Человек никогда не устает смотреть на пламя костра. Не потому, что возле него тепло и уютно. Нет, в нем что-то более сильное, завораживающее…

Пламя никогда не бывает спокойным: каждую секунду появляется что-то новое, неповторимое. Это живой букет цвета и света с множеством красок, оттенков, ярких искр, которые неустанно рождаются в орбите костра.

В самом горении нет покоя. Прислушайтесь к костру. Он яростно рвет тишину, и она отступает. А темнота, которая перед появлением пламени, кажется, сгустилась и пыталась стать вязкой смолой, вдруг разваливается, разлетается в разные стороны и робкими тенями дрожит поодаль или прячется за спиной, крадется за кустами…

Смотрю на пламя и думаю о человеке, который как бы вырастает передо мной из костра и радуется тому, что стал частичкой пламени. Думаю об этом человеке, потому что живет он в моей памяти, а его творчество много лет удивляло и завораживало меня. В какой-то мере я был ему советчиком и помощником, когда перед ним встала задача увековечить подвиги героев Сталинградского сражения. И тот, кому доведется побывать в Волгограде, непременно походит по Мамаеву кургану, где пролегали огневые позиции героической битвы, где воздвигнут ныне величественный монумент «Родина-мать».

Оживающие камни и глыбы бетона! Они рассказывают о пережитом с удивительной достоверностью.

Ходит бывший солдат по кургану, и перед ним, как из дымки, выступают фигуры воинов, боевые эпизоды, детали боевых позиций той самой поры, которая запомнилась ему со времен войны.

Вот знакомые рабочие, колхозники с винтовками и автоматами. В них он узнает себя. А вот липа родных и близких боевых друзей — бойцов, офицеров, генералов. Хоть бросайся в объятья, обнимай, целуй, прижимай к груди и по-солдатски скупо плачь, вспоминай прошлое.

Но глаза и губы друзей неподвижны. Они отлиты из бетона. Однако старый солдат, останавливаясь перед ними, ждет, что вот сейчас, сию минуту задвигаются брови хмурого воина, решившего стоять насмерть; привстанет и швырнет гранату смертельно раненный морской пехотинец; сделает еще один шаг и присядет отдохнуть санитарка, выносящая с поля боя раненого воина; поднимет глаза и горестно вздохнет скорбящая мать, что держит на коленях умершего сына…

Вдохнуть такую жизнь в камни и бетон, вдохнуть навечно, навсегда подвластно лишь художнику редкостного дарования…

* * *

Ростов-на-Дону. Подворья предпринимателя Модина, ведающего ломовым транспортом города, с конюшнями и завозными занимали целый квартал между Сенной и Скобелевской улицами. Здесь, в лабиринтах складов и навесов, между пристройками и амбарами, под телегами и арбами, прошло детство Жени Вучетича, которого его сверстники называли не по имени, а не очень понятными словами — «скульптор и полководец». Девятилетний «скульптор» умел хорошо лепить из глины ворон, индюков и домашних животных. Лучше всех умел выпиливать и вырезать ножом из обыкновенной деревянной дощечки наганы, сабли, многозарядные маузеры.

По стране катились сражения гражданской войны. По Ростову они проносились несколько раз, как морские штормы, то с юга на север, то с севера на юг. И мальчишки, чьи отцы ушли бороться за правое дело, играли в войну под началом своего «полководца».

Шестнадцати лет, это было уже в двадцать четвертом году, Евгений пошел работать на шахту. В следующем году поступил учиться в художественную школу в Ростове. Занимался в классе живописца Чиненова Андрея Семеновича, в прошлом тесно связанного с передвижниками. Художник-реалист видел у своего ученика хорошие задатки, давал ему свои краски и кисти. Там же начинающий художник попал к чудесному педагогу, семидесятилетнему директору школы Анатолию Ивановичу Мухину. Он был заметным в ту пору художником среди таких мастеров кисти, как Степанов, Жуковский, Бялыницкий-Бируля. Мухин воспитывал своих учеников на традициях русской классической школы художественного мышления.

Оказавшись в поле зрения двух внимательных мастеров, Чиненова и Мухина, молодой скульптор уже тогда определил свой путь.

