В полночь, накануне праздника двадцать пятой годовщины Октября, над осажденным гарнизоном послышались звуки мотора всем известного самолета ПО-2, которого называли тогда «кукурузником». Он кружил над полком по условленному маршруту, выжидая ответных сигналов. Но, как только взвилась первая желтая ракета, немецкие позиции ощетинились. Застрочили пулеметы, затявкали зенитки, а прожекторы, располосовав темноту, начали обшаривать небо. Очереди трассирующих пуль и снарядов, вычерчивая искрящимися штрихами непонятный рисунок, старались поймать самолет, но он куда-то увернулся. Тарахтящие звуки мотора заглохли.
— Вот гады, не пустили…
Вдруг над самым блиндажом санитарной роты пронесся шорох, напоминающий быстрое скольжение лыжника. Рядом бухнулся мешок, затем второй, третий… Мотор снова заработал. Самолет, сделав крутой разворот, взмыл. Никто не знал имени этого отважного сокола, но сколько ему было благодарности за то, что он, прорвавшись сквозь завесу огня, доставил с Большой земли продукты! Сделав еще один круг, он направился за Волгу.
Снова всполошились вражеские зенитчики, но было уже поздно.
Через несколько минут над осажденным гарнизоном появился новый самолет, затем еще. Они также сбрасывали посылки. Какая радость! Жаль было только, что ни один из летчиков не мог слышать и видеть тот восторг, каким был охвачен полк.
— Спасибо вам, соколы! Спасибо, Родина!
Если бы в эту минуту Косте поручили доставить летчикам благодарность и приветы от полка, его не остановили бы ни огонь, ни вода и никакая другая опасность, отделявшая осажденный гарнизон от Большой земли. Возбужденное сердце выстукивало: «Иди, иди!» Оно будто подталкивало Костю на новый самовольный поступок.
«Нет! Постой, обдумай, спроси старших», — холодно возражал разум.
Как бы борясь сам с собой, Костя вспомнил свой последний поход в разведку. Его охватила дрожь.
— Ты замерз, — спохватился санитар, — идем под одеяло.
«Хотелось бы еще посмотреть, послушать, какие подарки доставили самолеты с Большой земли, но раз велено ложиться, значит, так надо».
А предпраздничная ночь была поистине интересной. Костя не видел, что делалось в полку, у него была высокая температура, и врач положил его в изолятор, но по тому, что доносилось до слуха из соседнего отсека, он ясно представлял картину оживления.
Там, за перегородкой, сделанной из шпал, лежал командир полка. К нему то и дело прибегали с докладами штабные офицеры, связные, наблюдатели или просто стрелки из рот. Зуммер телефона гудел беспокойно, как майский жук, посаженный в коробку.
— Так… Благодарю. Передайте вашему батальону привет от командующего. Патроны в первую очередь пулеметчикам.
«Дядя Володя волнуется». Косте показалось, что он даже видит большое бледное лицо Титова, на котором после каждого звонка расправляются глубокие морщины и поднимаются поседевшие здесь, в Сталинграде, густые брови.
«Как хорошо, что мне удалось вернуться из разведки. А ведь мог остаться там навсегда. И зачем я туда пошел! Александр Иванович, наверно, очень сердится на меня. Самовольство, недисциплинированность. Нет, нет, этого больше не будет! И почему так получается: думаю одно, а делаю другое? Надо брать себя в руки».
Вспоминая свои промахи и ошибки, часть из которых была допущена по незнанию, а часть просто по глупости, Костя хотел сейчас только одного — скорей выписаться из санроты и взяться за дело.
В соседнем отсеке, где лежал командир полка, шел какой-то крупный разговор. Прислушиваясь, Костя сунул руку под матрац и улыбнулся: молодцы разведчики, они тайком от врача принесли сюда чертежи. Вон какие листы, пересохли, хрустят… Только надо выспросить у Александра Ивановича, где та рация. Теперь-то я найду причину. Перечитаю все книжки, сличу с чертежами и найду. Ох какая сложная эта радиотехника! Придется кое-что спросить у радистов.
