Грязь. Слякоть. Сырость. Запах тления. Капающая с потолка вода.
Здесь всегда было так. Никто не собирался ремонтировать этот подвал, а жильцам дома это было не важно, совсем – неважно. Им были не важны и не нужны они, не нужны – практически никому.
Только единицы помогали им, откликались на их просьбы – совсем-совсем простые просьбы, совсем не сложные для этих обеспеченных жильцов. Подать немного денег – сколько смогут, сколько не жалко. Дать хоть небольшой кусок хлеба – ведь они умирали с голоду.
Практически никто не помогал им. Помогали – единицы.
Почему? Почему? Почему?
А ведь сколько смелости им надо было набраться, чтобы обратиться хоть к кому-нибудь! Чтобы обращаться за помощью в том состоянии, в каком они пребывали теперь. Чтобы выдерживать взгляд, подчас полный неприязни и презрения.
За что же люди презирали их? За то, что, когда погиб их отец, а мать тоже покинула их, задохнувшись в приступе какой-то свирепой болезни… а, когда это случилось, государство забрало себе их квартиру? За то ли, что с тех пор они были вынуждены скитаться по дворам и подвалам, всеми правдами и неправдами добывая себе кусок хлеба? Очень-очень редко воровать, чаще всего – просто просить помочь хоть чем-нибудь, чем не жалко. У них оставалась единственная возможность выживать – искренняя человеческая просьба, обращение к сердцам людей… Но им помогали – единицы.
За что же люди не только не помогали им, но и гнали их прочь? За их жизнь, за то, как они стали теми, кем они стали? Неужели за это? Но за что здесь можно презирать?
Сегодня они снова собрались здесь, в душном и грязном подвале – лучшем, что им удалось найти за несколько месяцев. Собрались, чтобы обсудить итоги дня – поделиться друг с другом тем, что каждому из них удалось найти… если, конечно, удалось.
Они не прятали друг от друга ничего – не прятали, ссылаясь на неблагоприятные обстоятельства. Делились друг с другом всем тем, что каждому из них удалось найти за прошедший день. Им, выдерживавшим такие лишения, была неведома заносчивость и жадность, презрение и эгоизм. Они помогали друг другу… они – два брата и сестра. Два шестнадцатилетних подростка и четырнадцатилетняя девочка.
Три года они уже жили так – так, как удавалось, как они могли. Они выдержали эти три года такой жизни… сколько еще им предстоит выдержать? Месяц, год, десятилетие? Нет, об этом лучше и не думать, совсем не думать. Совсем.
Упрямый разум не давал покоя, даже теперь – не давал. Пытался найти пути спасения, высчитать возможности вылезти из этой темной и грязной зловонной дыры на свет Божий. Выйти в мир – хороший и чистый мир, а не эту его жалкую карикатуру. Выходит, что им придется познавать это состояние мира, только это. Но как же тогда все те великие дела и свершения, о которых так мечталось в детстве, что будет с ними?
Погибнут? Или выживут? Должны выжить.
Они должны выжить, чтобы выжили и воплотились в жизнь их мечты. Их светлые мечты должны выжить в их сердцах, чтобы выжили уже они, выжили – как люди. Значит, они выживут. Обязательно. А потом свои мечты они воплотят в жизнь.
Его размышления внезапно прервал тонкий и высокий голос – голос его сестры, только что прибежавшей с улицы, вернувшейся в это жалкое подобие дома.
– Паша, Паша, смотри, что я сегодня нашла. Подойди скорее, ну подойди же!
Он взглянул. В руках у нее был яблочный пирог. Большой яблочный пирог – уже слегка засохший и испачканный, с большой откушенной частью. Изголодалась, бедняга…
– Ваня, Паша, держите, берите все. Я уже поела, меня накормили. Замечательная добрая бабушка, одна на несколько лестничных пролетов. Одна такая. Она напоила меня теплым и сладким-сладким чаем с вареньем. Представляете? Я никогда в жизни после смерти мамы и папы не пробовала такой вкуснятины! Она дала поесть пирогов, а когда я сказала, что у меня еще есть два брата, то она долго что-то искала и сокрушалась. А потом она сказала, что сейчас у нее практически нет ничего съестного для них, так как сама она уже не ходит, а еду ей покупают и приносят ее сыновья. Пирог, этот пирог – она сказала, что испекла его сама, и это все, что у нее сейчас есть для них. Она дала мне его для вас, а потом сказала, что если мне будет голодно и страшно, то я смогу снова зайти к ней, и она согреет и накормит меня. Вот так. Представляете, как это здорово!