После окончания школы уехал в Среднюю Азию, в Самарканд. Вернулся оттуда в родной город в тридцать первом году с персональной выставкой, рисунки, наброски, пейзажи, акварели, портреты, скульптуры. Посетители выставки не раз слушали автора с окладистой бородой, хотя тогда ему было всего лишь двадцать три года. Но его слова о жизни, о назначении искусства уже тогда звучали убедительно, удивляя мудростью и глубиной познания законов искусства.

Вскоре Евгений поступил на скульптурный факультет Академии художеств в Ленинграде, но через два года покинул ее, не согласившись с господствующими тогда там тенденциями формалистического характера. И снова Ростов-на-Дону. Здесь его избирают членом правления, а затем председателем Северо-Кавказского товарищества художников. Общественная деятельность сочетается с непосредственным участием в строительстве гостиницы «Ростов». Там, под руководством известного архитектора Ивана Ивановича Сербинова, который помогает молодому скульптору понять суть монументального искусства, успешно завершает работу над рельефом на лицевой стороне гостиницы и создает удивительный по красоте ростовский фонтан.

Осматривая этот фонтан, ведущий в ту пору архитектор Щуко пригласил скульптора работать в столицу.

— Вам надо быть в Москве, — сказал он. — Приедете, заходите прямо ко мне.

Наступил 1935 год. Молодой скульптор работает на строительстве гостиницы «Москва» модельщиком-формовщиком. Получил пятый разряд и только тогда пошел к Щуко.

В приемной ему сказали:

— Владимир Алексеевич задерживается. Если есть время, подождите здесь.

Усталый, он сел на мягкий диван, глубоко провалился и тут же заснул. Сколько спал, не помнит, но сквозь сон услышал:

— Тише… Это скульптор из Ростова, я давно приглашал его в Москву. Пусть поспит…

— Нет, я не сплю! — ответил Евгений вскакивая.

— Это хорошо, — сказал Щуко и, помолчав, спросил: — Ну, что мне с вами делать? Ведь сначала надо подумать, где жить, что есть, что пить.

— Ничего не надо. У меня уже пятый разряд формовщика, — ответил скульптор и кратко рассказал о своей работе на строительстве гостиницы.

Это почему-то так обрадовало архитектора, что он прижал к груди молодого скульптора, приговаривая:

— Вот это да! Молодец! — и поцеловал в голову.

Чуткий и глубоко проникновенный ценитель талантов Владимир Щуко назначил «формовщика пятого разряда» скульптором на строительство здания библиотеки имени Ленина, сооружение и скульптурное оформление которого было завершено в конце 1939 года.

Четыре года работал Евгений Вучетич под руководством В. А. Щуко мастером монументальных сооружений, умеющим сплавлять в единое целое архитектуру и скульптуру. Эти годы обогатили его глубокими знаниями существа монументальной пропаганды. Он был весь в искусстве, в поисках верных решений тем, выдвигаемых самой жизнью.

Скульптурная фигура партизанки, вылепленная им, была отправлена в 1937 году на Парижскую выставку. В 1940 году он участвовал в закрытых конкурсах проектов памятников Котовскому и Щуко. Когда вскрыли конверты, то оказалось, что ему присуждены первая и вторая премии, но строить эти памятники не удалось: грянула Великая Отечественная война…

Отложив все свои замыслы, он добровольно пошел на фронт. Сильный, стремительный, он много раз водил бойцов в атаки. В начале сорок второго года ему было поручено командовать батальоном.

Волховский фронт. Комбат получил задачу— атаковать противника, укрепившегося в деревне Подлески.

Усталые, изнуренные ночным переходом бойцы и командиры уснули. Не спал лишь комбат. Подготовив боевое решение, он сидел у стереотрубы и наблюдал за противником. О чем он думал в эти часы, трудно сказать. В руках — ломоть хлеба. Корку съел, а мякиш сжал в тугой круглый ком, из которого, почти не глядя, ощупью вылепил фигуру воина с гранатой в руке.

Наступил час атаки.

Теперь комбат смотрел в лица своих бойцов.