И Костя углубился в чтение.
— Вот он где! Это безобразие, самовольство! — послышался голос врача, вошедшего в соседний отсек.
— В чем дело, доктор? — спросил его Титов.
Врач шумно передохнул.
— Надо перевязку делать, а он ушел… Ну что вы, сержант, улыбаетесь?.. Температура к тридцати девяти, а он улыбается. Запру в изолятор, так и знайте.
— Температура к празднику подпрыгнула, а завтра спадет, — послышался голос Александра Ивановича.
— А шов разойдется, тогда что?
— Что ж ему расходиться, когда скоро в наступление пойдем, — покашливая, ответил Александр Иванович.
Костя улыбнулся, ему понравился такой ответ учителя.
«Правильно, Александр Иванович, правильно. Я тоже чувствую себя хорошо — завтра же могу подняться».
— Вот и поговорите с ним! Строгий режим — и больше никаких разговоров. В этом деле мне обязаны подчиняться все! — раздраженно выпалил врач.
— Ладно, доктор, сержант Фомин непременно выполнит ваш приказ. Мы его накажем. Перенесите его койку сюда, в изолятор, — посоветовал Титов.
«Вот хорошо, Александр Иванович ко мне перейдет, и тут я у него помаленьку начну расспрашивать». Костя с головой укрылся одеялом: врач мог заглянуть сюда и все отобрать или поднять шум.
Но врач, успокоившись, начал подробно докладывать командиру о здоровье каких-то Вани, Пети и девочки, имя которой Костя не смог уловить.
— Дети здоровы, а вас надо лечить. Почему вы приказали отнести все ценные продукты в трансформаторную? Часть надо в санроту, ведь ваше здоровье тоже надо подкреплять.
— Нет, доктор, нет. Мы получим завтра, а детям надо в первую очередь. Несите все в трансформаторную…
«Что же делается в трансформаторной? — удивился Костя. — Неужели там в самом деле живут ребята? Что они делают?»
Вскоре Костя почувствовал, что кто-то бережно поднимает одеяло с головы и поправляет подушку. Чем-то родным, знакомым пахнуло ему в лицо. Он открыл глаза.
— С добрым утром, Костя.
— Александр Иванович! — Костя вскочил, обхватил учителя за шею, прижался и, чуть не плача от счастья, приговаривал: — Простите меня, Александр Иванович, простите!
— Поздравляю тебя, дорогой, с праздником.
■
На другой день Костя уговорил врача отпустить его в трансформаторную.
Скрипнула окованная железом дверь. Костя переступил порог и не поверил своим глазам: в трансформаторной были ребята. Лиза познакомила его в первую очередь с тощенькой узкоглазой девочкой, которую звали Гира, затем с черноволосым вихрастым мальчиком Петей, которому было лет одиннадцать.
Сначала ему показалось, что эти малыши ничего не понимают, но вот заговорила худенькая Гира, и ему стало ясно — они почти все знают: знают, что наши скоро соединятся с главными силами, а те фашисты, что вышли к Волге, будут взяты в плен и их заставят строить новую школу.
— Теперь тут стало хорошо. Фашисты совсем притихли, — важно добавил Петя.
Поговорив с новыми друзьями, Костя заглянул за щит, где стояла печь, сделанная из железной бочки. Она отделяла «прихожую» от «общежития». В печке трещал огонь. Красные, желтые, синие языки ласкались возле отверстий, щекотали стенки и, казалось, заставляли улыбаться печку. От нее веяло теплом и приятным запахом домашней кухни, отчего в трансформаторной было сухо, тепло и уютно.
— У нас тут всегда так, — похвалилась Лиза, — каждый вечер к нам приходят греться бойцы и командиры. Сушатся, отдыхают, как дома.
Возле печки с кочергой в руках стоял рыжий круглолицый парнишка. Он даже не вышел знакомиться с Костей. Это был Ваня. Тот самый Ваня, что втайне от Пети и Гиры строил для фашистов ловушку. Но ничего не получилось, и он, вспомнив приглашение Лизы, пришел в трансформаторную сам.
