществления встречи уже названных нами Кирилла и Лизы этим двум их невидимым кураторам из иного мира пришлось даже прибегнуть к механизму пробуждения прошлой памяти в душах, но на это было получено разрешение свыше. А память, хранимая в душах людей, как это известно любому даже самому начинающему Ангелу-Хранителю, сильнее смерти. Точно также, как и любовь.

«Забавное название для этой памяти придумали люди», – размышлял куратор Кирилла, глядя, как тот идет на встречу с Лизой, неся в правой руке букет из роз. «Дежавю… придумали же слово!»

«Ты ведь помнишь тот сон, который я показал тебе, правда?» – задал невидимый мысленный вопрос для Лизы ее белокрылый куратор. «Тот, в котором вы встретились с ним еще до вашей встречи? Расскажи ему о нем. Теперь уже можно… Теперь уже это ваша новая, самая настоящая, нарисованная вашими собственными делами реальность».

09.09.2017