Смотрел внимательно, словно фотографируя их на пленку своей зрительной памяти.

Атака была успешной. Но после выполнения задачи комбата принесли в медицинский пункт. Из ушей и горла сочилась кровь. Глаза не реагировали на свет. Он был без сознания.

Врач открыл удостоверение личности и продиктовал эвакуатору: капитан Вучетич Евгений Викторович, 1908 года рождения, русский, член партии, женат, двое детей, специальность — скульптор, направляется в армейский госпиталь…

Куда девалась вылепленная из хлеба фигура воина с гранатой в руке, никто не знает. Но уже в госпитале, в конце сорок второго года, она была восстановлена по памяти в нескольких вариантах. Так появился скульптурный портрет лейтенанта Середы — один из самых впечатляющих образов в творчестве молодого ваятеля.

Ни госпиталь, ни временная потеря речи, ни тяжелые последствия контузии не смогли оторвать художника от мысли создать серию портретов героев Великой Отечественной войны. Едва восстановилась способность ходить и как-го разговаривать, Вучетич встал в строй. Его зачислили в студию военных художников имени М. Б. Грекова.

Но где же семья — жена, два крохотных сына? Война застала их в Ростове-на-Дону. Перед вступлением врага в город они были эвакуированы неизвестно куда. Начались поиски. И вскоре он узнал: жена умерла, а детей отправили в приюты. Старшего, Виктора, — в один, младшего, Владимира, — в другой. Наконец старший нашелся. Но где младший? Где Володя? Никто ответить не мог. Как потом выяснилось, малыш не мог назвать свою фамилию при регистрации, поэтому он числился под другой.

Еще гремят залпы орудий, а Вучетич уже вынашивает проекты скульптурных ансамблей и памятников. Появилась серия изумительных по силе выражения и красоте скульптурных произведений. Среди них вдохновенный образ генерал-полковника авиации Руденко, портрет генерала армии Черняховского и исполненный суровой солдатской простоты и железной воли портрет генерал-полковника Чуйкова. А какое сильное впечатление оставляет скульптурная группа на памятнике генерал-лейтенанту Ефремову! Кажется, что вот сию минуту воины оживут и пойдут в бой. Они будто выхвачены из мглы переднего края и поставлены на пьедестал: смотрите на них и учитесь у них мужеству, героизму, решительности в борьбе за Родину.

…Советский воин, прошедший с оружием в руках сквозь вихри свинца, по заминированным полям, через водные рубежи и глубоко эшелонированные укрепления, принес народам Европы радость победы над фашистской армией. Он победитель, у него еще кровоточат раны, еще не утихла в груди горечь утрат, ему еще не известна судьба своих родных и близких, разбросанных войной, но в его поступках, в его действиях на земле поверженного врага нет ни тени мести или озлобленного безразличия ко всему окружающему. Нет, он озабочен утверждением мирной жизни на этой земле, он думает о завтрашнем дне поколений.

Еще дымились развалины Берлина, еще багровело небо от кирпичной пыли гигантского берлинского сражения, а Евгений Вучетич собирал материалы, беседовал с солдатами и полководцами, делал зарисовки, лепил с натуры воинов-победителей и уже подыскивал место, где и как увековечить великий подвиг своих соотечественников.

— В дни Потсдамского совещания глав союзных держав было подписано соглашение — декларация о зонах оккупации Германии. Декларация была подписана второго августа сорок пятого года в Бабельсберге, — уточнил Евгений Викторович, рассказывая мне предысторию создания памятника в Берлине. — Вскоре меня вызвал Климент Ефремович Ворошилов. Он тогда по линии ЦК КПСС ведал вопросами культуры. От имени правительства предложил мне приступить к подготовке проекта скульптурного ансамбля — памятника, посвященного победе советского народа над фашистской Германией. Тут же кто-то подсказал: поскольку, мол, Потсдамскую декларацию победителей от имени нашей страны подписал Сталин, то и в центре этого ансамбля должен быть он во весь рост, из бронзы, величественный, держит в руке что-то вроде изображения Европы или глобусное полушарие…