— Дежурный? — спросил его Костя.
— Так точно, — ответил Ваня, — в наряде.
— Нет, это он наказание отбывает, — пояснила Лиза. — Вчера…
— Помолчи, сам объясню, — перебил круглолицый. — Тут бывает холодно. Все равно кому-то надо стоять с кочергой. Но я тоже занимаюсь. — Он показал на исчерченный бок печки.
«Смотри, задачи решает!» — удивился Костя и хотел спросить, в какой школе он учился до войны, но в это время круглолицый забарабанил кочергой по печке и закричал:
— По ме-стам! — и, повернувшись к Косте, пояснил: — Перерыв кончился.
На стене висели ходики, и дневальный обязан был внимательно следить за распорядком.
— Что же вы делаете? — спросил Костя у Лизы.
— Занимаемся, задачи решаем, читаем. Вон даже расписание есть.
Костя посмотрел расписание и улыбнулся. «Игра, а не учеба. Все это не то. Эх вы, надо делом заниматься… Но уж раз Александр Иванович просил, значит, нужно поддержать компанию». И, присев к столу, поинтересовался, какие они решают задачи, помог Гире, затем Пете, потом забылся и начал пояснять «малышам» все по порядку.
Глазенки ребят повеселели, да и сам Костя был рад тому, что вновь сидел за партой.
— Вам все покажи да подскажи, самим соображать надо, — шутя проворчал он, чувствуя себя снова в своей среде.
■
Живя в трансформаторной, Костя тайком занимался своим делом, но ему часто мешали сверстники, особенно этот угрюмый и неразговорчивый Ваня. Он просыпался рано и любил сидеть возле печки. «И так красный и еще жмется к печке», — говорил про него Петя.
В самом деле, первые дни Косте казалось, что Ваня, скитаясь по развалинам, промерз до корней волос и все еще не может отогреться. Затем стал замечать, что Ваня, сидя возле печки, тоже о чем-то думает и даже шепотом разговаривает сам с собой.
Костя спросил у Пети:
— Ваня лунатик, да?
— Не знаю. Каждое утро вот так. Встает раньше всех и сидит. Спрашивал — молчит. «Отойди, говорит, а то подзатыльников надаю».
— Тогда давай вместе спросим.
Ваня будто ждал, когда к нему подойдет Костя и спросит, что он делает.
— Сейчас все покажу. Садись, слушай, — пригласил он Костю. — И ты можешь, но не мешай, — тут же предупредил он Петю.
У печи стоял ящик с песком. В этом ящике Ваня навел порядок. Он собрал остывшие угольки в кучу, золу сгрудил к дверце и, выравнивая щепкой песок, приготовился объяснять Косте что-то очень важное.
Усевшись поудобнее, ребята не заметили, как поднялись Лиза и Гира. Девочки тихонько умылись, взяли котелки и пошли на кухню санроты за завтраком. Эту обязанность они не доверяли мальчикам, хотя Петя несколько раз порывался установить дежурство, чтоб все по очереди ходили на кухню. Лиза категорически запротестовала, и пришлось смириться: она же старшая, ее сам командир назначил на такую должность.
Ваня устроил из песка что-то похожее на косогор с оврагами, буграми и крутыми склонами. Костя сразу смекнул: «Рельефную карту делает. — Но промолчал. — Посмотрим, что дальше».
— Это Волга. — Ваня показал на извилистую канавку, вырытую под самой дверцей печки, где гладкой полоской, с мысками и островками песка, лежала зола.
— И правда, как вода в пасмурный день, — вырвалось у Пети, — серая и в глазах рябит.
— Печка обозначает Заволжье: там Урал и все наши города, — пояснил Ваня, будто не слыша Петиных слов, — а вот это Сталинград. — Ваня пальцем вычертил на покатом склоне песка границы города, растянувшегося чуть ли не через весь ящик. Затем, прихватив горсть мелкой кирпичной крошки, он начал обозначать развалины города и его окрестностей.