Пока она, сбиваясь и коверкая слова, тараторила все это, он подошел и тихо сел рядом. Посмотрел на нее – она дрожала. Тогда он обнял ее и прижал к себе. Пускай согреется, пускай успокоится. Она молодец, добыла хорошую еду. Даже им вдвоем не всегда удавалось такое. Молодец.
«Ты молодец», – сказал он ей. Она улыбнулась. «Я старалась», – услышал он.
Сейчас они поедят и согреются. Организм послушно возьмет предлагаемую пищу и преобразует ее в тепло. На сегодня им должно хватить – а завтра придется все повторять с начала. И так каждый день…
Месяц? Год? Десятилетие?
Без видимой возможности вырваться из этого круга. Она, безусловно, существует – вот только он не может ее найти. Но он найдет, обязательно найдет. Ради них – ради его младшего брата, ради его сестренки – он найдет выход, обязательно найдет. Обязан найти.
* * *
Медленно капали капли с потолка. Медленно тянулось время. Он сидел и размышлял. Вспоминал свою прошлую беззаботную жизнь… как ему теперь не хватает ее! Им всем не хватает ласки родителей, их тепла и заботы. Жизнь очень рано заставила их стать совсем-совсем взрослыми, выкинув прочь из детства. Значит, это было зачем-то нужно. Зачем-то нужно…
Научить их не бояться лишений? Научить быть добрее и терпимее к людям –теперь, когда их самих мало кто терпел? Научить способности понимать боль и тяготу других – таких же, как они сами? Возможно, вполне возможно.
Но вот только он из всех жизненных уроков лучше всех, похоже, выучил урок сострадания и взаимопомощи – он не мог представить свою жизнь без помощи брату и сестренке. Он был обязан помочь им выбраться из этой дыры…
Вот сейчас его милая сестренка как-то забавно причмокнула во сне и перевернулась на другой бок, так и не выпустив край его куртки из своих маленьких рук. Он развернулся и снова укрыл ее – пусть хоть дурацкий холод не тревожит ее сон… А рядом c ними, буквально в двух метрах, заснул его брат – заснул, свернувшись калачиком… тоже замерз и оголодал. Они все замерзли и оголодали за последние дни… за последнюю тысячу дней.
А ведь у них даже не было возможности заработать хоть какие-то деньги – заработать своим, пускай еще детским, но совершенно самозабвенным трудом. Он стал бы таким, если бы ему удалось найти хоть какую-нибудь работу. Но – не удавалось. Никто, никто, никто не брал их – тут же выгоняли прочь при первом же брошенном на него взгляде.
«Люди, – порой так хотелось крикнуть ему вслед тем дававшим подзатыльники и тумаки мужчинам, брезгливо морщащимся разукрашенным девицам, что-то быстро начинавшим шептать этим самым мужчинам на ухо при первом его появлении перед ними, – люди! За что же вы гоните меня и не даете ни единой возможности вылезти из той жуткой дыры, в которой я оказался? Ведь я же пытаюсь это сделать, пытаюсь изменить свою жизнь! Я сейчас даже не прошу ничего у вас – хочу только получить возможность заработать хоть что-то, хоть на еду. За что вы все презираете меня? Ведь вы же не знаете, совсем не знаете тех тягот и лишений, которые мне и моему братику с сестренкой пришлось пережить!
Знаете ли вы, что это такое – жить без крыши над головой, без дома… Жить так, как живу я – надеясь только на себя, свои руки и свою голову? Жить, будучи готовым каждый день прекратить эту жизнь – прекратить, просто погибнув от голода? Знаете ли вы, люди, что это за жизнь? Не хотите знать? Я тоже не хотел, совсем-совсем не хотел – но пришлось. А теперь, теперь я не могу ничего сделать. Почти совсем ничего…»
Неужели я и вправду не могу сделать почти совсем ничего… неужели это так? Ведь если не найти хоть какой-нибудь постоянный источник пищи и тепла – они неминуемо погибнут. Погибнут, и… и все?
Если он не сможет заработать хоть что-нибудь, хоть чуть-чуть, то… его сестренке придется… придется… Нет, нет, нет! Дурацкий разум, замолчи, замолчи, замолчи! Этого не будет никогда. Никогда! Я не допущу! Хоть разобьюсь об пороги, вымаливая работу – но не допущу!
А ведь она, Нина, могла бы стать истинной принцессой – может быть, лучиком света для множества людей. У нее всегда, с самого своего рождения был дар играть жизнь – совсем-совсем мило играть, совсем непосредственно. Она и сейчас жила так – ребенком, она оставалась ребенком в этой какофонии их жизни. Она могла бы стать прекрасной актрисой – актрисой жизни, разной жизни… непростой жизни.