Заказ был выполнен сравнительно быстро. Главную фигуру ансамбля смотрели друзья — художники, скульпторы. Хвалили, восхищались. Она была еще в гипсе, полутораметровой высоты, стояла в мастерской и не давала покоя скульптору ни днем ни ночью. Друзья хвалят, чтобы остаться в друзьях, хотя видят, что автор недоволен. Надо искать другое решение. Найти и предложить. Рискованно, но что поделаешь, если душа не согласна «лепить под диктовку». К тому же уже есть заготовки в глине: «Солдат с автоматом», «Солдат с гранатой», «Солдат-победитель со знаменем». И тут подвернулись под руку корреспонденции и донесения о подвигах советских воинов, которые в дни штурма Берлина, рискуя жизнью, выносили из зоны огня немецких детей. Сильные, красивые богатыри земли русской. Метнулся в Берлин, побывал в гостях, повстречался с героями, сделал зарисовки, сотни фотографий, и вызрело новое, свое решение — «Солдат с ребенком на груди». Вылепил такую фигуру метровой высоты. Под ногами — фашистская свастика в правой руке автомат, левая придерживает трехлетнюю девочку, о которой было рассказано в донесении из полка, штурмовавшего центр Берлина — Тиргартен. Тот подвиг совершил знаменщик полка гвардии сержант Николай Масалов.

Этот эпизод и множество подобных окрылили художника на творческий подвиг создать скульптурную композицию «Воин-освободитель».

Вылепил и поставил рядом с фигурой генералиссимуса. Солдат и полководец рядом. Смотрится? Смотрится. И подумать есть о чем. А если одного солдата поставить в центре ансамбля? Еще лучше! Но оценят ли это, будет ли одобрено правительственной комиссией?

Приспела пора показывать работу под светом кремлевских люстр. На первом плане фигура, сделанная по заказу, полутораметровая, на массивной подставке, на втором — под коробкой с прозрачными целлофановыми стенками фигура солдата с девочкой на груди… И то и другое — всего лишь эскизы. Члены художественного совета сосредоточили свое внимание на том, что было на первом плане. Появился Сталин. Мягким шагом прошелся вокруг стола, на котором стояли эскизы, хмурым взглядом окинул скульптора и спросил:

— Слушайте, Вучетич, вам не надоел этот… с усиками? — Он нацелился мундштуком трубки в лицо полутораметровой фигуры.

— Это пока эскиз, — попытался кто-то заступиться за Вучетича.

— Автор был контужен, но не лишен языка, — прервал того Сталин и устремил взгляд на фигуру под целлофаном. — А это что?

— Это тоже эскиз, — ответил Вучетич.

— Тоже и… кажется, не то же, — заметил Сталин. — Покажите…

Вучетич быстро снял целлофане фигуры солдата. Сталин осмотрел ее со всех сторон, затем окинул взглядом всех присутствующих, скупо улыбнулся Вучетичу и сказал:

— Вот над этой композицией надо и работать. Памятник поставим в центре Берлина, на высоком могильном холме…

Помолчал, как бы выжидая возражений, раскурил трубку.

Все понимали, что он еще не закончил, думает, чем закончить свою мысль.

— Поскольку возражений нет, так и порешим… Пусть этот великан в бронзе, победитель, несет на своей груди девочку — светлые надежды народа, освобожденного от фашизма…

Сталин приподнял руку перед лицами стоящих возле него членов художественного совета, обратился к скульптору:

— Только знаете, Вучетич, автомат в руке солдата надо заменить чем-то другим. Автомат — утилитарный предмет нашего времени, а памятник будет стоять в веках. Дайте ему в руку что-то более символичное. Ну, скажем, меч. Увесистый, солидный. Этим мечом солдат разрубил фашистскую свастику. Меч опущен, но горе будет тому, кто вынудит богатыря поднять этот меч… Согласны?

— Дайте подумать, — ответил Вучетич.

— Думать никому не запрещено. Думайте. Желаю успеха… Возражений не слышу.

Он подал Вучетичу руку и, еще раз окинув взглядом удивленные лица членов художественного совета, направился к выходу.