— Там, на этой равнине, у Волги — Красноармейск, Бекетовка, Сарепта, элеватор, ближе к нему — Дар-гора. Тут тоже много построек, целые улицы белых домиков. Их мы обозначим вот этой известкой. Центр — угольками. Тут все сгорело. Мамаев Курган — вот этой галькой. Дальше — заводской район. Здесь — «Красный Октябрь», здесь сейчас мы живем, рядом с нами — тракторный.
— Ага, теперь я знаю, что ты хочешь показать. Ишь как, слово в слово заучил, — заметил Петя.
— Молчи! — Ваня сердито взглянул на него и, взяв гвоздь, начал вычерчивать в песке глубокие извилистые борозды в центре, где проходит Царица, затем вычертил овраг Долгий.
Теперь перед глазами Кости был не простой ящик с песком, а целый город со знакомыми улицами, оврагами и площадями.
— Линия обороны проходит вот так, — многозначительно произнес Ваня, и гвоздь врезался в песок где-то на северной окраине города.
— Не так. Он с этого начинал… — возразил Петя и осекся. Ваня так зло посмотрел на него, что действительно надо было молчать.
— Подзатыльника хочешь! — погрозил он и безжалостно ржавым гвоздем принялся бороздить крутые зигзаги, петли, нарушая все, что так тщательно было нарисовано.
— Подожди, — Костя схватил Ваню за локоть, — давай еще раз посмотрим, где наша Тургеневская, тракторный, школа…
— Вот тут, — мягко ответил Ваня.
— Вижу, что тут, — сказал Костя, пристально вглядываясь в неровности песка.
— А вот тут наша Угольная улица, — сказал Петя с тоской в голосе, показывая на цепочку черных угольков.
— Ну вот, теперь начнете про свои улицы, надо обо всем думать, — упрекнул их Ваня. — Давайте дальше.
И снова гвоздем начал бороздить песок, как бы отрезая от Волги сначала тракторный завод, затем половину рабочего поселка, и, перед тем как разрезать пополам «Красный Октябрь», сделал крутую дугу, концы которой почти сомкнулись у Волги.
— Это наш осажденный гарнизон.
От «Красного Октября» линия фронта уткнулась в гальку, обозначающую Мамаев Курган, затем спустилась к устью Царицы.
Где-то в степи, за Красноармейским поселком, Ваня поставил точку и насупился. Что-то припоминая, он уже совсем не своей фразой заключил:
— Как видите, Сталинград разорван на несколько кусков, но не сдается. Наша 62-я армия сдерживает фашистов у берегов Волги, на Мамаевом Кургане и на улицах заводского района.
«Как здорово рассказывает», — с одобрением посмотрел Костя на серьезное, раскрасневшееся лицо Вани.
— Сейчас линия фронта стала… стала, ну как… забыл слово, как называем новый учебник по истории?
— Стабильный, — подсказал Костя.
— Ну вот, линия фронта стала стабильновая.
— Лейтенант говорил «стабилизировалась», — поправил Петя.
— Высказался! — оборвал его Ваня, пряча глаза от Кости.
«Понятно. Значит, он у кого-то это слизнул», — догадался Костя, но по-прежнему с интересом смотрел на ящик с песком.
— Раз говоришь, что линия фронта стабилизировалась, значит, по-твоему, она так останется навсегда?
— Не торопись, ты еще не знаешь нашу новую тактику, — ответил Ваня. — Вот смотри: фашисты теперь перестали бросать бомбы на наш передний край и даже на осажденный гарнизон.
— Бомб не хватает, — заметил Костя.
— Нет, — возразил Ваня, — ведь сюда они бросают. — И шляпкой гвоздя начал ковырять золу, обозначавшую Волгу, от чего будто в самом деле поднялись столбы воды и разбитого льда. Затем несколько раз стукнул по железному дну печки, изображая взрывы бомб. — Значит, бомбы у них еще есть. И не в этом секрет. Наши траншеи проходят очень близко возле фашистских. Самолеты не могут бросать бомбы на наш передний край, потому что осколки достанут самих же фашистов. Они должны удирать или молчать, а наши в это время что-нибудь придумают. Понятно?