И он с его братом также могли бы помогать очень многим людям – учить их ценить то, что им дается жизнью, ценить всякое благо, всякую помощь. Откликаться на просьбу, на искреннюю человеческую просьбу… не давать своим сердцам замерзать.
Медленно капающая с потолка вода. Писк крыс за соседней стеной. Два мальчика и девочка, прижавшиеся друг к другу, спящие. Что готовит им новый день? Новые пятьсот шестьдесят семь дней…
* * *
Отложенная в сторону ручка, сложенные в стопку листы бумаги. Завтра он продолжит свою работу – продолжит писать. Ему еще есть много о чем рассказать людям.
Еще достаточно молодой человек с каким-то странным для стороннего наблюдателя лучистым взглядом отошел от стола. Да, завтра он продолжит эту работу – работу, которой он посвятил всего себя.
Задумался и улыбнулся. Как же была мила и непосредственна его сестра! Она и сейчас жила так – жила ребенком, способным позаботиться о себе и о других. Она жила так сейчас, когда беды и напасти прошлого уже миновали, оставив широкий рубец в памяти… трудно заживающий рубец.
Усвоены ли уроки? Понят ли смысл событий его жизни? Найдены ли достойные ответы на вопросы, заданные им ей? Заданные десять лет тому назад…
Многое понято и осмыслено, но еще больше предстоит сделать и понять. И он попытается понять результаты своих выборов, осмыслить свои прошлые ошибки. Он сделает это в своей книге – своей первой книге. Нет, в их книге – в книге их жизни. Двух братьев и сестры.
Сестра вчера позвонила ему. Ее голос как всегда был мелодичен и звонок, радостен. Милый голос любимого человека. Да, она радовалась, радовалась своей новой жизни. Она была счастлива. Ее берут в новую роль в замечательном фильме – в роль нежной жены и любящей матери – роль, которую она теперь так прекрасно выполняет в своей собственной семье. В семье, где нет обиды и ненависти, где нет недоверия и корысти, где есть свет и простор, где есть горний воздух свободы и нежный аромат любви, где есть взаимопомощь и взаимовыручка, где есть доверие и благодарность, где есть признательность и доброта – где все это есть как основа жизни, как ее стержень. Она счастлива в своей семье – она всегда так говорила… делилась с ним радостью при первой же встрече. Он тоже счастлив в своей новой работе.
Вот только брат что-то не шлет весточку… Впрочем, обязательно пошлет, как только приедет из-за рубежа. Он теперь бизнесмен… влиятельный и деловой человек. Крупнейшие магнаты страны прислушиваются к его мнению – но власть не испортила его. Ему – им – не зря был дан тот урок лишений. Он сделал их добрее и мудрее – сделал, несмотря на преграды. Теперь каждый из них воплощает свою мечту в жизнь – как им когда-то и хотелось…
Кто-то назовет это чудом и с восторгом в глазах прослезится. Кто-то недоверчиво сморщится, пробурчав, что вся эта история его жизни, которую он запечатлел в своей книге, больше похожа на нелепую сказку и несуразные вымыслы. Кто-то поблагодарит его за совет. Кто-то начнет прилагать советы в жизнь. А он бы назвал это – испытанием жизни, испытанием, символизирующим начало новых, маленьких испытаний – испытаний каждый день.
Чудо ли то, что после почти пяти лет скитаний, когда им, наконец, удалось устроиться в какой-то цирк ухаживать за животными, вскоре после того, как уволилась какая-то актриса, внимание заведующих вдруг было внезапно обращено к его сестренке, к ее живой и детской непосредственности, к ее красоте в своей непосредственности? А потом были годы работы. Разные годы…
Его сделали гимнастом – со своей природной ловкостью он отлично справлялся с этой ролью. Его брата научили жонглировать. Сестра стала вести представления. Это было начало их нового пути.
Чудо ли то, что сестра вскоре стала актрисой, и ее обаяние и душевная красота со временем принесли ей мировую известность? Чудо ли то, что его брат, скопив небольшой капитал, открыл свое дело, однажды выросшее в крупнейшую транснациональную компанию? Чудо ли то, что он, в глубине души желая искать ответы на вопросы жизни, учиться и учить делать верные выборы, стал писателем?
Он не назовет это чудом, он назовет это знаком – знаком Пути. Его и их пути, который они должны – обязаны были! – пройти, чтобы стать теми, кем они стали.
Чтобы справляться с новыми испытаниями.
Чтобы не бояться преград.
Чтобы верить прекрасным мечтам.
Чтобы их воплощать – в жизнь.
Чтобы стать – Человеком, человеком с большой буквы.
Чтобы быть им.
21.12.2004