Через несколько дней состоялось решение правительства о назначении скульптора Вучетича Евгения Викторовича художественным руководителем сооружения памятника-ансамбля советским воинам в Берлине.

И как всегда в большом деле, встречается много трудностей, много препятствий, но, к счастью, находятся и верные друзья, с которыми, как говорится, и гору можно перевернуть. Архитектор Яков Борисович Белопольский, художник батальной живописи Анатолий Андреевич Горпенко помогали ему в оформлении проекта памятника.

Началась самозабвенная работа. Один проект, другой, третий… Скульптор решал много творческих задач, связанных с подступами к центральной фигуре воина-освободителя. Образы «Мать-Родина», коленопреклоненный солдат, аллея саркофагов рождались из длительных осмыслений истории войн, из всего того, что навеяла и откристаллизовала в сознании художника жестокая борьба с фашизмом, самым ярым противником гуманизма. Мысль художника была направлена на утверждение правды о целях войны советского народа с фашистской Германией, на выражение торжества правого дела над злом и несправедливостью. Многочисленные примеры из боевой жизни советских солдат как бы помогли обобщить духовную силу советского человека.

Сооружение памятника началось в 1946 году в Берлине, на месте революционных выступлений берлинского пролетариата, в Трептов-парке. Три с лишним года неутомимой, с бессонными ночами и жаркими днями работы. Огромную помощь художнику оказали воины Группы советских войск в Германии. Они помогали ему всем, что нужно было для строительства памятника: и материалами и специалистами строительного дела. В 1949 году состоялось торжественное открытие памятника.

…Идут и идут народы всего мира в Трептов-парк, к памятнику советским воинам, погибшим в боях с фашизмом. Их встречает коленопреклоненный воин, приспущенные знамена из красного гранита. Аллея саркофагов, высеченные на мраморе слова: «Вечная слава павшим в боях за честь и независимость Советской Родины». Лаконичность скульптурных образов, суровая строгость ритмов создают атмосферу торжественной сосредоточенности, вызывают глубокие раздумья. Они психологически готовят посетителей к встрече с главным монументом.

Переход от торжественной печали, от дум об ужасах фашизма к фигуре воина-победителя, гуманиста подготовлен здесь так же воинственно, как это было в истории минувшей войны. Не месть и угнетение побежденному народу вынес в сердце из огня сражений советский воин, а освобождение от злобных сил фашизма, заботу о солнце, о мирной жизни. Во всем — в композиции, в трактовке главной идеи образа художник остался верен исторической правде, духу своего времени.

В центре ансамбля возвышается величественная тридцатиметровая, отлитая из бронзы, фигура воина-освободителя. Опустив карающий меч на свастику — символ черных сил реакции, победитель несет прижавшуюся к его груди маленькую девочку, надежду мира и счастья человечества. Не случайно этот монумент завоевал небывалую популярность и симпатии трудящихся всего мира. К нему приходят все, кто бывает в Берлине, все люди доброй воли Запада и Востока.

Как могуч и красив памятник! Солдатская плащ-палатка на крутых плечах, напряжение руки, держащей опущенный меч, крепкие ноги, гимнастерка под тугим ремнем, по-солдатски строгая прическа, лицо, одухотворенное состоянием исполненного долга, и устремленный взгляд вдаль — все в нем изумляет и восхищает посетителя. Вот он, богатырь земли русской, грозен и доступен. Грозен для носителей зла, доступен для беззащитных. Поза и выразительные жесты этого богатыря возбуждают много добрых и вдохновенных дум. В сравнении с ним жалкими выглядят и тевтонские меченосцы в бронзе и гранитные рыцари на высоких постаментах, установленные во многих городах Европы.

В Нью-Йорке, в зале Организации Объединенных Наций, стоит бронзовая скульптура «Перекуем мечи на орала». Ее автор — тоже Евгений Вучетич, сын народа, внесшего самый большой вклад в дело победы над фашизмом. И в этой работе страстью сердца художника, проникновенным чувством ярко и убедительно зовет он к утверждению мира не на словах, а на деле, надолго, навсегда! Скульптура эта продолжает и углубляет тему «Воина-освободителя», стоящего в берлинском Трептов-парке.