— Ух как ловко! — восхитился Петя.
— А почему ничего не говоришь про артиллерию? — спросил Костя.
— Наша артиллерия, сам знаешь, какая сильная. Самые главные пушки за Волгой. Они громят фашистов как надо. Вот отсюда, — Ваня показал на печку, — как даст!
В это время вошла Гира, хлопнув дверью. Из отверстий поддувала посыпались искры.
— Во как! — воскликнул Ваня, радуясь столь удачному совпадению.
Гира, поставив котелки, недовольно посмотрела под ноги собеседникам.
— Опять насорили, как маленькие. — И, взяв веник, начала подметать.
Ребята покорно отступили перед ней.
— Молодец, Ваня! Здорово у тебя получилось, — похвалил Костя.
— Целую неделю заучивал. Это лейтенант нам так рассказывал, когда жил у нас. А насчет артиллерии сам придумал, и так получилось, — откровенно признался Ваня.
— Все равно хорошо, — повторил Костя.
— У тебя даже лучше получилось, — добавил Петя.
И Ваня примирительно посмотрел на него.
■
От котелков аппетитно пахло, и ребята не могли дождаться, когда Гира кончит подметать.
— Гира, тебе помочь? — вызвался Петя.
— Не торопись, еще Лиза не пришла, — ответила Гира.
Пришлось ждать, отвернувшись от котелков.
Наконец пришла Лиза с большим узлом в белой марле.
— Опять эти тряпочки свертывать? — сказал Петя, глядя на узел.
— Если тебе лень, то можешь отдыхать, — ответила Лиза, приглашая всех к столу.
Вкусный густой суп из гороховых концентратов на время отвлек ребят от всяких дум и разговоров. Первым увидел дно своего котелка Ваня, затем Петя.
— Чай будет?
— Нет, ребята, сегодня без чая. Чайник занят стерилизатором, — ответила Лиза.
— Чем? — спросил Петя.
— Стерилизатором, такой состав от микробов всяких, — пояснила Лиза.
— А зачем он нам?
— Ты, Петя, будто не знаешь зачем… — упрекнула его Лиза, кивнув на белый узел.
— Понятно, не поясняй, — согласился Петя, позвав Ваню к умывальнику.
После завтрака Лиза покрыла стол чистой марлей, и на столе выросла целая копна перепутанных бинтов. Они были прокипячены и вымыты в горячей воде. Их надо было собрать в пакетики и передать обратно в санитарную роту. Лиза рассказывала и показывала, как надо делать пакеты. Это больше всего касалось Кости. Он впервые встретил такую работу, но, поняв смысл, сразу потянулся к бинтам.
— Постой, — отстранила его Лиза, — сначала руки вымой, потом саносмотр проведем, и уж тогда…
Три раза Костя и Ваня вытягивали руки перед Лизой, и каждый раз она находила что-нибудь. То маленькую крапинку грязи под ногтем, то едва заметные частицы золы и пепла под заусенцами.
— Давай твой стерилизатор, так не промоешь, — рассердился Ваня.
— Говорю, сначала водой промой как следует, тогда дам стерилизатор, — твердо стояла на своем Лиза.
До того как дошло время свертывать бинты, у Кости и Вани от нетерпения заблестели глаза. Петя же имел опыт и довольно легко получил право приступить к делу.
Первый бинт Костя смотал в пакетик с помощью Лизы. Собственно, она, Лиза, сделала этот пакетик, но положила его против Кости. Когда Костя взялся за второй бинт, у Гиры и Пети лежало уже по три пакетика, у Вани — два, у Лизы — ни одного.
Но скоро Лиза догнала Гиру и Петю. Количество пакетиков, складываемых штабельками, все росло и росло. Костя и Ваня немножко отставали, но, приноровившись, начали нажимать.
