– Ну как, повеселилась вчера? – спросила меня мать сегодня утром, заглушая своим зевком свист кофеварки.

Я пожала плечами и ответила, что провела вечер как всегда.

– У твоей одежды странный запах, – сказала она с выражением человека, желающего узнать и понять все, особенно если речь идет обо мне.

Испугавшись, я резко повернулась и, кусая губы, подумала, что она, возможно, уловила запах спермы.

– Какой запах? – спросила я, делая вид, что спокойна и что смотрю на солнце из окна кухни.

– Вроде запах дыма… не знаю… марихуаны… – сказала она с гримасой отвращения.

Успокоившись, я повернулась к ней, чуть-чуть улыбнулась и воскликнула:

– Да… знаешь, вчера там, где я была, все курили. А мне было неловко просить их не курить.

Она свирепо посмотрела на меня и сказала:

– Приходишь домой обкуренная, а потом из-за этого не идешь в школу!

– Спасибо, – пошутила я, – ты мне дала идею прекрасного алиби, чтобы не ходить в эту долбаную школу.

…Если бы только гашиш причинял боль… Я бы выкурила этого гашиша много-много граммов, лишь бы не испытывать состояния пустоты: меня будто подвесили в воздухе, и я сверху наблюдаю за тем, что делала вчера. Нет, вчера это была не я. Я – это та, кто не любит, чтобы ее касались жадные незнакомые руки, я – это та, кто не любит получать сперму от пяти разных мужчин и не любит быть зараженной в душе, еще не пережившей боль.

Я та, кто любит себя: это я сегодня ночью сделала свои волосы снова блестящими, когда заботливо прочесала их щеткой сто раз, это я вновь приобрела детскую нежность губ. Это я целовалась сама с собой, разделяя сама с собой ту любовь, в которой вчера мне было отказано.