Замысел скульптуры «Перекуем мечи на орала» вызрел у Е. В. Вучетича накануне первой послевоенной международной выставки в Брюсселе, где надо было представить свою страну, стремления своего народа такими, какие они есть на самом деле.

Это была еще одна победа скульптора, теперь уже признанного и получившего высокое звание народного художника СССР.

Но он не успокоился. Он искал все новые и новые решения самых сложных тем времени.

Работа над композицией «Стены-руины» была подлинно новаторской. Сила этого героического эпоса в бетоне и граните в объединении архитектурно-скульптурных элементов с другими видами искусства: музыкой, художественным словом. Все это поставлено на службу воздействия на чувства и сознание человека. Из стен-руин выступают, как видения, образы воинов, звучит музыка, слышатся выстрелы, взрывы, команды, и создается такое впечатление, что ты оказался в круговороте жестокого боя.

Мне посчастливилось быть свидетелем работы Вучетича над ансамблем на Мамаевом кургане. То, что здесь создано, невозможно пересказать. Сила настоящего произведения искусства, вероятно, в том и состоит, что о нем трудно рассказывать, его надо смотреть, ощущать: эмоции не пересказываются, а переживаются. Но одно ясно: каждая скульптура, каждый монумент этого замечательного ансамбля, включая стены-руины, есть подлинно художественное реалистическое выражение великого подвига наших советских воинов. Что ни лицо — то характер, что ни фигура — то оживающий образ воина.

Вучетич шел к решению творческих задач не от абстрактных представлений, а от самой жизни. Он знал войну не по рассказам и пересказам, а по собственному опыту. Он сам — воин, боец, патриот, коммунист. Когда шла работа в мастерской или на строительных площадках, он был весь в движении, в поисках, забывал об усталости и всегда помнил о людях, которые работали возле него. Он умел слушать рядового рабочего так, словно беседовал с равным или даже более талантливым художником.

А когда усталость прижимала его к постели, он «отдыхал» над страницами рукописи новой книги или над рисунками.

15 октября 1967 года, в день открытия памятника на Мамаевом кургане, был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Евгению Викторовичу Вучетичу звания Героя Социалистического Труда с вручением золотой медали «Серп и Молот» и ордена Ленина.

«Работать, работать, работать!» — вот лозунг его жизни. Он работал даже тогда, когда врачи предписывали ему полный покой. Война как бы запоздалыми выстрелами разила его сердце: четыре инфаркта…

В издательстве Академии художеств СССР вышла книга Евгения Вучетича «Художник и жизнь» — большой и многолетний труд, теория и публицистика, практика работы и глубокие раздумья над ходом развития искусства в нашей стране.

Каждая страница проникнута безграничной любовью к своему народу, волнующей заботой о помощи партии в деле коммунистического воспитания подрастающего поколения.

В книге более ста иллюстраций. Сто скульптурных портретов в бронзе, мраморе, гипсе, десятки скульптурных композиций из бетона и камня, величественные монументы… Это далеко не полный перечень работ Е. В. Вучетича.

Вучетич сделал много, но я никогда не видел его спокойным и удовлетворенным. Он вдохновенно трудился над скульптурными портретами Владимира Ильича Ленина. Целая Лениниана в скульптуре — шестьдесят портретов. Вот Ленин погружен в глубокие раздумья. Вот Владимир Ильич всматривается в небо, и тебе хочется тоже поднять голову и посмотреть вместе с ним туда, куда сейчас устремились наши космические корабли. Думы Ленина, мечты Ленина, его образ и характер мышления раскрывал Е. В. Вучетич в этих работах.

Помню, как я приносил в журнал «Молодая гвардия» фотографию скульптурного портрета Владимира Ильича, смотрящего в небо.

Это было весной шестьдесят второго года. В ту пору я заведовал отделом прозы журнала, где начал печататься тогда еще студент ВГИКА Василий Шукшин. Он увидел этот портрет на моем столе и, забыв, зачем пришел в отдел прозы, начал допытываться:

— Кто подарил тебе такую фотографию?

— Автор.

— Кто именно?

