Беда пришла – а ты стоял в стороне. Эта позиция была удобна своей неопределенностью и, как ты втайне называл это, гибкостью. Ни холодно, ни горячо – просто никак.

Страну терзала величайшая смута, когда либо рожденная за всю ее историю. Смута, за спиной которой стояла Тьма, и ноги ее день за днем перешагивали через когда-то еще живых людей, перемалывали характеры, рушили судьбы. И в ней умирали не только тела.

Люди вызвали ее сами и сами же пригласили на этот кровавый ужин. Они были готовы платить за «перемены», которых требовали их сердца, жизнями других. Почему других? Но ведь не своими же собственными!

Ты не шел в авангарде тех, – в черном с цветом крови, руками и душами которых творилась смута, – ты стоял в стороне, полагая, что она не коснется тебя своими костлявыми пальцами, не дотянется. Многие думают так незадолго до гибели.

Это было своего рода успокоением – да, ты постоянно читал о том, что совсем рядом гибнут твои собратья, ты видел в своем стеклянном ящике тела измученных и убитых, по которым прошлась машина смерти, – но это, казалось, было так далеко и не похоже на тот иллюзорно-спокойный маленький мирок, крохами которого ты так дорожил, и из которого так не хотел выбираться. Да, каждый день умирали другие – но ведь не ты же!

Где-то за сотни километров на некогда мирные города падали бомбы, а танки утюжили дерзнувших выступить против смуты защитников мира. Где-то за сотни километров карательные отряды хладнокровно расстреливали не успевшие прорваться через блокаду колонны с беженцами. Где-то за сотни километров плакали голодные дети и тихо всхлипывали старики. Где-то за сотни километров разверзлась воронка в ад. Так близко – и так далеко от тебя одновременно…

Ты был в стороне от всего этого. Парил над сутолокой жизни, так сказать. И со временем тебя перестали пугать  кадры из твоего стеклянного ящика. Они стали естественными.

А когда рука цвета крови и тьмы дотянулась и до твоего жилища, – было уже поздно. Авангарды тьмы заполонили улицы твоего города и стали наводить свои порядки, методично и показательно расстреливая еще сопротивлявшихся – не таких, как ты. Тебе то было нечего бояться!

«Пусть они умирают, пусть!», – все чаще шептал ты себе, когда картины окружающей жестокости заставляли твой разум кричать от боли. – «Сами виновны, сами не согласились! Сами, сами! Не ты, не ты! Пусть они умрут – главное, что будешь жить ты!»

А когда каратели ушли, забрав с собой отобранных ими жен чьих-то мужей, – на город упал огненный смерч. И стало избавлением – умереть сразу.

На третий день смерч забрал и тебя, прятавшегося по подворотням и промышлявшего мародерством. С оторванными руками и ногами долго не живут – во всяком случае, не в этом теле.

Поначалу ты видел это свое изувеченное тело сверху – в крови таких же, как ты, – думавших, что «не их же!». А потом будто какой-то поток закружил тебя и поволок прочь от этого места в совершенно иное, забытое тобой до этого момента, измерение.

И там, в этом столь непривычном и будто бесконечном мире ты оказался рядом с теми, – сопротивлявшимися, – кого совсем недавно, еще обладая телом, еще живя в столь привычном для тебя мире, так яростно и жестоко ненавидел. Ненавидел за вызываемое ими в тебе чувство собственного несовершенства. Ты оказался рядом с теми, гибели которых желал. Тебе дали последний шанс взглянуть им в глаза – а им дали шанс увидеть тебе подобных. И когда они, сияющие, взглянули на тебя – спокойно, без присущей тебе ненависти, – ты отвел глаза. И тебе было нечего сказать им в течение всего твоего срока.

…А потом пришли и за тобой, что отвести туда, Откуда Еще Никто Не Возвращался. Многие возвращались на Землю – но только не оттуда. После мучительно-тоскливо-бесконечных времен ожидания туда забрали и тебя.

Почему тебя? Но ведь не их же!

21.08.2014