Я сбился с февральского ритма, как снег у забора в сугроб, Калякать в тетрадку – обрыдло: мятежно выстругивать гроб? Как уксусной марлей запястья – от жара привычных простуд, Обёрнут мой вечер в ненастья метелей, которые жгут. Я сбился с апрельского ритма, как рыба – на нерест – в стада. Позаришься взглядом, сколь видно – вода (ни туда, ни сюда). Ручьи набухают, как вены мозолистых старческих рук, И паводок клочьями пены похож на ромашковый луг. Я сбился с июльского ритма, как в рой всевозможная жля. Пространство тягучим повидлом стекает по стенам Кремля. Приезжим узбеком – столица; таджиком, китайцем – на вкус, Какие округлые лица-лепёшки (попробуй, урус)! Я сбился с осеннего ритма, как слез с наркоманской иглы, Старухой, просящей корыто, под вечное в небе: «курлы». «Молчите, проклятые книги…» – с катушек сорвался поэт. Орбиты звенят, как вериги стремящихся к солнцу планет…