— Евгений Викторович Вучетич.

— Я так и подумал. Здорово схвачено. Только Вучетичу суждено так смело подходить к Ленину. Где можно посмотреть эту скульптуру?

— В мастерской Вучетича.

— А ты бываешь у него?

— Дружим со дня строительства берлинского памятника.

— Завидую. Как к нему попасть?

— Сейчас позвоню, спрошу. Тебя он тоже знает, — сказал я.

— Не верю… А если правда, то веди меня к нему немедленно.

Я избрал номер телефона мастерской Вучетича. Тот быстро отозвался.

— Евгений Викторович, — сказал я, — наш автор, рассказчик Василий Шукшин, просит привести его в мастерскую скульптора Вучетича.

— Где он?

— Вот, возле меня.

— Хорошо, жду к обеду…

В полдень мы были уже в мастерской.

Евгений Викторович встретил Василия Шукшина так, будто они знали друг друга очень давно. Быстро нашли общий язык, перешли к осмотру множества скульптурных портретов, композиций памятника на Мамаевом кургане в Сталинграде. Евгений Викторович долго и с жаром работал над композицией этого грандиозного сооружения и рассказывал о своих замыслах вдохновенно, но Шукшин больше всего восхищался скульптурными портретами Ленина, затем его внимание привлекла гипсовая композиция «Степан Разин».

— Вот это Разин… Настоящий Разин. Могучий, мудрый, волевой и… ромашка в руке. Здорово… Хорошо бы в кино сыграть!

— А зачем? — спросил Вучетич.

— Это же могучая фигура…

Сели за стол. Выпили по чарке, закусили. В ходе разговора Василий Шукшин признался, что хочет испытать свои способности — лепить скульптурные портреты. Вучетич посмотрел на него сквозь очки и сказал:

— Надо сначала полюбить глину, камень, молоток и другие инструменты.

— Постараюсь, — ответил Шукшин.

На столе в тарелке лежали ломти черного хлеба свежей выпечки. Евгений Викторович взял один ломоть, выбрал из него мякоть и, продолжая разговор, спрятал руки под стол. А Шукшин что-то рассказывал скульптору и заразительно сам хохотал. Вучетич не спускал с гостя глаз, а у меня попросил коробок спичек. Прошло минут десять — пятнадцать. Вдруг, именно вдруг, на столе появился миниатюрный скульптурный портрет Василия Шукшина, вылепленный из хлебного ломтя. Удивительно верно схвачены черты смеющегося, скуластого лица, характерный лоб с глубокими изломами морщин, взъерошенные волосы — все точно, с чертами иронического гротеска. Шукшин, узнав себя в этом «портрете», вскочил:

— Обалдеть, дьявольски похож!.. Как это можно?

— Так просто, этюд, — ответил Вучетич.

— Не верю. Под столом есть какой-то инструмент?

— Есть. Вот, пальцы, — Евгений Викторович развернул перед ним свои ладони.

— Все ясно, — со вздохом произнес Василий Шукшин, уличив себя в наивных попытках с ходу овладеть искусством ваятеля.

И сию же минуту, подсунув под свой «портрет» газету, накрыл его перевернутым стаканом, кивнув мне:

— Поехали…

— Поехали, — согласился я.

По дороге он несколько раз просил включить свет в салоне машины, чтоб еще раз посмотреть на свой «портрет».

— Здорово, просто не вертится, здорово. Какое-то волшебство, — повторял он много раз. — Вот это художник… Вучетич!

Прошло недели три. Поздно вечером раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку, слышу знакомый голос чем-то возмущенного Василия Шукшина. Спрашиваю:

— Что случилось?

— Так их растак… Пока ездил в командировку, они забрались в комод и съели мой портрет.

— Кто?

— Пока жив, буду вести с ними беспощадную борьбу.

— С кем?

— Да с этой сволотой — тараканами…

Я засмеялся, не зная, как ответить на такую ругань.

— И ты еще смеешься?! — возмутился он.

— Готов плакать, но дело непоправимое.

— Почему?

— Евгений Викторович в Кремлевке, кажется, инфаркт у него.

