Глядит на волглые дома река водонапорным взором. Тень утонувшего забора, как тень минувшего сома… Ульянов-Ленин – в шалаше, сижу в палатке на разливе, Мой остров (лодка Фаберже привязана к мочальной иве)… В пустопорожней голове – не план рабочего восстанья. Вельбота рубчатый вельвет… Приплыл сосед без опозданья. С ним «литра» водки, хлеб и лук, сырок, подушечки-конфеты, Соль, перец, сигареты «Друг», на всякий случай – сигареты «Аврора», крепкие, как ром, который продают в нагрузку (Мы ром и с одури не пьём – тем более, переводить закуску?). Пришвартовалась детвора – рыбодобытчики за пайку. Кто сучья пилит для костра, кто продевает в обечайку Свинцовую пеньковый шнур, кто перетряхивает сети… Мы объявляем перекур, чему обрадованы дети. Расчёт: по жереху на нос; плотвы, язей – бери, сколь хочешь… Обширен стал Моложский плёс: не облетишь, не обхохочешь. Прошло полжизни… Наяву гляжу на паводок с откоса. Я жил, теперь ещё живу, ругая мертвенное плёсо, Систему шлюзов, мудаков-мелиораторов, свободу… Реке не хватит рукавов, чтоб слёзы утереть народу.