В самый разгар соревнования послышались сильные толчки и взрывы. Крупнокалиберные немецкие минометы очередями прощупывали глубину обороны осажденного гарнизона. Несколько мин взорвалось где-то совсем рядом с трансформаторной. Но ребята уже привыкли к таким сотрясениям и продолжали работать. Только Петя, втянув голову в плечи, несколько минут сидел неподвижно.
— Теперь мы тебя догоним, — сказал ему Ваня.
— Ну что этим психопатам надо от нас! Палят и палят, — зло погрозил кулаком Петя в сторону врага.
Вскоре стало ясно, что девочки далеко обогнали мальчиков. Ваня с досадой посмотрел на убывающую кучу бинтов. Ему, видно, очень не хотелось быть позади девочек.
— Не хапайте, — сказал он Лизе, прихватив в запас несколько бинтов. На его лице выступили капли пота, да и Костя раскраснелся, видя, что победа явно на стороне девочек.
— Ладно, тащи еще бинтов, начнем снова, — потребовал Петя, защищая своих друзей. Лиза и Гира начали подсчитывать пакетики.
— Ишь ты какой! А уроки когда? — одернула его Гира.
— Да, Александр Иванович велел принести ему тетради на проверку, — поддержала ее Лиза.
■
Расстроенный поражением в соревновании с девочками, Ваня и после уроков ни с кем не разговаривал. «Подумаешь — победительницы. Еще, может, скажут, что они, девочки, больше пользы фронту приносят, чем мальчики».
Ване чем-то хотелось показать себя перед товарищами, перед Александром Ивановичем и перед командиром полка. Он снова был угрюм и неразговорчив.
На другой день рано утром Ваня ушел из трансформаторной и вернулся только к обеду, но с торжественным видом.
— Где ты был? — спросила его Лиза.
— В батальонах.
— Зачем ты туда ходил?
— Придет вечер — узнаешь зачем, — многозначительно намекнул Ваня.
Вскоре все выяснилось. В минувшую ночь самолеты сбросили несколько посылок с патронами. Их немедленно роздали по батальонам. Вечером в трансформаторную принесли несколько пулеметных лент и магазины ППШ. Сначала набивка патронов шла под наблюдением оружейного мастера. Ваня умело обращался с патронами и быстро заслужил у мастера полное доверие.
— Ровней, ровней набивай, да не торопись, от набивки многое зависит. Может случиться задержка патрона, — с азартом пояснял он своим сверстникам.
— Откуда ты, Ваня, знаешь такие подробности? — спросил Костя, с завистью глядя на его ловкие руки.
— Знаю. Приходилось.
— Что, пулеметчиком был?
— Хотел быть, да не приняли. Помогал-помогал, а пришел день в бой идти, меня хоп — и за Волгу.
— Ну и что?
— Не тут-то было! Ищи-свищи… Лиза, Лиза, не жми так сильно. Вот так, легонько. А выравнивать я буду сам.
Когда стали заряжать магазины автоматов, то только у Вани хватило сил, чтобы завести пружину. Уложить семьдесят патронов в спираль открытого магазина оказалось не так-то легко. Но Ваня имел практику, и у него патроны вставали один к одному, как семечки в подсолнухе. К концу работы он сделал вдвое больше Лизы, Гиры и так же далеко обогнал Костю и Петю.
На следующий день Петя, Костя, Гира и Лиза соревновались между собой, а Ваня выступал вне конкурса. Он следил за качеством работы и каждому помогал заводить пружины.
«Хорошо, Ваня, молодец! — про себя хвалил Костя нового друга. — Но я тоже скоро докажу тебе… Вот посмотришь и удивишься. То, что я сделаю, поважнее и посложнее набивки патронов и одной силой не возьмешь».
В такие минуты он старался набивать патроны по всем правилам.
И сколько было радости у ребят, когда узнали, что патронами, которыми они заполняли диски и ленты, отбита очередная атака врага. Им казалось, что теперь они по-настоящему и с успехом воюют за Сталинград.