— Инфаркт… — Шукшин замолчал, были слышны его сдержанные вздохи. — А к нему можно прорваться?

— Пока нет. Поправится, тогда попробуем.

Евгений Викторович вернулся к работе в середине зимы. Я передал ему разговор с Шукшиным о тараканах. Посмеялись. И он тут же по-своему уловил смысл «жалобы на тараканов».

— Рад встречаться с Шукшиным, но вылепить такой же «портрет», что съели тараканы, не смогу. Так и скажи ему — «не смогу». Может получиться хуже или вовсе ничего не получится… Впрочем, я готов вырубить его портрет из мраморной глыбы. Очень верю в этого талантливого человека…

Прошло пять лет. Потом еще пять. Василий Шукшин стал известным писателем, актером, кинорежиссером; Евгений Викторович после открытия памятника-ансамбля на Мамаевом кургане все чаще и чаще стал хвататься за сердце, целыми месяцами коротая время на больничной койке, и встреча между ними не состоялась: каждый был занят своими неотложными делами. Каждый горел ярким пламенем творчества. А потом…

Потом Евгений Викторович, истощенный недугами, стал жить воспоминаниями, о чем могу поведать только выписками из своего дневника.

* * *

7 апреля 1974 года.

(Кремлевская больница, палата 22-я).

Я принес Евгению Викторовичу, с разрешения лечащего врача, флакончик разведенного прополиса и бутылку серебряной воды. У него болело горло, душил сухой кашель, жаловался на почки.

Три с лишним месяца я не встречался с ним и сейчас был поражен его видом: бледный, щеки ввалились, кожа на лице прозрачная, отрастил длинную гриву — давно не подстригался, но побрит. Глаза выцвели до белизны и смотрят на мир устало.

— Она приходила ко мне, дышала холодом в лицо, леденила грудь, сжимала сердце, когтистая, но я оттолкнул ее, прогнал. Теперь буду жить. Через неделю переведусь в загородную Кремлевку, в Барвиху. Работать надо. Проект памятника «Освобождение Украины» буду строить в Киеве, над Днепром. Уже есть постановление. — Он зачитывает мне на украинском языке решение ЦК КПУ и Совмина УССР о памятнике-музее. — Перед «командировкой» сюда, в больницу, — продолжал Евгений Викторович, — я ездил в Киев. Показывал проект и макет всего ансамбля скульптур и других сооружений. Показывал в большом зале заседаний Совмина. Прожекторами с трех сторон освещал — утренним, дневным и вечерним «солнцем». Внушительно получилось, аплодировали!..

И вдруг спрашивает:

— Есть на свете вечный двигатель? Ты скажешь — нет. Вот и зря. Движение мысли вечно, как и движение вселенной. А в искусстве — Леонардо да Винчи! Ведь он двигает искусство и сегодня, и будет двигать еще века…

У Евгения Викторовича много задумок, много планов. Тоскует о начале строительства памятника «Победа» в Москве. Проект есть, вылеплены эскизы главных фигур…

Замыслов в голове на десять жизней. Как жаль, что природа, дарующая жизнь, вместе с тем и беспощадна к ней…

12 апреля 1974 года. 21 час.

Сообщение радио: скончался великий скульптор советской эпохи Евгений Викторович Вучетич.

16 апреля. 11 часов.

Краснознаменный зал ЦДСА.

Стою в почетном карауле. Огромный постамент. И он, Евгений Викторович, тоже кажется мне таким огромным, что Краснознаменный зал тесен. И вспомнилось мне небо Сталинграда 1942 года: солнце сморщилось, завернулось в обрывки неба и покатилось на восток.

* * *

Евгений Викторович Вучетич покорял всех, кто его знал, своей энергией, талантом, неповторимостью вклада в искусство монументальной пропаганды. Он был весь, как пламя, притягателен яркостью красок и света. И вот угас. Нет, не угас: говорят, свет ярких звезд, которые не существуют уже миллионы лет, доходит до нас и еще долго будет привлекать к себе внимание. Вучетич — негаснущая звезда на небосводе вечного искусства. Его работы — это его душа, а ее частицы разбросаны по всему свету.